Официальный форум Веры Камши
Клуб любителей всяческих искусств => Наша проза => Тема начата: Артанис от 02 Авг, 2021, 21:07:37
-
Здравствуйте, мои дорогие читатели (надеюсь, что таковые найдутся :D) :-* :-* :-*
Перед вами - мое новое произведение, в котором я решила вернуться к Сварожскому Циклу. Нет, не хронологическое продолжение его, закончившегося "Пламенем Жар-Птицы". В этом произведении действие будет происходить несколько раньше "Песни степей" и "Песни гор". Сюжет - как обычно, фэнтезийный с историческим уклоном (а может быть, и наоборот). Персонажи - надеюсь, что вас заинтересуют, а может, и понравятся (кто из них заслуживает того).
Заранее всех благодарю! :)
Глава 1. Яргородщина
Яргородская земля любит солнце и вся тянется навстречу лучам щедрого Хорса. Ее высокие холмы и обширные плодородные долины нежатся под солнечным теплом, черпая его животворную силу. Здесь, на полуденной окраине Сварожьих Земель, раньше всего приходит светлая весна, одолев ледяной плен Мораны-Зимы, и дольше всех остается лето, когда повсюду уже правит осень. И благодаря могучей солнечной силе земля каждый год родит богатый урожай, какого редко встретишь в более холодных краях. Колосятся под ясным небом яблоки, груши, сливы, вишни. Над полевым разноцветьем гудят пчелы, собирая сладкий мед. Все живое на Яргородщине радуется солнцу!
Даже и леса здесь растут иначе, чем на полунощи. На Яргородщине почти нет угрюмых елей и сосен, привычных к холодным зимам. Здесь солнце дает достаточно света, чтобы могли привольно расти могучие деревья с широкими листьями: дубы, липы, клены с резными листьями, каштаны, ясени, буки. Они протягивают свои ветви с благодарностью к вечному солнцу. Стоит зайти в такой лес солнечным днем - и окажешься в светлом зелено-золотистом шатре, пронизанном светом. И до того бывают густы их широкие кроны, что, когда летом гремят молнии Перуна, и падают стеной тугие теплые струи ливня, - а до земли не долетит ни капли, все перехватят широкие листья-щиты.
Всем богата Яргородская земля! По роскошным лесам ее крадутся в изобилии дикие звери, а в озерах и реках играет рыба. И редкий день в водах Яргородщины не отражается яркое солнце, не блестит тысячью бликов на поверхности.
Должно быть, некогда предки нынешних сварожан увидели впервые здешний край именно в солнечный день, а увидев - не захотели больше его покинуть. Не иначе как сияющая колесница Хорса указала им путь. Разве не в его честь главную из рек этого благодатного края поселенцы назвали Искрой, залюбовавшись солнечным отражением в ее прозрачных водах? А высокий холм, откуда видно было всю округу, назвали Холмом Ярилы, по одному из имен Дарящего Бога. А по холму уже назвали и город, выстроившийся вокруг него, - Яргород.
В какие именно времена люди заселили Яргородщину - ни у кого в Сварожьих Землях не осталось ясных сведений. Точно знали только одно: произошло это так давно, что и сами-то сварожане тогда лишь складывались как народ, и едва осваивались в обширном краю, которым впоследствии завладели. Будущий Яргород был, стало быть, одной из первых остановок в их долгом пути от теплого Полуденного Моря до холодных чащоб полунощи. Дошедшие от первопредков смутные сказания гласили, что Яргород был основан самыми первыми сварожанами, в те же годы, как и Белгород Приморский, как стольный Дедославль и богатый полунощный Влесославль. Так гласили предания, знакомые с детства каждому сварожанину. А более точных сведений до потомков не дошло. Но все же яргородцы гордились древностью своего города и былой славой. Если верить старинным героическим песням, именно здесь, на Холме Ярилы, некогда состоялась последняя, решительная битва людей с чудовищами, навсегда определившая, кому жить на свете - людям и нелюдям. Ни больше, ни меньше!
А если бы какой-нибудь невежда вздумал усомниться, что такое вправду было, - так до сих пор еще плуг какого-нибудь селянина, случалось, поднимал наверх обломок кости, слишком причудливой формы, чтобы принадлежать обычному животному. А то, по весне широкая Искра вымывала из земли останки чудовищ, перемешанные с человеческими костями, или оружие странной формы, напоминая людям о далеком прошлом. Но сам Яргород, многократно расширявшийся и перестраивающийся с тех давних пор, вряд ли сохранил в своем облике хоть что-то от веков первых сварожан. Дерево его строений, камень городских стен не так прочны, как древние кости. Да яргородцы и не заботились о праотеческих образцах, а просто жили, как им удобнее. За городской стеной (кстати, много раз строившейся заново на новом месте, по мере того, как расширялся город), - так вот, за ней теснились на узких улицах избы жителей, глинобитные, с соломенными крышами - у бедноты, а у людей побогаче - деревянные, крытые черепицей. Кое-где вольготно раскинулись боярские усадьбы, выше по склонам Холма Ярилы. Там улицы были просторнее и прямее, гладко вымощены. А наверху, ближе всего к Солнцу, поднималась священная роща, где жили жрецы и стояли изваяния богов. Чуть ниже, на правом склоне горы, стоял княжеский дворец, трехярусный, деревянный, со множеством замысловатых башен, крытых переходов и пристроек. Иные из них предназначены для защиты дворца, если нападет враг, другие - добавлены для красоты или для каких-либо целей прежде обитавших здесь владык.
Как и другие полуденные сварожские княжества - Дедославль, Червлянск, Славгород, - Яргородщина тоже граничит со стороны восхода с Великой Степью. Но все-таки, ее местоположение сильно отличается от соседей, и тем отчасти определяет судьбу ее народа. Прежде всего, Яргородщина - окраинная земля, по своей природе расположенная ближе к иноземным соседям, нежели к своим сородичам - сварожанам. От набегов степняков - команов и иных племен, - она была хорошо защищена, и страдала реже других порубежных владений. Зато к закату лежала Лугия, в прошлом не раз пытавшаяся завладеть богатыми землями Яргородщины. А на полудне, отделенная только цепью заросших густым лесом Драконовых Гор, - уже Хунгарское королевство, тоже весьма беспокойный сосед. Да и среди ближних сородичей - сварожских князей, многие бы хотели заполучить Яргородщину под свою руку. Кроме пшеницы, эта земля обладала еще более ценным богатством - солью, которую добывали в соленых озерах в нижнем течении Светловодной реки. Каждый год сотни повозок, запряженных круторогими степными быками, медленно катили по степи, нагруженные мешками с солью. Отсюда она расходилась по всем городам и селам Сварожьих Земель. Недаром говорили, что Яргородщина может всех засыпать зерном да солью.
Богата и славна была Яргородщина. И тем больше требовалось усилий, чтобы сохранить ее в сварожских руках. Яргородским правителям-князьям приходилось не только владеть мечом, но и внимательно приглядываться к своим близким и дальним соседям, изучать обычаи каждого.
К тому времени, о котором пойдет речь, Яргородщиной правили князья одной из ветви червлянских Градиславичей, согласно давнему, еще прадедовскому договору меж владетелями. Род яргородских князей оказался не особенно многочислен, и ныне от него оставался только вдовый князь Предраг Келагастич, его единственный сын - юноша Бранимир, да еще племянник от умершего брата - Мечеслав Громобоич, правивший под рукой дяди в городе Красном.
Князь Предраг был деятельным и хитрым правителем, но не всегда поступал обдуманно. Будучи невысокого, даже малого роста, он, как многие низкорослые мужчины, в молодости был задорен и вспыльчив, охотно ввязывался в войны, будто пытался что-то доказать другим. Сражался с лугийцами, с хунгарами, а то влезал и в распри сварожских князей между собой. Известен был случай, когда яргородский князь, осаждая в Хунгарии неприступную крепость, принял помощь перебежчика - хунгарского вельможи, который помог ему захватить крепость. Но вслед за тем Предраг распорядился прилюдно казнить перебежчика. А обещанное ему золото бросил в яму, где того закопали. Даже яргородские бояре тогда оторопели от таких представлений о справедливости у своего князя.
В свой черед князь Предраг женился на хунгарской королевне Илоне, скрепляя этим браком мир с ее землей. Они были не первой и не последней четой, кто увидели друг друга перед самой свадьбой; в правящих семьях такие браки заключались часто.
У князя Предрага и княгини Илоны был, как уже сказано, единственный сын, названный Бранимиром - в знак ли заключения мира между сварожанами и хунгарами или как напоминание, чем состоят княжеские обязанности.
Воспитывали Бранимира, как было принято в княжеских семьях. В шесть лет отроду ему срезали волосы и сожгли их перед изваянием Перуна, посвящая ему будущего воина. Тогда же опоясали мальчика мечом и посадили на коня. После этого детство его закончилось. Теперь княжич стал обучаться воинским навыкам у лучших отцовских витязей. Одновременно с тем его стали учить и иным наукам, необходимым будущему князю. Его мать, образованная женщина, сама учила единственного сына грамоте, счету и письму, говорила с ним на своем родном хунгарском языке, а еще - на лугийском и на агайском. И, хоть считается, что дети непоседливы и не любят учиться, - но княжич Бранимир был не похож на других. Ему было интересно знать все. Грамота давалась ему легко, память у него была прекрасная, а то, что было интересно и свободно давалось, хотелось продолжать. В княжеском дворце хранилось много книг: старинные летописи, баснословные сказания и легенды о своих и чужеземных богах и героях, история и землеописание Сварожьих Земель, а также других стран, истории о давно прошедших войнах; описания тайных сил и легендарных, никем не виденных зверей. Все это написано было на пяти-шести разных языках. И, когда маленький Бранимир просил мать прочесть то, чего еще не мог понять, она все чаще отвечала ему, улыбнувшись мягко и чуть-чуть грустновато: "Нет, сын! Лучше постарайся прочесть сам". И Бранимир старательно постигал грамоту чужеземной речи, чтобы потом, затаив дыхание, с бьющимся от радости сердцем, прочесть заветные строки. И ему казалось, что окружающий мир приближается, становится немного понятнее, а сам он, с каждой открытой тайной, обретает в нем новую силу.
Недолгое счастье закончилось, когда ему было двенадцать лет. Умерла от огневицы мать. Для Бранимира, которому прежде не доводилось терять близких, это стало страшным потрясением. Он лишь из книг знал, как приходит смерть, но никто не мог его подготовить, что значит на самом деле, когда она безжалостно, своей ледяной рукой, вырывает из твоей жизни самых близких. И, когда до ушей твоих доходит черная весть, немыслимо даже на миг поверить в нее, допустить, что она правдива, потому что это все равно что дышать отравленным воздухом, пить горькую морскую воду...
У Бранимира началось удушье, он схватился руками за горло, пытаясь оторвать невидимые руки, мешавшие дышать. В глазах потемнело, колени его подогнулись, и мальчик успел еще испугаться, что сейчас умрет. А потом, уже на самой грани сознания, пришло облегчение: если матушки больше нет, то и он придет к ней в Ирий, и все будет хорошо. А больше он ничего не помнил.
Но он выжил тогда, и в следующие несколько дней, когда удушье вновь сдавливало грудь и горло, и лицо его чернело, как у повешенного. От него не отходили лекари: поили травами, окуривали благовониями, произносили заклятья, раскладывали вокруг разные амулеты, имевшие или якобы имевшие лечебную силу. Спасая княжеского наследника, они спасали и свои жизни, потому что князь Предраг гневно пообещал затравить лекарей собаками, если его сын умрет.
И постепенно приступы удушья стали проходить, и княжич смог дышать свободно, хотя и не скоро ему разрешили вставать с постели. Лежа в своих покоях на третьем ярусе дворца, Бранимир слушал, как внизу, в пиршественной палате, поминают умершую княгиню Илону. По древнему сварожскому обычаю, живые должны были показать, что горе не сломило их: не оплакивать угасшую жизнь, а славить ее, чтобы Морана поскорей выпустила ее из своих рук. И вот, пирующие гости наперебой вспоминали умершую княгиню, восхваляли ее, припоминали разные случаи, связанные с нею. Да старались говорить погромче, так что через дубовые панели третьего яруса доносились их голоса. Затем князь Предраг велел музыкантам играть любимую песню умершей жены, и внизу заплакали пронзительные скрипки.
А лежавший в постели мальчик устало закрыл глаза, и ему показалось, будто сама матушка села рядом и невесомой рукой коснулась его волос. "Прими то, что случилось, сын. Но помни, что я не навсегда ушла. Никто не уходит навсегда. Я хочу, чтобы ты прожил долгую жизнь, вырос сильным и мудрым князем. И не тоскуй обо мне больше, чем надо. Я всегда с тобой буду". Бранимир облегченно вздохнул и уснул.
С этой минуты приступы удушья у него стали проходить, хоть склонность к ним осталась на всю жизнь. И когда он стал взрослым, от сильных потрясений у него чернело лицо, а горло сдавливали невидимые руки. Но уже не так сильно, как в тот раз, едва не стоивший ему жизни.
После болезни лекари запретили княжичу на несколько месяцев заниматься воинской подготовкой, чтобы он отдохнул и окреп. Князь Предраг, испугавшийся за единственного сына сильнее, чем хотел показать, согласился со всеми предписаниями.
Зайдя тем вечером в спальню к сыну, застал его за чтением привезенной из Агайи книги. Как раз по этой книге мать не успела спросить его. Теперь княжич читал с таким сосредоточенным видом, что не сразу поднял голову и увидел отца.
Тот широкой короткопалой ладонью взъерошил сыну волосы. И тут же смутился, потому что не привык выражать нежность, ни с умершей женой, ни с сыном. Откашлявшись, проговорил сурово, нахмурившись:
- Ты ведь не думаешь, что я тебе позволю сидеть без дела? Учиться будешь, и всерьез, без бабьего баловства! Будущему князю нужно много знать. Я велел боярину Добрану заниматься с тобой. Он ученый человек: и в Агайю ездил послом, и в Лугию, в Хунгарию. Слушайся его внимательно!
- Да, батюшка! - ровным голосом пообещал Бранимир, подняв глаза. Русыми волосами и взглядом серо-зеленых глаз он пошел в сварожских предков, но смугловатой кожей и стройной фигурой напоминал умершую мать. И голос тоже от нее - мягкий, негромкий. Предраг ни разу не слышал, чтобы жена или сын кричали на кого-то. Даже думал, что это не к добру будущему князю. Сам-то яргородский владетель не стеснялся повышать голос на нерадивых воинов или слуг, в гневе мог и за бороду схватить провинившегося. Считал, по правде говоря, это законным правом властелина. А вот сын... Станут ли подданные слушаться князя с тихим голосом? Яргородские бояре своевольны, им палец в рот не клади! Ну да, может, обретет еще с годами необходимую твердость.
- У боярина Добрана есть сын, твой ровесник. Я разрешил Добрану приводить его на занятия, чтобы учился вместе с тобой. Тебе с годами тоже понадобятся знающие советники, - произнес князь.
- Благодарю, батюшка! - без выражения отозвался княжич, вздохнув про себя. Жизнь его изменилась до неузнаваемости. И уже ничего не вернешь. Ни одного дня из того времени, когда у него была мать.
-
С почином, эреа Артанис! Очень красивое описание лесов, словно видишь их вживую. Яргород, соседние народы, всё вызывает ассоциации. Очень интересный появляется персонаж - Бранимир, ИМХО, речь пойдёт именно о нём. Как сказал один восточный философ (султан, между прочим), города берутся мечом, но сохраняются пером. Поэтому увлечение юного Бранимира книгами, должно принести пользу и ему и его народу. Плохо, конечно, что смерть матери вызвала такое ухудшение здоровья, и то, что это будет отзываться всю жизнь. Но почитаем и узнаем, как сложится судьба Бранимира.
-
С почином, эреа Артанис!
Яргородщина, значит, на юго-западе находится. А Хунгария - местная Венгрия, видимо.
Пока княжич Бранимир вызывает сочувствие и интерес. Наверное, он не будет великим воином, но вполне может стать хорошим правителем.
Описание яргородской природы прекрасно. Так и слышится шелест широких листьев, видятся блики солнца на них... Светлые должны быть там леса (сравниваю с родными сибирскими).
Жду продолжения.
-
Огромное спасибо, что начали читать, эрэа Convollar, эрэа Карса! :-* :-* :-*
С почином, эреа Артанис! Очень красивое описание лесов, словно видишь их вживую. Яргород, соседние народы, всё вызывает ассоциации. Очень интересный появляется персонаж - Бранимир, ИМХО, речь пойдёт именно о нём. Как сказал один восточный философ (султан, между прочим), города берутся мечом, но сохраняются пером. Поэтому увлечение юного Бранимира книгами, должно принести пользу и ему и его народу. Плохо, конечно, что смерть матери вызвала такое ухудшение здоровья, и то, что это будет отзываться всю жизнь. Но почитаем и узнаем, как сложится судьба Бранимира.
Да, в основном Бранимир будет ключевым персонажем "Сполохов над Искрой". Но, конечно, и в целом мы проследим судьбу его рода, и многих других персонажей - тоже.
Вероятно, в будущей жизни образованность ему пригодится. Сложнее представить - откуда у него такие увлечения с самого детства, да еще во времена, когда аристократов в основном войне учили.
Для обычной полноценной жизни ему хватит здоровья. Только в крайне стрессовых ситуациях будет сказываться.
С почином, эреа Артанис!
Яргородщина, значит, на юго-западе находится. А Хунгария - местная Венгрия, видимо.
Пока княжич Бранимир вызывает сочувствие и интерес. Наверное, он не будет великим воином, но вполне может стать хорошим правителем.
Описание яргородской природы прекрасно. Так и слышится шелест широких листьев, видятся блики солнца на них... Светлые должны быть там леса (сравниваю с родными сибирскими).
Жду продолжения.
Да. Географическое местоположение Вы поняли верно.
На юге и леса растут другие, это естественно: широколиственные, светлые, любящие солнце. Яргородщина должна быть очень красивым краем. Только вот весьма беспокойным, уже в те времена.
А о Бранимире узнаем дальше. Надеюсь, что у него получится!
Наутро, войдя в княжеское книгохранилище, Бранимир застал там осанистого, с ухоженной рыжеватой бородой, боярина Добрана, и с ним мальчика - рыжего, в веснушках, тощего, длинноногого как цапля. Однако же волосы его были тщательно причесаны и уложены, а поверх сорочки, несмотря на жаркий день, был надет и застегнут на все пуговицы кафтан из тонкого сукна. Мальчишка даже покраснел при виде княжича, своего ровесника, то ли от жары, то ли от смущения, как обычно бывает с детьми, когда родители строго требуют от них "вести себя прилично". Быстрый взгляд мальчишки окинул вошедшего Бранимира, и тут же метнулся к стоявшему на полке в тисненой золотом обложке "Сравнительному описанию Сварожьих Земель и окружающих народов, их возникновению, обычаям, быту, укладу". Бранимир усмехнулся, глядя, как в глазах пришедшего мальчика разгораются огоньки любопытства. Настоящего интереса ничем не скроешь.
Боярин Добран поднялся из-за стола и сделал сыну знак сделать так же.
- Здравствуй, княжич! Мне поручил твой батюшка заниматься с тобой науками, сколько сам учен. Знакомься: вот сын мой - Собеслав. Отрок способный, в моем доме все книги перечитал, на торгах у иноземных купцов перенимает их наречия... Собеслав, гляди: не осрами себя и меня!
Княжич нерешительно протянул мальчику руку. При этом Собеслав озорно подмигнул ему, и Бранимиру стало чуть повеселее. До сих пор у него не было друзей среди сверстников, не только потому что они ему не ровня, но и потому что ему не о чем было с ними поговорить. Не детям слуг же он стал бы рассказывать о том, что узнавал из книг и рассказов старших! Да и многие, даже в семьях влиятельных бояр, оставались невежественны на всю жизнь. Однако сейчас княжич подумал, что будет совсем неплохо подружиться с сыном Добрана. С ним должно быть интересно.
По знаку своего наставника, мальчики разложили на столе писчие принадлежности и приготовились отвечать урок.
Долго длился первый их совместный учебный день. Боярин Добран действительно знал много, и не давал ученикам спуску. Если кто-то из мальчиков отвечал неправильно, он им приказывал: "Повтори!", до тех пор, пока правильный ответ не отпечатывался в памяти навсегда.
Наконец, когда их головы отяжелели от усталости, а пальцы, водившие пером, совсем согнулись, боярин оставил мальчиков одних. Они переглянулись, и Собеслав широко улыбнулся. Улыбка у него была чудесная: при виде нее Бранимиру становилось легче, даже усталость сразу прошла.
- А ты все эти книги прочел? - спросил Собеслав с придыханием, медленно разглядывая лежавшие на подставках книги.
Княжич тонко улыбнулся.
- Ну что ты! Не все покуда. Так, кое-что успел... - и, решив быть щедрым, как подобает будущему князю, пообещал: - Если хочешь, можешь тоже их читать. Но чтобы осторожно!
- За кого ты меня принимаешь, княжич? Я еще ни одной книги не испортил! - Собеслав, кажется, искренне обиделся, но тут же вспомнил, с кем разговаривает, и добавил: - Да мне и батюшка руки отобьет, если что сделаю хоть с одной!
Бранимир кивнул и раскрыл перед ним то самое "Сравнительное описание...", первым делом замеченное Собеславом.
У того даже руки задрожали от радостного волнения, и он не с первого раза перевернул деревянной указкой страницы.
- Вот это книга! Кажется, будто сам везде побывал, и все видел своими глазами.
- Значит, тебе в самом деле интересно учиться? - уточнил княжич.
- Конечно, интересно! - карие глаза Собеслава ярко блестели. - Правда, и мой отец говорит, чтобы я учился. Он даже припомнил, как говорили жители древней Кемт: "Каждым человеком кто-то правит, и только писец их книгохранилища правит сам, и никому не повинуется." Но мне и самому интересно все знать! А то, страшно подумать, как бы мы жили темными и невежественными, не лучше наших холопов...
Что-то высокомерное, неприятное мелькнуло в его интонациях. Бранимир укоризненно взглянул на нового приятеля.
- Холопы - такие же люди, как и мы, просто Хозяйка Судеб подарили им иную судьбу. Может, многие холопы были бы не глупее нас с тобой, если бы тоже могли учиться - откуда нам знать?
Собеслав недоверчиво фыркнул. Ему трудно было представить, чтобы конюх, ходящий за лошадьми, или прачка, стирающая его одежду, могли бы своими толстыми грубыми пальцами листать благородные пергаменты, а то и уяснить из них не меньше, чем он, боярский сын, или даже сам княжич!
На некоторое время между ними повисло неловкое молчание, и ни тот, ни другой не решались его прервать. Наконец, Собеслав проговорил, понизив голос, точно поверял тайну:
- А у меня дома есть череп древнего чудовища! Один смерд выкопал у нас в вотчине, а мой отец взял для меня.
Бранимир заинтересованно обернулся. Его тоже интересовали старинные находки, свидетельства далекой, но, несомненно, бурной и богатой событиями жизни прошлого.
- Череп чудовища? Как он выгядит? Большой?
- Ни на что не похож! - Собеслав загадочно вытаращил глаза. - То есть, больше всего - на череп ящерицы, но размером с человеческую голову. А зубов столько, что в пасти не помещаются! Его, когда откапывали, задели лопатой, но я замазал трещину смолой, и он теперь как новый.
Теперь уже Бранимиру пришла пора восхищаться.
- Чудовище из былых времен! Ты представляешь, Собеслав: оно жило здесь в незапамятные времена, может быть - в Века Ящера, когда и людей еще не было. Оно видело мир совсем другим, не похожим на нынешний. Жаль, что череп не может говорить, а то мы столько бы узнали! Но все равно, даже и такое свидетельство прошлого очень интересно.
- Ха! Если бы он ожил, слопал бы нас обоих, а не беседы вести бы стал! - фыркнул Собеслав, видимо, припомнив, как выглядят зубы у черепа людоящера.
Но княжич только отмахнулся.
- Собеслав! Я тебе дам за этот череп свой пояс с золотой пряжкой, и еще нож, если хочешь, а ты отдашь его мне? Я давно мечтал о чем-нибудь таком, из незапамятных времен!
Мог ли Собеслав отказаться, если ему и жаль было своего трофея? Да ведь и отец ему велел во всем уступать княжичу, если хочет, чтобы их семья добилась почета.
- Завтра же привезу его с собой, - пообещал мальчик.
Так в жизни Бранимира началась новая полоса. Боярин Добран оказался знающим наставником, и учиться у него было интересно, хоть и трудно. В следующие несколько лет княжич вместе с Собеславом усиленно обучались истории, землеописанию, счету, знанию законов - без чего ни один наделенный властью человек не сможет точно определить, что хорошо и что плохо в разных случаях. Обучались также и иностранным языкам, основы которых узнали еще с детства, а теперь доводили до совершенства, чтобы с любыми заезжими гостями говорить на их языке. К тому времени, как ему исполнилось пятнадцать лет, княжич Бранимир бегло владел хунгарским, лугийским и агайским наречием, языком степных соседей - команов, читал в подлиннике марцийские поэмы и норландские саги, потому что никакой перевод не мог передать красоты их строк. Вот только аллеманский язык ему давался хуже.
Собеслав все это время постигал науки вместе с княжичем, больше всего же интересовался историей сварожан и сопредельных народов.
С военной наукой у подрастающего княжича дело обстояло похуже. Он, конечно, продолжал обучаться владеть оружием, хорошо ездил верхом, но ратное дело не увлекало его так, как поиски в тиши книгохранилища. Кроме того, видя, как воины бьются мечами и метают копья, как сшибаются в конном бою на всем скаку, с грохотом и лязгом, Бранимир пытался представить себе настоящее сражение, и находил, что это должно быть страшно. Он ни с кем об этом не говорил, и надеялся, что ему, если доведется биться, хватит выдержки преодолеть себя. Но о сражениях он, в отличие от большинства знатных юношей, никогда не мечтал.
До поры до времени жизнь шла ему навстречу, так что детство и отрочество ему выдались спокойные. Щедрое солнце еще несколько раз дарило земле богатый урожай, яргородскую пшеницу и соль отвозили на торги, а княжеская казна богатела.
Князь Предраг Келагастич не особенно скучал по умершей супруге, однако не женился больше. Не стремился к семейной жизни как таковой. А может быть, рассудил, что наследник у него уже есть, а если от нового брака пойдут сыновья, придется между ними делить Яргородщину, дробить владения. Ему же хотелось, напротив, навсегда объединить все в руках одного рода. Князь даже косился в сторону племянника Мечеслава. Тот жил в своем Красном, часто охотился и пировал со своей дружиной, иногда выходил в степь, прогнать какую-нибудь залетную команскую орду, тревожившую яргородские границы. Общаться с дядей Мечеслав не хотел, как и тот с ним; и никто не знал, доволен ли молодой князь своим уделом. Но до сих пор родственники терпели друг друга.
Однако перемены, как водится, пришли неожиданно. Кое-кому из сварожских владетелей давно не давали покоя богатства Яргородской Земли. В Дедославле в то время был великим князем Милонег Драгомирич, двоюродный брат князя Предрага, человек взбалмошный и алчный. Не смущаясь родством, он пожелал захватить Яргородщину для своего сына Глеба. Нападение дедославцев оказалось столь внезапным, что князь Предраг не скоро собрал достаточно боевой силы, чтобы встретить наглого захватчика.
Бранимира, которому исполнилось в тот год пятнадцать лет, отец с собой не взял, оставил в надежном Яргороде. Княжич лишь впоследствии, расспросив бывших в том походе людей, уяснил для себя все события, как будто все видел своими глазами.
Многие яргородские села были полностью разорены, их поля вытоптаны, а жителей со всем скарбом уводили в плен, чтобы расселись в своих владениях. Хоть и велики Сварожьи Земли, а малолюдны для таких огромных пространств, оттого-то при набегах старались захватить как можно больше людей, дабы те работали на новом месте.
После некоторых безуспешных стычек князь Предраг убедился, что дедославская рать гораздо сильней, чем у него, и запросил переговоров. Но великий князь, чувствуя себя победителем, заломил неслыханный выкуп за то, чтобы оставить Яргородщину в покое - десять тысяч гривен! Для сравнения, за одну гривну можно было купить хорошего рабочего коня или дойную корову.
Князь Предраг чуть не плакал перед своим грозным родичем, умоляя снизить требования хоть немного.
- Брат мой старший, прошу тебя: пощади, не обрекай на нищету! Десять тысяч! Да ведь во всей Яргородщине не найдется и половины таких кун! Мы, конечно, отдадим тебе все, что имеем, но после этого нам останется лишь умереть с голоду, потому что твои полки все разорили. Брат, я прошу не ради себя, ибо не надеюсь и не хочу долго прожить после такого позора, но ради сына моего, Бранимира! Не губи хотя бы его!
Великий дедославский князь только кривил широкие губы, восседая в кресле посреди походного шатра. Он чувствовал себя хозяином положения.
- У тебя один сын, а у меня - двое, и я должен прежде всего о них позаботиться. И не прибедняйся! Что ты чуть ли не самый богатый князь, знают все! Выбирай: или десять тысяч гривен - или защищай свои владения, как сумеешь!
Долго князь Предраг Келагастич пытался увещевать великого князя. То напоминал о родстве, то взывал к справедливости, то клялся всеми богами, что ему нечем заплатить дань. Но князь Милонег был непреклонен. Он гнул яргородского владетеля, как гнут дугу для хомута, и согнул, в конце концов. Получив требуемую дань, дедославцы повернули домой. Но мир дорого достался яргородцам! Не говоря о непомерно огромном выкупе, хотя все же не настолько убийственном для богатой Яргородщины, как уверял князь Предраг. Жителям разоренных селений приходилось теперь устраивать жизнь заново. А над самим князем теперь тяготело бремя позора. Уже по дороге домой бояре и дружина косились на него насмешливо, даже презрительно.
- Говорил, унижался, а платить-то все-таки пришлось! - ехидно переговаривались вятшие мужи Яргорода. недовольные тем, что им тоже пришлось поделиться своими богатствами ради уплаты дани.
По возвращении домой бояре все чаще встречались между собой, вели тайные беседы за закрытыми дверями.
- Предрага надо свергнуть! По старым обычаям сварожан, он больше недостоин быть князем! - первым подал голос рослый, чернобородый боярин Доможир.
- А много ли дела Предрагу до старых обычаев? Он и вече-то распустил много лет назад, ни с кем не советуется, кроме себя, о вольностях наших не помнит, - усмехнулся боярин Владислав, оглядывая единомышленников цепким взором, будто общей цепью опутывал.
- Вот и хватит нам терпеть неудачливого князя! - встряхнул головой молодой, горячий боярин Славомир. - Позовем княжить Мечеслава из Красного! Сейчас же к нему поеду. Я говорил с красненцами - они своим князем довольны. Щедрый, говорят, ласковый, и на рати удачлив. А что нам еще надо?
- Да ведь то в Красном, - нерешительно протянул старейший из бояр, Оскол. - В таком городишке нетрудно всем угодить. А здесь у нас вся Яргородщина! Справится ли Мечеслав?
- Все равно! Хуже Предрага ему не быть! - произнес Славомир, идя к дверям.
- Правильно, Славомирушко! Привези нам нового князя! - крикнул ему вслед Владислав, и продолжал, вкрадчиво обращаясь к остальным: - Если новому князю на первых порах не хватит опыта, тем лучше! Мы поможем ему править, он он отблагодарит тех, кто возвел его на престол. Поверьте, друзья: надо только выбрать удобный случай, чтобы свергнуть Предрага вместе с его щенком. И Яргородщина - наша!
Так за воротами боярских усадеб был составлен заговор против своего князя и его семьи.
-
Вот и заговоры против князя начались. Бояре во все века одинаковы. Поглядим, чем дело кончится. Княжич-то уже совсем скоро взрослым станет.
-
Да, Бранимиру досталось золотое детство, а вот что будет с юностью? Не берусь судить, но князь Предраг, видимо, был воином, а не политиком. И не особо хорошо знал своих ближайших соседей.
Нападение дедославцев оказалось столь внезапным, что князь Предраг не скоро собрал достаточно боевой силы, чтобы встретить наглого захватчика.
А вот за такими соседями надо бы особо присматривать. Оно, конечно, внезапно, но ведь расстояние-то немалое, не в одну ночь войско, даже конное, на Яргородские земли ворвалось. А бояре, ну, они всегда бояре, ищут выгоду для себя.
-
Большое спасибо, эрэа Карса, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Вот и заговоры против князя начались. Бояре во все века одинаковы. Поглядим, чем дело кончится. Княжич-то уже совсем скоро взрослым станет.
Надеюсь, что бояре все же не все и не везде были такими. Но в Яргороде они часто бывали и вправду сильней княжеской власти. В этом отношении их только Влесославль превзошел.
Да, княжич становится взрослым, а его юность приходится на не самый простой период.
Да, Бранимиру досталось золотое детство, а вот что будет с юностью? Не берусь судить, но князь Предраг, видимо, был воином, а не политиком. И не особо хорошо знал своих ближайших соседей.
Нападение дедославцев оказалось столь внезапным, что князь Предраг не скоро собрал достаточно боевой силы, чтобы встретить наглого захватчика.
А вот за такими соседями надо бы особо присматривать. Оно, конечно, внезапно, но ведь расстояние-то немалое, не в одну ночь войско, даже конное, на Яргородские земли ворвалось. А бояре, ну, они всегда бояре, ищут выгоду для себя.
Напали врасплох, не предупредив заранее. От них не ждали подвоха, родственники, как-никак.
Для Бранимира в его дальнейшей жизни эта история точно станет важным уроком. Посмотрим, что он из нее извлечет. Пока что он все-таки еще не настолько взрослый, чтобы его разные стороны рассматривали как политическую фигуру, поэтому может видеть конфликт как бы со стороны.
Глава 2. Княжеский род
Всем хорош был красненский князь, Мечеслав Громобоич: высокого роста, юношески стройный, а в плечах - косая сажень, густые золотые кудри блестели на солнце, как спелые колосья пшеницы, на щеках легко загорался алый, точно у девушки, румянец, полные губы охотно раскрывались в веселой улыбке. Его ясные голубые глаза обыкновенно добродушно блестели, но их взор мог сделаться тверже стали, когда перед молодым князем вставали препятствия, которых он не мог легко преодолеть.
Помимо красоты, боги наделили Мечеслава еще и немалой телесной силой. Двумя пальцами он сгибал серебряную гривну и разгибал обратно, метко бросал копья и стрелы, прыгал через восемь коней, поставленных в ряд. Одно удовольствие было глядеть, как Мечеслав упражняется со своими воинами во дворе княжеской усадьбы: сильные мужчины, часто обнаженные до пояса, напрягали мышцы, сходясь в почти настоящей битве, орудовали мечами и топорами, стараясь поразить друг друга, ускользали, перекатывались, уходя от удара, и снова ловили противника на прием, что в настоящем бою оказался бы смертелен.
И не напрасно они готовились ежедневно, летом и зимой. Уже несколько раз молодой Мечеслав со своей дружиной отбивал команов от яргородских границ и возвращался с добычей, а враги уползали в свои степи зализывать раны. Красненский князь каждый раз действовал сам, не спрашивал и не просил помощи у своего дяди, Предрага Келагастича, яргородского владетеля. Тот обычно лишь потом узнавал об очередном подвиге своего родственника. А о своем двоюродном брате, юном Бранимире, Мечеслав вовсе не вспоминал.
Жители Красного любили своего молодого князя: за красоту и силу, за отвагу в сражениях, за то что всегда держался сердечно и просто, даже с низшими по положению. Когда он проезжал по улицам - высокий и стройный молодой человек, с развевающимися золотыми волосами, в шелковой алой сорочке, - горожане приветствовали его, а девушки бросали ему цветы. Мечеслав приветливо улыбался всем, принимая их внимание как должное.
Но никто не знал, доволен ли он своим уделом. Мечеславу шел уже двадцать четвертый год, он из юноши превращался в сильного мужчину, входил в "возраст деяний", - а между тем, не было ни намека, изменится ли когда-нибудь его положение. Красный был всего только приграничным городом, не шел ни в какое сравнение с процветающим Яргородом.
В походе князя Предрага против дедославцев Мечеслав не участвовал, ибо не был зван. О тяжелых условиях мирного договора он слышал, конечно, но не ожидал таких больших последствий. И, когда к нему приехал Славомир с боярским предложением, красненский князь в первый миг скорее растерялся, чем обрадовался.
- Легко сказать - свергнуть Предрага! А как, с какими силами? - поинтересовался он, закрывшись наедине с боярским послом в своих покоях. - Ведь яргородские дружины все еще в его руках! У меня в Красном воинов гораздо меньше, с кем я возьму Яргород? Твоим боярам головы не жаль?
- Государь, мы все обдумали! - убеждал Славомир горячим, взволнованным голосом. - Предраг вместе с сыном собирается ехать на большую охоту, к самой Зеленой Дубраве. Твой союзник, боярин Владислав, убедил его развлечься после недавнего бесславия. Большая часть дружины уедет с ними, и ты возьмешь город без боя. А потом, когда яргородцы лучше узнают тебя, им уже не нужен станет ничтожный Предраг или его худосочный наследник. Решайся, княже: такой случай выпадает только раз в жизни!
Мечеслава раздирали сомнения. Он поднялся с кресла, стал быстро ходить вперед и назад. Лицо его, недавно ясное, теперь отражало страшное волнение. Наконец, он с усилием провел ладонью по лбу, как бы отгоняя морок.
Рискованное предприятие само по себе увлекало его, ибо он любил рисковать и никого не боялся. А то, что боярский посол уже обращался к нему, как к законному яргородскому государю, тотчас заронило в сердце Мечеслава первые капли сладкого яда, который пьянит сильнее вина. Могло ли еще что-нибудь остановить его?
Вдруг он замер напротив собеседника, будто споткнувшись о невидимое препятствие.
- И все-таки, это слишком похоже на предательство! Предраг мне дядя, он был со мной не так уж суров, дал мне в удел этот город...
- А ты слышал, что Предраг отравил твоего отца, собственного старшего брата? - сурово поинтересовался Славомир.
Красненский князь застыл на месте, дрожа от страшного нервного напряжения. Глаза его горели, а лицо побледнело как мел.
- Это правда? - крикнул он хриплым, чужим голосом. - Нет-нет, это не может быть правдой! Я помню, отец болел всю зиму. Он умер от болезни, а не от яда...
- А разве он заболел не после того, как съездил в гости к своему брату Предрагу, в Острогорск, где тот жил тогда? Ведь по обычаю Предраг получал после твоего отца Яргородское княжество, как старший в роду. Так разве не мог он ради власти опоить брата медленно действующим ядом?
Мечеслав, слушая эти слова, сжимал кулаки до боли, скрежетал зубами, так что его красивое лицо становилось почти безобразным. Казалось, будто он горит в невидимом огне.
- О! Если так, то я ему отомщу! Плевать на родство - он нарушил его первым! Я хотя бы готов бороться открыто! - и князь, с грохотом распахнув дверь, крикнул собравшимся в гриднице воинам: - Седлайте коней, готовьтесь в поход! Мы идем на Яргород!
А тем временем яргородский князь в самом деле уехал вместе с сыном и дружиной на большую охоту в Зеленую Дубраву. Там, среди лесных предгорий, паслось множество оленей, косуль, по осени там лакомились желудями кабаны, а порой можно было встретить и огромных диких быков - зубров. За добычей крались на мягких лапах осторожные рыси, ночами выли волки. На речке Дубравнице, притоке Искры, кормилось много птиц, на которых стоило поохотиться с ловчими соколами. Для охотника лучшего месте и представить было нельзя. Яргородские князья давно уже о том знали, поэтому в тени могучих дубов построена была усадьба, скорее даже небольшой замок, где князь со своей семьей и свитой мог жить с не меньшими удобствами, чем в городском дворце. Туда-то и собрался князь Предраг Келагастич, взяв с собой сына и воинов.
Княжичу Бранимиру не хотелось ехать. Он думал, что после разорительного мира с соседями неуместно ехать развлекаться, будто ничего не случилось. Кроме того, его настораживало льстивое внимание некоторых бояр, убеждавших его отца "прежде всего позаботиться о своем драгоценном здоровье и развеять на охоте все огорчительные мысли". Своими медоточивыми речами они просто выпроваживали князя из города. А между тем, некоторых из отцовских советников Бранимир терпеть не мог еще с детства, безотчетно.
- Отец, зачем к тебе Владислав приезжал, заботливым прикидывался? - не выдержал княжич, вспомнив льстивую улыбку боярина. - Не он разве прежде просил у тебя созвать вече, как в старину? Он никогда не был тебе другом.
Яргородский владетель придержал коня и поехал рядом с сыном по залитой солнцем дороге, пересеченной длинными тенями деревьев. Дорога казалась полосатой, как шкура хиндского тигра.
- Наверное, Владислав думает, что лестью скорее добьется чего-нибудь, - ответил князь. - Пусть себе льстит, коли язык без костей! А вече я все равно не дозволю! Это чтобы они взялись решать, какой князь им люб, а какой не люб, как во Влесославле? Ну да Леший с ними! Ты лучше встряхнись, погляди вокруг, и не думай ни о чем, сын. Как переночуешь у костра, поев мяса свежей дичи - станешь настоящим мужчиной! А то ведь, кроме своих книг, и не видишь ничего.
Бранимир тихо вздохнул, но не стал возражать, хотя ему упорно казалось, что не следовало уезжать. Но он все же решил последовать совету отца и отвлечься. Найдя среди княжеской свиты своего друга Собеслава, княжич подъехал к нему, и через минуту они уже шутили и смеялись, как самые обычные юноши, обсуждая пока еще небывалые успехи на охоте.
В Зеленой Дубраве прожили почти две седьмицы. Загонщики и собаки каждый день выгоняли навстречу охотникам обитавших в лесной чаще зверей, и дальнейшее зависело от ловкости и меткости человека, от силы его рук.
Сверх ожидания, Бранимиру понравилась привольная лесная жизнь. Он загорел на все еще сильном осеннем солнце, окреп от постоянных упражнений и свежего воздуха. Стараясь любое дело выполнять хорошо, он и на охоте не отставал от других. А охотничий азарт, пережитые вместе тревоги, радость победы и пламя охотничьего костра в самом деле сближали людей. Здесь, в Зеленой Дубраве, княжич чувствовал себя свободнее, чем когда-либо. Да и все держались проще, позабыв городские условности. По вечерам шутили и пели, даже такие люди, которых в городе все считали серьезными. И Бранимир, проявив себя умелым и отважным охотником, теперь чувствовал себя равным взрослым мужам. Охота в Зеленой Дубраве отмечала очередную веху в его взрослении.
Да и сама местность, лежавшая в предгорьях Драконовых Гор, была столь живописна, что Бранимиру, как и Собеславу, больше всего хотелось сравнить ее со сказочными, волшебными лесами из старинных легенд. Казалось, что ночами на поляне, залитой серебристым лунным светом, по ночам непременно должны танцевать козлоногие вилы в облике прекрасных дев с копытцами. А из волн Дубравницы им поет русалка, волосы которой струятся, как белая пена. А вековые дубы и липы, уже тронутые осенним золотом, - не распрямят ли они одеревеневшие плечи, не встряхнул ли в один прекрасный день руками-ветвями, как могучие древние велеты?
И, когда однажды до чутких ушей Бранимира донееся топот, более тяжкий, чем у мчащегося по лесу оленя, - он, поглощенный лесным очарованием, в первый миг подумал, не скачет ли навстречу кентавр, каковые, по слухам, еще обитали в горах материковой Агайи? Но тут же из-за деревьев показался всадник, и наваждение рассеялось. Перед ним был яргородский воин из остававшихся в столице. От долгой скачки он и конь его были покрыты пылью и едва не падали наземь.
- Государя... скорее! - прохрипел он пересохшим горлом. - Мечеслав взял Яргород!
Князь Предраг Келагастич, услышав весть, взревел громче, чем раненый зубр, которого он накануне заколол копьем.
- Вот как себя ведет мой племянничек! Я-то его пожалел, дал ему Красный во владение, а он... Ну ничего: дружина моя при мне, мы его быстренько загоним к лягушкам в болото! И пригласивших его бояр, упырей замогильных! Да и вас бы всех следовало туда же, тетери сонные, прозевали Яргород!
- Да мы что, государь? - слабо оправдывался воин. - Нас во дворце осталось мало, и мы не ждали ничего. А тут вдруг Мечеслав явился с целой ратью, и бояре подняли за него чуть не весь город! Владислав и Доможир собрали вече, и на нем выкрикнули Мечеслава князем. Уже потом спохватились, и боярин Щерба послал меня сообщить тебе...
- Вече! - еще яростней зарычал князь Предраг. - Клянусь Великим Древом: это было последнее вече в истории Яргорода! Я их отучу вмешиваться в княжеские дела! - и он погнал коня к яргородской дороге. Сын и воины, тоже растерянные внезапным оборотом дела, последовали за ним.
А тем временем в Яргороде князь Мечеслав обживал свой новый дворец и осваивался в качестве могущественного владетеля. Своим новым подданным он понравился: смелый, мужественный облик молодого князя и убеждения бояр подействовали на них. Слыша о его победах над команами, горожане одобрительно кивали: "Вот - и обликом, и нравом настоящий князь! Небось, не попятился бы перед дедославской ратью, его бы никто не принудил платить грабительскую дань!" Старшие из них припоминали отца Мечеслава, князя Громобоя. Ну а бояре к восхвалениям нового правителя прибавляли свое: "А главное - исконные наши вольности почитает, не то что дядюшка!"
Мечеслав щедро отблагодарил тех, кто призвал его на престол: Владислава назначил главой возрожденного веча, Доможира - казначеем, Оскола - управляющим княжеского дворца, Славомира - тысяцким. И другие важные должности распределял по советам этих людей, надеясь на их поддержку в предстоящей борьбе. Он понимал, конечно, что ему предстоит еще утвердить свою власть, ведь князь Предраг с сыном остались на свободе, и у них - сильная дружина. Однако Мечеслав не тревожился. Он надеялся, что яргородские жители поддержат его, и радовался, когда они кричали на площади: "Да здравствует князь Мечеслав!" Душа его пела, за спиной разворачивались крылья, когда он смотрел вниз с Холма Ярилы, откуда виден был весь город. И молодой князь готов был биться насмерть, чтобы отомстить за отца и остаться хозяином этой земли.
О том, что будет делать, если удастся одолеть дядю, Мечеслав думал меньше. Как восполнить потери пострадавшей от войны и дани земли, как станет ладить с соседями, чтобы получилось лучше, чем у Предрага, - он никогда не размышлял о таких вещах прежде, пока жил в маленьком Красном. Ему казалось, что все придет само собой, что мужества и силы духа достаточно, чтобы завоевать счастье.
Однако в его судьбе подтвердилась старая как мир истина: победить бывает легче, чем удержать победу. Эти слова мог бы припомнить на его месте Бранимир. Но Мечеслав никогда не интересовался премудростью древних.
Однажды ранним утром, когда небо только-только начало светлеть, у городских ворот трижды прозвучал громкий отрывистый звук рога. И сразу затем ему откликнулось тревожным голосом медное городское било, поднимая народ.
В спальню к разбуженному после вчерашнего пира князю влетел Славомир, успевший вооружиться.
- Княже, вставай! Предраг пришел!
Мечеслав вскочил с постели, мигом проснувшись, стал одеваться, не дожидаясь постельничьего. Затем схватил меч, висевший на стене у изголовья.
- Яргород мой! Я его не отдам! - крикнул он и выбежал из спальни.
-
Недолго Мечеслав побыл князем. Думаю, выгонит его всё же Предраг. Интересно, смерть отца Мечеслава и правда неестественна или это боярская выдумка? Хорош был Мечеслав на своём месте. А вот что теперь будет? Ведь изгнанником стать может.
Описание отдыха на природе как всегда прекрасно.
Спасибо, эреа Артанис.
-
Так разве не мог он ради власти опоить брата медленно действующим ядом?
Вот это уже о многом говорит, в смысле о Мечеславе, как о возможном правителе. Поверить в то, что всего лишь могло быть, без всяких доказательств.
Мечеслав, конечно, хороший воин, да и народ любит, чтобы князь был всем хорош - и лицом и телом и воинской славой. Вот о таких вещах, как умение ещё и думать головой, обычно забывают. Мечеслав уже первыми своими распоряжениями в Яргороде поставил себя в зависимость от бояр.
А вот Бранимир уже умеет здраво оценивать и ситуацию и советчиков-доброжелателей.
Княжичу Бранимиру не хотелось ехать. Он думал, что после разорительного мира с соседями неуместно ехать развлекаться, будто ничего не случилось. Кроме того, его настораживало льстивое внимание некоторых бояр, убеждавших его отца "прежде всего позаботиться о своем драгоценном здоровье и развеять на охоте все огорчительные мысли". Своими медоточивыми речами они просто выпроваживали князя из города.
Это очень ценное качество для правителя.
-
Благодарю, эрэа Карса, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Недолго Мечеслав побыл князем. Думаю, выгонит его всё же Предраг. Интересно, смерть отца Мечеслава и правда неестественна или это боярская выдумка? Хорош был Мечеслав на своём месте. А вот что теперь будет? Ведь изгнанником стать может.
Описание отдыха на природе как всегда прекрасно.
Спасибо, эреа Артанис.
Если даже так и произойдет, смирится ли на этом Мечеслав? Думаю, что нет. Жажда власти в нем уже пробудилась.
Насчет смерти отца Мечеслава - не знаю. Мне тоже не все известно о своих героях; это один из вопросов, на которые не будет ответов. Во всяком случае, доказательств насильственной смерти ни у кого не было, один лишь пресловутый принцип "Ищи, кому выгодно".
Мечеславу труднее будет, конечно, теперь.
Так разве не мог он ради власти опоить брата медленно действующим ядом?
Вот это уже о многом говорит, в смысле о Мечеславе, как о возможном правителе. Поверить в то, что всего лишь могло быть, без всяких доказательств.
Мечеслав, конечно, хороший воин, да и народ любит, чтобы князь был всем хорош - и лицом и телом и воинской славой. Вот о таких вещах, как умение ещё и думать головой, обычно забывают. Мечеслав уже первыми своими распоряжениями в Яргороде поставил себя в зависимость от бояр.
А вот Бранимир уже умеет здраво оценивать и ситуацию и советчиков-доброжелателей.
Княжичу Бранимиру не хотелось ехать. Он думал, что после разорительного мира с соседями неуместно ехать развлекаться, будто ничего не случилось. Кроме того, его настораживало льстивое внимание некоторых бояр, убеждавших его отца "прежде всего позаботиться о своем драгоценном здоровье и развеять на охоте все огорчительные мысли". Своими медоточивыми речами они просто выпроваживали князя из города.
Это очень ценное качество для правителя.
У Мечеслава много превосходных качеств. Будь это произведение несколько более романтически направленным - и в его герои лучше всех годился бы он; у него для этого есть все нужные качества: красота, сила, выдающаяся отвага, а впредь - еще и необычная судьба добавится, в комплекте. Только вот как это сочетается с качествами правителя? Во всяком случае, он многого не предусмотрел. Иначе имел бы шанс удержать власть.
Впрочем, великим воином и великим политиком сразу быть затруднительно, если учесть, что эти качества и по отдельности-то не так уж часты. Мечеслав не принадлежит к числу исторических титанов, заслуги которых помнят и спустя века. Зато современники вполне могут еще много чего услышать о его подвигах.
Бранимира, надеюсь, также найдется за что вспомнить со временем. Но от него пока еще ничего не зависит, он втянут против воли в это противостояние родственников. Посмотрим, как будет реагировать дальше на то, что произойдет!
Высокие, украшенные медным литьем, ворота Яргорода распахнулись, и из них, пришпорив коней, рванулась вперед вооруженная рать. Впереди всех мчался на золотистом степном коне витязь в алом плаще, бьющемся за его плечами, как языки пламени. Над его головой развевалось на ветру знамя Яргорода - могучий дуб, тянущийся к солнцу, на алом поле.
При виде знамени князь Предраг Келагастич яростно заскрежетал зубами.
- Что я вижу! Ему хватает наглости поднять знамя Яргорода! - и он подал знак воину снова протрубить в рог. И над полем прогремел могучий дикий клич, от которого мурашки бежали по коже даже у опытных воинов.
Затем, по велению князя Предрага, глашатай выехал вперед и громко прокричал:
- Мечеслав, сын Громобоя! Тебе дается время, чтобы покинуть Яргород навсегда! Откажись от всех притязаний, и спасешь свою жизнь и жизни поверивших тебе дураков!
Витязь в алом плаще, услышав эти слова, натянул поводья так, что его конь взвился свечой. Затем, пришпорив его, вынесся вперед и крикнул звучным, как труба, голосом, который услышали все:
- Я - законный князь, по крови и по выбору яргородских жителей! Я не отступлюсь от своего наследства, пока жив! Яргород мой!
Войско Мечеслава было гораздо меньше, чем у его дяди. Но эта немногочисленная рать, услышав ответ своего предводителя, вся воодушевилась, под стать его горделивому облику. "Князь Мечеслав! Князь Мечеслав!" - яростно закричали они, вздымая мечи к небу - прося у богов благословения.
Золотистый блеск восходящего солнца вспыхнул на клинках воинов Мечеслава, и разбился тысячей бликов, как на поверхности воды, так что больно было глядеть.
В ту же минуту оба войска стали быстро перестраиваться, готовясь к бою.
Княжич Бранимир, находясь под надежной охраной лучших воинов, видел со своего серого коня все, что происходило вокруг. Он не мог отвести глаз от воинов, готовых к смертельной битве, и на душе у него было тоскливо и смутно. Вот они, яргородцы, стоят под стенами своего родного города, который должны почему-то отбивать у таких же яргородцев... Скачут во все стороны всадники, вздымая тучи пыли, слышатся голоса военачальников, строящих полки. Совсем скоро земля обагрится свежей кровью. И добро бы вражеской, каких-нибудь лугийцев или команов. Но нет - земляки усердно готовились убивать земляков, только потому что дядя с племянником не поделили власть. У многих воинов, пришедших с Мечеславом из Красного, в Яргороде родня и друзья, а другие и вовсе прожили жизнь на одной улице с нынешними противниками. Да и сам Мечеслав, как ни крути, близкий родич яргородскому владетелю; так почему они с отцом не могли решить дело миром? Бранимир внимательно разглядывал Мечеслава - красивого, отважного, дерзкого, как сокол, древнейший знак всех сварожан. Сейчас он понимал, за что тот приглянулся яргородцам. Княжич и сам невольно залюбовался своим мятежным родичем, искренне сожалея, что им не суждено быть настоящими братьями.
Передние ряды воинов надвинулись друг на друга, сшиблись, схлестнулись. Засвистели стрелы, и тут же воины подняли высокие алые щиты, прикрывая себя и коней. Казалось невероятным, когда они успевают обороняться и нападать, править конем и орудовать копьем либо мечом. Однако опытные воины проделывали все это, казалось, даже не задумываясь о последовательности действий.
Бранимир вновь увидел Мечеслава: тот, как вихрь, мчался во главе своего отряда, рубясь с наседавшими княжескими воинами. Вот двое догнали его, попытались остановить. Он изящно, отточенными взмахами клинка рассек одного, затем другого. За ним следовало мятежное войско, вдохновленное успехами своего вождя.
На мгновение княжич прищурил глаза, чтобы не видеть потоков льющейся крови. "Боги, молю вас: сделайте, чтобы яргородцы не убивали яргородцев!" Затем заставил себя снова смотреть. Иначе могут подумать, что ему очень страшно, а это не так. То есть страшно, конечно, но не за себя.
В те несколько мгновений, что княжич не видел битвы, там многое произошло. Вокруг все больше устилали землю тела убитых и раненых. Доносились вопли и хриплые стоны. Где-то непрерывно, на одной ноте, истошно ржал конь, раненый пикой. На побоище было жутко глядеть. У Бранимира судорожно сжало горло, и он испугался, что сейчас, как в детстве, начнется приступ удушья. Но он усилием воли преодолел его. Сейчас было никак не время позорить себя перед всей Яргородщиной. Юноше казалось, что даже в бешеном столкновении все слышат, как стучит его сердце. Но он не отводил глаз. Больше он ничего сделать не мог, окруженный плотным кольцом воинов, позади сражавшихся полков. Только глядеть на кровавое исступление битвы, не отводя глаз. И вдруг осознал, что правой рукой судорожно сжимает рукоять меча, хоть ему и не с кем было сражаться.
В какой-то момент княжич разглядел своего отца, в покрытых пылью и брызгами крови доспехах. Князь Предраг Келагастич словно бы вынырнул из-за спин более рослых воинов, окинул строгим взором охрану сына, сделал им знак сомкнуть щиты. Затем, преодолевая грохот сражения, крикнул воеводе Зорану, командующему левым крылом княжеской рати:
- Как Мечеславко вперед вырвется, тогда дайте слабину, пропустите его и отрежьте от войска! А там - на аркан его, и в плен!
Зоран, кивнув, повел отряд в обход, берегом впадавшей в Искру речки Белой. А Бранимир невольно вновь поискал взором Мечеслава. Его высокая фигура и алый плащ заметны были даже на поле боя. Он только что поймал на щит сразу три копья, и, выдернув одно из них, метнул обратно, сшибая с коня княжеского воина. Тот схватился за грудь и упал, захлебываясь кровью. А Мечеслав, обернувшись к своим, крикнул, видимо, что-то ободряющее.
Больше Бранимиру некогда было выискивать его, ибо мятежники прорвались в тыл и обрушились на его охрану. Мелькнул где-то рядом лисий оскал боярина Владислава, а больше княжич ничего не видел за плотной стеной сомкнувшихся вокруг щитов. Он вдруг оказался внутри маленькой крепости, как улитка в своей раковине. Только видел, как то и дело вздрагивают ее прочные дубовые стены. И слышал звуки битвы, придвинувшиеся совсем близко. Лязгало железо, хрипели кони, выдыхали тяжело, с натугой, бившиеся изо всех сил воины. Страх не ушел, но голова у юноши была ясной. И внезапно он понял, что, если его возьмут в плен, то Мечеслав или его советники смогут продиктовать отцу любые условия, вплоть до отречения от престола. И сейчас лучшие яргродские воины бьются насмерть, защищая его, княжеского наследника.
"А от меня на поле битвы толку ниикакого!" - с горечью подумал княжич. - "Ничего не могу сделать для нашей победы, только мешаю. Собеслава не взяли сюда, отправили в вотчину. А меня отец взял с собой, а теперь, того и гляди, из-за меня будет разбит".
Но эта мысль вызвала в нем решительный протест, и он мысленно пообещал себе, если враги прорвутся за стену щитов, заколоться своим мечом, но не стать орудием в их руках.
Лошади топтались под ними на твердой земле, крепость из щитов все время двигалась, но не падала. Княжич видел алые полоски крови, ползущие по металлу доспехов, по твердой древесине. И ненавидел себя за то, что ничем не может им помочь.
Вдруг качавшийся перед ним высокий щит затрещал и распался прямо перед ним. И Бранимир увидел, как опытный сорокалетний Горазд, некогда учивший его бою на мечах, отбросил бесполезные обломки щита и схлестнулся врукопашную с могучим воином, вооруженным секирой.
Да только ненадолго. Всего один взмах секиры - и Горазд свесился окровавленной головой вниз, а его правая рука, отрубленная тем же ударом, упала наземь, не выпустив меча.
Все это произошло совсем близко от оцепенело сидевшего на коне Бранимира. Он не мог ни крикнуть, ни вздохнуть. А потом вдруг в его руках оказалось копье, и он, не помня, как это вышло, чуть подался вперед и ударил им в лицо врагу, в открытый в прорези шлема глаз. Юноша не успел подумать, что делает, ему просто нужно было, чтобы враг был мертв, и он уже не видел в нем подобного себе. Он увидел, как тот, с копьем в глазнице, повалился назад, а в следующий миг его стражи сомкнули ряды, милосердно скрыв от княжича зрелище битвы. Он только услышал усиливающийся клич: "Яргород!", и устало подумал: "Кажется, все-таки наша берет. А где сейчас отец? И где Мечеслав?"
А Мечеслав тем временем разглядел в гуще битвы место, где, как ему показалось, полки его дяди бьются слабее, уступая его неистовому напору. Собрав вокруг себя воинов, он с новыми силами устремился туда, рассчитывая рассечь пополам яргородскую рать, точно клином.
Сгоряча он не заметил, что большая часть его людей увязли в битве, и не смогли поддержать его натиск. Главное - воины Предрага заколебались, они отступали, и он преследовал их, не давая передышки ни себе, ни врагу. Даже не успел оглядеться по сторонам, веря, что вот-вот в погоню втянутся и основные силы.
Летела земля под ногами, разгоряченное лицо молодого князя обвевал ветер, он же свистел в ушах, развевал его плащ. И Мечеслав не знал, сколько продолжалась неистовая скачка. Но вдруг Славомир, его тысяцкий, остановил князя.
- Государь, оглянись, где мы! Все наши остались далеко, и враги окружают нас!
Точно холодной водой окатило Мечеслава, и он понял, какую ошибку совершил необдуманно. Слева перед ним был высокий обрывистый берег Белой, чуть выше ее впадения в Искру. А с других сторон уже наседали воины князя Предрага. Город и почти все его войско остались далеко позади, с Мечеславом остались не более пяти десятков дружинников.
Точно ужаленный, он завертелся вместе с конем, стремительно прикидывая, что делать дальше. Прорваться назад, где еще можно отвоевать Яргород? Так говорило ему сердце, а глаза вместе с голосом разума говорили: "Не пытайся, пропадешь! Не видишь, сколько их? Спасай свою жизнь, и, может быть, сможешь когда-нибудь побороться за свое княжество!"
Верных князю воинов становилось все больше. Засвистели стрелы, кося спутников Мечеслава, как траву. Он видел, как рухнул пораженный тремя стрелами Славомир. Стиснув зубы, мятежный князь метался то в одну сторону, то в другую. Но ему не прорвать было заслон. Только остатки его отряда таяли, как горсть снега, брошенная в кипяток. На самом Мечеславе не было ран, и он знал, что это значит: хотят взять живым. Вот у некоторых и арканы наготове, чтобы привести его к дяде. Ну нет, не дождутся!
И, когда с ним осталось всего два десятка воинов, Мечеслав обернулся к преследователям и пустил стрелу. Она вонзилась в горло ближайшему из тех, и враги разразились яростными криками. А неудавшийся яргородский князь усмехнулся и, махнув рукой остаткам своего отряда, пришпорил коня. Тот взвился в воздух всеми четырьмя ногами и с пронзительным ржвнием прыгнул с обрыва вниз, вздымая тучу брызг. На мгновение нырнул вместе со всадником, но тут же поплыл, преодолевая бурное течение у слияния рек.
Чуть помедлив, последовали за своим предводителем и его воины. Им совсем ни к чему было сдаваться в плен, где их, скорее всего, казнили бы. Бурная вода подхватила плывущих, но сильные кони вынесли их на другой берег.
Битва у стен Яргорода завершилась полной победой князя Предрага. Мятежники сдались после того, как не за кого стало сражаться, и теперь ожидали своей участи. Князь, очень довольный собой, въехал в город, как победитель, на белом коне. Сын ехал рядом с ним, бледный и молчаливый, потрясенный всем, что довелось сегодня увидеть.
Когда они медленно проезжали по полю, видели там множество мертвых и раненых, кому еще можно было помочь. Способные двигаться сами выбирались оттуда, тяжело раненых уводили и уносили другие. Яргородские жители толпились у ворот, бродили по полю боя, выискивая своих близких. То тут, то там доносились радостные возгласы узнавания, или наоборот - поднимался плач при виде изрубленного тела чьего-то мужа, отца, сына или брата. Это поле перед Яргородом, где решился спор Предрага с Мечеславом, стали с тех пор называть "Полем Плача".
А сейчас князь, отстоявший свою власть, распорядился, с ненавистью глядя на захваченных мятежников:
- Пусть лекари помогают лишь тем, кто сражался за правое дело! Те, кто был за Мечеслава, пусть живут или умирают сами, как презренные псы!
Следовавшие за князем верные бояре, казалось, даже не верили услышанным словам.
- Как это это, государь? Они ведь такие же яргородцы! У них у всех в твоих владениях живут родные. Как будешь дальше жить рядом с их семьями? - нерешительно проговорил боярин Белотур.
Князь взглянул на родню мятежников. Они стояли понурые, потому что воины не допускали их найти на поле боя своих близких, раненых или погибших. Увидев князя, они протягивали руки с мольбой, иные женщины падали на колени. Но он проехал мимо, словно не замечал их.
- Будет несправедливо, если я уравняю своих верных воинов с изменниками, предателями! - непреклонно изрек князь Предраг, не глядя ни на кого.
Его сын зато с отчаянием огляделся вокруг. Битва была страшна, но зрелище окровавленных тел, обезображенных смертью или бьющихся в агонии, оказалось страшнее. А теперь еще отец с такой хладнокровной жестокостью обрекает их на мучения!.. Бранимир хотел его просить пощадить раненых мятежников, но понял, что при людях князь Предраг его не послушает. Может быть, во дворце, наедине, еще получится убедить его отменить решение. Но не теперь: гордость не позволит послушаться сына-подростка, да еще чтобы все об этом узнали.
И как раз тут князь Предраг обернулся к сыну с торжествующим выражением:
- Жаль, что Мечеслав ушел! Но я послал своих воинов в погоню за ним. А пока что казним его советников, главных виновников мятежа. Не стоит надолго откладывать казнь. Как ты думаешь, сын?
Бранимир коротко кивнул, чувствуя, как в груди не хватает воздуха, и понял, что все равно не смог бы сейчас выговорить ни слова.
-
Очень яркое описание битвы, захватывающее. Приём с ложным отступлением, кажется, использовали во все времена и во многих битвах. В знаменитой битве при Кёсе-Даге некий ноян Баджи заманил огромную, стотысячную армию сельджуков именно этим приёмом под стрелы своих лучников. Перевес сил уже не помог - сорок тысяч армии Баджи управились со ста тысячами армии Гиясеттина. И на этом всё кончилось. Хорошее. Бранимира можно понять, он был ещё очень молод и в таких битвах не участвовал. В летописях и хрониках битвы описываются несколько иначе - стоны раненых, кровь и грязь, хрипы умирающих людей и лошадей - этого в книгах обычно нет. А есть упоение в бою. Но Бранимиру придётся привыкать и битвам, скажем так, в реале. А это трудно. Жестокость Предрага, да, жестокость, что говорить. Только вот был ли у князя выбор? Судя по его боярам слабость могла обернуться ещё большими бедами, нежели жестокость. Трудно сказать, что предпочтительнее.
-
Благодарю, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Очень яркое описание битвы, захватывающее. Приём с ложным отступлением, кажется, использовали во все времена и во многих битвах. В знаменитой битве при Кёсе-Даге некий ноян Баджи заманил огромную, стотысячную армию сельджуков именно этим приёмом под стрелы своих лучников. Перевес сил уже не помог - сорок тысяч армии Баджи управились со ста тысячами армии Гиясеттина. И на этом всё кончилось. Хорошее. Бранимира можно понять, он был ещё очень молод и в таких битвах не участвовал. В летописях и хрониках битвы описываются несколько иначе - стоны раненых, кровь и грязь, хрипы умирающих людей и лошадей - этого в книгах обычно нет. А есть упоение в бою. Но Бранимиру придётся привыкать и битвам, скажем так, в реале. А это трудно. Жестокость Предрага, да, жестокость, что говорить. Только вот был ли у князя выбор? Судя по его боярам слабость могла обернуться ещё большими бедами, нежели жестокость. Трудно сказать, что предпочтительнее.
Сварожане могли перенять такой маневр от степных кочевников - команов или каких-то других. Во всяком случае, с Мечеславом подействовало, хотя он мог бы и не поддаваться.
Бранимир не очень-то готов был к войне. Но все-таки выдержал.
В современных книгах кровь, грязь и прочие неприглядные стороны войны как раз подчеркиваются, зачастую. В книгах, которые читал Бранимир, возможно, такого и не было. Возьмите, например, "Илиаду": там битвы описаны достаточно натуралистично, так что понятно, кому и куда попало копье, но вовсе не настолько, чтобы вызвать у читателя отвращение. Во всяком случае, самому рисковать жизнью - совсем другое, нежели читать о том.
Упоение боем, вероятно, и вправду бывает. Но Бранимир такого качества лишен. Однако привыкать придется. Как и к политике, которую сейчас осуждает у своего отца.
А что может причинить больше проблем - жестокость или снисходительность, это сложный вопрос. Забегая вперед, скажу: у Бранимира в будущем окажется ничуть не меньше проблем с боярским окружением.
Глава 3. Разные пути
Вечером после битвы под стенами Яргорода, князь Предраг Келагастич судил бояр-изменников. Он сидел в главном покое возвращенного дворца, в огромном дубовом кресле, рукояти и спинка которого с замечательным искусством повторяли Великое Древо, держащее на себе миры. Князь торжествовал победу. И прежде всего готовился уничтожить тех, кто едва не отнял у него Яргородское княжество.
Вокруг собрались княжеские воины и те из бояр, что во время смуты сохранили верность законному князю, - его младшая и старшая дружина. Теперь они наверняка поздравляли себя с правильным выбором. А иные из них, может быть, размышляли, как будут после казни изменников переделены их должности и владения, и нельзя ли заполучить что-нибудь для себя.
По правую руку от князя сидел его сын, усталый, мрачный и бледный. Он знал, каков будет приговор, и не хотел этого знать, однако должен был видеть все до конца.
Когда ввели бывших советников Мечеслава, закованных в цепи, князь Предраг поднялся с кресла, глядя на них в упор.
- А-а, вот и вы, подлые аспиды, змеи подколодные! Сегодня же вас казнят, а тела ваши закопают в яму, как павший скот! Впредь будет наука другим, как бунтовать и провозглашать других князей!
Изменники - Владислав, Доможир и сгорбившийся, разом одряхлевший Оскол, - стояли перед всеми, мертвенно-синие, словно выходцы с того света. Да так оно и было; в своем приговоре ни один не сомневался. Теперь, должно быть, завидовали четвертому своему товарищу, Славомиру, тело которого найдено было на поле боя. Долго никто из них не мог ничего сказать.
Наконец, Владислав встряхнул руками, так что громко зазвенели цепи.
- Жаль, что не удалось нам возвести Мечеслава на престол! Он был бы лучшим государем, чем ты. А ты не по старинному обычаю нас судишь, не по законам сварожан! Прежде полагалось, чтобы судьбу обвиняемого решал весь народ. Тогда все были равны, и сообща правили страной. А когда ты в последний раз кого-то спрашивал, Предраг? Ты правишь единолично, как завоеватель. Вот за это мы хотели тебя свергнуть, и не сожалеем о том!
В зале послышался ропот. Князь Предраг Келагастич бешено подскочил к мятежнику и уставился на него, как ястреб на добычу. Бранимиру показалось, что его отец сейчас сам убьет Владислава. Но князь сдержался и хрипло прокричал:
- Ты-то, народолюбец, печешься, чтобы все правили страной? Да ничуть! Вы сами править хотите, покупать на вече народные голоса, как во Влесославле! Дай вам волю - и мы бы услышали не голос народа, а голос боярского золота. А потом каждый стал бы делать по-своему, в вашем собрании настали бы раздоры, и закончилось бы тем, что наши соседи прибрали бы Яргородщину к рукам. Ты этого хочешь, Владислав? За предательство будешь вечно мерзнуть в Кромешном Мире, во владениях Мораны!
Обреченный ядовито усмехнулся. Он и без того не надеялся на пощаду. А теперь, по крайней мере, сможет оставить за собой последнее слово.
- Вот там и встретимся, князь! Тебе ведь тоже Кромешного Мира не избежать. Поглядим, кого сильней станет донимать мороз!
Князь Предраг Келагастич в бешенстве взмахнул рукой.
- Вон! Сейчас же всех казнить! - крикнул он страже, и продолжал, все еще дрожащим голосом, обернувшись к своей свите: - А теперь - пир! Снеди и вина побольше, пусть столы ломятся от угощения! Отпразднуем нашу победу, помянем погибших верных воинов! Музыканты, играйте!
Дружинники, что были назначены для исполнения казни, вывели обреченных во двор. Во дворце тем временем расторопные слуги уже накрывали столы, гости рассаживались по своим местам. Начинался пир.
Только княжич Бранимир не радовался вместе со всеми. Он ничего не ел и не пил, и вообще, как обратили внимание сидевшие поблизости, казался больным. Смех казался ему горше плача, в звуках лютни слышалось то бряцание мечей, то стоны раненых, брошенных без помощи, то последний вскрик казненных. За этот день он видел и слышал столько, что не успевал все осмыслить и решить для себя. Мысли его путались, перемешивались, как в древнем бесформенном хаосе. Кроме того, от усталости разболелась голова. А поговорить с отцом так и не удалось, и, видимо, не скоро удастся.
Погруженный в свои думы, княжич едва замечал людей, скользивших перед ним черными призраками. Их разговоры смешивались в неясный гул, в котором не разобрать было ни слова.
Вдруг пронзительный женский крик вырвал его из оцепенения. Подняв голову, Бранимир увидел пожилую женщину, бросившуюся к ногам его отца. Это была боярыня Ружана, мать погибшего Славомира. Она задыхалась от быстрого бега, ее траурное белое покрывало без украшений сползло с головы. Она рыдала, обнимая ноги князя, и ее слезы капали на покрытые пылью сапоги.
- Княже, молю тебя: отдай мне тело моего сына, дозволь сжечь его на погребальном костре, как подобает! За то, что бунтовал против тебя, он ведь уже расплатился жизнью... Если ты позволишь его похоронить, я всю жизнь буду молить Великую Мать Живу за тебя и твой род!
Князь презрительно взглянул на коленопреклоненную женщину. Он знал, что Славомир погиб, до последнего сражаясь за Мечеслава. Хоронить с почестями законого закоренелого мятежника?!
- Уйди, Ружана! Не смогла воспитать хорошего сына - пеняй теперь на себя. Пускай его тело гниет в земле, вместе с остальными изменниками. В светлый Ирий им не подняться все равно.
Женщина вздрогнула, как от удара, поднялась на ноги и, ни слова не говоря, пошла прочь, закутавшись в свое траурное покрывало. Большинство гостей проводили ее сочувственным взором. Но перечить князю не решился никто. Только боярин Щерба тихонько проговорил:
- Жалко все же...
Князь презрительно поджал губы:
- Дрова жалко - тратить на похороны бесчестных предателей!
Кое-кто из воинов, захмелевших от вина и от крови, засмеялся в тон княжеской шутке. Остальные лишь сделали вид, что поддерживают, тут же подняли кубки "за нашу победу", и пил продолжался.
А княжич Бранимир во время разговора отца с боярыней Ружаной хотел уже вмешаться, убедить его отдать убитой горем женщине тело ее сына. Он не мог больше терпеть и оставаться бесправным свидетелем, просто обязан был сделать хоть что-то, оправдывающее его звание княжеского наследника. Но уже появлявшееся в этот день удушье теперь с неумолимой силой сжало ему грудь и горло, в глазах потемнело, и юноша повис на спинке кресла, судорожно пытаясь втянуть воздух, точно рыба на суше.
Его хрип, очень похожий на предсмертный, встряхнул князя Предрага, упивавшегося своей победой. Он тревожно заглянул в черное от удушья лицо сына. На мгновение у него мелькнула досада: "Что за напасть! Ну почему мне нельзя иметь здорового сына, как у других?" Но уже в следующий миг он тревожно говорил уносившим юношу слугам, идя рядом с ними:
- Несите осторожно, олухи! А вы зовите скорей лучших лекарей и знающих жрецов из священной рощи!.. Бранимир, мальчик, потерпи, это пройдет!.. А вдруг боги через него наказывают меня за жестокость?! Отец-Небо, Мать-Земля, и ты, всевидящее Солнце! Я отменю свой приказ, позволю лечить раненых мятежников. И тело Славомира отдам его матери, только пусть мой сын живет! Слышите, боги?! Пусть он живет!
Больному Бранимиру удалось сделать то, на что он почти не надеялся, находясь здоровым и в сознании: его отец склонился к милосердию, пусть и вынужденному, как и его благочестие, походившее больше на сделку с богами.
А пока еще Бранимир не видел и не знал ничего, кроме мучительного удушья, как бывает, когда ныряешь и захлебываешься, и в ужасе ощущаешь, как вместо воздуха в горящие легкие врывается вода. Только здесь никак не удавалось вынырнуть, чтобы вдохнуть спасительный воздух.
Очнулся он, весь разбитый, лишь на следующий день. Он лежал в своих покоях, и ветки каштана, как обычно, стучали в его окно, будто просились в гости.
Он приподнял голову, и тут же опустил ее на подушку, набитую орлиным пухом. Ему вспомнилось все, что случилось до его болезни. И он готов был пожалеть, что очнулся.
Скрипнула дверь. Вошел отец, в той же походной одежде, в какой был на пиру. Но Бранимиру не хотелось его видеть, и он отвернулся к стене.
- Сын, ты ведь не спишь? - спросил князь Предраг Келагастич приглушенным голосом. - Я хотел сказать: я пощадил уцелевших мятежников. Пусть живут. А ты отдыхай и выздоравливай поскорее! Мне сказали, что ты достойно держался в битве. Я тобой горжусь!
Раньше Бранимир обрадовался бы, услышав такие слова от отца. Но теперь только мотнул головой, не оборачиваясь.
Он слышал, как яргородский владетель, разочарованно вздохнув, вышел из покоев. Затем из перехода послышался голос боярина Добрана:
- Ну как?
- Не хочет со мной говорить! - сварливо проворчал Предраг. - Попробуй сам от него чего-то добиться. Иногда боярину говорить с отроком легче, чем отцу с сыном...
После этого Добран вошел в покои княжича, закрыв за собой дверь. Бранимир слышал, как тот садится на скамейку возле его постели. Наконец, обернулся, измученным взором поглядел на своего наставника.
- Ну что вам еще нужно? Чтобы я тоже людей убивал? Я убил в бою одного воина. Гордости от этого не чувствую. Разве ты такому меня учил по своим мудрым книгам?
Боярин подал ему стоящий на столе кубок с лечебным питьем.
- Я вижу, ты почти здоров: свободно дышишь и говоришь! А что до учебы... По книгам всего не узнаешь, княжич! Теперь тебя жизнь учить будет. Она - самый суровый наставник, но ее уроки необходимы. Но лучше бы тебе постараться простить своего батюшку! Он ведь тоже не ради удовольствия порой бывает жесток. Он старается удержать власть. Ради тебя, прежде всего. Чтобы тебе, когда придет пора, никто не помешал унаследовать Яргородское княжество.
Юноша приподнялся на локте, горько улыбнулся.
- А, может быть, я вовсе не хочу теперь быть князем! Не хочу убивать ради власти... Лучше укроюсь в Священной Роще, стану жрецом.
Добран даже на мгновение онемел, не ожидая таких мыслей от своего воспитанника.
- Ты не властен над своей жизнью, княжич! - напомнил он сурово. - У твоего отца больше нет сыновей, ты единственный наследник.
- Пусть отец помирится с Мечеславом, и тот станет князем после него. Я его видел: он доблестен, смел и благороден, люди охотно идут за ним. Ему хватит твердости править, а я не хочу...
Неожиданно он заметил снисходительную усмешку на лице наставника. Такая улыбка у него появлялась, когда ученик допускал нелепую ошибку, какой легко можно было избежать.
- Нет уж, Бранимир! Нельзя отдавать Яргородский престол Мечеславу. Он легкомыслен и действует раньше, чем думает, потому и проиграл вчера. Сидел бы он лучше в своем Красном, а Яргород ему не по плечу. Только ты, как придет пора, сможешь быть настоящим князем.
Юношу не растрогало даже и это заверение. Он упрямо проговорил:
- Я не хочу проливать кровь своего народа!
- Значит, постараешься, чтобы ее проливалось меньше, - с надеждой отозвался его наставник. - Пусть боги тебе позволят править мирно! Но ты должен понимать, что сейчас казнить мятежников было необходимо. Может быть, их судьба послужит кому-то примером, а теперь обеспечит спокойную юность.
Бранимир будто наяву снова услышал исполненное ненависти последнее слово Владислава перед казнью.
- Надежен ли, прочен ли покой, добытый ценой крови? - с горечью спросил он. - Вот, у Владислава остались сыновья, немного младше меня. Что они станут делать, когда вырастут? Не захотят ли отомстить моему отцу или мне? По древнему праву, их месть за отца свята. А по нынешнему - князь имеет право защищаться любой ценой. И кто знает, добром или злом обернется нынешняя казнь для нашего рода? А может быть, и для всей Яргородской Земли?
Княжеский наставник слегка развел руками, размышляя над ответом.
