-
Этот текст начал появляться еще несколько лет назад (возможно, старожилы даже вспомнят отрывки на старом форуме). Он откладывался, переделывался и только совсем недавно стал обретать четкие очертания.
Предупреждение первое: текст с продолжением, а пишу я... небыстро. Поэтому выкладываться истории будут не по мере написания отдельной главы или сцены, но лишь тогда, когда намеченная к выкладке вещь обретет умытый, причесанный и достаточно приятный взору автора вид. Сколько оно займет – неизвестно даже автору.
Предупреждение второе: автор не ставил целью написать именно «историческое фэнтези». Несомненно, некоторые исторические образы и события послужили вспышкой для воображения, но намерение было (и остается) гораздо скромнее: написать легкое приключенческое фэнтези на интересные автору темы. Проще говоря, читать было нечего, решила сама...
Впрочем, все это только присказка. Сказка — впереди. ;)
Вирентийский витраж
Будь что будет, — пред судьбой
Мы беспомощны извечно.
Нравится – живи беспечно:
В день грядущий веры нет.
Лоренцо де Медичи
Осколок первый. Мелкие твари
Глава первая. Бродилец
С юга дул фасарро, ветер вулканов. Горячий, пропитанный сушью и пиниевой смолой, он ерошил седые от пыли виноградные лозы и, срывая мертвые листья, швырял на тропу, под копыта лошадей. Солнце – негасимый факел – палило так, что, казалось, весь мир прожарился до горелой корки. Даже дальние утесы, от века по весне зеленые, а по осени золотистые с багрянцем, сейчас выцвели задолго до срока.
Верховые пробирались сквозь виноградники. Пятеро: четверо мужчин в черном и женщина. Они давно оставили внизу торную дорогу, и усталые лошади перешли с рыси на шаг, медленно ступая по тропе, что, стелясь между рядами лоз, уводила по склону долины.
– Проклятая жара! – произнес всадник, чья лошадь шла первой. Он протянул руку к ближней лозе и дотронулся до увядшей грозди: ягоды едва завязались, но уже умерли от жажды. Лоза зашелестела от порыва ветра, и жесткая пыль полетела всаднику прямо в глаза.
Человек зажмурился и провел ладонью по потному лицу, оставляя на тщательно выбритой коже грязные разводы.
Как и трое его товарищей, он носил черные доспехи легионера-греардца. Красно-черный шарф и три пера фазана на берете указывали на офицерское звание. На плаще воина красовалось алое изображение ящерицы с дерзко изогнутым хвостом. Она словно взвивалась над языками пламени, вся окруженная золотыми искрами.
– Это солнце почище сковородок Бездны! – проворчал второй воин. Он был немногим моложе предводителя, не так высок и крепок, но весьма напоминал командира и светлым ежиком волос, и резкими чертами лица. – Горло словно наждаком ободрали!
Женщина придержала свою тонконогую серую кобылу, и, обернувшись, отцепила с пояса серебряную фляжку.
– Вот, Клаас. Держи.
Тот, явно смутившись, помотал головой.
– Благодарю, монерленги. Обойдусь пока.
– Пей, – велела женщина. – И остальные тоже. Мало мне будет проку, если вы свалитесь здесь в беспамятстве.
– Мы привычные, монерленги, – отозвался из-за ее спины третий легионер, самый старший из отряда. – Поберегите на крайний случай.
Он из-под руки осмотрел горизонт. На небе, огромном, почти белом от зноя, не было ни облачка.
Четвертый всадник, отставший от отряда на несколько десятков шагов, внезапно спрыгнул наземь и пошел, ведя лошадь в поводу и поглаживая ее по шее.
– Если мы не напоим коней, – крикнул он, – то скоро останемся пешими в этой дыре! И уж тогда застрянем здесь навеки! Нужно возвращаться к дороге!
– Без толку, – отозвался офицер. – Тамошние ручьи мертвы.
– Здесь должны быть колодцы, – сказала женщина. Она низко надвинула шелковый алый шарф, укрывая лицо от жестокого предвечернего солнца. Серый просторный плащ полностью скрывал очертания ее фигуры, спускаясь на круп лошади. – Когда мы еще были на дороге, я видела за деревьями на склоне соломенные крыши...
– Тогда поспешим, – предводитель послал своего вороного вперед, и вскоре маленький отряд ичез за поворотом тропы.
Тетка Джемма затеяла печь лепешки с тмином. Она растопила очаг, и пока пламя поглощало кизяки и сухие листья, вымесила серое тесто. Поставив миску с влажным мучным комом на окошко – подышать под ветошкой, она дождалась, когда огонь прогорит, одобрительно оглядела уголья и водрузила на них жаровню. Потом споро раскатала куски теста скалкой и достала из сундука бутыль оливкового масла. Поджала губы – масла оставалось всего ничего, на донышке. Скупо плеснула из бутыли на жаровню. Обернулась – взять со стола первый кружок теста.
И обомлела.
Посреди комнаты сидел бродилец.
Тетка Джемма была женщиной дородной и влегкую отвешивала затрещину не только собственному зятю Пьеро Ленивцу, известному гуляке и разгильдяю, но и любому его дружку-собутыльнику. Сейчас же она словно закаменела, сжимая в руке бутыль.
– Бла-г-ги-е-е…
Все слова молитвы куда-то потерялись, рассыпались, губы перестали шевелиться. Тетка пялилась на незваного гостя, не замечая, как капли масла стекают из бутыли на пол.
Бродилец взирал на тетку. Несыто взирал. Он опустился на корточки. Синюшное голое тело, щедро покрытое бородавками, слегка подергивалось, словно от нетерпения, передние лапы шлепали по полу, а с лица – плоского безносого лица, что так отвратно смотрелось на теле в три пьеды высотой, таращились глаза. Не человечьи, а иные – бесовские мутно-желтые зенки с узким зрачком-точкой.
Наверно, он явился через открытую по жаре дверь, а откуда вообще взялся весенним днем посреди виноградника – бес его знает. Тетка Джемма про это не думала. Она вообще не думала, только пялилась в голодные глазищи, не имея сил зажмуриться, и чуяла, как острая игла колет и колет, колет и колет куда-то пониже левой груди.
На жаровне зашипело, пузырясь, масло.
Бродилец потянулся и, распрямившись, двинулся на тетку Джемму. Толстые губы его растянула злорадная усмешка, и стали видны выпирающие желтые клыки.
– Ы-ы-ы…, – просипела тетка.
– Ы-ы-ы, – передразнил бродилец и высунул тонкий язык.
Откуда-то издалека, где есть солнечный свет и жаркий ветер, послышались шаги. Послышались да и сгинули – бродилец даже не моргнул, все так же таращил злые зенки, узкий зрачок все расширялся и расширялся, пока не заслонил для тещи Пьеро Ленивца весь мир.
Кто-то ступил на порог. Ступил – неправильно сказано, скорее проскользнул в дом, словно полевая змейка. Но бродилец учуял, обернулся, выпустив тетку Джемму из желтого плена, ощерился на нового гостя.
Он стоял у двери, и, моргая, привыкал к сумраку комнаты. Солнечный луч, протянувшись с улицы, косо падал на загорелое до красноты лицо, высвечивая блестящую струйку пота на шее. Рыжеватые патлы взъерошены, губы потрескались. Выглядел пришелец, точно бродяга с большой дороги, одет был беднее некуда: в драную рубашку-камичи и солдатские штаны. Оружия же при себе не имел никакого, ни ножа, ни шипастой дубинки, ни даже палки.
Бродилец заерзал и угрожающе зашипел, радуясь новой жертве. Человек удивленно приподнял брови, поморщился. Вздохнул. Веки его чуть сощурились, губа зло вздернулась, обнажая красные зубы…
А после тетке Джемме примерещилось.
Будто бы голубые глаза гостя вдруг побелели, заволоклись слепой облачной пеленой, а после брызнули нечеловечьим желтым отсветом.
Будто бы бродилец задергался, точно мошка, попавшая в паучью сеть, и завыл, тщетно пытаясь сдвинуться с места.
А человек шагнул вперед и, вытянув руки, резким движением рванул голову бесовской твари набок. Затрещали кости…
Игла вонзилась в тело пониже левой груди, и тетка Джемма осела у очага на глинобитный пол, почуяв напоследок вонь горящего масла. Так и ушла…
– Очнись! Очнись же ты!
Так и вернулась.
Кто-то сунул под нос склянку, и в ноздри потекла такая ядреная вонь, что тетка Джемма икнула и открыла глаза, а заодно и рот – чтоб легче дышалось.
– Другое дело…
Смердящая склянка убралась от лица. Тетка Джемма ошалело огляделась и обнаружила, что лежит на топчане у стенки, а прямо над ней стоит женщина, небрежно держа двумя пальцами узкий синий флакон. Да не просто женщина – джиори, благородная дама. Это Джемма смекнула сразу.
Возраста женщина была среднего, зрелого: не юная дева, но и до старости еще далеко. Красивая – не здешней, быстрой и жгучей красотой гор, а какой-то плавной, величавой, что если уж дается, то не увядает долгие годы. Волосы – густые, темно-каштановые, собраны в аккуратную прическу и покрыты тонкой золотой сеткой, в которой кое-где дрожали, будто ягоды, красные камни. Лицо – правильное, с чистой бледной кожей, казалось безмятежно спокойным, но карие глаза взирали на тетку Джемму так пристально, с напряженным интересом, что поневоле делалось чуточку не по себе.
Женщина молчала, и тетка Джемма вдруг обмерла, начав припоминать.
– Глотай!
Тетка отпила из протянутой серебряной фляги. Вино, до противного теплое, но на диво душистое, с примесью какой-то неизвестной чудесной терпкой пряности, прошло по горлу – и ступор сгинул, боль от сердца отлегла.
В комнатке они были вдвоем. Ни бродильца, живого ли, мертвого ли, ни нечаянного спасителя. Было ли? А может, привиделось от зноя?
Вот только плавает дым от пригоревшей жаровни, да то место на глинобитном полу, где сидел бродилец, обильно полито коричневой жижей из колодца – вон и ведро стоит.
На дворе слышались голоса и конское фырканье.
Тело ныло, а душа маялась в сомнении. Где сон, где явь? И что делать – уж не лучше ли смолчать покуда? Те места, где объявлялись твари, люди почитали дурными, нечистыми. Ну, как такая слава пойдет про ее виноградник? Кто тогда купит вино?
Словно прочитав ее мысли, дама наклонилась и проговорила:
– Кто убил бродильца?
Тетка Джемма вздрогнула. Значит, не привиделось. Значит, правда.
– Не знаю, джиори, – пробормотала она, чувствуя, как тяжело двигается язык, – Всеми Благими клянусь, не знаю, кто он.
– А что знаешь? – терпеливо спросила дама. – Говори.
Тетка Джемма кое-как собрала воедино раскатившиеся, точно горошинки, воспоминания. Лепешки, масло, бродилец и его желтые зенки… Дама слушала очень внимательно, и лишь когда Джемма добралась до странного гостя, переспросила:
– Зубы красные?!
Тетка снова поклялась. Дама выпрямилась и неторопливо прогулялась по комнатке, осматривая скудную обстановку и словно в раздумье поджимая губы. Остановилась у оконца, расстегнула застежку серого плаща и, сняв его, перебросила через руку. Джемма тревожно следила с топчана, не преминув, однако, удивиться непривычной одежде. Не то чтобы она каждый день видывала аристократов, но те благородные дамы, что жили в ближайшем городке, так не одевались. Ни тебе тюрбана, ни пышного платья с высокой талией и широкими рукавами.
Ладно еще безрукавка мягкой серой замши с высоким воротником и шнуровкой у горла, ладно сорочка тонкой льняной ткани, чьи рукава были самым небрежным образом подвернуты, обнажая руки почти до локтя. Смотрелось оно красиво, пусть и изрядно подчеркивало все прелести. Но вот юбка… Тетка Джемма аж глаза вылупила, глядючи на такое непотребство. Это и не юбка была вовсе, а словно бы широкий отрез темной ткани, обернутый вокруг бедер и закрывавший ноги лишь до щиколотки. При каждом резком движении ткань распахивалась, но вместо того чтобы открывать приличный для женщины подъюбник, являла узкие портки, в какие не каждый мужик рискнет обрядиться, и высоченные, но весьма изящно сшитые сапоги.
Затейники они, эти благородные…
– А что, женщина, где твои родичи?
Теща Джемма встревожилась. Чего она удумала?
– Знамо где, джиори, – пробормотала она. – Как и все, на источник Монте Россо подались, вода-то сами видите, какова…
В этот момент во дворе послышался сдавленный вскрик и ругань. Темная тень метнулась мимо оконца к двери. Дама резко развернулась, выдергивая из ножен при поясе кинжал. Блеснуло тускло-серое лезвие. Плащ, словно бы сам собой, обмотался вокруг левой руки от локтя до запястья.
– Бабушка!!!
Дурочка Ненча рванулась в дом, но здоровенный детина в черном выкинул вперед руку, загораживая дорогу. Латная перчатка ударила в косяк так, что с потолка посыпалась солома. Ненча врезалась в руку, согнулась, и латник не медля сгреб ее, удерживая за пояс. Девчонка зашипела, как разъяренная кошка. Джемма вскрикнула и – откуда только силы взялись! – птицей сорвалась с топчана.
– Твоя? – спросила женщина, указывая на перепуганное порождение Пьеро Ленивца острием кинжала.
– Моя, моя, – торопливо подтвердила Джемма, чуя, как колотится сердце. – Внучка. На дальнее пастбище послана была за козами смотреть…
– Бабушка-а!
– Отпусти ее, Клаас. А ты, дитя, не вздумай вопить – уши режет. Жива твоя бабушка, не съел ее никто. Поняла?
Ненча торопливо кивнула и шмыгнула носом. Рядом с верзилой латником она казалась еще меньше обычного: отвратительно рыжая, нечесаная, веснушчатая (вся в отца!) сутулая девчонка с дикими глазищами и тонкими, словно прутики, руками. Тринадцать – а на вид и десять не дашь. А ведь вроде кормим…
Латник разжал ручиши, и девчонка метнулась под бок к Джемме. Прижалась. Тощее тело била дрожь.
Женщина убрала кинжал обратно в ножны. Коралловые бусины четок на запястье щелкнули одна о другую. Латник прислонился к косяку, сложив руки на груди. Весь вид его явно говорил: дернетесь – огребете!
Джемма углядела ящерицу на плаще и наконец к вящему своему испугу начала понимать. Перевела взгляд на благородную даму, сложила вместе дорогую и непривычную одежду, бутылочку с вонючим снадобьем, коралловые четки, кинжал и слышанные байки. А напоследок присмотрелась и осознала, что перстень на безымянном пальце правой руки — с зеленым камнем.
Понимание стало полным. Ноги как-то снова ослабли.
– Так, значит, она на пастбище, остальные в Монте Россо? Или еще кто остался?
– Н-нет, – пробормотала Джемма, – все ушли. Одни мы здесь, джиори.
– И когда вернутся?
– Да не ранее завтра, джиори. Путь-то неблизкий.
– А до ближайшей фермы сколько?
– Да миль с пяток по тропе вбок, за кустари. Но она тоже пустая. Все ушли за водой.
Женщина снова прикусила губу. Еще раз прошлась по комнате, пошевелила узким носком сапожка закопченную жаровню.
– Слушай и запоминай, – обратилась она к тетке Джемме. – Тварь, что лежит снаружи, сожгите сразу же. Лучше в яме, чтобы после кости засыпать землей. Уксус есть? Обойди дом кругом и обрызгай уксусом стены. Поняла?
Тетка Джемма поспешно кивала. Ненча жалась к ней, но глазами так и впилась в благородную даму. Даже забыла, как дрожать.
А та двинулась к двери, но внезапно у самого порога обернулась. Глаза – темные, глубокие, осенние – в упор уставились на тетку Джемму.
– Как твое имя?
– Джемма. Джемма с Козьего пригорка, джиори.
– Что ж, Джемма с Козьего пригорка, – понизив голос, проговорила женщина. – Не забудь главное. После заката покрепче закрой ставни и задвинь засов.
Теща Пьеро Ленивца аж закашлялась. А дама, не прощаясь, пошла прочь. Латник, ровно приклеенный, двинулся следом – только ножны чикветты по косяку шаркнули.
И остались лишь дым да жаровня горелая.
И как теперь лепешки печь, скажите на милость? Ни сил, ни настроения. Одно расстройство.
Ненча завозилась под ее рукой.
– Бабушка… А, бабушка… Это что же? Это же она, да?
Джемма покрепче прижала внучку к себе, слушая, как фыркают, удаляясь, лошади.
– Молчи. Она и есть. Саламандра.
-
Не знаю, что задумано и что из этого получится, но начало очень сочное и крайне интригующее. Побольше вам вдохновения, эрэа, чтобы скорее увидеть продолжение.
-
Просто от всего сердца спасибо, эрэа Марриэн, за то, что поделились этим чудом! :D
Начало этой вещи, которое выкладывалось в "Сказках и былях" на старом форуме под рабочим названием "Время винограда", меня заворожило уже тогда. Но сказать, что новый, переработанный его вариант изумителен - значит, не сказать ничего :). Текст заискрился, как оправленный в золото рубин, грани которого отсвечивают жаркими оттенками пламени и старого красного вина, запел, задышал... Буквально каждую его фразу смакуешь, он затягивает в себя с головой - и выныривать из него категорически не хочется. А герои - ну интереснейшие. И тоже буду с огромным нетерпением ждать продолжения! :)
-
Вот, наконец-то. Давно жду, хотя к стыду своему, вспомнила не этот отрывок. Спасибо Елене, что напомнила. Безмерно рада, что ты начала выкладывать свою прозу, спасибо огромное, читаю с несказанным удовольствием. Всё у тебя очень "вкусно". Я всегда восхищалась той выразительностью, с которой ты прописываешь все детали и при чтении перед глазами встают чёткие картинки, у меня возникает ощущение, что я смотрю фильм. Удивительное ощущение.
Ещё раз благодарствую, Марриэн, порадовала, ждём, но не торопим. :)
-
Истинное наслаждение читать твою прозу, Марриэн :) Продолжай, пожалуйста! Побольше вдохновения!
-
С радостью присоединяюсь к числу читателей.
-
Вот, наконец-то. Давно жду, хотя к стыду своему, вспомнила не этот отрывок.
Ага. То есть, кое-кто в курсе? :D Да, такое ждать стоило. Зацепило, начиная со стихов Лоренцо де Медичи, прозванного Великолепным. Написано необычно, мастерски и без воды.
-
Спасибо. :)
Первая история, так сказать, вводная, написана полностью и будет постепенно выложена в ближайшее время. А дальше - как повезет.
Продолжаем? ;)
Глава вторая. Нежданные гости
Выйдя из дома на истоптанный круг подворья, Эрме перешагнула через обезглавленный труп бродильца, вскочила в седло и пустила Блудницу через низенькие воротца в колючей изгороди и дальше по накатанной тропе вдоль края виноградника.
Она никак не могла продышаться. Чад пригоревшего масла заполнил легкие, и жар предвечернего неба казался спасением. Даже та вонь, которую уже начинало источать тело бродильца во дворе, не смогла поспорить с гарью внутри комнаты. Казалось, волосы и одежда пропитались насквозь. В бассейн бы сейчас окунуться, с тоской подумала Эрме, снова накидывая на голову шелковый шарф и застегивая плащ у горла. Или принять ванну с розовым маслом и апельсиновыми лепестками. Или встать под горный водопад и чувствовать, как струи бьют по плечам и спине …
Честно говоря, сгодилась бы уже и бочка дождевой воды.
Блудница недовольно фыркала, но шла резвее прежнего: лошадей все же удалось напоить, пусть вода и была смешана с грязью: колодец уже вычерпали почти до дна. Легионеры процедили муть через шарф и рискнули сделать по паре глотков и наполнить бурдюк. Эрме не смогла себя заставить даже пригубить.
Все еще слепящий солнечный свет жег сквозь резную листву, лозы шуршали, усики винограда цеплялись за белую гриву Блудницы. Кто-то уже прошел здесь совсем недавно: в пыли виднелись следы грубой обуви, лозы кое-где были обломаны, а в паре мест Эрме заметила на земле алые пятна.
Когда показался сложенный из камней столбик – межевая мета, обозначающая конец надела Джеммы с Козьего пригорка, женщина остановилась, дожидаясь, пока подъедут легионеры. Здесь следовало решить, куда двигаться дальше.
Тропа, укатанная грубыми тележными колесами, уводила влево и вниз, туда, где вдали, за реденькими рощицами, белела полоса тракта на Монте Россо. Дорога была пуста – все, кто шли в обитель к единственному надежному источнику питьевой воды, предпочитали двигаться вечером и даже ночью, благо луна еще не совсем сошла на нет. Позади обреченно шелестели лозы.
По правую же руку лежала серая скальная проплешина – одна из множества в этой части долины. За века пронизывающие ветра содрали отсюда почву, точно плоть с костяка, и обнажили скелет земли во всей суровой простоте. Порода частью растрескалась и осыпалась, но среди каменного крошева тут и там выделялись крупные серые выступы, плоские и гладкие, словно из-под зубила каменотёса. На одной такой плите темнело пятно.
Эрме расстегнула сумку, притороченную к седлу, и достала оттуда зрительную трубу. Навела, старательно щурясь.
Человек лежал неподвижно, точно статуя на крышке саркофага. Он закинул левую руку за голову, а правой прижимал к лицу тряпку, как будто пытался остановить идущую носом кровь.
Эрме, поморщилась, представив, насколько должен раскалиться от солнечного жара камень. Нужно либо совсем спятить, чтобы выбрать такое место для передышки, либо совсем обессилеть. Но шкура на спине и пониже припечется в любом случае.
Позади послышался перестук копыт. Эрме обернулась. Курт Крамер первым выбрался из-за поворота. Остальные догоняли.
– Где башка? – спросила Эрме.
–У Ройтера, – отозвался Крамер и, помедлив, продолжил: – Монерленги, ребята спрашивают: обязательно эту дрянь с собой тащить? Воняет ведь уже. Все равно до дома не довезем.
– Обязательно, – отрезала Эрме. – И еще сильнее завоняет. Но домой мы попадем нескоро.
– А в обитель ведь не впустят, с такой-то мерзостью, – добавил Крамер.
– А в обитель и не поедем, – сообщила Эрме.
Крамер открыл рот, но ничего не сказал, а вместо этого направил коня вперед, потеснив Блудницу, встал посреди дороги у межевого столба и положил руку на эфес чикветты.
Вовремя: навстречу по тропе поднимались конные.
Все шло через задницу. Так уже который раз едва слышно ворчал себе под нос Вейтц, и Томазо чуть ли не впервые в жизни был согласен с непутевым щитоносцем. Не такого он ожидал от своей первой инспекторской поездки.
Они тащились по дороге почти целый день, до обидного сократив время сиесты. Управляющий, джиор Микеле Трандуони, совсем размяк и уныло колебался в седле, словно подтаявшее лимонное желе, то и дело отирая пот со щек. Однако мантию с оторочкой из черной лисы упорно не снимал всю дорогу. Встречные крестьяне сразу сдергивали шапки. Пока не исчезли. Не шапки, конечно, а крестьяне. Вместе с шапками.
После обители Монте Россо, как только они миновали перевал, полосу Ничейной земли и спустились мимо пограничного поста в долину, местный люд как вымер. Лишь дважды Томазо замечал по склонам крошечные белые домики, спрятавшиеся под тенью пинии или желтой акации, да раз где-то в отдалении коротко взлаяла собака и только. Даже спросить дорогу стало не у кого.
– Дикие места, – проговорил Лукас ван Эйде. – Задворки Тормары. Не ждал бы я здесь толку…
– Мы обязаны освидетельствовать имущество, – просипел джиор Трандуони. – Я не желаю тащить невзысканные долги в следующий отчетный год. Если ваш прежний управляющий был столь небрежен, это его просчеты. Не мои.
Он в который раз вытянул из рукава заскорузлый от пота платок и промокнул лоб.
Сам Томазо тоже мучился от зноя в своей суконной темно-синей курточке. Мучался, но терпел. Он знал правила. Цвета банкирского дома должны быть видны всякому: они не праздные гуляки, а люди на службе. Только наемники наплевали на все предписания, и в Монте Россо даже стащили бригантины. Сейчас, правда, натянули обратно. Томазо, будь его воля, выговорил бы за такое вопиющее нарушение правил, но джиор управляющий смолчал. Значит, помни свое место, ученик.
Он и помнил. Качался в седле, чувствуя, как солнце печет затылок, а когда поднимал голову, то видел уши своего мерина и спину джиора Трандуони. Дорогущий воротник запылился – черная лиса посерела.
Внезапно конь джиора управляющего стал на месте, да так резко, что Томазо пришлось изо всей силы дернуть поводья мерина. Тот обиженно наддал задом, и ученик едва не перелетел через лошадиную голову, но тут Вейтц бесцеремонно поймал его за шкирку, дернул назад, удерживая в седле.
– Куда прешь, дурень косорукий! – с презрением буркнул щитоносец. Томазо вырвался, весь мокрый, чувствуя, как лицо обдало жаром стыда, кое-как подобрал поводья и только сейчас понял, что именно послужило причиной столь резкой остановки.
У межевого столба выстроились всадники. Они напрочь перегораживали дорогу. В первый миг с перепугу Томазо подумал, что напали разбойники, которыми, как уверяли в Каррано, просто кишели юго-восточные склоны Ламейского плоскогорья. Но эти черные латники смахивали на разбойничью банду так же мало, как долбанный Вейтц – на умного человека. Отчасти они напоминали ту стражу на пограничном посту в Монте Россо (по крайней мере гербом Вирентийского герцогства на одежде), но эти были крепче, внушительнее. Опаснее.
Нас больше, подумал Томазо, пересчитав латников. У нас десять бойцов (себя и джиора Трандуони он не учитывал, поскольку драться – удел необразованного солдатья). Однако успокоения такие мысли отчего-то не принесли.
Наконец крайний справа всадник – высокий мужчина с лицом жестким, как кирпич, и скучающе-равнодушными глазами – произнес:
– Кто такие?
– Кто спрашивает? – раздраженно отозвался Лукас ван Эйде. Командир наемников с утра пребывал в отвратительном настроении и явно искал повода для потасовки. Томазо стало не по себе.
– Капитан Черного легиона герцога Джезарио Вирентийского Курт Крамер спрашивает, и больше он спрашивать не станет! – почти не повышая голоса, ответил солдат, и тут, к радости Томазо, вмешался джиор Трандуони.
– Мы мирные путники, джиор капитан! – торопливо воскликнул он. – Я Микеле Трандуони, управляющий отделением Банкирского дома Фоддера в Форлисе, а это мои люди. Мы совершаем путешествие по делам банка!
– Разрешительные грамоты, – все тем же ровным тоном сказал Курт Крамер.
– Оформлены и заверены, – успокоил его джиор Трандуони. – Томазо, предъяви!
Томазо торопливо сбросил с плеча сумку, готовясь вытащить свиток с удостоверяющей печатью пограничного прево. Грамота давала добро на пересечение границы чужого государства с отрядом сопровождения числом до дюжины. Где же она? Где? А, вот…
– Не стоит, джиор Трандуони, – услышал он глубокий мелодичный голос. Женщина, что до того момента держалась за спинами латников, подала свою лошадь вперед. Джиор Микеле насторожился, словно фотренская борзая, выпрямился в седле, приосанился и даже попытался втянуть живот, что являлось задачей невыполнимой. Лукас ван Эйде только презрительно поморщился, глядя на эти старания, и Вейтц, подражая наставнику, фыркнул.
Томазо же смотрел на женщину и пытался оценить, что она из себя представляет. Он не мог сказать, молода она или нет, красива или нет (алый шарф полностью окутывал голову и плечи, оставляя только глаза), но он отлично видел, что шарф этот тончайшего шелка и стоит соответственно, что и плащ не из дерюги. И что лошадь – ладное серое создание — вообще беррирской породы, благороднее (и дороже) которой в Тормаре не бывает.
Словом, чем больше Томазо смотрел, тем сильнее ощущал, что они нарвались на неприятности.
– И какие же дела привели управляющего столь почтенного банкирского дома в наши дикие места? – спросила женщина. Джиор Трандуони слегка замялся, но тут Курт Крамер сделал весьма заинтересованное выражение лица.
– Видите ли, прекрасная незнакомка, – любезно ответил джиор Трандуони. – Дело наше самое скучное. Мы ловим злонамеренного должника.
– Как занятно. А если чуточку подробнее?
– Можно подробнее, дамочка, – Лукас ван Эйде смачно сплюнул в пыль. – Пять лет назад один ушлый сукин сын взял займ и решил, что может не отдать. Сделал ноги. Сгинул, чтоб его. Недавно наш человек встретил этого парня в порту Фортьезы и, естественно, доложил по начальству. С той поры мы и разыскиваем говнюка…
– Лукас! Как можно! Дама...
– Этого негодного человека.
– Но разве это не дело вашей стражи? – удивилась женщина. – Отчего же вы, почтенный джиор Трандуони сами предпринимаете столь утомительное путешествие? И отчего вы решили, что ваш должник скрывается в этом унылом, выжженном солнцем краю? Есть места куда привольнее и многолюднее.
– Ответ на оба вопроса прост: как оказалось, этот парень имеет здесь имущество. Ранее этот момент весьма небрежно упускался из виду прежним руководством нашего отделения, но после моего назначения на должность была проведена ревизия просрочек, и...
– И выяснилось, что с вашего беглеца есть что содрать? – пророкотал Курт Крамер.
– Да чтоб ваша братия столько ждала, да ни в жизнь не поверю! – подал голос еще один всадник.
Вот здесь Томазо был с ним согласен. Как он ни ломал голову, но столь странное поведение прежнего главы отделения туда не укладывалось.
Женщина подняла ладонь, призывая к молчанию.
– Имущество? Здесь, в долине Монте Россо? – спросила она с внезапным напряженным интересом. – Вы уверены, джиор Трандуони?
– Именно так. Он указал, что является господином замка… замка? Как называется эта дыра, Томазо? – щелкнул пальцами управляющий.
– Кастелло Кобризе, джиор, – осмелился блеснуть своей отменной памятью Томазо.
Женщина рассмеялась.
– И что, за все эти годы вы и впрямь не проверили, правда ли это? – весело спросила она
– Эти сведения были подтверждены подписью нашего бывшего управляющего, оформившего сделку, джиори. Мы не имеем основания сомневаться в подлинности…
– Вы что, имеете в виду, что этот ублюдок наплел с три короба? – рявкнул Лукас ван Эйдэ, впиваясь в женщину злым взглядом.
– Не то чтобы совсем наплел, – голос женщина все еще был смешлив, но глаза ее сделались серьезными. – Замок Кастелло Кобризе действительно существовал. Четыре столетия назад. Он стоял где-то в той стороне, – рука, вокруг запястья которой были обвиты четки, указала вправо, туда, где за скальными проплешинами и сплошной стеной колючего кустарника подымались красные склоны Ламейи, заросшие непролазным лесом. – Кастелло Кобризе был полностью разрушен во время землетрясения. Теперь там живут разве что дикие козы да птицы. И этот ваш должник никак не может быть джиором замка.
– Да кто вы такая?! – рявкнул Лукас ван Эйде. – Что мы, как идиоты, слушаем неизвестно кого?!
– Лукас! – возопил джиор Трандуони. – Где твоя учтивость?!
Черные латники дружно положили руки на оружие. Томазо сглотнул.
– Что ж, джиоры, пора представляться...
Женщина скинула шарф на плечи.
Красивая? Томазо ни пяди не понимал в такой странной материи, как женская красота. Но от женщины словно распространялось ощущение властности.
-– Я Эрмелинда Диаманте ди Гвардари графиня ди Таоро, – проговорила женщина, и, глядя в ее бесстрастное лицо, Томазо понял: всякие шутки кончились. – Здесь я представляю Его Светлость герцога Виренцы, Таоры и Армини Джезарио Второго, моего кузена. Все что я говорю сейчас, должно расцениваться как официальный ответ его светлости банкирскому дому Фоддеров. Земли долины Монте Россо принадлежат непосредственно герцогской короне, за исключением Фортецца Чиконна, господином которой является наш вассал барон Феррис. Если вы желаете получить письменное подтверждение, вы вольны обратиться в канцелярию Реестровой палаты в Виренце. Я развеяла ваши сомнения, джиоры?
Ее речь произвела сильное впечатление. Джиор Трандуони весь как-то обмяк, словно бурдюк, в котором проткнули дыру. Лукас ван Эйде выругался сквозь зубы (крайне неразборчиво и с осторожностью). Наемники перешептывались.
Вейтц толкнул Томазо пальцем под ребра. Его глаза горели.
– Во нарвались! Это ж Саламандра! – прошептал он. – Дыши через раз, сморчок: говорят, ей убить – как стакан вина выпить!
Кажется, этот факт вызывал у щитоносца восторг. Вейтц вообще был слегка помешан на оружии и кровопролитии. Дурень на голову ударенный.
– Я слышал иное, – пробормотал Томазо. – Говорят, она покровительствует Вирентийской школе лекарей...
– Видел четки? – не унимался Вейтц. – Видел?
– Ну, видел, – ответил Томазо.
– Она, говорят, человека ими задушила. Как гароттой, прикинь?
Томазо прикинул. Поглядел на руки графини ди Таоро, на тонкие запястья, на узкие ладони с длинными пальцами. Не верилось, что ей достанет силы затянуть узел на чьей-то шее и держать достаточно долго.
Это было из того же разряда, что невзысканный вовремя кредит, оформленный под сомнительное слово нищего лжеца. Глупо, нелогично и необъяснимо, как и вообще весь мир за пределами банка. Стоило ли вникать в подобные странности? Томазо сомневался.
На правой руке графини ди Таоро мерцал перстень с зеленым камнем. Та самая Искра Гвардари?
Он так отвлекся на болтовню Вейтца и свои мысли, что не расслышал вопрос джиора Трандуони. Зато расслышал ответ.
– Это нежелательно, – твердо заявила Саламандра. – Мой совет: возвращайтесь в обитель Монте Россо. В противном случае я именем герцога отзову вашу грамоту, что повлечет определенные... последствия для вашего отряда. Повторяю, вы можете отправить своего гонца в Виренцу, но я не позволю вооруженным наемникам слоняться по долине и ломиться в каждый дом.
Джиор Трандуони и Лукас ван Эйде сблизили головы и принялись совещаться. Лукас ван Эйде недовольно стучал кулаком по колену, джиор Трандуони качал головой, отчего щеки у него смешно тряслись. Вейтц что-то бубнил. Томазо не слушал. Он вдруг ощутил усталое разочарование. Все пошло через задницу – с самого начала. Жизнь за пределами конторы по-прежнему оставалась тупой и неприятной штукой.
– Мы возвращаемся, ваша светлость, – объявил наконец Микеле Трандуони. – Но позвольте узнать: не направляетесь ли вы сами в обитель? Я почел бы за честь сопровождать...
Даже здесь он пытался выглядеть любезным кавалером.
– О нет, благодарю, – отозвалась Саламандра. – Я, знаете, как и вы – охочусь. Легкой дороги, господа!
Пожалуй, в голосе ее звучал тончайший оттенок насмешки.
Лукас ван Эйде первым развернул коня. Наемники последовали его примеру. Особо расстроенными они не выглядели: слишком жарко, чтобы обнажать мечи.
– Да, джиор Трандуони, окажите любезность... Скажите: как зовут этого вашего злонамеренного должника? Должна же я знать, кого повесить за столь непростительную ложь?
– Йеспер Варендаль, – отозвался джиор Микеле, оборачиваясь. – Также известный как Йеспер Зубоскал.
– Какое интересное имя, – равнодушно заметила Саламандра, но Томазо мог поклясться, что она добавила что-то еще. Не очень лестное.
– Какое интересное имя, – сказала Эрме, чувствуя, как сердце ускорило стук. – Наглец, – прошептала она. – Сукин сын, не знающий меры.
Как он сказал, этот наемник? «Недавно наш человек встретил его в порту Фортьезы». Корабли с Маравади чаще всего возвращаются именно туда. Был ли Зубоскал один? Или... нет? Кто еще вернулся?!
Какая тебе разница, Эрмелинда Гвардари, одернула она себя. Все давно забыто и засыпано пеплом и солью. У тебя есть свои дела, и они куда важнее. И нечего здесь раскисать от одного напоминания...
– ... дорога, – проворчал Крамер, и Эрме моментально вернулась к реальности.
– Что ты сказал?
– Я говорю: скатертью дорога! – повторил легионер, кивком указывая на удаляющийся отряд. – Катитесь, пока целы, живоглоты.
– Банки полезны, Курт, – заметила Эрме. – Ты и сам знаешь. Правда, иногда они зазнаются, и тогда следует вовремя бить по жадным рукам.
– Может и так, монерленги. Но, сдается, эта синяя шваль здесь не к месту.
Эрме невесело улыбнулась. Крамер слишком долго служил ее семье, чтобы не понимать подоплеки слов и дел.
– Ты прав, Курт. Арнольфини, Ларони, Медео – все эти банки Виренца примет у себя. Но Фоддеров здесь не будет. По крайней мере, пока я могу этому помешать. Пусть идут, откуда пришли.
– Тогда отчего наши чиновники вообще выдали грамоты? – недоуменно спросил Клаас. – Не пускали бы и все. Пинком под зад и пусть катятся с того склона перевала.
– Они подданые Гордейшей. Это слишком малый повод, чтобы ссориться с Акульим садком.
– Это, брат, называется политикой, – пояснил Курт Крамер. – Когда вроде бы и войны нет, но и с миром туговато. Привыкай, здесь так часто бывает. После обмозгуешь.
– Дозвольте спросить, монерленги, – встрял Эйрик Штольц. – Мы, что и впрямь на Монте Россо не двинемся? Или вы так сказали, чтоб от этого жирдяя отвязаться?
– Ты скверно слушал, Эйрик. Мы сегодня охотимся.
– Без сокола и без собак? – с некоторым подозрением спросил Крамер. – Это на кого же?
Капитан, как и другие легионеры-греардцы, довольно мало знал об милых особенностях тормарской фауны. Увы, сегодня придется восполнять пробелы.
– На довольно пакостное зверье. Видишь ли Курт, к моему глубокому сожалению, бродильцы – твари стайные.
-
Конечно, продолжаем. Загадок самых разных только прибавляется - и любовная история, и твари неведомые, и коррупция/головотяпство/мистика в банкирском доме. И тем интереснее читать. :)
"Но домой мы не попадем нескоро" - "попадём", наверное?
-
Это - околдовывающе :). Читаешь - и оторваться нет ну никаких сил. Точно от поднесенной к пересохшим от жажды губам серебряной фляжки с тем самым вином Эрме - "на диво душистым, с примесью какой-то неизвестной чудесной терпкой пряности" :). И снова - огромное спасибо, эрэа Марриэн! :)
-
Ну очень атмосферно и интригующе.)
Буду всенепременно сюда заглядывать.
-
Спасибо, Марриэн, жду продолжения! :) И охота познакомится с Зубоскалом поближе ;)
-
Атмосфера хороша, ни разу не спотыкаешься, ощущение достоверности в отображении эпохи имеется. И исторические аналогии читаются неплохо. Тот же банкирский дом Фоддеров - Фуггеров.
-
Спасибо. :)
Ilona,
Загадок самых разных только прибавляется
Но только не все они сразу раскроются. :) Спасибо, что подсказали опечатку - проскальзывают, увы.
И охота познакомится с Зубоскалом поближе
Tany, возможно, и удастся. ;)
Атмосфера хороша, ни разу не спотыкаешься, ощущение достоверности в отображении эпохи имеется. И исторические аналогии читаются неплохо.
Морис, хорошо, если так. :)
-
Согласна с Еленой, оторваться невозможно, а, "оторвавшись", начинаешь ждать продолжение. И да, где там уже бродит Зубоскал, скорее бы уже они встретились. :)
-
passer-by,
И да, где там уже бродит Зубоскал, скорее бы уже они встретились.
Ну, встретиться они, может, и встретятся, но его ли она ждет? Или не ждет? Или думает, что не ждет? ;)
Идем дальше.
Глава третья. Ночная охота
Обратный путь казался нестерпимо унылым. Усталые лошади тащились по белой дороге, поднимая пыль. Наездники кашляли. Солнце медленно, но неуклонно склонялось к выжженым горам, и оставалось только надеяться, что скоро оно упадет за край мира.
Мерин все больше и больше отставал, пока наконец не оказался самым последним в кавалькаде. Томазо пробовал его подгонять, но скотина, даром что холощеная, была на диво неуступчивой. А, может, просто вымоталась.
– Эй, сморчок! – окликнул его Вейтц. – Ты что? Совсем поплыл?
Джор Трандуони оглянулся, недовольно сжав губы.
– Томазо! Что ты плетешься?! Догоняй!
Мерин не поддавался. Наконец один из наемников не выдержал и ожег животину плетью.
– Пошел!
Мерин опомнился, и Томазо, вздрагивая от тряской рысцы, наконец подобрался к голове отряда.
– Вы только погляньте! – издевательски приветствовал его Вейтц. – Сидит, как мешок с репой. Сумку застегни, клерк несчастный!
Что?! Томазо схватился за ремень и обомлел. Сумка и врямь была нараспашку. Учетная книга и перетянутые бечевами свитки болтались как попало, выскочив из гнезд-отделений.
– Я застегивал, – растерянно пробормотал Томазо. Джиор Трандуони затряс щеками.
– А ну проверь, разгильдяй! – приказал он.
Томазо торопливо поставил сумку на седло и принялся перебирать документы, чувствуя, как душа медленно скатывается в пятки. Кожаный футляр, перевязанный синей лентой, исчез.
– Ну!
– Недостает свитка... с разрешительной грамотой, – запинаясь, проговорил он.
– Растяпа! – возопил джиор Трандуони.
– Я застегивал, – снова пробормотал Томазо, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза. – Я помню...
– Возвращайся и ищи! – джиор Трандуони был в ярости. – Лукас, выделите солдата для сопровождения.
– Мои люди не воробьи, чтобы без конца сновать туда-сюда! – раздраженно ответил ван Эйде. – Ваш сопляк просрал бумаги, пусть сам и ищет!
Они уставились друг на друга, словно рассерженные псы, готовые оскалить зубы.
– Дозвольте, я его сопроводю... сопровожу! – внезапно встрял Вейтц. – Я легкий, и потому мой конь еще не слишком устал.
Томазо насторожился: такая щедрость души была странна для Вейтца. Но ужас от допущенной промашки и тревога оттого, что придется возвращаться в негостеприимные пустынные места одному на ночь глядя, перевесили всю неприязнь.
Лукас ван Эйде смерил взглядом Вейтца. Щитоносец капитана почитай его личный слуга: Вейтц чистил его оружие, приглядывал за конем и стаскивал с пьяного командира сапоги. Возможно, поэтому ван Эйде был расположен к парню на пядь больше, чем к прочим людям на земле.
– Ладно, – согласился он. – Мы станем лагерем недалеко от границы. Чтобы к утру были на месте, сопляки!
Эрме сидела, прислонившись спиной к стволу дымного кедра, и смотрела на солнце, наполовину ушедшее за горб Ламейи. Тень от древесной кроны простиралась далеко, давая укрытие и людям, и лошадям. Легионеры валялись на траве, лениво переговариваясь. Фриц Ройтер так и вовсе дремал, прикрыв лицо беретом. И правильно делал: на сегодняшней вечеринке он будет главным заводилой.
Чуть ниже на обширной плоской террасе на сложенной из булыжников горке лежала голова бродильца. Резкий запах доносился даже сюда, усиливаясь с каждой минутой, но ничего не поделаешь — это был единственный надежный способ выманить всю стаю.
Застывшие желтые глаза слепо таращились. Бродилец был самцом: они в отличие от самок, вылезали на сумеречный, а иногда и на предзакатный свет. То, что разведчик выполз чуть ли не в полдень, весьма настораживало Эрме: ни в одном известном ей труде, посвященном этому представителю нечистого мира тормарской Язвы и ее окрестностей, не было упоминания о столь нетипичном поведении. Возможно, какая-то патология. Жаль, но предъявить тело в Школу для изучения не выйдет. Тео Верратис бы покопался...
Место для засады выбрал Крамер, и Эрме была полностью согласна с его доводами. Дымный кедр был крепок и раскидист, и с его ветвей можно было без труда следить за пространством внизу. Луна поднимется по левую руку и будет только в помощь.
Оставалось лишь ждать, пока не сгустятся сумерки.
Чтобы отвлечься, Эрме принялась сочинять письмо Джезу. В уме, разумеется, поскольку примостить чернильницу и лист бумаги было некуда.
Его светлости... и так далее... и так далее...
«Дорогой Джез!
Моя поездка получается куда более продолжительной и беспокойной, чем можно было бы предположить. Я позволю себе отбросить мелкие дорожные неприятности, неизбежные в любом путешествии, и перейду сразу к основному вопросу.
Вся долина Монте Россо так же, как и долина Ривары, страдает от зноя, так непривычного для здешней весны. Однако, если окрестности Виренцы отчасти спасает близость полноводной реки, то здешние места лишены такого блага и вынуждены довольствоваться мелкими речушками и ручьями, уже истощившими свои запасы влаги. Впрочем, надеюсь, землеописание собственной державы ты прекрасно помнишь и без пояснений...
Положение серьезное, Джез. Возможно, обильные дожди смогли бы спасти лозы от окончательной гибели и позволили бы рассчитывать на второй урожай пшеницы, но, увы, горизонт бесконечно чист, что делает эти надежды призраками, готовыми рассеяться от лучей безжалостного солнца. Со всей уверенностью могу утверждать, что со сбором налогов здесь возникнут сильные затруднения. При самом же неблагоприятном развитии событий следует ждать голод и все те последствия, что он принесет...».
Эрме задумалась, не усилить ли последние строки, чтобы мальчик полностью осознал тяжесть ситуации. Нет, не стоит. Джез, увы, слишком жизнерадостен, он скорее сочтет, что это лишь ее всегдашние мрачные предчувствия. Вот казначею джиору Арнольфини она отпишет во всех подробностях, чтобы он постарался как следует донести до своего повелителя, насколько опасен голодный бунт.
Арнольфини будет в ярости – страна лишь год назад погасила долги, оставленные герцогом Алессандро. Казна полупуста, а тут еще новые расходы... Но зерно лучше закупать сейчас: цены и так уже поднимаются, а к осени взовьются до небес.
Нет, пусть казначейство само чешет затылки, выискивая звонкую монету. У нее сейчас другая цель.
«... Я приняла решение по возвращении в Фортецца Чиконна, не следовать назад в Виренцу, а двинуться в Тиммерин к подножию Ступеней, чтобы убедиться, насколько надежны тамошние источники и крепки посты...».
А это значит, еще пару недель без возможности работать в Башне, без книг и без приличной ванны. Тоскливая перспектива.
«А вообще, Джез, твоя кузина в свои почтенные тридцать восемь лет сидит под деревом на забытом Благими склоне и ждет, пока не наступит ночь и твоя земля не явит мерзость из чрева своего...»
Нет, это она уж точно не напишет. Только сомнительной славы ловца тварей ей недоставало к ее и без того богатой и разносторонней репутации. Джез обожает такие истории, он обязательно выспросит подробности и превратит незначительный эпизод в невесть какую байку. Лучше промолчать.
Солнце ушло. Вечер наступал, ясный и неотвратимый.
– Куда они могли отправиться? – едва различимо пробормотал Вейтц.
– Что?! – рассеянно отозвался Томазо, с трудом отрывая вгляд от земли, камней и пропыленной придорожной травы. – Не отвлекайся. Она должна быть где-то здесь. Не могла же...
– Далась мне твоя бумажка! – рявкнул Вейтц. – Зад ей подотри, когда найдешь!
Томазо удивленно взглянул на оруженосца.
– Разве ты не сам вызвался вернуться со мной? Что ж теперь бесишься?
– Я вызвался сопровождать тебя, недотепа, – надменно возразил Вейтц. – Стеречь твою унылую рожу. А свитки свои сам ищи. Не отыщешь — выпорют, как галерника. То-то будет забава... Давай-давай, пырься в землю!
И он встал на стременах, впиваясь взглядом в поросшие лесом склоны.
Томазо закусил губу. Поведение Вейтца настораживало и бесило, но сейчас его куда больше заботила судьба свитка. Кожаный футляр словно провалился сквозь эту жесткую потрескавшуюся землю прямо в огненные глубины Бездны.
Отчаяние Томазо возрастало с каждой минутой. В том, что его высекут, он не сомневался: в школе Каррано новициев секли методично, с дотошностью соотнося тяжесть проступка и количество плетей, пока каждый не начинал понимать, что состояние его спины напрямую зависит от его собственной разумности и осмотрительности. А еще Томазо знал, что плетки не вынесет: боли он боялся ужасно, еще с той глупой и дикой, добанковской жизни.
Как он мог потерять бумаги? Как?! Он, считавшийся образцовым учеником?!
Шея задеревенела. От жары, усталости и головной боли ломило виски. Солнце ушло, и длинные мягкие тени протянулись по дороге, затрудняя и без того безнадежные поиски. Томазо свешивался с седла, шевеля палкой лопухи на обочине и поднимая ветки акации, но тщетно.
– Все, – внезапно сказал Вейтц. – Приползли.
Несмотря на поглощенность своим занятием, Томазо уловил в его голосе растроенные нотки. Он выпрямился и осмотрелся.
Прямо над ними высился черный межевой столб. Они добрались до того самого места, где днем встретились с Саламандрой. Дальше искать смысла не было, а значит, плетей не миновать. Томазо был готов разрыдаться.
– И что, – едва сумел пробормотать он. – Повернем назад?
