Официальный форум Веры Камши
Клуб любителей всяческих искусств => Наша проза => Тема начата: Артанис от 31 Янв, 2022, 21:10:28
-
Здравствуйте, мои дорогие читатели! :-* :-* :-*
Я начинаю новое произведение. Временем действия и частью персонажей оно будет пересекаться с "То, что всегда с тобой", но действие происходит несколько раньше. И все-таки, к Сварожскому Циклу это произведение не относится, разве лишь как параллельные прямые. Да и в центре внимания уже другой народ.
Упоминая этих персонажей сперва, я даже представить не могла, что возьмусь о них писать подробно! Но некоторые личности сохраняют свой прижизненный характер: не пойдешь у них на поводу - таран притащат.
А теперь всем спасибо, и приятного чтения! :)
Глава 1. Вещий сон
Через чащу леса, уже облитую ясным осенним золотом, двигалось войско. В сумеречной чащобе, лишь иногда освещаемой солнечным лучом, можно было разглядеть их лица. По большей части воины были светлокожи, как обитатели полунощных стран, волосы - всех оттенков от белых, как песок на берегу Алатырьного моря, до огненно-рыжих.
Солнечные блики, пронизывая уже поредевшие кроны дубов, отражались то от железных шлемов и лат передового отряда, то от наконечников копий, в эту минуту мирно притороченных у седла. Хоть войско шло уже по своей земле, но соблюдало осторожность, не спешило снимать доспехи. Кто знает, как быстро соберется с силами разбитый враг, и не ринется ли вдогон удачливым победителям?..
По сплошной броне и рослым могучим коням можно было принять воинов за аллеманских рыцарей, в очередной раз собравшихся в набег. Но зеленое знамя с серебряным пардусом, воздевшим меч, реяло над головами передового отряда, указывая на другое. Это шли литты, загадочное племя, веками таившееся среди лесов и болот, и вдруг поднявшееся вровень с издавна славными державами.
Литтские витязи двигались с песней, радостные и гордые. И немудрено: ведь они возвращались домой с победой! Даже те, кто прятал под одеждой еще свежие повязки, забывали боль от ран, думая о том, что совершили. Они снесли с лица земли Фрейбург, воткнутый аллеманами в середину Литтской Земли! Выдернули занозу, что столько лет гнала по телу гной и отравляла кровь! Теперь из Фрейбурга не бросятся на них снова закованные в броню рыцари, не разорят литтских селений, не заберут жителей в плен, не сожгут их святилищ! Благодетельный Перкунас, наконец-то, послал своему народу надежную защиту, и, если так пойдет и дальше, они скоро вовсе отучат имперцев хозяйничать в Литтской Земле!
С уважением и благодарностью глядели литты на вождя, что привел их к победе - на князя Алджимантаса, едущего впереди на буланом коне. Еще молод был Алджимантас, - двадцать шесть лет недавно исполнилось, - но уже показал, что может постоять за свой народ. Не первый раз он давал урок недобрым соседям. За это его почитал народ, воспрянувший духом, а литтские воины готовы были за него в огонь и в воду. Став князем, Алджимантас перестроил литтское войско, добился, чтобы оно умением и вооружением не уступало рыцарскому строю.
Князь Алджимантас ехал впереди, в сопровождении своего младшего брата Вилмантаса и оруженосца Бутримаса, державшихся чуть позади. Они одобрительно подтягивали воинскую песню о красавице, ждущей витязя с войны. Сам же князь не пел, хотя на его устах нет да нет мелькала горделивая улыбка. Он разделял со своими воинами общую радость, но она не мешала ему размышлять.
Князь управлял конем едва заметными движениями колен и поводьев, и умное животное самостоятельно выбирало дорогу сквозь лесную чащу, огибало могучие деревья, переступало через выступавшие узловатые корни, не беспокоя всадника. Ему было о чем поразмыслить.
Уезжая на войну, Алджимантас оставил свою жену на последних сроках беременности. Совсем скоро она должна родить. Может быть, уже родила? Нет, вряд ли: к нему бы послали гонца, а найти большое войско даже в лесной глуши сумеет и слепой... Но совсем скоро станет известно. Только бы все было в порядке с его княгиней и будущим сыном!
У князя Алджимантаса от первой жены, умершей от родов, остались двое сыновей, Гедрюс и Таутвигас. Но год назад князь женился снова, на сварожской княжне Святогневе, и та, хоть и чужеземка, пришлась ему по сердцу куда больше, чем первая литтская супруга, с которой его поженили в ранней юности, по сговору родителей. Святогнева была умна и восприимчива, быстро освоила язык и обычаи литтов, из своего приданого построила храм в Лутаве. Все это привлекло к молодой княгине сердца подданных, и мужу также нравилось. А когда Святогнева пообещала ему родить сына, радости Алджимантаса не было предела.
Но счастье имеет свои пределы, иначе люди уподобились бы предвечным богам. Не хотелось князю в такое время идти на войну, но выбора не было. Разведчики сообщили, что аллеманы собирают во Фрейбурге большое войско для похода на Литтское княжество. И Алджимантас, не теряя времени, напал на них сам, застал врасплох спесивых рыцарей, взял много пленных, а саму крепость приказал разрушить. Вся история борьбы литтов с аллеманами доказывала князю, что лучше всего действовать на опережение, нежели обороняться, когда враги уже рассыпались по твоей земле, как саранча.
Глядя вперед сквозь желтеющие своды дубравы, Алджимантас усмехнулся, и в его зеленых глазах появился жесткий блеск. Воистину, - размышлял он, - литтское княжество создано войнами. Когда-то, в древности, боролись с соседями-сварожанами, пока те сами не попали под пяту чжалаирской Орде. А до них, литтов, дотянулась с заката Аллеманская Империя. Сколько раз проходили они несокрушимым строем по Литтской земле! Иные из племен литтов истреблены подчистую, другие переселены на новые места, говорят и думают по-аллемански, молятся их богам, и сражаются за аллеманов, забыв своих братьев!
А все же, что ни говори, чем сильнее враг, тем больше набирает силу упрямое литтское племя! Их предков защищали от аллеманов в основном естественные преграды: лесные чащи, озера да болота, по которым трудно пройти рыцарской коннице. Крепостей литты тогда не строили. Если уж враг добирался до их поселений, защиты не было: ведь деревянный частокол вместо стен конь снесет копытом.
Еще прадед Алджимантаса, Буквидас, будучи вождем племени, происходя от самого Лиитаса - сына русалки, как все, пахал землю и ловил рыбу в озере Белтане. Но с тех пор их род сильно поднялся, потому что для защиты литтам необходимо было постоянное войско. Им пришлось научиться встречать врага в сплоченном строю, вооружиться не хуже аллеманов. И вот она - настоящая победа! К сожалению, вряд ли она станет окончательной. Недаром говорят, что, куда пришли аллеманы, оттуда их уже не выставишь. Они не смирятся с падением Фрейбурга, это точно.
Алджимантас оглянулся назад, туда, где тащился обоз, где месили размокшую от дождей землю пленные аллеманы. Полон был большой. Литты сразу отделили знатных рыцарей и их родню, за кого в Империи заплатят выкуп. Их отправили в Лутаву вперед. Ну а простым кнехтам, ремесленникам, горожанам и землепашцам вкупе с их семьями придется потрудиться на литтских землях. Это будет не хуже той судьбы, какую сами аллеманы готовили для литтов.
Во Фрейбурге князь Алджимантас захватил команду мастеров по камню, готовившихся возводить на литтской земле новые аллеманские крепости. При них были обнаружены чертежи будущих зданий. Чем-то они привлекли внимание литтского князя, и он не один час просидел, изучая строительные планы. Мысленно видел за ними, как взметнутся к небу высокие башни каменного замка, как город опояшется надежной каменной стеной. Такой замок не возьмет огонь, его трудно будет разрушить даже стенобойным машинам! Алджимантас уже мечтал поставить на своей земле крепости не хуже аллеманских. Потому-то и усмехался хитро, глядя на тащившихся в обозе пленников. Чтобы пленные аллеманы строили крепости литтам - такого еще не бывало!
Помимо военных целей, каменная крепость добавит соседям уважения к ее обладателю. Каждый уважающий себя правитель живет в собственной крепости. Даже самый захудалый аллеманский барон, владеющей одной деревенькой, непременно гордится своим замком. Даже кочевники чжалаиры - и те, говорят, огородили свой Сарай стенами, выстроили для хана Золотой Дворец. Здесь вопрос равенства. Вождь, живущий в деревянном доме, для своих соседей будет дикарем, в каменной крепости - равным повелителям могущественных держав.
Мысленно князь уже видел будущие башни, что возведет в Лутаве: восьмигранные, из красного кирпича, с черепичной крышей, отраженными в ясных водах озера Белтане... Но затем ему подумалось, что Лутава не очень-то годится в столицы будущего великого княжества. Она лежит слишком далеко в глубине страны. Предки Алджимантаса выбрали Лутаву именно потому, что она со всех сторон прикрыта лесами и водой, расположена на полуострове, куда можно подойти лишь с одной стороны. Для своего времени Лутава была хороша. Но нынче у литтских князей другие цели: им не прятаться надо в глуши, а зорко следить за соседскими границами, чтобы быть готовыми ко всему, и в случае опасности быстро подвести войско в любое время года.
Вдохновившись такими мыслями, князь Алджимантас стал внимательно оглядывать окружающую местность. Ему нравились могучие тихие дубравы, высокие холмы, тихое журчание полноводной реки. Этот край оставался нетронутым, люди сюда заглядывали разве что случайно, в поисках дичи. Раза два вдалеке слышался треск - видимо, там ходили какие-то звери, но держались поодаль от людей. И, чем больше оглядывался по сторонам князь Алджимантас, тем сильнее крепло в нем чувство, что это место принесет удачу ему и его роду, а значит - и всей Литтской земле. А он не был бы вождем, если бы отмахивался от знаков судьбы.
К тому времени спустился вечер. Проезжая сквозь густую чащу, литты не видели заката, и, когда выехали на открытое место, на небо уже поднялась полная луна. Огромная и чистая, серебряно-белая, она струила во все стороны свой сияющий блеск, и вокруг было совсем светло. Легкие прозрачные облака бежали по небу, тоже светясь. Деревья, кусты и уже пожухлая трава серебрились, а поодаль - чернели, как обугленные.
Остановив коня, Алджимантас глядел на вершину самого высокого холма, не отводя глаз. На один миг ему привиделось, что там стоит, сияя в лунном свете, белокаменная крепость. Могучие дубы превратились в башни, высокие речные обрывы - в стены, облитые лунным серебром, а через город бежала невидимая в ночи река, тихий плеск которой слышался путникам.
Наваждение развеялось так же быстро, как и нашло. На холме вновь стоял лес, нетронутый рукой человека. Однако князь Алджимантас с новыми чувствами узнавал это место. Он сказал себе, что его расположение как раз годится для новой столицы Литтского княжества, которая затмит старую Лутаву, как луна - звезду. "Айваре" - "Прекрасная, как луна", - мысленно произнес литтский князь название будущей столицы, словно пробуя его на вкус.
Оглянувшись к своему войску, князь Алджимантас скомандовал остановку. Его приказ тут же многократно повторили дальше по всем рядам, еще петляющим по лесным чащам и тянущимся к месту своего ночлега. Весть встретили с радостью, потому что шли весь день и сильно устали.
В скором времени ночную темноту нарушили звуки устраиваемого становища. Воины обихаживали своих коней, ставили шатры, разводили огонь, готовили пищу. Кругом слышалась болтовня, смех, шутливая ругань. Литтские воины устраивались на ночлег сноровисто, быстро.
После ужина князь Алджимантас обошел становище. Все было в порядке, и вождь мог ложиться спать, но почему-то медлил, задержавшись на вершине того самого холма, где привиделась ему сияющая крепость. Теперь он глядел, как внизу горят костры, точно огромные сияющие цветы. Становище потихоньку засыпало. Снова воцарилась тишина. Лишь переступит с ноги на ногу конь или всхрапнет во сне усталый воин.
Кто-то легко коснулся плеча князя, и тот, раньше, чем встревожился, узнал брата. Тот засмеялся, довольный, что застал старшего врасплох.
- Испугался? - спросил он.
Алджимантас укоризненно взглянул.
- Я же знаю, что подкрадываться ко мне среди войска можешь ты один, Вилмантас! И почему ты еще не спишь?
- Как и ты. О чем ты думаешь весь день? О Святогневе, наверное?
Старший брат задумчиво взглянул на младшего. Они были сильно похожи: оба высокие и стройные, белокурые, с продолговатыми узкими лицами, как у большинства литтов, с наследственными зелеными глазами. Только старший брат часто выглядел задумчивым, даже суровым, а лик младшего всегда оставался ясным. И это был тот случай, когда младший брат нисколько не завидовал жребию старшего, и они могли вполне доверять друг другу.
- О ней, конечно, тоже. Но не только... Так думаю, что скоро кое-что изменится в нашей земле! Но пока еще мне надо подумать. Когда я буду готов, обещаю, ты узнаешь первым! - Алджимантас хотел сперва убедиться, вправду ли его замыслы полезны для литтского племени.
Вилмантас пожал плечами, собираясь уйти. Подмигнул старшему на прощание:
- Ну, уж если ты мечтаешь с загадочным видом, значит, что-то будет!
Он ушел, а к князю приблизился его оруженосец Бутримас, крепко сложенный воин лет тридцати пяти, с густой соломенного цвета бородой. Лоб Бутримаса пересекала едва зажившая рана от топора аллеманского рыцаря, которую он получил, сражаясь плечом к плечу со своим князем.
- Государь, для тебя поставили шатер, приготовили ложе, - сообщил он князю.
Тот лишь теперь очнулся от размышлений. Потянулся, ощущая накопившуюся за день усталость. Однако к шатру не пошел.
- Не надо ложа. Заночую здесь, у костра. Воздух теплый, дождя не должно быть, - сказал он, повернувшись к оруженосцу, чтобы тот стащил с него тяжелую кольчужную рубаху.
- Не понимаю, зачем князь всех литтов собирается ночевать на земле, как бездомный пес, - проворчал Бутримас, расстегивая доспехи на своем господине.
- Стало быть, у него есть для этого причины, медведь ты лесной, - шутливо откликнулся Алджимантас.
Он улегся возле тлеющего костра, завернувшись в одеяло. Свой меч вонзил в землю у изголовья, чтобы в случае тревоги быстро схватить его. В ногах у князя улегся Бутримас, и тут же заснул.
Сам же князь Алджимантас, несмотря на крайнее утомление, не сразу сомкнул глаза. Некоторое время он глядел на плывущую по небу волшебную серебряную луну, то прячущуюся за ветвями деревьев, то опять появляющуюся. Внизу, под холмом, засыпало литтское становище. Медленно гасли красные глаза костров. Лишь ветер шелестел в кронах дубов, роняя вниз пожелтевшие листья, да где-то вдали кричала ночная птица, да неумолчно журчала река. Все эти звуки, привычные для ночного леса, не тревожили, а убаюкивали усталых путников. Вскоре все, кроме часовых, мирно спали. Кому-то, может быть, виделось недавнее сражение, а кому-то - родной дом в Лутаве, куда она возвратятся уже скоро.
Заснул, наконец, и князь Алджимантас, больше не видя сквозь зарытые веки сияющего лика луны. Но взамен ему явилось видение - и такое, что, без сомнения, могло быть лишь посланием небесных сил мужественному литтскому вождю и его племени.
-
Очень многообещающее начало. Те места и те времена - это интересно. Может, потом и про аллеманов будет? :)
-
С почином, эреа Артанис! Очень интересную тему вы начали. Лесной народ, много лет живший среди своих лесов и болот, пробуждается и создаёт сильное государство. Что же, если в людях есть живо осознание себя, как народа, они рано или поздно выйдут на историческую арену. А литты народ сильный.
-
С началом нового произведения, эреа Артанис! Чудесное описание места будущей столицы. Жду продолжения.
-
Премного благодарна вам, эрэа Ilona, эрэа Convollar, эрэа Карса! :-* :-* :-*
Очень многообещающее начало. Те места и те времена - это интересно. Может, потом и про аллеманов будет? :)
Про аллеманов наверняка будет. Алджимантасу и его наследникам еще не раз доведется с ними сталкиваться. Допускаю, что мы увидим их и ближе. Но в центре внимания в этом произведении все-таки литты.
Тем более, что о них, кроме меня, фиг кто напишет.
С почином, эреа Артанис! Очень интересную тему вы начали. Лесной народ, много лет живший среди своих лесов и болот, пробуждается и создаёт сильное государство. Что же, если в людях есть живо осознание себя, как народа, они рано или поздно выйдут на историческую арену. А литты народ сильный.
Они долго оставались в безвестности, но теперь решительно вышли на историческую арену. И энергии у них накопилось много. Поглядим же дальше, что удастся им совершить!
С началом нового произведения, эреа Артанис! Чудесное описание места будущей столицы. Жду продолжения.
Столица будет непременно! А теперь узнаем, что видел во сне князь Алджимантас.
Алджимантасу вовсе не привиделось во сне никакого другого места. Нет - он и во сне лежал на ковре из дубовых листьев возле тлеющего костра, с мечом у изголовья. Но, пока он смотрел на себя со стороны, его меч вдруг пустил в землю корни и стал расти, словно молодой древесный побег. Князь с удивлением видел, как меч выбросил боковые ветви, и они зазвенели, трепеща на ветру - еще тонкие, но все сильнее наливающиеся соками, твердеющие и крепнущие. Вот на ветвях проросли листья из чистого железа, крупные и прочные, как щиты. И очень быстро на вершине холма уже высилось огромное железное дерево, сверкающее в лунном свете холодным булатным блеском.
Но на этом не ограничилось. От корней железного дерева подымались все новые побеги, и они поднимались вокруг, высокие и крепкие, как воины в строю.
Вдруг подул ветер, и железные деревья грозно зазвенели, будто издавая боевой клич. Мгновенно ощетинилист острыми лезвиями ветвей, выставили листья-щиты. Встретили стремительный напор ветра, оттолкнули его прочь! Ветер засвистел еще злее, закружился смерчем со всех четырех сторон. Он пригибал к земле траву и с корнем вырывал из земли зеленую дубраву. Но железного леса одолеть не мог. Тот высился несокрушимо. Рассекал ветвями потоки вихря, смирял его буйство стеной из щитов. Железные дервья поддерживали друг друга, стоя в сомкнутом строю. Страшный лязг железа, вой бури, стон, грохот стояли такие, что, будь это наяву, любой, кто услышит, лишился бы слуха. Но князь Алджимантас видел и слышал все, дивясь невиданной битве.
Долго бушевала буря. Но железный лес все же выстоял. Когда все стихло, он высился на холме, еще более могучий, чем прежде. Его сверкающая крона раскинулась в полнеба. Под его кров собралось лесное зверье: олени, зайцы, белки, ежи. На железных ветвях запели птицы. Взошедшее солнце озарило тишину под сенью железного леса.
Алджимантас проснулся в большой тревоге. Он запомнил свой сон до мельчайших подробностей, и не мог не соотнести его со своими мыслями о будущем Литтской земли, о новой столице. Но к добру или к худу привиделся ему железный лес? Что предвещает его видение?
Проснувшись, князь понял, что еще темно. В становище было тихо, значит, все еще спали. Костер почти догорел. Его меч спокойно торчал у изголовья, не подозревая, что только что был железным деревом. В ногах у князя спал Бутримас, свернувшись, как спящий зверь. Не без труда Алджимантасу удалось растолкать своего оруженосца. Тот ворчал и зевал, протирая кулаками глаза.
- А, государь! Ночь же еще, пошто будишь? Покоя тебе нет...
- Покой нам будет в Ирие, когда заслужим, - усмехнулся в темноте Алджимантас. - Сходи сейчас, приведи ко мне Ишментаса. Ты, наверное, застанешь его на ногах, он же почти не спит. Быстро и тихо! Дело тайное.
Княжеский оруженосец, успев зажечь факел, взглянул недоумевающе, круглыми как у филина глазами.
- Настолько важное, что до утра не подождать?
- Да. Не рассуждай, иди! - князь подтолкнул Бутримаса в плечо, посылая вперед.
Ишментас, которого он велел позвать, был знающим жрецом - вайделотом. Он обучен был священным рунам и умел составлять заклинания, умел читать по звездам и разгадывать сны. Во всей Литтской земле не найти было жреца мудрее Ишментаса. Недаром говорили, что богини судьбы передают через него свои повеления людям. Говорили также, что, когда Ишментас был ребенком, священный уж лизнул ему уши, и у будущего жреца открылся слух на голоса зверей и птиц, и всего живого, и меньших духов - кауне, хранителей природы.
Вот с ним-то и решился посоветоваться князь Алджимантас, спросить, что значит его видение. Он ушел в свой шатер и стал ждать, когда придет жрец.
Тот не заставил себя ждать. Совсем скоро Ишментас вошел неслышными шагами, потому что он всегда ходил босиком, даже зимой по снегу. Он был высокого роста, очень худ, но отнюдь не выглядел болезненным - напротив, выносливостью превосходил многих крепких воинов. Сколько лет Ишментасу, никто в точности не знал. Длинные, до пояса, волосы и борода были совершенно седы, но осанка прямая, и лицо, почти без морщин, вовсе не выглядело старческим, а глаза - и вовсе без возраста: то веселые, озорные, как у юноши, то исполненные вековой скорби, какой, пожалуй, не выдержать человеческому сердцу. Носил Ишментас обычную одежду жрецов: длинную, до колен, белую льняную сорочку, вышитую изображениями коней, козлов, ужей, рысей, летящих птиц, дубов, колосьев и других связенных знаков. Талию его семь раз опоясывал длинный белый пояс. С собой жрец носил резной посох, оканчивающийся двумя крючками, глядящими в противоположные стороны.
- О чем ты хотел поведать, князь? - поинтересовался Ишментас без тени удивления. Алджимантасу даже пришло в голову: уж не увидел ли тот и сам железный лес, сдерживающий бурю?..
Князь обстоятельно пересказал свое видение, не упуская ни одной мелочи, что могла иметь значение. Жрец внимательно слушал его, ни разу не перебив. Затем взглянул вверх, словно различал что-то сквозь ткань шатра. Поглядел в землю, а затем - в огонь, горящий в жаровне. И лишь потом пристально взглянул в глаза князю, сдерживающему волнение и тревогу.
- Государь, твой вещий сон будет значим для тебя и всего литтского племени! Железный лес - это род твоих будущих потомков. Ибо от тебя произойдет и в дальнейшем приумножится сильный и многочисленный род. И, если они станут, как лес в твоем видении, всегда держаться заодно - никакому врагу их не одолеть! С какой бы стороны ни налетала буря, твой род сможет отразить ее.
Его предсказание воодушевило князя Алджимантаса. Он взволнованно заходил по шатру, не находя применения своим силам. Хотелось сесть на коня и мчаться вскачь куда глаза глядят, или взлететь, как птица... Наконец, он обернулся к жрецу, бурно дыша, с горячим блеском в зеленых глазах.
- Мои сыновья и их потомки станут железным лесом, о который разобьются все враждебные бури! Какая высокая судьба выпала нашему роду! Я видел, как буря налетала со всех четырех сторон. Кто у нас соседи? - проговорил князь, загибая пальцы. - С полунощи - аллеманы. С ними все ясно, это давний враг, и остановить эту бурю - задача для героев! С заката - Лугия, которая не раз пыталась погреть руки за наш счет. На восходе лежат Сварожские княжества. Мне бы не хотелось сражаться с соотечественниками моей жены, но ведь победить можно не только военной силой. Возможно, ветер с восхода означал, что мы объединимся со сварожанами против общих врагов?.. А вот на полудне... На полудне лежит чжалаирская Орда! Жестокая, хитрая и непобедимая... до сих пор! Но, если мое видение истинно, если ты говоришь правду, в чем я не смею сомневаться, - значит, мой род сумеет взнуздать и Орду!
- Если он всегда будет стоять заодно, государь, как лес в твоем видении, - серьезно напомнил ему жрец.
Алджимантас тут же опомнился, и устыдился про себя, представив, что его потомки могут оказаться недостойны великой чести.
- Будь спокоен: я сделаю все возможное! Воспитаю их так, чтобы они с детства знали о своем предназначении... Быть может, Святогнева уже родила сына - новый побег железного леса, нежный росток, из которого вырастет могучее дерево!.. Ишментас, о твоем пророчестве должны узнать все литты! Прикажи жрецам-сказителям петь о железном лесе по всем селениям. И пусть в святилищах запишут мое видение и твой ответ. Пусть эта история войдет в плоть и кровь литтского племени.
Ишментас пристально взглянул в глаза князю, и кивнул, словно получил подтверждение своих догадок.
- Я вижу, государь, ты от своих целей уже не отступишься! Я поведаю людям о твоем видении.
Когда литтское становище пробудилось поутру, воинов сразу созвали на торжественное жертвоприношение. Еще никто не знал, в чем дело, но все столпились вокруг походного алтаря. Князь со свитой и жрецы были уже там, в своих праздничных одеяниях.
Когда закололи белого быка, его тушу разделили на четыре части, и князь Алджимантас стал ногами на еще дымящиеся куски, в знак важности того, что собирался сказать своему народу.
- Храброе мое племя, гордость Литтской земли! - так начал свою речь вождь всех литтов. - Ныне мы - не безвестные жители лесов и болот! Мы - великий народ, боги сулят нам еще более славные победы! Чтобы так стало, в нашей жизни должно кое-что измениться. Потому-то я сообщаю вам две важных вести. Первая: на этом месте мы воздвигнем новую столицу. Ее будут звать Айваре. Она будет устроена красиво и крепко, как наилучшие города аллеманов. Благо, теперь есть кому строить для нас каменные крепости! - князь указал рукой на аллеманских пленников, угрюмо ютившихся за частоколом, вдали от литтов.
Воины радостным гулом встретили речь своего князя. Им понравились его слова, а при мысли, что заносчивые аллеманы станут работать на них, в толпе покатывались со смеху.
Выждав время, чтобы люди успокоились, князь Алджимантас продолжал свою речь.
- Вторую весть мне послали этой ночью всемогущие боги! А мудрейший Ишментас открыл мне ее значение. Она гласит, что мой род, держась заодно, отразит любого врага, и многократно расширит наши владения. Наш род станет воедино железным лесом, смирит сильных, а слабые будут искать у него защиты. И такова вторая моя весть в это утро!
- Есть и третья, государь! - прокричал сильным голосом воин, мчащийся галопом навстречу князю. - Княгиня Святогнева родила тебе сына!
Князь Алджимантас радостно вскрикнул. После стольких важных знамений, узнать о рождении сына в тот же день было особенно значимо.
- Благодарю вас, милостивые боги! - воскликнул он, воздев руки к небу. На глазах его выступили слезы. И тут же, звенящим торжественным голосом он проговорил: - Пусть родившегося сына зовут Радвилас - "Нашедший надежду"! Быть может, именно ему предстоит в будущем сделать Литтское княжество великим!
Еще более громкий вопль всего литтского воинства был ответом князю.
- Да живет вечно Литтская Земля! Да здравствует князь Алджимантас! Да здравствует княжич Радвилас! Пусть крепнет железный лес! - доносились пожелания гордых собой литтов.
Для Алджимантаса это была одна из тех счастливых минут, когда хочется раствориться в своей радости, и все удается, и все видится возможным. Так, должно быть, чувствуют жизнь боги и души праведных людей в Ирие, а живые - лишь иногда и ненадолго. Но даже одна такая крылатая минута освещает целую жизнь и служит утешением, что бы ни происходило впоследствии. Теперь же литтский князь видел ликование своего народа, и их чувства передавались ему, словно у них была одна на всех душа и сердце.
- Как же нам такие важные вести не отметить пиршеством! - объявил он, будто с удивлением. - Несите угощение, катите бочки с медовухой! Скоро мы с вами еще не так отпразднуем на этом самом месте, как построим Айваре!
Как он и думал, воины не возражали. Они возвращались домой с победой, имели право гордиться собой, а тут поводов устроить праздник было более чем достаточно. В лиитах того времени оставалось еще много от простодушия их безвестных предков. Охваченные воинственным пылом, они сражались, не жалея ни себя, ни врага, в горе не стыдились слез, ну а в радости хотели веселья. Место и время, по их мнению, всегда было подходящее.
До полудня пировало литтское воинство в дубраве, где вскоре предстояло вырасти будущей столице. Много было съедено и выпито, много песен и историй обошли воинский круг. Больше всего говорили, конечно, о новой столице и видении князя. Неоднократно желали обещанному сбыться. Таким образом, "железный лес" укоренялся в памяти и в сердцах литтов, и тем самым сплачивал их племя заблаговременно.
А к полудню князь Алджимантас велел двигаться дальше, и балагурящая подгулявшая толпа очень быстро превратилась в послушное войско, выстроившись по первому приказу. Доспехов, впрочем, надевать не стали. Если даже аллеманы в других крепостях узнали так быстро о падении Фрейбурга и послали погоню, то им уже не настичь литтов. Они были в глубине своей земли. Еще два дня - и они будут в Лутаве, встретят заждавшихся близких.
Князь Алджимантас придержал коня, наблюдая, как строятся в поход его воины. Сзади опять тащился обоз. Груженые добычей телеги, за ними - толпы пленных. Угрюмые, покрытые дорожной грязью, аллеманы по большей части старались не глядеть на своих победителей. Лишь кое-кто на миг вскидывал глаза, чтобы хрипло выругаться в сторону литтов. Те делали знаки от сглаза. Впрочем, мало кто верил в силу проклятий побежденных: ведь, если бы наслать порчу было так легко, первой рухнула бы сама Аллеманская Империя: уж ее-то с давних пор есть кому проклинать!..
Позади вели могучих толстоногих рыцарских коней, способных нести всадника, закованного с ног до головы. Литты очень ценили эту породу и старались в любой стычке с аллеманами отбить их коней, потому что для сражений на равных с рыцарями кони важны не меньше, чем вооружение.
Разглядев пылящий позади табун, сменивший владельцев, князь Алджимантас представил, как в будущем на таких вот могучих скакунах ринутся в бой новые полки литтских витязей. Сперва он сам будет их водить, затем его сменят наследники. Быть может, новым вождем всех литтов станет тот сын, что родился нынче, быть может - другие, что уже есть или будут еще: железный лес должен быть многочислен. Но главное - он будет силен единством, и тогда ничто его не сокрушит, а он сам одолеет многих! Залогом тому служит имя, данное князем своему третьему сыну, первенцу Святогневы.
-
Вот и железный лес появился. Интересно, у Алджимантаса уже есть двое сыновей, а престол в итоге унаследовал Радвилас. Наверное, скоро мы с ним уже встретимся.
-
Интересное какое видение было у Алджимантаса. Железный лес, выросший из меча. И опять вспоминается Лютобор, всё-таки в нём сказалась кровь литтов.
-
Отрадное видение для Алджимантаса. Пусть так и будет.
Про аллеманов наверняка будет.
Я имею в виду, чтобы они были в центре повествования. :)
-
Благодарю вас, эрэа Карса (и еще раз с Днем Рождения :-*), эрэа Convollar, эрэа Ilona! :-* :-* :-*
Вот и железный лес появился. Интересно, у Алджимантаса уже есть двое сыновей, а престол в итоге унаследовал Радвилас. Наверное, скоро мы с ним уже встретимся.
Теперь мы знаем, откуда взялось это понятие, и раньше упоминавшееся применительно к литтскому княжескому роду.
До этого еще очень долго; но у литтов пока еще нет строгого закона о наследовании. Даже до такого запутанного и порождающего массу трудностей, как сварожская лествица, они еще не додумались. Молодое государство еще, как-никак. Князь обычно сам выбирает себе наследника, или им становится тот, кто пользуется наибольшей поддержкой у войск и знати.
Развиласа встретим! И еще кое-кого из важных в будущем героев. Но только начинать лучше с начала; вот и я начала с детства персонажей. Хотя, применительно к этим персонажам, трудно представить, что оно у них было.
Интересное какое видение было у Алджимантаса. Железный лес, выросший из меча. И опять вспоминается Лютобор, всё-таки в нём сказалась кровь литтов.
Видение интересное. Но Алджимантас не разгадал его сам.
Да, Лютобор Яргородский - его внук... в далеком будущем. Но все же, мне думается, что магические способности он унаследовал не от литтов, а из гораздо более древнего источника. А вот войне и политике учился и впрямь у своей родни.
Отрадное видение для Алджимантаса. Пусть так и будет.
В целом будет, для ближайших поколений, хоть и с некоторыми нюансами.
Про аллеманов наверняка будет.
Я имею в виду, чтобы они были в центре повествования. :)
Посмотрим. Достойные внимания личности наверняка среди них будут - как среди вражеского лагеря, так могут оказаться и такие, с кем возможно окажется иметь дело. Я подумаю над этим. Но пока еще меня не отпускают литты.
Глава 2. День посвящения
Семь лет спустя, в покоях недавно достроенного замка в Айваре, находились два маленьких княжича, Радвилас и Азуолас. Всего на минутку они остались одни, потому что сегодня был особенный день. Весь замок нынче напоминал разворошенный муравейник, ибо все готовились к важному обряду: постригам семилетнего княжича Радвиласа. Сегодня в полдень ему впервые срежут отроду не стриженные волосы и сожгут их на алтаре Перкунаса. А еще, как взрослого, опояшут мечом и посадят на коня. После этого закончится его беззаботное детство, теперь его станут учить и воспитывать, как будущего воина, княжеского сына.
Все утро мать и нянька готовили мальчика к постригам: расчесывали его льняные волосы, одевали в новую одежду по образцу взрослой, повторяли последние наставления. Наконец, взрослые вышли, сочтя свою работу законченной. Братья остались одни.
Младший взглянул на старшего вытаращенными зелеными глазами. В новой одежде Радвилас был совсем другим, будто сделался выше и старше. Сорочка на нем была из белого льна, вышитая петухами и конями, а полотняные штаны - зеленые. Узконосые сапожки были красного цвета, как и плащ, который мать только что застегнула серебряной пряжкой. И незнакомый вид растерянного, притихшего братца яснее всего говорил Азуоласу, что скоро тот и вправду уйдет от него в совсем другую жизнь, и они не смогут, как раньше, целыми днями играть вместе. И все из-за того, что Радвилас двумя годами старше! Несправедливость!
Увидя, что брат сжал кулаки опустил голову, сопя, как медвежонок, Радвилас подбежал к нему и положил руку на плечо.
- Ну, не грусти. Мы что-нибудь придумаем!
- Да что мы придумаем? - Азуолас шмыгнул носом, чтобы не выдать, что минуту назад чуть не заплакал.
Радвилас задумался всерьез. К этому времени он понимал, что взрослые сильнее, и добиться от них того, что они делать не хотят, бывает трудно. Но огорчать брата не хотел.
- Выше нос! - он толкнул Азуоласа в плечо, желая подбодрить.
Тот не заставил себя ждать. Подскочив боком, как козленок, толкнул старшего сильнее, как не раз бывало в их братских потасовках, какие они устраивали то и дело без тени злости.
На этот раз старший брат еще помнил родительские наставления и, спасая свое "взрослое" одеяние, заскочил на кровать, даже не скинув сапог. Но Азуолас уже не мог остановиться и прыгнул за ним. Глаза у него горели, щеки раскраснелись. Его тоже причесывали сегодня утром, но у него всегда волосы торчали в разные стороны, никакой гребень их не брал. Старшие братья княжичей, Гедрюс и Таутвигас, называли Азуоласа за его прическу "Репейником".
И вот, он прыгнул на постель, тут же оставив на покрывале следы своих башмаков. Тогда Радвилас схватил подушку и закрылся ей, как щитом. Но Азуолас вцепился в нее пальцами, потянул на себя, и наволочка затрещала, разрываемая на части. Волна лебяжьего пуха, словно свежий снег, обрушилась на мальчиков. Зрелище разрушения развеселило их, и они, чихая и смеясь, покатились по кровати, сцепившись в борьбе. За одно мгновение от их праздничного вида ничего не осталось, новая одежда Радвиласа оказалась безнадежно изорвана и измята. Услышав их дикие вопли, большой полосатый кот, умывавшийся на лавке, вздыбил шерсть, распушил хвост и выскочил за дверь.
Заглянувшая в покои нянька княжичей, Вилия, всплеснула руками, опрометью бросилась назад.
- Госпожа! Госпожа! Погляди, что творится!
Княгиня Святогнева выпустила из рук младшую дочь, двухлетнюю Альдону, и распахнула дверь в покои сыновей. Встала на пороге - высокая, бледная, со строгим лицом, скрестив руки на груди.
- Ну и что мы здесь творим?! Радвилас! Я думала, ты уже достаточно большой, чтобы оставить тебя без присмотра!
Мальчики, взъерошенные, в пуху, расцепились, словно их окатили холодной водой. По голосу матери они поняли, что она злится. Вообще, в княжеской семье сварожская речь звучала наравне с литтской, но, когда княгиня сердилась на сыновей, более жесткое произношение становилось в ее речи заметнее.
Радвилас вскочил на ноги, едва мать позвала его, но и брат в тот же миг встал с ним рядом. Они смотрели вниз, разглядывая узор на фарсийском ковре, и выглядели пристыженными.
Княгиня стащила со старшего сына разорванную сорочку, подняла смятый в клубок плащ.
- Ты только взгляни, во что превратил праздничную одежду! Ведь сегодня - твои постриги! Ну ничего, скоро наставники возьмутся за тебя построже! - грозила княгиня, быстро переодевая сына в запасную праздничную одежду.
Азуолас неловко придвинулся к брату. Он не мог понять, почему ругают только Радвиласа, когда виноваты они оба. Но мать только тихонько отодвинула его лохматую голову с прилипшими перьями от подушки.
- Вилия, расчеши пока его... Ох, время-то! Скоро уже нам собираться... Погодите, вот отец узнает!
- В чем дело? - спросил за дверью князь Алджимантас веселым голосом. И тут же вошел в детскую. Прошедшие годы придали его облику больше мужественности, лицо украсила густая русая борода, во всей высокой статной фигуре князя появилось больше уверенной силы. В честь посвящения он облачился в торжественный княжеский наряд, надел самые красивые доспехи и опоясался мечом, своим видом напоминая, что главная обязанность в княжеском роду - доблестно сражаться за отечество.
Увидев разгром в детской и разбойничий вид сыновей, князь многозначительно покачал головой.
- Вижу, что для вас обоих детская уже слишком тесна! Но ничего, скоро тебя, - он обратился к Радвиласу, - научат слушаться старших, а играть тебе станет некогда. Ты меня понял?
- Да, отец, - ответил старший княжич тихим, но решительным голосом. - А как же брат?
- А как же я? - эхом отозвался Азуолас, став рядом с ним.
Князь Алджимантас скрыл усмешку, глядя то на одного, то на другого. Только что заново умытые лица - на вид сама невинность и простодушие, зеленые глаза, такие же, как у него, смотрят преданно. И не поверишь, что они здесь устраивали только что!
- А тебе до постригов еще расти два года. Посидишь пока дома. Учиться тебе рано.
- Не рано, не рано! - бурно запротестовал Азуолас, изо всех сил вытягиваясь и поднимаясь на носки, чтобы сравняться с братом. Два года для него - целая вечность, а остаться одному - совсем невыносимо.
И Радвилас стал плечом к плечу с братцем и обнял его одной рукой.
- Пусть нас посвятят вместе, отец. Он сильный, справится.
Князь Алджимантас размышлял, разглядывая сыновей. А княгиня Святогнева укоризненно воскликнула:
- Не выдумывай, сын! Мал он еще, трудно будет!
- Я справлюсь! - упрямо проворчал Азуолас, закусывая губу.
И Радвилас тут же кивнул, улыбаясь с видом милого мальчика:
- Справится!
При виде них, решительно стоящих плечом к плечу, Алджимантас почувствовал отцовскую и княжескую гордость.
"Хорошо, когда сыновья с детства уже стоят заодно! Вот он - железный лес нашего рода! Пусть помогут им боги на всю жизнь сохранить братскую дружбу! Может быть, и вправду не дело их разлучать? Вдвоем им, пожалуй, всюду будет лучше, чем поодиночке."
- Так и быть! - объявил им отец. - Сегодня посвятят вас обоих. Но помните: сегодня закончится ваше детство. С этого дня с вас станут спрашивать, как с еще маленьких, но все-таки мужчин!
Но вряд ли мальчики тогда поняли его строгое указание. А если и поняли, то мысли о будущем вытеснила огромная всепоглощающая радость по поводу того, что их не разлучают, они станут учиться вместе, им не придется скучать в одиночестве! Они сцепились руками, подскочили от радости, и, если бы не присутствие родителей, наверняка бы опять все перевернули вверх дном.
- Вообще-то, когда вам оказывают важную услугу, следует за нее поблагодарить, - напомнил Алджимантас сыновьям.
Те, опомнившись, поклонились до полу.
- Благодарим тебя, отец и господин наш! - проговорили они вместе.
- Хорошо, - князь выглянул в большое слюдяное окно и обернулся к жене: - До обряда пострига остался час. Одень Азоласа как следует, ему ведь не готовили наряд.
- Да кто же мог представить, до чего дойдет! - вздохнула княгиня Святогнева, вместе с Вилией лихорадочно роясь в ларе с одеждой.
Им все-таки удалось выбрать их запасных одежд, сшитых для Радвиласа, то, что могло подойти его братцу. Потом княгиня созвала служанок, и они быстро подшили, укоротили, обрезали лишнее, и успели-таки к сроку сшить Азуоласу копию взрослой одежды.
Видя, как радуются сыновья, Святогнева вздыхала про себя. Для них постриги - это праздник, за которым должна настать сказочная жизнь. А чему на самом деле радуются? Скакали до сих пор, как необъезженные жеребята, а теперь княжеские воины примутся их учить владеть разным оружием, ездить верхом, плавать, носить доспехи, все более тяжелые, чем старше они будут становиться. Засадят и за науки. Это раньше литтские князья обходились тем, что известно всем, а ныне, как говорит Алджимантас, чтобы не отставать от окружающих держав, необходимо знать многое. Старшие его сыновья уже маются за пергаментами, а скоро и ее мальчикам предстоит то же. Пожалуй, у них скоро совсем не останется свободного времени. Хорошо есть хоть иногда заглянут к матери на женскую половину. У них теперь своя жизнь!
А подрастут - и придется идти на войну, рисковать жизнью. За эти годы не раз случались пограничные стычки с аллеманами. Не простили те литтам разрушения Фрейбурга, все готовятся свести счеты. А, если начнется война, кеяжеским сыновьям надлежит быть впереди. Таков обычай у всех народов, и Святогнева считала его правильным. Но трудно бывает матери, задумавшейся о будущем своих сыновей. Быть может, это последний их мирный день, больше им никогда не знать покоя на этом свете. А они-то, несмышленые, радуются переменам в своей жизни!
Жаль, что они оба сразу вот так покидают ее. Точно птенцы, не успевшие опериться, а уже вылетающие из гнезда. Ладно еще Радвилас, но Азуолас все-таки мал еще. А от старшего брата ни на шаг не отстанет! И не оглянется назад. Одна лишь маленькая Альдона останется матери в утешение, разве только родится еще ребеночек, маленький княжич или княжна...
А сыновья будто подслушали ее мысли. Когда она тщетно пыталась пригладить Азуоласу непослушные волосы, он повернулся и спросил:
- Матушка, ну почему ты не родила нас с Радвиласом сразу, чтобы мы были одинаковые? - как и все дети того времени, знатные и простолюдины, он с детства знал о тайнах жизни.
Святогнева от неожиданности даже опустила руки вместе с гребнем.
- Пожалейте меня, сыны! Мне вас и поодиночке-то много! - засмеялась она.
Радвилас крепко сжал руку брату.
- Мы и так добьемся чего захотим! - произнес он с гордостью.
К храму, устроенному в священной дубраве, княжичей отвезли еще в повозке. Там, у алтаря главных богов - Потримпоса, Перкунаса и Поклюса, - уже горел огонь, и жрецы готовились заколоть двух стреноженных коней.
Все происходило как во сне, и потому Радвилас даже не вскрикнул, когда конь, пораженный ножом в сердце, вздыбился и заржал, а затем рухнул на каменную плиту. Княжич видел, как жрец собрал в чашу стекшую конскую кровь и помазал ею изваяния богов: цветущего юноши, зрелого мужа и дряхлого умирающего старца. После этого жрец приблизился к мальчикам и, обмакнув палец в густую, пахнущую солью кровь, провел ею полосы по лбу, щекам и подбородку Радвиласа. Кожу почти сразу противно стянуло. Покосившись в сторону, мальчик увидел, как другой жрец рисует такие же полосы на лице его брату.
Княжичу стало вдруг очень жарко, хотя день был прохладный. Шум крови в ушах заглушал голос жреца, произносящего какие-то заклинания, и он не мог разобрать ни слова. Впрочем, он бы все равно не мог их услышать, потому что его охватила неистовая тревога: сможет ли он пройти посвящение? Примут ли его боги, как будущего воина? А что нужно, чтобы быть достойным Их милости?
От волнения Радвилас затаил дыхание. Затем опять подумал о брате. "А он боится, интересно? Ведь его вообще рано было посвящать... Нет, Азуолас храбрее меня, хоть и младше", - решил он, убедившись, что брат стоит спокойно, хотя лицо его побледнело под нанесенными кровью рисунками.
Когда внутреннее помещение храма наполнилось запахом обугливающегося на алтаре жертвенного жира и костей, жрец перестал читать заклинания и подошел к мальчикам с кривым жертвенным ножом в руке. Другой рукой он собрал длинные, не знавшие ножниц волосы Радвиласа, и одним движением отсек их, точно жнец - траву. Волосы полетели в огонь, где в тот же миг вспыхнули и сгорели без следа. Княжич встряхнул непривычно легкой головой и снова покосился на Азуоласа, тоже стоявшего с обрезанными волосами. И чуть не засмеялся: теперь голова братца еще больше напоминала торчащий во все стороны репейник. Но, вспомнив, что накходится в храме, Радвилас сумел сдержаться.
- Так сгорает в священном огне детство этих двух отроков! Отныне они вступают в новую жизнь! Перкунас, небесный защитник, победитель Ящера, прими двух посвященных под свою руку! Дай им силы вырасти в могучих и храбрых витязей, охрани их от бед!
Изваяние златоусого исполина с кремнем в руках не шевельнулось. Но Радвилас вдруг ощутил спокойную гордость и уверенность в своих силах, и не усомнился, что это ответ. Взглянув на брата, понял, что и тот чувствует то же. А вдвоем они смогут все!
Они улыбнулись друг другу и крепко пожали руки.
-
Железный лес на практике. Азуоласа я почему-то не помню по другим книгам. Правда, там Радвилас уже зрелый муж с кучей сыновей. Возможно, с его братом что-то случится за это время (а может, я его просто не запомнила). Но всё это в будущем. А пока княжичи прощаются с детством и вступают в новую жизнь. Очень симпатичные мальчишки.
-
Написано так хорошо! Интересный обряд посвящения. И ещё мне понравилась ну совершенно замечательный поединок с подушкой! Спасибо, эреа Артанис!
-
Большое спасибо, эрэа Карса, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Железный лес на практике. Азуоласа я почему-то не помню по другим книгам. Правда, там Радвилас уже зрелый муж с кучей сыновей. Возможно, с его братом что-то случится за это время (а может, я его просто не запомнила). Но всё это в будущем. А пока княжичи прощаются с детством и вступают в новую жизнь. Очень симпатичные мальчишки.
Да! В отношение них уже оправдывается видение их отца. :) И им удастся сохранить братскую привязанность на всю жизнь, а это много значит!
Азуолас упоминается в "То, что всегда с тобой", Вы что-то подзабыли. Но, я надеюсь, теперь запомните. Он в истории Литтского княжества будет значить не меньше, чем Радвилас.
Симпатичные. Когда со стороны видишь, как они балуются.
Написано так хорошо! Интересный обряд посвящения. И ещё мне понравилась ну совершенно замечательный поединок с подушкой! Спасибо, эреа Артанис!
Обряд мне домысливать пришлось самой. Что-то, возможно, напоминает описания в других произведениях, но у литтов происходит несколько архаичнее и брутальнее.
Поединок с подушкой прошел весело для обоих братьев, но лучше им уже свою энергию приложить в более полезное русло.
После обряда, по знаку князя Алджимантаса, к мальчикам приблизились два воина, держа в руках воинские кожаные пояса, сверкающие пряжками в виде конских голов. Так сверкали эти пряжки в отблесках пламени на алтаре, что Радвилас не мог отвести от них взгляд.
Воин застегнул на талии мальчика пояс, пришедшийся точно по размеру, а затем повесил меч. Маленький меч, как раз по детской руке, но в точности как настоящий и очень острый. Радвилас схватился за рукоять и почувствовал, как удобно та ложится в ладонь. В это время другой воин опоясал мечом Азуоласа ("Два меча! Откуда взялись, ведь посвятить сегодня собирались только одного!")
Потом словно занавес открылся перед глазами, и Радвилас смог видеть и нормально воспринимать то, что было вокруг. Увидеть, сколько людей собирались в храме. Впереди всех - его родители. Князь Алджимантас улыбнулся сыновьям и поднял руку ладонью вперед в знак одобрения. Княгиня Святогнева с маленькой Альдоной на руках, бледная от волнения, тоже улыбалась сквозь слезы. Дядя Вилмантас, брат отца, помахал племянникам рукой. А двое старших братьев, едва княжеская семья со свитой покинула храм, подошли к ним первыми.
Двенадцатилетний Гедрюс, старший сын Алджимантаса, с искренней радостью приветствовал единокровных братьев.
- Вот вас и посвятили! Обратно поедете на конях!
Второй брат, Таутвигас, черноволосый, но белокожий и зеленоглазый, как все в их роду, усмехнулся при виде младших.
- Ну, теперь вы совершите много подвигов! Очень прославите Литтскую землю! - он показал рукой невысоко от земли: - Когда подрастете!
Глядя на старшего брата снизу вверх, Радвилас вдруг произнес совершенно невозмутимо:
- Обязательно! - и вежливо кивнул, давая понять, что разговор исчерпан.
Второй сын Алджимантаса даже покраснел, отступая на шаг. Хотел подразнить младшеньких, чтобы не заносились, а Радвилас обернул все так, что и ответить-то нечего! И Таутвигас отодвинулся, взъерошив напоследок Азуоласу остриженные волосы.
- А ты теперь еще больше похож на репейник, братишка... Ладно. Учись хорошо!
Братья отступили, пропуская родителей и дядю, который о чем-то говорил старшему брату.
- ...Я сам выбрал им лучших коней, вот увидишь! - заверил он, сделав рукой решительный знак.
- Ты ведь их выбрал для двух детей, а не для себя, правда? - уточнил Алджимантас полушутя-полусерьезно.
Тут собравшиеся в храмовом дворе воины расступились, и мальчики увидели у коновязи двух коней, серой в яблоках и гнедой масти. Они были древней литтской породы, без примеси крупных аллеманских лошадей: в два раза меньше тех, с короткой гривой, мохнатые, умевшие ходить по болотам не хуже лося. По росту они, конечно, больше годились для детей, да и нравом были спокойнее боевых коней.
Как завороженные, маленькие княжичи смотрели на своих первых скакунов.
- Мой будет гнедой! - решительно произнес Азуолас и, не дожидаясь ответа, направился к нему. Радвиласу достался серый. Ожидавший рядом молодой воин отвязал коня и протянул мальчику кусок хлеба с солью.
- Угости его, чтобы он тебя узнал и запомнил. Да не бойся, конь тебя не сбросит, если сам не потревожишь его.
Радвилас скормил коню хлеб - тот взял его, заодно облизнув широким горячим языком руку мальчика. Княжич почувствовал совсем близко его горячее дыхание, увидел, как через длиннющие белесые ресницы косится лиловый глаз коня.
Затем воин посадил княжича в седло, и конь двинулся вперед, плавно, как в танце, переступая ногами. У Радвиласа екнуло сердце при мысли, что будет, если он помчится вскачь. Но конь продолжал идти шагом, вместе с остальными.
Азуолас тоже ехал верхом на своем гнедом. Он оглянулся на брата и, отняв одну руку от поводьев, помахал рукой.
- Мы едем, брат! Сами едем! - радостно завопил он.
От пронзительного вопля в ухо его конь шарахнулся прочь, но княжеские воины были наготове и перехватили его, помогли мальчику усидеть.
- А вот кричать и пугать коня не следует! По крайней мере, пока не вырастешь настолько, чтобы справляться самому. Да и тогда не советую! - сурово произнес сотник Ютолас.
Больше по пути не было опасных происшествий. Глядя прямо перед собой, между ушей коня, Радвилас замечал боковым зрением державшихся по сторонам воинов, догадался, что те сопровождают их не просто так. Но его это не тревожило. Он уже не боялся коня, тем более что тот шел сам, куда нужно, а его руки лишь чуть натягивали поводья, когда надо было поворачивать.
Они ехали по городу, и Радвилас приветливым взором оглядывал все: и каменные дома знатных людей, выстроенный на аллеманский лад, под красной черепицей; и жилища древнего литтского образца - нумаи, выстроенные из еловых бревен, опирающиеся на еловые столбы. Они были длинные и вытянутые, покрыты соломой, и жители их обитали вместе со скотом и домашней птицей, с ужами - хранителями дома.
Радвилас знал, что Айваре начали строить в год его рождения. Столица была его ровесницей, она росла вместе с ним, и у княжича это вызывало какое-то особое притяжение к этому городу. Ему здесь нравилось все: и узкие, мощеные битым камнем улицы, и бревенчатые, еще не потемневшие от времени, стены нумаев, и высокие деревья, оставшиеся кое-где, и поднимавшийся над крышами дым, и запахи большого жилого города: горячий, металлический - от кузниц, терпкий - от кожевенных мастерских, земляной - от гончарных, густой молочный запах коров, запах свежего хлеба. Все это была Айваре! Нигде больше Радвиласу не было так хорошо: ни в старой Лутаве, ни в загородных княжеских усадьбах. Они с братьями изучили здесь каждую тропинку. А как было приятно летом есть дикую малину в пойме реки Уммы, а затем купаться в теплой, чуть желтоватой, как травяной отвар, реке, где сквозь воду виден каждый камушек на дне! Он сперва принял речные камушки за янтарь, а оказалась обычная галька. Уже потом Гедрюс объяснил ему, что янтарь встречается только в море, это - осколки подводного дворца богини Юрате. Она нарушила запрет, взяла себе в мужья смертного, и за это Перкунас разбил молнией ее прекрасный дворец из янтаря. И до сих пор морские волны выносят на берег его осколки. Зато они, литты - прямые потомки морской богини, ведь от Ее брака с человеком родился Лиитас, первый вождь, прародитель княжеского рода. Недаром у них всех зеленые русалочьи глаза!
А еще Айваре нравилась Радвиласу тем, что в ней все находилось в непрерывном движении, постоянно дополнялось, перестраивалось, обновлялось. На каждой улице строили новые дома, мастерские, торговые лавки. Если пройти по какой-нибудь улице, а назавтра снова туда вернуться, там непременно что-то успеет измениться. Шум больших строек слышался отовсюду, жизнь кипела и била ключом. Можно было подумать, что в молодой столице обитает сам дух Литтского княжества - энергичный и неукротимый, собравший за все века безвестного существования колоссальную мощь, и теперь наконец-то нашедший ей применение.
И он сам, как и вся их семья - Радвилас понимал это, - неотъемлемая часть этой силы. В семь лет он еще не мог этого ясно осознать. Но глубинную сопричастность с этим беспокойным духом, создавшим новую столицу, он чувствовал всегда. Потому-то сейчас, проезжая вместе с братом по улицам Айваре, радовался, видя новые резные наличники на окнах дома, куст смородины, стайку воробьев, плескавшихся в луже у дороги. Ему хотелось, чтобы вся Айваре видела их с Азуоласом, посвященных, опоясанных мечами и едущих верхом, как взрослые мужи.
А она и видела! Еще от самого храма горожане встречали княжескую процессию, подходили и приветствовали обоих посвященных. До слуха Радвиласа порой доносились возгласы из толпы, от разных людей.
- Гляди-ка, сватья: едут! Княжичи! Нарядные, и мечами опоясаны! А кони, кони какие! - говорил пробравшийся вперед широкоплечий мужчина.
- Больно уж маленькие, особенно меньшой! На коне-то не видать. И как их мать отпустила? Я бы не смогла, не выдержало бы сердце! - женщина с янтарными бусами на шее жалостливо прижала руки к груди.
Сзади кто-то весело захихикал.
- Вот не ты у нас княгиня, тетушка Карве! - воскликнул рыжий парень. - Где уж без тебя великому князю с княгиней сообразить, что для их детей лучше!
Чуть подальше какой-то человек, которого мальчики не успели разглядеть в толчее, рассудительно проговорил:
- Рано начинать учить - не поздно. Князю-то, поди, больше надо времени, чтобы выучиться своему делу, чем ремесленнику...
Так, встречаемые приветствиями горожан, проехали Радвилас и Азуолас по городу, вместе со взрослыми, как равные им.
Дома уже готовили праздничный пир, двери в поварню были распахнуты, и оттуда доносились умопомрачительные запахи. Радвилас сразу проглотил голодную слюну, а Азуолас, как только ему помогли спуститься наземь, произнес:
- Ой, как я хочу есть!
Стоявшие вокруг старшие засмеялись. Но друг князя, воевода Гаштольд, одобрительно заметил:
- Так и надо, княжич! Будешь есть как сегодня - вырастешь быстро. Я вот своему сыну тоже говорю, чтобы не ленился доедать свою миску.
- Еда едой, а воспитание воспитанием, - веско заметил князь Алджимантас. - С завтрашнего дня вас будут учить мои воины. Вы должны научиться сражаться. И помните: о ваших успехах я все узнаю!
Время обучения юных княжичей, возможно, не заслуживает подробных описаний. В сущности, оно мало чем отличалось от воспитания всех наследников знатных родов у народов, где вождь обязан быть и лучшим воином. В течении следующих нескольких лет их тренировали лучшие воины, развивая в мальчиках силу и ловкость движений, выносливость и твердость. Например, приходилось стоять подолгу, вытянув руки вперед, сперва просто так, затем все с более тяжелым грузом, чтобы укрепить мышцы. Им полагалось подниматься до рассвета, обливаться холодной водой, а затем, позавтракав, приступать к разнообразным упражнениям. С утра и до темна они ездили верхом, бились на мечах, метали копья и стрелы, учились приемам боя, чтобы в будущем не идти против врага напролом, как кабан, а одолевать с разумной точностью, не подставляясь самому. У Радвиласа быстро стали получаться хитрые приемы, Азуоласу порой не хватало терпения, он ломал деревянные клинки, неосторожно открывался "противнику", думая лишь о том, чтобы поскорей до него добраться. Княжичам приходилось укреплять свое тело ношением доспехов, сперва полегче, сообразно их росту и силе, впоследствии - настоящих, тяжелых. Когда мальчики вырастут, им придется не просто двигаться в тяжелом вооружении, но сражаться, не чувствуя его веса, скакать верхом, лазать и плавать одетыми в латы. И их готовили ко всему заблаговременно.
Первое время им было тяжело. Они вытянулись и похудели, глаза их запали. Ночами они засыпали, не чувствуя ничего, кроме боли ноющих мышц, и едва успевали восстанавливать силы.
Но их природные свойства взяли верх. Они принадлежали к роду, преисполненному жизненной силы, никогда не болели, и умели стойко одолевать неприятности. Усталось стала проходить, а взамен наступила гордость своими успехами. Отец и опытные воины их хвалили, и старшие братья стали их воспринимать всерьез.
На следующий год княжичей начали обучать и наукам. Приходивший из храма жрец учил их чтению и письму, счету, землеописанию, древним преданиям и истории литтов и других сопредельных народов. Под его же руководством учили они чужеземные языки - аллеманский и лугийский, а также чжалаирский. Что до сварожской речи, то ее они знали с младенчества, от матери и ее соотечественников, которых было немало при дворе литтского князя.
Науки давались Радвиласу гораздо легче, чем его брату. У него была прекрасная память, услышанное раз оседало в ней навсегда. Он почти всегда правильно выполнял любое задание. А что до Азуоласа, то у него почему-то часто ломались писчие перья, а чернила проливались, заливая пергамент с написанным. При этом он злился, и все шло вовсе наперекосяк. Конечно, так случалось не на каждом занятии, но все же достаточно часто, чтобы младший княжич не любил учиться. Хотя слушать любил - особенно когда наставник рассказывал о древних богах и героях, о подвигах былых литтских витязей.
Иногда Радвилас помогал брату решить урок. Ему удавалось все объяснить так, чтобы тот разобрался.
Однажды, когда они вечером в своих покоях шепотом обсуждали задание наставника, Азуолас тревожно заметил:
- Тебе попадет, если догадаются, что ты мне помогаешь.
Радвилас уклончиво пожал плечами.
- Ну, и попадет... По крайней мере, до сих пор меня ругать было не за что. А вот тебе, если не решишь, точно достанется на орехи.
Младший брат сжал горячими пальцами руку старшего.
- Если догадаются, я скажу, что это я виноват! Пусть меня накажут, хоть высекут!
Радвилас опустил голову, чувствуя тугой комок в горле. Скажи такое Гедрюс, а тем более - хвастливый Таутвигас, он бы счел это простой болтовней. Но в том, что Азуолас готов ради него вытерпеть розги, он не посмел усомниться. И на такие слова следовало бы ответить что-то значимое, как клятва, и красивое, как речи витязей из сказаний. Вот только говорить было трудно, и в голову, как назло, ничего не шло.
И еще ему подумалось: а сам он, если надо будет, сможет перед всеми взять вину младшего брата?
И никто не мог ему ответить.
-
Детство у княжичей кончилось. Вернее, кончилась его беззаботная пора. А братья-то разные. Но дружные. И чем плоха помощь Радвиласа брату? Во-первых, объясняя другому, сам лучше усвоит. А во-вторых, и брат науку уразумеет. Ему же объясняют, чтобы понял, а не просто выполняют задание за него.
-
Да, детство кончается, когда маленький человек начинает учиться. Это и сейчас так. Вернее так было, когда я пошла в первый класс и мой отец сказал, что теперь я всю жизнь должна буду что-то делать. Но, конечно, обучение княжичей - это совсем другое, только суть одна. Вольная жизнь заканчивается и начинается жизнь, в которой у человека появляются обязанности.
-
Большущее спасибо, эрэа Карса, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Детство у княжичей кончилось. Вернее, кончилась его беззаботная пора. А братья-то разные. Но дружные. И чем плоха помощь Радвиласа брату? Во-первых, объясняя другому, сам лучше усвоит. А во-вторых, и брат науку уразумеет. Ему же объясняют, чтобы понял, а не просто выполняют задание за него.
С одной стороны, это кажется жестоким - вот так укорачивать детство. С другой стороны - и в наше время будущих спортсменов, цирковых артистов, учеников балетных школ, тоже начинают учить рано, в самом нежном возрасте, и не менее жестким образом. А здесь - княжеские сыновья, от них требуется гораздо более важное, чем развлекать публику. Так что можно понять спартанское воспитание.
Думать желательно самому, не полагаясь на помощь брата.
Да, детство кончается, когда маленький человек начинает учиться. Это и сейчас так. Вернее так было, когда я пошла в первый класс и мой отец сказал, что теперь я всю жизнь должна буду что-то делать. Но, конечно, обучение княжичей - это совсем другое, только суть одна. Вольная жизнь заканчивается и начинается жизнь, в которой у человека появляются обязанности.
Нельзя сказать, что у них вовсе ничего не останется от детства; по крайней мере, развлекаться они все же смогут себе позволять. Что мы и увидим в следующей главе. И развлечения будут порой весьма рискованными. Но обязанностей, конечно, будет чем дальше, тем больше.
Опыт бывает двух видов: тот, что почерпнешь у других, и тот, что наживешь сам. И этот последний иногда бывает весьма болезненным. В прямом смысле.
Глава 3. Завязать нить
Впрочем, не следует думать, будто жизнь юных княжичей была совсем уж ограничена жесткими тренировками и обучением. Отнюдь! Они находили время играть вместе со своими братьями и сверстниками, учились охотиться с ловчими птицами, а теперь отец стал их брать с собой и на большую охоту. Когда мальчики научились хорошо ездить верхом и метать стрелы, эти занятия из трудной необходимости превратились для них в развлечение. Видя, как ловкие смелые охотники одолевают могучего зверя - оленя, кабана, лося, медведя, - мальчики следили с горящими глазами, ожидая, когда сами достаточно вырастут для участия в охоте.
А пока они находили другие развлечения, опасность которых не всегда была столь очевидна, и все-таки, они тоже могли оказаться сопряжены с риском для жизни.
Зимой вся молодежь в Айваре любила кататься на лыжах с заснеженного берега Уммы. Дети тоже не отставали от старших. Целый день над рекой звенел смех, шуршали лыжи, взметались снежные вихри, когда очередной герой летел вниз, как на крыльях, под яростные вопли зрителей.
Но был один высокий и крутой обрыв, откуда решались спуститься только самые смелые из взрослых парней. Он уходил отвесно вниз на длину трех елок и заканчивался головокружительным спуском. Даже просто заглянуть с вершины обрыва вниз - дух захватывало. Наибольшей доблестью среди молодежи считалось съехать с вершины обрыва на ногах, сохранив равновесие.
Радвилас с Азуоласом были слишком малы для такой попытки - старшему шел девятый год, младшему седьмой. Но они были сыновьями князя, а ежедневные упражнения придали им самонадеянность. И они часто с тоской следили, как, оттолкнувшись палками, едут с обрыва вниз ловкие взрослые парни, точно скользящие по снегу духи зимы.
В тот день, когда княжичи, вволю накатавшись с более низкого берега, пришли к высокому обрыву, там еще катались. Короткий зимний день подходил к концу, и лиловые сумерки уже скрыли заснеженные кусты на том берегу, залили прозрачным сиянием свежий рыхлый снег на реке.
По пути к высокому обрыву, Азуолас настойчиво убеждал брата:
- Ну давай попробуем сейчас, пока с нами никого нет! Что сложного? Оттолкнись - и лети!
- Ага! А сколько людей ломали тут руки-ноги, знаешь? - угрюмо прошипел Радвилас. По правде говоря, высокий обрыв сильно манил и его, но он старался помнить об осторожности.
Но Азуолас уже заметил в голосе брата слабину, и стал уговаривать все настойчивее:
- Подумай, брат: если мы спустимся, нас все похвалят, и даже отец будет нами гордиться! Такого еще никто не делал!
Из горла Радвиласа вырвался протяжный вздох. Он вновь с тоской поглядел на обрыв, где толпа юношей и девушек поздравляла сегодняшнего победителя - высокого парня в лисьей шапке. "Конечно, у кого ноги как у лося - тому проще спуститься... Но ведь мы - сыновья великого князя! Нам боги назначили быть лучшими! Страшно? Да. Риск, конечно, большой. Но рисковать приходится всем, и взрослым тоже. Зато уж если победим!.." - Радвилас непроизвольно приосанился, уже предвкушая плоды будущей победы.
А брат, словно подслушал его мысли, настойчиво твердил:
- Мы же будущие воины, мы должны быть храбрыми! Если отступим здесь, то и потом будем трусить!
Радвилас с тоской взглянул с обрыва вниз и понял, что, если сейчас повернуть назад, этот обрыв будет мучить его всю жизнь, как проклятье желанного, но невыполненного.
- Ладно! Готовься, как я скажу! - строго велел он брату, туже затягивая крепления на лыжах.
Он крикнул: "Давай!", и бескрайний снежный обрыв, казалось, сам ринулся им навстречу. Взметнулся белый вихрь, настоящая метель осыпала их с ног до головы, залепила глаза. Едва моргая оледеневшими ресницами, они летели вниз все быстрее. Радвилас с ужасом и восторгом чувствовал, как его уносит в непредставимую даль. Палки вырвались из его рук, и он не мог ни замедлить, ни сдержать падения. Это не был ни спуск, ни полет, а именно стремительное и все же бесконечно долгое падение. Каким-то чудом ему удавалось удерживать равновесие, чтобы устоять на ногах. Но это все, что он мог. Ветер ревел в ушах, толкал в спину, увлекая все дальше, дальше, дальше...
Вдруг его подбросило на высоком снежном наносе. Радвилас увидел, как оторвалась и закувыркалась вниз лыжа, а сам он покачнулся и упал в сугроб, словно нарочно наметенный для него. Под снегом что-то торчало. Кажется, куст, занесенный целиком.
И тут юный княжич увидел, как по склону катится, раскинув руки и черпая снег, его брат. Только увидел, а отчаянный вопль Азуоласа донесся до него уж потом.
Он рванулся вверх, но без лыжи подняться не мог. Тогда, изогнувшись, как кошка, перекатился по снегу, вскидывая руки, чтобы поймать братца. Тот упал сверху, тяжелый, как мешок с репой, ухватил Радвиласа за руки горячими голыми пальцами (рукавицы, похоже, слетели при падении). Совсем рядом блеснули его бешеные зеленые глаза, на бледном лице - бисеринки пота.
- Давай, вылезай! - прошептал Азуолас, сползая чуть вниз и хватая брата за плечи.
- Сейчас! - Радвилас отчаянно пытался нащупать ногами (вернее, ногой и уцелевшей лыжиной) более-менее надежную опору, но ветки куста крошились, как сосульки. И вокруг, как назло, никого! Небо уже стемнело. Неужели весь народ разошелся по домам, и никто им не поможет?
Куст все-таки проломился под ногами, и оба мальчика, успев лишь обхватить друг друга руками, полетели вниз, в призрачно-голубой снег. Так Радвиласу и запомнилось это падение - голубое под черным, бескрайняя и бесконечная даль.
Уже потом, когда падение прекратилось, он пошевелился, и бок сразу пронзила острая боль. Кое-как двигая руками, он нащупал лежавшего рядом брата. Тот уткнулся лицом в снег и слабо стонал.
А в следуюший миг откуда-то из совсем другого мира донеслись голоса, с разных сторон замелькали человеческие фигуры, осторожно поднимали братьев, ощупывали, что-то говорили, но Радвилас никак не мог сосредоточиться и понять, что именно.
Потом прямо перед ним оказался сидящий на корточках Гедрюс. Он растирал ему снегом лицо и руки, кричал и ругался. Радвилас никогда не видел всегда добродушного старшего брата в такой ярости.
- Живые?! Ну, чего глазами хлопаете, бараны вы безрогие? Как вам в голову взбрело съезжать с высокого обрыва? Убились бы, и косточек бы ваших не собрали для костра!.. Ну как? Руки чувствуешь? Согрелся?..
- Со...грелся... - с трудом проговорил Радвилас, чувствуя теперь, как болит все тело. И вдруг вскинулся, испуганно распахнул глаза: - А Азуолас как?!
- Жив, что ему сделается! - Гедрюс с видимым облегчением махнул рукой. - Ну, он-то, понятно, безголовый, но что тебя сюда понесло?! Ладно же, отец с вас спросит за все!
Радвилас понимал, что их ждет наказание. Но не посмел возразить. Он и сам понимал, что отец не ограничится выговором, но самым главным было, что они оба живы.
Когда княжичей принесли домой и раздели, оказалось, что у Радвиласа сломаны два ребра, а у Азуоласа была вывихнута нога, сильно разбиты нос и губы. Так что о наказании не могло быть речи. Высокий обрыв сам проучил самонадеянных покорителей.
Княгиня Святогнева не отходила от сыновей, сама прикладывала к их ранам лечебные мази, туго бинтовала, чтобы переломы не разошлись. Радвилас заметил, что мать очень бледна и сильно осунулась, под глазами у нее пролегли глубокие тени, как будто она не спала много ночей. После они узнали, что княгиня, услышав о несчастье с сыновьями, рухнула замертво, и ее долго не могли привести в чувство.
С радостью увидев, что лежавший в другой постели брат неловко приподнялся и помахал рукой, княжич перекатился на здоровый бок, чтобы ему ответить. Но мать осторожно уложила его.
- Лежи, лежи!.. О, Хозяйка Судеб, благодарю тебя, что спасла моих сыновей! Какое счастье, что вы живы! - и она заплакала, закрыв лицо руками, так что сыновья видели только содрогающуюся спину.
- Матушка, матушка! Не плачь! Все хорошо! - испуганно прошепелявил разбитым ртом Азуолас.
Княгиня Святогнева поднялась, подошла сперва к одному сыну, затем к другому, неслышно поцеловала их.
Наутро сыновей навестил князь Алджимантас. Он смотрел сурово, и провинившиеся мальчики содрогнулись под его пристальным взором. Оглядев сыновей по очереди, остановил взор на Радвиласе, и тот обреченно вздохнул.
- Ну и что на вас нашло? - ледяным тоном спросил отец.
Мальчик не смог ответить.
- Радвилас, я у тебя спрашиваю! Ты старше, ты отвечал за вас обоих! Как ты мог не подумать об опасности? Вы оба чуть насмерть не убились!
Радвилас молчал. Потому что он не мог выразить вслух мечтаний о славе, о победе, что одолевали его вчера, на вершине обрыва. Когда лежишь в постели с переломанными ребрами, все это выглядит совсем иначе.
- Ты прав, отец. Я не подумал. Решил, что мы справимся, - произнес он, облизывая сухие горячие губы.
Князь Алджимантас глядел на сыновей с прежней суровостью.
- Ваше увечие вас спасает от основательной порки! Вы знаете, что я не наказывал вас без необходимости. Кто в детстве боится отцовской розги, тот, став взрослым, струсит перед вражеским мечом! Но здесь необходимость есть. Особенно для тебя, Радвилас! Я на тебя полагался, и хочу, чтобы ты впредь заслуживал доверия.
Старший княжич покорно кивнул, чувствуя, как сломанные ребра наливаются тяжелой, горячей болью.
Но не так воспринял их разговор Азуолас. Услышав слова и интонации отца, он спрыгнул с кровати, схватился за ее спинку, чтобы устоять на поврежденной ноге. Воскликнул, с трудом шевеля распухшими, как лепешки, губами:
- Почему ты ругаешь Радвиласа, отец? Это я, я во всем виноват! Я его уговорил спуститься с обрыва! Я!
Он побелел от напряжения, из раны на губе опять побежала кровь. Но он не замечал ничего, глядя на отца с решительным вызовом.
Тогда и Радвилас приподнялся и почти сел, хотя у него звенело в ушах. Преодолевая дурноту, спокойно проговорил:
- Не слушай его, отец. Я старший, значит, я виноват. Если надо кого-то наказать - то меня, когда мы выздоровеем.
Одно долгое мгновение князь Алджимантас молчал, словно не знал, что сказать сыновьям. Затем те увидели, как его лицо постепенно смягчается, в зеленых глазах тает лед. Он протянул руки и погладил сыновей по головам.
- Хорошо, что вы во всем заодно! Пусть боги помогут, чтобы так было всегда - и когда князьями станете в наших владениях. Но все же помните, что риск не всегда оправдан. Одно дело - рисковать собой для важного дела. А вы полезли напрасно. Никому не было от этого пользы. Прежде чем рисковать, тоже надо думать. Вы меня поняли?
Радвилас бросил быстрый взор на улегшегося в постель брата, и уверенно заявил за них обоих:
- Да, батюшка! Поняли!
Князь Алджимантас усмехнулся, хотел, казалось, сказать что-то еще, но передумал и вышел, прикрыв дверь.
Едва стихли шаги отца, как в покои к больным явились старшие братья, видимо, выжидали где-то поблизости. В руках Гедрюса была корзинка с медовыми лепешками. Вспомнив, как брат вчера тащил его из сугроба, Радвилас пристыженно покраснел.
- Я тебя не поблагодарил. Спасибо! - произнес он тихо.
- Да не за что! Вот, для вас, только что на поварне взял, - старший брат поставил корзинку на лавку между кроватей, чтобы лежащие могли дотянуться. Затем подмигнул: - А вы все же молодцы! Там бы не каждый взрослый парень спустился. Вот поправитесь - и я вам своего ястреба дам для охоты.
- А я... - Таутвигас помолчал, глядя под ноги. - Я вам позволю разобрать аллеманские доспехи, что мне отец подарил! Я слышал, вчера воевода Гаштольд сказал, что вам уже пора знать, куда попадать в них копьем!
Младшие братья изумленно переглянулись. Сколько они себя помнили, Таутвигас всегда ужасно важничал, воображая себя гораздо старше них, а над своими вещами дрожал как старый скряга. И вдруг - такой поворот!
- Спасибо! - первым на сей раз поблагодарил Азуолас. - Мы придем, как только выздоровеем!
Никто не засмеялся в ответ. Им было хорошо вместе сидеть вот так, когда на улице ярится мороз, есть горячие медовые лепешки, вспоминать всякую веселую чепуху, строить планы на будущее, когда младшие братья будут здоровы. Четыре пары одинаковых глаз смотрели сегодня друг на друга с непривычной теплотой.
- Нам отец сказал, - произнес Гедрюс, прожевав лепешку, - что мы должны научиться все поддерживать друг друга, как вы двое!
Никто не ответил, потому что не могли найти нужных слов. Лишь слушали, как в печи по-птичьи потрескивают дрова, да как ветер завывает снаружи, тщетно пытаясь опрокинуть каменную громаду княжеского замка. А здесь, внутри, пахло медом и травами, здесь звучал смех и веселые беседы. Это был дом, в который каждый, кто имел его в детстве, желает вернуться всю последующую жизнь.
-
Алджимантас хороший отец, именно такой, как надо. И он старается сделать так, чтобы братья оставались братьями и поддерживали друг друга, тем более их четверо и матери у них разные. Воистину растит железный лес.
-
Дети есть дети, даже если они княжичи. Вот и эти себе на пятую точку приключений нашли. Интересно, каким Азуолас вырастет. Задатки у него видны в двух разных направлениях.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа Ilona! :-* :-* :-*
Алджимантас хороший отец, именно такой, как надо. И он старается сделать так, чтобы братья оставались братьями и поддерживали друг друга, тем более их четверо и матери у них разные. Воистину растит железный лес.
Алджимантас ответственно подходит к воспитанию потомства. А братья, при всех различиях характеров, остаются братьями. Может быть, во взрослой жизни отношения между ними могут несколько осложнится, но хотя бы против общих врагов (а таковые не переведутся) они будут обычно действовать сообща. Железный лес в этом поколении, кстати, еще пополнится.
Дети есть дети, даже если они княжичи. Вот и эти себе на пятую точку приключений нашли. Интересно, каким Азуолас вырастет. Задатки у него видны в двух разных направлениях.
Вы меня заинтриговали: а какие разные направления будущего для Азуоласа Вы видите? Поделитесь, если можно, своими предположениями!
В канун весеннего празднества младшим княжичам разрешили пойти вместе со старшими братьями на большие торги, собиравшиеся каждую весну. Прежде купцы со всех окраин свозили товары в Лутаву, теперь - как только реки оттают, - в Айваре. Путь был подальше, ну да купцы в накладе не оставались: товаров жителям растущего города требовалось много, они расходились быстро.
Обойдя стороной скучные и неинтересные для них ряды, где продавали лен, пеньку, мед, воск, сало и прочие обыденные вещи, мальчики внимательно оглядели железные изделия, но ножи и наконечники стрел были хуже, чем в княжеской оружейной, и они прошли мимо. Полюбовались мехами, что добыли охотники за зиму. Горели огнем лисьи шкурки, черным аксамитом стелились соболя, гладко блестели куницы. Распяленные на деревянных стойках, пугающе огромные, распластывались медвежьи шкуры. Красовались пятнистые меха рысей. Здесь же, в клетках, можно было увидеть живых рысей. Они прижимали к голове свои уши с кисточками, шипели и фырчали на проходящих мимо людей, старались просунуть лапу между прутьев и в кого-нибудь впиться когтями. Местные мальчишки нарочно дразнили рысей, крутясь вокруг клеток и проворно отскакивая, когда зверь с быстротой молнии выбрасывал вперед лапу. Радвилас с братьями тоже увернулись несколько раз от огромных кошек, а затем им наскучило тех дразнить, и они двинулись дальше.
В середине собравшейся толпы двое обветренных охотников раскладывали на прилавке особенно пышные меха, рыбий зуб, исполинской длины клыки индрика-зверя. Они клялись, что ходили за богатой добычей чуть ли не к самому Стеденому морю, далеко за Влесославлем в Сварожьих Землях, в такую даль, что там и лес не растет, а морозы стоят круглый год. Собралось их в поход дюжина человек, да вот вернулись только двое. Свирепые звери, бескрайние леса, жестокие холода да бурные реки погубили их смелых спутников. Но зато они открыли в безлюдном краю неисчислимые богатства! То, что они привезли в Айваре - лишь часть добычи охотничьей ватаги. Остальное спрятано в выдолбленных в нетающем льду тайниках, ждет, когда хозяева вернутся. Те, кто отправятся с ними на дальнюю полунощь, станут самыми богатыми людьми в Айваре и прославятся на всю жизнь!
Столпившиеся вокруг литты сперва ежились, слушая о тяготах долгого пути, затем, видно, увлеклись - кто необычными приключениями, а кто - и обещаниями богатства. Несколько мужчин и парней покрепче стали уже сговариваться с путешественниками, решив попытать силы.
Юные княжичи тоже с воодушевлением слушали о дальних землях, навострив уши и распахнув глаза. Каждому из них хоть на миг захотелось самому пережить необычные приключения. Но Радвилас первым стряхнул наваждение. Взяв Азуоласа за руку, проверил на поясе звякнувший монетами кошель.
- Пойдемте! Я хотел подарок матушке купить.
День был весенний, но еще холодный, и княжичи сильно замерзли, пока стояли возле походников. Они заглянули в полосатый шатер, где толстая женщина пекла пирожки для тех, кто хотел закусить. За пару медных монет сыновья Алджимантаса подкрепились пирожками с черникой и запили их густым медовым сбитнем. Теперь они готовы были гулять по торговым рядам хоть до самого вечера.
Здесь же, для развлечения горожан, были устроены зрелища. Ученый медведь ходил на задних лапах, изображал все, что велел ему хозяин. Поодаль два силача перетягивали канат. Их мышцы на обнаженных до пояса могучих телах так и вздувались под лоснящейся от пота кожей. Здесь же разнообразные гадатели и ворожеи предсказывали будущее, предлагали обереги на все случаи жизни. Фокусник в вышитом бисером чжалаирском халате подбрасывал и ловил разноцветные шары, кольца и ленты, а другой глотал горящие факелы. Вопли удивления, смех, одобрительные возгласы под звон монет сопровождали каждое действо.
Разумеется, никакие дети - ни простые, ни княжеские, - не могли сразу отойти от балагана. Пробравшись сквозь толпу горожан, они смотрели представление, как и все, увлеченно кричали, вскидывали руки, когда кто-нибудь их особенно удивлял сложным трюком.
Радвилас поначалу был увлечен не меньше других. Но вдруг до его слуха донеслось совсем с другой стороны:
- Серебро-злато и прочий товар из заморских стран! От лучших мастеров, стоит не дороже ваших кун! Жемчуг из сварожских рек, янтарь морской, бирюза фарсийская! Все, что производят от Агайи до Аллемании! Шелка, аксамиты! Изделия из дерева, из глины! Все, что душе угодно!
Упоминание драгоценностей напомнило Радвиласу о подарке для матери, но не это его заинтересовало. Голос, что расхваливал товар, был мальчишеский, тонкий и звонкий. Вот это было уже интересно!
Княжич обернулся к братьям, но те замечали только фокусника, что как раз выдохнул огонь и дым, точно сказочный дракон. Все вокруг разом заорали, приветствуя его. Поняв, что сейчас братьев лошадьми не оттащишь от балагана, Радвилас выбрался из толчеи и один направился на голос неизвестного мальчишки.
Тот сидел в добротно сколоченной лавке, где и вправду были разложены немыслимые украшения, яркие ткани и другие весьма ценные вещи. И мальчишка примерно одних лет с княжичем, русоволосый и круглолицый, в ладно сидящей одежде, взаправду распоряжался здесь. Когда в лавку заходили покупатели, он доставал им каждую требуемую вещь, ловко разворачивал и показывал, уверенно называл цену, торговался, как взрослый.
Заинтересовавшись еще больше, Радвилас подождал, пока тот останется один, и подошел к нему:
- Здравствуй! Пусть Лайме тебе пошлет удачу! Ты что, здесь хозяин? Как тебя зовут?
Маленький купец поздоровался с незнакомцем, вдруг изумленно ахнул, увидев серебряную княжескую цепь на шее у Радвиласа.
- Здравствуй! Я - Драйнас, сын Вилкаса. Хозяин тут - мой отец, но он сейчас с приказчиками уехал за товаром, а я тут... А ты - княжич, да? - спросил он, понизив голос.
- Я - Радвилас. Третий сын великого князя, - и тут же добавил, завязывая беседу: - А я слышал о твоем отце. Он даже к нашему двору привозит ценные вещи из дальних стран. Только я не знал, что у Вилкаса есть сын. А ты что, всюду ездишь со своим отцом?
- Ага! - с гордостью проговорил Драйнас, но потом вздохнул: - Мамка у меня померла давно, я еще маленький был. Поэтому я всегда с отцом вместе. И в Сварожьи Земли с ним ездил, и в Лугию, даже в Орде бывали! Этой весной вернулись из Аллеманской Империи. А до того заезжали в Арвернию. Это такая страна за аллеманами, откуда привозят вино.
- Ага, я знаю, - сказал Радвилас, но тут же спохватился. Ну что он, в самом деле, знает в сравнении с человеком, своими глазами видевшим столько стран и народов? - Драйнас, а люди там какие? Аллеманы не пытались вас ограбить или взять в плен?
Сын купца фыркнул в ответ.
- Мы же купцы, нам открыты все дороги! Мы были на торгах в Рауте, в Эбергардене, и даже в самом Конингсбурге. Пошлины, конечно, платили. Но чтобы грабить - нет! Такого ни один имперский барон не посмеет. Кто ограбит купца, наживется один раз, а потом другие купцы к нему не поедут. Отец говорит, у нас круговая порука во всех городах и странах!
Радвилас на мгновение почти позавидовал ему. Этот мальчишка, годами не старше него, проехал через столько стран, узнал столько нового, что не узнаешь за всю жизнь, сидя на месте! То, о чем рассказывал ему Драйнас, было для княжича гораздо интереснее, чем все рассказы охотников о приключениях в неведомых далях. Кроме того, княжеский сын догадывался, что знать об окрестных странах, о том, как живут люди у себя, куда важнее, чем о каких-то безлюдных краях, откуда ничего не приходится ждать.
За беседой с новым приятелем не заметили, как время прошло. Вернулся отец Драйнаса, Вилкас, привезя какие-то свертки, ларцы, склянки с притираниями для женщин. Узнав, какой гость познакомился с его сыном, купец почему-то сильно встревожился, даже испугался.
- Господин, наверное, он наговорил тебе лишнего, как всегда, намолол чепухи? Ты не сердись, я его заставлю укоротить язык, чтобы знал, как вести себя со знатными людьми!
Но Радвилас вовсе не был рассержен. Наоборот!
- Не тревожься, почтенный Вилкас, твой сын мне поведал много интересных вестей! А купцу и положено быть разговорчивым, иначе как он будет предлагать свой товар? Мы прекрасно побеседовали. Я попрошу отца, чтобы он позволил тебе брать Драйнаса с собой во дворец.
Обрадованный купец ухватил сына за руку, шепнул на ухо:
- Благодари, слышишь! Поклонись и благодари княжича!
Затем Радвилас купил для матери браслет с бирюзой и шелковый платок того же цвета, что и каменья. Купец хотел подарить их княжескому сыну, но тот настоял на своем и заплатил, немного поторговавшись. В конце концов, Вилкас взял монеты, уверяя, что соглашается только потому, что надо же и ему на что-то существовать и кормить сына, а иначе он с огромной радостью отдал бы в подарок свой прекрасный товар, достойный княжеского дома...
Едва Радвилас покинул лавку купца, как сразу же встретил своих братьев, встревоженных и испуганных его отсутствием.
- Ты почему ничего не сказал? Может, к тебе стражу приставить, чтобы ты ни во что не ввязался? - налетел на него Таутвигас, едва не хватая за воротник. - И что ты тут делал так долго? Беседовал с каким-то купчишкой?
Радвилас выпрямился, смело глядя на старшего брата.
- Я вам говорил, что ухожу. А что до "купчишки", то он мне рассказал кучу всего интересного о странах, где побывал с отцом!
Таутвигас презрительно фыркнул.
- Мы же будущие князья! Что нам может сказать купец? Сколько где стоит соболь, а сколько белка?
- Ты не князь, ты просто невежда! - вспылил Радвилас. - Ну что ты видел сам, кроме Айваре да Лутавы? Где ты еще бывал? То-то! А Драйнас объездил столько стран, говорил с их жителями, он их понимает! Это может нам пригодиться!
Не слушая его, Таутвигас придвинулся ближе, с угрожающим видом. Но тут и Азуолас стал рядом с Радвиласом, сжал кулаки и воинственно воскликнул:
- Ну, давай! Ты хоть и старше, а с нами двумя не сладишь!
Но драка не состоялась. Гедрюс развел братьев в разные стороны, удерживая руками и укоряя.
- Не надо ссориться! Пойдемте уже домой. Вечереет. Сегодня должен приехать странствующий певец, я слышал. Не хотите же вы пропустить песни?
Мальчики успели вернуться вовремя. Когда они, умывшись и переодевшись, спустились в пиршественный зал, певец уже настраивал свою лютню, готовясь петь. Он был на вид лет сорока, рыжеволосый, худощавый, и по его облику заметна была привычка к скитальческой жизни. Подававшая кушанья служанка шепнула, что певца зовут Гелонас, он был послан странствовать из храма Потримпоса, где обучают жрецов-сказителей.
Певец исполнил не очень сильным, но волнующим, берущим за душу голосом несколько знакомых всем литтам песен: о том, как Месяц женился на Солнце, о девушке-сироте, посадившей розовое деревце, о вороне, что принес девушке золотое кольцо от ее погибшего жениха. И сам князь, и вельможи, его сотрапезники, благодарили и щедро одаривали певца.
Когда тот немного отдохнул, княгиня Святогнева, молчаливо сидевшая рядом с мужем во главе стола, поднялась и сняла с шеи тяжелое золотое ожерелье с оберегом сварожской богини Макоши.
- Позволь и мне поблагодарить тебя, одаренный богами Гелонас, если ты споешь мне песню на языке Сварожьих Земель! Я слышала, ты приехал недавно оттуда?
- Это правда, - поклонился певец. - Я только недавно вернулся из Червлянской и Славгородской земель, которые нынче лежат под властью чжалаирской Орды. Печальна их участь! Там, где некогда красовались цветущие города, ныне остались руины. Местные жители почти ничего не строят, а ютятся в лачугах, чтобы чжалаиры меньше их замечали. От других сварожских владений тот край отрезан Ордой, и не надеются на избавление от тяжкой дани.
Князь Алджимантас, внимательно слушавший о печальной судьбе сварожан, выпрямился в кресле и весь подобрался, точно пардус перед прыжком. Обвел блестящим взором своих сотрапезников.
- Что думаете, лучшие мужи литтские? Вот было бы для нас достойное дело - освободить те земли от ордынского ига! Если сварожские великие князья не могут взять удаленные края под свою руку, их народ будет благодарен тем, кто сможет!
Литтские вельможи оживленно принялись беседовать, кто - соглашаясь с предложением князя, кто - оспаривая его. А князь Вилмантас весело спросил у старшего брата:
- Кому ж ты в этом случае доверишь свои новые владения? Край-то побольше всей Литтской земли будет!
- Да вот тебе и доверю! - Алджимантас хлопнул брата по плечу. - А там и сыновья мои подрастут. Им тоже много найдется дел!
Тем временем певец вновь настроил струны на лютне и поднялся со своего места, чтобы лучше быть услышанным.
- Спою вам песню старинного князя Радомира Славгородского о войне с команами! Песня еще живет в том краю, всем бедам вопреки...
Долго плыл под каменными сводами замка глуховатый голос певца. Долго звучала его лютня, то мерным рокотом копыт, то яростным неистовством сражения, то пронзительным женским плачем, то тлеющим огоньком надежды. Когда певец дошел до строк о том, как князь Радомир призывает своих родичей к походу на команов, и его брат Турволод первым охотно примчался на зов, Азуолас хлопнул ладонью Радвиласа по колену.
- Здорово! Давай, будем играть: ты, как старший, будешь Радомиром, а я - Турволодом!
Но Радвилас решительно покачал головой.
- Нет! Слушай дальше: они ведь потерпели поражение и попали в плен, и войско свое положили. А я хочу, чтобы мы с тобой побеждали, а не проигрывали!
-
Вы меня заинтриговали: а какие разные направления будущего для Азуоласа Вы видите?
Его преданность брату задаёт один возможный вектор развития, отношение к учёбе - другой. Посмотрим, что возобладает. Если второе, то не очень хорошо может получиться (хотя судя по вашему ответу выше, всё-таки первое :))
-
Песнь о походе Радомира Славгородского, Радвилас оценил верно. То есть не саму песнь, она наверняка была прекрасна, а результат знаменитого похода. Чувствуется умение самостоятельно делать выводы из услышанного и увиденного. Чем дальше, тем больше мне нравится Радвилас.
-
Очень интересно. Все нравятся. Про историю Литвы я почти ничего не знаю - тем интереснее будет читать. :)
-
Благодарю вас, эрэа Ilona, эрэа Convollar, эрэа katarsis! :-* :-* :-*
Вы меня заинтриговали: а какие разные направления будущего для Азуоласа Вы видите?
Его преданность брату задаёт один возможный вектор развития, отношение к учёбе - другой. Посмотрим, что возобладает. Если второе, то не очень хорошо может получиться (хотя судя по вашему ответу выше, всё-таки первое :))
Да нет, в отношении Азуоласа в учебе не предполагается никакого маркера. Просто он младше брата, и ему приходится труднее - еще не схватывает информацию как следует, меньше развита мелкая моторика (отсюда ломающиеся перья и проливающиеся чернила). Все-таки в нашем мире не зря обучают детей строго по возрастам, а вместе с теми, кто старше или моложе, посадят разве что в исключительных случаях. А тогда еще не задумывались, что два года разницы в детстве могут значить не так уж мало. Тем более, что кое-кто сам напросился.
Но что Радвилас умеет думать лучше - у Азуоласа в памяти останется крепко.
Песнь о походе Радомира Славгородского, Радвилас оценил верно. То есть не саму песнь, она наверняка была прекрасна, а результат знаменитого похода. Чувствуется умение самостоятельно делать выводы из услышанного и увиденного. Чем дальше, тем больше мне нравится Радвилас.
Этот момент появился, потому что одна моя читательница сравнивала эту пару братьев с Радомиром и Турволодом. Вот я и придумала подсветить. Вернее, в Азуоласе, может быть, что-то от Турволода и есть. Но Радвилас уж точно не захочет становиться вторым Радомиром.
Благодарю Вас за него! А то о его историческом прототипе что-то мало кто напишет с симпатией. А я вот попытаюсь проследить весь его жизненный путь (а может, и немного дальше).
Очень интересно. Все нравятся. Про историю Литвы я почти ничего не знаю - тем интереснее будет читать. :)
С прочтением Вас! :) Не страшно, почитаете, как самостоятельную вещь.
Глава 4. Испорченная кровь
Той же весной тяжело заболела княгиня Святогнева. На самом деле, она уже давно чувствовала, как поднимается болезнь у нее в груди, тяжким камнем хватает за горло, мешает дышать. Жена литтского князя стойко терпела первые, еще слабые проявления, скрывала от мужа и детей, и от самой себя, тяжкую правду. Но сил, чтобы бороться с болезнью, становилось все меньше.
Во время праздничного вечера, когда княгиня попросила певца исполнить сварожскую песню, она уже чувствовала разгорающийся недуг. Может быть, именно его неотвратимое приближение и вызвало желание напоследок услышать песни своей родины. И за эту последнюю радость она без сожаления отдала ожерелье-оберег, что не защитил ее от разрушительного действия болезни.
Спустя примерно две седьмицы княгиня, занимаясь шитьем, неожиданно закашлялась, хватаясь руками за грудь, и ткнулась лбом в рамку ткацкого станка. У нее побежала горлом кровь, закапала на спускавшуюся вниз ткань. Женщины испуганно завопили, подняли упавшую княгиню и уложили на кровать.
Больше Святогеве не суждено было подняться с постели. Силы ее таяли с каждым днем. Ее грудь разрывал кашель, часто возвращалось кровотечение. Иногда больную лихрадило, и лицо ее озарял неестественный болезненный румянец, глаза у нее сверкали, придавая обманчивый облик, исполненный жизненной силы, когда на самом деле эта сила таяла в ее теле день за днем. Но чаще умирающая княгиня лежала в постели, изможденная, с провалившимися глазами. Она почти не спала и не хотела есть, а когда ела - не чувствовала вкуса пищи. Никакие лекарства, ни заклинания знающих жрецов не помогали больной. Над пологом ее кровати день и ночь мелодично звенели бубенцы, отгоняющие злых духов. Но и они не могли прогнать духа болезни, завладевшего Святогневой.
Детей не пускали к ней, и они бродили по замку, подавленные, сумрачные, не знающие, что происходит. Окружающие их уверяли, что княгиня скоро поднимется на ноги, однако голоса их дрожали, а глаза при этих заверениях испуганно бегали. Надо всем замком нависло как будто тяжелое серое облако, излучавшее тоскливую безнадежность. У всех - от князя Алджимантаса и до последнего конюшенного мальчишки, - в глазах, если приглядеться, было одно: тоскливое ожидание того, что неминуемо должно случиться.
Младшие княжичи хотели повидаться с матерью. Теперь, когда заканчивались все занятия, они уже не играли и не развлекались, а бродили вокруг княгининых покоев, ожидая, когда там не будет никого из взрослых, которые не пускали их к матери. Но, как назло, в покоях возле княгини все время находились либо ее служанки, либо какой-нибудь очередной ведун или знахарь, пытавшийся излечить больную.
Иногда к братьям присоединялась, сбежав от няньки, маленькая Альдона, и они втроем бродили по замку, вспоминая, как было хорошо, когда матушка была здорова. Им казалось, что, стоит только увидеть ее - и все злые чары разом исчезнут, матушка выздоровеет, и они заживут как прежде. Один лишь Радвилас, старший и самый рассудительный из троих, догадывался, что мечты могут и не сбыться. Но и ему хотелось, чтобы так произошло.
Однажды он в одиночку попытался проникнуть к матери, не позвав с собой брата и сестру. Вечером, когда уже гасили свечи и ложились спать, он поднялся по лестнице на женскую половину, захватив с собой ландыши, что сорвал в саду. Его мать почему-то любила именно эти цветы, изящные, но неброские. Даже велела садовнику принести ландыши из леса и посадить в укромном тенистом месте, подходящем для них. Вот Радвилас и принес ландышей, желая порадовать мать.
Двигаясь тихо и осторожно, он хотел свернуть в переход, но тут услышал, как скрипнула дверь. Послышались шаги и приглушенные мужские голоса. Оглянувшись по сторонам, Радвилас скрылся в стенной нише, за деревянным изваянием козлоногой вилы.
Шаги и голоса приблизились и остановились в пяти шагах от его убежища. Княжич узнал в почти полной темноте - лишь в стойке под потолком горела восковая свеча, - по голосу своего отца. Хотя голос у него сегодня был совсем не свой: мягкий, просительный, даже испуганный какой-то.
- Попытайся еще ей помочь! Не может быть, чтобы вы все, воспитанники храмов, одаренные свыше, перепробовали уже все действенные волшебные заклятия! Я выстрою в Айваре новый храм, наполню ваши сокровищницы золотом, зерном и мехами, только бы вы спасли мою жену! - нет, Радвилас не ошибся: в голосе князя Алджимантаса звучали гнев и страдание.
Послышался сухой деревянный стук - видимо, жрец ударил о пол посохом, который держал в руках.
- Даже в горе не оскорбляй богов и их служителей, князь! Твоими подарками не задобришь их, как неправедных судей! Священные заклинания и целебные травы способны только поддержать слабеющую жизненную силу в теле больного, но не тогда, когда она иссякла полностью. Так весна не заставит цвести иссохшую ветку.
Князь Алджимантас не хотел верить услышанному, как и его сын, затаившийся в укрытии. Но Радвилас должен был молчать. А его отец произнес громко, укоризненно:
- Но почему вдруг?.. Она еще молода, могла бы прожить долго. Она нужна мне и нашим детям! Как происходит, что жизненные силы иссякают задолго до отпущенного богами срока?
Теперь они стояли так, что по стене метались громадные черные тени, причудливо искажающие облик. И вот, Радвилас увидел, как тень жреца покачала высокой четырехугольной полотняной шапкой, увитой лентами.
- На то бывают разные причины, государь! А в отношении княгини Святогневы могу сказать: в ее теле, хотя молодом и красивом, течет испорченная кровь, она не дает достаточно жизненной силы.
"Испорченная кровь!" При этих словах волосы зашевелились на голове у Радвиласа, словно летучие мыши роились над ним, нагоняя могильный холод. По коже бежали мурашки, зубы готовы были стучать от страха, и он сжал челюсти, чтобы отец со жрецом не услышали его.
Князь Алджимантас спросил угрожающе, теряя терпение:
- Так что это значит - "испорченная кровь"? На мою жену навели порчу, что ли? Кто?!
- Нет, нет, князь! Порча, и вообще волшебство, тут ни при чем. Это копится внутри, под гнетом поколений, и передается по наследству. Так бывает в очень древних родах, как сварожские княжеские семьи.
- Разве может род постареть? Стареют отдельные люди, а род непрерывно обновляется новыми поколениями...
- Увы, может! И отдельный род или семья, и даже целый народ! - тень жреца вновь покачала головой, выражая искреннее сожаление. - У всего на свете есть свой срок. Каждый род, как река, имеет свой исток: сперва течет чуть заметным чистым ручейком, затем набирает силу, грохочет водопадом, сбегая с гор, а, спускаясь на равнину, разливается вширь и сверкает на солнце, как величавый владыка. А в своем устье река становится сонной и ленивой, заболочивает берега, тащит сгнившие камыши и всякий мусор. И, в конце концов, лишенная своей воли, река устало отдается морю и растворяется без остатка в его соленых волнах. Так же происходит и с племенами людей. После многих поколений они дряхлеют, сколько бы лет ни было каждому человеку отдельно. Они слабеют телом и духом, лишаются деятельной силы, что отличала их пращуров. Там, где предки расширяли владения, строили, создавали законы, их потомки кое-как пытаются сохранить наследство, которые все равно утекает между пальцев. Разве не к тому постепенно клонятся чжалаирская Великая Орда, Аллеманская Империя? Такими ли они были при наших прадедах? Да и родичи твоей супруги - сварожане... Сколько поколений они рабствуют перед чжалаирами? Поди, уже и думать забыли, что когда-то было по-другому. И у них давным-давно нет правителей, совершавших подвиги Бронислава Великого и Стемира Сильного. Их семьи стали малодетны, да и живут нынешние сварожане чуть не вдвое меньше против прежних времен. Вот это и есть проклятье испорченной, состарившейся крови, князь. Как ни печально, но ничто больше не в силах обновить ее, разве что сами боги укажут здоровый источник!
Повисло долгое молчание. Безмолвно, как изваяние на лестнице, замер князь Алджимантас, обдумывая сказанное жрецом. Застыл в своем укрытии и Радвилас. То, что услышал, на всю жизнь вошло в его память, словно каленым железом отпечаталось внутри стенок черепа. Он еще не мог осмыслить всего как следует, однако будет возвращаться к подслушанному разговору много раз в своей жизни, пытаясь разобраться во всем, что услышал тогда.