- Я вижу, ты по-прежнему рассудителен, несмотря на болезнь! Значит, сможешь в будущем найти правильное решение. А что до сыновей Владислава... Ну, попытайся сделать их друзьями, а не врагами. Добейся, чтобы они выше ценили свой долг перед тобой, чем перед памятью отца. Умный, рассудительный правитель старается никого не раздражать понапрасну.
- Но все равно, нельзя ручаться, что не наживешь опасных врагов? - устало проговорил Бранимир.
- Нельзя, - подтвердил его наставник. - Но ты можешь сделать все возможное, чтобы твои подданные жили в мире между собой. Хорошо, что ты уже теперь размышляешь об этом. Нельзя убегать от своего предназначения.
Княжич ничего не ответил наставнику. Но больше он никогда не говорил о возможном отречении от престола. И только затаенная печаль поселилась навсегда в его душе, однако благодаря ей он повзрослел еще быстрее.
-
А иные из них, может быть, размышляли, как будут после казни изменников переделены их должности и владения, и нельзя ли заполучить что-нибудь для себя.
Это точно. Но у Бранимира умный учитель, повезло княжичу. А князь правит не жестокостью и не милосердием, он правит справедливостью, то есть законом и соблюдением закона. Просто Предраг может себе позволить милосердие, а князь Предраг не может. Виновные должны быть наказаны, но вот с мёртвыми князь перегнул. Не все мятежники жаждали власти, как Владислав, всегда есть те, кто верит в справедливость вожаков. Тем более, на первый взгляд Мечеслав выглядит привлекательнее Предрага. Но вот Добран понимает, что на одной удали молодецкой далеко не уедешь.
-
Благодарю, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
А иные из них, может быть, размышляли, как будут после казни изменников переделены их должности и владения, и нельзя ли заполучить что-нибудь для себя.
Это точно. Но у Бранимира умный учитель, повезло княжичу. А князь правит не жестокостью и не милосердием, он правит справедливостью, то есть законом и соблюдением закона. Просто Предраг может себе позволить милосердие, а князь Предраг не может. Виновные должны быть наказаны, но вот с мёртвыми князь перегнул. Не все мятежники жаждали власти, как Владислав, всегда есть те, кто верит в справедливость вожаков. Тем более, на первый взгляд Мечеслав выглядит привлекательнее Предрага. Но вот Добран понимает, что на одной удали молодецкой далеко не уедешь.
Хорошо бы, если Бранимиру доведется быть князем, хотя бы ему удалось всегда править справедливо! Хотя о справедливости тоже у разных людей могут быть разные понятия. Не зря он подумал о сыновьях Владислава: что они сочтут справедливым в будущем - месть за отца или службу князю и родной земле? И это если еще с годами не добавятся новые мотивы действовать (а они могут появиться). Разных неприятных ситуаций, обиженных даже случайно людей трудно избежать. И не все они, в свой черед, бывают справедливы. Может, и легче правителю в таких случаях махнуть рукой на чужие чувства и делать, как считает нужным, как поступает Предраг. Хотя "легче" не всегда значит "правильнее".
Но все же Бранимир думает о том, как сделать лучше. Уже этим, как сказал ему Добран, он лучше годится для власти.
Ну а теперь поглядим, что станет делать Мечеслав...
А бежавший Мечеслав с остатками своего войска уходил от погони все дальше, прочь от своего несбывшегося княжества. Бросившись в воду, беглецы в первый день далеко опередили преследователей, но назавтра, переночевав в степной балке, услышали дрожь земли от топота приближавшихся всадников. Этого следовало ждать: князь-изгой не сомневался, что его дядя успокоится, только увидев его мертвым или плененным. И, не отдохнув сами и не дав отдохнуть коням, двинулись дальше. Ехать старались безлюдными местами, минуя деревни, а тем более города: там могли узнать бывшего красненского князя, а потом выдать, где его искать.
И вот, уже четыре дня и три ночи они спасались бегством. Ночевали, выбрав в лесу или в овраге местечко поукромнее. Питались мясом подстреленной по пути дикой лошади, запеченным на углях, а жажду утоляли водой из ручья. Беглецы сейчас совсем не походили на великолепных княжеских дружинников, какими были еще недавно. Они исхудали, волосы и бороды у всех обросли и свалялись, нечесаные, их вещи поистрепались. Кроме того, четверых из них мучили воспалившиеся раны, так что несчастные едва держались в седле. Но, стоило беглецам понадеяться на какое-нибудь укромное убежище, где можно будет отлежаться, как затравленным зверям, - земля-заступница снова доносила тот же мерный, неуклонно приближавшийся топот копыт. Мечеслав послал Ратшу вернуться по собственному следу, и тот проверил, что гнались за ними именно яргородские воины. Князь-изгой пытался запутать след: то ехал долгое время руслом степной речки, то сворачивал в лес. Но яргородцы умели отыскивать следы: беглецам так и не удалось оторваться от них больше, чем на четверть дня пути.
Унылое осеннее утро застало их разбитый отряд на холмистой гряде, поросшей бурой, выжженной солнцем травой. Кругом лежали поля, уже убранные местными жителями, и теперь только колючая стерня торчала из земли, царапала лошадям ноги. Лошади беглецов, все эти дни кормившиеся кое-как, уже не могли бежать быстро. А тут еще с неба заморосил мелкий холодный дождь, совсем не похожий на летние грозовые ливни. На мокрой земле их следы заметны были сразу.
Мечеслав обернулся к своим изможденным воинам. На мгновение даже его отважным сердцем овладела безнадежность, и ему почти захотелось, чтобы воины Предрага скорей их догнали. Или вечно блуждавшие по степи команы обнаружат их, и можно будет продать свои жизни подороже. Бежать его спутники были уже не в состоянии.
Раненый, горевший в жару Шелет уже давно был почти без чувств, и товарищам пришлось привязать его к седлу. Сейчас он вдруг прерывисто вздохнул и склонился лицом к шее коня. Когда Ратша и Тур его подхватили, тот уже не дышал.
- Лети в светлый Ирий, друг, - проговорил Мечеслав, утирая набежавшую слезу. - А мы и погребального костра устроить не можем...
Ратша, снова слушавший землю, вскочил, встревоженный.
- Они близко! Чуть больше ста перестрелов. Считай, догнали.
Будило, тоже раненый под Яргородом, взглянул запавшими лихорадочными глазами в лицо Мечеславу.
- Княже, оставь нас, болящих, тут! Мы все равно не жильцы, скоро свалимся, как бедняга Шелет. Но сразиться напоследок еще сможем, да и задержим их. А вы скачите!
Мечеслав судорожно сглотнул, не сразу находя слова. Только в эти дни, все потеряв, он по-настоящему узнал силу преданности своих воинов. Порывисто схватил горячую потную руку раненого в обе ладони.
- Нет, друзья мои! Мы вместе спасемся или вместе погибнем!
Их осталось двадцать человек, преследователей же, показавшихся из-за холмов, - более сотни. Князь-изгой и последние из его воинов повернули своих дрожащих коней и, выхватив луки, приготовились спустить тетиву. Скольких-то врагов они успеют уложить, прежде чем те сблизятся для боя. А потом настанет очередь мечей. И пусть их гибель станет достойной песен!
Но вместе с их стрелами навстречу яргородским воинам откуда не возьмись обрушился целый град стрел, так что в воздухе потемнело от них! Беглецы изумленно озирались, а оглядываться было нечего. Из-за холмов показались всадники, растекаясь лавой во все стороны и продолжая пускать стрелы в людей яргородского князя.
- Это кто такие? Команы, что ли? - удивленно спросил Тур у Мечеслава.
- Да нет, сварожане, вроде, - отозвался князь-изгой, внимательно изучая взором неожиданных спасителей, прислушиваясь к их боевым кличам. Среди них много было людей чисто сварожского облика, рослых, светловолосых, как жители Яргорода или Дедославля; но попадались и настоящие степняки в овчинных тулупах, и даже один или два лугийца. Одеты и снаряжены они были кто во что горазд, и нельзя было заметить никаких знаков отличия, указывающих, откуда они пришли и какому знамени служат. - А впрочем, Леший их знает! Тут, по-моему, кого только нет...
С этими словами Мечеслав с новым приливом сил повел свой отряд на помощь незнакомцам. Его не волновало, кто они, самое главное - враги его врагам.
Странных воинов, собранных как попало, было немного больше, чем посланников яргородского князя. Действовали они наверняка, точно волки, окружившие могучего лося: вились вокруг дружинников, осыпая стрелами, не спешили ввязываться в ближний бой. У нападавших были свежие лошади, а их противники скакали от самого Яргорода. Иногда они, лучше вооруженные, пытались прорваться. Но неведомые степные воины сочетали осторожность с отчаянной храбростью: облюбовав себе противника, рубились как бешеные, и одетый в железо витязь редко выходил победителем.
Мечеслав залюбовался незнакомыми воинами, их ловкостью и смелостью. В голове его уже закружились шальные мысли: вот если бы ему таких воинов хоть пару тысяч, с ними он бы точно отвоевал себе Яргород!
А сейчас он бился бок о бок с неизвестными, как будто всегда был среди них. Поискал среди них атамана и определил, что им должен быть рослый рыжебородый мужик в черненой кольчуге. Приблизившись к нему, князь-изгой попутно срубил двоих яргородских воинов, бросившихся наперерез. Глаза у рыжебородого округлились, когда он увидел, как пришлый витязь владеет мечом.
Бой длился недолго. Новые союзники Мечеслава действовали упорно и деловито. До полудня было еще далеко, когда яргородские воины были перебиты все до единого. Их победители устроили стоянку в степной балке, разведя огонь и садясь вокруг него на корточки, как кочевники. Одни из них начали готовить пищу, кто-то кипятил воду, другие занимались ранеными товарищами, достав их подсумок лечебные травы и перевязки. Но большинство, как только окончился бой, бросились собирать добычу. С убитых княжеских воинов снимали оружие, доспехи, даже одежду, так что некоторые трупы оставляли лежать совершенно голыми. Ловили коней, осматривали седла: не спрятано ли там еще каких-нибудь ценностей. Когда кто-то из них находил золото или иную драгоценность, выл от радости.
Мечеслав сделал своим спутникам знак не возмущаться, что бы ни увидели у своих новых знакомых. Сам он спокойно сидел у костра рядом с рыжебородым атаманом. Ему теперь стало ясно, чем зарабатывают на жизнь его спасители. Но это его не касалось; кроме того, они могли еще оказаться полезны. И он небрежным тоном поинтересовался у рыжебородого:
- Вы спасли нам жизнь, а мы до сих пор не знаем, кто вы такие!
Рыжебородый довольно усмехнулся. Ему понравилось вежливое обращение знатного, судя по облику, человека, и он отвечал начистоту:
- Мы - вольные люди, никому не слуги, не холопы. Мы из Камышинников, что на Тане-реке. К нам приходят те, кому у себя дома было невмоготу. Мы никого не спрашиваем о прошлом. Главное, чтобы был настоящий товарищ, смелый и надежный; а захочет - сам о себе расскажет. Имена наши тебе все равно ничего не скажут. Я вот - Бубен, тот, на буланом коне - Кривой, котел чистит Чиляг, а коман в лисьей шапке - Савур. И еще много других! Нас не спрашивают об именах.
Теперь Мечеслав окончательно убедился в своей догадке. О "вольных людях", бродниках, он был наслышан и прежде, да и все сварожане о них знали. Так называли беглецов, что по разным причинам уходили в местечко Камышинники, что на самом полуденном краю Сварожьих Земель, в широких плавнях Таны-реки. Уходили туда беглые холопы, неисправные должники и те, кто так или иначе пострадал от чужой несправедливости. Порой к бродникам приставали и преступники, которых в любом городе Сварожьих Земель ждала веревка. Там собирался народ со всех краев Сварожьих Земель, и даже из других племен. Там, недосягаемые для любого закона, они охотились в степи, рыбачили, а когда приходила пора - устраивали набеги на проплывавшие по реке купеческие суда, на команские кочевья, а то и на владения какого-нибудь князя. Иногда, вот как сейчас, их и вовсе можно было встретить далеко от Камышинников; разведчики у них были разбросаны повсюду.
Было бы не совсем справедливо называть бродников простыми разбойниками, хотя они и сражались ради добычи, как мог уже заметить Мечеслав. Прежде всего их объединяла взаимовыручка в любой опасности, что могла встретиться в их бурной жизни. В Камышинниках примут и о прошлом не спросят, только сам будь храбр и верен новому братству. За предательство, даже невольное, у бродников полагалась смерть. Но уж если человек сумел заслужить их доверие - за него поднимались несколько сотен, а порой и несколько тысяч мечей, как один, пусть хоть сам великий князь требует его головы. Потому-то и жило их братство уже несколько поколений, все увеличиваясь в числе, и порой даже князьям приходилось с ними считаться.
Мечеславу понравились эти люди. От них веяло тем же духом лихой негасимой удали, той же непокорностью, что он ощущал в себе самом. А их судьбы - разве он не такой же преследуемый изгнанник, которому дома грозит смерть?
Его размышления прервал рыжебородый атаман, запросто толкнув локтем в бок:
- Ты сам-то кто такой? Пошто за тобой княжеские воины гнались? Вижу - непростая птица! Дерешься ты славно, сам видел.
- Я бывший яргородский князь, Мечеслав Громобоич, а это воины мои. У меня отнял престол дядя, князь Предраг, он хотел меня убить. Спасибо тебе за выручку!
- Да не за что! По правде сказать, мы и без вас три дня их выслеживали: у княжьих людей всегда есть чем поживиться, - атаман кивнул на поле, где бродники собирали богатую добычу. - А тут повезло: заодно выручили добра молодца. Куда ж ты теперь-то?
Мечеслав неопределенно пожал плечами, и вдруг улыбнулся.
- А, где наша не пропадала... Вы к себе, на Тану, не примете?
Бубен пригладил ладонью рыжую бороду.
- А почему нет?.. Как общий круг решит, конечно! Правда, у нас до сих пор князей не было. Но такого, как ты, не зазорно принять. Воин ты храбрый, я вижу, и простыми людьми не гнушаешься.
Князь-изгой усмехнулся. Похоже, самая черная полоса в его жизни миновала. Впереди забрезжила какая-никакая надежда. Для начала, он и его спутники смогут вволю поесть и отдохнуть под охраной бродников, а раненые получат помощь, если еще не поздно. А затем поедут дальше, на свежих конях...
Спустя две седьмицы бродники вместе с людьми Мечеслава добрались до Камышинников. Последние три дня пришлось пробираться через плавни, где высохшие по осени тростники скрывали всадников с головой, а в воздухе роились мириады мошек. Наконец, выбрались на место посуше, и там, на высоком пригорке, начинался частокол, окружавший Камышинники, логово бесстрашных бродников. Других стен им не полагалось.
Увидев, что Бубен вернулся, на площадь высыпало все население. Здесь были почти исключительно одни мужчины, потому что мало кто из бродников обзаводился семьей. Одетые кто во что горазд, выбритые и заросшие, они уставились на прибывших с детским любопытством. Слышалась сварожская, команская, лугийская и иная речь.
- Кого здесь только нет! Такое место - Камышинники, - говорил Бубен князю-изгою.
Сильнее, чем доставленная богатая добыча, изумило бродников известие, что настоящий князь, Мечеслав из Яргорода, хочет присоединиться к "вольным людям". Иные недоверчиво хмурились, но большинство залюбовались ладным и мужественным обликом молодого князя, его красивым лицом.
- Пусть князь за себя скажет! - раздавались голоса. - Князь, говори: с чем пришел?
Мечеслав ловко вскочил на стоявшую на площади бочку и обратился к бродникам:
- Приветствую вас, друзья! Я и мои спутники готовы попытать счастья в вольном братстве. Испытайте нас, и узнаете сами, будет ли толк. Со своей стороны, я клянусь чтить обычай вольного братства, и не брошу товарища в опасности, какая бы беда ни грозила. А, если справедливые боги мне помогут возвратить отцовское наследие, я и тогда вас не забуду. Будете со мной, боярами и воинами моими!
Ликующий рев "вольных братьев" совсем заглушил обещания Мечеслава. А сам он, разглядывая разношерстную толпу, радовался, предвкушая будущие свершения. "Эти люди годятся не только нападать из засады или грабить купцов. У них есть чему поучиться. Конечно, с ними одними не захватишь Яргородский престол. Но, если найдется могущественный князь, что согласится отдать мне Яргородщину, я приведу ему на службу опытных, храбрых и изобретательных воинов".
Как блестели в эту минуту голубые глаза Мечеслава, каким прекрасным было его лицо, когда он мысленно уже торжествовал победу! Как прежде яргородцы, так теперь бродники поддались его обаянию.
-
Ну, Мечеслав, слов нет! Ведь не дитя неразумное, но ничему жизнь не научила.
"Эти люди годятся не только нападать из засады или грабить купцов. У них есть чему поучиться. Конечно, с ними одними не захватишь Яргородский престол. Но, если найдется могущественный князь, что согласится отдать мне Яргородщину, я приведу ему на службу опытных, храбрых и изобретательных воинов".
Едва выбрался из одной авантюры, уже о другой мечтает. Смелый, честный человек, не отнять, но как правитель он для любого княжества, государства ли, просто опасен. Вот воевода бы из него неплохой получился, да и то.... То, что его в западню заманивают, он не понял. Удивительно ещё, как он с команами справлялся, у кочевников это излюбленный приём. Нет, драться он умеет лихо, но не все битвы выигрывают удалью, да храбростью, всё-таки чаще хороший полководец выигрывает умом. А уж правитель, ещё не оправившийся от полного разгрома и мечтающий о повторении своей же ошибки - это просто беда.
-
Нечего Мечеславу делать на яргородском столе. Он авантюрист, для правителя это плохо. Склонен к поспешным выводам и, что хуже, столь же поспешным действиям на основе этих выводов. Тоже плохо. Хороший воин, но хороший ли полководец - сомнительно. Слишком опрометчив. Всё же в Красном на границе с команами он был на своём месте, мне кажется. А теперь кем станет? Разбойником? И жаль его где-то, и сам виноват - думать надо. Желательно головой. Как-то дальше будут складываться отношения Мечеслава с владетельными родственниками. Может быть, Бранимир на месте Предрага сумел бы как-то договориться с ним? Впрочем, не факт. Ладно, поглядим, что дальше будет.
-
Благодарю, эрэа Convollar, эрэа Карса! :-* :-* :-*
Едва выбрался из одной авантюры, уже о другой мечтает. Смелый, честный человек, не отнять, но как правитель он для любого княжества, государства ли, просто опасен. Вот воевода бы из него неплохой получился, да и то.... То, что его в западню заманивают, он не понял. Удивительно ещё, как он с команами справлялся, у кочевников это излюбленный приём. Нет, драться он умеет лихо, но не все битвы выигрывают удалью, да храбростью, всё-таки чаще хороший полководец выигрывает умом. А уж правитель, ещё не оправившийся от полного разгрома и мечтающий о повторении своей же ошибки - это просто беда.
На данный момент бродники и вправду спасли его от погони, предоставили ему союз и укрытие. Этого для Мечеслава достаточно, чтобы воспрянуть духом и увлечься новыми надеждами. Сдаваться на милость судьбы он не намерен. Да и действовать планирует иначе.
Нечего Мечеславу делать на яргородском столе. Он авантюрист, для правителя это плохо. Склонен к поспешным выводам и, что хуже, столь же поспешным действиям на основе этих выводов. Тоже плохо. Хороший воин, но хороший ли полководец - сомнительно. Слишком опрометчив. Всё же в Красном на границе с команами он был на своём месте, мне кажется. А теперь кем станет? Разбойником? И жаль его где-то, и сам виноват - думать надо. Желательно головой. Как-то дальше будут складываться отношения Мечеслава с владетельными родственниками. Может быть, Бранимир на месте Предрага сумел бы как-то договориться с ним? Впрочем, не факт. Ладно, поглядим, что дальше будет.
Князья-авантюристы у меня в других произведениях уже были. С них даже начинался Сварожский Цикл. Это уж я потом дошла до более сложных личностей (и не факт, что мне удается их правильно понимать). Я уже говорила, что образ Мечеслава выглядит здесь наиболее романтическим. Но одновременно показаны и недостатки, на которые Вы уже указали.
Придется и разбойником побыть, и не только. А договориться с ним... Захочет ли сам Мечеслав договариваться? Он себя считает вполне достойным яргородского княжения.
Глава 4. Уроки жизни и политики
Следующие три года прошли для Яргородской Земли довольно спокойно. Трудолюбивые жители восстановили то, что было разрушено во время войны с дедославцами и мятежа Мечеслава. Теперь они могли, празднуя приход нового года, искренне просить богов в священных рощах, чтобы в наступающем году, как и в прошедшем, не знать губительных бедствий.
Порядок воцарился и среди правящей верхушки княжества. Казнив зачинщиков мятежа, князь Предраг Келагастич примирился со своим окружением. Или, что то же самое, свободолюбивые яргородские бояре убедились, что князь достаточно силен, чтобы обуздать их, и разумнее будет повиноваться.
Тихие годы, но отнюдь не бесполезные, особенно для княжича Бранимира! За это время он многому научился, уже всерьез вникая в сложную науку управления государством. Науку, которую он понимал, отчасти сам, а отчасти следуя наставлениям мудрецов прошлого, как необходимость понимать людей - будь то целые общности их, называемые княжествами и королевствами, или отдельные личности. Ибо правитель обязан всегда разбираться, что происходит в мире, иначе легко может быть застигнут врасплох. Но не менее важно ему понимать мысли и побуждения собственных приближенных, даже простых воинов и слуг, ибо в жизни княжеского дворца не бывает мелочей. И он внимательно замечал настроения тех, кто находился рядом, приглядывался ко всем, оттачивая навыки. Вообще же, из книг и наставлений Добрана он уяснил, что главный долг правителя - быть справедливым к низшим по званию, и в таком случае, можно надеяться, что люди станут служить верно.
Мотивы и поступки людей всегда занимали Бранимира, и разбираться в них было интересно. И все-таки, ему иногда хотелось пожить беззаботно. Казалось, будто он, будущий князь, зависит от своего окружения гораздо больше, чем оно от него.
- И зачем я должен думать, не поругался ли накануне с женой мой постельничий, попогающий одеваться, или кравчий, подающий на стол? - устало спрашивал он своего наставника, боярина Добрана. - Я уверен, что они о моих заботах столько не думают. Самое большее - как правильно выполнять свою службу, чтобы я не рассердился. Но не станут ловить мои мысли, что вовсе им не предназначены. У них своих забот полно.
- А заботы князя - люди, что его окружают. На то ты родился наследником высокого рода, получал образование, чтобы думать обо всем и замечать все, а не только узкий круг своих обязанностей, - ответил Добран, постаревший за эти годы. - Да, это трудно. Ну а у кого жизнь легкая? Князьям живется не легче, чем простому землепашцу, только по-другому. А примечать, если кто-то поссорится с женой, тоже бывает полезно. Если, к примеру, жена подзуживает мужа занять положение повыше, а муж, хоть и сердится, готов послушать ее, то он может ввязаться во что угодно, такое, что и княжеский престол перевернет. Тебе желательно знать о своих ближниках все. Так что привыкай...
Иногда, если княжич выглядел уж очень утомленным, Добран, смягчившись, советовал ему:
- Вели оседлать тебе коня, съезди с моим Собеславом погулять. Он давеча купил для тебя у влесославского купца бивни индрика-зверя, так что готовь место в своем собрании древностей!
Дело в том, что интерес к далекому прошлому у Бранимира только усилился со временем. Книги рассказывали о том, как люди жили прежде, и только. Но предметы, сохранившиеся с глубокой древности: останки людей и животных, живших тысячи лет назад, оружие и вещи, служившие людям в те далекие времена, - они по-настоящему завораживали. Так интересно было разглядывать, узнавать, чем они отличаются от современных, и в то же время прослеживать связь между ними и современными "потомками" тех вещей! За каждым древним предметом стояла целая история, и ему нравилось угадывать ее. Для своего собрания древностей Бранимир отвел отдельную палату во дворце, и среди них проводил лучшие часы своей жизнию
Часть древних вещей привозили издалека купцы и чужеземные послы, зная об увлечениях яргородского княжича. Но много предметов, как и череп людоящера, с которого все началось, были найдены здесь, на Яргородщине. Теперь, если какому-нибудь смерду доводилось выкопать ржавую железку или почерневший от времени осколок вазы с непонятными знаками, они уже не выбрасывали их за ненадобностью, а приносили княжичу Бранимиру за вознаграждение. Во дворце не очень-то понимали, зачем он постановил платить куны за то, что самим нашедшим совсем не нужно. Однако он платил за каждую находку, показавшуюся ему ценной, сам составлял описание каждого нового предмета, достойного быть выставленным в собрании древностей.
Увы, из всех придворных его увлечение разделял один лишь Собеслав, сын Добрана, друг детства княжича. Он ничуть не меньше его радовался, когда очередная находка доказывала древнюю историю и высокое развитие Сварожьих Земель. Все остальные, как убедился Бранимир, если и разглядывали его собрание древностей, будучи приглашены, в сущности оставались равнодушны. Что ж, поделиться с другими тем, кто дорого тебе - еще и способ лучше узнать самих людей.
Но миновавшие три года определенно не прошли для него даром. За это время он превратился из полуребенка во взрослого юношу. Плечи его раздались, голос окреп, хоть и не был особенно звучным, а щеки и верхнюю губу уже покрывал мягкий темный пушок. Отец и бояре уже подыскивали княжичу будущую невесту, выбирали, с кем из владетельных князей или иноземных государей будет выгодно породниться. Сам княжич принимал это как должное, понимая, что почти всегда браки владетельных особ заключаются ради политических выгод. У него самого пока ни к одной девушке душа не лежала, и он полагал, что сможет поладить с будущей невестой. А пока еще семейные заботы его не отвлекали, он много учился и думал, постепенно втягиваясь в управление обширной Яргородской Землей.
С иноземными послами Бранимир разговаривал на их языках, и они, возвращаясь домой, рассказывали своим владыкам об уме и обходительности яргородского наследника. Не просто изъясняться с пятого на десятое - говорить на языках сопредельных племен могли большинство сварожских князей. Но Бранимир умел поддержать беседу на самом высоком уровне образования. Он говорил с агайцами, как выпускник придворной академии; с лугийцами - как изощренный знаток обычаев этого племени, родственного сварожанам и все-таки другого; с команами, пахнущими дымом кочевий - как ученик мудрейших степных акынов, знавший все их предания.
Пожалуй, своих соплеменников ему порой труднее было понять. Тут уже одной книжной премудрости было мало. Иной раз Бранимир думал, что у всех мудрецов древности и современности волосы встали бы дыбом, если бы они увидели, сколь мало люди склонны в своих поступках опираться на логику или хотя бы на простой здравый смысл. И как, в сущности, мало возможностей у любого человека, хотя бы и князя, что-то изменить в этом отношении...
Так, например, бояре. Чем больше княжич разбирался в общественной жизни (по-агайски именуемой политикой), тем больше убеждался, что вовсе не князь, его отец, приближает к себе мужей, пригодных для войны и совета. Как раз наоборот - в такой древней земле, как была Яргородщина, настоящими хозяевами себя ощущали потомки древних знатных родов, правивших задолго до того, как поднялся сильный княжеский род. Первоначально собрание "вятших мужей" княжества принимало все решения, насколько удавалось договориться между собой. В те времена князя избирали те же "вятшие мужи", да и был он властен только во время войны, где все-таки необходимо единовластие. Большинство яргородских бояр и сейчас бы охотно ограничили обязанности князя одними военными заботами, если бы то было в их силах. Но времена изменились, и теперь бояре вынуждены были повиноваться, на словах выражая преданность князю, а сами только выжидали, не покачнется ли его власть, чтобы тут же перейти в наступление, как это было во время мятежа Мечеслава. Тогда князь Предраг Келагастич жестко подавил бунт, казнив бояр-изменников. Но в мирное время ему приходилось считаться с остальными, потому что и он точно так же не имел над ними полной власти. Приходилось терпеть "вятших мужей" такими, как они есть.
Так, однажды князь с сыном собрались ехать на новоселье к боярину Чернику, в его свежевыстроенные хоромы. Дорога частично пролегала через горы, и там, в большой меловой яме, была устроена каменоломня. Несколько десятков крепких мужчин, полуголых, белых от пыли с ног до головы, кололи кирками светлый, с прожилками, камень, грузили его в телеги, запряженные быками.
Князь Предраг хотел равнодушно свернуть в сторону, но его сын неожиданно заинтересовался видом добываемого камня. Его нежный матовый оттенок, гладкий блеск на сколах напоминали более благородную породу, чем простой известняк.
- Взгляни, отец - это же мрамор! - с удивлением воскликнул княжич. - Вот уж не знал, что здесь водится такое богатство! Взгляни на этот оттенок, я слышал, что ваятели ценят такой мрамор гораздо выше простого белого, потому что этот розовый тон придает изваянию совсем живой вид. А мы и не знали...
Подъехав ближе, Бранимир спросил у надсмотрщика, распоряжавшегося работами, для чего они добывают камень. Его собеседник пожал плечами, взглянул на юношу, словно удивляясь глупости заданного вопроса.
- Камень пережигают на известь по приказу боярина Черника, господин, - таков был ответ.
Бранимир в ярости пришпорил коня, одним прыжком выскочив наверх. Гневно воскликнул, указывая на повозки с мрамором:
- Это же худшее варварство, какое можно представить! Драгоценный розовый мрамор пережигается на известь, потому что боярин Черник не знает ему цены! Это же уму непостижимо!
Князь Предраг, в отличие от сына, не удивился ничему. Лишь напомнил внушительно и строго:
- Мы сейчас едем к нему в гости, и лучше не говори о том, что видел. Гость должен быть с хозяином учтив.
В доме у боярина Черника, угодливо суетившегося вокруг князя с сыном, Бранимир постарался сохранять спокойствие. Он еще при входе в новые хоромы обратил внимание на портик с колоннадой вместо обычного крыльца, на бронзовые светильники в виде нимф и сатиров и чужеземную роспись потолка. Как видно, хозяин ценил иностранное искусство выше сварожского.
Хотя у княжича так и вертелась на языке пара ехидных вопросов, у него хватило бы терпения промолчать и не испортить праздник. Только вот боярин Черник сам себя погубил. Подождав, пока званые гости поужинают, он в промежутке между переменой блюд указал юноше на некий высокий предмет, стоявший на полу и все еще обернутый плотной тканью.
- Взгляни, княжич Бранимир Предрагович! Для своего нового дома я заказал изваяние Афродиты, как агайцы именуют Ладу. Она высечена мастером Лисиппом из розового дышащего мрамора. Надеюсь, тебе понравится, ведь ты тоже, - боярин особой интонацией выделил это "тоже", - ценишь прекрасные произведения искусства!
По знаку хозяина дома, два холопа развернули полотно. Бранимир едва окинул взором изваяние богини, с венком из роз в пышных волосах, с парой голубей на ладонях. Упоминание розового мрамора оказалось последней каплей, и он больше не мог сдержаться. Обернувшись к Чернику, спросил вкрадчивым голосом, за которым научился прятать пренебрежение:
- Наверное, мрамор такого качества даже у лучших агайских мастеров находится не всегда?
- Да, княжич, я за эту статую отдал двести гривен! Только в Агайе находятся месторождения розового мрамора. Оттого-то изделия их прославленных мастеров известны с древнейших времен. Давным-давно они научились создавать красоту, - подхватил боярин, расценив его насмешку как похвалу.
- Так сколько же мрамора тебе нужно пережечь на известь, сколько будущих образцов красоты превратить в пыль, чтобы купить у иноземцев всего один? - прошипел Бранимир, задыхаясь от ярости. - В твоих каменоломнях добывают мрамор не хуже агайского, хоть приглашай сюда всех агайских ваятелей. А что ты видишь там? Всего лишь известь для продажи, сиюминутную выгоду! Но если такой же мрамор привезут из Агайи, тогда ты будешь глядеть как на чудо небесное!
Боярин Черник открывал и закрывал рот, как рыба на берегу, его домашние куда-то попрятались, гости сидели, холодные и равнодушные, - словом, пир по случаю новоселья не удался. И, хоть Бранимир мысленно ругал себя за несдержанность, но разговаривать с Черником по-другому не сумел бы.
Когда вернулись домой, он спросил своего отца:
- Я не понимаю, батюшка, как ты терпишь этого Черника! Это же невежа, умеет только расходовать куны, что унаследовал от предков, да и это делает нерасчетливо. А он у тебя в совете, ты спрашиваешь его мнения о делах княжества! Да что он может посоветовать?
Князь Предраг похлопал по плечу сына, который больше чем на голову перерос его.
- Каков бы ни был Черник, но мне он полезен. Три года назад, когда дедославцы с нас содрали грабительскую дань, он мне помог быстро собрать куны. И потом остался верным, не переметнулся к Мечеславу, как иные.
- А потому что он слишком глуп, чтобы подумать о каком-то другом князе, а тем более - для этого стараться, - проворчал Бранимир.
- Может быть, - согласился его отец. - Но, во всяком случае, нам приходится работать с теми людьми, что есть. Не жди, что каждый будет и умен, и деятелен, и предан тебе лично. Найдешь таких людей - хорошо. Нет - терпи тех, что есть.
Бранимир сравнил эти слова отца с рассуждениями древних мудрецов, которые учили, что человеку свойственно стремиться к лучшему. Если принимать людей такими, как есть, позволяя даже "вятшим мужам" вязнуть в невежестве, то им стремиться будет ни к чему - разве что к приобретению очередного богатого дома, но не к самосовершенствованию. Но все же княжич вынужден был признать, что на их месте иначе нельзя. И подумал, что больше всего правителя украшает не мужество, и даже не справедливость, а терпение.
-
Правителю нужно и терпение, и справедливость, и умение подбирать подходящих людей, и твёрдость, и дипломатичность, и знания. И ум, чтобы всё это применить во благо своей вотчины. Хорошим правителем быть не просто. Княжич Бранимир стремится к этому. Посмотрим, что получится.
А что Мечеслав поделывает? Какие планы лелеет? За три года много чего успеть можно. За ним бы присматривать надо.
-
свободолюбивые яргородские бояре убедились, что князь достаточно силен, чтобы обуздать их, и разумнее будет повиноваться.
Свободу, к сожалению, такие вот "вятшие мужи" понимают несколько своеобразно. Свободу делать то, что выгодно им самим. Между прочим, это актуально, в нашем грешном мире, наши "вятшие", то есть разнообразные губернаторы, получили немало свобод (ныне они именуются полномочиями) и благополучно вырубили леса, продали всё, что можно и нельзя, где не вырубили - сгорело, разорили народ, и всё это именуется пресловутой свободой. Видимо слова о том что"свобода - это осознанная необходимость" для них никогда не звучали. И да, Афродит они предпочитают из чужих земель, а то, что мрамор и у них под носом, так его можно пережечь на известь. И продать за бесценок. В общем - "Тяжела ты, шапка Мономахера Мономаха". Или корона княжеская, королевская ли. И не всякий её может поднять.
-
Большое спасибо, эрэа Карса, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Правителю нужно и терпение, и справедливость, и умение подбирать подходящих людей, и твёрдость, и дипломатичность, и знания. И ум, чтобы всё это применить во благо своей вотчины. Хорошим правителем быть не просто. Княжич Бранимир стремится к этому. Посмотрим, что получится.
А что Мечеслав поделывает? Какие планы лелеет? За три года много чего успеть можно. За ним бы присматривать надо.
Много чего нужно; а часто ли такие качества сочетаются в одном человеке. Да если и найдется такой - не факт, что ему позволят править спокойно, не доставляя ненужных проблем.
О Мечеславе скоро услышите, всенепременно!
свободолюбивые яргородские бояре убедились, что князь достаточно силен, чтобы обуздать их, и разумнее будет повиноваться.
Свободу, к сожалению, такие вот "вятшие мужи" понимают несколько своеобразно. Свободу делать то, что выгодно им самим. Между прочим, это актуально, в нашем грешном мире, наши "вятшие", то есть разнообразные губернаторы, получили немало свобод (ныне они именуются полномочиями) и благополучно вырубили леса, продали всё, что можно и нельзя, где не вырубили - сгорело, разорили народ, и всё это именуется пресловутой свободой. Видимо слова о том что"свобода - это осознанная необходимость" для них никогда не звучали. И да, Афродит они предпочитают из чужих земель, а то, что мрамор и у них под носом, так его можно пережечь на известь. И продать за бесценок. В общем - "Тяжела ты, шапка Мономахера Мономаха". Или корона княжеская, королевская ли. И всякий её может поднять.
В общем-то, я не подразумевала здесь отсылок к современности. Но если они видятся - значит, я написала не зря. Похоже, история повторяется. "Ничего нового под солнцем"(с).
А о княжеских коронах - смотрим дальше.
Спустя три года до Яргородщины дошли тревожные вести от соседей. К тому времени основной расклад сил в Сварожских княжествах в очередной раз изменился, и трудно было угадать, к чему могут, в итоге, привести такие перемены - кто от них выиграет, кто проиграет, и к какому берегу надо прибиться, чтобы ничего не потерять.
Прежний великий князь, Милонег Драгомирич, умер. На главный престол сел князь Ярополк Светлоярич, старший внук покойного государя Бронислава Великого. И вновь прошел слух, что новый владетель мечтает прибрать к рукам богатую Яргородскую землю, полполнить дедославскую казну, в последнее время изрядно потраченную в княжеских распрях.
И еще стало известно князю Предрагу, что войско для похода на Яргород готовит в Дедославле его племянник, князь-изгой Мечеслав.
Да: объявился-таки в Сварожьих Землях этот бесстрашный честолюбивый витязь! Три года он скрывался в Камышинниках среди бродников, разбойничал вместе с ними, перехватывал на Тане купеческие караваны, спускался на долбленых лодках до самого моря, нападал даже на приграничные агайские крепости. Воинские умения Мечеслава здесь проявились необычайно ярко. Его вольная дружина заметно возросла в числе: имя настоящего князя, пусть и лишенного престола, привлекало много отчаянных голов. А сам он чутко следил, что происходит в других краях, и только искал случая, когда появится сильный князь, что поможет ему вернуть Яргород. И вот, дождался.
Получив тревожные вести, князь Предраг Келагастич заглянул к сыну, которого застал за чтением норландских саг. Не здороваясь, с хмурым видом сел напротив него в кресло.
- Слышал последние новости? - спросил он раздраженно, и, не дожидаясь ответа, сам продолжал: - Ярополк заключает союз с хунгарами! Его сестра замужем за хунгарским королем. Говорят, хват-баба, заставит мужа помогать ее братцу. Ты соображаешь, что тогда будет? Яргородщину зажмут, как в клещах, между Хунгарией и Дедославлем! А, сын? Что в таких случаях советуют твои древние поэты?
Бранимир пропустил насмешку мимо ушей. Он понимал, что отец сильно расстроен, а с досады чего не скажешь?
- Говорят: враг моего врага - мой друг. Есть ведь сильные владетели, что не в ладах с Ярополком. Скажем, брат покойного Милонега, Градислав Драгомирич. Ведь брат ему хотел передать престол, а Ярополк его выгнал. Или дядя Ярополка - брониславльский и змеевский князь Мирослав. По старинному обычаю он больше имеет права на великое княжение, чем Ярополк - как-никак, старший в роду, сын самого Бронислава Великого. Договорись с ними, отец, и у нас появятся сильные союзники.
Князь Предраг изумленно округлил глаза, словно не узнавал сына, сидевшего перед ним, закрыв большую книгу. На ее кожаном переплете был изображен корабль викингов, с широко развернутым парусом, а вокруг него извивалась змея в золотой чешуе. Она замыкала кольцо через всю обложку книги, зажав в зубах собственный хвост.
- Я вижу, ты умеешь не только витать в облаках, но и рассуждать, как зрелый муж! - признал яргородский владетель. - На тебя не страшно оставить княжество.
Бранимир выставил ладони вперед, будто защищаясь.
- Что ты, батюшка! Я еще не скоро буду готов принять княжение. Мне еще многому предстоит научиться. Тем более, когда придется воевать...
Отец с грубоватой лаской хлопнул его по плечу.
- Не скромничай! Ты мне подал хороший замысел, сегодня же пошлю письма князьям, что враждуют с Ярополком, предложу союз. А если скрепим новый союз, найдя тебе невесту - что скажешь?
Юноша пожал плечами, не ожидая такого вопроса.
- Женюсь, если нужно будет. Но сейчас у нас впереди, вроде бы, война, а не любовь...
- В жизни всему находится место... Ну, сын, готовься к будущим походам! Если с союзниками сложится, придется повоевать.
На это Бранимир ничего не ответил. Идти на войну ему совсем не хотелось. Вспоминая то, что видел три года назад, удивлялся, как люди могут любить это жестокое, кровавое и грязное дело. Но выбирать не приходилось: или они идут на войну, или она сама придет к ним, в лице дедославских и хунгарских полков.
К началу цветеня-месяца, когда повсюду цвели сады, яргородские полки двинулись на полунощь, в земли Дедославля. Там у них была условлена встреча с союзниками - брониславцами и славгородцами.
Если княжичу Бранимиру было не по себе, то его отец, наоборот, взбодрился, выступив в поход со своей дружиной под знаменем яргородского дуба, вздымавшегося к солнцу. Главным для князя Предрага было, что не на него нападают враги, а он сам вкупе с сильными союзниками может ударить первым. Бранимир замечал, как изменился отец. В обычное время вспыльчивый, резкий, теперь князь Предраг превратился в строгого, но внимательного вождя, замечал все, что делалось в войске.
Пока шли через Яргородскую Землю, видели по пути деревни, сады вокруг них, возделанные поля. Поселяне с любопытством провожали их глазами, желали благополучного возвращения. На дедославской земле обстановка сразу изменилась. Жилые села попадались редко, люди в них, встречая проходящее войско, глядели хмуро. Стоило яргородцам приблизиться к их жилью, все прятались по домам, загоняли за плетень скот. А кое-где и вовсе чернели разоренные пепелища, поля зарастали сорными травами. А бывало, что проезжали через опустевшие села: давно не чиненые избы покосились, плетень завалился, в огородах зеленели заросли крапивы. И - ни души вокруг. Однажды, когда миновали такую заброшенную деревню в сумерках, после заката, Бранимир явственно расслышал среди развалин чьи-то горькие плачущие голоса. То были голоса домовых, покинутых людьми в заброшенных, нежилых избах. От их сиротского плача волосы становились дыбом.
- Куда же люди подевались? Почему этот край обезлюдел? - подавленно спрашивал княжич у воеводы Зарана.
Тот невозмутимо пожал широкими плечами, одетыми кольчугой.
- Кто знает! Одних пожгли вместе с селом. Других в плен увели. А третьи сами переселяются с бывших Исконных Земель полунощнее, в лесные края. Там, говорят, никто не беспокоит, не чинит набегов.
- А здесь кто их чинит? Команы?
- Бывает, и команы. А бывает, свои же князья, враждуя друг с другом, разоряют земли, людей в полон уводят.
"И нашу Яргородщину хотят так же разорить!" - задохнулся от возмущения Бранимир. - "Ну нет! Врагов к себе не пустим! Теперь я понимаю, какой смысл в войне. Пожалуй, для победы все средства бывают хороши!"
Встреча с врагом состоялась у излучины степной реки Славицы, притока могучей Данатры. Князь Ярополк узнал от бродников Мечеслава, что его враги наступают с двух сторон, и, собрав войска, выдвинулся из древней столицы, чтобы разбить их по очереди, пока они не успели соединиться. В чем - в чем, а в решимости ему отказать было нельзя. Яргородцы, узнав, что враг уже выступил против них, едва успели послать гонца за помощью к князю Мирославу, который пришел оспорить у родича великокняжеский престол.
Левый берег Славицы, которым шли яргородцы, был высоким, холмистым. Правый, дедославльский, - низким и топким, болотистым. Нападения оттуда ждали разве что на следующий день, когда уже и князь Мирослав должен был подойти. Но дедославцы переправили первый отряд в лодках ночью, так осторожно, как умеют только бродники. А, когда в предрассветных сумерках завязалась борьба, тут и все дедославльское войско двинулось через брод на реке, спеша довершить разгром.
Бледный и невыспавшийся, княжич Бранимир сидел на коне среди отряда воеводы Зорана, стискивая зубы. Он старался разобраться в стремительно менявшейся обстановке. Главное - не пропустить, когда нужно ударить на врага. Нельзя проиграть бой, иначе на Яргородщине тоже останутся пустые дома, сгоревшие села...
- Вперед! - крикнул воевода Зоран, и яргородская конница бросилась в бой.
Само сражение Бранимир впоследствии вспоминал смутно. Он мчался вперед вместе с другими воинами, и вместе со всеми столкнулся с врагом, владел мечом, как его учили, но не помнил лиц налетающих навстречу дедославцев. Оно и к лучшему, потому что было бы гораздо трудней биться насмерть, видя перед собой таких же людей, как ты сам и твои соратники. Кругом кипела рубка, понемногу притискиваясь к берегу реки. Воины князя Ярополка не позволяли яргородцам прорвать кольцо ни справа, ни слева, но со всей очевидностью теснили туда, откуда уже не будет выхода.
И вдруг все переменилось как по волшебству. Сразу слева и справа раздались звуки боевых труб, задрожала земля от топота копыт, и навстречу дедославцам ударили новые полки. Над ними развевалось знамя с алым вздыбленным львом.
- Брониславцы! - едва не вслух выкрикнул Бранимир. - Князь Мирослав пришел!
Только что почти победившие дедославцы теперь растерялись, не зная, как переломить битву в свою пользу. Брониславцы, перейдя реку, обрушились на них. Союзные тем команы гнались за великокняжескими витязями, брали их на аркан, рассчитывая получить богатый выкуп. Воспрянув духом, яргородцы бились бок о бок со своими соратниками.
И довольно быстро все закончилось. Разбитый князь Ярополк, собрав остатки войска, в том числе и бродников, проложил себе путь и теперь бежал куда-то прочь по течению Данатры, укрываясь в тростниковых зарослях. А перед победителями лежала древняя столица Сварожьих Земель: ее улицы и сады над рекой, высокие башни дворца Бронислава Великого, курганы умерших князей, изразцовые стены храмов, где изваяния богов были сделаны не из дерева, как повсюду, но из мрамора, золота и серебра. Столица Сварожьих Земель, которую в последнее время захватывал каждый, у кого только были силы. Но в общем сознании она все еще считалась священной, а правивший в ней владетель - великим князем, главой всех Сварожьих Земель...
Яргородцы въехали в Дедославль, как союзники брониславльского князя Мирослава, в тот же день провозглашенного в священной роще великим князем. Здесь Бранимир впервые увидел нового государя - высокого, грузного, уже немолодого человека, въехавшего в свою новую столицу на белом коне. Среди общей суеты князь Мирослав оглядывался по сторонам задумчивым взором и, казалось, пытался узнать город, который некогда покинул почти ребенком, посланный править далекой Лесной Землей. Долгим выдался его путь домой...
Когда новый великий князь, по обычаю, поцеловал меч, присягая служить Сварожьим Землям, в глазах его блеснули слезы.
- Клянусь памятью моих родителей впредь всегда чтить праотеческий порядок! - пообещал он сильным голосом, так что услышали все. - Обещаю всем сделать Дедославль вновь признанным главой всех Сварожьих Земель, почитаемым всеми, как отец в большой семье.
С интересом разглядывая княжеских ближников, стоявших вокруг, Бранимир заметил мелькнувшую на миг тонкую усмешку на губах коренастого черноволосого мужчины рядом с великим князем - одного из его старших сыновей, Стемира, прозванного Сильным. По слухам, он сегодня принес своему отцу победу на Славице, а значит, и звание великого князя. Яргородский княжич задержал на нем взгляд ради любопытства, чтобы поглядеть, как себя ощущает человек, которому открывается возможность в будущем самому сесть на великокняжеский престол. И удивился: на смуглом, в мать-команку, лице князя Стемира, не было торжества, слова отца о почтении к дедославльскому престолу он встретил с недоверчивой улыбкой. Князь Стемир поправил левой рукой пряжку пояса, удерживающего меч, и спокойно замер. Похоже было, что его привела в Дедославль сыновняя почтительность, но не собственное честолюбие. Но лишь много лет спустя Бранимир убедился, что так оно и было.
А в тот день, после церемонии избрания великого князя, во дворце состоялся большой пир. Брониславцы и их союзники пировали долго, шумно. Их угощали дедославские бояре, что лишь недавно кричали здравицу Ярополку, а теперь приветствовали нового владыку.
Но князь Мирослав Брониславич, осуществивший свои заветные надежды, не тревожился ни о чем. Тепло приветствовав своих союзников, он пожелал видеть и Бранимира.
- Так это ты посоветовал своему батюшке собрать союз против Ярополка? - благодушно пророкотал он, разглядывая слегка смутившегося юношу. - Вон ты какой! Ну, дай тебя по-отечески обнять, союзник дорогой! Я, пожалуй, и сыновьям своим завещаю впредь искать с тобой дружбы, так будет полезней для нашего рода...
Бранимир чуть не был придушен в медвежьих объятиях нового великого князя, но постарался ничем не выдать неудобства.
Выпустив юношу из объятий, князь Мирослав Брониславич спросил его, прищурившись:
- А почему бы нам не породниться с тобой? У меня как раз дочка младшая созрела. Весела и хороша собой. Хочешь, за тебя замуж отдам?
Хоть и догадался Бранимир, к чему идет дело, но тут у него тревожно забилось сердце, как всегда бывает в предчувствии тех событий, что должны изменить нашу жизнь.
- Почту за честь, государь! - ответил он почтительно и с достоинством.
- Ну вот и славно! - великий князь по-семейному хлопнул его широкой ладонью по плечу. - Как обустроюсь здесь получше, вызову семью из Брониславля, а по осени заварим свадебную кашу вам с Радмилой!
- Ой, гляди, княже, не дели слишком рано шкуру неубитого медведя! - заметил еще один союзник - рыжеволосый славгородский князь Градислав Драгомирич.
- А что такое? - нахмурил густые брови Мирослав.
- Да Ярополк ведь сбежал, а он вряд ли смирится с поражением. Кинется за помощью к хунгарам, да и родни и союзников поближе у него тоже предостаточно. Жаль, что твои воины упустили его...
Но Мирослав беззаботно отмахнулся.
- Я даже рад, что он жив. Мне не нужна его смерть, мне нужно, чтобы соблюдался порядок престолонаследия, который он нарушил. И нечего о нем думать, раз боги послали победу правому!
А между тем, в какой-то деревне далеко по течению Данатры остановились на ночлег усталые, разбитые беглецы. В доме деревенского войта, выставив хозяйскую семью ночевать в коровник, ссорились вчерашний великий князь Ярополк со своим союзником Мечеславом.
- Я был дураком, что поверил твоим обещаниям, привел к тебе бродников! - кричал Мечеслав, забыв о всяком почтении. - Ты все прятался за наши спины, а как дошло до дела - сбежал! Твои удачи оказались короче заячьего хвоста! Ради чего полегло столько "вольных братьев", а? Где мое Яргородское княжество?!
Князь Ярополк, разлегшийся на печи, приподнялся на локте. После битвы и горечи поражения, и последующей бешеной скачки, ему хотелось только одного - спать долго, как медведь в берлоге. А тут этот наглец, забывший, с кем говорит...
- Помолчи! - гневно крикнул он Мечеславу. - Может, я вовсе не отдам тебе Яргородщину! Поделю пополам - половину себе возьму, половину отдам своему зятю, хунгарскому королю. Ну, что глядишь, разбойничий князь? Катись лучше со своей ватагой в Камышинники, там и живи! Княжеские престолы не для тебя!
Мечеслав, как пригвожденный, слушал его оскорбления. Вдруг, заревев, как бык, он уже схватился было за меч, но тут же вспомнил о стоявших в сенях телохранителях князя Ярополка. И сдержал себя. "Я еще хочу жить. Жизнь может еще мне улыбнуться. Я смогу отвоевать себе Яргородское княжество", - подумал он, и выбежал прочь.
Выйдя на улицу, ухнул совой. Тут же по условленному знаку стали собираться бродники. Многих среди них не хватало, они погибли в битве на Светлице. Иные были ранены, под одеждой скрывались свежие перевязки. Ну да "вольным братьям" не привыкать к ранам и смерти...
- Куда теперь? В Камышинники? - поинтересовался сотник Коршун.
Однако у князя-изгоя уже готов был новый замысел, и он собирался снова попытать счастья.
- Нет! К Мирославу. Он теперь великий князь, союзника сильней него не найти.
Тут уж даже самые отчаянные воины усомнились в выполнимости таких лихих затей.
- Да разве Мирослав нас примет? Он ведь знает, что мы служили Ярополку.
- Я думаю, примет. Ему нужны такие воины, как мы, ведь Ярополк на свободе, и будет продолжать борьбу. Я заверю Мирослава, что увидел в нем истинного государя. И, если он окажется честен, буду ему служить, не жалея жизни. А когда он спросил, какой награды я желаю за свои заслуги, я скромно отвечу: "Мне не нужно ничего, кроме моего Яргородского княжества, которое по праву принадлежит мне".
Позднее, выбрав удобное время, когда новый великий князь изготовился к борьбе со своим племянником Ярополком и идущими с ним хунгарами и команами, Мечеслав предложил свои услуги. И князь Мирослав Брониславич принял перебежчика вместе с войском бродников.
-
Мечеслав вновь в авантюре, ну что ему далось Яргородское княжество! А ведь по сути, все Сварожские князья - родня. Вот не так страшен враг внешний, как родственники. И это главная беда Сварожских земель, да и не только Сварожских, воевать со своими вместо того, чтобы объединиться и воевать с внешним врагом. А Бранимир молодец, хороший совет дал отцу.
-
Ну а какого же стола ещё искать Мечеславу, как не отеческого? Не все, как Ростислав (из книги "Полёт сокола"), довольствуются тем, что в итоге досталось (хотя досталось, в общем-то, неплохо). Да и вряд ли в Сварожьих землях есть ничейные столы. Своими силами Яргородщину ему не добыть, надо искать сильных союзников. Другое дело, захотят ли союзники выполнять обязательства перед изгоем. На мой взгляд, зря Мечеслав ввязался в мятеж против дяди. Сидел бы в своём Красном, как-никак князь, хоть и не всей Яргородщины. А там мало ли как могло повернуться. А Бранимир разумный юноша. Правда, не всегда это спасает, но он вполне может стать неплохим князем для своей земли.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа Карса! :-* :-* :-*
Мечеслав вновь в авантюре, ну что ему далось Яргородское княжество! А ведь по сути, все Сварожские князья - родня. Вот не так страшен враг внешний, как родственники. И это главная беда Сварожских земель, да и не только Сварожских, воевать со своими вместо того, чтобы объединиться и воевать с внешним врагом. А Бранимир молодец, хороший совет дал отцу.
А о каком же княжестве ему еще мечтать? Где ему еще найти владение, и желательно - не хуже? Кроме того, в Яргороде он родился, его тянет домой. Так у всех бывает. Вот, великий князь Мирослав мечтал вернуться в Дедославль. А его сын Стемир Сильный - наоборот, он вырос в Лесной Земле, уже ее считает своей родиной. О нем я после "Сполохов над Искрой", вероятно, напишу персональное произведение, давно пора. Так и с Мечеславом. А в итоге получается, воюют все со своими родственниками, увы. Впрочем, единого общего врага у сварожан пока что нет. Но мы знаем, что и когда он появился, не очень-то его наличие помогло.
Ну а какого же стола ещё искать Мечеславу, как не отеческого? Не все, как Ростислав (из книги "Полёт сокола"), довольствуются тем, что в итоге досталось (хотя досталось, в общем-то, неплохо). Да и вряд ли в Сварожьих землях есть ничейные столы. Своими силами Яргородщину ему не добыть, надо искать сильных союзников. Другое дело, захотят ли союзники выполнять обязательства перед изгоем. На мой взгляд, зря Мечеслав ввязался в мятеж против дяди. Сидел бы в своём Красном, как-никак князь, хоть и не всей Яргородщины. А там мало ли как могло повернуться. А Бранимир разумный юноша. Правда, не всегда это спасает, но он вполне может стать неплохим князем для своей земли.
Со времен Ростислава Приморского прошло уже несколько поколений. Князей с тех пор стало намного больше, а вот незанятых владений для них не появилось. Приходится бороться за то, что есть.
Мечеслав тогда не думал о последствиях. Думал, что Яргородщина легко достанется ему. Бранимир на его месте обдумал бы возможные последствия. Но предусмотрительность не в характере Мечеслава. Не в то время, во всяком случае. Может быть, со временем (и если дело касается не одного его), иногда и научится думать о будущем.
Глава 5. Княжна Радмила
Высоко над горой, в высоком дворце времен Бронислава Великого, одно за другим гасли окна, блестевшие в сумерках пластинками слюды. Где-то внизу плескались волны полноводной Данатры. Лесной, еще теплый осенний ветерок доносил запах спеющих яблок. В быстро темневшем небе растворялись последние отблески заката.
В одну из богато обставленных светлиц вошла девушка. Она двигалась быстро, решительно, как бы сдерживая кипевшие в ней бурные чувства. Но их выдавало ее шумное дыхание, сильно вздымавшаяся под легким платьем грудь. Она отшвырнула носком изящного сафьянового башмачка шкуру пардуса, постеленную на пол.
Горевшие на столе свечи выхватили из темноты узкое смуглое лицо, нос чуть с горбинкой, яркие золотисто-карие глаза, в минуту сильного волнения блестевшие еще сильней обычного. Видно было, что это девушка с сильным характером. Ее волосы, заплетенные, как полагалось незамужней девушке, в одну косу, были красиво уложены вокруг высокого открытого лба, образуя венец. Она была рыжеволосой, и отблески свечей придавали ее волосам оттенок темного меда. Казалось, что и от всего ее девичьего очарования должна исходить сладость меда, в меру сдобренного пряностями, а порой и способного охмелять иные буйные головы.
За ней следовала вторая девушка, ее челядинка. Войдя в светлицу, она откинула шелковое покрывало с постели своей госпожи и стала помогать ей раздеться на ночь. Осторожно свернув ее платье, растерла княжну влажным полотенцем, вымоченным в отваре мяты и чабреца. Затем надела на нее тонкую ночную сорочку и стала бережно расплетать косу. Волосы княжны падали на плечи и спину роскошными волнами, в зыбком свете переливаясь разными оттенками - от медного до нежно-золотистого. Служанка, расчесывая гребнем ее волосы, неудержимо восхищалась их красотой:
- Ах, княжна! Такие густые волосы - и при этом мягкие и легкие, как пух! А как они блестят, какой редкий у них оттенок! Жаль, что твой жених, княжич Бранимир, сейчас не видит их, и тебя вместе с ними, конечно, тоже. Как только увидит, он обязательно в тебя влюбится, княжна, я уверена!..
Княжна гневно топнула босой ножкой по полу.
- Помолчи, Ивка! У меня голова болит и без твоей сорочьей трескотни!.. Ты закончила? Тогда ступай к себе. Я хочу остаться одна.
Челядинка растерянно замерла на месте.
- Но, госпожа! Как я могу уйти? Может быть, ты позовешь меня среди ночи?.. Да и твой батюшка, великий князь, велел, чтобы я ночевала в твоих покоях...
Княжна с досадой скрипнула зубами, но больше ничем не выдала своего недовольства.
- Я не позову, обещаю! Я так устала, и хочу только спать. Да и ты, думаю, тоже. Возьми ключ и закрой дверь снаружи. А утром придешь, словно всю ночь была при мне, - проговорила она, ложась в постель и закрывая глаза.
Челядинка поцеловала руку своей госпоже, благодаря ее за доброту, и вышла, закрыв дверь ключом. Княжна внимательно прислушивалась, ожидая, когда вблизи ее покоев стихнет любое движение. Притворная сонливость сразу оставила ее. Выбрав момент, она задула все свечи, кроме одной. Взяв последнюю свечу, девушка босиком прокралась по расписному полу к окну, распахнула его и взмахнула рукой, так что пламя свечи затрепетало.
Внизу мелькнул такой же отблеск света. У княжны взволнованно и гордо забилось сердце.
- Мечеслав! Мечеслав! - шепотом позвала она.
В следующий миг услышала в темноте, как кто-то карабкается по резным украшениям на стене. Для ловкого, сильного мужчины забраться по стене на третий ярус дворца было не такой уж трудной задачей. Через несколько мгновений он перемахнул подоконник и оказался рядом с ней. Блеск свечи выхватил из темноты его лицо, обветренное и смуглое, но сохранившее все преимущества мужской красоты вместе со свойственным только ему обаянием. Сейчас, радостно улыбнувшись при виде княжны, он и вовсе, казалось, превратился в беззаботного юношу, словно и не было долгих скитаний. Она бросилась ему в объятия, обняла руками за шею, пригнув к себе гордую голову витязя, который обнимал ее за талию. Целовались долго, жадно, не желая отпускать друг друга.
Наконец, когда уже туманилось в глазах, и ноги дрожали от радостного предвкушения, Мечеслав нашел в себе силы отстраниться.
- Нам нельзя больше, Радмила! - проговорил он с глубоким вздохом. - Я на рассвете ухожу с бродниками на войну, как велел твой батюшка. А ты завтра уезжаешь в Яргород... Станешь там женой моего двоюродного братца... А мне туда заказан путь!
Он печально склонил голову, шагнул к окну, собираясь уйти тем же путем. Но девушка схватила его за руки с неожиданной для ее тонких пальцев силой.
- Подожди, прошу тебя! Хочешь, я завтра к батюшке пойду и скажу, что не выйду замуж ни за кого, кроме тебя?
Мечеслав медленно покачал головой.
- Не надо! Не порти себе жизнь. Не судьба нам быть вместе...
- Почему? Ты меня не любишь? - губы княжны сжались, крылья ее носа затрепетали.
Князь-изгой взглянул на нее с укоризной.
- Я тебя люблю так, как уже не надеялся, что мне когда-нибудь доведется любить! Думал - во мне давно уже выгорели все чувства, кроме памяти о родном доме да упоения битвой. Как у зверя лесного... Ты одна, Радмила Мирославна, мне открыла, что я еще человек с живой душой. Но как раз потому я и прошу: не губи себя! Никогда твой батюшка, великий князь, не отдаст тебя мне в жены! Кто я теперь? Князь без княжества, обреченный служить другим, наемник, атаман вольных братьев... Разве пара для первой невесты Сварожьих Земель?
- Если на чашу весов положить нашу любовь, то она далеко перевесит все богатства Яргорода! - Радмила гордо вскинула голову. И внезапно ей в голову пришла новая мысль: - Мечеслав! А что если ты увезешь меня прямо сейчас? За ночь мы далеко ускачем! А там принесем жертвы в первом же святилище Лады. А замужнюю женщину отнимать у мужа нельзя!
На лице Мечеслава отразилась жестокая внутренняя борьба. Прежде он всегда ввязывался в любое рискованное предприятие, не заботясь об осторожности. Но с княжной Радмилой все было по-другому. Из них двоих он все же был гораздо старше, опытнее, и чувствовал, что его долг - образумить ее и себя. Но с каким же трудом ему удалось воззвать к голосу здравого смысла!
- Одумайся, лисичка моя! Да ведь против нас с тобой поднимутся все Сварожьи Земли. Не найдется уголка, где мы могли бы жить спокойно. Даже наши Камышинники сотрут с лица земли.
- А ты увези меня куда-нибудь дальше! К аллеманам, к арвернам! Или наоборот - в степи, к команам. У меня мать была из их рода, я выдержу кочевую жизнь. А если хочешь, уйдем с тобой вовсе в необжитые края: вниз по Великой Реке или к горам Каменного Пояса, где мало кто из сварожан бывал. Там ты со своими бродниками создашь свое княжество и будешь править.
- Нет, нет, Радмила! Мы не сможем! - Мечеслав порывисто отвернул голову от ее озаренных надеждой глаз. - Ты не выдержишь кочевой неустроенной жизни. Поверь, я знаю, о чем говорю. Пусти меня... Нам нужно расстаться...
И, когда он уже готов был отступить обратно к окну, словно спасаясь бегством, Радмила снова обняла его, прижалась всем телом, горячим как раскаленная лава, сквозь тонкую сорочку.
- Не уходи! Хоть эту одну ночь да мой будешь. Стану всю жизнь тебя вспоминать, ложась в постель с твоим родственничком Бранимиром. Мысленно всегда с тобой останусь...
Она притянула его к себе, и они упали на постель, сминая простыни, и надолго забыли обо всем, кроме друг друга, словно вознеслись на спине исполинской птицы в Ирий, где радуются души лучших из людей...
Мечеслав проснулся первым, когда за окном было еще темно. В своей боевой и скитальческой жизни князь-изгой выработал умение спать недолго и просыпаться быстро, как бы приказав самому себе. Такое умение развито у диких зверей и птиц, а среди людей - у воинов, охотников, путешественников, разбойников, - словом, у тех, кто привык постоянно ночевать в любых условиях и не избалован мягкой постелью. И вот, проснувшись, он вспомнил все, с нежностью поглядев на спящую Радмилу при свете той же свечи, и стал торопливо одеваться. Но, как ни старался он двигаться тихо, княжна сладко потянулась, распахнула глаза и села на постели. Обняла за плечи своего любовника и потерлась об него щекой.
- Вот ты и мой муж, а я твоя жена! Светлая Лада нас соединила!
Они вновь крепко обнялись на долгое-долгое мгновение. Но затем Мечеслав с усилием освободился.
- То, что случилось - божественное безумие, это как затмение, буря, пожар! Могли ли мы ему противостоять? Но лучше постарайся его изжить и идти дальше, Радмила. У тебя иная судьба...
Но она, не слушая его, вдруг вскинула голову, горячо раздувая ноздри, как молодая необъезженная кобылица.
- Послушай, Мечеслав! Ведь я могу, став женой Бранимира, отравить его... У иноземных торговцев можно за хорошую цену достать что угодно, любые средства! А когда Бранимир умрет, ты сможешь вернуться в Яргород. Мы уберем и его отца, если его не сломит смерть сына. И ты останешься единственным законным наследником, женишься на мне, и мы будем править Яргородщиной много лет, а после нас - наши дети...
Мечеслав отскочил от нее, словно ужаленный.
- Не смей даже говорить такого! Как ты можешь желать сделаться убийцей?
- Разве ты не слышал: тот, кто любит, способен на все ради своей любви, - укоризненно проговорила княжна, подходя к нему ближе.
На сей раз он не отстранился, но обнял девушку, гладя ее острые плечи, словно хотел погасить горящий в ней огонь.
- Не говори мне об убийствах! Если бы ты до такого дошла, мне пришлось бы бояться и ненавидеть тебя.
- А мне казалось, что ты не очень-то любишь своих родственников, и тебе не будет жаль, если бы их смерть освободила для тебя Яргородский престол, - в голосе Радмилы не слышалось настоящего сожаления, одно лишь недоумение.
- Так и есть! За эти годы не было ни дня, когда я не вспоминал, по чьей милости лишился княжества. И плакать по дядюшке и братцу не стал бы, если бы их взяла Морана, или погибли бы в какой-нибудь битве. Но подло отравить их - совсем иное дело! А при мысли, что ты на такое решишься, у меня кровь стынет в жилах. Нет-нет, Радмила, прошу тебя! Я не позволю тебе сделаться злодейкой, пусть даже тебе в отчаянии и пришла такая жуткая мысль...
И она, опустив глаза, заверила его, что выбросит навсегда из головы мысли об убийстве будущего мужа.
- Но я надеюсь, что боги все же со временем соединят нас! - проговорила княжна, снова - в последний раз, - целуя своего любовника.
Их заветная свеча почти догорела. За окном стало светать. Где-то в саду удивленно пискнула первая проснувшаяся птица. Тогда и Мечеслав вырвался из рук Радмилы и вскочил на окно.
- Прощай, лисичка моя! Счастья тебе! - проговорил он на прощание, прежде чем навсегда исчезнуть из ее девичьей спальни.
Оставшись одна, Радмила упала на постель, еще хранящую его запах, и горько, отчаянно зарыдала.
Ей не суждено было надолго остаться одной. Вскоре постучала Ивка, вошедшая, чтобы одеть свою госпожу. Она сообщила ей:
- Княжна! Великий государь, твой батюшка, тебя зовет!
Сердце у Радмилы трепыхнулось пойманной рыбкой. Но она ничем не выдала своей тревоги, гордо вскинула голову:
- Сейчас иду!
С отцом, тогда еще не великим князем, она обычно общалась без страха, даже свободнее, чем ее братья. Выросшая без матери, она не очень-то понимала девичьи условности, усвоив лишь как необходимость. В детстве, здороваясь с князем Мирославом, прыгала ему на шею или вперед всех напрашивалась с ним на охоту, и он, смеясь, называл ее дикаркой. В глубине души ей не верилось, что отец может быть строгим. Но зачем он зовет ее сейчас? Просто так, попрощаться? Или?..
Когда вошла к нему в покои, великий князь глядел в окно, как снаряжается во дворе обоз, что должен отвезти княжну в Яргород. Обернувшись к дочери, ласково кивнул. Это обнадеживало, и девушка постаралась улыбнуться в ответ.
- Ну вот, Радмила, отпускаю тебя в новую жизнь! - произнес он глухим голосом. - Надеюсь, боги будут к тебе милостивы. Особенно светлая Лада, покровительница любви и брака, - с этими словами он надел дочери на шею цепочку с оберегом в виде двух серебряных лебедей.
Радмила стояла, ни жива ни мертва. Если бы могла она умолить отца не отсылать ее прочь...
- Кстати: я послал Мечеслава с его бродниками в Мшистые Топи. Там, по слухам, Ярополк опять зашевелился, пусть погоняют его, - продолжал Мирослав Брониславич.
Княжна промолчала, не зная, к чему клонит отец.
- Ты поняла, что это значит? Мечеслава ты больше не увидишь. Я давно заметил вашу взаимную склонность, и мне не хотелось, чтобы ты отказалась ехать из-за этого шального.
Радмила вдруг упала на колени перед отцом, взмолилась, позабыв о привычной гордости:
- Батюшка, прошу тебя: отдай меня замуж за Мечеслава, и мы вечно будем благодарить тебя! Подумай: ведь Мечеслав помог тебе отстоять Змеев и Брониславль, когда Ярополк вторгся в Лесную Землю. Мечеслав много раз приносил тебе победы. Разве за это он недостоин стать твоим зятем?
Князю Мирославу Брониславичу тоже непросто давался разговор с меньшей и любимой дочерью. Радмила росла без матери, а сам он никогда не знал точно, как обращаться с ней. Этот разговор, собственно, следовало бы вести женщине, матери, но его вторая супруга, ягайская царевна Лаодика, занималась лишь своими детьми, а с пасынками не ладила. И он догадывался, что теперь становиться требовательным родителем, готовясь отдать дочь замуж, немного поздновато.
- Мечеслав нищ. У него ничего нет.
И снова Радмила будто сорвалась с цепи, ошеломив отца, как прошлой ночью - любовника:
- А разве ты не можешь даровать Мечеславу Яргородское княжество, его законный удел? Ведь ты - великий князь всех Сварожьих Земель! Что тебе Предраг с его сыном?
Князь Мирослав Брониславич наклонил голову, как тур, словно не узнавал родную дочь.
- Ты и впрямь дикарка! Иначе понимала бы, что и великий князь далеко не властен в выборе союзников, не ставит и не свергает других князей, как ему заблагорассудится. От яргородских князей я видел много добра. Когда бы ни их куны, ни силы их полков, возможно, и не бывать мне великим князем, не вернуть праотеческого Дедославля! Сорвать твою свадьбу с Бранимиром значило бы оскорбить их на всю жизнь! А Мечеслав все равно Яргородского княжества никогда не сможет вернуть. Его там давно забыли. Если бы ты стала его женой, пришлось бы жить изгойкой, бродяжьей женкой, какими обзаводятся бродники.
- Моя любовь бы все вынесла! - надменно произнесла Радмила, высоко вздернув подбородок.
Великий князь растерянно кашлянул, не ожидая от дочери такого упорства. Немного помедлил, гладя коротко подстриженную бороду, - скал нужные слова.
- А ты подумай-ка, что значит жить на чужбине, с мужем-изгоем, - проговорил он внушительно, веско. - Ты ведь у меня всю жизнь сама распоряжаться любила, за хозяйку в доме была, пока я снова не женился. Да и потом тоже. Никто ни разу тебе слова поперек не молвил. А там - где бы ни довелось прижиться, чей бы хлеб ни стали есть, да все же чужой. Придется повиноваться другим, зависеть от их прихотей, а гордость свою подальше засунуть. Ты, дочь великого князя, окажешься в приживалках у чужих владетелей. Будешь терпеть и насмешки, и упреки. Холопская доля, не княжеская. А дети пойдут - и им жить бездомными изгоями? А? И ведь тебе такая жизнь будет гораздо тяжелей, чем тем, кто всегда был беден и жил на чужих хлебах: ты-то будешь помнить, чего лишилась! Ну что, ради своей любви к Мечеславу согласишься век мыкаться без своего очага, бродягой?
Радмила сидела на скамейке, раздираемая на части противоречивыми желаниями. Лицо ее раскраснелось, как от жара.
- Но я ведь вижу, - продолжал отец, - что тебе нравится быть княгиней. Ты попросту никогда не могла представить себя кем-то другим. Тебе нравится жить в богатстве, в холе и неге, повелевать послушными слугами и придворными.
Радмила кивнула, словно голова ее вдруг непроизвольно мотнулась вниз.
- Так я и думал, - продолжал князь Мирослав Брониславич. - Перед тобой тяжелый выбор, дочка! Не думай, что я не пойму. Но любовью к Мечеславу тебе пожертвовать все же легче, чем положением княгини. Так отправляйся в Яргород и постарайся стать хорошей женой княжичу Бранимиру. Он этого достоин. Умный и приятный молодой человек. Кроме того, у него нет ни матери, ни мачехи, ни сестер, так что ты сразу же станешь там хозяйкой, некогда станет вспоминать свои девические мечты. А как пойдут у вас дети, и вовсе поймешь, что началась другая жизнь, и нет возврата к прежней. Так ты согласна?
Княжна поднялась со скачьи с горделивым видом, достойным внучки Бронислава Великого.
- Да, батюшка! Я стану яргородской княгиней.
- Вот и умница! - с чувством проговорил великий князь. - Ну, подойди, поцелуемся на прощание!
Прижав дочь к груди, он проговорил ей на ухо вполголоса, царапая ей щеку колючей бородой:
- И запомни, если покажется твоя судьба несправедливой: не я тебя насильно отдаю в жены, а ты сама, все взвесив, сделала такой выбор. Это, знаешь ли, девонька, большая разница!
- Да, батюшка! Благодарю за все, и желаю тебе счастья и долгих лет жизни! - проговорила Радмила, сглотнув комок в горле. И вышла прочь, сердито стуча каблучками по старым скрипучим половицам.
-
Как бы эта Радмила и в самом деле Бранимира не траванула. А потом скажет что, грибков поел и того... Но тогда и ей княгиней не бывать, так что куда не кинь - всюду клин.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Как бы эта Радмила и в самом деле Бранимира не траванула. А потом скажет что, грибков поел и того... Но тогда и ей княгиней не бывать, так что куда не кинь - всюду клин.
Радмила обещала Мечеславу отказаться от преступных замыслов. Это обещание она выполнит. Ей не хочется, чтобы он видел в ней чудовище.
А яргородский княжич Бранимир тем временем ждал наступления осени, когда придет пора "варить свадебную кашу". Все это время во дворце усиленно готовились к предстоящему радостному событию. Горожане украсили двери своих домов ветками хмеля и колосьями, выражая этим наилучшие пожелания будущей молодой чете. Однако время сбора урожая, после которого в Сварожьих Землях обычно играли свадьбы, тянулось, казалось, очень медленно.
Будущему жениху привезли портрет невесты, написанный агайским живописцем. Княжичу понравилось изображение, и он подолгу любовался осенней роскошью ее волос, вишневыми губами, нежным овалом лица, которому степная смугловатость и некоторая резкость черт лишь добавляла яркости, необычности в облике. Разглядывая портрет княжны, думал о будущей семейной жизни с нею. Красота, если не преувеличил художник, - это еще не все. Какой окажется пока еще незнакомая княжна Радмила? Что она любит, что предпочитает, интересно ли будет говорить с ней? Раз уж боги создали человека сложным существом, не ограничивающимся простейшими телесными желаниями, раз ему дано стремиться к близости духа и к умственным наслаждениям, - стало быть, каждому на этой земле не так-то просто найти того, кто нужен на самом деле. Если удается вполне воплотить все свои чаяния, - тогда, конечно, нет ничего счастливее такой любви. Но и способов испортить жизнь себе и окружающим у человека гораздо больше, чем у любого другого существа.
Именно об этом размышлял Бранимир утром накануне своей свадьбы, закрывшись среди книг и собрания древностей, где все было привычно и мило. От волнения он ничего не ел за завтраком, а когда взял в руки книгу, не замечая даже, какую, заметил, что руки у него дрожат. И время, как назло, тянулось медленно-медленно. В больших водяных часах, стоявших на столе. едва перетекло воды вниз на деление, означавшее один час - а ему казалось, что прошло уже полдня.
На его счастье, Собеслав пришел развлечь друга детства. Сын его бывшего наставника почти не изменился с годами, хоть и превратился из мальчишки в высокого плечистого парня. Он, как прежде, то рассуждал обо всем, будто агайский философ, то шутил и дурачился, как ребенок. Вот и теперь, взяв в руки старинный свиток бересты, исписанный обычными резами и священными рунами, многозначительно произнес:
- Этот свиток помечен датой более пятисот лет назад! Уже тогда сварожане знали грамоту, простую и рунную. Мы просвещеннее многих народов, мнящих себя образованными.
Своей цели он добился: Бранимир сразу отвлекся от своих переживаний и втянулся в ученую беседу.
- С чего ты взял, что грамота в те времена была только у сварожан? Известны с самых древних времен магические руны у норландцев и аллеманов. Даже литтские жрецы записывают свои заклинания особыми знаками. А марцийцы, агайцы, народы с Восхода! У них грамота известна с очень давних пор.
Собеслав тоже оживился, встряхнул вихрастой головой.
- И при этом, заметь, знаки, особенно священные, у всех народов пишутся похоже! Так может быть, сварожане когда-то, в додревние времена научили им прочие народы? Это было бы прекрасно! Правда, у нас пока нет доказательств. Но я их непременно найду, будь уверен!
Бранимир тогда принял слова друга за шутку, рассмеялся и махнул рукой:
- Ничего ты не найдешь! Оставь уж другие народы в покое, - и, вдруг посерьезнев, добавил: - А вот хотелось бы знать: с моей будущей женой смогу говорить о науках? Пожалуй, она и не поймет ничего, как любой нормальный человек...
Собеслав беззаботно пожал плечами.
- Не знаю, как у вас получится... А я тоже через две седьмицы женюсь! Да и тебе говорил о том, кажется...
Бранимир изумленно вытаращил глаза.
- Неужто говорил? А у меня в последнее время в голове все перепуталось, только о себе думал... Прости, Собеслав! А кто она?
- Есения, дочь боярина Клена. Мы с ней еще прошлой зимой стали встречаться, и родители наши довольны. И я нисколько не боюсь будущей семейной жизни!
- Потому что ты знаешь свою невесту и обо всем решил с ней. А я княжну Радмилу видел лишь на портрете...
- Не одни же вы женитесь по сговору! Многие люди так живут, и совсем неплохо. Ты вечно все усложняешь. Сколько людей бы на твоем месте решили: ты - мужчина, она - женщина, для начала этого достаточно.
- Если бы этого было достаточно! Отношения в семье этим не ограничиваются, - Бранимир судорожно сглотнул пересохшим горлом.
Наконец, томительное ожидание закончилось: под перезвон бубенцов к крыльцу княжеского дворца подкатил великолепно убранный возок, запряженный парой белоснежных коней. Встречая гостей на крыльце, вместе с отцом и боярами, княжич напрягал зрение, пытаясь разглядеть лицо своей нареченной под полупрозрачным покрывалом, шитыми красными и белыми узорами, как и ее платье. Но лица было не рассмотреть, и он не знал даже, похожа ли она на свой портрет. Он видел лишь, что она высока ростом и стройна, когда она спустилась на яргородскую землю, княгиней которой предстояло стать. Княжна изящно поклонилась в ответ на приветствия яргородцев.
- Здоровья и многих лет тебе, князь яргородский, государь Предраг Келагастич! И тебе, нареченный жених мой, Бранимир Предрагович! И вам всем, вятшие мужи и жены Яргородской Земли! - голос у княжны был низкий для женщины, прохладный и чистый, как родниковая вода.
