Похождения дриксенского гуся - IV
Работал Штанцлер кансилльером,.
Эр Август кансилльером был...
После смерти Диомида ситуация в Талиге сложилась специфическая. Дело в том, что в созданном Франциском государстве не было «самой-главной-должности», заняв которую имярек становился самым-самым-главным, поскольку главным был король. Соответственно не места красили человеков, а человеки - места. Олларианский кардинал по закону никакого отношения к реальной власти не имел вообще - так решил, налюбовавшийся на эсператистов Франциск. Однако фактическим правителем Талига после свержения Алисы стал именно кардинал.Почему? Потому что лучше всех подходил на эту роль.
Соберано Алваро был по уши занят армией, его дело было объяснить соседям, что Талиг сам решает, кто и как им правит. Георг Оллар был из тех принцев, которые в короли не рвутся и ужасно боятся прослыть узурпаторами. Его твердость была прямо пропорциональна скорости сползания Талига в дыру, как только Алису свергли, Георгу стало перед ней неудобно. Принц предпочел заниматься дворцовыми делами да и умер он раньше своих сподвижников. Остались Ноймаринены и, в первую очередь, Штефан-Диомид и вернувшиеся во власть отстраненные Алисой сподвижники Карла Третьего. Кардиналу удалось использовать их способности оптимальным образом, но никто из них ни по возрасту, ни по талантам не годился на роль следующего правителя. Единственной возможностью было перевалить ношу хотя бы временно на соберано Алваро, который, когда здоровье Диомида резко ухудшилось, сдал армию и перешел на «гражданскую» службу. Но нам важен не он, а эр Август, получивший важную, но отнюдь не наиглавнейшую должность.
И вот здесь на первый план выходит «ТУРСость» нового кансилльера, который после смерти Диомида остался без алиби. Теперь его дружба с Алисой и связи с оппозицией могли быть истолкованы не в его пользу, уверенности же в том, что Алваро и тем более желающие вернуть доалисианские позиции фамилии примут его объяснения у Штанцлера не было. Конечно, он мог попытаться поговорить с соберано или кем-то из Ноймариненов начистоту. Штанцлер знал достаточно, чтобы убедить их в своей правдивости, но тогда из мешка вылезало другое шило, пусть менее длинное, но очень-очень неприятное. Его двурушничество имела немалый шанс стать достоянием гласности, а это могло означать что угодно вплоть до публичной пощечины или оплеухи. Кроме того эр Август лишался своих главных козырей: ему переставали доверять, в нем переставали видеть помощника, советчика и заступника, соответственно он лишался неофициальной, но очень ему важной поддержки.
Сложись у Штанцлера с соберано или маркизам Ноймаром дружеские отношения, возможно, он бы и рискнул объясниться. Увы, дриксенский гусь Ворона и Волка не вдохновлял, хотя они и согласились с Диомидом в том, что на посту кансилльера Штанцлер будет полезен. Так оно и было: Талиг все еще не мог себе позволить серьезную внутреннюю заваруху, без которой полностью отстранить алисиных выдвиженцев не выходило. Оставалось по возможности встраивать их, начиная с самых договороспособных, в новый расклад, и тут Штанцлер был незаменим. Еще бы, ведь он в первую очередь решал собственные проблемы.
Эр Август еще при Диомиде усиленно занимался челночной дипломатией. Пользуясь своей вхожестью к Алисе и отсутствием видимых связей с властью, он объяснял недовольным, что надо ЖДАТЬ, и что резкие движения губительны. Наиболее глупым и рьяным он позволял загонять самих себя в угол, после чего помогал бежать. Таких, впрочем, оказалось не столь много, большинство, убедившись, что их никто есть заживо и даже полностью оттирать от корыта не будет, соглашались на бурчащее ожидание. Гайифа и Дриксен тратили немало средств, пытаясь высидеть хотя бы один приличный мятеж, но яйца успешно бились и переоценить заслуги Штанцлера в этом невозможно. Он умудрился унять даже Анри-Гийома, правда, пришлось подделать немало писем по сути сидящей под домашним арестом королевы. Штанцлер убеждал ждать, когда поможет заграница, когда умрет принц Георг, когда умрет Диомид, когда король станет совершеннолетним и сможет призвать материнских врагов к ответу, когда умрет Алваро Алва, когда король женится… Союз сына Алисы и внучки ее верного рыцаря восстановит попранную справедливость и вернет к трону Людей Чести.
