Официальный форум Веры Камши
Кэртиана => От Диамни до Барботты => Тема начата: Dama от 17 Сен, 2018, 17:41:02
-
На старом форуме осталось множество прекрасных стихов и прозы, и было бы жалко о них забыть. Думаю, если выложить заново кое-что из любимого старого, это будет интересно, особенно тем, кто недавно пришёл на Форум.
Здесь я начну выкладывать любимые вещи по Кэртиане. Если хотите - присоединяйтесь!
Стихи эрэа Laty из топика "Любимым миром навеяное"
* * *
Жизнь - она как граница
Между "было" и "будет".
На бумажных страницах -
Не бумажные судьбы.
Впереди - неизвестность,
Бытие неземное,
Ожидание песни,
Ожидание боя.
Снова ищем подсказки
В перекрестьях сюжета -
В двух шагах от развязки,
В двух шагах от Рассвета.
04.08.12
* * *
Гранатовые рощи Алвасете
Красуются в уборе винно-красном,
А свет луны, слегка зеленоватый,
Рассыпал блики в призрачной воде…
Сегодня мне пейзаж приснился этот,
Смутив покой иллюзией напрасной –
Предчувствием, что где-то и когда-то…
Но шепчет разум: «Никогда. Нигде».
И всё же, позабудется нескоро,
Не раз вернётся сказочными снами,
Картиной с исчезающим сюжетом,
Изменчиво-неуловим на вид:
На берегу залива дивный город,
Скалистый мыс над бурными волнами,
Гранатовые рощи Алвасете,
И замок – без хозяина – грустит…
6.03.12
* * *
От войны до войны только миг, только шаг.
«От войны до войны» - на дыханье одном.
Понимаю, что было всё именно так,
Что иного пути, как не жаль, не найдём.
Ты играешь с судьбой. Победителей нет.
На вселенских весах снова «против» и «за».
Вспоминаются фразы старинных легенд,
Будто синие тоже у смерти глаза.
Отзывается звоном алатский хрусталь.
«Чёрной кровью» иль ядом наполнен бокал?
А во взгляде усмешка скрывает печаль…
От войны до войны – лишь короткий привал.
Что игра королей? Что любовь королев?
Есть полёт против ветра и жизнь на краю.
Гордый Ворон… А, может, и впрямь – чёрный лев,
Вновь поставивший всё на удачу свою.
Нет Рассветных Садов – только вечный Закат,
Пистолеты, и шпага, и верный мориск…
Ты не дал себе права вернуться назад.
Только право на бой. Только право на риск.
11.03.12
* * *
Игра не кончена.
Не пробил час прощаться.
Ещё не взят решающий аккорд,
Ещё есть время жить и улыбаться,
На миг забыв о том, что дальше ждёт.
Не думать о Проклятьях и Защитах,
Не спорить с горькой памятью ветров.
Что бой всего на ход вперёд рассчитан,
Забыть. Сейчас – забыть. Не нужно слов.
Не надо даже музыки. Лишь небо,
Лишь звёзды да пьянящий запах трав.
И не понять уже, где быль, где небыль,
И как узнать, кто прав был, кто неправ…
Всего полшага до лихого танца.
Какие ждут крутые виражи!..
Пришла пора в расклад игры вмешаться
И правде стали, и зеркальной лжи.
Ещё всё будет – ярко, но недолго.
Звенеть бокалам и клинкам не раз.
Закатная полынная дорога
Дождётся. Скоро. Только не сейчас.
Игра не кончена…
13.05.12
СТРАЖИ ЗАКАТА
Угли старых костров
Затянулись травой,
Стихли звуки подков,
Пыль дорог улеглась…
Знать, пора уходить
В беспредельность миров,
За минувшей грозой –
Той, что здесь пронеслась.
Мы не зло, не добро,
Мы не свет и не тьма.
Завязались хитро
Наших судеб узлы.
Наше прошлое – тень,
Сбитой птицы перо,
Наша память – туман,
Горсть остывшей золы.
Безмятежность, покой –
Нам не знать этих слов.
Вновь раскат громовой,
Как набат, вдалеке.
Ведь поручено нам
Беспощадной судьбой
Равновесье миров
Удержать на клинке.
30.03.12
МАРСЕЛЬ
Тревога кружит над предзимней страною
Предчувствием горьким беды настоящей.
А нервы натянуты тонкой струною –
Той самой – отчаянной, вечно звенящей.
Закрыть бы глаза, не спешить, отдохнуть бы…
Нет – снова вперёд, и потери не сломят.
Меняются люди, характеры, судьбы
На Зимнем Изломе, на Зимнем Изломе.
…А он говорил, что друзей не бывает,
Что дружба лишь миф. Но тогда почему же
Тоска неотступная сердце сжимает,
И ты понимаешь, как он тебе нужен.
Все средства важны – от расчёта до риска,
Но путь лишь пунктиром пока обозначен.
И снова сквозь память летит «Каммориста»
Предвестием необходимой удачи.
Уже до финала осталось немного:
Круг должен замкнуться, эпоха – смениться…
…Мелькает, стелясь под копыта, дорога.
Тревога кружит и велит торопиться.
11.03.12
* * *
Наступит же время на свете
Дать отдых клинкам и знамёнам,
Когда свежий ветер рассветный
Коснётся души обожжённой,
И станет от этого ветра
И горше, и чуточку легче…
Долги будут розданы щедро.
Каштаны зажгут свои свечи.
Кому-то – залечивать раны,
Кому-то – домой возвращаться,
Не путаясь в липком тумане.
И с другом не надо прощаться,
И скрип затворившейся двери
Не будет казаться угрозой…
Тогда подсчитаем потери –
Тогда будет право на слёзы.
27.11.12
РОМАНС
Давай станцуем на границе двух миров:
Шагнём вперёд – и в лица дышит твоё море,
Шагнём назад – там чистый снег моих предгорий.
Давай станцуем на границе двух миров!
Звенит струна – её услышим только мы.
Она сильнее всех оркестров, вместе взятых,
Она горька и вечна, как полынный запах –
Звенит струна. Её услышим только мы.
И с нами кружатся созвездья двух небес.
Дорожка лунная ведёт к истокам света,
И лепестки граната облетают с веток,
И с нами кружатся созвездья двух небес…
Я не хочу тот сон из памяти стирать.
Не говорите, что полёт свободный прерван!
Я буду ждать тебя – безумно, вечно, верно,
И в никуда с ветрами письма посылать.
19.05.12
* * *
Переплетаются миры –
Придуманный с реальным, нашим.
И наш, привычный, с той поры
Уже по-новому окрашен:
Весомей, ярче каждый миг,
Тревожней и алей закаты…
И фразы из любимых книг
Растаскиваем на цитаты.
Что здесь, что там – полёт и высь,
И ход истории фатальный.
Ещё попробуй разберись,
Какой из двух миров реальней:
Как будто соединены
Вечнозвенящею струною…
Мир неотступно входит в сны,
И дарит небо неземное.
…Осенний лист летит к земле,
Весна танцует, лето плачет…
А на два мира жить светлей,
И разве может быть иначе!
14.09.12
* * *
…А был когда-то Первый Том.
И переплёт – как дверь в Иное,
В Легенду. В мире непростом,
Охваченном бедой, войною.
Начало судеб, строк и строф.
Живая жизнь в старинной раме.
Далёким отблеском костров
Горел холодный красный мрамор.
И на контрасте «вечность – миг»,
Где времена близки безмерно,
Нужнее всех на свете книг
Вдруг стали «Отблески Этерны».
А дальше были корабли,
Бои, Осенняя Охота,
Дороги, что сквозь ночь вели,
И ощущение полёта.
Где он – межмировой порог?
И осознанье, как впервые:
Герои этих книжных строк –
Они реальные, живые.
Свои держали рубежи,
Свершая то, что могут люди –
За дружбу, за любовь и жизнь.
Всё это было. Есть. И будет.
25.11.12
-
Спасибо, эрэа Dama, что открыли эту тему. И впрямь, так много прекрасного на просторах форума написано про героев ОЭ, а некоторым не повезло всё читать в момент появления на зелёных страницах. Я постепенно выискивала, наслаждалась, но подозреваю, что много ещё не охвачено :) А то, что уже прочитано, стоит перечитать и вновь насладиться.
Меня в своё время просто сразил клип на стихотворение эрэа Laty "А был когда-то первый том..."
https://www.youtube.com/watch?v=WQxYi3WfkZk (https://www.youtube.com/watch?v=WQxYi3WfkZk)
-
Вот, а я когда-то пыталась найти этот клип и не нашла. Прекрасно. И к слову. Может, кто помнит клип с музыкой Бетховена "Лунная соната"? Не помню автора, просто помню эту музыку в клипе.
А стихи-юморинки можно?
***
У нас ведь нет определенья,
Что есть искомый Абсолют,
И я имею подозренье –
Здесь корень наших бед и смут.
Вот я под оным понимаю
Весь свод законов мировых:
Кобыла пегая хромая
И власть стихии - все от них,
И сила эорийской крови,
И верность клятве, данной раз,
И крепость заданных условий,
И синева известных глаз,
Одно лицо от дедов внукам,
И повелительские сны,
И прочие такие штуки
Звать Абсолютом мы должны.
Незримей духа, крепче стали,
Нелепо на него пенять:
Ну, как орать на перевале,
Потом лавину обвинять.
Всех навернет одним ударом,
Не разбирая, кто кричал,
Примерно вот таким макаром
И Абсолют, как тот обвал.
И нарушение Порядка –
Навроде вопля среди скал.
Ведь миру без того несладко,
Зачем усиливать развал?
А вот раттоны в Кэртиане
Есть чужеродный элемент.
Как трихинеллы, его ткани
Они сгрызут в любой момент.
И, паразиты, подбивают
Народ порядок нарушать,
Мыслишки злобные внушают,
Чтоб Кэртиану ослаблять.
Yolka
Об Абсолюте словопренья
Того гляди, с ума сведут...
Но сканинавы во спасенье
Нам подарили "Абсолют"!
prokhozhyj
-
КМК под Лунную был Разговор ( Арно и Валентин). Если это он, то его вроде по просьбе автора удалили. Но поищу.
А ещё просто обожаю вот этот клип про Росио
https://www.youtube.com/watch?v=ARW_2H76PvE (https://www.youtube.com/watch?v=ARW_2H76PvE)
Нашла новый клип Рассвет - приглянулся :) Под "Катюшу"
https://www.youtube.com/watch?v=ELnRpQXXCsQ (https://www.youtube.com/watch?v=ELnRpQXXCsQ)
-
КМК под Лунную был Разговор ( Арно и Валентин). Если это он, то его вроде по просьбе автора удалили. Но поищу.
А ещё просто обожаю вот этот клип про Росио
https://www.youtube.com/watch?v=ARW_2H76PvE (https://www.youtube.com/watch?v=ARW_2H76PvE)
Нашла новый клип Рассвет - приглянулся :) Под "Катюшу"
https://www.youtube.com/watch?v=ELnRpQXXCsQ (https://www.youtube.com/watch?v=ELnRpQXXCsQ)
Вот ссылка на клипы по ОЭ. Не всё мне нравится , но есть очень славные или симпатичные.
https://www.youtube.com/results?search_query=%D0%BA%D0%BB%D0%B8%D0%BF%D1%8B+%D0%BF%D0%BE+%D0%BE%D1%82%D0%B1%D0%BB%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%B0%D0%BC+%D1%8D%D1%82%D0%B5%D1%80%D0%BD%D1%8B (https://www.youtube.com/results?search_query=%D0%BA%D0%BB%D0%B8%D0%BF%D1%8B+%D0%BF%D0%BE+%D0%BE%D1%82%D0%B1%D0%BB%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%B0%D0%BC+%D1%8D%D1%82%D0%B5%D1%80%D0%BD%D1%8B)
1.Но если не все нравятся, то может быть не стоит их сюда заносить? У Темы вполне ясный подтекст.
2. Нет, это было совсем не о том. По-моему, тоже Latty, но я не уверена. И ещё. Можно ответить мне в личку, дабы не забивать, как мне думается, такую прекрасную тему лишней информацией. Прошу прощения, если что. :)
-
Нашла новый клип Рассвет - приглянулся :) Под "Катюшу"
https://www.youtube.com/watch?v=ELnRpQXXCsQ (https://www.youtube.com/watch?v=ELnRpQXXCsQ)
А поют-то - по каковски?
-
А стихи-юморинки можно?
Конечно, можно. Все можно - и стихи, и прозу, и клипы, и картинки.
А Ёлкин Абсолют с послесловием Прохожего - это что-то!
И ещё из любимого. Эрэа Тэа, из цикла "Дора Долорес Алва"
(некоторым стихам названия дала я)
БАЛЛАДА О ВСТРЕЧЕ
Сегодня спою вам песню
Которую всякий слышал:
Поют ее ловцы крабов
На северном побережье,
Звучит она и в тавернах
За кружкой "Змеиной крови",
Но вам я спою иначе:
Как я от отца услышал.
Давно это дело было.
Немало за это время
Родилось на свет младенцев,
Что нынче седыми стали.
И сам я, Певец Мигеле,
Тогда был Микаэлито,
Мальчишкою босоногим.
В тот год наш дор соберано,
Алваро из рода Алва,
Весной гостил в Марикьяре
У дора Рамиро Салины.
Увидел он там дориту
Прекрасней, чем ясный полдень,
Чьи косы - как небо в полночь,
А губы - алая ройя.
Нежнее цветов жасмина
Была дорита Долорес,
Сестра Рамиро Салины.
Ее увидел Алваро
И сердце свое ей отдал.
Но стала дорита чахнуть.
Улыбкою мимолетной
Не дарит она Алваро,
Как прежде это бывало,
Хотя с ним всегда любезна.
Как тень блуждает по саду,
К гостям все реже выходит...
Веселья в доме не стало.
Встревожился дор Рамиро.
Расспрашивал он дориту:
- Сестра моя дорогая,
Недуг ли тебя тревожит?
- Любимый брат мой, Рамиро,
Сердце в груди не бьется -
Его навеки похитил
Могучий и грозный витязь.
В тот вечер дор соберано
Решился спросить Долорес:
Не он ли виной явился
Тому, что она печальна?
Ему ответила дева:
- Прекрасный дор соберано,
Вы мне нанесли обиду,
Сильнее которой нету:
Похитив девичье серце,
Вернуть его не спешите.
Учтиво дорите нежной
Ответил дор соберано:
- Увы, вернуть ваше сердце
Я вам уже не волен.
Взамен вам свое отдам я,
Чтобы печаль утешить.
В тот день счастливей Алваро
Не было средь живущих,
Разве его невеста -
Сестра Рамиро Салины.
11.07.10
СВАДЕБНАЯ ПЕСНЯ
В ярких цветах и лентах,
Под тонким шелком вуали,
Невеста весны прекрасней,
Нежнее цветка граната.
Счастья тебе, Лолита,
Счастья, невеста Ветра!
Те, кто тебя увидит,
Полгода цветет улыбкой.
Сестру свою рэй Салина
Сегодня вручает Ветру.
Жених твой идет навстречу,
Легкой поступью ветра.
Глаза его словно звезды
Любовью к тебе сияют.
Хороший день, соберано!
Счастья с юной супругой!
Ворон своей голубке
Сегодня браслет оденет.
Пусть трижды четыре ветра
Вам вечно приносят счастье!
1.04.10
У счастливых супругов родилось шестеро детей - четыре сына и две дочери.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ АНТОНИИ-КАЭТАНЕ
Мое сердце сегодня уснуть не хочет,
Слишком ярко светят сегодня звезды.
Не пытайся поймать их, моя Танинья:
Слишком темными станут тогда все ночи.
За окном луна собирает звезды,
Нижет их, как бисер, на ленту неба,
До рассвета будет луна трудиться,
Чтобы моряков миновали беды.
Отражает море узор созвездий,
Песни волн сплетает со звездным светом.
Пусть тебе приснится, моя Танинья,
Как звезда поет на исходе лета...
14.09.10
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ИНЕС
Ночь укрывает землю
Звездным своим покровом.
Нынче луна родится
Только к рассвету.
Спи, Инезилья, спи.
На исходе лета
Отец домой возвратится.
Спи, моя нежность, спи.
На исходе лета
Брат твой на свет родится.
Спи, не тревожься -
Это в зарослях птица
Звезды зовет на небо.
19.06.10
МЕЧТА О СЫНЕ ПОСЛЕ РОЖДЕНИЯ ДОЧЕРЕЙ
Осень на мягких лапках
Крадется сквозь скалы к морю,
Жадно лакает воду,
Жар остужая листьев.
В воздухе запах яблок -
Нынче полны корзины.
Долго еще до снега
И до рожденья сына.
Астролог одно пророчит,
А сердце стучит другое.
Какой же узор мне выбрать,
Чтоб вышить шелковый полог?
Если родится мальчик,
Первый соберанито, -
То синей узорной лентой
Его колыбель увита.
Если родится дочка -
Белым украшен полог:
Звезды, цветы и птицы
Дивным сплелись узором.
Пока колыбель пустует,
Трудно мне сделать выбор.
В воздухе запах яблок,
Плещется в море рыба...
20.11.10
АНТОНИЯ-КАЭТАНА ВЫХОДИТ ЗАМУЖ
Фульгатою в алом платье
Пляшет в камине пламя.
Завтра выходит замуж
Антония-Каэтана.
Старшая дочь Долорес
Ликом с матерью схожа -
Много в роду Салина
Высоких и белокожих
Девушек сероглазых,
Чей голос звучит нежнее,
Чем песня хрустальной флейты.
Сердце дориты юной
Сегодня тревожно бьется:
"Мама, когда же снова
Дом свой я вновь увижу?
Завтра корабль быстрый
Меня увезет на север.
Мама, буду ль счастливой?
Меня обними скорее!"
Дора Долорес крепко
Дочку к груди прижала:
"Милая Каэтана,
Так же я тосковала
В ночь накануне свадьбы.
Плакала и молилась,
С домом родным прощаясь."
Скоро рассвет займется,
Небо окрасив алым.
Сегодня выходит замуж
Антония-Каэтана.
27.12.10
ДОЛОРЕС ЖДЁТ ВОЗВРАЩЕНИЯ МУЖА ИЗ ОЛЛАРИИ
Северный ветер в окно стучится.
Вечер ненастный, и мне тревожно:
Солнце кровавым упало в море.
Когда же Алваро домой вернется?
Он обещал, что к рожденью сына.
Вести невнятны четвертый месяц.
Может, вдовою я завтра стану,
Может, в наш замок придут солдаты
С приказом Совета отдать Рамона...
Мысли мышами бегут по кругу.
Дети заснули, и в доме тихо.
Свечи зажгу и за пяльцы сяду:
Надо закончить узорный пояс -
Будет хороший подарок мужу.
22.11.10
КОЛЫБЕЛЬНАЯ РОКЭ
Четыре ветра плясали,
Когда ты на свет родился.
Четыре соленых ветра
В тот вечер плясали в море,
Судьбу твою предрекая:
Ты стал таким же упрямым
И дерзким как эти ветры.
Теперь затихает море,
А ветры клубком свернулись
И спать улеглись на скалы.
И ты засыпай мой Рокэ.
Когда ты вырастешь, сын мой,
Пусть море тебя качает
На теплых своих ладонях.
Пусть ветры тебя обнимут
И песни поют о бурях,
О славе и о героях,
Что вечно с судьбою спорят.
Но все это будет после.
Пока же утихло море
И ветры уснули в скалах.
И ты засыпай, мой Рокэ,
Мой гордый и мой упрямый.
8.04.10
ПИСЬМО ДОЛОРЕС МУЖУ
Много я видела в жизни счастья -
Бед ненамного бывало меньше.
Вот почему не от волн соленых
Косы мои серебрятся солью.
Ветер, зачем ты мне косы треплешь?
Ты не стряхнешь с них морскую пену,
Не прополощешь от горькой соли.
Долго мне ждать тебя, мой любимый,
Парус искать на просторе моря,
Письма писать и не ждать ответа.
Что расскажу тебе в час свиданья?
"Когда сыновей забирает море,
Море по праву их забирает:
Море и ветер - удел мужчины."
Так ты сказал мне, мой соберано,
Когда провожали старшего сына.
Теперь и второй достается морю.
Как я тебе расскажу об этом?
10.05.10
ПРОВОДЫ
Сегодня уходит мой Карлос в море -
Сердце сжималось где-то у горла.
Я знаю, знаю, что он вернется!
Море, услышь меня, грозное море!
Ты сохрани его в волн ладонях.
Ветер, всезрячий и вечный ветер!
Сына тебe я сейчас вверяю -
Он твой потомок и твой наследник.
Ветер, тебе я его вверяю.
Карлос уходит, а я осталась -
Женщины редко выходят в море.
Я б полетела в рыбачьей лодке,
Я б сохранила тебя в ненастье -
Только вот дома мой сын остался.
Сын на земле мой, и сын мой в море.
Первый ушел, а второй остался.
Сердце меж ними делить мне вечно.
Сердце мое тревога гложет:
Слишком крикливые нынче чайки -
Словно рыдают над горькой пеной.
Ветер огонь погасил в камине.
Что ты пророчишь мне, добрый ветер?
4.04.10
НА СМЕРТЬ АНТОНИИ-КАЭТАНЫ
- Память горькой водою
В сердце плеснула.
Каэтанита, дочка,
Где ты навек уснула?
- У моря, мама, у самой кромки
Ажурной пены.
Не надо плакать, ты помнишь, мама,
"Мой парус белый..."?
- Песню я эту пела
Не раз у моря.
Каэтанита, дочка,
Кто бережет покой твой?
- Узорным меня покровом
Земля укрыла.
Ты спой мне песню про парус, мама,
Как в детстве было.
- Летит мой голос
Печальной птицей
Над зимним морем.
Каэтанита, дочка,
Рассвет с тобою...
13.04.10
НА СМЕРТЬ РУБЕНА
Ветер поет в ущельях -
Осенью часты штормы.
В серых глазах Рубена
Небо смешалось с солью.
Вечер сырой прохладой
В покои проник и замер:
Сидят у постели сына
Долорес вместе с Алваро.
Дора тихонько плачет:
"Счастье ушло из дома:
Только один родился,
Другого уже хороним."
Вечер сырой и темный
Их не поможет горю:
Соберанито Алва
Больше не выйдет в море.
29.10.10
НА СМЕРТЬ ИНЕС
Летит мой голос
Печальной птицей
Над зимним морем.
Горе слезой соленой
Вниз по щеке стекает.
Мертва моя Инезилья,
А я все еще живая.
Антония-Каэтана,
Сестру принимай в объятья.
Двух дочерей оплакать
В море воды не хватит.
В сердце не хватит крови
Память отмыть с ладоней.
Двух сыновей любимых
Уже отдала я морю.
Со мной остаются двое -
Я шестерых рожала.
Время остановилось,
Из сердца не взяв кинжала.
30.06.10
ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЯ
Пена белая среди скал,
И с балкона - запах дождя.
Значит, будет сегодня шквал...
Я детей зову, уходя.
Шестерых на свет родила
Под немолкнущий ветра смех.
Хоронить довелось не всех:
Одного судьба сберегла.
Остальные сейчас в саду,
Машут мне от Рассветных Врат.
Я сейчас к ним в гости пойду
И уже не вернусь назад.
Добрый ветер, ты сохрани,
Тех, кого оставляю здесь:
Им в пути не гаси огни,
Приноси лишь благую весть.
Море, будь милосердно к ним,
Не тяни в вечный сон на дно.
Сохрани, умоляю, их!
Мне теперь уже не дано...
7.09.10
-
Нашла новый клип Рассвет - приглянулся :) Под "Катюшу"
https://www.youtube.com/watch?v=ELnRpQXXCsQ (https://www.youtube.com/watch?v=ELnRpQXXCsQ)
А поют-то - по каковски?
КМК это греческий :)
Ах, как прекрасен и пронзительно-горек цикл стихов про Долорес Алва!
Манящий и далёкий Алвасете
(https://a.radikal.ru/a03/1809/0f/ad325d1653de.jpg) (https://radikal.ru)
(https://d.radikal.ru/d06/1809/c9/926c4d11a4c9.jpg) (https://radikal.ru)
-
Венок сонетов Валентина Придда.
Мадригал.
А что... Идея! Где там был Лакимий?..
Как ни хотел б уверить в этом нас,
Сей труд - не совокупность нудных фраз,
А столп юриспруденции и Имя.
Что, предки были не глупее нас...
На всё махнуть бы и послать б всё к кошкам...
Беспечность - непростительная роскошь,
Но сух и слишком сдержан мой рассказ.
Считайте всё, что вам в душе угодно.
Уверенность в себе из ничего -
Не лучшее из чувств и ощущений.
Я не люблю избыточных движений,
Мне милы волки - не тоскливый вой,
А гордость их и верность не уродам.
1.
А что... Идея! Где там был Лакимий?..
Гальтарский автор права был умён.
Возможно, мне идею даст хоть он,
Раз уж Павсаний жадничает ими.
С сиренью схож пушистый дождь гликиний,
Когда к нам в Васспард входит вешний сон...
А я сейчас весны и сна лишён,
Ищу ответ в хитросплетеньи линий.
Факт номер раз - есть смертный приговор.
Факт номер два - я с ним не соглашаюсь.
А значит - я всё заново решаю.
Вот линия - от двойки к факту раз.
Факт третий - Салиган, увы, не вор,
Как ни хотел б уверить в этом нас.
2.
Как ни хотел б уверить в этом нас
Создатель, что он в мире существует,
Не он нам схемы-линии рисует,
Вот план и составляю я сейчас.
Здесь стопки книг, там свитки... Пятый час -
Ложиться поздно... Лучше помозгую.
Зачем мне Салиган? Всё не пойму я,
Что мне чутьё твердит в который раз.
Чутью не верить - заживо пропАсть.
Не верить логике - пропасть быстрее.
Зло мелкое распахивает пасть.
Жрёт и растёт, и с каждым днём наглеет...
Его творцам хорошая шла масть,
Сей труд - не совокупность нудных фраз.
3.
Сей труд - не совокупность нудных фраз,
Где нуден пафос иль однообразье.
Я не стремлюсь к пустому многофразью.
Немного - и по делу - на заказ.
Наедине с собой я - без прикрас.
И свободнее выражаться сразу...
Судьба себя ведёт... ну как зараза!..
А назовут ли так - меня? Хоть раз?..
Венок сонетов - форма, правда, суть.
Уставший я, и рифмы чуть банальны,
А мысли - между делом - маргинальны.
Не знаю, как увидеть нужный путь.
Но мне помогут не мольбы и гимны,
А столп юриспруденции и Имя.
4.
А столп юриспруденции и Имя
Загадочно страницами шуршит.
Бред обвиненья - просто лыком шит,
Но перевит угрозами стальными.
Сталь... лезвие между камней - чужими
Обычаями выставить свой щит.
И правда стали - в плеске волн в тиши,
И в древней песне... и у шпаги с ними.
Сец-Придд так и не понял ничего.
Его не жаль. Другие ждут защиты,
Все те, сейчас чьи спины не прикрыты.
Особенно - мой маршал. Одного
Сец-Придд не рассчитал - в который раз:
Что предки были не глупее нас.
5.
Что предки были не глупее нас,
Я с детства знал. Их преценденты впору
Использовать мне в пику горлодёру,
Раз Та-Ракан глупей, чем ананас.
Лакиний разбирает сей указ:
Помиловать солдата Ацевору.
Там приговор был сотнику, который
Гласил: повесить в полудённый час.
Знал пехотинец: это клевета,
И командира он отбил в день казни
С отрядом из бойцов наёмных. Разве?...
Лаврентий-сотник Алве не чета,
Охраны больше... Это слишком сложно!..
На всё махнуть бы и послать б всё к кошкам...
6.
На всё махнуть бы и послать б всё к кошкам...
Да кошкам наши беды - до хвоста.
Ведь что им - жизни мышья суета?..
Для нас - так важно, а для них - ничтожно...
Создатель, Леворукий... как же тошно!..
От Та-Ракана этого мутит,
Но, если не хочу я быть раскрыт,
Мне нужно быть на диво осторожным.
Просчитывать свой каждый вдох и шаг...
Но ни Создатель и ни Леворукий
Меня не остановят. Нет, никак.
Надеясь на себя, судьбу взять в руки,
И помнить надо: глупость - "невоможность"...
Беспечность - непростительная роскошь.
7.
Беспечность? Непростительная роскошь.
Особенно, когда тебя не ждут.
В тени удобней быть, чем на виду –
Не навлечёшь ни зависть, ни вопросы.
Когда с собой, с судьбою не в ладу –
Опасно эпатажным быть и броским.
Пересидеть, включив по полной мОзги,
Мне надо – заодно пойму свой дух...
Я предпочту таиться, выжидая,
Собрать всю информацию, решить,
Что делать. А потом – ударить враз.
Безжалостно. Опять скользить по краю...
Держитесь, монсеньор... мы будем жить!
Но сух и слишком сдержан мой рассказ.
8.
Но сух и слишком сдержан мой рассказ.
Я не умею говорить иначе.
Уверенность хоть что-нибудь да значит,
Особенно - когда не напоказ.
Пытаюсь говорить - не в первый раз.
Слова ложатся в предложенья паче
Всех чаяний... Я не ищу удачи,
Я просто ограняю свой алмаз.
Алмаз душевных качеств, мыслей, чувств -
Кому незначим, а кому-то дорог...
Я не хочу тащить предчувствий ворох.
На знания, чутьё своё хочу
Я положиться. В них - моя свобода...
Считайте всё, что вам в душе угодно.
9.
Считайте всё, что вам в душе угодно.
Какое дело мне до этих фраз?
Они так и не сложатся в рассказ,
Хоть пролетят мгновения, хоть годы.
Зачем считать унылые невзгоды?
Преодолеть их нужно всякий раз.
На мир взглянуть непросто без прикрас,
Но тяжелей – у моря ждать погоды.
Когда что нужно – всё в моих руках,
Я действую с уверенностью ясной
И побеждаю с холодом в мозгах.
Бездействие тлетворное опасно,
Но многажды опаснее его
Уверенность в себе из ничего.
10.
Уверенность в себе из ничего -
Какая, право, честь. Какая малость!..
Но права на неё мне не досталось...
Немного потерял я от сего.
Не знаю, что нам принесёт сей год -
Излом эпох, времён не тешит жалость.
Права лишь сталь, а зеркала пролгались,
Скрывая путь - что пройден и что ждёт.
Долг Волн Ветрам. Как просто - и - как сложно...
Три слова. Давний долг из тьмы веков...
И Джастин - Рокэ. Я платить готов.
Я научился видеть, что есть ложно...
Но память вновь забытых поколений -
Не лучшее из чувств и ощущений.
11.
Не лучшее из чувств и ощущений -
Бессилие в попытке сбить судьбу
Со следу. Я б её видал в гробу,
Но правила её сильней смещений.
Смещений чувств, смещений мыслей. Мщений
Истории расписаны - табу
Их не учесть. Чернильницы резьбу
В который раз разглядываю в тщеньи.
Мне нужно разработать верный план,
А хватит ли для этого мне силы?..
Я не боюсь бесславья и могилы.
Мне страшно, что напрасно ум мне дан.
А страх рождает тучу наваждений...
Я не люблю избыточных движений.
12.
Я не люблю избыточных движений,
Вот я и выверяю каждый шаг.
Легко в бою, свой защищая флаг,
Рубиться изо всех сил и решений.
Но тяжелей в скрытнейшем из скольжений,
Слова и чувства пряча от атак
Противника, не говоря, кто враг,
Сражаться невидимкой отражений.
Да, это мне под силу. Хоть и страшно,
Что не сумею я не проиграть -
Я не не имею права отступать.
Придётся быть и умным, и отважным.
Пусть страх, тоску и боль слизнёт волной!..
Мне милы волки - не тоскливый вой.
13.
Мне милы волки - не тоскливый вой.
Я не ценитель горестных стенаний.
Мне тяжело - но мне родней молчаний
Спокойный бег - негромкий, но живой.
Я третью ночь не сплю, я никакой -
То свитки Суза-Музиных посланий,
То для себя замена оправданий -
Сонеты, триолеты... Мне б покой.
А дело набирает оборот -
Сегодня приговор объявлен смертный.
Сец-Придд родня, но редкостный урод.
Я не могу остаться безответным...
Ценю я в людях прежде не породу,
А гордость их и верность не уродам.
14.
А гордость их и верность не уродам -
Вот то, что в людях я давно искал.
Не находил и иногда страдал,
Но чаще - улучшал свою природу.
Я не отдам ни гордость, ни свободу,
Ни чувств подлёдных бешеный накал
За миражи... Но я бы всё отдал,
Чтоб приговору не давали ходу.
Душа моё и сердце - хоть гори,
Но Леворукий не прельстился ими...
А значит, самому мне ждать зари.
Единственная мысль - отбить карету.
Но как?.. Мой полк укрыть на время где-то?..
А что... Идея! Где там был Лакимий?..
Полярная Звезда
14.02.2012
-
Большая просьба: добавляйте, пожалуйста, даты опубликования. Для масштаба.
-
Знаменитые проповеди Бонифация от Yaga :)
Проповедь о грехе трезвости и воздержания
(Присутствуют: Бонифаций, Матильда, Лаци.
Стол накрыт.)
Зачем даден рот? Для того, чтобы кушать.
(Постойте-ка, дайте касеры хлебнуть...)
Дщерь, уши даны для того, чтобы слушать.
А ус молодцу - чтоб наматывал суть.
И пища должа быть вкусна и мясная.
А корка сухая лишь рот раздерет.
(Ага, закушу. Там остался ли заяц?...)
Создатель... он знает, что любит народ.
Устами за корку ты скажешь спасибо.
Да только, что в сердце Создатель узрит?
(А что там еще? Превосходная рыба...)
Дщерь, дан от Создателя нам аппетит.
А что до вина и касеры? (глотну-ка...)
Их тоже послал нам Создатель-творец.
И это, замечу, отличная штука.
Вот так-то на ус намотай, молодец.
И если Создатель нам дал не молоки,
Наверное, знал, что замысливал он.
Ну, что, молодец, не сиди руки в боки.
На ус-то мотай! Да с обеих сторон.
27 Ноябрь 2009 год
О пустой угрозе (проповедь Бонифация)
Твоя рука схватила хлыст
И уязвить меня желала.
Но пред Создателем я чист,
А сам увертлив (что немало).
Ну, и к чему был твой замах?
Смешно, о дщерь моя дурная!
Кому внушить способна страх
Угроза, коль она пустая?
Не угрожает, кто силен
(Хотя порой предупреждает).
И уж не промахнется он,
Когда возмездье исполняет…
Хлыст, не попавший в цель свою,
О дщерь моя, и глуп, и жалок.
Касеру я, к примеру, пью,
Не проливая сей подарок
Создателя на грязный пол.
Угрозе быть пустой - невместно.
Подумай, чадо! Я пошел,
Долг пастыря исполнив честно.
31 Март 2010 года
Проповедь о братской помощи грешнику
(читал Бонифаций Марселю В. и Чарльзу Д.)
Коль ближний твой погряз в грехах
И мерзости творит без меры,
Забыв и стыд, и божий страх,
Что сделает поборник веры?
Молитвы кинется читать?
Ждет от Создателя защиты?
Ну, ждать ему – не переждать!
Таких и губят паразиты.
Коль сила есть в руках твоих,
Сам помоги себе и слабым.
Жизнь обрывая мерзких сих,
Спасешь беспомощных хотя бы.
А грешник, в глубь зловонных вод
По пояс токмо погружаясь,
Суда Создателя пусть ждет,
В своих грехах безмерных каясь.
Создатель справедлив, но строг.
Он сильных призовет к ответу
За то, что защитить не смог
Свой дом, свой край. Запомни это.
О долге думай. Лишь потом –
О личном. После дырки – штопка.
В порядке правильном пойдем:
Не заедай кисель похлебкой!
Проповедь о наливающих, но не пьющих
Тебе наливку подливал,
Сам попивал при этом шадди…
Я одного такого знал
В Создателю подвластном стаде.
Он, улыбаясь, говорил
Приятные для слуха речи.
А сам не прост, не кроток был –
Подстерегавший утку кречет.
Всяк, наливающий вино,
При этом сам его не пьющий,
Мне подозрителен давно
(А пастырь ежели – то пуще).
Вином других не поит тот,
Кто склонность выпить не имеет.
А коль такой тебе нальет,
То жди потом петлю на шею
Или других немало бед.
Знай, дщерь моя, с кем пить не след!
Проповедь об одаренных Создателем и завистниках
Свинья отвратна под седлом,
А кровный конь в хлеву покажет стати.
Подумай, чадо, об одном:
Таланты людям раздает Создатель.
Вот зависть пышная цветет
В среде не слишком щедро одаренных.
Им часто ненавистен тот,
Кто превосходит их в делах мудреных
Умом и широтой души.
Считая эти качества товаром,
Хотят иметь их за гроши,
А то и вовсе умыкнуть их даром.
Талант не купишь. Каково?
Завистник слепнем вкруг таланта вьется,
Желая высосать его.
Ну, крови сладкой он вполне напьется.
Конем же самому - не быть!
(Хоть скакуна завистник тяжко ранит…
Порою может и убить).
Сам максимум свиньею жалкой станет!
Проповедь о самостоятельности
Ты на Создателя, конечно, уповай.
Но пистолет беречь от влаги надо.
Сам в кожу заворачивай давай.
Создатель не заменит тебя, чадо.
Создатель не лишил ни глаз, ни рук,
Рассудок дал, дал пастыря в придачу
И эти пистолеты – пару штук.
Но только от дождя он их не спрячет!
Есть голова, сам выходы ищи
Из всех возникших в жизни неполадок.
А не нашел – напрасно не пищи.
Создатель до не мыслящих не падок.
Их выручать из бед – ненужный труд.
Сам не спасешься, Боги не спасут!
Проповедь о грудью закрывшем друга
Молитвы возносящий – всем хорош,
Коли он слаб и не способен к делу.
Кроме молитв с такого что возьмешь?
Но если сильный, одаренный, смелый
За друга предлагает жизнь свою,
То он всегда Создателю угоден.
Ты можешь друга закрывать в бою
Или добиться, чтобы был свободен,
Иль в деле общем рядом с другом встать,
Чтобы помочь беспомощным и сирым.
Один, другой,… а вместе будет рать.
Ступай же, чадо! Отпускаю с миром
Твои грехи. Касера их зальет.
Создатель любит тех, кто в меру пьет.
Исповедь под касеру
Ядовитыми были осы –
У тщеславия пышен цвет.
Острый серп оборвал вопросы,
И опаснейших ягод – нет!
Только я себя не жалею.
И был прав, который с серпом.
Целых семь годков в Багерлее.
Но умнее стал я потом.
Не о тех годах нынче плачу.
Умник умер. Я пью и ем.
А могло быть со мной иначе,
По-другому могло быть с тем.
Но сложилось все, как сложилось…
Кровью нынче оплакан Враг.
Он почти оказал мне милость,
Хотя семь годков – не пустяк.
Проповедь об отпрысках не на своем месте
Коль отрок скорбен головой,
Отцу и матери – на горе.
Что тут поделаешь? Он твой.
И он родной. Никто не спорит.
Ягненок у коня отца
Не зарождается в природе.
Порою отрока-глупца
У папы умного находят.
У смельчака сын жалкий трус
Не часто, но, увы, бывает.
Хлеб из песка паршив на вкус,
А меч из глины не сражает
Врага. И смысл его в бою?
Ни хлеб, ни меч такой не надо.
Да… каждый должность знай свою!
Чужое место портит чадо.
Проповедь о правильной оценке
Создатель ценит по делам,
А не по превосходству рода
(Что я советую и вам).
Обычный воин из народа
С отважным сердцем, с головой
Создателю куда милее,
Чем возгордившийся собой
И севший на чужую шею.
Разумный вождь не отметет
Простого адуана знанья,
Спесивец – ценит только род,
Их оставляя без вниманья.
Оценка по делам – верна,
Ведь от Создателя она!
Проповедь о грехах чужих и своих
На сапоге чужом заметив грязь,
С не меньшим пылом на свои взгляни.
И если видишь - чистые они,
Тогда уж действуй, чадо, помолясь.
Чужие в глаз бросаются грехи.
Свои увидеть – часто не хотим:
Иль Леворукий напускает дым,
Иль мы к веленьям совести глухи…
Созданья пред Создателем равны.
Нет у Него любимейших овец.
Грядущего суда всяк сам кузнец.
Не у соседа ты ищи вины.
Сам грешным помыслам простора не давай,
Старайся быть поступками хорош.
Не лги себе. То низменная ложь.
Ей пораженный не обрящет Рай.
Проповедь о зле, лишенном пышных покровов
В покровы пышные рядится зло,
Чтобы узнать его труднее было.
Но вот сейчас ему не повезло:
И жизнь покровы эти сбрила.
Лишившись прелестей своих,
Зло стало немощным и гадким.
И гонор сник, и голос стих,
И постамент у зла стал шатким.
Теперь-то каждый видит суть.
Отречься все от зла готовы.
Не дайте, чада, обмануть
Вас злу, одетому в покровы.
Проповедь о воде и касере
Невместно кубок наполнять водой,
Когда касеру в мир явил Создатель.
Скажи мне: что сосуд содержит твой,
Боголюбивый фляги обладатель?
Касеру. Или, может быть, вино…
Неужто ты нальешь во флягу воду?!
Воды не выпьешь много все равно.
Вода даст сил в холодную погоду?
Утешит? Твою жажду утолит?
Коль скажешь «да», тебе я не поверю.
Создатель и мой опыт говорит,
Что сила заключается в касере.
Пей с толком и умом! И меру в этом знай.
И будет тебе польза и отрада.
Советам мудрым пастыря внимай.
На то и пастырь – его слушать надо!
Проповедь о месте пастыря в битве
Давно не брал я в руки пистолет,
А шпагой тыкать вовсе не обучен.
И это значит, что мне места нет
Средь паствы в битве? Я силен и тучен,
Как нива, что взошла в родной степи.
И ей, и мне до осени – немало.
Пастух, речами стадо укрепи
И встань плечом, где войско твое встало.
И будешь для Создателя хорош.
Увидит Он, что гож ты и на дело.
Словам цена порою медный грош.
Не говори про смелость, сам будь смелым!
Есть место пастырю в отчаянном бою,
Где лишних рук и знаний не бывает.
Оно – средь паствы. Рядом я стою.
А пастырь и оружьем убеждает!
И еще несколько перлов от моей подруги :)
Гривастой думою прожженное окно.
Ваш взор омрачают высокие думы.
Ах, как Вы страдаете (видно, от них).
И вот Вы красивый. И вот Вы угрюмый.
Таким предстаете Вы в грезах моих.
Какой же Вы стройный! Какой одинокий!
Какой же Вы хрупкий. И ночь за окном.
А мир... он коварный. А мир... он жестокий.
И Вы бесконечно страдаете в нем.
И зря Вы страданья под маской скрывали.
Я сердцем все это тотчас поняла.
Меня Вы пленили. А Вы и не знали.
Обидно, досадно. Такие дела.
Окно прожжено государственной мыслью.
Полночного холода маска полна.
Ах, Вы над душой моей нежной нависли.
От трепета сердца я просто пьяна.
Итак, Вы в окно с львиной гривой смотрели,
Челом возвышаясь над миром своим.
Все простенько, мило... А злые Марсели
Пускай сколько хочут хохочут над ним!
Ответ святому Оноре
Тут про Рассвет мне говорят...
Нас каждый путь ведет в Закат.
И я не верю чепухе,
Что человек не во грехе.
Безгрешен огурец морской.
Лежит на дне он день-деньской,
Фильтрует воду без затей:
Ни чувств, ни мыслей, ни страстей,
Не огорчен и не влюблен.
Создателю угоден он?
А людям свойственно желать,
Стремиться, делать, понимать
(Хоть с опозданием порой).
Какою странною игрой
Создатель нынче увлечен,
Раз "огурцы" желает он
Здесь, в Кэртиане, разводить!
Он сделал ход - и мне ходить.
И, коль без жертв победы нет,
Моя дорога - не в Рассвет.
Глазами Нохского Кота
Мррр, их собралось многовато,
Так называемых людей...
Ой-ой, как чешется спина-то!
А лапой не добраться к ней!
И все, смотрю, мужского пола...
Сейчас затеют жаркий бой?
За кошек? Это - наша школа!
Но почему же ни одной
Не видно кошечки-красотки?
Глядеть не захотелось ей?
Людские кошки слишком кротки...
А Синеглазый кот смелей:
Как скачет перед ним Здоровый
И машет приставным когтем!
А Синеглазый-то - бедовый!
Взмахнул лишь раз - и все путем!
Да, Синеглазый кот здесь главный!
Другие с ним бои ведут.
А Белый до чего забавный!
Ишь как распрыгался он тут!
Не трус. Но только уж куда там
Котенку против вожака!
А главный зол! Горят глаза-то.
Но не дерет его пока.
Не любит Белого, пугает,
Но не торопится убить...
Как с мышью пойманной играет.
Пора отсюда уходить.
Нет никакого интереса.
Посплю на солнышке в тиши.
Убьет и этого балбеса.
А спинку вот не почеши...
Потрусь об угол? Мяу! Славно...
О, здесь местечко - ничего!
Из-за кого же дрался главный?
Красива ль кошечка его?..
13 Март 2010 года
И других нам прав не дано
Если выживем - будем оплакивать,
За не выживших пить вино...
А пока - время в седла вскакивать.
И других нам прав не дано!
Что ошибочно было сделано,
Подойдет пора - разберем.
Назовем тогда белым - белое,
Ну, и черное назовем.
Пусть неправедно было начато!
Чтоб осталось, кому судить,
Написать невозможно начисто...
Но исправить? Но изменить?
Встать у зла на пути уверенно
Настоящим щитом живым?!
И не важно: кем мне доверено,
Если надо, я стану им.
Может, в дали уйду Закатные -
Ты со мною, мой брат и друг...
А живые все жертвы ратные
После горьким вином запьют.
21 Март 2010 года
Песенка морского огурца
Как хорошо быть морским огурцом!
Вот я лежу молодец молодцом.
В море шторма, и снуют корабли.
Ох, морячки не увидят земли!
А я лежу. Сыро мне и тепло.
Как же с Судьбою мне повезло.
Людям приходит пора воевать.
Нам, огурцам-то, о чем горевать?
Многие души уходят в Закат.
Я, огурец, в этом не виноват.
Рядом со мною на дне тишь да гладь.
Как меня мудро сумели создать!
Носятся в море подруги Богов,
В гневе своем не жалеют врагов.
Мы, огурцы, никому не враги.
Годы летят. Утекают Круги.
Мне безразлично: Волн или Скал,
Я, огурец, ничего не искал.
Топят мориски ызаргов тьму.
Мне, огурцу, наплевать почему…
Мягкой постелью стелится дно.
Рыбки плывут. Огурцу все равно.
Солнечный луч режет толщу воды.
Солнце так солнце. И в нем нет беды.
Если же тучи - тучам привет.
Я не скажу, что мне нравится свет.
Как хорошо быть морским огурцом:
Так и живу молодец молодцом!
На Закате
Вечер. Ярко пылало зарево.
В алых красках тонул Закат,
Словно кровью полнеба залило…
На Олларию шел отряд.
Горделиво ступали лошади.
Красный отсвет кровавил сталь.
Со знамен чехлы уже сброшены,
Ветер рвет их шелк, мчится вдаль...
Что-то сильное, что-то древнее
Из Заката и тьмы встает.
И суровая, и напевная
Песня слышится. Кто поет?
Кем слова ее были сложены?
Как родился ее мотив?
Надвигается ночь встревоженно,
Черный занавес распустив.
Хаотически, не нацеленно
Шар Судеб пролагает след.
Жизнь сминается не намеренно:
До нее просто дела нет.
Но беда в лицо будет встречена.
И отряд идет на войну.
Кем придумано? Кем подмечено?
Брата песней я помяну…
Подвиг одной киркореллы
Сижу в норе, Дидериха читаю.
Вдруг чую шорох, дивный аромат…
Да это ж мясо! Мама дорогая!
Прости, Дидерих. Извини, камрад.
Некуртуазно. Как увязли ноги.
Смола. Ловушка. Это просто шок.
Ох, что творят! Куда же смотрят Боги?!
И сам Дидерих нынче не помог.
Зачем-то красят яркой краской спину.
Хотя, признаюсь, симпатичный цвет.
Трепещет сердце – я сегодня сгину.
Нет, не дожить мне до преклонных лет.
Но где же зеркало? Погибну хоть красиво:
Частично в розовом, частично в золотом.
В коробке заперли. За что так неучтиво?
И здесь темно. И книги нет притом.
Гадай теперь, что дальше со мной будет…
Везут куда-то. Плещется вода.
Я смутно слышу, как бормочут люди,
Что здесь секрет какой-то, и всегда
За тайны их продавшим щедро платят.
А я сижу, не выдаю секрет.
Какая чушь! Всем денежек не хватит.
И тут Дидерих подсказал ответ.
Приму сегодня, видно, смерть героя.
А что в коробке сделать я могу?!
Выть не умею, потому не вою.
Зато я тоже отомщу врагу.
Сижу. Хотя слегка переживаю.
Гоню из сердца неуемный страх.
Пусть все запомнят, что жила такая…
Тут как бабахнет! Ну, и мне бабах.
29 Апрель 2010 года
-
Оригинальная идея подхвачена у автора El. Она
написала драббл про фест Магического мира, а точнее, как туда подавали заявки. Мы с Данькой не могли не вдохновиться.
Итак: Фест Всея Кэртианы приглашает пользователей подавать заявки!
Алва:
Хочу: на войну, без Окделла и быстрее.
Могу: Застрелить, зарезать, заговорить , очаровать.
Валмэ
Хочу: выспаться, Франческу и чтобы Ворон никуда не сбегал
Могу: карты, вино, жещины, государственные интриги
Катарина:
хочу: Ворона, ..и..эмм.. Ворона?
могу: лапшу на уши, компромат ( холст, масло)
Робер
Хочу: вытащить Альдо из Олларии
Могу: терзаться угрызениями совести, интриговать.
Администрация : уважаемый пользователь Катарина_Оллар, заявка утопична, не можем найти автора.
Катарина: Ну хорошо, хорошо... Тогда хочу остаться королевой.
Матильда:Хочу: Альдо к кошкам, Робера в спальню. Уточнение: спальня в Алате
Могу: много чего.
Предупреждение: бальные платья и парики не предлагать
Дикон
Хочу: Великую Талигойю
Могу: эээ...*задумался* могу еще раз Алву отравить.
Администрация: пользователь Окделл, ваша заявка во второй части еще утопичнее пользователя Катарины.
Дикон: ээ.. ну тогда.. могу дать Валентину по морде. И хочу тоже.
Зверь раканов
Хочу: Чтобы отстали все.
Могу: Разрушить город. возвести дворец, а нет это из другой сказки. Значит только город.
Валентин:
Хочу: крови Дикона. Много. Быстро. Прекращения дурдома
Могу: Заморозить.
Альдо.
Хочу: В Гальтару!
Могу: сидеть на троне
Администрация: Пользователь Придд, у нас не Мортал комбат а вы на Саб-Зиро, уточните вторую часть заявки
Никола Карваль
Хочу: Робера в президенты Великой Эпинэ!
Могу: быть военным комендантом.
Валентин: ладно, могу сплясать на могиле всех слэшеров по пейрингу Алва\ Джастин.
Взлом сайта
НЕ ДОЖДЕТЕСЬ! Слэшеры
Валентин : *свирепый смайл* Администрация, вы же говорили, это гетный фест!
Администрация *делает невинное лицо* ну понимаете.. герцог, Слэшеры они как ызарги, проникают и кишат... никак вывести не можем.
Валентин: кошки с вами, заказывайте что хотите. слэшеров буду бить на месте.
Суза-Муза:Хочу: Особняк Ворона в личное пользование на пару дней. Дикона потом можете запустить обратно
Могу: Мнооогоооо! *ехидный смайл*
Айрис:
Хочу: освободить Алву, набить морду Дикону.
Могу: Набить морду Дикону. Обручиться с Робером
Луиза:
Хочу: что б Герард был здоров, освободить Алву, счастья для Селины
Могу: вышивать крестиком, прятаться за портьерами, строить пакости раканышу
Администрация: сударыня, вы для себя заказываете, или для детей?
Луиза: для себя в закрытой заявке
Мирабелла
Хочу: Смерти Алве
Могу: Молиться и поститься. держать детей в строгости.
Администрация: герцогиня, за такую заяку никто не возьмется, что - нибудь более реалистичное
Мирабелла: А Альдо?
ну ладно, хочу отмщения за мужа. (степень не уточняется.)
Администрация: принято.
Сильвестр
Хочу : воскреснуть и Алву на трон.
Могу: давать мудрые советы, пить шадди, дворцовые интриги в количестве. слэш не предлагать
Лионель:
Хочу: Алву из Багерлее ( можно на трон)
Могу: Альдо из Олларии ( если постараться) По мелочи - интриги, умные мысли и решительные действия
Эмиль :Хочу: сам из Ургота, Алву из багерлее
Могу: Лихой кавалерийский наскок.
Бонифаций:
Хочу: Вина. Побольше. Алву из Багерлее для душеспасительных бесед
Могу: Благословить. Могу по уху.
Арнольд Арамона
Хочу: Короля для Циллочки
Могу: вывести.
Администратор: пользователь Арамона, уточните , куда вывести? Из себя?
Арамона: отовсюду. но не бесплатно. Вывести и увести.
Администрация : принято
Люцилла Арамона:
Хочу: Робера
Могу: тоже что и папенька.
tbc
Вороний шут
09.01.07
***
КАМШЕМАНИЯ
Я, чувак Иван Таранов,
Прочитал Камшу за раз
И подался в камшеманы -
Типа слушайте рассказ.
Как-то утром я проснулся,
К пульту, значит, потянулся,
К телевизору приник –
Ну а там…
А там Талиг!
Или эта… Талигойя.
Дело, братаны, такое...
Там, на «Первом»-то канале,
Натуральное бьеннале:
ТаРакан засел в Кремле,
Арамона на метле
Над Абхазией летает
И фугасы подрывает,
Террорист – ядрен батон! –
И госдеповский шпиён.
Вот Сильвестр на Лубянке,
Мчится Ариго на танке,
Чтоб Эстонию снести,
Честь страны своей спасти.
Служит Эпине в спецназе,
Первый Маршал – на Кавказе,
Не гуляет и не пьет,
Конституцию блюдет.
Про него такое, други,
В Евроньюсе говорят!
Будто пиво он с водярой
Хлещет сорок дней подряд,
Будто он сидел в тюрьме –
Аж в Матросской тишине! -
А потом взял с лету Лондон,
Что приятно нам вдвойне.
Черноморский флот грузил,
В Арктику его водил,
Где больших и сочных плюшек
Флоту НАТО нацедил,
Выгнал с Косово албанцев,
Из ОБСЕ – засланцев,
И вернулся на Кавказ,
Чтобы дать Кагете в глаз.
Ну а рядом – посмотри! –
Разрядилась Катари
На ток-шоу по «Культуре»,
Вся культурная в натуре.
Пусик-Придд попал в дисбат,
Дик свет Окделл – депутат,
Редизайнил заново
Особняк Касьянова
(Дик с коррупцией, ребяты,
Бился – ну что было сил!
И за енти достиженья
Он «Сосновку» отхватил).
Марианна процветает –
Сам Плэйбой ее снимает,
Евровиденьем рулит
Распрекрасная Мэллит,
А Матильда веселится,
В губернаторы рядится,
И не просто типа в мэра –
В мэра северной столицы.
Придд в дисбате глушит водку,
Савиньяк жует селедку,
Рафиано в МИДе пашет,
На «Втором» Луиза пляшет,
Мирабелла и Айрис
В журналистки подались:
В «Коммерсанте» обличают
Гада-Алву – ты смотри!
Талигойские нарывы, блин,
Вскрывают изнутри.
По «Столице» Фердинанд,
У него на шее бант,
Не кусается, не лает –
Его Коннеген снимает.
А вот с этого канала
Разбегается народ –
Шоу призраков «Дом-10»
Цилла ибн Собчак ведет.
Нефть и газ текут по трубам,
«Вдовья кровь» - по бороде,
Вы такого благолепства
Не отыщете нигде!
И с большого бодуна
Процветает вся страна.
А в Госдепе-то не спят,
Всех там выходцы мутят,
Уж с инспекцией в Ираке
Их госсекретарь Гастаки.
В Кабителе учудили –
Марш гайифский запретили.
Ну и правильно – опять
Не фиг наш народ смущать,
Хочет мэр столицы вновь,
Запретить таку любофф.
Я, чувак Иван Таранов,
К ентим новостям привык,
Пива в кружку наливаю
И - «Да здравствует Талиг!»
Вук Задунайский
07.10.07
-
Бонифаций эрэа Яги прекрасен! Совсем как живой.
А эрэа Полярная звезда поразила - так блестяще справиться с труднейшей формой венка сонетов!
Ну и ещё два акростиха и один клип от эрэа Laty:
* * *
Мелькнувшая птица в холодном тумане...
Элегия осени кружит и манит,
Листок невесомый летит...
Легко ли дышать, если сердце сгорело?
Идёшь. Ведь душа - твоя суть - уцелела.
Ты вечность и память, Мэллит.
5.09.14
* * *
Разве мыслимо ветер в цепях удержать?
Отпылавшим закатом на сердце тоска...
Коль нельзя победить, нужно не проиграть -
Это память. И совесть - острее клинка.
Алым ройям подобна горячая кровь.
Лихолетье сулит победителю смерть.
В сером небе - рыданье безумных ветров.
...А струна обещала нам вечно звенеть...
7.09.14
И авторский клип на этот акростих (10.02.13):
http://www.youtube.com/watch?v=TZeDxKOfTJQ
-
Киркорелла (ну, почти :) )
(https://a.radikal.ru/a14/1809/d6/6cfc89ea15b9.jpg) (https://radikal.ru)
-
У эрэа Кьянти очень интересные и язвительно-весёлые пьески про героев ОЭ
Одна их них Чернила (привожу ссылку их старого форума:
http://kamsha.ru/forum/index.php?topic=16262.msg723189#msg723189 (http://kamsha.ru/forum/index.php?topic=16262.msg723189#msg723189)
-
Ещё одна мини-пьеска эрэа Кьянти. Я её уже выкладывала, но тут она уместней.
Пояснение автора:
Ну, обложку грядущей книги уже все видели, полагаю :D
(имеется в виду обложка "Шара Судеб", на которой изображён Ричард Окделл с кинжалом. D.)
Я тоже видела - и просто не смогла пройти мимо. )))
Это сильнее меня (с) :D
Название: Under the cover
Автор: Кьянти
Жанр: General, Humor, Poetry
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Бедный-бедный герцог Алва и злые, циничные люди братья Савиньяки
Дисклаймер: материальной выгоды не извлекаю, коммерческих целей не преследую. Все права на мир и героев В.В. Камши принадлежат В.В.Камше.
Предупреждения: АУ, полагаю, + сленг, за который заранее приношу свои извинения. )
Комментарии: Для Акын Калабас, которой я сто лет назад обещала стишок про кого-нибудь из персонажей ОЭ.
Саммари: Ричард Окделл сильно изменился за лето... :D
Время обеда.
Кабинет ПМ.
Стол накрыт на три персоны, но пока наличествуют только двое – сам герцог Алва и Эмиль Савиньяк.
Несмотря на восхитительные ароматы, витающие в воздухе, к еде никто не притронулся – господа маршалы, склонившись над столом, увлеченно что-то разглядывают.
Наконец, Алва откидывается на спинку стула и задумчиво смотрит в пространство, лениво потягивая любимую «Черную кровь».
Эмиль, напротив, раздраженно откупоривает бутылку «Слёз», наливает и залпом выпивает полбокала.
Алва
(с ноткой ностальгии)
- Все-таки заметно вырос мальчик…
Маршал Юга протягивает руку и прикладывает ладонь ко лбу Первого Маршала.
Эмиль
(насмешливо)
- Рокэ, ты ничем не заболел?
(сердито)
- Обормот схватился за кинжальчик –
Это он так, типа, повзрослел?
Сильно изменился, блин, за лето?
К лучшему ли только? – вот вопрос.
(с несвойственным ему сарказмом)
Славный путь: от яда до стилета.
Налицо большой духовный рост…
Алва открывает рот, но ответить не успевает – дверь распахивается, и в кабинет вваливается слегка запыхавшийся Лионель Савиньяк, радостно предвкушающий хороший обед в хорошей компании.
Он с размаху падает на стул, хватает открытую братом бутылку, еще один бокал – и произносит тост.
Лионель
(весело)
- Ну, ура Великому Талигу!..
(делает несколько глотков и, только чуть отдышавшись, наконец, замечает странные выражения лиц собеседников)
(удивленно)
- Вы чего в миноре? – не пойму…
Переводит взгляд с физиономии брата на мрачное лицо Первого Маршала и делает еще несколько осторожных глотков.
Эмиль
(язвительно)
- Росио в тоске – по минипигу.
Алва поджимает губы.
Лионель от неожиданности давится вином – Эмиль заботливо хлопает брата по спине.
Лионель
(прокашливаясь и утирая навернувшиеся слёзы)
- По – прости, пожалуйста – кому?!
(смотрит на герцога, но тот, надувшись, отворачивается).
(брату)
- Что случилось?
Тот протягивает ему таинственное полотно.
Эмиль
(поморщившись)
- Вот, смотри.
Лионель
(присвистнув, в крайнем изумлении)
- Фигасе!!!
Я его с трудом, но узнаю…
(качает головой)
Вымахал…
Эмиль
(резко)
- Точней, прибавил в массе.
Вырос в полноценную свинью.
Лионель
(иронично)
- Надо же, прости меня Создатель,
Эким он орлом теперь глядит…
Эмиль
(безапелляционно)
- Он клятвопреступник. И предатель.
И убийца. Форменный бандит.
Лионель искоса бросает взгляд на хмурого Алву, а затем подмигивает брату.
Лионель
(разглядывая полотно под разными углами, с восторгом)
- Да, но посмотри на эту челюсть!
Гневом дышит каждая черта!
А костюм, а стиль! Какая прелесть!
Не оруженосец, а мечта.
Эмиль
(нехотя подыгрывает)
- Именно. Гламурная картинка.
Лионель
(всплескивает руками, с умилением)
- Ах, какой кавайный дурачок!
Эмиль
(входя во вкус)
- А какая славная щетинка…
Лионель
(подхватывает)
- А какой чудесный пятачок…
Эмиль
( давясь смехом)
- А копытца…
Лионель
…щечки…
Эмиль
…глазки…
Лионель
…ушки…
Эмиль
( с упоением)
- В целом свете нет его милей!
Лионель
(дружески хлопает обалдевшего Первого Маршала по плечу)
- Росио, ты прав: он просто душка.
(пинает ногой под столом неприлично ржущего братца)
Да?
Эмиль
(не расслышав последний комплимент Лионеля в адрес Ричарда)
- Ага. Один сплошной филей.
У Первого Маршала вытягивается лицо, Савиньяки, хохоча, сползают под стол.
Алва
(досадливо морщится, массируя виски)
- Что за наказанье эти братья…
(хлопает ладонью по столу, повышает голос)
Хватит! Я серьёзно говорю.
Всё, довольно – слышите?
Близнецы, не обращая на него ни малейшего внимания, прямо-таки рыдают от смеха.
Алва
(рявкает)
- Пр-роклятье!
СМИРРР-НО!!!
Выучка берет своё, и Лионель с Эмилем, икая и утирая слёзы, все же вытягиваются по струнке.
Алва
Баста – поняли?
Лионель
(щелкнув каблуками)
- Хрю!
Эмиль
(утвердительно кивая)
- Хрю!
29.09.09
-
Кьянти можно и нужно читать долго :)
Название: Happy-end для героя
Автор: Кьянти
Беты: Dan_ka, Zlobnoe Zverushko, Огненный Тигр
Жанр: General, Humor, Poetry
Рейтинг: R
Пейринг: РА/СА, ЛС
Дисклаймер: материальной выгоды не извлекаю, коммерческих целей не преследую. Все права на мир и героев В.В. Камши принадлежат В.В.Камше.
Предупреждения: ау, полагаю ))
Комментарии: Для tigrjonok, моей дорогой этернианской беты – с благодарностью )))
При написании данного фанфика ни одного Рокэ Алвы серьезно не пострадало Смех
Саммари:
"Сумела выйти замуж за мерзавца, умей быть счастливой до конца!"
(с) Г.Горин, "Трехрублевая опера"
«Мужчины, женитесь. Женщины, мужайтесь».
(с) народный афоризм ))
6-й год К.В.
Оллария.
Глубокая ночь.
Особняк Алва.
Герб на воротах прежний, а вот трещины в стенах, облупившаяся краска и покосившаяся крыша – явно «приобретения» последних лет.
В любом случае, дом вполне обитаем – в паре окон на первом этаже горит свет.
Во двор, шатаясь и поддерживая друг друга, шумно вваливаются двое не слишком трезвых мужчин в военной форме весьма непривлекательного вида:рваной, мятой, покрытой пятнами грязи и чего-то буро-красного, подозрительно напоминающего не то вино, не то кровь.
Дверь особняка распахивается, и на пороге возникает женский силуэт; двое визитеров – в которых при свете полной луны можно опознать Первого Маршала Талига Рокэ Алву и Проэмперадора Севера Лионеля Савиньяка – резко свернув вправо, ныряют за ближайшие кусты.
Женщина стоит в дверях, уперев кулаки в бока, – прислушивается, вглядывается в томительную летнюю темноту, и уходить со своего поста в ближайшее время, по-видимому, не собирается.
Первый маршал минуту-другую с тоской во взоре созерцает из-за кустов упрямую даму, а потом с глубоким вздохом откидывается на спину, утопая в мокрой после недавнего дождя траве.
Алва
(кисло)
- Куда охотней встретил бы я грудью
Палаш и шпагу, ядра и шрапнель…
(толкает локтем приятеля)
- Там – скалка?
Савиньяк, сняв шляпу, осторожно высовывается из-за куста и, прищурившись, пытается идентифицировать предмет, который держит в руках наша героиня.
Лионель
(невозмутимо)
- Сковородка.
Алва
(морщится)
- Ой, что бу-у-удет…
(с надеждой смотрит на Савиньяка)
- Но ты ведь подстрахуешь, Лионель?
Тот разводит руками, пожимает плечами, кроит гримасу – но в общем и целом даёт герцогу понять, что да, мол, подстрахую, куда ж я денусь-то…
Полежав еще некоторое время в импровизированной засаде, Первый маршал выглядывает из укрытия и к прискорбию своему обнаруживает памятник женскому терпению на прежнем месте. Герцогу становится ясно, что надо идти сдаваться: другого выхода нет.
Шипя и поминая Леворукого, он поднимается на ноги, одергивает драный мундир и, покинув гостеприимные кусты, медленно, но верно приближается к родному порогу.
Алва
(бурчит)
- Который год проклятья изрыгая,
Супруга стала мелочной каргой…
Опять «на взводе»…
(разглядев сурово сдвинутые брови благоверной, пытается изобразить на поцарапанной физии улыбку)
- Здра-а-авствуй, дорогая!
Женщина на пороге, она же герцогиня Селина Алва, в девичестве Арамона, располневшая и одетая в порядком затасканный бесформенный халат, окидывает нетрезвого помятого – вернувшегося не то с поля боя, не то с феерической попойки – мужа скептическим взором.
Селина
(саркастически)
- Опять «под мухой». Здравствуй, дорогой.
Делает шаг в сторону, давая Первому маршалу возможность пройти в дом, – и тот проходит, прижимаясь к стене и кидая опасливые взгляды на сковородку.
Дверь захлопывается.
Лионель Савиньяк пересекает двор и занимает наблюдательный пост опять же в кустах, но уже под одним из освещенных окон первого этажа. Кусты оказываются шиповником – это минус, зато слышно через открытое окно превосходно – это плюс.
Между тем, действие в комнате набирает обороты.
Селина
(кипит от гнева, но тон обманчиво-ласков)
- Который год лишь заполночь я вижу
Законного супруга светлый лик.
Поведай мне, где шлялся ты, бесстыжий?
Алва
(с трудом подыскивая слова и бросая в сторону окна полные мольбы о спасении взгляды)
- Я… это… как всегда… спасал Тали-ик!
Селина
(всплёскивает руками,
с издевательской ноткой)
- Всю жизнь! Одно и то же! Раз за разом!
Послушай ты, спасатель, – мир велик.
Займись – ну я не знаю… Гондурасом.
Дался тебе несчастный наш Талиг!
Уж если ты решил играть в мессию,
Пора географически расти:
К примеру, есть Зимбабве и Россия –
Их тоже должен кто-нибудь спасти.
А есть еще Паона с Пакистаном,
Кадана, Украина, Сомали –
По слухам, жизнь и там не бьёт фонтаном…
Алва
(мнётся)
- Я знаю, д-рогая, н-но Тали-и…
Селина
(припечатывает)
- Талиг – уже давно не Талигойя!
(грозит мужу кулачком и постепенно повышает голос)
- Затей мне только с кем-нибудь войну!
Добром прошу – оставь Талиг в покое.
Не то я всех вас – оптом – прокляну:
И армию, и этих, из генштаба, –
Достала ваша вечная борьба…
Савиньяк
(закатывает глаза и качает головой,
шепотом)
- Создатель! Бедный Рокэ… Ну и баба…
Селина
(с подозрением глянув за окно)
-… И братьев-собутыльников!
Савиньяк
(надвигает шляпу на лицо и тихо сползает вниз по стенке,
безнадежно)
- Труба…
Селина
(видимо, ни на талл не веря супругу,
негодующе)
- Совсем уж на идеи оскудели
И стали на фантазию слабы!
Алва
(умоляюще)
- Но я спасал Талиг – на самом деле!..
Селина, притянув мужа за ворот камзола, обвиняюще сует ему под нос его же собственное одеяние, на котором красуются те самые пятна неустановленного происхождения: не то вино, не то кровь, не то…помада?
Селина
(ледяным тоном)
- Я спрашиваю, Рокэ: Где. Ты. Был?
Спасать ходил – к Виктории? К Анжеле?
А это, видно, орден – на груди?!
Алва
(бледнея и меняясь в лице)
- Но я спасал Талиг!!..
Селина
(издевательски)
- Да неужели?!!
Алва
(шарахается к окну, в отчаянии)
- Ей-Богу! Лионель, ну подтверди!
Сидящий под окном Савиньяк зажмуривается, втягивает голову в плечи и уже открывает рот для ответа – но внести в разговор свою лепту не успевает: окончательно потеряв терпение, герцогиня срывается на крик.
Селина
- Не впутывай хотя бы Лионеля
В безбожно откровенное враньё!
Мне эти ваши сказки надоели!!
(с трудом сдерживает рыдания)
- Мне… нужно…
Алва
(шёпотом, в ужасе)
- Что?
Селина
(крик вновь набирает силу)
- Нормальное жильё –
Не эта антикварная халупа!!
(от избытка чувств герцогиня с грохотом опускает сковородку на стол – и с потолка сваливается кусок штукатурки; видимо, здание действительно уже не то, что было раньше… )
Селина
(вопит)
- И шуба! На топоновом меху!!
Алва
(пятясь к стене и не спуская глаз со сковороды)
- Родная, шуба – летом?.. Это…глупо…
Селина
(совершенно не слушает мужа – её, что называется, «понесло»)
- Чем платят в героическом цеху?!
Где премии, награды, призовые?!!
Мы, кстати, драгоценный, - на мели:
В бюджете, словно раны ножевые,
Зияют ужасающе нули!
И мы уже живём в таком режиме
Не день, не два, – а пятый год подряд!
Вы жизни на геройства положили,
А вам хотя б «спасибо» – говорят?..
Герцог отводит взгляд и – молчит.
Герцогиня переводит дух и продолжает на полтона ниже.
Селина
(с горечью)
- Летя вперёд, загнали вы, герои,
Без счёта жён, любовниц и коней;
И многое снесли – а кто построит?..
Алва
(всё так же глядя в сторону, упрямо)
- Талиг…того…
Селина
(глядя на мужа, как на душевнобольного,
ласково)
- Чего?
Алва
(со вздохом)
- Спасти в-важней…
Очевидно, верность Первого маршала своей версии событий придает его супруге сил – у неё открывается «второе дыхание».
Селина
(с надрывом)
- Хор-рош герой: спасает всё на свете,
Служа своей мифической звезде,
А собственные – собственные!!! – дети
Сидят, пардон, на хлебе и воде!
Тут она не выдерживает и снова хватается за сковороду…
Ближайшие несколько минут сидящий под окном Лионель Савиньяк меланхолично наблюдает за ползущей по листку божьей коровкой, лишь изредка едва заметно морщась, когда мелодичный звон бьющегося хрусталя нарушают вопли и глухие хлопки чего-то твердого и металлического по чему-то мягкому и, очевидно, живому.
Думает Проэмперадор Севера при этом о бренности всего сущего, а также о том, как ему в свое время сказочно повезло избежать подобной участи…
Голос Алвы
Селина…
(звон)
Да послушай же…
(звон)
Родная!
Не надо!..
(звук удара)
Осторожней!..
(звук удара)
Голова-а-а..!
(стон, шипение, невнятная ругань)
Ты всё-таки утрируешь!
Голос Селины
Я знаю!
(судорожные всхлипы)
И всё-таки
(звук удара)
по-своему
(звук удара)
права!!!
(звук удара и шум падения чего-то тяжелого)
Заключительным аккордом раздается звон разбившегося об угол оконной рамы бокала, и Савиньяка осыпает дождем хрустальных осколков. Посидев в засаде еще минуту и убедившись, что Первый маршал, по крайней мере, жив – среди бурных дамских рыданий время от времени слышны тихо произносимые на кэналлийском ругательства – граф считает свой долг исполненным и удаляется, не прощаясь, унося на шляпе оскольчатый звездопад, а в душе – ощущение полного и бесповоротного счастья…
В комнате же, полной битого хрусталя и прочих пострадавших предметов интерьера, умостившись в лишившемся подлокотника кресле, безутешно плачет самая известная женщина Талига. Самый желанный мужчина Талига и сопредельных государств сидит на усеянном осколками полу, держась за голову и с трудом фокусируя взгляд на жене.
Селина
(сквозь слёзы)
- Всё время чем-то занят: то интрижки,
То подвиги-дуэли, то война.
Забыли, как ты выглядишь, мальчишки –
А ты не помнишь их по именам…
Это, похоже, задевает герцога за живое.
Алва
(с обидой)
- Любимая, мне слышать это горько.
Моя навряд ли память так плоха…
Селина
(отнимает от глаз платок и нехорошо прищуривается)
- Детей у нас с тобой – скажи мне: сколько?
Алва
(недоумевающе)
- Ну, трое.
Селина
(заливается нервным смехом)
- Трое?!
Алва
(неуверенно)
- Кажется…
Селина
(язвительно)
- Ха-ха!
А четверо – не хочешь? Между нами:
И пятый скоро явится на свет…
Она встает с кресла и распахивает халат, являя ошалевшему герцогу необъятную ночную сорочку, под которой вполне явственно угадываются весьма специфические, если не сказать – характерные формы.
Селина
(угрожающе)
- Вот только я уеду завтра к маме…
Алва
(обалдело)
- И что?..
Селина
(срывается)
- И – ничего! И – всё!! Привет!!!
Прозрел-таки, мой маршал?! Поздравляяяю!
Заметил у супружницы живот –
А я с ним восемь месяцев гуляю!
Короче, так: я требую развод!!!
Первый маршал некоторое время молчит, усиленно «переваривая» больной головой полученную информацию, потом тяжело вздыхает и опускается перед рыдающей супругой на колени.
Алва
(проникновенно)
- Селина, я мерзавец… как-то… где-то…
И я теперь… прощения прошу…
Селина
(сквозь слезы)
- Ты только посмотри, как я одета…
Алва
(решительно)
- Я завтра же достану пару шуб.
Рыдания становятся чуть тише – и это вдохновляет герцога на новый подвиг.
Алва
(самоотверженно)
- На рынок – и за доктором слетаю,
И мы с тобой продумаем меню.
Селина
(шмыгнув носом)
- А дети?..
Алва
(торопливо)
- И детей…пересчитаю.
(оглядывает царящий вокруг беспорядок)
-Полы помою. Крышу починю.
Кладовку разгребу – там столько хлама…
(берет длительную, о-о-очень длительную паузу, но натыкается на выжидательный взгляд жены и – продолжает)
Алва
(вымученно)
- Пить брошу.
И…
(мысленно поднимает серый флаг)
…из дома – ни ногой!
Селина
(просияв, бросается обнимать мужа)
- Создатель! Как обрадуется мама!
Она ж приедет – завтра…
У Первого маршала вытягивается лицо.
Селина, все еще улыбаясь, выходит из гостиной. Шаги, заглушенные коврами, удаляются по коридору, звучит мелодичный, слегка гнусавый после рыданий голосок.
Селина
(радостно-деловито)
- Дорогой,
Ты вывеси проветрить кринолины…
Протри картины – рамы все в пыли…
Алва
(в прострации, мрачнея с каждой секундой)
- Конечно же, любимая…
(внезапно подхватывается и выглядывает в коридор,
вслед жене)
- Селина-а!..
А где – ты говорила – Сомали?
-
Автор: Кьянти
Название: Предложение
Рейтинг: PG-13, наверное )
Пейринг: Лионель/Урфрида
Жанр: юмор
Отказ: авторские права на героев принадлежат В.В.Камше, автору фика, как всегда, только хорошее настроение ))
Саммари: О приддложении, от которого просто невозможно отказаться. Ибо канон Смех
Бергмарк.
400 год К.С.
3-й – 4-й день Летних Ветров
Вечер.
Комната для гостей.
За столом – Лионель Савиньяк, дописывает письмо. Вид у него усталый – маршал зевает, морщится и почти засыпает на ходу.
Негромкий шорох на галерее – в комнату входит супруга маркграфа.
Урфрида
(с восторгом глядя на Савиньяка)
- Я в тишине заброшенного замка,
Холодным камнем стен окружена,
Не маркграфиня – бедная пейзанка
И мужем позабытая жена.
Тоска застряла в горле рыбьей костью –
Я ей давно слезами дань плачу.
Но – слава Богу! – есть на свете гости…
(бросается к маршалу)
- Я вас хочу!
Савиньяк
(подавшись в сторону, кисло)
- А я вас не хочу.
Урфрида
(в замешательстве останавливается,
с обидой и недоумением в голосе)
- Я просто так развлечься предлагаю.
Чего же ты ершишься, дорогой?
(осененная догадкой)
-Иль, может быть, на сердце есть другая,
И ты хранишь ей верность?
Савиньяк
(апатично, отрицательно качает головой)
- Нет другой.
Урфрида на секунду замирает в изумлении, сдвинув брови, но потом снова сияет улыбкой.
Урфрида
(ласково, успокаивает графа)
- Наверно, ты боишься кары мужа?
Так знай: ему на это наплевать.
Он тоже кое с кем из фрейлин… дружит –
И греет регулярно ей кровать.
(снова льнет к Савиньяку, пытаясь незаметно стянуть с него рубашку)
- Смелей! Без обязательств… Без прелюдий…
Я сразу вам границы очерчу…
Ведь мы – цивилизованные люди…
Савиньяк
(вяло отбивается, корчит гримаску)
- Я понял. Я вас просто не хочу.
Урфрида
(возмущенно-негодующе, с легкой издевательской ноткой)
- Был до сих пор согласен каждый первый
Задаром переспать с чужой женой!
И на-те – то ли честный, то ли нервный!
Ты на голову часом – не больной?
Савиньяк
(морщась, ретируется к выходу)
- Здоров, как бык, сударыня, но эти
Нам сложности, поверьте, не нужны…
Супруга маркграфа окончательно теряет терпение, извлекает из-за пазухи фолиант и с грохотом швыряет его на стол перед графом.
Урфрида
(гневно, на повышенных тонах)
- Кончай нудёж! Интрижка есть в сюжете!
Давай уже, герой, снимай штаны!!
Савиньяк недоверчиво осматривает блистающее глянцем обложки издание, находит заложенную страницу и углубляется в чтение.
Урфрида между тем сбрасывает накидку, присаживается на кровать и, сняв туфли, закидывает их, один за другим, в угол комнаты.
Урфрида
(с сарказмом)
- Сам почитай. Написано ли в книге,
Что ты отказом даму оскорбил?
Маршал дочитывает эпизод и, подняв голову, тяжелым взглядом обманутого жизнью человека сверлит ночную гостью. Урфрида, наоборот, смеется и издевательски манит несговорчивого кавалера пальчиком. Савиньяк с тягостным вздохом делает шаг по направлению к кровати.
Савиньяк
(мрачно, с обидой выпятив нижнюю губу)
- Иду… Но думать буду о Талиге!
Урфрида
(корчит гримасу и поворачивается к графу шнуровкой корсета)
- Как хочешь. Хоть об Африке… Дебил.
-
Автор: Кьянти
Название: Поздравительное
Фандом: ОЭ
Жанр: General, humor, poetry
Размер: мини
Рейтинг: PG
Пейринг: Алва, Окделл, Савиньяки
Дисклаймер: Герои и цитаты из произведений В.В. Камши принадлежат В.В. Камше.
Относительно остального: что чужое, - то, соответственно, не моё. Материальной выгоды не извлекаю.
Примечание: АУ, написанное в подарок ко Дню Рождения для замечательной Lexy10, которая любит Первого Маршала и гиацинты. =)))
Саммари: Карманы - зеркало души Смех
Оллария.
Особняк Алва.
Вечер. Камин. Пресловутая корзинка с бутылками вина.
В креслах – Лионель Савиньяк, Эмиль Савиньяк, Ричард Окделл.
Судя по пустым бутылкам, выпито уже немало. Впрочем, братья выглядят вполне достойно, а вот Повелитель Скал испытывает явные трудности с фокусировкой зрения и общей координацией движений.
Слышен шорох.
Трое поворачиваются на звук.
В дверях появляется герцог Алва, одетый, как для дворцового приема – роскошный мундир, черно-белая перевязь, белый атласный плащ, шляпа с пером…
Окделл
(расплывается в глупой улыбке)
-О-о-ой, смотрите!.. Мааршл… При параде…
Алва
(деловым тоном)
-Ричард, собирайтесь. Вы со мной.
Окделл
(растерянно)
-Ммы куда-то едмм? На нчь глядя?
Алва
-Едем-едем. К …девушке одной.
Через четверть часа выезжаем.
(Савиньякам)
-Вы не против?
Эмиль
(с радостной ухмылкой)
-Нет, мы – только за!
Лионель
(дипломатично)
-Мы не «за», но мы…не возражаем.
Окделл
(оживляясь)
-У неё крсивые глаза?
Повелитель скал выбирается из кресла, встает на ноги и шагает в сторону дверей. Но делает это так неудачно, что по дороге налетает на столик с бутылками и бокалами.
Эмиль подскакивает и пытается помочь юноше удержать равновесие.
Эмиль
-Ричард, осторожнее!
Падающего Окделла он поймать успевает, а вот расплескавшееся вино продолжает полет по прежней траектории и приземляется не только на пол, но и на стены.
- Шпалеры…
Алва
(приподняв бровь, осматривает непоправимо испорченные ковер и гобелены,
ровным голосом)
- Девушка – клубника с молоком.
Окделл
(упрямо)
-Всё равно! До нашей ковалеры
Этой вашей даме далеко!
Судорожно икает и буквально выпадает в коридор.
- Наша коварела…коравела…
Я клянусь её боготворить!
Лионель
(смотрит вслед уходящему по синусоиде Окделлу,
потом переводит взгляд на Алву,
тактично)
- Брать т а к о е к даме – это…ммм…смело.
Алва
(пожимает плечами,
иронично)
-Надо же о чем-то говорить.
Надо же поздравить, поклониться,
Чай попить, коснуться новостей,
А потом – галантно извиниться
И свалить пораньше из гостей.
Пьяный Окделл – веская причина
Положить свиданию конец.
Эмиль
(хохочет)
-Ге-е-ерцог! Я-то думал: вы – мужчина…
Алва
(скучным тоном)
- Нет. Аз есмь мерзавец и подлец.
У меня сегодня нет настроя
Затащить красавицу в кровать.
Что ж, пусть ей досаду скрасит …
Маршал некоторое время роется в карманах и, наконец, извлекает на свет сначала Звезды Кэналлоа, потом связку алых камней на тонких золотых цепочках. Сапфиры откладывает в сторону, из связки выбирает камень покрупнее и поярче. И кладет его обратно в карман.
Эмиль
(удивленно)
-Ройя?!
Алва
(равнодушно)
-Надо же куда-то их девать.
Лионель тоже запускает руку в карман камзола и выуживает небольшой загадочный предмет, завернутый в темную материю.
Лионель
(с ухмылкой)
-Кстати, завсегдатай дамских спален,
Передай ей, не сочти за труд.
Протягивает сверток Алве, но Эмиль успевает выхватить пакет из рук братца, разворошить упаковку с одного края и сунуть туда свой любопытный нос.
Эмиль
(безуспешно пытаясь сдержать смех)
-Нель, ты, как всегда, оригинален.
Из-под ткани на свет появляется нечто розовое с зеленым – при ближайшем рассмотрении выясняется, что это рамка. Почти точная копия той, что старший Савиньяк приобрел когда-то на постоялом дворе. Кошмарный ландышево-птичий орнамент украшен сверху ярким зеленым камнем.
Эмиль
(не сдержавшись, начинает ржать в голос)
-Лебеди и торский изумруд!!!
Лионель отбирает подарок у брата и отдает Алве.
Лионель
(неожиданно серьезно)
- Миль, пора смотреть на вещи шире.
Только не имеющий мозгов
Шанс имеет в славном нашем мире
Жизнь прожить без множества врагов.
Девушка найдет, кого пристроить
В обрамленье розовых сердец.
Эмиль
(сбавляет обороты, но в глазах по-прежнему пляшут черти)
- Знаешь, я боюсь тебя порою…
Лионель
(в тон брату)
- Правильно боишься. Молодец.
Все трое смеются.
Отдышавшись, Лионель прищуривается и с любопытством смотрит на брата.
Лионель
(с интересом)
- Что подаришь, спец по дамской части?
Эмиль теряется. Он и про сам День Рождения-то благополучно забыл, а уж такого подвоха не ожидал тем более. Но расписываться в своем склерозе старший младший сын великого Арно не желает ни в коем случае. Поэтому, смутившись под испытующими взглядами Лионеля и Рокэ, начинает хлопать по карманам и выкладывать на столик их содержимое. На свет появляются: две колоды игральных карт, мятый носовой платок с кружевами и монограммой «ЛС», подкова, кошелек, плоская фляжка с касерой, надкушенное с одного боку небольшое румяное яблочко и кусок сахара.
Алва вполне успешно маскирует насмешливое фырканье под чихание.
Лионель вытаскивает из кучи свой носовой платок, морщится, встряхивает его и убирает в карман.
Лионель
(изогнув бровь и поджав губы, оглядывает разложенные на столике вещи
Эмилю)
- Всё?
Эмиль
(виновато пожимает плечами)
- Еще кинжал и пистолет.
Лионель вздыхает, качает головой и, поразмыслив, выуживает подкову. Сдувает с неё налипшие крупинки сахара, протирает обшлагом рукава камзола Эмиля.
Лионель
(протягивает подкову Алве)
- Росио, держи. Скажи: на счастье.
Сувенир. Гальтарский амулет.
Алва понимающе кивает, прикусив губу, и прячет новоиспеченный подарок в карман парадного одеяния. Потом берет со стола какой-то огромный жуткого вида фолиант, оборачивает его краем плаща.
Лионель
(заинтересованно)
- Это что?
Алва
(пытается поудобнее пристроить книжного монстра под мышкой,
с легким раздражением)
- Павсаний. Ей. От Придда.
Восемьсот четырнадцать листов.
Снаружи доносится неясный шум: вопли, конское ржание, звуки падения, ругательства. Первый маршал выглядывает в окно. По двору мечутся какие-то тени. Судя по всему, оруженосец безуспешно пытается совладать с собственными ногами и чужой лошадью.
- Ричард, что у вас там за коррида?
Вопрос остается без ответа. Первый маршал стремительно сбегает по лестнице и выходит из дома, Савиньяки следуют за ним. Все трое застывают на пороге - Ричард Окделл, ухитрившийся-таки забраться в седло и сидящий на одуревшей Соне задом наперед, являет собой зрелище, более чем удручающее.
Лионель
(присвистнув)
- Юноша, по-моему, «гото-о-ов»…
Бедный Алва.
Эмиль
(провожает взглядом взлетевшего на Моро герцога,
сочувственно)
- Точно. Вот засада.
Окделл
(толком не расслышав сказанного Лионелем,
бьет себя кулаком в грудь)
- Ддда!!! Готов! И жить, и умирать!
Алва, махнув братьям рукой, поворачивает мориска и проезжает в открытые ворота.
Алва
(оруженосцу)
- Прямо и направо. Мимо сада.
(себе, задумчиво)
- Гиацинтов надо бы надрать…
-
Не оторваться от этих шедевром эрэа Кьянти, не отсмеяться :D ;D
Вот ещё из моих любимых
Mission possible
http://kamsha.ru/forum/index.php?topic=15141.msg657472#msg657472 (http://kamsha.ru/forum/index.php?topic=15141.msg657472#msg657472)
-
Послушайте братья и сестры историю древних времен
Ее сочинитель бесхитростен, но мозгом не обделен
Внемлите правдивой песне, хлопайте мне на бис
Жил был на свете Рокэ, - простой кэналлийский маркиз
Не был почтенным мужем, был шалопаем он
Не раз был послан родителем к кошкам, на фиг и вон
Думал, что все изведал, любой попробовал риск
Но вдруг узрел он корабль, что звали Императрикс…
Не помогают вина, и блеск распущенных кос.
Всюду ему мерещатся мачты, штурвал и нос.
Чуя кошачье что-то не в силах обосновать
Пишет он другу Альмейде - гибну, пора спасать
Из Хегсберга, Кэналлоа, и сопредельных стран
Вызвал к себе Альмейда до кучи лихих дворян
Дворяне к нему явились, женщин презрев и вино
И с ними явился Вальдес - ну как жешь нам без него?
В большой Алвасетской гостиной устроен был общий сбор
И вот что сказал всем Алва, печально начав разговор:
"Я видел на море немирном корабль неземной красоты
В таком-то таком-то градусе какой-то там широты
На нем копошились дриксы и корчили рожи нам.
Считали непобедимым этот плавучий бедлам
И я понимаю, представив все прелести корабля
Должен он быть только нашим - иначе живем мы зря!
В расстройстве я пью касеру, не варит совсем голова"
Хмуро дворяне слушали такие его слова.
И долго еще Кэналлиец вещал про Императрикс
Про то что по палубам должен Рокэ ходить а не дрикс
И строгий эр в чем-то темном быстро к двери пошел
"Идите вы к кошкам, Рокэ!" - сказал он всем и ушел.
И старый эр в чем-то светлом такие сказал слова:
" Идите вы к кошкам, Рокэ, - безумная голова"
А мудрый эр в полосатом со вздохом отставил вино
" В общем, идите вы, Рокэ… Это совсем не смешно"
А Вальдес, моряк и хексбергер, эров ученых прервал
" Знаете, это идея" - нагло он Рокэ сказал.
"Я буду вам верный помощник, ведь больше помощников нет"
Но к кошкам послали Вальдеса только за молодость лет.
Вальдес стерпел обиду как истинник- эсператист
Громко он хлопнул дверью и гордо прошествовал вниз
О, марикъярская школа! Суровейшая из школ…
Послали надолго Вальдеса - а вот Альмейда пошел
Стоптали они все ноги, разыскивая людей
Пришли же обратно к Вальдесу - известный он прохиндей
Они в кабаке портовом выпили много вина
Включили Вальдеса в планы и извинились сполна.
В хексбергской мирной гавани Флагман талигский стоял
"Нам нужна «Каммориста» - Вальдесу Рокэ сказал
Хоть хорошо охранялся, но ведьмы были сильней
И к кошкам угнали флагман трое лихих парней.
В открытом Устричном море вечер безмолвно - ал
Но "На траверзе - Императрикс!"– вахтенный заорал
На небесах Абвении спросонья вгляделись в ночь
Узрели что нашим туго – решили «Надо помочь!»
Битва была жестокой, однако длилась лишь миг
С громкими криками «к Кошкам!» дриксов разбил Талиг
Вернулись они с победой, и получили сполна…
В прочим баллада об этом сложена не была…
А юный и наглый Вальдес давно уже не юнец
Он заведует сам Астэрой - вот какой молодец.
И Рокэ уже не мальчик, хотя еще не старик
Впрочем не лезть в авантюры по -прежнему не привык.
А храбрый Рамон Альмейда теперь уже адмирал
Ии если уж не занудой, то осторожным стал
Изредка сладкая память сводит вместе троих
Тогда собираются вместе - багром не растащишь их
Бродят втроем по замку, наглые песни поют
К кошкам шлют скопом дриксов и "кровь" с кассерою пьют.
13.05.07
Вороний шут
-
Просто уморительная История одного побега от эрэа Кьянти ;D
http://kamsha.ru/forum/index.php?topic=13126.msg534304#msg534304 (http://kamsha.ru/forum/index.php?topic=13126.msg534304#msg534304)
-
Ох! Рыдаю от смеха...
-
Вот ещё забавная пьеска Суд эориев от эрэа Vejrd
http://kamsha.ru/forum/index.php?topic=8138.msg310156#msg310156 (http://kamsha.ru/forum/index.php?topic=8138.msg310156#msg310156)
и клип про умопомрачительного :) Альдо
https://www.youtube.com/watch?v=a_ncmioJ4_g&nohtml5=False (https://www.youtube.com/watch?v=a_ncmioJ4_g&nohtml5=False)
-
Эрэа Тэя, цикл "Сонеты Жозины Эпинэ"
(Заголовки cонетов - названия месяцев по олларианскому календарю, начиная с Аквамарина, иначе называемого месяцем Весенних Волн. D.
1. (Аквамарин)
Не пожелает тот, кто не боится,
Услышать, как тревожно сердце бьется
У тех, кто за порогом остается,
Кто будет ждать ушедших и молиться
Как трудно мне спокойной притвориться,
Когда твой поцелуй руки коснется.
А сыновья?... Недаром говорится,
Что счастье на мгновенье нам дается...
Браслет мне заменил твои объятья,
Бумаги шелест - шутки и веселье,
А вместо смеха только шорох платья.
Сегодня днем порвалось ожерелье -
Жемчужины не все найти сумела...
Я знака в том, увы, не разглядела.
(22.08.09)
2.(Алмаз)
С хрустальным звоном падает бокал.
Вино не кровь, хоть цветом так похоже
Подарок мужа... Чей-то злой оскал
В осколке промелькнул. Нет, быть не может…
Предчувствие беды меня тревожит,
Неясной тенью наполняя зал.
Какую ночь подряд страшусь зеркал,
Что маски статуй в отраженья множат
Поверженным, в расколотой броне,
Я вместо дрикса вижу Эпинэ...
И просыпаюсь с криком и в слезах
Всего лишь сон... Эсперу сжав в руках,
Хочу молиться, но мертвы слова.
Надежда лишь одна во мне жива
(12.08.09)
3.( Бирюза)
Прильнув к огню, но не заметив жара,
Я искр наблюдаю круговерть.
А в доме, онемевшем от удара,
Незваной гостьей поселилась смерть.
Как странно, что из этого кошмара
Нет выхода. Как зыбка нынче твердь...
И жизни остается слишком мало
Чтобы оплакать милых мне успеть
Но сердце бьется. Странно и жестоко
Оставить жить того, в ком жизни нет.
Камин погас и бледный лунный свет
Тускнеет в ожиданьи новых бед.