Вейтц снова привстал в седле, дернул плечом и внезапно с шумом, по-собачьи, принюхался.
– Чуешь, сморчок? Паленым несет. Где-то близко люди.
Томазо и сам уже ощущал отчетливую вонь. Откуда-то из-за пригорка подымалась струйка дыма. Кто жжет костры в такую жарищу?
– Давай-ка проедемся подале, – неожиданно мирным тоном предложил Вейтц. – Может, добудем винца себе. И кони устали. И кто знает, вдруг это те, кто там живут, подобрали твои долбанные бумаги?
Томазо было все равно, куда идти. Плети никуда не денутся. Годился любой повод оттянуть неизбежное.
– Давай, – пробормотал он, и щитоносец торопливо пнул своего жеребца пятками, заставляя взбираться по склону.
Дом под плоской соломенной кровлей прятался в тени апельсинового дерева и казался полностью безлюдным. Двери и окна были открыты настежь. Просторный двор с каменным колодезным кругом посередке испещряли следы подкованных конских копыт, в колоде для скота запеклась грязевая корка. Вокруг стояла душная вечерняя тишина. Где-то звенела назойливая оса.
Вонь ощущалась гуще, но дым исчез. Казалось, где-то поблизости недавно жарили мясо, и оно попалось, как говорится, с душком. С сильным таким, аж до тошноты.
Вейтц досадливо поморщился, толкнув стоящее на краю колодца ведро.
– Э! – крикнул он. – Селяне?!
Ответом была все та же тишина. Вейтц спешился и, важно держа ладонь на рукояти ножа, прошел к раскрытой двери. Повел носом.
– Во уксусом-то прет, – заметил он и, стукнув по дверному косяку в знак приветствия, шагнул в дом.
Томазо остался в седле. Отчего-то этот мирный деревенский домик настораживал. Зачем Вейтц полез внутрь?! Ну как сейчас появятся местные, засучат рукава да и покажут заезжим, как шастать по без спросу по усадьбе. А то ведь и вилы возьмут...
В его деревне чужакам не радовались. Вряд ли здесь иначе.
Словно подтверждая его подозрения, где-то заскрипела калитка, и послышалось клацанье. Томазо брезгливо поморщился: он прекрасно знал этот звук. Так клацает гнилыми зубами бедность. Сандалии-стукалки с подошвами из коры медной пинии и веревочными завязками надевали только полные нищеброды, кому не по карману были приличные сандалии из бычьей или свиной кожи, не говоря уже о более добротной обуви. Ниже падать было некуда – босиком в Тормаре рискнул бы бродить лишь полный идиот.
Такое убожество носили родители Томазо, его братья и сестры, вся его родня. Носил и он сам до того невероятного дня, за который он каждое утро и вечер возносил благодарные молитвы всем Девяти Благим.
Звук бесил, как бесит скрежет железа по стеклу.
Из-за дома показалась грузная женщина в домотканой серой одежде. Юбки были поддернуты и подвязаны передником, как всегда делают простолюдинки, отправляясь на работу в поле, так что взору Томазо предстали толстые икры и тяжелые ступни с синими линиями вздутых вен. Рукава сорочки были подвернуты, обнажая сильные обветренные руки. В левой женщина держала лопату, в правой – здоровенный кол для подвязки лоз, которым упиралась в землю, словно посошком. Она шла медленно, словно вконец взопрев от тяжкого труда.
– Вейтц! – громким шепотом воззвал Томазо. – Вейтц, вылазь немедля!
Вторя его словам, конь щитоносца топнул копытом и заржал. Женщина подняла голову.
– Вы еще кто такие? – недовольно произнела она. – Чего надобно?!
– Мы... мы... водички, – пробормотал Томазо, – Попить...
Из дома показался Вейтц. В руке он держал ломоть лепешки и ожесточенно работал челюстями.
– Водички попить?! – взревела женщина. – А ну пошли прочь, ворье!
Кол поднялся и со свистом рассек пустоту у виска Томазо. Тот чудом успел увернуться — видать, взыграла память об отцовских оплеухах.
– Тише, бабка! Тише! – завопил Вейтц, отбрасывая лепешку. – Я просто зашел посмотреть, не случилось ли чего! Как так – дом настежь!
– Твое какое дело?! То за месяц ни одной чужой рожи – а то весь день ломятся!
Она снова занесла кол и так крутанула острием, что Вейтц шарахнулся прочь и, не удержавшись на ногах, шлепнулся на задницу. Он тут же вскочил, весь красный от злости и унижения, и, сдернув с плеча арбалет, размахнулся им, словно дубинкой, и заорал:
– Стой, карга! А то врежу!
Женщина задержала руку, готовую ударить. Медленно опустила кол и оперлась на него. Вытерла лоб и пристально осмотрела юношей. Томазо показалось, что взгляд ее скользнул по форменным синим курткам, задержался на арбалете Вейтца и отметил нож на его поясе.
– А что, ребятки, – внезапно успокоившись, сказала она. – Проголодались?
-
Влипли, похоже, парни. ;)
-
О, как интересно. Кажется, сейчас мы узнаем, что случается с домом, в котором побывала нечисть.
-
Ну, встретиться они, может, и встретятся, но его ли она ждет? Или не ждет? Или думает, что не ждет?
Вот! Ну как тут можно спокойно ждать продолжения? Я так не могу. А тут ещё и появился таинственный персонаж с красными зубами.
-
Давно не заходил, думал - есть продолжение... Эх...
По первой части:
Да миль с пяток по тропе вбок, за кустари.
Рифма пяток-вбок отличная, но вот "кустари"... Это может быть и местный термин, и банальная опечатка. Но в первое не очень верится, Билли Оккам не дает. :D
-
Глотаешь эти эпизоды просто взахлеб, запоем. И - да: тоже уже очень хочется познакомиться с Зубоскалом :). Человек, воспоминания о котором заставляют чаще биться сердце такой более чем незаурядной женщины, как Эрме, личностью явно должен быть по-настоящему яркой. И о прошлом Томазо тоже хочется узнать подробнее. А еще очень жду, когда нас, читателей, представят Его Светлости герцогу Виренцы, Таоры и Армини Джезарио Второму :). И снова - огромное спасибо, эрэа Марриэн! :)
-
Спасибо. :)
Эр Colombo, так будет же. Сейчас вот третью главу будем заканчивать. :)
И что же не дает Билли Оккаму спокойно закрыть свою бритву? Что его тревожит? ;)
Что не так? Слишком явное просторечие?
Тем временем продолжаем рассказ...
– Монерленги! – негромко позвал Крамер, и Эрме открыла глаза. Надо же, сама не заметила, как задремала. Слава Благим, сон пришел пустой, смутный. Даже не отпечатался в памяти, что было большой редкостью.
– Что, Курт? – спросила она, потирая щеку, на которой явно отпечатался след древесного корня. – Пора?
Крамер кивнул и протянул ей руку, помогая подняться с земли. Другие легионеры бродили поблизости, потягиваясь и проверяя оружие. Лошадей уже отвели чуть дальше, привязав на полянке в окружении частого колючего кустарника.
Над миром плыли короткие сумерки. Загорались звезды. Дышать стало чуть легче. Недолог был тот момент, когда ночь зальет все вокруг своими чернилами.
– Собрались, – проговорил Крамер, и легионеры выстроились у кедра. Эрме отстегнула с пояса фляжку и протянула капитану.
– Каждый по глотку, – велела она, и фляжка двинулась по кругу, чтобы через минуту вернуться — почти пустой.
– Пошли, – прозвучал приказ, и Ройтер первым двинулся к кедру. Вцепился в ветви, легко подтянулся и взобрался на нижний сук, быстро перебрался повыше, на заранее облюбованную позицию, уселся поудобнее. Устроил на колене заряженный арбалет.
– Готов, – отрапортовал он. Эйрик Штольц вмиг последовал его примеру. Эрме приподняла руки, позволяя Курту подсадить себя – сама бы она не дотянулась, даже подпрыгнув. Клаас Крамер уже ловил ее под локти.
– Лет двадцать не лазала по деревьям, – заметила Эрме, усаживаясь на высоте пятнадцати пьедо над землей. – Ничего. Упаду – лететь недолго.
Курт Крамер хмыкнул, занимая место по соседству.
Засада готова. Теперь оставалось лишь ждать.
– Вкусно ты, тетка Джемма, стряпаешь, – заявил Вейтц, облизывая пальцы. – Прямо заправский повар.
Томазо промолчал. Еда, на его вкус, была самая что ни наесть дикарская: лепешки из грубой, наполовину ржаной, муки, жареные стебли золотого лука и какая-то непонятная подлива бурого цвета. Но даже будь они на приеме в герцогском палаццо и угощайся отборными яствами, Томазо не смог бы проглотить ни куска: не лезло. Завтрашний день внушал тоску. Выпорют. Обязательно выпорют...
Вейтц же жрал в три горла и, против всякого ожидания, вел себя без особой заносчивости, даже напротив, сделался на свой лад любезен. То ли устал собачиться, то ли еще что...
За столом они сидели вчетвером – откуда-то с огорода приплелась веснушчатая замурзанная девчонка, изумленно воззрилась на новые лица и, повинуясь легкому бабкиному шлепку, молча упала на лавку. Так и сидела, вытягивая из своей плошки хрусткие луковые побеги, жевала и исподлобья зыркала то на гостей, то на дверь. Не чаяла, видать, когда уйдут.
Не дождется, угрюмо подумал Томазо. Вейтц твердо вознамерился заночевать здесь и, как ни странно, крестьянка была не против такого расклада. Может, надеялась на звонкую монету от банковского служивого. Это она зря — Вейтц только обещать был горазд.
– Сейчас бы испить, – мечтательно сказал оруженосец, запуская пальцы в свои патлы. – Чего легенького...
Томазо ожидал, что крестьянка пошлет наглого вымогателя ко всем безликим тварям, но тетка Джемма встала и отправилась во внутреннюю пристройку-кладовую. Вернулась с глиняными чарками и кувшином. Светлая, соломенного оттенка жидкость наполнила сосуды, распространяя вокруг себя щекочущий ноздри аромат.
Вейтц пригубил напиток и, напустив на себя вид знатока, одобрительно прищелкнул языком. Крестьянка скупо улыбнулась и подошла к земляному порогу, за которым открывался вид на кусок остывшего сумеречного неба, с неясной пока еще россыпью звезд. Выглянула наружу и резко – Томазо даже вздрогнул – захлопнула дверь.
– Ты чего? – удивленно спросил Вейтц. – Только-только посвежело чуток...
– Комарье налетит, – проворчала та, накладывая засов. – Или собаки бродячие. Шляются. В дом лезут, паскуды.
Она плотно прикрыла ставни, набросила крючок, и комнатушка погрузилась в полумрак — масляный светильник-плошка не давал толкового света. Уксусный привкус на языке сделался ощутимее. Бутыль они, что ли, разлили?
– Ложитесь спать, ребятки, – сказала тетка Джемма. – Нечего сумеречничать. И мы с внучкой пойдем.
Она турнула девчонку из-за стола, и обе направились в соседнюю комнатушку, отделенную дощатой щелястой дверцой.
– Лады, тетка, – не стал перечить Вейтц. – Доброй тебе ночи.
Он взял кувшин, свою чарку и с самым беспечным видом завалился на топчан, закинув ноги в грязных сапогах на спинку. Томазо тоскливо огляделся: больше спального места не наблюдалось.
– А я где?
– А где пожелаешь, – фыркнул Вейтц. – Можешь на лавке, можешь на полу. Кто первым лег — того и постелька, сморчок. И ты не теплая девка, чтоб я ее с тобой делил. Огонь гаси!
Томазо обиженно поморщился, но делать было нечего – пришлось устраиваться на лавке, подложив под голову свернутый плащ. Можно было, конечно, пойти на конюшню, зарыться в сено, но... он же не крестьянин и не бродяга, из милости пущенный на ночлег. Приличный человек ночует в доме, под крепкой крышей.
Он вытянул шею и дунул на светильник.
Минуты текли медленно. Клаас завозился, точно курица на насесте, и шепотом проговорил:
– А если они не придут? Если...
– Брат, ты чем слушал, когда объясняли? – резко оборвал его Курт Крамер.
– Придут, Клаас, – уверила Эрме. – Стая всегда идет по следу разведчика. У него вот здесь, – она коснулась себя под нижней челюстью, – железы. Они, даже у мертвого, выделяют ту вонь, которая тебя так бесит...
– А я-то думал, это башка от жары тухнет...
– На себе не показывают, монерленги, – заметил Курт. – Примета дурная.
– Что, жабры прорежутся? – улыбнулась Эрме. – Или лишние зубы?
Легионеры рассмеялись, но быстро смолкли, оборванные шиканьем Ройтера. Он вглядывался в окрестности, держа арбалет наготове.
Эрме чувствовала лопатками шершавую кору. Этот дымный кедр был куда меньше того гигантского мертвого дерева, с которого начался отсчет ее собственного, подлинного пути. Тогда тоже стояла жара, летняя, тяжкая, и годовалая Лаура постоянно плакала и просилась на руки. Лаура...
На столе в Башне лежит неоконченное письмо – она успела написать лишь одну фразу, прежде чем посланец Джеза вызвал ее на Герцогский Совет. Чернила давно уже высохли, и ветер, пробравшись через приоткрытые окна, читает и перечитывает одни и те же слова.
Лаура, девочка моя, надеюсь, ты простишь свою матушку, за то, что ее письма так редки, но знаешь...
Она попробовала представить дочь. Почему-то она никогда не могла вообразить ее взрослой, почти девятнадцатилетней, в строгом белом плаще Сестер Времени. Нет, навязчивая память всегда подкидывала тот момент, когда они впервые расставались в весеннем саду, и пятнадцатилетняя Лаура, застыв в оплетенной плющом арке, глядела ей вслед со своей загадочной мечтательной улыбкой.
Честно говоря, все эти годы Эрме надеялась, что девочка передумает. Но срок близился, а Лаура так и не решилась выбраться из своего уютного, скрытого за прочными стенами, мирка. Большой мир, его потрясения и предательства слишком напугали этого ручного птенца...
«Знаешь, девочка моя, мир так переменчив. Ничего прочного, ничего надежного».
Эрме мысленно скомкала неписанную страницу.
Нет, девочка моя, лучше тебе об этом не напоминать.
Через час Томазо измучился вконец. Лавка была жесткой и узкой, лежать было жутко неудобно, да еще и ноги свисали, когда вытянешь. И что самое обидное, мучился лишь он один.
Зараза Вейтц вовсю сопел носом. Наверно, весь кувшин вылакал, со злостью подумал Томазо, не раз за этот час слышавший, как оруженосец прикладывается к чарке. Женщины сперва возились в своей каморке, но вскоре тоже улеглись и примолкли.
В комнате стояла душная тьма, наполненная дымком очага, запахами уксуса, жареного лука и вина. Надрывно звенел комар-пискун, и Томазо отчего-то не сомневался, кого он изберет своей жертвой.
Окно, что ли, открыть? Плевать на комарье, все равно не спать, зато уксус перестанет есть губы. Томазо приподнялся на локте, сел, потирая лицо.
Шлепанье. Легкое, едва различимое, словно ребенок бьет ладошкой по столу. Вот, снова и снова, и звук идет снаружи.
Томазо отнял руки от лица. Прислушался. По ту сторону двери кто-то был. Кто-то бродил у порога, приближался, шлепая по стене, по косякам и двери, и тут же отскакивал, словно играя. Собаки? Но ни одна собака не будет так себя вести...
Шлепанье усилилось. И что самое жуткое: теперь оно слышалось сразу и у порога, и под окном и по правой стене. Невидимые ладони ударяли в глинобитные стены, точно в барабан.
Томазо продрал озноб. Сразу, словно всплыв из темного колодца, вернулись все слышанные в детстве рассказы, все те страшилки о жутких порождениях Язвы, которыми матери по горло пичкают детей.
Благие, сейчас же весна... Гнилые ветра еще спят, воды чисты и все грязные твари таятся по своим логовам. Или не таятся?! Или пришли по его несчастную душу?!
– Вейтц! – осторожно позвал Томазо. – Вейтц, просыпайся!
Вейтц не слышал. Он повернулся на бок и безмятежно похрапывал. Чувствуя, что вот-вот разрыдается, Томазо вскочил с лавки и принялся трясти щитоносца.
– Вставай! Вставай! Встава-ай!
Шлепанье нарастало. Резкое, словно частая дробь дождя. Словно ладони сжались в твердые кулачки, готовые проломить стену.
– Сдурел?! – Вейтц спросонья рванулся и отвесил Томазо сильнейший тычок в лицо. – Порешу, сморчок!
Томазо откатился к очагу. Кровь из рассеченной скулы текла на губы. Вейтц во мраке застыл на месте, выставив руки для обороны, и вслушивался в перестук, часто дыша.
– Что за шутки?! – проревел он, хватая со стола арбалет. – Кто ломится?!
Внутренняя дверь распахнулась, в глаза ударил свет. Томазо загородился рукой, зажмурился, отползая в угол.
В проеме стояла тетка Джемма бледная, с собранными в узел волосами и железной лопатой наизготовку. За ее спиной, словно взъерошенный котенок, жалась девчонка. Глаза ее были дико вытаращены, в одной руке – мотыжка, в другой — светильник с горящим фитильком.
Тетка Джемма оглядела комнату.
– А ну, ребятки, – недобрым шепотом сказала она. – Ну-ка заткнулись.
И Томазо внезапно понял, что кроме Вейтца, никто в доме не спал.
Луна ползла по небосводу, точно усталая галера. Говорят, на Мраморном архипелаге есть поверье, что ночное светило — призрачный корабль, перевозящий души с берега бренного мира на берег вечный. Оно плывет по небу, меж звездами и планетами, словно меж островами, собирая пассажиров и постепенно погружается все глубже в темные воды вселенной, наполнясь грузом сомнений, страстей, пороков, пока не перевернется под этой тяжестью в новолуние. Те, кто сумеет отбросить все лишнее, ненужное, земное, доплывают до обетованного берега, а остальные...
Благие, что только не лезет в голову! Призрачный корабль, надо же... Человек, который рассказал ей эту легенду, сам оказался ненадежным и лживым, как месяц, и так же легко исчез в тумане времени, как меркнет месяц при наступлении дня. Может, и впрямь лежит где-нибудь на морском дне – ведь не зря же Йеспер шатается по Тормаре в одиночку! – и жадные крабы давно полакомились его наглыми бледно-зелеными глазами.(Эрме передернуло при этой мысли).
И только память продолжает выбрасывать воспоминания, словно прибой — обломки разбитого при кораблекрушении корабля. Щепки, ни на что не годные, но такие острые...
Сегодня поистине день колкой щепы.
– Ш-ш-ш, – Фриц Ройтер вскинул кулак, привлекая внимание. – Слышите?
Они насторожились, но поначалу ничего не услышали. Дымный кедр легонько качал ветвями, фыркнула вдали лошадь, стукнув копытом.
– Вот, – Ройтер поднял палец. – Вот. Снова. Оно?
Теперь и Эрме различала, как шелестят камешки под плоскими ступнями.
– Да, думаю. Оно. Они.
– Ну, Фриц, не подведи, – сказал Крамер. – Сделай все чисто.
– Не бойся, командир, – хмыкнул Ройтер. – Главное, чтобы болтов достало.
Он вскинул арбалет и принялся искать цель. Эрме приподнялась, ододвинув нависшую ветку. Лунный свет давал возможность различать кустарник на дальнем краю поляны и ближнюю осыпь, но тени были глубоки. Создания ночи привыкли таиться в тени, но сейчас им придется показаться, пусть и на короткое время.
– Слева, – прошептал Курт. – За валуном.
Ройтер только кивнул. Он, видимо, выжидал, пока цель не приблизится. Эрме и сама теперь различала приземистые силуэты, копошашиеся на склоне. Один, второй, еще двое...
Она чувствовала странное спокойствие. Это всего лишь охота, пусть дичь в этот раз непривычная. Но в сущности, чем это отличается от засады на черного горного медведя? Джез Старый постоянно таскал ее на медвежьи травли. Однажды она даже сидела на помосте с копьем, вот так же поджидая добычу.
Тени двигались на краю поляны, словно не решаясь приблизиться. Все труды по естественной истории Тормары, сами по себе весьма путанные и спорные, сходились в одном: бродильцы неразумны. Жажда человеческой плоти выводит стаю наружу и подземной норы и заставляет следовать за вожаком-разведчиком, как стадо овец — за старым бараном. Если бы не странная способность парализовывать внимание жертвы своим близоруким желтым взглядом, они были бы не опаснее мелкого волка с лавовой пустоши. Самые простые и незамысловатые твари из всей проклятой фауны Язвы.
Разглядят ли они, что вожак мертв? Или почуют? Испугаются? Или все же подойдут ближе? Ветер сопутствовал людям, но насколько тонко чутье тварей, Эрме могла лишь догадываться.
Одинокая тень, припадая к земле, поковыляла через террасу к каменной горке. За ней двинулась другая, третья... Эрме видела, как напряглась спина Ройтера. Легионер выцеливал дичь.
Щелкнул спусковой крючок. Болт врезался в тело, отбросив бродильца шагов на пять, и тот же миг Крамер ударил кремнем, высекая огонь. Комки горящей промасленной пакли полетели вниз, на камни, высветив бледные оскаленные морды и синюшные тела. Клаас уже зажигал факел.
Ройтер бешено крутил ворот арбалета. Вот он снова вскинул его, и новый болт ушел в полет и отыскал цель. Эйрик Штольц решил не остаться в стороне и бросил в одну из тварей кинжал. Попал в бедро, и бродилец, завыв, заметался, ударился боком о камни, упал, суча лапами и истекая кровью.
Ворот работал снова – Ройтер явно намеревался подтвердить славу самого быстрого арбалетчика в Легионе. Еще две твари кинулись врассыпную, шлепая между камней. Свистнула стрела, тварь споткнулась на бегу и упала, как подкошенная.
– Вон еще один! – заорал Штольц. – Удирает!
И, не совладав с азартом, он вырвал у младшего Крамера факел и спрыгнул наземь.
– Эйрик! – крикнул капитан, но Штольц уже в три прыжка преодолел расстояние до каменной горки, схватил булыжник и со всей силы запустил в спину бродильца. Эрме поморщилась, услышав, как омерзительно хрустнули кости и как тело покатилось вниз по склону.
Настала тишина, прерываемая лишь хрипением раненой твари. Эйрик Штольц повыше поднял факел, освещая поляну, вытянул из ножен чикветту и, подойдя к бродильцу, быстро ткнул острием.
Хрипение прекратилось.
Ройтер опустил арбалет. Лицо его было невозмутимо.
– Мишени кончились, монерленги?
– Да, Фриц, – ответила Эрме. – Удачная охота, джиоры.
В стае редко когда бывало больше пяти-шести особей. И если они не напали все разом, значит, или больше никого и не было, или оставшийся был стар или слишком слаб. Если такой и высунется из норы, то конце концов крестьяне добьют его сами. Основное дело они сделали. Долина Монте Россо очищена от дерьма.
Завтра вернемся в Фортецца Чиконна, подумала Эрме, спрыгивая наземь прямо в руки капитана Крамера. Пара дней передышки – и в Тиммерин, дела не ждут.
Она вышла к каменной горке. Голова бродильца таращилась на разгром, учиненный его стае.
– У него зубы не ядовитые? – спросил Штольц с края поляны. – Я выбью парочку – парням в роте показать...
– Не вздумай! Весь будешь в этой слизи, а мыться негде.
– Как скажете, монерленги, – отозвался он обиженно-дурашливым тоном. – А я-то ожерелье собра... Монерленги...
Голос Эйрика звучал придушенно, словно легионер подавился. Эрме оглянулась и увидела, как Штольц пятится, выставив чикветту перед собой.
Сначала она различила только тьму за камнями, мглу, в которой теплой россыпью зажглось множество светлячков.
И лишь миг спустя пришло понимание.
-
Похоже, и охотники влипли... ;) Спасибо, Марриэн :)
-
Эрме хочется дать совет - щепки на растопку годятся. :D И да, во что же там влипли все?
-
– Вкусно ты, тетка Джемма, стяпаешь.
Полностью согласна с сутью фразы в контексте приобщения к творческой стряпне. Но буковка таки пропущена. ;)
-
Тоже согласна: "ни на что не годные" щепки порой могут стать отменным топливом для того еще жаркого костра, пламя которого, если в него щедрой рукой плеснуть чего-нибудь горючего, взовьется до небес... :) А продолжения снова жду с нетерпением. Огромное спасибо, эрэа Марриэн! :)
-
Спасибо ))
Ilona, Красный Волк, получится ли развести костер из этой щепы - покажет время.
Leana,
Но буковка таки пропущена.
Спасибо, поправила. :)
Продолжаем...
Глава четвертая. Битва под Козьим пригорком
– Ушли?!
Вейтц стоял у порога, лицом к двери, выставив арбалет перед собой. В рыжем свете лампадки лицо его казалось очень бледным. Лоб усеивали капли пота. Девчонка, прижавшись к оконной раме, вслушивалась в ночные шорохи. Мотыжка в руке ходила ходуном.
– Ушли, – подтвердила она тонким голоском, и Томазо внезапно понял, что это первые ее слова, сказанные за вечер. – Как есть сгинули.
Томазо выдохнул, не веря в собственное счастье. Он совсем уж приготовился отдавать душу Благим, но внезапно дробь ударов, терзавшая стены, разом смолкла. Он откинул голову назад и пребольно врезался затылком в ножку топчана.
Вейтц обернулся. Лицо его исказила гримаса ярости, столь знакомая Томазо.
– Ты, карга! – рявкнул он, направляя арбалет на крестьянку, стоявшую посреди комнаты. – Ты куда нас заманила?! На какую погибель?!
Голос его срывался на крик. Глаза были злыми и мутноватыми. Палец подрагивал на крючке. Он же пил, с ужасом подумал Томазо. Сейчас палец дрогнет, нажимая, и тогда... Томазо даже зажмурился, чтобы не видеть. Девчонка у окна издала негодующий вопль.
Но тетка Джемма не сробела.
– Чего ты, малый? – успокаивающим грудным голосом произнесла она. – Чего взбеленился? Чего стрелой тычешь? Уймись, малый...
Томазо в жизни не слышал, чтобы с Вейтцем кто-нибудь так разговаривал. Он ожидал взрыва бешенства, но оруженосец уставился на тетку Джемму, как будто доселе не видел, потом бросил арбалет на лавку, оперся кулаками о столешницу и грязно, самыми последними словами, выругался.
– Я, может, вам, ребяткам, жизнь спасла, – все тем же тоном продолжала тетка Джемма. – Что ежели б вы с ними где-то на воле повстречались, а? Я все сделала, как монерленги велела. Дверь заперла, ставни заперла...
– Монерленги? – Вейтц снова вскинул голову. – Саламандра?! Она здесь была?! Куда она отправилась?!
– Была, – подвердила крестьянка. – А куда пошла, не ведаю. То ее светлости дело...
– А эти...они куда деваются? – рискнул спросить Томазо.
Тетка Джемма помрачнела.
– Кто ж знает. Здесь этой пакости лет пятнадцать как не видывали... Как теперь будем жить... с такой дрянью в соседстве...
– Где лаз на крышу? – Вейтц снова взялся за арбалет, закидывая ремень за спину.
– Там, – тетка указала на внутреннюю каморку, и оруженосец, едва не столкнув женщину с дороги, бросился туда. – Сморчок, посвети!
Лаз на крышу – обязательная деталь любого тормарского дома. На крыше сушат травы, вялят виноград на изюм, а летом так и спят, если не донимают комары. Для чего он понадобился сейчас, когда снаружи, возможно, еще бродят ночные твари?!
– Сморчок, чтоб тебя!
– Ты чего, малый? – тетка Джемма сама взяла светильник и пошла за щитоносцем. – Чего задумал? А ну, перестань!
Вейц ее не слушал: он стоял на деревянной лесенке в углу и уже отодвигал щеколду. Толкнул люк – в душную вонючую теплынь каморки ворвался поток свежести. Вейтц взбежал по ступенькам и – идиот несчастный! – исчез в проеме люка.
Тетка Джемма опустилась на широкий топчан, укрытый мятым лоскутным одеялом.
– Ой, малый, – пробормотала она.
Томазо остановился на пороге каморки, не решаясь двинуться следом, и в этот момент кто-то толкнул его в плечо. Девчонка! Она протиснулась внутрь и, насупившись, ринулась мимо бабки к лестнице.
– Ты-то куда?! – тетка Джемма поймала ее за ворот рубашки, но девчонка вывернулась угрем. Сандалии застучали по ступенькам, и спустя мгновение уже было слышно, как хрустит солома.
– Эй, сморчок! – раздалось с крыши. – Слабо тебе?!
Томазо, чувствуя, как все тело протестует, осторожно протиснулся мимо женщины и медленно, словно на позорный помост, полез. Ноги стали словно ватные.
Они же сумели, говорил себе Томазо. И ничего. Бродильцы уже ушли. Ничего не случится, не случится, не случится... Шепча эти слова, как заклинание, он добрался до отверстия люка, перевалился через край, и кое-как поднялся на ноги. Колени еще противно подрагивали.
После пропитанной уксусной вонью комнаты ночь поражала обширностью пространства и тишиной. Убывающая луна видела над виноградником и темными лесистыми склонами. Отчего-то сразу привиделись времена, когда он вот так же ночевал на крыше. Век бы не вспоминать.
Вейтц, держа арбалет под рукой, стоял у кроны апельсинового дерева.
– Ишь ты, выполз, – пробормотал он, когда Томазо, опасаясь приближаться, замялся поодаль. Но слова эти прозвучали почти равнодушно, словно мысли оруженосца были заняты другими вещами.
Девчонка сидела на соломе, свесив ноги вниз. Томазо подошел ближе, осторожно огляделся. Никакого движения. Серое полотно двора выглядело совершенно так же, как вечером. Разве что колодезное ведро валялось на земле. Апельсиновые деревья позади дома стояли в безмолвии.
Куда ушли твари? Появятся ли они еще, или Томазо повезет, и он уберется из этой проклятой долины раньше?
Солома шуршала под ногами. От нее еще шло дневное тепло.
Справа, на склоне блеснула вспышка огня. Исчезла. Блеснула снова. Вейтц насторожился, вытянулся, вглядываясь, но долина снова была темна и спокойна.
Текли минуты, но ничего не менялось. Томазо уже надоело топтаться на крыше, и тут ветер донес крик. Неразборчивый, приглушенный расстоянием, он повторился вновь. И вновь — уже тише.
Томазо сжался, не зная, куда прятаться.
– Где?! – рявкнул Вейтц. Девчонка вскочила, ткнула пальцем куда-то за виноградники, что-то тараторя.
Ни слова больше не говоря, Вейтц подбежал к краю крыши и спрыгнул вниз. Приземлился на пятки, мягко, точно дикий кот, мотнул башкой, вскочил и бросился к конюшне. Томазо в полном ужасе следил, он пытается сбить замок, на который предусмотрительная тетка Джемма заперла лошадей и коз.
Девчонка сдавленно пискнула и прыснула к люку. Послышались негодующие вопли тетки Джеммы, оконные ставни ударили о стену, и девчонка перелезла через подоконник, бренча связкой ключей.
Сандалии-стукалки процокали через двор, где Вейтц все еще пытался с помощью колышка вырвать петли кованой накладки. Девчонка сунула щитоносцу ключи, тот мигом расправился с замком и вбежал внутрь. Заржала лошадь, истошно заблеяли козы.
Томазо ошеломленно замер, не понимая толком, что случилось. Внизу, в доме ругалась тетка Джемма: кажется, она (еще одна безумная!) снимала дверной засов.
Наспех оседланный жеребец вылетел из конюшни. Вейтц, приникнув к гриве, направил его к колючей изгороди, всадил шпоры в бока. Конь прыгнул над оградой и спустя миг уже исчез за поворотом тропы.
– Ой, малый, малый, – пробормотала тетка Джема, отворяя дверь. – Куда ж ты?! Дурная голова у твоего дружка, парень. Отчаянная. Не удержится на шее.
– Он мне не дружок, – пробормотал Томазо, садясь на краю пристройки на корточки. У него не было ни малейшего желания высматривать, куда понесло долбанутого щитоносца. Дождаться бы утра и убраться восвояси. Пусть выпорют. Зато не сожрут.
Тетка Джемма взглянула на него снизу, с порога.
– Твоя правда, парень, – себе под нос произнесла она. – Не водить вам дружбы.
Вновь загремели копыта, и к изумлению Томазо из конюшни показался мерин. На его спине без седла, управляясь лишь при помощи узды, сидела девчонка. Мерин спорой рысцой процокал к воротцам.
– Ненча, ты куда?! – вскинулась тетка Джемма. – А ну, стой! Стой сейчас же!
– Эй, ты! – заорал Томазо, вскакивая на ноги и мечась по крыше. – Верни лошадь, дура!
Но девчонка, подстегнутая криками, только сильнее заработала пятками. Мерин, словно очнувшись от всегдашней своей полусонной одури, развил невероятную для такой ленивой скотины прыть и вскоре скрылся из глаз.
– Да что ж такое деется-то! – тетка поспешила к изгороди, но на полпути остановилась, пойманная одышкой, приложила ладонь к груди. Постояла, глядя на темные дебри виноградника, и, сгорбившись, поковыляла назад к дому.
– Вернется – выпорю! – услышал Томазо бормотание.
Томазо едва дождался, пока она войдет в дом и, торопливо сбежав по лестнице вниз, вновь запер дверь на засов. Собрался было закрыть ставни, но тетка Джемма остановила:
– Не надо...
Уселась у открытого окна на лавке, уставилась во мглу.
Томазо упал на топчан, привалившись к стене. Ночь ползла в комнату. Дальние вскрики больше не повторялись, но все равно сердце екало при каждом шорохе во дворе. Какого рожна Вейтц понесся туда? Совсем спятил от винища? Про девчонку Томазо и не раздумывал — дура она и есть дура!
Дорожная торба Вейтца, истрепанная, с потрескавшейся кожей, вещь под стать владельцу, – валялась в изголовье. Один из карманов порвался, и из него выкатились стертые игральные кости. Томазо лениво подобрал их, подкинул на ладони. Вейтц вечно подбирал всякие подобные вещицы: камни, пуговицы, мелкие медные монетки не поймешь какой страны, раскрашенные карты. В торбе вечно бренчало, и ван Эйде не раз по пьяни угрожал вышвырнуть вон «лавку старьевщика». Томазо раскрыл торбу, чтобы забросить туда кости. Пальцы разжались.
Внутри сумки, среди всякой мелкой дешевой дряни, составлявшей имущество щитоносца, лежал прекрасно знакомый Томазо кожаный футляр, перевязанный синей лентой.
– Не смотри в глаза! – закричала Эрме. – Эйрик, не смотри им в глаза! Беги!
Но было поздно. Штольц еще пятился, но шаг его уже сделался нетвердым, замедленным. Сквозь прищуренные веки Эрме различила, как светлячки устремились вперед... и сама побежала, выдергивая кинжал, еще надеясь оттащить Эйрика и уже понимая, что не успеет.
Еще миг – и на поляну ворвалась живая лавина. Сопящая, визжащая, булькающая, она накатила на Штольца, вмиг сбив его с ног. Навстречу ей с обнаженной чикветой ринулся Крамер. Твари облепили его. Чикветта вметнулась и опустилась, расплескивая желтую кровь, еще раз и еще раз. Крамер бил наугад, чикветтой, латной перчаткой, бил, бил, бил. Где-то слева орал Ройтер – бродильцы атаковали и оттуда.
Эрме на мновение замерла в растерянности. Бродильцы, приметив новую цель, устремились к ней. Эрме, опомнившись, рванула плащ, обматывая руку. Вовремя: зубы первой твари вцепились в ткань, с треском разрывая ее. Эрме ударила кинжалом, метясь в горло. Попала – кровь плеснула в лицо, едва не залепив глаза. Вторая гадина прыгнула, ударив в живот. Эрме пошатнулась и, уже падая, успела пнуть бродильца ногой в грудь. Тварь отскочила, бросилась вновь и напоролась на выставленный кинжал.
– Клаас! – прорычал Крамер. – Уводи монерленги! К лошадям! Живо к лошадям!
Рука легионера вцепилась в плечо, рывком поставив Эрме на ноги.
– Быстрее! – крикнул он прямо в лицо.
И побежал, таща Эрме за собой. Краем глаза она увидела Ройтера, увешанного бродильцами, как затравленный медведь – собаками. Видение меркло – огни гасли, и только луна теперь освещала поле боя. Сколько же их?! Сколько?!
Она выдернула руку так резко, что Клаас едва не упал.
– Стой!
– Монерленги?!
– Стой! Я приказываю! Стой и дерись!
Никто и никогда больше не скажет, что Саламандра побежала на своей земле, бросив своих людей!
– Монерленги! – заорал Клаас, и она шарахнулась в сторону, лишь чудом увернувшись от налетевшего бродильца. Легионер взмахнул чикветтой, но сзади прыгнули еще несколько. Эрме ударила ножом, наугад, чувствуя, что удар не достиг цели. Ударила вновь, со всей силой, чувствуя, как лезвие ушло в мягкую плоть. Бродилец рванулся и потянул тощие когтистые пальцы к ее глазам.
Что-то тяжелое свистнуло сбоку. Эрме бросила взгляд через плечо: рядом с Клаасом возник человек — светлая рубашка серела в свете луны. Он держал здоровенный древесный сук с торчащими шипами обломанных веток.
– Берегись! – крикнул человек.
Она едва успела пригнуться. Человек ударил своей дубиной, разнося голову нападающей твари. В лицо полетели теплые ошметки. Эрме некогда было осознавать, что это такое – она просто сдернула шарф и наскоро вытерла глаза и щеки. Клаас продолжал отбиваться, и она бросилась ему на помощь, но новоявленный спаситель успел раньше. Он отшвырнул бродильца, как щенка, оставив добивать легионеру, и поспешил навстречу катящейся волне, в центре которой еще держался Курт Крамер.
Эрме бросилась следом, до боли сжав кулак с кинжалом. Только бы не выронить...
– Монерленги! – Клаас все еще пытался ее остановить, но Эрме едва различала его сбивающийся голос. В уши ворвался перестук копыт. На край поляны вылетела лошадь. Взвилась на дыбы, отчаянно заржав. Всадник скатился с ее спины, вовремя выскользнув из стремян. Вскочил на ноги. Кто это? Откуда? Какая разница, лишь бы помог!
Удар был такой, что она забыла, как дышать. Ноги подкосились, и она упала, врезавшись ладонями и коленями в каменистую землю. Кровь забарабанила в виски, и ее грохот уничтожил все иные звуки. Каждый удар сердца сотнями игл отдавался во всем теле.
Что со мной?!
Эрме попыталась глотнуть воздуха – хоть самую малую каплю, но он словно загустел. Подбежавший Клаас кинулся поднять ее и вдруг отпрянул, точно обжегшись.
Что со мной?!
Перстень на безымянном пальце наливался неправильным, злым, алым светом. Еще миг и от ее ладони по земле, залитой слабым лунным сиянием, поползли тонкие — не толще волоска – едва различимые алые нити. Они расползались, словно змейки, исчезая среди камней и редкой травы, и Эрме зачарованно смотрела, как они утекают, сливаясь с тенями. Пальцы царапали землю, словно не повинуясь ее воле.
А потом, словно разорвав завесу кошмара, в уши ворвался истошный визг.
-
Потрясающе написано. Ну просто ошеломляюще великолепно и мастерски. Вейтц - молодчага, внучка у тетки Джеммы выросла замечательная, а симпатия к Томазо у меня стремительными темпами начинает улетучиваться. От всей души спасибо, эрэа Марриэн - и очень-очень жду продолжения! :)
-
Уфф, еле дух перевела... Томазо, может, и хороший, но не орел. А Вейтц и остальные герои - герои и есть. Спасибо, Марриэн :)
-
Ну, струсить в такой вот ситуации, когда ты очень молодой, очень зеленый и впервые попал в подобную жуткую передрягу - оно само по себе вполне извинительно. Но меня и до этого царапала в эпизодах, где Томазо выступает репортером, его мысленная риторика: "драться - удел необразованного солдатья" , "глупо, нелогично и необъяснимо, как и вообще весь мир за пределами банка", "еда, на его вкус, была самая что ни наесть дикарская"... А отношение Томазо к поступку Вейтца и Ненчи - его, похоже, уже и вовсе не спишешь на одни только юношеские фанаберии и комплексы персонажа и на его неумение, по молодости лет, разбираться в людях. Но выписан этот персонаж как репортер шикарно :).
-
Написано очень красиво, от описания чердака просто-таки жаром пышет. С нетерпением жду продолжения.
-
"Что творится, понимаете..." (с) :D
-
Ну, струсить в такой вот ситуации, когда ты очень молодой, очень зеленый и впервые попал в подобную жуткую передрягу - оно само по себе вполне извинительно.
Мне тоже так подумалось.
И я надеюсь, что с Томазо не всё так плохо. Мальчишка сидел в конторе, это был весь его мир. Этой фанаберии он и набрался от конторских. А теперь попал в мир, для него пока совершенно чужой и не знакомый.
Именно, что для него пока «всё глупо, нелогично и необъяснимо, как и вообще весь мир за пределами банка». Вот этого мальчишку, в отличие от Вейза и Ненчи, этот мир пока и пугает. Но мне думается, что если ему попадутся хорошие учителя, (а из Вейза. к примеру, учитель получится, что надо :) ), то для него не всё может быть потеряно. В «полевых условиях», вдали от тёплого и удобного банка вся фанаберия выветрится, так мне подумалось.
А отношение Томазо к поступку Вейтца и Ненчи - его, похоже, уже и вовсе не спишешь на одни только юношеские фанаберии и комплексы персонажа и на его неумение, по молодости лет, разбираться в людях.
Мне подумалось, что разбираться в людях в таком возрасте мальчишке, обитавшему в закрытой узенькой среде среди сослуживцев банка, было сложно, негде было ему этому научиться. Но, может быть, я и неправа. И это просто трусливый, неблагодарный, заносчивый парень, которого ничто и никто не научит. Увидим. Но на отпетого негодяя он пока не похож. Мне его жалко. :)
А пока я в восторге от Ненчи. Сообразительная девчонка, и любопытство не отнимешь, и детскую бесшабашность, опять же потому, что выросла не в тепличных условиях с суровой внешне, но очень доброй Джеммой.
-
Тоже буду только искренне рада, если дальше окажется, что к Томазо я излишне пристрастна - и если испытания, через которые он уже прошел и еще пройдет, заставят его по-новому взглянуть и на себя, и на мир, а шелуха с него облетит :). И - да, именно вот это ведь и называется высшим авторским пилотажем - когда герои, о которых мы читаем, получаются у автора до того живыми, полнокровными и настоящими, что воспринимает их читатель тоже как до озноба реальных, живых людей. И о них хочется "говорить и спорить"... :) А от Ненчи в восторге и я - и, думаю, эта девочка нас, читателей, по ходу сюжета еще не раз по-хорошему удивит :).
-
Огромное спасибо за чудесную историю. Увлекательную и очень вкусно написанную.
Вейтц - молодчага.
Сомневаюсь я что-то. И грамоту спер. И с Саламандрой все очень не понятно.
-
Огромное спасибо за чудесную историю. Увлекательную и очень вкусно написанную.
Вейтц - молодчага.
Сомневаюсь я что-то. И грамоту спер. И с Саламандрой все очень не понятно.
Я думаю, что Елена права, тоже считаю, что Вейтц - молодчага.
А почему сомневаетесь?
Может быть, грамоту он спёр в воспитательных целях? Откуда ему было знать про звериные напасти. И если бы был злоумышленником, то зачем бы он пошёл за мальчишкой в поисках «пропавшей грамоты»? Сидел бы со всеми в тепле и уюте.А вот не бросил ведь его, и в храбрости ему не откажешь, вон как раванулся на помощь, услышав крик, как и положено настоящему воину. :)
-
Спасибо :)
"Что творится, понимаете..." (с)
Да вообще ужас. Но не ужас-ужас. :)
С интересом прочитала вашу дискуссию, но, естественно, комментировать ее не буду. ;)
Будущее покажет.
А будущее - т.е. пятая глава - достаточно крупное, так что показывается по частям.
Глава пятая. После драки
Лба коснулась влажная ткань, осторожно спустилась на щеки. К губам кто-то поднес оловянную кружку – Эрме чувствовала, как металл царапнул кожу, и сквозь зубы начала просачиваться вода. Она поспешно сделала глоток, и еще, и еще... Вода была тепловатой, но чистой и с тем слабым привкусом, который свойственен здешним минеральным источникам.
Эрме открыла глаза. Она лежала под дымным кедром – под головой седло и ее свернутый плащ. Неподалеку горел костер — она слышала, как трещат ветки. Поблизости то отдаляясь, то возвращаясь, бродили голоса. Неужели все закончилось? И они выжили?
Рядом сидел Курт Крамер. В свете огня его лицо казалось маской – пот, пыль и кровь из множества царапин смешались и превратились в грязную корку. Заметив, что Эрме очнулась, капитан снова поднес к ее губам кружку, и Эрме прикончила воду двумя долгими глотками.
С другой стороны, чуть в отдалении к древесному корню прижалась веснушчатая девчонка. Крамер сунул ей опустевшую кружку.
– Тащи еще.
Девчонка убежала. Эрме приподнялась (Крамер придержал ее за плечи) и прислонилась спиной к стволу. Огляделась и мысленно выругалась. Зрелище было не из легких. Повсюду на поляне валялись тела бродильцев. Где поодиночке, где по двое, но у края поляны они громоздились целой кучей, чуть ли не друг на друге. Значит, они все же отбились. Но как?! Эрме перевела взгляд на капитана.
– Что стряслось?
Крамер пожал плечами.
– Мы дрались, – проговорил он. – Я уж думал: все, сожрут. И вдруг они начали орать, как будто живьем кожу сдирают. И вот...
Он озадаченно указал на трупы.
– Клаас сказал, вы упали на ровном месте, и после этого все и случилось. Вы ведь что-то сделали, монерленги?! Да?!
Капитан с опасливым почтением перевел взгляд на перстень. Эрме последовала его примеру. Зеленая искра одиноко мерцала на пальце – мирная, едва теплящаяся. Перстень выглядел совершенно таким же, как и всегда. Если бы не трупы на поляне, можно было бы предположить, что все произошедшее привиделось.
Она что-то сделала? Или нет? Что-то свершилось – помимо ее воли. Или в соответствии с ней – она же желала смерти этим тварям. Ясно одно – бродильцы мертвы, умерли они не своей смертью и преимущественно не от меча.
Поздравляю, Эрмелинда Гвардари, теперь ко всему прочему ты еще и колдунья... Голова начала кружиться.
– Возможно, Курт, – прошептала Эрме. – Возможно.
Вновь появилась девчонка – подбежала, в одной руке таща кружку, в другой – тяжелый бурдюк. Сунула и то, и другое капитану, вновь метнулась к корню, забилась за него, тараща на Эрме кощачьи глазищи.
– Откуда вода? – пробормотала Эрме, прикладываясь к кружке.
– Папаня мой привез, – пискнула девчонка и, словно испугавшись собственной смелости, спряталась глубже в тень.
– Так и есть, – подтвердил ее слова Крамер. – Крестьяне из обители возвращались. Полна повозка бочонков. Пигалица их всех сюда и развернула...
Эрме кивнула и снова принялась пить, но внезапно остановилась, пораженная новым воспоминанием.
– Где Эйрик?!
Штольц лежал у костра на расстеленном плаще, без сорочки и сапог, с разрезанной до бедра правой штаниной. Ройтер и Клаас, тоже по пояс нагие, возились вокруг него, торопливо накладывая повязки из своих разорванных на полосы рубашек. Лицо Эйрика было бледнее полотна.
Опираясь на плечо Крамера, Эрме кое-как доковыляла до раненого.
– Как?
– Дерьмово, монерленги, – проворчал Ройтер.
Эрме и сама видела, что дело неважное. Бродильцы, разумеется, не смогли пробить кирасу и наплечники, но зубы и когти исполосовали Эйрику лицо, предплечья, бедро и голени, так что крови он потерял немало. Поохотились...
Эрме сжала губы. Неужели придется взяться за старое?! Одна мысль вызывала тошноту.
– Сумку седельную мою принеси, – велела она девчонке. – Там, под деревом лежит.
Та умчалась, щелкая своими сандалиями, точно танцовщица — кастаньетами.
Эрме опустилась на колени (чашечки заныли от соприкосновения с землей) и принялась осматривать Эйрика, выясняя, где кровоточит сильнее всего. Долго искать не пришлось – повязка на бедре быстро темнела. Легионеры молча смотрели, не зная, что предпринять.
Эрме смотрела и чувствовала, как нарастает тошнота.
«Вы станете весьма недурным аптекарем, ваша светлость, но к хирургическим инструментам лучше никогда не прикасайтесь. Добром не кончится. Не тот у вашей светлости нрав». Так говаривал ее первый наставник, маэстро Руджери. Тогда ее возмущали эти слова, но временем стала понятна бескопромиссная правда учителя. А после стал ненавистен один вид драной человеческой плоти.
Руджери оказался прав. Добром не кончилось.
Девчонка уже неслась обратно, таща сумку. Внутри позвякивало. Осторожно, жеребячья твоя порода!
Крамер успел выдернуть сумку прежде, чем девчонка шмякнула бы ее оземь. Эрме порылась внутри и вытянула флакончик. Затем извлекла футляр. Раскрыла – иглы и ножи заблестели, вызывая желание немедленно вышвырнуть все к бесам.
– На руки мне плесни, – велела она, кивая на флакончик.
Клаас укоризненно покачал головой, учуяв знакомый резкий запашок.
