Официальный форум Веры Камши
Клуб любителей всяческих искусств => Наша проза => Тема начата: Артанис от 29 Мар, 2022, 21:01:33
-
Большое спасибо, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Жаль Азуоласа, очень жаль. Он птица вольная, в плену, даже в сносных условиях, ему невыносимо тяжко. Хорошо, что Гинтараса удалось спасти. Плохо, что совсем не работает разведка, а это в пограничных землях, пожалуй, самое важное. Нападения аллеманов явно не ожидали. Слуга-литт... судя по описанию, он молод, то есть попал в плен ещё ребёнком. так что возмущаться здесь не стоит. Но вот осторожность не помешает.
Азуолас надеется на лучшее, значит, сохранит силу духа, я думаю. Особенно если найдет весомый повод для надежды.
Там сказано: они устали после тяжелого перехода, вот и оказались неготовы. Совсем без ошибок, похоже, никто не обходится.
О слуге мы узнаем побольше. Посмотрим, какую роль он сыграет в судьбе Азуоласа.
Глубокая тень накрыла лицо Каюса-Ульфа, вернувшегося мыслью к событиям, которые привели к тому, что он сделался слугой у аллеманов.
- Там все было не так! Они меня спасли!.. Я мальчишкой был, когда старшие отослали женщин, детей, стариков в тайные убежища в лесу, а сами стали ждать врага. Я с шел по лесу с другими, потом отбился и заплутал. В одну сторону бросился, в другую - никого! Потерялся. А уже смеркалось, и ночью волки завыли. Я на сосну влез - даже не заметил, что колется. И вдруг сверху вижу: зарево за лесом, там, где был наш город! Там ярко горело всю ночь!.. А я смотрел и дрожал, хуже, чем на морозе. И пошевелиться не мог. А внизу, под деревом - волки, ждут, пока я слезу или свалюсь. Ну, я, хоть в глазах слезы стоят, а за ветки все-таки цепляюсь. Да и смолой приклеился. Досидел как-то до утра, а там зарево погасло. А потом я услышал топот копыт, а затем собака залаяла. И выехали аллеманы - отряд барона Валкенбургского. Его воины застрелили волков и спасли меня! Барон приказал одеть и накормить меня и взял с собой! - в голосе баронского слуги послышался вызов. - Я вырос на его службе, обязан всем своему господину!
Князь Азуолас внимательно выслушал его повествование. Печально и сурово покачал головой.
- Аллеманы тебя спасли от самих себя, бедное дитя? Ведь это они сожгли Жантисе и другие окрестные поселения! А потом рыскали по лесам с собаками-ищейками, искали беглецов, кого находили, забирали в рабство. Ты, как и другие, кого аллеманы "спасли", вырос в рабстве. Ты хоть раз кого-нибудь из них спросил, где твоя семья? Нет? Тогда я не удивляюсь, что ты предпочел забыть свое имя и свой язык! Несчастный!
У Каюса непроизвольно задергались веки и уголки губ, он чуть не выронил кремень и огниво, которыми собирался разжечь камин. Стоя коленями на каменном полу, обернул свое искаженное, как от боли, лицо к князю.
- Я слуга барона Валкенбургского! Я обязан служить верно!
На этом между ним и пленным литтским князем больше не было сказано ни слова. Выполнив свои обязанности, Каюс ушел.
Князю Азуоласу было о чем задуматься после встречи с ним. Он чувствовал, что в парне еще не умерло все литтское. Тот был взволнован звуками родной речи, напоминанием о доме. Это могло пригодиться пленному князю. Но можно ли поручиться за человека, выросшего на аллеманской службе? Или верх возьмет рабское, холопское начало, усвоенное им за столько лет? Вон с какой благодарностью говорит, что его хозяин спас ему жизнь!.. Интересно: сообщит ли Каюс хозяину, о чем говорил с пленником? Если сообщит, значит, его наверняка уже не допустят к князю. Ну а если нет - тогда можно будет еще побороться за его душу...
А Каюс, уйдя от литтского князя в расстроенных чувствах, и сам не знал, что ему делать, какой выбор для себя найти. Верность своему господину, барону Валкенбургскому, требовала все рассказать и больше не слушать речей, которые могут повредить. И в то же время, ему не хотелось этого делать. Плененный князь напомнил бывшему литту о чем-то, что тот давно и, казалось бы, навсегда позабыл, но что на самом деле только спало в его душе, как вода подо льдом, а теперь стало оживать, забило, как родник. Стоило Каюсу услышать из уст князя литтскую речь - и в памяти стали оживать голоса отца, матери, родных. Он привык даже думать по-аллемански, и все-таки хотел еще услышать язык своей родины.
Вечером, когда его вызвал к себе сам барон Валкенбургский, у Каюса от волнения подкашивались ноги. Ему казалось, что господин сразу обвинит его в предательстве. Пришлось собрать все силы, чтобы выдержать его взгляд.
К счастью, барон не очень-то задумывался о мыслях своих слуг. Он лишь осведомился:
- Ну как, Ульф: литтский герцог о чем-нибудь говорил с тобой?
Совладав с собой, слуга ответил:
- Он не говорил со мной, пока я выполнял свою работу.
- Ага, - барон положил руку на плечо Каюсу. - Если со временем он станет разговорчивее, ты мне доложишь, Ульф?
- Разумеется, мой господин! - въевшаяся с годами привычка помогла ему ответить, не раздумывая.
- Вот и хорошо! А, кстати, герцог не узнал в тебе литта?
Окаменевший от ужаса Каюс тихо произнес:
- Я говорил с ним по-аллемански, мой господин!
Этим ответом барон, вроде бы, остался доволен. А Каюс долго не мог заснуть в ту ночь, лежа как на иголках. А когда заснул, ему привиделись полузабытые с детства образы: священные рощи родного Жантисе и бревенчатые литтские жилища - нумаи, лица родителей и близких. С их гибелью он еще в детстве смирился раз и навсегда, и даже облик их почти позабыл. А теперь они глядели сквозь облачную дымку, что-то говорили по-литтски, а он, сгорая от стыда, сознавал, что не может их понять. Проснувшись, Каюс почувствовал, что плакал во сне.
В тот же день он снова принес обед князю Азуоласу. Тот сдержанно улыбнулся и сказал по-литтски:
- Молодец, парень!
Поскольку никто из аллеманов не знал, о чем они беседуют, пока слуга убирает помещение пленника, Каюс так и продолжал исполнять свои обязанности. И постепенно визиты к литтскому князю превратились для него из обязанности в необходимость. Азуолас говорил с ним на литтском языке, рассказывал, как идет жизнь у них на родине, о величии Литтского княжества, о былых победах, что одерживали они с братом, великим князем Радвиласом, для счастья родной земли. Томящемуся в темнице князю тоже необходимо было с кем-то поговорить, и он радовался, найдя в Каюсе внимательного слушателя. И тот чутко ловил все, что касалось Литтской Земли, хотя при этом еще сильнее ощущал внутренний разлад. Как будто барон Валкенбургский тянул к себе одну половину - Ульфа, а князь Азуолас - другую, Каюса.
Как-то вечером парень, проходя мимо неплотно закрытой двери обеденного зала, услышал разговор двух рыцарей, засидевшихся допоздна за кружкой пива.
- Да я бы и поверить не мог, что герцог Азуолас будет у нас в плену! Так-то для нас гораздо спокойней, пока он сидит в башне! И с каким трудом его одолели! Он тогда порубил не меньше десятка наших, пока его не обезоружили и не стащили с коня. А теперь, думаю, сидеть ему долго: император не прикажет его выпустить, пока не выторгует у его братца все земли, что литты у нас отбили! Радвилас, конечно, ушлая бестия, но, если он хочет увидеть своего брата живым и здоровым, ему придется много нам уступить, - посмеивался рыцарь по имени Герман, старше годами из тех двоих.
- А что, герцог Азуолас вправду такой знаменитый воин? - переспросил другой рыцарь, Висбальд, не так давно служивший в Хагенбурге.
- О, он много насолил нам, имперским рыцарям! - заверил Герман собеседника. - Не было такого случая, чтобы Азуолас нам не отомстил за наши походы на литтские селения! Не успеем перейти межу, как он уже приведет войско! Сколько раз молотил нас в пух и прах! И всегда сам бьется, словно посвященный Тора. Я бы так про него и подумал, если бы он чтил наших богов, а не своих - лесных, болотных. Сколько захваченных нами городов он отбил обратно, сколько одолел храбрых рыцарей! Неспроста говорят: пока жив герцог Азуолас, аллеманам не захватить Литтскую Землю. Теперь он, конечно, уже должен был постареть... но по нему этого почти не заметно. Я же тебе говорил: еле взяли в плен...
Висбальд что-то ответил собеседнику, но Каюс уже не слушал их разговор. Он поспешил к себе, в комнату для слуг.
- "Вот он какой, герцог... нет, князь Азуолас! Сколько он сделал для защиты Литтской Земли, для ее народа! Аллеманы его боятся, вот и заточили в башню... А я кто же - литт или аллеман? Кого я должен выбрать?" - терзался он.
К этому времени Азуолас провел в плену больше месяца. Содержали его сносно, как подобало знатному пленнику. Кормили с баронского стола, не ограничивали его движений, хотя его камера была невелика. Свежий воздух поступал в окошко, а от холода его спасало одеяло и камин, который каждый день растапливал Каюс. Он же приносил пленнику чистую одежду, а иногда - и бочку с горячей водой для мытья. Чтобы не утратить подвижность от сидения взаперти, Азуолас каждый день подолгу разминался: наносил невидимыми мечами и копьями удары несуществующим врагам, повторял до боли знакомые приемы, только осторожно, чтобы не своротить с места предметов своего скромного обихода. Здоровьем он был крепок, как весь род Алджимантаса, и никакого ущерба в себе покуда не чувствовал. Лишь тосковал по свободе, по своей жене и детям, по брату Радвиласу. Да еще тревожился: не повредил бы его плен Литтскому княжеству...
Так, за воинскими упражнениями, и застал князя Каюс на другой день, принеся ему обед. Растревоженный подслушанной беседой рыцарей, увидел пленника в новом качестве, когда тот, внезапно прекратив метаться по камере, горделиво выпрямился перед ним, обжег яростным взором. Перед ним стоял настоящий воин, опытный и решительный; все-таки Каюс знал, как выглядит воинственный дух, служа рыцарям.
"А сколько ему лет? За шестьдесят, кажется... А ведь не хотел бы я ему попасться под горячую руку, пусть даже безоружную, как сейчас", - подумал Каюс.
Он еще боролся с собой. То, что собирался он сделать, было бы изменой с точки зрения аллеманов и, несомненно, каралось смертью. Но литтская кровь в Каюсе взяла верх. Он решился помочь освободиться величайшему герою Литтской Земли. Он понял, что плен или гибель князя Азуоласа развяжут руки аллеманам, и тогда многие литтские города повторят судьбу Жантисе, и много людей погибнут, а их дети вырастут, как он, слугами у рыцарей.
Дождавшись, пока стоявшие за дверью часовые уйдут обедать, он шепотом сообщил:
- Государь, в стене, где окошко, раньше было большое окно. Оно заложено кирпичом. Я принес тебе лом, и ты сможешь понемногу разбить кладку. Работать придется, только когда снаружи сменяются часовые. Как будет готово, ты спустишься по веревочной лестнице. Я приведу коней, ведь мне придется бежать с тобой.
Глаза Азуоласа тут же вспыхнули неукротимым огнем. Он сразу ободрился, словно готов был руками крушить каменные стены.
- А куда девать обломки? И что если кто-то зайдет и увидит разбитую кладку вокруг окна? - спросил он деловито, сразу принимая замысел.
- Обломки я буду уносить в корзине. А стену мы завесим тканью, - Каюс уже основательно продумал будущий побег.
Азуолас взял принесенный им небольшой, но тяжелый ломик и, примерившись, ударил в стену. Откололись несколько крошек кирпича, но сама кладка оказалась крепка. Однако князь все равно с благодарностью взглянул на слугу и протянул ему руку, как равному себе.
- Обещаю тебе, Каюс: ты будешь при мне одним из первых людей, спаситель мой!
- Ты мне открыл, что я все еще литт, и не имею права допустить вреда Литтской Земле и ее вождям, - ответил Каюс с тяжелым вздохом.
Азуолас ободряюще похлопал его по плечу.
- Теперь только наберись терпения, парень! Думаю, оно нам обоим понадобится: работать всего по часу в день, а кладка кажется прочной. Аллеманы умеют строить, - усмехнулся он, принимаясь за работу.
Так, по часу в день между сменами часовых, ему пришлось работать восемь месяцев подряд, пока не удалось разрушить внутреннюю часть кладки. Каждый день Каюс уносил обломки и помогал князю прятать постепенно ширящийся пролом и орудие работы под занавеской. За эти месяцы пленный князь вполне убедился, что может доверять молодому литту, хоть тот и вырос у аллеманов. Каюс ничем не выдал ни себя, ни его.
Наконец, внутренний слой кладки был разбит, так что в окно мог пролезть крупный мужчина. Теперь наружные кирпичи можно было просто вынуть.
В последний день Каюс принес князю в корзине под снедью свернутую веревочную лестницу и плащ с гербом Хагенбурга.
- В полночь я буду внизу с лошадьми! Поедем в аллеманских плащах, как будто мы - воины из Хагенбурга, со спешным поручением.
Азуолас на минуту крепко прижал к груди своего молодого помощника.
Ночью Каюс крикнул птицей-козодоем, и князь Азуолас быстро и тихо разобрал наружную часть кладки, после чего перекинул в окно веревочную лестницу. Она туго натянулась, и князь, привязав ее наверху, стал спускаться вниз. Жажда свободы придала ему ловкости и сил, и не каждый из молодых мог бы с ним потягаться. Но вот, наконец, твердая земля! Тут же к нему бросился Каюс, ведя в поводу двух коней.
- Скорей, государь!
У ворот было на мгновение замешкались, и Азуолас постарался спрятать под капюшоном лицо и бороду, ссутулился, чтобы казаться пониже. У привратников были факелы, но, к счастью, они не стали бдительно приглядываться. Плащи с гербом и произнесенное заговорщицким шепотом: "По особо важному поручению!", сделали свое дело. То же помогло следующим утром и на заставе. Ну а потом беглецы уехали уже слишком далеко, чтобы аллеманы, пустившиеся в погоню, могли их догнать.
Когда князь Азуолас со своим спасителем прискакали в Айваре, сказать, что все были поражены - значило ничего не сказать. Княгиня Рингалле с мужем не могли наглядеться друг на друга. А когда, наконец, пришли в себя, княгиня поцеловала Каюса в щеку, как сына или брата, к его величайшему смущению.
И сам великий князь, и его ближники изумлялись, узнав всю историю приключений Азуоласа.
- Твое возвращение для меня - как гора с плеч! - проговорил Радвилас, усадив брата рядом с собой в кресло. - Я долго не мог выяснить, где тебя держат. А затем они обещали умертвить тебя, если я начну войну. Пришлось вести переговоры. Они же за тебя ставили такие грабительские условия, что и хан чжалаирский постыдился бы!
- Ну вот, я сам перед тобой, живой и здоровый, и тебе не пришлось отдавать ни пяди земли, ни куньей шкурки! - раскатисто засмеялся Азуолас. - Как же я рад, что вижу вновь дом и вас всех! Но за стол я не сяду, пока не примете, как подобает, моего спасителя - Каюса, сына Арве! Он - подлинный герой этой истории!
Бывший слуга аллеманских рыцарей был ошеломлен, с какой честью его встретили при великокняжеском дворе лучшие литтские витязи.
-
Обычно добрые дела не остаются безнаказанными, но Каюсу повезло. Хорошо, что сбежал вместе с князем, хотя было бы очень соблазнительно иметь в крепости своего шпиона. Однако разобранная кладка его бы сразу выдала, голыми руками такого не сделаешь. Но восемь месяцев, это какое терпение надо иметь. И какую силу духа.
-
Непростая жизнь у литтских князей. Азуолас в плену побывал и там союзника себе нашёл. Шпионом Каюс быть бы не мог, его вина в побеге Азуоласа очевидна - никто, кроме него, не мог помочь пленнику. Надеюсь, в литтских землях судьба Каюса сложится благополучно. А князь силён и духом, и телом. Восемь месяцев долбить стену! И в более благоприятных обстоятельствах не каждый справится.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа Карса! :-* :-* :-*
Обычно добрые дела не остаются безнаказанными, но Каюсу повезло. Хорошо, что сбежал вместе с князем, хотя было бы очень соблазнительно иметь в крепости своего шпиона. Однако разобранная кладка его бы сразу выдала, голыми руками такого не сделаешь. Но восемь месяцев, это какое терпение надо иметь. И какую силу духа.
Азуолас умеет быть благодарным. Как же ему не вознаградить того, кто вернул ему свободу?
Вряд ли он бы в качестве благодарности велел Каюсу оставаться шпионом. Да и догадались бы, действительно, сразу.
В силе духа Азуоласу не откажешь (как, впрочем, и Радвиласу, только на другой лад). А вот терпению ему пришлось научиться.
Непростая жизнь у литтских князей. Азуолас в плену побывал и там союзника себе нашёл. Шпионом Каюс быть бы не мог, его вина в побеге Азуоласа очевидна - никто, кроме него, не мог помочь пленнику. Надеюсь, в литтских землях судьба Каюса сложится благополучно. А князь силён и духом, и телом. Восемь месяцев долбить стену! И в более благоприятных обстоятельствах не каждый справится.
Азуолас умеет располагать к себе людей, даже не особенно стараясь, просто по свойству характера. У него даже среди аллеманов есть друзья. Хоть и сражается с ними столько лет.
Теперь он наградит Каюса, и, я надеюсь, тот не пожалеет, что уехал к литтам.
Азуолас - сильнейший из рода литтских князей, а этот род и весь пока еще преисполнен жизненных сил, пребывает на стадии бущующего водопада (если вспоминать сравнение правящих династий с рекой).
Пока они с Радвиласом живы, можно не беспокоиться за судьбу Литтского княжества. Но поглядим, как обстоят дела с младшим (и очень младшим) поколением.
Глава 27. Княжич Имант
Таким образом, даже пленение князя Азуоласа послужило к большей славе его и княжества Литтского и Сварожского. Неприятель был посрамлен, а во главе литтских войск снова встал опытный вождь, за которым его люди готовы были идти в огонь и в воду.
При этом, Азуолас не затаил злобы против аллеманов как таковых, и всего через год, когда к нему приехал с посланием его старый знакомый - рыцарь Фридмунд Кальтенвальдский, князь попросил его наречь имя дочери, которую как раз перед тем подарила ему Рингалле. Многолетнее противостояние между литтами и аллеманами не мешало князю дружить с аллеманским рыцарем, который заслужил его уважение своим честным сердцем и благородным нравом. На Фридмунда косились многие собратья-рыцари, однако не могли запретить в мирное время водить дружбу с кем пожелает. Азуолас с Фридмундом обменялись мечами в знак дружбы.
И вот, теперь князь пригласил аллемана наречь имя его дочери, в знак полного доверия. И Фридмунд осторожно взял на руки новорожденную малышку, брызнул на нее водой с веточки можжевельника, произнес имя: "Ульрика" и поручил ее покровительству богини красоты и любви Фрейи, а на литтский лад - Милде. Так моадшая дочь Азуоласа и Рингалле получила аллеманское имя. А Фридмунд, гостя на празднике в честь ее рождения, удивлялся, как много радушия, веселья, живого человеческого тепла в семье литтского князя, почему и тянуло туда даже тех, кто должен был бы чувствовать совсем иначе. Нет, барон Кальтенвальдский оставался рыцарем Аллеманской Империи, и готов был без колебаний идти за нее в любую битву. Но при этом от души желал Азуоласу с его семьей счастья и долгой жизни.
Звучали и в княжеском дворце в Айваре голоса и веселый шум детей, и не приходилось беспокоиться за будущее княжеского рода. Железный Лес становился поистине лесом: он множился и ветвился, и простирал свои ветви-лапы все дальше, точно хотел закрыть всю землю. У старших детей рождались свои дети, а младшие братья и сестры еще играли в детской. И Радвилас с Азуоласом, приглядываясь к своим сыновьям, изучали их задатки, прикидывали про себя, кто лучше всех сможет продолжать их многотрудное дело...
Гордостью властителей Литтского княжества были младшие их сыновья - Имант и Айварас. Они росли, повторяя дружбу своих отцов с самых малых лет. Постоянно то Имант приезжал в Лутаву к братцу, то Айварас рвался в столицу, соименную ему. Вместе двоюродные братья ездили верхом на свои первые охоты, плавали в Умме и в озере Белтане, упражнялись в воинских навыках и устраивали всевозможные игры и развлечения, какие только мальчишкам приходят в голову. Зачинщиком чаще бывал Айварас, поскольку Имант был немного ленив и не любил утруждать себя. Но зато, если уж они вместе, увлекшись, попадали в неприятности, Ммант выкручивался перед родителями за них обоих. Он это умел - стоя перед отцом и матерью с ясным видом послушного мальчика, отвечать складно, так что князь Радвилас сменял гнев на милость и отпускал сына с племянником восвояси. Если мальчики, бегая по комнатам, случайно разбивали любимую вазу княгини Предславы, Имант заверял родителей, что такого больше не случится, меж тем как Айварас стоял рядом, красный от стыда, и не мог вымолвить ни слова. А когда уже десятилетние княжичи взяли на конюшне лучших верховых коней, и те понесли, сбросив недорослых наездников, то Айварас, сломавший руку при падении, чувствовал себя преступником, а Имант оставался спокоен. А ведь это он все устроил, выманил конюха из конюшни, чтобы никто им не помешал! Айварас восхищался, как умеет владеть собой его двоюродный брат, точно настоящий взрослый князь! Ни крики князя Азуоласа, ни слезы княгини Предславы не могли его превратить в пристыженного испуганного мальчишку.
- Мы же будем воинами, нам нужно уметь ездить на любых конях! Всем известно: кто не умеет падать, не научится ездить, - спокойно объяснял он в лицо старшим.
Князь Радвилас не мог долго сердиться на своего любимца, особенно когда он отвечал так обаятельно и разумно, как взрослый человек. Поглядев на разгневанного брата, готового вновь выругать мальчишек, князь взял его под руку и отвел в сторону.
- У детства свои законы. Высокий обрыв на Умме ты не забыл?..
Жизнь у этих поздних княжеских сыновей была привольной. При дворе давно замечали, что своих отпрысков от Предславы князь Радвилас привечает куда теплее, чем старших сыновей, от первого брака. Те были для могущественного отца прежде всего исполнителями его воли. По его приказу садились править в разных землях, сражались, когда было велено. А дети Предславы, и подрастая, оставались в Айваре, без определенных обязанностей. Еще никогда под сводами княжеского замка не собиралась такая многочисленная семья. Этим детям посчастливилось жить в более благополучное время, когда все самые страшные угрозы Литтской Земле остались позади, отраженные их отцом, дядей, старшими братьями. Дети Предславы пользовались богатством и почестями, не привыкшие биться за это. Разумеется, сыновей обучали с детства наукам и ратному делу, но и учеба оставляла достаточно свободного времени и казалась подрастающим княжичам чем-то вроде игры. Это было новое поколение, пришедшее на готовое, срывающее плоды, которых не растило; поколение, которого князь Радвилас не мог понять, потому что ни одного дня в своей жизни не мыслил как они. Он лишь радовался вместе с супругой, видя своих статных и ловких сыновей, изящных дочерей. Имант же радовал родителей больше всех, а потому умел добиться от них всего, что пожелает.
У него были в характере свои странности, о которых никто не подозревал, кроме двоюродного брата и закадычного друга, Айвараса. Ему Имант мог поведать такое, чего не сказал бы никому другому, и знал, что сын Азуоласа его не выдаст.
Однажды жарким летом они долго купались в реке, а затем разлеглись на песке, поджариваясь под жарким солнцем. Имант долго смотрел на белеющие вдалеке, за излучиной реки, стены княжеского дворца, а потом тихо, мечтательно проговорил:
- Айварас, а, если бы я был великим князем, я бы тебя посадил править в Айваре. Правда, замечательно: Айварас - в Айваре.
Сын Азуоласа, только что гревшийся на солнце, как ящерица, подскочил к братцу, тревожно взглянул на него.
- Ты что?! Тебе голову напекло? У нас с тобой столько старших братьев, как это вдруг великим князем? - недоумевал он.
Имант, запрокинув руки за голову, отвечал тем же тоном:
- Ну, я же просто так подумал: тебе по имени Айваре подходит больше всего. Я не говорю, что так будет, а просто думаю: если бы я вдруг стал великим князем, отдал бы Айваре тебе. Ты же мой любимый брат!
Айварас все равно не мог уследить за полетом его воображения.
- А сам ты куда пойдешь, если столицу отдашь мне?
Имант поглядел на небо, где ползли легкие, пушистые облака, смыкались, меняли форму, словно там тоже кто-то строил воздушные замки.
- А я бы тогда другую страну себе нашел. Такую, где княжеский двор весел и богат, каждый день звучит музыка, бывают танцы и пиры, а воины - самые сильные и храбрые. Они бы сражались, а я бы правил и веселился.
Айварас только покачал головой, думая, что братец все-таки перегрелся на солнце.
- Скажешь тоже! Кто это тебе так запросто отдаст свою страну?
Имант досадливо поморщился. Солнце в небе зашло за тучу, сразу потемнело, и воздушный замок среди облаков растаял.
- Я же ничего... Просто так придумал. Ты только никому не говори!
Айварас пожал плечами. Он, конечно, и не собирался никому рассказывать о выдумках братца, в которых не видел смысла.
На самом деле смысл все-таки был, но такой, который и самому Иманту станет ясен лишь спустя много лет. В его детских мечтах проявлялось унаследованное от отца честолюбие. Радвилас тоже мечтал о славе и величии Литтского княжества, каждый поступок, становящийся ступенькой в его долгом пути к великой цели, он сперва представлял воочию, с разных сторон, как художник - будущую прекрасную картину или ваятель - скульптуру. Но он мечтал о том, к чему реально стремился, и всегда тщательно продумывал, как будет осуществлять мечты. Саулис, его старший сын, разочаровал великого князя именно отсутствием честолюбивых мечтаний. А у Иманта они были, зато он, в свои детские и юношеские годы, совершенно не представлял, как к ним приступить. И даже не думал, что за свои мечты приходится биться, что именно за них столько раз воевал его отец и другие родные. Он видел княжество, в котором сможет править и веселиться со своим роскошным двором, а сражаться за них тем временем будут другие.
В остальном Имант был совершенно нормален, умел нравиться людям, хорошо ладил со своими братьями и сестрами, а также придворными. В науках и воинском деле он так же неплохо успевал, хотя и не любил по-настоящему ни того, ни другого из-за своей лености. Но даже и этот недостаток сына не обеспокоил князя Радвиласа, хотя в этом Имант был полной противоположностью ему, деятельному, не знавшему покоя. "Подрастет - и почувствует вкус к власти, к государственной деятельности. А пока пусть порадуется как умеет: юность коротка и быстро проходит, особенно у князей", - думал он, не требуя от Иманта большего, чем тот хотел делать. Кроме того, у великого князя никогда не было свободного времени, чтобы пристально приглядываться к своему большому семейству.
Когда княжичу Иманту было тринадцать лет, рядом с ним появился человек, впоследствии добившийся у него еще большего доверия, чем Айварас.
Началось с того, что князь Радвилас приставил к сыну мальчика-слугу, его ровесника, по имени Сирвидас. В одном из поместий князь обратил внимание на красивого, расторопного и смышленого юного холопа и забрал его во дворец, в подарок Иманту. Сирвидас на коленях благодарил господина и целовал его руки, обещал служить верой и правдой.
Имант поблагодарил отца и принял к себе нового слугу. Сирвидас спал в комнате хозяина, чтобы в любое время быть под рукой, выполнял все его распоряжения, а сам учился тому, что могло устроить в дальнейшем его жизнь. Учился угождать своему господину и другим знатным людям. Учился и в прямом смысле - из ученых книг, которые читал княжич по распоряжению наставников. Ум у Сирвидаса был гибкий, а память - отменная, так что за пару лет он выучился грамоте, письму и счету не хуже княжича, а то и получше, ибо был прилежнее. Князь Радвилас позволил холопу учиться вместе с княжескими детьми: способный, образованный слуга мог пригодиться.
Выучившись грамоте, Сирвидас столько раз видел, как пишет княжич Имант, что научился мастерски подделывать его почерк, чем всякий раз веселил своего господина: пишет как будто он, а рука, что выводит знаки - чужая. Иманту вообще нравились люди, с которыми весело проводить время, которые умели развлекать, - и этим Сирвидас тоже успешно пользовался.
Однажды Иманту очень хотелось поехать с Айварасом на охоту, в то время как наставник требовал от него написать большое письменное задание. И вот, юноша вздыхал, тоскливо глядел в окно, томился и грыз кончик пера, но так ничего не написал. Сирвидас, как всегда, зная о нем все, проговорил, как бы между прочим:
- Ты вполне можешь поехать развеяться в такой прекрасный день, мой господин! Я прочел задание вместе с тобой и напишу ответ вместо тебя. Так и должно быть, что слуга трудится, пока его хозяин веселится. Кроме того, разве все умения слуги не принадлежат вместе с ним самим его господину? А значит, в конечном итоге, задание напишешь ты.
Имант изумленно вытаращил глаза.
- Сирвидас! Ты справишься? Учти, ответа требует мой отец!..
Слуга взглянул на княжича преданным взором.
- Обещаю тебе, господин, сделать все в лучшем виде! Если не справлюсь, скажи, что я виноват, и пусть меня высекут. Но этого не будет!
Он помог Иманту переодеться для охоты. Княжич поспешил к дверям, но тут же спохватился, положил на стол перед Сирвидасом кошель, полный золотых монет.
- Вот тебе в благодарность за помощь!
Сирвидас чуть не схватил в первый миг туго набитый кошель. Он уже начал понемногу собирать состояние от щедрот Иманта, для которого ничего не жалели князь с княгиней, а он делился со своим любимцем. Но вдруг его осенило, и он презрительно глянул на кошель, пряча руки за спину:
- Княжич, я не прошу у тебя золота, мне дорого лишь твое доверие! Если ты позволишь мне впредь быть возле тебя, помогать в меру моих жалких сил, - я буду счастливейшим человеком на свете!
Имант вытаращил глаза, словно не узнавал слугу. Затем крепко обнял его и прижал к груди, как равного:
- Я обещаю тебе, Сирвидас: когда я стану взрослым и получу княжеский удел, ты не холопом при мне будешь, а братом и первым советником!
Затем Имант убежал к ожидавшему его Айварасу. А Сирвидас стал медленно выводить на пергаменте буквы и слова почерком своего господина.
На другой день князь Радвилас прочел задание, поданное сыном, и приятно удивился:
- Я вижу, ты хорошо выучил историю Литтской Земли и сопредельных стран! Это важно для княжеского сына. Меня в твои годы интересовало все!
Имант отвечал с привычной с детства улыбкой милого мальчика, всегда подкупавшей его отца:
- Это, конечно, так, батюшка! Но я думаю, история ушла далеко вперед с тех пор, как ты определяешь ее!
И, как обычно, Радвилас понял, что сын ему льстит, но в этой лести было столько обаяния и чувства меры, что хотелось называть ее не угодничеством, а более уважительным словом: угождением, хотелось даже отчасти согласиться с его словами.
- Ладно, сын, беги, развлекайся! Возьми у казначея пятьдесят золотых на покупки. Кстати, как тебе нравится Сирвидас?
- О, батюшка, я думаю, что смогу полагаться на него во всем!
- Значит, купи подарок и для него... Ладно, ступай, Имант: у меня тут письмо от Борусса из Дедославля, и еще три прошения, что надо прочесть и ответить. А тебе, как всем молодым, еще не скоро станут интересны заботы стариков, - усмехнулся Радвилас, глядя, как проворно за Имантом закрылась дверь.
-
Хорошо быть милым мальчиком, которого все любят! Хорошо мечтать и будущем прекрасном княжеском дворе, где праздники никогда не кончаются. Откуда такая жизнь возьмётся, не суть важно. Сама собой возникнет. Старшие княжичи росли, как будущие воины, Имант - как любимое дитя. История с падением с коня, мне не понравилась, Иман конечно выкрутился, а по делу его неплохо бы за это наказать, как зачинщика. И брат его Айварис со временем станет Иманту не мил, ибо к угодничеству не склонен. А вот слуга в самый раз.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Хорошо быть милым мальчиком, которого все любят! Хорошо мечтать и будущем прекрасном княжеском дворе, где праздники никогда не кончаются. Откуда такая жизнь возьмётся, не суть важно. Сама собой возникнет. Старшие княжичи росли, как будущие воины, Имант - как любимое дитя. История с падением с коня, мне не понравилась, Иман конечно выкрутился, а по делу его неплохо бы за это наказать, как зачинщика. И брат его Айварис со временем станет Иманту не мил, ибо к угодничеству не склонен. А вот слуга в самый раз.
Да: как ни странно, получается, что более суровое воспитание иногда приносит лучшие результаты, чем безудержное потакание. Примеры тому - и старшие сыновья Радвиласа, и Лютобор Яргородский, и сами Радвилас с Азуоласом в детстве. Они все закалились телом и душой и рано усвоили свои права и обязанности. Или вот на Медведице в это время живут два юных князя, примерно ровесники Иманта, выросшие сиротами (смотрите "То, что всегда с тобой"). Пользы от них, тем не менее, будет побольше, чем от Иманта.
Радвилас счел, что это детская выходка, сравнимая с тем, что они сами с Азуоласом устраивали в детстве. Правда, они тогда готовы были за все отвечать поровну.
Пока выглядит так, что Имант с Айварасом продолжают дружбу своих отцов. Ну как тем не умиляться?
Сирвидас сыграет в жизни Иманта значительную роль, об этом уже сказано.
Постепенно Сирвидас становился все более незаменимым человеком для взрослеющего княжича. Он знал о своем господине все и пользовался этим, но столь умело, что ни самому Иманту, ни старшим в роду казалось не в чем его упрекнуть. После того, как слуга один раз написал за него урок, княжич не раз уже нарочно просил его о помощи, когда не хотелось самому разбираться в трудных заданиях. Сирвидас со всей охотой выполнял его поручения и, несмотря на все уверения, что ему дорога только милость его господина, не забывал пользоваться вознаграждением из его рук. Дворцовые слуги удивлялись, как быстро вошел в милость взятый из грязи мальчишка. И даже знатные люди, замечая рядом с княжичем его любимца, качали головами: похоже было, что выскочка далеко пойдет!
Именно Сирвидас надоумил своего господина интересоваться государственными делами. Раньше Имант только скучал, когда его пытались наставлять в сложных, невероятно запутанных княжеских обязанностях. Но Сирвидас его убедил, что разбираться в них полезно уже сейчас.
- Вот еще: тратить время на доклады, донесения, ходатайства и прочие нудные грамоты со всех краев! - зевал Имант. - Когда мне будет столько лет, как моему отцу, я займусь политикой. А на что она сейчас, когда пришла весна, и на поляне будут сегодня вечером водить хоровод местные парни и девушки?
- Государь Имант, но ведь твоему батюшке наверняка понравится, если ты станешь ему помогать в княжеских заботах! - убеждал его слуга. - Пусть великий князь видит, что его любимый сын - еще и самый старательный, и от души желает помочь ему. Тогда он еще сильней отличит тебя перед твоими братьями, чем было до сих пор!
Имант удивлялся, слушая речи слуги. Прежде ему не приходило в голову, что для благоволения отца, и так полагавшегося ему с детства, нужно еще потрудиться. Но сейчас задумался, что Сирвидас, может быть, и прав...
- Я попытаюсь вникнуть в княжеские обязанности, хотя от них меня клонит ко сну. И, если ты мне поможешь, я обещаю тебя вознаградить, как еще никому в Литтском княжестве не снилось!
Слуга поцеловал руку княжича, ответил проникновенно:
- Когда ты будешь великим князем, мой господин, я положу жизнь на службу тебе!
Имант затрепетал при этой мысли, что пока еще смутно бродила в его голове, как воздушные замки в облаках, но впервые определилась так отчетливо, высказанная устами другого человека. Тем не менее, она поначалу казалась столь невероятной, что он даже отвергал ее - но лишь потому, что желал быть убежденным.
- Как я могу быть великим князем?! Ведь я - восьмой по счету среди сыновей Радвиласа!
Сирвидас ободряюще пожал влажные от волнения ладони княжича.
- Если ты, государь Имант, докажешь великому князю свою пользу в государственных делах, я уверен, он сделает наследником тебя, и никого другого! Ты дважды достоин быть наследником Радвиласа - как любимейший и умнейший из его сыновей!
Как сладко и лестно было Иманту слушать о себе медоточивые речи! И он представлял себе, как его станут восхвалять будущие подданные, как мудрого и заботливого государя...
На следующий день, завтракая вместе с родителями, Имант как бы невзначай спросил у отца о политической обстановке в разных частях княжества, затем вместе с ним прочитал последние важные письма, старательно преодолевая скуку. Радвилас был приятно удивлен внезапно проснувшимся рвением своего сына. Старый князь взирал на своего любимца с нескрываемой гордостью.