Смотрю в рассвет, а вижу лишь Закат.
Куда еще теперь мне бросить взгляд?
(26.09.09)
4.(Топаз)
Вчерашний день неотличим от сна,
Но явь, увы, куда страшнее бреда.
У горя нет ни высоты, ни дна,
А из могил совсем не видно неба.
Отныне лишь вдова, а не жена.
Где дети? Не вернула их война.
Мой герцог, есть ли горшая беда?
Что Вам сказать, коль даже без суда
Виновны Вы, отправив их на смерть...
Пусть мне в закатном пламени гореть
За эти строки - пусть. Я все приму
И зла не пожелаю я тому,
Кто, их убив, оставил жить меня -
Лишь Вас я проклинаю, не кляня.
(11.11.09)
5.(Жемчуг)
Мы все умеем клясться на гробах,
Но мертвой чести мало просто клятвы -
Она взяла и не вернет обратно
Тех, кто теперь остался только в снах.
На лицах многих вижу тот же страх,
Что раньше был и сгинул безвозвратно
Из сердца моего. Теперь мне внятны
Слова молитвы: "пред Тобой - лишь прах..."
Пять шпаг. Пять жизней отданных напрасно
За тлен веков и пышные слова.
Морис не улыбнется: "Ты прекрасна!"
И сыновей мне не вернет молва.
Что мне теперь осталось - ежечасно
Менять свечу, чтоб пламя не угасло.
(22.10.09)
6.(Янтарь)
Пакет надорван. Сломана печать.
В дрожащих пальцах морщится бумага
Знакомый почерк... Снова повстречать
Ушедшего в Рассвет – всего полшага
До сумасшествия: ведь шпага
Лежит в гробнице. Для его же блага
Письмо в огонь! Нет, лучше промолчать,
Скрыв на груди безумия печать.
Ни слова о войне - лишь о любви и долге:
"Жозина, жизнь моя, мы едем побеждать -
Благослови же нас: на пестром жизни торге
Ты словно снег, чиста. Не стоит унывать..."
Слеза на лист жемчужиной легла -
Письмо от мужа смерть обогнала
(09.09.10)
7. (Сердолик)
Жечь дневники - печальнейший удел
"Жены и матери изменников Талига".
В огонь немедля полетела б книга,
Когда б дознанию положен был предел.
Под переплетом скрыта жизнь - до мига,
До вздоха и мольбы. Вернее стрел
Нас ранит взгляд, коснувшийся не тел,
Но душ. О ты, властитель полумира,
Зачем тебе читать о тех делах,
Что только женщину волнуют и тревожат?
Но все-таки идет мороз по коже...
Когда писцы доносы подытожат
И свой порядок наведут в словах...
Тогда мне и Создатель не поможет.
(07.03.10)
8.(Сапфир)
Забыться сном - пускай и вечным сном,
Мне не дано - ночь про меня забыла.
Мой приговор - тюрьма, а не могила.
Молитва глохнет в сумраке немом.
За слово нынче платят серебром,
За славу - золотом. За кровь прольют чернила.
Мне косы седина посеребрила.
Все сказано. Сегодня мой Излом.
Как лето переходит в листопад,
Так молодость вступает прямо в старость.
Мне так немного времени осталось,
Но хватит, чтоб прощальный бросить взгляд,
На всех, уже шагнувших за Порог...
И пусть Создатель подведет итог.
(04.12.09)
9. (Морион)
Полынью пахнут осень и печаль,
Смотреть в Закат - недобрая примета
Возможно, я еще увижу лето...
Возможно - нет, но этого не жаль
И я опять листаю календарь.
Шуршат листы и не дают ответа
Когда уйдем мы из постылых клеток?
И плечи вновь не согревает шаль.
Письмо. А между строк опять вода.
Не слезы, нет, а значит не беда,
Что скоро будет некому писать мне.
В шкафах чужое поселилось платье
Мой дом теперь - пристанище для змей.
Но сердцу разве может стать больней?
(30.07.09)
10. (Рубин)
В груди не пламя - серая зола.
Я всех, кого люблю, похоронила.
А осень их от глаз моих укрыла:
Туман над замком распростер крыла.
Огонь погас. Душа, сгорев дотла,
Лишь честь и память в сердце сохранила.
Я эту цену честно заплатила
За право завершить свои дела.
Дом сохранить и сквозь Излом вести? -
Для женщины чудовищная ноша.
А герцог стар... ну что ж, мой жребий брошен:
Мне чуда ждать, что может нас спасти.
Всего лишь женщина - и в этом приговор
Грядущего мой не прозреет взор.
(10.01.10)
11.(Нефрит)
Не страшно жить, коль знаешь, что мертва,
Хотя не в камень, а в шелка одета.
Мой милый, я полгода как вдова...
Полгода лишь Закат и нет рассвета.
А память, будто стертая монета,
Хранит лишь суть, не удержав слова.
Подол пятнает палая листва,
В молчаньи истин не найти ответа...
Один вопрос: "Что дальше? Как теперь
Вступить в Излом, коль горше нет потерь?"
Но все же здесь, при тусклом свете дня,
Я вам клянусь, любившие меня:
Свой долг исполню честно. Лишь потом
Забудусь сном – возможно, вечным сном.
(28.12.09)
12.(Аметист)
Я с детства знала, что такое долг -
Затвержены чеканные созвучья.
Но как мне подобрать от сердца ключик
Чтоб слёзный навсегда иссяк поток?
Мой краток век и невелик итог
Угас во тьме надежды слабый лучик
Кто счастлив был - свое сполна получит
Узнав, что означает слово "рок"
Привыкнув не молиться за себя,
Немеют губы - пять имен запретны.
Хоть дуют над землей иные ветры,
Я не желаю мести, не кляня.
Мне должно жить - хотя бы ради тех,
Кто верил в Эпинэ и в их успех.
(31.07.09)
13. (Малахит)
Надежда лишь одна во мне жива,
Что герб не будет королем расколот...
Вновь ломким инеем подернута трава
И где-то далеко спит древний город,
Который был когда-то мне так дорог,
А ныне стал запретным. Синева.
Над нами всеми плащ небес. И холод.
На окнах звезд морозных кружева.
Так тихо в доме... Бьют часы неспешно,
Каштан роняет листья за окном.
Как странно тих недавно шумный дом...
И вновь я обучаюсь жить прилежно
Как будто оборвалась связь времен....
Пять лет пройдут как долгий, тяжкий сон...
(17.08.09)
14. (Гранат)
Зимы оковы сбросила земля
И журавли курлычут над Ренквахой
Пройдут года и память станет прахом,
Но все ж она переживет меня.
В душе осколки жалости храня,
Я ненависть не выдам даже знаком.
Вас, герцог, обвиняю не виня,
Ведь наша жизнь равнО объята мраком
Мне не забыть ни Ваших клятв, ни слов,
Которыми Вы смерти посвятили
Не только их, но и мою любовь...
Вы лучше б грудь мою мечом пронзили!
С кем горе я могу теперь делить,
Коль милых мне уже не воскресить?
(26.08.09)
15. (Агат)
Вишневый сад. Душистая метель
Как жизнь моя хрупка и мимолетна
А завтра ранний снег ударит в окна
И сердце обожжет огнем потерь.
Пусть минул год, но, кажется, тот день
Был лишь вчера. От долга не свободна
Я не живу, хоть жить еще способна
И от судьбы не жду благих вестей.
Как вишен тень темна печаль моя,
Как их цветы светлы воспоминанья
Я бы хотела помнить, не виня,
Но не могу - и в этом наказанье
Которое несу день ото дня.
И смерть моя забыла про меня.
(15.10.09)
16.(Изумруд)
Пять лет пройдут как долгий тяжкий сон
Шестой пройдет. Седьмой минует тоже.
Все дни мои как близнецы похожи:
Ни лиц не сохраняют, ни имен
Честь Эпинэ - незыблемый закон,
Девиз и герб - что может быть дороже?
Но иногда идет мороз по коже -
Все б отдала... Но я из тех времен
Где слово немо, верность выбирают
И где, увы, взаправду умирают
За некий поистертый идеал.
Молить Творца, кто этот мир создал...
О чем? Зачем? И за кого просить,
Коль милых мне уже не воскресить?
(11.08.09)
Сонет вне цикла
«Тот, кто свою лелеет боль, не стоит имени мужского…»
Но разве женщине к лицу непреходящая тоска?
Я заблудилась в этой тьме и не ищу пути иного,
Ведь ваших рук моя не ощутит рука.
Я даже в самых страшных снах дожить не смела до такого
Пустого дня, когда зима - всего лишь иней у виска,
Когда весна - не для надежд, а для отчаянья немого,
А лето выжигает жизнь из полумертвого цветка.
Лишь осень, с ветром и дождем, ко мне, как прежде, милосердна:
Со мною плачет и скорбит без ложных клятв и лживых слов.
Моя тоска полуслепа - я вновь в молитвах не усердна,
Ведь сердце молится за тех, кто "в Свете вечно да пребудет".
Я так устала от войны, где победителей не судят,
Что отдала бы много дней за право просто спать без снов.
29.01.10
первая строчка - из Веннена. Автор
-
Потрясающе! Другого слова не подберу.
-
Песня Рокэ "Расскажи мне о море, моряк"
https://www.youtube.com/watch?v=QeO5Mb-5hPs (https://www.youtube.com/watch?v=QeO5Mb-5hPs)
И клип на неё ( с почти видами Алвасете :) )
https://www.youtube.com/watch?v=9J2sFsHtKoI (https://www.youtube.com/watch?v=9J2sFsHtKoI)
-
Эрэа Dama, спасибо за тему! Со стихами эрэа Laty до сих пор знакома не была, а терять такое действительно не стоит. Как и мини - пьесы Кьянти, и сонеты...
Эрэа Красный Волк, Вы не будете возражать, если Ваши стихи по Кэртиане тоже будут здесь? Хотелось бы перенести их со старого форума, тем более что там они, помнится, разбросаны по нескольким темам.
-
Эрэа ~Rina~, пожалуйста! Рада, что Вам нравится.
Эрэа Красный волк, присоединяюсь к просьбе, ибо Ваши стихи люблю преданно и нежно.
А пока - ещё одно посвящение матери Рокэ.
Эрэа Айриэн, "Вот такая дора Долорес Алва"
Если радость с рождения обещали - всё равно, что назвали тебя печалью,
если книга раскрыта сейчас в начале - то неважно, каков финал.
А гранаты цветут, и звенит гитара, переходят пролив суда с Марикьяры,
тот, кто любит, наверно, не будет старым, тот, кто счастлив - не умирал.
А вперед не смотри - тяжело и серо, не увидишь, кого похоронишь первым,
и какую там сможет оставить веру череда поминальных вех?
А судьба только смотрит темно и строго - дескать, я попросила не так уж много,
У твоих сыновей такова дорога, да и я заберу не всех...
Если в будущем можно с прошедшим слиться, если в дальней дали растворились лица,
значит, в книге пролистаны все страницы и остался последний стих.
Что прошло, что осталось, за что в ответе - корабли с Марикьяры, попутный ветер...
Против ветра - легко, маркиз Алвасете.
Проживёте - за шестерых?
27.04.09
(В начале - игра слов: имя Долорес означает скорбь. D.)
-
Присоединяюсь: просто огромное спасибо за то, что открыли эту тему, эрэа Dama! :) Перечитываешь всё, что здесь выложено - и душа согревается, как у жаркого костра. И каждую строку смакуешь, точно кэналлийское из алатского хрустального бокала... А сколько их еще осталось на старом форуме - совершенно изумительных стихов, баллад, сонетов, клипов и мини-пьес в стихах, посвященных Кэртиане!
И от всего сердца спасибо Вам и эрэа Рине за такие теплые слова о моих стихах :). Сижу сейчас с пунцовыми от смущения щеками, но возражать не буду - пусть они тоже будут здесь :). И тоже хочу выложить здесь вот это, из любимого - два посвящения, Жермону и Валентину:
Эрэа Айриэн
Здесь под руками - весенние стебли,
но хочешь заснуть, а земля задрожит.
Взгляд упирается в белое небо -
зачем оно нужно, поди расскажи.
Время свихнулось, запутались вести,
разведке не счесть ни людей, ни коней...
Так-то, полковник - расклад неизвестен,
река не доложит вам, сколько за ней.
Те атакуют, другие свернули,
а третьи за гранью сознанья и сна.
Нечего так натыкаться на пули -
но если наткнулся, то это война.
Тают в тумане приказы и ругань,
нахально смеются дурные ежи...
Так-то, полковник - мы загнаны в угол,
но вам еще драться, а я еще жив.
Что там советовал некто Павсаний
касательно форта Печальный Язык?..
Правила боя мы приняли сами,
теперь наш черед разбираться без них.
Ясно, что нас непростительно мало,
что здесь у меня еще несколько дней...
Так-то, полковник - приказ генерала...
но вашему долгу, наверно, видней.
20.12.2008
Эрэа Arme
Значит, случилось. Огниво нашло на кремень.
Долг не умеет прощать и не хочет платы,
Долгу, наверно, видней... отмирает время
Тех, кто легко преступает любые клятвы,
Тех, кто толкует закон из фантомной книжки,
Стоя у края могилы своей отчизны...
Мой генерал, вы хотите - спасти мальчишку?
Вам ли неведомо то, что дороже жизни?
Мой генерал, вы ошиблись: я не ребенок,
Хочется - жить, только, знаете, честь - дороже,
Нас непростительно мало и лед так тонок,
Что по нему пробежаться не каждый сможет -
Кто-то рискнет, а кому-то не хватит веры.
Кто-то падет, по кому-то стрелок промажет...
Мой генерал, вы же знаете слово "верность",
Хватит того, что со мной попрощался маршал.
Время судьбы измеряется не часами -
Силой решимости. Все-таки, мы рискнули,
Мой генерал, мне до слез надоел Павсаний,
Лучше, когда между небом и снегом - пули,
Лучше, когда между смертью и мной - секунды,
Чтобы - заметить, пригнуться, коня пришпорив.
Верите, нет? - перед вами потомок Унда,
Так из глубин поднимается воля к шторму.
Видите - молнии сполохи ножевые?
Будни войны - это будни клинка без ножен,
Мы отстреляемся, мертвые и живые,
Не обещаю победы, но - все, что сможем,
Враг у реки, только форт расположен выше,
Несколько дней мы продержимся, может, дольше.
Зимний Излом выпадает на нашу долю.
Мой генерал, я прошу, постарайтесь выжить.
21.12.2008
-
Эрэа Красный Волк, спасибо! Эти два посвящения не читала (велик и необъятен старый форум...), а они прекрасны.
И не скромничайте :) У меня практически все Ваши стихи распечатаны и подшиты в тетрадку :)
А Ваши "кэртианские" стихи я бы хотела увидеть в официальном сборнике :)
Эрэа Красный Волк
Кэналлийская сказка
…Так поют: когда это было,
Даже море, и то забыло.
Даже тропы в скалах над морем,
Даже грозы, травы и зори.
Даже пляшущий в небе ветер
Над утёсами Алвасете –
Ветер, звёзды кружащий в танце,
Ветер, пахнущий померанцем
И полынью седой, и солью,
И надеждой, и терпкой болью,
И багряной кровью заката –
Ветер, гнущий ветки граната
В соловьиных рощах упруго…
Это было в дни Смены Круга –
Перед самым Летним Изломом…
Самым бедным в деревне домом
Был он, дом сироты Кончиты,
Виноградной лозой увитый.
Под окном – две старых оливы,
Огород, две козы бодливых,
Кудри чёрные, голос звонкий –
Вот и всё богатство девчонки.
Часто ей нелегко бывало,
Но девчонка не унывала.
Не согнули ее заботы:
Не боялась любой работы,
Всё в руках у нее горело…
За работой Кончита пела,
А невзгоды смехом встречала.
Тонкий стан – и румянец алый,
Взгляд – огонь, и как ройи – губы…
А когда выходила с бубном
В круг плясать она в праздник – разом
У парней отшибало разум.
Бесприданница? Ну так что же?
Женихи лезли вон из кожи,
Чтоб понравиться озорнице –
Только ни перед кем ресницы
Та ни разу не опустила,
Никому не шепнула: «Милый…»,
Никого не дарила взглядом…
…Был в разгаре сбор винограда.
И к земле пригибала лозы
Тяжесть гроздьев, светлых, как слёзы.
Тяжесть гроздьев лилово-чёрных
В обрамленьи листьев узорных.
Над давильнями вились осы…
Подколоть упрямые косы
На меже Кончита присела.
…Был он рослый – и загорелый.
Тёмно-красный кушак. Рубашка
Домотканая нараспашку,
Белозубый, широкоплечий…
Так свела их первая встреча.
Он к корзине ее нагнулся.
«Эй, красавица, - улыбнулся, -
Надорвёшься, заломит спину!» -
И взвалил на плечо корзину.
…С гор в долину стёк синий вечер.
В небе звёзды зажёг, как свечи.
Пах он мёдом, травой примятой,
Пах вином молодым и мятой –
И истомой позднего лета…
Выбивали дробь кастаньеты,
У костра смеялась гитара,
В танце вихрем кружились пары,
Пёстрых юбок вскипала пена…
Жаркий хмель полыхал в их венах,
Как одно, два сердца стучали,
Танец искрами к звёздам мчал их,
Танец их сжигал, словно пламя…
И глазами, а не словами
Ей в тот вечер «Люблю» сказал он –
Этот парень, рыбак Гонзало.
Парень смелый, сильный, весёлый…
В сердце накрепко ей вошёл он,
Став водой для неё – и хлебом,
Став землёй для неё – и небом,
Став судьбою её – и счастьем…
Ну, а вскоре ей на запястье
Обручальный браслет надел он…
К свадьбе шло-торопилось дело,
И невесте юной подруги
Все завидовали в округе.
Но однажды в горло залива
Парень вечером в час отлива
Вышел ставить на лодке сети –
И на море поднялся ветер.
Горизонт затянуло чёрным,
Зло и крепко запахло штормом,
Засверкали молнии в небе…
Лодку с гребня волны на гребень,
Будто щепку, бурей бросало…
Не успел он укрыться в скалах.
Не боялся Гонзало моря –
Рыбаки с ним от века спорят.
Вырос с морем он по соседству,
Побратался с ним с малолетства,
Но такого не видел сроду…
Шторм смешал их – небо и воду.
Как в котле, у рифов кипело –
И надсадно мачта скрипела.
Снасти кожу рвали с ладоней,
Волны дыбились, словно кони,
Вознося над бездной зелёной
Хлопья белой пены солёной.
Не стихала всю ночь их ярость –
А к утру сорвало и парус.
…Когда буря отбушевала,
Морем выбросило на скалы
Лишь обломки лодки разбитой.
Прямо в сердце горе Кончиту,
Точно нож, ударило с маху…
Не дала ей судьба рубаху
Жениху к свадьбе шёлком вышить,
Не дала ей войти под крышу
Его дома судьба хозяйкой…
Сердце раненой насмерть чайкой
У девчонки в груди стонало.
Так в те дни девчонка узнала,
Как в пригоршне надежда тает,
Как весь мир вокруг выцветает,
Как от боли дыханью тесно,
Как внутри умирает песня.
Но она повторяла твёрдо:
«Я его не видела мёртвым.
Я дождусь его. Он вернётся…»
…За кувшином и у колодца
Толковали о ней соседи:
«Помешалась девка – и бредит.
Потеряла разум от горя…»
А Кончита ходила к морю
Каждый день – в дождь ли, в зной ли, в ветер, -
На закате – и на рассвете.
В тёмно-синюю даль глядела:
Не мелькнёт ли там парус белый?
И, глотая слёзы, шептала:
«Я тебя буду ждать, Гонзало.
Сколько надо – столько и буду…»
И упрямо верила в чудо.
…Пролетело четыре года.
Разошлась вконец непогода
В ночь ту летнюю – в ночь Излома…
Барабанил по крыше дома,
Не стихая, нещадно ливень,
И от ветра гнулись оливы.
И раздался вдруг стук в окошко.
Встрепенулась на лавке кошка,
Ярче вспыхнуло пламя свечки…
У Кончиты сжалось сердечко.
Распахнула девчонка двери –
И застыла, глазам не веря.
Поклониться даже забыла…
Их, вошедших, четверо было.
Очень разных с лица – и всё же
Друг на друга чем-то похожих,
Как родные четыре брата…
При мечах – и в плащах богатых.
Сразу видно – знатные рэи…
Поздоровались гости с нею
Просто, весело и открыто,
Величая её доритой.
На охоте, мол, заблудились,
В чаще леса с дороги сбились,
Нам бы, мол, от дождя укрыться,
Обогреться да обсушиться –
Что хозяйка на это скажет?..
Кто в приюте гостю откажет,
Будь он нищий, будь родовитый?
Усадив их к огню, Кончита
Хлопотливо на стол накрыла:
Про кувшин вина не забыла,
Разогрела похлёбку с тмином,
Подала к ней лук и маслины,
Чесноку четыре головки,
Свежий сыр нарезала ловко,
Свежий хлеб из ларя достала –
И проезжих потчевать стала,
Закрасневшись вся от смущенья.
Немудрёное угощенье,
Не чинясь, те дружно хвалили,
За здоровье хозяйки пили,
За браслет на её запястье,
Ей сулящий скорое счастье,
За румянец её – и косы…
И один – золотоволосый,
Черноглазый, в алой тунике,
Стройный, гибкий и ясноликий –
Вдруг спросил: «Скажи без утайки:
Отчего ты грустна, хозяйка?
Что за боль тебя жжёт и сушит?
Ты не бойся – открой нам душу».
Ничего Кончита не скрыла.
Как ни тяжко девчонке было,
Рассказала им всё – до слова.
И горячие слёзы снова
На глаза её навернулись…
Незнакомцы переглянулись,
Отчего-то примолкли разом…
Гость чуть старше, зеленоглазый,
Без доспехов, но при кинжале –
Взгляд его был полон печали,
Зелен плащ, как тростник прибрежный, -
Тихо молвил: «Простись с надеждой.
Волны – вечно с землёй в раздоре.
Не отдаст человеку море
То, что было волною взято…
А вот это прими в уплату
За радушье, ночлег и ужин…»
И легла пригоршня жемчужин
На столешницу перед нею.
Да таких – не найти крупнее
И в ларцах у супруг нар-шадов…
«Не грусти, дорита – не надо, -
Улыбнулся беспечно третий.
Смоль кудрей его спутал ветер,
На плаще бирюзово-синем
Серебро блестело, как иней,
Лук тугой висел за плечами. –
Что в том проку – одной ночами
Тосковать, вздыхать и томиться?
Этой ране пора закрыться.
Хватит сердцу носить оковы…
Ты ещё полюбишь другого.
А его браслет обручальный
Ты сними – и не будь печальной.
Будь весёлой – так-то, дорита!»
Потрепал по щеке Кончиту –
Черноусый, с лукавым взглядом…
И на стол с жемчугами рядом
Горсть сапфиров высыпал горкой…
«Примирись с судьбой – как ни горько.
Притерпись к этой боли жгучей, -
Ей сказал четвёртый – могучий,
В позолоченных латах чёрных,
Схожий с дубом на круче горной,
Сероглазый, русобородый. –
Помни: старят женщину годы.
А она – не волна, не ветер,
И должна продолжиться в детях,
Не осыпавшись пустоцветом…»
И кошель золотых монет он
Полновесный, туго набитый,
Щедро вытряс перед Кончитой.
«Отгоревшее не воскреснет.
На устах твоих смолкли песни,
Ты про смех и радость забыла.
Но тому, кого ты любила,
Чьим теплом ты была согрета,
Было горько бы видеть это, -
Повернулся к ней воин в алом. –
Не хотел бы он, твой Гонзало,
Чтоб всю жизнь в слезах провела ты…»
Как в росе – лепесток граната,
Как горячая капля крови,
Как звезда, багряная ройя
На ладони его блеснула –
И с улыбкою протянул он
Винно-красный камень Кончите…
«Рэи добрые, не взыщите –
Велика ко мне ваша милость, -
Тут девчонка им поклонилась,
Вновь зардевшись густо и жарко. –
Но принять я ваших подарков
Не могу – и советов тоже…
Был он сердцу всего дороже –
Тот, кого я забыть не в силах,
Тот, кого называла милым.
Был – и есть. Для меня – живой он.
Хоть всю жизнь буду ждать его я.
Без него будет дом мне тесен,
Без него будет хлеб мне пресен.
Был он рядом – и сердце пело…»
Так она ответила смело.
Гости снова переглянулись –
И чему-то вдруг улыбнулись.
«Вот теперь мне, братья, понятно,
Отчего он рвётся обратно,
В мир живых так вернуться хочет –
И какою он нитью прочной
К жизни прежней, земной, привязан, -
Сдвинул брови зеленоглазый –
Волн Владыка, Хозяин Круга. –
Раз так любят они друг друга,
Значит, братья, помочь им надо –
Заслужили они награду!..»
…Янтарём пролился в оконце
Первый луч рассветного солнца,
И Кончита глаза открыла.
Сжалось сердце: не было? Было?
Нет, ей всё, как видно, приснилось…
Ключевой водою умылась,
Споро коз в хлеву обиходив
И управившись в огороде,
Заплела так же споро косы –
И, мантилью на них набросив,
Тихо выскользнула из дома.
И крутой тропинкой знакомой,
Что по склону холма змеилась,
Как обычно, к морю спустилась.
Серебрилось росою утро.
Лазуритом и перламутром
Отливала вода залива.
День сулил удаться на диво:
Небо яркой сияло синью,
Ветер гербой пах и полынью,
Что-то, ластясь, прибой шептал ей…
И у мыса, где круто скалы
Ввысь вздымались стеною белой,
Вдруг, прищурившись, разглядела
Парус чьей-то лодки девчонка.
В вышине гортанно и звонко,
Надрываясь, чайка кричала…
Ветер креп. Свежел. И к причалу
Подходила лодка всё ближе.
Её парус, от соли рыжий,
Бризом весело полоскало…
И отчаянный крик: «Гонзало!»,
Крик не чаячий – человечий
Полетел ей, лодке, навстречу.
Крик неистовый – и короткий…
Через борт на песок из лодки
Парень спрыгнул. К ней подбежал он –
И Кончиту к груди прижал он.
Задыхаясь, стиснул в объятьях…
Целовал опять и опять он,
Обо всём забыв, её жадно –
Ту, что звал своей ненаглядной.
А она, светлых слёз не пряча,
В его сильных руках горячих,
Словно веточка, трепетала,
Словно куст гранатовый алый,
Как под ветром морским – олива…
…Жизнь у них сложилась счастливо.
Небогато жили супруги,
Но – души не чая друг в друге.
Муж Кончиту любил до дрожи,
И всегда для гостей захожих
Дверь их дома была открыта…
Восьмерых сыновей Кончита
Родила своему Гонзало.
Ну, а сам он… Сам рассказал он
Деревенским скупо и сжато,
Что в плену у морских пиратов
На весле он терпел невзгоды
Эти долгих четыре года –
Был гребцом у них на галере…
…Как же было парню не верить?
Но с тех пор на Летнем Изломе
Накрывала Кончита в доме
Щедро стол каждый год под вечер –
И всегда зажигала свечи
Четверым. Твёрдо зная: сбылся
Сон, что ей когда-то приснился…
03.06.2015
-
Чудесно!
Вот ещё красивый и душевный клип от эрэа Krissa про Одинокую даму в окне
https://docs.google.com/file/d/0B-n5ZC1Xj6DWSjNzbXFSQVRMZG8/edit?pli=1 (https://docs.google.com/file/d/0B-n5ZC1Xj6DWSjNzbXFSQVRMZG8/edit?pli=1)
-
Очень трогательно.
-
Почти десять лет назад (Господи, как время-то бежит!) на ЗФ проводился конкурс "Зверь Рояль (Раканов)", в котором тоже было много замечательных вещей.
Эрэа Hatifnatt, "Ружья, пушки и арбалет" (Название дано мной. D)
Лирическое отступление.
Тяжела жизнь литературного героя. Мало того, что приходится выполнять все капризы автора, так ещё и читатели то и дело норовят в какой-нибудь фанфик засунуть. А критики? Недоброжелательные критики ещё куда ни шло — дело привычное. Они, к тому же, действуют только на неуверенных в собственном существовании героев. На "Тебя быть не может" герой с нормальной самооценкой только удивлённо приподнимет бровь. А вот критики доброжелательные... "Всё хорошо, но должно быть ещё это и это", — от такого любого героя немедленно начинает трясти: что ещё ему уготовано?
Конец лирического отступления.
По всем Золотым Землям славились ромашки и гиацинты, выращенные цветочной фирмой "R&R". Два бывших Первых Маршала, сдав дела Валентину Придду, пятый год занимались выведением новых сортов цветов. Предприятие процветало. А главное, что привлекало Повелителей в новой жизни, — полная свобода от подъёмов по тревоге, наследников древних родов, нечисти и придворных. На затерянной в горах плантации никто не мешал бывшим маршалам музицировать, фехтовать, ездить верхом и за бокалом "Крови" не вспоминать о прошлом.
Идилия нарушилась, когда тёплым летним вечером 10 года Круга Ветра к воротам плантации подъехал Валентин Придд. Гость принадлежал к узкому кругу тех, кого здесь всегда были рады видеть. Однако этот визит отличался от предыдущих. Обычно предпочитавший путешествовать налегке, на этот раз Валентин прихватил с собой целую телегу, причём изрядно нагруженную. Поклажа была тщательно закрыта мешковиной.
— Судя по всему, вы к нам надолго, — пошутил Робер, кивнув на телегу, — или полагаете, что у нас плохо с продовольствием, и мы не сможем угостить Первого Маршала Талига так, как положено?
— Это не продовольствие, — невозмутимо отозвался Придд.
— Значит, вы выкрали казну Талига и решили спрятать у нас? Не беспокойтесь, за чисто символическое вознаграждение мы вас не выдадим. Что там, если не секрет?
— Недостача, — всё так же невозмутимо ответил Придд.
— Недо-что? — переспросил Алва и, подойдя к телеге, сдёрнул ткань.
Телега была полна ружьями, из-под которых выглядывали пара пушек, арбалет и маленькая катапульта.
— Что это? — спросил Робер.
— Невыстрелившие ружья. Книга вышла, её прочитали, пересчитали ружья висящие и ружья выстрелившие и обнаружили недостачу.
— И что нам с ними делать?
Валентин только пожал плечами.
Бывшие и нынешний Первые Маршалы начали аккуратно разбирать груз и раскладывать ружья в ряд на траву. Присмотревшись, они обнаружили, что каждое ружьё помечено названием книги и номером страницы, откуда его сняли. Рокэ отлучился на несколько минут и вернулся со стопкой книг. На вопросительные взгляды Робера и Валентина он, покраснев, ответил: "Интересно... что там обо мне пишут...". Окончательно смутившись, он замолчал. Робер пришёл на помощь коллеге, переведя разговор на ружьё, которое держал в руках:
— КНК, страница 162. Что там?
— "Кресло Алвы стояло рядом с креслом Фердинанда Оллара", — прочитал Рокэ.
— И что же здесь "не выстрелило"? — спросил Валентин.
— Ну вообще-то ожидалось, что я, приняв присягу герцога Окдела, случайно сяду на кресло Его Величества, не в этой книге, так в одной из следующих, что будет воспринято как скрытый намёк на то, следующим королём Талига стану я. Но ожидающие не объяснили, куда денется со своего кресла сам король. Так как садиться ему на колени мне не очень хотелось, я решил остаться со своим предметом мебели.
— Бух, — недовольно ответило ружьё.
— А вот это? — спросил Валентин, — ЛП, страница 360?
— "Гици, как кот, норовит повыше забраться", — прочитал Рокэ. — Робер, теперь твоя очередь объясняться.
Робер смутился. Это станно звучало, даже произнесённое про себя, а уж вслух... Но Рокэ с Валентином не отстанут.
— Понимаете... в общем, я же, по идее, Повелитель Молний, то есть считаюсь потомком Астрапа. А у того в спутниках ходили фульгаты и фульги — астэры с телом человека и кошачьей головой. А раз меня сравнили... с котом, то читатели до последнего ожидали, что я... ну, превращусь, что ли, в кого-то подобного... Вот и разочаровались...
Рассказ встретили громовым смехом, к которому спустя минуту присоединился и Робер. В таких условиях ружьё предпочло выстрелить под шумок. Отсмеявшись и кое-как вытерев выступившие слёзы, Повелители продолжили работу.
— ОВДВ, 72, — прочитал Робер на арбалете явно антикварного вида.
— "Подойдите Ларак. Хмурый, ещё не старый человек со шрамом на щеке вышел вперёд..." И что здесь "стреляющего"? Шрам? — удивился Алва.
— Шрам, конечно, — подтвердил Валентин. — Предполагалось, что фамильный шрам, передающийся у Лараков из поколения в поколение, поможет опознать нового графа Ларака в ребёнке, рождение которого одной дамой ожидали читатели.
Повелители деликатно промолчали.
С тихим свистом стрела из арбалета взлетела в небо, пройдя в волоске от головы Робера.
— Поаккуратней там, — поморщился он, кладя арбалет на землю и беря следующее ружьё. — ЯМ-2, страница 295.
— "Герцог Придд непринуждённо поклонился, напомнив изяществом манер Хохвенде". Что ж, герцог, мы с интересом выслушаем ваши откровения, — подмигнул Рокэ напрягшемуся вдруг Валентину.
Тот попытался было скрыть смущение за приступом кашля, но, взглянув на лица собеседников, понял, что в этом мало преуспел.
— На самом деле здесь всё просто. Опять пресловутое фамильное сходство: раз я напомнил Фельсенбургу Хохвенде, значит он — живой и скрывающийся Джастин.
Очередной взрыв хохота перекрыл даже одновременный залп из шести ружей.
— А они что? — спросил Робер.
— А они тоже про замасировавшегося Джастина, — ответил Рокэ.
На плантацию опустилась ночь, скрыв Повелителей от глаз возможных наблюдателей. Лишь периодические выстрелы нарушали ночную тишину.
29 января 2009г.
-
Я это не читала раньше, а сейчас с удовольствием посмеялась :D Жаль, что маловато ружей выстрелило, так бы и читала про них дальше и дальше ;D
-
Когда-то Первый Маршал Талига писал стихи. Перевод мой.
Elatus Saxum
Сонет II
6 августа 2003
Короткие провалы в сон
Мне на вопросы не ответят.
Свечей тревожный полутон,
Срывает листья в небо ветер.
Пока горит моя звезда,
Не обещай забвенья, осень!
Бежит дорога вникуда,
И ни о чем никто не спросит.
Шаги растают в тишине,
Следы мои сгорят в огне,
В моей судьбе поставив точку.
Мгновенья гаснут не спеша,
И мечется во тьме душа,
Роняя на бумагу строчки.
Сонет III
7-8 августа 2003
И меч заката пробьет черные тучи,
И грусти лес укроют осени крылья,
А ветер травы с весной разлучит,
Прочь унося все, что любил я.
Глаза, которых я не увижу,
Рука, которой мне не коснуться.
Боясь, что взглядом ее обижу,
Сквозь сны дождя не оглянуться.
Сверху вниз косые нити –
Одиночества обитель;
Криком раненного зверя
Встречу я закат кровавый
На полях – скорби ли, славы? –
Никому уже не веря.
Сонет IV
9-12 августа 2003
Крадется ночь пантерой черной,
Царапается мне в окно.
А мне осталось лишь одно:
Сорваться вниз лавиной горной.
Расправить крылья, полететь,
Благословляя ветер встречный.
Жизнь как весна – недолговечна,
И разогнаться не успеть.
Поймав на шпагу звездный луч,
Я усмехнусь разрывам туч,
И волосы растреплет ветер,
Срываясь в пламени свечей,
Всегда живой, всегда – ничей,
Как я – один на целом свете.
Холодный рассветный воздух, фантом двух лун.
Которую ночь я грежу тобой..? Не спится.
Но в этом месяце я дежурный трибун,
А мой легион остался стеречь границу.
Сонет IX
15-16 ноября 2003
Закат за окном – легким росчерком пламени,
Дорогой в молчание, гранью забвения.
Возможно, последний – не знаю… не знаю я…
Но тают беззвучно часы и сомнения.
Оставлю огню неизбежных четырнадцать,
Звезде – долгий вздох; все по честному, поровну.
Уже не уйти – но попробую вырваться
И в темное небо сорвусь – черным вороном.
На гранях клинка расплавленным золотом,
Багровыми бликами память останется.
Последний закат – в висках бьется молотом.
Как сложно порою с дыханием справиться.
Плавно скольжу над безмолвием скал –
Только бы ветер не стих, не предал.
Сонет X
17 ноября 2003
Игра теней: мерцают свечи,
Сплетая ветер с полусном.
Все забываю об одном:
Ведь над землей полет не вечен.
Скольжу над лунными полями,
Расправив черные крыла:
Сорвавшаяся в ночь стрела
Над полустертыми тенями.
Путь неизбежно одинок,
Внезапным пламенем клинок
Мне на груди прочертит рану.
Пусть безнадежен будет бой,
Смеяться над самим собой,
Боюсь, что я не перестану.
Сонет XII
17-18 ноября 2003
Я буду ловить звезды на шпагу
И шепотом звать северный ветер,
Просить мне поведать забытую сагу –
И ждать в тишине – что он ответит.
Читать по теням, по линиям судеб,
Искать тайный смысл в шорохе крыльев,
Помня о том, что так больше не будет,
Что сам я останусь – легендой ли, пылью?
На книжных страницах веков отпечатки
Брошенной кем-то в лицо мне перчаткой –
Я ведь живу до тех пор, пока помню.
Плавно танцуют гордые свечи –
Так обреченно, так хрупко, невечно –
Мягким теплом согревая ладони.
-
Эрэа Красный Волк.
Баллада о графской короне
…Родоначальник фамилии: Готье Шапри-Валмон (369 к.М. – 37 к.С.). Сын начальника охраны Теофиля Оллара, деда Франциска Оллара по матери. Друг детства Франциска, не расстававшийся с ним до самой смерти короля. Первый из капитанов Личной королевской охраны, благодаря гибкому уму и легкости характера способствовал сближению старой талигойской аристократии и соратников Франциска. В 5 году к.С. женился по страстной любви на юной Магдалене Савиньяк, получив в качестве свадебного подарка титул и графство Валмон, примыкающее к землям Савиньяков.
«Лик победы». Приложение. Стр. 723
1. Магдалена
…Не снуёт нынче бойко иголка твоя над канвой:
Ты два раза уже в рот тянула наколотый палец –
И не видишь, что снова стежок получился кривой…
Сладко пахнет в саду горечавкой и мокрой травой –
До стесненья в груди… Нет, сегодня тебе не до пялец.
И вот-вот соскользнёт ручейком вышиванье с колен…
Целый день ты, сама не своя, не найдёшь себе места.
«Ох, как время летит! – вчера молвил с улыбкой Арсен. –
Вроде только недавно была ещё крошкой совсем
Ты, сестрёнка – а как расцвела всего за год! Невеста!
Что ж, пора – тебе скоро шестнадцать исполнится лет…
Не красней, Магдалена, как мак. Я хочу тебе счастья.
В женихах у тебя недостатка, щеглёнок мой, нет.
Приглядись к ним. Один из них свой обручальный браслет
Этой осенью в церкви наденет тебе на запястье».
Разве знает он, крепко любимый тобой старший брат,
Как болит теперь сердце? И как же признаться Арсену,
Кто давно завладел им? За кем ты пойдёшь хоть в Закат,
Если он позовёт?.. А росою осыпанный сад
С ветром шепчется тихо, в наряде красуясь весеннем.
Здесь, в саду, с повиликою дикая роза сплелась,
И вскипает сирень над оградою пеною белой…
…Миновало пять лет, как в столице, где ты родилась,
Утвердил Марагонский Бастард своё знамя и власть –
И её перестали с тех пор называть Кабитэлой.
И пускай презирает «навозников» старая знать –
Люд простой твёрдо верит, что хуже, чем было, не станет:
«Марагонец – король подходящий. Таких – поискать!
И толковый, и править умеет он, и воевать,
И – не тряпка, Создатель прости, как покойный Эрнани».
Гордо спорит он с ветром, двуцветный олларовский стяг,
Над стеной Цитадели, глядящейся в воды Данара…
…Сердцем пять лет назад молодой граф Арсен Савиньяк
Принял сторону тех, кто сказал: «Я Талигу – не враг».
И присягу принёс – так же, сердцем – Франциску Оллару.
Люди Чести предателем дружно Арсена честят.
«Пусть. Я совесть в грязи никогда не марал – и не стану, -
Отрубил он на это. – А предки поймут – и простят…»
А из свитских Оллара всех чаще бывает в гостях
У вас в доме Шапри – капитан королевской охраны.
Близкий друг короля – без доклада к Франциску он вхож.
Они вместе росли, а потом их война побратала…
И с Арсеном их тоже водой теперь не разольёшь.
Он – простой и весёлый. «Готье», - так его ты зовёшь.
А дичиться его ты уже в первый день перестала.
Он тогда тебе – помнишь? – в подарок котёнка принёс.
Словно сажа, чернущего – вы его Шадом назвали…
…Загорелый. Высокий. Копна тёмно-русых волос.
С ним легко. Его шуткам порой ты смеёшься до слёз –
Но Арсен о нём как-то сказал: «Это – сердце из стали».
«А ещё он умён, - говорит о нём Шарль Эпинэ,
Первый маршал Талига – с Шапри ладить начал он сразу. –
И при том, что умён, нелегко встретить сердце честней…»
«С этим малым в бою можно драться спиною к спине», -
Хвалит, вторя ему, капитана и старый фок Варзов.
С ним тепло – как ни с кем… И однажды ты вдруг поняла:
Без Готье тебе пусто на свете и холодно будет.
Так, упрямо и дерзко, любовь к тебе в душу вошла.
Обожгла, закружила, как ветер, покой отняла –
И тебе всё равно, что об этой любви скажут люди.
Гонишь мысли о нём – только он тебе снится опять…
К кошкам – тех, кто твердит, что незнатный он, что некрасивый,
Что – мужлан и «навозник», что скоро ему тридцать пять,
Что сквозит в волосах над виском его белая прядь…
Шепчет сердце тебе: «С ним одним лишь ты будешь счастливой».
Как же трудно в груди эту боль и тревогу носить!
Как же трудно ни с кем этой болью не сметь поделиться!..
…И густеет меж яблонь в саду тихих сумерек синь…
И, молясь перед сном, ты Создателя станешь просить
Вновь сегодня о том, чтобы дал Он заветному сбыться…
2. Готье
…Черноглазая. Золото кос – и румянец нежный…
Год назад тебе вряд ли приснилось бы и во сне,
Что любовь к ней в душе прорастёт твоей, как подснежник,
Дерзкой стрелкой пробивший сырой ноздреватый снег.
Что придёт такой день – и она над твоей судьбою,
Осветив её ярко, взойдёт, как звезда Фульгат…
То, что жизнь – не баллада, что жизнь – это поле боя,
Знаешь ты хорошо – сын солдата и сам солдат.
В ней хватает всего. Грязи с кровью в ней тоже много –
Только поздно скулить, если сжёг за собой мосты…
Увела, капитан, тебя в дальнюю даль дорога
От холмов Эпинэ, где лежал в колыбели ты.
От каштановых рощ, от садов в цветении белом
И от крыш черепичных родного графства Валмон…
…Ржали кони. Сшибались клинки. Звонко пели стрелы –
И трепали ветра пыльный шёлк походных знамён.
И с изрубленной в битвах кольчугой сроднились плечи,
И сроднилась давно с рукоятью меча ладонь…
И судьбе своей шли вы с друзьями смело навстречу,
Друг за друга хоть в воду готовые, хоть в огонь.
Были стужа и зной. Дым осад. Костры на привалах.
Боль потерь. Хмель побед. Хрип горячих конных атак…
…Женщин в жизни твоей тоже было не так уж мало,
Но не знал раньше ты никогда, что бывает – так.
Когда девочка эта тебя тёплым дарит взглядом,
Что-то, дрогнув и сжавшись, вдруг тает в груди твоей…
…Колокольчиком голос звенит её: «Как я рада,
Что решили сегодня вы к нам заглянуть, Готье!
А Арсен – он в казармах. Но вы ведь дождётесь брата?
Скиньте плащ. Вам согреть я сейчас прикажу вина…»
И опять рвётся сердце на части: ради Заката,
Видно, ты позабыл, кто ты, дурень – и кто она?
Ни герба. Ни поместья. Вояка простой и грубый –
И ещё, кошкам на смех, ты смеешь мечтать о ней?..
…Как тебе целовать жадно хочется эти губы
И глаза, нет которых, Готье, для тебя родней!
Ты – в плену, капитан. И тебе не уйти из плена.
Оглашён приговор – и спасения не ищи…
И в душе это имя напевное – Магдалена –
Вновь и вновь отдаётся ударом меча о щит…
3. Разговор у камина
...Вы опять засиделись за поздним ужином…
Жарко рдеет в камине россыпь углей,
Позолотой по стенам блестит оружие,
Кубки, доверху полные – на столе.
Густо-красное терпкое кэналлийское
По глотку вы смакуете, не спеша…
И идёт между вами, друзьями близкими,
Разговор откровенный – и по душам.
… - Говорил я: в Варасту народ потянется.
Там земля – нет тучнее. Паши – да сей…
- А на севере – голод. Ох, чую, станется
В Марагону вломиться к зиме с «гусей».
- Если двинет к границе войска кесария,
То не выстоит герцог Адольф один,
И вмешаться придётся тогда Олларии…
- Ничего. Кто кого ещё – поглядим.
- Всё одно к одному, как нарочно, вяжется.
Недосмотрим – такой забурлит котёл…
Крепко в клещи зажатым Талиг окажется,
Если дриксов поддержит Святой Престол.
- Разожмём. В прошлый раз с маху в лужу знатную
Со Священным походом Агарис сел.
Вновь полезут – получат, твари закатные!..
- Мы для них – в горле та ещё кость, Арсен.
Вон, вопят как: «Оллар – слуга Леворукого!..»
Ненавистен король им до визга наш.
А с Престолом Святым в один лад мяукает
Там, в Агарисе, драная кошка Бланш.
А уж как Орден Истины люто злобится,
Проклиная в церквях нас, еретиков!..
- Прав ты. Вспыхнет в Талиге пожар усобицы –
Снова в пропасть сорвётся страна легко.
И гасить его кровью, Готье, придётся нам…
Это – бой. И другого исхода нет…
Ох, Разрубленный Змей, вот где тонко – рвётся там…
Как же рано Рамиро ушёл в Рассвет!
Из булата морисского был он скроенным…
Жаль, ты ближе узнать его не успел.
Знаешь, был он не просто отменным воином –
Как никто, он любить эту жизнь умел.
И ещё… Говорить о таком не вправе я,
Но неправда, что время берёт своё.
Не сумела Рамиро забыть Октавия,
Хоть король не надышится на неё…
…Пляшут блики огня по колетам кожаным.
В кубках алым отсвечивает вино…
- И Франциск это знает, Арсен. И всё же он
Отдал сердце навек только ей одной.
«С нею рядом хочу я быть похороненным…» -
Мне он как-то однажды тихо сказал.
Это было не просто ведь так обронено…
…И Готье замолчал. И в его глазах
Искра тёплая вдруг мелькнула – и горькая…
- Что-то я разболтался, Арсен. Забудь…
…Сам забыл он: глаза и у друга – зоркие.
Друг всё понял. И друга – не обмануть…
4. Убийца
…Шум и гомон. Телеги скрипят – и свистят бичи.
«Эй, назад осади!» - над толпой летят голоса.
Пахнет тёсом. Согнувшись от тяжести, кирпичи
Волокут муравьями подносчики на леса.
Звон железа из кузниц. Визг пил – и молотов стук…
- Десять дней, государь – и закончим кладку стены.
Платой люди довольны, но нам не хватает рук…
- Будут. Сколько людей – и какие вам, Жак, нужны?
Бастион должен быть завершён теперь же, весной,
И с надвратною башней придётся вам поспешить…
…Стало тесно столице в кольце старых стен давно –
И Франциск, сев на трон, Третий город строить решил.
Над Данаром, глубокой и мутной быстрой рекой,
Широко он разросся уже за эти пять лет…
…Среди свитских нарядных узнать короля легко:
Плащ неброский, берет скромный чёрный, простой колет.
Он дотошно здесь стены с утра осмотреть успел,
Взгреть подрядчиков, с мастеровыми поговорить…
…Чем тебе не понравился этот парень в толпе,
Капитан королевской охраны, Готье Шапри?
Рослый. Каменщик, видно. На потном лбу – ремешок.
Фартук в пятнах извёстки. Чернявый. Медный загар…
Отчего же так ёкнуло сердце нехорошо –
Как в бою, когда вдруг по щиту пропустишь удар?
Что тебя в нём смутило? Осанка? Плеч разворот?
То, как быстро глаза опустил он, поймав твой взгляд?
Или – то, как настырно протиснулся он вперёд
И как смотрит недобро и хмуро на короля?
Словно лучник, который стрелу наложил на лук,
Встал к черте – и, прищурясь, выцеливает мишень…
Или – словно на муху расставивший сеть паук…
Ох, как сильно прищур тебе этот не по душе!
Нет, за пазухой вроде не спрятал он ничего –
У тебя на такое, Готье, намётанный глаз.
Ну, стоит себе парень, набычась – и пусть его…
А тревога – всё крепче. Откуда она взялась?
Увести бы Франциска отсюда – да только как
Разговор его с мастером Жаком сейчас прервать?..
…И ожгло тебя разом: Готье, набитый дурак –
Почему у него не закатаны рукава?
Хоть и жарко ему – шея мокрая, весь взопрел…
Нет, его надо всё-таки в сторону оттереть…
…Мигом позже ты понял, что точно в воду смотрел.
А ещё – что убийцу скрутить уже не успеть.
И ещё в голове промелькнуло твоей в тот миг:
Всё же – Бланш? Или – «серые»? Прав Арсен: это – бой…
…Свист ножей, воздух взрезавших. Крик: «Умри, еретик!..»
…Всё, что сделать успел ты – закрыть Франциска собой.
Метил в горло и в сердце убийца жертве своей.
Не подумал о том лишь, что выше ты, чем король…
…А потом были давка и вопли в толпе, Готье –
И в груди и в боку полыхнувшая резко боль.
В память вбилось, как стража вокруг сомкнула кольцо,
Как убийце в локтях заломили руки назад,
И – его искажённое ненавистью лицо,
И – задушенный хрип: «Нечестивцы, вас ждёт Закат!..»
А ещё – как спросил ты: «Франциск… Государь… Он цел?..»
А ещё – побелевшие лица друзей твоих.
Как, привстать силясь, на руки ты Арсену осел.
Как колет на тебе резал яростно Крединьи.
И – глухой твёрдый голос Франциска. Стылый, как лёд:
- В Цитадель его. В цепи. И глаз с него не спускать…
С мастеров снять допрос. Колиньяр, успокой народ.
Всё в порядке, Готье – и я цел. Не смей умирать.
Где там медикус, к кошкам? Готье! Ты слышишь? Держись.
Жан, зажми ему бок – но стилета не вынимай…
И, губами одними – откуда силы взялись! –
Прошептал ты: «Держусь…» А потом наступила тьма…
5. Четыре свечи и рябина
…Ливень в ставни стучит. На столе свеча оплывает…
«Остаётся надеяться лишь на крепость натуры.
Раны – скверные, но чудеса порою бывают, -
Лгать не стал в утешенье, Арсен, тебе лекарь хмурый. –
И – молитесь…» Кому же? Создателю? Не услышит…
По подушке расплылись неровные пятна пота.
Дышит хрипло и трудно Готье. Пока ещё – дышит.
Тихо стонет в бреду. Неразборчиво шепчет что-то.
Не слабеет горячка. И вроде лекари яда
Не нашли на клинках… Почему же другу так худо?
Стисни зубы. Хоть ради сестрёнки держаться надо:
Ведь она-то, упрямо и истово, верит в чудо.
Верит всею душой… Под глазами – чёрные тени,
А глаза – как два озера боли, любви и горя…
«Ляг. Поспи хоть чуть-чуть», - ты хотел сказать Магдалене,
Но взглянул в них, осёкся – и с нею решил не спорить.
«Государь, у нас в доме не хуже, чем в Цитадели
За ним будет уход», - ты поклялся твёрдо Франциску…
Ох, Готье… Не отходит сестра от его постели,
А надежды на лучшее нет покуда и близко.
Заострилось, истаяв, лицо от потери крови.
Губы ссохлись – и в корках запёкшихся. Лоб пылает…
- У него бы четыре свечи зажечь в изголовье, -
Скорбно морщится нянька седая ваша, Аглая. –
И рябиновых веток нарезать – и под подушку…
Это порча – Четыре Заступника в том порукой…
…Про какую-то тварь, что его обвила и душит,
Снова шепчет Готье, Магдалене сжимая руку.
Про какой-то туман, словно студень, склизкий и серый,
Про трясину холодную серую под ногами…
…Летописцев читая, давал ты не много веры
Старым сказкам о тех, кого раньше звали богами.
Но когда к другу смерть, скалясь, тянет стылые лапы,
Наплевать, кто был тот, позабытый – бог или демон…
И, как вызов и зов, прошептал ты: «Лэйе Астрапэ!»,
На запястье себе надрезая кинжалом вену.
За такое в Агарисе точно б тебя казнили…
Ты не знал даже толком – а всё ли делаешь верно?
Только в сказках тех старых и правда намёки были,
Что огонь, кровь и Молнии – щит от сглаза и скверны.
Засочились, по коже густым ручейком сбегая,
Из пореза горячие капли цвета рубина…
От свечи на столе ещё три свечи зажигая,
Ты Аглае кивнул: «Что же, няня – неси рябину».
До утра, грохоча, за окном гроза не стихала.
До утра у постели Готье вы глаз не смыкали…
А потом между туч, небо сбрызнув краскою алой,
Загорелся рассвет – как полоска крови на стали.
И никто не ответит, помог ли Готье Ушедший –
Или сила другая совсем в нём жизнь удержала…
Но под утро ты понял с надеждою сумасшедшей:
Сине-серая бледность у друга с лица сбежала.
Жар упал – и дышать стал он тоже ровней и легче…
А к полудню, три дня пролежавший в бреду, очнулся –
И безудержно вдруг затряслись у сестрёнки плечи,
Когда ей, ему лоб обтиравшей, он улыбнулся.
Когда губы бескровные выдохнули: «Родная…»
…Улыбнулся и ты. К кошкам сплетни! «Знатен», «незнатен»…
Ох, и вой Люди Чести поднимут, когда узнают,
С кем сестру обручишь ты – и кто тебе станет зятем!..
6. Франциск
…Коренастый. Взгляд ястреба. Плотный. Широкоплечий…
Он приехал под вечер. Вошёл, как всегда, стремительно…
- Ты сегодня, Готье, молодцом – и похаять нечем.
Счастье, видно, и впрямь лучше лекарей всяких лечит:
Я смотрю – уже шутишь? Оно и неудивительно.
Нет, лежи – не то снова в боку растревожишь рану,
И тогда мне от юной невесты твоей достанется…
Не краснейте, эрэа. Я знаю, как дорог вам он.
Кстати, вас, Савиньяк, я бранить сейчас крепко стану:
Как могли вы скрывать от двора такую красавицу?
Право, ваша сестра с первоцветом весенним схожа…
Но, эрэа, втроём вы на время нас не оставите?
О делах побеседовать важных я с ними должен.
Вы простите нас? Мы позовём вас немного позже:
Вас за кубком вина с обрученьем хочу поздравить я.
Я в долгу у тебя неоплатном, Готье. Спасибо…
Знаешь, прав кардинал Ариан: я молиться истово
За тебя теперь должен. А этот… Молчал, как рыба,
Он под пыткой. Пять раз поднимали его на дыбу,
Но одно лишь сказал он: послал его Орден Истины.
Отвечай мне, как другу: что хочешь, Готье, в награду?
Ничего? Савиньяк, вы – свидетель: не ждал иного я…
Значит, выбрать её для тебя самому мне надо.
Ты успел заслужить уже раз четыреста кряду
Герб с короною, титул – и ветки в гербе сосновые.
Что до графства… Валмону, откуда с тобой мы родом,
Нужен новый хозяин. Возьмёшь? Как подарок свадебный?
С графством шурина – рядом. Приносят вдосталь дохода
Эти земли – изрядный кус белого хлеба с мёдом…
Эй! Ты что побледнел так? Раз дадено – значит, дадено.
Кто посмеет тебя попрекать низким родом в спину,
Правда ваша, Арсен – пусть от злобы хоть все повесятся.
Вам Создатель с невестою жребий счастливый вынул –
И смотри, не забудь: твоему я первому сыну
Стать отцом хочу избранным через десяток месяцев.
Если сына моя королева и мне подарит,
Другом будет пускай он ему – и Рамиро-младшему…
Поправляйся скорей, граф Валмон. Закатные твари,
Дел вокруг – как мышей у хозяйки худой в амбаре!
На всю жизнь их достанет и нам – и потомству нашему…
…Прав король твой, Готье. Вам легко не будет – не ждите:
Из развалин державы без боя не поднимаются…
А с женою вы первенцу имя Арно дадите.
Ткёт История холст свой. Сплетает в нём судеб нити.
Новый Круг, взяв разбег, пока только лишь начинается…
05.08.2015
-
Присоединяюсь к предложению о переносе творений эрэа Красный Волк, посвященный ОЭ, сюда либо в отдельную тему (страницу).
Эрэа, прочитала с восхищением, ранее этих стихов не видела - местами слёзы еле сдержала.
-
Присоединяюсь к предложению о переносе творений эрэа Красный Волк, посвященный ОЭ, сюда либо в отдельную тему (страницу).
Эрэа, прочитала с восхищением, ранее этих стихов не видела - местами слёзы еле сдержала.
Дельное предложение. Тоже присоединяюсь к тому, чтобы выделить здесь отдельную именную тему, и перенести всё творчество эрэа Красный Волк туда. :)
-
"Баллада о графской короне" эрэа Красный волк перенесена в авторский топик. А здесь продолжаем выкладку из старого Форума.
Эрэа Айриэн ПИСЬМО ВАЛЬДЕСА ДЯДЮШКЕ
Естественно, изврат :) Оригинал узнаваем :) Автор
Здравствуй, дядя милый мой, Вейзель ненаглядный!
Во первых строках письма тётушке привет,
И спасибо ей за шарф, уж такой нарядный,
Хоть подружек соблазняй, хоть веди совет.
Нынче в Хексберг тишина, «гуси» хвост поджали,
То ли стресс у бедолаг, то ли был приказ.
Так скучаю я по ним, как они б скучали,
Только им теперь скучать некогда как раз.
Тута Вернер приплывал, друг мой распрекрасный,
Я его на абордаж – так, для куражу.
На прощание спросил, что ему неясно,
Принесёт его ещё – может, расскажу.
Кесарь Готфрид, говорят, стал слегка угрюмый –
Как услышит про меня, так шипит «тону».
Мы с кузеном напились, только ты не думай –
Говорили мы всю ночь только про войну.
Ты, болтают, там взорвал каменную глыбу –
Дескать, Алва приказал, ты ответил «есть».
Вот устрой мне фейерверк, я скажу спасибо,
Да и кэцхен веселить – это ж тоже честь!
Ты уж, дядя, извини – мрачно от тебя-то,
Как начнешь тут инструктаж – всех накроет сплин:
Тут и в Дриксен, говоришь, ловкие ребята,
И в Гайифе, говоришь, много кулеврин.
Таннер просит передать – всё спокойно вроде,
Не поверишь и ему – повторим стократ.
С наилучшими к тебе – твой племянник Ротгер.
p.s. К сожаленью твоему – так и не женат.
9 Ноябрь 2008 года
ОТВЕТ КУРТА ВЕЙЗЕЛЯ ПЛЕМЯННИКУ
Племянник, что и требовалось доказать, дядю достал...
За помощь в создании постскриптума спасибо Janis. Автор
Не пиши мне ерунды легкомысленной,
Мне вот тут уже твое нетерпение,
Ибо армия у вас - малочисленна,
А война - отнюдь не только везение.
Пили с Дитрихом, небось, не наперстками,
А касера из горлА - не целебная.
Вот и шутишь ты мне шутки несносные,
Совершенно на войне не потребные.
Твой Бермессер - то ли барышня с веером,
То ли просто идиот патентованный,
Но не забудь, мой дорогой, про Кальдмеера,
У него пока что ум - не бракованный.
Ты кузену передай - по крюйт-камерам
Пробегает пусть почаще с проверками,
А то воюете небось не по правилам -
Не взлетели бы в Рассвет фейерверками.
И берегите паруса - ведь не гнить снастям,
А будет Готфрид нападать - с ним по Пфейхтайеру.
И с кэналлийцами не пей - будешь в стельку сам,
Если будешь выпивать, то хоть с фок Таннером.
До свидания, я в Фельп, драться с дожами,
Помолись там за удачу Создателю.
И женился б, это ж дело хорошее -
А то одни гулянки сплошь да приятели!
Постскриптум:
Ты ж пойми, мой дорогой, что всё плохо - жуть,
И что у дриксов наперёд всё рассчитано,
Мне ведь думать тяжело, что я тут сижу -
А ты гуляешь там такой невоспитанный...
Ты ж пойми, мой дорогой, что все плохо - жуть,
И что у дриксов наперед все исчислено,
Мне ведь думать тяжело, что я тут сижу -
А ты рискуешь там собой легкомысленно.
10 Ноябрь 2008 года
-
Парочка дядюшка Везелли с племянничком это изумительное сочетание! :) ;D
Изыскание от эрэа Муррка :)
Откуда есть пошли бакраны.
Высоко-высоко в Саграннских горах…
Нет.Давным-давно, когда на горах Сагранны ещё не было серебряных шапок и они были горячи, как сердце влюблённого джигита…
В общем, жил в этих горах могучий огненный Козёл с глазами чёрными, как ночь.Имя его было Бакра.Жил-поживал, но было ему скучно в одиночестве скакать по горам.И тогда разбежался он и ударил рогами самую большую гору.От удара посыпались тысячи искр.Собрал эти искры огненный козёл и создал из них тварей подобных себе (только помельче и не таких горячих).
- Козлятушки-ребятушки!
Нет, не то.
- Дети мои возлюбленные! – обратился к творениям своим Великий Бакра. – Я дал вам жизнь, а теперь дарю вам эти горы.Живите, плодитесь и радуйтесь.От вас же жду я только почитания и исполнения моей воли.
- Ме-е-е! – дружно ответствовали «детишки».
И стали они жить-поживать дружным и счастливым стадом.
Но явился однажды Ледяной Демон и вызвал Великого Бакру на поединок за право обладать горами.Огненный козёл велел своим козликам спрятаться в большой пещере и завалить вход камнями.И сошлись соперники в битве великой.Земля дрожала, а небо полыхало огнём.От ледяного дыхания Демона вершины гор поседели.Шестнадцать дней и ночей продолжалась битва.И всё же Бакра одолел своего врага.Израненный и ослабевший возвращался он к пещере, где скрывалось его стадо.А там, где упали на землю капли его крови, выросли деревья с розовыми ягодами.
- Козлятушки-ребятушки!Отопритеся-отворитеся!
Тьфу, да что ж такое!
В общем, услышало стадо голос своего родителя и радостным блеяньем приветствовало его.
- Дети мои! – с трудом вымолвил Бакра. – Я одолел супостата, и вы можете жить как прежде.Я же поднимусь на высокую гору и буду спать там до тех пор, пока не затянутся мои раны и прежние силы не вернутся ко мне.Не приближайтесь к этой горе и не шумите здесь.А если ослушаетесь меня, то я… я всех на роги намотаю и по кочкам разнесу!
С той поры минуло сорок лет, и половина стада начала роптать.Сколько ещё будет спать Бакра?Может, он уже никогда не спустится к нам?И решили они выбрать нового вожака.Другая же половина молчала и думала о том, что эти глупцы разбудят Великого и понесут наказание, а их ждёт великая милость (что взять с козлов-то).
И вот у подножия высокой горы самые большие и сильные козлы сошлись в битве за право стать первым в стаде.Застучали копыта, ударились друг о друга рога.Такой шум поднялся, что Бакра проснулся и в страшном гневе спустился вниз.
- Твою кавалерию! – взревел он.
Ой, не то.Разобравшись в причине переполоха, Великий провозгласил свою волю.
- Тех, кто не нарушал мой наказ, но не остановил братьев, радея о своём, я лишаю права носить рога.Будете отныне ходить на двух ногах, мёрзнуть без шкуры и спотыкаться на горных тропах.А те, кто ослушался меня, останутся при рогах, но до скончания веков они сами и потомки их будут служить безрогим.Я же покину вас и вернусь только тогда, когда решу, что вы искупили свою вину.
Пригорюнились козлы, да делать нечего.Сами виноваты.Но Бакра не бросил их совсем без присмотра.Ударил он копытами, и из земли показалось огромное зеркало, чёрное и блестящее, как глаза огненного козла.
- В нём будет спать дух мой, - поведал Бакра. –И будут рождаться среди безрогих девы с особым даром, видящие в этом зеркале волю мою.Но платой за этот дар будет их красота.
С тяжёлым сердцем покинул Великий Бакра детей своих неразумных, но непослушных чад надо учить уму-разуму.С тех пор живут бакраны в Сагранне, пасут козлов и ждут прощения и возвращения Великого Бакры.
Тут и сказочке конец, жабу его соловей.То есть, так всё и было.
Записано по просьбе Марселя Валме со слов Бакны Первого и премудрой Гарры Клаусом Коннером (с помощью Его Преосвященства и его супруги) для барона Капуль-Гизайля.
23.05.2015
Мне тут тонко намекнули, что легенда, конечно, интересная, но у Бакры обязательно должна была быть подруга.Опрометчиво пообещав найти пару огненному джигиту, мы с Монстром потеряли покой, сон и аппетит.Целый день мы пялились в потолок, пытаясь найти там вдохновение, грызли карандаши, а когда карандаши кончились, принялись за ногти.Но мы сделали это!
Выслушав легенду, Матильда позволила себе усомниться в том, что Великий Бакра управился с созданием потомства совсем один.Бакна и Гарра молча переглянулись и тут же, презрительно фыркнув, отвернулись в разные стороны.Когда мужчины перебрались в кресла и принялись оживлённо обсуждать свои мужские дела, оставшаяся с Матильдой за столом премудрая тихим голосом поведала алатке ещё одну занимательную историю.После чего супруга Бонифация тайком подложила в незапечатанное письмо для дорогого барона ещё один листочек.
И совсем не один скакал по горам огненный козёл.Вместе с ним скакала одна милая белоснежная козочка.
То есть сначала-то он был один, а потом со скуки решил погулять по белу свету и поглядеть, что находится за его прекрасными горами.Оно и понятно.Редкая тварь сможет вечность прожить в одиночестве и не свихнуться.Долго бродил он по миру и забрёл в горы, сплошь покрытые льдом.Там и увидел Бакра козочку с синими глазами и длинной белоснежной шерстью.И без того горячая кровь его вскипела.
- О, несравненная! – воскликнул сражённый наповал Бакра. – Такому совершенству не место в этой ледяной пустыне.Пойдём со мной, красавица, в мой чудесный край!Любимая, я поведу тебя к самому краю Вселенной, я подарю тебе эту звезду!Светом нетленным будет она озарять нам путь в бесконечность..!Я отогрею твоё сердце своим дыханием, я сплету тебе венок из самых красивых цветов, а потом соберу звёзды, сделаю из них ожерелье и украшу им твою дивную шейку.
Но напрасно козлик разливался соловьём, козочка осталась равнодушна к стараниям кавалера.И тогда взбешённый Бакра поступил так, как порой поступают некоторые не принимающие отказа мужчины.Он схватил предмет своей страсти, закинул себе на спину и довольный собой поскакал восвояси.
Вернувшись в родные пенаты, пылкий влюблённый, снова не отличаясь оригинальностью, поспешил обзавестись многочисленным потомством, дабы беляночка, ещё не осознавшая своего счастья, занималась детьми и не забивала свою прелестную головку всякими глупостями.
Кто знает, как бы сложилась их дальнейшая жизнь, но оказалось, что козочка жила в холодных горах не одна, а с огромным и злющим ледяным козлом по имени Демон (который, к слову, раза в два был здоровее Бакры).Уже долгое время метался он по миру, разыскивая свою потерю и похитителя, и вот, наконец, напал на след.
К несчастью, первой на пути ему встретилась белая козочка.
- Умри, изме-енница! – зарычал Демон, дыхнул на бедняжку, и она тотчас обратилась в лёд.А Козлище ударил ледяную статую своими большущими рогами, и она с жалобным звоном разлетелась на тысячу осколков.
Бакра, увидев гибель своей возлюбленной, с диким рёвом бросился на соперника.
И бесстрашно Бакра поскакал на врага.
Завязалась кровавая битва.
И козёл ледяной
Вдруг поник головой –
Рогом злобное сердце пробито.
В общем, хоть и с трудом, но одолел Бакра Демона, а потом поднялся на вершину самой высокой горы.Там четыре дня и четыре ночи оплакивал он свою погибшую любовь (кстати, из его слёз и получились знаменитые Очи Сагранны).
Но позднее бедная козочка была позабыта, а Бакра остался в белом (конечно, кому же понравится, если его обожаемое божество окажется совсем не безгрешным).
Твою кавалерию!Иногда мужи козлы такие КОЗЛЫ!!!
Поставив точку, я с ужасом осознала, что в голове уже зреет план третьей версии от Бонифация.Даже не знаю, стоит ли её развивать?Я и так уже здесь много места заняла. ::)
25.05.2015
Сладить с Бонифацием оказалось непросто.
- Соавтор!Ну, соа-а-автор! – ныла я, пихая в бок свернувшегося клубочком и бессовестно дрыхнущего на диване в то время, как я испытываю творческие муки, Монстра. – Помоги с Бонифацием!Ну, помоги-и-и!
Тот ворчал под нос что-то нецензурное и недовольно дрыгал лапой.Но я была очень настойчива, и, как-то нехорошо ухмыльнувшись, Монстр согласился помочь…
В эту ночь Матильда была не в духе.Когда она третий раз пихнула пытающегося её обнять мужа локтем (попав для разнообразия не в живот, а в куда более уязвимое место), Бонифаций не выдержал и потребовал от супруги ответа, какой ызарг её укусил.Благоверная тяжело вздохнула, но всё же изволила пересказать услышанное давеча от премудрой Гарры.
- А все мужики – козлы! – мрачно заключила Матильда, с вызовом глядя на его преосвященство.
- Однажды придёт великий день, - торжественно провозгласил тот, - когда я с помощью Создателя нашего обращу язычников сих в веру истинную, дабы отринули они то, что по неразумению своему почитают правдою, и припали к источнику чистому и живому!Но зачем же ты, неразумная, упоённо внимала ереси?Ибо сие есть ересь дважды: потому как изреченная язычницей и потому как будит в женах неугодные Создателю чувства в отношении супругов, этим самым Создателем избранных!Но я разгоню тьму, разум твой помрачившую.
И узнала Матильда, что давно уже промеж Бакной и Гаррой жаркий спор идёт о том, что на самом деле произошло в те далёкие времена.И каждая сторона до хрипоты отстаивает свою правду.Но чтобы подданные не бузили, видя раскол во власти, война эта тайная, и официальным и правильным объявлен тот вариант легенды, где предмет разногласий, то бишь коза белая – одна штука, изъят напрочь.
Гарра, она, конечно, премудрая, но всё ж … Хм, ну не о том речь.
Бакна поведал, что историю эту услышал он от отца своего, тот – от своего отца, отец его отца – от своего и далее в том же духе.Была у Великого Бакры рогатая супруга, происхождения совершенно обычного и никакой чудесной силой не обладающая.Но там всё полюбовно было: никто никого никуда не забрасывал и никуда не скакал.И то сказать, какая коза, если она в своём уме, откажет такому видному и достойному козлу?
- А как же Демон?Ну, козлище этот ревнивый? – поинтересовалась Матильда. – Он-то был?
- Были демоны, мы этого не отрицаем. Но они самоликвидировались.Быть-то был.Только коза эта совсем без надобности ему была.Да и горы Саграннские его мало влекли.
- А что же тогда его влекло?Какого рожна он припёрся?
- Видишь ли, голубица моя любознательная, козёл тот, даром что силён и могуч, головою был изрядно скорбен.То ли лавиной его в отрочестве накрыло, то ли камень на башку свалился, только Демон тот ещё прежде гайифцев нечестивых одолеваем был срамными помыслами, на сородичей мужеска полу направленными.И воспылал он страстью греховной к Бакре.Козёл же огненный, уразумев чего хочет сей рогатый похотливый извращенец, приготовился к битве не на жизнь, а на смерть.
- Бакра всегда встречает опасность грудью, - наклонив могучие рога и роя копытом землю, проревел он, - и никогда ещё враг не видел его ж… спину!!!Так было от начала времён и так будет до скончания оных!
Ну, а что далее произошло, то тебе ведомо, - закончил Бонифаций.
- А что же тогда случилось с женою Бакры, если ледяной козёл её не трогал? – не унималась Матильда.
- Так сама померла, когда час её пробил.Уж больно Бакра утомился от трудов ратных и спал беспробудным сном почитай сорок лет.Ждала она, ждала, пока он проспится, да так и не дождалась.
Вот почему надо нам гайифцев, самим существованием своим оскорбляющих Создателя, и иже с ними к порядку призвать, ибо великие беды от подобной мерзости происходят.
А ты, овца моя заблудшая, возрадуйся и возблагодари Создателя, что он по великой своей милости и мудрости послал тебе в лице моём доброго и заботливого пастыря.Ибо женщина без мужчины …
- Ах ты, хряк! – гневно перебила Матильда, но вид сидящего среди подушек полуголого «пастыря» с назидательно устремлённым ввысь толстым … пальцем был так комичен, что алатка не выдержала и безудержно расхохоталась.
И в семье епископа Варастийского и Саграннского вновь воцарились мир да любовь.
На этом завершается сия эпопея.Есть три варианта событий, а истина, она где-то посередине. ;)
28.05.2015
-
И снова - самое-самое сердечное спасибо вам, дорогие эрэа ~Rina~, Dama, Нафанька, passer-by и Akjhtywbz22 :). За ваше тепло - и за такие изумительно добрые слова... :-[ :)
И еще несколько жемчужинок от эрэа Муррки:
К ***
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явились вы.
А я испытывал смущенье
От незавитой головы.
О вашем горе сожалея,
(Ну, чем я вас утешить мог?)
Я нёс такую ахинею
И дал вам скомканный платок.
В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.
Меня кружила жизнь, как листья,
Что мчатся в вихре за окном.
Но каждый день писал вам письма,
Бросая их в камин потом.
Хотел воспеть в стихах крылатых
Как друга из беды спасал,
Рубил в капусту бесноватых,
В атаку на козле скакал.
И злился, что веду себя я,
Как нерешительный дурак.
Но вот пришла расплата злая:
Пленил вас ловкий Савиньяк!
О, если б мог вернуть мгновенье,
Чтоб для меня воскресли вновь
И волшебство, и вдохновенье,
И жизнь, и слёзы, и любовь.
7.08.2014
Ледяною глыбой Ойген из тумана выступает,
И в глазах его суровых голубой небесный лёд.
Мне не страшно, ведь я знаю, что опасен этот бергер
Тем, кто мирно и спокойно жить Талигу не даёт.
А я про всё на свете за книгой забываю,
Я в "Отблески", как в море, бросаюсь с головой.
Там командор серьёзный,
Как бог светловолосый,
Он недругов пронзает недрогнувшей рукой.
Но не знает, к сожаленью, что он грозный Повелитель,
Подчиняясь его воле, замедляют волны бег.
А на Форуме Зелёном все давно уже гадают,
Кто же он на самом деле: айсберг или человек?
Коль ты варит презренный иль жадный губернатор,
Дрожи, беги, спасайся - тебя расплата ждёт.
А если друг ему ты,
Он всё с тобой разделит,
Коня тебе подарит, жену тебе найдёт.
Будь то горе или радость - остаётся он спокойным,
И его невозмутимость всем известна и везде.
И с особым порученьем он управится в два счёта:
Не имеет смысла жалость, если родина в беде.
Талиг накрыла Полночь, но час Рассвета близок.
Взойдёт на небе солнце, и растворится мгла.
Ведь есть в Талиге Ойген
С фамилией Райнштайнер,
Которую не сразу произнести смогла.
4.09.2014
-
У эрэа Tany на старом форуме есть целый цикл про растения Кэртианы, мне очень приглянувшийся :)
Понсонья
В тенистой, увитой розами беседке, слышится журчание фонтана да треск цикад. Пахнет зеленью и водной свежестью. Хозяин, смуглый и гибкий воин-вождь, с улыбкой наблюдает за своим синеглазым гостем:
- Ну что, стешил охоту, посмотрел на знаменитый цветок смерти?
- Они прекрасны!- сильные длинные пальцы нежно перебирают багряную гроздь.
- Да, прекрасны, - соглашается Тэргеллах. – А ты никогда не слышал, брат моей матери, легенду о понсонье?
- Нет, - гость изумленно смотрит на родича-шада. – Расскажешь?
- Желание гостя - закон, - усмехается племянник. – Да и что еще делать в такой час? Спадет жара – поедем в порт, хочу посоветоваться с тобой по поводу новых пушек. А пока – внимай моим словам Рокэ из Кэналлоа, и не говори, что не слышал.
Легкий хлопок в ладоши, бесшумное появлении слуги с запотевшим кувшином холодного вина, почти незаметное движение бровей. Слуга исчезает, разлив багряно- черный напиток в тончайшие стаканы. Рокэ некоторое время рассматривает вино на свет, делает глоток, ставит стакан на резные перила беседки, поднимает глаза на собеседника.
- Давно это было, - начинает неспешный рассказ Тэргеллах. – Так давно, что люди уже и не помнят имя нар-шада, правившего в те времена. Да и не в нем дело, а в его старшем сыне. В самом белоснежном стаде может родиться овца с черным пятном. И наш род не исключение. Такой меченой овцой был сын правителя. Советники давно намекали нар-шаду, что наследник предпочитает чистой ключевой воде крепчайшее вино, а вместо жеребцов объезжает юных девственниц. Только не каждому дано видеть изъян в собственном племени. Правитель верил, что с возрастом сын остепенится, приобретет необходимую мудрость и выдержку. Только благие помыслы уходили, как вода в песок, пока не порвался натянутый слишком туго канат. Случилось так, что сын нар-шада пировал со своими дружками в прибрежной таверне и положил нечистый взор на местную танцовщицу. И то сказать, хороша была девица! Стройнее тополя гибкий стан, темнее котла со смолой полыхали огромные очи, нежнее лепестков роз алели щеки. Словно огонек пламени порхала она между огромными столами, темно-пунцовая юбка вилась вокруг резвых ножек, звенели мониста на тонкой шейке, рассыпались по плечам пышные кудри. Увидел ее наследник престола и воспылал неутоленным желанием. Давно привык он брать все, что хотел, и ни в чем не встречал препон. Однако, танцовщица оказалось с характером. Звонко рассмеялась она на предложение прислужника принца провести ночь с его господином. А когда сам наследник попробовал ущипнуть девушку за тугую грудь, то отшатнулся при виде кинжала, появившегося из складок юбки. Одобрительным смехом приветствовали выходку танцовщицы матросы и рыбаки. Не привык гордый юноша встречать отказ, да еще от такого ничтожества, как трактирная плясунья. В тот же вечер верные слуги принесли во дворец ковровый сверток, в котором оказалась похищенная красавица. Только не напуганную покорную овечку увидел перед собой принц, а разъяренную черную львицу. В лучшие покои поселил юноша свою пленницу, приказал принести, душистые вина, свежайшие фрукты, изысканнейшие блюда. Все отвергла гордая девушка, отвернулась от нарядов из тончайшего шелка и самоцветов в дорогой оправе, не пожелала возлечь на пышное ложе, с презрением посмотрела на своего мучителя и фыркнула, подобно рассерженной кошке. Стыдно было юнцу прибегать к помощи слуг, чтобы укротить простую плясунью. Рискнул остаться с ней наедине. Только девушка не позволила заломить себе руку и покорно исполнять прихоти насильника. Огрела его тяжелым кувшином, выскользнула на балкон, спустилась во двор по виноградной лозе. Да некуда было деться из дворца, охраняемого стражей, ведь здание высилось на отвесной скале. Наследник пришел в себя, кликнул слуг, приказал поймать неблагодарную тварь, отвергшую ласки постылого юнца. Подобно загнанной лани, металась девица между своими преследователями, пока, под утро, не взбежала на крепостную стену над обрывом. Хрипло выкрикнула проклятье своему мучителю, взметнулись вверх тонкие руки, раздался звон монист, мелькнули пунцовые юбки… Подоспевшие прислужники с ужасом смотрели на алые клочья одежды и брызги крови, расцветившие утесы внизу. Принц приказал слугам спуститься вниз, найти истерзанное тело непокорной танцовщицы. Однако, напрасно весь день обшаривали люди скалы и кромку прибоя. Только удивительные вьющиеся цветы с темно-красными гроздьями вились на месте падения девушки. С изумлением смотрел юноша на невиданную ранее красу. Затем приказал поставить букет из странных цветов у себя в комнате. Наутро наследник нар-шада был найден мертвым. Безутешный правитель повелел похоронить сына вместе с букетом удивительного растения, с тех пор цветы понсоньи стали использовать для бальзамирования. А еще, говорят, на месте падения танцовщицы находят иногда так похожие на цветы алые ройи. Только мало кому обладание удивительными камнями приносит удачу. Лишь тем, кто верен себе и друзьям.
- Занятная легенда, - улыбнулся синеокий. – Можно написать неплохую песню. Однако, жара спадает, не пора ли нам прогуляться, пока не пришла гроза?
Что-то меня все на ботанические изыски тянет в последнее время :)
Алатская ветропляска
Давно это было, еще на заре времен, когда боги могли заглянуть на огонек в каждое жилище, а люди были подобны богам.
Жила тогда в одном селении в Алатских горах девушка. И всем была хороша девица: мила, стройна, нраву веселого, роду доброго, да только сверх меры любила она танцевать с подругами на зеленых лугах за околицей села. Девушки, ее ровесницы все больше мечтали о женихах да о детках малых. Бывало, увидит какая из них младенчика на руках у соседки, и давай его ласкать да тискать, целовать да миловать. А девица наша только носик скривит презрительно и фыркнет: «И что, мол, находят мои подруженьки в этих крикливых созданиях? Глазки тупенькие, ротик прожорливый, еще и пеленки пачкают постоянно, а после рождения младенцев фигуры у женщин расплываются, становятся они больше похожи на дойных коров, чем на стройные деревца». Одни абвении ведают, от чего так случилось, то ли от того, что росла та девушка одна-однешенька у отца-матери, младших сестер-братьев не тешила, то ли не развилось в ней какое чувство, только о замужестве и детях она и думать не хотела, не дали ей абвении естественного для каждой женщины чадолюбия. Вот остерегались юноши сватать нашу красавицу – кому ж нужна жена, не желающая родить ребеночка от любимого?
И случилось так, что однажды весенней порой пошла та девушка нарвать ландышей. Хорошо в такую пору в лесу: зелень яркими огоньками горит на теплом солнышке, пташки щебечут, кукушка кукует вдали. Нарвала девушка цветов пахучих, вдохнула нежный аромат и закружилась в танце на краю рощицы. Не заметила, как наблюдает за ней из-за куста жимолости темноволосый юноша в узорчатом хитоне. Долго плясала юница на поляне, упоенная танцем и весенним лесом. Тут и вышел к ней дивный незнакомец. Никогда раньше не встречала она такого видного парня: волосы темными кудрями обрамляли вдохновенное лицо, стан его был стройнее тополя, а всего удивительнее - яркие глаза в цвет синих звездчатых цветов в хлебном поле. Пленилась девица незнакомым юношей. Не раздумывая, подарила ему всю себя тут же, у края ландышевой рощи, на изумрудной шелковистой траве-мураве. В упоении отдавалась она умелым рукам, слушала нежные слова, льнула к горячему телу. В разгар страстных объятий прошептал любовник на ушко девушке:
- Кого подарить тебе, краса моя, резвого сыночка или лапушку-дочку?
Отстранилась девица от парня, пробормотала растерянно:
- Никого я не хочу. Зачем мне дети? Хочу вечно быть стройной и молодой, танцевать на весеннем ветру.
- Будь по-твоему, - рассмеялся юноша. – Не будет у тебя детей. И другим поможешь в таком деле.
Ибо сам Анэм удостоил неразумную вниманием.
Не дождались в тот вечер родители дочку, а подруги свою плясунью. Зато в окрестных лесах появились удивительные цветы. Дивно пахли они, качаясь тонкими стебельками на весенних ветрах. И помогали девушкам, желающим избежать беременности.
Немного веселого
Понсонья 2
Воздух был напоен чистотой и свежестью. Вечерняя гроза отшумела, отгромыхала и ушла за море, оставив редкие отблески дальних зарниц. Тэргеллах с улыбкой посмотрел на своего гостя:
- Вижу, даже наша скачка наперегонки с бурей не развлекла тебя. Задумался о судьбе девушки из легенды?
- Ненавижу насильников! – Рокэ с силой сжал ножку бокала. – Таких вешать надо. Вниз головой.
Одумавшись, криво усмехнулся, осторожно поставил хрупкий сосуд на перила.
- Первейшая обязанность хозяина развлекать гостя. Чтобы развеять твое дурное настроение, расскажу-ка я еще одну быль.
- Весь внимание, - молнии в синих глазах погасли, кэналлиец опять был спокоен и добродушен.
- Случилось это не далее одного круга назад, вскоре, после воцарения Франциска Оллара. Пригласил как-то твой предок, мой родич, Рамиро-младший нескольких своих талигойских друзей погостить в Алвасете. Само собой, и к нам, за пролив, завернули. Законы нашего гостеприимства тебе хорошо ведомы - отдай гостю, то, что ему понравилось, даже если это твоя самая дорогая вещь, зарежь последнего барана, пусть своя семья поголодает, сделай все, чтобы он ушел довольным и веселым. И надо сказать, гости откликались на наше радушие ответными подарками, радостными пиршествами и непринужденным весельем. Охоты следовали за пирами, неспешные умные беседы за беспечными развлечениями. Все были довольны, и хозяева и гости, все, кроме одного. Был этот молодой человек неуклюж и криклив, словно, по его ушам потопталось в юности стадо гиппопотамов. На лице его застыла маска вечной брюзгливости и недовольства, будто постоянно держал за щекой незрелый лимон. Так он вел себя и со своими приятелями, и с гостеприимными хозяевами. Ничьих авторитетов он не признавал, высмеивал самые естественные побуждения молодых людей, держался отстраненно и осмеливался поучать не только ровесников, но и старших. Замечено было также, что ни одна девица не привлекла его внимания явно, однако слуги нередко рассказывали, что видели его подглядывающим за купающимися женщинами. Вслух же он жаловался на несовершенство и непостоянство женской породы, по скудости ума и сердца не умеющих отличить истинных мужчин от пустышек. По причине постоянной угрюмости и склочности, сей молодой человек не имел близких друзей и служил постоянным предметом насмешек не только для зубоскалов Дени Колиньяра или Арно Валмона. Даже добрейший Октавий Оллар не мог иногда удержаться от мягкой улыбки над потугами сего молодого человека всех поучать. Наши шады отчаялись угодить такому гостю.
Наконец, молодые люди сговорились и решили проучить неразумного приятеля. К благому делу привлекли сыновей самого нар-шада. На очередном пиру, после удачной охоты на льва-людоеда, юнцу решили подлить в вино касеры. Похвалявшийся перед приятелями своей трезвостью, безупречный рыцарь захмелел. Тут же к нему подсели несколько подговоренных морисками танцовщиц. Девушки повлекли строптивца в пышно убранную опочивальню и поклялись, что сделают все, чтобы гость познал, наконец, любовные утехи вышел из спальни веселым и довольным. Пир продолжился, молодые люди заключали пари, сколько продержится их приятель, и кому из девушек будет принадлежать пальма первенства. Только тщетны были все их надежды. Когда погасли ночные светильники в пиршественном зале, а первые лучи солнца позолотили крыши дворца, толпа усталых пирующих распахнула двери опочивальни и в изумлении застыла перед странной картиной. Изнуренные девицы отчаянно зевали, рискуя свихнуть себе челюсти, с ужасом взирая на неугомонного юнца. Тот же стоял в позе древнегальтарского оратора посреди пышных подушек ложа и вопил проповедь о вреде винопития и пользе целомудрия, не забывая, впрочем разглядывать прелести полуобнаженных прелестниц. При виде остальных гостей девушки, не сговариваясь бросились к ногам сына нар-шада и умоляли в следующую ночь лучше оставить их с букетом понсоньи, чем с этим странным гостем. Ибо он ни на секунду не сомкнул очей, не позволил уснуть никому из них, заставил всех по очереди раздеться, но не дал раздеть себя, при этом постоянно вопил, как целое стадо недоенных верблюдиц.
- Воистину, нет хуже дурака, чем тщеславный лицемер, мнящий себя чем-то особенным, - изрек Арно Валмон.
С тех пор прозвище «понсонья» прилепилось к нелепому юнцу, у его потомков оно сократилось до Понси стало родовым именем. А так как в ту развеселую компанию затесался один астэр, то сбылось его тайное пожелание – в каждом поколении этого семейства рождается такой несуразный чудак.
- Вот только не знаю – наказание это для семейства, или для окружающих, - рассмеялся Рокэ. – Боюсь, что внук нынешнего главы семейства вырастет именно таким, меченым астэром. Видел я этого мальчишку – орет громче недорезанного поросенка и уже заявил, что не будет учить стихи Веннена, мол они – дрянь. А ведь ему только шесть…
-
А юмористическую прозу можно? Правда это из кэртианской библиотеки.
Название: Золотой огонёк
Автор: Командор Блэйд
Жанр: юмор
Персонажи: Рокэ Алва, Ричард Окделл, другие
Примечание: написано на Новый Год - 2009
Колонный зал Дома Гальтаров.
В зале – все герои «ОЭ» -живые и из списка. На сцену подымается Марсель Вальме.
Марсель:
- Эры и эреа! Выходцы, молодцы и холодцы!
Гогенлоэ и Кальдмеер: (хором)
- Не смешно.
Марсель:
- Мы начинаем наш праздник!
Дамы: (с нетерпением)
- Где он?!
Марсель:
- Как вы нетерпеливы… что же, не будем тянуть Леворукого... в Этерну. Встречайте, проездом из Нохи, Первый и видимо последний Дед Мороз Кэртианы!
(Появляется Дед Мороз. Овация.)
Дед Мороз: (вздыхая)
- Хотел я взять больничный, ведь и повод есть… (громко) А с другой стороны, есть повод повеселиться и хорошенько отдохнуть!
Зал:
- Ура! Кампай! Оркстон!
Дед Мороз:
- Но сначала, мы должны избра… позвать Снегурочку!
(«Прекрасная половина» зала приходит в возбуждение.)
Марсель:
- Давайте позовем Снегурочку!
(Катари ехидно улыбается)
Зал:
- Сне-гу-ро-чка, Сне-гу-ро-чка, Сне-гу-ро-чка! СНЕ-ГУ-РО-ЧКА!
(Шум, возня за сценой, слышны обрывки фраз: «Я не согласен! Протестую! Святой Алан! Это - позор! Я вам не шут! Что…сама попросила? И эр Август? Гальтарский обряд?»)
Дед Мороз: (тихо)
- Это же будет так скучно, что просто пошло!
Марсель: (тихо)
- Не волнуйся, нет смешнее человека, который не умеет смеяться над собой.
(Катершванцы выпихивают на сцену Снегурочку – взъерошенную, растрепанную, недовольную и с фальшивой косой.)
Снегурочка: (увидев полной зал, робеет. Обнаружив Деда Мороза, зажмурившись, выпаливает явно заученное)
- Здравствуй, Дедушка Мороз!
Ты подарки нам принес?
Дед Мороз:
- Вы умны не по годам,
По заслугам я вам дам
Снегурочка: (обалдело)
- А где эр Август???
Дед Мороз:
- Я за него…
Снегурочка:
- …
Дед Мороз: (грозно)
- А вы, значится, теперь еще и мой внучка?
Снегурочка: (пришиблено)
- В Талиге все друг-другу родственники… и что теперь делать?
Дед Мороз:
- Я на вашем месте веселился бы – недолго осталось.
Снегурочка:
- А как?
Дед Мороз:
- Если идей нет, для начала споем…
Дуэт Деда Мороза и Снегурочки.
Дед Мороз:
- Расскажи Снегурочка, как дела?
Как особнячок мой ты приняла?
Снегурочка:
Грустен под той кровлею мой удел
Принимал я «кровушку» – а ты СИДЕЛ!
Дед Мороз: (выдергивая из штанов ремень)
- А ну-ка, давай-ка, сюда подходи!
Снегурочка:
- Нет, Эр Мороз, нет, Эр Мороз, нет, Эр Мороз, погоди…
Дед Мороз:
- Ждет моих подарочков ребятня
И тебе достанется от меня!
Снегурочка:
Я теперь – Снегурочка, не дебил.
Лучше б королеву мне подарил…
Дед Мороз:
- А ну-ка, давай-ка, сюда подходи!
Снегурочка:
- Нет, Эр Мороз, нет, Эр Мороз, нет, Эр Мороз, погоди…
(Аплодисменты)
Дед Мороз:
- Вижу, вы путаете чувство юмора с чувством наглости. Будем лечить.
Снегурочка:
- Кто бы говорил… Ваши шутки – прошлый Круг.
Дед Мороз:
- Ну-Ну...
(Уходят за сцену)
(трубят фанфары)
Новогоднее обращение Ракана к кэртианцам.
Алва (в строгом комзоле, на фоне Лабиринта ,с бокалом "Черной Крови" в руке):
- Дорогие кэртианцы! Этот год был трудным, как и позапрошлый. Еще бы ему не быть трудным, если у нас второй календарный год зима никак не кончится.
Верю, в наступившем году мы наконец перешагнем Излом – правда, надеюсь, что не все.
Прогнозы, дорогие кэртианцы, конечно, неутешительные. Кувыркаться нам до осени максимум, а потом Создательница прикроет лавочку. Но нам не привыкать к трудностям: моими стараниями «Сердце Зверя в этом году размножился уже до трех томов и это не предел. Я обязуюсь и дальше являться к Создательнице за левое плечо, и ехидными комментариями, а также гениальными рацпредложениями продлевать нам жизнь.
В остальном, за год мы добились больших успехов: военные – воюют, интриганы – интригуют, заграница в лице уважаемого Руперта нам поможет, Окделл и вовсе ударник, перевыполнил план по дебилизму на 44 процента. Однако нам еще есть куда расти – и пусть в наступающем году, каждый старый скелет получит свой шкаф, каждое не выстрелившее ружье – свою стенку, а стенка наконец дождется эра Августа.
(Куранты бьют шестнадцать раз. Алва отпивает "черной крови" и разбивает свой бокал)
(На сцену возвращаются Дед Мороз и слегка захмелевший Снегурочка с бокалом в руке.)
Снегурочка:
- Ходят гадкие инсвинуации, что минувший год был трудным, потому что был годом Окделла! Так вот: он был трудным потому, что был високосным. А следующий год будет счастливым, потому что как раз он – год Окделлов!!!
Дед Мороз:
- Это еще почему?
Снегурочка:
- Потому что - год Литтэна!
Крики из зала:
- Только не это!
- Не надо нам такого счастья!
Дед Мороз:
- Представляется, что корова еще глупее свиньи.
Снегурочка:
- Вам просто завидно, что у меня свой год есть, у Робера есть, а у вас с Приддом –нет!