– Лучше б вовнутрь, – пробормотал он, но приказание выполнил.
Это было новое веяние: Тео Вератис, ректор Вирентийской лекарской школы, полгода назад издал трактат «О несомненной полезности в деле исцеления жидкости горючей, методом дистилляции получаемой». Трактат вышел тиражом крошечным, для узкого круга, но сразу же был оспорен конкурентами из Фортьезы и Метофиса. Без сомнения, шум обещал быть не меньшим, чем после безумного предложения Тео опускать хирургические ножи на пару минут в кипяток.
Эрме, по праву и положению патрона школы первой получавшая все, что порождал печатный стан, нашла выводы Тео по меньшей мере занятными и решила при случае применить в деле. Но она никак не ожидала, что это будет вот такой случай.
Она взяла иглу – пальцы тряслись, как у последнего пьяницы, и не желали унять дрожь.
Курт и Ройтер переглянулись – они прекрасно поняли, в чем дело. И от этого постороннего понимания, от осознания собственной беспомощности и стыда за нее Эрме чуть не зарычала.
– Монерленги, может, лучше я, – сказал Ройтер, – я ребят пару раз штопал. Повезет – и тут справлюсь. Нить-то где?
Она молча протянула иглу. Кивнула на футляр.
– Что застыл? – рыкнул Ройтер на Клааса. – Держи его крепче. Ну, терпи, Эйрик. Как умею.
-
И еще одна тайна теперь прибавилась к пышному букету предыдущих - тайна перстня Эрмелинды. А на то, что Эйрик выживет, очень хочется надеяться. Огромное спасибо, эрэа Марриэн! :)
-
трактат «О несомненной полезности в деле исцеления жидкости горючей, методом дистилляции получаемой». - правильный трактат.
И еще одна тайна теперь прибавилась к пышному букету предыдущих - тайна перстня Эрмелинды. А на то, что Эйрик выживет, очень хочется надеяться.
- выживет, как не выжить при таких передовых методах лечения.
Огромное спасибо, Марриэн! :)
-
Ну, терпи, Эйрик. Как умею.
Как портной-самоучка (и на машинке!) понимаю и низко кланяюсь.
-
Ну, терпи, Эйрик. Как умею.
Как портной-самоучка (и на машинке!) понимаю и низко кланяюсь.
\
Ну, оно и современными медицинскими иглами не просто. Вечно иголки ломаются в самый неподходящий момент ;)
-
С интересом прочитала вашу дискуссию, но, естественно, комментировать ее не буду.
Будущее покажет.
Скорее бы! Бо нетерплячка.
Но, в принципе, мы и не дискутировали, просто было интересно поговорить, пока тут ждём продолжения. :)
-
Ой, оказывается, я очередную главу пропустила. Эрме - просто роскошная женщина. И храбрая, и умная, и мастер на все руки. И ещё перстень такой интересный. Спасибо, очень интересно, что будет дальше. :)
-
Спасибо. :)
Продолжаем идти по пятой главе...
Наконец дело было сделано. Ройтер старался, как мог, и швы получились пусть кривые, косые, но вроде бы крепкие. В Фортецца Чиконна есть приличный врач, и если рукоделие не разойдется по пути...
Эрме понимала, что надо поторапливаться.
– Где, ты говорил, местные? И повозка?
– Эй, сюда, идите! – крикнул Крамер. Эрме оглянулась.
Поодаль жались друг к другу три крестьянина, остекленевшими от ужаса взглядами пялясь на место боя. Эрме и сама рада была бы вовек не видеть такого мерзкого зрелища. Крестьяне торопливо приблизились.
– Где лошадь ваша? – спросил капитан.
– Там, джиор, – сказал старший, сутулый человек среднего возраста с редкой, словно кустами растущей бородой, и веснушчатыми щеками, тыча пальцем вниз в сторону дороги.
– Скидывай бочонки, – приказала Эрме. – Повезете его в Фортецца Чиконна. Прямо сейчас, пока еще нет жары. Ройтер, Клаас, поедете с ними.
– А вы? – проговорил Ройтер.
– Мы с Куртом вас догоним. Поспешите! Если удача будет с нами, довезете до лекаря живым..
Она старалась не думать,что удача может и отвернуться. Эйрик был один из двадцати, так же как Курт и Ройтер. Было бы жаль потерять его так глупо. По ее вине.
– Эй, Ненча! – крикнул крестьянин приказным тоном. – Ты что здесь забыла?! А ну, пошли! Пошли, кому сказано!
Девчонка понуро поплелась следом, шаркая сандалиями по камням. Другие крестьяне гуськом потянулись за ними. Эрме опомнилась.
– Вы двое! А ну стоять!
Они остановились, опасливо втянув головы в плечи. Несомненно, парни надеялись убраться отсюда побыстрее. Не выйдет.
– Собирайте трупы в кучу, – велела она. – Закидаете ветками и подожжете.
Парни испуганно переглянулись. Крамер подался вперед, положив руку на эфес чикветты. Это подействовало. Оружие всегда действует сильнее слов, в этом беда нашего мира. Крестьяне бочком приблизились к бродильцу, потыкали его палкой, словно боясь, что он вскочит и вцепится в глотку. Неловко наклонились...взялись... потащили...
Эрме отвернулась от этого зрелища и вздрогнула. Она лишь сейчас заметила, что все это время на поляне был еще один человек. Он сидел на камне в отдалении, казалось, безучастный к людской возне.
Эрме присмотрелась. Юноша, почти подросток. Коренастый, неровно стриженый и курносый, он горбился и крутил меж пальцами нож – лезвие то и дело тускло поблескивало. Под ногами валялся легкий самострел.
На парне была короткая синяя куртка, усаженная металическими пластинами, темно-синие же широкие штаны – цвета банка Фоддеров. Да, кажется, он был в своре этого толстяка из Форлиса. Они, что, решили продолжить путь, наплевав на запрет?!
– Этот еще откуда взялся? – процедила она сквозь зубы.
– Не поверите, монерленги, – отозвался Крамер. – Говорит, прискакал на помощь, когда услышал крики.
– Да неужто?! А где остальные?
– Говорит, вернулись к границе. Не знаю, врет или нет, но стреляет он прилично. Пару-тройку точно положил. Бойкий парнишка.
Эрме поморщилась. Только бойкого соглядатая от Фоддеров здесь и не хватало!
Она подошла к юнцу. Тот встал, не торопясь. Взглянул исподобья, словно молодой волк. Убрал нож в ножны.
– Говорят, ты смело сражался, – начала она. – Это достойное качество. Ты всегда так отважно бросаешься на помощь?
Парень выпрямился,
– Нет, госпожа, – нагло ответил он. – Только когда чую выгоду. Иначе чего марать руки?
Крамер хмыкнул за ее спиной. Эрме подняла бровь. Не такого ответа она ожидала. От юнца тянуло вином и цинизмом. Сочетание, которое Эрме откровенно презирала во взрослых и просто не выносила в сопляках, толком не нюхавших жизненной плесени, но уже напоказ прокисших. Слава Благим, ни Джеза, ни Лауру не затронула эта порча – они видели мир по-разному, но уж точно не через тусклые стекла. А Фредо еще мал...
– Настоящий наемник, – с неприязнью отметила она. – Твой цинизм столь же дешев, как то вино, что ты пил. И где же твоя выгода?
Парень прищурился.
– Я греардец, – заявил он так гордо, словно объявлял «я король мира».
– Допустим. Что дальше?
– Я греардец. Как и они.
Он кивнул в сторону Крамера.
– То есть ты желаешь стать легионером? – догадалась Эрме.
– Черный мне пойдет, госпожа, – заявил юнец. – Да и вы в накладе не будете, это уж я обещаю.
Эрме не знала, рассмеяться или разозлиться. Наглость мальчишки была невероятной, и он сам казался неотесанным и пустоватым, но все же что-то в нем было – в этой самоуверенности или в той странной надежде, что она внезапно уловила в волчьих глазах.
– Как твое имя?
– Вейтц, госпожа. И я уже два года как взрослый, восемнадцать зим разменял. Не смотрите, что тощий.
– Тебя не помешало бы высечь за дерзость, Вейтц, – заметила она. – Но дело весит больше слов. И твои сегодняшние дела искупают твои речи. Я бы могла сказать тебе: подожди пару лет и явись на плац в урочный день. Но я не стану тебе лгать. Ты служишь банку Фоддеров. Мы не берем в герцогскую гвардию никого, кто служил или служит Дражайшему Иеремии и его родне. Иногда судьба выбирает прежде, чем выбор сделаем мы сами, Вейтц.
Парень закусил губу, словно пытаясь скрыть разочарование. Глаза его вспыхнули, словно два уголька.
– Мужчина сам выбирает свой путь, – процедил он. – Болт арбалетный на судьбу!
Не говоря больше ни слова, он нагнулся, схватил самострел и бегом бросился прочь – камни шуршали, когда он сбегал по осыпи. Повисло молчание.
– Иногда я думаю, – начал Крамер.
– Не думай, – резко оборвала его Эрме. – Это вредно. Ступай, проверь, как там лошади. А вы двое, что встали?!
Крестьяне снова взялись за свое грязное занятие. Эрме пошла напрямик через поляну, осматривая тела. На душе было мерзко. Несколько раз она останавливалась, вглядываясь внимательнее, и то, что она видела, наполняло разум сомнениями и тревогой. С каждым шагом она убеждалась: здесь на забытой Благими террасе среди виноградников случилось нечто, чему не было примеров в естественной истории Тормары. Нечто пугающее. Нечто скверное.
Я должна это обдумать. Должна понять. Должна разгадать эту загадку. Так твердила она себе, стараясь запомнить все подробности. Ничего нельзя упустить. Ничего нельзя потерять...
Эрме кружила и кружила по поляне, точно ворон над падалью. Ноги заплетались. Наконец она обнаружила, что пялится в одну точку, без всякого подобия мысли, а Крамер пристально наблюдает за ней с почтительного расстояния.
Тогда она вернулась к дымному кедру. Расстелила плащ на траве. Села и долго смотрела, как шевелятся ветви на фоне луны, пока они не начали расплываться.
Утром, подумала Эрме, опуская голову на седло. Утром, все утром...
-
Спасибо, эрэа Марриэн, что так быстро выложили продолжение. Ну, не зря мне этот Вейтц не понравился - охотно пойдёт по головам ради своей выгоды. Спасибо, что хоть девочка жива осталась.
-
Оружие всегда действует сильнее слов, в этом беда нашего мира - увы... А с Вейтцем, думаю, мы еще встретимся и не раз. Спасибо Марриэн :)
-
"...Наглость мальчишки была невероятной, и он сам казался неотесанным и пустоватым, но все же что-то в нем было - в этой самоуверенности или в той странной надежде, что она внезапно уловила в волчьих глазах..." Вот именно это самое "что-то" в Вейтце и меня за душу тоже как-то сразу зацепило. А как дальше себя этот персонаж покажет - посмотрим. Огромное спасибо, эрэа Марриэн! :)
-
Большущее спасибо за продолжение.
Очень рада, что и мерзких хищников истребили, и ребята живыми остались.
Только огорчило, что уж очень сиятельная госпожа никак не наградила девочку да и того же Вейтца.
-
Неожиданность, да еще в неожиданных количествах - это прекрасно. Спасибо!
-
Спасибо. :)
И завершение. Пятой главы и всего первого осколка.
Вейтц вернулся перед рассветом, когда небо уже серело. Томазо услышал, как зацокали копыта на тропе, как скрипнула, отворяясь, калитка.
Они просидели молча весь остаток ночи — в темноте и неподвижности. Светильник погас. Тетка Джемма горбилась у у окна, напрасно таращась во мрак, Томазо скорчился на топчане, постепенно наполняясь все большей злостью. Твареныш решил поглумиться! Ничего – он за это заплатит! Томазо придумывал способы мести, один изощреннее другого, но время шло, и он невольно внезапно задумался: а что если дурень Вейтц и в самом деле сгинет или уже сгинул в сумраке, разодранный в клочки порождениями ночи?!
И как тогда? Как возвращаться к границе одному и без лошади?!
Один раз тишину нарушило дребезжанье тележной оси на дороге внизу. Женщина встрепенулась, но звук проследовал мимо и вскоре замер вдали. И снова потянулось время. Свежело. Светлело. И вот, когда он уже совсем уверился, что ненавистный щитоносец получил свое, гаденыш вернулся.
Тетка Джемма выглянула в окно и ахнула. Вейц был один. Мерина он вел за собой в поводу. Обе лошади шли шагом.
Крестьянка поспешила наружу. Томазо наблюдал с подоконника. Вейтц спрыгнул наземь, тяжело ударив подметками в пыль. Он что-то сказал подбежавшей женщине, и та словно бы посветлела лицом и принялась торопливо расспрашивать. Вейтц отвечал, попутно занимась своим конем: поправил попону, потуже затянул подпругу, выровнял стремена. Наконец он оставил свое занятие и пошел к дому. Томазо отскочил от окна.
Он представлял этот момент ночью. Как сплеча врежет гаденышу в морду, чтобы тот знал, как подставлять честного человека, чтобы понял, что с ним, Томазо, нельзя играть в подлые игры. С ним вообще нельзя играть!
Вейтц вошел в комнату, и вся решимость Томазо моментально испарилась. Оруженосец шел вразвалку, тяжело, и нагловатое лицо его казалось усталым и даже каким-то... задумчивым, что ли? Если, конечно, предположить, что Вейтц обладает способностью думать...
– Собирайся, сморчок! – позвал он. – Едем!
Затем, не глядя, вскинул на плечо ремень своей торбы. Подошел к столу, плеснул в чарку из кувшина. Залпом выпил.
– Доброе вино, – сказал он, обращаясь не к Томазо и не к тетке Джемме, а к утреннему свету за окном. – Доброе.
Тетка Джемма молча сунула ему в руку тряпицу с парой лепешек. Тот взял с коротким кивком и, не оглядываясь, пошел вон из дома. Томазо поплелся следом. У лошадей Вейтц остановился, развернув сверток, разломил лепешку пополам. Одну половинку скормил своему серому, другую – мерину. Раскрыл торбу, чтобы спрятать остатки. Покопался в барахле. Еще покопался. Перевел взгляд на Томазо.
Вот все и выяснилось, подумал тот.
– Ублюдок, – проговорил он, стараясь вложить в это слово всю ненависть и презрение, на какие был способен. – Мразь и ублюдок.
Он напрягся, ожидая взрыва ответной ярости, но Вейтц со странным спокойствием улыбнулся.
– Ублюдок, – согласился он и добавил бесцветным тоном. – Зато не трус.
И это было сильнее пощечины.
Они сели в седла и двинулись прочь со двора. Уже у поворота тропы Вейтц оглянулся на домик под апельсиновым деревом и женщину, закрывавшую за ними воротца.
– Доброе вино, тетка! – внезапно во всю глотку заорал он и рассмеялся, посылая коня рысью.
Томазо не спешил его догонять. Они сделали с милю, прежде чем оруженосец наконец соизволил придержать серого.
– Эй, сморчок! – внезапно прошептал Вейтц, когда они поравнялись. – Не вздумай сказать ван Эйде или Трандуони, что здесь было! Добром прошу — молчи!
Он быстро крутанул лезвие ножа меж пальцами, направив острие на Томазо. Тот вздрогнул, но Вейтц уже спрятал оружие и улыбнулся своей всегдашней мерзкой улыбочкой.
Деревья устало шелестели листвой. Солнце едва поднялось, но уже ощутимо припекало. День обещал быть еще жарче предыдущего.
Эрме осторожно пробиралась по чащобе, стараясь придерживаться изначально выбранного направления. Она отправилась в путь одна, оставив Крамера на опушке – зевающего и недовольного таким ее безрассудством.
Здесь не было троп, лишь перепления корней, покрытые бурым лишайником и опадающими ломкими листьями. Лес был так же измучен зноем, как и вся долина. Птицы молчали. Зато дышать стало легче – омерзительный чад костра, устроенного крестьянами, ветер отнес в сторону и вниз.
Как только они вернутся в крепость, она примет ванну, даже если придется собрать всю воду в городе. Сожжет всю одежду. А после найдет колодец поглубже и швырнет туда футляр с инструментами. Если бы только можно было так же выкинуть воспоминания прошедшей ночи, забыть, пустить все на самотек. Но нет, уже не выйдет...
Слева, в гуще терновника показался серый каменный бок. Эрме пошла напрямик, через заросли дикой малины. Она не сомневалась, что если кто-то и прячется в лесу, то именно в таком месте. Не сомневалась с той самой минуты, когда крестьяне сказали, что поблизости есть Стол.
Когда-то здесь, наверно, была расчишенная поляна, но сейчас малина и терн заполонили все вокруг, так что каменные плиты подымались прямо из кустарника. Пять камней стояли вертикально — все разного уровня, самый малый по колено Эрме, самый высокий – на две головы выше ее роста. Шестой камень – гладкая округлая плита – лежал на земле, и плети малины плотно обвивали его серую грудь.
Такие места называют Столами Скитальцев, и они есть везде в Тормаре. Везде, где выращивают виноград и приносят дары Покровителю лоз и его веселой свите. Осенью в последнее полнолуние перед Паучьей полночью сюда являются окрестные виноградари, молча выбивают дно бочонка, заливая камень лучшим молодым вином, и удаляются прежде чем, оно впитается в землю. В другое время сюда и нос не кажут.
В этот год обряд не состоится, с горечью подумала Эрме. Повелитель лоз останется трезвым.
Плита не пустовала. На сером камне вольно расселся человек и самым усердным видом начищал лезвие чикветты. Он, казалось, полностью ушел в свое занятие. Эрме остановилась неподалеку, разглядывая его.
Это был молодой человек лет двадцати пяти – двадцати семи. Высокий, стройный, атлетического сложения, но крайне небрежного вида. Серая рубашка промокла от пота и потемнела под мышками и груди. На левом колене штанина была продрана. Сапоги превратились в совершенные опорки — подметки едва держались, грубо пришитые через край.
Человек тщательно полировал лезвие и время от времени недовольно выдвигал вперед нижнюю челюсть, заросшую рыжей (в цвет волос) щетиной. Лицо его казалось красным от загара, и капли пота бисеринами блестели на высоком лбу. Бродяга бродягой, бандит бандитом. Правда, весьма миловидный бандит.
– Попался, Йеспер, – вдоволь налюбовавшись на столь сомнительное зрелище, негромко сказала Эрме.
Он вскинул голову и просиял широченной улыбкой, в белизне которой блеснул металл – верхние резцы были вставные, красного сфарнийского золота. Зубоскал – такое прозвище даром не дается.
– Доброго утра, монерленги! – проговорил Йеспер, спрыгивая со своего сиденья. – Рад видеть вашу светлость в добром здравии! Что ж вы стоите, я сейчас местечко расчищу.
Он принялся обрывать плети малины.
– Спасибо, Йеспер, я лучше здесь.
С этими словами она опустилась на древесный корень в паре шагов от Стола.
– Ну, как знаете, – он снова шлепнулся на камень, глядя на нее лучистым веселым взглядом. Эрме стоило большого труда не улыбнуться в ответ.
Человек, так вольно и удобно рассевшийся на каменном столе, был приговорен к смертной казни по меньшей мере в двух государствах Тормары. Впрочем, такие мелочи не в состоянии были отравить безмятежной жизнерадостности Йеспера Зубоскала. Йеспера Бледного. Йеспера Красавчика. Бездомного авантюриста Йеспера Ярне Варендаля.
– Пять лет тебя не видела, а ты почти не изменился, – заметила она.
– Все такой же дурак? – довольно сказал он. – Это точно, ничего не поменялось.
– Значит, ты назначил себя джиором Кастелло Кобризе? Неосторожно с твоей стороны.
– О, монерленги, это очень долгая история. Если кратко – мне срочно нужно было назвать дыру... подырее. Ляпнул первое, что пришло на ум. Язык мой — враг мой. Каюсь неистово.
В подтверждение своей речи он демонстративно шлепнулся на коленки прямо в малину. Эрме поморщилась. Паяц, как есть паяц.
– Это преступление, если ты забыл. Назови причину, по которой я тебя не повешу сей же час, Йеспер. Или не отрежу твой язык, избавив от врага. Но для начала поднимись на ноги.
– Легко назову пять, монерленги, – с широкой улыбкой согласился он, отряхивая штаны. – По степени возрастания важности. Первая: я благородного рода, меня нельзя казнить смертью простолюдина.
– Эти сказки можешь плести кому угодно, только не мне.
– Я не подданный его светлости герцога Джеза. Вы не вольны в моей жизни...
– Когда и кого это останавливало? Ты отщепенец, бродяга. Уж твой-то бывший сюзерен за тебя точно не вступится.
– Я подгадил банку Фоддеров.
– Мелочь, но так приятно.
– Этой ночью я был храбрым воином.
– Соглашусь, твое появление было своевременным, пусть ты и тянул до последнего и выбрал странное оружие. Принимается к сведению. И пятая?
– Я всей душой верю в милосердие самой доброй из женщин, что когда-либо занимали трон.
– Перестарался, Йеспер. Вряд ли кто-то в этом мире додумался бы назвать меня доброй. И я не занимала трон, слава Благим. Просто сторожила его, как цепная псина. Льстить не умеешь, – вздохнула Эрме. – А пора бы и научиться. Большой мальчик. Пригодилось бы.
– Не умею, – покаянно согласился Варендаль. – Оттого всегда говорю правду. Так я прощен?
– Я подумаю над этим вопросом, пока мы будем добираться до крепости. Идем. Крамер заждался. Заодно расскажешь про свои приключения.
Лицо Варендаля посерьезнело – словно облако набежало на солнце.
– Простите, монерленги, но я не могу сопровождать вашу светлость. Я должен в ближайшие дни попасть в Реджио а путь еще долог. Я и так задержался.
– В Реджио?! – удивилась Эрме. – Ты что, пойдешь напрямик, через Ламейю?! Да, и что ты забыл в этой благонравной дыре?! Вот где тебя точно повесят!
– Я собирался пройти через земли обители, но эти засранцы в синем появились не к месту. Так что придется напрямик. Простите, монерленги, но дело не терпит.
– Что ж, если так, иди. Постарайся, чтобы тебя не сожрали черные медведи.
– Подавятся, монерленги. Смею я надеяться, что когда моя дорога приведет меня обратно в долину Ривары, меня не вздернут на ближайшей пинии?
– Надейся, – милостиво разрешила Эрме. – Веревки нынче в цене, жаль будет тратиться на твою грязную шею.
– Эта мысль будет греть мое сердце, – Йеспер поднялся на ноги. – Да, чуть не забыл. Я тут у вашего легионера игрушку подзанял, – сказал он, постучав по сверкающему лезвию чикветты. – Она парню все равно пару месяцев без надобности, а мне теперь без оружия, что голышом посередь базарной площади встать... Позор один. Уж не взыщите. Жив буду – верну.
Эрме кивнула. Даже если бы она и была против, как бы она смогла помешать? Прости, Эйрик, но ты вряд ли встретишься со своим мечом.
Однако она не удержалась от шпильки.
– Так же, как кредит банку?
– Придет время – верну и кредит, – с усмешкой ответил Йеспер. – С пенями и процентами. Доброго пути, монерленги.
Он поклонился и, вскинув чикветту на плечо, вразвалку пошел прочь вглубь чащи. Эрме смотрела на пятно пота, что расплывалось по его рубашке между лопатками.
– Йеспер! – негромко окликнула она.
Он резко остановился, словно уже заранее ожидая вопроса.
– Разве ты теперь путешествуешь в одиночку? – произнесла Эрме как можно небрежнее, уже презирая себя за то, что спрашивает.
Йеспер оглянулся. Лицо его приобрело серьезное, грустное выражение.
– Вы же знаете, монерленги, – проговорил он, – Говорят, что Маравади пьет жизни, словно вино. Уйдут двое – вернется один.
Он умолк с горестным вздохом.
Нет, до боли сжимая пальцы в кулак, подумала Эрме. Неправда! Я же не видела его на Лестнице. Не видела...
– Но мы же непутевые, – с виноватой улыбкой продолжил Йеспер. – Все не по-людски. Ушли двое – вернулось четверо.
Здесь и заканчивается первая история. ;)
-
Загадок добавилось и ничего пока не разрешилось ;) Но как же вкусно это читать! Спасибо, Марриэн :)
-
А вот и личность с многообещающим прозвищем, вполне эти многие обещания оправдывающая. :) За ним будет фантастически интересно наблюдать. Спасибо, эрэа, за такое замечательное окончание первой части. Скорее бы вторая.
-
Большущее спасибо за продолжение и встречу с новым замечательным персонажем.
-
И меня знакомство с Йеспером Ярне Варендалем тоже ну очень впечатлило :). А продолжения жду, просто сгорая от нетерпения. И снова - огромное спасибо за это чудо, эрэа Марриэн! :)
-
Спасибо. :)
Загадок добавилось и ничего пока не разрешилось
Автор вредный и любит загадки. :)
Увы, продолжение пока существует лишь в авторской голове, а процесс переноса оного в компьютерный файл - дело неторопливое.
-
Да, очень вкусно и невероятно увлекательно. Спасибо, и жду, и надеюсь, что дождусь. :) Всё очень здорово, надёжно, завязано много узелков, всяких и разных. Но я другого и не ожидала. Всю твою прозу всегда читаю с восторгом и увлечением. :)
-
Интриииига! :) Очень стоящая вещь вырисовывается, мне кажется. С удовольствием почитаю еще (когда-нибудь).
Эх, как жаль, что процесс переноса авторской задумки в буковки - такое небыстрое и кропотливое дело. ))
-
Спасибо!
завязано много узелков, всяких и разных
passer-by, развязать бы все вовремя. :)
Очень стоящая вещь вырисовывается, мне кажется.
Leana, надеюсь, что так.
Эх, как жаль, что процесс переноса авторской задумки в буковки - такое небыстрое и кропотливое дело. ))
Что тут поделаешь... :)
-
Ну надо же, такую вкуснятину не заметил, пропустил! Хотя, с другой стороны, и прочитал одним куском, и сделал это не когда-то, а именно сейчас. И наслаждался чтением только что!
Загадок конечно... И угрозы что-то из них раскрыть так пока и остались угрозами. Ну хоть одну-две бы, а то прямо обидно даже! Почему Саламандра? Это явно не титул какой и не почётное звание, но с другой стороны и не маг и не священник. Орден? Что вообще за мир? Или у этой повести есть какая-то предыстория?
По героям. Томазо великолепен как персонаж, как репортёр! Но как человек - мерзок. Тот самый раб, который ещё не стал господином, но уверенно на пути к этому. Тот же эпизод с ночлегом. "Приличные люди ночуют в доме"! Понятно, что этой ночью спать на сеновале было бы не лучшей идеей, но на тот момент Томазо этого знать не мог. Так что тут только снобизм. Причём абсолютно беспочвенный - ночлег, как и ужин, от которого этот молодой человек так нос морщил, не были куплены. Бедность для него отвратительна, явно вместе с бедняками. Включая, видимо, и собственную семью! Так заготовка Томаса Эллы Раткевич.
Вейтц. Непрост парень. И явно старается выглядеть хуже, чем он есть. Как по мне, у него получается не очень, но похоже кое-кого он таки обманул ;) Хотя возможно и обратное, и обманул он как раз меня :) Увидим. Надеюсь.
Ну а про Йеспера сказать что-то не получится. Мало его. (хотя и других тоже немного! Ещё бы раз -дцать по столько! ;))
В общем, будем ждать. Спасибо, эрэа Марриэн!
-
Эр Зануда, пока ждём здесь продолжение, возьму на себя смелость предложить Вам почитать прозу Марриэн :)
здесь (http://kamsha.ru/forum/index.php?topic=16903.0)
-
Эр Зануда, спасибо за отзыв. :)
И угрозы что-то из них раскрыть так пока и остались угрозами. Что вообще за мир? Или у этой повести есть какая-то предыстория?
Предыстории нет, эта вещь - самое начало то ли цикла повестей, то ли романа (автор пока не совсем определился с композицией), поэтому и мир, и загадки будут раскрываться постепенно. Работы ведутся. )))
Воробей, :)
-
Год завершается, текст понемногу пишется. Продолжим же. :)
Осколок второй. Люди Дороги
Глава первая. Мост Эрколэ Безумного
Солнце садилось в дым. По реке, темной, скованной грубыми булыжниками набережной, шла крупная рябь. Вода врезалась в опоры, прибивая к каменным столбам моста городской сор, и спешила дальше, к Малому порту, что располагался ниже по течению.
Сам мост (самый старый из тройки мостов города Реджио, столицы герцогства Реджийского) был назван в честь Эрколэ Первого, правителя жесткого и своенравного, который поступками своими вполне подтвердил данное молвой прозвище — Безумный. Но то были дела давнего времени. Герцог давно упокоился в замковом склепе, а каменное творение и по сию пору служило людям.
Мост был тяжел, груб, но довольно широк. По краям его громоздились узкие деревянные строения – лавки и мастерские, уныло взирающие своими подслеповатыми окошками на воды Ривары, а в центре, на проезжей части вполне могли разойтись две груженые повозки. Олицетворение голой пользы, напрочь лишенной красоты, он уступал своим собратьям во всем и считался уродливым пережитком прошлого даже в таком не склонном к изящным решениям городе, как Реджио.
Человек, что стоя на набережной Овражной стороны, разглядывал мост, был под стать и сумрачному вечеру, и неуютному месту. Высокий и плечистый, он кутался в длинный темный плащ, но такая одежда только подчеркивала основательность его фигуры. Человек напоминал каменную статую, которая внезапно обрела возможность двигаться, но не спешила этим даром воспользоваться.
Сумерки нависали над водой и городом. На другом берегу, там, где начинался Чистый Реджио, зажигались окна — почтенные горожане закончили дневные дела и вернулись к домашним очагам. Со стороны Малого порта доносились крики и взрывы хохота – там открывали двери таверны, встречая матросов и отребье с Низовий. Но здесь, у старого моста было спокойно и почти безлюдно. Прошлепал сандалиями запоздавший работяга с узелком, да погонщик провел в поводу грустного ушастого мула.
Раз, правда, из-за угла вынырнула парочка парней сомнительного вида. Но и они прогулялись туда-сюда, поглядывая на одиночку, наткнулись на спокойно-равнодушный взгляд из-под капюшона, прикинули вес кулаков да и пошли себе прочь отыскивать другую добычу.
Человек ждал — спокойно и невозмутимо, слегка опираясь локтем на парапет. И дождался.
В окошке на втором этаже унылого деревянного строения затеплился рыжий неяркий свет.
Статуя сдвинулась с места.
Человек взошел на мост. Путь был темен — единственный караульный фонарь мигал вдали, на той стороне, отмечая начало Чистого Реджио. Под ногами хрустела ореховая скорлупа. С неторопливой уверенностью человек прошагал под нависающими над головой балками, держащими верхние этажи, к нужной двери. Постучал — коротко, четко. Прислушался.
Дом молчал. Ставни, смотрящие на мостовую, были плотно прикрыты.
Человек постучал снова — громче и настойчивей.
Тишина. Не скрипели половицы, не звучали шаги. Дом словно затаился.
Человек взялся за ржавое чугунное кольцо и врезал по двери так, что она затряслась.
Ответ пришел без промедления.
– Эй ты! Громила! – послышался надтреснутый женский голос из окошка мансарды. – Еще раз тронешь дверь, и я окачу тебя кипятком!
Человек отступил на шаг, вскинув голову.
– Отворите, – проговорил он низким звучным голосом. – Я пришел по делу.
– Здесь не имеют дел с отребьем! Лавка закрыта! Проваливай!
– Я пришел поговорить с мастером Сансеверо, – настаивал человек.
– Тогда ступай на погост, что за оврагом. Антонио Сансеверо уже три года как обосновался там...
– Мне нужен мастер Сансеверо, – повторил человек. – Мастер Джованна Сансеверо.
Повисла тишина. Потом окошко со стуком закрылось. В глубине дома раздались нетвердые шаги, послышался скрип засова и наконец дверь приотворилась, выплеснув хиленький ручеек света.
– А ну-ка покажись, – потребовал все тот же надтреснутый голос. – И без шуток. Помни о кипятке!
Человек послушно откинул капюшон плаща. Внешность его оставляла довольно противоречивое впечатление. Открытое, с правильными чертами лицо казалось приятным и располагающим к себе, но в то же время словно бы излишне мягким. Круглые тщательно выскобленные щеки выдавали склонность к чревоугодию, как и намечающийся второй подбородок. Слабовольный сибарит – так, казалось, говорили эти округлые черты.
Однако с этой расслабленной мягкостью совершенно не вязался спокойный уверенный взгляд человека, знающего себе цену. Такой взгляд обычно бывает у людей, которые больше делают, чем разглагольствуют, и не боятся вызовов, которые бросает жизнь.
Но больше всего озадачивала прическа. Вопреки всем тормарским обычаям и правилам приличия человек был полностью обрит до колючей невнятного цвета щетины, что не просто изрядно уродовало его облик, демонстрируя оттопыренные уши, но и наводило на подозрения, поскольку делало заметной странного вида витую татуировку, спускающуюся от основания черепа по шее. Обычно таким дикарским делом баловались моряки, солдаты и всяческие отщепенцы, нечистые на руку. Почтенные же люди выбиванием узоров на собственной коже брезговали.
Сбитая с толку, женщина пыталась увязать все эти противоречия, но, очевидно, не преуспела.
– Да уж, – проворчала она. – Рожа у тебя гладкая, сытая, а вот стрижка — в самый раз для большой дороги. Учти, если ты все же пришел грабить, то у меня не очень-то поживишься.
– С лица воды не пить, – спокойно отозвался человек. – И я не грабитель. Ну так что, впустите?
– Какое у тебя дело, неграбитель?
– Серьезное. Вдумчивое. Не для улицы.
– И с чего ты взял, что надо притащиться со своим делом сюда и тревожить старую немощную женщину?
– Один мой друг посоветовал обратиться сюда.
– И как имя этого друга?
– Бальтазаррэ Танкреди.
Женщина умолкла, словно раздумывая, и наконец резко толкнула дверь ногой, пропуская нежданного визитера в дом.
– Я Джованна Сансеверо. Кипяток наготове, – еще раз предупредила она, когда человек перешагнул порог. – Веди себя прилично, неграбитель.
– Как скажете, джиори, – все так же спокойно ответил гость.
Женщина и в самом деле держала в руке котелок, от которого подымался пар. Восковая свеча, стоявшая на табурете у двери, чадила, и гостю пришлось прищуриться, чтобы как следует рассмотреть собеседницу.
Джованна Сансеверо была немолода и казалась увядшей, как прихваченный осенними заморозками цветок. Она была высокой, пожалуй, слишком высокой для женщины и чрезвычайно костлявой, из-за чего поношенное темное платье выглядело снятым с чужого плеча. Серый платок, завязанный сзади узлом, покрывал волосы, но седые жесткие пряди торчали из-за ушей и свисали до плеч. Пергаментно-желтая кожа, резкие морщины у рта и тусклый взгляд покрасневших воспаленных глаз явно намекали на нелады со здоровьем. Рука, державшая котелок с кипятком, едва заметно подрагивала.
– Значит, Аррэ Танкреди? – проскрипела она, когда гость прикрыл за собой дверь. – Давненько не было от него вестей. Люди судачили, что он обретался при вирентийском дворе, пока Саламандра была регентом, а после исчез, как в воду канул. Я уж и сомневалась, жив ли он.
– Он жив. Не сказать, что в добром здравии, но определенно жив. И поскольку он высоко ценит ваше мастерство, то послал меня сюда.
Женщина прищурилась.
– Что, прямо так и сказал?
Гость улыбнулся.
– Он сказал: «Это старая змеища с языком, едким, как кислота, и лицом жестким, как напильник. Нрав у нее — толченое стекло, но руки — золото».
Женщина расхохоталась так громко и резко, что огонек свечи заколебался, а котелок задрожал.
– А сам-то ты кто?
– Рико, – представился человек. – Рико ду Гральта.
– Имя-то настоящее или сейчас придумал?
– Имя? Настоящее. Я не прячусь за кличками.
– И каким делом ты живешь, Рико ду Гральта?
– Я... купец.
Пауза была едва заметна: человек, словно сам был не до конца уверен в своем жизненном поприще.
– Вот как? И каков твой товар? Пенька, шерсть, вино?
– Кое-что позанятнее, – человек добродушно улыбнулся, отчего его лицо сделалось еще более круглым, а уши еще более оттопыренными.
– Что ж, купец, бери свечу и иди направо по коридору. И помни о кипятке, чтоб тебя!
-
Атмосферно. И интригует.
-
Ура, продолжение! :D И - да: необыкновенно интригующее. Огромное спасибо, эрэа Марриэн - и еще раз с днем рождения Вас :). Здоровья, счастья, творчества - и всего самого-самого светлого и доброго! :)
(https://c.radikal.ru/c38/2012/be/04dc7341d387.jpg) (https://radikal.ru)
-
Замечательно. Значит, читаем дальше.
*ворчливо* А то уже заждались. :) Спасибочки. Главное, не умолкни на самом интересном месте, я такого не переживу.
-
Спасибо. :)
katarsis, надеюсь, будет интриговать и дальше. :)
Красный Волк, спасибо большое за поздравление! :)
passer-by, ну, умолкнуть-то придется, ибо вещь вырисовывается объемная, а пишется-то по кусочку. ;)
-
Ну вот, опять подразнила и умолкла. Нельзя же так! ;D
-
Ну вот, опять подразнила и умолкла. Нельзя же так!
Сейчас исправлюсь. ;) :D
Изнутри дом выглядел почти столь же заброшенным, как снаружи. Они прошли через лавку – тесную комнатушку с пыльным прилавком и пустыми полками вдоль стен. Свернули в узкий коридорчик. Потолки здесь были низковаты: и Рико, и Джованне пришлось наклонять голову. Гость шел впереди, держа свечу, и то и дело задевал плечом стену. На плаще уже виднелись следы желтой от времени известки.
Коридорчик заканчивался крепкой дверью. На облезлой синей краске был черным намалеван защитный знак.
– Иди-иди, – велела Джованна, и мужчина повернул ручку. В лицо ударили запахи затхлости, свечного сала и какой-то едкой щелочи. Рико поднял свечу чуть выше, пытаясь осмотреть пространство вокруг.
Это, без сомнения, было какое-то подсобное помещение. Вряд ли настоящая мастерская – работать с огнем и стеклом вблизи людского жилья запрещалось. Да и тесно здесь было до крайности. Комнатушка вмещала лишь два стола — один посредине и еще один, узкий и длинный вдоль стены. Первый стол был чисто выскоблен и совершенно пуст за исключением огарка в подсвечнике, на втором в беспорядке громоздились книги, камни и какие-то непонятные приспособления. Все покрыто слоем пыли и оплетено паутиной.
Джованна отодвинула стул и села, откинувшись на высокую резную спинку. Мужчина последовал ее примеру, поставив подсвечник на стол.
– Ну, Рико ду Гральта, выкладывай, что у тебя за дело, – проговорила Джованна, поджигая огарок.
Мужчина кивнул и, откинув полу плаща, снял с пояса сумку. Неторопливо развязал и осторожно потряс над ладонью, поймав выскользнувшую вещицу. Перевернул и поставил на стол.
– Вот оно, мое дело.
Джованна Сансеверо наклонилась, прищурив левый глаз и склонив голову набок, как ворона, что присматривается к добыче.
Это был малый — не больше пяди — сосуд изящной формы. Он напоминал глиняные или оловянные стаканчики для воды или вина, но был чуть более вытянут и изготовлен из черного полупрозрачного материала. Этот-то материал в первую очередь и привлек внимание Джованны – она взяла сосуд в руки и поднесла ближе к огню, разглядывая с выражением озадаченного интереса.
Внутри прозрачного черного цвета таились темно-красные искры. Они словно выплывали из глубины, когда сосуд поворачивали перед огнем, складываясь в причудливый растительный узор. Но стоило отдалить бокал от источника света, как икры таяли, и единство узора исчезало. По кромке шла буквенная вязь, угловатая, тоже, казалось, сложенная из множества искр-черточек. Идеальную гладкость изделия нарушал единственный крошечный скол, прерывающий надпись.
Джованна долго наблюдала, как письмена то пропадают, то появляются вновь.
– Отменная работа, – наконец проговорила она с искренним восхищением. – Интересный стиль. Техника совершенно незнакомая. Наши местные так не делают. И рукастые шельмецы из Валладентэ, насколько, я знаю, тоже. Где ты это взял, неграбитель? Что это за школа?
– Далеко отсюда, – ответил Рико. – Это старая вещь.
– Насколько старая? Как я?
– Думаю, она принадлежит времени, когда в Реджио еще не было гильдии стекла и света. И я не уверен, существовал ли сам город...
– Даже так? – Джованна вновь уставилась на сосуд. – Я как-то видела древнее стеклянное ожерелье – ничего общего. Обычные бусины — любой толковый подмастерье справится.
– А это точно стекло?
Джованна задумалась.
– Не уверена полностью. Я держу его уже долго. И оно ничуть не нагрелось от тепла ладони. Но узор... Я слышала, на севере добывают разновидность агата, на которой проступают сотворенные природой очертания трав, деревьев и облаков, но вот это, – она постучала по кромке, – явно письмена, пусть и непривычные. И они внутри. Значит, материал рукотворный.
– Пожалуй, ты права. Для камня он слишком легок, – сказал Рико. – Чарки из того же нефрита – они куда весомее.
– И это тоже. Правда, в первый момент я решила, что это альмерон, – заметила она.
Вместо ответа Рико взял сосуд и резким движением швырнул его на каменный пол. Джованна вскрикнула, пытаясь остановить его руку и с возмущением уставилась вниз. Сосуд был цел.
Рико нагнулся, поднимая его, обтер полой плаща и снова водрузил на стол.
– Ни царапины, – проговорила Джованна. – Альмерон бы уже пошел трещинами. А стекло бы разлетелось в дым. Так что же это такое?
– Это и есть мой вопрос. Мой заказ. Я желаю, чтобы ты исследовала эту вещь. Определила состав и свойства. Все, что возможно понять с помощью вашей науки.
Джованна снова сощурила глаза и сожалением отодвинула сосуд.
– Боюсь, я не могу принять твой заказ, Рико ду Гральта.
– Ты опасаешься обмана? – проговорил тот. – Думаешь, я не смогу оплатить твои услуги? Вздор! Деньги есть, не сомневайся. Достойные деньги.
– Не в этом дело. Я знаю: Танкреди не пошлет сюда мошенника. Ну, разве что своего рыжего юного плута.
– Быть может, это слишком сложная задача? Бальтазаррэ уверил меня, что мастерская Сансеверо выполняет самые трудные заказы. Да, он говорил, что выдувом занимался твой муж, но...
Лицо Джованны омрачилось.
– Мастерской Сансеверо больше нет! – почти выкрикнула она со злостью в голосе. – После смерти Антонио старшины гильдии отобрали нашу лицензию. Я теперь не могу сделать самой завалящей бусины на продажу, чтобы не нарушить закон нашего благочестивого и добродетельного города! А если я возьму с тебя деньги за исследование, и кто-то прознает, то я окажусь в тюремном замке. А я еще не совсем спятила, чтобы туда стремиться...
Она откинулась на спинку стула, поджав губы и скрестив руки на груди. Глаза ее смотрели мимо собеседника во тьму мастерской.
– Вот, значит, как, – помолчав, отозвался Рико. – Что ж, но ведь возможны и другие пути. Допустим, я вернулся из долгого путешествия и решил проведать родственницу... троюродную тетушку по материнской линии, например. И меж делом показал сей почтенной особе диковинку из дальнего края? Что здесь такого? И если, прощаясь, заботливый племянник оставит родне некоторую сумму на житье, то кто посмеет осудить сей поступок?
Джованна дернула углом рта.
– Пожалуй, никто. Почтение к старшим родственникам благочестиво и угодно богам. Что ж, племянничек, я, пожалуй, взгляну одним глазком на эту вещичку: исключительно из любопытства и любви к искусству.
– Соблаговолите, тетушка, – со смешком отозвался Рико и придвинул сосуд к женщине. – С нетерпением буду ожидать вашего мнения.
Джованна постучала пальцем по столу.
– Только вот что, племянничек. Насчет... некоторой суммы на житье... не мог бы ты оставить что-то уже сейчас...
– О, конечно, – Рико полез за кошельком.
– Я не клянчу, – пояснила Джованна, глядя, как он высыпает на ладонь серебряные фортьезские декейты. – Но нужно будет прикупить кое-что для работы. Реактивы дороги и не по карману старой одинокой женщине, живущей на вдовье вспомоществование, которое платит гильдия.
– Здесь семь монет. Достаточно на первое время?
– Накинь еще парочку. Мне придется договариваться в темную. Никто не продаст порошки мастеру без лицензии просто так. Запрещено законами гильдейскими и герцогскими.
Рико без возражений добавил требуемое.
– Почему вы закрыли лавку? – спросил он, убирая кошелек. – Ведь вести торговлю никто бы не запретил.
Джованна поморщилась.
– Ну да, – скрипуче проговорила она. – Вдова мастера имеет право договориться с другими мастерами, войти в долю и продавать их изделия в своей лавке. Обычное дело. Вот только лавка Сансеверо никогда не продавала чужое. Не продавала и не будет. Так я решила.
Она вновь взяла сосуд в руки.
– У тебя есть женщина? – внезапно спросила она, устремляя на Рико острый взгляд.
Рико молча кивнул.
– Ты ею дорожишь?
Еще один кивок.
– Тогда дам тебе совет: не будь бессердечным безответственным остолопом и не загоняй себя работой до срока. И не вкладывай деньги в идиотские авантюры, чтобы после не остаться без штанов на старости лет.
– У каждого своя судьба, джиори, – негромко ответил Рико. – Кто скажет, что случится поутру. Но вы правы: за день сегодняшний мы в ответе.
– Возвращайся послезавтра. Да смотри — не ломись напролом, неграбитель. Стучись бережно, как почтительный родственник, а не как отпетый головорез. А сейчас будь добр – найти дверь сам. Свечу оставь на табурете, где она стояла.
Рико ду Гральта поднялся и с коротким поклоном пошел прочь. На пороге мастерской он оглянулся. Джованна Сансеверо сидела, откинувшись на спинку стула, и держала сосуд на ладони перед собой.
-
Большущее спасибо за продолжение.
Счастья и вдохновения в Новом году!
-
Наслаждаюсь каждой фразой. :) И да, за день сегодняшний мы в ответе. Спасибо, Марриэн :)
-
Наслаждаюсь каждой фразой. :) И да, за день сегодняшний мы в ответе. Спасибо, Марриэн :)
Присоединяюсь. И надеюсь, что Осколок второй в полном объёме прочту.
Спасибо во-оот такое (показываю, какое). :)
-
Просто волшебно написано :). И тоже очень-очень жду продолжения! :)
-
Мне уже самой стало интересно, из чего же этот стакан, и какую роль он сыграет в будущей истории.
-
Спасибо! :)
NNNika, с Новым 2021! :D
Воробей, как я и обещала, каждая часть (осколок) выкладывается только после полного написания. :)
katarsis, кто знает... ;)
Продолжаем.
Глава вторая. Голодранец
Покинув жилище Сансеверо, Рико ду Гральта не вернулся на Овражную сторону, а неторопливо двинулся вперед по мосту, на огни Чистого Реджио.
За время, которое он провел, беседуя с Джованной, полностью стемнело. Небо было затянуто тонкой пеленой, сквозь которую лениво помаргивали звезды. Дым ощущался сильнее: ветер переменился и теперь нес болотную гарь прямо на город.
Рико ду Гральта шагал, отбросив капюшон плаща, и, как видно, наслаждался даже таким, жарким и горьким, ветром. Он шел, погруженный в свои мысли, и добрался почти до середины моста, когда внезапно замедлил шаг и прислушался.
Кто-то шел следом. Кто легкий и быстрый, так что шаги его почти сливались с тяжелой поступью Рико, не в такт хрустнул ореховой скорлупой и тем случайно выдал себя.
Рико не спеша продолжил путь. Выбрав участок моста, совершенно погруженный во мрак, он проворно нырнул в тень опорного столба, удерживавшего навес, и замер. Шаги позади смолкли, словно преследователь остановился в растерянности. Рико ждал, и наконец шаги возобновились, все такие же осторожные и мягкие, точно у кошки. Дождавшись, пока преследователь минует навес, Рико с удивительной для такого крупного человека быстротой бросился следом и вмиг сграбастал того за шиворот и за пояс.
Пойманный забился, точно мышь, попавшая в ловушку, но не тут-то было: хватка у круглолицего купца оказалась железной.
– А ну, стой смирно! – прорычал Рико, одной рукой прижимая незнакомца к стене дома, а другой затыкая ему рот. – Не дергайся, говорю!
Преследователь что-то невнятно замычал, суча босыми ногами по мостовой.
– Есть что сказать?! Сейчас получишь шанс, но если заорешь — будет очень больно! Понял?!
Пойманный торопливо закивал. Рико убрал ладонь.
– Ты сдурел, что ли?! – полузадушенным шепотом простонал неизвестный. – Это же я...
– Йеспер?! – от удивления Рико разжал пальцы, и пленник, внезапно получив свободу, сполз по стене.
– Ну да, – обидчиво-язвительным тоном пробормотал он. – Это Йеспер. Твой друг Йеспер, которого ты, проклятый мордоворот, едва не отправил на тот свет своими грубыми ручищами... Вот, убедись!
Щелкнуло огниво, и слабый огонек горящего трута высветил физиономию Йеспера Ярне Варендаля, физиономию небритую, с облупленным носом, иссиня-багровым синяком под левым глазом и растянутой во всю ширь рта улыбкой. Улыбка, правда, была несколько нервной. Трут погас.