- Имант, мальчик мой: я вижу, ты становишься взрослым! - проговорил он, когда сын подошел к нему, чтобы поцеловать.
Таким образом, Имант начал вникать в державные дела и со временем научился хорошо разбираться в них. Сирвидасу также не раз случалось подать хорошую идею своему господину. Чем дальше, тем больше значило при литтском дворе мнение княжеского сына. А вместе с ним обретал влияние и его любимый слуга.
Никто, даже сам Имант, не подозревал, что Сирвидас часто советует ему отнюдь не бескорыстно. Разнообразные просители, желавшие получить место при дворе, решить тяжбу в свою пользу или еще чего-то добиться, платили слуге немалые куны, чтобы он передал их просьбы княжичу Иманту, а тот - своему отцу. И ловкий холоп, сопровождая своего господина на охоту или одевая его утром, просил его, как бы между прочим и от своего имени. Таким образом, благосостояние Сирвидаса все увеличивалось, и уже многие знатные вельможи и служители во дворце были обязаны ему. Юноша держался со всеми одинаково вежливо, подчеркивая дистанцию между собой и ними, но мысленно глядел на обязанных ему своим возвышением, как кредитор на должников, и ждал, что со временем заставит их отрабатывать долг.
А князь Радвилас, когда ему случалось исполнить просьбу любимого сына, радовался, что тот учится разбираться в людях, и не подозревал, что исполняет волю корыстолюбивого слуги.
Иманту исполнилось шестнадцать лет, когда Сирвидас в очередной раз доказал свою ловкость и сумел сделаться для него еще более необходимым. К тому времени он владел всеми тайнами юного княжича, а среди них были такие, что и родному брату не доверишь.
Тайна, что их связала, была как раз из таких. Говоря попросту, Имант влюбился. Или, вернее, его чувствами на некоторое время завладела некая женщина, о красоте которой в то время говорила вся Айваре. Она была вдовой одного боярина, еще молодая, хотя, безусловно, на много лет старше Иманта. О ней ходила молва, что она, сделавшись свободной женщиной, владелицей большого состояния, держит себя излишне вольно с разными мужчинами, которых привлекала ее красота. Многие знатные господа любовались ею, она же принимала в покоях своего дома то какого-нибудь княжеского витязя, то лугийского посланника, то приезжего музыканта. Но даже те, кто осуждал поведение женщины, про себя любовались рыжими кудрями вдовушки, ее атласной кожей, пышными и в то же время свежими формами.
Не устоял и княжич Имант перед зрелой красотой великолепной Вильте. На празднике весеннего равноденствия она улыбнулась юноше, так что ему сделалось жарко, и как бы незвначай бросила ему в руки шелковую ленточку. После этого Имант никого не замечал, кроме нее. Каждую ночь она снилась в еще более умопомрачительном виде, чем наяву. Сперва Имант надеялся снова встретить красавицу при дворе своего отца. Но на другой день после праздника княгиня Предслава попросила супруга не приглашать больше Вильте ко двору. Ей показалось, что "такая женщина" может дурно повлиять на ее детей. И великий князь с ней согласился. А Иманту потребовалось все его самообладание, чтобы не смотреть на родителей несчастным взором.
Он понял, что умолять бесполезно. Родители ни за что не позволят ему встречаться с прекрасной вдовой. Он не сможет даже поехать к ней незаметно: при дворе все становится известно. Ночью Имант грезил о рыжеволосой красавице, а днем не находил себе места, изыскивая способ незаметно встретиться с ней.
Может быть, он и не выдумал бы ничего, но Сирвидас, как водится, знал о нем все. Одевая княжича с утра, проговорил, как бы невзначай, с развязностью доверенного человека:
- Пока ты почивал, я встретил слугу прекрасной Вильте. Он передал для тебя письмо от своей госпожи, княжич!
Он подал Иманту записку на пергаменте, перевязанную надушенной розовой ленточкой. Княжич развернул письмо и прочел, и на миг его лицо озарилось радостью. Но в следующее мгновение он опять погрустнел.
- Она ищет встречи! Она приглашает меня к себе этим вечером... А я, увы, не свободнее последнего холопа при отцовском дворе! Как я покину дворец, один, незамеченный? Попросить Айвараса о помощи? Чтобы он сказал, что я ездил куда-нибудь с ним? Но нет, придется ему все рассказать, и тогда он не согласится. Для Айвараса слово старших - закон... Ах, как же мне быть? Что толку быть княжеским сыном, если нельзя любить кого хочется, и нет друзей, на которых можно положиться?!
Сирвидас прервал его сетования, приблизившись кошачьей походкой.
- Если даже нет друзей, зато найдется верный слуга, который всегда поможет господину, и даже вознаграждения не попросит...
Имант, размышлявший вслух, порывисто обернулся к говорившему.
- Сирвидас! Ты прав, я о тебе совсем позабыл!.. Но как ты можешь помочь?
- А я уже придумал! Если только ты не побрезгуешь одеться на вечер в мое холопское платье и так покинуть на ночь дворец...
По правде говоря, Сирвидас прибеднялся, ибо сам давно уже наряжался не хуже князя, разбогатев на службе, и к тому же Имант часто отдавал ему свою разонравившуюся одежду. И выходной кафтан у слуги был аксамитовый, с серебряными галунами, а сапоги шиты золотом. Даже княжичу не стыдно было надеть такое, отправляясь тайно к своей возлюбленной.
Он крепко обнял слугу в знак признательности.
- Сирвидас, ты меня спасаешь! Отдай мне свою одежду, а сам запрись на ночь в моих покоях, скажи, что у меня болит голова, и никого не впускай. Я разрешаю даже тебе переночевать этой ночью на княжеском ложе!
- Нет, что ты, государь! - княжеский любимец с нарочитым выражением испуга прижал руки к груди. - Желаю тебе счастливо провести этот вечер и ночь в обществе несравненной красавицы Вильте!
- Вот плут! Никак, ты и сам полюбовался ее красотой! - без тени строгости воскликнул Имант.
Вечером из его покоев донеслось громкое:
- Конечно, Сирвидас, ступай, повеселись этой ночью, только утром будь при мне!
Вскоре оттуда вышел княжеский любимец в своем лучшем наряде, в высокой рысьей шапке, притеняющей лицо. Юноша отправился развлекаться, отпущенный своим господином до утра.
Когда Имант, переодетый своим слугой, приехал к прекрасной Вильте, та смеялась до слез, узнав об их проделке. А потом ласково привлекла к себе юношу, и тот почувствовал, что перед ним в самом деле земное чудо, ради которого можно было ослушаться родителей. В конце концов, он чувствовал себя взрослым мужчиной, и мог самостоятельно определять свою жизнь.
Вернувшись домой совершенно счастливым, княжич Имант крепко обнял Сирвидаса и одарил перстнем с крупным яхонтом.
- Она чудесна! Я счастливейший человек на свете! А ты помог мне в этом, как и во всем, что для меня важно!
Сирвидас поклонился, всем своим видом выражая признательность.
- Клянусь тебе, для меня нет и не будет большего счастья, чем служить тебе, мой князь... нет, будущий великий князь литтский и сварожский!
Имант приложил палец к губам.
- Это лишнее! Но... я запомню твои услуги, Сирвидас!
И запоминал. Связь Иманта с красавицей Вильте длилась недолго. Они расстались, как только княжичу приелось обаяние новизны, а вдовушка нашла себе другого любовника. Но зато Сирвидас сделался ему гораздо ближе, чем какая угодно возлюбленная. Чем больше тайн скрепляло их жизнь, тем сильнее Имант убеждался, что этот человек для него незаменим. Княжич выпросил у отца владения для своего любимца. Сирвидас с благодарностью принял дар, однако же предпочел остаться служить Иманту, а пожалованную ему землю доверил своему старшему брату.
Да и при дворе он через несколько лет службы больше не был простым холопом; гнуть перед ним спину начинали уже многие. Многих злило возвышение холопа; однако наиболее проницательные люди догадывались, что, если Имант останется любимым сыном великого князя, то Сирвидас, вероятно, станет при нем одним из первых людей в государстве. На небосводе Литтского княжества взошла новая звезда.
А время шло, и вскорости сам княжич Имант мог уже считаться взрослым юношей или молодым мужчиной. Его облик и пристрастия определились к этому времени. Нравом он больше всего напоминал, видимо, дядю по матери, волчановского князя Мстислава, который к этому времени как раз напомнил о себе, прося у Радвиласа военной помощи. Только, если Мстиславом во многих его начинаниях руководило семейное честолюбие, ущемленное давними межкняжескими неурядицами, то Имант во всех случаях был убежден, что он лучший и достоин лучшего, чем все остальные, в том числе и его родные братья. Самым главным было, чтобы отец оставался им доволен, а тогда его будущее надежно! Тем более, что и мать всегда поддержит его, Имант не сомневался.
Справедливости ради, Имант не был бесчестным сыном, желающим смерти своему отцу, чтобы скорей стать князем. Отец был для него не просто родителем и великим князем, но почти сверхъестественным существом, могущественным и непогрешимым, чьей волей двигалось все в Литтском княжестве. Но, когда придет его время отправиться на Высшее Небо - тогда он, Имант, станет тем же полубожественным властелином, получит все права от богов и судьбы - и эта небесная сила будет принадлежать ему! Видя, каким уважением пользуется его отец во всей Литтской Земле и за ее пределами, как все отлично устроено и грамотно управляется в огромных, подотчетных великому литтскому князю землях, - Имант представлял тот час, когда унаследует отцу. Впрочем, он искренне желал князю Радвиласу здравствовать еще долгие годы - потому что он был его отцом, и потому что, в сущности, нынешняя, не обремененная государственными заботами жизнь вполне нравилась княжескому сыну.
-
в сущности, нынешняя, не обремененная государственными заботами жизнь вполне нравилась княжескому сыну.
Вот именно, жизнь, не обременённая заботами. У Радвиласа эти заботы не переводились. Смотрим дальше. Все люди, особенно в детстве и в подростковом возрасте, нуждаются в поощрении. Взрослые люди, кстати, тоже. Но в разумных пределах. Если же ребёнку постоянно говорить, что он чем-то плох, что из него ничего путного не выйдет, то можно вырастить обиженного на весь мир человека, тоже в общем опасного, по своему. Но вот здесь я не вижу, чтобы у Иманта был хороший, действительно хороший наставник. Самому Радвиласу заниматься воспитанием любимого сына было некогда. Матушка, естественно, в дитятке души не чаяла. Тем более, что дитя было милое и послушное. Поэтому воспитанием княжича занялся доверенный слуга. И, по сути, стал его наставником, ибо сумел изучить характер своего господина лучше, чем отец и мать. Ну, то есть Дживс и Вустер. Только там всё это было вполне безобидно, а в случае с княжеским сыночком и учитываю гнилую душонку этого Сирвидаса, очень опасно.
-
Имант - любимец родителей, наделён обаянием и гибким умом, позволяющим ему выкручиваться из сложных ситуаций. Но, похоже, это ему и вредит. Ему слишком легко и не нужно развиваться. Пока он сын великого князя, стратегия "милых глазок" наиболее выигрышная, так зачем от неё отказываться? Но что будет, когда ему всё же придётся стать князем, хоть великим, хоть обычным?
Сирвидас - редкий ловкач! На его фоне и Имант выглядит простачком, об остальных и говорить нечего (кроме, конечно, Радвиласа, но это - другой уровень). Вот в ком сочетаются и амбиции и целеустремлённость. Конечно, его желание вырваться из холопства, вполне, понятно, но он явно хочет большего. Видимо, его цель - стать первым человеком при великом князе Иманте (может, и дальше бы хотел, но дальше-то некуда - не в князья же). А вот для этой роли он уже не годится. Тут уже нужно думать о государстве, а не только о себе и своей семье. Хотя, пока от него и польза есть - убедил же Иманта в государственные дела вникать. Понятно, что для своих целей, но это и всем полезно.
-
Огромное спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis (и Вас - с Днем Рождения :))! :-* :-* :-*
в сущности, нынешняя, не обремененная государственными заботами жизнь вполне нравилась княжескому сыну.
Вот именно, жизнь, не обременённая заботами. У Радвиласа эти заботы не переводились. Смотрим дальше. Все люди, особенно в детстве и в подростковом возрасте, нуждаются в поощрении. Взрослые люди, кстати, тоже. Но в разумных пределах. Если же ребёнку постоянно говорить, что он чем-то плох, что из него ничего путного не выйдет, то можно вырастить обиженного на весь мир человека, тоже в общем опасного, по своему. Но вот здесь я не вижу, чтобы у Иманта был хороший, действительно хороший наставник. Самому Радвиласу заниматься воспитанием любимого сына было некогда. Матушка, естественно, в дитятке души не чаяла. Тем более, что дитя было милое и послушное. Поэтому воспитанием княжича занялся доверенный слуга. И, по сути, стал его наставником, ибо сумел изучить характер своего господина лучше, чем отец и мать. Ну, то есть Дживс и Вустер. Только там всё это было вполне безобидно, а в случае с княжеским сыночком и учитываю гнилую душонку этого Сирвидаса, очень опасно.
Имант думает, что править, как его отец, пойдет само собой, стоит только стать великим князем. А Радвилас думает, что у сына навыки и желание править разовьются со временем (принадлежа к той редкой даже среди политиков категории, которым государственная деятельность нравится, он вряд ли задумывается, что другие чувствуют иначе). Очень по-разному они мыслят и чувствуют.
Во всяком случае, жизнь и воспитание Иманта должны складываться так, а не иначе, чтобы произошли события, что должны произойти согласно истории, которую я взялась рассказать, в меру своего скромного умения. Хотя мне трудно бывает понять мотивы своих героев. Особенно Радвиласа: чем он руководствуется, помимо слепой любви к сыну? Впрочем, Предслава, как мать, совершит еще больше ошибок, ибо упустит еще кое-кого из своих взрослеющих детей. Но об этом - в свое время.
Да уж, нашли друг друга... Бывают дельные фавориты со способностями к государственной деятельности, но не Сирвидас.
Имант - любимец родителей, наделён обаянием и гибким умом, позволяющим ему выкручиваться из сложных ситуаций. Но, похоже, это ему и вредит. Ему слишком легко и не нужно развиваться. Пока он сын великого князя, стратегия "милых глазок" наиболее выигрышная, так зачем от неё отказываться? Но что будет, когда ему всё же придётся стать князем, хоть великим, хоть обычным?
Узнаем со временем, что будет тогда, непременно узнаем! Я уж давно поняла, что одну только жизнь Радвиласа в этой истории не напишешь, необходимо будет хоть отчасти показать, что будет после него. Впрочем, пока что его время, поглядим еще, на что он способен, пока остается деятелен и бодр. При столь деятельном и долговечном родителе, кстати, детям вообще развиваться непросто. Они знают, что есть человек старше и умнее. И легко поверить, что так будет всегда.
Сирвидас - редкий ловкач! На его фоне и Имант выглядит простачком, об остальных и говорить нечего (кроме, конечно, Радвиласа, но это - другой уровень). Вот в ком сочетаются и амбиции и целеустремлённость. Конечно, его желание вырваться из холопства, вполне, понятно, но он явно хочет большего. Видимо, его цель - стать первым человеком при великом князе Иманте (может, и дальше бы хотел, но дальше-то некуда - не в князья же). А вот для этой роли он уже не годится. Тут уже нужно думать о государстве, а не только о себе и своей семье. Хотя, пока от него и польза есть - убедил же Иманта в государственные дела вникать. Понятно, что для своих целей, но это и всем полезно.
Сирвидас многого достигнет! Не хочется спойлерить, но все же скажу: он и в княжескую семью умудрится войти, Имант свою сестру отдаст за него замуж (вероятно, Сирвидас и ее сумеет очаровать). Это, конечно, уже после Радвиласа будет.
Да, благодаря ему Имант сильно укрепил свои позиции: со всех сторон достойный наследник получается.
Глава 28. Поход на Медведицу
То время омрачилось распрями с Медведицким княжеством. Это произошло далеко не случайно: уже много лет князь Радвилас внимательно следил за сварожанами, и больше всех - за Медведицей, всерьез претендующей на главенство в Сварожьих Землях. Великий литтский князь посылал туда разведчиков, был осведомлен обо всех взлетах и падениях медвединцев.
Повод для открытого противостояния, однако, доставил его шурин - князь Мстислав Волчановский. Тот не оставлял своих заветных надежд - оттеснить медведицкого владетеля, самому стать великим сварожским князем. Сколько мехов, золота, жемчуга перевозил в Орду, в подарок хану и его окружению! Сколько волчановских смердов сорвали жилы, чтобы их князь мог поразить ордынцев еще не виданными сокровищами!
Хан, чьей рукой водил темник Улзий, выдал Мстиславу ярлык на великое княжение. Но точно такой же ярлык послали и медведицкому князю Лютобору! Хитрые ордынцы сталкивали сварожан лбами, чтобы те, грызясь за власть, мешали друг другу укрепиться.
Тут еще Мстислав вновь поссорился со своим дядей, престарелым лосиноборским князем Владиславом Мстиславичем. Тот, заведомо не ожидая добра от племянника, искал поддержки на Медведице, предупредил Лютобора о замыслах Мстислава. А волчановский князь был скор на расправу: захватил Лосиный Бор, изгнал своего родича прочь, и стал готовиться к войне с Медведицей. Юного князя Лютобора он не считал опасным для себя соперником: молоко еще на губах не обсохло!
Но у медведицкого князя был знающий первый воевода - его тезка и зять, Лютобор Яргородский, родич литтских князей. Он привел войско к стенам Волчанова и взял город в осаду, так что Мстислав ничего не мог сделать. Под угрозой взятия города, он вынужден был отказаться от великого княжения.
Но Мстислав не мог смириться, не испытав последних своих надежд. Вынужденная покорность только озлобляла его. Как когда-то, во время чумы, он поехал за помощью к своей сестре Предславе и к ее супругу, князю Радвиласу.
Его, как всегда, гостеприимно приняли в Айваре. Сестра и ее дети обрадовались родственнику, Радвилас позволил ему жить в его замке, сколько пожелает. Княжеские охоты, пиры, праздники затмевали все, что знали сварожане, - вот что значит свободная страна, богатеющая для себя, не для Орды ненасытной! Но среди литтского гостеприимства Мстислава точила тревога: что же, выполнит ли Радвилас его просьбу? Пойдет ли на Медведицу или откажет? Литтский князь, как у него заведено, ничего не обещал, и ни взором, ни жестом не выражал своих намерений. Мстислав уже не знал, как умолять его.
- Поверь, Радвилас Алджимантасович: сейчас самое время! На Медведице недавно был большой пожар, чуть ли не весь город сгорел. Теперь они будут строиться заново. Так, пока не восстановились, самое время их прижать к ногтю! Лютобор Медведицкий опасный враг, если его не обуздать, он, как войдет в силу, и тебе принесет много вреда! А, если сейчас мне поможешь, у Сварожьих Земель будет всем обязанный тебе великий князь!
Сидя за столом сбоку от Радвиласа, Мстислав протягивал руки ладонями вверх, как проситель, перед невозмутимо сидевшим литтским властелином.
Тут и княгиня Предслава, выслушав от брата об осаде ее родного города, присоединилась к нему:
- Ради наших детей, Радвилас, помоги Мстиславу! Иначе медвединцы и их когда-нибудь вынудят скитаться по чужим краям!
Радвилас холодно взглянул на них обоих. Им-то, конечно, важней всего внутрисварожские распри с Медведицей. Даже Предслава, столько лет пробыв литтской княгиней, судит со своего шестка. А воинов своих вести, уложить их в чужую землю - ему.
- Я буду думать. Как только можно будет что-то сказать - вы узнаете первыми, - сказал он тоном, пресекающим все разговоры.
Втайне Радвилас уже начал готовиться к походу на Медведицу, но, как всегда, действовал осторожно. Пока в его городах и во владениях родичей собирались полки, он посылал туда разведчиков. Те сообщали, что после пожара и впрямь начали строить каменную Крепость, и к весне она, верно, будет закончена. И Радвилас решил не ждать весны - двинуться на Медведицу в конце осени, как только мороз наведет дороги. Неудобное время для войны. Обычно войны ведутся или осенью, как все соберут в полях урожай, или весной, когда для коней достаточно подножного корма. Многоснежной зимой идти на Сварожьи Земли даже чжалаирам было тяжело. Но они, литты, привыкли воевать почти в тех же условиях, среди лесов и болот. По пути встретятся города - союзники и стражи Медведицы, в них возьмут достаточно пропитания для себя и коней.
И Радвилас готовился действовать. Грядущий поход на Медведицу был частью его давних замыслов о создании единого литтско-сварожского государства. Ему не нужны были сильные сварожские княжества. Нужны слабые, чтобы охотно принимали его покровительство, как Славгород, как Ялина, как Плесков, как Дедославль. С Медведицей так не получалось. Ее силу следовало сломить, пока она не возросла. Но пусть лучше сейчас прольется кровь, но она станет последней между литтами и сварожанами, чем она станет литься без конца.
Радвилас спешил покорить Медведицу, пока у него еще довольно сил, чтобы опоясаться мечом и вести войско вперед. Он не мог доверить такой важной задачи своим наследникам, кто бы они ни были. Его старшим сыновьям не хватает широты мышления, они не додумаются до объединения государств. Если на них не нападут, так и будут сидеть в своих уделах. А Имант и другие сыновья Предславы еще молоды, и неизвестно, какие из них будут полководцы... Нет, нет, если хочешь, чтобы сыновья после тебя унаследовали могучее, благоустроенное государство - обо всем позаботься сам!
Об этом он говорил в доверительной беседе со своим братом Азуоласом, который, спешно заключив мир с аллеманами, готовился теперь тоже к походу на Медведицу. С ним Радвилас был откровеннее, чем с другими. Но даже и Азуолас удивлялся замыслам брата.
- Значит, на Медведицу нацелился? - спросил он за закрытой дверью в княжеской оружейной, куда Радвилас привел брата выбрать оружие и доспех себе по вкусу. - А твои советники все голову сломали: что задумал великий князь?..
Радвилас надменно взглянул на собеседника.
- С кем мне советоваться? Я старше всех, кого знаю. Мы с тобой ходили на войну, когда советников и воевод наших еще на свете не было. Что нового могут они предложить? Их дело - грамотно исполнять приказы. Да они бы и не поняли, вздумай я объяснить все.
Азуолас взглянул на брата: тот был бодр и оживлен, глаза блестели. Казалось, что Рвдаилас даже помолодел в преддверии будущего похода.
- Во всяком случае, я рад, что мы с тобой еще можем, как встарь, идти на войну вместе! - весело воскликнул он.
Великий князь вместе с братом прошел вдоль развешанных на стенах рядов оружия, опираясь на его плечо, чтобы не хромать.
- Да, братец!.. Сколько еще сделать хочется! Душой остаемся молодыми: мыслей и желаний хватило бы на сто лет! Забот в нашем княжестве еще полно - времени и сил бы на все! А силы все-таки уже не те, что в молодости, и рано или поздно иссякнут... - в первый раз в жизни Радвилас позволил себе пожаловаться, хотя бы и любимому брату.
Азуолас ласково сжал его руку.
- Мне и самому кажется: лет, как будто, прожил немало, а не нажился. Не побыл достаточно с моей Рингалле и детьми, не отвадил аллеманов от наших границ!.. Но, брат, для наших с тобой лет жаловаться нечего. Еще повоюем с тобой! И не хочется себя стариком признавать. Я еще порой делю ложе со своей милой жрицей!
Радвилас был признателен своему брату:
- Ты прав: мы сумеем получше распорядиться оставшимся временем! Не для себя, а для счастья нашего рода уберем камень с дороги!
- Я возьму Айвараса с собой: пусть учится воевать, восемнадцать лет как-никак. А твой Имант едет? - поинтересовался Азуолас.
- Нет. Я думаю, там и без него хватит воинов. Да и Предслава всю ночь прорыдала, умоляя оставить его дома. А ты знаешь, что уезжать, оставив в семье разлад - дурная примета.
Князь Азуолас уже раскрыл рот, чтобы спросить у брата, с каких пор он боится дурных примет или слушается жену, может быть, хотел напомнить об их брате Лемтурисе, выросшем вдали от войн... Но он промолчал. Понял, что брат уже все решил. А ссориться с ним никак не хотелось.
Но вот, наконец, мороз сделал проходимыми болота и реки, и литтское воинство готово было двинуться в путь. Что ж, прощание великого князя с остающейся дома семьей было горячим! Радвилас, вдохновленный новыми честолюбивыми надеждами, переживал последний мужской взлет. И Предслава на свой лад благодарила его и за брата своего, и за сына.
Собираясь застать Медведицу врасплох, Радвилас вел войско окольной дорогой. Они двигались быстрым шагом, сберегая силы коней. Точно хищник подкрадывался к ничего не подозревающей добыче, не тревожа зря ветки, чтобы не спугнуть. Только копыта глухо стучали по припорошенной инеем земле. Серебряный пардус подбирался на расстояние прыжка.
На пути у литтов встал город Белоярск, где правил союзник Медведицы, князь Звенислав. Он наотрез отказался пропустить литтов и встал насмерть, заперев ворота. Но силы были неравны, хоть белоярцы и мужественно бились на стенах. Город был взят, князь Звенислав вместе с большей частью дружины погибли, а литты двинулись дальше, поживившись их припасами.
Князь Радвилас понимал, конечно, что в Сварожьи Земли он входит не так, как ему хотелось - не освободителем от княжьих распрей и чжалаирского ига, а завоевателем. Но он ничего бы не достиг, если бы его останавливали все слезы и проклятья, доносящиеся за спиной. Оставив позади разоренный Белоярск, двинулись дальше. На Медведицу.
Там все-таки узнали о походе литтов, но, должно быть, в самые последние дни, так что не сумели собрать большого войска. Навстречу вышла рать под предводительством воеводы Коня. Литты подстерегли ее при переправе через реку Камышовку и напали, когда сварожане шли без строя, растянувшись цепью на еще тонком осеннем льду. Их передние конные ряды едва поднялись на другой берег, когда литты налетели как вихрь. Зазвенели клинки, сталкиваясь над тихой узкой речкой. Сварожане не успевали придти на помощь своим: им не давали подняться на берег, теснили обратно. Затрещал лед на реке, не выдерживая набившихся людей и коней. Показалась быстро ширившаяся полоса черной воды. Задние ряды сварожан шарахнулись назад, на свой берег. А те, что первыми приняли бой, гибли, не выполнив приказ своего князя, едва столкнувшись с противником. Воевода Конь пытался собрать свой полк, что-то кричал, а потом, сбитый литтской стрелой, упал в реку, и тяжелый панцирь утянул его ко дну. В какие-то полчаса бой был окончен. Те, кто не отступил вовремя, если не погибли, были захвачены литтами в плен.
Теперь путь на Медведицу был свободен. Остатки разгромленной рати отступали к городу, не помышляя вернуться. Литтские воины были исполнены решимости. Они славили князя Радвиласа, который сумел поймать врагов в ловушку даже на их земле, которую им бы следовало знать лучше! Но великий князь устроил лишь самую краткую передышку, только потому что вовсе без отдыха идти и сражаться войско не могло.
Но уже на следующий день литты вместе с союзными им полками Мстислава Волчановского подошли к Медведице. Но еще издалека до них донесся запах дыма, а, подъехав к городскому посаду, не огороженному стеной, убедились, что там все сгорело дотла. Над горячими углями еще курился дым, кое-где вспыхивали искры. И нигде ни человека, ни хоть бы животного, живого или мертвого!
- Что это? В городе снова был пожар? - спросил Радвилас у Мстислава.
Тот пожал плечами, недоумевая не меньше него. Тогда великий князь литтов приказал привести одного из сварожских воинов, захваченных в плен.
Тот, раненый в плечо и в бок, подошел, шатаясь от слабости: видно, много крови потерял. Радвилас взглянул на высокого ладного, хоть и бледного, как известь, мужчину. От таких воинов он бы совсем не отказался! Указал пленнику на пепелище.
- Что это такое? Горело недавно! Кто сжег Медведицу?
Пленник отвернулся от старика в доспехах, похожего на царя нежити - Кощея Бессмертного, как его представляли сварожане. Неожиданно лицо его озарилось радостью.
- Жители сожгли посады и укрылись в каменной Крепости! Тебе до них не добраться! Владей пепелищем!
- И князь ваш в Крепости, и его войско? - уточнил Радвилас.
- Да! Но тебе туда не войти, осаждай Крепость хоть всю зиму!
Воин, охранявший пленника, хотел ударить дерзкого копьем, но Радвилас остановил его.
- Не надо! Пусть поглядит, как мы войдем в Крепость! - и отдал приказ по войску: - Окружить город! Готовьте таран, лестницы!
Державшийся рядом со своим зятем, Мстислав Волчановский задумчиво проговорил, озирая пепелище:
- Сжечь собственные дома! Не понимаю этих медвединцев. Видишь, Радвилас Алджимантасович, какие бешеные люди здесь живут! Их надо скорей скрутить в бараний рог.
Ему ответил Азуолас, с сочувствием глядя на догорающий пожар:
- Мужественные и смелые люди! Право, жаль, что они наши враги. Я их понимаю больше, чем тех, кто не защищает свой дом, а просит милости у родных, - он насмешливо взглянул на Мстислава.
Тот хотел возразить, но Радвилас взмахом руки пресек спор.
- Значит, все жители теперь в Крепости? Отлично, только хватит ли им пищи и воды? А теперь поглядим на их хваленую стену! - и Радвилас направил коня к белокаменной Крепости, видимой сквозь дымовую завесу. Его родичи и воины последовали за великим князем.
-
Старость не радость. Уверенность в себе у Радвиласа перешла в самоуверенность. С Медведицей можно было заключить союз, всяко надёжней такой союзник, чем Мстислав Волчановский.
Князь Азуолас уже раскрыл рот, чтобы спросить у брата, с каких пор он боится дурных примет или слушается жену, может быть, хотел напомнить об их брате Лемтурисе, выросшем вдали от войн.
Тоже звоночек, но Радвилас его не слышит.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Старость не радость. Уверенность в себе у Радвиласа перешла в самоуверенность. С Медведицей можно было заключить союз, всяко надёжней такой союзник, чем Мстислав Волчановский. Князь Азуолас уже раскрыл рот, чтобы спросить у брата, с каких пор он боится дурных примет или слушается жену, может быть, хотел напомнить об их брате Лемтурисе, выросшем вдали от войн.
Тоже звоночек, но Радвилас его не слышит.
Радвилас уверен, что у него и его страны - особая историческая миссия. Он до сих пор имел дело только с ослабленными сварожскими княжествами, принимавшими его покровительство, и еще не знает, каковы они у себя дома, когда способны за себя постоять. Ну а сварожане, надо полагать, будут его вспоминать за этот поход недобрым словом.
Мстислав - его родственник, брат жены. Куда ж его, на порог было выставить?
Его привычка искать союзников за границей, кстати, похоже, кое-кому из сыновей Предславы перейдет по наследству. :'(
Мыслей читать Радвилас не умеет. Что же он должен был услышать?
Литтские разведчики докладывали, что медвединцы строят крепость из белого камня. Но Радвилас и подумать не мог, что это будет настолько мощное, величественное сооружение! Восемь высоких башен, соединенных крепкими стенами, венчали Холм Сварога. Укреплено белокаменное сооружение было не хуже, чем великокняжеский замок в Айваре. Как в такие короткие сроки смогли ее воздвигнуть обездоленные пожаром медвединцы, возглавляемые юношей-князем?! Где взяли куны, нашли искусных мастеров? Неужели в сварожском племени, которое он всю жизнь считал ослабленным, думал, что их историческое время проходит, на самом деле гораздо больше внутренних сил, чем кажется? Выходит, он недооценил медвединцев? Но тогда, значит, это княжество еще опаснее, чем думалось, и одолеть его - дело чести для него и всего литтского рода!
Мрачно, в полном молчании, Радвилас объехал вокруг Крепости, изыскивая слабые места. Издалека ему были прекрасно видны все укрепления. Но нигде он не находил никакого уязвимого места, заметного глазу.
Великого князя сопровождали его родичи: деловито ожидавший от отца приказаний Саулис, непривычно задумчивый Азуолас, жаждущий проявить себя Айварас. И, конечно, Мстислав Волчановский, которому достался от Радвиласа выговор: почему он недооценил силы противника, ввел в заблуждение, сказав, что взять Медведицу будет легко?! Теперь Мстислав следовал за Радвиласом, пристыженный, но надеющийся на будущее: что литты скоро навсегда сломят гордость медвединцев, и он, Мстислав, сделается единственным великим сварожским князем. А тогда сможет тоже каменные стены строить и Орде грозить! С таким могущественным союзником, как Радвилас, далеко шагнуть можно!
Ни одной минуты не шелохнулось в сердце у Мстислава, что он привел в Сварожьи Земли чужеземцев. Даже когда видел, как падают под литтскими мечами сварожские воины. Медведица была для него чужой землей, и, чтобы взять верх над ней, любой союзник был хорош - хоть литты, хоть чжалаиры. Точно так же станет впоследствии искать точку опоры среди чужеземцев племянник Мстислава - Имант. Но его время придет потом...
А пока еще было время князя Радвиласа. Который, узнав, что одержать победу будет не так легко, начинал действовать. По его приказу, литтское воинство двумя крыльями обогнуло Холм Сварога и окружило Крепость. Готовили таран, чтобы пробить наглухо запертые ворота.
Но, как только литтские воины подъехали к стене, из-под ее щитового ограждения вылетели стрелы, пущенные из арбалетов, и издалека поразили храбрых наездников. Первый ряд отборных литтских витязей просто скосило как траву. Остальные повернули назад, в безопасное место.
- Нам не подойти к стенам, государь! Словно железная метла косит людей! - виновато проговорил начальник отряда, приблизившись к князю Радвиласу.
Но тот уже разглядел, что стрелы били не так часто, как, вероятно, хотелось бы защитникам города. Между стоявшими на стенах арбалетами были пробелы. Этим можно воспользоваться. Радвилас приказал метать горящие стрелы, чтобы поджечь медведицкие орудия. И сам, раздосадованный первой неудачей, нечаянно подъехал слишком близко к линии обстрела, спеша показать воинам, как нужно делать. Арбалетный болт пролетел мимо его головы со зловещим свистом. Уже в следующий миг литтские воины окружили великого князя и увели прочь. Радвилас, немного успокоившись, и сам понял, что мог погибнуть напрасно, как его отец под стенами Бэринбурга, чье название также означало медведя.
Но кто бы мог подумать, что молодой медведицкий князь сумеет так защитить свой город?! Впрочем, здесь Радвилас угадывал другую руку - опытного и зрелого человека, умеющего воевать и видевшего в жизни настоящие крепости, не чета местным деревянным городам. Он догадался, что таким человеком мог быть только его родич, Лютобор Яргородский, Что ж, он свой выбор сделал, пусть разделит судьбу тех, к кому перешел. Во всяком случае, Радвилас наотрез отверг совет Мстислава сговориться с Лютобором, чтобы тот предал своих нынешних союзников. Среди рода Алджимантаса не было предателей. Жаль, что Мстиславу этого не понять.
В первый же день осады литты смогли разрушить с помощью горящих стрел несколько настенных арбалетов, и, пока те бездействовали, подтащили к воротам таран. Окованный железом ствол векового дуба подтащили к воротам сотни людейю Под мерный, ритмичный рокот барабанов таран раскачали на цепях и ударили в ворота. Он пробил наружный щит, но, дойдя до твердых железных створ, сплющил свою железную голову и заклинился, не смог пройти дальше ни на волос. Таран с трудом смогли вынуть, а в городских воротах остались лишь вмятины, но они даже не покосились на своих петлях!
Не лучше обстояло дело и с внешней стеной Крепости. Самые сильные таранные удары крошили разве что верхнюю облицовку, а дальше не могли пройти. Медведицкая белокаменная Крепость поистине была Крепостью!
Короткий зимний день прошел, и снова настало хмурое утро, а литты все еще окружали Холм Сварога. В отдалении были разбиты шатры. Горели огни. Слышались привычные звуки военного лагеря. А на стенах осажденного города все также упорно стояли воины и горожане, готовясь отбить любую атаку.
В первый день осады князь Азуолас, стоявший на полуденной стороне, против башен Перуна и Велеса, попытался штурмовать стену. Его воины смогли под стрелами осажденных подтащить лестницы, и к стене стремительным галопом ринулись всадники, чтобы скорей проскочить опасную зону.
Княжич Айварас, унаследовавший от отца воинский дух и жажду подвигов, выпросил у него позволение первым подняться на стены Медведицы. Отцовская гордость пересилила у Азуоласа тревогу за сына, и он дал дозволение.
Айварас пришпорил коня и помчался, как ветер, ведя за собой отряд самых ловких среди литтских витязей. Вот уж прямо перед ним нависла стена белого камня. К ней приставлена лестница. По этой лестнице он сегодня начнет свое восхождение к славе лучшего воина, достойного наследника Азуоласа!..