После приезда княжну весь день готовили к свадьбе, мыли в бане, одевали, наряжали, давали советы, так что жениху не было возможности увидеть ее или кого-либо из ее свиты. Но вот, наконец, пришел долгожданный день свадьбы, и молодые, по обряду, обошли трижды вокруг изваяния Лады, стоявшего в священной роще среди ракит. Деревянная статуя богини, простиравшая руки над головами молодых, казалось, грустно улыбалась им. Они надели обручальные браслеты на руки друг другу, и верховный жрец зажег над их головами свадебный факел, скрепляя супружество. После этого Бранимир испытующе взглянул на все еще закрытое фатой лицо княжны, которая теперь уже была его женой. Он чувствовал, что оба они находятся на пороге новой полосы жизни. Начинается что-то важное, и нет пути назад. Какой будет их новая жизнь?
Этот же вопрос неотступно волновал его и за пиршественным столом, где молодые должны были подождать до вечера. И затем, после того как их с факелами и песнями проводили в спальню, и двери закрылись, наконец-то оставляя новобрачных наедине.
Княжна медленно откинула с лица фату. Он увидел ее лицо - бледное, с едва заметными бисеринками пота на висках - от жары или от волнения. Но и эта маленькая деталь неожиданно понравилась ему. Новобрачная была краше, чем на портрете, живее, роднее...
- Радмила... - проговорил он ее имя, пробуя на звук. - Давай, я помогу тебе расплести волосы...
Тем временем молодая княгиня так же внимательно изучала своего супруга. Против ее ожидания, он вовсе не показался неприятным: довольно высок, скорее худощав, чем строен, лицо - удлиненное, с высоким лбом, - не было особенно красивым. Хороши были только глаза: большие, с живым внимательным взором, обрамленные длинными темными ресницами. Изучив внешность своего супруга, она не почувствовала отвращения. Но про себя решила, что в сравнении с Мечеславом он выглядит мальчишкой. Он ведь и в самом деле был моложе, но об этом княжна не задумалась, сравнивая юношу со зрелым мужем. "И чего разглядывает, будто диво какое увидел? Ладно уж, придется мне его ублажать, чтобы остался доволен, чтобы и мысли не возникало, что..."
И она позволила мужу распустить ей косу, стоя так, чтобы вечернее освещение лучше всего подчеркивало красоту и игру оттенков ее волос. Так и вышло. Когда Бранимир, залюбовавшись их медовым каскадом, на мгновение забыл, как дышать, Радмила прильнула чуть ближе, позволяя поцеловать себя. А затем словно горячий ветер пустыни, о каком Бранимиру доводилось лишь читать, опалил их обоих, закружил, завертел, и все сомнения растворились в огненном вихре.
Так началась семейная жизнь Бранимира. Все же он был вполне живым человеком, из плоти и крови, и в нем, как и во всех, в молодости кипели жизненные силы. Первые несколько седьмиц прошли для них с Радмилой как в сказке. Если они не принимали гостей и никуда не ездили сами, то подолгу уединялись в спальне, иногда даже днем, не дожидаясь ночи. На некоторое время молодая жена затмила для Бранимира все остальное. Если он иногда вспоминал стихи любимых поэтов, то лишь затем, чтобы пересказать их своей жене. Она же, слушая их, смеялась и целовала его.
Некоторое время княжич с княжной не разлучались ни на час. Придворные улыбались, глядя на них, и выражали надежду, что не придется долго ждать будущего наследника яргородского престола.
Так оно и получилось. Едва миновала первая луна после свадьбы, как Радмила с полной уверенностью объявила, что ждет ребенка. С этого времени ее отношение к мужу изменилось. Она стала гораздо сдержаннее, избегала его ласк, реже появлялась с ним на людях, гуляла обычно в саду одна или со своими прислужницами. Ходила с таким видом, как будто знала некую важную тайну, неведомую всем остальным.
Ее муж, вздохнув, вернулся к своим обычным занятиям, до которых Радмиле не было никакого дела. Кончился приятный и необременительный, но, в общем-то, бездумный период в жизни, называемый медовым месяцем. Что ж, так и должно быть, - размышлял Бранимир. Она не может всегда жить ради него одного, сейчас ей важнее всего благополучно родить ребенка. Даже хорошо, что она так быстро забеременела; считалось, что Лада благословляет пары, что зачинают ребенка в первую же луну после свадьбы. Для женщины дети важнее мужа. Конечно, жаль, что она отдалилась от него. Но он готов был смириться с этим.
Сын у Радмилы родился на исходе цветеня-месяца, когда на залитой солнцем Яргородщине царило жаркое щедрое лето.
Роды продолжались всю ночь, и в покои княжны то и дело входили какие-то женщины, держа в руках загадочные приспособления и обереги. Сквозь неплотно закрытую дверь слышались протяжные стоны вперемешку с заклятиями, отгонявшими нечистую силу от матери и ребенка.
Бранимир не мог уснуть и всю ночь блуждал по переходу возле дверей жены, как призрак. Хотел заглянуть внутрь, но дверь захлопнулась перед его носом. Уйти не мог, снедаемый тревогой. Когда раздавался особенно громкий страдальческий крик жены, он вздрагивал от страха: "А вдруг она умрет? Или ребенок родится мертвым?"
Но Бранимир не был бы Бранимиром, если бы страх за жену не послужил почвой для новых размышлений. "Бедные женщины! Какие муки мы заставляем их терпеть, часто вовсе не задумываясь о том? Чем равносильным страданиям женщин может заплатить мужчина? Только одним: тем, что он защищает от врагов женщину и ее детей, и сражается, не жалея жизни, и, получая раны, тоже истекает кровью и стонет от боли. А что будет, если мужчинам не придется сражаться, а женщины по-прежнему будут терпеть родовые муки? Пожалуй, это было бы незаслуженное облегчение только одной половине человечества. И вряд ли пошло бы на пользу".
За окном начало светать, когда за дверью раздался громкий вопль младенца. Бранимир бросился было туда, но какая-то старуха вытолкала его за дверь.
- Ступай, ступай, княжич! Нечего тебе сейчас там делать! Через часок навестишь супругу и сыночка вашего с ней!
- Значит, сын? - спросил княжич и вдруг, сразу почувствовав усталость, прислонился к стене.
Когда молодому отцу позволили зайти, ребенок был уже выкупан и накормлен, и сладко спал в колыбели под рукой у матери. Увидев сморщенное безволосое сине-багровое существо, Бранимир чуть не отшатнулся. "Неужели вот так выглядят все младенцы? Да в нем же человеческое существо признать трудно..." С трудом заставил себя подойти ближе. И, пока глядел, почувствовал, как в нем просыпается некое новое чувство, гордость едва осознанным отцовством. Он улыбнулся, глядя на новорожденного.
- Наш сын! - с гордостью проговорила Радмила. - Хотелось бы назвать его, в честь моего деда, Брониславом.
Ее муж обернулся к ней с удивлением. Конечно, она рожала, ее слово много значит. Но не мешало бы и у него спросить. Ведь этот младенец, когда вырастет, будет продолжать его род, ветвь яргородских князей!
- Давай лучше Всеславом. Пусть имя будет его собственным.
- Ну хорошо, - она слабо улыбнулась, прикрыла глаза. - Ты извини, мне сейчас нужно отдохнуть. Заходи в другой раз к нам с сыночком.
- Ага, - согласился Бранимир, оглянувшись на новорожденного сына и чуть не споткнувшись на пороге. - Интересно, на кого он будет похож? Нет, сейчас еще ничего не поймешь...
В честь рождения первенца в семье княжича, во дворце праздновали три дня. Столы ломились от богатых яств, и вино лилось рекой. Вся знать Яргородской Земли праздновала рождение маленького Всеслава. В залах гремела музыка, и половицы трещали от громкого топота.
А в своей светлице на верхнем ярусе дворца княжна Радмила ласково покачивала колыбель, с нежностью глядя на своего сыночка. Для нее он был самым лучшим, самым красивым, единственным на свете сыном. Держа его на руках, она чувствовала себя богиней-матерью, только что сотворившей новый мир.
- Расти скорей, становись большим и сильным, как твой отец, сыночек мой Всеславушко, - шептала она, словно ребенок мог ее понять. - Ты знаешь, где мы сейчас? Мы во дворце на Холмы Ярилы, и у твоих ножек лежит все Яргородское княжество, сын мой! И, когда ты вырастешь, оно будет твоим, потому что ты - его законный владетель, по обычаям богов и людей. А пока расти, набирайся сил, сын мой, яргородский княжич, Всеслав Мечеславич!
Но этих слов никто, кроме ее сына, не расслышал. Внизу, в пиршественном зале, звенели лютни, трубили рога, свистели флейты, нестройно звучали величальные песни. Там праздновали рождение нового яргородского княжича.
-
Вот я так и думала. Всеслав Мечеславович. Умная женщина - одно дело родить бастарда и опозорить отца и весь свой род, а совсем другое - законного отпрыска князя Яргородского. Ох, дивно.
Но и способов испортить жизнь себе и окружающим у человека гораздо больше, чем у любого другого существа.
А это уж воистину.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Вот я так и думала. Всеслав Мечеславович. Умная женщина - одно дело родить бастарда и опозорить отца и весь свой род, а совсем другое - законного отпрыска князя Яргородского. Ох, дивно.
Радмила весьма изобретательна. Не следует недооценивать ее. Особенно когда у нее появилась новая цель в жизни - сын и счастливая жизнь для него.
И заметьте: от крови яргородских князей он в самом деле происходит. Она даже не лжет.
Глава 6. Честь и бесчестие
Вскоре после свадьбы Бранимира и Радмилы и рождения сына, до Яргородщины вновь докатилось эхо опасных и грозных событий, сотрясавших Сварожьи Земли.
Великому князю Мирославу Брониславичу не суждено было спокойно править в Дедославле, которого он так долго добивался. Его соперник, Ярополк Светлоярич, собрал войско из хунгар и команов, и неожиданно ударил на сыновей Мирослава, охранявших приграничные города: Твердислав сидел в Калинове, а Белогор - в Скалице. Оба княжича вели себя легкомысленно, не уследили за давним соперником, и тот захватил их врасплох. Разбитые в бою, сыновья великого князя бежали. Путь в Дедославль был открыт Ярополку. Не теряя времени, тот двинулся вперед и осадил Дедославль. Его жители, привыкшие к частой смене князей, редко по-настоящему защищали своих правителей. А тут еще часть дедославских бояр были подкуплены Ярополком, и на площади вновь провозгласили его великим князем. Мирослав вынужден был отступить, впрочем, не теряя надежды возвратить себе главный престол. Его союзники, в том числе и яргородцы, закрыв свои владения, с тревогой ожидали новостей.
Яргородский князь Предраг Келагастич, узнав о смене власти, ехидно высмеял лишенного престола Мирослава.
- Так-то правит сват мой! Поручил важные крепости родным сыновьям, которым боги велели оберегать покой отца, - и вышло, что некому предупредить об опасности!
Вместе с князем за столом завтракали сын с невесткой. Бранимир, покосившись на расстроенное лицо жены, вежливо заметил:
- У князей, как и у всех, бывают разные дарования, не всех боги создают великими полководцами. Но я слышал, что уж один-то из сыновей моего тестя, Стемир Сильный, хорошо знает военное дело...
Но князь Предраг, возмущенный против семьи своего свата, не внял учтивым намекам сына. Лишь пренебрежительно махнул рукой.
- А, этот тоже крученый-верченый, недаром левша! Ему стольный Дедославль совсем ненадобен, он все в свою Лесную Землю смотрит, как волк. А ведь ему в руки сам плывет величайший престол, власть над всеми Сварожьими Землями, - только унаследовать его против отца. Другие князья за меньшее друг другу глотки грызут, не жалеют ни себя, ни людей. Как это Дедославль может быть кому-то не нужен?
Бранимир, немного подумав, ответил:
- Если бы мне пришлось покинуть Яргородскую Землю, где я родился и вырос, которую я люблю, - пожалуй, мне бы тоже не захотелось ее ни на что променять, даже за императорскую корону.
- Хо! Сравнил! То Яргородщина, а то - Лесная Земля, глушь, медвежий угол... Впрочем, ладно! Радмилушка, как там внук-то растет? - обернулся князь к жене сына.
Та, сидевшая очень прямо, молчаливо и гордо, пока свекр ругал ее отца и братьев, невольно смягчилась, когда речь зашла о единственном, таком беззащитном и нежном существе, что жило в колыбели на верхнем ярусе дворца.
- Здоровеньким растет, благодарение Матери Живе! Что ни час, грудь просит, - доверчиво поведала молодая мать.
- Да, хоть это одно хорошо, - князь Предраг торопливо доел стерляжью уху из миски, покрытой цветной эмалью. - Ты ступай, Радмила, к сыну, позаботься о нем. А мы здесь еще потолкуем, как быть.
Когда за ее прямой, надменной спиной закрылась дверь, отец с сыном внимательно переглянулись.
- Теперь нам не избежать войны, - тяжело вздохнул князь Предраг Келагастич. - Ярополк потребует у нас возвращения порубежных городов, что прежде мы у него забрали с дозволения Мирослава. И хунгары вцепятся, как волки в брюхо оленю. Трудно будет теперь отбиться одним.
Бранимир не знал, что ответить. Войну он не любил никогда, и с горечью сознавал, что, если дойдет до стрел и мечей, от него будет мало пользы.
- Я готов в поход, - проговорил он нехотя.
Но отец положил руку ему на ладонь.
- Нет, ты останешься, будешь охранять Яргород на случай нападения. Наш род малочислен, лучше не рисковать всем сразу. Я сам поведу войска.
Они простились тепло, однако на душе у Бранимира было тревожно, хоть он не мог объяснить, почему. Постарался скрыть свои опасения, но чувствовал, что что-то пойдет не так.
Предчувствия его не обманули. Хунгарские полки насели на яргородцев с превосходящей силой, нанесли им большой урон. Князь Предраг Келагастич трижды водил в бой свою дружину, был ранен, и, наконец, вынужден оказался просить врага о мире.
Согласно новому договору, Предраг обещал отдать Ярополку занятые прежде города: Чернобривец, Стрижов, Белокамень, Лесной, и еще несколько других, менее значимых. Хитрый яргородский князь, стараясь разжалобить победителей, не вставал с постели, притворяясь, будто раны его мучают сильнее, чем на самом деле. В присутствии дедославских и хунгарских послов он, не поднимаясь на ноги, поцеловал меч, скрепляя клятву.
- И, если я нарушу свое слово, пусть меч поразит меня, - произнес он, касаясь губами холодной стали, по древнему сварожскому обычаю.
Едва за послами хунгарского короля задернулся полог походного шатра, князь Предраг весьма бодро вскочил с постели, злобно погрозил кулаком вслед ушедшим.
- Так я вам и верну свои города, нашли дурака! Клятва, данная под принуждением, ничего не значит!
Вернувшись в Яргород, князь и не подумал выводить свои войска из указанных городов, напротив - послал гонцов с приказом держаться, на случай осады.
В Дедославле рассвирепевший князь Ярополк ругал коварного Предрага последними словами, направлял к нему послов, - все было безрезультатно. Владетель Яргорода только посмеивался, не заботясь о ложной клятве.
Но однажды вечером в своем дворце, отужинав вместе с сыном и ближними боярами, князь вышел с ними в переход, освещенный закрепленными на стенах свечами. И здесь князь, идущий впереди других, вдруг остановился, пошатнулся и стал медленно падать на руки сыну и боярам. Бранимир еще не успел ничего понять, когда, перевернув отца, увидел его лицо, искаженное ужасом, его выкатившиеся из орбит, остановившиеся глаза.
- Меч... Меч меня ударил, - прохрипел князь Предраг, замирая недвижно.
Переглянувшись, присутствующие осмотрели тело. Нигде не было ни капли крови. Да и откуда ей взяться, если в тихом покое дворца ни у кого не было при себе меча? Тогда всех осенила догадка, столь ясная, что никому не хватило смелости ее выговорить. Все предпочли промолчать, как обычно бывает, когда Высшие Силы столь явственно заявляют о себе.
По дворцу уже стремительно разносилась новость о смерти князя. Несмотря на поздний час, скоро она облетела и город. А здесь, во дворце, сын умершего владетеля, закрыв отцу глаза, долго сидел неподвижно на полу, не поднимая головы. Никто не видел его лица, но склоненные вниз узкие плечи с торчащими под сорочкой лопатками мелко дрожали. И в этой его позе было что-то юношеское, незащищенное, никак не подходящее наследнику большого княжества, взрослому женатому человеку.
Он совсем забыл об окружавших его боярах. Наконец, один из них - еще молодой, несколькими годами старше Бранимира, но замеченный князем за ум и обходительность Мезамир, мягко проговорил, обращаясь к новому князю:
- Государь! Бранимир Предрагович! Мы все соболезнуем твоему горю. Однако нельзя и на час оставить Яргородскую Землю без отца и господина. Какие распоряжения тебе угодно будет отдать, государь?
Когда Бранимир поднял голову, все заметили, что он дышит с трудом, и лицо его потемнело. Но он сумел преодолеть давний недуг и поднялся на ноги.
- Ты прав, Мезамир... Распорядись, чтобы сообщили всему живому о смерти князя Предрага Келагастича! И надо позаботиться о похоронах. Понадобятся лучшие бревна для погребального костра, а также масло и благовония...
По обычаю неведомо какой древности, сварожане верили, что душу и разумение имеет не только человек, но любое живое существо. В древности, наблюдая за повадками диких и домашних животных, видели, что те общаются между собой, радуются, печалятся, ведут общественную жизнь, иногда не менее сложную, чем у людей. Соответственно, их, не говорящих на человеческом языке, считали способными понимать изменения в жизни людей. И хозяин рассказывал о всех важных событиях, радостных и горьких, своему скоту, равно как и близким людям. Когда в Сварожьих Землях укрепилась княжеская власть, князь считался главой не только людей, но всей земли, всего живого, что на ней обитало. Вот почему о смерти князя в самом деле оповещали всё и всех. И, в то время как княжеские глашатаи разносили весть по всем градам и весям, челядинцы на главной усадьбе обходили с зажженными свечами весь двор, торжественно сообщая весть всему, что могло слышать. Стуча в двери конюшни, где отдыхали княжеские и дружинные скакуны, произносили: "Князь Предраг Келагастич умер!", и гасили свечи. Двигаясь от постройки к постройке, княжеские слуги оповестили ловчих птиц, обитавших на чердаке закатной башни, и охотничьих собак на псарне, коров, домашнюю птицу, свиней, овец, невозмутимо пережевывающих жвачку, и пчел, спящих в ульях в глубине обширного сада. Собаки встретили весть о смерти своего господина протяжным воем, разбуженные среди ночи кони топали копытами, а соколы и ястребы неистово раскричались, - поэтому можно верить, что на свой лад они осознали важную перемену в Яргородской Земле.
На другой день, тоже по древнему обычаю сварожан, возвели погребальный костер для князя Предрага, в священной роще, где хоронили только первых людей Яргородщины. Проводить князя собралось почти все население столицы, кто из благочестия, кто ради развлечения. Впереди, возле костра, стоял Бранимир в белом траурном одеянии, сам весь холодный и бледный, словно ледяная фигура, какие иногда вырезали изо льда зимой. Но его острый слух уловил, как позади шепчутся горожане:
- Князь-то сам себя погубил! Клялся: мол, пусть меч меня поразит, если обману, а сам... Вот, меч-то его и ударил!
Бранимир вздрогнул, как от холода, поняв, что подробности смерти его отца стали известны всем. И хуже всего, что он не мог даже сам для себя отмахнуться от них, ибо это было правдой.
Он поймал чей-то участливый, как ему показалось, взор, и встретился взглядом со старшим жрецом Хорса, Вышатой. Тот кивнул молодому князю: мол, надо поговорить.
Когда погребальный костер прогорел дотла, и люди разошлись кто куда, князь Бранимир проследовал за жрецом в его избу на краю святилища. Его жилище состояло все из одного помещения, где обитали жрец со своей женой. Все необходимое им приносили паломники или младшие жрецы. В углу рядом с печью стоял ларь с одеждой, поодаль - сто с двумя скамейками. Жрецам не полагалось иметь много имущества.
Налив себе и гостю родниковой воды в деревянные чашки, Вышата сказал:
- Понимаю, трудно тебе, княже, сразу после смерти отца принимать важные решения. Но делать-то что-то надо. Как ты собираешься поступить с городами, которые не отдал твой отец? О мертвых плохо не говорят, а все же не зря шепчутся, что нарушение клятвы его сгубило...
Бранимир поднял измученные, покрасневшие глаза.
- И ты думаешь, как все люди. Никто из вас не знает, что значит быть князем... Мой отец всегда добивался одного - чтобы Яргородское княжество было сильным. Да, он старался удержать власть, но и для подданных нужно, чтобы князь был силен. Почти всегда отсутствие власти оборачивается куда худшей бедой, чем любая власть. Он думал, что все средства хороши...
- Видимо, все же не все, - негромко, но веско заметил жрец Вышата.
Молодой князь смолк, ожидая, что тот хочет сказать ему.
- Ты только начинаешь править, Бранимир Предрагович, - продолжил жрец. - Ты молод, и можешь править долго и славно, да пошлет пресветлый Хорс тебе счастье! Но не давай ложных клятв ни при каких случаях! Боги слышат все наши клятвы. Бесчестием не добьешься блага.
Бранимир тихо кивнул. Ему не хотелось говорить о судьбе своего отца, но за себя он мог поручиться.
- Я запомню нынешний урок на всю жизнь, - произнес он тоном примерного ученика.
- В таком случае ты должен вернуть великому князю Ярополку города, о которых идет речь. Ведь теперь клятва твоего отца переходит на тебя.
Бранимир кивнул без всякого удивления. Ответил так, словно у него давно все было решено:
- Да, придется уступить. Сейчас мне сражаться с дедославцами и хунгарами никак не с руки, да и вообще век бы не видеть войн. Уступив, я выиграю время, точно кость брошу собакам.
Жрец удивленно воззрился на юношу.
- Ну а потом что?
- Потом видно будет... Тут мой тесть, князь Мирослав Брониславич, прислал гонца с письмом: не сдался он, а собирает полки в своих владениях в Лесной Земле, готовится скоро опять вместе с сыновьями ударить на Дедославль. Так что посмотрим, чья возьмет!
- Ну, в государственных заботах я тебе не советчик, княже, - Вышата извиняющимся жестом развел руками. - Это уж ты сам верши со своими боярами и советчиками. А мое дело - сказать тебе то, чего никто из них не скажет. Впрочем, похоже, напрасно я о тебе тревожился. Ты, по счастью, не похож на тех людей, у кого совесть должна обитать в чужом теле, ибо своя давно спит. Постарайся и впредь ее не потерять на вершинах власти.
- Во власти грязных трясин больше, чем высоких вершин, - усмехнулся Бранимир. - Но я, хоть и не всегда точно понимаю, как правильно поступать, теперь уж знаю, как действовать не должно...
-
Сколько Империй, Царств, Великих княжеств, султанатов погибло, так и не дойдя до расцвета, или напротив, пройдя высшую точку существования, из-за драки за престол. И, что самое страшное, кмк, призывать на помощь исконных врагов. Такая помощь дорого обходится, можно только пожалеть о Дедославле. И очень часто причиной таких вот драк было отсутствие чёткого закона престолонаследования. Древнее "лествичное" право, когда правителю наследовал его брат, а не старший сын или назначенный преемник, принесло немало бед.
- Во власти грязных трясин больше, чем высоких вершин, - усмехнулся Бранимир. - Но я, хоть и не всегда точно понимаю, как правильно поступать, теперь уж знаю, как действовать не должно...
Тут не поспоришь, всё верно.
-
Благодарю, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Сколько Империй, Царств, Великих княжеств, султанатов погибло, так и не дойдя до расцвета, или напротив, пройдя высшую точку существования, из-за драки за престол. И, что самое страшное, кмк, призывать на помощь исконных врагов. Такая помощь дорого обходится, можно только пожалеть о Дедославле. И очень часто причиной таких вот драк было отсутствие чёткого закона престолонаследования. Древнее "лествичное" право, когда правителю наследовал его брат, а не старший сын или назначенный преемник, принесло немало бед.
Увы, всякое в истории случалось! В борьбе за власть часто не выбирают средств.
И законы о наследовании принесли много проблем. Причем это лествичное право наверняка придумывали из чувства справедливости: чтобы не обойти стороной никого из княжеского рода, чтобы у каждого был шанс стать великим князем. А что получилось...
Тайные надежды не подвели Бранимира. На следующий год его тесть, князь Мирослав Брониславич, собрав войско в Лесной Земле, неожиданно ударил по Дедославлю. С ним вместе шли и яргородцы, потому что Бранимир продолжил соблюдать союзнические обязательства. Тем более что князь Мирослав с большим участием встретил зятя, сочувствовал ему в смерти его отца, расспрашивал о дочери и о внуке. Что ж, одна семья, как-никак. Строго говоря, все сварожские князья были родичами, происходили от общих предков. Но политические интересы так разделили их многочисленный род, что о кровном родстве редко вспоминалось. Когда хотели укрепить свое положение, приобрести рядом надежное плечо союзника - полагались не на кровное родство, а на приобретенное, заключая браки, выгодные обеим сторонам. Иногда такие союзы впрямь создавали надежную силу, иногда нет. Но Бранимир не подвел союзников. Хотя, видя неизбежные следы войны: разоренные деревни, где остались одни пепелища, на одичавших, затравленно смотревших людей, встречавших очередное войско проклятьями, он вздыхал про себя: пусть уж хоть эта война окажется последней. Род человеческий живуч и вынослив, как земля, он залечит все раны и расцветет, и даже не затаит в памяти народной зла против князей с их распрями, - только пусть придет мир.
Пока, вроде бы, можно было на это надеяться. Изгнанный из Дедославля князь Ярополк вновь бежал в принадлежавший его роду город Белотур, и там вскоре умер от злости. Так завершилась очередная страница межкняжеских распрей. Не только вновь ставший великим князем Мирослав воспрянул духом, ибо его власть уже никто не оспаривал, но и люди и сама земля отдыхали от распрей. Недаром после снежной зимы по всем Исконным Землям богато уродила пшеница, а ветки яблонь и груш ломились под тяжестью плодов.
Но не все в Сварожьих землях радовались передышке. Например, Мечеслав, князь-изгой, встретил заключение мира с глубоким сожалением. Ему-то совсем не нужен был мир между княжествами, напротив - желательно было продолжение распрей, так как лишь в дыму войн и мятежей он мог еще надеяться вернуть себе Яргородское княжество. Особенно если бы как-нибудь погиб Бранимир, его двоюродный брат и соперник. Замирение навсегда разрушало его надежды. Он не мог никому об этом сказать, но день ото дня все сильней чувствовал гнетущую тоску.
Вот уже восемь лет, как он мыкается по чужим краям, сражается под чужими знаменами, ест чужой хлеб, а на родную Яргородщину ему нет дороги. За эти годы из беззаботного юного князя вырос изрядно побитый скитальческой жизнью воин, сильный и опасный, как матерый волк. В его ржаных кудрях уже пробивалась первой изморозью седина, лицо стало обветренным и суровым. На теле его изрядно прибавилось шрамов, а на душе их было еще больше.
Было время, когда он снова ощутил себя молодым и счастливым, когда за спиной его разворачивались крылья, и казалось, что счастье само идет навстречу. Тогда улыбалась ему княжна Радмила. С тех пор не было дня, чтобы он не вспоминал о ней с тоской. Увы, ничего не могло из этого выйти. Если бы он, как подобает ему по рождению, занимал яргородский престол, великий князь, конечно, охотно отдал бы за него дочь. Но вместо этого предпочел сосватать ее за действующего князя - ненавистного Бранимира, отнявшего у него Яргород!
Но Мечеслав не затаил зла против великого князя, которому продолжал служить. вся ненависть его предназначалась одному лишь Бранимиру, дважды сопернику, заполучившему все, о чем больше жизни мечтал сам Мечеслав.
Никто и не подозревал, что с ним происходит. Жил в пожалованном великим князем городе Орехове, то веселился со своими бродниками, то устраивал военные смотры, загонял до изнеможения людей и себя. Князь Мирослав Брониславич доволен был своим воеводой. Как-то на пиру в Дедославле сказал ему при всех, на весь зал, не понижая голоса:
- Вижу, Мечеслав, что воевода из тебя исправный, такого любой князь с руками бы оторвал! Только почему ты не женишься? За тебя любая девица охотно пойдет. А я тебе уже дал Орехов в кормление, и еще земли добавлю на Данатре.
Мечеслав тогда зубы сжал до хруста, чтобы не застонать от боли, что нечаянно причинил ему отец Радмилы, будто нож ткнул в никак не заживающую рану. А ведь знал о них с Радмилой, Мечеслав не сомневался. Только думал, что прошлое давно быльем поросло и для дочери, и для него. Но если бы так!
Собравшись с мыслями, Мечеслав ответил то, что было только одной из причин:
- Я ведь все же князь по рождению. Если я возьму когда-нибудь жену, наживу с ней детей, то лишь после того, как смогу им дать то положение, какого заслуживает мой род.
Великий князь нагнул голову.
- Ну, как хочешь, гордец! Я предлагал, как лучше для тебя. Яргород все равно не могу тебе отдать: там правит мой зять Бранимир. Не грабить же мне семью моей дочери, сам поразмысли!
Ничего тогда не сказал Мечеслав, но тоска стала еще сильней жечь ему сердце. И днем, и ночью думал, в какой запутанный клубок Чернобог скатал их судьбы: надо же было, чтобы Радмилу отдали замуж именно за Бранимира, его двоюродного брата и заклятого врага! И все чаще Мечеславу хотелось встретиться с ней, увидеть, какой она стала.
Он знал, что у нее родился сын. Но его любви к Радмиле не могло поколебать то обстоятельство, что она была женой другого. Князь-изгой даже не задумывался, что встреча ничего не принесет им обоим, кроме боли и ненужного риска. Ему казалось, что она поможет что-то изменить в его трудной, запутанной жизни.
И, наконец, Мечеслав не мог больше терпеть. Вычернив волосы и бороду купленной у заморского торговца краской, он в простой одежде тайно приехал на родину, во владения своих предков. Оставив на границе заставу бродников, князь-изгой в одиночестве въехал в Яргород. Предстояло еще найти какой-нибудь способ устроить встречу с княгиней, ибо просто так во дворец не пойдешь. Но час был поздний, и Мечеслав, одетый как небогатый торговец или ремесленник средней руки, остановился на постоялом дворе, заказал ужин. Кругом было полно народу: влесославские купцы, приехавшие на торги, возчики, заглянувшие выпить пива, какая-то большая семья с детьми, направлявшаяся к родственникам на Славгородщину. В обеденной было шумно, все друг с другом разговаривали и, как обычно бывает, никто никого не слышал. Мечеславу это было как раз на руку, и он прошел к своему столу, ожидая, когда принесут ужин. Но, неосторожно пройдя блишком близко к столу, где сидели возчики, нечаянно зацепил своим кожухом за край.
- Эй, мужик, ты чего? Глаз у тебя нет? - рявкнул один из возчиков, обернувшись к Мечеславу.
Тот досадливо скрипнул зубами, но, не подав виду, отвечал тоном подвыпившего гуляки:
- Да есть глаза, просто занесло немного, с кем не бывает? Нате, друзья, я угощаю вас просяным пивом, - он достал из кошеля пару медных монет: - Эй, хозяин! Еще кувшин пива на всех!
Отделаться от внимания новых знакомых Мечеславу удалось, как он думал, так что в тот вечер и ночь больше никто его не побеспокоил. Но он не знал, что один из возчиков оказался трезвее приятелей и все-таки заподозрил неладное, столкнувшись с ним лицом к лицу. Сперва возчика насторожили ярко-голубые глаза Мечеслава при крашеных в черный цвет волосах и бороде. Слишком редкое сочетание, чтобы остаться незамеченным. К тому же, возчик приметил, что незнакомец вовсе не был пьян, только притворялся. А зачем? Конечно, для какой-то своей цели, возможно, недоброй. Как назло, внимательный возчик был из Красного, и в свое время много раз видел князя Мечеслава. Лицо черноволосого незнакомца все время стояло перед глазами, что-то напоминало и требовало разгадки, как все непонятное. Наконец, когда уже все его приятели храпели, угостившись даровым пивом, возчик, у которого весь хмель вышел из головы, убедился, что видел Мечеслава. Хоть он и изменился сильно, хоть и волосы отчего-то почернели, но лицо и голос точно его. А ведь Мечеславу заказан путь в Яргород, он мятежник против княжеской власти! Да и здесь он, должно быть, прячется, если перерядился. Значит, не с добрыми намерениями приехал!
Едва начало светать, возчик добрался до княжеского дворца, сообщив, что знает важную тайну. Его привели к боярину Вечерко, дворскому (управляющему княжеским имуществом). Тот выслушал внимательного смерда и поблагодарил.
А сам Мечеслав, одетый как и накануне, немного позже тоже отправился к Холму Ярилы, не подозревая, что обнаружен. Обойдя дворец стороной, стал ходить вокруг сада, окруженного высоким забором. Шестое чувство подсказывало, что здесь он может найти то, что нужно. Этот роскошный, ухоженный сад наверняка нравился Радмиле. Если подождать, может быть, она выйдет сюда. Или он хотя бы выяснит, как связаться с ней.
Чутье его не подвело. Едва он устроился в засаде среди густых кустов черемухи, как в сад вошла девушка с лейкой в руках. Внимательно приглядевшись, Мечеслав узнал Ивку, прислужницу Радмилы, приехавшую с ней в Яргород. Вот он, его шанс!
Легко перескочив через забор, он схватил за руку девушку, а другой рукой закрыл ей рот.
- Не бойся и не кричи! - прошипел он. - Ты узнаешь меня?
- Г-господин Мечеслав, - проговорила Ивка заикающимся от неожиданности голосом, когда он отпустил ее.
- Верно! Так вот, мне нужно, чтобы ты передала письмо княгине Радмиле, - Мечеслав сунул ей в руки берестяную грамоту, свернутую в свиток. - Ты поняла?! Отдашь только самой княгине.
Девушка кивнула, пряча письмо в складках поневы. А Мечеслав перескочил обратно, собираясь ждать ее возвращения с запиской от Радмилы, - а может быть, и ее саму. Но вместо того увидел высыпавших за ворота княжеских дружинников. Те озирались по сторонам, будто собаки, почуявшие зверя. Мечеслав почувствовал: это за ним! Поспешил скрыться окольными улицами, переждать в городе, разузнать, что к чему. Уезжать несолоно хлебавши ему не хотелось.
А Ивка, спеша с письмом к своей хозяйке, наткнулась в темном переходе на самого дворского, боярина Вечерку, коренастого, лысеющего человека средних лет, с пышными усами. Он загородил ей путь, и девушка испуганно метнулась.
- А ну-ка, девица, отдай письмо! - приказал боярин. - Я, конечно, и сам могу взять, но не по чину уже под юбки тебе лазить, да еще по такому делу. Отдай!
Девушка, ни жива ни мертва от ужаса, дрожащими руками отдала письмо.
- То-то! - боярин, не читая, спрятал его за пазухой. Кто тебе передал его - сам Мечеслав или посланник его?
Ивка таращила глаза, не смея издать ни звука. Дважды за один час сильно испугавшись, она хотела сейчас только одного - юркнуть в какую-нибудь норку, как мышь.
- Молчишь? Ну вот и молчи о том, что видела! И княгине ни словечка о том, что ее кто-то видеть хотел. Не было никого и ничего. Поняла? - боярин почти ласково погладил голову девушки, которая слабо кивнула, обреченно закатывая глаза.
Когда князь Бранимир вечером вернулся с охоты, боярин Вечерко отдал ему перехваченное письмо.
- Прости, княже: не моего ума дело, зачем Мечеслав послал письмо княгине. Жаль, не изловили его покуда. А тебе знать такое надлежит.
- Да, ты прав. Благодарю, - произнес Бранимир, разворачивая свиток и выходя с ним в покои, где хранил книги и "собрание древностей".
Вот что он прочел, оставшись наедине:
"Государыня Радмила Мирославна, моя единственная княгиня, моя золотая лисичка!
Я тайно приехал в Яргород, надеясь хоть на мгновение увидеть тебя! Люблю тебя, вспоминаю, мечтаю каждый день о новой встрече с тобой. Прошу тебя сообщить через Ивку, сможешь ли ты придти на свидание, и когда тебе будет удобно! Даже если ты смирилась с судьбой и полюбила своего мужа, не отвергай бедного изгнанника, которого ласкала и целовала когда-то. Если ты довольна своей жизнью и захочешь остаться с Бранимиром, я пойму, хотя буду ненавидеть его всю жизнь. Но в глубине души я не верю, чтобы ты могла настолько измениться!
Что бы ты ни выбрала, я желаю счастья тебе! И помни: я всегда буду тебя любить.
Мечеслав Громобоич, из рода яргородских князей."
Внизу, вместо княжеской печати, было неумело намалевано изображение дуба, подымающегося к солнцу, - знамя Яргорода.
Дочитав берестяной свиток, Бранимир поднес его к зажженной свече. Письмо вмиг вспыхнуло и осыпалось на стол невесомой золой.
Князь ходил из угла в угол, размышляя, что делать теперь. Устроить скандал Радмиле, бросить ей в лицо упрек в былой связи с Мечеславом, как поступили бы многие ревнивые мужья? Или не подавать знака, что стало ему известно? В конце концов, то было до него, а сейчас обвинить Радмилу не в чем. Не она же вызывала Мечеслава на свидание.
Что ж, Мечеслав мог, конечно, пленить девичье воображение. Красивый, смелый, с загадочной судьбой... Бранимир вспоминал, как и сам когда-то в юности восхищался им, даже стоя в бою против него. А ставить в вину взрослой женщине, матери ее девичье увлечение - просто смешно с его стороны.
Правда и то, что Радмила так и не смогла полюбить своего супруга. Вся ее любовь сосредоточилась на сыне, а Бранимир чаще получал пустые упреки и холодное ложе. Такая семейная жизнь тяготила его, и князь с женой ночевали чаще всего в разных спальнях. Что ж, теперь письмо Мечеслава много объясняло ему, и он мог понять свою жену. И простить, учитывая, что их поженили ради государственных соображений, не спросив желаний молодых сердец.
Любил ли он сам когда-нибудь Радмилу? Теперь, лучше разобравшись в ней и в себе, он мог ответить, что нет. Ему нравилась ее яркая красота, приятны были объятия, но притяжение тел - это еще не любовь. Может быть, поэтому теперь разгадка ее тайны не причинила ему такой боли, как следовало бы ожидать.
Да и с ее родными ведь придется уживаться, у них - сила, какой нет больше во всех Сварожьих Землях! Так что интересы княжества тоже требуют, чтобы он ничего не говорил Радмиле.
Но с Мечеславом, бесстыдным мятежником и соблазнителем, он намерен был посчитаться! К сожалению, поиски по всему городу ничего не дали. Изгой скрылся из Яргорода так же внезапно, как появился. Тогда Бранимир послал к своему тестю боярина Мезамира с посланием, гласившим:
"Многоуважаемый тесть и отец мой, великий князь Мирослав Брониславич, пусть светит солнце тебе сто лет!
Я сообщаю тебе по поводу изгоя Мечеслава, которого ты держишь у себя на службе. Мне доподлинно известно, что он недавно переодетым приезжал в Яргород, без всякого сомнения затем, чтобы опять умышлять против моей жизни и власти. Пока Мечеслав остается живым и на свободе, нашим землям не знать покоя. Он на все готов, чтобы отнять Яргородскую Землю у меня и моего сына, а твоего внука, Всеслава. Мечеслав предаст и тебя, если найдется сила, способная повалить нас с тобой. Ему не нужен мир в Сварожьих Землях, он хочет продолжения войны, лишь бы сесть князем в Яргороде.
Выбирай, батюшка: или я и яргородские полки под твоими знаменами впредь, или этот вор и перебежчик! Верю, ты в своей мудрости решишь, сей союз тебе выгоднее."
Может быть, письмо Бранимира было несколько резким, из тех, что марцийцы называют "ультиматум". Но зато он ни словом не намекнул на честь Радмилы. Ей самой он ничего не говорил ни о письме, ни о Мечеславе. Да и вообще отношения между супругами становились все холоднее.
Великий князь Мирослав Брониславич к этому времени был уже стар, хотел свои последние годы дожить спокойно, сохранив власть. Поэтому ему ни к чему было ссориться с сильным и богатым яргородским князем, своим зятем. Хоть ему и было жаль Мечеслава, которого на родине наверняка ждала бы казнь или пожизненное заключение, он согласился выдать его Бранимиру. Князя-изгоя схватили и в цепях отправили в путь.
Но нет, не судьба была неукротимому Мечеславу сложить голову под мечом палача или угаснуть в неволе, как птица с подрезанными крыльями! Да заодно и Бранимиру боги не позволили пролить братскую кровь, пусть и вынужденно, ради покоя своих владений и своей семьи. По пути Мечеслав умудрился сбежать и опять объявился в Камышинниках, пылая яростью против своего двоюродного брата, которому поклялся отомстить. Вокруг него опять собирались бродники и команы, которым князь-изгой заплатил за военную помощь, да сверх того пообещал позволить кочевникам брать добычу в походе. Князь-изгой не задумывался о последствиях, собирая под свои знамена жадную голодную орду. Единственное, о чем он жалел - что не так-то скоро было все устроить, чтобы собрать большое войско. Он видел только цель, и этой целью был Яргород!
Спустя два года Сварожьи Земли облетело известие, что в Дедославле умер великий князь Мирослав Брониславич. Сварожьи Земли вновь распадались на части, каждое княжество само по себе. А Мечеславу это было на руку, он уже предвкушал, что Бранимир, не умеющий воевать и лищенный самого сильного союзника, потерпит поражение.
-
Династические браки дело обычное в правящих семьях, но за молодые пары обидно. Словно не люди, а фигурки на шахматной доске. Хотя бывают и счастливые пары, со временем и сдружившиеся и слюбившиеся даже. Но тут явно не тот случай. Вообще-то это не особо порядочно со стороны Мечеслава - раз уж Радмила чужая жена, тем более княгиня, разрушать равновесие в её семье непорядочно. А Бранимира он явно недооценивает.
-
Сколько всего произошло! И свадьба Бранимира, и появление наследника (а родившийся младенец, как ни крути, из рода яргородских князей), и смерть Предрага, и новое изгнание Мечеслава...
Может быть, Мечеслав успокоился бы, узнав, что наследник яргородского стола его сын, а не Бранимира. А может, наоборот, лишь усилилось бы желание стать-таки князем Яргородским и воссоединиться с любимой и сыном.
Жаль, что у Бранимира с женой не сложилось, но, возможно, в данных обстоятельствах и не могло быть по-другому. С другой стороны, может быть, не было у этой пары настоящего стремления поладить, оно ведь обоюдным быть должно.
Как-то теперь, при разгоревшейся междоусобице, всё обернётся...
И мне кажется, Радмила раскрылась ещё не до конца, что она ещё себя покажет.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа Карса! :-* :-* :-*
Династические браки дело обычное в правящих семьях, но за молодые пары обидно. Словно не люди, а фигурки на шахматной доске. Хотя бывают и счастливые пары, со временем и сдружившиеся и слюбившиеся даже. Но тут явно не тот случай. Вообще-то это не особо порядочно со стороны Мечеслава - раз уж Радмила чужая жена, тем более княгиня, разрушать равновесие в её семье непорядочно. А Бранимира он явно недооценивает.
Бывают случаи, когда при династических браках получаются любящие, дружные семьи. Например, в "То, что всегда с тобой" Лютобор Медведицкий и Росава. Пожалуй, они получились наиболее гармоничной парой в моем Сварожском Цикле. Но это когда у обоих свободно сердце. А здесь - Радмила любит другого еще до свадьбы с Бранимиром.
Мечеслав старался действовать осторожно. А сидеть сложа руки он не мог, характер такой. А как сложится противостояние с Бранимиром, увидим.
Сколько всего произошло! И свадьба Бранимира, и появление наследника (а родившийся младенец, как ни крути, из рода яргородских князей), и смерть Предрага, и новое изгнание Мечеслава...
Может быть, Мечеслав успокоился бы, узнав, что наследник яргородского стола его сын, а не Бранимира. А может, наоборот, лишь усилилось бы желание стать-таки князем Яргородским и воссоединиться с любимой и сыном.
Жаль, что у Бранимира с женой не сложилось, но, возможно, в данных обстоятельствах и не могло быть по-другому. С другой стороны, может быть, не было у этой пары настоящего стремления поладить, оно ведь обоюдным быть должно.
Как-то теперь, при разгоревшейся междоусобице, всё обернётся...
И мне кажется, Радмила раскрылась ещё не до конца, что она ещё себя покажет.
Событий произошло много, но и по времени, на самом деле, несколько лет успело пройти. Не все это было одновременно.
Мечеслав вряд ли хоть когда-нибудь бы угомонился. Он хочет Яргородского княжества. А теперь еще и Радмилу.
Бранимиру жена изначально понравилась, но именно что чисто физически. Если бы она попыталась добиться более глубоких чувств, могло бы получиться. Но ей этого не нужно. Да и ему теперь тоже.
Вполне возможно, что, если потребуется, Радмила способна еще на многое.
Глава 7. Судьба изгнанника
К тому времени семейная жизнь Бранимира и Радмилы продолжалась уже несколько лет. Маленький Всеслав рос как на дрожжах, становился бойким и любознательным ребенком, к удовольствию матери, обожавшей его. Радмила сама заботилась о сыне, не передавая его в руки мамок и кормилиц, как в то время принято было у знатных женщин. Купала и одевала его, с удовольствием расчесывала его белокурые кудряшки. Ни разу она не поругала сына, даже когда было за что. Если Всеслав, озоруя, разбивал ценную стеклянную чашу, мать просто приказывала служанке собрать осколки, да начисто, чтобы княжич не порезался. Тем удивительнее, что с другими людьми Радмила держалась обычно строго, разговаривала с высоты своего положения, никому не позволяя забыть, что она - дочь великого князя, яргородская княгиня. Но с сыном, что бы тот ни делал, голос ее был слаще меда, с уст не сходила улыбка.
На четвертый год брака Радмила снова забеременела и родила девочку. Роды были тяжелые, старухи-ведуньи едва выходили княгиню, и сообщили, что больше она иметь детей не сможет. Оправившись, Радмила даже порадовалась этому обстоятельству, которое для большинства женщин, знатных и простых, было бы величайшим несчастьем. И хорошо, что родилась дочь. Теперь у Бранимира не будет другого наследника, кроме ее ненаглядного Всеславушки, ее света в окошке.
К родившейся дочери Радмила была гораздо холоднее. То ли не простила пережитых из-за нее страданий, то ли ее сердце занято было одним лишь сыном. Сам князь Бранимир больше радовался рождению девочки, чем его жена. Ее рождение уже не испугало новоиспеченного отца, как в прошлый раз, он сразу взял ее на руки и назвал Сбыславой. И с тех пор, заходя в детскую, князь часто останавливался возле ее колыбельки, разглядывал обитавшего в ней младенца.
Отношения между супругами оставались ровными, скорее хорошими, чем плохими. Бранимир ничем не давал понять жене, что знает о ее давней любви к Мечеславу, а Радмила не давала никакого повода для упреков в настоящем, смирившись с судьбой или заставив себя смириться ради сына. Со стороны их брак выглядел безупречным. Даже княжеские слуги не могли припомнить между княжеской четой ни одной бурной ссоры, как бывает в других семьях. А рождение дочери и смерть отца и тестя, князя Мирослава Брониславича, пролили еще немного человеческого тепла между супругами.
Но как раз тут до Яргородщины дошли вести, что бежавший Мечеслав готовит против них поход. По донесениям разведчиков, князь-изгой собрал около десяти тысяч бродников и команов, да и жители Яргородщины сотнями переходили на его сторону. Надо было готовиться к серьезной борьбе. Снова сварожане воевали со сварожанами, двоюродный брат шел отнять владения у брата.
Перед выступлением в поход Бранимир заглянул попрощаться с женой и детьми. Радмила последнее время совсем замкнулась, почти не разговаривала с мужем, зато каждый день ходила молиться в священную рощу и пожертвовала золотое ожерелье храму Перуна. Князь терялся в догадках по поводу внезапного благочестия своей супруги. "За кого она молится, кому желает победы - мне или Мечеславу?" - думал он. Воображение уже рисовало ему, как будет, если он окажется разбит и погибнет: Мечеслав въедет в Яргород на белом коне, а на крыльце его встретит Радмила, радостная, сияющая...
Когда он вошел в детскую, жена в простом домашнем платье, украшенном вышивкой, играла с сыном на пышном фарсийском ковре. Собрав раскрашенные деревянные кубики, складывала их вместе.
- Смотри, Всеславушко, вот мама соберет тебе княжеский дворец! А ну-ка, попробуй теперь сам его построить, мой львенок! - ворковала она.
Мальчик стал было пухлыми ручками составлять кубики. Но его строение сразу зашаталось, цветные деревяшки посыпались вниз. Всеслав завопил и гневно швырнул пару кубиков в стену, едва не задев вошедшего в покои князя. Тот покачал головой, глядя, как Радмила успокаивает вошедшего в раж сына.
- Доброе утро вам! - поздоровался Бранимир, привлекая к себе внимание. - Я зашел попрощаться с вами. Мы уходим.
Услышав голос мужа, Радмила поднялась с пола. Она все еще была хороша собой. После родов немного пополнела, но зато стала более женственной. В ее движениях, во всем ее облике появилась величавая степенность, какую сварожане особенно уважали в женщине-матери.
На одно мгновение в глазах ее мелькнула тревога. Или так показалось Бранимиру, потому что он сам так настроился? Жена взяла за руку сына, который увлеченно таскал по полу медведя, сшитого из настоящей шерсти.
- Гляди, Всеслав, кто к нам пришел! Твой батюшка здесь. Поздоровайся с ним.
Мальчик нехотя отвлекся от своего занятия, окинул князя взором больших голубых глаз, удивляясь, что видит отца в каком-то другом виде (он еще не видел военного снаряжения). Недоумевающе буркнул:
- Здравствуй, батюшка! - и, отвернувшись, опять схватил медведя.
Но этот его взгляд, и резкий поворот головы что-то напомнили Бранимиру. Что-то, виденное в прошлом у какого-то человека, и вдруг неожиданно проявившееся в его сыне... Да полно, его ли?! Ведь и цветом глаз, и лицом Всеслав все больше напоминал именно Мечеслава, давнюю любовь своей матери!
Бранимир даже пошатнулся от этой мысли. Видимо, лицо его изменилось, потому что Радмила попятилась, закрывая собой сына.
"Знает кошка, чье мясо съела!" - горько усмехнулся князь. На одно мгновение ему захотелось гневно обвинить жену, привести ее ня суд вятших людей Яргородщины, отречься от ее сына навсегда.
Но что бы ему это дало? Публичный позор вместо восстановления своей чести мужа и князя. В глазах многих людей, склонных к обывательски-земным понятиям, Мечеслав только выиграет в сравнении с ним, как мужчина, сумевший породить сына. Кроме того, других наследников, кроме Всеслава, все равно нет, и не будет впредь. А тот, кем бы ни был его отец, настоящий потомок яргородских князей. И не так уж давно разошлись их с Мечеславом ветви, чтобы сын не мог пойти в их породу... О будущем следовало думать всегда. Тем более, когда скоро должно решиться, кому править в Яргороде - ему или Мечеславу.
Рядом в колыбели заплакала проснувшаяся Сбыслава. Ее тут же подхватила сидевшая рядом кормилица. Но плач ребенка прояснил мысли Бранимира. Еще и об этой малышке надо помнить. Она-то его настоящая дочь. Нельзя, чтобы она спросила, когда подрастет:"Отец, что ты сделал с моей матерью и братом?"
Он разжал кулаки и увидел, что ногти, оказывается, вонзились в ладони до крови. В голове еще кружился мутный туман, и он знал, что не должен ни словом намекнуть жене на открывшуюся ему догадку, потому что после такого разговора обеим сторонам останется только прибегать к решительным действиям. Потянется клубок, который, может быть, не закончится и не размотается без крови.
Однако и проститься с женой по-хорошему у него не достало сил. Насмешливо искривив тонкие губы, он произнес:
- Так я иду на Мечеслава! Привет от тебя передать?
В глазах Радмилы вспыхнул страх и враждебность, она замерла недвижно, белая как мел.
- Что ты говоришь, муж мой? - насильственно улыбнулась княгиня.
Бранимир потрогал горло, чувствуя, как откуда-то из глубины груди поднимается удушье. "Еще не хватало приступа перед самым походом", - устало подумал он.
- А разве ты не знала его до замужества... когда он служил твоему отцу? - вкрадчиво поинтересовался князь.
Он почти с наслаждением глядел, как бледнеет от страха лицо Радмилы. Для них обоих это была тяжелая минута, из тех, кто укорачивают человеку жизнь. Наконец, княгиня принужденно улыбнулась.
- Мало ли кого я знала раньше! Сейчас моя жизнь в детях и в моем новом доме. Возвращайся с победой, муж мой! Пусть боги сохранят тебя среди опасностей.
Против воли Бранимир почти восхитился самообладанием жены: она совершенно не напоминала виновную женщину. Теперь перед ним стояла достойная противница, с которой лучше сохранять дружбу. Как враг она может оказаться поопаснее Мечеслава. И он взял ее за руки и поцеловал их в знак восхищения.
- Я постараюсь победить, дорогая моя жена! Береги детей!
Переступив через разбросанные Всеславом кубики, он подошел к колыбели, где лежала досыта накормленная Сбыслава. Тихонько покачал колыбель, и девочка проснулась, пискнув как мышонок. Глаза у нее уже очистились от младенческой мути и приняли зеленовато-серый оттенок, как у него, отца. Бранимир ласково погладил покрытую редким пушком голову малышки. "А мать к ней и головы не повернула, когда Сбыся плакала. Вся в своем Всеславе. Ладно, хоть дочка будет моя", - подумал яргородский князь, прощаясь с семьей.
В тот же день его войско, составленное из княжеских и боярских дружин, выступило навстречу врагу.
Стояла середина осени - самое удобное время для войны по степным обычаям: уже не жарко, а корма для коней еще достаточно, ничто не мешает двигаться быстро, да и сельские жители как раз собирают урожай, и у них есть что взять. Потому-то Мечеслав со своими бродниками и союзниками-команами выбрали именно это время.
В еще высоком, чистом небе иногда пролетали серебристые паутинки, садились на лицо, цеплялись за одежду и за гриву коня. В траве неутомимо звенели кузнечики. Среди скошенных полей возвышались высокие рыжие стога, похожие на шлемы воинов. Над головами порой проплывали то коршун, то ястреб, высматривая мышей на сжатых полях. Мечеслав, щуря глаза от яркого солнца, следил за полетом птиц, веря, что они предвещают ему победу. Иногда пускал коня вскачь, далеко опережая других, и с какого-нибудь пригорка осматривал простиравшуюся перед ним до самого окоема землю.
- Дома! Наконец-то я дома! Моя Яргородская Земля, мои владения! - шептал князь-изгой, украдкой сглатывая слезы.
Он был уверен, что в этот раз у него получится захватить власть, потому что готовился заранее. Задолго до похода он посылал самых хитрых и речистых бродников на Яргородщину. Те ходили по деревням, разнюхивали, чем дышит народ, ругали князя Бранимира и до небес превозносили Мечеслава. О нем пели песни, в которых изображали князя-изгоя героем и страдальцем, единственным из власть имущих, кто радел за справедливость для простого народа. Многие люди доверчиво ждали его прихода.
И вот появился сам Мечеслав. Жители Красного, хорошо помнившие, сдались ему без боя. Выгнали присланных из Яргорода управителей. Довольный таким началом, князь-изгой произнес на площади горячую, проникновенную речь.
- Братья мои, жители Яргородской Земли! Долог и полон опасностей был мой путь на родину, но теперь я здесь. Я с вами. И я, природный яргородский князь, зову вас самим бороться за свои првва! У нас с вами одна судьба: нас грабили, лишали дома и крыши над головой, хотели обратить в рабство. Мы долго ждали справедливости от власть имущих. Но с нас хватит! Я, ваш князь, призываю всех, кто может: вооружайтесь, бейте слуг бесчестного Бранимира! Мы свободные люди, никому не рабы! Поглядите на бродников: все они - вольное братство, между ними все равны, и даже я, князь, имею лишь ту власть, что они доверили мне. Так же точно будет и всюду на Яргородщине! Мы возродим истинные обычаи богов и людей!
Он возвышался над толпой - высокий золотоволосый красавец в алой сорочке, подпоясанный воинским турьим поясом. Он произнес самую вдохновенную речь в своей жизни, голос то гремел как медное било, то дрожал от волнения, ясные голубые глаза горели страстью. Он был весь на виду, открыт каждому, а собравшиеся вокруг него воины самим обликом своим подтверждали, что он и вправду подарит свободу всем. Мечеслав предстал перед ними, как образ из сказаний - легендарный князь-витязь, мечта, ради которой люди готовы прощать настоящим правителям их несовершенство. И многие, очень многие пошли за ним. Одни поддались притяжению Мечеслава, другие так или иначе пострадали по вине княжеских слуг и теперь жаждали справедливости или мщения. Вскоре в деревнях вокруг Красного появились отряды вооруженных людей. Местные жители тоже не отставали от них: хватали луки, рогатины, вилы - у кого что нашлось, - шли громить ближайшие боярские усадьбы, дома княжеских тиунов, огнищан. Там быстро все вычищали под метелку, скот угоняли проворные команы, а самих хозяев, зачастую вместе с семьей, вздергивали на ближайшем дереве либо топили связанных в реке. Огни горящих домов освещали Мечеславу путь по Яргородской Земле...
Следы его похода видел и князь Бранимир со своим войском, искавший брод через Искру, чтобы встретиться со своим соперником. Он разговаривал с людьми, ставшими свидетелями жестоких погромов. Его разведчики каждый день приносили новые сведения. По их словам, войско Мечеслава больше чем вдвое возросло за счет местных жителей, принявших его сторону.
Переправившись через реку, яргородцы устроили становище возле речки Перыни, впадающей в Искру. На холме близ речки рос старый дуб, считавшийся священным. Увидев его, яргородцы понадеялись, что боги не зря привели их сюда, и теперь пошлют им победу.
Пока строились к битве, Бранимир, сидевший на коне возле священного дуба, разглядел вдали Мечеслава. Тот, в отличие от него, сам устраивал полки: носился вперед и назад на белом коне, сразу заметный в своем алом плаще. Мечеслав всегда любил красный цвет. Он что-то говорил своим воинам, видимо, ободряя их к битве, но издалека не разобрать было, что именно. Бранимир только видел справа и слева полки команов; эти носились взад и вперед, издавая боевой клич. Но их было меньше, чем выходило по донесениям разведчиков. Заметно меньше. Куда же подевались остальные? - удивился Бранимир. Но не успел задать этот вопрос, как прискакал вестовой от воеводы Зорана.
- Орда хана Чугая перешла Искру, грабит там деревни! - доложил он.
Бранимир яростно сжал зубы. Ну и союзников себе нашел его родич! Вот, значит, чем он им платит за то, что они помогут ему захватить яргородский престол!
Но тут внимание князя привлекли сварожские воины под знаменем Мечеслава. Сперва он думал, что это все бродники, но, приглядевшись, сумел их различить. У бродников и одежда, и вооружение были лучше, они держались в строю легко, как подобает опытным воинам. Эти же, в основном пешие, вооружены были кто чем: пикой или охотничьей рогатиной, а то и дубиной. О какой-либо защите не приходилось говорить: редко на ком из них был даже простой войлочный кожух, неплохо защищавший от ударов мечей и стрел. Щиты у пешцев были свежеобструганы, но не покрашены. Бранимир понял, что видит перед собой простых жителей Яргородщины, по своей глупости и доверчивости принявших сторону Мечеслава. Князю стало жаль своих подданных, имевших в бою мало шансов против настоящих воинов. Ну зачем они пришли биться?
И снова его взгляд упал на Мечеслава. Там, где он проносился на своем белом коне, бродники и яргородцы сразу приободрялись. Даже кочевники, подчинявшиеся только своим вождям, выполняли приказы князя-изгоя. Глядя на него издали, Бранимир пожелал, что сам не умеет так вести воинов за собой. И внезапно ему стало жаль, что они с Мечеславом враги, что борьба за власть сделала их соперниками задолго до того, как между ними встала Радмила. Ведь они братья! Сколько они могли бы совершить, если бы были вместе, ибо боги подарили каждому из них именно те качества, которых не хватало другому! Но теперь уже ничего не изменить...
Бранимир решил все-таки попробовать, хоть и без особой надежды. Оставив строившиеся полки, он вошел в свой шатер, на походном столе начертал письмо и скрепил княжеской печатью. Затем позвал боярина Мезамира.
- Поедешь послом к моему братцу. Попробуем сперва договориться.
Стоило послу передать письмо, как Мечеслав довольно засмеялся:
- Ха! Видно, струсил мой братец. Сражаться - не книжки о войне читать! Ну, посмотрим, что он там пишет...
Сломав печать, князь-изгой прочел вслух тут же, не сходя с коня, в окружении своих воевод и бродников, смело заглядывающих через плечо:
"Любезный брат мой, Мечеслав Громобоич!
Предлагаю тебе прекратить никому не нужное кровопролитие и распустить свое войско. Взамен я обещаю позволить тебе вернуться в Яргородскую Землю, дам тебе, как ты имел прежде, Красный в удельное княжение, и еще три города. Подумай, не лучше ли это, чем разорять край, где мечтаешь править?
Всегда почитавший тебя Бранимир Предрагович, князь яргородский."
Скомканное письмо вдруг полетело под копыта белого коня. Мечеслав обернулся с таким искаженным яростью лицом, что посол яргородского князя попятил коня.
- Так вот чего хочет "любезный брат"! - прорычал князь-изгой. - Дешево он надеется от меня откупиться! Что мне его Красный? Яргород хочу! Яргород! - и он, пришпорив коня, помчался к своим полкам, готовившимся к бою.
-
Въехать в разорённую тобой же родную землю, да ещё вместе с команами - великая честь, что и говорить. На белом коне и в алом плаще. Герой. Князь-изгой, в общем - возвращение короля. Только это хорошо в легендах, сильно приукрашенных, а в жизни бывает всяко. Команы так просто не уйдут, им эта земля не нужна, им нужна добыча.
А Сбыславу ждёт нелёгкая судьба, дочь, не нужная матери - что может быть горше? И избалованный Всеслав - тоже Бранимиру не опора.
-
Мало ли кто чего хочет... Яргород Мечеславу подавай. Надеюсь, Бранимир возьмёт верх.
Не очень складывается у Бранимира с Радмилой. И что ещё из сына получится при таком воспитании? К тому же мальчик вполне может пойти в своего настоящего отца (интересно, княжич когда-нибудь узнает, чей он сын? и если да, как к этому отнесётся?). Впрочем, дети иногда удаются похожими на деда или дядю больше, чем на родителей. Жаль, что девочка неинтересна своей матери. Возможно, конечно, будут папина дочка и мамин сынок. Но посмотрим, посмотрим.
-
Спасибо вам большое, эрэа Convollar, эрэа Карса! :-* :-* :-*
Въехать в разорённую тобой же родную землю, да ещё вместе с команами - великая честь, что и говорить. На белом коне и в алом плаще. Герой. Князь-изгой, в общем - возвращение короля. Только это хорошо в легендах, сильно приукрашенных, а в жизни бывает всяко. Команы так просто не уйдут, им эта земля не нужна, им нужна добыча.
А Сбыславу ждёт нелёгкая судьба, дочь, не нужная матери - что может быть горше? И избалованный Всеслав - тоже Бранимиру не опора.
Мечеслав надеется, что все пойдет, как он о том мечтает. Хотя кое-что уже пошло не так, еще до битвы.
Арагорна из него, конечно, не получится. Тот мыслил реалистично, в отличие от него. А команов, конечно, выгонять придется.
Насчет детей - надеюсь со временем рассказать и о них. Посмотрим, как получится. О Сбыславе отец позаботится, когда она подрастет.
Мало ли кто чего хочет... Яргород Мечеславу подавай. Надеюсь, Бранимир возьмёт верх.
Не очень складывается у Бранимира с Радмилой. И что ещё из сына получится при таком воспитании? К тому же мальчик вполне может пойти в своего настоящего отца (интересно, княжич когда-нибудь узнает, чей он сын? и если да, как к этому отнесётся?). Впрочем, дети иногда удаются похожими на деда или дядю больше, чем на родителей. Жаль, что девочка неинтересна своей матери. Возможно, конечно, будут папина дочка и мамин сынок. Но посмотрим, посмотрим.
К сожалению, не задалась семейная жизнь. Остается только терпеть друг друга. А терпеть, когда знаешь друг о друге слишком много, тоже бывает трудно. С другой стороны - иногда и у тех пар, что изначально любили друг друга, с годами все может измениться до неузнаваемости.
Хороший вопрос - узнает ли Всеслав правду о своем рождении? Пока еще не задумывалась об этом. Разве что мать сама когда-нибудь признается ему, когда придет время. Но может и не сказать. Да и будет ли это важно, когда Всеслав вырастет? Что он будет знать о Мечеславе?
Насчет детей - точно. Именно так и получится.
Устраивая полки для битвы, Мечеслав заметил за рекой клубящийся черный дым. Он подымался вверх, пятная чистое небо.
- Откуда это? - удивился князь-изгой. - На том берегу нет ни боярских, ни тиунских усадеб.
К нему подъехал на соловом коне команский хан Илак, усмехнулся, алчным взором глядя за реку.
- Селения сварожан есть. Я послал Чугая в загон, пусть соберет побольше скота и пленных. Это наша добыча.
Мечеслав вздрогнул, точно раненый, тут же угрожающе наехал конем на комана.
- Но ведь здесь мои владения! Мы так не договаривались, чтобы вы брали полон на Яргородщине! Кем я останусь править?
Хан только пожал плечами, покрытыми рысьей шубой.
- Как это - не обещал? Ты же говорил, что мы возьмем богатую добычу! Вот мы и начали ее собирать. А чем еще ты можешь платить нам? Ты - князь бедный, у тебя ничего нет.
Мечелсав застонал от унижения, сцепив зубы. Все верно, проклятый коман прав. Но до чего же горько слышать такие слова, да и позволять грабить народ, которым надеешься править! Неужто иначе ему не достичь власти?
- Погоди немного! Главная награда ждет тебя в Яргороде. Там твоя орда получит такую щедрую плату, какой еще никто из вас не видел. Даю тебе слово!
Хан в ответ покачал головой, так что волчий хвост на его шапке закачался.
- Но ты еще не победил, и неведомо, сможешь ли нам заплатить! А нынешняя добыча - она верная.
Этого Мечеслав уже не мог выдержать. Пришпорив коня, он вздыбил его свечой, нависая над невысоким команом.
- Я одержу победу, и ты это увидишь! Но грабить деревни запрещаю!
Он уехал прочь, не замечая презрительной насмешки на устах команского хана. Бросившись к своим воинам, князь-изгой приказал поднять знамя Яргорода - дуб, вздымающийся к солнце, на алом поле. Два совершенно одинаковых знамени поднялись друг против друга в поле над Искрой, заплескались на ветру.
Битву начали лучники. Из обоих войск выехали самые искусные стрелки, пустили стрелы, выискивая слабые места в защите противника. Застучали стрелы о прочное дерево щитов, зазвенели, вонзаясь в металл. Сразу несколько человек по обе стороны повалились с коней, мертвые или тяжело раненые, кое-кто отпрянул, унося стрелу в ране. Княжеские дружинники владели луком так же хорошо, как мечом и копьем. Но и среди бродников было много умелых стрелков, а о команах, способных спустить тетиву из любого положения, говорить не приходилось.
Князь Бранимир видел, как одному из его воинов стрела пробила голову вместе со шлемом, и он упал вниз, застряв ногой в стремени. Конь поволок тело, и через минуту от головы красивого веселого воина осталось кровавое месиво... Князь хотел бы отвернуться, но не имел права. Это была его война, и он должен был выдержать все. То было наименьшее, что он мог сделать для тех, кто сражался и погибал ради него.
С глухим, все нарастающим топотом ринулась вперед конная лава бродников, схлестнулась с княжеской дружиной. Бранимир разглядел Мечеслава: тот был на самом острие атаки, на своем белом коне вертелся волчком среди врагов, как всегда бесстрашный, ожесточенно рубился с яргородскими витязями.
Князь собирался и сам выехать вперед, к своему войску. Но вокруг него сомкнулась старшая, боярская дружина, окружили его, оттеснили назад, под знамя.
- Ты не можешь собой рисковать, государь! Если тебя убьют, Мечеслав сразу победит! - сердито втолковывал ему воевода Зоран. - Они и так сюда будут рваться, зачем тебе лезть на рожон?
Его поддержал и Мезамир, как всегда изысканно-вежливый - хоть сейчас же посылай на прием ко двору любого иноземного правителя:
- И вправду, княже: положись сегодня на доблесть своих воинов, а себя побереги! Сколько князей на Яргородской Земле? Ты один, Всеслав еще младенец. Все и так знают, что ты здесь, под знаменем, у священного дуба.
И Бранимир подчинился им. Оставшись под знаменем в окружении последнего резерва дружинников, он не отводил глаз с поля боя. Во рту у него пересохло, горло сжимала судорога, и вряд ли он смог бы вымолвить хоть слово, если бы и попытался.
А там, впереди, бушевала сеча! Стальные доспехи дружинников почернели от пыли и крови. Но дикие, разноплеменные люди, которых привел Мечеслав, умели и любили сражаться. Их копья и сабли били не неугад, злые степные кони хватали зубами дружинных коней за шею, топтали копытами. Команы стояли позади, не спеша вступать в битву, но преграждали путь яргородской рати. Никто не знал, в какой момент они вступят в бой. Бранимир видел, что обе стороны сильны и упорны, и неизвестно, кто возьмет верх.
Мечеслав, вертясь в самой гуще битвы, лучше него понимал, что происходит. Вот сейчас вбить клин в строй противника, рассечь пополам его строй и, как тонкое, но опасное жало, дойти до самого сердца - туда, где под знаменем прячется его братец, не посмевший сунуться вперед. Потом их удар поддержат команы, и измолотят обезглавленное яргородское войско, если не сдастся сразу.
Князь-изгой промчался вдоль рядов своих воинов, воодушевляя их на битву, как умел только он, Мечеслав:
- Вперед, славные яргородцы! Завоюем нашу свободу! Эти княжеские выкормыши уже почти мертвы от страха!
Вчерашние холопы и смерды, перешедшие на его сторону, шли за ним в бой, приободрившись и крепче сжимая свое разномастное оружие.
- Мечеслав! Мечеслав! - имя своего, "народного" князя стало их боевым кличем.
Но тут же их стал обтекать с разных сторон, как вода высокую гору, свежий отряд яргородских воинов. По знаку воеводы Зорана, навстречу выехал рослый воин с самым сильным голосом в дружине. Приставив руки ко рту, заревел, как буй-тур, то, что было велено:
- Эй, яргородцы! Разве вы не видите: пока этот перебежчик ведет вас на убой, его союзники разоряют деревни на том берегу! Взгляните, вон дым за рекой! Мечеслав вас всех погубит! Ступайте лучше по домам! Побунтовали, и хватит. Князь Бранимир обещает вас прощение!
Растерявшиеся ополченцы озирались по сторонам, не зная, кому верить. Тогда разъяренный Мечеслав спустил тетиву, и стрела вонзилась точно в рот все еще кричавшему глашатаю. Яростно обернувшись к своему войску, крикнул охрипшим голосом:
- Бей княжьих собак!
И снова завертелась свалка еще злее прежней. Мечеслав видел, как бьются вокруг него бесстрашные бродники и остатки его былой дружины: Ратша, Усол, Лось, Бубен, Коршун, коман Савур, и другие, прошедшие вместе с ним огонь и воду, от разбойничьей жизни в Камышинниках до службы у великих князей. Эти люди умели сражаться, и были сегодня готовы на все. Князь-изгой почувствовал, как его сердце наполняется тем же бесшабашным разбойничьим духом, когда море по колено. Он весело рассмеялся.
- Бьемся, князь? - к нему подскочил, с безумными глазами, в сбившемся набок шлеме, Усол, по пути сбив саблей яргородского ратника.
- Бьемся, Усол! - в тон ему отвечал Мечеслав, приняв на щит удар очередного противника, а сам разрубив ему шею. - Где наша не пропадала, а все жива!..
Но в этот миг чья-то меткая сулица вышибла Усола из седла, под копыта коней. Дико озираясь по сторонам, Мечеслав увидел, как оседает наземь с разрубленной головой Бубен, некогда познакомивший его с бродниками. Пал, весь изрубленный, Коршун. Корчился на земле, истекая кровью, Ратша, тот, кто всегда следовал за ним, еще с того далекого времени, когда он, Мечеслав, был - хоть совсем недолго, а все же был, - яргородским князем!
Он ничем не мог помочь тем, кто погибал за него. Мог только рубиться, за них и за себя, не давая окружить.
- За мной, вольные братья! Туда, к дубу! Кто убьет Бранимира, тому я дам боярство и три города во владение!
Но в этот миг донесся истошный крик Лося:
- Команы предали! Они уходят! Нас бросили!
Мечеслав оглянулся, и сердце у него замерло, а затем покатилось в пропасть. Команские орды, издали отличимые от сварожан по своей посадке в седле и по высоким войлочным шапкам, действительно повернулись спиной и удалялись прочь, они уже перешли Перынь. Князь-изгой глядел им вслед, и ему казалось, что он видит страшный сон.
Рядом послышался стук копыт, и к нему подлетел во всю прыть молодой коман.
- Меня послал хан Илак, чтобы передать тебе: теперь ты знаешь, как приказывать нам! А на Яргородщине мы все возьмем сами, и не тебе, жалкий неудачник, нам помешать!
Не помня себя, князь-изгой взмахнул мечом, снося голову наглому юнцу. Но вслед за тем вновь огляделся по сторонам отчаявшимся взором. Команы ушли уже далеко, их не вернуть. Без них войско Мечеслава разом поредело, и поле за ними показалось страшно обширным, словно вырубка, когда с нее исчезнет весь лес. Его бродники и ополченцы продолжали биться, ибо им нечего было терять, но их силы таяли. По всему полю, между Перынью и Искрой, метались потерявшие седоков кони.
Мечеслав схватил свое знамя с яргородским дубом, готовясь собрать вокруг него свое войско для решительного прорыва. Но навстречу ему метнулся Ратибор, сын воеводы Зорана, выхватил знамя и победно завопил, потрясая своим трофеем.
- Яргород! - прогремело над полками князя Бранимира, уже предчувствующими победу.
Невыносимая тоска сжала сердце Мечеслава. Остатки его рати, если не обратились в бегство, погибали в бою. На одно мгновение ему захотелось закончить все, бросившись на выставленные копья яргородцев. Но ярость и упорство оказались сильней. "Если останусь жить, я еще что-нибудь придумаю, найду способ вернуть власть и отомстить! Я не проиграл, не оказался слабее! Если бы не подлые команы, я бы победил! Значит, я не сломлен. Я смогу бороться..."
И, убедившись, что на этом поле ему не на что надеяться, он перескочил с запалившегося белого коня на другого, сбросил алый плащ и накинул простой кожух и команскую шапку, скрылся незаметно в зарослях, тянувшихся на много верст по берегам Искры.
А на поле битвы уже торжествовали победу яргородцы, оставшиеся верными князю Бранимиру. Медленно приходили в себя после боевого угара, собирались вместе, разыскивали погибших и раненых, обменивались новостями.
- Ну, теперь наконец-то наступит мир! Мечеславу теперь на Яргороодщину заказан путь. Если и выживет, в другой раз уж никто не пойдет у него на поводу. Осталось только команов теперь прогнать, и все, - рассуждали бывалые воины.
К священному дубу, возле которого наблюдал за сражением князь Бранимир, подъехали воины, разгоряченные сечей. Снимали шлемы, утирали пот со лба, при встрече шумно приветствовали друг друга, поздравляли с победой.
Князь Бранимир, бледный от волнения, спустился с коня, встречая победителей. Коснулся руками старого священного дуба. Его морщинистая кора была теплой от солнечных лучей.
- Боги послали нам победу, мои храбрые витязи! В честь этой победы я хочу воздвигнуть здесь, у священного дуба, настоящее святилище Перуна. Поставить на этом самом холме храм в честь Бога Грозы, а в храме - его резное изваяние. Мы слишком долго терпели на Яргородской Земле одни только битвы да разорения! Пора украшать ее красивыми зданиями и храмами, яркими нарядами, узорочьем, красивыми вещами, песнями сказителей, очарованием живого слова, книгами, что можно послать как почетный дар любому правителю, ближнему или иноземному. Лишь прекрасное заслуживает оставаться в народной памяти. Если хоть что-нибудь из созданного нами переживет века, глядишь, потомки и вспомнят нас добрым словом, а не только за распри наши.
Так Бранимир впервые обозначил для себя стремление, которому позднее старался неукоснительно следовать всю жизнь.
Среди прочих воинов подъехал и Ратибор, с почетом доставивший захваченное у Мечеслава знамя, точно такое же, как и у Бранимира. Князь похвалил молодого витязя и надел ему на шею золотую гривну.
- Это знамя мы повесим в будущем храме здесь, на берегу Перыни, - разрешил князь возникшее затруднение.
В воздухе еще пахло кровью, над полем граяли вороны. Кругом слышались стоны раненых. Из-за реки тянул дым от сожженных селений, и яргородцам следовало, как только отдохнут, идти и выпроваживать их со своей земли. Сколько крови и слез из-за злосчастного нашествия Мечеслава еще должно было пролиться! Но, несмотря на все это, каждый на миг представил Яргородскую Землю такой, как ее мечтал видеть князь Бранимир, и у них стало веселее на душе.
А Мечеслав, на сей раз совершенно один, бежал, спасаясь от погони. Порой, в приступе глухого отчаяния, ему хотелось, чтобы люди Бранимира или стрела случайного комана прервали его путь. Но жажда жизни брала верх, и он запутывал свои следы, выбирал труднопроходимые лесные тропы, где не так-то просто было его разыскать. Миновал обезлюдевшие Камышинники, взял лодку и двинулся вниз по Тане-реке к Полуденному морю.
Наконец, он спустя много дней добрался до Широкой Гавани, где надеялся найти корабль, куда бы тот ни шел. Но, притаившись в камышах, услышал, как на берегу разговаривают всадники с заметным яргородским говором. Он надеялся, что на воде они потеряют его следы, но нет - посланцы Бранимира добрались к морю вровень с ним. Значит, ему идти в город нельзя!
Изгнанник повернул в маленькую заросшую ряской протоку, чтобы скрыться незамеченной. По ней добрался до маленькой бухты поодаль от гавани. И тут Мечеслав поверил, что Хозяйка Судеб еще не намерена обрезать его нить. В бухте у причала стоял один-единственный корабль, судя по оснастке - агайский. Не задумываясь, он налег на весла, правя к этому кораблю. Люди вовсю суетились на нем, видимо, готовясь отплыть. Уже поднимали канаты. Приблизившись, изгнанник громко закричал. С палубы, не очень опрятной, выглянул хозяин, чернобородый агайец.
- Ты что шумишь? С чем пришел?
- Ты в Агайю плывешь? - вместо ответа спросил Мечеслав.
- В город Мелос, - недоумевающе ответил корабельщик.
- Мне годится. Возьми меня, и отплывем сейчас же. Я даю золото, - беглец достал из вьюка с последними остатками своего имущества несколько монет.
Корабельщик попробовал их на зуб, но замялся на мгновение.
- Я ведь не просто так здесь стою, а не в гавани. На моем корабле три человека умерли от заразной хвори. Нам велено поскорей отсюда убраться. Если ты не боишься, я тебя возьму.
Мечеслав засомневался было. Но преследующие по пятам яргородцы показались хуже какой-то болезни. В глубине души он не поверил, чтобы она посмела поразить его. И перемахнул через борт корабля,усмехнувшись по-бродницки бесшабашно:
- А, где наша не пропадала... Забирай меня отсюда подальше!
-
Мечеслав хороший воин, но не полководец, то есть он именно дерётся хорошо, но это не самое важное. Полководец должен быть и стратегом и тактиком. Неплохо бы и понимать своих противников и тем более, союзников, особенно таких, как команы. Можно подумать, он их привычек не знал. Налетели, пограбили и ушли. Всё. Так что результат закономерный. А вот болезнь, от которой бегут агайцы - это ещё страшнее войны.