– Я чуть заикой не сделался, – сообщил Зубоскал. – Кости аж затрещали. Как только Франческа тебя такого терпит?
– Не твое дело, – ответил Рико, вновь подцепляя страдальца за ворот рубашки и возвращая в стоячее положение. – Отчего ты шел за мной, скрываясь, точно наемный убийца? И что ты вообще делаешь в Реджио? Ты где должен быть?
– Где я должен быть, там меня, увы, пока нет. А шел я за тобой, поскольку решил проверить, насколько ты осторожен. Реджио, знаешь ли, город грубый, а ты человек мечтательный, задумчивый...
– Проверил?! Доволен?!
– Ты сама бдительность, – торопливо признал Йеспер. – Ладно, забудем. Скажи-ка лучше...
В этот момент окно над головами отворилось, и разъяренный мужской голос гаркнул во всю глотку:
– А ну, прочь, ворье окаянное! Шушукаются тут! Сейчас волкодава выпущу!
– Не ори, дядя, – тут же отозвался Йеспер. – Не нарушай своим немузыкальным воплем покой спящего города. Мы не воры, мы оборотни!
И он, вскинув голову, негромко завыл на волчий манер. Где-то в глубине жилища с готовностью откликнулась псина. Опешивший домовладелец сначала умолк, а после разразился бранью.
Рико дернул товарища за рукав, и под ругань и собачий лай они убрались подальше.
– Так что я говорил? – продолжил Йеспер, когда шум остался позади, а сигнальный огонь приблизился почти вплотную. – Да. У тебя деньги с собой? Я знаю одно местечко здесь поблизости. Уютный кабачок. Темное пиво. Пиво, настоящее, хмель и солод, а не этот ваш непонятный виноградный сок!
– Я должен возвращаться, – ответил Рико. – Франческа одна в гостинице.
– В «Подкове»? Уютное место, правда? Ничего, мы недолго, она не обидится. Отчего ты не взял ее с собой, как всегда? Сейчас посидели бы втроем за милую душу.
– Я бы предпочел, чтобы она вообще не покидала гостиный двор до нашего отъезда из Реджио, – сдержанно ответил Рико.
– Да?! – изумился Зубоскал. – А что такое?! Ты же вроде не из той унылой породы мужей, что запирают благоверную в дальней комнате и выпускают только на рынок и в храм? Так почему, Рико?
Они уже миновали огонь, у которого дремал стражник с алебардой, и вступили в Чистый Реджио. С того места, где они остановились, виднелись другие городские мосты — изогнутые тени над Риварой. Ближний, мост Латников, тонул во тьме, однако под ним, точно спускаясь с перил к речным водам, горели сигнальные алые фонари. Три штуки.
Вместо ответа Рико молча указал туда.
Йеспер прищурился, вытягивая шею.
– Это что, висельники, что ли? – пробормотал он, дернув кадыком. – Вместо гирлянды к праздничку... Дай угадаю: Бравенте рассстарался?
Рико кивнул. Выражение лица его было непроницаемым.
– Ладно, – скривился Йеспер, сплюнув на мостовую. – Пошли отсюда.
Вышибала в пивном подвальчике на улице Третьей Сороки пребывал в сомнении: пропустить или нет? Странная заявилась парочка. С одной стороны, как не пустить, ежели впереди шел степенного вида осанистый круглолицый человек в добротном бежевом дублете, да еше и с серебряными пуговицами и серебряной же пряжкой на поясе. Не пустишь такого, а он на заведение в приорат настучит: мол, чистую публику обижают. С другой стороны, как пустить, ежели товарищ здоровяка был вида сомнительного: вроде и в приличном плаще, при чикветте, но ноги-то босые! Пятки-то грязные! Рожа-то босяцкая!
Клиентура в заведении была стабильная и приличная: купцы с севера, наемники-греардцы и горный мастеровой люд, знающий толк в правильном хмельном. Местные заглядывали изредка. Что им, виноградарям, в чужеземной выпивке? Но вот, принесло горьким ветром.
– Голодранцев не велено! – на всякий случай оповестил он.
Круглолицый обернулся. Чуть сдвинул брови. Смешно, домиком. Вышибала напрягся: не нажить бы беды на ровном месте. Что-то бы в этом парне непонятное, непростое. Опасное. Голова бритая. Татуировка еще... Выкинешь такого прочь – после проблем не оберешься.
– Он не голодранец, – мирным тоном пояснил круглолицый. – Паломник. В покаяние.
Это меняло дело. Паломники через Реджио шли, как по торной тропе: одни к священному источнику, другие дальше, стремясь к древнему тракту, что вел в Лунный город. Правда, в кабак на сем праведном пути заглядывали немногие.
– За прелюбодеяние, поди, – понимающе ухмыльнулся вышибала. – Они завсегда голопятые идут.
Босяк обернулся, подмигнув подбитым глазом.
– В корень зришь, братишка, – весело отозвался он. – Попутали бесы: соблазнил я сестру-молчальницу. И что обидно: обет молчания нарушила она, а пятки по дорогам сбивать присудили мне. Где справедливость в жизни? Нет ее, братишка. Одна радость: пивка настоящего испить с другом. Так что уж пойми: не по своей воле я босяком шастаю...
– Ступай, грешник, – проникся сочувствием вышибала. – Промочи горло.
– Благодарствую, братишка. Да пребудет с тобой милость богов.
С этими словами босяк торопливо прошлепал вниз по ступенькам.
– Далеко пойдет-то? – поинтересовался вышибала у круглолицего. Тот задумчиво кивнул.
– Далеко, – подтвердил он и, уже спускаясь, добавил себе под нос. – Если ноги не сломают.
– Я же говорил: люди здесь милосердные, – бодро произнес Йеспер, обосновавшись за столиком у стены и блаженно потянувшись. – Не отказали страждущему в утешении... Эй, малый, темное пшеничное еще подают?! Тащи быстрей. И что-нибудь на закуску. Ой, как же ноги ноют, если б ты знал, Рико...
– Это пьют? – с сомнением спросил Рико, оглядывая огромную глиняную кружку с высокой шапкой темно-кремовой пены и втягивая носом густой солодовый аромат.
– Еще спрашиваешь?! Это не просто пьют, это пьют с удовольствием! – Йеспер поднял свою кружку. – Наше здоровье: твое, Фран, нашего одноглазого аристократа и меня, дурака грешного!
Он с жадностью припал к кружке. Рико неторопливо последовал его примеру.
– Имеет право быть, – одобрительно заметил он, сделав пару глотков. – Кстати, об одноглазом аристократе... Где он? Почему вы не вместе, Йеспер?
– Когда на меня вышли синие засранцы, я отпросился побегать. Думал, что оторвусь и догоню. И представляешь, перебираюсь я через перевал Монте Россо, забредаю в ближайший домишко попросить воды и что же я вижу...
-
Как так на середине фразы?!! Там же, наверняка, что-то интересное!
Как будто и без того нет причин ломать голову, что тут происходит. :'( ;D
-
Как так на середине фразы?!! Там же, наверняка, что-то интересное!
История того, как Йеспер заглянул в домик под апельсиновым деревом, составляет содержание первой части (осколка) "Витража". :)
-
Как так на середине фразы?!! Там же, наверняка, что-то интересное!
История того, как Йеспер заглянул в домик под апельсиновым деревом, составляет содержание первой части (осколка) "Витража". :)
Понятно. Я тоже не сразу сообразила. Но это весь осколок? Маловато будет. :)
И, кстати, это одна и та же странная бутылочка, которая упоминалась и в первом осколке?
-
Понятно. Я тоже не сразу сообразила. Но это весь осколок? Маловато будет.
Нет, конечно. Еще и до половины не добрались. :)
И, кстати, это одна и та же странная бутылочка, которая упоминалась и в первом осколке?
Нет. Там был обычный аптекарский флакон. А здесь... ;)
-
Ура, вот и Йеспер объявился! :D А дразнящих загадок, связанных с этим героем, в тексте стало еще больше. И опять смакуешь текст, словно то самое темное пшеничное с высокой шапкой темно-кремовой пены - и оторваться не можешь :). Огромное спасибо - и, как всегда, очень жду продолжения, эрэа Марриэн! :)
-
Спасибо. :)
Продолжаем.
– Да уж, Йеспер, если на дороге будет одна коровья лепешка на пять миль, ты обязательно вступишь в нее босой пяткой. Бродилец посреди белого дня... Как такое возможно?
Рико сделал еще один глоток из кружки. Йеспер — он приканчивал уже вторую – притянул ближе миску с закуской.
– А бесы его знают, – признался он, бросая в рот полоску вяленого мяса. – Сам изумляюсь. Припекло оно, конечно, сильно, до кровищи, но я уже оклемался. Одна радость – банковские борзые меня наконец потеряли. Не зря я водил эту свору от самой Фортьезы. Веришь: даже во сне мерещились синие куртки...
– Но тогда отчего ты не отправился дальше с графиней ди Таоро?
– Ты что?! – Йеспер выпучил глаза в непритворном изумлении. – Она бы устроила мне допрос с пристрастием! А уж поверь мне, Рико, Эрмелинда Гвардари не та женщина, которой можно врать безнаказанно. Я, например, не рискну, и тебе на будущее не советую. Чревато.
– Иногда можно и правду сказать...
– Нет уж. Пусть это варево распробует тот, кто его поставил на огонь. И вот что я скажу, друг Рико, когда эти двое встретятся — а они рано или поздно встретятся! - я желаю оказаться как можно дальше от этого места!
– Отчего же? Ты всего лишь наемный клинок. Делаешь, что велят...
– Оттого, друг Рико, – со странной усмешкой отозвался Йеспер, – что я пусть и дурак, но себе не враг. Там такие искры полетят...
Он постучал пальцами по столешнице.
– Так, значит, вы обосновались в «Подкове»? Как там, повар пасту не не пересаливает? Н-да, меня, пожалуй, в таком рубище туда и не впустят...
– Не вздумай, – резко ответил Рико. – И близко к гостиному двору не приближайся. Даже в квартал нос не суй.
– А что? – с насмешливой улыбкой спросил Зубоскал. – Рылом для приличного места не вышел? Тамошняя публика не одобрит? Репутация твоя подкосится?
– Не дури, Йеспер. Знакомцы твои синекурточные туда вчера вселились. Всей сворой...
Йеспер откинулся на стуле, скривившись словно от зубной боли.
– Пренеприятное известие, – пробормотал он. – А что ж они на свое подворье не убрались?
– Там ремонт. Полы перестилают. Так что, Йеспер, будь другом, не создавай проблем.
– Я?! Я в жизни ничего не создавал! Я сама лень и бездеятельность...
– Вот и полежи лениво, как морской котик, где-нибудь на безлюдном пляже. Потерпи. А послезавтра к вечеру являйся в Старый порт. Найдешь барку «Болотная тварь». Я условился с капитаном. Переговорю с Джованной Сансеверо и сразу отчалим из этого унылого места.
– Да ладно тебе, приятель. Город, конечно, так себе, без изюминки, но ежели постараться, то развлечься вполне удастся. Если знаешь места. Неужели не знаешь?! А все, помню-помню: ты женатый человек...
Рико поморщился.
– Это тяжелый город, Йеспер. Я здесь бывал раньше. Здесь что-то словно давит на грудь. Стены, крыши, сама земля...
– Это везде сейчас так, – легко отозвался Йеспер. – Жарища, пылища, скучища. Еще и болотца во впадине тлеют... Тормара, чтоб ее.
– И Франческа сама не своя. Устала она. Сколько времени по миру таскаемся.
Йеспер задумчиво цыкнул зубом.
– Фибулу-то носит? – осведомился он.
– А ты как думаешь?
– Ладно, брат, – сказал Зубоскал. – Не бери в башку. Все рассеется. Вот провернет наш аристократ свое дельце, тогда все и обмозгуем. Остепенимся. Давай, что ли, выпьем еще раз – за нашего патрона и покровителя Бальтазаррэ Танкреди, чтоб голова была его была светлой, глаз смотрел в оба и главное, — Йеспер поднял указательный палец, – чтоб Саламандра его не прикончила в первые пять минут! За нашу общую удачу!
Рико молча стукнул кружкой о его кружку, допил и собрался было встать, но Варендаль остановил его.
– Слушай, – с некоторым смущением пробормотал он. – Будь другом, одолжи мне чуток монет. Поиздержался я.
– Йеспер, – вздохнул Рико. – снова? Ты что, свою долю от черепов в реку выбросил?
– Снова, – горестно подтвердил Йеспер. – Были... разные... обстоятельства.
Рико достал кошелек.
– Знаю, я твои обстоятельства. Брюнетки, блондинки и рыженькие — вот они твои обстоятельства... Держи декейт и вот мелочь за выпивку. На день довольно. Больше не дам — ты все равно спустишь.
– Да я больше и не прошу. Но я тебе обещаю, – торжественно поднял ладонь Йеспер, – я буду расчетлив и благоразумен. Справлю себе обувку и заночую в надежном месте.
– Надеюсь на то. Но особо не верую.
Они оставили мелочь рядом с пустыми кружками и направились к выходу.
– Ну что, грешник? – добродушно окликнул Йеспера вышибала. – Полегчало?
– И не говори, братишка. Даже ноги быстрее побежали.
И в подтверждение Йеспер бодро запрыгал по ступеням.
– Эй, грешник, – крикнул вышибала вслед. – Любопытственно мне: а как молчальница обет-то нарушила?
Йеспер, уже выбежавший на улицу, просунул всклокоченную голову в дверь.
– Громко, братишка! – подмигнул он. – Весьма громко!
Вернув Рико плащ и еще раз выслушав наставление, как отыскать в порту нужную барку, Йеспер Ярне Варендаль распрощался с приятелем и двинулся по улице Третьей Сороки направо. Вскоре дорога привела его к площади, посреди которой возвышалась угрюмая громада новостного столба, с приколоченными к тесовым щитам листами пергамента, содержавшим в себе последние герцогские указы, решения приората и судебные приговоры. В дневное время под навесом неподалеку обретался писарь — мелкий чиновник, за плату сочинявший неграмотным прошения и растолковывавший людям новости. Но сейчас место под навесом пустовало, и лишь фонарь на вершине столба освещал листки — где совсем новые, а где истрепанные от времени и измусоленные от постоянного вождения по строкам не слишком чистыми пальцами.
Йеспер неторопливо обошел вокруг, вчитываясь в написанные четким писарским почерком слова. Особое внимание он уделил списку преступников, что числились в розыске. Варендаль тщательно изучил пространный перечень от первого до последнего имени и, судя по всему, остался доволен прочитанным.
– Так минует мирская слава, – заметил он, покидая площадь. – Прекрасно!
После этого он бодрым шагом спустился обратно к набережной, по которой добрел до третьего городского моста и без колебаний вернулся на Овражную сторону. Там, слегка сбавив шаг и держась в тени домов, он добрался до улицы Носильщиков и осторожно, не привлекая к себе лишнего внимания, заглянул в первое по левой стороне питейное заведение. Таверна была полна гуляками, преимущественно солдатами-наемниками. Кое-где резались в кости. Йеспер постоял у стены, наблюдая, как бородатый здоровяк в бригантине трясет стаканчик, покусал губы, облизнулся...
– Нет уж, – пробормотал он сам себе под нос и тут же поправился. – Пока нет. Рановато. Потерпи, Зубоскал. Успеется.
Обследовав таким образом три или четыре таверны, Йеспер наконец наткнулся на что-то, привлекшее его внимание. Случилось это в заведении «У рыжего кота».
За столиком у дальней стены шла игра в «полночницу». Игроки уже слегка порозовели щеками от выпивки и азарта, но еще не разгорячились окончательно. Все они по виду были приличными молодыми горожанами, собравшимися приятно провести вечерок. Йеспер заказал у стойки кружку дешевого вина и некоторое время цедил его, исподтишка наблюдая за компанией. Особенно его занимал опрятный юноша в куртке красной оленьей кожи. Юнец выигрывал, подливал собутыльникам, смеялся и казался очень довольным жизнью.
Наконец, улучив момент, когда очередная партия завершилась, и кучка серебра и меди перекочевала в сторону победителя, Йеспер покинул свой наблюдательный пункт и направился к столику.
– Вечер добрый, парни! – поприветствовал Зубоскал компанию. – Примете в игру?
И он высоко подкинул на ладони монету.
-
Нет, они оба выписаны просто изумительно - и Рико, и Йеспер. И живые, зримые и настоящие тоже оба - до мурашек... От всей души спасибо за вкуснейшее продолжение, эрэа Марриэн! :)
-
Спасибо, Марриэн :) Интереснейшая прогулка по ночному городу в компании старых приятелей.
-
Йеспер, похоже, жить не может без приключений, и опять собирается нарваться на какие-то неприятности ;D
Ещё давно хотела сказать про текст. Герои выпуклые и интересные, а описания местности такие, словно вы их нарисовали словами, как картину: сразу перед глазами встают. И ещё эта недосказанность. Когда понятно, что за всем этим какая-то интересная история, но она подаётся маленькими кусочками, и в цельную картину никак не складывается. Только дразнит.
И заставляет очень ждать продолжения. :)
-
Спасибо. :)
Глава третья. Темная вода
Гостиный двор «Последняя подкова» располагался в Чистом Реджио, в квартале Факельщиков.
Это было заведение, что называется, средней руки. А лучше сказать — золотой середины. Не обитель роскоши, где любят останавливаться проезжие аристократы, где покои просторны, стены обиты шелком, а кушетки — алым бархатом. Но и не то дешевое место, где путешественников волей-неволей заставляют делить длинную общую постель с незнакомцами и кормят бурдой, от которой случается несварение желудка.
Нет, «Последняя подкова» была честным гостиным двором, не претендующим на богатое убранство, но опрятным и приличным. Белье здесь меняли, ароматической смолы для жаровен не жалели, повар не забывал посыпать пасту орешками пинии и тертым сыром, и постоялец, оставив свой сундук в номере, имел все шансы, возвратившись, застать его на месте и даже с не перепиленным замком.
Такие заведения весьма ценят деловые люди, не слишком знатные дворяне и зажиточные почтенные матроны, совершающие паломничества по обету вместе с выводком детишек и когортой служанок.
Когда Рико ду Гральта поднялся по ступеням и решительно отворил дубовую дверь, мальчишка для услуг безмятежно дремавший на скамье у порога, встрепенулся и несколько ошалело уставился на гостя. Потребовалось некоторое время, чтобы он наконец признал запоздавшего постояльца и пожелал ему доброй ночи.
Обменявшись с пареньком несколькими словами, Рико поднялся по лестнице на второй этаж, прошел по узкому коридору и без стука отворил последнюю дверь слева.
– Наконец-то!
Молодая женщина, сидевшая на кушетке у окна, развернулась к двери и с укором поглядела на вошедшего. Огонь свечи играл на ее смуглой коже и зажег опасные искорки в глубине глаз.
– Это так почтительная и добродетельная жена встречает своего супруга и повелителя?! – грозно вопросил Рико, останавливаясь у порога и бросая плащ на стул.
– Так встречают загулявшего муженька, который неизвестно где шлялся весь вечер и вернулся навеселе! – отрезала женщина. – Какое почтение?! Радуйся, что не запустила в тебя совком для угля!
Она спрыгнула с кушетки и легким, танцующим шагом направилась навстречу, упрямо задрав подбородок. Несколько мгновений они в упор рассматривали друг друга: он – насупленный, с напряженными скулами и упрямо выпяченной нижней челюстью, она – грациозная, тонкая, с капризно-ироничной улыбкой на загорелом лице. Длинные светло-русые волосы, рассыпавшись по спине, вились пушистыми прядями
Внезапно Рико расхохотался и без церемоний сгреб женщину в объятия, оторвав от пола.
– Привет, солнышко!
В ответ она безжалостно прошлась пальцами по щетине на его голове.
– Привет, Ри!
Последовал долгий поцелуй, который обе стороны не торопились прерывать. Наконец женщина легонько шлепнула Рико по плечу.
– Ну, все, все, поставь меня обратно, Ри! Поставь уже!
Тот послушался и с расслабленной улыбкой усталого человека, наконец-то обретшего приют, упал в кресло. Женщина уселась на подлокотник.
– Скучала? – спросил Рико, окидывая взглядом не слишком просторную комнату
– Конечно, скучала. Настолько скучала, что решила наконец заняться нашими делами, – она небрежно кивнула в сторону кушетки, на которой лежала растрепанная записная книжка, стояла шкатулка с бумагами и валялся карандаш.
– И думается, преуспела.
– По крайней мере, отчетливо поняла, что мы бодро катимся к финансовой яме. Нужно что-то срочно предпринимать. Деньги тают, Ри. Почти все, что мы выручили в Фортьезе, уже разошлось.
– И скоро растают последние. Я отдал задаток Джованне Сансеверо.
– То есть вы договорились? И что? Рассказывай!
– Чуть позже, солнышко. Надеюсь, ты ужинала?
– Ты же знаешь, я не люблю ужинать в одиночестве. А вот ты, судя по всему, уже где-то угостился пивом. Вы, что, решили обмыть сделку?
Рико вздохнул.
– Если бы. Пиво я пил с нашим дорогим и неизбежным краснозубым злом.
– Что?! Йеспер здесь?! – изумилась женщина – Но почему?! Что случилось?
– Он поведал дивную историю о своем бегстве от банкирской стражи. Последние дни он шлялся по пограничью, чтобы оторваться от преследования. После чего вдруг решил, что должен идти сюда. Сдается мне, он просто собрался как следует погулять напоследок.
– Он бросил джиора Танкреди одного! Пусть только появится здесь — я ему голову оторву.
– Не поможет. Да он и не появится. Я предупредил, что в гостинице фоддеровские стражники. Надеюсь, он осознал опасность.
– То есть он сейчас бродит по Реджио...
– Оборванный, поддатый, с фонарем под глазом и твердым желанием развлечься? Да, именно так, солнышко.
– И ты позволил?
– А что, я должен ловить его за шкирку каждый раз, когда он устремится в бордель? Да он и слушать не станет. Танкреди – единственный человек в мире, способный его на время угомонить. Я же могу разве что треснуть его кулаком по макушке, когда он станет слишком опасен для мироздания и себя самого.
– Все равно, я ему уши надеру, – решила Франческа и тут же продемонстрировала, как именно она это проделает.
– Ай! Меня-то за что?!
– На всякий случай. Чтобы не велся на дурные примеры.
– Вот так всегда. Где справедливость? Разгульничает и пакостит Йеспер, а кнута получаю я.
Франческа наклонилась ниже, так что ее волосы упали Рико на лицо.
– Но уж зато и пряники все твои, – игриво прошептала она.
– Да что ты говоришь...
Снаружи раздался пьяный вопль.
Они вздрогнули и повернулись к открытому окну. Занавеси легонько трепал жаркий ветер.
– Что еще такое? – недовольно проворчал Рико. Он поднялся из кресла и, в два шага оказавшись у окна, отдернул занавеску. Франческа встала за его плечом.
– Иди сюда, старьевщик!
Сцена, представшая перед ними, была обыденна и безобразна одновременно.
Окно смотрело на внутренний двор – просторный, пыльный прямоугольник вытоптанной травы с колодцем посредине. По двору размашистым шагом двигался здоровенный детина, явно пьяный до безобразия, без куртки, в сорочке, выпущенной из штанов и залитой на груди вином. В руке детина держал широкий ремень, то и дело щелкая им, точно погонщик волов — бичом. От детины пятился щуплый парнишка, взъерошенный и потный. Он довольно бойко уворачивался от ремня, прижимая к себе кожаную торбу, порванные лямки которой волочились по земле.
Убежать парню было некуда – детина перегораживал путь к двери внутрь гостиницы, а ворота по ночному времени были уже прочно заперты. Разве что перемахнуть через забор, но тогда пришлось бы выпустить ношу из рук.
– Мусорная крыса, а не солдат! Ничего, сейчас вразумлю!
Детина примерился и быстрым ударом хлестанул парня по кулаку. Тот взвыл и разжал пальцы. Сумка шлепнулась в пыль. Парнишка рванулся поднять, но новый укус бича, ужалив под колено, сшиб его с ног. Детина сцапал сумку за лямки и, размахнувшись, швырнул в колодец.
Парнишка взревел и бросился за торбой, но детина пнул его в живот — легко, как отшвыривают надоедливого щенка. Не удержавшись, парень покатился по траве, и детина немедленно приступил к вразумлению – ремень щелкал и щелкал, опускаясь на спину, плечи, ноги.
Парень крутился, точно уж на сковородке, закрывая лицо руками. Выл сквозь зубы, но пощады не просил.
– Ты у меня запомнишь, бес лохматый!
Вокруг стучали ставни – разбуженные постояльцы пытались понять, что случилось.
– Эй, горлопан! – крикнул Рико, упираясь руками в подоконник. – Унялся бы ты!
– Пасть закрой! – огрызнулся тот, не прерывая трудов. – А то и ты огребешь!
– Я сейчас выйду и поглядим, кто огребет! Оставь пацана!
– О, боги, только не это! – почти простонала Франческа.
– Лукас, прекратите! – новый голос перекрыл крики, ругань и щелканье ремня. В двор, шлепая домашними туфлями, выбежал очень полный мужчина. Он придерживал у горла плащ с оторочкой из черной лисы, накинутый на шелковый беррирский халат.
– Он мой человек! – рявкнул детина, вновь щелкая ремнем. – Я вправе его учить!
– А вы мой человек! И прежде всего вы человек Иеремии Фоддера и вы сейчас позорите его имя! И если вы сейчас же не прекратите, то я прикажу связать вас и бросить в погреб! Идите проспитесь! Вы нужны завтра поутру! У нас дела и они не терпят!
Детина встал, качаясь на дымном ветру, как некий исполинский вид тростника.
– Дела, – пробормотал он. – Ваша правда, дела, джиор... Окончен урок. Завтра продолжим... А ну, что вылупились, дармоеды?!
Последнее относилось то ли к приникшей к окнам публике, то ли к группке солдат в синем, что столпились у задней двери. Позади, у косяка жался долговязый белокурый отрок с тонкими, словно у девушки, чертами лица и едва пробивающимися усиками.
– Томазо, – окликнул его толстяк. – Помоги Вейтцу!
Но парень уже поднялся с земли. Он стоял, тяжело дыша и отирая кровь с щеки. Когда отрок приблизился – медленно и без всякого желания – парень оттолкнул протянутую ладонь и, скривив разбитые губы в усмешке, что-то пробормотал. Подросток дернул плечом и отступил назад, заложив руки за спину.
Толстяк меж тем вышел на середину двора, шлепая туфлями.
– Джиоры. И джиори, – добавил он, углядев в окне Франческу. – Простите за беспокойство. Мой человек вас более не потревожит.
И не сказав более ни слова, он направился к дверям. Детина уже успел убраться. Солдаты потянулись следом. Белокурый подросток помялся немного и поспешил за ними. Ставни закрывались.
Избитый парень еще некоторое время стоял во дворе, запрокинув голову и запустив пальцы в волосы. То ли пялился на звезды, мигавшие сквозь дымную пелену, то ли пытался унять кровь из расквашенного носа. Но наконец и он побрел куда-то в темноту, и на гостиный двор «Последняя подкова» снова легла вязкая ночная тишина.
– Омерзительная сцена, – пробормотала Франческа, отворачиваясь от окна.
Она поежилась, Пальцы беспокойно теребили фибулу платка, накинутого на плечи. Этот платок — плотный, насыщенного бордового оттенка был, пожалуй, самой яркой и дорогой деталью ее довольно скромного одеяния.
– Я уж думал и в самом деле придется вмешиваться, – заметил Рико.
– Пусть решают свои дела сами, – раздраженно поморщилась Франческа. – Мы и так постоянно влезаем в чужие истории. Довольно... пора бы заняться своей.
В дверь постучали, и она в недоумении подняла брови.
– Что такое, Ри? Мы кого-то ждем?
– Ничего, – с улыбкой отозвался Рико. – Это просто наш ужин.
-
Что это, интересно, у них произошло? :-\ Мусорная крыса, старьёвщик... В сумке лежал какой-то антиквариат?
-
Ага, и Томазо уже появился! Всё интереснее и интереснее. :)
-
И Вейтц. А что за тайна, интересно, связана с фибулой Франчески? И снова - огромное спасибо за продолжение, эрэа Марриэн! :)
-
Спасибо. :)
В сумке лежал какой-то антиквариат?
Ну, попробуем узнать... ;)
– И она сказала, чтобы я пришел послезавтра...
Они устроились на кушетке под окном, по очереди потягивая вино из стакана и наблюдая, как над крышами поднимается едва различимый за облаками серп новой луны.
На подоконнике горела, чуть потрескивая, свеча. Еще одна угасала на столе, где остались неубранные после ужина тарелки. Казалось, все звуки снаружи умолкли.
– Не слишком ли малый срок? – заметила Франческа. – Что можно успеть за пару дней?
– Думаю, она знает, что делает. Танкреди говорил, что Сансеверо — лучшие в своем ремесле.
– Как мы с тобой?
Рико улыбнулся.
– Сказать по чести, солнышко, есть люди, которые преуспели в нашем занятии куда больше, – заметил он.
– Эти твои люди бывали на Ксеоссе? – быстро спросила Франческа. – Видели лабиринт? Или может, они добирались до Мраморного берега?
– Насколько я знаю, нет.
– Тогда они мало что знают о мире. Мы видели то, о чем другие и не подозревают, Ри. Пусть иногда и не по своей воле.
Она сердито выгнула спину, словно раздраженная кошка. Рико вновь рассмеялся, закинув руку ей на плечо.
– Даже если и так, солнышко, это не поможет.
– Танкреди говорил, что Виренца — словно жемчужина в раковине времени. Нужно просто нырнуть поглубже...
– Глубины обманчивы. И зачастую скрывают пустое дно. Что тогда? Шататься по городам и браться за мелочевку, чтобы заработать на жизнь и новую погоню за болотным огоньком?
– Мы Люди Дороги. Такова наша сущность, ты сам говорил. – Франческа протянула руку и провела по его голове. – Ты стал как ежик, право слово. Мой теплый ежик. Никак не привыкну.
– Скоро отрастут. Кстати, солнышко, – заметил он, отставляя стакан прочь, – тебе не кажется, что корсаж у тебя затянут слишком туго?
– Очень даже кажется, Ри, – со смешком подтвердила она. – Прямо жду - не дождусь, когда ты меня спасешь...
Она по-кошачьи потянулась и мельком бросила взгляд за окно.
– Ой, Ри, – прошептала она. – Погляди на улицу!
– Что я там забыл? Все самое интересное здесь, – проговорил он, уже приступив к спасению.
– Да смотри же! Быстро! – она повелительно дернула мужа за ухо.
– Ай! Ну что еще такое? – Рико поднялся на локте.
Выражение лица его моментально изменилось.
– Он что, кретин?! Лезет в колодец посреди ночи?!
– Смотри, спрыгнул...
Рико и Франческа встревоженно переглянулись.
– А как же темная вода? – проговорил Рико.
И они, вскочив с кушетки, бросились к двери.
Если бы не фонарь, оставленный на колодце, во дворе стояла бы сплошная чернота. Горький дым окончательно затянул звезды. Гостиный двор спал. Свечка на подоконнике их комнаты была единственным огоньком во всем здании.
– Видишь его? – спросил Рико, берясь за колодезный ворот.
Франческа перегнулась через кладку колодца, опустив фонарь на вытянутой руке. Свет запрыгал по камням, по туго натянутой веревке, которой юный дурень обвязался по пути в бездну, но оказался бессилен проникнуть глубже. Где-то в отдалении слышался плеск воды.
– Нет.
– Тише, сама не свались!
Рико крутил ворот, преодолевая сопротивление веревки. Дело шло медленно и туго, ибо пусть парень был и щуплого вида, но человек – не ведро.
– Вот он, – Франческа различила безвольно обвисшую фигуру, словно всплывавшую из колодезного мрака. Конечности мотались, словно у тряпичной куклы, из которой кукловод вынул ладонь.
– В себе?! – Рико налег на ворот, напрягая мышцы.
– Кажется, уже нет!
– Да чтоб его, кретина! – Рико рванул ручку так, что веревка опасно затрещала. Бесчувственное мокрое тело показалась над колодцем, и Франческа тут же вцепилась в него, переваливая через камни. Нащупала веревку, затянутую вокруг пояса, дернула узел, но тот размок и не поддавался.
– Пусти-ка, – Рико нагнулся и, поддев веревку лезвием кинжала, перерезал скользкие пеньковые волокна.
Парень был бледен и недвижен. Мокрые патлы прилипли ко лбу. Губы побелели, и лишь там, куда парой часов ранее угодил ремень, темнели ссадины.
– Как есть утопленник, – пробормотала Франческа. – Быстрее, Ри!
Ду Гральта перевернул выловленного лицом вниз и, облапив ручищами, с силой надавил на грудь.
– Ребра сломаешь, Ри!
– Лучше живой со сломанным ребром, чем целенький покойник, – проворчал тот, вновь проделывая ту же процедуру. – Давай, пацан, верни назад водицу! Не жадничай!
С третьего раза получилось. Из носа и рта полилась вода, парень начал кашлять и судорожно дергать руками, но глаза так и не открыл.
– Наглотался, – проговорил Рико, глядя, как несостоявшийся утопленник елозит по траве. – Никак не опомнится.
Франческа беспокойно подняла взгляд на окна.
– Мы так весь квартал перебудим, – заметила она. – И тогда этот Лукас сделает из него отбивную.
– Туда, – решил Рико, кивая на строение, примостившее у стены. Он нагнулся и без особого труда вскинул мокрое, судорожно дергающееся тело на плечо. Подцепил фонарь и зашагал прочь от колодца.
Франческа еще раз взглянула на окна, коснулась пальцами фибулы у горла и поспешила к задней двери гостиного двора.
Строение на поверку оказалось сараем для угля и дров. Рико быстро осмотрелся, подыскивая местечко поукромнее, и в конце концов сгрузил парня за ближайшую поленницу на посыпанный песком пол.
Парень открыл глаза и ошалело уставился на огонь фонаря и наконец на своего спасителя, который стоял, выпрямившись во весь рост и сложив руки на груди.
– Живой, – с усмешкой сказал Рико. – Дуракам везет.
– Сам ты дурак, – выдавил парень. Разбитые губы его едва шевелились. Он попытался сесть, но не осилил. Тогда он заерзал, точно раненый уж, пытаясь отползти как можно дальше от возможной угрозы.
– Я-то?! – переспросил Рико, наблюдая за этими попытками. – Это уж точно. Умный бы сидел себе в уюте, обнимая красивую женщину и потягивая вино, а я вот здесь, вожусь с сопляком, сдуру сиганувшим в темную воду.
Парень наморщил лоб, точно пытаясь осознать, что произошло.
– Ну и сидел бы себе, – пробормотал он. – Я тебя просил, что ли?
Рико поднял брови. Добродушное выражение внезапно покинуло его лицо.
– Да не вопрос, – опасно сощурив глаза, проговорил он. – Давай назад брошу?! Тут недалеко...
Парень уставился на него, словно ошпаренный. Губа его нервно вздернулась, будто в оскале. Рука дернулась к ножнам. В этот момент вернулась Франческа.
– Ну что? – спросила она, выглядывая из-за спины мужа.
– Ничего особенного, – проворчал Рико. – Мокрый щенок скалит зубы, воображая себя волком.
– Да он просто перебрал темной воды, – сказала Франческа. – А вот это от нее самое простое средство.
И она протянула парню глиняную кружку.
– Это чего? – с подозрением воззрился на нее спасенный. – Отрава?
– Она самая. Ночь не спала, все мечтала тебя, важную птицу, на тот свет спровадить. Да, видать, темная вода вконец заморочила тебе голову. Это горячее вино с перцем. Выпей, ты же весь трясешься.
Парень, казалось, слегка смутился. Он протянул руку и, приняв кружку, поднес к губам.
– Что такое эта ваша темная вода, – пробормотал он, отпивая, – что вы ее все время поминаете?
– Ты что, и впрямь не знаешь? – изумился Рико. – Ты откуда такой взялся? Да любое дитя в Реджио скажет, что такое темная вода.
– Я греардец, – пробормотал парень. – Здесь недавно. И я ваши детские сказочки в гробу видал...
– Туда ты быстро попадешь, если и дальше будешь пренебрегать «сказочками». Слушай и запоминай, пока я добрый, парень: где-то глубоко-глубоко под землей текут подземные реки со странной водой. Иногда ночами эта вода подымается и смешивается с обычными грунтовыми водами, попадает в источники и колодцы. Ты не замечал, что люди не берут воду из колодцев после заката?
– Ну, видел, – буркнул парень. – думал, дурацкая примета. Вы же здесь суеверные, словно древние бабки. Может, у меня просто башка закружилась? Вот и не удержался...
– Не веришь?! Что ж, покажу, пожалуй...
Рико развернулся и вышел из сарая.
– Куда это он? – насторожился парень.
Франческа не ответила. Вместо это она улыбнулась, чуть склонив голову набок и пристально вглядываясь в юношу.
– Ты и впрямь греардец? – внезапно спросила она.
– Ну да, – вскинул голову парень. – С чего мне врать-то?
– Я и не говорю, что ты лжец. Просто какой-то ты смуглый для горца...
– Уж какой уродился, – оскалился парень. – Не нравлюсь — не смотри. Или наоборот, приглянулся? Но ты для меня старовата, так и знай.
– На что мне щенок, когда у меня есть тигр?
– Ишь ты. А я думал — буйвол.
– Женщине виднее, мальчик.
Парень насупился и молча допил вино. Франческа едва заметно улыбнулась и коснулась застежки платка — видимо, этот жест был для нее привычкой.
Рико вернулся, таща полное ведро.
– Вода как вода, – пробурчал парень. – Чистая, прозрачная и даже не воняет ни капельки.
– Смотри, балбес.
Рико вытянул из-за ворота рубашки серебряную цепочку, на которой висела серебряная же просверленная монетка. Он покрутил цепочку у парня перед носом и опустил в воду. Ничего не случилось.
– И где? – хмыкнул парень.
– Подожди.
– Она закипит или льдом покроется?
– Подожди.
– Ой, да лад...
Парень оборвал себя на полуслове. Вода меняла цвет. Медленно она наливалась чернотой, и через минуту в ведре словно плескалась глянцевая ночная тьма.
– Запомни раз и навсегда: пить это нельзя. Отравишься. Тебе еще повезло, что мы вовремя вытрясли ее из твоей утробы. Не удивляйся, если тебя вывернет на ровном месте еще пару раз.
– Откуда только берется эта дрянь? – пробормотал парень, отодвигаясь от ведра.
– Из Язвы, – пояснил Рико. – Ты, может, и о Язве не слышал?
– Знаю я про этот ваш бесовский заповедничек. Дрянная земля ваша Тормара. Куда ни плюнь – пакость лезет.
– Как будто Греарды лучше, – фыркнул Рико. – Одни линдвормы чего стоят... А еще бледноглазки.
– Зато вода ледниковая. Без этого дерьма.
Парень почесал в затылке.
– Э, а реки как же? Купаться, что, тоже нельзя?
– Реки достаточно полноводны, чтобы разбавлять эту дрянь. Да и солнце...
– Что солнце?
– Оно очищает. Солнце и огонь. Колодцы особенно уязвимы.
– А если бы я полез днем...
– А вот про это забудь, дурень, – резко оборвал его Рико. – Даже не вздумай. Бесполезно.
– Это почему еще?
– Колодцы в этой части города пробивают до подземного ручья, текущего к реке. Есть такая штука – течение. Твоя сумка уже где-нибудь в риварском иле...
Греардец помрачнел.
– Там было что-нибудь ценное? – участливо спросила Франческа. – Что-то важное?
Парень стиснул зубы.
– А вот это, – зло прошипел он. – не ваше дело!
Он вскочил на ноги и заковылял прочь, со всей силы врезав ногой по ведру. Темная вода расплескалась вокруг, щедро залив Франческе подол платья и обдав Рико сапоги. Дверь сарая ударила о стену.
Рико и Франческа переглянулись.
– Да уж, – заметил Рико, наблюдая, как черная лужа медленно всасывается в песок. – Дивное завершение разговора. Пойдем, солнышко. Уже поздно.
Они потушили фонарь и выбрались во двор. Свеча в окне помаргивала, готовясь погаснуть.
– Вот тебе и знак, муж мой, – заметила Франческа. – Не стоит встревать в чужие истории и пытаться менять события на свой вкус. Устами младенчика... Не наше дело, Ри. Не наше дело.
– Да где бы мы сейчас были, не влезай мы в чужие истории, – негромко ответил тот.
Франческа улыбнулась.
– И правда, – прошептала она.
-
Чем дальше читаю, тем всё сильнее симпатизирую Рико и Франческе. И очень порадовалась за спасенного ими Вейтца, в прошлом и настоящем которого, похоже, тоже прячется куда больше загадок, чем поначалу казалось... А написан этот эпизод завораживающе. От всей души спасибо за продолжение, эрэа Марриэн! :)
-
Спасибо, Марриэн :) Вот и спасай некоторых несмышленышей... А что же было в сумке? ;)
-
Спасибо. :)
Что было в сумке, доподлинно знает только владелец, а он, как вы видели, не особо расположен к беседе. ;D
Продолжаем.
Глава четвертая. Знамение
Утро упало на Реджио плотным серым платком. Густой дымный ветер плыл над черепичными крышами, и само солнце казалось сонным и ленивым, когда, медленно поднявшись над воротной аркой, поползло по небу к громаде Серого Замка. Город пробуждался под гулкий колокольный звон, чтобы, в поту и пыли, приняться за будничные дела.
Уличные псы зевали и недовольно фыркали, втягивая носами гарь.
Йеспер Ярне Варендаль очнулся ото сна ближе к полудню, в пятом доме по Загульному заулку, где в комнате на втором этаже обитала некая Лючия Прелестница, особа широко известная на Овражной стороне своим веселым нравом, внушительным бюстом и усердием на ниве продажной страсти.
Прелестница сладко почивала на своей стороне постели. Зубоскал не стал ее будить. Он выпутался из простыней, спустил ноги на каменный пол и, кое-как растерев уши и лоб ладонями, огляделся, не отыщется ли где живительная влага.
Лекарство обнаружилось в кувшинчике на окне. Йеспер утолил жажду, потянулся, разминая мускулы, и принялся собирать одежду, что внезапно оказалось занятием увлекательным. Штаны он нашел на полу: вполне знакомые, обтрепанные, с латкой на колене, они валялись под кучей цветных шуршащих юбок. Зубоскал неторопливо облачился, затянул пояс и тут его внимание привлекла брошенная на спинку стула новешенькая куртка мягкой оленьей кожи, окрашенной в дивный ярко-красный цвет, с черным тиснением по вороту-стойке и обшлагам.
– А! – словно что-то припомнив, заулыбался Йеспер. – Я и забыл... Огонь не куртка! А рубашка-то где?
Он еще раз перебрал женские одежки, но камичи так не нашлась. Зато внезапно отыскалась пара башмаков, тоже дорогой кожи, но отчего-то без шнурков. Так и не восстановив в памяти обстоятельства утраты рубашки, Йеспер в конце концов сдался и, покорившись неизбежности, напялил огненную куртку на голое тело и вбил ноги в башмаки (правый несколько жал, левый был чуть просторнее нужного). В кармане зазвенело. Зубоскал вытащил горсть серебра и щедро сыпанул деньги на стол, оставив себе несколько монет.
После чего перекинул через плечо перевязь с чикветтой и, бесшумно прикрыв за собой дверь, покинул пристанище разврата.
Он шел по узким переулкам Овражной стороны, старательно огибая кучи гниющего сора и перепрыгивая через трещины в камне. Вокруг вовсю шла будничная жизнь: над головой Йеспера служанка развешивала белье на протянутую через улицу веревку, нещадно тряся перед белым светом простынями и штопанным исподним, а поблизости другая выколачивала изъеденный молью ковер, на котором едва угадывался беррирский орнамент. На крыльце одного из домов старик чистил плотву, и пара котов нетерпеливо дожидалась, когда же нож перестанет сдирать чешую и доберется до рыбьего нутра. Орали дети и разносчики.
Йеспер шел, явно наслаждаясь движением, гамом и толкотней переулков. Лишь одно обстоятельство вызвало легкую тень неудовольствия на его лице.
– Да, запашок бодрит, – проворчал он, поднимая взгляд к серому небу. Но тут же опустил глаза на грешную землю и подмигнул девушке-торговке, что тащила корзину с куриными яйцами.
Первой остановкой на пути Зубоскала оказалась крошечная лавчонка с вывеской, на которой были намалеваны ножницы и таз. Йеспер без колебаний направился туда, чтобы через полчаса выйти обратно чисто выбритым и причесанным. Синяк под глазом был обильно припорошен лечебной присыпкой, и даже зубы, казалось, блестели ярче прежнего. Видимо, сознавая свою возросшую презентабельность, Варендаль глядел орлом и щедро одарял сияющей улыбкой весь мир. Иногда мир даже отвечал взаимностью.
Второй раз Йеспер задержался у лотка с выпечкой, где прикупил большую круглую лепешку с сыром, красным луком и базиликом. Откусив от ее чуть подгорелого бока, он двинулся дальше, пока не выбрел наконец на набережную где-то посередине между мостом Эрколе Безумного и мостом Латников. Отсюда открывался обширный вид на Чистый город с его скучными бледно-серыми стенами особняков и палаццо, с тяжелой приземистой громадой Замка и, словно поставленной в противовес, высокой звонницей храма, посвященного Непреклонным. Вся картина казалась туманной, из-за висевшей над горизонтом дымки, однако именно эта расплывчатость придавала Реджио некое живописное очарование, которого в ясные дни город был лишен напрочь.
Висельники на мосту Латников тоже были вполне различимы. Йеспер пришурился, разглядывая плоды местного правосудия. Неподалеку расположился горожанин с удочкой, по всей видимости, поленившийся нанять лодку, чтобы порыбачить на середине реки.
– Эй, добрый человек! – окликнул его Йеспер. – За что грешники висят?
– Парень – убивец, – просветил его рыбак. – Девки... одна воровка, третий раз попалась... а вторая – запрещенным ведовством промышляла. И, говорят, одержимая была...
– Одержимая? Это как?
– А так. Бесы, говорят, через нее шастали да непотребства творили.
– А так бывает? Человек ведь не калитка, чтоб через него шастать...
– Раз судьи приговорили, значит, бывает! – отрезал горожанин. – Отойди-ка подале! Рыбу распугаешь!
Йеспер не стал спорить. Он двинулся дальше по набережной, уселся на парапет спиной к виселице и принялся с аппетитом уминать лепешку. Когда кусок теста упал наземь, с ближайшей крыши слетел голубь, затем другой. Зубоскал отломил еще кусок, терзая меж пальцами, и вскоре не менее десятка птиц собрались к внезапной кормушке.
– Жизнь прекрасна! – заявил Йеспер голубям, и те, с вожделением воркуя над крошками, вполне согласились с этим фактом.
Земля чуть заметно вздрогнула. Ривара на миг покрылась мелкой рябью, словно от порыва ветра. Голуби сорвались с места и бестолково закружились над набережной, словно осенние листья.
Удивленный Йеспер вскинул голову и оторопел от изумления.
– Мать моя женщина! – только и пробормотал он.
Над мостом Эрколэ Безумного занималось зарево. Это не было зарево пожара, когда жадное пламя грозится подпалить облака и кровавит клубы черного дыма. Это не была и яркая резкая вспышка, какая случается при взрыве пушечного зелья.
Нет, над мостом словно второй раз за день нежно зарумянилась заря, налилась алым, плавно перетекая в рубиновый оттенок вина, порождая краски, каким позавидовал бы любой живописец. Вокруг слышались испуганные возгласы.
– Знамение! – завопил кто-то во всю глотку. – Люди, знамение!
Небывалое свечение сгустилось до глубокого пурпура и исчезло. Не поблекло, не выцвело, нет, просто сгинуло, как наваждение. Снова плыли в серой вышине сизые облачка, снова пекло белое полуденное солнце, снова жизнь была проста и обыденна, как медная монетка.
Йеспер вскочил с парапета.
-
Большое спасибо за продолжение.
-
Ну, что ж. Йеспер не обманул: обувь купил, заночевал в хорошем месте... ;) Правда, рубашку где-то потерял. ;D
И опять какие-то загадки. :)
-
Интересные у них знамения... Доброжелательные? ;)
-
Не проигрался, значит. Только, по видимому, по мелочи шнурки проиграл у уже выигранных ботинок. :)
Да, интересно, что же это было над мостом? Ждём-с. :)
-
Читаешь - и не оторваться :). Йеспер - это все-таки что-то с чем-то. И тоже с нетерпением жду продолжения! :)
-
Спасибо. :)
Ну, что ж. Йеспер не обманул: обувь купил, заночевал в хорошем месте..
katarsis, все, как обещал... ;)
Интересные у них знамения... Доброжелательные?
Tany, да как сказать...
Продолжаем.
Растревоженная толпа на набережной у моста Эрколэ Безумного гудела на десятки голосов. Варендаль решительно проталкивался сквозь нее, то и дело наступая на ноги, нарываясь на недовольные возгласы и получая тычки в бока. Внезапно люди резко подались назад и в стороны, словно вода во время отлива. Зубоскала, почти пробившегося в первые ряды, потащило обратно к домам по ту сторону улицы. Йеспер встал на цыпочки, но ничего не углядел. Подпрыгнул — без толку. Попытался прорваться вперед — не вышло.
– Что там? – спросил Йеспер у соседа сбоку, вислоусого серьезного малого, как видно, выскочившего прямо из сапожной мастерской: в фартуке и с молоточком в руке. Тот спросил кого-то впереди, тот — еще кого-то... Вопрос пошел расплываться по толпе и вскоре таким же образом вернулся ответ.