А в ту черную ночь он с неотвратимой ясностью понял лишь, что матери скоро не будет на свете. И ничто не могло ее спасти от костлявых рук всеуносящего старца, тому порукой были два слова, злые, как шипение гадюки: "Испорченная кровь! Испорченная кровь!"
И снова заговорил князь Алджимантас, спокойным, даже слишком спокойным голосом:
- А как же мои дети от Святогневы? И в них ведь течет кровь матери...
- Когда здоровая кровь смешивается с испорченной, то обычно одолевает ее, как более сильная. Полностью ручаться за будущее могут одни лишь боги, но, наиболее вероятно, княжичи Радвилас и Азуолас и княжна Альдона пойдут в твою породу, государь. Твой род, как это видно по нынешним и прошлым достижениям, сейчас переживает свое становление. Он - бушующий водопад, которого никому не сдержать, не сковать. Когда род полон жизненных сил, он стремится к великим целям, и все ему удается. Не уступят и твои сыновья своим предкам, князь.
И эти слова тоже навсегда запомнились Радвиласу...
- Если так - я благодарю богов, что не вовсе меня ограбили! - мрачно произнес князь Алджимантас. - Но, если вдруг будет хоть малейшая надежда для нее - сделайте все возможное!
- Обещаю, князь! - по стене вновь метнулась тень от четырехугольной шапки жреца. - Но и я тебе напоминаю: надеясь на лучшее, готовься к худшему...
Он склонил голову, прощаясь, и направился прочь, а князь спустился по лестнице, и скоро шаги его стихли в гулких переходах каменного замка. Оставшись один, Радвилас глубоко вздохнул; оказывается, он давно уже затаил дыхание, чтобы ничем не выдать себя. Глаза щипало, к горлу подкатывал соленый комок, и, чтобы не завыть и не заплакать, он вынул нож и с силой уколол себя в руку до крови. Было больно, но это ощущение вытеснило другие, и он смог ясно рассуждать.
Подкравшись обратно к покоям матери, он взял горячей ладонью уже изрядно привядшие ландыши и хотел было постучать. Но услышал доносящийся оттуда душераздирающий кашель, и за ним - слабый стон. Радвиласу стало еще страшнее, чем при разговоре об "испорченной крови". Он положил ландыши у порога и убежал, не оглядываясь. Цветы остались лежать - бледные, умирающие, свесив вниз изящные колокольчики цветов.
Он никому не сказал о том, что слышал в ту ночь, даже Азуоласу с Альдоной. Ни к чему простодушному брату и маленькой сестрице знать, что их мать обречена, и об "испорченной крови". Уж не говоря о том, что они наверняка проговорились бы, эта ноша слишком тяжела для них. Он - старший из детей княгини Святогневы, ему и надлежит знать правду.
Когда больной княгине сообщили о подброшенных к порогу цветах, она велела приготовить ей конные носилки. Слуги растерялись, не зная, что значит этот странный приказ. Когда дошло до князя Алджимантаса, он стремительно ворвался в покои супруги.
- Ты что, хочешь уехать? В таком состоянии? Это безумие! И мне ничего не сказала!
Княгиня Святогнева лежала на постели, совсем высохшая, как осенний листок. Кожа на лице туго натянулась, некогда роскошные волосы поредели и потускнели. Увидев мужа, она хотела улыбнуться, но болезнь не позволила ей выразить радость.
- Я уеду в нашу усадьбу на Солнечной Поляне. Хочу уйти одна, не обременяя вас, - проговорила она медленно, с остановками, отдыхая после каждого слова. - Не спорь! Не могу... показаться детям такой. Да и тебе... лучше запомнить меня, как была...
Ее муж осторожно взял в ладони исхудавшую, как птичья лапка, руку жены, и поцеловал.
- Если для тебя так будет лучше - уезжай, - согласился он.
Святогнева хотела что-то сказать еще, но страшный приступ кашля потряс ее, и она, отвернувшись к стене, хрипела и задыхалась, словно в груди у нее все разрывалось. Глядя, как содрогаются худые плечи жены, словно крылья подстреленной птицы, Алджимантас понял, что она права, не желая умирать дома, где живет семья.
Отдохнув и переведя дыхание, Святогнева продолжала, глядя в глаза мужу:
- О детях позаботься... Нашим сыновьям, к счастью, уже больше нужен пример мужчины, чем женщины. Альдоне нужна мать... Когда женишься, я прошу, позаботься, чтобы твоя жена была добра к детям... Если не как мать, то хотя бы как часть одной семьи, как я старалась быть для Гедрюса с Таутвигасом...
Алджимантас запротестовал было, но жена продолжала, собравшись с силами:
- Тебе все равно придется жениться, у тебя еще много лет впереди... И дети... Ты всегда мечтал о большом сплоченном роде, о железном лесе. Четырех сыновей тебе мало. Пусть новая жена родит еще детей. Жаль, что я смогла тебе подарить лишь немногих, но уж эти-то точно мои! - ее изможденное лицо озарилось нежностью. - Радвилас вчера принес к моему порогу ландыши. Я знаю... только он мог это сделать так, чтобы никто не узнал... Азуолас, мой храбрый и честный мальчик... И малышка Альдона... Хорошо, что хоть они есть друг у друга! Позаботься о них, Алджимантас, а другую жену все равно возьми!
- Ладно, как пожелаешь, - отвечал он, не задумываясь, что говорит, но потрясенный благородством своей жены и силой духа, с какой она шла навстречу смерти. - Но равных тебе женщин на свете не останется!
-
Да нет, в отношении Азуоласа в учебе не предполагается никакого маркера.
Ну вот и славно. Тогда за Радвиласа можно только порадоваться, союзник у него в будущем будет очень надёжный. :)
Жаль Святогневу. Где только умудрилась туберкулёз подхватить?
-
:'(
Что это он, интересно, имел в виду под "испорченной кровью"? Вырождение или теорию пассионарности?
Твой род, как это видно по нынешним и прошлым достижениям, сейчас переживает твое становление.
Тут должно быть своё становление или я что-то не так поняла?
-
Неожиданно. Княгиню жаль. А Радвилас с детства рассудительный и разумный для своего возраста.
Вон сколько прожила песнь, сложенная Радомиром. Азуолас, может, чем-то Турволода и напоминает, а вот Радвилас на Радомира не похож.
"Испорченная кровь" в речи жреца, конечно, вырождение. Теорию пассионарности ещё не придумали. Впрочем, утрату пассионарности вполне можно рассматривать как своего рода вырождение.
-
Теория, любая, в том числе и теория пассионарности, это лишь попытка объяснить уже существующее. Независимо от того, когда её придумали. А вот то, что в мире происходит становление государств, эпоха завоеваний, расцвет и постепенное угасание - исторический факт.
-
Огромное спасибо, эрэа Ilona, эрэа katarsis, эрэа Карса, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Да нет, в отношении Азуоласа в учебе не предполагается никакого маркера.
Ну вот и славно. Тогда за Радвиласа можно только порадоваться, союзник у него в будущем будет очень надёжный. :)
Это действительно так. На пару они сделают Литтское княжество по-настоящему великим. 8)
Жаль Святогневу. Где только умудрилась туберкулёз подхватить?
Раньше не такая уж редкость была. А могло даже по наследству перейти.
:'(
Что это он, интересно, имел в виду под "испорченной кровью"? Вырождение или теорию пассионарности?
И то, и другое. Телесное вырождение сопровождается упадком духа, утратой пассионарности. Правда, насчет Сварожьих Земель это окажется не совсем так. Но все же доля правды в этом есть. А насчет физического упадка, в сравнении с нашими новыми героями - литтами, это заметно.
Спасибо, что указали ошибку, я исправила.
Неожиданно. Княгиню жаль. А Радвилас с детства рассудительный и разумный для своего возраста.
Вон сколько прожила песнь, сложенная Радомиром. Азуолас, может, чем-то Турволода и напоминает, а вот Радвилас на Радомира не похож.
"Испорченная кровь" в речи жреца, конечно, вырождение. Теорию пассионарности ещё не придумали. Впрочем, утрату пассионарности вполне можно рассматривать как своего рода вырождение.
Увы. :'(
Радвилас уже старается думать, и знает, когда лучше скрыть свои мысли. А несчастье с матерью наверняка на него сильно повлияет.
Надеюсь, что песня Радомира проживет многие сотни лет! Она того заслуживает. Но судьбу ее героев повторять не стоит, Радвилас прав.
Тут все взаимосвязано. А знающие, образованные люди могли и раньше замечать закономерности в развитии разных народов.
Теория, любая, в том числе и теория пассионарности, это лишь попытка объяснить уже существующее. Независимо от того, когда её придумали. А вот то, что в мире происходит становление государств, эпоха завоеваний, расцвет и постепенное угасание - исторический факт.
Мои литты, как правило, чистыми теориями не увлекаются, они их исполняют на практике.
Во всяком случае, сейчас они на стадии бушующего водопада. О том и произведение.
Святогнева вновь закашлялась и уткнулась лицом в поданное служанкой полотенце. Алджимантас с болью в душе увидел, как на белой ткани красными маками расцветают пятна крови.
- Позови людей! Я уеду, - обессиленно шепнула женщина.
Алджимантас помог ей улечься в принесенные носилки. С тоской взглянул в лицо жены, белизной не уступающее подушке, на которой покоилась ее голова.
- Я с тобой поеду! Не отпущу одну.
Она покачала головой, умоляюще запротестовала:
- Не надо! Не хочу, чтобы ты видел меня такую...
- Увидел уж! Не прощайся со мной заживо. Хватит того, что завещаешь ты мне наперед!
Радвилас с братом и сестрой видели сквозь чисто промытое слюдяное окно, как из дверей вынесли носилки, и как отец, холодный, молчаливый, вскочил на коня, уехал, не оглядываясь. Долго смотрели дети, пока и пыль не рассеялась за хвостами коней.
А на четвертый день облетела всю Айваре весть, что княгиня Святогнева умерла.
Случилось это в теплый весенний день, когда в садах расцветали вишни, стояли в бело-розовых кружевных нарядах, как девущки-невесты, ожидающие любви. И больной княгине вдруг страстно захотелось их увидеть. Но не было сил даже говорить, а не то что подняться на ноги. И она одними глазами обратилась к мужу, нагнувшемуся к ней. Сжала его руку костлявыми пальцами.
- Подними... Подними!.. - хрипло проклекотала она
Алджимантас оглянулся на лекаря, смешивающего какое-то зелье, - можно ли? Тот покачал головой. Но Святогнева молча умоляла его. И князь поднял жену на руки, поднес к распахнутому окну. Она с последней тихой радостью взглянула на цветущие сады. Вдруг прерывисто вздохнула, и голова ее безжизненно опустилась. Из уголка губ стекла тягучая струйка крови. Алджимантас все понял сразу. С первого же мгновения.
Похороны литтской княгини прошли пышно, богато, как подобало супруге великого князя. Все жалели ее и детей, стоявших у погребального костра, притихших, с тоскующим видом. Радвилас, как старший, одной рукой держал под руку брата, а другой - обнимал за плечи сестру. Иногда их молчание прерывалось сдавленными мучительными всхлипами. Тут же, рядом с отцом, притихли старшие братья. Все в траурных одеяниях, собрались вокруг костра вельможи и местные жители.
Когда дым поднялся над погребальным костром высоким черным столбом, Радвилас пристально взглянул в небо, пытаясь разглядеть Путь Небесных Всадников, по которому душа княгини Святогневы вознесется прямо на Небо, туда, где живут все праведные души.
Вечером дети Святогневы собрались вместе, словно черпая в своей близости утешение от того, что в них все еще продолжала жить кровь матери. Маленькая Альдона горько плакала, пока не заснула, обессиленная, возле братьев, держа их за руки. Азуолас не плакал, а сердито подвывал, точно медвежонок, у которого охотники убили мать. Радвилас за весь день так и не произнес ни слова, но иногда украдкой смахивал слезы. Он не мог ничем услышать ни их, ни себя. Кроме того, он боялся, что, если откроет рот, расплачется, как дитя. А ведь он был старшим, и должен быть разумным и сильным.
И вдруг ему пришло в голову, холодное, как ледяная вода, и ясное, как освобождение: что хуже смерти матери уже ничего не может произойти. Сколько бы он ни прожил на свете, у него не будет дня хуже этого.
Похоронив жену, князь Алджимантас год строго соблюдал траур, как полагалось по обычаю. О новой женитьбе он пока не спешил думать. Святогнева, как живая, продолжала стоять перед глазами. Хоть в последнее время и принялись знатные литты, у кого в семье были девушки, привозить их к княжескому двору, явно надеясь на внимание вдового князя, но его сердце не лежало ни к одной. Он занимался в основном княжескими делами, готовился к вероятным новым походам, старался выиграть время, посылал переговорщиков к аллеманам, узнавал о замыслах других соседей.
Однажды великий литтский князь приехал в гости к своему союзнику, в старинный сварожский город Белорог. Когда-то Белорожское княжество было закатной окраиной Сварожьих Земель. Теперь - превратился в окраину Литтской земли, поутратив былые связи с разобщившимися родственными краями. До Белорога, бывало, дохлестывали волны аллеманских набегов, порой грабили и свои - лихие влесославльские ушкуйники. Княжество скудело благосостоянием, как и другие окраины. Уже многие сварожские владения прислонялись к набирающему силу Литтскому княжеству. Союзником Алджимантаса быть все же легче, нежели данником чжалаирской Орды, на которого шишки сыплются отовсюду. В пограничных землях и вовсе сварожане с литтами жили бок о бок, нередко роднились, только богам продолжали молиться каждый своим.
Давно поддерживал отношения с литтами и белорожский князь Преслав. Он радушно встретил Алджимантаса в своей крепости, целую седьмицу развлекал его ловами, играми, плясками.
Как-то почетный гость разглядел среди хоровода девушек младшую сестру князя Преслава - Забаву. Она была невысокого роста, но очень красивой и обаятельной девушкой, и явно старалась понравиться вдовому литтскому князю. То, кружась в хороводе, невзначай поводила рукой, приблизившись к гостю, то как бы невзначай улыбалась, то поправляла выбившиеся из косы золотые пряди волос. И Алджимантас видел, как алеют ее полные губы, как волнуется под алым сарафаном высокая грудь девушки.
И, пока он приглядывался, что-то в чертах лица Забавы вдруг напомнило ему умершую Святогневу. Такой же высокий лоб, и длинные дуги бровей... Видно было, что характер у девушки совсем другой, но Алджимантас и не искал полного подобия. Второй Святогневы нет и не будет. Но с этой новой сварожской княжной можно будет жить счастливо! Забава выглядела доброй и веселой - значит, не станет поперек дороги его подросшим детям. А судя по тому, как девушка оглядывалась в его сторону, князь уверен был, что согласится стать его женой.
Погостив в Белороге, Алджимантас повнимательней пригляделся к княжне, и убеждался в своих мыслях. Как-то, встретив его в переходе, она задержалась, поджидая его. Лукаво вскинула глаза, затеребила цветные бусы на шее.
- Государь! Я не ждала, что повстречаю тебя.
Алджимантас улыбнулся ее деланому недоумению.
- А на что тебе меня видеть, княжна? Или твой брат что передать велел?
Девушка помотала головой, так что сережки зазвенели в ушах.
- Нет, не брат... Я сама сказать хотела, государь... - она положила ладонь на грудь, зарделась как маков цвет: - Вот ты уедешь, а я сохнуть буду...
Литтский князь отшатнулся, пристально глядя на девушку.
- И замуж за меня пойдешь? Я же вдвое старше тебя. У меня дети уже большие. Подумай!
- Я подумаю, да не передумаю! - серебристым колокольчиком прозвенел голос девушки.
На другой день Алджимантас попросил у белорожского князя руки его сестры. Тот, само собой, был рад чести породниться с могущественным правителем литтов. Вернувшись домой, Алджимантас объявил о скорой женитьбе. Перед этим он собрал для разговора всех четырех сыновей. Беседа состоялась в оружейной, где на стене висело главное знамя литтов - зеленое, с серебряным пардусом. Тут же развешаны были на стенах разнообразные мечи, копья, топоры и другое оружие. На деревянных стойках укреплены были доспехи всех видов, шлемы, простые круглые и замысловатого вида, расписные щиты. У каждого из мальчиков здесь были любимые вещи, которые они облюбовали задолго до того, как смогли бы ими владеть наяву.
- Так слушайте, сыны. Я надумал жениться снова. Нашел уже девушку княжеского рода, что станет моей женой. Хочу, чтобы вы, сыны, приняли мой выбор как должное. Вы уже большие, материнская юбка вам не так уж нужна. Но вы должны принять и признать мачеху. Чтобы вели себя как разумные взрослые люди, княжеские сыновья! Я надеюсь, вы по-хорошему меня поймете?
Сыновья молчали. Они и вправду были уже большими. Гедрюс с Таутвигасом превратились в крепких подростков, почти уже молодых людей, да и сыновья Святогневы, казалось, повзрослели быстрее своих лет. Теперь все четверо стояли, потупив взоры, и не находили слов.
Первым отозвался Гедрюс, самый старший.
- Ты отец наш, твоя воля для нас закон. Лишь бы тебе счастливо жилось с этой женщиной!
Таутвигас наклонил голову, а Радвилас, казалось, хотел о чем-то спросить, но передумал, только губы у него дрогнули. А Азуолас глубоко вздохнул, вспоминая мать.
Отец понял их состояние. Подойдя ближе, показал сыновьям на знамя.
- Я знаю, вам трудно сейчас. Особенно вам, Радвилас и Азуолас, только недавно лишившиеся матери. Я всю жизнь буду вспоминать ее. Вы сейчас, конечно, не поймете меня. Может, когда-нибудь потом сможете. А пока хочу, чтобы перед этим знаменем вы поняли одно: хотя матери у вас разные, но вы все - один род. Одна цель у нас всех - величие и могущество Литтского княжества! Один знак - вот это знамя! - Алджимантас говорил веско, как произносят, может быть, самые важные в жизни слова. - Хочу, чтобы вы обещали, что бы ни происходило в жизни, стоять заодно против общих напастей. Железным лесом стоять друг за друга, и за тех братьев, что могут еще у вас появиться. На всю жизнь вы - один род. И вы будете непобедимы, покуда едины!
- Железный лес! - одними губами произнес Радвилас, и первым шагнул к знамени, положил обе ладони под отцовскими, сколько хватило роста. За ним вприпрыжку подскочил и Азуолас, а уж потом более степенно подошли старшие братья.
- Железный лес! - повторил и Алджимантас, словно воочию переживая вновь свое многообещающее видение.
Вскоре он привез в Айваре молодую жену. В тот же день женился и младший брат великого князя, Вилмантас, наконец, найдя себе невесту из знатного литтского рода.
Разглядывая на свадебном пиру свою мачеху - пышно разодетую, с непомерно набеленным и нарумяненным лицом, - Радвилас размышлял: а у нее не испорчена кровь? Она ведь тоже сварожская княжна, какой была его мать.
Как бы там ни было, но при княжеском дворе в Айваре быстро привыкли к княгине Забаве. Она была полной противоположностью рассудительной строгой Святогневе. Была весела, несколько легкомысленна, любила пошутить и посмеяться, а наряды и драгоценности меняла чуть ли не каждый день. Но, если князь Алджимантас радовался с "молодой прелестницей", кто же мог возразить?
В последующие годы она родила мужу троих сыновей - Мадвижаса, Скалмантаса и Лемтуриса, - и двух дочерей. Так литтский железный лес пополнился новой порослью.
Своих детей княгиня Забава обожала, нянчила, точно кукол. К пасынкам же не проявляла особого внимания. Да и они, подрастая, жили сами по себе, в совсем ином мире, далеком от мачехи и сводных братьев. Одна лишь Альдона, скучавшая по матери, привязалась к Забаве и помогала ей заботиться о детях.
А время шло. Взрослели дети. Радвилас и Азуолас были уже не маленькими мальчиками, но крепкими, хорошо развитыми подростками, которых вскоре будет правильнее считать юношами.
-
Вот и мачеха появилась у княжичей. До подросших уже мальчиков ей особого дела пока нет. Но ведь рано или поздно встанет вопрос престолонаследия. Как-то поведут себя в этой ситуации Забава и её дети. Со старших сыновей Алджимантас клятву взял, а с младших?
-
Действительно, подрост в Железном лесу сильный. Только как бы прореживать не пришлось. Посмотрим, как уживутся многочисленные сыновья Алджимантаса. А Забава мне не внушает особого доверия.
-
Соглашусь с вышесказанным: новый брак и целых три сына от него - это чревато серьёзной заварухой в будущем. Особенно если Забава окажется интриганкой.
-
Премного благодарна, эрэа Карса, эрэа Convollar, эрэа Ilona! :-* :-* :-*
Вот и мачеха появилась у княжичей. До подросших уже мальчиков ей особого дела пока нет. Но ведь рано или поздно встанет вопрос престолонаследия. Как-то поведут себя в этой ситуации Забава и её дети. Со старших сыновей Алджимантас клятву взял, а с младших?
Младших сыновей, я надеюсь, он постарается воспитать в тех же правилах. А там уж как получится. Зависит от того, кто из сыновей Алджимантаса окажется наиболее способным, кому будет наиболее под силу продолжать начатый отцом курс.
Действительно, подрост в Железном лесу сильный. Только как бы прореживать не пришлось. Посмотрим, как уживутся многочисленные сыновья Алджимантаса. А Забава мне не внушает особого доверия.
Большой семье нужны большие владения, чтобы каждому дело нашлось. А там посмотрим, кто каким деревом в железном лесу вырастет. И царственный ясень будет, и могучий дуб. И колючий можжевельник. И осиновый лист может вырасти. Но всему свое время.
Забава может попытаться добиться возвышения для своих детей. И не теперь, а в далеком будущем. Но я не уверена, что она настолько умна, чтобы всерьез изменить что-то в политике.
Судьбу одного из сыновей Алджимантаса и Забавы мы, кстати, точно знаем. И даже внуков! ::)
Соглашусь с вышесказанным: новый брак и целых три сына от него - это чревато серьёзной заварухой в будущем. Особенно если Забава окажется интриганкой.
Покуда Алджимантас и сам еще отнюдь не собирается умирать. Если его не станет, когда сыновья будут вполне взрослыми, то будет зависеть от того, кто из них наберет наибольший авторитет, кого поддержат войско и народ. А тогда - поглядим, с кем придется тягаться Забаве.
Ну а покуда весь род еще вполне един...
Глава 5. Испытание мужества
Радвиласу исполнилось пятнадцать лет, а Азуоласу - тринадцать, когда они доказали, что достойны считаться взрослыми.
К этому возрасту они уже многое умели: хорошо владели оружием, были отличными наездниками и ловкими охотниками, как подобало сыновьям князя. Даже в холодную погоду они каждый день упражнялись в боевых навыках. Тренировки на свежем воздухе обветрили и высмуглили их белую от природы кожу и закалили тело. Радвилас к пятнадцати годам был красивым юношей, высоким для своих лет, еще тонким и гибким, как многие подростки, но в нем уже чувствовалась будущая стать. Азуолас же покуда как нельзя более соответствовал своему возрасту: уже не ребенок, но еще не юноша, узкоплечий, длинноногий и тощий, как годовалый жеребенок, с непомерно крупными ладонями и ступнями ног. По ним видно было, что он наверняка перерастет старшего брата. Знающие воины предсказывали, что четвертый сын князя Алджимантаса вырастет сильнейшим из всей семьи. Но требовался очень наметанный глаз, чтобы разглядеть задатки великого воина в вечно растрепанном нескладном подростке, хоть и сильном для своих лет.
Однажды утром жаркого летнего дня братья собирались поехать в лес на охоту, пока не стал допекать зной. Пока собирались, княжеская повариха Карве принесла им целую сумку снеди, по привычке беспокоясь о них, точно о маленьких.
- Мы же не на седьмицу едем, после обеда вернемся, - отказывался Радвилас. - На охоту следует ездить налегке, чтобы обратно привезти сумки с дичью!
- Ой, молодые господа, лучше бы вам не ездить! - сердито покачала головой Карве. Толстая, полнощекая, она и впрямь соответствовала своему имени, означавшему "корова": заботливая ласковая кормилица, готовая, если надо, и хозяйских детей пасти, как своих телят. - Говорят, вчера за рекой волка видели, возле самого города! Когда бывало, чтобы волк среди бела дня пришел в город? Да еще летом, когда кругом полно пищи? Одурели все от этой жары: волки рвутся в город, а люди - в лес...
Азуолас засмеялся в ответ.
- Волк, говоришь? А вот мы и выследим его, достойное будет дело, - голос у него недавно начал ломаться, и сейчас сорвался с почти мужского на мальчишеский, к крайнему смущению своего обладателя.
Радвилас, взяв два лука и колчаны, полные стрел, вышел вместе с братом в сад.
На восходе, за колючими пиками черных елей, еще розовело утреннее зарево, и только что взошедшее солнце рассеивало последние сумерки. Натраве лежали серебристые капли росы. В кустах пели проснувшиеся птицы. Высокие лиловые соцветия кипрея и белые цветы шиповника раскрылись, радуясь утру.
Позади скрипнула дверь. Радвилас оглянулся. Это Альдона вышла на прогулку вместе с маленьким братцем Мадвижасом и двоюродной сестренкой Эгле, дочерью князя Вилмантаса. Они шли медленно, не спеша догонять братьев. Дети то и дело задавали вопросы старшей девочке, показывая то на цветок, то на вспорхнувшую птичку, то на яркую бабочку: "А что это? А почему?" Альдона терпеливо старалась им все объяснять.
Старшие княжичи ускорили шаги, собираясь свернуть на конюшню. Но не успели. В ограде главной усадьбы отворили ворота, чтобы водовозы привезли воду. У ворот лежал, бдительно насторожив уши, огромный лохматый пес. Вдруг он поднялся на ноги, вздыбил шерсть и издал глухой нутряной рык, глядя не на княжичей, а куда-то в сторону улицы. И тут братья увидели...
По еще тихой, сонной утренней улице бежал волк. Бежал точно по прямой, как по ниточке, никуда не сворачивая, ничего не замечая, точно слепой. Волк был тощий и грязный, с клочковатой шерстью, торчащей дыбом у загривка.
И там, где он пробегал, все животные поднимали страшный гвалт. Собаки, едва высунувшись из подворотни, шарахались прочь с отчаянным визгом. Кошки, распушив хвост, взбирались повыше. Петухи, звонко хлопая крыльями, взлетали на забор. Ревели в своих хлевах коровы, охваченные непонятным ужасом.
Волк только щелкал зубами, так что пасть его покрылась пеной, но достать никого не смог. Дико взвыв, он ринулся прямо в открытые ворота.
Огромный сторожевой пес стоял было прямо перед ним. Юноши не сомневались, что сейчас будет схватка. Лохматый волкодав ростом был покрупнее волка, и не охоте не раз смело бился с ними.
Но тут пес почувствовал нечто такое, что враз заставило его поджать хвост, как жалкий щенок. Едва не соприкоснувшись со злобно щелкнувшими волчьими челюстями, он завизжал и, не помня себя, кинулся прочь, забился под поленницу. Точь в точь как трусливые городские шавки! Будто сглазил волк сторожевого княжеского пса.
А волк всего какую-то пядь не дотянулся до морды пса, чтобы сомкнуть на ней клыки. И теперь опять защелкал зубами. Под лапу ему попалась сухая ветка, он перекусил ее и размолол зубами, словно это была живая плоть. Или же ему было все равно, что кусать и грызть.
- Бешеный волк! - в ужасе прошептал Радвилас, понимая теперь, чего испугался пес. Не было ничего страшнее бешенства, ни для зверя, ни для человека. Зараженный этой болезнью терял разум, и даже звериную осторожность, и метался, кусая все и всех, сея безумие и смерть, точно живой мертвец - упырь. Укушенные бешеным животным люди убивали себя, прежде чем проявится болезнь, родители убивали своих детей, если им в кровь попадала смертельная отрава. Лишь так можно было предотвратить дальнейшее заражение. Только очень немногие ведуны могли спасти зараженного бешенством.
И вот, сама смерть глядела на княжеских сыновей мутными красными глазами больного, а по сути - уже мертвого волка, капала пеной с его клыков. Ему не надо вцепляться в горло, чтобы принести смерть или то, что хуже нее. Достаточно крошечной ранки, чтобы жертва была обречена.
Казалось, что прошло неимоверно много времени - настолько подробно княжичи разглядели бешеного волка. Затем Азуолас, бледный как мел, но решительный, стал доставать из-за плеча лук, взводить тетиву. Радвилас тоже приготовился стрелять, чувствуя, как медленно гнутся пальцы, словно застыли зимой.
И тут позади закричала Альдона, и время помчалось, закусив удила.
- Ой, волк! Волк! - голосила она, и младшие дети подвывали ей в два голоса. - Люди добрые, спасите нас! Перкунас Громовой Кремень, огради нас! Матерь Жемина, отведи зло! Волк! Бешеный!
Ее вопли враз вернули мужество братьям. Не сговариваясь и не слушая, отзовется ли кто на крик, они вместе пустили стрелы. Они вонзились, одна волку в плечо, другая в левую лапу. Но бешеный зверь не чувствовал боли. Он вырвал зубами одну стрелу и вмиг изгрыз ее, и двинулся дальше, прямо на них.
И снова братья всадили в волка по стреле, но тот был куда живучее здорового. Он двинулся дальше, ища, во что вцепиться зубами, кому передать уже уничтожившую его смертоносную заразу.
Тут Радвилас почувствовал, как его плечи отягощает сумка со снедью, уложенная заботливой поварихой. Сорвав ее, метнул прямо в капающую слюной ощеренную морду. Волк схватил сумку и принялся ее терзать. Не есть ее содержимое, а именно терзать, как злейшего врага, пока не превратил в ничто.
Ха это время юноши не переставали метать в него стрелы, так что волк стал похож на ежа. Но он не замечал новых ран. Только когда кусать стало нечего, он яростно рванул зубами собственную лапу. Увидел стоящих плечом к плечу братьев и подскочил, готовый ринуться на нового врага. Но вдруг грохнулся наземь и задергал лапами. Через минуту бешеный волк был мертв, и вытянулся, едва не дотянувшись вспененными челюстями до ног Радвиласа.
На помощь княжичам уже бежали вооруженные воины и слуги, что работали поблизости и услышали жалобные призывы Альдоны. У слуг были в руках охотничьи рогатины, вилы, а то и просто палки, - что попалось под руку.
- Все назад! - приказал Радвилас с еще незнакомыми властными нотками, так что слышавшим даже померещилось - перед ними сам князь Алджимантас. - Он уже готов. Не касайтесь руками: бешеный! Подцепите эту падаль на вилы и сожгите где-нибудь в овраге.
Княжич прислонился к дереву, только теперь чувствуя, как колотит его запоздалая дрожь. И это не была трусость. Самый мужественный воин предпочел бы десяток сражений встрече с бешеным волком, один укус которого обрекает на ужасную гибель. Думая о том, как могли они с братом уйти в небытие именно теперь, в юности, преисполненными жизненной силы, не осуществив ничего, о чем мечталось, Радвилас едва верил, что все обошлось.
Азуолас положил руку на плечо брату, спросил срывающимся мальчишеским голосом:
- Брат, ну ты что? Все хорошо же! Никто не пострадал. И это мы с тобой - слышишь? - мы его одолели! А здорово ты придумал с сумкой!
Радвилас, наконец, оторвался от дерева и бледно улыбнулся. Сейчас он как никогда любил брата - бесстрашного, вспыльчивого, не знающего сомнений и лишних переживаний. Все закончилось хорошо, они победили, - стало быть, и думать не о чем, остался повод лишь для радости!
Он шагнул навстречу Азуоласу, и они крепко обнялись, без слов торжествуя одну на двоих победу.
Известие о подвиге княжеских сыновей стремительно облетело весь замок, а затем - и всю Айваре. Вечером князь Алджимантас устроил пир в честь юных героев. Усадив сыновей напротив себя, он подробно расспросил обо всем.
- Кто все-таки первым из вас пустил стрелу? - уточнил он.
- Азуолас, - быстро указал Радвилас на зардевшегося брата.
- Мы вместе, - быстро запротестовал тот.
- Нет, ты! Я спохватился следом за тобой, - настаивал старший брат.
Но младший тоже уперся.
- Ну и что! Зато ты сообразил, как выиграть время. Без этого он бы добрался до нас, раньше чем сдох.
Теперь уж пришлось Радвиласу примолкнуть и пожать плечами. Верно, он придумал, и был собой доволен, но не хвастаться же при людях.
- Тогда учтем, что победу одержала почтенная Карве! Хоть и жаль ее обеда, доставшегося волку!
Шутка княжича развеселила собравшихся. Княжеские ближники так и покатились со смеху, хлопали в ладоши, стучали сапогами под столом.
- Княжич дело говорит! Зашлем Карве к аллеманам. Пусть она им приготовит такой обед, чтобы они не могли вылезти из-за стола, не то что натянуть доспехи, когда мы придем к ним! - доносился хохот по всему залу.
- Это мысль! - усмехнулся князь Алджимантас, тоже повеселившись со своими воинами, хоть и более сдержанно. Затем, как по мановению волшебной палочки, сделался серьезным. - А воевать, видно, еще придется. Не сейчас, так через год-два. Аллеманы одной рукой подписывают с нами мир, другой стягивают войска к нашей границе. Империя объявляет пограничные владения обособленными, дает право графам и баронам принимать решения на месте. Это значит, что жаловаться на их произвол будет бесполезно, придется полагаться на собственное мужество. Но нам это не впервой!
- Победа! - зазвучали в зале воодушевленные мужские голоса. - Веди нас, князь Алджимантас! Наши кони оседланы, мечи заточены!
- И поведу! Еще не сейчас, но скоро, мои храбрые литты! - взор великого князя с гордостью задержался на средних сыновьях, виновниках праздника. - И вас возьму на войну, мои храбрецы! Вы уже доказали, что достойны называться мужчинами!
Братья поднялись и поклонились отцу, и молчаливо переглянулись. Никогда они не рассчитывали пойти на войну раньше своих старших братьев, Гедрюса с Таутвигасом.
Тем пришлось сегодня сесть ниже прославившихся младших братьев. Получив же новый неожиданный удар, оба совсем сникли. Гедрюс принялся насвистывать какую-то песенку, показывая, что ему все нипочем. Но Таутвигас просто позеленел от злости.
Однако их отец ничего не упускал из виду. Взглянув на старших сыновей, он добавил:
- И вы готовьтесь, конечно же! Изведайте все четверо боевого счастья. Там поглядим, какие из вас будут витязи. Пара аллеманских голов стоит вашего волка!
Старшие сыновья, успокоившись, в свою очередь громко пожелали отцу ста лет жизни. Таким образом князь Алджимантас в очередной раз восстановил порядок в семье, порой напоминающей качающиеся на дереве качели, но всегда сохраняющей равновесие.
Внесла свою долю и княгиня Забава. Она достала из ларца две одинаковых золотых застежки в виде птицы с женской головой, и преподнесла их Радвиласу с Азуоласом.
- Я хочу, чтобы вы помнили мою признательность, милые мои, - голос ее задрожал. - Там ведь был и мой Мадвижас! Подумать только: бешеный волк мог на него броситься! Такое счастье, что вы оказались рядом и смогли одолеть это чудище... Когда мой сын подрастет, я ему расскажу, что он обязан жизнью своим старшим братьям!
- А как же могло быть иначе? - удивился Азуолас, прикалывая застежку к своему плащу. - Ведь он наш брат, и мы обещали всегда стоять заодно!
В этом ответе был весь Азуолас. Ему и в голову не приходило сомневаться, что все они, рожденные разными матерями, но от одного отца, - единый род, скрепленный более тесными узами, чем у других людей.
-
Молодцы княжичи! Какой замечательной командой сработали. И пусть Азуоласу его искренность принесёт только благо.
Если его не станет, когда сыновья будут вполне взрослыми, то будет зависеть от того, кто из них наберет наибольший авторитет, кого поддержат войско и народ.
Во-первых, "если". Во-вторых, войско и разделиться может, а беда царству, которое разделяется в самом себе.
-
Молодцы братья, одолели волка! Скоро и в битве себя покажут. А как там в будущем обернётся, видно будет.
-
Бешеного волка вылечить нельзя, к сожалению. Только убить. И это действительно страшно - бешенство. Азуолас меня приятно удивил, быстро среагировал, но и Радвилас себя показал с лучшей стороны. А сравнение семейства Алджимантаса с качелями очень удачное.
-
Большое спасибо, эрэа Ilona, эрэа Карса, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Молодцы княжичи! Какой замечательной командой сработали. И пусть Азуоласу его искренность принесёт только благо.
Если его не станет, когда сыновья будут вполне взрослыми, то будет зависеть от того, кто из них наберет наибольший авторитет, кого поддержат войско и народ.
Во-первых, "если". Во-вторых, войско и разделиться может, а беда царству, которое разделяется в самом себе.
Действуя сплоченным тандемом, они и дальше сумеют добиться, чего только пожелают. 8)
По-разному будет. Иногда быть честным человеком даже для князя полезно. А иногда... Придется Радвиласа звать.
Разделиться внутри себя Литтскому княжеству не случится. Не при наших героях, во всяком случае. Они сумеют этого не допустить.
Молодцы братья, одолели волка! Скоро и в битве себя покажут. А как там в будущем обернётся, видно будет.
Увидим дальше и их первую войну!
А Алджимантас точно проживет еще долго. Увидим, какой расклад сложится со временем.
Бешеного волка вылечить нельзя, к сожалению. Только убить. И это действительно страшно - бешенство. Азуолас меня приятно удивил, быстро среагировал, но и Радвилас себя показал с лучшей стороны. А сравнение семейства Алджимантаса с качелями очень удачное.
Если уж даже зараженных бешенством людей могут излечивать только немногие ведуны, то волка и подавно. Разве что Влада и Листава в свое время взялись бы и смогли. Но их давно нет. А кое-кто из их наследников еще не родился, да и того больше в политику занесет (это уж спасибо литтской крови ::)).
Но одолеть бешеного волка - это подвиг. А Радвилас с Азуоласом в этом сражении проявили свои наилучшие качества. Своего рода, момент характеристики для каждого.
Качели должны выдержать. Вот и Забава теперь, как-никак, благодарна пасынкам за спасение сына.
Спустя еще два года литтам в самом деле довелось идти на войну. До князя Алджимантаса достоверно дошло, что аллеманы выступили в поход большим войском. Получив такое предупреждение, литтский владетель не медлил. Посадил свое войско на коней и выступил навстречу. С ним шли и четверо его старших сыновей, готовясь получать военный опыт. Столицу и свою семью Алджимантас оставил на брата, князя Вилмантаса.
Двигалось литтское войско глухими местами, сквозь сплошные чащи, преодолевая бесчисленные большие и малые реки, топкие болота, в которых хлюпала вода, а в воздухе непрерывно звенели бесчисленные стаи комаров. Кругом были дикие, едва освоенные места. Эти леса могли без следа поглотить не одно такое воинство.
Но там, где проходило войско князя Алджимантаса, леса расступались, укрощенные. С шумом и грохотом валились вековые сосны, оставляя в лесу просеку, по которой можно двигаться вместе с обозом. Через болота стелили гати, и двигались дальше. На ночлегах окуривались от комаров дымом костров, куда бросали терпкие ветки можжевельника.
Четверо княжеских сыновей были в походе наравне с простыми воинами. Так распорядился великий князь, чтобы его наследники на своем опыте знали воинскую долю и научились бы подчиняться, прежде чем станут командовать. И княжичи, не прекословя, ехали со всеми на верховых конях, в дорожных одеждах из грубого сукна и кожи, а их богатые доспехи лежали в седельных сумках, ожидая, когда придет время их надеть. Питались похлебкой из сухарей со звериным мясом, спали на настилах из еловых веток, как и все воины. Но сыновья Алджимантаса были достаточно сильны телом и духом, и выдержали поход наравне со старшими.
Радвилас с Азуоласом были поставлены под начало сотника Ютоласа, одного из лучших воинов; в этом все же проявлялась забота их отца. В походе у них было время приглядеться к разноплеменным воинам, составлявшим силу Литтской земли. Здесь было много жителей коренного удела, владений рода Алджимантаса. Но явились и литтские племена из лежащего на восходе Озерного края, у которых и язык, и одежда сильно отличались от уроженцев Айваре и Лутавы. Тут же были лесовики в одеждах из звериных шкур, владевшие топором лучше, чем мечом. Они были особенно озлоблены на аллеманов, которые теснили их с обжитых земель. И теперь лесные литты ехали на своих низкорослых мохнатых лошадях, желая поквитаться, на привалах точили топоры, выбирали дубинки поувесистей, мазали свои кожаные доспехи смолой, которую добывали в своих чащобах. Наособицу держались болотные жители, говорившие вовсе по-своему, как правило, невысокие и коренастые, с соломенными волосами, носившие на кожаных шапках перья журавля. Болотники были незаменимы при любых водяных работах, могли сколько угодно плескаться в воде. Другие литтские племена язвили, будто у болотников на ногах перепонки, как у уток. Так или нет - проверить не довелось, ибо они никогда не разувались при чужих.
Вместе с литтами под общим знаменем шли и сварожане - союзники князя Алджимантаса и его подданные, что предпочли необременительную службу литтскому государю, нежели платить разорительную дань чжалаирской Орде. Сварожские рати были снаряжены ладно: на высоких крепких конях, и доспехи у большей части воинов были надежны, не хуже рыцарских.
Странным и разномастным было это войско, в котором не все даже понимали друг друга. Но князь Алджимантас скреплял его своей могучей волей, умел завоевать уважение всех и каждого, пресекал любые возможные разногласия, так что все оставались довольны. Во время похода Радвилас много думал о том, как удается его отцу добиться, чтобы все его почитали. Ясно было, что для этого мало родиться великим князем. Им надо еще уметь быть.
Кроме княжеских сыновей, в войске было много юношей, впервые идущих на войну. То были пылкие, мечтающие о славе молодые люди возрастом от семнадцати до двадцати лет. Одному лишь Азуоласу было пятнадцать, но он держался наравне со старшими, ничем не уступая им и не прося поблажек.
Походная жизнь сблизила княжичей с несколькими сверстниками, оказавшимися рядом. Радвиласу больше всех пришелся по душе серьезный обстоятельный Вэдимас. Несмотря на молодость, тот был учен, знал несколько языков, ездил с послами в Лугию, в Сварожьи Земли и в Аллеманскую Империю. Вэдимас интересовался историей войн прошлого, читал книги, где описывались походы старинных полководцев. Радвиласа тоже увлекали эти темы, и они на привалах часто увлеченно сравнивали описания былых походов с тем, что теперь совершали сами, чертили на песке построения марцийских легионов, высчитывали наибольшую длину пехотных копий. И мечтали о том, как в один прекрасный день смогут применить знания из книг наяву.
Лембитас, сын богатого горожанина из Айваре, был полной противоположностью Вэдимасу. Буйный, взбалмошный и хвастливый, он гордился былыми и небывалыми успехами у девушек и охотничьими подвигами. Уверял, что один одолеет сколько хочешь аллеманских рыцарей, а когда ему не верили - лез в драку. Однажды Лембитаса основательно проучили-таки. Но и он не остался в долгу: троим спорщикам поставил синяки. И тот же Лембитас, когда при переправе через реку у повозки застряло колесо, нырнул по горло в холодную воду и в одиночку вытащил чуть не опрокинувшуюся повозку.
Третьим из новых друзей сделался Юодгальвис, младший сын княжеского телохранителя Бутримаса. Этот был сызмала воспитан для военной службы и преданности роду Алджимантаса, и иной судьбы для себя не мыслил. Его отец был, как всегда, при великом князе, и двое старших братьев уже давно служили в войске, и он теперь ждал своей очереди скрестить оружие с аллеманом.
Тем временем, в своем пути литты видели следы, неотвратимо доказывавшие, что враг рядом, что он уже вторгся в Литтскую землю. То тут, то там попадались сожженные деревни. На пепелищах граяли вороны, выли волки да одичавшие собаки. В опустевших селах валялись неприбранные трупы, но живых людей было не найти. То ли аллеманы их увели в плен, то ли затаились в лесах и болотах. И чем больше видело литтское воинство, тем больше крепло во всех - молодых и пожилых, - желание отомстить аллеманским вторженцам.
Наконец, разведка сообщила, что главные силы аллеманов расположились на большом острове посреди реки Нериды. Услышав эту весть, князь Алджимантас, усевшись на обрубке елового бревна, как на троне, многозначительно покачал головой.
- Хитры аллеманы! Не больно-то подберешься к ним. На лодках они подойти не дадут, засыплют стрелами.
- Да ведь и им не развернуть на острове правильного строя. Для боя все равно перейдут реку. Может, перехватим их на переправе? - предложил воевода Гаштольд.
- Разведка говорит: брод здесь опасный, каменья да ямы. Аллеманы его вызнали, а наши кони переломают ноги, - отверг этот совет Алджимантас. - У кого еще есть предложения?
Его шурин, сварожский князь Преслав, вымученно засмеялся.
- Тут предлагай - не предлагай, а придется на коня и в бой!
Алджимантас ответил задумчиво, тщательно выбирая слова:
- Биться тоже надо умеючи. Если аллеманы встретят нас готовыми, в полном рыцарском строю - много наших витязей поляжет. Или мало еще они убили людей? Так скоро литтские женщины не будут успевать рожать, чтобы восполнить потери. Достойной будет победа, когда большая часть войска вернется домой!
Князь Алджимантас взглянул сквозь черные еловые лапы на высокое ночное небо, перечерченное сияющим кругом луны. Точно такой же, как была в ту ночь, когда ему привиделись Айваре и железный лес...
- Мы захватим аллеманов врасплох. Немедля. Ночью, - объявил он окончательное решение.
И, собрав всех военачальников, назначил каждому его место, дал поручение. Дойдя до Ютоласа, указал деловито:
- Ты с половиной сотни будешь подле меня. А вторую половину пошлешь на остров, снять стражу и подать знак.
Сотник поклонился, недоумевая про себя. Почему великий князь ни слова не говорит о своих сыновьях, словно забыл о них?
Но Алджимантас рассеял его смущение, тут же добавив:
- Тебе доверяю в битве моих сыновей. Мы - воины, и должны все испытать. Но... приглядывай за ними!
Ночью, когда луна села за облака, назначенные для первого удара воины, раздевшись до кожаных штанов и натеревшись гусиным жиром, нырнули в реку. На острове горел костер, и они плыли прямо на него - единственную яркую точку между водой и лунным небом. Плавать бесшумно их учили тогда же, когда и ездить верхом.
Чувствуя, как колышется кругом упругая стена воды, Вэдимас думал о будущей битве. Как это будет, когда они доплывут? Когда сотник Ютолас передал им приказ, вся молодежь, ожидавшая боевого испытания, как-то переменилась. Даже Лембитас притих и не хвастался больше. Только княжичи пойдут под знаменем, в великокняжеском полку. Их жизнь дороже, чем простых воинов. Но и им придется биться, и они - видно было, - переживали. Да и кто тут останется спокоен?
Лишь Юодгальвис выслушал приказ невозмутимо, как зрелый воин, и ничего не сказал.
Вот уже совсем рядом мелькнул огонек костра, и скоро пловцы нащупали босыми ногами каменистого берега. Перед юношами, как из-под земли вырос подсотник, указал на часовых, рассевшихся вокруг костра. За ними виднелись черные пятна шатров, высокие повозки. Там лежал аллеманский лагерь.
Словно бестелесные тени, прокрались литты к часовым. Какой-то высокий воин - в темноте было не узнать, - размахнулся и ударил ножом в шею аллеману, так что тот не успел вскрикнуть.
Но второй аллеман все же почуял неладное. Насторожившись, обернулся к идущим, схватил одной рукой меч, другой - тлеющий факел. Свет озарил жесткое, в обрамлении густой светлой бороды, лицо опытного воина, не склонного к пустым страхам. Увидев его в трех шагах, Вэдимас мгновенно понял, что тот сейчас. И бросил нож, как его учили, чтобы он вонзился в горло аллеману.
Тот, падая, все-таки завопил перед смертью. И тут же заметались по лагерю черные фигуры, послышались хриплые, спросонья, возгласы на аллеманском языке. Полуголые, как и литты, вооружившись чем попало, разбуженные аллеманы бросились навстречу нападавшим. Кругом поднялась суматоха.
- Знак! - крикнул подсотник, имея в виду костер, чтобы их полки переходили реку.
Литты начали швырять в костер все заготовленное топливо. Огонь вспыхнул до небес, озарил весь берег. Кругом слышался топот коней. Но и литтские полки уже переплывали реку один за другим, и скоро зачинщики битвы оказались среди своих.
Битва на речном берегу разгоралась. Вэдимас видел, как, плечом к плечу, бьются его боевые товарищи. У Юодгальвиса по руке стекала кровь, но он как будто и не замечал раны.
Из темноты вынырнул Лембитас, ухвативший где-то аллеманское копье. Им он успешно отбивал удары аллемана, успевшего каким-то чудом надеть кольчугу и шлем. Тот все пытался достать юношу мечом. Но смелый и ловкий Лембитас достал-таки его копьем в голову, пробив шлем, и аллеман бессильно рухнул.
- Победа! - закричал юноша, оглядываясь по сторонам, желая, чтобы как можно больше людей были свидетелями его подвига. Но битва кипела уже по всему лагерю, и в темноте трудно было кого-то найти.
Когда ворвались в лагерь, многие литты заметили, как Лембитас, чье копье обломилось в очередной стычке, подхватил чей-то топор и орудовал им обоими руками, словно в противниках у него были не аллеманы, а простые бревна.
Лагерь был огражден высокой стеной из связок бревен. За ней уже лежало главное становище, где в эту минуту готовились к решающему бою рыцари, выставив себя охранять в наружном кольце кнехтов - простых воинов.
Несмотря на раненую руку, Юодгальвис первым поднялся на стену. Он схватился с аллеманом на верху ее, но тут другой враг ударил его копьем в спину. У юноши подогнулись колени, и он, как был, полуголый, мокрый от воды и крови, скатился вниз. Но на его место уже заступил Вэдимас, ловко ударил мечом в бок подвернувшемуся аллеману. В следующий миг целая сотня угрюмых лесовиков уже перевалила через стену. А из-за реки все шли и шли литтские полки, словно сама река рождала их, потомков русалки.
Но главный бой был еще впереди. Имперские рыцари успели вооружиться, пожертвовав своими подчиненными, и встретили литтское войско в боевой готовности. И, хоть их одних было недостаточно для прорыва, но бились они, не щадя себя и врага.
И все четверо княжеских сыновей были здесь, не жалея сил, сражались, как могут лишь юноши, кипяшие нерастраченной жизненной силой. Все четверо старались в своей первой битве быть достойными высокого имени рода Алджимантаса.
Навстречу им налетел рыцарь на огромном коне, яростно оскорбляя весь литтский народ, их князя и даже богов.
- Вы - бесчестные водяные змеи! Только и можете, что нападать на спящих! Рыцари так не бьются! Ваша земля родит одних трусов! Вам неведома честь! - кричал он на аллеманском языке, который понимали многие из знатных литтов.
В тот же миг ему навстречу погнал коня Азуолас, скрестил с аллеманом меч, легкий по сравнению с двуручником рыцаря, и ударил наотмашь, прорубая тело врага сквозь кольчугу, ибо ярость придала ему силу взрослого мужа.
Радвилас улыбнулся брату, и они помчались дальше сквозь сечу, туда, где под серебряной луной реяло знамя с пардусом. Там войска их отца, похоже, одолевали аллеманский строй. Волны реки Нериды слизывали с песка пятна крови, и лунный свет милосердно скрывал изрубленные тела от глаз живых.
-
Да уж, действительно, потомки русалки. И, к тому же, лесные люди. И они очень сплочённые, можно сказать, дисциплинированные. Никаких разногласий, никаких пререканий. Есть князь, есть приказ, всё. Они мне нравятся всё больше.
-
Действуя сплоченным тандемом, они и дальше сумеют добиться, чего только пожелают.
Я же не автор, чтобы знать это наперёд. :D Поэтому я рассматриваю и возможные осложнения.
Разумно князь воспитывает сыновей, и плоды воспитания очень достойные.
-
Отличный тандем вышел у Радвиласа и Азуоласа. А что же их старшие братья? Как себя проявили в этом бою?
А вообще литты мне нравятся. Интересно, болотные люди чем-то отличаются от прочих? Может, они больше от русалки сохранили?
-
Большущее спасибо, эрэа Convollar, эрэа Ilona, эрэа Карса! :-* :-* :-*
Да уж, действительно, потомки русалки. И, к тому же, лесные люди. И они очень сплочённые, можно сказать, дисциплинированные. Никаких разногласий, никаких пререканий. Есть князь, есть приказ, всё. Они мне нравятся всё больше.
Литты в сравнению со своими соседями - более архаичный народ, они только еще начинают сплачиваться в единую нацию. Но авторитетный правитель служит стержнем, на котором держится все. Ну, и аллеманы со своей стороны способствуют, чтобы против них выступали единым фронтом. Хотя они, конечно, совсем не к тому стремятся.
Действуя сплоченным тандемом, они и дальше сумеют добиться, чего только пожелают.
Я же не автор, чтобы знать это наперёд. :D Поэтому я рассматриваю и возможные осложнения.
Разумно князь воспитывает сыновей, и плоды воспитания очень достойные.
Во всяком случае, пока все будет идти к тому, чтобы сложиться наиболее удачным из возможных вариантов. То есть, конечно, чтобы так сложилось, кое-кому придется сильно постараться... Но лучше обо всем по порядку.
Теперь княжеские сыновья закалились в бою. Но все же, они еще подростки, и в следующей главе совершат одну глупость.
Отличный тандем вышел у Радвиласа и Азуоласа. А что же их старшие братья? Как себя проявили в этом бою?
А вообще литты мне нравятся. Интересно, болотные люди чем-то отличаются от прочих? Может, они больше от русалки сохранили?
То ли еще будет! :)
Старшие братья тоже не сидели сложа руки, конечно.
Насчет болотных людей я специально оставила без ответа - есть у них какие-то нечеловеческие черты или это слухи, а на самом деле обычная приспособленность к местам обитания. Сама не знаю. Есть моменты, которые не проясняют себя. Так мир, о котором пишешь, становится обширнее и живее.
Глава 6. Зарок
До утра на острове еще кое-где продолжались стычки. Отчаянно бились аллеманы, стараясь вырваться из устроенной литтами западни. Однако те со всех сторон встречали врага сплоченным строем. Отбивая вместе с союзниками аллеманский натиск, получил смертельный удар копьем шурин Алджимантаса, князь Преслав, много было и других потерь. С диким боевым кличем разили врага топорами лесовики. А когда рыцари, добравшись до реки, пытались спастись вплавь, за ними бросились болотники, бились с ними в воде.
Утро озарило картину полной победы литтов. Кто из врагов не погиб в сражении, попали в плен, и теперь, связанные, переживали поражение. Литтское воинство переправлялось за реку, забирало погибших воинов, потому что на острове не было леса для погребальных костров.
Все четверо сыновей князя Алджимантаса скрестили оружие с врагом. Усердие и юношеская ловкость помогли им выйти невредимыми, и они вспоминали события прошлой ночи - кто с гордостью, а кто и с тайным трепетом.
Наутро они встретились в шатре главного аллеманского военачальника, графа Родерика Ульвингенского. Сам граф погиб в сражении от меча Бутримаса, отомстившего за гибель своего младшего сына. Шатер графа был полон ценных вещей, как привезенных из Аллемании, так и взятых в походе. Широкое ложе устилало соболье покрывало, на столе стояла серебряная посуда с остатками ужина. Нападение литтов заставило графа Ульвингенского с его помощниками как раз за пиршеством, и они едва успели вооружиться к решающему бою.
Переставив запертый тяжелый ларец, Радвилас услышал, как внутри что-то зазвенело. Наверняка золотые монеты. Но это было не самым главным. Важнее найти письменные грамоты, военные планы аллеманов, что должны храниться здесь.
Внимание княжичей привлек большой чертеж Литтской земли, раскрашенный разными цветами, с надписями на аллеманском языке. Радвилас стал переводить вслух, что там было написано, и сразу осекся, не мог поверить своим глазам.
- Тут представлена вся наша земля... поделенная между аллеманами! Вот: Айваре отойдет графу Розенбергскому, Лутава - барону Эринбергенскому, Мерете - барону Валкенбургскому...
Дочитать чертеж ему не дал Азуолас, издавший яростный вопль. Он заметался по шатру, задевая опоры, сворачивая с пути вещи аллеманского графа.
- Они! Делят наши владения! Кто им дал право?! Они нас одолели? Разбили? Взяли Айваре, Лутаву, Мерете, прочие города? Одержали победу? Нет же! Так какого Лешего эти графы и бароны делят заранее наши земли?! И после этого они еще говорят, что это у нас нет чести?! - схватив чертеж, Азуолас отшвырнул его подальше, едва не попав в вошедшего в шатер отца.
Князь Алджимантас, еще не успевший снять доспехов, кое-где промятых вражеским оружием, выглядел горделиво, решительно. Улыбнулся сыновьям.
- Что это у вас здесь пергаменты летают? - осведомился он весело.
Азуолас проворно подхватил чертеж, показал отцу.
- Погляди! Вот что для нас приготовили аллеманы! Так были уверены в победе, что наши владения поделили заранее!
Пробежав глазами аллеманские надписи, князь Алджимантас, казалось, не очень удивился.
- Это на них похоже! Аллеманы самонадеянны и не сомневаются в своем превосходстве. Когда лет восемьдесят назад сварожский князь Святослав Храбрый одолел их, аллеманы тут же заявили всему свету, будто не сварожане оказались сильнее них, а просто под ними провалился лед на озере Йоми. Сильнее аллеманов, как они верят, может оказаться лишь судьба, но никто из смертных!.. Но воевать они умеют, вы в этом могли убедиться сами. Мы навязали им бой на наших условиях, застали врасплох, но они быстро собрались с силами. Вот, сыновья, с каким противником и вам, верно, еще не раз доведется иметь дело!
Все четверо его сыновей подняли на отца ищущие взоры, ожидая, что он скажет им. Сейчас они одинаково жаждали признания и боялись, что великий князь беспощадно осудит их, если что-нибудь было сделано не так.
- А вами, сыны, я могу гордиться! - непривычно мягко произнес Алджимантас. - Я видел вас и в походе, и в бою, и убедился, что из вас получились достойные воины. В следующий поход уже поведете сотни. Это повышение, но и новый урок.
Он подошел ближе, и сыновья обступили его, и он гладил их по волосам, точно маленьких. Здесь стало заметно, что двое старших давно уже догнали ростом отца, да и младшие скоро сравняются с ними, только силой и статью уступают пока.
- Мальчики мои! Я благодарю богов за эту победу... но больше всего - за то, что вы все четверо уцелели!
По возвращении победителей в Айваре, был устроен большой пир. На что уж огромным был выстроен пиршественный зал руками пленных аллеманов, но сегодня и он едва вмещал всех гостей. На пиру делили добычу, взятую у врагов, хвалились подвигами, вспоминали разные случаи в битве. Повсюду гремели звучные мужские голоса, лишь иногда прерываясь звоном чаш и хрустом поедаемой пищи.
Даже те, кто потерял близких в этом походе, участвовали в торжестве наравне с прочими. Бутримас вместе с женой и двумя старшими сыновьями проводили в последний путь Юодгальвиса, но держались с таким достоинством, что обычные слова сочувствия как-то не шли на ум.
- Юодгальвис, конечно, погиб, но с честью, отдал жизнь за отечество! Теперь он в Небесном Чертоге, среди героев! - произнес его отец.
Звенело за столом золото и громкие речи. Лились хмельные меды и иноземные вина, тоже добытые у аллеманов. Капал жил с зажаренных мясных туш, которые быстро поглощались пирующими гостями. Этим пиршеством литтские витязи вознаграждали себя за все тяготы похода и смертельный риск битвы.
- Поднимем чару за великого князя Алджимантаса, что ведет нас к победам и одаривает своих воинов! Вот истинно "щедрый вознаграждением" князь! - взревел, как зубр, один из литтских бояр, поднимая кубок.
Великий князь усмехнулся в отпущенные, по литтскому обычаю, ниже подбородка усы, и, поднявшись со своего помоста, надел на шею говорившему золотую аллеманскую цепь с кроваво-красным яхонтом.
Четверо княжеских сыновей сидели за столом среди прочих молодых воинов. Здесь тоже веселились не меньше старших, но все смутно чуялось - не то что-то, хотелось для окончательного торжества победителей чего-то яркого, небывалого, о чем мечтается только в юности. Но никто не мог толком предложить, что именно, и все ели и пили, стараясь не отставать от зрелых мужей. Лембитас теперь еще пуще прежнего хвастался своими подвигами, вскочив из-за стола, изображал, как бился против рыцарей.
- Ухватил меч, машу им, одного сразил, другого! А тут со всего размаха как попал в аллеманский щит. Тот грохнулся, как сухое дерево, и меч тоже пополам! А кругом трое конных аллеманов! Что делать? Я прыгнул вперед, выхватил у одного топор, и давай молотить! - размахивая руками, он чуть не сшиб со стола кубок Таутвигаса.
- Ты гляди лучше, мельница! - взвился тот. - И болтовню твою надоело слушать! Все мы сражались, и другие не хуже тебя.
- Лембитас, сядь! Брат прав. Здесь даже княжеские сыновья не хвастаются! - Гедрюс захмелел не меньше прочих, но, как обычно, старался всех примирить.
У Радвиласа хмель в голове шумел наравне с другими, обретая странные, еще зыбкие образы. Ему стало душно в зале, полном запахов и звуков. Захотелось движения, стремительного как ветер. Он поднялся из-за стола, чуть покачнулся, но тут же выпрямился, косясь на других: не заметили?..
- Не будем ссориться! - обратился он к братьям и соратникам. - Мы все хорошо дрались. Великий князь похвалил нас. Лучше поедем кататься! Так веселее.
Остальные вмиг вскочили из-за стола. Азуолас даже нетерпеливо топнул ногой.
- Поедем! Насидимся еще в душных залах, как состаримся!
Не говоря никому, княжичи и несколько молодых воинов вышли прочь. Взяли на конюшне лошадей и пустились вскачь, по уснувшим улицам ночной Айваре. В домах просыпались люди, испуганно вздрагивали, слыша топот копыт, сразу воображали нашествие врага. Но юноши не думали ни о чем. Они мчались сквозь ночную мглу, хмельные от вина и от кипения собственных сил. Шпоря коней, летели сами не знали куда, без всякой цели, наслаждаясь свободой и неистовой скачкой. Вместо гулких мостовых под копытами коней давно уже лежала мягкая земля, а они и не думали останавливаться. В темноте всадники отдалились и потеряли друг друга из виду, угадывали лишь по стуку копыт. Кто-то в темноте оглушительно захохотал, кажется, Лембитас. Ему вторили и другие, сами не зная, чему смеются. Им было радостно. Кто-то протрубил в рог, как на охоте.
А жители столицы, слушая их веселье, закрывали окна, затыкали печные трубы и сидели, не зажигая свет, твердя обережные заклятья.
- Спасите нас, добрые боги! Дикая Охота от аллеманов пришла!
Но хмельным, помраченным юношам не приходило в голову, какой страх они нагнали на горожан. Постепенно они разделялись, совсем потерялись в темноте среди узких городских улиц.
Радвилас тоже не услышал и не заметил, как остался один. Он не знал, куда несет его конь, но наслаждался скачкой. Ему нравилось, как движется под ним могучее животное, как оно послушно его воле, как летит, не чувствуя усталости. Ему казалось, что конь под ним сделался крылатым, и на нем можно взлететь куда угодно, хоть на самое небо!
- Лети, мой конь! Лети! Мы сможем подняться высоко! Мы достойны побеждать! - твердил он, грезя наяву.
Все время между битвой с аллеманами и сегодняшним пиршеством стерлось из его памяти, ему виделось, будто они только что одержали победу. Луны в ту ночь не было, но Радвилас увидел ее - огромную, сияюще-серебристую, и помахал ей рукой. Ему виделось, что луна совсем близко, и он легко может допрыгнуть до нее на своем крылатом коне. Конечно же, сможет, ведь им, литтам, суждено великое будущее! Они пришли на смену состарившимся, ослабевшим народам, и унаследуют все! Значит, и луна будет принадлежать литтам. Неспроста же она так близко, заигрывает с ним, манит!
И он снова гнал коня, не замечая, как бьют по ногам стебли репейника, как хлещут какие-то кусты. Что это, неужели на небе тоже растут кусты? Но его плащ затрещал, разрываясь о колючки, и этот звук привел Радвиласа в чувство. Что это было сейчас? Нет на небе никакой луны. И он вовсе не летит, а едет верхом на уже очень усталом и запыхавшемся коне.
Прежнее безумное воодушевление прошло, осталась лишь усталость. Его качало в седле, и он с большим трудом удерживал равновесие. Глаза закрывались сами собой, кругом стелился мягкий, как пух, туман. Вдруг впереди блеснула вода, и Радвилас понял, что выехал на берег реки. Но больше ни о чем подумать не мог. Последним сознательным усилием накинул поводья коня на ветку подвернувшейся ивы. Сам же вынул ноги из стремян и скорее упал, чем прыгнул наземь, в густую шелковую траву. И сразу заснул, так крепко, что ничего не видел и не слышал, словно бы исчез из мира на эту ночь.
Проснулся Радвилас, когда солнце уже высоко поднялось на небо. Поморщился сперва, чувствуя, как яркий свет больно режет глаза. Кое-как привыкнув к свету, огляделся по сторонам, выясняя, куда попал. Прежде всего почувствовал, как сильно болит голова - словно гвоздь вбили ему меж бровей. Однако постепенно он уже начал вспоминать все, и смог подняться на ноги.
Прежде всего, в тени большой старой ивы лежал его конь, отдыхая после ночной скачки. Увидев на удилах засохшую пену и пятна соли на гнедых боках скакуна, княжич сразу пожалел, что чуть не загнал его. И вообще, что это на него нашло ночью? О чем он думал? И где все остальные?
Напоив коня, Радвилас решил искупаться. Сбросив изорванную, испачканную одежду, заглянул в тихое речное зеркало. Вид собственного лица - бледного, с запавшими глазами, со спутанными неопрятными волосами, ему не понравился. "Точно бродяга или преступник, бежавший из поруба. Уже ночую невесть где... Ладно, надо придти в себя, а затем искать остальных", - решил княжич.
Искупавшись, он вынужден был надеть прежнюю испорченную одежду. Это было неприятно: он всегда берег свои вещи, как некогда научила мать. Но зато после купания головная боль перестала так донимать, лишь в висках продолжали стучать молоточки. И теперь Радвилас ясно припомнил все.
Оглядевшись по сторонам, он увидел, что находится в пустынном месте у излучины реки, среди густых зарослей. Лишь на другом берегу на вскопанной земле росли какие-то овощи, а за ними виднелись соломенные крыши. И княжич понял, что ночью проехал почти через весь город, до огородов на речке Умите.
Вспомнив прошлую ночь, сперва разудалую, затем чарующе-волшебную, Радвилас не чувствовал больше ничего, кроме стыда, жгучего как крапива. "Что на нас нашло?! Сорвались куда-то, помчались как телята на выгоне! В темноте запросто можно было сломать шею. И где все? Ведь никто не задумался, не остановил других! Знай себе красовались друг перед другом. Значит, вот что делают меды да вина заморские! Обратили нас в толпу дураков, а мы и радовались... Как только люди ее пьют, отраву эту?" - подумал он, садясь на коня, когда в голове опять вспыхнула жгучая боль.
Припомнив, как в эту ночь готов был взлететь в небо, словно был равен богам, он подумал, что хмель может дарить сладостные видения. Но что в них толку? Грезы развеиваются, когда приходит отрезвление. Он сам теперь понимает это даже слишком хорошо. Чтобы наяву совершить небывалое, надо быть сильным телом и духом, единым со своим разумом и волей.
-
М-да, не обернётся ли бедой это приключение для кого-то из участников. Правда, не поняла один момент. Когда речь зашла о том, что копыта уже стучат по земле, подумала, что всадники вырвались за город. А потом оказалось, что всё ещё там. Мне казалось, что Айваре пока не очень велик размером, и юноши должны были довольно быстро его покинуть и оказаться в окрестных лесах.
-
Это приключение тоже пойдёт Радвиласу на пользу. По крайней мере, будет знать, что хмель только прикидывается союзником, но предаст в любой момент. И где, в самом деле остальные?
-
Такую глупость хоть раз в жизни делал каждый. :) Невелика беда для Радвиласа, если он ещё во что-нибудь не вляпается в качестве последствий.
Пара замечаний:
Отчаянно белели аллеманы - странно звучит. Что имелось в виду?
Юодгальвис, конечно, погиб, но с честью, отдал жизнь за отечество! - времена ещё слишком ранние для понятия "отечество".
-
Большое спасибо, эрэа Карса, эрэа Convollar, эрэа Ilona! :-* :-* :-*
М-да, не обернётся ли бедой это приключение для кого-то из участников. Правда, не поняла один момент. Когда речь зашла о том, что копыта уже стучат по земле, подумала, что всадники вырвались за город. А потом оказалось, что всё ещё там. Мне казалось, что Айваре пока не очень велик размером, и юноши должны были довольно быстро его покинуть и оказаться в окрестных лесах.
Может обернуться, запросто! :'(
Средневековые города ограждались каменными стенами, а ворота в них на ночь запирались. Отсюда само слово "город". Так что покинуть его незаметно, да еще ночью, нельзя. А по земле они едут, потому что не все улицы мощены камнем. Это в давние времена было признаком богатства, и многие кварталы обходились так.
В "То, что всегда с тобой" говорится, что Айваре изначально строили с размахом, и в окружности городских стен она не уступает древнему Яргороду. Все-таки ведь с самого начала строили как столицу. Одни города добиваются столичного статуса постепенно, а другие для него создаются.
Это приключение тоже пойдёт Радвиласу на пользу. По крайней мере, будет знать, что хмель только прикидывается союзником, но предаст в любой момент. И где, в самом деле остальные?
Радвилас сделает нужные выводы, причем на всю жизнь! Ему-то, может, и пойдет на пользу, а вот насчет остальных... Смотрим дальше.
Такую глупость хоть раз в жизни делал каждый. :) Невелика беда для Радвиласа, если он ещё во что-нибудь не вляпается в качестве последствий.
Поглядим, не случилось ли бед с кем-нибудь еще.
Спасибо за замечание! "Отчаянно бились аллеманы", конечно же. Не знаю, чем я набирала эту фразу. :-[
"За отечество храбро сражаться" - говорится еще у Гомера. Понятно, что это в русском переводе, но и переводчик, скорее всего, выбрал понятие, наиболее соответствующее тому, что было в оригинале. Ну, "за родину" могу написать. Неужто и понятия земли, где родились, не знали?
Проезжая по городским улицам, Радвилас со стыдом и надеждой ждал встречи хоть с кем-нибудь из знакомых, с пропавшими ночью спутниками. Только бы все обошлось, все были бы целы и невредимы!.. Но их он не встречал. А спешившие по своим делам горожане не приглядывались к одинокому всаднику в богатых, но теперь непоправимо испорченных одеждах.
Теперь, вспоминая события прошлой ночи, княжич готов был провалиться сквозь землю. Почему он не заметил, как хмель забрал над ним власть, не понял, что совершает глупости? Он, которого с детства воспитывали для побед, для власти! А разве может властвовать над другими тот, кто не в силах совладать с собой? Чем бы не обернулась их ночная нелепая выходка, он своего позора не забудет никогда.
Когда подъехал к княжескому замку, ворота были открыты. И - сердце у юноши оборвалось, - там столпился народ, полный двор мужчин и женщин. Где-то слышался тихий одинокий женский плач. Люди не оглядывались, не отводили глаз от чего-то, что Радвиласу пока не было видно, оно скрывалось за их спинами, в середине круга.
Холодея сердцем, уже зная наперед, что увидит, Радвилас соскочил с коня, стал пробираться между людьми. "Кто из них? - тяжело, непрестанно стучало в голове. - Кто, кто, кто?!"
- Только бы не Азуолас! И никто из братьев моих! - не заметил он, как проговорил вслух.
- Это не твои братья. Они уже вернулись, - произнес вынырнувший невесть откуда Вэдимас, тоже помятый, бледный. - Это Лембитас.
Сразу множество противоречивых чувств охватили Радвиласа. Самым первым было облегченное, несмотря ни на что: "Не братья! Они живы! Слава богам!" И тут же он увидел их, стоявших по ту сторону большого круга. Азуолас, заметив его, бросился навстречу, обхватил брата за плечи и крепко, порывисто сжал.
- Радвилас! Как хорошо, что ты приехал! Мы уже думали... - он покачал головой, не договаривая вслух самого страшного. - Тебя ищут по всему городу! Ты никого не встречал?
- Нет. Я далеко уехал. А вы-то как?
- Мы, как рассвело, быстро нашлись, поехали домой. Послали поиски. А потом конь притащил... Лембитаса.
Народ расступился перед княжескими сыновьями, и Радвилас, наконец, увидел то, что лежало в середине круга. Нелепо изогнутое смертью тело, которого так и не смогли распрямить. Жуткая, бесформенная, окровавленная голова, лица не узнать. Одна нога неестественно вывихнута и торчит вперед, пяткой вверх. Вся одежда изорвана, сквозь нее белеет и краснеет тело. Только по богато украшенному поясу, что Лембитас получил в награду от великого князя после битвы с аллеманами, и можно было узнать.
Радвилас ясно понял, что случилось, словно видел все сам. Конь понес, и Лембитас упал, зацепился за стремя, и его волокло по мостовой, пока не раскололо голову...
В голове снова заныло, и к горлу подкатила тошнота, так что княжич судорожно сглотнул. Он уже побывал на войне, но здесь облик смерти явился гораздо страшнее. Нелепо, немыслимо было, что сильный, жизнерадостный парень так внезапно превратился в искалеченный труп, да еще так глупо.
Рыдания приблизились. Теперь Радвилас увидел над телом Лембитаса женщину с упавшими на плечи седыми волосами, без убора. Она, как слепая, ощупывала ладонями похолодевшее тело, будто надеялась, не отыщется ли где хоть искорка жизни. И, не умолкая, тянула плач-завывание без слов, точно волчица у разоренного логова. Княжич с трудом узнал мать Лембитаса - прежде еще моложавую., веселую и яркую женщину, умело управлявшуюся с большим имением после смерти мужа. И вот, она воет, словно у нее заживо вынули сердце...
То с улицы, то из замка, приходили еще люди. Всем было жаль погибшего юношу и его мать.
Гедрюс с Таутвигасом присоединились к младшим братьям. Им тоже было не по себе, судя по их виду, и они собрались вместе, черпая силы в родственной сплоченности. Ни один из них ничего не говорил, и Радвилас не смог бы сейчас выразить мыслей, беспорядочно теснившихся в голове. Одно он знал - люди не должны умирать так, как погиб Лембитас. Не при таких обстоятельствах!
Мысли его выстроились по порядку немного после, когда из замка подошел Бутримас. Перед ним тоже расступилась толпа. А он, окинув мертвеца тяжелым медвежьим взглядом, глубоко вздохнул и проговорил негромко, словно сам с собой:
- Вот судьба: войну пережил, хорошим воином был бы. И сам себя погубил хмелем и дурью! Мой Юодгальвис хотя бы с честью погиб, и не зазря...
"А ведь правда!" - Радвиласа будто обожгло. - "Зачем погиб Лембитас? Он был храбрым воином, не зря мой отец хвалил его после битвы на острове. Какого витязя потеряло литтское воинство из-за хмельного безумия! А мы все? Любой из нас сейчас мог здесь лежать с расколотой головой - и я, и братья мои. А зачем? Рисковать жизнью в битве - достойно мужчины и князя. Но гибнуть понапрасну, из-за хмельной отравы - нет, нет! Есть вещи, которые приносят настоящее удовлетворение, а не безумие хмеля. Например, радость трудной победы. Но чтобы достичь больших целей, к ним надо идти во всеоружии разума и тела, не растрачивать свои способности зазря!"
И он шагнул вперед и над телом Лембитаса произнес звучным, уже мужественным голосом:
- Клянусь Предвечным Пламенем: никогда больше в жизни я не стану пить ни вина, ни пива, ни меда, и ничего хмельного, что помрачает сознание и лишает рассудка! Хочу сам собой управлять, а не быть рабом безумящего зелья!
И только княжич произнес эти слова, как на ступенях крыльца появились его отец с воеводой Гаштольдом. Последний было с сомнением усмехнулся, услышав клятву Радвиласа.
- Многие ли юноши способны исполнить такие обещания? На первом же пиру захочет веселиться со всеми...
- Ты говоришь о моем сыне! - строго заметил князь Алджимантас.
Воевода смешался, взглянул виновато.
- Прости, государь! Я не подумал...
- Среди ста юношей девяносто девять, вероятно, забыли бы свое обещание на первом же празднике, - продолжал Алджимантас. - Но в Радвиласе я не сомневаюсь. Если он решил никогда не пить хмельного, он выполнит свое решение.
Вождь всех литтов оказался прав. С того дня и всю свою жизнь Радвилас пил только воду, молоко или травяной отвар, и ни разу не пожелал нарушить своего обещания. Впоследствии не только литты, но и чужеземцы удивлялись его обычаю, даже упоминали в своих летописях. Хотя по прошествии лет всем давно забылось, какое происшествие вызвало у Радвиласа неистребимое отвращение к хмельному.
Но то было много позднее. А в те годы княжеские сыновья пока еще постепенно учились военным и государственным заботам под рукой своего отца. Спустя год литты снова пошли на войну - на сей раз против Лугии, на помощь союзнику, стрелицкому князю Земовиту. Стрелицкое княжество, лежащее на границе, в глубоких лесных пущах, было издавна обособившейся частью Лугии, завело с тех пор свои законы и обычаи, и вовсе не хотели ими поступаться. Уже много раз лугийцы ломали копья, стараясь покорить соседей, но жители Стрелицкого края защищались мужественно, как зубры их родины. Тем не менее, силы были не равны, и князь Земовит позвал на помощь Алджимантаса. Скрепили договор на мечах, договорились породниться: литтский князь обещал отдать в жены союзнику Альдону, когда она совсем повзрослеет.
Что же до сыновей, то в этот поход они, как и обещал князь-отец, повели по сотне воинов каждый. Биться сами они научились, следовало научиться командовать.
Азуолас во время похода был просто очарован новыми обязанностями, дневал и ночевал среди своих воинов. Он узнал каждого в лицо и по имени, узнавал, кто на что способен, вместе с ними оттачивал боевые навыки. Однажды он услышал, как на привале один воин смеется над ним, выражая сомнение, чтобы "мальчишка-князь" умел сражаться. Азуолас молча подал ему меч, вызывая на поединок. Противник был опытным воином, лет за тридцать, посеченным шрамами, что говорили сами за себя. Азуолас рядом с ним вправду выглядел юношей. Однако бился он с такой силой и решимостью, что противник скоро упал на одно колено и бросил меч, признав поражение. Азуолас помог ему подняться, и с тех пор не было у него в сотне более надежного воина, чем бывший противник.
Гедрюса его воины тоже любили за обычное его добродушие и открытость, за то, что не допускал ненужных придирок, а, если и проявлял строгость, то лишь по необходимости. Воины о нем говорили: "Неплох! С таким князем жить можно", - что на самом деле скрывало признание.
Таутвигас - тот, казалось, и не стремился завоевать любовь своих воинов. Ему было важней, чтобы они повиновались. А может быть, ему не хватало терпения действовать лаской, и он обращался к простым воинам только когда надо было что-то приказать.
Что до Радвиласа, то он, ведя свой первый отряд, старался соблюдать меру, не допуская ни панибратства, ни начальственного высокомерия. Брал пример с Ютоласа и других опытных военачальников. Сейчас ему важней было, чтобы воины оставались целы и хорошо подготовлены, чтобы в котлах у них варилось мясо. Первый поход - как первый взгляд, по нему судить рано. Те, кого он приведет из похода живыми, скажут, каков из него вождь.
В первом же крупном столкновении с лугийцами отряды братьев-княжичей бились вместе под знаменем с хищным пардусом. Иногда они замечали друг друга в самой гуще битвы, где неистово метались дикие всадники, словно древние кентавры. Гедрюс первым повел свою сотню против лугийских "сынов вихря", их лучшей конницы, сочетавшей преимущества рыцарских и степных войск. Надежно защищенные и при этом подвижные, лугийцы осыпали стрелами литтов и их союзников, сблизившись, принялись орудовать саблями. Но Гедрюс смело пересек со своей сотней им путь. Стрела задела ему плечо, но старший княжич вырвал ее из раны и закричал, поощряя воинов идти дальше. С яростным упорством сражался Таутвигас. Его окружили было, но он не дал сомкнуть кольцо, ударил мечом одного врага и пришпорил коня, уносясь прочь. Азуолас, хоть и был самым младшим, бился всех отважнее. Увидев, как один из его воинов лишился щита, младший княжич без раздумий бросил ему свой, а сам летал на своем легконогом коне, не позволяя лугийцам ни шагу ступить далее.
Но именно Радвилас, ворвавшись во главе своей сотни на возвышенность, откуда отступил враг, заметил, что часть лугийского войска в это время переходит небольшую лесную речку, чтобы ударить в тыл главным силам литтов и стрельчан, главные силы которых как раз вступили в бой. Сразу воочию увидел, как это будет: налетят из-за реки, зажмут с двух сторон и начнут молотить... "А видел ли, знает ли отец? И посылать к нему поздно; потом, против него большое войско... А если перехватить лугиев? Сейчас, пока они растянулись цепочкой, не ждут нас..."
Не теряя времени, Радвилас послал самых быстрых гонцов к своим братьям, а сам протрубил в рог, созывая сотни. Князь Алджимантас, удивленно услышав издалека сигнал вождя, усмехнулся, разя очередного лугийца. Что ж, в своем третьем сыне он не сомневался. Кто-кто, а Радвилас не стал бы распоряжаться просто так.
Братья бросились на зов, обгоняя друг друга. Радвилас указал им туда, где увидел лугийцев.
- Вперед! Перехватим врага!
Лавиной скатившись вниз, литты под предводительством четверых юных вождей застигли лугийцев при переправе через реку - состояние, в каком любое войско особенно уязвимо. Азуолас со своей сотней, как обычно, ринулся вперед, подавая всем пример. Но и остальные не отстали от него, даже раненый Гедрюс. Их натиск застал лугийцев врасплох, они не успели подготовиться, и теперь бились без строя, поодиночке, по двое-трое, и сражение разбилось на череду поединков.
Совсем рядом с Радвиласом упал в воду воин из его сотни, с рассеченной грудью, и речная вода смешалась с кровью. Княжич взглянул на убитого сочувственно, но как-то отстраненно, уже постигая, что за него и по его воле еще много раз будут гибнуть люди, и ему этого не изменить, ибо еще никто не смог воевать так, чтобы погибал только противник.
Лугийский витязь в причудливых латах, напоминающих крылья дракона, перескочив реку, бросился навстречу Радвиласу, будто угадал, что это он навязал им сражение здесь. После первого обмена ударами мечей, княжич убедился, что доспех у лугийца прочен, да и сам он, как видно, был куда опытнее него. Юноша вынужден был обороняться. Он проворно отшатнулся, но склонился вниз, изображая, будто меч его все-таки задел. Эта уловка сработала: когда лугиец навис над ним, занося меч для удара сверху, Радвилас выпрямился и поразил его мечом бок, поднырнув под щит. Лугиец разжал руки, свалился с коня и, упав в воду, пошел ко дну.
Так завершилось второе сражение в жизни сыновей Алджимантаса. Когда сам великий князь расспросил потом у всех, кто там был, кто из его наследников отличился больше всех, ему отвечали единогласно:
- Радвилас, государь! Он от тебя унаследовал и руку, и глаз, и твой светлый разум, которого ничто не может помрачить. Он в сражении все замечает так же ясно, как и всегда. Славен отважный вождь, но мудрый славен вдвойне!
Самим княжеским сыновьям этих слов благразумно не передавали. Но заслугу Радвиласа все сочли первостепенной, и с тех пор уважение к нему среди воинов росло все больше.
-
Ну, что же, Радвилас оправдывает надежды отца. Он уже действует, не как воин, а как полководец. В Радвиласе уже чувствуется будущий князь. А загул после битвы дорого обошёлся всем, не только погибшему нелепой смертью Лембитасу. Хотя вряд ли все участники этого происшествия извлекут из него должные уроки.
-
"За отечество храбро сражаться" - говорится еще у Гомера. Понятно, что это в русском переводе, но и переводчик, скорее всего, выбрал понятие, наиболее соответствующее тому, что было в оригинале. Ну, "за родину" могу написать. Неужто и понятия земли, где родились, не знали?
Переводчик Гомера жил в 19 веке. :) Древнегреческий я не учила, а какие нюансы значения оригинального слова могли затеряться во мраке веков, и вовсе никто не знает. Но для литтов на том этапе актуально понятие "отчина". "Отечеством" оно станет несколько позже.
Радвилас мудр не по годам. И с воинами правильно обращается, и зарок данный соблюдать начал сразу и навсегда. Уже видно будущего великого правителя.
Ещё одно замечание:
В первом же крупном столкновении с лугийцами сотни братьев-княжичей бились вместе под знаменем с хищным пардусом.
Двусмысленно звучит. :) Я бы написала "отряды".
-
Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа Ilona! :-* :-* :-*
Ну, что же, Радвилас оправдывает надежды отца. Он уже действует, не как воин, а как полководец. В Радвиласе уже чувствуется будущий князь. А загул после битвы дорого обошёлся всем, не только погибшему нелепой смертью Лембитасу. Хотя вряд ли все участники этого происшествия извлекут из него должные уроки.
У Радвиласа тоже есть свой дар, как спустя много лет о нем мысленно скажет его племянник Лютобор Яргородский. Дар власти и войны. А сейчас пока что, в юности, этот дар развивается у него. Каждая битва - новая ступень. У него будет время, чтобы многому научиться.
За все приходится платить. :'( И это надо помнить. Другие, возможно, таких далеко идущих выводов и не сделают, но все же, думаю, станут сдержаннее. Ну а Радвилас свое обещание сдержит. 8)
Радвилас мудр не по годам. И с воинами правильно обращается, и зарок данный соблюдать начал сразу и навсегда. Уже видно будущего великого правителя.
Много полководцев в прежние времена уже в юности проявляли свои дарования. О некоторых я сама писала, как умею. Радвилас, в отличие от них, еще не сразу займет ключевую роль в войске и в государстве. Но он готовится заранее, и к себе строг в первую очередь.
Спасибо, что поправили меня! :-[
Глава 7. Свадьба
Пробежало еще несколько лет над зелеными лесами Литтской земли. И сделано было за эти годы немало, чтобы земля их прирастала новыми окраинами, увеличивала свою мощь и благосостояние. Князь Алджимантас стал осуществлять свое давнее желание: начал по кусочкам прибирать к рукам бывшие сварожские Исконные Земли, некогда богатые, а теперь пришедшие в упадок и больше никому не нужные. У их родичей на полунощи не доходили руки до дальних окраин, а чжалаиры привычны были только тянуть дань с покоренных земель, их развитием не занимались. Тут и протянул им руку помощи литтский князь - рачительный хозяин, позволивший людям жить и работать спокойно, давший в своем государстве сварожанам те же права, что и литтам.
Теперь Червлянская земля досталась в удел брату великого князя, Вилмантасу. Гедрюс женился на дубравнинской княжне, из почти утративших былое значение потомков Радомира, и теперь сидел на самой границе с Ордой, иногда отважно отбивая шальные набеги чжалаиров. Таутвигас получил удел западнее, в Родославле. Таким образом литтский железный лес шагнул далеко вперед и получил обширные и плодородные, хоть и сильно заброшенные края.
Не прошли даром эти годы и для Радвиласа. За эти годы ему не раз доводилось участвовать в сражениях, он познавал военное искусство, учился управлять войском в любых условиях, находил точные решения, что помогали одержать победу и сберечь своих людей. Его все больше уважали даже опытные военачальники.
Радвиласу было двадцать четыре года, когда его пригласил для важной беседы отец. Посланный им слуга передал, что великий князь ждет не в своих покоях, а в оружейной, и Радвилас сразу понял, что разговор будет серьезный, княжеский. На его памяти, отец беседовал с ними в оружейной только о самых заветных государственных стремлениях. Там, где хранилось главное княжеское знамя, среди победоносного оружия, князь Алджимантас передавал свои заветы сыновьям, из уст в уста.
Княжич не ошибся. Отец ждал его, сидя на лавке под знаменем, где хищно заносил меч серебряный пардус. Вокруг, на стенах и на столах, по-прежнему красовалось разнообразное оружие, на стенах красовались головы медведей, лосей, кабанов, зубров, добытых великим князем и его сыновьями.
Князь Алджимантас мало изменился за эти годы. В свои пятдесят лет он оставался крепок и подвижен, по-прежнему, если надо, готов в любую битву. Даже сейчас, в домашнем длинном голубом кафтане, шитом золотом, видно было, что это решительный воин, вполне способный еще, если придется, стремительным пардусом прыгнуть на врага. Да и в лице его не видно было признаков увядания. Только в падавших на плечи волосах да в длинных, косицами, усах замечалась седина, и вокруг глаз собрались морщинки. Зато сами глаза, зеленые, как и у всех его детей, блестели ярко, сохранив всю энергию молодости. Глядя на своего отца, Радвилас мог только пожелать себе с возрастом сохраниться не хуже.
Перед Алджимантасом лежал на столе чертеж Литтской земли и сопредельных государств. На нем был с удивительным мастерством отмечен каждый город, каждый изгиб рек, по которым, как правило, проходили границы. Очерчены были новые владения литтов, что на бывших Сварожьих Землях. Тут же были обведены чернилами сварожские княжества, лежавшие рядом с литтами.
- Полюбуйся, сын, какую работу мы провели! Вот это - земли, что я унаследовал от твоей матери. Это - Белотур, родина Забавы, моей жены. Я оставлю там князем старшего сына покойного Преслава, как он подрастет, но он будет уже вассалом нашего рода!.. А это, дальше на полунощь - Темноборск. Его наши предки взяли у сварожан давно, еще при старинном князе Альнисе, одном из наших предшественников. Это все наши, вполне наши края. Их жителям не в чем нас упрекнуть.
- Я знаю, отец! И нам легко закрепиться в бывших сварожских владениях, именно потому что сварожане и литты у нас наравне.
- Потому что они некогда были одним народом, и сейчас еще сохраняют много общего! Уж всяко больше, чем у каждого из нас с аллеманами, или тем более с чжалаирами, век бы о них не слышать. Мы восстанавливаем былую целость, излечиваем раны, нанесенные вековым разрушением. Для того я и позвал тебя, Радвилас, - стремительно сменил тему его отец.
Молодой князь выпрямился и весь подобрался, чувствуя, что будет объявлено нечто важное.
Отец указал ему на чертеже Ялинское княжество, лежавшее между Туровском с одной стороны, и нависающими с полунощи Влесославлем и Плесковом.
- Ялинская земля весьма обширна и не бедна, зато княжеский род ее совсем оскудел! У нынешнего ее князя Брячислава только одна дочь-наследница, девица восемнадцати лет. Понимаешь, куда я клоню? Женишься на княжне и получишь собственный удел. Давно пора!
Радвилас поднял голову и выдержал пристальный взор отца. Тысячи мыслей роились в этот миг в его голове, но он научился владеть собой и не высказал ничего, что могло показаться незрелым для будущего князя.
- Это для меня высокая честь, государь, - и, чувствуя, как краснеет, поспешил спросить: - А что сам ялинский князь и его дочь? Согласны ли они?
- От таких союзов, да с такими женихами, не отказываются! - Алджимантас одобрительным взором оглядел сына. - Им сейчас как никогда нужен настоящий князь, мужественный воин. Сам-то Брячислав часто болеет, трудно ему править своей землей. Уже который год влесославльские ушкуйники делают набеги, грабят на реках купеческие ладьи. Купцам разорение, и княжеской казне - тоже.
- Соседи, такие же сварожане - и грабят? - удивился Радвилас.
- От влесославцев всего можно ждать. Когда их обвиняют в разбое, их вятшие люди отвечают, будто молодежь ходит на ушкуях без спроса. Хотя не было еще у них такого посадника, чтобы своей доли не имел в добыче!.. Ладно, оставим их, сын. Видишь сам: сварожане разделяются, а мы объединяемся. Если ты поможешь ялинцам отвадить ушкуйников, они рады будут, заполучив такого князя.
- Постараюсь, - сдержанно пообещал Радвилас. И, не утерпев, добавил: - А какова из себя ялинская княжна? Как ее зовут, кстати?
- Всемила. Говорят, собой недурна, даже очень. Волосы особенно роскошные, мол. Впрочем, в восемнадцать лет любая девушка хороша, тем более княжна! Ялинские послы сказывали, что она скромна, набожна, особенно почитает Макошь. Единственная хозяйка в доме... Серьезная, хозяйственная девушка - как раз тебе будет под стать! - Алджимантас ободряюще потрепал сына по плечу.
Осенью, после праздника урожая, Радвилас в сопровождении всей родни и большой свиты приехал в Ялину. Город был древний, но сонный и какой-то потертый, в нем ничего особенно не бросалось в глаза. Были красивые места, но не было такого, чтобы удивляло всех, кто увидит. Было заметно старание горожан украсить город для княжеской свадьбы, но богатства и вправду не виделось. Улицы давным-давно не мостились, камень раскрошился. Большинство домов выглядели старыми, иные сильно обветшали, их отсыревшие бревна покрывал зеленый мох, краска с наличников облупилась. Новых же домов почти не строилось. Немного было и мастерских, как будто здешние жители питались лишь тем, что сами выращивали, но мало что производили. Приехавшее в город литтское общество рядом с ялинским запустением выглядело таким блестящим и роскошным, что горожане, выходившие их встречать, только головами качали от удивления.
Княжеская крепость, выстроенная из дуба больше двухсот лет назад, казалась тоже состарившейся, почерневшей, проседающей под собственным весом, а внутренняя городская стена явно нуждалась в починке. Радвилас уже представил, как займется приведением города в порядок, но никому о том не сказал. Ведь он еще не женился на княжне, и для ялинцев покуда никто. И он задумался о своей невесте, которую совсем скоро увидит. Понравится ли она ему? Поладят ли?
В дверях их встречал князь Брячислав, еще не старый, но болезненного вида человек. Когда он поздоровался с приезжими, слышно было, что его мучает одышка. Рядом с литтским сватом, князем Алджимантасом, и вовсе смотрелся совсем развалиной. Радвилас подумал, что, судя по его будущему тестю, сварожане ныне и впрямь не те, что прежде. Только бы невеста оказалась без изъянов!
Он поискал глазами, но никакой девушки не было среди свиты бояр и боярынь, встречавших гостей. Сварожане и литты обменивались велеречивыми приветствиями, обнимались и целовались в честь встречи.
Князь Алджимантас и княгиня Забава начали, как полагалось у сварожан при сватовстве:
- Слышали, будто есть у вас куница золотая, так у нас для нее найдется горностаюшка ясный, - нараспев говорила княгиня, как урожденная сварожанка, лучше мужа знакомая со здешним свадебным обрядом.
Ялинский князь отвечал шутливо, ей в тон:
- Видели куницу, да нету ее, в лес убежала!
- А у вас еще и лебедь белая в поднебесье летает, так у нас для нее сокол зоркий есть! - настойчивей продолжала княгиня.
- Слышали лебедь, да пролетела она мимо, к самому синему морю! - отверг князь Брячислав, будто даже с испугом за судьбу единственной дочери.
Так было принято - торговаться при сватовстве, и Забава продолжала еще медоточивее:
- А прошел еще слух, будто у вас цепочка золотая имеется! Так мы к ней привезли золотое колечко - сковать, спаять навечно, на целую жизнь!
Отец с мачехой расступились, и Радвилас вышел навстречу девушке, которая в тот же миг показалась из дверей напротив, в пышном красно-белом праздничном одеянии, но пока еще с открытым лицом. Она нарочито медленно приблизилась к жениху, в сопровождении двух пожилых боярынь.
Радвилас видел ее побледневшее от волнения лицо, волосы, действительно очень пышные, светло-каштанового цвета, уложенные такими богатыми волнами, что тонкая, немного слишком длинноватая шея девушки даже запрокидывалась назад, вынуждая ее горделиво держать голову. Ростом княжна приходилась ему чуть выше плеча. Окинув нареченную невесту быстрым, но схватчивым взором, Радвилас пытался разглядеть ее среди пышных многослойных одежд. Талия у нее была тонкая, да и грудь не очень заметна для взрослой девушки. Опять шевельнулось сомнение: как бы не передалось и его невесте проклятье испорченной крови, что явно довлело над ее отцом! Почему она так бледна? От волнения или от чего-то еще?
Красавицей княжна Всемила, пожалуй, не была. По-настоящему хороши были только ее волосы. Но лицо ее, с немного острым носом, узкое, с высоким благородным лбом, с маленьким плотно сомкнутым ртом и небольшим подбородком, было вполне миловидно, а большие темно-голубые глаза могли понравиться любому, кто их видел. Кроме того, она умела владеть собой, судя потому, что Радвилас не мог по ее лицу разгадать, о чем она думает при виде него, будущего супруга. Но ладони ее, сцепленные в замок перед грудью, чуть заметно дрожали, и эта дрожь сказала молодому князю многое.
Кроме того, он увидел на одной ее руке перстень с сердоликом, на котором вырезано изображение Макоши. Не Лады или Лели, которым молятся незамужние сварожские девушки, а - бережливой строгой Макоши, богини-матери, богини-хозяйки, которую литты почитают как Жемину.
Радвилас подошел к невесте осторожно, как на охоте, словно боялся спугнуть. Поклонившись ей, взял в ладонь ее правую руку и поцеловал тонкие пальцы девушки.
- Здравствуй, невеста моя, светлая княжна Всемила Брячиславна! - звучно произнес Радвилас на чистом сварожском языке, с тем, чтобы ялинские жители сразу же знали, что он не какой-нибудь пришлый чужеземец, а наполовину сварожанин, хорошо знающий их язык и обычаи.
Он добился своего - лицо невесты немного порозовело, глаза внимательно задержались на нем.
- И ты здравствуй, нареченный жених мой, храбрый князь Радвилас Алджимантасович! - проговорила она тихо.
Это было все, что могли молодые сказать друг другу в первый час своего знакомства, под взорами множества людей. Взгляды и прикосновения рук, которыми они успели обменяться, пожалуй, говорили красноречивее слов. По крайней мере, когда в лице у княжны плявилось хоть немного краски, она показалась Радвиласу привлекательней, чем до того.
На следующий день была свадьба. Спозаранку невесту мыли в бане не своей половине дворца, а жених - на той половине, что отвели для литтских гостей, - также смывал с себя прежнюю холостую жизнь.
Лежа на полку в жаркой, полной обжигающего пара бане, Радвилас чувствовал, будто с него и в самом деле сходит старая кожа, как с ужа. А младшие братья его, что вызвались подготовить, и рады были стараться! Азуолас растопил печь так, что из всех людей только сыновьям Алджимантаса и могло хватить выносливости это выдержать. А младшие, подростки Мадвижас и Скалмантас, с двух сторон охаживали старшего вениками, смоченными в отварах мяты и чабреца.
- Смывай, братец, прежнюю жизнь! Теперь ты будешь сварожским князем, вот и баньку тебе устроим по-сварожски! - по очереди приговаривали они, азартные, как все мальчишки, когда участвуют в делах старших.
Радвилас только шипел и ругался сквозь зубы, пока братья не выдохлись и не выбежали прочь. Тогда в парильню снова вошел Азуолас - высоченный, широкоплечий, как герои старинных сказаний, с мокрыми от пара светлыми волосами и еще не длинной бородкой. Захохотав, как Леший, подхватил брата своими могучими руками и бросил в огромный чан с холодной водой. Вернее, хотел бросить, но Радвилас ухватил его за шею, ловко подсек за ногу, и они упали в чан вместе, неистово хохоча и расплескав огромные волны.
- Как хорошо жить! Жаль, больше так не поиграем! - вздохнул Азуолас, отжимая мокрые волосы.
- А ты приезжай ко мне почаще - поиграем, - отвечал Радвилас, задумавшись о будущей семейной жизни.
-
Двадцать четыре года, самое время начинать семейную жизнь. Посмотрим, как сложится, свадьба - это свадьба, жизнь потом начнётся, после свадьбы. Пока невеста мне понравилась - как будто это я жениться собралась ;D ;D ;D, но посмотрим, жизнь покажет, что будет дальше. И автор, конечно.
-
Как быстро время летит. Вот Радвилас уже скоро станет мужем во всех смыслах слова. Пусть сложится, как у отца с матерью.
-
Благодарю, эрэа Convollar, эрэа Ilona! :-* :-* :-*
Двадцать четыре года, самое время начинать семейную жизнь. Посмотрим, как сложится, свадьба - это свадьба, жизнь потом начнётся, после свадьбы. Пока невеста мне понравилась - как будто это я жениться собралась ;D ;D ;D, но посмотрим, жизнь покажет, что будет дальше. И автор, конечно.
Разумеется, после свадьбы еще все начнется. И семейная жизнь, и княжеская.
Хорошо, что Вам понравилась невеста Радвиласа. И спасибо, что так сильно волнуетесь за моих персонажей!
Да, уж, автор покажет. ;D Автор всем покажет...
Как быстро время летит. Вот Радвилас уже скоро станет мужем во всех смыслах слова. Пусть сложится, как у отца с матерью.
Радвиласа (да и других героев) я собираюсь показать во всех возрастах, всю жизнь. Так что останавливаюсь особо подробно на значимых отрезках жизни, и не все описываю подробно, может быть.
Поглядим на них со Всемилой. Для героев всегда хочется счастья.
После бани слуги одели Радвиласа в роскошный свадебный наряд, и он был готов ехать в храм. В гостевом покое встретился с отцом. Тот выглядел весьма довольным тем, как устроил судьбу сына. Оглядел его с одного бока, с другого, поправил застежки плаща на груди юноши.
- Ну, до чего же хорош! Молодец, молодец! Пусть полюбуются на тебя ялинцы вместе с молодой невестой! Самому-то она тебе как, успела ли глянуться?
Радвилас задумчиво пожал плечами.
- Сразу и не поймешь... Она, похоже, не из таких, у кого на лице все написано, что думает о тебе. Очень уж робела она вчера. Научится ли ласковой женой быть? Я ее за руку взял, а она холодная, как неживая.
- А ты сумей ее согреть! Чтобы верила тебе, чтобы ласку твою мужскую знала и отзывалась! - задушевным тоном посоветовал Алджимантас. - Ты же мужчина! Это ты должен ей открыть семейную жизнь, повести за собой! Бывают такие мужья, что не догадаются приложить усилия, чтобы жене с ними было хорошо, а после ее же во всем винят, да на сторонних разбитных бабенок заглядываются. А ты будь терпеливее, воспитай себе любящую и ласковую жену!
- Благодарю, отец, - отвечал Радвилас, мысленно видя перед собой бледную девушку в свадебном платье. Благодаря ей он становился настоящим князем, получал собственный удел. За это он готов быть ей хорошим мужем - самое меньшее, чем он может отблагодарить ее.
В священной роще, у святилища Лады, седой бородатый жрец обратился к Радвиласу:
- Искренне ли ты желаешь дать священный обет перед лицом лады, богини любви и семьи? Значим ли для тебя, чтущего иных богов, сварожский обряд?
- Да! - отвечал Радвилас без всякого колебания. - Я почитаю своих богов. Но признаю и тех, о которых мне рассказывала моя мать. Я верю, сварожская Лада и литтская Мильда вместе благословят мой брак с княжной Всемилой.