Время шло, временное потихоньку становилось постоянным, поднимало голову второе поколение. Штанцлер лез вон сразу из двух кож. Явно он исполнял свои обязанности, да так, что кансилльер становился все более заметной фигурой государственного аппарата. Тайно он сводил на нет возможные противоправные действия и умиротворял потенциальных бунтовщиков, по возможности от них дистанцируясь. Его участие в оппозиционной деятельности становилось все призрачнее. На кансилльера ссылались, но он исхитрился устроить так, что ссылались и на совершенно лояльных короне людей вроде фок Варзов. Среди всего прочего Штанцлер успешно убедил нового герцога Придда в том, что пора менять сторону. Им обоим пришлось пережить очень неприятные мгновенья, когда инициатива возлюбленного «девушки в окошке» едва не обернулось убийством молодого герцога Алва. Штанцлер с Приддом полагали, что идея столь трудно выполнимого покушения потихоньку сойдет на нет именно из-за трудности с девицей, и на тебе! Если б было проведено должное расследование, если б прихватили кого-то из реальных «подписантов» эру Августу пришлось бы солоно, но Леворукий помог - концов не осталось. Штанцлер выдохнул и воспользовался столь впечатляющим событием, чтобы поставить на место максимальное количество мозгов. Это удалось, пораженные талантами Алвы прошедшие по соломинке над пропастью заговорщики присмирели надолго.
Штанцлер выдохнул и с удвоенной энергией принялся за государственные дела и оказание помощи нуждающимся в таковой дамам и девицам. То, что жены, сестры и дочери важных персон могут быть крайне полезны он убедился очень давно. Теперь же он готовился вступить в подковерную борьбу за первенство. Время, которое эр Август потратил на выпутывание себя и других из всяческих заговоров, молодой кардинал использовал для укрепления собственной власти. Ему удалось заручиться поддержкой Ноймариненов, но Манрики с Колиньярами были не прочь съесть больше, чем у них было, Алва был слишком молод и казался занятым собственными делами, а ревность Сильвестра к потенциальным конкурентам людей опытных и осторожных настораживала. Они вполне могли предпочесть опасному Сильвестру милого кроткого Штанцлера.
Эр Август понимал, что ему не водить армий и не воспламенять сердца женщин и воинов, он собирался взять другим. Всеобщей симпатией и… тем, что по закону в Талиге все решает король. В Фердинанде угадывался просто роскошный подкаблучник, и эр Август начал готовить королевскую свадьбу. Леона Салина в качестве королевы его не устраивала, но Сильвестра она не устраивала еще больше. Спорить с соберано Алваро его высокопреосвященство не стал бы, но после его смерти помолвка была успешно расторгнута. Слух о том, что Леоне омерзителен Фердинанд возник словно сам по себе, кого за это нужно благодарить Сильвестр, само собой, не знал. О Магдале Эпинэ с подачи матери заикнулся сам Фердинанд. Сильвестр подумал и пришел к выводу, что вариант очень неплох. Подобный союз подведет черту под «алисианским» расколом и закрепит капитуляцию Эпинэ и в его лице всех Людей Чести. Сама же Магдала, как и все потомство Анои-Гийома, управляема и простодушна, ее ничего не стоит переседлать. Если же старый герцог на правах нового королевского родича попробует бузить, он просто тихо отойдет в мир иной, в его возрасте это естественно.
Все шло к свадьбе, и тут грянуло восстание Борна, которое по уши занятый Штанцлер прохлопал. И не только он: Вальтер Придд узнал о выступлении только от гонца зятя и немедленно бросился к Штанцлеру. Они проговорили всю ночь, и Вальтер мужу Габриэлы в помощи отказал со всей решительностью. Впрочем, мятежники ничего непоправимого натворить не успели, их вполне можно было загнать обратно в стойла. Именно это и решил сделать маршал Савиньяк. И у него почти получилось.
Выстрел Габриэлы сделал ситуацию необратимой и однозначной. Убийство Арно Савиньяка взбесило даже Анри-Гийома, армия же и вовсе вскинулась на дыбы. Все было кончено быстро и страшно. Штанцлер во всяком случае испугался, но ему опять повезло. Борн защищал жену, а по факту защитил и эра Августа. Отводя следствие от Васспарда, он взял на себя даже то, о чем не знал, в том числе и задним числом. Эпинэ, Придды и Окделлы оказались полностью реабилитированы своим неучастием, а Штанцлера и реабилитировать не требовалось. Он был бел как снег или лучший дриксенский гусь. Впереди была большая работа по воспитанию молодой королевы и постепенному вытеснению кардинала. Благо у того начали проявляться первые признаки сердечной болезни.
Продолжение следует.
Похождения дриксенского гуся - VIII
Кому гусь не товарищ.
На первый взгляд ситуация, в которой оказался Штанцлер, отнюдь не казалась безвыходной.