– Синицы прилетели, – сообщил сапожник. – Оцепляют.
Зубоскал понимающе кивнул. Таким птичьим прозвищем в Реджио простонародье наградило солдат городской стражи за пестрые желто-черные форменные туники.
– А вообще чего стряслось-то?
– Да кто ж знает-то, – ответил он. – Я у себя сидел, набойку на каблук ставил. Мальчишка-ученик тут же с заказчицы мерку снимал. Тишь да гладь. И вдруг как оно... врежет...
– Чего врежет-то?
– Сияние, – ответил сапожник. – Ровно солнце прямо здесь взошло. А после как ветер ураганный. Двери затряслись. Стекло в окне вынесло напрочь, горшки с гвоздями — вдребезги, инструмент повсюду, мы все трое на полу, заказчица визжит, как ошпаренная. Я уж подумал: пропадаю. Зажмурился – да чую: живой вроде. А глаза открыл – а оно исчезло, как не было.
– Знамение, не иначе! – проскрипел старушечий голос где-то за спиной Йеспера. – Непреклонные бдят! Кайтесь, грешники, ибо сердца ваши разъела ржавчина! Пойдете по огненным мостам без опор под дождем из пепла...
– Непреклонные над зарей не властны, бабка! – заметил насмешливый юный басок. – К покаянию призываешь, а сама ересь несешь! Небесные воды да светила Истинные утвердили, они и повелевают и днем, и ночью...
– Ты кого еретичкой назвал?! Да я, когда ты еще в пеленки гадил, уже все Девять Свитков назубок знала!
– Видать, слова-то заучила, а смысл так и не осилила...
Назревала базарная свара. Йеспер подался вперед, стараясь не прислушиваться к богословскому спору, но в этот миг раздался еще один голос.
– Да заткнитесь вы! – рявкнул он. – Боги здесь и не ночевали! Скорее наоборот! Ведьма старая все учинила!
– Это какая такая ведьма?! – тут же заинтересовались вокруг.
– Да Джованна Сансеверо, больше некому! За старое взялась, сучка!
С полминуты толпа переваривала свежую мысль.
– А ведь правда, – задумчиво сказал кто-то. И понеслось.
– Точно она! Больше некому!
– Муженек-то у нее вечно выкрутасничал! В дурь пер!
– Да перестаньте вы! Сансеверо — мастера честные!
– Много ты понимаешь, умник!
– Да уж поболе тебя...
– И сама-то какова! Вечно с гонором! С норовом!
– Ведьма, точно ведьма!
– На себя посмотри, дурища недалекая...
– А крышу-то, крышу у ее дома снесло! Не с чьего иного!
Йеспер не выдержал. Он начал с силой проталкиваться вперед, ввинчиваясь в малейшие щелки, возникавшие между людьми. Пинки сыпались на его плечи и спину, но Варендаль не отступал и в конце концов, потный и растрепанный, выбрался-таки в первые ряды. Отсюда уже можно было рассмотреть общую картину
Спуск с моста стерегли. «Синицы» стояли цепью, достаточно плотной, чтобы при нужде отогнать народ, но так как никто особо на мост не рвался, стражники просто опирались на алебарды, иногда беспокойно оглядываясь.
Крайний дом почти не пострадал: разве что лишился стекол. А вот следующее здание — дом Джованны Сансеверо – имело вид плачевный.
Крыши не было. Совсем. Над стенами одиноко торчал обломок стропила. Дом накренился и просел, наклонившись, словно желая сползти с моста в воды Ривары. Ни одно стекло и ни один ставень не уцелели. Дом стоял, насквозь продуваемый дымным весенним ветром, и облака заглядывали в комнаты, проплывая мимо.
По улице процокали копыта. Толпа вновь подалась назад, пропуская всадников. Йеспер поспешно поднял воротник куртки и спрятался за чью-то широкую спину.
– Бравенте, – зашушукалась толпа. – Сам Бравенте пожаловал.
Пожилой господин, тяжело сползший с лошадиной спины, подобрал полы черной мантии и шагнул на мост. «Синицы» поспешно расступились. Начальник стражи поспешил навстречу прибывшему.
Йеспер насторожил уши. Толпа примолкла, ловя каждое слово.
– Что здесь? – отчетливо спросил пожилой господин, поводя длинным острым носом.
– Возможно, взрыв при проведении недозволенной работы, – отрапортовал начальник стражи. – Дом внутри разнесло преизрядно. Как смерч по комнатам прошелся.
– И от какого же взрыва будет такая дивная иллюминация? – усомнился господин. – Трупы есть?
– Непреклонные пощадили. Вроде обошлось.
– Где домовладелец? Кто? Что говорит?
– Не найдена она, джиор Бравенте. Джованна Сансеверо, вдова мастера стекла и света. Как сквозь землю провалилась.
Пожилой господин задумчиво повернул голову, глядя на стальные воды Ривары. Начальник стражи невольно последовал его примеру.
– Или туда, – пробормотал он.
Йеспер поежился.
– Разгоните зевак. Пусть стражники опросят соседей. Идемте: я желаю осмотреть дом.
И господин мерной поступью двинулся вперед, шурша мантией. Начальник стражи торопливо отдал приказания, и «синицы» шагнули вперед, вскинув алебарды.
– Разойдись! А ну, разойдись! – зычно понеслось над улицей. – Нечего пялиться!
Воззвания стражи были услышаны. Толпа мало-помалу начала редеть, разбредаться. Кое-кто отошел на безопасное расстояние, кто-то и вовсе вспомнил про оставленные дела.
Варендаль однако не спешил повиноваться приказу. Он бочком-бочком подобрался ближе к парапету и взглянул вниз, на речную воду. Там, у подножия моста среди пены кружились обломки кровли. Длинная доска застряла, зацепившись одним концом за каменный столб, а другим, за что-то в воде, чего Зубоскал никак не мог толком рассмотреть со своей позиции. Он собрался перегнуться через парапет, но внезапно передумал и выпрямился, словно река не представляла собой ничего примечательного.
Неподалеку стражник допрашивал парочку: угрюмого мужчину-ремесленника и женщину, по виду, служанку.
– А он и рычит в ответ: мол, мы не люди, мы оборотни... И как завоет, аж кровь застыла. А пес мой после весь вечер рычал и шерсть на загривке дыбил.
– И я, и я слышала! – с готовностью подтвердила женщина. – Как есть волки выли! Под присягой поклянусь.
– А еще вчера какой-то мордоворот ломился. Чуть дверь не вынес...
– Грязные здесь дела творились. Колдовские, не иначе.
Стражник слушал со всем вниманием. Йеспер же замер, словно пораженный молнией с ясного неба.
– А ты чего встал столбом? – окликнул его другой солдат. – Тоже здесь живешь? Где-то я тебя видел...
– Я?! Я ничего, – пробормотал Йеспер. – Я просто так... Я уже ушел.
И он торопливо покинул набережную, вмиг затерявшись в людском потоке.
Овраг — одна из множества впадин, что разделяла Овражную сторону на части – спускался к Риваре узкой промоиной, по которой в дождливый сезон, бурля, неслась вода, таща в реку всю ту дрянь, что оставляют после себя люди. Сейчас ручей почти иссяк, и дно покрывала вязкая жижа, из которой то тут, то там торчали тряпки, разбитые горшки, гниющие очистки. Парило. Жужжали слепни.
Йеспер сползал по крутому склону, одной рукой придерживая чикветту, а другой то и дело цепляясь за ветки какого-то стелющегося кустарника с мелкими листочками. Башмаки скользили, комья глины срывались из-под ног и прыгали вниз, рассыпаясь коричневой пылью. Горловина оврага терялась вдали, над его истоком высилась черная зубчатая стена городского кладбища.
Держаться на обрыве сделалось невозможным. Йеспер поморщился, бросив тоскливый взгляд вниз, закусил губу и спрыгнул. Ноги почти по колено ушли в глину. Зубоскал с трудом шагнул: жижа с омерзительным чваканьем выпустила добычу, едва не содрав башмак. Йеспер едва слышно зарычал и начал рывками продвигаться вперед. От усилия и злости лицо его покрылось потом, на который тут же слетелись все местные оводы.
– Чтоб тебя, чтоб тебя, чтоб тебя! – бормотал он сквозь зубы, топча жижу, словно заклятого врага и отбиваясь от жужжащего воинства.
Пройдя шагов сто, он сделал передышку и осмотрелся. Склоны оврага высились почти отвесно, кустарник исчез, уступив место настырному вьюнку. Впереди виднелась каменная кладка: остатки древнего стока, которым когда-то отводили воды в этой части Реджио. От стока столь ядрено тянуло смрадом, что Йеспер без промедления зажал бы себе рот и нос, не будь его руки по локоть в жиже. Прямо перед аркой, наполовину уйдя в грязь, валялся труп здоровенного болотного крысюка, уже изрядно обглоданный. Йеспер сплюнул, чувствуя, как лепешка шевельнулась в нутре.
– Монерленги на вас нет! – пробормотал он. – Куда ни плюнь, помойка!
Он кое-как обогнул падаль, прижимаясь спиной к обрыву, и, в последний раз взглянув на тусклый свет солнца, нырнул в дыру водостока.
Нырнул? Громко сказано. Воды в трубе не было. Каменное дно покрывала все та же глинистая жижа, но теперь с заметной примесью речного ила. Йеспер шел, пригибаясь и для верности касаясь стены рукой. Он старался ступать как можно мягче, но все равно шаги отдавались гулом в глубине стока.
Раз ему почудилось шевеленье где-то поблизости. Йеспер достал из кармана верное огниво и зажег огрызок свечи, купленный по пути к оврагу у нищего. Крошечный огонек заметался, разбрызгивая свет по стенам, испещренным дорожками слизней.
– Джиори Джованна, – прошептал Зубоскал. – Не бойтесь. Это Йеспер.
Из трещины в кладке показалась черная лоснящаяся морда.
– Пшел, гадина! – шикнул Йеспер и ткнул в сторону существа чикветтой. Крысюк рассерженно зафырчал, показывая клыки, но напасть в одиночку на столь крупного противника, как человек, не рискнул и убрался обратно в пролом. Йеспер пошел дальше, то и дело оглядываясь: мало радости, если обитатели водостока цапнут тебя за ногу.
Впереди на полу образовался нанос: что-то вроде вала из веток и глины. Как видно, во время осеннего разлива воды Ривары встречались здесь с потоком, текущим по оврагу. Здесь уже брезжил слабый дневной свет, и тянуло сыростью. И здесь Зубоскал нашел ту, которую искал.
Джованна Сансеверо полусидела-полулежала, привалившись к стене. Казалось, женщина была без сознания, но когда Варендаль приблизился, она зашевелилась.
– Джиори Джованна! – вновь позвал Йеспер. – Это Йеспер! Помните меня? Рыжий плут с выбитыми зубами? Помните?
– Плут? – Джованна шептала почти беззвучно. – Да...плут...
Она повернула голову, щурясь на свет. Лицо ее покраснело, словно от сильного солнечного ожога, глаза слезились. Волосы и одежда были насквозь мокрыми. Йеспер заметил, что одежда рабочая: суконная блуза и широкие штаны с кожаными заплатами. Видимо, они когда-то принадлежали Антонио Сансеверо.
– Ты вырос, мальчик, – проговорила она. – Совсем взрослый...
Йеспер неловко кивнул.
– Что снаружи? – спросила женщина. – Дом цел?
– Да не то чтобы совсем... А вы-то сами целы? – в свою очередь спросил Варендаль. – Как оно так вышло?
Джованна подняла руку, разглядывая пальцы, точно впервые видела.
– Я?! – словно не веря сама себе произнесла она. – Цела, что что мне сделается, старой карге... А как так вышло... даже не знаю, как и сказать...
– А ничего не говорите! – решил Йеспер. – Надобно убираться отсюда да поживее. Бравенте – умный сукин сын. Как только он узнает про водосток, он пошлет его проверить.
Джованна дернулась, словно от удара. Плечи ее поникли.
– Бравенте, – пробормотала она с отчаяньем в голосе. – Если Бравенте, то это конец... если я попаду в Замок, то уже не выйду на волю...
– Ничего не конец, – решительно возразил Йеспер. Он перебрался через занос и мягко, но настойчиво взял Джованну под локоть. – И никуда вы не попадете, если не будете сидеть тут и пророчить себе беды. Это я обещаю – я, Йеспер Ярне Варендаль. А я, чтоб вы знали, всегда держу слово! Ну-ка, вставайте!
-
Молодец Йеспер! :) Спасибо, Марриэн :)
-
Да, Йеспер - просто молодчина. Так, значит, он и был тем "рыжим юным плутом", которого упоминала Джованна в разговоре с Рико? И снова - огромное спасибо за великолепное продолжение, эрэа Марриэн! :)
-
Йеспер - красавчик (эх, плакала его новая одёжка :'( ;D). А стаканчик, явно, был непрост.
Может, они ещё и сумку где-нибудь найдут?
-
Крутое «знамение» получилось. Наверное, открыла флакончик? Жаль, если пропал. Да, и новую одёжку жалко, но оно того стоило, не зря туда полез. :)
-
Спасибо. :)
Так, значит, он и был тем "рыжим юным плутом", которого упоминала Джованна в разговоре с Рико?
Красный Волк, он самый. Только изрядно подросший и вставивший зубы.
Наверное, открыла флакончик? Жаль, если пропал.
Воробей, здесь не флакончик, здесь скорее стакан или бокал - незакрытый и пустой. ;) Но кое-что Джованна с ним сделала. ;)
Финальная глава второго осколка. Выкладываю первую часть.
Глава пятая. Страж-трава
Ворота «Последней подковы» были широко раскрыты. Туда как раз въезжала груженая бочками подвода, и возчик понукал неповоротливого буйвола щелчками бича. Тут же околачивался мальчишка – в теории, возможно, предполагалось, что он придерживает створки ворот, но на деле постреленок пялился по сторонам, зевал и завистью поглядывал на сверстников, что устроили игру в бабки прямо посреди мостовой.
– Эй, малый! – окликнул его Йеспер, высовываясь из своего укрытия: он устроился в подворотне на другой стороне улицы. – Топай сюда.
Тот сначала недоверчиво покосился, но все же подошел: какое-никакое развлечение.
– Ты здешний слуга?
– Ну да, – парень окинул Йеспера подозрительным взглядом. – А че надо?
– Скажи-ка, ты знаешь Рико ду Гральту? Он здесь недавно остановился.
– А?! Кого?! – озадаченно пробормотал мальчишка.
Йеспер кратко выругался, как видно, сообразив, что малый мог толком и не знать имен постояльцев.
– Такой щекастый тип с бритой башкой. С ним еще женщина – загорелая, гибкая, словно танцовщица. Глазищи — во!
Описание дополнялось красноречивыми жестами.
– А-а, – понимающе кивнул мальчишка.
И умолк.
– Ну? – нетерпеливо продолжил Йеспер. – Знаешь? Можешь его позвать сюда?
Мальчишка замялся, переступая с ноги на ногу. Зубоскал засмеялся и выудил из кармана монетку.
– Вот, держи. Давай, беги быстрее.
Слуга сцапал добычу.
– Не, – сказал он. – Не могу.
– Это еще отчего?! – возмутился Йеспер.
– А они ушли, – пояснил мальчишка, покрепче сжимая монетку в кулаке и готовясь дать деру, если Йеспер попытается ее отобрать. Но Зубоскал был слишком озадачен таким нежданным поворотом дела.
– Как ушли? Давно? Знаешь, куда?
– Да ближе к полудню. Я слышал, говорили про Гусиный рынок.
Йеспер скорчил разочарованную рожицу.
– Ну да, конечно, – проворчал он себе под нос. – Гусиный рынок. Она все же его вытащила...
– Я пошел? – спросил мальчишка.
Йеспер встрепенулся.
– Нет, постой-ка! А живут они в какой комнате? – быстро спросил он.
Мальчишка снова затоптался, закусив губу.
– На, вымогатель! – Йеспер расстался еще с одной монеткой.
– В пятом номере по левому крылу, – наконец сообщил парнишка.
– Слушай, приятель, – доверительно проговорил Йеспер. – Рико и его женушка – мои добрые друзья. Может, я подожду пока они вернутся, прямо в комнате?
– Никак нельзя, – сообщил мальчишка. – Управляющий не дозволяет. Внизу обождите, где столы.
– А если прямо терпежу нету, как надо? – подмигнул Зубоскал. – Не бойся, я не вор какой. Подсвечники и полотенца не сопру.
Он побренчал монетками в кармане, стараясь, чтобы звук вышел позвонче.
Мальчишка прикусил губу. Жажда быстрого обогащения столь явно боролась с опаской, что Йеспер заржал бы в голос, если бы не важность дела.
– Не, – пробормотал наконец он. – Не могу я в дом пустить незнамо кого...
– Ну, приятель, – разочарованно протянул Йеспер. – Разве это деловой разговор?
– А вот дверь, которая со двора, она не запирается, – сказал мальчишка. – И все посейчас по делам разбрелись...
Он выжидательно уставился на Варендаля.
– Да что ты такое странное говоришь? Очень мне нужно знать про ваши задние двери! Что я разносчик овощей, что ли? – Йеспер сопроводил эти слова двумя серебряными северо и легонько шлепнул парня по плечу. – Беги, приятель. Трудись честно.
Мальчишка зажал деньги в кулак и потрусил обратно к воротам. Йеспер бросил быстрый взгляд вокруг, убедившись, что никто не наблюдал за «деловым разговором» и поглубже укрылся в тени. Оставалось лишь выждать удобный момент.
– Танкреди прав, – пробормотал он. – Треть бед этого мира порождена людской корыстью. Но, – тут же утешился он, – по крайней мере, от этого порока я полностью свободен.
Все прошло, как по маслу. Возчик разгрузил подводу и убрался прочь, понукая буйвола. Мальчишка потоптался еще немного и тоже сгинул, оставив ворота прикрытыми, но отнюдь не запертыми. Йеспер пересек улицу и скользнул во двор.
Никто его не окликнул. Варендаль без труда добрался до задней двери и прокрался в темный узкий коридор, миновал кладовые и поварню, из глубины которой доносились какое-то шевеленье, плеск и позвякивание – единственные признаки человеческого присутствия в спокойном в этот ленивый час доме.
Найти черную лестницу на второй этаж особого труда не составило: Йеспер знал, где она расположена по былым своим визитам в «Подкову». Он бесшумно взбежал по ступенькам, свернул в левое крыло и прокрался к двери пятого номера. Разумеется, она была заперта.
Здесь следует признать тот прискорбный факт, что Йеспер Ярне Варендаль извлек из поясной сумки некую вещицу, напоминающую изогнутый гвоздь, и произвел определенные манипуляции с врезным замком, отчего тот издал скрип, потом щелчок, а после и вовсе открылся.
Йеспер проник в номер, осторожно прикрыл за собой дверь и огляделся.
– А ничего так устроились, – заметил он. – Уютненько.
Он осторожно, стараясь не скрипеть половицами, прошелся по комнате, взял лежавшую на кровати книгу и с удобством развалился в кресле, закинув ногу на ногу.
Первую страницу он прочел со всем вниманием, морща лоб и старательно шевеля губами, точно повторяя слова про себя. Но постепенно голова его отяжелела, откинулась на спинку кресла, плечи расслабились, и книга, выскользнув из пальцев, легла на колени.
Йеспер задремал. Несомненно, грезы его были сладки, ибо улыбка скользила по губам безмятежно и кротко, словно у ребенка.
Раздался короткий стук, и дверь отворилась от тычка. Зубоскал вздрогнул, вскочил, ошалело озираясь, и развернулся ко входу, вообразив со сна, что вернулись хозяева. Напрасно.
На пороге стоял смуглый растрепанный парнишка в короткой синей куртке.
Йеспер удивленно уставился на парня и от растерянности широко, во весь рот улыбнулся, явив свои приметные зубы. Он тут же сообразил, что делать этого не стоило, закрыл рот и насупился в тревожном ожидании.
Парень взирал на него исподлобья. Вид у незваного гостя был неважнецкий: глаза красные и узкие, словно щелки, бровь рассечена, на щеке багровый кровоподтек. Да и стоял он как-то скособочившись.
– А жильцы где? – хрипло спросил он, вперив в Йеспера угрюмый взор.
– Ушли, – выдавил Варендаль, едва разжимая губы. – Скоро вернутся. А что?
Парень вновь окинул Йеспера тяжелым взглядом, словно измерив от башмаков до рыжей макушки.
– Эй, Вейтц! – крикнул кто-то снизу, от лестницы. – Чего застрял?
– Иду, – отозвался парень и внезапно протянул Йесперу глиняную кружку, которую держал в руке. – На, держи. Они... забыли.
Йеспер взял пустую кружку так, словно она была наполнена змеиным ядом.
– Может, передать чего? – с неожиданной отчаянной наглостью спросил он.
Парень наморщил лоб.
– Ничего, – с кривой усмешкой сказал он. – Обойдутся.
И без прощания побрел, прихрамывая, прочь по коридору.
Йеспер захлопнул дверь, торопливо дернул засов и заметался по комнате, соображая, что делать: немедля удирать или затаиться и выждать. Он прокрался к окошку и осторожно выглянул во двор, где к тому моменту сделалось и людно, и шумно.
Банкирские борзые изволили отбывать. Лошади были уже оседланы, и высокий детина весьма похмельного вида призывал пошевеливаться, пересыпая свою речь сиплой бранью.
Йеспер видел, как из дверей вышел дородный мужчина, как беловолосый малый почтительно придержал стремя, помогая господину утвердиться в седле. Наконец во двор выбрался и недавний визитер. Йеспер настороженно следил, как сопровождаемый окриками и понуканиями командира, парень доплелся до своего коня и медленно, точно пьяный, вскарабкался на его спину, не обращая внимания на смешки товарищей. Кавалькада тронулась.
В этот момент у ворот показались Рико и Франческа. Они посторонились, пропуская всадников, дородный господин плавно качнул головой, изображая поклон, похмельный детина подозрительно покосился, а вот лохматый парень просто проехал мимо с пустым, точно каменным, лицом, не повернувшись и не взглянув.
Йеспер посмотрел на кружку и озадаченно вопросил:
– И как это понимать?
-
А Вейтц-то ведь зашел к Рико и Франческе сказать спасибо :). И страшно жалко, что с этим у него всё так неудачно получилось. А Йеспером здесь опять просто любуешься - даже когда он производит манипуляции с отмычкой ;). Огромное спасибо за великолепное продолжение, эрэа Марриэн! :D
-
Гусиный рынок. Она все же его вытащила...
Похоже, Йеспер понимает что-то, чего не знаем мы. Интересно, что?
А Вейтцу, да, не мешало бы научиться говорить "спасибо". Полезный навык. Но иногда страшно трудный в освоении. :-X
-
А Вейтц-то ведь зашел к Рико и Франческе сказать спасибо :). И страшно жалко, что с этим у него всё так неудачно получилось. А Йеспером здесь опять просто любуешься - даже когда он производит манипуляции с отмычкой ;).
Особенно с отмычкой ;D
Огромное спасибо за великолепное продолжение, эрэа Марриэн! :D
Присоединяюсь :)
-
Но это ещё не финал второй главы, надеюсь? А то что-то заждалась я. :)
-
Воробей, нет, не финал. Есть еще в заначке кое-что. :)
Просто это кое-что нужно подредактировать, а меня поймали дела. Постараюсь в выходные продолжить.
-
Уже лучше. Спасибо. :)
-
Продолжаем. :)
Как и прошлым вечером, сумерки над городом казались унылыми. Дым чуть рассеялся, но все равно переулки пропитались дневным жаром и смрадом.
Трое шли Овражной стороной, направляясь к городской окраине. Они держались близко друг к другу: Йеспер чуть впереди, указывая дорогу, Франческо и Рико следом. Люди навстречу попадались лишь изредка: здесь уже начиналась полоса свалок, развалин и пустырей. Селиться поблизости от оврагов и погоста желали немногие, даже из бедноты.
– Ты. что, лучше места не придумал? – угрюмо спросил Рико, когда они остановились у глубокой рытвины, пересекавшей путь: несомненного следа давнего землетрясения, который никто не удосужился засыпать.
– А лучше и не придумаешь, – отозвался Йеспер, перепрыгивая через препятствие с грацией горного козла. – Там и днем народ особо не трется, а уж ночью тишина, покой...
– А нищие и бродяги? – Рико перескочил через рытвину и протянул Франческе руку.
– Да они все на Гранитное поле перебрались. Там склепы богатые, можно и долю от тризны получить, и пограбить вдоволь при случае... А здесь что? Сплошное уныние....
– Тебе бы только повеселиться, – проворчал Рико.
– Конечно. Человек – создание, предназначенное для радости и веселья. Чего гневить богов унылой рожей? И ты почаще улыбайся, а то Фран заскучает. Правда, Фран?
– Не думаю, – спокойно отозвалась Франческа, с задумчивым видом созерцая окрестности. Она вглядывалась в темные жерла переулков без особой боязни, но с каким-то напряжением, словно выискивая что-то среди заброшенного жилья и груд мусора. Это напряжение не ускользнуло от внимания Рико, и он то и дело искоса поглядывал на жену, уделяя болтовне Зубоскала довольно скромную толику своего времени.
– Да ладно, – продолжал беспардонный треп Йеспер. – Он же жуткий зануда!
– Варендаль, я тебе сейчас голову оторву! – рыкнул жуткий зануда довольно таки добродушным тоном.
– Я не боюсь ежиков, – невинным тоном заметил Йеспер. – Особенно, если они ушастые.
– Что?!
– Еще одно слово, Йеспер Варендаль, и твои уши тебя точно покинут, – заметила Франческа, поправляя правый рукав платья. Этот жест, сам по себе вполне мирный, отчего-то заставил Зубоскала картинно попятиться.
– Ладно-ладно, понял, осознал, испугался. – Йеспер примирительно вытянул руки вперед. – Язык без костей. Не берите к сердцу — я просто изрядно перетрусил сегодня.
– Ты и вдруг перетрусил? – улыбнулась Франческа.
– Ну да, – признался Йеспер. – Когда открылась дверь, и показался этот банкирский выкормыш. В жизни бы не подумал, что вы заведете такое знакомство...
– Да мы как-то и не знакомились, – Франческа лукаво взглянула на мужа. – Не до того было.
Рико поморщился.
– Ты уверен, что в твоем приключении с тварями участвовал именно он?
– Да он самый! – подтвердил Йеспер. – Мелкий, зараза, юркий, но меток, не отнимешь.
– А он тебя признал?
– Да кто ж скажет? – Йеспер одернул куртку. – Я, конечно, сразу деру дал, как только бродильцы завопили. Побоялся, что колдовство монерленги и меня заодно прищучит... я, сам знаешь, тоже яблочко с червоточинкой...
– Все мы с червоточинкой, – философски заметила Франческа. – Так что твой меткий стрелок? Он понял, что ты и есть вожделенная добыча? И ничего не сказал своим?
– То-то и оно. Узнал? Не узнал? Я лоб сломал, пока думал. Странный он какой-то... этот Вейтц.
– Странный, – согласилась Франческа и резко остановилась. – Мы, что, пришли? – спросила она изменившимся тоном.
– Ну да, – весело объявил Варендаль. – Пришли. Ой! Мать моя женщина!
Они стояли у старой каменной стены, сплошь затянутой наполовину увядшими плетьми вьюнка. Этот покров не мог скрыть узкого пролома, по ту сторону которого подымалась страж-трава. Высоченная, с огромными темно-зелеными листьями, испещренными кроваво-ржавыми пятнами и прожилками, она слегка покачивалась от ветерка. Шипики, на вид обманчиво мягкие, розоватой опушкой вытягивались по стеблю, словно чуя присутствие живого существа.
– Я не полезу, – чуть дрогнувшим голосом заявила Франческа.
– Йеспер, ты совсем сдурел?! – рявкнул Рико и по его тону стало ясно, что на сей раз он рассержен всерьез.
– Да я не думал, что она так разрослась, – растерянно пробормотал Йеспер. – Здесь безопаснее всего, правда. Ворота ведь уже закрыты. А ближние проломы на виду. Если люди Бравенте...
– Вот и лезь туда сам, – оборвал его Рико. – Ступай, приведи ее. И поспеши: Бенито через час отплывает. Мы должны быть на месте.
– Ладно-ладно, я мигом. – Йеспер поморщился, отвернул закатанные рукава куртки и, сунув в пролом ногу, принялся утаптывать страж-траву. Порой стебель задевал его по голой щиколотке, и тогда изо рта его вырывалось злое шипение и бранные слова.
Франческа наблюдала за его боевыми действиями с почтительного расстояния и морщилась каждый раз, когда Йеспер начинал ругаться. Рико отошел чуть в сторону, оглядывая окрестные развалины.
Наконец Варендаль отвоевал у страж-травы пятачок пространства. Он шумно вздохнул и ринулся в пролом, точно в бурную реку. С полминуты из-за стены доносилось шипение, ойканье и шелест, но вскоре все смолкло. Наступила почти полная тишина.
Сумерки густели. Снова наплывал дым. Чистый Реджио на том берегу зажигал огни. Мост Эрколэ Безумного обозначал себя лишь несколькими тусклыми пятнами света из окон.
Неподалеку от стены погоста склон снова становился обрывистым, земля крутыми ступенями убегала вниз, в темноту, где еда различимыми силуэтами бугрились какие-то развалины.
Рико подошел к краю оврага. Франческа последовала за мужем, встала рядом. Легкая, точно тень.
– Что там, внизу? – спросила она.
– Вероятно, термы. Или остатки канализации. Или просто свалка. Здесь все истерзано, заброшено, забыто. Тяжелый город. И одновременно пустой. Как башка нашего приятеля...
Рико нагнулся, подобрал камешек, подкинул на ладони. Швырнул в овраг.
– Не злись, – мягко попросила Франческа, дотрагиваясь до его руки. – Он не нарочно, ты же знаешь.
– Я знаю. И я не злюсь, солнышко. Я просто не понимаю, как можно жить вообще не думая.
– Ну, он частенько бывает весьма сообразителен, – заметила Франческа.
– Бывает. Он умеет действовать быстро. Но он не в состоянии оценить последствия дальше собственного носа. Творит, что на ум взбредет, а после удивляется, когда получается неприятное варево.
– Такова его природа. Отчасти он не виноват.
– По-моему, он просто привык, что за него все время думает другой человек.
Рико поднял еще один камень и отправил вслед за первым.
– Скорее бы отплыть, Ри, – прошептала Франческа. – Мне здесь не нравится.
– Потерпи немного. Где заблудилось наше бестолковое сокровище?
Словно в ответ на его вопрос из-за стены раздался шум и крики. Послышался треск, и из пролома почти вывалился Йеспер, с окровавленным лицом, голый по пояс и без чикветты.
– Рико! Фран! Опасность! – дико заорал он, падая животом наземь. – Здесь...
Варендаль подавился криком, когда сапожный каблук впечатался в поясницу. Крепкий длинноволосый малый, выскочивший из-за стены, упер тесак в его затылок.
– А ну, вставай, а то башку откромсаю, – пригрозил он, и Йеспер покорно поднялся на ноги. Нападающий приставил острие тесака к его горлу. Йеспер тяжело дышал. По груди и рукам его бугрились красные ожоги.
Рико подался назад, загораживая жену.
– Уноси-ка ты ноги, солнышко, – едва слышно сказал он.
– Ну да, разбежалась, – сквозь зубы ответила Франческа.
Взявший Йеспера в плен оглядел парочку.
– Ага, – довольным тоном произнес он. – Эй, Джанни, тут еще есть! А ну, стойте на месте, а то я вашего дружка порежу!
– Да что ты говоришь, Ланцо, – послышалось со стороны погоста, и из-за стены, шелестя страж-травой, вылезло еще трое. Двое (как и Ланцо) выглядели типичными головорезами с городского дна: неряшливая потрепанная одежда, заросшие физиономии, давно не встречавшиеся с мылом и бритвой, и жадные наглые взгляды. Один тащил под локоть Джованну Сансеверо, угрожая ей ножом, второй держал дубинку, усаженную железными шипами. Зато третий весьма отличался от остальной компании и явно был ее предводителем.
– Ай, какой у нас улов! – произнес он, перешагивая через каменную кладку. Это был румяный курносый юноша в опрятной одежде почтенного горожанина: рубашка прямо светилась белизной в вечерней мгле. В одной руке он нес зажженный фонарь, в другой — красную куртку и чикветту, еще недавно бывшую собственностью Варендаля. Впрочем, и своя у него имелась.
Словом, это был тот самый юнец, к чьей, без сомнения, приличной компании Йеспер подсел в трактире «У рыжего кота».
– Так, и что же именно мы поймали? – с улыбкой осведомился он, поднимая фонарь повыше.
– Джанни, гля – девка! – осклабился тот, что держал Джованну.
– Вижу, Угорь, не слепой, – ответил Джанни, внимательно рассматривая сначала Рико, потом Франческу, следом Джованну и на краткий миг возвращая свое внимание Йесперу. На румяном лице молодого человека читалась явная работа мысли. Казалось, он пытается уловить связь между столь различными жизненными явлениями, оценить важность увиденного и сделать правильные выводы.
Приятели его, однако, склонностью к размышлениям не отличались.
– Джанни, – снова начал Угорь. – девка...
– Заткнись, – пренебрежительно оборвал тот. – Отвлекаешь. Пепе, отбери оружие у этого джиора, – наконец решил он. – Только без особой грубости. Сдается, мы выловили что-то крупное, и я даже знаю, кто это купит. А он человек серьезный, покоцанные вещички не любит. Предпочитает сам коцать...
Джованна Сансеверо застонала. Головорез сжал ее руку.
– Замолкни, старая карга!
Пепе поигрывая шипастой дубинкой, направился к Рико.
– Эй, тюфяк, сдавай железо!
Тот не спеша вынул из ножен кинжал и протянул его костяной рукоятью вперед. Пепе тут же сграбастал его и осмотрел, цыкнув зубом.
– Годная штучка! Еще что есть?
– Я человек мирный, – ответил Рико. – Драки не люблю, так что мне и кинжал-то, пожалуй, без надобности...
– А раз так... давай-ка сюда кошелек, приятель! Они теперь тоже лишний!
Пепе вмиг срезал кошелек с пояса Рико его же кинжалом и повернулся к Франческе.
– Эй, девица, а что это у тебя? – загоготал он и резким движением рванул фибулу, сцеплявшую концы платка.
Шелк упал наземь. Франческа не шевелилась. То ли так действовала темнота, то ли еще что, но возникло впечатление, что она оцепенела, и только глаза, словно иглы, впились в в головореза.
– Ишь ты, – пробормотал Пепе, отодвигаясь. – Чего уставилась, дура?!
– Эй, Пепе! Не увлекайся! Давай сюда цацки да свяжи им всем руки! – приказал предводитель.
– Могу я узнать имя того, кому предназначается сие добровольное пожертвование? – внезапно поинтересовался Рико, пока Пепе исполнял первую часть приказа.
Против всякого ожидания молодой человек снизошел до ответа.
– Мое имя Джанни Торо, – представился тот, явно ожидая реакции на свои слова.
Однако Рико лишь одарил его недоуменным взглядом. Зато неожиданно откликнулся Йеспер.
– Да какой ты Джанни Торо! – громко возмутился он. – Что я, Джанни Торо по прозвищу Бычара не знаю...
– Он — младший Джанни Торо! – назидательно проговорил Ланцо, сопровождая свои слова нажатием тесака на горло.
– Ой, не ври, – проскрипел Варендаль, скосив глаза на заточенное лезвие. – Что я, младшего Быка не знаю...
– Он самый младший... Джанни Бычок.
– Как так?! Какой младший?!
– А вот так! Заткни пасть!
Йеспер зашипел сквозь зубы.
– А скажите-ка, младший Бычок, – мирно поинтересовался Рико, – что так привлекло ваше внимание к нашей маленькой компании? Кроме возможности пограбить?
– Да вы вообще без надобности! – заржал Пепе. – Сами в силок залезли!
– Были без надобности, – любезно пояснил молодой человек. – Скажите спасибо вашему дружку. Грязный шулер! Обобрал меня в карты, снял последнюю куртку и был таков!
– Я выиграл честно!
– Заткни пасть!
– Йеспер, ты, что, снова играл?! – поморщился Рико. – Аррэ же запретил!
– Он запретил в кости!
– Замолкни, зараза!
– Заткнитесь все! Пепе, вяжи!
В этот критический момент Джованна Сансеверо громко вскрикнула, закатила глаза и потеряла сознание.
-
Похоже, Бычок сам нарвался... ;) Спасибо, Марриэн :)
-
Предвкушаю. :D
-
Ох, чувствую, зря они с Франчески фибулу сорвали
-
Тоже просто с огромным нетерпением жду продолжения :). А тайны в сюжете - да, множатся и множатся. И еще раз от всей души спасибо за это чудо, эрэа Марриэн! :)
-
Как я удачно зашла, как раз к окончанию второго осколка.)
Очень здорово, как обычно. Итальянские (ну, вернее, близкие к таковым) имена и названия ласкают слух, детали очень точно рисуют эпоху, персонажи приковывают к себе интерес, а уж как здорово они сыплют остротами и афоризмами.)
Прям завидую белой завистью. Ну и продолжения хочется, а как же.
-
Спасибо. :)
Что ж, завершаем.
– Джанни, гля – бабка спеклась, – растерянно вякнул Угорь, разжимая руки, и все невольно уставились на обмякшее тело, сползшее на траву.
Зря уставились. И нет, не все.
Йеспер рывком отбросил руку Ланцо, державшую тесак, и, резко нагнувшись, швырнул грабителя через свою спину. Тот полетел наземь, и стоило ему приземлиться, как Зубоскал упал на него, выбив оружие, и принялся одарять тумаками.
– Я тебе покажу, козлина, как со спины нападать! – приговаривал он. Ланцо отбивался, одновременно пытаясь дотянуться до тесака.
Пепе и Джанни с воплями рванулись на помощь приятелю, но прорваться через Рико оказалось непростой задачей. Пепе он просто-напросто отправил лбом в стену, после чего быстро поднял с земли тесак и внезапно оказался вооружен и весьма рассержен. Теперь они с младшим Торо кружили друг против друга. Джанни держал чикветту Йеспера наготове, но нападать не спешил: внезапная перемена в, казалось бы, легкой добыче настораживала.
– А говорил: не любишь драться, – с досадой произнес Бычок и сделал быстрый выпад. Сталь заскрежетала о сталь. Рико отбил без особого труда, ударив так, что Джанни Торо поморщился от боли в запястье.
– Не люблю не равно не умею, – ответил он.
– Угорь! – крикнул Джанни Торо. – Ты где?! Угорь?!
Но четвертый член компании не отозвался. Ибо не мог: внезапно воскресшая Джованна Сансеверо вероломно напала на него сзади и без церемоний долбанула камнем по башке.
Йеспер и Ланцо выли, катаясь в пыли. Пепе, опомнившись от встречи со стеной, поднимался на ноги, подобрав дубинку и готовясь ввязаться в бой.
Франческа, словно очнувшись, шагнула вперед. Длинный тонкий кинжал без гарды словно сам скользнул в ее ладонь из рукава. Рико краем глаза заметил этот маневр.
– Фран, не надо! – крикнул он. – Не вздумай!
Бычок, приметив, что противник отвлекся, ринулся в атаку. Чикветта снова лязгнула о тесак. Еще раз и еще раз...
Пепе распрямился. Франческа ударила его в затылок, в последний момент развернув кинжал рукоятью вперед. Но такой тычок оказался слишком слаб, чтобы уложить мужчину: он лишь пошатнулся и вцепился своей ручищей в запястье Франчески. Та попыталась вырваться, угрожая кинжалом, Пепе отпрянул и внезапно почуял, как твердь под ногами исчезла.
Не удержавшись, он покатился по склону, увлекая Франческу за собой. Рико, завидев такое, зарычал, как разъяренный зверь, и, бросившись на Бычка, просто-напросто вышиб из его рук чикветту и ударом кулака отправил юношу спать, после чего бегом вломился в темноту оврага.
Джованна Сансеверо тут же принялась вязать младшего Торо его собственным поясом.
Йеспер, наконец одолев своего противника и с победой усевшись на его грудь, огляделся и заметил, что вокруг стало как-то пустовато.
– Эй, – окликнул он Джованну, которая управившись со своими трудами, уже направлялась на помощь. – А где... все?
Джованна указала на овраг, и в этот момент оттуда, из душной ночной тьмы, донесся вскрик. Короткий, полный удивления, возмущения и боли, он словно кольнул душу и тут же замер.
Джованна вздрогнула, Йеспер закусил губу и уперся ладонями в землю, пытаясь отдышаться. Избитый Ланцо беспокойно завозился под его весом, словно почуяв, что дурной вечер стал еще омерзительнее.
– Что это? – прохрипел он. Йеспер не ответил. Он молча помог Джованне обездвижить неприятеля и, встав на ноги, побрел к оврагу, подобрав по пути свою чикветту.
– Рико! Фран! – крикнул он, остановившись на краю. Овраг молчал, только ручейки земли еще с шуршанием струились по осыпи. Йеспер принялся спускаться. Примерно на полпути он остановился, разглядев наконец то, что не смог рассмотреть сразу.
– Мать моя женщина, – с горечью проговорил он.
Впереди сплошной стеной вставала страж-трава.
Йеспер помедлил и уже собрался было спускаться дальше, как вдруг заросли зашелестели, раздвигаясь, и выпустили две тени. Та, что поменьше, почти висела на большой. Они принялись медленно взбираться по склону.
Варендаль выпрямился, опершись на чикветту.
– Йеспер? – окликнул его Рико.
– Да, дружище, – отозвался тот.
– Отбились? Джованна цела?
– Да. Спускаюсь?
– Нет. Мы сами.
Вскоре Рико и Франческа поравнялись с Зубоскалом. Франческа была полностью закутана в свой плащ, а капюшон надвинут так низко, что Варендаль не мог разглядеть ее лица. Щеки и лоб Рико были испещрены свежими ожогами страж-травы.
– А этот... где? – осторожно спросил Йеспер.
– Там, – коротко ответил Рико, кивая на дно оврага.
– А он... живой? – прошептал Йеспер.
Франческа поежилась. Рико взглянул на него так, что Зубоскал плотно сжал губы.
– А ты как думаешь?
– О, мать моя женщина! – простонал Йеспер. – Рико, а... остальные?
– Тебе мало крови? – угрюмо рыкнул ду Гральта.
– Нет, – торопливо забормотал Йеспер. – Нет.
– Подымайся, – велел Рико. – Найди наши вещи. Нужно торопиться. Как отыщешь, погаси фонарь. Нельзя чтобы...
Он не договорил, да Йеспер и не нуждался в объяснении. В два счета преодолев подъем, он торопливо поднял и намотал на руку платок, а после подступил к Джанни Торо, вытащив у того из карманов кошелек и фибулу.
Младший Бычок уже пришел в себя и следил за ним напряженным взглядом, как видно, сообразив, что сейчас решается его судьба. Йеспер взял его за ворот рубашки.
– Я выиграл честно, – процедил он, глядя в светлые глаза. – Ты это знаешь. Еще раз перейдешь мою дорогу – пеняй на себя.
Джанни Торо промолчал, шмыгая расквашенным носом. Варендаль поднялся и вновь напялил на себя изрядно замаранную красную куртку. Осмотрелся. Джованна Сансеверо, на вид совершенно измученная, сидела, скорчившись у фонаря. У ног ее лежала кучка оружия.
– Вы времени не теряете, джиори, – пробормотал Йеспер, выуживая оттуда кинжал с костяной рукояткой.
– Я люблю жизнь, плут, – невесело улыбнулась она. – Как ни странно, все еще люблю. Пусть это и безответная любовь. И пусть вещи, которые жизнь отбирают, будут под присмотром.
– Золотые слова, джиори.
Йеспер погасил фонарь. Тьма упала на пустырь у кладбищенской ограды, и на сей раз казалось, что она несет успокоение. Даже дымный ветер сейчас словно ласкал потные щеки, овевал покрытое синяками тело. Смягчал жжение ожогов.
Вдали в дымке горели огни Чистого Реджио. Город готовился вкусить ночного сна. Где-то лаяли собаки. По реке двигался одинокий белый огонь – это шла вниз по течению барка.
– Прощай, унылый городишко, – пробормотал Йеспер. – Ты не взял меня в прошлый раз. Не возьмешь и сейчас. Не судьба. Эй, ублюдки! – громко сказал он. – Я оставлю ваш нож за стеной. Доползете – ваше счастье!
Никто не отозвался. Йеспер и в самом деле взял нож и швырнул его за пролом, в гущу страж-травы. Остальное оружие он явно намеревался взять с собой.
– И пока будете ползти, подумайте как быстротечна, бездарна и бесконечно глупа ваша жизнь... Задумайтесь о вечности, паскудники! Ибо грядет...
– Уймись уже, Йеспер, – устало оборвал его Рико. – Время не ждет. Пойдемте, джиори.
Джованна Сансеверо поднялась на ноги. Белый огонь плыл над темной водой. За оградой погоста шелестела страж-трава.
Четверо покинули пустырь и сгинули в душной весенней ночи.
Здесь и заканчивается вторая история.
-
Спасибо. Предчувствия меня не обманули (с). :)
Загадки остались, будем ждать, как пишет эрэа Красный Волк, с большим нетерпением.
-
Спасибо за очередной осколок, Марриэн :) Будем ждать, когда же осколки соберутся в витраж?
-
Большущее спасибо за продолжение!
Ох, Пепе видно сильно удивили.
-
Спасибо за очередной осколок, Марриэн :) Будем ждать, когда же осколки соберутся в витраж?
От всей души присоединяюсь :). А витраж из этих осколков складывается просто околдовывающе великолепный :D.
-
Спасибо всем. :)
Ох, Пепе видно сильно удивили.
Увы, да.
Будем ждать, когда же осколки соберутся в витраж
Эту игрушку, как видно, придется собирать долго. :D
-
Второй осколок задал много новых вопросов. Но, увы, ни одного ответа :(. Я надеялась, хотя бы со стаканом прояснится.
А витраж складывается интересный. Локации такие разные, персонажи нравятся, и история вырисовывается, хоть пока и неясно, но уже притягивает, хочется узнать о ней побольше. :)
-
Второй осколок задал много новых вопросов. Но, увы, ни одного ответа
Вот чего-чего, а быстрого ответа на вопросы автор точно не обещает. ;) А вопрос пустого стакана - только часть айсберга.
-
Тема давно не обновлялась, но это отнюдь не значит, что вещь заброшена. :)
Напротив, текст за это время подрос, однако новая поросль еще требует переключения в режим садовника. Так что изменю в этот раз своему же правилу и явлю вниманию читателей не весь осколок, но те его части, которые уже окультурены.
Осколок третий. Розмарин и сиринга
Глава первая. Ночь разбуженной памяти
На башне бил полночный колокол. Он отсчитывал время голосом, ровным, точно удары здорового сердца, и размеренные звуки, плывущие над спящим замком Фортецца Чикконна и городком того же имени, словно внушали спокойствие. Спите, добрые жители, ибо дозорные на стене не дремлют, и звонарь бодрствует. Спите, ибо грядет новый день, полный трудов и забот.
Эрмелинда Гвардари, графиня ди Армини, монерленги Вирентийского герцогства, известная всей Тормаре, как Саламандра, слушала этот колокол, оторвавшись от сочинения длинного обстоятельного письма ректору магистериума Фортьезы Бастиано Мендозе.
Она сидела в Расписном кабинете – неширокой комнате с низкими сводчатыми потолками. Фрески, украшавшие стены, изображали Ветра Творения. Откинувшись на резную спинку кресла, Эрме смотрела, как свечной дымок уплывает к потолку, прямо к испещренному мелкими трещинками бледному облаку, из-за которого робко взирали друг на друга новорожденные солнце и месяц. Рисовка была угловата и резка — живописцы прошлого столетия лишь только начинали осмысливать творения древности и учиться перспективе.
По правде сказать, фрески давно требовали подновления, но барон Форлис, владелец замка, был приверженцем старой живописной школы, да и сам редко навещал свою собственность, поскольку не первый год подвизался герцогским послом в Тангарне, столице Девяти Вольных Греардских кантонов.
Звонарь выполнил свою работу, и замок снова погрузился в тишину, словно в теплую воду. Эрме обмакнула перо в чернильницу и пробежала глазами последние строчки, возвращаясь к прерванной фразе.
«...принимая во внимание все перечисленные резоны, следует быть уверенными, мессир Мендоза, что здравое решение вашей милости послужит к вящей пользе в распространении просвещения...»
Она не жалела слов на увещевания, но саму цель могла при желании выразить коротко и четко. Мендозу следовало убедить не жадничать и отпустить в Виренцу Джордано Лабатту, доктора природной философии, дабы тот занял должность воспитателя наследника — «благородного отрока Манфредо». Переговоры велись уже с полгода, и сам мессир Лабатта был в принципе согласен, но его связывал пятилетний контракт с Фортьезой, разрывать который по собственной воле профессор не желал, справедливо полагая, что это повредит его репутации.
Медлить дольше было нельзя – Фредо нужно учить всерьез. Почти восемь лет, как-никак.
– Никто не жаждет учить нашего оболтуса, кузина, – весело заявил Джез, когда она пожаловалась ему на то, что не может отыскать достойного кандидата в наставники. – Придется тебе самой читать лекции и пороть розгами тощую задницу моего братца. То-то будет зрелище...
– Грубияном изволили вырасти, ваша светлость, – с грустью сказала Эрме.
– Вашими стараниями, монерленги, – ласково ответствовал герцог.
На сем беседа и закончилась. Его светлость отбыл на оленью травлю. Эрме же продолжала попытки выманить толкового человека на приманку, но то ли наживка была так себе, то ли рыбка в Риваре повывелась. Лабатта оставался последней надеждой, и скорее всего ректор это прекрасно понимал.
