Официальный форум Веры Камши
Клуб любителей всяческих искусств => Наша проза => Тема начата: Штырь от 03 Авг, 2018, 07:08:02
-
Эры и эреа, друзья мои, здравствуйте!
Меня не было на форуме несколько лет, так уж вышло. Но я вернулся, за что огромное спасибо Gatty, Dreamer и всем вам, с кем мы так интересно общались в былые годы, отчего мой интерес к форуму не гас ни на минуту. Я ничего не писал, но немало читал.
Как говорится, беда не приходит одна, и помимо моего возвращения вот вам, эры и эреа, ещё одно испытание: моя небольшая повесть. Её прочитала эреа Красный Волк, за что я ей бесконечно благодарен.
Готов к любой, самой суровой критике.
Всегда ваш,
Штырь
PS до 14 августа включительно мы семьёй в Санкт-Петербурге.
PPS и ещё: может, кто подскажет мне, как прятать текст под спойлеры? Я не могу найти это дело в меню.
-
Повесть острова Фишбоун
Глава I - в которой мы знакомимся с мистером Траксеттом, узнаём, отчего он не на службе, а затем встречаемся ещё с неким Тьюном;
Глава II - в которой мы оглядываем остров Фишбоун и знакомимся с некоторыми его обитателями;
Глава III - в ней мы встречаем мистера Эмптифулла;
Глава IV - где мы навещаем таверну «Репейник» и наблюдаем её бесхитростные развлечения;
Глава V - в ней отмечается тревожность, и мало того, ещё и появляется штурман Майнц;
Глава VI - в коей мы сводим, наконец, приличное знакомство;
Глава VII - в которой тревожность нарастает, вследствие чего происходит встреча в корабельном ангаре;
Глава VIII - в которой мы сводим знакомство в юным Эксуайзетом, не избегнув при этом некоего разочарования;
Глава IX - в которой выясняется, что всё не столь уж безнадежно, а вдобавок в ней встречается Тьюн;
Глава X - в которой неожиданно выявляются скрытые таланты;
Глава ХI - в ней дело доходит до стрельбы;
Глава XII - стрельба окончилась, но волнения остаются;
Глава XIII - в ней, несмотря на волнения и трудности, идёт подготовка к отлёту;
Глава XIV - наука штурмана Майнца;
Глава XV - в которой появляется искушение;
Глава XVI - в коей появляется неожиданный персонаж;
Глава XVII – заключительная.
-
Глава I
в которой мы знакомимся с мистером Траксеттом, узнаём, отчего он не на службе, а затем встречаемся ещё с неким Тьюном
Отойдём от окна, довольно нам глядеть на чернеющие под дождём островерхие крыши, отойдём, да подкинем угля в камин. На столе лежит папка с надписью «Траксетт», откроем её. В папке лежит пожелтевший листок, в верхнем углу блёклый лиловый штамп «Западно-Глэмлендский пехотный полк», одни строки отпечатаны серым шрифтом машинки, другие вписаны меж ними выцветшими фиолетовыми чернилами.
«Отпускное свидетельство
Выдано старшему уоррент-офицеру Майклу Джонатану Траксетту, 27 лет. Сим удостоверяется, что ст. уорр./оф М.Дж.Траксетт по состоянию здоровья (зачёркнуто) приватным обстоятельствам выходит в бессрочный отпуск с сохранением права ношения мундира, с годовым пенсионом в размере 182 фунта 6 шиллингов 2 пенса.
С подписанным верно, начальник (зачёркнуто) помощник начальника полковой канцелярии асессор 2-го разряда У.Смайт».
В папке нет других бумаг, из которых мы бы узнали как несколько лет назад мистер Траксетт начал службу в пехотном полку, находящемся в далёкой заморской провинции Шайлангар, как он вызвался добровольцем в экспедицию майора сэра Ирвина Рокуэлла, как караван их судов поднимался в неизведанные верховья Найалы, в мрачные джунгли диких предгорий Лаккама. И уж конечно не узнаем, как экспедиция завершилась неудачей, всего более омрачённой трагической гибелью самого сэра Ирвина в результате взрыва на канонерской лодке «Уайяк». Возвращение вниз по реке, трибунал и оправдание, лихорадка в лазарете и выздоровление, задержка в получении очередного звания и просьба о бессрочном отпуске, легко удовлетворённая, скорбь о погибших товарищах и скудость средств, всё это были не те вещи, о которых мистер Траксетт любил вспоминать, и тем более рассказывать, а в краткой отпускной бумаге, копию которой любезно сохранил архив военного ведомства, всё это, конечно же, не упоминалось.
Рассказ о путешествии отряда майора Рокуэлла ждёт своего автора, мы же с вами узнаем о дальнейшем пути бывшего старшего уоррент-офицера Траксетта, узнаем, как он возвращался домой. А перенесись мы с вами в одночасье на далёкий остров Фишбоун, мы сейчас могли бы увидеть, как мистер Траксетт стоит на краю обрыва на коленях, одной рукой упёршись в крошащийся край, а второй крепко удерживая руку человека, висящего над крутым обрывом.
- Простите, сэр, вы не могли держаться за меня двумя руками? – осипшим голосом говорил мистер Траксетт, с тревогой глядя на раскачивающегося незнакомца. – Постарайтесь, прошу вас.
Висящий человек смотрел снизу взглядом, в котором читались растерянность и некоторое удивление, но не было и капли волнения или страха.
- Двумя? – спросил он, - нет. Я же не могу выронить Джоуи.
- Простите, - выдавил из себя мистер Траксетт, подошвы ботинок которого слегка начали скользить, - при чём здесь Джоуи? Я прошу вас держаться крепче, и…
- Как это Джоуи не при чём? – искренне возмутился висящий на одной руке человек. Он даже попытался пожать плечами, что, разумеется, далось ему довольно плохо. – Если я выпущу его, он потеряется и может уже никогда ко мне не вернуться.
Мистер Траксетт вместо ответа глубоко вдохнул и начал отодвигаться от края обрыва, стараясь не разжимать дрожащую от усталости руку. Его собеседник несколько раз качнулся на весу, но не сделал и единой попытки хоть как-то помочь. Казалось, он был совершенно равнодушен к своему положению и к своей дальнейшей судьбе.
Траксетт снова поднапрягся, над краем обрыва показались рука и голова спасаемого, которому самое время было бы упереться второй рукой, но тот и не думал помогать.
Траксетт переступил ногами, подошвы перестали скользить, ему удалось распрямить спину, и он последним рывком выволок незнакомца на край откоса. Разжал руку, потёр её и отдышался.
Спасённый же спокойно уселся на самом краю, причём спиной к обрыву. На своего спасителя он даже не взглянул, не говоря о том, чтобы хоть словом проявить благодарность. Он только потёр руку, очевидно занемевшую, открыл жестяную коробочку из под гуталина, которую до этого сжимал в другой руке, понёс её к лицу и улыбнулся.
С того момента, как Траксетт заметил висящего на склоне человека, прошло всего три или четыре минуты. За это время он устал, взволновался, а главное - испачкал обувь и одежду, и оттого чувствовал себя раздражённым. Он подошёл взглянуть поближе, коробочка была пуста, однако спасённый человек улыбался, глядя в неё, и что-то шептал.
Траскетт откашлялся.
- Простите, сэр, - сдержанно сказал он, - вы не могли бы пересесть подальше от края обрыва? Мне необходимо уйти, и если вы снова вдруг сверзитесь вниз, всё может кончиться печально.
Спасённый поднял растерянный взгляд.
- Вниз? - спросил он, непонимающе. – А вы кто?
«Да в своём ли он уме?» - подумал Траксетт.
- Я тот, кто удостоился чести оказать мелкую услугу вам и вашему другу. Кажется, его зовут Джоуи.
- А, вы знакомы с Джоуи! – спасённый искренне и дружелюбно улыбнулся. – Я рад! Он вам тоже нравится? Знаете, мы с ним друзья. Он рассказывал мне про улиток.
- Кажется, мне пора, - сообразил Траксетт, и приподнял над головою шляпу, - думаю, сэр, вам было бы неплохо держаться подальше от обрывов.
- Да, да, - рассеянно пробормотал спасённый, снова вглядываясь в пустую коробочку.
Отвлечёмся же ненадолго, и рассмотрим самого мистера Траксетта, покуда он пребывает в некоторой озадаченности от произошедшего.
-
Глава II
в которой мы оглядываем остров Фишбоун и знакомимся с некоторыми его обитателями
Манеры, выговор и внешний вид показали бы нам, что мистер Траксетт окончил в своё время школу, получил сверх этого специальное образование, и имеет представление о том, как следует себя вести. С другой стороны, манеры, выговор и внешний вид, прямой крой недорогой материи сюртука и панталон ни от кого бы не скрыли, что мистер Траксетт достаточно далёк от титулов, родословной, крупных земельных владений и тому подобных солидных вещей. Всё верно, мистер Траксетт относится к тому уровню, который в обществе принято тактично называть «полезный слой», отнюдь не более того. В армейской и флотской среде люди этого слоя обыкновенно являются заслуженными офицерами далеко не самых высоких чинов, в партикулярном обществе их удел быть ценными специалистами на заводе или мануфактуре, с неплохим заработком и чувством собственного достоинства, однако же в «обществе» люди этого слоя лишены от рождения сколь-нибудь заметных перспектив. И хотя порою из этой среды и выдвигаются достаточно значительные личности, либо высшие офицеры, либо те, кого именуют «капитаны индустрии», равно театральные знаменитости, писатели, учёные и тому подобные «люди, сделавшие себя сами», однако каждый подобный случай является хотя и вдохновляющим, обнадёживающим, многообещающим, но всё же исключением из общего правила.
Выговор выдаёт в мистере Траксетте уроженца Мервингема, этого огромного города, дымящего сотнями заводских труб, и стучащего тысячами заводских станков. Возможно, от этого перестука колёс и станков жителям Мервингема и передалась их характерная отрывистая речь, за которой, кажется, вот-вот последует выхлоп пара, или скрежет огромного зубчатого колеса, проворачивающегося на гигантской оси. Жители Столицы с долей настороженности поглядывают на этих пришельцев с севера, они подозревают, что вырвавшись из своего дымного мрачного нагромождения кирпичных стен, коптящих труб и унылых заводских строений эти люди начнут претендовать на тихие столичные предместья, утопающие в зелени садов и в многоцветье клумб. Надо признать, что ввиду бурного развития мервингемских заводов и фабрик в карманах иных приезжих уроженцев этого города в самом деле нередко водятся деньги, достаточные для того, чтобы отобрать у обитателей Столицы даже по самой завышенной цене заметную долю в предместьях, так что опасения эти следует признать небезосновательными.
Однако, на острове Фишбоун, где приблизительно семь месяцев назад поселился мистер Траксетт, подобного рода опасения были не в ходу. Здесь с равной прохладой относились как к уроженцам севера метрополии, так и к уроженцам всех иных сторон света. Вряд ли хоть кто-то по прибытии на Фишбоун мог рассчитывать на искреннюю приязнь, неважно, будь он человек хорошего, или же не столь хорошего происхождения. На приязнь, понимание и хорошее обращение мог рассчитывать отнюдь не человек сам по себе (как оно, правду сказать, было нередко в колониях Её Величества), и даже не положение, занимаемое человеком в обществе. Наиболее искренней приязнью на острове пользовалась лишь наличная монета, вынимаемая из кармана. Лишь ей оказывалось всемерное почтение, лишь ей воспевалась осанна, лишь она была объектом всеобщего поклонения. Такие вещи встречаются здесь и там? без сомнения; однако же, именно здесь магия наличных денег чувствовалась, пожалуй, сильнее, чем где бы то ни было.
Причина этого довольно проста. Остров Фишбоун невелик, его скучная поверхность не имеет ни природных, ни рукотворных красот, да и количество хоть сколько-нибудь заметных достопримечательностей можно также смело приравнивать к нулю. Вдобавок расположен остров Фишбоун в отдалённом уголке океана, что также не способствует его процветанию. И если бы не выходящий довольно близко к поверхности слой породы, несущей ценный редкоземельный металл нибелунген, вряд ли бы на острове Фишбоун возникло и продержалось сколько-нибудь длительное время хоть какое-то цивилизованное поселение. Остров представляет собою довольно откосную гору, с одной-единственной оборудованной для приёма судов бухтой, и если бы нам с вами в силу печальных превратностей судьбы пришлось вдруг оказаться на Фишбоуне, то перед нашими взорами сперва предстало бы не более чем с полдюжины закопчённых до черноты грузовых пароходов среднего тоннажа, прячущихся от широкого дыхания океана за неровным каменным волноломом, затем широкий приземистый красно-белый маяк, являющий собою единственное на весь остров строение со светлой окраской, затем стоянка паровых дирижаблей, таящаяся за скалой от океанских ветров, и, неподалёку от моря, пустырь, на котором свалены обломки катеров, пароходов, дирижаблей и парусников, старое кладбище кораблей, с которых уже давным-давно растащили всё сколько-нибудь ценное. Сразу выше бухты мы с вами увидели бы посёлок, состоящий из сотни разбросанных там и сям домишек разной степени ветхости, дюжину улиц разной степени уклона по косогору, а при продвижении по улицам – нескольких местных жителей разной степени неопрятности. Позади посёлка шахта, при ней завод по обогащению руды - правду сказать, всего-лишь огромный сарай с дымящей котельной да несколькими цистернами на вышках - за ними кое-какие огородики, едва уцелевший от вырубки лесок, вот и всё, что мы бы увидели.
Кроме острой голой вершины горы, о которой мы ещё упомянем, ничто более на Фишбоуне не притягивает взор. В столь унылом месте нет желания прожить жизнь, да что там жизнь, не сильно-то хочется провести и один день. Оттого вовсе неудивительно, что местными жителями так искренне ценятся наличные деньги. Именно деньги могут позволить раз и навсегда покинуть это безрадостное место. Без сомнения можно утверждать, что у многих, если не у всех здешних жителей остров стоит поперёк глотки, наглядно оправдывая своё не слишком приглядное название.
-
Однако же вернёмся к мистеру Траксетту. Он возвращался домой спешным шагом, менее всего желая в нынешнем своём неопрятном виде попасться людям на глаза. От места, где Траксетт спас безвестного бедолагу – это место некогда именовалось бухтой Орра, и оно где-то год назад после извержения вулкана с серьёзным землетрясением превратилось в опасный обвал – он прошёл к посёлку, и теперь его дорога шла вверх по Дрэгонфлай-стрит мимо причудливых строений, то пузатых, словно бочки, то узких и вытянутых кверху, то приземистых и широких. Он шёл мимо диковинных домов или сколоченных из дерева, или склёпанных из железа, с круглыми иллюминаторами, с корабельными фонарями, с трапами и мостиками. Не всем жителям острова выпало везение жить в настоящих домах, построенных из камня и дерева, немалое число обитателей Фишбоуна испытывало денежные затруднения и обычный дом был им не по карману. А поскольку на местном корабельном кладбище лежало без дела изрядное множество кораблей и дирижаблей, предприимчивые островитяне присматривались к кораблику поцелее, отрезали облюбованную надстройку, каюту или гондолу, крепили стропами к списанному военному дирижаблю, который использовали как подъёмный кран, и переносили на выбранное место. Устанавливали домик поровнее, приколачивали косую крышу, выводили печную трубу, да и дело с концом. Получалось дёшево и практично, хотя, само собой, ни о какой архитектурной красоте речь уже идти не могла.
Дом, к которому без излишних встреч добрался Траксетт, представлял собою шканцевую надстройку старого безымянного парохода. К двери вело крыльцо, трап с точёными балясинами с юта двухмачтовика «Альбатрос». Вокруг цвёл шиповник, выкопанный Траксеттом на пустыре, и не без труда принявшийся на здешнем каменистом склоне, над дверью темнел бронзовой решёткой фонарь с баркентины «Клодия», вместо дверной колотушки посверкивала медью рында с парового буксира «Лизетт».
Внутри дома косые столбики света из круглых иллюминаторов лежали на письменном столе, на железной печке, поблёскивали на стёклах двух шкафчиков, посудного и книжного, и, скользнув по выскобленному дощатому полу, прятались под кожаным диваном, так и не добравшись до потрескавшегося и потемневшего от времени зеркала на дверце покосившейся шифоньерки. Жилище было неказистое, но тёплое, чистое и уютное, а на большее Траксетт и не претендовал.
Переодевшись, Траксетт отмыл башмаки, оставив их сушиться, а испачканные чулки, панталоны и сюртук сложил в холщовую сумку, после чего вновь вышел на Дрэгонфлай-стрит и направился в бакалейную лавку, оборотистый хозяин которой принимал вещи для приходящей прачки.
Хозяин лавки мистер Грэггл был на месте, он принял вещи, упрятав их под прилавок, спросил, не угодно ли чего из нынешних поступлений, упомянув в частности новый, пахнущий черносливом табак. Траксетт вежливо отказался от заманчивых предложений, заметил, что по его наблюдениям погода последние дни на удивление терпима - это не вызвало ни малейших возражений со стороны хозяина - и вскользь поинтересовался странным человеком, имеющим невидимого приятеля.
- А, так вы, похоже, только нынче познакомились с Тьюном, – понимающе сказал Грэггл, перекидывая трубку в другой угол рта. – Вы живёте здесь больше полугода, мало не старожил, а старину Тьюна, бедолагу Тьюна, тронувшегося умом, повстречали только сейчас? Да вам везёт. Я здесь четвёртый год, и меня он едва не поймал на удочку уже на второй день. Впрочем, малый он безобидный.
Тут Грэггл облокотился на прилавок и подмигнул с заметным намёком.
- Вы же знаете, что именно приходит в голову людям, когда они слышат про «своего друга», живущего в какой-нибудь коробочке?
- Вы имеете в виду эльфов-огоньков?
- Конечно! – мистер Грэггл снова подмигнул. – Вы не представляете, как я обрадовался и насторожился, едва услыхал об этом. Неужто возле меня ходит человек, у которого в кармане живёт поистине если не богатство, то, самое малое, обеспеченность? Не то, чтобы я мог попытаться этого эльфа у него, так сказать, выманить, - тут Грэггл поднял ладони, что должно было продемонстрировать его несокрушимую порядочность в подобных вопросах, - но с другой стороны, отчего бы и не попытаться… - он доверительно понизил голос, - … заинтересовать собою… - тут он вновь подмигнул, - заинтересовать собою этого самого эльфа-огонька? Каково ему, несчастному, жить со слабоумным? В компании практического человека, в обществе истинного дельца ему был бы открыт целый мир.
- Безусловно, - сказал Траксетт, которому многозначительные подмигивания лавочника не понравились.
- Уж я бы нашёл применение эльфу-огоньку! Его умение влиять на силу огня уж я бы перевёл в звонкую монету. Но… - тут Грэггл уже совершенно искренне развёл руками, - … что поделать? Оказалось, никакого огонька у сумасшедшего Тьюна нет. Уже нет, - добавил он, подняв палец. - «Уже», потому что он был когда-то, об этом достоверно известно, и, как я полагаю, именно потеря эльфа-огонька и явилась причиной умопомрачения несчастного.
Тут мистер Траксетт счёл нужным раскланяться с владельцем лавки и отправиться по своим делам; ни малейшего желания обсуждать несчастных умалишённых, а также их явных или мнимых эльфов у него не было. Бедолага спасён, остальное не касается его вовсе.
Через некоторое время Траксетт уже находился в шахтной конторе, где в отдельной комнате располагался его аппарат. Это был улучшенный радиотелеграф модели Сьюфферта-МакНёрля, позволяющий абсолютно без проводов на волне тридцать четыре с четвертью дюйма общаться с другими подобными аппаратами, расположенными за несколько сотен миль. Воистину, прогресс нынешних дней способен поразить и самое пылкое воображение! Следует также заметить, этот аппарат мало чем уступал армейским радиотелеграфным аппаратам, которыми в своё время довелось пользоваться Траксетту на службе.
Траксетт проверил энергетическое питание, которое обеспечивал стоящий в углу ящик, заполненный электролитическими батареями, проверил работу самого аппарата, всё было в порядке. Часы показывали три часа шестнадцать минут пополудни, стало быть до сеанса с Сент-Клеменсом, столицей и главным портом острова Мадапалам оставалось четырнадцать минут. Траксетт раскрыл журнал связи, приготовил стальное перо и открыл чернильницу, оставалось выждать время.
Тут дверь без стука распахнулась, и на пороге появился мистер Эмптифулл.
-
Глава III
в ней мы встречаем мистера Эмптифулла
Первого взгляда порой недостаточно, и встреться мы с вами с мистером Эмптифуллом по делу, вряд ли мы проявили бы подлинную настороженность. И напрасно: следует признать, мистер Эмптифулл был из тех людей, к которым всякому следовало бы относиться с большой оглядкой. Не то чтобы мистер Эмптифулл готов первого встречного зарезать за грош, он не настолько мелочен, однако же, говорить о какой-либо гуманности мистера Эмптифулла было бы ни на чём не основанным преувеличением.
Мистер Эмптифулл был владелец шахты и горнорудного завода, фактически же это был главный работодатель острова Фишбоун. Он был худощав, но с лёгким брюшком, с покатыми плечами, которые казались узкими из-за довольно высокого роста, с желчным умным лицом, взгляд его упрямых светло-карих навыкате глаз мало кто мог спокойно выдержать.
- Вы здесь, Траксетт, - сказал Эмптифулл, - так, так. Прочтите-ка вот это.
Он подал Траксетту записку, а сам уселся за стол, положив ногу на ногу и покосившись на телеграфический аппарат, за который в своё время ему пришлось выложить наличными весьма немалую сумму, и который ухитрился в считанные месяцы полностью её оправдать, вследствие чего мистер Эмптифулл проникся к аппарату если не уважением, то, по крайней мере пониманием значимости. До некоторой степени это понимание распространялось и на Траксетта, как на лицо, являющееся на острове Фишбоун уникальным посредником между аппаратом и остальным миром.
Траксетт прочёл записку, машинально прикидывая размер текста, а следовательно и продолжительность сеанса, так что смысл записки всплыл не сразу.
«Дуикс зпт ищите покупателя четыре драги зпт два сушильных барабана зпт три дробилки зпт один золоотвальник тчк Будут доставлены попутным трампом квч Саргасса квч среду тчк Трое Стетссон Фланниган Гаттьезо расчитаны зпт остальные подходе тчк Скоро также квч Ламия квч два бруска ждите тчк Эмптифулл».
- Простите, сэр, - сказал Траксетт, дважды перечитавший записку, и уяснивший, что глаза его не обманывают: хозяин шахты и завода ищет покупателей на оборудование для добычи и обогащения руды, а кроме того он уволил инженера и двух техников, то- есть троих самых квалифицированных специалистов, - вы рассчитали мистера Стетссона, я правильно понял?
Эмптифулл искоса взглянул на Траксетта и кивнул.
Траксетт вновь пробежал глазами текст.
- Четыре драги, сэр? Четыре из четырёх?
Мистер Эмптифулл всем телом повернулся к Траксетту и уставился на него спокойным взглядом.
- Хорошая штуковина этот ваш телеграфный аппарат, Траксетт, жужжит, стучит, работает, не задаёт лишних вопросов. Вам следует брать с него пример. Я продаю своё имущество, мистер «радио», и сообщаю об этом своему управляющему филиалом своего предприятия. Так что через… - он взглянул на часы, - через двенадцать с небольшим минут вы или слово в слово передадите всё, что здесь написано, или…
Тут Эмптифулл сделал паузу, отведя на время взгляд от Траксетта, так он делал, когда в голову ему приходила некая новая мысль.
- А вот что Траксетт, - сказал он, вновь поднимая взгляд, - что вы скажете, если я с сегодняшнего дня повышу вам жалованье в полтора раза?
Траксетту показалось, что он ослышался. Вроде бы ему только что сделали выволочку, и вдруг – такой поворот.
- Простите, сэр?
- Вы согласны? В полтора раза. От вас требуется только оставаться со мною на острове до последнего дня.
- До последнего дня? Что значит «последнего»?
Эмптифулл откинулся к спинке стула, снова отводя взгляд.
- Мы сворачиваемся, Траксетт. Острову Фишбоун осталось не так уж много времени, чтобы продолжать украшать собою географические карты Империи. Да, а продаю оборудование. И заметьте, Стетссона я не увольнял, он уволился сам, а те двое просто шмыгнули в дверь сразу вслед за ним. Вы ведь не застали прошлое землетрясение, нет? Я-то помню очень хорошо, мы все тогда натерпелись страху.
Он снова всем телом повернулся к Траксетту.
- Остров погибнет, но мы успеем снять сливки. Металл неплохо шёл уже с момента извержения, а после полдюжины толчков на прошлой неделе он отлично идёт уже почти без обогащения руды. Мне нужно не так уж много людей, Траксетт. Мы будем собирать драгоценный нибелунген до последней минуты, и отчалим с острова, когда лава начнёт жечь пятки. Полтора жалованья, Траксетт.
«Что-то тут не так», - думал Траксетт, глядя на Эмптифулла, преспокойно сидящего, да покачивающего ногой. – «Всё красиво и убедительно, однако чувствуется во всём какая-то загвоздка. Но какая? Полтора жалования ни за что ни про что… как это не похоже на Эмптифулла!»
Похоже, все его мысли были открытой страницей для Эмптифулла, глаза его легко скользили по лицу Траксетту, а сжатые губы не сильно-то и скрывали насмешку.
- Соглашайтесь, - снисходительно добавил Эмптифулл, поднимаясь со стула, - и давайте-ка готовьтесь к сеансу со стариной Дуиксом, времени осталось всего ничего. Не поленюсь повторить, мы снимем сливки с этого острова, и вы тоже будете в выигрыше.
Насчёт того, что Эмптифулл сумеет снять сливки с чего угодно Траксетт не сомневался ни мгновенья, а вот насчёт того, что кто-то ещё останется в выигрыше…
«Хотелось бы верить».
Дверь за Эмптифуллом захлопнулась, Траксетт посмотрел на часы, проверил и подкрутил пружинки телеграфного ключа, уложил записку под пресс-папье и приготовился к сеансу связи.
«Хотелось бы верить, да не верится».
-
Глава IV
где мы навещаем таверну «Репейник» и наблюдаем её бесхитростные развлечения
В таверне «Репейник» вечерами собирался, считай, весь посёлок. Весь, понятно, без самых низкооплачиваемых работников и без тех безденежных бедолаг, что не могли себе позволить недорогой ужин с кружкой-другой пива. И само собой, без моро-моросави, но этих уже не пустили бы не то что в «Репейник», никто не пустил бы их и на порог «Загляни к нам», второй таверны на острове. «Репейник» трудно назвать хорошим местом, но в упорной борьбе «Загляни к нам» честно отстояло звание самой худшей забегаловки. Из двух.
Над баром и столиками горели фонари с китовым жиром, старенькое пианино в углу светилось над нотами двумя свечами; мисс Хафхоуп в чёрном платье, в чёрной шляпке с вуалью играла мотив из какой-то незнакомой пьесы, она умела поддерживать репертуар. Играя, она поднимала вуаль, чтобы лучше видеть ноты, и становился виден её профиль, острый короткий нос, бледные узкие скулы, большие тёмные глаза. Попивая воду, Траксетт старался не глядеть на лицо единственной привлекательной женщины острова, иногда он косился по сторонам и отлично видел, что далеко не все были столь же тактичны. Многие просто пожирали её лицо глазами. Траксетт иногда думал, каково молодой женщине чувствовать себя вечным центром внимания множества грузных, крепких, лохматых бородатых мужчин, мрачно выпивающих кружку за кружкой, переглядывающихся тяжёлыми взглядами из-под хмурых бровей. Взгляды были иногда деланно безразличными, иногда откровенно похотливыми. Траксетт покосился на Пастинсона, владельца таверны. Тот стоял в сторонке за баром, в отличие от подавляющего большинства своих клиентов до синевы выбритый, в белой сорочке под чёрным жилетом, под рукой на доске деревянная дубинка, из кармана брюк торчит рукоятка револьвера. Пастинсон прекрасно знал, каков нрав у его обычного завсегдатая, так что дубинка и револьвер не были лишними. А мисс Хафхоуп была ценным приобретением для таверны, с её появлением приток посетителей возрос, несмотря даже на повышение цен, такое вложение следовало беречь.