Дед Мороз:
- Зато у нас есть следующий музыкальный номер. Встречайте – капитан Арамона – мертвый, довольный, влюбленный!
Снегурочка:
- Гадость какая!
(уходят)
Песня об умершей любви.
Арамона:
- Для меня нет тебя прекрасней
Пусть я мертвый, но полон страсти!
Восхищен я твоей кормою
Умоляю - побудь со мною!
А я повторяю вновь и вновь
Зоя - моя любовь...
Зоя - моя любовь!
Умершая любовь!!!
Но я верю, что стану милым
И умчит нас с тобой кобыла!
Капитаны с тобою оба
Не дышу по тебе зазноба!
И я повторяю вновь и вновь
Зоя - моя любовь...
Зоя - моя любовь!
Умершая любовь!!!
(аплодисменты, на сцене снова пара ведущих)
Снегурочка: (напевает)
Так и надо! - все говорят.
Так и надо - сам виноват.
Я про нее забывал,
И часто не замечал,
И, наконец, потерял.
Подожди...
Дед Мороз: (перебивая)
- Это вы про свою Совесть, что ли?
Снегурочка: (обидевшись)
- А вы... а вы... а вы...
Дед Мороз:
- Пока не обзаведетесь чувством юмора, так и будете мямлить. Кризис юного возраста.
Кстати, о кризисе. (обращаясь к зрителям) Вы думаете - у вас кризис? Так вот - это у нас кризис, а у вас - временные экономические трудности.
Снегурочка:
- А что такое кризис?
Дед Мороз:
- Кризис, юноша, – это когда берешь оруженосца, который тебе нафиг не нужен. И убеждаешься, что не нужен. Вот это кризис.
Снегурочка:
- Не-е-ет, кризис – когда идешь служить убийце отца, чтобы только не возвращаться к матушке. Вот это - кризис!
Дед Мороз:
- Ха! Кризис – когда просишь воды без соли, а приносят гитару без струн. Вот это кризис!
Снегурочка:
- Пфы... Кризис – это когда смело клянешься кровью, потому что хуже уже не будет. Вот это кризис!
Дед Мороз:
- Кризис – это когда должен по уши, и даже застрелиться не можешь, потому что кредитор - Леворукий. Вот это кризис!!!
Снегурочка:
- Кризис – это когда зовешь человека, которого отравил, спасать того, кто приказал его казнить. Вот это - КРИЗИС!
Дед Мороз:
- Э...
Снегурочка:
- Есть чем крыть, или так и будете... мямлить?
Дед Мороз:
- Не узнаю вас, юноша.
Снегурочка:
- Могу я почувствовать себя Приддом хоть один день в году?
Дед Мороз:
- Скорее - раз в жизни...
Дед Мороз:
- А на сцене – хор Раттонского.
(На сцену выходят раттоны в красных колпочках, взрывая хлопушки и рассыпая конфетти. Для разогрева они поют «Джингбеллс» и «Мери Кристмас»).
Самый главный раттон:
- Кто сказал, что у злыдней нет сердца? И... – раз! Раз, два, три четыре…
Крылатые раттоны
Распускаются бутоны,
В старом парке тает снег -
И веселые раттоны
Начинают свой разбег.
Позабыто все на свете
Сердце замерло в груди…
Только Гадость!
Только Подлость!
И Коварство впереди!
Взмывая выше дома
Не ведая преград
Крылатые раттоны
Летят, летят, летят!
Детство кончится когда-то
Ведь оно не навсегда
Стали взрослыми ребята
Только с Диконом- беда…
Нет предела совершенству
Есть всегда куда расти -
Только Гадость!
Только Подлость!
И Коварство впереди!
Взмывая выше дома
Не ведая преград
Крылатые раттоны
Летят, летят, летят!
Мир в агонии кружится
От раттоньей кутерьмы
Пусть над нами дохнут птицы
Но поем как птицы мы
Позабыто все на свете
Сердце замерло в груди
Только Гадость!
Только Подлость!
И Коварство впереди!
Взмывая выше дома
Не ведая преград
Крылатые раттоны
Летят, летят, летят!
Главный раттон:
- Счастливых вам проклятий!
Дед Мороз:
- Проваливайте, крылатые вы наши, вы мне Снегурку портите
(на заднем плане Снегурочка бродит по сцене вытянув вперед руки, сверкая зеленым светом из глаз, пуская зеленый туман из ушей и мыча: "мммозги!!!" Раттоны убегают.)
Дед Мороз:
- А мы продолжаем. В будущем году нам обещана Гайифа - страна павлинов, мистерий, пушек и невинных корнетов.
(На сцену выбегает мальчик в белом мундирчике, с букетом ирисов, таращится на Деда Мороза)
Дед Мороз:
- Тебе чего?
Гайифский корнет: (разглядывая Деда Мороза)
- Вау...
Снегурочка: (прейдя в себя)
- Эй, мальчик... мальчик! Отойди от эра, от тебя развратит!
Гайифский корнет:
- ВАУ!!!
Крики из зала: (от прекрасной половины человечества)
- Мало нам невест... теперь еще и женихи.
- Что это делается…
- Алва - наш!
Снегурочка: (строго)
- Эй, кому говорю, а вы не смейте его совращать!
Гайифский корнет: (ковыряя ножкой пол)
- Ладно, не буду... а может все-таки...
Дед Мороз:
- Дитя, лично обо мне забудьте, но учтите - скоро у вас на родине будет очень много моих родственников.
(Обрадованный корнет сует Снегурочке цветы и сбегает со сцены, Снегурочка багровеет)
Снегурочка: (сурово)
- И не жаль вам ребенка?!
Дед Мороз: (рассеянно)
- Мориск ребенка не обидит...
Дед Мороз:
- И в развитие гайифской темы сейчас прозвучит песня В Агариском порту - старинная гайифская морская песня.
Снегурочка:
- Смешно, песня есть, а Агариса -нет!
(хор кецхен исполняет веселую песенку)
В Агариском порту
В Агариском порту
С пробоиной в борту
«Паона» поправляла такелаж.
Но прежде чем уйти
В далекие пути,
На берег был отпущен экипаж.
Идут с оружием
Рубахи в кружеве,
И юнгу юного
с собой ведут.
Его ведут туда,
Где «рыжие» всегда
Подать готовы женщин и вина,
Где пиво пенится
Где таллы ценятся
Где юбки узкие трещат по швам…
Но в порт в полночный час
Морисский галеас
Вошел, вооруженный до зубов.
И, свой покинув борт,
Сошли на берег в порт
Десятка два морисских «черных львов»
Страшны пиратики
Как гнев Создателя
В испуге матери
Прячут детей…
Они пришли туда,
Где «рыжие» всегда
Подать готовы женщин и вина,
Где куры жарятся,
Моряк не парится
Где юбки узкие трещат по швам.
Корсаров увидав,
Проклятия издав
Вперед гайифцы хлынули волной ,
Все кортики достав,
И кружева порвав,
Они дрались, как будто сам Чужой!
Но воины шадовы
Что твари адовы
И юнга бедненький
Лежит в крови…
Беда пришла туда,
Где каждый без труда
Достать бы смог и женщин и вина…
Корсарских сабель пляс -
Той ночью пролилась
Гаифской крови целая река
Но бей метнул кинжал
И на беду попал
В случайного с «Брунгильды» моряка
И в спор с морисками
Вмешались дриксенцы
А там у каждого
Есть пистолет
И оружейный дым
Покрасил все седым
В Агарисе морисков больше нет.
Когда взошла заря,
Не рисковать чтоб зря
«Паона» уходила побыстрей
Но не вернулись в порт
И не взошли на борт
Двенадцать замечательных парней
И юнга раненый,
Остался в гавани,
И кровь засохшая
На кружевах...
Так не ходи туда,
Где «рыжие» всегда
Подать готовы женщин и вина.
Так не ходи туда,
Где можно без труда
Достать себе и женщин и вина!
(на сцену возвращается Снегурочка. Он явно заложил за воротник)
Снегурочка: (сначала тихо, потом все больше распаляясь)
- Хватит, не могу я так больше! Вот скажите мне, люди добрые, да что же я за создание такое? Вроде же был человек как человек: руки, ноги, пусть пустая, но голова – сестренок любил, рыцарем хотел стать, зверушек жалел. А что выросло? Откуда нутро такое гнилое? Как человек сам себя один раз пожалев, сжирает почище ызарга любого! Домой ему ехать не хотелось… А потом пил, ел, играл, хватал, на шее сидел и хамил еще, и обиженным себя же считал. А потом сделал страшное, глупое, преступное и сам так испугался – не того что сделал, того что скажут, да подумают, что со страха совесть растоптал и последнего ума лишился. Как осел за морковкой от одного подлеца к другому… Эрий, елки-надорки, Соль Кэртианы, тьфу… даже подумать и то противно! Как меня земля только носит?! Эх, тварь я дрожащая, и прав не имею!
Робер:
- Дикон, ты… ты погоди...
Снегурочка:
- Да ладно…не надо вот этого, не надо! А ты тоже – хороший друг, один раз всего рявкнул, да и то…
Робер:
- Рич…
Снегурочка:
- Помолчи уже! Доброта твоя вот уже где, все бы не расстроить, все бы не обидеть сиротку.. а надо было взять вот так вот мерзавца за шкирку, и ызаржонка этого ап елку, ап елку меня, до просветления полного и осознания, или пока по елке не размазало…
Робер:
- Дик...
Снегурочка:
- А я тебя не виню, у тебя своих забот полон рот, но я… Мне вам всем, всем в глаза смотреть стыдно! Я даже ненавидеть себя не могу, до того презираю! Жить тошно, подохнуть бы под забором, так разве этим что исправишь… Пропащий я человек…
(Снегурочка падает на колени, обхватив голову руками, гробовая тишина в зале.)
Снегурочка: (подымаясь на ноги и уперев руки в бока, с вызовом)
- Ну, есть у меня чувство юмора?
(тишина в зале становится гнетущей)
Робер: (задумчиво)
- Ап елку, говоришь?
(Опускаются занавес, Робер и примерно четверть зрителей проходят за него. Начинается какая-то возня – глухие удары, возмущенные крики)
Дед Мороз: (любуясь)
- Не все шутки одинаково полезны.
Валентин: (меланхолично)
- Вы его там не слишком калечьте, он сам бы до такого не додумался.
Штанцлер: (тихо, соседу)
- Не подскажете, где запасной выход?
Катари: (тихо)
- Ну, кто этого Спрута за язык тянул, я уже думала, избавилась…
(Финал.на сцене Дед Мороз и помятая Снегурочка)
Дед Мороз:
- Ну вот, заканчивается первый день Нового года. Выводов делать не буду, морали не дождетесь. Кто умный – тот поймет.
Снегурочка: (щупая фингал)
- Я вот, например, очень многое понял:
(Дед Мороз приподымает бровь.)
Снегурочка: (вздыхая)
- Правда-правда. Я понял, что жизнь это такая штука… если нарисовали твой парадный портрет, значит нарисуют и Придда – еще лучше –и обижаться на нее глупо. И что не все идеи эра Августа доводят до добра. И что Робер бьет кулаком, как Моро – копытом, зато если тебя бьют, может быть это потому, что на тебя не наплевать. А еще…
Дед Мороз:
- Ну все, все, хватит уже. Давайте по одному пожеланию нашим зрителям на последок.
Робер:
- Желаю, чтобы в наступившем году вы жили в мире со своей совестью, как бы требовательна она не была.
Валентин:
- Желаю приятных неожиданностей, которые могли бы удивить даже меня. Хотя по теории вероятности, шанс на то, что некое событие сможет вызвать…ну, вы поняли
Гайифский корнет: (стесняясь)
- Желаю крепкой мужской дружбы. Дамам особенно.
Арамона:
- Желаю всем любви до гроба, и обязательно – после.
Снегурочка:
- Я знаю, что плохо кончу… пожалуйста, не будьте как я, тогда я кончу не напрасно…
Дед Мороз:
- Желаю… против ветра. Освежает.
http://kertianslib.ru/fic/bleid/zolotoi_ogonek.html
-
Название: Записки о Рокэ Алве
Автор: Командор Блэйд ака Джулиан Блэйд
Я вернулся в Олларию в конце месяца Летних Молний первого года Круга Ветра, в первый год правления его несовершеннолетнего величества Карла Четвертого. Несостоявшийся Конец Света я встретил с кинжалом в ребрах и двумя пулевыми раненьями.(Эти события я изложу в повести «Зверь или Клятва четверых») И хотя с той поры я поправился, раны мои все еще ныли в сырую погоду а на душе по-прежнему было пусто и холодно…
Не желая более бездельничать в родовом имении, я решил вернуться в столицу и бездельничать там, в надежде, что в большом городе моя персона будет привлекать меньше нездорового внимания. Поскольку дом мой в Олларии мне пришлось продать, чтобы хоть частично возместить причиненный мною в прошлом ущерб, я решил подыскать себе квартиру или комнату, для чего и просматривал свежий номер «Времен Олларии», где наткнулся на следующее объявление:
«Сдаются две комнаты в особняке – гостиная и спальня. Хороший район. Из окон вид на реку, полный пансион. Плата крайне умеренная. От постояльца требуется не вмешиваться в дела хозяина, разбираться в винах и лошадях, уметь поддержать беседу и вести дневник.
Предупреждение: у хозяина множество вредных привычек, тяжелый нрав, оригинальное чувство юмора, и главное - ему СКУЧНО»
Объявление меня заинтересовало, и через час я стучал в ворота по указанному адресу, который был мне хорошо известен. На мой стук из дома вышел невысокий крепкий черноглазый человек. Он прошел к ограде, впился в меня внимательным взглядом, и с невозмутимым видом распахнул калитку.
- Я по объявлению – сказал я - насчет квартиры. Прошу вас, проводите меня к хозяину.
Человек неторопливо подался в сторону, позволяя мне войти в калитку, и повел меня к особняку. В доме происходил ремонт. Слуги меняли обивку, меняя багряные и золотистые ткани на синие и серебренные, у лестницы в кучу были свалены многочисленные панели с резьбой, изображающие герб с вепрем на фоне скалы. (Историю о «Свинье в вороньих перьях» я расскажу как-нибудь в другой раз) Мой сопровождающий повел меня на третий этаж. Когда мы поднимались по лестнице, я отчетливо услышал пистолетные выстрелы, но поскольку мой спутник не повел даже бровью, я решил что ничего необычного не происходит. В конце концов, я был предупрежден об ожидающих меня странностях.
Мой спутник подвел меня к двери, и постучал. В ответ снова раздался выстрел. Слуга распахнул дверь и жестом предложил мне войти, что я и сделал. В кресле у камина развалился стройный красивый мужчина средних лет, черноволосый и синеглазый Он зарядил пистолет и выстрелил в стену, на которой красовалась нанесенная пулями монограмма Его Величества Карла, поставив последнюю точку. Лишь покончив с этим важным делом, он соизволил повернуться в мою сторону и сказать:
- Здравствуйте, Эпинэ. Располагайтесь у камина, вино в кувшине – вы ведь с дороги. Комнаты ваши.
- Но я не понимаю…- несколько опешил я.
- Вы меня устраиваете, я вас видимо тоже, иначе вы бы не пришли, разве нет? А мне нужен компаньон.
-Я хотел спросить, как вы узнали, что я с дороги и по объявлению…
-Это элементарно, Эпине –ответил Рокэ Алва с видимым удовольствием, - но сейчас это не важно… Кстати, познакомьтесь - это мой домоправитель – мистер Хуансон.
Я обернулся и удивленно посмотрел на Хуана. Кэнналиец незаметно скосил глаза на каминную полку и одними губами произнес:
- Чудит…
- Я все слышу! – заявил Алва, вновь заряжая пистолет.
- Пойду, принесу вам шадди –"мистер Хуансон" величественно поклонился и вышел из комнаты. Я посмотрел на каминную полку. На ней лежал пухлый томик в весьма необычном переплете. На обложке был вытеснен орлиный профиль худощавого человека в странном головном уборе и с не менее странным предметом во рту…
- Рокэ, что это за книга?
Алва отложил пистолет.
-Какой-то тип подбросил предыдущему хозяину особняка. С запиской «Для развития логического мышления» Воистину человек наивный и местами наверняка блаженный, но книжка занятная.
Я сел у камина и налил себе вина…
Дело первое. «Вепрь Окделлов»
- Возмутительно! Лучший в мире мозг прямо таки на глазах ржавеет без дела – и нигде ничего не происходит!
Рокэ Алва лежал в кресле с газетой на коленях и бокалом вина в руке и страдал от скуки, а я составлял ему компанию. За прошедшие три дня моего пребывания в его гостеприимном доме ничего интересного не происходило. Хозяин скучал и никуда не выезжал, правда иногда запирался у себя в кабинете и не выходил длительное время. Я туже никуда не стремился. В Эпинэ мне казалось что в Олларии мне станет спокойней, теперь я так не думал. Обсуждать минувшие события не хотелось ни ему, ни мне. Ночами я не раз просыпался от странных звуков – за стенкой Алва брал в руки гитару и долго дергал за одну из струн, вслушиваясь в однообразные протяжные звуки, бормотал: «и в чем смысл?», после чего исполнял то нечто удивительно мелодичное, то необычайно зажигательное. Первым же утром Ворон спросил, не мешает ли мне его музицирование. Я искренне ответил что нисколько. Это и в самом деле было так – как ни странно, но когда я засыпал под звуки его гитары меня оставляли в покое кошмары. Несколько раз я сталкивался в доме с разномастными подозрительными оборванцами, а один раз – с незнакомой дамой, которая прошла в кабинет Алвы в разорванном платье, потирая разбитые кулаки и бормоча кэнналийские проклятия и больше оттуда не выходила. И оборванцы и дама были на удивление синеглазы. На следующий день я прочитал в газете о том, что некая весьма похожая по приметам эреа отлупила до бессознательного состояния троих подвыпивших подмастерьев, которые слишком настойчиво делали ей непристойные предложения, и это показалось мне странным, но я так и не разобрался что к чему. У Алвы я ничего уточнять не стал, да и даму эту я больше не видел. В то утро я успел проиграть Алве четыре партии в карты, после чего мы приступили к изучению утренней газеты.
- Мне скучно, Эпинэ, вот уже три месяца как я лезу на стену от скуки. – в который раз пожаловался Ворон – пить мне надоело, петь тоже надоело, а на улицу теперь просто не выйти. Я привык ко всякому, но такое…После этого Конца Времен на меня смотрят словно я этот их Создатель. Некоторые просто падают ниц и начинают биться лбом о мостовую, некоторые начинают вопить «Ура!», женщины протягивают мне для благословления младенцев.. Ужас какой!!! – Рокэ передернуло – Те, которые поумнее, делают вид что ничего не происходит, но я то вижу как они на меня смотрят. А как вам это?! На той неделе сюда притащилась целая делегация чернорясников – и мне сообщили, что на народные деньги собираются строить собор Святого Рокэ! А также весьма любезно попросили, когда я преставлюсь, передать мои мощи именно им.
- Вы их не убили?
- Представьте, нет, хотя очень хотелось. Но сначала слопать на их глазах невинного младенца. А так я всего лишь спустил их с лестницы. Самое ужасное – они по моему даже не обиделись.
- «Каждый получает по делам его» – процитировал я кардинала Банифация с самым невинным видом, и поспешно добавил, – неужели в Олларии нет никого из ваших друзей?
- В том то и дело – всем кроме меня есть чем заняться! Валме укатил в Фельп к своей пассии, Лионель кансильерствует, Банифаций катается по всей стране и строит епископов, Эмиль гоняет своих кавалеристов… Что там пишут из-за границы?
Я с готовностью развернул свою половину сегодняшнего номера «Времен»:
- «Международные новости: Флот Его Величества под командованием адмирала Вальдеса и флот возлюбленного брата Его Величества кесаря Дриксен под командованием адмирала Кальдмеера провели совместные учения, направленные на совершенствование борьбы с возможным пиратством»
- Хватит, прошу вас! – Рокэ плеснул в бокал вина – Главное - никакой, даже самой завалящей войны нет, и не предвидится! После того как Агарис стерло с лица земли, все стали удивительно вежливы и благожелательны друг к другу… Пройдет лет пять, прежде чем наши «новые друзья» примутся за старые игры. Иногда мне кажется, что эту великую благостность мне на зло ниспослал Онорэ – за морские огурцы. Сидит себе в Рассвете, смотрит на мои муки и потешается…Что там еще?
- «В столицу прибыли шестнадцать гайифских юношей для изучения традиций и обычаев нашей родины во время их обучения в Лаик. Их толигойские сверстники прибывают в восторге от новых друзей, но пока категорически отказываются от ответного визита и обучения традициям и обычаям Империи…»
- А дуэльная хроника? - вздохнул Рокэ, рассматривая потолок.
- Увы, «За последнюю неделю ни об одной дуэли нам не известно.»
- Чего и следовало ожидать! В столице не осталось ни одного ызарга, которого можно было бы вызвать или хотя бы просто пристрелить! Одни приличные люди, плюнуть некуда…
- Вернее не в кого…
- А знаете, какая сегодня главная новость в Олларии? – поинтересовался Алва
- Не знаю и знать не хочу – я улыбнулся и отпил вина.
- Извольте – Алва меня проигнорировал и уткнулся в газету - «Чрезвычайное происшествие! Раймон Салиган был замечен в общественных банях!» В Банях!
- В некотором роде это действительно новость – заметил я.
Алва возмущенно фыркнул
- Скоро я начну по примеру моих предков-морисков, употреблять для увеселения души разнообразные снадобья…
Я открыл следующий разворот.
- Вот, кажется что-то интересное в разделе некрологов. «С прискорбием сообщаем вам о скоропостижной и таинственной смерти прекрасной Изабо…
- Так, так, продолжайте! – подался вперед Рокэ
- …прекрасной Изабо, любимой морискиллы барона Капуль-Гизайля. Гражданская понихида и домашний концерт подруг почившей состоится завтра в семь часов по полудни…»
- Да… гениально - Рокэ откинулся на спинку кресла – лучше, если вас не затруднит, откройте полосу объявлений и найдите мое –собственно оно там одно, я купил весь лист.
- Пожалуйста. Хмм… «Начинающий, но от этого не менее гениальный сыщик-любитель с радостью раскроет таинственное и зловещее преступление. Недорого. Убитых скалкой неверных мужей и отравленных крысиной отравой престарелых дядюшек не предлагать!»
Рокэ, но соберано Каналоа и частный сыск…
- А что?! - вскинулся Ворон - отродье Леворукого в Мироспасатели записывать можно, а герцога Алву в сыщики нельзя?
- Вам видней! – меланхолично согласился я.
- Вот именно. Беда в том, что совершенно никто не обращается! Может, я поспешил насчет дядюшек? Или дать новое объявление, в котором обещать приплачивать за каждое обращение?
И в этот миг в кабинет вошел наш домоправитель и произнес, сопроводив свою речь коротким поклоном:
- Бернардо докладывает, у ворот посетитель, по объявлению, но не насчет комнат, прикажете пригласить?
- Наконец то! – Рокэ обрадовался как ребенок – немедленно тащите его сюда, мистер Хуансон и если он передумает, не дайте ему удрать!
-Будет исполнено, эр! – Хуан выделил голосом слово «эр», невозмутимо поклонился и выплыл из кабинета.
- До чего ехидный «работорговец» - Алва отбросил газету, поднялся на ноги и подошел к окну – Робер, подойдите сюда, посмотрите!
Я присоединился к Ворону. Хуан вел в дом невысокого человека в слегка старомодном камзоле, с тростью и саквояжем в руках.
- Ну, Эпинэ, сейчас вы увидите мой дедуктивный метод в действии! Вот что вы можете сказать об этом человеке?
- Я… пожалуй, не много… – сказал я нарочито неуверенно - То что он врач, неплохой хирург, разбирается в колотых ранах, ну… еще что он недавно вернулся из Надора, а что?
Ворон замер, весьма выразительно подняв бровь. Я почувствовал себя отомщенным за то, что он мне так и не дал прочитать ту книжицу.
- Это же элементарно, Рокэ – протянул я, из всех сил сдерживая смех – если учесть, что его зовут мэтр Хелльбах, он личный лекарь герцога Ларака, и я с ним прекрасно знаком.
Хуан успел провести гостя на третий этаж и постучать в дверь, а мы все еще продолжали хохотать.
- Мэтр, вы точно уверены, что это были следы?
- Да – очень просто ответил Хелльбах, и я поверил ему больше, чем если бы он начал многословно клясться в своей правоте.
- И именно свинные? Не лошади, не оленя, не мула, не осла – а именно вепря?
- Да, именно так… - мэтр развел руками
- Рокэ начал засыпать несчастного лекаря тьмой уточняющих вопросов, а у меня перед глазами проплывали Надорские холмы, покрытые пологом ночи, старый рыцарь, идущий по темной аллее и жуткий призрачный вепрь, поджидающий свою жертву. К стыду своему я так погрузился в эти видения, что пропустил изрядную часть разговора.
- …Мне делать? – спросил Хельбах с искренней тревогой - завтра вечером из Фельпа должны вернуться господин Реждинальд с молодой госпожой. Я рекомендовал его супруге морской воздух... И как же мне быть?
Рокэ, встал, прошелся по комнате, налил вина
- Не переживайте мэтр, вы правильно поступили, что пришли ко мне. Я займусь этим делом. Робер, вас не затруднит встретить наших друзей прямо у городских ворот и доставить их ко мне в дом. И не слушайте отговорки про стеснение, неловкости, хорошие гостиницы и прочий вежливый бред. Да, и до того момента, как вы все переступите порог этого дома, ни слова обо всей этой истории.
- Хорошо, я сделаю это с удовольствием. А вы не составите мне компанию?
- Увольте, публичное единение мужа и двоих женихов вокруг одной юной эреа это чересчур. Кроме того, не хочу привлекать излишнего внимания к своей персоне. Так что я буду ждать вас тут. Мэтр Хелльбах составит мне компанию – не возражайте -не стоит вам разгуливать по Олларии в одиночку, даже не смотря на то, что силы добра в нашей столице победили и властвуют безраздельно в любое время суток…
Утром следующего дня я оставил Драко у коновязи ближайшей к Южным Воротам гостиницы с красноречивой свежевыструганной вывеской «Дохлый Таракан», бросил трактирному мальчишке монету, выслушал заверения о том, что с «моим зверь-мориском все будет в лучшем виде» и пошел к воротам пешком. За моей спиной мальчишка звал какую то Жаннет, спеша похвастаться тем, что только что разговаривал с самим маршалом Савиньяком, «потому такие красавцы есть тока у него да Ворона». У ворот все еще стояли усиленные караулы, и стражники в шлемах на вспотевших головах и кирасах поверх мятых мундиров, вооруженные алебардами и бдительностью, придирчиво осматривали каждого входящего или въезжающего в город крестьянина или мещанина, а у персон познатнее проверяли документы, после чего толстый усатый сержант, пыхтя и отдуваясь, записывал их имена в особую книгу. Я разместился напротив ворот и приготовился ждать. Стражники заметили меня, похоже узнали хоть я был в штатском, и начали изображать удвоенное рвение. Наверняка кроя про себя спасителя Олларии генерала Эпинэ нехорошими словами, поскольку получать вспомоществование с крестьян и торговцев за «неправильно» учтенные товары перед очами начальства было неудобно. Один из стражников, совсем зеленый новобранец, таращился на меня такими глазами, словно я был Создателем, или даже больше – самим Моро (на хозяина Моро я пожалуй не тянул), а вот другой, явно прибывающий с похмелья после вчерашнего, в пыльном неопрятном мундире, посматривал на меня вызывающе, я бы даже сказал с веселой наглостью. Я нахмурился, однако подозвал к себе сержанта, и предупредил его, что ожидаю своих друзей, и каким либо образом мешать бравым войнам нести службу не намерен. Сержант отдал честь и отправился восвояси, судя по всему довольный. Полчаса спустя в ворота въехала запряженная четверкой карета моего друга
Кучер осадил лошадей. Сержант почтительно откозырял и даже помог открыть дверцк. Из кареты на мостовую спустился теперь уже герцог Ларак. Реджинальд был счастлив и не скрывал этого. Я смотрел на него и думал, как счастье меняет людей - неуловимо и в то же время заметно, во взгляде, осанке, походке. Исчезла обычная Налева неуклюжесть, неловкость, а еще…да он здорово похудел! Это было заметно, даже не смотря на то, что Наль был наряжен в странный фельпский балахон с воротником, подбитым мехом. Тут я вспомнил, что принес дурные вести и честно говоря обрадовался запрету Рокэ говорить о них раньше времени.
Меж тем Реджинальд заметил меня, улыбнулся,не глядя сунул бумаги стражнику и шагнул на встречу - он все еще прихрамывал,
- Робер!
- Здравствуй Наль. Рад видеть тебя.
-Я тоже чрезвычайно рад. Что ты тут делаешь?
- Встречаю вас.
-Мы должны отметить нашу встречу немедленно. Я знаю тут совсем радом очень хороший трактирчик. Там готовят такие…
- Реджинальд, прости, но к тебе по делу.
Герцог Ларак горестно вздохнул и тут же спохватился.
- Да… ты не подумай, что я могу для тебя сделать?
- Ворон желает вас видеть, и приглашает остановиться у него - я решил что прямота и натиск - лучшее оружие.
Реджинальд завел песню о том, что не желает никого стеснять и с удобством разместится у своей квартирной хозяйки. Старый добрый Наль…
Я приготовился к решительной атаке на герцогскую скромность.
-Эр Робер!!!
Из кареты выпрыгнула и бросилась мне на шею прекрасная молодая женщина. Стыдно признаться, но на миг, я почувствовал укол сожаления о несостоявшейся свадьбе.
-Эр Робер, я так рада, так рада!!!
Наль смотрел на свою супругу все с тем же обожанием, что и в день свадьбы.
- Айри, правда, это так прекрасно что Робер приехал встретить нас. А еще сам Регент Алва приглашает нас остановиться у него…
- У эра Рокэ? – Айрис слегка смутилась и опустила глаза.
- Если ты не хочешь…
Вдруг ближайший к нам стражник, тот самый, помятый и несущий касерным перегаром, отбросил свою алебарду, рванулся вперед, и сбил Реждинальда с ног. Герцог Ларак тяжело плюхнулся в пыль, следом кувыркнулся его обидчик. Я сгреб Айрис себе за спину и схватился за шпагу. В этот миг раздался выстрел. Грохоча колесами по булыжникам мостовой, мимо нас пронеслась запряженная шестеркой лошадей черная карета, я успел заметить в боковом окошке человека с ярко-рыжей шевелюрой и огромной черной бородой. В руке он сжимал еще дымящийся пистолет, глаза под насупленными бровями презрительно щурились, лицо было перекошено от досады на испорченный выстрел. Колымага полетела прямо в ворота, стражники и прохожие бросились в рассыпную из-под копыт. Кто-то закричал, двое караульных разрядили вслед карете мушкеты, но без всякого толку. В довершении всего, в какую то светлую голову пришла мысль обрушить вниз превратную кованную решетку, надежно отрезав бородатого стрелка от возможных преследователей. Я посмотрел на своих друзей. Реджинальд сидел в пыли, слегка пришибленный, но целый и словно рыба на суше открывал и закрывал рот. Айрис кинулась к мужу, потом гневно сжала кулачки и повернулась к стражнику. «Стражник» легко вскочил на ноги, стянул с себя шлем. По плечам разметалась грива черных волос. Айрис ойкнула. Я облегченно вздохнул – похоже морской воздух и впрямь творит чудеса – но никаких намеков на приступ я не заметил.
Реджинальд наконец достаточно собрался с духом чтобы изумленно вымолвить:
- Эр Рокэ, вы? –что… что это значит?
- Вы хотите знать, что это значит? – Рокэ прищурился – Как я и предполагал, преследующие ваш род демонические свиньи совсем распоясались – средь бела дня разъезжают в каретах по Олларии и палят из дриксенских стволов!
...Как ни странно, но происшествие у городских ворот и известие о возможной угрозе ему и его близким помогла Реждинальду легче перенести печальную новость о кончине его батюшки. Уже после обеда он был в состоянии довольно внятно объяснить, что никогда не слышал о Вепре Окделлов и семейном проклятии, и решительно затруднился назвать хотя бы одного человека, способного умышлять против него недоброе. Айрис о Вепре Окделлов тоже ничего не знала, но настроена была весьма решительно. Если бы это исчадие Заката встретило дочь Эгмонта на узкой дороже, уверен - исчадию не поздоровилось бы. На вопрос о злоумышленниках Айрис ответила, что после того как почти год назад таинственным образом исчезла вдовствующая герцогиня Мирабелла, желать им зла некому, кроме разве что Сами-знаете-кого, впрочем ему, как мстительно заметила девушка, есть чем заняться и о чем подумать и без них, а в то что он имеет отношение к демонической свинье Айрис не верила. Как она выразилась: –«Потому что свинья свинье – рознь!»
Мы сидели за столом, накрытом с присущими Ворону роскошью и изяществом, и ужинали в узком кругу, отпустив слуг, кроме доверенного домоправителя, обсуждая наши дальнейшие действия. Вернее ужинали Айрис, Рокэ и я, Наль героически боролся с тарелкой, полной комковатой массы самого постного вида, живо напомнившей мне страдания в приюте Эсперадора, который находился в городе Агарисе.
- А что это герцог Ларак ничего не ест? – поинтересовался Алва, приподняв бровь.
Реджинальд шумно вздохнул и был вознагражден гневным взглядом юной супруги.
- Это - Надорская овсянка – ответила за мужа Айрис, почему-то обидевшись.
- Мистер Хуансон, у меня в доме подают на ужин надорскую овсянку? – вопросил Ворон тоном, не предвещающим нечего хорошего.
- Я привезла ее с собой и попросила приготовить. У Реджинальда плохое пищеварение и лишний вес. Мы худеем – Воинственно заявила Айрис и положила себе в тарелку вторую порцию энсаимадас
Наль с тоской посмотрел на паэлью и горы альмехас и навахос, согласно покивал головой и снова украдкой вздохнул.
Рокэ покачал головой и приказал разлить вина.
-Герцог Алва, и что вы нам посоветуете со всем этим делать? - робко промямлил герцог Ларак
- Хмм… сначала скажите мне, Реджинальд, сапоги у вас в дороге не пропадали? -спросил Ворон
- Нет…
- А писем, со словами, вырезанными скажем из эсператии, вы не получали?
- Нет, а что должен был? – Реджинальд оглянулся на меня, на его круглом лице читалось недоумение. Я признаться тоже ничего не понимал. Все-таки эти гении мыслят путями, недоступными простым смертным.
- Да, так, мало ли – неопределенно пробормотал Рокэ, думая явно о чем-то своем – вот что вам нужно предпринять. Реждинальд, поезжайте домой. Но одним вам возвращаться не следует, вам нужен человек способный в случае необходимости защитить вас от любой угрозы. Эпинэ, у вас нет желания немного погостить в Надоре?
Все присутствующие, за исключением невозмутимого как кот, Хуана обернулись на меня.
- Но согласится ли Робер уделить нам время и разделить опасность? – Наль смотрел на меня едва ли не умоляющее.
- Собственно, пока не начнется какая-нибудь война, и меня не призовут на службу – я совершенно свободен и с радостью погощу у вас -сказал я и таже был вознагражден выразительным женским взглядом, на этот раз благодарным
-Это же замечательно! – искренне улыбнулась Айрис – Робер, ты так добр к нам! С тобой нам никто не страшен! Но… было бы еще лучше, если бы и вы Рокэ, согласились погостить у нас…
- К сожалению, неотложные дела требуют моего присутствия в столице – ответил Рокэ быстро, словно не он еще несколько дней назад жаловался на смертную скуку - Но не печальтесь – герцог Эпинэ будет вам надежным защитником, а мне – глазами и ушами.
Пока Наль рассыпался в еще ничем не заслуженных благодарностях в мой адрес, Рокэ встал и подошел ко мне.
- Робер, я на вас надеюсь. С присущими вам проницательностью и знанием темный стороны человеческой натуры вы непременно разгадаете эту загадку. А я буду оказывать вам всяческую помощь, если вы будете присылать мне подробнейшие отчеты обо всем, что вы увидите, услышите и узнаете. Завтра с утра я дам вам несколько советов. Но главное - приглядывайте за Реджинальдом, и не позволяйте ему покидать замок в ночное время – это может быть опасно.
Я молча кивнул, пожал Рокэ руку и отправился собирать вещи…
-
.Надор встретил нас холодом, низкими серыми тучами и постоянным дождем. И в Олларии лето в этом году выдалось необычайно холодное; в Надоре уже во всю правила стылая и сырая осень. Забегаю вперед скажу, что за все время моего пребывания в Надоре,дождь прекращался на считанные часы. Усталые лошади медленно влекли нашу застревающую в грязи карету мимо заросших соснами холмов, сзади следовали несколько всадников соправождения, один из которых вел на поводу Дракко, а я расспрашивал Наля и мэтра Хелльбаха о соседях, обитающих неподалеку от Надорского замка. Мне удалось узнать, что Эйвон Ларак вел достаточно уединенный образ жизни, и общался только с двумя соседями. Со старым графом Карлионом, - по необходимости, поскольку последний был известен на всю округу склочным характером и пристрастием к тяжбам и поэтому постоянно скандалил то по поводу принадлежности пастбищ и лесов, лежащих между Окделлом и Карлионом, то по поводу общественных сервитутов. Со вторым соседом, владельцем Рикман-хаус, эром Рикманом покойный герцог напротив находился в теплых дружеских отношениях. По словам моих попутчиков это был человек очень приятный и многое повидавший, несмотря на некоторую внешнюю мрачность. Он поселился в Надоре не так давно, однако быстро заслужил уважение всей округи. К тому же он являлся обладателем практического склада ума, и не смотря на знатное происхождение замечательно разбирался во множестве вопросов, в том числе в управлении манорами и торговле. Благодаря его блестящим советам, за какие то полгода Надорские владения Окделлов а теперь Лараков прежде прозябавшие в упадке и нищете начали приносить неожиданно большую прибыль, которую удавалось весьма выгодно вкладывать. Скоро Надор должен был превратиться в весьма зажиточное и богатое герцогство. Герцог Ларак начал ремонт замка, поскольку считал своим долгом сохранить его в целости для потомков и одновременно приступил к расчистке места для нового дворца, удобного, просторного и светлого. Одновременно герцог и эр Рикман совместными усилиями начали возводить первый в Надоре детский приют.
Когда мы подъезжали к Окделлу, нашу карету остановили конные солдаты и молодой кавалерийский офицер потребовал наши подорожные. Я представился и в свою очередь спросил что происходит.
- На всех дорогах разъезды, господин генерал, - доложил теньент, отдав мне честь – третий день ищут опасного преступника, сбежавшего с королевской каторги. Сам губернатор обещал за него, живого или мертвого награду в сто таллов. Его зовут Ричард Окделл, вот его портрет…
Айрис, сидевшая рялдом со мной, протянула руку и выдрала у офицера бумагу, на которой было изображено прекрасно знакомое всем нам лицо.
- Если вы его поймаете, я добавлю еще двести! – тут же выпалила герцогиня.
Как и ранее, гнев только делал ее красивее, вот и теньент глянул на двушку с неприкрытым восхищением, браво подкрутил усы и клятвенно заверил, что сделает все возможное и невозможное, после чего разъезд направился в сторону Карлиона, а мы продолжили свой путь. Как только солдаты скрылись подал голос Реджинальд:
- Айрис…
- Что, Айрис? Чтоб он упал со скалы и стукнулся своей пустой головой, твой Дикон! Подожди, вот он еще притащится в наш замок! Если уже не притащился! Ну ничего, я сама его отволоку туда, где ему самое место, дряни неблагодарной!
- Он же твой брат…
- У меня нет брата! Мой брат умер!
Супруги сорились всю дорогу до Надора. Айрис бушевала, Наль отвечал ей с его обычной виноватой мягкостью, за которой я с удивлением обнаружил спокойную, уверенную твердость. Поразмыслив, я предпочел ссоре слякоть и продолжил путь верхом. Наконец мы миновали Окделл, пересекли бурный по причине постоянных дождей Над и поехали по знаменитой Надорской аллее. С момента моего прошлого визита тут произошли значительные перемены: Дорога была расчищена, и выглядела гораздо более наезженной. Да и старый замок на горе разительно изменился и похорошел: стены и башни несли следы свежей починки, полуразрушенный западный флигель укрылся лесами, на которых суетились многочисленные рабочие, появились новый подъемный мост и изящная кованная решетка над воротами. Воинственно дыбились новенькие стальные вепри на флюгерах башен. А напротив замка, еще большее число людей расчищала отвоеванную с помощью пороха у горы площадку, на которой должен был быть построен новый дом хозяев Надора. Наша маленькая кавалькада проехала через распахнутые ворота и остановилось во дворе. Старый привратник, щеголяя новой ливреей, подслеповато щурясь, выскочил из привратницкой и всплеснул руками. Со всех сторон сбегались слуги, чтобы поприветствовать вернувшихся господ. После теплых приветствий, из которых стало понятно, что в своих хозяевах прочие обитатели замка по прежнему души не чают, каждый из нас предпочел заняться наиболее важными для него делами.
Реджинальд узнал, что его матушка, вдовствующая герцогиня Аурелия уехала в паломничество по церквям и монастырям, дабы помолиться за упокой души ее супруга, и ее возвращения ожидали не ранее, чем через месяц, после чего направился на могилу отца.
Весь последующий день он прибывал в глубоком унынии и слегка ожил лишь во время обеда и то ненадолго: лишь до той поры, пока поставивший передним тарелку слуга не провозгласил:
- Овсянка, эр!
Вечером, несмотря на скорбь, Наль все же начал принимать доклады у многочисленных слуг, а также послал письмо в Ркиман-Хаус, с просьбой о встрече с ее хозяином. Реджинальд рассчитывал, что эр Рикман быстро введет его в курс всех дел.
Айрис, у которой слова никогда не расходились с делами, умчалась разыскивать беглого каторжанина, которого могли прятать слуги и заодно обещать всевозможные громы и молнии любому, кто посмеет оказать ему помощь.
Я же немедленно приступил к своим непростым обязанностям, благо Рокэ дал мне подробные распоряжения. Первым делом я выяснил, что в замке находиться очень большое количесвто людей. К старым слугам добавились новые, кроме того, здесь разместили многочисленных каменьщиков, плотников и кровельщиков, занятых на работах по ремонту замка и строительству нового господсткого дома, а также приюта для сирот. Когда же я начал расспросы о Вепре Окделлов, выяснилось что слуги знают о таинственном чудовище гораздо больше чем хозяева. Вот уже несколько месяцов вся округа только и судачила об этой твари. Многие слышали страшное и громкое не то рычание, не то хрюканье, доносящееся из холмов. Многие клялись, что видели чудовище своими глазами, правда мельком, издали: они говорили что тварь была огромной и передвигалась очень быстро, гигантскими прыжками. В доказательство ее существования на встречу со мной привели мальчишку-пастушка из соседней деревушки. Месяц назад он выгнал овец на ночной выпас, а на следующее утро стадо разбрелось по округе, самого же паренька, насмерть перепуганным, сняли с самого высокого дерева. К несчастью мальчишка был не слишком сообразительный, к тому же он сильно заикался – то ли от рождения, то ли после встречи со страшным вепрем. Из его путанного рассказа я понял, что ночью он видел свинью которая светилась в темноте, прыгала «в-в-в-ыше к-к-к-рыши» страшно хрюкала, хохотала человеческим голосом и наверняка собиралось его сожрать. Паренек делал большие глаза, трясся и клялся Создателем что не врет. Я отпустил мальчишку, наградив его парой суанов. Впрочем, ему повезло, а в одной из окрестных деревень бесследно пропала шестилетняя девочка, которую не нашли даже с собаками, после чего местные жители обвинили в ее исчезновении Окделлского Вепря. Женщины перестали отпускать детей на улицу по вечерам, и только самые отчаянные или очень пьяные люди рисковали ходить в одиночку в холмы по ночам.
Наконец еще большее количество очевидцев утверждало, что постоянно натыкаются на свежие следы этого чудовища. Капитан Рут любезно согласился отвести меня в холмы и показать эти следы. И в самом деле, то, что я увидел было весьма странно: четыре огромных следа сдвоенных копыт, два задних отпечатка, значительно глубже двух передних, следующие четыре следа на расстоянии двадцати шагов, еще и еще, а после этого таинственный зверь словно растворился в воздухе, потому что как мы не искали, больше следов мы не нашли.
- И так все время – проворчал старый служака – не понять, куда оно девается или откуда приходит. Наверняка прямиком из Заката, помяните мое слово.
Поздним вечером, сильно усталый, я согласно инструкциям, данным мне Алвой поднялся в покои герцога Эйвона и тщательно их осмотрел. Сначала я не обнаружил нечего необычного. Онако потом решил поворошить угли в камине. И тут мне повезло, на каминной решетки я обнаружил обугленный обрывок бумаг, на котором я успел разобрать несколько слов, написанных женской рукой:
…если я вам хоть сколько-нибудь дорога, прошу вас встретиться со мной сегодня в полночь на перекрестке, ведущем к месту нашего первого свидания.
Ваша Л.
Неслыханная удача! Теперь я понял, зачем старый герцог Эйвон отправился в Надорскую аллею, где его настигла смерть. К сожалению, бумага рассыпалась пеплом прямо у меня в ладонях. Я нашел мэтра Хелльбахи и потребовал объяснений: почему мне не сказали, что герцог переписывался с женщиной? Лекарь довольно долго мялся и делал вид что не понимает, о чем я говорю, но в конце концов, не выдержал моего натиска и сконфуженно признался в том, что у герцога действительно была романтическая связь с некоей вдовой, которая поселилась и проживает в одной из гостиниц Окделла.
На следующий день я отправился на ее поиски. Я быстро отыскал ее жилище и к моему удивлению оказалось... что я прекрасно знаком с этой порядочной и достойной женщиной,которая как раз собирала свои вещи, чтобы покинуть Надор навсегда.
Позвольте мне пощадить ее чувства и не пересказывать в подробностях нашего разговора.
Скажу лишь, что они с герцогом горячо любили друг друга, и эр Эйвон даже намеревался бежать с ней в дальние страны. Однако, когда на него свалилось бремя ответственности за владения Окделлов, старый рыцарь посчитал, что не в праве распоряжаться своей судьбой, по крайней мере до той поры, пока не приведет дела в порядок и не передаст имение сыну.
Она также поклялась, что не писала злосчастной записки.
- Кто написал письмо, тот и Эйвона убил – сказала она мне, со свойственной ей проницательностью - Найдите его, сударь Эпинэ, пообещайте что найдете, хотя бы ради меня…
Разве я мог ей отказать…
...Отправив Рокэ мое первое письмо, к концу которого я приписал обстоятельства встречи с Л., я возвращался обратно в замок. Мне необходимо было как следует поразмыслить, и я шел пешком, ведя Дракко за собой на поводу. Неожиданно меня вырвали из задумчивости, громко окликнув:
- Здравствуйте, эр Эпинэ!
Я резко обернулся. Меня догонял незнакомец лет сорока-пятидесяти на вид. Бледное слегка полноватое лицо, крючковатый нос, тонкие надменные губы, длинные черные волосы спутанными прядями падающие на холодные настороженные глаза.
Человек был одет в черный камзол и черный же плащ, и высокие сапоги. Через плечо весела сумка, из которой выглядывали стебли и листья различных растений.
- Простите, не имею чести знать ваше имя, и не имею понятия, откуда вы знаете мое?
- О, В наших краях новости разносятся быстро – человек изобразил любезную улыбку - Мне показал вас мэтр Хелльбах, мы сидели сегодня в харчевне и обсуждали новости, а вы прошли мимо нас. А теперь я увидел, что вы возвращаетесь, и решился окликнуть. А сам Великий и Ужасный Первый Маршал не почтил наши края своей персоной?
- Если вы имеете в виду Рокэ Алву, то нет - сухо ответил я – Но я все еще не знаю, с кем я говорю.
- Рикман, эр Рикман из Рикман-хаус – представился незнакомец – Жаль что я так и не увижу человека, спасшего Талиг от неисчислимых бедствий. Прошу простить мою назойливость. В этой глуши мы все люди простые, если не считать конечно эра Карлиона.
- В таком случае, рад знакомству – я пожал протянутую мне руку. А вы прогуливаетесь, тут в холмах?
-Я алхимик, сударь, алхимик-гербалист. Вот – эр Рикман похлопал ладонью по сумке - Сегодня собрал славный улов. В Надоре произрастает более трехсот видов разнообразных растений, пригодных для получения различных веществ, из которых сорок четыре попросту уникальны. Например, здесь совершенно потрясающая манионика. Я приготовляю из нее замечательную настойку от прыщей. Вам случайно не нужна?
- Спасибо, как-то без надобности…
- Жаль.
- Вы хорошо знаете Надор…
- Да, я надорец и горжусь этим – кивнул Рикман - Приезжайте сюда через пару лет, и вы увидите как без этих дураков Окделлов, Надор превратиться в цветущую преуспевающую провинцию, и талигойцы будут стремиться поселиться здесь а не удрать на юг при первой же возможности.
-Я слышал, что вы много трудитесь во имя этой благой цели – заметил я.
- По мере моих скромных сил я помогал герцогу Лараку, нашему предводителю и моему близкому другу. Его кончина - это такая утрата для всех нас! Помимо того, что герцог Эйвон был замечательным, добрым и великодушным человеком и настоящим рыцарем, каких в Талиге теперь и с мытарем не сыщешь, именно его деятельность на благо всего Надора и позволяла надеется на то, что наша провинция встанет рано или поздно вровень с остальными. Ах, если бы Ларак-старший меньше увлекался сверхъестественным и берег свое здоровье! Я ведь предупреждал…Надеюсь что его сын продолжит начинания отца.
- Реджинальд весьма достойный молодой человек. Я слышал, вы строите детский приют?
- Да, это моя идея, а герцог Эйвон с присущей ему щедростью поддержал ее. Собственно именно его должны будут благодарить несчастные сиротки. Он предоставил большую сумму денег, необходимых на строительство и участок земли, а я взял на себя руководство строительством, а когда наш приют будет окончен, буду нести бремя руководства этим создателеугодным заведением.
- Наверно вы любите детей?
- Да я просто обожаю этих маленьких вертлявых надоедливых созданий – обожания в голосе Рикмана было маловато. Видимо он скрывал свою любовь к детям за природной мрачностью и напускной вежливой холодностью – Больше них, и моих алхимических опытов, я люблю только делопроизводство - отчеты, приходные и расходные книги, закладные и векселя. Если бы вы знали молодой человек, как я когда-то вел дела! С какой аккуратностью, и я не побоюсь этого слова, мастерством! Управлять денежными потоками, дирижировать их ходом как дирижер руководит музыкантами, следить как они направляются в твой… в общем, на благие дела – с этим чувством ничто не сравниться!
- А вы не чужды поэзии, эр Рикман – я слегка удивился такому напору - А чем вы управляли?
- А? Одним крупным торговым домом, дела которого я воспринимал настолько близко к сердцу, что считал его практически своим детищем. К несчастью у меня нашлись завистники…-эр Рикман снова помрачнел – и мне пришлось перебраться сюда и посветить себя алхимической науке. Впрочем, не будем о грустном.
- Боюсь, мне придется спросить вас о еще одном не слишком приятном предмете. Что вы думаете о Вепре Окделлов?
- Это вымысел невежественных крестьян – тут же с уверенностью ответил Рикман - Артефакт, так сказать. Эр Эпинэ, я человек практический, с научным складом ума... я пытался объяснить моему другу Эйвону, что он слишком близко к сердцу принимает суеверия старины. Увы.
- Да, но вся округа только о нем и говорит.
- Многие люди слишком легко верят в подобные небылицы. Еще год назад об этой легенде никто и слухом не слыхивал. Теперь, особенно после смерти герцога, гуляет множество слухов. Я считаю, что пройдет время и об этом таинственном вепре все снова забудут.
- А многие люди утверждают что видели...
- Нечто светящееся и очень быстрое? Я полагаю вероятность встречи растет с ним после каждой следующей кружки с элем.
- А как вы объясните огромные следы, которые я видел вчера своими глазами?
- В Надоре еще можно встретить диких вепрей. Среди них встречаются довольно крупные экземпляры. Может быть, даже реликтовые.
- Может быть, только эти следы возникают неоткуда и никуда не ведут.
- Возможно их смывает дождем, возможно дело в том, что почва здесь перемежается со скальными породами – алхимик пожал плечами.
- А как же звуки, которые напоминают страшное хрюканье? Последнее время их слышали очень многие.
- Вы слышали, как кричит надод? – спросил эр Рикман.
- Кто? - не понял я.
- Такая надорская птица – надод. Не летает и гадит, где живет. Ее вопли в холмах разносятся довольно далеко…О простите, - Рикман оборвал себя на полуслове - кажется, я заметил замечательного представителя семейства Надориум Карахнеа. Даже в здешних краях это редкость, пойду срежу, пока до нее не добралась какая-нибудь свинья… Надеюсь увидеть вас вместе с нашим другом Реджинальдом в Рикман-Хаус. Да, будьте осторожны, в холмах скрывается беглый преступник, мало ли что может произойти…До свидания, эр Эпинэ!
- До свиданья, сударь.
Я проводил взглядом ученого, который вскарабкался на холм, срезал какой-то чахлый кустик, торжествующе помахал мне рукой и скрылся в низине…
В течение следующих нескольких дней более не произошло ничего необычного. С эром Рикманом я не встречался, зато Реджинальд стал в его доме частым гостем. Солдаты все так же искали беглого каторжника, который словно сквозь землю провалился, а я ждал, когда наш таинственный враг нанесет свой следующий удар, и надеялся, что окажусь к этому готов.
...В самую глухую полночь я стоял в темной и пыльной нише, скрытый от посторонних глаз старой шпалерой и прислушивался к звуку шагов. Сначала пустой коридор ведущий к лестнице на старую Герцогскую башню замка осветился тусклым, неровным светом свечи, затем мимо меня прокрался человек, безуспешно стараясь не стучать сапогами по старым каменным плитам. Я подождал когда он удалился на десять шагов, потом аккуратно выглянул из-за шпалеры. Незнакомец, которым оказался капитан Рут добрался до лестницы и начал подниматься вверх. Только я решил покинуть свое убежище и посмотреть, куда отправился бравый вояка, из противоположного конца коридора снова показался свет, а еще я услышал отчетливое пыхтение. Я поспешно нырнул в укрытие.
На этот раз прикрывая свечу пухлой ладонью мимо меня проследовал хозяин замка. Видимо Реджинальду тоже стало любопытно, кто из его домочадцев нарушает ночной покой. Я нахмурился – ведь именно начальник стражи «обнаружил» тело старого Ларака, и если он злоумышленник, Налю может не поздоровиться. Выждав пару мгновений, я направился следом. Втроем мы подымались по старой узкой винтовой лестнице – и я слышал стук сапог капитана и тяжелое дыхание Реджинальда. К счастью, старый воин был туговат на ухо, и наверняка нас не слышал. Наконец, я поднялся в верхнюю комнату, и мне открылась следующая картина: в глубине помещения, у окошка, спиной ко мне стоял капитан Рут и медленно водил свечой туда-сюда явно подавая некие знаки. В другой руке у капитана была туго набитая сумка. Реджинальд стоял в центре комнаты и растеряно наблюдал за манипуляциями капитана. Помимо свечи, Наль был вооружен старым мешком –замечательное оружие чтобы в случае чего отбиваться от старого воина.
Я неодобрительно покачал головой и пошел вдоль стены, стараясь оставаться в тени, так чтобы оказаться между герцогом и капитаном.
- Что вы все тут делаете? – раздался звонкий, громкий и очень решительный женский голос.
Реджинальд охнул. Капитан рут выронил сумку – она ударилась о каменный пол, в ней что-то разбилось. В дверях стояла Айрис, уперев руки в бока, как это делала ее бывшая дуэнья. Из-за ее спины испуганно выглядывала ее молочная сестра и горничная, Дейзи.
- Дорогая, я услышал кто-то ходит и решил посмотреть. Поднимаюсь и вижу - Капитан Рут всего лишь светит в окошко, так что ничего страшного… Как, Робер и вы здесь? – Реджинальд наконец меня заметил.
- Я прошел по вашим следам – признался я.
- Значит, светил в окошко – Айрис подошла к старому слуге – А зачем?
- Я… я проверял, заперты ли окна – буркнул капитан, смутившись.
- В этой башне? – протянула Айрис нарочито задумчиво - Капитан Рут, тут нет и никогда не было ни рам, ни стекол и нечего здесь закрывать!
Рут побагровел. Врать старый вояка не умел.
- Признавайся, ты умышлял против моего мужа?! – Айрис сверкнула глазами, словно Закатная Тварь – отвечай?
Капитан вытянулся по стойке смирно и молчал. Мне было его искренне жаль.
- Джон Рут! Ваши предки пять поколений служили верой и правдой моим предкам и вот так вы отблагодарили нас за все? Что вы скажите вашему герцогу, как вы посмотрите ему в глаза?
- Я не умышлял нечего дурного – выдавил капитан - Больше я ничего не скажу.
- Ах так, тогда – вы уволены! Собирайте ваши вещи и уходите!
- Эреа Айрис! Не делайте этого, дядюшка Джон ни в чем не виноват! – подала от дверей голос Дэйзи. Становилось все более жарко и все интереснее. – Не гоните его или гоните и меня тоже! Мы всего лишь хотели накормить нашего бедного мальчика…
Долгое мгновение Айрис стояла молча, потом закрыла глаза и глубоко вздохнула. Похоже, девочка была жутка испуганна за мужа. Впрочем, буря лишь слегка утихла, чтобы разразиться с новой силой.
-Вы же знаете, моя эреа, наш Ричард был такой чудный ребенок… Потом герцо… бывший герцог уехал в столицу и попал в дурную компанию, и словно бес вселился в нашего мальчика. Он разбил материнское сердце…
- В какую такую дурную компанию? – поинтересовалась Айрис мрачно. И про материнское сердце горничная тоже вспомнила зря.
- Я не то хотела сказать… - испуганно затараторила горничная - А чем дальше, тем хуже и хуже – вы говорите, от одного преступления к другому. Что его спасло от виселицы? Только милость божия…
- Не божья, а эра Рокэ! – рявкнула Айрис.
- Но для меня, эреа, он остается все тем же маленьким русоволосым мальчуганом, с которым я играла…мне его так жалко. Он там, в холмах –голодный, холодный, а вы запретили его пускать… Мы решили подать ему знак, и если он увидит и подойдет к замку, отнести ему одеяло и немного еды. Только и всего, уверяю вас. Мы не хотели ничего плохого!
- Он - сын Эгмонта… – добавил капитан Рут обреченно и развел руками.
- А то, что я - дочь Эгмонта вы забыли?! – Айрис топнула ножной и повернулась к мужу -
Герцог Реджинальд, а вы что молчите?!! Немедленно увольте этого старого изменника и эту юную предательницу! Дайте им денег, и пусть убираются отсюда! В Надоре не место заступникам за изменников и мерзавцев!
- Но Айри, разве это такое уж преступление? Он же твой брат…
- У меня нет брата! И капитана стражи тоже больше нет! И молочной сестры!
- Будь милосердной…
- И ты его защищаешь? – герцогиня наступала на мужа - После всего того, что он натворил?!! Может быть, и ты желаешь подобрать и обогреть эту дрянь?!
- Айрис – залепетал бедняга – ты понимаешь, Дикон, он… там же дождь и холод, а он голоден и даже не может разжечь костер– он может погибнуть, неужели мы…
-Наль, что у тебя в мешке? – металлу в голосе Айрис позавидовал бы сам Рокэ.
- А…что? Ничего… Реджинальд с испугом уставился на мешок, словно видел его в первый раз.
- Прошу вас, герцог, дайте сюда –Айрис выдрала мешок из рук супруга – если это то, что я думаю –у меня не будет брата, слуги, молочной сестры…и - зловещая пауза –…и любимого мужа…
Айрис рванула ткань, из мешка выглянул фельпский балахон с меховым воротником и посыпались сухари…
-И ты, Наль… - произнесла Айрис с горечью.
Реджинальд виновато развел руками, точь-в-точь, капитан Рут. В следующий миг в него прилетел мешок.
- Ну и целуйтесь со своим Диконом, - Айрис кажется, была готова заплакать - Может он всех вас в благодарность отравит или ножиком пырнет! Эр Робер, ну хоть вы им скажите!
Пока Айрис не обернулась, я поспешно спрятал за спину свою, так и не зажженную свечу, и сверток из старого камзола в который я завернул хлеб, сыр и копченую грудинку.
После краткого совещания заинтересованных сторон, было решено, что кормить и согревать беглого каторжника отправлюсь я, поскольку я твердо решил задать ему несколько вопросов. Я покинул замок через разобранный участок крепостной стены, с довольно большим мешком за плечами, и отправился в холмы, надеясь, что наши многочисленные сигналы не остались незамеченными. Облюбовав место у одной из скал, я поставил на землю мешок и фонарь, изобразил шумное отступление, а сам тихо обошел вокруг скалы и спрятался в тени, так чтобы мешок и фонарь были хорошо мне видны. Мои расчеты оказались верными, и спустя четверть часа в неровном свете чадящей лампы показался наш беглец, так что я смог хорошенько рассмотреть его. Выглядел юный Окделл измученным, больным и донельзя жалким. Из-под слипшегося грязного колтуна отросших волос лихорадочно блестели казавшиеся огромными на исхудавшем лице серые глаза. Темные круги под глазами, заострившиеся скулы, жалкое подобие бороды на впалых щеках и подбородке. Похожий на молнию шрам на лбу – след от пули Николя. К тому из носу у него текло, и он постоянно чихал, утираясь рукавом лохмотьев, называемых робой каторжанина. Юноша подошел к мешку, огляделся, но меня не заметил. Дрожащими пальцами рванул узлы, выхватил изнутри краюху хлеба и жадно впился в нее зубами. Сколько же он не ел, три дня, четыре, неделю? Я решил, что неприлично прятаться дальше и тихо кашлянул.
Дикон вздрогнул, выронил хлеб и уставился на меня. На мгновение мне показалось, что я увидел в его глазах радость, но он тут же скорчил надменную и обиженную мину и попытался изобразить «плененного, но не сломленного» героя из его любимых пьес.
- Давайте, зовите Олларских псов, хватайте, раз выследили – гордо, но не очень внятно произнес Ричард, проглотил все то, что запихнул в рот, поперхнулся и закашлялся.
- Ты подумал, что я мог привести с собой солдат? – тихо спросил я.
- Ничего я не подумал… - Ричард стрельнул глазами по сторонам и выдал себя с головой. Врать он так и не научился. Пару минут мы стояли в тишине, нарушаемой лишь шумом дождя и его бесконечными «апчхи», не глядя друг на друга.
- Когда мы виделись последний раз, ты кое-что у меня забыл, – сказал я и протянул владельцу старый, видавший виды кинжал с клеймом в виде поросенка рукоятью вперед, – Вот, возьми.
Ричард уставился на свои босые ноги, невольно прикоснулся к шраму на лбу – ему повезло что у Окделлов крепкие кости - так и не подняв глаз, протянул руку, забрал кинжал, пробормотал:
- Спасибо… - и добавил - эр Робер, ну зачем вы тогда так с нами… ведь все было так хорошо… Нет, я понимаю, вы наверно хотели как лучше, а получилось как всегда…
И опять «Я понимаю...» будь оно проклято.
- Ты так ничего не понял, Дикон – сказал я с грустью – даже после голода в столице, исповеди Эрнани, Гальтары, явления Ринальди и Лабиринта наконец.
- Все я понял… - Ричард по-прежнему старательно прятал от меня глаза, - «Гремит цепями истинная Честь, Порок пирует, торжествуя, чего вам боле…»
- Это Дидерих? – мне стало бы смешно, если бы не было так грустно.
- Дидерих – вздохнул Ричард, помялся, тихо спросил - Можно я поем?
- Конечно.
Ричард еще мгновение поколебался, потом запустил руку в мешок и начал есть, запихивая в рот кусок за куском и подбирая падающие крошки.
- Дикон, скажи мне, зачем ты убежал? – не говорить же ему, что в Олларии в моей комнате лежала бумага о его высочайшем помиловании, которая должна была вступить в силу через несколько месяцев. Добиться освобождения ранее я не смог – слишком многие считали, что юноше будет полезно годик обтесывать булыжники, а сам я думал, что юноше необходимо понести заслуженное наказание, чтобы с чистой совестью начать новую жизнь.
- Не место Человеку Чести рядом с каторжным мурлом. И не просите, я туда не вернусь.
- Если тебя поймают, будет хуже. А за тобой идет настоящая охота.
- Где им! Я тут каждый кустик, каждый камешек, каждую сосну знаю. В холмах можно спрятать сто человек и их и с собаками не найдешь. А еще тут полно пещер, где раньше жили древние люди, старые выработки…Вот отсижусь немного и уйду в Хексберг, сяду на корабль и уплыву в дальние страны из этого вашего... королевства зла.
- А может все-таки вернешься? Я обещаю - тебя не накажут.
- Дудки! Я, между прочим, политический. А меня и остальных патриотов бросили к грабителям, убийцам и прочим мерзавцам. Вы знаете, как они дерутся?! – Дика передернуло -Но лучше уж они чем эти подлые Лараки-собаки…
- Что ты сказал? – мне показалась, я ослышался.
- Лараки-собаки – Ричард посмотрел на меня с удивлением - А что? Я – настоящий Вепрь – а предатель Наль – жалкий Недосвин, только и знает что кудахтать и плясать под дудку этой бешенной кошки –моей бывшей сестры.
- Между прочим, сейчас ты ешь то, что послали тебе Наль и сестра. Из жалости.
- Между прочим, это все мое и принадлежит мне, а они просто воры! – присев на камень, Ричард продолжал энергично жевать.
- Смотри, не подавись… - бросил я холодно.
- С чего бы? – огрызнулся Ричард –они же не давяться.
Я смотрел на это нахальное и одновременно жалкое существо в которое превратился славный мальчишка и испытывал стыд, за то что в свое время не разглядел, не устерег, трижды не договорил, хотя и должен был… а теперь уже поздно.
Мне захотелось повенуться и уйти… но я остался. Я должен был вызнать, не имеет ли он отношения к таинственному Вепрю и угрожающей Ларакам опасности. Еще совсем недавно я и представить не мог, что несчастный юный оболтус может быть замешан в коварном преступлении. Но и раньше я многого не мог представить, за что и был сурово и справедливо наказан.
- Ричард, ты знаешь что-нибудь о Вепре Окделлов?
- Ты о нашем гербе?
- Нет, о чудовище из легенды.
- Раньше не слышал, зато на каторге последнее время о нем многие говорили. Один простолюдин даже видел и чуть с ума не сошел – его упекли в карцер. Только это не чудовище, это сама Высшая Справедливость! – горячо поправил меня бывший герцог Окделл -Уж она разберется как следует, и накажет кого попало!
- А ты не боишься попасть под копыта Справедливости, раз вы оба разгуливаете по холмам? –я старался держать себя в руках.
- А чего мне боятся? Я же Окделл, мне она ничего не сделает. Пусть всякие приддатели бояться. А-а-а – Дик хлопнул себя по лбу - понятно, что это они такие добренькие. Они же вепря испугались! А я то подумал, вруг у них совесть проснулось.
- Слушай, Окделл, а у тебя совесть есть? – не выдержал я - Или тебе будет приятно узнать, что чудовище из Заката сожрало твоих последних родственников?!
- Да?! А что же они… - Ричард возмущенно раскрыл рот, посмотрел мне в глаза и заткнулся. Мы снова молчали, весьма недовольные друг другом. В тот момент более всего я боялся, что Ричард улыбнется чужой улыбкой другого человека – моего бывшего друга и его последнего кумира - и начнет заверять меня в том, что его не так поняли, он ни на кого не держит зла и не потерпит таких ужасов. Но Ричард пялился в землю, молчал и только мрачно сопел. Просто упрямый дурак.
- Я же не вызывал этого Вепря – наконец пробурчал он почти виновато - Я тут ни причем. Вот пусть они откажутся от Надора и Вепрь наверное уйдет – а я их простю… тоо есть прощу. Мне даже Надора не надо – пусть только признают что я прав. –Дикон вздохнул -Я то их всех люблю, это они меня нет. Вот за это я их всех …апчхи!...и ненавижу. Надо было с мертвой девочкой уйти…
- С кем? – мне снова показалось, что я ослышался.
- С мертвой девочкой. Она не такая как все вы, она хотела со мной дружить. Она пришла забрать меня с собой к Ней, но я ей не подошел, потому что я слишком взрослый. Но она обещала вернуться!
Где-то в холмах неожиданно громко ухнула птица. Может быть филин, а может быть таинственный надорский надод. Дикон дернулся, ойкнул и вскочил на ноги
- Ты боишься …этой мертвой девочки? – Астрап, бедняга сходит с ума
- Да нет же! Ее я не боюсь! – Ричард начал нервно озираться по сторонам - И свиньи я не боюсь, хоть и рычит она – только между нами - очень страшно Я… - Ричард продолжил громким шепотом – я боюсь скал. Они больше не разговаривают со мной, каменные приддатели. Они замышляют недоброе. Но хуже всего - Черный Человек!
- Кто? – я ничего не понимал в этом бреду.
- Черный Человек, который живет в скалах и гуляет тут по ночам – терпеливо объяснил Дик - Он хочет свести меня с ума, но я не доставлю ему такой радости!
Дикон захихикал, и от его смешка мне стало совсем не по себе – Или и вовсе жаждет моей смерти.
- И что же он делает? – я спрашивал, а сам лихорадочно вспоминал, как следует разговаривать с сумасшедшими.
- Он поет мне о краях далеких…- пожаловался Дик с тоской, шмыгнул носом и вытер глаза ладонью - Или про Скалы и Ветер, ночами я слышу эту проклятую музыку, и тогда я схожу с ума! Мне кажется, что я все делал не так, что я потерял нечто очень важное, и мне хочется пойти и прыгнуть со скал, а они только этого и ждут. Но я то знаю, что я прав… Я всегда бываю прав!
- Ричард – я протянул руку – хватит этого безумия. Пойдем со мной.
Он сделал шаг вперед и почти коснулся моей руки, но всхлипнул, отвернулся и бросился прочь. Из-за холма долетел полный отчаяния и обиды крик:
- Это все дурацкие Четверо и дурацкий Лабиринт! А..а..апчхи!!! Не могут отличить, кто настоящий Ракан!!!
Я с трудом подавил в себе нахлынувшее желание поймать сына моего погибшего друга и пороть до просветления в пошатнувшемся рассудке. Это тоже надо было делать раньше. Юный Окделл продолжал разоряться в темноте:
- Я вам не жалкий никчемный дурак!!! Я - Человек Чести, Ума и Совести!!! А вы все – все! - грязные приддатели! Не надо мне вашей жалости! И прощения вашего не надо!!!
- Ты и есть скотина и дурак! – заорал я в гневе – И тебе больше всего на свете хочется, чтобы тебя простили, только ты боишься в этом признаться даже самому себе! Трус!
Ричард судорожно зарыдал (надо думать, это был гордый и надменный смех) и растворился в темной и слякотной Надорской ночи.
Я аккуратно завязал брошенный мешок, чтобы не промокла лежащая в нем одежда, и отправился обратно в замок, коря себя за то, что сорвался на больного полубезумного мальчишку. На душе было удивительно мерзко...
-
Весь следующий день я посвятил поездке в Окделл, а затем просто бродил по холмам, пытаясь привести мысли в порядок и разобраться во всей этой истории. Пока же я понимал, только то, что ничего не понимаю. Однако я надеялся, что у Алвы, которому я послал очередной отчет, намного больше ума, чем у вашего покорного слуги. Несколько раз я натыкался на все те же четыре отпечатка копыт, огромные размеры, задние отпечатки глубже передних. Неведомое создание словно передвигалось огромными прыжками, а потом попросту исчезало. Ни Мертвая Девочка, ни Черный Человек не пожелали попадаться мне на глаза. Я вернулся в замок уже затемно, в довольно мрачном расположении духа и попытался отыскать Реджинальда. Многочисленные слуги отвечали мне, что хозяин где-то тут, однако я никак не мог его найти. Сначала я не слишком волновался, однако чем больше продолжались мои поиски, тем сильнее мое сердце сжимал стальной обруч тревоги. Я поднялся к Айрис,которая объяснила мне, что Нал до обеда отправился в Рикман-Хаус, чтобы забрать эра Риикмана и осмотреть с ним строительнство. Она была уверена, что Реджинальд давно вернулся. Не на шутку встревоженные мы разделились, герцогиня еще раз обыскивать замок, я же собирался осмотреть хозяйственные помещения. Однако когда я спустился во двор, я почувствувал уверенность что мне нужно искать моего подопечного наружи, на дороге между змком и поместьем его соседа, при этом мне казалось что я уже опоздал. Я промчался через ворота и побежал среди темных холмов, освещая себе путь светом старого фонаря, и коря себя последними словами, за преступную беспечность.
Вдруг впереди мелькнул огонек. Я бросился туда и вскоре увидел герцога Ларака, целого и невредимого, который с фонарем на перевес семенил по тропинке от Рикман-Хаус к Надорскому Замку!
- Наль, почему ты бродишь тут один, в темноте?! Ты помнишь, что говорил об этом Алва!
И ты с ума сошел?! – закричал я.
- Робер, прости меня, я не должен был так поступать – зачастил Реждинальд виновато – Понимаешь, мы обсуждали с эром Рикманом дела, а потом разговорились про ведение делопроизводства, и я так заболтался, что совершенно потерял ход времени.
- Прости, но твоя болтливость могла стоить тебе жизни! – сурово отрезал я – И вообще, Наль, за последнюю неделю ты посетил Рикман-хаус четыре раза. Если ты так желаешь общества эра Рикмана, почему бы не приглашать его к себе?
- Эр Рикман большой домосед. А потом – Наль покраснел как ребенок – Видишь ли, у него такой замечательный повар…
- Прошу тебя, больше никаких поздних визитов, даже если тебе надоела овсянка! Иначе я немедленно возвращаюсь в Олларию – пригрозил я. Конечно, я никуда бы не поехал, но Реджинальду знать об этом было не обязательно – А теперь пойдем отсюда.
Я успел возблагодарить Астрапа, за то, что мои предчувствия меня обманули, и ничего не случилось. И тут из-за холмов донесся страшный жалобный вопль. Я выхватил пистолет, оглянулся на побледневшего Ларака, сунул ему в руки и мой фонарь. Кажется, мы подумали об одном и том же.
- Создатель… Там же Ричард! – выдохнул герцог. Я схватил его за камзол свободной рукой и как следует встряхнул.
- Немедленно возвращайся в замок, а я туда!
- Я с тобой! - Реждинальд отчаянно замотал головой.
- Ну же, я поклялся тебя защищать и с тобой туда не пойду – я подтолкнул его, одновременно пытаясь найти правильные слова - Не бойся за меня, это твое проклятие, не мое!
Более не мешкая, я бросился на голос – дикий, срывающийся, отчаянно зовущий на помощь. Пробежав двадцать шагов, я услышал за спиной топот и пыхтение. Лараки быват не менее упрямы чем Окделлы, только на свой лад!
Между тем крик повторился и стал удаляться, словно вопящий человек попытался бежать, потом мгновенно прервался. Несколько мгновений мы двигались в полной тишине и я уже решил – что бы не случилось, мы опоздали и наши усилия окажутся тщетными, но в этот миг из-за холмов донеслись выстрел и страшный, нечеловеческий рев, от которого как говориться кровь застыла у меня в жилах. Но поскольку на подобные пустяки я давно отвык обращать внимание, я продолжал бежать вперед, а за мной упрямо трусил Реджинальд. Через несколько минут, которые показались часами мы выбежали в ложбинку меж двух холмов. Неожиданно проглянувшая через черную вуаль облаков луна осветила в стороне мрачные скалы и сосновую рощу на противоположной стороне ложбины. Нашим глазам открылась страшная картина: На земле лежал недвижимый человек в темном нелепом балахоне, а вокруг него даже в тусклом свете фонаря были хорошо различимы следы огромных сдвоенных копыт...
Я склонился над телом. На земле покоился злосчастный Ричард Окделл. Он лежал на спине, запрокинув голову, лицо было застывшим словно восковая маска олицетворяющая отчаяние, широко распахнутые глаза слепо смотрели в ночное небо. Его кожа была неестественно белого цвета – белее снега или писчей бумаги. Кисть правой руки словно сжимала что-то, однако в ней ничего не было. Не было также видимых ран Я заметил, что надетый Ричардом для тепла под балахон камзол расстегнут, а воротник рубахи разрезан чем то острым. Я прикоснулся рукой к его шее, пытаясь нащупать биение тока крови. И я поразился насколько он холоден, однако все же он был жив, и даже сумел приподнять голову в ответ на мое прикосновение.
- Монсеньор… - чуть слышно прошептал Ричард синими губами и обессилев, упал на камни замертво.
Я поднял голову и вдруг разглядел на скалах темную высокую фигуру, молчаливо смотрящую на нас, через миг тучи снова закрыли ночное светило и таиственного незнакомца скрыло покрывало тьмы. Я моргнул.
- Наль, ты видел? Но Реджинальду было не до того.
- Он умер, умер! Робер, на его месте должен был быть я! – возопил кузен злосчастной жертвы, чуть ли ни рыдая.
- Успокойся Наль, он не умер, а всего лишь без сознания, а нам надо подумать, что с ним делать. Айрис наверняка уже перевернула весь замок и ждет нашего возвращения. Боюсь, проскользнуть в замок незамеченными нам не удастся.
- Айрис не откажет в приюте умирающему – проговорил Наль без особой надежды в голосе.
- Я тоже так думаю – сказал я вполне серьезно – Но лучше ее сначала подготовить. В замке полно чужих ушей, а от нашей Айрис иногда бывает слишком много шума. В общем, нам нужно время, но боюсь, у Ричарда его как раз и нет…
Пока мы стояли в нерешительности, послышались быстрые шаги, и мы увидели Айрис Ларак в полной боевой готовности, вооруженную фонарем и тоненьким хлыстиком. Несносная девчонка!
- Герцогиня Айрис, -взорвался я, не в силах терпеть этот заговор Лараков против моего душевного спокойствия – А вы что делаете ночью одна в холмах? Куда смотрит капитан Рут?
- Капитан Рут проверяет Скалу Окделлов – соизволила объяснить герцогиня, - А я увидела свет с башни и отправилась сюда. Между прочим, я - урожденная Окделл, и мне не пристало бояться всяких свиней!
Айрис тут же принялась осыпать нас вопросами, не давая вставить не слова:
- Что тут происходит? Куда вы пропали? Как вы могли пойти ночью в холмы? Реджинальд Ларак, с вами мы еще поговорим дома! – вдруг она осеклась - Кто это?
- Айри, Это Дик… - трагически прошептал Наль.
- Он…он жив? – Айрис нахмурившись, рассматривала мертвенно бледное лицо брата.
- Жив – ответил я – но едва-едва.
Айрис склонилось над распростертым на земле телом Ричарда, а Реджинальд и я стояли и пытались подобрать такие слова о необходимости предоставить бедному каторжнику приют, чтобы после них не оказаться рядом с ним
- Что стоим, чего ждем?! – спросила Айрис, и добавила со свойственной ей решимостью – Берите его, и несите в замок. Не бросать же его здесь, под дождем, раз он даже окочуриться толком не может…
Мы переложили едва живого юношу на плащ его кузена и потащили к замку. Айрис шла впереди и несла два фонаря, освещая нам путь, третий нам пришлось бросить в холмах. Пять минут спустя я оглянулся и заметил, что сзади нас быстро нагоняет владелец еще одного осветительного прибора. Мы опустили свою ношу в кусты и поспешно загородили собою, причем Реджинальд преуспел в этом несколько больше, чем я. Одновременно, прежде чем я успел ее остановить, Айрис храбро направилась вперед, навстречу приближающемуся человеку.
- Кто здесь? – громко спросила она.
Мы услышали холодный голос, принадлежащий владельцу Рикман-хаус
- Я услышал крики и немедленно бросился сюда – действительно, эр Рикман, с фонарем в одной руке и ради разнообразия, с тяжелой тростью в другой - Скорблю вместе с вами.
- О чем скорбим? – поинтересовалось Айрис не менее холодно.
- О вашем несчастном муже. Это ведь он кричал?
Мы вышли вперед, на свет. Мне показалось, или в его холодных глазах, глядящих из-под свисающих черных мокрых от дождя локонов в самом деле мелькнуло разочарование?
- Эр Ларак, эр Робер… похоже к счастью мои подозрения оказались беспочвенными. О, я вижу кого-то еще?
- Никого там нет – заявила Айрис –А вам какое дело?
- Это беглый каторжник – пояснил я устало - Мертвый. Похоже, он сошел с ума от одиночества, упал со скалы и сломал себе шею.
- Какая жалось… - протянул Рикман. Жалости в холодном голосе не было ни на суан – Кажется, он приходился вам родственником? Он пытался разглядеть нашу ношу, однако я довольно бесцеремонно оттер алхимика энтузиаста в сторону.
- Мы отнесем его в замок и по решению родственников похороним в семейном склепе.
- Я могу вам помочь? – осведомился алхимик.
- Спасибо, эр, но мы справимся сами. До замка уже недалеко – ответил Наль. Рикман сдержанно поклонился.
- В таком случае, я удаляюсь, доброй вам ночи. –не ожидая ответа, эр Рикман повернулся и отправился в сторону своей усадьбы.
- Не нравится мне этот ваш эр – заявила Айрис, как только свет его фонаря пропал из виду - скользкий, как уж. Кого-то он мне напоминает, противного до не возможности! Только вспомнить не могу кого…
Мы подняли наши импровизированные носилки и без всяких происшествий достигли замка.
...Прошла ночь, затем день, а затем еще одна ночь. Айрис со свойственной ей решимостью все взяла в свои руки. Мы пронесли Ричарда в замок через пролом в стене, пока она отвлекала привратника у ворот и разгоняла слуг. Блудного брата разместили в его собственной старой комнате. В тайну его присутствия в замке помимо участников ночных событий были посвящены только мэтр Хелльбах, капитан Рут и Дэйзи, с которых взяли страшную клятву хранить молчание. Скорее всего, и остальные старые слуги не выдали бы властям сына Эгмонта, но в замке было слишком много новых людей, а сто таллов достаточно крупная сумма, чтобы испытывать их верность. И вот, мы по очереди дежурили у кровати больного. Бедный Ричард! Глядя на недужного, мэтр Хелльбах только разводил руками.
Страшный жар сменялся диким ознобом, а когда юноша всплывал из пучин забытья, становилось еще хуже – Ричард начинал вести себя словно крыса, и это было по настоящему страшно. Сумасшествие сменялось бредом. Ричард жаловался кому-то невидимому на то, что Скалы не простили клятвопреступника и не желают с ним разговаривать, Святой Алан от него отказался, а свиньи обнаглели настолько, что своих не узнают, потом он начинал звать монсеньора.
Вот и сейчас я наблюдал, как юноша мечется по постели и с глухим отчаяниям бормочет:
-Эр Рокэ… Эр Рокэ…за справедливость…
- Вот и звал бы своего Таракана – хлопнула дверь, в комнату вошла Айрис, держа перед собой миску с водой – А то все эр Рокэ, монсеньор, монсеньор, эр Рокэ!
Юная герцогиня поставила миску на стол, смочила чистую тряпицу и ловко прилепила на пылающий лоб. Дикон вдруг сел в кровати, словно ребенок схватил руку сестры двумя своими и глядя на сестру огромными, полными слез глазами срывающимися голосом вопросил:
- Айри, ты ведь не дашь содрать с меня шкуру и подковы?
- Нужна мне твоя шкура – фыркнула Айрис, но увидев, как смотрит на нее затаивший дыхание брат, великодушно добавила - Успокойся, не дам.
- А жаль…- тихо, с глухой тоской произнес больной, посмотрев неожиданно осмысленно - Есть за что…
- Ляг! Тебе надо заснуть - молодая женщина осторожно отлепила от себя Ричарда и уложила в постель. Больной еще что-то пробормотал и затих, похоже, действительно заснул. Айрис вздохнула, поправила одеяло. Оглянулась на меня и сказала слегка виновато:
- Когда он не в себе, он не такой уж противный…
Я кивнул ей, встал и тихо вышел из комнаты. Я понял, что в ближайшее время мне с Диконом толком не поговорить – ему нужно отдыхать и набираться сил. И даже если он придет в себя - не разумно подвергать неокрепший разум юноши риску, пробуждая воспоминания о той страшной ночи. Поэтому я решил заняться двумя другими неоконченными делами – все-таки отыскать таинственного «черного человека» о котором говорил Ричард, и которого я сам видел на залитой лунным светом скале, но сначала посетить последнего из соседей герцога Ларака, старого графа Карлиона, хотя он по всеобщему мнению, давным-давно выжил из ума.
Пообщавшись с мерзким напыщенным старикашкой всего полчаса, я искренне посочувствовал его дочери Мирабелле. Старик, надменный, словно багряноземельский верблюд, и при этом исполненный сарказма и ехидства, успел раскритиковать все, начиная от возмутительного покроя моего камзола и до климата Кэнналоа. Похоже, он не приказал спустить меня с лестницы только потому, что соскучился по возможности кого-нибудь вволю поизводить. А ведь по слухам, он просто сущий ангел по сравнению с его давно покойной супругой. Старый и сгорбленный, граф ходил с превеликим трудом, поэтому принял меня в солярии, где проводил почти все время, обозревая свои владения помощью астрономической трубы и надеясь увидеть малейшее нарушение общественного порядка, дабы можно было затаскать нарушителя по судам.
- Вот, извольте посмотреть – вдруг заметил старичок, в тот самый миг, когда я обдумывал варианты скорейшего отступления – видите, вон через наши земли идет человек?
Я глянул в предложенную мне трубу и успел мельком заметить, как какой-то светловолосый паренек скрылся в холмах.
До этого я просто молчал и мычал нечто неопределенное, что вполне устраивало моего собеседника, теперь нужно было что-то сказать, и я вежливо поинтересовался, чем примечателен этот мальчишка, который вероятно носит своему отцу обед.
Карлион всем своим видом показал, что едва сдерживается, чтобы не сказать, какого он мнения о моих умственных способностях, после чего соизволил объяснить:
- Это же элементарно, юноша! Да, он каждый день ходит в холмы и носит туда не, как вы изволили выразиться, обед, а самые разные вещи. Я считаю это сообщник сбежавшего с каторги мальчишки Окделлов. Вы спросите, почему я не сообщу губернатору? Хотя я не могу сказать по поводу этого малолетнего шалопая, ничего хорошего, и помню в чем заключается мой долг, как Человек Чести им я ничего не скажу! Пусть сперва научатся вести себя в высшем обществе, грязные воры и мерзавцы! И если они не способны прислушаться своим жалким умишком к словам разумного человека, пусть его ищут пока не лопнут, как обожравшиеся ызарги!
Старый граф продолжал разоряться о нарушениях злоупотреблениях и непотребствах, но я его уже не слушал. Теперь я, кажется, знал, где скрывается таинственный «черный человек»…
…Весь следующий день я исследовал ту часть холмов, в которую держал путь замеченный графом Карлионом молодой человек. И к вечеру я обнаружил небольшую пещеру и многочисленные ведущие в нее и из нее следы. Постояв немного у входа, и убедившись, что от туда не доносится не звука, я взвел курок пистолета, проверил, как ходит в ножнах шпага, и спустился в глубины этого каменного убежища. Через несколько минут мои глаза привыкли к полумраку, и я смог оглядеть жилище таинственного незнакомца.
Я увидел ложе из еловых ветвей, шкур и одеял, потушенный очаг, подробную карту окрестностей, висящую на стене, ряд пустых винных бутылок, изящную кэнналийскую гитару… У меня появились некие смутные подозрения, но в этот миг снаружи послышался звук приближающихся шагов. Я направил пистолет в сторону выхода и затаился.
- Робер, я спускаюсь! Пожалуйста, не надо в меня палить! – громко прокричал незнакомец голосом Ворона. Следом за голосом появился и сам Алва.
Я не придумал ничего лучше как спросить:
- А откуда вы узнали, что это я?
- Н-у-у-у – протянул Рокэ - Когда я вижу привязанного к дереву Дракко, я почему-то всегда думаю, что рядом мой друг Робер Эпинэ. Рад вас видеть.
Мы обнялись.
-Так это вы – таинственный человек который бродит в холмах? – спрашивал я, испытывая некую гордость от того, что я обнаружил тайное убежище моего товарища.
- Поздравляю вас Робер. Честно говоря, не думал, что вам удастся меня найти. –сказал Алва и поспешил объяснить - Друг мой, я боялся что если наш враг узнает о моем присутствии в Надоре он затаиться и мы будем сидеть в этой забытой Четверыми дыре до весны или вовсе до следующего Излома. Поэтому я приехал сюда тайно, поселился в этой пещере, и начал собственное расследование, а Герард Кальперадо, который прибыл в Надор вместе со мной, добывал мне все необходимое. Вы же знаете мои скромные запросы, чистая рубашка и бутылочка Черной Крови – вот все что мне нужно, и Герард снабжал меня и тем и другим, – в подтверждение Рокэ достал из-за камня початую бутылку и сделал пару глотков, естественно по-кэнналийски - Еще мне нужно немного хлеба и жаркого. И гитару. И хорошего коня. И пару красавец. И еще хотелось бы небольшую войну, но по последнему пункту даже рэй Кальперадо оказался бессилен.
- Рокэ, – спросил я с обидой – а как же мои отчеты? Я писал из зря?
- Ну что вы, Эпинэ – когда Алва смотрит на вас своим серьезным взглядом я готов простить ему что угодно. –Разве я мог так поступить с вами?
Ворон приподнял сверток шкур служивший ему подушкой и извлек пачку исписанных бумажных листов – Вот, полюбуйтесь, - ваши отчеты. Герард перехватывал их еще в Окделле и доставлял мне сюда. Таким образом, я узнавал все новости гораздо быстрее, чем если бы находился в Олларии. И должен вам сказать, что ваши замечательные, подробные доклады оказали мне неоценимую помощь в распутывание этого дела.
Я должен признать: после похвалы моего друга меня распирало от гордости, и конечно, Ворон это заметил. И не был бы собой, если бы немедленно не добавил с изрядной долей ехидности:
- А теперь, если вы более не сердитесь, извольте объяснить, как вы умудрились отпустить Реждинальда одного бродить ночью по холмам?
Я только покаянно вздохнул. Что я мог сказать в свое оправдание, кроме того, что чувство вины за мой промах грызет меня до сих пор, но кому оно нужно, это чувство вины.
- Ладно, я тоже хорош… - примирительно произнес Рокэ - Да что теперь говорить. Маски сброшены, я узнал все что нужно, теперь пришла пора открыто схватиться с наши врагом. Вы готовы к хорошей драке, Эпинэ?
- Конечно, но скажите, кто же преступник?!
- Узнаете в свое время, - с готовностью заявил этот ужасный скрытный человек, сжалился надо мной и добавил – уже не долго осталось. А сейчас мы отправляемся в Надорский замок.
- Может быть, стоит оставить Герарду записку.
- Рей Кальперадо сейчас мчится в Торку по одному моему важному поручению –Рокэ обожает изводить меня загадками – Впрочем, зная его исполнительность, возможно он уже примчался. А раз так – я намерен положить конец всей этой истории.
Неожиданное появление Рокэ в Надорском замке вызвало страшный переполох. Все стремились посмотреть на знаменитого Ворона, слуги бросились накрывать праздничный стол. Но праздника не получилось: Алва кратко поприветствовал хозяев, принял ванну и отправился спать. На следующее утро после завтрака Алва дождался, когда Айрис покинула нас, чтобы «проведать кое-кого» и обратился к Реджинальду. В эти минуты он более всего напоминал багряноземельского черного льва, приготовившегося к прыжку.
- Наль, помните, вы спрашивали меня, как вам быть и изъявляли готовность следовать моим инструкциям?
-Да, сударь, я и сейчас готов…
- Тогда слушайте меня очень внимательно. – Алва говорил так, словно проводил Конхо Дэрайо - Сейчас вы пошлете человека к вашему другу Рикману с запиской, в которой напроситесь на обед.
- Эр Рикман так много о вас расспрашивал, он будет очень рад вас видеть, и Робера тоже – оживился Реджинальд.
-Увы, не увидит. Срочные дела в армии требуют моего немедленного присутствия в Олларии. Кстати, это и генерала Эпинэ касается. Так что через час мы вас покинем. И прошу вас, распорядитесь оседлать еще одну лошадь, мы ее у вас одолжим.
- Но как же… - растерянный Наль теперь смотрел только на меня, ожида поддержки, спорить с Алвой он не решался.
- Вы возьмете коляску. Приедете в Рикван-Хаус и отпустите коляску с кучером, а Рикману скажете, что вернетесь домой пешком.
- Но вы же сами запрещали мне ходить одному в холмы.
- Запрещал. А теперь настаиваю. Вы будете меня слушаться?
- Хорошо, я готов… - пролепетал Наль
- Тогда я продолжаю. Посидите подольше, я думаю, эр Рикман не будет против. И не забудьте сообщить, что завтра вы покидаете Надорский Замок и вместе с супругой уезжаете в Кэнналоа, по моему приглашению, по крайней мере, на год. А если вам понравится, то навсегда. Не ранее одиннадцати часов вечера, но и не позже вы проститесь с хозяином Рикман-хаус и отправитесь домой. Понятно?
Наль открывал и закрывал рот как выброшенная на сушу рыбешка.
- И если вам хоть сколько-нибудь дорога ваша жизнь, что бы не случилось, не сворачивайте с тропинки. И само собой, для вашей супруги, мы все вместе уехали к Рикману, а оттуда в Окделл. И, вероятно, нам всем придется посетить Олларию.
- Наль кивнул и не смотря на бледный вид довольно решительно отправился распоряжаться насчет посыльного, коляски и всего остального. Спустя четверть часа молодой слуга отбыл с посланием, Реджинальд отправился побеседовать с супругой, а мы с Рокэ принялись слоняться по огромному трапезному залу Надорского зала.
- Может быть изучим фамильные портреты? – предложил я спустя некоторое время.
- Ну уж нет. На них одна и та же физиономия. – Рокэ усмехнулся - Это скучно. Лучше посмотрите в окно, – я слышу шум. Это не посыльный вернулся?
Действительно слуга принес ответ от хозяина Рикман-Хаус, который изъявлял готовность немедленно принять герцога Реджинальда. Потом я увидел Наля, который вышел во двор, и с видом приговоренного к смерти потребовал подать коляску.
- Мы проводим Ларака до поворота, а затем поедем в Окделл, нужно встретить одного человека, я надеюсь Герард нашел его и передал мое приглашение, а уж он не опоздает. И не забудьте взять шпагу и пистолеты – распорядился Рокэ, мы вышли из столовой и сталкнулись с Айрис.
- Что это с моим мужем? – с подозрением в голосе спросила юная герцогиня - Он словно с луны свалился.
К счастью для нас, Рокэ владел собой словно Закатный кот, невозмутимый и коварный.
- Ваш муж очень опечален разлукой с вами, – очень спокойно пояснил Алва - Он ведь вам это говорил? Айрис кивнула.
- Он опасается за вас и совершенно зря. Вам в его отсутствие ничего не грозит.
Мы простились. Айри нахмурилась и неожиданно, тихо, но как всегда решительно спросила:
- Эр Рокэ, у меня… у меня есть одно затруднение, скажите, вы можете исцелять магией?
- Айрис, с чего вы взяли? – ответил вопросом на вопрос Алва.