Вдруг княжича что-то подбросило в воздух, он едва успел вынуть ноги из стремян, и, только падая на твердую, с замерзшими льдинками лужиц, землю, увидел, что его конь лежит с арбалетным болтом в боку, при последнем издыхании. Рядом с его головой ударил в землю еще один болт. Айварас, прижавшись к земле, повернул голову. Остальные витязи были не счастливей него: одни лежали мертвые или умирающие, другие, как и он, были сбиты с коней.
- Уходим! - прохрипел Айварас и сам пополз, как ящерица, прочь от медведицкой стены. Было унизительно - вернуться, ничего не сделав, брюхом по грязи. Тем не менее, он был уверен, что и отец, и князь Радвилас на его месте приняли бы такое же решение - отойти, не губить воинов зазря. Как бы ни было стыдно.
Первая попытка штурма Медведицы окончилась ничем. И в последующие дни - тоже. Когда у горожан закончились арбалетные болты, а частично сами самострелы литтам удалось вывести из строя, - в ход пошла кипящая вода и смола. Много литтских воиноы остались лежать под стенами - в жутких ожогах, разбившиеся при падении. Кто не умер сразу, погибали в мучениях в следующие дни. В стороне от лагеря горели погребальные костры. И все это ни на палец не приближало литтское войско к победе. Медведица стояла несокрушимо, и ворота ее были прочно заперты.
Сперва князь Радвилас рассчитывал, что защитникам Крепости не хватит припасов, ведь туда переселился весь город. Но ветер каждый день доносил со внутреннего двора запахи жарящегося мяса, заставляющие уже самих литтов глотать слюну. Видно, горожане подъедали взятую с собой скотину. И, судя по тому, как бодро держались защитники Крепости, воды им также хватало. Где, каким хитрым способом медвединцы спрятали источник внутри Крепости?! Литты по приказанию великого князя изрыли весь холм, на который опирались стены, но всюду были только земля и камень, камень и земля! Подкоп тоже было бесполезно рыть.
Словом, сварожане могли еще какое-то время продержаться в осаде, а вот литтам приходилось труднее. Наступала зима, а они сидели в чужой стране, посреди пепелища. Война пошла не так, как надеялся Радвилас. Впервые он встретил противника, не уступавшего ему умом и силой духа, и к тому же, оборонявшего свой дом!
Замысел зимнего похода теперь оборачивался против литтов. Припасы исчезали день за днем. Люди еще могли, затянув пояса, оставаться боеспособными, но коней скоро нечем станет кормить. Крупные рыцарские кони уже отощали на урезанном сенном пайке. Если так пойдет дальше - на чем же литтам возвращаться домой?
Теперь литтские отряды рыскали по всей округе, грабили местных жителей, тащили все, что могло пригодиться, в особенности же сено. И слишком часто случались стычки между литтскими воинами и сельчанами, не отдававшими свое имущество. Лилась кровь, каждую ночь по всей округе горели новые пожары. Медведицкие жители проклинали Радвиласа и его литтов, словно соперничавших свирепостью с чжалаирской Ордой.
Дисциплина в войске стала падать. Если так пойдет и дальше, все превратятся в мародеров, разбредутся по разным селам. Радвилас велел повесить нескольких самых буйных зачинщиков, остальным сделал строгий выговор. Но он не властен был ни над бескормицей, ни над холодами, которые все усиливались. Появились заболевшие и обмороженные. А медведицкая Крепость стояла неприступно.
Если бы противник отважился сделать вылазку! Радвилас не сомневался, что разбил бы их, силой или хитростью. В чистом поле все еще нет полководца, равного ему. Не медведицким мальчишкам его перехитрить! Это, конечно, Яргородец их убедил положиться на крепкие стены. Неужели пересидят осаду?
Одолеваемый неотвязными думами, Радвилас почти не спал ночью, зябко кутаясь в свой меховой плащ. Вдруг в ночи кто-то взвыл, послышались дикое ржание, крики, вопли. Великий князь вскочил с постели, морщась от боли в ноге. Схватив трость, поспешил к выходу из шатра. Там громадным рыжим факелом горел стог сена, вокруг валялись мертвые, растерзанные кони.
- Волки, государь! - стал рассказывать начальник стражи. - Они подкрались незаметно и стали резать коней. Мы бросились на шум, и вдруг сено как вспыхнет! И мы их увидели. Огромные, просто жуть, и в глазах у них было что-то... не совсем звериное. И мы стали пускать стрелы! Я сам подстрелил одного, государь, хоть он сбежал с остальными! Вон кровь и следы.
- Волки, говоришь! - нахмурился Радвилас; убыток был немал. Следы действительно остались; вроде бы волчьи, но размером - как у хорошего медведя. Да и те исчезали через несколько шагов, осталась только стрела с окровавленным наконечником. Казалось, что неведомые нападавшие растворились в воздухе, хотя кровь и следы намекали, что они были совсем не призрачной природы.
Наутро весь лагерь облетела молва, что ночью нападала неведомая нечисть. Седьмая сотня в личной тысяче самого великого князя в одну ночь лишилась коней. Уцелевшие лошади еще дрожали от страха после ночных происшествий.
Шел десятый день осады Медведицы, такой же безрезультатный, как и все прочие. И Радвилас вынужден был признаться себе, что этот поход был ошибкой. Медвединцы оказались сильней, чем он думал. Досадно, что он, с его опытом, позволил себя увлечь уверениям недальновидного Мстислава! Но, раз уж совершил ошибку, не следовало хотя бы усугублять ее.
И он назначил на ночь последний, решающий штурм. И в то же время приказал воеводам на всякий случай готовить полки к отступлению, если взять город в эту ночь не удастся.
Мстислава Волчановского перекосило, как бересту на огне, когда он услышал об отступлении.
- Радвилас Алджимантасович! Ты же мне обещал взять Медведицу! А теперь что, признаешь поражение? - взмолился он.
Радвилас надменно взглянул на родственника.
- Я обещал тебе помочь, а не положить зазря все войско в здешнюю мерзлую землю. У тебя свои интересы, у меня свои, - произнес он, кутаясь в меховой плащ. Сильно знобило князя, и руки никак не желали согреваться. Что это, неужто остывающая кровь уже не греет как следует его тело? Старость, прежде маячившая где-то на пороге, теперь приблизилась вплотную. Жаль входить в нее с горечью поражения, не выполнив своих заветных желаний!..
Великий князь литтский и сварожский поднял голову, осененный новой идеей.
- Если не сможем победить - отступим с честью, даже породнимся с ними. Жаль, что Лютобор Медведицкий уже женат на вышеградской княжне Росаве. Но у него есть двоюродный брат, Бронислав. Я за него сосватаю одну из своих дочерей, Руту или Ауштру, кто ему ближе по возрасту.
- А мне как же быть? - подавленно спросил Мстислав, вскакивая перед сидевшим литтским властелином.
- А ты возвращайся к себе в Волчанов. Не маленький уже, проживешь без нянек, - и Радвилас умолк, прислушиваясь к отдаленным звукам ночного штурма города. Все-таки еще надеялся, что последняя ночь осады принесет ему победу.
Но этого не произошло. Те воины, что наблюдали с земли, клялись потом, что, когда их товарищи поднялись по приставной лестнице, на стене появилась величественная женщина и своими руками свергла литтов вниз. Суеверные воины решили, что перед ними был дух самой Медведицы. А тут и защитники на стенах проснулись, встретили незваных гостей с оружием и с кипящей смолой. И литты откатились прочь, унося погибших и раненых.
Узнав об очередной неудаче, князь Радвилас горько махнул рукой и произнес всего одно слово: "Домой!"
Уходили, как и пришли, тайно, без предупреждения, под покровом ночи, не желая, чтобы вслед им смеялись защитники непокоренного города. Всю ночь в литтском лагере скрипели повозки, разбирали шатры, складывали вещи, седлали коней. А поутру Холм Сварога совершенно опустел, будто никого не было.
Так бесславно окончился поход князя Радвиласа на Медведицу.
-
Радвилас встретил противника, равного ему. С таким врагом лучше дружить, и, кстати, где его знаменитая разведка? Мстислав не самый надёжный источник информации. Да и вообще не надёжный союзник. Ну, и сыграли свою роль, как ни странно, победы. Ибо самой мысли о возможном поражении не возникло у Радвиласа, славящего своей интуицией. Уже сожжённые сёла вокруг Медведицы должны были вызвать подозрения.
-
Что ж, каждый может ошибиться, как ни старайся этого избежать. Хотя, конечно, жаль напрасно погибших :( Можно было бы, конечно, сказать "впредь умнее будут", но много ли там того "впредь" осталось?
-
Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis! :-* :-* :-*
Радвилас встретил противника, равного ему. С таким врагом лучше дружить, и, кстати, где его знаменитая разведка? Мстислав не самый надёжный источник информации. Да и вообще не надёжный союзник. Ну, и сыграли свою роль, как ни странно, победы. Ибо самой мысли о возможном поражении не возникло у Радвиласа, славящего своей интуицией. Уже сожжённые сёла вокруг Медведицы должны были вызвать подозрения.
Каждый может ошибаться. Наверное, и не должен никто тотально превосходить всех вокруг, это бы не пошло на пользу ни окружающим, ни - рано или поздно, и самому "непобедимому". Радвилас, конечно, зубр, даже уже завр, но не все на свете получается, как ему хочется.
А сведения разведки как раз его торопили с походом. Сообщали, что медвединцы строят каменные стены, укрепляют город. Стало быть, надо спешить. Вот он и напал в неурочное для войны время.
"Пока в его городах и во владениях родичей собирались полки, он посылал туда разведчиков. Те сообщали, что после пожара и впрямь начали строить каменную Крепость, и к весне она, верно, будет закончена."
Мстислав своей точки опоры теперь лишится.
Недооценил Радвилас Медведицу, что есть, то есть. Впрочем, ему хватило мудрости признать ошибку и отступить с честью. Некоторые другие об нее позже голову сломают.
Что ж, каждый может ошибиться, как ни старайся этого избежать. Хотя, конечно, жаль напрасно погибших :( Можно было бы, конечно, сказать "впредь умнее будут", но много ли там того "впредь" осталось?
Увидим дальше, как Радвилас будет улаживать отношения с Медведицей. Хотя, конечно, погибших людей не вернешь. :'(
А в отпущенное ему "впредь" наверняка будет о чем поразмыслить помимо того.
Глава 29. Последние годы
Князь Радвилас решил заключить мир с Медведицей к своей чести и пользе. Он остановился в пограничном городе Ясная Гора, распустил войско и пригласил медведицких князей на переговоры, которые одновременно должны были стать и сватовством. Великий литтский князь сговорил свою дочь за князя Бронислава Стемирича, двоюродного брата великого медведицкого князя. Из своих дочерей Радвилас выбрал Руту. Она была, правда, на три года старше будущего жениха, но отдавать замуж младшую сестру вперед старшей не годилось. К тому же, зрелая жена при юном супруге скорее сможет на него повлиять в нужном ее семье направлении. Хотя на это Радвилас не рассчитывал вполне, лишь смутно надеялся.
Теперь из Айваре в Ясную Гору ехала княгиня Предслава с детьми. В пути она старалась как следует наставить дочь, подготовить ее к семейным и княжеским обязанностям. Рута слушала мать отрешенно, представляя будущую семейную жизнь, которая, конечно же, сложится не по советам старших. Девушке казалось, что их возок тащится слишком медленно по замерзшим кочкам да ухабам. Порой, когда он подпрыгивал, княжна сжимала руки в кулачки. А иногда ее зеленые глаза загорались при какой-то невысказанной мысли. Дочь Радвиласа обликом и нравом пошла в отца: узколицая и белокожая, с глазами прародительницы-русалки, движения молодой пантеры, хватка - железная. Она охотно согласилась на замужество с медведицким княжичем, который в сражениях с ее дядей Мстиславом уже показал себя как отважный витязь. Одно лишь немного огорчало ее: почему ее жених - не великий князь, а только его двоюродный брат?..
Матери она не говорила обо всем, но в разговоре с отцом высказалась, желая показать, что как следует разбирается в политической обстановке:
- Я позабочусь, чтобы Бронислав меня любил!.. И тогда... кто знает, может быть, мы еще добьемся, чтобы он сделался великим князем вместо Лютобора, и был другом Литтскому княжеству...
Радвилас ласково погладил дочь по пушистым льняным волосам.
- Дочь моя, будь всегда осторожна! Не пытайся сделать того, что повредит только тебе. Медведицкие князья - не просто двоюродные братья, но и преданные друзья, как я и Азуолас. Нас с ним никакая женщина не сумела бы поссорить, обещай она хоть власть над миром. Так что думай, Рута! Если обнаружишь хоть малейшую щель между своим мужем и его братом - расширь ее. Но не переоценивай своих сил!
Рута пообещала отцу быть осторожной. Но вряд ли она когда-нибудь смирится, что ее муж - лишь второй по званию и почету.
Медвединцы приехали в Ясную Гору, втайне опасаясь ловушки со стороны литтского князя. Но он заверил их в чистоте своих намерений и послал им священное изваяние Лады, покровительницы любви и мирной жизни. Князь Радвилас часто скрывал свои намерения, но редко лгал. Кроме того, рядом с ним был Азуолас, не приемлющий вероломства.
И вот, недавние противники уселись на стол переговоров, которому предстояло сделаться свадебным. Здесь Радвилас увидел медведицкого князя Лютобора Тихомирича - высокого, крепко сложенного молодого человека. Несмотря на молодость, тот на переговорах держался и говорил очень обдуманно. Видно было, что пережитые невзгоды заставили юного князя повзрослеть раньше срока: сиротство, чжалаирское иго, борьба с другими князьями за великое княжение, пожар, едва не уничтоживший Медведицу, а теперь еще и война с ними, литтами. Глядя на него, Радвилас мысленно прикидывал, кто из его сыновей сумеет в будущем на равных взаимодействовать с медвединцем. Хорошо бы им не оплашать перед таким соседом!
За столом переговоров Радвилас встретил и своего родича, Лютобора Яргородского, вместе с его супругой, сестрой великого князя, и медведицкого тысяцкого, боярина Зимина, и других влиятельных вельмож, о которых знали и при литтском дворе. И, конечно же, будущего жениха Руты - зеленоградского князя Бронислава. Тот сперва держался с будущими родственниками отчужденно, видно, не мог преодолеть неприязнь сразу после войны. В нем ощущался человек более горячий и нервный, чем старший двоюродный брат, но видно было, что они в самом деле привязаны друг к другу. Против воли, Радвилас подумал, что для Медведицы полезно иметь великим князем Лютобора, а не Бронислава. Хотя для Литтского княжества - не самому Радвиласу, так его наследникам, - было бы лучше наоборот. Но приходилось иметь дело с тем, что есть.
Жених с невестой, вроде бы, понравились друг другу. Бронислав забыл неприязнь к литтам, встретив красавицу с глазами русалки. А Рута, которой на пятки уже наступала младшая сестра, радовалась, что для нее, наконец, нашелся равный по знатности жених. Кроме того, она была исполнена надежд на будущее, о которых здесь уже говорилось.
Пока жених с невестой знакомились, их старшие родственники обсуждали условия мирного договора. Согласно им, князь Радвилас отказывался от будущих походов против Медведицы и ее союзников, и обещал больше не оказывать военной поддержки Мстиславу Волчановскому.
Тот также сидел за столом переговоров с угрюмым видом, бросая злобные взгляды то на медведицкого князя, то на Радвиласа, оставившего его без поддержки. Его интересов здесь никто не учитывал. И сварожане, и литты глядели на него как на пустое место. Медвединцы с литтскими князьями беседовали на равных, с ними распря была исчерпана. Но не с ним! Кого же тогда о помощи просить, если Радвилас увильнул, как уж?
Сидевший напротив волчановского князя Лютобор Яргородский, видно, прочел его мысли, произнес вроде бы даже с сочувствием:
- Не ищи, Мстислав Святославич, точку опоры у чужеземцев! Твой Волчанов - прекрасный удел, вот им и владей, никто его у тебя не отбирает. Да и чистая совесть - награда побольше великого княжения.
Мстислав, как раз прикидывающий, сколько подарков еще отвезти в Орду, чтобы выпросить в помощь ордынский тумен, вздрогнул как на ветру.
- Моей совести со мной и жить, не с вами! В мире Прави боги разберутся, кто из нас прав был, кто виноват, - буркнул он.
Синие яркие глаза ведуна-воеводы пронзительно блеснули.
- Это точно, Мстислав Святославич, боги разберутся! С кем-то в мире Прави, а с кем-то еще здесь, в Яви, все становится ясно.
Едва дотерпев до свадьбы своей племянницы с князем Брониславом, Мстислав Волчановский уехал домой. Впоследствии он еще будет пытаться заручиться поддержкой в Орде, но не найдет и там надежной опоры, посидит в плену у медведицкого князя, и только тогда, поцеловав меч ему на верность, должен будет смириться и отказаться навсегда от своих притязаний. Но все это произойдет несколькими годами позже.
А покуда литты заключали мирный договор с Медведицей. Не так-то легко давались обеим сторонам вынужденные уступки. У сварожан стояли перед глазами сожженные дома, разоренные села, у литтов - их обожженные, разбившиеся, искалеченные воины. Но обе стороны вынуждены были подать друг другу руки для примирения. Не будь люди способны не только воевать, но и договариваться, их род давно истребил бы сам себя.
Так был заключен мир, за которым последовала свадьба Бронислава и Руты. Страница истории перевернулась, оставшись жить в памяти тех, кого лично касались эти события. Дочь Предславы, литтская княжна, возвращалась в Сварожьи Земли; круг замкнулся.
А князь Радвилас вернулся в Айваре, не подавая виду, что разочарован неудачей. Втайне, про себя, конечно, много раз вспоминал тот поход, думал на все лады, не щадя своего самолюбия: мог или нет все-таки одержать победу?.. И выходило, что ошибкой был сам поход. Своими глазами поглядев, на что способны сварожане, он признал, что это сильный народ, с которым желательно жить в мире.
И все же Радвилас верил, что историческое будущее - за его народом, литтами. Ведь не случайно же они все предыдущие поколения переживали подъем, пока окружавшие их народы слабели. У литтов есть все, чтобы и дальше оставаться на высоте! Одно поражение не разрушило былых побед. Его воины - все еще те же храбрые литты, что на реке Мрии одолели Орду, что столько раз били аллеманов и лугийцев, что течение одной только длинной жизни раздвинули границы Литтского княжества пятикратно!.. О, это великая сила!
В последнее время Радвиласу часто снилось, будто он летит сквозь облака на спине огромной птицы, не знающей устали. Он чувствует под собой ее гладкое оперение, слышит свист исполинских крыльев, и возносится все дальше и выше, прямо к престолам Солнца и Месяца. Эта птица - Литтское княжество, его народ, преисполненный жизненных сил, как бывает лишь у молодых людей и молодых племен, только начинающих свой исторический путь. Их плечи не отягощает груз ошибок, их глаза зорки, а ноги сильны, и руки легко уберут с пути все преграды. Такой народ далеко способен пойти! Но кто будет его головой, кто поведет по верному пути, не позволит заблудиться, найдет точные решения? На протяжении тридцати лет ею был он, Радвилас. Но неизбежно приближался час, когда ему придется выбрать из своих потомков достойнейшего, что продолжит его дело, а самому уйти навсегда в страну, откуда нет возврата - во всяком случае, в тех же телах и к той же жизни.
Над старостью и смертью, увы, и великие князья не властны. А как хотелось бы еще прожить годы, десятилетия! Вести дальше Литтское княжество к успеху, к новым победам! Он сумел бы не повторить неудачи с Медведицей. Пусть живет спокойно. Он и без нее сможет продолжить начатое на Мрии, одолеть навсегда чжалаирскую Орду. Еще бы лет пять-десять! Как жаль, что, скорее всего, ему не суждено будет довести до конца своих начинаний! А его наследники - как знать, справятся они или нет? Множество великих государств приходят в упадок во вине беспечных, или глупых, или ленивых наследников, которым не хватает сил сохранить достижения своих отцов, не то чтобы двигаться вперед. А ведь развивается лишь тот, кто движется. Так что же - неужели и Литтское княжество ждет такая же судьба? От этой мысли Радвилас просыпался по ночам в холодном поту и не мог потом уснуть. Жаль, что своей головы наследникам не приставишь! Если бы можно было прожить жизни всех последующих литтских князей, чтобы вечно продолжать правильный путь! Но нельзя, нельзя... А своя жизнь коротка, и та утекает сквозь пальцы. Уже не только некогда сломанная нога, а все кости ноют в непогоду, руки уже не так надежны, как раньше. Старость на пороге, скоро она совсем его сломит.
Годами, как будто, много прожито, немногие люди достигают его лет. А все же мало, мало! Пусть бы старели и умирали уставшие от жизни, кто уже ничего не хочет, кто одряхлел душой раньше, чем телом! А ему, князю Радвиласу, есть еще, чего хотеть и к чему стремиться, ему бы, кажется, и бессмертие не наскучило!.. Интересно же, как будет жизнь идти после, с какими вызовами столкнется в будущем Литтское княжество, и как справятся с ними будущие поколения. Сколько бы еще он мог сделать!..
Но нет, Радвилас Алджимантасович! Тебе досталась в наследство от предков неукротимая энергия молодого племени, которую некогда жрец сравнил с бушующим водопадом. Но народы обновляются в новых поколениях, а отдельные люди стареют и умирают в свой срок, как бы яростно не сопротивлялись неизбежности. И величайший из правителей в свой последний час бывает так же одинок и беззащитен, как былинка, сорванная в поле.
Такие мысли все чаще мучили Радвиласа после неудачи под Медведицей. И о них, как и обо всем самом важном, он не мог поведать никому. Впрочем, он никогда и не стремился, чтобы кто-то понимал его мысли. Но поймут ли наследники его цели? Смогут ли к ним стремиться, пока цели эти остаются полезны?
Не было такого дня, чтобы старый князь не размышлял, кому все-таки завещает после себя Литтское и Сварожское княжество. Саулису? Иманту? Кто из его сыновей будет самым достойным наследником? Кого поддержат литтские вельможи и многочисленные родичи? Ведь насколько разросся литтский княжеский род при его жизни! Только у одного него, Радвиласа, двенадцать сыновей. Дочери, конечно, княжеств не наследуют. А у старших сыновей уже взрослеют собственные дети, есть и внуки - его, Радвиласа, правнуки. Но все это - наследники следующих очередей, они покуда не в счет, однако и в них течет кровь Алджимантаса. А есть еще братья, их дети и внуки... Ого! Вот он - Железный Лес, некогда виденный во сне князем Алджимантасом! До сих пор вполне оправдывалось сказанное тогда пророчество Ишментаса - о величии, какого достигнет их род, если будет стоять заодно. Как добиться, чтобы Железный Лес сохранял свое единство и при следующих поколениях? Кого из сыновей Радвиласа скорее поддержит весь род?
Старшие его сыновья прожили всю жизнь в Сварожьих Землях: Саулис в Темноборске, Линас - в Дебрянске, Борусс - в Дедославле, Каутмантас - в Славгороде, Арнис - в Ялине. Жители этих земель - литтские подданные, но внутри все еще сварожане. Его сыновья роднятся со сварожанами, говорят по-сварожски чаще, чем по-литтски. Сумеют ли они понять, как важно сохранить Литтско-Сварожское государство под началом литтского знамени, сохранят ли старинные литтские обряды, язык, обычаи? Спору нет, он сам рассадил сыновей в отторгнутых у сварожан окраинах. Но вот вопрос - за эти годы кто кого преобразовал под себя: - его сыновья - сварожан-подданных или сварожане - наследников Радвиласа? Если равновесие в Литтском и Сварожском княжестве нарушится, куда качнутся его старшие? Чего доброго, примут подданство какого-нибудь сварожского князя, как сделал Лютобор Яргородский, сын Мадвижаса, и забудут, кем на свет родились. А наследник Литтского княжества обязан быть литтом!
Сыновья от Предславы всю жизнь были ближе отцу, они живут рядом, в Айваре и близлежащих городах. За них он скорее мог поручиться, их хорошо знает литтская знать. А из младших сыновей первый, разумеется, Имант - не по старшинству, а по любви, которой взыскан всю жизнь... Что же: поверить, что трезвый голос разума и голос прихотливого сердца в данном случае едины, и завещать престол тому, кому хочется? А его старшие сыновья, что сочтут себя обойденными? Примут ли они Иманта великим князем, главой рода? Не приведет ли его выбор к губительным распрям?
Радвилас не знал покоя, каждую свободную минуту думал о будущем наследнике, взвешивал все "за" и "против". И никто не мог ему сказать, как пойдут дела после него.
Имант, словно предчувствуя, что решается его судьба, хоть отец никогда с ним не говорил о наследстве, сделался с ним еще обходительней. Когда Радвилас приглашал его, всегда приходил по первому зову, но часто являлся и сам, старался показать свою осведомленность в государственных делах, зная, какие качества больше всего ценит отец. Если бы сам княжич и не подумал о будущем задолго до того, как ему суждено будет осуществиться, то ему подсказывали из лучших побуждений его мать и Сирвидас. А их мнениям Имант привык доверять.
-
Мир с Медведицей был Радвиласу необходим. Но неудачный поход подорвал его силы. Да, годы берут своё, но в пору своего расцвета он бы, возможно, задумался о том, что его младший сын уж слишком хорош и слишком часто его мнение совпадает с отцовским. Возможно, Великий князь сумел бы понять, что тот, кто во всём с тобой согласен, может попросту своего мнения и не иметь, а пользоваться чужим. Да и опыта военного, необходимого князю, у Иманта не было. Уж скорее старшие, жившие на завоёванных землях, набирались и военного и государственного опыта.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Мир с Медведицей был Радвиласу необходим. Но неудачный поход подорвал его силы. Да, годы берут своё, но в пору своего расцвета он бы, возможно, задумался о том, что его младший сын уж слишком хорош и слишком часто его мнение совпадает с отцовским. Возможно, Великий князь сумел бы понять, что тот, кто во всём с тобой согласен, может попросту своего мнения и не иметь, а пользоваться чужим. Да и опыта военного, необходимого князю, у Иманта не было. Уж скорее старшие, жившие на завоёванных землях, набирались и военного и государственного опыта.
Увы, но подводить итоги рано или поздно приходится каждому.
Имант - таков, как он есть, и чего добьется, наверное, и возможен был только при своем месте в княжеском родословном древе - балованным поздним сыном, которому при жизни отца просто негде было раскрыть весь свой потенциал, уж каков есть. Будь ему к этому времени лет за сорок, как старшим, уж наверное, определился бы более четко, и у отца не было бы иллюзий на его счет. А так, Радвилас ему доверяет авансом.
А старших его сыновей, боюсь, в Айваре никто не ждет - ни отец, ни братья с мачехой, ни литтские вельможи, привыкшие к детям Предславы.
Княгиня Предслава не знала ничего о потаенных замыслах Радвиласа, он не делился ими даже с супругой. Но, видно, женское и материнское чутье ей что-то подсказывало, или она самостоятельно подумала о том же. Сделалась особенно внимательной к супругу, своими руками заваривала ему травяной отвар, растирала мазями его больную ногу, хотя все это могли бы делать и слуги. И, конечно, не упускала случая напомнить мужу о судьбе их детей.
- Я забочусь, чтобы ты как можно дольше сохранял здоровье, ради меня и наших детей! Я боюсь представить, что будет, если от твоих старших сыновей будет зависеть судьба нашей семьи! - с тревогой говорила она, привязывая полотенце со льдом к его ноющему колену. - Что если дети от Всемилы не простят нашим твоей любви, твоего родительского предпочтения, не захотят с ними делиться наследством и отнимут все?..
- Не отнимут, - Радвилас нахмурился: ему не понравилось, что жена говорит о сыновьях как о несмышленых детях. - У князей из рода Алджимантаса не так-то легко отнять то, чем они владеют по праву!
Княгиня прижала к груди все еще красивые, изящные руки. Она была еще молода, годы и рождение многих детей не смогли испортить ни ее красивого лица, ни стройной, ухоженной фигуры. Глядя на жену сейчас, Радвилас подумал, что разница в возрасте между ними только увеличивалась, а не сокращалась.
Она подала ему в выточенной из янтаря чаше остывший отвар, пахнущий мятой. Умоляюще заглянула в глаза мужу, сидевшему в кресле, положив ноги на скамейку. Перед ним на столе лежала закрытая книга и еще не развернутые письма. Князь ждал ухода жены, чтобы заняться обычными утренними делами.
Предслава укоризненно взглянула на него.
- Я вообще не хочу, чтобы им приходилось бороться за власть! Устрой их судьбу, чтобы не было повода для распрей!
- Поверь, я и сам денно и нощно ищу лучший для всех способ! - вздохнул Радвилас. - Я не бог, чтобы ручаться за будущее. Но не меньше тебя желаю блага нашим детям. Кстати, если встретишь Иманта, скажи, что я его приглашаю проехать со мной вокруг города. Может быть, на свежем воздухе скорее придет в голову дельное решение...
Княгиня вышла, немного успокоенная обещанием мужа, но все равно без твердой уверенности в будущем. А Радвилас, оставшись один, обеспокоенно потер пальцами лоб и стал размышлять.
Неужели именно многочисленность, принесшая славу Железному Лесу, теперь способна его погубить или, по крайней мере, ослабить? До сих пор потомки Алджимантаса были не только сильны, но и преданны, но будет ли так впредь? Престол великого князя - блестящая приманка, кому об этом знать, как не ему, Радвиласу. Прежде он не задумывался, что такое количество сыновей способно подвергнуть опасности Литтскую Землю. Когда-то радовался рождению каждого нового отпрыска. Видел в них благословение богов, щедро наградивших его род. Всего было в избытке: энергии, власти, славы, мужской силы, и все казалось мало. Где уж там думать, что станет после него! Нет, он не жалел ни об одном дне, и, верни ему боги молодость, вновь упивался бы жизнью и властью. Но теперь приходилось думать о последствиях. Он оставит своим детям прекрасное наследство - обширную и богатую землю, от Алатырьного моря до Полуденного. Но кто из его сыновей сможет сохранить и приумножить достигнутое? Кто, кто?..
- Княжич Имант пришел к великому князю! - послышался за дверью вкрадчивый голос Сирвидаса.
Старый князь удивился, услышав эти слова, будто ответ на его многодневные напряженные думы.
Имант вошел в покои к отцу, наклонился, чтобы князь мог его обнять, не поднимаясь с кресла. Он был в одежде для верховой езды. Сопровождавший княжича Сирвидас оделся почти так же. Если бы он не остался стоять в сторонке, да не держался молча, потупив взор, никто бы и не угадал в нем слугу.
- Матушка сказала, что ты меня зовешь, - сказал Имант.
- Да; сперва разберемся с письмами, а после поедем, развеемся немного, - Радвилас отодвинул пустую чашу из-под отвара из трав, развернул первое письмо. Прочел его, иногда делая пером какие-то отметки, затем, подумав немного, написал ответ на обратной стороне.
Радвилас работал с прошениями быстро, сосредоточенно, молча. Перо в его руке так и летало пергаменту, давая указания княжеским чиновникам, которым надлежало выполнять распоряжения. "Передать казначею, пусть выдаст семьдесят золотых". "Этому человеку в государственной службе отказать навсегда". "Выяснить, почему Меретское княжество не доплачивает подати. Если подтвердится, что эта земля потерпела большие убытки от засухи и саранчи - подать в этом году не взимать". Здесь же были и прошения, связанные с судебными приговорами, и доклады о положении на границах.
Имант лишь удивлялся, сколько важных дел ежедневно успевает решать его отец, по каждому находит наилучшее для данного случая решение. Наверное, с его многолетним опытом трудно встретить что-то вправду новое, и с подобными случаями князь Радвилас уже не раз сталкивался.
И княжич старался, подражая отцу, просматривать все письма, задумывался над ними и, если был твердо уверен, ставил пометки. Самым главным было - не зевать от скуки. Ему казалось, что время тянется ужасно медленно.
Сирвидас, заглянувший через плечо своего господина, украдкой показал ему ошибку в чертеже земляных укреплений какого-то города. Имант проворно передал этот чертеж отцу.
- Взгляни, батюшка! Если так строить, как здесь написано, все обвалится!
От Радвиласа не укрылась молчаливая пантомима обоих юношей, но он только снисходительно усмехнулся. Пусть уж Сирвидас на первых порах иногда подскажет Иманту, ведь получается-то удачно...
- Да. Это точно. Глаз да глаз нужен, чтобы дела в княжестве не пошатнулись, - назидательно произнес Радвилас, перечеркивая несколько раз подряд неправильный чертеж.
- Трудно бывает найти толковых людей, чтобы все делали правильно? - спросил Имант с невольным сочувствием не то к отцу, не то к самому себе, стоило на миг представить, что когда-нибудь груз бесконечных забот ляжет на его плечи.
Радвилас выразительно взглянул на сына.
- Нетрудно... если сам знаешь, как сделать правильно.
Имант попытался представить, сколько должен знать великий князь, и ему показалось, что весь каменный замок Алджимантаса лег ему на плечи своей непредставимой тяжестью. Тогда уж не видеть ни веселых выездов на охоту, ни танцев, ни пиров, ни праздничных хороводов на лугах, где так весело кружиться с окрестной молодежью... Да что там, просто есть и спать в свое удовольствие станет некогда! Недаром князя Радвиласа еще никто не заставал спящим.
У Иманта невольно вырвалось почти жалобное:
- Батюшка, пусть боги тебе пошлют еще долгие годы править Литтским княжеством! Все равно никто другой не разберется в его заботах!
Радвилас непривычно строго взглянул на своего любимого сына.
- Возможно ли это, мальчик мой? У всего на свете свой срок. И любую судьбу надо принимать с достоинством, а не как испуганный мальчишка... Кстати, который час?
Сирвидас выглянул в окно, не затененное на этой стороне кронами деревьев, и определил по положению солнца:
- Полдень доходит, государь!
- Хорошо; тогда поедем кататься. Я велел к этому часу оседлать коней.
Имант помог отцу подняться на ноги, и тот оперся на его плечо. Если бы не больная нога, он бы мог и теперь еще двигаться легко! Когда ехал верхом, забывал свою немощь, в седле она ему не мешала, но на своих ногах - досаждала чем дальше, тем больше...
Поглядев, как высоко поднялось солнце, старый князь задумчиво проговорил, обращаясь к сыну:
- Как быстро прошло это утро. Имант, ты не заметил?
Изумленный княжич покачал головой. Ему казалось, что утренний разбор прошений тянулся невыносимо медленно.
- Ну да, в молодости все кажется иным, - невесело усмехнулся Радвилас. - Тогда хочется, чтобы время шло скорее. А теперь оно ускорило бег во много раз, дни мелькают как часы, а часы - как минуты. Год за годом уносятся, точно спицы в колесе. Ты сейчас, конечно, не поймешь, как это бывает. Если доживешь до моих лет - вспомнишь, - проговорил Радвилас, выходя во двор и с помощью слуг садясь на своего вороного коня.
Конь повернул к нему голову с белой звездочкой на лбу, требуя ласки. Князь почесал коню лоб и задумался: сколько всего было коней в его жизни, на скольких довелось ездить с тех пор, как их с Азуоласом, совсем еще маленьких, посадили на первых скакунов?.. Нет, счесть не удавалось! Много их было - и белых, и рыжих, и вороных, гнедых, серых в яблоках; изящных верховых, как вот этот, и боевых гигантов, предназначенных носить рыцарей в полной броне. Некоторые кони погибали в бою, другие мирно старились на княжеской службе, и он брал вместо них более молодых. Одни носили его на своей спине всего несколько дней или седьмиц, а другие служили годами... Да что уж там говорить о конях, если и среди людей никого, кроме брата Азуоласа, не осталось из свидетелей его молодости! Весь двор обновился с тех пор неоднократно, а войска - и подавно. Если где-то и остались еще бывшие воины, свидетели первых битв Радвиласа - еще вовсе не великого князя, а лишь одного из сыновей Алджимантаса, - то теперь, конечно, внукам рассказывают о тех давних сражениях. Да и то, верно, мало осталось на свете его ровесников. Мало кому боги дают такое долголетие, как роду литтских князей...
Его конь пошел резво, стараясь не дать себя догнать золотисто-гнедому, на котором ехал Имант. Радвилас умело правил конем, радуясь про себя, что на это его сил вполне достаточно.
Миновав городские ворота, отец с сыном свернули к излучине Уммы, за которой начиналась скалистая гряда, поросшая сосняком. Старый князь любовался видами наступающей весны. Первая нежная трава едва поднялась из земли, и в тени голубели перелески, тянулись острые стрелки гусиного лука. Далеко под сенью деревьев еще кое-где дотаивали последние сугробы, рыхлые и ноздреватые, скорее серые, чем белые. Но земля уже оттаяла, согретая лучами Сауле. Над недавно вскрывшейся рекой с громким кличем пролетела стая гусей, так высоко, что только их звонкие, радостные голоса долетели до земли.
Князь Радвилас молча оглядывался по сторонам. В глубине души он любил свои родные края больше открытых степных просторов, суровых аллеманских замков, многолюдных сварожских городов, среди которых прошла его жизнь. Даже оглядеться вокруг никогда не хватало времени!
- Смотри, Имант, как хороша наша земля! - проговорил он задумчиво.