«Вознесём же хвалу господу за практичность мистера Пастинсона», - подумал Траксетт, перехватив очередной направленный на женщину сальный взгляд. Мисс Хафхоуп нравилась ему, не могла не нравиться, но отчего так – оттого ли что она и в самом деле хороша, или же потому что на сотни миль вокруг нет больше ни единой миловидной молодой женщины? Вот бы знать. Чаще Траксетт убеждал себя во втором, изредка думал, что правильнее первое.
«Как бы там ни было – что это меняет? Ровным счётом ничего».
- Ужинаете, Траксетт?
Он обернулся. За спиной стоял рослый крепкий человек, прячущий руки в карманах длинного пальто. Это был давний знакомый Траксетта корабельный механик О’Финли.
- Садитесь со мной. Я ещё не делал заказ.
- Благодарю.
О’Финли ногой выдвинул стул, медленно уселся на него, не вынимая рук из карманов, вытянул под стол долговязые ноги в крепких высоких сапогах.
Пока не подошёл разносчик, О’Финли сидел, не говоря ни слова, глядя перед собой. Траксетта это ничуть не удивляло, он знал О’Финли не один день, сам заводить разговор он тоже не спешил. Разносчиков в «Репейнике» было двое и нынче оба сбивались с ног. Наконец один, освободившись, подошёл, Траксетт спросил, что имеется на ужин.
- Сами видите, сэр, сколько нынче народу набежало, точно в последний раз едят. А выпивки берут вдвое больше прежнего, хотя мистер Пастинсон со вчерашнего набросил цену. Выбор всё меньше, на кухне едва управляются. Грудинка есть покуда, надо бы вам принести, коли вы не против.
- Две грудинки. Да, О’Финли?
Тот лишь кивнул.
- Тушёные овощи есть? И портер.
- Должны быть овощи, я гляну, сэр. Риса, того уже нет. Бобы заканчиваются. Курятину у нас особо не жаловали, а тут едва не всю подчистили. Яблочный пирог на моей памяти заказывали раз пять-шесть в месяц, а сейчас повар третью закладку в печь ставит, а в ей по четыре штуки разом. Ну да что я вам рассказываю, вы лучше меня знаете, мистер Эмптифулл решил проредить заводских да шахтёров, вот они и гуляют напоследок, чтобы первым же пароходом по домам. Портера - два?
- Стойте, как – «проредить»? Эмптифулл сокращает рабочих на шахте и на заводе?
- Ну да, сэр. Металл из-под земли идёт всё лучше, работников требуется всё меньше. Как бы напоследок чего не устроили, народ у нас только с виду тихий-мирный, вы же знаете…
- Не надо портер, Траксетт, – сказал О’Финли. - Берём виски.
- Ну… - тут Траксетт удивился. Механик пил разве что пиво и то очень редко.
- Виски, - подтвердил О’Финли. - Пинту. И поесть.
- Да, сэр. Средних цен не осталось, есть пара-тройка дорогих сортов, ну или совсем уж пойло. Бутылочку подороже?
- Подороже. И побыстрее.
- Бегу, сэр.
- Стойте! - спохватился Траксетт. – Раз такое дело – нам тоже пирог.
- Есть, сэр!
О’Финли проводил разносчика взглядом, повернулся к Траксетту.
- Выпьете со мной? Как в былые деньки?
- Выпить-то я выпью. Что стряслось?
- Меня уволили.
Траксетт открыл, было, рот, да тут же прикрыл. «Так, так. А мне, значит, полуторное жалование на ровном месте… Что за игры, мистер Эптифул, хотел бы я знать?»
Механик О’Финли раньше служил на флоте, за его плечами были и крейсера и небольшие корабли, были боевые дирижабли и прогулочные воздушные шары. Несколько лет назад Траксетт работал на своём радиотелеграфе в штабной палатке пехотной бригады в Эйналампуре как раз когда у бригадного генерала гостили несколько флотских офицеров во главе с контр-адмиралом. «Что у вас может быть сложного?» - говорил адмирал, покачиваясь над чашей с пуншем, - «механизм скорострельного пулемётного устройства, так, что ли? У меня на эскадре есть такой О’Финли, он разберёт вашу механическую пулялку до последнего винтика, тут же соберёт, да ещё пропоёт «Привет, милашка Дженни», а вы за это время и выпить кофе не успеете. Бьёмся об заклад?». До заклада в тот раз дело не дошло, зато контр-адмирал рассказал как корвет «Королева Боадиция» стоял неделю в сухом доке, как столичные мастера осмотрели обе паровые машины и единогласно пришли к выводу, что одну ещё можно с трудом починить, но вторая погибла без возврата. Покачиваясь с пятки на носок, они высокомерно цедили, мол, проще вычеркнуть корвет из списков флота и разрезать на куски, выйдет дешевле и быстрее. Командование эскадры такая будущность в восторг не привела, и тогда флагманский механик предложил контр-адмиралу чтобы «Боадицию» осмотрел один толковый специалист из своих. Тут-то и был вызван О’Финли. Он осмотрел обе машины, вынул из-за уха карандаш, и на обратной стороне старого чертежа составил довольно длинный список требуемого. Ему необходимы были несколько названных поимённо помощников, несколько наборов разных инструментов, детали машин и расходные материалы, еда, вода и свобода действий. «А труппа танцовщиц из варьете ему не нужна?» - пробурчал тогда адмирал, однако список утвердил. Через четверо суток обе трубы задымили, «Королеву Боадицию» спустили на воду, и она лихо прошла все ходовые испытания, точно и не ломалась. Столичные эксперты поджали губы и сказали что здесь какой-то трюк. «Трюк?» - с бульдожьим оскалом обернулся адмирал. - «Отлично, пусть трюк. Кто мешал проделать его вам, джентльмены?»
-
Со временем Траксетт лично познакомился с прославленным на всю эскадру механиком и убедился, что контр-адмирал если где и преувеличил, то, пожалуй, насчёт песенок. О’Финли ценили и старались переманить под своё начало старшие механики любого корабля эскадры. Ему было достаточно нескольких минут, чтобы разобраться с причиной поломки самого сложного устройства, ему было достаточно нескольких часов, чтобы починить любую поломку. Очевидно у О’Финли был незаурядный природный талант, а школа флотских механиков и годы практики этот ценный камушек огранили и отшлифовали. На левом предплечье О’Финли был вытатуирован увитый лентою якорь, на ней значились имена его кораблей. Лента обвивалась двенадцать раз, девять полос были заполнены, среди них был и флагман эскадры.
Последняя запись на якорной ленте была «Уайяк»: О’Финли как и Траксетт участвовал добровольцем в неудачной экспедиции сэра Ирвина Рокуэлла. Здесь, на острове Фишбоун О’Финли оказался где-то месяцем позже Траксетта и в первый же день был принят на работу Эмптифуллом, который, как оказалось, тоже кое-что о нём слышал. Познания и навыки О’Финли в механизмах оказались настолько полезны, что даже Эмптифулл скрепя сердце несколько раз выплачивал ему премиальные. И вот – на тебе! – уволен.
- Стало быть, мы видим, как Эмптифулл сокращает работников, при этом ухитряясь наращивать добычу, - сказал Траксетт. – Я слышал, это связано с подземными толчками, что на прошлой неделе. Что скажете?
- Этот металл… нибелунген... – медленно произнёс О’Финли. - После первого землетрясения порода стала богаче почти вдвое, инженер Стетссон как-то объяснял, что геологические слои сместились, и богатая жила вышла ближе к поверхности. – Он невесело улыбнулся. - Я не знаю, какие геологические слои лежат в душе Эмптифулла, но хорошо вижу, какая жила в них самая богатая.
- Жадность?
- Она самая. Он не снизил норму выработки, он не прибавил работникам ни единого пенни, хотя за то время, что добывал фунт чистого металла, стал добывать два. Тогда землетрясение чуть не разрушило Фишбоун.
Траксетт кивнул.
- Все так и рассказывают. Бухта Орра перестала существовать, и ещё кое-что.
- Да, бухта Орра, и ещё кое-что. Нибелунген шёл отлично, а когда на прошлой неделе повторились усиленные толчки, он пошёл ещё лучше, чуть ли не кусками: жила стала ещё ближе и ещё богаче. Теперь не нужно горное оборудование для обогащения породы, и по слухам Эмптифулл собирается продать его.
- Это не слухи. Я сам радировал его письмо Дуиксу.
- Вот как? Неглупо, горное оборудование уже не нужно, и слишком дорого стоит, чтобы быть брошенным на острове. Но речь не об этом. Стетссон не столько механик, как я, сколько горный инженер, он знает толк и в богатых жилах, и в землетрясениях. Он перепугался, надо было видеть его лицо. Стетссон заверил, что раз предвестники стали сильнее, значит и грядущее извержение будет ужаснее. Остров не перенесёт второй катастрофы, Фишбоун в ближайшее время обречён. А пока что нибелунген можно брать чуть ли не голыми руками. Вы думаете, Эмптифулл упустил бы этот момент? С каждым днём он становится богаче на несколько золотников нибелунгена, а это считай добрый кусок золота. Сейчас ему не нужны ни оборудование, ни специалисты. Моро-моросави рады-радёшеньки двойной выдаче еды, для них курица с рисом это уже кулинарное чудо. Впрочем, и их не проведёшь, когда остров начнёт погружаться в воду, они будут уже далеко, вы же знаете их огромные пироги…
- И раз оборудование оказалось не нужно, то и самый ценный специалист по оборудованию…
- Да, ценный специалист со свистом вылетает за ворота. Что за шум?
В самом деле, пока Траксетт и О’Финли беседовали, в таверне стало заметно шумнее, а музыка прекратилась. Траксетт поискал взглядом мисс Хафхоуп, у пианино её не оказалось, и вообще не было видно, зато у ведущей на второй этаж лестницы шумели шесть или семь изрядно выпивших посетителей. Над ними возвышался Пастинсон, поднявшийся на ступеньки и с силой отталкивающий кого-то. Траксетт поднялся, и только стоя увидел, что рядом с Пастинсоном стоит мисс Хафхоуп, вцепившись в его рукав.
«Очевидно, она пошла к себе наверх, а кто-то из этих молодчиков решил двинуть за ней, да порезвиться напоследок, раз уж уволен…» - Траксетт быстро скинул сюртук, бросил на стол и зашагал к толпе. – «Если к этим не присоединятся остальные - справимся».
Шум и ругань стали сильнее, мелькнула дубинка Пастинсона, и тут же кто-то ударил Пастинсона по лицу, да так, что голова мотнулась. Траксетт дернул за плечо ближайшего, обернулось злое красное лицо, брызнувшее слюной из перекошенного рта, Траксетт рванул сильнее, соперник попытался отдёрнуть руку, Траксетт отпустил рукав и ударил в голову левой. «Упал – вот и славно». К тому времени на него уже прыгнул второй, сразу ухватившийся за рукав рубашки. «Хорошо, если порвёт – вырвусь. А если нет… сила у него бычья, не отлипнет…» Он отпрянул всем телом, и по счастью рукав порвался широким лоскутом, соперник качнулся, Траксетт сблизился и атаковал его двумя боковыми в голову. Тот пошатнулся уже сильнее, Траксетт добавил прямой в корпус, и тут же левое ухо обожгло, послышался звон, голова загудела, как колокол. Перед глазами поплыло, он увидел, что его соперник медленно падает, и сам он плавно снижается рядом с ним, а слева над ним сверху виснет кто-то бородатый и, высоко занося локоть, бьёт его огромным кулаком.
«Упаду – забьёт башмаками…»
Тут раздался выстрел, потом ещё один, кто-то завопил. В голове мутилось. Бородатый куда-то исчез. Рядом кашлял, опираясь на локти его «оппонент», пропустивший два в голову и один в корпус. «А я, оказывается, ещё могу помахать кулаками…» Он попытался сесть и тут же сильно потянуло в левом боку, очевидно бородатый успел-таки съездить по рёбрам, такие вещи в пылу могут сразу не ощущаться, зато потом долго ещё заметны.
«Надо подниматься…» Траксетт помотал головой, старясь быстрее прийти в себя, сделал несколько глубоких вдохов, и только тогда почувствовал пороховой дым. Огляделся. Вокруг лежали или сидели, опираясь на руки несколько человек. Пастинсон облокотился на перила лестницы, рубашка у него была разодрана, на лице кровь, в покачивающейся руке – револьвер. Мисс Хафхоуп нигде не было видно. Остальные посетители, буйные они, или нет, старались держаться в стороне, и слава богу.
Он заметил О’Финли. Рослый механик стоял неподалёку, расставив ноги в крепких сапогах, руки по-прежнему в карманах пальто.
- Вы в порядке, Траксетт? Помочь вам подняться?
- Нет, благодарю. Вам не пришлось… - он кивнул, указывая на правую руку.
- Нет, - кратко ответил О’Финли, - раз-другой ногою, всего лишь.
- Хорошо, коли так.
Он встал на коленку, медленно поднялся на обе ноги, отряхнулся и, пошатываясь, дошёл до перил.
- Как вы? – спросил он Пастинсона.
- Благодарю, - хозяин таверны не отрывал от зала цепкого взора, левая половина его лица краснела и отекала прямо на глазах, удар ему достался очень сильный. – Вы вовремя вмешались, Траксетт, мне даже не пришлось никого убивать.
- Поверх голов?
- Да, в потолок и над головой.
- Проблема возникла из-за… - он показал головою вверх.
Пастинсон кивнул, вытирая рукавом кровь с губы.
- Я велел ей уйти к себе и запереться. Сейчас наведём порядок, и всё пойдёт по-прежнему.
Траксетт через силу улыбнулся.
- Я рассчитываю на грудинку с тушёными овощами.
- Будет вам грудинка. Я вижу, ваш друг механик не стал доставать свой кортик?
- Обошлось, вы вовремя открыли огонь.
Прошло ещё четверть часа пока порядок был полностью наведён, и Траксетт и О’Финли наконец поужинали, но, понятно, музыки этим вечером больше не было.
-
Глава V
в ней отмечается тревожность, и мало того, ещё и появляется
штурман Майнц
На следующий день подтвердилось, что полуторное жалованье попусту никто не предложит: дел у Траксетта оказалось поверх головы. Эмптифулл принёс кипу книг и бумаг, разложил их на столе, и они вместе принялись за работу. До самого обеда Траксетт не разгибаясь передавал ключом открытые послания и шифровки, принимал, быстро чиркая отточенным карандашом биржевые сводки, донесения торговых агентов и коммерческих партнёров. Эмптифулл рылся в бумагах, доставал всё новые и новые, иногда спешно выскакивал, возвращался опять же с бумагами, казалось, посланиям не будет конца. В штабе бригады нечто схожее было как-то перед наступлением, но там затянулось и за ночь, а здесь к полудню стало вроде бы и полегче. Эмптифулл даже выделил двадцать минут на обед. Траксетт послал курьера в «Репейник» за телятиной с саго и кружкой эля, пока тот ходил, успел заварить чай, отправить парочку радиограмм и быстро поел, Эмптифулл вернулся минута в минуту и гонка продолжилась. За окном темнело. Из портовой конторы прибежал клерк с портфелем, с проходящего пакетбота доставили какие-то долгожданные письма, Эмптифулл сходу врылся в бумаги, прочитал, перечитал, вскочил, велел клерку ждать и убежал. Клерк, полноватый белобрысый юноша, некто Эксуайзет, проследил за ним, вжав голову в плечи, и только убедившись, что страшный босс ушёл, робко поздоровался с Траксеттом.
- Будете чай, мистер Эксуайзет?
Клерк отшатнулся, точно ему предложили съесть живьём змею.
- Нет, сэр! Спасибо, сэр! Вдруг мистер Эмптифулл узнает?
- Непременно узнает. И что же с того?
Эксуайзет вместо ответа лишь опасливо покосился на дверь.
- Напрасно отказываетесь, у меня неплохой чай.
- Благодарю вас, сэр, но лучше не надо. Позвольте спросить, как ваши часы?
- О, отлично, я вам благодарен. Вы настоящий мастер, Эксуайзет!
В прошлом месяце у Траксетта остановились карманные часы в бронзовом корпусе, подарок сослуживцев. Ему подсказали, что невзрачный робкий клерк в портовой конторе по слухам творит чудеса с разными мелкими механизмами. Эксуайзет принял часы, в два дня привёл их в полнейший порядок, часы не только снова стали ходить, но после чистки и регулировки исчезло былое отставание на полминуты в сутки.
Вернулся Эмптифулл, единым взглядом выгнал Эксуайзета, тот исчез так быстро, что Траксетт не успел и рта раскрыть, чтобы попрощаться. Работа продолжилась. К девяти часам от точек и тире в голове всё гудело, «уши», пористые чёрные накладки на головных телефонах промокли от пота и скользили, пальцы на ключе точно закостенели.
- Всё, - неожиданно сказал Эмптифулл. – На сегодня мы всё сделали. Вы уже взяли билет, Траксетт?
- Какой билет? – спросил Траксетт, снимая «уши» и с удовольствием разминая правую кисть, уже почти занемевшую.
- На пароход, какой же ещё.
- Пока не думал об этом.
- Ладно, позже что-нибудь придумаете. А пока вы мне нужны, не забывайте.
- Конечно, мистер Эмптифулл.
«Как такое забудешь?»
* * *
Вопрос с билетами на пароход снова всплыл за поздним ужином. Траксетт с О’Финли уже почти собирались уходить, когда к ним тяжело дыша и хромая подошёл пожилой толстый джентльмен, на ходу он вглядывался прямо перед собой из-под козырька мятой морской фуражки выпученным белесым левым глазом, правый же вовсе был слеп. Звали его Майнц, некогда он был штурманом и окрестные моря и острова знал, пожалуй, как никто другой, но последние года два стал слепнуть и осел на острове, проедая – а то и пропивая порою - былые сбережения.
- Можно сесть, ребятки? – спросил Майнц и, не дожидаясь ответа, опустился всей тяжестью на стул.
- Да, сэр, - Траксетту Майнц не очень-то нравился, был он старикан малоприятный, после выпивки много и без повода кричал и ругался, шумел и стучал по столу, словом, не являл собою образец собеседника, но что поделаешь, раз уж сел.
- Так-то, ребята, - сказал Майнц, снимая фуражку и обмахивая ею красное жирное лицо с неприкрытыми белесыми выпученными глазами, правый выглядел как содержимое варёного яйца, левый, пока ещё зрячий глаз был не многим лучше. – Билеты-то каковы, а?
- А что, позвольте спросить, с билетами? – Траксетт подлил себе воды из графина.
Майнц захрипел, откашлялся и отпустил ругательство.
«Дивное начало».
- Нынче я пришёл в пароходную контору, - продолжал Майнц, поводя выставленным вперёд левым глазом, голова его медленно крутилась влево-вправо как казематная пушка броненосца на прицеливании, - в конторе сидят какие-то бледные выкормыши, они ничего не знают, они ни на что не уполномочены, они знай себе ссылаются на приказы… сынок! Сынок, поди сюда. Пива мне и… джентльмены, вы будете пиво? Нет? Воля ваша. Значит, пива мне… и ещё раз мне. Бегом. Да, так вот, они ссылаются на приказы. Кто может отдавать приказы на чёртовом острове, скажите на милость? Кто, как не один человек?
- Какие приказы, мистер Майнц? И что, собственно, с билетами?
- А! Вы не знаете. Угодно ли вам за билет до Сент-Клеменса, до этой чёртовой дыры на Мадапаламе выложить своё годовое жалованье, хочу я вас спросить?
-
- Позвольте, какое ещё годовое жалованье? «Миранда» и «Ранбун» в зависимости от класса продают места по приемлемым ценам.
- Траксетт, вы что, не знаете расписания? Ни «Миранды» с «Ранбуном», ни других кораблей регулярных рейсов мы и в ближайшие месяцы не дождёмся. И хочу заметить, ни один бродяга-трамп к нам и близко не подойдёт, все получили предупреждение о неизбежном скором извержении, да вы же его и рассылали, - Траксетт кивнул, такое дело было. - Последний грузопассажирский пароходик отчалил, приняв на борт столько, что ватерлиния погрузилась, считай, на фут, свежая волна едва не булькала в якорные клюзы. Это «Ламия» идёт налегке, ну понятно, на «Ламии» Эмптифулл отправляет бруски своего бесценного металла, будь он неладен, кто ж при таких делах даст «Ламии» затонуть? А если безмозглый капитан «Саргассы» берёт на борт не глядя и станки, и толпу обормотов, что только вчера махали кайлом, то… а, вот и пиво. Держи деньги, сынок, сдачу оставь себе, только не пей, иначе станешь таким же слепым жирным бездельником, как я, то-то будет радости. А вам, Траксетт, ваш босс Эмптифулл уже забронировал местечко на каком-нибудь корыте, способном добраться до ближайшего порта, не набрав воды до верхнего бимса?
Траскстт задумчиво отпил из стакана. «Совсем недавно Эмптифулл и сам задавал мне схожий вопрос. Неужели всё так серьёзно?»
- Всё-таки мне не вполне ясно, - сказал он, - кто велел портовой конторе поднять цены на билеты? Эмптифулл?
- А кто же ещё? На рейде виден только однотрубный «Велиал», других пароходов нет и близко. Я, признаюсь, рассчитывал уехать, да и жить себе хоть где, положим, в том же Сент-Клеменсе, но при такой цене на билет Эмптифулл крадёт у меня целую пригоршню безбедных месяцев. Мало того, на каждый фунт я строил планы, сколько-то шиллингов в акции, сколько-то фартингов в банк. У меня не настолько много накоплений, чёрт бы подрал мою ненасытность к жратве, да и любовь к выпивке шла бы за нею следом, я бы не рыдал.
Майнц положил фуражку, схватил кружку и тремя глотками опустошил её.
- Ну что это за пиво? Какие людоеды его варили? – Он опустил кружку и полуслепым глазом обвёл собеседников, - а вы что молчите? Почему не говорите, что все обычно говорят?
- Простите, что именно мы должны сказать?
- «Вы слишком много пьёте, Майнц», или «вы слишком много жрёте, Майнц». Странно, что вы ни разу так не сказали.
- Ни мне, ни, полагаю, мистеру О’Финли нет никакого дела до того, как пьёт или как ест кто бы то ни было.
- Наконец я слышу речь джентльмена. Ладно, коль уж вы не против, я угощусь вторым пивом за ваше здоровье, да пойду паковать чемоданы. У Эксуайзета, конечно, нет совести, но это не значит, что я должен сгинуть на острове под лавой вулкана, точно какой-нибудь моро-моросави, забытый своими соплеменниками.
- И всё же я не верю своим ушам, - сказал скептически Траксетт, - это что, всё серьёзно? Цена на билет поднялась в несколько раз? Как такое возможно?
- Спросите в портовой конторе, - сказал Майнц, поднимая вторую кружку. – Пароход остался только один, Эмптифулл тут всеми крутит, как хочет. А вы же знаете, Эмптифулл снимет и монетки с глаз покойника, если вовремя не успеть заколотить гроб.
- Эмптифулл не имеет права поднимать цену на единственный рейс с гибнущего острова.
- Вот как? А кто, запретит ему, дорогой сэр? Кто махнёт буклями старого парика, стукнет деревянным молотком и скажет «отменить»? Все делают, как я: возмущаются, ругаются, потом пьют пиво, и идут паковать чемоданы, не забывая готовить кошельки. Кап, кап, кап – и вот уже в кошель Эмптифулла накапала неплохая сумма. Знаете, что мне заявили в конторе? «Спешите, сэр, цена не окончательная».
- Чёрт знает что, - сказал Траксетт, оглядываясь на О’Финли. Механик сидел со спокойным видом, за весь ужин он не потратил и дюжины слов и, похоже, не собирался превышать этот лимит.
- Странно, что мисс Хафхоуп до сих пор не покинула остров. – Майнц опорожнил вторую кружку, со стуком поставил и откинулся на спинку стула. – Насколько ещё может видеть моё левое бельмо, это вполне приличная барышня, не зря Пастинсон охраняет её не хуже волкодава. Тут бегают опасные псы, многие облизываются на такую овечку.
Траксетт против своей воли оглянулся, весь вечер он старался делать вид, будто не замечает сидящую за пианино певицу. Она ведь может перехватить взгляд и решить, что он, Траксетт придаёт какое-то значение своим вчерашним действиям, ведь так? А он же не придаёт им ровно никакого значения, верно? То, что он вступился, подразумевается само собой, стало быть, нечего и оглядываться…
Но он всё же оглянулся, и надо же было такому случиться, что и мисс Хафхоуп ненароком оглянулась в тот же момент. «Кто вас тянул за язык, Майнц?»
Он сдержанно наклонил голову, и тут мисс Хафхоуп сделала то, что он и не представлял себе раньше: она улыбнулась трогательной улыбкой, вернулась взглядом к нотам, а через миг вновь оглянулась на Траксетта, не успевшего отвести взгляд. При этом она не переставала улыбаться.
«Она подумает, что я постоянно на неё смотрю. Как быть?»
- Она вас выделяет, - неожиданно сказал Майнц.
- Чёрт знает, что вы такое говорите, - не выдержал Траксетт, поворачиваясь к Майнцу. – Кто выделяет? Кого выделяет?
- Мисс Хафхоуп, певица. На вас она смотрит не как на пальмовое бревно, которому молятся здешние туземцы, и не как на меня, на вас она смотрит по-другому. Вы ей не отвратительны.
Траксетт не нашёлся, что сказать.
- Вы думаете, «как этот слепой что-то видит», верно? Я могу не видеть бету Лучника, или флаги расцвечивания на рейде, правду сказать, я и сам рейд-то вижу очень скверно. Вы с О’Финли для меня просто две тени, одна повыше, другая покрепче, однако я вижу больше чем вы, потому что гляжу не так. Вы бы хоть раз предложили ей угощение, я уж не говорю о том, чтобы послать букет цветов, для певицы в этом нет ничего зазорного. Ладно, вот зажиреете и ослепнете, как я, сразу станете умнее. Я покидаю вас, джентльмены, приятно было посидеть и обсудить разные вещи.
Майнц поднялся и захромал к выходу, чуть боком, вытягивая вперёд левый глаз, и помахивая перед собою левой рукой.
И тут свершилось ещё небольшое чудо: раздался голос О’Финли. Механик отпил из стакана и сказал:
- Чистая правда.
К чему относилась эта фраза, то ли к обсуждению ценовой политики Эмптифулла в вопросе межостровных перевозок, то ли к оценке межличностных отношений, то ли сразу к тому и другому, механик не уточнил.
Но Траксетту показалось, что О’Финли имел в виду вовсе не билеты.
-
Глава VI
в коей мы сводим, наконец, приличное знакомство
Раз уж такое дело, давайте познакомимся с мисс Хафхоуп. И следует заметить, нам предстоит приятное знакомство.
Мисс Хафхоуп родилась в Трагглстоне, городе дымящих заводов, зато детство её с трёх с небольшим лет прошло в благодатном Шропфилде, куда отца пригласили работать учителем в пансион «Ореховый палисад». Мистер Хафхоуп считался вдовцом, юная мисс Хафхоуп считалась сиротой, и по счастью очень мало людей знали, что это не так, что супруга и мать покинула семью, когда девочке было два года, и только уже став взрослой мисс Хафхоуп узнала, как и с кем сбежала её мать. История, что и говорить, некрасивая, и благо, что в пансионе истины не знал никто: злые языки оставались без работы, зато у отца работа была. Помимо основных своих предметов мистер Хафхоуп, человек музыкальный и лёгкий время от времени давал в пансионе ещё и уроки фортепьяно, а такие вещи дирекция пансиона ценила.