«к вящей пользе в распространении просвещения...»
Эрме покрутила перо между пальцами. Слова не шли, словно колокольный звон спугнул мысль, как птицу с ветки. Взгляд сам собой остановился на перстне, и Эрме в сотый раз эти дни всмотрелась в насыщенно-зеленый, словно июньская трава, камень.
Искра мирно мерцала в глубине, спокойная и едва различимая. Изумруд никак не проявлял себя, и Эрме, как ни старалась, не могла уловить ничего нового, необычного, странного. Просто украшение. да, старинное, наследственное, несомненно дорогое, но в каждой знатной семье Тормары найдутся такие вот вещи-символы, иногда действительно ценные, а иногда сущие побрякушки.
То, что перстень оказался не только фамильной драгоценностью, не только символом власти Саламандры, но чем-то действительно большим, чем-то пугающе сильным, не давало Эрме покоя. Древняя магия редка, и любое ее проявление привлечет пристальное и ненужное внимание. Она уже отдала четкие указания Крамеру и была уверена: легионеры будут держать языки за зубами. Варендаль тоже вряд ли станет трепаться направо и налево, даже спьяну: он помнит за собой грешок, который заставляет уклоняться от беседы о любой бесовщинке. Крестьяне появились позже и ничего толком не знают. Оставался наглый фоддеровский мальчишка... Сейчас Эрме жалела, что так просто отпустила не в меру прыткого греардца, но что сделано, то сделано. Возможно, стоит дать задание надежным людям... А возможно, это лишняя трата сил.
На время выбросив беспутного сопляка из головы, Эрме сосредоточилась на перстне.
«Что ты чувствуешь?» – внезапно всплыл из глубин памяти властный голос. Ничего. Ничего тогда и ничего сейчас. Ничего все эти годы. Но между прошлым и настоящим «ничего» лежат краткие мгновения, которые нельзя просто выбросить из памяти.
Что ж, если она желает понять, какой именно подарочек ей достался, то нужно начать с начала. Допустим, с того осеннего дня, когда дети играли в прятки.
-
Проглотила этот эпизод просто взахлеб. Как же я соскучилась по "Вирентийскому витражу" - и по героям этой истории... Огромное спасибо за такой чудесный новогодне-рождественский подарок, эрэа Марриэн - и с нетерпением буду ждать продолжения! :D
-
Проглотила этот эпизод просто взахлеб. Как же я соскучилась по "Вирентийскому витражу" - и по героям этой истории... Огромное спасибо за такой чудесный новогодне-рождественский подарок, эрэа Марриэн - и с нетерпением буду ждать продолжения! :D
Поддерживаю и подтверждаю. Спасибо!
Удачи в деле прополки и окучивания. Ждём, но не подгоняем. :D
-
Вкусно, но мааалоооо! :)
-
Спасибо. :)
Еще немного окультуренного.
Дети играли в прятки. Из окна, с высоты верхнего этажа башни Эрме видела, как Джез-маленький, ткнувшись лбом в шершавую кору дуба, торопливо и громко считает до ста, от нетерпения пиная дерево мыском башмака. Остальные уже разбежались кто куда, выискивая убежище.
Прятаться было где. В распоряжении сорванцов была почти вся старая часть парка от ворот, что вели к личной герцогской пристани, и древней башни Старой Тетки — единоличной и неприкосновенной территории Эрме, до обсаженной колючей живой изгородью лужайки, за которой виднелись руины старого дворца. Там бродил часовой. Единственной его обязанностью было не давать детворе сунуть любопытные носы в развалины. Этот пост выставили по требованию Эрме, которая еще слишком живо помнила собственные юные забавы.
Старый парк был идеальным местом для игр. Садовники занимались им меньше, чем новым, недавно обустроенным, где устраивались летние приемы, били фонтаны, и статуи Дев Зари, изваянные Джентиле из розового мрамора, тянули к облакам тонкие изящные руки. Здесь, между башней и развалинами природа выигрывала у искусства. Железные дубы и дымные кедры, те исполины, что пережили Второе землетрясение, широко простирали ветви над полянами с душистой травой, кусты жасмина, жимолости и барбариса почти не стригли, и они переплетались, как вздумается, на радость щеглам и крапивникам. Тропинки, которые никто и не думал выложить цветным камнем, то и дело подергивались мягкой зеленой шерстью. Здесь не было ни одного фонтана, но слышалось журчание воды в естественном живом источнике, по традиции укрытом в глубине парка.
И тишина. Наверное, здесь стояла самая мирная тишина во всем городе. Но, конечно, не сейчас, когда девятилетний мальчишка звонко частит, надеясь побыстрее избавиться от докучной обязанности и перейти к делу.
– Сорок один-сорок два-сорок три...
Эрме надеялась, что строители не скоро доберутся до окрестностей башни, и дети успеют подрасти настолько, чтобы выбраться за пределы парка. Но возможно, она этого уже не застанет...
Она сидела на скамье у окна, положив на колени травник Броциана, который безуспешно пыталась листать все утро. Мысли то и дело возвращались к вчерашнему громкому спору с дедом. Разговор вновь шел о свадьбе с Гаэтано Лоретто.
Спорить с Лукавым Джезом было занятием изматывающим и по сути безнадежным, но Эрме не могла себе позволить сдаться без боя. Не тот случай. В принципе она была не против нового брака, который принес бы определенные выгоды семье, но сама кандидатура... Гаэтано был явно не тем человеком, рядом с которым она могла бы в здравом уме провести не то что полжизни (упасите, боги!), а всего лишь неделю... Даже, пожалуй, и дня-то будет чересчур.
Самым обидным в ситуации было то, что ее отец вздумал держаться нейтралитета. Такого за Оттавиано Гвардари раньше не водилось — он всегда защищал дочь, не боясь герцогского гнева. Видимо, сыграло свою роль то, что Гаэтано был его давним боевым товарищем.
«Он честный человек и отважный воин», – говорил Оттавиано, и Эрме улавливала нотки самооправдания в отцовском голосе. А еще редкий идиот, с которого дед собирается что-то поиметь, мысленно добавляла она детали к портрету будущего мужа. Нет, ваша светлость, не в этот раз и не за мой счет. Имейте уже совесть!
Семейная свара вчера дошла до той точки, когда участники, отчаявшись докричаться друг до друга, бросаются словами, за которые потом бывает стыдно. Противники кружили по комнате, как разъяренные коты, не поделившие крышу. Алессандро и Оттавиано решили, что лучше не вмешиваться, сидели молча. Переглядывались исподтишка.
– В обитель к сестрам-молчальницам желаешь?! Вслед за матерью?! Так и пойдешь! – рявкнул в конце концов герцог, отбрасывая свое привычное насмешливое спокойствие.
– Да лучше в обитель! – сгоряча выкрикнула Эрме и вылетела прочь из кабинета, рванув дверь так, что часовые легионеры снаружи подались в стороны.
– А ну вернись! – запоздало крикнул ей вслед отец, но она и не подумала. Промчалась по дворцовым коридорам, по парковым дорожкам к двери башни, преодолела, бешено стуча каблуками все девяносто семь ступеней до верхнего этажа, ворвалась в свои покои, громыхнув дверью об стену и упала в кресло. Поискала глазами вино — не нашла, зато окупорила склянку с настоем игольницы, на глаз плеснула в стакан и залпом выпила. Язык и горло словно обожгло, сотни игл вонзились в вены изнутри. Сердце бешено заколотилось и... внезапно успокоилось, унялось, забилось ровно. Туман ярости рассеялся.
Эрме откинулась в кресле и начала думать. Мысли сделались здравыми и оттого невеселыми. Такими они остались и наутро. Выбор был несладкий. Если она продолжит настаивать, разъяренный дед может и выполнить угрозы. Потом, конечно, пожалеет о таком поступке, но сколько до того момента ей придется проторчать за унылыми монастырскими стенами?... Жизнь там, конечно, спокойная и размеренная, но по сути — тоска смертная. Эрме не чувствовала ни малейшего желания затворяться где-нибудь, кроме собственного кабинета, и отмаливать несовершенные прегрешения в вечном безмолвии. Нет, следовало искать другие варианты.
Сбежать? В Греарды, например. Или даже за Греарды. Подговорить Крамера, он найдет проводников через перевалы, пока не началась зима. Вот только как же Лаура? Взять ее с собой в неизвестность или оставить здесь, в безопасности, но без материнского присмотра?
…Она поискала глазами дочь. С высоты обнаружить игроков оказалось легче легкого. Лаура была маленькой для шести лет, а сложением и мастью пошла в отца — тоненькая, светловолосая, с мягкими, почти кукольными чертами лица. В ее внешности не было ничего насыщенно-осеннего, так свойственного Гвардари, и потому Эрме выбирала для ее одежды светлые тона. Так что заметив за ржаво-красным кустом барбариса нежно-голубой шелк, Эрме уже не сомневалась, кто там устроился. Не слишком надежное убежище, но Лаура сжалась в комок, как зайчонок — вдруг да не найдут?
Неподалеку обнаружился еще один игрок — один из братьев Дамиани, Сильвио. Пригнись, дурачок, с улыбкой подумала Эрме, глядя, как кудрявая, словно шерсть барашка, голова торчит над живой изгородью. Пригнись, или будешь водить до скончания времен, ибо Джез прячется, как барсук в нору — не выкуришь.
Она так увлеклась наблюдением, что не заметила, как время на раздумье истекло, и судьба ее приблизилась вплотную. Посланец судьбы имел вид невысокого мужчины с очень смуглой кожей, совершенно голым черепом и алой рубиновой серьгой в мочке правого уха. Он носил белую беррирскую тунику и черные узкие штаны по колено, отзывался на имя Рамаль-ид-Беора и был в далеком прошлом взятым с бою невольником, а ныне мажордомом герцога, грозой дворцовой прислуги и, как неспроста подозревали некоторые, весьма опасным человеком.
– Джиори, его светлость требует вас к себе, – воззвал он, останавливаясь под самым окном. Эрме видела, как солнечные зайчики пляшут на гладкой макушке.
Началось, с усталой злостью подумала Эрме. Передышка была краткой, и сейчас предстоит новый бой, а она так и не сумела решить, что выбрать. Что ж, придется действовать по ситуации.
– Передай герцогу, я скоро буду, – ответила она как можно ровным тоном. Не стоит обрушивать громы и молнии на слугу — зря истратишь заряд.
– Он также требует детей, – добавил мажордом. – Немедленно.
Даже так. Неужели старик решил, что она не станет давать волю гневу в присутствии дочери? Отчасти расчет правильный. Отчасти.
– Мы скоро будем, – повторила она и затворила окно, давая понять, что разговор окончен. Рамаль невозмутимо поклонился и пошел прочь, легко ступая по желтеющей траве своими алыми узконосыми сапогами. Говорят, берриры – отменные танцоры и лучшие наемные убийцы. Пожалуй, глядя, как Рамаль плавно и быстро скользит по лабиринту кустарников, Эрме могла поверить в оба факта. Как там было у Ильфари-ид-Адары, мудреца, поэта и искуснейшего врача Востока и Запада?
Прежде чем отцветет шиповник,
Я достигну ворот Драведи,
Чтоб кинжалу найти добычу,
И вернуться домой к закату,
Когда кровь злого бога Солнца
Обагряет пески пустыни...
Она положила травник на стол. Набросила на плечи кружевное покрывало — отчего-то теплый осенний день вдруг показался зябким. Девяносто семь ступеней вниз, к дверям.
– Лаура! Джез! Дедушка зовет!
-
Спасибо за продолжение, Марриэн :)
-
Спасибо за продолжение, Марриэн :)
Присоединяюсь горячо и от всей души :). Продолжение - восхитительное :).
-
Tany, Красный Волк , спасибо, что читаете. :)
-
Читается очень легко, вот почему я так люблю твою прозу. И ничего лишнего, сразу идёт действие, за которым следишь и начинаешь сопереживать. Дети - всего несколько небольших штрихов и образы уже готовы. За-ме-ча-тельно.
(https://b.radikal.ru/b22/2201/5a/2f18a11fe821.jpg) (https://radikal.ru)
-
Ура! Новый осколок :)
Может, в нём, наконец, что-нибудь прояснится ::)
-
passer-by, katarsis, спасибо. :)
Прояснится или нет - посмотрим, а пока дальнейшее знакомство с семейством. :)
– Мама, а правда мы скоро уедем?
Они уже пересекли Новый парк и сейчас поднимались по лестнице к боковым дверям палаццо. Джез по своей всегдашней привычке забежал вперед, прыгая со ступеньки на ступеньку. Внезапный визит к своему правящему тезке его только радовал: герцог души не чаял в единственном внуке, и привязанность эта была взаимной.
Лаура держалась за руку Эрме. На ее шелковом платье виднелись пятна травяной зелени, Белокурые волосы растрепались. Серые глаза — светлые, почти прозрачные, точь-в-точь как у ее отца, Энцо Маррано — смотрели с напряженным выражением, странным для ребенка. Это выражение всегда настораживало Эрме.
– Мы уедем? – повторила Лаура каким-то потерянным голосом.
Кто-то проговорился, раздраженно подумала Эрме. Сплетни расползлись настолько, что дошли до детской. Что еще она успела услышать?
– Возможно, Лорри. Ничего еще не решено, – мягко ответила она.
Джез обернулся, сердито уперев руки в бока.
– Она не поедет, да, кузина?! Она не должна уезжать! Здесь ее дом! Мне будет без нее скучно!
Это и мой дом тоже, малыш, подумала Эрме, и по доброй воле я бы его ни за что не покинула...
– Ничего не решено, – повторила она и, развернув кузена лицом ко входу, подбодрила его легким шлепком пониже спины. Вовремя: двери палаццо отворились, выпуская на крыльцо Оттавиано графа ди Таоро. Рукава его камичи были закатаны по локоть, в руке — чикветта. Судя по всему, призыв застал его во время тренировочного боя.
– Наконец-то, – проворчал он, угрюмо глядя на дочь и внучку. – Поторопитесь: ни к чему его бесить. И так уже...
Легионер, стоявший на страже, придержал тяжелую дверь, пропуская детей. Джез тотчас проскакал внутрь. Эрме отпустила руку дочери:
– Иди за Джезом, Лорри. Мы сейчас догоним.
Девочка повиновалась без особого желания. Эрме подождала, пока дверь закроется, и обернулась к отцу.
Оттавиано ди Таоро молча взирал на дочь, чуть задрав подбородок. Роста граф был, прямо сказать, совсем невеликого, и Эрме даже в обуви без каблуков все равно была выше на голову. Обычно этот факт слегка смущал собеседников графа, но отнюдь не самого Таорца. Самому известному кондотьеру Тормары, ценнейшему активу Вирентийского герцогства и младшему сыну Лукавого Джеза было глубоко плевать, какое впечатление он производит. Он жил по своим правилам и те, кто ему мешал, сворачивали с дороги. Либо по доброй воле, либо...
Эрме чуть отступила назад, на ступень ниже. Теперь они смотрели друг другу в глаза. Особого облегчения это не принесло: вгляд у отца был жесткий. Таорца многие считали тяжелым и неприятным в общении человеком.
– Так он не в настроении? – спросила Эрме.
– Только не делай вид, что не ты тому причина, – дернул углом рта Оттавиано. – Не передумала?
– С чего бы, – пожала плечами Эрме. – Я не пересмешник, чтобы поутру запеть с чужого голоса.
– До чего ж ты упрямая, – с явной досадой проворчал Оттавиано.
– В кого мне быть податливой глиной? – ответила Эрме. – Напомни, я что-то подзабыла.
– Не дерзи, – Оттавиано дернул дверные ручки. – И так голова звенит...
Они прошли под своды палаццо во внутренний дворик-кортиле. Здесь журчал малый фонтан питьевой воды. Посреди на постаменте возвышалась статуя подростка – ловца жемчуга с раскрытой раковиной на ладони.
По лестнице с третьего этажа, громко стуча сапогами, спускался дядя Алессандро. Вид у него был довольно растрепанный, словно его только что силком подняли с постели. Одной рукой он застегивал крючки дублета, в другой держал кубок, из которого по пути пытался пить. Следом торопилась Маддалена, его жена и мать маленького Джеза. Судя по лицу женщины, встревоженному и озабоченному одновременно, весь неблагодарный труд по пробуждению мужа лег на ее плечи.
– Тавиньо! Где вы там? – крикнул Алессандро. Хриплый бас отразился от стен. Дядя не умел разговаривать вполголоса. Широкоплечий и краснолицый, словно вышибала в кабаке, он все делал громко, сильно и сплеча – веселился, ругался, дрался и мирился. Как Маддалена выдерживает столь буйный нрав, Эрме не представляла, но подозревала, что той бывает несладко.
Два у меня сына, клинок и таранное бревно, как любил говаривать дед. Изящество приходит с опытом.
– Дай-ка, – Оттавиано дождался, пока старший брат спустится по лестнице, без промедления отобрал кубок, сделал глоток и вернул обратно. – Что такое кислое?
– Чтоб наверняка пробрало, – ответил Алессандро. – А то все мысли слиплись.
Эрме встретилась глазами с Маддаленой и сочувственно кивнула. Братья, несмотря на разницу во внешности и характерах, были весьма дружны и частенько проводили свободные вечера за бутылкой-другой и обстоятельными беседами. Вот и вчера наверняка успокаивали нервы, сетуя на ослиное женское упрямство и провожая в себя бокал за бокалом. По отцу в общем-то не заметно, а вот дядюшке явно с утра тяжеловато.
Ничего, с легким злорадством подумала Эрме. Попросите вы у меня секретной настоечки от похмелья...
– Ты почему без меня фехтуешь, злыдень? – недовольно пробасил дядя, когда Оттавиано оставил клинок на каменной скамье.
– Да сколько можно ждать...
Джез-маленький бочком-бочком подобрался к беспризорной чикветте, но Маддалена тут же пресекла попытку завладеть оружием: притянула сына к себе и принялась расчесывать его всклокоченные волосы.
Эрме ждала, уже не размышляя, лишь наслаждаясь последними мгновениями покоя.
...Легионеров у летнего кабинета герцога отчего-то не оказалось, но у двери стоял Рамаль. Он растворил створки, и дядя Алессандро, разом опустошив кубок, перебросил его слуге и первым, как и подобает наследнику, шагнул через порог. Остальные чинно проследовали за ним, точно утиный выводок.
Эрме зашла последней. Лаура крепко сжимала ее пальцы своей ладошкой. Прадедушку она то ли побаивалась, то ли просто дичилась. Эрме часто выслушивала семейные сетования на излишнюю застенчивость своей дочери.
Возможно, здесь была и ее вина. Эрме отбросила лишние мысли. Каяться поздно.
Предстоял бой.
-
И бой явно будет жарким. А знакомство с семейством Эрме ну очень впечатлило: всех их видишь просто как живых, в полный рост... И снова - огромное спасибо за продолжение, эрэа Марриэн! :)
-
Колоритная семейка! ;D
-
(https://a.radikal.ru/a18/2201/4c/73f9e4d6862d.jpg) (https://radikal.ru)
Мне нравится Эрме. :)
-
Спасибо. :)
Семейка... ну такая, с закидонами легкой степени. :)
Продолжим.
Летний кабинет герцога Джезарио располагался в конце длинной галереи. Окна глядели на кипарисовую аллею Нового парка и практически всегда были нараспашку — герцог не выносил духоты.
Здесь, в отличие от зимнего обиталища герцога, обстановка была предельно простой – ни гобеленов, ни лепнины, ни скульптур. Камина тоже не имелось – в дождливые дни кабинет обогревался углями жаровни и только. Стены были расписаны в серо-зеленоватой гамме. Ничего особенного, просто привычный пейзаж северо-восточной Тормары: горы, долины и пиниевые рощицы, тонущие в мягкой туманной дымке, которая расслабляла, но исподволь, почти против воли притягивала к себе взгляд.
Дед сидел в кресле у стола, в пол-оборота к дверям и вошедшим родственникам. На скатерти перед ним стоял бронзовый канделябр с одинокой зажженной свечой. Пламя при свете дня казалось едва различимым. Огонь сейчас — для чего?
Словно на троне, подумала Эрме, глядя на четкий профиль. Всегда на троне.
В отличие от большинства людей его возраста (а герцогу не так давно исполнилось семьдесят пять), Джез Гвардари не расплылся и не сгорбился. Он почти не изменился за все те годы, которые Эрме его помнила. Разве что морщин на не слишком красивом, но выразительном лице прибавилось, да зачесанные назад волосы сделались не седыми, но словно бы выцветшими, выгоревшими на солнце до желтизны. После смерти бабушки дед отпустил бороду – старинный обычай траура, но когда положенные дни скорби миновали, сбривать ее не стал, и теперь выцветшая щетина густо покрывала его щеки. А вот глаза точно остались прежними, и с этим взглядом Эрме предпочитала не встречаться.
Пятьдесят шесть лет из своего почтенного возраста Джезарио Первый правил Вирентийским герцогством, снискав себе на политическом небосклоне репутацию государя, с которым лучше лишний раз не конфликтовать, ибо себе дороже. Положение это еще больше упрочилось с того момента, когда младший сын Оттавиано заявил о себе как о способном кондотьере, внезапно выиграв битву с аддирами при Лодорике. А потом еще одно сражение, и еще, и еще...
Сдавать полководческие таланты младшенького в аренду соседям, желающим защититься от аддиров, пиратов или поцапаться друг с другом, оказалось не менее прибыльно, чем развивать торговлю, и оттого дела в герцогстве шли в гору. Но, разумеется, у каждого, даже самого прозорливого и удачливого человека случаются провалы. Увы, главным провалом Лукавого Джеза, как ни странно, считалась именно его внучка Эрмелинда, а точнее ее замужества.
Первый ее неудачный брак едва не привел к войне с Арантой, и лишь чудо спасло от большой крови. Второе замужество оказалось трагифарсом, над которым потешалась вся Тормара. Третья попытка сорвалась еще на этапе помолвки. Бродила даже шутка, что Эрме Гвардари как кошка, которая, куда ни увези, все равно найдет дорогу в родное палаццо.
Все эти истории изрядно портили отношения между Эрме и родней, но Джез не оставлял попыток пристроить внучку в надежные руки (за которые, при желании, удобно будет дергать кукловоду). И когда появился джиор Экваллы Гаэтано Лоретто — влюбленный, туповатый и очень, очень предсказуемый, это показалось удачным вариантом всем, кроме невесты.
– А что не сразу за его кучера? – это, помнится, была первая реплика Эрме, первое полешко в костер грядущего скандала. – Разницы на вид никакой.
Остальное течение беседы лучше было не вспоминать.
Щелкнула, закрываясь, дверь. Эрме оглянулась: Рамаль-ид-Беора не покинул кабинет. Он плотно притворил створки и стал к ним спиной, загораживая путь наружу. Учли вчерашнюю промашку, поняла Эрме. Теперь просто так с поля битвы не отступить. Однако загнанный зверь кусается отчаянно — деду ли, заядлому охотнику, этого не знать?
Герцог повернулся. Эрме опустила глаза — неторопливо, чтобы не подумал, что она боится. Лаура сильнее вцепилась в ее пальцы.
– И вот они здесь, – внезапно произнес властный, чуть насмешливый голос. – Все они здесь. Наверно, их могло бы быть побольше, не так ли?
Он вроде бы не обращался ни к кому конкретно, но каждый взрослый член семьи по-своему воспринял его слова.
Дядя Алессандро помрачнел и что-то проворчал себе под нос. Отец лишь улыбнулся своей равнодушно-ленивой улыбкой и поудобнее оперся на мраморную колонну, словно готовясь слушать длинную скучную проповедь.
Эрме заметила, как вздрогнула Маддалена. Тетушка весьма остро переживала, что подарила мужу лишь одного наследника. Насмешливый тон тестя явно пришелся по больному.
Эрме же чувствовала лишь, как вновь поднимается раздражение. Не за себя, но за Маддалену, за дядю и отца и на весь этот дурацкий монолог. Как можно винить людей в том, что решает лишь судьба?
Бледный жар, от которого умерли первая жена и два сына дяди Алессандро – чья здесь вина? И разве Оттавиано виноват, что ее мать настолько благочестива, что решила затвориться от грешного мира и собственной семьи?
В конце концов, если герцога удручает столь малое количество наследников, может сам попытаться увеличить число бастардов. Зря он, что ли выглядит куда моложе своего возраста и по сию пору считается видным мужчиной. Эрме не сомневалась, что при дворе легко найдется дюжина дурочек, которые вцепятся друг другу в волосы, оспаривая возможность погреть герцогу постель. Только позови, слетятся, как бабочки-поденки на свет...
Она откинула глупые и злые мысли, радуясь, что герцог на нее не смотрит.
– Могло бы быть и больше, – повторил Джез Гвардари. – Но они здесь, Рамаль. Такие, как есть. А значит, будет, как будет.
Рамаль-ид-Беора стоял с непроницаемым лицом, лишь чуть склонив голову в знак того, что слышит. Герцог неторопливо поднялся на ноги и пересек комнату, направляясь к родичам.
Теперь стоять, потупив взор, стало невозможно. Эрме выпрямила шею, постаравшись принять равнодушный вид. Гляди за окно, наблюдай, как ветер шелестит в кронах кипарисов. Молчи.
Герцог подошел вплотную к Алессандро и встал в шаге от него, пристально, но без всякого выражения всматриваясь в лицо старшего сына. Дядя Алессандро поначалу выдержал его взгляд, но ненадолго. Он, видимо, сразу вспомнил, как от него разит вином, и попытался слегка повернуть голову и дышать в сторону.
Герцог махнул рукой у лица, словно отгоняя муху, и двинулся к младшему сыну.
Оттавиано выпрямился почтительно, но в то же время спокойно, отвечая на взгляд герцога тем равнодушно-отрешенным выражением лица, которое Эрме так старательно копировала в любой сложной ситации. Это отчасти напоминало детскую игру в гляделки, но Джез Первый, как видно, не был расположен к таким забавам. Он изогнул в ухмылке угол рта, оставляя Оттавиано в покое, резко развернулся и внезапно игриво подмигнул Маддалене. Та ошеломленно вспыхнула, но герцог уже не смотрел на невестку. Он обратил свое внимание к детям: взъерошил волосы Джезу-маленькому (тот улыбался, как веселый щенок, готовый играть по первому зову) и наклонился к правнучке.
Даже не наклонился, а встал рядом с девочкой на одно колено и, притянув ее к себе, прошептал что-то и сделал вопросительное выражение лица.
Эрме, как ни старалась, не уловила ни звука. Зато Лаура кивнула, торопливо и серьезно, точно взрослая. Герцог кивнул в ответ, поднялся на ноги...
И вернулся к столу, словно внучки не существовало вовсе. Встал спиной к ним всем, подвинул поближе канделябр. Повисло плотное тяжелое молчание.
Эрме едва сдерживала себя. Лицо горело огнем, сердце колотилось, и шум его болезненно отдавался в голове. Никто и никогда еще так не унижал ее!
Вот значит, каково ее наказание! Он, что, решил сделать ее невидимкой в собственной семье?! Решил ее просто вычеркнуть?! Так легко?!
Сколько длилась тишина, она не знала. Возможно, не более пары минут, возможно — вечность.
– Диаманте! – позвал герцог.
Это тоже было в стиле Джеза. Он никогда не называл внучку по первому, данному родителями, имени. Только Диаманте, старинное, редкое, выбранное бабкой Оливией Истиарской на ее экстравагантный вкус. Так звали древнюю морскую королеву, правившую Мраморными островами в незапамятные времена, еще до того, как они были помечены Печатью Огня.
Вспомнил, с яростью и горечью подумала Эрме. Дал понять, каково это: быть отверженной в молчании, а теперь вспомнил и милостиво дает шанс покаяться и подчиниться.
Она стояла на месте, еще не зная, как поступить, и боясь, что гнев и обида выплеснутся наружу. Ладонь Лауры разжалась.
– Диаманте! – с нажимом повторил герцог. – Подойди.
Пять шагов вперед, к столу, в отвратительной тишине. Герцог обернулся. Взгляды не встретились, нет. Столкнулись.
– Дай руку, – приказал он. – правую.
И когда она протянула ладонь, он вдруг сдернул со своего мизинца перстень с зеленым камнем и надел ей на безымянный палец.
Эрме опешила, растерянно уставившись на герцога. Кольцо Саламандры, или, как его порой называли, Зеленая Искра, было фамильной реликвией. Она ни разу не видела, чтобы дед даже просто снимал его. Все знали, что когда-нибудь он выберет нового владельца для перстня, когда-нибудь потом и уж точно самого достойного.
Никто особо не сомневался, кто именно это будет.
Герцог уже подносил ее ладонь к свече, так что пламя лизнуло кожу. Эрме вздрогнула. Он, что, всерьез?!
– Если уберешь ладонь, – громко сказал дед, смотря на нее своими темными пронзительными глазами. — ты не Гвардари.
Если это не было вызовом, то что такое вызов?
Пламя кусалось. Вроде бы несильно, но по ладони начал распространяться неприятный жар. Или она опустила руку ниже под тяжестью перстня, или свеча разгорелась ярче? Наверно, кожа уже пошла пузырями...
Тишина за ее спиной взорвалась на два голоса.
– Отец, что ты делаешь?! – проревел Алессандро. – Это невозможно!
– Отец, прекрати! Что за блажь?! Она женщина! А как же замужество? Что мы скажем Гаэтано?!
– Что скажут люди? Это смешно!
– Молчать! – рявкнул герцог так, что огонь свечи задергался, и жар, обжигая все сильнее, сковал запястье. – Вы все – молчать! Я делаю то, что делаю. Если ты, Сандро, считаешь, что это невозможно, иди в левую галерею и посмотри на фрески. Если ты, Тавиньо, думаешь, что я столько лет лет не знал, что у тебя дочь, а не сын, ты идиот! Гаэтано, если не окончательный кретин, все уразумеет сам, а нет, так ты объяснишь, идиоты друг друга поймут! И пока вы галдите, мешая мне произнести клятву, огонь сжигает ей ладонь! Твоей дочери больно,Тавиньо, так что заткнись и не мешай!
Он развернулся, словно в комнате теперь были они одни. Эрме внезапно почувствовала, как начинает отчетливо тянуть паленым.
Дед молча смотрел на нее, не произнося ни слова. То ли ждал, то ли...
Он не помнит, с ужасом поняла Эрме. Он забыл эту идиотскую клятву и пока вспомнит, ее рука выгорит до кости.
И когда она уже была готова проклясть весь белый свет и убрать ладонь, герцог заговорил.
– Я саламандра...
Он произносил слова размеренно, негромко, без всякого выражения, и Эрме повторяла так же, почти не понимая, что говорит, ощущая лишь, как нарастает жар, поднимаясь от запястья к локтю и выше. Жар завладел всем, поглотив гнев, непонимание, обиду, даже усмирив боль...
Я саламандра. Я живу в огне, я иду в огне, я гашу огонь и даю ему возродиться. Все пройдет, огонь останется. Живое — живому.
– Живое – живому, – повторила она шепотом.
Жар исчез. Эрме вдруг поняла, что свеча погасла. Просто взяла и погасла.
– Все, можешь опустить, – сказал дед своим привычным насмешливым тоном. – Сдается мне, что тебе сейчас сильно пригодились бы твои снадобья.
На ладони багровел и пузырился жуткий, до мяса, ожог. Не слишком опасный, но достаточный, чтобы сжать зубы от боли и вдруг понять, что по щекам бегут слезы.
– Ступай, – велел герцог. – Вы все остаетесь. Все, я сказал, Тавиньо!
Раздался деловитый стук. Рамаль-ид-Беора, повинуясь знаку герцога, растворил дверь.
Эрме развернулась и пошла прочь, едва не задев плечом канцлера Дамиани. Тот заметил перстень и вперил в нее полный изумления взгляд. Казначей, шедший позади него, торопливо посторонился.
Эрме шла прочь, сжав кулак.
– Джиоры, – слышала она за спиной ровный голос деда. –Мы призвали вас, чтобы сообщить, что по древней и нерушимой традиции рода Гвардари и нашим решением, кольцо Саламандры обрело нового владыку! Отныне наша внучка, Диаманте, законная дочь Оттавиано Гвардари и Адельгейды Ожьерэ...
Становится монерленги — пожизненным главой Малого Совета герцогов Гвардари, оттолкнув с дороги собственного отца, Оттавиано.
Становится наследницей титула и земель своего отца, как если бы она была сыном.
Становится Саламандрой. Тем, кто стоит по правую руку от герцога Гвардари, как бы этого герцога не звали.
Женщина. Второй раз за восемьсот с лишним лет.
Эрме добрела назад во внутренний дворик и, почти упав на серый с розоватыми прожилками мрамор, по локоть опустила руку в фонтан.
Я еще пожалею о Гаэтано Лоретто, мелькнула пророческая мысль. Сотню раз пожалею.
Изумруд равнодушно мерцал сквозь водное зеркало. Ладонь словно рвали клещами. Боль и слезы туманили разум, и на краткий миг Эрме почудилось, что она во дворике не одна, что совсем близко есть кто-то...
Она вскинула голову.
Мальчишка, державший раковину-жемчужницу, сочувственно смотрел на нее мраморными глазами.
-
Браво!!! :)
-
Да уж, дед-то умница, выбор, вероятно, сделал верный, но каково теперь будет Эрме... Точно пожалеет о недотепе-женихе ;)
-
Дед - да, умница, а сцена - просто изумительная по силе и накалу. И снова - огромное спасибо, эрэа Марриэн! :)
-
Спасибо. :) Надеюсь, что получилось.
Верный ли был сделан выбор (и почему такой), покажет время. Но вопрос "что ж мне мирно не жилось?" будет мучать героиню очень долго. ;D
-
Завершение главы.
***
Эрмелинда Гвардари невесело усмехнулась и слегка потерла темный шрам посреди правой ладони.
Ожог не заживал очень долго. Она перепробовала все известные мази, попутно изобрела свою собственную, но ничего не помогало. Несколько месяцев пришлось бинтовать руку, и порой казалось, что дед с усмешкой взирает на ее попытки. Но даже когда рана наконец зажила — шрам остался. Спустя годы он все еще темнел на ее ладони, как напоминание, что все, чем ты живешь, может вмиг измениться.
Вторым напоминанием стали коралловые четки.
Эрме отодвинула письмо, напоследок посыпав лист песком. Завтра закончу, решила она, закрывая чернильницу. На миг задержала ладонь над колокольчиком, размышляя: не позвать ли Терезу, чтобы готовиться ко сну, но передумала – теплый ветер, шевеливший занавеси на окне, манил сильнее, чем постель.
Будь ее воля, она бы вообще не ложилась спать.
Свечи в нижнем зале давно потушили, но угли в камине все еще румянились и распространяли тепло и легкий смолистый привкус дыма. За низеньким игровым столиком Курт Крамер и комендант замка джиор Андреа Борелли азартно сражались в «столикую войну», с щелканьем передвигая костяные фишки по расчерченной глади доски. Поблизости дожидались бокалы, бутылка вина и напластанный изрядными ломтями козий сыр с базиликом — непременная составляющая любой трапезы в Армини.
Эрме спустилась по лестнице. Заслышав ее шаги, мужчины обернулись и поспешно поднялись на ноги. Крамер одернул дублет и привычным жестом проверил чикветту на поясе, готовясь следовать за графиней.
– Продолжайте, джиоры, – сказала Эрме, мельком взглянув на доску. Легионер был в тяжелой ситуации: почти все его «живые» фишки были надежно заперты в углу доски, что называется в «пустыне». – Я вижу, ваше войско попало в беду, Крамер?
– Я попробую выпутаться, монерленги, – пообещал греардец. - Но... возможно, мне следует сопровождать вас?
– Не стоит. Я прогуляюсь по стене, только и всего. Так что оставайтесь и продолжайте сражение. Бейтесь до последнего, Курт.
– Как прикажете, монерленги.
Внутренний двор Фортецца Чиккона был просторен и безлюден. Немудрено – в такой поздний час бодрствовали лишь часовые. Единственный фонарь, укрепленный над дверной аркой, лил рыжий домашний свет. Далее властвовала тьма.
Эрме прошла по галерее, соединявшей жилые покои с восточной частью стены и, поднявшись на один пролет, остановилась у раздвоенного ласточкиным хвостом мерлона, чувствуя на лице теплое настойчивое дыхание фассарро.
Ночь насквозь пропиталась сухой травой, пылью и неутомимым ветром. Казалось, на языке остается горечь вулканического песка, сметенного с лавовой пустоши южного побережья. Все повторяется, подумала Эрме, поглаживая нагретый камень.
Все повторяется, и все неповторимо. Много лет назад она вот так же стояла на крепостной стене чужого города, страшась надвигающейся судьбы и враждебного мира. И вот она снова лицом к ночи и жаркому ветру.
Саламандра ведь сродни ящерице, не так ли, Линда? Или больше змее? Отчего бы и тебе не оставить прошлое прошлому подобно тому, как ящерица отбрасывает хвост или змея — старую кожу...
Слова всплыли из памяти, оплетая разум горечью, словно щупальца глубоководного чудовища – жертву. Когда он сказал это? В ночь перед коронацией Джеза, когда они вдвоем стояли на украшенной розами площади, и луна безмятежно светила сквозь разбитые стекла витража... Эрме сжала губы. Доколе ты будешь смущать мою душу, предатель, своими пустыми речами?! Я отбросила все отжившее и в первую очередь – тебя...
Она собиралась вернуться назад в покои, но внезапно остановилась, привлеченная новыми звуками. Внизу, в глубине хозяйственного двора, там где виднелись двери в конюшни, слышалось приглушенное монотонное пение. Как ни странно, мотив и слова показались знакомыми и, пожалуй, слегка неожиданными здесь и сейчас.
Эрме направилась к лестнице и спустилась вниз. Сначала почудилось, что здесь совсем темно: слуги давно погасили факелы. Двор словно стал колодцем, над которым выгнулось черное небо, испещренное сияющей пылью звездной Реки. Мало-помалу глаза привыкли, и Эрме довольно уверенно шла на звук, огибая сложенные бочки и мешки. Впереди возникла повозка — задранные оглобли упирались в небо. Рядом стоял смирный сонный мул.
Подорожник — лучший друг
Для коленок, лбов и рук.
Разотри, чтоб вышел сок:
Лишь тогда получишь прок.
Розмарин пахуч и прян,
Сгонит с памяти туман,
Уничтожит мрак сомненья
Пена моря, враг забвенья.
Лавр красив и духовит,
Благороден он на вид,
Ветви в пламени сжигаем,
Тем москитов изгоняем.
От укропа прок великий....
Да, так и есть. Куплеты Феофано. Рифмованные строфы, которые ученикам аптекарей полагалось зазубривать наизусть, запоминая таким образом основные свойства трав и камней. Классические куплеты, прошедшие сквозь столетия, включали сорок пять строф, но каждое поколение травников пополняло список в меру своего ума и фантазии. Стишки чаще были серьезными, порой шутливыми, а иногда и откровенно похабными. Эрме в свое время заучила около сотни и оставила это занятие, перейдя к более серьезным источникам знаний.
– Эй, кто здесь?
Речитатив смолк, и из-за колеса повозки медленно поднялась нескладная фигурка. В свете звезд лица было почти не разглядеть, но общий костлявый и нескладный силуэт в сочетании со шмыгающим носом и растрепанной копной волос были Эрме определенно знакомы.
Девчонка. Та самая бабкина внучка с Козьего пригорка. Как ее имя, Эрме не помнила.
– Что ты здесь делаешь?
– Я... с батюшкой... мы раненого привезли...
Эрме это и так знала. Прошло уже четыре дня, как Эйрик Штольц был благополучно доставлен в крепость и препоручен заботам местного доктора. Эрме вчера навещала раненого и заодно всучила лекарю набор инструментов — вышвырнуть в колодец рука все же не поднялась.
Она тогда велела Крамеру выдать возчику пару монет за расторопность и отпустить на все четыре стороны. Однако, как выяснилось, крестьянин еще обретался поблизости.
– Почему ты одна? Где твой отец?
Девчонка помялась.
– Он внизу, в городе. Друзей встретил...
Эрме поморщилась. Мужчины! Первое дело – пойти налакаться в кабаке с такими же раздолбаями.
– А ты?
– Я Крепыша сторожу и повозку.
Девочка погладила мула по шее. Да уж надежный сторож! От любой напасти отобъется.
– И давно ты здесь сидишь одна?
– Два дня как, – едва слышно сказала девчонка.
Людская безалаберность всегда бесила Эрме. Сейчас был как раз тот случай.
– Ты хотя бы ела?
– Мне судомойка с поварни лепешек давала и сыру чуток. И батюшка полпирога с печенкой оставил. А вода здесь есть.
Вода в Фортецца Чиккона и впрямь была. Внутренний крепостной колодец оказался не столь чист, как родники Монте Россо, но замок обеспечивал исправно. По крайней мере, сносную ванну принять удалось.
– Откуда ты знаешь куплеты Феофано?
– Чего? – в детском голосе звучало недоумение. – Какие куплеты?
– Те, что ты сейчас пела.
– А, эти песенки? Меня сестра-врачевательница научила. Она травы позапрошлым летом собирала и у нас ночевала. Меня иногда с собой брала, чтоб не заблудиться. Смешная такая, разговорчивая. Мы однажды под дождик попали и полдня в сарае сидели, вот она и пела, чтоб время скоротать...
– И ты все запомнила? – слегка удивилась Эрме.
– Ну да, – сказала девчонка. – Я всегда быстро запоминаю. Бабушка говорит, это потому, что я в детстве ночную дудочку слышала.
– Дудочку? – переспросила Эрме, не уловив связь.
– Ну да. Которая по горам ночью играет. Бабушка говорит, кто ночную дудочку слышит, тот соображает быстро и помнит крепко. Только идти за ней никак нельзя — сгинешь.
Понятно. Еще одно простонародное поверье долины Монте Россо. Но память у девчонки и впрямь отменная — спела она много, не сбившись. Жаль, запомнить не значит понять.
На галерею вышел Курт Крамер.
– Монерленги? – негромко позвал он. – Все ли должным образом?
– Да, Курт, – откликнулась Эрме. – Ложись-ка ты спать, дитя. Завтра ты поедешь домой.
– Да разве ж батюшка так быстро опомнится? – усомнилась девчонка. – Это неделя, не меньше...
– Ты поедешь домой, – повторила Эрме. – Я так сказала.
Крамер наблюдал со стены, пока она пересекала двор и подымалась по лестнице. В руке он держал бокал, и, приблизившись, Эрме почувствовала явственный аромат спелой груши и жасмина – обычное сочетание для винограда сорта римердиньо. Пожалуй, капитан слегка увлекся, но почему бы и нет? Вечер располагал, прямо таки шептал...
– Занятное создание, – сказала она, останавливаясь у парапета и опираясь на теплый камень.
– Отца ее стоило бы взгреть, – заметил Крамер. – Не должно девочке оставаться без надзора. Это ведет к распущенности.
У Крамера было два сына и три дочери и, как у всякого настоящего греардца, весьма твердые взгляды на воспитание детей.
– У простонародья свои понятия о приличном. Вот что, Курт, пошли-ка ты кого-нибудь утром в город, пусть найдут этого... папашу и прикажут сей же час проваливать назад на свой виноградник. Здесь не постоялый двор, чтобы держать его скарб. Если не поймет с первого раза, можно придать скорость пинком под зад.
– С удовольствием, монерленги, – хмыкнул Крамер.
– И вот что. Моя сумка для пожертвований еще не опустела? Дай девчонке декейт. Не отцу, ей в руки. Скажи: я приказываю купить гребень и ленту для волос. Смотреть ведь страшно, даже в темноте.
Крамер едва слышно рассмеялся. Редкий случай.
– Ты выбрался из своей пустыни? Или вы отложили до завтра?
– Игра окончена, монерленги. Вино допито. Почти допито, – поправился он, делая глоток. – Джиор Андреа отправился проверить дозоры.
– Ну, и кто выиграл?
– А как вы думаете, монерленги? – улыбнулся греардец. – Есть случаи, когда победа просто невозможна. Ничего не поделаешь – он просто лучше играл. Бывает.
– Да, определенно бывает, – согласилась Эрме.
Они проверили эту истину на практике. Ведь Крамер был тогда с ней в Арантийской Клетке. Как же давно это было. Полжизни назад. И вот уж это не воспоминание для сегодняшней ночи.
– Завтра собираемся, Курт. Пора посмотреть в «злое зерцало небес».
– Значит, у меня есть еще один вечер на реванш, – снова улыбнулся греардец. – Редкая удача, монерленги. За это стоит выпить.
И он с самым серьезным видом поднял бокал к звездному небу.
Мир ответил новым порывом ветра.
-
Как вкусно, милая Марриэн! :) Но как же хочется продолжения! ;)
-
Так хорошо! У тебя удивительно получается описание окружающего мира, будь то спящий замок под звёздами и тёплым ветром, или пыльная дорога в долине, окружённая скалами, всё живёт, дышит, пахнет. Прочла с огромным удовольствием и наслаждением. А подорожник! Вспомнила детство и лечение подорожником раненых коленок и локтей. Таки ж да, это был лучший друг-лекарь. И разбросанные там и сям загадки-воспоминания требуют незамедлительного продолжения. :)
Спасибо, утро у меня сегодня получилось интересным.
-
Чем дальше читаешь, тем сильнее в себя затягивает мир, где живут герои "Вирентийского витража". Околдовывает, обвораживает, дразнит тайнами и загадками, которых столько рассыпано и в его прошлом, и в его настоящем, кружит голову своей терпкой и огненной, как пряное вино, красотой и тем, насколько же он ошеломляюще живой... И снова - огромное спасибо за это чудо, эрэа Марриэн! :)
-
Спасибо. :)
На сем окультуренные пространства заканчиваются. Дальше лежат дикие и непричесанные дебри текста. Поэтому автор с мачете клавиатурой наготове удаляется косить и забивать редактировать.
-
Глава вторая. Блаженный рыболов
Поэты периода Угасающей Луны наперебой изощрялись, выбирая эпитеты для описания Тиммерина. Эрме могла навскидку вспомнить с полдюжины. Тут тебе и «сердце прохладное гор», и «чаша нектара благого, что губы ласкает и душу», и даже внезапное «злое зерцало небес, что взирает в лазурные воды».
Сама она предпочитала строфу Квинтиона Натта, сочинителя, творившего во времена Новолунья, поэта полузабытого и, пожалуй, чересчур мрачноватого. Когда живешь в сумеречные времена, не слишком тянет на веселье и легкость.
Были повержены здесь ржаволикие злые гиганты,
Плотью своей дав начало багровой Ламейе,
Кровью своей дав рожденье бесчисленным рекам
И родникам, и собрались в глазницу природы
Слезы земли, что скорбела под тяжестью камня.
Квинтион преувеличивал, разумеется, но чуть меньше, чем прочие поэты. Тиммеринское озеро и в самом деле издревле поражало воображение тормарцев своей первозданной дикой красотой и чистотой вод, особенно непостижимой, если учитывать опасно близкое соседство с Язвой.
Тиммерин отчасти и впрямь напоминал глаз – но вряд ли человеческий. Узкий, вытянутый, точно в опасном зверином прищуре. И лишь отчасти: слишком прихотливо изрезана была береговая линия, слишком высоки скалы, покрытые густым лесом. Дальний берег был неразличим из-за мыса, который врезался в воду острым когтем. Да и зрачка-острова в глазнице не имелось.
Сейчас, когда Эрме смотрела на Тиммерин с высоты прибрежного уступа, озеро казалось совершенно гладким: ни морщинки ряби на неподвижной воде, ни плавного извива прибрежного течения. Тиммерин прятал свои тайны в лазоревой прозрачной глубине.
По озеру скользила весельная лодка – плавное движение не нарушало ленивый покой. Колючий остролистый кустарник, обрамлявший склон, точно ресницы – веко, шелестел под ветром. Пестрые коричнево-желтые ящерицы грелись на солнце. Тишь, безлюдье и благодать весеннего вечера.
Вокруг горячей тяжелой тенью вставали Ламейские обрывы – здесь у Тиммерина нагорье достигало наибольшей высоты, словно поставив себе целью надежно отгородить мир людей от мира бестий.
Легионеры молчали, утомленные долгой дорогой.
– Дичь-то какая! – раздался позади хриплый женский голос. – Тут ведь и на ночлег по-людски устроиться негде. Снова будем в чистом поле костры жечь, ровно бродяги.
Эрме слегка поморщилась, возвращаясь от поэтического созерцания к делам насущным.
– Здесь есть замок, – возразил Курт Крамер. – Разве вы не видите его башни, Тереза?
– Замок?! Знаю я эти окраинные замки! По спальням клопы гроздьями... Помните, как в Квиламо, монерленги? Всю же ночь не спали!
– Предпочла бы забыть, – вновь поморщилась Эрме. Именно после давнего, самого первого визита в крепость Квиламо она и начала остерегаться ночлегов в непроверенных местах. Уж лучше шатер по луной, чем душная узкая комнатушка с нежеланными соседями под периной.
– Вот-вот. Помяните мое слово – снова будем на звезды пялиться! Да когда ж мы домой-то возвернемся?! Бродяги, одно слово...
– Тереза, – негромко произнесла Эрме, оборачиваясь. – Здесь все по-другому.
Тереза восседала на муле так, словно делала одолжение и мулу, и дамскому седлу, и всем присутствующим. Особенно мулу, что учитывая ее стати и вес, вызывало большие сомнения. В ответ на полувысказанный приказ, она тут же умолкла, но упрямо поджатые полные губы ясно выдавали: на том стою и не могу иначе.
Курт Крамер, чей конь переступал с ноги на ногу по соседству с мулом, старательно прятал улыбку. Поймав взгляд Эрме, он поднял очи горе, словно моля о спасении. Эрме его отчасти понимала.