-
Ну, Мечеслав, ну, авантюрист. Ему бы не княжества искать, а лазутчиком-диверсантом быть. Увёртлив, изобретателен, решителен, неглуп, хотя порой и опрометчив (поэтому диверсантом, а не разведчиком-резидентом). Но судьба у него иная. Вернётся ли он на Яргородщину, когда, как, с чем? Суждено ли ему и Радмиле как-то пообщаться? Познакомится ли Всеслав со своим отцом? А как сложатся его отношения с Бранимиром? Ну да дождёмся продолжения, получим и ответы.
-
А вот болезнь, от которой бегут агайцы - это ещё страшнее войны.
У Мечеслава выбор небогат. Он решил рискнуть, может, недооценил при этом опасность, но ведь может и успешно выпутаться из ситуации (не заболеть или заболеть, но выздороветь). Думаю, он, при его характере, надеется "проскочить".
-
Премного благодарна, эрэа Convollar, эрэа Карса! :-* :-* :-*
Мечеслав хороший воин, но не полководец, то есть он именно дерётся хорошо, но это не самое важное. Полководец должен быть и стратегом и тактиком. Неплохо бы и понимать своих противников и тем более, союзников, особенно таких, как команы. Можно подумать, он их привычек не знал. Налетели, пограбили и ушли. Всё. Так что результат закономерный. А вот болезнь, от которой бегут агайцы - это ещё страшнее войны.
Ну, Бранимир тоже и не воин, и не полководец. Немудрено, что Мечеслав уверен был, что одолеет его. А о команах он, возможно, просто не предусмотрел всего. Для него главным было захватить Яргород, а там - "вижу цель, не вижу препятствий"(с).
Понадеялся, что болезни ему не страшны.
Ну, Мечеслав, ну, авантюрист. Ему бы не княжества искать, а лазутчиком-диверсантом быть. Увёртлив, изобретателен, решителен, неглуп, хотя порой и опрометчив (поэтому диверсантом, а не разведчиком-резидентом). Но судьба у него иная. Вернётся ли он на Яргородщину, когда, как, с чем? Суждено ли ему и Радмиле как-то пообщаться? Познакомится ли Всеслав со своим отцом? А как сложатся его отношения с Бранимиром? Ну да дождёмся продолжения, получим и ответы.
Ага, он примерно этим и занимался, пока жил среди бродников. Немудрено, что хорошо поладил с ними, несмотря на сословные различия. Да и на службе разным князьям те же навыки пригодились. Но для широкой политической арены эти качества вряд ли более применимы. Разве что в команде с кем-то более осмотрительным.
Удастся ли на сей раз Мечеславу выкрутиться, чтобы все это оказалось возможным? Не ручаюсь...
Глава 8. Понимание
Спустя несколько седьмиц прибывший агайский купец поведал яргородскому князю и княгине, что изгнанный Мечеслав умер от болезни в агайском городе Мелосе.
Услышав эту весть, княгиня Радмила побледнела как мел и медленно выпрямилась в своем кресле. Так и осталась сидеть до конца приема - холодная, молчаливая и неподвижная, как мраморная русалка за ее спиной. Но, как только они с Бранимиром остались наедине, она обернулась к мужу, яростная как пантера.
- Твоих рук дело? Ты действуешь наверняка - послал за Мечеславом не только своих псов, но и отравителя? Лишь бы некому было оспаривать у тебя Яргород! Ну и как, ты радуешься? Признавайся!
Оскорбленный Бранимир выставил руки вперед, будто обороняясь.
- Ты в своем уме? Он умер от болезни, как было сказано. Клянусь Великим Древом, что я ни при чем!
- О, не клянись! Все знают, как в твоем роду соблюдают клятвы. Твой отец умер из-за того, что нарушил клятву на мече. И тебе ничего не стоит дать ложную клятву.
Вся кровь, казалось, хлестнула в голову Бранимиру, перед глазами заплясали цветные блики, как на поверхности Искры. Но он сдержал гнев против женщины, ярившейся перед ним.
- Отца я не осуждаю, но и не оправдываю. А сам я не даю ложных клятв, - отвечал он, с ненавистью глядя на жену.
Радмила вскочила с кресла. Глаза ее бешено горели.
- А что я должна думать, если Мечеслав умер так внезапно... и так кстати для тебя? Ты боялся его, даже изгнанного из Сварожьих Земель! Боялся, что он вновь соберет войско и лишит тебя отнятого твоим отцом престола. Потому что Мечеслав был сильнее тебя, потом что за ним шли люди, любили его...
- Замолчи... - Бранимир тоже вскочил на ноги и не закричал, а прошипел это слово ледяным голосом.
жена его и впрямь смолкла, растерянно закрыв рот. А князь прошелся по горнице от одной стены к другой, сцепив руки за спиной. И заговорил холодным, отрывистым голосом, не глядя на супругу, как будто самому себе:
- Мы только третьего дня вернулись из степей, выпроваживали команов с Яргородской Земли. Где силой военной, где подкупом. А кто их навел? Твой Мечеслав! Ты видела пепелища на месте цветущих деревень? А толпы пленных в команском обозе? Яргородские жители, сотни мужчин и женщин, плетутся по степи, в лохмотьях, оборванные, босые. Их гонят плетьми, кормят в пути впроголодь. И все они навсегда потеряны для родной земли. Их продадут иноземным купцам на Бычьей Голове или оставят рабами в степных кочевьях. Жаль, Радмила Мирославна, что ты не видела такой обоз, отбитый у команов! Не слышала, сколько семей нынче оплакивают близких! За это я не могу жалеть Мечеслава. Он сам распорядился своей судьбой. Мне жаль только, что все сложилось именно так. Он был силен и храбр, и многое мог бы сделать для родной земли. Но нам с ним было не поделить ее. Однако я не причастен к его смерти!
Радмила перегнулась через стол, глядя на мужа испепеляющим взором. Ее бледное лицо все пошло красными пятнами, словно в него плеснули кипятком.
- Лжешь! Лжешь! - отрывисто прошипела она и вышла из горницы, не оглядываясь, поспешила в детскую.
С этого времени княжеские челядинцы приметили, что княгиня сделалась еще ласковее с первенцем своим, княжичем Всеславом. Дочь же в первые годы жизни находилась целиком на попечении слуг.
Что до князя Бранимира, то он после ссоры с женой уехал на охоту в Драконовы Горы, чтобы развеяться. Впоследствии, если находилось свободное время среди вороха княжеских обязанностей, проводил его, как и прежде, с любимыми книгами и "собранием древностей", все больше пополнявшимся.
Как бы там ни было, но в одном-то его надежды оправдались: после смерти Мечеслава закончились смуты на Яргородской Земле. О покойном кое-где продолжали петь жалостливые песни, но они-то не мешали править князю Бранимиру. Память о последнем нашествии постепенно притуплялась. Уцелевшие жители отстраивали сгоревшие дома, возделывали землю. Играли новые свадьбы, рожали детей. И надеялись, что хоть их век будет спокойным, без свар и распрей.
В эти годы Бранимир старался украсить Яргородскую Землю искусными изделиями человеческих рук, как обещал возле священного дуба. Возле него в первый же год воздвигли храм Перуна из белого камня, но он стал лишь первым из множества прекрасных строений во всех значимых местах Яргородщины. Сам князь и знатнейшие бояре щедро давали куны для строительства. В Яргород охотно приезжали сварожские и иноземные мастеровые, ваятели, живописцы, ювелиры, поэты. Их труд высоко ценили, их изделиями наслаждались все образованные сословия на Яргородщине. Но этого князю Бранимиру было мало: он хотел, чтобы свои, яргородские искусники умели не меньше приезжих. По приказу князя открыли школы для способных юношей, где обучали наукам и ремеслам. Окончив ее, каждый, у кого был какой-то талант, даже последний бедняк, мог стать уважаемым человеком, сделать много полезного. Князю нравилось узнавать о новых способных людях, выросших из ниоткуда, как прекрасный цветок на песчаной почве. Была создана школа и для девочек, правда, в ней обучали за плату. Этого нововведения многие яргородские бояре сперва не поддерживали. Но князь Бранимир настоял на своем. Он разъяснил, что умная, образованная женщина, умеющая вести счет, поддерживать любую беседу, распоряжаться домашним хозяйством, будет для любого "вятшего мужа" лучшей женой и помощницей во всем. В итоге, боярское тщеславие взяло верх, и они позволили своим дочерям учиться. Так постепенно рос уровень образования в Яргородской Земле и ее красота.
В те годы, сравнительно спокойные для Сварожьих Земель, и другие могущественные князья, так же как и Бранимир, старались прославить свой край и свое имя строительством да искусствами. Глеб Милонежич, сидевший великим князем в Дедославле; и Стемир Сильный в далекой Лесной Земле, всерьез вознамерившийся сделать свои владения сильней и краше Исконных Земель, - были носителями того же замысла, который волновал и Бранимира. И они украшали свои города, не жалея кун в княжеской казне.
Между тем, год проходил за годом. Вот уже и княжеские дети подросли достаточно, чтобы обучаться своим будущим обязанностям. Княжич Всеслав рос красивым ясноглазым мальчиком с льняными волосами, на вид просто загляденье. Но когда мать согласилась поручить его наставникам, оказалось, что с ним не так-то легко справиться. Он был упрям, своеволен и не любил задерживаться на том, к чему не лежит душа. Воинские упражнения ему давались неплохо, хотя, по словам знающих воинов, не было призвания к ним. Единственным, что всерьез увлекало княжича, были кони, собаки, ловчие птицы и охота. Стоило князю пообещать своему наследнику взять его натаскивать нового ястреба в поле на перепелов, - и Всеслав проснулся раньше всех во дворце, чуть не затемно, только бы не уехали без него. После охоты принес добытых ястребом птиц к матери, выложил перед ней на пол, без умолку говоря о них да о своем крылатом охотнике. Радмила похвалила сына и ласково поцеловала в щеку, чего он, собственно, и добивался.
А вот Бранимир был им недоволен. И больше всего - тем, что мальчик совсем не хотел учиться. Сам князь, выросший среди книг, считал само собой разумеющимся, что и его наследник будет образованным и просвещенным государем, а для этого еще с детства воспримет лучшее из самых разных культур и времен. Но увы, нанятые учителя сообщили князю, что Всеслав вовсе не стремится к знаниям. Над книгами он томился и скучал, писал кое-как, с помарками, а то, что все-таки выучит, отвечал равнодушно, без настоящего интереса. Он не был глуп, по словам назначенных князем наставников. Просто он был ленив и не привык исполнять то, что ему не нравилось.
Огорченный Бранимир решил однажды сам проверить, как идут уроки у его наследника. Тому как раз исполнилось восемь лет. Князь привел его к себе в палату "собрания древностей" - уж там, казалось бы, для любого мальчишки нашлась бы уйма интересного. Но Всеслав лишь прошелся мимо разложенных на полках черепков, костей, старинных украшений и свитков, снабженных описанием. Немного задержался возле огромных бивней индрика-зверя, потрогал их. Но так и не задал ни одного вопроса.
Бранимир подвел его к начертанию Сварожьих Земель, разложенному на столе.
- Назови, с какими землями граничит наше, Яргородское княжество! - потребовал он.
Глаза у мальчика сразу потускнели, руки бессильно повисли вдоль туловища, а голос, когда он заговорил, был тягучим и скучным, словно ему хотелось спать.
- Яргородское княжество граничит... на восходе - с команской степью, на полудне... через Драконовы Горы... - он шумно зевнул, - с Хунгарией... а на полунощи... - продолжал он монотонно, будто во сне.
- Довольно! - прикрикнул рассерженный князь. - Значит, землеописания ты не знаешь и знать не хочешь. Ну а чтение? Прочти мне бегло несколько строк о древней войне первых сварожан с драконами и двуногими ящерами.
Но Всеслав не стал читать, а, как бы вспомнив о чем-то важном, направился к дверям.
- Батюшка, подожди меня! Мне старый Перехват обещал, что я смогу поглядеть, как он кормит ястребов. Я вернусь, а потом прочту.
- Всеслав, вернись! - ударил ему в спину не очень громкий, но строгий голос князя. Мальчик недоумевающе обернулся.
- Я тебя не отпускал, Всеслав! И впредь ты не будешь покидать уроки, когда тебе вздумается. Сперва на все ответь, а уж потом - ястребы и собаки. И только если ответишь правильно!
Княжич набычился, не глядя в глаза Бранимиру.
- А матушка говорит - я ничего никому не должен, потому что я будущий князь яргородский! Успею еще все выучить, какие мои годы?
Бранимир тяжело вздохнул. "Радмила, Радмила! Кто мог знать, что она успела так испортить сына?" Но выказывать раздражение при ребенке не стал, а, усадив его напротив, строго смерил его взором.
- Какой из тебя князь, если даже границ своего будущего княжества не знаешь? Князь должен знать гораздо больше других людей! Я, видишь, до сих пор учиться продолжаю, и с большим удовольствием. Ты слушай, что тебе говорят учителя, а не матушка! Она тебя привязала к своей юбке, могла бы - до сих пор грудью бы кормила...
- Замолчи, отец! Матушка лучше всех на свете! Не смей оскорблять ее!
Вихрем взвился Всеслав, выставил вперед кулаки, словно вправду готов был драться, не соизмеряя сил. Миловидное детское лицо исказилось гневом, глаза горели, как у волчонка.
Бранимир не мог поверить своим глазам - так стремительна и невероятна была перемена. Не желая выдать растерянность, он произнес холодным, неприятным тоном:
- Чтобы это был первый и последний раз, когда ты повышаешь на меня голос! Если такое повторится, мне придется тебя высечь! А теперь ступай...
Выходка наследника повергла князя в настоящее смятение, и он долго размышлял, как с ним быть теперь. Он никак не ожидал, что Радмила настроит сына против него, и не мог представить такую ярость у восьмилетнего ребенка. Казалось - он для мальчика самый злейший враг. Оставалось надеяться, что Всеслав еще мал, и с возрастом да среди мужчин влияние матери развеется, превратится в разумную сыновнюю почтительность. Другого способа Бранимир не находил. Он еще долго сидел так и размышлял, что иногда легче бывает править большим княжеством, вершить судьбы тысяч людей, чем у себя дома договориться с испорченным, непослушным мальчишкой. И сам князь не мог поручится, как поступит в следующий раз, если Всеслав окончательно отобьется от рук. Хорошо, что на сей раз хватило сил сдержаться. Бранимир всегда был убежден - хотя многие владетели и главы семейств не поняли бы его, - что лишь тот, кто владеет собой, вправе управлять другими. А вот как научить этой простой истине своего наследника, будущего князя яргородского?.. Права, видно, народная мудрость: детей надо учить, пока помещаются поперек лавки, а когда вдоль - уже поздно...
Одна лишь маленькая Сбыслава радовала отца. Когда она подросла достаточно, чтобы осмысленно интересоваться окружающим миром, князь стал забирать ее из детской, сам учил ее грамоте или читал ей вслух старинные сказания. Девочка слушала, затаив дыхание и широко раскрыв глаза: перед ней открывался широкий, еще незнакомый мир! А когда она, забавно мотая еще тонкой русой косичкой, задавала отцу кучу вопросов, как приятно было на них отвечать! Маленькая Сбыся открыла Бранимиру еще одну радость: мало самому узнавать новое, еще лучше, когда можешь научить ему другого, поделиться с другим человеком.
Но, помимо дочери, его дом оставался холодным и пустым. С женой уже давно жили как чужие люди. Стоило им встретиться наедине - и в воздухе, казалось, повисало эхо невысказанных упреков, которые князь с княгиней больше не предъявляли друг другу, но, несомненно, думали о том. Подрастающий Всеслав по-прежнему оставался маминым сынком, а князю не удавалось сблизиться с ним. Если разобраться, рядом с Бранимиром давно уже не было близких людей, с которыми он мог бы быть живым человеком, а не только владетелем Яргородского княжества.
Среди бояр в последние годы выше всех стояли дворский Вечерко и тысяцкий Ратибор, занявший это место, когда его отец, воевода Зоран, ушел в жрецы Перуна, в его святилище близ священного дуба.
Третьим и, пожалуй, самым влиятельным среди яргородских вельмож сделался Мезамир, хранитель княжеской печати. Как и сам князь, он был образован и хорошо воспитан, знал несколько иностранных языков. У него были широкие связи среди знатных людей не только в соседних княжествах, но даже в Хунгарии и Лугии. В то же время он оставался коренным яргородцем, из потомков самых первых здешних жителей. Князь охотно прислушивался к советам Мезамира, как и к другим своим ближникам, никого не возвышая над остальными чрезмерно.
Вообще же, ему удалось за несколько лет выбрать среди бояр умных и толковых людей, на которых можно положиться. Тех, кто не был полезен ему, постепенно отодвигал подальше, доверяя им менее важные должности, по их способностям. От самых невежественных и бесполезных отделывался подарками и вежливо спроваживал в вотчины - доить коров, стричь овец и считать наследственное золото в своих ларцах. Приглядываясь с детства к каждому человеку, князь Бранимир умел найти подход ко всем, чтобы своевольные яргородские бояре и их родичи уходили на покой, не затаив зла против него. Нелегко было поладить с ними, но это дорогого стоило. Недаром яргородцы, гордясь умом и образованностью своего князя, говорили, что он "обладает премудростью восьми человек".
-
Жаль Бранимира. И ведь ничего не поделать. Радмила дочь Великого князя и настроить Дедославль против Яргорода может легко. А от Всеслава ничего другого и ждать было нельзя, он живёт маменькиным умом, своего же пока небогато. К тому же характером пошёл в родного отца. Посмотрим, что дальше будет, однако Бранимир тоже прозевал сына. Знал ведь, и про Мечеслава и про Радмилу, мог и выводы сделать. То есть отобрать сыночка у любящей родительницы и воспитывать так, чтобы дитё с мамочкой общалось как можно меньше.
-
Благодарю, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Жаль Бранимира. И ведь ничего не поделать. Радмила дочь Великого князя и настроить Дедославль против Яргорода может легко. А от Всеслава ничего другого и ждать было нельзя, он живёт маменькиным умом, своего же пока небогато. К тому же характером пошёл в родного отца. Посмотрим, что дальше будет, однако Бранимир тоже прозевал сына. Знал ведь, и про Мечеслава и про Радмилу, мог и выводы сделать. То есть отобрать сыночка у любящей родительницы и воспитывать так, чтобы дитё с мамочкой общалось как можно меньше.
Строго говоря, отца Радмилы к этому времени уже нет в живых. Но есть могущественные братья, и с ними тоже лучше не ссориться. Хотя столица у них уже не в Дедославле. (Подробности надеюсь написать в своем следующем замысле - "Князе Лесной Земли")
С Всеславом непросто будет. А отними Бранимир его у матери - пожалуй, Радмила могла бы и забыть кое-что из старых обещаний, и все-таки избавиться от мужа. Такого бы точно не простила.
Близким князю в те годы оставался и его друг детства, Собеслав Добранич. Был он боярином, помогал Бранимиру в дворцовых и посольских делах. Да и просто так бывал желанным гостем в княжеском дворце, приезжал поговорить о старинных книгах, об уроках истории, к которой оба они сохранили интерес с самого детства.
Но в этом-то и случилась между ними загвоздка. Князю Бранимиру по-прежнему было дорого любое свидетельство прошлого само по себе. Он радовался старинным вещам, созданным сотни, а может, и тысячи лет назад, откуда бы они не происходили, уже потому, что века назад люди умели создавать прочные и красивые вещи. А Собеслав с некоторых пор выискивал в старинных предметах и летописях лишь то, что могло, или якобы могло, превознести сварожский народ над всеми остальными. Какой-нибудь обломок кувшина тысячелетней давности радовал его до слез, но - лишь если на нем была надпись на сварожском языке.
- Гляди, Бранимир! Вот, на его донышке дата: 316 год по прибытии или 10834 по исчислению Погибшей Земли, - взволнованно говорил Собеслав, вертя в руках очищенный от грязи бурый обломок. - Это же было... очень давно! Еще при первых поселенцах на Яргородской Земле! И однако, они уже умели делать тонкую и прочную керамику, когда агайцы, хвалящиеся, будто они ее изобрели, еще понятия не имели о гончарном круге!
Воодушевленный, с блестящими глазами, то и дело непроизвольно ерошивший волосы, Собеслав снова становился похож на горячего увлеченного мальчишку, каким помнил его князь. Но теперь его насторожило то, о чем говорил его друг, и он никак не мог согласиться с ним.
- Ой, ну откуда тебе знать, что было, и чего не было у агайцев в те времена? - шутливо отозвался князь. - Ты что, каждый камешек в их земле перевернул, все древние находки у них осмотрел? Нет ведь. Они легко могли тогда уже знать гончарный круг. А древних умений и у других народов хватает. Вспомни, как мы читали о древних царствах Кемт, Фарси, Хинда, Суна. Они тысячи лет назад уже изобрели грамоту, изощрялись в науках и искусствах, плавили железо, строили великие здания, наблюдали за ходом планет, измеряли время. Глупо этого не замечать, приписывая все открытия одним сварожанам.
Но Собеслав, не уловив его иронии, решительно взмахнул рукой.
- Правильно, были царства восхода! А кем, скажи, были "потрясатели народов", что вторгались в эти царства и свергали их изнеженных владык? Кем были полунощные племена, что научили фарсийцев сражаться верхом, а в Кемт привели боевые колесницы?
- Кем бы они ни были, жители тех царств, в конце концов, взяли верх и изгнали их прочь, а все разрушенное ими восстановили еще краше, - холодно напомнил Бранимир. Однако Собеслав не слушал его.
- Это были мы, сварожане! Наши предки скилы! Во времена великих царств мы тоже не прозябали здесь, за спиной северного ветра, но вершили великие дела. Легко может статься, что страны восхода были всего лишь удаленными окраинами Сварожской Державы. Я надеюсь однажды найти письменные свидетельства величия наших предков. И я их добуду, вот увидишь!
Сбитый с толку Бранимир глядел на своего друга детства, не узнавая его.
- Собеслав, да ты всерьез такое говоришь?! Вправду веришь в исключительность сварожского народа?
- Да. И я верю, что скоро все сварожане об этом узнают! А все окружающие нас народы, все княжества и королевства Закатных Земель - просто отделившиеся от Великого Сварожского Древа ветви. Вспомни, как мы с тобой изучали их языки. Мне еще тогда приходило в голову, что это просто испорченная сварожская речь. Возьми, например, аллеманов. Волк на их языке "вольф", кошка - "катце", любовь - "либе", князь - "кёниг", и так далее. А их числа? Три - "драй", шесть, семь - "зикс, зибен". Разве тут не слышится сходство? Да что они вообще смогли своего придумать? Ничего, только испортить наше! А литты даже своих богов именуют почти по-сварожски. Перкунас, Жемина - что тут непонятного? Они - не народы, а просто бывшие удельные княжества великого Сварожского Царства.
Собеслав говорил порывисто и страстно, как пророк, открывший новую веру. Бранимир слушал его внимательно, не перебивая, но со все растущим холодком неприязни.
Показал другу на стоящую на столе модель замка аллеманских императоров, присланную из Конигсбурга государем Адальбертом Рыжебородым.
- Взгляни на эти шпили, башни, стрельчатые своды. Не очень-то аллеманское искусство напоминает наше. Кроме того, они любят строить из камня, а не из дерева, как принято в Сварожьих Землях. Как же могли сварожане научить их тому, что чуждо им самим.
Но Собеслав не сомневался ни в чем, и игнорировал неудобные вопросы.
- Если бы не сварожане, у них вовсе не было бы дворцов и замков! Скитались бы по лесам и ели желуди, как кабаны, - в запальчивости отвечал он.
Все это было бы забавно, если бы Бранимир не видел, что его друг детства говорит с полной серьезностью, не сомневаясь ни на миг, что все так и есть. Следовало попробовать охладить его пыл.
- Ты можешь тешить себя любыми мечтами, но я ручаюсь, что не найдется доказательств превосходства сварожан!
Но Собеслав вскинул руку, подняв указательный палец.
- Найдутся! Они уже есть, и не где-нибудь, а в самой древней части Сварожьих Земель - в Приморье и на Яргородщине! Позволь, княже, взять "Сказание о древнейших жителях Сварожьих Земель", и я покажу тебе доказательство.
- Конечно, - Бранимир посторонился, позволяя взять книгу. - Но я знаю "Сказание..." не хуже тебя, и никаких доказательств не видел.
Собеслав раскрыл книгу и прочел торжественно, нараспев:
- "В священном лесу наш праотец Сварт беседовал с богами семь дней и семь ночей, и получил от каждого из Величайших Владык знаки и дары, и обрел небывалую мудрость и силу..." Видишь, Бранимир?! Сварт был прародителем сварожан, возможно даже - другим ликом Небесного Отца. И он передал свое благословение потомкам, чтобы они правили людьми. Ничьи больше предки такого не удостаивались. Значит, и сварожане избраны богами над другими народами! А те, что бы о себе ни мнили - просто неразумные дети, бежавшие из-под власти отца...
- Послушай, это все не только бездоказательно, но и бессмысленно, - перебил его Бранимир. - Я вполне допускаю, что разные народы происходят от общего корня. Но происходят не как отец и дети, а как равные друг другу братья, разошедшиеся в разные стороны. Отсюда же, кстати, и некоторое сходство в языках, обычаях, религии, что ты подметил. Никто не перенимал у другого, но все вместе росли у одного источника. Вот как ты и я учились по одним и тем же книгам, да только, я смотрю, выучились разному! И благословение Сварта досталось по наследству всем, а не только сварожанам.
Собеслав взглянул на князя с упреком.
- Ну почему тебе не нравится, если сварожский народ древностью и развитием превосходит другие?
- Мне? - удивился Бранимир. - Вовсе нет. Я горжусь всякой настоящей славой сварожан. Но не понимаю, почему надо унижать другие народы, чтобы возвысить свой. Я вообще не доверяю тем, кто для подтверждения собственной чистоты поливает грязью доугого. Кроме того, твои рассуждения совсем не безобидны. Ведь, если поверить, что боги назначили сварожан править другими народами, то следующим вопросом закономерно будет: "А почему тогда мы не правим? Почему, в таком случае, они не признают блага повиноваться нам, а смеют жить самостоятельно, и даже не хуже нас? Так нужно идти к ним и втолковать всем вокруг нашими копьями заветы богов!" Ты думал о такой возможности, Собеслав?
Тот сидел в кресле, часто моргая рыжими ресницами, растерянный и обескураженный убеждением князя.
- Нет, - признался он. - Я размышлял о тайнах истории, собирал то, что подтверждает мои догадки. Я пишу научный труд об истинном значении Сварожьих Земель в истории. Надеялся, что мое открытие поможет сварожанам гордиться собой и своей родиной!..
- Оно поможет!.. - князь Бранимир насмешливо скривил губы. - А хочешь, я тебе скажу, что выйдет, если твоя книга попадет в руки людям, не привыкшим рассуждать? Они решат, что, согласно твоему учению, богам угодно, чтобы сварожане завоевали другие земли, и вновь стали могучи, как в древности. Представь себе войска, которые ты воодушевишь убивать и грабить! Толпы мускулистых олухов, которые читать вовсе не умеют, но другие наговорили им с три короба о величии Сварожьих Земель. И они пойдут на войну, переполненные дурной гордостью и убеждением, что им все можно - благодаря тебе! - голос Бранимира звучал сухо и резко, как удары кнута.
Собеслав встряхнул головой, не веря своим ушам.
- Клянусь Великим Древом, я никогда не думал о таком применении. Свою книгу я пишу для знающих и разумных людей, тех, кто поймет...
Бранимир махнул рукой.
- Пиши! Таким ученым, как ты, видимо, это нужно, чтобы не отравиться собственным бредом... Только не вздумай отдавать переписчикам свой труд, чтобы никто не узнал, кроме нас двоих.
Взгляд Собеслава был полон укоризны.
- Я все же надеюсь, что ты когда-нибудь поймешь...
- Нет, это я надеюсь, что ты со временем переболеешь своими безумными идеями, и сможешь рассуждать как зрелый разумный муж, мой друг и помощник! - сказал Бранимир ему на прощание.
Они расстались надолго. Собеслав поселился в своей вотчине, не выезжая, писал свой труд, но никому не показывал.
На следующий год дошли тревожные вести со стороны границы с Лугией. Их соседям надоело жить мирно, они перешли межу, разграбили несколько сварожских селений, и даже захватили крепость Чёрн.
По причине срочной необходимости, князь решился сам вести войско, и созвал в поход всех бояр с их дружинами. В их числе был и Собеслав, после долгого перерыва явившийся в Яргород. Ему князь сказал наедине, как бы продолжая давний разговор:
- Вот и увидишь сам, что такое война! Спросишь у наших врагов, признают ли они за сварожанами "божественное право"!
Яргородское войско выступило к лугийской границе. Была зима, и кругом лежали густые мягкие сугробы. Лошади бежали по колено в снегу, взметая целые россыпи, горевшие радугой в солнечных лучах. Деревья украшали пышные снежные шапки, иногда мягко падавшие вниз. Из-под копыт выскакивали зайцы-беляки, почти неразличимые в снегу. И казалось невероятным, что кто-то может сражаться среди этой чистой, нетронутой белизны, что скоро алая горячая кровь смоет, растопит ее...
Но лугийцы не дремали. Они встретили сварожан на подходе к захваченной крепости, налетели стремительной конницей, как у них было принято. Их первый натиск обычно был самым сокрушительным, далеко не все могли его выдержать.
Сварожане начали строиться к битве. Новый тысяцкий, Ратибор, повел средний отряд, сильнейший из трех, на которые делилось войско. С ним вместе был и боярин Собеслав со своей дружиной. Шпоря коня, чтобы успеть за остальными, и чувствуя под собой горячее сильное тело животного, он взглянул в облачное белое небо.
"Сегодня все решится! Я пойму, правда ли мне открылась для большего прославления Сварожьих Земель, или это все бред, да и опасный, как говорит князь... Если в самом деле боги избрали нас властвовать над прочими народами, тем придется это понять. Пусть лугии увидят, что сами боги помогают нам! Пусть поймут, что нам предначертано победить, а им - потерпеть поражение!" - так думал Собеслав, схватившись в поединке с пышноусым лугийским воином.
Стремительный удар изогнутой лугийской сабли обрушился на его шлем, смешивая заиндевелое железо и горячую живую плоть. Собеслав качнулся в седле, взмахнув руками, и рухнул лицом в снежную кашу. "Боги не помогли", - успел он подумать в последнюю долю мгновения.
Князь Бранимир, ожидавший с последним резервом своей очереди, видел, как погиб друг его детства. "Ах, Собеслав, Собеслав! Разве такого я хотел? Думал образумить тебя, показать, как бывает на самом деле. И потерял навсегда! Зачем я позвал тебя на войну?"
По бледному лицу Бранимира скатились несколько слезинок, быстро замерзших на морозе. Сожаления о гибели Собеслава не мешали князю следить за полем боя. С годами он не полюбил сражения, но научился более-менее в них разбираться. И теперь, когда Ратибор протрубил в большой рог, княжеский отряд тут же пустился вскачь, набирая скорость, ударил в бок лугийцам, втянул их в новую стычку, не давая опомниться. Лугийцы не так уж стойки в битве; если их первый неистовый порыв не принес немедленной победы, они не всегда справляются с противником, что может дать отпор.
Ту битву близ Чёрна, во всяком случае, сварожане выиграли, хотя за ней последовали еще три седьмицы осады. Но, наконец, лугийцы отступили на свой берег Искры, а сварожане, похоронив мертвых, возвратились домой. Позади было всего лишь одно из многих пограничных столкновений, совсем не те великие битвы, что алыми буквами вписываются на страницы истории. Обычная земная война; не боги, но люди своими руками с трудом добились победы.
Князь Бранимир сам привез прах Собеслава в мраморной урне его вдове в поместье. Была у него, впрочем, и еще одна причина для поездки туда. Оставшись наедине со вдовой, ожидавшей очередного ребенка, князь тихо спросил:
- Есения, где книга, что писал Собеслав? Я должен забрать все его записи.
Женщина, встретившая его на крыльце вместе с несколькими светлоголовыми и рыжими детишками, положила руки на живот, заметный под белым траурным платьем. Ответила тусклым потерянным голосом:
- Княже, если его записи тебе нужны, возьми их. Муж говорил, что посвящает их тебе, что бы там ни было написано. Так что теперь оно твое. Мне-то никакие пергаменты теперь не вернут мужа, детям - отца...
Забрав толстую пергаментную, в аксамитовом переплете, книгу вместе с черновиками на берестяных свитках, князь внимательно все проглядел. А потом, удалившись подальше от боярской усадьбы, приказал развести огонь, и бросил в костер все записи Собеслава. Огонь медленно перелистал страницы, исписанные убористым почерком покойного.
"Прости, Собеслав, - мысленно проговорил Бранимир. - Но тому, что ты придумал, нельзя видеть свет. Иначе люди рано или поздно возьмут твои идеи для оправдания еще большей жестокости, чем и без того творится на свете. Ни один народ не должен считать себя выше других. Если ты этого не понял, то я, как яргородский князь, обязан понимать."
Огонь разгорелся жарко. Рыжее пламя скручивало пергаментные листы, стреляло черным жирным пеплом. Бранимир тоскливо прикрыл глаза. Он, привыкший выше всего ценить книги, не мог представить, что придется сжечь хоть одну из них. Даже опасную для людей. И теперь чувствовал себя преступником.
-
Вовсе нет. Я горжусь всякой настоящей славой сварожан. Но не понимаю, почему надо унижать другие народы, чтобы возвысить свой. Я вообще не доверяю тем, кто для подтверждения собственной чистоты поливает грязью другого.
Да, на идее избранности замешано немало войн. Бранимир прав. Самое же страшное то, что идея это воскресает из пепла - хоть жги книги, хоть храни. Ибо облекает в высокие словеса право безнаказанно грабить, жечь, захватывать чужие земли. И живёт она, идея эта, и поныне.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Да, на идее избранности замешано немало войн. Бранимир прав. Самое же страшное то, что идея это воскресает из пепла - хоть жги книги, хоть храни. Ибо облекает в высокие словеса право безнаказанно грабить, жечь, захватывать чужие земли. И живёт она, идея эта, и поныне.
К сожалению, периодически возрождается такая идея и в наше время. Потому-то и вписала этот момент.
Во всяком случае, в то время не удалось ей разрастись, Бранимир постарался это предотвратить.
Собеслав не думал о возможных последствиях, как многие теоретики, не задумывающиеся, каким образом происходит переход от теории к практике. Но Бранимир обязан заботиться о будущем вместо других.
Глава 9. Боярская дочь
Усадьба боярина Щербы стояла на закатном склоне Холма Ярилы, за внутренней стеной Старого Яргорода, где обитали только потомки первоначальных здешних жителей. Когда-то в высоком двухярусном доме часто раздавался смех и оживленные беседы, звенела музыка. Гостеприимство боярина Щербы хорошо знали по всему Яргороду. Не только своя братия бояре, но и городская беднота всегда получала у него по праздникам щедрое угощение.
Но вот уже год прошел, как хозяин дома во время охоты был сильно зашиблен лосем. У боярина отказали ноги, и он больше не вставал с постели, и с той поры чах все сильнее. Вокруг него каждый день суетились лекари и ведуны, однако ни всевозможные лечебные зелья, ни заклинания не помогали больному, а лишь продлевали его агонию. Наконец, чувствуя приближение смерти, боярин Щерба велел всем уйти. Он никого не хотел больше видеть, кроме своей единственной дочери, шестнадцатилетней красавицы Прекрасы.
За окном было мрачно. Близилась вторая половина грудня-месяца. Где-нибудь полунощнее, в Лесной Земле, в это время уже наступила бы настоящая зима, с морозом и снегом. Но на Яргородщине в эту пору каждый день лил дождь, ледяной ветер гремел в оголенных ветвях деревьев, а земля превращалась в непролазную кашу, лишь по ночам слегка подмерзая. Дня было не отличить от ночи. В такую погоду тоскливо на душе даже тем, кто здоров и полон сил. Что уж говорить о больных, умирающих...
В покоях боярина светила одна-единственная свеча. Некогда по всей хоромине зажигали десятки их, в красивых серебряных подсвечниках, создавали праздничное, почти дневное освещение. Но теперь не до того. Слабое пламя единственной свечи не могло развеять мрачных теней, скопившихся по углам. И большой камин, устроенных на манер закатных стран, согревал помещение, почти не давая лишнего света. Его едва было достаточно, чтобы выхватить из мрака постель, где лежал больной, длинную изможденную фигуру старика с отросшей седой бородой, да сидевшую рядом черноволосую девушку, утиравшую слезы шелковым платком. Когда она двигалась, тень металась по стене, украшенной росписью, изображавшей ветви Великого Древа с сидящими на них жар-птицами.
Девушка взяла со стола чашу из алатыря, поднесла ее к губам отца, бережно придерживая ему голову.
- Выпей этот травяной отвар, батюшка! От него станет полегче, - уговаривала она.
Боярин повернул голову и сморщился от боли. Его раны недавно снова открылись, а изломанные лосем кости ни на день не переставали болеть.
- Ни к чему теперь это, дочка, - слабым голосом проговорил он. - Скоро уже освобожу тебя... И давно бы пора в Ирий... туда, где нет ни болезней, ни печалей... Вот только тебя страшусь оставить одну!..
Девушка поправила на отце легкое пуховое покрывало, стала осторожно растирать исхудавшие, ничего не чувствующие ноги. Больной глядел на нее, не отрываясь, с безграничной нежностью и тревогой.
- Милая моя Прекраса... Тебе бы сейчас плясать с хороводом сверстников, веселиться да искать себе жениха под стать... А ты вот уже год днем и ночью возле меня, и никого не видишь...
- Батюшка, ну о чем ты говоришь? - воскликнула Прекраса. - Вот выздоровеешь, и я тогда сразу стану веселой. И жениха для меня сам выберешь, какой тебе будет по нраву, и на моей свадьбе погуляешь...
Она смолкла, потому что отец с трудом поднял руку - единственное, что у него двигалось. Тощая, обтянутая желтой пергаментной кожей, она казалась отдельным существом, движущимся независимо от почти уже мертвого тела.
- Девочка, не пустословь... У тебя есть все, чтобы по праву быть одной из лучших невест на Яргородщине. Ты наследуешь все мое состояние... Но еще большее богатство - в тебе самой. Матерь Лада подарила тебе доброе и терпеливое сердце... я только теперь узнал - насколько... На свои куны я постарался дать тебе образование. Спасибо князю Бранимиру Предраговичу, что открыл школу для девочек из благородных семей! А красива ты так, что я уж и не знаю, даром богов или проклятьем обернется для тебя твоя красота!..
Девушка упала на скамейку, закрыв лицо руками. Даже сейчас, со следами глубокого горя, она поражала своим очарованием. Большие темные глаза только ярче блестели, омытые слезами. Тонкое нежное лицо ее совсем не поблекло за год затворничества, когда она почти не отходила от больного отца. Даже при тусклом освещении видно было, как длинна и толста ее роскошная коса, а черноту и блеск ее волос можно было сравнить разве что с зимним мехом соболя лучшей породы. Высокая стройная фигура девушки была великолепно развита для шестнадцати лет, а нежный румянец и вишневые губы говорили о хорошем здоровье. Нет, отец нисколько не преувеличивал, говоря о ее красоте! Многие сварожские родители, выражая заветные чаяния, дают своим дочерям имя Прекраса, но мало для кого боги так щедро исполняют это пожелание, как для единственной дочери боярина Щербы и его давно покойной жены.
Но сейчас девушка могла думать лишь о том, что скоро потеряет отца, самого близкого для нее человека, и даже слова его о красоте не могли ее тронуть. Она сидела, закрыв лицо руками, и слезы скатывались по щекам сквозь ее тонкие пальцы, украшенные изящными серебряными кольцами.
- Ах, батюшка, как хорошо нам жилось прежде! - вырвалось у нее со стоном.
Отец медленно погладил ее по склоненной голове. Затем проговорил более сильным голосом, перед смертью обретя на миг силы, подобно свече, что вспыхивает, прежде чем погаснуть:
- Дочь, скоро ты останешься одна! К сожалению, у меня нет даже близкой родни, чтобы поручить тебя их заботам. Есть двоюродные-троюродные... но ты сперва осмотришь, прежде чем доверять им. Не хочу никого порочить без вины, но и не такие наследства ссорили людей... А больше всего берегись женихов! Ты еще слишком молода, чтобы отличить честного человека от льстеца... Прекраса, где мое завещание?
Девушка достала из-под изголовья постели пергамент, скрепленный подписью и печатью ее отца. Развернув, показала его больному. Тот удовлетворенно вздохнул.
- Да, все правильно. Осталось лишь одно... Пошли людей, пусть приведут первого встречного свидетеля, как принято было у наших предков, доверяющих справедливости богов. Пусть он подтвердит завещание. Ты - моя единственная наследница, а поскольку ты слишком молода, чтобы управлять большим имением, я поручаю тебя до замужества....
В этот момент дверь приоткрылась, и заглянувшая служанка громко воскликнула:
- Боярин Тудор пришел!
При этом имени девушка поспешно отвернулась, а ее отец со стоном опустил голову на подушку. Никто из них, однако, не успел вымолвить ни слова, как у двери послышались твердые шаги, и в горницу вошел, пригнувшись под притолокой, высокий мужчина лет тридцати с небольшим. Он оставил в передней свой промокший кожух и шапку, и только его сапоги из лосиной кожи покрывала уличная грязь. Сейчас его сильную фигуру облекал серый шерстяной кафтан до колен, шитый серебряной нитью. Вместе с вошедшим в горницу ворвался холодный ветер, едва не задув единственную свечу и заставив трепетать пламя в камине. Когда освещение выправилось, стало видно лицо вошедшего, правильное, даже красивое, обрамленное ухоженной черной бородкой. Перешагнув порог, Тудор подошел к лежащему с самым заботливым видом.
- Пусть солнце вам светит еще сто лет, дорогие соседи! А я вот решил вас проведать. Беспокоился, как вы одни в такую бурю... - внимательный взор Тудора скользнул по завещанию в руках Щербы и надолго задержался на Прекрасе, которая при появлении незваного гостя подскочила к постели отца, не то защищая его, не то сама защищаясь его присутствием от человека, внушавшего ей скорее страх, чем какие-либо иные чувства.
- Кто это? А, Тудор пришел... - проговорил умирающий, напрягая глаза. - Благодарю за заботу... но не вовремя ты заглянул в гости... Не успеет настать полночь, как моя душа переселится в Ирий...
На месте Тудора большинство людей поспешили бы покинуть дом умирающего, если их не приглашали проститься. Но он не отличался тонкостью чувств, и даже наиболее вероятно, что он нарочно явился в это время будучи прекрасно осведомлен. Скорбно склонив голову, он проговорил:
- Быть может, все не настолько уж плохо, друг мой?.. Ну а если ты прав, то мой долг, как ближайшего соседа - поддержать твою дочь в тяжелую минуту, помочь ей пережить...
Из груди старика вырвался тяжкий вздох.
- Вот... Вот то, чего я боялся! Не успел я умереть, а вороны уже вьются вокруг моей дочери!.. Но я хочу, чтобы ей была надежная защита после моей смерти. Я поручу ее...
Внезапно Тудор подался вперед и упал на колени у изголовья лежащего, рядом с неподвижно застывшей Прекрасой.
- Доверь свою дочь моей опеке, Щерба Сытинич! Я перед богами и перед людьми клянусь всю жизнь любить и беречь ее! Давно уже мне запала в сердце красота Прекрасы, но все не решался просить ее руки. Прошу тебя, благослови нас на скорое супружество, и не тревожься более о судьбе дочери! Я смогу защитить свою жену и обеспечить ей все самое лучшее. Слава Чернобогу, князья, что лишили меня отца, все же не посмели отнять у нас с братом наследство!
Боярин Тудор был старшим сыном Владислава, некогда казненного за подстрекательство к мятежу еще князем Предрагом Келагастичем. Однако же сыновья мятежника, Тудор и Власт, выросли, не нуждаясь ни в чем, и служили князю Бранимиру, словно бы и не вспоминая о былом. Тудор еще в юности женился, успел овдоветь, не нажив детей, и приглядывался к созревшим боярским дочерям, ища подходящую и по красоте, и по богатству. Встретив как-то в саду Прекрасу, уже не отводил от нее глаз, и с тех пор зачастил в гости к ее немощному отцу, выражая дружеское сочувствие.
Умирающий боярин Щерба ничего не ответил ему. Затуманенным блуждающим взором нашел свою дочь и попросил ее:
- Прекраса, пошли челядь, пусть найдут свидетеля моего завещания!
- Я уже послала их, батюшка, - отвечала Прекраса, приподняв подушку под головой отца. - Слышишь, вон уже кто-то идет!
Дверь снова отворилась, и в нее проскользнул человек средних лет, ничем не примечательной внешности, в простой дорожной одежде. Боярские слуги ввели его, как был, не позволив даже переодеться, и с его серого плаща стекала дождевая вода.
Тудор брезгливо посторонился от него, а Прекраса, собравшись с мыслями, обратилась, как подобало хозяйке дома в любых обстоятельствах:
- Да осветит солнце твой путь, добрый человек! Если ты не спешишь, подтверди завещание моего отца, как посланец богов. А я велю накормить и обогреть тебя.
- Тебя позвали как свидетеля моего завещания, по древнему обычаю, как совершенно постороннего человека, которому незачем быть пристрастным, - прохрипел умирающий со своей постели. - Скажи, кто ты таков? Обучен ли грамоте?
- Милята я, с Белогор, - отозвался случайный свидетель, переводя взор с одного присутствующего на другого. - Гончар бродячий я. Круг у меня забрали слуги твоей боярской милости, да пошлют боги тебе здоровья! А грамоте маленько обучен. На изделиях-то имя приходится подписывать...
Тудор, услышав его, насмешливо скривил губы.
- "Имя подписывать..." Да на что тебе, сосед, это огородное пугало? А воды и грязи-то притащил!..
Прекраса с упреком взглянула на боярина.
- А ты не распоряжайся в чужом доме, Тудор Владиславич! Чем он виноват, если на улице дождь? И не мешай батюшке объявить свою волю!
Умирающий боярин слабо улыбнулся, слушая, как его дочь отчитывает ухажера, которого до сих пор боялась. Все-таки в его Прекрасе есть не только красота, но и характер. Это вселяло надежду на ее лучшее будущее. Но позаботиться следовало.
- Я, боярин Щерба Сытинич, находясь в здравом уме и твердой памяти, поручаю свою дочь Прекрасу до ее замужества попечению...
Прекраса чутко ловила каждое слово отца, понимая, что это, быть может, последние слова, что осталось ему произнести в этой жизни. Она жаждала услышать от него напоследок такие слова, что будут всю жизнь эхом звучать в ее сердце, и, может быть, как-то помогут пережить потеряю отца. Приглашенный свидетель Милята кивал в такт словам, запоминая все. Тудор же следил с жадным вниманием, как кот за мышью, ожидая, что будет произнесено его имя. Глаза его горели, ноздри раздувались в предчувствии скорого торжества.
- ...Попечению пресветлого князя яргородского, Бранимира Предраговича, да продлят боги его жизнь на долгие годы! - ясно проговорил умирающий на остатке своих сил. - Свидетель, ты готов подтвердить свои слова?
- Клянусь Великим Древом! - проговорил Милята, выводя пером на пергаменте свое имя в качестве свидетеля.
На Тудора же страшно было смотреть. Побагровев от ярости, он скалил зубы, сжимал и разжимал кулаки. Неудача потрясла его, и все что он понимал - что желанная Прекраса вместе с наследством уходит из его рук! Князь-то вряд ли отдаст богатую наследницу сыну Владислава.
С каким бы удовольствием сейчас схватил Щербу за горло, а потом его костенеющей рукой вывел бы в завещании свое имя! Но он, увы, был в покоях не один...
Его беспорядочно метавшиеся мысли прервал хрип умирающего. Тот в последний раз с усилием втянул воздух, нашел взглядом дочь и улыбнулся ей напоследок, и вытянулся недвижно.
- Батюшка! Батюшка! Не оставляй меня одну! Ну пожалуйста! - точно маленькая девочка, пронзительно закричала Прекраса, распуская по плечам свои роскошные черные волосы.
В это время Тудор, не сводя глаз, любовался девушкой, забывшей сейчас обо всем на свете. Казалось, что его заворожил черный шелк ее волос. Наконец, оглянувшись, увидел стоявшего у дверей Миляту. Подал ему серебряную монету:
- Ты подписал завещание? Ступай. Вот тебе на новый плащ. Люди тебя проводят.
Двое крепких мужчин, ожидавших у дверей, не служили в доме боярина Щербы. Их привел с собой сам Тудор. Выпроваживая свидетеля, сделал им незаметный знак. И сам вышел в переход, слушая, как Прекраса поет поминальную песнь по своему отцу. Нельзя сказать, чтобы ее горе совсем не трогало Тудора. Но красота девушки давно уже владела его сердцем, и теперь он ни за что не мог от нее отказаться.
-
Жаль девушку! С такими Тудорами связываться опасно, но они сами, как гнус лезут во все щели. И свидетеля ведь его люди прикончить могут. Прекраса, конечно, с характером, но Тудор этот гад редкостный. Посмотрим, что дальше будет.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Жаль девушку! С такими Тудорами связываться опасно, но они сами, как гнус лезут во все щели. И свидетеля ведь его люди прикончить могут. Прекраса, конечно, с характером, но Тудор этот гад редкостный. Посмотрим, что дальше будет.
Тудора и так никто не звал. Но Прекрасе не повезло привлечь его внимание. И теперь он не намерен отказываться от нее.
И судьба девушки будет не простой. Хоть и не только из-за него.
На другой день в Яргороде торжественно проводили боярина Щербу, сложив погребальный костер. Князь Бранимир позволил устроить сожжение на Холме Ярилы, памятуя давние заслуги покойного. Как-никак, Щерба был одним из немногих бояр, что всегда поддерживали его отца, а потом и его самого, не меняли стороны во время междоусобиц, а это для вятших мужей Яргородщины уже немало.
Погребальную тризну справляли по старинному обычаю - в священной роще, под открытым небом. Дождь, ливший перед тем всю ночь, наконец, прекратился, и в небе даже мелькнуло солнце. Гости, в том числе знатные, хоть и кутались в теплые, подбитые мехом кожухи, не возражали против обычая. Замерзшие и проголодавшиеся, они охотно поедали поминальную пшенную кашу, пироги с грибами и с дичью, жаркое из косули, наваристый борщ с бараниной. Беседовали между собой, вспоминали разные случаи из жизни покойного, былые и небывалые. Так полагалось, чтобы душа умершего не тосковала в Ирие, а поскорей вернулась бы на землю в новом теле.
Но князя Бранимира удивило, что на тризне нет дочери умершего. Он пару раз видел Прекрасу, еще полуребенком-полудевушкой, но уже тогда замечал, до чего она хороша. К тому же и отец ее, пока был здоров, не уставал перед всеми хвалиться, какой красавицей и умницей растет его дочь. И князь думал тогда про себя: "Вот со временем повезет кому-то с женой! Лишь бы был ее достоин."
Но дочери не было на тризне по ее отцу. На правах распорядителя здесь старался Тудор. Он устраивал погребальный костер, его же голос был чаще всего слышен и на тризне. Вроде бы, не родня покойному, и не такой уж большой приятель, однако держался совершенно по-хозяйски. Князя это удивило, и после тризны он отвел Тудора в сторону, чтобы спросить:
- Не знаешь ли ты, где дочь покойного, боярышня Прекраса?
Тудор тяжело вздохнул.
- Она занемогла сразу после смерти отца. Они были очень привязаны друг к другу. Огневица к ней пристала. Девушка в бреду и никого не узнает. Я позвал к ней знающую ведунью. Та взялась ее лечить, но сказала, что ближайшие пару седьмиц нельзя тревожить больную.
Да. Так могло быть. У Бранимира не было причин сомневаться ни в правдивости Тудора, ни в интонациях его слов.
- Пусть выздоравливает поскорее! Ты, кажется, взялся оберегать ее?
Тудор приосанился и смело взглянул в глаза князю.
- Умерший боярин Щерба назначил меня женихом и опекуном своей дочери! Когда она выздоровеет, и минует пристойный срок после смерти ее отца, я поведу ее к алтарю Лады.
Князь поздравил его, однако известие Тудора ему не очень понравилось. Он не был уверен, что такой человек нужен Прекрасе, хоть и не знал ее как следует. Тудор слыл надменным и жадным человеком. Но князь укорил себя в излишнем пристрастии. "Не следует подозревать его невесть в чем, только потому что мой отец казнил его отца. Мало ли каков он с другими, а для нее может стать хорошим мужем. Щерба не выбрал бы его, если бы не узнал лучше."
Так успокаивал себя Бранимир, но на душе у него отчего-то оставалось тревожно.
В грудне-месяце темнеет рано. Пока князь вернулся с похорон и поужинал, уже стемнело. Открыв книгу, он стал читать старинную агайскую трагедию. Но тут в дверь постучали. Оказалось, что князя решился побеспокоить дворский, боярин Вечерко.
- Государь, тебя желает видеть какой-то человек, похожий на нищего, - сообщил он.
Бранимир недоуменно нахмурился.
- Именно меня? Ты что, не можешь сам подать нищему милостыню?
- Но этот человек не просит милостыни, - возразил Вечерко. - Он говорит, что у него важное дело к тебе самому, государь. Правда, он выглядит так, будто не одну седьмицу ночевал в канавах, а на голове у него глубокая рана. Кто-то, похоже, чуть не проломил ему голову. Однако он отказался даже перевязать рану, просит только встречи с тобой.
- Ну спроси этого настойчивого человека, что ему от меня нужно, - сказал Бранимир с досадой, что не позволяют спокойно провести вечер.
Вечерко вышел за дверь и очень скоро вернулся.
- Он сказал, государь, что знает что-то важное о боярышне Прекрасе Щербовой. И что тебя это также касается, княже.
Бранимир стремительно обернулся к дверям, закрыв книгу, уже понимая, что почитать в тишине у него не получится. Надо же случиться такому совпадению: он весь день думал о наследнице умершего Щербы, и вдруг ему хотят что-то сообщить о ней...
Слуги ввели в приемную человека в невообразимо грязной, изодранной и, кажется, окровавленной одежде. Голову ему наскоро перевязали белым полотном. Судя по бледному лицу, оборванцу было очень не по себе, и он едва не упал, поклонившись князю. Но глядел разумно, и казался исполненным решимости. Бранимиру случалось видеть такое выражение у раненых воинов, что отказываются покинуть битву, пока остаются силы.
- Здравствуй, добрый человек! Я князь. Что ты хочешь мне сказать? - поинтересовался Бранимир, стоя перед ним, спиной к камину.
- Государь! Прошлой ночью меня, как первого встречного, пригласили засвидетельствовать завещание боярина Щербы. Я бродячий гончар, Милята из Белогор, шел своей дорогой с заработков, - говорил пришелец слабым, но твердым голосом. - Меня привели в дом, а там был старый боярин, на последнем издыхании уже, и его дочка, такая красавица, какой я сроду не видывал! И еще боярин Тудор - он все глядел на девушку прямо-таки голодными глазами, чуть слюной не исходил. Он, видать, надеялся, что старик отдаст девушку ему. Но он написал, что поручает дочь и ее имения твоей опеке, государь!
Бранимир едва не подскочил - только привычка держать себя в руках помогла ему сохранить самообладание.
- Как так - моей? Ты часом ничего не путаешь? Тудор уже объявил, что он назначен опекуном и женихом боярышни!
Милята скривил сухие запекшиеся губы.
- Ну да, ему того и надо! Такая девушка, да и богатая, кто ж от нее откажется? Но боярин Щерба ему не верил, а надеялся на твою, государь, защиту для дочери! Да что толку в том? Он тут же умер, едва я успел подписать завещание. И тут же Тудор велел слугам меня проводить. И только вывели за ворота, как ударили чем-то по голове. Я тут же повалился замертво, а очнулся, не знаю когда, в канаве, под дождем. Ну, думаю, должно быть приняли за мертвого и ушли. А тут, слышу - голоса. И сам Тудор проходит мимо, к соседней боярской усадьбе. При нем были с десяток слуг с факелами. А на руках он нес боярышню. Спеленутую как малый ребенок, и, похоже, без чувств. Но ее-то я точно разглядел! Вот только вылезти при них не мог. И днем прятался, чтобы никто из тех упырей не увидел - прикончат ведь сразу. А как снова стемнело - к тебе, во дворец. Нельзя, чтобы такая девушка пропала, государь! Она ведь не только хороша как Дева-Лебедь, но и добра, даже ко мне, бедному ремесленнику...
Князь Бранимир сосредоточенно размышлял, скрестив руки на груди. Вести, что принес этот смерд, тревожили, звали действовать, как звук боевого рога. Но княжеский опыт заставлял семь раз отмерить прежде чем отрезать, и никогда не прыгать наобум.
Нарочито строго, почти враждебно поглядел на Миляту, князь спросил:
- А чем ты докажешь, что все было так? Может, тебя по голове ударили в ближайшем кружале, и тебе примерещилось невесть что? Твое слово против слова Тудора, сам понимаешь, слабовато. Он же говорит совершенно другое.
Милята поднес руки к окровавленной, перевязанной голове.
- Клянусь Великим Древом и Ясным Солнцем, государь: я не лгу, и я в здравом уме! Ты можешь мне не верить, но прошу тебя, разыщи боярышню Прекрасу! Ты ведь князь; никто не воспротивится, если ты потребуешь увидеть знатную сироту.
- Ты прав, - решившись, Бранимир стал действовать быстро. Позвав к себе Вечерку, приказал: - Пусть пятьдесят воинов седлают коней! А пока они собираются, скажи челяди покормить, переодеть и подлечить этого человека. Его свидетельство мне важно.
Едва серые сумерки поздней осени превратились в ночную тьму, как отряд всадников во главе с самим князем промчался по деревянным мостовым верхнего города. К усадьбе боярина Тудора, маячившей в глубине облетевшего сада.
А та, о которой шла речь, в это время сидела в помещении без окон, впрочем, довольно уютно обставленном. Почти половину его занимала огромная кровать, застеленная пуховыми перинами. На ее краю и сидела Прекраса, стараясь не сминать шелкового покрывала, и тем более - не касаться шелковых подушек. Ее волосы были красиво уложены чьими-то заботливыми руками, а голубое, вышитое золотом платье, пожалуй, не надела бы по своей воле девушка, только что потерявшая отца. Чуть поодаль стоял большой ларь, а на нем резная шкатулка с украшениями, но девушка не испытывала к ним интереса. Они сидела прямо, бледная и изможденная, но не плакала. Казалось, она что-то напряженно обдумывала. Ее глаза блестели еще ярче обычного, но блеск их казался нездоровым.
Когда за дверью послышались шаги, девушка вздрогнула и огляделась, ища какое-нибудь оружие. Но здесь не было ничего, способного послужить ей.
Дверь открылась, и вошел Тудор. Он присел на кровать рядом с девушкой, и она с ненавистью отодвинулась на другую сторону.
- Куда же ты, Прекраса? - тоном ласкового упрека обратился боярин к ней. - Ты так и не поела сегодня ничего, как мне сказали. Так нельзя! Я понимаю твою скорбь по отцу, но...
Девушка обернулась к нему с совершенно исступленным видом, смесью ужаса и ярости. Но и в таком состоянии она была хороша, так что Тудор залюбовался ею.
- Ах так! Ты понимаешь? Ты притащил меня сюда, велел своим челадинкам нарядить и расчесать по-своему - чтобы приятно было тебе, а не мне! И это в день, когда мой отец отошел в Ирий! Ты даже не позволил мне проводить его!
Она вне себя готова была вцепиться ногтями ему в лицо, но Тудор осторожно, однако твердо перехватил руки девушки.
- Поосторожней, моя кошечка! Ты ведь не хочешь меня поцарапать? А в том, что не можешь пока никуда выходить, ты сама виновата. Я же тебе предлагал - признай меня своим женихом, а после мужем...
- Никогда! - воскликнула девушка, извиваясь изо всех сил.
Лицо Тудора, бывшего совсем рядом с ней, стало мрачным, страшным, как накануне ночью.
- Подумай лучше, Прекраса! - проговорил он угрожающе. - Я пока еще прошу тебя. Если ты будешь продолжать упорствовать, я возьму тебя силой, и тогда уж у тебя не останется выбора, кроме как стать моей женой! Я тебе даю еще один день на раздумье. А вот это возьму сейчас, в задаток!
И, не обращая внимания на протесты девушки, он запрокинул ей голову и поцеловал - жадно, горячо, не спеша отрываться, как если бы пил хмельной мед с этих похолодевших девичьих губ. Прекраса, закрыв глаза, обмякла в его руках.
Наконец, Тудор, тяжело, шумно дыша, отпрянул от девушки и вскочил на ноги.
- Ты так хороша, что жаль тебя покинуть, - произнес он хриплым от страсти шепотом. - Но я обещал тебе день на раздумья. Выбирай: по-хорошему или по-плохому, но будешь моей женой!
Но в это время донесся громкий топот, лай собак, ругань с боярской охраной, а затем все перекрыл оглушительный грохот в дверь и чей-то грозный крик:
- Тудор, выходи! Князь Яргородской Земли требует тебя!
В следуюший миг дверь с треском отворилась, и в сопровождении дружины в потайной покой вошел сам князь Бранимир. Он сразу увидел растерявшегося хозяина дома и девушку в разорванном платье. Она была изумительно красива, но не это с первого взгляда потрясло князя. Выражение надежды на избавление во взоре ее огромных глаз. Ее глаза говорили, они способны были одним мимолетным взглядом сказать больше, чем другой человек смог бы передать самой искусной речью.
- Ты меня обманул, Тудор, - проговорил Бранимир, нехотя переводя взгляд с девушки на боярина. - Ты сказал, что боярышня больна, а сам забрал ее в свой дом.
- Это действительно так, государь, - смело возразил Тудор. - Я забрал свою невесту, только чтобы обеспечить ей хороший уход. Она лишь недавно пришла в себя. А до того билась в горячке, вот платье на себе порвала.
С кровати, где сидела девушка, донесся протяжный всхлип.
- Ты лжешь! Не невеста! Не невеста! Батюшка меня поручил княжеской опеке, а не твоей, дух ты нечистый!
Бранимир обернулся к девушке, еще не отдавая себе отчета, почему его так радует, когда она надеется на него.
- Не бойся ничего, Прекраса! Я князь яргородский, Бранимир Предрагович. Ты меня помнишь? Если хочешь, я сегодня же заберу тебя в мой дворец, там ты будешь в безопасности, если тебе не хочется оставаться с Тудором.
- Я никогда не хотела с ним быть! Он меня похитил, не дав оплакать батюшку, сюда привел и хотел ссильничать, - твердо, без смущения отвечала девушка.
- Не слушайте ее! Она больна, она бредит! - заорал Тудор, окруженный княжескими воинами. - Она моя невеста! У меня есть завещание ее отца, с подписями свидетелей!
- Сколько ты заплатил своим свидетелям? - вкрадчиво поинтересовался князь, в свою очередь не выдержав наглости боярина. - Я, конечно, не сомневаюсь, что ты сразу уничтожил завещание Щербы, а взамен написал другое, в свою пользу. Но у меня есть настоящий свидетель, которого, к счастью, не добили твои люди! Боярышня Прекраса, узнаешь ли ты этого человека?
Шатаясь от усталости, в сопровождении воинов вошел Милята. Увидев его, Прекраса приободрилась.
- Да! Это тот человек, которого боги послали подтвердить завещание батюшки! - воскликнула она.
- Его и вправду послали боги, чтобы спасти тебя и разоблачить злодея! - с этими словами князь Бранимир обернулся к Тудору. - Ты, изобличен в преступлении, но, к счастью, не успел еще совершить непоправимого зла. Поэтому я не хочу мараться твоей черной кровью. Но ты навсегда покинешь Яргородскую Землю! С этого дня ты не владеешь здесь ничем, ни клочком земли, ни медной монетой! Возьми себе только коня и скачи на нем куда угодно, чтобы духу твоего здесь не было. А если вздумаешь вернуться, каждый будет вправе убить тебя, как бешеную собаку.
Воины вывели прочь Тудора, бросившего напоследок ненавидящий взор на князя и на Прекрасу.
Но Бранимир тогда не заметил его, а если бы видел, не придал бы значения. Сбросив с себя плащ, он накинул его на плечи девушке, безуспешно пытавшейся прикрыть разорванный ворот платья.
- Клянусь Великим Древом, боярышня, тебе больше некого бояться, - пообещал он. И увидел, как девушка тихо и робко улыбнулась сквозь слезы.
При таких обстоятельствах Прекраса поселилась в княжеском дворце на правах воспитанницы.
-
Вот, у меня, наконец, более-менее, освободилось время, и я смогла спокойно почитать.
Бранимир, в целом, хороший правитель: о людях заботится, умный... Не воин, но это не страшно. А вот то, что семью упустил - это серьёзный промах. Что ж ему в его книгах никто не написал, что семья для правителя - это вовсе не второстепенное дело, и далеко не сугубо личное? Не заниматься сыном, а потом с удивлением обнаружить, что он вовсе не такой, каким ты его хотел видеть - это, конечно, очень жизненно (а жена, наверное, позже будет удивляться, почему дочь растёт какой-то не такой ;D), и в этом не было бы большой беды, если б тот сын не был наследником. Пока оно, конечно, не горит, но других сыновей у него нет и не предвидится.
-
Прекрасу спасли в последний момент, но я ожидала худшего, это чудо просто, что Милята выжил. Однако столь красивая воспитанница в княжеском тереме вряд ли понравится Радмиле. похоже судьба девушки действительно будет непростой. А не случится ли так, что всё-таки у Бранимира появится ещё один наследник?
-
Честно говоря, в отношении детей Бранимира и Радмилы не вижу особо вариантов. Воспитать сына по-другому можно было, лишь силой вырвав его из материнских рук. И чем бы это обернулось, неизвестно. У Радмилы достаточно могущественных родичей, да и сама она голубиной кротостью не отличается. Дочь же княгиню не интересовала с самого начала, вряд ли заинтересует и впредь. Разве что захочет использовать каким-то образом.
А вот так ли уж повезло Прекрасе, попавшей в княжеский терем? Конечно, от домогательств Тудора она избавилась, это замечательно, но не приобретёт ли взамен большие неприятности? Как бы не оказалось, что из огня да в полымя.
Интересно, а Мечеслав и вправду умер, как говорят, или это неправда, и он ещё объявится?
-
Большое спасибо, эрэа katarsis (долгожданная :-*), эрэа Convollar, эрэа Карса! :-* :-* :-*
Вот, у меня, наконец, более-менее, освободилось время, и я смогла спокойно почитать.
Бранимир, в целом, хороший правитель: о людях заботится, умный... Не воин, но это не страшно. А вот то, что семью упустил - это серьёзный промах. Что ж ему в его книгах никто не написал, что семья для правителя - это вовсе не второстепенное дело, и далеко не сугубо личное? Не заниматься сыном, а потом с удивлением обнаружить, что он вовсе не такой, каким ты его хотел видеть - это, конечно, очень жизненно (а жена, наверное, позже будет удивляться, почему дочь растёт какой-то не такой ;D), и в этом не было бы большой беды, если б тот сын не был наследником. Пока оно, конечно, не горит, но других сыновей у него нет и не предвидится.
А мог ли Бранимир как-то реально изменить положение в своей семье, не рискуя все испортить еще больше? Кто знает, какие меры приняла бы в этом случае Радмила против него?
В книгах, к сожалению, не найдешь ответов на все вопросы, что преподносит жизнь. Да и воспитали они в Бранимире, пожалуй, скорее эрудицию, чем житейскую мудрость. Ее, может быть, и не всегда ему хватает.
Прекрасу спасли в последний момент, но я ожидала худшего, это чудо просто, что Милята выжил. Однако столь красивая воспитанница в княжеском тереме вряд ли понравится Радмиле. похоже судьба девушки действительно будет непростой. А не случится ли так, что всё-таки у Бранимира появится ещё один наследник?
К счастью, повезло! И Миляте, что не добили, и Прекрасе - что князь успел вовремя.
А Радмиле наверняка не понравится, смотрим дальше. Насчет остального пока помолчу.
Честно говоря, в отношении детей Бранимира и Радмилы не вижу особо вариантов. Воспитать сына по-другому можно было, лишь силой вырвав его из материнских рук. И чем бы это обернулось, неизвестно. У Радмилы достаточно могущественных родичей, да и сама она голубиной кротостью не отличается. Дочь же княгиню не интересовала с самого начала, вряд ли заинтересует и впредь. Разве что захочет использовать каким-то образом.
А вот так ли уж повезло Прекрасе, попавшей в княжеский терем? Конечно, от домогательств Тудора она избавилась, это замечательно, но не приобретёт ли взамен большие неприятности? Как бы не оказалось, что из огня да в полымя.
Интересно, а Мечеслав и вправду умер, как говорят, или это неправда, и он ещё объявится?
Насчет отношений в семье Бранимира и Радмилы - согласна с Вами. :)
У Прекрасы, возможно, не так-то просто будет дальше складываться жизнь. Но о будущем здесь никто не знает (даже Бранимир хоть и яргородский князь, но не тот из них, чтобы такие вещи предвидеть). А в данный момент выглядит так, что княжеский дворец для Прекрасы безопаснее всего.
Мечеслав умер. Это точно.
Глава 10. Между двух огней
Едва спасенную Прекрасу водворили в княжеский дворец, где она, измученная тяжкими переживаниями, крепко заснула, едва добравшись до постели в отведенной ей светлице, - как уже весь дворец облетело волнующее известие.
Не оставило оно в стороне и княгиню Радмилу. За завтраком она пристальным взором сверлила мужа. По его бледному, с кругами под глазами, лицу она видела, что он почти не отдыхал прошедшей ночью. Долго смотрела молча, как он ел, наконец, язвительно поинтересовалась:
- А где же девица, которую ты привез ночью, завернув в свой плащ? Мне Мезамир Велимирич рассказал все! К семейному столу ты ее все-таки не приглашаешь?
Князь удивленным взором окинул жену.
- Мезамиру твоему я скажу, чтобы не болтал попусту! А девочка еще спит. Если бы ты видела, что ей довелось пережить, ты бы сама ее пожалела.
Но Радмила не склонна была жалеть Прекрасу.
- "Девочка"? Вполне взрослая девица на выданье! А ты, князь яргородский, думал о том, как выглядит твоя забота о ней? Плащ-то зачем было на нее надевать?
Бранимир уронил на стол серебряную ложку, так что та звякнула.
- Какая муха тебя укусила с утра, жена? Я дал ей плащ, потому что этот подлец Тудор разорвал на ней платье. Я позаботился о ней, как о дочери, раз уж она поручена моей опеке. И больше ничего! Что за грязные намеки?
Княгиня перевела взгляд на детей - тощего длинноногого подростка Всеслава, который сидел, хмуро набычившись, как обычно в присутствии отца, и Сбыславу, притихшую как мышка.
- Если уж не обо мне, так хоть о детях подумай, не позорь нашу семью, - проговорила она надтреснутым голосом.
Князь тоже взглянул на детей и разозлился на супругу.
- Я не совершил ничего, за что меня следовало бы упрекать! И впредь не совершу. Ты одна ни за что ни про что говоришь со мной как с преступником! - он лишь немного повысил голос, хотя на самом деле был крайне раздражен.
Но Радмила вовсе не собиралась уступать.
- Ради покоя нашего дома я прошу тебя отослать эту девицу домой! И лучше всего выдать ее замуж поскорей. Я сама этим займусь. Любой из яргородских бояр или их сыновей...
Бранимир перебил ее, не дав сказать:
- Как же ты не понимаешь? Ей нужен отдых, нужно, чтобы пережитое хоть немного забылось! Она выйдет замуж, когда будет готова, я надеюсь - за человека, которого полюбит всей душой, как и он ее. А сейчас ей любой мужчина покажется не лучше Тудора.
Княгиня презрительно фыркнула в ответ.
- Скажи-ка, нежная какая! Когда меня замуж за тебя выдавали, никто так не беспокоился!
Будь женщина чуть осторожнее, не выдала бы своей тайны при детях. Но, уязвленная и встревоженная за свое положение, она не смогла сдержаться. А Бранимир, внешне сохранявший спокойствие, тоже не выдержал. Глядя прямо в горящие гневом глаза жены, процедил сквозь зубы строки из норландской героической саги:
- "Прочь от чужого богатства немилого, вдаль от дома, где обитают владетели длинных кораблей, храбрые дарители золота, устремилась Астрид с возлюбленным вместе в Край Без Человека, чтобы никогда не разлучаться", - проговорил он нараспев, и тут же пояснил обычным, только очень злым голосом: - Вот, дорогая моя супруга, как поступает женщина знатного рода, когда в ее жизни есть нечто поважнее княжеских дворцов! Ну а коли предпочла дворец - не обессудь!
С минуту муж и жена мерились яростными взорами. И княгиня Радмила поняла по выражению лица мужа, что он обо всем знает, и князь догадался тоже, что она поняла, хоть и не было между ними больше сказано ни слова.
Тяжкое молчание прервал юный Всеслав, к тому времени уже отрок тринадцати лет. Для него, как обычно, во всех семейных распрях, был виноват один лишь князь Бранимир.
- Когда ты, отец, выдашь замуж свою Прекрасу, я отпущу на свободу своего лучшего ястреба! - усмехнулся он, не скрывая враждебности.
Сбыслава украдкой толкнула брата под столом коленом, а он, не стесняясь, пихнул ее так, что девочка чуть не слетела со скамьи.
- Всеслав! - строго окликнул его князь. - Веди себя прилично! Сестра младше и слабей тебя, поднять на нее руку - последнее дело!
Княжич смутился, взглянул на сестру искоса, густо покраснев.
- Ну... ты прости меня, я не со зла! - и снова поднял на Бранимира ясный и дерзкий взор. - Но ведь ты, батюшка, говоришь, что виноват часто бывает не тот, кто совершил поступок, но и тот, кто дает повод. А повод дал ты, притащив домой эту девицу. Если бы не это, я был бы тише воды, ниже травы. Из-за нее одни раздоры. Матушка правду говорит: лучше бы ты просватал ее скорей.
Бранимир только покачал головой. Чем больше взрослел его наследник, тем сложней становилось справляться с ним. Мальчишеское легкомыслие и наивность уживалась в нем с дерзким языком и лишней самонадеянностью. Князь велел наставникам занимать ученика упражнениями и учебой постоянно, чтобы вырвать его из-под влияния Радмилы. Но ничем не мог побороть укоренившегося в подростке недоверия к любому слову отца. Сегодняшнюю выходку можно было понять: разумеется, Всеслав, как и сама Радмила, видит в появлении Прекрасы какое-то унижение прав княгини.Бранимиру было даже смешно об этом подумать. Но вот как объяснить им?
- Виновных ты искать выучился, - сурово сказал он наследнику. - Лучше бы на уроках не ленился! Трех книг не прочел за всю жизнь! Вы бы с матушкой лучше подумали: как править будешь, когда меня не станет? А о Прекрасе не вам беспокоиться!
Князю хотелось еще много упреков бросить в лицо супруге и наследнику, потому что они сильно досадили ему. Но, взглянув на притаившуюся в углу Сбыславу, он сдержался. Его дочь не выносила, когда родители ссорились. Вот и сейчас она сидела, наморщив высокий открытый лоб, от него унаследованный; на ресницах, прикрывающих зеленые глаза, повисли слезы. Князь притянул девочку к себе, обнял за худенькие плечи, и она сразу прижалась к нему, как котенок.
- Вот и поговорили! - подытожил Бранимир. - Наш дворец Прекраса покинет только ради иного, лучшего дома!
Так и получилось, что княжеская воспитанница осталась во дворце на Холме Ярилы неведомо в каком качестве - не член семьи, но и не простая гостья. Первые дни она только отдыхала и отсыпалась, не покидая своей горницы. Иногда ей снились кошмары: снова на ее глазах умирал отец, потом появлялся Тудор, хватал ее, насильно целовал колючими губами. Но каждый раз она видела князя Бранимира, и его голос, ровный, прохладный, как родниковая вода в жаркую погоду, произносил: "Не бойся!" И девушка проваливалась в спокойный, без сновидений, целительный сон.
Но уже через несколько дней она окрепла достаточно, чтобы выйти из горницы, оглядеться. Посмотрев на себя в зеркало в серебряной рамке, принесенное из ее дома, оделась очень просто: в траурное белое платье, вышитое одними только защитными оберегами, без всяких украшений.
К радости девушки, возле своих покоев она тут же встретила князя Бранимира, которого не успела еще толком поблагодарить за спасение. Лицо ее осветилось радостью, и она тут же поклонилась ему до полу.
- Век буду тебя благодарить, княже! - произнесла она звонким, певучим голосом.
Князь тихонько придержал ее за плечи.
- Ничего такого я не сделал. Если ты кому-то обязана благодарностью, то этому смерду, Миляте; ведь это он мне все рассказал. Когда его рана заживет, я приму его на работу в дворцовую мастерскую; больше уж ему не придется бродить по дорогам, предлагая свои горшки вразнос.
Девушка улыбнулась, подняв на него ясные глаза. Почему-то сердце у Бранимира часто забилось, когда увидел ее улыбающейся.
- Ты так добр, государь! Я, конечно, поблагодарю Миляту. Спасибо тебе, что и о нем позаботился! Но ведь ты спас меня! Если бы не ты, было бы... - она судорожно сглотнула.
Бранимир мягко коснулся ее запястья.
- Не вспоминай прошлое, Прекраса! Здесь ты будешь в полной безопасности, как желал твой отец.
На тонком выразительном лице девушки вдруг отразилось смущение.
- Государь, мне бы не хотелось есть твой хлеб из милости! Прошу тебя, поручи мне хоть какое-нибудь занятие, чтобы я приносила пользу тебе и твоей семье.
- Для работы у нас достаточно челяди, - улыбнулся Бранимир. - Впрочем, я слышал от твоего покойного батюшки, ты постигла все науки и благородные обычаи лучше всех в женской школе?
Легкий румянец, мелькнувший на щеках девушки, украсил ее еще более.
- Да, государь, такое и мне говорили, - ответила она на отличном хунгарском языке, родном князю с детства.
Он одобрительно кивнул девушке.
- В таком случае, я прошу тебя - именно прошу, а не приказываю, - заниматься с моей дочерью тем, что знаешь сама. Ее няньки - добрые, заботливые женщины, но, к несчастью, необразованы. А просить боярынь неловко. Моя Сбыслава - умная, послушная девочка, она будет тебе благодарна.
Прекраса уловила по интонациям князя, что он сильно любит свою дочь, и от этого показался ей еще ближе, напомнив собственного отца. Ей хотелось спросить, почему княгиня не учит свою дочь сама, но что-то подсказало этого не делать. И она просто протянула князю ладонь, чтобы, как на торгу, ударить по рукам.
- Я буду рада передать твоей дочери свои скромные умения, княже!
Так для Прекрасы началась новая жизнь. Ее маленькая ученица, княжна Сбыслава, оказалась действительно смышленой и послушной, охотно усваивала новое, будь то сведения из книг или придворные порядки, которым тоже учила ее Прекраса. Когда они обе уставали от чтения и грамоты настолько, что внимание рассеивалось, девушка учила юную княжну танцам. Или своим звонким высоким голосом заводила песню, а девочка подпевала ей, стараясь попадать в такт. Им обеим нравились занятия. Достаточно было всего нескольких уроков, чтобы они подружились. Сбыславе было достаточно, что новую учительницу привел ее отец, чтобы доверять ей. О своей матери и брате она избегала говорить в присутствии Прекрасы, и наблюдательной девушке это кое о чем говорило.
Однажды к ним на урок заглянул сам князь Бранимир. Дочь обрадовалась ему, и Прекраса тоже; ей не каждый день удавалось даже мельком повидать своего благодетеля, слишком много было у него забот.
- Батюшка, а меня Прекраса уже учит лугийскому языку и хунгарскому, и еще дала прочитать "Сказание о Приморской Земле", и о свойствах разных животных, - щебетала Сбыслава, ласкаясь к отцу, так что он положил ладонь ей на макушку.
- Это замечательно! - ответил ей Бранимир. ("Но жаль, девочка, что ты родилась не сыном! Или что твой братец так и не хочет учиться...") - А мне принесли для "собрания древностей" старинные золотые украшения. Их раскопали в кургане. Хочешь поглядеть?
- Очень хочу! - хлопнула в ладоши Сбыслава и хотела уже вприпрыжку выбежать из горницы, но тут же, спохватившись, оглянулась назад. - А Прекраса как же?
- И Прекрасу возьмем поглядеть, - ответил князь без тени удивления. - Пойдем, увидишь, какие вещи умели делать уже в древности!