Жили они в двух комнатках во флигеле, решётчатые окна выходили прямо в зелень палисада, давшего название пансиону. На подоконниках цвели петунии, по утрам в палисаде звенели птицы, а по вечерам на пруду за пансионом заливались лягушки, и петунии пахли сильнее, чем днём. «Дорогая мисс Хафхоуп», - говорил отец, стучась по утрам в её дверь, - «не соблаговолите ли вы умыться и позавтракать? В противном случае я буду зол, аки рыкающий лев». Они дружно завтракали у солнечного окна, глядя, как на молочнике колышется зубчатая тень орехового листа, обсуждая птиц, лягушек, петунии и мировую политику, затем дружно отправлялись на занятия. С четырёх лет мисс Хафхоуп привыкла сидеть тихо, как мышь на задней парте, грызя карандаш и рисуя весь мир на старых тетрадках, выданных отцом. Краем уха она слышала всё, что изо дня в день месяц за месяцем повторял на уроках отец, или кто-нибудь другой из учителей. Постепенно многое запоминалось. «Как можно это не понять? Ведь всё так просто!» В шесть лет она впервые пересела с самой задней парты на самую первую, среди девочек старше неё на год. Дочери учителя дозволялось учиться на общих основаниях всего за половинную плату, а чего ради терять год, тем более, когда и читать и считать она уже научилась? «Дорогая мисс Хафхоуп», - говорил отец, проверяя вечерами её домашние задания, - «не будете ли вы настолько любезны, чтобы заглядывать время от времени в словарь? Иначе я буду вынужден вести себя как безжалостный спрут из чёрной бездны океана». А поскольку, как известно, все спруты крайне нетерпимы к грамматическим и иным ошибкам, то училась мисс Хафхоуп в целом неплохо.
Известный стихотворный сборник «Славный парень» не зря был написан в Шропфилде. Такие места, как в их округе, в соседних графствах пришлось бы ещё поискать. Тенистые аллеи выходили к берегам извитых рек, мощёные дорожки, заросшие травой, выводили к живописным каменным мостикам, к заброшенным фонтанам, украшенным потемневшими статуями древних героев и фантастических зверей. А вечерами можно было играть на фисгармонии в холле пансиона. Разве не замечательно?
Прогулки по окрестным садам и паркам были чудесны, но время на них выпадало у отца редко. Чтобы прогуливаться чаще, в средних и старших классах мисс Хафхоуп сама вызвалась помогать отцу. Она проверяла тетради, а пометки, конечно же, делала карандашом. Опять пришлось слегка опередить сверстниц. Жалобы своих одноклассниц на трудности программы мисс Хафхоуп никогда не воспринимала всерьёз. Трудности? В такой простоте? О, не надо рассказывать.
Подлинные трудности у самой мисс Хафхоуп начались где-то за год до окончания пансиона, и связаны они были отнюдь не с учёбой. Тяжело заболел отец, он быстро слёг, болезнь с каждым днём всё больше крепла, а он с каждым днём всё больше слабел. Врачи, приглашённые дирекцией, надо отдать им должное, скорбно качать головой и понимающе и многозначительно переглядываться умели ничуть не хуже, чем врачи лучших столичных клиник. Однако, ни скорбные покачивания головой, ни понимающие взгляды, равно как и лечение, ничем не помогли. В считанные недели отец угас, смерть этого лёгкого человека не была лёгкой но, по крайней мере, дочка до последней минуты была с ним. «Дорогая мисс Хафхоуп, дайте мне слово, что вырастите, и станете счастливой. Очень вас прошу».
Она, конечно же, дала такое слово, и сдержала первую половину обещания, выросла. А вот со второй половиной всё оказалось сложнее.
* * *
«Вальдшнеп» возвращался из Лутау-Лутау, когда его вторая паровая машина закапризничала, и для её починки пришлось встать на пару дней в бухте острова Фишбоун. Пока команда и фишбоунские докеры чинили машину, пассажиры успели обойти все тропинки Фишбоуна, их было не так уж много, успели повидать все красоты Фишбоуна, они были нельзя сказать, что потрясающи, успели попробовать все блюда в лучшем заведении Фишбоуна, а таверна «Репейник» была, конечно же, лучшей, поскольку другая таверна «Загляни к нам» была ещё хуже, а остальных не было вовсе. На «Вальдшнепе» и возвращалась домой мисс Хафхоуп, участница миссии «Благое послание». За плечами у мисс Хафхоуп было окончание пансиона, недолгий опыт работы учителем музыки в Столице, и два года работы в колониях: в миссии «Благого послания» она тоже преподавала музыку и музицировала. Мисс Хафхоуп как все сошла на берег, как все обошла и смотрела и опробовала всё то, что можно было обойти, осмотреть и опробовать, но мисс Хафхоуп оказалась единственной, кто на третий день не вернулся на борт «Вальдшнепа».
На двухтрубном грузопассажирском пароходе, где в помине нет салона, никогда не было, нет и не будет оркестра, где кают-компания тесная, а пассажирские каюты крошечные, плавание проходит уныло, точно сплав на барже. Поэтому накануне отъезда с Фишбоуна пассажиры «Вальдшнепа», люди, давно по горло сытые колониями и скукой, организовали сами себе праздничный вечер, призванный поднять дух перед дальнейшим плаванием. Надо ли говорить, что мисс Хафхоуп приняла в этом вечере самое живое участие? Она разыскала человека, способного настроить пылившееся в «Репейнике» старенькое пианино, она подобрала цветы и украшения, она взбодрила и растормошила почтенных сквайров и их жён и дочерей, наконец, в самый вечер она с большим вдохновением исполнила «Вальс серебряных иголок» и «Макелиту», под собственный аккомпанемент спела и «Куплеты гондольера» и арию Сантины из «Проделок цветочницы» и «Тенистый уголок в саду» и ещё кое-что весьма живое и отчасти пикантное, что-то повторила на бис и сорвала такие аплодисменты, каких не услышал бы и сам великий сеньор Франкьезо, если бы тому довелось оказаться на Фишбоуне со своей концертной программой, не приведи ему господь.
Вечер заканчивался, собравшиеся понемногу начинали расходиться, мисс Хафхоуп на пару минут отсела в дальний уголок, чтобы подыскать в нотных папках нечто, соответствующее моменту, что-нибудь повеселее, но не очень бравурное, когда к ней подошёл Пастинсон, владелец «Репейника».
«Как выразительно вы держались! Ах, какой голос!»
Мистер Пастинсон молча взял стул, развернул его, уселся, положив руки на спинку, и уставился на мисс Хафхоуп точно она зонтик, выставленный на продажу в лавке в проливной дождь.
- Я хочу задавить «Загляни к нам», - сказал он без единой прелюдии. Таким безразличным тоном говорил бы дорожный каток, собирающийся переехать пустое ведро. – У меня уже есть повар, который умеет не портить продукты. У меня есть судомойка и поломойка, которые хоть краем глаза повидали порядочные заведения. Есть парень, который три месяца проработал на побегушках в дешёвом ресторане, зато в Столице. Теперь он у меня метрдотель. В той забегаловке даже и близко нет ничего подобного, зато они снижают цены, тем и держат клиента. Я цены снижать не собираюсь, напротив, хочу даже повысить. Если у меня будет ещё и певичка, сама себе подыгрывающая на фортепиано, люди с острова охотнее потянутся на мой огонёк, прихватив кошельки. А поскольку шахта Эмптифулла работает день и ночь, поскольку с завода регулярно уносят на пароход целый брусок нибелунгена, в этих кошельках нет-нет да звенит монетка-другая.
После окончания пансиона мисс Хафхоуп уже не строила никаких иллюзий, и прекрасно знала, чего следует ждать от жизни. Пока одна часть её иронизировала сама над собой («лучшая певица на шахте, ах, до чего романтично!»), другая проводила деловитые подсчёты: какой размер жалованья оправдает задержку в возвращении на родину? Нельзя сказать, что два годы работы в миссии озолотили мисс Хафхоуп, а о том, каковы столичные расценки на наём жилья, и какова, в свою очередь, столичная потребность в учительницах музыки, она была вполне осведомлена из газет.
- Сколько в неделю, мистер Пастинсон?
Сумма была названа, мисс Хафхоуп для виду поразмышляла с полминуты, затем сделка состоялась, и вскоре два небольших чемодана и большой саквояж были перенесены темнокожим носильщиком из трёхместного номера на втором этаже, который она делила с женой и дочкой торгового служащего в одноместный номер под крышей, в той части коридора, где ютилась гостиничная обслуга. На следующий день «Вальдшнеп» попрощался с островом протяжным гудком, мисс Хафхоуп помахала ему рукой в полукруглое окошко своего номера, села за столик под косой стрехой, погрызла карандаш и расписала для себя программу выступлений на месяц вперёд.
Этот месяц растянулся на множество других, похожих друг на друга как картофелины из одного мешка, одни чуть больше, другие чуть меньше, а вкус один.
-
Глава VII
в которой тревожность нарастает, вследствие чего происходит встреча в корабельном ангаре
Работе у Траксетта, казалось, не будет конца, с утра Эмптифулл каждый час приносил бумаги стопу за стопой, да с разных концов света слетались к нему радиограммы, которые Эмптифулл жадно прочитывал, иногда тут же усаживаясь писать ответ, иногда уходя на время к себе, чтобы всё как следует обдумать. Чаще всего переписка шла под шифром, однако из открытой части было отлично видно, что остров Фишбоун обречён и перед самой его гибелью с него выжимается всё, что только возможно.
Наконец после обеда бурный мутный поток деловой информации начал превращаться в лёгкий ручеёк, а к вечеру и вовсе пересох. Эмптифулл отпустил Траксетта, вновь поинтересовавшись, взял ли он билет на пароход.
- Нет ещё, сэр. А отчего вы спрашиваете?
- «Отчего…» Забочусь. Может, мне жалко ваших денег. Вы слышали, что билеты на «Велиал» дорожают?
- Слышал, да и вы, наверное, слышали. Ведь это ваш пароход.
- Вздор, вовсе не мой, - быстро сказал Эмптифулл, - я лишь один из совладельцев судоходной компании. У нас с вами ещё неделя работы, может день-другой туда-сюда. Прикупите заранее билетик, да и ждите спокойно, поедете в сторону дома с большим комфортом.
- Практичный совет, мистер Эмптифулл. Я так и сделаю.
- Вот, вот. Я слышал, была какая-то потасовка в «Репейнике»? Синяк у вас оттуда?
- Да.
- Я в молодости любил хороший бокс. Левой, левой, затем справа джеб, - Эмптифулл помахал кулаками, забывая полностью разгибать локти длинных худых, но жилистых рук. – Вы им там задали перцу?
- Я не могу назвать себя триумфатором, сэр.
- Вот и я себя не могу: всё, что созидал здесь, идёт прахом. Каждый пенни на учёте, моро-моросави сжирают курятину с рисом, точно у них три ряда зубов во рту, а работать ленятся. Ладно, завтра приходите вовремя, Дуикс и Айзекоу будут докладывать по продажам, и вообще предстоит насыщенный день.
- Непременно, сэр.
«Напрасно я откладывал», - укорил себя Траксетт, выходя за порог конторы Эмптифулла, - «с другой стороны, когда бы я успел навестить порт и купить билет? С утра уже на работе, обедаю на работе, возвращаюсь поздно, когда портовая контора уже… стой, а вдруг она и сейчас работает?»
Он свернул и прошёл в сторону порта, где убедился, что кроме парочки фонарей всё погашено. Ясное дело, присутственное время давно завершилось. «Велиал» стоит на рейде, там горят дежурные огни, да помаргивают несколько бортовых иллюминаторов, вот и всё. Приглядевшись, он заметил одинокую фигуру у самой воды, кто-то держался в стороне от фонарей.
«Может, это кто-то из запоздавших служащих, и его получится расспросить?»
Траксетт направился к человеку, стараясь громче ступать, чтобы не напугать задумавшегося, но тот всё равно вздрогнул, оборачиваясь.
- Добрый вечер, мистер Эксуайзет, - он прикоснулся к шляпе.
- Здравствуйте, сэр, – молодой человек смотрел на Траксетта с заметным опасением. Отчего он так держится, точно его в любой момент могут ударить?
- Простите, что беспокою вас.
- Всё в порядке.
- Любуетесь морем?
- Что? А, да, да. Л-любуюсь.
- Вы же работаете в портовой конторе, не так ли?
Эксуайзет настороженно кивнул, но уже без особого испуга; вероятно, эта выданная им информация не была такой уж тайной.
- Скажите, когда можно приобрести билет на «Велиал»? Можно ли оставить у вас заказ?
Эксуайзет поднял тоскливый взгляд.
- Мистер Траксетт, - сказал он, - вы знаете последние цены?
- Ну… До меня доносились слухи, что билеты на единственный пароход подорожали, однако…
- Рейс до Сент-Клеменса - сто пятьдесят фунтов за третий класс.
- Что?
- Да, сэр.
- Сто… - у Траксетта пересохло в горле, – сто пятьдесят...
Эксуайзет молча кивнул, отворачиваясь к воде.
- Чёрт меня возьми, билет первого класса до Столицы стоит вдвое дешевле.
Клерк молчал.
- И когда поднялась эта цена?
Эксуайзет продолжал смотреть на воду. Его губы беззвучно шевелились, точно он что-то говорил, Траксетт и раньше замечал за ним эту нервическую привычку.
«Парень не виноват. Он такой же наёмный работник Эмптифулла, как и я, высказывать ему своё недовольство столь же глупо, сколько высказывать его мне, или тому фонарному столбу».
Траксетт ещё постоял немного, собираясь уходить, и тут сообразил, отчего клерк портовой конторы стоит такой потерянный и несчастный.
«Сто пятьдесят фунтов, сумма большая даже для меня, человека с неплохим по клерковским меркам жалованьем, да ещё с военным пенсионом. Бьюсь об заклад, Эмптифулл сдирает деньги за проезд и с таких бедолаг, как этот».
- Знаете, сэр, - сказал Эксуайзет, не отрываясь от моря, - жизнь иногда бывает на удивление… на удивление…
И снова замолчал.
Траксетт тоже не стал ничего говорить. Что тут скажешь?
Он развернулся и направился в «Репейник».
«От потери ста пятидесяти фунтов я не стану голодать», - думал он по дороге, - «но, чёрт возьми, до чего унизительное чувство! Точно стоишь в подворотне, выворачивая карманы перед ухмыляющимся недоноском, с бритвой у твоего горла».
Ему вспомнился холодный оценивающий взгляд Эмптифулла, его спокойные выпуклые глаза смотрят, почти не моргая, широкое скуластое лицо хранит усмешку. «Озаботились ли вы билетом?» «Я переживаю за ваши деньги», - со злость вспомнил он. Эмптифулл всё прекрасно понимает, его вежливое безразличие скрывает издевку.
«До Сент-Клеменса меньше двухсот миль, ничтожное расстояние для корабля. И для обычного парового дирижабля, делающего пять-шесть узлов, это самое большее десять-двенадцать часов лёту. Ладно, пятнадцать при перегрузке и сильном встречном ветре, меньше суток. И что ж? Эмптифулл всё рассчитал – кроме его «Велиала» других судов нет и не… что это я, точно кумушка, без толку твержу одно и то же!»
Он поправил воротник, и чтобы отвлечься от бесполезных раздражающих мыслей начал представлять себе предстоящий ужин. Хорошего, конечно, мало - поздний ужин в одиночестве. Людей с каждым днём всё меньше, музыки не слышно, мисс Хафхоуп скорее всего уже пакует вещи. Отчего она так глядела? Раньше она не улыбалась, то- есть улыбалась, конечно, но не ему… и вообще никому, а просто так, не задумываясь. Под ногами похрустывал мелкий гравий, по дороге к таверне ему никто не встретился, что было необычно.
Людей и в самой таверне оказалось вдвое меньше против обычного; мисс Траксетт и в самом деле не оказалось на её месте у пианино; не сложилось и с одиноким ужином: в «Репейнике», Траксетта ждало сообщение от О’Финли, механик звал его к себе по срочному делу.
- Просил приходить на ужин, - добавил разносчик, - он сам всё сготовил.
Что ж, ужин, так ужин. Пожалуй, так даже лучше.
* * *
Механик О’Финли жил не в самом посёлке, а в старом дирижабельном ангаре неподалёку от «Корабельного кладбища». Каменистая дорога поблёскивала лунными пятнами, идти было не очень далеко, как, собственно, куда угодно на острове. Вскоре стал виден помаргивающий над ангаром одинокий белый фонарь. Ангар высился примерно ярдов на пятнадцать; рядом с его огромными запертыми воротами пунктиром заклёпок по овальному контуру выделялась корабельная дверь с зарешечённым иллюминатором, в котором также виднелся свет. Траксетт постучал, звякнул запор, дверь открылась и закрылась сразу за ним: к двери вела система пружин, противовесов и натянутых на роликах проволочек и ею можно было управлять издалека, не бегая всякий раз через огромный ангар.
Свет горел в дальнем конце, где стояла армейская палатка, в которой собственно и жил О’Финли, резонно рассудивший в своё время, что в небольшой палатке спать куда уютнее, чем в огромном ангаре. Траксетт, освещённый мелкими фонариками, подвешенными на натянутой вдоль ангара проволоке, шёл мимо аккуратно разложенных на ровном полу механизмов, снятых с пароходов и дирижаблей, брошенных на свалке, шёл мимо старых паровых машин, прошёл под висящим в воздухе небольшим списанным с военной службы дирижаблем. Старичок этот был давно уже лишён гондолы и винтов, зато приобрёл устройства для захвата и переноски грузов: вскоре после прибытия на Фишбоун О’Финли нашёл себе помощника из бывших матросов и в свободное время подрабатывал транспортировкой грузов, используя этот старенький ни на что более не годный дирижабль как подъёмный кран и грузовик. Вдоль стен стояли пузатые металлические баллоны с облупившейся оранжевой краской, в них хранился запас сжатого фаэтония.
Перед палаткой стоял раскладной столик, на нём на бумажной скатерти теснились принесённые из «Репейника» судки с горячей едой, два небольших железных термоса армейского образца, ломти копчёного мяса на тарелках, несколько палок копчёной колбасы и начатый круг сыра. В сторонке стояла дюжина тёмного пива и две бутылки джина.
Сам механик по своей привычке стоял, держа руки в карманах. И, странное дело, у стола сидел Майнц. «Что-то он зачастил». Козырёк мятой морской фуражки поднялся, выпученные белёсые глаза походили вправо-влево, пытаясь разглядеть вошедшего, потом козырёк снова опустился, старый штурман наклонил голову и привычно ухватил кружку.
- Добрый вечер, джентльмены, - Траксетт приложил руку к краю шляпы.
О’Финли лишь молча кивнул, зато отозвался Майнц.
- Садитесь, Траксетт, мы ждали только вас. Хозяин решил устроить прощальный банкет с фейерверками, фантами и шарадами, а я навязался. Чёрт меня возьми, я люблю навязываться, нахалам достаются лучшие куски, знаете? Никогда не ведите себя скромно, вот вам мой совет.
- Изрядный совет. – Траксетт выдвинул стул и устроился за столом поудобнее.
- Тот бездельник, что работал у О’Финли, успел удрать. Толку от него было совсем чуть… да, механик? но он хоть как-то помогал. Все удрали. Острову остались считанные дни. «Велиал» стоит под парами, за место на койке на третьем ярусе трюма, в котором раньше, поди, возили уголь, Эмптифулл дерёт семь шкур. Непонятно, какого чёрта задержались здесь вы, Траксетт? Что посулил вам Эмптифулл – двойное жалованье?
Траксетт выбрал оловянную тарелку, поднял глаза на О’Финли и, едва тот кивнул, принялся накладывать себе вилкой куски копчёного мяса и нарезанный сыр - он довольно успел проголодаться.
- Или он поймал вас на полуторное? – Слепой, или не слепой, Майнц был всё же человеком проницательным и в жизни кое-что повидавшим. – Ничуть не удивлюсь. В любом случае он вас надул, выплаченное за последние дни жалованье, каким оно ни будь, не возместит тот удар по кошельку, что нанесёт вам покупка билета. О, круизный лайнер «Велиал»! Прекрасный корабль, в тесном кубрике перед вашим носом будут вонять носки соседей с верхних шконок! Но не печальтесь, мы с О’Финли, это две мухи, висящие в той же паутине. И как нам не завить горе верёвочкой?
- Пиво или джин? – кратко спросил механик, до сих пор не сдвинувшийся с места.
- Джин. – Траксетт взял бутылку, плеснул в кружку на три пальца. - За что пьём?
О’Финли безразлично покачал головой, мол, всё равно. Майнц упрямо мотнул жирными красными щёками с белой щетиной.
- Мы выпьем за мистера О’Финли. – Он поднял кружку, и Траксетт поднёс свою. - Знаете, за что я уважаю вашего приятеля, Траксетт? Сказать?
- Сделайте одолжение.
-
- Я ни разу не слышал от него фразы, которую сам произношу тысячу раз в день. «Если бы» - знакомо вам такое? Я почти слеп, оттого и твержу «если бы у меня были глаза»... Это малодушие, я знаю! Знаю, но не могу остановиться. А наш гостеприимный хозяин помалкивает, он ни разу не сказал «ах, если бы у меня были целы руки». Я не задел вас, О’Финли? Если задел, гоните меня пинками, я это заслужил.
Траксетт поднял взгляд на О’Финли - механик даже не моргнул.
- «Если бы»! – продолжал Майнц. – В этих словах утонуло людей больше, чем в океане, да что там, больше чем тут, - он щёлкнул жирным пальцем по бутылке. – «Если бы я был помоложе… или побогаче… если бы я был удачно женат… если бы я не поставил на ту лошадь… если бы… если бы…» Я всю жизнь твердил «если бы» - так взгляните на меня, благо у вас есть чем!
Он закашлялся, поперхнувшись едой, помотал головой, потом спохватился и спешно выпил. Траксетт тоже залпом выпил свою кружку, во рту растёкся жгучий можжевеловый вкус.
- Я не знаю, на сколько Эмптифулл обокрал вас Траксетт, или вас, О’Финли, зато я знаю, что мне не хочется пересчитывать мелочь на ладошке, вот уж от чего я отвык в своё время, – Майнц не глядя взял из посуды широкую медную стопку, безошибочно выхватил початую бутылку, плеснул вровень, не потеряв ни капли, мгновенно и не морщась, выпил, поставил стопку и откинулся в кресле.
- Я сегодня разговаривал с Эмптифуллом, - сказал О’Финли. Он так и продолжал стоять, говорил он медленно, с большими паузами между фразами. – Он требует непомерные деньги, вы знаете. Он не хочет ничего слушать. «У вас есть выбор», - сказал он мне, - «моро-моросави остаются со мной до последнего дня, они в отличие от вас, изнеженных людей, покинут остров в самый последний день на своих долблёных пирогах. Хотите, езжайте с ними, уж до фактории на острове д’Юрвилье они вас довезут». Потом он помолчал, и с улыбкой добавил: «доставят, так, или иначе».
- Так или иначе! – повторил Майнц, сердито засопев. – Вы же понимаете, что этот мерзавец имел в виду?
Траксетт не стал отвечать: кто такие моро-моросави на Фишбоуне хорошо знали все. Самоназвание моро-моросави означало «добрые люди» и, учитывая обычай убивать пленных, прежде чем кидать их в яму с тлеющими углями, люди они и в самом деле были незлые – по здешним меркам. В последнее время отчего-то стала модной точка зрения, что моро-моросави разочаровались в каннибализме, очаровались истинной верой и вообще начали усердно приобщаться к цивилизации. Эту точку зрения разделяли все, конечно, кроме тех, кто знал моро-моросави не понаслышке. На острове Фишбоун про «цивилизованное» племя знали всё, что следовало знать, и по поводу излишней цивилизованности иллюзий не строили. Однако же формально Эмптифулл был вправе воспользоваться помощью своих «цивилизованных работников» в деле спасения обитателей обречённого острова.
Траксетт попробовал кусок сыра. «Нечего ломать себе голову над вопросом «как мог Эмптифулл поступить подобным образом с доверившимися ему людьми?», вопрос этот праздный, и решения не имеет. Эмптифулл увидел возможность заработать, и не стал её упускать. Вот нас трое, и это уже почти полтысячи фунтов, а если сосчитать всех, кто оказался в таком положении вместе с нами… Да, немало. Бойся Эмптифулл закона… но откуда в такой обстановке на острове Фишбоун возьмётся закон? Его и в прежние-то времена было не слишком много…»
- Мне, как и другим, жалко денег. – Медленно сказал О’Финли. – У меня, как и у других, есть гордость.
- «Гордость»… - проворчал Майнц, - надо же – «гордость»!
«Возможно, дело также и в гордости. Чёрт меня побери, дело именно в ней».
– Однако завтра я приду к Эмптифуллу, отдам ему деньги, только и всего, – продолжал механик. - Назовите мне иной выбор, джентльмены.
- Я понимаю вас, О’Финли, - сказал Траксетт, - и я не люблю, когда меня загоняют в угол. Чувство бессилия унизительно для самостоятельного человека. – Траксетт оглядел ангар, почти половина огромного пространства которого заставлена паровыми машинами и другими механизмами. – Вы говорите, какой у нас выбор?
«Чёрт возьми, мы, образованные умные люди, впустую сидим на грудах механизмов – и должны терпеть унижение от одного жадного негодяя?»
- Скажите, О’Финли, этот ваш «подъёмный кран», - Траксетт указал на висящий позади него вытянутый серо-голубой шар, - был раньше курьерским дирижаблем военного флота, я не ошибаюсь?
Механик коротко кивнул.
- На острове множество паровых машин, больших и маленьких. Есть винты, пропеллеры, рули и прочее. Вы говорили, есть ли выбор – но разве не напрашивается он сам собой?
- Чушь! – Майнц покачнулся и его кресло заскрипело. – Собрать дирижабль? Извините, Траксетт, но сейчас вы говорите о таких вещах, в которых разбираетесь ещё меньше, чем я в философии. Так вот, знайте, что, во-первых без обученных умелых людей восстановить из хлама дирижабль невозможно. Во-вторых… во-вторых можно и не добавлять, но я добавлю. Отсюда до Сент-Клеменса напрямую по карте сто семьдесят шесть миль, кабельтовы я округлил. Кто поведёт дирижабль, кто поставит его на курс и будет поддерживать этот курс? А! Молчите! То-то же. Вот вы, О’Финли, безо всяких «если бы» возьмите и скажите нам, можно ли заново собрать дирижабль?
Майнц явно не ждал ответа на этот вопрос, считая его риторическим, он взял ножик и принялся кромсать толстыми ломтями холодную ветчину, для чего ему пришлось едва не ткнуться в неё своим полуслепым глазом.
- Можно ли заново собрать паровой дирижабль? – спокойно переспросил О’Финли, подходя к столу и вынимая руки из карманов.
Одетой в специальную кожаную перчатку культёй левой кисти, где короткими пеньками сохранились начальные фаланги большого, среднего и безымянного пальцев, он выдернул ветчину из рук Майнца и вернул её на тарелку. Потом этой же кистью надавил на круглый затвор на чёрном кожаном конусе, закреплённом на обрубке правого предплечья. Затвор этот выдвинул из скрытых в краге ножен узкий восьмидюймовый клинок с обоюдоострой заточкой, а пружинный механизм щелчком закрепил его основание в пазах. Этот клинок, похожий на флотский кортик, из добротной клапанной стали отковали корабельные механики, они же вместе с О’Финли продумали и создали механизм для хранения и фиксации, пошили чёрные краги на каждую руку с крепящей системой ремней. О’Финли был один из тех, кто вытаскивал людей из объятого пламенем и паром машинного отделения канонерской лодки «Уайяк», а Траксетт был одним из тех, кто вытаскивал самого О’Финли и остальных спасшихся из бурного мутного течения Найялы. Кого-то, включая несчастного сэра Ирвина, тогда не удалось спасти, кому-то, как О’Финли, не удалось сохранить себя в целости. После ожога пламенем и паром началось сильное нагноение, угрожала гангрена и армейским хирургам удалось спасти только часть левой кисти, справа же предплечье после ампутации оканчивалось конусом нижней своей трети. Некогда искуснейший на всю эскадру механик теперь уже мало что мог сделать собственноручно.
Чёткими взмахами клинка О’Финли мигом порезал ветчину на безупречно ровные ломтики, поддел на кончик кортика самый маленький, а остальное передвинул Майнцу.
- Можно ли из всего этого… - он обвёл левой кистью в кожаной краге лежащие по всему ангару останки разобранных механизмов, - … собрать годный к полёту дирижабль? Дирижабль, способный преодолеть две сотни миль над океаном?