То, что кансилльер честно и плодотворно работает на благо Талига, было очевидно всем. Его поведение во время мятежа Борна и следствия опять-таки доказывало его полную непричастность. Королева Алиса была мертва, Карл Борн был мертв, Каролина Борн-Ариго с детьми решительно отмежевались от мятежной родни - куда решительнее забравших к себя свихнувшуюся от ужаса Габриэлу Приддов. Доказать связь Штанцлера с реальными мятежниками или инагентами было невозможно. Все антигосударственное, что можно было ему и то с огромной натяжкой предъявить, относилось к временам Диамида и, по сути, давно было списано. Мало того, эр Август в случае необходимости мог доказать хоть Сильвестру, хоть Ноймариненам, что он работал на Диомида. В придачу кансилльер обладал отличнейшей коллекцией компромата на многих значимых особ королевства и членов их семей. Коллекцию эту он собирал долго и любовно, думая использовать ее во имя блага своего и Талига, но она могла стать не только мечом, но и щитом. На этих позициях вполне можно было послать шантажиста корабельным лесом, но… эр Август его не послал.
Отступление, а затем и фактическая капитуляция Штанцлера, как и положено в Талиге, имело четыре источника. Уверенность в своем интеллектуальном превосходстве, осторожность, которую недоброжелатели называли трусостью, багряноземельские мориски и молодая королева.
Начнем с интеллекта. Эр Август не сомневался, что он найдет выход, как находил всегда. Штанцлер считал себя умнее и гайифских дипломатов, и талигойских политиков, но, главное, он не сомневался, что будет куда лучшим правителем, чем Сильвестр. Но перехватывание вожжей требовало времени и исключало крупные скандалы, которые сделают явным то, что эр Август желал сохранить втайне. Кансилльер строил свои расчеты на восприятии себя «своим» не только всеми «партиями», но практически всеми значимыми или полагающими себя таковыми лицами в королевстве.
Королева ожидала наследника, Фердинанд смотрел только на жену, которая слишком плохо себя чувствовала для того, чтобы участвовать в дворцовой жизни. Штанцлер пару раз примечал, как король, стремясь поскорей покончить с делами, пытался отмахиваться от Сильвестра. Безрезультатно, но из этого следовало, что шанс удалить кардинала есть. Король, если ему подсунуть что-то более приятное, за его высокопреосвященство держаться не станет. Нужно, чтобы королева спокойно родила, нужно, чтобы в Олларии собрались все влиятельные лица, нужно поговорить с каждым, нужно… Эр Август примерно представлял, с чего он начнет, но это требовало, чтобы вокруг была тишь да гладь. Если же гайифцы дадут ход откровениям девицы Борн…
Последствия просчитывались двойные. Для самого Штанцлера и для молодой королевы.
Эр Штанцлер, которому пришлось бы оправдываться, терял доверие алисианцев и некоторых дам (и в меньшей степени кавалеров), чьи делишки он помогал скрыть. Его репутации доброго дядюшки и бескорыстного друга наступал конец, он оказывался пронырой, шпионом, креатурой Диамида и предателем Алисы. В таковом качестве он при удачном стечении обстоятельств мог сохранить свой пост, но о получении всей полноты власти думать не приходилось. Мало того, с Анри-Гийома сталось бы бросить негодяю перчатку или подбить на это своего сына, а это означало выбор между дуэлью и отставкой по болезни. Эр Август не хотел ни того, ни другого.
Вторая проблема была связана непосредственно с историей Каролины Борн. Попытаться доказать участие в ней Штанцлера можно было лишь в случае признания самой Каролины. Дальше было слово против слова, поскольку эсператистский священник, с которым договаривался Штанцлер, уже предстал пред Создателем. Впрочем, даже будь он жив, его показания запросто объявлялись иноземным заговором против кансилльера Талига. Ги с Иорамом до встречи с послом ничего не знали, с Капоттой было несколько сложнее, но его можно было легко объявить лжецом. Что до подделанных писем, то эра Августа за руку никто еще не хватал, мало ли кто мог их изобразить? Хоть бы и сам Капотта, у него с каллиграфией все в порядке было.
В любом случае Штанцлер против королевского брака возражал дольше всех. Конечно, при желании это можно было объяснить тем, что он знал правду, но скрывал, однако сие было недоказуемо. Куда более логичным казалось, что кансилльер ни сном, ни духом. Ну казалось ему невеста неподходящей, ну радел очередной раз за державу и ведь прав же оказался! Позиция была сильной, практически неуязвимой, но она ломала все любовно взлелеянные планы, поскольку разоблачение Каролины почти наверняка означало развод короля и его женитьбу на ком-нибудь совершенно Штанцлеру неподходящем. Был и еще один тревожный для Штанцлера нюанс.
Брошенные кансилльером в землю зернышки начали давать первые робкие всходы. В том числе и неожиданные. Финансовый гений Манрик задумался над тем, что Сильвестр не только не вечен, но и не очень здоров и, к тому же, способен ошибаться. Это Манрик видел со всей ясностью, хоть и не понимал, что ошибки Сильвестра по финансовой части, которые сам Манрик никогда бы не совершил, отнюдь не означают превосходства Манрика во всем остальном. Аналогичная мыслишка заползла и в головушку Колиньяра, но эти двое хотя бы держали свои идеи при себе. А вот другие начали чирикать, пока тихонечко, но Сильвестр был ревнив и подозрителен. Конкурентов среди церковников он передавил и вполне мог приняться выпалывать государственный огород. Кансилльер вроде бы никуда не рвется, но он был назначен с подачи Диамида, он стал популярен, его начинают сравнивать с кардиналом… Это надо пресечь ради блага Талига и Создателя. А значит любой компромат может быть принят во внимание. Даже недостоверный и недоказуемый. Нет, в таких условиях идти на обострение - безумие. Нормальные герои всегда идут в обход. И Штанцлер пошел.