Находчивый сын тут же предложил, уловив, какие чувства владеют его отцом.
- Если хочешь, батюшка, попозже весной, пока не жарко, можно будет спуститься на лодках вниз по реке, к озеру Белтане, к дяде Азуоласу в гости. Устроим тебе самую красивую и удобную ладью, и ты во время путешествия сможешь отдохнуть и в кои-то веки не думать о делах!
Радвиласа удивило и обрадовало предложение сына, однако при последней его фразе старый князь усмехнулся и с сомнением покачал головой.
- Вряд ли я смогу хоть на день пустить события на самотек, не заботясь, как там они идут без меня. Думаю, не суждено мне обрести покой в этой жизни!
Да и не хотелось ему никогда покоя бездеятельности, даже сейчас. Наоборот - думалось все больше о том, сколько бы еще мог совершить, если бы вернулись к нему силы, как в молодости. Но об этом уже никому не скажешь, даже любимому сыну. Пусть тот все поймет сам, когда придет его пора.
- Ну пусть так, батюшка, но на плавание по реке ты ведь согласишься? - с надеждой спросил Имант.
Теплая улыбка, какую мало кто видел даже среди самых близких, тронула сухие губы князя Радвиласа.
- Хороший замысел, Имант! Значит, через месяц готовься к путешествию.
- Вот, Сирвидас все устроит, - кивнул княжич в сторону своего любимца, сопровождавшего князей на прогулке. Не упустил случая выдвинуть его вперед!
И Сирвидас устроил! Спустя месяц на пристани возле Уммы красовалась целая речная флотилия из очень красивых и быстроходных ладей, чтобы великого князя сопровождала в путешествие достойная свита. Все ладьи богатым убранством больше напоминали плавучие дворцы. Первая, украшенная позолоченной головой рыси с глазами из зеленого янтаря, предназначалась для великого князя и его семьи.
Радвилас сперва нахмурился, когда узнал, сколько кун пошло на подготовку путешествия, задуманного без всякой важной цели. Но признал, что устроено все было на славу.
Они проплывали по берегам красивой реки, где вовсю зеленели леса. Цвели дикие вишни, роняя в воду белоснежные лепестки, душисто благоухала черемуха. Пели в кустах соловьи. И путники наслаждались природой, отдыхали, ловили рыбу во время остановок, а когда хотели - охотились в лесу (лошадей и собак тем временем вели по берегу).
Князь Азуолас с княгиней Рингалле не ожидали у себя в Лутаве таких гостей, но приняли как всегда, с истинно княжеским гостеприимством. И Азуолас громко хохотал, сжимая своего брата в медвежьих объятиях:
- Ну, братец, ты, как всегда, хоть кого застанешь врасплох! Я было думал, с таким шествием к нам мог явиться только аллеманский император или чжалаирский хан, и готовился их встретить, как подобает, - а это мой скромный брат!
- Имант надоумил меня на эту поездку, а осуществил все Сирвидас, - признал великий князь, показывая на молодых людей, спустившихся на берег за ним вслед.
Азуолас тепло приветствовал племянника, но мимо его любимца прошел, презрительно сощурив глаза. Он не любил Сирвидаса, считая его своекорыстным пронырой, заботящимся только о собственных интересах. А своих чувств брат великого князя обычно ни от кого не скрывал.
Но эта тлеющая неприязнь не могла испортить поездку. Сирвидас был достаточно умен, чтобы не вставать на пути у князя Азуоласа, во всяком случае, пока что. А тот вовсе не думал о дерзком холопе больше, чем он заслуживал.
Лутава в годы правления Азуоласа превратилась в мощную крепость, не хуже Айваре. Высокие стены из красного кирпича опоясывали близлежащие холмы, башни отражались в водах озера Белтане. Гостеприимный хозяин с гордостью показывал брату свои владения.
- Айвараса сделаю наследником, - тихо, чтобы никто не услышал, сказал как-то Азуолас, когда братья верхами объезжали свои владения. И, поймав недоумевающий взгляд Радвиласа, печально произнес: - Старшие двое вышли у меня из доверия. Виганда охмурили аллеманские послы: наплели ему с три короба, что литтам полезно дружить с аллеманами, и даже... обещали ему великое княжение! А он, дурак, стал уже подыскивать союзников среди моих воинов. Я узнал и выставил его вон. Пусть живет среди аллеманов, которых так полюбил! Если одумается, приму, но княжества уже не доверю. Рингалле плакала, но... поняла.
- Сочувствую тебе! - отозвался Радвилас, искренне сожалея. - Я много о своих сыновьях думаю, кто из них достойнее. Но такого и представить не мог! А что же старший твой, Гинтарас?
- Гинтарас знал о замыслах своего брата, и не пытался его образумить, хотя бы ради его пользы, - непримиримо ответил Азуолас. - Я его отослал на границу, под Фрейбург. Пусть свежий ветер продует ему мозги!.. Нет, моя надежда - Айварас! В нем я узнаю себя в молодости.
"Может, это судьба? Айварас наследует Азуоласу, а Имант - мне, и они продолжат наше дело и дружбу!" - в который раз подумал Радвилас.
-
Мда! Почему Азуолас видит, что Сирвидас "не по чину берёт", а Радвилас этого не видит? Он сам в годы Иманта не считал дела государственные скучными, но
Пусть тот все поймет сам, когда придет его пора.
. Если ты хочешь сделать сыночка Великим князем, так когда эта пора придёт? Уже пора и прийти, самому головой думать, а не ждать когда верный слуга подскажет. И Радвилас всё это видит, но иногда люди видят не то что есть, а то что хочется увидеть.
-
Очень Радвиласу хочется сделать великим князем Иманта, вот он и принимает желаемое за действительное. Конечно, никто не застрахован от слабостей, но ведь неправильный выбор наследника может перечеркнуть всё сделанное.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis! :-* :-* :-*
Мда! Почему Азуолас видит, что Сирвидас "не по чину берёт", а Радвилас этого не видит? Он сам в годы Иманта не считал дела государственные скучными, но Пусть тот все поймет сам, когда придет его пора.
. Если ты хочешь сделать сыночка Великим князем, так когда эта пора придёт? Уже пора и прийти, самому головой думать, а не ждать когда верный слуга подскажет. И Радвилас всё это видит, но иногда люди видят не то что есть, а то что хочется увидеть.
Потому что Азуолас сам всегда прям и честен (для князя даже слишком - видно, что брат всю жизнь в политике прикрывал). И он не любит людей, привыкших изворачиваться, втираться в доверие. А Радвилас к этим качествам более снисходителен.
Радвилас свое решение объявит только в последний момент, перед самой смертью. Когда это он о своих замыслах кому-то сообщал заранее? А в делах Имант учится разбираться.
Очень Радвиласу хочется сделать великим князем Иманта, вот он и принимает желаемое за действительное. Конечно, никто не застрахован от слабостей, но ведь неправильный выбор наследника может перечеркнуть всё сделанное.
В отношении Иманта у него "слепое пятно" в обзоре. Как у тех медведицких арбалетов, которые со стены издалека поразят любую цель, но, если удастся под ними проскочить, выйдешь из зоны обстрела. К тому же, Имант пока не давал никаких заметных причин для разочарования. Скорее - наоборот, старается.
Радвилас попытается все устроить так, чтобы при его наследниках оставался мир. Все факторы, известные ему на тот момент, он учтет.
Глава 30. Смерть князя Радвиласа
Еще пять лет прожил князь Радвилас после похода на Медведицу. Войск больше не водил, однако все нити правления Литтским и Сварожским княжеством держал крепко, и ум его оставался твердым и ясным. Своего наследника он так и не назвал, ожидая знака, что поможет раз и навсегда определить, кому должен перейти престол - старшему сыну или же любимому. А до тех пор все оставалось по-прежнему.
Однажды весной великий князь, объезжая вместе с воинами свои владения, попал под грозу. Молнии гневно полосовали небо, и дождь лил как из ведра. Радвиласу со свитой некуда было укрыться от ливня, и они вмиг промокли до костей. Хотя князь, как только утихла гроза, закутался в сухой плащ, его все равно начала бить дрожь. Холодный ветер пронизывал насквозь, унося последние остатки тепла из изношенного старческого тела.
Домой Радвилас доехал верхом, стараясь не поддаваться подступающей немощи. Однако еле слез с коня, и до своей опочивальни добрался только с помощью слуг. Княгиня Предслава всплеснула руками, помогая мужу улечься в постель, укрыла его одеялом на лебяжьем пуху. Лицо ее выражало тревогу и даже страх. За него ли она боится или за себя и своих детей, если его не станет? Радвилас с трудом протянул руку и погладил пышные волосы жены, лишь кое-где пронизанные серебряными нитками седины.
- Все такая же, - глухо проговорил он, имея в виду: как в то время, когда он взял ее в жены.
Предслава покачала головой. Она-то знала, что прошедшие годы, подарившие им стольких детей, отнюдь не прошли бесследно.
Услышав по голосу мужа, что его мучает жажда, княгиня подала ему в кубке горячий травяной отвар.
- Выпей, это вернет тебе силы.
Радвилас усмехнулся, покачал головой, как бы желая сказать: "В мои годы уже никакое волшебство не поможет". Но горячее, подслащенное медом питье выпил жадно, и прикрыл глаза, откинулся на подушки.
Прежде князь никогда не болел, и сейчас окружающие не сразу встревожились. Все думали, что это просто недомогание. Но на следующее утро он уже не смог подняться с постели. Голова горела, как в огне, грудь раздирал удушающий кашель. Вызванный Предславой княжеский лекарь давал больному то одно лечебное питье, то другое, но они мало чем могли помочь. Радвилас лежал и кашлял, то дрожа от холода, то обливаясь потом. Когда Предслава прикладывала к его голове холодное полотенце, ненадолго становилось легче. Но новая волна жара снова поглощала его, туманила сознание.
Лекарь сразу сказал встревоженной княгине Предславе, что не может поручиться за жизнь великого князя.
- Огневица - опасная болезнь, государыня! - шепотом произнес он. - Великий князь был всегда крепок здоровьем, но в его годы любая хворь может оказаться пагубной.
- Сделай все, что можешь! - прорыдала княгиня.
А больной князь ощущал себя плавающим в зыбком горячем мареве, не имеющем ни верха, ни низа. Он не бредил, оставался в своем уме, но собственное тело, распростертое на кровати, одновременно казалось ему невесомым, словно висело в пустоте. И оттуда над ним склонялись те, кого уже давно не было среди живых: отец, мать, братья - Гедрюс, Таутвигас, Мадвижас, первая жена - Всемила. Они звали его - без злорадства, но и без скорби.
- Твой срок приходит, Радвилас! Ты и так пережил многих, пора и честь знать, - тормошили его братья.
- Или ты из одного упрямства думал прожить вечно? - спрашивал Алджимантас. - Ты, конечно, многое сумел переиначить в наших княжествах, но весь мировой порядок даже тебе не по плечу!
- Да и зачем его менять? Он совсем не так плох, - улыбнулась княгиня Святогнева (матушка, которую не видел целую жизнь!) - Здесь находят друг друга все, кто простились при жизни. Вспоминают былое, помогают своим потомкам. Копят силы для новых свершений.
- Но я еще здесь не все закончил, - протестовал Радвилас. - Я еще не сказал, кому быть князем после меня!
Он почувствовал, как стремительно летит вниз, к своей земной жизни. И услышал пронзительный женский крик - он не понял, Предслава то была или Всемила:
- Позаботься о наших детях! Молю тебя, Радвилас: позаботься о наших детях!
Теперь он вполне пришел в себя, увидел рядом сидевшую на скамейке жену, младших сыновей - Иманта и Римунаса, лекаря, слуг. Все глядели так, словно ждали от него чего-то. А у него, великого князя литтского и сварожского, едва оставались силы на последнее дело, что должен был совершить. Последнее по времени, но не по важности.
- Пусть приедет брат мой Азуолас, - произнес Радвилас слабым, но ясным голосом. - Скажите, что я его призываю к моему смертному одру.
Княгиня Предслава заплакала, закрыв лицо руками. Но у умирающего великого князя уже не осталось сил, чтобы утешать ее.
Когда князю Азуоласу сообщили, что брат его умирает, он немедля потребовал коня и помчался из Лутавы в Айваре, словно на буйных крыльях Стрибога. По дороге вспоминал, как некогда, тридцать пять лет назад, вот так же мчался со своим войском в столицу, снежной зимней ночью, чтобы возвести на великокняжеский престол Радвиласа, который теперь призывал его для последнего прощания. Может, еще не для последнего? Может, останется жить? Азуолас гнал коня, боясь опоздать, но до последнего мгновения сохранял надежду.
До самого последнего мгновения, пока не увидел брата, лежащего на постели из дорогого агайского сукна, под фарсийским одеялом. Болезнь истощила Радвиласа, и за несколько дней он, казалось, постарел больше, чем за всю предыдущую жизнь. На изможденном морщинистом лице из темных провалов лихорадочно блестели глаза.
Радвилас попытался приподняться навстречу брату и улыбнулся. Всего двумя годами моложе него Азуолас, а еще бодр и крепок, только что проделал верхом такой путь, и даже не запыхался. А сам он оказался слабее. Впрочем, для того, что он собирается завещать, как раз все к лучшему...
Азуолас бросился к постели брата и, если бы слуга не подвинул ему кресла, упал бы на колени у его изголовья. Осторожно взял его высохшую костлявую руку. На глазах неустрашимого литтского витязя выступили слезы.
- Неужели ты, Радвилас, поддашься какой-то болезни? Приди в себя, возроди свою силу духа! Земли наши велики, и в них столько еще надо сделать!
Старший брат с благодарностью сжал его руку.
- Спасибо тебе за все, что делал и делаешь для меня!.. Я и позвал тебя, чтобы поговорить о будущем. И о прошлом... Сейчас как раз вспоминал всю жизнь нашу, все победы, славу... Жизнь прожита, а сколько бы еще сделать хотелось! Сколько бы еще могли мы совершить... - страшный приступ кашля не дал больному договорить, и он, уткнувшись лицом в подушку, хрипел, не в силах вдохнуть воздух.
Отдышавшись немного, виновато взглянул на брата.
- Видишь, братец... Мое время на исходе... Агайские древние мудрецы учили: кого любят боги, тот уходит молодым.
Изумленно вытаращил глаза Азуолас: уж не заговаривается ли его брат? Коли так, то они с Радвиласом должны себя считать самыми несчастными.
Но Радвилас без слов понял мысли брата, слабо покачал головой.
- Не о телесной молодости шла речь. Главное - до смерти сохранить молодость души, решимость, жажду деяний, радость жизни, умение удивляться новому. А мы с тобой душой всегда оставались молодыми! Потому и жизнь для нас промчалась быстро.
Азуолас потерся щекой о руку брата.
- Да. Ты прав. Мы с тобой никогда не состаримся.
- А может, мы и не умрем никогда! - Радвилас даже приподнялся на подушках, желая хоть как-то передать брату, что он видел в забытье. - Будем из Вышнего Мира приглядывать, как пойдут дела в Литтской земле, отдыхать от земных забот.
- Так и будет! - встряхнул седой головой Азуолас, горячо, как в юности, продолжал замысел брата: - Мы и на Вышнем Небе не заскучаем! А если увидим, что здесь не так дела пойдут - мигом вернемся с того света, врагов отвадим, наследникам вправим мозги!
И Радвилас улыбнулся, радуясь, веря, что все так и будет.
Братья помолчали, думая о том, как быстротечна жизнь. Казалось, только недавно были они молодыми, собирались в этом княжеском замке под рукой отца своего, князя Алджимантаса. Но его нет давно, и иных из братьев - тоже, да и сами они успели состариться. И ничего не возвратить назад, ни единого дня, как зимой не вернуть прошедшего лета.
Но они не напрасно прожили жизнь! Лучшей памятью о сыновьях Алджимантаса останутся многократно раздвинутые рубежи Литтского княжества, его могущество, благосостояние, покой на границах. Лишь бы так оставалось после!
Об этом и должен был умирающий Радвилас сказать своему брату, для этого разговора, помимо простого прощания, пригласил его к своему смертному одру. Приподнявшись на подушках, попросил брата:
- Обещай мне, что поддержишь назначенного мной наследника, и после моей смерти поможешь ему удержать власть, даже если не все примут его!
- Обещаю, брат! Но скажи, наконец, кого из своих сыновей ты выбрал в наследники? - нетерпеливо спросил Азуолас.
- Иманта...
Азуолас едва поверил услышанному.
- Иманта?! Ну тогда справедливо говоришь, что его не примут твои старшие сыновья! Ведь он - восьмой по счету, у него нет ни опыта, ни навыков воина и полководца. Быть литтским князем - до сих пор означало не вкладывать меч в ножны!
- Ты прав, брат: Имант еще молод. Но как раз поэтому, я верю, ему суждено долгое, блестящее будущее, - все с большим трудом проговорил Радвилас. - А на первых порах, я прошу тебя, помоги ему удержать власть! Поддержи его военной силой, помоги освоиться с новыми обязанностями. Обещай мне, брат!
И Азуолас сдался. Вынув из ножен меч, коснулся губами холодной синеватой стали.
- Обещаю тебе, брат, помогать Иманту! После меня половину княжества наследует Айварас; пусть они правят вместе, как мы с тобой.
Слабая, болезненная улыбка - скорее, тень ее, - коснулась запекшихся губ Радвиласа.
- И я думал о том же. Хорошо, что сыновья иногда повторяют отцов... С тобой я спокоен за моего мальчика. Остальным сыновьям завещаю богатые владения, так что никто не останется обойденным. И тогда наш род будет многочисленным, но единым под началом одного главы.
Князь Азуолас нахмурил брови: он не очень-то верил, что Имант сможет быть достойным главой Железного Леса. Но он уже дал брату обещание, а нарушить слово не мог ни при каких обстоятельствах.
Радвилас хорошо знал брата, и теперь расслабленно откинулся на постель, собирая последние силы, чтобы попрощаться с близкими, дать им последние наставления.
- Теперь позови жену мою, сыновей... Нет, постой!..
Азуолас с готовностью наклонился к нему, и брат поцеловал его в щеку горячими от лихорадки губами.
- Благодарю, что ты был всю жизнь рядом со мной! Твое чистое сердце и верная рука, твоя совесть помогали мне во многом. Бывало, когда соображения пользы подталкивали меня поступить бесчестно, я задумывался: сохраню ли я при этом твою дружбу? И отказывался от таких средств. Из-за тебя и ради тебя, брат!
Он видел, что Азуолас плачет, не сдерживая слез. Затем, справившись с собой, тот отворил дверь, и в покои к больному вошли Предслава и двое младших сыновей - Имант и Римунас. Следом за Имантом неслышно вошел Сирвидас. Ему очень нужно было узнать, что здесь произойдет, а уйти ему никто не приказывал, и потому он остался здесь, правда, у дверей.
Родственники умирающего великого князя собрались вокруг него, ловили каждое слово, ждали, что он выскажет напоследок нечто такое, что полностью изменит их жизнь.
И не ошиблись. С целеустремленностью умирающего, которому нельзя терять время, Радвилас нашел взором любимого сына.
- Имант! Тебе я оставляю Великое Княжество Литтское и Сварожское! На тебя моя главная надежда...
Княгиня Предслава умиленно сложила руки, и на лице ее печаль близкой утраты на миг смешалась с радостью за сына.
- Муж мой! Пусть боги тебя наградят за то, что ты сделал достойный выбор!..
- Достойный ли - определят лишь деяния, а их мы от Иманта еще не видели. Верим наперед, что он не посрамит нашего рода, - проговорил Радвилас, тяжело дыша; его мучила жажда.
Княгиня протянула ему еще чашу травяного отвара, и он осушил ее, и ему на некоторое время стало легче. Снова найдя взором Иманта, Радвилас проговорил:
- Ты-то что же молчишь, мальчик мой? Как ты относишься к тому, что судьба родной земли окажется в твоих руках?
Лицо молодого князя выражало растерянность и тревогу.
- Я не знаю, батюшка. Хочу, чтобы ты пожил и порадовался еще, - произнес он, стараясь взять себя в руки.
Костлявая рука Радвиласа ласково погладила сына по склонившейся голове.
- Я за тебя порадуюсь, если сможешь править достойно, - пообещал он.
-
Верим наперед, что он не посрамит нашего рода
Ничего себе аванс! Отдать великое княжение мальчишке, который и сам не особо рвётся к государственным делам и заботам. Азуолас прав, Имант - зерно будущего раздора. И дорого же ему обойдётся клятва, данная умирающему брату.
-
Всё-таки, Имант. Конечно, сомнений практически не было (только ма-а-аленький-ма-а-а-ленький клочок надежды оставался, что Радвилас всё-таки подумает головой, а не сердцем). Как, интересно, к этому отнесутся старшие братья? Не попытаются ли повторить сценарий с Лемтурисом? При Азуоласе - вряд ли, но ведь и он вряд ли долго проживёт.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis! :-* :-* :-*
Верим наперед, что он не посрамит нашего рода
Ничего себе аванс! Отдать великое княжение мальчишке, который и сам не особо рвётся к государственным делам и заботам. Азуолас прав, Имант - зерно будущего раздора. И дорого же ему обойдётся клятва, данная умирающему брату.
Каждому бывает не чуждо ничто человеческое. Даже если кто-то, как Радвилас, всю жизнь не допускал до себя человеческих слабостей. К тому же, возможные последствия пока еще далеко не очевидны. Трудно предсказать, как дело повернется.
А Азуоласу деваться некуда. Он не может нарушить клятву.
Всё-таки, Имант. Конечно, сомнений практически не было (только ма-а-аленький-ма-а-а-ленький клочок надежды оставался, что Радвилас всё-таки подумает головой, а не сердцем). Как, интересно, к этому отнесутся старшие братья? Не попытаются ли повторить сценарий с Лемтурисом? При Азуоласе - вряд ли, но ведь и он вряд ли долго проживёт.
Увы, надежда не оправдалась. В данном случае Радвилас соответствует своему имени - в том, что нашел надежду на будущее величие Иманта.
В этом поколении, я опасаюсь, все будет гораздо сложнее. Ассоциации, конечно, напрашиваются - но здесь история первый раз произойдет как фарс, а второй (нынешний) - как трагедия. Да и Имант - отнюдь не Лемтурис. Личными качествами он больше напоминает дядю по матери, Мстислава Волчановского. А тот, как мы помним, ради власти на многое готов.
Имант присел на скамейку возле смертного ложа отца, и тот возложил обе ладони ему на лоб.
- Сын мой, ты будешь великим князем, но не забывай о своих братьях. Каждому из них я завещаю богатый удел, с тем чтобы они чтили тебя и повиновались. Но и ты оказывай им уважение, какого требует их род. Все вы - потомки Алджимантаса, "железный лес". Поклянись, что никогда не поднимешь руку на своих братьев, будешь обращаться с ними так, как хотел бы, чтобы они поступали с тобой!
Имант кивнул без тени колебания.
- Клянусь никогда не поднимать руку на моих братьев!
Умирающий великий князь вздохнул, явно успокоенный.
- Обещай, мой Имант, прислушиваться к советам твоего дяди, князя Азуоласа. Полагайся на него в случае войны, как я полагался всю жизнь.
- Обещаю почитать князя Азуоласа как второго отца, а Айварас и так был и остается мне братом! - голос Иманта зазвенел и сорвался от волнения.
Все тише говорил Радвилас, все чаще его голос прерывался от слабости, когда он давал последние наставления своему любимому сыну.
- Будь всегда мудр и осторожен, мальчик мой! Полагайся в своем правлении на людей, заслуживающих доверия, на тех, кто верно служит тебе и Литтскому княжеству. Тебе потребуются и храбрые воины, и рассудительные политики. Используй каждого человека в том, что он способен сделать, ни от кого не требуй слишком многого. Помни, что не только у подданных есть обязанности перед князем, но и у князя - перед ними.
- Да, батюшка, - глухо проговорил Имант, снова подавая отцу питье.
- Помни, что княжество наше - еще молодое, оно точно остров среди издавна сильных и развитых соседей - сварожан, аллеманов, лугийцев. Эти страны были могущественны, когда литты еще пребывали в безвестности. Теперь они вынуждены считаться с нашей силой, но в глубине души продолжают считать нас варварами. Если попытаются тебе угрожать - не бойся. Если станут предлагать тебе дружбу - не обольщайся. У нашего народа свой путь. Те страны - прошлое истории. Мы, литты - ее будущее! Надо лишь выбрать верный путь. Никогда не забывай, что ты - литт душой и кровью. Не тянись за другими, даже если они кажутся богаче и сильней. Пусть литты хранят свои легенды и песни, свои священные руны, резные узоры и вышивки на одежде. Пусть литтские жрецы передают людям свои знания, не прячут их, как собака на сене. Литты должны двигаться вперед, но сохранять свою память! Действительно сильный народ прокладывает свой путь. Ты меня понял, Имант?
Молодой князь торопливо закивал. Не все в наставлениях отца как следует доходило ему до сердца, но он надеялся когда-нибудь все понять. А пока ни в коем случае не следовало возражать или признаваться, что чего-то не понимает.
Радвиласу хотелось высказать напоследок больше, чем за всю жизнь. Но в глазах уже темнело, становилось трудно дышать. И единственное, о чем он сейчас сожалел - что не может сказать самым близким обо всем, что было у него на уме и на сердце...
- Заботься о своей матери. Пусть она всегда пользуется уважением в твоем доме. Помогай братьям. Твоя младшая сестра Ауштра еще не замужем. Найди ей хорошего мужа, на пользу нашей земле. Да и сам найди себе такую жену, чтобы прибавила тебе и Литтской земле чести и славы! Когда женишься, постарайся расположить к себе жену, чтобы ей с тобой было хорошо. Тогда и сам будешь счастлив.
Предслава приподнялась за спиной сына, сложила руки, без слов обещая мужу, что позаботится о соблюдении его наказов.
- Я своим материнским словом помогу Иманту, - поклялась она.
Радвилас устало закрыл глаза, переводя дыхание.
- Пусть будет так! Теперь уж ничего не переделать, не отменить. Осталось надеяться, что вы все устроите, как я завещал...
И будто от этих слов князя его родным ясно стало, что он в самом деле умирает. Предслава разрыдалась, ткнулась головой в подушки, и муж слабо погладил ее по волосам. Азуолас часто заморгал, а в горле у него будто застрял камень, нельзя даже сказать ни слова на прощание. Понурые, молчаливые сидели сыновья умирающего. Наступала минута прощания.
Казалось, никогда еще Радвиласу не хотелось жить так сильно, как в эту минуту. Он и сейчас еще не смирился, что его тело одряхлело и отказывалось служить. Но ничего нельзя было изменить. От смерти не отобьешься мечом, не откупишься золотом. Никогда еще великий князь литтский и сварожский не был так бессилен, как в этот час.
- Прекрасная земля моя... брат, жена, дети... прощайте! Я вам оставляю... все, что было дорого мне... дороже сердца... - произнес он еле слышно.
Он снова закашлялся, в груди его что-то мучительно захрипело, заклокотало, словно рвалось на части. Предсмертная судорога пробежала по лицу Радвиласа, и он вытянулся недвижно.
- До встречи, брат мой! - с трудом выговорил князь Азуолас, закрывая руками лицо.
- Прощай, Радвилас! - княгиня Предслава распустила волосы и завела погребальный плач, провожая согласно обычаю своего супруга, с которым прожила столько лет.
За дверью раздались шаги. Вокруг княжеских покоев расхаживали литтские вельможи, встревоженные болезнью великого князя.
Дверь отворилась, и Сирвидас громко объявил собравшимся снаружи:
- Великий литтский и сварожский князь Радвилас умер!
В ответ послышались возгласы, полные горести и удивления. У большинства литтов, как простых, так и знатных, не укладывалось в голове, что могущественный, грозный, многим казавшийся вечным, князь Радвилас мог умереть, как самый обычный человек.
А Сирвидас продолжал тем же торжественным голосом:
- Есть великий князь Имант! Ему перешло великое княжение по завещанию его отца!
Имант шагнул навстречу своим новым подданным, чуть покачнувшись. Его словно буйным ветром поднимало над землей, так стремительно в мгновение ока изменилась вся жизнь, выбила его из равновесия.
Большинство литтских вельмож шагнули навстречу молодому князю, готовые приветствовать его. Но на лицах некоторых читалась растерянность. Им трудно было понять, что произошло в княжеской семье, за закрытыми дверями.
- Но почему покойный великий князь выбрал наследником княжича Иманта, а не одного из своих старших сыновей? - спросил воевода Вингольт, человек немолодой, осторожный.
Имант глубоко вздохнул. Вот уже и начинаются сомнения в его правах, едва успел отец закрыть глаза!
- Таково было решение князя Радвиласа, а он никогда не ошибался! - сухо проговорил молодой князь, думая, как же будет дальше распоряжаться людьми.
Тут к племяннику подошел князь Азуолас. Лицо его было исполнено скорби, и он двигался с трудом, словно одеревенел, как старое скрипучее дерево. Но проговорил властно, уверенно:
- Я присутствовал, когда мой брат Радвилас назначил своим наследником князя Иманта! Может быть, вы усомнитесь и в моих словах?
Но ни Вингольт, и никто не посмел ему возражать. Ни один литт не мог усомниться в слове князя Азуоласа, почитаемого всеми.
- Да здравствует великий князь Имант! - дружно провозгласили литтские вельможи.
Так началось княжение наследника Радвиласа.
А пока еще литтам предстояло похоронить умершего государя. Когда слуги обрядили его тело, все обитатели княжеского замка подходили хоть ненадолго проститься с умершим. Мертвый Радвилас, облаченный в богатый княжеский наряд, лежал безмятежно, как никогда при жизни. Видевшим его сперва даже не верилось, что он ушел навсегда. Казалось - вот сейчас откроет рысьи очи, поднимется с постели и скажет: "Я придумал, что сделать на благо Литтского княжества".
Но он не двигался, и лицо его было спокойным и таинственным, словно еще в последний миг земной жизни успел увидеть другой мир, неведомый людям при жизни. Что ж, Радвилас принял достойную смерть для его возраста! Немногие люди живут так долго. Жестокая болезнь иссушила его: редкие седые волосы, восковое морщинистое лицо совсем похудело, один лишь острый нос выдавался, как птичий клюв.
Много лет уже в Священной Долине не хоронили великих литтских князей. Но вот и пришло время увезти Радвиласа туда, где в долине реки Свентаны лежал волшебный синий камень.
На погребение съехался не только многочисленный княжеский род и знать, но воины, и простой народ из разных мест Литтского княжества. Одним хотелось проводить всеми почитаемого князя (ведь большинство литтов если не родились, то уж выросли, когда Радвилас уже был великим князем). Другим хотелось отведать дарового праздничного угощения, поглядеть на невиданное зрелище, каким должны были сделаться похороны великого князя.
И зрелище было устроено на славу! Тело Радвиласа поместили на верху деревянной башни, выстроенной, чтобы поджечь. С ним положили его боевые доспехи и меч, когда-то указывавший путь тысячам мечей на реке Мрие. Положили лучшие одежды и драгоценности. Воины складывали на погребальный костер меха, охотничьи трофеи. Все это послужит умершему князю на Вышнем Небе, засвидетельствует его прижизненные подвиги. Литты были уверены, что умершие правители, вожди, герои и на Вышнем Небе пользуются гораздо большим почетом, чем простолюдины, что сами боги чтут их по заслугам.
Закололи и любимого княжеского коня, чтобы носил своего господина в ином мире. Кроме того, еще много коней, быков, свиней, баранов пошли на угощение для погребальной тризны.
Даже старикам не доводилось видеть, чтобы погребальный костер складывали так высоко. Сперва сомневались, как будет гореть такая высокая башня. Но Имант, распоряжавшийся погребением отца, не сомневался, что все получится. Сирвидас купил у аллеманов горючую пыль, способную сжечь что угодно.
Когда над Священной Долиной совсем стемнело, погребальная башня вспыхнула, как огромный факел, озарила все небо. Горючая пыль зажгла все разом, и в пылающем огненном вихре поднялся на Вышнее Небо князь Радвилас вместе со всем, что суждено было ему забрать с собой в иную жизнь.
На тризне князь Имант сидел во главе стола, рядом со своей матерью и родными братьями. Тут же была и младшая, еще незамужняя дочь Радвиласа - Ауштра. Проходя к столу, она споткнулась в темноте и чуть не упала. Но вездесущий Сирвидас ловко подхватил княжну под руку, помог ей усестья рядом с ее матерью. Девушка на миг задержала на друге своего брата любопытствующий взор.
Княгиня Предслава, погруженная в скорбь, не заметила направление взгляда дочери. Лишь потом вспомнила, как муж перед смертью говорил об Ауштре. Жаль, не успел он выбрать для младшей дочери мужа. Теперь ее судьба в руках матери и брата. Не так-то просто найти для княжны подходящего по знатности жениха! А ведь Ауштра, пожалуй, самая красивая из дочерей ее и Радвиласа. Уехавшая на Медведицу Рута тоже считалась милой, но у той черты лица - длинные и острые, типично литтские. А Ауштра - настоящая сварожская красавица. Вот пройдет траур - и надо будет позаботиться о ее будущем, поговорить о ней с Имантом. Хотя, конечно, у него теперь и так забот невпроворот...
А Имант искоса поглядывал на своих старших братьев, от первого брака отца. Они сидели по другую сторону стола, мрачные, молчаливые. Саулис, приехав, едва поздоровался с младшим братом. Его присутствие, его облик, разительно напоминавший покойного отца, тревожили Иманта. Ему даже не хотелось поднимать глаза на брата. Но он заставил себя взглянуть на него. Великий князь не должен был ни перед кем робеть.
Имант не слышал, о чем вечером, после тризны, Саулис говорил с Азуоласом, прогуливаясь вместе по берегу Свентаны. Азуолас глубоко сочувствовал племяннику, потерявшему разом и отца, и полагавшуюся по обычаю власть. Но он не мог нарушить клятву, данную умирающему брату.
- Не вынуждай меня, Саулис, обнажать меч против своих, - просил старый князь. - Я тебе желаю счастья. Мне, может быть, самому жаль, что складывается так, а не иначе. Но я дал клятву защищать Иманта. Лучше тебе не начинать распрей!
Саулис усмехнулся - до боли похоже на Радвиласа, каким тот был, когда они взяли власть.
- Я поговорю со своими братьями: согласятся ли они принять младшенького великим князем! Ты знаешь, дядя, я тебя уважаю всю жизнь. И понимаю, что вынуждает тебя поддерживать его. Он-то хоть тебе благодарен, как ты думаешь?
- Я думаю не о себе, а о том, чтобы княжеский род не раскололся окончательно, - с досадой отвечал Азуолас. - Еще раз говорю: пока я жив, ты и твои братья не получите ничего сверх ваших уделов. А потерять можете все! Вспомни, что до сих пор княжеский род был силен единством!
- Ты бы напомнил моему отцу, когда он назначил Иманта наследником! - буркнул Саулис.
Азуолас строго поглядел на племянника.
- Ни ты, ни я не вправе осуждать Радвиласа за его выбор!
Саулис вздохнул и отступил прочь...
Исполинский погребальный костер сгорел дотла к утру. Но еще долго продолжалась погребальная тризна. Бывшие воины, ближники великого князя вспоминали его деяния, - а на это поистине требовалось немало времени! Как, впрочем, и на то, чтобы даже всем собравшимся съесть погребальное угощение.
Так хоронили литты великого князя Радвиласа.
-
Молодой князь торопливо закивал. Не все в наставлениях отца как следует доходило ему до сердца, но он надеялся когда-нибудь все понять. А пока ни в коем случае не следовало возражать или признаваться, что чего-то не понимает.
Собственно, вот и всё, добавить нечего. Радвилас сам посеял семя раздора, причём, с благими намерениями. а куда они приводят, всем известно. Погребальный обряд впечатляет, да только тому, кто ушёл, кмк, без разницы. Жаль почему-то Азуоласа, он человек честный, дал слово и будет его держать, даже если понимает, что последняя воля Радвиласа ни к чему хорошему привести не может. И Ауштре жаль. Да уж, выдал Радвилас напоследок.
-
Вот и закончилась эпоха Радвиласа. Как-то теперь всё пойдёт?
-
Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis! :-* :-* :-*
Молодой князь торопливо закивал. Не все в наставлениях отца как следует доходило ему до сердца, но он надеялся когда-нибудь все понять. А пока ни в коем случае не следовало возражать или признаваться, что чего-то не понимает.
Собственно, вот и всё, добавить нечего. Радвилас сам посеял семя раздора, причём, с благими намерениями. а куда они приводят, всем известно. Погребальный обряд впечатляет, да только тому, кто ушёл, кмк, без разницы. Жаль почему-то Азуоласа, он человек честный, дал слово и будет его держать, даже если понимает, что последняя воля Радвиласа ни к чему хорошему привести не может. И Ауштре жаль. Да уж, выдал Радвилас напоследок.
Спорить нечего. :'( Тянет даже усомниться, полностью ли в здравом уме был Радвилас перед смертью, или съязвить, из каких трав ему заваривали чай. Но я показала, что к такому решению он шел долго и осознанно, так что следует признать, что был в адекватном состоянии.