Княжна, стоявшая у священной ракиты об руку с женихом, чуть заметно повернула к нему голову. Фата, закрывавшая ее лицо, колыхнулась. Но что она думает, было не узнать.
Обряд совершился. Радвилас снова, как вчера, взял руку молодой жены. Сегодня ладонь ее была горячей и влажной. Он ждал, не скажет ли молодая жена чего-нибудь, но она не произнесла ни слова.
Только когда отошли подальше от храма, Всемила негромко проговорила:
- А я когда-то мечтала поставить в Ялине новый храм Макоши, а в священной роще воздвигнуть новые изваяния богов. Из вечного дуба, чтобы стояли века. Резные, украшены серебром, с глазами из самоцветов... Да вот, не хватает в батюшкиной казне кун, - будто винясь, вздохнула девушка.
- Мы еще поставим храм. Такой, как ты хочешь, - пообещал Радвилас, ведя жену под руку.
И из-под вышитой фаты послышалось тихое, словно бы удивленное:
- Благодарю тебя...
Посидев положенный срок за пиршественным столом, молодые удалились в спальню, где для них приготовлено было брачное ложе. В палатах разгоралось пиршество, там звучали праздничные гусли и рожки, выводили плясовую музыку. Но это все было далеко от молодоженов, отделенных запертой дверью от окружающего мира.
У изголовья широкой постели горела единственная высокая свеча, бросавшая широкий светлый круг на передину спальни, а дальние углы скрывались в тени. На эту постель, откинув покрывало, усадил Радвилас свою жену, все еще накрытую покрывалом. Она, не спеша открывать лицо, проговорила со вздохом облегчения:
- Ушли наконец-то от этого скучного веселья! Никогда не понимала, как умеют люди есть и пить все вместе ночь напролет, говорить, когда никто никого не слушает!
Радвилас удивился про себя такому совпадению взглядов. Но вслух говорить этого невесте не стал. Зато он снял, наконец, фату, открывая по-вчерашнему бледное, с широко распахнутыми глазами, лицо девушки.
Княжна Всемила беззвучно ахнула, глядя на своего супруга. Этот литтский князь, которого она увидела впервые только вчера, говорил как исконный сварожанин и обещал ей построить храм, сказал, что почитает сварожских богов. Она чувствовала, что он умен, и в Ялину приехал с далекими целями. Но каким он станет для нее мужем? В нем, как и в других приехавших литтах, чувствовалось что-то особое, не похожее на ее соотечественников. Она угадывала в своем муже большую силу духа, энергию, непреклонную решимость. Она сможет его уважать. А сумеет ли полюбить, как подобает в семье? Так сразу и не скажешь. Не поймешь запросто, о чем он думает, даже сейчас, наедине с молодой женой, в первую брачную ночь. Точно замок с секретом - подбери-ка к такому ключ...
Внешним обликом Радвилас понравился Всемиле. Высокий и стройный, с гибкими хищными движениями пардуса, что на его знамени. С продолговатым длинным лицом. А глаза-то, глаза - пронзительно-зеленые, глубокие, словно два бездонных омута, и кажется, если долго в них глядеть, они затянут, поглотят, и тогда - гибель тебе, девушка!.. У Всемилы застучало сердце от волнения и любопытства. Может быть, правду говорят, что литтский княжеский род происходит от русалки? Ей не приходилось прежде слышать о мужчинах-русалках, но сейчас казалось возможным и такое.
Когда Радвилас приблизился к ней, Всемила погладила его по волосам. "Точно кота", - усмехнулся князь. Но сам в тот же миг принялся медленно развязывать на ней пояс, затем освободил от ее пышного платья. Княжна была стыдлива и сразу же задула свечу, так что покои погрузились во тьму. Но она уже собралась с силами и не дрожала, как во время знакомства. Он провел рукой по боку девушки, и она не отстранилась. В объятиях супруга она преодолела робость, а он ласками старался укрепить их союз и завоевать доверие молодой жены.
Утром, когда Радвилас со Всемилой возвратились к гостям, их встретили еще более шумными поздравлениями. И сварожане, и литты вместе радовались заключению брака. Князь Брячислав, отец Всемилы, украдкой отирал слезы, все равно непрошено бегущие из глаз, обнял дочь и зятя.
- Вот все и сладилось, лучше некуда! - говорил он им. - Пусть боги позволят мне еще и детей ваших увидеть!..
Князь Алджимантас, стоявший в окружении младших сыновей, тоже поздравил молодых, хоть и гораздо спокойнее. Обнимая сына, шепнул ему на ухо:
- Вот ты и князь! Теперь Ялина - часть Литтского княжества. Правь ею успешно!
Следующие десять дней продолжались свадебные торжества. Каждый день знатные гости и хозяева устраивали пиры, пляски, охоты, состязания. Ялинцы всячески показывали, что им еще есть, чем удивлять соседей.
Радвиласу столь продолжительные празднества, как обычно, казались утомительными, а огромные траты - бессмысленными. Порой он замечал, что съехавшиеся на свадьбу гости просто не знают, чем бы еще развлечь себя. На стол подавали совсем уж невообразимые блюда, вроде зажаренных с острыми травами лосиных губ; бекасов и перепелов, набитых шкварками; земляных грибов в сметане. Все это было необыкновенно вкусно, изысканно, однако годилось только для праздных людей. Для воина простой зажаренный кусок мяса был бы полезнее. Витязи состязались на турнирах, точно аллеманы, нарочно заказывали для этого доспехи вычурнее один другого. Возможно, многих гостей на свадьбе такие развлечения веселили, и им казалось, что все торжества закончились быстро. Многие литты и сварожане успели сдружиться между собой, а кое-кто и завел возлюбленных в Ялине.
Но Радвилас был рад окончанию праздников. Одна лишь охота на зверей, которых водилось множество в лесах вокруг Ялины, была, по крайней мере, серьезным действом, а не игрой.
На девятый день в лесу под Ялиной выследили большого зубра. Это была истинно княжеская дичь, и весьма опасная. Огромный лесной бык мог догнать коня и метнуть его рогами вместе со всадником. Только самые сильные и ловкие охотники решались охотиться на зубра. Но честь его добыть была так высока, что многие не жалели рисковать жизнью.
На сей раз ялинцы предоставили главную честь охоты своим гостям. Князь Алджимантас вместе с Радвиласом и Азуоласом твердо намерены были добыть зубра. Сыновей Забавы, к их большому огорчению, не взяли на опасную охоту.
С треском проломив заросли, огромный черный бык, с таким могучим загривком, что казался горбатым, остановился на вершине холма, в алом свете утренней зари. Нагнув ниже огромную голову, увенчанную кривыми рогами, зубр раздувал ноздри, прислушивался и вглядывался. Вдруг он хрипло заревел и ринулся вниз по склону, срывая копытами пласты земли, навстречу выехавшим из леса всадникам.
Князь Алджимантас метнул копье, целя под лопатку зверя. Но его конь, завидев мчащуюся навстречу черную тушу вдвое крупней его самого, испуганно метнулся в сторону, и копье зацепило быку только бок, нанеся неглубокую, но болезненную рану. Зубр заревел еще яростнее и бросился вперед, готовый вонзить рога в брюхо коню, сокрушить его вместе со всадником. Алджимантас вновь повернул коня и схватил другое копье. Но ударить не успел, потому что зубр оказался совсем рядом за какую-то долю мгновения. Вместе уязвимого сердца или брюха, он подставил свою огромную голову. Рога его были готовы пронзить князя всех литтов.
Но словно две быстрые молнии, навстречу быку метнулись сыновья князя. Горяча коней, промчались по обе стороны, отвлекая внимание зубра. Тот, казалось, еще колебался, за кем кинуться. Но Радвилас уколол его дротиком в нос, и зубр с гулким, как из-под земли, ревом, приготовился обрушить на него всю свою мощь и ярость. И в тот же миг Азуолас глубоко вонзил копье зверю в спину. Копье закачалось в ране, но боль только подстегнула лесного великана. И следующие несколько мгновений молодые князья отвлекали на себя внимание быка, нанося ему новые раны. То один брат, то другой ранил зверя копьем, и, как только тот оборачивался к одному, другой пользовался этим мгновением, чтобы уколоть снова, выбирая уязвимое место.
Бык постепенно стал слабеть, истекая кровью из множества ран. Он остановился, тяжело дыша, поводя налитыми кровью глазами. Но тут князь Алджимантас пришпорил коня, опомнившегося от ужаса, и снова метнул копье, на сей раз поразив утомленного зубра под левую лопатку. Огромный дикий бык вздрогнул, покачнулся и упал на колени, а после перекатился на бок и замер.
Радостный, разгоряченный, великий князь литтов помахал рукой сыновьям, что подъехали к месту решающей схватки.
- Вы оба меня спасли, мальчики, - растроганно произнес он.
- Как надлежит сыновьям, - был ответ.
- Может, вы обижены, что не дал вам его убить? - продолжал князь извиняющимся тоном. - Но вы молоды, еще многое успеете совершить. А я в какой-то миг успел уже проститься с жизнью... И мне надо было его одолеть, чтобы вновь почувствовать себя живым.
Что-то новое послышалось Радвиласу в интонациях отца. Минута слабости сказалась? Ил это он сам, сделавшись женатым человеком, князем, начинает мыслить по-другому? Он поглядел на брата. Но тот, не замечая ничего странного, приветливо протянул отцу свою большую руку, одетую в кожаную перчатку.
- Самое главное - что ты, батюшка, не пострадал! Верю, ты еще не одного зубра сможешь одолеть!
- Самое главное - у меня есть вы, мои мальчики! - растроганно произнес Алджимантас. Уже в который раз он подумал, что Небо подарило ему счастье в потомстве: и храбры, и надежны, и хорошие воины, и между собой живут дружно, и умом не обижены. Вот уже и Радвилас получил собственные владения, как и двое старших. А за этими, что уже оперились, подрастают трое младших. Будет со временем на кого оставить Литтскую Землю!
И он, съехавшись вплотную и обняв Радвиласа перед скорым прощанием, пожелал напоследок:
- Правь умело, как водится в нашем роду - и ты будешь править счастливо! У тебя есть все, чтобы поладить с ялинскими жителями. И еще: пусть боги даруют тебе со Всемилой не меньше счастья, чем было у меня с твоей матерью. И пусть оно продлится гораздо дольше!
- Я и сам об этом мечтаю, батюшка, - согласился Радвилас. И перевел взгляд на брата: - Надеюсь, скоро найдем и Азуоласу невесту с богатым приданым?
Азуолас поспешно отвернулся.
- Не надо никого искать для меня! Я смогу жениться только на такой девушке, которую буду любить, и которая полюбит меня. Если меня женят на нелюбимой, я не уверен, что смогу смириться, как Радвилас.
Его отец усмехнулся. Разумеется, при необходимости даже Азоласу придется смириться. Но пока что время терпит.
- Там поглядим! Не каждый день попадаются княжества с единственными наследницами-невестами. Так что наслаждайся пока свободой, Азуолас. Я тебе даю в удел коренные земли литтов, со столицей в Лутаве. Это в самый раз будет для тебя.
Азуолас с глубокой признательностью поклонился отцу.
- Благодарю, батюшка! Ты всегда знаешь, что лучше для твоих сыновей.
- Для всех нас лучшее - заботиться о величиии и могуществе Литтской земли, возвышать ее далее! - строго напомнил сыновьям князь Алджимантас.
-
Жизнь продолжается. Вот Радвилась уже не юноша, а взрослый мужчина, даже женатый. Пока неясно, как сложится его семейная жизнь, но начало даёт надежду, что неплохо. Посмотрим.
-
Азуолас несколько тороплив в своих оценках жены Радвиласа. Иногда любовь с первого взгляда вспыхнет и быстро прогорит. А здесь мы видим по крайней мере общий взгляд на жизнь, это сходство взглядов может стать той почвой на которой вырастет любовь, и не на мгновенье, а на всю жизнь.
-
Многообещающе начинается семейная жизнь. Можно считать удачей, что с женой, которую один раз до свадьбы видел, обнаружились общие взгляды. И как муж Радвилас себя проявил очень достойно, начав завоёвывать доверие жены. Так что ещё раз: пусть всё сложится хорошо.
-
Огромнейшее спасибо, эрэа Карса, эрэа Convollar, эрэа Ilona! :-* :-* :-*
Жизнь продолжается. Вот Радвилась уже не юноша, а взрослый мужчина, даже женатый. Пока неясно, как сложится его семейная жизнь, но начало даёт надежду, что неплохо. Посмотрим.
И семейная его жизнь только начинается, и политическая. Читатели о ней как-то не задумываются, а он-то сразу оценит, что означает быть князем!
Азуолас несколько тороплив в своих оценках жены Радвиласа. Иногда любовь с первого взгляда вспыхнет и быстро прогорит. А здесь мы видим по крайней мере общий взгляд на жизнь, это сходство взглядов может стать той почвой на которой вырастет любовь, и не на мгновенье, а на всю жизнь.
Азуолас говорит скорее о том, что подходит ему самому. Возможно, что он бы не смог даже за персональное княжество жениться без любви. Что ж, пожелаем ему устроить свою жизнь так, как ему надо.
А пока вернемся к Радвиласу и Всемиле. И тому, что он получил вместе с ней.
Многообещающе начинается семейная жизнь. Можно считать удачей, что с женой, которую один раз до свадьбы видел, обнаружились общие взгляды. И как муж Радвилас себя проявил очень достойно, начав завоёвывать доверие жены. Так что ещё раз: пусть всё сложится хорошо.
Да, пока что все складывается хорошо. Есть возможность для "стерпится-слюбится". Хотя, иногда проблемы приходят и по независящим от людей причинам.
Писать о романтических отношениях применительно к Радвиласу, кстати, почему-то ужасно трудно. Не очень он с "любовь-морковью" ассоциируется. Хотя, как и у всех мужчин в его роду, энергии у него и в этом смысле немеряно.
Глава 8. Ялинское княжество
После свадебных торжеств Радвилас принялся вникать в дела и заботы Ялинской земли. Присутствовал вместе со своим тестем на всех советах, узнавал "вятших людей" Ялины, с кем отныне придется иметь дело, узнавал нужды своего нового княжества. Выяснив больше, уже решительно предлагал полезные меры, убеждал князя Брячислава и его бояр, как лучше сделать. По его указанию взялись чинить городские стены, мостить дороги, в первый же год построили новый мост через реку Сороку.
Будто свежий ветер ворвался в ялинское захолустье, стряхнул пыль и всколыхнул все, что было живого. Кое-кто из бояр-стариков, привыкших при болезненно Брячиславе к сытому бездействию, жаловались старому князю на самоуправство его зятя. Но Брячислав отвечал, что Радвилас все делает по согласию с ним, и позволил ему распоряжаться впредь. И вскоре ялинцы уже видели в молодом литтском князе своего правителя. Его слушались воины и придворные, к нему обращались с просьбами простые жители.
Занявшись также княжеской перепиской и счетами, Радвилас убедился, что и там все невероятно запутано, отчасти по умыслу тех, кто ей ведал прежде, но главным образом - по недосмотру. Судебные дела порой тянулись долгие годы, а решения так и не находилось. Расходы для будущего строительства сразу же показались Радвиласу явно завышенными, и он позаботился все проверить, и впоследствии не упускал случая сберечь куны, где можно.
В грамотах и счетах молодому князю помогала разбираться жена. Она, после смерти своей матери занимавшаяся домашним хозяйством, разбиралась в доходах и расходах, и теперь подсчитывала их вместе с мужем, когда он вникал во все с неослабевающим вниманием. Порой они вдвоем сидели за пергаментами далеко за полунощь. Только когда свечи на столе, догорая, начинали чадить, и глаза уставали от напряжения, молодые спохватывались, шли в опочивальню.
Кроме позднего вечера и ночи, Радвилас почти не бывал с молодой женой, закружившись в вихре новых обязанностей. Он не сидел в княжеском дворце, а ездил целыми днями повсюду, где по его распоряжению велись работы, смотрел, распоряжался, бывало - и оставался ночевать в наскоро поставленном шатре, если ночь застигала далеко от дома.
Такая беспокойная жизнь, по правде говоря, Радвиласу нравилась. Она позволяла ему проявить силы, что давно уже зрели в нем, но не могли вполне проявиться дома, где любое начинание исходило от его отца. Только в Ялине он по-настоящему чувствовал себя князем, владетелем обширной земли. Ему нравилось, как его умом и по его воле строятся новые здания, возводятся стены, мосты, дороги, нравилось, что люди, даже вовсе незнакомые, глядят на него с надеждой, просят о помощи, когда у них случается несчастье. Власть была не в почестях и богатстве, она заключалась в самой себе, в величайшем наслаждении, какое испытываешь, когда все на свете делается по твоей воле.
Своей молодой жене Радвилас был бесконечно благодарен за то, что подарила ему княжество, а теперь еще и помогала ему им править. Он дарил ей подарки, а когда они оставались наедине, вел себя как подобало нежному, даже влюбленному супругу. Но стоило ему наутро уехать прочь - и Всемила на весь день исчезала из его мыслей, вместо нее были каменные стены, стройки, поставщики, новые распоряжения, грамоты с кучей чисел. Его внимание поглощалось целиком.
А Всемила украдкой отирала слезы, которых никто не видел. Если в первые месяцы после свадьбы муж надолго оставляет ее одну, то чего ей ждать дальше? Не на ней женился - на Ялинском княжестве. Хоть бы ей поскорее родить ребенка, чтобы в свой черед исполнить свое женское предназначение! Но пока что-то не получалось...
Сам же Радвилас ничего не знал тогда о переживаниях своей жены. С ним она всегда держалась рассудительно и добросердечно, не выражала и тени упрека, и его возвращение всякий раз встречала с неподдельной радостью. Да и он, вечно поглощенный своими заботами, мало задумывался о ее потаенных тревогах.
Главной заботой молодого князя была, конечно же, безопасность Ялинского княжества. Он не забывал разговор с отцом о влесославльских ушкуйниках. Воспитанный воинственными литтами, он видел, что ялинская княжеская дружина откровенно слаба. Воинов не хватало, а те, что были, снаряжены не лучшим образом, на неважных конях. Радвилас усилил войско пришедшими с ним литтами, призвал на службу новых воинов, и начал готовить новую дружину, что качеством не уступит лучшим литтским полкам.
Однажды, когда Радвилас в одиночестве просматривал в своих покоях очередную трудночитаемую грамоту, в дверь постучал слуга и сообщил, что к князю приехал литтский купец из Айваре.
- Из Айваре? - переспросил Радвилас, подумав, что это посланец от его отца. - Зови сюда, немедля!
В дверь вошел молодой мужчина в дорожной, ладно сшитой одежде. Его лицо было князю явно знакомо, хотя он, должно быть, сильно изменился с тех пор, как они виделись. Но Радвилас не забывал тех, кого видел хотя бы раз, и, немного приглядевшись, воскликнул с искренней радостью:
- Драйнас! - он вспомнил мальчишку-купца, что когда-то в детстве увлек его рассказами о других странах.
Приехавший купец улыбнулся очень знакомо, поклонившись князю.
- Да, государь! Прости, что не успел приехать на твою свадьбу. Как только узнал, что ты ныне правишь в Ялине - тут же с подарками отправился к тебе! Ехал и думал: узнаешь ты меня нынче или нет?
- Узнал, как видишь! - Радвилас усадил купца за стол напротив себя. - Как ты живешь сейчас? По каким странам разъезжаешь?
- Угадал, государь, разъезжаю: после того как скончался мой батюшка, продолжаю его дело, - кивнул Драйнас. - В Айваре приехал из чжалаирской Великой Орды, там купил тончайший сунский шелк. Три самых красивых отреза я привез в дар твоей княгине. Между прочим, такой шелк носят все жены Саин-хана и знатных мурз. А их мужья пресытились мехами, и теперь требуют дань с покоренных страх борзыми собаками и ловчими птицами... По пути из Орды я был у твоего брата, князя Гедрюса. Он и его жена поздравляют тебя со свадьбой, хоть приехать не смогли.
Драйнас, как и в детстве, оставался словоохотлив. Но за его красочными и подробными описаниями вставала широкая картина окружающих земель, взаимоотношений между ними, незначительных вроде бы моментов, за которыми скрывалось многое.
- И куда ты поедешь дальше предлагать свой замечательный товар? - вкрадчиво осведомился Радвилас. - Уж не во Влесославль ли?
- Да, могу и во Влесославль съездить, если пожелаешь, - отозвался Драйнас без всякого удивления.
Князь доверительно положил руку ему на плечо.
- Поезжай! Мне очень надо знать, не собираются ли влесославльские ушкуйники устроить набег уже этой весной.
Драйнас поехал во Влесославль и, с выгодой распродав свой товар и получив новый, зимой привез князю достоверные новости: весной, как растают льды, на Ялину собирается ватага Вышаты Хромого, на четырех больших ладьях, числом в пятьсот человек. Собираются идти вверх по реке Сороке, перехватить купеческие ладьи, что пойдут на большой весенний торг. В прошлые годы ушкуйники всякий раз узнавали точное время и нападали так внезапно, что ялинскому князю с его дружиной оставалось только локти кусать с досады. Когда они узнавали об очередном дерзком налете, смелых речных разбойников успевал и след простыть.
Иное дело - Радвилас. Он усилил подготовку своих воинов, но никому не говорил, куда их поведет. Разведка есть не только у него, судя по прошлым набегам, в Ялине кто-то работает на влесославцев. А те, кто не знает тайны, не смогут и выдать.
В поход тоже собрались внезапно, как ласточки на Небесный Путь. Никто не пил в кружалах, не кричал о будущих подвигах и богатой добыче, как обычно, когда воины собираются выступать. Только что объявил приказ князь Радвилас Алджимантасович, и тут же увел войско, куда глаза глядят. Чудеса!
Река Сорока только недавно вскрылась ото льда, и по высокой свинцово-серой воде еще проплывали нерастаявшие льдины. Четыре ладьи с высокими бортами, с причудливыми резными фигурами на носу, шли ходко, развернув широкий парус. Гребцы работали споро, шевеля длинными веслами сильную вешнюю воду. На палубе стояли одетые в кольчуги воины, вглядываясь вдаль. Здесь надо глядеть в оба: в любой миг могут вывернуться навстречу ялинские ладьи с накопленными за зиму мехами и прочим товаром. Богатую поживу приносит каждый набег! А, если и доведется размяться в стычке с ладейной охраной, если даже иного зацепят стрелой или мечом, - так влесославльская земля никогда трусов не родила, а на миру и смерть красна.
Влесославцы на день задержались, загуляв по пути в большом селе. Уж очень хороши были там хмельные меды, жаль уходить от них! Но купцы по реке еще не проходили, так что все в порядке. Значит, совсем скоро появятся.
Вдруг по борту переднего ушкуя что-то ударило, пронзительно заскрипело. Кормчий решил, что это ветки дерева-топляка, унесенного половодьем. Больше быть нечему, этой рекой они ходили столько раз, здесь всегда был свободен путь. Вперед, оттолкнуть от себя топляк, этого древесного упыря!
Кормчий отдал команду, гребцы налегли на весла, и ушкуй рванулся вперед.
Со страшным треском проломилось крепчайшее, многократно просмоленное, сосновое дно, и в вихре ударившей снизу воды на три локтя вверх высунулось над ним широкое кованое острие бревна. Ладья забилась, точно крупная рыбина на остроге. Из пролома все сильней хлестала вода.
Вторая ладья, идущая прямо за первой, не успела остановиться и врезалась в корму первой, довершая сумятицу. Посыпались щепки. На первой ладье люди уже барахтались, пытаясь не дать ладье перевернуться, не дать себя унести ледяной воде.
С обеих сторон реки высился лес, но неодетой весной тем, кто наблюдал оттуда, были неплохо видны терпящие бедствие влесославцы.
Протрубил рог, и сразу с обоих берегов ударили тучи стрел. Кормчий на переднем корабле покачнулся и нырнул в воду. Еще несколько человек упали мертвыми и ранеными. Две уцелевшие ладьи, что направлялись на помощь товарищам, загребли веслами, поворачивая назад.
Предводитель ушкуйников, Вышата Хромой, стоя на палубе по пояс в ледяной воде, яростно закричал, приставив руки ко рту:
- Эй, вы! Кто там, в лесу?! Покажитесь, если не боитесь!
- Мы вас не боимся, это вам надо бояться, как всем татям, - донесся ответ, исполненный ледяного презрения.
На обоих берегах показались ялинские воины, держа влесославцев под прицелом своих луков. Куда ни взгляни - всюду были они, готовые вмиг изрешетить влесославцев стрелами.
Вышата Хромой сразу понял - уходить некуда. В пробоину его ушкуя все сильней вливалась вода, прочный остов ладьи оседал, содрогался, как гибнущее животное.
- Луки на место! - приказал он своим воинам, готовым защищаться. - Мы сдаемся! Не то всех утопят!
- Вижу разумного человека, - одобрил Радвилас, подъехав ближе к берегу на резвом коне. - Если сдаетесь, бросайте в воду все оружие! И скорей! На тех двух ладьях - тоже! На берег все равно сойти не успеют, мы всех перебьем раньше! - по его знаку, ялинцы и литты вновь взяли луки наизготовку, ожидая лишь приказа, чтобы с двух берегов осыпать противника стрелами.
Влесославцы стали бросать за борт мечи, луки, ножи, копья. Вода бурлила вокруг, где падало утопленное железо.
Когда все было сделано, влесославцы с целых ладей высадились на берег, где и сдались в плен. А их победители забрали потом жертв своих ловушек. Увидев, что те промокли насквозь и дрожат от холода, Радвилас велел развести костры, обогреть пленных.
Вышату Хромого, со связанными за спиной руками, подвели к князю Радвиласу. Готовясь к разговору, вожак влесославцев успел придумать складную историю.
- Пошто нас в плен берешь, государь? Мы - торговые гости, за товаром собирались к вам в Ялину, вы же первыми напали. Обыщи наши ладьи, мы никого не грабили!
- Не грабили, потому что не успели. Но вас не в первый раз видят в Ялинской земле жертвы ваших прежних набегов. Найдется кому узнать в лицо, как предстанете перед судом! - уверенно произнес Радвилас. - Так что поработаете у нас на строительстве укреплений, пока дома не соберут куны вам на выкуп. Ты ведь боярин у себя дома, так, Вышата? Да и другие в твоей ватаге есть не простого звания: Мечеслав Чага, Яромир Серебряный... Видишь, я о вас все разузнал, готовя встречу...
Влесославец смотрел на своего победителя ошеломленным, невидящим взором.
- Да сам-то ты кто такой, Леший тебя возьми?!
- Я - литтский князь Радвилас Алджимантасович, зять ялинского князя.
- Литт?! - изумленно спросил Вышата. - А чего ты здесь делаешь?
Радвилас обернулся к кострам, у которых его воины сушили своих пленников, беззлобно шутили. Кое-кто бросил запасную одежду недавним "утопленникам". А те, поняв, что останутся в живых, огрызались на насмешки, то тоже без настоящей злобы, словно между ними исчерпаны были причины для вражды. Если бы не веревки на руках некоторых - казались бы одним отрядом, ибо говорили почти одинаково и почитали одних богов.
- Очевидно, я здесь не дозволяю, чтобы сварожане грабили других таких же сварожан. Жаль, что вам для этого понадобился литт!
-
Хорошо начинает княжеское дело Радвилас. Впрочем, как и ожидалось. Князь из него должен выйти успешный. Жене бы ещё побольше внимания уделил. Рано или поздно ей надоест плакать в подушку, а вот что тогда предпримет - вопрос. Может не слишком хорошо выйти.
-
Молодец Радвилас, основательно к делу подошёл. Организовал разведку, и лишнего трёпа не развёл. Конечно, шпионаж ремесло не самое чистое, но и живём мы не в райском саду. Вот Всемила, она слишком умна для того, чтобы не понять, что со стороны мужа есть уважение, благодарность, но о любви говорить не приходится. Надеюсь, что пока. А с чего вдруг любовь, если молодые и увидели друг друга только на свадьбе. Одно дело девичьи мечты, другое жизнь, тем более, что у Радвиласа на плечах почти разорённое княжество. Лишь бы не нашлась какая-нибудь "доброжелательница" с советами, от которых потом проблем не оберёшься.
-
Повезло ялинскому княжеству с правителем, который так серьёзно взялся за дело. Плоды его усилий уже выглядят очень достойно. И в самом деле, беда сварожским землям, если нужен литт, чтобы сварожане друг друга не грабили.
-
Большое спасибо, эрэа Карса, эрэа Convollar, эрэа Ilona! :-* :-* :-*
Хорошо начинает княжеское дело Радвилас. Впрочем, как и ожидалось. Князь из него должен выйти успешный. Жене бы ещё побольше внимания уделил. Рано или поздно ей надоест плакать в подушку, а вот что тогда предпримет - вопрос. Может не слишком хорошо выйти.
Радвилас времени зря не теряет. Дорвался до самостоятельного дела, наконец-то. А насчет жены - так обязанности разные у женщин и мужчин, в том числе в княжеских семьях. И он влюблен во власть, а не во Всемилу.
Молодец Радвилас, основательно к делу подошёл. Организовал разведку, и лишнего трёпа не развёл. Конечно, шпионаж ремесло не самое чистое, но и живём мы не в райском саду. Вот Всемила, она слишком умна для того, чтобы не понять, что со стороны мужа есть уважение, благодарность, но о любви говорить не приходится. Надеюсь, что пока. А с чего вдруг любовь, если молодые и увидели друг друга только на свадьбе. Одно дело девичьи мечты, другое жизнь, тем более, что у Радвиласа на плечах почти разорённое княжество. Лишь бы не нашлась какая-нибудь "доброжелательница" с советами, от которых потом проблем не оберёшься.
Радвилас уже теперь отрабатывает будущие методы войны. Известно, что он, когда собирался на войну, никому не сообщал, куда готовится идти. Действовать скрытно у него войдет в привычку. А разведка (назовем более благородно) на войне и в политике незаменима. Ему бы "Железным Феликсом" в какой-нибудь спецслужбе работать, если бы таковые тогда уже были. Скрытность, впрочем, в их породе (за исключением Азуоласа) вообще характерна: на Лютобора Яргородского взгляните...
Уважение и благодарность в семье - уже значат много. Из них может со временем вырасти любовь. Но посмотрим, все ли так просто. Никто пока не заметил намека на другие серьезные семейные проблемы у этой пары...
Повезло ялинскому княжеству с правителем, который так серьёзно взялся за дело. Плоды его усилий уже выглядят очень достойно. И в самом деле, беда сварожским землям, если нужен литт, чтобы сварожане друг друга не грабили.
Надеюсь, этому литту не придет в голову, что сварожане везде и повсюду не смогут без него обойтись. Так можно зайти слишком далеко.
В Ялину Радвилас возвратился как победитель. И здешние жители, даже те, кому не по душе было родниться с литтами, встречали его с большой радостью. Его воины охотно шутили и смеялись, рассказывали, как захватили ялинцев в плен. У них появилась гордость, они глядели решительно и смело, как люди, знающие, что дома их будут уважать те, кого они защищают.
Узнав подробности похода, ялинцы изумлялись, как ловко, стремительно все устроил княжеский зять. Да, с таким князем ялинская земля не прогадает и впредь! Достойного супруга для своей дочери нашел князь Брячислав, себе наследника, княжеству - защитника.
Когда Радвилас, счастливый и гордый, спустился с коня, на крыльце княжеской крепости его встречали жена и тесть в сопровождении свиты. Всемила подняла на мужа лучистые глаза и, казалось, хотела что-то сказать, но сдержалась.
Ее отец крепко обнял зятя и тихо, с придыханием, проговорил:
- Молодец ты, хорошо устроил с влесославцами... Теперь и я спокоен буду, оставив на тебя княжество... Хоть с литтами, да зато в покое и процветании... Только ты заботься о дочери моей, прошу тебя!
- Конечно, батюшка! А как же иначе? - произнес Радвилас, глядя с теплом и признательностью на свою жену, которая принесла ему в приданое Ялинское княжество.
Вечером состоялся пир, на котором молодая чета не задержалась, поспешила уйти в опочивальню. Оставшись с мужем наедине, Всемила сказала, покраснев и стыдливо опустив глаза:
- Боги благословили наш брак! Я... жду ребенка!
Радвилас осторожно обнял ее за плечи и, как в первую их встречу, поцеловал руку жены.
- Вот видишь, милая! Нам во всем сопутствует счастье. Радуйся и набирайся сил теперь. И не переживай ни о чем.
Молодая женщина звкрыла глаза и уткнулась лицом в плечо мужу, слабея от счастья.
Однако нынешнее их еще не полное счастье даже, а только манящее предвкушение его, - продлилось недолго. На третьем месяце у княгини случился выкидыш. Потухшая, разбитая, она первые дни растерянно сидела, перебирая детские вещи, что сшила уже для младенца. И не позволила убрать заранее приготовленную колыбель. "Еще пригодится!" - уверяла она.
Радвилас утешал жену, как умел, убеждал ее и себя, что у них еще будет много детей. Его и самого опечалило несостоявшееся отцовство, но он не мог вполне понять чувства жены. Кроме того, на нем по-прежнему лежали княжеские заботы, вместо убитой горем жены и больного тестя.
Когда во Влесославле узнали, как он перехватил ушкуйников, там поднялся большой переполох. От имени Ялинского княжества Радвилас потребовал с Влесославля виру за татьбу ушкуйников в предыдущие годы. Жители Города на своем вече долго спорили, исполнять ли требования литта. Шутка ли - род Алджимантаса подбирается уже к самым их границам, уже и Ялину проглотило, и с ним впредь придется соседствовать! Наконец, основательно накричавшись и потаскав друг друга за бороды, влесославцы решили, что платить виру все же придется. Бывший в то время посадником Твердислав Морозов не удержался, выругал Радвиласа:
- Пес он приблудный, а не князь! По какому праву говорит от имени Ялины? Ничего ему давать не следует, он сам тать, и все берет обманом!
Но виру все-таки заплатили. Когда литтские доброхоты поведали Радвиласу, как было дело, князь вдруг пристально сощурил свои рысьи глаза:
- Псом, значит, обозвал меня Морозов? - произнес он вкрадчиво, а сам подумал: "Если когда-нибудь Влесославль еще посмеет к нам вторгаться или как-то иначе вредить, - вот тут я этого "пса" им припомню. Такие взбалмошные, суетные люди скорее поверят в месть за личную обиду, чем в государственные соображения."
Так, благодаря Радвиласу, Ялинское княжество вернуло с лихвой все, что похитили у них влесославцы в прежние годы. Благосостояние сильно выросло. Теперь можно было построить в священной роще храм Макоши, о котором мужу говорила Всемила.
- Я надеюсь, если мы построим храм, Макошь даст нам детей!
Для строительства она отдала свое приданое, которым, по обычаю сварожан, имела право распоряжаться, поскольку не переходила в дом мужа, а, напротив, это он жил у нее. В казне теперь было достаточно кун, но Всемиле было необходимо, чтобы боги приняли именно ее личный вклад, и за это позволили ей иметь детей.
Но, еще не был достроен храм, как, на втором году замужества Всемилы, умер ее отец, князь Брячислав. Перед смертью, оставшись наедине с дочерью, сказал ей:
- Я оставляю тебя и Ялинскую землю как за каменной стеной... Радвилас о вас позаботится, он дал мне слово. Живи с ним счастливо, дочка!.. И не отчаивайся: вы еще молоды, у вас еще родятся дети!..
- Я уж и не знаю, батюшка! - дрогнувшим голосом проговорила молодая женщина.
После смерти тестя, Радвилас сделался полновластным князем в Ялине. Теперь над ним стояла лишь воля его отца, верховного князя всех литтов, но тот вполне полагался на разум и дарования своего сына. Среди своих новых подданных он сумел добиться уважения, особенно тем, что, став князем, не принижал сварожан по сравнению с литтами, как многие опасались. Таким образом, он был бы вполне доволен жизнью, если бы не бездетность.
На другой год брака Всемила снова забеременела, но потеряла и этого ребенка. И в следующие восемь лет ее уделом были еще несколько неудачных беременностей, заканчивающиеся выкидышами. Всемила тяжело переживала свое несчастье. Ни одной женщине так сильно не желалось стать матерью, но именно ей судьба раз за разом отказывала в самом священном женском праве! Если бы она не надеялась на помощь богов, что никогда не оставляют своих верных, должно быть, сошла бы с ума.
Однажды она сказала мужу, как, возвращаясь из очередной поездки в храм, встретила бедную женщину, копавшую огород, в окружении пятерых детей.
- Я ей пожелала доброго дня, а у нее такой вид был, словно она и не верит, что кто-то из знатных и богатых может ей желать добра. По-моему, ей так и хотелось обругать меня. А я смотрела и думала: да она же, с толпой босоногих детишек, в своей покосившейся мазанке, - счастливица! Пятеро детей! Я бы предпочла быть бедной, но иметь детей... - губы у нее задрожали, к глазам подступили слезы.
Радвилас неловко и безуспешно пытался успокоить супругу.
- Не отчаивайся, Всемила: ты же сама говоришь, что боги помогают тем, кто не теряет надежды. Только они могут дать то, чего ты больше всего желаешь.
Он старался держаться терпеливо, но не смог совершенно скрыть холодного раздражения. Это чувство теперь он все чаще испытывал в присутствии жены. Всемиле же думалось, что он готов вот-вот бросить ей упрек, на который он имел право. Ведь он-то зачинал с ней их нерожденных детей, исполнял свою мужскую часть великого таинства деторождения; стало быть, причина, губившая их еще до рождения, крылась в ней одной. При этой мысли Всемила готова была ненавидеть собственное тело, находившееся в жестоком противоречии с ее душой.
Но что из этого мог понять Радвилас? Он был мужчиной и князем, неудовлетворенность переносил в работу, занимался княжескими обязанностями с еще большим пылом, так что у него почти не было свободного времени. Ему было тяжело видеть страдания жены, и он начал ее избегать.
Всемила поправила свои пышные косы, уложенные короной вокруг головы. Проговорила печально:
- Если я не смогу родить, ты возьмешь вторую жену, чтобы получить наследников, как подобает князю.
- Ты сама родишь мне наследников, так что и говорить не о чем, - ответил Радвилас и усмехнулся: - Кроме того, и ялинцы изгонят меня, если я забуду, в чьем доме живу.
Княгиня ялинская попыталась улыбнуться. Такую улыбку и такие глаза князь видел на войне - у раненых воинов, что продолжают биться, истекая кровью и преодолевая боль. Его жена стойко боролась за свое счастье.
Несколько лет подряд княгиня без устали советовалась с лекарями и ворожеями, пила зелья, что должны были ей помочь выносить ребенка, покупала обереги, обладающие чудодейственной силой, ездила в разные святилища по всей стране и жертвовала храмам большие куны. Все восхищались благочестием ялинской княгини, только боги молчали.
На девятом году брака они с Радвиласом поехали в Айваре, к его родным. Там Всемила тоже принесла щедрые дары литтским богам, родным для ее мужа. В храме Лайме она провела ночь возле священного источника. Наутро вернулась неузнаваемо переменившейся: ее давно осунувшееся лицо, казалось, стало моложе и красивее, одухотворенное новой надеждой, глаза блестели.
- Я видела во сне саму богиню, увенчанную рутой. Она держала в руках наших с тобой детей в облике лесных голубей, и выпускала одного за другим, а они летели ко мне. И Она мне сказала, что все наши потерянные дети вернутся к нам снова. И я проснулась, чувствуя невообразимую радость. О, Радвилас, я верю, что смогла наконец-то вымолить нам с тобой детей!
Он ласково притянул к себе жену и поцеловал ее, хотя не разделял ее религиозного восторга, доходящего до самозабвения.
- Раз Лайме обещала - значит, сбудется. Только ты не волнуйся так, это не принесет пользы!
В Айваре он встретил отца с мачехой и младших единокровных братьев и сестер, выросших без него. Мадвижас, Скалмантас и Лемтурис имели черты семейного сходства, хотя ростом и статью уступали старшим братьям: их мать Забава была невысокого роста. Только вернувшись домой, Радвилас понял, как много времени прожил в Ялине.
Князь Алджимантас хвалил сына за его управление княжеством. В его интонациях Радвиласу слышались новые интонации: он говорил как князь с князем, уважительно советовался.
После пира он увел сына в оружейную, как встарь. Увидев памятный на всю жизнь чертеж, Радвилас сразу вспомнил, как здесь когда-то решилась его судьба.
- Чему улыбаешься? - удивился его отец.
- Я подумал: хорошо, что некоторые вещи не меняются, - объяснил Радвилас.
- Я хочу с тобой посоветоваться, - произнес великий князь, указывая на чертеж, на его полуденную часть. - Гляди, это Яргородская Земля. Похожа своими очертаниями на огромный дубовый лист. Когда-то славилась своими богатствами. Там и сейчас растет пшеница, а в соленых озерах добывают соль. Но Яргородщина нынче - тело без головы. Мужская ветвь ее князей пресеклась. В битвах с лугийцами погибли князь Всеслав и его сыновья. Но есть возможность заполучить Яргородщину, если один из нашего рода женится на дочери Всеслава, княжне Дануте. Что ты об этом скажешь?
Радвилас давно уже понял, к чему клонит отец.
- Что ж, пшеница и соль пригодятся Литтскому княжеству! Но кто из моих братьев у тебя намечен в яргородские князья? Там понадобится умелый и решительный полководец: лугийцы наверняка и впредь не откажутся от притязаний на эту землю.
- Я думаю послать Мадвижаса в Яргород. Пусть женится на княжне Дануте, последней из княжеского рода, и вступает в права наследства.
Радвиласу не очень понравилось это предложение.
- Справится ли Мадвижас? Он покуда ничем особенным себя не проявил...
- Вот и пусть проявляет, учится воевать и править! Ему сейчас столько лет, сколько тебе было, когда ты получил Ялину. Конечно, я могу послать в Яргород Азуоласа, он все равно еще не женат. Что скажешь? - князь Алджимантас не предлагал готового решения, а позволял сыну думать и говорить самому.
Радвилас, подумав, отверг такую возможность.
- Я думаю, отец, что Азуолас нужен на своем месте - в коренных землях. Их тоже надо защищать от аллеманов. Литтские полки почитают Азуоласа больше всех других вождей. О его подвигах уже поют сказания.
- Вот, ты сам все сказал: Азуолас нужен здесь, - подытожил великий князь. - Значит, в Яргород поедет Мадвижас. И не спорь! Благодарение богам, у меня достаточно уделов, чтобы наделить всех своих сыновей, которых боги же мне послали!
Радвилас промолчал. Слова "боги послали" напомнили Всемилу с ее отчаянной надеждой.
- Да, кстати, а у тебя с этим как? - будто подслушал отец его мысли.
Сын пожал плечами.
- Пока надеемся. Жена вернулась из храма Лайме обнадеженная. Хочется, конечно, полный дом детей. Как здесь был, пока мы росли!
Алджимантас грустно усмехнулся.
- Моим сыновьям что-то пока не очень везет в отцовстве. У Гедрюса жена, родив мертвого ребенка, навсегда осталась бесплодной. Но он ее любит, и не хочет брать другой жены. У Таутвигаса, правда, трое сыновей, да Альдона родила сына князю Земовиту. Вот и все мое дедовское счастье! На вас со Всемилой еще надеюсь. Азуолас все ждет невесть кого. Поглядим, чего от Мадвижаса ждать. Литтский княжеский род не должен оскудеть числом!
- Я и братья мои еще успеем завести детей! И ты увидишь сам, как растут маленькие наследники Алджимантаса! - отвечал Радвилас, стараясь подбодрить отца.
Итак, пошли полным ходом переговоры с яргородскими боярами, что правили от имени княжны Дануты. И вскоре пятый сын князя Алджимантаса, Мадвижас, уехал в Яргород, к своей невесте. Вместе с Мадвижасом уехал, как его советник, и Вэдимас, друг юности Радвиласа. На Яргородщине должна была пригодиться образованность Вэдимаса, знание нескольких языков. Вместе с Мадвижасом уехала и его двоюродная сестра Эгле, которая влюбилась в одного из яргородских бояр и самовольно вышла замуж.
Так Литтское княжество приобрело еще одну полезную в будущем землю - которую, правда, следовало еще суметь сохранить.
-
Надеюсь, дети у Радвиласа и Всемилы всё же появятся. Бездетность действительно может стать трагедией.
А на Яргородщину приезжает будущий отец Лютобора Яргородского. И в будущем мы, вероятно, увидим Лютобора глазами его литтских родичей. Жаль, что само княжество достанется в итоге Лугии.
-
Вы пишете быстрее, чем я читаю ;D, поэтому я не успеваю комментировать.
Похоже, за Ялинское и княжество и за Радвиласа можно порадоваться. Ещё бы с детьми как-то решилось. Но ведь не могла же богиня обмануть. Или могла? Иногда боги, конечно, так ответят, что только когда сбудется, тогда и поймёшь, что они имели в виду, но здесь, кажется, всё однозначно.
-
Ну, вот, мы добрались и до Мадвижаса, а значит, скоро, появится и Лютобор. Однако, со Всемилой дело плохо.
Ему было тяжело видеть страдания жены, и он начал ее избегать.
Мужчины вообще редко сочувствуют страдающим жёнам. Женщины - другое дело. Но проблема серьёзная.
-
Надеюсь, этому литту не придет в голову, что сварожане везде и повсюду не смогут без него обойтись.
Святая правда, зарываться никому не надо.
Бедная Всемила, какой груз у неё на душе должен быть. Надеюсь, сон в руку будет.
-
Огромное спасибо, мои дорогие читатели: эрэа Карса, эрэа katarsis, эрэа Convollar, эрэа Ilona! :-* :-* :-*
Надеюсь, дети у Радвиласа и Всемилы всё же появятся. Бездетность действительно может стать трагедией.
А на Яргородщину приезжает будущий отец Лютобора Яргородского. И в будущем мы, вероятно, увидим Лютобора глазами его литтских родичей. Жаль, что само княжество достанется в итоге Лугии.
Будем надеяться! Раз уж им обещано свыше. Не зря Всемила так вымаливала детей.
Да, совершенно верно. :) Лютобора в свой черед, думаю, увидим, не всю жизнь он своей родни чурался. Да и воевать он наверняка у них же учился. Некоторые методы, которыми впоследствии прославился, вполне в духе Радвиласа.
Но я теперь думаю: а что бы случилось, если бы отцом Лютобора все-таки стал Азуолас, раз уж его вполне могли послать в Яргород? Каким бы в этом случае вырос Лютобор?
А княжество жаль. :'( Вмешательство литтов только на 30 с лишним лет отдалит его падение, и все. А Мадвижас и многие литтские воины отдадут свои жизни, пытаясь его сохранить.
Вы пишете быстрее, чем я читаю ;D, поэтому я не успеваю комментировать.
Похоже, за Ялинское и княжество и за Радвиласа можно порадоваться. Ещё бы с детьми как-то решилось. Но ведь не могла же богиня обмануть. Или могла? Иногда боги, конечно, так ответят, что только когда сбудется, тогда и поймёшь, что они имели в виду, но здесь, кажется, всё однозначно.
Стараюсь. :) Но главное - что Вы все-таки читаете!
В княжеских делах Радвилас вполне благополучен, а вот в семье... Тут уж остается только надеяться, что и это решится.
Нет, сон, конечно, не зря был послан. У богов тоже есть своя честь.
Ну, вот, мы добрались и до Мадвижаса, а значит, скоро, появится и Лютобор. Однако, со Всемилой дело плохо.
Ему было тяжело видеть страдания жены, и он начал ее избегать.
Мужчины вообще редко сочувствуют страдающим жёнам. Женщины - другое дело. Но проблема серьёзная.
На свет - да, скоро появится Лютобор. В этом повествовании - еще не скоро.
Можно надеяться, что теперь прошло время испытания для Радвиласа и Всемилы. Хотя их, особенно Всемилу, от души было жаль, когда писала этот эпизод, поверьте!
Увы, Радвилас вообще не особо сентиментален, и понять чувства жены ему не легче, чем другим мужчинам в подобной ситуации. Их общая беда не соединяет супругов теснее, а, напротив, отдаляет.
Надеюсь, этому литту не придет в голову, что сварожане везде и повсюду не смогут без него обойтись.
Святая правда, зарываться никому не надо.
Бедная Всемила, какой груз у неё на душе должен быть. Надеюсь, сон в руку будет.
Далеко не все Сварожьи Земли ослабели настолько, чтобы радоваться литтскому покровительству. Но об этом - много позднее.
Всемиле можно лишь сочувствовать. :'( Если бы и эта надежда ее обманула - даже не знаю, что стало бы с ней.
Глава 9. Поход аллеманов
По возвращении в Ялину, княгиня Всемила сообщила мужу, что ждет ребенка. На сей раз она была исполнена решимости сохранить и в положенный срок родить здорового сына, - она точно знала, что будет сын. Двигалась всегда плавно, осторожно, словно несла кувшин с драгоценным содержимым. На лице и во всем облике ее лежал отпечаток божественной благодати, полученной в храме Лайме. От княгини днем и ночью не отходили ее лекари, ворожеи, повитухи, служанки, что расчесывали ей волосы и пели песни. Ее мужу было мало места во всем этом женском мире, и он с прежним увлечением занимался государственными делами.
Радвилас был в отъезде - решал судебную тяжбу двух землевладельцев, у которых затянувшийся спор из-за межи дошел до смертубийства. К тому времени, как он, разобравшись со всеми обстоятельствами, вынес приговор, уже спустилась ночь. Князь собирался заночевать в деревне, выбрав дом побольше и почище. Но тут прискакал гонец и сообщил, что княгиня Всемила родила сына.
Сына! Радвилас и не думал никогда, что так сильно радует сбывшееся отцовство, так окрыляет одно лишь это короткое слово, - особенно после того как ждал его столько лет. Пожалел, что его не было рядом с женой в решающий час. Опять Всемила будет оскорблена его невниманием. Впрочем, ей сейчас не до него, она радуется наконец обретенному сыну.
Он поднял в путь свой отряд и пустил коня вскачь, спеша в Ялину. Копыта коней стучали по мерзлой земле, проламывали на лужах тонкий лед, с шумом расплескивали воду. Было начало весны, и днем рыхлый снег уже сильно таял, а ночью его прихватывал мороз. В черных окнах луж плавали звезды.
Когда князь примчался в город, уже рассвело, и стража открывала ворота.
- Здравствуй, государь! Поздравляем с наследником! - уже вся Ялина, оказывается, знала о счастливой вести в его доме.
Найдя взглядом сотника городской стражи, Радвилас дал ему в руки кошель с серебряными монетами.
- Раздели между воинами, в честь моего сына! Но не вздумайте напиться: за это выгоню вон! - предупредил князь, въезжая в город.
Войдя в женские покои, он застал жену в постели, кормившую ребенка. На лице Всемилы еще ясно читались следы пережитых испытаний, но при этом оно озарялось внутренним светом, какой бывает лишь у очень счастливых женщин. Бережно держа младенца у груди, глядела, как он пьет ее молоко, и тихонько напевала песню без слов. Она даже не заметила, как в покои вошел ее муж. Только когда он, не произнеся ни слова, подошел ближе к постели, Всемила очнулась.
- Смотри, Радвилас! Какого витязя нам послали боги!
Князь поцеловал жену с чувством глубокой признательности. Подождал, пока младенец насытится, а затем осторожно взял его на руки. Разглядывая едва сформировавшееся тельце, похожее на наскоро вылепленную из теста куклу, пытался представить его будущее. Как знать - возможно именно его сыну, что пока еще не сознает себя, в будущем суждено умножить величие Литтского княжества? Возможно, он одержит выдающиеся победы на поле боя, а может быть, и сделается великим князем!
Солнечный луч, прорвав тучи, скользнул сквозь слюдяное окно по еще сморщенному личику младенца. Глаза у него покуда были мутно-голубые, как у всех новорожденных, но в солнечном свете Радвиласу на миг привиделся в них зеленый русалочий блеск.
- Его будут звать Саулис - "солнечный"! - объявил он, глядя, как ласкает солнечный луч лицо его первенца.
В тот же год родился сын и у младшего брата Радвиласа - сделавшегося яргородским князем Мадвижаса, которого новые подданные, непривычные к литтским именам, звали Мстиславом. Его супруга, княгиня Данута, в первый же год родила сына, названного Лютобором - это было старинное сварожское имя. Впоследствии станет ясно, что яргородский княжич-полукровка унаследует слишком много от древнего и загадочного рода своих предков по матери, и в будущем прославит себя волшебными дарованиями, чего никто от него не ждал. Но то будет после, а пока что Мадвижас гордился, что так скоро сумел породить сына.
Но на этом его родительское счастье и окончилось - в последующие годы Небо не посылало детей им с Данутой. А вот у Радвиласа со Всемилой иное дело: едва княгиня отняла от груди Саулиса, как сразу же понесла вновь и родила второго сына, Линаса. Казалось, она стремилась взять как можно больше материнского счастья в отплату за годы мрака и отчаяния. С растущими сыновьями возилась и воспитывала их сама, на мамок и нянек полагалась лишь когда было не успеть всюду. Глядя, как дети еще не понимающими, но уже требовательными ручками таскают мать за косы, Радвилас думал, что Всемила наверняка испортила бы единственного сына или даже двух. Но за ними в свой черед последовали и другие: Борусс, Каутмантас, Арнис, и, наконец, долгожданная девочка Лайме, названная в честь благословившей их семью богини судьбы, а по-сварожски - Доли. Так Всемила была всегда окружена детьми, и, по мере того, как одни подрастали и покидали ее уютное гнездышко, готовясь к будущей взрослой жизни, другие его населяли.
Между тем, годы шли один за другим. Радвилас обжился в Ялинском княжестве так прочно, что всем казалось, будто по-другому и быть не могло. Взрослели дети тех горожан, что некогда встречали у себя в городе литтского княжича. Пришедшие с ним литты охотно женились на сварожских женщинах, ценя их красоту и домовитость. Рождались дети, с малолетства говорившие на невообразимой смеси языков. Впрочем, основой оставалась сварожская речь, какую и без того знали многие литты. И не только в устной речи: даже при дворе князя Алджимантаса писали по-сварожски все важные письма и деловые грамоты. У литтов фактически не было собственной письменности: священные руны и знаки чертили только для молитв и заклинаний, и по-настоящему владели ими одни жрецы. Молодому государству проще было перенять письменность у соседей, чем в спешке изобретать собственную. Так и складывалось благодаря смешанным бракам и присоединению новых земель, новое княжество - Литтское и Сварожское, как указывали на сварожском языке во всех государственных грамотах.
Если учесть, что в Айваре по-прежнему надежно удерживал бразды правления стареющий, но еще крепкий князь Алджимантас, а окраинами управляли его взрослые сыновья, - можно понять, что за эти годы Литтское княжество значительно больше обрело, чем потеряло. Несмотря даже на то, что за эти годы им не раз приходилось воевать: аллеманы на закате, лугийцы на восходе упорно пытались опрокинуть набирающего силу соседа. А порой и сами литты успевали ударить первыми, действуя стремительно, как пардус, чье изображение неспроста носили на знамени.
Так - в войне, княжеских заботах и семейных радостях, - прошла молодость Радвиласа. Он превратился в зрелого мужчину, опытного и знающего, пользовался всеобщим уважением. Ялинцы говорили о своем князе: "Князь Радвилас мудр, как сам Бронислав Великий! Никаким человеческим слабостям он не подвержен, на пустые забавы не тратит время, а всегда заботится о том, как сделать лучше."
Между тем, не одни только литты в эти годы не сидели сложа руки. Вокруг их границ по-прежнему высились аллеманские замки и бурги, в них копились деятельные силы, давно точившие мечи на своих соседей. На восходе они рассчитывали добыть и богатство, и славу. В сагах аллеманских скальдов много пели о счастливцах, что устремлялись в дикие лесные земли простыми кнехтами, а затем выкраивали своим мечом целые баронства и графства в новом краю. Куда больше, правда, было тех, кто находил смерть в глухом бору или в реке, или на поле боя под мечом литта. Но об этих как раз в песнях не пели.
И теперь аллеманы, собрав войско в пограничном городе Бэринбурге, принесли жертвы богу грозы Донару и Тюру, богу справедливой войны, прося о помощи в походе.
В огромной яме пылал огонь, страшно дымя и чадя. Там горела целиком туша медведя, со шкурой и головой. Вокруг нее кружились в странной пляске воины в полном вооружении. Лица их были вымазаны сцеженной медвежьей кровью. Они вслушивались в странный, неровный ритм, что отбивал на барабане жрец Тюра. По его знаку воины вскидывали к небу мечи, копья, секиры и другое оружие. Пламя костра вспыхивало на лезвиях, слепило глаза. Воины приближались к самому огню, не боясь его яростного жара, окунали в пламя свои мечи, и сами проходили сквозь него в доспехах. Даже на другом краю поляны слышалось, как жарко дышит высокое пламя. Но этим людям оно было нипочем. Казалось, что пламя дружески обнимает их высокие фигуры, одетые в доспехи.
Далеко не все аллеманы участвовали в этой неистовой пляске с огнем. Всего несколько сотен среди десяти тысяч собиравшихся в поход. Остальные стояли немного поодаль, наблюдая за необычным действом.
Один из рыцарей, недавно приехавший из внутренней Аллемании, с удивлением спросил у своего приятеля, приграничного жителя:
- Какой дикий обряд! Я-то думал, воинские братства остались только старинных легендах. У нас, в давно умиротворенных краях, богат поклоняются гораздо спокойнее. А эти пьют медвежью кровь, проходят сквозь огонь, как в древности! Скажи, Ульрих, как так может быть: они шагают прямо в огонь, и остаются невредимы, и он не обжигает их!
- Они освобождаются своими обрядами от страха смерти, если надо - и вправду шагнут в огонь, - ответил тот, кого первый назвал Ульррихом. - Безумцы, понятно. Но знаешь, Эбергард: в этой дикой стране, где за каждым кустом может таиться вооруженный литт, воинские братства нам очень кстати. Они бьются как бешеные, даже если это ужиное племя заманит нас в засаду, как у них водится! Увидишь сам, как мы здесь воюем. Приграничье - совсем не рыцарский турнир в Конигсбурге.
- Я слышал, что поход назначен на завтра? К чему такая спешка? - недоумевая, спросил приезжий Эбергард.
Его приятель важно округлил глаза.
- Да, а как ты хотел? Готовиться целый месяц, чтобы литты пронюхали и напали первыми? Тролль их знает, откуда они все узнают, но это так. Весь наш замысел завязан на внезапности. Захватить и разрушить пару городов лесных литтов, сравнять с землей все строения, увести жителей, взять все ценное. Пусть литты запомнят, что это больше не их земля!
- Но ведь это на самом деле их земля, - неуверенно возразил Эбергард.
- Еще чего! Была их, станет - Аллеманской Империи! Граф Леттенбергский обещал, что каждый желающий сможет нарезать себе столько земли, сколько пожелает, а литты станет работать на нас. Вот ты, например: много ли тебе оставили от наследства старшие братья? А здесь ты сможешь разбогатеть и построишь собственный замок! Нам, приграничным баронам, никто не помешает обогащаться!..
- А император Готфрид? - с сомнением напомнил приезжий рыцарь.
Но Ульрих только отмахнулся.
- Что император сделает храбрым воинам, расширяющим границы Империи? Поверь, друг: настоящий дух Империи в нас, стражах границы, а не в разряженных царедворцах и не в изнеженных горожанах! К тому же, императору нет дела до нас. Лишь бы подати поступали вовремя... О, вот и братство закончило обряд! Теперь слушай: наш вождь скажет речь.
В самом деле: участники воинского братства, все опаленные, в покрытых копотью доспехах, отошли подольше от ямы, где обугливалась туша медведя, принесенная в жертву всесожжения. Стих грохот барабана. Посвященные удалились на край поляны и там столпились, обособленно от прочих воинов, беседуя только между собой, словно считали остальных в лучшем случае наполовину равными себе.
Вперед, к военному алтарю, вышел избранный предводитель похода, граф Аларих Леттенбергский, рослый воин лет сорока пяти, с широким шрамом на лице. Его хорошо могли разглядеть, потому что шлем графа держал в руках стоящий за ним оруженосец.
- Братья! Храбрые аллеманские рыцари! - громко возвестил он, привлекая общее внимание. - Завтра мы выступаем в поход! Наша цель - пограничные земли литтов! Мы должны захватить их, как наши предки захватили тот край, где мы с вами стоим сейчас! Тут когда-то тоже жили литты, а ныне они говорят только по-аллемански и служат нам. Немалое число их пойдет завтра кнехтами в нашем доблестном войске. И мы с вами еще увидим, как воздвигнутся новые аллеманские крепости, и граница отодвинется прочь, на восход! Наш нынешний поход - великий шаг к покорению всего восхода. Айваре, Лутава, Влесославль, Плесков, - все ляжет под копыта наших коней, когда придет пора! - аллеманский вождь не разбирал города сварожские и литтские. Все они лежали в землях, которые надлежало покорить.
Дружным ревом отозвались рыцари и простые воины - кнехты. Они были готовы идти на войну.
- Отвага и выдержка аллеманского воина, сплоченность в бою и послушание своим начальникам делают аллеманов непобедимыми! - произнес граф на память слова основателя Империи, Адальберта Рыжебородого.
Снова загремел барабан, грозно запели боевые рога. Аллеманы готовились выступить в поход.
-
Не обманула богиня, Всеслава познала счастье материнства, теперь у них с Радвиласом, как мне кажется, даже многовато сыновей.
Не зря нам показывают аллеманов, собирающихся в поход. Что-то случится во время этого похода и столкновений с литтами. Уж не в этих ли битвах погибнет Алджимантас?
-
За Всемилу можно только порадоваться. А вот аллеманы, конечно, вызывают опасения. Мечты у них - просто дух захватывает. Всех убью, один останусь.
Снова загремел барабан, грозно запели боевые рога. Аллеманы готовились выступить в поход.
"И не остановиться,
И не сменить ноги,
Сияют наши лица,
Сверкают сапоги!
По выжженной равнине —
За метром метр —
Идут по Украине
Солдаты группы «Центр».
— На «первый-второй» рассчитайсь!
— Первый-второй…
Первый, шаг вперёд — и в рай!
— Первый-второй…
А каждый второй — тоже герой —
В рай попадёт вслед за тобой.
— Первый-второй.
Первый-второй.
Первый-второй…
А перед нами всё цветёт —
За нами всё горит.
Не надо думать! — с нами тот,
Кто всё за нас решит".(с. Высоцкий).
-
С детьми разрешилось. Ура! :D
А эти аллеманы - видно, что серьёзные противники. И настроены более, чем решительно.
-
Богиня действительно сотворила чудо: привычное невынашивание в те времена по-другому не лечилось. Всемила счастлива, и это замечательно. Теперь главное, чтобы такое количество сыновей не породило проблемы в следующем поколении.
Упорный народ аллеманы, не отступаются от задуманного.
-
Большое спасибо, эрэа Карса, эрэа Convollar, эрэа katarsis, эрэа Ilona! :-* :-* :-*
Не обманула богиня, Всеслава познала счастье материнства, теперь у них с Радвиласом, как мне кажется, даже многовато сыновей.
Не зря нам показывают аллеманов, собирающихся в поход. Что-то случится во время этого похода и столкновений с литтами. Уж не в этих ли битвах погибнет Алджимантас?
Ничего не много сыновей, по средневековым меркам - вполне обычная семья. У некоторых исторических деятелей (за них точно сказать можно), и по десятку детей бывало. Правда, там, вероятно, не было проблем, как у Всемилы.
Про аллеманский поход и его последствия увидим дальше. Заранее спойлерить здесь не буду.
За Всемилу можно только порадоваться. А вот аллеманы, конечно, вызывают опасения. Мечты у них - просто дух захватывает. Всех убью, один останусь.
Ну, не то что бы прямо "всех убью". Они бы хотели заставить соседние народы служить себе. Хотя, может выйти и так, как Вы говорите.
За песню большое спасибо! Вот и музыкальная ассоциация нашлась.
С детьми разрешилось. Ура! :D
А эти аллеманы - видно, что серьёзные противники. И настроены более, чем решительно.
Да, к счастью! Теперь можно порадоваться за Радвиласа и Всемилу.
А об аллеманах - смотрим далее. Это еще пока цветочки!
Богиня действительно сотворила чудо: привычное невынашивание в те времена по-другому не лечилось. Всемила счастлива, и это замечательно. Теперь главное, чтобы такое количество сыновей не породило проблемы в следующем поколении.
Упорный народ аллеманы, не отступаются от задуманного.
Да, именно божественное чудо, которое Всемила заслужила своей верой.
Это? Это еще не очень большое количество сыновей! По крайней мере, Радвиласу такого количества окажется мало, он впоследствии еще и со второй женой новым выводком детей обзаведется.
Да, аллеманы приходят всерьез и надолго, и их трудно бывает остановить. А их орднунг регулярно оборачивается для всех большим ахтунгом. :'(
Первым на пути аллеманов встал Палин, город лесных литтов, где правил упорный и отважный князь Даугавис. От прежних времен в Палине остался свой правящий род, и местный вождь продолжал называться князем, хотя и повиновался теперь могущественному властелину в Айваре.
Палинцам в прошлые годы не раз доводилось биться с аллеманами, неспроста оградились и каменной стеной. В лесу у них постоянно стояли заставы, готовые предупредить о приходе непрошеных соседей.
Но граф Аларих Леттенбергский был не менее опытным военачальником. Он послал разведчиков перехватить лесные заставы, и его люди в жестоком бою перебили литтов до последнего человека. Дорога на ничего не подозревающий Палин была открыта.
Взглянув с коня на стену, окружившую город сплошным каменным кольцом, предводитель аллеманов обратился к сопровождающим его воинам:
- Полюбуйтесь! Дикие медведи выучились строить укрепления не хуже нас! Пора вновь обратить в ничтожество этот народ, пока он нас не разбил нашим же оружием!
В предутренних сумерках аллеманы окружили Палин со всех сторон. Встревоженные жители, не сомкнувшие глаз всю ночь, слышали скрип колес, стук копыт, лязг железа, ржание коней. А наутро сквозь серую завесу дождя увидели, что аллеманские полки стоят повсюду, мыши не прошмыгнуть незамеченной. Они придвигали к городским стенам катапульты и стенобойные машины, готовясь проломить укрепления.
Яростно и мрачно глядели осажденные литты на врага. Каждому было ясно, что Палин остался наедине со своей бедой, если уж аллеманы подошли так незаметно. И у каждого сжималось сердце за своих близких, запертых за городскими стенами.
- Мы будем биться, сколько хватит сил, - спокойно произнес Рэмунас, друг князя Даугависа. - Ну а затем...
И сам князь, и каждый из воинов мысленно на все лады продолжали это "затем".
В полдень аллеманы протрубили сигнал, и под белым знаменем для переговором подъехал в сопровождении нескольких рыцарей сам граф Леттенбергский, с ног до головы одетый в железо. Махнул рукой, разглядев на стене князя Даугависа.
- Я приехал договориться с тобой, доблестный литтский князь! Если ты откроешь сам ворота и признаешь себя вассалом Империи, то мы расстанемся друзьями! Но, если ты откажешься, мы не оставим здесь камня на камне!
Князь Даугавис горько усмехнулся. Он не первый раз встречал своего нынешнего собеседника; доводилось сталкиваться на поле боя, и во время перемирий тоже. Ему было известно, что аллеманы не разбрасываются пустыми угрозами.
Он оглянулся на свою семью, также поднявшуюся на стену. Встретил блестящий взор Неринги, своей жены. Она ничего не сказала, лишь гордо вскинула голову, и это движение сказало князю больше всех слов. Старший сын, пятнадцатилетний юноша, надел доспехи, пальцами нервно теребил тетиву на луке. Дочь, золотоволосая девочка-подросток, смотрела кругом, не веря своим глазам.
- Отец, ты же не отдашь нас аллеманам, правда? - тихо проговорила она. Ее с детства научили, что от соседей с заката не стоит ждать добра.
- Не отдам, - твердо пообещал Даугавис.
Он внезапно обрел решимость. Чувствуя на себе взоры не только самых близких, но и всех, кто был вокруг, он звучно прокричал, обращаясь к аллеманам:
- Я отказываюсь от переговоров с вами! Вашей милости никто не желает!
Граф Леттенбергский заметил на стене рядом семьи воинов, что пришли в этот час ободрить своих родных.
- Так уж и никто? Здесь много женщин и детей. Если прольется кровь, их гибель будет на вашей совести!
- Кровь невинных - на совести тех, кто начинает войны! - князь Даугавис взревел раненым зубром, так что на лбу его вздулась жила. - Сдайся мы в плен, наших жен и детей ждет вечное рабство! Думаешь, мы не знаем? Мы любим жизнь! Но она не заканчивается на этом свете. После смерти каждый получит, кто чего заслужил. Не одинакова судьба у храбреца и у труса, у того, кто, себя не щадя, бьется за отчизну, и у того, кто себя и других продает, поверив лживым обещаниям!
Литты поддержали своего вождя единогласным боевым кличем, и над воротами взвилось зеленое знамя с пардусом. Частые капли дождя застучали по нему, складки морщились на ветру, и казалось, яростный серебряный зверь оплакивает свой народ.
Тогда аллеманский граф заговорил совсем другим тоном: уважительным, словно вдруг признал литтского князя равным себе:
- Я знал, храбрый Даугавис, что ты и твори воины не ведают страха! Я всего лишь испытывал тебя, а теперь передаю настоящее предложение - не от себя, а от императора Готфрида, да продлят боги его дни! Если ты откроешь ворота и поцелуешь меч на верность Империи, будешь принят, как наш союзник. Сохранишь свою власть и звание, только под имперским знаменем. Подумай: что тебе князь Алджимантас, и с какой стати надо умирать за верность ему? Уж если служить, то по-настоящему могучему владыке, а не тому, кто ничем не превосходит тебя. Чем ты хуже Алджимантаса? С нашей помощью можешь сам стать верховным князем всех литтов!
- Я служу не Алджимантасу, а родной земле! Алджимантас и его род просто способны для нее совершить больше других. Они еще отомстят вам за нас... за наш Палин! - с вызовом отвечал князь Даугавис.
Аллеманские рыцари явственно расслышали, как их вождь заскрежетал зубами.
- Итак, ты отказываешься от всех наших предложений?!
- Даже мальчишка, впервые взявший меч, не настолько глуп, чтобы вам поверить! - презрительно усмехнулся Даугавис.
Граф Леттенбергский повернул коня и поехал прочь, не оглядываясь. Он был сильно раздосадован, и его спутники это заметили. Барон Эрих Вирдумарский, его ближайший помощник, удивленно проговорил:
- Право, я не знаю, предводитель, зачем ты так долго беседовал с этим дикарем! Мы сумеем взять Палин и без его согласия.
- Но добиться от Даугависа покорности было бы гораздо почетнее, чем убить! К тому же, его появление под нашими знаменами послужило бы примером для многих литтов. Жаль, что не удалось! - вздохнул граф.
Не теряя времени, аллеманы начали осаду. Со всех четырех сторон загрохотали тараны и стенобойные машины, начали проламывать стены. Осажденные днем и ночью несли стражу. Прицельно били из луков во всех, кто приближался к стенам. Почти все лесные литты были умелыми охотниками и стреляли не наугад, а закаленные бронебойные стрелы пробивали рыцарские доспехи.
Там, где пущенные машинами огромные камни проламывали часть стены, тут же сквозь брешь врывались аллеманы, и начиналась бешеная стычка. Имперские войска в самом деле были прекрасно обучены. Когда же впереди бились посвященные в воинское братство, их мощь удесятерялась, а страх за свою жизнь, любые сомнения, были им решительно неведомы. Не замечая боли, они дрались даже иссеченные, исколотые. На полуденной стене литты утащили труп одного аллеманского берсерка. Он один убил человек сорок, прежде чем его смогли одолеть. В его теле застряли восемнадцать стрел, две из них - возле самого сердца, но умер он лишь после того, как ему раскроили голову секирой. Таков был противник, штурмующий Палин.
Но и сами литты, загнанные в угол, уже не помышляли о продлении жизни. Окруженные десятью тысячами аллеманов, они старались лишь погибнуть не зазря. Защищали каждый камень, каждый пролом в стене. Встречали врага кипящей водой, расплавленной смолой сверху.
Шесть дней и шесть ночей держался Палин, словно остров, затопляемый половодьем. Им не от кого было ждать помощи. Аллеманы напали тихо, и ни в соседних городах, ни в Айваре, несомненно, еще не знали об их походе. Палин остался один на один с беспощадным врагом.
Двое ловких парней решились ночью, незаметно спустившись со стены, пройти через болото в соседний город, передать призыв о помощи. Их спустили и стали ждать, решившись продержаться до прихода помощи. Но утром аллеманы метнули катапультой отрезанные головы гонцов. Теперь надеяться было не на что.
Без надежды и без страха держались литты на стенах обреченного города. Мужчин становилось все меньше, теперь защитниками становились женщины и дети. Княгиня Неринга каждый день, одетая в доспехи, вместе с мужем обходила рушащиеся стены. Взяв большой охотничий лук, она стреляла в рыцарей не хуже любого мужчины. Не один аллеман успевал изумиться, встретив бестрепетный взор золотоволосой "литтской валькирии". И многие другие женщины в обреченном городе бились не хуже мужчин в те последние дни. Метали камни и стрелы, привычными к любой домашней работе руками брались за мечи и топоры. И, получая смертельные раны, успевали с последним вздохом обрадоваться, что не достанутся врагу живыми, не узнают унижения и рабства.
Из своей пещеры над речным обрывом, где жила летом и зимой, выбралась старая Варга. Она была жрицей, посвященной невероятно давно, сгорбившейся от старости, с лохматыми белыми волосами, похожая крючковатым носом и пронзительными желтыми глазами на старую хищную птицу. Никому не известно было, сколько лет старой Варге, знали только, что больше ста. Она в своей пещере держала живых змей, варила яды и зелья, изгоняла духов болезней, заговаривала раны. Палинцы уважали и боялись ее. И вот - старая Варга пришла к ним на шестой день осады. Она не стала на сей раз лечить раненых, потому что ее помощь только отсрочила бы неизбежное. Лишь помогла уйти тем, кто от ран уже не могли сражаться. Зато она принесла сосуд, полный яда для стрел.
- Хорошую приправу приготовила я для аллеманов! Многие из них останутся здесь навеки! Но и те, кто уйдет из Палина, погибнут до конца этого года! Это я, старая вещая Варга, обещаю вам! - объявила старуха, размахивая кривым жертвенным ножом.
И, видя на некоторых лицах недоумение, старая жрица пронзительно завопила:
- В бой, если не хотите быть рабами! На Высшем Небе уже воздвигнут для нас другой Палин! Мы войдем туда все вместе! А сейчас на стены, или я сама убью того, кто струсит! На стены, литты!
Ее призыв поднял в последних защитниках города последний всплеск мужества. Воины наскоро прощались друг с другом и со своими родными и шли на стены, исполненные решимости. И сражались неистово, никого не щадя и не давая пощады. Они гибли один за другим, таяли, как весенняя льдинка. Но многие сотни аллеманов полегли в тот последний день от мечей литтов, от отравленных стрел Варги.
Князь Даугавис, не спавший с самого начала осады, и в бою действовал как во сне. Ему казалось, если он перестанет двигаться, то рухнет замертво и заснет прямо среди сражающихся. Но он дрался, лучше, чем когда-либо в жизни, защищая с последними воинами уже выломанные ворота. Почти все литтские витязи уже погибли. Жена князя прикрывала ему спину, каждого подходившего аллеманами встречала ударом кинжала. Их сын погиб на полунощной стене еще три дня назад, а дочь, как все дети в Палине, легла под жертвенный нож Варги. Вот здесь, за их спиной, в деревянной башне крепости, куда уже ринулись аллеманские берсерки, не боящиеся огня.
Даугавис в очередной раз ударил мечом рыцаря с черными перьями на шлеме, не обращая внимания на кровоточащие раны в плече и в груди. Кругом громоздились трупы своих и врагов. Неринга отбила очередной удар, назначенный мужу. И тут копье, брошенное аллеманским кнехтом, пригвоздило женщину к столбу ворот. Даугавис страшно закричал. Тут же мимо него просвистела ременная петля. Палинский князь едва успел отскочить. Значит, живым хотят взять? Нет, он не доставит им победы!
Опережая новую брошенную петлю, Даугавис вонзил нож себе в горло. И упал на груды поверженных литтов и аллеманов. Совсем близко перед собой увидел свежую зеленую траву. И улыбнулся. Омытая недавним дождем, трава сочно зеленела, точно по весне. Знак, что жизнь не заканчивается никогда.
Даже опытные аллеманские рыцари не видели такого побоища. Они растерянно взирали на лежавший в руинах Палин. Даже радость победы не спешила приходить, ибо что это за победа, когда нет ни одного побежденного, способного сознавать ее, да и от войска победителей не менее трети полегли здесь? И что воины императора получили взамен? Груду развалин?
Напоследок жители успели зажечь многие дома, и теперь город горел. Но княжеская крепость была цела.
- Возьмите оттуда все ценное, - сказал граф Леттенбергский воинам своего личного полка. - Потом разрушьте все! От Палина не должно остаться и следа!
В крепости аллеманы не нашли ни одного живого литта. Лишь трупы, по большей части женщин, детей, стариков, лежавших с перерезанным горлом. Лица у них, по большей части, были на удивление спокойны, совсем не похожи на павших насильственной смертью. И никого, кто мог бы их убить!
- Что ж, они сами себя истребили, - проворчал один из рыцарей, командующий собиранием трофеев. - Все забрали? Ну, пойдем.
И только он произнес эти слова, как над головами угрожающе затрещало, а снизу повалил дым. Аллеманы ринулись к двери - но двери не было. Зато прямо перед ними возникла жуткого облика старуха с кривым окровавленным ножом в руках.
- Вы отсюда не выйдете! - непреклонно объявила она. - Вы сгорите вместе со мной и с телами ваших жертв, хоть и не заслуживаете такой славной смерти. Слышите: башня уже горит! Попробуйте выйти отсюда!
Пока она говорила, помещение все больше заволакивал дым, сквозь пол стали прорываться рыжие языки пламени. При виде них могучий берсерк Зигимер ударил кулаками в стену, где должна быть дверь. Но навстречу ему поднялась жгучая стена пламени, подхватила аллемана, как водоворот щепку.
Берсерки не боялись огня. Но горели в нем, как самые обычные люди.
Крепость палинских князей вспыхнула как вязанка хвороста. Никто не вышел оттуда живым.
Оставив Палин гореть, аллеманы разрушили стену вокруг города, тщательно превратив в груду щебня все, что когда-то было создано здесь людьми.
-
Жуткое побоище. И аллеманы ещё считают себя цивилизованными, а литтов варварами. Надеюсь, им ещё аукнется Палин. Жаль, что не удалось ни помощь позвать, ни просто весть подать соплеменникам, чтоб готовились к вторжению. Что ж дальше будет...
-
Ужас! Надеюсь аллеманам это с рук не сойдёт и они своё получат. И не за гранью, а здесь, в этом мире и в этой жизни.
-
Это еще не очень большое количество сыновей!
Уже пятеро. В нашей истории у Эдуарда 3 столько дожило до зрелых лет. Развлечений Англии хватило на несколько десятилетий.
Жаль Палин и его жителей. Война гнусное дело, когда бы она ни происходила.
-
/*Меланхолично*/
https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%BF%D0%B8%D1%81%D0%BE%D0%BA_%D1%81%D1%8B%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D0%B9_%D0%90%D0%B1%D0%B4%D1%83%D0%BB-%D0%90%D0%B7%D0%B8%D0%B7%D0%B0_%D0%B8%D0%B1%D0%BD_%D0%90%D0%B1%D0%B4%D1%83%D1%80%D1%80%D0%B0%D1%85%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%B0_%D0%90%D0%BB%D1%8C_%D0%A1%D0%B0%D1%83%D0%B4%D0%B0
-
Большое спасибо, эрэа Карса, эрэа Convollar, эрэа Ilona, эр фок Гюнце! :-* :-* :-*
Жуткое побоище. И аллеманы ещё считают себя цивилизованными, а литтов варварами. Надеюсь, им ещё аукнется Палин. Жаль, что не удалось ни помощь позвать, ни просто весть подать соплеменникам, чтоб готовились к вторжению. Что ж дальше будет...
Жуткое! Хотя и аллеманам такой победой гордиться особенно нечем.
Когда о гибели Палина узнают все литты, то постараются отомстить. Хотя противник у них серьезный.
Ужас! Надеюсь аллеманам это с рук не сойдёт и они своё получат. И не за гранью, а здесь, в этом мире и в этой жизни.
Надеюсь! Но борьба пока только начинается.
Это еще не очень большое количество сыновей!
Уже пятеро. В нашей истории у Эдуарда 3 столько дожило до зрелых лет. Развлечений Англии хватило на несколько десятилетий.
А у наших литтов доживших до зрелых лет будет гораздо больше! Вообще, их живучесть и плодовитость сравнимы только с их же энергией в войне и в политике. Так что и Радвилас впоследствии с молодой женой обзаведется еще большим выводком наследников. Благо, у нее с этим проблем не будет, в отличие от Всемилы, а ему, по-видимому, возраст к тому времени не будет помехой.
Но пока еще у нас на очереди сыновья Алджимантаса. Тоже, кстати, не так уж мало - семеро. От разных матерей, но отец-то один, права равные.
Жаль Палин и его жителей. Война гнусное дело, когда бы она ни происходила.
Жуткая судьба у них! Но зато никто не сдался.
/*Меланхолично*/
https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%BF%D0%B8%D1%81%D0%BE%D0%BA_%D1%81%D1%8B%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D0%B9_%D0%90%D0%B1%D0%B4%D1%83%D0%BB-%D0%90%D0%B7%D0%B8%D0%B7%D0%B0_%D0%B8%D0%B1%D0%BD_%D0%90%D0%B1%D0%B4%D1%83%D1%80%D1%80%D0%B0%D1%85%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%B0_%D0%90%D0%BB%D1%8C_%D0%A1%D0%B0%D1%83%D0%B4%D0%B0
Здесь все-таки наши современники. В наше время жить проще, а поводов для раздоров в правящих семьях меньше. Тут скорее уместно сравнить со знатными родами, более близкими к описываемому времени. Где бывало наследников и побольше. Взять, например, сыновей Юрия Долгорукого. Или Всеволода Большое Гнездо. Или Ярослава Всеволодовича. Между ними всякое могло быть, но нет, страну под угрозу их количество, как правило, не ставило.
Глава 10. Рукотворная молния
В остальных литтских землях долго еще не подозревали о горькой судьбе Палина. Некому было оповестить. Только зимой охотники из соседнего города, бродя по лесу, вышли к занесенному снегом пепелищу. И застыли, пораженные ужасом. Вместо города чернела груда развалин. Чистый, неисхоженный снег покрывал гарь и валяющиеся повсюду груды костей. На голых деревьях каркали сытые черные вороны, недобро глядя на пришедших. Возле выломанных, брошенных наземь ворот старый волк лениво грыз кость, похоже, человеческую. И кругом под снегом лежали замерзшие трупы, обгоревшие и обглоданные зверями! Все, сколько было, весь Палин был тут. Обойдя пепелище, охотники не нашли никого живого.
Те, кто пришли затем хоронить палинцев, поняли по находкам в сожженном городе, что истребили его аллеманы. Да и кому ж быть еще? Теперь-то горькая весть обошла все владения литтов, и, разумеется, достигла Айваре, престола князя Алджимантаса.
Услышав о гибели целого города, вождь всех литтов вскочил с трона, так что все отшатнулись - и гонец, принесший черную весть, и находившиеся рядом воины и вельможи. Лицо его, белое как мел, стало страшным, зеленые глаза вспыхнули яростью. Забыв свои годы, старый князь стремительно выхватил меч из ножен.
- Месть! Месть за погибших братьев! Сейчас же гонцов к моим сыновьям, ко всем удельным князьям! Все владения литов да подымутся на врвга! Смерть аллеманам!
- Смерть аллеманам! - отозвались воины на призыв великого князя.
Вся Литтская земля собралась на войну. Поднялось войско, какого еще не было за все времена. Явились коренные литты и озерные жители. Вместе со всеми, и все же наособицу, выступили в поход загадочные болотники. Большое войско выставили лесные литты, пылающие яростью за гибель своих соседей. Пришли жители песчаного берега Янтарного моря. И, конечно же, сыновья великого князя привели свои полки, литтские и сварожские, со всех окраин обширных владений. Любуясь их боевой подготовкой, князь Алджимантас испытывал отцовскую гордость за своих наследников. Присматривался, кто из них покажет себя достойнее всех в будущих сражениях.
Сам Алджимантас собирался вести войско, не собирался никому уступать командования. Несмотря на свои шестьдесят восемь лет, он еще мог потягаться с молодыми витязями. А теперь, распаленный яростью на тех, кто истребил его город, он и вовсе помолодел на много лет, и твердо готов был совершить месть. Старый князь без устали распоряжался, наблюдал за подготовкой к войне, назначал каждому отряду его место. Со своих сыновей спрашивал наравне с простыми воеводами.
Его супруга, княгиня Забава, просила мужа оставить с ней хотя бы младшего из сыновей, Лемтуриса.
- Прошу тебя! Пусть хоть один из княжеского рода останется оберегать Айваре! Ведь неизвестно еще, как обернется война...
Алджимантас резко обернулся к жене. Она очень заботилась о своей внешности, была всегда тщательно одета, набелена и надушена, точно молодая девушка, хоть ей и было уже под пятьдесят.
- Ты не понимаешь ничего! Князем достоин быть лишь тот, кто идет навстречу опасности! Ты же сама опозоришь своего сына, если оставишь у своей юбки!
Забава испуганно прижала руки к груди.
- Прости меня! Для матери ее сын, особенно младший, навсегда останется ребенком...
- Все твои сыновья давно взрослые мужчины, пусть ведут себя как подобает! Хватит того, что до сих пор Лемтурис остается при мне в Айваре! А вернее, при тебе!
И вышел прочь, не оглядываясь, оставив жену, расстроенную, с досадой кусающую губы.
По весне, едва просохли дороги, литтское воинство двинулось в поход и вторглось в приграничные земли аллеманов. Вскоре весь обширный край запылал, как лесной сухостой. Аллеманы готовились к войне, но не ждали, что враг будет так силен и многочислен. А литты были исполнены решимости отплатить пришлым захватчикам их же монетой. Рассеявшись по всей стране, они истребляли аллеманов, где только встречали, захватывали их города. От взятых в плен рыцарей уже не требовали выкуп и не верили их клятвам. Если же в руки литтам попадал кто-то из воинов, истребивших Палин, то его могли долго истязать, прежде чем казнить. Особенно неистовствовали лесные литты, мстя за своих сородичей.
Под старинной деревней Альтендорф, когда-то носившей совсем иное, литтское название, состоялся первый решительный бой. Аллеманы тоже стянули основные силы, и теперь их было примерно столько же, сколько литтов. Два войска стояли напротив друг друга, разделенные узкой речкой, и перебрасывались стрелами и едкими оскорблениями. Никто не торопился начать первым, каждая сторона ожидала, когда у противника не выдержат нервы.
Впереди аллеманского воинства стояли посвященные Тюра - берсерки, живые воплощения духа войны. Сейчас, до начала боя, они еще повиновались приказаниям начальников. Воинская дисциплина в крови у всех аллеманов. Но им становилось непонятно, зачем так тянуть. Хотелось поскорей броситься в бой, увмдеть, как под занесенным мечом бледнеет еще до смерти лицо врага перед ними, не ведающими страха.
Наконец, могучий Дагоберт, силой соперничавший со сгоревшим в Палине Зигимером, пришпорил рослого, как скала, коня, выносясь вперед. Размахивая длинным двуручным мечом одной рукой, он промчался перед литтским строем, явно красуясь.
- Кто из вас умеет драться? Что, нет таких? Я так и думал! Тогда бросьте мечи и возьмите лопаты, идите копать навоз!
Не успел аллеман выкрикнуть оскорбление, как навстречу ему стремительно выехал литтский воин. Его плотно закрытый шлем начисто скрывал лицо. Никто не успел даже разглядеть, откуда он взялся.
- Мы лучше вас зароем в землю, чтобы богаче был урожай! - звучно произнес он, скрещивая меч с аллеманом.
Посыпались гулкие, звенящие удары. Сталь билась о сталь, вонзалась, вдавливалась в живое тело. У обоих поединщиков уже бежала кровь из ран, но они еще яростней продолжали борьбу. Их ярость передалась коням: огромный рыжий аллеманский жеребец хватанул зубами за шею литтского коня, едва не прокусив горло. Конь покачнулся, но в этот миг его хозяин схватился обеими руками за шею берсерка, прыгнул на него, своим весом сбросил наземь. Оба воина схватились врукопашную, покатились по земле, точно упавшие с крыши коты. Одинаково сильные и яростные, они долго боролись, пытаясь задушить друг друга, брыкались, били кулаками в стальных рукавицах. Оба войска с неослабным вниманием следили за борьбой сквозь поднятую тучу пыли. Наконец, литт осилил соперника, прижал коленями его грудь и вынул кинжал.
Полузадушенный берсерк хрипло засмеялся.
- Бей! Ты победил однажды, а я многих таких, как ты, истребил в Палине!
Рука литта, держащая кинжал, замерла в пяди от горла бешено сопротивляющегося берсерка.
- Палин? Ты был в Палине?
Услышав это, литты зашумели, закипели как морской прибой.
- Отдай нам его! Мы для него припасем огоньку, припечем каленым железом! Отдай палача! Пусть ответит за всех! - кричали они, протягивая руки к пленному.
Его победитель помедлил еще немного и резко опустил кинжал, вонзая в горло аллеману.
- Не могу его отдать! Все же он хорошо дрался, - буркнул литт, поднявшись на ноги. Его противник еще раз судорожно дернул ногами и затих.
Победителю подвели нового коня вместо раненого. Сев верхом, он поднял забрало шлема, и литты узнали его. Это был князь Азуолас, переодевшийся простым воином ради первого поединка. Литтские витязи едва не сорвали горло, приветствуя Азуоласа громогласным воплем.
- Не нужно было так рисковать, - проворчал Радвилас, съехавшись с братом.
Тот усмехнулся и махнул рукой своим воинам.
- Как вы думаете, аллеманы могут сегодня победить? - спросил он во всеуслышание.
- Нет! - в один могучий яростный голос отозвалось литтское воинство.
Со своего месте в середине литтского строя, под знаменем, князь Алджимантас поднял булаву и опустил ее, подавая знак к началу боя. Не сделай он этого - и в следующий миг воины могли ринуться сами по себе, такое напряжение владело ими. Но он и не собирался их сдерживать. Ему как раз нужен был клокочущий людской поток.
Перескочив реку, почти расплескали ее мелководное русло. Аллемены были готовы к бою, выстроились стальным клином, называемым "кабаньей головой". Все в броне, как и их кони, и впереди уже рычат берсерки, проламывают литтский строй, как могучие звери с человеческими руками. Кто сможет таких одолеть?!
Но литты уже знакомы были с аллеманской тактикой. Они держали строй, рубились, не клонясь под напором противника. И, если отступали, терпя большие потери, то лишь затем, чтобы привести раскрывшегося противника под мечи своих сородичей.
Радвилас, стоявший со своим полком на левом крыле, ждал, когда аллеманы окончательно увязнут в сече. Перед ним колыхалось море людское. Литты и аллеманы бились беспощадно, истекая кровью, почему-то совсем одинаковой у тех и других. Князь иногда замечал среди дерущихся своих братьев: то Гедрюс, то Мадвижас, то Таутвигас воодушевлял своих витязей. Среди общей сумятицы покачнулся и рухнул куда-то вниз Скалмантас, но тут же вынырнул, пересел на другого коня. Азуолас крушил врага на другом краю поля, и за ним следовали его беззаветные воины.
Наконец, выждав подходящий момент, Радвилас повел свой полк вперед. И почти тут же с другой стороны поплыло в воздухе великокняжеское знамя, и отряд самого князя Алджимантаса ринулся вперед, на аллеманов. Одновременно от него отделились болотники и лесовики, серым ручьем потекли в обход аллеманской "кабаньей головы". Великий князь напутствовал их:
- Вперед, храбрые литты! Отомстим за Палин! Или мы будем владеть этой землей, или они!
Литтам не надо было повторять дважды. Они на своих мохнатых лошадках вертелись вокруг более тяжелых рыцарей. Кто не владел мечом - орудовали дубинами и топорами, проламывали доспехи, дробили черепа.
А потом Радвиласу некогда стало глядеть, что делают другие. Он со своим полком был в самой гуще битвы, сам сражался, как и все воины, потому что аллеманы старались убить или захватить в плен кого-нибудь из вражеских вождей, и не следовало давать им преимуществ. Но помимо воинского напряжения, иным, свободным, как ледяной поток, ощущением Радвилас сознавал, что поредевшая "кабанья голова" начинает прогибаться и вот-вот посыплется. И он со своим полком сражался, чтобы закрепить близившуюся победу.
В это время прочь от главного аллеманского войска шарахнулся знатный, судя по богатым доспехам, рыцарь, с небольшим отрядом. Увидев его, литты пронзительно завопили:
- Это граф Леттенбергский! Он удирает! Ловите его! - кто командовал истреблением Палина, узнали от плененных аллеманов.
Услышав такие крики у себя за спиной, Аларих Леттенбергский пересел на свежего верхового коня и помчался прочь, далеко оставляя позади преследователей на утомленных лошадях. Он не был трусом, но не хотел попасть в плен. Эту битву он проиграл, однако в Бэринбурге и других пограничных городах найдет достаточно союзников, готовых наказать литтов.
Кучка воинов, последовавших за вождем, рассыпалась по лесу, сквозь который они мчались вскачь. Кто из рыцарей и их коней мог выдержать дорогу - спешили дальше. Прочие отставали или плутали в зарослях, и оставались одни.
Отбился от своих и приезжий рыцарь по имени Эбергард, что в свое время так удивлялся обрядам берсерков. Он долго блуждал по лесу, пока, наконеы, не отыскал следы беглецов. Его конь был вынослив, и он мог бы еще попробовать догнать графа. Но не стал этого делать. Он так и остался чужим для "стражей восходной границы". Его приятель Ульрих погиб в сегодняшей битве, а больше он ни с кем не сходился близко. После Палина товарищи по оружию внушали ему лишь отвращение. А битва под Альтендорфом пробудила в его душе совсем новые чувства, в которых следовало еще разобраться.
"Как дрались эти троллевы литты - и там, в Палине, и сегодня! Как будто для них в тысячу раз важней одержать победу, чем для нас. Это потому что они бьются за свою землю. А я... У меня тоже есть земля, где я родился! Что меня привело сюда? Обида на старших братьев? Вздор! Если бы к нам пришел враг, я бы вместе с братьями бился, хоть простым кнехтом. Не хуже, чем эти литты. Здесь мне нечего делать. Здесь все чужое. А у меня есть свое!"
За деревьями послышался топот копыт. Эбергард вместе с конем поспешно юркнул в ельник и безучастно смотрел, как проезжает мимо отряд конных литтов, наверняка посланный в погоню. Затем, когда стук копыт растаял вдали, рыцарь поехал прочь, к проезжему тракту.
Эбергард чудом вернется домой из охваченной войной приграничной земли. Там он обнаружит, что обоих его старших братьев унесла черная оспа, недавно бушевавшая на его родине. Он примет в наследство родительский замок, станет хозяйствовать, женится на дочери соседнего барона, и до конца своих дней не захочет даже вспоминать о войне с литтами.
-
Вот, помнится, детки Владимира Святого - собственно, как могли, страну рвали.
-
Вот, помнится, детки Владимира Святого - собственно, как могли, страну рвали.
И даже у них - далеко до масштабов "Алой и Белой Розы".
Но здесь речь и не о них совсем. Я не скажу, что здесь вообще наследование пройдет гладко, но все против всех врагами не станут. А паршивые овцы иногда могут завестись, да.
Так или иначе, литтские князья не боятся размножаться.
-
Ну, и еще одна причина за них радоваться и уважать.
-
Несмотря на свои шестьдесят восемь лет
Мне шестдесят фосемь лет, шестдесят фосемь, но я кашдый тень......
Земля качалась и по-конски фыркала, по небу шли желтоватые полосы, по ним, извиваясь и бурча, ползли недовольные шестопёры...
Невольно вспомнилось. А серьёзно, битва написана прекрасно, и гнев литтов понятен, аллеманы их уже достали. И вот зачем было уничтожать Палин, спрашивается? Чтобы получить во владение пепелище? Нет, литты мне нравятся всё больше.
-
Тут скорее уместно сравнить со знатными родами, более близкими к описываемому времени. Где бывало наследников и побольше. Взять, например, сыновей Юрия Долгорукого. Или Всеволода Большое Гнездо.
Вот количество его наследников Руси точно на пользу не пошло. А не размножаться в те времена можно было, только воздерживаясь, что не всем подходит.
Битва эпичная. И хорошо бы все аллеманы так поумнели, как рыцарь Эбергард.
-
А не размножаться в те времена можно было, только воздерживаясь, что не всем подходит.
Тоже не совсем. Вспомните, скажем, Генри VIII. Человек совсем не воздерживался, а наоборот - каждый день женился на новой жене, а наутро велел рубить ей голову. Да еще так равнодушно, будто яичницу заказывал. «Подать сюда Нелл Гвинн!» – говорит. Приводят ее. А наутро: «Отрубите ей голову!» И отрубают. «Подать сюда Джейн Шор!» – говорит. Она приходит. А наутро: «Отрубите ей голову!» И отрубают. «Позовите прекрасную Розамунду!» Прекрасная Розамунда является на зов. А наутро: «Отрубите ей голову!» И всех своих жен заставлял рассказывать ему каждую ночь по сказке, а когда сказок набралось тысяча и одна штука, он из них составил книжку и назвал ее «Книга Страшного суда»*
И что, сильно он размножился?
*Ссылка на источник информации у меня имеется. Весьма авторитетный источник.
-
У Генриха, как считается, была генетическая патология, которая не позволяла иметь много выживших детей. Но у литтских князей и здоровье в порядке, и детская смертность на современном нам с вами уровне.
-
Да, верно.
Вообще, репродуктивная стратегия суверенов - очень сложная материя. Весьма.
Пассивная стратегия - плохо. Останется без наследника - и начинаются безобразия.
Активная стратегия - тоже плохо. Избыток наследников, опять же, чреват безобразиями...
-
Ссылка на источник информации у меня имеется. Весьма авторитетный источник.
Превосходный источник ;D Очень его люблю. :)
-
Ссылка на источник информации у меня имеется. Весьма авторитетный источник.
Превосходный источник ;D Очень его люблю. :)
Вот! А источник, который хочется раз за разом перечитывать, дурному не научит! :)
-
Ссылка на источник информации у меня имеется. Весьма авторитетный источник.
Превосходный источник ;D Очень его люблю. :)
Вот! А источник, который хочется раз за разом перечитывать, дурному не научит! :)
Ага, а на родине автора, говорят, запретили, мол, неполиткорректно...
-
Большое спасибо, эр фок Гюнце, эрэа Convollar, эрэа Ilona, эрэа Tany! :-* :-* :-*
Несмотря на свои шестьдесят восемь лет
Мне шестдесят фосемь лет, шестдесят фосемь, но я кашдый тень......
Земля качалась и по-конски фыркала, по небу шли желтоватые полосы, по ним, извиваясь и бурча, ползли недовольные шестопёры...
;D Это скорее Азуолас в далеком будущем, чем его отец. Со временем увидим, каким будет тогда. Замедленное старение, во всяком случае, передастся.
Впрочем, я думаю, из литтского семейства никому не понравится, если их будут озвучивать с аллеманским акцентом. Или это норландский? Все равно не понравится.
Невольно вспомнилось. А серьёзно, битва написана прекрасно, и гнев литтов понятен, аллеманы их уже достали. И вот зачем было уничтожать Палин, спрашивается? Чтобы получить во владение пепелище? Нет, литты мне нравятся всё больше.
Справедливости ради, палинцы сами устроили всем городом, с женщинами и детьми "Врагу не сдается наш гордый "Варяг!" Аллеманы от них такого совсем не ожидали. Ни поживиться, ни захватить пленных им не удалось.
Литты впоследствии и сами будут не без греха. Недаром Лютобор Яргородский от них уйдет.
Тут скорее уместно сравнить со знатными родами, более близкими к описываемому времени. Где бывало наследников и побольше. Взять, например, сыновей Юрия Долгорукого. Или Всеволода Большое Гнездо.
Вот количество его наследников Руси точно на пользу не пошло. А не размножаться в те времена можно было, только воздерживаясь, что не всем подходит.
Кого, Всеволода? Тоже как сказать. Чей род пережил татаро-монгольское нашествие и спас Русь? Третьего сына (среди доживших до зрелых лет), Ярослава. А не будь его?..
Битва эпичная. И хорошо бы все аллеманы так поумнели, как рыцарь Эбергард.
Среди аллеманов еще будут встречаться договороспособные, я думаю. Другое дело, что такие дома сидят, скорее всего, а не участвуют в больших военно-политических делах.
У Генриха, как считается, была генетическая патология, которая не позволяла иметь много выживших детей. Но у литтских князей и здоровье в порядке, и детская смертность на современном нам с вами уровне.
А что нам на англичан оглядываться? То Эдуард, то Генрих... Давайте лучше взглянем на реальных прототипов моих героев. Судя по количеству детей в их семьях, да и по продолжительности жизни, я ничего не придумала. Сама удивляюсь, откуда они такие взялись. Здесь-то - потомки русалки, а в реальном мире?.. И ведь они славились в истории все же не количеством жен и скандальными похождениями, а главным образом - все-таки успехами в войне и политике.
Дети Ольгерда:
От первого брака с Анной или Марией Витебской[41]:
Фёдор (ум. 1394/1400) — князь ратненский, родоначальник князей Кобринских (Род пресёкся в 1518 году со смертью княгини Анны Семёновны) и Сангушек (род идёт от Фёдора Любартовича).
Андрей (ум. 1399 в битве на Ворскле) — наместник псковский (1342—1349), князь полоцкий (1349—1387), наместник новгородский (1394);
неизвестный по имени сын (ум. 1353);
Дмитрий (ум. 1399 в битве на Ворскле) — князь брянский, трубецкой, друцкий, владелец Переяславля-Рязанского (1379—1388);
Владимир (ум. 1398 или позже) — князь витебский (до 1367), киевский (до 1367—1394);
неизвестная по имени дочь (ум. 1370 или позже) — жена князя Ивана Новосильского;
Агриппина (1342 или позже — 1393?) — жена суздальского князя Бориса Константиновича.
От второго брака с Иулианией Тверской:
Кенна (ок. 1351—1367) — жена слупского князя Кажки (Казимира IV);
Евфросиния (ок. 1352—1405/1406) — жена великого князя рязанского Олега Ивановича;[источник не указан 144 дня]
Скиргайло (Иван; ок. 1354—1394) — князь витебский (ок 1373—1381), трокский (1382—1392), полоцкий (1387—1394), наместник короля в Великом княжестве Литовском (1386—1392), князь киевский (1394);
Корибут (Дмитрий; ок. 1355 — до 1404) — князь новгород-северский;
Федора — жена Святослава Титовича Карачевского;
Лунгвений (Семён; 1356 или позже — 1431) — наместник новгородский (1389—1392), князь мстиславский (1390—1431);
Елена (1357/1360 — 1437) — жена Владимира Андреевича Храброго;
Ягайло (Владислав; ок. 1362—1434) — великий князь литовский (с 1377), король польский (с 1386);
Мария (ок. 1363) — жена боярина Войдилы, жена князя Давида Городецкого;
Каригайло (Казимир; ок. 1364/1367 — 1390) — князь мстиславский;
Минигайло (ок. 1365/1368 — до 1382);
Александра (1368/1370 — 1434) — жена мазовецкого князя Земовита IV;
Екатерина (1369/1374 — 1422 или позже) — жена мекленбургского князя Иоганна II;
Вигунд (ок. 1372—1392) — князь керновский;
Свидригайло (ок. 1373—1452) — великий князь литовский (1430—1432);
Ядвига (ок. 1375) — жена освенцимского князя Яна III.