Задачей слегка подбитого гуся было удержаться на лету, сохранив и репутацию, и кансилльерство, и королеву, как залог своей будущей власти. Оружием Штанцлера был его ум, репутация и знания ряда обстоятельств, которых не имели его противники.
Для начала следовало выиграть время и эр Август ожидаемо заболел. Время для размышления ему и так давали: гайифский посол отнюдь не был идиотом и понимал, что Штанцлера на мякине не проведешь, болезнь была нужна для другого. Для разговора наедине с Каролиной, которая, неосознанно подражая Алисе, не могла его не навестить. Именно тогда эр Август и вытряс из идиотки некоторые подробности, о которых прежде и думать не хотел. И пресловутый перстень тоже вытряс.
Ги с Иорамом оказались настолько глупы (или гайифский дипломат оказался настолько умен) что, приняв условия и подписав в обмен на экземпляр признания тетки некоторые бумаги, матери об этом не сообщили. Каролина вплыла к Штанцлеру благостной и могущественной королевской тещей и, наверное, впервые в жизни получила по заслугам. Ей было велено вести себя как ни в чем ни бывало до родов, а потом поссориться с сестрами Фердинанда, которые обязательно приедут к этому событию, и временно покинуть двор. Штанцлер обещал что-нибудь придумать, но лишь если она будет его безоговорочно слушаться. Всерьез напуганная графиня обещала.
Следующим номером стал разговор с гайифцем, в котором Штанцлер превзошел сам себя. Он спокойно объяснил предшественнику знакомого нам конхессера, что ничего для Гайифы, кроме объявления себя персоной нон грата он, идя на обострение, не добьется. И что самым разумным и приемлемым для обеих сторон будет заморозка ситуации. Почему? А потому, что империя затевает не лучшую свою игру и он, Штанцлер, готов поставить свое доброе имя против показаний свихнувшейся девицы Борн на то, что мориски оставят от экспедиционного корпуса Гайифы рожки да ножки. А может и их не оставят. А это значит, что в империи грядет большое перетряхивание и поиски виноватых, среди которых наверняка окажется нынешний покровитель посла. И вот тут-то самому послу личные заслуги не помешают, и одной из таких заслуг может стать давление, которое через Кэналлоа будет оказано на восточных морисков.
Посол, хоть и владел собой, чудом не разинул рот. Потом закрыл и, ничего не ответив, вернулся к теме беседы, заметив, что ее величеству вредно сейчас волноваться. Штанцлер проявил откровенность, заметив, что, если королева умрет родами, ее братья вряд ли долго сохранят свое положение, а у новой королевы вряд ли найдется сумасшедшая тетка. Посол с этим доводом согласился, он был человеком разумным. Почти таким же разумным, как и Штанцлер. Поэтому он даже не намекнул собеседнику о своей беседе с бароном Хогбердом. Никакого особенного компромата на этого достойного господина у имперцев не было, но барон очень любил деньги и при этом ему по ряду причин хотелось убраться из Талига, а Гайифа была готова его принять. В обмен на восстание в Талиге, причем такое, чтобы на помощь мятежникам могли подойти сперва наемники, а потом и гаунасская или дриксенская армия.
То, что в актуальной ситуации мятеж не может кончиться удачей, Гайифа понимала, да этого и не требовалось. Главное, чтобы можно было повернуться к Талигу спиной на юге и заняться превращением западного пролива во вторые Астраповы врата, только гайифские. Увы, ни кесария, ни Гаунау, ни даже Кадана не горели желанием развязывать ради Гайифы полноценную войну, но соглашались в разумных пределах присоединиться к веселью.
Хогберд был умным человеком. Пусть он и уступал Штанцлеру, но явно превосходил тех, кого ему требовалось растолкать. А эр Август… Эр Август поймал себя на страшной ошибке, он так привык обходиться мозгами и не оставлять следов, что у него под рукой не было достойного доверия убийцы. Ему этого просто не требовалось, а убивать сам он не умел. Эр Август начал быстро, но осторожно исправлять упущенное, он думал, что у него еще есть время и не собирался отказываться от своих планов, но звезды встали не лучшим образом. Королева родила дочь.
Продолжение следует.