- Ну, вы же на самом деле Ракан, истинный король, - Айри несколько смешалась, но не сдавалась - «Руки короля – руки целителя»,
Явись Король
Явись Король
Верни ушедшее дыханье
Своей целительною дланью…
…и все такое
- Вы меня с кем-то перепутали – холодно заметил Ворон - Но в любом случае, тут магия бессильна также как и медицина – ваше затруднение должно справиться само. – Рокэ изящно поклонился и проследовал в двери. На самом пороге он обернулся:
- Кстати, я мою волосы и вообще слежу за собой.
Мы спустились во двор, вывели из конюшни лошадей и покинули гостеприимный Надорский замок. Вскоре мы добрались до тропинки, ведущей к Рикман-хаус где и простились с Налем, который бросал на нас отчаянные взгляды и отправились в Окделл. Там мы остановились в харчевне, расположенной у городской площади и прождали почти до темноты. Рокэ был молчалив и на все мои попытки разговорить его лишь загадочно улыбался и принимался беседовать о всяческих пустяках. Ровно в семь часов вечера, и не минутой позже, на городскую площадь подкатила запыленная карета.
- Как всегда – он сама пунктуальность. Это так занудно, но иногда очень полезно –отметил Алва, направляясь навстречу.
Дверца кареты распахнулась, и наружу выбрался плотный и подтянутый бергер. Я был с ним знаком: в Окделл прибыл генерал от артиллерии Курт Вейзель.
-Здравствуйте Рокэ, генерал Эпинэ. – чопорно поклонился Курт, тоько глаза улыбались.
-Здравствуйте Курт, простите, но на церемонии времени нет. Вы привезли то, что я просил?
-Да, все сделано в точности. - Вейзель вытащил из недр кареты массивную темную шкатулку и раскрыл ее –на багровом бархате тускло поблескивали длинные ряды пуль, украшенных выгравированными знаками Четверых.
- Превосходно, то что нужно – было видно, иного Рокэ и не ожидал – Друзья, зарядите этим ваши пистолеты и поспешим. У нас не так много времени.
Мы поделили странные пули на три части и перезарядили оружие, оседлали наших коней и рысью направились в надорские холмы. Курт сохранял полнейшую невозмутимость, то ли Алва сообщил ему в письме больше чем мне, то ли пожилой бергер был, в отличии от вашего покорного слуги абсолютно не любопытен. Через пару часов, в темноте мы увидели огоньки.
Рикман-Хаус – тихо сказал Алва. Лошадей оставим здесь, дальше пойдем пешком. Мы привязали коней к ближайшим деревьям.
Робер, насколько я понимаю, вон те два окна это столовая. Подкрадитесь к дому и загляните в них, там ли еще Реджинальд. Я сделал все в точности: в столовой комнате находились Наль и эр Рикман. Слуг в комнате не было.
Наль раскрасневшийся и слегка хмельной размахивая бокалов в руке о чем то оживленно рассказывал, Рикман, как обычно бледный и мрачный сидел в кресле и слушал. Реджинальд закончил свою речь, поставил бокал, мужчины поднялись из-за стола и я поспешил вернуться к своим друзьям.
- Наль еще там, но он собирается уходить.
- Хорошо – сказал Алва, - Отойдем подальше. Мы прошли по тропинке пару сотен шагов, свернули в сторону, и поднялись на один из холмов. Тропинка теперь была видна нам как на ладони. Слева горели огоньки Рикман хаус, где то справа, в дали находилось громада Надрского замка.
Теперь молчим и ждем –скомандывал Алва. Десять минут спустя ослышались шаги и по тропинке прошел, а точнее почти пробежал Реджинальд. Молодой герцог шумно дышал и то и дело оглядывался по сторонам.
Приготовились, сейчас начнется
Рокэ, насколько я понимаю, я должен стрелять? –Вейзель нарушил молчание в первый раз с нашего отъезда из Окделла.
Совершенно верно Курт. Бергер степенно кивнул и вытащил пистолеты. Я последовал его примеру. Ожидание становилось нестерпимым. Вдруг Рокэ рухнул ничком на землю и прижал ухо к земле.
- Началось!
Тут и мы услышали мерный дробный топот, а спустя несколько мгновений увидели кошмарную свинью, словно сощедшую на землю из бреда сумашедшего. По дорожке между холмов бежал огромный, размером с небольшого быка, жуткий вепрь, Огромная клыкастая морда светилась ядовито зеленым сиянием, зловеще светились провалы глазниц, по хребту твари переливались сполохи закатного огня.
- Лайе Астрапэ!
- Спаси нас Создатель!
Выдохнули мы с Куртом одновременно. Алва не стал размениваться на слова, а разрядил оба своих пистолета. Тварь жутко взревела и лишь ускорила свой бег.
Мы кинулись твари на перерез. Я считал себя неплохим бегуном, но отстал от Рокэ на столько же, нас сколько отстал лот меня полный и пожилой бергер. Отчаянным диким прыжком Рокэ бросился на горящую холодным зеленым пламенем спину вепря и всадил в нее кинжал. Тварь взревела, поднялась на дыбы и Алва скатился с нее, вдруг стащив за собой ее шкуру, словно он оторвал ее вместе с огромной кабаньей головой. То, что мы увидели потом, напоминало худшие кошмары, способные привидится человеку. Под шкурой скрывалось жуткое, невообразимое чудовище. Голова и туловище необычайно уродливой старухи росло прямо из ослиного торса, словно у древнего человекоконя из гальтарских легенд Тварь испустила оглушительный ослиный рев, извернулась, ударила Рокэ передними копытами и вцепилась в ворона руками с огромными загнутыми когтями на пальцах. Алва ответил ей кинжалом. Раз за разом его рука вздымалась и разила тварь. И с каждым ударом, вместо крови из мест куда кололо лезвие выкрывался столб отвратительно сизого ядовитого тумана. Тварь ревела и крутилась на месте, пытаясь подмять под себя, растоптать, раздавить ловкого врага, Рокэ уворачивался и цеплялся за нее свободной рукой, уходя из под смертоносных копыт.
Я подбежал к ним и замер в отчаянии, пытаясь разобраться в этом клубке из тел: человеческих и ослиного, прицелиться и выстрелить так, чтобы не попасть в Рокэ, ужасаясь, что каждая секунда моего промедления может стать роковой.
- Лайе Астрапэ, помоги мне! – взмолился я и в этот момент услышал спокойный, словно на учениях голос генерала Вейзеля:
- Рокэ, вам помочь? – вежливо поинтересовался генерал от артиллерии, поднимая сразу два пистолета
- Я был…бы…очень вам признателен, Курт – прохрипел Рокэ, которого душили и топтали одновременно – особенно если вы поторопитесь!
- Учтите, я могу вас зацепить – сообщил артиллерист, взводя курки
- Как-нибудь переживу…
Получив точные инструкции, и более не мешкая, Курт Вейзель шагнул вперед и с истинно бергерской аккуратностью всадил две пули в голову монстру. Чудовище взревело, забило всеми четырьмя копытами и опрокинулось на бок. Рокэ тут же перекатился по молотящему воздух монстру и всадил кинжал твари в горло. Чудовище дернулось и немедленно растворилось едким густым туманом. Мы успели заметить, как некий слабо свитящийся бесплотный сгусток поднялся над смрадным облаком и с диким визгом умчался к Рикман-Хаус.
На земле осталась лишь старая кабанья шкура, измазанная светящийся гадостью и четыре фальшивых свиных копыта.
Все же я преувеличил бесстрастность Курта Вейзеля, потому что генерал одновременно со мной бросился к лежащему на земле Алве и с искренней заботой спросил:
- Росио, с тобой все в порядке?
Рокэ сел ощупывая ребра и буркнул:
- Бывало и хуже. Хотя, это возмутительно! Меня убивали по всякому, но мармалюкой еще не затаптывали…Я уже вышел из подходящего возраста!
Не выдержав ужаса и напряжения этой безумной ночи, я прыснул и начал хохотать. Вейзель несколько мгновений с укоризной смотрел на нас обоих, потом присоединился ко мне.
- А что вы смеетесь? – поинтересовался Алва возмущенно - Спаситель всего сущего чуть не закончил жизнь под ослиными копытами, а они ржут как кони! Ладно Эпинэ, но вы Курт!, это не по оллариански! – Вейзель только смахнул рукой выступившие слезы и поспешно достал кружевной носовой платок в то время как Первый Маршал присоединился к всеобщему веселью. Мы не успели прийти в себя когда услышали громкий топот. К нам на подмогу бежал вооруженный камнем Реждинальд, перепуганный до смерти, но преисполненный решимости. Зрелище было нелепое, трогательное, и величественное одновременно.
-Я…оно…где… - Наль едва переводил дух.
Рокэ прекратил смеяться, и уже полностью серьезный подошел к Реждинальду
-Простите мой друг, что я подверг вас такому тяжелому испытанию, я очень виноват перед вами. Наль только всплеснул руками.
- А теперь, Курт, будьте так любезны, проводите Реджинальда в замок и как можно скорее. Нам только герцогини Айрис тут не хватает, а она непременно сюда направится. А мы с Робером, пожалуй, навестим местного алхимика-мармалюковода.
-
Мы подошли к Рикман-Хаус как раз вовремя. Мы стояли, скрытые ночью у больших валунов шагах в тридцати от дома и наблюдали как сам эр Рикман, одетый в просторный черный плащ, поставив на землю фонарь запирает дверь подвала.
- Решили прогуляться? – громко спросил Рокэ.
Рикман резко обернулся. В свете фонаря было заметно, что под плащем у эра спрятано нечто громоздкое. Но более всего меня удивила его обувь –странные сапоги, похожие на колонны, которые оканчивались массивными сдвоенными копытами.
- Кто здесь? – Рикман сунул руку под плащ. Мы подошли ближе.
- Как там у Дидериха… – «Я вас настиг! Какой я молодец!» - процитировал Рокэ, - Признавайтесь, где у этой дряни лежбище, пока я по-хорошему спрашиваю. Избавьте меня от поисков, и будет вам счастье – вы умрете в сухости и со всеми удобствами позже и на плахе а не прямо тут – где темно и сыро.
- Я так не думаю – Рикман холодно улыбнулся, его немигающие змеиные глаза прищурились – сейчас, мои эры, я вас секвестрирую и с удовольствием внесу в расходную статью.
- Прекратите дурить, эр, нас двое, герцог Алва лучший стрелок и фехтовальщик Талига –сказал я, хотя мне очень хотелось избавить мир от этого паука - Сдавайтесь.
Рикман издал не то смешок, не то шипение, достойное короля ызаргов. Одновременно что-то громко щелкнуло и из подошв его странной обуви выступили массивные металлические спирали. Рикман сделал короткий шаг, затем другой - удивительной ломаной походкой, а затем прыгнул локтей на пятнадцать в высоту. Я только и смог, что выкрутив шею проводить его ошеломленным взглядом, а заодно отметить что Рокэ приподнял бровь. Рикман сделал в воздухе разворот, словно по команде «кругом» и приземлился в двадцати шагах за нашими спинами. Он раздвинул полы плаща и вытащил самые чудовищные пистолеты, которые я видел в жизни: огромные, с множеством стволов каждый.
- В укрытие! – скомандовал Рокэ, и мы бросились за ближайшие валуны. Противник отрыл пальбу, продолжая изображать из себя чудовищную жабу. Мы выхватили пистолеты и дали дружный залп. Враг огрызнулся пулями и упрыгал за дом.
- Кажется, я не попал, – сказал я, быстро перезаряжая оружие.
- Разумеется, я попал, - ответил Рокэ, занятый тем же самым - Но у эра Рикмана другое мнение на этот счет. Одно из двух – или у него под плащом броня или его вообще пули не берут.
- И что будем делать?
- Попробуем бить в голову! – сказал Рокэ и закричал, выглянув из-за камней - Леопольд, выходи! Выходи, подлый трус! Злодей ответил градом беспорядочных выстрелов. Брызнула каменная крошка и рассекла мне щеку. Я выругался.
- Теперь мы знаем, где он засел – сообщил Рокэ, заряжая пистолет.
- Бесполезно. Он слишком быстро перемещается – заметил я. В этот момент наш враг возник из темноты. В развивающемся темном плаще, который придавал ему сходство с гигантской летучей мышью он пронесся над нами и снова разрядил свои многоствольные орудия. Мы с Рокэ откатились в разные стороны и опять нырнули в укрытие. Я выстрелил вслед удаляющемуся врагу и опять промахнулся.
- Эпинэ, вы считаете его выстрелы?
- Да, а что?
- У него всего шестнадцать стволов. Сколько у вас получается выстрелов?
- Восемь!
- Прекрасно. Дальше считать буду я.
Мы продолжали перестрелку. Противник понял, что у него кончаются заряды а значит, скоро он не сможет компенсировать скорострельностью нашу выдающуюся точность. Выпустив в нашу сторону еще пару пуль, он развернулся и огромной лягушкой попрыгал с холма на холм, со скоростью хорошей скаковой лошади.
- Робер, за ним! – закричал Алва.
И второй раз за эту ночь я бежал так быстро, как только мог, стараясь не отставать от нашего врага и моего друга, а Рикман время от времени останавливался и поливал нас с небес свинцом. Мы не могли отвечать, ведь невозможно перезаряжать пистолеты на бегу и только петляли как два решительных зайца. Рокэ холоднокровно считал его выстрелы и громовым голосом оглашал оставшееся их число, а я удивлялся, как у Ворона хватает дыхания кричать на весь Надор.
-Пять! Четыре! Три!
Было заметно, что с каждой потраченной пулей нашим врагом все более завладевает отчаяние. Мы же гнали Рикмана к реке.
- Два!
Рикман выстрелил и бросил разряженный пистолет на землю, после чего увеличил скорость. Не смотря на все наши усилия, мы начали отставать. Спина Рикмана еще несколько раз промелькнула впереди вверх-вниз и он растворился в ночной темноте.
Подъем, спуск, снова подъем, поворот, пологий склон холма и перед нами открылся разлившийся Над, быстро несущий черную, холодную воду. Мы остановились, осмотрелись. Река, бурная и полноводная от непрерывных дождей, крутые берега, заросшие кустарником и никаких следов нашего врага - словно он провалился в Закат.
-Ушел! – Рокэ пользуясь моментом начал заряжать пистолет – А ведь у ызарга остался всего один выстрел!
- Лайе Астрапэ! Не мог же он перепрыгнуть через ре…
Я не закончил фразы. Рядом со мной с шумом раздвинулись кусты, и я увидел бледное лицо, горящие злобным торжеством глаза и направленный на меня пистолет. Я успел понять, что никак не успеваю выстрелить первым. Лязгнул курок, провернулись все восемь стволов. Ничего.
- Какая досада, кажется, я обсчитался на один выстрел – сообщил Рокэ с присущим ему сарказмом и коварно улыбнулся в лицо врагу.
Рикман раскрыл рот, его бледное лицо вдруг мгновенно побагровело, как это бывает только у рыжих, хлопнули на ветру полы его плаща.
- Мы еще встретимся! Надор все равно будет моим!
Преступник разбежался, оттолкнулся и прыгнул. Его Закатные копыта вознесли его над узкой черной лентой бурлящей реки.
Я никогда не поверил бы в подобное, но он мог бы допрыгнуть. Но в высшей точке его полета, недрогнувшей рукой мой друг Рокэ Алва спустил курок и злодей, кувыркнувшись в воздухе, с шумом рухнул в воду. Мгновение спустя мне показалось, что в воде промелькнул проплывший черный парик. Несколько минут мы стояли молча, смотрели на ревущую воду, уносящую коварного убийцу и переводили дух.
- Все конечно – сказал я, и признаться, облегченно вздохнул.
- Никогда не любил арифметики… - Рокэ спрятал пистолет, знакомым жестом устало провел пальцами по вискам, но глаза его лучились совершенно детским озорством. Впрочем, очень быстро Ворон стал серьезным.
- У нас еще прорва дел, нужно найти место, где эр попрыгун держал свою мармалюку, упокоить маленькую мертвую подружку Окделла, и выжечь лежбище этой твари, пока она не проникла в наш мир обратно. Идемте, Эпинэ…
Спустя десять дней Рокэ и я вернулись в Олларию. Вечером того дня мы отдыхали в креслах у горящего камина в его кабинете и лениво потягивали Черную Кровь, когда я спросил моего друга, что он думает про это дело и как смог распутать все его головоломные хитросплетения.
- Дорогой Эпинэ, - отвечал мне Ворон, - Дело это любопытно тем, что имело двойное дно. С самого начала я понял, что летопись, которую принес наш милейший лекарь, является фальшивкой, причем написанной нарочно для того, чтобы ввести в заблуждение человека доверчивого и романтического, каким был покойный Эйвон Ларак. Тогда я решил, что в этом деле нет ничего сверхъестественного и за смертью герцога стоит холодный расчет хитрого и циничного мерзавца из плоти и крови. Смешно, но я просчитался, и если бы не болтающийся вокруг замка злосчастный беглый каторжник, дело могло бы принять гораздо более печальный оборот.
Между тем, таиственный преступник подтвердил мои выводы, лично попытавшись покончить с Реджинальдом прямо у городских ворот, однако понял, что в Олларии Ларак находится под моей защитой, и предпочел отступить. Тогда мне стало ясно, что это весьма достойный противник даже для меня. Однако, как и всякий не лишенный ума негодяй, он считал себя умнее всех и все-таки совершил ряд просчетов, поэтому, прочитав ваше второе письмо, я уже знал кто преступник.
- И что же вы смогли увидеть в моем отчете?
- Начнем с того, что уже имя этого странного эра показалось мне подозрительным.
- А что в нем такого?
- Рикман… Рик-ман, это, дорогой Робер, Ман-рик наоборот.
- Действительно!!!
- Я же говорю - умный мерзавец, которому нравилось считать других за дураков. А кроме того, решив познакомиться с вами лично, и оценить исходящую от вас опасность, эр Рикман вам проговорился и увлекшись, выдал вам часть своей настоящей биографии.
Сообразить, кто этот достойный джентльмен было уже не трудно, особенно если вспомнить его прошлое. Итак, скрывшись от правосудия и сменив имя и внешность, Леопольд Манрик, как истинно деловой человек решил довести свой последний деловой прожект до конца, а именно завладеть богатствами Надора. Он прибыл на место и прикупил на сбереженные «крохи» былого благосостояния небольшое поместье. Тут он быстро втерся в доверие всем доверчивым лопухам, кроме, пожалуй, Луизы Арамоны, которой он сразу не понравился. Однако его советы по благоустройству герцогства были настолько хороши, что старый герцог не послушал свою любовницу и записал эра Рикмана в лучшие друзья. Последний же советовал абсолютно искренне – для себя ведь старался. Вызнав про доверчивый нрав старого герцога, Манрик сочинил поддельную рукопись и сумел устроить так, чтобы Эйвон Ларак случайно обнаружил ее и поверил в ее содержание. На словах разубеждая Ларака в правдивости рукописи, Манрик начал подбрасывать все новые и новые свидетельства существования страшного вепря, и изрядно перепугал всю округу. До сих пор он все делал сам, но - шатаясь ночами по холмам, зловеще хрюкая и оставляя следы с помощью свои странных копыт, бывший тессорий повстречал эту четвероногую гадость, которая уже успела утащить одного ребенка. Старый человек мармалюку не заинтересовал, зато сумел с ней договориться. Может они сошлись на общей нелюбви к детям, но скорее он сумел объяснить твари ее выгоду. Именно тогда с подачи эра Рикмана и началось спешное строительство приюта для бедных сироток. Соображаете, зачем?
Я представил, что творилось бы в этом приюте, и хотя уже все было кончено, с трудом подавил вспышку гнева.
- Вот именно – Рокэ разлил еще вина и продолжил:
- В общем, они заключили договор. Теперь все упростилось. У Рикмана был свой карманный монстр, куда более опасный, чем самая злая свинья или огромная собака.
Оставалась только замаскировать тварь под свинью и выманить Ларака ночью из замка, что и было сделано с помощью фальшивой записки, написанной якобы рукой Луизы Арамоны. Старый герцог увидал этакую страхолюдину, и у него не выдержало сердце.
Теперь между Манриком и Надорскими богатствами стоял только Реджинальд. После того как вы прибыли в Надор, он дождался, когда вы будете отсутствовать в замке и не сможете помешать, зазвал Реджинальда к себе, задержал его до темноты и спустил следом свою бестию…
- Но тварь наткнулась на Ричарда, одетого в вещи Наля и приняла его за кузена! –предположил я.
- Может вы правы, а может быть и нет. Он ведь давно пытался прикончить одного глупого юношу, а потом свалить вину на его растяпу кузена. А тут такой случай -избавиться от последнего возможного конкурента. А может быть, у мармалюки были свои резоны – говорят, что нежить более всего стремиться утащить на тот свет родную кровь.
- Так вы думаете, что мармалюка - это пропавшая…
- Не знаю - Рокэ пожал плечами – Не знаю. Но вот завелась эта дрянь в Надоре не просто так… Я присматривал за Реджинальдом, полагая, что Манрик сам явиться за своей жертвой - и я разберусь с милейшим тессорием прямо на месте преступления. Каково же было мое удивление, когда и жертва оказалась другой и преступник предстал в виде настоящего чудовища. Я был так разочарован ошибкой в своих расчетах, что слегка опоздал. Чудовище добралось до своей жертвы, вцепилось и поволокло. Надо отдать Окделлу должное, - он не до конца потерял голову от страха и даже достал тварь кинжалом, тем самым, что вы ему великодушно вернули. И как не странно, сумел ее ранить…
- А я думал, что нежити ничего нельзя сделать простым оружием.
- Этот кинжал напился крови стольких Повелителей, возможно, это уже не простая железка. Тварь завизжала, тут я выстрелил ей в голову, пожелав четырежды сдохнуть. Твари это не понравилось, и она смылась громко вопя.
- Поэтому вы забрали кинжал с собой?
-Да, я подумал, что вооружиться этой штуковиной нелишне, и одолжил его, потому что решил, что владельцу он уже без надобности.
- Но сначала убедились, что Ричард жив…
- Вот еще… - Рокэ фыркнул.
- Кто то разрезал воротник рубашки и расстегнул на парне балахон, а ведь было мокро и холодно. Я признаться подумал, что кто-то щупал юноше пульс…
-Думайте что хотите! – буркнул Ворон сердито – о чем это я…да, тут на сцене появились вы, и я поспешил убраться «за кулисы» и стал наблюдать. А тут принесло нашу бывшую невесту, а потом появился «главный злодей». Но какой мерзавец, какое самообладание – даже бровью не повел. На такое способны только политики и финансовые работники – а покойный был и то и другое.
Теперь я не мог просто устранить его – ведь тогда, оставшись без союзника, который ее сдерживал и направлял, мармалюка могла наделать много гадостей. Сначала нужно было выследить и разобраться с чудовищем – а значит дать Манрику еще один шанс прикончить хозяина Надора, и такой, которым он не решился бы пренебречь. Пришлось рискнуть здоровьем нашего общего друга, но я всегда считал Реджинальда сильней и смелей чем он кажется, и он справился. Одновременно я послал Герарда за генералом Вейзелем. Я пригласил Курта, потому что он, как истинный бергер, преисполнен благодетелей и почти полностью лишен воображения. К тому же он привез особые пули, освещенные Банифацием.
- А я думал, олларианцы бессильны перед нежитью…
- Олларианцы, эсператисты – лишь бы священник был хороший… - проворчал Рокэ – возможно у Оноре получилось бы лучше, но и наш кардинал справился и его гостинцы пришлись твари не по вкусу, а Курт мне здорово помог. Остальное вы знаете.
- Интересно где Манрик взял все эти удивительные изобретения, как вы их назвали, прыгающие пружины и оружие?
- А…это - Рокэ двумя пальцами приподнял громоздкий восьмиствольный пистолет, бросил его обратно на каминную полку - Безумное творение какого-нибудь дриксенского механика.
- Почему именно дриксенского?
- Только ум дрикса может породить подобное гхм… приспособление. Вполне возможно мы об этом неизвестном мастере еще услышим.
- У меня остался только один вопрос – сообщил я, - А как Манрик собирался заявить свои права на Надор?
-Наверняка у старого мерзавца был припасен на этот счет хитроумный план, но боюсь, о нем мы уже никогда не узнаем, – Рокэ Алва, Первый Сыщик-любитель Олларии, залпом допил вино и потянулся к гитаре.
На этом позвольте мне завершить историю о Вепре Окделлов. В заключение, несколько слов о дальнейших судьбах героев моего повествования. Рокэ по прежнему скучает и ждет свою войну, время от времени поражая меня блестящим разрешением новых, еще более запутанных историй. Айрис и Наль живут счастливо, душа в душу и ожидают пополнения в семействе. Ричард Окделл поправился и, как и собирался, покинул Талиг. Мне очень хотелось бы, чтобы на чужбине юноша наконец повзрослел, поумнел, понял, кто в самом деле желает ему добра, и осознал, что нет такой пропасти, из которой нельзя выбраться, если приложить побольше упорства и поменьше жалости к себе. Я желаю ему удачи и счастливого возвращения на родину, когда он будет к этому готов. Впрочем, мой друг Рокэ, по его словам совершенно равнодушный к судьбе этого молодого человека, проявил странную для столь безразличного лица осведомленность и сообщил мне, что юный Окделл пробрался на корабль, плывущий на Адамантовые остова, где отбывает наказание его «лучший друг и сюзерен», так что в сердце моем надежда уступает грусти…хотя я не могу не уважать такую преданность. Что касается Леопольда Манрика – тело его так и не нашли. Мы полагали, что этот холодный и коварный охотник за богатствами Надора навсегда упокоился в бушующих водах Нада. К несчастью, мы ошибались. Но дальнейшие события я изложу в другой раз, в «Повести о загадочной литере «М»», и стоящим за ней гении преступного мира, безумном тессории Манрикарти.
http://kertianslib.ru/fic/bleid/zapiski_o_roke_alve.html
-
преисполнен благодетелей :-\ Или все же добродетелей?
-
преисполнен благодетелей :-\ Или все же добродетелей?
Текст не мой, я его целиком скопиастил из Кэртианской библиотеки, ссылка есть.
-
Эрэа Айриэн
ТОРСКИЙ ВАЛЬС.
Для чего и над чем поднялась звезда,
кроме серых, неладных, скупых камней?
В этой крепости лучшего нет труда,
чем стоять за нее или вместе с ней.
Если день продержались, и то не зря -
для того и удача нужна войскам.
Господа офицеры, да что терять,
кроме этого неба и этих скал?
Есть кому, кроме нас, подвести итог,
Это нам - не сходить со своих высот.
Может, мир и считает до четырёх,
но за горкой - пехоты под сорок сот.
Это нам - не вникать в переплеск интриг
и не верить излишне красивым снам:
может, где-то Создатель хранит Талиг,
но граница Талига досталась нам.
В этой крепости отдыха лучше нет,
чем смотреть на закат и крутить усы,
ожидая, что завтра другой рассвет
будет брошен войной на её весы,
и останется драться и победить -
для того, очевидно, сюда пришли...
Господа офицеры, кому судить,
кроме этой уставшей родной земли?
28.05.09
-
Мне очень нравится это стихотворение и клип по нему с музыкой Канцлера Ги :)
https://www.youtube.com/watch?v=mR2WtLtggrI&list=PL30zi6dJinw2RuCFzwQL6HPUAP_oRu3rj (https://www.youtube.com/watch?v=mR2WtLtggrI&list=PL30zi6dJinw2RuCFzwQL6HPUAP_oRu3rj)
И запомнившееся мне про Марселя и Изначальную тварь
от эрэа nyushik
«Мрак» Юрия Никитина. «Мрак едва не упал, но в глазах на мгновение очистилось. Слабеющей рукой он вытащил нож и соскоблил гаснущие закорючки…
— Мрак... — сказал зеленоглазый с укором, в голосе звучал страх. — Грамотный исправил бы дату! Ну, добавил бы лет тридцать-сорок жизни. Пусть, пятьдесят. А что натворил ты?
Мрак переспросил шепотом:
— А что натворил я?
В глазах Олега были ужас и жалость:
— Ты соскоблил все. Все, что тебе суждено. И удачи, и поражения, и любовь, и счастье, и болезни... Теперь все зависит только от тебя. Но это еще не все!
— А что... еще? — прохрипел Мрак перехваченным горлом.
— Каждому на роду какая-то смерть да писана. Каждому, но... ты соскоблил и ее!»
А теперича – мое, и тоже внеконкурсное. Сразу предупреждаю – это стёб.
Тишина вокруг была настолько абсолютной, что даже давила на уши. Марсель тихонько кашлянул. Как ни странно, но от звука собственного голоса ему вдруг стало как-то поспокойнее, что ли.
- Рокэ! Вы… ты здесь? – тут, в этом странном подземелье, обращаться к Первому Маршалу на «ты» было как-то… странно.
Алва не отозвался.
- Ничего, все равно найду, - бодро пообещал сам себе наследник Валмонов и пошел вперед по гладкому длинному коридору.
Ему всегда было трудно выполнять монотонные действия, а когда идешь-идешь, и не знаешь, долго ли, можно от тоски завыть. Но завыть – это ведь, пожалуй, неэстетично. Папенька не одобрил бы. В конце концов, он – офицер по особым поручениям, а не Котик какой-нибудь. Вот петь – это совсем другое дело. Только подходящие слова почему-то не находились, и Марсель запел просто так, без слов.
- У-а-а-у! – раздалось в ответ сразу же после первой музыкальной фразы. Из бокового коридора, который непонятным образом образовался сам собой, вышла ни на что не похожая тварь с лиловыми глазами, уселась и, подняв вверх морду, снова затянула:
- У-а-а-у!
Марсель поморщился. Со слухом у твари явно были проблемы. А вот с голосом – не было.
- Многоуважаемая э… эрэа, вы не могли бы петь не столь громко?
Из левого глаза твари – Марселю, кстати, ни разу не довелось видеть ни у кого глаз такого нежно-лилового цвета, - выкатилась крупная слеза. Почему-то вдруг вспомнился Эпинэ – он бы, наверное, обязательно пожалел несчастное животное. Марселю же больше было жаль собственные уши – если эта… это сознание снова завопит так громко, то он может и оглохнуть.
С другой стороны, нахождение Разрубленный Змей знает где еще не повод превратиться из галантного кавалера в невоспитанного мужлана.
- Эрэа, вы… мы могли бы исполнить дуэтом одну чудную вещь, только вам придется все-таки приноровиться к моему, несколько э… слабоватому голосу…
Тварь глядела, не мигая, и понять, согласна она или нет, было невозможно. Впрочем, раз явное несогласие не высказано – его всегда можно считать согласием.
- Итак, давайте попробуем…
Дальше они шли уже вдвоем; Марсель запевал, существо подхватывало, а если кому-то не нравится – то и не слушайте. Впрочем, и слушать-то тут было некому.
Наконец существо замолчало и, остановившись, ткнулось лбом виконту в бедро. Явно показывая, что теперь надо повернуть направо. Только вот – справа была стена, обычная гладкая стена из твердого полированного камня.
- Эрэа, вы уверены?
Существо кивнуло.
Ну, ведь с Зоей он уже ходил сквозь стену, и тогда это совсем не казалось странным.
- Мне взять вас за… лапу?
Существо молча пошло вперед и медленно прошло сквозь стену. Марсель двинулся следом, с трудом удержавшись от желания схватить существо за гладкий длинный хвост.
Мужской силуэт рядом с каменным постаментом. Весьма и весьма знакомый силуэт. А на постаменте – книга. Угу, конечно! Офицер тут с ног сбивается, разыскивая Первого Маршала, а тот книги почитывает!
- Кхе-кхе! – нарочито кашлянул Марсель, и лиловоглазое существо тут же повторило этот звук:
- Кхе-кхе!
Ворон медленно обернулся, знакомо качнул головой:
- Только сейчас начинаю понимать, насколько я тебя недооценил. Как ты здесь оказался?
- Меня вот… проводили,- Марсель протянул руку и почесал существо за короткими круглыми ушами.
Рокэ несколько секунд пристально рассматривал существо, потом по его губам скользнула усмешка:
- Да уж… Бедный белоштанный господин считал себя избранником Кэртианы… Но о таком, кажется, вообще нигде не упоминалось. Скажите, Марсель, как вам удалось приручить Изначальную Тварь?
Марсель обиделся.
- Почему это – тварь?! Вполне милое существо! К тому же – музыку любит, - он снова почесал, Изначальная едва слышно заурчала. – А что это вы такое читаете в одиночку? Может быть, кому-нибудь тоже интересно…
Алва слегка посторонился, и Марсель, сделав два больших шага, оказался около книги.
«Повелитель Скал… был съеден Изначальными тварями… Повелитель Волн погиб…»
- Рокэ, что это?!
- Это – Великая Кэртианская книга Бытия, виконт. Не зря я опасался, что вам не суждено стать графом.
Марсель никогда, никогда не поступал так с книгами. Но эта… эта была попросту…
Он сделал еще совсем маленький шажок, протянул руку и вырвал последние страницы. Теперь их надо было бы уничтожить, но не жрать же бумагу самому?
- Иди сюда, маленькая, - позвал он Изначальную и сунул в полную острых зубов пасть скомканные листы.
Тварь глотнула, не поморщившись.
- Ну и лапочка! – Марсель, сняв перчатку, погладил существо.
Потом рискнул поднять глаза на Ворона. Да, растерянный Алва – зрелище потрясающее, он может гордиться, что увидел то, что, скорее всего, больше никому увидеть не суждено.
В этот момент из темноты вышел еще один человек – стройный блондин в красном и черном. Красавец, только таким золотоволосым сочетание черного с красным не очень-то подходит. Пожалуй, ему бы больше подошло светло-лиловое – как глаза у Изначальной… А еще лучше – яблочно-зеленое…
- Что же вы наделали, виконт Валме? Ведь вы уничтожили страницы из Книги Бытия! – с трудом сдерживая смех, спросил черно-красный.
Марсель с достоинством склонил голову. Ну, уничтожил – и что теперь? Чего это в этой книге Бытия всех поубивали? Выдержать Окделла, конечно же, тяжело, но вот то, что его сожрали – худо для всех! Да, Ракан может заменить повелителя – но где написано, что он может заменить всех Повелителей?! А тут еще и Спрута угробили… Да и потом - от Окделла у Изначальных тварей, может быть, вообще изжога начнется – а это, похоже, никого и не волнует…
- Вы ведь образованный человек, Марсель, - продолжал золотоволосый, улыбаясь; у ног его терся ранее не замеченный Марселем котенок обычной кошачьей расцветки, - Стихи пишете. Ну, подправили бы что-то, изменили… А вы просто взяли и листы выдрали! Это ведь варварство.
- Что не нравится Валмонам – должно быть уничтожено, - стараясь скопировать папенькину интонацию, пояснил Марсель. – И потом… Стихи – пишу. Так ведь я – писатель, а не читатель. А прежде чем подправлять – прочесть надо было.
Золотоволосый склонил голову, признавая правоту Валме.
- Валме – не читатель, Валме – писатель, - задумчиво повторил Ворон. – Что же, думаю, со временем это станет пословицей.
08.02.2012г.
-
Продолжаем тему юмористической прозы
Дети Эгмонта Окделла
Автор: Командор Блэйд ака Джулиан Блэйд
Жанр: стеб
Персонажи: Рокэ Алва, Ричард Окделл, другие
.В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны Роксли, в Окделл вошел жгучий брюнет лет тридцати восьми. За ним бежал беспризорный.
— Сударь, — весело кричал он, — дай десять суанов!
Брюнет вынул из кармана камзола нагретое яблоко и подал его беспризорному, но тот не отставал. Тогда пешеход остановился, иронически посмотрел на мальчика и тихо сказал, приподняв одну бровь:
— Может быть, тебе дать еще ключ от Гальтары, где Твари сидят?
Зарвавшийся беспризорный понял всю беспочвенность своих претензий и отстал.
У белых башенных ворот провинциального храма две суровые старухи жаловались на королевскую власть и вспоминали любимых дочерей. Из церковного подвала несло холодом, бил оттуда кислый винный запах. Там, как видно, хранилось надорское белое.
— Нет, — с огорчением сказал брюнет, — это не Алвасете, это гораздо хуже.
Он миновал храм и вышел на бульвар. Справа и слева на скамьях сидели одинокие девицы с раскрытыми книжками в руках. Дырявые тени падали на страницы книг, на голые локти, на трогательные челки. Когда приезжий вступил в прохладную аллею, на скамьях произошло заметное движение. Девушки, прикрывшись книгами Веннена, Дидериха и Барботты бросали на приезжего трусливые взгляды. Он проследовал мимо взволнованных читательниц парадным шагом и вышел к зданию городской ратуши — цели своей прогулки.
Через минуту он уже стучался в дверь покоев губернатора.
— Вам кого? — спросил местный писарь, сидевший за столом рядом с дверью. — Зачем вам к губернатору? По какому делу?
Как видно, посетитель тонко знал систему обращения с королевскими чиновниками. Он не стал уверять, что прибыл по срочному казенному делу.
— По личному, — сухо сказал он, не оглядываясь на писаря и широко распахивая дверь. — К вам можно?
И, не дожидаясь ответа, приблизился к письменному столу и уселся в кресло:
— Здравствуйте, вы меня не узнаете?
Губернатор, черноглазый большеголовый человек в синем камзоле и в таких же пантаонах, заправленных в ботфорты, посмотрел на посетителя довольно рассеянно и заявил, что не узнает.
— Неужели не узнаете? – очень удивился брюнет.
-- Нет.
-- А между тем многие находят, что я поразительно похож на своего отца.
— Я тоже похож на своего отца, — нетерпеливо сказал губернатор. — Сударь, что вам угодно?
— Тут все дело в том, какой отец, — грустно заметил посетитель. — Я сын самого Эгмонта.
Губернатор смутился и привстал. Он живо вспомнил знаменитый облик мятежного герцога с бледным лицом и грустными глазами. И хотя губернатор прибыл в Окделл недавно и, строго говоря, как представитель королевской власти он обязан был не одобрять, в душе губернатор являлся человеком добрым и жалостливым. Пока он собирался с мыслями, чтобы задать сыну мученника приличествующий случаю вопрос, посетитель присматривался к меблировке покоев взглядом разборчивого покупателя
В кабинете губернатора Надорского герцогства, кроме обычного письменного стола, прижились два пуфика и зеркальный кагетский шкаф грубой рыночной работы.
«А шкафчик-то типа „Гей, Кагеты!“ — подумал посетитель. — Тут много не возьмешь. Нет, это не Алвасете».
— Очень хорошо, что вы зашли, — сказал, наконец, губернатор. — Вы, вероятно, из Олларии?
— Да, проездом, — ответил посетитель, разглядывая шкаф и все более убеждаясь, что финансовые дела Надора по-прежнему плохи. Он предпочитал дворцы губернаторов , обставленные новой дриксенской мебелью приддских краснодеревщиков.
Губернатор хотел было спросить о цели приезда герцогского сына в Окделл, но неожиданно для самого себя жалобно улыбнулся и сказал:
— Озеро у нас замечательное. Скажите, а вы-то сами помните восстание Эгмонта?
— Смутно, смутно, — ответил посетитель. — В то героическое время я был еще крайне мал. Я был дитя.
— Простите, а как ваше имя?
— Эээ… Алан.
— Но, простите, разве у Эгмонта был сын Алан? – удивился губернатор.
— Ой как нехорошо… – подумал посетитель.
— Да-а, — протянул он, уклоняясь от прямого ответа, — теперь многие не знают родословных бывших герцогов. Угар Излома. Нет того энтузиазма, Я собственно попал к вам в город совершенно случайно. Дорожная неприятность. Остался без суана.
Губернатор очень обрадовался перемене разговора. Ему показалось позорным, что он запутался в таком простом для всякого местного жителя вопросе.
«Действительно, — думал он, с любовью глядя на воодушевленное лицо героя, — глохнешь тут за работой. Великие вехи забываешь».
— Как вы говорите? Без суана? Какая жалость.
— Конечно, я мог бы обратиться к частному лицу, — сказал посетитель, — мне всякий даст, но, вы понимаете, это не совсем удобно с политической точки зрения. Сын мятежника — и вдруг просит денег у частного лица, сами понимаете в какое положение можно поставить добрых эров.
Последние слова сын герцога произнес с надрывом и подвигал вверх вниз густой черной бровью. Губернатор тревожно прислушался к новым интонациям в голосе посетителя. «А вдруг припадочный? — подумал он, — хлопот с ним не оберешься».
— И очень хорошо сделали, что не обратились к частному лицу, — сказал вконец запутавшийся губернатор.
Затем сын героя мягко, без нажима перешел к делу. Он просил пятьдесят таллов. Губернатор, стесненный узкими рамками местного бюджета, смог дать только восемь таллов и письменное распоряжение для местного трактирщика об обеде за государственный счет.
Сын героя уложил деньги и бумагу в глубокий карман камзола и уже собрался было уходить, как вдруг дверь неспешно растворилась, и на пороге ее показался бледный русоволосый юноша с лиловым бланшем под глазом. Одет он был когда-то в роскошный, а теперь изрядно заношенный багряный колет.
— Кто здесь губернатор? — спросил он, тяжело дыша и уткнувшись огромными, хрустальной чистоты серыми глазами в пол.
— Я, — сказал губернатор.
— Здравствуйте, сударь — пробубнил новоприбывший, и после мучительного раздумья, коротко поклонился. — Я -единственный сын и наследник герцога Окделла.
— Кто? — спросил глава города, тараща глаза.
— Сын великого, незабвенного Эгмонта, — повторил пришелец,
— А вот же сударь — сын герцога Окделла, Алан Окделл.
И губернатор в полном расстройстве указал на первого посетителя, лицо которого внезапно приобрело насмешливое выражение.
Юноша побагровел от гнева, раскрыл рот, вскинул взгляд на первого посетителя, после чего мгновенно побледнел и так и застыл с открытым ртом. В глазах второго сына Эгмонта отразился ужас.
— Это же… это же… эр…
На лице губернатора появилась скверная улыбка.
И вот, когда второму сыну герцога уже казалось, что все потеряно и что ужасный губернаторский гнев свалится сейчас на его русую голову, неожиданно пришло спасение.
— Дикон! — закричал первый сын Эгмонта, вскакивая. — Родной братик! Узнаешь брата Алана?
И первый сын заключил второго сына в объятия.
— Узнаю! — прохрипел полузадушенный в объятиях братик. — Узнаю брата Воро… Алана!
Счастливая встреча ознаменовалась такими сумбурными ласками и столь необыкновенными по силе объятиями, что второй сын знаменитого герцога вышел из них с побледневшим от боли лицом. Брат Алан на радостях помял его довольно сильно.
— До чего удивительная встреча! — фальшиво воскликнул первый сын, взглядом приглашая губернатора примкнуть к семейному торжеству.
— Да, — сказал губернатор замороженным голосом. — Бывает, бывает.
Увидев, что губернатор все еще находится в лапах сомнения, первый сын погладил брата по русом вихрам и ласково спросил:
— Когда же ты приехал из Алата, где ты жил у бабушки твоего сюзерена?
— Да, я жил, — пробормотал второй сын Эгмона, — у нее.
— Что же ты мне так редко писал? Я очень беспокоился.
— Занят был, — ответил русоволосый. И, опасаясь, что неугомонный брат сейчас же заинтересуется, чем он был занят (а занят он, был преимущественно тем, что сидел в Багерлее, ожидая суда), второй сын Эгмонта вырвал инициативу и сам задал вопрос:
— А вы… ты… почему не писал?
— Я же тебе посылку послал — неожиданно ответил братец, чувствуя необыкновенный прилив злой веселости, — разве ты забыл?
Постепенно воспоминания братьев стали живее. Русоволосый вполне освоился с обстановкой и довольно толково, хотя и монотонно, рассказал содержание менторского очерка «Битвы при Ренквахе». Брат украшал его сухое изложение деталями, настолько живописными, что губернатор, начинавший было уже успокаиваться, снова навострил уши.
Однако он отпустил братьев с миром, и они выбежали на улицу. За углом ратушы они остановились.
— Кстати, о детстве, — сказал первый сын, — таких, как вы, юноша, для их же пользы надо убивать именно в этом счастливом возрасте, пока они не выросли. Из рогатки.
— Почему? — затравленно спросил второй сын знаменитого отца.
— Таковы суровые законы жизни. Или, короче выражаясь, жизнь диктует нам свои суровые законы. Вы зачем полезли в кабинет? Разве вы не видели, что губернатор не один?
— Я думал…
— Ах, вы думали? Вы, значит, теперь иногда думаете? Похвально. Вы - мыслитель. Как ваша новая фамилия, мыслитель? Может быть Павсаний?
Русоволосый всхлипнул, подавленный несправедливым обвинением.
— Ну, я вас очередной раз прощаю. Как-никак-мы братья, а родство обязывает — сказал Рокэ Алва. – А вы я вижу, несмотря на разбитый герб, подались в родные пенаты?
Неожиданно молодой человек перестал страдать и уставился на другую сторону улицы.
— Смотрите, эр— сказал он, указывая на зеленые глубины бульвара. — Видите, вон идет человек?
— Вижу, — высокомерно сказал Алва. — Ну и что же? Это нар-шад Тимбукту?
— Это эр Август, — прошептал Дикон. — он теперь тоже сын Эгмонта.
— Как, еще один сын? — сказал Рокэ. — Это становится забавным...
http://kertianslib.ru/fic/bleid/deti_egmonta_okdella.html
-
Продолжим тему юмористически фиков завтра будут уже серьезные фанфики по миру
Название: Что? Где? Когда?
Автор: Командор Блэйд ака Джулиан Блэйд
(Пять минут до эфира )
Режиссер: Начинаем работать! Операторы, осветители, помошники?
Помощник режиссера: Все на местах!
Режиссер: - Даем рекламу!
Помощник режиссера: Первый рекламный ролик пошел!
Бодрая музыка, нежный женский голос:Покупайте новые ТКО!!! – Талигойские Краткосрочные облигации! Каждый вложенный талл всего через месяц принесет вам триста таллов прибыли!!! Гарантия Его Величества Альдо Первого! Каждый владелец ТКО получит возможность побывать в одном из красивейших замков Талигойи а также посетит праздничную вечеринку на центральной городской площади где с ним рассчитаются СПОЛНА!
Помощник режиссера: З минуты до эфира
Режиссер: Так, продолжаем проверять готовность. Знатоки?
Помощник режиссера: Знатоки приперлись. Жрут в буфете.
Режиссер: Поговори мне! Эй, кто-нибудь, пригласите знатоков в зал. Символ клуба?
Помощник режиссера: Символ готов. Вон клетка.
Режиссер: Стоп! А почему в клетке сова?!! В сценарии написано – «символ клуба знатоков Талигойи – черный ворон в клетке!» (гневно) Где ворон, я спрашиваю?
Помощник режиссера: (сварливо) Ги Ариго уже сажал ворона в клетку…И чем он кончил?
Режиссер: (подумав) Чужой с ним, пусть будет сова.
Помощник режиссера: Второй рекламный ролик пошел!
Торжественная и трагическая музыка, хриплый мужской голос:
Он был настоящим Патриотом! Он сражался за Родину на ненужной Войне! Его любили свои и уважали благородные враги! Он погиб, по навету жестоких особистов-адуанов, расстрелянный злобным военачальником! Его не поняли, его не ценили, его предали…
Смотрите на Первом новый художественный фильм Жиля Понси:
«Оскар Феншо и 9 авангард!»
Режиссер: Где знатоки?
Помощник режиссера: в зале
Режиссер: Вижу. Ведущий?
Помощник режиссера: Нет его…
Режиссер: Как нет? Привести немедленно!
Помощник режиссера: ( ехидно) Звали. Не идет. Говорит: – режиссеров, как королей надо держать в строгости!
Режиссер: Ну что за невыносимый человек! Время! три…два… один… прямой эфир, поехали! Музычка, заставка!
(игра)
Зал, игровой стол. Вокруг стоят нарядные и важные Люди Чести.
Голос: Приветствую вас, эры и эрэа! В Кабитэле полночь и мы начинаем первую игру осенней серии игр 399 года Круга Скал элитарного клуба знатоков Талигойи! Сегодня против телезрителей играет сборная команда Людей Чести:
(Знатоки начинают занимать свои места)
От Придды – Валентин Придд
Представители команды Людей Чести Агариса
барон Питер Хогберд
барон Кавендиш.
Карлион: (сварливо) Ка’глион!
Голос: Не важно! От Эпинэ – Робер Эпинэ. Как он попал в эту компанию – не пойму!
Робер (мрачно) Сам не понимаю…
Голос: И наконец, капитан и одновременно Загребущие Руки комнанды, Его так сказать Величество король Альдо Первый!
Первый Человек Чести: Возмутительно! Кто этот безумец?
Второй Человек Чести: Вообще это тайна, но я точно знаю, что Ведущий – виконт Мевен!
Альдо: (громко) А мне нравиться. Люблю остроумных людей! (тише) Пригласите палача. Пусть в садике обождет.
Дикон: (нерешительно, с обидой в голосе) А я?...
Альдо: Ведущий, вы забыли Повелителя Скал!
Голос: (с горьким сарказмом) Этого забудешь! Из Надора – могучий интеллект этой команды Ричард Окделл! Кроме того, в зале присутствует хранитель традиций нашего элитарного клуба – эр Август Штанцлер!
Штанцлер: (с бокалом минералки в руках, сладко улыбаясь) Ваше здоровье, эр Ведущий!(отпивает из бокала)
Голос: Начинаем первый раунд! Крутите волчок!
Дикон: Можно я?
Пытается раскрутить волчок. Волчок ломается
Голос: Да, юноша, руки у вас по-прежнему растут оттуда…в общем откуда и росли!
Дикон: (подумав) А…а я не виноват! Это не правильный волчок! Внутри него – пустая безнадежность! Может он того…смертельно устал крутиться, может он ждал избавленья, это был волчок по сути конченный, не имевший души, не знавший любви, света и добра!
Штанцлер (в сторону, с уважением) Надо же, запомнил!
Голос: (мрачно) Растете, юноша! Что ж, тогда просто ткните пальцем в конверт!
Дикон, поколебавшись, выбирает конверт.
Голос: Против знатоков играет досточтимый Енниоль Гавионн с борта мирного пятидесятипушечного торгового судна «Гнев Кабиохов»!
Режиссер: (раздраженно) Какой еще Енниоль?! В сценарии же написано: «Первый вопрос задает барон Заль. Вопрос: Кто из представителей королевской династии Раканов сделал больше всего для талигойского народа?» Кто раскладывал конверты?!
Помощник режиссера: Паренек какой-то, Генрих или Герхард… Я думал он с вами!
Режиссер: Всех уволю! Найти немедленно!
Голос: Внимание, вопрос: Уважаемые знатоки, ответьте через минуту, куда пропали достопочтенный мэтр Вукрэ и трое его спутников, которые отправились в Гальтару?
Время пошло!
Звучит серена. Альдо и Робер переглядываются.
Альдо: Так, я первый раз слышу об этом Вукрэ. Эры?
Карлион: Это Человек Чести?
Альдо: Наверно нет.
Карлион: (задыхаясь от негодования) Возмутительно!
Альдо: А вы что думаете, Хогберд?
Хогберд: То же что и вы, Ваше Величество!
Альдо: Я не о том! Какое ваше мнение?
Хогберд: Полностью совпадает с Вашим!
Карлион: Как вам не стыдно ба'гон! Не п'гистало человеку Чести подхалимничать пе'гед мона'гхом! Оставьте моду этих п'гоклятых узу'гпатогов Ола'гов! Вот я скажу п'гямо в глаза, со всей п'гямотой, без всякой лести – Ваше ве'гичесво – я вас обожаю!
Альдо: (досадливо) Ближе к делу!
Валентин (осторожно) Ну… если мэтр, то не дворянин. Возможно. Раз достопочтенный может быть гоган…- но гоганы не живут в пределах Талиг..ойи. Так что он делал в Гальтаре?
Хогберд: Что он делал в Гальтаре? Деньги делал, что же еще! Это ж гоган!
Валентин: Какие деньги можно извлечь из старых развалин!
Хогберд: дорогой мой герцог, гоганы умеют извлекать деньги из всего! Потом они их не поделили…
Альдо: А остальные Повелители почему молчат?
Робер (мрачно) Вы желаете, чтобы я сказал?
Альдо: Пожалуй, нет! Ричард, может хоть ты порадуешь своего короля?
Дикон:(нерешительно) Я читал книжку про Гальтару в библиотеке монсеньо… МОЕЙ библиотеке, и…
Голос: Вот как? Десять секунд!
Альдо: …И…?
Дикон: (нерешительно) Может их съели эти… Изначальные Твари?
Альдо: Ричард, да ты просто гений!
Дикон краснеет от удовольствия.
Голос: (строго) Время вышло! Кто будет отвечать?
Альдо: Короли не отвечают! Знать надо! Милостиво выскажусь на интересующую поданных тему. Как талигойский монарх, я с прискорбием должен сообщить, что достопочтенный… как там его?
Хогберд: Вукрэ, Ваше Величество!
Альдо: достопочтенный Вукрэ и его спутники были съедены Изначальными Тварями!
Голос: Ваш ответ принят. А теперь ответ телезрителя. Енниоль Гавионн пишет: «Правильный ответ: - Ты об этом пожалеешь!»
Общее недоумение, переходящее во всеобщее негодование.
Карлион: Как это так? Ничего же не понятно! Мало того что этот Вукгэ – не Человек Чести, а значит мы не обязаны его знать, так и ответ совегшенно не понятен!!!
Голос: А телезритель утверждает, что кому надо, тот поймет.
Альдо: (нахмурясь, в сторону) Кому надо – тот понял…
Голос: Счет 1:0 в пользу телезрителей! У хранителя традиций возражений нет?
Штанцлер: Ни в коем разе! Ваше здоровье, эр Ведущий!
(отпивает минералки из бокала)
Голос: Следующий раунд!
-
Голос: Следующий раунд!
Дикон выбирает конверт.
Голос: Против вас играет магистр описательных наук, наставник высшего учебного заведения для юношества, пожелавший остаться неизвестным! Внимание: Родимое пятно!
Под бодрую музыку ассистент выносит маленькую картинку. На ней изображено розовое пятно неправильной формы.
Голос: Как утверждает телезритель, это родимое пятно – знак принадлежности к одной из знатнейших фамилий нашего государства. Через одну минуту вы должны не только назвать эту фамилию, но и продемонстрировать такое родимое пятно! Время пошло!
Альдо: Ничего себе вопросы! Эры, у кого-нибудь есть родимое пятно?
Робер: Нет.
Валентин: Нет, Ваше Величество.
Дикон: У меня тоже нет.
Карлион: Не имею Чести!
Хогберд: У меня тоже нет пятна.
Альдо: (упрямо) Должно быть! Будем рассуждать логично. У меня пятен нет. Раз никто не признается - остальных придется осматривать. Начнем по старшинству, эр Первый Маршал?
Робер мрачнеет еще больше и продолжает сидеть как каменно изваяние.
Альдо: (тихо, Роберу) Раздевайся. Ты должен подать пример остальным.
Робер: (тихо, Альдо ) Иди к Чужому!
Альдо: (тихо) Ты пойми, король не может проиграть два раунда подряд. А то еще подданные решат, что он болван.
Робер: (тихо) И чтобы доказать обратное, ты предлагаешь мне опозориться. Как и всем остальным.
Альдо: (тихо, душевно) Робер, ну это же сущее пустяки по сравнению с теми жертвами, на которые ты и я уже пошли ради нашей с тобой дружбы! А на остальных мне плевать. Им полезно. Пусть знают свое место.
Робер: (тихо) Не буду!
Альдо: (тихо) Значит, не будешь?
Робер: (тихо) Нет, не буду!
Альдо: (тихо) Ты мне конечно друг, но я все-таки твой король…
Робер: (тихо) Король Талигойи может послать Первого Маршала на смерть, но не посмешище.
Альдо: (в сторону) Конь упрямый! (громко, улыбаясь) А я вспомнил, я же видел эра Первого Маршала, ранее, когда его принесли в наш дом израненного, почти без одежды. Родимых пятен у него нет. Идем дальше! Благородный Повелитель Скал, раздевайтесь.
Дикон: (торопливо) Но Альд…Ваше Величество! У меня нет никаких пятен, слово Чести! В отличие от многих, мы, Окделлы совершенно ничем не запятнаны!!! (подумав) Пусть вон лучше Придд раздевается!
Валентин: Сударь, Вам нет никакого дела до меня и моей семьи. А про наши родимые пятна нам лучше знать!
Дикон: (запальчиво) Да-а-а? Да про ваши семейные родинки знает весь Талиг..гойя! А где родинки там и пятна!
Валентин: (бледнея) Ах ты…
Пытается ударить Дикона. Тот пытается лягнуть Валентина. Робер встает между ними.
Режиссер: Драка! Вот это уже интересно!
Помощник режиссера: Рейтинг вверх на восемнадцать пунктов!
Альдо: (быстро) Никаких дуэлей между Повелителями! Я уже предупреждал!
Робер: (растаскивая Повелителей) Прекратите немедленно!
Дикон: (пытаясь дотянуться до Валентина) Кто не пришел к Ренквахе, того и пятна!!!
Валентин: (пытаясь дотянуться до Дикона ) Ненавижу! Вы Окделлы, продали невинного ангела в рабство, ради своих грязных политических игр!!!
Валентин и Дикон (одновременно): Что-о-о???!
Робер: (швыряя обоих в их кресла) Успокойтесь, вы, оба!
Несколько секунд молодые люди тяжело дыша обмениваются злобными взглядами.
Альдо: (как ни в чем не бывало) Успокоились? Вот и славно – время поджимает. Дикон, поторопись.
Дикон: (краснея) Я не могу. На меня будут смотреть…
Альдо: (тихо) Дикон, ты же эорий! Ты – высшее существо! Тебе ли стесняться жалких смердов. Ну, вспомни статуи наших древних предков. Они стоят в священной наготе…
Дикон: (страдая) Но я же не статуя…
Альдо: (разочарованно поджав губы) Ну, если ты не хочешь…
Дикон: (страдая) Ваше Величест… Альдо!
Хогберд: (как бы в пустоту) Молодой человек может скрыться под столом.
Альдо: Хорошая мысль, можешь залезть под стол. Там тебя увижу только я.
Благодарно посмотрев на монарха, Дикон ныряет под стол.
Карлион: (тихо - Хогберду) Не боитесь оказаться следующим, дгожайший багон
Хогберд: (тихо - Карлиону) Нисколько, потому что уверен – это он. И на солнце есть пятна, а на этой чистоплюйской семейке должны быть и подавно – наверняка скрывают какую-нибудь гадость!
Карлион: Я тоже так думаю! Пока мы боголись за свободу в Агагисе, Окделлы пгодули все что могли в своем Надоге. Между нами говогя – тгусы и мегзавцы.
На игровом столе появляется одежда Дика. Камера деликатно берет крупным планом Альдо.
Альдо: (посмотрев под стол) Действительно – Окделлы чисты. А остальные чего сидят?
Карлион: Нам что, тоже лезть под стол?
Хогберд: После Вас!
Дикон: (из-под стола, испуганно) Места нет!
Карлион: Ваше Величество, повегте человеку Чести и так постгатавшему…
Альдо: (мстительно) Вот-вот, вы с бароном столько страдали за наше священное отечество. Пострадаете еще разок! Живо!
Карлион с Хогбердом начинают раздеваться.
Режиссер: Отвратительное зрелище. (мечтательно) Вот если бы Иноходец - домохозяйки нам такой бы рейтиг обеспечили! Давай рекламу.
Помощник режиссера: Рекламный ролик пошел:
Реклама: грустный помятый человек говорит под лирическую музыку:
У меня было все! Хорошая работа, любимая жена, милые детишки, добрые друзья… Пока я не начал верить в Олларианство.
С каждым днем я верил все сильнее и сильнее, все чаще и чаще и не мог остановиться. От меня ушла жена, я потерял работу, от меня отвернулись друзья. Ко мне стали приходить выходцы! Я думал что это конец, но тут произошло чудо – я обратился в Эсператизм!
Эсператизм избавил меня от выходцев, ко мне вернулась жена, я устроился на новую достойную работу, у меня снова появились друзья… Спасибо тебе Эсператизм!
женский голос:
Олларианство – это не ваша вина, это ваша беда!
Это не вредная привычка, но серьезная болезнь, которая может закончиться летальным исходом!
Если Ваши близкие страдают от Олларианства, значит им необходимо ваше участие!
Обращайтесь в Эсператизм!
Эсператизм вернет мир и радость в ваш дом!
Альдо: Эры зрители – Вас это тоже касается. Быстро раздеваемся – а то реклама скоро кончится! Давайте, давайте, прочь ложную скромность – кто утверждал, что я вам – отец родной! Чего стесняться-то возлюбленного монарха! поворачиваемся эры, поворачиваемся!
Во время рекламы Люди Чести раздеваются, демонстрируют отсутствие нужного родимого пяьна и быстро одеваются снова.
Альдо: (с наигранным удивлением) Герцог Придд, а вы почему не разделись? Вам что, не ясна монаршая воля?
Валентин: Нет нужды, Ваше Величество. (в сторону) Лучще признать пятно, чем устраивать стриптиз! (громко) Я вспомнил, что кажется в нашей семье при определенных обстоятельствах действительно могло быть подобное пятно. К несчастью, у меня его нет. Но может быть у моих младших братьев...
Дикон: (из-под стола, возмущенно) А раньше он вспомнить не мог?!!
Голос: Даже с учетом рекламы – ваше время истекло!
Альдо: Это пятно принадлежит роду Повелителей Волн, а показать мы его не можем, поскольку младших Приддов на передаче нет. Но я могу за ними послать!
Громкие аплодисменты, переходящие в овацию.
Голос: Ваш ответ принят! А теперь внимание – правильный ответ: Телезритель выдавал желаемое за действительное! На самом деле такого пятна нет не у одного из Людей Чести.
В зале - буря возмущения.
Карлион: (кипя) Но позвольте, если ответ – "никому", как мы могли показать такое пятно?
Голос: (ехидно) А картину вам зачем принесли – взяли бы и показали… Счет: два-ноль в пользу телезрителей!
Альдо: (нахмурясь) Валентин?!
Валентин: (невинно) Похоже, я ошибся, Ваше Величество, и это не наше пятно. С кем не бывает...
Голос: Впрочем, послушаем хранителя традиций нашего клуба...
Штанцлер: (быстро) Возражений нет! Ваше здоровье, эр Ведущий!
(отпивает из бокала мениралки)
Альдо: (в сторону) Понедельник, 20 минут первого. Для памяти: познакомить с палачом: Ведущего, Хранителя Традиций. Повелители Волн и Молний пока еще нужны. Окделлу за верность выдать орден Непрекрытого Мужества.
Голос: Следующий раунд!
-
Голос: Следующий раунд!
Дикон выбирает очередной конверт.
Голос: Внимание на экран: против вас играет Герард Кальперадо…
Дикон: (глядя на экран) Да это же Арамона-младший!!!
Голос: …кэналийский рэй!
Дикон: (потрясенно) Рэй? Эр Рокэ сделал Арамоненого сынка рэем?!!!
Карлион: Какой ме’гзавец!
Дикон: (возмущенно) Так не честно! Это мне назло! Я свой орден кровью заработал! А потом меня так вообще… А его – рэем?!!
Альдо: О чем вообще речь?
Робер: Окделл, возьмите себя в руки!
Дикон: (кипя) И не подумаю!!! Да если бы этот гадкий несправедливый человек, мой бывший эр, меня ну хоть чуточку ценил – меня а не всяких Арамонов!!! - в Закате я бы видел и вашу Талигойю, и ваших людей Чести, и ваших Ра… Ой!... я… я не то… не то хотел сказать… (багровеет от смущения и вжимается в спинку кресла)
Альдо: (в сторону) Весело, нечего сказать: рядом один верный человек – да и тот – Окделл…
Дикон: (в ужасе, в сторону) Такое сказать! Да еще при Альдо!!! Дрянь! Бестолковая дрянь!
Голос: Юноша, вы иссякли? Тогда, вопрос: Назовите, каким словом одновременно называются животное, подлый и трусливый человек и средство ведения войны на море!
Хогберд: Ну у молодого человека и вопрос…
Карлион: Это немыслимо!
Альдо: (ласково) Дикон, везучий мой, пожалуйста, будь другом, не выбирай ты больше вопросы, ясно!
Робер: Попробую починить волчок…
Альдо: Так, каких мы знаем животных?
Робер: (без энтузиазма) Лошадь.
Валентин: Спрут.
Дикон: Эээ…у нас в Надоре много животных…
Альдо: Хорошо – попробуем с другой стороны. Давайте про морские сражения! Маршал, Повелитель Волн, думайте!
Робер: Я же не моряк. Ну, допустим, орудия самого большого калибра на судне называются «василиски»…
Валентин: Увы, Повелитель Волн – это всего лишь титул. Да, еще один вид орудий называют «единороги»
Хогберд: (тихо –Карлиону, злорадно) Тоже мне – сухопутный Повелитель Волн!
Каглион: (тихо - Хогберду, не менее злорадно) Вы пгавы! Между нами, багон, спгаведливо, что эту семейку стегли в погошок! Пока мы боголись за свободу в Агагисе, Пгидды так и ноговили загести жаг чужими гуками. Тгусы и мегзавцы!
Альдо: Хмм… Подлый единорог… трусливый василиск… не то! (с досадой) Так мы ни к чему не придем. Ну скажите хотя бы, как назвать подлеца и труса!
Карлион: Конечно же, навозник!
Хогберд: Согласен с бароном.
Альдо: Правильно, но тогда нам нужно животное! Животное связанное с навозом…
Робер: (мрачно усмехнувшись) Лошадь…
Альдо: Почему?
Робер: Догадайся…
Альдо: Нам не до шуток! Выигрывать надо! Здесь что, только я умею думать?!
Дикон: (с отчаянием) Думай, думай, думай…
Голос: (в сторону) Может понравиться…
Дикон: Вспомнил! Я вспомнил! Нам мэтр Шабли про Багряные Земли рассказывал – так там в одной стране водится жук! Жук – навозник!!!
Альдо: Дикон – ты дважды гений! Я тоже так подумал!
Хогберд: Великолепно!
Карлион: Бгаво!
Всеобщие аплодисменты. Дикон краснеет от удовольствия.
Дикон: (в сторону, гордясь собой) Вот так-то! Арамона - выпей яду! Жалко Ворон в Багерлее и не смотрит…
Робер: Погодите радоваться, у нас осталось еще «средство ведения войны на море» и я не представляю как…
Альдо: (сморщившись) Вечно ты все портишь! Неужели не понятно – что «навозник»… это… это… Леворукий вас побери – я монарх а не военный!
Хогберд: Мы с бароном люди мирные, но у нас есть маршал и два полковника…
Карлион: Да, совегшенно вегно!
Робер: война – штука грязная и без навоза!
Валентин: Про использование навоза в военном деле мне ничего не известно.
Дикон: (нерешительно) Алва использовал на войне козлов. Но навоз…
Альдо: (гневно) Мне что, никто не может ответить на простой вопрос: как навозники используются на войне?
Голос: Время вышло! Кто будет отвечать?
Альдо: (в сторону) пора валить на других. (громко) Отвечать будет Повелитель Скал!
Дикон: (шепотом) Альдо но я не знаю как быть с третьим условием…
Альдо: (шепотом) Придумай что-нибудь…
Голос: Я жду!
Дикон: Ну мы считаем что это – навозник. «Низкий» человек называется навозник, багряноземельский жук называется навозник…
Голос: А дальше?
Дикон: Ну…это…в общем…когда на кораблях кончались…эти…ядра…ядра…
Альдо: (шепотом) Давай!
Дикон: …Ядра… пушки заряжали навозом…а такие орудия называли «навозниками».
Голос: (сдерживая хохот) Юноша, вы бесподобны!
Первый Человек Чести: Ура! Мы выиграли!
Бурные аплодисменты.
Дикон: (очень удивленно) Правда?
Голос: (вздохнув, тихо) Ни ызарга из вас, юноша, не вышло…
Дикон: Что вы сказали?
Голос: Говорю, ызарга у вас не вышло! Правильный ответ – ызарг! Счет становиться три : ноль в пользу телезрителей!
Всеобщее возмущение.
Карлион: Возмутительно! Навозник тоже подходит!
Голос: Навоз и его производные еще никто не использовал как средство ведения войны на море. Особенно по рецепту Окделла. (задумчиво) Хотя…
Карлион: (не слушая) Позог! Всем известно – Люди чести всегда использовали навоз в богбе с нашими вгагами! На суше и на моге! Эг Штанцлег! Вы чего молчите?!
Голос: (с надеждой) В самом деле, эр Штанцлер, не желаете возразить?
Штанцлер: Не желаю, эр Ведущий! Ваше здоровье!
(отпивает минералки)
Голос: Пожалуй, вам надо отдохнуть. Музыкальная пауза!
-
Голос: Пожалуй, вам надо отдохнуть. Музыкальная пауза!
Встречайте – барон Дейерс из Агариса!
(В первом ряду зрителей появляется барон Дейерс с лютней на перевес)
Робер: (темнея лицом, медленно подымаясь) Как, снова он…
Альдо: (быстро) Кто-нибудь, держите маршала!
(Валентин и Дикон пытаются удержать Робера.)
Карлион: А почему вам не нгавится наш славный менестгель?
Альдо: (прежде чем Робер успевает ответить) Маршал не поклонник авторской песни!
Дейерс: (бросая на Робера нервные взгляды) Я исполню свою новую балладу под названием «Страданье за народ»…
(Робер продолжает вставать, несмотря на держащих его Повелителей)
Дейерс: (быстро) …в которой не будет никаких имен!
(Робер садится в кресло. Люди Чести аплодируют. Дейерс начинает петь трагическим замогильным голосом)
Дейерс:
Любовью к родине был граф NN известен -
Он даже дома шесть знамен повесил.
За ужином, как истый патриот,
Он говорил: "Болею за народ!...
(Останавливается, смахивает слезы.)
Простите, это личное
(продолжает)
И хоть народ не беспокоит честь
И родина - ему бы только есть -
Испытываю страсть к нему, как к классу...
Простите, что у нас на ужин? Мясо?
Так вот, когда б народ поднялся весь,
Его бы смог сквозь тернии привесть
Туда, где светят нам свободы звезды...
Сегодня? Нет, сегодня слишком поздно
И спать пора. Как быстро? Года за три...
Что, завтра снова вечером в театре…
Режиссер: Это что – сатирический памфлет?
Помощник режиссера: Похоже он это в серьез…
Голос: (холодно) Пожалуй, довольно.
Дейерс: Но это только начало! У меня еще двадцать семь куплетов о том, как народ не оправдал ожиданий, и граф был повешен вместе с Пеллотом…
Голос: Извольте прекратить терзать мое чувство прекрасного. Достаточно
Дейерс: (насупившись) Извольте дослушать до конца! И никакой «Рамиро-вешатель» не заставит умолкнуть музу свободы и …
(выстрел, Дейерс падает, зрители испуганно бросаются в стороны)
Дейрес: (кричит) Убили!!!
(Двое ассистентов подхватывают раненого барона и уносят. Третий подбирает лютню. Публика в шоке.)
Голос: (спокойно) Музыкальная пауза окончена. Продолжаем игру!
Альдо: (тихо) Откуда стреляли?
Робер: (тихо) Из режиссерской.
Альдо: (тихо) Да кем он себя возомнил, этот виконтишка! Он, что, сошел с ума, и воображает себя соберано Алваро?
Голос: (холодно) Продолжаем игру! Разочаровываете вы меня, эры знатоки. Не вижу жажды борьбы, не хватает вам заинтересованности в победе! Поэтому я делаю объявление! Согласно правилам нашего элитарного клуба проигравшие знатоки выбывают из клуба. Навсегда!
(В наступившей тишине четко слышен звук взводимых курков…)
Карлион: Нет такого п’гавила!
Голос: Я его только что придумал. Хранитель традиций не возражает?
Штанцлер: (слегка побледнев) Нет, эр Ведущий, Ваше здоровье!
(Отпивает минералки из бокала.)
Альдо: Так, у меня ангельское терпение, но ему пришел конец. Реклама!
Режиссер: Пускай рекламу!
Альдо: (гвардейцам, стоящим за его креслом) Господа, надо поменять ведущего. Старому устроить рандеву с палачом. Исполняйте!
(Трое гвардейцев уходят наверх, в режиссерскую.)
Помощник режиссера: Рекламный ролик пошел!
Реклама: Трое подростков в роскошных камзолах и бейсболках, одетых козырьками назад с бутылками в руках, под некое подобие музыки, речитативом:
Хочешь закончить Лаик на отлично?!
Хочешь жизни красивой, столичной?!
Хочешь прославиться честью, отвагой?!
Хочешь сделаться Первою шпагой?!
Слушай нас, потому что мы -
Золотые Мальчики Чести –
Будущее этой страны!
Е-е-е!!! Е-е-е!!!
Красные вина пусть пьют кэналийцы
Мерзавцы, убийцы, опухшие лица!
А мы благородны, чисты и красивы!
Потому что мы пьем
НАДОРСКОЕ СВЕТЛОЕ ПИВО!!!
Светлое пиво «Надорское» - за качество отвечает… герцог Окделл
Пивоваренная компания Ларак и Ларак
Робер: Ричард, что за безвкусица…
Дикон: (оправдываясь) А Наль, это мой кузен, говорил, что пиво будет очень хорошее. Его будут делать по старинному рецепту моей матушки: побольше воды, поменьше ячменя и очень много горечи. Я еще не пробовал, но Наль прислал мне полдюжины бутылок. Особого. Со вкусом миндаля – специально для меня! Хотите – угощу?
Хогберд: (с блеском в глазах) Герцог Окделл, так вы – деловой человек! После программы нам надо непременно поговорить – у меня есть на примете такое выгодное дельце…
Штанцлер: (мечтательно) Разве в Надоре умеют варить пиво, Дикон? Вот в Дриксен пиво так пиво…
Дикон: (обиженно) Отстаньте от меня, эр Август, я с вами не разговариваю!
Штанцлер: (невинно) Почему же, мой юный друг?
Дикон: (обиженно) Потому что Его Величество мне еще не объяснил кто вы – негодяй или истинный человек Чести!
(Из режиссерской доносятся выстрелы, звон стали, крики. Сверху падает тело в гвардейском мундире. Наступает тишина.)
Режиссер: (кашляя в пороховом дыму) Да что это такое?! (помощнику) Так, ты парень как хочешь, а я убираюсь отсюда - мне семью кормить надо! А игровые шоу можно делать и в Урготе…
Помощник режиссера: Я с вами! Правда, уж больно любопытно, чем все это кончится…
Режиссер: Нечего любопытствовать! А то еще вырежут прямо из прямого эфира – обратно не вклеят! (ведущему) Вы не возражаете?
Голос: Можете уйти.
(Режиссер с помощником скрываются в техническом люке.)
Голос: Попытки раскрыть инкогнито ведущего противоречат правилам нашего клуба и будут мною пресекаться. Равно как и попытки покинуть зал. Понятно?
Дикон: (поежившись) Кого-то он мне напоминает, этот Ведущий? Но кого?
(Робер подымается, проверяет, как ходит в ножнах шпага. Посмотрев на Робера, поднимается и Дикон.)
Альдо: (улыбаясь, тихо) Сидеть! Во-первых, у вас в отличии от этого сумасшедшего нет пистолетов. Во-вторых – мы же в прямом эфире. Что подданные подумают, если вас перестреляют?
Ассистенты уносят тело гвардейца.
Карлион: (дав петуха) Это пгоизвол!!! Если вы думаете, что можете запугать людей Чести то вы заблуждаетесь! Мы покинем иггу в знак пготеста!
Голос: Выход вон там. Надеюсь вы бегаете быстрее пули…
Хогберд: (промокнув платочком пот, Карлиону) Да помолчите вы…
Карлион: Да-да! Мы вас не боймся ! Вот сейчас встанем и уйдем! Багон – встаньте и уйдите! Он не осмелится в вас стгелять!
Хогберд: Сами идите!
Карлион: Мое место гядом с Его Величеством.
Альдо: (тихо, Дикону) Дик, если все таки начнется пальба, и не думай, слышишь, даже и не думай закрывать своим телом твоего короля! Я запрещаю. Хотя вы Окделлы так упрямы и так благородны…
Голос: Начинаем следующий раунд!
-
Голос: Начинаем следующий раунд!
Альдо: Шутки кончились, пора выигрывать. Все поняли?
Робер: Я починил волчок.
Дикон: Ой! А можно я его…
Знатоки: (хором) Нет!!!
(Робер сильно раскручивает волчок, Дикон дуется)
Альдо: (улыбаясь) А пока крутится волчок, пользуясь прямым эфиром, мы хотим передать привет капитану нашей личной охраны. Мы соскучились, и нам очень хочется увидеться с этим замечательным человеком и всеми его людьми до конца программы. Надеюсь, он окажется достаточно догадлив… (значительно) и не потеряет голову!
Голос: (холодно) А я хочу спросить у хранителя традиций нашего клуба. Эр Штанцлер, что это вы все время пьете за здоровье ведущего?
Штанцлер: (криво улыбаясь) И он еще спрашивает! Вам ведь только повод дай, эр Ведущий, так что пью за все, что придет вам в голову!
(выпивает минералки)
Голос: Для вас я могу и без повода…
Штанцлер: (быстро) Что вы, что вы! Не утруждайтесь! И вообще – я старый больной человек, уступаю дорогу молодым!
Валентин: Кажется, будет тринадцатый сектор…
Дикон: (испуганно) Только не это!!!
Робер: Почему?
Дикон: (делая большие глаза, трагическим шепотом) Это же Интернет! Мне там появляться никак нельзя…
Голос: Внимание: против знатоков играет несовершеннолетняя Айрис из Надора…
Дикон: (удивленно) Это что Айрис из Надора это Айрис?
Валентин: (в сторону) Как догадлив…
Дикон: (радостно-снисходительно) Ну, это мы отгадаем! Это моя младшая сестренка, куда уж ей придумать что-нибудь сложное!
Голос: Смотрим на экран!
(знатоки смотрят видеоролик)
Айрис: (сначала тихо, опустив взгляд, потом все более решительно) Уважаемые знатоки, однажды один очень хороший человек, можно сказать на улице подобрал одного глупого юношу. Заботился о нем, содержал и учил, брал с собой на войну. А этот юноша поверил всякой чуши и гадости, и предал своего благодетеля, отравив его ядом! К счастью этот хороший человек выжил, но вместо того чтобы оборвать предателю руки и ноги всего лишь выгнал взашей! Я хочу, чтобы все жители Талига узнали правду! Через одну минуту назовите имя этого предателя, гаденыша, подлеца, мерзавца и негодяя, дурака, слюнтяя поросячьего, я до него доберусь я ему всю морду исца…
Голос: Хмм… достаточно! Вопрос вы слышали. Время пошло!
(Сирена. Дикон медленно съезжает из кресла под стол. На это никто не обращает внимания.)
Альдо: (тихо, улыбаясь) Все думают! Я пока на имидж поработаю…
Дикон: (в сторону, с обидой) Ну Айри… ну сестренка! А ей еще лошадку дарил, от герцогини защищал, к себе забрать хотел…
Альдо: (громко и несколько театрально) Возлюбившие меня мои поданные! Душераздирающая история этой юной девушки, так похожей на ее матушку – герцогиню Мирабеллу, известную своей праведностью - потрясла нас до глубины души! Посмотрите, какие низость и коварство правили бал в насквозь прогнившем так называемом Талиге! Малолетние подонки трусливо травили достойных людей! Так радуйтесь тому, что на смену королевству тьмы и зла пришел я – а вместе со мной добро и благородство! В моей стране это совершенно невозможно!
Дикон: (тихонько) Аль…
Альдо: (не слушая) Подобных предателей и мерзавцев я буду карать недрогнувшей рукой! Я буду их четвертовать! Я буду топтать их багряноземельскими слонами!
Дикон: (тихо, испуганно) Ваш…
Альдо: (не слушая) И если этот негодяй еще не ответил за свое преступление, я, ваш самый справедливый и милостивый защитник, даю слово короля – как только мы установим имя преступника, он будет схвачен и немедленно казнен!
Дикон: (с отчаяньем) А может, он не совсем виноват…
Альдо: (наконец заметив Дикона, азартно) Вот! Вот, верные мои подданные, посмотрите в эти честные глаза! Вот перед нами брат этой девы, который, не смотря на свою молодость, являет собой образец настоящего Человека Чести, неспособного совершить подобной низости. Вот он краснеет… бледнеет… зеленеет, в общем покрывается цветными пятнами присущей людям Чести скромности. И этот достойный потомок погибшего ради нашего святого дела славного рыцаря Алана Окделла, достойный сын благородного Эгмонта еще находит в своем сердце место для жалости к подобным трусливым ызаргам! Нет, великодушный юноша, мы – Люди Чести – не должны жалеть подобных гнусных червей! Никакой пощады!
(громкие продолжительные аплодисменты)
Альдо: (тяжело дыша, удовлетворенно) Я в ударе, остался пустяк: надеюсь, вы уже определились кто этот мерзавец.
Валентин: Не представляю, кто способен на такое…
Хогберд: Ох, молодость, молодость, в Олларии было столько мерзавцев, способных и не на такое! И, Ваше Величество, между нами говоря, их и сейчас хватает.
(достает из камзола большой лист бумаги, исписанный бисерным подчерком, показывает Альдо) Вот, например, номер первый в этом списке…
Карлион: (заглядывая в список, сладко) Это не тот ли э’г, кото’гый дал вам в долг пять тысяч таллов?
Хогберд: (злобно зыркнув на Карлиона) Ради Его Величества я не пожалею даже друзей!
Альдо: (задумчиво) Одалживать такие деньги, в то время как наши доблестные наемники так нуждаются? И впрямь мерзавец! Но это потом. Нам пора наконец-то выиграть. Так что думаем, думаем - нам нужен не просто подлец!, а определенный! Робер?
Робер: (не глядя на Дикона) Первый раз слышу…
Альдо: (раздраженно) Дикон, ну а ты чего молчишь? Сестра в конце концов твоя!
Дикон: (отчаянно глядя на Робера) Я… мне… я… они…
Альдо: Что ты там бормочешь! Ничего не пойму…
Дикон: (в сторону, в смятении) О Великие Лот, Анд, Неам, и Уструп! Проклятие!!! Никак я вас не запомню!!! Помогите истинному эорию, подскажите, что мне делать! (горько) Молчите…
Карлион: У нас с ба’гоном есть ве’гсия! Этот п’гедатель безусловно п’гоклятый ‘Гоми’го Алва, а благо’годный господин – это ваш п’гямой пгедок, ко’голь Эгнани!
Альдо: Точно! Рамиро-Предатель! Я тоже так подумал!
Валентин: (осторожно) А разве Рамиро травил короля?
Карлион: Т’гавил, молодой человек, конечно же, т’гавил! Семь ‘газ! А Э’гнани его за это выгнал из Кабитэлы. А уж тогда ’Гами’го спелся с Олла’гом!
Альдо: А что, кандидатура подходящая. Алва – известные висельники, предатели и отравители!
Голос: (холодно) Время истекло!
Альдо: Мы просим повторить вопрос!
Голос: Как вам будет угодно. Смотрим на экран!
Айрис: …Я хочу, чтобы все жители Талига узнали правду! Через одну минуту назовите имя этого предателя, гаденыша, подлеца, мерзавца и негодяя, дурака, слюнтяя поросячьего, я до него доберусь я ему всю морду исцарапаю! А также назовите имя этого хорошего человека, моего жениха, который скоро на мне женится!
(Выстрел. В зале легкая паника. Люди Чести прячутся друг за друга, Дикон пытается закрыть собой Альдо.)
Голос: Кхе-кхе-кхе! (слышно, как стучит себя в грудь) Простите, уронил… На вторую часть вопроса можно не отвечать.
Альдо: (придушенно, пытаясь отлепить от себя Дикона) Отвечать будет Повелитель Скал!
Дикон: Этот ме… ме… ме…
Голос: (строго) Мерзавец.
Дикон: …мерзавец и ду… ду…
Голос: (строго)Дурак.
Дикон: …мерзавец и дурак…
Голос: (строго) «и» или «или»?
Дикон: (шмыгая носом) …
Голос: (строго) Ну?
Альдо: (шепотом) Скажи – Рамиро!
Карлион: (шепотом) ‘Га-ми-‘го!
Дикон: Это…это…
Робер: (мрачно) У нас нет ответа! Людям Чести нет необходимости знать имена отравителей! Думаю, эр Штанцлер меня поддержит.
(Штанцлер торопливо кивает)
Голос: Прекрасно! Знатокам засчитывается поражение и счет становится четыре-ноль в пользу телезрителей!
Альдо: (Роберу, возмущенно) Ты что, с ума сошел? Мы же могли выиграть!!!
Голос: Кстати, это не Рамиро! Продолжаем Игру!
Дикон: (тихо, Роберу) Спасибо вам эр Робер! Я больше никого не буду отравлять, честное благородное слово, даже Ворона! Хотите пива?
Робер: (тихо, Дикону) Прекрати. Скажи лучше, почему не назвал Рамиро?
Дикон: (тихо, Роберу) Не знаю…Этот голос на меня как-то странно влияет…
Карлион: (возмущенно) А п’гавильный ответ? Кто ме’гзавец?
Голос: Посмот’гите в зе’гкало!
(В зал входит виконт Мевен и становится среди зрителей. Всеобщее замешательство)
Альдо: Виконт???
Мевен: Простите Ваше Величество, я опоздал. Но поскольку вы освободили меня от работы ведущего, я осмелился…
Альдо: Я освободил?
Мевен: Я получил депешу с королевским курьером, извольте, вот она!
Альдо: Но если вы здесь, то кто же тогда там???
Голос: Следующий раунд!
-
(Робер раскручивает волчок)
Карлион: (в панике) Это может быть Давепо’гт! Сумасшедший, из-за чепухи заст’геливший несчастного Гокслея!
Хогберд: (вытирая платочком пот) И еще взорвавший кучу генералов и полковников!
Карлион: (в панике) Он же может и в нас стгельнуть!
(Дикон бросается на Альдо и закрывает его собой)
Хогберд: (быстро) Попрошу заметить, я лицо гражданское, сугубо мирное, в военных действиях по восшествию нашего возлюбленного Величества на престол не участвовал!
Первый Человек Чести: (тихо, соседу) Дорогой эр, он там один, а нас сорок человек, если мы вместе ворвемся в режиссерскую, этот бунтовщик не успеет выстрелить более двух-трех раз!
Второй Человек Чести: (тихо, ехидно) Вы – истинный Человек Чести! Не желаете возглавить атаку?
Первый Человек Чести: (подумав) Пожалуй, нет.
Альдо: (придушенно, пытаясь отлепить от себя Дикона) Мой верный Ричард, я тебе признателен, но если ты еще пару раз эдак на меня прыгнешь, покушаться на меня никому не понадобиться!
Дикон: (смущенно) Я тренируюсь…
Альдо: Тренируйся лучше…на Придде
Хогберд (зловеще) А может это даже не Давенпорт. Может это…(шепотом) Сами-знаете-кто!
Альдо: Исключено! У меня все под контролем! Мерзавец в Багерлее. (самодовольно) Его охраняют лучшие из лучших!
Робер: Я думал – лучшие из лучших в твоей личной охране.
Альдо: Ну, лучшие из худших! Я сделал капитана Кавиота полковником, назначил комендантом Багерлее и обещал генеральский чин. Так что он будет стараться на совесть! А на случай если с совестью у него не важно, я обещал ему рандеву с палачом, если он оставит Сами-знаете-кого без присмотра хоть на миг.
Так что, это не-воз-мож-но!
Дикон (поежившись, в сторону): Не нравится мне это слово! «Ворон» и «невозможно» совсем не сочетаются…
Альдо: Впрочем, все это не важно! Скоро здесь будет моя личная охрана, и игра закончится убедительной победой знатоков.
Карлион: (опасливо) А ох’гана точно сп’гавиться?
Альдо: (недовольно) Как вы думаете, сотня отборных головорезов…тьфу! верных патриотов в состоянии разобраться с одним ведущим?
Голос: Внимание, против вас играет алататская принцесса Матильда!
Альдо (в сторону, раздраженно) Этого еще не хватало!
Голос: Слушайте вопрос: Что общего между кавалерией и правлением короля Альдо Первого? Время пошло!
Альдо (мрачно, в сторону): И что ей в Алате не сиделось!
Дикон (в сторону): Какая же у Альдо замечательная бабушка! Не то, что некоторые сестры!
Карлион (в сторону): Вопрос о короле очень кстати – можно доказать пгеданность…
Хогберд: Позвольте мне ответить, Ваше Величество, у меня готов досрочный ответ!
Карлион: (в сторону, недовольно) Разгубленный Змей! Опоздал!
Альдо: (мрачно)И что вы можете сказать?
Робер: (усмехнувшись) Если сравнивать с кавалерией, то разве что с казаронской.
Дикон: (важно) Да, я ее видел - я прошел Дораму!
Хогберд (тихо, Карлиону): Нет, вы только посмотрите, сидел у Его Величества на шее, пролез в Первые Маршалы, еще и ерничает! Интриган!
Карлион (тихо, Хогберду): Вы сове’гшенно п’гавы, ба’гон! Пока мы бо’голись в Ага’гисе, этот Эпинэ только все по’гтил, да еще кидался на по’гядочных людей! Между нами гово’гя – т’гус и ме’гзавец!
Альдо: И что вы собираетесь ответить?
Хогберд: То что вы так же непобедимы как и ваши доблестные кавалеристы!
Робер: (в сторону) Доблестные кавалеристы все у Савиньяка.
Карлион: Да нет же! П’гавление его Величества похоже на кавале’гию тем, что он оседлал Талигойю и как искусный наездник поведет ее светлому будущему!
Робер: (в сторону) Искусный наездник? Нда, бедная Талигойя…
Хогберд: Я до этого еще не дошел! А кроме того…
Голос: Минута истекла! Ответ знатоков?
Альдо: (мрачно) Отвечать будет барон Хогберд!
Хогберд: Мы считаем, что правление нашего возлюбленного монарха с родни кавалерии во-первых, стремительностью его воцарения, во-вторых тем что его величие возвышается над величием прочих монархов также, как всадник возвышается над пешеходами. И, наконец в-третьих, враги его величества будут сокрушены, словно под натиском нашей победоносной конницы!
Карлион: (сварливо) И еще светлое будущее!
Голос: А теперь правильный ответ: - к сожалению, он вырезан цензурой! Нас все-таки могут смотреть дети.
Дикон: А что это значит? Мы выиграли?
Хогберд (тихо, Карлиону): Дражайший барон, вам самое время возмутиться!
Карлион: (тихо) Я сми’гился с п’гоизволом! До подхода подк’геплений!
Хогберд: И все же герцог Окделл требует объяснить, что это означает?
Голос: (доверительно) Вообще-то, кавалерия, это единственное печатное слово которым почтенная принцесса описАла данное правление! Но, поскольку время позднее я могу расшифровать…
Альдо (натянуто улыбаясь) Пожалуй, не стоит! (в сторону, зло) надо было угостить тортом не только Мупу!
Голос: Как будет угодно. Счет становится пять-ноль в пользу телезрителей, а положение знатоков становится незавидным. И если они ошибутся еще раз, им точно никто не позавидует! Следующий раунд!
(Робер раскручивает волчок. Пока он крутиться, в зал входит барон Капуль-Гизайль)
Капуль-Гизайль: (рассеянно) Прошу прощения, еле добрался. На улице собралось столько военных и они все прибывают и прибывают. Совершенно не пройти!
(По залу проносится облегченный вздох)
Альдо: (торжествуя) Вот и все! Сейчас они будут здесь, и мы повеселимся!
Голос: Зеро, господа!
Альдо: (тихо) Тянем время! (громко) Требуем музыкальную паузу!
Голос: У вас уже была музыкальная пауза!
Альдо: У нас должна быть еще одна!
Голос: Странное дело, но барон Дейерс выходить «на бис» отказывается, так что перебьетесь! Разве что сами пойте…
Альдо: (решительно) И споем! Дикон?
Дикон: (смущаясь) Я не умею…
Альдо: (решительно) Надо, Дикон! Давай мою любимую, надорскую!
Дикон: Но я…
(Альдо одобряюще улыбаясь, выдвигает из под стола табурет. )
Альдо: Давай!
(Дикон забирается на табурет, вытягиваешься в струнку, закрывает глаза и робко заводит песню)
Дикон: The sun on the meadow is summery warm
The stag in the forest runs free
But gathered together to greet the storm
Tomorrow belongs to me
The branch on the linden is leafy and green
The Danar gives its gold to the sea
But somewhere a glory awaits unseen
Tomorrow belongs to me
Первый Человек Чести: (подхватывая):
The babe in his cradle is closing his eyes
Второй Человек Чести:
The blossom embraces the bee
Карлион:
But soon says the whispe’, a’ise, a’ise
Штанцлер:
Tomorrow belongs to me!
(Мрачный Робер выходит из зала. Ему никто не мешает.)
Все ЛЧ хором:
Now Fatherland, Fatherland,show us the sign
Your children have waited to see
The morning will come
When the world is mine
Tomorrow belongs to me!
Tomorrow belongs to me!
Tomorrow belongs to me!
Альдо: (улыбаясь и дирижируя) А что это Повелитель Волн у нас не поет?
Валентин: (сдержанно) Боюсь не попасть в такт, Ваше Величество.
Дикон: (с горящими глазами, гордо)
Могучие Унд, Лит, Астрап и Анэм!
Союз Богов не рушим!
Эории вновь будут править всем!
Завтра будет моим!
Завтра будет моим!
Завтра будет моим!
(В зале некоторое замешательство. Люди Чести смолкают и удивленно смотрят на Дикона.)
Альдо: (слегка нахмурившись:) Ну, в чем дело?
Карлион: Бг’аво!
Люди Чести: Браво!
(Зал в едином порыве исполняет последний куплет. Люди Чести на всякий случай незаметно стаскивают с себя эсперы…)
Альдо: (улыбаясь) Так и будет!
Дикон: Так и будет!!!
Голос: (очень холодно) Будет, будет…все вам будет. А с вами, юный эорий, мы еще побеседуем отдельно…Следующий Раунд!
-
(В зал возвращается Робер а также входят трое военных в старых олларианских мундирах унылый человек в эполетах полковника гвардии Альдо)
Дикон: (обрадовано) Ой, это Эмиль с братом и генерал Вейзель! А что это они тут делают?
Лионель Савиньяк: Монсеньор Ведущий, ваши распоряжения выполнены, павильон оцеплен войсками, жду дальнейших распоряжений!
Голос: Господа, благодарю! Понаблюдайте пока за игрой – недолго осталось. Эры зрители, меня вы не интересуете! Вот новый обер-прокурор, тот возможно захочет с вами побеседовать. Освободите зал!
Робер: (занимая свое кресло) Ну вот, доигрались…
Дикон: Да что все это значит?
Альдо: (тихо, Дикону) Это значит, что на пути к нашей с тобой власти над миром возникли маленькие сложности. (заметив полковника, с прорвавшейся яростью) полковник Кавиот, а ты что здесь делаешь? Я же приказал не отходить от Сами-знаете–кого! Ты мне отвечал головой!
Кавиот: (уныло) Простите Ваше Величество, я так и сказал эээ…Сами-знаете-кому. Он был настолько любезен, что разрешил мне присутствовать на игре, чтобы я мог не отходить.
Первый Человек Чести: (громко вопит) Это Сами-знаете-кто!!!
(большая часть зрителей в панике, распихивая друг-друга бросается к выходу)
Второй Человек Чести: (на бегу) Слава Олларам!!!
Первый Человек Чести: (на бегу) Позор самозванцу и его прихлебателям!!!
Голос: А мы продолжаем игру! Напоминаю, счет пять : ноль в пользу телезрителей.