Да, верно.
Вообще, репродуктивная стратегия суверенов - очень сложная материя. Весьма.
Пассивная стратегия - плохо. Останется без наследника - и начинаются безобразия.
Активная стратегия - тоже плохо. Избыток наследников, опять же, чреват безобразиями...
Значит, надо воспитывать детей правильно. Как ни странно, по большей части, нашим героям и это удавалось тоже. Им вообще много чего удавалось. Удалось бы мне обо всем написать как следует...
Всю весну и все лето литтское воинство гонялось за аллеманами по приграничному краю, то теснили их, то сами отступали под решительным отпором врага. Но чаще все-таки брали верх.
Конец лета застал их под стенами Бэринбурга, который литты штурмовали уже две седьмицы. Аллеманы держались стойко, и крепостные стены были надежны, однако литты медленно изматывали врага. Штурм следовал за штурмом, даже по ночам осаждавшие не оставляли попыток подняться на стены по длинным лестницам. В очередную ночь - пятнадцатую от начала осады, - аллемены сбросили противника со стены. Но все понимали, что в очередной раз могут и не совладать.
В какую сторону от осажденного города ни взгляни - там виднелось одно и то же: стоянка очередного литтского полка, одного из многих. На высоком холме напротив главной башни замка высилось зеленое знамя с серебряным пардусом. Во время атак под знаменем следил за сражением сам князь Алджимантас. На белом коне, в серебряных доспехах, он ободрял своих воинов, призывал их биться еще лучше.
Утром после штурма, когда литты, подавленные числом, но не сокрушенные, откатились от стены, с большой башни пристально провожали их взорами. Недобрые взоры уставились в спину старому князю. В светлых доспехах и на белоснежном коне он был заметен и в окружении воинов.
Смотрели же на него комендант Бэринбурга, барон Рудольф Валленродский, и его союзник - граф Аларих Леттенбергский, злейший враг литтов. Он-то, проводив взором князя Алджимантаса, многозначительно проговорил, смерив расстояние:
- Старый змей всегда наблюдает за битвой с этого холма, ты обратил внимание, Рудольф?
- Да, потому что оттуда отличный обзор. Но к чему ты клонишь, Аларих? Стрелой его со стены не достать, слишком далеко.
- Стрелой - конечно, нет, - согласился граф Леттенбергский. И, чуть помедлив, добавил: - Но в моем отряде есть воин, умеющий обращаться с железной трубой, которая стреляет с помощью горючей пыли. Она бьет втрое дольше самого лучшего лука. И, что немаловажно - литты наверняка даже не слышали о таком оружии. Они, пожалуй, решат, что сам Тор или Перкунас поразил их князя громом! Очень может быть, что они отступят в суеверном ужасе.
Барон Валленродский с сомнением покачал головой.
- Я не поручусь, что гибель старого змея так уж испугает их! Насколько я знаю, у него целый выводок змеенышей. Все они теперь здесь, во главе войск, и, если честно, это не змееныши даже, а матерые хищники, способные заменить отца.
- Тем больше наш недосмотр, коль позволили старому змею зажиться так долго, что выросла смена, - нахмурился Аларих Леттенбергский. - Но их все-таки семеро. Им будет трудно сразу совладать с войском, охваченным сумятицей. А, если они перессорятся между собой из-за власти, им станет не до нас. Да что там, тогда мы сможем прибрать к рукам все земли литтов!
Граф говорил убедительно, и его собеседник потупил взор.
- Ладно, можешь установить свою огненную трубу. Но действуй наверняка, Аларих! Тебе ведь и так лучше не попадать живым в руки литтов...
Разрушитель Палина оскалил крупные зубы.
- Все мы нынче в одной лодке, Рудольф! Не думаю, что тебя они пощадят, если захватят Бэринбург.
Он махнул рукой, подзывая трех воинов, стоявших на лестнице. Они бережно несли железную трубу в три локтя длиной, с какими-то крючками, замками, колесами внизу. Во всю длину трубы было выгравировано изображение извивающегося дракона, и отверстие, откуда должны при выстреле вылетать огонь и железные шары, казалось драконьей пастью.
Двое из пришедших воинов были по виду типичные кнехты: в одинаковых серых кафтанах грубого сукна и черных штанах, в сапогах до колен. Лица у них были не похожими, но одинаковыми давно вбитой привычкой исполнять приказы, не проявляя любопытства. Третий же, невысокого роста, больше всех возившийся с трубой, был не примечателен ничем, кроме манеры держаться. Он вел себя так, словно обладал тайной силой, неведомой всем остальным, дающей власть даже над вождями. Распоряжался двумя воинами, что устанавливали трубу в проеме меж зубцов на верхней площадке башни. Что-то развинчивал и вновь соединял, поворачивал железное тулово "дракона", пока не добился наилучшего результата. Наконец, оставшись доволен тем, как поставил трубу, он взял у одного помощника длинный промасленный фитиль, а у другого - мешочек с серой пылью и сумку с увесистыми железными орехами.
- Мне понадобится огонь! Пусть эти бездельники всегда держат кремень наготове. И снаряды тоже. Помните: готовиться надо очень быстро. Фитиль запалить, пока искра не погасла!
- Довольно, Куно, - обратился к нему граф Леттенбергский. - Я хочу знать: ты сможешь из своего "дракона" точно поразить Алджимантаса, когда он будет красоваться вон на том холме?
- Я никогда не промахиваюсь! - произнес аллеман тоном оскорбленной гордости. - Хотите, сейчас собью оттуда камень?
- Нет-нет, Куно! Литты не должны ничего заподозрить! Тогда они примут гром твоего "дракона" за голос карающего божества! - граф Леттенбергский засмеялся собственной шутке.
А в литтском становище князь Алджимантас назначил решающий штурм на следующее утро. Как всегда, указав каждому из военачальников его задачу, напоследок обернулся к Радвиласу.
- А ты с четвертью войска захватишь замок с тыла, пока мы вынудим аллеманов стянуть все силы сюда, так что они оголят стены!
Присутствующие на совете Гедрюс и Азуолас одобрительным видом приветствовали брата, а вот Таутвигас и Лемтурис потупили взоры. Им - особенно младшему, - совсем не хотелось бы быть на острие решающего удара. Но почему важные поручения уже в который раз достаются именно Радвиласу? За что ему больше всех чести?
В ту же ночь Радвилас со своим отрядом отступил в лес близ полуденной стены. Двигались литты осторожно, замотав коням копыта и морды, чтобы не выдали себя ни звуком, ни голосом. Будто по воздуху проплыли в темноте мимо черной громады замка, и - нет их! Появятся утром, чтобы застать аллеманов врасплох.
Проводив их, князь Алджимантас в ту ночь спал плохо. Не потому чтобы боялся за исход завтрашнего штурма - он не сомневался, что Радвилас все сделает правильно. Просто не мог расслабиться и уснуть в шатре на походной постели, как было раньше. "Старею! Когда-то мог спать на голой земле, и все было нипочем. Ну ничего: даже если это мой последний поход, с аллеманами я рассчитаюсь!" - сказал себе князь, закрывая глаза.
А когда все-таки заснул, ему привиделась Святогнева, его вторая, давно умершая жена. Она плыла в небе на облаке, сама в белом облачном одеянии, протягивала к нему руки, что-то хотела сказать. Алджимантас пробудился, не понимая, к чему такой сон. К добру или к худу? Правда, Святогневу он всегда продолжал помнить, несмотря на годы, прожитые с Забавой. Та нравилась ему своей яркой женственностью, но она не годилась быть женой-другом, женой-соратницей. Как была для палинского князя Даугависа его жена Неринга. Их обезображенные останки нашли рядом. Святогнева смогла бы. Ну что ж, если она была здесь, пусть порадуется славе их сыновей, Радвиласа и Азуоласа!
В предутреннем сумраке князь Алджимантас видел, как строится его войско. Сел на белого коня, которого держал под уздцы старый Бутримас. Давно совершенно седой, еще старше самого князя, его бессменный телохранитель и на эту войну пошел с ним, наотрез отказался остаться дома.
Ветер тянул с полудня и заката, шевеля складки литтского знамени. Князь Алджимантас остановился на холме, как серебряное изваяние. Он глядел, как расходятся литтские полки штурмовать стену. Им было сказано главное: схватить врага за горло, давить, не давая передышки. Но для всех, уходивших в бой, великий князь находил еще теплые, ободряющие слова, пожелания победы.
Мимо него вереницы воинов тащили длинные лестницы, по которым будут карабкаться наверх. Вот, где-то в свете утренней зари растворились и фигуры его статных сыновей. Возле великого князя остался только его собственный полк да дружина последнего сына, Лемтуриса. Тот не проявлял большого рвения к войне, и отец держал его возле себя. Невысокий, с женственным лицом, с кудрявыми каштановыми локонами, его младший сын был душой и телом двойник своей матери, Забавы. Старый князь собирался послать младшего сына в бой, когда исход сражения вполне определится, и ничего будет нельзя испортить.
Алджимантас видел все. С вершины холма вся полунощная стена и башня над ней были точно на ладони. Литты подтаскивали лестницы, карабкались вверх, дрались с защитниками Бэринбурга не на жизнь, а на смерть. Стоило аллеманам отразить очередной натиск, как новая литтская волна вздымалась над крепостной стеной, перехлестывала вниз. На башне оглушительно ударил гонг, созывая всех, кто мог носить оружие. Со всех сторон спешили аллеманы, решительно встречая непрошеных гостей. Но литтов было больше. Алджимантас видел всех: статных витязей из коренного удела и беловолосых рыбаков поморья, славгородцев храброго Гедрюса и яргородцев под началом Мадвижаса. Таутвигас, Скалмантас никому не уступали первенства. Вот уже во двор крепости бросился со своей дружиной бесстрашный Азуолас. Он, кажется, забыл, что ему поручили только выиграть время, и теперь готов был захватить Бэринбург своими руками!
"Ага, Радвилас действует!" - усмехнулся старый князь, услышав, как вдалеке трижды пропел литтский боевой рог. И в тот же миг на восходной башне, второй по высоте, взвилось литтское знамя. Аллеманы на стене забегали, как муравьи, не зная, с какой еще стороны ждать удара.
С нескрываемой родительской гордостью смотрел Алджимантас туда, где его сыновья завоевывали победу. "Молодцы, мальчики мои! На свете нет князя счастливее меня! Семеро сыновей, на которых можно положиться! Вот он - железный лес, что некогда был мне обещан в вещем сне!"
Яркая вспышка блеснула на вершине большой башни. Но никто среди боевой сумятицы ее не увидел...
А затем грянул раскат грома, перекрывая все звуки сражения. Высокое ясное небо уже вполне посветлело, обещая жаркий день. Не было ни намека на грозу. Только гром ударил с такой яростью, словно само небо разверзлось и извергло огонь.
И все литты, сколько их было, увидели, как белый великокняжеский конь взвился и помчался наугад, с пустым седлом. Князь Алджимантас лежал под знаменем, раскинув руки, с развороченной, дымящейся грудью. К нему бросились воины. Но первым, с неожиданной ловкостью, соскочил с коня старый Бутримас. Склонился над телом князя, пощупал ему шею, осторожно расстегнув шлем, затем, преодолевая суеверный ужас, прижал ухо к страшной запекшейся ране, хотя уже понимал, что там не может биться сердце. Панцирь и кольчуга были пробиты насквозь, их края оплавились. Какая таинственная сила поразила великого князя?
Никто не разобрал, кем в первый раз было опасливо сказано:
- Перкунас метнул молнию в князя Алджимантаса! Могучий бог гневается на нас!
И те, кто видел тело князя, сперва зашептали, а потом и закричали, растерянные, сбитые с толку:
- Да, да! Мы все видели: молния поразила князя! Огонь и гром упали на него с ясного неба!
- Ничто иное не могло поразить! Ничья рука не касалась князя! Он был далеко от стены...
И вот уже из конца в конец расплескался жалобный вопль:
- Молния ударила! Молния! Великий Перкунас, не губи нас! Мы искупим вину!
Этот вопль долетел и до стен Бэринбурга, где князь Азуолас гнал отступающих аллеманов до главной башни. Он обернулся и увидел внизу растерянных, поднявших руки к небу людей. Это зрелище привело его в ярость, вытеснив даже скорбь об отце. Вскинув меч вверх, Азуолас закричал громовым голосом, так что его слышали все:
- Очнитесь, литты! Не воля бога, а происки врага погубили великого князя! Не отчаяние он завещал нам, а месть! На стену, воины! На стену! Мы еще живы! Алджимантас! Алджимантас! - так впервые имя первого великого князя всех литтов стало боевым кличем его рода.
Этот клич подхватили остальные братья-князья: Гедрюс возле ворот, Таутвигас в закатной башне, Мадвижас со Скалмантасом, добивавшие врага во дворе крепости. И, конечно же, Радвилас, в это время ударивший со своей дружиной на аллеманов с тыла, запирая за ними ловушку. Он не видел гибели отца, но все понял, услышав крики, однако лишь усилил натиск. Почтить память отца можно лишь победой.
- Алджимантас! - провозгласил и Радвилас, прорубая путь к главной башне. И обернулся к воинам, бешено сверкнув глазами: - Держать строй! Боги за нас!
Аллеманы, уже радовавшиеся победе, ведь все шло, как и замыслили их вожди, не сразу поняли, что изменилось. Им показалось, что дух литтского князя, вновь призванный столько раз, живет теперь в обличьях своих сыновей...
Только князь Лемтурис, под чье начало попал теперь великокняжеский полк, не мог решить, что делать. Ему было сильно не по себе. Он видел, как в облаке огня и дыма рухнул мертвым его всемогущий отец. Теперь молодому князю казалось, что гром вот-вот ударит опять. Ему сейчас хотелось быть далеко отсюда, желательно - дома, в Айваре. А столпившиеся вокруг воины кричали неперебой, что-то требовали. Хуже всего - Лемтурис понимал, что, хоть при успехе, хоть при неудаче придется принимать решения, куда-то вести народ. И все свалилось на его голову так внезапно, он же совершенно не был готов...
Внезапная слабость окутала Лемтуриса, в глазах у него потемнело, и он упал без чувств на руки стоявших поблизости литтских воевод.
- В шатер князя, пока все не узнали, - быстро распорядился один из военачальников, Вайшелгас. - Сейчас же на стены! И молчите об увиденном! Кто мы такие, чтобы осуждать скорбь сына, лишившегося отца? Покойный великий князь любил князя Лемтуриса больше других детей, неспроста оставил его при себе в Айваре...
Круг бывших княжеских ближников быстро договорился, прежде чем вести последний литтский полк на штурм Бэринбурга, взять свою долю в победе.
Радвилас и Азуолас встретились на вершине главной башни. Ими обоими овладела одна мысль, как только узнали, откуда вылетела роковая молния. В короткой, но яростной стычке на лестнице Азуолас срубил голову графу Леттенбергскому, но даже не узнал его. Главным было лишить врага его колдовской силы, погубившей князя Алджимантаса и едва не остановившей его войско.
Когда литты ворвались на башню, двое аллеманов как раз сняли со стены железную трубу, а третий торопливо сыпал в нее какой-то порошок, угрожающе повернув ее зев в их сторону. Видя, что не успеет, завизжал, схватил нож. По знаку Азуоласа, воины тут же связали пленника.
- Так это ты, крыса, убил нашего отца? - прорычал Азуолас, надвигаясь на него.
- Стой, брат! - Радвилас коснулся упавшей на пол трубы, зачем-то понюхал рассыпавшийся горючий порошок. - Возьмем его живым! И это оружие тоже. Пусть все поглядят, что не молния Перкунаса, а коварство аллеманов погубило нашего отца!
Азуолас согласился, и пленника вместе с его железным "драконом" увели прочь, заковали в цепи.
Так, несмотря на гибель князя Алджимантаса, была одержана решительная победа литтов над аллеманами.
-
Ссылка на источник информации у меня имеется. Весьма авторитетный источник.
Превосходный источник ;D Очень его люблю. :)
Вот! А источник, который хочется раз за разом перечитывать, дурному не научит! :)
Ага, а на родине автора, говорят, запретили, мол, неполиткорректно...
А я бы его и в Англии запретил...
Чтобы мне больше досталось.
-
Ссылка на источник информации у меня имеется. Весьма авторитетный источник.
Превосходный источник ;D Очень его люблю. :)
Вот! А источник, который хочется раз за разом перечитывать, дурному не научит! :)
Ага, а на родине автора, говорят, запретили, мол, неполиткорректно...
А я бы его и в Англии запретил...
Чтобы мне больше досталось.
;D :-*
-
Кого, Всеволода?
Ага. Кто там дрался, как кошка с собакой, прямо перед приходом Орды? Детей настрогать, чтобы род не пресёкся, невелик труд.
Алджимантас погиб достойно и счастливым, большего смертному и желать сложно. И до чего же хорошее образование он дал сыну, если рационализм у него настолько опережает время.
-
Ну, вот, и Бэринбург взяли литты. А читатели познакомились с первой в этом цикле пушкой. Жаль князя Алджимантаса, теперь посмотрим, как пойдут дела у его сыновей.
Старый князь собирался послать младшего сына в бой, когда исход сражения вполне определится, и ничего будет нельзя испортить.
Мамина любовь, Лемтурис.
Если бы не вмешательство Вайшелгаса и княжеских ближников, милое дитя таки могло всё испортить.
-
Граф Леттенбергский ещё легко отделался, повезло ему. Даже досадно, не успел пожалеть. Но, думаю, остальные аллеманы ещё не раз пожалеют, что сунулись в Палин и вообще к литтам.
И до чего же хорошее образование он дал сыну, если рационализм у него настолько опережает время.
Когда войско победно наступает его сложно смутить даже таким "знамением". Тут ведь не только в Азуоласе дело, но в том, что воины ему сразу поверили.
И что, интересно, теперь будут делать с трубой? Смогут использовать или просто выкинут? А, может, вообще, научатся такие же делать?
Лемтурис смущает :( Но, может, ещё исправится?
-
Со смертью Алджимантаса литтский престол становится вакантным. Если наследника он не назначил, придётся выбирать между сыновьями. В итоге, понятно, всё достанется Радвиласу. А вот как это будет...
Само по себе большое число потенциальных наследников может стать причиной распрей и вражды между родичами. Я не утверждаю, что так будет в данном случае или должно быть всегда, но теоретически возможно. В наше время при дележе наследства родственники порой умудряются перессориться напрочь, хотя и наследство куда скромнее, чем литтское княжество, и самих наследников гораздо меньше, чем сыновей у Алджимантаса, и закон определяет положенную каждому долю.
-
Большое спасибо, эр фок Гюнце, эрэа Tany, эрэа Ilona, эрэа Convollar, эрэа katarsis, эрэа Карса! :-* :-* :-*
Кого, Всеволода?
Ага. Кто там дрался, как кошка с собакой, прямо перед приходом Орды? Детей настрогать, чтобы род не пресёкся, невелик труд.
Простите, но Вы ошибаетесь. Битва на Липице между его старшими сыновьями - Константином (которого сам Всеволод лишил великого княжения за жадность и непослушание) и Юрием произошла в 1216 году (когда ни о каких монголах на Руси еще и не слышали), а их нашествие - в 1238 году. Одного из участников конфликта, Константина, к тому времени вообще уже в живых не было. И он перед смертью с братом помирился. Остальные братья - Юрий, Ярослав, Святослав, Иван между собой жили мирно (если Вы не поклонница альтернативных теорий, не к ночи будь помянуты). И даже сыновья Константина ладили со своими дядьями. Старший из них, Василько, погиб в битве на реке Сити вместе с Юрием (точнее, Юрий погиб, а вот его племянника монголы схватили и замучили). Где же тут "как кошка с собакой перед самым нашествием"? И, по-видимому, их не только родили, но все-таки дали себе труд воспитать как надо, если они во время нашествия не сбежали куда глаза глядят, а остались со своим народом, сохранили, что могли.
Алджимантас погиб достойно и счастливым, большего смертному и желать сложно. И до чего же хорошее образование он дал сыну, если рационализм у него настолько опережает время.
Это да. Но все-таки, он оказался внезапно смертен, а завещания не оставил.
Впрочем, у некоторых (не будем забегать далеко вперед) и завещания не доведет до добра.
Образование ложится на природные свойства человека; вот и у Алджимантаса сыновья получились все разными.
Ну, вот, и Бэринбург взяли литты. А читатели познакомились с первой в этом цикле пушкой. Жаль князя Алджимантаса, теперь посмотрим, как пойдут дела у его сыновей.
Непременно напишем дальше, как у них пойдут дела! Надеюсь, что они не забудут заветов своего отца.
Старый князь собирался послать младшего сына в бой, когда исход сражения вполне определится, и ничего будет нельзя испортить.
Мамина любовь, Лемтурис.
Если бы не вмешательство Вайшелгаса и княжеских ближников, милое дитя таки могло всё испортить.[/quote]
Как сказать... Когда остальные братья почти уже одержали победу, испортить там было сложно. А вот Вайшелгас и остальные позаботились спасти репутацию Лемтурису, и вот он теперь уже для общего представления - любимец отца, находившийся при нем в Айваре (делайте вывод - надо и дальше там оставить). Теперь придется принимать младшего братца всерьез.
Граф Леттенбергский ещё легко отделался, повезло ему. Даже досадно, не успел пожалеть. Но, думаю, остальные аллеманы ещё не раз пожалеют, что сунулись в Палин и вообще к литтам.
Насчет графа Леттенбергского - думала сначала написать, что он покончит с собой, чтобы не попасть в плен. Но затем решила, что он все же способен умереть с честью, в бою. Да и ассоциации не те напрашивались бы. А насчет аллеманов - на какое-то время они притихнут. Но я бы не ручалась, что навсегда. Помните, как о них Алджимантас говорил, что они не признают, чтобы их могли победить обычные люди?
Когда войско победно наступает его сложно смутить даже таким "знамением". Тут ведь не только в Азуоласе дело, но в том, что воины ему сразу поверили.
И что, интересно, теперь будут делать с трубой? Смогут использовать или просто выкинут? А, может, вообще, научатся такие же делать?
Лемтурис смущает :( Но, может, ещё исправится?
Азуолас умеет вдохновлять воинов. В этом его особый дар. Радвиласу воины повинуются, а за Азуоласом идут по своей воле. Видят в нем величайшего воина, того, кто больше всех заслуживает доверия.
Вряд ли они захотят использовать трубу. Слишком фатальные ассоциации с ней связаны. Но убедить войско, что это - дело человеческих рук, а не гнев богов, необходимо.
Поглядим насчет Лемтуриса. Какой вообще будет расклад теперь.
Со смертью Алджимантаса литтский престол становится вакантным. Если наследника он не назначил, придётся выбирать между сыновьями. В итоге, понятно, всё достанется Радвиласу. А вот как это будет...
Само по себе большое число потенциальных наследников может стать причиной распрей и вражды между родичами. Я не утверждаю, что так будет в данном случае или должно быть всегда, но теоретически возможно. В наше время при дележе наследства родственники порой умудряются перессориться напрочь, хотя и наследство куда скромнее, чем литтское княжество, и самих наследников гораздо меньше, чем сыновей у Алджимантаса, и закон определяет положенную каждому долю.
Наследника он не назначил, а строгого правила передачи престола у литтов нет.
Будущее мы знаем. К сыну Мадвижаса не ходи. ;D А получится так, конечно, не просто. И не сразу...
Возможно теперь многое. Сыновьям покойного князя, конечно, есть что делить. Но хочется верить, что им (хотя бы некоторым из них) и чувство ответственности знакомо больше, чем простым людям, делящим только свое личное имущество. Вот и увидим, чему их выучил отец и собственный жизненный опыт (почти все ведь уже не по одному году правят в собственных уделах).
Глава 11. Наследники
Тело князя Алджимантаса в дубовом ларе, залитое медом и смолой, привезли в Священную Долину, где торжественно хоронили литты своих правителей. Со всех окраин обширного государства собирались люди, знатные и простые, желавшие проводить великого князя. В годы правления Алджимантаса выросли целые поколения литтов. Он столько раз храбро оборонял их владения и сам расширял их, где - мечом, а где - мудрым решением. Он сделал Литтское княжество великой страной, вдохнул гордость в народ, затерянный среди лесов и болот, поднял их вровень с издавна сильными державами. И теперь литты собирались оплакивать великого князя, растерянные и встревоженные: что будет после Алджимантаса? Кто наследует ему? Смогут ли наследники сохранить все, созданное покойным великим князем?
Священная Долина, лежавшая меж холмов у излучины реки Сентавы, была невелика, но очень живописна. Лежавшие вокруг хвойные леса расступались, открывая луг со всегда свежей зеленой травой. Здесь в лунные ночи водили хоровод вилы - прекрасные девы с козьими копытцами, а из леса доносился хохот Лешего. Здесь весной цвели пламенно-красные маки на могилах старинных правителей, словно их души стремились вернуться обратно в мир живых. Здесь, на берегу Сентавы, лежал огромный серо-голубой камень, считавшийся волшебным. Никто не знал, откуда он взялся, а сам камень был совсем не похож на известняки соседних холмов. На Синем Камне литты издавна приносили жертвы. Лет за триста до времен Алджимантаса, аллеманы в очередном набеге захватили Священную Долину и утопили камень в реке. Но через несколько лет Синий Камень вновь оказался на берегу. У него, определенно, была своя сила. К нему приходили люди для излечения от болезней, приходили, чтобы узнать то, что было для них важным. Многим камень помогал, хотя и не все радовались, получив то, что хотели.
Здесь, на другом краю Священной Долины, литты с давних пор хоронили своих князей. Сжигали тело на костре, а после насыпали над ним курган. Самые древние курганы осели от времени, оплыли и почти сравнялись с зеленой пышной луговиной. Другие высились над рекой, как рукотворные холмы, слившись с окружающей природой.
В Священной Долине никто не жил постоянно. Даже жрецы приходили туда лишь в некоторые особые дни года, для приношений душам умерших и Синему Камню. Паломники останавливались там на одну-две ночи. Но никого не тянуло остаться там навсегда, несмотря на красоту местности. Священная Долина была именно Священной. Заповедной. Не для людей.
А теперь она была вся полна народу. Вряд ли за все века здесь хоть раз собиралось столько людей. Они съезжались отовсюду верхом и в повозках, плыли по рекам, чтобы проводить в последний путь князя Алджимантаса. Приезжали и мужчины, и женщины. Вокруг Священной Долины вырос целый город из шатров, хижин, шалашей, где ночевали гости. Кругом паслись целые стада и табуны. Можно было подумать, что какая-то кочевая орда вдруг забралась далеко от своих степей, в далекий лесной край. Но то были литты, собравшиеся на похороны великого князя.
Сыновья Алджимантаса распоряжались подготовкой похорон, стараясь не глядеть друг на друга, и разговаривали только по делу. Окружавшие их придворные внимательно приглядывались, и обращались ко всем одинаково, выжидая, когда определится главный вопрос. Сейчас никто не взялся бы предсказать, к чему все придет. Ведь Алджимантас не оставил наследника, а строгого порядка передачи власти литты не установили.
Для погребального костра в лесу нарубили лучших деревьев. Воздвигли последнее ложе высотой в три сажени, а длиной - в семь. На эту рукотворную гору вознесли тело погибшего князя, одетого в доспехи, с мечом в руках, как подобало воину. За погребальным ларем всю дорогу бежал большой охотничий пес. Его князь особенно ценил за добычливость, и пес следовал за ним всюду, даже на войну сопровождал господина. И здесь по привычке бежал следом, ожидая, что князь проснется. Но вдруг, на вершине сложенных из бревен горы, пес остановился и дико, потрясенно завыл, словно вдруг осознал что-то своим звериным умом. Он выл, весь дрожа от напряжения, взъерошив шерсть. А потом, медленно подогнув лапы, безжизненно вытянулся, ткнувшись носом в угол погребального ларя. Люди, собравшиеся вокруг, растроганно смотрели на преданное животное.
- Сами боги призвали этого пса, чтобы он в вечной жизни служил князю Алджимантасу, - объявил жрец, призванный совершить похоронную церемонию. - Положите его в ногах, как подобает.
Для погребального костра закололи белого великокняжеского коня, и еще трех других, и трех ловчих соколов. Положили тут же любимые княжеские драгоценности и чашу, из которой он пил, и другие наиболее любимые вещи. Сыновья, брат, вдова сами выбирали, что нравилось князю при жизни. Они были уверены, как и все литты, да и другие народы тоже, что на Небе каждому человеку понадобится то же, что и в земной жизни, и что было дорого здесь, захочется иметь при себе и там. И гости, пришедшие проводить князя в последний путь, тоже укладывали на погребальный костер драгоценные одежды и оружие, меха, янтарь, золото, чтобы и от них был покойному последний подарок. А княжеские воины бросали шкуры и головы зверей, некогда добытых самим князем Алджимантасом. Считалось, что души убитых зверей будут на том свете служить своему победителю.
Все, собравшиеся на похороны, своим видом выражали глубокую скорбь, а многие искренне плакали. Воины, столько раз сражавшиеся под началом ушедшего князя, плакали все, не стыдясь слез. Но и среди них особенно разбит был Бутримас. Со дня гибели князя он в одночасье одряхлел, почти ни с кем не говорил и как будто готовился к чему-то. Теперь он, стоя в стороне, глядел, как укладывают на погребальный костер тело Алджимантаса. И вдруг проговорил твердо, все для себя решив:
- Хорошо вы провожаете государя, только одного не учли! В былые времена иногда кто-нибудь из ближников умершего князя обрекался следовать за ним. Князю Алджимантасу не подобает взойти на небо совсем одиноким. Я следовал за ним при жизни, пойду и теперь.
Сыновья Алджимантаса изумленно глядели на старика. Да, вообще-то, такой обычай был, но его почти позабыли, потому что литтам очень давно не приходилось хоронить своих князей. Кроме того, никто не смел сказать человеку: "Тебе пора!" Только он сам, если так вела его судьба.
- Одумайся, Бутримас! Или тебе чего не хватало при княжеском дворе? Да и нам стыдно проводить на небо старого отцова соратника. Ты нас всех на руках таскал когда-то! - припомнил Гедрюс, самый старший из княжеских сыновей.
Бутримас тяжело, по-медвежьи, покачал головой.
- Я все равно вряд ли еще проживу долго. Моему государю и другу от меня больше пользы, чем вам, молодым. С родными я уже простился. Надеюсь, что они не хуже послужат сыновьям Алджимантаса. Одним лишь могу еще пригодиться: примером! Пусть литтские воины увидят, как надо служить своей земле и своему вождю!
Тогда Радвилас сказал старому воину:
- Обещаю: ты пойдешь с нашим отцом в последний путь, как его оруженосец, со щитом в руках!
Услышав это, Бутримас улыбнулся и отвернулся прочь, достав нож. Коротко, решительно ударил повыше груди, в ямку под горлом. Рука старика была тверда: когда воины подняли его, он уже не дышал. И все, кто видел, смолкли из уважения перед смертью. Зрелище одной смерти в мирное время потрясает сильнее, чем множество смертей на поле боя, когда нет времени оглядеться и осознать.
Бутримас, согласно своему желанию, лег на погребальный костер рядом с князем Алджимантасом. И каждый - и князья, и вельможи, и простые люди, - хоть на минуту задумались, как сами они встретят свой последний час, когда придет пора.
Высоко над головами своих подданных, которых оставил на земле, покоился князь Алджимантас на ложе из бревен. Нижные связки были облиты маслом и смолой. И, когда верховный жрец поднес факел к дровам, они быстро вспыхнули. Огонь затрещал, поднимаясь выше, пока не охватил целиком все, что могло гореть.
Ближе всех к костру стояли родные покойного князя. На всех были надеты траурные белые одежды. Княгиню Забаву вели под руки сыновья, Мадвижас и Скалмантас, потому что ноги не держали ее. Бледная, простоволосая, она то и дело рыдала. Но Радвиласу подумалось, что мачеха слишком уж переигрывает, показывая всем образец неутешной скорби.
Рядом с ней и с братьями - Лемтурис, почти такой же бледный, как мать. И того, наверное, больше волнует собственная судьба: что достанется ему после раздела наследства? Оставят ли братья ему в удел Айваре, поверят ли, будто так желал отец?
Вот дядю, князя Вилмантаса, совсем сникшего после печальных событий, Радвиласу в самом деле было жаль. Старый князь приехал на похороны брата, но ни во что не вмешивался, предоставив распоряжаться племянникам. Единственный сын Вилмантаса, Либартас, погиб под Альтендорфом, а дочь, Эгле, жила далеко. Теперь Вилмантас глядел в огонь, словно больше ничего не замечал.
Рядом с Радвиласом стоял Азуолас. Суровое лицо брата горело всесокрушающей яростью, как в тот миг, на стенах Бэринбурга. Ему было необходимо облечь свои чувства в слова и действия, и он сделал это. По знаку Азуоласа, воины бросили в огонь исковерканные обломки железной трубы. И он воскликнул, не сомневаясь, что отец слышит его:
- Гляди, государь и отец наш, князь Алджимантас! Мы хорошо провожаем тебя, но главный наш дар - победа! Мы взяли Бэринбург, надолго остановили аллеманов! Вот, в огне горят обломки проклятого оружия, что принесло тебе смерть! Никто из литтов больше не испугается этой вражеской выдумки! А подлого аллеманского колдуна, присвоившего божественные молнии, мы повесили, выспросив все его хитрости! Не стали позорить им Священную Долину, а то бы казнили перед тобой!
Воины поддержали оживленным криком речь Азуоласа. Вспомнив опять, каким тот был на стене Бэринбурга, Радвилас подумал, что брат не отступил бы и впрямь даже перед волей богов, как древние герои-богоборцы.
Таутвигас, глядевший сегодня угрюмее прежнего, вполголоса поинтересовался у младшего брата:
- А может, зря ты сломал трубу? Научились бы сами делать такие, овладели бы огненным боем...
Азуолас обернулся с таким видом, от какого содрогались самые храбрые.
- Никогда я не стану пользоваться подлой штукой, погубившей нашего отца! С нею слабый может издалека убить сильного, ничтожество - могучего вождя! Ты - как знаешь, а я что-то вовсе не настолько боюсь любых врагов, чтобы использовать против них бесчестные средства! - он нервно передернул широкими плечами.
Между братьями грозил разгореться спор, если бы не Радвилас. Он развел их в разные стороны, укоризненно говоря:
- Помолчите, братья: мы же собрались на похороны отца! Покуда мы и без железных труб воюем умело. И Азуолас прав: воины сейчас такого оружия не примут.
Про себя же он и сам задумался, что было бы, если бы литты научились применять огненные трубы. Может быть, с таким опасным оружием, что уместно было бы одним богам, люди не посмели бы больше воевать? Но Радвилас не был наивен. Он подозревал, что войны с применением "рукотворных молний" стали бы еще страшнее.
Погребальный костер князя Алджимантаса разгорался все ярче в непроглядном ночном небе. Отгорел закат, пылавший всеми красками вечера, и теперь только костер озарял небо. Звезд не было, они погасли в его неистовом блеске. Огонь озарял половину Священной Долины, такой жаркий, словно сама Сауле на огненной колеснице спустилась сюда. Люди даже подались назад, когда яростный жар дотянулся до них. Огонь истреблял тела людей и животных, все, что могло гореть, как простые дрова.
- Вот и вознесся брат на Высшее Небо. Счастливого пути! - проговорил сдавленным голосом князь Вилмантас.
При этих словах своего дяди семеро братьев-князей сблизились вместе, сошлись, касаясь друг друга руками. До этой минуты отец все еще в каком-то виде пребывал между ними. Теперь он ушел окончательно, и каждому из них хоть на миг сделалось тоскливо и бесприютно, и они черпали силы в осознании своей общности. Хоть и сознавали, что и здесь больше ничего не будет как раньше.
- Мы - железный лес, - произнес Азуолас эту фразу, как заклятье.
Взглянув на него - высоченного, бородатого, - Радвилас вдруг по-новому разглядел и себя самого, и других братьев. Сейчас он увидел, что и сами они не становятся моложе. Но на самое главное времени хватить должно! Вот только кто исполнит наилучшим образом то, что завещал им отец?
В отблесках пламени семеро братьев ясно переглянулись одинаковыми зелеными глазами.
- Завтра нам нужно будет поговорить, - сказал Гедрюс, самый старший.
- Завтра, - эхом повторил Мадвижас. Пятый по счету, он не рассчитывал ничего получить, кроме своего Яргорода, но и не особенно беспокоился за свою судьбу.
Те, у кого были причины опасаться, промолчали, снова обратив взоры к погребальному костру отца.
Всю ночь горел жаркий огонь в Священной Долине, и виднелся издалека. Вдалеке кричали ночные птицы, разбуженные ярким светом, и литты верили, что это души умерших, забывшие земную речь.
Уже под утро пламя, наконец, поглотило свою добычу полностью и опало внутрь себя, обрушилось вниз, рассыпая снопы искр.
Через три дня, после всех обрядов, на месте пепелища насыплют курган. Со временем он также покроется травой и цветами, как и другие могилы в Священной Долине.
-
Где же тут "как кошка с собакой перед самым нашествием"?
Двадцать лет - не очень большой срок, и потратили его не самым лучшим образом. Последствия розни ещё преодолевать надо.
Образование ложится на природные свойства человека; вот и у Алджимантаса сыновья получились все разными.
Разными. :) Но один Азуолас настолько опережает время. Даже странно, что брат его превзойдёт.
Обещание, данное в такой печальный момент, надо помнить. Посмотрим, как теперь устоит железный лес.
-
Обряд похорон князя красивый и торжественный. Посмотрим, до чего братья договорятся.
Сыновьям покойного князя, конечно, есть что делить. Но хочется верить, что им (хотя бы некоторым из них) и чувство ответственности знакомо больше, чем простым людям, делящим только свое личное имущество. Вот и увидим, чему их выучил отец и собственный жизненный опыт (почти все ведь уже не по одному году правят в собственных уделах).
Не в ответственности дело. Они всё же сыновья князя, и как таковые вряд ли полностью лишены властных амбиций. Причём каждый из претендентов может искренне полагать, что он справится лучше. Конечно, и среди княжеских сыновей могут найтись те, кто доволен своим местом и о большем не помышляет. Но едва ли все семеро. Впрочем, это ещё не означает кровавую распрю. Вполне могут и договориться.
-
Обряд похорон действительно написан прекрасно. Но вот дальнейшую судьбу семерых сыновей Алджимантаса мы узнаем позже. О Мадвижасе можно не беспокоиться, мы знаем, что он останется в своём Яргороде. Азуолас на великое княжение тоже не претендует (То, что всегда с тобой). Что скажет Лемтурис, он самый слабый из братьев и именно слабые духом люди чаще всего бывают опасными. То есть исход мы знаем, но как всё это будет?
-
Большое спасибо, эрэа Ilona, эрэа Карса, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Где же тут "как кошка с собакой перед самым нашествием"?
Двадцать лет - не очень большой срок, и потратили его не самым лучшим образом. Последствия розни ещё преодолевать надо.
Преодолевали, и не безуспешно. А знать заранее, что произойдет через двадцать лет, они не могли. Легко нам осуждать постфактум, зная, как должно быть. Лично я не поручусь, что сама не могу совершить что-нибудь такое, что больно аукнется в будущем. Поэтому не берусь их осуждать.
Образование ложится на природные свойства человека; вот и у Алджимантаса сыновья получились все разными.
Разными. :) Но один Азуолас настолько опережает время. Даже странно, что брат его превзойдёт.
Радвилас не то чтобы именно превзойдет. У них отношения всегда строились, и впредь будут, на другой основе. И в них способностям каждого найдется место. Будут дополнять друг друга, как и прежде.
Обещание, данное в такой печальный момент, надо помнить. Посмотрим, как теперь устоит железный лес.
Это для него тяжелое испытание. Посмотрим, как справятся!
Обряд похорон князя красивый и торжественный. Посмотрим, до чего братья договорятся.
Сыновьям покойного князя, конечно, есть что делить. Но хочется верить, что им (хотя бы некоторым из них) и чувство ответственности знакомо больше, чем простым людям, делящим только свое личное имущество. Вот и увидим, чему их выучил отец и собственный жизненный опыт (почти все ведь уже не по одному году правят в собственных уделах).
Не в ответственности дело. Они всё же сыновья князя, и как таковые вряд ли полностью лишены властных амбиций. Причём каждый из претендентов может искренне полагать, что он справится лучше. Конечно, и среди княжеских сыновей могут найтись те, кто доволен своим местом и о большем не помышляет. Но едва ли все семеро. Впрочем, это ещё не означает кровавую распрю. Вполне могут и договориться.
Договориться им будет непросто, я признаю. Но хотя бы временное решение принять следует.
Амбиций они не лишены. Но поймут ли своевременно, что их амбиции способны только разорвать в клочья государство, которое они создавали вместе со своим отцом?
И еще вопрос: у кого желания совпадают с возможностями?
Во всяком случае, мне не придется особенно много домысливать по сравнению с реальными прототипами. Как ни странно, но многие и раньше в истории как-то справлялись без лишней крови. Мотивы, вот, конечно, домыслить именно что придется - герои мои мемуаров не оставляли (представляю себе мемуары Радвиласа - под грифом "Совершенно секретно" сроком на тысячу лет).
Обряд похорон действительно написан прекрасно. Но вот дальнейшую судьбу семерых сыновей Алджимантаса мы узнаем позже. О Мадвижасе можно не беспокоиться, мы знаем, что он останется в своём Яргороде. Азуолас на великое княжение тоже не претендует (То, что всегда с тобой). Что скажет Лемтурис, он самый слабый из братьев и именно слабые духом люди чаще всего бывают опасными. То есть исход мы знаем, но как всё это будет?
Вы, конечно, правы: даже знаю, ЧТО будет, еще интереснее узнать, КАК это произойдет. Отчасти и поэтому я пишу свои сюжеты: уж очень хочется представить моменты, о которых не пишут другие.
Постараюсь ответить на все вопросы, и как можно скорее!
На следующее утро, направляясь к княжескому шатру ради совещания, князь Радвилас прошел мимо стражей, почтительно пропустивших его, и собирался уже войти во внутреннее помещение. Как вдруг услышал доносившиеся оттуда голоса. Первый из них, усталый, раздраженный, принадлежал его брату Лемтурису. Радвилас затаил дыхание, прислушиваясь.
- Почему даже мои слуги слушаются тебя, Войшелгас? Вели принести мне кубок арвернского вина! А это травяное пойло отправь братцу Радвиласу, раз уж он у нас предпочитает пить отвар веника.
Беззвучно усмехнувшийся Радвилас услышал голос воеводы Вайшелгаса, вкрадчивый и вместе с тем назидательный.
- Государь, сегодня тебе потребуется весь твой рассудок и присутствие духа! Этот травяной отвар успокаивает, и вместе с тем - освежает ум. Вино хорошо после победы, а тебе, мой князь, еще предстоит выдержать трудную борьбу. Тот же Радвилас вряд ли добровольно уступит тебе Айваре...
- Ах, лучше и не говори мне о нем! - тяжело вздохнул Лемтурис. - Мне все время будет казаться, что он кружит надо мной, как хищный ворон...
Услышав эти слова, тот, к кому они относились, хотел уйти, не высказывая, как обычно, что услышал, хотя внутри у него все закипело от злости. Но тут послышались шаги, и в шатер вошли Азуолас со Скалмантасом. Теперь прятаться было бессмысленно, и Радвилас прошел дальше вместе с братьями. При виде него сидящий за столом Лемтурис испуганно вздрогнул. И эта его дрожь, затравленное выражение глаз еще сильней разозлила ялинского князя. Он проговорил насмешливым тоном:
- Здравствуй, милый братец! Я поспешил прилететь к тебе... на крыльях хищного ворона!
Лицо Лемтуриса, и без того бледное, побелело еще сильнее. Он постарался взять себя в руки и проговорил:
- Я имел в виду, брат, что ты мудр, как ворон, и все видишь...
- Что надо, то вижу! - заверил его Радвилас, садясь за стол.
Шатер стал заполняться людьми. Собрались все сыновья Алджимантаса, его брат, князь Вилмантас, самые влиятельные в последние годы советники и военачальники. Единственной женщиной на совете была княгиня Забава. Она села за столом на привычное место великой княгини, так что рядом с ней оказался князь Лемтурис. Рядом расселись, по старшинству, все семеро братьев. Некоторое время все молчали. Никому не хотелось произнести слова, которые могут все изменить до неузнаваемости.
Первым заговорил князь Вилмантас, сухим, как шелест песка, голосом:
- Мы проводили в вечный путь великого князя Алджимантаса. Настало время распорядиться его наследством, чтобы оно росло и приумножалось в надежных руках.
- Ты старше нас всех, дядя, тебе и надлежит быть великим князем, - эти слова Гедрюса были продиктованы, впрочем, прежде всего вежливостью, затем справедливостью.
Вилмантас так и понял их, и грустно усмехнулся.
- Обычай старшинства в роду и у сварожан действовал в прошлом кое-как. А литтам нужен государь моложе и деятельней меня. Выбирайте достойнейшего среди вас, а мне оставьте мой прежний удел, большего я не желаю.
- Ты очень мудр, государь, - отозвался Гедрюс, - но помоги нам, в таком случае, выбрать достойнейшего из князей, человека, которого уважают все литты без исключения. К сожалению, отец не оставил завещания. Он мог бы прожить еще долгие годы, и не предусмотрел насильственной гибели. Быть может, он говорил тебе, дядя, кого считает достойным наследником?
Князь Вилмантас только молчаливо покачал головой. Нет, брат никогда не заводил с ним такого разговора.
Зато вдовствующая княгиня приподнялась в своем кресле как могла выше, решительно проговорила:
- Мне мой супруг говорил, что Лемтурис - самый почтительный из сыновей, и обещал оставить ему Айваре, чтобы он заботился обо мне, сколько мне осталось еще прожить!
Один из княжеских советников, Маркольт, поспешил подтвердить слова княгини:
- Истинная правда! Я был свидетелем, как покойный великий князь произнес эти слова перед уходом на войну. Если бы богам угодно было продлить его дни, он бы непременно вскоре подтвердил завещанием, что видит в князе Лемтурисе своего наследника.
Рядом с невозмутимо сидевшим Радвиласом будто смерч вдруг пронесся. Азуолас вскочил на ноги, гневный и грозный, презрительно взглянул на младшего из братьев:
- Если бы отец увидел, как ты "сражался" под Бэринбургом, он бы тебе и дохлой мыши не завещал! Ты валялся в обмороке, пока мы все дрались на стенах!
Лемтурис резко выпрямился, прижал руки к груди. Его бледное лицо носило следы бессонной ночи, и Радвилас подумал, что младшенькому нынче тоже приходится несладко.
- Как ты можешь меня упрекать, брат? Скорбь об отце помрачила мое сознание. Его ужасная гибель, доверие, которым он меня отличал...
- Ты разве один здесь сын Алджимантаса? Нас здесь семеро, и отчего-то никто больше не лишился чувств! Все мы почтили его память местью - все, кроме тебя! - непримиримо отвечал Азуолас.
Лемтурис лихорадочно искал слова, но его вновь выручил воевода Вайшелгас.
- Я заверяю, что князь Лемтурис, даже в отчаянии и недомогании от скорби, отдавал нам необходимые приказания, чтобы мы подвели войско на помощь остальным полкам! Любой из начальников, кто там был, подтвердит!
Раскрасневшийся от гнева Азуолас горько воскликнул, отвернувшись от младшего брата:
- Рано или поздно жизнь покажет, на что ты годишься без своих нянек!
- Не говоря о том, что у нас спорят о первенстве все, кроме тех, кому оно принадлежит по старшинству! - бросил, не вставая с места, Таутвигас, ища поддержки у своего единоутробного брата, Гедрюса.
Тот, самый старший из семерых, укоризненно поглядел на остальных.
- Братья! Зачем мы с вами занимаемся тем, что губит другие земли - думаем о своем положении, а не о пользе дела? А дело обстоит так, что лично я сейчас сознаю себя не в праве бросить свой удел - Славгородскую Землю. Слишком много времени и сил я вложил в нее. Мне только-только удалось добиться, чтобы славгородцы признали себя литтскими подданными. Бросить их теперь, даже ради великого княжения, было бы предательством.
- Ты прав, брат! - поддержал Мадвижас. - Мне тоже нельзя надолго покидать Яргород. Непрочно они связаны с нами, могут и отложиться. Или лугии их захватят!
Скалмантас и Таутвигас нехотя выразили согласие. Радвилас молчал, выжидая и приглядываясь. Братья вели себя, как подобало их характерам. Но со стороны отцовских соратников он не ожидал сговора. Впрочем, почти все они выдвинулись в последние годы, и он их плохо знал. А они явно облюбовали Лемтуриса и его мать, и готовились править за их спиной. Что у них получится - другой вопрос. Но, если сейчас упорно настаивать на своем, столичная партия отложится и провозгласит Лемтуриса великим князем. Азуолас не сможет смириться, поднимет против младшенького войска. Таутвигас не прочь будет ввязаться в борьбу, когда обе стороны ослабят друг друга. Мадвижас, Скалмантас, как-никак, родные братья Лемтурису, и, если мать хорошенько их попросит, могут присоединиться. Гедрюс попытается всех примирить, но вряд ли преуспеет. А он сам...
Или согласиться на раздел? Он, как-никак, тоже чувствует ответственность за Ялину, которой отдал столько лет. Бросить ее ради сомнительной борьбы за великое княжение - плохая идея. Не лучше ли постепенно развязать сеть, сплетенную в Айваре, чем пытаться разрубить с наскока?
Вот только Айваре жаль! Радвилас глубоко вздохнул. Айваре, город его детства, что рос вместе с ним! Жаль будет отдать ее в чужие руки, пусть и своего брата.
Однако он не очень опасался Лемтуриса. Тот был непостоянен, трусоват, не годился воевать. С такими качествами нельзя долго оставаться правителем такого народа, как литты, знающего войну непонаслышке. Войска, а значит, живая сила княжества, все равно останутся в руках старших братьев. Без них Лемтурис не сможет ничего предпринять. Именем покойного отца не получится прикрываться всю жизнь. Если Лемтурис окажется недостоин великого княжения, сами литты отвернутся от него. Надо только подождать. А терпения у Радвиласа всегда было достаточно.
И он положил руку на плечо разгневанному родному брату, заставляя его сесть.
- Успокойся, Азуолас! Гедрюс совершенно прав: у каждого из нас есть свой удел, есть народ, что на нас надеется. Мы не имеем права их подвести. Пусть Лемтурис получит Айваре, это будет его доля. Тем более, что и княгиня Забава имеет право жить с почетом, подобающим вдове Алджимантаса.
- Рада. что хоть кто-то об этом вспомнил, - сказала вдовствующая княгиня с принужденной улыбкой.
- Не рассыплется ли так Литтское княжество на разные уделы, если над нами не будет старшего? - с сомнением проговорил Скалмантас.
- Не разделится, если мы дадим клятву и будем ее держать, - Радвилас обо всем подумал наперед. - Клянусь всегда помогать моим братьям в войне против любого врага! В одиночку мы слабы, вместе мы - железный лес, как во времена нашего отца. Если сегодня враг придет к твоему брату, а не к тебе, не расслабляйся: следующей целью станешь ты. В мирное время пусть будет семь уделов, но на войне должны держаться вместе! Когда подрастут наши сыновья, свяжем клятвой и их. Пусть тот, кто откажет братьям в помощи, окаменеет заживо, пусть не принимают его ни земля, ни вода, не согревает его огонь очага! Пусть отступник умрет отверженным, если не сумеет вымолить прощения у богов и людей!
Радвилас говорил, точно жрец, произносящий заклятия, посланные свыше. И, когда братья, один за другим, повторили клятву, каждому из них почувствовалось, что их объединяет теперь новая связь, могучая и нерасторжимая, как кровь отца в их жилах.
Они, по старшинству, положили на стол правые руки, одну на другую. И, когда ладонь Лемтуриса оказалась наверху, он вздохнул с видимым облегчением и внезапно улыбнулся. Как бы там ни было, а братья поддержали его, когда он уже считал свое дело проигранным! Недаром все-таки его назвали Лемтурис - "Имеющий счастливую судьбу". Ему досталась Айваре, благословенная столица, а лучшего удела он не мог представить. И поддержку братьев он при этом сохранял, а значит, и впредь бояться нечего.
"Кто владеет Айваре, тот и великий князь, - рассуждал Лемтурис. - Теперь я буду править, а мои братья - сражаться. Каждый займется тем, что у него получается лучше."
"Надеюсь, теперь все решится раз и навсегда! Не хочу идти против родного брата, ни испытывать гнев старших, а особенно средних братьев", - думал Скалмантас.
"Скорей бы это все закончилось - и домой, в Яргород! Гедрюс и Радвилас трижды правы: мы не для того подчинили эти земли, чтобы теперь потерять. И как хорошо, что я не ввязался в распрю ни на чьей стороне", - успокаивал себя Мадвижас.
"Следовало бы поговорить с младшеньким так, чтобы и дорогу в Айваре забыл! Если бы не память отца да не нашептывания Радвиласа, восстановил бы порядок сегодня же. Ладно, если брат говорит, значит, ему виднее", - думал Азуолас, остывая после недавней стычки.
"Плохой мир лучше доброй ссоры - так говорят мои ялинцы, - размышлял сидевший с непроницаемым видом Радвилас. - Вряд ли Лемтурис справится. А, когда он разочарует даже тех, кто возвел его на престол, я сброшу его, как переспелое яблоко с ветки, не нарушая заветов отца. Ну а до поры до времени мне хватит дел и в Ялине. И надо будет узнать, что замышляют аллеманы. Надолго ли мы их остановили? Когда Драйнас появится, пошлю его в поездку."
"Меньшие и средние братья в трогательном согласии, - усмехался про себя Таутвигас. - Я уж думал, раскола не избежать, но Радвилас все уладил. Ну ладно, я тоже умею ждать и бороться за свою удачу! Попробую вот избраться князем во Влесославле - тогда половина Сварожьих Земель будет нашей..."
"Слава светозарной Сауле, договорились! Уже все казалось потерянным. Но клятва, придуманная Радвиласом, скрепляет нас снова. Остался бы доволен отец? По крайней мере, не дошло до вражды", - утешался Гедрюс.
"Мой сын получил престол, что принадлежит ему по праву! Айваре наша! Радуйся, мой Лемтурис, и пусть склонятся перед тобой твои братья в своих уделах!" - наслаждалась успехом княгиня Забава. Ей хотелось улыбнуться, и она с трудом удерживала выражение, приличествующее убитой горем вдове.
"Князь Лемтурис гораздо слабее духом своих старших братьев. Но зато он удобен. А мы хорошо подготовились, чтобы власть досталась ему. Даже его братьям пришлось смириться, что их переиграли", - примерно так говорили про себя Вайшелгас, Студас, Маркольт и некоторые другие вельможи, добивавшиеся всеми правдами и неправдами, чтобы Айваре досталась Лемтурису.
В таких различных чувствах расходился государственный совет Литтского княжества, только что разделивший наследство Алджимантаса. Как ни странно, расходились все, довольные собой, и каждый верил, что добился успеха.
Спустя три дня, когда справили в Священной Долине богатую тризну по князю Алджимантасу, его наследники разъехались по своим уделам, которые клялись хранить и оберегать, а в случае опасности - все вместе защищать от любого врага.
-
Радвилас уже Великий князь, только мало кто это понял. Забава точно ничего не поняла, а советники Лемтуриса не так уж и умны, как может показаться с первого взгляда. Ведь на совете решающим оказалось слово Радвиласа, а то, что из Лемтуриса правитель сомнительный скажется очень скоро. Такие вот милые мальчики, дорвавшись до власти, начинают делать глупость за глупостью.
-
Договорились на удивление мирно, хотя только внешне - некоторые уже строят планы. Однако не все. Большинство легко согласились остаться в своих землях - ради блага этих земель и всей литтской страны. И это, конечно, очень хорошо характеризует Алджимантаса, как воспитателя. Да, и не только его - вот, Вилмантас, например, тоже на престол не претендует. С таким отношением страна выдержит все напасти.
Ну, а что будет дальше - увидим. Лемтурис, как правитель, особого доверия не внушает, и на престол, попросту, проскочил, но, может, его советники что-то могут?
-
Спасибо вам большое, эрэа Convollar, эрэа katarsis! :-* :-* :-*
Радвилас уже Великий князь, только мало кто это понял. Забава точно ничего не поняла, а советники Лемтуриса не так уж и умны, как может показаться с первого взгляда. Ведь на совете решающим оказалось слово Радвиласа, а то, что из Лемтуриса правитель сомнительный скажется очень скоро. Такие вот милые мальчики, дорвавшись до власти, начинают делать глупость за глупостью.
Если суждено ему добиться своей цели - придет время, поймут. ::)
Главное - постараться, чтобы и впредь борьба за власть, продолжаясь на не столь явном этапе, не перешла в междоусобную войну. Тут действовать придется умело и постепенно. Не в Лемтурисе как таковом дело, а в том, чтобы раскола страны не допустить.
Договорились на удивление мирно, хотя только внешне - некоторые уже строят планы. Однако не все. Большинство легко согласились остаться в своих землях - ради блага этих земель и всей литтской страны. И это, конечно, очень хорошо характеризует Алджимантаса, как воспитателя. Да, и не только его - вот, Вилмантас, например, тоже на престол не претендует. С таким отношением страна выдержит все напасти.
Ну, а что будет дальше - увидим. Лемтурис, как правитель, особого доверия не внушает, и на престол, попросту, проскочил, но, может, его советники что-то могут?
Как ни странно - но это не современная идеалистическая выдумка, а, внезапно, реальная средневековая история. Впрочем, на сем вряд ли закончится.
Думаю, что у литтов того времени князь - это рабочий конь (а также и боевой). И отец, и вся жизнь учат их активно действовать, думать о безопасности своего государства. А значит, править лучше тому, кто сможет сделать больше всего. Оценивать реально свои возможности они, к счастью, тоже способны, за редким исключением вроде Лемтуриса. А значит - Литтское княжество должно выстоять. 8)
Вопрос, кто и как будет осуществлять операцию, по каким правилам будет идти игра. А значит - что удастся предпринять Лемтурису и его советникам, даже если они могут? Азуолас готов был им бросить вызов прямо сейчас, он бы попер по-бычьи, и пролилась бы кровь. Может быть, Радвилас придумает более изящный способ добиться власти?
Глава 12. Время деяний
На четвертый год после гибели князя Алджимантаса на аллеманской границе снова заполыхало. Недобрые соседи на сей раз двинулись иным путем. Пройдя насквозь Озерный Край, обрушились на ничего не подозревающие сварожские княжества. Железноград рухнул под ударом, и теперь аллеманский орел уже стучал клювом-тараном в ворота древнего Плескова, как во времена Святослава Храброго. Но нынче нового Святослава не было. Потомки древних могучих сварожских князей заботились о том, как умиротворить чжалаирскую Орду, которой платили дань. Защищать закатные границы у них не было возможностей.
Иное дело - сыновья Алджимантаса, сидевшие в своих уделах на границе со сварожанами. Они быстро приняли меры при вторжении аллеманов. Гедрюс, Азуолас и Радвилас соединили силы и оттеснили аллеманов из Озерного Края. После чего перед ними встал выбор: идти ли за аллеманами в Сварожьи Земли или оберегать свои владения?
Решено было идти, ибо таков был характер литтских князей. Они никогда не бросали дела на середине и не ждали, когда противник придет туда, где удобно биться, но искали его сами. Недаром на знамени рода Алджимантаса изображен был пардус: этот зверь прыгает на добычу неожиданно и не выпускает из своих когтей.
Перед выступлением в поход Радвилас и Азуолас заехали ненадолго в Ялину, где старший брат радушно принял в гостях младшего и его воинов. Вместе с мужем приветствовала родственника и княгиня Всемила. Она в очередной раз была беременна, и всем своим видом излучала тишину и покой, долгожданное тепло домашнего очага. От частых родов княгиня несколько располнела, но это шло ей больше, чем болезненная худоба ее юности.
Двое старших сыновей, Саулис и Линас, похожие лицом и гибкими, кошачьими движениями на своего отца, не отходили весь вечер от Азуоласа. Расспрашивали о разных сражениях, требовали рассказать обо всем в подробностях. Азуолас смеялся вместе с мальчиками, согласился, к их бурному восторгу, показать им несколько ударов мечом и копьем, и вместе с ними веселился так, словно вновь сделался мальчишкой.
- Своих тебе надо, - заметила Всемила деверю, когда тот вернулся к ним за стол. - Когда женишься уже? Из тебя получится отличный отец, вон как дети к тебе льнут!
- Всемила! - укоризненно обернулся к жене Радвилас. - Не вмешивайся в чужие дела!
Княгиня только округлила глаза, но тут же возразила:
- Что такого? Я хочу, чтобы все были счастливы! Азуолас был бы превосходным отцом...
- Да, наверное, - согласился тот, не без сожаления провожая взором племянников, убежавших играть. - Но, чтобы быть отцом, особенно хорошим, надо быть мужем, а не ветром в поле... И вообще, у нас война впереди, - поспешил он сменить тему. - Вот вернемся домой, тогда и о женитьбе подумаем!
Братья начали советоваться о войне, высчитывали расстояние до Плескова. Всемила почувствовала себя лишней и незаметно вышла вместе с детьми.
Оставшись наедине в личных покоях Радвиласа, братья переглянулись и заговорили совсем о другом.
- Ко мне в Лутаву приезжал твой Драйнас, передал от тебя письмо. Он говорил, что аллеманы готовят большие силы. Внутри Империи собирают новые полки. В союзе с аллеманами собрались норландцы, хунгары, фриды. Они представляют, что на восходе живут дикие племена, больше похожие на животных, чем на людей, а раз так - с нами нечего считаться. И теперь под аллеманские знамена идут иноземцы, кому дома не хватает земли или кун. Каждый пришлый голодранец сможет получить здесь удел! Надо только выморить нас, как крыс! - Азуолас задохнулся от возмущения, тяжело дыша, будто ему вправду не хватало воздуха.
Насколько разъярен был младший брат, настолько невозмутимым оставался старший. Поднявшись из-за стола, Радвилас прошелся по помещению и остановился возле высокого кованого подсвечника на семь свечей, который привез из Бэринбурга.
- Да, аллеманы не смирятся с поражением! Им нужно, чтобы и литты, и сварожане работали на них: валили лес, пахали землю, растили хлеб, добывали меха, ловили рыбу, искали для них драгоценный жемчуг и янтарь. А при необходимости - сражались и умирали за них. Наши города, крепости, войска им кажутся лишними. Вот почему я позвал вас под Плесков. Втроем мы сможем одержать победу. Но этого мало! Сейчас против нас только первая волна. Чтобы отразить новое нашествие, потребуются все силы.
- Потребуется прежде всего вождь, которого слушают все, который распорядится всей боевой силой! А у нас его нет уже давно, - Азуолас тоже поднялся из-за стола, с таким видом, словно прямо сейчас собирался в бой. - Литтам нужен великий князь! Лемтурис не справится, он трус! Единственный его подвиг - поселиться в Айваре! Свергнуть его теперь будет добрым делом для всех!
Радвилас с видом полного одобрения слушал горячие заверения брата. Хорошо, что тот сам поделился своим желанием, не спрашивая его... Или не очень хорошо? Азуолас ничем не зависит от него, он - величайший воин литтов, которого почитает весь народ и боятся враги. Что если он сам протянет руки к великому княжению? Радвиласу не хотелось подозревать любимого брата, искреннего и честного с самого детства. Но ведь на кону такая ставка!..
И он кивнул, ничем не выдавая мелькнувших подозрений, которые постарался тут же отогнать от себя.
- Ты совершенно прав, брат, и я не меньше тебя думаю о том. Но не кричи так. Важные дела решаются в тишине. Первая наша задача - изгнать аллеманов, освободить Плесков. А там поглядим...
- Не все нам глядеть - приходит время действовать, - буркнул Азуолас, усаживаясь за стол.
В поход литты собирались втайне, как заведено было у Радвиласа. Никому не сообщалось заранее, куда они идут. Знаменитый прыжок пардуса совершается стремительно и бесшумно. Соединив рати, трое сыновей Алджимантаса ударили на захвативших Плесков аллеманов. Те ожесточенно сопротивлялись, но, еще не оправившись от недавних сражений, были теперь застигнуты врасплох. Запертые в городе с враждебным населением, аллеманы решились сделать вылазку, чтобы решить дело в открытом бою. Несмотря на потери от рук сварожан, рыцарское войско встретило литтов во всеоружии в боевом строю.
Однако литтские полки были все же свежее, и им была хорошо знакома военная тактика аллеманов. Под предводительством могучего Азуоласа литты совершали на поле боя чудеса. Там, где они бились, не замечая ран, не чувствуя, как льется кровь, знаменитый строй аллеманов проламывался, расступался под неистовым натиском. Литтские и сварожские полки из Славгорода и Ялины наносили точные удары по закованным в броню рядам противника. Во время очередной атаки князь Гедрюс был поражен в плечо копьем аллеманского рыцаря и упал с коня. Но тут же воины подняли его и усадили на другого. Гедрюс остался наблюдать за сражением, хотя из раны продолжала бежать кровь, и лицо у него иногда болезненно подергивалось - видно, рана была серьезной.
Радвилас заметил со своего места под знаменем, что брат его ранен. Он видел все поле боя, наблюдал, как осуществляется его замысел. Там, где многие люди увидели бы лишь мешанину из окровавленных тел, железа и трепещущей уязвимой плоти, он видел итог длительной работы, для которой необходимы были нынешние жертвы. Он посылал отряды туда, где они были всего нужней, каждому назначал его задачу. Где железный аллеманский поток грозил прорвать плотину, туда по приказу Радвиласа устремлялись литтские витязи и сдерживали врага, не пускали дальше. Выбрав нужный момент, ялинский князь взмахнул булавой и пришпорил коня, и его собственный полк стремительно бросился вперед, потому что в сражении труднее глядеть со стороны, как рубятся и гибнут другие, чем биться самому.
Сразу трое рыцарей, увидев литтского вождя, бросились навстречу. Но двух из них перехватили княжеские ближники, и закипела сеча. Третьего, с алыми перьями на шлеме, встретил мечом сам Радвилас, ударил наотмашь, в середину груди. В отличие от Азуоласа, он не любил поединков ради них самих, не находил в них ни красоты, ни пользы, и старался покончить с противником поскорей.
Рыцари, почувствовав силу противника, попытались прорваться обратно к воротам, вернуться в город. Но оттуда донеслись громкие крики на сварожском языке, на стене произошла короткая, но яростная стычка, и аллеманских стражей сбросили вниз.
Оказавшись зажаты между двух огней, аллеманы сдавались в плен или же пытались бежать. Радвилас отрядил за ними погоню, чтобы не дали незваным гостям разбрестись по стране. А сам тем временем послал воеводу Славомира, сварожанина родом, к плесковитянам.
- Скажи, что мы пришли с миром, и хотим встретиться как союзники!
Посланец Радвиласа передал его слова. И вскоре городские ворота отворились со скрипом, как будто успели заржаветь, пока в городе хозяйничали аллеманы. У ворот литтское воинство встречали местные бояре, тут же толпился посадский люд. По обычаю, красивая девушка протянула гостям на блюде хлеб с солью. Радвилас отломил кусочек и съел, как подобало вежливому гостю. И конь под ним, повинуясь движению хозяина, медленно прошел вперед, ступая по мостовой сварожского города. Вслед за князем последовали и его воины.
Древний сварожский Плесков был больше Ялины, и некогда славился красотой и богатством. Радвилас знал, что этот город вечно тянулся за соседом, богатым и многолюдным Влесославлем, но никогда не мог его догнать. В последнее время богатство и слава его заметно поубавились, да и аллеманы разорили город. В Плескове не осталось князя - погиб в сражении, как и большая часть его дружины. Если бы не помощь литтов, вряд ли плесковитяне избавились бы от врага. Вот почему они чествовали литтов как своих спасителей. Вечером в главном зале городской крепости состоялся пир. Литты и плесковитяне пировали вместе, торжествовали победу.
Радвилас вместе со своими братьями учтиво беседовал с плесковскими боярами. Он, как обычно, не пил на пиру ни меда, ни вина, но зато его пьянила радость победы, окрылял успех. Пусть Плесков не был его целью, но он становился ступенью в великолепной лестнице, по которой третий сын Алджимантаса поднимется на вершину власти и успеха!
Беседуя с плесковскими боярами, Радвилас осторожно расспрашивал их о делах города и других сварожских владений. Ему удалось завладеть их вниманием настолько, что плесковитяне удивлялись про себя разуму и обходительности литтского князя. Переглянувшись и посовещавшись со своими товарищами, старший боярин обратился к Радвиласу:
- Ты, государь, спас нас от бесчестных аллеманов! О таком вожде любая страна может только мечтать! Прими Плесков под свою могучую руку!
Четверо воинов принесли знамя и меч города для присяги. Радвилас почувствовал гордость. Пусть это не то, к чему он стремится, однако приятно, когда люди видят в тебе защитника.
- Я признателен вам, добрые плесковитяне, - заверил он убедительно, бархатным голосом. - Но у меня уже есть удел в Ялине, и оставить его я не могу. Я пришлю в Плесков князем своего старшего сына Саулиса, когда он подрастет, а пока дам вам клятву от его имени, - и он почтительно преклонил колени перед плесковским знаменем и поцеловал меч.
- Многая лета князю Радвиласу! Да здравствует будущий князь плесковский, Саулис! - оживленно провозглашали на пиру сварожане и литты.
Азуолас совсем не по-княжески хлопнул по плечу усевшегося на свое место Радвиласа.
- Вот тебе и новое княжество! Как они сами идут тебе навстречу! Иногда мне кажется: если бы ты нырнул в море, то и там бы скоро стал править над рыбами в подводном дворце!
- Вполне возможно, если помогла бы кровь прародительницы-русалки, - тихо усмехнулся Радвилас, и, будто что-то предчувствуя, обернулся к старшему брату.
Раненый Гедрюс сидел рядом с ним, бледный от потери крови, осторожно держа на перевязи пронзенную копьем руку. Рану ему промыли и прижгли сразу по прибытии в город, но видно было, что она сильно его беспокоит. Он ничего не ел и почти не разговаривал во время пира. Лишь теперь обернулся к Радвиласу и слабо улыбнулся.
- Вот и твой сын растет для будущего княжества! Так и прирастает железный лес...
- А тебе не следует вставать с постели! Пусть тебя проводят в покои и вызовут лекаря, зря ты вообще пришел, - с тревогой произнес Радвилас.
- Сейчас пойду... - Гедрюс оперся о плечо брата, желая встать, и вдруг проговорил тихо, но внятно, так что больше никто не слышал: - А ты бери великое княжение! Ты из нас всех с ним справишься лучше. Удачи тебе, брат! Я буду тебе ее желать, даже если сам не увижу...
Впоследствии Радвилас понял, что брат тогда уже предчувствовал свою судьбу. Рана его воспалилась, и по возвращении в Славгород, Гедрюс вскоре умер. У него не осталось детей, и его удел разделили между собой младшие братья. Так смерть взяла старшего сына Алджимантаса, отважного и великодушного Гедрюса.
А для его младших братьев наступало время решающих деяний.
-
Умница Радвилас! Полководец, политик, стратег. Азуолас хороший воин, но именно рядом с братом. Вдвоём они сила.
-
Из всех сыновей Алджимантаса Радвилас, безусловно, наиболее подходит на роль великого князя. Азуолас прежде всего воин, а великий князь не только воин, но и политик. Быть толковым политиком может оказаться даже важнее, чем великим воином. Лемтурис же, по-видимому, ни то, ни другое. Читателям, конечно, известно, чем дело кончится, но тем интереснее узнать, как это будет.
-
Большущее спасибо, эрэа Convollar, эрэа Карса! :-* :-* :-*
Умница Радвилас! Полководец, политик, стратег. Азуолас хороший воин, но именно рядом с братом. Вдвоём они сила.
Золотые Ваши слова! ::) Вы уловили самую суть их тандема. Наилучшая характеристика их братских взаимоотношений! :)
Из всех сыновей Алджимантаса Радвилас, безусловно, наиболее подходит на роль великого князя. Азуолас прежде всего воин, а великий князь не только воин, но и политик. Быть толковым политиком может оказаться даже важнее, чем великим воином. Лемтурис же, по-видимому, ни то, ни другое. Читателям, конечно, известно, чем дело кончится, но тем интереснее узнать, как это будет.
Будут дополнять друг друга. Если общее дело у них на двоих одно, будут вершить его вместе, каждый в силу своего характера.
На Лемтурисе природа отдохнула. Или, вернее - передалась почти исключительно от матери. Тоже бывает.
Мне тоже очень интересно, поверьте, представить эти захватывающие события и описать их в том виде, в каком они должны быть!
Поздним вечером в личных покоях своего ялинского дворца князь Радвилас беседовал со своим давним поверенным - купцом Драйнасом, вернувшимся из долгой поездки в Аллеманию. Разговаривали при закрытых дверях. Окна на ночь задвинули ставнями, и сквозь них не просачивался свет единственной свечи, стоявшей на столе, между князем и купцом.
- Я узнал еще, что на помощь аллеманам собираются войска из Верхнего и Среднего Норланда, - заканчивал свое повествование Драйнас. - Но за них не берусь поручиться, а те полки, что готовятся к походу, я сам видел.
- Я знаю и ценю пользу твоих сведений, - признательно заверил Радвилас. - А теперь позаботься, чтобы вся Айваре узнала о том же! Наведи мосты к городским старшинам и цеховым мастерам, выбери самых надежных людей. Заставь их задуматься, кто поведет их против аллеманов в случае нового нашествия? Трусливый Лемтурис? Будь осторожен, чтобы никто не узнал раньше времени. Впрочем, об этом тебе не нужно напоминать: уж если ты смог выведать замыслы аллеманов, то братца Лемтуриса обведешь вокруг пальца еще легче.
Драйнас улыбнулся такому признанию своих заслуг. Успех в тайной борьбе, которую никто другой не смог бы вести с такой ловкостью, льстил ему.
- Кто запретит мирному купцу торговать всю зиму в Айваре? Или потолковать вечерком с уважаемыми горожанами и своими лучшими покупателями? - в зыбком свете лицо Драйнаса причудливо изменилось, и в облике преуспевающего взрослого человека Радвиласу привиделся лукавый мальчишка, с которым некогда познакомился.
Князь передал в руки купцу тяжелый золотой перстень с яхонтом.
- За наградой придешь, когда дело будет сделано. А это - на память о моей благодарности.
Спрятав перстень в висевший на поясе кошель, купец склонил голову.
- Когда-нибудь я скажу детям, что получил этот перстень от великого князя всех литтов!
Вызвав звоном колокольчика слугу, Радвилас велел проводить ночного гостя. А сам покинул покои, собираясь идти в опочивальню.
У дверей его встретила жена. Она стояла со свечой в руках, освещавшей ее бледное усталое лицо и все еще роскошные волосы, падавшие свободной волной на плечи и спину. Ее простая ночная сорочка не скрывала уже заметную беременность. От неожиданности Радвилас остановился в нескольких шагах от супруги.
- Всемила, ты почему не спишь? Ступай к себе и ложись в постель, так будет лучше тебе и будущему ребенку!
Княгиня пытливо и напряженно вглядывалась в лицо мужа.
- К тебе Драйнас приезжал? О чем ты с ним беседовал ночью?
- О чем князь может беседовать с купцом? Заказывал для тебя привезти из Айваре новый драгоценный убор в подарок, когда ты родишь, - попытался отговориться Радвилас.
Но Всемила не очень-то поверила. Проговорила, не сводя с него взора глубоких печальных глаз:
- И ради этого надо встречаться ночью? Радвилас, ну хоть со мной-то ты можешь говорить открыто? Не предам же я тебя, отца моих детей! Почему ты мне не веришь?
- Я? Не верю тебе? - Радвилас удивленно вскинул брови. - Право, не знаю, что тебе мерещится, Всемила! Должно быть, твое состояние делает тебя мнительной. Обещаю: как только произойдет нечто важное, я поделюсь с тобой, - и он взял руку жены в ладони и поцеловал, как в их первую встречу. - А теперь ступай к себе и постарайся уснуть, моя дорогая! Тебе надо сейчас не обо мне заботиться, а о себе и будущем ребенке!
И Радвилас ушел в спальню, надеясь, что сумел развеять подозрения жены. Он искренне не понимал, чего она от него желает. Он все эти годы заботился о ней и детях, был образцовым мужем для нее и князем для Ялины, как обещал некогда своему тестю. А о важных вещах ему всегда было проще молчать и решать самому, чем рассказывать другим. И дело было не в недоверии. Разумеется, он верил Всемиле, но вовсе не собирался перекладывать на нее груз нелегких княжеских обязанностей. Она все равно ничем не сможет ему помочь, зато будет беспокоиться, повредит себе и ребенку. Все это было настолько очевидно, что Радвилас даже не понял, почему так расстроилась Всемила.
А княгиня удалилась к себе в спальню и тяжело опустилась на ложе, вздохнула глубоко и печально. Ее огорчала скрытность мужа. Она была воспитана в старинных сварожских обычаях, где муж и жена делят не только хлеб и ложе, но и всю жизнь, поддерживают друг друга в горе и в радости. Семья, по ее мысли, - единое целое, как Отец-Небо и Мать-Земля. А Радвилас ото всех отгородился невидимыми стенами, за которые никому нет доступа. Одни лишь боги, видно, знают, что у него на уме. Всемила понимала, что ей достался в мужья человек, способный на великие свершения, она гордилась его военной и княжеской славой, и хотела бы разделять ее с ним еще более. А он данной богами супруге скажет не больше, чем простому воину в своих полках! Да и есть ли вообще на свете хоть один человек, с которым Радвилас был бы вполне откровенен? Даже с братом, Азуоласом, - и то вряд ли. Всемила утешала себя лишь тем, что, оглядываясь вокруг, не видела ни женщины, ни мужчины, которым Радвилас поверял бы свои затаенные мысли. Появись рядом с ним такой человек, все равно кто, - ялинской княгине было бы тяжело такое пережить. Смешно и глупо ревновать доверие мужа - но Всемиле было бы, наверное, легче простить ему другую женщину, чем душевную близость с кем-то другим. Но такого человека нет и вряд ли появится, потому что Радвилас не ищет ни у кого ни совет, ни поддержку. Когда-то, на их свадьбе, Всемила подумала, что ее муж - как запертый ларец, к которому не подберешь ключа. Теперь, по прошествии лет, ей думалось, что ключа к нему вовсе не существует. Так и проживет всю жизнь загадкой для всех.
Встревоженная и раздосадованная, княгиня почувствовала, как ожил и заворочался ребенок в ее чреве. Погладила живот сквозь тонкую льняную ткань сорочки.
- Не спеши, мой маленький княжич! Еще больше месяца до того, как придет твое время. Но хорошо, что ты уже заявляешь о себе. Не прячься, не таись ото всех на свете, как твой отец!..
А тем временем в Айваре Драйнас исполнял княжеский замысел. Вернувшись из Аллемании, он остался на всю зиму в столице и торговал в своей лавке. Горожане хорошо знали купца, у которого каждый мог найти вещь по вкусу и по карману. А теперь Драйнас открыл в подвале своей лавки еще и кружало, где любой из его покупателей мог после удачной сделки выпить пива, закусить и душевно побеседовать в подходящем обществе. Вечерами в кружале у Драйнаса собирались не последние в городе люди: старшины ремесленников и городских сотен, богатые купцы, советники, о ком радушный хозяин доподлинно знал, что они желают блага Литтской земле и недолюбливают князя Лемтуриса.
В тот холодный зимний вечер, когда метель заносила снегом улицы Айваре, в кружале вновь собрались несколько человек. Они с удовольствием ели только что снятое с вертела жаркое и внимательно слушали разглагольствования любезного хозяина, который подсел к ним, отпустив подальше прислугу.
- Клянусь вам, братья, Предвечным Пламенем: никогда еще аллеманы не готовили против нас такого многочисленного войска. Недаром они отстроили все пограничные крепости, разрушенные в прошлую войну, разместили там большие отряды. Этого мало: я видел своими глазами, как в Конингсбурге готовят полки. Сорок тысяч воинов готовятся выступить! Да еще аллеманы пригласили против нас иноземных союзников. Семеро норландских ярлов сулились привести войско по весне. Даже помирились с аллеманами, чтобы удобней было делить наши земли. И я сам видел полки эгерийского владетеля и варийского маркграфа. Все, что есть воинственного у соседних стран - все нацелилось на восход, на литтов и сварожан! К началу будущего года, как освободятся дороги, наметили выступление.
- Это тебе аллеманы сами рассказали? - недоверчиво поинтересовался один из гостей, портной.
Драйнас быстро обернулся к нему, без тени смущения.
- Друг Белтас, когда ты кроишь новое платье, ты сперва проверяешь, добротно ли сукно, из которого будешь шить. Так и я. Мне довелось узнать кое-что о намерениях аллеманов. Заехал я как-то со своим товаром к барону Розенбергскому, что поведет один из полков. Предложил несколько славных вещиц ему и его семье дешевле настоящей цены. Он обрадовался, и даже написал для меня охранную грамоту. Вот она, - купец показал всем, сидящим за столом, писанную по-аллемански грамоту. - Говорит: когда мы придем в Айваре, поверь это на двери своей лавки, и никто из наших доблестных воинов тебя не тронет и не оберет!
При этих словах никто из собравшихся литтов не остался спокоен. Кое-кто из них даже негодующе вскрикнул, и у всех на лице появилось угрожающее выражение.
- Аллеманы - в Айваре? Никогда им нас не одолеть! - пробасил крепкий мужчина, в руки которого намертво въелась кузнечная сажа.
- Э, я тоже осторожно спросил у барона, вправду ли он думает взять Айваре. А он засмеялся и говорит: "Пока у вас был князь Алджимантас, мы его, - он не сказал: боялись, заметил: уважали. А князь Лемтурис для нас, - то есть, для них, аллеманов, - лучше не бывает. С таким князем в бой идти - все равно что строить корабль из липы".
При этих словах литты стали тревожно переглядываться.
- Да, на Лемтуриса и правда надежда как на весенний лед, - печально вздохнул один из ремесленных старшин.
- Да что он! Все, кто был под Бэринбургом, видели, как он свалился в обморок! Лемтурис трус! Он не годится воевать! - прорычал кузнец. - Нам нужен настоящий великий князь, которому доверяют все литты. Зрелый муж, опытный воин, что сможет отразить нашествие.
- Радвилас, - тут же назвал имя один из собравшихся горожан.
- Или Радвилас, или Азуолас. Только они с самого начала были достойны наследовать своему отцу, - одобрительно зашумели и остальные. - О чем они думают, почему уступили Лемтурису власть? Тем более, что и матушка его недавно померла, не перед кем больше оказывать почтительность...
Все взоры обратились на Драйнаса, как самого осведомленного. Тот отметил, что все идет, как и замыслил князь Радвилас, посылая его в Айваре. И ответил неторопливо, обстоятельно:
- Вы хотите, чтобы князья Радвилас или Азуолас брали штурмом Айваре, как вражеский город? Воевали со своим братом? А сами в это время затворите ворота и встретите их войско стрелами со стен и кипящей смолой? Чтобы литты убивали друг друга, не разобравшись, кто прав, кто виноват? А тут и аллеманы подоспеют, да подберут нас, обессилевших.
Картина вышла убедительной. Горожане призадумались, как не допустить такой возможности.
- Ну а ты, Драйнас, что предлагаешь? - спросил кузнец просительным, даже каким-то жалобным тоном.
- Найдется ли в твоем цехе человек сто пятьдесят - двести крепких и надежных молодцев, что выйдут на улицы в условленную ночь? - вместо ответа поинтересовался купец.
- Да у меня и больше их найдется! Рассчитывай на нас, а также на цехи медников, кожевников, гончаров, плотников, - повеселевшим голосом отозвался мастер.
- Превосходно! Тогда я прошу тебя, Кальвис: собери достойных людей, помоги вооружиться прочим цеховым сотням. Будем надеяться, что драться не придется. Но надо выглядеть готовыми к битве. От вашего мужества скоро будет зависеть, кому быть великим князем, куда придет Литтское княжество - к гибели или к новым свершениям!
Горожанам лестно было, что князья просят у них помощи через посредничество Драйнаса. Глядя на их лица, видно было, что даже самые осторожные радуются своему участию в важных событиях.
- А что могу сделать я? - спросил худощавый, хорошо одетый человек, один из городских старшин.
- А ты, наш добрый Виганд, позаботься, чтобы в ночь на двадцатое груодиса-месяца стражу у Белых ворот несли бы твои люди. И открыли бы ворота вовремя.
- Это я постараюсь уладить, - пообещал собеседник. - Правда, мне будет нелегко: Маркольт с нас глаз не сводит, с тех пор как князь Лемтурис назначил его главой городского совета. За все про все вымогает куны. Но я, наконец, соглашусь продать ему загородную усадьбу, которую он давно просил; пока он уедет осматривать приобретение, мы как раз совершим переворот.
- Вернем потом твою усадьбу! Князь Радвилас обещал, что наградит по заслугам своих сторонников в Айваре, - пообещал Драйнас. - Но помните главное: все держать в тайне! Ни жене, ни другу, ни брату не говорить о нашем замысле, даже если ручаетесь за их надежность: и верный человек может ненароком проговориться. Только тем, кого выберете в помощники, откройтесь, но и то, лучше под конец, чтобы ни у кого не было времени ни струсить, ни распустить язык.
Все присутствующие поклялись землей, водой и огнем, что не выдадут тайны никому на свете.
- И помните: переворот необходим, чтобы спасти Литтскую землю! Если сюда придут аллеманы, нас всех ждет рабство или гибель, как в Палине. Вот почему надо отнять власть у неспособного князя в пользу более достойного!
Горожане еще раз пообещали молчать и стали поодиночке разбредаться из кружала по домам. Бушующая метель заносила снегом их следы, скрывала в двух шагах темные фигуры. И, если бы даже кто-нибудь заметил в такую погоду выходивших из купеческой лавки мужчин, так, верно, разве что удивился бы, зачем с виду почтенные горожане шатаются по улице, да еще на ночь глядя. А больше ничего бы не заподозрил.
Не исключено, что некоторые из уважаемых жителей Айваре и хотели бы хоть словом или намеком похвалиться перед домашними, что он них нынче зависят судьбы государства. Мало кто может, как князь Радвилас, находить скрытность наиболее удобной. Но клятва волей-неволей сдерживала всех, и верные литты утешались мыслью, что совсем скоро все узнают об их заслугах.
-
А в Айваре-то заговор! Что ж, Радвилас времени зря не теряет. И правильно. Интересно, что будет с Лемтурисом? Сошлют в какую-нибудь глушь или всё-таки пристукнут? Вероятность, что пристукнут, думаю, невелика, но как знать... Иногда события идут не так, как задумывалось.
-
Госпереворот готовят, ну молодец Радвилас! И бескровный, что особо важно, ибо братской кровью запачкаешься, никогда не отмоешься. А Лемтурис, ну, что Лемтурис, он сам по себе никто, за него советники правят. Но лучше всё-таки того, удалить совсем, иначе любой желающий может из него символ сопротивления сотворить.
-
Благодарю, эрэа Карса, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
А в Айваре-то заговор! Что ж, Радвилас времени зря не теряет. И правильно. Интересно, что будет с Лемтурисом? Сошлют в какую-нибудь глушь или всё-таки пристукнут? Вероятность, что пристукнут, думаю, невелика, но как знать... Иногда события идут не так, как задумывалось.
Радвилас все предусмотрел, позаботился, чтобы столица поддержала их переворот. Тем легче будет добиться успеха.
О судьбе Лемтуриса узнаем, когда напишу дальше.
События идут не так чаще у тех, кто их пускает на самотек. А это не про наших героев. 8)
Госпереворот готовят, ну молодец Радвилас! И бескровный, что особо важно, ибо братской кровью запачкаешься, никогда не отмоешься. А Лемтурис, ну, что Лемтурис, он сам по себе никто, за него советники правят. Но лучше всё-таки того, удалить совсем, иначе любой желающий может из него символ сопротивления сотворить.
Желательно обойтись без крови, ибо цель - не разделять литтский народ, а вновь сплотить. Надеюсь, наши герои справятся. И, хоть непосредственно исполнит замысел Азуолас, но подготовил все Радвилас.
Поглядим, как выйдет с Лемтурисом! И многим ли захочется делать из него символ сопротивления? Постараемся не быть свирепее реальной политики и истории (только, чур, примеры с другими людьми и из других стран, где убивали своих родственников, не приводить, как не относящиеся к делу). Кстати, и я не уверена, что здесь Высшие Силы станут помогать тому, кто способен убить родственника на всякий случай, "как бы чего не вышло". Если когда-нибудь мои литты до такого дойдут - "железному лесу" придется плохо. Но надеюсь, не при сыновьях Алджимантаса.
Глава 13. Переворот
Та же снежная метель, что заносила Айваре, задержала в пути и войско князя Радвиласа, идущее из Ялины. За три дня пути до столицы его люди остановились, не в силах двигаться дальше. Обжигающий мороз сек лицо, пронизывал сквозь меховые одежды, словно хотел превратить коней и всадников в замерзшие ледяные изваяния. Сугробы намело такие, что кони на каждом шагу проваливались в них по брюхо, барахтались в снегу, жалобно ржали. Понятно, что войско тащилось в таких условиях не быстрее улитки. Князь велел воинам стать на лыжи, а коней вести в поводу, но и от этого толку было мало. Даже освободившись от тяжести всадников, кони шли с трудом. Вот-вот, и они начнут падать. Да и самим людям было тяжело. Уже появились обмороженные. И, в конце концов, Радвилас остановил войско в крепости Маире. Там литты могли отдохнуть и переждать снежную бурю. Выбрав самого выносливого воина, князь послал его к своему брату, князю Азуоласу, с сообщением, что не может придти в столицу к условленному сроку.
Тем временем князь Азуолас выступил из Лутавы со своим войском. Несмотря на ярившуюся кругом метель, они шли всю ночь и не собирались останавливаться. Путь у них был короче, а сами воины Азуоласа безгранично полагались на своего неукротимого вождя, и готовы были идти с ним в огонь и в воду. Яростный ледяной ветер хлестал в лицо, в грудь, выжимал слезы из глаз, сек лицо колючим снегом, как плетью. Но литты двигались сквозь почти непроглядную снежную мглу. Идущие сзади высматривали среди качающихся белых вихрей темные фигуры передних воинов, а те видели впереди могучую непреклонную фигуру своего вождя, державшегося на коне так, словно оба они были отлиты из бронзы.
Азуолас спешил успеть в Айваре к назначенному сроку. Он не сомневался, что все произойдет как было намечено, ибо сам всегда выполнял обещания. И воины шли за ним, потому что он от каждого ждал лишь то, что делал и сам. Его могучий бурый рыцарский конь неутомимо шел вперед, взметая снежные волны, и за ним следовали другие.
В пятнадцати сварожских верстах от Айваре их нагнал гонец Радвиласа и передал князю письмо от его брата. Пергамент трепетал на ветру, грозя вылететь из рук и затеряться в снегу. Но Азуолас прочел, и лицо его стало растерянным, а затем - суровым. Широкие брови, поседевшие от снега, грозно сошлись на переносице, зубы плотно сомкнулись. Ближние княжеские воины с тревогой ожидали: что такого узнал князь, и что будет теперь?
А Азуолас замер в седле, не чувствуя, как снег ложится на плечи и на его большую рысью шапку. Он думал, с тоской глядя вперед, на заснеженную дорогу в Айваре.
Неужели повернуть назад, у самой цели, когда уже все готово, и в столице, и у них? Отложить переворот? Да ведь тогда союзники, что доверились им, видят в них с братом спасителей отечества, справедливо разуверятся... Радвилас не может придти - что ж, его дело. Но ему поворачивать поздно. До Айваре ему ближе, чем до Лутавы.
"Да что мне, одному с моими витязями не взять Айваре, что ли?! Сделаю брату подарок. Кстати, и буря нам на руку: в такой снегопад подойдем к столице незаметно, как в шапке-невидимке", - решил про себя князь Азуолас.
И порывисто обернулся к людям, с тревогой ожидавшим его решения.
- Витязи литтские! Мы захватим Айваре? - зычно вопросил он, преодолевая шум бури.
Его воины вмиг приободрились, словно усталость трудного пути была им нипочем.
- Да! Веди нас, государь! - зашумели голоса в ответ.
Азуолас с гордостью глядел на своих витязей, заснеженных и обветренных, но исполненных решимости. Чего только не добьешься с преданным тебе войском!
- Тогда вперед! На Айваре! - крикнул он, пришпорив коня и отчаянным прыжком выносясь вперед. И вскоре сквозь заснеженный лес мчалась еще одна, людская, буря, словно вступив в союз с силами зимы.
Долго тянется зимняя ночь, и было еще далеко до света, когда войско князя Азуоласа подоспело к Белым воротам. Раздался условленный стук. На стене показался человек с зажженным факелом, который он прикрывал рукавом своего кожуха.
- Кто идет? - послышался вопрос.
- Солнце и ветер! - ответил Азуолас, ощущая радостный трепет, как перед битвой: вот сейчас начнется самое главное!
Лязгнули, отворяясь, широкие створы городских ворот.
- Приветствую тебя, государь! - свистящим шепотом произнес Виганд. - Городские сотни вооружились и ждут приказа.
- Что Лемтурис?
- До полуночи веселился в своем дворце, праздновал зимнее солнцестояние, а теперь лег спать. Огни в замке давно потушили.
- Так, пока все хорошо, - обрадовался Азуолас, въезжая в беспрепятственно открытые городские ворота. - Теперь к замку! Окружить его со всех сторон! Но помните: Лемтуриса взять живым! И вообще, по возможности обойтись без драки. Мы здесь не для того, чтобы сражаться с соотечественниками.
И, проезжая по заснеженным улицам Айваре, Азуолас удивлялся про себя, как Радвилас ловко подготовил переворот. Он должен был признаться, что сам бы полагался лишь на открытую силу. Сделать так, чтобы жители сами отворили перед ними ворота - это замысел Радвиласа, подготовлен целиком им.
Во дворе княжеского замка четверо дюжих воинов взяли бревно потяжелее, застучали в кованые аллеманами двери. Грохот поднялся такой, что содрогнулся весь замок на вершине холма. Где-то внутри слышались крики, ругань, топот, как будто все бегали в разные стороны, застигнутые врасплох. Кто-то искал впотьмах свой меч, кто-то, остервенело ругаясь, пытался зажечь огонь. Когда воины Азуоласа выломали двери, перед ними предстали заспанные, кое-как одетые и вооруженные стражи и слуги. Никто не успел толком подготовиться к возможной битве.
- Вы кто? Аллеманы? - запинаясь, спросил один из воинов.
Князь Азуолас велел зажечь факелы и шагнул в круг света, позволяя себя разглядеть.
- Мы как раз больше литты, чем вы сами, вместе с вашим князем, - спокойно произнес он и вложил меч в ножны. - Если вы не хотите, чтобы в одну совсем не прекрасную ночь вас разбудили уже аллеманы, примите нас, как подобает братьям!
Но никто и не пытался сопротивляться. Едва защитники княжеского замка разглядели, что против них не пришлый враг, а собственные соотечественники, во главе с могучим князем Азуоласом, которого почитал весь народ, - ни один человек не посмел пойти против него. Кто спросонья успел схватиться за меч, теперь вложили в ножны или просто бросили на пол.
- Государь! Если бы мы знали, что это ты! Прими нас под свою сильную руку! - княжеские воины и придворные оправились от изумления, теснились, стараясь пролезть ближе к Азуоласу, поприветствовать его.
- Тихо! - произнес князь. - Я не ваш государь. Он после явится. А сейчас приведите Лемтуриса.
Несколько человек направились к княжеской спальне, но та была пуста, и они вернулись ни с чем.
- Лемтурис пропал, государь! - растерянным тоном доложил старший. - Нет следов борьбы, в покоях все цело. Похоже, он сбежал...
- Вот дурачок! - без всякой злобы выругал Азуолас младшего брата. - Теперь придется его искать, пока с ним не случилось что-нибудь! Обыщите дворец и весь город! Вечно из-за него лишние хлопоты...
А князь Лемтурис, утомленный вечерним пиршеством и танцами, крепко спал на пуховой перине, когда его выдернул из блаженного забытья шум и грохот. Подскочив на постели, он сбросил одеяло из лебяжьего пуха и стал прислушиваться. Кругом топали шаги, будто в замок ворвался целый табун коней. Звенело железо, доносилось множество голосов, но слов он не мог разобрать издалека.
Лемтурис босиком, в длинной белой ночной сорочке, соскочил на пол, испуганно заметался по спальне. Что делать? Бежать? Защищаться? Кто напал? Почему никого нет рядом с ним? Почему его, князя, все оставили один на один с врагами?
Он огляделся в свете горящих на столе свечей. Над кроватью висели на ковре несколько мечей и кинжалов в богатых ножнах, с блестящими каменьями в рукояти. Младший сын Алджимантаса любил дорогое оружие, большей частью бесполезное в бою. Но теперь, решив, что в замок ворвались враги, не посмел взять его в руки. Он слышал о том, что аллеманы готовятся к войне, и не представлял себе, как станет отражать их натиск, а потому старался жить так, будто никакой войны не ожидал. И вот - враг уже у него дома, бьется с его стражей! Что же делать? Остаться и умереть? Или нет? Ведь пока еще можно спастись!..
И Лемтурис, как был, в одной сорочке, босой, выбежал прочь из своих покоев. Спустился вниз, к черному ходу, которым пользовались одни княжеские холопы. Дверь была открыта, и беглец бросился в сад. Рыхлый холодный снег тут же обжег его босые ноги, ветер нещадно ударил в лицо и в грудь. Но Лемтурис сгоряча почти не заметил холода, стремясь спастись от врагов, ворвавшихся в замок. Он поспешил дальше, куда глаза глядят. Быстро, как белка, перелез через высокую железную ограду, окружавшую сад с той стороны. Страх за свою жизнь окрылил его, придал силу и ловкость. Мягко спрыгнув в огромный сугроб, Лемтурис отряхнулся и тут же опять присел, затаившись и сливаясь своей белой сорочкой со снегом.
По улице маршировали какие-то люди, с пиками и ножами, вооруженные, но походившие больше на горожан, чем на воинов. Они прошли мимо, втянулись в распахнутые дворцовые ворота. А Лемтурис, не замеченный ими, бросился в другую сторону, не чувствуя, как озябшие босые ноги пристывают к снегу.
Он думал спастись в дома у кого-нибудь из своих друзей. Но в первой же улице опять встретил рыжее мелькание факелов, топот множества ног. Казалось, вся Айваре всполошилась в эту бурную ночь, никто не сидел дома! Несчастный загнанный князь метнулся прочь, весь дрожа от холода и от страха. Ему пришло в голову, что надо выбраться из города, и он побежал к воротам. По дороге еще несколько раз встречал толпы вооруженных горожан, но те не замечали сквозь снежное марево раздетого босого человека.
На счастье беглеца - а может, и на несчастье, - ворота были отворены. Лемтурис надеялся найти где-нибудь лошадь, но не нашел, зато ему удалось вырваться из города. Проваливаясь по пояс в снег на каждом шагу и пятная его кровью израненных ног, двинулся дальше, к еловому лесу, темневшему на холмах за городом. Сейчас беглецу казалось, что самое главное - спастись бегством. Он не в состоянии был рассуждать, куда бежит и зачем.
Когда впереди показались высокие черные ели, занесенные снегом, силы оставили Лемтуриса. Он забрался под валежину, туда, где меньше задувал ветер, и сжался, пытаясь сохранить спасительное тепло. Он весь дрожал в ознобе, так что зуб на зуб не попадал, а ноги нестерпимо болели и ныли.
Лемтурису стало жаль себя. Он бы заплакал, только слезы тут же застывали на лице, высушенные жестоким морозом. И зачем только матушка упросила отца дать ему это имя, означающее "Имеющий счастливую судьбу"? Не издевательством ли оно звучит теперь?.. Ах, матушка, матушка! Она, пока жила, оберегала его, а теперь вместе с ней покинуло его и счастье... Для чего он сбежал от врагов, захвативших его город? Теперь он замерзнет один и будет погребен под снегом, или его съедят дикие звери...
Ноги его горели, как обожженные. Теперь Лемтурис не смог бы сделать ни шагу даже ради спасения своей жизни.
Потом, постепенно, боль стала отступать, холод тоже, а на смену им пришел покой. Он уже не боялся, что его найдут, и вообще ни о чем не думал. Снег, на котором он лежал, был теплым и мягким, как лебяжья перина, и, падая сверху, окутывал его теплым мягким одеялом. Скоро беглец спал так же крепко, как в своей княжеской постели. Даже взошедшее, наконец, солнце не разбудило его.
Только поутру воины князя Азуоласа нашли Лемтуриса, еле живого, в его снежной пещере. С трудом разбудили. Он не сразу открыл глаза, и сперва не понял, кто перед ним, и чего хотят эти люди. Они закутали его в меховые шубы, дали глотнуть крепкого меда и долго растирали ему лицо, руки и израненные, одеревеневшие ноги.
- Вы... кто? - жалобным тоном произнес Лемтурис, и тут же взвыл, потому что нестерпимая боль раскаленными иглами пронзила ему ноги от ступней к бедрам.
Воин, растиравший салом его обмороженные синие ноги, поднял голову.
- Что, больно? Это хорошо, значит, оживаешь. Не бойся, князь. Сейчас мы отнесем тебя в замок. Князь Азуолас велел тебя непременно найти.
Лемтурис, борясь с накатывающей пронзительными волнами болью, уставился на собеседника сквозь зыбкое марево перед глазами.
- Как? Азуолас, мой брат? Так вы от него? А я думал... - он повернул голову, ткнулся в снег белым обмороженным лицом и то ли закашлялся, то ли пронзительно, надрывно засмеялся.
Нашедшие его воины забинтовали спасенному ноги, тщательно завернули его с ног до головы в теплые одежды и уложили в носился из медвежьей шкуры, мехом внутрь. Лемтурис больше ничего не говорил и не двигался.
- Теперь не замерзнешь, князь, а дальше о тебе лекари позаботятся, - утешительно произнес старший воин. - Буря стихла, теперь скоро приедет князь Радвилас, он и решит твою судьбу!
-
Переворот прошёл вполне успешно. А судьба Лемтуриса - это судьба всех плюшевых мальчиков, которым слишком долго мамы вытирали носик и каждую царапину считали смертельной раной. Что с ним будет - автору виднее, но такое обморожение даром не проходит, удивительно, что он вообще глаза открыл. Радвилас решит его судьбу - если будет что решать.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Переворот прошёл вполне успешно. А судьба Лемтуриса - это судьба всех плюшевых мальчиков, которым слишком долго мамы вытирали носик и каждую царапину считали смертельной раной. Что с ним будет - автору виднее, но такое обморожение даром не проходит, удивительно, что он вообще глаза открыл. Радвилас решит его судьбу - если будет что решать.
Узнаем теперь о последствиях переворота.