Поглядим, как распорядится Имант доставшимся ему наследством.
Азуоласа и мне жаль. :'( Ему деваться некуда. А характер его мало годится для политики, особенно когда Радвиласа нет.
Ауштра если во что влипнет, так по собственной инициативе.
Вот и закончилась эпоха Радвиласа. Как-то теперь всё пойдёт?
Да, это была именно эпоха, как к нему не относись. 8)
Вот, даже в "То, что всегда с тобой", действие которого параллельно "Железному лесу" (точнее - его последним годам), медведицкий князь рассуждает, узнав о смерти Радвиласа:
"А тут еще из Айваре пришла новость: умер князь Радвилас. Его смерть вызвала у медведицкого князя смешанные чувства. С одной стороны - не стало одного из сильнейших противников Сварожьих Земель, хитрого и коварного полководца, недавно еще стоявшего под стенами Медведицы. Без Радвиласа литты уже не будут так опасны, кто бы из его многочисленного семейства не сделался князем. С другой - он ведь и чжалаиров сдерживал в какой-то мере. Даже им, считающим себя народом победителей, приходилось считаться с усиливающимся закатным соседом, от которого, бывало, и их тумены терпели поражения. И, во всяком случае, Радвилас был достойным противником. Да нет, даже не так - это самому медведицкому князю и его воеводам приходилось прилагать все усилия, чтобы не дать себя обойти многоопытному литтскому владетелю. В глубине души Лютобор Медведицкий всегда жалел, что литты ему враги, а не союзники. И, как бы там ни было, когда уходит столь значительный не только званием, но и собственными дарованиями, человек, как был Радвилас, - перемену ощущают все. Точно в лесу, когда рушится источенное временем дерево-великан, падает с грохотом и шумом, и там, где широким пологом раскидывалась его крона, остается широкая брешь, в которую врываются солнечные лучи, и после падения исполина уже ничего не останется таким, как прежде."
Как прежде, точно не останется. А как пойдет - смотрим дальше.
Глава 31. В дни князя Иманта
Первые месяцы правления были нелегки для молодого князя. Хотя он помогал отцу разбираться в делах, но совсем по-другому - когда вся тяжесть государственных забот оказалась на его плечах. Имант даже пригласил Азуоласа пожить у него в Айваре, помочь на первых порах. Старый князь охотно согласился и остался, выполняя свою клятву.
И сразу же началось то, чего никто из них не предусмотрел, хотя все было вполне закономерно. Люди, имевшие прошения к великому князю, обращались за помощью к Азуоласу; придворные, воины и слуги ждали распоряжений от него, минуя Иманта. Всем литтам были известны честность и справедливость старого князя, на него люди надеялись в беде, а Имант пока еще был им неведом.
Сам Азуолас сперва даже не замечал, чтобы что-то изменилось со времен Радвиласа. В особо важных случаях он советовался с племянником, но часто принимал решения сам, если дело не требовало отлагательств. Он имел на это право, как соправитель великого князя.
Однако Иманта постепенно начинала тяготить опека дяди, раздражало, что Азуоласа почитают больше, чем его, великого князя. К тому же, масла в огонь подливал Сирвидас, как всегда знавший все о настроении своего господина и друга.
- Если ты, государь, слишком доверчив и не мыслишь плохого о своих родных, то я вправе открыть тебе глаза, - говорил он наедине, в княжеских покоях. - Куда годиться, что старик не считается с тобой, все решает сам, будто тебя, великого князя, и на свете нет? А что если он захочет сам сделаться великим князем? У него есть свой наследник - Айварас. Сейчас, пока ты еще не укрепился на престоле, твое положение уязвимо. Берегись!
- Айварас - мой друг, - буркнул Имант, вспоминая, как двоюродный брат старался ему помогать все это время, со дня смерти Радвиласа.
- Как знать, что окажется сильнее - детская дружба или манящий престол великого князя, - Сирвидас с сомнением покачал головой. - Я никого не подозреваю, просто прошу тебя: будь осторожнее! Береженого и Лайме бережет. Меня больше всего обрадует, если твои родичи и впредь будут тебе верны...
Имант судорожно втянул воздух, представляя себе, что станется, если Сирвидас окажется прав.
- Сейчас Азуолас мне необходим. Мои старшие братья затевают мятеж. Только он может меня обезопасить. Он не нарушит клятву, данную моему отцу.
Сирвидас с ласковым сочувствием протянул князю руку.
- Все же будь осторожен, мой Имант! Как-никак, у Азуоласа теперь под рукой все войска. Полностью доверять можно только тем людям, которые от тебя всецело зависят, как тени, что ты отбрасываешь на свету. Тень не оставит хозяина. С теми же, кто и без тебя - а тем паче, до тебя, - были сильны и властны, следует остерегаться.
Молодой князь страдальчески поморщился. О каких вещах, с которыми прежде не доводилось сталкиваться, приходилось думать теперь!
- Я посмотрю, - многозначительно обещал он.
Наущения Сирвидаса постепенно, как яд, разъедали его доверие к дяде и двоюродному брату. Однако внешне Имант никак этого не выражал: напротив, был всегда сыновне почтителен с Азуоласом, а Айварасу еще сильней, чем прежде, выражал свою братскую дружбу.
Без их помощи ему было не обойтись. Старшие братья, сыновья Радвиласа от Всемилы, отказались повиноваться и вооружались в своих землях против Иманта. Хотя молодому князю вовсе не хотелось начинать свое правление с междоусобной войны, но выбора у него не было. Если он не защитит себя, его свергнут, как некогда Радвилас и Азуолас свергли своего брата Лемтуриса.
Собрав войско, выступили навстречу объединенным силам пятерых братьев. Столкновение произошло на заливном лугу близ речки Биленицы, в Темноборском княжестве. Войска Иманта, под началом Азуоласа и его сына, неожиданно и грозно заступили дорогу сыновьям Радвиласа. Но весь вечер и до следующего утра оставались на своих местах, обмениваясь иногда язвительными выкриками да случайными стрелами, когда у кого-то слишком чесались руки. Однако ни одна стороне не спешила перейти в бой.
- В чем дело? - осведомился Имант у военачальника Монивида, увидев, как несколько воинов покинули строй, причем с пустыми руками, выехали вперед, навстречу людям Саулиса, и о чем-то вполне дружески беседовали с ними.
Монивид, казалось, хотел почесать в затылке, сдвинул в сторону шлем.
- Так ведь свои, государь, - невольно дрогнувшим голосом проговорил он. - Мало ли у кого родные, друзья были на той стороне... Вон они уже скачут обратно!
Имант не смог сдержать раздражения, хлестнул плетью по шее пританцовывающего под ним коня, яростно взглянул на отбившихся воинов, затем на воеводу.
- Вешать тех, кто еще поедет к врагу! В войске у Саулиса нет у нас ни друзей, ни родных, только наши враги! - он даже сам содрогнулся, отдав такой жестокий приказ против литтов, как-никак, но тут же успокоил себя, убеждая, что иначе не победить.
Монивид не поверил своим ушам, услышав княжеский приказ, но, наконец, медленно, с усилием, кивнул, словно ему кто надавил на шею.
Оба войска устали от бездействия и тоскливой неизвестности, и все чаще целились из луков. Нескольких человек уже убили и ранили. Наконец, когда один из воинов, пораженный стрелой, упал с коня неподалеку от знамени Саулиса, сразу большой отряд воинов, потерявших терпение, выступил вперед. Тут же грозно запели боевые трубы. Грохоча, как лавина, широкий конный строй ринулся вперед.
Князь Имант остался под знаменем в середине войска, как некогда его отец в битве на Мрие. А Азуолас с сыном уехали объезжать полки, воодушевлять их, чтобы биться против своих соотечественников. В противоположном войске тем же занимались князь Саулис и его братья; Имант узнавал их по богатым доспехам и посадке в седле.
Словно тяжелые тучи столкнулись в грозу, породив молнию; нервное напряжение между воинами братьев-соперников было так сильно, что могло вылиться только в сильнейшее ожесточение с обеих сторон. Воины сшибались на мечах с громоподобным грохотом, кони вставали на дыбы, издавая неистовое ржание. Из разверстых ран лилась кровь, литтская и сварожская - с обеих сторон.
В первый миг все смешалось так, что Имант не мог угадать, кто берет верх. Затем увидел Айвараса: тот, запыленный, в местами пробитых доспехах, вел полки по болотистому берегу Биленицы, ударил, как ястреб на стаю голубей. Перед его натиском попятились полки Линаса и Борусса.
- Молодец, братец! Так им и надо! - не удержался от азартного возгласа Имант, в этот миг забывая все подозрения против Айвараса.
Князь Саулис привел полк на помощь своим братьям, торопясь залатать брешь в защите. Но, едва он ринулся в бой, как навстречу ему выехал князь Азуолас во главе другого отряда. Подъехал к старшему из своих племянников, сжимая обнаженный меч все еще крепкой рукой. Глаза старого князя яростно сверкали, длинная белая борода развевалась на ветру, как боевое знамя.
- Я же сказал: пока я жив, не дам рушить порядка! - закричал он, дрожа от гнева. - Одумайся, Саулис, не сей больше между братьями раздора! Литты не должны биться между собой! Уходи - или скрести меч со мной!
Сын Радвиласа медленно вложил меч в ножны.
- Я не могу с тобой сражаться, дядя! Вот если бы братец Имант за твоей спиной не прятался!..
Саулис огляделся по сторонам. Видел, что дядины войска плотно сомкнули его полки, но не окружили: оставили проход им для отступления. Никому не хотелось в той битве рубиться со своими соотечественниками не на жизнь, а на смерть.
- Отступаем! - крикнул Саулис, махнув рукой знаменосцу.
Так завершилась первая междоусобная война в Литтском княжестве. Позднее Имант, укрепившись, изгонит единокровных братьев - Борусса, Каутмантаса и Арниса, - из уделов и отдаст те земли своим родным братьям, рожденным Предславой. Что до самых старших, Саулиса и Линаса, то они спаслись от разорения, присягнув великому медведицкому князю Лютобору в качестве союзников. С той поры они, когда-то со своим отцом осаждавшие Медведицу, обещались биться против ее врагов.
Князь Имант сохранил свою власть. Но он понимал - и в этом понимании его неуклонно укреплял Сирвидас, - что победой обязан не себе, а помощи дяди и двоюродного брата. Если завтра их не будет... или, чего доброго, они завтра сами обратятся против него... при этой мысли Имант содрогался от ужаса.
Но с виду он по-прежнему был сама обходительность. Когда Айварас женился на княжне из Туровска, Имант больше всех веселился на свадьбе. Родственники были полезны ему.
А тем временем он втайне, через Сирвидаса, посвященного во все его тайны, искал себе других союзников. И нашел их, с помощью послов и шпионов фактического правителя чжалаирской Большой Орды, темника Улзия. Тот железной рукой наводил порядок на своей земле, но зорко следил за всем, что могло представлять опасность или, напротив, оказаться полезным. Новый, не очень-то уверенно сидящий на престоле князь литтов мог пригодиться захватившему власть ордынскому темнику. Имант согласился взять от чжалаиров подарки, тем более что казна его почти опустела после войны, ведь братья перестали платить ему подати.
Постепенно он все больше узнавал об обширном заговоре, охватившем несколько держав и направленном против Медведицы и ее союзников. Чжалаиры копили силы для обширного вторжения в глубину Сварожьих Земель. С ними, покорившись после тяжкого разгрома туменами царевича Имбагая, обещался быть и азанский князь Драгомир. Более того: посланный Улзием для переговоров в Айваре, медведицкий перебежчик Тихомир Зимин рассчитывал извести князя Лютобора. Тогда во главе Медведицы станет Бронислав, женатый на сестре Иманта. Он, конечно, ни сном ни духом о готовящемся заговоре, но расчет был на то, что он окажется разумным человеком...
Итак, Имант, сын Радвиласа, одолевшего чжалаиров на Мрие, вступил в сговор с теми, кого его отец всегда считал врагами свободных стран. Он не заметил, как нарушил предсмертные заветы отца. Сейчас ему важнее всего было удержать власть, и при этом все равно было, на кого опираться.
И Сирвидас неусыпно нашептывал князю, провожая его то в загородную усадьбу, то в охотничий домик, где Имант сговаривался с чжалаирскими послами - тайно, чтобы не узнали прежде времени ни медвединцы, ни князь Азуолас.
- Ты будешь величайшим государем, когда победишь всех противников, внешних и внутренних! Ты поддержишь Улзия, а он, если потребуется, поддержит тебя. Ты слышал, что рассказывают послы о численности и подготовке чжалаирского войска? На свете нет равных им! При заключении союза с Улзием тобой руководит мудрость.
Но Сирвидас не признавался, что им самим руководит чжалаирское золото, полученное за посредничество.
А Имант теперь еще больше дорожил своим любимцем, чем до великого княжения; он верил, что советы Сирвидаса приносят ему большую пользу, и тот сделался при нем в самом деле как живая тень. Князь не жалел наград для бывшего холопа, и, в конце концов, возвел его в княжеское достоинство и дал ему в управление город Рангуту. Никто, даже князь Азуолас, все более не выносивший Сирвидаса, не смог переубедить Иманта.
Сделавшись князем, фаворит лишь ненадолго отлучился поглядеть свои новые владения. Их, как и раньше, поручил своему брату Вайшнорасу, а сам быстро вернулся ко двору.
В Рангуте, в пожалованном Сирвидасу замке, между братьями состоялся примечательный разговор. Вайшнорас, человек более осторожный, радовался небывалому возвышению брата, но и тревожился тоже.
- Теперь тебе беречься надо! Если вдруг Имант в тебе разочаруется, вот это вот все, - он обвел руками, как бы желая обхватить богатую обстановку княжеских покоев, - может исчезнуть. И еще как бы не с твоей головой!
Сирвидас загадочно усмехнулся.
- Даже если бы Имант пожелал когда-нибудь от меня избавиться, я к тому времени заполучу еще более надежный якорь: Ауштру! Как пожалованный князь, я теперь имею право жениться на дочери и сестре великих князей. А уж брачные узы разорвать не так легко, как между господином и слугой.
Его брат вытаращил глаза от изумления и отшатнулся, едва не перевернув стол, за которым они обедали.
- Ты что, ошалел?! Да за княжну тебе еще скорей голову оторвут! - прошипел он страшным шепотом.
Но Сирвидас все решил, и теперь был убежден в успехе.
- Я уже давно потихоньку, незаметно приручаю Ауштру, и, уверен, скоро она захочет быть со мной. Ну а тогда у них не останется выбора! Да и Имант, я уверен, скорее согласится отдать за меня сестру, чем прикажет казнить. Ну а тогда... я второй человек после великого князя, когда старик Азуолас умрет! Быть зятем правителя в наше время дает огромные возможности! Вон, темник Улзий, даже не чжалаир родом, ныне правит всей Ордой. А с чего начал? Хан Алтан за него отдал свою сестру в благодарность за военную помощь. Хана того давно нет, а Улзий все в гору идет! Или зять медведицкого князя - Лютобор Яргородский. Женился на его сестре, и сам великий князь его почитает как отца или старшего брата.
- Вон куда ты метишь! - удивленно протянул Вайшнорас. - Только мы-то не чжалаиры! И у Улзия боевая сила была в руках. А Лютобор Яргородский все-таки родич нашего государя, природный князь, хоть и безземельный, и к тому же ведун, как все говорят. А тебе-то за что такая честь?
- Для Иманта и Ауштры чести и во мне хватит, - решительным тоном, сильно отличавшимся от его обычных слащавых интонаций, отвечал Сирвидас. - Увидишь, я через месяц приглашу тебя на мою свадьбу с княжной. А, если не веришь мне, то ничего от меня не получишь!
Сирвидас не преувеличивал: он настолько вознесся в правление князя Иманта, что мог надеяться на брак с его сестрой.
-
Сколько их развелось среди людей, этих Сирвидасов! И не сами они расплодились, наш Сирвидас уж точно ошибка Радвиласа. Имант просто честолюбивый щенок, а вот Сирвидась держит в руках поводок. Азуолас живой пример того, что иногда верность неосторожно данной клятве оборачивается бедой и для самого клявшегося и для его страны. Меня по правде говоря удивляет эта клятва. Азуолас мог и отказаться поддерживать Иманта, Радвилас уже ничего не мог сделать, он умирал.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Сколько их развелось среди людей, этих Сирвидасов! И не сами оги расплодились, наш Сирвидас уж точно ошибка Радвиласа. Имант просто честолюбивый щенок, а вот Сирвидась держит в руках поводок. Азуолас живой пример того, что иногда верность неосторожно данной клятве оборачивается бедой и для самого клявшегося и для его страны. Меня по правде говоря удивляет эта клятва. Азуолас мог и отказаться поддерживать Иманта, Радвилас уже ничего не мог сделать, он умирал.
Если он с кем-то ассоциируется - значит, мое произведение актуально и неплохо получается! ::)
Верно, его Радвилас тоже проглядел, не подумал, каким образом Сирвидас использует свое влияние на его сына. Да и на дочь, кстати, тоже.
Азуолас, когда клялся, разве боялся, что ему кто-то другой что-то сделает? Его бы собственная совесть замучила, в первую очередь, если бы нарушил клятву. Да еще данную любимому брату, предсмертную волю его! Такая клятва считалась священной.
А княжна Ауштра в самом деле, еще не отдавая себе отчета, двигалась навстречу честолюбивым мечтаниям Сирвидаса. Она часто видела его в свите своего брата, но до поры до времени не придавала ему значения: то ли была еще слишком молода, то ли благодаря разнице в положении. Но вот истек год траура по князю Радвиласу, и княжна все чаще стала сопровождать брата на охоты, пиры, танцы и прочие развлечения, которые любила не меньше самого Иманта. И не раз, когда она спускала ловчего сокола на диких уток или кружилась в веселой пляске под звуки рожков и гуслей, рядом с ней оказывался друг ее брата. Всегда услужливый, приятно-любезный, он забавлял княжну остроумными историями, которые умел рассказывать с чувством и уместно, оказывал ей услуги. Возвращал ей улетевшую птицу, нашел слетевший с ее руки браслет, весь оцарапавшись в колючих кустах. Но делал все так уважительно, что даже более строгий брат, чем Имант, не обнаружил бы в поведении Сирвидаса ничего, кроме должного почтения к княжне. Да, что и говорить: Сирвидас далеко ушел от былого мальчишки-слуги! Теперь это был образованный человек, лощеный придворный, ничем - во всяком случае - во внешних обычаях, - не уступавший исконной литтской знати.
Постепенно Ауштра начала искать именно его общества. Когда готовилась к очередному приему, радовалась, что там будет Сирвидас. Когда ее одевали служанки, она выбирала наряды и украшения, втайне надеясь, что ему понравится. Смотрела на себя как бы его глазами. Если он не появлялся несколько дней, например, уезжал по приказу Иманта, княжна скучала. И радовалась, когда снова могла его увидеть.
Тем не менее, пока Сирвидас оставался много ниже по положению, Ауштра не смела влюбляться в него. Она себя заверила, что его общество просто приятно ей, как и ее правящему брату. И скрывала растущие в ней чувства, так что ни ее мать, ни одна из ее подруг или доверенных прислужниц ничего не подозревала, не говоря уж об Иманте. Дочь Радвиласа умела хранить свои тайны.
Но, когда Сирвидас получил Рангутское княжество, княжна стала волноваться гораздо сильней. На пиру в честь его пожалования то один, то другой придворный говорил, что княжескому любимцу следует ввести молодую хозяйку в ворота пожалованного ему замка. А молодые девушки тут как тут - хихикали, норовили сесть поближе. Когда пошли в праздничный пляс, то одна, то другая девушка старалась протиснуться к Сирвидасу поближе, метали острые взгляды из-под ресниц. Ауштре потребовалось все самообладание, чтобы не выдать, как ее тревожат и злят эти девушки. Ведь Сирвидас теперь вправе породниться с любым из знатных семейств Литтского княжества. А ей почему-то ужасно не хотелось, чтобы он женился на другой.
Наконец - спустя очень долгое для княжны время, - хоровод рассыпался, перестроился, и Сирвидас ловко оказался с ней рядом, подхватил под руку.
- Княжна моя! - шепнул ей на ухо, почти касаясь губами золотистого завитка волос возле пунцового ушка девушки.
Сердце у Ауштры забилось часто-часто, и сделалось жарко, и совсем не от танцев. Она бросила на него яркий, блестящий взор, каким только могла отозваться без слов.
И в следующие дни Сирвидас и Ауштра, если встречались, то всегда на людях, и не могли поговорить открыто. Он с ней был исключительно любезен, но что стояло за придворной учтивостью? Пару раз княжне показалось, что она вновь видит его манящий, пронизывающий взор. Но вокруг всегда вертелись люди и, конечно, другие девушки, ставшие ненавистными для Ауштры.
По ночам княжна не могла уснуть. Становилась на пол босиком, подходила к окну, охлаждая разгоряченное тело и голову, - не помогало. Сирвидас виделся во сне и наяву, мечтался, желался ей. А при мысли, что он может жениться на другой, у девушки закипала кровь. Недаром же род литтских князей происходит от русалки, - а водяные девы, хоть и холодны на ощупь, весьма охочи до любовных игрищ. Было, было в кого пойти Ауштре: отец ее тоже не из одного долга перед Литтским княжеством породил стольких детей. Только он всегда был осторожен. С понравившейся ему аллеманской графиней не допустил никаких вольностей, ради других, более важных целей. А вот Ауштра, возможно, самая романтически настроенная среди литтского княжеского рода, готова уже была спуститься в любви ниже своего сословия.
И она поднялась с постели, гонимая лютым зверем желания и ревности. Стараясь двигаться бесшумно, подошла по переходам спящего замка к покоям Сирвидаса, неподалеку от великокняжеской опочивальни. И, набравшись смелости, постучала. Сперва чуть слышно, затем, глубоко вдохнув воздух, громче. "Светлая Лада, помоги мне, бедной", - подумала она по-сварожски.
Тем временем Сирвидас сладко спал, видя во сне осуществление самых заветных мечтаний. Но слух у него был чуткий, и он мигом пришел в себя, услышав стук в дверь. Было начало ночи. По тому, как решительно, хоть и приглушенно, стучали, княжеский фаворит сразу определил, что его беспокоит кто-то, знающий, что ему откроют всегда.
- Имант? - спросил он, подходя к двери.
- Ауштра, - донесся женский голос, тихий, трепещущий, словно говорившая боялась быть пойманной на месте преступления, боялась и себя самой.
На лице Сирвидаса на миг мелькнула торжествующая усмешка, пока он отворял дверь. Но, когда он увидел княжну - в длинной, украшенной кружевами ночной сорочке, с распущенными по плечам волосами, вдохновленную и робеющую одновременно, - он принял совершенно другое выражение. Протянул ей руку с самым участливым видом.
- Чем обязан, прекрасная госпожа? Ты всегда можешь располагать мной!
Какой небесной музыкой прозвучали эти слова в ушах девушки, какой сладкой мукой! Дрожь охватила ее, сердце забилось отчаянно. Она качнулась вперед, и Сирвидас подхватил ее, пока еще осторожно обнимая за плечи. Но княжна и не думала отстраняться. Обхватила его за шею, страстно зашептала на ухо:
- Не могу без тебя больше! Хочу быть только с тобой! Ничто мне не запретит! Если только ты сам меня прогонишь, а так - никто!
И, ликуя, что его заветные мечты сбываются еще быстрей, чем он думал, Сирвидас подхватил девушку на руки, отнес на кровать. На пол упали сорванные второпях сорочки, мужская и женская, набедренные повязки...
Потом они лежали, обнявшись, и голова княжны покоилась на плече у ее любовника. Когда схлынул первый порыв, и оба обрели возможность рассуждать, Сирвидас печально проговорил, перебирая роскошные волосы девушки:
- Нам придется держать втайне наши встречи, пока я не подготовлю Иманта как следует, чтобы он позволил нам пожениться. При дворе не всем нравится мое возвышение. Даже князь Азуолас ненавидит меня...
- О, хоть бы Имант никогда не слушал этого назойливого старика! - Ауштра гневно сжала кулачки; недаром же ее имя значило "буря". - Ах, мой Сирвидас, я буду скрывать нашу тайну, сколько потребуется.
- Если откроется раньше времени, меня повесят, - печально произнес он.
- Тогда я умру вместе с тобой, клянусь нашей любовью!
- Тихо, тихо, девочка моя, - проговорил княжеский фаворит, наслаждаясь тем, как легко оказалось покорить внучку Алджимантаса, дочь Радвиласа. - Немножко ловкости, чуть-чуть терпения - и мы добьемся счастья. Не придется никому умирать!
Ауштра всхлипнула, не зная, радоваться ей или отчаиваться, и опять прижалась к любовнику, ища ласки.
И они стали встречаться втайне ото всех. Сирвидас искал подходящего случая, чтобы возвыситься еще больше в глазах князя Иманта и, как следствие - в государстве. Ауштра, следуя его наказу, скрывала их отношения ото всех. Хоть и говорят, что по-настоящему сильной любви не утаишь, но она же была дочерью Радвиласа!
Но кое-чего княжна все-таки не учла, так что правда открылась сама собой. Спустя несколько недель она почувствовала недомогание: голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота. Когда поутру служанки одевали ее, Ауштра почувствовала запах благовоний одной из них, и внезапно позеленела, в животе все скрутилось тугим узлом, ее бросило в холодный пот.
Пока вокруг нее хлопотали прислужницы, одна из них бросилась к княгине Предславе - сообщить, что княжна заболела. А вдовствующая княгиня хорошо разбиралась в женских заботах. Взглянув на дочь, пришедшую в себя, но полулежащую в кресле, княгиня повелительным жестом отпустила посторонних, и... отвесила Ауштре звонкую пощечину!
- С кем нагуляла, дуреха, признавайся! - грозно потребовала она.
- Не понимаю, матушка, о чем... - испуганно заморгала девушка.
- Не прикидывайся! Ты беременна. Уж у меня-то в таких вещах есть опыт. Кто твой любовник?!
Аутштра сперва похолодела, а затем вспыхнула до корней волос, так что готова была осыпаться пеплом на глазах у матери. Она и не думала о такой возможности, упоенная то любовью, то страхом, и лишь сейчас с запозданием подумала о некоторых признаках в последнее время...
- Говори, кто опозорил тебя! - повторила мать, стоя над ней.
Княжна вскочила на ноги, ослепленная страхом и негодованием.
- Я вам не позволю повесить его! - и только тут спохватилась, что сболтнула лишнего.
- Повесить? - лицо Предславы, когда она схватила дочь за плечи, стало похоже на грозовую тучу. - Так твой любовник даже не знатного рода?!
Ауштра больно, до слез, прикусила себе язык. Жаль, что не раньше, чем у нее вырвалось это роковое слово! Ведь повешение - казнь для простолюдинов, знатному человеку грозило бы отрубание головы.
- Нет-нет, знатного, очень даже знатного, он князь! - Ауштра замотала головой, шепелявя из-за прокушенного языка.
- И какого же князя в Литтской Земле могут повесить?! - угрожающе продолжала хмуриться Предслава. - Хотя, погоди-ка... Сирвидас?!
Ауштра упала к ногам матери и, глотая слезы и кровь, твердила, что во всем виновата она одна, что все случилось по ее вине, просила пощадить Сирвидаса.
- Если вы его казните, я убью себя рядом с ним! - клялась она. - Нет такого закона, чтобы казнить за любовь! Матушка, если бы ты понимала...
По губам Предславы скользнула горькая усмешка. Возможно, зря она никогда не говорила своим детям, как сама некогда чуть не поддалась зову бурной молодости. Но удержалась, и впоследствии детей рожала законному супругу. А вот ее дочь не устояла!
- Я поговорю с Имантом. Пусть решит, как быть с вами, - проговорила она.
Полчаса спустя оба "преступника" стояли перед семейным советом. Кроме Иманта, тут присутствовал и Азуолас, как старший в роду. Вне себя от ярости и стыда, он ткнул дрожащей рукой в сторону Сирвидаса.
- Вот до чего дошло потакание подлому холопу! Обольстить княжну!.. Повесить немедля, как последнего вора!
Ауштра зарыдала, умоляя то брата, то дядю, то мать пощадить ее возлюбленного, угрожала иначе убить себя вместе с неродившимся ребенком. Слезы и бессвязный лепет лились потоком.
Имант растерянно взглянул на Сирвидаса. Тот молчал, ожидая, как повернется дело. Не подумал, что так выяснится его связь с Ауштрой!
- Ты-то что молчишь? - напустился на него великий князь. - Я тебя возвысил, как никого в нашей стране. Я тебе доверял в самых важных государственных вопросах. И вот как ты мне платишь?!
В его голосе Сирвидасу послышалась боль. Он уловил, что его господин все еще его любит, и воспрянул духом.
- Если я тебе больше не нужен, государь, ты вправе казнить меня, обречь на несчастье свою сестру! Я умру, благословляя ее и тебя.
Ауштра зарыдала еще громче, уже не в силах говорить. Имант поморщился. Конечно, Сирвидас был ему нужен. Его советы, его поразительная находчивость сейчас были еще нужнее молодому князю, чем в отрочестве.
Но князь Азуолас был по-прежнему непримирим. Он побагровел от гнева, на лбу его вздулась жила.
- Если бы брат мой Радвилас видел, как в его доме творится непотребство! Как его дочь спит с холопом! - не то прорычал, не то простонал он.
- Отца нет на свете, а за наше время отвечаем мы, - проникновенно отозвался Имант. - Сирвидас полезен мне. А, казнив его, мы ведь не решим вопроса, как быть с Ауштрой. Даже если не дать ей родить, рано или поздно выяснится, что она себя не соблюла. Так пусть Сирвидас, князь рангутский, советник великого князя, возьмет в жены княжну Ауштру! И волки тогда будут сыты, и овцы целы. Через седьмицу отпразднуем свадьбу!
Сирвидас с Ауштрой упали на колени, благодаря Иманта за его благодеяние. Княгиня Предслава нахмурилась было, но и она вынуждена была признать, что судьбу ее дочери трудно устроить лучше в сложившихся обстоятельствах.
Но князь Азуолас, когда услышал решение племянник, из багрового сделался белым как мел. Какой-то миг казалось, что он сейчас рухнет замертво. Однако он не зря был сильнейшим из рода Алджимантаса: даже в старости не мог позволить себя убить хотя бы и самому страшному потрясению. Выпрямился, с ненавистью глядя на Сирвидаса, и с гневом, печалью, укоризной - на Иманта.
- Похоже, я тебе больше не нужен, - хриплым голосом обратился он к племяннику. - Так я уеду к себе в Лутаву, а ты тут управляйся, как хочешь и с кем хочешь!
И вышел, в тот же день покинув Айваре вместе с сыном и со своими воинами. Айварас пытался было помирить своего отца и двоюродного брата, но все тщетно. Раскол в княжеской семье зашел слишком далеко.
А князь Имант выдал свою сестру замуж за Сирвидаса, который теперь без преувеличения становился вторым человеком в Литтском княжестве. Теперь уж им никто не мешал править, как сочтут нужным. Два года спустя Имант поведет войско на помощь Орде, в глубину Сварожьих Земель, к самой реке Светловодной, на Журавлиное поле.
-
Ну, что с Ауштре взять! В юности мы все ждём любви, поэтому частенько принимаем за ней нечто совсем другое. Однако то, что простительно в 21-ом веке, во времена Азуоласа было несмываемым позором. Тем более, что речь шла о княжне. Сирвидас, видимо, всё это просчитал, только вот не ожидал столь скорой развязки. А выхода действительно не было. Либо опозорить Ауштре, либо выдать её замуж. Однако, решительная девица, эта Ауштре.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Ну, что с Ауштре взять! В юности мы все ждём любви, поэтому частенько принимаем за ней нечто совсем другое. Однако то, что простительно в 21-ом веке, во времена Азуоласа было несмываемым позором. Тем более, что речь шла о княжне. Сирвидас, видимо, всё это просчитал, только вот не ожидал столь скорой развязки. А выхода действительно не было. Либо опозорить Ауштре, либо выдать её замуж. Однако, решительная девица, эта Ауштре.
С нее - нечего. А вот со старших в семье... Впрочем, им бы и не приснилось, до чего она дойдет. А теперь и вправду деваться некуда.
Впрочем, я думаю, если бы в наше время дочка какого-нибудь олигарха влюбилась... ну пусть даже в подающего надежды менеджера, пробившегося всеми правдами-неправдами (больше последними) из низов, - вряд ли бы ее родные такое одобрили. Жениха, по крайней мере, ей бы постарались подыскать в более близких и полезных кругах. А с ее избранником еще и расправиться бы могли, если он не отступит сам. Единственно, что она бы не считалась опозоренной самим фактом добрачной связи. Социальная дистанция все еще существует и в наше время.
Что и говорить, Азуолас не ожидал такого от своей родни! Хотя сам, помнится, был причастен к некоторым рискованным романтическим историям...
Сирвидас не ожидал, что все выяснится таким образом, когда он еще не подготовил почву. Все-таки он не был женщиной, и не подумал, что Ауштра может забеременеть, да еще почти сразу. Но он и так выкрутиться сумел. Хотя и рисковал, очень.
Как высшая по положению, Ауштра могла проявить инициативу. Еще не хватало, чтобы ее соблазнял подданный ее брата! В понятии "госпожа" содержится мужской элемент, это господин женского рода, стало быть, ей и следует действовать решительно и смело, как мужчина. В паре "женщина-хозяйка и мужчина-подчиненный" они до известной степени меняются полом.
Глава 32. Союзники и враги
Там, где узкая речка Паутинка, извиваясь, впадает в Светловодную, собирались биться сварожане с чжалаирами. Должны были принять участие и литты, причем по обе стороны. Старшие сыновья Радвиласа, Саулис и Линас, выстроили свои полки, один на левом крыле сварожского воинства, другой на правом. Давеча они на совещании воевод решительно высказались за то, чтобы перейти Светловодную и встретить врага на левом берегу, что и было сделано.
А их младший брат Имант шел на помощь чжалаирам, но медленно, нехотя. Утром, когда начиналась битва, он не спешил покинуть свой лагерь в нескольких верстах от Журавлиного поля.
Поле Журавлиное, что скоро станет местом и славы, и скорби! Нет нынче журавлей, бродивших по болотистым речным берегам. Спугнули их люди, как и лебедей, что всю ночь носились над водой, не находя себе пристанища. Совсем скоро не по-осеннему сочные луга будут изрыты копытами коней, реки и ручьи потекут кровью.
Одним краем Журавлиное поле, начинавшееся у слияния рек, упиралось в глубокие, поросшие кустарником овраги, другим врезалось в высокую зеленую дубраву, грозно шумевшую на ветру. Туда, в лес, с ночи отступил медведицкий Засадный полк под началом князя Бронислава и Лютобора Яргородского. Только ему, вещему, ведомо все, что должно сегодня здесь произойти. Ему - да еще тем, кто в судьбоносный для сварожан день спустился на облачных конях из Ирия, чтобы помочь своим наследникам. Все, что было когда-либо сильного и храброго в Сварожьих и Литтских землях, сегодня незримо присутствовало здесь. И все, кто погиб за долгие годы чжалаирского ига, и те, кто жил раньше, поднялись в едином порыве, - все, кто еще не успел возродиться в своих потомках. Небесная Рать незримо реяла над головами живых, вдохновляла, направляла, придавала сил. Там, незримо для большинства живых, за них поднялись сегодня величайшие сварожские герои. Князь Святослав Храбрый сменил льняную сорочку на кольчугу, в которой некогда бился с викингами и аллеманами. Бронислав Великий, гроза команов, был готов помочь своим потомкам, ополчившимся против чжалаиров. Стемир Сильный летел на вороном, как грозовая туча, коне в гущу сражения, выхватив меч левой рукой из ножен. А за ними витали над полем вовсе дальние предки, легендарные и безнадежно позабытые потомками, вплоть до Сварта, прародителя сварожан, литтов, лугийцев, норландцев; он летел впереди всех на крылатом коне, и большая соколица парила над его головой. Нынче никто из живых уже не помнил о Сварте, не слышал о единых корнях разных народов. Но обитателям Вышнего Неба открывалось многое. Там они могли встретиться со всеми поколениями своих предков. И, равные им, вливались в единую силу, которые ныне пришла на помощь живущим на земле сейчас.
Князь Радвилас Алджимантасович тоже был среди Небесной Рати. Он летел сквозь облака на молочно-белом коне с лебедиными крыльями. Зоркими, снова молодыми глазами видел все Журавлиное поле, каждый момент сражения. И радовался, видя, как грамотно медведицкий князь и его воеводы выбирали место для боя. Журавлиное поле напомнило Радвиласу Мрию. Вот те овраги непременно задержат разбег ордынской конницы, лишат ее преимущества подвижности. И пешая рать уже готова была принять конницу на пики. Уж не Яргородец ли да Саулис с Линасом передали медвединцам науку, как одолеть Орду? Два года назад, на реке Стрелке, войско медведицкого князя разбило тумены мурзы Хулагу, а теперь настал решающий бой, со всей ордынской силой, под предводительством самого темника Улзия.