Похождения дриксенского гуся – IX
ЕЩЕ РАЗ О ТРУСОСТИ
Человеческая история знает тьму примеров, когда случается на первый взгляд небываемое: возникают самые немыслимые союзы, рвутся, казалось бы, неразрывные связи, умные люди творят неимоверные глупости, дураки оказываются правы, а куры поют петухами. Мы сами живем в эпоху великих перемен и можем сложить свое собственное представление об изломах, но вернемся к той дорожке, на которую ступил эр Август и которая привела его и, увы, не только его, к печальному финалу.
Обычно соус и гарнир подают к мясу, но с эром Августом случилось обратное. Сперва в талигойской кастрюле созрел соус, затем повара туда бросили гарнир и лишь затем к дозревающему блюду присоединился сам гусь. Случилось это вскоре после того, как молодая королева подарила супругу дочь. Принцессу Октавию. Ту самую светлокосую девочку, что теперь дарит свои ленты Арно Савиньяку и, в меру своего понимания, восстанавливает справедливость. Фердинанд был счастлив и горд, тяжело перенесшая первую беременность и роды Катарина потихоньку приходила в себя, а съехавшаяся в столицу по причине знаменательного события аристократия всячески демонстрировали свою лояльность трону и его высокопреосвященству. Это был хороший год. Для Талига.
СОУС
После провала мятежа Борна практически всем стало очевидно, что власть окрепла и ее противникам ловить нечего. Соответственно началось то, о чем Валентин потом с горечью скажет Арно. И в чем Ли потом разглядит одну из основных причин последующих бед.
Страна в целом уверенно, хоть и не очень быстро, отползала от ямы, которую вырыла думавшая, что насыпает гору, Алиса, но экономика и оборона экономикой и обороной, а человеческий фактор человеческим фактором. Принц Георг и кардинал Диомид были людьми не только умными, но и приличными. Он понимали, что Талигу смута не нужна и при этом не считали нужным ущемлять тех, кто хотя бы не вредит. Сразу после переворота власть повисла на тех, кто был готов рисковать, вкалывать, а то и вкладываться материально, как те же Алва, Валмоны и Манрики. При этом старые кадры, если они проявляли лояльность, не трогали. Это о госаппарате и армии. Что до дворянства в целом, то лояльные служили, а отодвинутые пофыркивали, но, во многом благодаря сотрудничеству Диомида со Штанцлером, в путный заговор это так и не вылилось. Бывшие алисианцы смирялись, тем более что их особо не ущемляли. Восстание Борна к серьезным репрессиям тоже не привело, и все же ситуация изменилась. Пусть и не сразу, но ощутимо.
Немало до поры до времени выжидавших принялись выказывать свои верноподданнические чувства и превозносить гений Сильвестра. Те, кто был внизу государственной лестницы, начали штурм более высоких ступенек. Когда страна более или менее стабильна, люди неуживчивые, но незаменимые в чрезвычайных ситуациях, начинают начальство раздражать. Зато входят в цену «умеренность и аккуратность». Талиг Сильвестра исключением не стал, пошло «вымывание» как людей, радеющих за дело, но неуживчивых и ершистых, так и сохранявших посты бывших алисианцев. Само собой сопровождалось это и подсиживанием - обычное дело, но обиженных, причем несправедливо, прибавилось. Эта «инициатива снизу» отнюдь не противоречила политике самого Сильвестра, у которого развивались подозрительность и уверенность в себе. Желание убрать из армии и госаппарата ненадежных (читай - не выражавших личную преданность) и некомпетентных (с точки зрения кардинала) привело к череде отставок. Родного брата, Сильвестр, впрочем, из армии за профнепригодность тоже выставил. При этом кардинал считал, что легкое загнивание является спутником, как нынче говорят, стабильности. В том смысле, что верные и полезные люди на местах имеют право на мелкие слабости и ошибочки, тем же, кто недоволен, надо либо заткнуться, либо доказать свою верность и полезность. В мирной стране в мирное время верность и полезность чаще всего доказывается словами, в частности - доносами. Которым можно давать ход сразу, можно сразу же выкидывать, а можно и придерживать. На всякий случай, мало ли.
Копошение нарастало, вода становилась мутноватой, флора и фауна в ней потихоньку менялась. Конечно, до актуальной Гайифы или алисианского Талига нынешнему заболачиванию было далеко, но сравнивать следовало со временами Диомида, Двадцатилетней или эпохой Франциска, про величие которого теперь орали и бубнили на каждом шагу, что тоже начинало вызывать раздражение.
Процесс шел, само собой, неравномерно: в ведомствах и провинциях, где тон задавали сильные во всех смыслах личности, кишеть было трудно. В первую очередь это относилось к действующей армии, финансовому и таможенному ведомству, Ноймаринен с прилегающими землями и контролируемому коалицией Валмонов, Савиньяков, Рафиано, Алва югу.
Талиг более или менее разгребал экономическое наследие Алисы, чему немало способствовали таланты старшего Манрика. В военном отношении все тоже было прилично: Рудольф Ноймаринен показал себя неплохим военачальником и хорошим организатором. Союз с Талигом для не слишком больших, но богатеньких стран Золотого Договора делался все выгодней, а вот антиталигойский триумвират обуревали разноплановые думы.