Штанцлер: Прошу прощения, ваше здоровье эр Ведущий! Как хранитель традиций нашего клуба я должен вам напомнить о решающем раунде.
Голос: Действительно, по правилам нашего клуба, знатоки могут взять решающий раунд! За игровым столом может остаться один знаток. Его ответ на вопрос, решит: победа или поражение будут присуждены знатокам.
Штанцлер: Кстати, я могу идти, как мне было обещано?
Голос: Я обещал вам, что вы и в этот раз не станете моей мишенью! Эмиль, проводите старого больного человека…(подождав когда эр Август покинет зал)… до кареты!
Альдо: А если мы пойдем на решающий раунд, и выиграем?
Голос: Оставшийся за игровым столом получит ценный приз или ответит за всех!
Альдо: А те, кто покинут игровой стол?
Голос: Остальные знатоки смогут уйти. Они получат фору во времени до конца игры, пока их товарищ не победит или навсегда нас покинет! Щедрое предложение, не так ли?
Альдо: Более чем! (в сторону) Можно пожертвовать агариским мусором. Вот и сподвижнички деда пригодились. Решительно – я гений! (громко) Поскольку у вашего возлюбленного монарха возникли дела чрезвычайной важности, и сам он к сожалению не может выиграть решающий раунд, мы предложим защитить нашу Честь наиболее уважаемым представителям нашей команды…
Карлион: (в панике) Нет, нет, только не я!!!
(вскакивает и выбегает из зала)
Альдо: (вслед) Трус!
Валентин: Никогда не видел, чтобы люди так быстро бегали.
Альдо: (натянуто улыбаясь) Тогда кому, как не барону Хогберду… где он???
Дикон: (потрясенно) Исчез! Только что сидел здесь и пропал…
Робер: Это магия Людей Чести. Он уже обогнал Карлиона, а до конца передачи они добегут до Агариской границы.
Альдо: (в сторону) Свиньи, а не верноподданные! Придется жертвовать более ценным материалом. Придд себе на уме, Окделл бесполезен, но по крайней мере предан… как хорошо что есть друзья! (тихо, Роберу) Дружище, ты надеюсь, понимаешь, что рисковать собой я не имею права, так что вся надежда на тебя!
Робер: (тихо, Альдо) Но ты же у нас Избранный, не ужели не веришь, что мы вытащим игру без всяких решающих раундов?
Альдо: (тихо, Роберу) Вот именно, я - Избранный, а не идиот! Посмотри на наши успехи – счет весьма красноречив! Судьбой мне назначено править миром, и я намерен ее слушать! А сейчас она утверждает - мне пора!
Робер: (тихо, Альдо)Ты много говоришь, а я слишком долго молчал, но этому конец. Мы вместе победим или ответим за все что натворили. Сделай хоть что-нибудь сам! А если в тебе есть хоть капля совести, выпроводи отсюда мальчишек, только так, чтобы их не унизить.
Альдо: (тихо, Роберу) Ну что же, я так и знал, что ты мне не настоящий друг. Ладно, может идти отсюда, не держу. На крайний случай у меня есть Окделл. А как ты думаешь, у него есть хотя бы один шанс на выигрыш? А тебя Ворон может и не тронет. Ты ведь его любимчик! Так что решай!
Робер (тихо, Альдо): Ты думаешь, я буду покупаться на это вечно?!
Альдо (тихо, Роберу): Это ведь ты хотел спровадить отсюда мальчишек!
Робер (тихо, Альдо): Если это плата за то, чтобы наши дороги разошлись – я на это пойду.
Альдо: Вот и славно! Нашу команду будет представлять наиболее достойный из нас после меня, герцог Эпинэ!
Дикон (громко): Но ведь мы не можем бросить эра Робера! (тише) Правда, ведь не можем? (еще тише) Ведь нет?
Альдо(тихо, Дикону): Дикон, помнишь, что я тебе говорил про авангард и арьергард? Сейчас дело как раз для арьергарда. Потом, Робер – Первый Маршал, он обидится, если останется кто-нибудь другой. Ты умрешь за меня в следующий раз, хорошо? Мое сердце разрывается от боли но наше дело…
Голос(холодно): Поторопитесь, как только закончится игра, в силу вступит первый указ Его Величества Фердинанда, который имеет к вам самое прямое отношение.
Альдо (тихо, Дикону) Эээ… превыше даже дружбы…действительно, пора! Ты же у меня умница, закончи мою мысль сам! (в камеру, улыбаясь): Я еще вернусь. (Дикону) Ричард, за мной!
(Альдо уходит, за ним, повесив голову и часто оглядываясь на Робера, уходит Дикон)
Голос: А мы начинаем решающий раунд! Герцог Эпинэ, вращайте волчок!
(Робер сильно раскручивает волчок, через минуту, когда он описывает последние круги в зал вбегает запыхавшийся Дикон)
Дикон: Эр Робер, я решил вернуться и выиграть или умереть вместе!
Робер: (тихо)Сам решил, или что-нибудь случилось?
Дикон (смутившись): Нет…то есть ничего…то есть да (с несчастным видом) У нас свели всех лошадей. Конюхи разбежались. Только Сона никому не далась. А Альдо сказал, что Сона не вынесет двоих, и я еле упросил, чтобы он уехал один. А я остался среди этой грубой солдатни и решил, что уж лучше мне с вами…
Голос: (в сторону, задумчиво) Юноша второй раз получает пинок под афедрон. Это уже тенденция…
Дикон (торопливо, но не слишком уверенно): Но вы только не подумайте, эр Робер, что Альдо вышвырнул меня точно паршивого ызаржонка! Он сказал, что если я уцелею, я должен через месяц встретить его в одном секретном месте – без меня ему никак не устроить жертвоприношение древним богам!
Голос: По правилам нашего клуба, должен остаться только один знаток. Но поскольку, за игровым столом один человек и еще максимум четверть, я разрешаю!
Дикон: (с искренним возмущением) Можете сделать со мной что угодно, но вы не имеете права обзывать эра Робера четвертью человека!
Робер: (улыбаясь) Спасибо, Дикон.
(Валентин, который по-прежнему сидит в кресле и про которого все забыли, слегка кашляет.)
Голос: А вы, герцог, все еще здесь?
Валентин: (улыбнувшись) Я тоже хотел бы остаться.
Голос: Вы сознаете, что это не шутки, и я намерен довести игру до конца, чем бы она не кончилась?
Валентин: Так даже интереснее.
Голос: Хорошо, оставайтесь и вы.
Дикон: А я - против! Мы выиграем или умрем как истинные Люди Чести, а он что тут забыл? Пусть убирается!
Робер: (устало) Знаешь что? Иди-ка ты отсюда сам!
Дикон (не понимая) Куда?
Голос: (холодно) Идите вон! На вас, Окделл, даже пулю жалко…
Дикон: (оторопев) Куда же я пойду?
Робер: (холодно) К матушке, в Надор!
Дикон: (испуганно) Простите меня, пожалуйста, я больше не буду!
(Робер смотрит на Валентина, тот сдержанно кивает. Покачав головой, Робер молча показывает на одно из кресел. Дикон быстро опускается на свое место)
Дикон: (смущенно) Я ведь почему вредный был? У меня монсеньора не было. А как монсеньор вернулся, я сразу добреть начну!
Голос: Итак, за игровым столом осталось трое знатоков вместо одного. В таком случае, чтобы уровнять шансы, мы будем играть блиц: три самых сложных вопроса и всего двадцать секунд на каждый! Внимание, первый вопрос: телезрители Манрик и Калиньяр спрашивают вас: кто отец детей Катари Ариго? Время пошло!
Дикон: Эр Робер, а если я собираюсь их усыновить – я могу считаться их отцом?
Робер: Не думаю.
Дикон: Жалко!
Валентин: Может подумаем, кто их настоящий отец?
Дикон: А что тут думать?! (шепотом) Эр Август говорил, что дети Катари от эра Рокэ.
Робер: Штанцлер утверждал, что отец детей королевы – Алва?
Дикон: Да.
Робер: Ты в этом уверен?
Дикон: Да!
Робер: Ответ готов! Если уж сам Август Штанцлер утверждал, что отец детей Катари Ариго – Рокэ Алва, значит их отец… – Фердинанд Оллар!
Голос: (невозмутимо) Это… правильный ответ! Продолжаем блиц!
(Робер и Валентин откидываются на спинки кресел, Дикон недоуменно смотрит на Робера.)
Голос: Вопрос второй: Бывший капитан Лаик интересуется: Кто такой Суза-Муза? Время!
Дикон: (упавшим голосом) Никто не знает кто такой Суза-Муза! Нам никогда не ответить! Мы пропали! Ворон нас застрелит! Или еще хуже – он нас прогонит!
Робер: Дикон, кто такой Суза-Муза?!
Дикон: (не слушая) Или еще хуже, отдаст нас Хуану! А Хуан продаст нас в рабство морискам! А мориски нас… (всхлип) сослешат!!!
Робер: Дикон, перестань! И завязывай с Интернетом!
Дикон: (впадая в транс) Не-мо-гу! Смелый и порывистый, я всегда умудряюсь переживать все радости и неудачи заранее, причем грядущие беды в моих глазах выглядят ужаснее чем…
Валентин: У нас досрочный ответ. Суза-Муза – это я.
Робер: (тихо, с заботой) Дикон, рот закрой, Зверь Раканов залетит…
Голос: Хмм… И это… тоже - правильный ответ!
Робер: (тихо, с заботой) Дикон, тебе нехорошо?
Валентин: (слегка виновато) Все как-то не было повода признаться…
(Дикон недоверчиво глядя на Валентина слабо машет Роберу рукой, показывая что с ним все в порядке)
Голос: Наступает время для последнего вопроса, который решит все – если знатоки дадут верный ответ, они выиграют эту игру, если нет - они навсегда покинут наш клуб! Внимание вопрос: У него преострые клыки и очень много яду! Что это такое?!
Валентин: (улыбаясь) Кажется вот теперь время паниковать…
Робер: Клыки и яд, яд и клыки… - животное?
Дикон: (в сторону, вздыхая) А яду было вовсе немного, всего одно колечко…
Валентин: Может, ядовитая змея?
Дикон: (в сторону) Я же знаю правильный ответ, неужели все так просто?! Или нет? Надо подумать…
Робер: А может это пословица или поговорка?
Валентин: Какая-нибудь аллегория?
Дикон: (тихо, но отчетливо) Я буду отвечать!
Голос: Все-таки до этого созрели? Посмотрим…Ваш ответ?
Дикон: (потупившись) Преострые клыки и очень много яду… это… это - глупость…
Голос: (слегка удивленно) Вы уверены, юноша?
Дикон: (краснея) Да…
Голос: Как ни удивительно, но это… правильный ответ
(Аплодисменты немногих оставшихся зрителей. Дикон закрывает лицо руками)
Голос: Знатоки заканчивают сегодняшнюю игру со счетом 6 : 5 и выигрывают новогоднее путешествие в Гальтару! А вы уважаемые телезрители, можете в течение часа после эфира звонить по нашим телефонам и голосовать за лучшего знатока сегодняшней игры, который, в зависимости от вашего решения, получит хрустального коня, хрустального спрута или чуть меньше, чем того заслуживает. В Олларии час ночи ровно и я объявляю эту игру законченной.
(В зале звучит традиционная «Theme from paradise»Зрители оживленно обсуждают минувшие события. Знатоки утирают пот и начинают праздновать. Дикон радостно объясняет Роберу, что с самого начала знал - Валентин Придд истинный Человек Чести…)
Голос: Но мы еще сыграем…
«Что наша жизнь – игра!» (с)
http://kamsha.ru/forum/index.php?topic=4222.75
http://kertianslib.ru/fic/bleid/chto_gde_kogda.html
-
От эрэа Муррка
Ни за какие сокровища мира он не согласился бы поменяться местами с Вороном, а тот, как ни в чем не бывало, попросил Клауса передать хозяевам, что он никогда не забудет их гостеприимства. Святой Алан, разве такой кошмар забудешь?!
Я в бакранском селе кушал чьи-то глаза,
С молодою вдовою в хабле ночевал.
Во дворе под навесом рожала коза,
Над своею судьбой горько Окделл вздыхал.
И носило меня по Сагранским горам,
И в бездонную пропасть я камни швырял.
Да, пришлось нелегко, но назло всем козлам
Был я смел и удачлив, поражений не знал.
Пусть безбожным сочтёте мой следущий шаг,
И краплёной колодой надо честно играть.
А посмотришь кругом - замирает душа.
Нет, совсем не дурак был Великий Бакра.
Где-то там над Сагранной бушует гроза,
Горный Зверь начинает смертельный разбег.
А мне в душу с укором глядят те глаза,
Этот взгляд не забыть, не забыть мне во век.
10.10.2015
-
От эрэа Yaga
Аннотация
Улица Винная, годы невинные.
Чье-то предательство. Чья-то любовь.
Жизнь может быть и короткой, и длинною,
Странно законченной, начатой вновь.
Принципы, сила, честь и традиции…
Снова вопросы про них задают.
Но мир дошёл до зелёной кондиции.
Скверное зелье в колодцы зальют.
И разливается их содержимое.
Есть те, кто варево оное пьёт.
Да, ситуация – неодолимая.
Ясно, что всё просто так не пройдёт.
Ищутся выходы, но не находятся.
И бесноватых множится рать.
Выводов нет. Результаты не сходятся.
А в галереях шагать да шагать…
Есть и герои, и добрые малые.
Ну, и в избытке встречается мразь.
Магия мира. Выходцы шалые.
Два жеребца. Чёрно-белая масть.
Что предстоит? Может, пламя закатное?
Нет, нам в программе объявлен «Рассвет».
Ну, а пока – лишь догадки невнятные
И Четверыми оставленный след.
20.12.2017
-
Разыскал на старом форуме еще два юморостичких рассказа от эра Блэйда
Дикон Жуков
Дикон Окделл, восемнадцатилетний юноша, три месяца тому назад в наказание низвергнутый Создательницей из Кэртианы и после горячих просьб отданный эрам и эреа с приметного интернетовского форума, в ночь под Рождество не ложился спать. Дождавшись, когда под утро хранители и форумчане ушли чатится на Эланд, он достал из кармана авторучку с заржавленным пером и, разложив перед собой измятый лист бумаги, стал писать. Прежде чем вывести первую букву, он несколько раз пугливо оглянулся на двери и окна, покосился на тёмно-зеленый монитор, и прерывисто вздохнул. Бумага лежала на скамье, а сам он стоял перед скамьёй на коленях.
«Милый мой эр, монсеньор — писал он. — пишу вам письмо. Поздравляю вас с Изломом и желаю вам всего от Создателя. Нету у меня вашими стараниями отца, а маменьки лучше не было б вовсе, так что только вы у меня один остались».
Дикон перевёл глаза на экран монитора, в котором мелькало отражение его свечки, и живо вообразил себе своего эра, служившего Первым Маршалом Талига у проклятых Олларов. Это стройный, гибкий, но необыкновенно сильный и подвижной мужчина лет 35-ти, с вечно приподнятой бровью и холодными синими глазами. Днём он спит в камере тюрьмы Багерлее или издевается над тюремщиками, ночью же, окутанный тайной, ходит по чужим снам и спасает Иноходца. За ним, опустив свиные и лошадиные головы, шагает Зверь, прозванный так за крылья, хвост и щупальца, длинные, как у спрута. Этот Зверь с эром необыкновенно почтителен и ласков, но кредитом эра не пользуется. Под его почтительностью и смирением скрывается самое сузо-музовское ехидство. Никто лучше его не умеет вовремя подкрасться и цапнуть Ракана за ногу, забраться в Гальтары да и слопать. Ему уж не раз отбивали задние ноги, раза два его вешали, каждую неделю пороли до полусмерти, но он всегда оживал, когда его вызывали. А погода великолепная. Воздух тих, прозрачен и свеж. Ночь темна, но видно всю Олларию с её каштанами и сиренью, щебечущими скворцами, красными черепичными крышами и булыжными мостовыми...
Дикон вздохнул, взмахнул авторучкой и продолжал писать:
«А вчера мне была «выволочка». Всем форумом выволокли меня за волосья на двор и «отчесали шпандырем» за то, что я вас отравил, живу без совести, и по герцогской своей сущности сноб. А эреа Триша дубиной добавила. А на неделе велели мне выпить яду, убиться веником и вгазенваген и объясняли мне мою гнилую сущность, а потом взяли свинью, сказали, что теперь это мой герб и ейной мордой начали меня в лицо тыкать. Эры с форума надо мной насмехаются, говорят, что у меня не лицо а свиная харя, а еще говорят гадости про Катари, Альдо и эра Августа, и велят своей головой думать, а потом бьют чем попадя. А еще заставляют бегать в таверну за кассерой и воровать для них спойлеры. Милый монсеньор, возьмите меня отсюда домой, в Картиану, нету никакой моей возможности... Кланяюсь вам в ноги и буду вечно Создателя молить, увезите меня отсюда, а то помру...»
Дикон покривил рот, потёр кулаком фингал и всхлипнул.
«Я буду вам вино наливать,— продолжал он, — на войну с вами ходить, а травить и прочих глупостей делать не буду, а если что и случится, то секите меня, как Сидорову козу последнего ызаржонка. А ежели думаете, что толку от меня нету, то я у Герарда прощение попрошу, а скажете и вовсе буду за Моро денники чистить. Рокэ, милый, нету никакой возможности тут находиться, просто смерть одна. Хотел было бежать, да мне известно как из Сети попасть только в Москву и Петербург. А когда я исправлюсь, то за это вас в обиду никому не дам, а умрете, стану за упокой души молить, всё равно как за папу Эгмонта.
А Москва город большой. Дома все огромные и машин много, а овец нету и собаки не злые. Со шпагами тут не ходят и не поймешь кто дворянин а кто простолюдин, но нищих много. А раз я видал в одной лавке продаются пистолеты куда лучше дриксенских и ружья всякие, я бы вам подарил но у меня нет денег а они небось стоят таллов сто каждое... Милый монсеньор, а когда у вас наступит Излом замолви за меня словечко перед Создательницей, а я за тебя жизнь отдам…»
Дикон судорожно вздохнул и опять уставился в монитор. Он вспомнил, как Рокэ давал ему выстрелить из пушки. Весёлое было время! И эр подсказывал, и был черен от копоти, и Дикон был черен. Или бывало, эр выпивает вина, и долго поет прекрасные песни и посмеивается над уже пьяным Диконом…А Дикон несет чушь про благо Талигойи, или про то, что эр на себя «навогаривает» и язык уже заплетается. А эр не может, чтобы не приподнять бровь и не сказать:
— Юноша, не забудьте напомнить, чтобы я научил вас смеяться.
И снова растреплет ему русые вихры и от этого у Дикона почему-то щиплет в носу…
«Приезжайте, милый эр, — продолжал Дикон, — Создателем, Абвениями и Леворуким вас молю, возьмите меня отсюда. Пожалейте меня сироту несчастную, а то меня все колотят и кушать страсть хочется, а скука такая, что и сказать нельзя, всё плачу. А намедни один эр ИМХОЙ по голове ударил, так что упал и насилу очухался. Пропащая моя жизнь, хуже собаки всякой... А ещё кланяюсь Айрис, эру Роберу, и Хуану, а Сону мою никому не отдавайте. Остаюсь ваш верный оруженосец Ричард Окделл, милый монсеньор приезжайте».
Дикон свернул вчетверо исписанный лист и вложил его в конверт, выпрошенный накануне у какой-то сердобольной эреа... Подумав немного, он погрыз авторучку и написал адрес:
«В Багерлее, Алве.»Потом почесал следы побоев, подумал и прибавил: «Рокэ Алваровичу». Довольный тем, что ему не помешали писать, он надел шляпу и прямо в рубашке выбежал на улицу...
Сидельцы с дайри.ру, которых он расспрашивал накануне, сказали ему, что письма опускаются в почтовые ящики, а из ящиков развозятся по всей земле. Уворачиваясь от ревущих железных экипажей, влекомых нечистою силою, Дикон добежал до первого почтового ящика и сунул драгоценное письмо в щель...
Убаюканный сладкими надеждами, он час спустя крепко спал... Ему снилась Багерлее. На печи сидит Алва, свесив босые ноги, и читает письмо тюремщикам... Около печи ходит Зверь и вертит хвостом...
http://www.kamsha.ru/forum/index.php?topic=5250.0
-
Рецензия
Ричард пил и предавался мрачным мыслям, устроившись прямо на полу. А что, ковер - теплый, мягкий и не предаст. Хотя…он же морисский. Повелитель Скал с подозрением уставился на заваленный пустыми бутылками предмет пошлой роскоши. И точно, ковер предательски поплыл перед глазами и ударил хозяина в лоб. Бутылки, издевательски дребезжа, попарно раскатились по углам. Стоически перенеся вероломное посягательство, и не издав не звука, Дикон поклялся разобраться с приддателем завтра. Жаль, что в Надоре не делают ковров, только гобелены… Надор…
Ричард постыдно всхлипнул, словно сопливый мальчишка, и провел ладонью по глазам. Он вливал в себя «слезы» бутылка за бутылкой, но глаза оставались сухими…
В кабинет вошел возмутительный эр, бросил на кресло какие-то бумаги. Вошел без спросу, как к себе домой, не удостоив Повелителя Скал даже взглядом. Уже в который раз.
- Эр Рокэ!
Он скажет все, что думает, и пускай Ворон снимет с него голову. Только бы отлепить ее от ковра.
- Вы… вы должны сидеть в Ба… Багерлее, по крайней мере, до ноября, пока книга не выйдет!!! Прекратите ходить в свой…мой…наш дом!
Конечно, к голосу разума эр не прислушается. Ричарда никто, никогда не слушает. Неожиданно, Ворон снизошел до ответа:
- Кажется, я как-то оглашал список своих кредиторов, юноша. Вы в него не входите.
- Конечно… - гордость смыло тоскливым страхом одиночества, породившим желание поговорить хоть с эром, хоть с самим Леворуким. Завтра Ричард вспомнит об Альдо, о эре Августе, о Катари, и будет сам себя ненавидеть за слабость. Если вообще сможет вспомнить об этом разговоре. - Меня никто не любит! И Создательница меня не любит! Она меня не…ик! ненавидит!
- Эко вас развезло – констатировал Алва - И всего с трех бутылок, как обычно…
Сейчас будет ерничать или издеваться – подумал Ричард, но маршал не стал.
- Не стоит жалеть себя, Ричард, это никого не красит, никому не помогает, и… никогда никого не спасло -сказал Алва с несвойственной ему серьезностью.
- Зачем вы пришли? – спросил Дикон, пытаясь придать своей верхней половине вертикальное положение. Маршал немедленно разделился на множество близнецов, которые закружились вокруг Дикона в бешенном хороводе. Изверг!
- Хватит вам пить, а если пьете, не дергайтесь, я вам говорил – поморщились маршалы, перестали кружиться и слились воедино. - А пришел я, потому что прочитал одну рецензию про нас с вами, и мне необходимо ее запить.
В очередной раз Алва прошел в дальний угол кабинета, что-то там сделал и раскрыл тайник, откуда извлек бутылку своей любимой «крови». После каждого визита Ричард пытался его искать – просто из вредности, чтобы посмотреть на лицо Рокэ, когда он увидит, что все выпито до него. Тайник не находился, ни на пьяную, ни на трезвую голову, что доказывало злокозненную, издевательскую эрову сущность.
- И зачем вы их читаете?
Дикон не любил рецензии, про него все время писали гадости.
- Местами она феерично забавна – хмыкнул Ворон - Она даже полезна: например, примеряет с вашим существованием и доказывает что степень отсутствия ума весьма относительна.
Это было оскорбление! Наверное…
- Что вы имеете в виду? – подозрительно поинтересовался бывший оруженосец.
- То, что не стоит поспешно записывать в дураки. Потом окажется, что записанный не дурак, а так, дурачок… Но запить ее необходимо.
Ричард вздохнул. Он слишком пьян, чтобы понять, в чем подвох, и слишком трезв, чтобы забыть: ему не тягаться эром в остроумии, а драться с ним Ворон самым возмутительным образом отказывается. А поскольку Ворон не трус, и все еще может заколоть Ричарда хоть с закрытыми глазами… иногда, после пары бутылок, Дику казалось, что эр отказывается из жалости, и от этого хотелось на стенку лезть, как любит говорить великолепная Матильда. Очень хорошо, что это, конечно же, не так, Ворон просто его дразнит.
За то время, пока Ричард обдумывал мотивы маршала, Ворон прибавил к бутылке пару серебреных кубков, разлил вино и пригубил из своего.
- Тогда давайте выпьем! – Ричард забыл, что только что пытался выставить эра прочь – как военный с военным! Моя Честь от этого не пострадает.
- Это уж точно... – покладисто согласился эр, протягивая юноше кубок. Дикон ощутил неожиданный порыв теплых чувств: все таки эр хороший, как жаль, что жизнь его испортила! Ричард смутился и от смущения брякнул первое, что пришло в голову:
- Я хочу ее прочитать!
- Вы еще в состоянии? – удивился Алва.
- Да, я трезв как никода!
- Что же, читайте, я с интересом послушаю. Ворон протянул ему пару страниц и с удобством устроился в кресле. Дик взял бумагу в руки, сконцентрировался, подавил в себе вызванный напряжением позыв рвущегося обратно вина. Наконец буквы сложились в нечто осмысленное и Ричард начал читать, в слух. Пусть Алва убедится, что он еще ого-го-го:
- «Когда я была молода, бедна и литературного вкуса не имела никакого, я любила читать беленькие книжечки издательства …»
Надо полагать, теперь автор обладает бездной вкуса, - тут же перебил Алва – еще любопытно, что отсутствие вкуса связывается не только с молодостью, но и с бедностью, ну и наконец, кокетство просто приветствуется, где уж просто сказать, что это мне нравится.
- Вы будете слушать? – строго спросил Ричард и продолжил:
- «…я любила читать беленькие книжечки издательства «На… На…»
- “Harlequin”, то есть «Арлекин», продолжайте.
«…издательства «Арлекин» то бишь – любовные романы…»Это как «Повесть о греховной Любви рыцаря Бартоломея и прекрасной Констанции?» - спросил Дик.
-А вы читали? – усмехнулся Ворон. – Ну, полно, полно, не стоит так краснеть, для юноши вашего возраста и вашего воспитания в этом нет ничего преступного.
- Не вам говорить о моей воспитании! – огрызнулся юноша, чувствуя, как горят щеки. Греховное прочтение подобных романов бросало тень на его великую и чистую Любовь.
- Действительно, не мне – снова согласился Алва. Сегодня маршал был удивительно покладист. Ох, не к добру…
- «И прочла я этого добра достаточно, чтобы уметь выделять его основные особенности.
К чему это я? А к тому, что «Отблески Этерны» - это очень длинный любовный роман. Ну очень длинный. (Я прочитала три книги и еще одну маленькую, и это явно не конец)». Это она о чем? – не понял Дик.
- Не понимаете? Мы с Вами и все сопредельное – один большой любовный роман.
Дик открыл рот, чтобы заявить, что это глупость, но промолчал, потому что это было очевидно.
- «Потому что это якобы фэнтези. На самом деле, конечно, это любовный роман, просто для девушек…»
- Все недевушки, как вам должно быть стыдно! Вы это читали! -заметил Ворон.
«-…Для девушек которым за.. западало…»
- «Западло» – подсказал маршал. - Не понимаете? Это такое бранное слово, весьма уместное в устах барышни - критика с претензией на литературный вкус.
- Я знаю – поспешно сказал Ричард, прежде чем Ворон начал прохаживаться насчет его невинности.
- «Западло читать маленькие белые книжечки. Прежде всего, там есть Рокэ Алва…», - Дик сделал паузу и посмотрел на маршала. Маршал, безусловно, был –«…который представляет собой идеального героя любовного романа. Он высокий синеглазый брюнет…»
- Что уже само по себе - преступление, и первый признак любовного романа.
- Вы не высокий! – заявил Ричард - я уже выше.
- Все равно – признак.
«…лучше всех дерется на шпагах, бьет белку в глаз из чужих пистолетов…»
- Леворуким клянусь, никогда не трогал белок!
- «...играет на гитаре и поет, разбирается в вине, много пьет, но похмельем не страдает...», - тут Дик подумал про завтрашнее утро и снова уставился на эра, на этот раз возмущенно –осуждающе.
- Что? Юноша, вы тоже считаете, что я не страдаю от похмелья?
Дик решительно кивнул.
- Хотите, открою вам секрет, как?
- Да.
Любопытство убило кошку.
- Если не желаете страдать от похмелья – не пейте – начал Алва, и Дик не смог скрыть проступившего на лице разочарования, но маршал продолжил – Если желаете пить, но не желаете страдать от похмелья – пейте меньше, если желаете пить много, и не желаете страдать от похмелья… - Алва сделал паузу и отхлебнул из кубка - не страдайте.
- И все? – протянул Дикон. Он то ждал морисских секретов, а Ворон снова глумился.
- И все. Голова болит у всех, но вы не обязаны страдать, а особенно выставлять это на показ. Впрочем, если вы будете вести себя подобным образом, литературные барышни запишут вас «герои любовного романа», так что подумайте хорошенько.
- ...и вообще – светский человек и мочится духами.
Дик смутился, хихикнул про себя, и смутился еще больше. Конечно, шутка, достойная пьяных простолюдинов, но остроумно... Алва хранил невозмутимость.
- При этом представляет собой остроумную циничную сволочь, но всячески намекает, что внутри у него прячется израненное сердце. Только что на лбу не пишет.
- Ну где я намекаю, где? Что я еще должен сделать, чтобы стало ясно - ничего у меня внутри не прячется -пожаловался Ворон.
- Опять вы на себя навогариваете! – возмутился Дикон – Просто, все наоборот! У вас израненное сердце, но вы всячески намекаете, что вы – остроумная циничная сволочь. Это же ясно!
- Если вам это ясно, плохи мои дела – признался Ворон - впрочем, от вина вы умнеете...
- Просто вы вредный и устали от жизни! – заявил Ричард –а в общем, рецензия довольно правдивая.
-Ну,ну… - Ворон снова не стал спорить, - читайте дальше.
- Затем, там есть Ричард Окделл, который представляет собой идеал… Вот, что я говорил! Правда она, правда и есть!
- Я жду…
- «…Идеаль…ную героиню любовного романа…» ГЕРОИНЮ?
- Ну что же вы замолчали? – Алва просто сочился ехидством – язык проглотили?
- Я не буду это читать – заявил Дик, пытаясь спрятать бумагу, подобрать челюсть, и привести мысли в порядок. Прозвучало жалко.
- А как же "правда"... Дай сюда! – Ворон ловко выхватил рецензию у вознамерившегося ее проглотить оруженосца – поберегите желудок, мне же ведь еще распечатают. Впрочем, если вы проголодались, я сам продолжу.
Дик наградил эра возмущенным взглядом и приготовился терпеть муку, как Святой Алан - казнь. Он не доставит Ворону удовольствия, дергаясь из-за такой ерунды.
-
- Он собирается мстить Алве за своего отца, но обстоятельства складываются так, что отомстить никак не получается, Юноша, собирались?
Дикон обреченно кивнул. В самом деле, если посмотреть со стороны, он со своими так не разу и не осуществленными намерениями представал не в лучшем свете.
"- ...зато Ричард постоянно замечает, какие у Рокэ синие глаза, красивые руки, как он божественно фехтует, ездит верхом и мошенничает в карты."
"В самом деле замечал" – испуганно подумал Дикон –"у него синие глаза и красивые руки и он дерется и жулит. Что со мной не так?"
-" Разумеется, влюбляется."
- В кого?
Ворон поднял бровь.
- Неправда! - заорал Дикон. Маршал оставил протест без внимания.
- Алва, как и положено идеальному герою любовного романа, постоянно Ричарда дразнит,
но при этом не забывает одевать в шелка от лучших парижских кутюрье и давать много денег на карманные расходы.
Дикон вздохнул. Весьма свирепо. "Зачем все время напоминать?"
- Видите, ваш Штанцлер был прав, я вас совращал с вполне конкретными, темными намерениями.
- "Затем Ричард, как положено идеальной героине, делает герою выдающуюся пакость, а именно – пытается отравить". Теперь вы побледнели… и что там такого интересного на ковре. Неприятно освежать память? Ничего, самое интересное впереди!
- "И тут-то «ОЭ» подкачали. По всем правилам хорошего тона, после этого должна была произойти бурная сцена разрыва, затем – бурная сцена примирения, после чего – совместный нырок в «пучину наслаждения», то бишь секс".То есть, перевожу, юноша, совокупление.
Ошеломленный подобной новостью, Дик молча пялился на эра, мелко трясясь от возмущения. Он… ему… да не желал он совокупляться с эром, видит Создатель, никогда! Он - не гайифец!
- Обращаю ваше внимание, юноша, на чудесный образец логики. Сначала заявляем, что «Отблески» - любовный роман. Потом заявляем, что любовный роман должен был кончиться, «всем изложенным выше». А раз «Отблески» так не кончились – значит… все равно любовный роман, но неправильный.
-А?
- Объясняю доступно: Мысль о том, что этот «бритый ежик» вовсе не ежик, а вообще – мышка, в головку барышни попросту не приходит. А впрочем…
Алва встал и лениво потянулся всем телом, словно хищный могучий лев.
"Ой, опять!"…- в панике подумал Дик – опять я заметил что «как лев, да еще и могучий»! Я что, действительно…того, или я не виноват, что эр, когда подтягивается, похож на хищника… Что это он так смотрит?
От взгляда Ворона по шее побежали мурашки.
- …никогда не поздно все исправить – Алва неспешно расстегнул ворот рубашки, - «любовный роман», значит – «любовный роман». Бурных сцен я не выношу, - Ворон медленно приближался, словно кот к мыши - поэтому приступим сразу к заключительной части.
Так вот что он задумал! – задохнулся Дик от ужаса. Вот почему, когда все его травят, только эр делал вид, что не переменил к нему отношения, несмотря, несмотря… Вот почему не дал ему дуэли! Вот как он решил отомстить за тот яд!
-Не подходите! – пискнул Дик, задом наперед отползая в угол, пока не уперся спиной в стену. Он будет сопротивляться, сколько хватит сил, но… Ворон не может так с ним поступить, это безбожно!
- Как? – томно протянул Ворон – ты не желаешь со мной «нырять»? Ты не понимаешь своего счастья, но я тебе объясню.
- Нет! Не надо…
Неожиданно, Алва присел рядом с загнанным в угол оруженосцем на корточки, поднял бровь и удивленно спросил:
-Ты что, купился?
Ричард уставился в пол, он желал провалиться сквозь землю.
-Вот видишь – сильная рука взяла его за подбородок, заставила посмотреть глаза в глаза –а ты говоришь, Создательница тебя ненавидит. Подумай, что было бы, если бы мы попали в руки к такому вот критику.
Дика все еще трясло, но он подумал… и даже решил не пробовать придушить эра за такие шутки. Алва вернулся в кресло, и как ни в чем небывало, снова взялся за чтение:
- Но третья книга закончилась, а ничего подобного не произошло. И это очень жаль. Ибо лучшее, что можно было сделать с героями «ОЭ» - это дать им честно любить друг друга...
Дика передернуло
"...Потому что когда они начинают общаться с женщинами…Во-первых, о женщинах. Молодые красавицы в Кэртиане имеются трех видов: дуры, стервы и шлюхи. Некоторые, особо талантливые, совмещают в себе несколько этих качеств..."
- Я знаю! Я знаю, кто это написал! –закричал Ричард из угла – Это Жиль Понси! Это он мне так говорил. Я убью его!
- Полно, юноша… Во первых, это не наш общий знакомый, а во-вторых, если он действительно так считает, его стоит пожалеть…...Правда, красивых мало, в основном барышни все с каким-нибудь изьянцем.Ричард, не поделитесь, какие «изьянцы» вы нашли, к примеру, у Марианны?
Во-вторых, секс описан совершенно потрясающе. «Пучина наслаждения». Герой ощущает, что все завертелось…, а потом лежит и думает, как это его угораздило. Это о вас, между прочим. Ну вот, опять вы краснее моего вина. Прекратите.
- Мы… – хрипло прошептал затравленный оруженосец – мы черешни собирали.
- В самом деле, шестнадцатилетний мальчик, воспитанный в строгости, которой позавидуют некоторые из монастырей, и стыдящийся слова «штаны», попав в руки опытной куртизанки и первый раз знакомясь, что это за штука такая – плотская любовь, должен отстранено живописать происходящее во всех подробностях у себя в голове, попутно и между делом ввергая оную куртизанку в пучину наслаждения. Раз за разом. А главное, снова следите за тем же фокусом: Если любовный роман предполагает описания любви, а этого нет, значит... перед нами плохой любовный роман. Выпейте вина, на вас лица нет
....Для тех, кто не совсем понимает, как выглядит пучина, имеется сцена оргии. Короче говоря, мужчина лежит и думает, как это его угораздило, а женщина вокруг него прыгает. И на нем тоже. В-третьих, нормальная счастливая любовь между мужчиной и женщиной отсутствует как класс. То есть все знают, что она есть, но никто не видел. Герой выбирают себе в качестве предмета страсти какую-нибудь юную, прекрасную и совершенно равнодушную к нему (или мертвую) героиню, страдает, и может дальше мечтать о Рокэ Алва.
- Дик только и мог, что багроветь и моргать.
- Но это неправда, -продолжал оправдываться Дикон - я люблю свой идеал, и женюсь на нем, и совсем о вас не мечтаю!
- Похвально, что не мечтаете. А жениться надо на людях а не на идеалах, иначе вас ждет сильное разочарование. И будете вы страдать и бегать за юбками. Ладно, продолжим.
Ворон ничего не понимал в любви.
- Эр, может хватит? – взмолился Ричард, не в силах больше сносить унижений.
- Как пожелаете, юноша, но учтите, дальше там опять про меня. Держите, можете посмеяться, разрешаю.
Дикон нерешительно взял листок, и почти было решил благородно отказаться от высмеивания эра, но любопытство оказалось сильнее.
- Да, как тамошние мужчины любят Рокэ Алва – это что-то с чем-то. Они восхищаются его грациозной фигурой. Они любуются его кудрями.
- Оказвается, юноша, у меня – кудри.
- Они постоянно поминают цвет его глаз. Они смеются его (довольно несмешным) шуткам так, что падают со стула. Шутки у вас действительно несмешные – робко заметил Дикон.
- Особенно, когда касаются вашей персоны, не так ли? Эх, юноша, вы так и не научились смеяться. –сказал эр с какой-то тоской и у Дика вдруг защипало в носу. Наверное, снова в нем пробудилось пророчная «героиня», никак иначе.
- ...Они соревнуются с ним в красоте (безуспешно), а другие эти самые соревнования как бы судят. То есть буквально. Рокэ Алва на военном совете. Один генерал что-то докладывает. А адъютант Алвы сидит и думает: «Он, конечно, красавчик, но куда ему супротив Рокэ! Все равно что плотник супротив столяра». Кстати, потом Алва этому красавцу подстроил мелкую пакость вполне в духе стервы из женского романа. А не соревнуйся.
- Понятно, чем я был озабочен в Фельпе?
- То есть Рокэ Алва в этом цикле – один за всех. Он и главный вояка, и первая красавица королевства. Остальные на этом победительном фоне как-то теряются. Мне разве что Робер Эпинэ понравился, правда, до того момента, когда и он начал мечтать о синих глазах.Что, и Робер?! – возопил Дикон.
-Да, юноша, оказывается и он. Тоже, видимо героиня.
Ричард пробубнил окончание рецензии. В нем автор возмущался тем, что в одной стране не может быть людей которых зовут Ричад или Рихард и требовал какого-то Галицина.
- "Почему в армии соседствуют теньенте и полковник? Почему он не колонель, если уж автор паразитирует на романских языках? Почему советник короля называется «кансильер»? Это по-каковски?" - вопрошал критик.
- То есть, заимствования нас возмущают, «свое», непохожее – тоже. Как сказал ваш предок эр Джулиан, «Ты виноват уж тем, что хочется стебаться» Вам должно быть знакомо – подвел итог Алва.
Ричард вздохнул, ему действительно было знакомо. Он столько пережил с этой дурацкой рецензией, что совершенно не осталось сил. Снова навалились хмель и усталость. Захотелось вздремнуть, эр несносен, но рядом с ним не снятся кошмары…
- Ну и какой вывод вы сделали из всего этого? – спросил Ворон откуда-то издалека.
- Вы эр, как маленький, тащите в дом всякую дрянь – пробормотал Ричард, поудобнее устраиваясь на ковре и проваливаясь в сон.
http://www.kamsha.ru/forum/index.php?topic=10498.0
-
Эр Могрим фок Гесс
ХЕКСБЕРГ
Небо, пропахшее порохом.
Шепот причалов и каменных стен.
Ветреный город, что дорог нам,
Смотрит в закат, ожидая вестей.
Нам себя не спасти
От безликой судьбы,
Значит, им не пройти,
Значит, нам не забыть.
Не забыть
Крики чаек сквозь пушечный грохот и брань.
Не забыть,
Как закатное солнце хлестало из ран.
Не забыть
Средь танцующих волн исчезающий след.
Не забыть,
Как корабль уходил из заката в рассвет.
В вальсе стремительно-парусном
Кружимся между водой и свинцом.
Все, что от жизни осталось нам,
Ветер соленый швыряет в лицо.
Пляшет солнце в крови,
Заливает глаза.
Эхом слова "Живи!",
Пусть последний, но залп...
...Нас несет сквозь века
Серых чаек полет.
Город смотрит в закат,
Город помнит и ждет.
Не забыть
Крики чаек сквозь пушечный грохот и брань.
Не забыть,
Как закатное солнце хлестало из ран.
Не забыть
Средь танцующих волн исчезающий след.
Не забыть,
Как корабль уходил из заката в рассвет.
25.01.2015
-
Рисунок Маргариты Константиновой :)
(https://b.radikal.ru/b09/1809/31/c58a55343dbf.jpg) (https://radikal.ru)
-
Эрэа Айриэн
ГЕНЕРАЛЬСКИЙ РОМАНС
Здесь под руками - весенние стебли,
но хочешь заснуть, а земля задрожит.
Взгляд упирается в белое небо -
зачем оно нужно, поди расскажи.
Время свихнулось, запутались вести,
разведке не счесть ни людей, ни коней...
Так-то, полковник - расклад неизвестен,
река не доложит вам, сколько за ней.
Те атакуют, другие свернули,
а третьи за гранью сознанья и сна.
Нечего так натыкаться на пули -
но если наткнулся, то это война.
Тают в тумане приказы и ругань,
нахально смеются дурные ежи...
Так-то, полковник - мы загнаны в угол,
но вам еще драться, а я еще жив.
Что там советовал некто Павсаний
касательно форта Печальный Язык?..
Правила боя мы приняли сами,
теперь наш черед разбираться без них.
Ясно, что нас непростительно мало,
что здесь у меня еще несколько дней...
Так-то, полковник - приказ генерала...
но вашему долгу, наверно, видней.
20.12.2008
Эрэа Арме
В ПОРЯДКЕ ОТВЕТНОГО ЖЕСТА
Значит, случилось. Огниво нашло на кремень.
Долг не умеет прощать и не хочет платы,
Долгу, наверно, видней... отмирает время
Тех, кто легко преступает любые клятвы,
Тех, кто толкует закон из фантомной книжки,
Стоя у края могилы своей отчизны...
Мой генерал, вы хотите - спасти мальчишку?
Вам ли неведомо то, что дороже жизни?
Мой генерал, вы ошиблись: я не ребенок,
Хочется - жить, только, знаете, честь - дороже,
Нас непростительно мало и лед так тонок,
Что по нему пробежаться не каждый сможет -
Кто-то рискнет, а кому-то не хватит веры.
Кто-то падет, по кому-то стрелок промажет...
Мой генерал, вы же знаете слово "верность",
Хватит того, что со мной попрощался маршал.
Время судьбы измеряется не часами -
Силой решимости. Все-таки, мы рискнули,
Мой генерал, мне до слез надоел Павсаний,
Лучше, когда между небом и снегом - пули,
Лучше, когда между смертью и мной - секунды,
Чтобы - заметить, пригнуться, коня пришпорив.
Верите, нет? - перед вами потомок Унда,
Так из глубин поднимается воля к шторму.
Видите - молнии сполохи ножевые?
Будни войны - это будни клинка без ножен,
Мы отстреляемся, мертвые и живые,
Не обещаю победы, но - все, что сможем,
Враг у реки, только форт расположен выше,
Несколько дней мы продержимся, может, дольше.
Зимний Излом выпадает на нашу долю.
Мой генерал, я прошу, постарайтесь выжить.
21.12.2008
-
Толкиенист в Кэртиане
Эдик Жуков проснулся от стука в дверь. Недовольно поморщился, перевернулся на другой бок и натянул одеяло на голову. И кой гхыр ломится? Кто вообще может ломиться в дверь в такое время? Сколько сейчас?.. Неважно. Либо мама, либо старший брат. И ведь знают, что ребенок только что вернулся с ролевки, что он набегался, устал, простудился и вообще сдох, так зачем же, спрашивается, его будить? Ан нет, стучат. Ну их в Тангородрим, перебьются.
Стук повторился уже настойчивей. А может, им ничего от него и не надо, просто кто-то решил, что он слишком долго спит? В таком случае, может, отстанут, если голос подать? Что сказать, Эдик не придумал, поэтому промычал что-то невразумительное, и стал ждать результата. Результат не замедлил последовать – стук прекратился, вместо него послышались удаляющиеся шаги. Вот что-то только больно долго они удаляются... Квартира у них, конечно, большая, но коридоры все же не настолько длинные, если он еще хоть что-то соображает.
В голову закрались нехорошие подозрения. Все еще надеясь ошибиться, Эдик, не открывая глаз, провел рукой по кровати. Ну да, кровать явно больше, чем была вчера вечером. А может быть, все-таки?.. С другого бока должна быть стена. Эдик ощупал другую сторону кровати. Стены не было. С обреченным воздохом юноша открыл глаза и уставился в незнакомый расписной потолок.
-Ангидрид твою валентность, - с чувством сказал он. Потолок не ответил.
...Это происходило давно. С детства. Когда началось, Эдик уже и не помнил за давностью лет. Раз в год, как минимум, а иногда и чаще, он засыпал вечером в своей постели, а просыпался утром в другой реальности. Причем не абы в какой, а в книжной или киношной. И непременно в шкуре какого-нибудь именного персонажа. В детстве он не придавал этому никакого значения, считая подобные явления обычными снами, но с течением времени научился отличать обычные сны от... этих. Всегда одно и то же: заснул дома, проснулся там. Это был кусочек чужой жизни. Абсолютно реальный. Жара, холод, голод, боль – все было совершенно настоящим. И шла эта жизнь непрерывно – никаких внезапных перемен картины, как порой бывает в обычных снах. И внезапных пробуждений в таких случаях никогда не бывало. Тот же самый механизм, с точностью наоборот – вечером лег спать там, проснулся у себя дома. Причем отсутствовал несколько часов, в то время как в другой реальности проходило куда больше времени.
Постигнуть логику или природу подобных экскурсий по мирам Эдику не удавалось, хотя он честно пытался. Случались они не реже раза в год, отследить более точную закономерность не получалось. Мысли и чувства оставались его собственными, он совершенно спокойно мог делать то, что считал нужным он сам, а не тот, в чью шкуру запихивала его судьба. И те детали сюжета, которые зависели от его действий, послушно изменялись. Правда, в книгах-то все оставалось как было – он нарочно проверял по возвращении. Но по ходу дела – менялось. Впрочем, своротить одну из основных сюжетных линий ему не удавалось ни разу, хотя он иной раз очень старался. Просто в целях эксперимента. То возможности не подворачивалось, то времени не хватало. Длились сии прогулки от нескольких дней до нескольких месяцев, вернуться по собственной инициативе было нельзя. Все перемещения туда-обратно происходили совершенно спонтанно.
Как-то раз, несколько лет назад, Эдик набрался смелости и поделился странностями с братом. Больше он никому ничего не рассказывал и по психологам не ходил, опасаясь, что могут и в дурку упечь. Лео внимательно выслушал братишкину исповедь, пожал плечами и посоветовал не зацикливаться на этом явлении, чем бы оно ни было, и с родной реальностью виртуальные приключения не смешивать. Жить не мешает – и добро. А начнет мешать – тут и будем думать, что дальше делать.
Путешествий своих Эдик не боялся и воспринимал их, как те же ролевые игры, только чуть серьезней. Быть может, потому, что привык к ним с малолетства, и знал, что застрять на чужбине ему не грозит, и что рано или поздно он просто проснется как ни в чем не бывало у себя дома. Разумеется, он задумывался о том, как будут развиваться события дольше, с учетом его действий, если это все-таки не его личный бред, и куда в таком случае деваются те, в на чьем месте он оказывается. Задумывался, но ответов не находил. Несколько раз хотел было поговорить откровенно с местными магами (когда были под рукой эти самые маги), но все же не стал. Что-то подсказывало ему, что лучше этого не делать.
А ещё он иногда задавался вопросом, что будет, если его убьют во время очередного вояжа. Далеко не всегда прогулки по соседним реальностям были легки и безмятежны, но настолько серьезная опасность ему не грозила ни разу, и Эдик до поры до времени гнал эти мысли.
...Так что ничего страшного, в общем-то, и не случилось, и оглядывая незнакомую, богатую спальню, Эдик испытывал лишь досаду. Как некстати. Он действительно здорово устал на игре и рассчитывал сегодня выспаться, и вообще, отдохнуть пару дней. Однако, вряд ли ему это удастся, судя по тому, как настойчиво его будили. Понять бы ещё, куда и на чье место его забросило на сей раз... Но голова упорно отказывалась думать и глаза настойчиво слипались. В дверь больше не стучали и Эдик решил спать дальше. Где бы он ни оказался, ближайшие несколько часов местным аборигенам придется обойтись без него. К тому же, пока он не выспится, толку от него все одно никакого, да и разбираться в ситуации на свежую голову всяко проще. А там, глядишь, судьба сжалится над ним и он проснется дома... Хотя на это Эдик почти не надеялся.
С этими мыслями юноша улегся на бок, закутался в одеяло и погрузился в блаженную дрему.
Не судьба.
Снова раздались шаги. На сей раз приближающиеся. Может, мимо пройдут?.. - сквозь сон подумал Эдик. Не прошли. Снова раздался стук. Эдик молчал. Сколько можно стучать? Вот упрямые люди...
Дор Рикардо, вы встаете? - встревоженно спросили из-за двери.
Встаю, - отозвался Эдик, стараясь говорить как можно тверже. Получалось с трудом.
За дверь помолчали, а потом снова послышались удаляющиеся шаги. Эдик вздохнул и потянул одеяло на голову. Ну что за незадача, ну неужели нельзя было хоть на денек попозже?.. И кому он там так понадобился, можно подумать, небо обрушится ил земля расколется, если он сию же минуту не встанет...
Стоп.
Как его назвали???
От расстройства Эдик даже слегка проснулся.
Ну что ж такое, что ж за непруха-то такая с утра прямо, ну если уж забросило в Кэртиану, так хотя бы Валентином, или Марселем там каким-нибудь...
А хотя... какая, в сущности, разница? Он всегда делал то, что хотел. Ничего. Это может быть даже интересно.
Вот только встать, видимо, все-таки придется...
«Ещё минутка, и встаю», - вяло подумал путешественник.
И, конечно же, снова заснул.
-
В третий раз Эдик проснулся от того, что распахнулась дверь. Распахнулась резко, кажется, задев что-то, стоящее к ней слишком близко. Эдик подскочил от неожиданности, сел на кровати и, ещё толком не проснувшись, высказал все, что думал о ненормальных психах, не дающих людям спокойно выспаться. По ходу страстного монолога юноша малость проморгался и разглядел гостя. А разглядев, подавился последним словом и сказал: «Ой».
Он далеко не всегда правильно идентифицировал людей при первой встрече, даже если «его» персонажу полагалось прекрасно знать этого человека. Но не узнать Рокэ Алву мог бы, пожалуй, только слепо-глухонемой инвалид. Первый маршал Талига стоял в дверях и смотрел на Эдика так, словно зашел навестить престарелую тетушку, а вместо неё обнаружил в доме Марианну Капуль-Гизайль. Эдик судородно сглотнул. Глядя во время своих путешествий в зеркало он неизменно видел там свою собственную мордаху, а вот у окружающих вопросов относительно его внешности никогда не возникало. До сих пор, по крайней мере. Впрочем, причиной столь искреннего удивления вполне могла быть не внешность, а содержание его пламенной речи, произнесенной с полусна-полудури. Отчаянно напрягая мозги, Эдик пытался вспомнить, что же он наговорил. Получалось плохо.
Сколько Рокэ простоял в дверях, Эдик не знал. Но когда маршал, не спуская с него пристального взгляда, в котором искреннее изумление сменилось не менее искренним интересом, шагнул в комнату, без стука затворив за собой дверь, юноше показалось, что его заперли в одной клетке с тигром. Судя по тому, как лихо распахнулась дверь, Рокэ шел сюда ругаться, и это не обнадеживало. Сон перепугался и дал деру, но Эдик не стал этому радоваться. Не до того было. Он прижался спиной к спинке кровати, натянул зачем-то одеяло до самого подбородка, и стал ждать.
Ворон остановился посреди комнаты, ещё немного помолчал, а затем заговорил, так резко и неожиданно, что Эдик вздрогнул:
-Ответьте-ка мне, юноша, вот на какой вопрос. - он сделал небольшую паузу, словно выбирая, какой из интересующих его вопросов задать первым. - Кто такая морготова бабушка?
-Чего??? - вообще-то Эдик настроился на почтительность, но от постановки вопроса челюсть отвисла до пупа, и весь настрой разом вылетел их головы.
Рокэ терпеливо, и даже как-то ласково, словно разговаривал с умственно отсталым ребенком, повторил:
-Кто такая морготова бабушка, к коей вы велели мне отправляться не далее, чем две минуты назад?
Эдику страшно захотелось выругаться ещё раз, но он сдержался. А то ведь придется объясняться по поводу ещё десятка оригинальных ругательств. Хватит с него бабушки.
-Ээээ, - сказал он, чтобы сказать хоть что-то.
Рокэ ждал, приподняв брови.
-Да никто, в общем-то, - наконец выдал Эдик. И неизвестно зачем добавил: - Не было у Моргота никакой бабушки...
-Какая жалость, - с подкупающим сочувствием отозвался Алва. - И кто же, в таком случае, этот несчастный Моргот?
Эдик готов был откусить свой неуемный язык. И что на него нашло? Видимо, сон улетучился все же не до конца. Или осмелел, и надумал вернуться. Так или иначе, а отвечать надо.
-Тип один... нехороший, - выдавил он.
-Тип. - кивнул Ворон. - Понятно. И из каких же глубин подсознания, Ричард, вы извлекли этого нехорошего типа и его несуществующую бабушку? За то время, что вы при мне, я не припомню от вас упоминаний об этой забавной семейке.
Эдик неопределенно повел плечами. Сочинять надо было быстро, пока не начали сбивать с мысли, и так не шибко устойчивой, наводящими вопросами. И качественно – не поверят, будет хуже. Беда заключалась в том, что «быстро» и «качественно» редко сочетаются.
-Слышал... Когда-то... давно... в детстве... сказку рассказывали... Ну да! - Эдик воодушевился, обрадованный удачной мыслью. - Ня... В смысле, кормилица рассказывала в детстве сказку. Это оно... - он с трудом подавил чудовищный зевок, - от неожиданности, наверное, вылезло... Вот.
-Понятно. Вылезло. - кивнул маршал. - Если я правильно понимаю, то тот Тангородрим, с которого вы хотели плевать на меня и мои дела, Сильмарил, который мне надлежит взять в зубы и Феанор, который при этом должен выйти мне навстречу, а также прочие не менее примечательные явления и личности, упомянутые в вашей пламенной речи, имеют аналогичное происхождение?
Эдик, которого по мере перечисления бросало то в жар, то в холод, только обреченно кивнул.
-И откуда ваша кормилица взяла столь занятный репертуар, вы, конечно же, тоже не знаете?
-Не знаю! - покаянно выдохнул Эдик. Так и чесался язык уточнить список «явлений и личностей», но скиталец по фэндомам благоразумно помалкивал. Зато, пользуясь паузой, уточнил другой вопрос, казавшийся куда более насущным:
-А что... собственно... случилось? Монсеньор.
-Случилось? - мысли Алвы, казалось, витали где-то далеко. Знать бы ещё, где именно, но это желание, выражаясь его же словами, из числа невыполнимых. - Случилось то, что вы, Ричард, проспали тренировку...
Повисла пауза. Рокэ думал о своём, Эдик вспоминал, о какой, собственно, тренировке речь. А когда вспомнил, ему снова захотелось ругаться. Каковому занятию он и предался, правда, исключительно мысленно.
Тху и все его волколаки! В семь, утра, во дворе, и так каждый день. И как он позабыл... Хотя, на кой ляд ему это помнить, не Окделл же он в самом деле...
-Я... немного... этого... - Сон, видимо, решил, что хорошенького помаленьку, и решительно пополз на исходные позиции. Разум медленно, но верно затуманивался, веки наливались свинцом. - ...того. Заболел, кажется...
-Заболели? - Ворон быстро подошел к нему почти вплотную, пристально глядя сверху вниз. Эдик ждал, приняв самый невинный вид, на какой был способен. На сей раз он был абсолютно честен. Горло болело по-настоящему, да и голова гудела, кажется, не только от усталости. Видимо, он все-таки прихватил в Кэртиану простуду с полигона. Интересно, со стороны видно? Не предлагать же эру лоб пощупать, если не поверит.
-Похоже на то, - наконец резюмировал Рокэ. Значит, видно. И на том спасибо. - В любом случае, сейчас вы ни на что не годитесь, встать-то вряд ли в состоянии, не то, что шпагу удержать...
С этими словами маршал развернулся и направился к двери, уже на ходу бросив через плечо:
-Отдыхайте, я пришлю врача.
«Да ну вас в Ангбанд с вашим врачом», - блаженно подумал Эдик, падая на кровать.
Остается надеяться, что это ненадолго. Самое короткое его путешествие длилось четрыре дня, если на этот раз повезет, он и выздороветь толком не успеет. Впрочем, разбираться в некоторых вещах все равно придется. Но это потом. Все потом.
По крайней мере один плюс в визите Алвы, несомненно, был – теперь несчастного больного странника наконец-то оставят в покое...
Он заснул раньше, чем за Вороном закрылась дверь.
http://www.kamsha.ru/forum/index.php?topic=10365.0
-
Эрэа Arme
СЕВЕРНЫЙ РОМАНС ВАЛЕНТИНА ПРИДДА
"Прощайте, полковник! Я сказал, прощайте!"
(Рокэ Алва)
Сколь безнадежно позади уже отплакавшая осень!
Весна приносит тишину, гниет отцветшая вода,
Горчит вишневое вино, разведка данные приносит,
Удар, идущий изнутри, нам не дано предугадать.
Творим стратегии побед, поправки вносим по погоде
На вероятности потерь, на все пути, труды и дни...
Один обет, один ответ - и наша молодость уходит,
И это, право, ничего - и ничего не отменить.
Уже почти упразднено - все то, что было или будет,
Бесчестье рода моего - уже наследство не мое,
Горчит вишневое вино, полны часы военных будней
Сверканьем стали, звоном шпор и ожиданием боев.
Один обет, один ответ - колючим холодом под кожей,
А неприсутствие одно - острее тысячи ножей,
И, вроде, рад не вспоминать того, что делу не поможет,
Но лгать себе - удел детей, и не получится уже.
Не лечит время, а крадет любовно вплавленные в душу
Сапфиры снов, алмазы грез - и без излишеств сталь чиста,
Горчит вишневое вино, воспоминанья стали суше,
Текуших дней холодный свет расставил пешки по местам.
Один обет, один ответ - и, подчиняя душу делу,
Идешь на новый поворот, лишь ветер бьется у виска.
Легко ль рождается мечта, когда одна перегорела?
Я верю в то, что стоит жить, чтоб знать ответ наверняка.
Велик соблазн предполагать, что будет каждому по вере,
По исцеляющему сну, щиту и свету маяка...
Горчит вишневое вино и бьются волны в сонный берег,
В Закате плавится звезда, что недоступно далека.
Один обет, один ответ - так забивают в землю сваи,
Так вздох становится пустым, перетекая во вчера,
Зима проходит, вечность - нет. А мысли что-то убивают,
И наше время истекло в немилосердное "пора!"
12.12.2008
-
Сейчас, когда мы нетерпеливо ждём очередного тома, можно вспомнить, как мы ждали раньше. Итак:
ДВА ДИАЛОГА У КНИЖНОГО ЛАРЬКА
Эрэа Julia
- Что происходит на свете? - Да просто Излом.
- Просто Излом, полагаете вы? - Полагаю.
Я ведь и сам с нетерпеньем его ожидаю –
Этот с картинками Амока красненький том.
- Что же с героями будет ? - Да все как всегда.
Явится снова за кем-то хромая кобыла…
- Что-то прогноз ваш звучит как-то очень уныло…
- Добрых – не тронет, а злых и не жаль, ерунда!
- Что же за всем этим следует ? - Следует ждать.
Следует верить, что Дик наконец-то прозреет,
Силою Скал разнесет по камням Багерлее,
И с Валентином пойдет к Марианне гулять !
Чем же все это окончится ? – Будет дуэль!
- С КЕМ ? – Да без разницы , лишь бы за правое дело !
Мало ль мерзавцев из списка еще уцелело…
Не дожидаться ж, покуда их слопает Зверь!
Сердце всего лишь одно у нас на Четверых !
Пусть грозит смерть – лишь бы только не серая скука.
Бой начинается, шпагу возьмите же в руку.
И раз-два-три,
раз-два-три,
раз-два-три,
раз-два-три...
5.05.2007
Эрэа LadyRo
- Ой, Вань, гляди-кось, "Яд минувшего"
Нет, я, ей богу, закричу
Его ждала я с года бывшего,
И прям сейчас его хочу.
А в кошельке-то пусто, глянь,
День до зарплаты - дело дрянь.
Ну что отстань, опять отстань?
Дай денег, Вань!
- Ты, Зин, о том не думай даже!
Тебе купи - начнешь читать,
Про дом, семью забудешь, нам же
Три дня голодным куковать.
Нет, даже не надейся, Зин.
Взорву я лучше магазин.
От этих книг лишь вред один,
Опомнись, Зин!
- Ой, Вань, гляди, ведь это Рокэ
Он мой кумир, он мой герой!
А это кто стоит тут сбоку?
Не помню спойлер я такой...
Вот Валентин, а тут, Иван,
Альдо по кличке ТаРакан,
Ах, книжку б взять и на диван...
Купи, Иван!
- Ты, Зин, на грубость нарываешься,
Все, Зин, обидеть норовишь!
Ты про героев начитаешься,
Потом на форуме сидишь,
Опять про них болтаешь, Зин,
Тебе б все Рокэ, Валентин...
Нет, чтоб нормальных-то мужчин
Заметить, Зин!
6.05.2007
-
Эрэа Markiz
"ГРАНАТ В ЦВЕТУ" ОТ ХОРХЕ ДЬЕГАРРОНА
Яблоки. Осень. Вновь пахнет дымом
И чем-то пряным… Не узнаЮ.
Сколько дорог неисповедимых –
Птицы ж привычно летят на юг.
Звездная яркость осенней астры,
Мягкое золото пышных крон.
Птицам недолго лететь с Варасты
Через Расанну на Дьегаррон.
Пусть даже слишком разлуки часты
Верность не кажется кабалой.
Мне удалось избежать по счастью
Цепких объятий твоих болот.
С птицами б смог передать в словах я
Дальний привет из чужих сторон.
Им ведь недолго лететь с Ренквахи
Через Гальтары на Дьегаррон.
Вспышками отблеск зарницы дальней,
По горизонту край неба хмур.
Сколько еще? Не люблю ожиданий -
Грозного призрака близких смут.
Что им границы, гонцам пернатым,
Дела им нет до земных корон.
Птицы увидят в цвету гранаты…
Через Каделу на Дьегаррон.
24.09.08
* * *
Кто судьбу отринув, иную ищет,
Обречен скитаться меж или – или.
Но весной однажды на пепелище
Из-под балок чёрных пробьётся ирис.
И выходит так – из огня в полымя,
И что наше время, что время оно.
А слова горчат на губах полынью:
Как далёко ныне до Дьегаррона.
Но всего труднее остаться теми,
Кем мы были прежде, минувшим летом.
На закате степи расчертят тени,
И под ноги тёмные лягут ленты.
Не спеши менять, что успел скопить ты,
Даже если выйдет по счёту ровно.
И стучат копыта, поют копыта,
Что далёко очень до Дьегаррона.
За крупицы счастья платил вдвойне бы,
Одинокой птицей – надежды символ.
Здесь закат такой и такое небо,
Что глазам бывает невыносимо.
И в такие ночи не знаешь сна ты,
А ветра, что с Юга, своих не тронут.
Где-то там, наверно, цветут гранаты,
Но далёко слишком до Дьегаррона.
11.11.09
-
Эр Gileann
КЭРТИАНСКИЕ НАДЕЖДЫ
Айрис любит Рокэ,
Дикон - Катарину,
Катари не любит никого.
Все перемешалось.
Как найти причину
Планов Абсолюта самого?
Кардинал пьет шадди,
Маршал пьет касеру,
И не в силах властвовать король.
Разве что гоганы
Сохранили веру -
Зорок достославный Енниоль.
По дорогам ходит
Пегая кобыла,
Выходцы крадут людей в ночи.
Еще столько будет,
Уже столько было...
В солнце отражаются мечи!
Мира нет в помине
На земле Талига,
Катастрофой всем грозит Излом.
Чем же завершится
Долгая интрига -
Леворукий знает лишь о том.
Герцог, "Черной крови"
В чарку наливай-ка,
Выпьем, эр, и знаю наперед:
Свет в конце туннеля
Мудрая Хозяйка
Всем нам обязательно зажжет.
И Рассвет настанет,
И победным маршем
Доблестно пройдет чеканный строй.
И на черном Моро
Примет Первый Маршал
Сердце Зверя твердою рукой.
15 Июнь 2007 года
О БОГАХ И СМЕРТНЫХ
Я забрел в Кэртиану случайно совсем.
Мне сказали: "Взгляни, там забавный мирок".
Я взглянул. Огляделся. Присел. Посидел.
И - остался в сплетении судеб и строк.
Снова мир без Богов. Снова Боги ушли:
С Рубежа атакует аморфное зло.
Намудрили изрядно. Решенье нашли.
Но пошло чуть не так. И пошло. И пошло...
Боги тешут себя будто знают людей.
Будто все уже было - и будет опять.
Но еще не родился такой чародей,
Что способен Любовь в заклинанье загнать.
И нельзя отказать Синеглазой Сестре.
Ведь любовь - милосердна, влюбленный - дурак.
Милосердье Богов бьет подобно стреле,
Только жертвы не знают, за что же их так.
А судьба - механизм, шаблон, Абсолют.
Равнодушный и вечный как эта звезда...
Но сбоят шестеренки. Чуть-чуть отстают,
И Излом на Излом не похож никогда.
И в цикличной спирали мешает судьба
Благородство и подлость, друзей и врагов.
И не раз прозвучит боевая труба:
Право смертных решать, если мир - без Богов!
22.06.2007
МАРСЕЛЬ (название дано мной.D.)
Тобою очарован был всегда,
Где б ни был - во дворце иль в будуаре я.
Столица, талигойская звезда,
Оллария, Оллария, Оллария.
Увы, переменились времена:
Иные господа с иными планами.
Столица, ты теперь полным полна
Раканами, Ракана... тараканами.
Но я клянусь вернуть тебе красу.
Валмоны выполняют обязательства.
Столица, я спасу тебя, спасу
От подлости, от грязи, от предательства.
Мне не впервой играть ва банк с судьбой,
Пусть риск велик и правила не писаны.
Ведь просто надо быть самим собой
На авансцене, в зале, за кулисами.
Я снова здесь, и я в своей стране.
И к цели я иду своей дорогою.
Друзья не сомневаются во мне,
А мнение других меня не трогает.
Мы победим. И зацветут опять
Твои, столица, парки и розарии.
Ты снова станешь душу согревать
Оллария, Оллария, Оллария.
29.07.2007
-
Спасибо, эреа Dama! Какой замечательный сюрприз! :-*
-
Миниатюры от фок Гюнце :)
Кошмар во дворце
После восьми дней болезни герцог Ричард Окделл впервые встал на ноги и немедленно собрался с визитом к государю. Долг верноподданного требовал во что бы то ни стало показать, что никакая болезнь не способна сломить истинного Окделла и лишить анакса самого верного и преданного слуги.
Взобравшись на Караса и выехав за ворота, Дик страдальчески поморщилcя при виде предательски выделявшегося пятна свежей краски – похоже, какой-то негодяй опять проявил остроумие – и двинулся по улицам. .Охрана следовала за ним на небольшом расстоянии, ничуть, впрочем, не мешая размышлениям господина, и Дикон порадовался выучке и дисциплине своих людей – не чета распущенным южанам Иноходца.
В это утро герцога Окделла радовало все – и Солнце, и безлюдные улицы – никто не мешал и не оскорблял глаз своим видом – и предвкушение от встречи с обожаемым государем. В конце концов, каждый может заболеть, но только истинно сильный человек не позволит себе валяться в постели дольше необходимого. Точно так же, как только истинный воин и человек Чести мог, несмотря на подступающую болезнь, так твердо держался в тот памятный вечер, когда Окделл перепил Марселя Валме и заставил того выболтать пару секретов. Особенно приятно было думать о том, что сам Марсель, пока Ричард годами сражался и проливал кровь, изрядно поднаторел в выпивке и был признанным собутыльником Ворона
- Пусть знает, на что способны мы, солдаты, - подумал Дик.
Как раз в это время он поднял глаза, обратив внимание на окружающую действительность, и немного смутился, увидев хорошо знакомый памятник Лорио-Строителю. Сегодня памятник указывал куда-то на юг, а может, на юго-восток. Похоже, нынче спасение ожидалось или от Гайифы, или от Эмиля Савиньяка…
- Переделал бы уж его во флюгер, - неожиданно для себя раздраженно подумал Окделл о государе и сам испугался крамольной мысли. Так или иначе, но настроение было изрядно подпорчено, и всю дорогу до дворца Ричард размышлял о несовершенстве мира, в котором Окделлы сражаются и проливают кровь, а прочие отсиживаются за их спинами, лакают кэналлийское, предвещают победу, завиваются и всячески предаются изнеженности нравов.
- Когда мы победим, все будет иначе, – подумал герцог, подъезжая к дворцу.
Сегодня у дворца было на удивление тихо и пустынно. Оставив своих людей во дворе, Ричард приказал проводить себя к государю и был озадачен тем, с каким удивлением посмотрел на него гимнет-теньент. Дальше – больше. В коридорах, переходах и залах по пути не было никого – один раз Дикону показалось, что кто-то впереди, заслышав шаги, шмыгнул в комнатушку, но он не был в этом верен. Герцог удивился еще больше…
Окончательно он осознал, что во дворце происходит что-то не то, оказавшись перед кабинетом Альдо. У дверей, правда, стояли, как положено двое гимнетов, но вид у них был, прямо скажем, неприличный – у левого гимнета под правым глазом красовался огромный свежий (не более одного-двух дней) синяк, а у правого, видимо, для симметрии, такой же синяк был под левым глазом.
- Его величество Вас примет – объявил гимнет-теньент и с удивительной поспешностью удалился.
Недоумевающий Дикон открыл дверь в кабинет и чуть не подскочил на месте, почувствовав в кабинете какое-то неожиданно быстрое движение – казалось, кто-то шмыгнул под стол. Окделл закрыл за собой дверь и оглянулся – пусто… Он сглотнул, озирнулся и заглянул под стол. Там сидела, согнувшись, странная фигура в сиреневом камзоле и черном, закрытом шлеме с опущенным забралом.
- Окделл, ты? – фигура облегченно вздохнула и выбралась из-под стола. По неповторимым белым штанам Дикон опознал государя…
- Ваше величество, что происходит? – пролепетал Дик.
- Что, что! – передразнил его Альдо, поднимая забрало, оказавшееся изрядно помятым. Под забралом обнаружилось изрядно украшенное синяками лицо. – Не что, а кто. Иноходец. Ходит и дерется…
- Как, дерется? – Дик окончательно растерялся.
- А вот так. На следующий день после того, как ты свалился, появился во дворце, встретил Карлиона, «Ты – подлец!», заявил и его по лицу – хрясь! Потом еще кого-то – хрясь! И еще, и еще…
- И что?..
- И ничего… - горько сказал Альдо. – Я к нему только сунулся, а он… Он… и меня хрясь… Четыре раза…
- И вы ему это спустили? – Окделл не знал, что и думать о великодушии монарха.
- Какое там... Я, признаюсь, вышел из себя и приказал его тут же вздернуть. В назидание. А он только расхохотался каким-то демоническим смехом – ничего, дескать, не получится, меня, мол, какой-то там Абсолют хранит… Что за Абсолют, кто таков, откуда взялся, и где Иноходец при него прослышал – не ведаю, только вначале пять веревок оборвались, а на шестой раз виселица развалилась, четверых зашибла… Я им, дуракам – в Багерлее, мол, его, голову отрубить и мне доставить, а без головы и обедать не сяду…
- И что?
- И ничего – еще более горько произнес анакс. – Сижу, жду… День прошел, вечер прошел… Уж полночь близится, а головы все нет… Есть, опять же хочется – с утра маковой росинки во рту не было – анакс же должен держать свое слово… Я сам в Багерлее поехал – а там эти олухи только что последний топор в Ракане извели… То топорища ломаются, то лезвие крошится… Поверишь ли, в городе с того дня ни одного топора нет – подвоз у нас, сам понимаешь…
- И что теперь? – ошалело спросил Дик.
- Так и живу… Иноходец на ночь отправляется в Багерлее, пьет там шадди с настойкой болиголова – говорит, так вкус пикантнее, на ночь выпивает отвар сонного камня для спокойного сна, а утром просыпается – и в город. И всех моих придворных по лицам бьет. А под вечер… - Альдо всхлипнул – под вечер ко мне приходит… Видишь, что со шлемом сделал! А лицо вообще все в синяках… Позавчера зуб выбил… Сижу во дворце один, никто ко мне не ходит… Смотри, ты у него тоже получишь…
- А я что… - испугался Дик… - Я ничего… Я… Я еще образумлюсь… - он поразмыслил и добавил – Наверное…
- Ты образумишься? – эта новость так удивила Альдо, что он отвлекся от своих переживаний. – Хм… А я в тебя верил… Ну, давай, давай, образумливайся… Только – очень язвительным тоном добавил анакс – пока образумишься, зубов восемь потеряешь… А то и шестнадцать.
- Да как он смел поднять руку на носителя священной крови! – возмутился Дик.
- Это я у него тоже спрашивал, - вздохнул Альдо. – Ты, говорю, понимаешь, на кого руку поднял? Мы – Сыны Богов! А он в ответ… Словом, совсем другими сынами меня и моих приближенных обозвал… А насчет Ракана, говорит, Ракана не здесь ищем… И стишок повторяет, дурацкий, дескать, где цветут каштаны, там ищи Ракана…
Тут у дверей кабинета послышались шаги.
- Он… - обреченно всхлипнул Альдо, захлопнул забрало и привычно полез под стол…
Кошмар во дворце-2 или quidquid latet
- Это ты, Дикон? – Робер посмотрел на Окделла иронически-сочувственно. – Ну что же, кто не спрятался - я не виноват. Присяги приносил, кольцом баловался, из Доры бегал, живешь, где не надо, голосуешь как попало – значит, мой пациент… А Альдо где? Под столом, как обычно? Альдо, выходи! Не надоело под столом сидеть?
Герцог Эпине принялся привычным движением засучивать рукава.
- Робер, погоди! – несмотря на всю нелепость ситуации, слова нашлись сами собой. – Так же нельзя… Мы же вместе… Носители божественной крови… Нам надо держаться друг друга… А ты что делаешь? Дерешься… Потомка богов оскорбил… Ап-Салют какой-то придумал… Что за Салют? Откуда ты его взял?
- Абсолют, Дикон, это такая штука… - серьезно ответил Робер… - Тебе не понять… И мне не понять… Обычный человек этого не поймет – может, только сьентифики разберутся… Когда-нибудь… Словом, есть он – и все. А что он такое, откуда и почему – никому знать не дано. А насчет божественной крови – это ты ошибаешься. Не знаешь ты всего, Ричард…
- Чего я не знаю? Я все знаю! Альдо Ракан – потомок создателей и по божественному праву владыка Кэртианы! – гордо выкрикнул Дик.
Робер вздохнул, как терпеливый взрослый, вынужденный объяснять очевидные вещи неискушенному ребенку.
- Не Ракан наш Альдо, оказывается. Совсем не Ракан...
- Как, не Ракан? – оторопел Дик. – Почему?
- Вот уж не знаю, почему, но совсем не Ракан.
- А кто же он?
- Придд, - лаконично ответил Робер.
- Как Придд? – оторопел Дикон. – К-к-какой Придд?
- Обыкновенный Придд. Как все. Все Придды – и он Придд. Как и мы с тобой…
- С ума сошел? – вслух предположил Дикон, но в глазах Робера не было и следа безумия.
- Нет, не сошел. Просто узнал правду. Спасибо добрым людям – помогли разобраться. Вот ты Альдо понимаешь?
- Понимаю! – гордо ответил Дик.
- А никто другой не понимает. Значит, вы оба – Придды. И я – Придд… Нас обманывали, Дикон. Или сами ошибались…
- И Ворон тоже Придд? – поинтересовался Окделл, оказавшийся Приддом.
- Ворон? – задумчиво переспросил Робер, который тоже был Приддом. Несокрушимая уверенность, присущая ему с первых минут странного разговора, впервые дала трещину. – Ну… Ворон, пожалуй, не Придд… Ты его понимаешь? Нет. И я не понимаю. Значит – не Придд… Я же говорю – все запуталось… Спасибо, свет не без добрых людей, помогли разобраться. Впрочем, мы заболтались, а у меня еще дела. Альдо, вылезай! И шлем сними – антикварная вещь все-таки…
Альдо Придд вылез из-под стола и обреченно завозился с застежками ремня…
Кошмар во дворце - III. В поисках выхода
- Это все Айрис… - злобным тоном заявил Ричард Придд, глядя на дверь, захлопнувшуюся за Робером Приддом и украдкой выплевывая на ладонь два выбитых зуба. – Кошка закатная… Пока Иноходец с ней не познакомился, он таким не был… Он был таким тихим… таким мирным… Ласковым...
Ричард тихонько всхлипнул.
- Седьмые штаны! – не слушая Дика, сокрушенно высказался о своем Альдо Придд, рассматривая бело-золотое великолепие, непоправимо испорченное кровью. – Что делать? Портные уже не хотят шить в долг… Может, начать носить фиолетовые с серебром?
- Обидно же! – убежденно заявил Дик.
- Без штанов ходить еще обиднее. И холодно! – не менее убежденно возразил анакс. - И как древние ходили? Ветер, комары, пыль…
- Они ничего не понимали! – брякнул Дикон и сам испугался.
- Ты много понимаешь! – обиделся за древних Альдо. – Вот что теперь делать? Так и будем страдать?
- А я знаю, что делать! – Дикон обрадовался простой и красивой мысли, неожиданно пришедшей ему в голову. – Надо спрятаться. В Ноху. Эр… Ну, словом, Ворон – он добрый! И Приддов любит! Он нас защитит!!!
- Ворон? – Альдо удивленно посмотрел на Дика, подумал и решительно заявил. – А что, это мысль! Хорошая мысль! Не гадюка же он какая-то, в самом деле! Поехали в Ноху! К Ворону!
Он замешкался и пригорюнился:
- Только вот где штаны взять? К Ворону без штанов ехать как-то неудобно… Не так поймут…
Кошмар во дворце - IV. Выход...
К Алве добирались с приключениями.
Проблему штанов, правда, решили быстро – Альдо решительно разоблачил ближайшего гимнета. Тот остался нести караул без штанов, но, впрочем, и без эмоций по этому поводу.
- Как древний воин! – порадовался за него Дик.
Приключения начались в Нохе. Кардинал с интересом рассматривал государя и его приближенного, впрочем, не задавая вопросов. То ли был хорошо воспитан, то ли вопросы не требовались… Допускать Альдо к Рокэ он не спешил, настойчиво домогаясь объяснений причины королевского визита.
- Узника хорошо стерегут, убежать, как я Вам говорил, он не может, но, скажу Вам прямо, настроен к Вам он не слишком благожелательно, - повторял Левий, поглаживая кошку. Та сидела не кардинальском плече и неприязненно рассматривала гостей. – К чему Вашему величеству тратить на него Ваше драгоценное время?
- Поймите, то, чего я хочу, никак не нанесет ущерба узнику и кому бы то ни было, и будет направлено лишь на всеобщее благо! – упрашивал его Альдо. Кардинал только скептически покачивал головой.
В конце концов, кардинал сдался и, видимо в знак доверия, отправил в качестве провожатого не пару своих воинов, а только тщедушного агнца – секретаря.
Дикон рано обрадовался. Когда дверь перед посетителями отворилась, Альдо издал сдавленный звук и рухнул на руки Дику, от неожиданности чуть не уронившему государя. В небольшой уютной комнатке сидели двое – Алва и Робер…
- Чему обязан? - Ленивый баритон эра вызвал у Ричарда Окделла (тьфу! Придда, конечно же Придда! Надо привыкать!) щемящие воспоминания… - Ричард, благоволите успокоить вашего… сюзерена…
Дик принялся утешать Альдо, и тот – сильный человек, что ни говори – наконец, справился с собой и, пугливо поглядывая на Робера, заговорил:
- Мы тут… Придды… пришли… по государственному делу…
- Придды? Опять Придды… Слишком много вас… - неожиданно мягко сказал Алва. - Говорите, по государственному делу? – с легким интересом переспросил он. – Интересно…
- Но… Я бы хотел наедине… - замялся Альдо.
- А Ваш Первый маршал к государственным делам не имеет отношения? Любопытно…
- Глаза бы мои его не видели! – прорвало Альдо. - Он не Иноходец, а гадюка какая-то! Дерется!
- С кем дерется? – явно заинтересовался Алва.
- Со мной! Бьет! Меня побил. Вон, Дикона побил. А Дикон – Придд молодой, начинающий, его пожалеть надо!
- И сильно бьет? – сочувственно поинтересовался Рокэ.
- Да! И сильно, и больно! Только на Вас вся надежда! Объясните ему!
- Это правда? – спросил Алва Робера. – И зачем Вы это делаете?
- Обычай у меня такой, - твердо ответил Робер.
- Откуда обычай?
- Добрые люди подсказали…
- Пора бы отвыкать, - наставительно заметил Алва. – Впрочем, Вам виднее. Добрые люди зря не подскажут... Ну что же, Робер, не смею Вас больше задерживать… Жду к вечеру… А Вы, господа, побудьте пока у меня и не бойтесь – со мной Вас никто не тронет. Пройдите, пожалуйста, в соседнюю комнату и располагайтесь. Не туда! – там будуар королевы! Дик, опять подглядываете?
Альдо поспешно захлопнул открытую было дверь, за которой потрясенный Дик успел заметить дыбу, жаровню и разбросанные в художественном беспорядке плети, клещи и кэналлийские сапоги…
Гости, волнуясь, проследовали в соседнюю комнату и, потрясенные, замерли у входа. В достаточно просторном помещении, обильно украшенные шишками и синяками, располагались на кроватях и в креслах все члены Совета. В полном составе…
2008г.
-
И ещё от фок Гюнце
За окном творилось что-то мерзкое. То ли дождь, то ли снег сыпал из низких рваных туч, несущихся над самой землей. Мерзко подвывал ветер.
Занес меня Леворукий в эту Олларию… А в Агарисе сейчас тепло, приятно… - подумал Альдо Ракан, с тоской глядя в окно.
Дурное настроение анакса можно было извинить – он плохо спал ночь. Волновался. Да и кто бы не волновался перед первой в жизни встречей с Повелителем Ветра?
- Зато просидел бы всю жизнь в этой дыре и никогда бы не встретился с Рокэ, - утешил себя анакс и кликнул слуг умываться.
Быстро умывшись и наскоро прожевав завтрак, Альдо принялся готовиться к встрече. Приказав подать себе одежду для выхода, он замер в раздумьях. Для начала его смутили белые, шитые золотом штаны. Самому Альдо они безумно нравились, но сейчас он вдруг задумался – Первый маршал Талига слыл большим эстетом.
- А ну как не оценит? – волновался анакс. – Сочтет разфуфыренным провинциалом? Посмеется? Всерьез не воспримет? Нет, белые штаны нельзя…
Подумав, он начал влезать в роскошный костюм, розовый с золотом, но остановился, пораженный внезапной мыслью:
- Нет, лучше не надо. Бестактно. Возгордился, скажет, достаток выпячиваю…
Отвергнутый костюм отправился к белым штанам, а Альдо остановился на чем-то бесформенном, коричного цвета…
- Нет, и это не подойдет, – уже почти закончив облачаться, осознал он. – Неуважительно. Не к кому попало еду – к самому Рокэ Алве! Сочтет за пренебрежение…
Разоблачившись, он замер в раздумьях, и в это время в дверь постучали.
- Ну кто там еще? – нетерпеливо крикнул Альдо. Дверь нерешительно приоткрылась и перед анаксом предстал Повелитель Скал.
- Ну, что тебе нужно, паршивец? – выкрикнул Альдо – нервное напряжение анакса требовало выхода. – Зачем приперся? Видеть тебя не хочу!
- Я… я… - залепетал насмерть перепуганный Дик, пытаясь понять, какие кошки укусили обожаемого государя.
- Что «ты»… - передразнил его Альдо. – Опять отравил кого-то? Или предал? Или очередную клятву нарушил? Вот из-за таких, как ты, нас и не любят. Я еду к твоему эру просить прощения за все твои художества. Он ведь тебя кормил, поил, лечил, учил, одевал, обувал, защищал. А ты его как отблагодарил,? Уйди, противный!
Глаза Дикона стремительно набухли слезами. Несчастный Повелитель явственно всхлипнул и исчез.
- Зря я так, - с раскаяньем подумал Альдо. – Мальчишка же совсем, молодой, неопытный. Жизни не знает. Детства не было, отец погиб, мать ругается, сестра дерется… Вот и попался в сети Штанцлера…
- Войди, противный! – крикнул анакс. Дикон немедленно появился вновь.
- Ладно, ладно, не реви, - успокаивающе произнес Альдо. – Все еще не так страшно… Знаешь что… Отправляйся-ка ты к Придду.
- К этой каракатице? – возмутился было Дик.
- Еще раз услышу такое – совсем рассержусь, - посулил Альдо. - Герцог Валентин-Отто Придд – никакая не каракатица, а весьма разумный и достойный молодой человек. Я ему сейчас напишу письмо и попрошу тебя приютить. А ты поживешь у него в доме и будешь во всем ему подражать. И учиться. Понял? И пока не станешь таким, как герцог Придд, чтобы ко мне не приходил.
Покончив с Окделлом, анакс вновь приступил к облачению. Теперь и костюм выбрался легко, и настроение заметно улучшилось.
- А мальчишка успокоится, - подумал он про Окделла. – Еще и какое-нибудь пророчество к случаю подберет. Мол, Повелители должны стать единым целым. Вот пусть и станет подобен Придду – это куда достойнее, чем кому иному. А там, глядишь, и до Алвы доберется…
Помечтав о вечном и недостижимом, Альдо начал вспоминать, все ли он сделал как нужно.
- Что там Высшие Силы подсказали? Письмо Мэллит написал, - вспоминал он по пунктам. – Мол, прости милая, я тебя недостоин, а вот Робер Эпине тебя любит и ждет. Про розы упомянул. Счастья пожелал. Что еще? Штанцлера в Занху отправил. Налоги снизил. Ноймаринену обоз с ядрами и порохом послал…
Все же ощущение чего-то несделанного не проходило. Вздохнув, Альдо понял, что без обращения к Высшим Силам не обойтись.
Анакс запер дверь и осторожно достал из тайника священный артефакт, позволяющий Избранным познать волю Высших Сил. Со священным трепетом Альдо коснулся матовой поверхности предмета, созданного в незапамятной древности теми, кто был превыше людей. Руки сами собой пробежали по странной, узорчатой поверхности святыни и свершили Зов Высших Сил. Перед трепещущим в ожидании чуда анаксом как обычно, само собой возникло Слово древнего, божественного языка, недоступного людям:
http://kamsha.ru/forum
Покой анакса озарился божественным зеленым сиянием…
21.10.2008
-
Ох, Четверо! Почитай, десять лет минуло...
-
Название: The Present
Автор: Кьянти
"Yesterday is history. Tomorrow is a mystery. Today is a gift.
That's why we call it 'The Present'".
(с) Eleanor Roosevelt
Альте Дерриг
400 год К.С. 24-й день Весенних Скал
Вместо пролога.
«…Руппи прищурился, тщетно пытаясь разглядеть среди туманных фигур Ледяного, а потом над головой оказались черные ветки, и за ними – небо. Как он вновь оказался на земле, лейтенант не понял. Кажется, его что то толкнуло. Что-то, чего он не видел. Ничего, сейчас он встанет.
– Я сейчас встану, – отчетливо сказал Руппи и не встал. Стало холодно, а липу окутало туманом…»
Холодный весенний вечер.
Дорога.
На дороге – карета в окружении всадников.
Суетятся люди, ветер доносит конское ржание, звуки выстрелов, чей-то крик.
Чуть поодаль – придорожная роща: в черных ветвях паутиной запутались слабые лучи заходящего солнца; свет сливается с тьмой, тьма перемежается светом, звуки становятся глуше, растворяются в сгущающейся тишине… Меж деревьев клубятся сизые тени – и из пепельной полупрозрачной дымки появляется темный загадочный силуэт. Высокая закутанная в плащ фигура осторожно ступает на снег, делает шаг, другой – и замирает у поросшего мхом ствола, застывает на миг, повернув черный провал капюшона к тонущему в тучах светилу – и воцарившееся безмолвие внезапно нарушает тихий довольный смех.
Порыв ветра волной прокатывается по кронам деревьев, – и плащ исчезает, на месте жуткой фигуры стоит темноволосый мужчина средних лет.
Черная рубашка, черные брюки, черный камзол, черные волосы, по-кэналлийски стянутые в хвост. Острые черты лица, бледные тонкие губы. И странные разноцветные глаза – один небесно-голубой, другой песочно-желтый – с узкими вертикальными зрачками.
Он стягивает с руки перчатку и касается липы, проводит ладонью по шершавой морщинистой коре, полной грудью вдыхает морозный колкий воздух и смеется, смеется, глядя в закат.
Потом поворачивается и шагает вглубь рощи, легко, словно в танце, скользя меж деревьями, не оставляя следов на снегу.
Неизвестный
(напевает)
-Когда качнется небо в переплете
Еловых лап, теряя высоту;
Когда любовь – как пуля на излете –
Случайно жертву выберет не ту;
Когда колокола на старой башне
Замолкнут – звук растает в тишине;
Когда вернуть захочешь день вчерашний –
Ты вспомни,
Вспомни,
Вспомни обо мне.
Дай руку – и пойдем гулять по крышам,
Ловя в ладони летнее тепло;
Возьмем Судьбы небесное стило –
Смерть зачеркнем и жизни перепишем;
Вернем ушедших и спрямим пути,
И сделаем из точек запятые,
И сможем даже счастье обрести,
А нет – хотя бы горы золотые…
Но только – наяву или во сне –
Давая волю радужным мечтам,
Ты помни,
Помни,
Помни о цене –
И будь готов платить по всем счетам.
Песня обрывается.
Неизвестный выходит из-за деревьев на небольшую прогалину на краю рощицы.
На запятнанном кровью снегу лежит человек, над ним, спиной к Неизвестному склонился еще один: некто светловолосый, явно предпочитающий шпаге старомодный тяжелый меч.
Неизвестный некоторое время молча изучает композицию: сочувственно разглядывает тело фок Фельсенбурга и морщится при взгляде на златовласое «исчадие Ада»– видимо, он хорошо знает обоих.
Неизвестный
(фок Фельсенбургу,
наигранно бодрым тоном)
- Здравствуй, Руперт. Здравствуй, мой хороший!
Ты чего разлегся на снегу?
Леворукий оглядывается через плечо и кривится при виде незваного гостя – очевидно, тоже с ним знаком.
Леворукий
(неприязненно)
- Отвяжись, торгашеская рожа.
Неизвестный
(картинно морщит нос)
- Фи, как грубо…
(Фельсенбургу)
- Руперт?
Фок Фельсенбург
(едва слышно)
- Н…не мо…гу…
Неизвестный
(укоризненно качает головой и продолжает в том же духе)
- Ты не бережешь, мой друг, здоровье.
Бледен, слаб… Как твой гемоглобин?
Леворукий
(раздраженно)
- Он же сдохнет – от потери крови!
Отпусти мальчишку. Не губи.
(Руперту – участливо)
- Парень, как ты?
Фок Фельсенбург
(с трудом выговаривая слова)
- Хо… лодно и… боль…но…
Неизвестный
(заглядывает в мертвенно-белое лицо,
ровным тоном)
- Сожалею. Мальчик обречен.
Он вписался в это добровольно.
Леворукий
(вскакивает на ноги,
разъяренно)
- Добровольно?!
Неизвестный
(поднимает руки и предусмотрительно делает шаг назад)
- Я тут ни при чем.
Леворукий
(саркастично)
- То есть, он убийц с л у ч а й н о встретил
В чистом поле?
Неизвестный
(спокойно)
- Нет. Но я не лгу.
Чтобы кто-то выжил там, в карете, -
Кто-то д о л ж е н гибнуть на снегу.
(кивает на Фельсенбурга)
- Кто-то, кто осознанно подарит
Все свои непрожитые дни
Третьему лицу…
Леворукий
(с недоверием «переваривает» услышанное,
Руперту)
- Ты слышишь, парень?
Если это правда, то… моргни.
Фок Фельсенбург некоторое время бессмысленно смотрит в небо – черные ветви хороводом пляшут перед глазами, но потом делает над собой усилие – и моргает. Дважды.
Леворукий
(ошарашенно)
- Что за чушь… Ведь он совсем…
Неизвестный
(кивает, задумчиво глядя на лейтенанта)
- Мальчишка.
Искренний – и глупый, как школяр.
Преданный начальству. Даже слишком.
Редкий вид. Занятный экземпляр.
Да… Такие сами выбирают
В жизни путеводную звезду.
А когда, бывает, умирают,
То хотя бы не за ерунду.
Не за те дурацкие химеры,
Что у человечества в ходу…
Леворукий меж тем снова опускается на колено и склоняется над Фельсенбургом, пытаясь остановить кровь, – увы, безуспешно: красное пятно на снегу растет…
Леворукий
(прислушивается к болтовне Неизвестного,
раздраженно)
- Даже так? Хотелось бы примеры.
Неизвестный
(пожимает плечами)
- Если очень надо – приведу.
Леворукий
(нетерпеливо)
- Ну?
Неизвестный
(разворачивается спиной к собеседнику и пристально всматривается в темнеющий горизонт,
равнодушно)
- Свобода. Равенство. И братство.
Мрут за них по сотне раз на дню.
Честь... Любовь... Известность... Власть... Богатство...
Леворукий
(негодующе)
- Что?!
Неизвестный поворачивается на вопль, видит перекошенное лицо блондина – и тонкие губы кривятся в ироничной ухмылке.
Неизвестный
(насмешливо)
- Ну ты, ей-Богу… инженю.