На темно-синем, как ночное небо, аксамите были разложены украшения из червонного золота, почти не потускневшие за время, что их скрывал могильный мрак. Пара широких браслетов, на которых мчались сквозь время стремительные кони, развевая гривы и высоко вскидывая ноги. Застежка, предназначенная скреплять плащ, изображала пантеру, грозно изогнувшуюся доя прыжка, с глазами-изумрудами. На длинных серьгах покачивались хищные крючконосые соколы, распустив крылья. А золотой венец состоял из сплетенных лапами грифонов, с львиными телами и орлиными головами, какие, говорят, обитали высоко в Полуденных Горах. Каждый предмет поражал как мастерством отделки, так и точными подробностями облика всех животных, естественностью их поз.
Судя по размеру, драгоценности принадлежали женщине, и Прекраса попыталась представить ту, чей курган побеспокоили копатели своими лопатами. Должно быть, она была знатной женщиной, может быть - царицей обитавшего в этих землях прежде народа. Наверное, это были ее любимые драгоценности, если ее похоронили с ними, не оставили другим людям носить и любоваться их красотой. Хотя как знать, что лучше, - мелькнуло у девушки. Укрытые в кургане, они пережили века, и люди снова смотрят на них, а так бы могли давно затеряться или быть уничтожены.
- О чем ты думаешь? - вывел ее из размышлений тихий голос князя Бранимира.
- Думаю, какая причудливая судьба у этих драгоценностей, - призналась девушка, почему-то тоже шепотом. - Такие вещи - это не просто сколько-то золота, и даже не только искусная чеканка, это сама история! Мне кажется, если к ним прислушаться, они расскажут о тех, кто их сделал и носил, о людях далекого прошлого...
Броанимир глядел на нее, не отрывая глаз. Он не мог и мечтать, что услышит такие слова от кого-нибудь, тем паче от женщины!
- У меня часто бывает такое же чувство. Потому-то я и увлекся собиранием древностей, - признался он. - Погляди чуть дальше...
На деревянной полке, за ставнем из прозрачной слюды, лежал человеческий череп, рассеченный возле правого виска, чуть скаливший крепкие зубы. Кость от времени стала коричнево-серой, словно песок.
- Это череп из того же кургана. Хозяйка драгоценностей, - шепотом произнес князь. - Весь скелет истлел от времени, уцелел лишь череп. И золото. Скилская работа, в их курганах часто встречаются похожие изображения зверей и птиц. А она, судя по богатым украшениям, была царицей амазонок. Ты читала о воинственных женщинах древности?
- Немножко, - ответила Прекраса, которую пробирал озноб при встрече со зримым прошлым. - Ее ведь убили! Череп рассечен, как будто секирой...
- Да, амазонкам часто приходилось постоять за себя! Я дам тебе прочесть книгу о возникновении их народа, до того, как они пришли из Агайи, прежде называвшейся Хелленией, в скилские степи.
- Мне это будет интересно, княже, - поспешно проговорила девушка.
- Очень хорошо, - кивнул князь. - Если захочешь, я буду тебе показывать все, что попадет в руки редкого и интересного.
- Я очень этого хочу, княже! - горячо заверила Прекраса.
-
У князя с Прекрасой может сложиться дружба. А может и что-то большее, чем дружба. Но на ситуации внутри княжеской семьи и то, и другое скажется негативно. Наверное, лучшим вариантом было бы как-то пристроить Прекрасу вне дворца и княжеской семьи. Правда, не очень представляю, каким образом.
Бранимир прав в одном, Радмиле следовало выбрать что-то одно: или дворец, или возлюбленного. Но, боюсь, она бы сожалела в любом случае. Сейчас сожалеет, что рядом не Мечеслав. Уйдя с Мечеславом, сожалела бы о княжеском тереме.
-
Не самое лёгкое положение у Бранимира. Конечно, пристроить Прекрасу в хорошую боярскую семью - это было бы можно, но так ли уж уверен князь в своих боярах? Тот же Меземир, ведь явно делает ставку на подрастающего Всеслава и его матушку. То есть, попади она в такую семью, не только не позволили бы книгами да древностями заниматься, а поскорее замуж бы выдали. Пусть не за Тудора, так нашёлся бы кто-то и неизвестно - кто. Приданое-то у девушки богатое. Ну, а Радмила, похоже, уже края не видит, и из Всеслава воспитала врага отца. И если бы любила Мечеслава - разделила бы с ним его судьбу, но она, кмк, любит только себя.
-
Благодарю, эрэа Карса, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
У князя с Прекрасой может сложиться дружба. А может и что-то большее, чем дружба. Но на ситуации внутри княжеской семьи и то, и другое скажется негативно. Наверное, лучшим вариантом было бы как-то пристроить Прекрасу вне дворца и княжеской семьи. Правда, не очень представляю, каким образом.
Бранимир прав в одном, Радмиле следовало выбрать что-то одно: или дворец, или возлюбленного. Но, боюсь, она бы сожалела в любом случае. Сейчас сожалеет, что рядом не Мечеслав. Уйдя с Мечеславом, сожалела бы о княжеском тереме.
Посмотрим дальше, что у них сложится! ;)
В княжеском дворце Прекраса теперь получила занятие - учительницей для княжны. В любом случае, сделанного уже не поправишь. Бранимир ее привел - не выгонять же обратно. Радмила все равно не забудет, что было.
Ей бы хотелось быть с Мечеславом, но чтобы он был яргородским князем. С ее точки зрения, это законное право для них обоих. А теперь ей важно отстоять княжество для своего сына.
Не самое лёгкое положение у Бранимира. Конечно, пристроить Прекрасу в хорошую боярскую семью - это было бы можно, но так ли уж уверен князь в своих боярах? Тот же Меземир, ведь явно делает ставку на подрастающего Всеслава и его матушку. То есть, попади она в такую семью, не только не позволили бы книгами да древностями заниматься, а поскорее замуж бы выдали. Пусть не за Тудора, так нашёлся бы кто-то и неизвестно - кто. Приданое-то у девушки богатое. Ну, а Радмила, похоже, уже края не видит, и из Всеслава воспитала врага отца. И если бы любила Мечеслава - разделила бы с ним его судьбу, но она, кмк, любит только себя.
Яргородские бояре - это отдельная песня. Отец Бранимира постоянно бодался с ними, и ему еще предстоит.
А с девушкой, помимо всего прочего, ему, возможно, и не хочется расставаться. А что до замужества - она, как дальше увидим, пока что не чувствует себя готовой к нему.
Радмила любит своего сына, прежде всего. Для матери это простительно. На дочь вот ее любви уже не хватает. Впрочем, подозревая, что будь у нее и сын от Бранимира, любила бы не так, как Всеслава.
С той поры Прекраса, занимаясь с юной княжной, чаще стала видеться и с ее отцом. Князь Бранимир всегда был учтив с ней, охотно рассказывал обо всем, что доведется узнать нового, и радовался про себя, видя огоньки любопытства в глазах девушки. Ему было приятно делиться с другими людьми знаниями, что дороги его сердцу. Жаль лишь, что большинству людей ни к чему были книги да старинные находки. В Прекрасе князь обрел родственную душу. Ей было интересно все, почти как Сбыславе, но дочь была еще мала, тогда как ее учительница все понимала, и с ней можно было говорить обо всем. Иногда князь любовался ею, когда она, с блестящими темными глазами, увлеченно, едва дыша, читала книгу или разглядывала очередную находку. И по лицу ее, как облака по небу, пробегали разные чувства: она то сжимала губы, то чуть заметно хмурилась, то пристально всматривалась, то счастливо улыбалась. А Бранимир как будто сохранял ее облик в памяти, запасался им впрок, как путешественник - свежей водой.
Он признавался себе, что постепенно в его сердце входит и другое чувство, но не считал его зазорным, пока продолжает общаться с девушкой лишь как с воспитанницей, порученной его опеке. "Что плохого в том, что я иногда полюбуюсь ею, как любуются красивой статуей или картиной? Никому от того вреда не будет: ни Яргородскому княжеству, ни Радмиле, ни детям. Ни ей самой. Как она хороша, недаром названная Прекрасой! С нее бы написать саму светлую Ладу, или Деву-Лебедь!.. Но пусть живет спокойно. Найдет себе ровню из своего поколения: молодого, красивого, любящего, с кем сможет быть счастливой. А я благодарен богам и за дружбу с ней..."
Между тем, месяц проходил за месяцем, вот уже и год минут, как Прекраса жила в княжеском дворце, а до сих пор не выражала желания его покинуть. В женихах недостатка не было; почти все бояре, вхожие в княжеский дворец, и даже знатные иноземцы, бывая в Яргороде, сватались к княжеской воспитаннице, красота которой за это время еще возросла. Но Прекраса ни за кого не хотела выходить замуж, со всеми держалась отстраненно, видимо, не испытывая желания повелевать мужчинами, что было бы естественно для девушки ее красоты и сословия. На самом деле, стоило кому-то из мужчин подойти к ней, взять под руку, как девушку будто холодной водой окатывало: ей вспоминались домогательства Тудора, казалось, что он опять рядом с ней в ином обличье. И она спешила под благовидным предлогом уйти прочь. Девушка никому не признавалась в своих чувствах, но не могла их преодолеть. Единственным мужчиной, с которым она свободно держалась рядом, ничего не боясь, был князь Бранимир. Своему спасителю Прекраса доверяла безгранично. И в глубине души ей совсем не хотелось расставаться с ним. Но девушка старалась ничем не выдать своих чувств.
К этому времени княжеская воспитанница уже убедилась, что семья яргородского князя не была счастливой. Князь с княгиней даже появлялись вместе лишь там, где предписывал обычай, созданный богами или людьми. Ни разу, на памяти Прекрасы, они не собирались вместе всей семьей просто ради семейных радостей, как бывает в счастливых домах. А из разговора болтливых челядинок Прекраса узнала, что и спальни у князя с княгиней давно разные. И тем не менее, такие наблюдения не обольщали княжескую воспитанницу. Она время от времени ловила на себе цепкий пронзительный взор княгини Радмилы, и не хотела становиться на пути у этой женщины. А еще больше опасалась навлечь неприятности на князя Бранимира. Ведь его супруга происходила из самого могущественного княжеского рода в Сварожьих Землях; ее братья владели чуть ли не половиной их, а Брониславль в Лесной Земле в железных руках Стемира Сильного становился настоящей столицей вместо приходящего в упадок Дедославля. Для яргородского владетеля безопаснее было сохранять мир с женой и ее родичами. И потому Прекраса дорожила дружбой Бранимира, не смея даже намекнуть, что хотела бы большего. Да и встречались-то они либо на людях, в присутствии придворных и слуг, либо во время уроков, когда между ними стояла Сбыслава. То князю, то девушке с тоской думалось: "Неужели так будет всегда?", а вслед за тем мысленно просили всех богов, чтобы оставили им хотя бы эти небогатые радости.
А княгиня Радмила, между тем, заметила симпатию своего мужа к боярышне-сироте. Гордой, властной женщине это не могло нравиться. Она не ревновала мужа ради него самого, но тем больше ценила яргородский престол. Мысль о том, что однажды правителем станет ее сын, была ее главной радостью. Но она сознавала, что с появлением у ее мужа другой женщины, положение Всеслава станет уязвимым. Пока у ее мальчика нет соперников. Но они могут появиться. Радмила была достаточно умна, чтобы сознавать, что Прекраса красивее нее и гораздо моложе. И теперь та постепенно отнимала у нее внимание не только мужа, но и дочери, за которую княгиня, впрочем, никогда особенно не тревожилась. А вот Бранимир... Княгиня посылала слуг следить исподтишка за ним и за Прекрасой, и удостоверилась, что они еще не стали любовниками. Но такое шаткое положение могло измениться в любой день. И хуже всего, что Радмила не могла даже избавиться от этой приживалки! Муж строго-настрого запретил ей устраивать замужество Прекрасы, а та, видимо, не собиралась по доброй воле покидать дворец, поселившись здесь под таким удобным предлогом, как обучения княжны Сбыславы. Не раз уже княгиня в гневе хваталась за яд или за кинжал, хотела обратиться к черному колдуну, из тех, что служат Чернобогу и наводят порчу. Но сдерживалась. Если не удастся извести Прекрасу так, чтобы все приняли за естественную смерть, Бранимир, несомненно, все выяснит. Княгиня знала, что ее муж, обычно казавшийся мягким и чуть рассеянным человеком, бывает порой очень проницателен и совсем не жалостлив. И его псы - дворский Вечерко и тысяцкий Ратибор, - будут носом землю рыть, а выяснят, кто погубил княжескую возлюбленную. Тогда уж не сносить головы - и ей, и ненаглядному сыночку Всеславушке! И что толку будет в утешении, что и ненавистный супруг останется несчастным?
И Радмила терпела в доме соперницу, ища подходящего способа устранить ту. Когда ей становилось совсем уж невыносимо, она отыгрывалась на Прекрасе, обращаясь с ней как с прислугой. Заставляла ее по несколько раз пересчитывать одеяла и наволочки, запасы в кладовой - работа, которой и в боярских домах занималась ключница, а никак не сама хозяйка. Прекраса исполняла все, не говоря ни слова. Первый раз унизив девушку холопской работой, Радмила затем с тайной опаской ожидала выволочки от супруга. Но тот держался как обычно, ни в чем не упрекнул жену, и она с облегчением поняла, что Прекраса не пожаловалась своему покровителю.
После этого Радмила уже свободно помыкала девушкой, выбирая для этого самые удобные моменты. Например, перед праздником Нового Года она отослала всю прислугу и приказала одной лишь Прекрасе помочь ей надеть самое роскошное платье. И девушка так долго управлялась с княгиниными лентами, поясами, застежками, рукавами, воротниками, что сама потом едва успела переодеться в праздничный наряд. А после, стоя позади среди гостей, столпившихся у алтаря, смотрела, как Бранимир с Радмилой, в своих лучших одеяниях, подходят рука об руку к алтарю Хорса, чтобы сжечь старый священный сноп, тем самым провожая старый год и приветствуя новый. Они выглядели великолепной правящей четой, и весь народ приветствовал их. На мгновение Радмила взглянула в глаза Прекрасе, и та отчетливо поняла, что читалось на ее холодном лице: "Здесь мое место, а не твое!"
Вернувшись домой, девушка расплакалась в первый раз за все время, что жила во дворце. Хорошо еще, в тот день не было уроков со Сбыславой: юная княжна, чуткая, как и ее отец, заметила бы, что с ее наставницей творится неладное.
На другой день Прекраса проснулась совсем разбитой, так как накануне мало спала. Но, когда княгиня прислала за ней, Прекраса уныло поплелась, предчувствуя новую порцию изощренных издевок. Она могла бы их прекратить, поведав князю обо всем, но ни за что не хотела окончательно поссорить его с женой.
Радмила ждала ее возле большого зеркала. Она подвела глаза и покрасила губы, и - от косметики или от своего торжества, - казалась сегодня помолодевшей. В ее покоях пахло терпкими хиндскими благовониями. Увидев бледную, со следами бессоницы и тоски на лице, княгиня горделиво улыбнулась.
- Ну как: теперь ты убедилась, кто я - и кто ты, прельстельница, вертихвостка? Мой тебе совет: ступай к себе домой и попытайся поискать мужа в другом месте, пока твоя красота еще в цене! Может, ты думаешь, князь Бранимир за тебя заступится? Ничуть не бывало: он думает о себе одном! Ты видела, вчера он и не взглянул на тебя! Если хочешь знать, мы с ним помирились после праздника. Все-таки, столько лет прожили вместе, детей нажили, да и перед княжеством правители должны подавать пример...
Прекраса стояла, как пригвожденная, слушая ее, и чувствовала, как земля уходит из-под ног. Весь княжеский дворец, все богатое убранство княгининых покоев опрокидывалось ей на голову, чтобы похоронить под собой, и все никак не могло упасть, будто в страшном сне. И, как во сне, она проговорила несколько слов, едва отдавая себе отчет:
- Пример... дети... прожили вместе... А как же любовь?
Радмила порывисто, обернулась к сопернице, сжав кулаки. Глаза у нее неистово горели.
- А о любви я думать забыла с тех пор, как меня выдали замуж за чужого, незнакомого человека! Теперь думаю, ее и нет совсем. Только в молодости помаячит розовым маревом, да и растает навсегда. Или простая похоть телесная за любовь выдается. Ты что, воображаешь, будто у тебя с Бранимиром любовь, хоть бы тебе и удалось его захомутать?
- Не смей так говорить! - вдруг крикнула, тоже распалившись, Прекраса. На сей раз ее терпение иссякло, и она забыла, кто стоит перед ней.
Радмила и впрямь смолкла, растерявшись от такой наглости. А Прекраса продолжала дальше, не менее горячо:
- Это ты ничего о любви не знаешь, госпожа княгиня яргородская! И князя Бранимира не знаешь! Он мудрый и добрый, всем людям желает добра! Для меня уже дружба с ним - большое счастье, я его почитаю как одного из величайших людей нашего времени! А ты, прожив с ним столько лет, так и не разглядела! И ни одному слову, что ты наговорила сегодня, я не верю!
- Замолчи, мерзавка! - свои слова Радмила сопроводила хлестким ударом по лицу девушки. Учитывая, что она не расставалась с фамильным перстнем с яхонтом, удар вышел на славу. Прекраса схватилась за щеку, по которой сбежали несколько капель крови от острых граней кольца.
Княгиня расхохоталась.
- Выметайся из нашего дворца! Ты ведь не побежишь жаловаться Бранимиру на меня? Не ждешь, что он выставит не тебя, а меня, мать его наследника?
Прекраса, шатаясь, выбежала в переход дворца. Ее душили слезы. В голове билась лишь одна мысль - уйти, поскорей уйти, покинуть княжеский дворец, отправиться к себе домой, пока не погубила князя и себя. Прежде она была слепа и не думала ни о чем, а ведь княгиня права. Это ее дом, и остаться здесь должна она. Но при мысли об опустевшей отцовской усадьбе девушке становилось тоскливо. Сможет ли она жить там, где все напоминает о невозвратном прошлом? Не лучше ни сперва в Священную Рощу, где жрецы получают знамения в шуме деревьев? Может быть, они и ей подскажут, что делать дальше? Как уйти навсегда, больше не увидев ни князя Бранимира, ни маленькой Сбыславы?
Почти невесомой походкой добежала Прекраса до лестницы, собираясь уйти незаметно, через черный ход. Но на ступенях встретила самого князя Бранимира. Тот ласково поглядел на нее, и девушка почувствовала, как вся ее решимость тает, как воск над огнем.
- Куда ты бежишь, Прекраса? - спросил князь, заподозрив неладное.
- Так... никуда... - проговорила она, отводя голову, чтобы он ничего не заметил.
Но Бранимир все же разглядел в свете висевшего на стене факела свежий кровоподтек на скуле девушки. И сразу нахмурился.
- Кто? - коротко спросил он.
Девушка упорно молчала, отводя глаза. Но князь догадался и сам. Не от него, чьими познаниями восхищались сварожане и иноземцы, было скрыть нелады в собственном доме.
- Княгиня Радмила Мирославна?
Прекраса глухо всхлипнула, качнувшись навстречу. Он по-отечески обнял ее за плечи. И тут в ней будто лопнул перезревший нарыв, и она, прижавшись лицом к плечу князя, с трудом, давясь слезами, рассказала, как и из-за чего готова была уйти из его дворца.
Пока она говорила, чувствовала, как на душе становится легче. Бранимир погладил ее по туго заплетенным волосам - скорее отеческим, чем мужским жестом, - и проговорил тоном ласкового упрека:
- Ну куда же ты собиралась бежать, девочка? Чтобы опять к какому-нибудь Тудору в плен угодить?
Она в последний раз всхлипнула и призналась, в самом деле как ребенок:
- Я как следует и не знала, что делать потом. Думала только, что не могу тебе испортить жизнь...
- Об этом разреши уж мне самому позаботиться, - серьезно проговорил Бранимир. - Возвращайся к себе и живи по-прежнему. С княгиней Радмилой я поговорю сейчас же. Обещаю, она впредь и слова тебе не скажет. Ступай к себе и умойся холодной водой. Сбыслава уже по тебе соскучилась.
- И я по ней тоже, - слабо улыбнулась девушка. - Если б убежала, не знаю, как жила бы без нее... и без тебя, княже, - доверчиво призналась она, покраснев.
Они одновременно протянули друг другу руки над перилами лестницы. Это пожатие значило больше, чем поцелуй.
- Доверься мне, я все улажу! - еще раз пообещал Бранимир. - Если ты захочешь, мы будем вместе!
Прекраса ответила ему взором, исполненным тревоги и надежды одновременно.
-
От Радмилы я ничего другого и не ожидала, но она не так умна, как кажется. У Бронислава против неё есть верное оружие, Всеслав. Радмила как бы защищена своей роднёй, но что скажет эта родня, если узнает - кто на самом деле отец Всеслава? И где в результате окажется Радмила? Мальчик сильно похож на родного отца, и уж так ли удалось Радмиле замести следы? А слуги? Их не замечают, но они замечают всё.
-
Радмила сыграла против себя, фактически подтолкнув Прекрасу и Бранимира друг к другу. Но чем обернётся их связь... То есть они-то сами, наверное, будут счастливы хотя бы в минуты, проведённые вместе. А вот обстановка в княжеской семье, вероятно, ухудшится. А может и за пределы семьи выплеснуться... Всё же взять Прекрасу в княжеский терем решение сомнительное. Ну да ничего уже не исправишь. Посмотрим, что дальше будет.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа Карса! :-* :-* :-*
От Радмилы я ничего другого и не ожидала, но она не так умна, как кажется. У Бронислава против неё есть верное оружие, Всеслав. Радмила как бы защищена своей роднёй, но что скажет эта родня, если узнает - кто на самом деле отец Всеслава? И где в результате окажется Радмила? Мальчик сильно похож на родного отца, и уж так ли удалось Радмиле замести следы? А слуги? Их не замечают, но они замечают всё.
Радмила слегка недооценивает своего мужа, она не подозревает, что он давно выведал ее тайну, и не побоится в случае чего пустить ее в ход. Она уверена, что ее позиции прочны. Теперь ему придется сообщить, что нет.
Вот только не повторил бы дальше ту уже ошибку уже сам Бранимир...
Радмила сыграла против себя, фактически подтолкнув Прекрасу и Бранимира друг к другу. Но чем обернётся их связь... То есть они-то сами, наверное, будут счастливы хотя бы в минуты, проведённые вместе. А вот обстановка в княжеской семье, вероятно, ухудшится. А может и за пределы семьи выплеснуться... Всё же взять Прекрасу в княжеский терем решение сомнительное. Ну да ничего уже не исправишь. Посмотрим, что дальше будет.
Любовь часто делает людей неосторожными. Даже если эти люди - правители целого княжества, к тому же, славящиеся своим умом и образованностью. И таким людям случается впадать в безрассудство. А до последствий дойдет в свое время.
Они будут счастливы. Не знаю, насколько долгим и насколько прочным будет их счастье, но оно будет.
Глава 11. Весенняя гроза
Не теряя времени, князь Бранимир прошел в покои жены. Она еще красовалась перед зеркалом, и две служанки расчесывали ей волосы, распустив по спине густые золотисто-медовые пряди, лишь немного поблекшие с годами. На княгине было надето легкое домашнее платье из золотисто-розового шелка, выгодно оттенявшее белизну ее плеч и пышной груди, видневшейся в вырезе. Все это Бранимир отметил мимолетным взглядом; перед его глазами стояла одна лишь Прекраса, улыбающаяся сквозь слезы. И он, усевшись на скамейку, сделал знак служанкам уйти прочь. Те попятились к выходу.
- Останьтесь! Вы еще не закончили! - велела им княгиня.
Но Бранимир взмахнул рукой:
- Ступайте! Мне нужно поговорить с княгиней с глазу на глаз.
Радмила удивленно вскинула выщипанные брови. Никогда прежде муж не распоряжался так в ее покоях. Значит, причина для разговора была серьезной. И она догадывалась, какая именно. От ненависти к Прекрасе у нее туманилось в глазах.
Предчувствие не обмануло княгиню. Как только супруги остались наедине, Бранимир произнес негромко, но сурово, не терпящим возражений тоном:
- Я остановил Прекрасу, когда она хотела бежать из нашего дворца. Она останется здесь. И ты больше ни заденешь ее ни словом, ни поступком. Иначе, клянусь Великим Древом и Ясным Солнцем, я отрекусь от твоего Всеслава, на все Сварожьи Земли объявлю, что он не мой сын, а покойного Мечеслава! А тебе обрежу волосы и отошлю с твоим кукушонком к родным, в Брониславль! Сбыславу оставлю себе.
Последних слов, о дочери, Радмила уже не разобрала. Услышав угрозу мужа, она вскочила на ноги, не помня себя, и, казалось, готова была броситься на него. Лицо ее, и даже голос исказились гневом и страхом.
- Что ты выдумал? Через столько лет?! Откуда тебе знать?!
- Все знаю уже давно! - чем больше ярилась Радмила, тем спокойнее становился Бранимир. - Еще когда Мечеслав был жив и приезжал, чтобы встретиться с тобой... О, ты об этом не знала? Ну извини: я тоже умею хранить тайны. До сих пор я все терпел, потому что Всеслав, хоть и по другой линии, все же потомок яргородских князей. Но пришло время мне поискать счастья и для себя. Если я женюсь на Прекрасе, надеюсь, она мне родит моего собственного сына. А ты объясняй своим родным, как сумеешь, ради чего опозорила свой род.
Радмила подняла голову, как атакующая змея. В мужестве и стойкости ей было не отказать.
- А может быть, это тебе скоро придется давать ответ моим родным, за что ты так обошелся со мной и Всеславом? Променять дочь и сестру великих князей на бесстыжую вертихвостку! Я подниму против тебя все Сварожьи Земли! Моему брату Стемиру повинуются двадцать князей, они по его приказу двинутся против тебя и сотрут в порошок!
Но Бранимира не очень-то испугали ее угрозы.
- Может, и так, а скорее - нет! У князя Стемира Мирославича иные заботы, государственные. Как я слышал, он нынче принуждает к покорности тех, кто не хочет ему повиноваться. Влесославль против него, Азань - тоже. К тому же, недавно он воевал с народом уртан, живущих на Великой реке, что мешают сварожанам торговать с полуденными странами. Я же ничем не мешаю великому брониславскому князю: мои земли далеко, и я никогда не чинил ему препятствий, напротив, могу помочь войсками и кунами. Поэтому вряд ли ты своими жалобами многого добьешься. Политика, дорогая моя супруга, делается не из личных предпочтений. Войны развязываются не из-за того, что кто-то украл у другого жену или стадо коров, хотя мир полон таких историй. На самом деле они становятся лишь последним поводом, когда распря давно готовится и без того. По крайней мере, там, где у власти стоят разумные здравомыслящие люди - а в уме великого князя Стемира Сильного я не сомневаюсь.
Из груди Радмилы вырвался тяжкий вздох. Она поняла, что муж прав: пожалуй, ее родные не пойдут мстить за нее.
- Вот видишь! Лучше для тебя и для Всеслава - это смириться и жить спокойно, - наступал Бранимир. - Если Прекраса будет в безопасности, вы останетесь моей семьей. Ты поняла?
Радмила с силой схватила князя за руки.
- Мне все равно, с кем ты будешь спать! Но поклянись, что мой Всеслав станет князем после тебя - и никто иной!
Но Бранимир не стал клясться. Лишь многозначительно пожал плечами, и ответил так, что княгиня поняла - большего от него не добьешься.
- Если будет достоин княжества! А, кстати, где он сейчас?
- На охоте с отроками из младшей дружины. Юношам полезны развлечения на свежем воздухе.
- Если они не отвлекают от иных забот, более полезных княжескому наследнику, - нахмурился Бранимир. - Не иначе ты думаешь, что из легкомысленного шалопая сразу по мановению волшебной палочки вырастет настоящий князь, стоит ему сесть на престол? Я столько усилий прилагаю, чтобы в нашем приграничном княжестве ладить с соседями, а его, если не поумнеет, они живо вокруг пальца обведут! Меня Всеслав не слушает, твоими же стараниями, так хоть сама попробуй ему втолковать, что значит быть князем! Вот о чем тебе думать надо!
Он поднялся со скамейки и хотел уже уйти, но, спохватившись, обернулся к жене.
- Да, чуть не забыл: на тот случай, если ты не остановишься ни перед чем, чтобы сделать князем Всеслава! Если бы даже тебе удалось погубить и меня, и Прекрасу, я оставил в надежном месте завещание, по которому вы лишитесь наследства в случае моей подозрительной смерти. И надежные люди тогда объявят его на главной площади Яргорода!
Сказал так, и спокойно вышел вон, будто ничего не случилось. А княгиня Радмила, закрыв лицо руками, глядела сквозь пальцы в спину мужу с такой ненавистью, что, казалось, он должен был упасть замертво. Но не обладал ее взор такой способностью, и скоро шаги Бранимира стихли вдалеке, среди дворцовых переходов. Он был доволен, развязав себе руки, чтобы без помех соединиться с Прекрасой.
Прошло чуть более двух месяцев после праздника нового года. Наступила ранняя яргородская весна, и молодые ароматные травы уже покрывали пологие холмы. Сады цвели пышным белым цветом. По вечерам молодые пары слушали, как в кустах поют соловьи. На деревьях распускались листья. Первыми храбро зазеленели белоствольные березы. За ними выбросили клейкие молодые листочки ясени и быки, а после - липы. Чуть помедлив, распустили свои роскошные листья каштаны. Наконец, доверившись уже надежному теплу лучей Хорса, выпустили листья из почек и упрямые твердолобые дубы. И сразу всем стало ясно, что теперь уж тепло пришло надолго, и больше не обманет. Теперь у яргородских жителей настало время полевых работ. Но щедрое весеннее солнце так согревало все живое, что молодые люди и девушки, работая не покладая рук, были полны сил и чувствовали, как быстрее бежит по жилам кровь. Встретившись где-нибудь в поле или на улице, иные из молодых, что до сих пор жили рядом всю жизнь, порой удивленно останавливались, разглядывая друг друга заново, чувствуя притягательное волнение. Весна, помимо всего прочего, была еще и временем любовных сговоров и обещаний. Много молодых пар, что теперь приглядываются друг к другу, летом будут вместе прыгать через купальские костры, а по осени варить свадебную кашу. На том человеческий род стоит.
Оттаяла, отогрелась той весной и Прекраса. Молодость и разгорающаяся любовь к князю Бранимиру постепенно брали верх, стирали из памяти пугавшие ее воспоминания. Ночью, лежа без сна, девушка представляла себе как князь подходит к ней и берет за руки, затем целует, заключает в объятия и ласкает. И от этих мечтаний сладко замирал дух у девушки, вступившей в свою восемнадцатую весну.
Бранимир радовался, чутко и безошибочно наблюдая, как расцветает ее душа, но не торопил события. Ему казалось, что они с Прекрасой оба стоят на пороге некоего значимого события, и, чтобы перейти грань, должно что-то их подтолкнуть, чтобы ясно стало раз и навсегда, что им нельзя друг без друга. Каждый поступок должен быть совершен в свое время и в своем месте - учили агайские философы, и князь Бранимир собирался им последовать. Пока же он часто разговаривал с девушкой о книгах и древних находках, иногда приглашал ее вместе со Сбыславой на верховые прогулки вдоль Искры, - словом, держался так, будто Прекраса была уже его возлюбленной или женой.
Однажды, в уже по-настоящему жаркий весенний день, он пригласил девушку поехать вместе поглядеть на новую находку, на окраине города. Строители, чинившие наружную городскую стену, наткнулись на пещеру на склоне холма. А в ней обнаружили кости обнявшихся юноши и девушки. Смерть и время так и сохранили на века их последнее объятие.*
Теперь их осторожно, стараясь не повредить, вытащили из ямы и переложили на носилки, чтобы доставить в дворцовое "собрание древностей". Князь вместе с девушкой, не отрываясь, глядели на выщербленные, потемневшие от времени кости свидетелей минувших времен. Левая рука женского скелета лежала на груди мужского, обнимая его за шею, а рука мужчины замерла на ее талии. Черепа их соприкасались в последнем поцелуе. Даже время не могло скрыть, что зубы у них обоих были чистые, белые. Несомненно, эта пара едва достигла зрелости, когда их настигла гибель.
Прекраса, печально глядевшая на них, сжала руку князя.
- Как же они погибли? На них нет следов от ран...
- Не все раны задевают кости, - напомнил ей Бранимир. - Теперь уже никому не узнать, что погубило их. Ясно только что это не захоронение: нет никаких признаков могилы, ни вещей, которые даются мертвым в последний путь. Похоже, что они пытались спастись от какого-то врага в этой пещере. В древности она могла быть гораздо глубже, чем теперь. И, скорее всего, тогда здесь еще не было города, это место было диким, - иначе бы их нашли. Думаю, что их родные никогда не узнали о судьбе своих детей.
- Какая страшная судьба... - прошептала Прекраса. Но вдруг, озаренная новой мыслью, обернулась к Бранимиру. - Хотя и прекрасная судьба тоже! Их любовь пережила века, быть может - тысячи лет! А их души, я верю, боги воплотили в других влюбленных. Они бессмертны! Жизнь бессмертна!
Бранимир мягко улыбнулся, разделяя ее воодушевление.
- Конечно, нам не случайно именно теперь открылась их могила! Да светит вам Вечное Солнце! - произнес он, обращаясь к останкам древней пары. - Знайте: мы не на потеху покажем вас людям. Лишь затем, чтобы другие люди видели, что есть на свете настоящая любовь, величайшая из всех сил на свете!
- Величайшая из всех сил на свете! - как эхо, повторила за ним Прекраса, опираясь на руку князя, потому что у нее вдруг закружилась голова.
- А теперь пора нам возвращаться домой! Ты что-то на ногах не стоишь, - пошутил князь.
Тут один из работников, осторожно переносивших кости, взглянув на небо, позволил себе вмешаться:
- И пора бы вам вернуться, государь! Тучи по небу ползут. Похоже, будет гроза!
Только теперь Бранимир обратил внимание, что небо и впрямь заволоклось черно-синими непроглядными тучами. Они клубились, как тесто в кадушке, сталкивались между собой, быстро поглощали еще оставшуюся светлой часть неба. Где-то вдалеке сквозь тучи уже сверкнула белым хлыстом молния, но грома издали еще не было слышно.
Князь быстро подсадил девушку на лошадь и сам сел на коня.
- Успеем вернуться! Видно, Хозяин Громовой Секиры загоняет под землю распоясавшуюся за зиму нечисть. Что ж, нужное дело, не будем на него роптать! - сказал он, пуская коня вскачь.
Но вернуться во дворец до грозы они не успели. Громовой раскат расколол небо пополам, так что лошадь Прекрасы прижала уши и шарахнулась в сторону. И одновременно ударили сверху тысячи тугих ледяных струй, тут же сомкнувшись в сплошную водяную стену, неиссякаемый водопад - словно в небе кто-то опрокинул разом тысячи бочек с водой. Запах мокрой земли на мгновение наполнил мир. А в следующий миг исчезли все запахи, все цвета, звуки, кроме оглушительного шума дождя. И сама земля исчезла, смытая ливнем. Вместо нее внизу клокотали настоящие озера и реки, становясь все глубже и шире. Копыта лошадей с плеском ступали по воде. Крупные пузыри вздувались на лужах, означая, что дождь не скоро утихнет.
Совсем стемнело, и князь с девушкой не могли разобрать, где находятся, куда несут их обезумевшие кони. Лишь иногда, если очередная молния прорезала небо прямо над головой, они могли увидеть друг друга, вымокших до нитки, прилагавших все усилия, чтобы усидеть на конях, мчавшихся куда глаза глядят. "Держись!" - мысленно обратился Бранимир к Прекрасе. И она, казалось, поняла его и обернулась. В ее блестящих глазах отразились две молнии, вспыхнувшие над водой. "Я держусь. Ты меня не бросай", - мысленно взывала она. "Я с тобой", - взором обещал Бранимир, подгоняя коня, чтобы не потерять в темноте из виду белую кобылицу Прекрасы.
Мокрая одежда противно липла к телу. Холодный весенний дождь быстро стал просто ледяным, и теперь его удары пронизывали насквозь. Вдобавок, поднялся ветер, и кругом угрожающе зашумели, затрещали деревья. Стало ясно, что они скачут прочь от города, через лес. Но кони не хотели остановиться, не слушались поводьев. Вдобавок, крупная ветка обломилась и рухнула прямо над их головами, еще больше испугав коней. Да и всадников тоже. При все учащавшихся вспышках молнии они видели, что мчатся среди высоких деревьев, и, при мысли, что одно из них сейчас разобьет громовая секира Перуна, становилось совсем уж жутко.
Но все обошлось, хотя громовая колесница не раз прокатывалась над их головами. То и дело вокруг слышался страшный треск. Должно быть, не одно дерево переломилось в бурю. Но продрогшим до костей всадникам было не до того. Они могли сейчас думать лишь хоть о каком-нибудь укрытии во время бедствия. А ливень все не прекращался, как будто хотел смыть все живое с лица земли.
Вдруг при новой вспышке молнии князю Бранимиру померещилось какое-то строение на небольшой поляне. С неимоверным трудом остановив коня, он разглядел избу с заколоченными ставнями. Тут же помог остановиться Прекрасе.
- Это наша охотничья заимка! Мы спасены! - прокричал он, пересиливая шум ветра и ливня.
* Обстоятельства гибели этой пары рассказаны в 18 главе "Обретенной Земли".
-
С Радмилой Бранимир был прав. Но с этой поездкой и охотничьей заимкой, он не только себя, он Прекрасу подставляет, и даёт в руки Радмиле оружие против себя. Ну, положим, родит Прекраса ему сына - дальше что? И как всё это объяснить?
-
В Сварожьих Землях вроде бы не возбраняется взять вторую жену (мы видели примеры в других книгах). Почему бы Бранимиру не жениться на Прекрасе? По крайней мере, у девушки был бы статус жены, пусть второй. Что, на мой взгляд, лучше, чем любовница. Родит ли она другого наследника, ещё не факт. Не знаю, чем обернётся пребывание на заимке, тут всяко быть может. Впрочем, никакой заимки заранее не планировалось, как я поняла, всё это чистая случайность. Но оружие против себя Бранимир действительно даёт, вольно или невольно.
-
Благодарю, эрэа Convollar, эрэа Карса! :-* :-* :-*
С Радмилой Бранимир был прав. Но с этой поездкой и охотничьей заимкой, он не только себя, он Прекрасу подставляет, и даёт в руки Радмиле оружие против себя. Ну, положим, родит Прекраса ему сына - дальше что? И как всё это объяснить?
У сварожан дозволяется взять вторую жену. Не все этим правом пользуются, но закон признает такие браки (правда, некоторых они не доводят до добра). Так что возьмет Прекрасу в жены, а, если она родит ему сына, тот будет вполне законным.
Впрочем, Бранимир не планировал ничего заранее. Не он же организовал грозу, которая загнала их с Прекрасой на эту заимку.
В Сварожьих Землях вроде бы не возбраняется взять вторую жену (мы видели примеры в других книгах). Почему бы Бранимиру не жениться на Прекрасе? По крайней мере, у девушки был бы статус жены, пусть второй. Что, на мой взгляд, лучше, чем любовница. Родит ли она другого наследника, ещё не факт. Не знаю, чем обернётся пребывание на заимке, тут всяко быть может. Впрочем, никакой заимки заранее не планировалось, как я поняла, всё это чистая случайность. Но оружие против себя Бранимир действительно даёт, вольно или невольно.
Действительно, узаконить ее можно. Другое дело - как это будет сделано на практике, что скажут Радмила, Всеслав и иже с ними. Но об этом надеюсь рассказать потом.
Судьба, похоже, сводит Бранимира с Прекрасой.
Соскочив с лошадей, князь с девушкой побежали, увязая в промокшей земле, под защиту навеса над крыльцом, украшенным деревянной резьбой. Поискав в тайнике над входом, Бранимир достал ключ и отворил дверь. Та резко заскрипела, поворачиваясь на заржавевших от дождя петлях.
- Тут где-то были про запас дрова и огниво. Сейчас согреемся, - нарочито весело говорил князь, хоть у него, как и у Прекрасы, зуб на зуб не попадал от холода. С них обоих вода лилась ручьями.
Дрова обнаружились там, где им и полагалось быть - в пристройке сбоку от жилого помещения, где стояла печь, разумеется, холодная и нетопленная, ибо на заимке никто давно не бывал. Князь стал носить дрова, не смущаясь холопской работы. Прекраса, наскоро отжав волосы и подол платья, взялась помогать ему, оставляя на полу мокрые следы.
Наконец, большая кирпичная печь бодро загудела, отдавая тепло. Усадив Прекрасу на медвежью шкуру возле самого жерла печи, Бранимир вышел обратно под по-прежнему хлещущий ливень.
- Надо и коней пристроить в конюшне. Для них на всякий случай всегда хранится запас овса. Сегодня нашим скакунам большая честь: конюхом им послужит сам князь, - пошутил он, ныряя обратно под дождь, который, казалось, разошелся еще сильнее. Крыша охотничьей заимки дрожала, словно готова была улететь, гром гремел то и дело.
Дрожащая от холода Прекраса сидела, обхватив колени руками, придвинувшись как можно ближе к печи, но все равно не могла согреться. Пока не было князя, она огляделась по сторонам. Обстановка охотничьей заимки была довольно скромной, зато вполне соответствовала своему назначению. Из убранства лишь черный ореховый поставец и стол, окруженный широкими лавками. На них лежали сложенные меховые шкуры. Стены украшали лосиные и оленьи рога, несколько кабаньих голов, искусно сделанные чучела глухарей и селезней в брачных нарядах. Здесь же находились и различные принадлежности соколиной и псовой охоты: клобучки, путы для ловчих птиц, собачьи ошейники, колокольцы, рожки для подзывания своры в лесу, нож для добивания раненого зверя, луки и колчаны, украшенные знаком яргородских князей. Огонь очага едва освещал все помещение, и в его неясном свете фигуры и предметы казались живыми. В глазницы зверей и птиц были вделаны кусочки алатыря, и Прекрасе казалось, что они следят за ней. От этих воображаемых взглядов девушке тоже было не по себе, ее знобило, и зуб не попадал на зуб.
Очередной раскат грома расколол небо прямо над головой, и Прекраса даже не услышала, как вернулся князь Бранимир. С него потоками стекала вода. Он снял сапоги у порога и прошел босиком по деревянным половицам, чуть слышно поскрипывающим под его шагами. В руках он держал какую-то сумку.
- Гроза разразилась еще пуще. Придется заночевать здесь, - сообщил он гревшейся возле печи девушке. - Ну да мы с тобой не пропадем, верно?
Прекраса вымученно улыбнулась, оглянувшись на него. Перекинув через плечо тяжелые от воды волосы, она пыталась кое-как просушить косу, придвинувшись совсем близко к печи.
- Э, ты так спались волосы! Что ты делаешь, даже не распустила косу! - усевшись с ней рядом на медвежью шкуру, князь принялся расплетать ее волосы. Близ очага от его промокшей одежды повалил пар.
- Ты бы сам сперва согрелся, княже! Я-то уж подсохла у печи, - слова девушки никак не сочетались с сотрясавшей ее дрожью.
Бранимир вдруг пристально взглянул на нее, с тревогой потрогал ей лоб.
- Ты же вся дрожишь! Так нельзя: заболеешь, огневица привяжется. Вот, выпей немного вина, быстрее согреешься, - он достал из поставца два серебряных кубка, налил из фляжки вина себе и девушке. Прекраса выпила его, чувствуя, как внутри мало-помалу становится тепло.
- Тебе бы переодеться в сухое! Но здесь нет одежды, - подумав, Бранимир дал ей рысью щкуру, серую, с крупными темными пятнами. - Завернешься хоть в это! Снимай платье.
Он решительно принялся расстегивать на ней пояс, развязывать мокрые непослушные тесемки. Прекраса поначалу возражала, но потом смолкла, ощутив женским чутьем, что так должно быть.
Скоро ее одежда сырой бесформенной грудой валялась на полу. Князь обернул ее грудь и бедра мягким мехом рыси, зажмурился, взглянув на нее, будто на солнце.
- Если бы тебя видели величайшие художники в мире, они сотни раз запечатлели бы твою красоту на картинах! Ваятели не нашли бы материала, достойного твоей красоты, поэты забыли бы своих муз ради тебя одной, - проговорил он, будто в бреду.
И Прекрасе казалось, что она заново увидела его - уже зрелого, рассудительного мужчину, которого заслуженно уважали далеко за пределами его земли. Но сегодня, для них двоих, все было не как обычно, и он мог ей говорить слова, каких не сказал бы в другое время. Он даже и не был сейчас похож на мудрого, могущественного князя. А вот на человека, который несколько часов провел под пронизывающим ливнем - более чем.
- Сними и сам одежду, согрейся, княже, - попросила девушка.
Чуть поморщившись от этого непременного "княже", Бранимир стащил с себя промокший кафтан, затем сорочку и штаны, поспешно сел к огню. Но Прекраса подвинулась ближе, стала растирать его холодную от воды кожу. И он не заметил, как принялся гладить ее прохладные плечи, возвращая тепло.
- Оба холодные, как две лягушки, - услышал он совсем рядом голос Прекрасы. Ее блестящие темные глаза были совсем рядом, и в них плясали отблески огня очага.
- Сейчас... согреемся, - прошептал Бранимир, обняв девушку за спину, поверх рысьей шкуры.
Будто какая-то последняя преграда между ними рухнула под треск ломавшихся в лесу деревьев, и в тот же миг была смыта ревущими потоками ливня. Покачнувшись, Прекраса уронила голову на плечо князю, и оба они упали на медвежью шкуру, нагие и счастливые, как самая первая пара людей на земле.
Гром продолжал неистово грохотать среди туч, но Бранимир с Прекрасой не слышали и не боялись его. То была их свадебная музыка. Сам Бог Грозы своей священной секирой скрепил их брак.
Когда Прекраса открыла глаза, огонь в печи уже прогорел, но горячий кирпич продолжал согревать помещение. Гроза стихла, и в распахнутые окна сквозь пластинки слюды ворвался яркий свет. В первый миг Прекраса не поняла, где находится, ей казалось, что все пережитое привиделось во сне. Но тут же память вернулась к ней, и она с радостным испугом огляделась по сторонам. Роскошная медвежья шкура на полу еще хранила тепло другого тела, но князя не было рядом.
Не успела она расстроиться или рассердиться за то, что покинул ее, как он вошел в дом, что-то напевая. Прекраса никогда раньше не слышала, чтобы он пел. На лице его разгладились хмурые морщины, оставленные заботами, и он казался помолодевшим на добрый десяток лет. Одежда на князе была сухой, но такой измятой, будто ее жевала корова.
Войдя в дом, Бранимир поцеловал все еще обнаженную девушку. Она, только теперь осознав, как все получилось, тихо охнула и ткнулась лбом ему в плечо.
- Ой... А что мы теперь будем делать, княже?
- Ну вот, опять "княже", - усмехнулся он, разбирая пальцами ее черные волосы. - Неужели и теперь у тебя не найдется для меня другого имени?
- Найдется... Ой, Бранимир! - она произносила его имя не так, как все остальные, а будто на каком-то другом языке. - Как это получилось у нас? Будто в сказку попали, я обо всем забыла... А теперь-то как?
- Теперь пойдем в святилище Лады, обойдем вокруг ракиты, и станешь мне женой, законной княгиней яргородской, как и Радмила, - твердо, уже все для себя решив, ответил Бранимир. - Ее я заставил смириться. Здесь, на месте этой заимки, прикажу построить тебе дворец. Будем жить здесь, а тот дворец, на Холме Ярилы, уступлю ей и детям.
Прекраса слушала его обещания с трепетом, как самые увлекательные сказания. Но вдруг вздохнула и с сомнением покачала головой.
- Ой, не верится, чтобы княгиня Радмила Мирославна так просто смирилась, что у тебя будет другая жена!
- Она больше не может родить, а по обычаям Сварожьих Земель разрешается в таком случае взять вторую жену. Мы в своем праве, успокойся, любимая, - уверенно отвечал Бранимир.
- А мне бы хотелось родить тебе ребенка, - доверчиво призналась Прекраса. - Но только мне боязно: кто знает, как сложится его судьба?..
- Самая блестящая и величественная, какая возможна в Яргородской Земле, - с глубокой убежденностью заверил князь. - Если родится сын, мы, когда он подрастет, воспитаем его наилучшим образом, пригласим самых лучших наставников, чтобы вырастили из него истинного будущего князя. И, когда придет мое время, я оставлю нашего сына наследником. На Всеслава у меня плохая надежда, он не справится.
- Не говори об этом раньше времени, Бранимир! Не хочу сейчас думать ни о чем. Гораздо лучше вот так - быть с тобой наедине, только вдвоем, далеко от всех княжеств, от человеческих распрей и страданий.
Он улыбнулся, гладя ее обнаженную грудь, атласную кожу ее живота. Как это странно - еще вчера он для нее был всевластным владыкой княжества, она же - воспитанницей, принятой из милости. Но весенняя гроза смыла все преграды, закружила их обоих, заставила потерять голову, вдохнула в них обоих новую душу, и они вновь вернутся к людям совсем не теми, кем были.
- Немного подсохнет, и после обеда можно будет ехать. Нас уже, наверное, ищут, - вздохнул он. - А сейчас надо поесть, восстановить силы!
Он вынул из сумки и разложил на столе пирог, каравай хлеба, сало, кусок копченого окорока, мешочек сухих ягод. Прекраса с каким-то новым чувством смотрела, как он режет хлеб ровными ломтями, и вспомнила, как быстро он вчера разжег печь. Сварожских князей учили на всякий случай заботиться о себе самим, не полагаясь на слуг. Бранимир не принадлежал к числу тех воинственных владык, что в походах ночевали под открытым небом, питаясь вяленой кониной, как кочевники, но не был изнежен. Прекрасе сладко, томительно вспоминались его ласки. Без одежды его тело оказалось, хоть сухощавым, но крепким и мускулистым...
- Давай я! - одевшись, она взяла у князя нож и принялась резать окорок.
После завтрака девушка собиралась, как обычно, заплести девичью косу. Но Бранимир взял у нее гребень и, поцеловав в щеку, проговорил:
- Позволь мне! Я расплел этой ночью твою косу, мне и заплетать заново... уже две косы, госпожа княгиня яргородская!
Прекраса поежилась, как от холода.
- Мы ведь еще не женаты. Не рано ли?
Но ловкие пальцы Бранимира уже разделяли пышную массу ее шелковых волос пополам.
- Боги нас привели сюда, какого же еще подтверждения нам нужно, жена моя? Ах, какие волосы у тебя, даже заплетать жалко...
- Если я буду ходить лохматой, меня примут за дикую женщину. И ты меня испугаешься, - в тон ему ответила Прекраса.
- Никогда! - заверил ее князь, притягивая к себе девушку и снова целуя в губы.
И опять на некоторое время оба забыли обо всех земных заботах, словно улетели вдвоем на седьиое небо Ирия, где радуются праведные души.
- Я совсем потеряла рассудок, - призналась Прекраса, придя в себя.
- Мы оба безрассудны, - согласился Бранимир. - Но безрассудство нам послали боги!
- Я все-таки хочу сперва испросить Их воли в Священной Роще, - попросила девушка.
- Если тебе это нужно - ступай туда, - согласился князь.
К стоявшему в глубине Священной Рощи храму Лады она отправилась тем же вечером, как приехала в Яргород. Две жрицы в белых одеждах, происходящие из знатных яргородских семей, омыли паломницу, дали ей такое же полотняное платье и проводили туда, где близ источника, облицованного мрамором, росли ракиты, посвященные богине любви. Объяснив девушке, что следует делать, жрицы оставили ее одну. Прекраса долго, истово молилась, пока в небе не заблестели звезды. Тогда она зачерпнула кувшином воды из источника и вошла в храм, стоявший за деревьями. Там стояла мраморная статуя Лады, у ног которой было постелено ложе. Прекраса поставила кувшин у изголовья, а сама легла. И тут же сомкнула очи.
Ей привиделась высокая золотоволосая женщина в пышном пурпурно-синем одеянии. Несмотря на величественный облик, она вовсе не выглядела суровой. Напротив - в ее присутствии Прекраса почувствовала себя маленькой девочкой, доверчиво ласкающейся к матери. На какое-то мгновение ей захотелось, чтобы так и осталось. Но прекрасная женщина ответила ей на еще невысказанную мысль:
- Ты бы скоро заскучала, дочь моя. Покой и безмятежность хороши лишь для маленьких детей. И для тех, кто, прожив жизнь, отдыхает в Ирие, набираясь сил для новой. Но для тех, кто живет на земле, вся жизнь - непрерывная череда приключений. Ты только что в этом убедилась.
- Да, - странно, но Прекраса не чувствовала неловкости, говоря с богиней о своей жизни. - Скажи мне, великая: могу ли я стать женой князя Бранимира? Не испорчу ли жизнь ему и себе?
- А что велит твое сердце? - поинтересовалась Лада.
- Сердце мое желает быть с ним вместе всегда! - не задумываясь, ответила девушка.
- Тогда следуй голову сердца, дочь моя! Ты будешь любить своего мужа и сына, которого родишь ему. Этого достаточно, чтобы твоя жизнь имела смысл. Почти всем людям в молодости я дарю свою силу, но лишь немногие хранят ее всю жизнь, как костер в непогоду. Ты сможешь сохранить свою любовь на всю жизнь. Если теперь от нее не отречешься.
- А сын, что у меня родится? Он вправду станет князем? - с волнением спрашивала Прекраса.
Ничего не ответила ей Богиня Любви. Лишь трижды коснулась ладонями ее лба, груди и живота. От ее рук исходило мягкое серебристое сияние. Прекраса почувствовала, как новая сила растекается по всему ее телу. Сделалось жарко, словно ей внутрь пролился жар солнечных лучей. И тут же вода в кувшине взбурлила, словно разом закипая, и выплеснулась. В то же мгновение чудесное видение исчезло.
Проснувшись, Прекраса первым делом увидела статую богини, увенчанную живыми цветами, и с благодарностью поклонилась ей. Затем взглянула на кувшин с водой. Тот стоял на своем месте, но был пуст, и даже сух.
-
Очень красивый эпизод, просто замечательно написано! И гроза, и то, что было после грозы. Хорошо, что сварожские обычаи позволяют взять вторую жену, тем более, что Радмила больше не может иметь детей. И храм в священной роще Лады невероятно интересен. Радмила, конечно, будет счастлива, но вот не опасно ли оставлять её в княжеском тереме, ведь ядовитая дамочка-то. За такой глаз да глаз нужен.
-
Вот оно как, Прекраса получает благословение богини Любви. Очень красивое описание святилища и встречи с богиней. Счастье у них с Бранимиром будет, это несомненно. Долгое или короткое, но будет. А вот что предпримет Радмила... Да ещё оставленная без присмотра в личном дворце. Да после появления второго наследника (её ведь беспокоит, достанется ли княжество Всеславу). И тут сильно зависит от того, как в Сварожьих Землях расцениваются дети от разных жён. Радмила первая по счёту жена. Является ли она уже поэтому главной, а дети от неё приоритетными наследниками? С другой стороны, Радмила родовитее Прекрасы. Может ли это служить основанием для того, чтобы приоритет в наследовании был отдан Всеславу? Или наследника выбирает князь? А ведь может получиться и так, что старший сын уже взрослый или почти взрослый, а младший ещё ребёнок на момент наследования. Как тогда? Получает ли старший престол автоматически в таком случае? Ради того, чтобы следующим князем стал Всеслав, Радмила на многое пойдёт. А благородством она вроде бы не отличается, к тому же не очень умна. Ситуация становится опасной.
-
Большущее спасибо, эрэа Convollar, эрэа Карса! :-* :-* :-*
Очень красивый эпизод, просто замечательно написано! И гроза, и то, что было после грозы. Хорошо, что сварожские обычаи позволяют взять вторую жену, тем более, что Радмила больше не может иметь детей. И храм в священной роще Лады невероятно интересен. Радмила, конечно, будет счастлива, но вот не опасно ли оставлять её в княжеском тереме, ведь ядовитая дамочка-то. За такой глаз да глаз нужен.
Идея соединить их во время грозы мне пришла в голову после того, как сама попала под грозу несколько недель назад.
"И вода смывала с меня пыль и пот, и усталость прожитых лет"(с)"Чиж и компания".
Обычаи-то позволяют. А вот как при этом складываются взаимоотношения между людьми - извольте решать сами. Тут ничего не определено заранее.
До Радмилы ли будет Бранимиру, с его новой семьей?
Вот оно как, Прекраса получает благословение богини Любви. Очень красивое описание святилища и встречи с богиней. Счастье у них с Бранимиром будет, это несомненно. Долгое или короткое, но будет. А вот что предпримет Радмила... Да ещё оставленная без присмотра в личном дворце. Да после появления второго наследника (её ведь беспокоит, достанется ли княжество Всеславу). И тут сильно зависит от того, как в Сварожьих Землях расцениваются дети от разных жён. Радмила первая по счёту жена. Является ли она уже поэтому главной, а дети от неё приоритетными наследниками? С другой стороны, Радмила родовитее Прекрасы. Может ли это служить основанием для того, чтобы приоритет в наследовании был отдан Всеславу? Или наследника выбирает князь? А ведь может получиться и так, что старший сын уже взрослый или почти взрослый, а младший ещё ребёнок на момент наследования. Как тогда? Получает ли старший престол автоматически в таком случае? Ради того, чтобы следующим князем стал Всеслав, Радмила на многое пойдёт. А благородством она вроде бы не отличается, к тому же не очень умна. Ситуация становится опасной.
Наследство у сварожских князей - дело темное. Похоже, что строгих законов на все случаи жизни не предписывалось. Во-первых, по лествичному праву, чаще всего умершему князю наследовал не сын, а брат или кузен, ставший старшим в роду. Род яргородских князей хотя бы малочислен, там нет такой путаницы в старшинстве. А в других владениях зачастую сыновей умершего князя просто отодвигали в сторону, особенно если еще не успели сами выдвинуться в ряды значимых политических фигур. Ростислав в "Полете сокола", Ярослав в "Песни гор" тому примеры.
Ну а если выбор наследника все же между сыновьями князя... Скорее всего, чаще все-таки выбирали из старших сыновей, у которых было больше времени проявить себя при жизни отца. Так чтобы совсем вопреки фактическому старшинству - не припомню таких случаев в Сварожьих Землях, это у литтов бывало (позже, чем происходит действие "Сполохов над Искрой"). Но, вероятно, решение князя-отца все же было определяющим. Справедливости ради, редко кто из князей, как Бранимир, выбирал наследника произвольно. Чаще - все-таки по старшинству.
Ну а тем из княжеских детей, кто оставался сиротой в детстве или в юности, вообще приходилось труднее, тут уж независимо, от какого брака. Хотя и среди них некоторые многого добивались.
О Радмиле скоро узнаем дальше!
Глава 12. Раскол
В тот год всю Яргородщину всколыхнули перемены в княжеской семье. Все удивлялись, как это князь Бранимир взял вторую жену, простую боярышню, и теперь ни на шаг не отходит от нее. К концу лета на месте загородной охотничьей заимки был построен настоящий дворец. Там жила новая княгиня, счастливая и гордая близящимся материнством. Там же, махнув рукой на Холм Ярилы, поселился рядом с ней и князь Бранимир, ни на день не оставлявший свою ненаглядную. В малом дворце он вершил государственные заботы, принимал послов от сварожских князей и иноземных владык, советовался с боярами, рассылал гонцов с повелениями. Приближенные яргородского князя делали вид, будто не замечают ничего странного в его поступках. А сам Бранимир, опьяненный любовью к Прекрасе, поутратил часть своей знаменитой проницательности. Гораздо приятнее было ему начинать каждое утро, целуя Прекрасу, гладя ее роскошные черные косы, слушать, как бьется дитя в ее чреве, в ожидании своего часа, и вместе с ней мечтать о будущем их сына. Они оба верили, что будет сын, уж если сама Лада пообещала это Прекрасе.
Первая семья князя как будто затаилась, выжидала чего-то в своем дворце на Холме Ярилы. Только княжна Сбыслава часто приезжала навестить отца и Прекрасу, но она избегала говорить о своих матери и брате. Лишь однажды обмолвилась, что они очень ругались, когда князь повел Прекрасу к алтарю Лады.
- Еще бы им не ругаться! - усмехнулся Бранимир. - Ну и пусть! Им же будет хуже. А мы не будем слушать их.
Во время свадьбы, когда уже молодая княгиня вместе с мужем собиралась сесть в повозку, навстречу ей вдруг откуда-то выскочили несколько гончих. Они мчались с оглушительным лаем, словно травили зверя в лесу, и Прекраса испуганно замерла. Бранимир одним прыжком заслонил ее, и дружинники подоспели на помощь князю. В Священной Роще ни у кого не было при себе оружия, но собаки не посмели броситься. Их не учили нападать на людей. Не почуяв здесь запахов дичи, какую преследовали обычно, они растерянно поджали хвосты и спрятали острые клыки.
Держа под руку дрожащую Прекрасу, Бранимир огляделся и заметил высунувшееся из кустов лицо своего наследника, княжича Всеслава. Ярость и разочарование исказили миловидное юношеское лицо.
Бранимир не стал наказывать сына Радмилы. Без сомнения, тот сам додумался спустить собак, одержимый обидой за мать, желая отомстить ему за то, что посмел предпочесть ей другую. Эта глупая мальчишеская выходка не представляла опасности; Прекраса даже не успела испугаться по-настоящему. Тот, кто действительно способен отомстить, ведет себя не так. Вряд ли Всеслав даже отдавал себе отчет, чего хочет, увлекаемый, как все в этом возрасте, мутным туманом в голове. Оставалось надеяться, что поумнеет, когда вырастет. А сейчас у Бранимира было довольно своих забот и радостей.
В конце зимы, когда кружат метели, Прекраса родила ему сына. Князь все время находился рядом с любимой женой, а после три дня пировал со своими боярами и дружиной, праздновал рождение своего истинного сына.
Они с Прекрасой назвали сына Драгомиром, в честь знаменитого родича яргородских князей, хоть и не прямого их прародителя, государя-воина Драгомира Червлянского. Быть может, в этом имени был скрыт и некий вызов: ведь старинный князь Драгомир был единственным достойным противником самому Брониславу Великому, из рода которого происходила Радмила.
Родители обожали своего первенца. Радовались, что он растет здоровым ребенком, прибавляет в весе день ото дня, питаясь материнским молоком. Умилялись, когда он, точно совенок, таращил круглые темные, как у матери, глаза. Вся жизнь малого дворца кружилась вокруг этого еще беспомощного существа, умеющего лишь громко вопить, когда ему было что-нибудь нужно. Но о его будущем много думали другие люди, а больше всех - отец, князь Бранимир. Он был исполнен решимости добиться, чтобы его сын от Прекрасы рос полноправным наследником яргородского престола, а, когда придет время, унаследовал княжество после него.
О том, что на пути могут возникнуть препятствия, князя оповестил его друг, жрец Хорса, Вышата. Он сильно постарел за минувшие годы, но оставался приверженцем Бранимира, как и сразу после его вокняжения, когда беседовал с ним о смысле клятв. Именно потому счел нужным предупредить князя о том, что и в храмах, оказывается, не все поддерживают его.
- Княгиня Радмила Мирославна трижды привозила жрецам богатые подарки и о чем-то долго беседовала с ними, государь... Меня, конечно, в суть их разговоров не посвящали, зная, что я от тебя не отвернусь. Но ведь я старею. Через несколько лет новый жрец Хорса может поддержать Всеслава и его мать против тебя. А со жрецов станется поднять против тебя толпу, привыкшую им верить. Простые люди, к сожалению, крайне суеверны. Увы, я должен признаться: даже мои собратья, близкие к богам, которым следовало бы особенно блюсти чистоту, могут лгать без зазрения совести.
Бранимир внимательно выслушал его, однако не особенно встревожился.
- Пусть Радмила поищет себе союзников, все равно ничего не сможет сделать! Я надежно укротил ее, она теперь все равно что уж, может шипеть, но не кусать!
Возможно, яргородский князь не был бы столь уверен, если бы мог услышать беседу своей старшей жены с боярином Мезамиром в те же дни.
Княжеский советник, хранитель печати в последние несколько месяцев часто разъезжал между малым дворцом и старым, где жила княгиня Радмила с детьми. Ей он сообщал обо всем, что происходило при дворе отвергнувшего ее мужа. Слушая его вести, Радмила краснела и бледнела, призывала все проклятья на голову Прекрасы и ее отпрыска, однако приездов боярина ждала с нетерпением. Ей важно было знать все, что делает Бранимир. Любая весть могла помочь княгине погубить мужа вместе с его "вертихвосткой" и отвоевать яргородский престол для Всеслава. Немало яду пролил ей в душу Мезамир, рассказывая, как любят друг друга князь с молодой женой, как мечтают о великом будущем для своего сыночка.
- Князь во всеуслышание провозглашал на пиру младенца Драгомира своим будущим наследником, через голову княжича Всеслава. Разумные люди в Яргороде недаром говорят, что Прекраса его околдовала, - говорил со вздохом хитрый боярин, разумеется, причисляя к "разумным людям" лишь свою партию.
Радмила в ярости обрывала кисти на поясе, терзала свои рыжие косы.
- Пащенка от приблудной девки - наследником! Так обойтись со старшим сыном и со мной, родственницей многих великих князей! О, клянусь, что если небесные боги не покарают бесчестного Бранимира, то я испрошу для него наказания у Чернобога и Мораны!.. Мезамир, ты ручаешься, что среди яргородских бояр многие поддержат Всеслава? - с беспокойством спрашивала она.
- Не тревожься, матушка-княгиня: множеству вятших мужей в Яргороде, как и мне, совсем не нравится этот каприз Бранимира, - заверил ее боярин. - А, если бы ты сейчас призвала на помощь своих родичей, легко было бы свергнуть его.
Но княгиня тяжело вздохнула и покачала пышной прической.
- Увы, вряд ли родичи захотят мне помочь, - призналась она. - Мой муж прав: у Стемира и его подручных - свои заботы, государственные; что против них родная кровь? - она закрыла лицо руками, не забывая искоса поглядывать на Мезамира. - Все вы, мужчины, одинаковы: выдумаете себе какую-нибудь блажь, и ради нее готовы не жалеть ни своей головы, ни чужой. А до одинокой женщины, вдовы при живом муже, никому и дела нет...
Тщательно скрыв тонкую улыбку, Мезамир наклонился к княгине и почтительно поцеловал ее белые, унизанные кольцами руки, мягко касаясь их вислыми усами, отпущенными на лугийский манер.
- Не говори так, государыня! В Яргороде осталось много сильных людей, готовых умереть за княжича Всеслава и за его мать, самую мудрую и прекрасную из всех княгинь!
Радмила, томно прикрыв глаза, слушала лестные слова боярина. Они были приятны. Но следовало помнить и о деле.
- Ах, Мезамир, быть княгиней-матерью - тяжкий груз! Что будет, если даже мы свергнем Бранимира? Мой сын еще не готов править самостоятельно, а Яргородская Земля окружена соперниками, всегда готовыми урвать кусок пожирнее. Когда я об этом вспоминаю, меня берут сомнения в моих силах. Кто оградит молодого князя надежным щитом и поможет разобраться в государственных заботах? Кто на первых порах поможет мне нести ради него бремя власти?
Она говорила кротко и жалостливо, склонив голову, и Мезамир, чутко следивший за ней, плавно шагнул ближе. Княгиня не отодвинулась от него. Тогда боярин вежливо взял ее за руку и пообещал:
- Клянусь Великим Древом, государыня: ты всегда сможешь на меня рассчитывать! И я найду тебе новых сильных союзников, в Яргородской Земле и за ее пределами!
Радмила огляделась по сторонам - заперта ли дверь на замок, закрыты ли ставни на окнах? Затем положила руки на плечи боярину.
- Помоги моему сыну занять яргородский престол, Мезамир! Я обещаю, что у нас не будет среди вятших людей никого выше тебя! Вдвое против нынешнего получишь земель, и золота, и мехов, и разного скота! И еще кое-что впридачу...
Они скрепили свой договор долгим поцелуем и, обнявшись, упали вместе на ложе. Не внезапная страсть вела их, хотя объятия были горячи.
"Не только Бранимиру изменять можно! Я отомщу ему и как мужу, и как князю! - распаляла себя Радмила, тихонько рыча в объятиях своего любовника. - Мезамир мне полезен, и пригодится впредь... Да и приятно еще чувствовать себя настоящей, неотцветшей женщиной!"
"Если удастся переворот, тогда я - первый человек при новом князе! - мечтал в это самое время боярин Мезамир, обнимая княгиню. - Конечно, и Бранимир меня высоко ценит, но уж очень он самостоятельным становится! Никогда в Яргороде не было, чтобы князь сам выбирал наследника, без согласия вятших мужей. А при мальчишке Всеславе разумные люди смогут прибавить себе воли. И я уже не просто боярин, а любовник или даже муж княгини-матери!.. Тем более, что она хороша еще. Стать настоящей сварожской красавицы! А волосы какого роскошного цвета! И что это Бранимира от такой жены потянуло к девчонке?"
Нет, не светлая Лада свела эту пару вместе! Скорее уж живущая в Кромешном Мире Распря с нетопырьими крыльями.
Когда отдохнули, Мезамир прошептал на ухо княгине, продолжая беседу о государственных делах:
- У меня много союзников среди хунгарских вельмож, государыня! Они пишут, что хунгарский король поддержит княжича Всеслава и даст ему войска. В Хунгарии живут много знатных яргородских бояр, не ужившихся с Бранимиром. Они тоже ждут твоего слова, моя повелительница!
Радмила млела, слушая его обещания. Нет, ей льстили вовсе не похвалы ее красоте, но обещание власти для ее сына и для нее самой. Она мечтала об этом с того дня, как Всеслав родился на свет.
И в тот же день ее сын, явившись к матери, встретился на лестнице с уходящим Мезамиром. Он удивился, но, увидев княгиню, не посмел ни о чем спросить. Однако она, тщательно затворив дверь, велела княжичу:
- Сын, напиши письмо хунгарскому королю Коломану! Обещай ему пять тысяч гривен серебром, если он поможет тебе занять яргородский престол. Я уже посылала ему слезные просьбы. Но боярин Мезамир Велимирич передал, что королю непременно нужны заверения от тебя самого, будущего государя.
Всеслав, уже взявшись за перо и пергамент, при этом имени порывисто обернулся к матери.
- Что от нас нужно твоему Мезамиру? - поинтересовался он юношеским, ломающимся голосом. Всеслав всегда терпеть не мог, чтобы какой-то мужчина был ближе к его матери, чем он, родной сын. Прежде он не скрывал неприязни к князю, своему отцу, теперь это чувство распространилось и на Мезамира.
Но Радмила всегда знала, как справиться с подрастающим сыном. Она подошла ближе, поцеловала его в макушку, как маленького, и обняла за шею, в то время как он сидел за столом, спиной к ней. Расслабившись, княжич прижался к ней головой.
- Я хочу, чтобы ты знал, Всеслав: боярин Мезамир - наш самый лучший друг и советчик! Я надеюсь, что ты, и став князем, будешь ему благодарен, - внушительно произнесла Радмила.
Всеслав кивнул и под диктовку матери быстро написал письмо хунгарскому королю Коломану с просьбой о помощи и готовностью заплатить. Скрепил письмо княжеской печатью с дубом, вздымающимся к солнцу. Печать для будущего князя раздобыл все тот же Мезамир.
Спустя четыре дня это самое письмо лежало на столе у князя Бранимира. Гонца княгини перехватили люди дворского Вечерки, хорошо разбиравшегося в тайных делах. Его глаза и уши остались среди челяди во дворце на Холме Ярилы, и при первой возможности предупредили об отправке гонца. Ну а Вечерко сразу показал перехваченное письмо князю.
Прочтя его, Бранимир гневно выругался. Дворский лишь удивленно хмыкнул: никогда раньше не слышал от князя таких слов.
- Подлый безмозглый щенок! Выродок! - боярин понял, что тот имеет в виду княжича Всеслава. - Приглашать иноземцев воевать против своих! И в уме не мелькнет, чего будет стоить Яргородщине помощь хунгар, сколько прольется слез и крови! - он бросил письмо на стол, нервно прошелся по своей горнице. Затем вдруг остановился и совсем иным, спокойным голосом проговорил: - Ну что ж, даже к лучшему! Отныне Радмила мне не жена, а Всеслав - не сын! Выставлю их прочь с Яргородской Земли, как государственных изменников.
-
Бранимир несколько расслабился, хотя понять его можно. Он по сути и никогда не любил и любим не был. Но хорошо, что хоть оставил при старом дворце своих людей. Но Всеслав весь в родного отца, хотя идея спустить собак на невесту скорее женская. Бояре же, понятное дело, хотят власти и притом каждый для себя. В этом вся беда, о государстве они не думают, только о своей выгоде, при этом прикрываются патриотизмом.
-
Бранимир и Прекраса, безусловно, заслуживают счастья, но вот так резко взять и заменить наследника - это уже оказалось не лучшей идеей. А то, как это выглядит со стороны: одного сына упустил - ну, и чёрт с ним, другого воспитаем! Возможно, стоило повременить объявлять его наследником, пока не подрастёт. А то, ещё неизвестно, каким он будет. Понятно, что старых ошибок Бранимир не повторит, но может, ведь, новых наделать. Теперь же ситуация стала просто опасной.
-
Ситуация накаляется. Зря Радмила слушает Мезамира. Призвать соседей можно. А вот как их потом восвояси отправить... Сама Радмила государственными делами никогда не занималась, княжич Всеслав слишком юн и к роли правителя не готов (удивительно, но Радмиле хватило ума это понять). А боярам палец в рот не клади, руку откусят. Бранимир тоже хорош - расслабился рядом с молодой женой. С Радмилой и боярами надо держать ухо востро. Это письмо попало в руки князя, другое может и добраться до адресата.
-
Премного благодарна вам, эрэа Convollar, эрэа katarsis, эрэа Карса! :-* :-* :-*
Бранимир несколько расслабился, хотя понять его можно. Он по сути и никогда не любил и любим не был. Но хорошо, что хоть оставил при старом дворце своих людей. Но Всеслав весь в родного отца, хотя идея спустить собак на невесту скорее женская. Бояре же, понятное дело, хотят власти и притом каждый для себя. В этом вся беда, о государстве они не думают, только о своей выгоде, при этом прикрываются патриотизмом.
Бранимир во-первых, расслабился, во-вторых, слишком полагался на страх Радмилы перед разоблачением. Уверен был, что она не решится рисковать будущим сына. А она все-таки осмелилась.
Нет, собак спустить Всеслав додумался сам, от обиды за мать. Получилось непродуманно и бесполезно.
О повадках яргородских бояр здесь уже немало говорилось. Нет, среди них есть, конечно, такие, что верно служат, но достаточно и тех, кто хотели бы служить только себе.
Бранимир и Прекраса, безусловно, заслуживают счастья, но вот так резко взять и заменить наследника - это уже оказалось не лучшей идеей. А то, как это выглядит со стороны: одного сына упустил - ну, и чёрт с ним, другого воспитаем! Возможно, стоило повременить объявлять его наследником, пока не подрастёт. А то, ещё неизвестно, каким он будет. Понятно, что старых ошибок Бранимир не повторит, но может, ведь, новых наделать. Теперь же ситуация стала просто опасной.
В сыне от Прекрасы Бранимир уверен, что они его воспитают как следует. Он думает, что в их семье просто не может что-то пойти не так. Может быть, это скоропалительное решение. Но я уже указывала как-то: простой житейской мудрости ему не всегда хватает. Образованность ему не мешает принимать опрометчивые решения в своей личной жизни. Впрочем, а как можно было сделать, чтобы для всех получилось хорошо?
И, в конце концов, так получается реалистично, когда на каждом лежит доля вины, разве нет?
Ситуация накаляется. Зря Радмила слушает Мезамира. Призвать соседей можно. А вот как их потом восвояси отправить... Сама Радмила государственными делами никогда не занималась, княжич Всеслав слишком юн и к роли правителя не готов (удивительно, но Радмиле хватило ума это понять). А боярам палец в рот не клади, руку откусят. Бранимир тоже хорош - расслабился рядом с молодой женой. С Радмилой и боярами надо держать ухо востро. Это письмо попало в руки князя, другое может и добраться до адресата.
Радмила тоже закусила удила: лишь бы возвести сына на трон, все равно какой ценой. А с таким союзником, как Мезамир, и некоторые другие, она еще не такую кашу заварит. А пока Всеслав будет учиться править, ей с соратниками тоже найдется дело.
Теперь, во всяком случае, Бранимир примет меры против них. Только решат они проблему или лишь отсрочат ее наступление?
Утром, когда старшая княгиня завтракала в своей горнице вместе с детьми, князь Бранимир явился к ней в сопровождении старшей и младшей дружины. Двери распахнулись перед ними с оглушительным треском. Взглянув на бледное суровое лицо супруга, Радмила сразу поняла, что его приход не предвещает ей с сыном ничего хорошего.
Ко всему прочему, Бранимир нынче облачился в парадную княжескую мантию, алую, опушенную темным соболем, какую носил лишь в самых важных случаях, например, перед послами иноземных правителей. На голове князя был надет золотой венец, а на шее - тяжелая золотая цепь с яхонтом, спускавшаяся до середины груди. Это торжественное облачение показывало, что он явился как князь Яргородской Земли, и в том же качестве готов исполнять свой долг.
- Здравствуй, княгиня Радмила Мирославна, и вы, дети, - произнес князь опасно-вкрадчивым тоном. - Я вот пришел с верными людьми, чтобы узнать: как это вы додумались продать Яргородскую Землю хунгарам?
С этими словами он бросил перед княгиней, едва не угодив в ее миску, перехваченное письмо Всеслава. Княгиня сразу узнала почерк своего сына, и, по мере того, как читала его, с ее лица сбежали все краски.
Всеслав сидел рядом с матерью, нагнув голову как бычок, кусая губы и время от времени бросая на Бранимира откровенно враждебные взоры. Зато Сбыслава, хотя не говорила ни слова, вертелась на лавке, страдальческими глазами глядя то на отца, то на мать. Слезы кипели в глубине ее зеленовато-серых глаз, но не могли пролиться, сжигаемые страшной внутренней болью. Совсем еще юная, она многое замечала, и понимала теперь, что этот раскол между родителями - навсегда, его уже ничем не уладить, не замостить разверзшейся пропасти. И ей предстояло выбрать кого-то, и навсегда отказаться от другого. Еще никогда девочка не любила настолько сильно и мать, и отца, и брата, как сейчас, когда уже ничего было не исправить.
Бранимир с сочувствием поглядел на дочь. Ей не следовало бы вообще находиться здесь. Но сейчас он не мог отвлечься, пока не выведет на чистую воду ее мать и брата.
- Ну?! Вы не будете отпираться, что это твой почерк, Всеслав? Разумеется, ты сам не додумался бы призвать иноземцев на Яргородскую Землю, ты пока умеешь только собак гонять, - слово "собак" князь выделил особо, намекая, что не забыл случая на свадьбе. - А вот от твоей матушки я все же подобной подлости не ожидал!
Радмила поднялась из-за стола, гордая и непримиримая, как всегда.
- Против тебя и твоей девки все средства хороши! Неужели ты думал, что я позволю отстранить своего сына от наследства? Я все устраивала, Всеслав по моей просьбе написал письмо. С меня одной спрашивай, если совесть позволит!
Бранимир схватил со стола письмо к хунгарскому королю, встряхнул перед лицом старшей княгини.
- А твоя совесть позволила призывать иноземное вторжение на Яргородщину?! Легко сказать - пять тысяч гривен в уплату хунгарам! А на наш народ они лягут тяжким бременем. Княжеские слуги примутся последние соки выжимать из смердов, доводить до разорения, заставят есть лебеду вместо хлеба. А тут еще хунгары пройдутся по Яргородищине как по завоеванной стране, ограбят и без того ограбленное население. Да они тогда, и посадив на престол твоего губошлепа Всеслава, не уберутся отсюда, захотят всю Яргородщину забрать себе! С ними столько раз воевали еще до моего рождения. Я бы и на плахе, чтобы спасти свою жизнь, не призвал бы сюда хунгар! Вижу теперь, что ты не годишься в князья, Всеслав! В твои годы пора бы уже учиться думать. Но вы с матушкой оба видите не дальше своего носа!
Будто ретивый молодой ястребок, взвился Всеслав из-за стола. Ясные синие глаза потемнели от ярости, ноздри бешено раздувались.
- Это ты во всем виноват, отец! Да-да, ты один! - заорал он было почти уже мужским голосом, но тут же сорвался на пронзительный визг. - Как ты мог променять мою мать на какую-то девку?! Если бы не она, мы бы жили, как раньше, и я остался бы наследником. Чем она тебя приманила, что ты голову потерял из-за нее?