Кесаря Готфрида все сильней напрягал постоянный военный конфликт, сжирающий уйму ресурсов и привязывающий Дриксен с одной стороны к дошлому и строптивому Хайнриху, а с другой - к гайифским займам, которые приходилось «отрабатывать» все той же войной. Раздражало и отсутствие сына. Племянника Готфрид терпеть не мог и оставлять на него кесарию не собирался, впрочем, кесарь еще вполне мог обзавестись собственным наследником. И собственной политикой. Его дриксенское величество привлекали Седые Земли, освоение которых сулило огромную выгоду, но для этого требовались ресурсы, которые пожирала армия. Готфрид начинал подумывать о долгосрочном перемирии с Талигом и продвижении на север. Гайифский диктат раздражал, а жрущий из гайифской корзинки «наследничек», по которому вздыхала дура Гудрун, вызывал желание прибить раскукарекавшегося болвана на месте. Беспокоила и Гаунау, которая не только могла сунуться в Седые Земли вперед кесарии, но и попытаться умыкнуть приграничные баронства. Неожиданную поддержку Готфрид получил от Эсперадора. Доверенное лицо Адриана сообщило кесарю, что Создателю угоден длительный, самое малое до начала следующего Круга, мир. Кесарь сделал значительное лицо и обещал подумать.
Хайнрих тоже думал. Лезть за море он пока не собирался, но ему хотелось вернуть в хлев сбежавшую после Двадцатилетней Кадану и не хотелось таскать из огня каштаны для Дриксен и Гайифы.
В Гайифе готовились к броску в Багряные Земли и вовсю делили шкуру неубитого черного льва. В успехе экспедиции «павлины» не сомневались, но их волновал крепнущий Талиг. А ну как в самый неподходящий момент саданут по северным провинциям? Талигойскую армию следовало занять, но Хайнрих с Готфридом отделывались туманными заверениями в дружеских чувствах, а готовый хоть сейчас воевать Неистовый никаким реальным влиянием не обладал.
Самым сговорчивым оказался Джеймс Каданский, которого все сильней тревожило соседство с Гаунау. Джеймсу срочно требовались поддержка Гайифы и войнушка Хайнриха с Талигом. Разумеется, Кадана обещала до последнего не замечать якобы «свободных полковников», которые поддержат талигойских повстанцев, а затем, когда восстание разгорится, пропустить через свою территорию гаунасских союзников, да и самим, если дело пойдет, присоединиться. Хайнрих с Готфридом тоже обещали не оставлять повстанцев без помощи, однако без особого энтузиазма. Да, они вмешаются, но только в случае, если овчинка будет стоить выделки. И при условии компенсации затрат.
Заваруха в Талиге становилась жизненно необходима, причем не столько Гайифе, как таковой (Сильвестру война не требовалась), сколько гайифским политиканам для решения их собственных внутренних задач. Неважно, собирался или нет Талиг нападать, главное, что отсутствие вторжения можно объявить результатом своих усилий. Соответственно те, кто эти усилия приложил, оказываются гарантами багряноземельских побед и должны получить свою долю прибыли и продвижение по службе.
Работа закипела. Строчились письма и циркуляры, выделялись средства, рассылались курьеры, шпионы и эмиссары. Благополучие и карьера множества персон от глав Коллегий до младших советников посольств и псевдонаемников зависела от того, вспыхнет ли на севере Талига мятеж.
ГАРНИР
Надо отдать должное руководству Дипломатической коллегии и послу Гайифы в Талиге. Они в полной мер осознавали ценность королевы, ее братьев и кансилльера, и потому дело было решено провернуть другими руками. Посол оставил Штанцлера на какое-то время в покое, а к сперва беременной, а потом болеющей королеве он был не вхож, да этого и не требовалось. В распоряжении «павлинов» имелся барон Хогберд. Тот самый, с золотоносным тюльпаном на гербе.
Пегобородый проныра пытался обмануть самого Манрика, чудом (гайифским) не отправился в Занху, обозлился на судьбу и отечество и собрался уносить ноги. Не налегке, само собой. Барон был довольно-таки неглуп, владел ситуацией и на предложение организовать небольшой пожарчик охотно согласился. Под гарантии личной безопасности и будущего финансового благополучия.
Разработанный Хогбердом & C план был прост, как все гениальное. Нужно собрать ополчение, якобы для помощи в охране северных границ, затем захватить кусок территории и ждать, когда «заграница нам поможет».
Когда это произойдет, Хогберд сочтет свою миссию выполненной и отправится через Кадану в Гайифу, где его услуги будут оплачены имперским подданством и заранее оговоренной суммой. Что до повстанцев, то это их проблемы.