Двумя обрубками пальцев, обтянутыми чёрной выделанной кожей, он аккуратно взял бутылку джина, привычно поддел донышко клинком и легко налил полную металлическую стопку. Поставил бутылку, отошёл от стола, всмотрелся в лежащие на полу металлические обломки, и тремя пинками крепких сапог выдвинул и подогнал ближе к столу пыльный железный ящик, в котором виднелись плотно подогнанные одна к другой разнокалиберные шестерёнки.
- Найдите мне парня с руками, способного разобраться в этом ящике, и мы с ним в четыре дня… но только и с вашей помощью, Траксетт!.. в четыре дня склепаем заново дирижабль, такой, что способен будет перевезти пять-шесть человек за триста миль. Есть у вас на примете такой человек?
- Хм. Кажется, да, - сказал Траксетт, без особой уверенности припоминая Эксуайзета с его починкой часов. «Кто знает, на что ещё способен этот парень?»
- Тогда завтра поутру хватайте этого вашего мистера «Кажется» за шиворот, да волоките сюда, - и О’Финли залпом опорожнил свою стопку с джином.
- А что толку? – ворчливо сказал Майнц. - Починить дирижабль? Чёрт меня возьми, да это же только полдела! Предположим даже, свершится чудо, и такое станет возможно. Кто поведёт его? Где взять штурмана? – Майнц утёр жир с губ рукавом.
Никто не ответил, Майнц был прав.
- Мы конечно знаем одного штурмана… Что говорить, парень толковый, и пару лет назад, когда по утрам он ещё видел в зеркале свою красную похмельную рожу, а не размытое пятно, он был куда как хорош! Но сегодня этому штурману тяжко проложить курс от камбуза до гальюна, да чтобы при этом не наделать в штаны, ложась на галс, – Майнц поводил из стороны в сторону выпученными белёсыми глазами.
«И всё-таки идея заманчивая», - думал Траксетт, - «чем чёрт не шутит, а джентльмены? Вдруг да что-нибудь получится? И дело тут не только в деньгах. Самоуважение дороже денег».
- Ладно, Майнц, - сказал Траксетт, - не будет ничего плохого, если мы просто поразмыслим. Да, у вас беда со зрением… однако если найдётся человек с хорошим зрением и кое-какими морскими навыками, сможете ли вы помочь этому человеку проложить курс хотя бы до Сент-Клеменса? Сможете научить человека хотя бы азам штурманского дела?
Майнц вынул из кармана что-то огромное и серое, оказавшееся не чем иным, как носовым платком, погрузил в это огромное и серое едва не всё своё красное лицо, и какое-то время трубил, при этом внутри его что-то клокотало, словно где-то в животе у старого штурмана кипел паровой котёл на несколько сот лошадиных сил.
- Ффуфф, - произнёс он, отнимая от лица платок, и пряча его в оттопыренный карман. – Научить? Человека? Я научу медведя, не то, что человека. Что медведя – пингвина! – Он повернулся к столу, ухватил кусок ветчины и сунул его в рот, что ни на секунду не помешало ему говорить, - я научу вас, или О‘Финли, это не сложно. Я научу даже женщину или моро-моросави… - тут он покачнулся, замер ненадолго, и отрицательно помотал головой. – Нет. Насчёт женщин или моро-моросави я погорячился. Давайте-ка лучше пингвина.
- Я не шучу, Майнц, - сказал Траксетт, внимательно поглядывая то на штурмана, то на механика. О‘Финли не шелохнулся и не сказал ни слова. – Надеюсь, и вы не сильно шутите.
- Да не шучу я, господи боже мой, - проворчал Майнц, ворочаясь в кресле, - тоже, нашли мудрёное дело. Но что вы хотите, Траксетт? Вы хоть знаете, что такое угол возвышения или что такое отношение противолежащего катета к гипотенузе? Молчите? Учили когда-то, но не помните, верно я говорю? Чёрт с ним, найдите мне человека с нормальным зрением, и чтобы он хоть что-то помнил из тригонометрии. Больше мне ничего и не надо. У меня в каюте хранятся все чёртовы лоции, у меня есть секстан и астролябия, у меня отличная готовальня… - тут Майнц вдруг замолчал, перестал двигать глазами из стороны в сторону, замер в кресле.
- Слушайте, я не могу понять. Мы уже пьяны? Нет. – Майнц покачнулся. – Мы что, всерьёз обсуждаем полёт над морем на дирижабле?
«Какого чёрта? Отчего не всерьёз?»
- Да, - уверенно сказал Траксетт.
- Да, – спокойно сказал О‘Финли.
Майнц помолчал. Белая поросль редких бровей поднялась ввысь над блёклыми слепыми глазами.
- Раз так… - я с вами, джентльмены. Найдите мне парня, способного с первого взгляда отличить солнце от луны и синус от косинуса! Я научу его кое-каким премудростям, и мы весело полетим к чёрту в зубы, смеясь над Эмптифуллом и над собственной невероятной глупостью. Я решил выпить ещё разок, джентльмены, а вы – как хотите.
-
Глава VIII
в которой мы сводим знакомство в юным Эксуайзетом, не избегнув при этом некоего разочарования
- Простите, сэр, я… я не знаю…
Эксуайзет робко переводил взгляд с Траксетта на О’Финли и обратно.
- Я не смогу здесь ничего сделать, сэр.
О’Финли не ответил. Он только покосился на Траксетта, и в его взгляде не было ни горечи, ни насмешки, лишь разочарование заведомой предсказуемостью. «Ну, и кого же вы привели мне?»
Траксетт тоже молчал. Ему стоило некоторых усилий уговорить Эксуайзета, который явно боялся сурового О’Финли до дрожи в коленках. Сегодня с утра Траксетт пошёл в портовую контору и уже с дороги заметил Эксуайзета, опять стоявшего у пирса с потерянным видом. Он вкратце пересказал ему вчерашнюю беседу в ангаре, нахохлившийся клерк поглядывал на него снизу вверх с явным недоверием, наконец, согласился, пришёл, робко мялся под изучающим взглядом О‘Финли, с заметным трепетом выслушал поставленную задачу, осмотрел коробку с шестерёнками, и вот, пожалуйста - «я ничего не могу сделать…»
Не говоря ни слова, О’Финли подошёл к тяжёлой железной коробке, заполненной сидящими на осях шестерёнками, большими и маленькими, соединяющимися между собой самым причудливым образом, и с равнодушным видом начал отодвигать её в сторону кончиком сапога. Коробка эта являла собою часть механизма парового дирижабля, которую вполне можно восстановить.
«Выходит, все эти разговоры о мастерстве Эксуайзета не более, чем пустая болтовня», - Траксетт молча подошёл, ухватился обеими руками и потянул коробку в ту же сторону, куда толкал её О’Финли, - «а часы, верно, ждали простой чистки». Некрасиво получилось, впрочем, от Эксуайзета, вероятно, именно этого и следовало ожидать.
Тут вероятно следует сказать несколько слов об Эксуайзете, дабы чуть более подробно представлять себе, о ком собственно идёт речь.
* * *
Представьте себе невысокого молодого человека, одетого в мятый серый костюм. Голубые глаза его наивно моргают, а пухлые губы то и дело шевелятся, словно он что-то неслышно говорит. Нескладная полноватая фигура, белый пух волос и эти беззвучно шевелящиеся губы делают его похожим на кролика, вот вам и весь мистер Эксуайзет. Он выглядит мелким клерком небольшого торгового дома, с грошовым жалованием и с «крупными» мечтательными амбициями, превышающими это жалованье ровно в три с половиной раза, не больше и не меньше. Таких клерков мы видим вокруг каждый день. С этими клерками мистера Эксуайзета роднит решительно всё. Роднит происхождение - небогатая городская семья, в которой он единственный сын; роднит воспитание - легкомысленный отец, непрактичная, вечно скучающая мать; роднит образование - совершенно заурядная школа, исключительно заурядные одноклассники, потрясающе заурядные учителя. Уж конечно роднит начало жизненного пути: по окончании школы - торговое училище, затем младший клерк, затем клерк.
Единственное резкое отличие от остальных в жизненный путь мистера Эксуайзета внесла тюрьма. Да, уж тюрьма-то в состоянии внести в жизнь резкое разнообразие, только такое разнообразие вряд ли кто в здравом уме сочтёт приятным.
Четыре года тому назад к тогда ещё девятнадцатилетнему мистеру Эксуайзету подошёл его приятель по крикетном клубу некий Уэлсби.
- Престранная история приключилась со мною, старина Экс, - сказал тогда мистер Уэлсби, вынимая из кармана сигару и недрогнувшей рукой протягивая её Эксуайзету. – Вы же помните, что две недели назад я переехал на Стоунхарт-роуд?
Мистер Эксуайзет кивнул, принимая сигару и вполглаза оглядываясь по сторонам. Видит ли его сейчас кто-нибудь? Ценит ли сейчас кто-нибудь, что он, юный Эксуайзет на короткой ноге с жителем квартала Бигвиг-лодж, который практически соседствует с кварталом Альдисхолм? Что элегантный мистер Уэлсби, одетый в костюм от Ларье, мистер Уэлсби, в выговоре которого чувствуется закрытая школа, мистер Уэлсби, завсегдатай и знаток скачек, что этот самый мистер Уэлсби запросто беседует с ним, с Эксуайзетом, считает его приятелем, угощает его дорогой сигарой, и ждёт его, Эксуайзета мудрого совета по своим жизненным трудностям?
Увы, никто особо не ценит. Судьба всех великих людей быть непонятыми современниками, уж кто-кто, а юный Эксуайзет ощутил эту несправедливость на своей шкуре. Взгляните, он запросто, совершенно по-свойски беседует с внучатым племянником маркиза Карслайла, члена Парламента, а ни одна живая душа из тех, кто способен по достоинству оценить такое общение, как назло даже не выглянула.
Но стоит только разок опрокинуть на себя кофе с молоком, горестно припомнил мистер Эксуайзет, о! В тот же миг дюжина острых носов и две дюжины зорких недрёманых очей обернутся на тебя, вонзая пылающие злорадные взоры! О несправедливость человеческой природы! О слепота и глухота, не позволяющие обычным людям с первого взгляда оценить редкий талант и душевные качества! То ли дело истинные знатоки человеческой натуры, такие, как, скажем, мистер Уэлсби. Да, вот хотя бы как он. Уж тот-то сразу, с первых минут оценил мистера Эксуайзета по достоинству. Мистер Уэлсби сразу разглядел в Эксуайзете и талант, и необычность и прочее и прочее.
- … дворецкий же на редкость глуп. «Я понятия не имею, где запасной ключ, сэр». Понятия он не имеет! Видали? Ну, что скажете, дружище? Можете ли вы помочь мне в этом пустяковом деле?
Оказывается, мистер Уэлсби всё это время рассказывал суть своей неприятной жизненной коллизии.
Всем известно, что рассеянность является частым спутником невероятного ума и гигантских способностей, так, во всяком случае, оценил этот промах мистера Эксуайзета мистер Уэлсби, когда мистер Эксуйазет, откашлявшись, сообщил мистеру Уэлсби что, задумавшись, кажется, пропустил одно или два словечка из речи мистера Уэлсби.
- Обычнейшее явление, всем известная профессорская рассеянность. О, как мне это знакомо, - безмятежно прокомментировал сей факт мистер Уэлсби, хватая мистера Эксуайзета под руку. – Пусть кто угодно порицает в своих друзьях склонность к размышлениям, кто угодно сэр, на здоровье, но только не я. Буду ли я порицать склонность моих друзей к размышлениям? Нет, нет. Размышления моих друзей, это же самая суть, это же квинтэссенция жизни. Как говорит мой друг, барон Нит-Уиндоу, не будем скользить на этом вопросе. Идёмте, Эксуайзет, я слово в слово повторю всё по дороге.
Несомненно, мистер Уэлсби являл собою образец тактичности, не говоря уже о том, что его способность разбираться в людях и с первого взгляда выявлять незаурядные умы была выше всяческих похвал.
Мистер Эксуайзет, увлекаемый под руку мистером Уэлсби, продвигался вдоль Портер-стрит, у почты они свернули на Клеменс-стрит, поднялись, окутываемые клубами пара, на эстакаду, где им удачно подвернулся поезд надземки, стремительно унёсший их за три станции и высадивший на Хаусвуд-аллее, откуда до Стоунхарт-роуд было уже рукой подать. Тем временем мистер Уэлсби успел в краткой манере изложить суть своего лёгкого затруднения.
Оно заключалось в ключе от сейфа, личного сейфа мистера Уэлсби, в котором хранятся некоторые никчёмные безделушки, да парочка писем от милой матушки, более же ничего ценного. Ключ, как ни печально, был недавно уронен мистером Уэлсби при посадке в вагон. Какой-то грубиян, заслуживающий, вне всякого сомнения, самого сурового порицания, задел мистера Уэлсби плечом, отчего ключ, бережно хранимый мистером Уэлсби в ладони, выскользнул и упал между вагоном и перроном. Восстановить его нет никакой возможности.
Уж о чём, о чём, а о скоплениях толпы и толкотне на перронах как надземки, так и подземки мистеру Эксуайзету можно было бы и не пояснять.
Однако же, продолжал мистер Уэлсби, крепко сжимая руку мистера Эксуайзета выше локтя, однако же, если есть друзья, то кого устрашит беда? Подумаешь, уроненный ключ! У мистера Уэлсби есть на руках козырь, да ещё какой! Перед таким козырем не устоит ни один замок, никакой утерянный ключ не сможет ничем повредить человеку, обладающему таким козырем. Имя этому козырю – славный мистер Эксуайзет.
Давние увлечения мистера Эксзуайзета, заключавшиеся сперва более в поломках, а затем постепенно всё более и более в починках всевозможных хитрых приспособлений, вроде музыкальных шкатулок, часовых механизмов, замков, счётных машинок и тому подобных вещей, эти увлечения были достаточно хорошо известны окружающим. Представляя в мечтах свою будущую биографию, кое-что Эксуайзет пока видел туманно, однако начало одной из ранних глав рисовалось ему вполне отчётливо: «… с младых ногтей проявился у великого Эксуайзета необычайный инженерный талант…»
-
Талант, не талант, но большие напольные часы, украшавшие гостиную крикетного клуба, и остановившиеся ещё при прежнем правлении, починил месяц назад не кто иной как Эксуайзет, снискавший себе тем самым славу отличного мастера. Это произошло за непродолжительное время до знакомства с мистером Уэлсби. Когда же у казначея клуба заклинило замок несгораемого шкафа, именно Эксуайзет был приглашён в качестве знатока и эксперта. Замок был молниеносно вскрыт, и одним из первых, кто поздравил Эксуайзета с этим блестящим достижением, был мистер Уэлсби, с ходу предложивший свою дружбу.
На Стоунхарт-роуд, где окна двухэтажных домов поблёскивали среди зелени палисадников, а за кованными оградками цвели яркие клумбы, мистер Уэлсби перешёл на неспешный солидный шаг, отпустив локоть мистера Эксуайзета и отстранившись от него на некоторую дистанцию. Разговаривать он также перестал, взгляд мистера Уэлсби стал сосредоточенным, он аккуратно отпер ключами дверь, огляделся, кивком указал мистеру Эксуайзету проходить, и сам прошёл следом. Прежде, чем закрыть дверь мистер Уэлсби внимательно осмотрел улицу.
Не снимая перчаток, мистер Уэлсби вёл Эксуайзета через прихожую, через гостиную с новенькой фисгармонией, стоящей у увешанной множеством семейных портретов стены, через столовую, где в застеклённых шкафах виднелся дорогой фарфор, провёл в рабочий кабинет, где позади широкого письменного стола между высоких шкафов, заставленных книгами, стоял старомодный чёрный сейф, отделанный строгими латунными украшениями.
- Вот, - деловито сказал мистер Уэлсби, указывая на сейф, - вот от него я потерял ключ. Не угодно ли…
Тут мистер Уэлсби наклонился, и быстро вынул из-под письменного стола кожаный саквояж, внутри которого оказался отличный набор всевозможных слесарных инструментов.
Не ударить в грязь лицом перед таким замечательным человеком, как мистер Уэлсби? Показать, каковы истинные инженерные таланты? Да, безусловно. Но и получить удовольствие тоже. Снимая пиджак, и засучивая рукава, мистер Эксуайзет, прищуриваясь, оглядывал сейф, точно рыцарь, готовящийся к схватке, оглядывает серьёзного врага, бросившего ему вызов. Совершенно правильно поступил мистер Уэлсби, когда не стал вызывать незнакомого слесаря, который того гляди ещё попортил бы сейф, а позвал сразу самого Эксуайзета.
- Придётся повозиться, - сообщил Эксуайзет, рассмотрев и потрогав замок и запоры сейфа.
- Не волнуйтесь, друг мой, - ободрил его мистер Уэлсби, нервно поглядывая в окно, - работайте спокойно. Я присматриваю за… я весь внимание, хочу сказать.
- Что? – рассеянно переспросил Эксуайзет, перебирая инструменты.
- Работайте, дорогой друг, работайте.
Некоторое время Эксуйазет даже опасался, что ему не удастся справиться с этим делом, и что в глазах внучатого племянника маркиза Карлслайла, члена Парламента, его ореол умелого мастера несколько потускнеет. Однако по прошествии не очень продолжительного времени старый сейф неожиданно поддался, внутри него раздался щелчок, дверь мягко распахнулась и на полках стали видны несколько изящных шкатулок красного дерева самой тонкой работы, покрытых красивыми золотыми инкрустациями.
- Благодарю, мой друг, - спешно сказал мистер Уэлсби, мягким но непреклонным движением отстраняя Эксуайзета от распахнувшегося сейфа, – вы необычайно любезны.
- Я бы с радостью напоил вас чаем с на редкость удачным в этом году кларетом, - продолжил мистер Уэлсби, подхватывая Эксуайзета под руку, и с заметной энергией увлекая его прочь из кабинета, - ах, да, пиджак. Вот, возьмите. Но, боюсь, у меня как раз сейчас катастрофическая нехватка времени. Надо срочно написать ответное письмо милой матушке.
- Это, вероятно, она на фотографиях? – только и успел задать светский вопрос Эксуайзет, когда мистер Уэлсби быстро и решительно провёл его через столовую и гостиную обратным путём.
- Вероятно, вероятно, - сквозь сжатые зубы ответил мистер Уэлсби, - отчего бы и не она… Прошу вас, дорогой друг. Был очень рад. Был очень признателен. В самое ближайшее время мы с вами встретимся и отметим… но сейчас… прошу меня извинить.
Эксуайзет глазом не успел моргнуть, как оказался один на пороге перед моментально запертой дверью.
Такая непонятная перемена в поведении мистера Уэлсби лишний раз доказала давнюю теорию Эксуайзета, что истинные аристократы эксцентричны.
Необычайно довольный ещё одним подтверждением своих талантов, представляя себе дальнейшее общение в кругу таких людей, как замечательный мистер Уэлсби, с которым он отныне, похоже, накоротке, Эксуайзет отправился домой. Через три дня в чудесный тихий вечер в его дверь постучали двое, один из которых оказался сыщиком, второй – полицейским в форме.
У арестованного накануне прямо в каюте парохода океанской линии мистера Уэлсби, носившего, как выяснилось, избыточное количество самых разнообразных и причудливых имён, но, на удивление, не имевшего даже среди самых своих отдалённых родственников ни единого маркиза или члена Парламента, нашлись все без исключения ценности, это совпало с показаниями потрясённого Эксуайзета и подтвердило его личную незаинтересованность. Но соучастие есть соучастие, мистер Эксуайзет был приговорён к трём годам тюрьмы, из которых собственно в тюрьме отбыл всего несколько дней, оставивших в его памяти неизгладимый ужас. Затем – и очень вовремя - из колоний Её Величества в очередной раз пришло требование предоставить рабочие руки. К счастью для юного Эксуайзета, справедливо полагавшего, что киркомотыга в руках под палящим солнцем не будет особенно сильно способствовать его блестящему будущему, на этот раз колониям потребовались не столько мозолистые крепкие руки, сколько мало-мальски обученные умы, способные управляться со всё возрастающим количеством бумаг. Учёба в торговой школе и опыт клерковской работы не прошли зря. Ни отпетым мошенником, ни злостным рецидивистом Экусайзет не был, и его навыки и познания в бумажной работе оказались в высшей степени востребованы, ибо на определённой стадии развития колоний именно грамотных людей, способных управляться со всё более кипящими и бурлящими потоками бумаг, заметно не хватало.
Условия, в которых Эксуайзету отныне пришлось трудиться в отдалённой колонии, в сравнении с привычными ему, были безусловно отвратительны: униженное безответное положение, хлопотный объёмистый бумажный труд от зари до зари, скудное питание и скверный климат. Однако Эксуайзет прекрасно понимал, с чем именно следует ему сравнивать его нынешнее положение, и ежедневно возводил хвалу небесам за то несказанное везение, что избавило его от подлинной тюрьмы и от каторжной работы в колониях.
Так прошло три года, и освобождённый Эксуайзет оказался на острове Фишбоун, в этом малоприятном месте, где ему пришлось снимать жалкий угол в перекошенном деревянном доме, представлявшем из себя кормовую надстройку старого парохода, вновь от зари до зари перебирать бумаги в портовой конторе, питаться невзыскательными блюдами портового же трактира, и экономить каждый грош скудного своего жалованья. Прошли времена, когда в бессонных мечтах виднелось уже практически на подходе великое будущее, титул баронета и потрясающий особняк с прекрасной цветущей супругой, ежегодно тратящей на туалеты и драгоценности сотни, а то и тысячи фунтов, ничуть не подрывая тем самым миллионное состояние Эксуайзета, члена Парламента и землевладельца, кавалера орденов и благотворителя. Нынешние мечты от прежних отличались в невыгодную сторону своей приземлённостью, выгодной же стороной данных мечтаний была их реалистичность. Теперь он мечтал о том, как бы побывать дома и увидеть единственных близких людей, своих несчастных родителей, мечтал, как бы найти работу, позволяющую получать хоть половину прежнего клерковского жалованья тех времён, что казались сложными, а нынче виднелись едва ли не верхом человеческого благополучия. Лёжа на деревянном топчане, служившем ему и кроватью, и софой, а порою и обеденным стулом, он мечтал о том, как вернётся и, одетый в обычный костюм пройдёт по обычной улице, и сможет преспокойно зайти в любую лавочку или магазин, никому ничего не объясняя, никому ни о чём не докладывая, ни на что не оглядываясь. Разве это не чудесно?
Внешность мистера Эксуайзета, претерпевшая вследствие испытаний заметные печальные изменения, на свободе, пускай даже в условиях острова Фишбоун начала улучшаться. Худоба сошла, отчасти возвратив свойственную ранее полноту, вновь белым пухом отросли волосы, только нервность, хоть и уменьшилась с тюремными временами, проявлялась иной раз беззвучно шевелящимися губами. С трудом откладывая жалование, он всё же сумел приобрести подержанный серый костюм, в котором при своём невысоком росте, нескладной фигуре и вернувшейся полноте он издали стал напоминать грушу, и в котором чувствовал себя чуточку ближе к дому и оттого время от времени начал замечать, что едва ли не счастлив.
-
Глава IX
в которой выясняется, что всё не столь уж безнадежно, а вдобавок в ней встречается Тьюн
Но теперь в старом дирижабельном ангаре они стояли втроём, подавленный Эксуайзет, растерянный разочарованный Траксетт и скрывающий своё недовольство абсолютным внешним безразличием механик О’Финли. Через редкие стеклянные проёмы в высоком потолке ангара падали полоски света, в них кружилась поднятая при перемещении ящика пыль. Эксуайзету было горько.
- Я ничего не могу сделать, - робко подтвердил он, - ведь это, сэр, по сути, не что иное, как механизм передачи движущего момента, которому не хватает нескольких узлов.
Тут О’Финли перестал толкать ящик.
- Эта коробка… часть большого блока, который служит, мне так кажется… чтобы передавать обороты с основного вала на два, идущие к движителям… к винтам, или к колёсам… – продолжал подавленный Эксуайзет, указывая пальцем, - … и тут ещё кое-чего не хватает. Вот тут, по-моему, должна стоять червячная передача, а вот здесь просто обязан быть стопор обратного хода, фиксируемый пружиной, ну и там, по мелочи… Простите, мистер Траксетт, простите мистер О’Финли, я не смогу починить этот механизм без всех этих деталей, они очень существенны.
О’Финли распрямился, упёрся руками себе в бока и воззрился на Эксуайзета, отчего тот ещё более растерялся.
- А сюда, вот к этому узлу - что нужно добавить? – спросил О‘Финли, и аккуратно указал чёрным кожаным конусом предплечья в куда-то в край коробки, отчего несчастный Эксуайзет едва не вздрогнул.
- С-сюда, сэр? – Он опасливо наклонился. - Здесь должна быть тяга от рычага переключения… вот эти отверстия… они как раз и нужны для крепления этого рычага… - он робко показал на стенку коробки, - … а здесь, если мы приглядимся, мы увидим потёртость… - он показал на едва заметную дугу, в самом деле, протёртую в едва тонком ржавом налёте внутренней стенки. - Этот рычаг служит для отключения… минуточку, я ещё взгляну. Да, верно, для перевода в нейтральное положение и ещё вот…
- Идите-ка сюда, - оборвал О’Финли, и повернулся, указывая на стеллаж, - откройте, будьте добры, вот этот… - он указал культёй, - … да, второй сверху ящик. Выньте-ка что там есть. В промасленной материи и рядом – в вощёной бумаге. Ну же.
В ящике в самом деле оказались бережно сохранённые детали, кои Эксуайзет моментально вынул, осмотрел, ловко держа в руках. Движения его изменились, Эксуайзет как-то забыл бояться О’Финли, он присел к коробке, сунул в неё белобрысую голову, что-то задумчиво пробормотал себе под нос, сказал «ага», покрутил одну из деталей так и эдак, бережно поднёс её, ловким движением вставил до щелчка, столь же ловко и уверенно взял вторую.
- Минутку, я сейчас подержу вот здесь, - сказал О’Финли, нагибаясь к коробке, и что-то отводя в ней в сторону предплечьем.
- Угу, угу, - задумчиво произнёс Эксуайзет, столь же быстро и умело вставляя вторую деталь.
Он покрутил одну из шестерёнок, посыпалась оранжевая лёгкая труха, раздался скрип и вдруг сразу несколько шестерёнок пришли в движение.
- О, дьявол, - сказал О’Финли, разгибаясь, – дьявол побери меня, Траксетт, где вы откопали этого малого? Я ведь ни слова не говорил, а наш кролик сам разобрался. Всё верно, Экс.. как там… Эксуайзет?
Его рука в чёрной кожаной краге, скрывающей искалеченную культю, легла на плечо Эксуайзета.
- Извините меня, Эксуайзет, если я, кхм… возможно, был пару раз с вами резок. Я был не прав. Вы… да вы молодец!
Эксуайзет, поднявшийся на ноги, явно не верил своим ушам, которые, к слову сказать, начали слегка розоветь на кончиках, отчего сходство в кроликом, о котором столь нетактично счёл нужным упомянуть механик, вновь усилилось.
Он снова оробел.
- Всё это очень хорошо, джентльмены, - сказал Траксетт, - однако же мы ещё не все сказали нашему умелому гостю. Скажите, Эксуайзет, с какими условиями вас берут на пароход «Велиал», и устраивают ли вас эти условия?
- Нет, сэр… То- есть, берут, и да… условия… не устраивают, сэр…
- Видит бог, не стоит смущаться, эти условия никого не устраивают. Мы с мистером О’Финли собрались восстановить… видите этот дирижабль? Мистер О’Финли немало лет был механиком Флота Её Величества, устройство морских и воздушных кораблей для него – открытая книга. Мистер О’Финли уверен… - Траксетт повернулся к механику, и тот безмолвно кивнул, - … уверен, что с вашей и моей помощью он сможет в считанные дни восстановить этот курьерский дирижабль. Полёт на нём до порта Сент-Клеменс, что на острове Мадапалам, займёт не более пятнадцати-двадцати часов, а то и меньше, смотря по погоде. Мы предлагаем вам, мистер Эксуайзет, войти в нашу команду. Все вместе мы восстанавливаем дирижабль и спасаем свои жизни, при этом наши деньги уплывают из-под носа Эмптифулла, сохраняясь в наших карманах до последнего пенни. Согласитесь ли вы помогать нам, мистер Эксуайзет, согласитесь ли вы лететь с нами? Вот на какой вопрос мы ждём сейчас вашего ответа. Решайтесь, друг мой. Решайтесь.