Лемтуриса, возможно, спасла русалочья кровь. Русалки засыпают на зиму, но не замерзают при этом. Во всяком случае, литтская порода вынослива. Лемтурису, конечно, далеко до старших братьев по силе духа, но чисто физическими качествами он им, похоже, не уступает, судя по тому, как сумел далеко убежать в самом неподходящем для зимних прогулок виде. Так что должен выдержать.
Когда стихла буря, гонец князя Азуоласа поспешил к Радвиласу и сообщил о взятии Айваре. В первый миг Радвилас поверить не мог услышанному. Но, прочтя письмо брата, написанное хорошо знакомым крупным торопливым почерком, убедился, что все так и есть. Азуолас сообщил ему, что захватил столицу, взял в плен Лемтуриса и его советников, и теперь приглашал Радвиласа приехать.
Выпроводив гонца и оставшись один в покоях маирского замка, князь подошел к окну и распахнул его, жадно вдыхая свежий зимний ветер. Он прояснял мысли и помогал успокоиться, чтобы обо всем рассудить верно.
Неужто брат, родной брат, с которым когда-то вместе одолели бешеного волка, а после столько раз сражались вместе, - неужто он мог пойти против него? Азуолас, которому всегда воинская честь была дороже власти? И он не устоял против соблазна стать великим князем? Готовя вместе с ним заговор, рассчитывал один пожать его плоды? Нет, невозможно было поверить! Но, с другой стороны, искушение безмерно! А чужая душа, как известно, потемки. Он мог решить, что, по праву победителя, достоин завладеть великим княжением...
На столе стоял кувшин родниковой воды и янтарная чаша. Радвилас налил себе воды и жадно выпил, чувствуя горечь, словно вода была отравлена подозрением и разочарованием. И он чувствовал, что, если Азуолас вправду его обманул, боль и горечь останутся с ним навсегда. Всю жизнь они с братом были вместе, действовали сообща, помогали друг другу, и, если между ними вправду ляжет раскол, это будет все равно что утратить половину души, причем ту, что до недавнего времени полагал лучшей.
Но Радвилас и в смятении не был склонен к поспешным выводам. Он напомнил себе, что в точности ничего еще не известно. Зачем, для какой цели брат приглашает его приехать? Как друг или как враг? Не надо торопиться и совершать опрометчивых поступков. Следует убедиться самому. На всякий случай - войско с ним не меньше, чем у Азуоласа.
Когда князь вышел к своим воинам, ничего в его поведении не выдавало, о чем он думает. Только уголки губ изогнулись в странной улыбке, а глаза при этом оставались ледяными, когда он приказал выступать на Айваре.
Всю дорогу от Маире до столицы у Радвиласа вертелось в голове одно: как он встретится с Азуоласом? Увидит ли дерзкого мятежника, за его спиной захватившего власть? Или прежнего чистого и честного младшего брата?
А потом он въехал в празднично украшенный город и выстроил воинов на всякий случай полукругом, чтобы защищали его слева и справа. Но все подозрения разом забылись, когда он увидел Азуоласа, встрчавшего его на крыльце с неподдельной радостью. Брат стремительно сбежал по ступеням и крепко обнял его, только успевшего спуститься с коня. Он весь светился, как новый медный подсвечник.
- Здравствуй, брат! У меня для тебя хороший подарок!
По знаку Азуоласа, двое придворных принесли ларец, украшенный янтарем, и открыли его, показав лежавшую внутри, на алом аксамите, тяжелую золотую корону, усыпанную драгоценными каменьями. Даже тусклых лучей зимнего солнца хватило, чтобы корона вспыхнула ослепительным блеском, от которого почти невозможно было отвести взгляд. Она манила к себе, рядом с ней все окружающее меркло, терялось.
- Корона нашего отца! - произнес Радвилас, у которого учащенно забилось сердце при виде нее.
- И она твоя по праву, брат! - во всеуслышание отвечал Азуолас, возлагая корону на голову Радвиласу. - Тебе по старшинству и по заслугам надлежит быть великим князем! Прими под свою руку Литтскую и Сварожскую Землю! А я впредь всегда с тобой сообща действовать буду!
Радвилас несколько долгих мгновений стоял неподвижно, затаив дыхание. Перед глазами его сверкала золотая корона, волшебно блестели каменья. Они рассыпались в воздухе, падали вниз многоцветными водопадами, но, не долетая до земли, выстраивались в красочные дворцы, башни, арки, сады, превращались в новые луны и звезды, рисовали в небесах еще более чарующие картины.
В следующий миг провозглашенный великий князь литтский и сварожский порывисто обернулся к брату, подарившему ему власть, и протянул обе руки.
- А я клянусь на этой золотой короне впредь поровну делить с тобой власть и все труды, мой Азуолас! - несмотря на все самообладание, голос Радвиласа дрогнул от волнения. Да и кто бы остался спокоен в такой миг?
Вокруг них были все литтские воины, все придворные и горожане. Со всех сторон приветствовали нового великого князя, желали ему править сто лет, махали руками и кричали. В самом деле, Радвилас был лучшим выбором великого князя. Литтам хорошо были известны его мужество и мудрость, и они надеялись, что он вместе с Азуоласом скоро восстановят безопасность страны, пошатнувшуюся при Лемтурисе. А поскольку переворот, в котором участвовал весь город, прошел легко и бескровно, то литтам ничто не мешало радоваться от души и предвкушать новые счастливые времена.
Через две седьмицы должен был состояться праздник в честь восшествия Радвиласа на престол. Он послал приглашения своим братьям и другим подчиненным князьям - ради желания собрать весь род воедино, но также и для нового раздела владений. Следовало дать каждому из родичей достойный удел, чтобы все остались довольны. И, конечно, нужно было готовиться к войне с аллеманами, ради чего и был совершен переворот.
В ворохе новых обязанностей и распоряжений, у братьев-князей зашел однажды разговор о судьбе свергнутого Лемтуриса. Азуолас спросил об этом у Радвиласа, серьезно обеспокоенный.
- Думаю, лучше всего отправить его в какую-нибудь крепость, где за ним будут хорошо следить, - был ответ.
Азуолас, присевший напротив брата в кресло, резко вскочил, как всегда, когда что-нибудь выводило его из себя.
- Ты что? Держать в темнице родного брата?! Ведь он наш брат, и он теперь слаб и безопасен! Видел бы ты, каким его нашли, едва не замерзшего в лесу!
- Слишком доброе у тебя сердце, брат! - Радвилас насмешливо покачал головой. - Сегодня он слаб, а что будет, как окрепнет?
- Да не ввяжется он больше в борьбу за власть, поверь! Ему достаточно. И кто же поднимется за князя, отморозившего ноги, против нас с тобой? - Азуолас горделиво повел могучими плечами. - Прошу тебя, брат: отпусти Лемтуриса и дай ему княжеский удел! Вспомни, ведь и он часть "железного леса"! Если с ним обойтись по-хорошему, может быть, и он нам поможет впредь.
- Да, уж от него много пользы будет, судя по нынешним "подвигам"! - саркастически заметил Радвилас.
Азуолас смутился, нагнул голову.
- Это все равно: не он, так, может быть, его дети нам пригодятся. Тоже потомки Алджимантаса! А ты великий князь, ты победитель, можешь себе позволить быть великодушным! И я тебя прошу, - вопреки этому слову, голос у Азуоласа сделался суровым, даже грозным. - Если ты хочешь, чтобы я и впредь всю жизнь почитал тебя, как следует брату, обращайся и сам с другими родичами по-братски!
И Радвилас поспешно согласился. Он в какой-то миг просто испугался - не возможной ярости брата, но возможности, что тот вдруг отвернется от него, разочаруется в нем навсегда. Вместе с ним из души Радвиласа ушло бы все, что было там доброго и светлого за всю жизнь, сколько он себя помнил.
- Ты - голос моей совести, - сказал он, взяв брата за руку. - Плохо придется тому человеку, тем более - князю, что станет жить порознь со своей совестью! Будь по-твоему, я дам Лемтурису свободу и княжеский удел. Как он там, кстати?
- Лекарь говорит, лучше. Обморожение еще не прошло, но лихорадки сегодня нет. Можешь с ним поговорить.
- Все-таки наш брат! Хоть здоровьем должен был в нашу породу пойти! - одобрительно усмехнулся Радвилас.
Войдя в покои к больному, он обнаружил его лежащим в постели. Узнав брата, Лемтурис слабо приподнялся, откинулся на подушках. Ноги его были перевязаны льняными повязками с лечебными мазями. Лемтурис сильно похудел, глаза его провалились, светлые волосы беспорядочно спутались. Возле него сидела жена - дочь именитого боярина, выбранная покойной княгиней Забавой для своего любимого сына. Повинуясь властному жесту Радвиласа, женщина поспешила уйти, бросив на мужа испуганный взгляд.
- Лежи, лежи! - произнес Радвилас, садясь на покинутую ею скамейку. - Вот мы сейчас с Азуоласом толковали о тебе, о твоей судьбе.
Лемтурис широко распахнул глаза.
- И что надумали? Если хотите казнить, - его голос пресекся, - так уж скорей давайте! Это тяжко - ждать, пока другие решат твою судьбу!
Радвилас укоризненно взглянул на брата.
- Ты своих родных считаешь зверями? Кому надо казнить тебя? Я даже дам тебе княжеский удел в Подгорице, между владениями Таутвигаса и Азуоласа. Только поклянись на мече, что будешь всю жизнь соблюдать по-братски наш договор!
Лемтурис облизнул сухие губы. На лице его белели недавно обмороженные места. Радвиласу стало его жаль.
- Если так... я должен тебя благодарить за проявленную милость. Впрочем, милостивым быть легко, когда ты победил. Вам с Азуоласом посчастливилось застать меня врасплох...
Недавнего умиления у Радвиласа как не бывало. Он взглянул на побежденного брата так сурово, что тот вжался в подушки.
- Посчастливилось, говоришь? Счастливые случаи бывают - когда к ним старательно готовишься! Если ты не понимаешь таких вещей, значит, не годишься быть великим князем. Подгорицкое княжество тебе больше придется по плечу.
И он вышел прочь, оставив брата размышлять, что, кажется, его судьба все-таки складывается лучше, чем могла бы в подобных обстоятельствах.
Спустя две седьмицы почти вся знать Литтского княжества съехалась в Айваре на празднование коронации великого князя Радвиласа. Приехала из Ялины его жена с детьми и пятым, недавно родившимся Арнисом. Собрался под одной крышей почти весь род Алджимантаса. Только престарелый князь Вилмантас болел и прислал вместо себя посла с подарками и извинениями. Не смог приехать и Мадвижас, которому в очередной раз приходилось защищать Яргородскую Землю от нападения лугийцев. Но зато все остальные братья собрались под отеческим кровом вместе с женами и детьми - новой порослью "железного леса".
- Жаль, что Гедрюса нет: порадовался бы, - вздохнул Азуолас.
Сияющего торжеством лица Радвиласа коснулась сумрачная тень. Он и сам думал, что ему еще не раз будет не хватать старшего брата, что первым благословил его на великое княжение: и за праздничным столом, и на поле боя.
Но он прогнал от себя тень и торжествовал сегодняшнюю победу.
Никогда еще, даже при князе Алджимантасе, литтский двор не принимал такого пышного и многочисленного сообщества. Все старались встретить новое правление наилучшим образом, высказывали свое расположение. Яркие краски нарядов и золотое шитье на шелках и аксамитов затмевали блеск стали, яркие каменья сияли как радуга.
На золотой и серебряной посуде подавали угощение. Зажаренное множеством способов мясо скота и дичи, запеченные целиком князь-рыбы - осетры, соседствовали с великолепными пирогами, в которых какой только не было начинки! Гости заранее ловили волнующие запахи, исходящие с поварни.
Но это все же не был обычный пир, и прежде всего все с нетерпением ожидали нового великого князя.
Он появился в пиршественном зале, под руку со своей женой. Сегодня был день величия Радвиласа, и он излучал его всем своим обликом. И лицо его, и высокая статная фигура выражали ум, непреклонную волю и силу духа, словно эти качества у него еще больше прибыли после становления великим князем. На Радвиласе был надет жемчужно-серый кафтан с серебряными пуговицами, голову его украшал простой тонкий обруч, но и без того всем собравшимся виделась на нем золотая корона. И всем присутствующим думалось, что лишь он один достоин быть великим князем. Гости встретили его дружными приветственными возгласами. Радвилас поднял руку, требуя внимания - и все смолкли. А он подозвал к себе Азуоласа и стал с ним рядом.
- Брат мой, подаривший мне великое княжение! Я по справедливости делю с тобой пополам власть и успех. И все приобретения, что еще получит Литтская Земля, будут у нас общими. Тебе, Азуолас, достанется закатная половина великого княжества, мне же - восходная. Ну а в случае серьезной угрозы мы соединим силы, и все наши родичи тоже!
Гости зашумели, поддерживая это решение. В самом деле, трудно было придумать лучшее разделение обязанностей. Воинственный Азуолас, которого хорошо знали и боялись аллеманские рыцари, лучше всех мог сдерживать их натиск с закатной стороны. На восходе же лежали Сварожьи Земли - не совсем чужие, но и не дружественные, там зрели силы, с которыми приходилось считаться: богатый Влесославль, непокорный Волчанов, растущая как на дрожжах Медведица. А позади них в широких степях лежала все еще грозная чжалаирская Орда. Все это требовало изворотливого ума и большой выдержки, и никто не мог здесь добиться большего, чем Радвилас.
Тут же, за столом, переделили владения между всем княжеским родом под началом двух глав. И они присягнули на мече всегда повиноваться Радвиласу, как повиновались отцу.
И он сидел в княжеском кресле на помосте, глядя с тихой радостью на окружавших его родичей и придворных. Сегодня был день его величайшего успеха! Сильней и влиятельней него мог считаться нынче разве что аллеманский император да чжалаирский хан. И то - способны ли они в такой же мере быть душой своих стран, известна ли им неутомимая жажда деятельности, отличающая Радвиласа? О, в Литтском княжестве еще многое предстоит сделать, чтобы оно стало по-настоящему великим!..
И он бросил благодарный взор на Азуоласа, что как раз поднял чарку за него, великого князя. Теперь им под силу любое, самое трудное дело! Сообща они непобедимы. Их братская дружба прошла самое большое испытание.
Звенели чаши и блюда, гремели славословия. Всю ночь пировали литты в честь восшествия Радвиласа на престол. И сам он сидел на своем месте, расслабленно откинувшись на спинку кресла и щуря зеленые рысьи глаза. Сегодня был счастливейший день в его жизни. Такие торжественные минуты хотя бы ненадолго делают людей равными богам.
Но он не открыл ни одному человеку на свете - ни тогда, ни позже, - что наибольшим счастьем обязан не великому княжеству как таковому, а тому, что Азуолас оказался ему верным братом.
-
Великая сила верность, и особенно братская верность. Азуолас не поддался искушению стать Великим князем, а это дороже победы в самой жестокой битве. Но Лемтурис у меня доверия не вызывает. Я понимаю Азуоласа, но прав Радвилас. Казнить-то Лемтуриса особо и не за что, сбежал и сбежал, а за трусость не казнят. Если бы не сбежал, а вздумал вдруг сопротивляться, было бы хуже. Кровопролитности избежать бы не удалось. И всё-таки за Лемтурисом нужен глаз да глаз.
-
Радвилас, безусловно, лучше всех подходит на роль великого князя, но Азуолас во всей этой истории просто восхищает! И тем, как, несмотря ни на что, привёл своих людей к Айваре к назначенному сроку, и тем, что даже мысли не возникло самому корону напялить, и отношением к Лемтурису. Имхо, если бы они плохо обошлись с братцем, то уже не смогли бы с прямым лицом и дальше считать себя железным лесом. И братья бы их не поняли, особенно, братья Лемтуриса. Опять же имхо, вряд ли Лемтурис будет опасен. Он и на трон-то проскочил не сам, а потому что за него интриговали, а что он сам может? Хорошо бы, конечно, ему после всей этой истории за ум взяться.
Кстати, надеюсь Радвилас после этой истории тоже поумнел и больше не будет всякие подозрения подозревать насчёт Азуоласа.
А переворот, конечно, был необходим, и крайне своевременен. Если аллеманы рассчитывали на лёгкую прогулку против Лемтуриса, то их ждёт неприятный сюрприз.
-
Всё никак не могу понять, как Лемтуриса, вообще, нашли где-то в лесу под валежиной? Метель же, следов не должно было остаться. Как, вообще, догадались, что он в такую погоду додумается в лес бежать?
-
События идут не так чаще у тех, кто их пускает на самотек. А это не про наших героев.
Есть всякого рода случайности. Вот и у наших героев не всё прошло так, как планировалось. Что до Лемтуриса, он мог (теоретически) погибнуть случайно, а эта случайность возникнуть из-за сбоя в реализации планов.
Азуолас не поддался искушению стать Великим князем, а это дороже победы в самой жестокой битве.
Сомневаюсь, что корона искушала Азуоласа. По-моему, он искренне убеждён, что лучшим великим князем будет Радвилас. О короне для себя даже не помышлял.
Свершилось. Радвилас стал великим князем, и брат Азуолас стоит за его плечом. Мощный тандем поможет княжеству выстоять и расцвести. Лемтурис, думаю, удовлетворится предложенным местом. Сам он мало на что способен (разве что сбежать зимней ночью в лес), а интриговать в его пользу вроде бы некому. Власть сыновей Алджимантаса никто не оспаривает. "Серого кардинала", который правил бы за спиной князя-марионетки (и потому желал бы посадить на престол Лемтуриса), тоже не просматривается. Хотя после смерти отца нашлись желающие видеть в Айваре именно младшего княжича, вряд ли они рискнут тягаться с Радвиласом.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis, эрэа Карса! :-* :-* :-*
Великая сила верность, и особенно братская верность. Азуолас не поддался искушению стать Великим князем, а это дороже победы в самой жестокой битве. Но Лемтурис у меня доверия не вызывает. Я понимаю Азуоласа, но прав Радвилас. Казнить-то Лемтуриса особо и не за что, сбежал и сбежал, а за трусость не казнят. Если бы не сбежал, а вздумал вдруг сопротивляться, было бы хуже. Кровопролитности избежать бы не удалось. И всё-таки за Лемтурисом нужен глаз да глаз.
Действительно. :) И сам Радвилас признал, что их братская дружба для него - настоящее счастье (хоть и никому не признается в том).
С Лемтурисом уладят как-нибудь. Чего им теперь бояться? Человечность тоже надо сохранять. Даже великому князю.
Радвилас, безусловно, лучше всех подходит на роль великого князя, но Азуолас во всей этой истории просто восхищает! И тем, как, несмотря ни на что, привёл своих людей к Айваре к назначенному сроку, и тем, что даже мысли не возникло самому корону напялить, и отношением к Лемтурису. Имхо, если бы они плохо обошлись с братцем, то уже не смогли бы с прямым лицом и дальше считать себя железным лесом. И братья бы их не поняли, особенно, братья Лемтуриса. Опять же имхо, вряд ли Лемтурис будет опасен. Он и на трон-то проскочил не сам, а потому что за него интриговали, а что он сам может? Хорошо бы, конечно, ему после всей этой истории за ум взяться.
Кстати, надеюсь Радвилас после этой истории тоже поумнел и больше не будет всякие подозрения подозревать насчёт Азуоласа.
А переворот, конечно, был необходим, и крайне своевременен. Если аллеманы рассчитывали на лёгкую прогулку против Лемтуриса, то их ждёт неприятный сюрприз.
Да, Азуолас - настоящий рыцарь в архетипическом слове, честный, отважный и благородный. Хотя и сражается с теми, кому рыцарские обеты, как будто, больше приличествуют. Впрочем, даже среди них некоторые будут отдавать ему должное. Но об этом потом.
А пока что - ввела для Азуоласа еще одну линию сюжета. Весьма необычную!
Верно, родственными чувствами разбрасываться нельзя.
Радвилас, конечно, сможет впредь полностью доверять брату, каких ему еще доказательств нужно?
С аллеманами нашим героям придется еще иметь дело. Не так просто даже и им будет одержать окончательную победу. Но об этом в свой черед.
Всё никак не могу понять, как Лемтуриса, вообще, нашли где-то в лесу под валежиной? Метель же, следов не должно было остаться. Как, вообще, догадались, что он в такую погоду додумается в лес бежать?
Его повсюду искали, и в городе, и за городом. Много людей, в разных местах. Собак, вероятно, пустили. Князь же все-таки пропал, не кто-то. Надо было проверить все варианты. До леса как раз дошли в последнюю очередь.
События идут не так чаще у тех, кто их пускает на самотек. А это не про наших героев.
Есть всякого рода случайности. Вот и у наших героев не всё прошло так, как планировалось. Что до Лемтуриса, он мог (теоретически) погибнуть случайно, а эта случайность возникнуть из-за сбоя в реализации планов.
В целом, они победы добились, значит, спланировано было хорошо. Некоторые неточности только подтверждают, что здесь - настоящая жизнь, которая иногда вносит свои коррективы. Я имела а виду случайность такого типа, о которой Радвилас говорит Лемтурису, ту, что требует тщательной подготовки.
Азуолас не поддался искушению стать Великим князем, а это дороже победы в самой жестокой битве.
Сомневаюсь, что корона искушала Азуоласа. По-моему, он искренне убеждён, что лучшим великим князем будет Радвилас. О короне для себя даже не помышлял.
И получил в итоге больше, чем ожидал. Станет теперь соправителем Радвиласа, наравне с ним.
Свершилось. Радвилас стал великим князем, и брат Азуолас стоит за его плечом. Мощный тандем поможет княжеству выстоять и расцвести. Лемтурис, думаю, удовлетворится предложенным местом. Сам он мало на что способен (разве что сбежать зимней ночью в лес), а интриговать в его пользу вроде бы некому. Власть сыновей Алджимантаса никто не оспаривает. "Серого кардинала", который правил бы за спиной князя-марионетки (и потому желал бы посадить на престол Лемтуриса), тоже не просматривается. Хотя после смерти отца нашлись желающие видеть в Айваре именно младшего княжича, вряд ли они рискнут тягаться с Радвиласом.
Да, Вы правы. В отношении тандема и дальнейших перспектив. Здесь было бы красиво и уместно поставить точку и написать "И жили они долго и счастливо". Но история не заканчивается никогда. И у наших героев еще не все, но очень многое впереди!
Глава 14. Девичий остров
В закатной части самого большого озера Литтской Земли - Белтане, лежал Девичий остров. Он испокон веков считался у литтов одним из самых священных мест. Здесь не было поселений, даже рыбаки с берегов озера не ловили рыбу поблизости от него. Однако остров не был необитаем. На нем с древнейших времен стояло святилище Праурымы - богини Предвечного Пламени. Ее огонь всегда горел на алтаре в храме, днем и ночью. От него зажигали все священные огни в других святилищах. Если бы вдруг погас огонь Праурымы, это предвещало бы всевозможные беды человечеству, от которых не избавишься, даже умилостивив разгневанных богов. Но, чтобы такого не произошло, алтарь днем и ночью берегли по очереди жрицы-вайделотки. Их было двенадцать. Это число тоже было предписано с незапамятных времен и никогда не нарушалось. Лишь когда какая-нибудь жрица старела, то брала на воспитание девочку. и все повторялось вновь. Сами же жрицы служили при алтаре пожизненно. Никто, кроме смерти, не могло расторгнуть уз, связывающих их с алтаре Праурымы. Вайделотки готовились к своей службе с самого детства, а, когда взрослели, ничего не изменялось в их положении. Они проживали жизнь вечными девами, не зная ни объятий мужчин, ни счастья и забот материнства. Ни один мужчина под угрозой смертной казни не смел прикоснуться к вайделотке. Если же в былые времена какая-то из дев все-таки нарушала свои обеты, ее казнили вместе с любовником - топили в озере, связав вместе, спинами друг к другу.
Вайделотки никогда не покидали Девичьего острова. Иногда они все-таки видели мужчин - тех, что появлялись в святилище либо как паломники в особые праздничные дни в году, либо больных, нуждавшихся в помощи, в ком Предвечное Пламя могло заново разжечь угасающий источник жизни. Но никогда мужчины не оставались ночевать на Девичьем острове. Молодые люди с ближайшего берега иногда приплывали на лодках поглядеть на таинственных жриц. Но те не боялись никого. У них имелись возможности постоять за себя. Да и литты глубоко чтили вайделоток, и вряд ли кто посмел бы по своей воле покуситься на них.
Большинство жриц Праурымы происходили из уважаемых родовитых семейств. Многие в юности славились красотой. Но жизнь у них всех проходила однообразно и сурово. Кормились тем, что привозили в дар паломники, и что сами выращивали в огороде близ храма. По очереди ловили рыбу, пасли коз, получали от них молоко и сыр, пряли шерсть для своих одежд. Рассказывали друг другу древние священные предания. И, конечно же, заботились, чтобы огонь всегда получал топливо и никогда не угасал - ни днем, ни ночью. Огонь был им господином и первым другом. Вайделотки могли касаться его, не обжигаясь. В огне черпали силу, чтобы лечить больных, которых привозили к ним в святилище. А некоторые из жриц были способны видеть в пламени алтаря знаки будущей судьбы.
В одном точно были уверены все литты: пока стоит их земля, пока горит в святилище Праурымы священное пламя, - будут жить на Девичьем острове и жрицы, берегущие его. Даже совсем недавно, когда до озера Белтане дошли аллеманы, жрицы не покидали святилища, не ушли под защиту городских стен. Они разложили на берегу еще один большой костер, и он виден был с другого берега. Вайделотки принимали у себя женщин и детей из окрестных селений, лечили с помощью своего дара раненых воинов. Но не ушли, хотя ни у кого не было уверенности, не придут ли на Девичий остров аллеманы, не погасят ли Предвечное Пламя. Однако вскоре стало известно, что князь Азуолас, брат великого князя Радвиласа, в жестокой битве разгромил аллеманов, оттеснил их далеко от озера Белтане.
Жизнь на Девичьем острове вошла в свою колею. Только поводов для полузапретных, шепотом, бесед прибавилось у жриц, особенно молодых, которым порой еще казалось однообразным привычное с детства бытие. Не то чтобы они, выросшие в храме под присмотром старших жриц, всерьез осмеливались мечтать о жизни, которой не знали, но любопытство иногда побуждало воображать себе иной, незнакомый мир.
Вот и сегодня, когда была очередь смотреть за огнем самой молодой жрицы, девятнадцатилетней Рингалле, к ней подсели с шитьем еще две девы, Аудра и Мильда. Завели было песню про древнего героя Локиса, человека-медведя. Но Рингалле прервала напев и, задумчиво глядя в огонь, хмуря тонкие золотистые брови, проговорила:
- Я слышала, князь Азуолас, наш спаситель, храбрее и сильнее древнего Локиса! Он достоин, чтобы о нем пели песни по всей Литтской Земле...
Ее подруги многозначительно переглянулись. Смешливая круглолицая Мильда хихикнула в кулачок. Точно девчонка, хотя была на семь лет старше Рингалле.
- А если бы твой князь, что сильнее Локиса, приехал бы к нам на Девичий остров? Ты бы хотела с ним встретиться, увидеть своими глазами? Обрадовалась бы? - переспросила она, теребя на подруге ленты головной повязки.
Лицо Рингалле, обернувшейся к ровно пылавшему красно-золотому пламени, сделалось горячим, будто она сама горела на алтаре вместе с поленьями и хворостом. Сейчас она казалась пронизанной пламенем. Оно озаряло красивое лицо девушки, сияло в ее огромных ярко-голубых глазах, рвалось с ее полуоткрытых губ. Длинные золотистые косы спускались на спину и плечи чистым золотом. Она сидела перед алтарем на скамейке, в простом белом платье, какие носили все вайделотки, но и в таком виде выглядела прекраснейшей девушкой Литтской Земли, о чьей красоте говорили те, кто хоть раз побывал на Девичьем острове.
Рингалле подавила невольный вздох. Но, обернувшись к подруге, проговорила доброжелательно:
- Если бы князь Азуолас приехал на Девичий остров, я встретила бы его, как велит мой долг, не больше и не меньше.
Мильда капризно надула губки.
- Долг! И больше ничего! И ни взглядом бы не намекнула, что рада видеть своего князя, нашего спасителя! Была бы равнодушна, как старая Юманте! Это немыслимо... Аудра, ну хоть ты скажи ей!..
- Рингалле права, - грудным голосом проговорила высокая, статная Аудра. - Она права, что касается нашего долга жриц. Но, если бы мне было на кого полюбоваться, как ей, я бы не упустила возможности!.. Закрывать глаза от нас Праурыма не требует!
Рингалле поспешно отвернулась, взяла ветку и кусочки мха для огня, который, как ей показалось, задрожал на алтаре от одних лишь неблагочестивых слов. И тут же услышала за спиной легкие, крадующиеся шаги. Еще прежде, чем обернуться, она разглядела в огне старую Юманте, Великую Деву.
Та и вправду была стара, но держалась прямо и двигалась легко, как молодая женщина, и только седые волосы и потемневшие, испещренные морщинами лицо и руки выдавали возраст. Предвечное Пламя давало силу своим служительницам, так что они обыкновенно жили долго. Предшественница Юманте умерла в возрасте ста пятнадцати лет.
Пронзительные черные глаза верховной жрицы обвели всех трех девушек, и они почувствовали себя неуютно. На Великой Деве было такое же простое шерстяное платье, и только головной убор она носила высокий, вышитый золотом и языками пламени, по праздникам заменяемый золотой диадемой. В Литтской Земле были и другие жрицы богинь - не меньше, чем жрецов-мужчин, - но никто не пользовался таким почитанием, как вайделотки храма Праурымы.
- Вы что-то стали слишком болтливы, будто ни у кого дел нет, - строго обратилась Великая Дева к молодым жрицам. - Мильда, ступай, подои коз. А ты, Аудра, полей огород и собери вишни для пирога.
Девушки молчаливо кивнули и удалились, привыкшие повиноваться настоятельнице. А та присела на скамейку рядом с оставшейся на эту ночь беречь огонь Рингалле.
- Скажи, девочка моя: помнишь ли ты самые древние предания? Те, что уходят корнями в почву иной земли, не Литтской? Как, почему именно девам доверено было хранить пламя?
- В незапамятные времена, еще до Лиитаса, сына русалки, прародители людей спасались на кораблях в бушующем море, когда их земля перестала быть. У них не осталось кремней, высекающих огонь, а волны грозили залить его, и тогда всех ждала бы смерть от холода и голода. И тогда люди на каждом корабле выбрали непорочных дев и поручили им хранить очаг. Их не отвлекали от священного долга ни любовь, ни материнские обязанности. Избранные девы не оставляли огонь без присмотра ни на миг, кормили его днем и ночью, своими телами защищали от бушующих волн. И потому наши предки смогли переплыть море! - голос у Рингалле был звонкий и мелодичный, в самый раз для священных преданий.
Юманте согласно кивала, отметив, что у ее ученицы прекрасная память, если она выучила назубок священные предания.
- И, расселившись по разным странам, народы сохраниои почитание богини Предвечного Пламени! Нашу Праурыму в Агайе зовут Гестией, а в Марции - Вестой, но везде и всюду ей служат девственные жрицы, берегущие огонь. Но ты еще не все поведала. Позднее, когда Лиитас, сын русалки, вел наших предков через болотные хляби, и священные ужи указывали ему путь, кому было доверено хранить огонь?
- Снова девам, давшим обет! Их тогда уже было двенадцать, и они находили среди болот пищу для огня, даже когда кругом нечему было гореть. Первая Великая Дева сняла с себя платье и сожгла, чтобы огонь не погас. Вокруг пылающего очага каждый вечер собиралось все племя, и так им удалось выстоять и найти новую землю.
Старая жрица погладила шершавой ладонью нежную щеку девушки.
- Так устроен мир, девочка моя. Каждая женщина в свой черед зажигает один огонь, гася другой. Жена поддерживает очаг, любовница - разрушает, а девушка, становясь женой, родной очаг покидает. Только дева всю жизнь, неизменно, хранит пламя! И, пока очаг горит, семья остается семьей, а народ - народом, не сборищем случайных людей! А теперь скажи мне, Рингалле, может ли быть на свете более почетная судьба?
Молодая жрица взглянула на резное изваяние Праурымы, стоящее за алтарем. Говорили, что священной статуе больше двухсот лет. А сам огонь и впрямь горит вечно. Предки литтов зажгли его еще на своей далекой прародине! И в самом деле, что может быть почетнее, чем нести Предвечное Пламя дальше, в будущее?
Она проговорила убежденно, без колебаний:
- Я исполняю свой долг, как меня научили.
Юманте взяла девушку за подбородок, повернула лицом к себе.
- Я знаю это, и все же хочу поговорить. За тех двоих я не волнуюсь. Они просто играют, представляя другую жизнь. Почти все вайделотки в молодости так тешатся. А ты - другое дело, у тебя что-то более глубокое. Напоминаешь ты мне одну девушку, которая здесь когда-то была. На празднике Летнего Солнцестояния она увидела одного молодого воина. Тот, недолго думая, послал ей воздушный поцелуй. Она смотрела, смотрела... а потом, три дня спустя, шагнула в озеро! Я не хочу, чтобы ты напрасно мечтала о князе Азуоласе.
Сухая ветка, которую Рингалле приготовила для костра, переломилась в ее руках, и обломки упали из рук.
- Наставница, о чем ты говоришь? Я просто благодарна князю за спасение. Я восхищаюсь, когда рассказывают о его победах над аллеманами. Разве эти чувства запретны? Других я не могу испытывать к человеку, которого никогда не видела.
Юманте подобрала обломки ветки и внимательно всмотрелась в лицо девушке. Но Рингалле хватило сил выдержать ее проницательный взор.
- Может статься, и князь тот совсем не похож на тех, кого молодые девушки любят, - бесстрастно продолжала Великая Дева. - Ему за сорок лет, у него большая борода с сединой. И с аллеманами биться он умеет лучше, чем с девушками любезничать. Так что, девочка моя, благодарность храни, а о девичьих мечтаниях и думать забудь. Не принесут они тебе ничего, кроме разочарования.
Рингалле снова смотрела в огонь. И на один миг ей привиделась там фигура высокого и могучего витязя, покрытого шрамами. Она тут же сама дорисовала рядом для сравнения изящного белокурого юношу, в руках которого меч смотрелся неправдоподобно. И едва не рассмеялась.
Юманте по-своему истолковала ее выражение.
- Вот и хорошо, моя девочка! Постарайся преодолеть ненужное влечение, и ты станешь, быть может, одной из величайших жриц за всю историю! Не зря же боги послали тебе знак еще в детстве, в доме твоих родителей.
Рингалле кивнула. Когда еще она была ребенком и жила в доме своих родителей, как-то нашла раненого сокола с перебитым крылом. Дома сказали, что птица никогда не сможет летать. Но девочка настойчиво заботилась о ней. Когда перевязывала раненое крыло, ее руки становились горячими, так сильно ей хотелось, чтобы сокол вновь обрел небо. И за два месяца ей удалось вновь поставить его на крыло.
Быть может, именно это событие привлекло внимание богов к маленькой Рингалле. Потому что скоро ее матушка, у которой десять лет не было детей после рождения дочери, понесла, и отец обещал, если родится долгожданный сын, отдать дочь в жрицы Предвечного Пламени.
Именно сын у них и родился, а Рингалле привезли на Девичий остров вместе с богатыми подарками храму. Здесь ее учили, воспитывали и помогали наилучшим образом развивать свой дар, и ей нечего было для себя желать, когда она дала жреческие обеты и стала хранить священный огонь.
- Я повинуюсь воле богов, матушка, - сказала она, подбрасывая веток в огонь.
- Вот и хорошо, девочка моя, - проговорила Юманте, с полуосознанным материнским чувством гладя ее золотые косы. - Вот и умница! Отринь несбыточные мечты, и покой придет, и ясность, и сила великая. В твои руки я надеюсь в положенный срок отдать золотую диадему. Я тоже в огонь смотрела, и вязальные крючки раскладывала, гадала на твою судьбу. Они говорят: ждет тебя, Рингалле, великое смятение. Но ты его преодолей, и боги всегда пребудут с тобой!
Девушка молча сидела на скамье, разглядывая легкие рыжие языки пламени, подсвеченные золотом.
-
Неужто Азуолас найдёт наконец себе княгиню? Не просто же так нам рассказывают о вайделотках.
И получил в итоге больше, чем ожидал. Станет теперь соправителем Радвиласа, наравне с ним.
Думаю, Азуолас действовал совершенно искренне, от чистого сердца, не рассчитывая получить от брата какие-то дополнительные плюшки.
-
И всё-таки нет силы, которая может победить любовь. И даже боги не могут с ней справиться.
-
Большое спасибо, эрэа Карса, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Неужто Азуолас найдёт наконец себе княгиню? Не просто же так нам рассказывают о вайделотках.
Не просто так рассказывают, конечно. Но покуда такая возможность недопустима, казалось бы.
И получил в итоге больше, чем ожидал. Станет теперь соправителем Радвиласа, наравне с ним.
Думаю, Азуолас действовал совершенно искренне, от чистого сердца, не рассчитывая получить от брата какие-то дополнительные плюшки.
Он-то конечно! Но судьба (и брат) вознаградили его.
И всё-таки нет силы, которая может победить любовь. И даже боги не могут с ней справиться.
И такое возможно! Хотя на данный момент о любви говорить еще рано. Но поглядим, что будет дальше!
А в это время князь Азуолас возвращался с войны, отразив очередной натиск аллеманов. Он собирался миновать озеро Белтане, но его друг и военачальник Тройнат уговорил князя пройти берегом, ближе к Девичьему острову. Он настойчиво убеждал переправиться на лодке в святилище Праурымы, так что Азуолас только удивлялся такому напору.
- Подумвй о том, что после победы в войне в самый раз принести жертвы, чтобы боги впредь посылали нашему оружию удачу! А кроме того, на Девичьем острове ты увидишь истинное чудо земное: прекраснейшую из девушек, что когда-нибудь жили на свете!
Азуолас, до того молча правивший конем, взглянул на собеседника вполоборота.
- Что пользы любоваться на вайделотку? Мы всегда было их жаль. Они хоронят себя заживо в своем святилище.
- Но эта дева прекрасна, как сама Сауле, ездящая на огненной колеснице! - не сдавался Тройнат.
- Тем хуже для нее, - Азуолас нахмурил густые брови. - Жаль, что ее кровь не пойдет дальше, красота не передастся детям.
Тройнат тоже вздохнул, вспоминая прекрасную затворницу.
- Ей запрещено дарить любовь, но жизнь она дарит, хоть и по-другому. Она исцеляет прикосновением рук, ее дар сильнее, чем у многих старых жриц. Ты знаешь, что меня ранили не так давно?
- Знаю, и удивился, что ты так быстро вернулся в строй.
- Это сделала она, золотоволосая дева с огнем жизни в руках! Когда я увидел ее впервые, то не знал, нахожусь ли на земле или уже на небе. А когда почувствовал, как заживает рана под ее руками, то не знал, как ее благодарить. А она ответила: "Я рада помочь витязю из дружины непобедимого князя Азуоласа". Ты знаешь, по-моему, она твое имя произнесла с каким-то особым волнением. Ты тогда как раз прогнал аллеманов от озера Белтане...
- Интересовалась, значит, мной? - переспросил Азуолас, не желая признавать, что и его заинтересовала личность загадочной вайделотки. - Ну ладно, а как зовут твою золотоволосую вилу? Из какой она семьи?
- Рингалле, дочь боярина Довьята, что из Березовой Лощины. Отец ее, маленькую, отдал в вайделотки как уплату за рождение сына.
- Ну и болван этот Довьят! Я всегда это подозревал, а теперь убедился! - внезапно разгневался Азуолас. - Если девушка вправду так хороша, то отдавать ее в вайделотки - преступление. Она могла бы, выйдя замуж, народить сильных красивых детей!
Теперь уже Тройнат удивился неожиданному волнению князя.
- Что же, государь, ты все-таки заинтересовался прекрасной вайделоткой? Теперь согласишься побывать на Девичьем острове?
Азуолас часто действовал порывисто, поддаваясь первому желанию. Только князь Радвилас мог иногда образумить брата. Но сейчас его не было рядом, и ничто не могло осадить разгоревшегося в нем любопытства.
- Будь по-твоему! Тогда ты с десятью воинами - со мной, а остальные пусть следуют дальше. И надо выбрать достойные подарки для святилища Праурымы, - распорядился князь.
По дороге к озеру спугнули оленя - большого золотисто-коричневого рогача с целой короной на голове. Князь Азуолас пустил в него стрелу и пронзил животное навылет.
- Вот, будет что привезти на алтарь Праурымы, - обрадовался он. - Не говорить же, будто приехали на вайделоток поглядеть.
На берегу, в ближайшем селении, взяли лодки и переправились на Девичий остров. Там был устроен причал для часто бывающих на острове паломников. Ступив на берег, Азуолас заметил, что кругом все выглядит благоустроенным, хотя островок был невелик и владели им двенадцать женщин. От озера, по чистому белому песку, была проложена тропинка. Поодаль белел храм Праурымы, окруженный зеленым садом. Других строений не было видно. Азуолас слышал, что вайделотки живут постоянно в помещениях храма, и по очереди сменяют друг друга возле священного пламени.
Его размышления прервал звонкий женский смех, и на берег выбежали навстречу князю со свитой три девушки. Они были босыми, в коротких платьях, и стремительно бежали по белому песку, едва касаясь его ногами. Одна из них держала в руках кожаный мяч. Не останавливаясь, бросила его в руки другой - золотоволосой, самой стройной и гибкой из трех. А та в изящном прыжке поймала мяч... и замерла, прижав его к груди. По берегу шел отряд воинов. Увидев идущего первым, золотоволосая девушка беззвучно ахнула, чувствуя, как быстро-быстро застучало сердце, гоня жаркую молодую кровь.
А князь Азуолас, глядя на игравших с мячом девушек, подумал, что вайделотки вовсе не постоянно держатся как суровые затворницы. Таковы они с чужими, а у себя, когда не должны охранять священный огонь, умеют развлекаться и смеяться, как все.
С такими мыслями он залюбовался девушкой, поймавшей мяч. Все трое были хороши собой, но только она могла быть той, о ком говорил Тройнат. И дело было даже не в ослепительной красоте, от которой не хотелось отводить глаз. В этой девушке ощущалось присутствие духа. Тот бог или богиня, что руководил ее судьбой, определенно поцеловал ее в лоб при рождении.
"Дева-Лебедь", - подумал Азуолас, глядя на нее, разрумянившуюся от недавнего бега, с короной золотых волос, глядевшую на него смело и гордо. Она совсем не стеснялась своей мальчишеской сорочки, открывающей ее загорелые ноги, легкие и в то же время крепкие. Подруги ее отступили на несколько шагов, а она стояла прямо перед ним, пришедшим из другого мира, и он видел, как грудь ее волнуется под золотым локоном, выбившимся из прически.
Князь Азуолас показал рукой на подарки и на тушу оленя, и проговорил:
- Здравствуй, хранительница Священного Пламени! Я - Азуолас, брат великого князя Радвиласа. Привез дары для святилища Праурымы и добытого оленя - для жертвенной трапезы.
Надо было видеть, как быстро она обратилась из застигнутой врасплох девушки в величавую и неприступную жрицу! Положила наземь мяч и будто доспехи надела - так решительно отгородилась от всех посторонних чувств.
- Здравствуй, могучий и знаменитый князь! Не тебе бы подарки нам возить - сами мы благодарить тебя должны, что не пустил аллеманов к Девичьему острову! Проходи же вместе со своими спутниками, и разделите эту трапезу с нами!
Войдя в храм, Рингалле и ее подруги скоро переоделись в скромные одежды жриц. Но и в этом простом, без украшений, платье она была прекрасней, чем все литтские и сварожские красавицы, каких князь видел за свою не такую уж короткую жизнь. Он видел, что и его воины нет да нет смотрят в ее сторону, а в глазах Тройната виделась такая мужская тоска, что князю стало его жаль. "Что ж, такую можно помнить хоть всю жизнь! Теперь я понимаю, - подумал Азуолас. - Но как можно было лишить такую красавицу счастья и любви? Да простит меня богиня Предвечного Пламени, но для ее храма можно было выбрать и девушку похуже", - думал про себя Азуолас все более запальчиво.
Жрицы сноровисто приготовили трапезу, пока положенная богам часть оленя сгорала на алтаре. Затем сели обедать вместе с паломниками. За столом князь любовался, как есть Рингалле, как изящно она берет каждый кусочек, аккуратно откусывает. Он никогда не думал, что можно любоваться, как кто-то ест, но именно это чувствовал сейчас. И впервые в жизни устыдился самого себя - огромного, шумного, грубого как медведь, да и годами изрядно старше нее. "Она же в дочери мне годится! Если бы и могла, верно, выбрала бы кого-нибудь моложе и краше." Но стоило представить, как Рингалле обнимала бы его, если бы не была вайделоткой, - и дыхание сладко замирало. Никогда еще Азуоласу так сильно не нравилась ни одна девушка. Он представлял, как она ходит по покоям княжеского дворца в Лутаве, распоряжается, как полновластная хозяйка, как будет укачивать их сыновей, петь им колыбельные своим сладостным голосом... "Если бы она согласилась! А там, я не убоюсь ни богов, ни жрецов", - думал он, распаляя себя еще сильней.
Рингалле же сидела напротив князя, воочию увидев могучего защитника Литтской земли, о котором столько слышала. Да, он казался таким, как она представляла. Но что им даст эта встреча? Зачем он приехал, чтобы растревожить ее и лишить покоя? И воин рядом с ним, которого она излечила от раны, глядит так, будто сказать ей что-то хочет. Ах, зачем храму их дары и жертвоприношения, если взамен они отнимают у нее покой? "Смятение", - вспомнила девушка. - "Богиня, дай мне сил остаться бесстрастной, как вода озера Белтане".
Но сама ее просьба была только наполовину искренней, ибо в глубине души не так уж и хотелось обрести бесстрастие. Хотелось видеть князя и говорить с ним. Даже не зная мужчин, она поняла, что небезразлична ему. В глазах у него отворились два зеленых омута. "И вправду русалочьи глаза! Сейчас утянет, утонем оба, захлестнет волной, и ни птице, ни ветру не сберечь. И страшно, и... манит..."
А тут еще литтские воины, как нарочно, стали рассказывать о недавней войне, уделяя много времени подвигам своего князя. Аудра и Мильда удивленно ахали, переспрашивали. Рингалле же, рассеянно вертевшая в руках подвернувшуюся палочку, не заметила, как вытянула из косы ленту и начала что-то плести. Потом увидела, что получается, и продолжила свою работу, мысленно творя заклинания. Окончив работу, сказала князю:
- Государь, у меня есть для тебя нечто важное, - она отошла к берегу озера, подальше от храма. Азуолас, не скрывая радости, последовал за ней.
Девушка передала ему небольшую плетенку, очертаниями отдаленно напоминающую всадника на коне.
- Я сделала тебе оберег, государь. Бери его с собой на войну. Пока он с тобой, тебе не грозит ни гибель, ни увечье в бою! - голос ее странно зазвенел.
Азуолас взял оберег из ее рук. И вдруг, едва сознавая, что делает, стал целовать сами руки, которые сказали ему больше, чем ее уста. Затем обнял ее за плечи, потому что девушка готова была упасть на землю.
- Рингалле! Рингалле, я очень люблю тебя! И так бывает: можно много лет не встречать той, с кем захочешь прожить жизнь, а потом встретить ее - потерянную, навеки обреченную Предвечному Пламени... Ты ведь не просто так сделала мне оберег? В нем будет жить часть твоей души. Рингалле, не будь ты вайделоткой, стала бы моей женой?
- Я - жрица Праурымы, - произнесла девушка, чувствуя, как у нее подламываются ноги.
- А если бы не была жрицей? Скажи, любимая: пошла бы за меня? - почти кричал Азуолас, словно пытался добудиться кого-то.
- Она никуда с тобой не пойдет! - произнес властный женский голос у него за спиной.
Князь и девушка обернулись. Перед ними стояла Юманте, гневная и презрительная, с золотой диадемой на голове, а за ее спиной выстроились все вайделотки, кроме одной, чья очередь была в тот день беречь огонь.
Азуолас почтительно преклонил колени.
- Государыня Великая Дева! Отдай мне в жены прекраснейшую из твоих жриц, Рингалле, и разреши ее от обетов! Я дам тебе любые дары, какие захочешь, найду деву для святилища. Только позволь мне взять Рингалле в жены! Все-таки брат великого князя сватается, не кто-нибудь.
- Я сказала тебе - нет! - тон у Юманте стал непреклонным, как удар кузнечного молота. - Рингалле дала жреческие обеты, их нельзя отменить!
- Она их дала в детстве, еще не осознавая полного смысла! - горячо заспорил с ней Азуолас. - Давай предоставим ей свободный выбор? Что она захочет - остаться или уйти со мной? Если богиня запрещает любить, то почему тогда она позволила мне встретить Рингалле? Почему не убила в ней живое сердце, жаждущее любви? А ты не думала, Великая Дева, что сама Праурымы отпускает Рингалле и отдает ее мне?
Девушка, сама не своя, стояла в стороне, прислонившись к стволу молодой ивы. Сердце ее отчаянно колотилось, она испытывала то сладкую истому, то ужас и отвращение к самой себе, и больше всего хотела провалиться сквозь землю.
Великая Дева ударила посохом в песок с такой яростью, что видно было - следующий удар наверняка придется в грудь стоявшему перед ней князю.
- Замолчи, богохульник! Не будь ты князем, тебя бы следовало утопить здесь же, в озере! Если будешь настаивать на своем, я пожалуюсь на тебя Жрецу над Жрецами, и тогда уж не знаю, спасет ли тебя брат твой, великий князь! Садись сейчас же в лодку и уезжай со своими воинами прочь от Девичьего острова! Не видать тебе Рингалле, как прошлогоднего снега!
Окинув девушку последним взглядом, князь созвал своих воинов и направился к лодке, ссутулив плечи. Он больше уже не смел обернуться, ибо в голове его родился новый замысел, и Азуолас боялся, что лицо выдаст его.
Вайделотки окружили Рингалле, с тоской глядевшую вслед. Юманте встала перед ней, суровая, непреклонная, загораживая уходившего князя.
- Ты еще не нарушила обет, иначе тебя ждала бы смертная казнь. Но любое клятвопреступление начинается с мысли, а мысль твоя уже отдалилась от службы Предвечному Пламени. Если бы он тебя позвал, когда надо беречь огонь, ты могла бы уйти и дать огню погаснуть. Пусть вода озера Белтане охладит твою кровь и очистит мысли! Три дня, начиная с нынешнего, ты будешь стоять по горло в воде, и только на ночь - возвращаться в храм.
Вайделотки привязали Рингалле к столбу у причала. Она стояла, чувствуя, как волны касаются ее обнаженной груди и живота, лижут шею, подбородок. Девушка не боялась замерзнуть в воде: жриц учили поддерживать внутренний огонь в своем теле. Но она все еще чувствовала прикосновения Азуоласа, слышала его голос, и ей становилось так больно и тоскливо, что она готова была нагнуть голову в воду и разом закончить все. Но она этого не сделала, потому что сердцем чувствовала: еще не все закончилось, что-то должно случиться.
Когда над Девичьим Островом спустилась ночь, вайделотки отвязали девушку, растерли полотенцами и проводили в спальное помещение храма. Там Рингалле поставила свечу в подсвечник у изголовья своего ложа и протянула к ней ладони. Свеча зажглась, вокруг нее стал рассеиваться мрак.
"Благодарю, владычица Предвечного Пламени, что не отвернулась от меня! Ведь я не нарушила своих клятв", - сказала себе жрица.
-
Азуолас попался, а Рингалле жаль. В Риме весталки вроде бы могли выйти замуж, правда, уже закончив службу в храме Весты. То есть уже в возрасте, по тем временам. А здесь более суровый культ, они свой остров покинуть не могли. И наказания изуверские. Не могу себе представить такое божество, которое поощряло бы подобные обычаи. Это только люди могли придумать.
-
Да, сложная ситуация. Что же будет? Азуолас, явно, сдаваться не собирается, но, если он, так или иначе, утащит с острова вайделотку - это же скандал. Это раскол в обществе. Такого богохульства никто никогда себе не позволял. Азуолас, конечно, популярен, но и неприкосновенность вайделоток священна. И что будет делать Радвилас? Для спокойствия в государстве он, скорее всего, попытается брата отговорить, но это только если узнает заранее. Да и не отговорит, я думаю. Или, может, найдут какой-то способ миром уладить?
-
Премного благодарна, эрэа Convollar, эрэа katarsis! :-* :-* :-*
Азуолас попался, а Рингалле жаль. В Риме весталки вроде бы могли выйти замуж, правда, уже закончив службу в храме Весты. То есть уже в возрасте, по тем временам. А здесь более суровый культ, они свой остров покинуть не могли. И наказания изуверские. Не могу себе представить такое божество, которое поощряло бы подобные обычаи. Это только люди могли придумать.
Оба они попались. Посмотрим, как выкрутятся!
Культ Праурымы и ее вариантов в других странах восходит, по данной версии, ко временам после гибели Таморианы. Как раз об этом вспоминают предания Юманте и Рингалле, говоря о девах, хранящих пламя. А с тех пор фанатичные жрицы (а какими им быть еще в тех обстоятельствах?) только ужесточали культ. Впрочем, читала, что служба жриц Праурымы в самом деле была пожизненной. Отчасти, как автор, вдохновлялась и практиками некоторых христианских монастырей. Хотя вайделоткам, в отличие от их обитательниц, все же позволено больше земных удовольствий, вроде коротких сорочек, игры в мяч и пирога с вишнями. В таких вещах видеть грех как раз не додумались.
Да, сложная ситуация. Что же будет? Азуолас, явно, сдаваться не собирается, но, если он, так или иначе, утащит с острова вайделотку - это же скандал. Это раскол в обществе. Такого богохульства никто никогда себе не позволял. Азуолас, конечно, популярен, но и неприкосновенность вайделоток священна. И что будет делать Радвилас? Для спокойствия в государстве он, скорее всего, попытается брата отговорить, но это только если узнает заранее. Да и не отговорит, я думаю. Или, может, найдут какой-то способ миром уладить?
Эта ситуация еще и показывает, что у Азуоласа, при всех его замечательных качествах, есть и крупные для князя недостатки. Так что он немало дров мог бы наломать, если бы не влияние Радвиласа. Ладно еще в личной жизни, а если бы в политике стал действовать так же импульсивно?
Времени терять Азуолас не станет. Как и спрашивать у брата. Во всяком случае, заранее. А вот потом, вполне возможно, расхлебывать кашу придется Радвиласу.
Глава 15. Жрица Предвечного Пламени
Ночью, на озерном берегу, князь Азуолас со своими воинами ждал, когда зайдет луна. На берегу чернели лодки, похожие в темноте на огромных рыбин. Озеро, волнуемое мелкой рябью, серебрилось под звездным небом. От воды тянуло свежестью, запахом водяных трав и рыбы.
У костра засмеялись воины, обсуждавшие предстоящее ночное приключение. К князю, в отдалении стоявшему на берегу, подошел Тройнат.
- Все-таки решился? Не пожалеешь потом? - проговорил он с неожиданной грустью в голосе.
- Нет! - Азуолас был исполнен решимости. - Мне никто не нужен, кроме Рингалле! Знаю, это выглядит странно, но... я понял сразу все, едва увидел ее. Это как удар молнии.
- Что ж, действуй, - Тройнат тяжело вздохнул в темноте. - Если бы она на меня хоть раз взглянула так, как глядела на тебя, я бы тоже, пожалуй, отважился на все...
Азуоласа не удивили слова собеседника, и подавно, не пришло в голову что-то подозревать. Ему казалось, что прекрасная вайделотка достойна даже не любви, а преклонения всех мужчин на свете, и с удовольствием переломил бы копье с тем, кто сочтет иначе. Он поглядел на луну, в этот миг скрывшуюся в облаке. Подошел к своим воинам, которые при виде вождя поднялись на ноги, проворно залили костер.
- Помните: никто не имеет права поднять руку на вайделоток! За такое святотатство ждет проклятье. Если надо - ворвемся в храм силой, но зла никому не чинить! Оружие же возьмите: по слухам, храм сторожат чудовища.
Ритмичные взмахи вёсел разрезали черную воду. Горевший на передней лодке факел выхватывал из темноты рыжий круг света, неуклонно движущийся вперед. Когда в круге света показались очертания Девичьего острова, князь Азуолас первым перемахнул на берег через еще широкую полосу воды.
- Рингалле! - крикнул он во весь голос. Это имя прозвучало и зовом, и боевым кличем.
Молодая жрица спала в своей постели, под тонким летним покрывалом. Она долго плакала, прежде чем уснуть, и лишь осознание, что Предвечное Пламя, как раньше, помогает ей, немного утешало. Наконец, она уснула, будто нырнула в черную мглу.
Но вдруг ее вырвали из забытья чьи-то громкие шаги, стук, лязг железа. Она вскочила, в одно мгновение прозревая, что произошло. Еще раньше, чем услышала громовой клич: "Рингалле!"
- Князь Азуолас! - воскликнула девушка, раздираемая радостью и страхом - она и сама не знала, чего в ней было больше. И, накинув свое белое жреческое платье и легкие туфли, выбежала прочь.
В темных переходах храма толпились воины, стучали в каждую дверь, светили себе факелами. "Рингалле!" - снова прогремело под сводами. Со всех сторон уже спешили вайделотки.
- Азуолас! - сорвалось имя с ее губ, она и сама не заметила, как обратилась не княжеским титулом.
Князь, собиравшийся рубить топором какую-то дверь, разжал руки и уронил оружие. В следующий миг бросился к девушке, подхватил на руки ее легкую как перышко фигурку, целовал ее, не желая отпускать.
- Рингалле, моя Рингалле! Я за тобой пришел! Поедем со мной! Я тебя не отдам ни людям, ни богам!
Девушка, обмякшая в его руках, на миг почти оглохла от стука сердца и шума крови в ушах. Ей чудилось, что со звоном и треском рвутся цепи, спадают прочь оковы. Было так сладко, что не хотелось разжимать объятия. Легче было бы умереть прямо сейчас. Но в следующий миг она опомнилась, попыталась оттолкнуть князя.
- Уходи! За похищение жрицы ждет смерть! - прошептала она, пытаясь выпроводить его.
Тогда Азуолас схватил девушку на руки, засмеялся и в сопровождении воинов выбежал из храма.
Навстречу им с громким лаем метнулись несколько огромных собак, белых и лохматых, как медведи. Рычащие белые тени с горящими глазами казались в темноте стаей призраков. Они были полны решимости броситься и растерзать незваных вторженцев. Но литтские воины взялись за мечи и принялись защищаться. Яростный рык псов перешел в вой, по белой шерсти побежала кровь. Раненые и уцелевшие животные отскочили прочь, уже не смея нападать.
- Быстрей! - крикнул князь, унося Рингалле. - Кто знает, что еще на уме у здешних чародеек?
Рядом послышался хохот, и из темноты показалась Юманте. Она щелкнула пальцами, и перед незваными гостями появилось огненное чудовище в три человеческих роста: огненная фигура без лица, вся из огня и дыма. Воздух вокруг нее горел, становился обжигающим, как в кузнечном горне. От его жаркого дыхания волосы скручивались, одежда начинала тлеть. Всюду, куда бы не метались литты, их ожидала огнедышащая стена пламени. Дух огня медленно протянул чудовищно длинную раскаленную руку к князю Азуоласу, упорно не отпускавшему Рингалле.
- Откажись от нее, и я позволю вам уйти живыми! - голос Великой Девы неожиданно легко перекрыл рев огня.
Но тут Рингалле соскочила наземь и подняла руки. С ее ладоней сорвался чистый белый свет, и огненное чудовище стало таять, как догорающий костер. Тонкая фигурка девушки стояла в светящемся ореоле одиноко и непреклонно.
И она проговорила с таким напряжением в голосе, словно ей требовалось усилие не меньше, чем воину необходимо для натяжения самого тугого лука:
- Юманте, не трогай моего мужа! И вы все, что были мне сестрами! Лучше отпустите нас по-хорошему. Я не хочу биться с вами. Не вынуждайте меня!
Великая Дева взирала на отступницу с болью в душе и - вопреки всему, - с восхищением. Не знала она прежде, насколько сильна Рингалле. С какой легкостью она развеяла духа огня! И ведь ей всего девятнадцать лет, а каких высот она достигла бы со временем! Но, если силу ей дает тревога за незваного пришельца, за мужчину - значит, с ней уже ничего не сделаешь.
- Одумайся, Рингалле! Ты могла бы стать величайшей из Великих Дев! - против ее воли, в голосе Юманте послышались умоляющие нотки.
- А станет княгиней лутавской! - торжествующе крикнул Азуолас, вновь хватая девушку на руки.
- Я не могу отказаться! - жалобно, как подстреленная чайка, простонала Рингалле, разрываемая надвое. - Я хочу уйти со своим супругом, быть женщиной, родить детей! Пусть вместо меня придет более достойная вайделотка.
Князь бережно посадил ее в лодку. Из темноты донесчя многоголосый погребальный плач, и отступница вздрогнула, услышав его: по обычаю, нарушившую обет жрицу оплакивали, как умершую.
И сквозь мерный плеск вёсел с берега донесся голос старой Юманте:
- Рингалле, твой выбор сделан! Живи теперь со своим супругом, пока живется, но от судьбы не уйдешь! Пусть не скоро, но тебя все равно ждет смерть от воды, как клятвопреступницу!
Дрожь пробежала по телу Рингалле. Но она выпрямилась и ответила звучно, бестрепетно:
- Если так суждено, я смогу это принять! Но прежде мы поживем!
Азуолас, укутавший девушку теплым плащом, поразился ее самообладанию. Он не мог не понимать, что ей тяжело дался разрыв с храмом, что она находится на пределе сил, испугана до смерти, - но ничем не выдала себя. Лишь у одного человека встречал Азуолас такую выдержку - у своего брата Радвиласа.
Вспомнив о брате, помрачнел, представив, как тот встретит известие из храма Праурымы. Но Азуолас был твердо намерен жениться на Рингалле, даже если сам великий князь не одобрит. Да и почему ему возражать? Брат должен радоваться счастью брата.
Князь крепко прижал к себе девушку, спрятал ее зябнущие руки в своих ладонях.
- Не бойся ничего, милая! Я даю слово: ты не пожалеешь, что выбрала уехать со мной.
Она длинно, прерывисто вздохнула и доверчиво склонила голову на грудь своему похитителю.
- Я не боюсь. Я сразу тебе поверила, - просто проговорила она.
В лодке не было никого, кроме них и двух гребцов, стремительно вращавших вёслами. Лодка летела по воде, как большая птица, а за ней двигались другие.
- Кожа у тебя вся холодная, как у лягушки, и сморщилась, - заметил князь, касаясь ее.
- В воде стояла весь день. И еще следующие два дня должна была, - глухо, с трудом, проговорила девушка.
- Весь день в воде?! Я думаю, ты не будешь скучать по ним! - разгневался Азуолас на жриц.
- Они по-своему желали мне добра. Были мне семьей столько лет, - грустно проговорила девушка.
- Теперь у нас с тобой будет иная семья, лучше! - отвечал князь, неуклюже лаская ее золотые волосы.
Приехав в Лутаву, князь Азуолас распорядился праздновать свадьбу: созвал гостей, велел приготовить большой пир. Всех удивила эта внезапная свадьба, а еще больше - личность красавицы-невесты. Кое-кто из воинов, побывавших на Девичьем острове, распустил язык, и все узнали, откуда появилась Рингалле.
Ее родители, также приглашенные на свадьбу, сперва изрядно удивились такому повороту в жизни дочери, но, как и думал Азуолас, не отказались породниться с князем. Ему сперва хотелось кое-что высказать будущему тестю, но на радостях обо всем забыл.
Перед свадьбой Рингалле тревожилась: согласится ли свадебный жрец - швальгон, совершить над ними обряд, не объявит ли нечестивцами их с Азуоласом перед всеми гостями? Но все прошло лучше, чем она ожидала: обряд совершили, а потом жрец-гадатель предсказал новобрачным, на основании рун, полета птиц и следа священного ужа на песке, долгую жизнь и шестерых сыновей, и дочерей впридачу. И только по исполнении всех обрядов Рингалле по-настоящему успокоилась. Она и сама гадала на судьбу, и результаты были благоприятны. Умение понимать знаки может в себе развить почти каждый человек, поэтому оно остается с ней, тогда как свои дары Владычица Предвечного Пламени наверняка отнимет. Рингалле не смела больше пытаться зажечь свечу, и ей жаль было, что не сможет исцелять больных. Но дарить жизнь их с Азуоласом детям будет для нее еще большим счастьем!
Когда же молодоженов с шумом и весельем проводили в спальню, то обоим и вовсе забылись зловещие пророчества Юманте. Они добились для себя счастья и были достаточно сильны, чтобы никто не посмел им угрожать и впредь.
Азуолас думал, что бывшая вайделотка оробеет сперва, и был готов даже подождать, пока она будет готова, хотя ему и мечталось привлечь Рингалле на ложе. Но она сама выскользнула из свадебного платья и подошла к мужу, грациозно, как танцовщица, и, поднявшись на цыпочки, обняла его за шею горячими руками. И не стало на свете Девичьего острова, забылись жрецы, княжества - все на свете, кроме них двоих.
Тем летом жители Лутавы часто видели своего князя с его молодой женой на берегу озера Белтане. Они облюбовали место в тени большого дуба и подолгу сидели там, беседовали обо всем на свете, мечтали о будущем, целовались. Как ни странно, Рингалле сохранила любовь к озеру, на котором прошла ее жизнь, хоть оно и напоминало о прошлом. Ей понравилось, что город ее мужа стоит на озере. Когда они купались вдвоем, Азуолас, смеясь, спрашивал, уж не было ли и у нее в роду русалок. А Рингалле смеялась и брызгала водой. А то они вместе удили рыбу - точнее, бывшая вайделотка удила, а ее супруг чаще сдержанно ругался, в очередной раз упустив добычу или вовсе сломав удочку слишком резким рывком. Он же, в свой черед, брал жену на охоту. Рингалле не слишком хорошо ездила верхом, потому что на Девичьем острове не было лошадей, но теперь наверстывала упущенное.
Целый месяц они провели как в очарованном сне, никого не замечая, кроме друг друга, и не желая вспоминать ни о чем. Рингалле бросила храм, а Азуолас был готов ради нее забыть свое княжество. Окружающие видели, как расцветает их любовь, и прощали им все. Было приятно глядеть на красивую дружную пару. Князь Азуолас рядом с молодой женой, казалось, сбросил с плеч лет десять, а его княгиня, ростом до плеча ему, смотревшаяся рядом, как березка с могучим дубом, обрела законченное очарование зрелой женственности.
А однажды утром, собираясь на прогулку, Рингалле почувствовала кое-что новое, от чего сердце сперва замерло, а потом горячо забилось. И, хоть она прежде не знала ни о чем таком, поняла сразу, без всяких догадок. Уже хотела позвать мужа, одевавшегося в соседней спальне, но чуть-чуть подождала. Ей хотелось, чтобы эта радость еще несколько мгновений побыла с ней одной. Такая большая радость, она трогает ее сердце, как пушистый лисий хвост, она пришла нежданно, как первый цветок, найденный по весне, когда еще снег лежит!
И молодая женщина, распустив свои золотые косы, плавно закружилась по спальне, раскинув руки, точно хотела обнять все живое. Тихонько засмеялась, зная, что сейчас войдет муж, и она ему все скажет. И, поводя руками в танце, не задумываясь, простерла ладони к потушенным на день свечам, что стояли на столе.
Недогоревшие прошлым вечером свечи вспыхнули как одна, озарив и без того светлую спальню бледно-золотистым пламенем. Рингалле замерла рядом, не сводя с них глаз. Так значит, она, выйдя замуж, не утратила дар Владычицы Предвечного Пламени?!
Когда Азуолас зашел в спальню жены, она обернулась к нему, разрумянившаяся, с сияющими глазами, с бурно вздымающейся грудью. Бросилась к нему, ухватила за руки, показывая в сторону стола.
- Смотри: свечи зажглись! Значит, Богиня позволяет мне служить Ей, но по-своему. А еще... муж мой, я жду ребенка!..
Старинные стены лутавского замка дрогнули от ликующего крика и последовавшего за ним раскатистого хохота князя Азуоласа.
-
Проблем будет выше крыши, а всё-таки свечи зажглись! Значит, не при чём тут боги, люди решают, как им жить, и люди придумали такие обычаи, я бы назвала их противными человеческой природе. А может быть, любовь такое редкое и такое драгоценное явление, что никакая сила с ней справиться не не в состоянии.
-
Он всё-таки её похитил. Но, глядя на их счастье, совершенно не хочется осуждать, наоборот. Но проблемы будут, это да.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis! :-* :-* :-*
Проблем будет выше крыши, а всё-таки свечи зажглись! Значит, не при чём тут боги, люди решают, как им жить, и люди придумали такие обычаи, я бы назвала их противными человеческой природе. А может быть, любовь такое редкое и такое драгоценное явление, что никакая сила с ней справиться не не в состоянии.
У Рингалле был дар еще до принятия в вайделотки (она в детстве вылечила раненого сокола). Служба в храме только усиливала его. Но природный дар сохранился в ней и теперь.
Боги отпустили ее. Но пророчество Юманте тоже не случайно высказано - возможно, когда-нибудь они взыщут долг. Хотя, если так, это тоже станет делом человеческих рук.
Люди вообще способны на многое. А когда в их душах горит любовь - они могут быть непобедимы.
По истории Азуоласа, кстати, видно, что литтские князья - тоже потомки Сварта и Трайи...
Он всё-таки её похитил. Но, глядя на их счастье, совершенно не хочется осуждать, наоборот. Но проблемы будут, это да.
А что же, в долгий ящик откладывать, что ли?
За них действительно можно порадоваться. Но пора уже поглядеть, как будут решаться проблемы.
Целый месяц наслаждались молодожены семейным счастьем, и им уже казалось, будто мир позабыл про них. Но всему на свете приходит конец. К князю Азуоласу прискакал гонец из Айваре, передал, что великий князь Радвилас требует от него приехать вместе с молодой женой.
Ехали в столицу с тяжелым предчувствием, которое не замедлило оправдаться по прибытии. Встретивший их в замке молодой придворный велел гостям подождать, поскольку великий князь сейчас беседует со Жрецом над Жрецами (по-литтски - Криве-Кривейто).
Азуолас с женой тоскливо переглянулись.
- По какому случаю прибыл Верховный Жрец? - спросил лутавский князь у провожатого.
Тот удивленно вскинул брови.
- Об этом знает лишь великий государь. Он велел князю Азуоласу с женой подождать в смежных с его горницей покоях.
Им не оставалось ничего другого. Оставшись одни, супруги крепко обнялись, без слов утешая друг друга. Оба не сомневались, что Верховный Жрец приехал из-за них.
За стеной, обитой тонкими деревянными планками, послышались голоса. Разделявшая помещения стена лишь немного приглушала их, но позволяла четко разобрать каждое слово.
- Так чего ты от меня хочешь, почтеннейший Бутаустас? - донесся невозмутимый голос князя Радвиласа. - Чтобы я предал родного брата? Я этого не сделаю.
Князю ответил другой голос - густой, хрипловатый, словно говорил не человек, а Леший или большой старый медведь.
- Государь, я не требую крови твоего брата ("Еще бы потребовал!" - фыркнул про себя Азуолас.) - Но вайделотка, нарушившая обет, должна быть казнена, как велит обычай. Это должно быть сделано, во имя покоя земли и народа! Не то мне придется наложить проклятье на обоих. Сожалею, но закон должен быть один для всех!
Рингалле, сидевшая на скамье, покачнулась, закрыла лицо руками. Азуолас обнял ее, как ребенка, с ненавистью вслушиваясь в уверенный голос жреца. Хотелось бы сейчас ворваться туда, схватить его за горло, как самого злейшего врага. Но присутствие жены и брата заставляло неукротимого воина сдерживаться. Может быть, Радвилас что-нибудь придумает?
А он уже придумал. Проговорил быстро, решительно:
- Над мужем и женой одни боги властны. Попробуй, прикажи князю Азуоласу отречься от жены, выдать ее на смерть! Я бы, признаться, не осмелился. Ты говоришь о проклятье? Но скажи, может ли человек, на котором лежит проклятье, быть вторым в государстве, главой большого войска? Азуолас - герой, его почитают все литты. И вот, либо он будет сломлен, либо за него встанут многие люди, не поверят твоему проклятью, пойдут против тебя и против меня. Ты хочешь расколоть пополам Литтскую Землю? Тогда она станет вдвое слабее. Но зато древние обычаи будут соблюдены, правда, Верховный Жрец?
Тот проворчал, понизив голос, совсем как старый медведь, вылезающий из берлоги:
- Вы с братом воображаете, что князьям древние обычаи не писаны? Во веки веков Литтская Земля держалась благочестием, а жрецов почитали больше, чем вождей!..
- А потом обычай стал меняться - потому что пришли аллеманы, и военная сила стала литтам нужнее учения жрецов, - вкрадчиво продолжил за него Радвилас. - Аллеманы и сейчас стоят на наших границах, ждут только сигнала, чтобы двигаться дальше! Вот будет для них подарок, если доблестного князя Азуоласа объявят вне закона! Кто, скажи, в следующий раз будет защищать от врага ваши храмы? Не знаешь, священный Жрец над Жрецами?
Жрец упрямо проговорил, ворочая слова как большие камни:
- Защищать храмы - священный долг любого литтского воина! У нас - накопленная веками мудрость, заветы богов и почитаемых предков, записанные священными рунами. А воин ничего не знает, он умеет лишь махать мечом да развлекаться с женщинами!
- Ого! - насмешливо воскликнул Радвилас. - Ну так что же жрецы, при их мудрости, не научатся обходиться без нас, несмыслящих воинов? Ну а если нет - значит, нам придется уживаться и впредь. В государстве, как и в семье, каждому приходится чем-то поступиться, чтобы сохранять мир. Я сам не меньше тебя был изумлен поступком своего брата. Но теперь уже ничего не исправить. Княгиня Рингалле не может вернуться на Девичий остров, а ее казнь ничего не даст, раз уж огласка вышла на всю Литтскую землю. Давай договоримся, как родители, у которых дети поженились без спроса: я заставлю брата заплатить достойную виру, и от себя прибавлю угодья в нижнем течении Уммы, богатые лесом и рыбой. А ты и твои подчиненные никогда не вспомните, откуда пришла княгиня Рингалле.
Некоторое время царило молчание. Жрец, видимо, обдумывал предложение князя. Наконец, скрипуче проговорил:
- Ладно! Но и ты, великий князь, не обставляй это как подкуп. Только вира и почетные дары, чтобы никто не усомнился в величии храмов. И берегись не сдержать обещания! Я подниму против тебя весь народ, и посмотрим, кому он поверит - мне или вам, богохульникам!
- Не беспокойся, почтеннейший Верховный Жрец, я сдержу обещание! - Радвилас помог жрецу подняться с кресла, уважительно проводил к дверям. Подождав, когда его медленные тяжелые шаги стихнут за дверью, велел сидевшему тут же прислужнику: - Позови князя Азуоласа! Его жена пусть подождет!
Войдя в покои к брату, Азуолас увидел его возле окна, спиной к двери. Хотел искренне поблагодарить его за поддержку, но Радвилас обернулся с таким исполненным досады и раздражения видом, что все слова замерли на языке.
- Ну и удружил ты мне, братец! Рассорить меня со жрецами - в то время как аллеманы стоят на границе, а мне приходится задабривать всех влиятельных людей, ведь я еще не так давно на великом княжении, не успел всюду назначить своих ставленников. А ты все ставишь под удар, похитив вайделотку!
- Брат, я люблю Рингалле! - Азуолас начал говорить оправдывающимся тоном, но постепенно распалялся: - Я ее не отдам! Ты понял? Никому не отдам! Пусть сами боги требуют! Она моя жена! Ждет моего ребенка! Что скажешь, а?! Если бы мы вправду нарушили законы богов, разве они послали бы нам ребенка, да еще почти сразу?
- Да помолчи же! - повысил голос и Радвилас, устало морщась. - У меня уже голова кругом: сперва битый час толковал со жрецом, упершимся как баран, теперь с тобой... Ты почему меня не оповестил вовремя, что тебе полюбилась вайделотка?
- Потому что ты бы не одобрил...
- Конечно, нет! И поэтому ты все устроил за моей спиной. Ты милуешься с юной красавицей, а я улаживай за тебя распри со жрецами! - Радвилас утомленно помотал головой. - Мне стоило немалых трудов убедить Жреца над Жрецами согласиться принять виру и оставить вас в покое. Думаю, ты слышал.
У Азуоласа будто камень упал с души. Обрадовавшись, он до полу поклонился брату.
- Всю жизнь будем с женой благодарить тебя, что помог нам остаться вместе! А виру я отдам из своей казны, не сомневайся!
При этих словах Радвилас недовольно поджал губы. Сам он по отношению к княжеской казне был бережлив, даже скуповат, и считал это вовсе не пороком, а полезным для правителя качеством, тем более - в стране, где часто приходится воевать. Он взял со стола списки ценного имущества, что предстояло отдать храмам, и почти ткнул в лицо брату.
- Полюбуйся, сколько мы теряем из-за того, что тебя угораздило влюбиться в вайделотку! На эти куны можно было бы снарядить не один отряд воинов, вооружить их не хуже отборных рыцарей! А что теперь? Чем станешь латать прореху? А ну как нам из-за этого-то и не хватит сил?
О таких далекоидущих последствиях Азуолас задумался впервые и устыдился. С глубокой признательностью положил руку на плечо разгневанному брату и произнес утешительно:
- Спасибо тебе за все, что ты для нас сделал! А на войне справимся и так! За себя и своих витязей я обещаю драться втрое сильнее, чем прежде! У меня каждый пойдет в бой ради прекрасной Рингалле!
- Ладно уж, не хвались прежде времени! - усмехнулся Радвилас немного повеселевшим голосом. - Зови свою княгиню, надо же познакомиться.
К брату на свадьбу великий князь не ездил, показав тем самым, что понятия не имел о его легкомысленном поступке. Так что увидел его жену впервые. При виде золотоволосой красавицы, облик которой смягчил бы самое холодное сердце, подумал, что эта женщина вправду достойна любви. В сияющих глазах Рингалле виднелась безграничная благодарность, глубокое уважение, доля любопытства по отношению к новому родственнику.
- Наконец-то я могу приветствовать жену Азуоласа! - произнес он, поздоровавшись с молодой княгиней.
- А я рада приветствовать великого князя Литтского и Сварожского, любимого брата моего мужа, о котором он столько говорил! - ответила Рингалле непринужденным тоном.
Радвилас негромко рассмеялся.
- Но он, верно, не рассказывал, что ему я обязан своим престолом? Так об этом я сам поведаю, дорогая родственница!
К ним присоединилась жена Радвиласа, княгиня Всемила, и они беседовали вчетвером, словно всю жизнь были одной семьей. Всемила была очарована красотой новой родственницы и необычными обстоятельствами их с Азуоласом встречи. А, узнав, что Рингалле ждет ребенка, горячо пожелала ей материнского счастья. Давно оставив мечтания юности, растворившись в семье и в детях, Всемила была взволнована, встретившись с чужой историей любви, где было все, чего не хватало ей самой. Конечно, бывшей ялинской княжне не хотелось никогда, чтобы ее похищали, рисковали ради нее жизнью и честью... но и Радвилас на такое не пойдет ни для кого на свете. Насколько все-таки разные два брата, родившиеся от одних отца и матери!
Когда гости ушли отдыхать в свои покои, Всемила обратилась к мужу, оставшись наедине:
- Как хорошо, что ты помог им избавиться от преследования жрецов! Они достойны счастья!
- Не думала же ты, что я им отдам родного брата? - высоко поднял брови Радвилас. - Теперь-то, я надеюсь, все останутся довольны: и эти герои для аллеманских миннезингеров, и жрецы, для которых я изрядно потратился.
- А я, чтобы задобрить жрецов еще больше, хочу возвести в Айваре новый храм, - сообщила его жена. - Не беспокойся, я вложу в строительство свои куны, из Ялины, не буду у тебя просить. Хочу отблагодарить литтских богов за то, что подарили нам детей. Да и людям приятно будет, что я чту их богов. Я помню, как ялинцам нравилось, что ты чтишь Отца-Небо и Мать-Землю, как сварожанин. А теперь я хочу тебе помочь своим благочестием.
Стремление жены рвзделять с ним нелегкие княжеские обязанности тронуло Радвиласа. Он, сидя с женой на обитой аксамитом скамье, обнял Всемилу и погладил ее густые, уже с изрядной проседью волосы.
Княгиня обернулась к мужу лицом и проговорила с тихой печалью:
- А, если я уйду из Яви раньше тебя, распорядись, пожалуйста, чтобы урну с моим прахом поместили в стену моего храма.
Радвилас даже разжал руки от неожиданности.
- Что это на тебя нашло? До старости далеко еще, не время о смерти говорить!
- Тебе, верно, далеко, - согласилась Всемила, разглядывая подтянутую, как у молодого воина, фигуру мужа, его моложавое лицо. - А я в последнее время чувствую, как в груди что-то колет. Сейчас, как слушала про Азуоласа и Рингалле, внутри защемило что-то, и воздуха стало не хватать.
- Переживала бы поменьше! - князь хотел выразить заботу о жене, но в интонациях прозвучал упрек, и он, поняв это, смягчился, обнял княгиню за плечи. - Если ты плохо себя чувствуешь, я призову лекарей осмотреть тебя.
А сам, по-новому приглядевшись к супруге, заметил, что она даже двигаться стала иначе, чем прежде, и лицо ее, усталое и бледное, с припухлостями под глазами, показалось увядшим до срока. И ему вспомнилось, как еще в детстве, перед смертью матери, услышал, как приговор: "Испорченная кровь!" Нет у сварожан той жизненной силы, что у них, литтов.
Но Всемила приободрилась и улыбнулась мужу, отгоняя тревожные призраки.
- Это мне совсем не мешает. Если будет надо, я обращусь к лекарю. А теперь, прошу тебя, найди мастеров, достойных воздвигнуть лучший храм в Айваре! Ну а то, о чем я тебя просила... это когда-нибудь потом!
Радвилас не был успокоен, но все же пообещал прислать мастера-строителя, чтобы заказчица обсудила с ним размеры и форму будущего храма. В последние годы Всемила сделалась еще более набожной, чем в юности. Похоже, она считала себя в долгу перед богами за то, что выпросила у них детей, и строительством храмов и богатыми пожертвованиями старалась хоть отчасти отблагодарить. Что ж, новый храм украсит Айваре, сплотит народ и станет подарком не только для жрецов, что будут в нем служить, но и для княжеской власти. В очередной раз убедился Радвилас, что ему досталась разумная жена, достойная княгиня. Пусть боги пошлют ей здоровья на долгие годы! И совсем не важно, что у них со Всемилой никогда не было страстной любви, как у Азуоласа с его Рингалле, что он не совершал для своей жены ни героических, ни глупых поступков. Главное - у Всемилы есть все, что необходимо супруге великого князя литтского и сварожского.
-
Как много событий! А Азуолас-то времени зря не терял. Надеюсь, у них с Рингалле всё будет хорошо. Не представляю, чтобы Радвилас повёл себя подобно брату, но для князя это, пожалуй, неплохо.
А что же со Всемилой? Неужели больна, и её скоро не станет? Жаль очень, если так.
-
Я вот пытаюсь себе представить, что сказала бы Праурыма Жрецу над Жрецами и Юманте, сели бы им довелось с ней, с Праурымой, побеседовать на тему священных обрядов вайделоток. Люди любят приписывать богам собственные затеи, частенько жестокие и уж точно бесчеловечные. Иногда мне кажется, что они каким-то особым богам служат, убеждённым человеконенавистникам.
-
Ну, вот и хорошо, что договорились. Ха, а Юманте-то думала, что от Жреца над Жрецами и Радвилас не спасёт! Плохо она его знает. 8) Тем более, что Радвиласа, наверняка, хоть немного, но огорчало, что брат всё никак не женится.
В принципе, озабоченность жрецов понять можно. Сегодня Азуолас себе вайделотку приглядел, завтра и другие вдохновятся примером. Может, с вайделотками оно бы, конечно, и неплохо, но ведь и другие обычаи нарушать начнут. Поэтому да, Азуолас поступил несколько безответственно, но если эта любовь - на всю жизнь, наверное, оно и правильно.
Я вот пытаюсь себе представить, что сказала бы Праурыма Жрецу над Жрецами и Юманте, сели бы им довелось с ней, с Праурымой, побеседовать на тему священных обрядов вайделоток. Люди любят приписывать богам собственные затеи, частенько жестокие и уж точно бесчеловечные. Иногда мне кажется, что они каким-то особым богам служат, убеждённым человеконенавистникам.
Эти-то конкретные Юманте и Жрец над Жрецами вряд ли были теми, кто придумал эти обычаи. Им сказали, что так положено, они этого и придерживаются и искренне верят, что богиня разгневается. Тут как проверишь-то?
-
Большое спасибо, эрэа Карса, эрэа Convollar, эрэа katarsis! :-* :-* :-*
Как много событий! А Азуолас-то времени зря не терял. Надеюсь, у них с Рингалле всё будет хорошо. Не представляю, чтобы Радвилас повёл себя подобно брату, но для князя это, пожалуй, неплохо.
А что же со Всемилой? Неужели больна, и её скоро не станет? Жаль очень, если так.
Ну, хоть у одного из этого рода, да есть романтическая любовная история. Они нашли друг друга. :)
Радвилас и не будет вести себя как брат, никогда!
А Всемила - да, увы, больна. :'(
Я вот пытаюсь себе представить, что сказала бы Праурыма Жрецу над Жрецами и Юманте, сели бы им довелось с ней, с Праурымой, побеседовать на тему священных обрядов вайделоток. Люди любят приписывать богам собственные затеи, частенько жестокие и уж точно бесчеловечные. Иногда мне кажется, что они каким-то особым богам служат, убеждённым человеконенавистникам.
А все от того, что у людей память коротка, и они часто думают: то, что было принято испокон веков и считается священным - тем самым, установлено высшими силами. Вот, Юманте рассказывала своей ученице, почему девам доверено беречь Предвечное Пламя. Остальные люди вряд ли знают, когда и кем установлено это правило - для них это все как данность. Иначе быть не может. И не простым людям менять правила. Что же, богам с каждым человеком отдельно разговаривать? Но станут ли люди от этого умнее? Пусть уж постепенно сами свой путь проделают, разберутся, как должно быть, а как - нет.
Ну, вот и хорошо, что договорились. Ха, а Юманте-то думала, что от Жреца над Жрецами и Радвилас не спасёт! Плохо она его знает. 8) Тем более, что Радвиласа, наверняка, хоть немного, но огорчало, что брат всё никак не женится.
В принципе, озабоченность жрецов понять можно. Сегодня Азуолас себе вайделотку приглядел, завтра и другие вдохновятся примером. Может, с вайделотками оно бы, конечно, и неплохо, но ведь и другие обычаи нарушать начнут. Поэтому да, Азуолас поступил несколько безответственно, но если эта любовь - на всю жизнь, наверное, оно и правильно.
Возможно, что в прежние времена, когда жрецы у литтов были могущественнее князей - и добился бы своего. Эта история легла на скрытый конфликт духовной власти со светской, выражаясь современными категориями. Но Радвилас сумеет добиться, чтобы этот конфликт не перетекал в горячую стадию.
Что брат, наконец, женился, Радвиласа радует. Что из-за него риск поссориться со жрецами, да еще надо тратить куны - не очень. Он и в "То, что всегда с тобой" об этой истории вспоминает с раздражением: вечно ему приходится решать проблемы родственников, своей бы головой хоть немножко думали...
Все вряд ли кинутся похищать вайделоток. Не каждый обладает бесстрашием Азуоласа. Да и увести жрицу, как видим, не так-то просто. Далеко не каждая из них смогла бы, как Рингалле, пересилить заклятия верховной жрицы.
Эти-то конкретные Юманте и Жрец над Жрецами вряд ли были теми, кто придумал эти обычаи. Им сказали, что так положено, они этого и придерживаются и искренне верят, что богиня разгневается. Тут как проверишь-то?
Юманте, помимо прочего, хотела спасти жизнь Рингалле, потому что увидела ее будущую судьбу. Как уж умела (примерно, как в "Гарри Поттере" родственники заглавного героя пытались его спрятать от магического мира, превратив в Золушку в своей семье), но все же, с благими целями. А у Жреца над Жрецами цель понятно какая - чтобы его с собратьями почитали по-прежнему. Если что в государстве пойдет не так - будет расценено как наказание богов за отход от древнего благочестия.
Глава 16. Старший брат
Прошло еще несколько лет, в которые Радвилас и Азуолас трудились для возвеличивания Княжества Литтского и Сварожского, каждый в своей половине обширных владений. Пока его брат воевал с аллеманами, Радвилас старался подобрать под свою руку пограничные сварожские княжества. Своего старшего сына Саулиса, когда тому исполнилось пятнадцать лет, посадил править в Плесков, как и обещал.
Вскоре после этого умер дядя Радвиласа, князь Вилмантас. После него осталось свободным самое восходное владение литтов - Дебрянское княжество, тоже потерянное ослабевшими сварожанами. Но великий князь не переделил его между своими братьями, как можно было ждать, а послал в Дебрянск своего второго по старшинству сына, Линаса. И ему, и Саулису, конечно, назначил надежных людей, которые помогут юным княжичам освоиться с нелегкими обязанностями. Детство для них закончилось. Радвиласу нужны были сыновья-помощники, что будут способны уряжать полки и править государством, когда придет их черед. Княгиня Всемила долго плакала, проводив в долгий путь двух сыновей, почти подряд, и украдкой хваталась за сердце. Но отговорить мужа не пыталась, хорошо зная, что это бесполезно.
Но был в княжеском роду и еще кое-кто, кого не устраивала передача Дебрянского княжества Линасу. Это был князь Таутвигас, старший из ныне живущих сыновей Алджимантаса. Он приехал к Радвиласу с большой свитой и войском, не скрывая недовольства.
- Ты, кажется, хочешь почти все владения удержать в своей семье? - заявил Таутвигас брату, оставшись наедине. - Ты, случаем, не забыл, что это я - старший в роду, мне по праву подошло бы и великое княжение? Но я не оспариваю его у тебя. Однако я требую, чтобы ты мне помог получить достойную долю! Как тебе известно, я был два года назад князем во Влесославле, но не поладил с городским вече. Так вот, брат: ты мне помоги вернуть Влесославль - или же я отберу у твоего мальчишки Дебрянск!
Говорил Таутвигас не шутя, глядел на брата пристальным недобрым взором. Ему было за пятьдесят лет, в черных волосах и бороде уже много было седины. Сам Радвилас тоже начинал седеть, но у него волосы светлые, не так заметно. А Таутвигас был черноволосым, единственный из всего рода, видимо, в свою мать, первую жену Алджимантаса, умершую, подарив жизнь сыну. Может быть, не зная никогда материнской любви, Таутвигас и пронес через всю жизнь вечную неудовлетворенность. В детстве соперничал с братьями за внимание отца. Теперь старался любым путем добиться большей власти. Радвилас знал, что его старший брат, живя в Боровице, поддерживал отношения с чжалаирской Ордой, ездил туда в гости, и, овдовев, женился снова на дочери мурзы. Зачем, с какой целью Таутвигас протягивал руки чжалаирам? Неужто не понимает, как опасно вмешивать их в отношения между литтами?
Подивившись наглости старшего брата, Радвилас холодно проговорил:
- Ты хочешь, чтобы я ради тебя напал на Влесославль? А ты знаешь, что у них на границе норландцы стоят? Ярл Асвальд хочет покорить сварожан, что не удалось его предкам сто лет назад. Если мы ввяжемся в войну, норландцы подождут, пока мы ослабим друг друга, да и разобьют поодиночке!
Таутвигас положил ладонь на руку Радвиласа, лежавшую на столе.
- А ты сделай, как в Плескове в свое время! Пусть норландцы нападут, а мы разобьем их, и Влесославль встретит нас как защитников! А не то смотри! - старший брат угрожающе уставился в глаза младшему. - Можешь своего сыночка забрать из Дебрянска, все равно скоро выгоню! А при помощи Орды можно и дальше пойти...
Да не с Радвиласом было играть в гляделки! Он невозмутимо выдержал распаленный алчностью взор брата, и тот нехотя первым ответ глаза. Но внутри великий князь не ощущал полной уверенности. Ему не внушало доверия честолюбие Таутвигаса. Однако и ссориться с ним было опасно. Поразмыслив, Радвилас решил, что, если Таутвигас вновь сядет во Влесославле, это пойдет на пользу всему роду, насколько может быть полезна власть над самым несговорчивым городом на свете.
- Я постараюсь что-нибудь придумать, - уклончиво обещал он брату.
На самом деле, он уже придумал, как заставить обе вовлеченных стороны действовать опрометчиво, чтобы самому явиться победителем и собрать богатые плоды. Выдвинув полки к границам Влесославля, Радвилас припомнил, как много лет назад, когда он владел только Ялиной, тогдашний влесославльский посадник Твердислав Морозов назвал его "псом приблудным". И теперь послал сказать Городу: "Я не на вас иду, а только против своего врага, отомстить за оскорбление".
Влесославль нынче не имел ни твердой власти, ни большой военной силы, ни собственного князя с дружиной. Считались подданными великого медведицкого князя, но разве он успеет дотянуться из своего далека, когда литты идут с заката, а норландцы - с полунощи? Железноград и Звениславль уже отворили ворота полкам Радвиласа и его братьев, заплатили дань, пропустили без боя дальше.
И, как часто бывает, влесославцы, испугавшись и не имея силы действовать, сорвали злость на том, кто им показался виноват. Поспорив до хрипоты на вече, горожане пришли к состарившемуся, давно жившему на покое бывшему посаднику Морозову. С воплями: "Ты во всем виноват, за тебя на нас идет Радвилас!", подняли на копья старого боярина, сожгли его усадьбу. И только потом стали чесать в затылке: а что им делать дальше?
Даже сам Радвилас, хоть и рассчитывал внести смятение в умы влесославцев, не ожидал, что так далеко зайдет. Содрогнувшись про себя, злорадно взглянул на Таутвигаса:
- Ну как, не передумал еще завладеть этим городом? Признаться, я бы на твоем месте не посмел. Влесославль - воплощенный хаос, сегодня там носят тебя на руках, а завтра растерзают. Лугийским королем и то быть легче и безопаснее: на того давят только знатные паны, а здесь - еще и народное вече.
Таутвигас презрительно фыркнул.
- Да они перепугались у себя в городе! А как придут норландцы, нас же с тобой попросят о помощи. Они ведь идут?
- Идут, - согласился Радвилас, но мрачно: что-то ему не нравилось в этой войне.
Да, разведчики ему сообщали о продвижении норландских войск к Влесославлю. Вскоре литты выступили им навстречу. Таутвигас начальствовал передовой третью войска. За ним шли Радвилас и Азуолас, нехотя оставивший жену свою Рингалле и уже второго сына, подаренного ею, Виганда. И он, и старший сын, Гинтарас, росли горластыми и шумными мальчишками, похожими на отца, и Азуоласу жаль было их оставлять. Хорошо еще, что Рингалле ворожила, чтобы не нашла его ни гибель, ни увечье в бою. Плохо будет тем, кто лишен волшебной защиты...
Князь Таутвигас вел свою дружину, далеко опередив братьев. В глубине души он вовсе не хотел с ними делиться славой и властью. Хотел бы один одержать победу и взять Влесославль, чтобы после уж никому на свете не пришло в голову оспаривать его власть. Да вот маловато было сил, пришлось обращаться к Радвиласу. Чувство зависимости от младших братьев угнетало Таутвигаса. Чего доброго, одержав победу, припишут все своим заслугам! У них и так уже власти и славы - на зверегоре не увезешь, а ему, старшему брату, приходится до седой бороды выцарапывать себе удел получше! А ведь у него тоже сыновья есть, и хочется каждого наделить уделом, не хуже, чем Радвилас своих. Двое старших сыновей из четверых сегодня с ним в походе.
"Одержим победу - перееду во Влесославль, в Боровице оставлю старшего своего, Витена, а Монтивилу дам Железноград", - размечтался Таутвигас, ведя свой отряд вдоль замерзшей речки Сезавы.
Начинался сечень-месяц, и низкорослые деревья близ реки роняли пушистые хлопья инея. Снег сплошным покрывалом укутал реку вместе с берегами. Кругом вплоть до окоема был виден только снег. Лишь легкие следы заячьих да лисьих лап кое-где пятнали его.
Взметая снежные вихри, примчались литтские разведчики. От них и от коней шел пар. Еще на скаку замахали руками, закричали:
- Идут! Идут! Норландцы! Свернули к Сазаве, движутся по левому берегу нам навстречу! Их восемь сотен.
Таутвигас ухмыльнулся: у него была тысяча, хорошее сочетание. Он поднялся на стременах, повел над головой мечом, так, чтобы видело войско.
- Храбрые мои литты и сварожане! Покажем врагу, как умеем биться!
И, приготовившись к бою, отряд Таутвигаса ринулся навстречу врагу. Только на один миг боровицкий воевода Гюрята задержал коня, чтобы спросить у князя:
- Государь, ты что же, не пошлешь весть своим братьям, чтобы поспешили на помощь?
Но Таутвигас покосился на него, как на последнего глупца.
- К чему?! Справимся сами!
А противник уже приближался - ровным строем, одеты в железо, под грозное пение труб и боевых рогов. Снежные вихри кружили вокруг норландцев, словно те были не обычными людьми, а некими духами зимы.
Оба войска столкнулись поблизости от высокого берега Сазавы. Прошли те времена, когда литтам нечего было противопоставить в битве тяжелой рыцарской коннице. Нынче их княжеские войска были снаряжены не хуже, для них даже вывели породу коней, сочетавших мощь аллеманской рыцарской лошади с проворством лесной. Поэтому литты ударили первыми, что было сил. Затрещали пробитые копьями щиты, но вместе с ними затрещали и ребра. Первая кровь растопила взрыхленный снег.
Первый натиск литтов был столь сокрушителен, что потомки древних викингов попятились к лесу, откуда пришли. За ними, грозно наступая, двинулись воины князя Таутвигаса, уже мня себя победителями. Сам князь, наблюдая за битвой, не переставая кричал, подбадривая свое войско, хотя слышали его в шуме битвы от силы самые ближайшие. Но видели фигуру князя под знаменем все, и это воодушевляло воинов, помогало им выдержать жестокий накал сражения. Куда ни взгляни, всюду кипели поединки, и одни дрались что было сил, защищая свою жизнь, а другие мстили за погибших товарищей. То и дело боевой клич обрывался стоном. Те, кто падал с коня, оставались лежать в снежной каше, или, если были ранены не слишком тяжело, выбирались из боя, хоть ползком, туда, где можно было переждать. Кто мог идти, помогали тяжелораненым.
Битва длилась уже без малого час, когда князь Таутвигас заметил, что норландский строй начинает заметно прогибаться. Вот тревожно проревела сигнальная труба, и враги повернули коней, кто еще мог двигаться. У литтов, пожалуй, потери были не меньше, но зато уцелевшие при виде отступающего врага сразу ободрилист, осмелели, как собака при виде бегущей дичи.
Князь Таутвигас сделал знак знаменосцу и пришпорил коня, одним прыжком выскакивая из растаявшего вокруг снега.
- Вперед, литтское воинство! - и, обернувшись к Гюряте, крикнул: - Ну как, нужна мне помощь братьев?
Но воевода упал с коня, пораженный норландским копьем. На миг это показалось князю недобрым предзнаменованием, но тут же он бросился со своими воинами вперед, догонять бегущих норландцев.
Литтское войско разбило строй, растянулось. Кто был крепче, сидели на хвосте у врага, а раненые, ослабевшие, на измученных конях, ковыляли следом, как могли. Но всеми владел азарт, все стремились закрепить победу.
Но, прежде чем передовые норландцы доскакали до леса, раздались такие оглушительные звуки труб, что преследователи замерли, будто налетели на стену. Из леса выступил свежий отряд норландцев, распался на два крыла, выгнулся подковой, сверкающей серебром кольчуг и шлемов, стал быстро обходить литтов.
Небо и земля содрогнулись, когда норландцы замкнули подкову, и пошла сеча, еще более жестокая, чем прежде...
К князьям Радвиласу и Азуоласу, ведущим свои полки, не подозревая ничего, примчались несколько вырвавшихся из боя воинов Таутвигаса. Израненные, в разбитых доспехах. С головы одного сбили шлем, и лоб пересекала кровоточащая рана. Торопливо, перебивая друг друга, они поведали великому князю, что кипит битва.
Радвилас грозно нахмурился, уточняя у спасшихся:
- Значит, мой брат вас не посылал? И не проверил, нет ли в лесу засады?
- Нет, государь, - был ответ на оба вопроса.
Радвилас тяжело вздохнул и скомандовал поднять знамя с серебряным пардусом.
- Вперед, литты! На помощь князю Таутвигасу!
"Которого, если удастся спасти, я надолго засажу в поруб, будь он хоть сто раз старшим братом!" - договорил про себя Радвилас, меж тем как литтские полки мчались что было сил сквозь снежное месиво к месту сражения.
-
Таутвигас всегда виделся мне этакой миной замедленного действия. Нет, он конечно, не был трусом, но мозги у него были мозгами рядового воина, а не полководца. Плюс избыток самоуверенности и жажда лидерства. Опасное сочетание, и оно сказалось.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Таутвигас всегда виделся мне этакой миной замедленного действия. Нет, он конечно, не был трусом, но мозги у него были мозгами рядового воина, а не полководца. Плюс избыток самоуверенности и жажда лидерства. Опасное сочетание, и оно сказалось.
Предчувствия Вас не обманули. :'(
А теперь он сумел втянуть в неприятности своих братьев и кучу воинов.
По колено в розовой от крови талой воде, литтская конница вступила в бой. В какую-то долю мгновения все изменилось до неузнаваемости, но так обычно и бывает в сражениях. Теперь уже Радвилас и Азуолас повели полки в обход, стремясь окружить и прорвать кольцо норландцев, в котором, как загнанные звери, метались их сородичи.
И пора была их выручать! Из отряда князя Таутвигаса способны были продолжать бой едва ли треть воинов. Окровавленные, в пробитых доспехах, они упорно защищали свою жизнь. Сам князь вместе с обоими сыновьями ожесточенно рубился, видя, как тает его мечта о Влесославльском княжении, о власти и славе. Когда в битву вмешались главные войска литтов, у остатков передового отряда появилась надежда спастись. "Эх, все опять идет не так! - тоскливо подумал Таутвигас, следя за битвой. - Они меня вытащат, как щенка из проруби, и я буду обязан им, а сам - ничто..."
Но прежде следовало остаться в живых, и князь поднялся на стременах, ободряя своих воинов:
- Вперед, литты! Бейтесь, народ Алджимантаса! - выкрикнул Таутвигас, и его клич поддержали полки его братьев, идущие навстречу со свежими силами. Радвилас распоряжался войском, спеша исправить ошибку старшего брата. Как ястребы на стаю гусей, налетели на врага витязи князя Азуоласа, опрокидывали конями, разметали норландский строй.
Но потомки викингов умели биться. Быть может, ярлу Асвальду было далеко до Торира Сильного, разбитого сто лет назад влесославльским князем Святославом в битве при реке Ренне, однако соображал он быстро. Подозвал к себе лучшие отряды, в самом прочном вооружении, предназначенные для особых случаев. В обычное же время они окружали военачальника, служа охраной.
- Прорвите их ряды, убейте вождей! - приказал ярл Асвальд. - Литты не знают настоящего порядка, у них все держится на личности вождя. Стоит обезглавить их войско, и оно растеряется!