Радвилас довольно усмехался, глядя, как исполняется на Журавлином поле замысел сварожских и литтских вождей. "Наша школа, наша! Теперь подождать, пока чжалаирские тумены выдохнутся, колотясь лбом о сильную пешую рать, а затем сварожские конные полки налетят с обеих сторон и окружат. Но враг силен, правое крыло укрепить не мешает... Ага, вон, возле ручья стоит запасной полк! Все предусмотрели! Теперь от силы духа их воинов зависит все: победа над Ордой или смерть и рабство..."
Ныне, в Небесной Рати, великий литтский князь забыл прижизненные распри с Медведицей, соперничество литтов со сварожанами. Теперь они не имели никакого значения. На Вышнем Небе их народы были едины в начале начал: ведь и Лиитас, сын русалки, был правнуком Сварта. И Радвиласа охватила гордость, что их народы стали плечом к плечу против общего врага, как братья. Хоть и не суждено было ему дожить до решительной битвы с Ордой, но он все равно видит ее, и всей душой с теми, кто продолжает начатое им на Мрие. Пусть не из Литтского княжества прозвучало решающее слово, но они все равно заодно! И здесь, в Небесной Рати, вместе с ним и другие литтские родоначальники, их знаменитые герои, смешались со сварожанами, как один народ, и на самом поле боя - тоже. А это большая сила, Орде против нее не устоять! Радвилас, как и все воины Небесной Рати, улавливал текущие от Орды нити черного колдовства, видел чжалаирских духов, которых шаманы призвали на помощь себе. И в небе тоже кипела битва, незримая, но не менее решительная. Перед светящимися всадниками на крылатых конях чжалаирские духи отступали с воплем, уменьшались, истаивали, не в силах никому повредить. Сварожане и литты воодушевлялись, их наполнял еще небывалый подъем сил, и они сражались, не чувствуя ни страха, ни усталости. Они ощущали поддержку, хоть и не знали, от кого она исходит.
Но почему, - задумался вдруг Радвилас, - к чжалаирам не приходит на помощь своя Небесная Рать, из царства Тенгри? Где же души их былых батыров, которые, объединенные в непобедимые тумены, завоевали полмира? Почему не воодушевляют своих наследников чжалаирские вожди прошлого, - Ерден-хан, Мунлик, Саин, Алтан, и сам Священный Повелитель людей и духов - грозный Монх-Оргил? Быть может, они не пришли на помощь, потому что не видят в своих потомках достойных наследников, тем более - в выскочке Улзии? Или не желают победы другим, там где когда-то сами не смогли покорить сварожан полностью? Не верят и не хотят, чтобы наследники превзошли их? А может, что-то переосмыслили в ином мире, как и он сам, и уже не считают путь завоеваний единственно верным? Смерть на многое открывает глаза и многое помогает узнать. Только вот бороться со вложенными людям в голову замыслами трудно даже тем, кто эти замыслы породил...
Размышления Радвиласа прервало резкое оживление на поле боя, где к тому времени уже кипела жестокая сеча, повсюду лежали жестоко изрубленные тела. Первые чжалаирские тумены, столкнувшиеся с пешей ратью, были почти полностью истреблены, жалкие остатки их откатывались назад, уже ни к чему не пригодные. Но и Большой Полк сварожан едва ли не целиком улегся в плодородную черную землю. А темник Улзий уже послал в бой новые тумены. Они перестроились и ударили в правое крыло сварожского войска. В бой вступили литты и дебрянцы князя Линаса.
"А теперь Саулису вмешаться пора! Вот сейчас ударить, когда они втянутся посильней, отрезать тот тумен от других - только пух и перья полетят!" - думал Радвилас, представляя, как сам бы действовал при жизни на месте сварожских и литтских вождей. Он так увлекся, словно и вправду мог еще командовать битвой. Все же в телесном существовании есть немалые преимущества, каких чистый дух лишен. Ах, если бы он мог хоть ненадолго, для одной этой битвы, обрести плоть!.. Но увы, это было невозможно!
А Саулис как будто услышал мысленный призыв отца, хоть и не подозревал, что он рядом. Он повел свой полк на помощь в точно рассчитанное время, хотя его воины уже давно рвались в бой, точно птицы со связанными крыльями. В воинской и полководческой дальновидности старшему сыну Радвиласа было не отказать. Он ударил своим полком как раз вовремя, зажимая чжалаиров в клещи. На берегу Паутинки кипела злая сеча.
Теперь Радвилас невольно восхищался мужеством и вместе с тем - хладнокровием своих сыновей, которых недостаточно ценил при жизни. И Саулис, и Линас не жалели сил в бой битве, сторицей отдали долг принявшему их Медведицкому княжеству. Князь Радвилас мог по праву гордиться своими храбрыми сыновьями. Ведь в них все было от него: ум и решимость, с какой действовали, истинно литтская выдержка и отвага, с какой устремлялись в бой. Он всем сердцем желал победы литтским полкам, рея над ними на своем облачном коне, тревожился за сыновей, когда им грозила опасность, радовался, когда они одолевали сильного противника. Если бы Саулис и Линас могли видеть тайное, как Лютобор Яргородский, они бы узнали, что их отец был в тот день с ними.
И Радвилас видел в тот день все ужасы и чудеса Журавлиного поля. Видел, как не жалея себя, бились тысячи людей, простых и знатных, из разных племен. Видел, как в решающий миг, когда численное превосходство Орды стало все же одолевать, из леса устремился Засадный Полк, чудом сбереженный до этого часа Лютобором Яргородским, который не позволил пылким сварожанам атаковать раньше решающей минуты. А вслед за воинами в битву двинулся и... сам лес! Могучие деревья двигались сквозь землю, они окружали и поглощали чжалаиров, только их. Откуда-то взялись разные лесные звери, они бросались на ордынцев, терзали их, пугали их коней. Вскипели, разбушевались волны Светловодной. Резко завыл ветер. Застонала земля.
Даже воины Небесной Рати были изумлены почти так же, как живые. Вряд ли кто из них подозревал, на что способны сварожские боги, если к ним воззвать во имя защиты родной земли. Радвилас, как и все, глядел с ужасом и восторгом, как гибнет или обращается в бегство чжалаирская Орда, сто сорок лет устрашавшая все народы. Высшие Силы пришли на помощь, как только люди сделали все, что было в их человеческих силах.
И только тут он вспомнил об Иманте и потянулся мыслью к нему, пронизывая облака на белоснежном крылатом скакуне. Он почти позабыл о любимом сыне, волнуясь о судьбе старших. Имант так и не пришел на бой, хотя поджидал, собрав войско, невдалеке, выслав разведчиков. Но, после всего, что творилось на поле боя, Радвилас никак не мог упрекнуть сына за опоздание.
"Молодец, мальчик мой, что не влез в эту кровавую кашу! Все-таки тебе досталась от меня предусмотрительность. Если уж пошел с чжалаирами, так хоть не положил войско зазря. Нынче за сварожанами такие силы, что вся мощь Орды и ее союзников ничего не стоит. Если хочешь жить и править, Имант - уйди мирно!" - взывал Радвилас к своему сыну, словно надеялся, что тот услышит.
Имант же и сам не спешил на поле боя, а был намерен вступить в сражение только если победа чжалаиров определится точно. По правде говоря, литтскому князю не очень-то хотелось идти на эту войну. Он был ленив, да и сознавал, что воинскими дарованиями далеко уступает своему отцу и дяде, и даже старшим единокровным братьям. И теперь мысленно подыскивал причины, почему не следовало спешить. Жрецы-гадатели предсказывали неблагоприятный исход войны. Третий союзник Иманта и Улзия, князь Драгомир Азанский, вел себя как-то странно все это время. Тоже не спешил на войну, двигался со своим войском очень медленно, причем так, что норовил отрезать Иманту дорогу, литтам пришлось обходить азанцев по широкой дуге, и они чуть не заблудились. Драгомир так и не пришел, а этим утром, покуда литтские воины вооружались, прислал Иманту письмо, в котором сообщал: "Я на помощь Улзию не пойду, и тебе не советую". Задумал всех перехитрить! Э, - вдруг сообразил Имант, - да уж не в сговоре ли Драгомир с медвединцами, не выдавал ли им тайны союза?! Вот и положись на таких!
И он ждал со своим войском верстах в двух от Журавлиного поля, какие вести принесет разведка. А сам с сожалением вспоминал, как отговаривал его князь Азуолас от союза с Ордой. Кто знает, быть может, старик окажется прав? А если, пока Имант с войском бродит по чужим землям, его дядя предпримет переворот, и, вернувшись, обнаружишь на престоле его? Молодой князь понимал, что действовать исподтишка - не в духе князя Азуоласа, но он отвык доверять людям.
Было и еще одно обстоятельство, почему Иманту не хотелось идти в бой. Он совсем не желал столкнуться в битве со своими старшими братьями. Мысленно содрогался, представляя себе горящее гневом лицо Саулиса, его занесенный меч... Кроме того, он ведь клялся умирающему отцу не поднимать руку на своих братьев. А как быть, если братья поднимут руку на него?.. Словом, у Иманта было достаточно причин не спешить на Журавлиное поле.
Сопровождавшие его в поход военачальники недоумевали. На каком это основании великий князь велит им строиться к битве, чтобы потом полдня стоять на месте? Боится невидимых врагов, что ли?
- Государь, ты не сдержишь слова, данного Улзию? - тихо, чтобы посторонние не слышали, спросил Монивид.
Имант прислушался к отдаленным звукам сражения. Даже на таком расстоянии доносились лязг железа, топот, ржание коней. И еще какие-то звуки, очень странные: шум, какой бывает лишь в лесу в очень сильный ветер, приглушенный гул, рокот. Что же там творится?..
- Этой ночью я видел во сне моего отца. Он велел мне быть осторожным, - отозвался Имант.
В это время примчались разведчики. У них был вид затравленных зайцев, и в глазах плескался такой же ужас. Когда они, перебивая друг друга, стали рассказывать об ожившем лесе и вышедшей из берегов реке, о том, что сварожане, почти все истребленные, вдруг ожили и одолели чжалаиров, - Имант и литтские воины не могли поверить. Но и новые посланные подтвердили: Орда разбита, Улзий с горсткой воинов сбежал, сварожане торжествуют победу, и стихии бились за них.
Услышав о бесславном поражении "непобедимой" Орды, Имант презрительно усмехнулся. Он имел право презирать, так как сам не потерял ни одного воина. И он приказал повернуть назад, даже не соблазнившись возможностью напасть на обессиленных победителей или на лишенную войск Медведицу. Иманту не хотелось проверять, какие еще силы стоят за ними!
Впоследствии медвединцы назовут литтского князя Имантом Опоздавшим, так что это прозвище войдет в историю. Но на тот момент сын Радвиласа не думал о своей будущей славе, а спешил поскорей возвратиться домой. Мысленно он хвалил себя, что хватило ума не сражаться за проигравшую сторону. Кто бы мог подумать, что у Медведицы и ее союзников такая сила, что сумеют одолеть саму Орду?!
А из Небесной Рати наблюдал за своим сыном, любимым даже теперь, когда чуть не совершил роковую ошибку, князь Радвилас. Он надеялся, что неудачный союз с чжалаирами станет для Иманта хорошим уроком, и тот впредь станет более разборчив в выборе союзников.
-
Казалось бы, душа, свободная от оков тела, должна, по крайней мере прозреть. Но нет, Радвилас, как и прежде, оправдывает Иманта и даже хвалит его. Хотя уже один только союз с Ордой говорит о многом. Хорошо хоть, признал, что его старшие сыновья настоящие воины. Однако сама битва написана очень хорошо и ярко. Небесная рать, оживший лес, оборотни - замечательно. Но Имант конечно предусмотрителен, что да, то да. Однако жаль, что он не участвовал в битве, глядишь, одной проблемой стало бы меньше.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Казалось бы, душа, свободная от оков тела, должна, по крайней мере прозреть. Но нет, Радвилас, как и прежде, оправдывает Иманта и даже хвалит его. Хотя уже один только союз с Ордой говорит о многом. Хорошо хоть, признал, что его старшие сыновья настоящие воины. Однако сама битва написана очень хорошо и ярко. Небесная рать, оживший лес, оборотни - замечательно. Но Имант конечно предусмотрителен, что да, то да. Однако жаль, что он не участвовал в битве, глядишь, одной проблемой стало бы меньше.
Я думаю, что душа освобождается от прижизненных страстей постепенно. Радвилас умер всего за три года до того, кое-что переосмыслил, но многое еще сохранилось. На Журавлином поле он душой был со старшими своими сыновьями, а сердцем - с Имантом. Их наконец-то признал равными себе, увидел, на что они способны, а за младшего скорее волнуется, как за ребенка: "Не влезай, убьет!.. А, не влез? Ну молодец, хороший мальчик!" Разве так уж легко отцу перестать любить сына? Тем более, что тот сделал ошибку, но тут же сам исправил ее, то есть, пока еще подает надежды на будущее. Поглядим, до чего Имант дойдет дальше.
Битва на Журавлином поле гораздо подробнее описана в "То, что всегда с тобой". Там ее описание занимает три главы. Повторяться мне не хотелось, и я показала лишь с точки зрения Радвиласа, то, что важно было для него.
Иманту вот не хотелось, чтобы его проблема решилась таким образом. Узнаем, что он будет делать дальше. Где еще точку опоры найдет.
Но Имант не мог успокоиться, оказавшись вынужден опять рассчитывать лишь на собственные силы. Он ни на минуту не забывал, что в Темноборске продолжает сидеть Саулис, а в Лутаве - Азуолас. Их присутствие давило, обессиливало великого князя литтского. Старше него в роду оставались также еще двое дядей - Скалмантас и Лемтурис, но их Имант не опасался: они и в молодости не были особенно честолюбивы, а сейчас можно было вовсе их не замечать. Но более могущественные родичи - иное дело! Как ему быть князем, когда другие люди способны быть сильнее, влиятельнее него? Ответ он знал только один - найти союзников извне, опереться на чужую военную силу, укрепиться с ее помощью, чтобы крепко стать на ноги. Так он рассуждал, заключая союз с Улзием. Но тот сам оказался слаб, и его чуть не втянул в губительную авантюру. В ком тогда найти ему точку опоры?
В поисках ему помог все тот же Сирвидас. Он как-то вошел в покои к погруженному в невеселые размышления князю - бодрый, веселый, с лукаво блестевшими глазами. Усевшись напротив на скамью, склонился к уху князя и доверительно прошептал:
- Я обедал с аллеманским торговым советником, Арнульфом из Виллероде. Он готов прямо сегодня ссудить тебе пятьдесят тысяч золотых монет. И еще двести тысяч - при заключении прочного мира с Империей. Сверх того, советник клянется, что ты всегда сможешь располагать помощью аллеманов в случае военных действий!
Имант, удобно сидевший в кресле, при упоминании о золоте выпрямился и весь подобрался, а при словах о военной помощи не мог скрыть своего удивления.
- Так, так!.. И откуда же у торгового советника такие права, что он может ручаться за имперские войска, а?
Сирвидас с видимым смущением отвел глаза.
- Ну, он, вероятно, занимается в Айваре не только торговыми делами... В его руках сходятся многие нити...
Князь понимающе усмехнулся.
- Шпионит в моей стране? Ну-ну, я понимаю, иначе не проживешь. Уж лучше иметь под боком известного шпиона, чем скрытого... Что ж, пусть твой Арнульф приедет ко мне, скажем, за три часа до полуночи! Мне будет любопытно побеседовать с ним... Ты-то как сам думаешь - аллеманы не обманут?
- Арнульф мне поклялся на серебряных весах - это что-то вроде герба у торгового союза, - что честность, как в торговле, так и в политике, всегда была самой надежной силой у Аллеманской Империи, - вкрадчиво, медоточиво заверил Сирвидас. - Они недаром установили прочные связи почти со всеми государствами, их торговые дома - в каждом крупном городе. Золото и железо создали Империи огромную силу! Я считаю, на них можно положиться, мой государь!
- Да, наверное, ты прав! Империя, пережившая века - союзник понадежнее, чем выскочка Улзий, - задумчиво согласился Имант. И вдруг подмигнул своему зятю: - Я вижу, аллеманское богатство и тебя впечатлило, раз с таким жаром защищаешь союз с ними, а? У тебя в этом деле свой интерес?
Князь и его фаворит хорошо изучили друг друга; никто из них не испытывал ни малейшей обиды.
- Я ведь должен позаботиться, чтобы Ауштра со мной жила не хуже, чем до замужества! Кроме того, у нас дочь, могут и еще родиться дети, - надо же о них позаботиться!
- Заботься, да меру знай! Уже богаче всех князей стал! - Имант похлопал друга по плечу, жесткому от золотого шитья, сплошь покрывавшего кафтан. И, став серьезным, повторил: - Значит, сегодня вечером ко мне этого торгового советника! Но только все держать в тайне!
Вечером он принимал в своих покоях Арнульфа из Виллероде, явившегося по поручению из Конингсбурга. Тот держался спокойно, с достоинством, словно не считал литтского князя неизмеримо высшим существом, чем преуспевающий аллеманский торговец. Прежде всего позволил Иманту ознакомиться с условиями договора, подписанными и скрепленными императорской печатью.
- Император и его правительство, рыцарский союз и торговые гильдии окажут тебе, герцог Имант, всяческую поддержку, если ты передашь Империи прежде несправедливо отторгнутые у нее крепости: Фрейбург, Бэринбург, Борнхольм и ряд других...
Сперва Имант, услышав эти слова, отшатнулся, зло глянул на аллемана и на пергамент, который тот держал в руках. Вспомнились последние наставления отца, рассказы старших, каких трудов стоило отвоевать эти земли... Но от Иманта они были далеки, находились во владениях Азуоласа. Сам великий князь только выиграет, заключив союз с аллеманами, получит золото и военную силу. А, укрепившись на престоле с аллеманской помощью, он сможет отвоевать обратно отданные земли, и будет править, как его отец, твердо и самостоятельно! Да, так и будет, вот только сейчас без внешней помощи не обойтись...
И он проговорил, многозначительно глядя в острые глазки аллемана:
- Я бы согласился уступить эти владения по дружескому договору. Но вот князь Азуолас вряд ли отдаст их, пока жив.
Аллеман слегка кивнул в знак понимания.
- Герцог Азуолас слишком горяч и беспокоен для своих преклонных лет! А, если с ним ненароком случится несчастье, некому будет оспорить твою власть, государь!..
- Останется Айварас, - Имант тяжело вздохнул: все же с сыном Азуоласа они дружили с детства, не хотелось бы несчастья и ему. - Но помните: все должно быть сделано, не вызывая подозрений.
- Это уже не мое дело, - уклончиво заметил его собеседник. - Я всего лишь торговый советник, не обученный владеть мечом. Что я знаю о том, как на войне происходят несчастные случаи? Ничего не знаю. У Империи столько могучих рыцарей, что станут отныне твоими друзьями, герцог, и окажут посильную помощь! А меня уполномочили лишь передать тебе договор да ссудить твою светлость золотом...
Золото, власть, сила... Имант обещал себе, что нынешний договор с аллеманами всего лишь временная мера, что он сторицей все вернет... Рука его чуть дрогнула над пергаментом, но Сирвидас проворно вложил в нее перо, и Имант подписался.
Тем не менее, действовать следовало осторожно. Он не мог открыто и за один день передать аллеманам важные крепости, да еще во владениях своего дяди. Было лишь объявлено о заключении мира с аллеманами. В честь этого бывшие противники часто приезжали в Айваре и прямо ко двору князя, удивляли многих литтов своим богатством, повадками более цивилизованного народа. При дворе некоторые, особенно молодые, стали перенимать у аллеманов их одежды, развлечения, турниры, пиры, и расточали золото на разные вещи, большей частью бесполезные, лишь бы показать, что литты ни в чем не уступают аллеманам. Так рождалось подражательство, а значит, развивалась ущербность, ведь, чтобы подражать кому-то, нужно признать себя хуже того, кому подражаешь.
Что до князя Азуоласа, то он, как и многие старики, не одобрял сближения с аллеманами. Жил у себя в Лутаве, почти не появлялся в столице, и уже потому знал лишь внешнюю сторону событий. В сколько-нибудь прочный мир с Империей ему не верилось.
- Я на своем веку раз десять заключал с ними мирный договор, да что толку? - говорил он.
Айварас - тот однажды съездил в столицу по приглашению Иманта, с успехом поучаствовал в рыцарском турнире, повеселился вместе с двоюродным братом и его гостями. Имант сумел опять расположить Айвараса к себе. На прощание, обнимая его за плечи, уверял:
- Мы же все-таки один род, нам нужно держаться вместе! Убеди своего отца приехать ко мне. Понимаю, это трудно: он упрям как бык, закоснел в ненависти к аллеманам. Но времена меняются, и люди тоже! Я чувствую: сделав шаг навстречу, мы добьемся большего, чем военной силой.
Имант умел хорошо говорить; Айварас поверил ему больше, чем себе, как бывало в детстве. Но князь Азуолас наотрез отказался от поездки в столицу. Старику было бы слишком неприятно видеть заполонивших княжеский двор аллеманов, и Сирвидаса, который наверняка приложил руку и здесь. Больно было смотреть, как сын Радвиласа губит все, что создали они с братом. Азуолас уже не надеялся, чтобы племянник его послушал, тот как будто нарочно делал все ему назло. И теперь он отдыхал после многих жизненных бурь, рядом со своей Рингалле, в их тихом гнездышке в Лутаве, где когда-то прошел их медовый месяц. Его золотоволосая жрица и теперь еще была красива, хотя годы приближались к шестидесяти. Ее волосы с годами почти не потускнели, и синие глаза все так же радостно и влюбленно смотрели на супруга, который подарил ей мир за пределами Девичьего острова. Если она и изменилась внешне, то этого Азуолас не замечал, он лишь сожалел, что сам постарел; он ведь и женился на ней уже немолодым... В последнее время Рингалле говорила, что видит в огне тревожные знамения для мужа и сына. Но пока Азуоласу хотелось спокойно жить дома, вспоминать прошлое, сидеть с женой под дубом на берегу озера Белтане, где они проводили после свадьбы столько упоительных часов. К старости каждому хочется покоя...
Но внезапно лутавского князя навестил совсем неожиданный гость. Это был аллеманский рыцарь Фридмунд Кальтенвальдский, с которым они когда-то обменялись мечами, один из немногих аллеманов, которого Азуолас мог назвать другом. Фридмунд и прежде в дни перемирий, бывало, приезжал в Лутаву. Но сейчас он явился к Азуоласу один, странно мрачный, словно призрака встретил. Даже искреннее радушие хозяина не могло развеселить гостя.
- Ну. пойдем, повидаешь мою Рингалле, сына с женой, внуков! Никогда не думал, что внуков любишь больше, чем детей... Такие забавные, так приятно глядеть, как они бегают по залам и лопочут что-то по-своему!.. Или, может, сперва в трапезную, закусишь с дороги?
- Закусить не откажусь, - наконец, прервал Фридмунд молчание. - Но поговорить должен с тобой одним, по важному тайному делу!
Они прошли в трапезную, куда слуги уже подали превосходный обед. Гость и вправду проголодался с дороги, и лишь после пары обглоданных бараньих ножек поведал, с чем приехал:
- Я узнал, что племянник твой собирается передать нам ряд важных пограничных крепостей в обмен на поддержку золотом и войсками! Договор уже подписан. И, мало того: Имант дозволяет покуситься на твою жизнь.
Вся кровь отхлынула от лица Азуоласа, на котором резко обозначились все старческие морщины. Однако он тут же выпрямился, замотал головой, как оглушенный конь.
- Это не может быть правдой! Ты слышал от кого-то, но это ложь! Сын Радвиласа... великий князь... он не может такого! Не верю!..
- Я глубоко сочувствую тебе, герцог, но я сам видел договор, подписанный Имантом, - с глубоким состраданием проговорил аллеман, сжимая холодные, как у мертвеца, ладони Азуоласа. - Все наши рыцари, присутствующие в тот день в Айваре, засвидетельствовали, что видели договор. Теперь один его образец отвезли в Конингсбург, а второй хранится у Иманта. Если не веришь мне - попроси своего племянника показать его тебе. Я клянусь тебе на мече - вот этом, полученном от тебя, - что все это правда!
- Я тебе верю! Любой другой аллеман мог бы захотеть поссорить меня с Имантом, но не ты, Фридмунд, - голос старого князя звучал хрипло, отрывисто. - Скажи, почему ты меня предупреждаешь? Я же столько лет был врагом для вас, имперских рыцарей. Если удастся меня убрать, для Империи будет благом.
- Предательство никому не приносит блага, - покачал головой Фридмунд. - Ты с нами воевал, но честно, в открытом бою. Немногие из наших рыцарей могут быть так благородны, как ты, герцог Азуолас. Я у тебя учился доблести и чести. И я хочу, чтобы ты жил. И о наших я тоже думаю. Им не пойдет на пользу, если одолеют вероломством того, с кем не могли справиться столько лет.
- Да. Я понимаю. Трудно бывает, когда твои близкие поступают подло, - князь Азуолас поднялся из-за стола, исполненный праведного гнева, выпрямился во весь рост, словно бы и несколько десятков лет разом сбросил с плеч. - Я ему не позволю! Время еще не потеряно, спасибо тебе, Фридмунд! Я остановлю его вовремя! - прогремел его голос под сводами лутавского замка.
- Что ты задумал? Свергнуть Иманта? - спросил рыцарь, почти испуганный таким преображением своего собеседника.
Азуолас бешено взглянул на него, затем взял серебряный колокольчик, вызывающий слуг, нетерпеливо затряс его. На неистовый трезвон тут же отворились двери.
- Готовить воинов, седлать коней! Выступаем немедля! - распорядился князь и, обернувшись к рыцарю, решительно произнес: - Я очень стар, и быть может, это будет последним, что мне суждено сделать. Но я непременно свергну этого недостойного выродка с престола великих князей! Думаю, теперь и Радвилас понял бы, что выросло из его ненаглядного сыночка...
И каждое слово, каждый жест Азуоласа были исполнены такой силы, что Фридмунд не усомнился: тот всего добьется!
- Ну что ж, пожелаю тебе счастья! А мне пора ехать. Никто не должен знать, что я тебя предупредил, - произнес он, поднимаясь из-за стола.
Литт и аллеман на миг обнялись, как самые близкие люди. Затем Азуолас проговорил, всмотревшись в лицо друга на расстоянии:
- Как странно складывается судьба: ты, аллеман, меня спасаешь, а сын моего любимого брата желает погубить... Благодарю тебя, Фридмунд!
- Да не за что! - усмехнулся рыцарь. - Мои наилучшие пожелания тебе, Азуолас! Победы тебе!
Спустя два дня князь Азуолас с большим отрядом воинов приехал в Айваре. Он не выдавал своих намерений, все решили, что он внял приглашению племянника. Явился неожиданно, когда великий князь вместе с Римунасом и Сирвидасом были на охоте. Оглядываясь в замке, где давно не был, отметил, как сильно все изменилось. Обстановка во всех покоях была иная, устроенная на аллеманский лад. Придворные и слуги тоже были все новые, ни одного человека, служившего при Радвиласе.
- Прости, государь: мы и представить не могли, что дядя великого князя приедет именно сегодня, - проговорил встречавший его управитель, учтиво кланяясь. - Подожди в малой гостиной, государь, пока приготовят твои покои...
- Лучше проводи меня в покои великого князя. Ключи есть?
Управитель замер, не зная, как поступить.
- Ключи великий князь забрал с собой, у меня их нет.
- Значит, выломаем! - усмехнулся Азуолас, приглашая войти двух рослых воинов с топорами.
Когда разбили прочный аллеманский замок, Азуолас принялся рыться в ларе, где лежали государственные грамоты, не обращая внимания на столпившихся у дверей, ничего не понимающих слуг. Он даже не успел подумать, как будет извиняться перед племянником, если не найдет договора, о котором предупреждал Фридмунд. Но он нашел и, прочитав, потемнел как туча.
- Ах, Радвилас! Ты столько сделал для своего любимого сына, а ни чести, ни совести ему вложить не смог! - вздохнул он.
Тут у ворот запели охотничьи рожки. Вернулся Имант со своей свитой.
Там его ожидала большая неожиданность! Вся охрана замка была заменена воинами Азуоласа, и они молча скрестили пики перед носом у Иманта. И сам старый князь, мрачный и гневный, встретил его у ворот Верхнего Замка.
- Здравствуй, племянничек! Я тут приехал спросить, как это ты додумался продать Литтское княжество аллеманам! - прорычал он, ткнув злополучным договором в лицо Иманту.
Тот, как увидел грамоту со своей подписью в руках дяди, побелел, как мел, лихорадочно соображая, как оправдаться. Его брат Римунас недоумевающе переводил взор с одного на другого. А Сирвидас, когда лутавские воины грубо стащили его с коня, обмяк и повис в их руках; ноги его не держали, зубы выбивали дрожь.
Азуолас не захотел слушать, как они будут оправдываться, хотя по лицам все было ясно. Властно указал на обоих племянников:
- В темницу их! Я даю им время поразмыслить! А этого, - он указал на Сирвидаса, как на змею или на ядовитого паука, заползшего в жилище, - повесить на воротах Верхнего Замка!
В одно ошеломляющее мгновение любимец великого князя, сколько раз выходивший сухим из воды, понял, что это конец. Азуоласа, непреклонного, прямолинейного, как литтский дуб, не перехитрить, не опутать льстивыми словами! И Сирвидас лишился чувств, его золоченые сапоги бороздили землю, пока воины волокли его к воротам. Когда ему на шею надевали намыленную петлю, подвешенную к каменному зубцу, он ожил, неистово забился, пытаясь оттолкнуть воинов, дико завопил. Но не мог вырваться из рук нескольких человек. Несколько минут - и его тело в неестественной позе закачалось на воротах.
- Был холопом, и умер как холоп! Не сумел нажить княжеского достоинства! - буркнул Азуолас, отвернувшись прочь.
Навстречу ему выскочила Ауштра, вся растрепанная, без покрывала на голове. Налетела на дядю, царапаясь, как дикая кошка. За ней спешила ее мать.
- Чудовище! Убийца! - кричала Ауштра, пока воины не спеленали ее осторожно, но крепко.
- Ты что творишь, лешак? - ничего не понимая, крикнула Предслава деверю.
- Спасаю вас, дураков, от этого упыря! - кивнул он на труп Сирвидаса. - Ступай, Предслава, к своим детям! Упустила их, пока были маленькими, так, может, сейчас еще не поздно вразумить! - проговорил Азуолас с сомнением.
-
Не так уж умён Сирвидас, иначе мог бы сообразить, что по очень тонкой ниточке ходит. А Имант всё-таки редкая дрянь, и, действительно, Предслава упустила детей - и Ауштре и Иманта. Но более всех виновен Радвилас.
-
Да уж, Имант покняжил-так покняжил. Чуть всю страну не продал >:( Конечно, сразу было понятно, что милый мальчик будет так себе князем, но он превзошёл все ожидания. :( Хорошо, что Азуолас вмешался.
А Сирвидас - допрыгался.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis! :-* :-* :-*
Не так уж умён Сирвидас, иначе мог бы сообразить, что по очень тонкой ниточке ходит. А Имант всё-таки редкая дрянь, и, действительно, Предслава упустила детей - и Ауштре и Иманта. Но более всех виновен Радвилас.
Сирвидас много раз выходил сухим из воды. В истории с Ауштрой безопаснее было, что ли? А удалось выкрутиться. И кто знал, что Азуолас все узнает?
Узнаем, что дальше будет с Имантом. Но в последние годы Предслава, будучи живой, все же больше могла повлиять на своих детей, чем Радвилас с того света. А при его жизни они ничего такого не творили, распустились пышным цветом, уже когда Имант стал князем.
Да уж, Имант покняжил-так покняжил. Чуть всю страну не продал >:( Конечно, сразу было понятно, что милый мальчик будет так себе князем, но он превзошёл все ожидания. :( Хорошо, что Азуолас вмешался.
А Сирвидас - допрыгался.
Такой уж он Архимед. Ищет, где точку опоры найти за границей. Заранее такого ожидать действительно трудно.
Вот на этом бы и закончить, да? Азуолас вмешался, наказал предателей, навел порядок... Но это еще не финал истории.
Сирвидас получил свое. Но Имант и без него еще дров наломает.
Глава 33. Месть Иманта
Переворот совершился, и князь Азуолас, многолетний соправитель великих князей, теперь сам занял престол. Это даже не удивило литтов, и уж точно не огорчило: старого князя почитали во всех краях обширного государства, и после смерти Радвиласа не могло найтись вождя, которого литты признали бы охотнее, чем его брата. Имант же не успел дать людям ничего, кроме новшеств на аллеманский лад - а об их упразднении не жалел никто, кроме горстки придворной молодежи.
Князь Азуолас воспрянул духом. Казалось, он даже помолодел, вычищая в стране и при дворе неполадки, допущенные его племянником. Казнив ненавистного ему и всему народу Сирвидаса, он исчерпал свой гнев, остыл и даже готов был простить Иманта, заточенного ныне в темнице под княжеским замком.
К тому же, и Айварас, не забывший былую дружбу, просил отца за своего двоюродного брата.
- Я думаю, отец, что Имант теперь сможет начать другую жизнь, что он сожалеет о своих ошибках! Вы же сами с дядей Радвиласом свергли с престола Лемтуриса, а потом дали ему княжество, и он был с тех пор вам хорошим братом. Может, так и с Имантом выйдет, если дать ему исправиться...
Азуолас улыбнулся сыну, радуясь его великодушию.
- Надеюсь, что ты прав! И ведь с ним теперь нет его злого духа а обличье Сирвидаса, некому толкать на бесчестные поступки. И моя совесть будет чиста...
И он велел привести из подземелья обоих племянников, Иманта и Римунаса. Те стояли перед дядей, бледные, исхудавшие, обросшие. Римунас, оказавшись на ярком свету, закрыл руками отвыкшие глаза. Имант смотрел в пол, не поднимая глаз на дядю и ничего не спрашивая. А Азуолас глядел на обоих и думал: передалось ли им хоть что-то от отца их, Радвиласа?
- Я решил вас освободить, не ради вас самих, но ради памяти вашего отца, - сообщил старый князь, стоя перед ними; при этом пальцы его нервно теребили висевшую на шее золотую княжескую цепь. - Ты, Римунас, получишь в удел Маире. А ты, Имант, поедешь в Ялину. Это твой наследственный удел, доставшийся Радвиласу от его первой жены. Думаю, Ялинское княжество тебе как раз по плечу. Твои мать и сестра поедут с тобой.
Имант, всерьез ожидавший, что его прикажут казнить, услышав решение дяди, поклонился - не то от облегчения, не то потому что у него подгибались ноги.
- Благодарю тебя, дядя, за проявленную милость! Я признаю тебя великим князем, а после тебя - того, кого ты назовешь наследником.
У Азуоласа потеплело на душе. Теперь все будет хорошо, он нашел лучший выход для всех, с какой стороны ни посмотри!
Собравшись, братья уехали в выделенные им владения. Вместе с Имантом уехала его мать и Ауштра с ребенком, не устающая оплакивать своего мужа и проклинать князя Азуоласа.
При своем огромном военном и государственном опыте, Азуолас был непростительно наивен и доверчив. Он чувствовал себя на своем месте в открытом сражении, на коне и с мечом в руках среди жаркой битвы, а не среди придворных интриг. И теперь думал, что его великодушия будет достаточно, чтобы навсегда погасить раздор в княжеской семье.
Первые месяцы, что Имант прожил в Ялине, он и не думал что-то предпринимать. Радовался уж тому, что остался жив и даже не вовсе обездолен. Отдыхал после темницы, понемногу осваивался в своем новом княжестве, знакомился с ялинскими подданными и их заботами.
И, может быть, Имант прожил бы тихую жизнь в том самом уделе, где некогда начинал княжить его отец. Но однажды ему привезли подарок от старого знакомого - аллеманского торгового советника, Арнульфа из Виллероде. Этот подарок, плотно закутанный в сверток из полотна, доставили вечером, и привезший его человек больше напоминал воина, чем простого посыльного. Развернув полотно, Имант обнаружил меч аллеманской работы в богато украшенных ножнах. К мечу прилагалось письмо. Разворачивая его, Имант уже чувствовал, что жизнь описала новый резкий поворот. В первый миг ему стало не по себе - вновь подвергать опасности все, что удалось сохранить после крушения! Но он все-таки прочел:
"Могущественные люди в Аллеманской Империи выражают тебе сочувствие, дорогой друг! Сегодня ты унижен вероломным Азуоласом, но при помощи добрых друзей еще можно все изменить. Этот меч посылает тебе император Адальберт Четвертый, с пожеланием решимости и бодрости духа. Двадцать пятого числа седьмого месяца аллеманское войско двинется на владения Азуоласа. Старик соберется на войну. Ты же, герцог Имант, заверь его, что тоже желаешь идти с ним. Пригласи Азуоласа с сыном отдохнуть в одном из твоих замков, а потом захвати их в плен и отдай аллеманским воинам, что придут по твоему дозволению. Сделай шаг - и ты вновь герцог всей Литтской и Сварожский земли".