-
Выглядит очень интересно, жаль, что сейчас читать некогда. Обязательно прочту.
Чтобы спрятать текст под кат, надо нажать на тэг "Читать далее".
-
С возвращением, эр Штырь! :D Очень-очень радостно снова видеть Вас на форуме. И это Вам - огромная и самая сердечная благодарность за такие теплые слова. И - за то, что решили выложить "Повесть острова Фишбоун" в "Нашей прозе".
Уверена: для тех читателей-форумчан, кто успел полюбить Ваш мир эльфов-огоньков по "Истории старой жестянки" и "Истории лаковой шкатулки", она станет замечательным подарком. Впрочем, как и для тех, кто пока еще с этим миром не знаком :). Потому что это всегда подарок - хорошая история о том, что человек должен всегда оставаться человеком. Даже когда безнадежность и беда берут его за горло. И уж тем более когда жизнь без всяких сантиментов проверяет его на прочность. Не только кнутом, но и обещанием сладкого пряника - за то, что он "всего-то" предаст тех, кто встал рядом с ним спина к спине в бою с бедой, и, заодно, самого себя... И, в придачу, это - история о том, что только надеяться и верить, когда в дверь стучится апокалипсис, для человека мало. Нужно еще и знать. И уметь. И делать. И не бояться бросить вызов собственным внутренним демонам, грызущим тебя изнутри и убеждающим: "От судьбы не уйдешь..." Так что еще раз - спасибо! :)
-
Эр Штырь, спасибо большое, что решили выкладывать свою повесть.
P.S. Как вам наша погодка? (http://yoursmileys.ru/tsmile/heat/t108025.gif)
-
Как здорово что
обе беды эр Штырь и его чудесная повесть с нами!!! :) :) :)
Прочитала на одном дыхании, где же продолжение? ???
-
Эксуайзет молча переводил взгляд с О’Финли на Траксетта, на висящий под крышей ангара дирижабль, обратно. Чувства его были ясны, вечная его нерешительность была сейчас благоразумна. Наконец – и мы не знаем, что сыграло главную роль, скудость ли средств, спокойная ли уверенность в своих силах обоих его собеседников, невыносимость пребывать и далее в униженном состоянии, а возможно всё это вместе – наконец робкий малый Эксуайзет принял решение.
- Я согласен, мистер Траксетт, - объявил он, и оба джентльмена по очереди торжественно пожали ему руку, скрепляя уговор. Понятно, что механик лишь протянул правое предплечье, зато Эксуайзет отважно его пожал, чего ещё четверть часа назад он и представить себе не мог.
- Что ж, вот и отлично, - сказал Траксетт, - однако мне требуется выполнить вторую часть моего обещания. Я отправляюсь, покуда есть время, искать человека, соответствующего требованиям, предъявленным нашим другом Майнцем. Будем надеяться, удача не оставит нас с вами и в этом деле. Как только вернусь, джентльмены, я в ту же минуту примусь за помощь вам.
- Нам есть, чем заняться, - спокойно заверил О’Финли, - мы разберём и очистим керосином кое-какие детали, да разберём парочку старых механизмов. Ваш костюм, - обратился он к Эксуайзету, - следует сменить на рабочий комбинезон, у меня есть пара-тройка запасных, оставшихся от прежнего моего помощника, вам будет почти впору. Они хранятся в одном из шкафчиков.
Траксетт откланялся и направился к выходу. Он уже подходил к двери, когда в неё раздался стук, потянулись идущие на роликах вдоль стен проволочные тяги, дверь раскрылась, и порог переступил давешний знакомец Траксетта, чудной Тьюн. Мы в прошлый раз не описали Тьюна, а зря, тут есть, что описать. Роста Тьюн был заметно выше обычного, очень худ, вострый нос задран, глаза сияют, румянец во всю щёку, тонкие губы улыбаются всем и каждому. На лохматом затылке шапка с чаячьими перьями, мешком висит зелёный сюртук с широкого плеча, подпоясаны матросским ремнём вытертые синие шахтёрские штаны из крепкой диагоналевой холстины, с медными заклёпками и простроченные в два ряда, на ногах сапожки коричневой кожи, некогда видавшие и плац, и паркет, и кавалерийское лихое стремя, а ныне сведшие самое тесное знакомство с гравием, щебнем, песком да глиной, отчего уже кое-где поразевались их рты. Тьюн гоголем перескочил высокий порог корабельной двери и, весело насвистывая, направился вглубь ангара. Нынче он глядел куда бодрее, чем в тот раз, когда сидел, задумчивый, над своей гуталиновой коробочкой.
- Здравствуйте, сэр, - сдержанно поприветствовал его Траксетт, когда беззаботный Тьюн поравнялся с ним.
- Солнца много! – отозвался Тьюн, улыбаясь Траксетту, - как вам камбала – молчит?
- Хм… полагаю, да, - «только глупец будет на равных разговаривать с явным душевнобольным», с досадою на себя подумал Траксетт.
- Я люблю не всякую музыку, - доверительно сказал Тьюн, прижимая руки к сердцу, - ну вот гобой, или валторна – они милы, не так ли? А я скучаю. А ведь это ещё не юго-запад!
- Совершенно точно не юго-запад, - согласился Траксетт, желая как можно скорее прекратить эту нелепую беседу.
- Проходите сюда, Тьюн, я жду вас, - произнёс О’Финли, на него в недоумении воззрились и Траксетт и Эксуайзет. - Я, как и обещал, отыскал для вас щегла. Удодов на острове нет, а как оказался здесь щегол, я и сам не представляю. - Их недоумение пуще возросло, когда механик подошёл к одному из стеллажей и указал искалеченной рукой на стоящий с краешку матерчатый куб.
- Щегол! Джоуи! Щегол! – воскликнул Тьюн, сразу же бросившийся к стеллажу. Он махом вскарабкался на полку и сдёрнул с куба закрывавшую его ткань. Куб оказался большой квадратной клеткой, в которой и в самом деле присутствовал щегол, принявшийся в волнении скакать с жёрдочки на жёрдочку.
- Вот! – воскликнул Тьюн, с радостью оборачиваясь к Траксетту, и призывно маша ему рукой, - видали? Щегол! Я обещал Джоуи! А вы говорите… Смотрите, идите ближе! Он клюётся? О’Финли, он клюётся?
- Проверьте, - с улыбкою сказал механик.
- Клюётся! Видели? Он клюётся! Настоящий щегол! Смотрите! Он не улетит, не бойтесь! Щегол!
Чёрной кожаной крагой О’Финли похлопал радостного Тьюна по плечу и бесшумно отошёл к Траксетту.
- Не рядите и меня в блаженные, - вполголоса произнёс он, - я всё вижу и понимаю. Несчастному парню на вид двадцать лет с небольшим, он совершенно безумен, но добр и сердечен. Он заходит ко мне уже вторую неделю, поёт, свистит, болтает. Иногда соглашается поесть со мной, иногда отказывается. Чем он питается в остальное время – бог весть. Признаюсь, щегла я купил у одного из проезжающих, ждал, чтобы подарить пареньку, но в последние дни Тьюн что-то носа не казал.
- Надо думать, шатался в самых неожиданных местах, - сказал Траксетт. – Мне довелось увидать его над обрывом в том месте, где была бухта Орра. Если у вас есть на него влияние, О’Финли, постарайтесь убедить парня держаться подальше от подобных мест. А что это за Джоуи, о котором он вечно твердит?
О’Финли понимающе кивнул.
- Я точно знаю, что никакого эльфа-огонька у Тьюна нет, а ведь именно об этом все и думают, увидав его беседы с коробочкой из-под ваксы. Да только куда там, коробочка пуста. Вы говорите – «убедить»? Неплохая идея, но попробуйте сами.
- Ладно, мне пора идти. Не помешает ли вам Тьюн в работе?
- О, нет. Первое время мне казалось, он будет отвлекать. Но вы знаете, под его нелепую болтовню как-то легче работать. Он разговаривает, поёт, задаёт вопросы и сам же на них отвечает. Это светлый человек, если так можно выразиться. Ему нет дела до мелких невзгод, и, хотите - верьте, хотите – нет, но от него заражаешься чем-то таким, что самому становится легче переносить всякую чепуху. К гибели острова, - тут О’Финли сдержанно улыбнулся, - подобное, само собою не относится, так что будем работать, как решили.
- Безусловно, - кивнул Траксетт и откланялся.
-
Глава X
в которой неожиданно выявляются скрытые таланты
Встреча с Тьюном неожиданно подняла настроение Траксетту, он вышел из ангара на божий свет, прищурился на яркое солнце, заметил, что никого нет, и широко потянулся, снял шляпу и помотал головой. Как всё же приятно жить на свете! С моря легко навевал чистый солёный ветер, небо было высоким и ясным, в такие солнечные часы казалось, что все опасения надуманы, однако Траксетт ничуть не обольщался. Удачно сложилось с ремонтом дирижабля, думал он, но вот будет ли удача в поисках помощника штурману? Неясно, и такое пятнышко затемнит любой самый солнечный день. Ладно, нечего вешать нос прежде времени.
Отправлюсь-ка я в «Репейник», думал он. Где ещё можно сыскать в такое время кого-нибудь из техников, что не успели покинуть остров? Едва помянул он «Репейник», тут же вспомнилась ему мисс Хафхоуп. Вчера вечером её не было, верно не будет и нынче. И так куда лучше, не без горечи признал Траксетт, нужны ли молодой женщине столь серьёзные испытания? Вспомнил он и её улыбку. Какой-то неизвестный ему человек когда-нибудь будет видеть эту улыбку каждый день. Он будет видеть её утром, отправляясь на работу, будет видеть её вечером, придя домой, а в выходные дни, в праздники это милое лицо будет перед ним постоянно. Будет ли он ценить такое везение? Будет ли он осознавать, что… Тут Траксетт оборвал свои мысли – к чему ворошить пустое? Надо думать о деле, напомнил он себе. Найти хоть какого-нибудь человека с нормальным зрением и мало-мальскими познаниями в искусстве расчётов, найти и уговорить… на смертельный риск. Не столь уж мудрёная задача. Простая задача, всего и делов…
Он зашёл в «Репейник», в пабе был полумрак, светло лишь в просветах от окон. И никого, лишь чья-то одинокая фигура у стойки.
- Здравствуйте, мистер Траксетт. Рада вас видеть.
Это была мисс Хафхоуп.
«Не уехала? Странно, приятно, непонятно», подумал Траксетт, стараясь держаться невозмутимо и сдержанно.
- Добрый день, мисс, – он поклонился.
- Садитесь, сэр, прошу вас.
Мисс Хафхоуп сидела на высоком стуле, подбородок на ладошках, вуаль поднята, у локтя остывает чашка с какао. Глаза её оглядывали Траксетта с головы до ног, взгляд был спокойный и лишённый какого-либо кокетства.
- Благодарю вас, – он сел напротив, не зная, как же начать разговор и о чём следует его вести. – Простите, мисс Хафхоуп, есть ли в таверне кто-либо ещё?
Мисс Хафхоуп оглянулась.
- Не вижу. И не видела с утра. Пастинсон, тот самый, что так лихо дрался вместе с вами против дикой орды, отважный Пастинсон уже исчез. И остальные с ним.
- Как – «исчез»?
- С вещами и накоплениями, как иначе? И повара, разносчики, мойщики, горничные… кто там ещё?.. точно так же. А я вот не исчезла, сижу здесь, допиваю какао и думаю… впрочем, не стоит мне отвлекать вас, сэр, всякими пустяками. Ах! Мистер Траксетт, я едва не запамятовала. – Тут мисс Хафхоуп улыбнулась. Улыбка её была живая и искренняя, лицо сделалось таким милым и притягательным, что в то же мгновение пробежала у Траксетта по спине тысяча холодных мурашек. – Я хочу поблагодарить вас, - она протянула руку и положила на его ладонь, слегка сжав. Узкая её ладошка была тёплая, а пожатие – сердечное. – Вы истинный мужчина.
- Не стоит слов, я сделал то же, что сделал бы и любой другой. Да и мои достижения в этом… инциденте… более чем скромные: дал оплеуху, получил оплеуху, сидел на полу. Мисс Хафхоуп, я…
«С чего же начать? у меня были месяцы, чтобы повести такой разговор, но я пуще огня страшился подойти к ней, сейчас мы можем поговорить, но где-то под нами дрожит пробуждающийся вулкан. О, какой нелепый я человек - пока не задрожит земля подо мною, не тронусь и с места. И нет времени поговорить, нужно не забывать про дело, ради которого пришёл. Ну что за разговор у нас выходит!»
- Мисс Хафхоуп, вы ведь знаете в посёлке немало людей, не так ли?
Мисс Хафхоуп пожала плечами.
- Я знаю даже вас, мистер Траксетт, хотя вы и нелюдим, - она вновь улыбнулась, смягчая обращение. - Как тут не знать остальных?
«Уж это верно, нелюдим. Эх, отчего мне не треснули по рёбрам полгода назад?»
- Хорошо знаете?
- Простите?
- Ну, что они за люди, с какими способностями…
- Способностями? – удивилась мисс Хафхоуп. - Какие могут быть способности у людей, являющихся рабами Эмптифулла?
«И ведь не возразишь».
- Ну, уж у вас-то способности есть.
- Какие, например?
- Вы поёте.
Мисс Хафхоуп махнула ладошкой.
- Перестаньте, я довольно слабая певица. Как аккомпаниатор я ещё могу кое-что, но вокал в лучшем случае средненький... Впрочем, вы ведь ведёте речь о совершенно иных способностях?
«Увы».
- Да. Я бы хотел узнать, есть ли кто-то из техников или механиков, работающих на шахте, кто мог бы…
- А, так вы ничего не знаете? – искренне удивилась мисс Хафхоуп.
- «Ничего» – что именно?
- Все ушли. Вчера все грузили свои вещи на «Велиал», доходило и до драк за лучшие места. Остров покидают и простые рабочие, и техники, и механики. Мне Пастинсон платил за вечерний выход вдвойне, я полагала, что хорошо зарабатываю, но оказалось, что всё немножко не так. Вы знаете, что шхуна «Ламия», принадлежащая Эмптифулу, уже ушла с острова, увозя несколько брусков нибелунгена? За каждый брусок, говорил инженер Стетссон, можно купить целый пароход, крошечные куски нибелунгена добавляют в сталь и из этой стали получается какая-то особая броня. Что я рассказываю, вы в подобных вещах разбираетесь куда лучше меня. Все техники уже на борту «Велиала», и странно, что вы не там.
«Странно, что не там мисс Хафхоуп». – Тут Траксетт кое-что сообразил, - «боже праведный, как она сама-то думает спасаться?»
- А зачем вам именно техники, мистер Траксетт?
- О, это просто. Мне нужен всего один человек, совершенно любой, который обладает нормальным зрением и хоть сколько-нибудь разбирается в тригонометрии, или вообще в математике.
- Как интересно, - и без того большие тёмные глаза мисс Хафхоуп стали ещё больше, - именно в тригонометрии? В жизни не могла себе представить, что кому-то может понадобиться тригонометрия. Разве острову нужны землемеры?
- Нет, безусловно.
- Определить по катету и двум синусам все данные треугольника, отыскав тем самым расстояние до какой-нибудь дальней точки… Взять дискриминант в квадратном уравнении… - мисс Хафхоуп развела руками, - мне и в голову не приходило, что такое вообще кому-то сможет понадобиться. А особенно на заброшенном посреди океана острове!
- Как вы сказали? – Траксетт едва не привстал. – Синусы? Дискриминант? Мисс Хафхоуп, вы имеете представление о таких понятиях?
- Я получила образование в пансионе, мистер Траксетт, а главное, мой покойный отец был учителем алгебры и геометрии, и мне приходилось помогать ему. Хотите верьте, хотите нет, перед отъездом в миссию я купила задачник для выпускного класса мужской школы, и от скуки уже три раза его прорешала.
«Ушам своим не верю!»
- В таком случае… - тут Траксетт представил себе на мгновение, как они с мисс Хафхоуп летят на одном дирижабле, и его окатила тёплая волна, тут же сменившаяся холодной: «ужели такое возможно?»
- В таком случае, - повторил он, разок сбившись, - быть может, именно вас, мисс Хафхоуп, я и ищу.
Тут мисс Хафхоуп посмотрела на него взглядом сразу и недоумённым, и настороженным, и, что всего более поразило Траксетта, радостным.
«Или я обманываю сам себя?»
- Поясните, пожалуйста, свою мысль, мистер Траксетт.
Он откашлялся.
- Видите ли, мисс Хафхоуп… Вам знаком механик О’Финли?
- У которого нет кистей? Но который и без рук может сделать всё вдвое лучше и ловчее, чем иные хоть бы и с восемью руками?
- Мы с мистером О’Финли начали восстанавливать дирижабль, способный довезти несколько человек на остров Мадапалам. Починка требует нескольких дней, но у нас нет сомнений в её успешности. До Мадапалама меньше двухсот миль, а его порт Сент-Клеменс, куда мы намерены держать путь, принимает заметное количество всевозможных судов, и даёт возможность попасть, считай в любую точку света.
- Боже мой…
- У нас есть штурман, вы помните, его зовут Майнц. Он слеп, лишь один глаз едва-едва видит тени. Однако Майнц заверил нас, что в состоянии научить самым азам штурманского ремесла любого человека с хорошим зрением, и хоть немного знающего математику.
Какое-то время мисс Хафхоуп просто молча смотрела на него, точно не верила услышанному.
- Боже, мой, - произнесла, наконец она, - милый мистер Траксетт, неужели всё, что вы говорите, сбудется?
«Милый? Так, Траксетт, имей в виду, тебя назвали милым вовсе не потому, что ты милый. Скажи «спасибо» дирижаблю, О’Финли и даже пузатому шуту Майнцу».
- Так вы согласны лететь с нами, мисс Хафхоуп?
- Согласна. Согласна! Когда я встречусь с Майнцем?
- Думаю, лучше всего прямо сейчас пойти к нему.
Мисс Хафхоуп поднялась. Странно, она всегда казалась Траксетту высокой, должно быть из-за особой стройности, а тут оказалось, она ему едва по плечо.
- Идёмте, сэр?
- Да, мисс.
«И пусть Майнц только попробует мне заикнуться про женщин!»
* * *
-
* * *
Майнца они нашли в его доме на Баттерфляй-стрит. Некогда это был обычный сарай, прежним владельцем перестроенный в жилой дом, и теперь неуклонными стараниями Майнца постепенно возвращаемый в исходное состояние. Майнц был нынче трезв, скептичен, насмешлив и зол, он то рыгал, то почёсывался, что не удивительно, ведь мисс Хафхоуп не решалась выйти из-за спины Траксетта, а разглядеть её слабым взором единственного глаза штурману было не по силам.
- Привели, Траксетт? Ну, ну. Парень прячется у вас за спиной, верно, вы пугали его мною. Эй, малый, не бойся. Я ещё не съел никого из своих гостей, хотя моро-моросави своим примером доказывают нам, что и такое возможно в нашем мире. Выходи на свет, я задам тебе вопрос-другой, мы сходу поймём, что влипли, дадим тебе хорошего пинка, да и отправимся пить дальше, пока остров не взорвётся и не погубит нас всех. Траксетт уже объяснил тебе, что у нас к чему? С точки зрения моряков и воздухоплавателей я, старый Майнц, всем хорош: и диплом и опыт штурмана у меня есть, и ругаюсь я за троих, одна беда - слепой, как мерин в шахте. А у тебя, сынок…
- Мистер Майнц, - оборвал его Траксетт, - я не прошу вас встать в присутствии мисс Хафхоуп исключительно из-за ваших больных коленей. Однако я могу попросить вас сдерживать свой язык с этой минуты и впредь.
- Э… - осёкся Майнц, в самом деле попытался слегка привстать, но не преуспел. – Мисс Хафхоуп? Весьма рад. – Красное его лицо, следует заметить, выглядело при этой радости достаточно кисло. - Простите, если слегка ругнулся при вас. На эту палубу женская ножка не ступала ещё ни разу с того момента, как прибили последнюю доску, да и до этого вряд ли она здесь порхала, оттого я не привык сдерживаться. А мистера Траксетта моя ругань не смущает, после армейской службы он только ещё лучше понимает мою мысль, если я сдабриваю её парочкой слов, непроизносимых в присутствии леди. Рад бы угостить вас кофе или чаем, да только в этой каюте напитки не совсем те. Впрочем, есть джин. Если разбавить его водой…
- Мистер Майнц, во-первых, пригласите мисс Хафхоуп сесть.
- А! Раздери меня гром небесный! Там под столом должна быть банка, выдвиньте её, Траксетт, я буду вставать дольше в шесть с половиной раз.
- Вижу. Садитесь на эту скамеечку, мисс, прошу вас. Во-вторых, мистер Майнц, мы с мисс Хафхоуп пришли по делу. Не буду ходить вокруг да около. Штурман, я привёл вам ученика. Ваша задача – выучить мисс Хафхоуп той части вашего мастерства, что поможет нам с вами взлететь с острова Фишбоун, взять правильный курс и держать его до самой посадки в порту Сент-Клеменс. Необычный пилотаж и прокладка сложных курсов не требуются. Определение курса – поддержание его – всё. Мисс Хафхоуп – наша безусловная и полноценная надежда, никаких половинок.
Какое-то время Майнц молчал, то и дело тяжело дыша.
- «Никаких половинок», - хрипло произнёс он. Его левый глаз пошевелился, он повернул голову, в солнечном свете вгляделся в сидящую на скамеечке мисс Хафхоуп и снова вздохнул.
- Никаких половинок. Другие, верно, успели удрать, я правильно понял, Траксетт?
- Да, Майнц.
- Все, до единого?
- Знаете, я как-то не смог сейчас отправить на розыски спрятавшихся взвод пехотинцев. Тем не менее, по дороге к вам ни на одной улице мы не встретили ни души.
- И я не могу их осуждать, - качнул головой Майнц.
- Оставим их. Могу доложить вам, сэр, что мисс Хафхоуп превзошла алгебру и геометрию, и не жалуется на зрение, посему прошу вас отнестись к ней самым серьёзным образом и, не тратя времени попусту, начать её обучение. Времени у нас немного, мне необходимо спешить в ангар помогать в восстановлении дирижабля, оттого я вынужден вас оставить.
- Минуту, Траксетт, - поднял жирный палец Майнц. – Всего минуту. Пускай мисс Хафхоуп ответит мне на один вопрос. Один - это ведь не смертельно?
Траксетт вопросительно взглянул на мисс Хафхоуп, та поёжилась, но кивнула.
- Задавайте, штурман. Мисс Хафхоуп готова отвечать.
- Чему равен косинус тридцати градусов? – спросил Майнц, по бычьи наклоняя голову.
- Единице, сэр, - мисс Хафхоуп и глазом не моргнула.
- О! – Майнц поднял голову, и его выпученные бесцветные глаза уставились куда-то между Траксеттом и мисс Хафхоуп. – О! Единице! Ч-ч-чёр… э… будь я пр-р-р… словом, неожиданно. – Он снова вздохнул. – Боже праведный… Как я смогу учить, если мне не дозволено произносить считай половину моего словаря?
- Ничего, Майнц, вы справитесь, - сухо сказал Траксетт.
-
Глава ХI
в ней дело доходит до стрельбы
Весь оставшийся день до глубокой ночи Траксетт провёл в ангаре О’Финли с самим механиком и с Эксуайзетом. Одетые в одинаковые рабочие комбинезоны, они не покладая рук занимались восстановлением старого дирижабля. Необходимо было подобрать подходящую гондолу, паровую машину и механизмы передачи и руления. Подбором занимался сам О’Финли, который за последние месяцы успел облазить свалку брошенных кораблей и дирижаблей и изучить её вдоль и поперёк, самое подходящее успел прибрать к рукам с помощью своего воздушного «подъёмного крана». Теперь эти его прежние заделы сослужили неплохую службу – выбирать было проще. Под руководством механика Траксетт с Эксуайзетом из трёх коробок передач собрали одну, и во время работы Траксетт имел отличную возможность лишний раз увидеть, как работа по душе меняет человека к лучшему. Занимаясь сложными механизмами, робкий Эксуайзет становился спокоен, он более не трепетал, ни перед кем не заискивал, никого не опасался, вообще работать с таким напарником было одно удовольствие. Ловкие руки его успевали оказаться в нужном месте в нужную минуту, тут поддержать, там подкрутить, здесь указать. Поначалу, только оглядев разложенные на брезенте детали, отмытые О’Финли и Эксуайзетом в керосине, Траксетт пришёл в полное уныние, поскольку совершенно не представлял себе, как вообще возможно всё это привести в порядок и заставить работать. Однако он прикусил язык, ни словом не обмолвившись о своих сомнениях, а вместе с товарищами, засучив рукава, принялся за дело, и работа пошла. Некоторую надежду вселяло в него спокойствие О’Финли и Эксуайзета, те словно и не видели никакой проблемы. К вечеру удивлению Траксетта не было предела: коробка передач была собрана полностью. Каждая шестерёнка стояла на своём месте, все детали блестели там, где им должно было блестеть, матово тускнели смазкой там, где им необходимо было быть смазанными, всё проворачивалось там, где должно было проворачиваться, цеплялось там, где должно было цепляться и стопорилось там, где должно было стопориться. При этом, ни О’Финли ни Эксуайзет не высказывали ни особой радости, ни каких-либо иных чувств, точно коробка передач починилась сама собой, без их участия.
О’Финли руководил общей работой, а кроме того нет-нет да и помогал что-то к чему-то подсоединить, что-то куда-то направить, что-то куда-то вставить и, признаться, Траксетт то и дело ловил себя на мысли, что у механика с руками полный порядок, настолько уместны, отточены, правильны и полезны были ловкие движения трёх обрубков пальцев на одной руке, да конуса культи предплечья на другой.
Коробка была установлена на один из верстаков, к ней с помощью металлического вала присоединили загадочную машинку, всего более напоминавшую мясорубку, под въедливым руководством механика Траксетт с Эксуайзетом поочерёдно крутили здоровенную рукоять этой машинки, прилагая немалые усилия, а О’Финли всматривался в работу коробки, следил за шестерёнками, время от времени переключая рычаг, отчего в коробке раз за разом менялся порядок сцеплений, какие-то из шестерёнок переставали крутиться вовсе, зато в общий концерт вступали другие. При этом О’Финли хмурился, вид у него был недовольный, и Траксетту казалось, что вот-вот что-то сломается, однако испытания внезапно закончились. Лицо О’Финли полностью прояснилось, а Эксуайзет и вовсе не унывал.
- На второй передаче чуть сбоит, - только и сказал он небрежно.
- Нет, не сбоит, - возразил О’Финли, - мне поначалу тоже так казалось, но всё в порядке. Достаточно на сегодня, джентльмены, - добавил он, протирая кожаный конус правого предплечья сухой чистой тряпицей, – предлагаю отужинать, да готовиться ко сну. Завтра нас ожидает достаточно насыщенный день, и я уже вижу, какие именно сложности нам предстоят. Ничего фатального, однако, лёгкой нашу завтрашнюю работу не назовёт никто.
И тут Траксетт спохватился. Он оглянулся на высокие оконные проёмы старого ангара, за проёмами царила кромешная тьма.
«Каков я олух! Мисс Хафхоуп сидит до полной темноты в логове старого крокодила Майнца! Как ей добраться к себе домой по крутым косогорам нашего полудикого острова? Как она будет ночевать одна в заброшенной гостинице? Нет, мистер Траксетт, вы определённо не годитесь в организаторы мало-мальски серьёзных дел!»
- Я тоже вижу кое-какие сложности, дорогой О’Финли, - сказал он, - правда, это сложности несколько иного плана. Предстоит решение организационного вопроса, джентльмены.
Он в двух словах объяснил суть проблемы, О’Финли и Эксуайзет выслушали его, и механик кивнул.
- Вы абсолютно правы, Траксетт. В сложившейся ситуации, когда значительная часть населения, если не вся, покинула остров, нам следует держаться вместе, и мисс Хафхоуп ни в коем случае не должна быть исключением. Возможны единичные выходки кое-кого из оставшихся молодцев, наподобие недавнего происшествия в «Репейнике».