От этого вопроса вся злость Бранимира вдруг исчезла. Он спокойно поглядел в глаза подростку, и проговорил, как обычный отец своему юному сыну:
- Ты пока не знаешь. Всеслав, как это бывает, когда встречаешь ту, которая суждена тебе от рождения, когда Лада соединит вас золотой нитью. Тогда никакие препятствия не имеют значения, лишь бы быть с любимой, дышать с ней одним воздухом, раствориться друг в друге. Хорошо, если ничто не мешает твоей любви! Ну а если судьба все же воздвигла на твоем пути преграды? Может быть, ты когда-нибудь сможешь меня понять. Сейчас, конечно, слишком рано: ты знаешь только любовь сына к своей оскорбленной матери.
Ничего не ответил Всеслав, лишь мрачно взглянул на отца и встал рядом с матерью, глядя себе под ноги. Похоже, что он сосредоточенно размышлял о чем-то.
Радмила, глядя через открытую дверь на стоявших в сенях воинов, пришедших с князем, догадалась об их целях. Проговорила с прежним горделивым видом, подобающим наследнице многих великих князей:
- Можете не трудиться! Я и сама не хочу больше ни минуты оставаться под твоим кровом, Бранимир... Ивка, Милана, собирайте вещи! - прикрикнула она на дворцовых женщин. - Мы с детьми уезжаем! Можешь быть доволен! - надменно бросила она мужу.
И тут из-за стола поднялась Сбыслава, растерянная и расстроенная во время всего спора родных. Она и сейчас дрожала от напряжения - худенькая бледная девочка-подросток в слишком тяжелом для нее златотканом платье. Ее взор метнулся от матери к отцу и обратно.
- Я никуда не поеду, матушка, - начала она дрожащим шепотом, но затем ее голос окреп. - Если батюшка позволит, я останусь с ним.
- Конечно, я позволю, девочка моя! Для меня счастье твой выбор! - Бранимир шагнул вперед и крепко обнял дочь, чувствуя, как дрожат ее плечи, будто птичьи крылышки. Жаль, что пришлось прямо при ней вести трудный разговор; но, с другой стороны, наконец-то расставили все по местам.
Зато Радмила еще сильней разозлилась. Всплеснув руками, она обернулась к дочери, прижавшейся к отцу.
- Что ты болтаешь, Сбыся? Иди ко мне! Ему, - кивнула на Бранимира, - ты все равно не нужна, как и мы со Всеславом!
Князь медленно выпустил дочь из рук, предоставляя ей решить самой. Княжна выпрямилась, смело взглянув в глаза звавшей ее матери.
- Неправда! Я верю, батюшка обо мне позаботится. Это тебе, маменька, я никогда прежде не была нужна! Когда я болела, ты поручала меня нянькам. Когда я хотела тебе показать сделанную вышивку, или какой-нибудь цветок, или книгу - ты небрежно кивала и шла к Всеславу. А вот батюшка всегда внимательно меня слушал и хвалил. И я привыкла с тем, что мне важно, приходить к нему. Он добрый. И Прекраса тоже добрая, я всегда хорошо ладила с ней. Я останусь с ними и с братиком Драгомиром. Буду помогать его воспитывать, чтобы был вежливым, ласковым, не как Всеслав!
Она говорила быстро, решительно, однако голос девочки зазвенел от сдерживаемых слез. Отец поспешно подхватил ее и враждебно бросил в лицо Радмиле:
- Вот, довела ребенка!.. Итак, Сбыслава остается со мной. У тебя - твой любимчик Всеслав. Живите с ним где хотите, устраивайтесь как сумеете - мне больше нет до вас дела!
Радмила вместе с сыном, своими слугами и взявшимся откуда-то Мезамиром прошли мимо расступившихся перед ними дружинников. За бывшей княжеской семьей носильщики тащили их вещи. Среди них, в закрытых на замок шкатулках, таились драгоценности, которые княгиня с сыном смогут выгодно обратить в куны. Князь Бранимир не препятствовал им брать с собой имущество. За Всеславом бежали его самые любимые гончие, слуги несли ловчих птиц, с которыми бывшему княжичу жаль было бы расстаться.
На пороге покидаемого дворца Радмила обернулась к теперь уже бывшему супругу. Ее лицо раскраснелось, как обычно бывает у рыжеволосых людей при сильных чувствах. Она гневно проговорила:
- Радуйся, Бранимир Предрагович, да не очень долго! Мы непременно вернемся! И ты со своей девкой и пащенком пожалеете, что выставили нас из дворца! - она презрительно отвернулась и направилась к своему возку, положив руку на плечо сыну - не то опиралась на него, не то утешала сама.
Бранимир поспешно очертил в воздухе знак солнца, отводящий зло. Проводил их взором вместе с молчаливо приникшей к нему Сбыславой. Угроз бывшей жены он не боялся, но и радости не испытывал. Слишком много сил отняла их затянувшаяся распря.
Но, когда вернулся домой, в малый дворец, тут же воспрянул духом. Там его встретила Прекраса, как всегда любящая и заботливая. После родов она немного поправилась, но это лишь шло ей, придавая еще больше женственности. Большие черные глаза смотрели на мужа радостно и влюбленно. Узнав, что возвращается князь, она взяла на руки маленького Драгомира и вышла с ним на крыльцо, встречать. И нисколько не омрачилась, узнав, что Сбыслава будет жить с ними.
- Голубушка моя! - тихо проговорила молодая княгиня, приветствуя падчерицу. - Я постаараюсь, чтобы ты не жалела о своем выборе!
У девочки, как она увидела маленького братца, глаза заблестели, и она даже смогла улыбнуться уголками рта.
- Ой, Драгомирушко! Какой большой уже! Прекраса, а можно мне его подержать? Я буду осторожна!
- Держи, - согласилась молодая княгиня, передав ей ребенка.
Тот, почувствовав под собой другие руки, открыл глаза и пискнул, как котенок, к восторгу Сбыславы.
- Ты пока еще маленький, но быстро подрастешь. И я увижу, как ты начнешь ходить. Сама стану водить тебя за ручку, потом будем учиться говорить. Я стану тебе рассказывать о свойствах животных и растений, о русалках и леших, о крылатых конях и о рождении Звезды Постоянства, как в детстве мне рассказывали няньки, - тихонько ворковала девочка, укачивая маленького братца.
Бранимир устало поглядел на Прекрасу, словно черпая силы в ее близости.
- Я с ними все решил, любовь моя. Теперь ты - моя единственная жена, а Драгомир - мой наследник. Если захочешь, переселимся на Холм Ярилы, как подобает правящей семье, - сообщил он, входя во дворец вместе с женой.
Она ласково, но твердо взяла горячими ладонями его руку.
- Если тебе удобнее жить там, я последую за тобой. Но мне гораздо уютнее здесь, в малом дворце. Здесь начиналась наша любовь, здесь родился Драгомир... А там, кажется, даже воздух пропитан благовониями Радмилы. Мне там будет не по себе.
Бранимир рассмеялся, обнимая ее.
- Признаться, и я чувствую то же самое! Спасибо тебе за понимание, голубка моя...
- Я велела истопить баню к твоему приезду. Пойдем, помою тебя, смоешь все тяжелые мысли! Баня лечит и тело, и душу, - говорила Прекраса, уводя мужа с собой. Ему же приятно было повиноваться ей.
А Радмила Мирославна вместе с сыном несколько седьмиц прожили в загородной усадьбе боярина Мезамира, никому не показываясь на глаза. Там иногда, по ночам, появлялись люди их партии - бояре и даже некоторые жрецы, беседовали с опальным наследником и его матерью, припоминали обиды, истинные или мнимые, полученные от князя Бранимира или его ближников. Но наиболее осторожные тут же признавали, что сейчас их гнев бессилен. Князь был могуществен как никогда прежде, значит, придется ждать еще неведомо сколько, чтобы возможным стало сбросить его с престола. А до того - ждать и копить силы. Такого мнения придерживался и Мезамир, поддерживавший связи с иноземными союзниками. Не желая того, соглашалась выжидать и Радмила. Ее пугала мысль о завещании Бранимира, в котором он мог бы не признать Всеслава своим сыном. Тогда, даже умри Бранимир, ей с сыном не видать яргородского престола. За отпрыском уже основательно позабытого Мечеслава, пожалуй, яргородцы не пойдут как за законным князем, да и другие сварожские князья не признают его прав.
Наконец, Мезамир получил вести от своих союзников в Хунгарии. Там готовы были принять яргородского княжича и его мать. Король Коломан даже давал им в удел замок Эгер с прилегающей землей, по ту сторону Драконовых Гор, близ границы. Изгнанники немедля стали собираться.
- Там мы сможем переждать несколько лет, тем временем собирая силы, моя княгиня, - настойчиво твердил Мезамир своей царственной любовнице. - Вокруг тебя и княжича соберутся живущие в Хунгарии изгои, и у вас будет в Эгере свой двор. А я тем временем стану зорко глядеть за Яргородщиной. И, как только Бранимир пошатнется, мы сразу ударим!
- У меня еще остались драгоценности, чтобы подкупать новых союзников, на Яргородщине и за пределами! - мрачно усмехалась Радмила. - О, я заставлю Бранимира дорого заплатить за все унижения! И его вертихвостку тоже!
Вскоре она с сыном и несколькими примкнувшими к ней боярами пересекли Драконовы Горы и поселились в хунгарском замке Эгер. Вокруг них действительно собрался круг изгоев, мечтавших о мести и о лучшей жизни на родине. В их числе был и Тудор, преступный ухажер Прекрасы.
-
Княгиня-мать, княжич -изгнанник, бояре-изменники, ну замок Радмила получила и драгоценности у неё с собой есть. Но доход-то идёт с земли, с тех, кто на ней работает, неужели Коломан своих подданных передаст в подчинение Радмиле и боярам-изменникам? Чтобы осуществить захват Яргородского трона надо войну начинать с Бранимиром. И о том, чтобы оплатить эту войну речи не идёт, значит только военная добыча и, если повезёт, захваченные земли. Вообще-то у Бранимира выход был, неприятный, но всё-таки. Обнародовать истинное происхождение Всеслава.
-
Если замок выделен яргородским эмигрантам в удел, то и доход с земель при этом замке, наверное, тоже они получают. Будут жить-поживать, яд копить.
Другой вопрос, не просчитался ли Бранимир, пойдя на открытый скандал. Не лучше ли было держать Радмилу поблизости и под присмотром. Мало ли что она измыслит в изгнании. Ещё ничего не кончено.
-
Странно, что родня Радмилы никак не прореагировала. Если брак был политическим, то выгнать жену с наследником - это тоже политический шаг. Мне казалось, они обязаны что-то сделать.
-
Благодарю, эрэа Convollar, эрэа Карса, эрэа katarsis! :-* :-* :-*
Княгиня-мать, княжич -изгнанник, бояре-изменники, ну замок Радмила получила и драгоценности у неё с собой есть. Но доход-то идёт с земли, с тех, кто на ней работает, неужели Коломан своих подданных передаст в подчинение Радмиле и боярам-изменникам? Чтобы осуществить захват Яргородского трона надо войну начинать с Бранимиром. И о том, чтобы оплатить эту войну речи не идёт, значит только военная добыча и, если повезёт, захваченные земли. Вообще-то у Бранимира выход был, неприятный, но всё-таки. Обнародовать истинное происхождение Всеслава.
С замком вместе подразумевается и земля. Хунгарский король или советники его тоже, скорее всего, внимательно следят, что делается у соседей, и рассчитывают, что им не придется слишком долго кормить опальных сварожан. Зато есть шанс иметь в должниках будущего яргородского князя.
Оплатить военные услуги хунгар Всеслав (то есть, Радмила и Мезамир от его имени) как раз собирался, в своем письме. "Обещай ему пять тысяч гривен серебром, если он поможет тебе занять яргородский престол." Теперь это дело откладывается, но, если сладится, можно будет потребовать вновь.
Впрочем, против хунгар Бранимир кое-что предпримет, увидим в следующей главе. А вот свою бывшую семью он рано списал со счетов.
Если замок выделен яргородским эмигрантам в удел, то и доход с земель при этом замке, наверное, тоже они получают. Будут жить-поживать, яд копить.
Другой вопрос, не просчитался ли Бранимир, пойдя на открытый скандал. Не лучше ли было держать Радмилу поблизости и под присмотром. Мало ли что она измыслит в изгнании. Ещё ничего не кончено.
А тут не знаешь, как выйти из ситуации наименее болезненным путем. Разоблачить их - скандал на все Сварожьи Земли. Держать под присмотром, но поблизости - все равно нет гарантии, что чего-нибудь не устроят. "С глаз долой - из сердца вон" могло показаться лучшим выходом.
Странно, что родня Радмилы никак не прореагировала. Если брак был политическим, то выгнать жену с наследником - это тоже политический шаг. Мне казалось, они обязаны что-то сделать.
У ее родных тем временем тоже вполне могли происходить не менее драматические события. Может даже статься, что в какой-то момент вспоминать еще и о Радмиле, и как-то помогать ей, было просто некому.
Надо, надо потом еще и "Князя Лесной Земли" написать! Без него в истории Сварожьих Земель образуется существенный пробел.
Глава 13. Позднее лето
Прошли над Яргородщиной еще несколько лет - с громами, с ливнями, с весенним половодьем, с осенними листопадами и зимней метелью. Для разных людей эти годы миновали по-разному: одним навеяли сладкие сны, других понуждали к борьбе либо к трудной и упорной работе, а кому-то, случалось, и жизнь укоротили. Впрочем, так бывало и раньше, и люди обычно не роптали на жизнь. Когда она катится себе из года в год, как ей положено, наторенной тропой, не сбиваясь с привычного ритма жизни - это уже значит много. А в последние годы Яргородская Земля ни народ ее не знали бед, помимо тех, что возникают из обычных бытовых неурядиц.
Не знала бед и княжеская семья. Бранимир с Прекрасой жили без остуды, как и обещала Лада молодой княгине. Подрастал княжич Драгомир, уже начинал учиться грамоте и воинским навыкам, как и полагалось княжичу. Княжна Сбыслава выросла в миловидную стройную девушку, достигла возраста невесты. С новой семьей своего отца она на удивление хорошо уживалась все эти годы, а о младшем братце заботилась так, словно сама была его матерью, и он тоже был горячо привязан к сестре.
Что до изгнанной княгини Радмилы и Всеслава, то Бранимир знал от своих прознатчиков, что они поселились в хунгарском Эгере, по ту сторону Драконовых Гор. Но не особенно беспокоился по их поводу. Сил, чтобы чем-то повредить ему, у них все равно нет. А если попробуют - тем хуже для них!
Так, может быть, несколько самонадеянно, рассуждал Бранимир, меж тем как золотые пшеничные поля и солеварни ежегодно приносили доход его казне. Он был не первым и не последним, кто спутал богатство и покой с защищенностью. Но как ему было не радоваться своим успехам, если все эти годы Яргородщина жила без войны? С одними недружелюбными соседями Бранимир умудрялся договориться, других подкупал кунами и дорогими подарками. Самые хитрые послы возвращались ко двору своих государей, совершенно очарованные мудростью и тонким обхождением яргородского князя, а также ослепительной красотой его молодой жены.
Сам же Бранимир, освободившись от чуждой и неприятной ему стихии войны, наслаждался жизнью как никогда прежде. Читал книги, изучал мудрость старых и новых дней. Продолжал пополнять свое "собрание древностей", под которое в малом дворце было устроено целое крыло. В Яргород по приглашению князя охотно приезжали самые даровитые зодчие, ваятели, живописцы, чтобы украшать город своими творениями. К удивлению многих придворных, даже самой княгине Прекрасе дозволялось позировать для заезжих мастеров! И она часами стояла неподвижно, распустив волосы и вплетя в них живые цветы, пока живописец малевал с нее Богиню Весны! А князь позволял ей бесстыже красоваться, и хоть бы раз приревновал! Между собой бояре, встречаясь, осуждали и Бранимира, и Прекрасу. Клялись, что никогда не позволили бы своим женам показывать себя чужим мужчинам, да еще выставлять свое изображение на стене, чтобы все видели тебя и узнавали. Но при виде фрески, изображавшей Прекрасу среди буйно расцветшей природы, рассыпающую цветы по мановению рук, исполненную радости, - многие вздыхали про себя: их женам далеко до молодой княгини!
А Бранимиру с Прекрасой не было дела до чужих пересудов. Они любили друг друга, а значит - доверяли. Это были самые счастливые годы в их жизни. И князь, хоть ему уже исполнилось сорок три года, и в волосах и бороде у него все больше белело седины, - наедине говорил жене: "Милая, мне нравится жить!"
Уже половина очередного года миновала, и настало время праздника сбора урожая. В этот день сварожане вязали священный сноп, украшали его различными дарами Матери-Земли: цветами, стеблями полезных растений, ягодами и плодами, свежими листьями, вьющимися плетями хмеля. Затем, с благодарственными песнями в честь Земли и Неба, сноп вносили в храм Макоши и там ставили до следующего праздника урожая. Старый священный сноп, отслуживший свой год, но все же остающийся святыней, тут же сжигали на алтаре, ибо ничто нечистое не должно касаться его. Тем же вечером все пировали до отвала, наслаждались плодами нового урожая.
Праздник Макоши был одним из самых почитаемых повсюду в Сварожьих Землях. Его ежегодно отмечали как смерды в каждом селе, так и вельможи в городах. И на сей раз по улицам Яргорода спешили люди, чтобы своими глазами поглядеть, как священный сноп будет водружен в храме. Простые люди шли пешком, знатные ехали верхом или в повозках. Проворные мальчишки (и некоторые девчонки) взбирались на деревья, на крыши, чтобы первыми увидеть шествие.
В распахнутые настежь двери храма Богини Земли первыми вошли четыре жреца, несущие священный сноп, весь увитый цветами, листьями, лентами, высотой в человеческий рост. Его под величальные песни поставили на почетное месте в красном углу храма, в нарочно устроенной мраморной нише. А старый сноп, весь высохший, поблекший, шуршащий как сухая солома, возложили на алтарь. Верховный жрец высек огнивом искру - и ослепительно-яркое золотое пламя охватило сноп.
Князь Бранимир, стоявший у алтаря вместе с женой, дочерью и сыном, глядел на огонь, не отрываясь. Он почему-то всегда ощущал печаль, когда сгорал старый священный сноп.
- Хорошо бы после прожитой жизни вот так в одно мгновение вспыхнуть и сгореть, в легком пламени взмыв в Ирий! Люди же склонны до последнего мгновения цепляться за свою плоть, даже когда она становится грязью, и уже никому не приносит ни пользы, ни радости. Отчего человек, самое близкое к богам существо, бывает готов пресмыкаться как червь, лишь бы подольше не умирать, даже когда жизнь ничего больше не обещает? Мне думается, что некогда людям было дано покидать земную жизнь красиво и с достоинством, так же легко, как отслужившая свое время святыня. Только позднее люди многое позабыли. В глубинах нашей памяти, Прекраса, скрыто больше тайн, чем в недрах земных!..
- Когда ты говоришь так, то и мне кажется, будто я позабыла что-то важное, но вот-вот вспомню, - прошептала молодая княгиня, и вдруг рассмеялась: - Вроде сливового варенья, что убежало из горшка, как вчера! Не будем же думать о печальном, когда все веселятся! Смотри, какая красивая сегодня Сбыслава!
Княжна, в бирюзовом атласном летнике, с нитями жемчуга на шее и в волосах, стояла рядом, держа за руку семилетнего Драгомира, тоже в лучшей своей сорочке. Мальчик выучил гимн в честь Матери-Земли, и теперь то и дело пытался подпевать многоголосой толпе, но от волнения сбивался. А молодая княжна оглядывалась по сторонам с нежностью и тайной грустью, словно хотела запечатлеть в памяти каждый камешек родного Яргорода. Ибо ни для кого не было секретом, для чего в Яргород прибыл лугийский посол: приехал сватать княжну за нового короля Лугия Десятого, в прошлом году взошедшего на престол. Нынче лугийцам нужен был союз с сильным и богатым соседом - Яргородской Землей. Хотя истинная цель приезда посла еще не обговаривалась, но почти все во дворце уверены были, что сватовство состоится. Да Сбыслава и не возражала, воспитанная в убеждении, что лучшая для нее судьба - стать достойной супругой равного по положению правителя, разделять с ним заботы и родить ему детей. Ей лишь жаль было покидать своих родных и свой дом. Поэтому она грустила на Празднике Макоши, и даже забавные выходки младшего братца не могли ее развлечь.
Тем не менее, она старалась показать себя с лучшей стороны. Так, когда лугийский посол, пан Дубравицкий, приветствовал ее, княжна легко, без малейшего затруднения, отвечала ему на его родном языке. Посол только восхищенно поднял брови.
- О! Я вижу, Яргородская Земля может заслуженно гордиться не только мудростью своего владетеля, но также умом и красотой его очаровательной дочери! Кто научил тебя лугийскому языку, ясная пани?
- Батюшка сам меня учил, - скромно опустив глаза, отвечала Сбыслава. - Он говорил мне: Лугия - наш ближайший сосед, а значит, мы должны почитать язык и обычаи друг друга, чтобы и впредь жить в мире.
Никто из присутствующих дипломатично не обмолвился о том, что и так все помнили: отношения у Яргородского княжества с Лугией были очень сложными. То лугийцы неоднократно пытались отторгнуть Яргород у Сварожьих Земель, то яргородцы в отместку "ходили за межу". Сейчас было невыгодно вспоминать о былых распрях. На праздничном пиру, где столы ломились от даров земли, пока все веселились, был заключен новый договор.
- В прошлом году хунгары сильно нас погромили, - признался посол. - Государь Лугий, взойдя на престол после того, как его отец скончался от ран, поклялся им отомстить. Но, тебе известно, государь: для войны нужны большие средства, а в нашей казне их не хватает. Поэтому Лугия до сих пор не готова к войне...
- Хунгары угрожают не только вам, но и нам, - вздохнул Бранимир. - С такими задиристыми соседями лучше сводить счеты на их земле, не дожидаясь, когда они придут к тебе. Я пошлю вам две тысячи гривен на военные нужды! Слышал, что король Лугий Десятый, несмотря на молодость - хороший воин, а его гетманы весьма опытны в ведении войны. Если им помочь быстро снарядить войско, они остановят хунгар?
По выражению лица после Бранимир понял, что попал в цель: самолюбие у лугийцев на первом месте, особенно же когда речь идет о славе их войск.
- Если ты, государь, поможешь снарядить войско, мы через месяц прогоним хунгарских псов до самых Драконовых Гор! - клялся лугийский посол. - Они скоро взвоют и хвосты подожмут!
Бранимир охотно соглашался, восхвалял прославленную в веках доблесть лугийских витязей. Воевать чужими руками было гораздо удобнее, чем своими. Если бывают на свете люди, которым нравится сражаться, разумнее заплатить им, чтобы они дрались. Тем самым он сохранит множество жизней своих яргородцев.
Но следовало обсудить еще кое-что. И пан Дубравицкий, прожевав большой кус яблочного пирога, доверительно обратился к князю:
- Наш король, Лугий Десятый, уже встретил свою двадцатую весну, но еще не женат. У тебя же, премудрый государь, выросла дочь, унаследовавшая твою многогранную мудрость, а красотой подобная Звезде Постоянства! Почему бы Яргородской и Лугийской землям не скрепить свой договор брачным союзом?
Никто не подал виду, что с самого начала ожидал такого предложения. Только Бранимир переглянулся со своим семейством.
- Согласия надо спрашивать у будущей невесты! Что скажет она?
Сбыслава, во время разговора вертевшая в руках большое румяное яблоко, теперь положила его на блюдо и сцепила пальцы рук, чтобы не видно было, как они дрожат.
- Для меня большой честью будет замужество с королем Лугием Десятым, - проговорила она на лугийском языке.
Так решилась ее судьба. Спустя три седьмицы Сбыслава в сопровождении огромного свадебного обоза уехала в Лугию, близкую и чуждую, населенную народом, родственным сварожанам, и все же зачастую враждебным им; в страну, получившую название в честь древнего вождя, волей судьбы носившего то же имя, что и его потомок - нынешний король, нареченный жених Сбыславы.
Перед отъездом она обошла все любимые уголки в Яргороде и за его пределами, попрощалась с подругами и знакомыми, и со слугами, наиболее близкими ее семье. Отец с мачехой тепло проводили отъезжавшую. Никто не знал, доведется ли еще когда-нибудь увидеться; путь был неблизок.
Маленький Драгомир не выдержал расставания с сестрой, которая до сих пор всегда была рядом. Разревелся, крепко обхватив ее за талию, так что мать едва смогла его увести.
- Сбыся, не уезжай! Останься с нами! Не уезжай, не уезжай, ну пожалуйста! - кричал он, пока не охрип.
Сбыслава, присев на корточки, целовала братца в мокрые щеки, сама готовая заплакать.
- Драгомирушко, ну не надо так! Я буду к вам приезжать. Или ты, когда вырастешь, приедешь к нам в Лугию! А я всегда буду тебя вспоминать. Ну, улыбнись на прощание, ты же княжич! Ты должен ободрять других, даже когда самому тяжело на душе!
И мальчик улыбнулся ей на прощание щербатой детской улыбкой; у него недавно выпал впереди молочный зуб. Только когда повозка невесты, обшитая красной кожей, скрылась за поворотом, он заплакал снова.
Когда расстроенного, угрюмого Драгомира увели во дворец, князь с княгиней еще некоторое время постояли на крыльце, глядя на слегка уже пожелтевшие листья лип.
- У нашего сына доброе сердце; он горячо любит своих близких. Он скоро привыкнет, что Сбыславы нет рядом. В его возрасте никакие горести не могут держаться долго, - утешительно проговорила Прекраса.
Ее муж задумчиво кивнул в ответ.
- О чем ты думаешь? - тихо спросила княгиня.
- О том, сложится ли замужество Сбыславы лучше, чем у нас с Радмилой...
- Уверена, что да! - отвечала Прекраса, согревая похолодевшие пальцы в ладонях Бранимира. - Ведь ее сердце не занято никем, как было с ее матерью. Ее будущий муж молод, и о нем мы не слышали ничего дурного, - стало быть, она вполне может его полюбить. Я хорошо узнала Сбыславу за эти годы. Ей досталась от тебя не только тяга к знаниям, но также умение ладить с людьми и, по-моему, дальновидность. Уверена, она не станет пытаться властвовать над своим мужем, но добьется, что он сам захочет слушать ее.
Бранимир чуть заметно улыбнулся и поцеловал руки жены.
- Пусть боги сделают, чтобы ты была права, голубка моя! - произнес он.
-
Ну, что же, любой мир лучше ссоры, а брачные союзы этот мир укрепляют, так уж повелось. Будем надеяться, что у Сбыславы сложится жизнь с лугийским королём. Впрочем, автору виднее, подождём, посмотрим. Вот наибольшее опасение мне внушают Яргородские бояре, да и княжич Драгомир ещё очень мал. А если с Бранимиром что-то случится?
-
Очень надеюсь, что союз с Лугией пойдёт Яргородщине на пользу, а у хунгар появятся более насущные заботы, чем помощь Радмиле и Всеславу. Но мнится всё же, что спокойная жизнь Бранимира - это затишье перед бурей. Всё же считаю, что Радмилу следовало держать поблизости и под присмотром. Хунгария слишком далека, хоть и есть там у князя прознатчики, вести могут просто опоздать. Да и предпринять что-то на хунгарской территории сложнее.
-
Благодарю, эрэа Convollar, эрэа Карса! :-* :-* :-*
Ну, что же, любой мир лучше ссоры, а брачные союзы этот мир укрепляют, так уж повелось. Будем надеяться, что у Сбыславы сложится жизнь с лугийским королём. Впрочем, автору виднее, подождём, посмотрим. Вот наибольшее опасение мне внушают Яргородские бояре, да и княжич Драгомир ещё очень мал. А если с Бранимиром что-то случится?
За Сбыславу я тоже очень надеюсь. Она заслуживает счастливой судьбы, пусть даже ее брак и политический.
А вот на Яргородщине кое-что и впрямь затевается. Скоро увидим!
Очень надеюсь, что союз с Лугией пойдёт Яргородщине на пользу, а у хунгар появятся более насущные заботы, чем помощь Радмиле и Всеславу. Но мнится всё же, что спокойная жизнь Бранимира - это затишье перед бурей. Всё же считаю, что Радмилу следовало держать поблизости и под присмотром. Хунгария слишком далека, хоть и есть там у князя прознатчики, вести могут просто опоздать. Да и предпринять что-то на хунгарской территории сложнее.
Вы правы сто тысяч раз! Но Бранимиру здесь как раз не хватило обычной его предусмотрительности. Кроме того, врагам во главе с Радмилой и Всеславом важнее отомстить ему, чем ему - защититься от них. Они неустанно старались все эти годы, пока он отдыхал душой со своей новой семьей.
В незапамятные времена, когда предки сварожан едва стали заселять землю, позднее названную Яргородщиной, разразилась битва между людьми и творениями Великого Ящера - драконами и людоящерами. Долгим и ожесточенным был их последний бой. Тогда земля чуть не сгорела в огне, и даже солнце помутилось, скрытое за клубами черного дыма. В память о той битве до сих пор находят на Яргородщине кости удивительных существ и оплавленные куски железа.
Великое множество людей пало в бою, но все-таки люди победили. Людоящеры и многие из их могучих союзников были истреблены. Один из драконов, смертельно раненый, рухнул на полудне от Яргородской Земли, между Искрой-рекой и сверкающей голубой Даной. Умер дракон и окаменел. С течением веков его чешуи превратились в валуны, высокий зубчатый хребет стал высокой цепью горных вершин. Позднее ветер нанес на бока каменному дракону плодородной земли, и горы зазеленели, покрылись густым лесом, преимущественно сосновым и еловым. В лесах развелось множество зверей, спокойно гуляющих по каменной коже дракона. И лишь в памяти людской сохранилось название: Драконовы Горы.
И яргородцы говорили, что зло обычно приходит из-за Драконовых гор, сохранивших свой враждебный характер. Взять хотя бы хунгар, много веков назад пришедших откуда-то с восхода, из-за других гор. Сколько раз они разоряли Сварожьи Земли, пока не удалось их оттеснить за те самые Драконовы Горы! Там они, наконец, утихомирились, завладев обширным краем, где было вдоволь леса и пастбищ для них коней. Но все равно, не так уж редко переходили горы, чтобы пограбить сварожан. С такими соседями приходилось держать ухо востро, и очень кстати князь Бранимир придумал обуздать Хунгарию с помощью Лугии. А простые сварожские земледельцы, когда зимой налетал особо свирепый морозный ветер, многозначительно хмурились на видневшиеся вдалеке заснеженные вершины Драконовых Гор, откуда он дул. И говорили, что даже медведи и волки в этих горах водятся крупнее и гораздо злее обычных. Их ценили как добычу, но ужасно боялись поселяне за себя и за свой скот.
И на сей раз Яргородщине угрожала опасность со стороны Драконовых Гор. Вот только эту опасность до сих пор недооценивали, считая врага несоизмеримо слабейшим и навсегда укрощенным.
В небольшой долине близ перевала стоял замок Эгер. Темные камни, из которых сложены были его стены, совсем почернели от частых дождей, и замок выглядел мрачным, неуютным. Здесь, в горах, уже давно пришла осень, и холодный ветер оборвал с деревьев все листья. Одни только черные угрюмые ели поднимались к небу, будто угрожая. Дожди перемесили всю землю в бурую грязь, в полях и огородах местных поселян лишь кое-где торчали забытые былинки. Вид черного замка на бурой земле, под плачущим серым небом, вряд ли кому-то показался бы отрадным.
Несколько человек, собравшихся за столом в зале замка Эгер, встретились не ради веселья. У них на уме было серьезное дело, и они, едва пообедав, закрыли двери и стали обсуждать, как им скорее добиться цели, которой пришлось и так уже ждать долго.
Здесь присутствовали только мужчины, средних лет или пожилые, одетые в обноски некогда богатых одежд. А один из них был и вовсе переодет пастухом-горцем: в овчинном кожухе шерстью наружу, в холщовых серых широких штанах, в грубых деревянных башмаках, голову до самых глаз покрывал косматый башлык. Вдобавок, у этого человека, час назад постучавшего в потайную калитку, была подвязана правая щека, словно у него жестоко болели зубы. Правда, это не помешало приезжему только что умять едва ли не целиком кабаний окорок, нашпигованный чесноком, - с дороги немудрено проголодаться!
- Здоровы ли княгиня и наследник? - спросил приезжий, сбросив с головы башлык и повязку.
- Сейчас придут, - пообещал Мезамир, сидевший за столом выше всех среди бояр. - Им тоже важно узнать, какие вести ты принес, Лисохвост.
Приезжий оживленно потер друг об друга сухие ладони, словно хотел добыть из них огонь.
- Полезные вести, други мои! Не описать, чего мне стоило незаметно отлучиться из города, добраться сюда, чтобы не пронюхал Бранимир или псы его... Но я приехал сообщить, что наши союзники в Яргороде работают днем и ночью! Скоро Бранимир падет!
В глазах бывшего княжеского печатника сверкнула холодная ненависть.
- Так ему и надо! Мы все - вятшие мужи, не холопы княжеские! - прислушавшись, не идет ли Радмила, прибавил, понизив голос: - Стемира Сильного убили брониславльские бояре за то, что хотел всеми править один. Так и надо, братья яргородцы! Бояре - опора для князей, они без нашей поддержки ничто! Князь Всеслав обязуется править по древнему обычаю, ничего не предпринимать без одобрения боярского вече!
Это вызвало согласное оживление у сидевших за столом мужчин. Снова потянулись за начатым во время ужина кувшином вина, налили чарки и дружно выпили "за нашу победу и за боярское вече".
Тут обе створки дверей отворились, и в зал величественно вплыла бывшая княгиня Радмила. После своего изгнания она носила только белые траурные платья, точно вдова - таким образом она заживо спроваживала отвергнувшего ее супруга в Кромешный Мир.
За прошедшие годы она начала закрашивать седину фарсийской краской. Фигура ее несколько располнена, но соразмерно, не искажая форм. Однако лицо бывшей княгини потемнело и сделалось более резким, обличая примесь команской крови. В глазах затаились недобрые колючие огоньки. Улыбалась она крайне редко - лишь когда слышала утешительные для нее вести с Яргородщины.
Вместе с матерью вошел и лишенный наследства княжич Всеслав. Он сильно вырос и окреп за эти годы, выглядел теперь вполне взрослым мужчиной, высоким и широкоплечим. Лицо его опушала, хоть и не очень густо, короткая золотистая бородка. Свое пребывание в мрачном хунгарском замке Всеслав, по правде говоря, предпочитал скрашивать охотой в горах да плясками с сельскими девушками, нежели интригами. Но свои права на яргородский престол он считал законными, и теперь с волнением слушал беседы тех, кто готов был помочь ему стать князем. Он сел во главе стола и хотел помочь усесться матери, но та уже протянула руку Мезамиру.
Радмила властно, как прежде, обратилась к посланцу их союзников из Яргородщины.
- Рассказывай, Лисохвост! Чего вам удалось добиться? Кто из бояр и младшей дружины поддержит Всеслава?
Лисохвост с готовностью распорол свой овчинный кожух и достал вшитые внутрь берестяные грамоты, разложил их на столе.
- Вот это - от верховного жреца Ледогора, что сменил недавно умершего Вышату. Теперь храм Хорса поддержит княжича, государыня, а ты знаешь, что слово жрецов немало значит в Яргороде! Если жрецы прилюдно проклянут Бранимира и его нынешнюю семью, простой народ испугается и не поддержит их.
Кое-кто из бывших бояр злорадно захихикал, предвкушая отрадную для себя картину.
- Вот тогда замечется Бранимир со своей девкой и пащенком! Им нигде не найти будет убежища. Даже в Священную Рощу, где может просить убежища заведомый злодей, не пустят тех, кого прокляли жрецы!
Тут в самом дальнем углу стола зловеще усмехнулся Тудор. Он сильно изменился за минувшие годы. После изгнания несколько лет скитался в чужих краях, потом был наемником в войске хунгарского короля. Наконец, приехал в Эгер, к изгнанной княжеской семье, ибо у них были общие враги. Скитальческая жизнь оставила Тудору несколько шрамов и еще больше ожесточила его. Прежний боярский лоск исчез из его облика, теперь Тудор обрел свое истинное лицо: мрачное и жестокое, как и его душа.
- Я вижу, здесь и мне есть письмо от моего брата Власта, - произнес он, разворачивая одно из посланий. - О! Братец тоже не сидит сложа руки: ему удалось перетянуть на свою сторону часть дворцовой стражи! Значит, мы сможем прямо во дворце захватить Бранимира и его семью... И уж я тогда посчитаюсь с его лживой девкой! Заставлю ее на коленях молить о пощаде! - глаза у Тудора горели, как у волка, лицо и мускулистые крепкие руки судорожно подергивались.
Мезамир чуть заметно поморщился. Он никогда не любил людей, не умеющих владеть собой - в этом они с князем Бранимиром были похожи. Чтобы одержать победу, им как никогда потребуется самообладание. Иначе можно в самый последний миг все испортить, не учтя какой-нибудь мелочи...
- Какими еще силами мы располагаем? Что с княжеской дружиной? Кого она поддержит? - расспрашивал Мезамир боярского посланца. Ему приходилось думать о том, в чем Радмила не разбиралась как женщина, а Всеслав - по своей неопытности. Но бывшему княжескому печатнику даже лестно было чувствовать свою значимость среди заговорщиков. Значит, и после захвата власти без него не смогут обойтись!
- Княжеской дружиной командует Ратибор, а он предан Бранимиру, так же как и дворский Вечерко. Этих двух псов не подкупить, не испугать, - докладывал Лисохвост. - Но среди меньших воевод есть союзники княжича Всеслава! Они при первой возможности уведут к нам полки. Так что сразиться в городе и внутри дворца, возможно, придется, но наши одолеют.
На темных, постоянно напряженных губах Радмилы мелькнула зловещая улыбка.
- Как долго пришлось нам ждать желанного дня! Сколько раз казалось, что все безнадежно, и никогда нам не свергнуть Бранимира! Каким черствым для всех нас был хлеб на чужбине! Сколько раз подступало отчаяние, когда король Хунгарии отказался дать нам войско, потому что Бранимир натравил на него лугийцев! Он даже мою дочь использовал как выгодную кость в игре, отдал ее лугийцам, выдвинул против ее матери и брата! Но мы не сложили оружия, нет, коварный Бранимир, мы продолжаем бороться, как бы ни было трудно! И нам доступно коварство, если иначе победить нельзя! Скоро ты за все нам заплатишь!
Изгнанные бояре поднялись из-за стола, шумно выражали княгине свое восхищение.
- Матушка наша, защитница всех обездоленных и угнетенных! - трубно завывал толстый Войтиш.
- Всегда ты утешала нас, не позволяла пасть духом, одним твердым или ласковым словом оживляла наши сердца, государыня! - вторил ему Орлик.
- Выпьем третью чарку за здоровье повелительницы нашей, княгини Радмилы Мирославны! И пусть сгинул поскорей враги наши! - провозгласил Мезамир, разливая густое темное вино своим сообщникам.
Княжич Всеслав одним духом осушил кубок за здоровье своей матери, чувствуя глубокую признательность тем, кто собрался здесь, чтобы возвратить ему престол.
А бояре неистовствовали. Присоединившись к пожеланию Мезамира, пили за скорейшую гибель своих врагов, которых считали единственными виновниками своего изгнания.
- Пусть сгинет Бранимир! И подлая обманщица Прекраса! - хрипло прокричал, будто пролаял, Тудор.
Общее воодушевление захватило и Всеслава, и он тоже выкрикнул:
- Пусть сгинет и их щенок Драгомир! Я покажу, что он мне не брат никакой! - он громко стукнул кубком о стол.
- И воевода Ратибор! И старая ищейка Вечерко! И все их прихлебатели, что мешают жить истинным хозяевам Яргородщины! - гремели разгоряченные голоса изгнанников.
Распаленные вином и жаждой мести, они припоминали уже всех, кто чем-нибудь перешел дорогу: своих соперников по службе, и даже простых воинов и челядинцев, что якобы могли оговорить их перед князем, что и послужило причиной изгнания. Счет будущих жертв их мести уже шел на десятки. Заговорщики были исполнены решимости. Их сторонники в Яргороде наконец-то подготовили будущий мятеж, и сейчас их партия была сильна как никогда.
А тем временем в малом дворце Яргорода марцийский живописец Ариций наконец-то закончил расписывать стены фресками, и теперь показывал свою работу княжеской чете. Волшебные, сказочные сцены чередовались с изображениями мирного земного труда: пахарь погоняет быков, поселяне молотят цепом зерно, женщины работают у ткацкого станка. И все краски были такими яркими, свежими, позы людей и животных так естественны, что казалось - изображения вот-вот оживут. Княжич Драгомир, вбежавший следом за родителями, даже протянул руки к запечатленной на фреске полосатой зеленоглазой кошке, крадущейся к воробьям. И был разочарован: кошка оказалась не настоящей!..
- Матушка! - воскликнул мальчик, разглядев на одной из фресок Богиню Весны, танцующую в окружении цветов.
- Да, сынок, это твоя мама, - улыбнулся Бранимир, пригладив непослушные волосы мальчика. - Здесь сама Красота сохранена на века кистью нашего замечательного мастера Ариция! Пройдут века, никого из нас давно не будет в живых. Новые поколения людей найдут наш дворец, как мы находим жилища людей прошлого. И восхитятся искусной работой художника и красотой Богини Весны, что останется жить в веках!
- А мне, когда состарюсь, будет стыдно видеть на этой стене себя молодой, - призналась Прекраса, ежась как от холода. - Лучше я тогда закрою ее занавеской, чтобы не видеть, как сама изменилась рядом с ней...
- Милая, ты не можешь постареть! - запротестовал Бранимир. - Это все равно как если бы Искра вдруг потекла вспять.... Но я надеюсь, что ты, мастер Ариций, доволен своей работой? - обратился он к художнику на марцийском языке.
Княжич Драгомир удивленно вытаращил темные, как смородинки, глаза; он не знал, что отец умеет говорить на каком-то другом языке. А марцийский живописец, невысокий худощавый человек лет сорока, гладкие черные волосы которого были подвязаны кожаным ремешком, оживленно кивнул:
- Да, сеньор! Когда я собирался плыть к вам, меня отговаривали, твердили, что полунощные варвары не способны ценить красоту... Но в твоем лице я нашел мудрого и просвещенного влвдыку, способного не только отдавать должное красоте, но и заботиться о доброй памяти потомков! И, должен признаться, мне вряд ли еще когда-нибудь встретится натурщица лучше прекрасной сеньоры! - с этими словами живописец вдруг вполне на сварожский лад поклонился в пояс молодой княгине.
Та, в свою очередь, изящно поклонилась.
- Это я в долгу у тебя, мастер Ариций! Кто еще счел бы меня достойной запечатления в бессмертном искусстве? Мой муж щедро наградил тебя за работу! Но я хочу, чтобы ты принял подарок и от меня на память! - она сняла перстень с крупным камнем, прозрачным, как капля воды, и передала художнику.
Тот взял кольцо и поблагодарив, подавив тайный вздох.
- Если государь не возражает... - вопросительно взглянул на Бранимира.
- Почему я должен возражать? А, понимаю! - весело отозвался он. - Мне и так уже бояре прожужжали уши, будто моя жена держится неподобающе, позируя иноземному живописцу! Пытались даже заставить меня ревновать. Но я не настолько глуп, чтобы не отличить восхищение красотой от чувственного увлечения. Хорош бы я был, если сам с первого дня не устаю любоваться своей женой, а от других скрыл бы ее красоту! Мир многое потерял бы, не видя ее, - яргородский князь вновь мечтательно взглянул на фреску, где танцевала, не касаясь босыми ногами земли, Богиня Весны, по следам которой распускались цветы. - И спустя тысячу лет увидят люди эту фреску и скажут: вот была самая красивая женщина в мире! - он мягко взял жену за руку. - Увидят подпись мастера Ариция, и скажут: вот был вдохновленный Музами живописец!.. А, если вспомнят, что то при моем княжении было создано, я уж и на том благодарю! Красота должна жить дольше власти.
В те дни князь Бранимир мечтал сохранить в веках то, что было создано по его воле. В те же дни заговорщики в Яргороде и за его пределами готовились силой отнять то, что он создавал в годы своего правления.
-
Судьба Прекрасы и Драгомира буквально висит на волоске, и как обычно, самые опасные враги - те кто рядом. такие как Лисохвост. Или брат Тудора, Власт. Бранимир явно расслабился, невольно вспомнишь, сколько государств погибло из-за внутренних врагов. С Радмилы взять нечего, она идёт к своей цели, на государство ей плевать, лишь бы отомстить. Из Всеслава князь никакой, он хочет властвовать, но править за него будут бояре, они и Радмилу могут задвинуть куда подальше, если сумеют победить.
-
Да, поневоле задумаешься, не слишком ли Бранимир благодушен, не выйдет ли ему это боком. Не пропустит ли он зреющий в городе боярский мятеж. А если пропустит, сможет ли справиться. Интересно, Радмила не понимает, что в случае успеха сделается игрушкой в боярских руках? Или понимает, но ей всё равно, лишь бы свалить Бранимира?
-
Большущее спасибо, эрэа Convollar, эрэа Карса! :-* :-* :-*
Теперь начинаются самые драматические события этой истории...
Судьба Прекрасы и Драгомира буквально висит на волоске, и как обычно, самые опасные враги - те кто рядом. такие как Лисохвост. Или брат Тудора, Власт. Бранимир явно расслабился, невольно вспомнишь, сколько государств погибло из-за внутренних врагов. С Радмилы взять нечего, она идёт к своей цели, на государство ей плевать, лишь бы отомстить. Из Всеслава князь никакой, он хочет властвовать, но править за него будут бояре, они и Радмилу могут задвинуть куда подальше, если сумеют победить.
Ой, здесь не найдешь однозначного способа, как следует князю управляться с боярами! Вот, упоминается, как Стемира Сильного, брата Радмилы, убили бояре. А он уж никак не был слишком мягким и благодушным; своих врагов среди боярства казнил. Но поскольку далеко не все из них согласны были, чтобы их казнили, они сумели от него сами избавиться. Тоже, кстати, не без ревнивой первой супруги обошлось; правда, та, в отличие от Радмилы, в большей степени ревновала его самого, а не его власть... Словом, надежного рецепта власти еще не придумали.
Радмила хочет сына сделать князем. Ее по-человечески можно понять. Всеслав о том, как хочет править, еще не задумывался. А боярам такой князь и надобен.
Да, поневоле задумаешься, не слишком ли Бранимир благодушен, не выйдет ли ему это боком. Не пропустит ли он зреющий в городе боярский мятеж. А если пропустит, сможет ли справиться. Интересно, Радмила не понимает, что в случае успеха сделается игрушкой в боярских руках? Или понимает, но ей всё равно, лишь бы свалить Бранимира?
В жизни все бывает. В оправдание Бранимира хочу еще заметить, что с вершины власти, вероятно, можно недооценить тех, у кого возможностей меньше, решить, что они не представляют опасности.
Радмиле прежде всего надо сына возвести на престол, а как - неважно. Да и Мезамир, вероятно, за эти годы, что любовником ее был, сумел приобрести на нее влияние.
Глава 14. Мятеж
Мятежники проникли в Яргород тайно, переодетыми, скрылись в домах своих союзников, до поры не привлекая внимания. Ждали решающей минуты, чтобы поднять восстание по всему городу одновременно, как в весеннее половодье подымается река, разом взламывая лед.
А в княжеском дворце никто ничего не подозревал. Все были убеждены в своих силах. Когда дворский, боярин Вечерко, сообщил князю, будто в городе видели Мезамира, князь только отмахнулся:
- Может, и приехал поразнюхать что-нибудь. Так схвати его и допроси! Неужели не сумеешь?
Боярин, ничего не обещая, неопределенно развел руками.
- Все может статься! Старею, государь, трудно становится уследить за всем...
Князь Бранимир шутливо хлопнул дворского по плечу.
- Не прибедняйся! Убережемся как-нибудь от вражьих происков! - не предчувствовал беды до последнего часа. Будто нечистые подземные духи, которым заговорщики со всем желанием обещали отправить яргородского князя и его ближников, помрачили рассудок будущим жертвам...
Во всяком случае, Мезамир до поры исчез, как сквозь землю провалился. А посланные боярином Вечеркой дружинники принесли вести, что в усадьбе Власта Владиславича собралось много вооруженного люду, и они, уже не скрываясь, бродят по улицам. Кое-где уже завязались стычки между княжескими людьми и мятежниками.
Услышав такие тревожные вести, Бранимир не потерял присутствия духа.
- Ратибор, собирай войска! - приказал он тысяцкому, затем продолжал, обращаясь к своим ближникам и челяди, испуганно толпившейся в дверях: - Заприте все двери, закройте оконные ставни! Завалите двери бревнами, камнями - чем угодно, лишь бы мятежники не прорвались внутрь. Мы садимся в осаду до тех пор, пока Ратибор не наведет в городе порядок. Вечерко, раздай моим слугам топоры, копья, пики! Поставить лучников на стены! Ни одна собака сюда не войдет! В этих стенах хранится самое ценное, что я никогда не отдам в их лапы!
При этих словах Бранимир исполненным тоскливой нежности взглядом окинул жену и сына. Прекраса, притихшая, бледная, напряженно вслушивалась в доносящиеся снаружи вопли и грохот. Они уже придвинулись к самому дворцу. Драгомир, тоже тихий как мышонок, ходил хвостом за матерью, не зная что делать. При взгляде на жену и сына сердце яргородского князя томительно сжалось. Уж потом он вспомнил и о драгоценных рукописных книгах, хранившихся во дворце, о произведениях искусства и о "собрании древностей". Все, что было достойно пережить века, подвергалось теперь опасности быть разграбленным, расхищенным мятежниками. Понимая это, Бранимир был исполнен решимости отстоять от них дворец.
Однако события уже покатились, как камень под гору, набирая силу и сметая все на своем пути. Пока челядинцы торопливо заколачивали двери и заваливали их всем, что было тяжелого, снаружи доносились удары и громкие вопли:
- Долой Бранимира! Смерть колдунье-нечестивке с ее щенком! Они прокляты богами!
Кое-кто из княжеской челяди, услышав эти слова, испуганно попятился прочь, будто князь с семьей могли передать проклятье, как заразную болезнь. Бранимир окинул их презрительным взором.
- Вы хуже баранов, верите любой лжи! Уж, Огонек! Закройте лучше окно!
Уж замешкался было, но молодой старательный Огонек метнулся к окну, чтобы закрыть ставни. Внезапно в окно ударила стрела, разбивая тонкую пластинку слюды, и парень упал, пораженный стрелой в голову. Но светлые половицы брызнула кровь. Маленький Драгомир страшно закричал и уткнулся лицом в платье матери.
- Прочь от окон! - закричал князь, утаскивая жену и сына дальше, в переход. А тем временем со стороны сада донеслись еще более злобные вопли.
Нигде во дворце не нашлось бы спокойного места. В каждое окно, в каждую дверь ломились мятежники, окружившие дворец плотным кольцом. Со стен в них летели стрелы, но не могли причинить большого урона целой толпе.
Князь Бранимир вместе со своими сторонниками обошел весь дворец, воодушевляя осажденных. Пока они еще стойко обороняли дворец, но не сколько хватит их сил?
Боярин Вечерко, отозвав князя в сторону, мрачно прошептал на ухо:
- Что-то Ратибор будто в воду канул! А без него дворец не удержать. Если им надоест стучаться, они просто подожгут его...
Бранимир судорожно сглотнул, чувствуя, как совершенно некстати становится трудно дышать.
- Не может быть! Ратибор усмирит толпу, - ах, как Бранимиру хотелось, чтобы так и было!
С грохотом и треском рухнула одна из дверей в восточном крыле. Закипела свалка над грудой бревен, еще громоздящихся в проходе. Уже двое княжеских слуг лежали мертвыми. Рвущиеся во дворец мятежники, все в пыли и поту, азартно скалили зубы, вовсе не напоминали простых яргородских горожан. Казалось, ими овладел черный дух разрушения.
Откуда ни возьмись, примчался всадник на взмыленном коне. Недолго думая, махнул на нем через преграду, через головы дерущихся.
- Государь, в городе идет бой! Воевода Ратибор убит! Часть твоей дружины перебежала к мятежникам. Теперь они идут сюда. Их ведет второй воевода Улеб, и с ним Тудор.
- Мерзавцы! Их именем пусть наречется в Сварожьих Землях всякое предательство! - произнес Бранимир, стиснув зубы.
Прекраса, услышав о Тудоре, задрожала как осиновый лист, побелев еще сильней. Ухватив мужа за руку, прошептала:
- И он тоже здесь! Это страшный человек! Я ничего так не страшусь, как попасть в его лапы...
Бранимир крепко обнял жену.
- Возьми Драгомира, скройтесь где-нибудь в подвале. Туда не пустим мятежников!
Но она после мгновения слабости обрела твердость духа настоящей княгини. Одной рукой прижимая к себе сына, ответила:
- Мы тебя не оставим, муж мой! Или спасемся все вместе, или вместе погибнем!
У Бранимира опять перехватило дыхание, и он не мог выговорить ни слова. Если бы еще где-то можно было найти безопасное убежище для Прекрасы с Драгомиром, он отослал бы их туда, но где же теперь такое взять?
Натиск мятежников еще усилился, они отчаянно рубились с княжескими воинами. Сквозь лязг мечей доносился боевой клич:
- Всеслав наш князь! Долой Бранимира!
И, сквозь шум битвы, перекрывая все вопли, отчетливо раздался звучный размеренный голос Ледогора, нового верховного жреца Хорса:
- Ясноликий Хорс видит все, он открывает любую неправду и поражает ее своими лучами! Уже давно мы видели в самых страшных знамениях, что Бранимир не достоин оставаться князем! Его разум и волю похитила бесстыдная колдунья, которую он взял в жены. Если дальше продлится их власть, Солнце откажется светить Яргородской Земле, и нас всех ждет голод!
- Нет! Убьем колдунью и нечестивца! Остановим гнев Хорса! - кричали горожане, ломясь вперед. Они были суеверны и привыкли доверять мудрости жрецов.
Князь Бранимир с ненавистью взглянул на Ледогора, стоявшего во весь рост на повозке, запряженной четверкой белых коней, в торжественном жреческом облачении.
- Еще когда Вышата предупреждал меня против таких, как ты, Ледогор! Ты молишься не золотому солнцу, а просто золоту! - крикнул он жрецу через головы мятежников. Но все слова князя потонули в оглушительном грохоте - осаждающим удалось, наконец, разобрать завал.
- Яргород! - завопил боярин Вечерко, с неожиданной прытью ткнув копьем первого метнувшегося навстречу врага.
Но сразу несколько человек подняли боярина на копья, еще живого подбросили высоко над головами, швырнули окровавленное тело в толпу, воющую как стая собак. Они ринулись вперед, топча труп ногами, скользя по лужам крови.
Пронзительная ледяная волна захлестнула Бранимира. Врагов становилось все больше, они быстро добивали последних сторонников законного князя. И скоро они с Прекрасой и сыном остались совсем одни.
Бранимир отодвинул за спину жену с плачущим мальчиком и выхватил меч. Он никогда не был хорошим воином. Но твердо знал, что это рычащее стадо, если и дотянется до его семьи, то лишь через его труп.
Но вышло все не так. Судьба, кажется, решила отказать яргородскому князю даже в достойной гибели, решив сперва заставить его испытать унижение. Сзади раздался слаженный топот многих ног. Откуда-то из глубины дворца вынырнул полностью вооруженный отряд дворцовой стражи. Оглянувшись, князь увидел, что их ведет Власт, брат Тудора. И их мечи нацелились в спину яргородскому владетелю и его семье.
- Сдайтесь в плен! - прокричал им Власт, злорадно усмехаясь.
Бранимир качнулся к жене и выронил меч. Прекраса тут же прижалась к нему, черпая последнее утешение в его близости. Драгомир, тихонько всхлипывая, втиснулся между родителями. Он глядел на мятежную толпу со страхом и детским любопытством: что они будут делать теперь?..
Свергнутый яогородский князь обратился к Власту, решив, что тот все же лучше безначальной толпы:
- Передай Всеславу, или тому, кто у вас за старшего, что я прошу о переговорах. Скажи: если им нужна моя жизнь, пусть берут ее, но отпустят мою жену и сына!
Перебежчик невозмутимо пожал плечами.
- Я передам, но вряд ли князь Всеслав и его советники послушают. Вы все и так в наших руках, как лисы в капкане. Вам ли ставить условия?
Тем временем с улицы вошли во дворец новые отряды воинов, состоящие из княжеских и боярских дружин вперемешку. Ворвавшийся первым Тудор замер, увидев Прекрасу, облизал сухие губы. Она стояла, бледная как мел, прижимая к себе тонкокостного темноволосого мальчика. Еще больше расцветшая за эти годы, она показалась Тудору ослепительно прекрасной. Вся его грубая, жестокая страсть отразилась на лице, и молодая женщина жалобно застонала, разглядев его.
Тудор плавно шагнул к ней, уже предвкушая, как отомстит этой лживой гордячке, да и князю, чьей женой она стала. Вот сейчас, один против многих, без своих воинов и слуг - чего он стоит, этот князь? Обычный человек, слабее многих! Тудор знал, что сможет без труда отшвырнуть его в сторону, если тот все же решится ему помешать. А ведь когда-то одного слова этого самого князя довольно было, чтобы изгнать его, Тудора, одинокого, разоренного, прочь из Сварожьих Земель! Но теперь он рассчитается за все. Прямо сейчас схватить ее за волосы, заломить ее белые руки назад, а потом утащить в первый попавшийся покой и проделать наяву все, что столько раз желалось во сне, когда она виделась, нагая и молочно-белая...
Но Тудора остановил Улеб, бывший яргородский воевода. После гибели Ратибора и разгрома большей части княжеской дружины на улицах города, Улеб вместе с остатками ее перешел на сторону мятежников. Теперь он твердо ухватил Тудора за руку.
- Пленников пока не трогать! Князь Всеслав и боярское вече еще не решили их судьбу. Бывший князь и его семья принадлежат им, не тебе.
Бывший изгнанник обернулся к нему, скалясь как волк.
- Чего тебе надо? Эта баба - моя по праву, ясно?
Да не на того напал! Улеб, еще облаченный в дружинную броню, не устрашился его звериного рыка и сверкания глазами. Невозмутимо повторил:
- Завтра соберется суд над бывшим князем Бранимиром и его второй женой. А до тех пор они должны быть целы и невредимы. Посадим их в поруб на эту ночь!
Воины окружили свергнутого князя с его семьей, повели в поруб, сделанный глубоко под землей. И, пока спускались, Бранимир повернул голову к сопровождавшему их Улебу.
- Ты ведь не изгой, до этого дня был в чести у меня. Зачем ты предал? Что они тебе за это обещали?
В полумраке, рассеиваемом только факелами в руках стражи, лицо Улеба казалось сосредоточенным, но не свирепым. И отвечал он обычным тоном, будто ничего не случилось:
- Побеждает обычно сильнейший. Я увидел, что счастье тебе изменило, и не захотел погибать, как Ратибор. Служить сильным и почетнее, и выгоднее.
Бранимир презрительно отвернулся от изменника.
- Жаль, что не разгадал тебя раньше! Но и ты когда-нибудь просчитаешься, как все предатели. Желаю, чтобы поскорее!
Кто-то толкнул бывшего князя древком копья в спину. Прекраса помогла ему удержаться на ногах. Впереди замелькали факелы. Запахло сырой землей. Плененная княжеская семья спускалась в поруб, словно в могилу. Загремели ключи, отворяя дверь.
В некотором смысле, в порубе пленникам показалось даже лучше, чем среди мятежной толпы. Здесь, по крайней мере, они были наедине, им не приходилось терпеть присутствия своих врагов. Они могли даже какое-то время считать себя в безопасности. Уселись рядом возле стены, и Бранимир укрыл жену и сына своим плащом. Мальчик, измученный непривычными переживаниями, положил голову на колени матери и скоро заснул. А свергнутый князь и его жена до утра просидели, обнявшись, и разговаривали шепотом. Они то советовали друг другу, как вести себя перед лицом врагов, то просто шептались, вспоминая разные случаи из прожитой вместе жизни, выбирая самые счастливые.
А сверху доносились вопли, топот, бряцание железа. Яргородцы, захватив дворец собственного князя, теперь прикидывали, как удобнее хозяйничать в нем...
-
Помнится, у Булгакова сказано, что самый страшный человеческий порок - это трусость. Но чем дальше, тем больше, я прихожу к выводу, что самый страшный порок - это предательство. Бранимира и его семью предали, и даже именем Хорса. Но вот что интересно- если так легко можно было поднять мятеж, может быть к тому были причины? Сырые дрова не разожжёшь вот так сразу, и тут загорелось так легко!
-
Вот и дождался Бранимир мятежа. Не думаю, что он так уж плох в качестве князя. Но боярам, конечно, хотелось править самим, что удобнее при князе-марионетке. А народ раззадорить не так и сложно, тем более в столице с её пёстрым населением, да при поддержке жрецов. Всё же князь совершал неоднозначные поступки, вводил новшества, а любой отход от традиций может вызвать подозрения.
Надеюсь, князь с семьёй уцелеют и выпутаются из этой передряги. Может быть, кто-то поможет им сбежать?
-
Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа Карса! :-* :-* :-*
Помнится, у Булгакова сказано, что самый страшный человеческий порок - это трусость. Но чем дальше, тем больше, я прихожу к выводу, что самый страшный порок - это предательство. Бранимира и его семью предали, и даже именем Хорса. Но вот что интересно- если так легко можно было поднять мятеж, может быть к тому были причины? Сырые дрова не разожжёшь вот так сразу, и тут загорелось так легко!
Предательство и трусость, кстати, могут пересекаться: трусу легко сделаться предателем из страха за себя. Впрочем, у предательства бывают и другие мотивы. Здесь, пожалуй, они чаще встречаются. А так-то, предательство давно считалось худшим из пороков и преступлений. Даже в дантовом "Аду" предатели помещены в самый нижний круг ада, а самые знаменитые из них - Иуда, Брут и Кассий, изображены вмерзшими с головой в ледяное озеро. В моих Сварожьих Землях таких персонажей не знают, но у них, пожалуй, свои имена нарицательные скоро появятся. И им тоже, скорее всего, не жарко придется в Кромешном Мире.
Яргородская Земля жила не хуже других эти годы. Упоминается даже, что Бранимиру удавалось обходиться без войн - это уже немало. У разных людей, конечно, жизнь могла складываться по-разному, кому-то, может, и тяжело приходилось. Но я хочу сказать: не надо представлять моих сварожан по образцу стереотипных крепостных крестьян, которые, как забитый скот, все терпят до последнего, пока с голоду умирать не начнут! Это не те века и не та культура, их не учили безропотно молчать. На Яргородщине, в частности, сохранились в обычаях пережитки первобытнообщинного строя, когда решения принимал весь народ или все племя на общем собрании. Отчасти, это является причиной непокорности бояр, но и простой народ поэтому политически активнее, чем в других краях (не считая Влесославля, с которым ситуации во многом похожи). А потомки яргородцев, то есть их аналог в нашем мире, и теперь периодически устраивают кому-нибудь майдан.
Вот и дождался Бранимир мятежа. Не думаю, что он так уж плох в качестве князя. Но боярам, конечно, хотелось править самим, что удобнее при князе-марионетке. А народ раззадорить не так и сложно, тем более в столице с её пёстрым населением, да при поддержке жрецов. Всё же князь совершал неоднозначные поступки, вводил новшества, а любой отход от традиций может вызвать подозрения.
Надеюсь, князь с семьёй уцелеют и выпутаются из этой передряги. Может быть, кто-то поможет им сбежать?
Хоть мятежа он не ждал, но тот пришел. Как полярный лис.
В основном переворот осуществили все-таки бояре и их люди (а у влиятельных бояр в то время были собственные дружины, не говоря уж о слугах, фактически персональная маленькая армия). Плюс часть княжеских людей переметнулись. Народным восстанием это ни в коем случае не было, хоть часть горожан и присоединились.
Ничего пока не стану обещать заранее. Поглядим!
К утру в Яргороде более-менее удалось навести порядок. Мезамир и Улеб не позволили толпе грабить малый дворец, сохранив достояние нового князя Всеслава. С улиц увезли трупы погибших во вчерашней стычке. Моросивший с вечера хмурый дождь смывал кровь с деревянных мостовых. Горожане, опомнившись, чесали в затылках: уж не приснилось ли им свержение князя Бранимира?..
А за ним в поруб поутру пришли стражники. Вывели продрогшего в сыром подземелье пленника наверх. Прекрасу, что уцепилась было, не пуская мужа, грубо оттолкнули, но, правда, принесли поесть ей и Драгомиру.
В главном зале встретило свергнутого владетеля высокое собрание: Всеслав, Радмила, Мезамир, Войтиш, Тудор, жрец Ледогор. Этих он увидел первыми, они сидели во главе стола, пристально глядя на побежденного ими противника. На остальных приспешников Бранимир не смотрел, хотя не сомневался, что те также урвали свою долю после победы.
Долго тянулось молчание, которого никто не мог нарушить первым. Молча, скрестив руки на груди, смотрел Бранимир на тех, кто собрался решить его судьбу. Если бы только его! Судьба Прекрасы и Драгомира терзала свергнутого князя больней всего. Но он не собирался помогать своим самозваным судьям. Почему они так тянут, пусть уже скажут что-нибудь!..
Наконец, Всеслав смущенно кашлянул, понимая, что начинать суд придется ему, как новому князю. Чувствуя на себе подбадривающие взоры матери и Мезамира, молодой князь произнес:
- Подпиши отречение от престола, отец! Признай меня князем и поклянись, что ни ты, ни твой сын от Прекрасы никогда не попытаетесь отнять престол у меня и моих будущих наследников. Тогда я обещаю тебе с твоей семьей жизнь и даже свободу. Дам вам усадьбу где-нибудь в глуши, будешь там читать книги, собирать древние кости да черепки. Чего еще желать под старость?
Бранимир холодно взглянул на человека, считавшегося до сих пор его сыном.
- Если я получу свободу, подниму против тебя не один Яргород, а все Сварожьи Земли, ославлю тебя, чтобы никто не признавал тебя законным князем!
Радмилу будто кнутом хлестнули. Она с ненавистью уставилась на бывшего мужа. В ее лице появилось что-то хищное, исступленное. Ей-то сразу понятно было, к чему он клонит!
- Ты ничего не скажешь против Всеслава! Иначе мы убьем твою вертихвостку и ее сына!
- А мальчишку и так придется убить: живым он остается соперником князю Всеславу, - вступил в разговор Войтиш совершенно спокойно, будто речь шла о самом невинном деле.
- Нет, если Бранимир отречется от престола за себя и за сына, - мягко вмешался Мезамир, протягивая князю составленное по всем правилам отречение, уже скрепленное печатью с яргородским дубом. - Вот перо, вот чернильница! Подпиши, Бранимир Предрагович! Спаси свою семью!
Но Бранимир медлил брать перо.
- Вы требуете моего отречения незаконно! По древнему сварожскому обычаю, князь должен оставить престол, если он не может выполнять свои обязанности из-за болезни, ран или от старости; если в его правление владения терпят большой урон и-за повальных болезней, неурожая, пожара или наводнения; наконец, если сам князь неумелым правлением губит свою землю... Насколько я знаю, ни один из этих случаев здесь не подходит. Я вижу здесь князя, который, если дать ему власть, погубит Яргородскую Землю. Но это не я...
Ему не позволили продолжать. Жрец Ледогор, вновь в белом с золотом торжественном облачении, решительно взмахнул рукой, прерывая речь бывшего князя.
- Законы ты знаешь! А сам бесстыдную наложницу возвел в княгини, по ее наущению изгнал законную свою супругу и сына, как и многих достойных бояр. До того был ей покорен, что позволял ей чуть ли не голой ходить и открыто с приезжими гостями путаться, а прижитого ею сына согласился признать наследником.
- Неправда... - в отчаянии выдохнул Бранимир, дивясь, как людское коварство способно вывернуть наизнанку самые очевидные события, и белое назвать черным.
Ледогор постучал по столу твердым ногтем.
- Скажи, Бранимир Предрагович, перед советом вятших мужей Яргородской Земли: кем тебе приходится Прекраса Щербова? Женой или наложницей?
Бранимир сразу понял, какой здесь скрыт подвох. Назвать сейчас Прекрасу своей женой, о чем и так все отлично знают, - и ее убьют вместе с Драгомиром, ведь младший княжич - опасный соперник Всеславу. Сказать, будто она не жена, а наложница, - и Драгомир лишится прав наследовать княжество после него, станет никем, все равно что сыном рабыни. Спасти жену и сына, отрекшись от них? Но спасешь ли - вон как скалится Тудор, не иначе, надеется выпросить Прекрасу в награду себе. Да и как же отречься, как хотя бы выговорить, будто жена - не жена тебе, и сын - не сын, когда они ближе и милей всех на свете, когда душа и сердце тянутся к ним одним? Даже и сейчас, в самый черный день его жизни, Прекраса и Драгомир - словно лучик света между двумя стенами кромешного мрака, не дающий им вовсе сомкнуться. Как же самому погасить этот лучик? Лучше бы заговорщики ему одному хотели отомстить, а их бы оставили в покое...
- Убейте меня, но не троньте их! - не заметив, как последняя мысль вырвалась вслух, прохрипел Бранимир. Воздух в помещении стремительно заканчивался, грудь будто придавило свинцовой плитой. Он покачнулся и едва заметил, как один из бывших дружинников поддержал его плечом.
- Прикидывается больным, хочет, чтобы его пожалели, - фыркнул Власт. - Не давай ему спуску, княже! Пусть, хоть на последнем дыхании, но подпишет отречение!
У Бранимира перед глазами, сквозь красные и черные пятна, промелькнуло лицо Всеслава. Тот казался растерянным от стремительно свалившейся на его голову власти. Похоже, что он теперь стремительно пытался что-то решить, и сам не знал - хорошо это будет или плохо.
- Нет, погодите, вятшие мужи мои! Так нельзя! - звенящим, напряженным голосом произнес свежепровозглашенный князь. - Как-никак, мой отец и бывший князь тоже заслуживает, чтобы с ним считались! Отведите его обратно в поруб. Пусть еще подумает, как ему быть.
- Да-да, в поруб его! Он должен оставаться живым! - подхватила и Радмила, вспомнив, что где-то спрятано завещание Бранимира, что получит огласку после его смерти. Многих влиятельных сторонников Бранимира истребили вчера. У кого еще завещание может быть скрыто? Княгиня-мать с ненавистью проводила взором бывшего мужа, у которого лицо и шея совсем почернели от удушья. Охранники скорее тащили, чем вели его под руки.
В дверях поруба звякнули ключи. Стражники, развлекавшиеся игрой в кости, лениво поднялись, пропуская пленника.
- Стойте! Не в ту яму! Веди в левую, где княгиня с ребенком! - прикрикнул кто-то.
Охранник с факелом опять забряцал ключами, сердито проворчал:
- Ну какая разница, в левую или в правую? Все одно нам стеречь...
- Воевода Улеб велел, чтобы их держали вместе... Отличное уютное гнездышко для милой семейки! - расхохотался другой, отпирая теперь нужную дверь.
Увидев мужа, едва спустившегося по ступеням на земляной пол, Прекраса испуганно ахнула. Бранимир, черно-синий, как удавленник, вытянулся на полу. Он хрипел, не в силах втянуть воздух, царапал ногтями грудь и шею.
- Батюшка! - в ужасе крикнул Драгомир, не понимая, что происходит.
Прекраса беспомощно оглядывалась то на сына, то на мужа, не зная, как быть. Взяв оставшийся в порубе плащ, укрыла им Бранимира, пытаясь согреть. Тот едва приоткрыл мутные, невидящие глаза и, увидев склонившуюся над ним жену, изогнул запекшиеся губы, пытаясь улыбнуться. Хотел сказать: "Я не отрекся от вас!", но горло вновь стиснули невидимые жестокие руки.
В отчаянии Прекраса ласкала и целовала его, распустив свои блестящие черные волосы, так что и вправду похожа была на колдунью. Но все было бесполезным. В тишине поруба сдавленные хрипы больного резали уши. И в тон им тут же вторили тихие всхлипывания маленького мальчика, прижимавшегося спиной к земляной стене. Княжич Драгомир не мог понять, что случилось с ними, и почему. Он привык считать своих родителей самыми могущественными на свете, как вообще ребенок своего возраста, а тем более княжеский сын. И вот, его отец, кажется, умирает, может быть, и матушка исчезнет тоже, а он останется один в этой холодной яме, где по стенам бегают пауки!..
Прекраса беспомощно оглядывалась то на одного, то на другого. Бранимир совсем обессилел, уже не хрипел, а как будто глухо всхлипывал, тщетно пытаясь вдохнуть воздух. Молодая княгиня обвела взором их темницу. На кого надеяться, у кого просить помощи?! Их жизнь и смерть в руках врагов!
Она отчаянно ударила ладонями в сырую землю.
"Для такой судьбы вы соединили меня с князем, о боги?! Почему за счастье надо платить страданиями? Если бы не я, не Драгомир - мой муж спокойно правил бы Яргородом. Значит, я принесла ему беду? Тогда зачем ты меня благословила любить его, Светлая Матерь Лада? Одну погибель подарила ему моя любовь!"
В ответ на ее безмолвный крик темница озарилась золотым светом, и перед Прекрасой появилась золотоволосая женщина выше человеческого роста.
- Ты просишь у богов силы, что уже скрыта в тебе самой, если ты истинно любишь, дочь моя! - произнесла она, и исчезла так же внезапно, как возникла.
Но Прекраса уже знала, что делать. Словно жаркое золотое пламя, поднялась в ней сила, так что в сыром порубе вмиг стало жарко. Оглянувшись к сыну, который все еще сидел в углу, затаившись как зверек, она попросила:
- Посиди тихо одно мгновение! Мне сейчас нужно сосредоточиться!
Сказав так, она протянула над Бранимиром ладони, пульсирующие пламенем, силой жизни. Ей послышалось, что он дышит уже немного свободнее. С ее ладоней текли потоки силы, перетекая в тело больного. В первые мгновения ее простертые руки даже сияли ровным золотым светом, и Прекраса видела, как черное от удушья лицо Бранимира понемногу обретает нормальный цвет. Затем свечение угасло, но сила все еще лилась из ее рук, горячая как кровь. Женщина еще успела удивиться, как же ее много, но вдруг голова закружилась, и она мягко ткнулась в плечо лежащему навзничь Бранимиру.
Очнулась она от жалобных криков сына. Тот сидел возле родителей и пытался привести в чувство то отца, то мать, исходя слезами и криком. Факел на стене почти догорел.
Встрепенувшись, Прекраса крепко обняла сына.
- Не бойся, Драгомирушко, я с тобой! И батюшка наш будет жить, обязательно!
Бранимир пошевелился, слабо поднял руку. Увидев жену и сына, улыбнулся им.
- От меня требовали отречься от вас с Драгомиром. Я не отрекся.
- О, Небо! - воскликнула Прекраса, понимая, что пришлось ему пережить. - Что же им нужно еще?!
- Избавиться от нас навсегда, причем я думаю, что и отречение их не удовлетворит, - с горечью прошептал свергнутый князь. - Если бы я был уверен, что сдержат слово, я бы отпустил вас...
- И не думай о таком, муж мой! - воскликнула Прекраса, помогая ему сесть, прислонившись к стене. - Я не уйду, если ты меня не разлюбишь! До тех пор мы вместе!
- Я люблю тебя, милая! - проговорил Бранимир, гладя пальцами спутанные волосы жены.
- И я тоже вас обоих люблю, сильно-сильно! - воскликнул их сын, прыгнул как из засады и крепко обнял родителей обеими руками.
В их заточении прошло несколько дней. Бранимир постепенно выздоравливал. Никто больше не беспокоил пленников, и те не знали, что решат с ними делать. Никого не видели, кроме своих тюремщиков, когда те приносили по утрам пшенную кашу, почему-то всегда чуть подгоревшую. Ничего другого пленникам не полагалось.
От скуки рассказывали друг другу старинные сказания и были, пели песни. Когда их сын спал, свергнутый князь с женой подолгу беседовали о своей дальнейшей судьбе, пытались предугадать, что будет дальше.
- Оглядываясь назад, я вижу, что причины моего свержения копились годами. Дело не в тебе и не в Драгомире, - сказал Бранимир однажды бессонной ночью. - Это только щенок Всеслав помнит лишь то, что в свою куцую память легло... Его мать, если бы захотела, могла бы просветить его, что вышла за меня, любя другого, - вот, пожалуйста, уже более удаленная причина. Но Мечеслав встретился с Радмилой, потому что его изгнал мой отец, - стало быть, я отвечаю за отцовскую вину. Но Мечеслава подговаривали бояре, предки моих нынешних врагов. А чего не хватало им, тем из них, кто и так в своих вотчинах были богаче меня, князя? Отчего они все продолжали воровать, вынуждали меня изгнать их, а теперь пришли мстить мне, убежденные, что я их оскорбил? Значит, вся причина в боярах, в их вечной неудовлетворенности? Но они ищут себе оправдание в исконных сварожских обычаях, в древнем народоправии, которое я, мол, ущемляю. И не понимают, что подлинное народоправие возможно лишь в маленьком племени, где весь уклад жизни определен для каждого. Пока Яргород был только городом с несколькими окрестными деревнями, старейшины могли решить любое дело сообща, на народном собрании. Нынешнее княжество гораздо больше, у нас давно сложились разные сословия, у каждого человека полно своих обязанностей. Да и бояре наши не похожи на прежних старейшин, живших как и все! У них вмиг каждый потянет на себя, и править будет тот, у кого больше кун. Или кто сумеет вывести на улицу толпу побольше, - мы это уже видели, - он помолчал, устало переводя дыхание. - Так где лежат корни нынешнего мятежа? В том, что старинные обычаи не подходят для нынешней жизни? Но почему вы и я должны отвечать за причины тысячелетней давности?
Прекраса ласково взяла мужа за руку.
- Я чувствую, это еще не конец! Матерь-Лада шепчет мне: не все покинули тебя, Бранимир! Ты вернешь себе трон своих предков! Ты будешь править.
Он вздохнул и тихо поцеловал ее в щеку.
А тем временем в большом зале княжеского дворца весь вечер и ночь играла музыка, горели свечи, лилось вино, столы ломились от угощения. Там продолжался пир в честь восшествия на престол князя Всеслава Бранимирича.
-
Так где лежат корни нынешнего мятежа? В том, что старинные обычаи не подходят для нынешней жизни?
Действительно, время идёт и всё меняет. Обычаи и традиции уходят в прошлое, они были хороши и нужны в своё время. Их нужно помнить, но не обязательно им строго следовать. Но и отказаться от них непросто. Когда-то князья были в бОльшей степени воинами, нежели правителями. Именно в бОльшей степени. То есть твоё княжеское дело воевать, боярское править. В Новгороде Великом такой обычай держался долго, не понравился князь - пошёл вон, другого хотим. При таком подходе Всеслав именно то, что нужно боярам.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Так где лежат корни нынешнего мятежа? В том, что старинные обычаи не подходят для нынешней жизни?
Действительно, время идёт и всё меняет. Обычаи и традиции уходят в прошлое, они были хороши и нужны в своё время. Их нужно помнить, но не обязательно им строго следовать. Но и отказаться от них непросто. Когда-то князья были в бОльшей степени воинами, нежели правителями. Именно в бОльшей степени. То есть твоё княжеское дело воевать, боярское править. В Новгороде Великом такой обычай держался долго, не понравился князь - пошёл вон, другого хотим. При таком подходе Всеслав именно то, что нужно боярам.
И не только в Новгороде Великом (по-сварожски - Влесославль). Хотя он, конечно, самый известный пример. На юге, в Яргороде, тоже пытаются еще где не надо блюсти старинные обычаи. Не все, конечно, а те, что выгодны боярам. Но посмотрим, кто победит!
Глава 15. Законный князь
Уже три дня весь Яргород праздновал вокняжение Всеслава. Хотя свергнутый Бранимир так и не подписал отречения, решили обойтись на первых порах и без того. В Священной Роще, близ храма Хорса, провозгласили нового князя, и Ледогор увенчал его голову золотым венцом яргородских владетелей. Всеслав тут же поклялся править "по древним сварожским обычаям, единодушно с вятшими мужами и дружиной". Бояре и их люди громогласно приветствовали молодого князя. Он тут же назначил Мезамира хранителем печати и первым советником, Войтиша - старшим мытником (сборщиком налогов), Тудора - тысяцким, Лисохвоста - дворским. Получили важные должности и другие соратники по заговору.