Столько лет живешь на белом свете –
И не знаешь, в общем-то, людей.
Кстати, говорят, за всё в ответе
Т ы , о мой блондинистый злодей.
Леворукий
(слегка сбит с толку поворотом беседы)
- Я?!
Неизвестный
(издевательски)
- Конечно, ты. А как иначе?
Если ты вмешался – быть беде.
Леворукий
(зло)
-Я не понял, что всё это значит.
Неизвестный
(закатывая глаза и разводя руками)
- Ну, ты – Леворукий или где?
Златовласый собеседник, которого на самом-то деле зовут совершенно не так, морщит лоб, напрягает память – и, наконец, выуживает из неё отрывочные сведения о бытующих в Кэртиане представлениях, понятиях и взглядах. Его оппонент меж тем увлеченно развивает свою мысль.
-
Неизвестный
(развлекается, подкрепляя слова гримасами и «картинами в лицах»)
- Враг. Чужой. Закат. И – кошки, кошки!..
Грех. Порок. Соблазн. Измена. Зло.
Леворукий
(иронично)
- Т ы у них, конечно, свет в окошке…
Неизвестный
(легким тоном)
- Нет. Но мне чуть больше повезло.
Видишь ли, ни взрослые, ни дети,
Ни седые старцы, что мудры
И видали многое на свете,
Ах! – в меня н е в е р я т…
(помолчав, чуть более серьезно)
- До поры.
Но как только страхи или страсти
Перед ними встанут в полный рост,
Знают все, что Я по этой части.
На мои услуги дикий спрос.
Леворукий
(презрительно)
- Ты – ничто. Бесплотный, безымянный…
Неизвестный
(отмахивается)
- Именем кичатся дураки.
Плоть бывает редко без изъяна.
К Форме – легче клеить ярлыки…
(задумчиво)
А душа и сердце, друг любезный,
Знаешь, априори, ни к чему
Тем, кто на краю стоит над бездной,
Соскользнуть рискуя в злую тьму;
Кто уже приблизился к Пределу;
Кто идет по лезвию ножа…
Леворукий
(перебивает,
с нотой сарказма)
- Ладно, ты, философ, - ближе к делу.
В этой сделке в чем твоя маржа?
(насмешливо)
Ты ж не зря тащился по сугробам?
Неизвестный
(ядовито)
- Ну, а ты как думаешь, б л о н д и н ?
Фок Фельсенбург
(морщась не то от боли, не то от отвращения к беседующим,
со стоном)
- Прекратите… Сволочи вы… Оба…
Спорщики замолкают и оглядываются на раненного, про которого в пылу выяснения отношений как-то совсем забыли.
Неизвестный, придав лицу в меру виноватое выражение, первым обретает дар речи.
Неизвестный
(странным тоном: то ли и правда устыдился, то ли дурачится)
- Кстати, да. Согласен. Плюс один.
(берет Леворукого под левую руку и начинает аккуратно оттеснять его к краю прогалины,
издевательски-заботливо)
- Шел бы ты отсюда, друг сердечный,
К дому быстрым шагом налегке.
Вдруг опять твой шустрый подопечный
Огребет подносом по башке?
Или снова сядет. В Багерлее.
Тоже феерический провал.
Знаешь, чтобы было веселее,
Ты бы хоть его застраховал.
Он же регулярно пригревает
Всяких там рептилий на груди…
Леворукий отводит взгляд в сторону и пытается протестовать – но слабо и не существу.
Леворукий
(бурчит)
- Так уж «регулярно»… Ну, бывает…
Неизестный
(кусает губы от сдерживаемого смеха,
назидательным тоном)
- Плохо бдишь, кошатник. Л у ч ш е бди.
(откровенно веселится)
Твоего шального афериста
Надобно держать на поводке…
Леворукий
(видимо, вспомнив что-то, нехорошо улыбается,
с толикой ехидства)
- А не то – вторая «Каммориста»
Снова замаячит вдалеке?
Не у Вас ли, сударь, – ходят слухи –
Капер из-под носа увели?
Неизвестный мрачнеет на глазах, поджимает губы – лицо превращается в застывшую маску.
Неизвестный
(тяжело роняя слова)
- Я. Сегодня. В принципе. Не в духе.
Так что лучше ты меня не зли.
(уйдя в свои мысли)
Алва, несмотря на оплеухи,
Не живет без фортелей ни дня…
(очевидно, тоже припомнив что-то, заметно оживляется,
доверительно наклонившись к уху Леворукого)
Кстати, драгоценный, - ходят слухи –
Правда ли, что он…т в о я р о д н я ?
Леворукий прикусывает губу и упорно молчит, изучая ближайший куст.
Неизвестный расцветает, наблюдая за реакцией оппонента.
Неизвестный
(с преувеличенным любопытством)
- Ты чего краснеешь, как девица?
(всплескивает руками и изображает «озарение свыше»)
Боже мой!.. Ну да. Я так и знал.
(укоризненно)
Это же «кирдык», как говорится.
Высший суд. Импичмент. Трибунал.
(грозит Леворукому пальцем)
Ты ведь не имел на это права.
«Никакой протекции родне»!
(качает головой)
Столько лет скрывать... Одна-а-а-а-ко…
(хлопает в ладоши)
Браво!
Леворукий
(внезапно разворачивается к Неизвестному, хватаясь за рукоять меча)
- Ты!..
Неизвестный
(мгновенно отступает и резко меняет тон,
жестко)
- А речь сейчас не обо мне.
Если лейтенант тебе дороже
Кровной, хоть и хлопотной, родни –
Ты с ним поменяться можешь тоже.
Жизнь за жизнь. Рискнешь?
Леворукий
(запальчиво)
- Я…
(осекшись, замолкает, с ненавистью глядит на Неизвестного и – отворачивается.
Фельсенбургу – тихо, избегая смотреть ему в глаза)
- Извини.
Леворукий уходит – медленно, сутулясь, тяжело ступая по снегу.
Неизвестный, не шевелясь, смотрит ему вслед – на бледном лице странная смесь торжества, отвращения и досады.
Золото волос в последний раз мелькает за деревьями и исчезает в подступающей мгле.
Брюнет сердито сплевывает на снег.
Неизвестный
(презрительно)
- Даааа… Орать мы можем, а на деле
Спросишь их: «Ну, что ж вы, господа?» -
Так, глядишь, ряды и поредели.
Все поразбежались. Кто куда.
Тоже мне, герой! Скажи на милость!
Нет, ну правда, Руппи, погляди!
Фок Фельсенбург
- Вряд ли я… смогу…
Неизвестный
(удивленно)
- А что случилось?
Фок Фельсенбург
(уголок рта дергается – несмотря на то, что слова можно разобрать с трудом, ирония слышна очень отчетливо)
- Как бы пуля… Вроде бы в груди…
Неизвестный оборачивается и, окинув взглядом распростертое на снегу тело и расплывающееся алое пятно, расстроенно прикусывает губу.
Неизвестный
(досадливо)
- Ах, ну да, ну да… Какая жалость…
(наклоняется над лежащим, заглядывает ему в лицо)
На меня хотя бы посмотри.
Холодные ладони ложатся на виски фок Фельсенбурга – и боль отступает, унося с собой и туман, стоявший перед глазами, и неимоверную тяжесть, давившую на грудь. Только воздуха по-прежнему не хватает.
Неизвестный
- Больно?
Фок Фельсенбург
(с легким удивлением)
- Нет…
(помолчав)
А сколько… мне осталось?
Неизвестный
- Думаю, еще минуты три.
Фок Фельсенбург
(прикрывает глаза)
- Можно я… спрошу?
Неизвестный
(с грустной улыбкой)
- Конечно, Руппи.
Фок Фельсенбург
(с трудом переводя дыхание)
- Объясни подробней… про «маржу»…
Прибыльное дело – эти… трупы?
Неизвестный молчит, по-кошачьи склонив голову набок, - и внимательно изучает лицо не в меру любопытного собеседника. Пауза затягивается – кажется, он никак не может решить с ответом. Или решиться на него.
Неизвестный
(ничего не выражающим тоном)
- Ладно. Так и быть. Тебе – скажу.
Я не получу и полсуана
С дарственной, оформленной тобой.
Фок Фельсенбург
(уголок рта снова дергается – услышанный ранее разговор не прошел бесследно)
- Ну, не ври…
Неизвестный
- Всё честно. Без обмана.
Глупо блефовать перед Судьбой...
Я довольно быстро выясняю
Душ людских надежды и мечты,
Покупаю, продаю, меняю –
И ищу…
Фок Фельсенбург
- Кого?..
Неизвестный
(тихо)
- Таких, как ты.
Тех, кто ход истории ломает…
Руперт в изумлении открывает глаза – и видит низко склоненное над собой чужое лицо, кривую усмешку на тонких губах, жуткие вертикальные прорези зрачков. Это пугает, лейтенант слабо дергается, предпринимая безуспешную попытку отодвинуться.
Неизвестный
(придерживает его за плечо)
- Полноте, не дергайся, лежи…
...Тех, кто худо-бедно понимает:
Жизни равноценна т о л ь к о ж и з н ь…
Многие глядят в Наполеоны.
Славный был, не спорю, господин.
Но: таких «глядящих» - миллионы.
А в сугробе мерзнешь ты один,
Стоя на краю своей могилы,
Кровью истекая, чуть дыша…
Вера в человечество, мой милый, -
Самая желанная маржа.
И пока таких, как ты, в природе
Прочие еще не извели –
Я ваш мир подделок и пародий
Подожду стирать с лица земли...
Свойственно людской дурной породе
Нагло заявлять, что «жизнь – игра».
Жизнь – п о д а р о к. Понял?
Фок Фельсенбург
(шепчет)
- Понял… вроде…
Неизвестный
(встает с колен и отряхивает налипший снег)
- Вот и чудно.
Фок Фельсенбург
(отчаянно)
- Что… уже пора?
Неизвестный
(уловив тон сказанного, замирает,
тщательно подбирая слова)
- Время есть. Еще… совсем немного.
( и, помолчав, неожиданно предлагает)
Хочешь – передумай.
Фок Фельсенбург закрывает глаза – липы опять сплетаются в жутком хороводе и боль окатывает сознание новой волной, стирая из памяти образ того, ради кого он на это и решился…
Фок Фельсенбург
(слабо качнув головой)
- Не хочу…
Стук сердца становится реже, сбивается с ритма, ложится на знакомый мотив – реальность шелком холодным выскальзывает из рук, и Руппи, подчиняясь причудам бреда, начинает напевать – по крайней мере, ему так кажется.
Неизвестный наклоняется к Фельсенбургу и с любопытством прислушивается к серии хриплых выдохов.
Неизвестный
(скрывая удивление)
- Что за… песня?
Фок Фельсенбург
- Так… Перед дорогой
Вальдес пел…
Неизвестный
(задумчиво)
- Ну, пой. Я помолчу.
-
… Белые губы шевелятся беззвучно, но Неизвестному необязательно слышать слова, и видеть черные заломленные в отчаянии ветви, и чувствовать кожей стылое прикосновение мерзлого воздуха – тем более, что Фельсенбург тоже ничего этого уже не слышит, не видит и не чувствует…
Корабельными мачтами высятся над головой липы, звенит и хохочет ветер, наполняя тугие паруса, скрипит под ногой доска – и танцует, танцует бескрайнее синее море с белым снегом пенных гребней, бережно качает его на волне…
Пальцы гладят теплое дерево, и улыбается Олаф, глядя в распахнутое настежь весеннее небо, и забавно морщит нос Арно, азартно блестят черные глаза, солнечный свет заплутал в льняных прядях, а на юте сидит Ротгер в белой рубахе, обнимает ведьму-гитару за талию – она плачет, он смеется, хотя, может быть, и наоборот… Кружит голову знакомый до боли чуть горьковатый свежий запах – море всегда пахнет так: свободой и солью…
Вальдес поет, и Олаф поет, и Руппи поет – и норд-ост срывает слова с губ, подпевает.
Какое им дело до этого странного типа в черном, молча стоящего у самого борта?
Он сойдет на берег – и всё, а у них впереди – Дорога. Долгая-долгая, ясная-ясная…
А перед Дорогой – всегда поют…
…Кто-то жаждет золота и власти,
Кто-то ищет славы и любви.
Наша участь – паруса и снасти,
Шквалы, мели, прочие напасти –
Ведь у нас морская соль в крови.
Страсть, болезнь, безумие, отрава –
Как угодно это назови.
Мы другие, мы имеем право
Не скрывать крутые наши нравы,
Ведь у нас морская соль в крови.
На характер – позже или раньше –
Море всех проверить норовит:
Те, кто лжив, труслив и полон фальши
Держатся от палубы подальше,
А у нас – морская соль в крови.
Мы живем под всеми парусами –
Знай, ветра попутные лови.
То, что вы зовете чудесами,
Мы творим – богам на зависть – сами,
Ведь у нас морская соль – в крови…
А когда изменит нам удача,
Захлебнутся чайки горьким плачем,
И Создатель, строго хмуря брови,
Назовет последний день и час,
Море – верно, преданно и честно,
Вопреки пророчествам небесным –
Будет до последней капли крови
На плаву держать упрямо нас…
…
Холодает.
В синих сумерках плывет заострившийся мальчишеский профиль, тонкий, четкий, словно вырезанный из белой бумаги.
Рядом на снегу, закрыв кошачьи глаза, сидит Неизвестный, обхватив руками колени и положив на них подбородок, – смотрит чужие сны, пробует на вкус чужое шальное счастье…
Наконец, он возвращается к реальности, косится на лежащего Фельсенбурга, фыркает – и в прищуренных глазах пляшут-танцуют черти
Неизвестный
(насмешливо приподняв левую бровь и левый же уголок рта)
- Верно. Если жить безумно хочется,
Да еще «морская соль в крови» -
Можно наплевать на все пророчества.
(тяжело вздыхает и щелкает пальцами)
Ладно, родич кесаря… Живи.
Фок Фельсенбург медленно приходит в себя, открывает глаза…
Дышать становится как будто легче.
Неизвестный
(с чуть заметной усталостью – и досадой)
- Даже если карта будет бита,
Некоторым рано умирать.
Несмотря на прелести гамбита
Мне придется…
(разочарованно разводит руками)
… всё переиграть.
Мне, конечно, нужен тот, в карете,
Но, похоже, не такой ценой…
(внимательно смотрит на изумленного Руперта,
веско)
Кстати, мой совет: держи в секрете
Факт того, что виделся со мной.
Я нечасто делаю подарки
Смертным. Да еще себе в ущерб.
Люди…
(оглядывается, прислушивается к голосам, звучащим все ближе и ближе – и недовольно кривится)
…О, идут… Ну вот, накаркал…
Мне пора.
(поворачивается к Фельсенбургу – и неожиданно, расплывшись в улыбке, подмигивает ошалевшему Руппи)
Увидимся, mon cher.
***
Вместо эпилога.
« – Остановилась! Как есть остановилась… Кровь то!
– Повезло! Ну, теперь до ста лет не помрет.
– Адмиралу его доложи! Живо!
Только что было светло, и сразу – вечер. Мир тает в лиловых сумерках, но ночь – это звезды, а где звезды, смерти нет.
– Господин Роткопф, – шепчет Руппи, – с вашего разрешения я доложу сам!»
http://kamsha.ru/forum/index.php?topic=12018.0
http://kertianslib.ru/fic/kyanti/pi_4.html
-
РЕКОНСТРУИРУЕМ СОНЕТ?
(По предложению эра Prokhozh'его эры и эрэа взялись реконструировать сонет, который Катарина отправила Алве в Фельп. D.)
Эр Spokelse
По осени дождями плакал сад,
Не радуясь багряному убору.
И птичьи стаи собирались скоро
Переселиться в южные леса.
Он ждал, взывая шелестом ветвей,
Осенней грустью, горестной и слабой.
Безмолвный листопад... И только жаба
Ночами пела, словно соловей.
Укроет снег старинные аллеи,
И сад уснет, сугробами белея,
Но веря, что надежде нет конца,
В преддверии грядущего расцвета
Желанным, но таким далеким летом,
Что отогреет верные сердца.
10.04.2013
Эрэа Ледышка
Художник юный слышал от друзей,
Что в старый сад повадилось созданье
Прекраснее любого из людей,
Поистине вершина мирозданья.
Он ждал явленья чуда в тишине.
Луною озарен ночной покой.
И вот скользнула тенью по стене,
Изысканной, почти что колдовской.
Неведомы ей низменные страхи
И трепет в ожидании конца,
Который возвещали нам монахи.
Жемчужно-серой жабе не понять,
Как ложь и зло коверкают сердца.
Она – не мы. Ей нечего терять.
10.04.2013
Эрэа Tany
Звезда слезой скатилась в бархат ночи.
Вчера простились двое навсегда.
Забыть едва ли можно эти очи -
В них плещутся страданье и беда
Он ждал упреков, вздохов, сожалений,
Но тщетно – подлинная скорбь нема.
Лишь пальцы мяли долго ветвь сирени
Да крепким льдом сковала грудь зима
Холодной жабой на душе разлука
Легла и не желает уходить.
За что дана влюбленным эта мука?
И все же рану сладко бередить.
Не верю в неизбежность я конца,
Пока стремятся к близости сердца.
11.04.2013
Эрэа Yaga
Он пел весенней ночью страстно.
И разливался песни звук
На много-много хорн вокруг
Такой волнующе-прекрасный.
Он ждал ответа ежечасно
От милых жаб, его подруг,
Услышать жаждал сердца стук
Под влажной кожею атласной,
Прохладный поцелуй сорвать
С девичьих губок неумелых.
И жабам хочется мечтать.
Любовь средь них находит смелых…
И вместе бьются до конца
Отныне верные сердца.
12.04.2013
(А после, раззадорившись, две эрэа попробовали восстановить сонет на заданные рифмы, написанный Лионелем на поэтическом состязании в замке Гайарэ. D.)
ПАРНЫЕ СОНЕТЫ эрэа Yaga
ВАРИАНТ ТРАГИЧЕСКИЙ
- Как может не сложиться этот стих? –
Проквакал громко молодой певец,
Сонет сумев представить, наконец,
На суд поклонниц преданных своих.
- Кувшинка для меня – бумаги лист,
Перо – луч солнца в ясной вышине.
Иль вдохновенья не хватает мне? -
Но вдруг раздался мощных крыльев свист…
И жабьей жизни близится закат.
Жестокий час! Последний самый час!
Любовным трепетом недавно был объят
Тот, кто так страшно покидает нас.
Равно трагичны близостью конца
Хвосты и уши, почки и сердца.
12.04.2013
ВАРИАНТ ЛИРИЧЕСКИЙ
Искусству иль природе дарит стих
Чувствительный лирический певец…
Любви, прекрасной даме, наконец,
К ним устремляясь в помыслах своих.
А кто уселся на кувшинки лист
И, заглушая песни в вышине,
Задел сегодня слух и душу мне
Куда сильней, чем всех пичужек свист?
Несчастный жаб воззрился на закат.
Как он поет и стонет в этот час!
Он не любим. Он горечью объят.
Неужто его плач не тронет нас?
Равно трагичны близостью конца
Хвосты и уши, почки и сердца.
16.04.2013
Эрэа Tany
Мне не дано вознесть убогий стих
Для описанья нежных чувств своих -
Из пересмешника плохой певец,
Но отыскал предмет достойный, наконец.
Вот взгромоздилась жаба на зеленый лист,
Разнесся над прудом призывный свист.
Пусть эти звуки не сравнимы с трелью в вышине,
Но почему-то слух они ласкают мне.
Давно угас на небесах закат,
Наш пруд любовной негою объят.
Пока для бородавчатых певцов не пробил час,
Простое «ква» порадует и нас.
Равно трагичны близостью конца
Хвосты и уши, почки и сердца!
15.04.2013
-
Ещё пьеса Кьянти про Неизвестного :)
Грустная история с коммерческим уклоном
Автор: Кьянти
Бета: tigrjonok
Название: Resale
Жанр: General, humor, poetry
Размер: мини
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Альдо Ракан, Неизвестный
Дисклаймер: Герои и цитаты из произведений В.В. Камши принадлежат В.В. Камше.
Относительно остального: что чужое, - то, соответственно, не моё. Материальной выгоды не извлекаю.
Предупреждения:
1) Спойлеры по СЗ-1
2) Это очередной сюр
3) Юмор – черный
Саммари:
Грустная история о том, что практически из любой жизни – или смерти – можно сделать, как минимум, три вещи: трагедию, комедию и бизнес.
«Вчера на площади Свердлова попал под лошадь извозчика №8974 гр. О.Бендер»
(с) И.Ильф & Е.Петров
***
400 год К.С. 6 й день Весенних Ветров,
Ближе к вечеру
Заброшенный старинный замок.
Западное крыло, одно из немногих сохранившихся помещений.
Высокие готические своды тонут во мгле.
Осторожно заглядывает в огромные витражные окна полная луна, странный нежно-фиолетовый свет медленно просачивается сквозь мутные стекла и растекается по стертым плитам каменного пола, траченным молью гобеленам, рассохшимся книжным шкафам, забитым бесчисленным количеством книг.
Светлячками танцуют в потоках лунного вина пылинки, серебрится шелковое паутинное кружево.
Большой письменный стол, заваленный все теми же нескончаемыми книгами, пергаментными свитками, письмами, бумагами, странного вида и непонятного назначения инструментами. Посередине столешницы расстелена полуистлевшая карта, придавленная с одной стороны чернильницей, из которой торчит черное потрепанное воронье перо, а с другой – кинжалом, на рукоятке которого красуется миниатюрная волчья голова.
Тускло поблескивает в отсветах болотно-зеленого пламени свечей горсть раскатившихся по столу тяжелых золотых монет – свечи плавают в воздухе, роняя на каменные плиты редкие восковые капли, больше похожие на речную тину.
В кресле за столом, спиной к окнам – уже знакомая нам фигура в черном, в руках у которой толстенный фолиант пренеприятнейшего вида и, вероятно, аналогичного же содержания. Неизвестный аккуратно переворачивает обгоревшие с одного края страницы и всё время норовит спрятаться за спинку кресла так, чтобы любопытное ночное светило не подсматривало через плечо.
В стене справа – мертвый пустой камин, выполненный в виде оскаленной драконьей морды. Огромный, почти в два человеческих роста.
У стены слева – столь же монументальные напольные часы. По темно-синему циферблату блуждают двенадцать стрелок: часть практически замерла на месте, другие описывают круги с различной скоростью, некоторые и вовсе движутся в обратную общепринятой сторону. Искрами вспыхивают нанесенные на диск таинственные значки и отметки. Мерно раскачивается маятник: фигурка висящего вниз головой человека – он подвешен за левую ногу, правая согнута в колене так, что получается перевернутая цифра «4».
Холодно.
Тихо.
Пахнет остывшим шадди.
Внезапно откуда-то сверху на стол шумно сваливается крупный мохнатый паук.
Неизвестный нехотя отрывается от изучения фолианта, поворачиваясь на звук.
Насекомое некоторое время судорожно скачет по карте в районе плато, разделяющего два горных хребта, - и шустро исчезает в книжно-пергаментных залежах.
Фигура в плаще испускает глубокий тягостный вздох, с явным сожалением закрывая столь увлекательный труд давно почившего автора, и хлопает в ладоши: книга исчезает, свечи гаснут и послушно занимают свои места в канделябрах.
В каминном провале расцветает привычный оранжевый огонек.
Неизвестный поудобнее устраивается в кресле, меланхолично подперев капюшон правой рукой, а левой, вытянув из чернильницы перо, дополняет изображение компаса на карте в соответствии с собственными представлениями о достоверности: таким образом «N», превращается в «Nowhere», а «S» - в более обнадеживающее «Somewhere»…
Дверь с грохотом распахивается.
В кабинет вваливается бледный, трясущийся, невменяемый от ярости господин Альдо Ракан собственной королевской персоной. Властитель Талигойи бросается к столу, выкрикивая оскорбления и размахивая, как серым потрепанным флагом, каким-то мятым рваным листком – не то выдранной из книги страницей, не то пострадавшим от монаршего гнева письмом.
Альдо
(орет)
- Сволочь! Хам! Мерзавец! Гад! Обманщик!
Неизвестный
(со вздохом)
- Чем-то недоволен. Как всегда.
(чуть громче,
ласково-устало)
- Что ты раскричался, милый мальчик?
Что там за бумажка? Дай сюда!
(приподнимается с кресла и ловко выхватывает из рук молодого человека загадочную писанину,
с нажимом)
- Тихо. Тихо!
Альдо замолкает и с размаху падает в кресло с противоположной стороны стола, шумно сопя и с ненавистью глядя на Неизвестного.
Неизвестный
(углубляется в изучение бумажного клочка)
- Та-ак… Аббатство… Площадь…
(дочитывает до конца и укоризненно качает головой)
- Дикий случай. Среди бела дня!
(тоном, в котором звучит невинное любопытство)
- Ну, и кто у нас «попал под лошадь»?
Про кого…ммм…статейка?
Альдо
(скрипнув зубами)
- Про меня.
Неизвестный
(бормочет)
- Даже так? Ну, что ж…Оперативно.
(чуть заметно поворачивает голову влево, разглядывая, по всей видимости, те самые диковинные часы)
- День-другой – могли и не успеть…
Альдо
(вновь срывается на крик)
- Это отвратительно! Противно!
Гадко! Мерзко!
Неизвестный
(с легким удивлением)
- Ты про что?
Альдо
- Про смерть!
Неизвестный
(помолчав,
ровным тоном)
- В чем проблема?
Альдо
(заходится от возмущения)
- В чем?! Я протестую!!!..
Неизвестный
(вежливо)
- Да?
Альдо
- … Против подобного конца!!
(срывается с места и снова начинает метаться перед столом,
вопит)
- Отравлю!! Повешу!! Четвертую!!
(дубовая столешница вздрагивает под ударом кулака внука грозной Матильды )
- Я – Ракан!!!
Неизвестный молча наблюдает за развернувшейся на его глазах истерикой.
Внезапно силы оставляют почившего венценосца – он падает в кресло и роняет руки на стол, а голову – на руки.
Альдо
(тихо, рыдая)
- Меня – под жеребца!..
Неизвестный
(себе под нос, иронично )
- Самое оно для та… кхм…Ракана.
(осторожно касается плеча безутешного Альдо, с упоением орошающего солеными слезами пергаментные берега далекого северного моря,
медленно, аккуратно подбирая слова)
- Сделка, Альдо. Помнишь? Агарис,
Ночь, таверна, полные стаканы…
Альдо
(поднимает голову от залитой слезами карты,
с обидой в голосе)
- Д-да, до чтобы – дак?..
Неизвестный
(виновато разводит руками, однако, судя по голосу, с трудом сдерживает улыбку)
- Прости. Сюрприз.
Творческая вольность. Но – о деле:
Ты же с е л на талигойский трон?
Альдо
(воинственно шмыгает носом, но возражать не решается)
- Что мне эти жалкие недели!
Неизвестный жестом фокусника достает из рукава плаща свернутые в трубочку листы, скрепленные суровой нитью. Вверху на первой странице крупными кроваво-красными буквами выведено слово «Договор».
Неизвестный
(скучным тоном)
- В пункте «Обязательства сторон»
Сроки не указаны.
Альдо берет протянутые ему бумаги, пробегает глазами строчки.
Альдо
(шипит)
- Проклятье!
Негодяй! Паршивый крючкотвор!
Неизвестный
(преувеличенно вежливо)
- Сроки есть в разделе об оплате.
(переворачивает страницу, указывая молодому человеку на соответствующий пункт)
- Ты, мой друг, читал ли договор
Или подмахнул совсем не глядя?
Это всё же важный документ.
Альдо вчитывается в текст указанного абзаца – недоверчиво перечитывает раз, другой, третий – и меняется в лице: злость, растерянность, отчаяние искажают правильные черты. Бывший Повелитель возрожденной Талигойи дрожащей рукой ослабляет ворот – открывает рот, словно хочет что-то сказать, и снова закрывает, не вымолвив ни слова.
Неизвестный
(заботливо)
- В горле пересохло? Чашку шадди?
Альдо
(наконец, отрывает взгляд от злополучного контракта,
растерянно)
- Как же так… Ты мог в любой момент?..
Неизвестный
(серьезным тоном)
- Мог. Но не спешил. Хотя и плохо
Шли дела в захваченной стране.
А потом сегодняшняя Ноха
Стала вдруг нужна.
Альдо
(словно очнувшись ото сна)
- Кому?
Неизвестный
(иронично)
- Не мне.
Видишь ли, мой милый, смерть анакса
Очень резко выросла в цене.
Альдо
(начинает говорить почти шепотом, постепенно опять переходя на крик)
- Кто… купил? Неужто эта плакса?
Ворон?! Окделл?! Штанцлер?!! Эпинэ?!!
Неизвестный
(жестко)
- Альдо, не устраивай мне сцену.
(насмешливо)
- Кстати, ты забыл еще Моро.
Молодого человека начинает бить крупная дрожь.
Неизвестный невозмутимо возвращается к изучению лежащих на столе бумаг.
Альдо
(сдерживая ярость)
- Я желаю знать…
Неизвестный
(перебивает собеседника,
цинично)
- В какую цену
Обошлось разбитое нутро?
Эти цифры – не для насекомых.
Альдо не выдерживает: в бешенстве вскакивает и, перегнувшись через стол, вцепляется в черную материю плаща.
Альдо
(орет)
- Имя!!! Или я тебя убью!
Кто-то из врагов?! Друзей?! Знакомых?!
Неизвестный
(спокойно отцепляет руки нервного анакса от своего одеяния)
- Я своих клиентов не сдаю.
Ракан вырывается из крепкой хватки Неизвестного, и, видимо, пребывая в состоянии аффекта, выхватывает шпагу из ножен. Секунда – и оружие уже прошило фигуру в черном, гарда уперлась в плотную тяжелую ткань…
Мертвую тишину нарушает тревожный бой часов – один удар, второй, третий, четвертый…
Темный силуэт на мгновение исчезает – и тут же возникает перед остолбеневшим убийцей, неторопливо извлекает из груди клинок и аккуратно кладет его на стол.
Пламя в камине трусливо приседает, жмется к стене, лунный фиолет в ужасе выцветает и отступает перед нахлынувшей тьмой, стекло витражей покрывается тонкой сеткой трещин.
Жуткая тень за спиной Неизвестного разрастается и кажется, что человекоподобная доныне фигура внезапно отрастила гигантские уродливые крылья.
Кошмарное, безликое, исходящее волнами холода нечто нависает над бывшим анаксом.
Неизвестный
(издевательски,
четко проговаривая слова)
- Хватит! Ты и так предельно долго
Нёсся, закусивши удила.
Думаешь, тогда из чувства долга
Торт с отравой шавка сожрала?
Думаешь, в суде любитель шадди
Вытребовал Алву под крыло,
Преисполнясь дивной благодати?
Думаешь, тебе всю жизнь в е з л о?
Думаешь, ты Избранный? Едва ли…
Ты Предмет – контрактов, тяжб и свар.
Думаешь, тебя не продавали?
В этом страшном мире всё – Товар.
По лицу молодого человека проходит судорога, но врожденные и благоприобретенные качества постепенно берут свое – он, похоже, постепенно приходит в себя. Он не верит – или не желает верить тому, что только что услышал.
Неизвестный внимательно наблюдает за собеседником – а потом внезапно принимает привычный «плащеобразный» облик, хмыкает и, повернувшись к Ракану спиной, отходит к окну.
Альдо
(дрожа и заикаясь)
- М-мы, Раканы…
Неизвестный
(через плечо, саркастично)
- Спорно даже это.
Альдо
(чуть увереннее)
- Мы, Раканы, выше гнусной лжи!
(нагловато)
- Мы не продаемся за монеты!
Неизвестный
(фыркнув)
- Как же… Енниолю расскажи.
Альдо
(лицо озаряется радостью понимания,
злобно)
- Это он – тот самый покупатель?
Этот вероломный старикан?!
Неизвестный
(насмешливо-устало)
- Альдо, сохрани тебя Создатель!
Ты же умный мальчик.
Альдо
- Я Ракан!
Неизвестный
(качает головой,
бормочет себе под нос)
- Это, как проказа, полагаю.
Излечиться, видно, не судьба.
Говорят, могила помогает,
Но, похоже, только от горба.
(возвращается к столу и заставляет Альдо сесть в кресло, а затем сам присаживается на край стола, напротив собеседника)
- Ты – тапон. Ты слышишь звон металла,
Но не видишь дальних перспектив.
(укоризненно)
- Бедный Альдо, что с тобою стало…
Альдо
(грохнув кулаком по столу)
- Я желаю знать!
Неизвестный
(миролюбиво)
- Ищи мотив.
Альдо
(наморщив лоб,
подозрительно)
-Кто-нибудь на трон имеет виды?
Неизвестный
(со стоном)
- Левору-у-укий! Ты неисправим.
(заходит за спинку кресла, в котором расположился визитер, мягко закрывает Альдо глаза руками, и шепотом, медленно, вкрадчиво – в монаршее ухо)
- Вспомни нанесенные обиды,
Мой голубоглазый херувим:
Лес Святой Мартины… Или Дору –
Трупы разгребали до утра…
Участь достославного Надора…
Вспомни жертв Айнсмеллера, Люра…
Вспомни разорённые гробницы…
Ну, смелее. Что же ты? Я жду.
Знаешь, что творится на границах? –
Там еще страшнее, чем в Аду…
Вспомни страх и ненависть на лицах…
(убирает руки; что за это время успело предстать перед внутренним зрением приверженца белых штанов – остается только догадываться, но лица на Альдо нет и он опять близок к срыву)
- Ты у нас догадливый такой,
Вот и думай, кто бы мог молиться –
При живом тебе – за упокой;
Кто бы отдал всё, себя включая,
Чтобы ты не пережил весны?
Альдо
(с трудом выговаривая слова)
- Я не знаю.
Неизвестный
(укоризненно поцокав языком)
-Это удручает.
Альдо
(истерично)
- Я не знаю!!
Неизвестный
(припечатывает)
- Думай!
Альдо
(минуту спустя,
мертвым голосом)
- Полстраны…
Неизвестный выходит из-за кресла и направляется к камину.
Несмотря на то, что огонь при его приближении разгорается ярче, остальная часть комнаты начинает погружаться во тьму – растворяются в жадном голодном сумраке покалеченные витражи и древние гобелены, полчища книг и резная мебель, хрупкие пергаментные оболочки и паутинная седина…
Угловатый силуэт застывает на трепещущем пламенном фоне – из пальцев Неизвестного выскальзывает тот самый клочок бумаги, принесенный Альдо, кружится, падает и тонет в огненном море.
Внук Матильды молча сидит в кресле, обхватив голову руками.
Неизвестный
(не оборачиваясь,
философски)
- Если брать в расчет всё то, что было, -
Это не кончина, а мечта…
И мориск – не пегая кобыла
С длинной плетью грязного хвоста.
Альдо
(тоскливо)
- Лучше бы уж с Алвой поединок…
Как-никак – почёт, азарт, борьба…
Неизвестный
(пожимает плечами)
- Извини, мой мальчик, это – рынок.
Рынок – это хуже, чем Судьба.
Очень жаль. Такие нынче нравы.
Скорбных дней тяжелая печать.
Неизвестный поднимает левую руку – пламя встает на дыбы, закручивается в бешеную огромную воронку, огненным коридором уходящую в неизвестность. Тьма за спиной захлестывает комнату и сжавшегося в кресле Альдо подобно стылой черной воде.
Молодой человек оглядывается вокруг и только сейчас замечает, что, кроме него, Неизвестного и камина – больше ничего нет.
Альдо
(испуганно)
- Ты куда?
Неизвестный
(с грустной усмешкой)
- К заказчику расправы.
Плату по контракту получать.
Альдо
(бросается к Неизвестному и хватает его за рукав,
с надрывом)
- Ну и кто способен на такое?
Кто настолько мстителен и лют?
Кто, скажи?!
Неизвестный
(спокойно)
- Оставь меня в покое.
Неизвестный небрежным движением плеча сбрасывает руку Альдо и исчезает в обезумевшем хороводе искр. Огонь вспыхивает в последний раз – и внезапно гаснет.
Альдо отшатывается, закрыв лицо руками, падает - и кричит, кричит, захлебываясь вязкой чернильной тьмой.
Альдо
- Назови мне имя!!!
В наступившей тишине раздается тихий смех, и голос Неизвестного произносит:
- Абсолют.
19.05.2009
-
И ещё из творчества эрэа Кьянти
Песенка Робера Эпинэ
Pulvis et umbra...
Я помню всё – в подробностях, в деталях.
Так, словно всё случилось лишь вчера:
Сверкнули капли крови на металле –
Упал располовиненный Люра.
И вот, среди людского половодья
Осенним – будь он трижды проклят – днём,
Ты на прощанье бросил мне поводья:
«Эй, Эпинэ, присмотришь за конём?»
Не сумел, не успел,
Не сберёг я коня…
Где он бродит теперь,
Удилами звеня?..
Слышен цокот копыт в горьких горных ветрах…
Всё, что есть у меня,
Всё, что есть у меня…
Я помню всё, хотя забыть хотел бы –
Немало утекло воды с тех пор –
На площади распластанное тело
И гулкий грохот выстрела в упор…
Она сказала: «Ты же дружен с Альдо…
Присмотришь?» - повторяла как рефрен.
Итог – неутешительное сальдо:
И минус внук, и минус сюзерен.
На холодном ветру,
На холодных камнях
Умер бывший мой друг,
Всё на свете кляня.
Опустился туманом удушливый страх…
Всё, что есть у меня,
Всё, что есть у меня…
Я помню всё. Но верить не желаю
Ни дикой правде, ни кошмарной лжи.
Она живая, да, она живая! –
Но почему-то на столе лежит…
«Довольно-ка, дружок, лететь галопом,
Давай героя из себя не строй;
Свою страну и жизнь свою прохлопал –
Так присмотри хотя бы за сестрой…»
Режет руки трава,
Маки – ярче огня…
Неужели мертва?
Среди белого дня
В алом море беспомощно тонет сестра…
Всё, что есть у меня,
Всё, что есть у меня…
Я помню всё… Глаза темны, как вишни,
И губы шепчут имя еле слышно –
И больше
больше
больше
слов не нужно…
Но – мы не в силах что-то изменить.
И я судьбу испытывать не стану,
И я
иду
иду
иду
к фонтану –
Скользнёт в струю воды змеёй жемчужной
С любовью мне подаренная нить…
Пляшет солнце в волне,
Звонким смехом дразня,
Кружит голову мне
Шалых бликов игра…
…Догорают закатные маки в кострах…
…Лёг туманом на камни удушливый страх…
…Слышен цокот копыт в злых холодных ветрах…
Всё, что есть у меня,
Всё, что есть у меня,
Всё, что есть у меня –
Это тени и прах.
09.12.2009
Сильвестр
Ночь выдалась удачной, давно он не загадывал так далеко…
Сильвестр залпом допил творение Бенедикта, поморщился, стряхнул с высохшего плана песок, перечитал, остался доволен. Надор, Эпинэ, Придда, Дриксен, Кадана, Кагета, Бакрия, Ургот… Вроде он ничего не забыл».
(с) В.В.Камша, «Лик Победы»
Замер Сильвестр, любуясь картиной:
Роли расписаны – все до единой.
Планы составлены. Цели ясны.
Выбран уже даже регент страны.
Письма разосланы. Риск невелик.
Дриксен, Кадана, Кагета, Талиг –
Мир упорядочен. Выгодны войны.
Так почему на душе неспокойно?
Что мы с тобой не учли, проглядели?
Вроде всё правильно. Каждый – при деле.
Все амбразуры закрыты телами.
Шадди допить – и заняться делами…
Пылью пропитаны древних труды.
Горек пронзительный привкус беды.
Сердце…болит…и сознание меркнет…
Всё учтено.
Кроме собственной смерти.
Робер и Клемент
Где-то в двадцатых числах месяца Весенних Молний, 400 г. К.С.
Талиг, Оллария.
Дворец, один из отдаленных покоев
Поздний вечер
Стол, стул, на столе – скудный ужин, вино, печенье и Клемент.
За столом – герцог Эпинэ, наливает красное: себе – в бокал, Клементу в блюдечко.
Эпинэ
(уже подшофе, салютует крысу бокалом)
Что же, друг мой верный, будь здоров,
Будь здоров,
Ни о чём не думай – пей до дна,
Пей до дна.
Есть у нас с тобой и стол и кров,
Стол и кров,
И ещё бутылка вина.
Клемент
(вглядывается в лицо герцога и недовольно дергает усами)
Снова лгут слова и глаза
И глаза.
Что с тобой опять?
Эпинэ
(отводит взгляд и «уходит в несознанку»)
Что со мной –
А что со мной?
Клемент
(воротит нос от спиртного,
ворчливо)
Ты же говорил: завязал!
Эпинэ
(кивает)
Завязал…
(неуверенно, с надеждой)
Но…может быть, ещё по одной?..
(выпивает вино, доливает)
Шадди мы оставим для святых
Для святых –
Пусть они ночами не спят
Да, не спят…
Клемент
(иронично)
А скажи, уверен ли ты
Да-да, ты,
Что там каждый светел и свят?
Снова лгут слова и глаза
И глаза,
Горек терпкий привкус вина…
Эпинэ
(подхватывает)
…И вины.
Снова нет дороги назад,
Да, назад –
Снова все мосты сожжены.
(выпивает вино, доливает)
Пиво – мы оставим друзьям…
Клемент
(закатывает глаза)
Ах, друзьям…
Эпинэ
(не слушая крыса)
…Боль – и седину на висках
На висках…
Клемент
(неодобрительно наблюдая за питейным процессом,
сердито)
Слушай, Эпинэ, ты же пьян.
Эпинэ
(стукнув кулаком по столу,
упрямо)
Я не пьян!
(смотрит на свои ладони)
Кровь в бокале – и на руках.
Снова лгут слова и глаза
И глаза –
Я не верю им ни на талл
Ни на талл…
Герцог хватается за бутыль – крыс, не выдержав, вцепляется в неё с другой стороны, пытаясь помешать хозяину.
Клемент
(верещит)
Отпусти бутылку, сказал!
Я сказал!
Эпинэ доливает вино, выпивает, пролив часть на траурно-черный камзол.
Эпинэ
(проводит руками по черной ткани и, видимо, вспоминает причину)
Боги, я опять опоздал…
Эпинэ доливает вино, выпивает, предлагает крысу печенья, смоченного в напитке, - Клемент негодующе чихает и отворачивается.
Эпинэ
Мы нальем касеры врагам
Всем врагам –
Пусть с похмелья сдохнут враги
Все враги.
Заплатив по старым долгам
По долгам,
Может быть, я стану другим…
Клемент
(фыркнув)
Ты – другим?
Ой, не смеши.
(ныряет за корзинку с печеньем и вытаскивает откуда-то кружевной платочек, принадлежащий Марианне – тонкая ткань еще хранит слабый запах духов,
с обидой)
Про любовь забыв на бегу
На бегу,
Ты опять не принял в расчёт
Нас в расчёт.
Эпинэ
(слабо улыбается,
виновато)
Вам, боюсь, я вряд ли смогу
Не смогу
Кроме Слёз дать что-то ещё…
Я боюсь, что лгут мне слова – и глаза,
И не пережить нам весну…
Робер роняет голову на руку и затихает, уткнувшись носом в стол.
Крыс, досадливо морщится и, подбежав к хозяину, пытается его растормошить – прыгает по герцогской макушке и кусает Иноходца за ухо.
Клемент
( негодующе )
Ну и ну!
Слушай, Эпинэ, так нельзя.
Так нельзя-а-а-а!
Эпинэ не реагирует – Клемент, устало вздохнув, возвращается к корзинке.
Клемент
(грустно похрустывая печеньем)
Вот ведь незадача: уснул…
10.01.2010
И один из героев от эрэа Tany :)
(https://b.radikal.ru/b40/1810/96/c3322345faa5.jpg) (https://radikal.ru)
-
И третья часть трилогии эрэа Кьянти про Неизвестного :)
Автор: Кьянти
Название: Сделка, или «Фауст» по-кэртиански
Жанр: General, humor, poetry
Размер: мини
Рейтинг: PG
Пейринг: РА/Неизвестный
Дисклаймер: Герои из произведений В.В. Камши принадлежат В.В. Камше.
Относительно остального: что чужое, - то, соответственно, не моё. Материальной выгоды не извлекаю.
Саммари:
« - Но он говорит, что пришёл по делу, выгодному для вас.
- То есть для него. Оставьте меня. Я знаю, как выиграть это сражение».
(с) Оноре де Бальзак
Комментарии:
1) Поставлю-ка я заранее АУ и ООС. Лучше перебдеть. А то не отобьюсь ведь потом ))
2) Насчет некоторых лексических, стилистических и прочих моментов – я в курсе. Однако, поскольку, это сюр и фарс, возможно, даже трагифарс, то пусть всё будет, как есть.
3) Время действия – по следам «От войны до войны».
Предупреждения: Юмор – мрачноват.
«Ценности абстрактны. Цены конкретны».
Габриэль Лауб
Оллария.
Особняк Алва.
Кабинет маршала на третьем этаже.
Ночь.
Камин.
Два кресла.
В одном из них – Первый Маршал. На коленях – гитара, на столике рядом – полупустая бутылка.
Не первая. Далеко не.
Герцог уже изрядно пьян, и постоянно «клюет носом», вяло перебирая струны и сонно глядя на пляшущие язычки пламени.
Внезапно в комнате становится чуть темнее, словно чернильный мрак, хлынув в приоткрытое окно, на миг затопляет кабинет. И тут же огонь в камине оживает, взметнувшееся вверх пламя закручивается в подобие смерча, золотистым дождем летят во все стороны искры…
Алва поднимает голову, с трудом приоткрывает один глаз и видит, что из огненного водоворота ему навстречу шагает высокая закутанная в черную ткань фигура. Появление странного гостя в плаще с низко надвинутым капюшоном вызывает у Маршала смутное ощущение дежавю, но… но он, увы, выпил слишком много «Черной крови», чтобы вспомнить что-либо конкретное. Он, похоже, вообще уже в том состоянии, когда граница между явью и сном стирается напрочь…
Алва
(вглядевшись в меру сил в ночного гостя,
поморщившись)
-Знал бы, что такая дрянь приснится –
Обошелся б как-нибудь без сна.
Неизвестный некоторое время разглядывает Алву, батарею пустых бутылок у стены и осколки бокала на полу у кресла.
Неизвестный
(смеясь)
- Маршал, Вы, чем попусту браниться,
Лучше бы плеснули мне вина…
Гость делает неуловимое движение рукой и протягивает Алве бокал – точную копию разбитого. Впрочем, разбитый бокал, как ни в чем не бывало уже стоит на столике рядом с бутылкой вина. Осколки на полу исчезли.
Алва мрачно смотрит на Неизвестного и даже не думает реагировать на это предложение, попирая, разумеется, все законы гостеприимства.
Однако гостя такой прохладный прием, похоже, не смущает. Он сам наливает себе вина и, осторожно обойдя кресло, где нашел себе приют Первый маршал, отправляется в обход кабинета, с интересом рассматривая интерьер. Внимание Неизвестного привлекают охотничьи трофеи. Он довольно долго разглядывает их, время от времени делая глоток вина, и, наконец, возвращается к камину и хмурому Алве, молча наблюдающему за чересчур самостоятельным посетителем.
Неизвестный
(салютуя бокалом Алве,
весело)
- Вкус у Вас отменный, в самом деле.
(указывает рукой с бокалом на кабаньи головы)
- Только экспозиция не та.
Алва
(неприязненно)
- Ну, а Вы б чьи головы хотели?
Неизвестный
(сквозь смех)
- Крупного… рогатого скота.
При таком-то опыте богатом…
(прищелкивает пальцами, как бы вспоминая что-то)
Я поспорил кое с кем – на тал –
Многим Вы наставили рога-то?
Сотня – есть?
Алва
(еще более неприязненно)
- Не знаю. Не считал.
Неизвестный
(продолжает веселиться)
- Быть Вам, герцог, битым. Батогами.
Это только времени вопрос.
Алва прищурившись, разглядывает угольно-черный на фоне рыжего каминного пламени силуэт, причем взгляд становится все менее сонным и более осмысленным. Видимо, степень опьянения Маршала обратно пропорциональна степени бесцеремонности ночного гостя.
Алва
(издевательски-учтиво)
- Батогами легче – не ногами.
Сударь опустился до угроз?
Неизвестный
(сдерживает смешок)
- Что Вы! Нет. Вас покарают строго
Те, кому Вы натянули нос…
(вглядывается в не предвещающее ничего хорошего выражение лица Первого маршала Талига и решает немного его успокоить)
- Алва, да расслабьтесь Вы, ей-Богу!
Это долговременный прогноз…
Алва
(холодно)
- Вот что, друг мой, либо Вы дорогу
Как-нибудь сумеете найти
Сами к пресловутому порогу,
Либо…
(кладет руки на подлокотники кресла, в каждой руке – по пистолету)
… я считаю до пяти.
Неизвестный
(равнодушно)
- Не рекомендую. Бесполезно.
Впрочем, если пули Вам не жаль…
Алва
(насмешливо)
- Вы – железный?
Неизвестный
- Нет. Я бестелесный.
Алва поднимает руки с пистолетами. От стоящей перед камином фигуры его отделяют едва ли несколько шагов. Неизвестный молча пожимает плечами.
Алва
(иронично)
- Не убью, так хоть попорчу шаль.
Гремят выстрелы, но фигура в черном не двигается с места. На секунду Маршалу приходит в голову шальная мысль, что он каким-то чудом ухитрился промахнуться, - но нет: в груди Неизвестного, аккурат напротив сердца в черноте плаща зияют два проделанных пулями отверстия. Сквозь них пробиваются отсветы каминного пламени.
Неизвестный некоторое время созерцает пребывающего, видимо, в прострации Алву, и, в конце концов, решает первым нарушить затянувшееся молчание.
Неизвестный
(со вздохом)
- Ну и как? Надеюсь, полегчало?
Алва вместо ответа нашаривает на столе бутылку и допивает вино прямо из горлышка. Тянется за следующей, но, увы: эта была последней. Остальные уже опустели, причем довольно давно.
Неизвестный
(сочувственно)
- Что, вино закончилось?
(идет к двери и выглядывает в коридор)
- Гарсон!..
Эхо гуляет по пустым коридорам пустого дома: в приступе Очень Дурного Настроения Первый маршал разогнал к Леворукому до утра всех слуг. Гость с грустью понимает, что идти в винный погреб придется, похоже, ему самому. Оглядывается на все еще не вышедшего из ступора герцога и укоризненно качает головой.
Неизвестный
(с легкой досадой)
- Да уж… Не блестящее начало.
Алва
(тряхнув головой,
бормочет себе под нос)
- Надо же, какой паскудный сон:
Ни проснуться, ни убить нахала…
Неизвестный
(направляется в коридор, но задерживается на пороге кабинета)
- Я недолго… Герцог! По одной?
Алва оценивающе разглядывает темный силуэт Неизвестного, наполовину прошедшего с к в о з ь дверь.
Алва
(задумчиво)
- По одной, похоже, будет мало…
Неизвестный
(усмехаясь)
- «Черной», разумеется?
Алва
(поразмыслив)
- «Дурной».
***
Некоторое время спустя.
Кабинет Первого маршала.
На полу у столика стоит корзина, из которой торчат запыленные бутылочные горлышки.
В креслах у камина Алва и Неизвестный – не торопясь, смакуют терпкое вино.
Неизвестный делится впечатлениями. Судя по этому, а также по тому, что отсутствовал он несколько дольше, чем требуется для похода в винный погреб и обратно, без самостоятельной экскурсии по особняку не обошлось.
Неизвестный
- Дом прекрасен. Даже фееричен.
Но – прошу простить – при всем при том,
Как он ни шикарен, он вторичен.
Этот дом – не больше, чем симптом.
(Маршалу – сочувственно)
- Не тошнит от жизни-то?
Появление «Дурной крови», похоже, несколько примирило герцога с появлением Неизвестного.
По крайней мере, Алва хоть и неохотно, но поддерживает беседу.
Алва
(пожав плечами)
- Бывает…
И о чем Вам это говорит?
Неизвестный
(философствует,
с ноткой иронии)
- Большинство обжор всегда скрывает,
Что у них – хронический гастрит.
Знают их в лицо везде и всюду –
В сотнях ресторанов и бистро:
Напоказ – роскошную посуду,
А еду в помойное ведро.
Доползут до милой оттоманки,
Пытку дастарханом претерпев,
Пострадают – и запросят…
(смотрит на огонь сквозь бокал с рубиново-черной «Кровью»)
… манки:
Приглушить желудочный напев.
(мечтательно)
А гастрит мучителен и долог…
Помню, мне рассказывал Панург…
Алва
(перебивает,
язвительно)
- Вы, любезный, гастроэнтеролог?
Неизвестный
(судя по интонациям голоса - улыбается)
- Я? Навряд ли. Я скорей хирург.
Алва
(припечатывает)
- Режете.
Неизвестный
(замявшись)
- Излишки отсекаю.
(приложив руку в черной перчатке к простреленной груди,
проникновенно )
- Знали бы Вы, сколько барахла
В Человеке…
Алва
(отмахивается)
- Я не упрекаю,
Сударь, Вас за выбор ремесла.
(уходит с головой в свои мысли)
-Со своей хваленою отвагой
Я недалеко от Вас ушел.
Все мы режем: кто ножом, кто шпагой,
Кто пером опять же…
(замолкает на миг и чуть вздрагивает, словно очнувшись, поднимает взгляд на Неизвестного,
деловым тоном)
- Хорошо.
Чем обязан? Что у Вас за дело?
Вряд ли я нуждаюсь в докторах.
Неизвестный
(вкрадчиво)
- Маршал, я лечу не только тело,
Я врачую Ненависть и Страх,
Слабость, Нерешительность…
Алва
(скептически)
- Как мило.
Неизвестный
(продолжает)
- Я дарю Надежду и Мечту,
Красоту, Свободу, Власть…
Алва
(присвистнув)
- Нехило.
(насмешливо)
- Хорошо. Я понял. Я учту.
Если мне понадобится что-то,
Где, скажите, можно Вас найти?
Да, и, кстати, многих идиотов
Вы уже успели так «спасти»?
И еще одно, мой друг бесценный:
Какова, поведайте, цена?
(истолковывает молчание Неизвестного по-своему и решает его «приободрить»)
- Ну же… Не стесняйтесь, Авиценна.
У меня богатая казна.
Неизвестный
(вполголоса, без тени иронии)
- Я беру недорого.
Алва
- Смелее!..
Неизвестный
- Душу.
Алва
(хохочет)
- Душу? Только и всего?
(поднимает глаза к потолку)
- Господи, помилуй дуралея…
(Неизвестному – преувеличенно-вежливо)
- Вам она, простите, для чего?
Неизвестный
- Для экспериментов. Я учёный.
Первый Маршал нехорошо прищуривается и меняет тон, с него в момент слетает веселость.
Алва
(саркастично)
- Точно? А похож на торгаша.
Неужели в мире обреченном
Нет для Вас желанней барыша?
Неизвестный
(тихо, но твердо)
- Нет.
Алва
(с явно наигранным ужасом в голосе)
- Да Вы – чудовище, мой милый!
Неизвестный
(спокойно)
- Я делец. Попробуйте понять:
Кто крадет, кто отбирает силой,
Я предпочитаю – обменять.
Алва
(иронично)
- Ну и как? Меняют?
Неизвестный
(пожимает плечами)
- Каждый третий.
Ведь расчет до ужаса простой:
Большинству, увы, на этом свете
Не душа нужна, а…
(поднимает свободную руку – в пальцах из ниоткуда возникает монета)
…золотой.
(задумчиво играет монетой – блики плывут по желтому диску,
мечтательно)
- Правда, есть еще оригиналы –
Спецзаказы, не из прайс-листа –
Но…
(вздыхает)
… таких, к несчастью, очень мало.
За последний век – не больше ста.
Алва пристально смотрит на гостя, потом на монету, и все равно не успевает заметить, куда и как ночной визитер ухитряется её спрятать. Кажется, она просто растворилась в воздухе.
Алва
(аккуратно подбирая слова)
- И давно Вы так – негоциантом?
Неизвестный
(с охотой погружается в воспоминания)
- О, давно! Мне очень много лет.
Помнится, мы завтракали с Кантом…
Алва
(снова впадает в иронию)
- Он Вам продал душу за омлет?
Неизвестный
(абсолютно серьезен)
- Он мне продал душу за другое,
То, чего все жаждут на земле…
Алва
(перебивает)
- Стоп! Не говорите. За… жаркое?
За салат? За суп? За крем-брюле?
За паштет? За плитку шоколада?
За бутыль хорошего вина?..
Неизвестный
(усмехнувшись)
- Нет, мой друг. За Истину.
Алва
(издевательски тянет)
- Да ла-адно!..
«Истина»… Кому она нужна?
(пристально смотрит на молчащего гостя)
- И всучили-то, небось, подделку –
Проще ж с неба, вон, достать звезду.
Неизвестный
(разыгрывает оскорбленную невинность)
- Мне – не доверять?! Как это мелко…
(и, не выдержав, хохочет)
Но – Вы правы: я его…
Алва
(припечатывает)
- Надул.
Неизвестный
(пытается защищаться,
сквозь смех)
- Мы не оговаривали строго…
Алва
(смеясь, доливает в бокалы вина)
- Не-ет, мой друг, Вы все-таки свинья.
Неизвестный
(пожимает плечами)
- Я не виноват, что Истин – много,
И, увы, у каждого – своя.
(назидательно подняв вверх указательный палец)
Вещь – любая! – многовариантна.
(разводит руками)
Это не подделка – в а р и а н т.
Алва
(хмыкнув)
- Я лишен торгового таланта.
Неизвестный
- Вы военный – я негоциант.
Алва ставит бокал на столик и по-кошачьи, с наслаждением потягивается.
Алва
(насмешливо)
- Жаль, что Вы явились не к обеду,
Я бы отдал всё за фуа-гра...
Неизвестный внезапно меняет тон, голос звучит ниже и резче, пальцы свободной от бокала руки вцепляются в подлокотник кресла.
Неизвестный
(обрывает Алву)
- Чушь! Я предлагаю Вам Победу,
И, поверьте, это не игра!
Алва не мигая глядит на огонь.
Алва
(медленно, лениво)
- В чем победу? В глупых поединках
С крысами без чести и мозгов?
(пожимает плечами)
-Я бываю часто на поминках
Мне не приглянувшихся врагов.
В карточных сражениях? В интригах?
Может быть, в очередной войне?
(внезапно он замолкает, игра света и тени превращает лицо в подобие жутковатой маски, в голосе отчетливо слышится сдерживаемое раздражение)
-Я и так в победах, как в веригах,
Преизрядно надоевших мне.
Если что увязнуть не давало
Мне в болоте юбок и винца –
Это ощущение Провала.
Краха. Вероятного Конца.
(переводит дыхание и, справившись с собой, вновь переходит на легкий ироничный тон,
махнув рукой)
-Поздно, сударь… Я уже отведал
Риском освященное питьё…
(перебирает гитарные струны и качает головой, губы кривятся в усмешке)
-Купленная загодя Победа!..
(жестко)
-Нет уж. К Леворукому её.
(с интересом рассматривает собеседника,
задумчиво)
- Странно... Большинство предпочитает
Побеждать – и в жизни, и в мечтах.
Алва
(язвительно)
- Б о л ь ш и н с т в о по-прежнему считает,
Что земля стоит на трех китах.
Неизвестный
(с любопытством)
- Ну, а Вы?
Алва
(безразличным тоном)
- Я слышал, что бытует
Мысль об обитаемых мирах…
Но – у нас за это четвертуют.
Неизвестный
(тихо, как бы сам себе)
- А у нас – сжигали на кострах,
Говоря, что пламя очищает…
(вздохнув, решает сделать еще одно «коммерческое предложение»)
Что ж, тогда... Тогда, быть может, Власть?
На лице Алвы появляется выражение откровенной скуки.
Неизвестный
(изумленно)
Неужели тоже не прельщает?!
Алва
(зевая)
- Не-а. Накомандовался. Всласть.
Аж до несварения, до рвоты,
До непроходящей тошноты –
Всеми: от любовницы до роты…
(видит, что гость собирается возразить, очевидно, апеллируя к своему богатому опыту, и останавливает его жестом,
предостерегающе)
- Б о л ь ш и н с т в а убогие мечты…
Неизвестный
(примирительно поднимает руки,
с усмешкой)
- Знаю-знаю: не интересуют.
Вы из тех, кто их не признает,
Кто колоду под себя тасует…
Алва
(кивает)
- Именно. Тасует – и сдает.
Неизвестный тихо смеется: жизнь похожа на карточную игру лишь отчасти, и, видимо, Маршал тоже это прекрасно понимает…
Неизвестный
(подумав)
- По законам личностного роста
Всё-таки почетней – тасовать.
Алва
- Я сдаю охотно.
Неизвестный
- Что так?
Алва
- Просто
В это время легче смухлевать.
(не торопясь, делает глоток вина)
Та же власть в своём особом роде.
Наглость, красота и звон монет –
Ключик к человеческой природе.
Неизвестный
(с живым интересом)
- Кто-нибудь ослушался?
Алва
(пожимает плечами)
- Да нет…
Делают, что им ни поручают,
Кто – с душой, кто – заточив клинки…
Неизвестный
(сочувственно-понимающе)
- О… Надоедает?
Алва
(безразлично)
- Удручает.
Хочется повеситься с тоски.
Неизвестный
(задумчиво наблюдает за игрой огненных искр в бокале с вином)
- Всё же это странно, очень странно…
В Вас совсем тщеславие молчит?
Алва
(прикасается к струнам,
напевает)
- Власть – гибрид полыни и каштана:
Колется и дья-авольски горчит.
Неизвестный
(говорит чуть быстрее, с некоторой горячностью, кажется, он даже… волнуется?)
- Да, но править Временем, Эфиром,
Подчинить себе и Свет, и Тьму!..
Алва
(перебивает,
лениво)
- Сударь, ну зачем мне власть над миром?
Что мне надо – я и так возьму:
Женщину ли, крепость ли. Удачу
Я не упускал еще пока.
(снисходительно смотрит на Неизвестного)
-Ну зачем мне целый мир впридачу?
Что, я так похож на дурака?
(смеясь, отмахивается от собеседника и, допив вино в бокале, тянется к корзине у столика)
-Нет уж, забирайте Власть-смутьянку
И оставьте мне колоду карт.
Мне уже и так испортил пьянку
Ваш ночной коммерческий азарт.
Пока Алва открывает новую бутыль и разливает «Дурную» по бокалам, гость сосредоточенно молчит, аккуратно соединив пальцы рук «домиком».
Неизвестный
(медленно, с расстановкой)
- То есть, всё на свете в Вашей власти?..
Алва
(уточняет)
- В с ё, ч т о н у ж н о, чтобы жизнь прожить.
Неизвестный
(рассеянно кивает)
- Да, Вы правы… Правы, но – отчасти.
(вздыхает)
Что ж… Тогда осмелюсь предложить…
Лишний раз убедившись, что перед ним истинный мастер торгового ремесла, герцог начинает хохотать, да так, что, задевает многострадальный бокал, и тот снова разбивается.
В свете каминного пламени остро поблескивают осколки.
Темно-красная жидкость лужей растекается по полу, на ковре расцветают кровавые пятна.
Неизвестный
(вполголоса, серьезно)
- Зря смеётесь. Этой вещи ради
Мир не раз утоплен был в крови.
Алва продолжает веселиться, небрежно наигрывая какую-то быструю забавную мелодию и, кажется, даже не заметив бесславной гибели алатского хрусталя.
Алва
(смеясь)
- Речь о кардинале с чашкой шадди?
Неизвестный
(грустно)
- Речь, мой милый герцог, о Любви.
Смех обрывается. Пальцы Первого Маршала неуверенно касаются струн… Один перебор… Другой… Неизвестный чуть подается в сторону собеседника, жадно всматриваясь в его застывшее лицо, понижает голос…
Неизвестный
(тихо)
- Ну?.. КупИте то, над чем не властны.
По рукам – и можете кутить
Дальше…
Алва, как зачарованный, смотрит на протянутую Неизвестным руку, медленно, едва заметно наклоняется вперед…
Алва
(странным, не «своим» голосом)
- Говоришь, Любовь?..
Неизвестный
(шепотом, словно не веря своей удаче)
- Согласны?..
Время останавливается: замирает угольно-черный силуэт Неизвестного с протянутой герцогу рукой, застывает танцующий огонь в камине, густая пряная тишина растворяет без остатка тихий стон гитарной струны… Неподвижно сидит в кресле Первый маршал Талига – дыхание прерывается и сердце пропускает удар…
Алва делает слабое движение рукой и чуть задевает струну...
И струна внезапно рвется с оглушительным звоном – и тут же, словно сорвавшись с цепи, взвивается пламя, в места в карьер срывается время, барабанной дробью грохочет пульс…
Неизвестный вздрагивает.
Герцог резко выдыхает и, подавшись назад, откидывается на спинку кресла. На лице – чуть бледнее обычного – привычное насмешливо-злое выражение.
Алва
(выплевывает слова одно за другим)
- Нет. Увы. Мне нечем Вам платить.
Неизвестный
(взволнованно частит)
- То есть, как так – «нечем»? Нет, послушай,
Подожди, подумай, не спеши…
Алва
(вежливо, саркастично)
- Я так понял, Вы берёте души?
У меня, любезный, нет души.
Нечем с Вами, сударь, поделиться.
Очень жаль, но Вы старались зря.
Я, мой друг, бездушно полстолицы
Перевешал враз на фонарях.
Неизвестный
(бормочет)
- Как же так…
Алва
(с наигранным изумлением)
- А Вы чего хотели?
Я давно бездушен.
Неизвестный
- Стоп-стоп-стоп…
Алва
(не слушая его)
- На моём счету полно дуэлей,
Казней, войн – и есть один потоп.
Неизвестный
(пожав плечами,
цинично)
- Ну и что? Подумаешь! Бывает.
За Талиг, за жизнь, за короля…
Алва
(уйдя в свои мысли)
- Кто с душою – тот не убивает,
Ни забавы для, ни пользы для;
Тот в запале головы не рубит…
Неизвестный
(язвительно уточняет)
- Головы – мерзавцев и ворья.
Алва
(все так же отрешенно)
- …Тот чужие души так не губит,
У кого по счастью есть своя;
Тот кошмары в жизнь не воплощает…
Неизвестный
(кивает,
ехидно)
- Тот сидит спокойненько в норе…
Алва
(шепотом)
- …Тот благословляет и прощает…
Неизвестный
(с усмешкой)
- Как наш преподобный Оноре.
(берет со стола бокал и делает глоток,
светским тоном)
- Кстати, он, увы, отравлен вроде…
(ловит тяжелый взгляд выплывшего из глубин размышлений Первого маршала и решает уйти от обсуждения участи его преподобия,
деловито)
- Ладно, обойдемся без души.
Алва
(с кривой усмешкой)
- Вот уж правду говорят в народе:
Хуже, чем ызарги, торгаши.
(прикладывается к бутылке и возвращается к излюбленному иронично-насмешливому тону, тому самому, по которому зачастую трудно бывает определить, когда Маршал шутит, а когда говорит всерьез)
-Я заинтригован, если честно.
Неизвестный
(с надеждой)
- Значит, я на правильном пути?
Алва
- Скажем так, мне просто интересно:
Сможете ли что-нибудь найти
Вы во мне – пригодное к обмену?
Неизвестный
(смеется,
уверенно)
- Я – смогу. А что на выбор есть?
Назовите, Маршал, Вашу цену.
Алва
(уклончиво)
- Лучше Вы.
Неизвестный
- Ну, ладно. Скажем, Честь.
Алва ставит бутылку на столик и, подается вперед. Гость в плаще тоже наклоняется к Алве.
Маршал, указывая пальцем вниз, на ковер перед креслами, понижает голос и, широко распахнув ярко-синие «честные-честные» очи, заглядывает в темноту капюшона.
Алва
(доверительно)
- Как-то раз, на этом самом месте,
Я проснулся рано поутру,
Огляделся – ба! –
(разводит руками)
…а нету чести…
Честное бесчестное – не вру.
Гость качает головой и переходит на тот же непонятный тон: то ли паясничает, то ли откровенничает.
Неизвестный
(укоризненно поцокав языком)
- Нет – совсем?
Алва
(сокрушенно роняет голову на грудь)
- Совсем.
Неизвестный
(тянет)
- Какое го-оре!
Где же я теперь достану Честь?
Алва
(с готовностью)
- Можете пошерудить в Надоре.
Неизвестный
(отмахивается,
досадливо)
- Был я там…
Алва
(с любопытством)
- И что?
Неизвестный
- Ну, я же здесь.
(подумав)
- А скажите, друг мой, есть ли Совесть?
Алва
(сочувственно смотрит на гостя)
- Совесть – у такого подлеца?
Неизвестный
(резюмирует)
- Тоже нет.
(вздыхает и говорит тихо, как бы сам себе)
- Печальнейшая повесть.
Впрочем, дочитаем до конца.
(задумчиво перебирает складки плаща и, добравшись до проделанных пулями дыр, внимательно их рассматривает)
- Просчитаться было бы обидно…
(продевает палец в одну из дырок и издает еще один тяжкий вздох)
Алва искоса посматривает на обладателя испорченного плаща, он не слышит – или делает вид, что не слышит, - того, что бормочет Неизвестный.
Алва
(нахально)
- Я куплю Вам новое пальто,
Не волнуйтесь.
Неизвестный
(укоризненно)
- Алва, Вам не стыдно?
Алва
(нагло, на повышенном тоне)
- Мне? За что?
(широко разводит руками)
- За это шапито?
Неизвестный
- По какому праву Вы…
Алва
(обрывает)
- По леву.
О каком, простите, речь стыде?
Я их всех…
(делает не слишком приличный, но красноречивый жест)
… Включая Королеву.
В спальне, на столе, в саду – везде!
Неизвестный
(медленно)
- Нет у Вас достоинства… Печально…
Алва
(негодующе)
- Это, извините, почему?
Есть. И я им горд чрезвычайно.
Неизвестный секунду молчит, соображая, что имеет в виду собеседник.
Неизвестный
(сообразив, отмахивается)
- Э т о мне и вовсе ни к чему.
Алва
(назидательно)
- Зря Вы так. Полезнейшая штука.
Может чудеса порой творить.
Неизвестный
(устало)
- С Вами говорить – сплошная мука…
Алва
(снова меняет тон, переходя на серьезный с нотой сарказма)
- А со мной не нужно говорить.
Вряд ли я Вас чем-нибудь уважу.
Обо мне судачат все в миру:
(загибает пальцы)
«Лжив. Циничен. Склонен к эпатажу».
(прищурившись, пристально смотрит на гостя,
полуутведительно)
-Я ведь даже Вам не по нутру?
Неизвестный
(тихо, с усмешкой)
- Верно, Рокэ, верно… Так уж вышло.
Но причина этого проста:
Вы, мой друг, бедней церковной мыши.
Алва
(поправляет)
- Лучше уж – «бездомного кота».
Неизвестный пожимает плечами и, взяв со столика бокал, сосредотачивается на вине.
Герцог делает еще пару глотков прямо из горлышка бутылки, после чего возвращается к лежащей на коленях гитаре. Пальцы скользят вдоль грифа, обводят контур, гладят теплое полированное дерево – и гитара кажется большой ласковой кошкой, которая вот-вот замурлычет…
Алва начинает наигрывать медленную, приятную мелодию – звуки льются, сплетаясь с тихим потрескивание поленьев в камине. Он играет уверенно, но мелодия то и дело сбивается – когда пальцы ловят пустоту на месте порвавшейся струны. Впрочем, музыка настолько прекрасна, что даже эта хромота не портит её, скорее наоборот – зачастую небольшой изъян только добавляет очарования…
Светает.
Легкий ветер колышет занавесь. Скрипит, чуть качнувшись, оконная створка.
Неизвестный оглядывается, смотрит на бледнеющий сумрак за окном, потом - на слабые язычки пламени в камине.
Неизвестный
(встает,
тихо)
- Мне пора.
Алва
(поднимает на него взгляд и равнодушно пожимает плечами)
- Задерживать не стану.
Неизвестный
(протягивает Алве руку)
- Что ж, прощайте…
Герцог задумчиво разглядывает черную кожу перчатки и вдруг застывает, напряженно выпрямив спину, - для прощального рукопожатия загадочный гость протягивает ему руку, точь-в-точь, как несколько раньше, когда предлагал эту сумасшедшую сделку. Только это не правая, а…
Алва
(шепотом,
сам себе)
- Л е в а я рука!..
Внезапно лицо Алвы озаряет широкая улыбка. Он резко поднимается на ноги, сбросив с колен гитару, и протягивает Неизвестному левую руку.
(с вызовом)
- А хотите: жизнь – за Кэртиану?
Неизвестный реагирует мгновенно – отдергивает свою руку и даже прячет её за спину.
Неизвестный
(с безмерным изумлением в голосе)
- Ишь ты!..
(несколько секунд оценивающе разглядывает Алву, качает головой и делает шаг назад, к камину)
- Я подумаю…
(еще пара шагов назад – Неизвестный, рассмеявшись, поднимает руку в прощальном жесте, и черный силуэт растворяется в сумерках каминной пасти)
- Пока!..
23.02.2009.
-
Решено, стало быть, так.
Данная тема, как изначально и предполагалось, открыта только и исключительно для републикации работ наших форумчан (как нынешних, так и бывших), размещённых когда-то на прежнем форуме этого сайта.
Желающие ознакомить нас с фиками, взятыми с других интернет-ресурсов, - вправе создать в этом же разделе отдельную тему и постить там. Однако - с переборчиыостью и осознанием того, что тексты чернушного характера будут удаляться (без предупреждения и обсуждения) со стопроцентной вероятнотью, а тексты скучые и маловысокохудожественные - с вероятностью большой.
(В случае сомнения - можно присылать текст на премодерирование кому-либо из Хранителей)
Спасибо за внимание,
Хранитель.
-
И ещё пьеска от эрэа Кьянти
Название: Тет-а-тет
Пейринг: Лионель Савиньяк, Чарльз Давенпорт
Рейтинг: PG-13
Жанр: незамутненный стеб, джен
По заявке с Хот-Феста:
«Лионель/Чарльз. Отряд Северной армии попадает под обвал. Лионелю удаётся вывести всех вовремя, но они с Давенпортом, отстав от отряда, оказываются под обвалом. Надежды на спасение почти нет, и Чарльз, не выдержав гнетущей обстановки и полагая, что им уже не спастись, решается высказать маршалу всё, что о нём думает. Реакция Ли и чем всё закончилось - на усмотрение автора. Жанр – любой».
Отказ: Мир и герои – В.Камше, заявка – заказчику, автору фика – текст и моральное удовлетворение. Все пинки за стёб и несдержанность – маршалу и его подчиненному. Я тут вообще ни при чем. ))))
Саммари: Еще один эпизод из жизни Лионеля Савиньяка, людоеда человека и амбидекстра.
Внезапно горы.
Внезапно обвал.
Савиньяк и Давенпорт, спасаясь, традиционно ныряют в какую-то дыру, где их благополучно и заваливает. Из расщелины в потолке свежеиспеченной пещеры проливается скудный ручеёк солнечного света, озаряющий суровую реальность, данную товарищам по несчастью в ощущение, - каменный мешок, десять шагов в длину, пять в ширину, без признаков воды и растительности. Выход из пещеры плотно завален камнями.
Обалдевший от стремительной смены декораций, виконт потерянно топчется посередине их скромного убежища. Граф, обладающий более крепкими нервами и потому уже пришедший в себя, внимательно осматривает каменную осыпь, замуровавшую путь к свободе.
Давенпорт
(растерянно)
- И что?
Лионель
(мрачно хмыкает)
- И всё…
Давенпорт
(с ноткой недоверия и легкого ужаса)
- Совсем? Вот так вот сразу?!
Лионель
(задумчиво,
проводит рукой по каменному монолиту)
- Однако же, фикрайтер – молоде-е-ец…
Давенпорт
(в ужасе от снисходящего на него понимания)
- Без армии! Без связи!! Без припасов!!!
В руках фаната!..
(бросается к начальству и истерично вопит, вцепившись в маршальский камзол)
- Маршал, нам звездец!
(оставляет поморщившегося маршала в покое и начинает кружить по пещере)
- Из-за шальной фантазии злодея
Мы с вами не дотянем до седин.
(внезапно останавливается и замирает в дальнем углу, косясь на упорно молчащего Савиньяка)
- Я жду уже, от страха холодея,
Излюбленных «эн-цэ-пиццот-один».
Савиньяк, видя прогрессирующую потерю адекватности, не выдерживает и снисходит до сдержанной полуулыбки.
Лионель
(слегка насмешливо)
- Вы, Чарли, пессимист и параноик.
Давенпорт
(вновь повышает тон)
- Да ну вас с вашим юмором к Врагу!
Лионель
(пожимает плечами)
- А вдруг он пишет что-нибудь иное?
Вдруг нас спасут?
Давенпорт
(с сарказмом)
- И кто? Сергей Шойгу?
(с мрачной обреченностью в голосе)
Нас тут заслэшат! А потом – зароют!
(обвиняюще тыкает в сторону маршала пальцем)
- А вы – самонадеянный гордец –
Играете бездумно в Главгероя,
Не чувствуя –
(хлопает себя по пятой точке опоры)
ничем! – что нам звездец!
Лионель Савиньяк едва заметно морщится, но предпочитает молчать.
А вот его подчиненного, решившего помирать с музыкой, уже, что называется, понесло.
Давенпорт
(с обидой)
- И вы моих не цените стараний!
Для вас я – чуть умнее, чем дебил!
(с надрывом и легкой нотой мечтательности в голосе)
Вот был бы я сейчас, к примеру, ранен…
Лионель
(невежливо хмыкает)
- Я милосерден. Я бы вас добил.
(рассуждает как бы сам с собою, причем непонятно, шутит он или нет)
Случись такое горе в самом деле,
Фичок бы стал, ей-Богу, хоть куда.
Была бы у меня на две недели,
По крайней мере, сносная еда.
(вздыхает)
К несчастью – это видно из начала –
Талантливая наша молодёжь
Пером и духом сильно измельчала.
Кровищи нет. Один сплошной нудёж.
Давенпорт
(с непередаваемым отвращением)
- Чудовище…
Лионель
(скучным тоном,
возвращаясь к изучению заваленного прохода)
- Ага. Дитя порока.
Спесив, циничен, лжив, жестокосерд.
Младенцев ест у нас на завтрак Рокэ,
Я – только офицеров. На десерт.
(поворачивается к Давенпорту, неожиданно жестко, приказным тоном)
- Не время для истерик и для паник.
Давенпорт
(негодующе)
- Да вы не человек, вы – глыба льда…
Лионель
(закатывает глаза,
тонко пародируя интонации светского разговора)
- «Знакомься, Айсберг, это – наш Титаник.
Титаник, это – Айсберг…»
Взбешенный Давенпорт резко разворачивается и направляется вглубь пещеры.
Лионель
(насмешливо, с легким интересом)
- Вы куда?
Давенпорт
(почти рычит)
- Я снобов ненавижу с колыбели.
И если б не треклятая война…
Виконт переводит дух и замолкает, пытаясь совладать с накрывающей его бессильной яростью.
Граф остается верен себе – голос звучит ровно, несмотря на нехороший прищур.
Лионель
(ободряюще)
- Ну, что же вы, дружище, оробели?..
Давенпорт
(не выдерживает)
- Да я б уже давно послал вас на!..
Я всё терпел, от злости сатанея!!
Лионель
(резко обрывает)
- Довольно, сударь. Хватит вам блажить.
Увы, виконта уже прорвало на откровенность.
Давенпорт
(орёт)
- …Но с вами умирать – еще страшнее,
Чем с вами – жить, и чем у вас – служить!
Понять не мог, хоть с детства слушал старших,
За что вас уважает мой отец?!
Ведь вы – не гениальный Первый Маршал!
Вы – ПОЛНЫЙ… ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ… ЗВЕЗДЕЦ!!!
Всё время страстного обличительного монолога маршал проводит прислонившись к каменной кладке и судя по выражению лица, погрузившись с головой в свои мысли.
Наконец, запал у Давенпорта кончается, и тот, прооравшись, все-таки замолкает.
Лионель
(на удивление миролюбивым тоном, загадочно улыбаясь, слегка растягивает слова )
- Я, в принципе, не склонен к укоризне.
Но, краем уха, слышу голоса,
Твердящие: в твоей настала жизни
Чернющщщщщая, как уголь, полоса.
(взгляд маршала чуть заметно тяжелеет, в голосе проскальзывают металлические нотки)
- Мы с этим разберемся в гарнизоне.
Моей коварной мести план таков:
Торчать ты будешь при моей персоне
Отныне – до скончания веков.
Наслаждаясь эффектом, он замолкает и в полной тишине становится слышен приближающийся к каменной ловушке неясный шум – крики людей, конское ржание, стук падающий камней… Давенпорт прислушивается – и холодеет.
Давенпорт
(заикаясь)
-Н-не может быть…
Лионель
(уже не скрывая торжества, ласково-злорадно)
- Спасатели всё ближе.
Финал на горизонте.
Давенпорт
(в отчаянии)
- Как?! Уже?!!
Осознание всей глубины и фатальности совершенной им ошибки исторгает из груди офицера нечеловеческий вопль.
Давенпорт
- Фикрайтеры! Мерзавцы!! Ненавижу!!!
На кой вы ляд родили куцый джен?!!
Он без сил падает на колени, привалившись к стене, и с мукой во взоре наблюдает как в монолитной казалось бы преграде появляется один просвет, другой, третий… Воодушевленные ободрением начальства, солдаты разбирают завал, не жалея сил.
Давенпорт
(с тоской)
- Писали бы уж лучше ахинею
На тридцать глав, ей-Богу, как всегда…
Лионель
(хмыкает и, подумав, изрекает)
- Вам, Чарльз, не фанфик нужен подлиннее,
Язык бы покороче – это да.
Маршал шагает в освободившийся проем, и блаженно жмурится, вдыхая свежий весенний воздух.
Обернувшись, внезапно он весело подмигивает несчастному офицеру и расплывается в знаменитой фамильной улыбке.
Лионель
(тоном удава, приглашающего кролика к столу)
- Ну что, дружок, пойдём служить Отчизне.
И вообще, не вешай нос, милок.
(помолчав, он глубокомысленно заканчивает)
Простейший текст – порою к тру-у-удной жизни
Лишь многообещающий пролог.
09.12.2009
-
Автор: Mik@
Название: Ничья кавалерия
Жанр: юмор
Рейтинг: нет его
Пейринг: Робер Эпинэ, Эмиль Савиньяк и ещё одно копытное.
Дисклеймер: персонажи и вселенная принадлежат В.В.Камше
Саммари: и поди ты их пойми…
- Брось, Эмиль! Просто признай, что с женщинами разговаривать не умеешь, и брось. Если, конечно, не хочешь присоединиться к тому умнику в лазарете, что пытался подчинить эту красавицу силой.
Да, ход не слишком честен и не особенно мудрён. Зато, если повезёт, сейчас раскроется какой-нибудь страшный лошадиный секрет семейства Савиньяк. Разрубленный змей, любопытно! А пока имеем. Рассветной красоты и закатного норова трёхлетнюю зильберку*, позавчера доставшуюся разведчикам совершенно невообразимым образом. Толпу побитых и покусанных претендентов на роль её нового хозяина. Одного многажды переломанного, доселе полагавшего, что не родилась ещё та лошадь, которую бы он… и так далее по всем статьям истинно ослиного упрямства, более свойственного почему-то людям. Тихих, смурных и отругивающихся сквозь зубы конюхов, утвердившихся в мысли, что дриксы не зря разводят своё лошадиное достояние для себя одних, как бы его и сие сокровище вернуть с извинениями? И наконец, цвет талигойской кавалерии в лице двух самоуверенных остолопов, тоже, в общем-то, считающих, что «не родилась», но имеющих на то собственные резоны. Остолопов, разумеется, заключивших пари на успех безнадёжного дела и жребий для полной дурости бросивших. Средний Савиньяк пытал счастья первым. Что ж, вперёд. Принципиально не деморализуемый Эмиль бодро сглотнул подначку и приступил.
И что? Вот это и есть савиньяковская премудрость в конном деле? Идиотище, ты зачем кобыле глазки строишь?! Ты ей в глаза глянь. Повнимательнее. И чем скорее, тем лучше. И на ноги заодно. Особенно на правую переднюю. Ритуал лошадиного соблазнения пресёкся быстро и категорично: за попытку погладить гордое создание по отливающей начищенным серебром шее граф Лэкдеми поплатился собственной правой. Только задней. Или нижней? Да так молниеносно, что его и отдёрнуть не удалось.
- Кости целы?
-Твоя очередь! – До стены дохромал, не упал – уселся, значит, целы. – Посмотрим, умеешь ли разговаривать, по крайней мере, с лошадьми. – Перекошенные болью и досадой губы упрямо сложились во что-то вроде ухмылки.
Что ж, смотри. На то, что его собственная хитрость не раскрыта раньше времени, Иноходец рассчитывал вполне. Подпустила. Смотрит. Добра не обещает, но это ещё не угроза. Поднесённую к чёрным бархатным губам ладонь стерпела. Ноздри чуть расширились, дрогнули. Потянулась к руке – сама. Умница девочка. Прихватила пальцы одними губами. Ага, распробовала! Не спеша, слизывает с руки сладкую, влажную кашу.
- Овёс с сахаром? – Прозрел у стены Савиньяк. – Шулер ты!
- Тебе кто мешал? – Продавать зильберке глаза, по примеру лягнутого друга и соперника, он ещё остерегался, но в голосе звучала бездна нежности. – Да и не в том дело. Просто, видишь ли, Эмиль, барышня – северянка, ей блондины дома надоели. Так что, не хотелось тебя расстраивать, но твои потуги были обречены с самого нача…
Прочувствованная речь оборвалась в особо патетическом месте самым некуртуазным образом – подвыванием, переходящим в сдавленное шипение. Покончив с угощением, дриксенская красотка так тяпнула руку дающую, будто иной благодарности не мыслила. Сказочные агатовые глазищи пылали неукротимой злостью, за спиной вежливо, то бишь, опустив голову и уткнувшись носом в колено, ржал Эмиль.
- Ппфффххххххашли, интриган, стратег и просто красавец, а то ещё и голодными останемся. Правую-то зачем совал?
Кто б его раньше спросил: зачем. Самое малое, на неделю леворукий Эпинэ и столь же левоногий Савиньяк, морщась и хромая, поплелись на ужин.
Впрочем, обладатель дважды лошадиного герба сдаваться не собирался. И после отбоя, под покровом темноты была предпринята новая попытка приручения норовистой пленницы, требовавшая полной интимности и вдохновения. Доселе он ни разу не видел, чтобы такое срабатывало, но как-то слышал от отца, что, если дремлющая лошадь привыкает к твоему присутствию и голосу, наутро проникается доверием по самые копыта. В принципе, такой красавице, пусть и кусачей, он мог бы петь дифирамбы от первого лица, но поддержка гения не повредит. Веннен нашёлся весьма кстати.
Ночь висела над холмами лунной волшбой и осыпалась звёздами, строптивая прелестница изредка переступала во сне, прядала острыми ушами, но протестов не выражала. Сонеты не иссякали долго. Очень долго. Потом перетекли в бессвязные откровения, не вспомнить бы о них днём, потом всплыли какие-то строчки из памяти. Разрубленный змей, ещё ни одной даме он не изъяснялся таким проникновенным полушёпотом столько часов подряд. И даже язык не устал. Кажется. На невообразимо дальнем горизонте заворожено и лениво просыпалась заря. Из копны сена в углу конюшни донеслось тоже заспанное, сиплое «кхмы», на корню истребившее весь лиризм момента длиною в ночь.
- На свадьбу пригласишь? – Из сена показалась растрёпанная белобрысая шевелюра.
- ? ? ? … ! ! ! – Соблюсти приличествующую в присутствии дамы куртуазность Иноходцу не удалось.
- Ну, после ТАКОГО всенощного уединения, ты, как честный человек, чтоб не сказать Человек Чести, просто обязан…
- Лишняя здоровая нога осталась?
- А у тебя лишняя рука? И язык явно пока не пострадал…
Ещё мгновение, и друзья-лошадники с удовольствием избавили бы друг друга от помянутых излишков.
- О чём воюем, молодые люди? – Знакомый непрошибаемо спокойный голос подействовал на обоих как ведро холодной воды, выплеснутое на голову в самый неожиданный момент.
Несколько дней назад получивший краткосрочный отпуск по каким-то неотложным семейным делам Райнштайнер возвышался в сереющем дверном проёме аллегорией воплощённого здравомыслия. Уже вполне разбуженная дружеским обменом любезностями зильберка звонко фыркнула, повела узкой мордой, изобразила немыслимой красоты дугу длиннющим шёлковым хвостом и воззрилась на бергера с такой очевидной и неподдельной симпатией, что отвергнутые страдальцы взвыли дуэтом.
- Блондины – шатены… Чушь кошачья! Северян она любит!
- Патриотизм – страшная вещь…
- Обречены?
- Обречены.
_______________
* как на самом деле называется зильбер женского пола, не знаю
03.12.2009
-
Эрэа Alarven, цикл "ВАЛЕНТИН" (D.)
ВОЛНЫ…
(Место действия - Багерлее. Автор)
- Нет, - он улыбается – холодно и равнодушно. Прямо в гладкое холеное лицо мерзавца в буро-зеленом. И у него получилось – судя по дернувшейся щеке врага,
- Нет, герцог, я не заговорщик, - улыбка примерзает к лицу, как в северную стужу металл к теплой коже… Примерзла или запеклась кровью в ране. Не отодрать. Разве что вместе с кожей…
- Среди Приддов нет заговорщиков. И лжецов – тоже… герцог.
Холеная морда дернулась еще раз – чуть-чуть… Обозлен, что не назвали обер-прокурором или за то, что обозвали тем, кем он является? В любом случае, это твоя последняя победа, Валентин, столь же незначительная, как и все предыдущие. Ты клялся Джастину жить за двоих, а сделанного тобой не хватит и на одного… Совсем не хватит. Ну что ж, клятвопреступники среди Приддов уже были.
- Посмотрим, что вы запоете дальше… герцог.
Лед тает… но кровь, запекшаяся в ране - нет. Как чужой, усмехается уголок рта:
- Не имею чести обладать хорошим голосом, и уж тем более не стал бы петь для… вас.
Мерзавец разочарован. Гордись, граф Васспард, только что узнавший, что ты отныне - герцог Придд. Гордись – та победа была предпоследней… Долго ли умирал отец?! Не сейчас! Не сейчас, а потом, в камере. Ты сможешь! «Лед, блестящий на солнце»!..
Мерзавец вновь спокоен. Когда-то Юстиниан Придд сумел отомстить за своего отца сполна. Юстиниан не имел дела с Колиньярами. Эти живыми не выпустят ни одного из Приддов…
- Увы, - мерно качнулась холеная харя, - что же вы не унаследовали матушкиных талантов…
Что?! Что?!! ЧТО?!!!
Кодекс Франциска запрещает!.. Мало ли что он запрещает, Валентин Придд! Когда это запреты распространялись на врагов?..
Чужая жесткая хватка на плечах. И вековые стены вокруг. Эти стены уже сожрали тысячи жизней… десятки только в последние дни!.. А у тебя, бывший граф Васспард, только одна жизнь, и даже ею ты не распоряжаешься. Чтобы отдать ее вместо…
- Помогите герцогу Придду спуститься вниз. Как бы он не начал… возражать…
Может быть, все-таки!.. Ради всего святого, ради Создателя, Леворукого, всех древних демонов!..
Беспощадно-ледяная волна захлестывает с головой. Волны предали его. Они не дали ему уйти…
Волн нет, их больше нет. Есть кабинет негодяя в буро-зеленом – другой кабинет, внизу. И стекающая с волос на шею ледяная вода… Сколько на него вылили – ведро, два, три?
В затылок кто-то невидимый вбивает раскаленный молот, этот молот не остудит и целое море воды, но это не самое страшное…
Последнее, что он помнил – был летящий ему в лицо кулак гвардейца. А Колиньяра он не достал. Он никого не спас и у него не будет возможности отомстить. Ни малейшей.
- С возвращением, герцог. У вас слабые нервы… для Придда.
Он зря надеялся – на Создателя, на Абвениев, на Леворукого с его кошками!.. Не пришел никто. Никто не услышал мольбы последнего герцога Придда. Не «все-таки»… Не его самого. Потому что молот, оказывается, бьет не только в затылок - в виски, в лоб. Но не заглушает… Не заглушает!!!
- Всегда хотел увидеть взбесившегося Спрута… - мерзкая, мерзкая, мерзкая… «морда» будет оскорблением для безвинных зверей!
– Но к делу, герцог. Вы хотите, чтобы ваша матушка умерла побыстрее? Без дальнейших хлопот и неприятностей? Или еще понаслаждаемся… музыкой?.. Ну же, герцог? Всего-то ваша подпись… «Придды – заговорщики». Или вы надеетесь выйти отсюда? - голос поднялся почти до визга, - интересно, от кого унаследовали голос ваши братья? Сколько им лет, а, Валентин?! У кого лучше голос, как вы думаете?.. Пожалуй, я ошибался, вы и есть спруты! Ледяные бесчувственные гадины, вам плевать даже на собственную семью! Ну?! Хорошо же, будем слушать дальше! Пока музыка не смолкнет…
Валентин, качнувшись, начал набок оседать со стула, и на него тут же вылилось послушное ведро жидкого льда. Еще одно…
Теперь можно открыть глаза. Вода будет течь с волос на лицо… И никто не поймет, что по щекам она будет струиться уже горько-соленой… Как морские волны, неотвратимо поднимающиеся из ледяных глубин…
Жизни не будет, и не будет мести, но не будет и последнего поражения! Не проиграть, когда победить невозможно!..
6.09.2007
ЛЁД, БЛЕСТЯЩИЙ НА СОЛНЦЕ
(Глава, предшествующая непосредственно дуэли, данная от лица Валентина Придда. Автор)
- Капрал, сегодня прохладно, - Валентин Придд остановился у боковой калитки, пропуская Ричарда вперед.
- Да, монсеньор.
- Угостите своих друзей, когда сменитесь.
- Премного благодарим, монсеньор.
Тусклый блеск золота и еще более тусклая зависть в глазах Окделла. В чем дело, сударь? Мало наворовали у своего бывшего эра?!
Серое-серое небо… Серее траура… Зачем сейчас?! Что тебе этот выродок, предатель и мародер? Он посмел назвать бывшей твою королеву, но разве ему ты собирался мстить?
- Мы прошли достаточно, - Валентин Придд выпустил локоть Ричарда и отступил вбок. – Не стоит и дальше скрывать наши чувства.
- Вы предлагаете покончить с делом здесь?
Он предлагал прекратить идти под руку, как лучшие друзья или гайифские кавалеры, но какая разница?.. А Окделлу совсем не хватает терпения. По большому счету, ты – дурак, Валентин Придд, но не согласиться на дуэль было нельзя. Окделл рвался в бой как бык на красную тряпку. Не терпелось продемонстрировать, чему научился за последние полтора года. У человека, которого предал…
- Если угодно, - сощурился Валентин, - но Верхний парк для наших целей несколько удобнее.
- Что ж, сотня лишних шагов никому не повредит.
- Несомненно.