Несколько встревожился и вполне безмятежный доселе Эксуайзет.
- Мистер Траксетт! Я тут подумал… А вдруг… моро-моросави?
- Бросьте, Эксуайзет, - Траксетт отрицательно покачал головой. - При той публике, что населяет наш чудный край, для сотворения подлинных неприятностей в людоедах нет никакой нужды; наши мирные добрые люди запросто учудят такое, что никаким туземцам и не снилось. Как бы там ни было, я сию же минуту отправляюсь за мисс Хафхоуп. Не могли бы вы дать мне один из своих фонарей, О’Финли?
- Не только фонарь. Убедительно прошу вас, сэр, захватить с собою пару вещичек вон из того шкафа, - с прибитой над верстаком широкой доски с висящими на крючочках ключами механик ловко подцепил одетым в чёрную кожу обрубком пальца медный ключ с бородкой и биркой с цифрой «семнадцать», и подал Траксетту, - всё исправно, всё снаряжено и заряжено. Скорее всего, оно не понадобится, но лучше захватить. Тёмная ночь на диком острове, брошенном почти всеми его обитателями, не лучшее время и место для беспечных прогулок.
Траксетт хотел, было, возразить, однако решил, что механик абсолютно прав.
Что ж, так оно и оказалось.
-
* * *
Шум во тьме – признак беды – Траксетт услышал ещё издалека, на ближней к ангару крайней улице посёлка Фэйрфлай-стрит. Он не пошёл, как собирался, вверх к переулку, а спешно перемахнул невысокий забор, на бегу срывая с плеча полученный у О’Финли армейский карабин, добежал, сминая в темноте грядки, до следующего забора, разделяющего два земельных участка, перебрался и замер, вглядываясь. На Баттерфляй-стрит мелькали огни нескольких факелов. И как раз неподалёку от дома штурмана. «Плохо дело». Он снял карабин с предохранителя, взял его наизготовку и, пригнувшись, тронулся дальше, озираясь по сторонам. У последнего дощатого забора, уже выходящего на Баттерфляй-стрит он застыл.
Вокруг дома штурмана в самом деле мелькали огни факелов и слышались громкие голоса. Теперь стал слышен пьяный гогот, ругань, удары по деревянной двери, а потом и вовсе - звон разбитого стекла.
- Эй, жирный ублюдок! Не прячься, тебя видели в окне! Выдавай нам дамочку, пока мы не спалили твою задницу со всей твоей вонючей хибарой!
- Огня, ребята! Хворост или плетень! Плевать я хотел на всё! Джуд, не стой как пень, тащи лестницу. А ты, придурок, помоги ему! Живее!
- Только суньтесь! – послышался сдавленный хриплый голос Майнца.
- Ха! Сунемся, ещё как!
- Леди, леди, выходи к нам! Можешь не тратить румяна, сойдёшь и так!
- Давай-ка по-хорошему, мисс! Мы тут джентльмены хоть куда. Вот старина Чак – чем не граф?
- Я – барон!
- Баран ты, а не барон.
- Ха-ха!
- Жги, Падди!
Так, ярдов где-то двадцать пять - тридцать. Траксетт взвёл затвор, быстро навёл карабин на ближайшего, влезшего на бочку и отдававшего команды, в отсвете факелов мушка легла на жирную ляжку. Медленно нажал на спусковой крючок, в ушах грохнул выстрел, старая приятельница – отдача – дружески саданула по плечу.
- Чёрт!
- А-а-а! Меня убили!
- Джека убили! О, дьявол, убили Джека!
- А-а-а! О-о-о!
- Жирный начал пальбу! Сжечь его вместе с домом!
Огня стало больше, факела заметались. Раненый поднял вой. Траксетт дёрнул затвор, руки работали сами – достать патрон из подсумка, вставить, довести затвором до полного щелчка, навести прицел.
Следующая цель – беснующийся крепкий бородач с факелом в одной руке и с дубинкой в другой, ближе всех подошедший к дому. Ярдов сорок, пожалуй. Огонь, Траксетт!
Второй выстрел ударил по ушам уже меньше, плечо на этот раз словно и не заметило удара, что значит – давняя привычка к длительной стрельбе. Траксетт вновь целил по ногам и вновь попал – бородача снесло, и к вою первого раненого прибавился до неприличия женский визг второго.
«Фальцет. Ну, господа, что скажете?»
У кого-то из нападавших оказался и револьвер – среди криков, визга и воя послышались один за другим три громких хлопка, вновь зазвенело стекло. «Стреляют по дому. Могут ведь и попасть в кого-либо из наших…»
Траксетт перезарядил карабин. «Что дальше?»
- Куда ты палишь, недоносок? Ты ослеп? Он за забором! Эй, говорю же, целься в ублюдка за забором! На той стороне улицы, ты, дурак!
«Так, становится всё интереснее…»
Зашипел сунутый в бочку факел, за ним второй. «А парни-то отнюдь не глупы». Света становилось меньше, крика тоже, лишь визг и стоны обоих раненых не становились ни тише, ни реже.
«По крайней мере, угроза пожара отодвигается на какое-то время».
В свете последнего затухающего факела Траксетт успел заметить как одна за другой в канаву на той стороне улицы ныряют тёмные фигуры. «Тут либо армейское прошлое, что плохо, либо просто перепугались, что лучше».
Так, или иначе, доски забора – не защита: Траксетт лёг на живот. Глаза худо-бедно привыкали к темноте, да и луна то и дело немного подсвечивала через густые наплывающие облака, кое-что видно и из-под забора – та сторона улицы, темнеющий дом, а вот и ещё огонёк, оказывается, кто-то прячет факел то ли за бочкой, то ли за ящиком.
«Как это называется? Цугцванг? Нет, как-то по другому. Вспомнил – пат. Похоже, так и будем ждать рассвета, лёжа на брюхе, и опасаясь атаки с той стороны».
Ночи в этих краях тёплые, плотный рабочий комбинезон, выданный запасливым О’Финли, да своя фланелевая рубаха не дадут замёрзнуть. Траксетт лежал, стараясь не шевелиться. Ствол карабина из-под забора неподвижно смотрит на ту сторону улицы. «Замечу первое же шевеление – стреляю, и сию же минуту быстро перемещаюсь… куда? а вон к той колоде. Залегаю за колодой, перезаряжаю, жду следующего шевеления на той стороне. Пат? Тянем время, к кому первому придёт подкрепление, тот и выиграет».
Стало куда тише. Время шло. Оба раненых стонали и покрикивали, грязно ругаясь на компаньонов, но теперь их ругань и стоны стали неким фоном, на который вряд ли кто-то обращал внимание. Оба живы, стоны не ослабевают, как оно бывает при заметной потере крови. Ни Майнц, ни мисс Хафхоуп вообще не слышны. «Хорошо ли это? Будем считать, что неплохо».
Звуки флейты, играющей до боли знакомую мелодию прорезали ночь не хуже, чем пушечный выстрел. Бодрый боевой марш, какие же там были слова? «Ну-ка, ребята, вы что там, заснули? Нам не преграда горящий костёр, кивер пробила залётная пуля, но веселее идёт гренадёр!» Звуки близятся снизу, флейта и топот вверх по Баттерфляй-стрит. На той стороне улицы кто-то не выдержал, шевельнулся, и палец Траксетта точно сам по себе нажал на спусковой крючок. Выстрел попал в такт мелодии, вой ужаса на той стороне взвился в самое небо.
- Бежим!
- Бежим!
Стрельбы с той стороны нет, Траксетт, меняя прежний план, в три секунды перезарядил карабин, навёл в сторону удирающих вверх по склону, взял чуть выше, стрельнул ещё раз для пущей острастки. Снова быстро перезарядил, поднялся, перемахнул через забор, с карабином наизготовку побежал через дорогу, высматривая канаву – нет ли в ней кого?
Сзади лилась флейта, шаги приближались, но ни голоса, ни выстрелов. Одиночка. Кто он, чёрт меня возьми? Ладно, главное, неприятель отступает.
Луна вырвалась, осветила разорённый двор. Двое раненых лежат, как лежали: здоровяк распластался на животе, но дышит, лицо поглядывает снизу вверх в непритворном страхе, второй, бородач, лежит навзничь на спине, корчась от боли прижимает к животу простреленную ногу. Больше ни раненых, ни убитых, никого. Сзади флейта.
Траксетт оглянулся.
Тьюн маршировал, сосредоточенно глядя перед собой, тонкие пальцы ловко вспархивали над отверстиями флейты. «Ну-ка, ребята, забудем усталость, к славе великой ведёт монсеньёр. Золото сплыло, но слава осталась, и веселее идёт гренадёр!» Слова-то Траксетт помнил, но вот откуда здесь взялся бедолага Тьюн? А ну, как вернутся эти?
Траксетт подошёл к первому раненому, не склоняясь, оглядел рану. Лужица крови под штаниной подсохла. Второй – тоже крови немного.
- Эй вы, оба. Будете лежать спокойно – никто вас не тронет. Дёрнетесь – получите пулю. Кто думает, что я шучу?
- Эммххх…. нет, сэр…
- Ууу! Сэр! Ооо! Нет, нет, сэр…
- Значит, мы договорились. – Он повернулся к Тьюну, который уже маршировал на месте, из-под шапки взглянул на Траксетта, узнал, подмигнул, но игру не прекратил.
- Постойте здесь, Тьюн, я только зайду в дом, хорошо?
Тут его осенило, он сделал шаг в сторону и крикнул в темноту:
- Смит! Брюс! Держать этих под прицелом, и направьте людей в погоню за остальными.
Надеясь, что блеф по крайней мере не повредит, он подошёл к дому, постучал.
- Майнц! Дружище! Это я, Траксетт! Всё чисто, мерзавцы уже убрались. Откройте!
-
Глава XII
стрельба окончилась, но волнения остаются
Какое-то время за дверью не было слышно ни единого писка. Потом заскрипели половицы.
«Кто-то жив».
Потом послышался хриплый кашель. Ближе. Топтание за дверью.
- Траксетт?
- Да, Майнц, это я, не бойтесь.
Звякнул засов. Дверь приоткрылась, в щели стало видно настороженное лицо, Майнц вытягивал вперёд левую сторону лица, еле видящий глаз ходил вверх-вниз.
- Ей-богу вы?
- Да, да. Откройте же. Как там мисс Хафхоуп?
- Она-то? Храбрее нас с вами. – Майнц, наконец, распахнул дверь.
- Ни минуты не сомневался.
Он щёлкнул предохранителем, обогнул Майнца, прошёл в комнату, на ходу забрасывая за плечо ремень карабина. Под каблуками захрустели осколки оконных стёкол. В дальнем углу комнаты со скамеечки поднялась мисс Хафхоуп. Лицо её было бледным, глаза наполнены слезами.
Траксетт остановился, под сапогами снова хрустнуло.
- Прошу вас…
- О, мистер Траксетт!
Она отвернулась, закрыла лицо руками и кинулась прочь из комнаты.
«Боже праведный! Что делать?»
Дверь вела в крошечный чуланчик, заглянуть в него Траксетт не решился, ему было слышны сдавленные звуки, точно кто-то плачет, уткнувшись в подушку.
«Слёз твоих никто не должен видеть, жалоб твоих никто не должен слышать», - вспомнил Траксетт. – «Ну ладно, я такое переживу, а каково без слёз женщине?»
Он отошёл к окну, вгляделся во двор. Оба раненых лежали на своих местах, начав уже, как водится, переругиваться, Тьюн влез на бочку и играл, свесив ноги, что-то похожее на мазурку.
«Звучит не очень угрожающе. И - слава богу».
Прошло, верно, три-четыре минуты, за спиной его послышались тихие шаги. Он обернулся.
Мисс Хафхоуп привела себя в порядок, но её руки и ноги двигались неестественно правильно, ясно, что свой внешний порядок она поддерживала напряжением всей своей воли.
«Спину ровно, выше взгляд», - вновь вспомнил наставления Траксетт, - «эта женщина по самообладанию даст сто очков вперёд многим мужчинам».
- Прошу меня простить, мистер Траксетт. Я позволила себе несдержанность.
- Мисс Хафхоуп! В произошедшем целиком моя вина. Мне следовало предусмотреть такой вариант развития событий. Я понимаю, что подобная оплошность с моей стороны непростительна, но, тем не менее, прошу меня извинить.
За спиной послышался грузный топот.
- Это я, если кто не разглядел…
Хриплый голос Майнца заглушил слова мисс Траксетт, которая, похоже, решила повторно извиниться.
- Я прошёлся по двору, там малыш Тьюн исполняет вальсы, а два недоумка валяются на земле без дела. Это вы поджарили их окорока, Траксетт?
- Да.
- Поделом им. У меня в одном из рундуков завалялся револьвер, но я не озаботился держать его под рукой, старый никчёмный филин, так что и мне тоже поделом. Вот только мисс Хафхоуп ни за что ни про что перенесла потрясение. Но она держалась крепче, чем фигура русалки под бушпритом – не моргнула и глазом!
- Вы крайне снисходительны ко мне, мистер Майнц.
- Так, - сказал Траксетт, - прошу меня простить, но нам следует действовать. Я предлагаю следующее: сейчас мы берём все необходимые вещи, и все вместе перебираемся в ангар О’Финли. У нашего запасливого механика отличный арсенал, и там мы будем в безопасности. Не представляю, чтобы эта банда рискнула сунуть туда нос! Утром я с… с Эксуайзетом отправлюсь в гостиницу и мы заберём ваши вещи, мисс Хафхоуп. У нас нет иного выбора, всей нашей команде до самого дня отлёта придётся жить под одной крышей. Ваше уединение, мисс Хафхоуп, обеспечено: у О’Финли, насколько я знаю, несколько палаток.
Мисс Хафхоуп только молча кивнула.
- Предлагаете? – Майнц издал хрюкающий звук, несомненно, это был смех. – Вы же наш капитан, Траксетт. Вы - отдаёте приказ. Я отправляюсь собирать вещи, сэр, и прошу вас, мисс Хафхоуп, помочь мне. Лоции и карты я не забуду, а вот насчёт полотенец, наволочек и прочего я весьма плох. Да и мой пылкий взор вряд ли кто назовёт соколиным.
* * *
-
* * *
Собирались быстро. Несчастных, валяющимся на дворе, Траксетт, ухватив под мышки, приволок к стене дома, прислонив к ней спинами, а мисс Хафхоуп перевязала их раны чистой белой тканью. «Мы ничего такого не хотели, мэм, сэр… Сердечное вам спасибо, сэр, мэм».
Траксетт вкратце опросил обоих. Всего их было семеро, вселившихся напропалую, раз уж вещи на пароходе и вот-вот в путь. В разгар пьяного праздника кто-то помянул певицу: никто не видел её на пароходе, так отчего бы не поискать на берегу? Уже стемнело, свет горел в одном-единственном доме посёлка, там были слышны голоса, вот и… «Ей-богу, чистое недоразумение, леди!» «Я так вообще шёл мимо, клянусь всеми святыми…»
- Вернутся ваши дружки, поведайте им: увижу кого вблизи – тотчас открываю огонь. На стрельбу по ногам я патроны отныне не трачу. Ясно?
- Храни вас бог, сэр, ясно!
- Мы сами-то ничего такого, простите мэм, простите, сэр!
Тьюн слез с бочки и бродил по двору, наигрывая на флейте самые разные мелодии, вновь прозвучала и гренадёрская тема.
- Боже, - подняла оживший взгляд мисс Хафхоуп, - это же марш «Ле дюк д’Эпине». А играет мальчик превосходно. Похоже, его учили музыке.
- «Мальчик» спас наши жизни, - заметил Траксетт.
Он в нескольких словах рассказал мисс Хафхоуп об успешной атаке под музыку Тьюна.
- И вы под эту музыку побежали навстречу револьверным выстрелам?
- Меня учили именно так и делать, мисс Хафхоуп. Но большую часть успеха обеспечил этот малый. Без него мы сидели бы в канавах до сей поры, и неизвестно, чем бы всё закончилось.
Мисс Хафхоуп подошла к Тьюну, тот стоял посреди двора столбом, и разглядывал флейту.
- Тьюн, малыш. Спасибо тебе!
Ладошками наклонила она его лохматую голову, встала на носочки и поцеловала в лоб.
Тьюн помотал головой, как делают дети, которым ласка приятна, но при чужих взорах они её стыдятся.
- Это же Баттерфляй-стрит? – спросил он, глядя сверху вниз на мисс Хафхоуп.
- Да, малыш.
- А где же тогда бабочки?
- По ночам они спят.
Тьюн огляделся.
- Жалко. Надо будет прийти днём. А как-то давеча на Дрэгонфлай-стрит я видел стрекозу!
- Да неужели?
- Правда. Большущую! Она ведь там живёт?
- Наверное.
- Я так и знал! Я расскажу Джоуи.
- Всё готово, сэр, - прогудел Майнц.
У Майнца нашлась даже тачка, куда сгребли всё необходимое, и Майнц, пускай хромой и больной, не позволил Траксетту её катить. «Винтовка в ваших руках куда важнее, сэр: мало ли кто глядит на нас из темноты?»
Так они и двинулись, впереди мисс Хафхоуп, за нею послушный ей Тьюн с флейтой, затем одышливый Майнц, выбирающий дорогу для тачки по звуку шагов впереди.
«А в хвосте колонны настороженный и злой цепной пёс Траксетт, мистер Только-Сунься, не выпускающий из рук карабина».
- Этот фрегат, - просипел Майнц, задыхающийся при ходьбе, - осиливает три узла, а то и два. Маловато, что и говорить.
- Какой фрегат? – сразу не сообразил Траксетт.
- Тачка, будь она неладна.
- Как – три узла? - обернулась мисс Хафхоуп, - я сама их складывала. Четыре узла и саквояж.
- Ох… - Майнцу оставалось лишь вздохнуть.
- А! – воскликнула мисс Хафхоуп, - простите, мистер Майнц, я сразу не поняла. Вы же объясняли мне про мили и узлы!
- Фуф. Мне нужно передохнуть. Ничего удивительного, что вы малость подзабыли, с такой-то морокой! Я вообще едва не забыл кто я, и как меня звать. Отдышимся, да пойдём.
Медленно и с остановками они кое-как преодолели переулок и уже спускались по Фэйрфлай-стрит, когда встретили О’Финли. Механик шёл навстречу с коротким револьвером флотского образца в левой руке, за спиной его был закреплён длинный гибкий бамбук с фонариком на конце. Фонарик светил заметно выше и в стороне; «рыба-удильщик», называл своё изобретение механик, благодаря ему он шёл в тени и в сравнении с человеком, несущим фонарь в руках, являлся не очень удобной мишенью.
Траксетт вкратце пересказал ему произошедшее.
- Услыхав пальбу, я показал Эксуайзету как пользоваться дробовиком и револьвером, оставил его на страже, и отправился за вами, сэр.
- Всё в порядке, О’Финли. Идём к вам, отдыхаем. А с утра – за дело.
Они успели пройти лишь пару дюжин шагов.
- Стойте!
Внезапный крик Тьюна заставил всех застыть. Траксетт и О’Финли подняли оружие наизготовку. «Чёрт дери, что там ещё стряслось?»
- Стойте! Я совсем забыл!
Тьюн хлопнул себя по лбу.
- Надо же! Я сразу хотел сказать! Забыл… Я вчера видел крота. Живого! Правда. Не верите? Настоящего! У него лапы…
- Бог с тобою, Тьюн, - сказал Майнц, опустивший рукоятки тачки, - разве можно так пугать людей?
- Живой крот! Он делал носом вот так… - Тьюн наморщил нос и попытался пошевелить кончиком. – А шкура гладкая! Лапы. Не верите? Правда, правда!
Траксетт и О’Финли переглянулись, вздохнули.
Все вновь тронулись в путь, и уже без приключений добрались до ангара.
-
Глава XIII
в ней, несмотря на волнения и трудности, идёт подготовка к отлёту
Тревоги позднего вечера не прошли даром, и хотя и Эксуйазет, первый раз в жизни держащий оружие, и мисс Хафхоуп держались неплохо, не говоря уже о тёртых О’Финли и Майнце, всё же чувствовалась общая подавленность. Переговаривались все глухо и в вполголоса, не было видно улыбок; за стенами ангара царила ночь, наполненная невидимыми неприятелями, под ногами пока ещё твёрдая земля в любую минуту грозила дрогнуть и затрястись. «Я боюсь. Все боятся. И нет нам слов ободрения». Лишь Тьюн не вешал нос, набрал пригоршню ненужных гаек, залез на верх высокого стеллажа и теперь метко кидал гайки в деревянную бочку, вот и развлечение, этому малому и трава не расти. По контрасту с неунывающим Тьюном вся обстановка выглядела лишь хуже. Старик Майнц, утомлённый нескучным деньком, сидел, опустив руки и повесив нос, мисс Хафхоуп сидела, обхватив себя руками, стараясь не подать виду, как чужда для неё столь непривычная обстановка, как гнетёт её неопределённость и зыбкость будущего. «Эй, Траксетт! Где твоя совесть? Кто, скажи на милость, должен ободрять тебя? Разве не ты должен вселять в этих людей, что тебе доверились, уверенность и бодрость? Тьфу, противно смотреть на вас, сэр. Какой вы старший уоррент-офицер, когда вы – тряпка…»
Траксетт влез на железный ящик и стукнул в него кованым прикладом.
- Прошу минуту внимания, леди и джентльмены, - сказал он. – Мы находимся в чрезвычайных обстоятельствах, оттого и меры наши тоже чрезвычайны. «Что ты несёшь? Какие меры? Поговори с людьми, как человек!» Не забудем, что мы – единая команда. На всякий случай, моим заместителем является уоррент-офицер О’Финли, затем штурман Майнц. Наша первая задача с мистером О’Финли – разместить всех в ангаре с наибольшим удобством и обеспечить отдых до утра. В ночной караул отряжаются трое: я, О’Финли и Эксуайзет. Затем. С утра, мы с вами, Эксуайзет, отправляемся в гостиницу за вещами мисс Хафхоуп, затем за вашими и за моими. Оставшиеся готовят завтрак. После общего завтрака безотлагательно начинаются работы по восстановлению дирижабля. Штурман! Вы с мисс Хафхоуп работаете по своему плану, места в ангаре достаточно, когда вам понадобятся занятия под открытым небом, дадите знать мне, я решу, кто будет вас охранять.
Все слушали молча, все смотрели на него, не сводя глаз.
«А теперь начинай врать, умник. Бодрись и всем покажи, как ты во всём уверен, да как ты и чёрта в ступе не боишься».
- Самое главное – нас ждёт успех. Хочу заверить, пока мы работаем, бояться нечего, поскольку любая внешняя угроза будет нами моментально пресечена. Когда мы завершим работу… - он закашлялся и сбился, - … кхм-м, пускай восстановление дирижабля дело непростое, но абсолютно возможное, всё необходимое для этого у нас есть. В три дня… - он взглянул на О’Финли, и механик уверенно кивнул, - всего в три дня мы полностью завершим свою работу, будьте уверены. Дирижабль будет как новенький. Затем – самое большее сутки на сам полёт. Это абсолютно точно. Штурман Майнц и его помощник мисс Хафхоуп также прекрасно справляются со своими обязанностями, справятся и дальше, я прав, мистер Майнц?
Все взглянули на штурмана, тот поднял голову, нехотя кивнул. «Сомневается? Боится? Просто устал?»
- Конечно, я прав. Хочу поблагодарить всех, леди и джентльмены, сегодняшний день был проведён нашей командой с немалой пользой. Все показали себя с самой похвальной стороны, никто не убоялся никаких напастей, все молодцы.
«Крикнуть, что ли, «ура»? Нет, как-то безвкусно». Траксетт представил себе ответное унылое вымученное «ура». Лучше уж никакого, чем эдакая пародия на бодрость.
- Спасибо, что выслушали, леди и джентльмены. Сейчас мистер О’Финли поможет мисс Хафхоуп обустроиться в отдельной палатке, а испытанный суровый боец Эксуайзет подойдёт ко мне по вопросу караульной службы, остальных прошу отдыхать.
- А Джоуи? – неожиданно крикнул с верхушки стеллажа Тьюн.
- Что? Какой ещё Джоуи? – подивился Траксетт.
- Его же нет, - ответил Тьюн, болтая ногами. – Он далеко, за тыщу миль. Ему что делать?
«Ему? Да провалиться к дьяволу, что же ещё?»
- Хм. Пускай готовится, читает устав и ждёт приказаний этот ваш Джоуи.
- Хорошо, - беззаботно отозвался Тьюн, - я так ему и скажу.
Он снова нацелился гайкой, бум-с, попал.
«Меткий парень».
- Звали, сэр?
Траксетт спрыгнул с ящика. Эксуайзет стоял перед ним едва не навытяжку, за плечом на ремне дробовик.
- Неплохо держитесь для штатского, мистер Эксуайзет. Имеете ли вы представление о том, что такое караул, и кто такой часовой?
- М-м… Очень смутное, сэр.
- Понятно. Идёмте, я расскажу.
* * *
-
* * *
Нам нет надобности описывать каждый из последующих дней: за единственным исключением, о котором ниже, все они были точь-в-точь капли перцовки, горькие, крепкие, похожие. Всякое утро начиналось с приведения себя в порядок, затем завтрак; кашеварил Траксетт, и делал это преотлично, он гордился своим умением готовить и, нужно заметить, гордился не напрасно, благо, на изыски высокой кухни никто не рассчитывал. Затем Майнц со своей помощницей углублялись в изучение штурманской науки, трое же мужчин, по рабочему одетые, принимались за восстановление дирижабля.
В первый день им удалось из двух паровых машин изготовить одну.
- Машина нештатная, - хмуро предупредил О’Финли, - по размерам-то она входит в моторный отсек и точно садится на станину, однако вес её едва не вполовину больше обычной, а выдаваемые лошадиные силы меньше. Что поделаешь, ничего иного у нас нет.
Хмурый О’Финли самым придирчивым образом проверил каждую мелочь. Дирижабль – покуда только шар – подогнали к машине и закрепили её стропами, добавили через впускной клапан фаэтония, шар всплыл на пару футов от земли, его на растяжках, точно строптивого быка отвели в распахнутые широкие высокие ворота, и паровой двигатель в две минуты очутился снаружи, встал на каменистой площадке. Шар отогнали в сторонку и заякорили, в котёл была залита вода, в топку накидан уголь. Через несколько минут разбросанный по колосникам уголь разгорелся, стрелки манометров начали двигаться, О’Финли хмурился, Эксуайзет пожимал плечами – ему доселе не приходилось сталкиваться с неожиданностями в работе паровых машин, отчего и происходила его определённая беззаботность в этом смысле.
Наконец пары были должным образом разведены, напряжённый О’Финли не переставал заглядывать туда и сюда, велел Эксуайзета подкинуть угля, подал энергию «на вал», отключил, снова подал, довёл температуру и давление до критических отметок, превысил их – тут Эксуайзет встревожился; стрелки дрожали, двигатель гудел, раздавалось шипение, всё это нарастало и нарастало, О’Финли же и глазом не моргнул. Наконец он велел успевшему не на шутку встревожиться Эксуайзету сбросить пар.
- Что-то худо-бедно получилось, - проворчал он.
Траксетт знал механика не один день. Такое его поведение безошибочно показывало, что собранный ими двигатель куда как неплох, насколько вообще может быть неплох двигатель, собранный из списанного старья.
- Теперь – гондола, - сказал механик, и через четверть часа паровая машина вернулась в ангар.
Они принялись за восстановление гондолы дирижабля. Они резали, рубили, пилили, сверлили; переносили, подтягивали, крепили; они нагревали в горне клёпки и вколачивали их в отверстия ещё раскалёнными, а затем плющили тяжёлым молотом. Они чертовски уставали, но каждый, оглядывая сделанное, чувствовал какой-то подъём в своей душе. Так они проработали этот день и следующий, и ещё один; они установили в моторный отсек паровой двигатель, соединили его с коробкой, распределяющей энергию вала; чередой валов поменьше они подсоединили на бортовых кронштейнах оба пропеллера; они взялись за систему управления, провели и закрепили проволочные и стержневые тяги к элеронам, закрылкам и хвостовому оперению.
Только один случай нарушил эту идиллию и внёс нешуточный разлад в едва начавшее спокойствие.