Но сильнее всех радовалась величию молодого князя его мать, Радмила Мирославна. Впервые за долгие годы надев праздничное платье, она любовалась на церемонии своим сыном, и он ей казался еще величавее, сильнее и выше. Не то отблески далекого прошлого виделись княгине в его облике, не то мечталось о еще большем могуществе, которого, как думалось этой любящей, но и честолюбивой матери, ее сын еще сумеет достигнуть.
Яргородские жители заметили, как, при торжественном въезде на Холм Ярилы, к старому дворцу, белый конь под молодым князем вдруг споткнулся. Но Всеслав тут же натянул поводья, справляясь с животным. Горожане одобрительно приветствовали его молодецкую удаль. Простых людей в те беспокойные времена ничто так не привлекало в своих правителях, как телесная мощь и качества воина и полководца. Всем хотелось верить, что их вождь - доблестный витязь, защитит, если потребуется, свою землю от любого врага. Уже по этой причине Бранимир был не очень-то понятен большинству людей. Что это за князь - свои дружины в битву не водит, не пирует с ними по многу дней, говорит тихим голосом, а из всех занятий предпочитает старинные книги да никчемные находки в земле! Новый же правитель - молодой, статный, отважный охотник, - гораздо больше напоминал яргородцам образ мужественного князя-воина. Как же людям не радоваться ему, махнув рукой на дурную примету - споткнувшегося под ним коня?
Пока же Всеслав и его окружение наслаждались жизнью. Днем охотились в лесах, вечером и до поздней ночи пировали да хвастались своими победами. Стоило им поспать несколько часов - и собирались опять на охоту. Молодой князь утверждал, что нигде охота не доставляла ему столько удовольствия, как в родных лесах, под Яргородом. Он бил вепрей, и раз взял на рогатину жирного осеннего медведя, которого выгнали на него лайки. Вместе с князем веселились и его ближники.
Малый дворец, в порубе которого томился свергнутый князь со своей семьей, был сразу отвергнут Всеславом. Только старый княжеский дворец на Холме Ярилы - вот единственное достойное жилище для владетеля Яргорода! Малый же дворец, где миловался Бранимир со своей Прекрасой, где родился их сын, и где даже на стене - подумать только! - изображена его мачеха, - Всеслав задумал снести. Разумеется, после того, как будет окончательно решен вопрос с бывшим князем и его семьей.
По правде сказать, решение это Всеслав оттягивал, как мог. В душе своей он вовсе не был жесток, и не желал смерти отцу, да и мачехе с маленьким братом - тоже, хоть и родственных чувств к ним не питал. Если бы отец отрекся, можно было бы отпустить их с миром. Но увы... Молодому князю докладывали, что отец его был опасно болен, но теперь выздоравливает. Пора было вновь собрать суд над ним. И принять окончательное решение. Однако этой минуты и боялся Всеслав. Мать, бояре, жрецы - все, со своей стороны, требовали казнить хотя бы Прекрасу, чтобы сломить бывшего князя и вырвать у него отречение. А Всеславу трудно было решиться. И он, не сознаваясь себе, тянул время, чтобы сперва вдоволь надышаться, насладиться своей победой, почувствовать себя настоящим князем, которому можно все.
А пока - охота и пиры каждый день, музыка, пляски до утра! Хохот молодых дружинников да хвастливые мечты о том, на кого в первую очередь идти в поход, кому из соседей они скоро утрут нос. Пусть все видят: Всеслав - не Бранимир, у него боевая дружина не будет изнывать от скуки!
В малом дворце оставил старшим Улеба, когда тот спросил, кто будет следить за пленниками. Всеслав беззаботно отмахнулся.
- Ты напомнил - ты и следи! Уж наверное, не упустишь их, не в твоих это интересах! А то ведь, если мой отец вернет власть, тебя первого велит повесить!
Вот теперь Улеб и состоит тюремщиком при свергнутом князе. Небось, жалеет, что не может, как другие, участвовать в княжеских развлечениях...
А Улеб в это самое время переступил через разлегшегося прямо на полу, безмятежно храпящего воина. Взяв со стола длинный огарок свечи, убедился, что в большом зале бодрствует только он один. Повсюду - на лавках, за столом, положив головы на руки, и прямо на полу спали воины из сторожевого отряда. От их многоголосого храпа сотрясались стены. На полу валялась опрокинутая и опустевшая сорокаведерная бочка. От нее шел запах вина, смешанный с другим, чуть горьковатым, еле уловимым.
На полу тут и там чернели винные лужицы, валялись обглоданные кости и корки хлеба. "Свинство какое", - поморщился боярин-перебежчик. - "Только из-за этого уже следует сегодня постараться..."
Улеб открыл окно и поставил свечу на подоконник. Из сада трижды, через равные промежутки, донеслось уханье филина. Значит, и там дело сделано. У Улеба отлегло от сердца. Он пошел отворить дверь. Там маячили темные, неясные фигуры людей в остроконечных шлемах, в броне. Мелькали красные пятна факелов.
Через порог шагнул высокий старик с бородой до пояса, в полном боевом облачении и высоком крылатом шлеме. Они с Улебом крепко обнялись. Затем вошедший спросил, приглушая голос:
- Как у тебя?
- Порядок: все спят, я их запер в зале. Как у наружных ворот?
Старик нахмурил густые брови.
- Там хуже: одному удалось удрать.
Улеб тоже помрачнел:
- Значит, скоро приведет подмогу! Надо спешить. Сколько с тобой людей?
- Здесь - две сотни. Еще сто воинов я послал в святилище Хорса. Руки чешутся против мерзавца Ледогора, смеющего лгать от имени богов!
- Понимаю... В городе и в старом дворце тоже поднимутся княжьи люди, как все будет готово. Но все равно, придется сразиться!
Вслед за стариком во дворец стали входить остальные воины. Двигались все плавно и почти неслышно, не тяготясь тяжелым вооружением. В свете факелов видно было, что почти все они уже немолоды: с обветренными суровыми лицами, с седеющими или даже вовсе белыми бородами. Но никто бы не назвал ни одного из них дряхлым; здесь не было тех, кого старость вовсе лишила сил. Видно было, что любой из них при желании еще может потягаться с молодыми. На щитах у каждого из них светился в темноте знак Громовой Секиры.
Улеб вместе со странным подкреплением спустился в поруб. Там ночами сторожил целый десяток воинов. И они не спали. Увидев идущих навстречу незнакомцев, мигом схватились за мечи.
- Тревога! - завопил один, но тут же рухнул на под: метательный нож Улеба пронзил ему горло. Второй тут же упал под секирой белобородого старика и, падая, толкнул другого под топоры пришедших воинов. После ожесточенной, но короткой стычки охранники были все перебиты.
В порубе свергнутый князь и его семья пробудились, услышав шум схватки. Прекраса радостно ухватила Бранимира за руку.
- Нас хотят освободить! Ты слышишь?! У нас еще остались в Яргороде друзья! Иначе кому биться?
- Тише! Мы еще не знаем, кто победит! - прошипел Бранимир, прижав палец ко рту и незаметно отодвигая назад, к стене, жену и сына.
Ждать не пришлось долго. Совсем скоро отворилась дверь, и в поруб спустился слишком хорошо им знакомый человек.
- Государь, пожалуй на свободу! Яргород ждет тебя!
Но, разглядев его лицо при свете факела, Бранимир произнес с нескрываемой враждебностью:
- Улеб?! Ты издеваешься надо мной, змея?
Лицо вошедшего судорожно передернулось. Но он настойчиво продолжал:
- Ты вправе мне не верить сразу, государь! Но взгляни, кто еще пришел, чтобы выручить тебя из тюрьмы и возвратить тебе престол!
Он подвинулся, пропуская вперед белобородого старика. Разглядев его, Бранимир радостно ахнул:
- Зоран?! А я-то думал: как ты там, в Святилище возле дуба? Жрецы Хорса и так-то ревнивы были к почитанию других богов, а уж теперь...
Бывший воевода, а ныне жрец Перуна протянул князю руки.
- Тяжелые, горькие вести до нас дошли, государь! Узнал я о гибели сына моего Ратибора, и о том, что тебя принуждают отречься от престола. Я думал про себя: не все же на Яргородщине выжили из ума, чтобы такое одобрять. Послал в город разведчиков. А тут скоро Улеб ко мне приехал. Поговорили откровенно, стали действовать...
Бранимир, все еще недоумевая, взглянул на Улеба.
- Тебя нынче и мудрейший ворон не разгадает... - протянул он.
Улеб преклонил перед ним колени.
- Я за тебя, государь, и всегда был за тебя, - просто произнес он. - Но при перевороте я ничего не мог сделать. И тогда подумал: вместо того, чтобы погибнуть от тебя, отчего тебе не будет пользы, я, пожалуй, больше пригожусь живым "предателем". И перешел с остатком дружины на сторону Всеслава. Я знал, что ему не удержаться долго, мятеж удался лишь потому, что в Яргороде были не готовы. Находясь в рядах предателей, я старался, как мог, чтобы ты и твоя семья не пострадали. Связался с Зораном и с боярами, верными тебе, государь, - это было сделать трудней всего, ибо никто поначалу не желал верить. Но вот мы здесь. Сегодня ты вернешь себе власть, государь!
Законный яргородский князь подался вперед и крепко обнял Улеба.
- Для тебя у меня не найдется достойной награды, - растроганно проговорил он.
- А ведь и я замечала, что Улеб все время старался устроить так, чтобы нам не было вреда! Только не задумалась, почему, - впервые за все время вмешалась Прекраса.
Бранимир стремительно обернулся к ней.
- Вы с Драгомиром останетесь во дворце. Зоран, оставь им охрану, - распорядился он. - А мне подайте коня! Мы ещем в город.
- И поскорей бы! - сварливо проворчал воин-жрец. - Теперь, наверное, уже разворошили осиное гнездо!
Но ехать никуда не пришлось. Когда князь с семьей, выбравшись из поруба, очутились среди храмовых и боярских дружин, у ворот опять загрохотали копыта мчавшегося галопом отряда. Вслед за тем дверь затрещала под ударами топора, и раздался громкий, как боевая труба, голос:
- Смерть предателям! Да здравствует князь Всеслав! Ломайте! Живей!
Услышав его, Прекраса побледнела от непреодолимого ужаса, ибо это был голос Тудора.
В следующий миг дверь рухнула, и в просторных сенях закипел бой, как и несколько дней назад. Но на сей раз сторонники Бранимира были готовы. И воины-жрецы, и боярские дружинники встретили врага во всеоружии. Князь с семьей видели, как, опередив всех, орудует огромной двусторонней секирой Зоран, с каждым ударом рыча имя погибшего сына. Да и остальные храмовые воины не отставали, ибо в святилище Перуна обычно шли лучшие среди бывших воинов, пережившие не одно сражение. Даже когда они старели, боевой дух и огромный опыт помогали каждому из них быть сильнее трех обычных воинов.
На улице тоже послышался шум битвы, загремели боевые кличи: "Всеслав!" и "Яргород! Яргород!" Последний из низ раздавался все громче, явно одолевая.
И очень быстро все закончилось. Уцелевшие приверженцы Всеслава, сотни полторы воинов, побросали мечи - те сыпались на пол, как железный дождь. Один из воинов, раненый в плечо, шагнул навстречу Бранимиру, угрюмо глядя в пол.
- Государь, пощади нас! Мы запутались, кто прав, кто виноват, поверили жрецам. А если ты опять будешь князем, мы станем служить тебе!
Сверх ожидания съежившихся военнопленных, Бранимир не разгневался на них.
- Вы ведь тоже мои подданные, хоть и сбились с пути. Как могу я не простить вас? Следуйте с нами! Тех, кто втравил вас в мятеж, мне придется все же наказать!
В это время раздался душераздирающий женский вопль. Бранимир обернулся и увидел, как Тудор, невредимым вырвавшийся из битвы, ухватил за руку Прекрасу и теперь тащил ее к выходу, приставив обнаженный меч к горлу женщины.
- С дороги, не то убью ее! - рычал он, проходя сквозь расступавшиеся перед ним ряды бронированных воинов. - Сейчас я выйду отсюда, сяду на коня и уеду... Вместе с ней! Давно было пора!
- Я умру прежде, чем ты коснешься меня! - глухо произнесла Прекраса, чувствуя, как ледяная острая сталь упирается в горло. Ее каблуки зацепили порог, но Тудор рывком перетащил ее. Княгиня слышала, как плачет ее сын, видела чернеющее на глазах лицо мужа. Вот уже и двор. У коновязи стоят оседланные кони.
Бранимир, не задумываясь, что будет делать, шагнул к ним. Его руки были безоружны. Лишь кто-то незаметно сунул ему в рукав сорочки метательный нож. Кажется, Улеб. Ну да, он. Князь взял нож, не собираясь использовать. Видел перед собой только Прекрасу. По ее белоснежной шее алым ожерельем проступили капельки крови.
Чувствуя, как становится трудно дышать, Бранимир с усилием произнес:
- Тудор! Выпусти княгиню, давай я сам поеду с тобой заложником к князю Всеславу! Ты скажешь, что победил и взял меня в плен. Тебе не надо никуда бежать. Отпусти ее. Ты победил.
Тудор, азартно оскалившись, ждал подходившего к нему безоружного человека. Сейчас, не теряя ни мгновения, ударить его мечом, затем - на коня вместе с Прекрасой, и вскачь! Игра верная. Он видел, что руки князя, ладонями вверх, безоружны.
- Бранимир! - простонала Прекраса.
И страдающий голос жены сразу придал силы Бранимиру. Он ощутил предельное напряжение духа, когда человек может все, когда он чувствует себя, да и в самом деле становится, бессмертным. Будто огнем выжгло у него в груди болезнь, никакая немочь сейчас не посмела бы его коснуться. Нож сам прыгнул в руку, вдруг обретшую умение метнуть его точно и в нужное место. И он увидел мгновением раньше то, что сейчас произойдет.
Вылетевший невесть откуда нож вонзился в широкую грудь Тудора, и тот рухнул в грязь, пытаясь подняться, но уже чувствуя ледяное дыхание смерти. Прекраса ласточкой метнулась навстречу мужу, он подхватил ее в объятия.
И лишь через долгое-долгое мгновение законный яргородский князь услышал, как победным громом раздается вокруг многоголосый клич:
- Яргород! Яргород и Бранимир!
-
Улеб мудро поступил! Но неплохо бы Бранимиру таких Улебов побольше завести. Вообще я всё больше убеждаюсь, что служба внутренней безопасности нужна при любом правителе. Конечно, разведку, тем более внутреннюю, чистым и честным ремеслом не назовёшь, но мир наш и альтернативный мир, если аналог нашего, отнюдь не райский сад.
Новый же правитель - молодой, статный, отважный охотник, - гораздо больше напоминал яргородцам образ мужественного князя-воина. Как же людям не радоваться ему, махнув рукой на дурную примету - споткнувшегося под ним коня?
Ну, да, конечно, есть на что посмотреть, а что ума не богато, так это под золотой короной не видно.
-
Я последнее время читаю не регулярно, но зато большими кусками.
Драматичные события.
Интересно, Бранимир уже окончательно победил или это только локальное сражение? И, если победил, что теперь будет делать с бывшей женой и бывшим сыном? Изгонять - он их уже изгонял - ничем хорошим это не закончилось. В порубе их вечно держать тоже не будешь. Казнить что ли? Но я сомневаюсь, что он на такое решится. Он, конечно, может обнародовать свои подозрения относительно настоящего отца Всеслава, но ведь доказать-то ничем не сможет - Радмила точно не признается. Впрочем, если Всеслав пошёл в отца, но его ещё сначала схватить надо. Мечеслава, в своё время, так и не схватили.
Тудора, наконец, прикончили - и хорошо! Такие только на убой и годятся.
-
Полагаю, Прекрасу и Драгомира в покое не оставят и живыми, вероятнее всего, тоже, что бы Бранимир ни выбрал. Надеюсь, им удастся спастись. А потом и победить. Из Всеслава князь, как мне кажется, мягко говоря, посредственный, боярское правление превратит Яргород в подобие Влесославля. "Народовластие", конечно, красиво звучит, но на деле получается, скажем так, неоднозначно. Мало-мальски приличный князь, как мне показалось по другим книгам, предпочтительнее всевластия бояр. Во всяком случае, в описываемое время.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis, эрэа Карса! :-* :-* :-*
Улеб мудро поступил! Но неплохо бы Бранимиру таких Улебов побольше завести. Вообще я всё больше убеждаюсь, что служба внутренней безопасности нужна при любом правителе. Конечно, разведку, тем более внутреннюю, чистым и честным ремеслом не назовёшь, но мир наш и альтернативный мир, если аналог нашего, отнюдь не райский сад.
Да, Улеб выиграл время, притворившись предателем.
Свои "Железные Феликсы" полезны любому государству, но не всегда такие люди находятся под рукой. И не любого человека на их место поставишь, для этого нужны особые качества, какие не у каждого даже опытного воина найдутся. Воины в основном с открытым противником сражаются. Но там, где такие люди есть, грамотные правители ими не пренебрегают.
Ну, да, конечно, есть на что посмотреть, а что ума не богато, так это под золотой короной не видно.
Простым людям вообще мало что со стороны видно, внешнее впечатление для них часто играет решающую роль. Другое дело, что встречают по одежке, а провожают... Некоторых просто провожают.
Я последнее время читаю не регулярно, но зато большими кусками.
Драматичные события.
Интересно, Бранимир уже окончательно победил или это только локальное сражение? И, если победил, что теперь будет делать с бывшей женой и бывшим сыном? Изгонять - он их уже изгонял - ничем хорошим это не закончилось. В порубе их вечно держать тоже не будешь. Казнить что ли? Но я сомневаюсь, что он на такое решится. Он, конечно, может обнародовать свои подозрения относительно настоящего отца Всеслава, но ведь доказать-то ничем не сможет - Радмила точно не признается. Впрочем, если Всеслав пошёл в отца, но его ещё сначала схватить надо. Мечеслава, в своё время, так и не схватили.
Тудора, наконец, прикончили - и хорошо! Такие только на убой и годятся.
События и должны быть драматическими (а могли еще и более трагическими быть, буквально в последний момент решила, чем все-таки закончится).
Если дальше не зевать, то можно сказать, что победил. Что делать с ними - хороший вопрос. Если только они его дождутся.
Вы правы! Всеславу, маменькину сыночку, конечно, далеко до настоящего отца в плане умения выкручиваться, но он тоже достаточно шустёр.
Да, и пришлось все-таки самому Бранимиру защитить от Тудора свою жену! Хоть он и не похож на тех личностей, что славились воинскими подвигами, но тут он был готов на все.
Полагаю, Прекрасу и Драгомира в покое не оставят и живыми, вероятнее всего, тоже, что бы Бранимир ни выбрал. Надеюсь, им удастся спастись. А потом и победить. Из Всеслава князь, как мне кажется, мягко говоря, посредственный, боярское правление превратит Яргород в подобие Влесославля. "Народовластие", конечно, красиво звучит, но на деле получается, скажем так, неоднозначно. Мало-мальски приличный князь, как мне показалось по другим книгам, предпочтительнее всевластия бояр. Во всяком случае, в описываемое время.
Они уже спаслись, к счастью! Хотя, еще чуть-чуть бы, и... :'(
Да, Всеслав вряд ли сумел бы грамотно распорядиться властью. К чему он толком и не готовился.
Учитывая, что Яргородщина лежит на границе с другими державами, их бы гораздо раньше проглотили соседи - те же хунгары или лугийцы, чем они смогли бы обособиться, на манер Влесославля. Князей себе, пусть для военных целей, даже влесославцы приглашали, хоть и не очень-то их слушались. А полностью неуправляемое государство вряд ли бы смогло долго протянуть. Бранимир прав - народовластие вполне действует только в маленьком племени.
В княжеском дворце на Холме Ярилы пир накануне затянулся до поздней ночи. Князь Всеслав не помнил, когда смолкли песни и громкий смех, когда и кто отвел его в спальню и уложил, сняв сапоги и верхнюю одежду, накрыл собольим одеялом. Проснулся он от громкого топота за стеной. В то же мгновение к нему ворвался Мезамир. Лицо его было бледным, оделся боярин наспех, всегда аккуратно причесанные усы встопорщились, как у кота. Схватил за руку сонно моргающего князя, потянул с ложа.
- Скорей! Бранимир вернулся! Мы проиграли! Бежим!
Всеслав широко распахнул глаза. Где-то за дверями раздался лязг железа, чей-то яростный крик.
- Как - бежать? Я же князь! Я должен быть во главе своей дружины! - он ухватил было со стены хунгарскую саблю. Но боярин тут же решительно перехватил князя поперек туловища, усадил на ложе. Всеслав, еще не очень твердо державшийся на ногах, подчинился.
- Мы проиграли! Тудор убит, твоя дружина переметнулась к Бранимиру! - Мезамир говорил решительно и твердо, не устрашая князя, а разъясняя ему, что к чему.
От таких вестей у Всеслава сразу прояснилось в голове. Стал торопливо одеваться. И услышал, как все приближается шум битвы, как раздается боевой клич: "Яргород и Бранимир!"
- Где матушка? - спросил тревожно.
- Ждет тебя у потайного хода, что ведет к деревне Белый Ключ! Там же возьмем коней. Спеши, княже!
Всеслав торопливо выбежал вслед за боярином, скрылся в горнице, откуда шел потайной ход, проделанный давным-давно его предками. Так он, вместе с матерью и Мезамиром, покинул Яргородское княжество, спасая свою жизнь и свободу.
К утру старый дворец был в руках законного князя. Всеславовы дружинники, узнав, что князь бежал, сдались. Победу несколько испортило то, что Всеслава, Радмилу и Мезамира нигде не нашли. Они, очевидно, вовремя скрылись. Князь Бранимир был обеспокоен, но не разгневался.
- Где бы они ни вынырнули, теперь уж я с них глаз не спущу! Если узнаю, что опять затевают неладное, приму меры. Пусть живут где им вздумается, но тихо, как мыши под метлой. Но если кто вздумает им оказывать военную помощь - на того я первым пошлю полки. Да еще своего зятя, лугийского короля, позову, чтобы надежно расквитаться с нашими врагами. Всеслав нынче для меня мятежник, и больше никто!
Хоть и суровым было его решение, но никто из княжеских ближников, этой ночью отвоевавших ему власть, не стал возражать. Всеслав первым нарушил мир. И не тем, кто нагляделись вдоволь на смерть и разрушения последних дней, а некоторые и сами, как Зоран, лишились близких, было спорить.
Простых воинов, сдавшихся на милость победителя, князь Бранимир пощадил. Но с мятежными боярами, что попали в плен, разговор был иной. Их ввели, закованных в цепи, в Судебную Палату, где яргородские князья обычно решали судьбы обвиняемых. Некогда у сварожан было принято творить суд под открытым небом, чтобы видело справедливое Солнце, Око Богов. Со временем суд перенесли под крышу, но в Судебной Палате сделали самые большие окна, затянутые прозрачной слюдой, чтобы солнце все же освещало решения яргородских князей.
Сидя в высоком кресле, Бранимир изучал пленных мятежников: Войтиша, Орлика, Власта, Лисохвоста, и еще нескольких былых "вятших мужей". Все это были представители знатных семейств Яргорода, всех он прекрасно знал, и все-таки, теперь разглядывал, как будто узнавал заново. Одни шли, понурившись, уныло волокли тяжелые цепи, других, за ночь осунувшихся, бледных от страха, волокли охранники, третьи глядели с вызовом, точно загнанные волки, готовые напоследок вцепиться в горло. Но в своей судьбе не сомневался никто. Все было слишком ясно.
Бранимир спокойно произнес, глядя не на обвиняемых, а чуть повыше их голов:
- Вы ради власти готовы были залить кровью всю Яргородскую Землю! Всеслав без вас - ничто, просто мальчишка, которого вы вместе с его матерью втравили в мятеж. Для чего вам нужен был на престоле свой князь? Чтобы богатеть еще больше, обирая яргородских жителей и княжескую казну, грабить и хапать, как свинья желуди! Чтобы чваниться перед всеми: никто вам, мол, не указ! Но безначально не может жить ни одна земля, тем более приграничная, как наша. Вы не хотели терпеть власть своего князя - пришлось бы терпеть чужого! Быть может, иноземного, чуждого нашим обычаям, что будет презирать вас и всех яргородцев. Вы - предатели, и казнены будете, как предатели!
Кое-кто из обвиняемых тихонько взвыл. Лисохвост, гремя цепями, упал на колени, пополз к князю, обнял его ноги.
- Государь, пощади нас! Не было ни у кого на уме того, о чем ты говоришь! Думали: придет князь Всеслав, станет править вместе с боярским вече, по старинным обычаям... Государь, это лишь бы предвидишь далекое будущее, размышляешь о том, что будет. Не всем такое дано...
- Не дано - так и не лезли бы править государством! - нахмурился Бранимир. - Нет, не проси, пощадить я вас не могу! Вы опять что-нибудь затеете, вам благодарность неведома. Семьи ваши, у кого они есть, не трону, если они ни при чем.
Улеб, наклонившись к князю, проговорил тихо:
- С семьями бы тоже поосторожней... В свое время после Владислава остались Тудор и Власт - что из них выросло?..
Бранимир задумчиво остановил взгляд на Власте, яростно сжимавшем зубы.
- Все бывает на свете... Но не могу, - так же тихо отозвался он. - Мне до сих пор слышится, как мой сын плакал в порубе... Дети не должны страдать из-за того, что их отцы не могут поделить власть.
- Кто же спорит: не должны, - согласился Улеб. - Но в жизни всякое бывает...
- Пусть у других бывает! А я чужому дурному примеру следовать не собираюсь, - Бранимир решительно пресек разговор.
- Смерть главарям мятежников! Смерть на виселице, как простым татям! Они недостойны казни от меча, - приказал князь. - Их трупы похороните в могильных ямах за околицей, куда свозят павший скот и хоронят преступников.
Сказав так, сделал знак охране вывести осужденных. Лишь с одним из них сладили не сразу. Власт, брат Тудора, уперся на месте, горящими ненавистью глазами пронизывая князя.
- Если бы нам времени побольше... Мы бы с тобой, с твоей бабой и мальчишкой еще не так расправились бы! В сто раз злее! Поверь!
- Верю! - кивнул Бранимир. - Но только вы не успели, а я победил. И благодарю тебя: теперь у меня не осталось ни малейших сомнений о вашей участи!
В тот же день мятежных бояр повесили на большом пустыре, неподалеку от которого затем и похоронили. Так была перевернута еще одна жестокая и кровавая страница истории Яргородской Земли, хотя главные мятежники - Всеслав, Радмила и Мезамир, - спаслись бегством.
Жреца Ледогора также не смогли захватить в плен. Об этом сообщили воины из храма Перуна, посланные прошлой ночью к святилищу Хорса.
- Он заседлал одного коня из священной упряжки, прыгнул на него и ускакал. Разве солнечного коня кто-нибудь догонит?
Но Зоран, узнав, как было дело, казалось, не очень огорчился, что преступному жрецу удалось бежать.
- Быть может, это и к лучшему! Казнить жреца, тем более верховного, нельзя, пришлось бы сперва отрешить от звания, а это дело хлопотное. Теперь Ледогор в руках светлого Хорса. И, мне думается, недолго ему ждать возмездия за ложные клятвы, за то, что в звании жреца видел не служение, а власть и богатство!
А беглый жрец Хорса, забрав с собой в кошеле изрядную часть драгоценностей, тем временем подгонял белоснежного жеребца редкой красоты, одного из тех, кто на праздниках везли колесницу Хорса, а в битвах неоседланными мчались впереди войска. Ехать верхом на священном коне само по себе считалось святотатством, но Ледогор об этом не беспокоился. Самое главное - что священного коня никому не догнать. У Ледогора в переметной суме лежал запас пищи, а при себе - сокровища, с которыми можно безбедно устроиться в любом городе Сварожьих Земель. Не желая быть узнанным, беглый жрец выбрал путь в стороне от жилых мест, пока не покинет Яргородщину. Он решил ехать в Дедославль, но направлялся окольным путем, близ соляных озер, где добывали белое богатство Яргородской Земли. Сейчас там было безлюдно, соль в это время года не варили, и Ледогор ехал спокойно, никого не опасаясь. На сухой земле, поросшей редкими кустиками осоки, а местами, будто инеем, припорошенной белым налетом соли, не отпечатывалось следов.
Высоко поднялось солнце, такое же белое, как соль. В этой местности не было ни ручейка пресной воды, даже дождь, если выпадал здесь, должно быть, сразу впитывался в пересохшую землю, не оставляя ни лужицы. Гиблое место. Никого живого не водилось здесь, лишь кое-где пересвистывались суслики возле своих нор; им, видимо, хватало и здешней травы, выросшей близ солончаков.
Вдруг солнечный конь под Ледогором споткнулся, на скаку ступив в сусличью нору. Жрец потерял равновесие и почувствовал, как летит вниз. Конь, освободившись от него, победно заржал и, распустив пышный хвост, ринулся прочь, обратно по своему следу.
Поднявшись на ноги, Ледогор с ужасом осознал свое положение. Он остался совсем один в пустынной местности и вынужден дальше идти пешком! Хуже того: в следующий миг он понял, что и весь запас пищи и воды унес конь. При себе у Ледогора остались лишь драгоценности, но что они значили там, где нет людей?! В этой безводной просоленной пустыне не у кого купить ни глотка воды, ни хоть плохонькую клячу, чтобы уехать из этого проклятого места!
Тем не менее, золота Ледогор не бросил, хоть оно и отягощало его. Он еще надеялся выбраться, и двигался вперед. Сперва - бодро и довольно быстро, затем - все с большим напряжением. Со лба стекал соленый пот, сердце гулко стучало. А кругом, между тем, тянулась все та же солончаковая пустошь, и не было ей края, и ни признаков жилья, ни даже колодца или ручья. Попадавшиеся иногда соленые озерца своим видом лишь разжигали жажду. Ах, если бы пошел дождь! Но солнце все так же стояло над головой беглеца, суровое и беспощадное.
Ночью Ледогор дрожал от холода, ни на миг не сомкнув глаз. Он бы отдал все свое золото за то, чтобы погреться у чьего-нибудь костра, но никто ему не встретился, а кремень и огниво унес белый конь. Утром жрец продолжил свой одинокий путь, уже без надежды кого-то встретить. Хуже того: он не знал даже, в какую сторону идет, и брел наобум, не находя дороги в совершенно однообразной местности...
Через несколько месяцев высохшее тело жреца Ледогора нашли пришедшие на промысел солевары на берегу одного из соляных озер. В здешнем сухом воздухе тело превратилось в покрытую соляной коркой мумию, вроде тех, какие изготавливали жители древней Кемт. Лишь по остаткам некогда белого с золотом жреческого облачения в Яргороде убедились, что это именно Ледогор, и никто иной. О его судьбе гадали с тех пор, как похищенный им белый конь пришел обратно в святилище Хорса. Драгоценности были найдены тут же, на трупе жреца.
Но все это выяснилось много позднее. А пока что князь Бранимир, изможденный недавним сидением в порубе и нынешней бессонной ночью, наводил порядок после мятежа. Назначал новых людей вместо погибших или предавших, выяснял, что в городе и во дворце потерпело урон, сколько кун потребуется для восстановления.
- Главный наш урон - в людях, и его ничем не восполнить, - тяжело вздохнул он. - Нет больше Ратибора, нет Вечерки, и многих других верных людей. Да и в нас, кто пережил этот мятеж, как будто умерла какая-то важная часть. Какая-то доля жизненной силы, что должна была пойти на большие полезные дела, да вот растратилась без толку в этом дурацком мятеже... И все-таки я благодарю богов, что он не унес еще больше жертв!..
Никто из бояр, слышавших эти слова, не стал возражать. У всех у них после усмирения мятежа оказалось столько забот, что ни у кого толком не было времени порадоваться победе.
По-настоящему досказать свою мысль яргородский князь мог лишь дома, Прекрасе, когда, глубоко за полночь, приехал к ней в малый дворец. Просто не мог больше без нее обходиться, не видеть, не касаться, не слышать ее голоса.
Жена ждала его, уложив Драгомира спать. Под ее приглядом во дворце навели порядок, и там, где недавно кипела стычка с мятежниками, стало чисто и даже уютно.
Она собрала князю ужин, и, пока он ел, с нежностью и состраданием глядела на его исхудавшее лицо, на совсем поседевшие волосы и бороду.
- Я проверила "собрание древностей". Там почти все в порядке, ведь ценных вещей не так уж много, с их точки зрения, - сказала Прекраса, желая чем-нибудь утешить мужа.
Он глядел на нее, словно на прекрасное видение, не веря, что она наяву находится рядом.
- Знаешь, Прекраса, мне все еще не верится, что ты со мной, что ты жива! Они столько угрожали тебе, а потом еще этот Тудор... Я до сих пор боюсь закрыть глаза: мне кажется, что ты сразу исчезнешь...
Прекраса подошла и обняла мужа, прижала его голову к своей груди.
- Ну что ты, милый! И я с тобой, и Драгомир тоже. Ты просто устал. То, что мы пережили, конечно, жутко, но это излечится, как любые раны, оставив в памяти только шрамы, не мешающие жить. Самое же главное - что ты снова яргородский князь, и никто больше не оспорит твою власть.
Бранимир вздохнул и крепко обнял жену.
-
Самое же главное - что ты снова яргородский князь, и никто больше не оспорит твою власть.
Бранимир вздохнул и крепко обнял жену.
Ох, не зря Бранимир вздыхает. Есть субстанция, которая в воде не тонет. Радмила, Мезамир, Всеслав - пока жив Всеслав, всегда найдутся те, кто использует не особо умного княжича просто как символ. Как предлог, чтобы устроить заварушку и дорваться до власти и до богатства, вестимо.
-
Сейчас судьба Радмилы, Мезамира и Всеслава неизвестна. Теоретически мутить воду они, конечно, могут. Прежде всего Мезамир. Бранимиру, чтобы за ними присматривать, нужно их сначала найти. Надеюсь, крупных неприятностей они устроить всё же не смогут.
-
Благодарю, эрэа Convollar, эрэа Карса! :-* :-* :-*
Самое же главное - что ты снова яргородский князь, и никто больше не оспорит твою власть.
Бранимир вздохнул и крепко обнял жену.
Ох, не зря Бранимир вздыхает. Есть субстанция, которая в воде не тонет. Радмила, Мезамир, Всеслав - пока жив Всеслав, всегда найдутся те, кто использует не особо умного княжича просто как символ. Как предлог, чтобы устроить заварушку и дорваться до власти и до богатства, вестимо.
Теперь и Бранимир будет осторожнее, и беглецам труднее станет найти возможных союзников. Раз уж теперь известно, что свалить Бранимира не так-то просто...
Сейчас судьба Радмилы, Мезамира и Всеслава неизвестна. Теоретически мутить воду они, конечно, могут. Прежде всего Мезамир. Бранимиру, чтобы за ними присматривать, нужно их сначала найти. Надеюсь, крупных неприятностей они устроить всё же не смогут.
Во всяком случае, они благополучно сбежали. Вот, мы теперь за ними последуем и узнаем об их судьбе дальше. :) Небезынтересные события будут. ;)
Глава 16. Приключения княжича Всеслава
А для побывшего несколько дней яргородским князем Всеслава, для его матери и боярина Мезамира, началось время скитаний. И похоже было, что им придется жить в изгнании долгие годы, может быть - и до скончания жизни.
Кляня князя Бранимира на чем свет стоит, продрогшие, усталые изгнанники добрались до Дедославля, бросились в ноги князю Глебу Милонежичу, поведали, что привело их под его кров.
Князь Глеб всерьез задумался. Лишенный наследства яргородский княжич мог ему пригодиться. Сам дедославльский князь, по старинному обычаю, еще именовался великим князем, главой всех Сварожьих Земель, да только звание это все больше становилось мнимым, теряло былое содержание. На полунощи и восходе набирала силу молодая богатая Лесная Земля. Из степей слишком часто повадились набегать команы. Да и с соседними княжествами ладить становилось все трудней, они делали что хотели, не оглядываясь на великого князя. Иметь на троне Яргородской Земли обязанного ему владетеля было бы совсем неплохо, подумалось Глебу. И он поднял с пола Всеслава, почтительно усадил в кресло Радмилу, выразил сочувствие их нелегкой судьбе.
- Если мой дом нравится вам - оставайтесь и живите сколько хотите! - предложил им великий князь.
Изгнанников и впрямь принимали как желанных гостей, а вернее - как любимых родственников за гостеприимным столом великого князя. За обедом Всеслав был представлен дочери хозяина, княжне Предславе, миловидной белокурой девушке. Она не то чтобы сильно приглянулась ему, на его вкус была слишком бледна и худощава, однако для развлечения молодой человек принялся оказывать ей знаки внимания. Она вела себя сдержанно, а вот ее родители, как шепнул Всеславу Мезамир, охотно выдадут дочь за яргородского княжича. А с помощью тестя можно будет отвоевать себе престол!
Всего через месяц после приезда в Дедославль, Всеслав посадил невесту под ракитовое дерево. Хотя время свадеб уже прошло, но ждать почти год до следующей осени ни молодым, ни их родителям не хотелось. Тем не менее, дедославцы хмурились по поводу неурочной свадьбы в княжеской семье: не доведет, мол, до добра нарушение обычаев!..
И не довело. Прямо на свадьбу гонец привез письмо от отца жениха, князя Бранимира Яргородского. Да не сыну предназначалось оно, а его тестю, великому князю Глебу Милонежичу. Бранимир недвусмысленно предупреждал, чтобы великий князь не оказывал никакой военной помощи Всеславу, не то грозил послать на Дедославль соединенные рати яргородцев, лугийцев и команов.
Свадьбу сыграли, но после нее все разговоры о возвращении Всеслава в Яргород как отрезало. Князь Глеб Милонежич был осторожен, дорожил своим, пусть непрочно сидевшим, великокняжеским венцом, и не рискнул ввязываться в новую распрю.
Радмила проклинала бывшего мужа на чем свет стоит, и если в человеческих желаниях вообще бывает сила, чему по всему свету существует масса подтверждений, то ее проклятья непременно должны были укоротить Бранимиру жизнь. Но пока, во всяком случае, изгнанникам пришлось смириться со своим положением. Великий князь дал своему зятю в управление город Каменец в нижнем течении Данатры, и Всеславу нехотя пришлось удовольствоваться им.
На Дедославльской земле изгнанный яргородский княжич прожил без малого три года, но не оставлял надежд вернуться на Яргородщину. А потом его жена умерла в родах вместе с ребенком, и судьба Всеслава в очередной раз покатилась под откос.
Привезя в Дедославль прах Предславы в мраморной урне, он сразу заметил отчуждение со стороны бывшего тестя. И было оно вызвано не только горем из-за смерти дочери...
После первых излияний печали, оставшись с Всеславом наедине, князь Глеб Милонежич сурово спросил:
- Как это ты додумался письмо своему отцу послать с просьбой, чтобы дал тебе на Яргородщине хоть небольшой удел, да еще моим именем грозить ему вздумал?! Будто бы я обещал тебя поддержать военной силой, если он не позволит тебе вернуться? Ты что, хотел поссорить меня с Бранимиром?
Князь Глеб Милонежич развернул пергамент, на котором побледневший Всеслав узнал собственный почерк.
- Он что, переслал письмо тебе? - простонал, опустив голову на сложенные руки.
- А то! Бранимир не зря славится мудростью, он мигом понял, что я ничего тебе не обещал, зятек дорогой! И не помню, чтобы я дозволял тебе говорить от моего имени. Лет мне немало, но на память, слава Великому Небу, покуда не жалуюсь. Объясни-ка, как ты до такого додумался!
Всеслав упал перед тестем на колени. Лицо его исказилось от жестокой обиды, в ясных голубых глазах выступили слезы.
- Я же не ради себя хотел, батюшка! Думал о Предславе, о ребенке, что должен родиться... Что ж, думаю, я совсем не мужчина - не смогу жену и сына привести в свой дом, так и буду всю жизнь у тебя жить из милости?.. Я надеялся, что отец послушает тебя, подчинится твоей власти... Боги и так меня наказали: нет уже ни жены, ни сына, и я потерял все... Но хоть ты меня прости, батюшка!
- Ну, хватит! - прикрикнул на него рассерженный князь Глеб Милонежич. - Ради своей дочери я тебя жалел, хоть и понял, что князь из тебя - как из палки меч. Но теперь - нет, не обессудь. Я тебя прощу, а ты меня исхитришься-таки втянуть в распрю с Бранимиром! Нет, Всеслав, уезжай с моей земли куда знаешь, живи как умеешь.
Разбитый сыпавшимися со всех сторон несчастьями, Всеслав вернулся в Каменец, к матери и Мезамиру, объявил, что им надо опять собирать вещи.
Радмила, постаревшая и подурневшая в последнее время, и не подумала в чем-то упрекать сына. Как и прежде, во всем виноват был один лишь Бранимир.
- И здесь, в чужих краях, продолжает нам мстить, змей проклятый! Скорей бы уж задушила его Морана!.. Куда нам теперь податься, кто из сварожских князей не побоится нас приютить, не пляшет под дудку Бранимира?
- А твой брат, государыня, брониславльский князь Станислав Мирославич! - вмешался в беседу Мезамир. - Я много разговаривал с брониславльскими купцами и послами. Они говорят: Брониславль вновь укрепляется, а князь Станислав, хоть еще молод, уже проявил себя как искусный правитель. Если брат не поможет сестре, а дядя - племяннику, то на кого же и положиться тогда в этом мире?..
- Ах, Мезамир: я ведь совсем не знаю Станислава: он был еще младенцем, когда я вышла замуж, - вздохнула Радмила. - У него, как я слышала, своих забот полно, недавно только утвердился на престоле... Согласится ли он помочь Всеславу?
- Но он все-таки нам родич, по обычаям богов и людей не имеет права покинуть в беде, - воодушевился Всеслав. - Поедем к нему!
- Да и я соскучилась по брониславльским соснам, по снежным зимам Лесной Земли, - неожиданно улыбнулась Радмила. - К старости, верно, всех на родину тянет...
Брониславля, где она родилась и выросла, княгиня-изгнанница даже и не узнала. Был городок, чуть побольше иной деревни, стал город не меньше Яргорода и Дедославля, с могучими стенами, нарядно украшенными воротами, множеством домов и мастерских, с широкой торговой площадью. Главные улицы были вымощены деревянными плашками, что встречалось далеко не в каждом городе. Сквозь деревья Священной Рощи виднелись белокаменные стены храмов, а воздвигнутый при Стемире Сильном дворец и снаружи, и внутри выглядел настоящим чудом деревянного зодчества. Хоть и тревожными были эти годы и для Лесной Земли, но могучая воля покойного князя Стемира и его младших братьев и продолжателей - Мстислава и Станислава, все же взяла верх.
Когда князю Станиславу Мирославичу доложили, что приехали его сестра и племянник, он вглядывался в черты Радмилы, не узнавая, как и она его. Однако бывшая яргородская княгиня припомнила множество старинных семейных преданий, какие и он сохранил в памяти с детства, назвала столько знакомых имен, что у Станислава не осталось сомнений, кого он видит перед собой. Оказалось также, что о судьбе своих нежданно объявившихся родственников он прекрасно знал.
Князь Станислав хорошо принял гостей, но вечером после ужина пригласил сестру побеседовать в своей горнице наедине. Подвинув ей кресло и сам усевшись напротив, проговорил спокойно, но твердо:
- Так вот, сестрица Радмила Мирославна: я приму тебя и Всеслава, ибо в нас течет одна кровь.
- Благодарю тебя, брат! Пусть благая Доля помогает тебе и твоей семье! - обрадовалась Радмила, протягивая брату руки.
- Но помни: помогать вам против Бранимира я не стану! Мне с ним делить нечего, ввязываться в распри я не хочу. И сказать по правде, я рад, что он правит Яргородской Землей, а не твой мямля Всеслав.
- Ну знаешь ли... - возмутилась женщина, но брат не позволил ей договорить:
- И никаких интриг за моей спиной! Уймитесь и живите спокойно, или провожу вас с Лесной Земли!
И Радмила поняла, что сидевший перед ней молодой человек чуть старше ее сына, безупречно вежливый, с воспитанием агайского вельможи, - сделает, как сказал. Он изгнал за пределы Сварожьих Земель последнего сына Стемира Сильного, Ярослава, а сыновей другого старшего брата, избранных сперва на престол брониславльскими боярами, разбил в битве и посадил в поруб, а после отправил в ссылку. Она и Всеслав ничем не мешают его власти, с ними он может быть просто родственником. Но его родственные чувства имеют пределы.
- Будь спокоен, брат! Век тебя благодарить будем за помощь и защиту!
- И еще предупреждаю: полюбовника твоего, боярина Мезамира, я не приму! - непререкаемым голосом продолжал Станислав.
Радмила хватанула ртом воздух, задыхаясь от гнева.
- Как ты можешь, брат?! Если бы ты знал, сколько Мезамир сделал для меня и Всеслава...
- Раззадоривал вас сильнее, толкал к новым мятежам и интригам! Нет уж, если бы у меня завелся такой Мезамир, я бы давно его повесил для примера боярам.
Изгнанная княгиня взглянула на брата с упреком.
- Не зарывайся, брат! Бояре - опора для любого князя.
- Когда опора гниет, ее заменяют, - возразил Станислав. - Такие вот бояре убили нашего старшего брата! Ты их натравила на мужа! Уж не знаю, как удалось Бранимиру выбраться, но счастье его. Я им головы не подставлю! Думаю, заговоры против себя проще предотвращать, чем потом бороться. Мезамира твоего мне не надо. Если хочешь жить у меня, придется тебе с ним расстаться.
Радмила колебалась всего мгновение. Ее сердце давно охладело ко всем, кроме сына. Мезамира она никогда не любила по-настоящему, и он ее не любил, и оба прекрасно это знали, однако были до поры до времени удобны друг другу. Теперь она передала бывшему яргородскому боярину приказ своего брата.
Мезамир сильно побледнел, как-то сразу осунулся, плечи его сгорбились. Возможно, в этот момент с тоской вспомнил свою былую усадьбу в Яргороде, богатство и почет среди бояр и от самого князя. Все ведь имел, что другие люди только во сне видят! И зачем Чернобог все время под руку толкал: все было мало, надо еще больше! И вот - все потерял!
Покинул брониславльский дворец молча, не простившись с Радмилой. Им, сотворившим вместе столько дерзких замыслов, нечего было сказать друг другу на прощание. А куда уехал затем боярин Мезамир, в каких краях дожил свою жизнь, - никто в точности не узнал. Рассказывали, будто он жил впоследствии во Влесославле, хоть и под другим именем, что могло объясняться случайным внешним сходством; другие говорили, будто Мезамир встретил старость в купленной на остатки кун усадьбе в Туровском княжестве. Но никто из прежних знакомых не знал о его судьбе ничего точно.
А Радмила, напротив, немного оттаяла душой, возвратившись в родную ей Лесную Землю. Проклинать бывшего мужа она не переставала до конца своей жизни, однако с другими людьми сделалась мягче. Помогала молодой жене Станислава возиться с детьми, которых у нее прибавлялось чуть ли не каждый год, часто ездила молиться в святилище Живы, Всеобщей Матери, о судьбе своего сына, вполне прижившегося при дворе своего дяди.
Так, то в радости, то в грусти, но в общем - не очень заметно, прошло еще несколько лет...
-
Ну, что же, Глеб было позарился на обещанное масло, но когда понял во что может вляпаться, одумался. А Станислав сразу поставил изгнанников на положенное место. Кстати, если бы Всеслав был чуть умнее, а Радмила не поощряла его, он сидел бы в Каменце и правил уж как мог, хотя Глеб правильно заметил, что князь из него, что меч из палки. Вообще же, кмк, в судьбе Всеслава во многом виновата Радмила, недаром говорят, что жажда мести туманит разум.
-
Всеслав вырос маменькиными сынком, что неудивительно. Мечеслав, кажется, был всё же более дельным правителем, чем его сын. Радмила сына избаловала, но о мести речь зашла, когда в жизни Бранимира появилась Прекраса. Может, и неплохо, если Яргородским князем после Бранимира станет его младший сын. Хотя, наверное, мы ещё об этом узнаем, ведь за прошедшие годы младший княжич должен был подрасти. Покажут же нам ещё Яргородщину.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа Карса! :-* :-* :-*
Ну, что же, Глеб было позарился на обещанное масло, но когда понял во что может вляпаться, одумался. А Станислав сразу поставил изгнанников на положенное место. Кстати, если бы Всеслав был чуть умнее, а Радмила не поощряла его, он сидел бы в Каменце и правил уж как мог, хотя Глеб правильно заметил, что князь из него, что меч из палки. Вообще же, кмк, в судьбе Всеслава во многом виновата Радмила, недаром говорят, что жажда мести туманит разум.
Да уж, теперь вряд ли найдутся дураки, что захотят им помогать. Все-таки, в Сварожьих Землях разумных правителей покуда больше.
Всеслав и самостоятельно дров наломать еще сумеет, хоть и не в отношении политики. Гены все-таки скажутся...
Всеслав вырос маменькиными сынком, что неудивительно. Мечеслав, кажется, был всё же более дельным правителем, чем его сын. Радмила сына избаловала, но о мести речь зашла, когда в жизни Бранимира появилась Прекраса. Может, и неплохо, если Яргородским князем после Бранимира станет его младший сын. Хотя, наверное, мы ещё об этом узнаем, ведь за прошедшие годы младший княжич должен был подрасти. Покажут же нам ещё Яргородщину.
Не всякому, кстати, повредит вырасти маменькиным сынком. Вспомним хотя бы Венцеслава Кречета, героя "Пламени Жар-Птицы". Его тоже мать воспитала, отца он лишился рано. Но тут уж зависит от того, какая мать. И какие изначально качества у сына (а тут еще и прошлые жизни имеют значение.)
О мести со стороны Радмилы речь зашла, когда у Бранимира появился сын от Прекрасы, соперник Всеславу. Не было бы его - как-то прожили бы жизнь вместе. Но когда грозятся наследство передать другому - тут и более кроткая женщина могла бы не выдержать.
Яргородщину непременно покажут, и каким вырастет Драгомир - тоже! Но пока что остановимся подольше на Всеславе.
По прошествии нескольких лет, Всеслав однажды погожим весенним днем собрался на соколиные ловы вместе с придворными князя Станислава. Изгнанному яргородскому княжичу были пожалованы какие-то владения, но он там почти не жил, предпочитая проводить время в Брониславле, где было веселее. Любимым его занятием, как и прежде, оставалась охота, и в ней - будь то травля собаками крупного зверя или с ловчими птицами на мелких животных и птиц, - он разбирался в совершенстве, знал все достоинства собак и соколов лучше многих опытных охотников.
В этот раз он немного отстал от остальных, выехал на обрывистый речной берег, над которым с гоготанием протянуло стадо серых гусей. Сидевший у него на руке сокол - крупная свирепая самка, - завозился, слыша добычу, но не мог взлететь в серебряном клобучке, закрывшем глаза.
Всеслав снял клобучок и подбросил птицу в воздух. Та со свистом рассекла воздух крыльями и пошла вверх, круто набирая высоту. Полет ее был так стремителен, что взгляд едва успевал следить за взмывшей к облакам серой полоской. Гуси заметили сокола и с громким гоготанием поднялись выше, не давая себя ударить. Но и соколица, будто играючи, стала подниматься.
Вдруг Всеслав заметил, что в небе кружат уже два сокола. Они оба без устали преследовали стадо гусей, то сближаясь, то разлетаясь прочь, словно играли друг с другом. Охотник сразу понял, что второй сокол - точно самец, и ручной, раз не боялся присутствия человека. Но поблизости никого не было, значит, сокол у кого-то улетел.
Едва успел подумать, Всеслав тут же увидел женщину, мчавшуюся верхом по травянистому лугу. Она тоже следила за плывшими под облаками птицами.
Тут как раз больший сокол - самка, выбрав жертвой крупного серого гусака, промчался над ним, полоснув, как бритвой, острыми когтями. Гусь, свесив шею, стал падать, а соколица, стремительно развернувшись, скогтила его. Затем, тяжело махая крыльями, стала спускаться на луговину. За ней пошел и второй сокол, так и не догнав вспугнутую добычу (или не пожелав догонять).
Всеслав погнал коня к птицам. Не сговариваясь, женщина сделала то же, и какое-то время они ехали рядом. Бывший яргородский княжич вдруг почувствовал, как сильно у него забилось сердце, когда он глядел на охотницу, оказавшуюся рядом. Она была молода, хотя и не совсем юная девушка; ей было, должно быть, года двадцать три - двадцать пять. Ее лицо разрумянилось от быстрой скачки и от волнения, яркие синие глаза ее смеялись, на губах мелькала мечтательная улыбка. Судя по богатой одежде, она была знатного рода, и однако, Всеслав мог поклясться, что никогда не встречал ее при дворе своего дяди. Это показалось странным, и он хотел спросить ее, но не успел. Женщина повернула голову, и из-под изящной аксамитовой шапочки с пером цапли ей на плечи упали две светло-каштановые косы. Значит, она замужем!
Почему-то при этой мысли, никак его не касавшейся, Всеслав сразу помрачнел, и даже прекрасный весенний день для него сразу померк. Он достал маленькую костяную дудочку-вабик и подул, подзывая сокола.
За его птицей подалась и вторая, оставив добытого гуся. Все еще чувствуя непонятное раздражение, молодой человек приманил второго сокола кусочками мяса и, поймав его, обернулся к женщине.
- Сударыня, это, верно, твой сокол улетел? - спросил он, передав ей птицу. На мгновение они соприкоснулись руками. Сквозь две толстых перчатки трудно было что-то почувствовать, но Всеславу показалось - он ощутил тепло.
Светлая радостная улыбка озарила лицо молодой женщины.
- Спасибо тебе, господин! Я уж боялась, он улетит. Еще уговорила мужа купить мне ловчего сокола - и вот, чуть не потеряла...
"Мужа". Все ясно, и нечего продолжать беседу. Можно было бы взять сбитого соколом гуся и вернуться назад, туда, где доносились веселые голоса охотников. Разъехаться в разные стороны, как полагается почитающему правду сварожанину при встрече с чужой женой. Но Всеславу не хотелось так скоро прощаться с женщиной, успевшей уже тронуть сердце, и он поинтересовался:
- Как тебя зовут, государыня? И кто твой муж?
Она весело обернулась к нему.
- Зовут Боженой. А муж мой - жрец-казначей из храма Велеса, Путята.
На сем бы и расстаться, но им уже овладел азарт похлеще охотничьего. Не сводя глаз с молодой женщины, произнес:
- А я - Всеслав, яргородский княжич. Племянник государя Станислава Мирославича. Прости, сударыня, но почему это я тебя раньше не видел?
По лицу Божены прошло облачко грусти.
- Мой муж не позволяет мне слишком часто покидать дом.
В душе Всеслава проснулось сочувствие к ней. "Ей, верно, несладко живется", - подумал он, не принимая во внимание, что своим участием в ее судьбе способен скорее навредить, чем помочь. Он решил переменить тему, чтобы развлечь ее.
- Но я надеюсь, на ловах тебе понравилось, сударыня Божена?
Она сразу оживилась, запрокинула голову, как будто хотела навек сохранить в памяти весь этот светло-зеленый, едва одевшийся лес, и реку, небо и летящих птиц, и его, Всеслава.
- Очень нравится! Воздуха столько, что не надышишься, и земля кажется такой широкой, и вся перед тобой - скачи куда хочешь! Я в детстве часто бегала в лес: весной собирала цветы, летом - ягоды, осенью - грибы. А если еще вот так, под открытым небом, охотишься с соколом, то будто в себя вбираешь соколиный полет, сам становишься сильным и бесстрашным. Крылатым становишься...
Всеслав слушал ее, изумленно распахнув глаза. Ему казалось, что Божена выражает те же чувства, что и ему всю жизнь были сродни.
- Как я тебя понимаю! - признался он. - Я тоже всю жизнь только на охоте и чувствовал себя свободным! А вот отец мой, князь Бранимир Предрагович, об охоте вспоминал, только когда закончит все важные княжеские дела. И князь Станислав Мирославич так же. Меня же считают несерьезным.
Нет, ему не показалось: Божена в самом деле понимала его, как будто глядела в одном направлении с ним. Она ответила:
- Я, конечно, не знаю, как следует мыслить князьям. А по мне, леса - храмы земли, бывать в них на пользу человеку. В древности говорили: в лесах наша сила совершается.
Всеслав не сводил с нее радостных, уже влюбленных глаз, кивал, охотно соглашаясь:
- Да! Да, я всегда это чувствовал! Нет ничего дурного в том, что нам обоим нравится свежий воздух, лес и соколиные ловы. Правда же, сударыня Божена?
И он, повинуясь внезапному порыву, принес добытого его соколом гуся и протянул молодой женщине.
- Я его дарю тебе! Пусть это будет твоя добыча!
Жена жреца острым и немного лукавым взором взглянула на добычу, затем - на раскрасневшееся от волнения лицо княжеского родственника.
- С какой стати, господин, ты мне даришь свою добычу?
Он помог ей уложить гуся в седельную сумку. Широкие крылья птицы были все еще растопырены, как в полете.
- А с такой стати, прекрасная Божена, что иногда одна минута значит больше целой жизни! Ты со своим соколом не этого гусака, а мое бедное сердце заполевала, как добычу!
Молодая женщина стыдливо опустила глаза, и показалась ему разом на пять лет моложе, еще юной девушкой. Если бы не прическа замужней...
- Скрывать не стану, княжич: и мне понравилось с тобой беседовать. Приятно будет потом вспоминать нашу встречу. Но нам пора ехать!
В это время сокол, сидевший на руке Божены, стал беспокоиться, громко закричал. Оглянувшись, они с Всеславом увидели, как из леса выезжают остальные охотники. Женщина направила коня им навстречу, а бывший княжич смешался с толпой.
Весь оставшийся день и вечер, по возвращении во дворец, Всеслав оставался мрачен. Встреча с Боженой ни на минуту не шла из его головы, и он начал понимать, что больше не сможет жить беззаботно, как раньше, если ее не будет рядом. В лесу или в городе, но вместе с ним, как они были в ту судьбоносную минуту!
Погрузившись в свои мысли, он ни разу больше не спустил птицу, не слушал, когда к нему обращались, отвечал невпопад, так что все его оставили в покое. Дать мать, когда он приехал домой, сразу встревожилась за него, как за ребенка:
- Ты что-то на себя не похож, сын! Тебе нездоровится?
- Нет, нет, матушка! Все в порядке, - решил пока не рассказывать ей о Божене. Мать в любовных делах не помощник, только беспокоиться станет зазря.
За ужином в пиршественном зале Всеслав с новым неизъяснимым волнением увидел Божену; она, в богато вышитом льняном платье, сидела рядом с мужем, жрецом Велеса. Сидела молча, не подымая головы. Но Всеслав все же украдкой перехватил один ее взор, полный светлой грусти.
Делая вид, будто просто глазеет от скуки, он разглядел и жреца Путяту, мужа Божены. Это был не особенно высокий, но коренастый и плотный телом мужчина лет за сорок, с густой черной бородой. Всеслав сразу почувствовал к нему отвращение, хоть между ними сроду не было сказано ни слова. Он легко представлял этого человека в медвежьей шкуре, какие жрецы Велеса надевали на праздники. Представлял, как тот широкими, как лопаты, ладонями загребает золото, собранное в ларях своего храма. Но при мысли, что этот человек теми же руками обнимает Божену, прижимает ее к себе, Всеслав распалялся такой ревностью, будто это он был мужем Божены. Еще не решил про себя, что станет делать, но уже твердо знал, что не оставит ее просто так и не забудет.
С тех пор Всеслав стал тайно наблюдать за усадьбой Путяты, ища возможность незаметно увидеться с Боженой. На его счастье, однажды он узнал, что хозяин уедет на два месяца во Влесославль, где находилось главное саятилище Скотьего Бога, а молодая жена его останется дома.
Не помня себя от радости, Всеслав на другой день выследил Божену на торгу, где она приглядывалась к обновкам. Быстро, не торгуясь, купил у златокузнеца серьги и ожерелье из лазуритов пронзительно-глубокой синевы. Догнал женщину и, краснея, передал украшения.
- Носи их в память о нашей встрече! Как раз под цвет глаз тебе...
В первый миг в глазах, на лице молодой женщины отразилась радость, какой она не могла скрыть.
- Ой, Всеслав! А я тебя каждый день вспоминала. Во сне даже снился! - простодушно вырвались у нее слова, значившие больше любого признания. Совсем молодой выданная замуж, она не научилась хитрить, потому что с ее мужем это было бесполезно, и в некотором отношении оставалась действительно моложе своих лет.
Бывший яргородский княжич расплылся в широкой улыбке.
- Божена! И я тоже скучал по тебе, думал, что не дождусь нашей встречи!
И в самом деле, он похудел и побледнел со времени их знакомства на охоте, глаза у него запали, потому что он плохо спал по ночам.
Молодая женщина слушала его с большим вниманием, но вдруг спохватилась, и радость ее потускнела.
- Я же замужем... - вздохнула она.
Всеслав загородил ей дорогу, ухватил ее за руку.
- Божена, если ты захочешь, мы все равно будем вместе! Убежим куда-нибудь. Или я еще что-нибудь придумаю... Только скажи одно слово: ты сама хочешь быть со мной или нет?
Ее глаза, сияющие ярче всех драгоценных камней, открыли ему правду прежде, чем она упала ему на грудь, шепча: "Да!"
Он воровато огляделся, но никого не было рядом. Тогда он крепко обнял молодую женщину, чувствуя, как совсем близко бьются их сердца, и целовал ее до одури, до того, как у обоих потемнело в глазах и стали подкашиваться ноги.
Потом они долго бродили по городу, беседовали невесть о чем, смеялись. Наконец, как-то незаметно набрели на березовую рощицу, где со стройных белотелых деревьев свешивались сережки. Здесь Всеслав надрезал ножом одну березку, ловко свернул из бересты кузовок и нацедил прохладного, чуть сладковатого березового сока, дал пить Божене и пил сам. К надрезу на березе сбегались муравьи и тоже пили сок, черные на белом. Где-то на одном из деревьев закуковала кукушка, неутомимо отсчитывая годы.
- Это она нам считает, сколько мы вместе проживем! - сказал Всеслав, забывая, что у нее есть муж.
- Могли бы прожить, - будто в полусне прошептала Божена одними губами.
И вдруг вскинула руки ему на плечи, прижалась всем телом, целовала горячо, яростно.
- Всеславушко, милый! Хоть раз, да будешь у меня, и память о тебе останется!
Соскользнули вместе к подножию раненой, истекающей соком березы, примяли шелковую траву...
Домой возвращались уже под вечер, смущенные и счастливые. Божена запретила Всеславу провожать ее, чтобы не увидели слуги ее мужа. На прощание он шепнул ей на ухо:
- Завтра приходи опять в то же время!
Они встретились в своей березовой рощице и завтра, и почти каждый день в следующие два месяца, пока Путяты не было дома. Редко когда плохая погода или неотложные дела мешали им встречаться. И Всеслав, и Божена будто потеряли голову. Не думали о будущем, о том, что их любовь запретна, - ни о чем, кроме друг друга.
Отрезвление наступило, когда стало известно, что Путята вернулся. В тот день Божена не пришла на свидание, и еще несколько дней Всеслав ходил сам не свой, терзаясь неизвестностью и тревогой за возлюбленную. Хотел было проследить за усадьбой, но там расхаживали за оградой такие огромные псы, что и стая волков побоялась бы связываться. Людей же совсем не видно было, и спросить не у кого.
В конце концов, Всеслав уже хотел идти к жрецу, открыть ему правду и просить отпустить к нему Божену. Но тут явился вестник от самого князя Станислава и передал княжескому родственнику требование сейчас же явиться.
Когда Всеслав вместе со встревоженной матерью явился к дяде, тот встретил его уничтожающим взором. Перед князем стоял возмущенный Путята в своем жреческом облачении, а за ним сжималась заплаканная Божена.
При виде родственника князь Станислав ударил кулаком по подлокотнику кресла.
- Вот он, позор нашего рода! Отвечай, беззаконник: как ты мог позариться на жену почтенного жреца?!
У Всеслава все завертелось перед глазами. Он переводил взор с одного на другого, и отчетливо сознавал, что все пропало, правда открылась, они с Боженой погибли! Только смелость еще может их спасти...
Он поглядел на женщину. Она была бледной как мел, с бисеринками пота на лбу, с покрасневшими глазами. Вся ее фигура поникла, казалась какой-то неуклюжей, отяжелевшей, совсем не похожей на его прежнюю лесную деву. Но на миг она все же подняла глаза, и он расслышал прерывистый шепот:
- Я тебя не выдала... Ключница тебя узнала и сказала Путяте...
Этот шепот и ее взгляд снова придали сил Всеславу, и он взял Божену за руку, и смело взглянул в глаза князю Станиславу.
- Да, мы с Боженой любим друг друга! Если за любовь нынче положено наказание - делай что хочешь, княже! А у тебя, Путята, я прошу: отпусти ко мне Божену, расторгни ваш брак! Мне, а не тебе, предназначила ее светлая Лада!
Они с Боженой стояли, дрожа, под перекрестными взорами, сознавая, что прямо сейчас решается их судьба.
-
А у тебя, Путята, я прошу: отпусти ко мне Божену, расторгни ваш брак
А что, так можно в Сварожьих Землях? Неожиданно Всеслав учудил совсем в иной сфере, чем борьба за княжеский стол Яргорода. Интересно, чем это обернётся. Выгонят из Бронеславля обоих? А как Радмила отреагирует?
-
Вряд ли Радмиле понравится женщина, которая значит для Всеслава больше, чем она. Божена, похоже, беременна, а Всеслав повторил историю своего биологического отца, только Божена не Радмила. Ничего хорошего для этой пары я не вижу, сейчас, по крайней мере. Связываться со жрецами даже для князей, кмк, опасно. Жаль Божену, но вот Всеслав у меня никакого сочувствия не вызывает. Что это за любовь такая, когда не о счастье любимого человека думаешь, а о своих желаниях, такие чувства быстро проходят. особенно, если мама Радмила истолкует эту историю со своей точки зрения.
-
Благодарю, эрэа Карса, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
А у тебя, Путята, я прошу: отпусти ко мне Божену, расторгни ваш брак
А что, так можно в Сварожьих Землях? Неожиданно Всеслав учудил совсем в иной сфере, чем борьба за княжеский стол Яргорода. Интересно, чем это обернётся. Выгонят из Бронеславля обоих? А как Радмила отреагирует?
Разводов покуда не упоминалось, тем более - в семье жреца. Просто отпустить виновную супругу, если договорятся, возможно, но тогда Божена станет только любовницей Всеслава, но не женой. Ну да не все стремятся соблюдать обычаи.
Увидим дальше, что будет.
Вряд ли Радмиле понравится женщина, которая значит для Всеслава больше, чем она. Божена, похоже, беременна, а Всеслав повторил историю своего биологического отца, только Божена не Радмила. Ничего хорошего для этой пары я не вижу, сейчас, по крайней мере. Связываться со жрецами даже для князей, кмк, опасно. Жаль Божену, но вот Всеслав у меня никакого сочувствия не вызывает. Что это за любовь такая, когда не о счастье любимого человека думаешь, а о своих желаниях, такие чувства быстро проходят. особенно, если мама Радмила истолкует эту историю со своей точки зрения.
Радмила тоже не железная. Под силу ли ей вмешиваться в личную жизнь сына? Которой он уже распорядился самостоятельно, не спросив ее, и не так уже от нее зависит, как в детстве? Кроме того, если сейчас его обвиняют другие, ей придется взять роль защитницы.
На самом деле Всеслав тут превзошел обоих отцов - и биологического, и номинального. Заодно, может быть, теперь поймет Бранимира, сам оказавшись на его месте.
А о будущем на какое-то время забыли оба - и Всеслав, и Божена. Им теперь и ответственность разделять вдвоем. Не надо судить Всеслава слишком уж сурово, у него есть и положительные качества.
Глава 17. Семейные узы
Четыре огненных взора насквозь пронизывали виновного Всеслава, точно четыре стрелы. Взор князя Станислава - суровый, обвиняющий. Взор жреца Путяты - исполненный злобы. Взор матери - изумленный, расстроенный. И взор повернувшей к нему голову Божены, исполненный страха и робкой надежды.
Если бы не она, бывший яргородский княжич готов был бы провалиться сквозь землю. Но рядом с женщиной, державшейся за его руку, он готов был бросить вызов всему свету.
Первой напряженное молчание прервала Радмила. Всплеснув руками в широких рукавах, подбежала к сыну, с тревогой заглянула ему в глаза.
- Ах, Всеслав, что ты наделал! Мы и так в Брониславле живем на птичьих правах. Как теперь будешь, пойманный с чужой женой?!
- А он об этом не думает, - ледяным тоном процедил князь Станислав Мирославич. - Поздно ты спохватилась, сестра! Он подвел не только себя, но и меня, разрушив чужой домашний очаг! Что теперь станут думать мои брониславцы? Что княжеский двор подает всем пример распутства?.. Пусть Путята, жрец Велеса, скажет: можно ли еще восстановить его семью?..
Путята с нескрываемой ненавистью и отвращением взглянул на виновную пару, так что те поспешили подвинуться к князю, хотя он был не менее зол, чем жрец.
- Я больше никогда не приму под свой кров эту блудню! Пока меня не было в городе, она путалась с твоим родственником, княже, и забеременела от него. Вот пусть он и берет ее, или другой, кто не побрезгует... - Путята брезгливо потер руки, словно отряхивая прилипшую грязь.
Всеслав, будто громом пораженный, заново взглянул на Божену, залившуюся слезами. Она торопливо закивала, не в силах выговорить ни слова.
- Ребенок? Мой ребенок? - ошеломленно проговорил Всеслав.
Эти слова совсем разъярили жреца. Он обвиняюще ткнул рукой в любовника своей жены и закричал, выплевывая каждое слово, словно грубейшую брань:
- Да твой, твой, не прикидывайся овечкой! Как иначе, если я два с лишним месяца в отъезде был? Будь на твоем месте человек попроще, я бы потребовал его казнить, да и эту женщину тоже! Но раз ты, как-никак, родич великого князя, я потребую с тебя только виру.
- Это разумное требование, - произнес князь Станислав, прежде чем кто-нибудь успел вмешаться. - Итак: за сколько кун ты уступишь моему племяннику свою бывшую жену?
- Сто гривен золотом за нее вместе с приплодом! - Путята, неуклюже косолапя, подошел к жене и взял ее за подбородок: - На что позарилась, а? Может, думала, он тебя княгиней сделает? Так это вряд ли: его отец выставил из дома, да и ты, уйдя от живого мужа, будешь всего лишь наложницей, а не женой!
И тут в молодой женщине впервые проснулась гордость. Стоя под руку со Всеславом, она тихо проговорила, глотая слезы:
- Мне все равно, лишь бы вместе с ним! Я за эти два месяца была счастливее, чем за всю жизнь! Ты думаешь - потому с тобой Лада не посылала мне детей, а со Всеславом сразу послала? - она коснулась ладонью намечающегося живота.
Ее муж презрительно скривился, отступил от них и повторил свое требование:
- Сто золотых гривен! Иначе я напишу верховному жрецу во Влесославль слезную жалобу, все храмы Сварожьих Земель подниму мстить за поругание семейных уз!
Рядом испуганно ахнула Радмила, закрыв лицо руками. А князь Станислав кивнул жрецу, не глядя на своих родственников:
- Твое требование разумно! Всеслав, ты должен, не покидая этого зала, внести виру в сто золотых гривен!
У Всеслава мысли бешено заметались, даже лоб вспотел: где взять так быстро столько кун? Одна золотая гривна равнялась пятидесяти серебряным.
- Пусть берет пожалованные мне земли. Я, правда, не знаю, наберется ли там столько...
- Я отдам свои драгоценности, все, что у меня осталось, - вмешалась Радмила, выйдя вперед, как бы прикрывая сына и его избранницу.
По приказу князя Станислава, немедленно принесли писчие принадлежности, и Всеслав передал свое имущество Путяте по всем правилам.
- Теперь мы с Боженой можем быть свободны? - спросил он с надеждой, когда вира была уплачена, и он сделался беднее, чем был, когда приехал в Брониславль.
- Погоди! - князь Станислав поднял руку, и его родственник вновь обреченно замер перед ним. - Я не могу позволить тебе с уведенной женой Путяты жить у меня в Брониславле! Вы своим присутствием порочите меня. Глядя на вас, и другие решат, что им все дозволено. И уж совсем никуда не годится, если станут думать, будто я тебе потакаю, потому что ты мой родич. Собирайте вещи и уезжайте куда хотите! Впрочем, ты, Радмила, можешь оставаться. Хватит тебе уже мотаться по чужим краям со своим сыночком. Вырос уже, сможет и без мамочки прожить.
Бывшая яргородская княгиня сильно побледнела, долго глядела с пронзительной материнской нежностью на своего взрослого сына, потом перевела взор на брата, и снова - на Всеслава.
- Сынок, я... Я всегда буду о тебе думать, мне бы хотелось увидеть ваших с Боженой детей... Но я чувствую, лучше мне будет остаться, если это возможно. Я уже немолода, мне нездоровится, и тяжело будет пускаться в новый далекий путь. Мне хотелось дожить свой век на родине, в Брониславле, среди родных. Прости меня...
При этих словах Всеслав будто заново увидел свою мать и с ужасом заметил, как она постарела в последнее время, как одрябла и потемнела прежде упругая кожа, как потускнели провалившиеся глаза. Прежде, видя мать каждый день, он воспринимал ее по-прежнему полной сил, как во времена его детства.
Мягко взял ее за руки и поцеловал их.
- Отдыхай, мама! Ты достаточно вытерпела из-за меня, - сказал вновь изгнанный яргородский княжич.
Они втроем вернулись в свои покои, приняли собирать вещи, долго беседовали. Радмила, казалось, обрела прежнюю силу духа. Ловко, но осторожно расспрашивала Божену о ее жизни и о том, как протекает беременность. Давала ей и Всеславу множество наставлений на все случаи жизни. Распоряжалась слугами, что укладывали вещи, и сама отбирала наиболее любимые и памятные вещицы, настаивала, чтобы их тоже взяли на счастье. Вспоминала разные случаи из детства и юности Всеслава. Казалось, что она спешила высказать сыну все, что ей хотелось сообщить за всю оставшуюся жизнь.
Божена то радовалась, что ей все же удалось соединить жизнь со Всеславом, то опять принималась плакать: будущее было уж слишком неопределенным. А сам Всеслав усиленно размышлял, пытаясь придумать, как расположить свою капризную, упрямую Долю к себе и своей будущей семье.
- Уж и не знаю, - вздохнул он, расхаживая по горнице, - куда нам теперь податься, если уж Станислав, ближайший наш родич, на дверь указал! Люди кругом, а мы будто среди зверей живем, некому помочь...
- Поезжайте в Лугию, к Сбыславе, - посоветовала Радмила. - Как-никак, она сестра твоя. Слышала, что ее муж, король Лугий, весьма ее уважает. Она наверняка его убедит приютить вас. А может быть, сумеет и на Бранимира повлиять.
Всеслав, оживившись, расцеловал мать в обе щеки.
- Матушка! О сестре-то я совсем забыл! А ведь правда: кровь родная - не водица! Напиши ей письмо, чтобы она и ее муж приютили нас... Слышишь, Божена: мы едем к королевскому двору!
На лице молодой женщины мелькнула тень ее прежней солнечной улыбки, покорившей княжича-изгоя.
- Куда угодно, лишь бы позволили нам жить спокойно... Ой! - спохватилась она. - А в Лугии ничего не скажут, что я от живого мужа к Всеславу ушла? Не осудят?
- Не осуждают же моего муженька разлюбезного, за то что вздумал сыну второй жены отдать престол, - Радмила желчно скривила губы. - Решат, что у яргородских князей принять жениться необычным образом. Глядишь, и как подвиг прославят...
Наконец, молодая чета собралась ехать. Всеслав, осторожно усадив в возок Божену, еще раз кинулся проститься с матерью. Они крепко обнялись, потом Радмила чуть отстранилась, пристально вглядываясь в сына.
- Жаль, что не увижу твоих детей, но я рада, что, по крайней мере. увидела тебя счастливым с любимой женщиной! Настоящая любовь - та, что не остановится ни перед чем. Это тебе досталось от отца...
- Я никогда не думал быть похожим на князя Бранимира, - извиняющимся тоном произнес Всеслав.
Мать чуть лукаво улыбнулась, и на один миг в глазах, в лице ее вспыхнул отблеск былой, давно отгоревшей страсти. Затем она медленно покачала головой, но так ничего и не сказала сыну, которого, скорее всего, видела в последний раз. Поцеловала его напоследок, и, не отрываясь, глядела, пока он, вскочив на коня, скрылся за поворотом в облаке пыли. По лицу ее бежали слезы.
Путь из Брониславля до Лугии был далек и труден, хотя и живописен. Кругом раскинулись пышные пашни и поля, иногда на пути встречались небольшие, но живописные старинные города. В обширных пущах паслись изящные олени и мохнатые, грозные на вид зубры. На соломенных крышах изб гнездились аисты. Если бы не беременность Божены, и ей, и Всеславу гораздо больше понравилось бы путешествие по столь живописным местам. Теперь же они стремились только к одному - доехать поскорей.
Наконец, добрались до лежавшего в глубине страны Стрелицкого Замка, где в ту пору обитал король Лугий Десятый со своим двором. Здесь после долгих лет встретился Всеслав со своей сестрой, королевой Сбыславой. Он помнил ее девочкой, а она с тех пор превратилась в степенную женщину, рачительную хозяйку, мать четверых сыновей. Ее муж, воинственного облика и склада человек, ровесник Всеслава, любезно принял невесть откуда взявшегося шурина, но больше не обращал внимания на них с Боженой. Лугийского короля беспокоили аллеманы и дикие литтские племена, повадившиеся устраивать набеги на его границы с заката. Чтобы усмирить их, нужно было собирать войско, а для этого требовалось получить согласие сейма знатнейших панов, они же никогда не уступали королю иначе как после долгих споров, вымотав все нервы, - так уж у них повелось. Вот почему занимать гостей довелось одной лишь королеве Сбыславе. Она же искренне обрадовалась родственникам и обещала им помощь и защиту, несколько потребуется. История Всеслава и Божены очень взволновала лугийскую королеву. Она мягко усадила любовницу брата в кресло и ласково сказала ей:
- Отдыхай с дороги и не тревожься ни о чем! Твое главное дело - родить Всеславу здорового ребеночка, ну а о об остальном мы позаботимся сами.
Она познакомила брата со своими детьми - шумной ватагой мальчишек. Письмо от матери одновременно растрогало и опечалило Сбыславу, особенно когда брат сообщил, что та сильно постарела.
- Знаешь, с годами все воспринимается в ином свете, чем раньше, - сказала она брату вечером наедине, когда Божена и мальчики ушли спать. - Вот я никогда не была очень близка нашей матушке... да и тебе тоже, что там... а теперь как рада нашей встрече! А былые распри наши не забылись, но утратили смысл. Бывает у тебя такое, брат?
- Бывало, - согласился Всеслав. - После того, как встретил Божену, я готов и отцу простить его связь с Прекрасой. Я знаю теперь, как бывает, когда ради любви становишься готов на все!
- Я думаю, отцу приятно будет узнать, что ты его понял. Я напишу ему, - пообещала Сбыслава.
- Как он живет? Ты его видела? - поинтересовался брат.
- Ездила с семьей в прошлом году. Как... Тоже постарел, конечно, за эти годы, - она не сказала: "со времен вашего мятежа". - Но Прекраса не дает ему пасть духом. У них настоящая семья, я бы хотела сохранить такую по прошествии лет. Драгомир почти совсем взрослый, понемногу вникает в княжеские обязанности.
При этом имени Всеслав гневно нахмурился.
- Все отцу прощу, но это... нет! Я и по возрасту, и по знатности достоин быть наследником больше сына Прекрасы! Сбыся, - он просительно протянул руки к сестре, - прошу тебя: напиши отцу, чтобы он позволил мне вернуться в Яргород! Тебя он всегда любил, и теперь послушает. А если он упрется, попросишь мужа помочь...
Сбыслава резко отодвинула серебряную миску с малиной в сливках, едва не расплескав.
- Нет! - у мягкой, уступчивой дочери Бранимира проявилась грань, перейти которую ее не заставило бы ничто на свете. - Живите здесь с Боженой сколько хотите! Пусть боги вам пошлют побольше здоровых детей! Но перед отцом я за тебя заступаться не стану. Довольно горя ты ему причинил. И я за многое благодарна Прекрасе. А Драгомир мне такой же брат, как и ты. Я не хочу разрываться между вами!