Времени было в обрез: назначенная на следующую весну багряноземельская экспедиция поджимала, и барон принялся за дело. Мысль о сотрудничестве со Штанцлером он даже не рассматривал, поскольку подозревал эра Августа в нехорошем. То есть в том, что тот ставит личные интересы вперед интересов Хогберда. К тому же чем меньше дошлых соучастников, те проще. Собрать ополчение трудным не казалось, но требовались вожаки, которые придадут мероприятию хоть какую-то солидность и хотя бы несколько приличных и при этом управляемых военных.
Один мудрец грозился, если ему дадут точку опоры, перевернуть весь мир. Точку опоры Хогберду невольно предоставил сам Сильвестр. После краха восстания Борна и королевской свадьбы кардинал пришел к выводу, что с алисианцами, как с политической силой, покончено и их пора отлучать от корыта, заменяя уже своими ставленниками. Делалось это постепенно, с выходным пособием, отлученные забирали то, что им давали и с бурчанием удалялись в свои владения. В подавляющем большинстве это были люди в возрасте, но у них имелись дети и внуки, которым до бывшей королевы особого дела не было, а вот изменение статуса многих задевало, и сильно. Кто-то успешно шел своим путем, благо возможности имелись, кто-то при этом держал за пазухой камень, а кто-то сидел при отставном родиче и страдал о недодаденном. Сами и по одиночке они бы ни на что не решились, но сколотить их них стаю при умении было можно. Чем Хогберд и занялся. В первую очередь требовались вожаки. Сам пегобородый барон возглавлять мятежников не хотел — это было опасно. Он огляделся и, первым делом отправился в Старую Эпинэ, где царил Анри-Гийом.
Надо сказать, что после восстания Борна и смерти Магдалы Сильвестр счел необходимым отправить маркиза Эр-При домой. Не из недоверия, напротив. Женатый на Жозефине Ариго лояльный власти генерал по мнению кардинала должен был стать главой фамилии, сменив своего непредсказуемого и упрямого отца. Военачальников в Талиге хватало, большой войны не предвиделось, а Эпинэ традиционно пользовались авторитетом как в Старой Эпинэ и прилежащих к ней графствах, так и в армии. Сильвестр лично переговорил с маркизом и тот согласился подать в отставку. Двойного дна у генерала не имелось, он нежно любил жену, понимал, что отец отнюдь не всегда прав, что до дел воинских, то в Эпинэ вполне можно собирать и обучать солдат, которые потом могут быть использованы как на севере, так и на юге. Морис вернулся в отчий замок, но, «чтобы дома был покой», скрыл истинную причину своей отставки. Намекать Анри-Гийому на его возраст было чревато. Наследник сослался на старые раны, отсутствие войны и больное сердце жены. Отец буркнул про потакание юбке, и Морис занялся находящимися не в лучшем состоянии имениями и провинциальным ополчением. Его сыновья, кроме старшего, Арсена, были в армии. Робер - в Торке, остальные - в столичном гарнизоне. Арсен готовился к будущей свадьбе с Леоной и занимался имениями. На первый взгляд подбить Иноходцев на бунт было невозможно, но это на первый.
Об отравлении Магдалы Хогберд не знал – писем девицы Борн кураторы ему не показывали. Но он знал Анри-Гийома и общую ситуацию. Барон сообщил старому герцогу, что укрепившийся у власти Сильвестр перестал считать союз внучки герцога Эпинэ и сына Алисы выгодным и Магдалу отравили, а Мориса вышвырнули прочь из армии. Это знал Штанцлер, потому и выступал против женитьбы короля на Катарине Ариго, но на публичное разоблачение его не хватило. Люди имеют обыкновение верить тому, что их устраивает. Вранье Хогберда упало на благодатную почву, тем более что застигнутый врасплох Морис признался, что имел разговор с Сильвестром и тот посоветовал ему подать в отставку. Это убедило Анри-Гийома окончательно.
Дальше самым трудным было удержать старого коня от немедленных действий, но барону это удалось. Старику втолковали, что доказательств не осталось, зато можно отомстить. Если поднять восстание. Нет, не в Эпинэ, здесь оно обречено, а там, где будет получена помощь. На севере. Но для этого нужно проявить благоразумие и добиться того, чтобы ополчение и личный полк Эпинэ были направлены в Надор для охраны каданской границы, где будет неспокойно. Там к Эпинэ присоединятся северяне, а затем и союзники из Каданы и Гаунау. Армия будет занята на границе с Дриксен, и повстанцы смогут предъявить короне ультиматум. Остальное сделают верные люди в столице во главе с кансилльером. Сейчас же главное - тайна и скорость.