В предпоследний день они дружно обедали, поглядывая на преображённый дирижабль, держащийся на стропах посреди ангара, с гондолой, палубой с фальшбортом на носу и корме, с леерами по бортам, вдруг тяжкий гул донёсся до слуха, земля под ногами дрогнула, зазвенела посуда, медленно-медленно колыхнулся на стропах вытянутый зелёный шар.
«Началось», - прочёл каждый из них в глазах своих товарищей, - «боже праведный, началось».
- Спокойно, леди и джентльмены, спокойно, - услышал Траксетт свой голос. Голос этот удивил его самого, он был спокойный, уверенный, на пару тонов ниже его обычного. – То, что сейчас произошло всего-навсего отдалённый признак грядущего, отнюдь не начало землетрясения или извержения.
«Боже, как бы я хотел верить тому, что говорю», - взмолился Траксетт, чувствуя, как дрожь пробегает по его спине.
- Наш капитан дирижабля абсолютно прав, - совершенно хладнокровно заметил О’Финли, ловко удерживающий вилку обрубками пальцев левой руки, вот уж кто явно ничего не боялся, - то, что сейчас произошло, по-научному именуется «продром». Такие толчки-продромы свидетельствуют о возможном – через несколько дней, или недель – крупном землетрясении. К тому времени мы с этим зелёным малышом, - он кивнул на всё ещё тяжко колеблющийся на стропах дирижабль, - будем далеко отсюда.
«Чёрт, неужто я угадал?»
Траксетт почувствовал облегчение. Они с механиком были давно знакомы, бывали во многих переделках, и Траксетт полагал, что страх О’Финли неведом вовсе, а познания его в науках глубоки и всесторонни, и коль скоро О’Финли говорит, что ничего страшного нет, то стало быть так оно и есть.
Кабы он знал, что сейчас механик О’Финли напряжением всех сил сдерживает охватившие его дрожь и панику, что он безумно рад неведомо из каких глубин памяти выскочившему научному меткому словцу, тогда бы Траксетт напугался куда сильнее.
По счастью, он сего не знал.
Тем не менее, приготовления их неуклонно завершались. Дирижабль всё больше и больше принимал вид вполне годного к полёту воздушного корабля. Мисс Хафхуоп со штурманом упорно занимались, мисс Хафхоуп то читала вслух выдержки из книг, то решала задачи, заданные ей Майнцем, то что-то чертила на бумаге. Они выходили и на открытое небо, днём при солнце и вечером при звёздах. Майнц объяснял, мисс Хафхоуп кивала, задавала вопросы.
Тьюн обжился в ангаре, О’Финли был совершенно прав, когда говорил, что присутствие Тьюна помогает работе. Он разговаривал, пел, играл на своей флейте – где только он взял её? кто только обучил его игре? – кидал гайки в бочку, рассказывал про жуков и соек, он никому не мешал и не надоедал; надо сказать, что Траксетт иной раз замечал, что в чём-то понимает Тьюна несмотря на его нелогичность и непредсказуемость.
Вдобавок, без Тьюна было бы скучно.
Преобразился Эксуайзет, и это было заметно. Бледный, несколько похудевший, с кругами под глазами Эксуайзет трепетно слушался механика О’Финли, из кожи вон лез, стараясь помочь, и, как заметил Траксетт, даже старался подражать ему в поведении.
В эти считанные дни Эксуайзет стал так же хмурится, как О’Финли, стал так же немногословен, как О’Финли, даже приглаживать свои белобрысые вихры он стал совершенно теми же движениями, что и О’Финли, предплечьями, без кистей. Было бы преувеличением сказать, что механик и его молодой помощник сделались точно родные братья, однако же рослый, плечистый и мускулистый черноволосый О’Финли и невысокий, рыхлый белобрысый Эксуайзет в какие-то три-четыре дня стали на удивление схожи. И, воля ваша, затурканный клерк стал куда меньше робеть.
-
Глава XIV
наука штурмана Майнца
Штурман Майнц сидел в парусиновом кресле за столом, ощупывая руками расстеленные карты, придавленные тяжёлыми линейками и угольниками. Его слепые глаза то и дело шевелились под веками. Первое время движение этих выпученных блёклых пузырей пугало и отталкивало мисс Хафхоуп, однако за последние дни она успела привыкнуть и перестала замечать их.
- Альфа Единорога на сорока трёх градусах, а Шило-в-Заднице… прошу простить, я, само собой, хотел сказать Серпентиум, такая, как мы помним, заметная звезда, переместилась к востоку. И вот вопрос, где же мы находимся по долготе?
Мисс Хафхоуп проверяла карты и таблицы, что-то шептала. Снова проверяла.
- Получается, на… на ста шестнадцати градусах западной долготы?
- Отчего же так робко, мисс? Всё верно.
Мисс Хафхоуп съёживалась, нервно поводила плечами под накинутой от ветра шалью. В чём тут подвох? Наука о движении по звёздам всегда выглядела невыразимо сложной, непостижимой. Однако правила, разъяснённые слепым ворчливым грубияном, неожиданно оказались понятны, логичны и доступны. Расчёты, проводимые по этим правилам, казавшиеся непосильными из-за сложных терминов и множества каких-то совершенно невероятных значков, оказались не многим более сложны, чем подсчёт петель в сложном вязанном рисунке, следовало только точно подставлять значения, аккуратно считать и методично выполнять последовательность. Но ведь не может быть, чтобы такая сложная наука давалась новичку так просто. Да ещё и женщине!
Никому, и в первую очередь самой мисс Хафхоуп не приходило даже в голову, что она, в самом деле, способностями к математике может превосходить даже многих мужчин. Все, и в том числе мисс Хафхоуп отчего-то были уверены, что женщина и математические способности не могут сочетаться. Никому не приходило в голову, что у женщины математические способности могут попросту дремать, не особо нужные в жизни, зато, став востребованными, они могут явить себя во всей своей красе.
Точно так же и со способностями к преподаванию. Никому – и в первую очередь самому штурману Майнцу – совершенно не приходило в голову, что первоклассным преподавателем не обязательно является лишь строгий требовательный педант, назубок знающий многие страницы десятка книжек и нетерпимый к малейшим заминкам или оговоркам. Кто бы мог ожидать, что грубый вредный неопрятный старикан окажется знающим, терпеливым и толковым преподавателем? Что грубоватый, но вполне добродушный человек, влюблённый в свою работу, хорошо знающий её по своей многолетней практике, может единственно ради удовольствия проговаривать у себя в голове многие положения из учебников, переводя их на вполне доступный язык, отшлифовывая до афоризмов.
Когда ученица штурмана прорешала все задачки без единой оговорки, когда некоторые из задач она самостоятельно решила разными способами, когда с помощью секстана она безошибочно вычислила точные координаты острова, тогда оба, учитель и ученица перевели дух и посмотрели друг на друга. Конечно, слепые глаза штурмана Майнца просто шевельнулись в орбитах и уставились туда, куда указывали им наделённые тончайшим слухом широченные мохнатые уши штурмана, однако мисс Хафхоуп уже привыкла к этим невидящим глазам и спокойно выдержала этот слепой взгляд.
- Теперь вы – мои глаза, мисс Хафхоуп.
- Да, сэр.
- Теперь вы – глаза нашего воздушного корабля.
- Да, сэр.
Штурман Майнц качнулся в своём парусиновом кресле.
- Скажите, мисс Хафхоуп, а какого вообще цвета ваши глаза?
Такой вопрос, не имеющий ни малейшего отношения к штурманскому делу, совершенно не удивил мисс Хафхоуп. Она уже знала, что ровным счётом ничего злонамеренного за ним не таится. Какой бы ни был грубиян, штурман Майнц был по-своему тактичен.
- Карие, сэр.
- Карие? Вон как. У меня-то были серые, что туман на болоте. А когда вы узнали, что они у вас карие?
Мисс Хафхоуп пожала плечами.
- Не помню. Я просто всегда это знала. А что?
Штурман Майнц растянул губы в улыбке, что было, несомненно, большой редкостью.
- Не поверите, мисс, я до девятнадцати лет понятия не имел, какого цвета у меня глаза. Мне оно было без надобности, вот я и не знал. А как мне стукнуло, значит, девятнадцать, тут вдруг дед выделил деньги на фотографическую картину для всей нашей семьи. Это было в Зееланде, такое, знаете, гнилое побережье, иной раз добром и не поймёшь, где кончается прибрежная марь, а где уже начинается море. На этой картине всё наше семейство – Майнцы, и Баттке, и иные прочие фамилии, все друг другу родня – стоят строем, что твои матросы с крейсера на плацу, и у всех глаза вылуплены, смотрят в кружок, точно оттуда на них деньги посыплются. Дед хотел запечатлеть всё семейство перед смертью, и запечатлел, а вскоре, ясное дело, помер. На поминках все рассматривали эту фотографическую картину, да хвалили дальновидность деда. Уж куда дальновиднее – взять, да помереть… Но не о том речь. Моя двоюродная тётка тут возьми, и скажи мне, ах, мол, Ганси – меня, ежели по настоящему, Гансом зовут, вовсе и не Джоном, да собственно, и Джоном-то нынче особо никто не зовёт, - у тебя, говорит, Ганс, на фотографической картине глаза точно как у твоего дяди Питера, такие же серые. Ну, я глянул в зеркало уже со значением. Точно, серые. Ну, узнал, и что? У нас у всего семейства такая серая пелена в глазах. А у вас, стало быть, карие. Хм. И каково оно, с карими глазами?
- Благодарю вас, сэр, в целом неплохо.
- Неплохо, неплохо, если, конечно не считать, что мы нынче со всеми своими глазами, хоть зрячими, хоть незрячими, хоть карими, хоть пусть фиолетовыми знай, сидим себе, да ждём, когда вулкан начнёт припекать нам задни… в общем, когда вулкан покажет нам, кто тут главный.
- Надеюсь, мы успеем улететь, сэр.
- А я и не сомневаюсь, что мы взлетим, мисс. Я даже не сомневаюсь, что вы разыщете путь по звёздам куда лучше, чем иные остолопы в мореходной школе. Словом, ни взлёт, ни полёт меня нисколько не пугают. Меня заботит только посадка. Простите, ежели вас лишний раз пугаю.
- Что вы, сэр, нисколько не пугаете. Я ничуть не боюсь…
- А то я не слышу! Боитесь, ещё как. Меньше чем я, конечно, ну да я – известный трус. Все грубияны трусы, смелому нет нужды грубить. Я боюсь пуще всех, а вы, мисс, куда меньше, но всё одно, боитесь. Я, как ослеп, стал заметно лучше соображать. Раньше мог увидеть у кого какого цвета, к примеру, те же глаза, да только что это давало? Сейчас этого не вижу, и ничуть не расстроен. Зато теперь, хоть и без глаз, а людей вижу насквозь. Что Эмптифулл честный, честный, а жулик, я знал ещё задолго до всех его фокусов. Тут и глаза не нужны. А что наш Эксуайзет по всем законам жулик, а парень честный, я тоже знал. Неужто я бы с глазами это видел?
- А мистер Траксетт?
- А что «мистер Траксетт»? Как сделаем посадку в безопасном месте, я вам всё выложу про мистера Траксетта, всё поведаю, как на духу. А покуда извините, он не кто-нибудь, а наш с вами капитан. Капитанов, мисс, не обсуждают, им подчиняются по первому свистку, только поспевай. Давайте-ка лучше разберём ещё одну задачку. Записывайте.
* * *
-
* * *
Дирижабль стоял готовый, его проверили и убедились, что всё в нём работает как должно. В бункеры засыпали уголь из расчёта двойного запаса пути, в паровую машину залили воду. Механик попросил весь экипаж с собранными вещами встать на большие угольные весы. Полученный вес он набрал балластными блоками, заложил ими палубу гондолы и произвёл замеры подъёмной силы дирижабля.
Они оказались неутешительны, подъёмной силы фаэтония в шаре едва хватало, чтобы оторвать дирижабль от земли. Виной тому была нештатная паровая машина, заметно более тяжёлая, да ещё и слабая.
Траксетт и О’Финли мрачно переглядывались.
- Что мы можем скинуть, О’Финли? – вполголоса спросил Траксетт.
О’Финли задумчиво провёл по щеке предплечьем.
- Давайте, капитан, подсчитаем ещё разок. Итак, нас шестеро, и наш общий вес девятьсот тридцать шесть фунтов. Уголь - мы измельчили крупные куски, чтобы плотнее уложить, и забили бункер под завязку. Это с учётом должного запаса, и экономить на угле нельзя. Пресная вода – мы не можем лишить себя ни единой капли. Запас продовольствия мы вынуждены не брать – перед отправлением плотно поедим, а затем либо мы за десять-двадцать часов доберёмся до земли, либо… несколько фунтов еды нас не спасут. Личных вещей только самый мизер – бумаги, деньги, драгоценности. Тёплую одежду не берём, климат хорош, на большую высоту, где холод, нам не хватит подъёмной силы. Всё вместе вытягивает на восемьдесят пять центнеров и шестьдесят четыре фунта. Иными словами четыре тысячи двести восемьдесят два фунта. Вот же! – невесело усмехнулся он. - Запасов мало, зато общий взлётный вес звучит солидно. Это очень много для допустимой нагрузки маленького дирижабля. Мы набрали верхний предел, а вот сбросить не можем и фунта. Кое-как мы взлетим, и наше счастье, если погода будет божеская, потому что первые сутки мы не сможем держать безопасную высоту.
- Но потом мы начнём понемногу терять вес?
- Что, капитан? А, ну да, постепенно будет уменьшаться уголь. - О’Финли хмуро оглядел гондолу. – Но это потом. Нам нечего убрать, капитан, я уже сколько раз думал. С вашего позволения, я сравнил бы дирижабль со щуплым пехотным рекрутом. Поджарый, знаете, без единой жиринки, навьюченный по полной выкладке, да ещё лишний мешок на горбу. И должен бодрой рысью протопать далёкий марш.
- И с песней, - невесело усмехнулся Траксетт, представивший себе эту картину.
- Песня, это единственное, что можем взять сверх всего без увеличения веса, – тут и О’Финли усмехнулся, что бывало с ним редко, - и то если короткая.
-
Глава XV
в которой появляется искушение
Вечером накануне отлёта ещё раз проверили дирижабль. Не столько ради дела – техническое состояние его было недурное, сколько ради успокоения экипажа. Траксетт замечал, что без дела ему в голову лезут нехорошие мысли, это сейчас под ногами твёрдая земля, а впереди несколько долгие часы, когда под ногами только палуба дирижабля, потом провал пустоты, потом море. Любая поломка… об этом Траксетт боялся даже и думать. Другим эти мысли тоже могут забивать голову, а лучшего отвлечения, чем работа, не найти.
В ночь перед отлётом все проснулись от нарастающего гула, доносившегося сверху, со стороны просыпающегося вулкана. За тяжёлым гулом последовал подземный толчок, потрясший старый ангар, заставивший всех вскочить на ноги. За стенами ангара усилился ветер, тяжёлый дирижабль посреди помещения после толчка медленно колыхался на стропах, гулкий рокот вновь прокатился сверху едва не до самого моря и затих.
«Боже праведный, только бы дотянуть до светлого времени и спокойно взлететь», - думал Траксетт, стараясь сохранять внешнее спокойствие. Никто не спал, все встревоженно переглядывались, даже мисс Хафхоуп показала из палатки свой острый нос, завитые волосы выбивались из-под белого ночного чепца, большие тёмные глаза оглядывали спутников, дольше всего задерживаясь на Траксетте.
- Всё в порядке, леди и джентльмены, небольшой прощальный концерт нашего старого друга вулкана Фишбоун. Прошу всех спокойно отдыхать и набираться сил, завтра нам в путь, и я хочу всех видеть посвежевшими.
Неизвестно, как кто воспринял эту его команду, по счастью больше ночные толчки не повторялись, самому Траксетту казалось, что бьющееся в испуге сердце не даст ему заснуть до самого утра. Он ошибся, и ошибку эту обнаружил лишь с рассветом, когда, вскочив, обнаружил, что едва не проспал.
Он приготовил завтрак, в чём ему сегодня помогла мисс Хафхоуп, Траксетт не стал возражать: завтрак предстоял плотный, все запасы еды и множество личных вещей бросали на острове из-за перевеса.
В начале дня погода лучше не стала, небо чернело, и хотя дождя не было, дувший с моря ветер нёс едкую морось. О’Финли сходил на разведку на ближний мыс, вернувшись, сообщил, что «Велиал» ушёл и его дымы видны на краю горизонта. Завод и шахта Эмптифулла также не зажигали огней, ни одного дымка не было ни над одной трубой.
Дирижабль вывели из ангара, держащие его тросы натягивались, точно нити. Неожиданно раздался толчок, над вершиной вулкана начал виться пока ещё слабенький сизый дымок. Всё было ясно, тянуть далее не имело смысла.
- Пора грузиться, друзья, – сказал Траксетт.
Начали погрузку, и тут Тьюн, до этой минуты никому не доставлявший решительно никаких хлопот, стукнул себя по лбу и с криком «он же там! Как я забыл? я уже…» бросился бежать к лесу.
- Только этого не хватало, - в сердцах сказал Траксетт.
- Грузимся, капитан, - сказал О’Финли, - малый вернётся, он вчера твердил мне про какую-то нору под корягой, где много слизней и где его другу хорошо. Я и не думал, что он выкинет такой фокус, но уверен, что парень вернётся.
- Все заходим на борт, - сказал Траксетт, - пока не разводим пары, ждём самое большее полчаса.
- Есть, сэр.
Они погрузились, и прождали час.
Тьюна не было.
Клокотание из глубин вулкана становилось громче, сизый дымк превратился в чёрный и стал больше и гуще, теперь уже то и дело вспыхивали огни над срезанной вершиной, их отсвет отражался на стенах домов, на лицах людей, всё более мрачневших.
По очереди они с механиком спускались по шторм-трапу, ждали Тьюна, малый не появлялся. Они собрались в гондоле, решили подождать ещё немного, Траксетт вызвался выйти наружу сам.
Траксетт проверял крепления строп, когда с земли его окликнул смутно знакомый голос. Он оглянулся и увидел закутанного в плащ человека, стоящего подле дирижабля, лицо закрыто зюйдвесткой, у ног тачка с мешком внутри. Траксетт подошёл к борту, резкий порыв ветра качнул дирижабль, пришлось ухватиться за скользкий леер.
- Это я, - сказал человек, поднимая край зюйдвестки. – Говорят, будто вы капитан на этом пузыре.
«Капитан? Громко сказано…» - подумал Траксетт.
- Да, я капитан, – твёрдо сказал он. - Что вы хотели, мистер Эмптифулл?
- Может, сделаете пару шагов мне навстречу? Я вас не съем.
- Хорошо.
Он спустился по верёвочному трапу, теряясь в догадках, что же могло понадобиться настоящему хозяину острова. Эмптифулл молча глядел.
- Давайте-ка поговорим с глазу на глаз. Сразу скажу, Траксетт, хоть я и смотрел на это дело косо, не могу не признать, идея склепать дирижабль из всякого хлама была не так уж плоха. Теперь вот что. Основные грузы я отправил уже давно, а нынче отправляюсь с последним своим… гм… уловом на своём дирижабле. И всё бы ничего, но возник заметный перевес. Мы сбросили всё лишнее, что могли, и всё равно нам некуда деть часть добытого из земли. («Знакомая ситуация!») Я прикатил тачку, в ней груз, не тяжёлый, но дорогой. Сейчас мы с подпишем договор, и у вашего дирижабля будет первый фрахт. Хороший заработок, вам такой и не снился. Дальше. За вес не беспокойтесь, тут всего-навсего восемь брусков нибелунгена, каждый по семнадцать с половиной фунтов, в договоре указан совершенно точный вес, но если вы волнуетесь, мы можем всё перевесить уже вдвоём. Сто сорок фунтов, всего ничего.
Несколько секунд Траксетт молчал, осознавая услышанное. Нибелунген! Если бы только можно было взять на борт этот груз! Это и вправду был бы отличный фрахт, о таком фрахте можно только мечтать. Один-единственный стандартный брусок нибелунгена стоит целое состояние. Был бы конец всем бедам, безденежье, считай, забудешь навсегда. О, как это было бы здорово! Ну отчего всегда так? Когда удача, богатство лежат рядом, можно коснуться рукой, вот как раз тогда взять их и невозможно.
- Очень жаль, мистер Эмптифулл, но никакой груз мы принять не можем.
- Вздор, что значит, «не можете»? – отмахнулся Эмптифулл. - Какие-то жалкие сто сорок фунтов? Вы, очевидно, не поняли, Траксетт, что именно я привёз? Я же сказал, это нибелунген, тот самый, что втрое дороже золота. Здесь всего-навсего сто сорок фунтов, считай, не вес для такого дирижабля. Но это почти как четыреста фунтов чистого золота, если в пересчёте на ценность. Выкинь за борт любой хлам, и прими этот груз. Выброси балласт.
- У нас нет ни единого фунта балласта.
- Что? Что значит - «нет балласта»? Всегда можно найти, что выкинуть ради золота. Золото многое превращает в балласт.
- Уголь и пресная вода будут для нас в полёте дороже золота, - терпеливо сказал Траксетт. - Запас личных вещей всей команды не потянет и на один брусок. С учётом самого необходимого у нас и то перевес двести фунтов, мы едва-едва способны набрать безопасную высоту. Мы и лишнего коробка спичек взять не можем.
Эмптифулл снял зюйдвестку и швырнул её на тачку. Взгляд, которым он оглядел Траксетта с ног до головы, был бешеным.
- Вы, видать, плохо понимаете меня, Траксетт, – теперь Эмптифулл говорил совсем тихо, старательно сдерживая свою злость. - Здесь, – он ткнул пальцем в сторону мешка, - состояние. Видите? Тут восемь брусков, и один из них лично ваш. Так я прописал в договоре, по прибытии на Мадапалам вы сдаёте моему представителю семь брусков, восьмой забираете себе. Вы хоть можете себе представить, что такое семнадцать с половиной фунтов нибелунгена? Это почти пятьдесят фунтов золота. Это означает, что у вас будет обилие денег до конца жизни. И меня не волнует, что же именно вы выкинете за борт своей лоханки.
- Очень заманчиво, мистер Эмптифулл, - сказал Траксетт, отчётливо представив себе гору банкнот, которую сулит брусок, и с трудом удерживаясь, чтобы не сглотнуть слюну. – Вы не представляете, как мне бы этого хотелось. Но мы с О‘Финли рядили и считали и так и эдак. Нам совершенно нечего убрать с борта.
- Хватит болтать, Траксетт! У меня по горло дел, да и вам тоже пора лететь. У всех у нас своя выго… – Тут Эмптифулл прищурился. - А, ясно, Траксетт! Я догадался, что вам нужно. Вы не так-то просты, плохо же я думал о вас. Так и быть, впишем в договор, вам два бруска, а мне шесть, и давайте, принимайте груз.
- Нет.
- Что?! – Эмптифулл впервые возвысил голос. – Вы что же это, так до сих пор и не поняли, о чём идёт речь? – У него затряслись кулаки. - У вас будет чуть ли не сто фунтов золота. Вы сможете купить себе всё, что пожелаете. Я предлагаю фрахт, за который любой капитан любого корабля не задумываясь отдал бы правую руку.
- Нет, сэр.
Эмптифулл всё-таки сумел сдержаться. Какое-то время он молча неотрывно смотрел в лицо Траксетт, затем волчьим движением оглянулся - поблизости не было ни души.
- Слушайте, Траксетт, - он приблизился и вновь заговорил тише. – Избавьтесь от О’Финли, мой вам совет. Этот никчёмный обрубок человека достаточно тяжёл, а проку от него больше нет. Чем мог помочь, он уже помог – на кой чёрт он нужен теперь? Этот сопляк Эксуайзет сумеет отлично справиться и без него! Отправьте О’Финли на берег с каким-нибудь заданием, назначьте ему время отлёта попозже. А сами улетайте с богатством.
- Я не избавляюсь от членов экипажа.
- Жалко О’Финли? Ладно. Тогда избавьтесь от старого слепого жирного дурака Майнца. Оставьте на берегу его, он весит вдвое больше любого из вас. Какой теперь от него толк, если даже вертихвостка-певичка научилась прокладывать курс как заправский штурман? И на том берегу у вас будет свой мешок золота.
- Нет.
Ветер свистел, тени от туч проносились над землёй, легко переходя со склона на море, превращая стального цвета волны в чёрные. Лицо у Эмптифулла посерело, губы сжались.
- Так, так. Без певички и без слизняка Эксуайзета вы не полетите, это ясно.
Он не сводил с Траксетта бешенного взора, но старался сдерживаться.
И тут появился Тьюн. Он спускался с косогора, весёлый и беззаботный.
- Я нашёл! – крикнул он, приближаясь. На лице его была радостная улыбка. – Слышите? Ей-богу!
Эмптифулл бросил на Тьюна короткий безразличный взгляд, и вновь уставился на Траксетта.
- Я нашёл его. Правда! Джоуи так рад!
- Джоуи?
Разворотом атакующей кобры Эмптифулл обернулся.
- Джоуи? – повторил он.
- Я нашёл! – Тьюн подошёл совсем близко, в руках у него был ёж.
- Это ёж! Видели? Живой ёж! Вы видели ежа? А вы?
Эмптифулл снова обернулся к Траксетту.
- Вот что, Тьюн, - мягко сказал Траксетт, не глядя на Эмптифулла, - ты молодец, но мы за тебя волновались. А ну-ка давай скорее на борт.
- Он не колется! – Тьюн подскочил к шторм-трапу, ухватился, соскочил и вновь подошёл к Траксетту. – Правда, правда. Потрогайте, не бойтесь. И вы потрогайте! Он жил под корягой.
Эмптифулл не повернул головы. Траксетт легко погладил ежа и погрозил Тьюну пальцем.
- Давай, парень, живо на борт.
- Я же говорю – не колется!
Тьюн поцеловал ежа, радостно подскочил к трапу, взвился по нему и влетел в дверь.
Эмптифулл оглядел Траксетта с головы до ног.
- Он что, летит с вами?
- Конечно.
- Вы брали его в расчёт общей нагрузки?
- Разумеется.
«Ах вот, к чему ты клонишь…»
- Так это же отлично, - сказал Эмптифулл. На лице его появилась довольная улыбка. - Вот и решение проблемы! Траксетт, я знаю, зачем вы его взяли, но вы ошиблись. Вы, верно, ждали, что у блаженного окажется эльф-огонёк? Вот и дождались. Его никогда не было, пресловутый Джоуи всего-навсего ёж. Без эльфа-огонька… на кой дьявол вам Тьюн? Парень рослый и крепкий, весит не меньше ста сорока фунтов, и слепому видно, что…
Траксет почувствовал нарастающий гнев.
- Плевать я хотел на всех эльфов. Тьюн летит с нами, потому что он член экипажа.
- О! Бросьте болтать чушь, Траксетт! - с нескрываемым презрением сказал Эмптифулл. - У меня по горло дел, да и вам с вашей бандой тоже пора лететь отсюда. Здесь металл втрое дороже золота, целых сто сорок фунтов, как раз полный вес этого никчёмного идиота!
- Вот что, Эмптифулл, прекратите оскорблять члена моей команды.
- Идиот – член команды? Да у вас сплошь вся команда хуже некуда, если он – член вашей команды! – выдержка вновь изменила Эмптифуллу, от одного взгляда на мешок с бесценным металлом, которому грозила безвозвратная утрата, его начинало трясти.
– Может, вас пугает закон? – шипящим голосом произнёс он, вновь приближая лицо чуть не вплотную к лицу Траксетта. - Здесь нет закона, а там, где он есть, никому нет дела до Тьюна, никто и не вспомнит о нём. Да что я тут один распинаюсь? – вновь возвысил он голос. - Спросите своих людей, они как раз выползли из своих нор, распахнули уши. Эй, на борту! Не поленитесь, послушайте умных людей!
Траксетт оглянулся. На шум на палубу уже вышли четверо, выбрались все, кроме Тьюна.
- Эй! – зычно крикнул Эмптифулл, - эй, команда! Ваш капитан решил отказаться от фрахта! Взгляните сюда… - он нагнулся, легко подхватил тяжеленный мешок, поднял его перед собой, как новогоднюю игрушку. Края мешка опали, и стали видны торчащие тусклые торцы металлических брусков.