Прочтя это письмо, Имант жарко вспыхнул, прижал руки к неистово бьющемуся сердцу. Целая буря противоречивых чувств охватила его. Страшно было начинать сначала, зная, что второй раз вряд ли пощадят. Но тут же взыграло уязвленное самолюбие. Почему это он, сын Радвиласа, должен терпеть власть выжившего из ума старика? Отец оставил великое княжение ему, Иманту, - стало быть, он и должен править, а больше никто не имеет права!
Власть опьяняет, как хмельное зелье, и затуманивает душу сильней, чем маковый настой. Кто хоть раз пробовал ее, а затем был лишен, может смириться с поражением, если раз и навсегда лишен возможности все вернуть назад. Но не остановится до тех пор, пока возможность у него есть.
И, если прежде Имант еще колебался, не желая смерти дяде и двоюродному брату, то теперь, испытав ужас и горечь поражения, он с пронзительной ясностью понял, что, пока они живы, ему не знать покоя.
Тут еще в незапертые покои брата постучала Ауштра. Она часто по ночам бродила по переходам, не ложась спать. Теперь она увидела меч и письмо, прочла его и зловеще усмехнулась.
- Соглашайся, Имант! Отомсти этому проклятому старику! За Сирвидаса, за меня, за мою дочь, которой суждено расти без отца! Возврати себе великое княжение!
Даже теперь Имант изумился ненависти, искажавшей нежное лицо сестры, звучавшей в ее голосе.
- Сестрица, ты ведь говоришь о родном дяде, как-никак! - напомнил он.
- А вспомнил он о родной племяннице, сделав ее несчастной вдовой? - с надрывом воскликнула Ауштра. - Я бы хотела, чтобы он тоже лишился самых близких людей, чтобы они погибли такой же позорной смертью, как мой Сирвидас!
Увещевания сестры подействовали на Иманта. Ему и самому очень не хватало Сирвидаса. особенно теперь, если опять затевалось опасное дело. Посчитаться за него следовало!
И сын Радвиласа взял чистый пергамент, перо, и написал по-аллемански:
"Приглашаю десятого числа восьмого месяца гостей в мой замок Белокамень, что на Ялинской Земле".
В скором времени на пограничные владения Азуоласа напали аллеманы. Ничего удивительного в том не было, и старый князь, несмотря на свои годы, собрался в очередной поход, готовясь вместе с сыном Айварасом вести войско. Но его приятно удивило сообщение Иманта, что он готов забыть былые распри и вместе с дядей идти на войну. Да и Айварас уговаривал отца помириться с Имантом. И решили по пути заехать в Белокамень, встретить нынешнего ялинского князя с его войском.
Только Рингалле, как узнала, какой дорогой они собираются идти, залилась слезами. Никогда раньше Азуолас не видел свою жену настолько убитой горем. Она никак не хотела выпустить из объятий мужа и сына, умоляла их, цепляясь за одежду.
- Не ездите в Белокамень! Не ездите! Идите прямо к границе! Иначе я тебя уже не увижу в этой жизни, муж мой... Не бойтесь на войну идти, бойтесь - в гости!
- Не может Имант ничего сделать теперь! Со мной войско идет, а у него теперь людей - раз-два и обчелся, - ответил Азуолас, мягко снимая со своих плеч руки жены.
- Что ж, прощайте! В этой жизни мы больше не встретимся, - глаза Рингалле плескались двумя озерами страшной боли. Задержав взор на муже, она тихо проговорила: - Нет, с тобой не прощаюсь, скоро мы увидимся. - Затем потянулась к сыну, погладила его склонившуюся голову. - А с тобой мы простимся надолго... Но ты выдержи все, что тебе предстоит. Как подобает поросли "железного леса".
- Матушка, ничего с нами не случится, - пытался Айварас успокоить ее.
Рингалле судорожно вздохнула и попыталась улыбнуться им на прощание. Став из вайделотки обычной женщиной, женой и матерью, она сохранила свой дар огненного видения. Но, увы, кажется, даже самые близкие позабыли, что ей открывается тайное. Что ж, пора принять судьбу, о которой знала давно...
Последние поцелуи и объятия - и они готовы расстаться.
- Тройнат, поедешь с княгиней в Лутаву, охраняй наши семьи! - на всякий случай велел Азуолас своему давнему другу.
Тот кивнул на прощание, поддерживая Рингалле, готовую упасть без чувств, когда стук копыт стих вдали.
Поход же начался удачно. Имант встретил родных неподалеку от Белокамня и пригласил отдохнуть и заночевать. О прошлом они не говорили. И Азуоласу, и Айварасу хотелось верить, что он изменился. Да и отдых после долгого перехода был приятен всем, особенно старому князю. Его не насторожило даже, что замок был полон народу, так что при себе им пришлось оставить лишь небольшую свиту, а войско отпустить двигаться вперед. Вечером на пиру Имант с самым радушным видом предложил всем выпить вина за здоровье великого князя Азуоласа.
Заночевали отец с сыном в одном помещении, хотя каждому из них отвели отдельные покои. Когда они крепко спали, в двери повернулся ключ, и вошли незнакомые воины. Азуолас тут же проснулся и сел.
- Вас Имант послал? - сонно спросил он, и тут же с леденящим ужасом разглядел при свете свечи, что на них аллеманские одежды.
- Да, нас Имант послал, - подтвердил на своем языке старший из вошедших. - Чтобы бросить вас в темницу!
Айварас схватил меч, бросился защищать отца. Но силы были неравны: он зарубил одного аллемана, но трое других повисли на нем. Повалили с трудом, стиснули так, что захрустели ребра. Но Айварас еще пытался сопротивляться, пока один из воинов не оглушил его обухом топора по голове.
- Айварас! Сын мой! - в ужасе и смертной тоске кричал Азуолас, когда воины грубо схватили его и потащили в темницу.
В эту ночь еще один человек в замке Белокамень проснулся, терзаемый кошмаром, и не смог больше заснуть. Это был Имант, возвращавший себе великое княжение. В полусне он услышал стоны, крики, и уже не мог уснуть, зная, кому они принадлежат. "Плохое место для ночлега, совсем рядом с их покоями", - думал он, одевшись и всю ночь просидев на кровати, не в состоянии сомкнуть глаза.
Наутро аллеманский рыцарь, руководивший захватом пленников, доложил Иманту, что его родичи в темнице. В этом деле участвовали одни аллеманы, литтских воинов князь не посвящал в свои замыслы, зная, что вряд ли кто согласится. Теперь диким взглядом окинул своего сообщника.
- Так в чем дело? Я уже не могу отпустить старика после всего, что было. Значит, он должен умереть в темнице. И поскорей! ("И, может быть, потом я смогу спать спокойно?")
Аллеман звякнул рыцарскими шпорами на сапогах, притопнув ногой в знак согласия.
- Погоди... А что Айварас? - спросил у него князь.
- Его сильно помяли в стычке, слегка перестарались... Пока в себя не приходил, и начинает бредить.
- Значит, с ним пока ничего не делать. Пусть все решится само собой. А старика устраните... без шума...
Но и всю следующую ночь Имант не мог заснуть. Он сидел у огня, завернувшись в теплый плащ, но его все равно тряс озноб при мысли о том, что должно было в эти минуты произойти в подземелье замка.
Князь Азуолас тоже не мог заснуть, лежа на соломенной подстилке. При нем остался только один человек - Каюс, тот самый бывший слуга аллеманов, что когда-то освободил князя из плена, и с тех пор служил ему как свободный воин. Теперь Каюс сам сдался в плен, чтобы ему позволили быть при князе. Он молча сидел на корточках рядом с ним. Второй раз из неволи им, пожалуй, не выбраться, только на Вышнее Небо!
Молчал и Азуолас. Он тоже понимал, что близится смерть. С тоской и нежностью вспоминал Рингалле, детей, внуков, с тревогой - Айвараса, с гордостью - былые походы, битвы, успехи Литтского княжества при жизни Радвиласа. Только один лишь Имант вызывал у старого князя брезгливую ненависть.
Скрипнула дверь. В темницу вошли четверо вооруженных аллеманов.
Каюс вскочил навстречу им, забыв, что не имеет никакого оружия.
- Вы не воины! Я рад, что ушел от вас, бесчестные стервятники! - крикнул он по-аллемански.
И тут один из них узнал его.
- Это же тот самый литтский пес из Хагенсбурга! Предатель!
- Ты лжешь! Я литт, и умру литтом! - воскликнул Каюс, и в тот же миг топор рыцаря раскроил ему голову.
Лишь минуту он смог подарить своему господину. Тут же аллеманы подступили к старому князю. А тот впервые в жизни ощутил свою беспомощность. И в сердце его липкой гусеницей вполз страх. Рядом стояла смерть, и он был бессилен защититься от нее.
"Перкунас Громовержец, помоги мне умереть достойно! Столько раз я сражался, не ведая страха, а теперь ужас холодит меня раньше самой смерти! Я не прошу о спасении, спаси лучше моего сына, а мне позволь лишь и в смерти остаться воином!"
И словно бы молния пробежала по бессильно распростертому телу Азуоласа. Он вскочил проворно, как молодой, словно сбросил с плеч в одночасье половину прожитых лет. Отшвырнул прочь первого же аллемана. Но уже остальные обступили со всех сторон, накинули петлю на шею Азуоласу. Он взревел громко, отчаянно, как смертельно раненый зверь. Долго боролся старый князь, отталкивая от себя врагов, пытаясь сорвать душившую его петлю. Но его крик перешел в предсмертный хрип, лицо посинело, и, наконец, он упал и больше не двигался.
- Мертв! - с явным облегчением проговорил старший из палачей, убедившись, что сердце князя не бьется. - Но каков старик! И не верится, что в его годы можно так драться...
Палачи сняли с его шеи петлю и надели вместо нее шнуровку от княжеского кафтана. А Каюса подтащили к стене и размозжили о камни его и без того изуродованную голову, забрызгав все кровью.
На другой день было объявлено, что князь Азуолас и его слуга убили себя в темнице. Но никто не усомнился, что произошло убийство. Воины Азуоласа, отпущенные Имантом из заточения, взяли тело князя и увезли в Священную долину, где похоронили, как подобало великому князю Литтской земли. Над его погребальным костром насыпали высокий курган рядом с погребением Радвиласа...
...На крутом склоне поросшего разнотравьем холма встретились Радвилас и Азуолас. Последний замер, как вкопанный, посреди открывающихся ему красот Вышнего Неба. Радвилас приближался к нему с черной повязкой на глазах, ощупывая воздух руками, как ходят слепые. Он каким-то образом знал, куда надо идти, и направился прямо к брату. Азуолас шагнул вперед и подхватил Радвиласа, а тот ощупывал пальцами его лицо, грудь, касался страшной борозды на его шее. Из незрячих глаз текли слезы.
- Брат, прости меня! Брат, прости! - задыхающимся шепотом твердил Радвилас, цепляясь руками за Азуоласа.
Но тот совсем забыл о себе, в ужасе глядя на черную повязку.
- Что... что с тобой сделали здесь?! Так вот каков лучший мир?!
- Эту повязку я еще при жизни надел, потому что был слеп в своей любви к Иманту! - глухо проговорил Радвилас. - Во всем, что он совершил, и еще совершит, моя вина... Сможешь ли ты простить меня, брат?
Азуолас легко поднял его с земли, радуясь, как руки вновь наливаются молодой силой. Обнял брата ласково, но крепко.
- И на Вышнем Небе мы с тобой останемся братьями! А он... пусть боги судят его, при жизни или после смерти! Сними же с глаз повязку, погляди, какая красота кругом! Гляди - поле, и лес, а за ним, кажется, горы синие! Вот бы коней, поехать туда!
И, пока Азуолас говорил, на глазах его брата медленно таяла повязка. Вот он поднял голову и огляделся - прежними, молодыми, до боли знакомыми глазами, и обоим показалось, что они не расставались никогда, и все, что произошло горького, тяжкого, было очень давно, а настоящее - вот этот луг, лес и горы. Откуда-то взялись кони, братья сели на них, и скакуны их вознесли в бескрайнюю высь. Они парили, то рядом, то соревнуясь в высоте, и беседовали о прошлом и о будущем.
- Имант теперь в руках богов, - сообщил Радвилас, не оспаривая и не сожалея. - Власть не принесет ему радости, но он не найдет сил от нее отказаться. От него самого зависит дальнейший путь. Если он не сможет ничего переосмыслить в этой жизни, он погибнет, если все же осталась совесть - ему позволят задуматься над собой. Я не могу отречься от сына, но не стану больше помогать ему. Знаю, брат, что пришлось испытать тебе, о судьбе твоего сына и жены. Но поверь, и мне не легче видеть все, что творится из-за моей ошибки!..
Азуолас вздохнул и сжал руку брата, между тем как крылатые кони уносили их все дальше и выше.
-
При своем огромном военном и государственном опыте, Азуолас был непростительно наивен и доверчив.
Вот именно! Жену слушать надо было. А то, как в поговорке "Выслушай женщину и поступи наоборот!". Да и неплохо бы разведку завести, при таком племяннике. Хотя такой человек, как Азуолас, видимо, считал разведку делом недостойным. А вот Радвилас шпионов не чуждался, и правильно.
-
Большое спасибо, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
При своем огромном военном и государственном опыте, Азуолас был непростительно наивен и доверчив.
Вот именно! Жену слушать надо было. А то, как в поговорке "Выслушай женщину и поступи наоборот!". Да и неплохо бы разведку завести, при таком племяннике. Хотя такой человек, как Азуолас, видимо, считал разведку делом недостойным. А вот Радвилас шпионов не чуждался, и правильно.
Все совершают ошибки, никуда не денешься! Рингалле здесь оказалась в роли знаменитой Кассандры. Кажется, Азуолас не учел, что его жена - не совсем обычная женщина.
Вот то-то и оно, что у них такими делами всегда занимался Радвилас. Азуоласа это не касалось, и он не вникал. Политик из него посредственный. Сомневаюсь, что без поддержки Радвиласа он бы сумел править сам, да еще так долго.
Княгиня Рингалле узнала о гибели мужа и пленении сына сразу, в ту же ночь. Она подняла страшным криком всех обитателей замка и велела своим близким оплакивать князя Азуоласа, погибшего от коварства своего племянника.
Лутавцы глубоко почитали княгиню, наслышаны были о ее вещем даре. Но тут не все поверили в то, о чем она говорила: слишком чудовищно было такое преступление, не хотелось и думать, что природный литтский князь погубит родного дядю.
Но им пришлось поверить, когда приехали отпущенные из Белокамня воины и рассказали все, как было, о мужественной гибели старого князя, о пленении Айвараса, который, расхворавшись от ран, оставался в руках своего двоюродного брата.
Молодая жена Айвараса, Любослава, поцеловала двух маленьких сыновей-близнецов и поднялась, бледная и решительная.
- Матушка, я поеду к Айварасу! Я ему нужна, его уморят там без меня, - сказала она свекрови.
Рингалле задержала ее, взяв за руки.
- Одумайся, дочь моя! Хочешь тоже сгинуть в плену? Ведь этот подлый выродок, пожалуй, способен не пожалеть и женщину. Подумай о детях!
Но у Любославы все было решено. Она с грустью взглянула на детей, игравших на полу, не знавших ничего об обрушившихся на их семью несчастьях.
- Сейчас моему мужу больше нужна помощь, чем детям. Позаботься о них, матушка! А я должна быть с ним. Может быть, еще смогу как-нибудь выручить его.
На глазах Рингалле, разом выцветших и постаревших, выступили слезы. Она горячо обняла невестку.
- Как все-таки повезло моему сыну с женой!.. Поезжай, Любослава, и да помогут тебе боги! И я кое-что дам в помощь тебе.
Она собрала лекарственные травы и обереги, что могли поскорей излечить раны Айвараса, вернуть ему силы. Затем передала невестке заговоренный платок и перстень с таинственном мерцающим камнем-глазом.
- Платок поможет отвести глаза врагам, если сможете бежать. А глаз создает морок, заставляет видеть не то, что есть, - доверительно шепнула бывшая жрица.
Любослава спрятала оба сокровища в полотняном мешочке на груди и, взяв с собой только двоих слуг, поехала в Белокамень. Больше всего боялась, что Имант вообще не примет ее, велит уехать прочь, и она не сможет повидать Айвараса.
Но Имант согласился, и даже позволил ей повидаться с немощным супругом. Быть может, он надеялся таким образом загладить угрызения совести, что не переставали его мучить с той жуткой ночи.
- Проходи, только будь готова, если твой муж не узнает тебя. Мне говорили, он совсем плох. Позаботься лучше о своей судьбе.
Любослава обожгла Иманта ненавидящим взором и пошла вслед за провожатым в пахнущее сыростью подземелье, где томился в темнице ее муж.
Айварас был сильно избит, изранен при пленении, ему едва не проломили голову. От ран и плохого ухода его сильно лихорадило, он долго лежал без чувств. А когда приходил в себя, слышал прощальный крик отца, с мучительной ясностью вспоминал все, что произошло, и снова терял сознание. Обстоятельства пленения вновь и вновь возвращались к нему, и пленник стонал и извивался, находясь в бреду. А порой приступы лихорадки сменялись полным изнеможением, и он лежал неподвижно, как мертвый. Айварас ничего не ел, и аллеманы, которым поручено было охранять его, не сомневались, что он вскоре отправится вслед за отцом.
Когда Любослава увидела мужа, исхудавшего, бледного, лежащего в беспамятстве, заплакала, и ее слезы упали ему на лицо. Затем опомнилась, велела слугам принести воды, и достала лекарства, переданные матушкой Рингалле.
Вскоре темницу наполнил терпкий и свежий запах трав. Айварас открыл глаза и, впервые за долгие дни, взглянул осмысленно.
- Любослава! Это ты? - прошептал, думая, что опять видит сон.
Она осторожно приподняла ему голову и влила в рот несколько глотков лечебного зелья.
- Я к тебе пришла, муж мой! Пей, это поможет тебе восстановить силы, чтобы выбраться отсюда.
Оглядевшись среди стен своей темницы, Айварас тихо спросил:
- Жена, а... что с моим отцом?
Ей не хотелось подвергать его новому потрясению, которого слабый после болезни человек мог не выдержать. Но взор Айвараса молил, вопрошал, и жена тяжело вздохнула:
- Князь Азуолас мертв. Его задушили на следующую ночь.
Айварас скорбно откинул голову назад, и Любослава с тревогой склонилась над ним. Но он открыл глаза и прошептал, сжимая зубы, со стальной решимостью в голосе, в выражении его изможденного лица:
- Я расквитаюсь с проклятым Имантом! Отомщу ему за отца!
Любославу порадовало, что к нему возвращается жизнь, и она пожала его исхудавшую руку:
- Тогда собери силы и постарайся скорей выздороветь! Сейчас тебе нужно окрепнуть поскорей.
Новая цель в жизни придала Айварасу сил, и лечебные средства его матери тоже помогали, как и природная живучесть литтских князей. Силы быстро возвращались к нему. Но от обитателей замка это тщательно скрывали. Когда в темницу кто-нибудь входил, узник все время лежал, отвернувшись к стене, как будто спал.
Наконец, он достаточно окреп, чтобы покинуть темницу. Любослава объявила, что уезжает, а сама, при помощи мужа и слуг, свернула из старой одежды и соломы что-то вроде чучела, которой положили в постель, как будто под одеялом лежал человек. Укрыли плащом Айвараса и набили капюшон соломой - казалось, будто пленник отвернулся лицом к стене. В середину чучела Любослава положила заговоренный платок. И, видно, его чары помогли: проверяющие выпустили ее со спутниками, даже не заметив, что княгиню сопровождают не два человека, а три. Только перстень с глазом загадочно мерцал, наводя морок.
Вскоре Айварас с женой и слугами сели на коней, и на другой день уже были в безопасности.
А в Белокамне только на другой день, как выветрились чары на платке, узнали правду. Охранники заметили, что еда, которую они приносили пленнику, остается нетронутой. Заглянули в постель, и... обнаружили вместо человека чучело!
Когда князю Иманту сообщили, что пленник сбежал, он ухватил начальника стражи на шиворот, затряс как грушу.
- Где были ваши глаза?! Вы пьянствовали или играли в кости? Или, может, Айварас вас подкупил? Самих брошу в подземелье!
Воины вяло оправдывались, не зная, как объяснить свою оплошность. Но вдруг из свернутого платка стал подниматься белый чуть светящийся туман. Он сложился в фигуру женщины в белом платье, она протянула руки к Иманту, но тут же исчезла без следа, как всякий туман. Но князь успел разглядеть ее.
Так впоследствии появился слух, будто вместо Айвараса в темнице осталась некая женщина, казненная за свою преданность, а он будто бы сбежал, переодевшись в ее платье. Лишь немногие знали правду.
- А, маменька-колдунья помогла спастись своему выродку! - прошипел Имант. - Ладно же, рассчитаюсь и с ней! Еще поглядим, за кем люди пойдут - за законным своим государем или за отродьем вайделотки, которому рождаться-то на свет не полагалось!
Между тем, Айварас с Любославой добрались до Лутавы. Там молодой князь встретился с матерью, наскоро устроил тризну по отцу, и собрался ехать во владения лесных и болотных литтов, издавна преданных Азуоласу - собирать войска для грядущей войны против Иманта. Свою жену с детьми Айварас на всякий случай отослал к ее родителям в Туровск. Хотел и мать отправить с ними, но княгиня Рингалле отказалась наотрез.
- Я никуда не поеду из тех мест, где мы были счастливы с твоим отцом! Если суждено мне с ним скоро соединиться, зачем же бежать от участи, которой все равно никому не избежать?
С тяжелым сердцем Айварас согласился оставить мать в Лутаве, а сам уехал собирать войска. Вместе с ней оставались ее престарелый отец, боярин Довьят, с сыном Буквидасом, верный Тройнат, и Фридмунд Кальтенвальдский, навсегда порвавший с имперскими рыцарями, когда узнал о вероломном убийстве князя Азуоласа. Теперь аллеман готов был отдать жизнь, защищая литтский город и жену своего покойного друга.
А Имант не находил себе места, не зная, как ему быть дальше. Великое княжение он сохранил, но война, несомненно, была впереди. Он замечал, что даже среди собственных придворных, бояр и военачальников, многие охладели к нему. Некоторые уже уехали - кто к Айварасу, кто к Саулису. Таковы были дневные новости, а ночные мучили его еще больше, и он со страхом встречал приближение темноты. Долго не мог заснуть, а когда все-таки засыпал, ему слышался предсмертный хрип Азуоласа, а то сам он вставал как живой, лицом к лицу, и без слов обвинял его.
Иманту нигде не было покоя. По советам лекарей, он пил на ночь отвар сон-травы, но тот отшибал память и туманил разум, а этого великий князь литтский и сварожский себе позволить не мог. На пирах он пил вино вместе со своими воинами и аллеманами, хотя не любил его, переняв у отца отвращение к хмельному. Но от вина только мрачнее становилось на душе, а кошмары оно отнюдь не разгоняло.
Имант щедро одаривал храмы богов, приносил богатые жертвы, надеясь умилостивить Высшие Силы. Он впал в заблуждение, свойственное многим несправедливым правителям: вообразил, что богов можно подкупить, как корыстолюбивых судей, и что показным благочестием удастся искупить злые поступки. Но покоя вернуть не мог. Он исхудал, глаза его провалились от вечной бессоницы, волосы начали седеть. И все же ускорял подготовку к войне: он надеялся, что, когда победит всех врагов, утвердится прочно на великокняжеском престоле, его оставят злые духи.
Задабривал храмы он и еще с одной целью: ему нужно было, чтобы кто-то привлек на его сторону народ. Жрецы, как никто, могли убедить суеверные толпы простонародья, что прав он, князь Имант, а не его противники. И потому он вернул высшему жречеству привилегии, отнятые Радвиласом, не любившим, чтобы храмы становились государством в государстве. Имант и на это был готов пойти, уверяя себя, что это временные меры.
- Клянусь вам, что соблюдение древнего благочестия всегда будет для меня важней всего! - обещал он верховному жрецу. - И, доведись мне узнать, что некто нарушил священные обеты - я скажу, что такой человек достоин смертной казни, согласно обычаю, хотя бы это был некто из моей семьи!
Намек был понят, и жрец величественно качнул головой в белой полотняной повязке, украшенной перьями филина.
Княгиня Рингалле меж тем тоже не сидела сложа руки. Она рассылала повсюду воззвания, приглашая литтов отомстить за гибель князя Азуоласа, их знаменитого героя. За свой кошт вооружала желающих вступить в войско, беседовала с горожанами, заклинала именами богов, чтобы в разгоравшейся междоусобной борьбе они поддержали бы Айвараса, а не Иманта.
Понятно, что Имант, считавший себя законным князем, не мог этого терпеть. Вскоре его войско вместе с аллеманами поступило под стены древней Лутавы. Захватив наружные укрепления, осадили внутренний замок. Аллеманские камнеметные машины грохотали день и ночь, разбивая прочную каменную кладку. Горожане держались упорно, но не могли помешать разрушению стен. Восемь дней и ночей держалась Лутава. А на девятую возле ворот оглушительно загрохотало, и в небо взлетел огненный вихрь, взметнул обломки камня, дерева и человеческих тел, минуту назад бывших живыми. Воины на стенах, оглохшие от взрыва, едва проморгавшись после ослепительной вспышки, не успели придти в себя, как в зияющий пролом уже устремились враги.
Но и тогда жители Лутавы упорно защищались. Большой отряд под началом Фридмунда Кальтенвальдского долго удерживал главную площадь, за заслоном из бревен, пока аллеманы не подожгли их укрытие. Кто успел вырваться из огня, приняли последний бой, и вскоре погибли, все до одного. Так, вместе с литтами, погиб бывший аллеманский рыцарь.
Дворец продержался дольше всего. Командовавший его обороной Тройнат, уже весь израненный, отказывался сдаться, и бился, пока, истекший кровью, не упал замертво у ног Рингалле. И лишь тогда вдовствующая княгиня поняла, что осталась одна. Дух Азуоласа улыбнулся ей и поманил к себе. И она вышла навстречу врагам.
Древняя литтская столица лежала в руинах, захваченная врагами, которых привел свой же князь. Уцелевшие горожане прятались в погребы и подвалы, чтобы не встречаться с врагами. Стоны и плач были слышны по всему городу.
Княгиня Рингалле, ее престарелый отец и брат попали в плен. Когда бывшую вайделотку подвели к жрецам, те единогласно вынесли приговор: утопить ее, как подобает по закону, за нарушение жреческого обета.
Обреченная ничего им не ответила. Вот и все, она всегда это знала, еще когда ушла с Азуоласом. А все-таки она не зря прожила жизнь, и ей не о чем сожалеть!.. Если бы только казнили ее одну, а теперь ей довелось увидеть, как страдают и гибнут множество людей...
Она медленно обернулась к Иманту, восседавшему на сером коне.
- Я всю жизнь служила богам, как было мне дозволено! Ты лишишь Их служительницы - сам Им заплатишь долг!
Князю показалось непонятным и даже зловещим предзнаменование, высказанное жрицей в ее последний час. Но он заставил себя усмехнуться:
- Долг я отдам! Пошлю десяток девушек служить Праурыме. Разве это трудность для великого князя?
Рингалле, глядевшая на племянника взором внутреннего видения, покачала головой. Но тут, по знаку верховного жреца, его подручные ухватили женщину, связали, бросили в большой мешок, набитый камнями, туго завязали и, отвезя на лодке подальше в озеро Белтане, бросили в воду.
Так погибла княгиня Рингалле, согласно обычаю, как полагалось казнить вайделотку, нарушившую обет. Но мало кто в Литтской Земле считал Рингалле преступницей. После похода жители Лутавы воздвигли на берегу озера изваяние Рингалле и посадили священные деревья в ее честь. Ее продолжает почитать весь народ, как доброго духа, и девушки каждую весну приносят ей цветы, веря, что она поможет им счастливо выйти замуж.
Имант приказал повесить отца и брата Рингалле, объяснив этот поступок местью за казнь Сирвидаса: око за око, зуб за зуб!
Затем, отпустив аллеманских союзников, вернулся в Айваре. Власть он сохранил. Но разве она принесла ему хоть немного счастья?
-
Имант перешёл все границы. По сути развязал гражданскую войну, которая много страшнее войны с внешним врагом. А политик из него никудышный. Но жрецы тоже хороши - Радвилас чётко определил им сферу влияния, Имант развязал руки. Временные меры имеют привычку становится постоянными. Имант вляпался по полной.
-
Благодарю, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
С Днем Рождения Вас! :) Надеюсь, что окончание произведения (сегодня и завтра) станет для Вас хорошим подарком!
Имант перешёл все границы. По сути развязал гражданскую войну, которая много страшнее войны с внешним врагом. А политик из него никудышный. Но жрецы тоже хороши - Радвилас чётко определил им сферу влияния, Имант развязал руки. Временные меры имеют привычку становится постоянными. Имант вляпался по полной.
Увы. :'( Поглядим теперь, сумеет ли хоть кто-то прекратить гражданскую войну между литтами. Там где-то еще старшие единокровные братья Иманта обретаются...
А литтские жрецы все не могут забыть, как в далеком докняжеском прошлом они были влиятельней вождей. С тех пор положение изменилось (ибо они плохо приспособлены, чтобы давать отпор разным аллеманам и тому подобным). Но отношения у князей со жрецами традиционно сложные. История Азуоласа и Рингалле, если помните, чуть не привела к их обострению. И вот, все-таки дошло до трагического исхода. :'(
Глава 34. На круги своя
В Литтском княжестве не было покоя уже давно. Отложились Темноборские, Славгородские, Дедославльские земли. Восстала вся закатная половина, подстрекаемая Айварасом, мстившим за своих родителей. Как в былые, докняжеские времена, простые жители убегали с семьям и нажитым имуществом в болота, в лесную глушь, прятались от вооруженных людей, с той ли, с другой стороны. По ночам селяне вздрагивали, заслышав самый страшный для них звук - стук копыт, остановившийся у ворот. Если не проехали мимо, остановились - значит, хоть враги, хоть подданные своего князя, которому тоже надо кормить дружину, - поубавят в доме припасы, и без того небогатые, над которыми вся семья трудилась, не покладая рук, заберут для войска коней, да и мужиков тоже уведут воевать - за Айвараса ли, за Иманта. А женщины, дети да старики крутись тут как хочешь!
Крепости и княжеские замки стояли закрытые, подняв мосты. Спешно возводили вокруг них новые укрепления. Городские ворота старались не отворять лишний раз. Смолкли веселые праздники и торги, теперь только окованные железом копыта боевых коней нарушали тишину, их топот эхом отражался от каменных стен мрачных замков. В Литтском княжестве шла междоусобная война.
У Айвараса не было возможностей быстро свергнуть Иманта. Но и Имант не мог остановить сына Азуоласа в его родных местах. Его мелкие отряды Айварас не раз громил, а перед крупными отступал, чтобы потом, выбрав неожиданный момент, внезапно напасть на земли Иманта. И война ширилась как снежный ком, охватывая владения литтов.
Имант не находил себе покоя. За три года междоусобной войны он превратился почти в старика, исхудал, ссутулился, и, когда волновался, руки у него тряслись. Ни одной спокойной ночи у него не было после убийства Азуоласа и Рингалле, они приходили в кошмарах. Бывшая жрица повторяла снова и снова свои последние слова: "Ты заплатишь долг богам. Ты заплатишь долг!" И он этих слов у Иманта шевелились волосы на голове. Но он не мог понять, что они означали. После взятия Лутавы он послал храмам еще более богатые дары, отослал десять девушек из благородных семейств служить Праурыме. А Рингалле продолжала вещать про долг. Какую же плату тогда возьмут с него боги? Не было ответа, и не было ему успокоения. По ночам Имант чувствовал, как его самого кто-то хватает за горло и душит, как вода вливается в нос, в горло, и свет исчезает, не остается ни глотка спасительного воздуха. И не было ему спасения.
"Отец, помоги! Ты же сам меня сделал наследником, и я сохранял твое наследство, как мог! Я выполнял твою волю!"
Но Небо было глухо к молитвам Иманта, и отец его молчал, отвернувшись от некогда любимого сына.
Отворачивались и многие среди живых. Не только давние отцовские соратники отказывались служить князю, запятнавшему себя родной кровью, но даже и те, кого выдвигал он сам, покидали Айваре, уезжали просто так или к его врагам. Вернувшись из Лутавы, он не обнаружил своего лучшего военачальника, Монивида, на которого оставил столицу. Узнав о случившемся, Монивид воскликнул: "Пусть этому князю служат одни палачи!", собрал свою дружину и уехал в сторону Сварожьих Земель, к князю Саулису, правившему в Темноборске. Многие литтские вельможи с тех пор последовали примеру Монивида.
Запретить им уезжать Имант не мог: по древнему литтскому и сварожскому обычаю, каждый удельный князь или боярин был волен выбирать, кому служить. Лишь от самого великого князя зависело, служат ли ему с честью и с охотой, как служили Радвиласу и Азуоласу, или разбегаются кто куда. Имант был достаточно умен, чтобы проводить такое сравнение, и ужасаться самому себе. Но не знал, как все исправить. Что бы он ни предпринимал, все только запутывалось и ухудшало его положение.
На аллеманов он и глядеть не мог, после того как они совершили за него всю грязную работу. Расторг союз с ними, постарался, возложить вину за все преступления на одних чужеземцев. Да и сами аллеманы готовы были помогать лишь до известной степени: как только сочли, что литтский князь достаточно усилился при их помощи, тут же оставили его, и даже, по слухам, предлагали союз Айварасу, готовому на все ради мести.
Тогда Имант обратил внимание на Лугию, где к тому времени оказалась на престоле юная незамужняя королева Велеслава. Кроме нее, других наследников у Лугии не было, и, значит, тот, кто станет мужем Велеславы, получал обширную и богатую землю, а заодно - большое сильное войско. И Имант начал переговоры с лугийскими панами, что правили от имени королевы. Переговоры тянулись медленно, каждое встречное условие подолгу обсуждали, вносили поправки. Лугийские паны были самолюбивы, им нравилось, что литтский князь, их опасный соперник, заискивает теперь перед ними, готовится передать им живую и силу и богатство своей земли. Как более древний, развитый народ, лугийцы желали объединить владения под своим началом. Как когда-то аллеманские рыцари, так теперь лугийские воины наводнили Айваре, красовались перед литтами своим богатством и воинской удалью, высокомерно взирали на местных жителей. Те же глядели на них с любопытством и с опаской: что еще за новые чужеземцы, чего от них ждать?
А князь Имант готов был на все, чтобы получить лугийский престол и лугийские полки в помощь. Он знал, конечно, что новые союзники считают литтов варварами, и что в объединенном государстве большей части его подданных отвели бы удел слуг. Горделивые лугийские паны уже примерялись к владениям литтов, выбирая себе лучшие угодья во владение, с тем, чтобы коренные жители работали на них. Они обещали Иманту военную помощь, а взамен за это лучшим литтским и сварожским витязям предстояло вечно сражаться и умирать под лугийскими знаменами, за ее интересы. Все это Имант понимал, и все-таки готов был подчинить свой народ лугийцам, вопреки всему, что делали Алджимантас, Радвилас, Азуолас. По приказу великого князя, знатные литты уже надели лугийское платье, говорили по-лугийски, что впоследствии должно было стать обязательным для всего народа.
Имант был неглуп, он отдавал себе отчет в том, что делает, но он не находил другого способа победить врагов - извне и в собственной своей памяти, терзавших его по ночам. Он надеялся, что судьбе, преследующей его здесь, может быть, надоест гоняться за ним по свету. Он мечтал покинуть Литтское княжество, за которое пролил столько крови, обосноваться в своих новых владениях. Там, среди новых людей, рядом с молодой женой-красавицей, он надеялся начать жизнь сначала. О, пусть при лугийском дворе у него будут яркий свет и обширные роскошные залы, пиры и танцы до утра, звонкий смех прекрасных женщин, и доблесть могучих витязей!.. Все, о чем он мечтал в детстве, возвращалось к нему теперь, когда впереди помаячила лугийская корона...
Но кому он тогда рассказывал о своих заветных мечтаниях?.. Ах да: Айварасу, в то время лучшему другу, а ныне - смертельному врагу!.. И при этом имени только что развеселившийся Имант разом помрачнел, уставился расширенными глазами в стену, словно там перед ним появился грозный призрак. Исчезли все заманчивые грезы, как будто перед ним захлопнулась дверь. Только страх и отчаяние остались с ним навсегда.
И все же, лугийцы были для Иманта главной надеждой. Он льстил их послам, задабривал их, обещал, - лишь бы лугийские полки выступили вместе с ним против Айвараса.
Но самому Иманту потребовалось вести войска скорей, чем он думал, и в другую сторону. Пока разгоралось его противостояние с Айварасом, не терял времени Саулис в своем Темноборске. Он недаром за четыре года до того вместе с медвединцами бился на Журавлином поле. Теперь Медведица отдавала союзнику долг: с ее помощью Саулис решился отвоевать родительское наследство. После того, как большинство литтов разочаровались в Иманте, надежды старшего брата были велики как никогда. Он навел мосты с возможными союзниками внутри страны и с Айварасом, которому предложил идти вместе. Кроме того, Саулиса поддержали медведицкие полки. Сам великий князь Лютобор Тихомирич не пошел на войну из-за болезни, и послал вместо себя двоюродного брата Бронислава и зятя - Лютобора Яргородского. Кроме того, веди войско великий князь, это было бы вторжением в чужую страну, а так обретало вид семейного дела: Яргородец сам из литтского княжеского рода, а Бронислав женат на княжне. Вообще-то, его Рута приходилась родной сестрой Иманту, а Саулису - только единокровной, но все же, как оправдание сойдет.