Пологий бурый склон остался позади – вместе с мраморным быком с человечьей головой. Повелители Скал один раз уже оставили его позади, и нынешний даже не оглянулся. Вернее всего – не знает. Кичиться предками и не узнать собственный бывший герб – кем надо быть? Ричардом Окделлом…
Мерзлая листва про ногами… Хрустит… Весной она была жива, она так хотела жить… Она не знала, что придет осень и убьет ее. Он тоже прошлой весной еще ничего не знал…
Плеск воды… Драконий источник… Сотни лет в него на счастье бросают монетки. Бросить? Нет. Чего-чего, а счастья-то не будет точно. Разве что загадать на удачу, но такую удачу на источник не сваливают. Даже если он – Драконий…
Аллея… Та самая, с дикими розами… Сейчас они облетели…
У этого пруда стояла тогда Катари. Катари с белой веткой шиповника в руках. И вздрогнула, когда он подошел к ней… Он считал себя взрослым – считал после смерти Джастина! – но рядом с ней вновь казался себе наивным мальчишкой… И ей наверняка тоже…
Валентин сам едва не вздрогнул от шороха, но это Окделл засмотрелся на тополя, облепленные птичьими гнездами. Едва не упал. Жаль, что не упал… Нет, хорошо, что не упал. Пришлось бы подавать руку…
- Осторожней, сударь.
- Благодарю, сударь, - теперь Недовепрь уставился на останки голубя на аллее. Таки свалится!
- Смотрите под ноги. Упасть перед боем – дурная примета.
Потому что драться, хромая, трудно. Если, конечно, ты не Рокэ Алва.
- Впрочем, мы почти пришли.
- Вы неплохо знакомы с дворцовыми парками, - небрежно бросил Окделл.
А ты неплохо знаком с уединенными аббатствами…
- Увы, у меня не было возможности их изучить…
Кто ж тебя просил вместо этого Алат изучать?!
- У меня хорошая память, - Валентин пожал плечами, - очень хорошая. Иногда это помогает.
- А иногда мешает?
Ах ты!.. В Багерлее бы тебя! К Колиньярам с Манриками, мразь!..
- Видимо, да. Глядя на ваше счастливое лицо, осознаешь всю прелесть забывчивости.
Лед, блестящий на солнце. Так учил отец. Что бы ни происходило при тебе… что бы ни делали с тобой… или с близкими тебе! – лед, блестящий на солнце! Он не выдержал всего дважды, но Окделл – не отец и не мерзавец Колиньяр!..
- И что же я по вашему забыл?
Издевается?! Нет… Создатель, нет!.. Валентин едва подавил желание расхохотаться.
- Вот как? Выходит, вы забыли даже то, что забыли? Не рискну вам напоминать, в глубинах памяти водятся очень опасные рыбы!..
И иногда всплывают из глубин. Учти это, Окделл. На будущее. У таких, как ты, оно бывает…
- Может, я и забыл, сколько в столичных парках статуй, зато помню, как держать шпагу.
- Возможно. Но вот помните ли вы, кем вам приходится тот, кто вас этому обучил? – бесполезно, Валентин. Если Ричард Окделл сейчас что-то поймет, это будет не Окделл, а его приятель Эпинэ…
- К счастью, не тем, кем вашему покойному брату.
Да что ты говоришь?! Конечно, не тем. Джастин Придд был учеником Алвы. Мечтал стать другом. И больше никем. И уж точно не предателем и не отравителем!
- Вас следовало бы пожалеть, не будь вы столь глупы, - Валентин невольно тронул герцогскую цепь. Это Джастину следовало бы ее носить. Если бы не… - До смерти или до первой крови?
- Как вам угодно. Но иногда первая кровь оказывается последней.
Оказалась бы. Твоя! Не появись вовремя Алва тебя спасать!
- Я слышал о подобном. А вы видели.
- Сударь, мы сошлись на том, что деремся здесь, в Верхнем парке, без свидетелей, пока можем и желаем продолжать бой.
- Оружие? Вам довольно шпаги или желаете еще и кинжал?
- Я не кэналлиец!
Да. Тебя всего лишь из милости взял к себе в оруженосцы кэналлиец и научил тому, что ты хочешь сейчас продемонстрировать. Отрекшись при этом от учителя!..
Что ж, Окделл, ты вдвойне не кэналлиец, потому что, отказавшись от кинжала, ты выдал себя. Будучи учеником Алвы, так и не выучился драться левой. А значит, шанс есть!
- Разумеется, вы не кэналлиец.
Дернулся. Хорошо.
- К вашим услугам.
- К вашим услугам.
27.10.2009
ЭПИНЭ
(Визит Повелителя Молний в особняк Повелителя Волн после дуэли. Автор)
Ну что ж, Эпинэ, я ждал тебя. Я ждал твоих вопросов. Ты ведь не умеешь врать и говорить о погоде тоже не умеешь. Какого ответа ты ждешь? И зачем он тебе, если ты все равно не поверишь?!
Я не ученик Рокэ Алва. Да, я фехтую хуже Окделла. Но я не проиграл. «Не проиграть, когда победить невозможно». Мне это сказал Джастин. Я знаю, от кого он это услышал. А ты, Эпинэ?
Или ты думаешь, что я победил? Ты, кого любила моя сестра, ответь мне! Ты знаешь, чего мне стоила эта осень?! И кого… Ты должен знать, ты ведь тоже не спишь ночами… У тебя тоже нет времени, но заснешь ли ты спокойно, если оно у тебя появится? И я не засну…
Кто я для тебя, Эпинэ? Не говори, я знаю сам.
Ты не умеешь лгать, почему ты не умеешь лгать?! Кто я для тебя? Тот, кто и для всех остальных - «ледяной спрут», «скользкая гадина»? «Приддов поймут только Придды», но ты ведь и не пытаешься… А мог бы.
Скажи мне, Эпинэ, почему, если один топает ногами, орет и брызжет слюной, а второй даже не повысит голоса, орущий – всегда жертва, а его противник – хладнокровный негодяй?! С чего ты взял, что ему легче?! Только потому, что он не умеет орать и топать? Молчишь, Эпинэ. Молчишь, потому что я не спрашиваю. А ты не умеешь читать по лицам.
Тебя втравил в это твой дед, мой отец – меня. Твоя мать умерла у тебя на руках (видишь, я даже это знаю), моя… мою замучили в застенках палачи манрико-колиньяровской своры. Ты ждал казни в Кагете, я – в Багерлее. Я остался один, как и ты. Ты тоже унаследовал вместе с титулом вину, которую невозможно искупить. А также тех, за кого отвечаешь больше, чем собственной жизнью. Ведь умереть можно лишь один раз… Скажи, Эпинэ, а ты любил горько и безнадежно? Знаешь ли ты, что это, когда даже любовь становится привычным самообманом и внезапно разлетается брызгами ледяных волн… И вечно стылое море уносит ее прочь, стирая даже следы на песке… Молчишь, Эпинэ… Должно же быть что-то святое в сердце и душе, кроме мести и долга, но у меня не осталось больше ничего… Скажи мне… Впрочем, нет, не говори. Я вижу сам.
Молчишь? О чем мы еще не поговорили? О вине? Пей его в моем доме спокойно, я – не Окделл. О погоде? Она унылая, как всегда. Об Окделле и его лихорадке? Я не солгал, она есть и у меня, иначе что за горячечный бред проносится сейчас в моей голове? А нет - так будет. Когда ты уйдешь. Но ты не увидишь этого по моему лицу, пока я жив.
Даже если ты всем, и в первую очередь Окделлу, с которым носишься, как когда-то Алва, скажешь, что нашел меня лежащим без чувств, сам ты будешь знать, что лжешь, а себе ты лгать точно не умеешь и никогда не научишься. Ты ведь не Ричард Окделл. Есть такое средство, Эпинэ. Да, мне пришлось выпить его, иначе бы «герцог Придд тебя не принял»… Завтра мне будет во сто крат хуже, но моей слабости никто не увидит. Даже ты.
Скажи мне, Эпинэ, ответь только на один, самый важный вопрос – могу ли я тебе верить?! Молчишь. Молчишь, потому что я и не спрашиваю. И не решусь спросить. Ибо ты сам знаешь, какой единственный ответ я должен буду дать тебе после «нет». А Придды не убивают гостей в собственном доме.
Ты хочешь уйти, Эпинэ? Что ж, уходи…
30.10.2009
-
Мне очень нравится Валентин, фанфики про него тоже прочитала с удовольствием и переживанием за этого невероятного Зарразу. А есть ещё про него у эрэа Alarven?
А вот про ещё одного моего любимчика от эрэа lady_may
НЕОСВЕЩЕННЫЕ ПОДРОБНОСТИ ИЗ ЖИЗНИ МАРСЕЛЯ ВАЛМЕ
Автор: lady_may
Фэндом: Отблески Этерны
Жанр: планировался юмор, что вышло – судить читателям
Персонажи: Марсель Валме, пока еще теньент Арамона, граф Валмон, а также некоторые другие герои ОЭ в дальнейшем продолжении
Предупреждения: возможна некоторая степень АУ и ООС. Это так, заочно
Примечания: все права на персонажей и мир – Вере Викторовне; права на содержание – мне, уж не обессудьте
1
Серые стены, мощенная серыми камнями серая площадь, серое небо над серым домом. Серое, серое, серое, кругом все совершенно серое, непередаваемого мышиного оттенка. В действительности Лаик оказался еще гаже и еще серее, чем представлялось в самых страшных кошмарах. Марсель виконт Валме не сдержал тоскливого вздоха. Неужели, в ЭТОМ месте ему придется проторчать целых полгода?! В то время как за пределами унылого поместья жизнь будет бить ключом, его вынудят сидеть на скучных занятиях, выслушивая скучных менторов, и ко всему прочему, удобств в Лаик – явно как в казарме, то есть никаких. Определенно, это будут самые худшие полгода в его жизни!
Под сапогами хлюпнула вода, юноша помянул Леворукого и посмотрел под ноги. Он стоял прямо посреди огромной, грязной, невероятно живописной лужи. В ней отражались низкие дождевые тучи и собственное унылое лицо. Марсель скорчил своему отражению рожицу и шевельнул носком сапога. Унылая физиономия пошла рябью, вместе с грозовым небом и возникшей над правым плечом папенькиной головой. Обернувшись, юноша сразу же наткнулся на суровый взгляд и снова тяжело вздохнул. Будь его воля, ноги бы его тут не было. Велика радость – слушать про особенности саграннских гор, или что там еще почитают необходимым для образования молодого дворянина? Марсель с этим был решительно не согласен. Единственное, что он полагал нужным для своего собственного образования, – это умение играть в тонто и вьехаррон, разбираться в винах, сочинять стихи и играть, скажем, на лютне. Владеть шпагой его вполне мог научить капитан Леро, что он, собственно, успешно делал последние два года. А землеописательными науками и геометрией пусть занимается кто-нибудь другой. Увы, дворянские традиции и папенькина воля были твердей и незыблемей надорских скал и окделльского девиза. Так что у наследника Валмонов выбора не было, разве что сбежать из отчего дома, но разочаровывать папеньку – Создатель упаси, такого греха Марсель на свою душу брать не желал, хоть о Рассветных Садах перестал надеяться с тринадцати лет, когда тайком от родителей распил бутылочку превосходной «Вдовьей слезы» и был пойман на горячем, то есть на пьяном.
Виконт вышагнул, наконец, из злополучной лужи. Интересно, сразу же по приезду на новое место вляпаться в грязную лужу – это к чему? Марсель хотел бы надеяться, что к чему-нибудь хорошему, теплому и сухому. Но до хорошего, теплого и сухого еще нужно было добраться, а значит, для начала – принести клятву и распрощаться наконец-то с папенькой, хотя последнее юноша предпочел бы сделать еще в Валмоне. Увы, все те же треклятые дворянские традиции требовали сопровождения ближайшего родственника. А у Марселя, вестимо, никого ближе папеньки не было. Тут юноша представил означенную близость и содрогнулся. Создатель, это было совершенно ужасно и нелепо!
Пока виконт Валме утопал в тоске и глупых мыслях, дражайший родитель в сопровождении пары гвардейцев Лаик уже промаршировал до двери поместья. А на пути Марселя снова лежала лужа, не менее большая и грязная, чем предыдущая. Юноша сделал широкий шаг и с чувством наступил в самую ее середину. Зловредная лужа хлюпнула, булькнула и окатила обнаглевшего с ее точки зрения наследника Валмонов до самого верха сапог, грозя замочить жидкой грязью штаны. Марсель во второй раз за день помянул Леворукого и всех его кошек и бросился догонять дражайшего родителя.
Тяжелая дверь открылась, из нутра дома хорошенько пахнуло затхлой сыростью и щедро обдало виконта вместе с порывом сквозняка. Юноша сморщился, с трудом сдерживая рвущийся чих. Поместье Лаик явно невзлюбило Марселя с первого же марселевского взгляда, по-видимому, расцененного поместьем недостаточно благоговейным. Наследник Валмонов вытянул шею, пытаясь рассмотреть что-нибудь из-за широкой спины папеньки. Затея с треском провалилась, поскольку то, что не закрывал собой родитель, загораживали гвардейцы Лаик.
– Граф Валмон, виконт Валме, следуйте за мной. – У слуги, открывшего дверь, голос был под стать поместью – по-мышиному писклявый и какой-то… серый. Широкая родительская спина втянулась в дверь, гвардейцы пропустили юношу, дверь закрылась.
Марсель все-таки чихнул – громко, с чувством. Звук срикошетил от стен и потолка в узком коридоре и понесся вперед, загодя уведомляя начальника Лаик о прибывших. Граф Валмон едва заметно качнул своей неизменной тростью. Едва заметно для сопровождающего их слуги, но не для почтительного сына, который тотчас устыдился своего громогласного чиха. Стыд закончился быстро, его виконту всегда недоставало, и юноша сунулся вперед.
В эту пору года темнело рано, да и тучи на небе не способствовали обилию света, так что в коридоре была непроглядная темень, а оттого он казался длинным, если не бесконечным. Тоска, чуть отступившая от виконта после произведенного чихом эффекта, вернулась и стиснула Марселя в крепких объятиях. Юноша в очередной раз тяжело вздохнул и больше не пытался высунуться вперед родителя.
За дверью в конце коридора оказался кабинет, а в кабинете обнаружился противный, красномордый и готовый поспорить своими габаритами с папенькой свин. Виконт живо ухватился за эту удачную мысль и вперил взгляд в поднявшегося из кресла навстречу вошедшим теньента. А это, вестимо, он и был. Временно исполняющий обязанности начальника Лаик теньент Арамона. Гроза унаров и ночной кошмар для диет.
– Граф, счастлив видеть вас, – голос у ночного кошмара был воистину кошмарным, а в сочетании с приторно сладкой улыбкой на лице и вовсе повергал в ужас. Хотелось броситься под защиту к папеньке и взвыть в голос. Марсель вовремя вспомнил, что он наследник графов Валмон, и подавил неуместный порыв. – Это честь для меня принимать вас и вашего сына в Лаик.
Если Арамона пытался быть учтивым, то выходило у него это из рук вон плохо. Счастлив он их принимать! Да уж, тут и впрямь великосветский прием. Виконт фыркнул про себя и вздернул подбородок с самым высокомерным видом. Свин в теньентском мундире чуть скис, но снова воспрянул духом, когда заговорил папенька.
– Премного благодарен за радушную встречу, теньент Арамона, – граф с достоинством кивнул головой, как будто их тут встречали с фанфарами и шпагами наголо. Чуть качнулась трость, мол, во всем следует быть дипломатичным. Юноша с трудом сдержал фырканье. – Мой сын и наследник явился принести клятву братству Фабиана и готов следовать его законам.
Марсель был готов, как крыса в мышеловке. Но у той хоть было право огрызаться и отбиваться, юношу никто не спрашивал, все только утверждали.
– Я буду счастлив принять виконта Валме в унарские ряды, граф. Ничуть не сомневаюсь, что сей почтенный молодой человек не посрамит имени Валмонов. – Будь у Арамоны хвост, он бы им уже вилял в желании засвидетельствовать господину графу свое почтение и безмерное уважение. На счастье утонченной эстетической натуры Марселя означенный орган у теньента отсутствовал, хотя объемистый зад едва заметно подрагивал, явно сожалея, что нечем завилять, и оттого вынужденный сдерживаться.
Виконт с трудом удержал в себе не приличествующий наследнику Валмонов гогот. Его сдерживала лишь широкая родительская спина. Позорить папеньку лучше в его отсутствие, а то снова придется стыдом впрок запасаться.
– Не сомневаюсь, – величаво кивнул граф и повернулся к почтительному сыну, давящемуся смехом. Правда, под укоризненным взглядом родителя давиться чем бы то ни было разом расхотелось.
Марсель с достоинством вышел вперед. При виде необъятного теньентского пуза достоинство ощутимо сдало назад. В носу защекотало от сдерживаемого смеха, только воспоминание о папеньке за спиной заставило смех все-таки сдержаться. Но слова, которые следовало сказать, вылетели из головы напрочь.
– Я готов служить Отечеству, – наконец, ляпнул Марсель, чувствуя, что пауза затягивается. Отечество в лице Арамоны колыхнуло пузом и погрозило патриоту толстым пальцем:
– Послужить Отечеству вы еще успеете, виконт, – и хихикнуло, явно довольное собой. В чем заключалась шутка, виконт не понял и предпочел остаться в неведении. – А пока с вас довольно будет и клятвы унара.
Теньент протянул Марселю объемистую книгу, переплетенную свиной кожей. Юношу так и подмывало спросить Арамону, с какого именно места его скальпировали для переплета, но он вовремя вспомнил о дражайшем родителе за спиной и в очередной раз за сегодняшний день сдержался. Не вовремя пришло чувство гордости за свою сдержанность, и теньентская рука с книгой повисла в воздухе перед носом Марселя.
– Сын мой, вам следует ознакомиться со сводом законов братства и поставить свою подпись, – прозвучавший из-за спины папенькин голос был полон укора за марселевскую рассеянность. Виконт отодрал наконец-то свой взгляд от внушающих священный трепет теньентских габаритов и с полной серьезностью заверил родителя и Арамону в своей готовности одарить братство своим автографом.
Книга со сводом унарских правил оказалась тяжелой. Тоска с наглым смешком хлопнула Марселя по плечу, юноша пошатнулся, едва сдержав стон отчаяния. Но наследник Валмонов не мог позволить себе выказать недостойные чувства, так что Марсель перехватил книгу поудобнее и обреченно открыл первую страницу. С первых же строк он понял, что свод законов было бы уместнее назвать сводом запретов, потому что у унаров было только одно право – посещать занятия менторов, все остальное строжайше запрещалось. Пребывание в Лаик было равносильно заточению в Багерлее, и еще неизвестно, где виконт предпочел бы оказаться, предоставь ему кто такой выбор. Во всяком случае, в Багерлее хотя бы не заставляли выслушивать нудные поучения об окружностях и квадратах.
– Виконт Валме, вы обязуетесь следовать законам братства?
– Обязуюсь, – безрадостно подтвердил Марсель, после того, как с чувством продекламировал означенные законы вслух. До Дидериха и Веннена составившему их было далеко.
– Вы укрепились в желании вступить в ряды унаров?
– Укрепился, – в обратном, но папенька заблаговременно занял стратегически важную позицию, дальновидно отрезая почтительному сыну пути к отступлению.
– Граф, вы поддерживаете своего сына в его стремлении? – «Создатель, я буду послушным! Я никогда больше не залезу в папенькин шкаф с винами! Я каюсь во всех своих грехах! Я буду…»
– Поддерживаю, – видимо, грехи, лежавшие на виконте, были слишком тяжкие, и их следовало искупить не менее чем восьмью месяцами страданий.
– Тогда распишитесь, виконт, и принесите клятву перед лицом Создателя! – торжественный Арамона определенно был еще кошмарней Арамоны почтительного.
Ставя свою подпись под сводом законов фабианского братства, Марсель чувствовал себя так, словно подписывал себе смертный приговор. Полгода в Лаик, собственно, и ожидались смерти подобными, а помилованием здесь, увы, и не пахло.
Откуда-то из темного угла возник олларианец. Виконт уставился на него с неподобающим любопытством и прикинул, может ли в кабинете быть потайной ход или священнослужитель отсиживался за теньентским креслом. Мысль о потайном ходе заставила Марселя чуть воспрянуть духом – что ж, возможно, пребывание в Лаик может быть и не таким тоскливым. Главное – спровадить, наконец, дражайшего родителя, а там можно и делами заняться. Так что юноша расправил плечи и заучено отбарабанил положенные слова, притом мыслями уже витая в непременно существующих и, хотелось бы надеяться, множественных тайных лаикских ходах.
– Я свидетельствую, – Арамона разве что не прослезился, вызвав у Марселя непреодолимое желание предложить ему свой кружевной надушенный носовой платок. В который раз пришлось сдержаться, папенька мог не оценить сыновнего благородного порыва.
– Я свидетельствую, – послышалось, или в голосе родителя и впрямь прозвучало угрожающее предупреждение? Марсель на всякий случай счел за благо притвориться глухим.
– Да будет по сему! – склонил голову олларианец и отступил за теньентскую спину. Виконт тут же сунулся вперед, желая посмотреть, куда денется служитель Создателя, но Арамона успел оттеснить не в меру любопытного Марселя. То ли давал олларианцу возможность скрыться, то ли просто так совпало. Подозрительность виконта склонялась к первому.
– Я счастлив принять вас в ряды братства, унар Марсель, – свин в теньентском мундире двинулся вперед и сделал руками странное хватательное движение. Юноша на всякий случай отступил назад, обниматься с Арамоной он не стал бы даже под страхом смерти. Спина наткнулась на неожиданное упругое препятствие. Граф положил почтительному сыну на плечо пухлую руку и кивнул временному начальнику Лаик:
– Надеюсь, мой сын не запятнает имя Валмонов. – В словах папеньки Марселю снова почудилось предупреждение, и он мгновенно оглох. Вышло вдвойне удачно, потому что крупный рот Арамоны задвигался, вероятно, исторгая новую порцию заверений в любви – простите, уважении. Виконт искренне понадеялся, что как только дражайший родитель отбудет, свин в теньентском мундире наконец-то закончит с любезностями.
Папенька что-то сказал, теньент что-то ответил, Марсель уставился в окно. Но предаваться мечтам о том, как он будет исследовать поместье на предмет наличия потайных ходов, долго не удалось. Граф уверенным движением развернул почтительного сына к двери, Арамона разве что ковриком у двери не расстелился, и виконт поспешно вынырнул из своей глухоты. Оказалось – вовремя.
– Унар Марсель, проводите своего почтенного родителя, – объемистый зад снова начал подрагивать, но юноше было уже не до того. Сейчас он распрощается с папенькой! На целых полгода! Перспектива пребывания в Лаик эти самые полгода уже не казалась столь удручающей, какой она была сразу по прибытию в поместье.
В коридоре стоял уже знакомый слуга, на этот раз со свечой, отчего папенькина тень казалась огромной и грозной, а его собственная – вытянутой и худой. Марсель было возрадовался последнему, но, скосив глаза на свой живот, удрученно вздохнул, посетовав про себя на обманчивые тени. Кажется, восьмимесячная диета (в том, что кормят в Лаик, как в казармах, виконт не сомневался) ему впрямь не помешает.
Всю дорогу до ворот в Лаик папенька хранил многообещающее молчание. Марсель уныло плелся следом, загодя готовясь к родительским наставлениям. Но к такому нельзя приготовиться, и юноша тяжело вздохнул, когда господин граф наконец-то заговорил:
– Я надеюсь, что вы и впрямь не посрамите моего имени, сын мой. По вашему возвращению из Лаик я надеюсь увидеть настоящего мужчину, который будет достоин продолжить наш род.
Марсель вздохнул и прикинул, на сколько придется раскошелиться, чтобы нанять какого-нибудь мускулистого теньента с умным выражением лица.
– Я не желаю получать письма о вашем неподобающем поведении. Потому постарайтесь не наделать позорящих ваш статус моего наследника глупостей. – Папенька оглядел Марселя, пожевал губами и добавил: – Во всяком случае, в первый же день.
– Разумеется, батюшка. – Почтительный сын уставился на родителя честными глазами и заверил: – Вы можете быть совершенно спокойны, я не сделаю ничего такого, что заставило бы вас стыдиться моего поведения.
Граф Валмон снова пожевал губами, глядя на своего наследника, и удрученно покачал головой.
– Если в Лаик из вас сделают нечто удобоваримое, и вы наконец-то возьметесь за ум, я пожертвую во имя Создателя четверть своего состояния.
Марсель чуть было не ляпнул: «Уверяю вас, вам не придется нести таких убытков», – но вовремя спохватился, что не стоит огорчать папеньку раньше времени. В конце концов, каждый имеет право на светлую надежду. Поэтому виконт принял самое серьезное свое выражение лица и, не дрогнув, встретил суровый родительский взгляд. Граф укоризненно качнул головой.
– Учтите, если вы опозорите наше доброе имя, я лишу вас наследства.
Юноша вздохнул и стал строить планы по финансовому обеспечению своих будущих похождений после выпуска из Лаик.
Продолжение
2
Смотреть в спину отъезжающему папеньке оказалось неожиданно грустно. Марсель затряс головой, пытаясь понять, что за напасть с ним приключилась, раз он неожиданно решил взгрустнуть о столь желанном отъезде дражайшего родителя. Предаваться самокопательству помешал наконец-то прорвавшийся из низких грозовых туч дождь. На макушку капнуло раз, другой, виконт схватился за свои волосы. За путь из Валмона в Лаик они успели отсыреть, теперь еще и грозили намокнуть. Марсель поспешно отвернулся от ворот, за которыми уже исчез папенька с сопровождением, и похлюпал по лужам к дому. Куда ему идти, юноша не представлял себе даже примерно, Арамона не озаботился никакими указаниями. На счастье, в коридоре возле дверей обнаружился тот самый слуга со свечой, по всей вероятности, как раз поджидавший наследника Валмонов.
– Унар Марсель, прошу за мной, – прошелестел он и скрылся в стене. Марсель несколько секунд пялился на то место, где исчез мышастый слуга. Создатель, в Лаик что, за слуг приведения держат?! Из стены появилась голова, поинтересовавшаяся:
– Унар, вы идете?
Юноша бездумно сделал пару шагов вперед и с облегчением перевел дух. Привидениями здесь и не пахло, в сумраке коридора, едва освещенного свечой в руке слуги, он попросту не заметил узкий проем в стене. В поместье вообще все было узкое и сумрачное, и Марсель с тоской вспомнил светлые и просторные коридоры замка в Валмоне. А эти коридоры ко всему были еще и многочисленными, с большим количеством разнообразных ответвлений. Сначала виконт пытался запоминать дорогу, потом бросил это безнадежное дело – чтоб не заблудиться в лаикском лабиринте, нужно было раздобыть где-нибудь красную нить, как в гальтарской легенде о быкоголовом чудовище, жившем в подземном лабиринте.
Слуга свернул в очередной коридор, закончившийся дверью, за которой обнаружился предбанник купальни. Марселевская тушка тотчас возрадовалась предстоящим водным процедурам и рванулась к проему, ведшему непосредственно в саму купальню. Прорыв не остался незамеченным, и наперерез виконту бросился худющий, одни кости и никакого мяса, слуга.
– Унар, подождите! Сначала мне следует заняться вашими волосами.
Марсель резко затормозил, но по инерции качнулся вперед и уткнулся носом прямо в шею цирюльника. Пахнуло потом, и юноша брезгливо отскочил. Даваться такому в руки совсем не хотелось, но несчастные локоны и впрямь нуждались в уходе. Другого цирюльника в пределах Лаик, судя по всему, не было, так что выбирать не приходилось.
– Мои волосы следует умастить оливковым маслом, обождать четверть часа, затем сполоснуть теплой – слышите? Теплой, ни в коем случае не горячей! – водой, после нанести розовое масло, обождать не менее пяти минут и еще раз ополоснуть теплой водой. – Слуга слушал наставления новоиспеченного унара с таким обалдевшим видом, будто Марсель разглагольствовал, по меньшей мере, об отличиях поэзии Дидериха от стихов Веннена. Юноша удрученно вздохнул – судя по всему, заниматься волосами ему придется собственноручно. Вверить этому неотесанному деревенщине свои золотистые локоны – свою гордость! – было решительно невозможно. А цирюльник тем временем наконец-то отмер и пробормотал, во все глаза глядя на виконта:
– Простите, унар, но по уставу Фабианового братства ваши волосы должны быть коротко остриженными…
Марсель утратил дар речи. Кажется, от изумления сам собой открылся рот, но юноша этого даже не заметил. Он смотрел на слугу и не мог поверить. Его чудесные локоны собирались искромсать… Мягкие, шелковистые локоны… Виконтовскую гордость… Искромсать… Леворукий и все его кошки, ИСКРОМСАТЬ?!
У виконта наконец-то прорезался голос, но от возмущения Марсель заговорил тонким фальцетом:
– Закатные твари, что вы сказали?! Вы собрались обрезать мои… мои… – наследник Валмонов задохнулся, не в силах выразить словами свои чувства. Цирюльник моргнул и потер кончик длинного носа:
– Унар, таковы правила, я ничего не могу поделать. Через полгода вы сможете снова отрастить свои волосы до той длины, какая вам нравится.
Наверное, это должно было Марселя утешить, но юноша и не подумал утешиться. Золотистые локоны были для него дороже всех папенькиных коллекционных вин, обрезать их он не позволит!
– Только через мой труп! – чуть справившись с возмущением, уже своим обычным голосом возвестил виконт.
Слуга уставился на строптивого унара круглыми глазами. Вероятно, от ужаса, так что Марсель чуть приосанился, ощущая себя почти таким же грозным, как папенька.
– Но…
– Никаких «но», сударь! – с достойной папеньки твердостью отрезал наследник Валмонов. – Уходом за волосами я, так и быть, займусь самостоятельно, но не позволю вам даже прикоснуться к ним ножницами!
– Теньент Арамона будет недоволен, – пробормотал обладатель длинного носа, и у Марселя возникло непреодолимое желание защелкнуть на нем мышеловку. Но потом он вспомнил дражайшего родителя и его просьбу не наделать глупостей в первый же день, рассудил, что цирюльниковый нос в мышеловке вполне может быть расценен означенной глупостью, и, пересилив себя, сдержался. Опять. При этой мысли виконт взгрустнул – сдерживать свои желания было не в его привычках, но нарушать волю папеньки, когда он отъехал еще недостаточно далеко, все же не стоит. Поэтому юноша вздохнул и пообещал себе наверстать упущенное за сегодняшний день завтра же с утра. Чуточку полегчало, и Марсель милостиво позволил цирюльниковому носу еще немного поздравствовать на свободе.
– Не извольте беспокоиться, с Арамоной я договорюсь. – Виконт сделал неопределенное движение рукой, и слуга загрустил. Юноше даже стало совестно, расстраивать человека, который всего-то пытался исполнить свой долг цирюльника, папенька бы не одобрил. Потом Марсель порылся в своих закромах, обнаружил, что запасы совести закончились, и мысленно развел руками, мол, я бы с удовольствием, но чего нет, того нет. Слуга вздохнул и грустно предложил виконту перейти в купальню, и юноша с величайшим удовольствием проследовал в смежное помещение. Удовольствие тщательно обозрело содержимое этого самого помещения, по недоразумению назвавшегося купальней, пожало плечами и вышло. Марселю пришлось остаться, потому что его тушка возмущенно требовала водных процедур.
– Розовой воды не будет, – сообщил тушке виконт, тушка не замедлила праведно вознегодовать. Юноша полностью разделял ее мнение, но, бросив взгляд на слугу, пожалел последнего. Несчастный ведь не виноват в отсутствии удобств. Хотя носу определенно не помешает знакомство с мышеловкой. Так, исключительно в профилактических мерах.
Но когда виконт сунул руку в лохань с водой, жалость к бедолаге сделала ручкой и удалилась. Марсель повернулся к слуге, тот бросил обреченный взгляд на дверной проем, но явно все же поборол искушение и с видом готового к своей судьбе человека посмотрел на юношу. Тот восхитился, честь и ремесло определенно были для цирюльника на первом месте. Странно, что Люди Чести до сих пор не ухватили его с руками. Впрочем, сообразил виконт, с происхождением у бедолаги явно было грустно, хотя надо бы спросить, в каком поколении он цирюльник. Тысячелетнее цирюльничество было, на взгляд Марселя, не хуже тысячелетнего графства.
– Принесите мне горячей воды, сударь, – подражая папеньке, сурово повелел юноша. Кажется, вышло неплохо, потому что слуга, даже не думая пререкаться, поплелся к двери.
Ждать пришлось почти сорок минут. Виконт успел посидеть на лавке, сунуть нос во все углы, обнаружить забытую кем-то и изрядно обглоданную мочалку возле крысиного лаза. Когда цирюльник наконец-то вернулся, Марсель был готов на стенку лезть от скуки. Несчастная тушка взывала к милосердию и пуховым перинам, глаза начали слипаться. Но принесенную воду юноша, тем не менее, тщательно проинспектировал, выдержал приличествующую паузу и, наконец, под громкий облегченный выдох слуги одобрил.
Смирившись с воистину старогальтарскими условиями, Марсель взял свою волю в кулак, показал его развопившейся тушке и по-быстрому помылся. Локоны пришлось намылить отвратительного качества мылом, но за путешествие из Валмона в Лаик волосы сильно отсырели и были немыслимо грязными, так что пришлось сжать зубы и довольствоваться имеющимся куском. Про себя виконт подумал, что срочно нужно распаковать купальные принадлежности и брать их с собой. Наконец, юноша обтерся какой-то мало заслуживающей доверия тряпочкой, по недоразумению назвавшейся полотенцем, потянулся за одеждой и взгрустнул. Унарская форма была просто омерзительна! Грубая ткань привела тушку в ужас, покрой штанов и рубахи заставил ужаснуться Марселя. Двумя пальцами подняв с лавки полагающуюся ему одежду, виконт оглядел ее со всех сторон, даже понюхал. Единственным положительным моментом был тот факт, что тряпье, во всяком случае, было чистым. Оглянувшись на дверной проем, за которым торчал выдворенный из купальни слуга, юноша тоскливо вздохнул. Если потребовать привезенную одежду, придется проторчать здесь еще не менее получаса, а выбравшийся из теплой воды Марсель уже начал замерзать. К тому же, явно не приученный к приличной одежде цирюльник обязательно что-нибудь перепутает, и придется ждать еще минут сорок, пока он, наконец, принесет то, что от него требуют. Виконт еще раз оглядел унарскую форму. Что ж, для того, чтоб дойти до своей комнаты, сойдет, а там он поскорее сбросит это омерзительное тряпье и наденет приличную одежду.
Слуга встретил Марселя с обреченным вопросом:
– Унар, все в порядке?
Судя по всему, он уже готовился к новому недовольству виконта. Тот, оценив самоотверженность, смилостивился и даже не стал говорить о грубой ткани и покрое, который, вероятно, был в моде еще при Франциске Первом. Так что юноша только утвердительно кивнул, и на лице цирюльника появилась недоверчивая надежда.
– Луис проведет вас в вашу комнату, унар, – поспешно сказал он, отступая от двери в коридор. Марсель хлопнул слипавшимися глазами и вышел в коридор, где обнаружился уже знакомый слуга со свечой. Луис, а это, вестимо, был он, кивнул юноше и удалился куда-то вглубь коридора. Виконт без возражений последовал за слугой, мечтая о теплой постели и мягкой перине. Верховая езда определенно сказалась на нем не самым благотворным образом.
На сей раз коридоры и вовсе казались бесконечными, у Марселя рябило в глазах от многочисленных проходов и переходов, они с Луисом то поднимались по лестницам, то петляли по темным коридорам. Как здесь можно ориентироваться, юноша решительно не понимал.
Наконец, слуга вошел в коридор, в котором было понатыкано дверей, прошел почти до тупика в его конце и остановился. Дверь была дубовая, крепкая и напоминала о валмонских винных погребах. Луис загремел ключами, с трудом провернул замок и толкнул дверь.
– Вот ваша комната, унар Марсель. Вещи уже доставлены.
Новоиспеченный унар широко зевнул, вошел и в обалдении остановился на пороге.
В Валмоне в таких длинных, узких каморках хранился хозяйственный инвентарь. В Лаик это по недоразумению называлось унаровской комнатой. Впрочем, тесноту виконт еще был готов пережить, но обстановка этого помещения, для которого «келья», и та звучала комплиментом…
– Я буду спать… ЗДЕСЬ?! – юноша обернулся к не успевшему уйти слуге. Тот с некоторым недоумением кивнул. Бедолага цирюльник явно не поделился с коллегой опытом обращения с виконтом Валме.
– Да, унар Марсель. На время вашего пребывания в Лаик это ваша комната.
Наследник Валмонов издал странный сдавленный звук, тушка, мечтавшая о перине и не менее чем трех подушках, преисполнилась негодования. Потому что мечтам сбыться было не суждено. Узкая кровать без полога была застелена одиноким матрасом, серела такая же серая, как и весь Лаик, простыня в паре с тощим одеялом, одиноко ютилась у изголовья плоская, как столешница, подушка. Ко всему прочему, обстановку довершал стол, стул, сундук, в углу были свалены привезенные с собой сумки. На этом интерьер марселевской комнаты завершался.
Виконт со зверским выражением лица бросился на слугу, тот отшатнулся, но не успел покинуть зону досягаемости Марселя и был схвачен за грудки. Луис на голову превосходил новоиспеченного унара, однако сейчас казался значительно ниже ростом, а на лице его отразился непередаваемый ужас.
– Где перина? Я вас спрашиваю, где ПЕРИНА?! – страшным шепотом возопил юноша, от возмущения почти потеряв голос. – Где ТРИ взбитые подушки? ГДЕ?! Да вы смерти моей хотите!
Если несчастный слуга чего и хотел, так это вырваться из рук безумного унара и скрыться в коридорных лабиринтах. Но Марсель держал крепко, периодически встряхивая Луиса и вопрошая местонахождение настоящей кровати. Бедолага хрипел, дергался и приседал. В какой-то момент виконт допустил оплошность, и слуга с предсмертным хрипом вырвался. Шарахнувшись в сторону от юноши, он подобрал полы своего серого, похожего на монашеское одеяния и бросился прочь из коридора. Марсель дернулся было за ним, но Луис уже успел проворно выскочить в темный лабиринт, и виконт затормозил, осознав всю бесполезность погони. Шансов догнать слугу и потребовать ответа не было, зато перспектива заблудиться и до утра бродить в неосвещенных коридорах щербато лыбилась наследнику Валмонов. Тоскливо вздохнув, юноша поплелся к своей комнате, пока на шум никто не вышел, – а встречаться со своими завтрашними однокорытниками в такой позорный момент не хотелось совершенно, – и зашел. Апогеем марселевских мучений стало отсутствие каких бы то ни было внутренних запирающих средств. Виконт со стоном отчаяния оглядел комнатушку, обнаружил подходящий для подпирания сундук и вспомнил, что дверь открывается наружу.
Кровать жалобно взвизгнула. Марсель уткнулся носом в подушку и взвыл. Громко и проникновенно.
-
Продолжение про Марселя Валме
3
Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук-тук.
Марсель с трудом оторвал голову от подушки, скосил правый глаз на дверь и рухнул обратно. Судя по темени за окном, сейчас было не позже семи утра, а то и все полседьмого. Вставать в такую рань, по мнению виконта, могли только военные, причем исключительно в военное же время. Люди обычные в этот час продолжали видеть радужные сны и предполагали проспать еще не менее четырех часов. Что, собственно, юноша нынче и собирался проделать. А уж с учетом условий, в которых ему пришлось провести ночь, он имел полное право встать никак не ранее полудня.
Тук-тук-тук.
Тарабанивший в дверь явно не был осведомлен о правах Марселя, зато он отлично помнил его обязанности, в отличие от новоиспеченного унара. Виконт снова разлепил правый глаз, дверь вроде вела себя смирно, и юноша поспешно его закрыл, пока не слетели остатки от прекрасного сна, где он играл на лютне обольстительно милой брюнетке в саду среди роз. Брюнетка призывно улыбнулась, особенно громко тренькнула струна, алым горели в солнечных лучах розы…
Нет, кажется, это не розы. И не в саду. Марсель через силу разлепил глаза, и по ним резанул яркий свет. Закатные твари!
– Смею вас уверить, что я никоим образом не являюсь закатной тварью, – произнесли над ухом, голос был шуршащим и очень знакомым. – А вам следует срочно подняться и одеться, если вы не хотите пропустить Представление и завтрак.
Луис! Виконт наконец-то узнал своего мучителя и громко застонал. Вчерашний слуга, схваченный за грудки, явно решил отомстить. И месть его была поистине страшна! Марсель протестующе замычал, пытаясь перевернуться на другой бок. Не вышло, потому что в этот самый бок впилось что-то твердое. Однако продолжать спать в этой позиции было решительно невозможно – Луис держал свечу прямо напротив виконтовского лица, и юноше все-таки пришлось приподняться, хотя бы для того, чтоб выдернуть из-под себя ту самую штуковину, мешавшую принять более удобное для сна положение.
Оторвав наконец-то голову от подушки, Марсель понял, что нос у него где-то на левой щеке, а ухо, судя по ощущениям, и вовсе осталось на кровати. Глаз тоже поменял расположение, потому что комната оказалась какой-то непропорциональной, будто марселевские глаза смотрели один в потолок, другой на Луиса. Виконт испугано вскинул руки и стал поспешно и тщательно ощупывать свое лицо. Нос оказался на месте, ухо также было в сохранности, хотя боль разуверяла в целости. От избытка чувств юноша едва не ткнул себе в глаз, он тоже был там, где ему и положено. После этой ревизии Марсель немного успокоился и стал шарить по постели в поиске твердой штуковины. Она находиться не желала. Наконец, виконт сообразил, что, возможно, это предмет одежды, и начал ощупывать себя в районе левого бока. Штуковина тут же обнаружилась, по форме она напоминала ременную пряжку. Юноша наконец-то догадался опустить голову и с ужасом понял, что так вчера и не разделся.
Ехидное покашливание над ухом напомнило о чужом присутствии. Марсель повернул голову, шея на это протестующее возопила. Луис со свечой, как две капли воды похожей на вчерашнюю, стоял возле кровати на расстоянии вытянутой руки и улыбался, очень гадко улыбался, определенно чувствуя себя отмщенным за вечерний ужас. Виконт закряхтел, как старая больная дама, проведшая ночь в постели с молодым и пышущим здоровьем кавалером, и попытался встать. Его чуть повело в сторону, голова раскалывалась, а комната при попытке принять вертикальное положение решила совершить утреннюю пробежку по кругу. Весь кошмар происходящего усугубляло присутствие давешнего слуги, который с непередаваемым удовольствием созерцал мучения унара.
– Я встал, – сообщил Марсель и сделал шаг к двери. Дверь деликатно подвинулась, пропуская виконта, и тот уткнулся в стенку. Стенка была холодная и недружелюбная, но щека мгновенно умостилась на ней поудобнее. Глаза закрылись, брюнетка все еще улыбалась и манила рукой. Юноша проследил за ней взглядом и обнаружил широкую, застеленную пуховой периной кровать с тремя подушками, большими, хорошо взбитыми. Марсель блаженно улыбнулся, отмахнулся от брюнетки и бросился к постели. Постель рванула навстречу и оказалась твердой, как каменный пол.
Виконт усилием воли разлепил глаза и понял, что на самом деле лежит на каменном полу. А рядом с носом очень ехидно стоят чужие ботинки.
– Унар Марсель, позвольте вам помочь, – нечто в голосе слуги юноше очень не понравилось, а через секунду ему показалось, что его смыло куда-то к стенке. Сон слетел мгновенно, брюнетка стала блондинкой, в последний раз улыбнулась и растаяла, вместо нее проступила до неприличия довольная физиономия Луиса, который с деланным сочувствием смотрел на сидящего на полу и мокрого, как мышь, виконта.
– Закатные твари! – с чувством выругался Марсель, чувствуя, как по спине под рубашкой стекают струйки ледяной воды.
– У вас есть двадцать минут на приведение себя в порядок, если опоздаете, то останетесь без завтрака, обеда и ужина, – с гадкой улыбочкой сообщил слуга и, определенно довольный собой, удалился, даже не потрудившись закрыть за собой дверь.
Марсель поднялся, комната все еще занималась пробежкой, но уже явно перешла на шаг. Рубашка была насквозь мокрая, по лицу что-то неприятно стекало. Виконта одолело неприятное предчувствие, и он схватился за волосы. Предчувствие не обмануло – локоны были мокрыми, свалявшимися и без сомнения являли собой малопривлекательное зрелище. На все про все у юноши оставалось чуть больше четверти часа, и он взвыл. Спросонья вышло куда менее проникновенно, чем вчера, но не менее громко.
Унаровская форма была мокрой, и Марсель с чистой совестью ее скинул. Из сумок, привезенных с собой, юноша выудил молочно-белую шелковую рубашку с кружевными манжетами, штаны изумительного персикового оттенка, шелковые же молочно-белые чулки, довольно простенький камзол того же, что и штаны цвета. Подходящего плаща с гербом графов Валмон не оказалось, и виконту пришлось скрепя сердце согласиться на тот, что входил в комплект унарской одежды. Облачившись во все это, Марсель с ужасом обнаружил, что в комнате нет зеркала! Подавив немедленное желание выскочить и найти Луиса, чтоб тот срочно организовал ему большое широкое зеркало, юноша покрутился, вытягивая шею, чтобы обозреть себя со всех сторон. Шея, все еще не отошедшая после сна, возмущалась, но, как известно, красота требует жертв.
По прикидкам виконта у него было еще около пяти минут, и за это время необходимо было что-то решить с волосами. Локоны успели немного просохнуть, но все еще являли собой малопривлекательное зрелище. Вздохнув, Марсель полез за гребнем, которым со всеми возможными предосторожностями расчесал спутавшиеся за ночь волосы. Придирчиво осмотрев гребень на наличие выдранных волосков, юноша удовлетворился полученным результатом и встал перед проблемой, как завить волосы, не имея возможности накалить щипцы и посмотреться в зеркало. После мучительного размышления виконт решил попробовать обойтись холодными щипцами и тщательно накрутил на них свои золотистые локоны. Лишь фамильная настойчивость и незыблемая, на зависть всяким окделлам, воля позволили достигнуть хотя бы некоторой завитости. Тяжело вздохнув, наследник Валмонов решил удовлетвориться полученным результатом и мысленно отметил, что нужно будет потребовать с Луиса на вечер горячей воды и зеркало. Наскоро сполоснув лицо оказавшейся ледяной водой из кадки в углу, Марсель последний раз оправил одежду и выскочил за дверь. Оказалось – как раз вовремя, в коридоре уже появился Луис, рядом с ним стояли двое юношей, брюнет и беловолосый.
Когда виконт захлопнул дверь, все трое обернулись и застыли с отвисшими челюстями, будто перед ними явились все лаикские призраки вместе взятые. Марсель недоуменно оглянулся, но не обнаружил за своей спиной ничего, достойного внимания. К тому времени, как юноша повернулся обратно, челюсти у слуги и беловолосого уже успели встать на место, брюнет все еще стоял с открытым ртом. Виконт подошел ближе и заботливо осведомился у него, не отлежал ли бедолага себе челюсть. Та захлопнулась со звуком медвежьего капкана, и неизвестный пока обществу, то есть Марселю, юноша покачал головой.
– Господа, прошу за мной, – прошелестел Луис, разворачиваясь и исчезая в темном проеме. Двое будущих однокорытников наследника Валмонов последовали за ним, виконт со вздохом отправился следом. В утреннем сумраке Лаик был таким же запутанным и бесконечным, как и в вечернем, и Марсель даже не пытался предпринимать попытки запоминать путь. Его память, вмещающая с десяток сонетов Дидериха и столько же – Веннена, решительно отказывалась нагружаться количеством поворотов направо-налево. Как показалось виконту, они блуждали по поместью с четверть часа, то петляя по коридорам, то спускаясь по лестницам. Наконец, слуга привел троих унаров в большой, если не сказать огромный сводчатый зал, в углу которого сиротливо жался стол. За последним уже сидели с дюжину юношей.
Когда Марсель вошел, все взгляды мгновенно оказались прикованными к нему. Виконт с все возрастающим беспокойством оглядел себя, но не обнаружил ни пятен, ни мятых складок, штаны тоже были на месте. Однако отчего-то на него смотрели все, причем весьма красноречиво, как, скажем, на павлина, попавшего в курятник. Так и не выявив причин столь странных взглядов, виконт пожал плечами и занял указанное Луисом место. Но стоило юноше сесть, как остальные унары сразу же отмерли, и вокруг пронеслись шепотки и смешки. Марсель недоуменно покрутил головой, однокорытники что-то живо обсуждали, и виконт почувствовал себя обделенным какой-то потрясающей новостью. Подавив тяжелый вздох, он поудобнее устроился на стуле и занялся изучением зала.
Тщательно обсмотрев помещение, которое при чьем-нибудь горячем и безумном желании могло вместить как минимум роту, Марсель пришел к неутешительному выводу, что зал, увы, был так же сер, как и все в Лаик. Хоть какое-то разнообразие красок вносили только рыжие пятна факелов на стенах да его собственный камзол персикового цвета.
Шушуканье, причины которого виконт решительно не понимал, бесило все больше, и Марсель, наконец, повернулся к своим соседям по столу, чтобы потребовать объяснений. Юноша открыл уже рот и собирался задать вопрос, но тут что-то грохнуло, в зале воцарилась тишина, и виконту пришлось обернуться к дверям.
Тишину, собственно, воцарили с грохотом распахнувшиеся двери и гвардейцы Лаик, с чувством стукнувшие об пол древками алебард. Марсель с любопытством уставился на вошедшего с гордо поднятой головой Арамону. При свете разгорающегося утра он, к глубокому удивлению юноши, оказался не старше двадцати пяти, хотя вчера при свечах казалось, что ему хорошо за сорок. Впрочем, пузо и объемистый зад никуда не делись, хоть и были не столь страшны, как показалось вчерашним вечером, и виконт с любопытством воззрился на лишенную хвоста часть теньентских телес. Увы, вилять было не перед кем, и зад стоически держался.
Арамона прошествовал на середину зала и стал, широко расставив ноги. Картину довершили бы упертые в бока руки, но, видимо, теньент догадывался, что такая поза окончательно превратит его из грозного вояки в сельскую бабищу, по чьему-то недомыслию влезшую в мундир. На левом боку у свина почивала шпага, а голову венчала шляпа с широкими полями и шикарным пером. Последним Марсель искренне восхитился и решил обязательно узнать, в каком из местных курятников можно добыть такое изумительное оперение.
– Унары, встать! – раздался громовой бас, и виконт с облегчением перевел дух. Вежливый и – упаси Создатель! – торжественный Арамона приводил юношу в священный трепет, а трепетать перед кем бы то ни было не в марселевских было правилах.
Господа унары поспешно вскочили, и наследнику Валмонов показалось, что по лицу Арамоны проскользнул почти детский восторг. Марсель с интересом уставился на красную, будто переспелый помидор, физиономию теньента, но повторения не дождался и огорченно вздохнул. Восторженный Арамона был не так уж и плох.
– Унары, полковник Дюваль был вынужден срочно выехать в столицу и на время своего отсутствия назначил меня выполнять его обязанности. – Виконт подался вперед, по-детски непосредственный восторг делал физиономию свина почти милой. – До возвращения господина полковника Я буду вашим начальником! Вы должны подчиняться МНЕ во всем! Не забывайте – здесь вы не юные дворянчики, вы унары! И если вы не хотите с позором вылететь в свои гнездышки, следуйте уставу и выполняйте все МОИ распоряжения!
Марсель с восхищением внимал проникновенной речи теньента. Так и хотелось отдать ему честь и гаркнуть: «Теньенту Арамоне – ура!» Господину свину определенно нравилось чувствовать себя грозным начальством, особенно в отсутствие своего собственного.
– Сейчас унары, начиная от ближайшего ко мне конца стола, выйдут ко мне и громко и отчетливо назовут свое имя без титулов. Все ясно? Начинайте!
Из-за стола выскочил огненно-рыжий юноша, и Марселю не потребовалось ни имени, ни титула, чтобы сообразить, что сей почтенный молодой человек не может быть никем иным, кроме как отпрыском Леопольда Манрика.
– Унар Леонард! – выкрикнул рыжий, и Арамона благосклонно кивнул.
Следующим оказался тот самый беловолосый, с которым виконт встретился в коридоре. Марселев знакомец не медленно, не быстро, а – размеренно, никак не иначе, подошел к теньенту, остановился:
– Унар Ойген. – Голос у юноши был спокойным, ровным и, на вкус Марселя, каким-то отмороженным, так что он подумал и решил, что готов держать пари, что это бергер.
Тем временем к Арамоне уже направлялся другой унар, и виконт обнаружил, что будет следующим. Он распрямил плечи, втянул живот, тряхнул кудрями и прослушал имя своего соседа по столу. Помянув Леворукого и свою невнимательность, Марсель вздохнул и пошел представляться своим однокорытникам. Когда юноша выбрался на середину зала, то застал такое совершенно невероятное зрелище, как Арамона обалдевший. Виконт, не обращая на теньента внимания, развернулся и отрапортовал:
– Унар Марсель!
Господин свин, однако, не сказал: «Следующий», – как он делал все предыдущие разы, и Марсель повернул голову. На лице теньента застыла невероятная смесь из изумления, недоумения и злости. В противоборстве победила последняя, и Арамона выдохнул в лицо виконту насыщенный винный аромат, смешанный с вонью чеснока:
– Это ЧТО?!
Розовый, толстый и жирный, как бергерская колбаска палец угрожающе завис в нескольких сантиметрах от унарского носа. Глаза Марселя немедленно свелись в кучку, и юноша уставился на неухоженный, явно обкусанный ноготь с темным кантиком из грязи. Утонченная натура виконта не могла выдержать подобного зрелища, и он, брезгливо сморщив нос, перевел взгляд на физиономию Арамоны. Утонченной натуре, правда, от этого стало еще тоскливей.
– Господин Арамона, вы же взрослый человек, неужели вам никто не рассказывал, что грызть ногти неэстетично и, к тому же, совершенно не гигиенично, – укоризненно покачал головой Марсель. За спиной послышалось несколько сдавленных смешков. И без того красная теньентская физиономия стала вовсе пунцовой, и наследник Валмонов испугался, что Арамону сейчас хватит удар.
– Сударь, не стоит так переживать! Я сегодня же пришлю вам маникюрный набор и даже готов преподать несколько уроков по пользованию им, – поспешно заверил теньента Марсель. Но тот, видно, был настолько расстроен, что маникюрный набор являлся слишком слабым для него утешением.
– Унар! – проревел господин свин, и виконт вытянулся по струнке:
– Унар Марсель готов служить Отечеству!
Арамона угрожающе засопел, видать, вспомнил вчерашний вечер и папеньку. Во всяком случае, праведного негодования в голосе чуть поубавилось.
– Унар, в каком виде вы явились на Представление?
Марсель со всей тщательностью обсмотрел себя, расправил складку на камзоле и бодро отрапортовал:
– В приличном, господин Арамона! – После юноша секунду подумал и добавил в обход субординации: – Правда, у меня в комнате не было зеркала, и я готов предположить, что мой вид мог бы быть лучше.
Теньент снова прибавил в красном цвете, подавился гневными словами и, наконец, выдавил из себя:
– Где ваша форма, унар, предписанная по уставу?
Марсель посмотрел на господина свина и совершенно честно ответил:
– Сохнет.
Смешки за спиной грянули нестройным и совершенно некуртуазным гоготом. Арамона повел налитыми кровью глазами и рявкнул:
– ТИХО!
В зале повисла тишина, было слышно, как где-то бьется в окно поздняя осенняя муха. Теньент перевел взгляд на Марселя и сиплым голосом – бедолага явно не рассчитал возможности своих голосовых связок – продолжил допрос.
– Что с вашей формой, унар?
Виконт доверительно сообщил:
– Господин Луис оказался столь любезен, что решил помочь мне умыться. Но немного не рассчитал количество воды, и, – тут юноша тяжело вздохнул, – моя одежда оказалась безнадежно загублена.
Откуда-то из угла зала донесся сдавленный кашель. Марсель повернул голову и столкнулся взглядом с пунцовым, не хуже Арамоны, Луисом. Молнии, которые слуга метал из глаз, не сулили виконту ничего хорошего. Юноша вздохнул и отметил про себя, что надо будет вечером все-таки забаррикадировать чем-нибудь дверь.
– Унар Марсель, – наконец, выдавил из себя господин свин, вспомнив, видимо, что перед ним наследник Валмонов, – высушите свою форму и соизвольте явиться завтра в положенном по уставу виде. Я имею в виду и ваши… – Арамона запнулся, – волосы.
Виконт тяжело вздохнул, вспомнил дипломатичного папеньку и рявкнул не хуже теньента:
– Так точно, господин Арамона!
– Следующий, – безрадостно буркнул господин свин.
Марсель направился к своему месту, провожаемый взглядами своих однокорытников, и с грустью подумал, что день начинается непросто.
Продолжение
4
Виконт Валме безрадостно ковырялся ложкой в холодной и непередаваемо гадкой пшеничной каше, заправленной совершенно несъедобным мясом – не то говядиной, не то телятиной, не жующейся и застревающей в зубах. С трудом удержавшись, чтоб не поковыряться в них пальцем, юноша поспешно схватил прилагающуюся к завтраку кружку, отхлебнул и едва не выплюнул омерзительно ледяную жидкость, по недоразумению называющуюся молоком, в тарелку с расковырянной кашей. Только благородное воспитание и воспоминание об укоризненно глядящей маменьке заставило унара, сморщившись, будто он откусил от лимона, проглотить отвратительный напиток. Со стуком отставив кружку, Марсель с грустью обозрел содержимое тарелки и прикинул, куда бы понезаметней выкинуть оный завтрак. Но к его глубокому сожалению, окно было далеко и к тому же закрыто, а вываливать кашу под стол не позволяло все то же благородное валмонское воспитание.
Унар скосил глаза на соседа, русоволосого юношу, именуемого гордым именем Жан-Шарль, который запихивался несъедобным варевом с такой скоростью, будто он голодал, по меньшей мере, неделю. Так и подмывало спросить, не морили ли беднягу дома голодом, но виконту совсем не хотелось привлекать внимание к собственной полной тарелке, и он продолжил мучиться тем, как от оной избавиться.
– У тебя за спиной стоит мусорное ведро, так что кончай грустить и выкинь, наконец, эту гадость, – раздался откуда-то сверху голос, Марсель повернул голову. Рядом с Валме стоял тот самый унар, который представлялся как раз перед ним и чье имя он благополучно прохлопал ушами. Развернувшись всем корпусом, юноша с непередаваемым восторгом обнаружил означенное ведро для мусора и покосился на стоящего рядом со столом господина свина, который с видом надсмотрщика на галерах кровожадно и бдительно следил за тем, чтоб тарелки унаров опустели. Марселев знакомец взгляд виконта понял правильно и шепнул:
– Давай быстрее, я прикрою.
Под прикрытием унаровской спины Валме с облегчением избавился от отвратительного варева, именуемого завтраком, следом отправилось молоко. С чувством выполненного долга юноша со стуком поставил на стол пустую тарелку и встал, благодарно кивнув однокорытнику. Тот в ответ подмигнул, по всей видимости, успев ранее воспользоваться тем же способом поглощения завтрака.
Арамона сразу же уставился на вставшего Марселя, зыркнул на тарелку, и юноша демонстративно облизал губы и пожевал. Господин теньент вздохнул, как показалось Валме, тоскливо и рявкнул на какого-то бедолагу, рискнувшего не додавиться несъедобным завтраком. Виконт про себя посочувствовал однокорытнику и решил впредь всегда занимать стратегически удобное место, то бишь садиться в пределах досягаемости мусорного ведра.
Возле выхода из трапезной Марселя со все еще неведомым ему унаром догнал юноша, которому довелось представляться сразу после наследника Валмонов и на котором Арамона с удовольствием сорвал дурное стараниями виконта настроение. Покопавшись в закромах памяти, Марсель припомнил, что Иорамом звали младшего из отпрысков Ариго.
Все трое юношей остановились возле ближайшего разветвления коридоров, не зная, куда идти дальше. До вводного занятия по фехтованию оставалось около получаса, и, как сообщил господин свин, проводилось оно на малом дворе поместья. Где располагался этот самый двор, никто из новоиспеченных унаров не знал, и им оставалось только топтаться на месте, поглядывая на двери трапезной в надежде, что объявится какой-нибудь слуга или хотя бы однокорытник, знающий, куда идти.
Топтались в молчании, никто не желал начинать беседу первым, и это за нерешительных унаров решил сделать марселевский живот, издав звучный и однозначно расшифровывающийся звук. Иорам и все еще неизвестный однокорытник синхронно повернули головы и уставились на виконта. Тот развел руками.
– Прошу прощения, господа, но мое пузо вопиет о справедливости. То есть о завтраке, – пояснил Марсель, похлопав себя по животу. Руки обоих марселевых знакомцев одновременно потянулись к собственным означенным частям тела. Переглянувшись, все трое не выдержали и расхохотались. Просмеявшись, Валме немного подумал и предложил:
– Как вы смотрите на то, чтоб совершить набег на лаикские кладовые?
Безымянный унар одобрительно хмыкнул, Иорам пришел в замешательство. Перебегая глазами с Марселя на второго однокорытника, а с того – на дверь, он выдавил:
– Но это же запрещено уставом.
Виконт удивленно на него глянул и легкомысленно махнул рукой:
– Ты же читал этот устав, это свод просто запретов и категорических запретов. Ну нарушим мы одно правило, никто и не заметит. К тому же, – Марсель подмигнул, – в уставе не написано, что унарам запрещено совершать набеги на кухню.
– Но… но ведь… Есть четко указанное время для еды, мы не имеем права… Если кто-то узнает… Господин Арамона… – пробормотал предполагаемый Ариго, являя собой иллюстрацию смятения и полного замешательства. Виконт бросил на однокорытника презрительный взгляд и с досадой сказал:
– Боишься – так и скажи. Но лично я голоден и не собираюсь голодать будущие полгода, равно как и потреблять эту, с позволения сказать, пищу. Так что не знаю как вы, но я пошел искать, где здесь кладовые. Я хочу ПОЗАВТРАКАТЬ, – отрезал Марсель, поворачиваясь к переплетениям коридоров.
– Подожди, я с тобой, – окликнул безымянный однокорытник, и виконт с одобрением на него посмотрел.
– Стойте, так же нельзя! – возопил Иорам, разве что руки не заламывая. – Иоганн-Йозеф, Марсель, если теньент узнает…
– Если ты не будешь орать, как поросенок, которого разделывают, то никто ничего не узнает, – буркнул Валме, про себя поблагодарив трусливого однокорытника, что безымянный знакомец наконец-то обрел имя. Рекомый Иоганном-Йозефом юноша примирительно поднял руки:
– Марсель, Иорам, давайте не будем делать шум из ничего. Иорам, мы же тебя с собой не тащим. Никому ничего не говори, только и всего.
Ариго продолжал мяться, Марсель – злиться, а Иоганн-Йозеф – пытаться найти компромисс. Но все мероприятие провалилось заочно, когда из трапезной вышел хмурый Арамона, а за ним – унары. Виконт бросил на однокорытника убийственный взгляд, живот громко возмутился. Иоганн-Йозеф вздохнул, развел руками и философски заметил:
– Что ж, значит не судьба нам нарушать правила сейчас.
Валме в ответ только заскрежетал зубами, но был вынужден молча страдать и вместе с однокорытниками плестись за господином свином, ведущим унаров на их первое занятие.
До малого двора было идти без малого десять минут. Арамона, предводительствующий колонне унаров, непостижимым образом ориентировался в переплетениях коридоров и лестниц, которые при дневном свете уже не казались бесконечными, но оставались такими же длинными и многочисленными. Марсель в очередной раз вспомнил отчий дом, из которого он так стремился убраться и который из Лаик казался таким светлым, просторным и... родным, что ли. Юноша тяжело вздохнул, на вздох не преминул отозваться голодный живот, своим громким возмущением приковав к своему обладателю косые и местами насмешливые взгляды. Наследник Валмонов еще раз вздохнул, на сей раз тоскливо, и за неполные сутки снова почувствовал непреодолимое желание взвыть. Увы, его пришлось нещадно давить, по здравому размышлению Марсель пришел к выводу, что не стоит расстраивать господина свина еще больше. Он и так никак в себя не придет после Представления. Виконт бросил взгляд на Арамону, полюбовался на его полную мрачной решимости физиономию и убедился в мысли, что волнений на сегодня с него, пожалуй, хватит.
А колонна унаров, возглавляемая теньентом, наконец-то добралась до малого двора. Арамона утвердился по центру, однокорытники растянулись в длинный ряд в десяти шагах перед ним. Откуда-то сбоку возник Луис со шпагами, вновь натолкнув на мысль о существовании потайных ходов. Налюбовавшись на постную после Представления физиономию слуги, Марсель обратил свое внимание на громогласно выступающего господина свина.
– …должны продемонстрировать свои навыки в фехтовании, – вещал он, его голос, в котором периодически проскальзывали тонкие поросячьи нотки, рикошетил от стен поместья и бешенным ызаргом носился вокруг унаров. – Сейчас Я разобью вас на пары. Победитель в паре, которая продержится дольше всех, скрестит шпагу со МНОЙ. Подобное испытание ожидает вас после завершения вашего обучения. А сейчас Я хочу посмотреть, на что вы способны, вылетев из своих уютных гнездышек!
Марсель слушал и восхищался тем, с какими по-детски восторженными интонациями Арамона упоминал себя. Ему явно до неприличия сильно нравилось исполнять роль сурового начальства, пока свое в отъезде. Виконт зачем-то бросил взгляд на объемистый теньентский зад и едва справился с вырывающимся гоготом – тот весьма ощутимо подрагивал в такт голосу своего обладателя, видать, от восторга, и явно жалея, что лишен хвоста. Валме так увлекся этим зрелищем, что почти прозевал, когда господин свин назвал его имя. Выручил Иоганн-Йозеф, пихнувший однокорытника под бок. Марсель встрепенулся и вышел из унарского строя. Луис с непередаваемым выражением лица подал ему оружие, и юноша поспешно ретировался – в руках слуги оставалось еще с дюжину шпаг, и он был вооружен и весьма опасен. Встав напротив своего противника, виконт, собственно, обратил, наконец, внимание на этого самого противника. Им оказался унар Мишель.
С Мишелем Эпине Марсель был шапочно знаком. Папенька, нанося визиты герцогу Анри-Гийому, несколько раз брал наследника с собой. За эти разы виконт едва перемолвился с Эпине хотя бы парой слов, но при первой же встрече сложил о нем весьма нелестное для последнего мнение. Задиристый, причем во всех смыслах этого слова, то есть, носа в том числе, вспыльчивый и совершенно не знакомый с таким понятием, как дипломатия. В общем, человеческим языком изъясняясь – редкостный нахал.
Встретившись с Эпине взглядом, Валме понял, что тот питает к его персоне взаимно недружественные чувства. Этот факт принес неожиданное удовлетворение, а то виконту было бы морально тяжело не любить человека, который расположен к тебе всей душой. А уж если еще и не только душой… Марсель с трудом удержался о того, чтоб не замотать головой, вытряхивая из нее невесть откуда взявшие отвратительные в своей подробности мысли. Чтоб отвлечься от всяких глупостей, которые брали марселевскую голову на абордаж, юноша обратил свое внимание на остальных однокорытников. Арамона уже успел всех разбить на пары, их оказалось ровно девять.
– Я хочу увидеть, что вы умеете! До пяти уколов! – не то рявкнул, не то громко хрюкнул Арамона; пытаясь это определить, виконт понял, что находится в большом затруднении.
Пока Марсель пребывал в раздумьях относительно господина свина, Эпине отбросил все высокие мысли и прозаично атаковал. Валме едва успел парировать удар, чем заслужил отдающую презрением усмешку противника. Фамильная валмоновская гордость возмутилась таким беспределом, и виконт выбросил из головы все мысли, собираясь сосредоточиться на поединке. Когда он прозевал укол Мишеля справа и был вынужден отшатнуться, Марсель понял, что выбросил в том числе и нужное, и поспешно стал набивать голову мыслями о фехтовальных приемах. Оказалось – весьма своевременно, Эпине решил, что соперник ему достался на один зуб, и решительно стал теснить того к краю дворовой площадки. Валме понял, что пора срочно исправлять положение, оказаться в числе проигравших в первом же поединке было не в его планах.
Марсель парировал удар и контратаковал. Вышло весьма недурно, капитан Леро не зря получал положенное ему жалование за обучение наследника Валмонов. На лице Мишеля отразилось некоторое удивление, и виконт злорадно ухмыльнулся. Что, думал, тебе в противники достался полный идиот? Судя по выражению лица Эпине, примерно так он и считал. Фамильная гордость подняла голову, и Валме удалось провести блестящую атаку, защитный колпачок коснулся унаровской куртки. Результатом Марсель удивился едва ли меньше Мишеля, который не ожидал такого от наследника Валмонов еще больше, чем тот сам от себя. Победно выкрикнув: «Раз!» – виконт пошел в атаку. Однокорытник, еще не оправившийся от удивления, неловко качнулся в сторону, и шпага Валме коснулась плеча Эпине во второй раз. В карих глазах мелькнула злость, а Марсель разве что не раздулся от ощущения собственного мастерства. Ощущение было прекрасным, оно прыгало вокруг юноши, хлопало в ладоши и требовало продолжения. Продолжение последовало, но, правда, не то, на которое рассчитывал виконт.
Мишель оправился от удивления и яростно атаковал. От воистину молниеносного напора, вполне оправдывающего молнию на гербе Эпине, Валме отшатнулся, сталь мелькнула совсем близко. Однокорытника по инерции чуть-чуть занесло в сторону, чем Марсель не преминул воспользоваться. Отвоевав у соперника три ранее проигранных шага, виконт ушел с линии удара и попробовал перейти в атаку. Увы, к глубочайшему огорчению юноши, Мишель выставил сильную защиту, и попытка наследника Валмонов едва не обернулась вывернутым запястьем; Марсель вовремя успел соскользнуть по клинку противника. А вот закрыться от удара он уже не успевал по времени, и шпага Эпине коснулась чудесного марселевского камзола персикового оттенка. По губам соперника скользнула насмешливая улыбка.
– Это все еще два на один, – негромко огрызнулся Валме, но Мишель, кажется, услышал, потому что саркастично хмыкнул и атаковал.
Вот тут наконец-то сказались и непривычка Марселя рано вставать, и его попытки отлынивать от занятий фехтованием, когда только подворачивался удобный случай. Эпине еще даже не запыхался, а у виконта уже сперлось дыхание и устала рука. Ко всему прочему, несчастная тушка, которой довелось спать на жестком матрасе вместо мягкой перины, стала протестовать против такого жестокого с собой обращения, и для начала у юноши закололо в боку. Стараясь обходиться без прыжков, от которых бок пронзало резкой болью, наследник Валмонов ушел в оборону, уже даже не пытаясь переходить в контратаку. Мишель, явно посвящавший урокам фехтования куда больше времени, чем его соперник, эту перемену сразу заметил и воспользовался ею по полной программе. Марсель пятился к краю дворовой площадки, все с большим трудом парируя удары, однако, к своей чести, все еще не сдаваясь. На лице Эпине, изготовившегося к легкой победе, отразилось неудовлетворение, он на секунду сбился с ритма, и Валме совершил воистину героический рывок, пробив неловко поставленную защиту и в третий раз коснувшись противника шпагой. Правда, на этом успех пожал плечами и развернулся к наследнику Валмонов спиной, явно сменив фаворита с виконта на его соперника.
Марсель снова начал пятиться, стараясь, однако, развернуть однокорытника, чтобы иметь больше возможностей для отступления. Последним подарком, которым одарил виконта первый успех, стало удачное проведение марселевского маневра, и к краю площадки оказался прижатым Мишель. От неожиданности он промешкал, но выдохшийся и задыхающийся Валме преимуществом не воспользовался, мечтая о том, чтоб поединок наконец-то закончился. Пакостный успех явно подслушал виконтовские мысли, и Эпине рванулся вперед. Неловко попытавшись закрыться, Марсель чуть оступился, и шпага соперника второй раз коснулась камзола.
Движения наследника Валмонов замедлялись, в боку кололо все сильнее, а во рту было суше, чем в багряноземельской пустыне. Уже даже не пытаясь использовать какие-то фехтовальные приемы, виконт попросту отмахивался шпагой и, разумеется, не смог закрыться ни от одной атаки. За третьим уколом последовал четвертый, а там уж и пятый не заставил себя ждать. Марсель обрадовался поражению, будто победе, и, даже не взглянув на торжествующего противника, на максимально возможной скорости поплелся к скамье, весьма предусмотрительно вынесенной во двор. Рухнув рядом с уже сидевшими здесь Иоганном-Йозефом и Иорамом, виконт вытянул ноги и прижался затылком к изумительно холодной стене.
– Ты хорошо держался, – одобрительно заметил однокорытник, Ариго поддакнул, Марсель отмахнулся. Сейчас он мечтал только о тишине и покое, чтоб наконец-то успокоилось колотящееся сердце и перестало нещадно колоть в боку.
Немного придя в себя, виконт стал осматриваться, старательно избегая смотреть в сторону отвратительно довольного Эпине. Оказалось, что их с Мишелем пара была третьей из продержавшихся более пяти минут. Кроме них, на площадке остались Ойген с унаром по имени Карлос и Людвиг Ноймаринен, с которым Марсель был знаком с детства, с унаром, носившим жуткое имя Геннесхен. Остальные пары обменялись хорошо если десятком ударов, о чем виконту сообщил Иорам, который оказался одним из первых выбывших унаров. Наследник Валмонов, уже чуть-чуть отдышавшийся, пришел в хорошее расположение духа. Оказаться в тройке сильнейших пар, пусть даже и проиграв, было весьма приятно, радость портила только торжествующая физиономия Мишеля.
Наконец, жуткий Геннесхен в пятый раз коснулся защитным колпачком плеча Людвига, тот отсалютовал сопернику шпагой, и на площадке остались только белобрысый бергер с темноволосым не то кэналлийцем, не то марикьяре. Какое-то время Марсель наблюдал за поединком, потом стало скучно, и от нечего делать юноша начал смотреть по сторонам. Взгляд наткнулся на крайне мрачную физиономию Арамоны, и виконт хихикнул. Господин теньент явно не ожидал, что новоприбывшие унары окажутся настолько хорошими фехтовальщиками, для своих-то шестнадцати лет, и собирался с блеском повергнуть победителя. Теперь же планы Арамоны оказались в большой опасности, Марсель подозревал, что его если не умения, так выносливость значительно уступает обоим соперникам из последней пары. К тому же, виконт был весьма наслышан о том, какой экзекуции пару лет назад то и дело подвергал бедолагу свина младший сын герцога Алва; Арамона, по всей вероятности, тоже об этом вспомнил, потому что все больше мрачнел на глазах.
– Держу пари, что Арамона сейчас придумает что-нибудь, чтоб избежать этого поединка, – пихнул юношу под бок однокорытник, Иоганн-Йозеф явно думал о том же. Марсель хмыкнул.
Ойген и Карлос были равными противниками, в том числе и по выносливости. Оба уже изрядно запыхались, обмениваясь ударами в полсилы, но никто из них не собирался пока уступать другому. Го
-
Продолжение про Марселя Валме
5
На второе утро своего пребывание в Лаик Марсель проснулся, разбуженный грохотом, последовавшим за этим громким воплем и чьими-то проклятиями, призывающими на голову виконта закатных тварей, Леворукого и всех его кошек. Разлепив никак не желающие разлепляться глаза, юноша проморгался и с непередаваемым удовольствием обозрел растянувшегося на полу Луиса, со зверским выражением лица перечислявшего все кары Создателевы, которым следовало придать наследника Валмонов. Изумительная картина искупала все неудобства, испытанные Марселем накануне вечером, когда он, напрягаясь из последних сил, перетаскивал сундук из угла комнаты к двери. Сказать по правде, виконт не слишком надеялся на то, что слуга, пришедший с утра его разбудить, не заметит достаточно объемистого предмета интерьера унаровской комнаты, но, по-видимому, Леворукий рассудил иначе и решил хотя бы немного компенсировать марселевские страдания. Причина жуткого грохота обнаружилась здесь же в виде лужи, в которой сидел Луис, и металлического ведра, все еще перекатывающегося с бока на бок. Разглядев последнее, Валме воздал должное своей предусмотрительности. Если бы не сундук, быть ему окатанным ледяной водой, в этом можно было не сомневаться. Но слуга, пылающий праведным гневом, вероятно, так спешил исполнить свою месть, что в самом деле не заметил препятствия, которое, однако, очень даже заметило нагло прущего незваного гостя.
Через слово поминая Леворукого, Луис попытался подняться, поскользнулся в луже и грохнулся во второй раз, произведя едва ли меньше шума, чем при первом падении. Из коридора донеслись чьи-то голоса, видимо, разбуженных все тем же упавшим ведром и воплями Луиса унаров. В дверном проеме марселевской комнаты возникла сначала одна голова, вслед за ней появилась вторая, за ними замаячили еще несколько силуэтов.
– Доброе утро, господа, – жизнерадостно поздоровался с головами Марсель, сбрасывая с себя одеяло. Любопытные головы тотчас изучили шелковый ночной костюм наследника Валмонов, одобрительно покивали, но тут наконец-то поднялся Луис и, потрясая ведром, рявкнул:
– Через полчаса завтрак! Кто опознает, останется еще и без обеда!
Головы втянулись в сумрак коридора, силуэты разошлись, а слуга повернулся к все еще возлегающему на кровати виконту. Белки́ глаз кровожадно белели в темноте, фигура Луиса зловеще возвышалась над еще не до конца проснувшимся унаром, и Марсель громким шепотом сообщил:
– Сударь, вы не могли бы убраться за дверь и закрыть ее с той стороны? А то вы меня пугаете.
Белки́ озадаченно мигнули, и слуга, напоследок громыхнув над головой ведром, отправился перелезать через зловредный сундук, который, явно мстя за хозяина комнаты, не преминул зацепить подол монашеского одеяния Луиса. Тот еще раз послал Валме с его сундуком к кошкам и, наконец, исчез в темноте коридора.
Марсель вздохнул, грустно посмотрел на плоский прямоугольник подушки и понял, что сон ушел вместе с ретировавшимся слугой. Пришлось, растирая залежанные и нещадно болящие после вчерашних упражнений в фехтовании части тела, вставать, кряхтя от натуги, отодвигать в сторону тяжеленный сундук, который, увы, мешал хозяину так же, как и незваным гостям, и закрывать дверь, которую Луис, разумеется, закрыть и не подумал.
Когда через десять минут Валме, оправляя свой чудесный камзол персикового цвета, вышел в коридор, на него налетел отчаянно зевающий Иоганн-Йозеф, рядом с ним крутился Иорам Ариго, по-видимому, полагающий себя бесплатным довеском к персоне оного Иоганна-Йозефа, чей титул и фамилия пока оставались для Марселя загадкой.
– Ты так и не сходил к цирюльнику? – хлопнул слипающимися глазами Ариго. – Господин Арамона будет очень недоволен…
– Господин Арамона со своим недовольством может отправляться к Леворукому, – отрезал виконт, чувствуя, как хорошее расположение духа стремительно удаляется вглубь коридора и исчезает в утреннем полумраке. А все потому, что Лаик, увы, был все таким же отвратительно серым и мрачным, как и вчера, завтрак обещал отправиться в мусорное ведро, а до обеда, более-менее удобоваримого (вареная индюшачья нога, разумеется, деликатесом не являлась, но хотя бы жевалась и имела вкус индюшатины, а не плоховымытой половой тряпки), нужно было еще дожить. В довершение всего в коридоре объявился омерзительно бодрый Эпине, с которым незамедлительно захотелось поругаться. Но тут откуда-то вынырнул очередной мышастый слуга и прошелестел:
– Господа унары, проследуйте за мной в трапезную.
Затевать ссору при лаикском мыше было как-то не с руки, и Марсель уныло поплелся за однокорытниками. При ходьбе растянутые вчерашним фехтованием мышцы нещадно разболелись, а сам виконт ощущал себя столетней бабкой, да еще ко всему бурно проведшей ночку; весело насвистывавшего Мишеля хотелось треснуть чем-нибудь по неприлично жизнерадостной макушке.
Трапезная была еще полупустой и до странности тихой, видимо, вчерашнее занятие фехтованием дурно сказалось не только на марселевкой тушке. Вместе с Иоганном-Йозефом заняв наиболее стратегически-выгодное место, виконт уткнулся в тарелку. В тарелке была каша, судя по цвету и запаху – как минимум вчерашняя, причем повар даже не удосужился ее подогреть. Валме скривился, живот громко заурчал, требуя заслуженную порцию завтрака.
– ЭТО варево вряд ли придется вам по вкусу, сударь, – грустно сказал животу Марсель. Тот не менее грустно откликнулся.
Повозив вязнущей в каше ложкой, юноша с вожделением подумал о лаикских кладовых, нанести визит в которые стало жизненно необходимым.
– Арамоны нет, – внезапно произнес Ариго. Валме отвлекся от мечтаний о колбасах, которые непременно должны быть где-то в погребах поместья, и с удивлением отметил, что доблестный господин теньент в трапезную и впрямь до сих пор не явился.
– От вчерашнего фехтования отходит, – хмыкнул Иоганн. – Интересно, он в курсе народного метода – рассола?
– Куда ему, – фыркнул виконт, встал и, не таясь, с тарелкой в руке направился к ведру. Однокорытник одобрительно кивнул и направился следом. Иорам нерешительно посмотрел им вслед, перевел взгляд на дверь, вздохнул и стал дальше ковыряться в каше.
– Да выкинь ты эту гадость, – с досадой произнес Марсель, водружая опустевшую тарелку обратно на стол. – Арамоны нет, чего ты боишься?
– А если кто-то из слуг расскажет ему? – хлопнул круглыми, как у совы, глазами Ариго. Виконт с трудом сдержал презрительное фырканье.
– Ну и давись тогда этим, с позволения сказать, завтраком.
Иорам снова грустно вздохнул и посмотрел на дверь. Марселю наблюдать за терзаниями не в меру трусливого однокорытника стало неинтересно, и юноша решительно направился к выходу из зала. На полпути его догнал Иоганн.
– Куда это ты? – пристраиваясь рядом, поинтересовался он. Валме, оглянувшись на Ариго, заговорщически понизил голос:
– Вчера добраться до кладовых не получилось, спасибо Иораму, так что пока он давится этим варевом, я хочу провести рекогносцировку местных погребов, – и со значением подмигнул. Однокорытник тоже бросил взгляд за спину и уточнил:
– До начала занятия успеем?
– Должны успеть, – решительно объявил виконт.
Но перед первым же разветвлением коридоров возникла дилемма, в какой из проемов идти. Марсель с тоской вспомнил про то, какой лабиринт представляет собой Лаик. Живот, ощутивший, по-видимому, сомнения, обуявшие хозяина, подбадривающе заурчал.
– Направо или налево? – нерешительно поинтересовался, судя по всему думавший о том же Иоганн.
– Направо, – решил юноша, и двое унаров углубились в сумрачные переплетения поместья.
Спустя несколько минут остановившись перед очередной лестницей, Валме раздраженно поинтересовался:
– За какими кошками понадобилось делать столько коридоров и лестниц? Знаешь, я вижу неоспоримое преимущество олларианства перед эсператизмом – олларианцы не строят унылые, серые и запутанные аббатства.
– Ладно, но куда теперь? Здесь есть замечательный коридор и не менее великолепная лестница. Не знаю как ты, но лично я подозреваю, что мы заблудились, – мрачно констатировал Иоганн. – И скоро занятие, а я даже примерно не представляю себе, где мы находимся. Кажется, это была не очень хорошая идея – искать кладовые.
– Пойдем обратно, – покосившись на однокорытника, предложил Марсель. – Вернемся тем же путем, как сюда шли.
Иоганн-Йозеф без энтузиазма кивнул, по всей вероятности, не веря в то, что в лаикских лабиринтах можно найти дорогу обратно. На поверку он оказался прав. Коридоры были абсолютно одинаковыми и ни чем не отличались друг от друга. Когда унары уткнулись в тупик, тот факт, что они заблудились, стал неоспоримым. Юноши, не сговариваясь, переглянулись. Рекогносцировка кладовых приняла печальный оборот.
– Господа, вам чем-нибудь помочь? – прошелестело внезапно за спиной. Марсель резко обернулся, не веря, что они встретили хотя бы одну живую душу. Одна из дверей, понатыканных в коридоре, распахнулась, и на них с Иоганном щурился мышевидный слуга. Валме преисполнился восторга, что их нашли, и с распростертыми объятиями бросился к господину мышу. Тот, вероятно, еще не был осведомлен о персоне наследника Валмонов, поэтому удивленно захлопал глазами и отшатнулся в сторону.
– Господа унары? – пробормотал слуга, глядя на марселевский камзол персикового цвета, будто на внезапно материализовавшегося Вальтазара.
– Мы искали комнату, где проводится занятие по геометрии, но заблудились, – оттеснив пылающего филантропическими чувствами виконта за спину, вежливо сказал Иоганн. Мышевидный слуга моргнул, перевел взгляд с камзола на унара и прошелестел: – Я вас провожу.
Марсель сделал еще одну попытку броситься в объятия их спасителя. Попытка провалилась, господин мыш успел сделать маневр в сторону, и Валме чуть было не обнялся со стеной. Однокорытник, давясь от смеха, сделал ему большие глаза.
По чудесному стечению обстоятельств, когда слуга вывел их к нужной комнате, занятие еще не началось. Ариго, завидев однокорытников, мигом бросился к ним и затарахтел:
– Где вы были? Куда вы ушли?
Отмахнувшись и оставив его на попечение Иоганна-Йозефа, Марсель отошел в сторону. Слушать панические вопли Иорама было превыше его сил, так и хотелось стукнуть его чем-нибудь по макушке. Подперев стену, которая, без сомнений, упала бы, не вмешайся наследник Валмонов, юноша прикрыл глаза. Как оказалось – зря, потому что ему тот час явилось видение изумительного копченого окорока, живот в который раз за утро громко заурчал, и виконт с досадой открыл глаза.
Спустя некоторое время явился высокий и тощий ментор в паре с грохочущим связкой ключей слугой. Чтоб открыть дверь, понадобилось еще пять минут, пока наконец-то унарам удалось зайти в комнату для занятий. Марсель, выдернув из потока однокорытников Иоганна, уютно устроился за самым дальним столом.
– Уунары, – с завываниями в голосе начал ментор, который именовался мэтром Себастьеном, – сегодня я расскажуу вам оо круугах и прямоуугольниках.
Виконт затосковал уже через четверть часа. Мэтр не обладал ни малейшими способностями к ораторству, не говорил, а завывал, да так, что любой Вальтазар обзавидовался бы. Спать стараниями Луиса не хотелось, слушать ментора – тем более. В конечном счете, Марсель пририсовал своему кругу уши, глаза и хвост, получилось нечто, отдаленно похожее на кота. Валме пришел в восторг, он даже не подозревал о наличии у себя художественных способностей. Вдохновившись, юноша склонил голову набок и принялся вырисовывать еще одного кота. Иоганн-Йозеф скосил на виконта глаза и негромко фыркнул.
– Изумительный хвост, – прошептал однокорытник, явно с трудом удерживая смех. Марсель только кивнул, не отрываясь от бумаги и чуть склонив к плечу голову – лапы у очередного пособника Леворукого упорно разъезжались.
– А еслии вписать в крууг квадрат, – особо громко взвыл ментор, кот обзавелся роскошными усами. В приливе вдохновения юноша дорисовал ему хвост трубой, чуть подумал и пришел к выводу, что такому усатому эру явно не хватает прекрасной пушистой эреа.
– Уунар! – Марсель аж подскочил, когда над головой взвыли. Подняв глаза, он обнаружил мэтра Себастьена, который укоризненным столбом торчал возле стола, за которым сидели Валме и Иоганн-Йозеф. – Как ваше имя, уунар?
– Марсель Вал… л-л-ликий. Великий, да, – сообщил ментору юноша. Но тот марселевского величия, трансформировавшегося из титула, не оценил.
– Чтоо этоо такоое, уунар Марсель! – с утвердительными интонациями вопросил мэтр, его преисполненный возмущения перст уткнулся в лист бумаги, на котором красовались пять кошек, одна краше другой – от раза к разу у виконта рисовать получалось все лучше.
Валме, чуть склонив голову, изучил все свои зарисовки и предположил:
– Мне кажется, это похоже на кошек. А как думается вам, господин мэтр? – и повернулся к ментору. Но ментор делиться своими соображениями не пожелал.
– Какаяаа ересь, уунар! – страшным голосом завыл мэтр Себастьен. – Как выы посмели! На моем занятиии!
– Вы эсператист, господин мэтр? – ляпнул марселевский язык прежде, чем виконт его прикусил. Этот невинный, по сути, вопрос произвел воистину магическое действие – ментор сначала стал малиновым, потом резко побледнел, а под конец и вовсе стал изумительного оттенка свежескошенной травы.
– Да как выы..! – выдавил из себя, наконец, бедолага. – Как выы смеете!
– Если честно, господин мэтр, я сам постоянно задаюсь тем же вопросом, – доверительно сообщил мэтру Себастьену Марсель. Мэтр шумно втянул в себя воздух, а Иоганн-Йозеф внезапно затрясся. Спины впередисидящих однокорытников тоже заколыхались, и в комнате грянул неслаженный гогот. Ментор подскочил, затряс над головой кулаком, преисполненный негодования, открыл рот, чтобы провыть что-нибудь уничижительное, но тут грохнула об стенку дверь, и в учебное помещение ввалился Арамона собственной персоной.
Смех увял на корню, только какой-то особо впечатлительный унар несколько раз издал странный всхлипывающий звук. Господин теньент, ни на кого не глядя, прошествовал к менторской кафедре, грузно повернулся и вперил взгляд в сидящих унаров. Унары поспешно вскочили. Мэтр Себастьен с необычайной грацией проскользнул между столов и взгромоздился рядом с Арамоной.
– Унары! – рявкнул господин свин и, подавшись вперед, стал внимательно по очереди всматриваться в лица унаров. Покрасневший нос раздувался, как у гончей, вынюхивающей добычу. Когда очередь дошла до Марселя, Арамона просиял, на какое-то мгновение превратившись в Арамону восторженного, который, правда, сразу же сменился на Арамону устрашающего.
– Унар Марсель! – Валме тотчас вытянулся по струнке, мэтр Себастьен разве что не подпрыгнул.
– Господин Арамона! Позвольте обратиить ваше вниимание на уунара Марселя! Своим неподобающиим поведением он срыывает занятие и мешает своиим товарищам постигать наууку геометрии! – не хуже Валтазара возникнув за плечом у Марселя, обличающе провыл ментор. Арамона за два шага подскочил следом, и виконт с трудом удержался от желания юркнуть под стол.
– Унар Марсель, в каком виде вы явились на занятия? – рявкнул господин свин, и юношу обдало крепким винным духом. – Разве вам вчера не было сказано больше так не приходить?
– Так я пойду? – неподдельно обрадовался Валме, делая попытку прорваться к выходу. Попытка провалилась: мэтр Себастьен при всей своей худобе умудрился загородить собой дверь.
– Вы пойдете, – Арамона оскалился, показав ряд желтоватых и кривоватых зубов, – под конвоем в свою комнату и останетесь на сегодня без обеда и без ужина. Радуйтесь, что успели позавтракать.
Марселевский живот тоскливо забурчал, отрицая наличие в нем завтрака, и господин свин с торжеством во взгляде указал виконту на дверь. Юноша взгрустнул от перспективы голодовки, но, во всяком случае, домашний арест избавлял от трех часов нудных занятий до обеда и еще четырех – после. Эта мысль приободрила Валме, и он, сунув в карман пергамент с котами, с достоинством удалился, напоследок успев подмигнуть Иоганну.
– Унар Марсель готов к любым испытаниям во имя службы Отчизне, – патетично заявил виконт и успел услышать, перед тем как дверь захлопнулась, гогот однокорытников и рявканье Арамоны.
Продолжение следует
6
Слуга, запиравший дверь, сделал все возможное, чтобы захлопнуть ее со звуком, достойным камеры в Багерлее, но, как это обычно случается, в самый ответственный момент плохосмазанные петли неподобающим образом взвизгнули, испортив всю многозначительную зловещесть ситуации. Марсель насмешливо хмыкнул в закрытую дверь, с обратной стороны загремели ключи. Выждав, пока ключи наконец-то догремят и удалятся, виконт взялся за костяной шар и подергал. Дверь была заперта на совесть, вышибить ее возможности тоже не представлялось. Проведенное тщательное изучение окна внутри и даже снаружи, высунувшись по пояс с весьма ощутимой угрозой выпасть, лишь уверило Валме, что он, увы, здесь заперт без всякой надежды на досрочное освобождение. Конечно, можно было попробовать себя в роли птицы, но лететь с третьего этажа было высоковато, а никаких деревьев с этой стороны поместья эсператисты высадить не озаботились.
Марсель немного погрустил над фактом своего заключения, потом – над пустым животом, после чего вспомнил, что ему присуща жизнерадостность в любых ситуациях, и пришел в благостное расположение духа. Чуть поразмыслив, виконт решил, что не воспользоваться возможностью наверстать упущенные два часа сна – только гневить Создателя, так что юноша быстро переоделся в свой чудесный шелковый ночной костюм, встряхнул плоский прямоугольник подушки и нырнул под одеяло, предвкушая приятные сновидения.
Но наследник Валмонов не учел лишь одного: спать на пуховой перине после плотного ужина – это одно, совсем же другое – пытаться устроиться на жестком матрасе на голодный желудок. Живот сначала робко, а затем все более настойчиво заявлял свои права на колбасы, непременно хранящиеся в кладовых Лаик, а воображение рисовало запеченные перепелиные крылышки под чесночным соусом. Виконт перевернулся с правого бока на левый. Перед внутренним взглядом возник тушеный заяц с черносливом. Он маняще водил ушами и протягивал к голодному, запертому в комнате унару лапы, в каждой из которых держал по крупной черносливине. Марсель откинулся на спину, некоторое время изучал высокий потолок своей «кельи», сглотнул тягучую слюну, упрямо стиснул зубы и закрыл глаза. С улицы в комнату через окно впорхнула стая запеченных с сочными осенними яблоками уток и стала нарезать круги над виконтовской кроватью. Валме резко сел и потряс головой. То, что заснуть не удастся, он уже понял, и это наполняло его душу великой печалью, а желудок заставляло с невероятной силой стремиться в лаикские кладовые. Марсель вздохнул. В ближайшие сутки поесть ему не грозило, а значит, надо было любыми методами заглушить вопли пустого живота.
Спустив ноги на пол, юноша едва не подскочил от холода. Забравшись обратно на кровать, он чуток поразмыслил и пришел в восторг от настигшей его гениальной идеи. На деревянный карниз снаружи марселевской комнаты спланировал ворон. Какое-то время он крутил головой, чуть склоняя ее то на левый, то на правый бок, и, видать, пытался осмыслить открывшуюся ему картину. Наконец, ворон не выдержал и разразился оглушающим карканьем, заставив наследника Валмонов на секунду сбиться с темпа бега, но тотчас снова набрать скорость, ибо каменный пол был воистину ледяным. Пыхтящий виконт недовольно скосил на окно глаза и буркнул, рискуя сбить дыхание:
– Чтоб тебя Леворукий и все кошки его сожрали!
Птица снова зашлась карканьем, забила крыльями и внезапно опрокинулась назад, видимо, от хохота забыв, как летать. Марсель нарезал по комнате еще три круга, после чего, не сбавляя скорости, горным козлом вспрыгнул на кровать, в относительное тепло. Ступни ног покалывало от холода раскаленными иголочками, и Валме по уши замотался в стеганое одеяло. Живот некоторое время озадаченно молчал, виконт постепенно согревался, медленно подкрадывался сон. Но тут желудок, по-видимому, пришел в себя, и возопил с утроенной силой. Юноша с досадой заскрежетал зубами, в очередной раз расставаясь с надеждой отоспать упущенное время, и стал усиленно думать, чем же отвлечься от мыслей о сочной, нежной свининке в винной соусе… Помотав головой, Марсель угрюмо уставился на запертую дверь.