Сразу три отряда норландцев ринулись в разные стороны, прокладывая себе путь сквозь бешеную сечу. Их было трудно остановить. Любой воин, заступивший им дорогу, бывал безжалостно сбит наземь.
Высокий норландец в черных доспехах нашел в бою князя Таутвигаса, который вел свой отряд на соединение с братьями. Вздыбил перед ним своего вороного коня, ударил кованой, с шипами, булавой. Будто горячая красная вспышка обожгла князя, и он повалился наземь, под копыта коней. И не видел уже, как его сыновья с двух сторон налетели на черного рыцаря, как еще пуще разгорелась битва над его телом. Ничего больше не слышал князь Таутвигас, погубивший неуемным честолюбием себя и многих людей.
Навстречу князю Радвиласу, туда, где развевалось на ветру главное знамя литтов, бросился самый большой отряд норландцев. Великий князь успел перестроить свою личную тысячу, и та умело оборонялась. Но в этих норландцев, похоже, вселилась ярость берсерков. Они сокрушали всех, кто вставал на пути. Радвилас видел, как литтский витязь, скрестивший меч с берсерком, под сокрушительным ударом его двуручного меча превратился во что-то, что и человеческим телом-то назвать было нельзя. Другой литт, сломав копье, ухватил врага за талию, вместе с ним вылетел из седла, и они, сцепившись, скатились с высокого речного берега, остались лежать недвижно.
На одно томительное мгновение Радвилас заколебался: продолжать борьбу или отступить, пока его полки не разбиты наголову. Но тут из бешеной толчеи навстречу ему метнулось копье, словно ядовитая змея. Именно копье, словно живое: у великого князя не было времени разглядеть, в чьих оно руках. Все, что он успел - поднять коня на дыбы, заслоняясь им от смертельного удара. В следующий миг конь со всадником содрогнулись от удара. Радвилас хотел выпрыгнуть из седла, но бьющийся в агонии конь рухнул в растаявший снег и лед, заливая кровью все вокруг. Сброшенный наземь, князь пытался подняться, но страшная боль пронзила правую ногу, и в глазах потемнело.
Очнулся Радвилас, когда почувствовал, как воины поднимают его и сажают на нового коня. Прямо над собой услышал тревожные голоса, затем рядом показалось бледное лицо молодого воина. Память подсказала великому князю, что этого воина зовут Любко, он полукровка - полулитт-полусварожанин, и три года служит при дворе.
- Государь, ты сможешь ехать верхом? - тревожно спросил воин. Из-под шлема по виску спустилась мокрая от пота прядь русых волос.
Радвилас вновь почувствовал, как колено пронизывает острая боль. Он не был уверен, что ниже вообще осталась нога - ощущение было, что ее кто-то откусил. Но, когда воины втянули его в седло и плотно обступили, помогая держаться, он увидел, что вся обстановка на поле боя сильно изменилась за каких-то несколько минут. От всего норландского войска, пожалуй, осталось в строю не больше половины. Но и те, что были, уверенно одолевали литтов. Снежный берег Сазавы устилали тела погибших и раненых. На левом крыле войска еще сражался Азуолас, но Таутвигаса давно не было видно.
Княжеская гордость боролась в Радвиласе с голосом разума, причиняя боль едва ли не сильнее телесной. Отступить, признать поражение? Никогда прежде Радвилас не проигрывал битву, и бесконечно трудно оказалось смириться теперь. Казалось, даже и сейчас еще его воины, измотанные и поредевшие в числе, смогут собраться в кулак и нанести решающий удар! Но рассудок говорил: нет, надо отступить, пока еще осталась у них живая сила - люди и кони. В противном случае, остаться зимой, в чужой стране, с ошметками разбитого войска, - мало какая судьба покажется бесславнее.
И Радвилас, мертвенно-бледный от боли и от горечи поражения, слабо взмахнул рукой, приказывая трубачу:
- Труби отход! Трижды!
И он, не оглядываясь, поехал прочь, почти не правя конем, которого вели под уздцы воины. Кругом слышались стоны раненых и умирающих. Литты проезжали мимо своих гибнущих товарищей. Некоторые цеплялись за живых, садились сзади на их коней, но многие оставались лежать. Всех было не забрать с собой.
Откуда-то из кроваво-снежного моря вынырнул Азуолас. Только третий сигнал к отступлению заставил его повернуть со своими витязями назад. Доспехи на нем были проломлены и окровавлены, но он пробился сквозь вражеский заслон и встретил брата. Несмотря на все обстоятельства, на мгновение оба обрадовались.
- Где Таутвигас? - спросил Радвилас тревожно.
- Остался там, - Азуолас, не задумываясь, указал двуручным мечом, который, не остыв после битвы, держал одной рукой. - Мне не удалось даже забрать его тело, надо было спасаться самим.
Радвилас низко склонил голову, чувствуя, как пронзительно болит колено. Но не эта боль была хуже всего.
- Отступаем к звениславльской дороге! Что враги: преследуют нас?
- Кажется, нет. Когда мы отходили, они оставались на месте. Им досталось не меньше нашего, - не без самодовольства ответил Азуолас.
Великий князь облегченно вздохнул.
- Если так - есть надежда выбраться. Норландцам эта страна еще больше чужая, чем нам. Если у них большие потери, теперь захотят переговоров, я думаю. Но охранение выставить!
- У нас набралось сотни три пленных. Мы их обменяем на наших, попавших в плен. И тело моего отца надо выкупить, - проговорил Монтивил, сын Таутвигаса, вместе со своим братом едва выбравшийся из жестокой сечи.
Радвилас одобрительно взглянул на юношу.
- Так и сделаем, - пообещал он. - Только сейчас нам нужен покой. Хотя бы раны залечить, - вздохнул он, чувствуя, как в глазах темнеет от слабости и боли.
Разбитое литтское войско остановилось в большом селе Соловьиная Роща, верстах в пяти от места битвы. Радвиласу понадобились все силы, чтобы выдержать путь верхом, да и то, воины поддерживали его в седле, и в избу местного поселянина внесли князя на руках. Уже затем, устроив его на соломенном ложе, воины могли позаботиться и о собственных ранах. Мало кто вышел из битвы при Сазаве совершенно невредимым. Таков был итог сражения, куда толкнуло литтов честолюбие князя Таутвигаса.
Однако норландцы не меньше их пострадали в битве и были вынуждены просить о мире. В этом Радвилас оказался прав. Когда ему сообщили о прибытии послов, он бледно усмехнулся. Несколько дней он пролежал в постели, мучимый телесной и душевной болью. Нога была сломана в колене и изводила непрестанной болью, от которой он даже ночами не мог заснуть. Но, когда сообщили о прибытии послов, Радвилас потребовал одеть его и вышел к ним, опираясь на плечо молодого слуги.
Норландцы, было видно, не ожидали, что литтский князь так скоро встанет на ноги, и потому слегка опешили. Предложения же их - обеим сторонам разойтись с миром, покинуть несчастливую для завоевателей Влесославльскую землю, - литтам как раз были кстати. Недавним противникам надо было зализывать раны. Большие потери сделали их сговорчивыми. Радвилас потребовал обменять раненых, и это было исполнено. За выкуп вернули также тело князя Таутвигаса, растоптанное лошадьми, и трупы нескольких знатных литтов, которых именно с этой целью не похоронили в общей могиле с остальными. Таким образом, удалось избежать полного позора. Но для многих из выживших битва при Сазаве была самой черной страницей в жизни. В том числе и для князя Радвиласа, который впоследствии хромал до конца жизни. Кроме того, он со стыдом признавался себе, что не может по-настоящему сожалеть о гибели своего старшего брата. Смерть Таутвигаса избавляла Литтское княжество от опасных в будущем проблем. Жаль было тех воинов, что поплатились жизнью за великие замыслы брата. Теперь он, Радвилас, становился старшим в роду Алджимантаса, во всех смыслах. Некому больше ставить ему условия. И он невольно чувствовал облегчение, и стыдился его, как будто сам толкнул брата на копья норландцев. И все это добавилось в обширную копилку мыслей и чувств, которые князь Радвилас не сможет открыть никому и никогда - только самому себе в бессонные ночи.
Когда литтские воины немного залечили раны и отдохнули в Плескове, у княжича Саулиса, решительно повернули домой. Так Радвиласу пришлось научиться признавать ошибки, - умение, полезное для правителя.
Но его испытания были еще не закончены. На расстоянии нескольких дней пути до Айваре, на привале, их нашел гонец из дворца. Когда его проводили к великому князю, тот поклонился и скорбно взглянул на него:
- Государь, супруга твоя, княгиня Всемила, умерла!
Радвилас, опиравшийся на плечо молодого слуги, пошатнулся, будто его кто подтолкнул, и юноша едва его удержал, поскольку князь был выше и тяжелее него.
- Как... это случилось? - выдохнул Радвилас, выпрямившись и преодолев слабость.
Гонец развел руками.
- Мне говорила боярыня Желань: у княгини, как только вы ушли в поход, стало часто болеть в груди. Никакие врачевания не помогали. Последние дни она уже не вставала с постели. А потом ей, вроде бы, стало чуть получше, она уснула, и ее оставили одну. А час спустя, боярыня сказала, зашла проведать княгиню, а та уж не дышит.
Радвилас опустил руки ладонями к земле, в знак почтения к богу смерти, Поклюсу.
- Даже умереть ей суждено было одинокой, никого из родных не было рядом! - произнес он одними губами. - Пусть боги на Высшем Небе будут добры к ней...
И он ушел в свой шатер, держась прямей и надменней обычного, хоть и опирался на своего провожатого. Велел всем выйти. И все послушались, оставив великого князя одного. Даже Азуолас обошел раз, другой вокруг шатра брата, но не решился войти, чтобы выразить соболезнования. Знал, что Радвиласу это будет неприятно, даже от ближайшего родственника. Непостижимый человек его брат! Ведь горе становится легче, когда его разделишь с другими. А Радвилас и боль, и радость держит в себе. Даже в детстве, вспомнилось Азуоласу, когда умерла их мать - брат не плакал. Разве что наедине, сам с собой.
На другой день великий князь, бледный и мрачный, приказал идти дальше, в Айваре. Тяжек был для него этот путь, хотя пролегал по благоустроенной части страны. Думал вернуться к живой жене, а теперь его ждет только серебряная урна с ее прахом после погребального костра! Он похоронит ее в стене храма Жемины, что велела построить Всемила, как она сама просила. Признаться, вопреки всему, Радвилас не верил, что лишится жены так скоро. Лишь теперь понял, как много она значила в его жизни.
Дома встретили трое младших сыновей и самая младшая, девочка Лайме. Все выглядели растерянными, точно земля ушла из-под ног. Радвилас приласкал сыновей, а дочь взял на руки. Подумал, что старшим сыновьям, к которым он послал гонцов, тоже больно будет узнать о смерти матери, больно до слез, хотя они уже князья.
- Я скорблю вместе с вами, дети, - глухо проговорил он, усаживаясь в кресло и пристраивая больную ногу на скамейку. - Мы с Азуоласом и Альдоной тоже лишились матери в детстве. И я думал тогда, - запомните, дети: хуже этого с нами уже ничего случиться не может. Так что идите вперед смело!
-
Не бывает войн без потерь и поражений. В этом случае даже Радвилас не мог ничего сделать. Таутвигас погиб в бою, как подобает воину, но сколько воинов он утащил за собой, лишний раз доказав, что победа не всегда достаётся одной только смелостью. И Всемила не встретила мужа, который, наконец понял, как много она значила для него. Так всегда - что имеем не храним, потерявши плачем.
-
Да, неудачный выдался поход :( И ведь и необходимости-то никакой не было, от чего ещё обидней. С другой стороны, если б необходимость была, а они бы проиграли, было бы ешё хуже, наверное.
И Всемила умерла в одиночестве :'(
-
Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis! :-* :-* :-*
Не бывает войн без потерь и поражений. В этом случае даже Радвилас не мог ничего сделать. Таутвигас погиб в бою, как подобает воину, но сколько воинов он утащил за собой, лишний раз доказав, что победа не всегда достаётся одной только смелостью. И Всемила не встретила мужа, который, наконец понял, как много она значила для него. Так всегда - что имеем не храним, потерявши плачем.
У каждого в жизни бывают поражения, и герои должны уметь их принимать. А авторы - описывать, как есть, не ожидая полной безупречности. Хотя этого поражения можно было бы избежать, если бы не ошибка Таутвигаса.
Радвилас и прежде уважал и ценил жену, был привязан к ней. Конечно, ему жаль, что она умерла. Но в их семье почти все переживают своих супругов: не у всех здоровье, как у рода Алджимантаса. Только у тех, кто женится поздно, как Азуолас, есть шанс прожить жизнь с одной женой.
Да, неудачный выдался поход :( И ведь и необходимости-то никакой не было, от чего ещё обидней. С другой стороны, если б необходимость была, а они бы проиграли, было бы ешё хуже, наверное.
И Всемила умерла в одиночестве :'(
Но те, кто выжил, получили новый опыт, и смогут действовать лучше. Думаю, что будут у них еще немалые успехи.
Жаль Всемилу. :'( Хотя говорят, что перед смертью каждый одинок, независимо от того, есть рядом люди или нет.
Глава 17. Аллеманская графиня
Однако сильно ошибся бы тот, кто решит, будто князь Радвилас опустит руки и станет лишь оплакивать жену да военную неудачу! Литтский великий князь, конечно, глубоко переживал несчастья, но отнюдь не пал духом. Недаром же его имя означало "Нашедший надежду". Его сломанная нога постепенно заживала, и, хотя для ходьбы ему пришлось завести трость, зато ездить верхом, к счастью, хромота не мешала. А самое главное - он ждал известий с закатных границ.
И дождался - в виде беглецов, оборванных, обездоленных, что бежали поодиночке и семьями, целыми поселениями из земель лесных и приморских литтов. Они приходили, оплакивая погибших близких, сохранив из имущества лишь то, что на себе, и рассказывали жителям Айваре о новом походе аллеманов под предводительством графа из Винтерхаузена, о новых пожарах и разрушениях.
Дождавшись точных сведениях от разведчиков, Радвилас приказал войскам готовиться в поход. Иначе он поступить не мог, лишь этого от него и ждали. И вот, когда на деревьях стали желтеть листья, литтское войско выступило на закат. Возле Берестня соединились с войсками князя Азуоласа, который в последнее время провел здесь не одно сражение, хоть и не мог успеть всюду.
- Что делают, мерзавцы! - сжимая зубы, говорил он про аллеманов. - Жилые места на много верст опустели: людей угнали в плен или убили. Кто уцелел - прячутся в болотах. Священные рощи и храмы сожгли, а жрецов убили. Они хвалятся, что их боги сильнее литтских.
Двигаясь разоренными землями, литтские воины и сами видели следы аллеманского нашествия. Там, где раньше жили люди, теперь чернели пепелища. По ночам завывали одичавшие собаки вместе с волками. Но нигде было не услышать человеческого голоса. Зато поля были кем-то сжаты. Запасливые аллеманы не позволяли спелому зерну осыпаться без толку.
Увидев поле, покрытое низкой колючей стерней, князь Радвилас почему-то пристально взглянул туда. Затем, к общему удивлению, велел повернуть дальше к закату, в сторону Зубровой Горки. Тут уж все, как один, изумились. А предводитель разведчиков, Кунигас, только что оповестивший великого князя, где искать врагов, растерянно спросил:
- Государь, ты уверен? Винтерхаузен с основным войском сейчас возле Римуне. Зуброва Горка гораздо закатнее.
- Все верно, - кивнул Радвилас, направляя коня на закатную дорогу.
Разведчик непонимающе моргнул. Он умел находить следы в поле и в лесу, и улавливать замыслы врага, но замыслов князя Радвиласа еще никто не ведал.
- Прости, государь, но я не понял, - сознался он.
- А я с тобой и не советовался, - ответил великий князь и распорядился войску идти стороной, прочь от местнонахождения врага, с которым все готовились сойтись в честном бою.
И литты пошли своей дорогой. Если сперва воины предполагали, что великий князь собирается обойти аллеманов и ударить вбок, то вскоре они ушли уж слишком далеко. Теперь двигались по нетронутому войной краю. Скоро уже заканчивалась Литтская земля, впереди лежали владения аллеманов.
На последнем привале князь Азуолас решительно потребовал у брата:
- Ты можешь объяснить, что задумал?! Мы должны были защищать свою землю от захватчиков!
Радвилас, сидевший на высокой скамье, спокойно взглянул на метавшегося по шатру разгневанного брата.
- Должны. Этим мы и займемся во владениях графа Винтерхаузена. Он и другие аллеманы считают нас за животных, которых можно пасти и стричь, а потом и зарезать. Пора им втолковать, что с ними самими тоже можно не считаться! Разбей мы аллеманов в очередной раз на своей земле - они только больше обозлятся. Сколько раз уже так было! Но если мы вторгнемся в земли аллеманского вождя, сможет ли он продолжать поход?
Азуолас остановился, восхищенно хлопнул себя ладонями по бокам.
- Ну, брат, ты и придумал! Одному тебе боги дали истинно великокняжескую голову! Пусть Винтерхаузен тогда подумает, как прокормить зимой своих смердов и холопов, чей урожай пойдет нам!
Оба засмеялись. Но вдруг Азуолас спросил с ноткой обиды в голосе:
- А почему ты скрыл свой замысел от всех? И даже от меня?
- Чем меньше знают наши воины, тем меньше опасность, что узнает и противник, - объяснил Радвилас. - Аллеманы могли захватить в плен кого-нибудь не в меру осведомленного и пыткой выведать все. И прощай внезапность!
- Ты обо всем думаешь наперед! - Азуолас шумно вздохнул. - Ну а мне почему говоришь лишь теперь? Не доверяешь?!
- Доверяю, брат, успокойся! Впредь ты всегда будешь узнавать о моих замыслах первым, - пообещал Радвилас. Про себя он опасался излишней горячности Азуоласа. Тот мог нечаянно проговориться своим воинам, и так сведения пошли бы дальше.
Как бы там ни было, скрытность великого князя себя оправдала. Никто не задержал дерзкого похода литтов, потому что никто не додумался бы искать их в аллеманской земле. Точно стремительный пардус, прыгнуло литтское воинство во владения графа Винтерхаузенского. Разведка доложила, что почти все боеспособные мужчины ушли с графом на войну, как и в соседних владениях. В замке осталась графиня с детьми, и при ней не было никого, кроме слуг. Некому было дать отпор литтам. Те вошли, как раскаленный нож сквозь масло.
Аллеманские поселяне бежали от них, бросая селения и амбары. Кое-где еще курился дымок в печи-камине, но хозяев и след простыл. Они скрылись в замке, под защиту каменных стен. Кто-то успевал предусмотрительно вывезти зерно и угнать скот. Другие бежали налегке, унося своих детей и стариков, а все нажитое было брошено. По обычаям войны, победители брали все себе. Аллеманский хлеб и мясо должны были восполнить их потери.
Замок Винтерхаузен был построен на полунощной стороне высокой горы, почему и получил имя, означающее "Зимний дом". Это была мощная твердыня, окруженная высокой стеной и крепостным рвом. Когда ее оборонял надежный гарнизон воинов, должно быть, она преградила бы путь любому завоевателю. Но Радвилас сразу разглядел, как мало на стенах воинов, с какими промежутками они расставлены. Он мог подождать, пока винтерхаузенцы сдадутся. У его войска добытых запасов хватит надолго, а вот обитателям замка, куда набилось столько народу, скоро придется туго.
Литты начали осаду. Напротив главных ворот замка разбили лагерь. Вырубили сосны на склонах горы для своих костров. И, конечно, перехватили все дороги к замку, так что осажденные никак не могли оповестить графа Винтерхаузенского о бедственном положении его собственных владений.
Но князь Радвилас хотел уладить дело поскорей. Он направил посла в замок, к графине-правительнице. Его обнадеживало, что предстоит иметь дело с женщиной, к тому же матерью трех детей. Была надежда, что она окажется благоразумнее своего воинственного супруга.
Графиня Гертруда Винтерхаузенская происходила из древнего аллеманского рода. От своих прародительниц, что силой и отвагой не уступали мужчинам, она унаследовала силу духа, а также волосы цвета льна и выразительный взор больших голубых глаз. Ей не впервые приходилось управлять замком, когда ее муж уходил на войну. Но осажденным замком - впервые. И, хоть она старалась успевать повсюду, но разом обрушившийся на плечи груз трудных обязанностей гнул женщину к земле. Она совсем потеряла сон, устраивая вместе со старшими слугами и намногочисленными воинами, что можно сделать.
- Разместили беглецов в старых подвалах замка? - устало спрашивала хозяйка.
- Да, госпожа! Для них устроен ночлег, и сготовили овощную похлебку с ячменным хлебом. Все благодарят тебя, - ответил Ивар, управляющий.
Графиня, казалось, немного успокоилась.
- Хорошо! Тогда ты, Дитер, поставь мужчин покрепче на стены, - велела она старому рыцарю, которому вверена была охрана замка. - А ты, Винрих, открой им оружейную.
- Опасно, - покачал головой начальник арсенала. - Господин граф никогда не доверил бы мужичью оружие.
- Я знаю, - графиня сцепила вместе лежащие на коленях руки, надеясь, что они не дрожат. - Но, будь мой супруг дома, нас бы теперь не осаждали литты.
По перилам лестницы стремительно съехал старший сын графини, десятилетний мальчик, рыжий и веснушчатый.
- Скоро батюшка вернется и побьет литтов! - прокричал он над ухом у матери с жестокой детской радостью.
Гертруда вздрогнула, как ужаленная.
- Рейнгольд, сколько я повторяла: не носись так! И не кричи! Где сейчас Адельгейда и Конрад?
Сын насмешливо фыркнул.
- Сидят с нянькой в спальне и всего боятся! А я - нет! Я хочу посмотреть, как мы будем сбрасывать литтов со стен!
Мать строго взглянула на него, без слов напоминая, что он все-таки еще остается ее сыном, а она - хозяйка в замке.
- Дитер, если мой сын появится на стене, посади его в подвал, как изменника!
- Слушаюсь, госпожа! - отвечал старик.
Мальчику бросилась краска в лицо, как обычно бывает у рыжеволосых. Он сжал кулаки и подыскивал слово, что должно было поразить взрослых наповал. Но не успел ничего придумать, потому что за стеной пронзительно запели трубы. Тут же вбежавший в замок часовой крикнул:
- Госпожа, прибыл посол от литтского князя!
Графиня переглянулась со своими советниками. Они, казалось, как и сама Гертруда, пребывали в затруднении. Немного подумав, женщина кивнула:
- Пусть войдет! Узнаем, чего хочет его князь... Эльгита, принеси мне синюю аксамитовую накидку. А ты, Рейнгольд, сиди возле меня и слушай. И посмей только вмешаться в беседу!
- Слушаю, матушка, - нехотя буркнул подросток, ковыряя носком сапога цветной мозаичный пол.
Явившийся посол великого князя литтского и сварожского передал графине письмо от своего господина. В нем Радвилас просил у хозяйки замка дозволения приехать с небольшим числом людей и обговорить условия заключения мира. Иначе обещал взять Винтерхаузен, штурмом или осадой.
- Не соглашайся, госпожа! - воскликнул Винрих, главный оружейник. - Радвилас наверняка тебя обманет! Если ты его послушаешь, он возьмет в заложники тебя и детей.
Литтский посол, князь Остромир Преславич, понял аллеманскую речь, вмешался в разговор, горячо проговорив:
- Мой государь, благородный князь Радвилас, клянется на мече именами Перкунаса, Сауле и Жемины, что никто не причинит вреда графине, ее детям, воинам и слугам, а также ее владениям! Разумеется, если они заключат договор и примут мирные условия. Ну а тем, кто желает войны, следует быть готовыми к любым ее последствиям! Сейчас мой государь предлагает вам мир, как знак доброй воли.
Теперь взоры всех присутствующих обратились к графине Гертруде. Она, погруженная в размышления, взглянула на сына, сидевшего как на иголках. Поймет ли ее первенец, растущий в презрении к литтам, то, что ее вынуждает совершить забота о детях?
- Пусть князь Радвилас приедет завтра в полдень, с сотней избранных им людей. Я, со своей стороны, ручаюсь головой за каждого из обитателей замка, что ему здесь не грозит с нашей стороны никакое предательство.
Голос женщины звенел от напряжения. Она понимала, что решает судьбу своей семьи и владений, вверяясь врагу, пришедшему с местью. Если она ошибется, лучше будет ей умереть сразу. Но лучше ли получится, если замок возьмут силой или измором?
Князь Остромир почтительно поклонился сидевшей в кресле женщине.
- Готовься, госпожа! Завтра великий князь литтский и сварожский объявит свои условия мира.
И гордым аллеманам пришлось терпеть, что литты на их земле ставят им условия. Один лишь юный графский сын, когда за послом закрылись двери, задорно воскликнул:
- Видали мы таких! Скоро вернется отец. Он обещал привезти мне слугу-литта, и я сам выберу из пленных!
Взрослые мрачно переглянулись. Им-то ясно было, что эта война пошла не так, если литты стоят под Винтерхаузеном.
- Рейнгольд, ступай, умойся и переоденься, - сухо бросила сыну Гертруда. - Попробуй лучше сам отвечать за свой дом и людей, и веди себя, как положено графу, а не испорченному мальчишке!
Мальчик примолк и, может быть, впервые в жизни задумался, что, пока нет отца, за все должен отвечать он, как старший. И сразу порадовался, что рядом находится мать.
А в литтском лагере князь Радвилас, выслушав от Остромира о разговоре с графиней, удовлетворенно кивнул:
- Так я и думал, что хозяйка Винтерхаузена окажется рассудительней своего супруга. Что ж, я попробую с ней договориться и решить дело миром. Пусть заплатит дань - и мы уйдем отсюда. Право, жаль, что аллеманы, видимо, не прислушиваются к своим женам, собираясь на войну.
И он приготовился к переговорам, рассчитыаая поставить условия аллеманам по праву победителя.
-
Разумное решение! Пусть у Винтерхаузена под хвостом загорится, может быть и мозги включатся. Рейнгольд, конечно, Рейнгольд! Подростковая самоуверенность и "весь мир существует только для меня"! Ничего, жизнь научит, если папа не научил, только вот урок может оказаться уж очень жестоким. Но графиню даже жаль, неизвестно, что с ней может сотворить супруг, когда вернётся, если, конечно, вернётся. Лучше бы не возвращался.
-
Идея остроумная, но что в это время происходит в литтских землях? Ведь Винтерхаузен продолжает их грабить и знать не знает, что надо скорее домой бежать. А вдруг он тоже осадит замок, например, Азуоласа, и захватит Рингалле?
-
Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis! С праздником! :-* :-* :-*
Разумное решение! Пусть у Винтерхаузена под хвостом загорится, может быть и мозги включатся. Рейнгольд, конечно, Рейнгольд! Подростковая самоуверенность и "весь мир существует только для меня"! Ничего, жизнь научит, если папа не научил, только вот урок может оказаться уж очень жестоким. Но графиню даже жаль, неизвестно, что с ней может сотворить супруг, когда вернётся, если, конечно, вернётся. Лучше бы не возвращался.
Радвилас изобретателен. Не будет биться с противником влобовую, если можно что-нибудь придумать. Враги, конечно, его считают коварным. Недаром его методами впоследствии, кажется, и некоторые его родственники действовали успешно.
В милитаризованном обществе и мальчишки перенимают худшие черты еще до того, как сами смогут взять в руки меч. Но, может быть, время для урока еще не упущено.
Насчет графини поглядим дальше. Если она с Радвиласом договорится, придумают, как устроить все к лучшему.
Идея остроумная, но что в это время происходит в литтских землях? Ведь Винтерхаузен продолжает их грабить и знать не знает, что надо скорее домой бежать. А вдруг он тоже осадит замок, например, Азуоласа, и захватит Рингалле?
Так о любой военной хитрости можно сказать: а что, если ее одновременно применит и противник? Почему на Журавлином поле чжалаиры не поставят засадный полк в лес раньше медвединцев (и некоторых родственников Радвиласа ;))? Но на практике, идеи - это не грипп и не коронавирус, чтобы передаваться по воздуху. Чаще все-таки осеняет кого-то одного. А Винтерхаузена оповестят, и немедля. Да так, что у него не останется выбора.
На другой день князь Радвилас приехал в замок Винтерхаузен для переговоров. Графиня со своей семьей и приближенными ждала в большом зале, в кресле, которое она занимала в отсутствие своего супруга. На ней было надето простое серо-голубое платье, словно тронутое пеплом. Лишь тонкая нить жемчуга оживляла подчеркнутую скромность ее наряда. У ног Гертруды сидели на скамье ее дети. Старший сын, Рейнгольд, исполнял приказание матери, но все равно глядел волчонком. Младшие, белокурые мальчик и девочка, смотрели на чужеземцев с робким любопытством. Окружившие семью графа воины и слуги стали с таким расчетом, чтобы их казалось больше. Но вряд ли их старания могли кого-то обмануть.
Радвилас в окружении сотни статных, богато снаряженных витязей вошел в зал, держась невозмутимо как обычно. И он сам, и его сопровождающие надели кольчуги под одежду, не оскорбляя хозяев недоверием. Для переговоров князь выбрал надеть черный длинный кафтан с серебряным шитьем и шнуровкой. Это изысканное и строгое одеяние придало ему, в глазах всех присутствующих, больше царственного величия, чем самые роскошные наряды иноземных вельмож. Даже хромота не портила облика великого князя, хоть он и опирался на красиво украшенную трость с набалдашником из янтаря.
Аллеманская графиня поднялась с кресла навстречу незваному гостю, и тот вежливо поклонился ей.
- Приветствую тебя, хозяйка Винтерхаузена, мудрая Гертруда! - глубоким низким голосом произнес князь.
- И я приветствую тебя, великий князь литтский и сварожский, доблестный Радвилас! - отозвалась графиня.
Разговор шел на аллеманском языке, которым Радвилас владел свободно. Обычно для переговоров он все же пользовался услугами толмача, но здесь счел не зазорным говорить с графиней на ее языке.
- Условия мои, госпожа, те же, что передал мой посол: пристойная дань за все, что твой муж награбил на Литтской земле! Я надеюсь, что граф Винтерхаузенский не сочтет какой угодно выкуп слишком дорогой ценой за целость собственного дома, за жизни своих жены и детей! - спокойным, деловитым голосом проговорил Радвилас.
Графиня окинула горящим взором своих детей. Было видно, что ей трудно решить за всех. Ее ладони, лежащие на коленях, мелко задрожали. Наконец, проговорила - сперва медленно, одними губами, затем ее голос набрал силу:
- Собрать дань будет трудно. Кругом все разорили твои полки...
- Куда меньше, чем разорил твой муж в моих владениях, - с достоинством отвечал Радвилас. - Я могу пригласить твоих детей - скажем, старшего из них, - поглядеть на пепелища, учиненные его отцом. Мне думается, будущему графу будет полезно взглянуть на войну с другой стороны.
Юный Рейнгольд обжег чужака ненавидящим взором и непременно сказал бы что-нибудь резкое, но мать надавила рукой на его рыжую макушку.
- Мой муж будет в ярости, когда узнает, как ты обманул его! Но он сам оставил Винтерхаузен без защиты...
Радвилас с уважением взглянул на графиню.
- Меня радует, что ты это понимаешь, госпожа! Твоему мужу следовало думать о своем доме и семье, а не о захвате чужих владений. Я пришел преподать ему урок, и совсем не хочу, чтобы страдали неповинные.
- Мой муж воспитан как любой аллеманский рыцарь: ради побед и воинской славы. А покой людям на его земле обеспечит страх, что внушает окружающим имя владельца, - голос графини прозвучал печально.
- Очевидно, не всегда достаточно одного грозного имени, - пожал плечами Радвилас. И подумал, что, когда граф Винтерхаузенский вернется домой, ему предстоит основательно позаботиться о нуждах своих подданных. И хорошо еще, если у него хватит ума быть благодарным жене за то, что сохранила ему замок и семью.
Будто подслушав его мысли, графиня проговорила:
- Пусть мое приданое послужит для уплаты дани, чтобы не пострадало наследство моих детей.
И вновь Радвилас подумал, что эта женщина достойна глубокого уважения.
- По правилам аллеманского рыцарства, мне следует благородно отказаться от жертвы, что приносит дама, и оставить ей сокровища. Но в литтских лесах и болотах сейчас прячутся женщины с детьми, оставшиеся без крыши над головой. Вместо хлеба у них желуди и болотные травы. Там что - прости, госпожа, но не откажусь от дани.
На бледном, но спокойном лице графини не отразилось и тени обиды.
- Твои требования разумны, а обращение достойно рыцаря!.. Эй, Ивар, Губерт, Дитер: проследите, чтобы дань была в полной целости доставлена в лагерь литтов! - приказала она ближайшим к ней слугам.
Радвиласа приятно удивила готовность аллеманской графини идти навстречу. Она умела мыслить ясно, что он всегда ценил в людях, даже в своих противниках. Для женщины она была решительна и не поддавалась страху. Кроме того, по ее приглушенному голосу при упоминании мужа, по враждебным взорам ее старшего сына и подозрительности слуг, литтский князь заключил, что графине нелегко живется в этом замке.
Когда отдвнные в уплату долга ценности стали переносить в лагерь литтов, графиня Гертруда пригласила гостей к столу.
- Было бы стыдно угощать такого знаменитого вождя и его воинов одними речами, - гостеприимно произнесла она. - Чтобы у благодарных гостей не было сомнений, я сама отведаю от каждого блюда, поданного на стол.
Радвилас поклонился ей с искренним почтением.
- Для меня большая честь, если госпожа на один день перестанет видеть в нас врагов!
- Я никогда и не желала видеть в вас врагов, насколько это возможно, - грустно улыбнулась графиня. - Для женщины и хозяйки дома главное - чтобы были невредимы ее дети и другие его обитатели. Мужчины мыслят иначе...
- Не настолько, чтобы не понять друг друга, - отозвался Радвилас, проходя следом за хозяйкой замка в пиршественный зал.
Там их встретили накрытые столы, правда, не столь богатые, как в лучшие времена, когда замку не грозила осада, - так извинилась графиня. Она в самом деле попробовала каждого угощения по очереди, чтобы гости не опасались вероломства с ее стороны. Лед был сломан, и вскоре литтские воины ужинали вместе с аллеманами, а те, что могли поговорить с ними - и беседовали между собой. Радвилас приказал своим людям держаться с хозяевами вежливо, и догадывался, что графиня со своей стороны отдала такой же приказ ради сохранения пусть шаткого, но все же мира.
Самому же великому князю все больше нравилось беседовать с графиней Винтерхаузенской. Он нашел в ней рассудительную и остроумную собеседницу, разбиравшуюся в важных вопросах не хуже иного мужчины.
После ужина гости разошлись отдыхать в отведенные для них помещения. А князь с графиней беседовали до утра о том, как быстрее прекратить войну. Сидя в больших креслах поблизости от лестницы, видели друг друга, потому что на полу в двух огромных канделябрах горели свечи. Радвилас заметил, что его воины не сразу ушли спать: кое-кто подглядывал с галереи наверху, не поднимутся ли они в спальню вместе. За дверями шептались и хихикали служанки, делились предположениями. И на одно мгновение Радвиласу захотелось сжать в объятиях эту женщину, утешить ее, оказавшуюся между двух огней. А затем, если бы представить, чтобы он мог поступить как Азуолас, - посадить ее на коня и увезти в Айваре, отсечь раз и навсегда все, что связывает ее с прошлым! Она слишком хороша для грубого аллеманского барона, а ему была бы настоящей женой и подругой...
Но, внутренне усмехаясь над собой, он точно знал, что никогда такого не совершит. Именного потому что он - не его брат, и должен учитывать не свои прихоти, а государственные интересы. И касаемо Гертруды ни у кого не должно возникнуть даже тени сомнений. Только в этом случае она сможет убедить своего воинственного супруга в необходимости заключить мир. Или, быть может, хоть сыновья ее что-то поймут со временем...
- Я всю жизнь слышала, будто литты - дикари с медвежьими головами, что мы заставляем их работать на нашей земле ради их же блага, - проговорила графиня. - Но я вижу: ты, князь, мудрее многих наших знатных людей. И обходишься с нами не хуже, чем аллеманы - с твоим народом, - она украдкой протянула ему руку.
- Завтра утром мы простимся и, скорее всего, не встретимся больше, - отозвался Радвилас, раз и навсегда ставя границу между собой и женщиной. - Но, в память о нашем договоре, мне хотелось бы никогда не сражаться против твоих близких. Сумеешь ли ты впредь удерживать их от войны?
Гертруда невесело усмехнулась.
- Я сделаю, что смогу, но не обещаю преуспеть! Муж мой, Эрих - упрямый и резкий человек, и старший сын растет весь в него. Я напишу мужу письмо, сообщу все как есть. Но прежде пусть мой гонец прочтет письмо его воинам. Тогда они заставят графа повернуть назад.
У Радвиласа замерли на кончике языка слова восхищения. Он поднес к губам руки Гертруды и поцеловал, одну за другой.
- Графиня, для меня большая честь познакомиться с тобой.
Наутро литты, получив богатую дань, повернули назад, к себе домой. Сотни глаз в замке Винтерхаузен провожали их с облегчением. Враг ушел, теперь можно было подумать, как без запасов и крыши над головой, почти без мужчин, пережить будущую зиму...
А граф Эрих Винтерхаузенский тем временем со своим войском углубился далеко в землю лесных литтов. Завоеватели хозяйничали, как стая саранчи. Гонцу графини пришлось немало постараться, выдавая себя за охотника с болот. Дважды его чуть не убили местные жители, угадав в нем аллемана. Наконец, он нашел лагерь графа под деревней с каким-то непроизносимым литтским названием. Посланец Гертруды был ловким человеком и, главное, служил ей еще до ее замужества, так что она вполне могла положиться на его преданность. Приехав с вечера к хорошо знавшим его воинам, он в подробностях поведал о походе литтов, об учиненном ими разорении.
Всю ночь в аллеманском лагере горели костры, люди расхаживали в разные стороны, делились тревожными вестями. А наутро собрались и, вооружившись, окружили шатер графа, который еще спал. Ото сна его пробудил неясный гул снаружи. "Что там, во имя злого языка Локи?! Литты, что ли, напали?" - подумал граф, с помощью своего оруженосца кое-как одевшись и вооружившись. Но воины, встретившие его на пороге, определенно были его собственными.
- Хватит, навоевались, пойдем домой! - оглушили его вопли. - Пока мы здесь собираем шишки, наши дома литты разорили! Мы все нищие! Без крыши над головой! Так-то, доблестный граф.
- Я про своих спрашивал: сказали, что у меня амбар выгребли до зернышка, корову и свиней угнали! Отпускай меня домой, мне семью кормить надо! - проорал графу в лицо Длинный Руди, один из лучших его воинов.
- И мне! У меня дом сожгли! - шагнул вперед Курт.
- И я ухожу домой! И я! - присоединялись другие люди.
- К троллям нам завоевывать литтов, когда они в это время грабят нас! - граф уже не слышал, кто это сказал. Сам он оглядывался как безумный, но кругом видел лишь искаженные яростью лица своих подданных. Схватился за меч, готовый поразить зачинщика, но ими были все. Ведь почти у каждого дома остались родные.
Дико озираясь, граф, наконец, вспомнил о письме жены и прочел его, словно надеялся, что оно поможет удержать воинов под его властью. Нет, не помогло! В сдержанных, но сильных строках графиня сообщала, что литты разорили всю округу, кроме самого замка, и она вместе с детьми и другими домочадцами спаслись, лишь заплатив дань.
Прочтя письмо, граф Эрих заскрежетал зубами. Если бы он обо всем узнал первым, еще можно было бы поправить дела военной добычей. Но теперь нечего и думать о продолжении похода. Его люди хотят лишь домой,к своим очагам и коровникам!
- Тролль вас побери, идем домой! - размашисто указал он рукой.
Дома аллеманы и впрямь застали опустошение. Лишь кое-где жители, в основном женщины да старики и дети, успели немного подновить дома. Но мужских рук явно не хватало здесь, и вернувшихся встретили с большой радостью.
Только замок остался цел, и, при виде встречавших его жены и детей граф невольно почувствовал облегчение. Едва он ступил на землю, дети облепили его, наперебой болтали, как замок осаждали литты, а затем матушка закляла их, точно добрая фея... Гертруда стояла рядом, со своей обычной чуть отстраненной улыбкой.
Взъерошив рыжую голову своего любимца Рейнгольда, граф Винтерхаузенский проговорил в утешение ему и себе:
- Ничего, сын! Я тебе еще подарю слугу-литта. А когда немного подрастешь - то и служанку!
Мальчик запрокинул голову, чтобы взглянуть в глаза отцу, и произнес с небывалой прежде серьезностью:
- Не надо, отец! Ведь литты нас не увезли в плен!
Граф отшатнулся и, едва не разинув рот, недоумевающе переглянулся с женой. На каждом шагу творилось такое, что ему поневоле приходилось задуматься о жизни...
-
Рейгольд меня удивил, не иначе думать умеет. Похвально. А ведь действительно из Гертруды получилась бы хорошая жена для Радвиласа. Но у каждого из них не только свои проблемы, и Гертруда и Радвилась умеют думать как государственники. Спасибо, эреа Артанис, очень интересный был эпизод.
-
Идея остроумная, но что в это время происходит в литтских землях? Ведь Винтерхаузен продолжает их грабить и знать не знает, что надо скорее домой бежать. А вдруг он тоже осадит замок, например, Азуоласа, и захватит Рингалле?
Так о любой военной хитрости можно сказать: а что, если ее одновременно применит и противник?
Я имела в виду, что, если они грабят друг друга вместо того, чтоб драться, то неизвестно, кто больше, в итоге, награбит, и будет ли идея удачной или наоборот. Хотя, думаю, Радвилас в замке взял больше, чем Винтерхаузен по деревням.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis! :-* :-* :-*
Рейгольд меня удивил, не иначе думать умеет. Похвально. А ведь действительно из Гертруды получилась бы хорошая жена для Радвиласа. Но у каждого из них не только свои проблемы, и Гертруда и Радвилас умеют думать как государственники. Спасибо, эреа Артанис, очень интересный был эпизод.
Мать постаралась ему втолковать, что происходит. Он пока еще по-детски восприимчив. Но не поручусь, каким он вырастет, что с возрастом возьмет в нем верх - отцовская кровь и воспитание или материнские.
Да, могла бы замечательная пара быть! Только вот встретились они при таких обстоятельствах, что ничего не могут себе позволить. Пусть лучше Радвилас с кем-то другим устраивает семейную жизнь. Чем он вскоре и займется.
Образ Гертруды - подарок всем читательницам на прошедшее 8 марта. :)
Идея остроумная, но что в это время происходит в литтских землях? Ведь Винтерхаузен продолжает их грабить и знать не знает, что надо скорее домой бежать. А вдруг он тоже осадит замок, например, Азуоласа, и захватит Рингалле?
Так о любой военной хитрости можно сказать: а что, если ее одновременно применит и противник?
Я имела в виду, что, если они грабят друг друга вместо того, чтоб драться, то неизвестно, кто больше, в итоге, награбит, и будет ли идея удачной или наоборот. Хотя, думаю, Радвилас в замке взял больше, чем Винтерхаузен по деревням.
Думаю, что Радвилас своих целей в этом походе достиг. И самое главное - аллеманы убрались домой, решать свои собственные проблемы. Может быть, даже чему-нибудь научатся.
Глава 18. Невеста литтского князя
Вернулся домой князь Радвилас с несомненной победой. Воины гордились успешным походом, а полученная в Винтерхаузене дань искупила убытки от аллеманского набега. Но сам великий князь что-то не чувствовал веселья, возвратившись в свой пустынный дворец. Был поздний вечер, и дети уже легли спать, как и большинство слуг. В замке мало горело свечей, переходы оставались полутемными. При тусклом освещении князь заметил кое-где пыль и паутину, местами отваливалась отделка на дверях и мебели. Челядь сбежалась, наспех разбуженная, казалось, едва узнавая своего господина. При жизни Всемилы такого не бывало. Она и в Ялине, и в Айваре умела всегда поддерживать уют, управлялась с домашними делами, до которых у самого князя не доходили руки.
"Как здесь темно и бесприютно! Это ли основанный моим отцом замок, где всегда кипела жизнь? Даже пахнет теперь по-другому. Тянет сыростью, холодом. Не топят, что ли, эти лентяи как следует? Кажется, что из замка вынули душу и превратили в могилу для его обитателей. Так и проведешь здесь остаток жизни, среди стылых стен и ржавеющего железа, пока не заберет Поклюс... Старшие сыновья выросли, скоро и младшие получат уделы, дочь выйдет замуж. А у меня что останется впереди? Только старость?"
При этой мысли Радвилас даже испугался. Поспешил в свои покои, хромая сильнее обычного. Отворил окно, жадно стал вдыхать пахнущий дождем воздух. Ему хотелось, чтобы свежий ветер промчался через весь замок, изгнал могильную затхлость.
Только теперь он заметил, что в покоях еще кто-то есть. Молодая служанка перестилала князю постель. Окончив стелить тонкие агайские простыни, она выпрямилась, чуть заметно повела пышными бедрами, ожидая, что прикажет князь.
Он отмахнулся от нее:
- Ступай, Вилия! Найди кого вровень себе.
Женщина, обиженно надув губы, выскользнула за дверь. Но Радвиласу она не была нужна. Она не принесет ни ему утешения, ни порядка в доме. Наоборот, посеет среди челяди склоки и распри. И сам он ищет не податливую невольницу - подругу во всем, вторую половину бытия, как была первая в мире женщина для первого мужчины, когда боги создали их из двух половинок дерева.
"Нет, этот замок еще оживет! В нем еще зазвучит женский смех, голоса детей! Не настолько я стар еще, чтобы смириться и доживать. В нашем роду не скоро поддаются старости. Азуолас всего на два года моложе меня, а умудрился вайделотку увести из храма. Почему бы и мне не жениться вновь? Наша семейная и общественная жизнь гораздо больше связаны, чем кажется несведущим людям. С молодой княгиней я обрету новые силы. Мир широк, княжество Литтское и Сварожское обширно, и в нем столько еще предстоит сделать! Даже жаль становится, что жизнь человеческая коротка..."
Долго и придирчиво разглядывал свое отражение в высоком зеркале с бронзовой оправой. И даже при самом строгом взгляде решил, что не выглядит и не чувствует себя стариком. И телом, и душой он дал бы себе не больше тридцати пяти лет. Так что молодая жена, кто бы она ни была, не останется на него в обиде. Надо только с самого начала не спугнуть ее, приручить, как дикую птицу...
Приняв решение, Радвилас стал выбирать невесту, чтобы была и ему самому приятна, и родство с ее семьей сулило бы выгоды Литтскому княжеству. Обстоятельства заставляли его глядеть на восход, в сторону Сварожьих Земель. Там набирала силу Медведица. Благодаря хитрой политике своих князей, умевших ладить с чжалаирской Ордой, она ухитрялась процветать и под игом, готова была перерасти всех соседей. Нынешний великий медведицкий князь, Мечеслав Тихомирич, был прежде женат на сестре Радвиласа, Кенне, дочери Алджимантаса и Забавы. Но Кенна неожиданно умерла, и князь Мечеслав женился снова - на волчановской княжне, красавице Любомиле. Это должно было отразиться на отношениях с литтами. И тем внимательней стал прислушиваться Радвилас, узнав, что в семье волчановских князей есть еще княжна-невеста, Предслава, по слухам, не уступавшая красотой старшей сестре.
Этот брак мог оказаться полезен, и преследовал сразу несколько целей, как все замыслы Радвиласа. Во-первых, кое-как восстанавливал пошатнувшийся союз с медвединцами, а с ними ссориться лишний раз не стоило. Мечеслав и так изгнал из Влесославля племянника литтского князя, Витена, сына Таутвигаса, и уже грозился войной за поглощенные литтами пограничные владения. Радвилас не был бы великим князем, если бы не знал, когда можно воевать, а когда лучше сохранять мир. Он уже позволил своему брату Скалмантасу, тоже овдовевшему, жениться на родственнице Мечеслава, белозерской княжне, а теперь собирался и сам последовать примеру.
Поддержание мира с крепнущей Медведицей - была наиболее очевидная причина. Но под ней скрывалась и другая, о которой Радвилас не говорил никому, по своей привычке. Он не верил в прочный союз между Волчановом и Медведицей, пусть и скрепленный брачными узами. Слишком давним было соперничество между их княжескими домами. При отцах нынешних князей воевали не раз, и кровь - и простых людей, и княжеская, - текла рекой. Медвединцы пользовались поддержкой Орды, чтобы ослабить противника. С помощью чжалаиров сумел покойный медведицкий князь Тихомир изгнать Святослава Волчановского из его удела, и тот долго жил с семьей в далеком Плескове, там же родились и младшие дети его. А по чьей милости позднее ордынцы вызвали волчановского князя в Сарай-Мунлик и убили вместе со старшим сыном? Снова они же, медвединцы, приложили руку. То уж совсем недавнее дело, десять лет всего прошло. Как поверить, что теперь между соперниками настанет прочный мир? Если даже искренне полюбили друг друга Мечеслав и Любомила, похоронили вражду своих отцов. И такое на свете бывает. Но стоит кому-нибудь из супругов умереть - и все еще может непредсказуемо измениться. Великое княжение, первенство в Сварожьих Землях - лакомая приманка для каждого князя. Ради него готовы даже чжалаирам служить, своим прямым врагам.
А Радвиласу сильные сварожские князья вовсе не надобны. Недаром он сам именуется великим князем литтским и сварожским, под его рукой сварожан уже больше, чем литтов. Если бы удалось всех их объединить под своим началом, тогда под литтское знамя стала бы огромная сила! Он бы покончил с междоусобными распрями, соединил бы два братских народа вместе, и тогда перед ними содрогнулись бы и Аллеманская Империя, и сама чжалаирская Великая Орда! От таких мечтаний захватывало дух. Сама объединенная литтско-сварожская страна тогда виделась Радвиласу роскошной красавицей, ожидавшей того, кто развяжет ее девичий пояс. Но он хорошо знал, что к таким мечтам следует идти постепенно. Если сам он не успеет, то наследники продолжат. Тогда кстати придется, что в сыновьях его будет течь и сварожская кровь. Сварожской даже больше. А пока - надо, чтобы у сварожан не поднялось своего сильного князя-объединителя, каким для литтов был Алджимантас и продолжает быть он сам. Пусть княжества мешают друг другу, это выгодно для него, Радвиласа. Породнившись с волчановским княжеским родом, он поддержит его в грядущих разногласиях с Медведицей, а самим волчановцам не позволит вырасти и избавиться от литтской опеки та же Медведица. На противоречиях между князьями можно играть, как опытный музыкант на струнах лютни, и многого добиться с их помощью.
От таких мечтаний, особенно вечерами, когда не мог заснуть, Радвилас сладко щурился и только что не мурлыкал, как пардус, вышедший за добычей. Вот сколько возможностей сулил ему брак с волчановской княжной! Он никогда не мечтал, чтобы великое княжение само упало бы в руки. Принимать подачки из рук богов достойно младенца, а не мужчины. Человек с головой и руками должен, разумеется, трудиться и бороться ради осуществления своей мечты. Но возможности дают боги, а там уж от человека зависит, как ими распорядиться. Одну, самую главную возможность, боги уже подарили ему, позволив родиться сыном князя Алджимантаса, а не какого-нибудь землепашца или ремесленника. Радвилас не презирал простых людей самих по себе, но полагал, что их жизнь хороша для тех, кому она подходит. Что бы он сам стал делать простолюдином - даже думать страшно! Нет, боги, одарившие его острым умом и деятельной душой, знали, где он сможет лучше всего проявить эти качества! А теперь вот перед ним еще даже не открывалась, лишь брезжила новая манящая возможность. От него зависит, насколько сможет ее осуществить.
Но и о третьем думал Радвилас, раз уж решил посвататься к волчановской княжне: какова она? Правду ли говорят, что красавица? Достойная ли княгиня из нее выйдет? А как родня ее, да и она сама, отнесутся к сватовству хоть и именитого, но все же немолодого вдовца? Княжна-то наверняка не о таком муже мечтает...
И Радвилас, прежде чем засылать в Волчанов сватов, направил туда Драйнаса, с наказом поглядеть самому, какова княжна Предслава: хороша ли, умна ли, как держится. Драйнас уехал, выбрав самые лучшие драгоценности, какие княжне наверняка захочется купить.
Вместе с дальней дорогой путешествие купца заняло больше двух месяцев, и князь Радвилас с нетерпением ждал своего осведомителя. Наконец, тот явился. На вопрос о княжне весело улыбнулся:
- Видел я княжну Предславу Святославну, государь! И вправду хороша. Да и в кого ей дурнушкой-то быть? Родичи ее по отцу все известны были завидной статью, и матушка, вдовствующая княгиня Мирана, в молодости считалась первой красавицей в Сварожьих Землях, да и теперь еще хороша...
- Ты мне все-таки не о матушке, о княжне говори, - напомнил Радвилас.
- О княжне... Ах, государь! - Драйнас даже прищелкнул языком от восхищения. - Ей бы венок из живых цветов - и нарисовать в образе Богини Весны, идущей по полям! Или огненный венец и колесницу - и выйдет сияющая Сауле! И не то чтобы только волосы хороши да красивое личико и стройная фигура - хоть и этого не отнять, - нет, нет, у нее в глазах живой свет и блеск. Улыбаться любит, но не смешлива, и попусту не болтает, как другие девицы. Видно, что умеет, когда надо, и в строгости себя держать, - тут Драйнас развернул взятый с собой плоский сверток. - Я тебе привез портрет княжны Предславы! За большие куны выкупил у придворного живописца. Головой поклялся, что он требуется не для колдовства и не для вреда девушке и ее близким.
Радвилас залюбовался портретом очень красивой белокурой девушки, сидевшей за вышиванием. Конечно, портрет, хоть и мастерски написанный, не мог передать особой выразительности и повадки держаться, о какой говорил Драйнас. Но князь долго не мог оторвать пристальный взор от изображения.
- А что говорят о княжне при дворе? Как она держится обычно? Чем любит заниматься?
- Княжна Предслава получила хорошее образование, как и ее братья и сестра. Кроме обычных женских занятий, она хорошо знает счет и письмо, знает наизусть старинные предания, училась языкам окрестных стран, в том числе знает и литтскую речь. Как я слышал, она очень привязана к своим родным. Любит животных, прекрасно ездит верхом. Настоящее украшение Волчановской Земли! - заверил купец.
Князь усмехнулся в ответ.
- Я вижу, тебя не проведешь! Ну хорошо, Драйнас. Получишь сейчас награду, а затем, если все сладится - большой заказ к моей свадьбе... Да, кстати: к такой видной девице, должно быть, сватаются женихи? Что думают о будущем княжны ее старший брат и мать?
- Женихи сватаются, как без того! Но с замужеством княжны пока не спешат: младшая из дочерей, любимица в семье... Да и, поскольку сестра ее замужем за великим князем Мечеславом, то и младшую стыдно отдать за худшего жениха.
"Ага. Ну, коли я посватаюсь - не прогадают. Мечеслав-то Медведицкий - тоже вдовец с детьми от Кенны. Хоть помоложе будет, и не хромает, зато я отродясь не платил дань никакой Орде. Еще и родне могу при случае протянуть руку помощи", - размышлял про себя Радвилас. Но вслух ничего не произнес, не настолько его лишила самообладания красота волчановской княжны.
Оставшись один, князь долго любовался портретом, стоявшим в изящной резной рамке. "Какая она, княжна Предслава? Хорошо бы, была похожа на графиню Винтерхаузенскую умом и тонкостью чувств. Конечно, она совсем молода еще, но я сам воспитаю ее и направлю по должному пути, чтобы получить в ней и жену, и друга."
И он, не теряя времени, послал в Волчанов посольство во главе с боярином Норилом, своим давним советником - уже для настоящего сватовства к княжне. Ждал только известия от него, чтобы приказать готовиться к свадьбе.
А тем временем, пока Радвилас ожидал радостных известий, совсем с другой стороны пришли печальные. На Яргородщине погиб в сражении с лугийцами его брат Мадвижас. Это известие вместе с его прахом в урне привезла Эгле. Давно овдовевшая, а теперь лишившаяся единственного близкого родственника, она вернулась на родину. Но, к удивлению великого князя, единственный сын Мадвижаса, совсем еще юный Лютобор, сумел разбить лугийцев, и тем сохранил свое княжество. Ходили слухи, что Лютобор пользуется своим чародейским даром, знает наперед все умыслы врага. Однако Радвилас против этого не возражал; самое главное - что плодородная Яргородская Земля остается под рукой литтских князей.
-
Ох, Радвилас! Какие же они разные с Азуоласом. Азуолас - чувство, Радвилась - разум. Но эти два понятие неплохо совмещаются, и хочется надеяться, что Радвилас найдёт в Предславе не только спутницу жизни, но и свою настоящую вторую половинку.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Ох, Радвилас! Какие же они разные с Азуоласом. Азуолас - чувство, Радвилас - разум. Но эти два понятие неплохо совмещаются, и хочется надеяться, что Радвилас найдёт в Предславе не только спутницу жизни, но и свою настоящую вторую половинку.
Они рождены, чтобы дополнять друг друга, работать в тандеме. Хотя разница характеров сказывается, как видим, не только в политике и на войне, но и в устройстве семейной жизни.
Посмотрим дальше на Предславу и на ее жизненные обстоятельства. Радвиласа можно понять, что она ему понравилась с одного портрета. А вот как она отнесется к такому замужеству?
В маленькой, с покосившейся крышей, избушки ворожеи Веданы, сидела на краю колченогой скамейки, подобрав полы нарядного платья, волчановская княжна Предслава. Она, не отрывая взор, глядела на дощечки с разными причудливыми знаками, что раскладывала перед ней на красном платке ворожея. Знаки были начертаны красным, словно бы свежей кровью. Один из них походил на летящую птицу, другой - на стоящего в рост человека с медвежьей головой, прочие - уж вовсе ни на что. Перед глазами у девушки мелькали темные узловатые руки старухи. В печи горел огонь, источая горьковатый запах каких-то трав. По скрипучим половицам мягко расхаживала трехцветная кошка, поводила пушистым хвостом по ногам, по спине сидящей девушки.
- Ну как, почтенная Ведана: выйду ли я замуж? - спросила княжна.
Старая ворожея пошевелила темными губами, словно советуясь со своими дощечками, затем подняла на собеседницу когда-то голубые, а теперь выцветшие, окруженные воспаленными веками глаза.
- Выйдешь! Совсем скоро. Так священные знаки говорят. И кошка моя, слышишь, свадебную песню тебе напевает?
Предслава прислушалась к кошачьему мурлыканью, но не смогла отличить, чем оно отличается от привычных голосов кошек. Но ворожея, должно быть, понимала. От ее обещания сделалось княжне сладко и тревожно на душе, она сама не сказала бы, какое чувство ее волнует сильней.
- А... каким он будет, муж мой? Молодым или старым? Добрым или злым? - спрашивала как будто шутя, как полагалось при гадании, однако руки непроизвольно смяли тканый поясок.
Ворожея, конечно, поняла ее - мало ли к ней ходят молодые люди и девушки, загадывают на судьбу. Перевидала она всяких. На сей раз, поглядев на дощечки, покрутила в пальцах маленькую, с ладонь, деревянную фигурку Лады. Наконец, произнесла:
- Он будет могущественным. А остальное устроить уж от тебя зависит.
Девушка низко склонила голову, как бы пытаясь уложить полученную весть в своем сердце, осмыслить ее. Наконец, достала из кошеля пригоршню серебряных четырехугольных чжалаирских монет с изображением скачущего коня и лука. Своих монет нигде в Сварожьих Землях не чеканили больше ста лет.
- Благодарю тебя за гадание, почтенная Ведана! - дрогнувшим голосом произнесла княжна.
У ворот стояла, дожидаясь ее, игреневая кобылица изумительной красоты. Сев вседло, княжна Предслава направила лошадь не к родному терему, а к черемуховым зарослям возле речки Волчицы, поодаль от жилых мест. Иногда она останавливалась, прислушиваясь, и ей слышалось, что позади следует еще другой всадник.
Спешившись, княжна отодвинула гибкие ветви и, будто в зеленый шатер, нырнула под крону большого дерева, увитого хмелем, так что получалось действительно плотное переплетение, под которым можно было даже переждать дождь.
Почти сразу послышались шаги, и перед ней появился высокий золотоволосый юноша в красном кафтане воина-дружинника. Он обменялся с княжной взорами, полными надежды и тайной тревоги.
Взор ясных голубых глаз Предславы помутился. Она хотела обрадоваться ему, как прежде, но улыбка вышла печальной.
- Злат! Я так и думала, что это ты едешь за мной. А меня вот... потянуло на наше место, - она потянула ветку черемухи, где вместо весенних душистых белоснежных гроздьев наливались соком черные, еще неспелые ягоды.
Юноша замер, не смея подойти к княжне первым.
- Я увидел, что ты поехала к Ведане, и следом за тобой... Что она тебе нагадала, Предслава? Суждено ли нам быть вместе? Выпряла ли для нас Лада красную нить?
Княжна медленно, печально покачала головой.
- Нет, Злат! Никогда мой брат не отдаст меня за простого воина. Мы с тобой знали и так, только обманывали себя. А Ведана мне сказала, что я стану женой могущественного человека.
С губ молодого воина сорвался горький, напряженный смех.
- Я не верю! Она лжет... Мы же с тобой хотели... Мы будем, будем вместе!
Предслава наклонилась к нему, хотела поцеловать, но тут же отшатнулась, и лицо ее исказилось страданием.
- Куда мы денемся? К иноземному государю, жить как наемники, потерянные для всех? Или, может, в медвежий угол, к Поясу Земли? Или в Орду, где не чтут сварожских законов? - она и сама до этого дня не знала, что может говорить так жестоко, язвительно.
Молодой воин отшатнулся, закрыл лицо руками.
- И ты сможешь выйти замуж за другого? - глухо произнес он.
Предслава нервно обрывала веточку, не замечая, как зеленые листья падают наземь.
- Я не знаю пока... Но я думаю, если бы мы с тобой сбежали, горько пожалели бы потом. Я ведь не умею жить не по-княжески. Да и ты, кроме ратного дела, ничему не обучен. И не те времена, когда княжеская дочь могла выйти за простого воина.
Вышли из зарослей, не глядя друг на друга. Злат подсадил княжну на лошадь и тяжело вздохнул, чувствуя ее горячее касание. Она же пустила кобылицу вскачь, словно спасалась бегством. Воин, проводив ее тоскующим взглядом, поехал к княжьему терему не спеша, петляя по узким волчановским улицам, будто хмельной.
Еще на подъезде к дворцовым воротам, Предслава заметила нечто необычное. У ворот стояли красиво сделанные повозки, раскрашенные необычными узорами. Тут же стояли кони, возле них - люди, тоже непривычно одетые. Что это, никак, чужеземцы какие-то приехали? У княжны отчего-то захолонуло в груди. Будто без всякой связи пока, вспомнилось предсказание Веданы: "Он будет могущественным!" Кто там приехал? Неужто вправду за ней? Спросить бы - но прилично ли княжне задавать вопросы?
Из тревожных размышлений ее вырвал стремительно подоспевший младший брат, Мстислав. Он ухватил сестру за руку, повел в дворцовые покои. Предслава заметила, точно во сне, что брат в последнее время сильно вытянулся, уже с нее ростом, и руки его налились силой, как у взрослого мужчины. И еще она заметила, что брат тоже чем-то сильно взволнован и расстроен.
Зайдя с сестрой в ее покои, Мстислав произнес заговорщицким шепотом:
- Послы прибыли от Радвиласа Литтского, вот как! Сейчас брат наш князь Вячеслав вместе с матушкой с ними беседуют. Радвилас их послал сватать тебя, Предслава!
Девушка сперва даже не поняла смысла слов. О князе Радвиласе она, конечно, слышала с детства, как и о других иноземных владетелях, но что ей было до него? О государственных интересах следовало заботиться старшему брату да многоопытным боярам, а с юной княжной они не советовались. В последний раз, кажется, называли его имя, когда литтский князь ловко пристроил старшего сына плесковским князем, а второго - дебрянским. Старший брат, Вячеслав, тогда еще усмехнулся за завтраком: "Мальчишки совсем, старший как раз нашей Предславе сверстник, а туда же - в князья."
И сейчас княжна уточнила, решив, что недопоняла:
- Радвилас меня сватает за своего сына?
Пухлые губы подростка скривились в усмешке:
- Куда там за сына! За себя сватает. То есть, посол за него. Будешь ты, Предслава, великой литтской княгиней! Повыше, чем Любомила с ее Мечеславом!
Словно черные крылья неведомых птиц хлопали над головой девушки, ослепляя и оглушая. Светлый образ Злата отступал куда-то вдаль, отодвигался от нее. Матушка, сестра, братья мелькали в зыбком мареве, и она пыталась схватиться за них, но не находила. Хотелось плакать, но слез не было. Только в голове назойливо бились слова старой Веданы: "Выйдешь замуж. Совсем скоро. Он будет могущественным... Могущественным..."
- Так меня сейчас... - ее голос дрогнул, - сговаривают за Радвиласа?
Мстислав пригладил волосы, стараясь казаться взрослее.
- Меня же не позвали на совет, не знаю... А чем плохо? Знатнее и сильнее жениха нигде не сыщешь.
Княжна усмехнулась сухими губами, как будто хотела сказать: "Ах, братец! Тебя-то, уж кого бы ни сговорили, когда придет время, оженят все же на девушке, не на старухе!" Но ничего не сказала, лишь погладила брата по голове, как маленького.
- Ты ступай, братец! Я тут одна побуду, ладно?
А в большой горнице княжеского дворца и впрямь шел совет. Собственно, главный вопрос даже и не обсуждался. Такому жениху, как Радвилас, не отказывают в руке невесты. А большая разница в возрасте не так уж редко бывает. Да и не за бессильного старца же выдают Предславу - за энергичного, вездесущего литтского князя. Обсуждали в основном, что давать в приданое невесте, да где праздновать свадьбу. Приедет ли великий князь литтов в Волчанов, чтобы жениться на княжне по сварожскому обряду?
Норил, главный литтский посол, тщательно выбирал слова, мягкие на ощупь, но непреклонные по сути:
- Великий князь Радвилас Алджимантасович слишком именит, чтобы ехать за невестой в Волчанов. Пусть ее родные сами доставят невесту в Айваре, и свадьбу сыграют там.
Посол держался приветливо, но гордо, подчеркивая, что за ним стоит большая сила. Обещал Волчановскому княжеству большие выгоды в будущем, если свадьба состоится.
- Вся торговля с закатными странами, что идет через Литтское княжество, будет приносить выгоду и брату нашего государя, князю Вячеславу Святославичу! Все иноземные купцы, знаменитые мастера будут направляться в Волчанов. А при случае великий князь литтский и сварожский обещает своим родным и военную поддержку.
Боярин Норил умел говорить убедительно. Конечно, Радвилас и должен был послать человека, способного расположить к себе. Да и облик литта внушал доверие: благообразный человек лет пятидесяти, с мягкими неторопливыми повадками. Все правильно, таким и следует быть послу, представляющему интересы своей державы в чужом краю. Не годится направлять послом старца, чьи силы и ум начинают слабеть. Негоже, тем более для сватовства, посылать и слишком молодого, да еще пригожего, чтобы не затмил в глазах предполагаемой невесты своего господина, о чьих интересах должен заботиться. Но великий литтский князь выбрал нужного человека.
Волчановский князь Вячеслав Святославич потеребил еще небольшую каштановую бородку, переглянулся с боярами - те были совершенно ослеплены открывшимися возможностями. Поймал твердый взгляд матери, княгини Мираны. И поднялся на ноги во весь немалый рост.
- Что ж, если моя сестра согласится - свадьбе быть.
Вдовствующая княгиня тоже встала с кресла и мягко, почти невесомо прошла к дверям.
- Я поговорю со своей дочерью, постараюсь ее убедить.
А княжну Предславу, пока другие решали ее судьбу, нашел в ее покоях Злат. Он услышал, зачем явились литты, и теперь пришел к ней, яростный и вдохновенный, ставший еще красивее. Стал на колени у постели, где лежала княжна.
- Я все знаю, - сумрачно произнес он, глядя на нее горящими, как в лихорадке, глазами. - Если ты не сбежишь со мной, тебя отдадут замуж за страшного хромого старика.
- Радвилас не такой уж старик. И, может быть, не страшный, - слабо попыталась защищаться девушка.
- Ему пятьдесят лет - для тебя он старик! И к тому же хромой, - с ненавистью произнес Злат сквозь стиснутые зубы. - И ведь ты же меня любишь, правда, Предслава?
Девушка медленно, как во сне, поднялась и села на постели. Поглядела жалобно, словно он сейчас сделал ей еще больнее. Яркие живые глаза Злата были рядом, молили о любви. И на одно мгновение девушке захотелось припасть к нему, броситься в объятия, забыть обо всем, отомстить своим родным и будущему супругу. "Хоть узнаю, как это бывает с любимым человеком! Утешаться буду, что был он у меня, а может, и сына от него понесу..."
И все же - нет, не бросилась в объятия. Кроме воспитания, сдержало еще что-то жалобное, проявившееся вдруг в лице, в интонациях Злата, как будто это его собирались приневолить, а не княжну. В ней вдруг сердце поднялось против него, она закричала исступленно, как на злейшего врага:
- Уйди! Ну что тебе-то надо?! И ты меня мучаешь еще! Не буду я с тобой! Выйду за Радвиласа! Не нужен ты мне! Только о себе думаешь, своими страданиями упиваешься! Уйди!
Ошалев и онемев от изумления, Злат шарахнулся прочь, споткнулся на пороге, чуть не упал, и опрометью выбежал прочь.
А Предслава вновь уткнулась лицом в подушки и теперь уже не заплакала, а зарыдала - горько, тяжело, надрывно всхлипывая.
В таком состоянии ее нашла доверенная прислужница Светлёна, выросшая с княжной вместе. По-своему поняв печаль княжны, принялась утешать:
- Ну что ты, ну княжна, Предслава Святославна! Подумаешь - замуж выйдешь за старого князя. Зато честь и богатство-то какие - нигде больше не найдешь! А что старый муж - тоже не беда. Будет зато покорен твоей воле, подарки станет дарить, чтобы удержать твою любовь.
- Не нужны мне его подарки! - глотая слезы, проговорила Предслава. На душе у нее было скверно: того, кто ее любил, прогнала сама, а теперь выслушивай какие-то глупости от собственной служанки.
А та все не унималась:
- Вот поглядишь: не только женой - госпожой для всех литтов станешь! Князь твой сразу тебя полюбит! А что он стар - так зато меньше докучать тебе станет. А при дворе его много будет молодых красивых витязей, и ни один перед тобой не устоит! А если останешься вдовой, молодой, богатой, почитаемой, свободной...
В этот миг отворилась дверь, и в покои дочери вошла княгиня Мирана. Взглянула на прислужницу испепеляющим взором:
- Вон отсюда! Ступай в баню, воду таскать!
Светлёна повалилась княгине в ноги, завыла не своим голосом:
- Матушка-княгиня, за что же? Я с детства верой-правдой служу!
- Вот только ума у тебя, как у курицы! Не ты виновата - я не уследила, кого к дочери приставила!
Оставшись с дочерью наедине, вдовствующая княгиня села в кресло напротив ее постели и серьезно проговорила:
- Я надеюсь, ты поступишь обратно советам этой глупой девчонки! Прежде всего, уясни, кто таков будущий муж твой, князь Радвилас. Он - сильный и мудрый вождь, быть может, лучший полководец нашего времени. Он всеми правдами и неправдами добивается одной цели - величия Литтского княжества. Его опасаются медвединцы, влесославцы, аллеманы, лугийцы. Слабые княжества ищут у него поддержки. Ты можешь поверить, чтобы такой человек стал рабом у своей жены, как говорила эта дурочка?
- Н-нет, - с запинкой отвечала Предслава.
- То-то же! Ты перед ним девчонка девчонкой, единственное преимущество которой - в молодости и красоте. Только от тебя самой зависит, как ты сумеешь себя поставить, чтобы твоему мужу и его ближникам было за что уважать тебя. Ты у меня неглупой уродилась, сможешь сделаться достойной княгиней. Прежде всего, надо, чтобы у твоего мужа не было причин сомневаться в тебе. Будь ему надежной женой. Изучи обычаи Литтской земли. На первых порах не стыдись задавать ему вопросы. Пусть муж тебе будет наставником и первым другом в новой земле. И не воображай своего будущего супруга дряхлым старцем. На твой женский век его хватит. Может быть, это не та судьба, о какой девушки мечтают в юности. Но мечты быстро проходят. А с князем Радвиласом проживешь жизнь как за каменной стеной.
- Ах, матушка, мне сейчас кажется, что меня, как слепого щенка, бросили в бурный водоворот, не спросясь, - проговорила Предслава.
Мать ласково погладила ее по голове.
- Ты не слепая. И не так уж беспомощна. Оглядишься и поймешь, что от твоих собственных рук зависит, куда тебя вынесет.
Девушка глубоко, прерывисто вздохнула.
- Я поняла, матушка, - произнесла она.
- Тогда умойся и переоденься, я сама тебя расчешу. Надо дать ответ литтскому послу.
Спустя полчаса княжна Предслава, умытая и посвежевшая, в изящном голубом платье с живыми незабудками на груди, пришла на совет и, поглядев на литтских послов своими лучистыми глазами, проговорила:
- Я согласна стать женой великого князя литтского и сварожского, Радвиласа Алджимантасовича!
-
Похоже, у Радвиласа с Предславой жизнь сладится. Конечно, в юности многие девушки мечтают выйти замуж по любви, влюбляются, частенько вот во всяких Златов. Но жизнь расставляет всё по своим местам, а мечты иногда сбываются, да так, что и мечтать расхочется на всю жизнь. Предслава действительно девушка разумная, только вот разговоры про страшного старика, ну, просто Кощея Бессмертного, сильно навредили. Да ещё и Злат со своими страданиями, именно своими, это Предслава поняла! Посмотрим, как всё сложится.
-
Хорошо, когда в сложной ситуации есть кто-то, кто даст умный совет.
Предславе, конечно, страшно, и от любви тяжело отказываться, но, думаю, они с Радвиласом поладят.
-
Огромное спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis! :-* :-* :-*
Хотя бы вы со мной остались! ::)
Похоже, у Радвиласа с Предславой жизнь сладится. Конечно, в юности многие девушки мечтают выйти замуж по любви, влюбляются, частенько вот во всяких Златов. Но жизнь расставляет всё по своим местам, а мечты иногда сбываются, да так, что и мечтать расхочется на всю жизнь. Предслава действительно девушка разумная, только вот разговоры про страшного старика, ну, просто Кощея Бессмертного, сильно навредили. Да ещё и Злат со своими страданиями, именно своими, это Предслава поняла! Посмотрим, как всё сложится.
Что Радвилас был прототипом Кощея Бессмертного, я и раньше подозревала. ;D Стремится все окрестные владения прибрать к рукам, над златом чахнет, да прекрасных и премудрых девиц себе забирает. И кажется вечным, к тому же. Какой-нибудь Злат и создал легенду...
Поглядим, что подумает Предслава, встретившись с будущим супругом. Она все-таки мыслит, как подобает княжне. А романтические истории - они потому и запоминаются всем, что сбываются у одной пары из тысячи.
Хорошо, когда в сложной ситуации есть кто-то, кто даст умный совет.
Предславе, конечно, страшно, и от любви тяжело отказываться, но, думаю, они с Радвиласом поладят.
Советчиков, как водится, хоть отбавляй. Хорошо, что Предслава послушалась мать, а не кого другого.
Было бы странно, если бы она запросто и без внутренней борьбы согласилась бы на неравный брак. Но теперь пусть узнает все наяву.
Глава 19. Великокняжеская свадьба
Свадебный поезд волчановской княжны, состоявший из множества богато украшенных повозок, запряженных лучшими лошадьми, двигался в сторону Айваре. Проезжал мимо золотящихся осенних рощ и черных еловых чащоб, катил по широкому наезженному тракту, пересекал мосты. Миновал Волчановскую и Туровскую землю, проехал через Темноборск, и, наконец, вступил в коренные литтские края.
Княжна Предслава, ехавшая в богатой повозке вместе со своей матерью, страшно волновалась, ожидая окончания пути. Там ждет ее встреча с будущим супругом, князем Радвиласом. Что будет потом, девушка даже не пыталась представить, будто в Кромешную Страну проваливалась навсегда. Об этом свидетельствовала и полупрозначная красно-белая фата на ее лице, отгораживающая от мира.
Мать всю дорогу утешала и наставляла ее, как надлежит держаться будущей литтской великой княгине. Но ведь остаться-то здесь навсегда предстоит ей, не матери! И девушка крепче прижималась к ней, радуясь, что не сразу прощается с близкими.
Старший брат, князь Вячеслав, не смог поехать на свадьбу сестры: к нему самому явился посол от Саин-хана. А повеления чжалаирских владык для их данников должны быть на первом месте. Вести свадебный поезд доверили младшему из княжеского рода, четырнадцатилетнему Мстиславу. Тот невероятно гордился первым в жизни важным поручением, ехал впереди, стараясь держаться как взрослый, зорко оглядывал дорогу. Казалось, ему даже хотелось, чтобы откуда-нибудь вынырнули разбойники или аллеманские налетчики, чтобы проявить себя, защищая от них мать и сестру. Но никто не угрожал огромному обозу, едущему с большой охраной. А иногда юноша, соскучившись, забирался в возок к матери и сестре, рассказывал что-нибудь смешное.
Кроме него, княжну сопровождали знатные волчановские бояре с семьями, а также множество воинов и слуг, все - в богатом снаряжении. Волчановцы должны были представить перед литтами достойно, как равные, а не как бедные родственники, чтобы ни у кого не возникло и мысли, будто могущественный литтский князь берет в жены их княжну из милости.
Сама княжна опасалась, что Злат поедет с ними и что-нибудь устроит в пути. Но больше она не видела молодого воина, со дня своего обручения. И ей было легче от того, что он остался в Волчанове. Хоть и вспоминала о нем с тоской, но видеть его теперь было бы бы слишком тяжело.
В литтских селах, что проезжал свадебный поезд, жители выходили поглядеть на невесту своего князя и ее великолепную свиту. Предслава немного понимала их плавный певучий говор, приветливо здоровалась через окошко своего возка. Ей показалось, что литтские селяне одеты получше, чем землепашцы на ее родине, да и жилища у них, крытые тростником и соломой, выглядели крепче зарывшихся в землю курных изб. Что ж, здесь людям не приходилось отдавать почти все, что удастся вырастить, лишь бы хоть как-то заткнуть ненасытную пасть Орды!
Когда остановились в первом же литтском городе, Сенаве, княжну встретили подарки, присланные будущим супругом. В отведенных для нее покоях во дворце наместника было разложено на постели платье из парчи, переливающееся всеми цветами радуги. В богатых ларцах покоились драгоценные украшения с яхонтами, смарагдами, топазами, разными видами алатыря-камня, которым славилась Литтская земля. Но сильней всего Предславу поразил привязанный под окном белый конь, еще красивее ее любимицы, игреневой Чары. Ахнув от изумления, княжна сразу спустилась к нему, угощала яблоком и изюмом, гладила шелковистую конскую гриву. Тот горячо дышал ей в лицо, колебля фату, потом боднул ее в плечо и изящно переступил ногами, будто хотел сказать: "Ну что, хозяйка, покатаемся с тобой или как?" Княжне при первом же взгляде на белоснежного красавца захотелось сесть на него верхом. Но она с явным сожалением проговорила вслух, почесывая между ушей коня:
- Мне сейчас нельзя, я должна соблюдать обычай. Но когда мы приедем в Айваре... - она запнулась и с усилием продолжала: - Если мой муж дозволит, я буду ездить на тебе верхом.
Литтский посол Норил, подойдя справиться касаемо подарков, ободряюще кивнул девушке:
- Мой государь прислал княжне белого коня, зная, что она любит ездить верхом. Почему же ему после не дозволять своей жене прогулки?
Лицо Предславы, хоть и скрытое под фатой, раскраснелось не менее ярко, чем сама фата.
- Я очень благодарна князю Радвиласу за его подарки, за заботу обо мне, - тихо проговорила она.
В своих покоях, вместе с матерью перебирая присланные князем украшения, Предслава удивленно заметила:
- А говорили, что князь Радвилас скуп, что он золото тратит только на военные нужды. А прислал столько подарков, и так хорошо узнал, что мне понравится!
Княгиня Мирана ласково погладила белокурые косы дочери.
- Вот видишь: никогда нельзя полагаться на слухи, тем более - на страшные. Но за подарки ты благодари, однако думай все же не о них! вспоминай, что тебя ждет твой муж. Тоже, наверное, беспокоится, как ты его встретишь.
Предслава недоверчиво покачала головой. Все, что она слышала прежде о будущем супруге, никак не соответствовало мысли, что тот способен беспокоиться.
И однако же, Радвилас в самом деле беспокоился, готовясь к приезду своей невесты. Он созвал на свадьбу всю свою многочисленную родню, всех знатных людей Литтского княжества и даже из других владений, велел готовить пышный праздник. Его гонцы сопровождали свадебный поезд невесты, и, таким образом, великий князь всегда знал, где она находится. Когда сообщили, что ей осталось ехать двадцать пять верст до Айваре, князь выехал встретить ее.
Предслава задремала под скрип колес, склонив голову на колени матери, когда возок вдруг остановился. Один из воинов, следовавших рядом, постучал в дверь:
- Княжна! Княжна, приехал великий князь!
- Ой! - Предславу бросило сперва в жар, затем в холод.
Мать пристально оглядела ее, поправила на девушке прическу, фату, затем поцеловала в щеку.
- Ступай и ничего не бойся! Пусть Лада хранит тебя!
"Лада"! У сварожан принято звать супруга, возлюбленного в честь Богини Любви: "лада", "ладо мой". Но она, признаться, представляла своего ладо молодым витязем, кудрявым, улыбчивым, красивым собой. Таким, как Злат. А тут... Неужели человек, годящийся ей в отцы, о котором говорят, что он смеется, лишь присвоив для своего княжества еще чью-нибудь землю, - ее ладо?
Княжне подстелили под ноги дорожку из половиц, и она спустилась на нее, опираясь на руку своего брата. И тут же навстречу ей подошел высокий мужчина, слегка опиравшийся на трость. Перед ним уважительно расступились литтские воины. С внутренним трепетом смотрела Предслава на своего будущего супруга.
Но, увидев его своими глазами, немного успокоилась. Князь Радвилас не выглядел ни страшным, ни жестоким, и даже стариком язык не поворачивался его назвать, хотя в светло-русых волосах и узкой, до середины груди, бороде и виднелась седина. Лицо же его, удлиненное, с высоким лбом и крупным носом, не было ни молодым, ни старым. И уж подавно не виделось ничего старческого, дряхлого, бессильного в его статной фигуре, в движениях, несмотря на хромоту и трость. Именно сейчас Предслава твердо поверила: перед ней - тот человек, что много лет держит в руках обширные земли и усиливает свою власть год от года, чьей дружбы ищут князья и боятся враги. Да, ей предназначался в супруги в самом деле выдающийся человек!
Сквозь свою полупрозрачную фату девушка пыталась понять, что думает о ней будущий супруг. Но Радвилас слишком хорошо умел владеть собой, и лишь сдержанно улыбнулся. Но глаза его были выразительней лица: под его пристальным взором девушке словно бы сделалось щекотно, по коже пробежали мурашки, и внутри что-то сжалось сладко и тревожно.
А Радвилас вовсе не собирался смущать будущую супругу, а всего лишь попытался разглядеть ее лицо сквозь фату. Пока еще открывать ее не полагалось никому, а ему - тем более.
Поклонившись княжне, он взял в руки ее ладонь и поцеловал похолодевшие, унизанные перстнями пальчики.
- Приветствую тебя, радость моя, очаровательная княжна Предслава Святославна! - голос у него был приятный.
- И я тебя приветствую, нареченный супруг мой, великий князь Радвилас Алджимантасович! - овладев собой, серебристым голосом проговорила девушка.
Радвиласу его невеста понравилась. Немного робела, но это поначалу, и даже придавало особое обаяние ее молодости. Но и чего-то детского, незрелого, не было в ней. С ним под руку прошла по ковровой дорожке взрослая девушка, созревшая для брака. А у князя Радвиласа, кто бы что ни говорил, сердце билось быстрее не только от приобретения новых государственных выгод...
Идя со своей невестой, поодаль от расступившейся в стороны свиты, великий князь литтов поинтересовался:
- Понравились ли тебе, княжна, присланные подарки? Особенно белый конь, которого я тебе выбрал?
- Очень, - с искренней благодарностью произнесла девушка. - Жаль, что я не имею права ездить на нем сейчас.
Радвилас улыбнулся вызванному молодостью нетерпению.
- Если пожелаешь - будешь на нем ездить на охоту со мной вместе. На то и подарок, чтобы им владеть...
После знакомства с будущим супругом, Предслава вернулась в свой возок значительно более спокойной.
В Айваре волчановских гостей поместили до свадьбы в нарочно выстроенном для этой цели дворце, который местные жители называли Сварожским: и сама постройка, и внутреннее убранство напоминали гостям их родину. Предславу каждый день навещали жрецы, разъясняли ей литтские таинства, что состоятся при заключении брака, учили будущую княгиню языку и обычаям. Предслава старалась показать себя способной ученицей, хотя успела узнать, что при дворе Радвиласа и так было сварожского не меньше, чем литтского.
Самого князя она за эту седьмицу видела всего дважды. Отчасти виной тому были дела, которых у Радвиласа не становилось меньше, отчасти - обычай: жениху отнюдь не полагалось навязываться невесте. И все же ему хотелось, чтобы время ожидания миновало скорей.
Но вот, наконец, и день свадьбы. Накануне княжна Предслава опять плакала, отчасти по обычаю, отчасти искренне оплакивая разлуку с родиной и близкими. Мать и приехавшие женщины вместе с ней пели прощальные песни. Княжна думала, что и заснуть не сможет в свою последнюю одинокую ночь. Но неожиданно уснула крепко и ничего не слышала до того, как ее разбудили подружки невесты и повели в баню.
Когда княжескую невесту посадили в возок, за ними повалила целая толпа. Праздник был для всех, и вся Айваре и много народу из других мест съехались на радостное событие - свадьбу великого князя. По городу ездили глашатаи, трубили в рога, созывали жителей к священному дубу.
Дуб этот стоял за городом, в отдалении от прочих деревьев, и был гораздо старше окрестного леса. Его почитали священным задолго до того, как Алджимантас основал Айваре, в те века, когда и его дедов-прадедов еще не было, а жили отдаленные пращуры. Возле священного дуба творили требы жрецы. На его грубой морщинистой коре они читали священные знаки, начертанные богами. Некогда Перкунас метнул молнию в уже и тогда большой дуб, но тот не погиб, залечил рану и выбросил новые зеленые ветви, и лишь на высоте трех человеческих ростов чернел обугленный шрам на теле дерева. Листва же на нем зеленела дольше других деревьев по осени, и издалека огромная крона священного дуба казалась целой рощей.
На поляне близ священного дуба жители Айваре обычно совершали всенародные праздники. Говорили, ни разу не было, чтобы дождь или снег помешали обрядам у дуба, никогда не задували священный костер.
А как зажигали литтские жрецы праздничный огонь! Во-первых, они привозили из храма священное колесо вместе со статуей божества, которому посвящен праздник, на колеснице, запряженной телками. Это были изящные, похожие больше на оленей, животные с кроткими глазами, светло-палевой, почти телесной масти, которых разводили при храме нарочно для обрядов и жертвоприношений. Доставленное ими священное колесо, называемое зничем, высотой в человеческий рост, кружили десятеро младших жрецов, тянущих за веревки. Знич кружился сперва медленно, затем все быстрей и быстрей, и, наконец, из-под деревянных ступиц вылетали искры, поджигали заранее припасенный трут, и на берегу Уммы разгорался большой костер.
Огонь и дуб, по старинному обычаю литтов, должны были на всю жизнь соединить Радвиласа с Предславой. Правивший свадьбу жрец (криве) ударил своим посохом в могучий ствол дуба, так что тот загудел, точно гонг. Вслушиваясь в это мерное гудение, жрец запел, словно переводя его на человеческий язык, и эту песню подхватили другие:
- Зовусь дубом, корнями пью воду из родников матери-Жемины, а ветви возношу выше облаков, к самому Высокому Небу! Соединяю я, дуб, все три мира: Подземный, Здешний и Вышний! Ни зверь рыскучий, ни птица небесная, ни душа, живая или мертвая, не минуют меня! Через меня приходят повеления всемогущих богов. Пусть, как пламя из искры, возгорится новая семья! Да соединит их священный огонь!
-
Красивый обряд, что и говорить! Да и Предслава уже плачет больше по обычаю, а Радвилас ей скорее понравился. Да, не улыбчивый красавец, но только эти красавцы могут запросто превратиться в чудовища - после свадьбы, вестимо.
-
Спасибо Вам большое, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Красивый обряд, что и говорить! Да и Предслава уже плачет больше по обычаю, а Радвилас ей скорее понравился. Да, не улыбчивый красавец, но только эти красавцы могут запросто превратиться в чудовища - после свадьбы, вестимо.
Смотрим дальше на продолжение свадьбы!
Предславе пока еще немного страшно. Все-таки, говорят: "Замуж выйти - не напасть, а как бы потом замужем не пропасть". Да еще в чужой стране, с незнакомым человеком. Кто бы на ее месте был бы совершенно спокоен? Но, я думаю, Радвилас ее приручит.
Под песнопения жрецов и торжественные звуки труб, князь Радвилас взял за руку Предславу и трижды обвел вокруг священного костра. Девушка шла с ним рядом слева направо, по ходу движения солнца, как будто отделенная от всех магическим кругом. Матушка, брат, сварожане и литты - все это было далеко, а в этом кругу осталась лишь она со своим мужем. Совсем рядом ощущалось жаркое дыхание огня. Над ними простирал могучие ветви священный дуб.
Один круг, другой, третий. Радвилас вел ее, почти не хромая, и девушке не особенно пришлось приноравливаться к его походке. После третьего круга он привлек ее к себе и поцеловал, и кругом торжественно вскричали люди.
- Вот ты и супруга моя, литтская великая княгиня, - произнес Радвилас чуть охрипшим голосом.
Чувствуя, как учащенно бьется сердце, Предслава проговорила, глядя сквозь фату:
- Я постараюсь быть достойной этого звания, государь!
Когда молодожены направились через поляну к ожидавшему их народу, все приветствовали их рукоплесканиями, на все лады желали им счастья. Бросали цветы, хлебные зерна и кусочки меха. Поздравляли и простые люди, и знатные.
Князь Азуолас, стоявший впереди со своей золотоволосой Рингалле, ожидавшей очередного ребенка, радовался так, будто женился сам. Обнимая свою супругу, проговорил со смехом:
- Надеюсь, брат с молодой женой породят не меньше детишек, чем мы с тобой?
- Гляди, как бы не обогнали, - Рингалле взглянула на их собственных детей, увлеченно игравших с разноцветными лоскутами ткани. Затем ее взор чуть задержался на сыновьях Радвиласа от первого брака, стоявших впереди.
Отец, решив снова жениться, не советовался с ними. Просто сообщил, что скоро у них появится мачеха. А старшим, правившим в своих уделах, послал приглашения на свадьбу, поставив их перед свершившимся решением. Теперь дети Всемилы глядели на изящную фигурку новой княгини, вспоминали свою мать и думали: как изменится их жизнь? Собственно, возражать им было нечего. Князь Радвилас, по всем обычаям, был в своем праве. К тому же, ничто из семьи не пытался оспаривать его решений.
Саулис, самый старший, ровесник обретенной мачехе, неловко обнял младших братьев и сестру. Повернул к себе Арниса и Лайме.
- Мы с вами все равно будем помнить нашу маму, хорошо? Новую княгиню слушайтесь, но матушку не забывайте.
Младшие мальчик и девочка усиленно закивали. Им, потерявшим мать в раннем возрасте, было уже сейчас трудно вспомнить ее воочию. Они скорее представляли некий образ, как люди представляют себе богов, которых мало кто видел наяву.
Второй брат, Линас, угрюмо глядевший на молодоженов, перевел взор вдруг на стоявшего поблизости от священного дуба Лютобора Яргородского, сына покойного Мадвижаса. Как и все родственники, он приехал на свадьбу главы рода. Среди литтских князей Лютобор держался наособицу, те, кто слышал о его магическом даре, глядели с любопытством и даже с опаской. Он стоял, скрестив руки на груди, и, не отрывая взора синих сварожских глаз, глядел в праздничный костер, словно о чем-то беседовал с пламенем.
- Ты видишь что-нибудь? К добру или к худу отец наш женился? - спросил Линас, подойдя к Лютобору.
Тот медленно перевел взор на двоюродного брата.
- Не мое дело указывать великому князю, как ему поступать. Если он будет счастливее с молодой женой, то и нам получится лучше. Сверх того огонь мне ничего не поведал.
Линас вздохнул с легким разочарованием.
- Ты прямо как и батюшка наш: словечка не скажешь запросто! - так и отошел в сторону, не получив никакого предсказания.
Молодоженов обступили со всех сторон многочисленные родственники Радвиласа: братья с женами, многочисленные племянники всех возрастов. Предслава только сейчас осознала, в какую многочисленную семью попала, и ей стало не по себе. Непроизвольно схватилась за руку Радвиласа, чтобы он был ей опорой в такой толпе.
- Это - Железный Лес, Предслава, - произнес ее муж то, что должно было все объяснить.
Молодая княгиня впервые задумалась, родятся ли у нее дети в браке с Радвиласом, и решила, что непременно должны. В таком многочисленном роду, должно быть, уважают только плодовитых женщин, - ну что ж, род волчановских князей тоже не бесплодные заморыши, у ее родителей было пятеро детей.
- А ну-ка, прижимай их, чтобы и ветер между ними не провеял! - воскликнул с хохотом князь Скалмантас.
Окружив плотным кольцом новобрачных, родственники их повели к возку, запряженном белыми лошадьми. Те рванули с места, унося великокняжескую чету в замок, где теперь уже должен был состояться настоящий свадебный пир.
Всю дорогу их сопровождали бойкие пожелания гостей, величальные литтские и сварожские песни. Гудели трубы и рога, ухали бубны, свистели флейты. Вся Айваре готова была веселиться дни и ночи напролет. Князь Радвилас не поскупился для своих подданных: в замке и в саду накрыты были столы, для всех приготовили богатое угощение. Сюда же, к ногам новобрачных, сидевших на высоком помосте, складывали и подарки. Со всех окраин Литтской Земли и из-за границы привозили замечательные, редкие вещи. Драгоценности и редкие ткани, оружие и меха, ловчие соколы и беркуты и псы лучших пород, творения лучших ваятелей и живописцев. Большей роскоши, чем на свадьбе Радвиласа и Предславы, самые знатные из гостей уже не могли потом увидеть нигде.
Сперва земляки невесты, волчановцы, посидев немного за обильным угощением, спели в ее честь прощальную песню и стали считать невестино приданое. Княжич Мстислав поставил на стол огромную золотую чашу, полную доверха переливающихся жемчужных зерен.
- Раз уж с моей сестрой Волчанов покинула Красота, пусть с ней уходит и все, что было у нас прекрасного! - провозгласил юноша.
Князь Радвилас многозначительно взглянул на своего молодого родственника.
- Зато Волчанов получит нечто большее: нашу братскую дружбу! И твой старший брат, князь Вячеслав, и ты можете всегда рассчитывать на нашу поддержку.
Азуолас тут же поддержал, легонько хлопнув по плечу волчановского княжича:
- Да, и на меня можете всегда рассчитывать! И просто так приезжайте в гости, повеселимся вместе! Завтра я покажу тебе, Мстислав, как в наших лесах охотятся на зубра!
Вдовствующая волчановская княгиня бросила укоризненный взор, а Радвилас строго напомнил брату:
- Азуолас, безопасность гостя должна быть священна!
Тот сообразил, что увлекся. Обернулся к аллеманскому послу, помог ему расстелить на освобожденном от посуды столе огромный красочный гобелен. На нем была изображена богиня любви Фрейя, со своей кошачьей колесницей, и верховный бог Один, за ее любовь подаривший ей чудесное ожерелье Брисингамен.
- Этот гобелен в течение месяца вышивали, чередуясь днем и ночью, сто швей из лучших мастерских, нарочно для свадьбы литтского государя, - важно произнес аллеман. - Обратите внимание: эта картина прославляет любовь и щедрость!
Князь Радвилас поблагодарил аллемана, но усмехнулся про себя: "Что-то не слышал я, чтобы вашего Одина надолго сковала любовь к Фрейе, или помешала бы ему своим единственным глазом высматривать козни йотунов. Лучше не надейтесь!"
От медведицкого князя Мечеслава и его супруги, сестры Предславы, привезли связки пышных собольих мехов и бобровых шкурок. И даже приехавший из Великой Орды чжалаирский мурза вручил литтскому князю ханский подарок - пару ручных ловчих пятнистых пардусов. Две больших длинноногих кошки расхаживали по большой клетке, морщили нос, улавливая разнообразные запахи, и устало зевали. Все, кто понимал в охоте, вслух выразили удивление. Однако в таком подарке хозяевам тоже привиделся намек: звери, напоминавшие родовой знак литтов, сидели в клетке.
Радвилас мысленно сказал себе: "Посмотрим, кто будет смеяться последним", а пока что был радушнейшим из хозяев, когда-нибудь принимавших в своем доме такое количество гостей. Впрочем, и подарки иноземных послов лишь отчасти занимали его мысли, и даже государственные разногласия могли сегодня подождать. Рядом с ним находился самый главный подарок богини судьбы, все еще укрытый свадебной фатой. Только она, Предслава, занимала сейчас его воображение. Она была точно открытая земля, которой он готовился владеть и править, но пока еще неведомая, таинственная. Находясь сейчас ближе от своей цели, чем когда-либо, он ощущал себя в начале пути. Он нашел рукой ее ладонь, лежащую на коленях, и молодая княгиня сжала пальцами руку мужа, сухую и твердую, уцепилась за нее, как за якорь в бурном море.
Время, сперва тянувшееся медленно, теперь вдруг рванулось вперед, как конный строй в битве. За застольем, подарками, песнями наступил вечер, когда молодоженов полагалось провожать в спальню. Вот-вот должна была взойти первая звезда. Ни жениху, ни невесте не полагалось, по обычаю, есть и пить в первый вечер, угощение - это для гостей. Они сидели на своем помосте, невозмутимые среди бурного веселья, и ждали своего часа, находясь рядом, но еще не вместе.
Наконец, из сада закричали, что показалась первая звезда. Сразу призывно, мужественно загудели рога, заиграли в тон лютни нежными женскими голосами. Точно воины перед боем, вскочили из-за стола гости, готовые провожать новобрачных. Поднялись и Радвилас с Предславой. Их опять окружили и повели к спальне, сыпали шутками и песнями. Над головами идущих плыли горящие факелы.
Княжна (нет, теперь уже княгиня литтская - забудьте навсегда волчановскую княжну!) Предслава слушала, как гулко стучит ее сердце. Ей казалось, что его стук заглушает и музыку, и звук шагов, что его слышат все. Чтобы немного отвлечься, она стала запоминать переходы, по которым они шли вместе с князем (ее супругом!) Стало немного спокойнее. Ей очень многое хотелось сказать сейчас своему мужу, но кругом были люди.
Идущий впереди шествия воин с обнаженным мечом отворил дверь, пропуская новобрачных, и закрыл ее за ними. Азуолас и Скалмантас, сунувшиеся вслед за братом, уткнулись в дверь. Переглянулись.
- Ну, теперь можно и повеселиться! - решили братья, во главе шествия возвращаясь в пиршественный зал. А там уже заводили бодрую плясовую мелодию музыканты, и вскоре гости - литты и сварожане, забыв обо всех различиях, - пошли плясать. Женщины изящно кружились, мужчины пытались их поймать, точно ускользающих ярких бабочек. После пляса пир разгорелся еще пуще прежнего. При Радвиласе, не любившем шумных празднеств, его родные и ближники обыкновенно сдерживались, и только в его отсутствие могли как следует повеселиться. Полные кубки и блюда теперь опустошались в мгновение ока.
А молодая княгиня, войдя со своим супругом в опочивальню, успела еще разглядеть в полумраке огромную пышную постель, на которой громоздились горы перин и подушек. Тут рука ее супруга коснулась девичьей талии, и Предслава зажмурила глаза. И в темноте услышала тот же слегка охрипший голос Радвиласа, каким он назвал ее великой княгиней.
- Дай мне увидеть твое лицо! Теперь уже можно.
Княгиня откинула фату. Помедлив, сняла и венец, удерживавший ее прическу, и волосы крупными белокурыми локонами упали ей на плечи и на спину. Радвилас подвинул свечи и долго, пристально разглядывал ее.
- Ты и вправду прекрасна! - произнес он, сдерживая волнение. Затем проговорил уже спокойнее: - Ты мне доверяешь, Предслава?
Она постаралась ответить ровно:
- Ты - мой муж, посланный Ладой. Я должна доверять тебе.
Радвилас поспешно отвернулся, боясь спугнуть девушку в последний момент.
- Ты, конечно, сейчас еще не любишь меня. И, быть может, не желаешь. Я подожду, когда ты будешь готова, - сказал он, хотя и желал заключить в объятия свою молодую жену.
Она удивленно подняла голову. Глаза у нее в полумраке были огромные и темные, как у лани. и в зрачках плавали огоньки свечей. И в глазах этих страх боролся с любопытством, и постепенно отступал.
- Это почему ты подождешь, государь муж мой? Я что, тебе совсем не нравлюсь? - спросила она обиженным тоном, придвигаясь ближе.
Нет, Радвилас не ошибался: дух вечной женственности жил в Предславе изначально: женственности пылкой и наивной, и в то же время от природы лукавой, и ему пришлось лишь немного направить ее, чтобы могла проявить себя во всей полноте. И князя не преследовала в ту ночь тень покойной Всемилы. А Предславе ни на миг не вспомнился оставшийся в Волчанове Злат.
А когда молодая княгиня проснулась, ее супруга уже не было в спальне. Пробудившись, как обычно, на рассвете, Радвилас спустился в зал, поглядеть, как себя чувствуют гости, отсыпающиеся после пиршества.
-
Замечательная свадьба! И умница Радвилас, да и Предслава не сплоховала. Но супружеская жизнь начинается после свадьбы. Сумеет ли молодая великая княгиня понять, что на первом месте для её мужа всегда будет его страна? Посмотрим.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Замечательная свадьба! И умница Радвилас, да и Предслава не сплоховала. Но супружеская жизнь начинается после свадьбы. Сумеет ли молодая великая княгиня понять, что на первом месте для её мужа всегда будет его страна? Посмотрим.
Поглядим, что дальше будет! Предславу, по идее, готовили как раз к династическому браку, о княжеских обязанностях она должна быть осведомлена. А Радвиласу дальше как раз будет о чем позаботиться. Впрочем, ему, кажется, на все хватает сил: и на жену, и на княжество. Он же вечный двигатель.
Глава 20. По праву сильного
Взаимоотношения с Аллеманской Империей у литтов всегда оставались сложными. Давно ли их посол на свадьбе Радвиласа и Предславы подарил гобелен с Одином и Фрейей, что висел теперь в опочивальне новой великой княгини. А каких-то полгода спустя, когда Предслава с горделивым видом носила под сердцем первого ребенка, - тот же посол приехал с иной, зловещей вестью: аллеманы захватили в краю приморских литтов замок Эглите ("Сосновый") и объявили его своим владением.