Тереза уже лет десять как была ее камеристкой. И все эти годы она с неизменно недовольной физиономией высказывала свое важное критическое мнение относительно мест, куда заносила ее судьба и прихотливые желания хозяйки.
Легионеры, вынужденные частенько выслушивать ее пространные речи, поначалу пересмеивались, затем скучнели и маялись. Особо нестойкие скрипели зубами, примиряясь с неизбежностью, ибо расставаться со служанкой Эрме не собиралась: слишком ценны были ее способности.
Никто из прислуги не мог с такой расторопностью приготовить ванну, сделать сложную прическу, вычистить одежду и вообще провернуть десяток дел одновременно. Прочие слуги камеристку недолюбливали и опасались: при желании она могла задергать, зашугать и довести до белого каления кого угодно. Эрме забавлял нрав Терезы, безжалостный ко всему окружающему мирозданию, он порой служил своеобразным доведенным до абсурда отражением ее собственного скептицизма.
А когда нытье надоест, всегда можно приказать закрыть рот.
Человек стоял на обрывчике. Вода лизала подножие скалы, подбрасывая пену на красные камни. С высоты седла Эрме видела слегка седеющую курчавую шевелюру, взъерошенную ветерком, мощный загривок и обтянутую рубашкой широкую спину. Рукава рубашки были закатаны до локтей, штаны — до колен. Легкие кожаные сандалии и ступни по щиколотку покрылись красной пылью. В руке человек держал длинное удилище, и казался полностью поглощенным наблюдением за озером и поплавком, мирно качающимся на волне. Плетеная из лозы корзина, стоявшая у камней, была пуста – рыбалка явно не задалась. Слишком жарко.
Эрме спешилась и, перебросив поводья Блудницы Крамеру, сделала знак легионерам оставаться на месте. Сама она осторожно пошла по берегу, стараясь ступать беззвучно и вовремя огибать колючие веточки ржаволиста. Не дойдя до рыбака пары шагов, Эрме нагнулась и, подняв с земли камешек, осторожно бросила его вперед. Снаряд слегка щелкнул человека по плечу. Рыболов обернулся, чуть близоруко сощурив глаза.
Эрме развела руки, безмолвно извиняясь. Выражение удивленной досады сменилось растерянностью, а секундой позже – радостью узнавания. Рыбак широко улыбнулся.
В этот момент поплавок задергался и резко ушел в глубину. Рыбак моментально стиснул удилище, вываживая рыбу, но та натянула лесу, словно струну, и рванула так, что удилище выгнулось, сухо треснуло и разломилось. Вершина вместе с лесой полетела в озеро и свободно закачалась на волне. Человек посмотрел на обломок палки в руке, с досадой швырнул ее подальше в воду и проводил взмахом ладони, тут же сосредоточившись на Эрме.
– Я смотрю, ты нацелился на крупную рыбу, Тадео, – с улыбкой проговорила Эрме, шагая на встречу приветственно раскинутым рукам. Мало кого она могла обнять вот так, запросто, но Тадео ди Марко, ее дальний родич и близкий друг, был приятным исключением.
– Да только она оказалась ловчее меня, – рассмеялся Тадео. – Зато я поймал Саламандру, – заметил он, – И весьма рад.
Эрме поцеловала его в щеку и немедленно укололась о щетину.
– Снова забываешь бриться, – укоризненно проговорила она. – Тадео, ты и в самом деле напоминаешь местного рыбака. Еще соломенную шляпу на голову – и точная копия.
– Я как замшелый камень, – ответил он. – А шляпу я уже завел. Просто сегодня, как назло, забыл. Ты же знаешь, какой я рассеянный.
О да, Эрме знала. Забывчивость и медлительность родича еще со времен юности была при вирентийском дворе притчей во языцех и предметом множества насмешек. Особой популярностью в те дни пользовалась история про то, как, отправившись на поединок, Тадео забыл и чикветту, и кинжал, и место дуэли. Шутка была с двойным дном: все прекрасно знали, что Тадео ди Марко никогда не дерется. Он даже псовую охоту не любил, предпочитая скучную для прочей молодежи рыбную ловлю.
Все это не имело никакого значения для Эрме. Есть люди, рядом с которыми просто уютно и тепло, которые не сделают тебе зла явного и не плюнут в спину исподтишка. Тадео был из такой породы.
– Это что, новая мода? – спросил Тадео, удивленно оглядывая ее сомнительный наряд. – Я совсем отстал от времени?
– Пока нет, но я надеюсь, скоро станет таковой, – Эрме прошлась туда-сюда. – На такой манер одеваются знатные беррирки. Очень практично. В пустыне, знаешь ли, не имеют понятия о дамском седле, и Блудница под него не выезжена. Пришлось выкручиваться.
– Смело, – признался Тадео. – Но тебе к лицу. Тебе все к лицу, даже штаны.
– Перестань. – Эрме прижала палец к его губам. – Где твоя лошадь?
– Вообще-то я пришел пешком по берегу, – слегка смущенно сознался Тадео. – Лошади очень шумные, а рыба любит покой. А я люблю прогулки.
Пешком?! До замка ведь не одна миля. Ну что за сумасброд! Впрочем... Эрме поглядела на крыши, видневшиеся вдали. А почему бы и нет?
– Пешком так пешком, – решила она, подхватывая Тадео под локоть и увлекая к тропинке. – Показывай свои владения, ленивый домосед.
-
Тадео ди Марко - ну очень интересный новый герой. А сам текст зачаровывает. Живет, дышит, поет... Огромное спасибо за чудесное продолжение, эрэа Марриэн! :)
-
А Тереза-то какова1 И пасхалка чудная! на том стою и не могу иначе ;D
-
/*Странно улыбаясь*/ А ведь сказано-то было на самом деле в оригинале "Вот стою я тут - и ничего с этим не могу поделать, hier stehe ich und kann nicht anders" :)
Воистину, пасхалка. :)
-
Спасибо. :)
Ну, пасхалка не прямо пасхалка. :) Все же у полноценной отсылки, на мой взгляд, должно быть больше "двойного дна". Но вот такой способ показать непоколебимое упрямство...
Продолжаем. Еще чуть-чуть семейной истории (в этом осколке вообще много семейной истории).
Городок Тиммори, расположившийся на крутом берегу, поднимался от причала, где ждали ялики, лодчонки и длинные остроносые кораблики-фару, по узким террасам. Плоские крыши нижнего яруса чуть ли не упирались в пороги домов следующей террасы, и наверняка какой-нибудь отчаянный мальчишка сумел бы пропрыгать с вершины обрыва до самой воды по черепице, так и разу и не ступив на землю. В Виренце такие молодцы на спор носились по крышам от главной площади в любую треть города, с разбегу сигая через улицы.
Дома упирались в подножие ржаво-красного утеса, на вершине которого стоял замок – тяжелый, грубый, выстроенный в те времена, когда о красоте укрепления у строителей и мысли не было – были бы стены толсты, балки крепки, а ворота надежны. Замок с самого возведения не перестраивали, только заделывали щели и трещины в кладке, да латали протекавшую крышу — так что Эрме прекрасно знала, что на особые удобства рассчитывать не приходится.
Городок, впрочем, казался вполне уютным, а местный люд – расслабленным, чуть диковатым и донельзя провинциальным. Такое мнение сложилось у Эрме в прошлые визиты, но подобные места не меняются со временем — они словно бы замирают в его течении.
Разумеется, на них двоих глазели. Легионеры и Тереза, посланные вперед, уже проскакали через весь город к замку, донельзя заинтриговав местный люд, и оттого вдоль главной улицы – узкой и крутой, у дверей домов и таверен столпились жители Тиммори, откровенно пялясь на наместника и его гостью.
Эрме могла представить, какое дивное зрелище они двое являют со стороны: Тадео, вразвалочку попирающий правила приличия голыми лодыжками и кожаными сандалиями (подметки весело и звонко шлепали по камням, а развернуть штанины родич не удосужился), и она, усталая, неумытая, обметающая местную пыль подолом беррирской недоюбки и шаркающая сапогами, как древняя бабка (после долгого пути в седле ноги с трудом привыкали к земле).
Позади шагом ехал неизбежный Курт Крамер с каменным выражением лица, и цокала копытами ведомая в поводу Блудница.
Большей пародии на торжественный въезд в город и представить себе было нельзя. Любой достойный и берегущий свою репутацию дворянин со стыда бы сгорел на месте. Но родовым девизом Гвардари издревле было «Не сгорая», а что до Тадео...
Эрме сильно подозревала, что местные давно привыкли видеть своего господина в таком вот расхристанном обличии. Джез Первый пришел бы в ярость и без промедления отозвал бы подрывающего престиж власти чиновника, герцог Алессандро долго и со вкусом орал бы на «дурня блаженного», но при молодом правителе Тадео чувствовал себя вольготно, как рыба в глубине озера. За пять лет правления Джезарио Второй был на Тиммерине ровно один раз и сбежал в столицу через неделю, оставив наместника распоряжаться, как тот пожелает. У Эрме же не было ни сил, ни желания критиковать образ жизни Тадео. Его и так осуждали все, кому не лень.
Один вирентийский острослов сказал как-то, что смысл жизни Тадео ди Марко — бесить людей. Казалось, это получается само собой, без всякого осознанного намерения со стороны Тадео, человека кроткого и безобидного...
– Готовься, – неожиданно сказал Тадео, прерывая несвоевременные размышления. Они как раз прошествовали (прошлепали-прошаркали-процокали) мимо отличавшегося некоторым намеком на изящество домом, на балкончик которого высыпали стайкой дамы. – Ибо грядет.
– Что грядет?
– Банкет, – обреченно пробормотал родич, и дома-то старавшийся сбежать с любого мало-мальски официального торжества.
– Может, не надо? – усомнилась Эрме. – Жарко, душно, еда не влезет...
– Придется. Не каждый день этот городок посещает столь значительная персона. Сейчас они растерялись от неожиданности, но вот-вот побегут выкапывать из сундуков подобающие случаю наряды. К вечеру в замок начнется паломничество всей местной знати. На наше счастье ее не так много.
Разумеется, Эрме предполагала, что так и будет. Но все же всеми силами желала бы избежать такого поворота.
– Нет, – она требовательно дернула Тадео за руку. – Этот вечер только наш. Завтра, так и быть, я согласна на все официальные посиделки, но сегодня только я и ты.
Тадео улыбнулся столь знакомой Эрме задумчивой улыбкой.
– Как скажешь, Эрме. Как скажешь.
Когда-то давно, прибыв в Виренцу на собственную свадьбу, бабка Эрме Оливия привезла в своей свите кузину и близкую подругу Роберту ду Суареш. Девица Роберта вполне освоилась на новом месте и без усилий сорвала крупный куш, заключив брачный союз с Фабрицио Медео, в ту пору канцлером. Рожденная в этом браке дочь, достигнув должного возраста, была выдана за Ипполито ди Марко, гонфалоньера герцогства и одного из самых богатых людей города.
Тадео был третьим сыном этого достойного человека. Он был всего на пару лет старше Эрме и вполне годился ей в товарищи по детским играм. Тадео, собственно, и воспитывался-то не в палаццо Кипарисов – родовом гнезде ди Марко, а в палаццо Гвардари, куда под надзор графа Оттавиано передал его родной отец, надеясь, что жизнь в герцогском дворце исправит явные, на его критический взгляд, недостатки младшего сына.
Старшие братья Тадео росли шумными, резкими и драчливыми, и младший – на диво смирный и тихий мальчик – немало претерпел в детстве, поскольку слабые попытки отбиться приводили лишь к большим проблемам. Сам Ипполито считал сына тюфяком и изрядной бестолочью, о чем честно и предупредил Таорца.
Надежды ди Марко не оправдались: пребывание под опекой Оттавиано Гвардари пообтесало Тадео, добавив знания манер, но ни на пядь не развило в нем воинственности нрава.
Эрме же весьма выиграла от такого расклада, поскольку у нее появился верный компаньон по играм среди развалин старого дворца, рассматриванию картин и диковин, чтению легенд и сказок и даже обучению травничеству. Последнее, увы, быстро прервали: джиор ди Марко был категорически против того, чтобы сын упражнялся в этом, на его взгляд, женственном искусстве.
Семья ди Марко обладала в герцогстве значительным влиянием: ей принадлежали плодородные земли по правому берегу Ривары, пастбища и виноградники. Разумеется, все это получал старший сын Лео. Карьерой для младшего Ипполито ди Марко поначалу надеялся все же избрать воинскую службу, но Оттавиано Гвардари быстро отговорил его от столь непоправимого шага. Подросток периодически впадал в ступор на тренировках с оружием, так что его били даже младшие по возрасту пажи.
Тогда из Тадео решили сделать служителя богов и отдали на попечение отца Фелипе, настоятеля Храма Истины Крылатой, дабы он определил, к служению кому из Девяти отрок имеет больше склонности.
Увы, и эта затея провалилась с треском. Отрок не смог осилить толкования Девяти Свитков, задремывал во время бдений, а однажды во время службы столкнул локтем сосуд для приношений на разожженный жертвенник-курительницу, едва не сорвав весь обряд. Отец Фелипе огласил, что «глава сия пуста, как тот сосуд» и отрекся от дальнейшей опеки.
– Понимаешь, я не нарочно, – так объяснял Эрме сам Тадео, когда они сидели в саду палаццо, созерцая закат. Точнее сидела Эрме, а Тадео стоял рядом: родитель накануне задал ему такую трепку, что сесть было затруднительно. – Я просто задумался.
– О ком задумался? – тут же с надеждой уточнила Эрме. – О какой-нибудь девушке?
– Да нет. Просто задумался, – и Тадео улыбнулся.
Эрме тогда только вздохнула. Боги не обидели Тадео ни ростом, ни благородством облика, однако смешливые юные фрейлины вирентийского двора воротили от младшего ди Марко носы, предпочитая более ярких и развязных кавалеров. Неприязнь была взаимной. Тадео, как всегда, вежливый, задумчивый и неуклюжий, откровенно тяготился шумным обществом сверстниц. Тяготился настолько, что Ипполито ди Марко в какой-то миг начал подозревать сына в противоположной наклонности. Однако и эти подозрения не оправдались. Тадео просто отгораживался от всего суетливого мира. Любым светским развлечениям он предпочитал рыбалку на Риваре и долгие прогулки в компании Эрме, либо в полном одиночестве.
– Живет – как в тумане блуждает, – припечатал как-то дядя Алессандро. – Блаженный рыболов, право слово.
Словом, за Тадео ди Марко закрепилась репутация откровенного недотепы и неудачника. Эрме как могла пыталась подбодрить его и со всем рвением следила, чтобы вирентийские задиры не грели свое самолюбие за его счет. Ее злой язык, а также покровительство герцогини Оливии (Оттавиано Таорец к тому времени утратил к бывшему воспитаннику всякий интерес) до поры уберегали юношу от неприятностей.
Но вскоре пути разошлись. Эрме была выдана замуж за Энцо Маррано и отправилась в Аранту. Тадео тоже не уберегся: вконец раздосадованный его поведением Ипполито ди Марко решил-таки женить чудаковатого сыночка.
Это стало маленькой семейной катастрофой.
Створы ворот были уже раскрыты, а решетка поднята, так что Тадео и гостья без проволочек попали во двор. Челядь, как и полагается, выстроилась у крыльца, и Эрме по неистребимой привычке оценивать все вокруг, присмотрелась к слугам. Людей у Тадео было немного, одеты они были просто – большинство даже не носило цветов господина, однако выглядели сыто и не сонно.
Тереза, однако, придерживалась иного мнения. Сначала она все таки смиряла себя, гордо стоя чуть в отдалении от прочей прислуги, но стоило Тадео начать разговор с мажордомом, на минуту отвлекшись от гостьи, как Тереза выдвинулась вперед.
– Деревенщины! – презрительно прошипела она. – Говорю: дурачье, готовьте ванну, что ли, монерленги с дороги устала. А они ржут — мол, только слабаки в бадейке летом моются. В озере они, что ли, привыкли шкуры тереть?
– Ты что-то путаешь, Тереза, – поморщилась Эрме. Замок, конечно, был древний и запущенный, но чтобы здесь не было возможности смыть с себя дорожную пыль, не верилось. – Уймись и веди себя пристойно.
Тереза поджала губы, но смолкла, и вовремя. Тадео закончил отдавать распоряжения насчет ужина.
– Капитан Крамер, Анте покажет, где могут разместиться ваши люди, – сказал он, и Курт, повинуясь кивку Эрме, отправился вслед за слугой, поручив Блудницу и своего коня заботам конюшонка.
– Ну что, идем в дом, – позвал Тадео. – Как насчет бокала вина?
– Ведро, Тадео. Ведро горячей воды будет в самый раз. А лучше два. А уж три – настояшая роскошь. Посмотри, я же чумазая, словно из Бездны вылезла...
– А разве тебе не по вкусу чистейшие воды нашего Небесного Ока? – невинно поинтересовался Тадео. – Стоит ли разводить огонь по такой жаре...
Наверно, ее лицо вытянулось от изумления, потому что Тадео рассмеялся совершенно по-мальчишески.
– Пойдем, Эрме. Будет тебе водица.
-
Читаешь - и просто не оторваться. От семейной истории - тоже. Огромное спасибо, эрэа Марриэн - и очень-очень жду продолжения! :)
-
Спасибо. :)
Продолжаем.
– Благие, Тадео! И ты молчал! – Эрме потрясенно оглядывалась по сторонам, словно ребенок, попавший в волшебный дворец из книги сказок «Триста рубинов», которую они вдвоем читали в детстве.
Тадео благодушно улыбался, донельзя довольный произведенным впечатлением. Это было еще одной его мальчишеской чертой: он обожал безобидные сюрпризы.
Когда они поднялись в замок, Тадео не повел ее ни в зал, ни во внутренние покои. Вместо этого они направились к маленькой неприметной двери, которая, по мнению Эрме, должна была вести на поварню, либо в кладовые. Однако, когда дверь отворилась, внезапно оказалось, что они попали в узкий внутренний сад, по пояс заросший неизвестной Эрме высокой травой. Даже сейчас, знойным вечером, она источала приятный аромат, мягкий и медовый.
В дальнем краю сада там, где замковая стена упиралась в красную скалу, по камню шла широченная трещина-пролом. Туда, следуя по едва заметной среди травы тропинке, Тадео и увлек свою гостью. При ближайшем рассмотрении оказалось, что трещина расчищена, а свод укреплен крепкими резными балками. По деревянным опорам вился вьюнок, усеянный крошечными алыми цветами.
Тадео слегка нагнулся, Эрме это не потребовалось. Они очутились в туннеле таком узком, что пришлось прижаться друг к другу. Эрме с интересом разглядывала гладкие стены, явно обработанные человеческой рукой, со следами угловатого орнамента, идущего на уровне глаз. Кое-где в камне были выбиты ниши — там стояли крошечные лампады красного стекла, горящие тонким невесомым пламенем.
– Ты что-то нашел, любитель прогулок? – она прикоснулась к орнаменту, чувствуя под пальцами шершавые резные символы. – Признавайся.
– Сейчас увидишь. Руку даю на отсечение – тебе понравится, – ответил Тадео.
– Левую или правую? – пошутила Эрме.
– На выбор. Смотри. Любуйся.
Туннель расширился, окончившись витой аркой. Тадео подтолкнул Эрме вперед, она шагнула под арку и на миг потеряла дар речи.
Она стояла на пороге просторного грота. Высокие своды поддерживали красные колонны, и по потолку то и дело пробегали светлые дрожащие блики от движущейся массы воды. Да, воды, ибо большую часть грота занимал бассейн – овальная чаша, обнесенная мраморным бортиком. Купальня явно была проточной – у дальней стены журчал, сбегая по камням, ручей – вода падала в бассейн, рождая легкие пенные волны.
Для человека, который за две жаркие недели мылся дважды – оба раза в деревянной бадье, для большего удобства затянутой холстиной, это была сущая милость божья. Но все же не бассейн привел Эрме в восторг. Здесь было нечто гораздо более притягательное.
Статуи. Они выступали из полумрака между колоннами, подсвеченного все теми же красными и золотыми лампадами, и мягкое сияние огоньков, казалось, придавало желтоватому мрамору особое живое и теплое очарование.
Эрме замерла на пороге, не решаясь приблизиться. На миг вспомнились сны – жутковатые тени на Лестнице, которые мучили ее каждое неудачное полнолуние.
Но нет, здесь не было той опасности, которая наполняла ее видения. Только красота – непривычная, тревожная, но все же несомненная. Все изваяния были высотой в человеческий рост или даже чуть ниже. Они опирались на невысокие постаменты, так чтобы зритель мог прямо заглянуть в мраморное лицо, не закидывая голову назад. Никакой надменной величавости, так свойственной скульптуре периода Полнолуния, никакого вычурного украшательства, что так ценилось при Угасающей Луне. Никакого любования.
Статуи не выглядели идеальными, не смотрелись воплощениями совершенства и изящества. Но они казались почти живыми. Словно обычные люди, остановившись, настолько ушли в свои дела, заботы и мысли, что замерли да так и остались здесь на века.
Эрме медленно шла вдоль стены, вглядываясь в мраморные лица и пытаясь мысленно дать названия увиденным образам.
Воин. Высокий, спокойный, надменный, в тунике и панцире, он опирается на копье, закинув щит за спину. Голова чуть повернута, губы слегка разомкнуты, словно воин обращается к кому-то на соседнем постаменте. Следующий – обнаженный юноша, на согнутой руке которого расправляет крылья рассерженная птица, раскрывая клюв в беззвучном крике. Дальше две женщины. Одна молоденькая, с волосами, словно тронутыми встречным ветром. Туника сползла с плеча, оставив открытой правую грудь. К груди прижат кувшин без ручки с узким вытянутым горлом, на щиколотке выпуклый тяжелый браслет. Вторая чуть старше, со шрамом на щеке, пиниевой шишкой на раскрытой левой ладони и странным волнистым ножом в правой руке. Неподалеку тощий мальчишка, сидящий, скорчившись на земле, в совершенно немыслимой для классической статуи позе и явно вытаскивающий занозу из ступни. Рядом с ним – странное несоответствие! – на земле — шлем с высоким шипастым гребнем, явно не по размеру, и табличка, испещренная значками. Эрме присмотрелась, встав за плечом статуи.
– Это не квеарна, – с удивлением сказала она. Даже сама письменность не имела ничего общего с буквами « блестящей лунной речи», из которой, точно росток из зерна, родились современные диалекты Тормары. – Что это за язык?
– Не знаю, – Тадео пожал плечами. – Никогда такого не видел раньше. Возможно, древнеламейский. Я, сама знаешь, не мастак разбирать письмена.
Эрме рассеянно кивнула. Тадео и впрямь никогда не отличался усердием к учебе. Единственное, что его увлекало (кроме, разумеется, рыбалки) – страшные и таинственные истории, какие повадились издавать современные авторы. Эти, по мнению наставников, «низкие поделки», расплодившиеся с изобретением печатного стана, он читал с упоением.
– Я тебя оставлю, – сказал Тадео. – Там, в нише, – он указал налево, за колонны, туда, где часть грота была отгорожена пестрой занавесью, – найдется все, что нужно для настоящей ванны. Душистое мыло, губки, простыня и все такое прочее. Прислать твою служанку?
– Нет, не вздумай!
Не было ни малейшего желания выслушивать ворчание Терезы насчет срамоты и пакости, которой служанка считала любую обнаженную натуру, будь то фреска, статуя или книжная иллюстрация. Раздеться она сможет и сама...
– Пусть принесет чистую одежду и остается снаружи.
– Как скажешь. Наслаждайся, но не забывай – я и ужин – мы ждем.
Он ушел, и Эрме осталась в одиночестве. Вода манила, покачиваясь и дробя блики на потолке.
Вода призывала не медлить.
Мыло, губка и струи водопада сделали свое дело. Когда Эрме вышла на край бассейна, она чувствовала себе если не юной девой, то человеком, готовым к дальнейшему странствию по жизненному пути. Вода плескалась совсем близко у ног.
Все же спасибо бабке Оливии, в свое время настоявшей, чтобы плаванию учили не только внуков — сыновей дяди Сандро, но и внучку. Никакие материнские протесты не помогли.
– В нашей породе малохольных крысенышей не бывало, – отрезала она на все возмущения о неприличности такого решения. – Все водицей причащались, и от твоей девчонки не убудет. Я в десять лет со скал Черного мыса сигала, и ничего, живая по сию пору.
Под «нашей породой» подразумевалась, естественно, династия Эскалата-ду-Истреш, издавна почитавшаяся среди правителей Лазурного моря и Эклейды людьми отчаянными до умопомрачения.
– Здесь не Истиара. – возмутилась мать, и Эрме, пусть и не доставала тогда головой до столешницы, но ясно помнила, как потемнело от гнева морщинистое, смуглое лицо герцогини.
– А где она, как не здесь, – процедила сквозь зубы бабушка. – Я покуда здесь, сыновья мои здесь, внуки мои здесь. Колокола на Корабельной отмели полдень вызванивают. Здесь оно, Черное Сердце Эклейды. Здесь!
Мать не посмела возражать, и, быть может, с того дня трещина, разделявшая ее и остальное семейство сделалась заметнее и глубже, пока не превратилась в пропасть. Но тогда Эрме этого почти не замечала, а сейчас не желала вспоминать.
Она просто оттолкнулась ступнями от мрамора и с головой ушла под воду бассейна. Он оказался глубже, чем можно было предположить. Сквозь полумрак воды Эрме слабо различала яркие пятна — вероятно, дно было выложено цветным камнем.
Она вынырнула и преодолела водоем несколько раз подряд, чувствуя, как мышцы напрягаются, вспоминая подзабытый навык. Последние годы забавляться купанием было некогда. Да и мутная водица в черте города не располагает к такому занятию.
Наплававшись вдоволь, она выбралась на ступени у края бассейна и села там, погрузив ноги в воду.
В этот момент и пришло чувство, что на нее смотрят.
Эрме не меняя позы, быстро оглядела грот. Журчала вода, мерцали красноватым пламенем светильники, даже статуи, казалось, совершенно ушли в себя. Ни шевеления, ни постороннего звука. И все же ощущение чужого присутствия оставалось. Очень неприятное — до мурашек по коже, и смутно знакомое.
Неужели кто-то пробрался в грот, пока она смывала дорожную пыль под водопадом? Или кто-то уже прятался здесь, когда они с Тадео зашли? Кто бы это ни был, ему не поздоровится.
Кинжал остался в нише, вместе с грязной одеждой. Эрме не торопясь встала и закуталась в приготовленную заранее простыню, лежавшую на парапете. Она уже знала, где следует искать наглеца.
Пространство справа от тоннеля было единственной неосвещенной частью грота. Здесь пещера делала естественный изгиб, образуя еще один свод. Малый грот внутри большого. Наблюдатель таился там, во мраке за колоннами.
Эрме взяла один из светильников и решительно направилась в темноту.
Мягкий золотистый свет не рассеивал мрак без остатка. Нет, тьма просто отступила, затаилась по углам, ожидая, пока свет не уберется прочь. Малый грот был пуст — ни одного живого существа здесь не было. Но было кое-что другое.
Еще одна статуя.
В отличие от собратьев это изваяние располагалось в нише, вырубленной в скале, и чтобы добраться туда, Эрме пришлось подняться по грубо отесанным ступеням. Каменный человек сидел в расслабленной позе, откинувшись назад и вытянув ноги, словно путник после долгой дороги. Это был крупный мужчина атлетического сложения. Казалось, задумай он встать — подпер бы головой потолок грота. Левая рука лежит на колене, правая – небрежно опирается о подлокотник каменного кресла.
Из одежды – лишь набедренная повязка и воинский пояс. На левой ноге — сандалия с ремешками, плотно обхватившими голень почти до колена, но правая — босая.
Статуя была изваяна не из мрамора, а из того плотного тяжелого рыже-красного ламейского камня, что составлял стены, пол и потолок грота. Плоть от плоти скалы. Багрово-черные прожилки и пятна струились по камню, точно рисунок вен.
Со своего каменного трона сидящий мог бы без труда озирать весь грот. Мог бы, но неведомый скульптор решил иначе. Веки статуи были плотно сомкнуты, и Эрме могла явно различить странные угловатые значки, напоминающие те, что она уже видела на табличке. По одному на левом и правом веке.
Она заметила еще одну странность. Намеренно или по каким-то обстоятельствам, получилось так, что правая сторона статуи казалась не полностью завершенной.
Пальцы руки полностью погружались в камень. Тоже самое с правой ногой: ступня и щиколотка едва выступали из горной породы, словно скульптор отошел перекусить да так и не вернулся.
Эрме протянула руку и коснулась пальцами чуть шершавого подбородка статуи, провела по виску и волнистым прядям волос, достигающим плеч.
– Кто ты такой? – внезапно для для самой себя произнесла она. – Кто вы все такие? Откуда вы пришли? Что забыли здесь, в глубине скалы?
Разумеется, она не ждала ответа. И сразу же порадовалась, что слуг поблизости нет, и никто не слышит, как графиня ди Таоро разговаривает с мертвым камнем. А то еще пойдут сплетни, что Саламандра перегрелась на жгучем весеннем солнышке.
Эрмэ осторожно поставила светильник рядом с правой рукой статуи. Кто бы ты ни был, нечего тебе сидеть в темноте и пугать почтенных почти пожилых дам, словно филин. Да и коротать вечность веселее со светом...
Она поплотнее завернулась в простыню и отправилась за одеждой.
-
Спасибо, Марриэн :) Словно сама выкупалась вместе с Саламандрой в чудесной чаше подземного бассейна и прикоснулась к странным статуям. :)
/*Странно улыбаясь*/ А ведь сказано-то было на самом деле в оригинале "Вот стою я тут - и ничего с этим не могу поделать, hier stehe ich und kann nicht anders" :)
Воистину, пасхалка. :)
Странный перевод. Где тут "поделать"?
-
Не глава, а колдовство :). Как же невероятно красиво и захватывающе это написано - и как же щедро дарит текст читателю ощущение прикосновения к чуду... И снова - спасибо огромное, эрэа Марриэн! :)
-
/*Странно улыбаясь*/ А ведь сказано-то было на самом деле в оригинале "Вот стою я тут - и ничего с этим не могу поделать, hier stehe ich und kann nicht anders" :)
Воистину, пасхалка. :)
Странный перевод. Где тут "поделать"?
М-м-м... können - быть в состоянии сделать, мочь сделать что-то, ich kann nicht anders - не в состоянии ничего другого (сделать), ничего не могу поделать, ничего другого больше не могу.
-
Я не могу иначе, мне кажется, более точный перевод :) ;)
-
Ну... Не знаю...
Hier stehe ich - здесь стою я. Ну, или стою я здесь. И что именно я не могу иначе? Не могу здесь не стоять? Или не могу стоять не здесь? Не могу здесь сидеть/лежать/висеть/летать? Или не могу стоять там/сям/еще где-то? Глагола не хватает, того самого, который в немецком подразумевается именно как "сделать с этим". В целом не могу повлиять на ситуацию.
В принципе, по смыслу можно перевести как "Стою я здесь - и это безальтернативно". Мол, не получается у меня ничего иного... :)
-
;D
Спорить в прекрасной теме Марриен не буду, тут стою и не могу по-другому ;D
кстати, странное построение фразі для немецкого. Правильнее было бы ich stehe hier
-
/*Декламирует*/ Hier stehe ich // Und kann nicht anders!
Поэт, понимаете ли... На берегу пустынных волн Здесь я стою - и ничего не сделать!
-
Спасибо. :)
Движемся дальше. Глава большая, поэтому отрывки дробятся неравными частями, чтобы не разбивать сцены.
Разумеется, на ужин была рыба. Дивная тиммеринская щука под острым соусом из трав, легкий суп из побегов водяного орешка, cваренные с гвоздикой и тмином озерные раки.
Тадео, довольный, умытый и причесанный, в чистой рубашке с неизменно засученными рукавами, отослав слугу, сам наливал гостье вино из кувшина, и попутно объяснял подробности обнаружения грота.
– С год назад Тиммори немного потрясло, – с легкой добродушной усмешкой рассказывал он, словно о мало значащем пустяке. – Несильно. Мы даже не успели напугаться. Так, пара кубков свалилась с полки... Однако старая осыпь у скалы уж слишком раскатилась, и я велел ее расчистить. Камни и грунт разобрали и тут выяснилось, что по скале идет трещина.
– И ты туда забрался? – предположила Эрме.
– Вот еще, – улыбнулся Тадео. – Разве я способен один лезть в темное сырое подземелье? Да еще такое узкое. Нет, но туда просочилась Вероника, а раз так...
– Вероника? – насторожилась Эрме, заслышав женское имя. Неужели Тадео все же завел себе подружку. Пожалуй, это было бы радостной вестью. Но почему же он молчал? – Кто такая Вероника?
– Вероника — это моя ручная куница, – разбил ее надежды Тадео. – Милейший зверек. И ужасно пугливый. Она где-то спряталась.
Разочарование было столь жестоким, что Эрме не стала изображать сдержанность и протяжно вздохнула, приложив ладонь ко лбу.
– Ну-ну, – со смешком подбодрил ее Тадео. – Не впадай в отчаяние. Нельзя терять надежды – вдруг случится чудо, и мечты твои сбудутся?
Когда вот этот вареный рак на Ламейе свистнет, тогда они сбудутся, подумала Эрме.
– Тебе нужна семья, Тадео, – проворчала она. – А то ты совсем одичаешь.
– У меня она есть, – ответил Тадео. – С кем я сейчас ужинаю?
Он протянул бокал, и Эрме подняла свой навстречу.
– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.
– Понимаю, – согласился Тадео. – Но то, что ты имеешь в виду, я уже с трудом, но пережил. Второй раз не желаю. Как и ты сама.
– Я другое дело, Тадео. Я Саламандра, и моя жизнь связана с герцогом. Иные пути для меня теперь закрыты.
– Ты сама закрыла эти пути, Эрме. И ты не всегда была Саламандрой. Думаешь, я не помню, какие фортели ты выкидывала, лишь бы не пойти под венец с Энцо Маррано? Лицедеи с площади Роз тебе в подметки не годились, дорогая моя. А Гаэтано? Так что не упрекай меня лишний раз.
Эрме кивнула.
– И не думаю, Тадео. Оставим этот разговор. Итак, эта твоя... Вероника залезла в трещину и...
– И не пожелала вылезать. А так как трещина для меня была узка, то пришлось поработать мастеровым. С помощью кувалды и ругани лаз расширили, и внезапно обнаружился тот тоннель. Тут уж я втянул живот и...
– Но почему ты молчал? – упрекнула его Эрме. – Скрывал такое чудо...
– Честно? – Тадео бросил на стол раковую клешню. – У меня было две причины молчать. Первая: я надеялся сделать тебе сюрприз, когда ты наконец приедешь.
– Ты преуспел. А вторая?
– Вторая, – Тадео поднялся и подошел к окну, за которым раскинулась закатная гладь озера. – Вторая. Понимаешь, Эрме, если я бы в открытую объявил, что найдены новые «подлунные сокровища», то о спокойной жизни в Тиммори можно было бы забыть. Здесь сразу бы объявились любопытные, живописцы, скульпторы, посредники и оценщики, всякая шушера, которая любить водить носом, выискивая, где поживиться. Я такого не вынесу, и городок тоже.
– Но согласись, знающие люди должны осмотреть грот. Эти статуи... Ты понимаешь, что нашел что-то необычное. Что-то особенное.
– Понимаю. Именно поэтому и молчу. Я не знаю, кому можно довериться. Возможно, если бы Бальтазаррэ был здесь...
Мирное настроение словно ветром сдуло при одном упоминании имени.
– Забудь, – резко сказала Эрме. – Этого никогда не будет. Он не вернется.
– Он так не подавал вестей?
– Ни разу за пять лет. Но он жив. Недавно я встретила Варендаля, его несносного помощника. Весь в господина: перед отъездом сдуру нагрел банк Фоддеров на круглую сумму и теперь бегает от кредиторов, словно ему пятки подпалили.
– Тогда возможно...
Тадео вернулся к столу.
– Исключено. Он-то знает, что его призовут к ответу за воровство. В прошлый раз мои люди его упустили, но сейчас доведут дело до конца: отыщут его наконец и вытрясут Лилию. Если конечно, она уже не распродана по камешку островным ювелирам.
– Он до такого не опустится, – с сомнением сказал Тадео.
– Он уже опустился. Лжец, предатель и просто вор.
– Если я не ошибаюсь, ты сама отдала Лилию, – мягко напомнил Тадео.
– Он не имел права ее увозить! – Эрме ударила ладонью по столу. – Она принадлежит Лауре и только Лауре. Это приданое моей дочери, Тадео!
– Чинто да Маррано бы поспорил...
Это было уже слишком. Два имени – два источника ненависти.
– В Бездну этого гаденыша! Ты решил взбесить меня, Тадео!
– Я просто...
Тадео растерянно и почти с испугом посмотрел на нее. Эрме опомнилась. Поистине жара притупляет разум и разжигает глупые страсти.
– Прости, – быстро проговорила она. – У каждого из нас есть свои кровавые мозоли. Прости. Это все зной, усталость и долгая дорога.
Она обогнула стол и подойдя к Тадео, встала за его спиной, взъерошив волосы.
– Не переживай: я отыщу надежного человека, который исследует грот и не создаст тебе излишнего беспокойства. Обещаю.
Тадео откинул голову назад и улыбнулся ей обезоруживающей мальчишеской улыбкой. Эрме нагнулась и поцеловала его в макушку.
– Ну, а теперь я наконец попробую твой знаменитый тиммеринский суп.
-
Очередные тайны, всплывающие из прошлого героев - и какие же опять нестерпимо интригующие!.. :) А сам текст, как всегда, буквально смакуешь по фразе. И снова - огромное спасибо, эрэа Марриэн! :)
-
Эрэа Красный Волк, спасибо. :)
Окончание второй главы.
– Нету клопов-то, монерленги, – ворчливо сообщила Тереза, взбивая подушки и перину. Прозвучало это с некоторым скрытым неудовольствием: камеристку раздражало, когда действительность не совпадала с ее ожиданиями.
– Это радует, – откликнулась Эрме, не поворачиваясь. – Можешь идти.
Тереза поклонилась и тяжелым размеренным шагом покинула комнату, погасив по пути свечи в канделябре, так что теперь спальня погрузилась в полумрак. Единственный крошечный светильник горел на подоконнике, и стены были надежно укрыты темнотой.
Эрме помнила эти покои по прошлым своим визитам. Не слишком просторные, с привычно низкими потолками, но светлые, чистые и приятно прохладные. Окна смотрели на озеро, и, устроившись у подоконника, Эрме наблюдала, как мрак накрывает берега, и тонкий серп месяца стоит низко над дальними утесами. Вода теперь напоминала неподвижное черное зеркало. Приятная свежесть текла внутрь комнаты, и Эрме с большим трудом заставила себя оторваться от созерцания озерного простора и, придерживая рукой широкую ночную рубашку, забраться в постель.
Тело, порядком утомленное долгой дорогой, обрадовалось покою. Поясница ныла, ясно намекая, что джиори монерленги давно не юна, чтобы носиться туда-сюда, как горная лань. Но ничего, скоро она вернется домой, засядет в башне, допишет наконец свой вечный трактат...
Надо бы выспаться, подумала Эрме, закрывая глаза. Завтра будет суетливый день. Тадео обещал свозить ее на Дикий мыс – переговорить с тамошним отшельником, наблюдающим за погодой. За этим собственно, она и явилась. Затем, если успеют, на Ступени. А на послезавтра назначен банкет — слуги еще с вечера начали готовиться. Возможно, придется даже танцевать...
Сон не шел. Эрме ворочалась, честно пытаясь отбросить назойливые мысли, но напрасно. Смутная тяжесть давила на душу и в конце концов Эрме бросила притворяться, что все в порядке.
Она еще чувствовала неловкость за свою глупую вспышку за ужином. Тадео не заслуживал такого отношения. Разве он виноват, что та давняя история все еще сидит в ее сердце занозой? Да она и сама еще потыкала пальцем в его старые раны, напомнив о неудачной семейной жизни.
… Невесту для младшего сына Ипполито ди Марко нашел, не иначе как желая досадить строптивому юнцу. По крайней мере, такая мысль промелькнула в мозгу Эрме, когда она впервые услышала имя избранницы. Впрочем, Ипполито, разумеется, прежде всего думал о знатности рода и тугом семейном кошеле, да еще учитывал тот факт, что далеко не каждая благородная девица пойдет за странноватого младшенького. Но все-таки выбор поражал.
Изабелла Бьяджо, девица резвая, как юная кобылка, и легкомысленная, точно певчая птичка.
Тадео пришел в ужас и попытался протестовать, но родня насела на него вся разом, и такого давления он просто не выдержал. На церемонии у жениха был настолько потерянный вид, что у Эрме то и дело возникало желание просто взять его за руку и вытащить из храма. Да и сбежать на пару куда глаза глядят.
Порой она жалела, что так и не отважилась на этот шаг.
Семейная жизнь Тадео не задалась с самого начала. Прямо с вопроса, а где новобрачные обоснуются.
Изабелла жаждала развлекаться, как полагается молодой вирентийской аристократке. Приемы при герцогском дворе, турниры, охоты, танцы и традиционные праздничные матчи по дикому мячу – все это было столь весело, ярко и заманчиво. Тадео желал спокойной размеренной жизни, желательно за городом, в семейном поместье, подальше от суеты, поближе к реке. Изабелла от такого предложения взвилась до небес. Молодые супруги перессорились вдрызг. Он ее раздражал до бешенства, она его утомляла до головной боли. Стена непонимания росла не по дням, а по часам и вскоре стала непробиваемой. Тадео настолько замкнулся в себе, что Эрме и слова не могла из него вытянуть о жене, ни в письмах, ни при редких встречах.
На второй год такой супружеской жизни по Виренце поползли сплетни. Сначала неясные, словно легкие завитки тумана над Риварой, они расползались по городу, день ото дня густея и наливаясь подробностями, пока не сплелись в отчетливое имя — Альдо Тремео.
Был он залетной птицей — то ли фортьезцем, то ли подданным Лунного города, то ли вообще явился из Гордейшей. Представлялся путешествующим дворянином, и образ жизни вел веселый и разгульный: играл по-крупному, не скупился на богатые дары богам, а на скачки в День Радостного Солнца поставил целое состояние. И ведь выиграл!
Собой Альдо Тремео был красив, ловок и в танцевальном искусстве, и в светском разговоре, и в фехтовальном зале. Дамы от него млели. Изабелла исключением не стала...
Все обстоятельства дела Эрме узнала позже, уже навсегда распростившись с Арантой и вернувшись в родной дом. Узнала не от Тадео (он никогда не касался этой истории), но от дяди Алессандро, а уж он в описаниях и оценках не скупился. Если отбросить лишние (и порой бранные) выражения картина получалось такая.
Где и когда именно Альдо впервые пересекся с Изабеллой — дело десятое. Но в какой-то миг люди стали частенько замечать, что они часто показываются вместе да и ведут себя чересчур непосредственно и игриво. Общество присмотрелось, сделало правильные выводы и принялось наблюдать.
Нашлись и доброжелатели, которые решили указать Тадео на развязное поведение его супруги. Ди Марко сии предупреждения проигнорировал. Так длилось некоторое время, пока однажды не повторилась ситуация, описанная в десятках пошлых баек о купце, пораньше вернувшемся из путешествия...
В данном случае муж не вовремя вернулся с рыбной ловли и, увы, застал любовников, в собственном доме и, так сказать, в разгаре процесса.
И тогда Тадео сделал вещь, бесповоротно угробившую его репутацию. Традиции Тормары в вопросе супружеской измены были категоричны: любовника жены, застуканного на месте преступления, полагалось убивать. Желательно без промедления. Расправу над неверной женушкой, на усмотрение рогоносца, можно было и отложить на время, но позволить сопернику уйти живым — двойное бесчестье!
Разумеется, законы этого не одобряли, равно как и служители Девяти. Вот только на практике никто бы не стал жестоко преследовать поборника нравственности: дело ограничилось бы штрафом в казну и покаянием (не самого тяжелого вида).
Тадео молча указал рукой на дверь.
Учитывая, что в руке была острога, парочка своему счастью не поверила. Но шанс не упустила. Любовники бочком-бочком протиснулись мимо безмолвного Тадео и, теряя скомканные предметы одежды, по лестнице выкатились на улицу, так что, по выражению раздосадованного дяди Алессандро, «портки этот ублюдок натягивал уже посреди мостовой».
Разумеется, мимо шедшие зеваки не пропустили такого зрелища и разнесли рассказы по всему городу. Общество возбудилось и жаждало развязки.
Объяснить свой странный поступок Тадео не соизволил, и оттого был почти единодушно и окончательно припечатан глупцом, трусом и слабаком. Родичи ди Марко отказались иметь с ним дело, пока он не смоет позор с родового имени кровью обидчика, а когда стало ясно, что Тадео не одумается, нажаловались правителю. Герцог Джез, придя в ярость от такого попрания древнего благочестия, вызвал Тадео к себе, выругал последними словами и отправил прочь с глаз – в ссылку на берега Тиммерина, в «клоповник».
Впрочем, Джез всегда был вспыльчив, но отходчив, и уже через три месяца сменил гнев на милость и изволил написать недотепе письмо с милостивым разрешением вернуться в столицу и зажить наконец как подобает родичу герцога и приличному человеку. Гонец метнулся на Тиммерин и вскоре вернулся с ответом.
Изгнанник умолял оставить его в изгнании как можно дольше, желательно — навсегда.
Эрме не изумлялась лишь потому, что ожидала чего-то подобного: ей, в отличие от остальной родни, Тадео писал часто и подробно и не скрывал, что покой и тишина Тиммерина впечатлили его до глубины души.
«Не жил по-людски и не будет», – скомкав письмо, вынес вердикт герцог и, подумав, добавил: «Ну и Язва с ним, с идиотом». После чего запретил беспокойной родне ди Марко дергать младшего дурня, и для Тадео наконец настали блаженные времена.
Что касается оскандалившейся парочки, то любовники, без промедления пустившись в бега, благополучно добрались до Гордейшей и жили там, по смутным сведениям, весело и вольно, однако недолго. Где-то через год вирентийский посланник меж делом отписал, что Тремео подрался в таверне с неизвестным и тем же вечером был найден в грязном переулке смертельно раненым. Эрме и по сей день гадала, была ли эта смерть случайностью, или родичи ди Марко настолько озлились, что не побрезговали нанять мастера кинжала и гаротты.
Куда после этого делась Изабелла, осталось неясным, но никто особо не интересовался, так как коллегия служителей Девяти в Лунном городе по личной просьбе герцога Гвардари «рассмотрела дело о разводе в отсутствие второй стороны и за наличием явных и неопровержимых доказательств прелюбодеяния брак расторгла». Родня Изабеллы против такого решения не протестовала, сидела смирно, прикусив язык. Так и закончился этот грустный фарс.
И все же Тадео много умнее меня, подумала Эрме, закидывая руки за голову. Он сразу выбрал спокойную жизнь, а я все обжигаюсь. Вот и докатилась до того, что втрескалась по уши в авантюриста, подлеца и сукина сына, который три года притворялся приличным и достойным доверия человеком. И ведь как притворялся!
Надо было добиться у Йеспера, где именно его господин, а не мяться, словно обиженная девица, не решаясь задать вопрос. Словно помрачение нашло, право слово. Но как она могла в одиночку остановить этого бездельника? Он бы просто дал деру в кусты. Привлекать же к делу Крамера было нежелательно: о том постыдном факте, что она сама выпустила наследство Лауры из рук, капитан был не в курсе. Да, и знал ли Варендаль о Лилии? Почему-то Эрме была убеждена, что нет. Иначе он не вел бы себя так свободно и естественно, как ведет человек, не знающий за собой подлости.
И что теперь? Действительно, привлекать к делу брави, как она посулила в разговоре с Тадео? Эрме думала на этим вопросом все последние дни и никак не могла решиться.
Далеко внизу шелестели о берег волны. Лунная галера продолжала свой вечный путь по небесному океану.
Проснулась она от странного ощущения тяжести в груди. С трудом открыла глаза и вскрикнула – прямо в лицо пялилась шерстистая звериная морда.
Заметив движение, морда выкатила горящие глазищи и сладко зевнула, показав острые зубы.
Эрме вздрогнула всем телом, инстинктивно подаваясь назад, и ударилась затылком о резное изголовье кровати. Существо – гибкое, серое – отпрянуло к краю постели, яростно зашипев. Блестящие, словно бусины из черного янтаря, глаза с раздражением уставились на Эрме. Длинный хвост воинственно распушился.
Сквозь не задернутые занавеси пробивалось бледное предрассветное свечение.
Вероника, запоздало сообразила Эрме, потирая ладонью ушиб. Ручная куница и, судя по всему, та еще тварь. Тадео, Тадео, лучше бы ты завел себе любовницу.
– Пошла прочь, – проворчала она. Зверек зафыркал, словно насмешничая, быстрыми скачками пересек комнату и по занавескам словно взлетел на подоконник.
Послышались шаги. Кто-то спускался по внутренней лестнице, отчетливо и тяжело шлепая босыми ногами по каменному полу.
Куница метнулась наружу. Крылья, что ли, отрастила?
Эрме поднялась с постели и, путаясь в ночной рубашке, побрела к окну. Еще жутко рано, с досадой поняла она, глядя на бледную, еще не окрасившуюся в нежные рассветные тона, полоску над горами. Склоны Ламейи были темны, озеро – пустынно и укрыто тенями. Шелестели волны. Спать бы да спать...