К походу союзники готовились втайне, скрывали его цель, в духе покойного князя Радвиласа. Так что Имант узнал о новой угрозе, только когда литтско-медведицкое войско перешло границу и быстро двинулось вглубь его владений.
Близ речки Вербовой встретились с Айварасом. Он сильно изменился за последние несколько лет. Пережитые несчастья закалили его, превратили в сурового воина, поглощенного жаждой мести. Соскочив с коня, чтобы поздороваться с Саулисом, он проговорил:
- Я признаю тебя великим князем и пойду с тобой, лишь бы покарать Иманта! Я бы и с нечистью болотной сговорился, если только она поможет мне отомстить за родителей!
- Ну, я надеюсь, мы справимся и без таких союзников, брат, - произнес Саулис, приглашая Айвараса на совещание.
Вокруг широкого, как обеденный стол, дубового пня сидели союзные военачальники, разложив подробные чертежи Литтской земли.
- Разведка доносит - Имант стоит вот здесь, в Сухом Логу, верстах в тридцати от нас, - произнес Саулис, показывая отметку на чертеже.
- Опять стоит и ждет невесть чего, как на Журавлином поле! - презрительно фыркнул Бронислав, брат медведицкого князя.
- Он ждет, когда подойдут лугийские полки, - с неопровержимой ясностью уточнил Лютобор Яргородский. - Лугийцы сейчас в двух дневных переходах от Иманта. Если они ввяжутся со своей помощью, война затянется надолго.
Никто не спорил по поводу опасности от лугийцев и не сомневался, что Яргородец все знает точно. Князь Линас даже слегка развел руками:
- С тобой нам и разведка не требуется, ты все знаешь наперед!
- Разведка нужна: я не всегда буду рядом. И лучше полагаться на тех, кто все видел своими глазами, - нахмурился Яргородец.
Все некоторое время разглядывали чертеж, вертя его то так, то так. Наконец, Айварас мрачно проговорил:
- Хорошо бы с Имантом закончить здесь и сейчас, пока не подоспели лугийцы! Если мы разобьем его, они, может быть, и не сунутся. Жаль, местность глухая, кругом болота, по прямой никак нельзя выйти к Сухому Логу. Тоже с умом устраивается, мерзавец!
- Болота, говоришь? - Лютобор Яргородский уставился на чертеж острым взором синих глаз. - Через болота тоже можно найти безопасные места, настелить гати. Зато выйдем тогда прямо в тыл Иманту.
Князь Саулис недоверчиво покачал головой.
- Если ты проведешь нашу конницу через болота, Лютобор, я признаю, что в военных хитростях ты первый после нашего батюшки покойного!
Яргородец ничего не ответил, но стал отмечать на чертеже безопасную тропу. Вряд ли он когда-нибудь бывал в этих краях, и тем более не блуждал по здешним болотам, но таков уж был его таинственный дар: ему не нужно было ничего узнавать - он всегда и обо всем уже знал наперед.
Здесь же со своими братьями был и Борусс. Он поежился, представив себе путь через болото, но произнес:
- Будь что будет, но доживать изгоем я не соглашусь! Имант меня выгнал из Дедославля. А кого посадил взамен? Своего братца Коримантаса, вся заслуга которого - что он ему родной брат, а не единокровный! Разве это Коримантас отвоевал себе княжество в битве с чжалаирами на Мрие?! Имант бы и Саулиса с Линасом изгнал, не заключи они союз с Медведицей. Он всех давно допек!
- Меня - больше всех, - сурово произнес Айварас. - Я с вами!
- И я болота не побоюсь, - подытожил Саулис, старший сын Радвиласа.
Ну а Имант, не подозревая замыслов своих родичей-противников, собирался двинуться против них, как только подойдут лугийцы. Ему не нравилось, что те идут слишком медленно, тянут время. Он послал гонцов к пану гетману Белорецкому, командующему лугийским войском. Но ответа пока не было. А между тем, приближался вечер. Имант понял, что сегодня ответа не получит, и от огорчения лег спать. Засыпая, он молил убитых им Азуоласа и Рингалле: "Не надо являться мне, не надо, не надо..." - как будто это они были палачами, а он их беззащитной жертвой.
Они словно послушались и не приходили. Зато в блеске пламени, в короне, увитой молниями, перед ним предстал грозный бог. Протянул к нему могучую руку, и Имант сжался на ложе, как мышь.
- Имант! Пришло время отдать долги! - прогрохотало прямо в его голове.
Он простонал, ожидая, что его вот-вот поразит молния:
- Разве я мало приносил вам жертв?
Новая ослепительная, как клинок, молния ударила прямо у его ног, прямо в земляной пол шатра. Запахло дождем.
- Глупец! Я тебе даю возможность начать новую жизнь. Если ты ничего не поймешь, то погибнешь, сейчас или позже. Но, если способен еще задуматься над собой, то извлечешь урок еще здесь, в Яви! Моя сестра Праурыма требует твоей смерти, но я убедил ее подождать.
Имант нервно засмеялся.
- Я отослал Праурыме десять невинных дев вместо одной старой отступницы! За что вам на меня сердиться?
Величественный бог устремил взор своих очей, черно-синих как грозовые тучи, в самую душу Иманту. Тот не мог и на миг поднять глаза, но все равно ощущал этот взор каждой частичкой своей.
- Нельзя расплатиться чужими жизнями! Можно лишь своей!
Раздался последний неистовый грохот, и сон исчез. Но почему-то от него не осталось тупого отчаяния, как от прежних, хотя сон был странный, даже страшный. Но в словах Хозяина Громов была скрыта какая-то надежда для Иманта. Хотя он еще не знал, каким образом она может оправдаться.
Едва он успел проснуться, как издалека послышался стук копыт, лязг железа. Кто-то отчаянно завопил, но крик тут же прервался. И громко запели боевые трубы. В тот же миг в шатер к князю ворвался часовой - глаза вытаращены, рот изумленно разинут.
- Государь! Государь, они напали! Через болото прошли!
Имант не мог поверить своим ушам. Но, пока с помощью слуг облачался к бою, убедился, что все это правда. Битва уже началась, и выходящие из болота полки теснили его застигнутое врасплох войско.
- В бой, трусы, предатели! - кричал Имант.
Он облачился в доспехи и сел на коня, однако не спешил в битву сам. Проехал на коне вдоль войска, в надежде, что оно его выручит. На левом крыле рубились вовсю, и тела как сварожан, так и литтов падали в болотистую землю.
- Гляди-ка: даже не опоздал! - хмыкнул Бронислав, заметив Иманта.
Саулис, тоже разглядев брата, послал к нему вестников с предложением сложить оружие.
- Если он сдастся, я обещаю сохранить ему жизнь, - велел он передать.
Но Имант, когда к нему под звуки трубы подъехали вестники от старшего брата, не поверил.
С какой стати мне складывать оружие? Я не разбит! Ко мне скоро придут лугийцы и вас всех загонят обратно в болото!
В это время снова зазвучали сигнальные трубы, но совсем с другой стороны. Огибая поле боя, приблизилась новая группа всадников - все в богатом вооружении, в рысьих шкурах на плечах, с яркими перьями на шлеме.
- Вот, лугийцы скачут! Они, должно быть, посланы сказать, что войско гетмана Белорецкого идет на помощь!
Лугийские послы приблизились к Иманту, и старший из них, поклонившись, передал ему письмо.
- Наш предводитель, великий гетман и участник королевского совета, Збигнев Белорецкий, от имени государства Лугийского отказывает тебе, князь, в помощи, и отводит войска! - торжественно произнес посол.
Имант прочел письмо и покачнулся в седле, чувствуя, как вся кровь отхлынула от головы и от сердца. За одно мгновение он понял, что это не шутка. В короткое время на поле боя многое изменилось. С одной стороны неистовые подданные Айвараса и полки сыновей Радвиласа прокладывали себе путь, редко где встречая настоящий отпор, с другой - медведицкое войско под предводительством Бронислава и Яргородца орудовало по всем правилам военного искусства. Большинству воинов Иманта не хотелось умирать за него, они складывали оружие и даже переходили к противнику.
А сам Имант глядел на поле боя и вспоминал все несчастливые годы своего правления: убийства, казни, бесполезный союз с чжалаирами, преступный - с аллеманами, и вот теперь - с лугийцами. Получалось, что нет больше союзников, которые согласятся воевать за него. Теперь за все придется платить самому.
"А может, и к лучшему? Казнят так казнят. Зато раз и навсегда избавлюсь от воспоминаний, от ночных кошмаров... Но что, если не избавлюсь и после смерти?! Вдруг они там осуществятся наяву?.. Но у меня, кажется, нет выбора..."
Имант передал меч первому встретившемуся темноборскому воину, подъехал вместе со своей стражей к победителям и спешился.
- Я сдаюсь в плен, - устало прохрипел он, увидев перед собой Саулиса и других союзных вождей.
-
Ну, что же, Имант своими руками создал своё будущее ещё на Журавлином поле. Князь из не никакой, и полководец никакой. Ни подданные, ни армия в него не верят. Это же надо так развалить недавно ещё могучую и сильную державу. Не хочется проводить аналогии, но, кмк, ситуация актуальна и сегодня.
-
Благодарю, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Ну, что же, Имант своими руками создал своё будущее ещё на Журавлином поле. Князь из не никакой, и полководец никакой. Ни подданные, ни армия в него не верят. Это же надо так развалить недавно ещё могучую и сильную державу. Не хочется проводить аналогии, но, кмк, ситуация актуальна и сегодня.
Я бы не сказала, что его судьба была так уж очевидна. По крайней мере, на Журавлином поле. Как раз там он ничего не потерял (кроме репутации, да и то в глазах сварожан). И даже после всего, что совершил, еще мог бы уехать в Лугию, под бочок к молодой жене, и устраиваться там, если совесть не заест окончательно. Многим литтам от этого могло стать хуже, но ему-то самому - лучше.
А Имант всех успел довести до ручки: и государство, подданных своих, и себя самого - тоже. Но поглядим, какой для него найдется выход с противоположной стороны.
Родственники давно не видели Иманта, и теперь должны были признать, что он изменился не к лучшему. Казалось, будто он встал с одра болезни, бледный и изможденный, с потухшими глазами. Прежде Имант весьма заботился о своей внешности - теперь не обращал внимания на сильно отросшую, уже наполовину поседевшую бороду. Трудно было поверить, что ему всего тридцать два года. Его одногодок Айварас, несмотря на пережитые несчастья, выглядел гораздо лучше. У Саулиса, в его пятьдесят шесть лет, было видно меньше седины, чем у его почти вдвое младшего единокровного брата.
Именно Саулис нарушил затянувшееся молчание, обратившись к Иманту:
- Если ты складываешь оружие, я обещаю сохранить тебе жизнь. Все-таки ты брат мне. Боги не прощают тех, кто прольет родственную кровь.
- Да, не прощают, - тихо, но с особым выражением подтвердил Имант; в остальном, о решении собственной судьбы он не произнес ничего, словно ему все было безразлично.
Айварас, не сходя с коня, прорычал, с отвращением глядя на Иманта:
- Не вздумай его щадить, Саулис! Мой отец пожалел его, и княжество ему дал - а как он ему отплатил?! Гляди, и тебя так же отблагодарит! - он чуть стронул коня, как будто хотел повергнуть под копыта убийцу своих родителей.
Линас, более рассудительный, задумчиво проговорил:
- Не горячись, Айварас: такое важное дело не решают необдуманно! Отпустить Иманта восвояси мы не можем, иначе он примется опять сеять смуту. Но и убийство - крайняя мера. Чем мы будем тогда лучше него?
- Пожизненное заключение? - предложил союзникам Бронислав Медведицкий.
- Это хуже, чем казнь, зато позволяет трусливо не брать ответственность за чужую смерть, - возразил Борусс.
- Кроме того, из плена можно сбежать! Мой отец и я сам - тому пример, - снова вмешался Айварас, сходя с коня и снимая шлем, подставляя лицо свежему ветру.
- Дать ему меч, пусть сам покарает себя, - предложил Арнис, еще один из старших сыновей Радвиласа.
Имант слушал молча, как его родичи решают его судьбу, словно не замечая, и никто не обращается к нему прямо. На душе было так тоскливо, что любое из предложенных наказаний он в тот момент принял бы как избавление.
- Долг перед богами, - прошептал он одними губами.
Но Лютобор Яргородский все-таки расслышал его. На какой-то миг оглядел с ног до головы, прикрыл глаза, некоторое время размышляя.
- Имант находится в руках богов. На нем лежит тяжкий долг, который можно заплатить только всей жизнью своей. Пусть он служит богам. Там у него хватит времени, чтобы переосмыслить свою жизнь.
Литтские князья и их союзники изумленно переглянулись. Такой исход не пришел бы в голову никому, кроме Яргородца.
- А что, выйдет неплохо! Когда он принесет перед алтарем священные клятвы, уже не сможет от них отречься, и князем ему больше не бывать! - признал Линас.
Даже Айварас с угрюмым видом кивнул головой.
Наконец, Саулис все же обратился к самому подсудимому:
- Так что ты сам для себя выберешь, Имант? Предпочтешь броситься на меч, проживешь оставшуюся жизнь в заточении или станешь жрецом?
Имант понуро склонил голову.
- Лучше жрецом!..
Он предпочел сохранить жизнь, пусть и не обещавшую больше власти и славы. Но кто его осудит? Только те, чья совесть чиста, кому не страшно умирать.
С него сорвали доспехи и подвели к походному алтарю Перкунаса. Там, под изваянием, живо напомнившим ночной сон, его ждал жрец в торжественном облачении. Двое младших жрецов омыли Иманта ключевой водой, остригли волосы и бороду, посыпали мукой его голову. Бывшему князю почудилось, что его собираются принести в жертву. До известной степени так оно и было...
Кровью заколотого на алтаре быка жрец начертал знаки на лице, груди, животе и на руках Иманта. Затем проговорил нараспев слова посвящения, сохранившиеся с древних времен.
- Хозяин Громов, сокрушающий чудовищ, и вы все, небесные боги, узрите этого человека, желающего вам служить! Подтвердите его избрание, наполните его душу силой, чтобы он до скончания своих дней служил вам!
Имант чувствовал, как знаки на его коже горят, пульсируют, точно маленькие сердца. Откуда-то в памяти всплыли слова, и он начал их произносить, ощущая в подсознании, как они укладываются на свои места, точно камни в прочной кладке.
- Я, Имант, сын Радвиласа, отрекаюсь от своей прошедшей жизни и отдаю всего себя на службу Перкунасу Громовержцу и его сородичам - Небесным и Земным богам! Клянусь, что для меня не будет в жизни ничего важнее служения, для которого меня избрали боги. Клянусь исполнять Их волю на благо Литтской земле и ее народу!
Договорив до конца, Имант почувствовал такую усталость, что едва заметил, как на него надели черное, с вышитыми знаками, одеяние младшего жреца, препоясали разноцветным шерстяным поясом. Он едва дошел до шатра, который ему указали, и, войдя туда, ничком повалился на соломенное ложе.
Когда спустя некоторое время князь Саулис послал поглядеть, где его брат, Имант, тот крепко спал, не волнуемый никакими тревогами. Впервые за очень долгое время.
Спустя пять лет в обширном святилище Перкунаса, что близ Римунте, готовились к скорому празднику летнего солнцестояния. Это особый день: Сауле остается на небе почти круглые сутки, и все живое чтит ее жаркую силу, необходимую для жизни. Младшие жрецы и храмовые служители к этому дню мыли алтарь и все священные изваяния, чтобы показать их Владычице Огненной Колеснице, приводили в порядок все, что лежало в ограде святилища. Жрецы-прорицатели и сказители беседовали с духами, прося у них вдохновения для будущего праздника, где им предстояло проявить свою силу. Остальные готовились по-своему, и во всем святилище кипела жизнь. Все его постоянные обитатели покинули свои уединенные жилища и находились теперь на свежем воздухе, занятые своими разнообразными обязанностями.
Только в одной из бревенчатых хижин сегодня оставались люди. Жрец-летописец заканчивал работу над "Историей Литтского и Сварожского княжества", и настолько был увлечен этим занятием, что не мог прерваться, пока не допишет последний знак. Напротив него сидел юноша, один из лучших выучеников храмовой школы, где наконец-то взялись преподавать на литтском языке. В будущем выпускники храмовой школы смогут получать должности в разных ведомствах и храмах, и даже при дворе великого князя Саулиса. Сейчас молодой ученик с нетерпением ожидал, пока жрец-летописец завершит работу, но не говорил ни слова, не желая его торопить. Жрец понимал его состояние и улыбнулся, на миг приподняв голову и тут же возвращаясь к своему занятию. Перо в его руке так и летало над пергаментом.
"Князь Саулис восстановил целостность Литтского и Сварожского княжества - от Фрейбурга до Дедославля, от Алатырьного моря до Полуденного. В прошлом году великий князь собрал пятьдесят тысяч воинов и вместе со своими сыновьями и братьями наголову разбил лугийцев, что пытались отторгнуть у нас Дедославльское княжество. На закате Айварас успешно сдерживает аллеманов. Его старшие братья вернулись после гибели отца, но признали Айвараса главой рода Азуоласа.
Ныне Литтская Земля вновь успокоилась под сенью Железного Леса, и мирные жители могут спокойно заниматься своими делами. Пахари растят хлеб, не боясь, что весь урожай отберут мимоезжие воины. Ремесленники совершенствуют свои умения, купцы беспрепятственно привозят редкие товары. Молодые пары готовятся к свадьбам, не опасаясь, что их разлучит война. Сказители сочиняют песни, и молодежь пляшет под них. А, если приезжают в Литтское княжество иноземцы, так для того, чтобы самим подивиться и научиться чему-нибудь, а не затем, чтобы учить литтов и сварожан своим обычаям.
Видно, боги хотели, чтобы продолжался путь истинно великих вождей - Алджимантаса, Радвиласа, Азуоласа. Иногда и в Железном Лесу одно дерево вырастает кривым и всех тянет на кривой путь. Таким деревом был Имант Опоздавший. Но стоило его устранить - и родичи его собрали Литтское княжество из осколков. Сердцевина Железного Леса осталась здоровой, смогла выдержать все испытания.
Пусть боги всегда хранят Литтскую землю и ее жителей!"
Окончив летопись и перевернув последнюю страницу пухлой книги, жрец размял ноющие пальцы и передал свою работу юноше.
- Вот, Даумантас! Прочти эту летопись славных побед, нашей гордости, но и летопись страшных ошибок, и бесчестных преступлений, и жестоких кровопролитий. Прочти ее вместе со своими соучениками. Потом перепишете литтскими рунами все, как есть, сделаете десять списков.
- Сделаем, учитель! - на выразительном лице юноши отразилось живое любопытство, когда он пробежал глазами окончание летописи; он явно уже не в первый раз заглядывал сюда.
Вдруг он нахмурился и, помедлив немного, задал летописцу беспокоивший его вопрос:
- Учитель, а что стало с бывшим князем Имантом после свержения? Он так и не понес никакой кары за свои преступления?
При этом вопросе жрец-летописец надвинул поглубже капюшон своего плаща и решительно вложил свою книгу в руки юноше.
- Ты ступай, Даумантас! Когда-нибудь узнаешь... А сейчас мне нужно отдохнуть.
Юноша поклонился ему и вышел прочь, спеша прочесть по порядку доверенную ему рукопись. А жрец-летописец проводил его и остановился на пороге, наслаждаясь теплым весенним днем, запахами свежей зелени, воркованием горлинки в саду. Оставшись один, он снял капюшон, и на свет явилось бледное нестарое острое лицо, длинный нос, плотно сомкнутые тонкие губы, полуседые волнистые волосы, отпущенные до плеч, и аккуратно подстриженная борода. Остро блеснули яркие зеленые глаза.
- После свержения Имант написал летопись, в которой постарался поведать все как было, не приукрашивая и не обеляя себя, - прошептал он одними губами, вернувшись к себе в хижину, лег на соломенную постель и стал глядеть на беленый низкий потолок над своей головой.
Сразу после того, как сделался жрецом в Римунтском святилище, Имант не мог найти себе места. Для него не находилось подходящего дела среди новых обязанностей, и в душе всплывала тоска и обида. То хотелось сбежать из святилища, а то - наложить на себя руки, лишь бы избавиться от бессмысленного прозябания.
Наконец, верховный жрец поручил ему, как образованному человеку, работу над созданием литтской письменности, а затем - и обучение ей юношей в храмовой школе. Сперва Имант с трудом заставлял себя работать над пергаментами - лень все-таки вперед него родилась, - но постепенно увлекся, и новая обязанность превратилась в интереснейшее занятие. Раз за разом осмысливая свою жизнь, стараясь разобраться в причинах своего краха, Имант понял, что размышлять легче, когда записываешь свои мысли на бересту или на пергамент. Затем стало ясно, что событий последних лет не понять, не разобравшись в предшествующих им временах - годах Радвиласа и Азуоласа, а то и более ранних, когда Литтское княжество только становилось великим, в правление Алджимантаса. Словом, пришлось поведать без утайки и без преувеличений обо всем, что литты гордо называли "Железным Лесом". И вот, Имант окончил свой труд, и теперь чувствовал себя как путник, только что отметивший вехой важную часть пройденного пути. Он лежал и жмурил глаза, но не дремал. В окно дышал свежий весенний воздух, и раз впорхнула коричневая бабочка, но тут же вылетела обратно.
Имант слушал и думал, и на душе у него была тишина. Ему самому ныне трудно было поверить, что когда-то он цеплялся за княжескую корону, проливал из-за нее кровь, не жалея своих родных. Сделавшись жрецом, он мог, по крайней мере, спать спокойно, его перестали мучить кошмары. Он отдавал богам свой долг, и они взяли своего слугу под защиту. Разве это мало для того, кто никогда не умел полагаться на собственные силы, все время искал опору вовне? Теперь у него есть вправду могучие союзники, которые не предадут и не отвернутся, только сам будь верен.
Сделавшись великим князем, Саулис обошелся со своими родичами-противниками совсем не так, как он, Имант. Не только его пощадил, но и его родных братьев принял по-родственному, и даже выделил им княжеские уделы. Княгиня Предслава поселилась в Ялине, у своего старшего сына Каримантаса. Ауштра жила сперва с матерью, но затем вышла замуж за сварожанина, овражского князя Болеслава, и уехала к нему, забрав с собой дочь от брака с Сирвидасом. Имант слышал, что сестра родила сына своему второму мужу.
Наверное, так должно быть - каждому Хозяйка Судеб отмеряет свой жребий. Вот, медведицкий князь Лютобор Тихомирич умер недавно в неполные сорок лет. Полученные на Журавлином поле раны подорвали ему здоровье, да и вообще, сварожане не так живучи, как литты. Зато Саулис в своих шестьдесят лет бодр и крепок, и, если не погибнет в каком-нибудь сражении, еще долго будет править доставшейся, наконец, ему Литтской Землей. А сколько мог бы прожить Азуолас, если бы не насильственная смерть? Одни боги это знают...
Имант вздохнул, запрокинув руки за голову. У каждого свой путь. Судьба Саулиса была вернуть свое законное наследие. Пусть правит, если унаследовал от отца двужильность и неутомимость. Он, Имант, так не умел, его всегда утомляли государственные заботы. Зато теперь, в последние дни работы над летописью, забывал о сне и еде. Его судьба привела сюда, в храм Перкунаса, к шумным ученикам и тихим пергаментам, к знакам свыше и знакам-изречениям. И он может с чистым сердцем пожелать, чтобы такой порядок оставался впредь.
А солнце, ослепительно-яркое солнце, день величайшей силы которого придет завтра, уже и сейчас победно озаряло своими лучами всю великолепную цветущую землю. По высокому небу плыли легкие белые облака. Кто остановился бы понаблюдать за ними некоторое время, разглядел бы в них очертания всадников на крылатых конях. Они мчались над Литтской Землей, видя с высоты все. И впервые за долгое время они могли быть спокойны за ее будущее.
На этом заканчивается "Железный лес"! От души и от сердца благодарю всех, кто его читал и помогал мне в работе над произведением! Вы все - не просто читатели, но соавторы мои. Так что правильней сказать - мы его закончили!
-
Ну, что же, закончилась прекрасная история Железного Леса. То есть она, сама история не закончилась, просто закончилось то, что хотел нам рассказать автор. Жаль, но всё когда-нибудь кончается. Иманту повезло, на мой взгляд, судьба была к нему милостива. Обычаи тоже сыграли свою роль, хотя он сам на эти обычаи особо не оглядывался. Трижды предатель, убийца Азуоласа, не смилуйся над ним братья даже плахи не заслуживал, в лучшем случае петли, да знатное происхождение петли не допускало. Но хоть к концу жизни пользу принёс, летопись написал.
-
Благодарю Вас, эрэа Convollar, что прочитали до конца весь "Железный Лес"! :-* :-* :-*
Ну, что же, закончилась прекрасная история Железного Леса. То есть она, сама история не закончилась, просто закончилось то, что хотел нам рассказать автор. Жаль, но всё когда-нибудь кончается. Иманту повезло, на мой взгляд, судьба была к нему милостива. Обычаи тоже сыграли свою роль, хотя он сам на эти обычаи особо не оглядывался. Трижды предатель, убийца Азуоласа, не смилуйся над ним братья даже плахи не заслуживал, в лучшем случае петли, да знатное происхождение петли не допускало. Но хоть к концу жизни пользу принёс, летопись написал.
История никогда не заканчивается, из одной вытекает другая. Но здесь удобный момент, чтобы поставить точку. Литтское княжество устояло, сохранило самостоятельность, и история пойдет теперь совсем другим путем. В "Пламени Жар-Птицы", где действие происходит лет через триста, Литтское княжество все еще живет, во всяком случае, и даже довольно сильно, если смогло оказать поддержку сварожанам.
Имант отдает богам свой долг за убийство Рингалле. Она была жрицей - пусть теперь он служит им. А жить и думать над тем, что натворил - может быть как спасением, как и наказанием хуже смерти, смотря как на это посмотреть. Но он в самом деле что-то переосмыслил, если в летописи написал все как было, не оправдывая себя.
Только почему "к концу жизни"-то? Последний эпизод происходит всего через пять лет после его свержения. А живут в роду литтских князей обычно подолгу.
-
Хорошо то, что хорошо кончается. А ещё лучше, когда оно не кончается (я про историю литтов) 8).
Хотя, Имант чуть её не закончил >:(. Я уж думала, Железному Лесу конец. Жрецы тоже хороши, нашли, кого поддерживать! Имант - тот за свои интересы боролся, а жрецы за что? Поддерживают Иманта, а он то аллеманов зовёт, то лугийцев. А у тех же свои боги, и литтские боги им без надобности, как и литтские жрецы. Вот, когда бы литтская молодёжь пошла бы в лугийские храмы, тогда бы жрецы, конечно, взвыли, да поздно было бы. Удивительно, кстати, что им ничего не сделали, когда Иманта победили. За одну Рингалле стоило несколько храмов закрыть и права жёстко урезать. Что Имант легко отделался, и говорить нечего.
Только я не поняла, почему лугийцы не стали Иманта поддерживать? Вроде, собирались, даже уже пошли.
-
Большое спасибо, эрэа katarsis, что читали и помогали в работе! :-* :-* :-*
Хорошо то, что хорошо кончается. А ещё лучше, когда оно не кончается (я про историю литтов) 8).
Хотя, Имант чуть её не закончил >:(. Я уж думала, Железному Лесу конец. Жрецы тоже хороши, нашли, кого поддерживать! Имант - тот за свои интересы боролся, а жрецы за что? Поддерживают Иманта, а он то аллеманов зовёт, то лугийцев. А у тех же свои боги, и литтские боги им без надобности, как и литтские жрецы. Вот, когда бы литтская молодёжь пошла бы в лугийские храмы, тогда бы жрецы, конечно, взвыли, да поздно было бы. Удивительно, кстати, что им ничего не сделали, когда Иманта победили. За одну Рингалле стоило несколько храмов закрыть и права жёстко урезать. Что Имант легко отделался, и говорить нечего.
Только я не поняла, почему лугийцы не стали Иманта поддерживать? Вроде, собирались, даже уже пошли.
История независимой Литтской (и Сварожской) Земли не заканчивается!
Железный Лес на то и железный, чтобы с ним справиться было не так уж легко. 8) Есть Саулис, готовый еще побороться за отцовское наследие, есть его братья, есть Айварас, не собирающийся слагать оружие. Иманту в любом случае пришлось бы нелегко, даже если бы его не свергли тогда же.
Так он со жрецами сговаривался до того, как снюхался с лугийцами, они не предполагали, к чему он придет. На тот момент даже более чем уважителен к ним был, богатыми пожертвованиями задабривал. Они думали, что смогут при нем вернуть былое влияние. А потом интересы несколько поменялись.
Со жрецами впоследствии, я думаю, все же осторожней придется быть новым правителям, тому же Саулису. Вздумай он закрывать храмы и урезать их права - могли бы отравить или заколдовать. А то и другого противника против него выставить - мало ли, родни у них еще много. Придется действовать осторожно, по крайней мере, пока не наберет достаточный авторитет.
Лугийцы поняли, что Имант не удержится, и поддерживать его бесполезно. Вместо присоединения литтов к Лугии, получили бы только затяжную войну, в которую еще и Медведица вмешалась уже. Таких противников они не ожидали, думали, там один Айварас противостоит Иманту, а тут вон какая сила!
-
Так он со жрецами сговаривался до того, как снюхался с лугийцами, они не предполагали, к чему он придет. На тот момент даже более чем уважителен к ним был, богатыми пожертвованиями задабривал. Они думали, что смогут при нем вернуть былое влияние.
Зато тогда он дружил с аллеманами. Так что влияние-то былое, может, жрецы бы поначалу и вернули, но потом потеряли бы и то, что имели. Молодёжь ещё при первом княжении Иманта начала всё от аллеманов перенимать. Правда, только придворная, но это поначалу, а потом бы за придворными и другие потянулись. Сначала я хотела написать, как можно так не видеть дальше собственного носа, но похоже, это особая способность Иманта - вокруг него все слепнут.
Ну, и чтобы не заканчивать комментарий на такой печальной ноте, как Имант (словно, он тут главный герой, в самом деле), немного о других героях. Любослава - удивительно смелая женщина. Её же саму могли схватить, или она могла попасться при побеге. Ей, конечно, дали магические артефакты, но всё равно страшно - вдруг не сработает. А ещё Азуолас восхитил (в очередной раз), даже после смерти. Вот этим своим:
Так вот каков лучший мир?!
Точно пошёл бы богов крушить, если бы Радвилас не пояснил, что сам надел повязку на глаза. Не удивительно, что за таким человеком все шли при жизни.
Вообще, смотрю я на героев - а нормальных-то большинство. А значит история с Имантом была всего лишь досадным отклонением, а теперь всё пришло в норму.
-
Зато тогда он дружил с аллеманами. Так что влияние-то былое, может, жрецы бы поначалу и вернули, но потом потеряли бы и то, что имели. Молодёжь ещё при первом княжении Иманта начала всё от аллеманов перенимать. Правда, только придворная, но это поначалу, а потом бы за придворными и другие потянулись. Сначала я хотела написать, как можно так не видеть дальше собственного носа, но похоже, это особая способность Иманта - вокруг него все слепнут.
С аллеманами объединения не планировалось. Мало ли что там придворная молодежь обезьянничает. Такие веяния преходящи, а власть жрецов древнее и глубже. Иное дело - если бы аллеманы не успокоились на тех уступках, что Имант им готов был сделать, и пошли бы вглубь страны. Впрочем, тогда бы литты стали сопротивляться, и власть жречества как духовных лидеров, возросла бы.
Ну, и чтобы не заканчивать комментарий на такой печальной ноте, как Имант (словно, он тут главный герой, в самом деле), немного о других героях.
Спасибо, что и о других нашли что сказать! :)
Любослава - удивительно смелая женщина. Её же саму могли схватить, или она могла попасться при побеге. Ей, конечно, дали магические артефакты, но всё равно страшно - вдруг не сработает.
Настоящая жена, та, что вместе со своим мужем "в горе и в радости, в болезни и в здравии".
Согласно легендам, ее подвиг мог бы затмить в этой истории поступок некой иной женщины, ее служанки, которая якобы осталась вместо Айвараса. Но я не стала у себя такого вводить. И ради супругов тоже, но и потому что мне не поверилось в побег Айвараса в женском платье. Мне кажется, ему, как истому сыну Азуоласа, оно бы не очень подошло.
А ещё Азуолас восхитил (в очередной раз), даже после смерти. Вот этим своим:
Так вот каков лучший мир?!
Точно пошёл бы богов крушить, если бы Радвилас не пояснил, что сам надел повязку на глаза. Не удивительно, что за таким человеком все шли при жизни.
А как же! 8) Он для любимого брата на все пойдет!
Думаю, если бы боги в самом деле ослепили Радвиласа в наказание - тут бы вернули ему зрение. Не потому, конечно, что испугаются, а потому, что человеческая воля, высказанная столь твердо и от души, тоже кое-что значит, хоть в Яви, хоть в Прави. Тот, кто смело защищает своих близких, свят для них.
Но и Азуолас нуждался в Радвиласе не меньше, чем тот в нем, если не больше. События последних лет жизни Азуоласа, ошибки, стоившие ему жизни, это доказывают.
Вообще, смотрю я на героев - а нормальных-то большинство. А значит история с Имантом была всего лишь досадным отклонением, а теперь всё пришло в норму.
Ну конечно. :) Об этом и в летописи Иманта говорится:
"Иногда и в Железном Лесу одно дерево вырастает кривым и всех тянет на кривой путь. Таким деревом был Имант Опоздавший. Но стоило его устранить - и родичи его собрали Литтское княжество из осколков. Сердцевина Железного Леса осталась здоровой, смогла выдержать все испытания."
Спасибо Вам за все! :-*
-
Вот и закончился "Железный лес". И в целом всё кончилось хорошо. Железный лес выстоял. Литтское княжество процветает. Часть героев ушли, но остальные нашли каждый своё место, даже Имант. И чего он так за власть цеплялся? Ведь никаких же способностей к правлению нет, да и желания этим заниматься. Сидел бы себе в своём уезде, охотился да развлекался. Впрочем, его жизнь в итоге сложилась неплохо - он обрёл мир в душе.
Но гораздо интереснее старшее поколение - Радвилас и Азуолас. Браться, дополняющие друг друга. Всем бы так.
В целом "Железный лес" прекрасная вещь. Спасибо, эреа Артанис.
-
Благодарю Вас от души, эрэа Карса, что прочитали все до конца! :-* :-* :-*
Вот и закончился "Железный лес". И в целом всё кончилось хорошо. Железный лес выстоял. Литтское княжество процветает. Часть героев ушли, но остальные нашли каждый своё место, даже Имант. И чего он так за власть цеплялся? Ведь никаких же способностей к правлению нет, да и желания этим заниматься. Сидел бы себе в своём уезде, охотился да развлекался. Впрочем, его жизнь в итоге сложилась неплохо - он обрёл мир в душе.
Но гораздо интереснее старшее поколение - Радвилас и Азуолас. Браться, дополняющие друг друга. Всем бы так.
В целом "Железный лес" прекрасная вещь. Спасибо, эреа Артанис.
Концовку я сама домыслила, как умею. Все-таки есть преимущества, когда пишешь фэнтези. :)
Лет здесь прошло много, а вечно жить никто не может, поэтому немудрено, что поколения сменились. К счастью, и у Радвиласа, и у Азуоласа нашлись достойные сыновья, способные продолжить их дело, даже если не все были такими.
Имант в детстве и в юности видел благополучное государство, видел всеми почитаемых правителей, в лице своего отца и дяди. Ему хотелось, чтобы и его так же почитали, а сколько для этого следует прилагать стараний, не учитывал. Думал, стоит только сесть на престол, и все завертится само собой. На самом деле вертится у того, кто сам вертится, как вечный двигатель, но это он понял слишком поздно.
Да еще Сирвидас на него влиял не лучшим образом, разжигал в нем честолюбие, убеждал, что только он, Имант, достоин стать наследником.
Мне тоже, конечно, старшее поколение интереснее. :) Показала их жизнь целиком - от рождения и до обстоятельств смерти каждого (и даже посмертие их).
Они, действуя в союзе, вписали много великих страниц в историю Литтского княжества. Даже не скажешь, чьи заслуги больше. Думаю, они равно велики.
Таким же братским тандемом были медведицкие князья того времени - Лютобор и Бронислав. Хотя у них характеры и не столь полярны. А вот Имант с Айварасом, увы, не смогли продолжить дружбу своих отцов.
Очень надеюсь, что не хуже других моих произведений. Спасибо Вам огромное, как и всем, кто мне помогал в работе над "Железным лесом"!