В тронном зале, окруженный своими воинами и придворными, Радвилас во всеуслышание спросил у посла:
- По какому праву вы захватили наши владения, нарушили мирный договор?
Аллеманский посол, барон Ингильбертский, гордо подбоченился, стоя перед литтами в полном боевом облачении, в прочном коробчатом панцире, в шлеме с высокими красными перьями. Литтские витязи не спускали с него глаз, чувствуя, что от аллемана можно на сей раз ожидать любой дерзости. Так и оказалось. Он воскликнул надменно и громко, как на поле боя:
- По праву сильного! А если князю Радвиласу что-то не нравится, пусть попробует отобрать у нас крепость, которую мы нарекли Борнхольм!
У людей, что слышали эти наглые слова, вся кровь закипела в жилах. Витязи, охранявшие зал, непроизвольно сделали шаг вперед, готовые сомкнуться вокруг аллемана. Тому померещилось даже, что он слышит яростный рык, только неясно, с какой стороны. Более знатные люди кидали выразительные взоры на великого князя. Он, единственный из присутствующих, оставался с виду совершенно невозмутим. Лишь глаза сощурил, как будто ему больно было смотреть. Князь Остромир Преславич, склонившись к уху Радвиласа, горячо зашептал:
- Неужели ты это спустишь, государь?! Прикажи схватить наглеца! Покажи аллеманам, во что ты ставишь их силу!
Радвилас бросил на него такой взор, что Остромир вниз смолк и только что не отскочил прочь. Затем, обращаясь к аллеманскому барону, произнес спокойным голосом всего два слова:
- Мы запомним!
И, как ни кипели гневом литты, как ни стремились сейчас выместить ярость на наглом после, схватить его, бросить в темницу, - никто не решился ослушаться великого князя. Сбитые с толку, княжеские ближники обменивались укоризненными взорами: что это, неужто Радвилас смирился перед аллеманами и не решится отбить Эглите? Неужто он вправду грозен был только слабым противникам, а более сильных боится? Самый воздух загудел эхом незаданных вопросов. Но князь Радвилас так и не произнес больше ни слова, словно на век онемел. Только когда во дворе загрохотали копыта тяжелых рыцарских коней, служивших послу и его спутникам, великий литтский князь поднялся с трона и, хромая сильнее обычного, покинул зал.
С тех пор прошло уже два года, а крепость Эглите все еще называлась аллеманским Борнхольмом. Изрядный кус приморской земли был потерян, тамошние жители сделались рабами. Хуже того: закрепившись в Эглите, аллеманы могли неограниченно копить силы для новых нашествий. Литтская Земля стала похожа на остров, затопляемый половодьем. Не сдержишь поднимавшуюся волну, не поставишь вовремя плотину навстречу ей - и все смоет.
На своей, закатной половине владений Азуолас уже не раз отражал аллеманов, когда те пытались двигаться дальше. Однажды он прислал в Айваре триста пленных рыцарей, вынужденных идти пешком, в цепях. Литты обрадовались такому шествию врага, они теперь еще больше славили князя Азуоласа. Он один, казалось, еще защищал Литтскую Землю, тогда как сам великий князь отступился. Даже некоторые воеводы, наиболее горячие и воинственные, перешли от Радвиласа к его брату. Но отбить снова перестроенную и укрепленную Эглите у Азуоласа не хватало сил. В бесконечных пограничных стычках литты и аллеманы только изматывали друг друга, и никто не мог взять решительного перевеса. Уже без малого два года ни сам Азуолас, ни воины его не бывали дома, в Лутаве. Как ни скучал князь без милой Рингалле и детей, но не мог к ним уехать, уступить победу аллеманам. Хорошо, что хоть оберег, сделанный бывшей вайделоткой, всегда был при нем, защищал в бою от ран и увечий и напоминал о жене. Но все же Азуоласу хотелось бы знать, что собирается предпринять старший его брат, готовит ли он отпор аллеманам. Об этом все чаще говорили и воины, они начинали роптать.
А Радвилас никому не открывал своих замыслов, наслаждаясь любовью молодой жены у себя в Айваре. В первый же год брака Предслава родила ему девочку, Дейне. Рядом с женой и зеленоглазой малышкой Радвилас немного оттаивал, на время забывал жестокое унижение. Предслава, сделавшись матерью, еще больше похорошела и выглядела довольной своей судьбой. К тому времени, как дочке исполнился год, молодая княгиня закончила ее кормить, и стала чаще поручать быстро растущую малышку заботам мамок и нянек. Сама же больше времени проводила рядом с мужем, сопровождала его на охоту верхом на Подарке - белом коне, и ночами уединялись в супружеской опочивальне. Предслава не могла навсегда раствориться только в обязанностях матери, как это случается с иными женщинами. И еще: она понимали, что, если хочет вправду быть княгиней, не должна превращаться в наседку, замкнутую в детской. Муж не очень-то пускал ее к себе в душу, но ее вниманию радовался.
В тот день Предслава решилась побеспокоить мужа за работой. Радвилас все важные грамоты составлял сам, и оттого у него почти не было свободного времени. Но ведь и новость она собирается ему сообщить не абы какую!
Постучав в закрытую дверь и услышав приглушенный голос супруга, Предслава вошла в его рабочий покой. Князь сидел за столом, полным пергаментов и берестяных грамот, чернильниц и перьев, писчих палочек. Стремительно перевернул несколько важных грамот, запечатанных знаками подвластных ему князей. Молодой княгине даже показалось, что она видела печать со знаком павшей крепости Эглите, хотя кому было посылать оттуда вести?
Но она не спросила, а, глядя в лицо супругу, проговорила с улыбкой:
- Муж мой, у меня для тебя радостная весть! Наша дочь только учится ходить, а я уже жду второго ребенка! Я думаю, будет сын.
Радвилас быстро, забыв о хромоте, вскочил на ноги, обнял пока еще тонкую талию жены, ее высокую крепкую грудь.
- Точно? Сын будет? - переспросил с надеждой. Хоть у него уже было пятеро сыновей от первого брака, но хотелось иметь сына и от Предславы. Одного, двух - сколько пошлют боги. Владений в Княжестве Литтском и Сварожском хватит на всех, слава Вечному Небу!
- Ведунья, что меня смотрела, так говорит. Она мне порезала руку и сцедила несколько капель крови в чашу с водой. Они сразу пошли ко дну. Говорят, это признак сына: кровь тяжелеет, в ней зреет властная мужественная сила.
- Гляди, как бы не напугали тебя россказнями о крови, - предостерег жену Радвилас.
- Я не из пугливых, - усмехнулась Предслава.
Да уж; как замечал про себя и сам князь, и его окружение, здоровьем она была не чета покойнице Всемиле, первую дочь принесла, не дав за себя поволноваться. Да и характером была бойчее, смелее и любознательней. Но это Радвиласу как раз нравилось. Она оживляла его и весь айваресский двор, как бурный родник, что волнует воды широкой медленной реки.
Но, если кто вообразил, будто великий князь литтский и сварожский изнежился в объятиях молодой жены, а государственные заботы пустит на самотек, - тот несказанно ошибся бы. До такого состояния не довело бы Радвиласа ничто на свете. Пока его брат сражался с аллеманами, сам он копил силы, готовился, чтобы ударить сразу и наверняка.
Под окном, во дворе, раздался громкий вопль, стук копыт, бряцание оружия. Радвилас выглянул в окно. Там войско проводило учения. Облачившись в доспехи, атаковали сомкнутым строем, по команде поворачивали коней, с наскока рубили поставленные на палках чучела в аллеманских доспехах. От могучего удара литтского витязя у одного чучела отвалилась голова, покатилась по земле вместе со шлемом. Радвилас усмехнулся.
"Мы с вами еще поговорим, господа, как вы любезно предложили! Не так-то легко при наших пространствах собрать и обучить войска. Людей меньше, чем у Аллемании, снарядить всех нелегко. Но мы уже почти готовы! Как только Драйнас пришлет чертежи новых укреплений, мы выступим".
Драйнас, незаменимый прознатчик литтского князя, открыл лавку и кружало в Борнхольме, бывшей Эглите. Он назвался аллеманом, много лет прожившим среди литтов, угощал воинов Империи пивом да сосисками с капустой, и всегда держал широко раскрытыми двери, а также уши. Успел заручиться поддержкой аллеманского фогта и его людей, вовремя ссудив золота, а заодно назвал им пару городских богачей, кого не жалко было обобрать. И новые власти Борнхольма верили оборотистому трактирщику, считая его своим, он был вхож к ним в городской совет. Аллеманам были нужны люди, знающие Литтскую Землю и ее народ, поскольку они собирались в скором времени двигаться дальше.
А Драйнас разузнал, что в лесах еще таятся много беглых литтов, не пожелавших работать на завоевателей; что жители побережья не смирились с аллеманской властью и только ждут знака, чтобы поднять восстание. Завел голубятню и посылал птиц с донесениями в Айваре, великому князю. У Драйнаса не было в эти два года ни одного спокойного дня. Каждый вечер он засыпал с мыслью: "Пока все обходится. Не разгадали еще". А как сложится завтра, он не мог знать. Но при этом не без самодовольства думал, что вряд ли кто-то еще смог бы так тонко и удачно играть с аллеманами, как это делает он. И эта мысль приносила Драйнасу удовлетворение. Хотя он знал, чем рискует. Захватив Эглите, аллеманы повесили на главной площади бывшего литтского наместника и нескольких именитых горожан, что не уехали вовремя и отказались перейти на их сторону.
За несколько дней наступила жестокая зима. Ударил мороз, такой, что местами даже море замерзло вдоль берега. Небо заволокло тучами, оно почти не прояснялось даже днем. Но Драйнасу такая погода была на руку: меньше любопытных глаз. Вечером он уложил полную сумку еды, сунул среди колбас и сыров туго свернутую берестяную грамоту в железной трубке, и направился к небольшой бухте, поодаль от причала, где не было видно лодок. Там его поджидал приятель - местный рыбак по имени Эйхо, после прихода аллеманов скрывавшийся с другими беглецами по лесам.
На море бушевал шторм, волны вздымались и ревели, как медведи. Только такой опытный моряк, как Эйхо, мог решиться плыть на лодке в шторм. Но он был уже тут, хоть и промок до костей, ожидал возле своей лодки, подальше от волн. Драйнас молча протянул ему сумку. Эйхо вздохнул, принимая ее.
- Спасибо тебе, друг! Нам сейчас трудно: уж очень рано пришла зима. Кое-что мы запасли, трудней с одеждой. Больные появились, у троих огневица. Если не отвоюем Эглите - не знаю, сколько народу доживут до весны.
Драйнас ободряюще хлопнул собеседника по плечу.
- Теперь уже совсем скоро отвоюем! Я тебе поручаю чертежи аллеманских укреплений. Отвези их князю Азуоласу, как накормишь своих. От этих чертежей многое зависит. Фогт недаром их хранит под замком.
В тусклом свете единственного факела видно было, как глаза у Эйхо вылезли из орбит.
- Ты украл чертежи у фогта? Это же опасно!
Драйнас многозначительно пожал плечами.
- Ну, что поделать - сейчас везде опасно! Ты, главное, чертежи отдай в собственные руки великому князю или его брату, князю Азуоласу... Да, вот знак, что от меня! - он сунул в руки гонцу перстень, когда-то подаренный князем Радвиласом.
И в этот миг, когда отступил бешеный рев моря, оба услышали гораздо более страшный для них звук: скрип гальки под шагами нескольких людей. А уж потом из темноты выступили еще более черные фигуры.
- Сдавайтесь, шпионы! - раздалось по-аллемански.
Драйнас толкнул Эйхо в его лодку, сразу подхваченную течением. Рыбак не привык медлить. Он взрыл воду веслами, и лодка стремительной ласточкой взлетела на гребень волны. Драйнас успел еще заметить в свете факела, как, задержавшись на миг, лодка скатилась по другому боку водяной горы. И больше он ничего не видел. Если Эйхо и крикнул что на прощание, то его голос унесло бушующее море. И хорошо, если только голос, а не его самого вместе с его утлой лодкой и надеждами стольких людей.
А самого Драйнаса в тот же миг ухватили аллеманы, связали ему руки. Старший из них ткнул пленника рукоятью копья в подбородок.
- Господин фогт будет рад: мы быстро схватили того, кто украл чертежи! Попался, предатель!
Драйнас сплюнул кровь, усмехнулся разбитым ртом:
- Предатель не я, а те из литтов, что, к сожалению, служат вам.
И на другой день, перед глазами фогта, барона Хельсинборгского, Драйнас, продрогший до костей в ледяной темнице, повторил то же самое:
- Предателем я был бы, если бы вправду переметнулся к вам, захватчики!
Аллеманский барон едва сдерживал желание взять меч и зарубить литта прямо сейчас. Ведь он ему доверял, насколько можно доверять местному, а тот украл важнейшие чертежи. И, самое худшее - успел их отослать! И что теперь делать?
Драйнаса допросили, конечно, но без особого успеха. Что, собственно, тот мог сообщить? Назвать своих сообщников - но они, по всей видимости, далеко. Выдать своего гонца - но тот вряд ли сунется в Борнхольм. Значит, остается ждать войны. И она теперь неизбежна!
Неожиданно аллеманский фогт спросил у Драйнаса, словно бы без всякой ярости:
- Ты кто? Литтский рыцарь?
Тот отвечал, пожав онемевшими плечами:
- Вовсе не рыцарь. Это звание вы уж себе оставьте. А я простой купец. Горожанин.
Уловив насмешку над рыцарским званием, аллеман усмехнулся, тогда как глаза оставались ледяными:
- Так ты горожанин, но решил быть храбрым, как рыцарь? Ты нам много навредил, я признаю! Если твой князь тебя не наградил по заслугам, то мы наградим. Окажем тебе честь: умрешь в доспехах рыцаря!
Ударив в гонг, фогт вызвал слуг. Те принесли полный рыцарский доспех. Схватили пленника, сорвали с него остатки одежды и стали заковывать в латы на голое тело. Драйнас только раз пронзительно закричал, когда холодное железо обожгло кожу. И смолк.
"Все равно, князь Радвилас скоро за всех отомстит!" - уверенно подумал он, когда аллеманы заклепывали забрало шлема на его лице.
- Приковать к столбу на площади, пусть обледенеет! - распорядился фогт, меж тем как его люди уволокли Драйнаса.
Между тем, Эйхо, с трудом преодолев на своей лодке бурю, добрался до становища литтов, а князь Азуолас немедля отправил послание брату в Айваре. Едва князь Радвилас увидел аллеманские чертежи вместе с перстнем - своим знаком доверия, он послал своим подчиненным князьям приказ собирать войска, которые они уже давно втайне готовили в своих городах. Теперь для них пришло время.
-
Очень жаль Драйнаса, очень! Но разведка ремесло опасное, и, кмк, Драйнас немного ослабил бдительность. Хотя возможна и слежка. Предслава оправдала надежду Радвиласа на счастье, пусть хоть на склоне лет, пусть среди забот, но счастье.
-
Как много я пропустила! Уже и свадьба состоялась, и крепость отбивать собираются. Жаль Драйнеса. А Пиедслава стала вроде бы хорошей женой Радвиласу. Интересно, как отобьют крепость. Может, применят какую-то хитрость? Не зря же чертежи выкрали.
-
Огромнейшее спасибо, эрэа Convollar, эрэа Карса! :-* :-* :-*
Очень жаль Драйнаса, очень! Но разведка ремесло опасное, и, кмк, Драйнас немного ослабил бдительность. Хотя возможна и слежка. Предслава оправдала надежду Радвиласа на счастье, пусть хоть на склоне лет, пусть среди забот, но счастье.
Увы, но разведчик действительно профессионально рискует, и он знал, на что идет. Скопировать чертежи у него не было возможностей, только украсть. А там уж, осталось выяснить, у кого в принципе была такая возможность. Вряд ли у многих. Аллеманы тоже не окончательные лопухи.
О семейной жизни Радвиласа с Предславой узнаем еще много в последующих главах. Пока все хорошо. Пусть Предслава рожает детей да заваривает мужу чай из веника.
Как много я пропустила! Уже и свадьба состоялась, и крепость отбивать собираются. Жаль Драйнеса. А Пиедслава стала вроде бы хорошей женой Радвиласу. Интересно, как отобьют крепость. Может, применят какую-то хитрость? Не зря же чертежи выкрали.
Если будет возможно, постарайтесь, пожалуйста, больше не пропускать! ::) Событий, конечно, много произошло, но и впереди еще немало будет.
Смотрим, что дальше! Чертежи свою роль сыграют. По ним можно определить слабые месте крепости, если такие есть.
В темную морозную ночь литтские войска подошли к Борнхольму, бывшей Эглите. Двигались скрытно, со стороны леса. Снег скрипел под копытами коней, под колесами повозок, словно жаловался. Бело-голубой снег под черным небом. Других цветов не было, их съела тьма. Звуков не доносилось тоже. Литтское войско привыкло двигаться тихо.
От главного войска отделился небольшой отряд и спустился к морю. Усевшись в лодки, стали грести к чернеющей впереди высокой башне, спускавшейся к самой воде. Об ее каменную кладку, как о гранитную стену, с шумом разбивались волны.
Передняя лодка достигла подножия башни и опасно забалансировала на волнах, удерживаемая взмахами вёсел. Послышался отрывистый крик морской чайки. Сверху долетел ответный клич, и трижды кивнул горящий факел.
- Бросай! - шепнул один из сидевших в лодке людей, и воины швырнули вверх длинные веревки, зацепившиеся наверху железными крючьями. Наверху послышалось какое-то шевеление. И люди стали карабкаться вверх по веревкам, сжимая зубы, когда порыв ветра раскачивал их, угрожая сбросить вниз.
Один из них невольно взглянул вниз, в морскую бездну под ногами, да и не смог уже лезть дальше, повис, дрожа и стуча зубами, вне себя от ужаса. Ничто не могло сейчас заставить несчастного воина хотя бы шевельнуться. Он раскачивался на вытянутых руках, чувствуя, как они постепенно немеют, перестают держать. Наконец, словно завороженный бездной, несчастный медленно разжал руки и улетел вниз. Раздался громкий всплеск, но крика никто не расслышал.
Зато остальные, помолившись морской богине Юрате, взявшей их товарища, вскарабкались на башню. Там царил беспорядок; только что произошла стычка, но соратники-литты одолели аллеманский караул, и с распростертыми объятиями приняли своих собратьев. Отдыхавшись, те двинулись дальше в башню, выбивать противника. Яростная, но короткая схватка с ничего не ожидавшим противником - и приморская башня оказалась в литтских руках; но по всей крепости и в городе никто об этом не подозревал.
А внизу, под мощными стенами аллеманской крепости, князь Радвилас вслушивался в ночь, пытаясь понять, что происходит. Приморская башня была единственным слабым местом крепости, позволявшим проникнуть извне, но и на этом пути столько препятствий ждало даже самых ловких и отважных воинов, что отобрали они с Азуоласом. Если хоть у одного не выдержит веревка... Если не получится без шума захватить башню...
Князь Азуолас подъехал к брату, утешительно положил руку ему на плечо.
- Я не вижу причин, почему бы пошло не так, - произнес он приглушенным басом. - Ну а если бы даже не получилось... что ж, мы начнем штурм, и в итоге, все равно возьмем крепость! Как под Бэринбургом, помнишь?
Он слишком поздно понял, что сказал, и запоздало прикусил язык: ведь под Бэринбургом погиб их отец, и только слаженные действия всего рода спасли от поражения. Радвилас одним взглядом напомнил об этом брату, так что тот виновато склонил голову.
- Мы пришли не копья ломать в поединке, а одержать безусловную победу! - ледяным голосом произнес великий князь. - Только ради памяти Драйнаса мы должны победить!
- Да, - нахмурился Азуолас. - Драйнас достоин, чтобы за него отомстили, как за родовитого вельможу!.. Но смотри, брат! Факел на приморской башне!
В самом деле: наверху мелькнул огонек, взмыл стремительной ласточкой, завертелся в воздухе, сея рыжие искры. Сомнений не было: это их условленный знак!
Радвилас повернул коня, проехал вдаль воинского строя, обратился к едва видимым в темноте воинам:
- Литтские витязи, готовьте тараны и лестницы! Пусть Эглите снова станет литтской крепостью! Вышвырнем аллеманов прочь! От вашей храбрости нынче зависит все! - о готовящемся восстании внутри крепости он не сказал воинам, так как в этом случае они могли расслабиться и переложить половину дела на чужие плечи. Радвилас понимал, что одержать победу могут лишь те, кто бьется изо всех сил, словно от каждого из них зависит все.
Молчаливое литтское воинство вмиг оживилось. Запылали факелы, задвигались люди, принялись за работы, чтобы к утру начать штурм.
На рассвете стражники-аллеманы всполошили всю крепость. По тревоге стал собираться рыцарский полк. Рассерженные сотники и десятники пинками да бранью будили загулявших накануне кнехтов. Но проснулись поутру не все, - третью сотню нашли спящей вечным сном в собственной казарме. Кто-то, видимо, опоил воинов ядовитым зельем. По всему городу вспыхивали стычки: местные жители, вооружившись чем попало, спешили выместить ненависть к своим "хозяевам", не дожидаясь, пока город будет взят.
Городского фогта, барона Хельсинборгского, разбудил на рассвете спешный гонец.
- Беда, господин! Большое войско идет на штурм! И в городе возмутились литты!
Барон содрогнулся: ему на миг увиделось застывшее во льду мертвое лицо казненного им литта, и губы мертвеца зловеще усмехались. Но он быстро пришел в себя. Уж конечно, из Аллемании не назначали военачальниками в пограничных землях трусов.
- Сейчас же коня мне! Арво! - крикнул он спавшему на большом ларе слуге-литту. - Доспехи мне! Я иду в бой!
- Сейчас, мой господин! - слуга мягко, как кошка, соскочил на пол. И вдруг схватил со стены висящий там кинжал и решительно вонзил его в грудь фогту. Затем ухватил подвернувшуюся под руку метлу и выбежал на улицу.
- Братья! - крикнул он встретившимся литтам, вскинув метлу, словно знамя. - Выметем аллеманскую нечисть из нашего города!
Но аллеманское войско, даже лишившись предводителя, оставалось многочисленным и боеспособным. Их отборные отряды стойко закрывали путь штурмовавшим крепость литтам, заткнули каждую брешь, куда мог прорваться противник. Воины с тараном трижды откатывались от ворот, хотя те уже трещали под мощным ударом. Литты падали под градом стрел, будто их кто косил. После третьей попытки штурма Радвилас отвел войско, пережидая и готовясь к дальнейшему развитию событий. Тем временем живые уносили погибших и раненых. Войсковые лекари пытались помочь им, кому было возможно. А уцелевшие перестраивались и ждали новых приказаний. Видя, что противник отступает, аллеманы на стенах разразились насмешками:
- Ага, бежите, подлые литтские псы! Не взять вам Борнхольм! Лучше бы вы вовсе не приходили с вашим трусливым князем! На позор себе явились!
Слыша эти выкрики, литтские воины вертелись как ужаленные. Но князь Радвилас лишь многозначительно усмехался, и им оставалось только смириться. Он вовсе не собирался объяснять, что в это время в Морской Башне отворили лаз, и его воины идут уже с другой стороны, занимают крепость. Кто поймет, тот поймет.
Насмешки аллеманов вдруг стихли, у многих, только что исполненных решимости отстоять город, враз опустились руки. Откуда не ждали, на них ринулся литтский полк, и одновременно на Морской Башне, а затем и на Главной, взвилось зеленое знамя с пардусом. Каким колдовством литты очутились в городе?!
Того было еще мало. В разных краях города запылали дома и служебные помещения, что аллеманы забрали себе. Вместе с конными воинами, почти не отставая в узких городских улицах, в бой спешили и горожане, под знаменем-метлой, вооруженные кто чем, вплоть до вертелов и кухонных ножей. Зато ненависти у местных жителей было хоть отбавляй: аллеманы за время своего владычества допекли всех.
С оглушительным треском рухнули городские ворота, и теперь уже главные части литтского войска ринулись в бой. Дрались повсюду, как обычно бывает в уличном бою. Из окон бросали тяжелые предметы, где только удобно было поразить врага, не причиняя ущерб своим. Аллеманы, где могли, старались укрываться за бревнами и стенами, занимали дома, и оттуда их выкурить удавалось лишь пожаром.
Однако силы все же были не равны. Зажатые со всех сторон, аллеманы не могли надеяться одолеть всех. Им был предоставлен выбор: сражаться до последнего или сдаться в плен, надеясь, что их пощадят. И к вечеру большая часть рыцарей и кнехтов, державших оборону возле ворот, сдались.
В городе еще горели костры, и кое-где продолжали драться, когда князь Радвилас во главе литтского воинства въехал в город сквозь разбитые ворота. Над замком вилось знамя с серебряным пардусом. Еще не остывшие от битвы, литты выкрикивали приветствия, поздравляли друг друга, обнимались при встрече, - княжеские витязи вместе с местными горожанами. Великий князь отдал распоряжения тем, кому предстояло наводить порядок в Эглите. Впрочем, укрепленный аллеманами замок и для литтов не будет лишним, - думал он, издалека разглядывая мощные стены и башни. Не подскажи им покойный Драйнас способа захватить Морскую Башню - долго топталось бы вокруг его войско, и немало людей бы погибли.
Раздумья великого князя прервал воевода Остромир, указав рукой на пленных аллеманов, взятых под стражу. Вокруг них с копьями наизготовку расхаживали литтские повстанцы. Иногда кто-нибудь из них делал вид, что хочет заколоть пленника, и все хохотали, когда жертвы этой жестокой игры отшатывались прочь.
- Что с аллеманами делать? Их больше тысячи, из них не менее ста рыцарей. Да еще семьи у некоторых. Эйхо со своими требуют всех повесить...
Князь Радвилас сурово нахмурился.
- Я им повешу! Не смыслят ни Лешего в государственных делах. Остромир, скажи, чтобы охраняли пленных как подобает. Если кто вздумает после боя сводить счеты - тех самих велю вешать!
До утра великий князь вместе с братом и другими воеводами ездили по городу, гасили очаги сопротивления, осматривали разрушения, распоряжались. Поутру, усталый, но довольный, Радвилас собирался ехать в крепость, где ему приготовили завтрак и постель. Но по пути заехал к пленным, которых поместили на огороженном конском выгоне. Он нашел аллеманов впавшими в молчаливую туповатую угрюмость, что бывает характерна для их породы в дни несчастий, когда приходится страдать под ударами судьбы. Некоторые сидели прямо на мерзлой земле, не пытаясь хоть как-то устроиться лучше. Увидев литтского князя со свитой, аллеманы исподлобья следили за ними.
Остановив коня напротив выгона, Радвилас произнес по-литтски, а толмач переводил его слова аллеманам:
- Мы отведем вас в Айваре, а потом пусть ваши родные и правители соберут за вас выкуп, соответственно званию каждого из вас! Но сейчас мне нужен самый знатный из уцелевших рыцарей. Пусть он выйдет вперед!
Несколько знатных аллеманов тревожно переглянулись, не сомневаясь, что литтский вождь требует лучшего из них, чтобы казнить для устрашения других. Наконец, вперед вышел высокий худощавый старик в черном, с повязкой на голове. Несмотря на рану, он держался прямее своего копья и бестрепетно выдержал рысий взор Радвиласа.
- Я - барон Адальберт Дагакларский. Этот род кое-что значит в пограничных землях и на полудне, на берегах Даны.
- Это достойный род, чтобы выполнить мое поручение, - одобрил Радвилас, вспомнив, что в былые времена, когда аллеманы только начинали завоевывать Литтские земли, среди императорских наместников были и двое баронов Дагакларских. - Так вот, почтенный барон: ты поедешь в Конигсбург, ко двору императора Гейзериха, и скажешь ему, что я, великий князь литтский и сварожский, по праву сильного вернул Эглите под свою власть! На сем, барон, можешь быть свободен без выкупа.
Кровь прилила к бледным щекам аллеманского барона. Казалось, он никогда не даст ответа. Но, наконец, проговорил:
- Это я сделаю, но лишь для того, чтобы государь император поскорее узнал о случившемся! Мне бы легче было отдать всю кровь и золото, чем служить вестником поражения.
- Главное - не перепутай ни слова, - напутствовал его Радвилас.
В день, когда барон Дагакларский добрался до столицы Империи, там был праздник в честь дня рождения супруги императора. Барона проводили прямо на пир. Когда он скорбно поведал о взятии Борнхольма, ни сам император, ни его советники не сразу поняли, о чем идет речь. Но, когда барон повторил свою речь, да еще со слезами на глазах, а затем в точности передал слава Радвиласа, придворные ужаснулись.
- Это немыслимо! Какая наглость! - восклицали они на все лады. - Радвилас - не рыцарь, он не умеет сражаться честно, а, как змея, жалит сзади. Только с помощью подлых уловок он и добивается успеха. Это у него-то право сильного?! Если бы ему в руки не попали чертежи нашей крепости, если бы в городе не восстали рабы, Радвиласу никогда бы не взять Борнхольм! Ему помогла счастливая случайность!
Сам же император Гейзерих, подождав, пока его окружение немного успокоится, поднял золотой кубок и проговорил:
- Так судили боги, а их воли не избегнет никто из смертных. Но хочу, чтобы вы помнили: не литтам дано победить, а нам дается урок смирения перед судьбой. Мы склоняемся перед волей богов, но не людей. Да пошлют нам боги победу впредь!
Лишь немногие, как барон Дагакларский, про себя недоверчиво покачали головой. Для всех остальных был восстановлен на миг поколебленный мир в душе. Роковая случайность или воля богов - но они, во всяком случае, потерпели поражение по причинам, неподвластным людям, и им нечего было стыдиться. Виночерпии разлили всем в кубки ароматного сладкого вина из Марции, и пир продолжался.
-
Аллеманы нашли себе удобное оправдание. Воля богов! Боги обычно помогают тем, кто сам себе помогает. Драйнас погиб не зря, Радвилас успешно применил добытые им сведения. Вот только извлекли ли аллеманы урок? Боюсь, что в массе нет.
-
Да уж! На бога надейся, а сам не плошай! Штурм крепости недёшево обошёлся литтам, и это при том, что к этому штурму готовились, и разведка работала, и не только разведка. Судя по поддержке изнутри крепости, там работало и что-то вроде подполья. Во всяком случае вполне доверенный слуга, убивший барона Хельсинборгского, уж точно сделал это не в порыве гнева, а вполне обдуманно.
-
Большое спасибо, эрэа Карса, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Аллеманы нашли себе удобное оправдание. Воля богов! Боги обычно помогают тем, кто сам себе помогает. Драйнас погиб не зря, Радвилас успешно применил добытые им сведения. Вот только извлекли ли аллеманы урок? Боюсь, что в массе нет.
Вот в этом особенность аллеманов, из-за которой они с трудом учатся на своих поражениях: они мгновенно находят себе оправдание. Победу над ними Святослава Храброго приписали оттаявшему озеру, а здесь - воле богов. Значит, можно еще попробовать: авось, в другой раз боги окажутся милостивее.
А Радвилас полагается исключительно на те случайности, что требуют тщательной подготовки. И людей себе подбирает под стать, таких, как был Драйнас.
Возможно, временный мир с аллеманами и возможен. Не поручусь, как надолго.
Да уж! На бога надейся, а сам не плошай! Штурм крепости недёшево обошёлся литтам, и это при том, что к этому штурму готовились, и разведка работала, и не только разведка. Судя по поддержке изнутри крепости, там работало и что-то вроде подполья. Во всяком случае вполне доверенный слуга, убивший барона Хельсинборгского, уж точно сделал это не в порыве гнева, а вполне обдуманно.
Готовились, конечно, не один день! если Драйнас связался с лесными партизанами, то наверняка и в городе нашел повстанцев, готовых свергнуть аллеманов. Наверное, было кому и после их предупредить, чтобы выступили вовремя, не раньше не позже. Должно быть, все это заслуживает более подробных описаний, но, честно говоря, я не умею писать шпионских романов.
Глава 21. В дни мира
Что и говорить, Аллеманская Империя была трудным противником для литтов. Имперские рыцари никогда не складывали оружия надолго. Все поражения, что наносили им хитроумный Радвилас и неустрашимый Азуолас, казалось, только побуждали аллеманов собраться с силами и снова мстить. Если кто-то из побитых воинов и призывал впоследствии к пересмотру отношений, то к ним не прислушивались. Одного из неудачливых военачальников, барона Геттинсбергского, даже объявили безумным и заперли, дабы не бросал совсем уж вопиющую тень на аллеманские знамена.
Но пришло время, когда даже и аллеманам пришлось на время отказаться от завоевательных планов. И они, как будто, осознали, что литтов им сейчас не одолеть, и готовы были заключить мирный договор. Первоначально установили мир сроком на десять лет, затем сократили до пяти, но на словах обещали, что мир будет соблюдаться вечно.
Было это лет через восемь после того, как князь Радвилас возвратил литтам крепость Эглите. После этого он вновь доверил аллеманскую границу своему брату. В ходе решительной борьбы князь Азуолас не раз изгонял вторгшихся аллеманов и сам водил войска на их землю. И это принесло результаты. Даже самый упорный враг принужден был, наконец, сложить оружие. И тогда тот же Азуолас, самый ярый противник рыцарей, внезапно для многих горячо высказался за примирение с Империей! Он убедил своего брата, великого князя, совместно с аллеманами отпраздновать заключение мира. И Радвилас, хоть с сомнением, согласился пригласить рыцарей в Айваре, взяв с них клятву на мече соблюдать мир. У него были свои резоны. Если надменные аллеманы сами запросили мира - это значило, что Литтское княжество становится силой, с которой все считаются, одной из могущественнейших держав. Надо было показать аллеманам, чего литтам удалось достичь за эти годы. И великий князь одобрил замысел брата, и даже решил устроить рыцарский турнир на аллеманский манер.
Минувшие годы были лучшими в жизни Радвиласа. Несмотря на хромоту и седую бороду, он не ощущал своих лет. Литтское княжество набирало силу, и Железный Лес прирастал год от года. Его сыновья от Всемилы разъехались править уделами, что он им назначил, а повзрослевшая дочь, Лайме, недавно стала женой одного из рода вышеградских и змеевских князей, Глеба. Но зато княжеский замок в Айваре вновь наполнился детскими голосами, шепотом и смехом, как мечталось Радвиласу. Предслава за десять лет подарила ему пятерых детей, по одному в каждые два года. В год взятия Эглите родился Кармантас, за ним Таутивилас, а после него Витенас, и, наконец, еще одна дочь, Рута. Одно удовольствие было смотреть, как эти дети затевали шумную возню или во дворе замка учились ездить верхом и осваивали прочие в будущем важные занятия. Князь Радвилас любил этих детей больше, чем старших своих, пока те были малы. Со скрытым волнением угадывал в них свои черты, узнавал зеленые русалочьи глаза рода Лиитаса. Радовался их первым успехам, видел в них свое продолжение, и одновременно - доказательство собственных еще отнюдь не увядающих сил.
Что касалось Предславы, то она, окруженная большой семьей, казалось, только расцветала, как статная ель рядом с маленькими побегами. Следующие друг за другом беременности и роды, казалось, лишь придали облику молодой княгини женственного обаяния. Как говорила опытная в женских тайнах старуха, принимая очередного маленького княжича: "Если уж первых троих породила легко, после привыкнешь, даже полюбишь носить и рожать детей".
И все эти годы Радвиласу не в чем было упрекнуть свою молодую жену. Она была заботливой матерью, ласковой и изобретательной подругой на супружеском ложе, и, казалось, не выражала мыслей о том, чтобы ее судьба могла сложиться иначе. Радвилас был этим доволен, а в самые глубокие тайники женского сердца не пытался и не смел заглядывать, прекрасно сознавая, что могло бы сложиться гораздо хуже. А пылкая взаимная любовь с первого взгляда, как в песнях аллеманских миннезингеров, - удел Азуоласа и Рингалле. Радвилас же и в молодости не особенно мечтал о нежной страсти, тем паче теперь.
Между тем, Рингалле, приехавшая на праздник вместе с мужем, в очередной раз была беременна. Они с Азуоласом тоже не теряли времени: подрастали два их сына и две дочери. И теперь бывшая вайделотка с гордостью заявила, что опять ожидает мальчика; а ей внятны были такие вещи.
Когда схлынул шум от первой встречи, и дети, кроме самых маленьких, пребывавших на руках у нянек, убежали вместе в сад, а их родители сели обедать, Азуолас с гордостью указал на беременную жену:
- Сына ждем! Надо только имя для него выбрать красивое и яркое, потому что жрица моя нагадала, что его запомнят в истории! Хотим назвать его Айварас - "Прекрасный как луна". Если только ты, брат, позволишь имя в честь своей столицы.
Радвилас пожал плечами.
- Чем мне мешает имя? За него не плачено ни золотом, ни железом. Пусть мой будущий племянник будет его достоин! Пока меня больше волнуют аллеманы...
- Едут за нами вслед, вчера миновали заставу в Лутаве.
- Да, я знаю. В полях за Уммой обустроили ристалище для этих ваших рыцарских игр. Для гостей построили сидения под крышей. Вчера тысяча воинов проверяла, крепко ли построено, не обвалится ли ничего.
- Неужто тысяча? - у Азуоласа даже глаза засмеялись. - А что потом будем делать с этими скамьями и постройками, как гости уедут?
- Разберем на дрова, - в тон ему отозвался Радвилас. - Куда их еще девать? Не собирать же впредь на них народ смотреть, как воины в доспехах сбрасывают друг друга с коней...
Аллеманы - отряд отборных рыцарей, достойных представлять Империю, - приехали на другой день. Намереваясь во время турнира постоять за честь своей родины, они старались теперь превзойти хозяев в любезности. Недавние противники сидели вместе за пиршественным столом, словно друзья. Время от времени кто-нибудь из литтов или аллеманов, разгорячившись беседой и выпитым вином, вспоминал былые подвиги. Тогда азартные спорщики размахивали руками, не замечая риска опрокинуть себе на нарядный кафтан полные кубки и блюда, показывали меткие удары, что некогда наносили в сражениях. На всякий случай князь Радвилас приказал дворцовой страже не пить хмельного и держаться наготове, чтобы разнимать возможные стычки. Сам он сидел во главе стола с видом холодной любезности, предоставляя Азуоласу занимать гостей. Однако же не мешал им развлекаться как умеют. Лишь в походе Радвилас требовал от воинов держаться строго. Дома же, по его мнению, если кому-то не хватало ума вести себя разумно, это их проблемы, а князь не обязан быть нянькой для глупцов. Впрочем, литтские витязи старались и на больших пиршествах не терять лица, и уводить под руки, а тем паче уносить прочь никого не пришлось.
На следующий день приехали и другие гости: родственники княгини Предславы. Волчановцы в эти годы не раз гостили в Айваре; то Вячеслав, то Мстислав навещали сестру, поддерживали дружбу с могущественным зятем. На сей раз приехали оба брата, а ними - их мать, княгиня Мирана. Предслава была растрогана такой встречей. Обнимая мать и братьев, то смеялась, то плакала, воочию замечая, какие следы оставляет время. Как возмужал Мстислав! Сестра бы его приняла за старшего брата, если бы они не стояли рядом. А у Вячеслава уже седые волосы пробиваются в кудрях и в бороде. А матушка, как она постарела, помилуй, всемогущая Жива! Согнулась, осунулась когда-то стройная фигура, все еще красивое лицо поблекло, как восковое.
Предслава рада была показать своих детей бабушке и дядям. А братья ее обрадовались предстоящему рыцарскому турниру.
- Мы с нашими воинами тоже примем участие! - решил Вячеслав. - Поглядим, какая земля рождает лучших бойцов и наездников: Сварожская, Литтская или Аллеманская.
- О чжалаирах забыли, - напомнил Радвилас своим родичам. - Недавно я направлял послов к Алтан-хану, а того уже нет в живых: его зарезал собственный сын Хасар. Его же всего месяц спустя сверг Иргиз-хан. Что вы об этом думаете? Чего нынче можно ждать от Орды?
Пока мужчины беседовали о политике, княгиня Мирана с дочерью удалилась в ее покои, убранные с богатством и вкусом. Усевшись в кресло, вдовствующая княгиня спрашивала дочь о ее детях. Затем проговорила с теплотой в голосе:
- В прошлом месяце ездила я на Медведицу, к Любомиле. У нее с Мечеславом двое детей. Рада была повидать ее семью. Но, вижу, вы-то с Радвиласом куда как дальше пошли!
- Да, матушка, - с женской гордостью отозвалась Предслава. - Я хочу родить столько детей, сколько получится. Когда увидела, что Рингалле беременна, и мне захотелось еще ребенка. Хорошо, что сейчас мир, и муж рядом. А то у нас получалось: он на войну, а я вынашиваю ребенка. Как приедет, я стараюсь его от себя не отпускать, пока не появятся признаки, что опять понесла.
Мать погладила ее по пышным волосам своей заметно похудевшей рукой.
- Умница моя! Ну а в остальном-то как с мужем ладите? Все же Радвилас человек непростой, на семь замков закрыт...
- Он - великий человек. Один из тех, что творят историю прямо сейчас, - тихо проговорила молодая княгиня. - Разумеется, мне не всегда бывает легко. Он сам решает, о чем можно мне сказать, о чем нет. Но, наверное, так правильно. Иногда и я стараюсь быть полезной, насколько это возможно.
Мать пристально поглядела ей в глаза.
- Я за тебя рада! Если ты довольна своей жизнью, то, надеюсь, не растеряешься этим вечером, встретив кое-кого...
Предслава насторожилась при этих словах.
- О чем ты, матушка?
Но мать лишь отмахнулась.
- А, ни о чем! Жаль, что сразу не услышали, какие он песни поет. Но еще хуже, если бы он явился один тревожить тебя...
Вечером, во время нового пиршества, Предслава увидела среди волчановских воинов светловолосого мужчину с красивым, хотя и угрюмым лицом. На коленях он держал лютню, пощипывая струны. Головы он старался не поднимать, но Предслава все равно непроизвольно вздрогнула, узнав в его позе, осанке что-то до боли знакомое. А, когда литтские музыканты закончили играть перед гостями, тот человек поднялся со своего места и запел, подыгрывая себе на лютне. Голос его всколыхнул в душе княгини что-то полузабытое, казавшееся давно похороненным под толщей лет.
"Ярится, лютует студеная зима, нет ей исхода! Сковали землю и воду мороз и вьюга, похоронили все живое под снегом и льдом. Нет избавления! Не приходит увенчанная цветами Дева-Весна! Нигде на земле нет ее, прекрасной и премудрой девы! Унес ее страшный старик, живой мертвец к себе в Кромешное Царство, скрыл в подземелье, замкнул на семьдесят семь цепей. Высок его каменный дворец, ломится от злата, сторожат его чудовища. Но дороже всех сокровищ голубоглазая Дева-Весна. Найдется ли витязь, что решится за ней придти в Кромешное Царство, одолеет немертвого старика, вернет на землю Деву-Весну?.."
Лилась песня, лилась музыка, то мелодичная, как ручей, то изломанная, страдальческая. Княгине Предславе потребовалось все ее самообладание, чтобы остаться такой же невозмутимой, как ее супруг. Стараясь не глядеть на певца, она чуть покосилась в сторону Радвиласа. Но он как будто и не уловил в песне никаких намеков. Но Предслава-то знала, что ему ведома сварожская речь не хуже литтской. Как было ему не догадаться?
Долгим казался ей вечер. Наконец, гости и хозяева стали, зевая, расходиться по своим спальням. Предслава, сидевшая как на иголках, оставалась возле мужа, но тот сделал ей знак рукой:
- Ступай, дорогая! Скоро я приду.
Предслава с сильно бьющимся сердцем дошла до своей опочивальни. Но, прежде чем отворила дверь, из стенной ниши навстречу ей шагнул высокий мужчина. У княгини бессильно упали руки.
- Злат! Зачем ты приехал?
Ее бывший поклонник подошел и учтиво взял ее ладонь, поднес к своим губам.
- Я хотел тебя видеть, княгиня! Все эти годы думал: что с тобой, какой ты стала? Наша разлука научила меня изливать свои чувства в песне, как это делают поэты. Я спел обо всем в виде древнего сказания...
- Напрасно ты это сделал! Лучше было тебе забыть обо мне. Давно бы женился, растил детей...
- Как ты? - Злат глухо засмеялся, но смех был невеселый. - Бедная моя Предслава... Когда я думаю, как ты терпишь ласки старика...
- Хватит, Злат! Я своего мужа стариком не считаю. Я ему родила пятерых детей, и еще рожу, если боги пошлют. Ты что-то очень много о себе мнишь, если думаешь, что одного твоего появления достаточно, чтобы мне потерять голову. Забудь обо мне и не пой больше песен.
Придвинувшись к ней, Злат страстно зашептал:
- Ты - Дева-Весна, спящая очарованным сном. Я пришел спасти тебя.
Предслава отодвинулась прочь, надменно взглянула на него.
- Я - жена великого литтского князя! Если ты не можешь держаться почтительно - уезжай прочь!
-
Гм, Злат может быть опасен. Надеюсь, он ограничится песнями.
-
Кажется, Злат живёт в своём, придуманном мире. Реального он не приемлет. Или приемлет только то, что не противоречит его представлениям. Может и подвиг совершить, например, попробует пробудить зачарованную уже давно не деву, а мать пятерых детей. И украсть.
-
Опять я отстаю и не успеваю комментировать :-[
Эх, жаль Драйнаса :'( Какой был агент!
Аллеманы на время успокоились. Вряд ли надолго, но всё равно неплохо - можно, хоть, спокойно пожить, экономику поразвивать.
Ага, Злат объявился, не прошло и полувека. Спасать *эх, не хватает мне смайлика с кривой усмешкой* А ничего, что у Предславы уже дети? Даже если бы ей Радвилас совсем не нравился, куда она от детей-то денется? Интересно, понял ли Радвилас намёк? Конечно, некоторое сходство мог уловить, но сходство могло быть и случайным, и с чего бы какому-то лютнисту такие намёки намекать. Вот, если бы он знал, кто такой Злат. А вообще, нет худа без добра - зато какой сказочный сюжет появился - в веках сохранится! 8)
-
Огромное спасибо, эрэа Карса, эрэа Convollar, эрэа katarsis! :-* :-* :-*
Гм, Злат может быть опасен. Надеюсь, он ограничится песнями.
Ну, он все-таки не Тудор из "Сполохов над Искрой". Главное, чтобы сама Предслава не совершила ошибок при этой неожиданной встрече.
Кажется, Злат живёт в своём, придуманном мире. Реального он не приемлет. Или приемлет только то, что не противоречит его представлениям. Может и подвиг совершить, например, попробует пробудить зачарованную уже давно не деву, а мать пятерых детей. И украсть.
Вряд ли Злат что-то заранее планировал. Скорее, действует по наитию. Увидеть Предславу, привлечь ее внимание, желательно - поговорить с ней наедине, а там будь что будет. Вряд ли он надеется ее украсть. Но соблазнить может попытаться. Если будет такая возможность.
Опять я отстаю и не успеваю комментировать :-[
Эх, жаль Драйнаса :'( Какой был агент!
Аллеманы на время успокоились. Вряд ли надолго, но всё равно неплохо - можно, хоть, спокойно пожить, экономику поразвивать.
Ага, Злат объявился, не прошло и полувека. Спасать *эх, не хватает мне смайлика с кривой усмешкой* А ничего, что у Предславы уже дети? Даже если бы ей Радвилас совсем не нравился, куда она от детей-то денется? Интересно, понял ли Радвилас намёк? Конечно, некоторое сходство мог уловить, но сходство могло быть и случайным, и с чего бы какому-то лютнисту такие намёки намекать. Вот, если бы он знал, кто такой Злат. А вообще, нет худа без добра - зато какой сказочный сюжет появился - в веках сохранится! 8)
Ладно, лучше поздно, чем никогда. ::)
Драйнаса жаль, да. :'( Даже враги ему отдали должное, способом казни признают, что он достоин быть рыцарем.
Мир с аллеманами полезен обеим странам. Поглядим, как он будет заключаться. Среди аллеманов тоже бывают люди, с которыми лучше жить в мире, чем враждовать.
Вряд ли Злат мог себе позволить ждать полвека, он же не из рода литтских князей, постарел бы раньше.
Понятно, что Предслава вряд ли с ним уедет. Но, теоретически, если бы Предслава была какой-нибудь "королевой Марго", и обычаи литтов такое позволяли (однако же у них, кстати, за супружескую измену наказание для мужчины полагалось такое же, как для женщины!), мог бы в официальные или тайные фавориты попасть. Правда, для этого тоже следует вести себя поосторожнее.
Радвилас проверит на всякий случай, что к чему.
У Злата сюжет получился сказочный. А у меня, кажется, не очень. Некоторым персонажам фэнтезийные эпизоды подходят, а другим почему-то совсем нет.
Злат взглянул на княгиню с неизъяснимой грустью.
- Неужели ты все забыла, госпожа? Я не верю! Вспомни, как мы с тобой хотели пожениться, мечтали о лучшей, счастливой жизни.
Предслава глубоко вздохнула, пытаясь незаметно отворить двери своей спальни. Ей никак нельзя было показать Злату, что в его присутствии ее охватило смятение.
- Это было в другой жизни. От той Предславы ничего не осталось. Может быть, ты застрял в прошлом, но не я. У меня муж и дети.
Ее бывший возлюбленный шагнул к ней, раскинул руки, не дозволяя женщине ускользнуть. Проговорил тихо, жалобно:
- Я не верю, что ты все забыла! Прошу тебя, молю... Всего один поцелуй на прощание, и я исчезну навсегда! Никто ни о чем не узнает... Хотя бы узнаешь вкус настоящей любви! С молодым, любящим мужчиной, которому нужна ты, а не власть!
Предслава раскраснелась, ее бросило в жар от стыда и от волнения. Стараясь держаться и говорить твердо, она произнесла:
- Немедленно уезжай отсюда, Злат! Я даю тебе срок до утра. Если ты не уедешь, я скажу своему супругу о твоих гнусных приставаниях, и он тебя казнит!
Злат отстранился, будто она плеснула в него холодной водой.
- А тебе будет жаль, если Радвилас меня казнит? Скажи, любимая? Если будет, то я расстанусь с тобой счастливым, могу даже спокойно сложить голову!
Литтская княгиня тяжело вздохнула. Ей было жаль человека, столько лет преданно любившего ее, но она чувствовала, что любой признак сочувствия к бывшему другу детства будет этим самым другом понят превратно.
- Я требую: уезжай! Оставь в покое меня и мою семью!
Дрожащими пальцами она нащупала замочную скважину и, наконец, отворила дверь и скрылась в своих покоях. Злат застучал в дверь, совсем не заботясь, что могут явиться люди.
- Предслава! Предслава, отвори!
- Простимся через дверь, Злат! - донесся до него голос княгини. - Я желаю тебе счастья. Но подальше от меня. Уезжай, со своей любовью, со своими песнями! Иначе я скажу о тебе своему мужу!
Злат по ту сторону дверь то ли глухо усмехнулся, то ли всхлипнул.
- Теперь прощай, Предслава! Ты сумела убить мою любовь. Оставайся и терпи дальше скудные ласки старика. У тебя не осталось сердца. Вы с ним друг друга стоите!
Быстрые и торопливые шаги его стихли в дворцовом переходе. Предслава, облегченно вздохнув, опустилась на ложе и закрыла глаза.
Ни она, ни Злат не подозревали, что за дверью соседнего покоя стоял и слушал их беседу князь Радвилас. Он втайне насторожился, уловив намеки в песне волчановского гостя. Отпустив жену с пира, сам он прошел другим переходом и притаился, чтобы обо всем узнать. Ему важно было, как поведет себя Предслава. Слыша и видя всю сцену сквозь замочную скважину, он сам старался ни звуком не выдать своего присутствия. Пусть будет как будет! Он узнает, достойна ли доверия его молодая супруга. Не спеша и не строя заранее планов мести, если бы оправдались его худшие подозрения, Радвилас был терпелив, как хищник в засаде. Даже внезапно занывшее больное колено не заставило его выдать свое присутствие.
Его обрадовал ответ Предславы, высказанный недвусмысленно. Судьба исполнила давнее желание Радвиласа. казавшееся неисполнимым: узнать, что, в самом деле, думает о нем молодая супруга, устоит ли она перед соблазном. Она осталась тверда, как кристалл, и чиста, как свет далекой звезды. Она оправдала его доверие, а великий литтский князь одаривал полным доверием лишь очень немногих даже в своей семье. Словно некая преграда рухнула между ним и Предславой. У Радвиласа был повод для радости.
Но он не собирался говорить жене о подслушанном разговоре. Загадал про себя: если Предслава промолчит о волчановском певце, но и он ничего ей не скажет.
Подождал, пока княгиня переоденется ко сну с помощью своих служанок. Лишь тогда открыл дверь, соединяющую оба помещения.
Княгиня лежала в постели, одетая в сорочку из тонкого полотна, украшенную кружевами. Ее пышные белокурые локоны в блеске свечей отливали светлым золотом. Служанки только что умыли ее, и без румян и белил лицо Предславы казалось совсем молодым.
Радвилас властно отпустил служанок. Супруга удивилась и насторожилась: никогда раньше муж не распоряжался так на ее половине.
- Все ступайте прочь! Не беспокоить нас. Эту ночь я проведу в покоях княгини.
В ту ночь Предслава ощутила в повадках своего супруга нечто новое. Он ни говорил ей ни слова о том, что было у него на уме, но все же передал - ласками, объятиями, поцелуями. Радвиласу казалось, к нему возвратилась молодость; да нет, и в молодости он никогда так не стремился обладать Всемилой, как Предславой сейчас. В эту минуту с ней он обретал силу и власть, какой еще не имел, вместе с нею получал все царские и княжеские венцы, словно она была правительницей мира или самой Жеминой - Матерью-Землей.
А Предслава тихонько вскрикнула от удивления, глядя широко раскрытыми глазами куда-то в темный угол опочивальни. Она и не подозревала раньше, что в ее супруге столько страсти. И вдруг тихонько засмеялась, вспомнив, как говорил Злат о ее муже. "Старик? Скудные ласки? Ничего-то ты не знаешь! И не поймешь! Никогда! Ничего!" - думала она в самый жаркий момент.
Эта ночь, исполненная силы и власти, подарила им еще одного сына, Иманта. Имя его означало "сокровище". Так назвали его, потому что и Радвилас, и Предслава больше всего радовались этому их сыну, живому напоминанию о той волшебной ночи. Еще когда мать носила его, князь ласково касался высокого живота жены, и они обменивались лукавыми безмолвными взглядами-воспоминаниями.
На три месяца раньше Иманта родился его двоюродный брат, третий сын Азуоласа и Рингалле, Айварас. Этим двум мальчикам будет суждено сперва вырасти преданными друзьями, повторяя своих отцов, а затем - превратиться в заклятых врагов... Но об этом история поведает правдиво и без прикрас в свое время.
Что до Злата - он покинул Айваре, и больше никто из знакомых не ведал о его судьбе. В Волчанов он не возвращался. Только песню его о заколдованной Деве-Весне, впоследствии слышали и в чужих краях.
Но все это принадлежит более поздним временам. А тогда, по случаю мирного договора с аллеманами, в Айваре состоялся великолепный рыцарский турнир. Смотреть его собрались тысячи людей всех возрастов и сословий, из Айваре и других мест. Составленные лесенками скамьи, по счастью, выдержали нашествие гостей, и напоминали дерево, облюбованное огромной стаей пестрых птиц.
Хоть литты не были привычны к аллеманским воинским забавам, но тем более любопытное зрелище представлял для всех турнир. Лучшие литтские витязи во главе с князем Азуоласом и волчановские воины бросили вызов аллеманским рыцарям, к счастью - на сей раз в мирной борьбе.
И вот, под пение труб и неистовый грохот копыт, на ристалище вылетели будущие противники. Это было грозное и величественное зрелище. Облаченные в железо с ног до головы, витязи казались движущимися металлическими изваяниями верхом на огромных конях. Солнце отражалось от блестящих доспехов, вспыхивали на наконечниках копий. Противники выглядели весьма нарядно. Поверх доспехов у них были надеты яркие плащи, их разрисованные щиты несли различные знаки, а шлемы у некоторых знатных аллеманов представляли собой настоящие произведения искусства, увенчанные коваными драконами, пантерами, медведями, орлами, конями, троллями, феями и другими существами. Но и у литтов на шлемах попадались орлиные крылья, рога зубра и тому подобные знаки отличия. В настоящем бою такие украшения бесполезны и даже опасны, но на турнире лестно было покрасоваться перед другими.
Князь Радвилас, сидевший на верхней скамье вместе с женой и литтскими вельможами, махнул скипетром, и две конные лавы, начав разбег с разных сторон ристалища, помчались навстречу друг другу. Взметнулся песок из-под копыт, раздался оглушительный треск и грохот, как в настоящем сражении. К счастью, без крови, поскольку на турнире все владели незаточенными копьями. И все же, первый натиск был столь силен, что один аллеман и два литта упали, сбитые с коней, а еще несколько человек зашатались в седле.
Тут примчался князь Азуолас на огромном вороном коне и с такой силой ударил копьем в середину щита одному из аллеманских вождей, бароне Адлерштейнскому, что тот перекувыркнулся в воздухе и растянулся на земле плашмя.
- Литтские витязи! За нами победа! - крикнул Азуолас во всю мощь, как в настоящем сражении.
Вслед за князем ринулись воодушевленные сварожские и литтские витязи, решительно вступили в схватку с аллеманами. Воины обычно сами выбирали себе противника. Разрешалось правилами турнира придти на помощь соратнику, если тому не справиться самому. Рядом с литтами бились и волчановцы. Князь Вячеслав ссадил с коня одного аллемана, князь Мстислав - двух.
А затем и аллеманы стали давать решительный отпор. Они перестроились и начали теснить литтов. Один из рыцарей, с оленем на черном щите, подпустил князя Азуоласа поближе и внезапно с такой точностью ударил ему в налобник шлема, что тот слетел с головы литтского вождя, и сам он едва удержался в седле.
- Молодец! - крикнул ему Азуолас и сам, позабыв о правилах турнира, ударил так, что рыцарь рухнул с коня. Что Азуоласу было сейчас до правил, запрещавших воину не в полном снаряжении продолжать бой! Глаза его воинственно сверкали, сердце билось горячо. Еще ни разу не бывало, чтобы он не ответил ударом на удар! Тем более сейчас, когда с трибуны глядит его Рингалле. Вот она поднялась на ноги - золотоволосая, ясная как солнышко, глаза ее гордо блестят, а ладонь касается живота под складками синего платья. Пусть сын их родится для новых побед! Ему не придется стыдиться отца!..
Но и многие другие литты, сломав копья или оказавшись на земле, не складывали оружия, как полагалось по правилам турнира. Они орудовали обломками копья как дубиной или вступали в рукопашную с такими же пешими аллеманами. Из разгоряченных битвой голов напрочь вылетали кое-как усвоенные чужеземные обычаи. Судьи турнира кричали, приказывая противникам разойтись, но в бешеной круговерти их никто не слышал.
Наконец, Радвилас, видя, что турнир превращается в простую драку, бросил свой скипетр на арену. И только тут противники опомнились, обнаружив, что все закончилось.
Состязание завершилось, не выявив победителей и побежденных. Ни судьи турнира, ни сам великий князь не могли бы выбрать лучших, не оскорбив других. Впрочем, Радвилас лишь убедился еще раз, что аллеманские игрища у литтов не приживаются.
Вечером после турнира, на пиру, предводитель аллеманского посольства, граф Рихард Моргенштернский, с упреком высказал князю Азуоласу, тыча полуобглоданной кабанью костью:
- Вы сражаетесь как дикари, а не как рыцари! Почему ты, герцог Азуолас, не обучил своих воинов обычаям достойных мужей?
Князь лутавский, "награжденный" аллеманским титулом, с минуту искал достойного ответа, чтобы не испортить будущего мирного договора. Перевел взор на брата, но тот взглянул на него такими глазами, что Азуолас понял: придется выкручиваться самому. Наконец, проговорил с достоинством:
- Я всегда учу своих воинов лучше всех! Они никогда не сдаются, не исчерпав все свои силы.
К счастью, князь Радвилас (его по-аллемански тоже именовали герцогом) тут же отвлек аллеманского посла обсуждением будущего договора. Однако большинство литтских воинов дружно подняли чаши за ответ Азуоласа. Да и иным аллеманским рыцарям, особенно молодым, он пришелся по душе.
К удивлению литтского князя, приветливей всех его встретил тот самый рыцарь с оленем на гербе, с которым они бились на турнире. Тот был еще молод, лет двадцати пяти, но за столом сел всего седьмым от своего предводителя, что говорило о знатности рода и собственных заслугах. Лицо его, открытое и смелое, и широкая улыбка понравились Азуоласу. Так смотреть и улыбаться мог только честный человек. А он уважал честных людей, даже если те были его противниками.
- По турнирным правилам, ты меня победил, а я не имел права спешивать тебя, да уж больно разгорячился, - извиняющимся тоном проговорил Азуолас. - Назови свое имя, рыцарь. Я буду рад считать тебя другом.
Лицо аллемана, окаймленное еще мягкой каштановой бородой, разрумянилось.
- Герцога Азуоласа знает вся Империя, и его похвала - честь для любого воина! Меня зовут Фридмунд, младший сын барона Кальтенвальдского.
Азуолас в знак дружбы передал ему кубок вина, а аллеман протянул ему свой.
- Выпьем за долгий мир, Фридмунд! Если и другие литты смогут дружить с аллеманами, как мы с тобой, и ломать копья лишь на турнирах, то закончатся войны!
Аллеман охотно осушил кубок в знак согласия с ним.
- И я хочу, чтобы нам с тобой никогда не пришлось сражаться, герцог Азуолас! У тебя рыцарская душа, хоть ты и литт. Ты научился у нас уважению к противнику...
- Ты уверен, что я именно у вас этому научился? - грозно нахмурился Азуолас. Но тут же опомнился: молодой аллеман все равно был ему симпатичен. - Ну ладно, говорят, что давние враги со временем становятся похожи. Желаю, чтобы и аллеманы кое-что переняли у нас, "дикарей". Например, всегда выполняли бы обещания, как мы.
Фридмунд из Кальтенвальда невольно покосился на своего предводителя, которому было поручено от лица императора заключить договор.
- И я тоже на это очень надеюсь, - признался он с глубоким вздохом.
-
Радвилас сделал то, что я от него ожидала, да и Предслава не сплоховала. А Злат, ну, спишем его поступки на загадочную душу менестреля. Очень красочно описан турнир, словно видишь всё воочию. И мне вообще нравится то, что наш замечательный автор даёт новую жизнь историческим персонажам, словно даёт приют их душам в своём мире.
-
Ага, ничто человеческое, оказывается, Радвиласу не чуждо. Солидный человек, великий князь, а сидит, в замочную скважину за женой подглядывет ;D Что ревность с людьми делает ::)
А Предслава молодец - отшила воздыхателя. Да, и серьёзно, кому нужны такие поклонники, которых стоит отшить - сразу начинают возмущаться: как это им, таким замечательным, и вдруг отказывают. :o Не иначе сердца совсем не осталось - ведь сердце только для того и нужно, чтоб любить Злата ;D Раздражают такие люди.
На три месяца раньше Иманта родился его двоюродный брат, третий сын Азуоласа и Рингалле, Айварас. Этим двум мальчикам будет суждено сперва вырасти преданными друзьями, повторяя своих отцов, а затем - превратиться в заклятых врагов...
:( Понятно, конечно. что ничто не вечно, и железный лес в том числе, но всё равно жаль :(
-
Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis! :-* :-* :-*
Радвилас сделал то, что я от него ожидала, да и Предслава не сплоховала. А Злат, ну, спишем его поступки на загадочную душу менестреля. Очень красочно описан турнир, словно видишь всё воочию. И мне вообще нравится то, что наш замечательный автор даёт новую жизнь историческим персонажам, словно даёт приют их душам в своём мире.
Герои на высоте оказались (если, конечно, одобрять подглядывание и подслушивание).
Злат, как положено поэту, слегка путает реальность со своими песнями. Но какой-то другой женщине он мог бы понравится: красивый, романтический, песни поет, страдает от несчастной любви... Но Предслава не такая. И ее нынешняя жизнь не столь уж плоха.
Турнир хорош был, пока не перешел в бои без правил. Здесь вам не "Айвенго".
Автор благодарит своих читателей, без которых ничего бы не получилось! Пытается понять и разгадать своих персонажей, насколько это возможно.
"Ко мне из пепла прошлого и со страниц книг приходят лучшие из мужчин, что когда-либо жили на свете. Пока я их помню, они всегда будут со мной. Я принимаю их с радостью и трепетом, как своих возлюбленных, и порождаю их образы вновь, как прекрасных сыновей..."(Дарина из "Северной легенды").
Ага, ничто человеческое, оказывается, Радвиласу не чуждо. Солидный человек, великий князь, а сидит, в замочную скважину за женой подглядывет ;D Что ревность с людьми делает ::)
К счастью, он тоже человек. Будь он только великим князем, без человеческих чувств - я бы о нем точно писать не взялась.
Он понимает, что он намного старше Предславы, и что она, в принципе, могла бы увлечься другим, особенно если знала его раньше. Тут уж захочется проверить. Впрочем, кажется, подглядывать и подслушивать Радвиласу не впервой.
А Предслава молодец - отшила воздыхателя. Да, и серьёзно, кому нужны такие поклонники, которых стоит отшить - сразу начинают возмущаться: как это им, таким замечательным, и вдруг отказывают. :o Не иначе сердца совсем не осталось - ведь сердце только для того и нужно, чтоб любить Злата ;D Раздражают такие люди.
Не он один решит, что женщина с жизненными обстоятельствами Предславы непременно будет несчастна, и с радостью отдаст сердце тому, кого полюбит. А насчет сердца он говорил по поводу того, что она угрожает его выдать.
На три месяца раньше Иманта родился его двоюродный брат, третий сын Азуоласа и Рингалле, Айварас. Этим двум мальчикам будет суждено сперва вырасти преданными друзьями, повторяя своих отцов, а затем - превратиться в заклятых врагов...
:( Понятно, конечно. что ничто не вечно, и железный лес в том числе, но всё равно жаль :([/quote]
Поглядим... Иногда и в Железном Лесу вырастают кривые деревья. Но это совсем не значит, чтобы весь лес сгнил.
Глава 22. Новые пути
Следующие пять лет Литтское княжество в самом деле не знало войн, и могло перевести дух, скопить новые силы. В закатной стороне, на границе с аллеманами, восстанавливали разрушенные прежде города. Здешние жители, прежде бежавшие из опасных мест, теперь стали постепенно возвращаться. Распахивали землю, успевшую зарасти кустарником. Налаживали торговлю. Всем хотелось, чтобы мир продлился дольше.
Несколько спокойных лет позволили князю Радвиласу задуматься об извилистых путях развития княжества Литтского и Сварожского. Всего за несколько поколений оно совершило небывалый в истории рывок; из собрания племен лесных охотников и приморских рыболовов, выросло в сильное государство, многократно расширившее свои границы. Но при этом они развивали лишь войско, совершенствовали методы ведения войны - и больше ничего. Обычаи и обряды литтов, их сказания, песни, узоры на одежде и предметах, оставались такими, как прежде, зачастую - у каждого племени свои. Не было даже собственной грамоты, внятной хотя бы образованным людям. Все делопроизводство молодого государства велось на сварожском языке, на нем писали все важные грамоты. Учитывая, что Литтское княжество возрастало в годы правления Радвиласа главным образом за счет присоединения бывших сварожских владений, и сварожане составляли уже большую часть населения, имели большое значение и в войсках, и в государстве, - можно было опасаться, что не литты сольются с ними в единый народ, а их соседи, как племя более древнее и развитое, распространят свою культуру в молодом государстве.
Этого Радвилас допустить не мог. Он мечтал создать крепкий союз равных народов, но не иначе как под литтским знаменем и с их обычаями. Хотя он сам, как его родня и ближайшее окружение, поневоле многое перенимали у сварожан, но вовсе не для того, чтобы забыть свое, родное. И великий князь стал советоваться с уважаемыми старейшинами родов, со жрецами. Велел обучать при храмах не только будущих жрецов, как делали прежде, но и других способных юношей - будущих воевод, чиновников, лекарей, ремесленников, - на их родном языке. Прежде одни лишь жрецы знали особую грамоту, непростую в понимании, употреблявшуюся только для священных обрядов. Теперь великий князь требовал от них составить литтскую грамоту для всех людей. Дело это было вроде бы на пользу всем, тем не менее, жрецы со скрипом принимали новшества. У них не укладывалось в голове, как это - священные руны, которыми испокон веков владели посвященные, вдруг будут розданы посторонним, даже не принявшим жреческих обетов?!
- Да поймите же вы, мудрецы литтские, - увещевал Радвилас жрецов, хоть ему хотелось бросить совсем иное слово, - вы со своей священной грамотой будто собаки на сене, прячете ото всех и думаете, что бережете. А людям, кто хочет что-то знать, приходится все перенимать у сварожан. От этого же наша вера, наши праотеческие обычаи хиреют! Если так пойдет и дальше, под именем литтов станут одни сварожане жить, а все, что у нас было своего, позабудется. Этого ли вы хотите? Составьте грамоту, запишите старинные сказания и исторические события. Это же позор, что историю Литтского княжества мы узнали из летописей сварожан и аллеманов!
Не раз и не два приходилось Радвиласу спорить со жрецами. То приглашал их к себе, то сам во время поездок по стране заглядывал в наиболее почитаемые святилища, то посылал им настойчивые письма. Литтские жрецы традиционно держались независимо от княжеской власти, и не спешили повиноваться его приказам. Радвиласу потребовалось много терпения, чтобы найти в святилищах людей, которые внятны были его замыслы.
Между тем, вокруг Литтского княжества начали твориться тревожные, даже зловещие события. На восходе, в чжалаирской Орде и в Сварожьих Землях, появилась чума, "черная смерть", безжалостно опустошавшая города и веси. Появилась она сперва в степи, занесенная купцами из далеких полуденных стран, и вскоре своей жестокостью устрашила даже Орду. А затем двинулась дальше, в и без того обескровленные многолетним игом Сварожьи Земли. Пустели целые города и села, некому было хоронить мертвых. Уцелевшие люди бежали прочь куда глаза глядят, но часто приносили заразу с собой в еще чистые поселения. Никто в то время еще не знал, что чума будет накатываться волнами на протяжении без малого пятнадцати лет, то пожирая все на своем пути, то, вроде бы, надолго затихая, особенно зимой, когда суровый мороз преграждал ей путь.
В первые же месяцы чумы княгиня Предслава получила письмо от сестры - медведицкой княгини Любомилы. Та в коротких, но душераздирающих строчках сообщала, что умер ее муж, князь Мечеслав, и все их дети, один за другим, а также один из братьев Мечеслава, как и множество людей всякого звания. Несчастье сестры сильно огорчило княгиню, хотя Медведицкое княжество было давним соперником и для литтов, и для ее собственной родни, волчановцев. Радвилас, несомненно, уже прикидывал в уме, что принесет ему ослабление Медведицы, тем более, что княжение досталось по наследству самому слабому из правящего рода, Тихомиру... Но этих мыслей литтский владетель не высказывал никому, тем паче жене.
А между тем, "черная смерть" поразила и ее родину, Волчанов. Скончалась старая княгиня Мирана. За ней последовала ее старшая невестка, жена князя Вячеслава. Тот попытался спастись бегством, но доехал лишь до Звонкого Бора - болезнь свалила и его. Уцелел только Мстислав, вскоре приехавший в Айваре, к сестре и зятю. Горькой оказалась встреча Предславы с братом. Из большой и дружной семьи они остались одни. Их слезы смешались, когда они крепко обнялись после разлуки. Правда, допустили волчановского князя к семейной встрече лишь после того, как его и его свиту хорошенько пропарили в бане и омыли горячими отварами трав, убивающих всяческую заразу. Их одежду сожгли и раздали им новую. Лишь тогда Мстислав смог встретиться с сестрой и племянниками.
Правда, за ужином волчановский князь признался, что бежал не только от чумы...
- Дядюшка мой, князь Владислав Мстиславич, что-то совсем распоясался: как чума в Волчанове утихла, приехал туда и объявил себя князем, а мне отдал дрянной городишко Дарницу! Вот бы ты, государь Радвилас Алджимантасович, мне помог возвратить Волчанов! А я тогда за тебя в огонь и в воду пойду!
Великий литтский князь с непроницаемым видом слушал своего шурина, хотя с первых же его слов понял, к чему тот клонит. Заметил как бы невзначай:
- По старым сварожским обычаям у дяди больше прав на престол, чем у племянника.
Мстислав досадливо поморщился:
- Всюду в Сварожьих Землях этот обычай уже отживает! Из-за княжеской лествицы и в древности были одни раздоры! Да, конечно, дядюшка Владислав еще моему покойному брату ставил палки в колеса, теперь вот мне. Да еще он в былые годы был в дружбе с Медведицей, и теперь грозит у нее помощи попросить. Правда, сейчас на Медведице правит Тихомир, а он куда как потише покойного Мечеслава, да и хворает часто.
- Вот как? А ведь раза в два моложе меня! Испорченная кровь, - не сдержался Радвилас. - А с другой стороны, княжество-то Медведицкое еще в силе! Не дело, если подомнут Волчанов...
Мстислав с надеждой уставился на своего зятя.
- Вот я и прошу тебя: помоги мне вернуть мое княжество, и у тебя будет самый верный союзник!
Предслава умоляюще поглядела на мужа.
- Прошу тебя, окажи Мстиславу помощь! Не позволишь же ты моему брату скитаться на чужбине или ютиться в жалкой Дарнице!
Радвилас нахмурил густые поседевшие брови.
- Поживем - увидим! Сперва пусть отступит чума. Я не пошлю своих воинов туда, где они могут заразиться. А ты, Мстислав, у нас всегда желанный гость, живи сколько захочешь.
После семейного ужина Радвилас ушел составить какие-то распоряжения. Брат и сестра остались в горнице одни.
- Не переживай, Мстиславушко: он согласится тебе помочь. Он ничего не обещает заранее, но согласится. Я верю. Постараюсь сама его смягчить. А пока поживешь у нас спокойно, с племянниками познакомишься как следует. Они такие славные, особенно Имант!
Княгиня проводила брата в детскую, где все гудело, подскакивало и вопило на разные голоса среди шумных игр детворы. Там не сразу даже заметили, что кто-то пришел. Наконец, один из младших мальчиков подбежал к матери и удивленно вытаращил зеленые глаза на незнакомого мужчину.
- Вот и мой Имант! - улыбнулась Предслава, гладя русые кудряшки сына. - А это твой дядя, мой брат, волчановский князь Мстислав Святославич. Познакомься с ним, сынок!
- Здравствуй, - произнес мальчик по-сварожски, но с протяжным литтским говором, протягивая дяде руку.
- Позови остальных, Имант, - велела мать.
После Иманта у нее родились еще дочь Ауштра и сын Римунас, однако Имант занимал в сердце матери особое место. Проводив его взглядом, она задумчиво обернулась к брату:
- Правда же, он в нашу породу уродился? Волосы кудрявые, как у тебя, как у Вячеслава. Черты лица, подбородок... От Радвиласа - глаза да нос острый, так что не точь в точь...
И Мстислав согласился: да, сходство есть.
К зиме того же года, когда мороз всюду соорудил прочные дороги да застудил, как мух, заразу в Сварожьих Землях, Мстислав все же двинулся на Волчанов, получив от Радвиласа литтский полк в помощь. Да и воевали тоже по-литтски, хитро: сперва выманили князя Владислава из Волчанова ложной вестью, будто племянник его наступает по Туровской дороге. Но там двигалась лишь часть его войска. Большая часть во главе с Мстиславом захватили Волчанов и взяли в плен жену и детей князя Владислава. Использовать заложников Мстислав придумал сам, когда узнал, что дядина семья осталась в городе. Послал письмо родичу-сопернику. Тот, устрашившись за свою семью, спешно распустил войско и дал клятву на мече всегда повиноваться своему племяннику, не искать под ним престола.
Так в Волчанов вернулся энергичный и честолюбивый князь Мстислав. Впоследствии он, чувствуя за спиной поддержку могущественного Радвиласа, замахнется и на великое княжение, попытается его оспорить у Медведицы... Но до того еще далеко.
Ну а князя Радвиласа в те годы больше всего беспокоила чума, ползущая к границам Литтской земли. Она опустошила Туровск, появилась во Влесославле и в Плескове. Оттуда приехал Саулис, старший сын Радвиласа. Он вынужден был покинуть зараженный город. Отец встретил его со всеми мерами предосторожности и назначил ему другой удел - Темноборск, также бывший сварожский город. Однако не спешил отпускать от себя, решил сперва внимательно приглядеться к своему первенцу и предполагаемому наследнику. Отец и сын в это время часто вместе охотились, гуляли и просто разговаривали - больше, чем за всю предыдущую жизнь.
Саулис был к этому времени зрелым мужчиной, храбрым и опытным воином, с пятнадцати лет учился править княжеством. Внешне он походил на отца, но, пообщавшись с ним ближе, Радвилас не вполне остался доволен. Ему не хватало в своем сыне той кипучей энергии, какой обладал он сам и прежние поколения литтских князей. В Саулисе не ощущалось избытка жизненной силы, при каком и самое обширное княжество тесно. Сам-то Радвилас, несмотря на свои годы, еще многое хотел бы совершить на благо Литтского княжества, прежде чем его усталые кости возложат на погребальный костер! Но, когда он приоткрыл Саулису некоторые из своих замыслов, тот внимательно слушал и подал несколько дельных советов - так, как мог бы подчиненный воевода, а не наследник огромного государства, продолжатель отцовских замыслов, будущий творец новых чудес. Радвилас невольно охладел к старшему сыну, когда понял, что тому не хватает честолюбия. Почему он такой? Быть может, наследники, что долго ждут своей очереди при слишком живучих родителях, постепенно слабеют, как перезрелые овощи, гниющие на грядках? Или в Саулисе проявляется оскудение, как бывает у потомков слабеющих родов? Неужели литтский княжеский дом уже начинает вырождаться, как многие другие до них? Вместо бурного водопада превратится в сонную ленивую реку, а затем - в болото?.. Нет, нет, Радвилас не мог позволить, чтобы его наследники пустили все прахом! С недоверием глядя на Саулиса, он стал больше внимания уделять сыновьям от Предславы, чтобы вовремя отметить, кто из них растет наиболее способным, из кого вырастет настоящий князь. Про себя с затаенной надеждой иногда думал: Имант! Но, как водится, никому не выдавал своих тайных мыслей. Даже Предславе, хотя она, безусловно, радовалась, что муж предпочитает ее детей старшим своим. Только сам Имант, казалось, чувствовал, что отец благоволит ему, всегда трогательно благодарил его за подарки. Если ему не приказывали оставаться в детской, Имант ходил хвостом за отцом, являлся даже на важные государственные совещания. Часто бывало, что важные переговоры с горделивыми аллеманскими рыцарями или своевольными чжалаирскими мурзами прерывало появление белокурого большеглазого мальчика, который незаметно проскальзывал в зал совета и с уморительной серьезностью выслушивал все до конца, сидя рядом с отцом и копируя все его жесты. И ни разу не было, чтобы мальчик кому-то помешал, напротив - его присутствие смягчало даже самых неуступчивых переговорщиков. Так что Радвилас стал нарочно брать сына с собой. Один лишь Имант среди его детей был так находчив, и ему одному сходило с рук то, что у других выглядело бы наглостью.
Наедине же Имант потом говорил отцу:
- Батюшка, ты самый великий, ты все можешь, тебя все слушают, я видел! - и глаза у него радостно блестели.
Ну, как было не растрогаться суровому литтскому князю, всю жизнь не знавшему обычных человеческих слабостей?..
-
Старость не радость, и Радвилас не исключение. В старшем сыне не нашёл он честолюбия, а в Иманте не заметил того, что умение вовремя сказать старику-отцу нечто приятное, ещё не означает умения управлять государством. Растаял от обычного подхалимажа, возможно незаметно внушённого маменькой? А так ли уж прав Радвилас в отношении Саулюса? Честолюбие тоже палка о двух концах.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Старость не радость, и Радвилас не исключение. В старшем сыне не нашёл он честолюбия, а в Иманте не заметил того, что умение вовремя сказать старику-отцу нечто приятное, ещё не означает умения управлять государством. Растаял от обычного подхалимажа, возможно незаметно внушённого маменькой? А так ли уж прав Радвилас в отношении Саулюса? Честолюбие тоже палка о двух концах.
Говорят, что пожилые мужчины часто предпочитают поздних своих детей, если таковые имеются. Вот и у Радвиласа так получилось по отношению к Иманту. Саулис и другие старшие были для отца простыми подчиненными, а этот - любимый.
А насчет честолюбия - у Радвиласа свои понятия. Можно сказать - своя философия власти. Причем практическая философия, ибо теорией без практики он не занимается.
Но, если по нему и видно, что он начинает стареть, то это проявляется пока лишь в семейной жизни. А в политике и на войне Литтское княжество и лично Радвилас сейчас на пике своего успеха. Впереди их звездный час. Литтские князья - это те, кто одерживает победы в таком возрасте, до какого другие не доживают.
Литтам в те годы, казалось, ворожили некие могущественные силы. "Черная смерть", приблизившись к их границам, не смогла их переступить. Но чудеса тут были ни при чем. Князь Радвилас послал строгий наказ всем воеводам, властелинам на границах: никого не пускать через свои земли. Если со сварожской стороны попытаются прорваться беглецы, спасавшиеся от чумы - следовало бить их стрелами, не приближаясь, а тела сжигать, ничего не трогая на них. Так же поступать и в своих селах, если там появятся больные. Княжеские посланцы несли свою службу непреклонно и строго. Их жестокие меры оправдали себя: чума споткнулась о литтские границы, не смогла войти внутрь.
Если среди соседей кое-кто, тревожно оглядываясь на набиравших силу литтов, надеялись, что чума подрежет им крылья, то теперь скрипели зубами с досадой. Особенно аллеманы, не думая о том, что Литтское княжество, возможно, и их закрыло щитом от "черной смерти". Князя Радвиласа они в своих беседах сравнивали с легендарным темным альвом Вёлундом, хромым, но мудрым, коварным и вездесущим.
Но сам Радвилас глядел в другую сторону, на сварожан и чжалаиров. И ему думалось, что сейчас его сокровенные надежды, как никогда, близки к осуществлению. Он узнавал о своих соседях все, чутко следил, как постепенно меняется обстановка в других государствах. Сейчас, когда сварожские княжества, сильно побитые чумой, держались из последних сил, литты могли бы присоединить их к своему княжеству, как уже было проделано с Темноборском, с Ялиной, со Славгородом, с Яргородом, с Дебрянском... "Великий князь литтский и сварожский" - это были не пустые слова. Не менее половина былых сварожских владений нынче принадлежало литтам. Так почему бы не взять и вторую половину?
Но Радвилас был осторожен во всем. Сам наполовину сварожанин, проживший много лет среди этого народа, он хорошо знал сварожскую душу. Если к ним придти с огнем и мечом, они еще найдут в себе силы сопротивляться! Даже Орда за сто двадцать лет не смогла истребить в сварожанах дух непокорности. Порой не поймешь, как этот дух держится в обнищавшем, разоренном народе, раздавленном заботами о хлебе насущном. И, тем не менее, сколько раз сварожане поднимали восстание против Орды! Чжалаирские тумены топили в крови всех подряд, а следующие поколения росли с той же неугасимой жаждой свободы. К сварожанам опасно и бесполезно приходить завоевателем. Иное дело - если он сумеет прослыть для них благодетелем, как для тех земель, что ныне под его рукой! Но как добиться, чтобы ему поверили расчетливые медвединцы, гордые волчановцы, хитрые и осторожные азанцы, и многие другие? Надо свершить еще небывалое на свете дело, чтобы и удельные князья, и их народы увидели в нем, Радвиласе, своего освободителя, поверили бы, что лишь с ним станут сильны и счастливы!..
Ответ напрашивался сам собой: Орда!.. Она нынче далеко не та, что при Ерден-хане и Мунлике, даже еще при Саин-хане, которого застал в молодости сам Радвилас. Чума проредила знаменитые чжалаизские тумены. А еще больше подрывали ее могущество собственные неурядицы. Борьба за власть, бич многих сильных государств, теперь расшатывала Орду изнутри. Давным-давно раскололась она на два враждующих улуса. Большая Орда кочевала в бывших сварожских Исконных Землях, от Данатры до Светловодной, а восходнее, за рекой Великой, до самого Каменного Пояса, лежала Черная Орда. Но нынче и в самой Великой Орде кипели раздоры. Многочисленные ханские родичи дрались за власть. За последние три года сменилось четыре хана, иные успевали царствовать всего несколько седьмиц. Нынешние претенденты на ханскую власть даже не умели самостоятельно бороться за нее, становились игрушками в руках хитрых, честолюбивых политиков. Настоящим правителем Орды сделался неведомо откуда взявшийся темник Улзий, человек незнатного рода. Он ставил ханов и убирал их, когда начинали мешать. Его кровавая звезда восходила на небосклоне.
Великий князь литтский и сварожский внимательно следил за всеми событиями. Принимая в Айваре послов очередного "хранимого Тенгри, ясноликого хана", одаривал подарками, желал здоровья хану, его женам и детям. Про себя же думал, что темник Улзий может со временем стать опасным противником. Но пока что тот был опасен не для литтов. Ханов же, неспособных удержать власть в руках, Радвилас молчаливо презирал. "Что толку было настолько множить род Монх-Оргила, чтобы в итоге выродиться?" Видно, пришла и чжалаирам очередь слабеть и угасать, как это бывало со многими государствами до них. Ордынское войско еще наводило страх на окрестные народы, еще сохраняло многое от былого непобедимого боевого порядка, что когда-то покорил полмира. Но эта сила нынче оказывалась не в тех руках. Радвилас решил, что настало время бросить вызов Орде, отбить у нее часть владений, ту, что в былые времена принадлежала сварожанам.
Рано или поздно столкловения с чжалаирами все равно было не избежать, раз литты теперь граничили с Ордой на восходе. Сын великого князя, Линас, уже несколько раз отбивал чжалаирские набеги. Но то были мелкие порубежные стычки, погоды они не делали, хотя и помогали сварожским и литтским витязям узнать противника. А Радвилас замахивался на такое дело, что страшно было даже самому себе признаться, не то чтобы другим вышептать. Он и всегда-то свои походы готовил втайне и от своих, и от чужих, а уж теперь приходилось быть вдвойне и втройне осторожным: чжалаирская разведка тоже не дремала. Чжалаиры хитры, умеют находить себе осведомителей среди воинов, торговцев, даже знатных бояр. Слабых запугают, корыстолюбивых подкупят, легковерных обманут... Но у них не было средства прочесть заветные замыслы князя Радвиласа, ведомые только ему одному!
Он распорядился своим родным, сыновьям и племянникам, готовить полки в своих княжествах. Но даже и те не знали, против кого они собираются: может, против аллеманов, а может - сварожан или лугийцев...
Но между тем, не бездействовали и литтские разведчики. Альнис, сын покойного Драйнаса, ездил с купеческим обозом в ордынские кочевья, побывал и в Дедославле, бывшей сварожской столице, нынче лежащей под ордынским игом. По его словам, от древнего и богатого города оставались одни руины. Дедославль так и не оправился после разрушения чжалаирами во времена Ерден-хана. Богатые и плодородные Исконные Земли зарастали волчцами, превращались в Дикое Поле. В городах и селах обитала едва ли десятая доля от былого населения. Но, если бы нашлось кому вырвать Исконные Земли из хищном ордынской пасти, такая победа вошла бы в историю! Втайне каждый сварожский князь, начиная еще со Святослава Храброго, хотел бы возвратить давно потерянные земли. Но не было у сварожан таких сил. Прошли, видно, их красные дни. Пусть радуются, если братский народ им протянет руку, примет их как равных. Как-никак, литты и сварожане происходят от одного корня. Не завоевателями, а освободителями от чжалаирского ига должны к ним придти.
Осенью, когда повсюду убрали урожай, литтское войско выступило в поход. Радвилас призвал своих старших сыновей: Саулиса, Линаса и Борусса, с их полками. Явились также племянники: сыновья давно покойного Таутвигаса и вполне живого Лемтуриса. Тот отказался сам идти на войну, сославшись на нездоровье. Радвилас только усмехнулся в ответ на это оправдание: он и не ждал от младшего из братьев воинских подвигов. К счастью, четверо его сыновей отвагой и воинским разумением удались совсем не в отца. Радвилас с удовольствием оглядел их отряды, снаряженные в полном боевом порядке. Он внимательно проверял боеготовность своих полков, устраивал учения, опытным оком замечал все, что могло бы помешать в будущем, и устранял все ошибки вовремя.
Радвилас понимал, что сражение с Ордой потребует совсем иной тактики, чем с закованными в броню аллеманскими рыцарями или со сварожанами. Главная сила у чжалаиров - легкая подвижная конница да лук со стрелами. В иной битве ордынцы выкашивали стрелами половину вражеского войска еще до того, как вступят в ближний бой. Равных им наездников и стрелков было не найти.
Одно хорошо: за сто двадцать лет чжалаирского владычества их противники успели изучить повадки ордынцев и рассказать о них в своих летописях. Радвилас читал старинные книги и хоть отчасти мог представить, как станет действовать противник. Хоть и понимал, что на свете не бывает двух одинаковых сражений. На ход каждой битвы влияют время и местность, даже погода способна сыграть роковую роль, даже чей-то сон или дурное предзнаменование. Но в этом Радвилас полагался на еще одного племянника, яргородского князя Лютобора. По его земле собирались литты идти на Дедославль. Яргородщина - лесной край, сквозь нее можно пройти незаметно до самых границ со степью. А Лютобор все ведает, все знает. У него были свои способы разведки. Он сообщал великому князю в письме, что в Исконных Землях чжалаиры держат постоянно три полных тумена, под началом темников Хадыра, Ураза и Темира. Это означало - тридцать тысяч. Что ж, литтам следовало хорошо подготовиться, чтобы одолеть такую силу.
В назначенный час войско под началом князя Радвиласа выступило из Айваре. На высоких верховых конях ехали витязи княжеских дружин. Их боевых коней вели в поводу следом, чтобы поберечь силы, да и воинские доспехи лежали на повозках, ожидая часа, когда понадобятся. Смотрелись литтские витязи все равно красиво и нарядно: в ярких кафтанах, в еще не запыленных алых, шафрановых, зеленых, лазурных плащах, они держались горделиво, словно шли не на войну, а на веселую прогулку. Выступили из города они с песней, с развернутым знаменем, где скалил зубы серебряный пардус. Теперь ему предстояло совершить самый долгий и самый опасный в своей истории прыжок.
Однако многоопытный князь Радвилас собирался воевать не одной лишь княжеской конницей. Этого недостаточно, чтобы сдержать подвижное ордынское войско. А кому же это под силу?.. Князь Радвилас учился воевать у всех, кто когда-либо жил и сражался до него. Он читал старинные книги о войне, воспоминания былых полководцев из разных времен и стран. Он изучал, сравнивал, перенимал то, что представлялось ему полезным. Узнавал преимущества древних марцийских легионов и копьеносных агайских фаланг. Они бились пешими и не раз успешно одолевали конные войска. Не попробовать ли выстроить сильную пехоту? Вроде бы, по умолчанию считалось, что пеший против конного не может ничего. Но это - один на один. А когда пехота станет на поле шестью бронированными рядами, и чем глубже, тем длинные и мощнее будут их копья? Тяжелые копья вспорют брюхо чжалаирским коням, вышибут из седла даже самых ловких наездников! А тех, кто сможет пройти ряды копейщиков, встретят арбалетчики, также выстроившиеся в несколько рядов. Пусть никто не сможет сравниться с чжалаирами в скорости стрельбы из лука. Однако арбалетные болты как нельзя лучше приспособлены, чтобы разить всадников на расстоянии. Да и управлять арбалетом гораздо легче, он взводится не голыми руками, а особым рычагом. Ну а позади будет стоять третий ярус пехоты: тяжеловооруженные мечники... Минувшей зимой Радвилас устроил военную игру на ристалище под Лутавой, заставляя воинов отрабатывать навыки, что потребуются в будущем сражении. Там он мог убедиться, что сильное пешее войско в самом деле способно сдержать удар конницы. Коннные же дружины понадобятся для другого: сдержать Орду с боков, не дать ей окружить литтов, а самим обойти подковой и превратить ее в мешок, а после - закрепить победу.
А пока будущие пешие войска ехали верхом, как и другие, а их снаряжение везли на повозках в обозе. Они готовы были выполнить замысел великого князя. Хоть никто толком не знал - даже среди литтских военачальников, - в чем именно замысел будет заключаться.
Радвилас со спокойной гордостью оглядывал свое войско. Он и его родичи собрали без малого тридцать тысяч воинов, да еще сколько-то приведет Яргородец. По числу сопоставимы с чжалаирским воинством. Смогут ли они одержать победу? Этого не узнаешь, не попытавшись!
Радвилас слегка пришпорил коня и проехал несколько шагов в сторону, чтобы получше разглядеть свое войско. В отдалении ему было лучше видно, чем вблизи. Литтское войско двигалось в плотном походном строю, не тесня друг друга, но и не растягиваясь. Великий князь одобрительно взмахнул рукой, приветствуя их.
С Предславой и детьми он попрощался дома и попросил ее не выходить, чтобы она своей печалью не создавала дурных предчувствий. Проезжая мимо главной башни замка, увидел сквозь многоцветное витражное стекло причудливо расцвеченные лица жены и сына Иманта. Кивнул им на прощание.
Князь Азуолас, совершенно седой, как и сам Радвилас, с пышной белой бородой, провожал брата до городских ворот. На Азуоласа он оставлял Айваре и свою семью, а также и княжество Литтское и Сварожское. Если сам он погибнет, и войско его будет разбито, только Азуолас сможет защитить владения. Тот знал это и не возражал против такого распределения ролей. Но зато, если уж Радвилас одержит победу, вся отбитая у чжалаиров земля достанется только ему и его роду, у Азуоласа не будет на нее прав. Он понимал и это, и все-таки простился с братом тепло, не выказывая ни сожаления, ни тревоги. Возле каменного льва у ворот братья-князья съехались вплотную, крепко обнялись. Радвилас почувствовал, как сильные руки брата сжимают его плечи, и сам ответил тем же.
- Пусть хранит тебя Перкунас! Возвращайся с победой! - глухо проговорил Азуолас.
- Я вернусь! Мы вернемся! С победой! - Радвиласу тоже было трудно говорить.
Затем он мягко стронул коня, и тот двинулся вперед, прочь от Айваре, по дороге на Яргород. Возможно, кто-то из них и оглядывался назад, на покидаемый дом. Но только не князь Радвилас. Он ни разу не оглянулся, сосредоточившись всей своей мыслью на том, что ожидало впереди. Подготовить войско - это лишь половина дела. Следует выбрать для сражения место, где как можно больше преимуществ будет у них, а не у чжалаиров. И, конечно, грамотно воспользоваться этими преимуществами в самом ходе битвы. Обо всем должен позаботиться великий князь. В этом состоит его право и его долг. И, пожалуй, этот долг для Радвиласа важнее и дороже всего. Не золото, не почет и лесть, а новая трудная и кропотливая работа дает ему силу и власть, чтобы продолжать идти вперед!
-
Радвилас подготовился основательно. И, главное, изучил тактику чжалаиров. Они часто использовали практически безотказный приём - ложное отступление. Воодушевлённый противник бросался за отступающей конницей и оказывался под градом стрел. Так была проиграна знаменитая битва при Кёсе-даге, где соотношение сил было 100 тысяч сельджуков к 40 тысячам монголов. Видимо, Радвилас и про эту битву читал, если решил использовать совершенно новый вариант - пехотинцев, вооружённых пиками и обход силами конницы с флангов. Посмотрим, что получится.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Радвилас подготовился основательно. И, главное, изучил тактику чжалаиров. Они часто использовали практически безотказный приём - ложное отступление. Воодушевлённый противник бросался за отступающей конницей и оказывался под градом стрел. Так была проиграна знаменитая битва при Кёсе-даге, где соотношение сил было 100 тысяч сельджуков к 40 тысячам монголов. Видимо, Радвилас и про эту битву читал, если решил использовать совершенно новый вариант - пехотинцев, вооружённых пиками и обход силами конницы с флангов. Посмотрим, что получится.
Радвилас действует предусмотрительно. Думаю, что его не обманешь ложными отступлениями, уж у него-то выдержки достаточно. И воевод наверняка пригласил на эту войну не самых глупых. Он придумает, как одолеть Орду. Еще и других научит. ::)
Глава 23. Тихие воды Мрии
Литтское воинство прошло скрытыми лесными тропами через яргородские леса. Здешние места совсем не походили на хвойные мрачные чащобы у них на родине: широколиственные, еще совсем не осенние рощи из дубов, лип, каштанов, пропитавшиеся солнечным светом. С дороги всадников убегали стремительные олени. Близ дубов рылись в поисках желудей откормившиеся по осени стада диких кабанов, и порой попадали под меткую стрелу, а их мясо разнообразило походный стол.
Двигалось литтское воинство скоро, делало большие переходы, чтобы скорей достичь владений врага.
Тем, где лес, разрежаясь, стал переходить в открытую глазу степь, близ Зайцевой Балки, их нашел Лютобор Яргородский, приведя на помощь еще пять тысяч воинов. Появился без предупреждения, словно вынырнул со своим полком из степного разнотравья, как звери, и вдруг оказались среди литтов. Князь Радвилас лишь покачал головой, удивленно приветствуя родича. Лютобора недаром считали чародеем; во всяком случае, в военных хитростях он смыслил побольше иного разведчика.
Сыновья Радвиласа обрадовались давно не виденному двоюродному брату. Сам же великий князь указал ему место рядом с собой, и некоторое время они ехали рядом по вечереющей степи.
Сперва молчали. Ни Радвилас, ни Лютобор не были особенно разговорчивы, а жизнь к тому же приучила держать язык за зубами. Но вот великий князь произнес, оглядывая сжатое пшеничное поле, мимо которого проезжали:
- Хороша Яргородская Земля! Не зря в свое время князь Алджимантас позаботился, чтобы она стала литтским владением. Хорош ли урожай этой осенью?
- Довольно хорош, государь, - ответил Лютобор. - Одна беда: лугии нам не дают покоя! Какой год уже только воюем. Вот сейчас мне пришлось половину войска оставить в Яргороде для защиты. У вас с князем Азуоласом аллеманы постоянный враг, у меня - лугии, - вздохнул с сожалением, оглядывая широкий степной простор.
И Радвилас про себя согласился: завладеть большими просторами бывает легче, чем сохранить их за собой. Непроста на Яргородской Земле местные жители при виде большого войска обращались в бегство, видимо, принимая за лугийцев.
- Страшнее всех - Орда чжалаирская, - назидательным тоном произнес Радвилас, оглядываясь на своих сыновей, ехавших следом. - Если одолеем ее - вдвое сильнее станем, против других стран будут развязаны руки. Я вряд ли успею вполне сломить могущество Орды, но, может быть, вы, наследники мои, завершите наше великое дело!
Третий его сын, невысокий и худощавый Борусс, удивленно закашлялся, словно поперхнулся пылью. А Саулис серьезно проговорил:
- Пока что мы должны постараться одержать победу, батюшка. А уж потом видно будет.
- В этом ты прав, - Радвилас отвернулся от старшего сына: "Да, прав - как воевода, ограниченный заботами одного дня, сегодняшней битвой. Но не как будущий великий князь, который думает, что изменится в мире от каждого поступка." Но вслух не сказал, а вновь повернулся к Лютобору: - Что твоя разведка говорит о чжалаирах? Где их искать?
- Чжалаиры про нас проведали. Стоят в степи за рекой Мрией, готовятся. Как стянут все силы, двинутся навстречу.
Радвилас кивнул. Его сведения совпадали, хоть и добыты были простыми смертными разведчиками, без всякого волшебства. Итак понятно было, что навсегда от чжалаиров не скроешь их поход, но все же, им долго удалось зайти втайне от врага.
- Не успеют двинуться навстречу! Мы придем раньше.
Посланные вперед разведывательные отряды уже не раз сталкивались в степи с чжалаирскими разъездами. Иногда случались стычки. Дважды привозили плененных чжалаиров, при допросе подтвердивших то же, что и так известно было литтским вождям. Но ордынцы чаще встречали врага дождем из стрел, а уцелевших норовили взять на аркан, и догнать их в степи было не так-то легко. Один отряд разведчиков вовсе пропал бесследно, и лишь Лютобор Яргородский указал литтам, где и как их товарищи попали в засаду. Он на каждой стоянке внимательно вглядывался в пламя походного костра, словно оно открывало ему тайны. Но что именно видел князь-ведун, никому не говорил.
Вот и река Мрия, что на яргородском наречии значило "мечта". Туманным утром, когда литтское войско начало готовилось к переправе, она и вправду выглядела как во сне. От воды поднимался молочный туман, и заросли на другом берегу казались парящими в воздухе. Но вот застучали топоры: это строили мост через хоть и не широкую, гл глубокую и быструю реку. Всадники могли переправиться черед брод, но для обоза нужен был мост. А пока его строили, туман развеялся, и на другом берегу, против широкого речного плёса, открылось просторное поле, покрытое пожелтевшей травой. Поле было не совсем ровным: с полуночи и заката земля поднималась пологими холмами, а на восходе темнел довольно густой лес. В воды Мрии чуть полуденнее брода впадал ручей. Как часто бывает у степных речек, один его берег был высоким, другой - пологим, болотистым.
На это поле долго и пристально взирал князь Радвилас, щуря зеленые рысьи глаза. Он подъехал к самому броду, и вода омывала копыта его высокого вороного коня. Литтские витязи окружили князя, готовые защищать, если бы на другом берегу прямо сейчас объявился противник. Но никто не посмел стать впереди: Радвилас ни за что бы не стерпел, если бы кто-то помешал ему измышлять планы будущей битвы. Он глядел на поле близ Мрии, словно читал начертанные на нем тайные знаки. Глаза у него горели, ноздри хищно раздувались.
"Вот оно - поле, на котором мы наилучшим образом осуществим все наши возможности! Оно в меру широко и в меру узко. Здесь смогут сразиться шестьдесят тысяч человек, но Орде не хватит простора. Не распахнет здесь свои крыла: слева ее неистовый разбег сдержат холмы, а справа - вода. Значит, останется ей лишь ломиться вперед, на наши пешие рати... Не сумели бы только обойти с восхода, там естественная защита слабовата. Ну, поставить в лесу заслон покрепче, в пару тысяч конных, что в решающий час поможет добыть победу..."
Снова и снова придирчиво обдумывал свой замысел князь Радвилас, обращался и к собственному многолетнему опыту полководца, и к знаниям прошлого, ища, нет ли лучшего способа. Но не находил его. Более удобного места для сражения им вряд ли получится найти; чжалаиры тоже бездействовать не станут. Лучше навязать им бой на своих условиях, чем ожидать, пока те перехватят их сами.
Радвигас, озирая другой берег, долго сидел в седле, неподвижный, как изваяние. За его спиной переступали с ноги на ногу, хрустели бабками кони. Люди - те умнее, не подавали звука.
Наконец, великий князь обернулся к своему войску.
- Битве быть здесь, на поле возле Мрии! Становище разбейте дальше, меж холмов. Мы с вами, воеводы, сейчас объедем это поле, обсудим, как лучше расставить рати.
- А я думал - сперва пообедаем да слегка отдохнем с дороги, - усмехнулся Витен, сын Таутвигаса, храбрый воин, но любивший удобства.