Анри-Гийом раздумывал недолго. Сказанное слишком резонировало с его чаяниями, чтобы он усомнился или отказался. Человек действия, всю жизнь уверенный в своей правоте и подмявший родню, он принял решение. Мало того, он умудрился смолчать, поделившись услышанным лишь с наследником и потребовав от того полного подчинения. Может быть, Морис и был несогласен, но, добиваясь у отца разрешения на брак с возлюбленной, он поклялся исполнять любые другие приказы. Решив с Эпинэ, Хогберд взялся за север, где его выбор пал на герцога Окделла. Там тоже было все непросто, но пегий боров справился. И все заверте…
ШАГ в ГУСЯТНИЦУ
И все же Анри-Гийом не был бы Анри Гийомом, если бы он смирно ждал судьбоносной весны. То бишь радел о защите северных границ Талига и требовал от дезертировавшего к больной жене наследника вернуться в строй. Он и не ждал.
Молодая королева наконец настолько оправилась, что стало возможным ее участие в торжественных мероприятиях. То, что Эпинэ в полном составе явились в Олларию, было естественно. Как и то, что маркиза Эр-При встретилась с подругой юности, которая, выполняя инструкции Штанцлера, честно вывалила на Жозину свои дурные предчувствия и страхи перед Двором с его интригами и безжалостностью.
Желание Анри-Гийома навестить могилу Алисы и повидаться с кансилльером тоже никого не удивило и не заинтересовало. Старый герцог Сильвестра уже не занимал, надорские же инициативы кардинал приписал заскучавшему дома Морису и счел полезными. Экстерриор Рафиано и гайифские прознатчики самого Сильвестра мышей ловили неплохо, так что о багряноземельской авантюре кардинал знал и ждал ее с нетерпением. Понимал он и то, что «павлин» попробует подстраховаться, натравив на Талиг своих союзничков. Весной по всему северу от Хексберг до Каданы следовало ожидать всяческих пакостей, и усиление Северного Надора за счет свежих полков из Эпинэ и местного ополчения было бы не лишним. Сильвестр с Анри-Гийомом был любезен, и Анри-Гийом это даже стерпел. Однако во время встречи со Штанцлером, на которую старик явился с Морисом, Повелителя Молний прорвало.
Так эр Август узнал как о грядущем мятеже и своем в нем участии, так и о том, что сам он знал про убийство Сильвестром Магдалы. Но и это было не все. Жозина искренне любила своих подруг, а Каролина обладала поэтическим воображением и умением «заламывать руки». Она в подробностях расписала свое желание сбежать от страшного Сильвестра и то, что в столице ее удерживает лишь страх за дочь. «Хотя от яда защитить невозможно». Последнее было брякнуто для красного словца, поскольку «у кого что болит», но Жозина решила, что Каролина знает про Магдалу, и попыталась ее утешить. Дескать, Катари ничего не грозит, ведь Ариго верны Талигу. Каролина при всей своей стратегической глупости на тактическом уровне соображала неплохо и быстренько вытянула из подруги про «убийцу Сильвестра». И пришла в восторг, поскольку по ее мнению это решало все ее проблемы. После чего подлила масла в огонь, дополнив версию Хогберда важными подробностями. Жозина поверила и поделилась с мужем. Тот нет, не обрадовался, он для этого был слишком порядочным человеком, но камень с души у него свалился. Хогберд не врал: убийство и подлость со стороны кардинала все-таки были.
Можно лишь пытаться представить, какими глазами Штанцлер глядел на понесших Иноходцев, понимая, что они несутся сами и несут его к пропасти, а остановить их можно лишь правдой о Каролине, а значит и о… себе. Но это означало немедленную гибель политическую и, очень может быть, что и физическую. Чтобы спастись, Штанцлеру требовалось, самое малое, избавиться от Анри-Гийома, супругов Эр-При, идиотки Каролину и Хогберда. Ну и заодно от герцога Окделла и доброй дюжины южных и северных дворян, и он бы избавился, не моргнув глазом, но не мог. Подоплека интриги с восстанием до эра Августа дошла немедленно. Да, его, как особо ценного, гайифские кураторы на убой не назначили. Пока, но потом будет не отвертеться, ибо в глазах мятежников он является важнейшим соучастником. И альтернатива этому одна - оказаться в глазах Эпинэ соучастником убийства Магдалы, а в глазах Сильвестра - интриганом, решившим при помощи ручной королевы прибрать к рукам короля.
Будь эр Август смелей физически, будь он привычней к резким отповедям без выкрутасов, он бы, возможно, сумел бы отрезать: «Вы - глупцы. Я не с вами», как отрезал Вальтер Придд. Но Штанцлер струсил окончательно и бесповоротно. Свою роль сыграла и монументальная личность Анри-Гийома, перед которым в юности будущий кансилльер изрядно робел, и гусь, наверное, впервые в жизни потерял голову. Настолько, что ему подумалось, что единственной возможностью спасения является успех мятежа с последующим устранением Сильвестра. Наверное, получи Штанцлер на размышление хотя бы полчаса, он бы одумался, но Анри-Гийом надавил еще раз и эр Август на глазах Эпинэ принялся составлять пресловутые ультиматум и будущее соглашение мятежников с Фердинандом. И составил.
Крышка на гусятницу с грохотом опустилась.
Окончание следует.