- Взгляните! Это бесценный металл. Это как раз то, ради чего день и ночь без передыху работала моя шахта. Основную часть нибелунгена я уже отправил, загрузил на свою «Ламию», а вот это предлагаю перевезти вам. Здесь восемь брусков и… - он злобно покосился на Траксетта, лицо его исказилось усмешкой, - и три из них… слышите? три!... достанутся экипажу. Надо только ссадить за борт прощелыгу Тьюна, никчёмного Тьюна, что даром занимает место и даром жрёт хлеб. Как раз будет нужный вес.
Он повернулся всем телом и аккуратно поставил в скрипнувшую тачку тяжёлый мешок.
- Эй, на борту. – Он вновь повернулся. - Сразу хочу сказать – ни о каком корабельном эльфе у Тьюна даже не мечтайте! Это обман, у недоумка нет и не может быть чудесного эльфа, он плетёт невесть что. Ссаживайте его на берег, принимайте груз, подпишем договор и счастливого полёта. Стоит вам только добраться до первого же банка, и вы уже через час устанете пересчитывать свои барыши. Ваши карманы будут набиты банкнотами так, что лишнее будет вываливаться на мостовую, а вам будет лень нагнуться.
Команда молчала.
«Кто первый скажет – «надо подумать?» Кто-то ведь может сказать…»
- Мистер Эмптифулл, - произнёс наконец О’Финли, всегда испытывавший к нему заметную неприязнь, - ступайте-ка вы к дьяволу. Он, верно, сильно скучает без вас.
- Так, - сказал Эмптифулл, окидывая О’Финли презрительным взглядом, - с вами мне всегда всё было ясно. Скорее ваши пальцы начнут бойко играть на пианино, чем голова начнёт хоть немного думать. А вот что пропоёт наша пташка, хотел бы я знать? Мисс Хафхоуп уж конечно не так глупа, как безрукий и безмозглый О’Финли, мисс Хафхоуп уже прикинула, сколько её собственных драгоценностей будут лежать на зеркальном столике в её собственном доме, не так ли? Вы уже чувствуете своими ручками приятный хруст свежеотпечатанных купюр, дорогая мисс? Он близок.
- Вы очень добры, мистер Эмптифулл, - сказала мисс Хафхоуп, делая невинный книксен. – Спасибо вам за то, что наверняка учли мои новые знания. Будь у нас на борту настоящий штурман, вы бы выкинули за борт и меня.
- Майнц! – крикнул Эмптифулл, сразу перестав обращать всякое внимание на певицу. – Вы-то настоящий штурман, уж вы повидали виды. Вы слепец, зато не глупец. Скажите, что вам нужно избавиться от придурка Тьюна, и до конца жизни у вас будет, чем ублажить своё брюхо. Объясните им хоть вы, что золото в кармане дороже жизни безумца.
- Нет, сэр.
- «Нет»? Майнц, вы сдохнете в канаве. А что скажет юный Эксуайзет? Толковый малый, этот Эксуайзет. Вы научился ценить звон монеты, юноша? Тюрьма прошептала вам на ухо тайну, что без денег мы все просто грязь под ногами?
- Я знаю цену деньгам, сэр, - сказал Эксуайзет, изрядно испуганный, - но я вместе со всеми скажу «нет». С вашего позволения…
Эмптифулл замолчал. Он обернулся, и в который раз осмотрел лежащий в тачке мешок с брусками нибелунгена.
- Ладно, - сказал он, - вы умеете торговаться всем экипажем. Интересно, что вы ответите, если я скажу слово «пять»?
Тишина, слышно, как тросы поскрипывают при порывах ветра.
«Пять брусков нибелунгена! Невероятное богатство!» - Траксетт вдруг заметил, что он против своей воли уже начал умножать.. делить… И даже кое-что успел потратить. «О, чёрт! Готов спорить, многие сейчас так же умножают и делят…»
Эмптифулл молча поглядывал то на Траксетта, то на экипаж, вне всякого сомнения, легко читая все нехитрые мысли.
- Тут всё очень просто, - сказал он. – Целый брусок капитану, и по полбруска каждому члену экипажа. Будете купаться в золоте до конца своих дней.
Молчание.
- Помалкиваете? Эй, Траксетт! – во второй раз Эмптифулл начал терять самообладание, у него прорезался нервический смешок. - А какой вообще толк от вас? Вы не капитан. Посмотрите на него, команда: он ведь только называет себя капитаном! Он не нужен вам вообще, вы отлично справитесь и без него. Уходите, Траксетт, смотри, вся команда смеётся над вами. Вы сделали своё дело, но теперь вы – отработанный пар, никому вы не нужны, уходите прочь, дайте этим прекрасным людям возможность спастись и разбогатеть!
- Помочь вам подняться по трапу, капитан? – сказал О’Финли, нарочно игнорируя Эмптифулла.
- Благодарю, механик, я сам.
Эмптифулл издал рычание. Он схватил тачку и быстро продвинул её на пару ярдов ближе к трапу.
- Эй вы, все! Что смотрите? – Он бешено оглядел команду. - Да каждый из вас стоит меньше, чем маленький кусочек любого из этих брусков. За всех вас вместе я не дал бы и полбруска. Представить себе не могу, как такому сброду удалось сделать паровой дирижабль. Зато с дирижаблем вы стоите мне пять брусков, пять, чёрт бы вас всех побрал! Выкидывайте за борт кого хотите, берите мои бруски и каждый оставшийся на борту станет богат до конца жизни! Этот металл по весу дороже золота, в сотый раз говорю. Вы хоть понимаете, от чего отказываетесь?
- Спасибо вам, мистер Эмптифулл, - сказал Траксетт, чувствуя озноб. – Нет, правда, спасибо. Всегда полезно знать правду о себе, а услышать правду из уст умного делового человека полезно вдвойне. – Эмптифулл с ненавистью смотрел на него, а Траксетт чувствовал, что уже не может сдерживаться.
- Каждый из нас не стоит и кусочка от ваших брусков, так оно и есть. Я – никакой не капитан, всего-навсего телеграфист. Один слеп, другой безумен, у третьего нет рук, певица, да клерк, отсидевший в тюрьме - грош цена любому. Каждый из нас в отдельности не удостоился бы и пожатия вашей руки. Друзья, взглянем сами на себя: мы все плохи – кто из нас хуже всех? Мы все тут никчёмные, так выберем же самого никчёмного из нас, продадим его, предадим его, предадим себя.
Он замолчал, переводя дух. Остальные тоже молчали.
- Но это если каждый в отдельности. Смотрите, все вместе мы заслуживаем от мистера Эмптифулла приз: целых пять брусков бесценного металла, каждый брусок стоит целое состояние! Так вот какая, оказывается, цена нашей команде? Команде из калек, из убогих, из отверженных? – Траксетт обвёл взглядом команду. - Кто мы? Если мы предадим хоть одного из нас, мы оценим себя до последнего пенни, каждый признается сам себе, что он – никто. Продай товарища, и до конца жизни будешь ты знать свою истинную цену. До конца жизни, будешь помнить, как могли и тебя обменять на кусок металла, предать и бросить могли твои же товарищи.
Кто-то кашлянул. Эмптифулл стоял, сжимая побелевшие кулаки, точно хотел ударить.
- Пока мы живы, пока мы команда, найдутся нам и другие призы. Но стоит нам продать одного из нас, мы будем проданы все. Никто уже не будет верить другу, никто не будет спать спокойно, зная, что завтра может явиться новый Эмптифулл, и на этот раз на новый кусок металла сменяют уже тебя.
- Мне не нужен этот металл, - сказала мисс Хафхоуп.
- И я отказываюсь, мистер Эмптифулл, - дрожа, подал голос Эксуайзет.
- Раз уж другие, - прогудел Майнц, поводя тяжёлой головой, - раз другие не хотят вышвырнуть за борт такого старого слепого дурака, как я, то будь я проклят, если сам соглашусь выкинуть кого-нибудь.
- Мы все остаёмся на борту, - сказал О’Финли, скрещивая на груди культи рук.
- Вы сдохнете нищими! - с тихой ненавистью пригрозил Эмптифулл.
- Мы всю жизнь были нищими, сэр, - неожиданно набрался смелости Эксуайзет, - мы никогда никому не были нужны. Я тоже могу думать, и вот что я подумал. Без людей, которые в меня верят, без людей, которым я нужен, я так и останусь никчёмным человеком, хоть с ног до головы осыпь меня золотом.
- Какой это дурак захотел бы осыпать тебя золотом? – презрительно и насмешливо спросил Эмптифулл.
- Вы сэр, только что. Вы и сейчас хотите подарить мне бесценный брусок взамен за провоз остальных ваших брусков. Что, разве не так?
- Ты что-то очень осмелел, - тихо и угрожающе сказал Эмптифулл.
- А кого ему бояться? – с презрением сказал О’Финли. – Сквалыгу и мошенника, сидящего на островке, как клуша на яйцах? А ну, сунься на борт.
- В последний раз предлагаю, - затрясся Эмптифулл, выхватывая из мешка два тяжёлых бруска, и вздымая их над головой, - это куда дороже, чем золото. Ни у одного из вас в жизни не будет второго такого шанса!
- Ни у одного не будет, это верно, - холодно сказал Траксетт, - и раньше ни у одного не было. Другое дело, у команды. Вы – не последний владелец шахты, Эмптифулл, далеко не последний, кому понадобилось везти срочный груз в дальнюю даль. Ладно, сворачиваем разговор. Отойдите-ка от трапа, Эмптифулл, нам пора взлетать. У нас, знаете ли, ёж на борту.
- Шесть вам, - не выдержал Эмптифулл, темнея лицом, - забирайте шесть, пусть мне останутся хотя бы два. Я не могу бросить нибелунген на гибнущем острове.
- К чёрту ваш нибелунген, - зло сказал О’Финли.
Траксетт влез на борт, и Эксуайзет ловким матросским манером, так непохожим на его прежние неуверенные движения, убрал верёвочный трап прямо из-под носа Эмптифулла.
- Семь против одного! Слышите? Семь, будьте вы прокляты!
Скрипнул парусиновый стул. Старый штурман поднялся, легко, легче многих зрячих, шагнул к лееру, и сплюнул за борт.
-
Глава XVI
в коей появляется неожиданный персонаж
Траксетт всегда со страхом представлял себе, как же он будет командовать воздушным судном. Но теперь злость вселила в него уверенность и даже подбросила толику равнодушия.
- По местам стоять, - коротко бросил он, точно делал это всю жизнь. – О’Финли!
- Я, сэр!
- Разводим пары.
- Есть, сэр. Экс, старина, развести пары, как я учил.
- Ай-ай, сэр, - Эксуайзет лихо козырнул, вынул спички, выхватил хранившийся в специальном углублении мощный запальный факел и поджёг пропитанную керосином тряпку. Уголь был давно уже в топке, теперь он запылал, занялся ясным пламенем.
Траксетт оглядел команду. Мисс Хафхоуп сидела слева по борту у откидного столика, к которому тонкими лесками крепилась лоция местных вод с проводкой до самого Мадаполама. Позади неё в пристёгнутом к борту парусиновом кресле сидел Майнц, то и дело наклонявшийся к карте еле видящим выпученным глазом, и мрачно сопевший. Механик сидел на стуле по правому борту, под висящим сверху железным ящиком, из которого торчали рычаги с чёрными бакелитовыми шариками, в этом ящике был механизм управления передачи с паровой машины на валы обоих пропеллеров, и это было его ведомство. Эксуйазет примостился между дверцей угольного бункера и топкой, держа наготове удобный угольный совок, а на палубе у паровой машины сидел Тьюн, поглаживающий ежа.
Траксетт глянул в иллюминатор. Эмптифулл так и сидел на тачке, обхватив голову руками. «Стоит ли так убиваться из-за нескольких брусков, пусть даже бесценных? Ведь он переправил их не один десяток, человек этот богат, как мало кто в мире, когда его душа скажет «довольно»? Впрочем, довольно философствовать. Признаться, а рад тому, что произошло».
- Послушайте, Эксуайзет, - сказал О’Финли, оглядываясь, - вы следите за котлом?
- Да, сэр.
- Что за чертовщина у вас творится?
Эксуайзет глянул на манометр и подскочил.
- Боже праведный!
- Что там?
- Я… я не знаю, сэр! Тут уже полный пар, хотя…
- Этого не может быть, - вставая, сказал О’Финли, - этого не может… - он взглянул на манометры, на температурные датчики, повернул взгляд на Тьюна, - а если и может, - добавил он дрогнувшим голосом, - то только по одной-единственной причине.
- А что случилось, О’Финли? – Траксетт шагнул к паровой машине; стрелка манометра парового котла была близка к красной отметке, чего ранее так быстро не случалось.
- Тьюн, дружище, - сказал механик, - ты говоришь, разыскал друга под корягой?
- Ежа, - безмятежно отозвался Тьюн.
- А где твой Джоуи?
- А! Я забыл! Джоуи! Джоуи вернулся. Он жил на вулкане, мы с ним разговаривали. Он питался вулканом. А сейчас он с нами, смотрите. Подержите ёжика.
Тьюн передал ежа механику, вынул из кармана своего зелёного сюртука коробочку из-под гуталина.
Он не успел ещё её раскрыть, по жёлтоватому неповторимому свечению и Траксетту и О’Финли сразу стало ясно, что на борту у них корабельный эльф-огонёк, чудное таинственное существо, способное многократно усиливать энергию сгорания.
- Твой друг… этот эльф… он поможет нам добраться до острова? – спросил Траксетт.
- Джоуи сказал, что он рад, - Тьюн поставил коробочку с пылающим жёлтым огнём перед самой топкой, - отчего ежи едят слизняков? Я бы в жизни не стал, тьфу.
Траксетт и О’Финли переглнулись. Одна мысль сразу посетила обоих, но опередил всех Майнц.
- Стало быть, лишний уголь нам не особо-то и нужен. Эй, кто зрячий, погладите-ка за борт. Пройдоха Эмптифулл, обещавший мне, что я сдохну под забором, далеко ли ушёл со своими брусками?
Траксетт выглянул в иллюминатор, толкнул дверь и вышел на палубу.
- Эй, Эмптифулл, - крикнул он, перекрывая усиливающийся ветер, - предложение ещё в силе? Рад бы вас ограбить, но воспитание не позволяет. Как насчёт пятьдесят на пятьдесят?
Эмптифулл поднялся со своей тачки и недоумённо взглянул вверх.
* * *
- Слушать мою команду. По местам стоять. Отдаём швартовы и идём на взлёт.
- Есть!
- Есть!
- Есть, капитан!
Держащие стропы карабины отстёгнуты, рывок, дрожание палубы под ногами, и ввысь, ввысь, ввысь летит корабль, неукротимым тяжёлым движением, точно гигантская рыба, всплывая сквозь чёрные тучи к дальней пронзительной синеве. Где наш дом? Вот наш дом – дрожащая палуба, облезшие борта, ржавые заклёпки вокруг иллюминатора, и в чистом стекле его видно твоё лицо, и лица твоих товарищей, которым суждено вместе с тобой или погибнуть, или добраться до родной земли. Лети, смотри вдаль, слушай посвист ветра в ушах. Что ждёт тебя? Какие моря пересечёшь ты? Огни каких городов засияют под твоими ногами тёмной ночью? Чьи восхищённые, безразличные или завистливые взоры проводят тебя с земли?
Траксетт вдруг почувствовал, как внутри него всё поёт. Полёт – как это прекрасно! Как он раньше не замечал, ведь летал десятки раз?
- Капитан, прикажете сразу давать на оба винта? – негромко уточнил О’Финли, заранее отлично знающий ответ.
- Да, механик, - очнулся Траксетт.
- Есть, сэр. Экс, пар на оба винта!
- Есть, пар на оба винта, сэр! Летим, сэр!
- Летим, Экс! Летим…
Вот уже исчез далеко внизу и позади злосчастный остров. Мисс Хафхоуп склоняется, покусывая губу, у штурманского столика, в руках у неё циркуль, линейка, она смотрит то на компас, то на карту, то в иллюминатор.
Пора становиться за штурвал.
- Два румба вправо, сэр, - говорит мисс Хафхоуп, и её голос тоже уверенный, точно и она всю жизнь отдавала команды рулевым.
- Есть два румба вправо, - Траксетт закладывает штурвал, сразу представляя, как вдоль гнутых труб по смазанным машинным маслом роликам скользят сейчас металлические тросы, как рулевые тяги медленно проворачивают хвостовое оперение, почти с наслаждением ощущая, как гигантская рыба-дирижабль, всем своим телом преодолевая сопротивление воздуха, послушно берёт вправо.
- Ой! Ой! Получается! Сэр, получается! – мисс Хафхоуп оторвалась от столика с картами и смотрит на него поражённым взглядом, сама не веря себе. – Мы легли на курс, Траскетт! То- есть, сэр. Мы, в самом деле, легли на курс!
- Ещё бы, - ворчливо сказал Майнц, медленно усаживаясь в своё парусиновое складное кресло, - вы – моя лучшая ученица, якорь мне в глотку. Мы ляжем на курс, дойдём до Мадапалама, легко, точно треска по проливу, и выпьем в таверне «Монах и зяблик», будь я трижды проклят. – Он задрал голову и втянул ноздрями воздух. – Я уже почти чую запах тамошней свинины с приправами, жареной на углях. Вы справитесь, мисс Хафхоуп, рейс наш будет удачен. Господь бог не любит жлобов, а мы с вами не жлобы, нас он потерпит.
Чёрные тучи проносились мимо, ветер завывал в снастях. Внутри гудела накалённая паровая машина, снаружи мощными движениями рубили воздух тяжёлые деревянные лопасти винтов. То и дело подрагивала рифлёная палуба, то и дело в общий шум вмешивался жуткий вой залётного ветра, постоянно трепетали, постёгивая по обшивке, концы линьков, иногда весь дирижабль кренился на борт, и всё это должно было бы пугать, но, странное дело, Траксетт чувствовал уверенность и спокойствие. Дирижабль вёл себя точь-в-точь так, как планировали при его постройке, даже лучше, чем он себе это представлял.
- Мы словили попутный ветер! – произнёс Майнц, придвигаясь к уху Траксетта, - он добавляет нам к скорости не меньше четырёх узлов, а то и все пять!
- Отлично!
Договор с Эмптифуллом о доставке четырёх брусков в обмен на четыре других был подписан, уголь был выброшен, загруженные сто сорок фунтов нибелунгена не давали прежнего перевеса. Теперь на каждого из шестерых приходилось по одной третьей части бруска, целое состояние, о котором никто из команды прежде и мечтать не мог.
У самой дверцы топки на рифлёной палубе стояла простая баночка из-под гуталина, в ней подрагивал жёлтый огонь, все слышали о нём, но никто из команды раньше вблизи не видел ни единого эльфа-огонька. Тьюн улёгся прямо на палубу, лицом к огоньку, какое-то время болтал с ним, потом взялся играть на флейте, потом заснул.
Пусть спит.
-
Глава XVII
заключительная
Итак, в один прекрасный день в порт Сент-Клеменс, главный город острова Мадаполам, прибыл странный дирижабль. Было ещё довольно светло; что в воздухе, что над океаном стояли тишь, да гладь. Дирижабль заходил с юго-юго-востока, он шёл над водою не очень высоко, однако винты крутились на удивление весело, ход у дирижабля был бодрый, не менее чем в полтора десятка узлов, и выброшенные через клапаны белёсые пары тянулись за кормой пушистым витым облаком, постепенно тая в светлом небе.
- Готов лопнуть, если у них на борту нет «корабельного эльфа», - Кен Лофферти, глава торговой фактории, старожил, судебный присяжный и староста прихода опустил подзорную трубу и показал рукой, - видишь, как молотят винты? Паровая машина при таком тоннаже сама по себе не в состоянии дать такой ход. На борту этой развалюхи сейчас трудится эльф, рыночная цена которого сойдёт за небольшой пароход. – Он снова поднял трубу и покрутил окуляр, всматриваясь. – Э! На борту надпись – Фишбоун, - он опять опустил трубу и всем телом повернулся к собеседнику, коменданту порта Вигу Эккерсу, - ты видал? Фишбоун! С проклятого богом острова удалось бежать кому-то ещё.
- Если у них на борту хоть один брусок нибелунгена, - желчно сказал Эккерс, крепкой загорелой рукой отнимая трубу у товарища и наводя её на дирижабль, - то значит, мы видим перед собой не паршивый воздушный трамп, а яхту богачей. В контору Дуикса пришли биржевые сводки, после гибели острова Фишбоун цена на металл взлетела чуть не на сорок процентов.
- Нибелунген, - проворчал Лофферти, сплёвывая. – Кто погрузит его на эдакий пузырь? Эмптифулл вывез добытое на своей «Ламии», а самая последняя его партия удирает во все лопатки вместе с ним на дирижабле «Алисия», который уже вот-вот на подходе. Впрочем, какое наше дело? Смотри, вывешивают флаги. Что там? «Просим входа в порт»… отчего же нет?
Дирижабль подлетал к берегу всё ближе и ближе, и его пузатое отражение в тихой глади бухты шло рябью от вращающихся в нескольких ярдах от воды пропеллеров. Уже виднелись лица, прильнувшие к иллюминаторам, и луч заходящего солнца отражался нестерпимым медным сполохом от начищенного бортового колокола, заставляя щуриться или прикрывать глаза рукой.
* * *
Что ж, вот и вся история острова Фишбоун, несчастный островок погиб в пламени вулкана и землетрясении. Впрочем, мы с вами интересовались не столько этим островом, сколько мистером Траксеттом. А что же с ним?
С ним ничего особого. С его друзьями, впрочем, тоже. Разве назовёшь чем-то особым новую фирму «О’Финли и Эксуайзет, строительство и ремонт морских и воздушных судов», что недавно была открыта в Дарфильдских верфях Столицы? Разве назовешь особым новую пивоварню «Майнц и Баттке», что так же недавно открылась в одном из городков – как, бишь его? – впрочем, не так уж важно, в одном из городков зееландского побережья.
Тьюн не забросил ни флейту, ни ежа, ни своего давнего приятеля Джоуи, который продолжает изучать улиток, соек и жуков, время от времени показывая своё эльфийское мастерство в котельной новой верфи мистера О’Финли.
Дождь за окнами вроде бы затих, возьмём с каминной полки свежую газету, пролистнём мудрёные парламентские дебаты, где его светлость сэр Эн изощряется в полемике с его высокородием лордом Эм, это не по нашему уму, не будем задерживаться и на сводках из колоний и биржевых ведомостях, найдём на развороте раздел объявлений.
Отринем рекламу, объявления о продаже всевозможных вещей и об невероятных услугах тоже нас не интересуют. Вот колонка «Помолвки» - другое дело.
«Сим удостоверяется, что сего числа объявили о своей помолвке отставной старший уоррент-офицер М.Дж.Траксетт и Л.П.Хафхоуп, дочь покойного преподавателя математики Э.Н. Хафхоупа, выпускница пансиона «Ореховый палисад». Свидетелями присутствовали гг. О’Финли, Эксуайзет, Майнц, Тьюлсбёрн, а также многие обер-, штаб- и уоррент-офицеры Западно-Глэмлендского пехотного полка Её Величества».
Вот, пожалуй, и всё, что нам следует знать о мистере Траксетте.
-
Спасибо огромное, эр Штырь :) Получила истинное удовольствие. А напечатана эта прелесть будет?
-
Спасибо огромное, эр Штырь :) Получила истинное удовольствие. А напечатана эта прелесть будет?
О, здравствуйте, Tany! Очень рад!
И рад, что Вам понравилась "Повесть". Что касается вопроса, главное хорошо, что имеется определённость:
-
Почему? :( :'(
-
Только вернулась из отпуска, а тут такие новости! Очень рада Вашему возвращению, эр Штырь, давненько-давненько… Сразу принялась читать, ибо соскучилась. :)
С огромным удовольствием прочла о славных джентльменах-воздухоплавателях. А разве бывают воздухоплаватели не джентльменами? (Риторический вопрос :D )
И тут же вспомнилась Ваша «Королева Вероника».
Здесь всё та же прекрасная сказка о порядочности, добре, верности и дружбе. Спасибо.
-
Спасибо, эр Штырь! Ещё не дочитал, только перевернул страничку. Но, оправдывая в -надцатый раз свой ник, не могу на позанудствовать. Косинус тридцати градусов не единица, а одна вторая ;D
-
Спасибо, эр Штырь! Ещё не дочитал, только перевернул страничку. Но, оправдывая в -надцатый раз свой ник, не могу на позанудствовать. Косинус тридцати градусов не единица, а одна вторая ;D
Прошу прощения, но 1/2 - это синус 30гр. или косинус 60гр.
-
Спасибо, эр Штырь! Ещё не дочитал, только перевернул страничку. Но, оправдывая в -надцатый раз свой ник, не могу на позанудствовать. Косинус тридцати градусов не единица, а одна вторая ;D
Прошу прощения, но 1/2 - это синус 30гр. или косинус 60гр.
Ндя уж... Утверждение, что дважды два - пять, конечно лучше утверждения, что дважды два - девять. Но только не в сравнении с "дважды два - четыре"! Эх, сижу себе в луже, и винить некого - сам уселся :( Спасибо, что по носу щелкнули - оно полезно!
Да, ещё раз спасибо автору! Эр Штырь, прочёл с большим удовольствием! А уж представить себе бедного и несчастного сэра Эмптифулла, когда команда согласилась таки взять груз на борт... Эх, пир богов! ;D
-
Очень мило. Только конец немного предсказуем и вызывает ассоциации с эпизодом из "Джен Эйр". ;)
— А псалмы? Я надеюсь, их ты любишь?
— Нет, сэр.
— Нет? О, какой ужас! У меня есть маленький мальчик, он моложе тебя, но выучил наизусть шесть псалмов; и когда спросишь его, что он предпочитает — скушать пряник или выучить стих из псалма, он отвечает: «Ну конечно, стих из псалма! Ведь псалмы поют ангелы! А я хочу уже здесь, на земле, быть маленьким ангелом». Тогда он получает два пряника за свое благочестие.
-
Очень мило. Только конец немного предсказуем и вызывает ассоциации с эпизодом из "Джен Эйр"
И Хвала Леворукому и эру Штырю, что все живы и счастливы! Хотя бы в этом его мире.
А эпизод из известнейшего дамского романа... по мне, так там совсем на другом акцент, лично у меня такие ассоциации не возникают.
-
А эпизод из известнейшего дамского романа... по мне, так там совсем на другом акцент, лично у меня такие ассоциации не возникают
Я про известный приём, когда благородному герою предлагается выбор между корыстным и высокодуховным, он выбирает высокодуховное, и...обнаруживает, что бог (боги, добрая колдунья, судьба и др.) за правильный выбор ему ещё и вкусного подкинули. ;)
-
Очень мило. Только конец немного предсказуем и вызывает ассоциации с эпизодом из "Джен Эйр". ;)
Это очень легко объяснимо - я ханжа и лицемэйр!!!
Хоть бейте меня, эры и эреа, хоть режьте, а я всё ж люблю хорошие финалы.
Да и кто не любит?
-
Это очень легко объяснимо - я ханжа и лицемэйр!!!
:) ;) :D
Хоть бейте меня, эры и эреа, хоть режьте, а я всё ж люблю хорошие финалы.Да и кто не любит?
Все мы любим. :) Но я люблю чтобы и хороший, и слегка непредсказумый, либо слегка открытый. Ну например как в "Порко Россо". ;)
-
чтобы и хороший, и слегка непредсказумый, либо слегка открытый.
А вот на это требуется талант, отточенное писательское мастерство... Что уж требовать от простого лекаря?
-
А вот на это требуется талант, отточенное писательское мастерство... Что уж требовать от простого лекаря?
Да кто ж требует? Я мечтаю... :) Мне ещё вот тут конец нравится.
https://uacabinet.com/image/catalog/hydojka/fant_fent/1/72313.jpg
-
Как-то не углядела вовремя эту повесть. И очень даже зря.
Спасибо автору за добрую историю и отличную (и ироничную) стилизацию. :)
-
Большущее спасибо за замечательную историю. Такую по-английски добротную. :)