Поблизости раздалось раздраженное фырканье. Тварь, разрушившая ее сон, пристроилась на узком карнизе под окном, и высматривала что-то внизу.
На каменной скамье во дворе сидел человек в темной долгополой одежде, перетянутой широким поясом. Лицо его скрывал надвинутый капюшон, у ног примостился громадный черный пес в шипастом ошейнике.
Дверь открылась, и во двор спустился Тадео – босиком, в широких рыбацких штанах и без рубашки, волосы его были жутко всклокочены со сна. Он зевал во весь рот и зябко поводил плечами.
Вероника тут же сиганула с карниза наземь и, выгнув спину, в несколько прыжков догнала Тадео, вскарабкавшись по его штанам. Тот отцепил зверька от ткани и посадил на голое плечо. Эрме представила, как коготки впиваются в кожу, и поморщилась. Вся эта модная мелкая живность, которую разводили для забавы: ручные кролики, ласки и сфарнийские суслики – ее раздражала. Скоро додумаются держать дома крысюков из клоак.
Честная гончая или ловчий сокол — другое дело. И, пожалуй, коты — те пусть и наглые, но зато приносят явную пользу.
Человек поднялся со скамьи, откинув капюшон и поклонился, одновременно поймав пса за ошейник и взяв на ременный повод. Тот заворчал, не иначе как почуяв Веронику, и Эрме тут же одобрила такое собачье поведение.
Человек заговорил. Ни слов, ни лица его Эрме не могла разобрать толком, но, как видно, разговор был неприятным. Тадео слушал, иногда перебивая и задавая вопросы. Эрме видела, как напряглась его спина.
Наконец они умолкли. Человек, повинуясь кивку Тадео, отправился прочь, все так же держа пса на поводке. Тот шел, степенно переставляя лапы и слегка ворча.
Тадео остался один во дворе. Он стоял в задумчивости, сложив руки на груди. Как ни странно, Вероника тоже присмирела. Эрме решила прервать эту немую сцену.
– Что-то случилось, Тадео?
Он вскинул голову, только сейчас заметив ее в окне. Куница вытянула шею.
– Возможно, ничего, – ответил он, близоруко щурясь в сумраке. – Но, боюсь, что преступление.
-
Всё интереснее и интереснее делается - и да, ох как зря Эрме надеялась выспаться. С нетерпением жду продолжения, эрэа Марриэн! :)
-
Наконец-то добралась. Всё интереснее и интереснее. Спасибо.
Только-только немного выбралась из болячки. Ковид, будь он неладен. Таки добрался. Пока ещё держит меня в своих когтистых лапах. :(
-
Спасибо. :)
passer-by,
здоровья, здоровья и еще раз здоровья! Надеюсь, эта поганая зараза от тебя отстанет без последствий.
Красный Волк, и да, ох как зря Эрме надеялась выспаться
Не судьба. ;)
-
Продолжаем.
Глава третья. Загадка Дикого мыса
Изогнутый в виде изящной птичьей шеи бушприт лодки нетерпеливо покачивался над волнами, словно судно готовилось вот-вот взлететь над водой. Но, увы, тиммеринская фару, пусть и получила свое название в честь пернатой обитательницы здешнего побережья, крыльев не обрела, довольствуясь полотнищами парусов. Окрашены они были по древней традиции в охристо-белый цвет.
Эрме, сонно кутаясь в плащ, смотрела, как утренний Тиммори уменьшается, медленно, но верно превращаясь в едва различимую полоску на скалистой линии горизонта. На крыше замка горела искра флюгера – жестяной вестник ветра первым встретил встающее над Ламейей солнце.
Тадео, до отвратительного бодрый, стоял подле капитана кораблика – маленького загорелого до черноты человека с лицом отъявленного разгильдяя. Дело свое, этот разгильдяй, кажется, знал: фару шла весело, ловя косыми парусами ветер, и матросы бойко орудовали снастями. Несносная Вероника шныряла туда-сюда, пока наконец не забралась на мачту, и теперь оттуда, с высоты реи, раздавалось шипенье и фырканье. Зверек вел себя так, словно водное пространство было ему нипочем.
Чего не скажешь о капитане Крамере.
Греардец был единственным легионером на фару, прочие остались на берегу. Он, сознавая свою ответственность, держался как всегда невозмутимо, но Эрме приметила: Курту было явно не по себе. Говорил он медленно и как-то сквозь зубы и старался не смотреть на набегающие волны. У Эрме возникли подозрения, что капитана попросту мутит от качки. Она тоже чувствовала себя неважно: слава Благим, легкий завтрак назад не просился, но раннее пробуждение и смутная тревога бодрости не прибавляли. Эрме не особо любила путешествия по открытой воде. Сознание, что от невесть какой глубины тебя отделяет лишь слабенькая преграда палубы и корабельного днища, лишает уверенности, даже если умеешь плавать. Смогла бы она осилить заплыв до берега, если фару вдруг вздумалось затонуть? Большой вопрос...
Эрме отбросила лишние мысли и обратилась к Тадео, желая понять, как долго им придется добираться до места.
– Сейчас пройдем Проплешину, затем обогнем Дикий мыс и дальше к устью ручья, а там уже недалеко, – пояснял Тадео, стоя у борта и указывая на левый берег. Озабоченное выражение, с каким он выслушивал принесенные вести, сейчас оставило его лицо. Озерный ветер вовсю трепал волосы, щеки раскраснелись, словно у юноши. Не следа того угрюмого затравленного взгляда, который так помнился Эрме по последним годам его жизни в Виренце.
А ведь он и впрямь доволен своей жизнью, подумала Эрме.
Здесь Тадео был в своей стихии, посреди дикого пространства, в безмятежности окружающего мира. Пожалуй, он все же сумел достичь некоей гармонии с самим собой. Коли так Эрме была рада, пусть и не понимала прелести обитания в таком уединении. Сама она уже через неделю-другую начала бы скучать по городской суете.
Фару удалился от берега на значительное расстояние. Башня замка исчезла из виду. Красные утесы, поросшие колким пиниевым лесом, надвигались и убегали назад. Вершины сосен золотило встающее солнце.
Внезапно Эрме показалось, что солнечный свет словно закрыло облако. Странно: небосвод был совершенно чист. Она оглянулась: по водам в направлении кораблика быстро скользила едва различимая тень. Слишком быстро. Наперерез волнам. Против ветра.
Тадео проследил за ее взглядом. Улыбка сбежала с его лица.
– Капитан! – закричал он, и, вторя его зову, кто-то ударил в колокол. Раздались крики и топот. Крамер в недоумении озирался, пытаясь понять, откуда исходит опасность. Матрос, пробегавший мимо, что-то затараторил и настойчиво потянул греардца за рукав.
– Паруса! Паруса убирай!
Тень неслась по гребням волн, настигая фару. Казалось, она вырастает с каждым мигом.
Тадео сграбастал Эрме в охапку и потащил прочь от борта.
– Держись! – крикнул он, и в тот же миг началось безумие.
Вокруг кораблика словно взвился вихрь водяной пыли. Палуба затряслась, и не удержи ее Тадео, Эрме неминуемо упала бы. Вокруг вопили люди, катились какие-то бочки, стонали снасти. Выл ветер, и внезапно к своему ужасу Эрме уловила в его какофонии женские рыдания. Они нарастали, и Эрме вдруг показалось, что женщина совсем рядом, что-то шепчет на непонятном языке, моля о помощи. Эрме попыталась высвободиться, чтобы обернуться – то ли убедиться, что никого нет, то ли прийти на зов…
Руки Тадео держали ее, словно каменные клещи. Лицо его побелело от напряжения, глаза были плотно зажмурены. Водяная пыль молотила по лицам и слезами катилась со щек. Порыв внезапно оставил Эрме, и она безвольно обвисла в объятиях родича.
– Влево возьми, – внезапно прорычал капитан кормчему. – На мыс держи, сукин сын!
Кормщик послушно налег, но весло, словно безумное, заплясало и вырвалось, сшибив человека с ног. Фару покачнулся, и Эрме почувствовала, что они вот-вот завалятся на борт.
Капитан пронесся на корму и, вцепившись в рулевое весло, начал разворачивать фару. Эрме краем глаза видела его искаженное усилием лицо. Кормчий с залитым кровью лицом лежал на палубе.
– Подсоби, братва! – надсадно прорычал капитан.
Ближайший матрос бросился ему на помощь. Остальные укрощали паруса. Кружилась водяная пыль. Стонал неукротимый ветер.
И вдруг все кончилось. Разом.
Эрме еще стояла, зажмурившись, оглушенная, ослепленная, не понимающая толком, на каком она свете. Внезапно она почувствовала, как руки Тадео – надежная цепь, сковавшая ее тело – ослабили захват. Она кое-как разлепила веки, и в глаза ударил чистый небесный свет.
Фару слегка покачивался на легкой волне. Над головами плескался свободным углом полусорванный парус. Тень сгинула.
– Все, ваши светлости! – весело крикнул капитан. – Отпустила стерва!
Он стоял, уперев руки в бока, насквозь мокрый, в разорванной рубашке, с нагловатой ухмылкой победителя.
Матросы склонились над раненым кормщиком. Тот мотал головой, понемногу осознавая себя.
В сумке есть подкрепляющий настой, подумала Эрме. Как раз на такой случай. Вот только где сумка? Кажется, была у Курта...
Благие, а где сам Крамер?!
Но тут ее тревоги рассеялись: из-за палубной надстройки появился греардец – бледный до зеленцы.
– Что это было? – выдавил он, озираясь. – Что за напасть?
– Плакальщица, – с серьезным видом пояснил Тадео.
– Она самая! – подтвердил капитан. – Поигралась и сгинула, тварища!
Вот значит, она какая, Тиммеринская Плакальщица. Сколько ж в мире всякой дряни…
Крамер, пошатываясь, добрел до борта, перегнулся и некоторое время стоял так. Плечи его слегка подрагивали.
– Ничего, – с ободряющей улыбкой произнес капитан. – Не дозвалась она – значит, обойдется. В следующий раз встретитесь: чуток полегче будет. Первый раз самый жуткий.
Крамер, уже начавший разгибать спину, снова склонился за борт. Эрме тоже вздрогнула: она не представляла, как можно снова встретиться с этим порождением мрака.
– Тадео, – негромко сказала она. – Назад вернемся берегом…
В этот момент на ее спину с высоты мачты обрушился мокрый комок шерсти и когтей. Шерсть мазнула по шее, а когти пребольно впились в плечо. Комок отчаянно заверещал. Эрме второй раз за полчаса чуть не получила сердечный приступ.
– Вероника! – укоризненно произнес Тадео. – Как ты себя ведешь?! Отпусти монерленги немедленно!
Матросы прятали ухмылки. Эрме брезгливо отцепила от себя зверька и поспешно протянула Тадео. Тот сунул питомицу за пазуху мокрого дублета. Вероника завозилась, высунула голову, и победно зашипела на весь белый свет.
– Ишь как обкладывает, – заметил капитан. – С пятью загибами…
– Она испугалась, – произнес Тадео, осторожно поглаживая куницу под шеей, по белому пятну.
Я тоже испугалась, подумала Эрме. Но, разумеется, вслух не произнесла. Саламандра не должна выглядеть испуганной. Особенно если все закончилось благополучно.
Но как оказалось, не совсем закончилось.
– Капитан Джакомо! – в люке показалась голова юнги. – В трюме вода плещется!
– По камням пузом скрежетнули, ваша светлость! – не слишком обеспокоенным тоном произнес капитан. – Не извольте беспокоиться: не потопнем. Сейчас на мыс выйдем, там и починимся. Парни, ставь паруса обратно!
И он занял место раненого кормщика у рулевого весла.
Эрме взглянула на близкий берег – каменистый, угрюмый и такой надежный, и вдруг осознала, что мокра, как водяная крыса.
– Замечательно, – произнесла она. – И я с места не тронусь, пока не просушу одежду.
-
Ура, продолжение! :) Интересное создание эта Плакальщица, даже Саламандру сумела напугать...
-
Читаешь ну просто замирая от того, как накалено повествование, на одном дыхании. И, судя по всему, покой и дальше продолжит Эрме только сниться :). Огромное спасибо, эрэа Марриэн! :)
-
Интересное создание эта Плакальщица, даже Саламандру сумела напугать...
Специфическая сущность. ;) Произвела первое впечатление.
Почти все страхи Саламандры до сей поры лежали в реальной плоскости.
И, судя по всему, покой и дальше продолжит Эрме только сниться.
Это будет очень насыщенная командировка. ;D
-
Продолжаем. :)
Костер разжигать не понадобилось. Солнце поднялось над утесами и уже старалось вовсю.
Тадео и Эрме сидели у вершины мыса. Укромное место было почти полностью окружено стоячими камнями и недоступно постороннему взору.
Тадео стянул дублет и рубашку и разбросал вещи по камням. Сам же разлегся на теплом боку утеса, подставив грудь солнцу. Вероника деловито устроилась у него на животе.
Эрме, разумеется, последовать примеру родича не могла. Она, конечно, тоже сняла накидку, безрукавку, но вот сорочку и беррирские штаны пришлось сушить на теле. Все же они не малышня, которую няньки моют в одной бадейке, а взрослые люди.
Внизу, в бухточке, бросила якорные камни фару. Матросы возились вокруг кораблика, латая пробоину, но особого толку Эрме не замечала. На береговом валуне сидел угрюмый донельзя Крамер и мрачно наблюдал за ремонтными работами. Эрме готова была поклясться, что капитан проклинает час, когда вступил на сию ненадежную палубу, и с опаской ожидает момента, когда придется повторить опыт.
У легионеров-греардцев сложные отношения с водоемами. Горные реки убийственно быстры и бурливы – не покупаешься; озера ледяные, так что шансов научиться плавать почти нет. Некоторые, самые ловкие, приобретают это умение уже во взрослом возрасте, наняв учителя на реке или в общественной терме, но большинство так и остается беспомощными перед водными преградами. Крамер, увы, относился к последней категории. Это Эрме знала еще по прежнему опыту.
Она и сама не жаждала вновь встретиться с озерной жутью.
– Что задумалась? – спросил Тадео, приподнимаясь на локте. Вероника негодующе фыркнула, утратив опору, и Тадео придержал зверька ладонью.
– Расскажи мне о Плакальщице, – попросила Эрме. – Что она такое?
– Плакальщица?! Да кто ее знает. – Тадео задумчиво почесал щеку. – Ученые люди скажут: мол, просто явление местной натуры, вроде извержения вулкана или землетрясения. Ну, а местные, особенно такие, как наш отважный капитан Джакомо и его подручные, только посмеются над таким мнением. А то и разозлятся. Здесь в каждой усадебке вокруг озера есть своя история на ее счет. Все безусловно трагические. Дева, бросившаяся с утеса от неразделенной страсти, дева, спасающаяся от врагов, дева, мстящая неверному возлюбленному… Словом, все такое, душещипательное, аж глаза режет.
– А ты? Что ты думаешь?
– Кто я такой, чтобы долго раздумывать над такими вещами? Но знаешь, Эрме, я за эти годы встречался с ней трижды. Прошлые два раза глубокой осенью, после Паучьей Полночи. И я убежден, чтобы это ни было оно… живое. Или по крайней мере разумное. Она жалуется, проклинает, рыдает. Да ты сама слышала этот шепот…
– Да, – задумчиво сказала Эрме. – Она говорит. Но что именно она говорит?
– Кто знает… Есть поверье, что тот, кто поймет Плакальщицу, навсегда прекратит ее скитания. Судя по тому, сколько веков она бродит по озеру, никто не сподобился.
– А что бывает, с теми, кто откликнется на зов?
Тадео поежился.
– Воды Тиммерина глубоки. Тела пропадают без следа. Рыбаки считают, что если она никого не забрала в один год, то на следующий отомстит: будет мало рыбы, или лодки в осенний шторм налетят на камни, или перекупщики заломят несусветные цены на соль… Здесь свои трудности, Эрме.
– Как и везде, – согласилась она.
Жизнь нигде не бывает медовой, и полноводные реки зеленого дразнящего вина текут только в замшелых сказках о стране на краю земли, где солнце встречается с луной, и правит бессмертный праведный король. Безмозглые мечтатели искали эти берега, а открыли Маравади – Берег Крови. Ищешь доброе и прекрасное, а обретаешь такую же грязь, как и везде. И порой кажется, что нет в мире ничего прекрасного, одна грязь…
Тадео привстал, ощупывая рубашку.
– Уже. Солнце, конечно, печет зверски.
Он ссадил Веронику на камень и принялся одеваться.
Какой же он сильный, в который раз удивилась Эрме, украдкой потирая плечи. Никогда бы не подумала… В юности Тадео всеми правдами и неправдами избегал любого соревнования или лишнего физического напряжения и снискал сомнительную славу слабосильного увальня. А после изрядно отяжелел и раздобрел от неспешной спокойной жизни. Но как видно приобрел и изрядную долю физической мощи. Где только сподобился?
Она тоже взялась за одежду. И вовремя.
На опушку леса у подножия утеса вывалился гигантский черный пес. Он рыкнул так, что Вероника вмиг метнулась на плечо Тадео. Эрме застегнула безрукавку и прищурилась, рассматривая этого великолепного представителя собачьего племени.
Пес был монументален, мощен, широкогруд и явно опасен. Шипастый ошейник тускло поблескивал железом. Следом за животным между пиниями показался человек. Это был тот самый малый в грубом одеянии, чью небритую физиономию Эрме наблюдала во внутреннем дворике перед зарей. Сейчас, при свете дня, она могла разглядеть его получше, но право слово, ничего слишком примечательного человек из себя не представлял. Просто мужчина с тусклым взглядом и заросшим черной щетиной грязным лицом. Одежда его – изодранная темная безрукавка и истрепанные штаны – казалась донельзя старомодной и, как видно, сменила не одного владельца. Обувь тоже словно достали из дедовского сундука: огромные тупорылые башмаки с подковками. Такие сейчас по традиции использовали лишь игроки в дикий мяч: уж больно удобно пинать соперника. Мужчина держал в руке короткое копье – редкое по нынешним временам оружие, вдобавок из-за широкого ремня, туго стянувшего талию, торчал угрожающего вида зазубренный топор.
– Как он сюда попал так быстро? – поразилась Эрме. – И отчего не отправился на фару?
Человек, заметив предупреждающий знак Тадео, остановился в отдалении и взял пса на сворку.
– Вокруг озера множество тропок, – расплывчато ответил Тадео. – А что до фару… капитан бы скорее утопился, чем взял на борт это лесное чудовище. Кстати, его зовут Черныш.
– Вполне в масть, – ответила Эрме, глядя, как пес зевает, показывая устрашающие клыки. Вероника яростно шипела. Пес наверняка был бы способен заглотить ее целиком, не жуя.
– Ты не поняла, – улыбнулся Тадео, – пса кличут Обжорой. Черныш – имя человека.
Эрме только головой покачала. Местные обычаи порой приводили ее в тупик. Вряд ли какой-нибудь священник в Виренце или Таоре записал бы в Книги Имен младенца по имени Черныш, здесь же такое, кажется, в порядке вещей. Или не в порядке, усомнилась она, уловив за спиной смешок.
– Да что от дикарей ждать-то, – проговорил подошедший капитан фару. – Без ума живут, истуканы лесные.
Курт Крамер промолчал, но и без того неулыбчивая физиономия сделалась мрачнее осеннего неба. Он явно не ждал ничего доброго от лесного оборвыша.
– Черныш будет нашим проводником, -– ответил Тадео. – Чинитесь и ожидайте здесь. Думаю, к вечеру вернемся.
И, не ожидая возражений, он протянул Эрме руку, помогая спуститься с мыса к опушке.
Два капитана, стоя на вершине, с нескрываемым подозрением уставились на проводника.
– Этот отведет, – проворчал себе под нос капитан Джакомо и, дождавшись, пока «светлости» удалятся на некоторое расстояние, добавил: – Вы джиор, того, в оба смотрите. Малый с придурью, а пес евонный – вообще убойца! Остерегайтесь!
Капитан Крамер натянул на руки перчатки и поправил пояс с чикветтой.
– Благодарю, джиор. – процедил он сквозь зубы. – Уж я присмотрю.
-
Еще парочка колоритных персонажей. Спасибо, Марриэн :)
-
Читала - и словно то самое "зеленое дразнящее вино", о котором вспоминает Эрме, смаковала по глотку из дорогого хрусталя. Растягивая удовольствие - и страшно жалея, что с каждым новым глотком, то есть абзацем, этого сказочного вина, искристого и душистого, остается в бокале всё меньше :). Очень-очень жду продолжения, эрэа Марриэн! :)
-
Немного продвинем историю дальше.
Если вокруг озера и существовали тропы, то Эрме не заметила ни одной. На ее городской взгляд, они двигались по совершенно дикой местности, лишенной всякого признака человеческого присутствия. Ни памятного камня-указателя, ни вырубки, ни даже старого кострища. Они оказались в той части тиммеринского побережья, где не было селений.
Фратер Бруно забился в порядочную глушь, но на то он и отшельник.
...Фратер Бруно (в миру Николо Барка из Барраса) был сыном зажиточного владельца ткацкой мануфактуры и намеревался пойти той же добропорядочной и полезной стезей. И пошел, и даже начал добиваться известности на поприще заколачивания прибыли... Но в один прекрасный день в канцелярию герцога вирентийского пришло письмо, в котором означенный Николо Барка из Барраса нижайше уведомлял его светлость (в отличном деловом стиле и с изумительно правильной грамматикой), что в ближайший месяц в местности, именуемой Кампейя, пройдут обильные дожди, отчего неизбежно выйдет из берегов река Тавора, обрушится старая плотина и будут затоплены три деревни, две помещичьи усадьбы, пять мельниц и вода остановится лишь в пьеде от собачьей будки, что за пристанской караулкой (сама караулка не уцелеет, как и пристань). Однако ежели прямо сейчас принять меры, то разрушения ограничатся одной деревней и двумя мельницами, а местный люд и вовсе избегнет смерти.
К письму прилагалось обоснование на три листа с подробными пояснениями, основанными преимущественно на движении облаков над баррасской кампанилой и траекторией полета ястреба-перепелятника, свившего гнездо на старом кедре за крепостной стеной.
Письмоводитель герцогской канцелярии сначала вдоволь посмеялся, а после сильно озадачился. Отправлять явный бред безумца на стол герцогу – значило риск навлечь на себе неудовольствие начальства, но, с другой стороны, после опустошительного Великого землетрясения правитель с особым вниманием выслушивал все вести о разгуле стихии.
После совещания с главой канцелярии и личным герцогским секретарем письмо все же попало в заветную папку (на всякий случай регистрационный номер ставить не стали, чтобы не портить учетную книгу). Каково же было удивление всей канцелярии, когда письмо вернулось с резолюцией, предписывающей ведомству, следящему за состоянием мостов, плотин и дорог, обревизовать и, буде окажется нужда, надлежаще укрепить дамбу.
Дожди и впрямь случились. Дамба, требовавшая изрядного ремонта и отчасти его получившая, дала течи, но в целом устояла, и поток воды получился менее разрушительным, чем можно было ожидать. Деревенька на склоне все же поплыла вниз по течению, но жители успели удачно разбежаться. Пристань, караулка и собачья будка не пострадали.
Случай этот произвел большое впечатление на жаждущие всего необычного умы. В Баррас потянулись желающие поглазеть на новоявленного предсказателя. Старшины города ткачей остались весьма недовольны наводнившей до того степенный и деловой город странной публикой. Сам Николо тоже был не в восторге: он запер перед неофитами ворота своей мануфактуры и дома, а для особо непонятливого люда его слуги и работники заготовили крепкие дубинки.
Где-то через год странная история повторилась. На сей раз написанной безупречным и жестким деловым стилем письмо сообщало о лесном пожаре, который вскорости опустошит склоны горы Макесса и уничтожит пасущиеся там овечьи стада. Поделать с сим бедствием ничего нельзя, возможно лишь предостеречь пастырей да пустить воду по заброшенному каналу, чтобы остановить бушующее пламя и не дать пожару спуститься в долину.
Письмо легло на стол герцога без промедления. Канал начали чистить, а овчаров, несмотря на недовольство, попросту в тычки согнали с горы в низину. Где-то через неделю, во время грозы молния ударила в сухое дерево...
Но все затмил третий случай. На сей раз в письме из Барраса было всего три слова: «Завтра проснется Раньош». Когда секретарь герцога впервые увидел это послание, он бежал от канцелярии в палаццо со скоростью вспугнутого оленя.
Катаклизм не касался непосредственно Виренцы, нет, он произошел за сотни миль от нее, но в то же время он затронул сердца многих подданных герцога и в первую очередь саму семью Гвардари.
На острове Истиара ожил спавший столетия вулкан Раньош. Раскаленная лава снесла с лица земли столицу острова город Айферру, где располагался крупный аддирский гарнизон. Поднявшаяся великая волна полностью уничтожила вражескую флотилию, которая после захвата острова держала в страхе всю Эклейду. Уцелели немногие. Остров скинул с себя аддиров, словно собака — грязь, налипшую на шерсть.
Вспоминали, что когда вести, подтверждающие правдивость пророчества, дошли до Виренцы, колокола на Корабельной отмели звонили не смолкая весь день, и огромный колокол Храма Истины Крылатой на площади перед палаццо Гвардари отвечал им своим глубоким тягучим голосом. Алтари Трех Непреклонных были завалены поминальными цветами черного ириса и пряным смолистым розмарином.
Люди вновь и вновь говорили о Черном Сердце Эклейды, которое не позволяет удержаться на Истиаре чужакам. Вновь и вновь вспоминали уничтоженную Таркону и Тьяго Эскалату, погибшего брата герцогини, проклявшего аддиров и пообещавшего им отмщение кровью и огнем. И даже, когда стало известно, что Истиара, залитая лавой и засыпанная пеплом, отныне непригодна для жизни, ибо вулкан так и не заснул окончательно, и теперь даже пираты боятся приближаться к курящемуся серным дымом острову, это было воспринято как воля богов.
Баррас сделался объектом паломничества. Мануфактура встала, обозленный предсказатель показывал нос из окна, лишь чтобы обложить толпу бранью и спрятаться обратно. В Виренцу же тогдашнему фламину Храма Истины Крылатой пришло письмо из Лунного города, в котором глава Черного Трилистника недвусмысленно интересовался, кто таков этот Николо Барка, и на каком фундаменте он строит свои прозрения, ибо ни в одном из Девяти Свитков не содержалось возможности подобного толкования воли богов. А что не от богов и не в природе людской, то сами знаете откуда...
После этого герцог пожелал лично увидеться с предсказателем. Николо прибыл в Виренцу ночью и под конвоем. Разговор правителя и пророка вышел долгим, содержание его осталось тайной, но доподлинно известно, что после сей беседы Николо передал все права на владение мануфактурой родне, прямо в дворцовой капелле принял бронзовое кольцо нищенствующего брата, после чего отбыл в неизвестном направлении.
Истерия вокруг Барраса за отсутствием предмета поклонения постепенно сошла на нет. Интерес служителей Черного Трилистника тоже подозрительно быстро увял. А после на побережье Тормары саранчой обрушились аддиры, и всем стало не до капризов погоды. Николо словно растворился в осеннем тормарском тумане. Для всего мира, но не для Гвардари.
Эрме была в числе немногих знающих, куда подевался Николо Барка, но даже для нее оставалось загадкой, отчего было избрано именно это место. Вскоре после того, как она стала Саламандрой, дед соизволил поставить ее в известность, что фратер Бруно давно и безвылазно поселился на Тиммерине, в таком диком месте, куда протоптать народную тропу было практически невозможно. Способности свои окружающему люду он не выказывал, и к тому времени, когда Тадео обосновался в замке тиммеринского наместника, отщельник уже считался просто частью местного пейзажа.
Сама Эрме видела его один-единственный раз, несколько лет назад, во время своего путешествия с юным герцогом (Джез тогда только-только стал полноправным правителем и с энтузиазмом обозревал свое государство). Ради такого случая фратер покинул свое убежище и пешком, по лесным тропам, добрался до Тиммори, где был удостоен краткой приватной встречи.
На Эрме он произвел смешанное впечатление. От отшельника ожидаешь либо умильной благостности либо полубезумной дикости, нечесаной бороды и дурного запаха. Но фратер Бруно был не таков: крепкий, коренастый, в старомодной, но добротной светской одежде, он казался настолько ярким представителем своего изначального сословия, что вполне мог подтвердить теорию непреодолимой власти наследственности.
Менее всего он напоминал человека, способного видеть изменения будущего в полете ястребов и движении облаков. Взгляд его, не мечтательный и созерцательный, какого ожидаешь от того, кто полжизни провел в уединении, а взвешивающий и оценивающий, то скользил по собравшимся в зале людям, то колючкой цеплялся за чье-нибудь лицо. Эрме прямо чувствовала его его кожей щек и подозревала, что подобные ощущения испытывает и кузен.
У Эрме тогда возникло ощущение, что не Джез удостоил отшельника аудиенции, а фратер решил прикинуть на пальцах, чего стоит новый герцог. Но что бы он ни подумал, выводы он, разумеется, оставил при себе.
Назад фратер отбыл тем же маршрутом, решительно отвергнув предложение Тадео воспользоваться личной фару наместника. На прощание он заявил, что назавтра следует ждать шторма. На небе не было ни облачка, и ясный закат светился, как витражное стекло.
Шестнадцатилетний герцог весь вечер острил на сей счет: он с нетерпением ожидал обещанной Тадео водной прогулки. Но увы...
Под утро на озеро обрушилась буря с градом.
-
Ох, как же затягивает в себя сюжет! А узнавать из каждого очередного кусочка продолжения что-то новое о родном мире Эрме, упиваясь тем, до чего же изумительно тонко поданы и выписаны эти детали и детальки - отдельное наслаждение. Запах тех же черных ирисов и "пряного смолистого розмарина" я вот сейчас буквально почувствовала... Огромное спасибо, эрэа Марриэн! :)
-
Эрэа Красный Волк, спасибо. :)
Идем дальше.
Размышляя над всей этой историей Эрме никогда не могла прийти к однозначному выводу. С одной стороны, она весьма сомневалась, что облака и птицы могут помочь в предвидении будущего. Еще меньше она допускала мысль, что в подобные вещи верил дед — человек насквозь практический. Но однако факт оставался фактом: Николо Барка из Барраса каким-то необъяснимым способом умел предсказывать природные катаклизмы и просто погодные изменения столь же уверенно, как старик, чьи кости люто ноют при приближении ненастья.
И дед, следуя своей извечной стратегии извлекать пользу из всего, что предлагает жизнь, как мог использовал этот дар. В конце концов, если что-то никак невозможно объяснить, то придется принять сие на веру, разве не так? Ведь недаром на левом крыле Истины Крылатой, кровью выведено «Вера»? А Истина Крылатая – одна из Трех Совершенных, Творцов мироздания. Так учат Девять Свитков.
Магия существует. Это знает любой аптекарь, растирающий в ступке травы, и любая деревенская бабка, что готовит настои от поноса у скотины. Аптекарь вызубрил сотни страниц и сдал экзамен на право носить серебряный листик мяты с номером, навечно заносимым в гильдейский реестр (она сама носила такой — черненое серебро, цифры 377 на обороте и лаконичное напутствие на квеарне: «Взвешивай точно!»). Бабка экзаменов не сдавала и училась в лучшем случае у другой бабки, но зато протопала тысячи шагов по горам и лугам, отыскивая нужные травы, и удерживает все рецепты в памяти.
Эта магия насущна. Она растет из труда, терпения и обретения знания и мастерства, как и всякое ремесло. Делай то-то и то-то и получишь определенный результат. Если талантлив и жаждешь большего, то можешь попытаться привнести свои, новые ингредиенты и придумать новые рецепты — и возможно, придешь к лучшим результатам, но всегда есть вероятность увлечься, забыть о нерушимых правилах, и тогда лекарство станет отравой, а скотина околеет. Это так называемая «малая магия преобразования веществ». Многие ученые мужи даже опускали здесь само слово «магия» используя прагматичное «теория». Эрме, по правде сказать, и сама так считала, на практике многократно проверив, что лекарство, изготовленное точно по рецепту, действует (или не действует) одинаково, что с сопутствующими заклинаниями, что без.
Существовала еще так называемая «великая магия». Точнее существовала в теории, в паре-тройке разрозненных неполных трактатов Лунной Эры, случайно переживших столетия, да в народных сказках, где чудеса громоздятся одно на другое, точно детские кубики. Эрме никогда в такое не лезла – скучно, туманно и бессмысленно. Единственное, что она помнила, – смутное замшелое определение, кажется, гласившее, что великая магия — деяние, осуществляемое посредством изменения мира внешнего чрез внутреннее волеизъявление одаренного силой. Как-то так. Как с этим соотносятся способности фратера Бруно, она не имела ни малейшего понятия.
Но сейчас ее не удовлетворяли такие расплывчатые объяснения. Одно дело, если чудо остается уделом детей и книжников, и совсем-совсем другое – если оно день и ночь обретается на твоем безымянном пальце.
Это все равно что держать в своей руке сосуд с горящей нефтью. Вопрос, что есть нефть и отчего она горит, очень интересен сам по себе, но когда пламя уже плещет по твоим пальцам, на первый план встает вопрос: как ненароком не спалить все вокруг?
...Эрме поскользнулась на лишайнике, едва не врезавшись носом в плечо Тадео.
– Тише, – улыбнулся родич. – Побереги силы. Еще топать и топать. От ручья было бы куда быстрее, но...
Но Плакальщица спутала планы. И теперь они должны ломиться через лес в сопровождении этого странного типа. И что там, у фратера Бруно, в конце концов, произошло?
Этот вопрос вертелся у Эрме на языке, но когда она подступилась к Тадео, то он как и ранее в замке, уклонился от прямого ответа.
– Доберемся – сами увидим, – промолвил он, вытирая пот.
Выражение лица у него сделалось сосредоточенно-отрешенным. Тадео внезапно спрятался в раковину, как устрица. Эрме прекрасно знала, что когда он в таком настроении, вытянуть из него что-то делалось задачей невозможной.
Она любила прояснять обстоятельства заранее. Но здесь оставалось лишь ждать, как будут развиваться события и положиться на проводника.
Черныш и впрямь знал дорогу. По крайней мере, шагал он уверенно, без труда выбирая, где перебраться через впадину, и какой уступ обогнуть. Порой он далеко забегал вперед, но всякий раз умерял шаг, останавливался, придерживая Обжору, и дожидался, пока подойдут остальные. Все это время он молчал.
Пес вывалил язык и иногда мотал башкой. Наверно, ему тоже было несладко в пышной шубе.
Крамер замыкал шествие. Он взмок в своем черном форменном одеянии, и с каждым шагом вглубь леса лицо его становилось все мрачнее. Он оглядывал красноватые стволы пиний, валуны и заросли ежевики с таким видом, словно за каждым кустом обосновались головорезы.
Так они продвигались еще больше часа. Жара накатывала с новой силой. Озерный ветер здесь, в гуще леса почти не чувствовался, и, казалось, мир вокруг плавился, словно смола, стекающая по сосновой коре.
Черныш вновь остановился, посильнее намотав повод на руку. Пес послушно сел наземь. Тадео подошел к проводнику, и Вероника предусмотрительно шмыгнула с правого плеча на левое – подальше от грозного Обжоры. Сметливая все же тварь!
Впереди лежала пологая каменная осыпь. Склон вел к заводи, узкой и длинной, чьи берега и даже водная гладь сплошь заросли какой-то пышной зеленью. Через заводь был переброшен деревянный мостик без перил.
На противоположном берегу стояло приземистое здание с круглым куполом, по краю которого поднимались разросшиеся травы. Стены увивал плющ. У порога были рассыпан тростник и стояли две привратные курильницы, над одной вился дымок.
«Скорлупка», без труда узнала Эрме. Такие приземистые строения, большей частью полуразрушенные, с проваленной купольной крышей и полуразобранными стенами частенько встречались на северо-востоке. Для чего и когда они строились, никто толком не знал. Слишком малы для оборонительной башни, неудобны и лишены окон для жилища. Кое-где «скорлупки», как называли строения крестьяне, приспособили под амбары и склады, но большей частью строения располагались в отдалении от городов и селений, а потому неизбежно были обречены на медленное разрушение. Однако здесь в глуши Ламейи здание волей судьбы было вырвано из лап забвения и обрело новую жизнь.
Картина, достойная кисти Корелли – модного живописца и большого любителя пасторалей. Он добавил бы сюда благородного отшельника, приручающего оленят и ведущего беседы с сойками и синицами, и вышел бы очередной шедевр на продажу. Как бы он назвал свое произведение? «Гимн уединению» или «Приют безмятежности», с легкой усмешкой подумала Эрме. Повесила ли бы она такое полотно у себя в кабинете, дабы помнить, что на земле существуют места, где замирает время? Вряд ли — слишком приторно. Интересно, фратер Бруно приручает местную живность? Или он всецело занят наблюдением за ветрами, облаками и птицами? Кстати, из такого укромного места не очень-то понаблюдаешь. Впадина глубокая. Ветви загораживают небо...
Увлекшись отвлеченными размышлениями, она не сразу поняла, что что-то не так. Прервал ее думы Обжора – он поводил носом и внезапно зарычал, ощерив клыки. Черныш обернулся к Тадео и предупреждающе поднял палец.
– Что такое? –угрюмо спросил Крамер. – Зверье?
Черныш, не отвечая, принялся спускаться по осыпи. Все волей-неволей последовали за проводником, и Эрме внезапно поймала себя на мысли, что посещать сей приют безмятежности отчего-то нет ни малейшего желания.
– Что не так, Тадео? – спросила она. Тот не ответил, лишь крепче сжал ее руку.
Они добрались до заводи. Легкие дощатые мостки прогибались под ногами, и на сапоги плескала влага. Эрме невольно остановилась и нагнулась: в глубине, почти скрытые под широкими, словно круглые плоты, листьями таились крупные бутоны. Местные кувшинки? Пожалуй.
Она выпрямилась и вдруг поняла, что именно насторожило ее еще издали. Дым.
Дым был темным и едким. Обычно в курильницы кладут ароматные смолы, источающие приятный легкий дымок. Но сейчас, когда они приблизились, Эрме явственно чувствовала на языке удушливый привкус, горький и навязчивый.
– Что за дрянь насыпали на угли?! Капитан, очисти ее.
Крамер сдернул сосуд с треножника и черпанул воды из заводи. Угли зашипели. Капитан, закашлявшись, поставил курильницу наземь. Закрыл нос перчаткой.
Внезапно Вероника взвизгнула и, спрыгнув с плеча Тадео, умчалась в лес.
– Эй, твоя шебутная зверушка сбежала!
– Вернется, – уверенно ответил Тадео.
Он отодвинул кусок парусины, служивший вместо двери, и шагнул внутрь.
– Иди-ка сюда, Эрме, – позвал он.
Эрме направилась ко входу. Что-то вдавилось в подошву сапога, когда она ступила на порог. Эрме пошаркала сапогом по камню, но понадобились усилия, чтобы отцепить нечто от подметки. Наконец вещица упала на камни. Эрме присмотрелась, и мир внезапно словно приглушил звуки и цвета.
На пороге лежала привядшая веточка с несколькими раздавленными вытянутыми листьями и шипастым темно-синим плодом, напоминающим крошечный орешек каштана.
-
Просто невероятно напряженный эпизод. Ох, судя по всему, эта "привядшая веточка" - пакость и дрянь еще та... Огромное спасибо, эрэа Марриэн - и с нетерпением, как всегда, жду продолжения! :)
-
Ох, судя по всему, эта "привядшая веточка" - пакость и дрянь еще та...
Эта, так сказать, деталь несколько усложняет ситуацию. ;) Но все в свое время.
– Эрме! – снова окликнул ее Тадео.
– Сейчас, Тадди, – прошептала она, от волнения не замечая, что называет родича детским именем, которое не использовала уже невесть сколько. – Сейчас. Курт! – позвала она капитана. – Возьми это. Перчаткой, только перчаткой, не голой рукой. Заверни плотно и спрячь куда-нибудь. Отдашь, когда мы вернемся в замок. Только не потеряй...не потеряй.
Говорить было трудно, словно в горле встал комок.
Крамер повиновался, настороженно поглядывая то на ветку, то на нее. Эрме постаралась взять себя в руки. Она ведь может и ошибаться. Наверняка ошибается.
Она в свою очередь подняла полог и остановилась – так ударил в лицо мощный поток спертого дымного воздуха. Тадео посторонился, давая обзор. В «скорлупке» не было окон, и понадобилось время, чтобы глаза привыкли к полумраку.
Фратер Бруно жил бедно, что для лесного отшельника не новость. Однако все его жилище отличалось основательностью и прочностью, вполне отвечающей тому впечатлению, которое он когда-то произвел на Эрме. Крепкая сосновая кровать, аккуратно застеленная лоскутным покрывалом, очаг с подвешенным над ним котелком, на одной стене немногочисленные предметы утвари, у другой стол и высокий стул, для большего удобства накрытый вытертой коровьей шкурой. На столе чернильница и раскрытая тетрадь. Веник и плетеный тростниковый коврик у порога.
Все было в полном порядке, за исключением пары вещей. Первая бросалась в глаза сразу.
Очаг был полон слоем пепла и углей, в котором смутно угадывались крышки переплетов и искореженные огнем листы тетрадей. Они еще тлели.
Эрме поспешно рванула полог в сторону, впуская внутрь свет и полуденную жару. И лишь тогда заметила вторую вещь. На стене, напротив двери, распластав прибитые крылья, хватал когтями пустоту мертвый ястреб.
С минуту они молчали, стоя у порога. Затем Тадео, словно очнувшись, направился в центр комнаты к очагу.
– Теперь ты скажешь, что здесь случилось? – спросила Эрме. – И где Николо Барка?
– Черныш пришел вчера вечером, чтобы принести фратеру Бруно пойманного в капкан кролика. Он так часто делает. Он нашел здесь то, что видим мы, но не нашел отшельника. Он обошел окрестности, но ничего и никого не обнаружил. Тогда...
– А его пес? – перебила Эрме.
– Обжора не взял след, – раздался грубый голос. Эрме обернулась: Черныш впервые за все время обратился не к Тадео. – Совсем не взял. Обжора рычит. Он зол.
У него был странный выговор и манера речи, словно у человека, который знает чужой язык, но мало разговаривает сам и оттого вынужден старательно подбирать слова.
– Фратер Бруно часто покидал жилище? Куда он мог направиться?
– На скалы над лесом. Смотрел на небо. Смотрел на озеро. Смотрел на алый дым.
– Алый дым? – не поняла Эрме.
– Здесь неподалеку есть горячий источник, – пояснил Тадео. – На закате он словно курится алым дымом. Красивое место.
– Он мог отправиться туда?
– Мог, – согласился Черныш. – Но всегда возвращался к ночи. Нельзя ночевать в лесу. Лес смотрит...
– Но он не вернулся. И тогда ты оправился в Тиммори?!
– Черныш пошел. Черныш знает правила, – согласился мужчина.
– А как же правило не ночевать в лесу?! Ты шел всю ночь, не так ли?!
Проводник посмотрел на нее, как на полную дуру.
– Черныш понимает лес. Знает дороги. Знает камни. Знает слова.
– Да, я смотрю, он все знает, – проворчала Эрме себе под нос. Она подошла к очагу и потрогала пепел. Теплый. Книги тлели долго. Возможно, если бы проводник додумался сразу вытащить тома из очага, еще можно было бы что-то спасти. Но сейчас...
Тадео запустил пальцы в пепел и попытался выдернуть наименее обуглившуюся тетрадь, но она буквально рассыпалась на клочки. Все, что записывал фратер Бруно долгие годы, обратилось в пыль.
– Что ты на это скажешь? Кто, по твоему, мог сотворить такое? – негромко спросил Тадео, дуя на пальцы.
– Если это вор, – ответила Эрме. – То очень странный и глупый вор. Он не перерыл жилище, отыскивая монеты, и не взял самое дорогое, что было здесь: книги. Напротив, он решил уничтожить ценности.
– Возможно, он не понимает, что книги тоже стоят денег и могут быть проданы в городе. Не здесь, так в Таоре.
– Тогда он неграмотный дикарь, – Эрме невольно покосилась на Черныша. – Эй, ты! Зажги-ка факел! Или светильник, коли он здесь отыщется!
– А если он, допустим, не нашел заветной кубышки и в ярости решил насолить фратеру Бруно?
– Возможно, – согласилась Эрме. – Но в ярости бьют горшки и крушат мебель. А здесь... ты заметил, как они сложены?
– А что, как-то особенно? – Тадео близоруко сощурился и присел на корточки перед очагом. – Слушай, и правда ведь...
– Между переплетами слои пепла. Кто-то старательно переложил книги корой или сосновой щепой, чтобы лучше горелось. Это дело небыстрое. В сиюминутной ярости такое не сотворишь.
– Как ты углядела?
– Просто ты стесняешься носить очки. А зря...
Черныш наконец-то зажег огарок сальной свечки. Он протянул его Эрме, но вошедший Крамер отобрал у него свечу и озадаченно уставился на мертвую птицу.
– Это что за дичь такая? – угрюмо вопросил он. Эрме невольно хмыкнула.
– Да вы остряк, капитан, – заметил Тадео.
Крамер непонимающе пожал плечами: то ли в шутку, то ли всерьез. Он шагнул вперед, повыше поднимая огарок и давая Эрме возможность как следует рассмотреть убитого ястреба. Она подошла, зажимая нос перчаткой.
Это была крупная птица. Темно-серые, с синеватым отливом перья крыльев были грубо изломаны, на рябой, залитой кровью груди виднелась рана от стрелы. Как видно, ястреба подбили в полете, и он падал с большой высоты. Три колышка прошивали тело ястреба насквозь, вонзаясь в трещины каменной кладки и удерживая птицу на стене, словно пародию на охотничье трофейное чучело.
Приглядевшись, Эрме поморщилась: кто-то затолкал в птичий клюв уголек.
Эрме представила, как роскошно смотрелся бы такой ястреб, взмывая с перчатки в небо. Распластанная красота, уничтоженная и униженная сила.
– Что за гадина так поглумилась над живой тварью? – пророкотал Крамер. – Ты, – обернулся он к Чернышу. – Знаешь, кто мог такое сотворить?
– Убьешь ястреба — позовешь беду, – отозвался Черныш. – Все знают. Лес рассердится. Горы разозлятся. Никто так не сделает — ни мы, ни озерные.
Эрме отметила это «мы». Странно, она всегда думала, что вся жизнь на Тиммерине сосредоточена вдоль береговой линии. Но оказывается, существовали некие лесные обитатели, достаточно многочисленные, чтобы противопоставлять себя «озерным». Надо же, новость. И Тадео явно был в курсе дела. Впрочем, ему по должности положено.
– Что же получается? Некто пробрался в «скорлупку», ничего не взял, но сжег книги и испакостил стену мертвой птицей? Нет, это точно не просто вор.
– Он уничтожил все книги и записи фратера Бруно. Он убил ястреба, а если верить словам отшельника, именно ястребы являлись источником его прозрений. И все это сделано накануне моего приезда сюда...
– То есть ты думаешь, – Тадео умолк, но и так было понятно. – Но кто? И с какой целью?
Эрме не знала, что ответить. Пока не знала. Особенно если она не ошиблась насчет синей шипастой дряни на пороге. Тогда все сильно усложняется.
– Возможно, фратер Бруно что-то... углядел в облачной пелене. – Говорить такое всерьез было странно, но в конце концов, разве не за очередным предсказанием она сюда и явилась? – Что-то важное.
– Он не баловал прозрениями с того случая, когда предсказал Джезу бурю. Я, честно говоря, думал уже, что он прекратил свои изыскания. Он ведь уже сильно немолод. Старик, проще говоря.
– Когда ты его видел последний раз?
– Прошлой осенью. Я рыбачил неподалеку от устья ручья, а он бродил вдоль обрыва. Орехи, что ли, собирал. Я велел матросу отнести ему корзину окуней. Отличный был клев.
– Вы не говорили?
– Нет. Просто передал через матроса свою благодарность. Он нелюдим почище меня.
– Ну, а ты, – она обернулась к Чернышу. – Ты часто здесь бываешь?
– Я ношу мясо, – ответил Черныш. – Отец велит, я несу. Кролика, или куропатку, или еще что. Что даст лес.
– Твой дед поручил его семье присматривать за фратером Бруно, – пояснил Тадео.
– Что? Впервые слышу! В каком смысле присматривать?
– Во всех возможных.
– Человек города чужой здесь. Трудно. Голодно. Страшно. Лес смотрит. – встрял Черныш. – Мы помогали. Мы смотрели в оба.
– И все же проморгали, – резко сказала Эрме. – Куда он исчез?
– Мы ищем, – сказал Черныш. – Отец ищет. Братья. Сестры.
– Ищут-то ищут, да только без толку!
Это произнес новый голос – спокойный и слегка презрительный. В «скорлупке» сделалось темнее: кто-то, встав на пороге, загородил свет.
-
Новые загадки, пугающие и недобрые - и сразу сколько, целый ворох!.. А сам текст, еще раз с невероятным удовольствием и с громадной благодарностью повторюсь - это что-то околдовывающее. И снова буду очень ждать продолжения, эрэа Марриэн! :)
-
Прочла, наконец-то добралась и прочла!!! Не оторваться. Но ты, моя дорогая, очень коварна. На самом интересном месте всё закончилось. Жду-с. Спасибо, зачиталась. :)
-
Воробышек, спасибо! :) Рада, что у тебя появились силы на чтение.
Но ты, моя дорогая, очень коварна. На самом интересном месте всё закончилось.
Ну а как же ж! ;)
Автор не дремлет, продолжение понемногу редактируется.
Эрэа Красный Волк, спасибо!
Загадки и впрямь очень недобрые. А отгадки... увидим. :)