Радвилас окинул родственника ледяным взором.
- Вот-вот! Ты еще вина вели принести в серебряном поставце, да чтобы девки красные перед тобой плясали, пока ты ешь и пьешь. Так вот и начинают изнеживаться потомки иных великих родов! Пусть наши противники пируют каждый день, в этом их слабость, а не сила. После победы - тогда пируйте... если оно вообще нужно кому-то.
Смущенный Витен отъехал прочь, искоса поглядывая на дядю. "А ведь и вправду поведет нас сейчас поле осматривать, прямо с дороги, не сходя с коня! Не успокоится, пока не разглядит каждую кочку, и каждому из нас не назначит место. И это - в такие годы! Будто его и старость не берет совсем."
А Радвилас в самом деле осматривал будущее поле битвы, не чувствуя усталости, забыв про свои годы. Что они значат, когда он, правитель самого молодого государства, решился бросить вызов доселе непобедимой чжалаирской Орде! Он весь день вместе с подчиненными воеводами осматривал будущие позиции литтского воинства, назначал каждому полку его место, объяснял их задачи в предстоящем сражении. Что ему немощное стареющее тело, когда предстоящая битва должна - он понимал, - или прославить его имя в веках, или погубить навсегда не только его самого, но, быть может, и все Литтское княжество! Радвилас не чувствовал ни усталости, ни голода. Только когда над холмом, уже прозванным Княжьим, загорелся закат, и небо стало темнеть, великий князь отпустил свою свиту и подъехал к расставленному для него шатру. Он не без труда слез с коня, опираясь на плечо оказавшегося рядом Лютобора Яргородского. Пристально взглянул на него в гаснущих сумерках.
- Когда нам ждать гостей?
- Через три дня. Лишь тогда чжалаиры соберут все силы. Так доносит разведка, - уверенно отозвался Лютобор.
- Это твои оборотни сварожские? Ну-ну, не отвечай: я тоже кое-что слышал, хоть и не ведун, - усмехнулся Радвилас. - А все же ты - внук Алджимантаса, и наши интересы - и твои тоже. Думаю тебе поручить правое крыло войска, вместе с моим Боруссом и сыновьями Лемтуриса. Орда попытается взять в клещи - скорее всего, справа прорываться станет. Так они чаще всего делают. Вы им преградите путь. На правое крыло наша главная надежда.
Лютобор внимательно слушал, и вдруг поклонился дяде.
- Благодарю тебя, государь Радвилас Алджимантасович! Битва при Мрие многих научит, как одолеть "непобедимую" Орду!
- Так мы одолеем? - живо переспросил Радвилас, входя в свой шатер. Но его племянник лишь загадочно пожал плечами в ответ и скрылся во мгле.
Чжалаиры подошли к вечеру следующего дня. Передние их отряды попытались с налету занять Княжий холм, но конные литтские дружины отбросили их прочь. Пешие полки покуда не вступали в бой, их Радвилас собирался приберечь для решающего часа, чтобы сильнее удивить противника. Он знал обычай ордынцев заманивать в ловушку, раззадоривать видимостью скорой победы. Первым наскоком они лишь прощупывают. Если противник решителен и готов дать отпор, Орда отступит, откатится назад, покажет хвост. Но это - ловушка, ей только и надо, чтобы войско противника потеряло рассудок, бросилось бы погоню, очертя голову, сбило бы строй. Тогда - гибель: чжалаиры заманят в засаду, окружат и истребят всех, кого не возьмут в плен. На всякий случай великий князь разъяснил военачальникам опасность ложных отступлений, и велел им донести до простых воинов, как важно держать строй, при любых обстоятельствах. Чтобы одолеть чжалаира, нужно быть умнее и хладнокровнее его. Вот и вокруг Княжьего холма они вились, как осы, пуская стрелы во все стороны, прямо-таки приглашали литтов совершить ошибку. Но князь Радвилас не ошибется...
В последний вечер перед сражением в небе долго горели красные полосы, обещая на завтра сильный ветер. Куда-то понесет этот ветер черные чжалаирские стрелы: в лицо и грудь литтским витязям или прочь от них?
В литтском лагере горели костры. Люди готовили ужин, исправляли в последний момент прорехи в своем снаряжении. Один подшивал прохудившийся сапог, другой пришивал заплату к колчану из лосиной шкуры. Поглядев в их сторону, великий князь увидел, что все надели белые сорочки, посвященные богам смерти. Такой давний обычай у литтов и сварожан. Всякий надеется пережить сражение, но на всякий случай обряжается к смерти сам.
Этим вечером Радвилас еще раз осмотрел все полки, воочию увидел, как они станут держаться на своих местах завтра. Все было готово, уже ничего нельзя переставить, осталось только дождаться решающего часа. Но Радвилас не мог успокоиться и чувствовал, что не уснет этой ночью. Вернувшись в свой шатер вместе с сыном Боруссом, он произнес, садясь в кресло и чувствуя, как ноет больная нога. Но боль - это что, ее он обуздает усилием воли. Вот как унять тревогу о завтрашнем дне?
Усевшись, сказал сыну, чье лицо видел заполнявшем весь шатер свете семисвечника:
- Борусс, завтрашний бой будет, главным образом, ради тебя! Если мы прогоним Орду из Исконных Земель, я тебя поставлю править Дедославлем!
Глаза Борусса изумленно расширились.
- Меня, батюшка?! Но есть же братья!
- Саулис и Линас сидят в государственно важных уделах, им там и место. А ты достаточно знатен, чтобы тебя приняли дедославцы. Город не тот, что раньше, но в твоих руках вернуть ему славу, только теперь нашу, литтскую. Или это плохой удел?
- Слишком уж хорош, батюшка, - проговорил молодой князь, смущаясь.
Его отец многозначительно усмехнулся.
- Постарайся завоевать себе Дедославль! Вместе со своими воинами сделай завтра все, что в ваших силах! А теперь ступай!
Борусс, попрощавшись с отцом, ушел, как показалось Радвиласу, не совсем уверенно, словно у него закружилась голова. А сам великий князь поднял крышку с корзины, стоявшей на ларе. На земляном полу шатра стоял большой таз с прохладной водой, а в глиняной миске лежали кусочки мяса.
Заслышав шорох, из корзинки выполз большой старый уж в сажень длиной. Его гладкая чешуя от старости посерела, словно подернулась пеплом. Уж затрепетал раздвоенным языком, пробуя воздух на вкус. Почувствовав знакомого человека, заполз ему на руку, на минуту обвил ее шершавыми кольцами. Затем мягко стек на пол, жадно проглотил мясо и стал плескаться в воде. Радвилас внимательно наблюдал за священным ужом.
"Если верить твоей примете, знамения для нас неплохие, - мысленно проговорил он. - Уж тоже указывает на правую руку... Что ж, если некогда ужи привели пращура Лиитаса в нашу землю, может быть, не обманет и меня..."
-
Всё-таки, кмк, Радвилас недооценивает старшего сына. Он и сам не отличался никогда разговорчивостью, А домысливать за человека, даже и родного сына, дело недоброе. А так, что же, Продумать план будущей битвы, возможные ходы противника - это только хороший стратег может. Ну, и Лютобор, хоть и наполовину литт, а чувствуется схожесть с Радвиласом.
-
Амбициозная цель, что и говорить. Будем, надеяться, всё получится, в лучшем виде.
-
Предслава поступила ожидаемо разумно. А Радвилас убедился, что жене можно доверять.
Литты усилились настолько, что Орде вызов бросили. Полученный опыт пригодится на Журавлином поле.
Ошибается ли Радвилас в старшем сыне? Трудно судить. Саулис не выглядит ярким лидером, что, впрочем, ещё не говорит об отсутствии у него честолюбия. Мне он напоминает молодого Радвиласа, но в несколько сдержанном, смягчённом варианте.
Посмотрим, что получится из Иманта. Особенная любовь к нему родителей понятна, к чему это приведёт, увидим.
-
Огромное спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis, эрэа Карса! :-* :-* :-*
Всё-таки, кмк, Радвилас недооценивает старшего сына. Он и сам не отличался никогда разговорчивостью, А домысливать за человека, даже и родного сына, дело недоброе. А так, что же, Продумать план будущей битвы, возможные ходы противника - это только хороший стратег может. Ну, и Лютобор, хоть и наполовину литт, а чувствуется схожесть с Радвиласом.
Относительно родительских чувств Радвиласу, кажется, отказывает логика, так что удивляться не приходится. Правда, старших сыновей он годами не видит, потому что сам же разослал их по разным княжествам. Но так же воспитывали его самого и его братьев; ничего, результат налицо. А дети от Предславы дома, у отца на глазах (и некоторые из них этим с детства умело пользуются).
Но в военных замыслах ему все еще нет равного полководца. Хотя он в решающий час не испытывает полной уверенности. Но это как раз позволяет показать его человечнее.
А в Лютоборе Яргородском и впрямь не так уж мало литтского. Особенно военный стиль больше всего напоминает именно Радвиласа. И думается мне, это совсем не случайно. Засадный Полк на Журавлином поле, терпеливое ожидание нужного часа, пока кругом воины сходят с ума, - дядюшка бы наверняка оценил, если бы дожил до той поры.
Амбициозная цель, что и говорить. Будем, надеяться, всё получится, в лучшем виде.
Поглядим! Не так быстро все еще получается. У меня, имею в виду.
Предслава поступила ожидаемо разумно. А Радвилас убедился, что жене можно доверять.
Литты усилились настолько, что Орде вызов бросили. Полученный опыт пригодится на Журавлином поле.
Ошибается ли Радвилас в старшем сыне? Трудно судить. Саулис не выглядит ярким лидером, что, впрочем, ещё не говорит об отсутствии у него честолюбия. Мне он напоминает молодого Радвиласа, но в несколько сдержанном, смягчённом варианте.
Посмотрим, что получится из Иманта. Особенная любовь к нему родителей понятна, к чему это приведёт, увидим.
Да, за семейную жизнь их можно порадоваться.
Опыт пригодится. Недаром здесь присутствуют некоторые из будущих участников той битвы (и один из них, может быть, уже видит, к чему это приведет). Но начали-то литты! Без них, может быть, у сварожан и не получилось бы. Их опыт, да и прибавка литтского менталитета, я думаю, повлияла. Чистокровные сварожане, по-моему, слишком простоваты для некоторых военных хитростей.
Саулис - неглупый вождь, храбрый воин. Инициативы, возможно, у него и маловато, но он дальше своего удельного княжества и не мог ее проявлять до сих пор. Размахом, как у отца, пожалуй, не обладает. К чжалаирам в степь вряд ли бы придумал идти. Но если это придумает сделать кто-то другой - он не опоздает.
До Иманта еще далеко. В последующих главах увидим, как он повзрослеет.
Но и приметы, поданные священным ужом, не могли успокоить Радвиласа накануне, быть может, самой знаменательной битвы в его жизни. Все больше думалось: не слишком ли опрометчиво привел он войско в чжалаирские степи? Вспоминая все, что знал об ордынцах, неотступно думал: сумеют ли одолеть три ордынских тумена? Если не сумеют, если цвет литтского и сварожского воинства поляжет за рекой Мрией, - тогда чжалаиры ринутся с местью в обескровленную Литтскую Землю, разрушат и пожгут города, истребят множество людей, а других уведут в плен. Словно наяву слышал крики людей, запертых в горящем городе, вопли чжалаиров и треск пламени. И все это может статься по его, великого князя, вине?! Неужели, желая возвеличить Литтское княжество, он сам погубит его? И это произойдет уже завтра?
Радвилас понимал, что выбора у него нет. Если даже он малодушно отступит, чем лишится навсегда уважения подвластных ему князей и воинов, чжалаиры двинутся следом. Единственная надежда - разбить их здесь. Хватит ли завтра сил и умения? Оправдает ли себя изобретенная им тактика, еще не испытанная в настоящем бою?
Еще никогда князь Радвилас так не терзался накануне сражения. Что это, неужто старость приходит, слабеет и тело, и душа? Или ответственность, какой и должен обладать князь-полководец, затеявший небывалое дело? Так или иначе, но Радвилас не находил себе места, не мог хоть на миг преклонить голову на устроенное для него слугами ложе.
И он вышел из шатра под высокое звездное небо. Оно горело яркими живыми огоньками, что вспыхивали и мерцали, словно хотели что-то сказать. Им бы нашлось, что поведать, если бы люди поняли их язык. Эти звезды сияли, когда еще не было на свете ни литтов, ни сварожан, а жили дети Ящера. И века спустя эти звезды не раз видели походы дедославльских и яргородских князей, и, может, точно так же беседовали с ними беззвучно. Вот среди них, прямо над Княжьим Холмом, где развевается литтское знамя, мягко светит Звезда Постоянства, та, что указывает путь. Завтра поутру он будет с Княжьего Холма руководить битвой. И пусть тогда свет этой звезды поможет ему стоять на своем месте так же непреклонно, как она - на своем!
Через полнеба пролегла Дорога Небесных Всадников, белая, как пролитое молоко. И по ней с неба на землю падали звезды, вспыхивали в полете огненными искрами, и гасли. Одна звезда, другая, третья... целый дождь из звезд прошел в ту ночь над Мрией. Пристально наблюдал его, опираясь обеими руками на трость, князь Радвилас. Ведь падающая звезда предвещает чью-то смерть. А звездопад - множество смертей. Чьи звезды упали сегодня, как сухие листья? Чьи души вознесутся завтра на Вышнее Небо?
Где-то в лесу кашлянул простуженным басом ворон. От этого звука Радвилас вздрогнул, как на морозе. Завтра вороны слетятся на кровавый пир, будут клевать глаза тех, кто сейчас еще жив и полон сил.
А думают ли об этом люди, те самые, которым завтра идти в бой? Радвилас столько раз видел, как воины готовятся к сражению, и теперь они казались не тревожнее обычного. По всему становищу горели костры. Люди не спешили идти отдыхать. У костра звенели струны на лютне, и приятный молодой голос пел:
"- Мы мчимся вперед, топча трупы врагов, и над головами свистят стрелы. Знают только боги, кто погибнет, и кто победит. Пусть сталь всех рассудит! Наши руки крепки, а копья длинны. Мы бьем не наугад, и наше знамя высоко реет над головой. Мы сделаем для победы все, что в наших силах. И пусть сталь всех рассудит!
Враг могуч и неистов, его черные стрелы застили небо. Вокруг меня ложатся в землю братья по оружию. Над моей головой вьется аркан, и навстречу мне мчится табун свирепых всадников. Сталь ли всех рассудит?
Копье в моих руках красно от крови. Сердце в груди стучит, словно молот. Горячая алая кровь струится на землю. Но здесь ни один не струсит, не сбежит, спасая свою жалкую жизнь. Одна лишь сталь всех рассудит!
А когда те, чьи нити обрежут Судьбы, поднимутся на Вышнее Небо, их, павших за родину, встретят у престолов богов, в Краю Вечного Лета, и посадят за стол рядом с великими героями прошлого. Туда приходят все, кого сталь рассудит!"
Князь Радвилас, стоя в отдалении возле костра, внимательно слушал эту песню. К горлу у него подступал тугой комок, в груди что-то щемило. Хотелось подойти ближе, поблагодарить воина за песню, но подумал, что будет выглядеть глупо. И он, видя все, что делалось возле костра, постарался запомнить лицо певца, прекрасное в оживившем его вдохновении. Пусть он переживет завтрашнюю битву!
От костров тянуло вкусным запахом походного кулеша, с дымом, со шкварками. Накануне князь распорядился раздать воинам лучшую пищу, взятую для вождей литтского войска. Там были пшеничный хлеб, вяленые мясо и рыба, сыр, свежие овощи и плоды. Теперь воины устраивали пир, который для многих станет последним. Только хмельного нигде не было ни капли, на этот счет Радвилас был строг. Но люди как будто умели веселиться и без вина. Их пьянило само ощущение жизни, а близость смертельного риска заставляла по-новому ценить последние мирные часы.
Где-то среди многочисленных костров рассказывали истории - то жутковатые, то смешные. Слышался даже звонкий хохот.
Стараясь миновать людей, князь Радвилас обошел становище и набрел на один из постов стражи, которой полагалось нынче бдить, не подкрадется ли враг. Здесь тоже пировали и беседовали, не давая себе заснуть.
Князь услышал, как один голос, помоложе, протянул, точно дома, на зимних посиделках:
- Дядька Вилкас, а расскажи про Локиса.
Воин старше годами с деланой сердитостью замахнулся ложкой на говорившего:
- Ты что, маленький? По сказкам соскучился?
- Так ведь все равно делать нечего, - настаивал молодой. - До утра без сна маяться - с ума сойдешь. Я уже все руки исщипал, чтобы не задремать.
Тут и прочие воины поддержали:
- Расскажи, Вилкас! Все повеселей!
- Повеселей, значит?.. - Вилкас откашлялся и завел рассказ: - Давным-давно в краю лесных литтов девушка в лесу собирала ягоды, да отбилась от подруг. И ей повстречался здоровенный медведь. Ухватил ее, сомлевшую от страха, лапами, и унес неведомо куда. Да не в простую берлогу принес, а в целый замок, вырубленный под сводами огромной пещеры. Был это не обычный медведь, а один из племени велетов, которых боги создали из камня прежде настоящих людей. И оборотень, само собой, как обычно у них бывает. А как принес к себе девушку, обернулся статным мужчиной, и своей женой ее сделал. И родился у них Локис, человек-медведь. Рос он быстро: в год был ростом с трехлетнего, в семь лет - подросток, а в десять лет - могучий витязь. Знал весь лет, голоса зверей и птиц понимал. И тоже оборотнем был - в отца. Превращался, как и тот, в огромного медведя. А в человеческом облике - парень как парень, только уши медвежьи. Ну да не заячьи же, их под волосами да под шапкой спрятать можно!
Потом отец Локиса поссорился с другим велетом, и тот убил его. Решили Локис с матерью выйти к людям, к ее родне. Куда идти, не знали, кругом лес сплошной во все стороны. Но Локис у зверей и птиц расспрашивал дорогу к людскому жилью. Обернувшись медведем, вез мать на своей спине, охотился, кормил ее и себя. Потом белка ему сказала, что впереди засада. Локис оставил мать в пещере, а сам туда пошел. Видит: на дороге обоз стоит, а возле него идет бой. Много людей погибли, разбойники их одолевают. Тащат кладь, ухватили сидевшую в санях девушку. Тут Локис обернулся медведем да как начал их лапами молотить! Одного, другого, третьего! - рассказчик даже сам стал размахивать руками, как рассерженный медведь. - Всех перебил, а девушку освободил. Одна она из того обоза уцелела. Локис взял ее с собой до ближайшего города. Куда ж ее девать-то? А девушка ему поведала, что на родное племя его матери напали враги, идет большая война. Тогда Локис выстроил дом для матери и девушки, приказал стае волков их охранять, а сам пошел воевать. Все же он человек наполовину, родичи по матери ему не чужие. Как зарычит Локис матерым медведем - враги с коней валятся. Всех побил, вражеского вождя одной лапой расплющил, как мышь. А потом в лес вернулся. Пришел к своей матери и говорит: "Я людей повидал, хватит с меня. Среди зверей и птиц лучше жить." Так и остался Локис сам по себе: и человек, и зверь, и ни тот ни другой, - заключил рассказчик.
- И это все? А девушка как же? - напомнил тот, кто первым попросил рассказать.
- А, девушка! Она не захотела покинуть Локиса, стала его женой, и у них родились новые медведи-оборотни.
- Вот бы с нами завтра в бою был Локис - точно бы одолели Орду, - заметил еще один из дозорных. - Как он - одного лапой, другого, третьего!..
- А я думаю, он и будет завтра с нами, - задумчиво проговорил четвертый воин, судя по говору - из приморских литтов. - Локис живет в нас всех, все литты - его дети, его душа. И мы будем завтра биться как подобает.
И от этих слов немного полегче стало не только другим воинам, но и слушавшему в тени от костра князю. Он подошел к костру дозорных, и те в первый миг схватились за оружие. Но Вилкас тут же узнал великого князя, за ним и остальные встали и поклонились.
- Государь! - воскликнули сразу несколько голосов.
Радвилас внимательно озирал всех сразу: рассказчика Вилкаса, похожего на деревенского мужика, и молодого любителя сказок, и того, кто хотел бы, чтобы Локис сражался с ними, и его умного, вдумчивого собеседника. Эти люди были - его народ, Литтская Земля, как она есть, и Радвилас вдруг поверил, что завтра на поле над Мрией она скажет свое слово. Хотя по-прежнему не мог поручиться, что завтра его тактика себя оправдает. "Сталь всех рассудит. В том числе и меня", - мысленно произнес он словами из песни.
Хотел поблагодарить воинов, что хоть отчасти вселили в него надежду, но благодарить было, собственно, пока не за что. И он с притворной суровостью нахмурил брови:
- После полуночи сменитесь! Ночи теперь уже долгие, чтобы никто не заснул!
- Мы не спим, государь! И все тихо, - заверил Вилкас, показывая горящие впереди огни чжалаирского становища.
Оттуда и впрямь не доносилось никакого подозрительного звука. Только обычный походный шум: скрип телеги, ржание коней, обрывки речи на чужом языке. Дальше по течению Мрии мычали и блеяли ордынские стада - главное имущество и средство пропитания у кочевников. Люди же притихли. Тоже готовились к завтрашнему дню.
Радвилас пересчитал горящие костры. Дальше они прямо сливались в широкое золотое ожерелье, казались сплошной огненной стеной. Литтский князь усмехнулся. Зная, что один костер - один десяток воинов, он насчитал, будто всего чжалаиров должно быть пятьдесят тысяч. А по всем донесениям, их должно быть не больше тридцати тысяч. Наверняка дальние костры - пустые, или возле них посадили пастухов и рабов, чтобы создать впечатление несметных полчищ. Ну-ну, пусть пугают...
- Да сохранят боги вас завтра в бою, - произнес князь Радвилас, проходя мимо сидевших у костра дозорных.
Те поглядели вслед. И, когда высокая фигура князя в белом плаще, растворилась во тьме, младший из воинов шепотом спросил:
- Кто-нибудь понял, зачем сам великий князь ночью бродит по становищу?
- Кто его знает, - задумчиво отозвался тот же воин, что отвечал своему товарищу, будто Локис - это дух Литтской земли. - У каждого нынче кошки на душе скребут. А у князя Радвиласа, может статься, больше всех. Он за все отвечает. Легко ли ему нынче?
Но великий князь этих слов уже не расслышал. Он подумал, что, если вернутся домой благополучно, надо будет заставить жрецов доработать собственную письменность, записать понятным для всех людей письмом литтские песни и сказания. В них хранится душа народа, они не должны пропадать зря. Пусть народ знает свою историю! Ей не годится жить лишь в устном слове, которое легко забывается, искажается. Письменное слово надежнее. А память народная значит не меньше, чем боевая слава.
С такими мыслями князь Радвилас вернулся к себе в шатер, где, наконец, преклонил голову на подушку и ненадолго забылся сном. Но уже на рассвете он был вполне бодр и, облачившись в доспехи, как и все воинство, стоял у походного алтаря Перкунаса. Предстояло торжественное жертвоприношение.
Утро началось предсмертным ржанием заколотого жрецом коня. Тот вздыбился и рухнул, рассыпая горячие брызги крови. В последний миг помощники жреца потянули веревки, чтобы конь упал раной вверх. Если бы иначе, этот был бы плохой признак. Собрав кровь в чашу, ею окропили жертвенник и изваяние бога грозы и войны. Тушу же коня под священные песнопения возложили на алтарь и подожгли со всех четырех сторон. Предстояло всесожжение; люди на сей раз отдавали богу всю жертву целиком, ничего не оставляя себе. Они готовились совсем скоро отдать, если потребуется, и свою жизнь.
- Перкунас благословляет нас! На сердце жертвы отпечатан его священный знак! - во всеуслышание провозгласил жрец.
Когда пламя на алтаре разгорелось, князь Радвилас взял свечу и зажег от него, собираясь поставить на Княжьем Холме во время битвы.
А уж со стороны ордынского воинства запели хуры, тревожно забили барабаны, и ретивые всадники помчались вперед. Но в тот же миг и литты, по знаку князя Радвиласа, сели на коней, отправились к своим местам, как было давно условлено и отлажено много раз.
-
Коня жалко, того, что в жертву принесли. Вообще жаль коней, гибнущих в битвах, ведь битвы эти человеческие, кони погибают вместе с людьми. Ну, это так, кстати. Радвиласу нелегко, конечно. В такой битве можно погибнуть, а можно остаться в живых, и погибать остаток жизни от чувства вины - если проиграешь, конечно.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Коня жалко, того, что в жертву принесли. Вообще жаль коней, гибнущих в битвах, ведь битвы эти человеческие, кони погибают вместе с людьми. Ну, это так, кстати. Радвиласу нелегко, конечно. В такой битве можно погибнуть, а можно остаться в живых, и погибать остаток жизни от чувства вины - если проиграешь, конечно.
Коня жалко примерно в той же мере, что и животных, убиваемых на мясо. Кстати, при жертвоприношениях большую часть животного именно съедали, на сожжение шли только отдельные части. Всесожжение, как сейчас, употреблялось редко. Так что то же самое получается.
А тех, что гибли на войне... к ним у воинов, наверное, было в основном утилитарное отношение. А у военачальников - и к людям тоже: сражаться, никого не потеряв, не получится.
Все может статься! И для Радвиласа эта битва станет самым тяжелым испытанием в жизни. Но так он видится человечнее, доступнее для понимания. Читательского, само собой, а не своего окружения.
Глава 24. Сталь всех рассудит
Пестрая лава чжалаирских всадников вынеслась вперед и устремилась навстречу передовому конному литтскому полку. Запели первые стрелы, и передние воины стали падать с коней. Небольшие, но мощные чжалаирские луки в опытных руках посылали стрелу с такой силой, что она легко пробивала самый прочный доспех. На земле уже корчились от боли тяжелораненые, истекая кровью. Те, кто мог держаться в седле, зажимали раны, поспевая за здоровыми.
Чжалаиры кружили вокруг передовой литтской рати, продолжая посылать стрелы. Но делали это осторожно, не позволяя литтам навязать ближний бой. Старались не пропустить нужный момент, когда надо будет "обратиться в бегство", чтобы заманить врага в ловушку. Так их предки не раз обманывали горячих и доверчивых сварожан. А литты ведь не знают как следует военных обычаев Орды...
Но что это?! Литтский полк, едва завязав бой, расступился, как по команде, а за ним выросло колючее, во все стороны ощетинившееся копьями, пешее войско. Огромный человеческий еж, во много рядов, уперся спиной в холмы, а спереди, с боков готов был встречать врага.
Нет, чжалаиры не смутились и не испугались необычного построения врага. В тот же миг гонец помчаля к командующему первым туменом, темнику Хадыру. Тот находился на своем месте: в середине строя, в окружении тысячи сильнейших воинов, откуда рассылал приказания. Узнав о пешей рати, ордынский темник презрительно усмехнулся:
- И это все, что могут выставить литты? Пеший против конного - ничто! Идите и повяжите их арканами, им же даже бежать некуда!
У ордынцев в крови было презрение к пешеходам. Среди них пешими передвигались только рабы да преступники, которым запрещалось ездить верхом. Чтобы пешая рать сдержала яростный разбег степной конницы - смешно было даже подумать. Скажи такое кто-нибудь вечером у костра - над его шуткой хохотало бы все кочевье.
Но вот она, пешая рать, стоит непреклонно, словно вросла в землю! Перегородила все поле, не обскачешь стороной. А будешь обходить - обернется и вбок или в спину ударит. Да и не пристало конным избегать пеших! Чжалаиры налетели на пешцев, как коршуны, воодушевленные приказом темника.
- Копья наготове! - крикнул воевода Гердивилас, командующий пешей ратью.
Пешцы подняли копья и ударили навстречу мчавшейся на них Орде. Длинные ясеневые древки вращались, как ткацкий станок, их закаленные наконечники на миг ярко блеснули на солнце - чтобы тут же обагриться кровью. Они пронзали брюхо лошадям, прокалывали насквозь всадников, прежде чем те успевали ударить саблей. Истошный визг гибнущих коней перекрыл все остальные звуки. Запах крови заполнил все поле, стер все ароматы речной свежести.
Литтские пешцы стояли друг за другом, как фигуры на доске: следующий ряд - в промежутках между передними, и таким образом, имели возможность бить копьями все вместе. У задних рядов копья были уже так длинны и тяжелы, что лежали на плечах передних. И эти отточенные бревна делали свое дело: разили чжалаиров издалека.
- Держитесь, потомки Лиитаса! - вдохновлял пешцев воевода Гердивилас. - Стоять на месте! От ваших рук и ног зависит все! Удирать все равно некуда! Осталось лишь драться!
И они дрались! Чжалаирские лавы накатывались, как морской прибой, разили стрелами не наугад. Уже много литтских воинов лежали на земле, мертвые или раненые. По всем понятиям ордынцев, противник давно должен бросить оружие и обратиться в бегство, тесня и топча друг друга в диком ужасе. То-то славная выйдет охота: преследовать пешее стадо, которому не уйти от погони!..
Однако литтская пешая рать неуклонно таяла в числе, но стояла так же упорно, будто пустила корни. Они даже подвинулись вперед, почти наступая на громоздившиеся кругом трупы. И вновь ударили копьями - все шесть рядов, в едином порыве. Внимание привлек воин в переднем ряду, на голову выше стоявших рядом, с длинным обветренным лицом и белесыми бровями приморского жителя. Он уклонился от черноперой стрелы, воткнувшейся в землю, и ударил копьем в бок летящей прямо на него лошади. Один миг она еще нависала над его головой, ее копыта еще мчались в неистовой скачке, не в силах коснуться земли, и на ней сидел враг, казавшийся странно маленьким в сравнении с конской тушей. Но вот великан-литт с трудом выдернул копье, и из рассеченного конского брюха вывалились дымящиеся внутренности. Конь упал, подмяв всадника. Но уже в следующий миг три стрелы пронзили грудь и голову литтского витязя. Он замер, опершись на свое копье, и тут же подскакавший чжалаир снес ему голову саблей. Но и самого чжалаира тут же слаженно ударили три копья, сорвали с лошади и швырнули наземь. Освободившись от тяжести, буланый конь побежал по полю с тихим ржанием, словно призывал исчезнувшего куда-то хозяина.
Так сражалась в тот день пешая рать литтов и сварожан. Это видел князь Радвилас, сидя на коне на вершине Княжьего Холма. Оттуда ему было видно все сражение, словно кипящее море. Он никогда еще не испытывал такой тревоги, как в этот день, глядя на осуществление своих заветных замыслов. Сам всей душой был среди них, участвовал в каждом ударе, своим заветным желанием наделял мышцы литтских воинов еще большей силой, их глаза - еще большей зоркостью. Но по лицу великого князя никто бы не понял его чувств. Собравшиеся вокруг вельможи, витязи личной охраны и гонцы, лишь замечали, что лицо великого князя, и обычно бесстрастное, стало бледнее и суровее, чем всегда.
Он видел, как истончаются первые ряды копейщиков, как, несмотря на чрезвычайную стойкость, начинает прогибаться их строй, одетый в железо. Но так и должно было произойти. Гибли и чжалаиры. Первая тысяча тумена Хадыра почти полностью улеглась в землю От второй оставались ошметки, и темник уже послал против пешей рати третью, со свежими силами.
Впервые с начала битвы князь Радвилас шевельнулся, рукой в латной рукавице подозвал гонца, ожидавшего поручения. Разжав сухие губы, проговорил:
- Арбалетчиков вперед!
Гонец помчался, чтобы передать ратникам приказ. И князь со своим окружением увидели, как уцелевшие копейщики отошли назад, шатаясь от усталости. Впереди, за стеной щитов, показались арбалетчики. Они стояли группами по трое, каждые возле своего орудия: двое перезаряжали метательные болты, длиной как три стрелы, с зазубренным наконечником, крутили рычаг, успевали закрывать сдвинутыми щитами. Третий же тщательно выбирал цель и, когда между щитами на миг приоткрывалась щель, пускал болт.
Первые ряды чжалаирской конницы были просто скошены, не успев доскакать до литтских порядков. Никакой лук не мог послать стрелу на такое расстояние, как летел посланный точно в цель арбалетный болт. От него не закрывал никакой щит, не спасали самые крепкие доспехи, а при попытке извлечь его из раны он обычно застревал, усиливая кровотечение и причиняя страшные мучения. Иные арбалетные болты пронзали конское туловище насквозь.
- Вот это сила! - восклицали с ужасом и восторгом литтские витязи, окружавшие великого князя.
Но Радвилас сурово нахмурился:
- Жди, что дальше будет! Чжалаиры сейчас крепко задумаются.
И в самом деле: к темнику Хадыру, никак не ожидавшему таких потерь, подлетел на взмыленном коне его соратник, темник Ураз. Закричал, играя плеткой, рукоять которой украшали драгоценные камни:
- Почему половина твоего тумена полегла от рук каких-то пешцев, боящихся сесть на коня? Их перебили как куропаток! Или ты только и можешь, что ломиться вперед, как слепой баран?
Хадыр и сам стыдился, что не может ни с какой стороны пробить литтского строя. Но одно дело - сознавать про себя, а другое - слушать упреки со стороны! Между ордынскими военачальниками обычно не было дружбы, чаще встречалось соперничество. И он нехотя буркнул:
- Иди, сам добейся большего!
Ураз вздыбил коня, рисуясь перед воинами.
- И пойду! Пусть вся Великая Орда знает, кто добыл победу!
Он взмахнул шестом с тремя конскими хвостами, окрашенными в алый цвет. И его тумен, грохоча копытами, как лавина в горах, ринулся вперед, в обход литтского воинства - вправо. И только здесь темник увидел, что его тумену не оставлено достаточно простора для маневра. Впереди ожидала, в полной боевой готовности, сильная конная рать во главе с князем Боруссом. А дальше путь всадникам преграждал лес.
Нельзя сказать, чтобы ордынского темника остановили эти преграды. Он был твердо намерен завоевать победу, один, без тщеславных выскочек - Хадыра и Темира. Тогда, может статься, его переведут из окраины Великой Орды, где ничего нет, кроме руин, выше, быть может, в сам Сарай-Мунлик, город золота и веселья! Одна победа - и он устроит свое будущее!
Тумен Ураза тараном врубился в сверкающие броней литтские полки. Использовать обычную ордынскую тактику - кружить вокруг противника, пользуясь большей подвижностью, осыпать стрелами, избегая ближнего боя, - чжалаирам мешала узость пространства. Задние ряды метали стрелы через головы своих товарищей, но передним уже приходилось браться за сабли. Смело двинулись вперед отряды под предводительством князя Борусса и его двоюродных братьев.
И, хоть князь Радвилас ожидал атаки врага на правом крыле, но, видя с Княжьего Холма, какая жестокая идет рубка, на мгновение усомнился: справятся ли его сын со своими помощниками?.. Там не просили и не давали пощады. Радвилас видел, как падает с коня, зажимая руками окровавленное лицо, литтский воин; как сразу трое чжалаиров ринулись навстречу отбившимся от своих двум литтам; как чжалаирские сабли ищут уязвимые места в доспехах литтов. В какой-то миг даже знамя над головой Борусса покачнулось, и великий князь задержал дыхание. Но тут же к Княжьему Холму примчался гонец.
- Борусс держится, государь! - крикнул он.
Следующие два с половиной часа гонцы, сменяя друг друга, приносили более-менее утешительные вести: "Князь Борусс держится. Князь Борусс и князь Лютобор перехватили ордынцев у леса. Сыновья Лемтуриса отрезали врагу путь". Но князь Радвилас и без их донесений видел многое своими дальнозоркими глазами. А чего не видел, то мог домыслить, зная свирепое ожесточение битвы.
Когда невыносимый лязг оружия немного отодвигался в сторону, можно было различить стоны раненых, доносившиеся, казалось, со всех сторон, просьбы к богам и ругань на разных языках, истошное ржание. Воины не успевали перевести дух, опустить руки, сжимающие оружие, потому что враги кругом, казалось, не иссякали.
В тот день князь Борусс немало постарался, чтобы добыть себе дедославльский престол. Он со своей личной тысячей выдержал уже пятую подряд атаку противника. К нему чжалаиры рвались намеренно, пытаясь убить или захватить литтского князя и его знамя. Но Борусс успевал защищаться и еще отдавать распоряжения войскам. Сыновья Лемтуриса уже трижды водили войска вперед, надеясь рассечь чжалаирский строй. На третьем соступе под одним из них, Гинтаустасом, убили коня, и самого князя, оглушенного, едва отбили воины. После этого Борусс запретил так рисковать.
Он увидел, как перестраиваются на ходу чжалаирские порядки. Видно, задумали какую-то каверзу...
- Лютобор... - начал он, но яргородский князь раньше него понял неладное и уже вел свой отряд навстречу главным силам темника Ураза, что двинулись в обход. Яростный звон тысяч клинков, казалось, расколол самый воздух. Эта стычка была еще ожесточенней предыдущих. В ближних к темнику тысячах служили лучшие воины во всем тумене, и снаряжены были на славу, так что биться с ними было трудно. Но литты и сварожане были исполнены решимости. Когда шум битвы откатился в сторону, на опушке леса осталась лежать груда тел. Среди них был и втоптанный в землю труп темника Ураза.
- Одним меньше, государь! - доложил гонец, примчавшись на Княжий Холм.
Но князь Радвилас не спешил показывать радость.
- Третий тумен двинулся в обход! Гонец, к Саулису! Пусть перехватит у ручья!
Княжеский посланник пришпорил коня и помчался, выбирая безопасные участки, где в данный момент не кипел бой. Он скакал быстрей оленя - красивый ладный парень на резвом верховом коне, на каких обычно ездили княжеские гонцы. Но до князя Саулиса не доехал. Свистнула черная стрела, поразила гонца в голову, и он упал, раскинув руки, на изрытую окровавленную землю. А смуглый скуластый чжалаир тут же метнул аркан и поймал его коня, довольный богатой добычей.
Князь Радвилас сжал зубы, видя, что его приказ не достиг цели. Поймет ли Саулис, что пришел его черед?
Но в тот же миг левое крыло войска, руководимое Саулисом и Линасом, выстроилось, как клин журавлей, и серебряной рекой потекло навстречу чжалаирам, издавая звонкий боевой клич. Радвилас одобрительно усмехнулся:
- Молодцы! Соображают! Но у нас большие потери... Если сейчас враги соединятся, окружат нас, займут долину и холмы...
Окружавшие князя воины личной охраны изумленно переглядывались: никогда еще великий князь не беспокоился настолько, чтобы думать вслух. Один из воевод, наклрнясь к нему, шепнул:
- Государь, если враг подойдет, мы сможем прорваться, уйти за Мрию. Воины готовы!
Радвилас окинул говорившего таким взором, что тот едва не провалился сквозь землю:
- Воины готовы? Хорошо! Я сам поведу их в бой, если придет час! - ответил он.
-
Да, сеча получилась та ещё! Если бы не план Радвиласа чжалаиры уже раздавили бы литтов. И какие страшные потери и у той и у другой стороны.
Саулюс всё-таки полководец, и вот в нём Радвилас ошибается. Я пытаюсь представить себе на его месте Иманта, и мне становится страшно. Но битва ещё не кончилась, ждём продолжения.
-
Большое спасибо Вам, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Да, сеча получилась та ещё! Если бы не план Радвиласа чжалаиры уже раздавили бы литтов. И какие страшные потери и у той и у другой стороны.
Саулюс всё-таки полководец, и вот в нём Радвилас ошибается. Я пытаюсь представить себе на его месте Иманта, и мне становится страшно. Но битва ещё не кончилась, ждём продолжения.
Битвы описывать непросто. Хотя здесь мне удалось, так сказать, найти скелет, который я стараюсь в меру своих способностей облечь плотью и кожей. ::)
Если бы не план Радвиласа, литты бы туда и не сунулись. Ведь чжалаиры на них не нападали, они сами пришли в степь. А без больших потерь такая битва обойтись не может! :'(
Саулис умеет сражаться, исполняя чужой замысел. Радвилас сомневается, хватило бы ему инициативы и амбиций действовать дальше такими методами, как у него.
Иманта пока еще рано где-то представлять. Да у него и не будет возможностей столько учиться у отца, как довелось старшим братьям. Просто по времени. Он вырастет в более спокойное время.
Зато он будет знать, в какую битву следует ввязываться, а на какую лучше опоздать. Сварожане впоследствии назовут его Имантом Опоздавшим, так что это имя станет нарицательным.
Сражение кипело уже по всей долине и у подножия Княжьего Холма. В какой-то миг чжалаирские лавы ринулись на прорыв и доплеснули до отлогих склонов высоты, где под знаменем с пардусом распоряжался битвой великий князь. Совсем близко он разглядел смуглые чужеземные лица под сводами островерхих шлемов, услышал их пронзительный боевой клич. Чжалаиры нахлестывали коней, спеша взлететь по крутому склону. Они видели, что перед ними сам великий князь литтов, если захватить его - победа обеспечена.
Радвилас, не глядя, протянул руку, и оруженосец вложил в нее меч. Сам литтский вождь не сводил глаз с близившихся ордынцев, словно надеялся взглядом остановить их. Еще немного - и битвы разгорится на самом Княжьем Холме. "Сталь всех рассудит", - холодно прошелестел меч, извлекаемый из ножен. Вокруг князя теснились воины, твердо готовые не пропустить врага к нему и к знамени. Радвилас с гордостью глядел на своих воинов. Еще никогда он не любил их так сильно, не был настолько благодарен, как в эту минуту, когда решалась их и его судьба.
Но чжалаирам не удалось захватить Княжий Холм, хоть они не жалели ни себя, ни коней. Передние ряды княжеской стражи уже дрались. Одного воина, смертельно раненого в грудь, конь протащил вверх по склону и сбросил всего в саженях десяти от князя. Однако они, как стальная стена, сдержали натиск степняков, остановили. А следом за тем на чжалаиров ударил отряд князя Линаса, и тем стало уже не до наступления. Роли переменились в мгновение ока, как это бывает в битвах иногда по многу раз. Только что грозившие великому князю литтов, теперь чжалаиры спасали собственные жизни.
Еще держалась, хоть и значительно уменьшившись в числе, пешая рать. В кипевшей повсюду свалке не было места для копий и арбалетов, и пешцы схватились за тяжелые обоюдоострые мечи и топоры. В сплошных доспехах, как у рыцарей, они могли выдержать первый натиск всадника и сами били не наугад. Рубили ноги коням, спешивая врага. Сброшенные наземь чжалаиры кидались в драку, но редко кто из них мог на земле биться с литтским пешцем.
Чжалаирские рати встретились на левом крыле битвы, возле ручья. Там кипел живой водоворот, и кровь текла по земле, окрашивая безмятежную чистоту воды. В той стычке погиб второй из чжалаирских темников, Хадыр, вместе с остатками своего тумена пробивавшийся навстречу союзникам. Ему было уже не по силам сохранять воинский порядок, согласно которому темник обязан руководить сражением, находясь в середине своего войска, под прикрытием верных нукеров, но отнюдь не рубиться сам, как горазды отчаянные сварожские князья, лугийские паны, аллеманские рыцари. Но на кровавом поле над Мрией нукеры темника Хадыра таяли, как снег под солнцем, и уже не осталось середины строя, где безопасно. Пришлось всем и каждому браться за оружие, чтобы отомстить коварным литтам за неисчислимые потери, чтобы просто спастись.
А по берегу Мрии, в стороне от побоища, бродил одинокий буланый конь, нервно взмахивал хвостом и время от времени тоскливо ржал, будто звал кого-то...
Оставшись последним из чжалаирских полководцев, темник Темир предпринял еще одну попытку прорваться. Он видел, что литты также несут немалые потери, и исход сражения еще не решен. Теперь ему было ясно, что само место для битвы было неудобно для ордынских порядков. Они влезли сюда, как в узкое горло кувшина, лишились возможности атаковать широко, утратили подвижность. Из свирепой стаи ос чжалаирская конница превратилась в таран, способный только упрямо и однообразно бить в стену, пока не разлетится на куски. О, Тенгри, как это они позволили Радвиласу навязать им место для битвы, удобное ему?! Но кто мог представить, что у старого литтского лиса хватит проницательности, а так же и дерзости, чтобы бросить вызов Орде в ее собственных владениях, пусть и в удаленной окраине их?!
Мысленно Темир уже представлял, как, если удастся вырваться из боя живым, будет объяснять все хану и темнику Улзию. Свалить все на Хадыра и Ураза! Это они недоглядели, не справились, а вовсе не он! Он действительно был третьим, принужден повиноваться их опрометчивым приказам... Но сперва хватило бы сил прорваться!.. Эх, если бы тут, слева, лежало бы ровное поле! Тогда он послал бы войско в обход, широким загоном, как волки охотятся зимой, и окружил бы врага. Чего проще - с двух сторон обойти пешцев да тяжелую конницу, неповоротливую в сравнении с чжалаирами! Но нет - тут мешает ручей, копыта вязнут в болотистой луговине... Или все же рискнуть? Ручей мелок, его перейдешь вброд. Но Темир оценил высоту другого берега. И тут же похолодел, заметив арбалетчиков, копошившихся возле своих стрелометов. Они передвинулись и теперь целились в спину войску Темира. Несколько воинов рядом с темником упали, пораженные арбалетными болтами, и сам он припал к холке коня, бешено погоняя его. Нет, прорваться здесь нечего и думать! Пока его воины перейдут ручей, их всех постреляют.
А литтская рать уже выгнула вперед два крыла, справа и слева, готовясь охватить ими остатки чжалаирских туменов. Князю Радвиласу с вершины холма литтский строй казался похож на огромную подкову, сверкающую серебром доспехов. Пусть на самом деле они были измяты, пробиты, запятнаны кровью своих владельцев и их врагов, - для великого князя они сейчас были ясны, потому что души витязей, раскаленные жарким боем, сверкали, как звезды. Серебряная подкова выгнулась, края ее стали медленно, с усилием, сближаться, готовясь соединиться в блестящий, будто только что откованный, обруч. А внутри подковы билось, пытаясь вырваться, черно-кровавое месиво. То была Орда. Та самая, прежде непобедимая. Никогда и никому еще не удавалось окружить ее, это все равно что сжимать горстями ветер. Но вот, пусть всего три тумена, мечутся, как рыба в сетях!
Впрочем, великий князь увидел, что мечутся чжалаиры не просто так, а с расчетом. Темник Темир нашел в литтской подкове слабое место. Правое крыло излишне растянулось вдоль лесной опушки, где она переходила в степь. Должно быть, молодые князья-воеводы стремились все отличиться в сражении, чтобы без них не окончили бой. Теперь там начиналась решающая часть битвы. Радвилас подозвал к себе еще одного бойца. Тот подлетел, как ловчий сокол, так и светясь нерастраченной молодой силой. Белый конь под ним бил копытом.
- Слушаюсь, государь! - звонко воскликнул воин.
Что-то в голосе его, в лице, хоть и виденном лишь раз, и то в свете костра, показалось Радвиласу знакомым. Не тот ли певец, что накануне пел о том, что "сталь всех рассудит"? Воистину, его песня оказалась вещей!
- Скачи в лес, к князю Витену и князю Даугирдасу, скажи, что пора! - велел ему Радвилас.
Витязь пришпорил коня и полетел стрелой. Великий князь, глядя ему вслед, пожелал добраться живым. Пусть он переживет эту битву и сложит еще много прекрасных песен, которые запомнит народ! Надо, чтобы запомнил и записал. Если одолеют Орду, литтам еще больше потребуются ученые люди, которые на понятном каждому языке расскажут все, как было!
Размышляя так, Радвилас не уставал вглядываться вдаль. И он уловил момент, когда из лесной чащи ринулись, сверкая железом мечей и доспехов, свежие литтские отряды. Ими предводительствовали еще двое племянников великого князя, Витен Таутвигасович и Даугирдас Лемтурисович, оба отважные воины и превосходные наездники. Они сразу ударили своим отрядом наперерез чжалаирам. Сшиблись! Зазвенели клинки, и новые ручьи крови потекли на и так уже досыта напоенную землю. У одних - боевой азарт, кипучая жажда победы, в которой забывается даже страх смерти. У других, еще вчера мнящих себя непобедимыми властелинами степи, - отчаянное желание спасти свою жизнь, вырваться из ловушки.
Чжалаиры бились с мужеством загнанного в угол зверя. Но силы их таяли. Из трех туменов едва ли осталось в строю и пять тысяч нукеров. Они секли саблями, топтали конями побежденных. Но взамен убитых литтов, казалось, тут же вставали другие, со свежими силами.
Видя эту неистовую сечу, князь Радвилас с невольным опасением подумал, что оба войска истребят друг друга, и ему не с кем будет идти на Дедославль, некого оставить там в помощь сыну.
И он распорядился, посылая очередного гонца:
- Дайте им дорогу! Мы победили!
Взревели огромные трубы на Княжьем Холме, близ знамени. Им пронзительно отозвались рога на левом крыле, у Саулиса и Линаса, и на правом, у Борусса. В последний миг почти уже сомкнувшийся обруч вновь раздвинулся, отрывая путь разбитым чжалаирам.
На краю поля боя, возле самой Мрии, Лютобор Яргородский схлестнулся в поединке с немолодым чжалаирским мурзой, носившим значок тысячника. Литтский прямой меч и чжалаирская сабля упорно сталкивались, высекая искры. Но вдруг Лютобор замер, чутко прислушиваясь, и посторонился, пропуская своего соперника. И тот, еще не опомнившись от изумления, подхлестнул коня, уже не думая ни о каких поединках.
- Витен, Даугирдас - в погоню! - распорядился князь Радвилас. - Мы должны убедиться, что у них нет никакой пакости наготове!
Названные им во главе свежего отряда, лишь напоследок принявшего участие в битве, ринулись в погоню. А другие литтские предводители поднялись на Княжий Холм, где их встречал князь Радвилас. Перед ним, в высоком тонком серебряном подсвечнике, все это время горела свеча, зажженная на воинском алтаре. Великий князь поглядел на небо, где, в окружении прохладных облаков, величаво плыла огненная колесница Сауле, и увидел, что битва длилась чуть больше трех часов.
Он нашел взором своих сыновей и родичей, и сердце его наполнилось горделивой радостью победы. Вокруг Княжьего Холма толпились воины - пешие и конные, многие были окровавлены, наскоро перевязали раны, но у всех в глазах горел огонь победы. И великий князь радовался вместе с ними. Он задумал замысел сражения, но блистательно осуществили его вот эти люди, а также те тысячи воинов, что никогда уже не вернутся домой.
Не ища каких-то особенных слов, Радвилас сказал то, что внятно было всем:
- Я благодарю вас всех, витязи литтские! Наши боги благодарят! Вся Литтская и Сварожская Земля благодарит! Будущие поколения благодарят! Вы своим потом и кровью одолели чжалаирскую Орду! Пока наша родина живет, будут помнить вашу победу, мои добрые литты и сварожане!
И он широко раскрыл объятия своим сыновьям - Саулису и Боруссу, ныне завоевавшему Дедославльское княжество. И улыбнулся, радуясь, что обрел их живыми и одержал победу. Пример великого князя передался и другим. Князья и военачальники, и простые воины обнимали друг друга, выражая радость победы. Обнимались и вовсе незнакомые, но породненные кровью.
А между тем, по полю боя ходили уцелевшие, искали погибших и раненых. Кого находили живым и не при последнем издыхании, относили в шатры к лекарям и ведунам, что сбились с ног от избытка работы. Сведущий в исцелении ран, Лютобор Яргородский тоже, омывшись от пыли и крови, с помощью своего дара принялся помогать раненым.
Великий князь приказал собрать всех убитых на том месте, где в бою стояла пешая рать. Там насыплют большой курган над теми, кто пал в бою над Мрией. А на Княжьем Холме, откуда наблюдал за битвой князь Радвилас, поставили столб с высеченной на нем надписью. Пока - деревянный, но князь Борусс обещал, если займет престол в Дедославле, воздвигнуть на этом месте каменный памятник.
Когда собрали всех убитых и умерших от ран, тех оказалось больше трех тысяч, и в пять-шесть раз больше раненых, в том числе - тяжко изувеченных. Но зато из трех ордынских туменов удалось уйти всего пяти тысячам! Первый раз в истории чжалаиры убегали не для того, чтобы ложным отступлением заманить в ловушку врага, но в самом деле, разбитые, охваченные страхом, спасались бегством. А это значило, что обширный край от Искры до Данатры, включавший Дедославль с изрядной частью сварожских Исконных Земель, освобожден от чжалаирской власти.
Хоть и утомленные битвой, в тот день долго не расходились с поля боя литтские и сварожские воины. Одни отыскивали среди павших своих родных и друзей, собирали раненых. Если попадался живой чжалаир - забирали в плен. Другие, более корыстолюбивые, собирали оружие и ценные вещи с трупов врагов... да и своих, если наследник не находился, - не пропадать же добру! С поля боя обычно собирали все, что могло пригодиться, особенно железо.
Поля над Мрией стало не узнать. Там, где недавно росла трава, теперь было будто вспахано. Но не хлебными зернами засеяна эта земля, а белыми человеческими костями, удобрена иссеченной плотью, полита не ключевой водой, а горячей живой кровью... как и всё, чего удавалось когда-либо достичь людям.
Вечером долго горели костры, и, как накануне, не смолкала возле них речь. Те, кому посчастливилось уцелеть, теперь не могли надышаться вволю. Возможность вновь безопасно ступать по земле, сидеть у костра, беседовать с приятелями, сейчас казалась небывалым счастьем. Делились пережитыми в битве опасностями, грустили, оплакивая погибших, и радовались, встречая выживших, - все это сразу.
В степи бродили тысячи голов коней, рогатого скота, овец, верблюдов, - все движущееся, шерстяное богатство Орды. Все это, брошенное владельцами, досталось теперь литтам.
Когда солнце зашло, и стих ветер, небо над Мрией окрасилось багрянцем, и река сделалась красной, как кровь, пока ее не скрыла ночная чернота.
А утром солнце приветливо светило над недавним полем боя, словно ничего не произошло. И буланый конь, позвякивая удилами, пил воду из тихой Мрии.
-
Победа всегда омыта кровью. Литтам пришлось тяжело, но Радвилас показал, что и Ордой можно бороться. Историю изменить нельзя, она уже свершилась, но победы чжалаиров, как ни странно, показали, что только армия, спаянная железной дисциплиной способна сдержать их натиск. И волей-неволей, а от личных подвигов пришлось перейти к подчинению приказам.Собственно, у самих чжалаиров воинская дисциплина была настолько жёсткой, что по приказу командира воин должен был убить хоть коня, хоть друга, хоть брата. И так по всей вертикали. От хана до нойона. Тем и брали. Буланый конь прекрасен.
-
Битва ужасна и прекрасна... Наконец-то чжалаиры получили плюху. Это сражение ещё откликнется на Журавлином поле. Радвиласу есть чем гордиться. Саулис, может быть, и не может похвастать такой дерзостью помыслов, как его отец, но показал себя вполне способным военачальником.
А буланый конь пьёт воду из реки на месте битвы... Очень поэтичный образ.
-
Благодарю, эрэа Convollar, эрэа Карса! :-* :-* :-*
Победа всегда омыта кровью. Литтам пришлось тяжело, но Радвилас показал, что и Ордой можно бороться. Историю изменить нельзя, она уже свершилась, но победы чжалаиров, как ни странно, показали, что только армия, спаянная железной дисциплиной способна сдержать их натиск. И волей-неволей, а от личных подвигов пришлось перейти к подчинению приказам.Собственно, у самих чжалаиров воинская дисциплина была настолько жёсткой, что по приказу командира воин должен был убить хоть коня, хоть друга, хоть брата. И так по всей вертикали. От хана до нойона. Тем и брали. Буланый конь прекрасен.
Конечно, по-другому было никак! И они смогли добиться, чтобы у врагов потери были гораздо больше. А сами литты сохранят достаточно сил, чтобы пойти дальше, посадить Борусса на престол в Дедославле.
Опыт Радвиласа будет впоследствии учтен и реализован. :) Только мало кто вспомнит, кто именно начало положил...
Да, противникам чжалаиров, конечно, потребовалось перенять у них дисциплину (хотя и о личных подвигах тоже не забыли). Но, впрочем, самим-то чжалаирам она, конечно, помогла завоевать полмира, но к описываемому времени что-то не удерживает их от внутреннего распада. Они теперь все больше дерутся между собой, и соседи от их территории куски отхватывают, как литты сейчас. А абсолютная власть, как известно, и развращает абсолютно. Я надеюсь, сварожане или литты не дойдут до такого, чтобы любая придурь правителя возводилась в ранг закона. Дисциплина хороша, пока приказы отдаются разумные.
Буланый конь, потерявший в бою хозяина, символизирует переход от ужасов войны к мирной жизни, от неволи - к свободе.
Битва ужасна и прекрасна... Наконец-то чжалаиры получили плюху. Это сражение ещё откликнется на Журавлином поле. Радвиласу есть чем гордиться. Саулис, может быть, и не может похвастать такой дерзостью помыслов, как его отец, но показал себя вполне способным военачальником.
А буланый конь пьёт воду из реки на месте битвы... Очень поэтичный образ.
Именно так и должно быть. :)
Орда становится "уже не торт". Ее уже можно становится бить.
Да, недаром на Журавлином поле будут участвовать некоторые родичи Радвиласа, сражавшиеся на Мрие. ::)
Радвилас гордится, конечно! Новый обширный край перешел под его руку. 8)
Отношение Радвиласа к сыновьям - это отдельная и очень сложная тема. Тут его понять куда труднее, чем в войне и в политике.
Конь пьет воду из реки... Жизнь продолжается, идет своим чередом.
Глава 25. Литтский триумф
Еще пять дней победители стояли в поле над Мрией: залечивали раны, хоронили убитых, отдыхали и ждали точных известий: вправду ли здешний край свободен от чжалаиров, и можно ли идти вперед?
Наконец, возвратились со своим отрядом князь Витен и князь Даугирдас, посланные в погоню. Они сообщили, что остатки ордынского войска бегут прочь вместе со своими кочевьями, с семьями и остатками стад. Во всем обширном краю между Искрой и Данатрой больше не оставалось никаких чжалаиров.
Когда князь Радвилас узнал об этом, улыбнулся, и глаза его горделиво блеснули. Он рассмеялся и хлопнул ладонью по плечу сына Борусса.
- Значит, Дедославль теперь твой! Жаль, что сейчас не старые времена, а то быть тебе великим князем сварожским!
Он оказался прав. Когда темник Темир с уцелевшими чжалаирами примчались в Сарай-Мунлик с жалобой на неслыханное вероломство литтов, там были потрясены. Хан, сидевший тогда на престоле, обещал собрать большое войско и отомстить литтам, вернуть под свою руку земли своих данников. Но вскоре хана свергли и убили, между претендентами на золотой престол вспыхнула новая междоусобная распря, воины потребовались дома, и всем стало не до литтов и не до Дедославля. Некогда всемогущая Орда, завоевавшая полмира, уже давно распадалась на куски, сперва крупные - целые обширные государства, - а теперь все более мелкие. Прежде чжалаирская Орда несла с собой запах сыромятных кож, дыма войны и крови, а теперь от нее потянуло тленом распадающихся империй. Князь Радвилас был первым, кто понял, что пришло время бросить вызов слабеющему степному хищнику.
Но пример Орды в то же время стал для него уроком: обширное, разноплеменное, кое-как связанное государство ненадежно, оно распадется, как только ослабеет рука завоевателя, держащая меч. Всякая держава, сложившаяся лишь благодаря военной силе, сперва расширяется, а затем обжирается и лопается. Сохранится ли его собственная страна? Лугийцы зарятся на Яргородскую Землю, а аллеманы опять тревожат закатные границы. Удастся ли сохранить все приобретенные их родом земли? Радвилас верил - да, если только их свяжут узы прочнее одной лишь военной силы. Он дал всем людям в своем государстве общий для всех закон. Сварожанин, притесняемый литтом, вполне мог найти помощь у литтского же судьи, если, конечно, его дело было правым. Подати тоже взимались одинаково, и были вполне умеренны в сравнение с той разорительной данью, что вынуждены были сварожане платить чжалаирской Орде. Нет, князь Радвилас не считал себя завоевателем, и надеялся, что и его новые подданные встретят литтов как освободителей.
В первых числах месяца спалиса - по-сварожски листопада, - литтское воинство в полном блеске двинулось на Дедославль.
...Древняя столица Сварожьих Земель - могучий и гордый Дедославль! Долгие тысячи лет ты был оплотом сварожского племени, царил над окрестными землями, внушал уважение и чужеземцам, и нелюдским народам - дивиям. По преданию, крепостные валы вокруг Дедославля возвел древний ведун, что запряг в плуг огромного крылатого змея. Так или нет, но Змеевы Валы пережили тысячелетия, и теперь еще окружали город, а такого достичь обычными человеческими усилиями вряд ли удалось бы. При том, что каменные крепости, стоявшие на валу, давно превращены в руины, от них остались лишь заросшие кустарником обломки...
Некогда на весь обитаемый мир славился Дедославль силой и богатством! Предки литтов еще ютились на побережьях и в лесах, не строя больших городов, но и до них доходили слухи о богатствах златообильного города на Данатре. Какому же еще городу могло быть по силам объединить сварожан в единый народ, где, как не здесь, было править властным сварожским князьям? Какой еще город сумел бы вместить всю мощь и славу Сварожьих Земель?
Но впоследствии нашелся князь, который не захотел престола в Дедославле, а выстроил новую столицу на полунощи, в Лесной Земле. Это был Стемир Сильный, сын Мирослава, внук Бронислава Великого. Он похитил из Дедославля чудесный оберег Матери-Земли, и с ним лишил Дедославль удачи. Спустя еще десять лет сын Стемира по его приказанию разорил и разграбил Дедославль, и город стал клониться к упадку. Прежнего значения он уже не мог вернуть, столицей сделался Брониславль, что в Лесной Земле, живая сила народная также все больше перетекала на полунощь.
А потом с восхода накатились конные лавины чжалаиров, разгромили, втоптали в прах Сварожьи Земли почти полностью. Дедославль был взят после ожесточенного сопротивления. Взятые чжалаирами у сунов огнеметные и стенобойные сооружения полностью разрушили крепости на валу и городские стены Дедославля, а от огненных снарядов загорелся и весь город. После чжалаирского нашествия от былого населения и окрестностей уцелела едва десятая часть; остальные погибли или были угнаны в рабство.
Конечно, жизнь берет свое и в самых неимоверных условиях. И дедославцы постепенно стали отстраивать жилища, работать на земле и в мастерских. Жизнь продолжала идти, хоть и приходилось большую часть сделанного отдавать чжалаирам в дань. Жители, как могли, отстроили разрушенный Дедославль. Но восстанавливать крепости и дворцы им было незачем, да и не для кого - в Дедославле давным-давно не было своего князя. Так что половина дедославльской земли и самого города и доселе оставалась в руинах. Ныне Сварожьи Земли простирались на полунощи, в бывшем уделе Стемира Сильного. Исконные же края, в которых начиналась их история, лежали брошенные, обескровленные, легкой добычей тех, кто захочет их взять. Таким и увидели этот край литты, придя туда после сражения на Мрие.
Что здешний край, при его обширности, удручающе малолюден, стало заметно еще по пути к Дедославлю. Здесь редко встречались села и распаханные поля. Можно было проехать целый день и не встретить человеческого жилья. Но попадавшиеся тут и там заросшие кучи земли, в которых гнили и ржавели предметы человеческого обихода, свидетельствовали, что когда-то и здесь кипела жизнь. Люди же в здешних краях, живущие в беленых хатах-мазанках с соломенными крышами, жили бедно, встречали войско без особой радости. Узнавая, что литты разбили чжалаиров, и не придется больше платить дань, местные жители шарахались прочь, таращили глаза, не веря.
Князь Радвилас выслал вперед гонцов - оповестить Дедославль и всю округу, что столетнее иго свергнуто, что в городе собирается сесть ялинский князь Борусс, по матери и бабушке - дальний потомок самого Бронислава Великого, и что литты пришли как защитники здешнего края и его жителей.
По пути великий князь наставлял своего сына:
- Этот край и теперь еще плодороден и богат! Земля здесь не хуже, чем на Яргородщине, и прокормит целую страну! Ты несешь ее жителям главное, в чем они нуждаются - безопасность и свободу от ига. Но тебе придется крепко постараться, чтобы поднять этот разрушенный край. Грош будет цена тебе, князю, если ты не будешь для своего удела лучшим хозяином, чем чжалаиры. Впрочем, те не правили, а лишь взимали дань.
Князь Борусс застенчиво улыбнулся, представляя свое будущее княжение.
- Как-нибудь постараюсь не быть хуже... Одна беда - людей здесь в самом деле мало. С кем поднимать здешний край?
- Я буду к тебе переселять излишки населения из Литтской Земли, там много младших детей в семьях, которым не досталось наследства. А ты дашь землю или место для работы каждому переселенцу! - потребовал Радвилас.
Уже неподалеку от Дедославля, среди очередных развалин, воин случайно нашел в земляной куче редкостную вещь. Заметив, как что-то блеснуло под листом лопуха, сбегал за лопатой и осторожно стал копать. Находкой его оказался серебряный подсвечник в локоть высотой, изображавший цветок лилии с высоким стеблем и тремя полураскрывшимися изящными чашами. На каждом серебряном лепестке, сделанном с точным подражением живому, была тщательно намечена каждая прожилка, каждая капля росы. Подсвечник немного почернел, лежа в земле, и слегка погнулся, но, когда его почистили и выправили, засверкал, точно радуясь, что наконец-то извлечен из забвения.
Откуда взялся на месте былого жилья подсвечник, свидетельство былого искусства сварожских мастеров? Изготовил ли его неведомый теперь сереброкузнец, да не успел отдать своему знатному заказчику? Дедославльский ли боярин, зная о грядущем нашествии чжалаиров, спрятал сокровище в землю, чтобы уберечь от грабителей, да погиб, и некому было откопать клад? Так или иначе, от тех, кто владел этим подсвечником, нынче, быть может, и костей не осталось, а серебряное чудо - вот оно, пережило все войны! Ныне разве что Лютобор Яргородский мог бы, поглядев на любую вещь, рассказать ее историю. Но он, если и увидел что, никому не открыл, хотя внимательно ощупал подсвечник чуткими пальцами, и долго задумчиво молчал. Да и другие литтские вожди с восхищением рассматривали старинный подсвечник. Даже сам Радвилас, на своем веку перевидавший много красивых изделий самых разных мастеров, долго любовался. А затем назидательно сказал Боруссу:
- Возьми подсвечник себе. Постарайся добиться, чтобы под твоей властью здешние мастера изготовляли вещи не хуже!
И молодой князь понял, что ему придется немало потрудиться. Здешние мастера уже давно не ковали ничего сложной бороны да подковы. Как сделать Дедославль вновь достойным княжеским уделом?
Крепостные валы великого города, местами размытые дождями и паводками, заросшие колючей осокой, встретили гостей мрачным запустением. Каждый камень здесь напоминал о том, что когда-то было, и чего больше нет.
Жители Дедославля были оповещены заранее, что едет с войском литтский князь Радвилас, одержавший победу над чжалаирами, и что он по праву победителя отдает город во владение своему сыну Боруссу, взявшему сварожское имя Бронислав. В городе и впрямь ныне жило гораздо меньше людей, чем он мог вместить, но те, что были, в назначенный час собрались встречать литтов. Одних вела надежда на улучшение их жизни, других - любопытство: какими окажутся те, кто сумел изгнать Орду с дедославльской земли, - Орду, страх перед которой завещали еще прадеды, чудом пережившие нашествие Ерден-хана!
Литты вошли в Дедославль в полном боевом снаряжении, под всеми знаменами, что недавно развевались в поле над Мрией. Были там же и чжалаирские знамена: их, вместе с другими трофеями, везли на бычьей повозке, так что все могли поглядеть.
Когда-то, в былые времена, Дедославль мог противиться и законным своим господам; подобно Влесославлю, и у них своевольные бояре и беспокойная чернь могли не открыть ворота нелюбимому князю или изгнать из города уже сидевшего там. Но то было давно, и ныне Дедославль не имел ни сил, ни власти противиться пришлым. Чжалаирская Орда скрутила их в бараний рог, выбила непокорность, отучила горожан влезать в державные дела. Теперь они глядели с угрюмым любопытством, ожидая, что будет. Иные крикнули у ворот здравицу литтскому князю, но большинство, собравшись на провалившихся мостовых, чего-то выжидали.
Проезжая по знаменитому городу, Радвилас видел перед собой Дедославль старинный, из летописей и книг, и сравнивал с нынешним. Сейчас от сварожской столицы осталась только тень былого величия. На улицах он видел, сколько заросших пустырей осталось там, где некогда, должно быть, стояли хорошие дома, не чета нынешним. Из донесений Альниса, великому князю было известно, что дедославцы постарались после Ерденова нашествия восстановить старинный Храм Всех Богов, но и ему далеко нынче до былого великолепия. Разоренным, угнетенным горожанам не нужны были дворцы князей и бояр, их никто не восстанавливал.
Тем не менее, оскудение Дедославля не вызывало у Радвиласа тоски, как могло бы у другого человека. Он был не из тех, кто сожалеет о прошлом, да еще чужой державы. Прошлое не возвращается. Хотя обещать народу вернуть былую славу - лучший способ добиться его доверия, особенно если народ переживает не лучшие времена. Но ничто уже не будет точно таким, как прежде. Быть может, его Борусс сделает снова эту землю богатой и цветущей. Да помогут ему литтские и сварожские боги! Но и тогда Дедославль будет подчиненным княжеством, вассалом Айваре. И, если бы вместо Радвиласа пришел сюда какой-нибудь сварожский князь из Лесной Земли, если бы хоть одному из них по силам было отбить Дедославль, - главенство все равно оставил бы в своем городе. Прошлое не возвращается. А былая слава Дедославля осталась в прошлом.
И вот на главной городской площади, там, где прежде разговаривали со своим народом самые почитаемые сварожские князья, теперь обратился на отличном сварожском языке владетель Литтской державы, князь Радвилас Алджимантасович. Он поднялся на высокий помост вместе с Боруссом, в сопровождении своей свиты, горделиво проговорил:
- Добрые сварожане! Двенадцать дней назад, на реке Мрии, мы разбили чжалаирское войско. Темники Хадыр и Ураз погибли, а Темир бежал с жалкими остатками войска. Больше не будет Орда пить из вас кровь! Вы свободные люди, ничьи не данники. А, чтобы никто и впредь не смог вам угрожать, я оставлю в городе своего сына, князя Бронислава, и с ним - сильное войско.
По рядам собравшихся горожан словно волна прошла, они переглядывались и перешептывались все громче. Наконец, один человек, одетый получше других, вышел вперед и переспросил:
- Правда, что ли, государь, больше не будем дань чжалаирам платить?
- Правда! - подтвердил Борусс-Бронислав, выходя вперед, по знаку отца.
- Тогда прими нас под свою могучую руку! - с этими словами два старика вынесли князю блюдо с хлебом и солью, и ключи от городских ворот.
-
Жителей Дедославля понять можно. Чжалаиры там порезвились вовсю. Вообще чжалаиры той эпохи - в нашем мире монголы_ во всех захваченных землях ничего не создавали, только разрушали. А один мудрый восточный правитель сказал однажды: города берутся мечом, но удержать их можно только пером. Империя чжалаиров потому и исчезла бесследно, что ничего не создала, вообще ничего. Только разрушала. И что они могли создать? По уровню цивилизации они были на два порядка ниже завоёванных ими народов. Конечно, свой след они оставили, генетический, в основном, но как этнос вернулись к прежнему состоянию, по мере того, как от их владычества освобождались покорённые народы и возрождались государства. Не сразу, конечно, и с потерями, но тем не менее.
-
Большое спасибо Вам, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Жителей Дедославля понять можно. Чжалаиры там порезвились вовсю. Вообще чжалаиры той эпохи - в нашем мире монголы_ во всех захваченных землях ничего не создавали, только разрушали. А один мудрый восточный правитель сказал однажды: города берутся мечом, но удержать их можно только пером. Империя чжалаиров потому и исчезла бесследно, что ничего не создала, вообще ничего. Только разрушала. И что они могли создать? По уровню цивилизации они были на два порядка ниже завоёванных ими народов. Конечно, свой след они оставили, генетический, в основном, но как этнос вернулись к прежнему состоянию, по мере того, как от их владычества освобождались покорённые народы и возрождались государства. Не сразу, конечно, и с потерями, но тем не менее.
Я надеюсь все-таки, что жители Дедославля не сменяют шило на мыло. Литты все-таки не чжалаиры. Лишь бы эта цепочка дальше не пошла.
Государственники из чжалаиров, конечно, аховые. Другими народами они править пытались, лишь как надсмотрщик правит рабами. С другой стороны, именно поэтому от них оказалось, в итоге, возможно избавиться. Вот аллеманы, если куда приходят, то всерьез и надолго, и обычаи насаждают свои. Владей каким-нибудь краем сто лет они - через этот промежуток потомки местного населения уже не вспомнили бы, кто они такие. И своего родного языка не знали бы. Или лугийцы. Так и останется под ними Яргородская Земля, похоже, как минимум - вплоть до "Пламени Жар-Птицы".
Литты, кстати, тоже менее цивилизованный народ, активно прибирающий к рукам более культурных соседей. Да и какими им быть еще, если они буквально за несколько поколений совершили громадный военный и политический скачок, а в культурном плане неизбежно отстают. У них даже письменности своей нет. Приходится либо перенимать чужую культуру, либо развивать свою.
В тот же день в Дедославле литты и сварожане праздновали победу над Ордой. Местные жители проводили почетных гостей в самое большое и богато устроенное здание города - в дом бывшего наместника, сбежавшего вслед за чжалаирами, как только стало известно об их разгроме. И вот, в зале этого дома состоялся праздничный пир победителей. Все литтское войско не могло разместиться здесь, и под крышей расселись только вожди и лучшие воины, вместе с приглашенными на пир наиболее уважаемыми горожанами. Для простых людей накрыли столы в большом саду, благо, день был сухой, и дождя не предвиделось.
Теперь, когда в окончательной победе не осталось сомнений, князь Радвилас позволил своему войску пировать и веселиться. Столы были полны яств, и воины не уставали подымать полные кубки. Сперва выпили за победу, затем - за здоровье великого князя Радвиласа Алджимантасовича, после - за князя Борусса-Бронислава и его будущее княжение в Дедославле. А после полуночи и вовсе смешали счет.
- Еще кубок за великого князя! Его попечением мы одержали победу! Его воле, его острому уму мы все обязаны! - ревели на разные голоса воины, начиная хмелеть.
Сам же князь Радвилас слушал восхваления со снисходительной улыбкой. Он и сам знал свои заслуги, но приятно было, что их признают другие люди. Что ж, его воины хорошо потрудились, и теперь имели право повеселиться. Радвилас никогда не любых бурных застолий, но знал, что простым людям они бывают нужны, особенно после войны. Не единой строгостью держится вождь: ласку после строгости люди ценят еще больше, чем если бы одни ласки расточались постоянно. Радвилас открыл для себя это, как и другие закономерности правления, за долгие годы, что стоял во главе войска и княжества. Может быть, следует их записать, передать сыновьям? Радвилас всерьез задумался. Нет, пусть сыновья познают сами сложную науку правления! Пусть мыслят самостоятельно.
Вот они, сыновья - рядом с ним за столом, трое старших: Борусс, новый дедославльский князь, умный и распорядительный Саулис, храбрый Линас. Сейчас великий князь литтов, как никогда, гордился ими, вспоминал лишь их заслуги в битве над Мрией. И он, обернувшись, протянул руки двум старшим сыновьям и встретил их яркие, беспокойно блестевшие зеленые глаза, такие же, как у него.
- Я вами горжусь! Вы - настоящие витязи, продолжение Железного Леса! - проговорил он с теплом в голосе.
Тут же, пока их воины пировали, литтские вожди стали делить награды. Отбитой у чжалаиров землей следовало распорядиться с толком. Борусс получал Дедославль. Его старшие братья и так имели свои княжества, но отец богато вознаградил их из взятых у Орды трофеев: драгоценностями, оружием и скотом. После них великий князь обратился к племянникам, сыновьям Лемтуриса.
- Вы много сделали для нашей победы! Вам я даю уделы в новой нашей земле. Она обширна, и одному Боруссу трудно будет справиться. Ты, Даугирдас, получишь во владение Скалицу на Данатре. Гинтаустас - Ясную Гору. Ердивил - Любославль. Ну а тебе, Таутивилас, достанется Рябинов.
Все четверо княжичей радостно встрепенулись. Они опасались, что им, второстепенным членам княжеского рода, не достанется в Литтской Земле богатых уделов, тем более, что их отец был когда-то отодвинут своими братьями от великого княжения. Награда Радвиласа превышала их самые смелые ожидания.
- О, государь! Как ты щедр, и как заботишься обо всех потомках Алджимантаса! За твою доброту мы бы еще раз в бой пошли! - перебивая друг друга, пылко заверяли его Лемтурисовичи, преклонив колени возле кресла, где сидел великий князь.
Он, прожевав кусок пирога с дичью и запив его горячим отваром душицы и мяты, ласково проговорил:
- Вы немало потрудились для нашей победы, как следует родичам! Все мы - одна семь, нам подобает поддерживать друг друга. Но только помните: вас ждут не одни почести, но и много работы! Крепости ваши придется еще восстановить из руин, как и весь здешний край. Укрепляйте их, и будьте бдительны! Чжалаиры могут вернуться, да и Лугия отсюда не так далеко. Держите себя и свои войска всегда в боевой готовности!
Братья пообещали. Таким образом, весь край между Искрой и Данатрой поделен был между литтскими князьями. Получил свой удел и Витен Таутвигасович. После всех великий князь обратился к Лютобору Яргородскому, сыну давно погибшего Мадвижаса:
- Ну а для тебя у меня ничего нет! У тебя и так под рукой обширный край, хоть и рядом с Лугией.
- Да, лугийцы нам сильно досаждают, - синие глаза яргородского князя печально померкли. - А мне ничего не надо, государь! Самый главный твой подарок - знание, как победить чжалаиров. К тому же, ты освободил от дани Исконные Сварожские Земли.
- Теперь они вошли в состав Литтского и Сварожского княжества, - выразительно уточнил Радвилас.
Лютобор наклонил голову.
- Это так, конечно! Но, как сварожанин по матери, я вдвойне радуюсь, что здешний край освободился от ига.
Но Радвилас не дал ему договорить:
- Ты наш, ты - плоть от плоти рода Алджимантаса, и сражался ты тоже за литтов и на литтский лад! - с этими словами он расстегнул на своей шее золотую цепь с крупным топазом и надел на шею Лютобору. - Я тебя награждаю, как природного литтского князя!
- Я благодарен тебе, государь Радвилас Алджимантасович! - Лютобор отчего-то побледнел, словно старался скрыть сложные, противоречивые чувства. Но спокойно сел на свое место, и больше за весь вечер не проронил ни слова.
Три года спустя алчные лугийцы захватят Яргородскую Землю, и князь Лютобор, сварожанин душой и литт в военном деле, наделенный от богов вещим сердцем и сверхъестественной прозорливостью, уйдет не к литтам, а на Медведицу, к сварожанам. Там он станет первым воеводой у молодого князя, волей судьбы носящего одно с ним имя, женится на его сестре, и таким образом, вполне сделает выбор в пользу Сварожьих Земель. Радвилас примет его решение как должное. На оскудевшей военной силой Яргородщине он и сам бы на месте Лютобора не смог бы сделать больше, разве что охранять ее с большей частью войск, и оголить другие границы. К сожалению, трудно бывает большим государствам сохранить в целости все приобретенные земли. Ну а выбор Лютобора, как всякое сознательно принятое решение, заслуживал уважения.
Но то будет после. А пока князь Радвилас посоветовал Боруссу, сидевшему во главе стола в окружении своих новых подданных:
- В честь освобождения Дедославля ты мог бы устроить игры, состязания. Пусть в них участвуют все желающие: и литты, и сварожане. Ты повеселишь свой народ и дашь ему надежду, и покажешь дедославцам уважение. Выставь в награду победителям наши военные трофеи. Самых сильных и ловких местных юношей возьмешь к себе в дружину.
- Я об этом не думал, отец, - признался Борусс.
- Так подумай! Совместные состязания помогут нам сблизить народы.
Вместе с литтами пировали и дедославльские горожане. В зал пришли музыканты, играли на гуслях старые сварожские песни: о реке Данатре и ее детях, о Звезде Постоянства, о юноше и Деве-Лебеди... В зал заглядывали здешние женщины и девушки, хоть одним глазом желая поглядеть на чужеземцев. Но мужчины выпроваживали прочь: опасались все-таки еще...
В следующие дни, с помощью некоторых уважаемых людей Дедославля, решили, как лучше устроить состязания.
Много зрелых юношей и зрелых мужчин решились в них участвовать, исполненные решимости доказать, что не уступают в силе и храбрости пришлым литтам.
От зарослей и камней расчистили старинное ристалище близ разрушенного храма Хорса. За это время выстроили скамьи для пришедших зрителей, лучшие городские мастерицы вышили сварожские и литтские знамена, что были теперь развешаны над ристалищем. И вот, по знаку князя Борусса, под звонкоголосое пение труб, начались состязания.
Сперва был бег. Юноши и молодые мужчины должны были трижды обежать вокруг ристалища, следуя круговращению солнца. Всем хотелось одержать победу в первом состязании. Среди литтских воинов много был подвижных и ловких, самые быстрые сразу вырвались вперед. Однако победу, к общему удивлению, одержал дедославец - ловкий подвижный юноша, даже не запыхавшийся после бега. Когда он подошел к князю, его длинные ноги все еще приплясывали, словно хотели пуститься бежать.
Князь Борусс вручил ему первую награду - красиво сшитый алый плащ и быка. Спросил у победителя, как его зовут. Немного смутившись таким вниманием, юноша ответил:
- Рудко, пастух. С малолетства привык бегать за коровами. Так что с наградой ты, княже, угадал, - юноша погладил большую теплую морду здоровенного рыжего быка, спокойно пережевывающего жвачку.
Литтский князь усмехнулся в ответ.
- Владей своей наградой, Рудко! Может статься, ты мне пригодишься в ином качестве, не пастухом...
В стрельбе из лука, в метании копья и в борьбе одержали победу литтские витязи. Местные жители вздыхали про себя: немудрено, что опытные воины превзошли их, которым было запрещено даже меч в руках держать...
А вот в кулачном бою, среди двадцати пар соперников, в последнем поединке одержал победу дедославец - кузнец по имени Шестопал, не первый год предводительствовавший в насленичных боях стенка на стенку. Горожане, приветствуя победу своего любимца, едва не сорвали горло. Но, когда князь Борусс присудил Шестопалу пару чжалаирских коней и пригласил его в свою дружину, тот во всеуслышание отказался:
- Нет, государь! Борьба - мое развлечение, а не главное дело. Я кузнец. Меч сковать могу, а махать им не приучен.
Тем не менее, князь Борусс не был задет его отказом. Он убедился, что этот человек, как и другие горожане, признает его князем. Теперь главное - справииться со своим уделом впредь.
Окончились состязания конскими скачками. Прежде они не были приняты ни у сварожан, ни тем более у литтов. Но, имея дело с чжалаирской Ордой, поневоле пришлось уделять особое внимание наездническим навыкам, умению править конем, а значит - сравнивать свойства коней и всадников. В скачках долго никто не мог взять верх. То один конь, то другой вырывались вперед, чтобы вскоре отстать, а другие наездники, более расчетливые, держались позади и постепенно подтягивались вперед, сберегая силы своих скакунов. И лишь ближе к концу последнего круга, вперед вырвались сразу двое: сварожанин на вороном коне и литт на гнедом, с черным хвостом и гривой. Они шли ноздря в ноздрю, и ни один не мог оторваться от другого. Они и остановились перед княжеской скамьей рядом, одинаково пригнувшись к конской холке, и у обоих коней шкура была в мыле от бешеной скачки. Князь Борусс выдал наездникам равные награды: серебряные чаши с чжалаирской вязью и богато украшенные пояса. То и другое было взято литтами в юрте погибшего темника Ураза. Оба соперника заслужили первую награду. Переглянувшись, они отошли в сторону, и через минуту обсуждали, вкусен ли будет мед из серебряных чаш.
На площади жарили мясо из отбитых у чжалаиров стад, и горожане радовались благоприятному началу нового правления. Надеялся на лучшее и князь Борусс, хотя ему, как и другим владетелям освобожденных земель, было о чем подумать. Они знали, что после праздников начнется работа. Сколько предстоит сделать в краях, что сто с лишним лет пребывали в запустении!.. Но потомки Алджимантаса были привычны решать самые трудные проблемы, не отступая ни перед какими препятствиями.
А князь Радвилас, возведя своего сына на дедославльский престол, вернулся со своими войсками в Айваре. Он заранее послал вестников, что возвращается с победой, и жители столицы торжественно встречали его, надев празднично-яркие венки из дубовых листьев и ягод рябины. Радвилас въехал в город, улыбаясь радостно и гордо. Когда же по ступеням крыльца величаво, как лебедушка, спустилась Предслава в окружении детей, и Имант звонко крикнул: "Здравствуй, отец!", - великий князь вполне поверил, что вернулся домой.
Все, кто приехал с ним, спешили увидеть родных, и объятиям и беседам не было конца. Герои Мрии хотели рассказать о своих подвигах, и одновременно - узнать, как текла жизнь в их отсутствие.
Князь Азуолас за ужином рассказал старшему брату, как обстоят дела в Литтской Земле.
- Договор с аллеманами, как ты помнишь, истек. Доходят вести, что они опять стали на границе. Хотят у нас отбить Фрейбург и другие крепости. Хочу их проучить!
- Проучи, конечно! Не иначе, они надеялись, что мы будем разбиты, и поспешили отхватить кусочек, - поддержал Радвилас.
- Ну так они плохо нас знают! - Азуолас широко ухмыльнулся и указал на старшего сына, сидевшего рядом: - Возьму вот Гинтараса с собой, пусть учится сражаться!
- Возьми! Хорошо, когда сыновья перенимают науку у отцов.
На подлокотнике княжеского кресла приморстился шестилетний Имант. Сперва он тихо сидел возле отца, но, соскучившись, начал незаметно, как ему казалось, расстегивать на его шее золотую княжескую цепь.
Заметив это, Радвилас не стал прогонять его.
- Я тебе и так подарки привез, а ты еще хочешь утащить мою цепь? Далеко пойдешь! - усмехнулся он.
-
Впечатляющее сражение. Радвилас, как и всегда, сделал всё, что мог, но всё равно результат был неочевиден. Во многом повлияла и расслабленность самих чжалаиров: так недооценить копейщиков - это надо суметь! Даже если никогда с таким не сталкивались (хотя, странно: такую империю создали и ни разу не столкнулись?), глаза-то на что? Впрочем, Радвилас на то и рассчитывал, что Орда уже не та, иначе вряд ли рискнул бы с ней связываться.
Но победить ещё полдела. Экономику в разрушенных землях восстанавливать - работа ничуть не легче.
-
Да, неизвестно, что сложнее - выиграть битву или восстановить разрушенную экономику. И ведь не в мирное время, мир-то зыбкий, чжалаиры раны залижут, пару ханов задушат и найдётся удалец, который полезет возвращать потерянное. Да и Лугия рядом.
-
Благодарю, эрэа katarsis, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Впечатляющее сражение. Радвилас, как и всегда, сделал всё, что мог, но всё равно результат был неочевиден. Во многом повлияла и расслабленность самих чжалаиров: так недооценить копейщиков - это надо суметь! Даже если никогда с таким не сталкивались (хотя, странно: такую империю создали и ни разу не столкнулись?), глаза-то на что? Впрочем, Радвилас на то и рассчитывал, что Орда уже не та, иначе вряд ли рискнул бы с ней связываться.
Но победить ещё полдела. Экономику в разрушенных землях восстанавливать - работа ничуть не легче.
Вряд ли в какой битве результат заранее очевиден. Тем более - с Ордой.
Чжалаиры этого времени - совсем не то поколение, что создавало империю и сталкивалось с ее противниками, вообще-то. Эти больше с уже покоренными данниками имели дело. К тому же, в дальней окраине Орды, скорее всего, держали не лучшие войска. Да и в прежние времена воевали в основном по старинке - постоянными княжескими дружинами, конными преимущественно. Преимущества пешего строя вообще тогда только-только начали развиваться. Ни рыцари на закате, ни кочевники на восходе еще не считали пешцев серьезным противником. Радвилас был одним из первых, по крайней мере в то время и в тех краях, кто понял, что хорошо вооруженная пехота способна бросить вызов коннице.
Да, восстанавливать Исконные Земли - задача не из легких. Впрочем, вряд ли об этом будет здесь еще рассказываться подробно.
Да, неизвестно, что сложнее - выиграть битву или восстановить разрушенную экономику. И ведь не в мирное время, мир-то зыбкий, чжалаиры раны залижут, пару ханов задушат и найдётся удалец, который полезет возвращать потерянное. Да и Лугия рядом.
Лишь бы самим литтам удалось сохранить все, чего добился Радвилас!
А пока поглядим, как сложатся дела на закате, у Азуоласа с аллеманами.
Глава 26. В плену у аллеманов
Для войска князя Азуоласа очередная пограничная стычка с аллеманами, хоть дело и привычное, с самого начала пошла неудачно. Враг застал их еще затемно, отдыхающих в лагере после утомительного перехода. Воины и их кони, весь день пробиравшиеся по замерзшей, обледенелой грязи, мирно спали, когда снаружи заревели трубы, а затем пропел сигнальный рог.
Облачаясь в доспехи при помощи своего оруженосца, князь Азуолас успевал отдавать приказания сбежавшимся в шатер воинам. Когда все было готово, он проворно, не хуже, чем в молодости, вскочил на коня, махнул рукой выстроившимся вокруг воинам.
- Рыцари мешают нам спать? Покажем им, что не зверя страшней, чем разбуженный литтский медведь!
Грохоча, как море, литтское воинство ринулось в бой. В лицо им ударил пронзительный сырой ветер, хлестнуло дождем со снегом. Погода стояла - как говорят сварожане, "хороший хозяин собаку не выпустит", но, раз уж аллеманы выбрали для нападения именно этот час, приходилось биться.
Отделив передовой отряд, чтобы завязал бой, сам Азуолас вместе с сыном Гинтарасом повел основной полк берегом узкой речки, чтобы зайти в тыл врагу. В вязкой туманной сырости глохли звуки сражения, казалось, что люди бьются насмерть далеко отсюда. Обледенелые ветки прибрежных ив блестели, как стеклянные. По берегам уже лежал первый снег, но сама река еще не замерзла, и быстрая вода казалась черной.
Взглянув на нее, Азуолас спросил у своего друга и военачальника, Тройната:
- Что это за река?
- Аллеманы зовут ее Швардвассер.
- А мы скажем просто: Черная речка. Хватит с нас аллеманских названий, что звучат так, словно меч застрял в ножнах! - гневно, во весь голос вскричал Азуолас, чтобы его услышали воины.
Им передались чувства предводителя, и они, погоняя коней, стремительно ударили сзади на рыцарскую конницу, атакующую литтский лагерь, яростно заработали копьями и мечами. Враг упорно сопротивлялся, приходилось биться за каждый камень, за каждую кочку. Князь Азуолас взглянул, как держится сын, и сам тут же ударом копья ссадил рыцаря с крылатым змеем на гербе, что осмелился на него напасть. Копье двигалось в его руках быстро, как ткацкий станок у опытной ткачихи. Кровь кипела, и сердце билось быстрей. Он был в своей стихии.
- Тройнат! С тысячей - охранять лагерь! - крикнул Азуолас, видя с коня, что часть аллеманских отрядов уже прорвались к воротам.
Проводив его кратким взором, больше не беспокоился. На Тройната он мог положиться. Хоть и знал, что тот любит Рингалле все эти годы, недаром так и не женился. У Азуоласа не вызывало ревности, когда другие мужчины восхищались его женой; кому же, как не ему, было знать, что она вправду достойна восхищения, и достойна не только красотой! И в жене своей, и в ближайших соратниках Азуолас был уверен, а подозревать людей, да еще без причин, считал недостойным.
В том сражении на Черной речке и сам князь, и его витязи дрались не хуже, чем в десятках своих былых сражений. Однако враг был силен и хорошо подготовился. Увлекшись битвой, Азуолас не сразу заметил, что к аллеманам подошло подкрепление. Наконец, он увидел, как вокруг него падают с коней литтские воины, в то время как рыцарей поблизости только прибавляется, сколько бы он ни разил их мечом - ибо для копья в тесноте битвы уже не оставалось места.
Но, когда вокруг него уже готовы были сомкнуться враги, князь увидел, как на помощь ему мчится сын с небольшим отрядом воинов.
- Куда ты? Назад! - во всю глотку крикнул Азуолас, восхищаясь отвагой своего сына и в то же время боясь за него, ибо силы были явно неравны.
Но Гинтарас, как молодой ястребок, налетел на аллеманов, спеша на помощь отцу. Он весь пылал дерзкой отвагой, знакомой только молодости. Очередной аллеманский рыцарь увильнул перед ним, не посмев скрестить мечи.
- Сейчас, отец! Я здесь!
Юноша не заметил, как уклонившийся от поединка рыцарь ударил его коня копьем в бок. Конь взвился и, падая, выбросил Гинтараса из седла. Е нему, хохоча, бросились аллеманы.
Азуолас взревел, как лось-бык, защищающий свое стадо, и, пришпорив коня, бросился к сыну. В стороны шарахнулись рыцари, не смея встать у него на пути.
Князь подхватил сына, ушибившегося при падении, и бросил на коня, лишившегося всадника.
- Скачи! - крикнул он, видя, что сейчас их обоих опять окружат. Их воинам было не успеть на подмогу.
- Но, отец!.. - Гинтарас умоляюще взглянул в глаза.
- Я сказал - скачи! Мать успокой! Я все выдержу, только бы ты был свободен! - и Азуолас хлестнул плетью лошадь сына. Та помчалась прочь, вынося всадника к своим.
Сам же князь остался один, в окружении рыцарей и кнехтов. Он еще продолжал драться, и нескольких поразил мечом, отвлекая на себя внимание врага, пока не увидел, что сын благополучно вырвался из ловушки. Но аллеманы насели на него все разом, как собаки на медведя. Несколько дюжих кнехтов схватили Азуоласа за руки и за ноги, стягивая с коня, вывернули меч из его рук, тут же скрутили сыромятными ремнями и вскинули на коня, словно охотничью добычу. Затем, под звуки боевого рога, аллеманы выстроились плотной стеной и двинулись прочь, увозя пленника. Ошеломленные, лишенные вождя литты смотрели, не веря своим глазам.
...Княжич Гинтарас едва смог взглянуть в глаза дяде и матери, гостившей с детьми в Айваре. Сражаться ему было гораздо легче, чем признаться, что отец попал в плен из-за него.
Когда он поведал все, не пытаясь оправдываться, Рингалле проговорила понизившимся таинственным шепотом:
- Я видела сквозь огонь, что мой муж в плену. Но смерти на его пути не видела! Нет-нет! Он жив! Аллеманы его не убили! - она с надеждой переводила расширенные глаза с сына на князя Радвиласа, безмолвно моля сказать ей, что это так.
Радвилас, расстроенный и изумленный не меньше других, подошел к жене брата, хромая сильней обычного, тепло обнял ее за плечи.
- Азуолас жив! Аллеманы не дураки, они, верно, захотят за него что-нибудь получить, а для этого он должен быть жив. Я обещаю, он скоро к нам вернется! Верь мне, я все устрою! - говорил Радвилас сквозь зубы, сдерживая ярость и крайнее огорчение.
Вечером третий сын Азуоласа и Рингалле, Айварас, горько плакал под лестницей. Туда он забрался, потому что плакать было зазорно княжичу, будущему воину. Но ведь отца захватили в плен, и никто не знал, когда он приедет, и вернется ли вообще! Вокруг все расстроились, и мать заперлась одна для гадания. И Айварас тоже ушел туда, где никто его не видел.
Здесь его нашел Имант, его двоюродный брат и сверстник. При виде него Айварас шмыгнул носом и потер кулаками глаза, стараясь не показывать слез.
- Ступай своей дорогой! Тут без тебя хорошо! - буркнул он, хоть его тон был прямо противоположен словам.
Но Имант присел рядом на ступеньку, толкнул братца в плечо.
- Ну что ты, не реви! - более рослый Айварас сердито сжал кулаки, так что Имант поспешил продолжить: - Мой отец обещал освободить дядю! А он - великий князь, всего может добиться, ему все под силу. Как он сказал, так и будет!
Айварас разжал кулаки, и вдруг почувствовал, что ощущение тоскливой безнадежности куда-то отступило. Словно Имант своим присутствием дал понять: ты не один!
- А мой отец зато самый сильный и храбрый! Но все равно в плен попал, - вздохнул мальчик.
- Я же тебе говорю: он вернется живым и здоровым! - повторил Имант.
Айварас взял его протянутую ладонь и крепко сжал.
А плененного князя Азуоласа, закованного в цепи, аллеманы привезли в один из своих пограничных замков, Хагенбург. Узнав, куда держат путь его пленители, Азуолас понял, что дело его серьезно, ибо крепость эта считалась неприступной. Не так-то просто брату будет выцарапать его оттуда! Но он не отчаивался, а по прибытии в замок потребовал для переговоров самого знатного аллеманского военачальника. Наконец, к нему пришел комендант замка, барон Дитрих Валкенбургский. Он улыбнулся при виде знаменитого пленника, точно охотник, заполучивший редкостный трофей.
- Чего ты от нас хочешь, герцог Азуолас? Мне поручено обращаться с тобой вежливо, чтобы ты ни в чем не знал недостатка, однако во избежание бегства. Сейчас тебя отведут в покои и там снимут с тебя цепи, сможешь устроиться поудобнее и отдохнуть.
Азуоласу такая забота была не приятнее, чем если бы ему стали угрожать. Он решительным тоном потребовал:
- Напиши великому литтскому князю, по-вашему герцогу Радвиласу, где я, и чего вам желательно за меня получить!
- Это будет сделано в свое время, и решения принимают люди, стоящие выше меня. Пользуйся пока нашим гостеприимством, доблестный герцог! - комендант даже вежливо поклонился Азуоласу.
Аллеманские кнехты провели пленника по узкой винтовой лестнице в одну из башен замка. Судя по тому, как долго поднимались, Азуолас понял, что его обиталище расположено высоко. Наконец, его ввели в помещение, где имелся топчан, камин в стене, маленький дощатый стол и единственный табурет. Пространство, не занятое мебелью, занимало шагов десять.
Когда аллеманы, сняв с пленника цепи, ушли, тот подошел к единственному источнику света - окошку в стене, которое можно было закрывать ставнями. Увы, оно было так узко, что Азуолас не смог бы даже голову просунуть туда. Мог лишь дышать и глядеть наружу, где текла свободная жизнь, недоступная ему. Впрочем, он не так уж много мог увидеть: только мощеный двор замка, а за ним, прямо напротив его обиталища - другая точно такая же башня. Громадная, серая, она закрывала окоем, и казалось, что за ней нет уже ничего. Иногда по двору проходили люди, видимо, служители в замке, выполнявшие какие-то работы. Пленнику их фигуры внизу казались совсем маленькими. Он прикинул, что его покои находятся на высоте двух больших елок.
Вдоволь насмотревшись в окно, он попытался отворить дверь, но та была, конечно, заперта, а снаружи донеслись шаги охранников. Тогда князь оглядел и ощупал стены, обложенные красным кирпичом. Увы, ни в одной из них не было просвета! У узника не имелось при себе никакого инструмента, но жажда свободы придала ему такую силу, что он и голыми руками сумел бы разобрать стену, если бы это что-то дало. Но шум только повеселит стоявших за дверью стражей, а может быть, и заставит их снова заковать его в цепи...
Вздохнув, Азуолас прилег на топчан, прикрытый соломенной периной. Несмотря ни на что, он не предавался отчаянию. Самое главное - что сын его спасся, и ему не о ком беспокоиться, кроме себя. Рано или поздно его освободят, или обменяют, или отобьют, - иначе быть не может, раз уж его захватили живым и даже содержат сносно. Ну а если бы даже аллеманы посягнули на его жизнь... Что ж, он немало пожил, хоть и жаль было бы Рингалле и детей! К тому же, за его гибель весь Железный Лес и все литтские воины так отомстят аллеманам, что не спасут тех ни Один, ни Тор! Но в такую возможность Азуолас почти не верил.
Он не знал, сколько времени провел так, размышляя, но вдруг скрипнула дверь. В темницу вошел человек, с виду не похожий на воинов, которых князь видел здесь. Он был одет в простую куртку и штаны из серого сукна, на ногах надеты кожаные башмаки. Вошедший выглядел лет на тридцать, ни бороды, ни усов не носил, светлые волосы коротко стрижены. Свободные аллеманы не носили таких причесок, так что перед ним был, должно быть, слуга или невольник. И что-то в чертах его лица привлекло внимание литтского князя, но он отвел глаза, не спеша выдавать любопытство.
Вошедший поставил на стол блюдо с едой. Там была зажаренная свиная ножка с агайским просом, пирог с грибами, кислая капуста с брусникой в миске, краюха ржаного хлеба, пара поздних яблок и кружка темного пива. Поставив поднос на стол, слуга поклонился и произнес по-аллемански:
- Меня приставили прислуживать тебе, герцог! Пока ты ешь, я разожгу камин, чтобы тебе не было холодно.
В словах этих не было ничего особенного. Но интонации и говор слуги заинтересовали Азуоласа, и он еще пристальней разглядел парня. Внешность его казалась обыкновенной: светлые волосы, голубые глаза, на лице чуть заметны веснушки. Таких сколько хочешь в любой стране. Но чуть заметный говор выдавал его, хотя по-аллемански он говорил совершенно правильно.
- Ты литт? Как твое имя? - живо спросил князь на литтском языке.
Парень вздрогнул и отшатнулся, как от удара. Но Азуолас уже видел - тот его понял!
- Меня зовут Ульф. Я личный слуга барона Валкенбургского, он меня послал прислуживать тебе, герцог, - проговорил тот по-литтски, но гораздо неувереннее, чем на аллеманском языке, словно давным-давно разучился им владеть.
Князь Азуолас, лежавший на соломенном ложе, приподнялся и гневно ударил кулаком по топчану.
- Тьфу! Литт служит аллеманам и забыл родную речь! Вот где зло, а все остальное можно выдержать! - презрительно скривился он, и тут же требовательно переспросил: - Меня не интересует, какие клички дали тебе аллеманы. Каким именем звали тебя родители? Откуда ты родом?
Князь не сводил с собеседника пристальный взор горящих глаз. И под этим взором слуга побледнел, попытался отвернуться, но какая-то сила притянула его обратно. Он согнулся, как виноватый пес, и тихо проговорил:
- Каюс, сын Арве. Из Жантисе, что на реке Неринге.
Азуолас не удивился, припомнив один из давних аллеманских походов.
- Жантисе захватили двадцать один год назад. Сколько тебе было тогда лет? И ты с тех пор служишь врагам своей земли?
-
Жаль Азуоласа, очень жаль. Он птица вольная, в плену, даже в сносных условиях, ему невыносимо тяжко. Хорошо, что Гинтараса удалось спасти. Плохо, что совсем не работает разведка, а это в пограничных землях, пожалуй, самое важное. Нападения аллеманов явно не ожидали. Слуга-литт... судя по описанию, он молод, то есть попал в плен ещё ребёнком. так что возмущаться здесь не стоит. Но вот осторожность не помешает.