- Неправда! Не брат никакой! - слышно было, как у Всеслава скрипят зубы. - Не признаю такого брата! Я - законный наследник!
- Ну что кричишь? Не надрывайся, не пойду у тебя на поводу все равно, - невозмутимо ответила Сбыслава. - Откажись лучше от княжеств. Тебе боги послали чудесную женщину, скоро ребенок родится. Обжиться здесь я вам помогу. У тебя есть все, чтобы быть счастливее большинства князей, брат! Но если узнаю, что ты заришься на Яргородщину - не пожалею: мужу скажу, чтобы выставил тебя прочь. Так что в твоих же интересах жить спокойно, Всеслав. Это все, что я могу для тебя сделать!
Так началась новая страница жизни Всеслава, связанная с Лугийским королевством. И, в общем-то, это было счастливое время. Божена в свой срок родила ему сразу двух сыновей-близнецов, совсем одинаковых, которых только она умела различать по лицу и голосу. Всеслав, очарованный ими, помогал своей подруге жизни возиться с детьми. В свободное время он учил охоте подрастающих племянников, и был, казалось, вполне доволен жизнью. Но иногда он все же слишком долго глядел задумчивым взором на восход, в сторону Яргородской Земли, и тяжело вздыхал.
-
Никак Всеслав не успокоится, всё ему яргородский стол снится. Унялся бы да жил спокойно. Любимая женщина рядом, сыновья-близнецы, о крове и пище думать не надо - родичи обеспечивают. Живи и радуйся! Но так просто всё не закончится. Думаю, Всеслав на родине ещё побывает. А вот в качестве кого и чем это обернётся - вопрос другой.
-
Но иногда он все же слишком долго глядел задумчивым взором на восход, в сторону Яргородской Земли, и тяжело вздыхал.
Очень надеюсь, что дело ограничится вздохами. Кстати, Лугий обеспокоен набегами литтов и алеманов, вот бы и помог королю. Всё дело, и по душе, и по способностям. За всё надо платить и за приют тоже. А Сбыслава молодец, дочь своего отца. Ну, а Всеслав сын своего папы.
-
Большое спасибо, эрэа Карса, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Никак Всеслав не успокоится, всё ему яргородский стол снится. Унялся бы да жил спокойно. Любимая женщина рядом, сыновья-близнецы, о крове и пище думать не надо - родичи обеспечивают. Живи и радуйся! Но так просто всё не закончится. Думаю, Всеслав на родине ещё побывает. А вот в качестве кого и чем это обернётся - вопрос другой.
Семейные ценности надо еще прочувствовать как следует, дайте ему время. Может быть, и успеет. Возможно, и вернуться на родину постарается. Увидим, при каких обстоятельствах.
А пока - поглядим, что Бранимир делает тем временем. Учитывая, что мы немало лет пропустили, прыгая галопом по Европам следом за Всеславом.
Но иногда он все же слишком долго глядел задумчивым взором на восход, в сторону Яргородской Земли, и тяжело вздыхал.
Очень надеюсь, что дело ограничится вздохами. Кстати, Лугий обеспокоен набегами литтов и алеманов, вот бы и помог королю. Всё дело, и по душе, и по способностям. За всё надо платить и за приют тоже. А Сбыслава молодец, дочь своего отца. Ну, а Всеслав сын своего папы.
Может, и в войне поучаствует как-нибудь. Всю жизнь Всеслава в Лугийском королевстве я не собираюсь описывать в подробностях.
Сбыслава - да, от Бранимира взяла лучшее. Помочь брату поможет, но не в политике.
Тем временем, годы проходили и над Яргородской Землей с такой же быстротой, как повсюду, принося ее обитателям перемены - иногда счастливые, иногда печальные.
После мятежа, расправившись с его зачинщиками среди "вятших людей", князь Бранимир укрепил свою власть. И на Яргородщине, и за пределами ее возросло уважение к нему, когда убедились, что он способен отстоять свою власть. Поскольку минувшие годы были обильны для яргородских полей и садов, княжество богатело. Конечно, простые горожане и земледельцы не чувствовали себя обитателями баснословной страны с молочными реками и кисельными берегами, где можно жить, не работая; нет, они всего лишь жили сносно, не зная вражеских набегов и непосильных поборов. Поскольку не приходилось черпать княжескую казну на помощь своим подданным, а, напротив, она лишь пополнялась, князь мог себе позволить украшать Яргородскую Землю новыми постройками и храмами, произведениями искусства и редкими книгами, - всем, что, с его точки зрения, было достойно пережить века. Конечно, если не помешают люди, занятые своими сиюминутными распрями...
О том, чтобы впредь распри не тревожили Яргородщину, князь Бранимир заботился заблаговременно, готовя своего сына Драгомира к обязанностям князя. Драгомир вырос красивым темноволосым юношей, похожим лицом на мать, но глаза и высокий лоб перенял от отца. Он, ничего не забыв из страшных событий давнего мятежа, хорошо понимал, что править яргородским народом будет непросто, и, насколько мог, старался готовиться заранее. Науки ему давались достаточно легко, хотя и не проявлялось ярко выраженных способностей или увлечения каким-нибудь занятием, как были у его отца книги и собирание древностей. Но князь Бранимир все равно радовался успехам своего сына, мечтал, чтобы тот достойно сменил его на яргородском престоле. А княгиня Прекраса, не возражая мужу, просила свою заступницу Ладу прежде всего о счастье для своего сына.
Боярская верхушка Яргорода притихла, не смея больше выступать открыто. Но Бранимир знал, что они продолжают коситься на его сына, не признают рожденного от второй жены полноправным наследником, стоящим выше них. Однако он надеялся, что хватит времени ввести Драгомира в княжеские обязанности, чтобы он без заминки принял и продолжил сделанное им, и престол Яргородской Земли не пошатнулся бы под ним.
Вот только здоровье стало подводить Бранимира все чаще. Приступы удушья повторялись год от году все чаще. Некогда было время, когда он совсем забыл о болезни, мучившей его в детстве и юности, и был уверен, что изжил ее навсегда, - это был его расцвет, "время деяний", и особенно после того, как в его жизнь вошла Прекраса. Но мятеж, когда князю пришлось пережить страх за самых близких, которым он был бессилен помочь, надломил его. Тогда, в порубе, после того как от него требовали отречься от Прекрасы и сына, Бранимира спасла таинственная сила, которую неведомо как удалось призвать Прекрасе. Однако болезнь не ушла совсем, она лишь затаилась в темном углу, пока ей не вздумается вновь закогтить свою жертву. Порой у Бранимира вдруг перехватывало дыхание, горло сжимали невидимые руки, лицо его чернело от удушья. Никакие травы и заклинания не могли полностью изгнать болезнь. Она лишь отступала на недели, а то и на месяцы, но рано или поздно вновь тяжелой пятой наступала на грудь поверженному князю.
Особенно сильный приступ у него случился, когда пришла весть, что в Брониславле скончалась Радмила. Уже давно ничто не связывало Бранимира с первой женой, кроме взаимной неприязни, а поди же ты, едва замертво не свалило его. Прекраса трое суток не отходила от его постели. Когда князю стало настолько лучше, что он смог пообедать за столом вместе с женой и сыном, он пошутил, съев несколько ложек борща, но не ощущая вкуса:
- Не иначе как сама княгиня Радмила Мирославна прилетала душить меня, что не успела при жизни!
- Обороните нас, благие пращуры! - испуганно воскликнула Прекраса, постучав по столу. - Неужели она не ушла в Ирий и мстит тебе? Тогда нужно упокоить ее...
- Нет-нет, я не так выразился, - на бледных губах Бранимира мелькнула слабая улыбка. - Я хотел сказать - память о ней растревожила вновь. И моя вина...
Ложка в руке Драгомира неожиданно громко звякнула о край серебряной миски.
- Какая еще вина, отец? По-моему, это она была виновна перед тобой. Я еще ребенком был, и то помню, как нас всех едва не уморили в порубе ее сообщники...
Бранимир исхудавшей, почти прозрачной рукой ласково коснулся руки юноши.
- Ты судишь поспешно и слишком пылко, как бывает в молодости. А я теперь только начал понимать: всегда, в любой распре виноваты обе стороны. И почти всегда каждая сторона по-своему права. У Радмилы была правота матери, пекущейся о благе своего сына. Это могучая сила, древнее всех княжеств, а может, и древнее самих людей. Нельзя безнаказанно стать у нее на пути!
С состраданием глядя на мужа, еще бледного и слабого, едва поднявшегося на ноги, Прекраса произнесла:
- Если тебе от этого будет легче, загладь вину перед Радмилой. Напиши Всеславу письмо, пригласи поговорить, узнай, чем он дышит. Как-никак, но для него ты по-прежнему отец.
Обо всем, что происходило с Всеславом за эти годы, в яргородском княжеском дворце были хорошо осведомлены. Узнав, что его старший сын увел чужую жену, Бранимир многозначительно усмехнулся, но ничего не сказал. Впоследствии Сбыслава в своих письмах так же много сообщала о Всеславе с Боженой и их детях, как и о собственной семье.
Княжичу Драгомиру, казалось, не очень-то понравилось предложение матери, но он, нахмурившись, промолчал, не желая тревожить отца, еще слабого после болезни.
А Бранимиру эта мысль, по-видимому, пришлась по вкусу. Он с глубокой благодарностью взглянул на жену.
- Я счастлив уже тем, что ты есть в моей жизни, твоя забота и понимание, моя Прекраса! Время идет, никто не знает, сколько его осталось. Но оно, приближая конец жизни, взамен дарит нам бесценный опыт, пусть порой и горький как желчь. Хочется верить, что чему-то научило оно и Всеслава. Приглашу его, побеседую, а, если он смирится, может быть, и вернуться ему позволю. Нет, сын, - князь властно поднял руку, заметив, как Драгомир порывается что-то возразить. - Наследником останешься ты, это решено! Если Всеслав и вернется, он получит в удел Красный - бывшие владения Мечеслава. Пусть все вернется на круги своя...
Он послал Всеславу письмо, и тот спустя несколько седьмиц, побывав прежде в Брониславле на могиле матери, постучался в ворота малого княжеского дворца в Яргороде. Князь Бранимир не встретил приехавшего на крыльце, опасаясь холода. Он ожидал Всеслава в своих покоях, сидя в широком кресле около камина. Княжич-изгой с удивлением увидел отца. Бранимиру к тому времени исполнилось пятьдесят пять лет, но он выглядел старше: исхудавший и бледный, со слезящимися глазами. Давно совершенно поседевшие волосы он теперь стриг коротко, зато пушистая белая борода его доходила до середины груди, прикрывая золотую княжескую цепь. Ради тепла он одет был в длинный шерстяной кафтан темно-синего цвета.
На обитых аксамитом сиденьях рядом с князем устроили княгиня Прекраса, еще моложавая, девичьи стройная, и их сын Драгомир. Оба они не сводили с вошедшего настороженных взоров.
В свою очередь и князь Бранимир пристально изучал облик человека, который считался и в глазах все навек останется его сыном. Теперь Всеслав был зрелым мужчиной, рослым и хорошо сложенным. В его лице, в манере держаться появилось какое-то внутреннее достоинство, которого не хватало ему в юности. На лице его, когда он вошел в покои, отражалась грусть, легкое смущение, но не было видно зависти к тем, кто здесь живет. Словом, у Всеслава был вид человека, который, если не примирился с судьбой, то научился пользоваться ее дарами. В его костюме, полу-сварожском, полу-лугийском, в самой манере держаться заметно было присутствие в его жизни женских рук, умевших мягко и ненавязчиво повлиять на него. При каких бы обстоятельствах Всеслав ни сошелся с Боженой, но эта связь определенно принесла ему перемены к лучшему.
- Здравствуй, Всеслав! Как живешь? - спросил Бранимир сиплым голосом, пригласив приехавшего сесть напротив него.
- Неплохо живем; Сбыслава, наверное, вам пишет. Моя Божена, как веретено, хлопочет дома, мальчишки бегают и все переворачивают вверх дном, - неожиданно Всеслав расплылся в широкой улыбке. - Такие забавные, вечно что-нибудь вытворяют! И все время вместе, никогда их не увидишь порознь. Даже вещи им надо одинаковые, иначе оба ревут. Жаль, что матушка не повидала внуков...
- Да, жаль... - вздохнул Бранимир и хитро прищурился: - Когда на могиле матери был, меня, поди, ругал на чем свет стоит?
- Было поначалу, - не стал отпираться Всеслав. - Но больше по привычке, без настоящего зла. Вот матушка с тобой примириться не хотела ни за что. Князь Станислав Мирославич мне сказал, как она и умирая, на смертном одре шептала проклятья тебе, отец. А я - нет... У меня и там половина мыслей была дома, с Боженой и мальчишками. А когда в Яргород въехал, даже прослезился: нигде нет мест лучше родного края. В Лугии нас хоть и содержат, как подобает родственникам королевы, но я не могу забыть, что из милости едим чужой хлеб. Правда, я дважды с королевским войском ходил на войну, на закатных границах, но ведь это все равно что в наемниках служить...
Все это время Бранимир внимательно и строго изучал Всеслава, следил за малейшими изменениями его лица, вслушивался в интонации его голоса, как князь, а не отец, думающий простить непутевого сына. Но ничто в повадках Всеслава не обличало неискренность. Наконец, владетель Яргорода решился довериться своим чувствам.
- Вот что, Всеслав! Если ты поклянешься, что ни ты, ни потомки твои никогда не оспорите яргородский престол у рода моего сына Драгомира - я позволю тебе вернуться и дам в удел Красный. Но поклянись на мече всерьез, понимая значение клятвы перед богами и перед людьми! Помни о судьбе моего отца, князя Предрага... и о судьбе прежнего красненского князя, Мечеслава!..
Княжич-изгой взглянул на отца, не веря своим ушам. Потом глубоко вдохнул, словно перед прыжком в холодную воду, и долго молчал. Когда он вновь поднял голову, на его нахмуренном лбу расправились складки, и взор прояснился.
- Отец! Ты мог навсегда оставить меня на чужбине, но позволяешь вернуться, растить моих сыновей на Яргородской Земле! Я дам клятву вечно повиноваться тебе и Драгомиру.
Услышав эти слова, княжич Драгомир поднялся со скамьи и впервые протянул руку старшему сводному брату.
- Если так, то я тоже рад тебя видеть, Всеслав! - улыбка у него особенно напоминала Прекрасу.
В тот же день в святилище Хорса княжич Всеслав поцеловал меч на верность Драгомиру, как законному наследнику, и обещался никогда "не искать под ним престола".
- Но если вдруг окажется, что Драгомир не удержит власть, или у него не останется наследников, тогда трон опять перейдет к моей линии! Чужим его не отдам, - впрочем, эти слова Всеслав произнес уже вечером, наедине с отцом.
Бранимир нахмурился при мысли, что его любимый сын может лишиться власти, однако сурово кивнул.
- Все может быть... На этот случай я внесу поправки в завещание. Но после меня не смей мешать Драгомиру! Не то я из Ирия сумею тебе отомстить!
И такой силы исполнены были эти слова князя Бранимира, что Всеслав не посмел спросить, каким образом. Вместо этого торопливо кивнул в ответ:
- Клянусь жизнью Божены, счастьем моих сыновей, всю жизнь повиноваться Драгомиру, как тебе сейчас!.. Да мне, кстати, и не для кого искать престола: ведь мальчики незаконные, жениться на Божене я не могу. Уж если яргородские "вятшие мужи" так противились Драгомиру, то моих и вовсе не примут. Да я и сам не суну их в эту кипящую кашу!
Бранимир пристально взглянул на него поверх выдолбленной из алатыря чаши с лечебным напитком, которую в этот миг подносил к губам.
- Вот теперь я верю, что ты окончательно повзрослел! - проговорил он тихо; из-за болезни голос его рано сделался сиплым, старческим.
- Некоторые люди взрослеют, только когда им приходится отвечать за кого-то, кроме себя, - Всеслав, смутившись, стал разглядывать резную рукоять своего ножа, словно никогда раньше ее не видел. - Когда в мою жизнь вошла Божена, я на многое стал смотреть иначе. И тебя при этом часто вспоминал. А ведь я, по общепринятым обычаям, поступил хуже, чем ты: полюбил замужнюю женщину, жену жреца. А она за мной пошла, не побоявшись наказания, не прося ни о чем! Я думаю: Лада зажигает взаимную любовь в тех, кто в самом деле судьбой предназначен друг другу. А люди успевают на земле все так запутать, что к тому времени, как встретятся, мужчины и женщины бывают соединены с другими. Как ты с моей матерью, пусть душа ее радуется в Ирие. Как Божена с Путятой. И тогда кто-то смиряется, а кто-то борется за свою любовь. Нам посчастливилось. А когда отцом стал, увидел, как растут мои дети, - понял, что ни на какие престолы их не променяю! Если бы они сразу им достались - тогда конечно, ну а теперь - нет...
Князь Бранимир поднялся из-за стола и неожиданно крепко обнял Всеслава.
- Да пошлют боги счастья твоей семье, сынок! Переселяйся со своей семьей на Яргородщину. Благодарю Отца-Небо, что позволил нам с тобой помириться еще на этом свете!
- Ты еще не стар, долго проживешь! Успеешь братца Драгомира натаскать как следует, - утешительно заметил Всеслав, незаметно ввернув охотничье словцо, означавшее обучение молодых псов навыкам охоты.
Бранимир грустно улыбнулся в ответ.
Вскоре Всеслав вместе с Боженой и трехлетними сыновьями-близнецами переселился на Яргородскую Землю. Несколько дней погостили в княжеском дворце, где их приняли очень тепло. Прекраса сразу подружилась с Боженой, сочтя свои судьбы похожими. А Бранимир посадил внучат-близнецов себе на колени и не отпускал во время ужина. Затем Всеслав с семьей уехал в Красный, в бывший удел покойного Мечеслава.
-
Оно, конечно, мир лучше ссоры, да и положение Всеслава не то, что прежде. Но не стоит забывать о "вятших людях". Их так просто не уймёшь, они могут просто использовать Всеслава, даже если он сам не будет рваться к власти. Бранимир, кмк, человек благородный и милосердный, но неплохо бы где-то в надёжном месте оставить нечто вроде завещания, в котором бы была рассказана правда о происхождении Всеслава. Не особо я верю и в смирение сына Мечеслава. Посмотрим, что дальше будет.
-
Благодарю, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Оно, конечно, мир лучше ссоры, да и положение Всеслава не то, что прежде. Но не стоит забывать о "вятших людях". Их так просто не уймёшь, они могут просто использовать Всеслава, даже если он сам не будет рваться к власти. Бранимир, кмк, человек благородный и милосердный, но неплохо бы где-то в надёжном месте оставить нечто вроде завещания, в котором бы была рассказана правда о происхождении Всеслава. Не особо я верю и в смирение сына Мечеслава. Посмотрим, что дальше будет.
Так Бранимир и намекнул на такое завещание, обещав отомстить с того света, если Всеслав что затеет после его смерти. Об этом он позаботился.
Но о "вятших людях", конечно, забывать не стоит. Поглядим, что будет дальше. Особенно, когда Бранимира не станет.
Всеслав дал клятву, а нарушать их в Сварожьих Землях чревато. Но он может и ненароком наломать дров.
Глава 18. Черные времена
Но силы и здоровье к князю Бранимиру не вернулись и после того, как он простил Всеслава. Приступы удушья следовали все чаще, снадобья ученых лекарей почти не помогали. Из-за продолжительной болезни ему все трудней было удерживать в своих руках нити управления страной. Встречая якобы сочувственные выражения на лицах бояр, думал с тревогой: каково придется с ними его Драгомиру, когда придется править? Как расположить к нему и "вятших мужей", и простой народ Яргородщины?
В конце концов, еще раз перечитав завещание, Бранимир распорядился огласить его на общем народном собрании, созванном спустя много поколений. По древнему обычаю предков, народ собрался под открытым небом, в Священной Роще на правом склоне Холма Ярилы. Был конец вересня, и широкие листья дубов и каштанов, простиравшиеся над головами людей, уже начинали желтеть, спаленные за лето жарким яргородским солнцем. Дул сильный ветер. Внизу, у подножия холма, серебристой лентой лежала широкая Искра.
Княжеское завещание огласил вслух новый печатник, боярин Мстивой. Там подтверждалось, что Яргородское княжество достанется Драгомиру, Всеслав же получал только Красный с прилегающими к нему землями. Сверх того, князь Бранимир завещал раздать после его смерти: "вятшим людям" - четыре тысячи золотых гривен, и семнадцать тысяч серебряных монет - простому люду, жителям Яргорода и его окрестностей.
Князь Бранимир присутствовал тут же: ему поставили кресло, и он сел в него, пройдя под руку с любимым сыном через расступавшуюся перед ними толпу. Люди приветствовали старого князя и его наследника. Вокруг собрался почти весь город. Бранимир видел их ясно, как никогда - мужчин и женщин, старых и молодых, приодевшихся в честь собрания в свои лучшие одежды, украшенные оберегами. На иных лицах при упоминании о раздаче кун отразился живой интерес. Они приветствовали князя искренними славословиями:
- Живи сто лет, княже! Пусть сияющий Хорс всегда ясно светит тебе! Твой ясный разум, твоя мудрость - наш щит!
Значит, они все же признавали то, что он старался по мере сил делать для них. Тридцать четыре года он правил Яргородской Землей. И за эти годы, со времен Мечеслава, не было на Яргородщине настоящих войн, не вторгался противник из-за границ, не жег селения, не угонял людей в рабство, не топтали чужие кони яргородских полей. Князь Бранимир умел остановить войну в зародыше - где вовремя сказанным словом, где золотом, а где и послав навстречу собственные полки, как в степи против пожара пускают встречный пал. Уже давно обходили Яргородскую землю жадные к добыче команы. Сидели за Драконовыми Горами, как за засовом, хунгары. Да и соседи-князья притихли, предпочитали в последние годы торговать с богатой Яргородской Землей, а не воевать. Значит, он, Бранимир, все же не напрасно правил ими столько лет. Ему многого удалось добиться. Но сумеет ли Драгомир сохранить полученное? Найдет ли он поддержку среди яргородцев, простых и "вятших мужей"? Старый князь замечал их насмешливые взоры, брошенные на его сына. Нет ли среди них новых Владиславов и Мезамиров, готовых ради корысти распоряжаться княжеским престолом? А кому предать, всегда найдется. В соседнем, Белотурском княжестве подымал голову сильный и честолюбивый князь Ладомир Мстиславич. До Бранимира не раз доходили слухи, будто сосед зарится на богатую Яргородскую Землю, в кругу своих воинов мечтает ее захватить. Не могут разве бояре продать ему Яргород? Оставалось надеяться, что благодарность за его последний дар все же расположит их к Драгомиру. И что горожане яргородские, если все же придет час противостояния, вспомнят оказанные им блага. По крайней мере, Бранимир старался, насколько можно, подготовиться к тому, что будет после него, пока еще способен влиять на земные события.
Яргородские жители шумно благодарили его, желали многих лет жизни. А он, глядя на них, вспоминал страшные дни мятежа четырнадцатилетней давности, когда те же самые люди ворвались во дворец, растерзали его соратников, его самого с Прекрасой и сыном бросили в поруб, поддавшись минутной вспышке гнева и суеверия. В толпе люди дичают и утрачивают разум, даже если по отдельности в ней каждый человек был неплох и неглуп. Толпа ни за что не отвечает, она способна сообща натворить дел, какие внушили бы отвращение каждому из составляющих ее в отдельности. Но все-таки это был его народ, какой есть, и он отвечает за них перед богами. И вдвойне отвечает, если они еще не готовы всегда отвечать за себя сами. Сейчас, разглядывая так близко лица собравшихся горожан, князь думал о том, что большинство яргородских жителей выросли уже в его правление. Значит, тем более, его долг - позаботиться, чтобы после него не стало хуже.
"Боги, владыки неба и земли! У меня к вам одна просьба: оберегайте, как прежде, Яргородскую Землю, да еще жену мою Прекрасу и сына Драгомира, когда меня не станет! А мне осталось лишь проститься и уйти достойно..."
Некоторое время он собирался с силами; слышно было лишь его хриплое дыхание. Наконец, заговорил, обращаясь ко всем и никого не выделяя в отдельности:
- Много лет прожили мы вместе на Яргородской Земле, и разное бывало между нами. Но хорошего все же было больше. И потому хочу вам сказать напоследок... Всем обильна и дивно украшена наша Яргородщина, и жаль мне, что вскоре придется с ней расстаться! Вы же цените то, что имеете, и берегите ее покой и красоту!.. Как хороша мирная жизнь, когда каждый занимается своим делом и уверен в завтрашнем дне... То, что люди создавали поколениями, легко разрушить за миг. А восстановить погибшее, вернуть умерших к жизни, мы не можем. Так лучше беречь то, что имеешь, чем в слепом неразумии погубить все!.. Радуйтесь жизни, люди яргородские... А если я в чем виноват был перед вами, обидел кого ненароком или чего не успел, ибо всевидящ один лишь светлый Хорс, - вы простите меня! А боги да простят нас всех, в Прави, Яви и Нави!..
Он умолк и низко опустил голову, переводя дыхание после долгой речи. Прекраса протянула ему чашу с лечебным отваром. Отдышавшись, Бранимир слушал стоны и плач яргородских жителей. До них все же дошли его последние слова, они чертили в воздухе знаки, отводящие зло, протягивали руки навстречу.
- Княже, поживи еще на свете! Еще не настолько ты состарился, чтобы нас покинуть! Твоей мудростью живет Яргородщина! Без тебя плохо нам будет! Живи сто лет, князь Бранимир Велемудрый! - слышались кругом голоса.
Он слабо улыбнулся. Значит, несмотря на все, что бывало, все же любили... Свое прозвище он раньше слышал от льстивших ему иноземных послов, но первый раз его открыто повторили сами яргородские жители, не очень-то склонные угождать своим правителям.
- Я бы с радостью... Но увы... Хозяйка Судеб каждому уготовила свой час... Пусть боги вас хранят, народ яргородский!..
Князь Бранимир поднялся на ноги, опираясь на плечо Драгомира, своего наследника. Лицо уходящего князя было изможденным и совсем бескровным, но спокойным. Он сделал все, что было в его силах для блага сына и своих владений.
Но прощальное собрание не прошло даром для и без того немощного князя. Он сильно простудился на ветру под открытым небом, и удушье тут же зажало его грудь и горло в смертоносные объятия. Трое суток Бранимир метался в беспамятстве, хрипел, требовал открыть окна. Потом пришел в себя, но лекарь сообщил близким, что это не к выздоровлению.
Прекраса, трое суток не сомкнувшая глаз, и теперь сидела возле мужа, ничего не видя от застилающих глаза слез. По другую сторону постели сидел Драгомир, бледный как мел. Он внимательно прислушивался к последним словам отца, чувствуя затаенный страх: вот сейчас не станет отца, и он останется наедине с тяжелой ношей княжеской власти...
- Откройте окно... - прошептал Бранимир.
- Там идет дождь, и холодно. Тебе нельзя, - попыталась Прекраса его увещевать.
Ее муж судорожно втянул воздух, ухватился за край одеяла тощими, как лапы старого ворона, пальцами.
- Мне уже все можно... - хрипло усмехнулся он. - Окно... Хоть один глоток воздуха!..
Его грудь снова судорожно заходила ходуном, лицо потемнело. Беспомощно оглянувшись, княгиня велела вошедшему челядинцу распахнуть окно. В княжеские покои ворвался ветер, принес запахи мокрой земли и опавшей листвы, бросил на пол алый кленовый лист и брызги дождя. За окном слышался частый перестук капель, словно погода заранее оплакивала князя Бранимира.
Он тоже расслышал шум дождя все еще чутким слухом. Взяв руку склонившейся над ним Прекрасы, попытался улыбнуться.
- А помнишь... нашу весеннюю грозу, а?
- Муж мой, я до последней минуты буду ее помнить! - заверила она, целуя его в исхудавшую щеку.
В груди у Бранимира что-то глухо, болезненно заклокотало. Он поморщился, но, отдышавшись, продолжал, обращаясь к жене:
- Я тебя буду ждать... да ты очень-то ко мне все-таки не спеши! Помогай Драгомиру... Но не раздражай против него бояр...
- Я поселюсь в святилище Лады, сделаюсь жрицей, - отозвалась Прекраса. - Она меня наградила больше, чем других людей, и я должна, наконец, отблагодарить ее.
- И еще... жрица будет в безопасности, что бы ни случилось, - одобрил Бранимир. - А ты, сын... Я на тебя надеюсь...
- Я постараюсь оправдать надежды, батюшка, - произнес княжич, взяв ладонями невесомую руку отца.
- Полагайся на тех, кто достоин доверия, - прошептал Бранимир, уже затуманившимся взором глядя на обступивших его ложе бояр. - А вы помните... вы меч целовали на верность князю Драгомиру! Жаль, среди вас многих уже нет... Иных унесла Морана, другие погибли в том нелепом мятеже... В прошлом году и Улеб погиб... Вот сейчас бы его!.. Так и не узнали, отчего в его усадьбе занялся пожар.
- Отчего бывают пожары, государь? Где-то, должно быть, уголек из печи выпал. Такое может статься в любом доме, - вроде, даже, обиженным тоном отвечал боярин Мстивой.
У умирающего князя уже не было сил спорить с ними или что-то выяснять. Черное удушье стиснуло ему грудь и горло, выжало из его уст вместо осмысленных слов только жалкий предсмертный хрип. Глаза его выкатились из орбит, руки судорожно цеплялись за все подряд. Всем, кто был рядом, показалось, что это все, но Бранимиру все-таки удалось вдохнуть глоток воздуха, и он на миг еще раз пришел в себя. Прояснившимся взором огляделся вокруг.
- Как хороша эта жизнь, понимаешь, лишь когда приходит пора покинуть ее, - прошептал он без голоса, одними губами, и вытянулся недвижно.
В тот же час весь Яргород облетело хоть и ожидаемое, но все же для большинства людей печальное известие: "Князь Бранимир умер!" Эта весь разнеслась по всей Яргородской Земле и за ее пределами. По древнему обычаю, мыслившему всех живых существ наделенными сознанием, оповестили всю живность в княжеской усадьбе о смерти их господина. Пока женщины во главе с распустившей волосы Прекрасой обряжали тело к погребению, слуги возили сухой лес на место будущего погребального костра - на полунощном склоне Холма Ярилы, выше всех других курганов почитаемых покойников.
Вновь, как несколько дней назад для прощания с еще живым князем, теперь весь Яргород собрался к его погребальному костру. Хотя все тут же были щедро одарены, как завещал Бранимир, но многие горожане искренне плакали.
Впереди всех, с распущенными, враз подернувшимися паутиной седины волосами, стояла Прекраса в глухом белом траурном платье без украшений. Под руки ее держали Драгомир и Всеслав, тоже оба со слезами на глазах. Смерть отца сблизила сводных братьев; ни один из них не обмолвился о будущем. Не хватало Сбыславы; но, конечно, она не могла еще даже узнать о смерти отца, не то что приехать.
Когда жаркое пламя костра, политого ароматными маслами, скрыло навсегда лицо князя Бранимира, Прекраса вырвалась из рук сына, упала на колени возле самых горящих бревен, завела плач-импровизацию все еще мелодичным голосом:
- Зачем ты меня покинул, месяц мой ясный, муж и господин мой? Взгляни: здесь весь твой народ плачет о тебе, как один человек! Но никто из них не оплакивает тебя так же неизбывно, как я! О, если бы наши печали еще что-нибудь значили бы для тебя, ты бы поднялся со своего ложа из бревен и вышел к нам сквозь огонь, чтобы никогда не разлучаться! Но нет, никто не приходит из светлого Ирия к той же жизни, что была. Там, где ты сейчас, времени нет, но для чего боги испытывают меня ожиданием? После самой темной ночи, в конце концов, приходит рассвет, и, как бы ни лютовала зима, ей на смену приходит веселая весна и щедрое лето. Но из смерти нет возврата к прежней земной жизни, и здесь трудно поверить, что Морана не всесильна! Только ради тебя, муж, я еще храню веру в то, что боги соединят нас в иной, более счастливой жизни! Жди меня! Я не поддамся отчаянию и не усомнюсь в божественной справедливости: я хочу, когда придет время, быть достойной воссоединиться с тобой!
Ее голос далеко разносился среди примолкшего возле погребального костра народа. Ее песня-плач, впервые прозвучавшая здесь во всей безыскусной правдивости, запомнилась многим яргородским жителям. Со временем она из уст в уста обошла все Сварожьи Земли, к ней добавили кое-какие новые строки и словесные украшения, и впоследствии "Песнь вдовы" стала считаться народной. Никто уже не помнил, где и когда она была сложена, зато плакальщицы почти всегда затягивали ее на похоронах - знатного или простого человека. Никто уже не помнил, что на самом деле ее сложила княгиня Прекраса, провожая своего мужа. яргородского князя Бранимира.
А в тот день возле пылающего костра ее сын поднял Прекрасу и отвел подальше от жаркого пламени.
- Все уже прошло, мама! Ничего не изменить... Я теперь князь, но мне нужна твоя помощь! Пожалуйста, помоги мне освоиться, мама!
Прекраса глубоко вздохнула и крепко обняла сына.
-
Ну, что же! Люди смертны, и всем и каждому придёт свой час. А что будет дальше - увидим, боярам я не верю. А народ есть народ.
Яргородские жители шумно благодарили его, желали многих лет жизни. А он, глядя на них, вспоминал страшные дни мятежа четырнадцатилетней давности, когда те же самые люди ворвались во дворец, растерзали его соратников, его самого с Прекрасой и сыном бросили в поруб, поддавшись минутной вспышке гнева и суеверия. В толпе люди дичают и утрачивают разум, даже если по отдельности в ней каждый человек был неплох и неглуп. Толпа ни за что не отвечает, она способна сообща натворить дел, какие внушили бы отвращение каждому из составляющих ее в отдельности.
Тут уж не убавить не прибавить, в толпе людей можно подбить на что угодно. Именно в толпе, по отдельности человеку мозги засорить труднее, а вот эффект толпы очень силён.
-
Начинается новая страница, и, наверняка, бояре и нового князя будут проверять на прочность, тем более, что сомневаются в его легитимности. Ну, и мы увидим, какой из Драгомира получится князь.
У Всеслава неожиданно всё хорошо. Надеюсь, так и останется.
И что это там за история с пожаром в усадьбе Улеба? Подозрительно.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis! :-* :-* :-*
Ну, что же! Люди смертны, и всем и каждому придёт свой час. А что будет дальше - увидим, боярам я не верю. А народ есть народ.
Яргородские жители шумно благодарили его, желали многих лет жизни. А он, глядя на них, вспоминал страшные дни мятежа четырнадцатилетней давности, когда те же самые люди ворвались во дворец, растерзали его соратников, его самого с Прекрасой и сыном бросили в поруб, поддавшись минутной вспышке гнева и суеверия. В толпе люди дичают и утрачивают разум, даже если по отдельности в ней каждый человек был неплох и неглуп. Толпа ни за что не отвечает, она способна сообща натворить дел, какие внушили бы отвращение каждому из составляющих ее в отдельности.
Тут уж не убавить не прибавить, в толпе людей можно подбить на что угодно. Именно в толпе, по отдельности человеку мозги засорить труднее, а вот эффект толпы очень силён.
Увы! Я и рада бы остановиться на той светлой, радостной ноте, которой заканчивается предыдущая глава, но из песни слова не выкинешь. Следовало все же дальше рассказать о судьбе семьи Бранимира и его потомков. Как бы ни сложилась эта судьба для них и для всей Яргородской Земли. Я же не все с нуля сочиняю. Далеко не все. Не больше, чем хозяйка этого форума присочинила от себя в "Хрониках Арции".
Психология толпы была известна власть имущим с давних пор. И активно использовалась ими, даже если термина такого не знали. А некоторые из них от нее и страдали.
Начинается новая страница, и, наверняка, бояре и нового князя будут проверять на прочность, тем более, что сомневаются в его легитимности. Ну, и мы увидим, какой из Драгомира получится князь.
У Всеслава неожиданно всё хорошо. Надеюсь, так и останется.
И что это там за история с пожаром в усадьбе Улеба? Подозрительно.
Дальше увидим! И о судьбе Драгомира, и всех остальных.
Боюсь, что в тех условиях ни у кого не останется все, как было раньше. Но семью Всеславу, надеюсь, удастся сохранить.
Да, Улеб погиб во время пожара примерно за год до смерти князя Бранимира. Что и как там случилось - никому точно не известно, но очень может быть, что не случайно. Будь он жив, может быть, некоторых дальнейших событий могло бы не произойти...
И все же, предсмертные предчувствия Бранимира оправдались. Он хорошо знал яргородских "вятших мужей", но все же не вполне, ибо стремился видеть в каждом человеке разумное начало, по своей природе желающее упорядоченной жизни. Как можно сознательно добиваться распрей, ставить не только чужие жизни, но и свою в зависимость от случайной удачи, - этого он никогда не понимал и не ожидал от других людей.
А между тем, "вятшие мужи" давно уже образовали сильную партию, не желавшую видеть на троне Драгомира, которого между собой издевательски называли только "сыном Прекрасы". Почему-то бояр особенно возмущало то, что мать молодого князя происходила из их же, боярской среды, не могли его признать выше себя. А может быть, и опасались, как бы Драгомир, с детства знакомый с боярским своеволием, не пожелал вовсе его искоренить, если укрепится на престоле.
И втайне, собираясь дома то у одного, то у другого, расхваливали соседнего белотурского князя:
- Чем нам не государь будет Ладомир Мстиславич? Чистого княжеского рода по обеим линиям, потомок самого Бронислава Великого! Хороший воин, сколько раз успешно бился и с литтами, и с лугийцами. А нам будет как раз кстати пугануть соседей. Пусть, как встарь, князь занимается войной, а мы, совет вятших мужей, станем сообща править, - неужто Ладомир не отблагодарит тех, кто призвал его в Яргород? Пошлем ему приглашение, пусть приходит княжить, объединив владения! Сейчас самое время. Бранимировы наследники - ни рыба ни мясо. Всеслав, к тому же, клятву дал не вмешиваться, а Драгомир покуда - что сноп колосьев: толкни, и повалится! Нет, братья, призовем Ладомира Белотурского!
После долгих споров и прений решение было принято. И вскоре полки решительного и отважного белотурского князя вошли в заранее распахнутые перед ними ворота Яргорода. Но еще раньше бояре-перебежчики со своим дружинами явились в княжеский дворец, за Драгомиром.
- Эй, Прекрасич! Выходи из норы! - кричали его враги, яростно колотя в двери. Доносился свист, улюлюканье, кто-то трубил в рог, изображая травлю в лесу. Там, где мятежники уже прорвались внутрь, слышался грохот, чей-то отчаянный крик, пронзительные вопли женщин, которых хватали разгоряченные победители.
Драгомир, застигнутый врасплох, не успел подготовиться к защите, и теперь не знал, что делать. Ему известно было, на что способна толпа, когда в ней бушуют дурные страсти. Слишком хорошо запомнил с детства, как мятежники бросили в поруб его отца, которого прежде все чтили и повиновались, как хотели погубить мать, как гнали их копьями, будто пленников. У молодого князя упало сердце, когда он увидел, как мало людей осталось с ним.
- Бежать, иначе убьют! - сказал он себе, с тоской глядя в окно, как мятежные толпы захлестывают дворец, будто морской прилив. - Бежать? Но куда? - решение пришло мгновенно: - В Лугию, к сестрице Сбыславе! Она приняла Всеслава, поможет и мне. Уговорит своего мужа помочь мне отвоевать Яргород!
Он переоделся в простую одежду и в сопровождении всего двух слуг покинул город, надеясь, что ему удастся ускользнуть незамеченным. Трое всадников ехали по берегу Искры, уже оттаявшей ото льда, ибо прошло несколько месяцев после смерти князя Бранимира, и вновь наступала весна.
Но Драгомиру не удалось скрыться от врагов. Его настигли в безлюдной местности, когда уже заходило солнце, и багряное зарево заливало все небо на закате, там, куда он держал путь. Плеск реки приглушал остальные звуки, и князь со спутниками услышали позади топот и фырканье коней, только когда черные фигуры преследователей уже были рядом.
- Догнали! Это Прекрасич! - переговаривались те между собой, окружая троих путников плотным кольцом.
- Перед вами, предатели, ваш законный князь Драгомир Бранимирич! И не трогайте мою мать... - воскликнул он звенящим голосом, выхватывая меч из ножен.
В тот же миг страшная боль пронзила его сзади, меж лопаток. Драгомир покачнулся в седле, и тут же увидел наконечник копья, высунувшийся из его груди.
"Как больно... Почему небо горит? Все почернело, только в небе пожар... Мама... Ей тяжело будет... Отец, а теперь и я... Жаль умирать... Я еще слишком молод, чтобы умереть..."
Воин, пронзивший Драгомира копьем, выдернул его и столкнул тело в реку. В последние свои мгновения сын Бранимира и Прекрасы почувствовал, как прохладные речные струи омывают рану, изгоняя боль. Потом чьи-то бледные руки подхватили юношу, и он увидел над собой лицо прекрасной женщины с распущенными длинными волосами, в уборе из жемчуга.
- Все будет хорошо, мальчик мой! - проговорила она голосом его матери, увлекая с собой в холодные воды Искры. - Не бойся людской злобы и коварства - их нет у меня в подводных чертогах! О, там только радость и покой, счастье и веселье. И ему не будет конца, мы с тобой никогда не состаримся и не умрем. Иди же ко мне, мой милый речной князь!..
Закатное солнце задержалось на мгновение, чтобы озарить алыми отблесками воду Искры, окрасившуюся кровью Драгомира. Меж тем, нападавшие деловито прикончили обоих слуг и оттащили трупы подальше в кусты. После этого поймали коней, лишившихся всадников, и поехали в Яргород, доложить своим хозяевам, что поручение выполнено.
О судьбе Драгомира никто не объявлял открыто, но все сразу поняли, что яргородский престол свободен. В город без боя въехал белотурский князь Ладомир Мстиславич. Он радовался, так просто получив владения, на которые безрезультатно зарились его дед и отец.
Но тут в своем Красном оживился Всеслав, о котором совсем было позабыли. Между тем, он решил, что пришло его время.
- Думают, вовсе уж не осталось потомков Бранимира?! Так я же жив-здоров, и не уступлю свой законный трон пришлому! - заявил он, но тут же вздохнул: - Правда вот, с какими силами отбивать Яргород? Разве что принять помощь от хунгар? Король Коломан мне пишет, предлагает помощь по старой памяти. И цена прежняя - пять тысяч серебряных гривен. Разве съездить? Он и сыновья его не упустят своего, но ведь союзники и дальние родичи, как-никак...
Действительно, он получил письмо от хунгарского короля, двоюродного брата своего отца (ведь мать Бранимира была хунгаркой). Недолго думая, Всеслав вместе с Боженой и детьми выехал за Драконовы Горы, в Хунгарию. Там его хорошо знали еще с юности, когда он вместе с матерью жил в изгнании в замке Эгер.
При дворе короля яргородских изгнанников приняли сперва хорошо, стали готовить войско. Всеслав дни и ночи проводил среди хунгарских полков, уже предвкушая, как они обрушатся на войско Ладомира и выгонят прочь из Яргородской Земли.
Но когда уже пришла пора выступить войску, король Коломан призвал к себе Всеслава и сказал:
- Я решил, что нам нечего довольствоваться твоими пятью тысячами серебром, когда мы можем легко получить всю Яргородскую Землю со всеми ее богатствами! Я пошлю с войском своего сына Интара. Ты с семьей, как союзник, родич и друг, поживешь у нас в гостях, сколько потребуется.
Всеслава схватили, вместе с Боженой и детьми, увезли далеко, к самой аллеманской границе. Там им предоставили для жилья самую высокую башню замка Рек, откуда открывался прекрасный вид на окрестные леса и пашни, и на широкую гладь реки Даны, так похожей на родную Искру.
Близнецы, к тому времени шестилетние, воспринимали все случившееся как веселое приключение; Божена старалась сохранять бодрость ради детей; но сам Всеслав совсем пал духом. Он часто поднимался на верхнюю площадку башни, с тоской глядел вдаль и порой яростно кусал себе руки:
- И зачем только я доверился этому старому волку, королю?.. Ах, как же прав был батюшка, говоря, что меня в два счета обведут вокруг пальца! И как у такого мудрого государя, каким был он, мог родиться такой бесталанный сын?!
Сокрушения плененного Всеслава были, спору нет, велики, однако они не шли ни в какое сравнение с теми бедствиями, которым в то время подвергались яргородские жители без всякой своей вины.
Изгнав прочь Ладомира, королевич Интар провозгласил себя яргородским князем. Но тут же принялся со своими воинами хозяйничать на Яргородской Земле не как законный владетель, а как захватчик-коман. Его люди разоряли собранные Бранимиром сокровища, тут же проигрывали и пропивали их или увозили в Хунгарию. Врывались в дома горожан, если у тех были куны, силой и угрозами вымогали их. Для своих ежедневных пиров похищали у поселян скот и зерно, ничего не заплатив. Увидев где-нибудь красивую женщину, ее приводили в занятый хунгарами дворец, принуждали прислуживать завоевателям и делить с ними ложе. В скором времени даже знатные яргородцы старались покинуть столицу и увезти подальше свои семьи. Простым же людям, которым некуда было бежать от своей земли или ремесла, приходилось еще тяжелей.
Днями напролет носились вскачь по всему Яргороду хунгарские всадники, и горожане, едва заслышав топот и чужеземную речь, спешили скрыться из виду. Никто не мог урезонить захватчиков. Один из жрецов Хорса вышел было навстречу самому Интару, призывал его проявить милосердие к яргородским жителям. Но хунгарский королевич, возвышаясь на коне, ударил жреца по голове кулаком в латной рукавице. Жрец упал, обливаясь кровью. Хунгары же продолжали бесчинствовать.
Они, вероятно, не отказались бы разграбить и храмы сварожских богов, оскорбить жрецов и жриц, но не смогли туда войти. Священная Роща вся окуталась светом, видимым и среди бела дня, и никто из хунгар, если у них были дурные намерения, не мог перейти границу, словно перед ними была неприступная стена. Интар скрипел зубами, но был вынужден признать силу сварожских богов. Многие местные жители, подвергавшиеся опасности, в те дни нашли пристанище на светящейся горе, в Священной Роще. О них заботилась и разделяла их несчастья бывшая княгиня Прекраса, оплакивающая мужа и сына.
С тоской вспоминали униженные, ограбленные яргородцы времена князя Бранимира.
- Если бы мы понимали тогда, как хорошо жили! Лишь теперь осознаем, когда нет уже нашего светлого государя, и сыновья его сгинули невесть где!..
Однако Всеслав был жив, хоть и томился в плену в замке Рек. От своих тюремщиков он узнавал последние известия о том, что творится на Яргородской Земле, и после не находил себе места. Он не спал ночами, чувствуя свою вину в том, как все получилось, и мучительно искал возможность хоть что-то исправить.
И все-таки придумал! Временами у сына Радмилы, обыкновенно легкомысленного и простоватого, пробуждалась недюжинная энергия и потрясающая изобретательность. Вместе с Боженой он снял с постелей все простыни и покрывала, изрезал их на длинные полосы, и несколько дней втайне от посещавших башню хунгарских слуг плели веревочную лестницу. И однажды, безлунной ночью, надежно укрепив ее основание у башенных зубцов, перекинули лестницу вниз.
- Может, ты первым? - шепотом спросила Божена - Если вдруг нас найдут, хоть ты спасешься...
- Нет! Я вас здесь не оставлю одних и на миг, - решительным шепотом отозвался Всеслав. - Ну, ступай! Да хранят тебя Отец-Небо и Мать-Земля...
Они крепко обнялись на прощание, а затем Божена скрылась за краем парапета. В темноте она сразу исчезла из виду, но Всеслав чувствовал, как дрожит от напряжения веревочная лестница. Напрягая слух, он смертельно боялся услышать крик или звук падения. Но кругом доносились обычные ночные звуки, нарушаемые лишь далеким уханьем большой совы и кваканьем лягушек у реки.
Наконец - через долгое-долгое мгновение, за которое у Всеслава даже лоб вспотел, - снизу трижды дернули лестницу. Это был условленный знак. У яргородского изгнанника отлегло от сердца, но не особенно: надо было спускать близнецов.
Он крепко-накрепко привязал их к веревкам, составлявшим лестницу. Двух легких ребятишек она выдержит, должна выдержать.
- Сейчас я вас спущу к матушке! Но молчите, не то Леший вас заберет! - грозным шепотом произнес Всеслав, поцеловал мальчиков на прощание и стал медленно, осторожно опускать вниз лестницу с живым драгоценным грузом.
На самом деле того, что крик привлечет стражу, он боялся больше, чем всех Леших сварожских и хунгарских лесов. Но детям объяснять это было еще рано. Он спускал лестницу медленно, чтобы со своей стороны Божена приняла и отвязала сыновей. Наконец, внизу что-то завозилось, и лестница в его руках стала легче. Всеслав втянул ее назад, проверил, крепко ли она держится. Сам он спускался, не замечая опасности, так велико было его желание скорей соединиться с семьей. Жажда свободы придала ему ловкость канатоходца. Вот, наконец, и твердая земля!
Божена и дети безмолвно обняли князя-изгоя.
- Куда теперь? - на ухо спросила его подруга, недоумевающе озираясь в кромешной тьме.
Всеслав хорошо запомнил направление, которое столько раз разглядывал с башни замка Рек.
- В Аллеманию, к императору Адальберту Рыжебородому, - не задумываясь, отозвался он. - Только Адальберт может помочь мне изгнать хунгар из Яргорода и вернуться домой. Нам надо переплыть Дану - и мы в его владениях!
Под утро беглецы встретили в прибрежных зарослях рыбака, который, на их счастье, согласился перевезти супружескую пару с двумя детьми на соседний, аллеманский берег. Всеслав дал ему пять серебряных монет и посоветовал молчать, при каких обстоятельствах они получены.
Теперь судьба беглецов зависела от еще одного иноземного владетеля, ко двору которого они направлялись.
-
Мда! Что имеем не храним, потерявши плачем. Собственно, я этого и опасалась. Драгомира жаль, конечно, но он не Бранимир, слишком молод. А хороших советников, верных, как Улеб, рядом не было. Что же, посмотрим, как сложится судьба Всеслава, хотя ждать помощи от короля алеманнов тоже не сладкий пряник.
-
Сколько всего успело произойти!
Вот и Драгомира нет, Всеслав опять в изгнании, на Яргородщине бесчинствуют хунгары.
А "вятшие люди" опять просчитались. Вот не сидится им никак спокойно.
Надеюсь, хунгар удастся изгнать. Но даже если так, кому достанется яргородский стол? Сначала, наверное, Всеславу, если доживёт. А потом? Его сыновья незаконнорожденные. Не совсем понятно, какое это имеет значение в Сварожьих Землях, но Всеслав по этому поводу беспокоился.
-
Бояре доигрались >:( Людей жалко, а вот бояре получили по заслугам.
И Драгомира жалко :( Не ожидала, что он умрёт так рано. Бояре, вообще, странные люди: хотят, чтоб князь их уважал, с ними считался, во всём советовался, и сами же считают женитьбу князя на боярышне недопустимым мезальянсом, таким, что ужас-ужас. Ну, и что же с ними считаться, если они настолько ниже по статусу?
Всеслава понять, конечно, можно, но что он надеется найти у аллеманов? Почему король аллеманов должен оказаться честнее хунгарского? Лучше бы попытался до Лугии добраться. Это, конечно, дальше, но скорее не обманут.
-
Если верно моё предположение, что одним из источников авторского вдохновения стала история Ярослава Осмомысла и двоих его сыновей, то итог закономерный.
-
Ой, благодарю вас всех, эрэа Convollar, эрэа Карса, эрэа katarsis, эрэа Ilona! Спасибо вам всем за внимание! :-* :-* :-*
Мда! Что имеем не храним, потерявши плачем. Собственно, я этого и опасалась. Драгомира жаль, конечно, но он не Бранимир, слишком молод. А хороших советников, верных, как Улеб, рядом не было. Что же, посмотрим, как сложится судьба Всеслава, хотя ждать помощи от короля алеманнов тоже не сладкий пряник.
Увы! Теперь-то яргородцы убедились, что спокойная жизнь при Бранимире шла, может быть, не без недостатков, но была хороша в сравнении с тем, что пришло на смену.
Наследники у Бранимира оказались слабее его. Что поделать, своей головы никому не приставишь.
Всеславу деваться особо некуда. Кого еще он в той ситуации может просить о помощи?
Сколько всего успело произойти!
Вот и Драгомира нет, Всеслав опять в изгнании, на Яргородщине бесчинствуют хунгары.
А "вятшие люди" опять просчитались. Вот не сидится им никак спокойно.
Надеюсь, хунгар удастся изгнать. Но даже если так, кому достанется яргородский стол? Сначала, наверное, Всеславу, если доживёт. А потом? Его сыновья незаконнорожденные. Не совсем понятно, какое это имеет значение в Сварожьих Землях, но Всеслав по этому поводу беспокоился.
Да, вот последняя порция - и произведение заканчивается. :-\
А события происходят бурные, справиться с ними - все равно что штормовое море переплыть.
Сыновья Всеслава незаконные со стороны матери, потому что у нее уже есть муж, от которого она ушла к Всеславу. Двоеженство в Сварожьих Землях возможно, но двоемужество - вряд ли. В княжеские наследники их вряд ли примут.
Бояре доигрались >:( Людей жалко, а вот бояре получили по заслугам.
И Драгомира жалко :( Не ожидала, что он умрёт так рано. Бояре, вообще, странные люди: хотят, чтоб князь их уважал, с ними считался, во всём советовался, и сами же считают женитьбу князя на боярышне недопустимым мезальянсом, таким, что ужас-ужас. Ну, и что же с ними считаться, если они настолько ниже по статусу?
Всеслава понять, конечно, можно, но что он надеется найти у аллеманов? Почему король аллеманов должен оказаться честнее хунгарского? Лучше бы попытался до Лугии добраться. Это, конечно, дальше, но скорее не обманут.
К сожалению, Драгомиру не дали шанса проявить себя. :'( "Недораспробовал вино, и даже недопригубил"(с)Высоцкий. Ну, хоть русалка его к себе взяла, и на том спасибо.
Если бы Бранимир в свое время выбрал в жены родственницу кого-то из этих бояр, они, не сомневаюсь, поддержали бы обеими руками. Но, пока не появилась Прекраса, не думали о такой возможности, ибо тут все-таки не двор Людовика Четырнадцатого, с кучей фавориток. А теперь им жаль: а вдруг в свое время могли бы продвинуть кого-нибудь? А напоминание о просчете их злит.
До Лугии далеко, туда еще надо суметь добраться. А Аллемания - вот, под боком, только реку переплыть. Всеслав выбрал вариант попроще.
Если верно моё предположение, что одним из источников авторского вдохновения стала история Ярослава Осмомысла и двоих его сыновей, то итог закономерный.
Совершенно верно, эрэа Ilona! Вы угадали прототипов этой истории! :-* :-* :-*
Кое-что я, конечно, произвольно изменила (например, пощадила Прекрасу во время мятежа, домыслила роман Радмилы с Мечеславом, исключила все намеки на события "Песни степей", так что Сбыслава - не Сияна, и даже не сестра ей; Сияне я в свое время приписала других родителей). Но некоторые вещи, чтобы увязать сюжет с другими частями Сварожского Цикла, уже вынуждена была оставить как есть. В тех, где действие происходит после "Сполохов над Искрой" упоминается на Яргородской Земле другой княжеский род, не от Бранимира происходящий. Значит, и здесь династия должна была смениться, как ни жаль. :'(
Великий аллеманский император Адальберт Рыжебородый к описываемому времени был уже стариком. Сорок лет он правил своей страной, за это время подчинил своей власти крупных и мелких владетелей, многие сильные роды уничтожил под корень, но добился в Аллемании единства. Теперь для всех существовал единый общий порядок, и этот порядок устанавливал он. Однако стареющий император продолжал укреплять воздвигнутое им здание, чтобы оно устояло и в будущем, при его наследниках. Он еще мог при необходимости облачиться в доспехи и сам двинуть свое войско к очередному замку непокорных баронов. Его длинную рыжую бороду, почти не поседевшую с годами, хорошо знали и верные подданные, и враги.
Однажды утром, просматривая последние важные донесения, Адальберт Рыжебородый с удивлением прочел, что к нему в Конигсбург явился сварожанин, именующий себя изгнанным яргородским князем, сыном покойного Бранимира. Впрочем, удивление императора длилось недолго. Он хорошо был осведомлен обо всех важных мировых событиях, и уважал князя Бранимира, хоть им не довелось встретиться лично. Но слезную просьбу его сына, кое-как переведенную на аллеманский язык, собрался было отложить в сторону. Что ему до незадачливого наследника, не сумевшего сохранить престол?
Так, а это что? В своей просьбе, написанной плохим аллеманским языком, Всеслав сообщал, что приходится по материнской линии племянником великому брониславльскому князю Станиславу Мирославичу. Это уже имело значение. Станислав был умным и сильным правителем, с которым желательно считаться. Вовремя оказать услугу его родичу могло оказаться полезным.
Ударив молоточком в висевшее на стене медное било, император вызвал стражу и приказал привести сварожского князя.
Войдя под своды приемного зала, каменные стены которого были обиты серебряной парчой, Всеслав с невольной робостью взглянул на поднявшегося из-за стола высокого и худого человека с длинной рыжей бородой. Почтительно поклонившись, ждал, что скажет ему император.
- Благополучно ли ты добрался в Конигсбург? Не было ли неприятных встреч по дорогам? - поинтересовался тот скрипучим голосом.
Призвав на помощь все свои познания в аллеманском языке (ах, как в свое время прав был отец, требуя, чтобы он учился!), Всеслав достаточно сносно отвечал:
- Благодарю, государь: дорога была дальней и нелегкой, но я и моя семья благополучны. Неприятных встреч не было, в своих владениях никто не мешает людям путешествовать.
Адальберт Рыжебородый сухо, коротко кивнул.
- Да, в Аллемании любой тать понимает, что виселица не стоит тех выгод, что может принести разбой!.. Но расскажи мне толком, что привело тебя к моему двору, так далеко от твоей родины?
Всеслав постарался, насколько мог, точно и коротко изложить историю своих скитаний. Император Адальберт внимательно слушал его, иногда что-то уточнял, задавал наводящие вопросы. Князь-изгой отвечал, не пытаясь возражать. Он ощущал в аллеманском императоре тот же быстрый и острый ум, какой встречал лишь у двух действительно мудрых и великих правителей: своего отца и дяди по матери, князя Станислава Мирославича. Хотя ни один из них не вешал семьи непокорных владетельных родов на подъемных мостах их собственных замков, как это случалось делать Адальберту.
Тот выслушал рассказ сварожанина полностью и помолчал, размышляя. Затем пристально взглянул на Всеслава своими круглыми ястребиными глазами.
- Твои родные края обширны и богаты, но малолюдны для таких огромных пространств. Вам не хватает не владений и имущества, а людей. Именно поэтому вы не знаете потребности в единстве. Вам не приходится тесниться, чтобы сообща защищать свое от чужаков. Аллемания тоже не мала, но население у нас гораздо больше. Поэтому, если мы сражаемся, то за каждый клочок земли, где только можно бросить пшеничное зерно. Но земли все равно не хватает на всех. Я вовремя понял это и создал постоянное войско, которое неустанно вбирает в себя избыток живой силы. Я дал применение моим рыцарям и кнехтам, объединил их в самое большое и боеспособное воинство на свете! А они помогли мне создать из разрозненных земель единую империю, единый порядок! Я не знаю, долго ли он продержится после меня, но мне это удалось! Тут, конечно, мне помогло и природное стремление аллеманского народа к порядку; им нужно лишь указать верное направление. У вас, сварожан, такой черты нет. Именно поэтому у вас не скоро появится единая власть, единый закон. У вас рождаются великие правители, но ни одному из них не удалось бы подчинить все Сварожьи Земли. Ни твоему отцу, Бранимиру, прозванному Велемудрым, ни твоему покойному дяде, Стемиру Сильному, ни ныне живущему Станиславу. Сам Бронислав Великий при жизни не мог добиться, чтобы ему повиновались все!
Выслушав эту патетическую речь, Всеслав снова до полу склонился перед императором.
- Благодарю, государь, что поделился со мной размышлениями о ходе истории! Для меня большая честь принять их как данность, услышав из твоих уст. Сам я, увы, никогда не был особенно силен в мудрых размышлениях, а сейчас, к тому же, больше всего обеспокоен судьбой Яргородской Земли, которую захватили хунгары...
Император пристально взглянул на него из-под рыжих с сединой бровей, и князь-изгой замер, чувствуя, что сейчас решается его судьба.
- Я помогу тебе вернуть яргородский престол! Дам тебе войско, и поклянусь молотом Тора, что оно тотчас уйдет восвояси, изгнав хунгар! Условия же мои просты: втрое больше, чем ты обещал заплатить Коломану!
Не успев обрадоваться, Всеслав при таком условии поперхнулся, как от удара под дых. Но что ему оставалось делать? Помощь Адальберта была единственной надеждой вернуться домой. Что ж, император и плату требует императорскую...
- Благодарю тебя за помощь, государь! - произнес Всеслав, поцеловав сухую, костлявую, в бурых пятнах руку Адальберта Рыжебородого. - Вот только... Я не знаю, смогу ли сразу собрать столько кун: говорят, хунгары очень разорили Яргородщину.
- Не сможешь сразу, выплатишь мне или моим наследникам долг со временем. Поклянешься в том на мече, - "утешил" его император.
Хоть и нелегким бременем ложился на плечи Всеславу новый договор с иноземным владыкой, но он должен был признать: свое слово аллеманы держали, и сражаться умели. Как только они ударили на Яргород, в городе и окрестностях восстали местные жители, которых совсем допекло засилье хунгар. Захватчиков, застигнутых врасплох, смело как вихрем. Королевич Интар и его воины бежали к себе за Драконовы Горы, теряя награбленное по пути, они и не пытались защищать землю, которой завладели не по праву.
Так Всеслав, наконец, стал яргородским князем, чего добивался столько лет, - в обнищавшей, ограбленной стране. Тем не менее, это был его дом, и он заплакал, въезжая в город через Закатные Ворота, с которых хунгары содрали даже бронзовые украшения.
- Это мой дом! И больше меня никто отсюда не выгонит!!
Поднимаясь к Священной Роще, он разулся и босиком пошел по шелковистой траве, ласкавшейся к ногам скитальца. Затем упал на землю и поцеловал ее.
- Клянусь править впредь по заветам батюшки моего, велимудрого князя Бранимира! - во всеуслышание пообещал он.
После провозглашения его князем, отдав первые распоряжения, Всеслав пришел к кургану, насыпанному над погребальным костром князя Бранимира. В изголовье шелестел листьями молодой дубок, пока еще тонкий как прутик. Возле кургана Всеслав застал седовласую женщину в жреческом платье, и скорее по наитию, чем по лицу узнал Прекрасу, - так она переменилась. Увидев князя, она благословила его, коснувшись ладонями его лба.
- Теперь ты князь яргородский; значит, так хотят боги. Будь достоин своего наследства, Всеслав!
Он коснулся руками земли на могиле отца.
- Я постараюсь править, как хотел бы батюшка!
На губах Прекрасы мелькнула горькая улыбка. Наверняка она думала в этот миг: почему здесь стоит не ее сын?..
- Я знаю, Бранимир был бы сейчас доволен тобой!
В первые дни правления Всеславу не раз казалась непосильной взятая на себя задача по возрождению Яргородской Земли, слишком много было разрушено. Заплатить аллеманам за военную помощь сразу он мог лишь чуть больше половины от оговоренной суммы, но подтвердил обещание отдать долг постепенно. Слушая поздравления бояр, не знал, на кого из них можно опираться в будущем.
Но все-таки, под пепелищем сохранился фундамент, заложенный Бранимиром; это помогло его наследнику за несколько лет восстановить былое благосостояние княжества. У нового князя нашлись советники, которые были по горло сыты пережитыми бедствиями, и теперь искренне помогали уладить их последствия. Постепенно жизнь стала налаживаться. Золотое и белое богатство Яргородской Земли - зерно и соль, - помогали восстановить былое благосостояние.
Однако не перевелись у Всеслава и недоброжелатели, дома и за его пределами. Сосед - белотурский князь Ладомир, продолжал хищным взором следить за Яргородщиной, где вовсе не унялась партия его приверженцев. К ним добавились те, кто не мог простить Всеславу его разорительных обязательств перед аллеманами: ведь долг взимался и из средств вятших людей тоже. Вдобавок, у Всеслава не было наследников, кроме сыновей от двоемужницы Божены, а им, разумеется, никакие обычаи не позволили бы наследовать княжество.
К сожалению, князь Всеслав был по своему характеру слишком беспечен, чтобы замечать признаки недовольства. Видя, как жизнь вокруг постепенно входит в обычную колею, он расслабился, думая, что полоса испытаний для него и яргородского племени минула навсегда. Он наслаждался обществом Божены и подрастающих близнецов, стал уже мечтать, как бы, вопреки общепринятым правилам, все же продвинуть их в наследники. В свободное время охотился в лесах под Яргородом, что до сих пор оставалось его любимым занятием.
Охота, в итоге, и погубила князя Всеслава. Однажды он, в погоне за ланью, далеко опередил своих спутников, и не заметил веревки, натянутой невысоко над землей. Его конь зацепился копытом и сбросил всадника на всем скаку. Всеслав ударился головой о выступающий древесный корень. Когда прочие охотники нашли князя, веревку кто-то успел убрать. Всеслава, с проломленной головой, истекающего кровью, привезли во дворец еще живым, но вскоре он умер. Ему было тогда сорок пять лет отроду.
Божена, оплакав своего незаконного мужа, в тот же день вместе с сыновьями покинула Яргород, и никто больше не слышал об их судьбе. Жизнь в безвестности они предпочли трудной и почти безнадежной в их положении борьбе за власть.
Так прервалась мужская линия княжеского рода Яргородской Земли. Но в Лугии оставалась еще Сбыслава и ее сыновья. Ее муж погиб в сражении с литтами, и дочь Бранимира помогала своему старшему сыну править королевством. Однако своей родины лугийская королева не забыла. Узнав о смерти брата, она послала письмо совету "вятших мужей" Яргорода с предложением избрать князем одного из ее сыновей, внуков Бранимира. Ее предложение было, вроде бы, принято, и двое младших королевичей поехали в Яргород.
Но к их приезду там взяла верх другая партия, стоявшая за Ладомира Белотурского. Его сторонники вывели на площади народ, запугав слухами, будто лугийцы, как и хунгары, явятся грабить Яргородскую Землю. Приехавших сыновей Сбыславы схватили и тут же повесили, как пойманных татей.
Теперь уже никто не мешал князю Ладомиру занять яргородский престол, и он осуществил свое, а также части бояр, давнее желание. Впрочем, за дело он взялся с толком, быстро доказав, что ему по плечу править и такой большой и беспокойной землей. Отбил нападение лугийцев, явившихся мстить. Ходил набегом на литтов, набрал большой полон и расселил у себя, по реке Искре.
Но, если "вятшие мужи" рассчитывали, что новый князь будет заниматься только войной и оставит им государственные заботы, тут они просчитались! Ладомир вмешивался во все, и хотел править сам. Тех из бояр, что желали продолжать интриги, начатые против его предшественников, он без всякой жалости отдавал "на поток и разорение", а иных и казнил. "Не выкурив пчел, меду не поесть", - говорил он о боярах.
Только не суждено было и Ладомиру править долго. Во время войны с лугийцами, когда он ехал на переговоры с вражеским военачальником, вылетевшая из засады стрела сразила князя наповал. Чья то была стрела, лугийская или сварожская, так никто и не узнал.
Новая полоса смут, еще хуже, чем после смерти Бранимира, захлестнула Яргородскую Землю, поскольку сыновья Ладомира были еще малы, и опять наступало время безначалия. И хунгары, и лугийцы накатывались волнами в течение двадцати лет. Но все-таки Яргородщина сохранилась тогда как часть Сварожьих Земель, ее жители не утратили былой принадлежности.
Но при сыне Ладомира, Данславе, с восхода надвинулась кровавой тучей грозная чжалаирская Орда. Под копытами ее коней гибли, обращались в прах народы с тысячелетней культурой. Не избежали падения и Исконные Земли сварожан. Дедославль, Червлянск, Славгород и другие края на целые века превратились в обезлюдевшие груды развалин, прежде богатые пашни заросли травой, стали Диким Полем. Восстановилась быстро только Лесная Земля, где правили потомки Станислава.
Яргород нашествие тоже не миновало, но он, расположенный на краю ордынских владений, смог устоять. Однако был отрезан от Сварожьих Земель и закономерно привлек внимание закатных соседей - лугийцев и все более усиливающихся литтов. В конце концов, устав бороться, Яргородская Земля была надолго поглощена ими.
Те времена миновали много веков назад. В войнах и пожарах погибли дворцы и храмы, возводимые Бранимиром, сгорели или были расхищены его любимые книги и "собрание древностей". Не всему, что достойно пережить века, удается это сделать...
Но звучит в народной памяти "Плач вдовы", сложенный Прекрасой. Шелестит листва дуба возле кургана князя Бранимира. По-прежнему в лучах щедрого Хорса вспыхивают яркие сполохи на светлых водах Искры. Если прислушаться, можно порой услышать, как поют-переливаются ее волны на два голоса - женский и мужской, будто там милуется молодая пара. А бывает, словно из небытия вынырнет старинная летопись, повествующая о деяниях прошлого. Или, как во времена Бранимира, извлекут из земли предметы, служившие далеким предкам. И протянется незримая, но неразрывная нить между прошлым и будущим. В ней для тех, кто умеет слышать, оживет история яргородского князя Бранимира и его земли, прозвучит так, как она и происходила наяву долгие века назад.
Память - вот истинная вечная жизнь на земле.
На этом заканчиваются "Сполохи над Искрой"!
Но вас, мои дорогие читатели, прошу не расходиться далеко, ибо надеюсь буквально на днях начать новое произведения из Сварожского Цикла!
-
Кое-что я, конечно, произвольно изменила
Понятно, что прямые аналогии тут невозможны: сварожцы не христиане, так что грань между законной женой и любовницей должна быть как минимум размыта. Но в целом, конечно, общая канва такого уникального прецедента в русской истории легко узнаваема. :) Как говорил Глеб Жеглов, "с бабами своими разбираться надо вовремя".
-
Воистину сполохи над Искрой. Так мало мира и так много огня, а ведь могло быть иначе. Спасибо, эреа Артанис, будем ждать следующую историю вашего замечательного цикла. Это действительно очень интересно и необычно.
-
Жаль, что род Бранимира прервался. Я как-то не задумывалась, что в "То, что всегда с тобой" яргородский правящий род уже другой. Очень жаль Драгомира, совсем молодым погиб. А Яргородщина в итоге досталась Лугии.
А бояре всё же просчитались, ставя на Ладомира.
Хорошая вышла повесть, но ведь всё могло бы пойти иначе, и, быть может, получиться лучше.
Спасибо, эреа Артанис.
-
Большое спасибо, что дочитали до конца, эрэа Ilona, эрэа Convollar, эрэа Карса! :-* :-* :-*
Кое-что я, конечно, произвольно изменила
Понятно, что прямые аналогии тут невозможны: сварожцы не христиане, так что грань между законной женой и любовницей должна быть как минимум размыта. Но в целом, конечно, общая канва такого уникального прецедента в русской истории легко узнаваема. :) Как говорил Глеб Жеглов, "с бабами своими разбираться надо вовремя".
Ну нет, не совсем так! Возможна законная жена, а возможна наложница, и их положение в обществе будет разным, как и положение детей от них. В нашей истории еще до крещения, в языческой Руси, князь Владимир считался незаконным, потому что его мать была наложницей.
Недаром и здесь от Бранимира требовали признать, якобы Прекраса только наложница ему, а тогда и Драгомир не имеет права ничего наследовать. Хотя это была заведомая ложь, Прекраса была женой. А вот Божена, будучи уже замужем, никем, кроме наложницы, не могла стать для Всеслава.
Да уж разберешься, пожалуй, с такими. Они сами с тобой разберутся раньше...
Воистину сполохи над Искрой. Так мало мира и так много огня, а ведь могло быть иначе. Спасибо, эреа Артанис, будем ждать следующую историю вашего замечательного цикла. Это действительно очень интересно и необычно.
А ведь название это придумывалось с большим трудом, и я опасалась, что его неправильно поймут, даже с учетом того, что Искра - название главной реки на Яргородщине. Но все-таки значение его понятно.
Увы! Целый клубок человеческих страстей разжег это пламя, и самой пагубной из них была жажда власти. Теперь уже не знаешь, как бы пошла история, если бы власть сохранил Драгомир или Всеслав. Скорее всего, сильно бы отличалась.
Постараюсь буквально на днях уже начать "Князя Лесной Земли", о Стемире Сильном.
Жаль, что род Бранимира прервался. Я как-то не задумывалась, что в "То, что всегда с тобой" яргородский правящий род уже другой. Очень жаль Драгомира, совсем молодым погиб. А Яргородщина в итоге досталась Лугии.
А бояре всё же просчитались, ставя на Ладомира.
Хорошая вышла повесть, но ведь всё могло бы пойти иначе, и, быть может, получиться лучше.
Спасибо, эреа Артанис.
Еще в "Северной легенде" эпизодически появляется князь Данслав Яргородский - сын вышеупомянутого Ладомира. Тут уж никак к предыдущей династии не припишешь, увы. Надо уже если не исторические аналогии сохранять, так хотя бы внутри собственных произведений.
А в "То, что всегда с тобой" уже и тот род прервался по мужской линии и скрестился с литтами.
К сожалению, даже не узнать, какой князь мог бы выйти из Драгомира. Ему не дали возможностей проявить себя. О Всеславе хоть что-то представить можно.
До того, как Яргородщина достанется Лугии, еще без малого двести лет, и такого расклада никто не ожидал, даже среди яргородских бояр. Они не добивались его нарочно. Но что вышло в итоге, то вышло. Глядеть со стороны, когда знаешь, чем все закончилось, проще, чем быть участником тех событий.
"А все могло бы быть совсем не так, если только сам себе не враг..."("Машина времени")
Еще раз огромное спасибо всем, кто читал и переживал за этих героев! :-* :-* :-*
-
Недаром и здесь от Бранимира требовали признать, якобы Прекраса только наложница ему, а тогда и Драгомир не имеет права ничего наследовать.
Вот в этом и отличие благодаря отсутствию христианства: в реальной истории при живой и не постриженной в монахини жене другой быть не могло.
До того, как Яргородщина достанется Лугии, еще без малого двести лет, и такого расклада никто не ожидал, даже среди яргородских бояр.
К этому времени не то что те бояре, а внуки их прахом стали :) И их вклад в эти события, учитывая орду, был очень скромен, если вообще был.
-
Вот в этом и отличие благодаря отсутствию христианства: в реальной истории при живой и не постриженной в монахини жене другой быть не могло.
В нашем мире - да. Но здесь все-таки не наш мир, хотя, авторским произволом, и не до такой степени отличается, чтобы похожих событий вообще произойти не могло.
К этому времени не то что те бояре, а внуки их прахом стали :) И их вклад в эти события, учитывая орду, был очень скромен, если вообще был.
Да, много воды утекло. В "То, что всегда с тобой", при Лютоборе Яргородском, проблемы совершенно другие.
Орда, конечно, ключевую роль сыграла. Даже не знаю, как бы встретили ее потомки Бранимира, если бы их всех не поубивали свои бояре. Может, и хуже бы справились, кстати, чем более воинственные потомки Ладомира.
-
Мало ли какие потомки могли за двести лет появиться у Бранимира. Может быть, не менее воинственные, чем у Ладомира. А может быть, настолько дипломатичные, что сумели бы как-то извернуться и в сложившейся ситуации. Но этого уже не узнать.
-
Мало ли какие потомки могли за двести лет появиться у Бранимира. Может быть, не менее воинственные, чем у Ладомира. А может быть, настолько дипломатичные, что сумели бы как-то извернуться и в сложившейся ситуации. Но этого уже не узнать.
Двести лет - это промежуток от "Сполохов над Искрой" до "То, что всегда с тобой". А от времен Бранимира до ордынского нашествия - значительно меньше, всего лишь около пятидесяти лет. Так что его внукам бы пришлось все изведать на собственной шкуре.
Не знаю. Теоретически, если бы Бранимир жил в то время, может быть, и смог бы с чжалаирами договориться, как на севере это сделал Святослав Храбрый. Бранимиру даже проще - его не мучает неудовлетворенный воинский гонор по поводу того, что приходится подчиняться тем, с кем хотелось бы сражаться. Но вот были бы у него к тому времени похожие на него внуки? Ничто этого не гарантирует.
Одна только Сбыслава характером и склонностями пошла в отца, но ей наследовать нельзя. Интересно, что было бы, если бы вместо нее в свое время родился сын? Наверное, все бы пошло иначе. Бранимир бы сделал его наследником, от Всеслава бы отказался, выведя Радмилу на чистую воду.
Может, и Прекраса бы в его жизни не появилась. А если бы и была, то заняла бы меньшее место. И не возникло бы распрей, мятежей. При таком раскладе бы и Радмила смирилась, я думаю: все равно ведь ее сын, пусть и не самый любимый, унаследовал бы власть.
-
Вот ущербная сторона мужского шовинизма. :D А практика земных династий показывает, что увы - чем дальше от основателя, тем реже рождаются годные правители.
-
Вот ущербная сторона мужского шовинизма. :D А практика земных династий показывает, что увы - чем дальше от основателя, тем реже рождаются годные правители.
Тут не то что шовинизм - просто при жизни Бранимира не предполагали, что мужская линия рода прервется. Ведь были же взрослые наследники мужского пола, чего беспокоиться, казалось бы?
Примерно в это же время происходит действие моей "Песни гор" - там показана карсадарийская царица Леона, которая именно что правит своим царством сама, оставшись единственной наследницей. Но там и обстоятельства совсем другие.
В разных династиях по-разному бывает. Иногда и там, где уже ничего не ждешь, появляются вдруг выдающиеся личности. Но да - вырождение сказывается постепенно.
Когда писала "То, что всегда с тобой" углубилась немного в историю Литовского княжества. Меня просто поразило, какими, оказывается, крепкими были их первые князья, потомки Гедимина, какие у них совсем не средневековые годы жизни указаны, какие большие семьи, как они вплоть до глубокой старости своими войсками командовали. Это - молодая династия, только недавно пришедшая к власти. Если сравнить их с их же современниками - московскими князьями, то разница будет значительная. Там даже богатырь Дмитрий Донской до сорока лет не дожил. Да, жизнь у него была нелегкой, но вряд ли она у Ольгерда, скажем, была намного легче - тоже война да политика всю жизнь. Тут уж у кого какой предел прочности.
-
Яргородские бояре, значит, так и не успокоились.
Если подумать, им, таким, в Лугии самое место. Там такие же.
Грустная получилась история. Если подумать, любовь здесь всем принесла несчастья. Радмила не смогла поладить с Бранимиром, во многом, из-за любви к Мечеславу, Бранимир, и вовсе, просто плохие взаимоотношения в семье перевёл в открытую войну и настроил против себя бояр, Всеслав остался без законных наследников, что стало одной из причин нового заговора. :( Похоже, нельзя правителям позволять себе любовь.
Спасибо, эрэа Артанис.
-
Яргородские бояре, значит, так и не успокоились.
Если подумать, им, таким, в Лугии самое место. Там такие же.
Грустная получилась история. Если подумать, любовь здесь всем принесла несчастья. Радмила не смогла поладить с Бранимиром, во многом, из-за любви к Мечеславу, Бранимир, и вовсе, просто плохие взаимоотношения в семье перевёл в открытую войну и настроил против себя бояр, Всеслав остался без законных наследников, что стало одной из причин нового заговора. :( Похоже, нельзя правителям позволять себе любовь.
Спасибо, эрэа Артанис.
В Лугию-то не они ушли, а их потомки, может быть, к такому вовсе не стремившиеся.
За любовь иногда приходится дорого платить. Иногда - самой жизнью. Но человек, у которого ее вовсе нет, будет просто неполноценной личностью. То ли жил на свете, то ли нет, непонятно к чему ему были даны все силы души и сердца, если прожиты зазря. Даже если он политикой будет заниматься более успешно.
"Не бывает любви несчастной.
Может быть она горькой, трудной,
Безответной и безрассудной,
Может быть смертельно опасной.
Но несчастной любовь не бывает,
Даже если она убивает.
Тот, кто этого не усвоит,
И несчастной любви не стоит.."(с)Борис Заходер)
И о чем бы рассказывать было, если бы у этих героев не было любви?