Когда ему было лет этак тринадцать, он умудрился сильно разгневать папеньку, по чистой, разумеется, случайности уничтожив клумбу с рассадой редчайшего сорта астр. Дражайший родитель так рассердился, что запер непочтительного сына в его комнате на целый день. Он не учел только того, что наследник заблаговременно успел припрятать тарелку с изумительно вкусным печеньем и томик сонетов Веннена. А потому был весьма разочарован, зайдя вечером к сыну и обнаружив того дрыхнущим в кресле с лежащей на груди раскрытой книжкой, а рядом – надгрызенный последний кусочек печенья и крошки от предыдущих двадцати. Увы, в Лаик возможности запастись провизией у виконта не было ни малейшей, зато был тот самый томик Веннена.
Воспрянув духом, Марсель, как был в ночном костюме, влез в сапоги и углубился в недра того самого сундука, сослужившего добрую службу нынче поутру. Изрядно потрепанная книжка была, наконец, извлечена на свет создателев1, и виконт плюхнулся на стул. Со свечами пришлось повозиться, юноша едва не спалил стол и свою рубашку заодно, но, в конечном итоге, унаровскую «келью» все же осветил свечной свет. Откинувшись на спинку подозрительно заскрипевшего стула, Валме с предвкушением углубился в сонеты Веннена.
Прошло около часа. Живот возмущался все сильнее, стихи приносили все меньше удовольствия, но тут внезапно об оконную раму что-то стукнуло. Погруженный в поэзию виконт подскочил на жалобно взвизгнувшем стуле, вскинул голову и с трудом удержался от желания протереть глаза. Прямо напротив его окна висел индюшачья нога. Марсель затряс головой, пытаясь понять, мерещится ли это ему на почве голода, или он умудрился все-таки заснуть. Пока Валме размышлял и анализировал, окороку надоело парить в воздухе, и он легонько стукнулся о стекло.
– Эй там, Марсель, ты что, спишь? – громким шепотом вопросила индюшатина, и виконт сорвался с места.
– Ах, милая, любимая, дорогая моя, ты пришла спасти меня от голодной смерти! – дергая за раму, приговаривал юноша. Окорок озадаченно помолчал, после чего осторожно поинтересовался:
– У тебя от голода помутнение рассудка произошло, да?
Виконт едва не свалился за окно. Выглянув наружу и глянув вверх, он обнаружил торчащую из аналогичного окна этажом выше голову Иоганна-Йозефа. От сердца немного отлегло.
– Иоганн, это ты там? – страшным шепотом вопросил Марсель.
– Нет, это Арамона, – саркастично фыркнул однокорытник, индюшачья нога чуть подпрыгнула. Только теперь виконт разглядел веревку, которая ее опоясывала и которую, судя по всему, держал в руках Иоганн. – Твой обед, добытый нелегким трудом с опасностью для жизни и здоровья. Отвязывай, пока злобные и страшные лаикские призраки не утащили меня вместе с твоим окороком.
– Что за лаикские призраки? – поинтересовался Марсель, одновременно не забывая высвобождать индюшатину.
– Мишель за обедом байки травил, потом расскажу, – хмыкнул Иоганн-Йозеф, а у юноши враз исчезло желание слушать про призраков.
– Не стоит, я не интересуюсь мистическими сущностями, – вежливо отказался виконт, однокорытник сверху удивленно протянул:
– Мистически сущности? Где ты таких слов набрался, сьентифик ты наш?
– В библиотеке у папеньки много интересных книг, – сообщил Валме и затащил в комнату окорок. После чего высунулся и с чувством произнес: – Спасибо, ты спас меня от страшной и мучительной голодной смерти.
– Всегда пожалуйста, – усмехнулся Иоганн. – Я пошел, а то мне еще комнату для занятий арифметикой искать.
– Сочувствую, – вздохнул Марсель, и голова однокорытника втянулась в окно. Оглядев открывающийся из окна вид на лаикский парк, юноша тоже убрался внутрь и плотно прикрыл раму.
Вожделенная индюшатина лежала на столе на стопке бумаги и призывающее пахла. Виконт, подскочив к столу, тотчас вгрызся в мясо, рискуя оставить в окороке свои зубы. Рот наполнился слюной, индюшатина была плохо жующейся, холодной и непередаваемо вкусной, а главное, в чем было ее неоспоримое преимущество перед недавно парившими по комнате запеченными утками, – настоящей.
Прожевав, Марсель немного подумал и с чувством продекламировал:
– Твоя ль вина, что милый образ твой Не позволяет мне сомкнуть ресницы И, стоя у меня над головой, Тяжелым векам не дает закрыться?2
На пару секунд виконт обалдел от своего поэтического таланта, после чего взял окорок в зубы, схватил перо, звякнула чернильница. Отбросив в сторону покрытый жирными пятнами от индюшатины, испорченный лист, Валме придвинул к себе чистый пергамент и поспешно записал внезапно нахлынувшие строки. Еда, упавшая в желудок, явно благотворно сказалась на его поэтических способностях.
То и дело вгрызаясь в индюшачий окорок, Марсель быстро записывал возникающие в голове слова, которые обещали сложиться в недурной сонет. Периодически он забывал, в какой руке у него индюшатина, а в какой перо, и вместо мяса обгладывал перья, но какое, в сущности, это имело значение пред нахлынувшим поэтическим шквалом?
Минуло уже около получаса, Валме как раз догрызал окорок и исписывал третью страницу кряду, когда в двери заскрежетал замок. Виконт замер, как сидел – с почти обглоданной костью в левой руке и с пером в правой. С трудом проглотив застрявший в горле кусок мяса, Марсель стал судорожно думать, куда спрятать индюшачью ногу, а куда – сонеты. На стол полетело перо, под стол отправились исписанные листы, а куда девать окорок юноша никак не мог придумать. Можно было на него сесть, но портить свои чудесные шелковые штаны! Нет уж, увольте, на такие жертвы он пойти не мог. В конце концов, наследник Валмонов не придумал ничего лучшего, чем просто завести руку за спину.
Дверь наконец-то сумели открыть, кто-то зазвенел ключами, а в комнату вплыл уже известный виконту лаикский олларианец. Наткнувшись взглядом на растрепанного Марселя в шелковом ночном костюме, в унарских сапогах и с приличествующим случаю скорбным выражением лица, клирик запнулся на ровном месте, с трудом удержал равновесие и уставился на горящие свечи. Валме не хлопнул себя по лбу исключительно благодаря фамильной валмоновской выдержке. Но как же он мог забыть загасить фитильки?! Что ж, в случае чего, он будет отрицать все и даже больше.
– Сын мой, – пробормотал олларианец, – да пребудет с тобой Создатель.
Марсель приложил к губам правую руку и склонил голову, восхваляя Франциска Первого за то, что ритуалы олларианства по большей части были эсператистскими, только наоборот. Прикладывать к губам обглоданную индюшачью ногу, буде в Талиге в ходу эсператизм, было бы как-то грешно перед Создателем и неудобно перед клириком и Иоганном-Йозефом.
– Вижу я, что с должным смирением ты переносишь сие справедливое наказание, – в голосе олларианца было откровенное сомнение, и Марсель поспешно покаянно склонил голову, судорожно думая, как бы понезаметней запихнуть окорок под стол, в компанию к сонетам. – Осознал ли ты урок, который преподал тебе господин Арамона?
– Осознал, святой отец, – тяжело вздохнул юноша.
– Готов ли ты соблюдать законы, как поклялся?
– Готов, святой отец, – ой как готов, прямо как поросенок в печи готов. Виконт почувствовал, что левая рука начала затекать от неподвижного положения, и осторожно ею пошевелил. Клирик задумчиво пожевал губами, внезапно напомнив папеньку, оглянулся на дверь и сделал шаг к Валме, отчего тот с трудом сдержался, чтоб не отшатнуться.
– Сын мой, – до странности мягко произнес олларианец, – понимаю я, что в твои годы хочется развлечений и питательной еды. Лаик сумрачен и тосклив, вовсе не то это место, где желает находиться твоя молодая душа. Но подумай ты о своем почтенном батюшке. Хочешь ли ты опозорить его и фамилию вашу? Своим нежеланием следовать тому, о чем ты поклялся, ты бросаешь тень на репутацию своего дома. Скажи мне, сын мой, будут ли довольны батюшка твой и матушка твоя, узнав, что наследник их – клятвопреступник? Подумай и ответь мне, сын мой.
Марсель вздохнул, на сей раз без всякого притворства. Нравоучения он не терпел с малых лет, но что-то в словах олларианца оставило на душе неприятный осадок. И впрямь, что скажет папенька, если ему сообщат? То, что виконт всячески измывается над господином свином, графа Валмона вряд ли расстроит. Помнится, дражайший родитель как-то поделился парой историй из своей бурной молодости. А вот если он узнает о том, что почтительный сын отказался одевать форму, положенную по уставу, из-за того, что ему не приглянулся покрой… В конце концов, виконт Валме не прикажет долго жить, если на каких-то полгода сменит свой изумительный камзол персикового цвета на унарскую куртку. Огорчать папеньку неприятно, хотя бы потому, что в глубине души Марселю очень хотелось, чтоб однажды господин граф стал им гордиться.
– Вы правы, святой отец, – тяжело вздохнул наследник Валмонов. – Мое внешний вид и впрямь был неподобающим. Завтра же я явлюсь на завтрак в форме, положенной по уставу. Слово Валмона!
– Я надеюсь, сын мой, – кивнул светловолосой головой олларианец. – И сегодня же посети цирюльника.
Лицо Марселя исказила настоящая мука, клирик нахмурился.
– Сын мой, что значат волосы пред добрым именем фамилии твоей? Ты же не желаешь, чтобы батюшка твой огорчился, узнав об этом?
– Нет-нет, – замотал головой виконт, – я все понял, осознал и каюсь. Пусть меня Закатные твари сожрут, если я вру, – самоотверженно заявил Валме и подумал, что надо бы написать завещание. Так, на всякий случай.
– Я верю тебе, сын мой. Будет по сему. – Клирик кивнул и развернулся к двери. Уже на пороге он повернул голову и внезапно хитро усмехнулся:
– Сын мой, избавься ты от этой кости, ибо друзьям твоим потом отвечать надо будет за хищение провизии из трапезной, – и вышел, оставив обалдевшего Марселя так и стоять посреди комнаты.
-
Мне очень нравится Валентин, фанфики про него тоже прочитала с удовольствием и переживанием за этого невероятного Зарразу.
Да, они мне тоже очень нравятся.
А есть ещё про него у эрэа Alarven?
Если и есть, я пока не нашла. Но всё возможно...
А вот про ещё одного моего любимчика от эрэа lady_may
НЕОСВЕЩЕННЫЕ ПОДРОБНОСТИ ИЗ ЖИЗНИ МАРСЕЛЯ ВАЛМЕ
...или СТРАДАНИЯ ЮНОГО ВАЛМОНА В ЖЕРЕБЯЧЬЕМ ЗАГОНЕ. :D
Жаль, что не закончено - вещица очень славная.
-
Мне очень нравится стихотворение эрэа Yaga (оно есть в соседней теме самой эрэа, но пусть и тут будет - украшает :) ).
Письмо Франческе
Дельфиниум синий сметает преграды.
Цветы водопадом к ногам твоим пали.
На мать ты похожа! Другую не надо!
И два человека вдруг близкими стали.
Прекрасные ночи. Мир полон надежды.
И вот, наконец, совершенное счастье:
Ты долго молчала, пред самым отъездом
Уже… получил от тебя я согласье.
Мы, бывшие вместе, не знали сомненья.
Сердца в унисон наши рядом стучали.
Я так благодарен за это решенье.
Конечно, не зря мне согласие дали!
Потом закружили иные дороги,
Война и заботы довольно простые.
Другие надежды. Другие тревоги.
И, кажется, чувства вдруг стали другие.
Нет, не было счастье моё эфемерно.
И дело совсем не в большом расстоянии.
Любовь высока и настолько безмерна,
Что я испугался её увяданья.
Мы вместе достигли во всём идеала.
И, кажется, не к чему больше стремиться.
Любовь на высотах таких обитала,
С которых упасть – это значит разбиться.
Но, может, пусты все мои измышленья,
Рассыплются прахом, когда тебя встречу.
И глупые мысли, и отблеск сомненья
Твой взгляд, драгоценный как прежде, излечит…
Не мог написать я словами чужими.
Сейчас всё сложилось открыто и честно.
Сметает преграды дельфиниум синий,
Которому с красным быть рядом уместно.
Простишь ли? Забудешь? Не ты виновата.
Но я рассказал о причине молчанья.
Хочу быть твоим. Не сейчас, а когда-то.
Пока же война запрещает желанья.
-
И снова - огромное и самое-самое сердечное спасибо всем форумчанам, пополняющим эту тему :). Что-то с неимоверным удовольствием перечитала снова, а с чем-то - не менее великолепным - познакомилась, к своему стыду, впервые. В том числе, с фанфиками эрэа Alarven о Валентине - просто низкий поклон Вам за то, что выложили их здесь, эрэа Dama! :)
И - еще одно стихотворение от эрэа Yaga. О героях, которые у меня - тоже в числе любимых.
Букет иммортелей
Золотые иммортели вам милее пышной розы…
Не кололи, не жалели, не несли в себе угрозы.
Роза так недолговечна. Жизнь уходит с лепестками.
Красота, увы, беспечна. Но надёжность будет с вами,
Чувств тепло, сердец открытость, что не поняты другими.
Горе прежнее забыто за цветами золотыми.
Иммортель - дорога к сердцу, что любило и теряло.
Неожиданное скерцо заиграло. Заиграло.
И опять весна вернулась. Не страшна теперь и осень.
Что растоптано, проснулось. Иммортели в вазе, восемь…
Иммортели золотые щедрым солнышком согреты.
Две дороги непростые вас с собой уводят в лето.
9. 06. 2017
-
Эрэа Кролик в яблоках
СТЕНАНИЯ ПОКЛОННИЦЫ
Ну всё - начинаю я снова страдать:
Я книжку прочла -что же дальше читать?!
Скучаю безумно я по соберано -
Снова открылась старая рана...
Ну как же скажи, победить моё горе?!
Скорее бы в отпуск - поеду на море...
Но разве поможет мне та же Анапа?!
Я книгу хочу, во имя Астрапа!!!
Давно не исполнена я благодати,
Но жизнь и покой мой - на совести Gatty...
Когда всё достало - я не шучу -
"Твою кавалерию!" - сразу кричу.
Молния в небе - шепчу я соседу:
"То светлый знак, предвещает победу"...
Совсем шизанулась - и это заметно!
Да ну к Леворукому всех... Против ветра!!! :D
28.05.2007
Эр Модо
ПЕСЕНКА АЛЬДО
Агарисские нищие и вдовушки разумные,
Трактиры нечестивые, франимское вино,
Сакаци зелень пышная, поля сражений шумные -
Судьба моя короною увенчана земной.
Обучен фехтованию значительнейшим мастером,
Способен к обращению с любыми лошадьми.
Я с детства предназначен был, к Олларову несчастию,
И чуять направление, и управлять людьми.
За мной - мечи и шпаги, звон золотых монет,
Остатки древней магии да роль в чужой войне.
Мне б до Излома высидеть, а прочее - пустяк,
Что не простит Создатель мне - то Четверо простят.
Окрашен белым с золотом дворец, людьми запруженный,
Послы, гимнеты, дамы предо мной предстать спешат.
Улыбка, внешность, молодость, они - мое оружие,
Еще походка с голосом и тысячи солдат.
А вот и Повелители, один глядит замученно,
Второй - как рыба, холоден, а третий ждет чудес.
Мне их еще с собой вести тропой давно заученной
В Гальтару - лезть под землю, чтоб добраться до небес.
За мной - мечи и шпаги, звон золотых монет,
Остатки древней магии да роль в чужой войне.
Мне б до Излома высидеть, а прочее - пустяк,
Что не простит Создатель мне - то Четверо простят.
Поймет любая девушка, где вкусно и где весело,
Поймет любой мужчина, с кем тут золото и власть.
Мне только бы вписаться в династическое месиво,
Поможет мне Елена в том - мне б только к ней попасть!
Эх, жаль, что не поможет тут гайифская протекция...
Но вот и дверь распахнута - то Алву к нам ведут.
Стоят столбом эории, гимнеты и гуэции...
Расселись, Повелители - мы начинаем Суд!
За мной - мечи и шпаги, звон золотых монет,
Остатки древней магии да роль в чужой войне.
Мне б до Излома высидеть, а прочее - пустяк,
Что не простит Создатель мне - то Четверо простят.
7.06.2007
Эрэа Leana
ВЕСЕННЕЕ И СЛЕГКА ТОСКЛИВОЕ НАСТРОЕНИЕ
Как водится, это больше ИМХА "по мотивам", нежели конкретное посвящение, но один из этих мотивов был определяющим. Автор.
Прости меня, брат. Я, наверное, болен
Безмолвием струн и усталостью нервов.
Свеча догорает, в вине привкус соли,
Бокал не пустеет: последний ли, первый...
Не слушая сердце, чей стук все тревожней,
Я снова учусь любоваться рассветом
У неба в плену. Я маляр, не художник,
Но я иногда забываю об этом.
Пойми меня, брат. Я владею собою,
Порой даже лучше, чем мне бы хотелось.
Рискуя рассудком, душой, головою,
Я делаю это до боли умело.
Мой счет перед смертью оплачен. С излишком.
Отсрочка? Кто знает, но вряд ли победа.
Я брежу весной. Как дурак. Как мальчишка.
Но я не встречал еще сладостней бреда.
Не бойся, мой брат, это тоже проходит:
Не время, так что-то другое излечит.
Я вновь буду весел, опасен, свободен,
Небрежно жесток и почти безупречен.
Клинок не предаст, сталь не знает сомнений,
Но кто-то из нас будет сломан однажды...
За окнами пахнет дождем и сиренью.
Сейчас для меня только это и важно.
Ответь же мне, брат...
12.05.2009
-
Эрэа Гела
Остаться собой. Алва.
Против ветра...
Бокал разлетелся в пальцах,
С кровью смешав вино.
Как сложно собой остаться -
Себе изменить не дано.
В огне каминном дробятся
Тени победных войню
Как сложно собой остаться,
Ввязавшись в неправый бой.
Камень в кольце, искрятся
Блики, скрывая яд.
Как сложно собой остаться,
Бросив взгляд в близкий ад.
Струны гитар истончатся,
В сапфире проглянет тень.
Как сложно собой остаться,
Встречая последний день.
В судный день величавый
Презренье разлить над толпой -
Мое последнее право...
Как просто остаться собой!
Дик Окделл. Несвоевременные мысли.
Черное, белое, подлость и честь,
Истины звон и шипение врак,
Неоспоримо право на месть…
Святой Алан, что же не так?
Отблеск камина, темный бокал,
Струны и сердце бьются не в такт,
Один Четверых под знамена призвал…
Святой Алан, что же не так?
Тверд и незыблем – выполнен долг,
Плачу по счетам – ухожу во мрак.
Взвыть на луну, как затравленный волк…
Святой Алан, что же не так?
Сломан, как палка, последний Круг,
И кредитором стал личный враг.
Сколько зависит от глупого «вдруг!»
Святой Алан, что же не так?
Право на силу дает только кровь,
Это поймет и набитый дурак.
К великим свершениям душу готовь!
… Эр Рокэ, да что же не так?!
Выбор. Робер.
Улыбка, взгляд в небо, прыжок в седло,
Огненным сердцем взмывает лист.
Время делать выбор пришло,
А так ли ты пред собою чист?
Кровь льется цвета старинных вин,
Дождь - цвета "Слез" девиц или вдов.
Ты на пороге стоишь один,
И кончилось время высоких слов.
Не вечно молчать, занесен топор,
Облако в небе копытом бьет.
Сегодня выносишь себе приговор,
Ошибкам своим открываешь счет.
Алая перевязь рассекла
Жизнь на две части - еще и уже.
Честь, дом, свобода - остыла зола,
Вспыхнет Закат навстречу душе.
Клинком салютуют ушедшим вслед,
Выстрелом в спину прикончат тебя.
Нет впереди долгих старческих лет,
Чтоб о прощенье грехов умолять.
А ты виновных искать не привык.
Времени голос - надсадный визг.
Все, что осталось от жизни - миг:
Улыбка, взгляд в небо, упавший лист.
Дорога. Матильда.
Глухо и дробно копыта стучат.
Юность костром прогорела в Алати.
Снова навешивать царственный взгляд,
Втискивать душу в придворное платье.
Если бы только ты был посмелей,
Или хотя бы не так благороден…
Зимние остовы сжатых полей
Напоминают назло о свободе.
Скачка сквозь яростный листьев пожар,
Словно за дикой Осенней Охотой,
Что не прикинет по деньгам товар,
Не заведет на гнилое болото.
Шад не спроста мне дарил пистолет,
Каждый ызарг получил бы по пуле!
Вот прикажу повернуть на рассвет…
Гица, кого вы сейчас обманули?...
Лезу, как курица в супный котел,
Только что перья сама общипала.
Думаешь, внучек, один ты хитер,
Сможешь стянуть на себя одеяло?
Сунуть в мешок, как дурного щенка,
И утащить тебя с трона, и точка.
Твою кавалерию, снова река…
Не балуй! Ну и хитрюга ты, Бочка!
Касера горчит. А ну, крепче целуй,
Вдовам окно открывать не годится.
…Не выйдет из Лаци придворный холуй,
Как королевой не стать его гици.
Карета, болонка, скамейка для ног…
Ну, вы бы арфу еще притащили!
Святой – и тот выдержать вряд ли бы смог..
Стоять! Их высочество просто шутили.
Кто же налил на подушки духи?
Вот уж воистину, черная месса.
«Порох держите рядом сухим
И будьте сильны. Улыбайтесь, принцесса».
Апрель 2007 года
-
Эрэа Nepenthe
Сказка про Закатную Тварь и летний отдых
Жила-была Закатная Тварь. Жила себе и была, и, как положено каждой порядочной Закатной Твари, людей дурачила. Тварь свою работу любила так сильно, что по всей округе слыла неисправимым трудоголиком, но поделать с собой ничего не могла – иногда даже от платы отказывалась, лишь бы удалось пакость провернуть. «Из любви к искусству,» - объясняла она своим подругам, но те лишь обменивались понимающими взглядами и молча жалели её.
Но работа у тварей – не сахар. Допрыгалась Тварь по развилкам, перекрёсткам и прочим дурным местам, что однажды сослепу и от усталости попыталась заговорить с деревом. Дерево не ответило. Опечалилась Тварь и решила, что пора бы внять настойчивым советам подруг и отправиться на отдых.
Шла она шестнадцать дней и шестнадцать ночей (ехать не могла, так как лошади её боялись), останавливаясь в разных городах, но нигде ей не хотелось оставаться. А как-то раз, решив поспать немного в тени большого испещрённого надписями серого камня, Тварь едва не окаменела сама – такой тоской и злобой от него разило.
Но вот одним ясным солнечным днём вышла Тварь на большой – до самого горизонта – луг. Где-то рядом шумело невидимое море, укрытое скалами от чужих глаз, пьянящий запах цветов кружил голову, а в пронзительно голубом небе резвились птицы. Посмотрела Тварь на всю эту благодать да и плюхнулась в траву прямо там, где стояла. «Вот это по мне!» - думала она, нежась в ласковых лучах солнца, - «Уж теперь отдохну как следует, а потом горы сверну!»
К полудню Тварь так разморило на солнышке, что она задремала. «Кхм-кхм!» - раздалось у самого уха. Тварь приоткрыла один глаз, но никого не увидела и подумала, что голос ей пригрезился. «Эй!» - снова крикнул кто-то невидимый прямо в ухо, - «Я знаю, кто ты.» Тут уж стало не до сна и Тварь вскочила, воскликнув: «Кто ты и как тебе удалось от меня спрятаться?» Что-то твёрдое и колючее ткнулось ей в ногу и Тварь недовольно вскрикнула: «Ай!»
«Аай!» - передразнил Огурец (а это был именно он). «Ты – Закатная Тварь, верно?» «Да,» - ответила Тварь, думая про себя, что спать на солнце всё же не стоило. «Так вот,» - продолжал Огурец, - «я хочу вырасти самым большим и колючим, и чтоб у меня непременно был красивый цветок. Красный!»
«Экий ты, Огурец... ам-би-ци-ёз-ный,» - вспомнила Тварь одно труднопроизносимое, но меткое человеческое слово, - «А я-то здесь при чём?» Но Огурец был ещё и целеустремлённым, так что подобная грубость его не смутила. Будь иначе, разве смог бы он, будучи ещё маленьким семечком, добраться сюда с человеческого огорода? «Ты исполняешь людские желания. А чем мы, растения, хуже?»
«Ну нет, Огурец,» - сказала Тварь, - «с людей я плату беру. А с тебя что взять? Колючки? Не пойдёт так дело. И вообще, в отпуске я. Понятно?»
Огурец, даром что колючий, был очень ранимым растением. Обиделся он на Тварь и принялся дуться. Дулся, пыжился, да так сильно, что лопнул, забрызгав всё вокруг жгучим едким соком. «Ай,» - сказала Тварь, счищая с себя огуречную слизь. И тут раздражение на её лице (или морде?) сменилось тем самым выражением, с которым она замышляла наилучшие свои пакости.
Как ей удалось за свой короткий отпуск весь луг засадить огурцами – про то никому не известно. Сделала Тварь и так, чтобы они росли большими и колючими. Только красных цветов им не дала, но взамен наделила их свойством взрываться, когда созреют. А по возвращении из отпуска Тварь советовала посетить это место всем своим знакомым людям и нелюдям...
2.06.2015
-
Эрэа Alarven
СЕКРЕТ СЭЛЬ.
- Сэль, - Герард, рэй Кальперадо, с решительным видом вырос на пороге сестренкиной комнаты.
- Да, Герард, - кротко отозвалась Селина, поднимая прелестную головку от вышивания серебристых цветов. Вряд ли на шелке другой узор. За время отсутствия Герарда сестра окончательно разлюбила розы и теперь вышивала только серебром. Цветы, птиц и лошадей. И алым – ягоды.
В последнее время состояние Сэль нравилось ее старшему брату все меньше. Конечно, лучше бы с погрустневшей девочкой поговорила маменька… но мать ничуть не меньше страдает по Айрис Окделл и другим надорцам. И, кроме того, не знает секрета Селины. А Сэль влюблена. И если, кроме брата, некому сказать ей, что иногда чувства безнадежны – значит, это должен сделать брат. Даже если Селина обидится… Даже если потом с ним месяца три не будет разговаривать…
При последней мысли Герард грустно вздохнул. Больше всего на свете теньент Кальперадо боялся двух вещей: расстроить монсеньора и обидеть родных. И что же ему теперь делать? Леворукий, он должен сказать!
Герард тяжело плюхнулся на софу, избегая взгляда кротких голубых глаз. Он обязан объяснить Селине, что если бы Рокэ Алва захотел обратить внимание на девицу Арамона – он уже сделал бы это. Нет – значит, нет.
- Сэль, мы должны поговорить!
- Конечно, Герард. Что ты хотел мне рассказать?
- Не рассказать, а… - она решила, что брат пришел к ней делиться собственными личными секретами! Да, когда-то так оно и было, но теперь… Проклятье, насколько легче было в бою! – Сэль, я понимаю, что с тобой происходит… - Герард мучительно покраснел, еще более мучительно подбирая слова. - Я… я догадался!.. Сэль, он не любит тебя!..
- Я знаю… - грустно вздохнула Селина, откладывая свое вечное вышивание, - я уже все поняла…
- Тогда ты понимаешь, что если бы он захотел сделать тебе предложение…
- Уже сделал бы, знаю.
Герард облегченно вздохнул, на плечах стало полегче на пол-горы. Все-таки сестренка у него – умница!
- Все было зря, Герард, - с невыносимой тоской прошептала Сэль, а только что рухнувшие пол-горы полезли обратно к нему на плечи. – Он только делал вид, что я ему нравлюсь! А я так глупа, что могла и перепутать…
- Ты не глупа! – возразил Герард, совсем смутившись. Монсеньор делал вид, что Селина ему нравится? Монсеньор?! Перепутать вежливость с симпатией юная девица, конечно, могла, но Алва же и видел-то ее всего раз пять мельком и никогда – наедине. Это с маменькой он не раз беседовал, а Сэль едва замечал, и она всегда об этом знала…
- Селина! – в комнату заглянула хозяйка дома. Она же новоявленная графиня Крединьи, она же бабушка Герарда и Сэль. – Селина, к тебе кавалер Левфож.
Сэль птицей взлетела с места, заметалась по комнате. Еще бы, ей сейчас точно не до кавалеров! Потому что монсеньор…
- Герард, выйди! – бабушка, цепко ухватив его хрупкой лапкой за локоть, ловко выволокла юношу за дверь, - девице нужно привести себя в порядок перед приходом жениха!
- Жениха?! Какого жениха?! – ошалел Герард, пялясь то на бабушку, то на розовых голубков за ее по-девичьи прямой спиной. На новеньком гобелене, который еще позавчера здесь не висел. - У Сэль нет жениха! – про монсеньора говорить нельзя, к тому же и он Селине – не жених.
- Будущего, Герард. Сэль ждет его предложения уже больше недели, а тут Рауля его монсеньор герцог Эпинэ неожиданно отослал с поручением по каким-то их скучным армейским делам. Кавалер Левфож даже не успел предупредить бедную девочку. Но теперь он вернулся, на коленях вымолит прощение – и пусть только попробует не на коленях, я немедленно обращусь к господину графу… к моему супругу, ибо я – теперь графиня, как с самого начала и должно было произойти, - бабуля с достоинством обвела взглядом свой новый дом - он же особняк графов Крединьи, Уже частично отделанный под ее вкусы.
- Бабушка, ты говорила про жениха Селины! – очень вежливо напомнил Герард, хотя внутри у него все кипело от волнения.
- Ты бы знал про Рауля, если бы почаще бывал дома, - подпустила ехидную шпильку любящая бабуля, - ты настолько не видишь дальше собственного носа, что даже не заметил: твоя сестра влюблена!
Так Сэль не любит монсеньора… больше не любит. Любит, но не монсеньора… Какой-то Левфож занял его место… Нет, не какой-то… капитан Левфож, герой войны… и все равно – кто он против Первого Маршала Талига?! Как Сэль могла?! Воистину, кто поймет женское сердце?!
- Я должен присутствовать при их разговоре! – встрепенулся Герард. Может, еще не все потеряно? – Им нельзя быть наедине, я как брат…
- Да стой уж… брат! – уже больше не сдерживала ехидства бабушка, - пусть люди хоть немного без посторонних ушей поговорят.
И с достоинством удалилась, колыхая пышными «графскими» юбками. Оставив растерянного Герарда стоять с раскрытым ртом.
Аглая Кредон… то есть – уже Крединьи, не зря торопилась. Комната, где Рауль будет объясняться в любви Селине, прослушивалась аж из двух мест. Одно из них уже наверняка заняла Лу… а второе – поудобнее! – просто идеально подходит для хозяйки дома. Там даже пуфик заранее положен – не стоять же, в ее-то возрасте!
Поудобнее подхватив пышные юбки графиня - теперь уже графиня, наконец-то на своем законном месте! – почтенная дама поспешила «на пост». Бдительно стеречь внучку!
24 Февраля 2009 года
ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Котик уже привычно грустен. Его неразделенная страсть к Эвро длится что-то неприлично долго – люди не так постоянны в своих чувствах. Впрочем, не неразделенная, а… как бы получше выразиться – неосуществленная, скажем так. Забавно, что подобное случается не только с варастийскими волкодавами – кто бы говорил, да не некий дворянин, сжигающий в камине одно за другим письма к Франческе Скварца.
Марсель отхлебнул вина, еще раз взглянул в грустные собачьи глаза. Не так страшно, что умеют любить Котики, хуже – что не умеют некоторые люди. Намного хуже.
Папенькино письмо по-прежнему валяется на столе. Ждет ответа. Который будет. Чуть позже. Когда Марсель хотя бы наполовину напьется.
Бутылки две любимой «Змеиной Крови» - и восстановленный в правах наследник фамилии Валмон, сохранивший для комплекта еще и титул графа Ченизу, бодро настрочит папеньке длинное и витиеватое письмо. Сильнее своих любимых сыров отец любит только признание своих же заслуг. И на этот раз он опять постарался на славу – и в очередной раз в интересах Талига! И заодно - Ургота.
Карл Оллар слишком молод, чтобы устраивать ему свадьбы – да еще и с невестой, почти годящейся мальчишке в матери. Остаются Повелители. Но за несчастного – да, теперь его можно только пожалеть! – Окделла (пусть и прощенного) пойдет теперь разве что девица Манрик. Как дочь государственного преступника (еще даже не прощенного), которой на лучшую партию теперь рассчитывать не приходится. Ее папенька замахнулся на Фердинанда… чем выше взлетаешь, тем ниже падение – это закон жизни. Особенно если еще и летать не научился.
Робер Эпинэ… Этот никогда не женится по расчету – даже по государственному. Помолвки с девицей Окделл ему хватит, чтобы страдать от угрызений совести до конца его дней… Жаль, что вместо девицы не отправился к Создателю ее братец… но справедливости в Кэртиане отродясь не было.
Остается Валентин Придд. Ледяная статуя, интриган и потомок интриганов. В какой-то момент Марсель даже засомневался, что герб определяет характер. Спруты никогда не внушали Марселю доверия, но Валентин показался ему, как бы выразился Алва? «Не таким скользким, как другие». И зря. Сын Вальтера Придда вовремя переметнулся обратно к Олларам, раньше всех разглядев в Ракане временщика. Герцог Валентин Придд. Генерал в двадцать лет. Герой и кавалер нескольких орденов. Так и оставшийся бесчувственной ледяной статуей.
Даже если юный Придд и носил прежде маску – теперь она приросла к его лицу. И этому куску льда – Елену?! Марсель едва преодолел желание двинуть кулаком по ни в чем не повинному столу. Прямо по папенькиному самодовольному письму. Даже если граф Валмон преувеличивает свои заслуги, и его роль в этой истории невелика. Даже если обстряпал все это непосредственно Лионель Савиньяк непосредственно с Фомой Урготским, у которых двоих вместе взятых человеческих чувств на одного бергера не хватит.
Валентин Придд и Елена Урготская Ласточка! Она любила Алву… Айрис Окделл тоже любила. Одна из них едва не стала женой Повелителя Молний, вторую еще до исхода этого года свяжут с замороженным Повелителем ледяных Волн.
Девиц из знатных семей и прежде часто выдавали замуж, исходя лишь из родительской воли. Не всем быть Октавиями. Но Елена - слишком хороша, чтобы стать всего лишь разменной монетой в чужой игре. Создатель… да для этого слишком хороша даже Пиончик Юлия!
А хуже всего, что Марсель знал - ничего не изменить. Он – никто Елене Урготской, чтобы хоть как-то повлиять на ее судьбу. Еще до осени старшая дочь Фомы займет кресло покойной Ангелики Гогенлоэ. Серый особняк со спрутами на воротах – склеп, полный молчаливых слуг… и Елена!
Они победили. Кэртиана уцелела и Талиг – тоже. Жизнь продолжается. Обычная, полная знакомых несправедливостей жизнь.
16 Января 2009 года
-
Эрэа Yaga
ПОСЛЕДНИЙ БОЙ МОРО
Я ждал давно. Я ждал его.
Ждал Человека моего.
И я другого никого не брал на спину.
Но день настал. Пришел другой.
И это Враг. И вот мой бой.
Врагу не справиться со мной! Его я скину!
И пусть мой рот железо рвет.
Не подчинит. Он упадет.
Я растопчу! Я разорву его на части!
Свеча! Лансада! Не упал.
Он на спине. Как он достал!
Но все равно. Я знал. Я знал: он в моей власти!
Не победить я не могу!
И смерть ему! И смерть Врагу
Я призову. Я принесу любой ценою.
Ага, отвлекся. Он - мой Враг!
Сам виноват. Пусть будет так.
Он для меня большой червяк, что под спиною.
И я упал. И он лежит.
Он от меня не убежит.
Пусть каждый нерв во мне дрожит. Ура! Свобода!
Еще какой-то на пути.
Не остановит. В грязь лети!
Как блохи скачут впереди. И все уроды!
Я ждал давно. Я ждал его.
Ждал Человека моего.
Но не дождался. Ничего. Он все узнает.
Последний день его я ждал.
Я знал, как будет все. Я знал.
Но почему-то я упал. День угасает.
24.11.2009
МЕСТЬ ОСКОРБЛЁННОГО КОТИКА
Нет, я ему, как другу доверял.
А что в ответ он сотворил со мною?
Я половину шерсти потерял.
Сейчас от огорчения завою.
Остатки вымыл, расчесал, завил,
Побрызгал туалетною водою...
Нет, я же псом вполне красивым был.
Теперь, о ужас, чудище какое!
Повесил ленту с бляхой золотой.
Мне даже имя заменил, однако...
Я, бывший Котик драный и худой,
Стал Готти, его львиною собакой.
Коварство я такое не прощу.
Хоть пряники дает, не забываю
И, как умею, так ему и мщу
И в будуаре Марианны лаю.
А то и вовсе, бес ему в ребро,
Пойду женюсь на душечке Эвро. :D
28.11.2009
КОКЕТКА МИЛАЯ ЭВРО :P
Ах, Готти, Вы такой высокий и красивый!
В смущенье прихожу, когда я вижу Вас.
И как Судьба порой бывает справедлива...
Хозяева встречаются у нас.
Ах, мне бальзам для сердца эти встречи.
Когда я вижу Вас, я думаю о том...
Нет, лучше промолчу. Ведь эдакие речи
Девицам не к лицу. Не говорят их днем.
Но думать и мечтать никто не запрещает.
А облик милый Ваш - услада для очей.
От Вашего хвоста сердечко мое тает
И, вместе с тем, колотится быстрей.
Ах, Готти, Вы мой принц. В такого не влюбиться...
Да это просто льдышкою иль камнем надо стать!
Что говорите Вы? Желаете жениться?
Вот с этим Вам, мой друг, придется подождать.
30.11.2009
СОВЕТ НА КОНЮШНЕ.
Конюшня при особняке Эпине в Олларии. Кончается 24-ый день Весенних Молний 400 года К.С. (ночь). Лошади спят. Стойло красавца Дракко. У ноги жеребца появляется седой крыс. Ловко и быстро карабкается по ноге, устремляясь к шее.
Клемент (устроившись в гриве жеребца, решительно будит его)
Мой Человек (ну, да и твой Он, Дракко)
Сегодня снова видел страшный сон.
Дракко (меланхолично)
А сны Его - всегда сплошная бяка.
Клемент (с ноткой испуга в голосе)
Он видел, как стреляет в Моро Он.
Дракко (рассудительно)
Да, застрелить коня во сне - паршиво.
Тем более что было наяву.
Клемент (выразительно)
Мой Человек - ужасно справедливый.
Ну, ладно, Наш. Пусть будет по сему!
Другому клялся сохранить Он Моро.
И, видишь, что случайно сотворил!
Спасать Его нам надо от позора.
Дракко (взволнованно)
И я! И я! И я так говорил!
Да только как спасти? Подай идейку,
Мой серый друг, ведь ты весьма умен.
В любой конюшне сыщешь ты лазейку.
Не зря же ты Клементом заклеймен!
Клемент (деловито)
Ну, Нашему прощаю даже это.
Плохое имя, но давал любя.
Пришел сегодня я просить совета,
Приму любую помощь от тебя.
Я думаю, что мы найдем замену
Тому уже погибшему коню.
А, значит, Дракко - выход твой на сцену:
Ты предлагай мне перечень, меню...
Дракко (удивленно)
Чего-чего? Премудро изрекаешь.
Клемент (слегка раздраженно)
Перечисляй коней мне и кобыл,
С которыми совместно обитаешь.
Дракко
Вот сразу бы про то и говорил.
(мечтательно)
Тут есть одна лошадка - крошка Сона...
(заметно волнуясь)
Но я ее Другому не отдам!
Мне самому мила ее персона.
Она на днях, на днях попала к нам.
Клемент (проницательно)
Да ты влюблен, приятель, вижу, вижу.
(огорченно)
И Человек Мой (Наш, прости) влюблен.
И вечно к Ней уходит, ненавижу...
Там две собаки. Плохо выбрал Он.
С Ним у меня всегда одни заботы!
Давай же, Дракко, называй коней!
Дракко (меланхолично)
Их тут две сотни - из драгунской роты.
Клемент (деловито)
Не надо ротных. Нужно повидней.
Другой ведь тоже Маршал, даже Первый.
Его простецкий конь не привлечет.
А слишком гордый - изойдет на нервы.
Дракко (постепенно увлекаясь)
Как Моро-то, они наперечет.
В конюшне нашей я таких не знаю.
Нескромным будет предложить себя?
(тут до него начинает доходить)
Но так я тоже Сону потеряю.
Клемент
А Человека?
Дракко (с раскаянием)
Да... увлекся я.
Еще стоит один здесь мерин сивый.
Ему возможно доверять кобыл.
Собою тоже ничего, красивый.
Да и про нервы он давно забыл.
Клемент (очень деловито)
Достоинства немалые, однако.
Не слеп? Не глух? С зубами? Не хромой?
Что мне ответишь, друг любезный Дракко?
Дракко (задумчиво)
Да все в порядке с ним, Клементик мой.
Клемент (удовлетворенно)
Ну, слава Крысьей Матери, нашли мы
Достойного Другого скакуна.
Мысль Человеку дать необходимо.
И тут помочь мне голова должна.
Дракко (вопросительно-уверенно)
Ты с этим справишься?
Клемент (довольный собой)
Да так, чуток работы.
Мой Человек поймет меня всегда.
Да Наш Он, Наш. Оговорился, что ты!
(ворчливо)
Ох, эти Люди, эти Господа...
Куда Они годны без нас с тобою?
(слезает на пол)
Талантам их - цена один суан
И тот, когда Они не с перепою.
А мы создали грандиозный план!
(убегает из конюшни, продолжая ворчать)
14.01.2010
-
Эрэа Констанция
Ради Надора
Осень 397 года круга Скал выдалась хмурой и слякотной. Серое небо, словно бы укутанное грязным войлоком, нависало над раскисшими дорогами. Небо не обещало ничего хорошего, да он ничего и не просил. Кроме одного. И это единственное он получить просто обязан, если не вмешается какая-то досадная нелепость. Стихии должны быть на его стороне – они же наверняка знают ничуть не меньше, чем его матушка. И они помогут. Наверняка помогут. А там – будь что будет.
Он был единственным сыном, но очень рассчитывал, что матушка не заметит его отсутствия в Надоре хотя бы несколько дней – сестра обещала помочь, а ей ума не занимать. Потом пускаться в погоню будет уже поздно. Матушка поплачет и успокоится. И если он не вернется, – а надежда на возвращение таяла с каждым шагом – у нее останутся три дочери. И Надор. Главное, чтобы все получилось. Попыток будет не так много, время уже упущено, но ничего не поделаешь – в Надоре хороших ядов не водится. Плохих, впрочем, тоже.
В Олларии с этим проще, по крайней мере, он на это надеялся. Надежды оправдались, пусть и не сразу – найти честного в этом городе было сложно. Долгие месяцы пришлось выжидать, приглядываться, планировать. Уповать на удачу было нельзя, на честную игру – тоже. Герцог гораздо сильнее, да и фехтует он... Нет, с Леворуким сравнивать – много чести. Просто он сильнее. И точка. Поставленная ядом. Чтобы раз и навсегда. Ради Великой Талигойи. Но прежде всего – ради Надора. И не в последнюю очередь – в память об убитом отце.
Когда он увидел герцога в первый раз, страха не было, только ненависть. Страх пришел потом. Что, если он не справится? Или если яд не подействует? Мгновенного достать не удалось, так что ждать придется несколько дней. И надеяться, что сам он их переживет. Последнее, впрочем, не столь уж и важно. Таких, как он, не судят.
Любите фехтовать, герцог? Что ж, извольте. Сразимся. Только не на шпагах. Чтобы уравнять шансы.
Он чуть задержался на пороге, оглядывая знакомую до зубовного скрежета комнату, глубоко вздохнул и решил – пора. Прыжок вышел неудачным – в горло вцепиться не удалось. Зато руку герцогу прокусил на совесть.
Что было потом, он помнил плохо. Удар о стену, гул в голове, красная пелена перед глазами. Как он оказался в норе – лишь Стихии знают. Но он сделал все, что мог. Дело за временем. Яд должен подействовать, и тогда матушкины предсказания окажутся лишь страшной сказкой – Надор уцелеет и все будет хорошо.
02.02.2012
Эрэа Yaga
Письмо
(четыре экземпляра)
Спустилась ночь, насупив взгляд.
Огонь в камине тянет руки
К письму, что я пишу в Закат.
В нём Леворукий адресат.
(Я напишу четыре штуки).
- Извольте, сударь мой, прочесть
Непросто найденные строки.
Их диктовала моя честь.
И в них не лесть, и в них не месть.
Они правдивы, хоть жестоки.
Сначала я искал концы
Того, что деется в Талиге.
Виновны деды иль отцы?
Иль сами были мы глупцы?
Итог: запутались в интриге…
Длинна, поверьте, нить времён,
И чрезвычайно, оказалась.
Виновник был давно рождён.
А после множество имён
Судьбою в эту нить вплеталось
Прошли Круги. И сотни лет
Всем ведом «подвиг» Эридани.
А вот Ринальди чести нет.
Не ждет таких к себе Рассвет,
Да и Закат их звать не станет.
Что память? Ложь. Что память? Тлен.
Мираж в пустыне. Жемчуг в море.
А современник, между тем,
Создав всем тысячу проблем,
Со слухами, увы, не спорит.
Был суд, в котором родилось
Из уст Ринальди то проклятье,
Что живо и почти сбылось.
И так понять мне удалось
Те роли, что сыграли братья.
Наш суд людской несправедлив,
Конечно же, порой бывает.
Преступник прячет свой мотив,
Но смертных всех с дороги сбив,
С Богами точно прогадает.
Свершают Боги личный суд,
С их точки зренья, справедливый.
Потомки те посевы жнут
(Искать виновных – лишний труд),
Что, согласитесь, некрасиво.
Почти что Бог, сильнее всех,
Вы человеком прежде были.
Проклятье Ваше – это грех.
Скажите, ради чьих утех,
Его в суде произносили?
И кто тянул Вас за язык?
Ах, Вы не помните? И ладно.
Но Леворукий в мир проник,
Услышав Кэртианы крик,
И, если зря он здесь, досадно.
Ошибки нужно исправлять.
Свои и тяжкие – особо.
Извольте письма прочитать.
Огонь способен память взять.
Восстановить её попробуй!
Зачем пишу я эту речь?
Могу до Вас я достучаться?
Дурной судья хватает меч,
Чтоб просто головы им сечь.
А нет бы, в деле разобраться!
Письмо закончил я. Жермон,
Ты прочитаешь? Ты согласен?
Райнштайнер, бергер и барон
Подписано. Листок сожжён.
Теперь Ваш ход, что мне не ясен.
А самому Вам ясен он? –
05 Февраль 2012 года
-
Эрэа Arme
ВОЕННЫЙ РОМАНС ЖЕРМОНА АРИГО
Выпрямляешься в полный рост - стать мишенью, пылать звездой.
Остается один вопрос: как успеть - за мгновенье до,
Нужных знаков не пропустить, в опаленной войной стерне
Прочитать по следам - пути артобстрелов грядущих дней.
Наши люди не будут ныть про суровый военный быт.
Наши дни - это дни войны, наши сны - это сны судьбы,
Наши звезды - немногим над высотой, где поставлен стяг.
На войне привыкаешь знать цену слова и вес присяг.
Забывается, как остра клевета, что горька, как яд -
Где-то там, где моя сестра, там, где быть не хотел бы я,
Там, где правду нельзя сказать, там, где шепот иной - как крик...
Мы расплатимся жизнью за будни мира, часы интриг -
Это лучший удел для тех, кто не хочет - юлить и лгать,
Соглашаясь на яд и смех вместо пули в лицо врага.
Забирая свое, война дарит право на честный бой,
Где на многих судьба одна и одна страна за спиной -
Там, где время уходит в тень замков, пашен и городков,
Где весной расцветет сирень возле старых особняков,
Где за тонким цветным стеклом вечерами - в домах огни...
На Изломе... да что - Излом! Мы продержимся ради них.
Дни насыщенны и тесны. И кому-то - Излом, мятеж,
Нечисть, выходцы, клятвы, сны, - а кому-то держать рубеж,
Продираться сквозь гарь и дым, алой кровью хребты омыть.
Мы продержимся, победим, ибо кто же - когда не мы.
26.12.2008
Эрэа Айриэн
ТОРСКОЕ ВОЕННО-ПОЛЕВОЕ
На войне, как всегда: некрасиво, но честно,
как ни странно - вполне подходящее место
для различных позоров семьи:
здесь другие места у последних и первых,
может, пуля и дура, но дура - не стерва,
и свои - это только свои.
До провала не стоит судить о провале:
в отступлении чувствуешь, как нас ковали,
как звено примыкало к звену.
Без Павсаниев ясно - зачем ты и кто ты,
а на место баллад хороши анекдоты -
несмешные, зато про войну.
Хоть разъезд за рекой, хоть засада за рощей -
здесь намного трудней и немыслимо проще:
бой как бой и приказ - как приказ.
Наливайте, полковник, за то, что мы живы, -
есть плохое вино и хорошее пиво,
и "за вас" равнозначно "за нас".
08.12.2009
-
Архивариусы Талига
Где-то между Торкой и бесконечностью
Мама, я давно не вижу снов,
Братьев смех мои не помнят уши,
Между Торкой и Гайяре чёрный ров,
И меня обиды яд не душит.
Мама, я скучаю по отцу,
А в семейном склепе только кости...
Не успел я прискакать к концу-
Он ушёл в Рассвет. Ушёл без злости.
Мама, я твоих не помню глаз,
Слишком на него похож, наверно:
И твои черты в который раз
На лицо отца ложатся скверно.
Мама, я давно тебя простил,
Нету писем? Что же, не заплачу!
Для братишек, для сестры не мил,
Но зато друзья есть и удача,
Торка лучше дома для меня,
Графский титул мелок и ненужен,
Только... Маки под ноги коня
Память в вихре лепестков закружат.
Все обиды потеряли вкус.
Мёртв шумевший голосами замок,
Только слышишь, мама? Я вернусь,
И к тебе, наверно, тоже, мама...
Лебеди над Фельсенбургом
Это море с парусами въелось в сердце.
Корабли идут неведомой дорогой
От Рассвета до Заката через дверцу-
Через душу. Через душу -недотрогу.
Мы живём за тех, кто канул в вечность,
Кто бредёт Рассветными Садами,
Кто в Закат нырнул, пугая нечисть,
С нами щедро поделясь годами...
Фридрих и Хохвенде, адъютантство-
Всё сгорело в пламени Излома,
Нету адмирала с лейтенантом-
Есть друзья, сбежавшие из дома.
В этот год смешалось очень много
Лиц, людей, мечтаний и поступков-
Я в Талиге встретил тех, кто долгом
Почитает изживать чужую глупость.
Я рискну назвать случайно другом
Черноглазого смешливого теньента -
С ним легко, с ним - честно, нет испуга,
Что он для удара ждёт момента.
Только хочется в аду чумного Круга
Вновь услышать мамины укоры!
Лебеди летят над Фельсенбургом,
Опускаясь в горные озёра...
07.10.2016
-
Эрэа Anita
Зарисовки из жизни Леворукого, или А вдруг так и будет?
Было странно, но кот казался мерзким. Странным для Леворукого было не само ощущение омерзения, а то, что оно шло от кота. К котам Зеленоглазый привык. Видел всяких. Но этот показался мерзким сразу – как только воздух перед камином поплыл, закружился, потом загустел и из созревшего тёмного шара вывалился очередной хвостатый обитатель Заката. Некрупный, плотненький, с ухоженной шерстью отвратительного, серо-грязно-неопределённого цвета и с такими же глазами. Кот сразу заурчал, замяукал, явно жалуясь на прошлую жизнь, рванул к новому Хозяину и весьма бесцеремонно начал тереться о ноги, продолжая мяукать – обволакивающе-требовательно.
- Ты полегче, - сказал Леворукий новичку, - это успеется. Дай я на тебя посмотрю.
Узнать не составило проблем. В человеческом облике, надо сказать, он выглядел посолиднее… Впрочем, ощущение мерзкого от узнавания только усилилось. И никуда не ушло со временем, хотя кот, которого Леворукий условно назвал Пегим ( конечно, никаким пегим он не был, просто на редкость неопределённый и противный цвет) был уже не новичком.. Но жалобно-мяукающий комок по-прежнему вызывал желание отодвинуть его, причём ногой.
Повелитель Кошек вздохнул. Огонь в камине уютно трещал, вся кошачья братия, допускаемая в комнату, вела себя пристойно, хотелось сидеть и не двигаться, но Пегий всё ближе и ближе придвигался к Хозяину, явно намереваясь начать свои жалобы. Леворукий, не отрывая взгляда от огня, предупредил:
- Изгоню. Пойдёшь к Шестилапому и будешь учиться с ним ладить…
Пегий обиженно мявкнул и замер. Позади скрипнула дверь, по полу уверенно процокали четыре пары лап и раздалось короткое, требовательное «Мяу!».
-Разбирайтесь сами!
-Мяяяу! – уже другое, с оттенком страдания и какой-то возвышенной тоски.
-Ну? – Повелитель Кошек обернулся. Крупная, красивая, кошка с нахальными янтарными глазами (Леворукий называл её Белой – за ослепительно-снежный цвет шерсти) сделала шаг к Хозяину, потёрлась о ногу, и, словно кивая, обернулась на свою спутницу – мол, посмотри на неё. Дымчатая, удивительно изящная кошечка подняла на Хозяина голубые с поволокой глаза, в которых отразилась кошачья скорбь всех Миров Ожерелья одновременно, со значением перевела томный взор на Белую, издала звук, который можно было принять за кошачье «Ах!» и потупила взор.
- Прямо скромница под свадебной фатой! – усмехнулся Страж Заката, оборачиваясь к Белой. Та согласно фыркнула. Дымчатая грациозно прошла к камину, брезгливо обойдя Пегого, аккуратно села у огня и демонстративно отвернулась. Белая фыркнула ещё раз и запрыгнула на колени к Хозяину, тот рассеянно почесал её за ухом.
- Вы же при жизни вроде неплохо ладили... что же теперь-то цапаетесь?
Вместо ответа Белая ткнулась носом в подбородок Леворукого, Дымчатая сделала вид, что не расслышала. Так бывало. Характер человека, перебираясь в кошачью ипостась, обычно сохранялся, а вот отношения с прежними знакомыми могли меняться до неузнаваемости. Белая и Дымчатая в прошлой жизни были родственницами, не имели больших конфликтов, Белая покровительствовала Дымчатой и весьма доверяла ей. Здесь же они постоянно что-то делили, что-то выясняли, истерически вопили друг на друга, но заканчивалось это всегда одинаково: Белая приходила искать справедливости у Хозяина, а её гордая страдалица-оппонентка демонстративно показывала, что она, мол, не нуждается.
…. С каминной полки на происходящее взирал ещё один кошачий дуэт, для которого новый облик тоже стал поводом для новых отношений. Крупный, с большой головой и маленькими ушами, покрытый короткой, блестящей, серой с голубоватым отливом шерстью кот посмотрел сверху вниз на дымчатую страдалицу у огня, осуждающе мяукнул и повернулся к своему соседу – пушистому, вальяжному, трёхцветному красавцу. Трёхцветный в своё время, появившись в хоромах Повелителя кошек, сухо мяукнул, запрыгнул на каминную полку и замер. Никто к нему не совался, и он ничьего общества не искал. Лежал один, недовольно щурился, пока перед камином не материализовался Серый. С тех пор эти двое делили каминную полку пополам, что-то урчали друг другу, кивали, соглашались и никого больше к себе не подпускали. Признать в них заклятых врагов, много лет по мере сил портивших друг другу жизнь, было невозможно.
Дверь за креслом вновь скрипнула.
-Мяяя? – негромко и вопросительно.
-Я тебя не выгонял, - Леворукий опустил руку, в неё тут же ткнулся активно заёрзавший о ладонь нос, - ты сам то уходишь, то приходишь.
….Молодой, ещё не выросший на размер взрослого кот, беспокойный, нервный, встал передними лапами на вытянутые к огню ноги хозяина, заглянул в глаза.
-Не начинай, - Зеленоглазый отрицательно покачал головой, - нет. Ты можешь приходить, когда хочешь. И уходить, раз уж тебе так необходимо общество этого… чудища. Но его я сюда не пущу. Я не терплю заносчивых дураков и уродцев к тому же.
За дверью гордо, обиженно проорали. Вокруг зашипели. Шипели так же, как в тот момент, когда орущий за дверью впервые возник перед камином. Коричневый шестилапый кот, освещённый пламенем, заставил Леворукого поперхнуться, а хвостатых дружно выразить своё кошачье «Фи!». Приглядевшись к этому чуду, Повелитель кошек долго смеялся, говорил, что справедливость всё же есть, хотя бы в Закате, а если тебя уже при жизни переименовали в животное – точнее, в насекомое – то ни на что хорошее рассчитывать не приходится. Ты мнил себя избранным, не таким, как все? Что же, теперь у тебя есть все основания о себе так думать... Правда, наука не пошла уродцу впрок. Шестилапый умудрился переругаться со всеми котами, не терпевшими высокомерного, наглого обращения, а на другое эта кошачья гусеница была неспособна. После того, как Шестилапый попытался в очередной раз бесцеремонно навязать своё общество Дымчатой, он получил по морде сразу от двоих – от крупного, мощного, обычно ни во что не вмешивающегося Рыжего и упитанного, суетливого Толстяка. Толстяк держался от всех в стороне, бросая издалека на Дымчатую достойные влюблённого юнца взгляды, но даже это он делал украдкой, а уж подходить к изящной страдающей красотке просто-напросто боялся. Леворукий рассудил, что если уж откровенно трусоватый Толстяк решил применить силу, то покоя не будет, и уродец вылетел за дверь, утратив право возвращаться в комнату. О нём на какое-то время забыли, но потом появился молодой котёнок. Он осторожничал, виновато опускал глаза перед Дымчатой – которая его гордо не замечала – и искренне обрадовался, услышав однажды за дверью голос Шестилапого. С тех пор Малыш иногда убегал со своим прежним кумиром, шатался с ним где-то, возвращался, делал попытку упросить Хозяина впустить уродца, получал отказ, и всё повторялось по кругу. Так было и сейчас. Услышав «Нет» Малыш сник, помялся с лапы на лапу, осторожно пробрался мимо Дымчатой, неожиданно взрослым голосом мявкнул на явно набивающегося в компанию Пегого, улёгся, вытянул передние лапы и грустно замолчал.
Камин уютно потрескивал, кошка на коленях и коты вокруг уютно мурчали, и Страж Заката почти начал погружаться в дрёму… Внезапно Дымчатая вскочила, шарахнулась от пламени, выгнула спину и зашипела. Белая выпустила когти, скатилась с колен Хозяина, юркнула за кресло. Мурчание вокруг прекратилось. Это всегда забавляло Леворукого – то, что появление новичка коты чувствовали раньше самого Повелителя. Зеленоглазый с интересом уставился на пламя – кто же не этот раз? Воздух перед камином постепенно утрачивал прозрачность, густел, внутри него созревало что-то тёмное, тяжёлое, постепенно обретающее кошачьи черты… А когда обрело, в комнате повисла тишина. Никто не урчал, не мурчал и не шипел. Все молча смотрели. Леворукий тоже смотрел.
В постепенно обретающем прозрачность воздухе сидел чёрный кот с пронзительно-синими глазами. Спокойными, уверенными. Судя по тишине, его все узнали. Узнала Белая, вышла из-за кресла, наклонила голову слегка вбок – ну-ка, ну-ка… давно не виделись… Узнал Толстяк, радостно сделал несколько шагов к новичку и остановился в нерешительности, покачиваясь на коротких толстых лапах и поглядывая на Дымчатую – тревожно и сочувственно. Узнал Пегий, с почти человеческим визгом выскочивший из комнаты, как только фигура перед камином начала обретать хоть какие-то очертания. Узнал Малыш. Он вскочил, шагнул было вперёд, и остался стоять, а по растерянной мордочке было видно, что коту хотелось и убежать, и приблизиться одновременно. Узнала Дымчатая, которая смотрела на синеглазого так, как будто нет этой комнаты, нет самого Леворукого и Заката тоже нет.
Леворукий нахмурился. Так дело не пойдёт… Конечно, это не по правилам… но однажды он их уже нарушил … почти…если этот человек стоил этого тогда, то сейчас стоит тем более… сейчас тем более надо… Подошёл, присел, взял кота на руки. Наклонился к уху.
-Выход там же, где был вход. Решай сейчас. Осталось меньше минуты…
Вместо ответа кот собрался в комок, подобрал хвост, сощурился на пламя. Повелитель кошек усмехнулся, отступил от камина на шаг и, пробормотав: «Должно получиться» левой рукой швырнул красавца в огонь…
_____________________________________
Царапина на щеке, прокусанный палец, порванная рубашка. Делай после этого добрые дела… Подопечные, надутые и застыдившиеся, сидят у ног и преданно смотрят в глаза. Ага, преданно, пока не объяснил, такое творили… Рыжий-то не удивил, а вот Толстяк с Дымчатой… Такого единодушия это пара не проявляла ни при жизни, ни в Закате…
-Я, разумеется, зверь! Я… тварь закатная, по-вашему?
Молчат, сопят, Малыш вопросительно-пробно мурлыкает .
-Ладно уж! Идите сюда…
Подходят, Толстяк тыкается в ладонь, Дымчатая трётся о ноги… поднимает голову, вопросительно смотрит Леворукому в глаза.
-Не сгорел он! Не-сго-рел!
Повелитель кошек поворачивается к камину и видит у огня Серого. Кот смотрит на огонь задумчиво и виновато, как смотрят умные, но совершившие много ошибок люди…
08.02.2012
Эрэа Tany
Происки Леворукого?
Какой сегодня чудесный денек! Старинное аббатство утопает в зелени. Пока Их Величество молятся, можно наслаждаться волшебной прогулкой и обществом придворных дам. Они все такие милые люди, с ними так интересно общаться – непременно узнаешь что-нибудь новое. Особенно приятно поговорить с эрэа Метьюс, милая Одетта, так трогательно заботится о своей дочери, находящейся в интересном положении! С ней и сладенького можно отведать. И Ангелика Придд очень приятная дама, такая знатная, а вот снисходит до разговора с ней, простой мещанкой. А как мила девица Дрюс-Калион, такая нежная и пугливая. Положительно, все придворные дамы Ее Величества – само очарование! А милее всех Она, Талигойская Роза, Катарина Ариго. Как она женственна и прекрасна! Нежнейшая чистейшая кожа, огромные тревожные глаза, хрустальный голосок! А как Их величество поет, музицирует! Воистину, воображаешь себя в Рассветных садах, когда слушаешь Их неземной голос. Жаль только, что Они постоянно грустны и встревожены, и едят, как птичка. Хотелось бы узнать причину этой тревоги. Там, рядом со спальней Их Величества есть такая небольшая комнатка… Но подслушивать и подглядывать не достойно придворной дамы. Маменька это твердо внушила ей еще в детстве. Милая маменька, как она всегда была требовательна и заботлива! И господин граф. Они нашли дочерям таких прекрасных женихов. Милый незабвенный Арнольд, он и из Рассветных садов продолжает заботиться о своем семействе. Настоящий офицер и преданный семьянин. Погиб при исполнении служебных обязанностей, за Отечество! Вдова не уронит его чести.
Как долго молится Ее Величество! Хорошо, что придворные дамы уговорили королеву немного развлечься музыкой перед ужином. Надо заняться вышиванием. Рисунок с розами так хорош! Этот розовый, нежно-розовый цвет! Что может быть лучше? Розовый, воистину, самый женственный цвет. Жаль, что у нее нет розового платья, как в детстве, с рюшами и оборочками. Такой наряд очень романтичен. Можно еще что-то голубенькое. Надо уговорить Айрис носить рюши. Ах, милая Айрис, она так наивна и восторженна! Замечательно подружилась с Селиной. Жаль, что милая Айрис немного повздорила со своей достойной маменькой. Герцогиня Мирабелла Окделл - подлинный образец смирения и Чести. Похоронить себя заживо из памяти к покойному мужу, уметь высоко нести знамя герцогской семьи, воспитать детей в покорности и строгости! Достойно восхищения. А этот строгий серый наряд! Жаль, что ей самой никогда не стать такой непреклонной и отрешенной от мирских забот. Чудесная получается роза яркого насыщенного цвета. Надо будет попросить Селину почаще читать жития святых, особенно святой Октавии. Это так возвышенно – домашние чтения житий! Маменька недаром это любит, и господин граф.
Луиза посмотрела в зеркало и отшатнулась: из глубины темного стекла на нее взирало незнакомое лицо, нет, не лицо – кукольное личико с округлыми розовыми щечками, наивно-восторженными голубыми глазками, нежными губками-бантиками. Все это великолепие было обрамлено затейливо уложенными золотистыми кудряшками. Личико глуповато улыбалось, словно пятилетняя девочка, заметившая леденец на палочке или новую куклу. Да нет, она и в пять лет так не улыбалась, причеши меня хорек! Леворукий и все его кошки, что же это делается?! Это не я! Не мои мысли, не мои слова! Хочу себя, настоящую!!! Луиза отшвырнула поросячье вышивание, в другой угол полетела Книга ожидания, зеркало подернулось рябью, шум придворного курятника стал глуше, из стеклянной глуби проглянуло другое лицо –в обрамлении густых светлых волос, некрасивое, по лошадиному вытянутое, с умными внимательными глазами. Хвала Леворукому, это снова была она! Так, что там у нас на очереди? Если коронованная стерва закончила свои завывания под арфу, значит, самое время незаметно проскользнуть в заветную каморку, послушать, что новенького произошло в Талиге. Противно, но она отвечает за девочек перед синеглазым кэналлийцем! Даже если после всего ее ожидает Закат.
05 Февраль 2012 года
-
Эрэа Tany
Верная жена
И в полночь к своей богине
Я с ландышами приперся.
То было на улице Винной,
Я ей предложил свою руку
И имя звонкое Алва.
Она же слегка дрожала
И в спальню меня позвала.
Меня не покинул разум,
А гордость идет нар-шаду.
Слова, что она шептала,
Я вам повторять не стану
В разгар объяснений страстных
Бесшумно двери открылись,
И призраки в темных масках
Меня окружить поспешили.
Я обнажил свою шпагу
И вазу швырнул в их хари,
Звенели клинки и ломались,
В ход мебель пошла и кинжалы.
И лучшею в мире дорогой,
До первой утренней птицы
Мы танцевали райос,
Как отблески дальней зарницы.
Кружась в пелене багровой,
На скользких кровавых дорожках,
Убийц не считая и раны,
Я жизнь продавал подороже,
Рука свинцом наливалась,
Выпад, удар, пригнуться,
А дальше к стене и влево,
И некогда оглянуться.
Ландыши под каблуками,
В лицо кровавые струи,
Как быстро кружатся стены,
и шелк голубой розовеет.
Качается пол под ногами,
Как палуба «Каммористы»,
Которой больше не будет,
Но нет причин для грусти.
А у других пусть все будет:
Зеленые волны залива,
На склонах пламень граната,
Любовь, струна и рассветы…
Все громче бьют барабаны.
Зачем привели музыкантов?
С такою раной, пожалуй,
Уже не живут, но все же
Еще я могу сражаться, я жив!
Вы слышите твари?!
И я заберу с собою в Закат
Меньше трех едва ли!
Дверной проем распахнулся:
Яростная фигура
С мечом обнаженным возникла
Он все-таки есть, он явился!
В холодных сумерках утра
Средь трупов горьки размышленья:
Любви опустела обитель,
Но кто мой грозный спаситель?
Я с ней поступил как должно
Истинный кэналлиец:
Дарил изумруд и жемчуг,
Но больше не стал встречаться.
Она ведь была замужней,
А мне клялась, что невинна.
08.02.2012
-
________________________________________
Эрэа Krissa
***
И чего ж тебя в такую рань принесло? Неномрррмаальный! Нет, на ногах стоишь, вижу. И морда вррроде не опухшая. А все ррравно тебе паррршиво, да еще как! Особенно на душе! Мы, кошки, это видим.
Повалялся б еще немного! А то чуть не зеленый! Кто цвета не различает? Ну-у, ты скажешь! А это и не цвет, это у тебя состояние такое! Уж это мы прррекрррасно мррразличаем!
Я ж вижу, что ты сегодня не спал. А может, и вчеррра. Ну, не вррри хоть мне-то! Если и спал, то плохо!
Дурррак ты, хоть и герррцог! Вот ты мне скажи, зачем ты любовниц заводишь? Нет, ты - это - мне рассказываешь? Мррра! Я вообще, не в этом смысле! А уж дам-то у мммення явно поболе! И покрррасивее будут. Не рррастррраивайся, я это не со зла.
Я вообще к чему? Лучше б ты кошку завел! Чтоб было кому пррриглядывать, да и вообще! Согррреет, успокоит, защитит... А что я смешного говорю? От кошммаррров уж точно! И не прррредаст.
Кто тебя еще пожалеет? Тебе и поговорить-то бывает не с кем!
Вот потому со мной сидишь и жалуешься. Да не психуй, это я обррразно! Ну, не жалуешься, а хочется? Молчи, сам все вижу. Кошки тем и хоррроши, что вслух говорить не надо.
И боль мы снимаем, и перрреломы заживляем быстрррее, да я не намекаю, просто мало ли что. Это еще не последняя твоя дрррака. Мы, кошки, это видим.
Ну-у, в крррайнем случае, можно жениться. Кошка-то все ррравно лучше. Но если жена – умная, кошку сама заведет.
А что, жена будет тебе всю ночь на подушке мурррчать, чтоб дурррного не пррриснилось? Вот так-то!
Кто, я напрашиваюсь? Мне что, больше делать нечего? Нужен ты мне, герррцог! Как-то я до своих лет дожил без твоего участия. Мне своя воля, знаешь ли, доррроже!
Ну-у-у, если вдррруг понадобишься - прррриду, так и быть. А так, мало я с тобой сегодня вррремени террряю? Успокаиваешь его, утешаешь... Я тут скоррро дырррку пррротррру, хоть бы кто оценил!
А чего ж тогда вожусь с тобой? Да как сказать... Во-перррвых, плохо тебе. Люди не видят, а вот кошки... Нам-то тоже иногда бывает плохо.
Кстати, хочешь добрррый совет? Я ж все ррравно его дам, это я для пррриличия спрррашиваю.
Есть одна чудненькая тррравка, тебе бы тоже не помешала. Для общего оздоррровления. А можно нализаться и песни петь. У подррруги под окном. Самое милое дело!
Петь ты тоже любишь? Да, вот потому вы, люди, и болеете, что все в себе прррячете. Надо чтоб вся улица слышала! Петь так петь, любить так любить!
А во-вторых, нас пррросили за тобой слегка пррррисмотррреть. Кто? Не-е, не скажу. И не надо меня за ухом чесать. Нет, надо, конечно, надо... Но все ррравно, не скажу. Ты сам-то догадываешься?
Ну-у, какой он нам Повелитель?! Скажешь тоже! Это только люди могут пррридумать, что у нас, кошек, есть Повелитель!
Вы, люди вообще, смешные твари! И за что мы вас любим? Нет, не только когда за ухом чешете, ты, кстати, не отвлекайся!
Да, ничего, что я на ты? Вот и замурррчательно!
Пррросто попррросили, по-товарррищески. Что - сам знаешь? Какой еще Леворукий?
Да не беррри ты в голову!
От этих кошек, в смысле, девок, всегда одни проблемы! Я б тебе рррассказал, да неудобно хвастать - ммм - победами. В общем, понимаю, сам в передряги попадал. Хоррошо, что коты – живучие.
А что Леворррукий? Ааа, вот ты о ком…
Это ж надо так обозвать. Вот тебе не все ррравно, какой лапой по морррдам настучать? Вот и ему без ррразницы, хоть задней! Не выдумывай ерррунды, герррцог!
Ну-у, одной жизнью меньше... У нормальных людей всего одна? Мррра! А с чего ты, собственно, взял, что ты - норррмальный?
Не-е, не будем о грррустном. У тебя еще все вперрреди. Мы, кошки, это тоже видим.
Мы, кошки, вообще, самые ммудрррые создания. Уж точно поумнее вас. Потому что к пррриррроде ближе, и Кэррртиану чувствуем! Хотя, ты ж тоже чувствуешь? Пусть и не пррризнаешься. А то не видно!
А еще мы пррросто помним. Вот лет четыррреста назад такой же неномррррмальный сберррег этот миррр. И благодарррности, что харррактерррно, не дождался. Тоже, кстати, к нам неплохо относился, хотя чего от вас, людей, казалось бы, ждать?
Мы-то, кошки, все видим. И слышим. И все понимаем. Вот что тебя еще тррревожит?
Пррроклятье? Вот с этим уже – к своему, как ты его обозвал, Леворррукому. Тут уж я вррряд ли что-то ррразберрру. Да не торрропись, где ты его сейчас искать будешь? А, не к нему? Ну-у, тогда тем более подождут! Куда им спешить?
Видишь, солнце какое? Благодать! Мрррр!
И прекращай ты играть в благородство! Если они сегодня уйдут живыми – ты думаешь, кому-то легче станет? Не-е, будет только хуже! Мы, кошки, мы это видим! А потому - душить, как мерррзких крыс!
Ну-у, можно, конечно и поигрррать немного перед едой. А, ну да, это не еда! Но поигрррать-то можно. Вот увидишь, полегчает! А вообще - душить и рвать, как крыс!
Ладно уж, пошли. Не, я вижу, что тебе и здесь хорррошо, это-то понятно! Пррригрррелся? Легче стало? То-то же! Не зррря с утррра тебя выглядывал.
Только тебе пора. Там, поди, ждут уже и волнуются. Кое-кто ждет, кое-кто волнуется. Отсюда чую. Вот-вот сцепятся, так шерсть и полетит!
Кто там нетерпеливый такой? Как? Мурррсель? Хорошее имя. И человек, наверррняка неплохой.
Мы, кошки... Что, я уже говорил? Да, вам, людям, не понять!
Знаешь, а я, пожалуй, уже не торрроплюсь. Останусь посмотррреть. Помочь, уж извини, не смогу, но хоть попрррисутствую. Как говорится, поддержу морррально.
О, гляди, и впрррямь все собрррались. Только нас ждут! Ты не перрреживай, все будет норррмально.
13.02.2012
-
Эрэа Alarven
ПОСЛЕДНЯЯ ОСЕНЬ
Полная немолодая аббатиса привычно провела Джастина через потайную калитку. На очередное свидание. Он помнил каждое – до мельчайших подробностей. В аббатстве Святой Октавии это станет восьмым. Дважды по четыре...
Джастин знал, что потом будет долгими днями, неделями и месяцами – лучше не думать о разлуке заранее! – воскрешать в памяти каждое мгновение счастья. Как бы растянуть их надолго… чтобы хватило прожить всю оставшуюся жизнь!
Сейчас он должен запомнить. Ее лицо, взгляд, грусть в серых глазах, печальную улыбку, ветку акации в хрупких пальцах…
Катари!
Джастин Придд всю жизнь надеялся на лучшее. Когда-то он верил, что рано или поздно вырвется из оков, невыносимо давящих на плечи с детства. Собственно, только это и помогало ему выжить. Когда-нибудь все изменится… и он окажется в совсем другой обстановке… среди совсем других людей! Джастин верил и надеялся, а надо было – действовать. Пока Катари еще была свободна...
Это он позволил сделать любимую женщину чужой женой. Почему не проявил шесть лет назад настойчивость? Почему так и не смог убедить ее сбежать с ним?! И ведь еще и радовался потом вместе с ней, что повезло – Фердинанд ни на что не способен, Ему никогда не узнать, что в жены он взял не невинную деву, а чужую возлюбленную.
Катарина Ариго-Оллар. Его королева. Его любимая. Мать его детей. Как она тогда испугалась… Ветропляска подвела… Катари держала в руках белую розу – один-единственный раз за все время их встреч после ее замужества – когда сообщила Джастину, что она все-таки погибла. И он – тоже, ей не выдержать допросов. Тогда любимая попросила его бежать. Он опять предложил ей совместный побег. «Ты не знаешь, как быстро обнаружат бегство королевы, - покачала она головой, - мы не только не успеем добраться до границы, мы окрестности Олларии вряд ли покинем…» «Я не брошу тебя!»
Джастин не стал говорить ей, что если дело дойдет до разоблачения, он сам пойдет к королю. И скажет, что насильно обесчестил свою королеву, самовольно проникнув в аббатство. Катари тогда ждет если только развод… но заранее ей знать об этом нельзя. Она не согласится.
Катарина – молода, она сумеет его забыть. Может быть, даже снова выйдет замуж…
- Я даже пыталась соблазнить Фердинанда… - чужим голосом проговорила она.
- Катари…
- Ты хочешь осудить меня? – резко подняла она на него пылающий решимостью взгляд, - я не хочу твоей смерти, и я не хочу смерти моего ребенка!.. Не волнуйся… - горько рассмеялась она, - у меня ничего не вышло. Фердинанда всю жизнь с детства поили зельем… Дорак… а до этого – его собственная мать. Черный Змей все знает… не про нас, пока еще – не про нас, только о том, что мой муж не может и не сможет никогда… - тонкие пальцы нервно сжимали зеленый стебель, шип проколол нежную кожу, выступила кровь, но Катари ничего не заметила… - Меня отравят, как короля Франциска! Они не дадут родиться моему ребенку! Ты был прав, сто, тысячу раз прав – нужно было бежать тогда. А теперь – поздно. Я – глупая, безвольная кошка, это я погубила нас обоих и наше дитя!..
Он едва не сошел тогда с ума. Не спал ни одной из трех ночей перед их четвертым свиданием. Поможет ли его признание? А если – нет?! Если он все-таки убил любимую женщину?! Это из-за него умрут и Катари, и их нерожденный ребенок! Как так может быть – мир по-прежнему будет существовать, а ее, такой прекрасной, нежной, самой лучшей на свете – не станет?! Как у кого-то может подняться рука на такого ангела?! Будь проклят Квентин Дорак навеки и до скончания времен!..
Три дня назад Катари говорила, что обречена. И он тоже готовился умереть – вместо нее или, если не выйдет – вместе с ней. А теперь на ее губах играла легкая улыбка. Такая же, как в их самые первые встречи – еще до ее проклятой свадьбы…
- Гроза прошла, - улыбнулась Катарина, - гнев Создателя не падет на мою несчастную голову. Он смилостивился и решил пощадить невинное дитя. Нашелся тот, кто спасет нас!
Джастин знал, что должен на коленях возблагодарить Создателя. Что попал из Заката – в Рассвет. А непослушное предчувствие вопреки всякому здравому смыслу больно укололо сердце.
- Кто он? Наш спаситель?
- Герцог Рокэ Алва, - ответила Катарина. И улыбнулась с тем же робким восторгом, что и в их первую встречу.
Алва. В доме Вальтера Придда этот род не то, чтобы ненавидели, но обдавали горным холодом при каждом упоминании. Как и всех, кто не был ни врагом, ни союзником. Сначала. Все изменилось, когда Вальтер Придд решил, что отныне Кэналлоа – помеха его планам. А еще со времен Юстиниана все, кто мешает их роду - обречены. История Эктора и Рамиро-Предателя стала исключением. Но Вальтер Придд - не Эктор, и Джастин даже жалел кэналлийского герцога, которому теперь не избежать гибели… Когда-то жалел.
В особняк Джастин вернулся почти успокоенным, уверяя себя, что теперь все будет хорошо. И что в следующий раз он ни в коем случае не усомнится ни в одном слове Катарины. Но нового свидания не было. Почти полтора года. Джастин поверил, что уже и не будет. Тогда он едва не умер от тоски и ревности. Забыться удалось лишь вдали от нее, в армии. Только там он мог хоть ненадолго избавиться от слухов о королеве и Алве. Там было не до этого. Все сплетники остались в Олларии – протирать навощенными сапогами дворцовый паркет.
А потом… Потом Джастин приехал в Олларию. В отпуск. Его судьба явилась к нему в лице Валентина. Это стало лишним доказательством ее любви, и Джастин вновь провалился в бездну счастья и боли, называемой любовью. Катарина рискнула своим добрым именем! Воспользовавшись тем, что честолюбивый Вальтер Придд представил ей своего следующего сына, королева доверилась мальчишке. Это был шанс – Валентин слишком юн, чтобы скомпрометировать хоть одну женщину. И слишком юн, чтобы не было опасности его случайных лишних слов. Что сделает с такой тайной Вальтер Придд, только попади она в его цепкие ледяные щупальца!
Валентин в его тринадцать не подвел. Джастин не был таким в его годы. Братишка сказал, что и дальше готов быть их связным, только попросил быть осторожнее.
- Ни Дорак, ни наш отец не пощадят никого, и я еще не знаю, кто из них опаснее, - серьезно заметил Валентин. А Джастин сильно засомневался, кто из них с братом старше.
Катари вновь была его, и графу Васспарду оставалось лишь ненавидеть себя самого за то, что посмел усомнился в ней. И за то, что едва не убил себя. Алва мог бы спасти и соперника в любви, но он не любил Катарину. Слова могут лгать, но с таким равнодушием не смотрят, когда говорят о любимом человеке. А Катари не любила Алву. Все, что о них говорят – лишь слухи, распространяемые самими якобы любовниками.
- Я – снова беременна, - сообщила ему Катари на седьмом свидании. На сей раз ее лицо светилось от счастья. Прежней испуганной девочки больше не существовало - благодаря кэналлийскому герцогу. Она знает - Алва опять возьмет все на себя. Он спас их – спас и Джастина, и Катарину. Граф Васспард понимал это, он знал, что по гроб должен Первому Маршалу, что в любой миг прикроет его в бою, даже закроет собой… но заставить себя прекратить ревновать не мог. Это было сильнее его.
А еще Джастин знал одно – он никогда не спросит у Рокэ, действительно ли их отношения с Катари так и остались только союзническими? Не спросит, означал ли тот ее взгляд лишь благодарность к их спасителю. Потому что Алва не солжет. А правды иногда лучше не знать.
Джастин безумно тосковал по той, прежней Катари, не знавшей еще ни короля, ни его демонически прекрасного Первого Маршала. Тогда Джастин понимал ее, как себя. Или… или он и в этом обманывает себя? И все же – читал ли он прежде юную душу Катарины или такого не было и тогда – он продолжал любить ее. Любить, но… теперь он точно не знал и не понимал жену коронованной марионетки и если не любовницу первого красавца Талига, то… женщину, желающую ею стать. Как будто Катарина ушла далеко вперед, а Джастин остался, где был, и, пытаясь догнать ее, бежит на месте, а она все удаляется,.. и скоро ей не будет его даже слышно. Он больше не знал, когда любимая женщина говорит правду, когда лжет, и перестал отличать одно от другого. Когда-то Катари сказала ему, что он для нее «настоящий» и поэтому ему она всегда скажет только правду. А те, кто следит за ней и от кого она вынуждена ходить на свидания тайком, это - «все прочие, и им лгать можно». Его тогда это растрогало. А сейчас Джастин не знал, является ли он для Катари все еще «настоящим» или давно уже перешел во «все прочие», только не заметил – когда…
- Джастин, - она, как всегда, поспешно обернулась к нему. Белая лилия в тонких пальцах, слишком тяжелое для хрупкой фигурки платье, облачко распущенных волос. Трижды после замужества она к встрече с Джастином распускала волосы сама. А в остальные встречи прическа рассыпалась во время свидания – рано или поздно…
- Катари…
- Молчи. Дай, я на тебя насмотрюсь. Так давно не виделись. Мне все труднее выдержать разлуку… - лилия сломалась в ее руках. Катари переломила хрупкий стебель, не заметив этого. И так же, не задумываясь, отбросила в сторону. Сломанные цветы не нужны никому… - Ты надолго?
- Только на один день. Завтра я уезжаю в поместье. Отец вызывает.
Что-то промелькнуло в ее глазах. На один неуловимый миг. Грусть? Облегчение? Джастин уже давно разучился различать ее настроение…
- А потом?
- Потом – в армию.
- Будь осторожен… на войне опасно.
- Да. Опасно. Ты не смогла привести детей?
- Нет… Октавия уже слишком большая, она не сможет молчать… А Карл слишком мал, чтобы брать его с собой в аббатство...
- Я понимаю… Прощай, Катари.
- Почему ты так говоришь? – тревога в серых глазах. - До свидания, Джастин. Я верю, что до скорого…
- До свидания, Катари…
В Рассвете.
22.05.2009
-
Эрэа Кьянти
«Что же я за мошенник, если ложь не могу превратить в правду?»
к/ф «Блеф»
Старая Придда.
400 год К.С. 9-й день зимних ветров
Солнце.
Ветер.
Утро.
Верхний двор.
На галерее – замечательные представители военно-морских и сухопутных сил двух недружественных держав.
Внизу, на утоптанном снегу, - лейтенант флота его величества Руперт фок Фельсенбург и теньент талигойской армии Арно Савиньяк: без плащей, но со шпагами…
"...
- Господа Савиньяк и фок Фельсенбург готовы… Нужно оговорить условия и, при желании, заключить пари.
- А что тут думать?.. Обычный бой до четырех уколов…"
***
Чуть поодаль, за углом, прислонившись к стеночке с теневой стороны, за происходящим наблюдает высокий светловолосый господин, явно предпочитающий компании – одиночество и шпаге – меч.
Неожиданно с крыши шумно сваливается огромный черный кот и, походя зацепив когтями вышеупомянутого господина, приземляется на стоящую рядом пустую бочку.
Оцарапанный Леворукий, отшатнувшись, с проклятиями стряхивает с рукава прилипшую кошачью шерсть, лезет за носовым платком, а когда оборачивается, чтобы шугануть мерзкое животное, то оказывается лицом к лицу с неким небезызвестным нам брюнетом, сидящим на бочке вместо кота.
Светловолосый морщится и чихает.
Темноволосый улыбается и заливается радостным смехом.
Леворукий
(раздраженно)
- Нет у Вас ни совести, ни чести!
Неизвестный
(весело, нахально растягивая слова)
- Су-у-ударь, мы же, кажется, на ты?
Кстати, почему тебя так бесят
Милые, безвредные коты?
Ты же – Повелитель кошек, вроде.
В это свято верует народ.
Леворукий
(бурчит)
- Мало ли, что говорят в народе…
Неизвестный
(с живым интересом)
- Что, на деле всё наоборот?
Леворукий
(вытирая платочком слезящиеся глаза и покрасневший нос,
в сердцах)
- Да! На деле – всё совсем иначе.
Не могу и десяти минут
Вынести я в обществе кошачьем,
А они, паршивцы, так и льнут!
То ли аллергия привязалась,
То ли кто-то проклял – не пойму…
Неизвестный
(чуть поспешно, с уверенностью)
- Аллергия. Мне всегда казалось,
Ты аллергик.
Леворукий
(с подозрением)
- Это почему?
Неизвестный
(на секунду замявшись, находчиво)
- Ты…блондин. Блондины в группе риска.
Я в далёком прошлом был врачом.
(наклоняется погладить неизвестно откуда взявшуюся дворовую кошку)
Ой, смотри-смотри, какая ки-и-иска!..
(видит выражение лица Леворукого и, дурачась, предупредительно поднимает руки)
Я тут абсолютно ни при чём.
Принимать различные личины
Может наша кара за грехи.
Думай, вспоминай, ищи причины…
Леворукий
(шикнув на кошку,
мрачно)
-Где искать?
Неизвестный
(с усмешкой)
- В себе, мой друг.
Леворукий
(долго морщится, кривится и, наконец, с чувством высказывается по теме)
- А-а-пчхи!!!..
Неизвестный пристально смотрит на собеседника и мгновенно отворачивается, когда тот более-менее приходит в себя.
Неизвестный
(глядя на салютующих друг другу противников на площадке,
меняет тему разговора)
- Я гляжу, планируется драка?
Леворукий
(хмуро, в платок)
- Бой. Учебный.
Неизвестный
(легким тоном)
- Да? Ну, всё равно.
(растянув в улыбке тонкие губы, подмигивает Леворукому)
Ставлю, как всегда, на Савиньяка.
Леворукий
(скептически)
- Ты так веришь в юного Арно?
Неизвестный
(греясь на солнышке, беззаботно)
- Верю. Вера – двигатель прогресса.
В смысле – Мироздания… Ага…
(выуживает из-за пазухи черный, расшитый серебром кошель и аккуратно кладет его рядом с собой на бочку)
Примешь?
Леворукий
(с сомнением оглядывается на молодых людей)
- Разве что – из интереса…
(достает тяжелый кожаный кошель и небрежно бросает его на бочку – тоненький звон разливается в морозном воздухе, сливаясь со звоном скрестившихся шпаг)
Неизвестный
(прищурившись, с ухмылкой)
- Мило. Враг поставил на врага.
Леворукий
(наблюдая за поединком,
с толикой ехидства)
- Я-то думал, наш любитель истин
Не подвержен суетным страстям.
Неизвестный
(пожимает плечами)
- Я бесстрастен, но не бескорыстен.
В это время, благодаря прохлопавшему удар Савиньяку, лейтенант открывает счет, и Леворукий, не сдержавшись, тычет локтем собеседника в бок.
Леворукий
(с восторгом)
- Есть укол! С утра везёт гостям!
Брюнет, морщась, потирает ребра.
Неизвестный
(философским тоном, очень тихо)
- В этом мире многое – химеры:
Власть, любовь, удача… Что с того?
Есть укол? Прекрасно. Примем меры.
Так сказать, вернемся в статус кво.
Избегая глядеть на поле боя, он обшлагом рукава полирует перстень на безымянном пальце левой руки, солнце играет на острых гранях черного непрозрачного камня – солнце играет на острых гранях клинка, рванувшегося в контратаку Фельсенбурга заносит и…
Леворукий
(увлекшись, вслух сопереживает «своему» подопечному)
-Нет! Левей!! Закройся!!.. Вот досада…
Малолетний дриксенский кретин…
Неизвестный наконец отвлекается от ювелирного украшения, соизволив проявить интерес к происходящему.
Неизвестный
(покусывает губы, сдерживая смех)
- Как …эээ…дела у нашего детсада?
Леворукий
(мрачно)
- Плохо.
Неизвестный
(иронично)
- А точней?
Леворукий
(не оглядываясь)
- Один-один.
Неизвестный
(все так же мужественно пытаясь не расхохотаться)
- Что ты так страдаешь? Он салага.
Жизнь, ему, видать, не дорога.
Он забыл, что шпага – это шпага,
Не половник и не кочерга.
(кроит брезгливую гримаску)
Кстати, ваша дриксенская школа –
Тоже, откровенно говоря…
Леворукий
(внезапно)
- Есть! Ур-ра!!
Неизвестный
(моментально оценивает ситуацию на площадке, где Савиньяк, судя по всему, только что прозевал еще один удар, и закатывает глаза)
- О, боги…
Леворукий
(совершенно искренне радуясь)
- Два укола!
(назидательно, с нотой торжества в голосе)
- Зря ты на Арно поставил. Зря!
Видимо, блондинчик твой не скоро
Шпагу-то научится держать…
Неизвестный
(задумчиво)
- Может быть и так… А что до спора –
Мне платить, а значит, мне решать.
Леворукий
(оборачивается к собеседнику,
насмешливо)
- Что, уже жалеете?
Неизвестный
(прищурившись, смотрит на площадку)
- Ну, что Вы!..
Руппи ненадолго впереди…
Перевод... Атака… Флеш… Готово.
Миг – и сталь касается груди.
Леворукий, резко повернувшись, впивается взглядом в фехтующих: Фельсенбург, отступив на шаг, использует паузу, чтобы восстановить дыхание; Арно, сияя улыбкой, салютует оружием стоящим на галерее – оттуда доносится одобрительный гомон.
Неизвестный
(иронично)
- Видишь? У людей всё очень просто.
Жизнь и смерть – не больше, чем игра.
Краток путь от славы до погоста –
Ну от силы метра полтора.
Леворукий
(разворачиваясь всем телом к собеседнику,
с подозрением цедит слова)
- Ты ему подыгрываешь?
Неизвестный
(сделав изумленное лицо)
- Что ты!
Леворукий
(распаляясь)
- Лжёшь!
Неизвестный
(разводит руками,
саркастично)
- Да этот мир стоит на лжи.
С площадки доносится звонкий радостный смех виконта Сэ.
Леворукий бросает косой взгляд через плечо и снова в бешенстве смотрит на оппонента.
Леворукий
(кивает на фехтующих)
- Вот! Ещё укол!! Твоя работа?!
Неизвестный молча качает головой. Отрицательно так качает.
Леворукий
(выходя из себя)
- Да!
Неизвестный
- Нет.
Леворукий
- Да!!
Неизвестный
- Нет.
Леворукий
- Да!!!
Неизвестный
(улыбнувшись уголком рта,
тоном провокатора)
- А докажи.
Леворукий
(обалдев от такого нахальства, почти вопит)
- Ты им потакаешь! Всем!!
Неизвестный
(жмурясь, подставляет лицо яркому зимнему солнышку,
насмешливо)
- Ну, здра-а-ассьте…
Леворукий
- Всей шальной семейке!
Неизвестный
(нагло разыгрывая бескрайнее изумление)
- Да ты что?
Леворукий
(обвиняюще тычет пальцем куда-то в сторону Паоны)
- …Среднему – в Бордоне и Варасте,
Старшему – в Кадане и потом…
Неизвестный
(сочувственно кивает,
в голосе явно сквозят издевательские нотки)
- О, конечно!.. Младшему, похоже –
В череде учебных мелких драк.
Леворукий
(ледяным тоном)
- Сударь, Вы мерзавец!
Неизвестный
(легко соскакивает с бочки)
- Да. Вы тоже.
Только Вы впридачу и дурак…
(поворачивается к площадке, где по-прежнему мечутся две гибкие мальчишеские фигуры)
Детство было, правда, трудновато:
Как-никак, а рос он без отца.
Но зато – в наличии два брата:
Хоть и одинаковы с лица,
Но повадкой разнятся сильнее.
Разные подходы у ребят:
Средний – любит, толком не умея;
Старший – тот умеет, не любя.
В плане фехтования у братцев,
Как на это дело ни смотри,
Должен был и младший поднабраться…
Леворукий
(хмыкнув, комментирует происходящее, не без удовлетворения наблюдая за внезапно остановившимся Арно, попавшимся на довольно несложный финт)
- Да уж! "Поднабрался"... Три на три!
Неизвестный
(с тонкой улыбкой – острой, как стальное лезвие, быстрой, как ящерица)
- Ах, в непостоянном нашем мире
Цифрам веры нет, мой генерал…
Он замирает, подняв лицо к бездонному синему небу, на миг застывает, глядя на алмазную пыль сброшенной ветром с крыши снежной крупы. Тихий смех плывет в пронизанном солнечными лучами воздухе, сливается с резким звоном шпаг и ликующим воплем младшего из трех братьев.
Неизвестный
(подмигивает обескураженному Леворукому)
- Три – вот незадача! – на четыре…
Он подхватывает оба кошелька с бочки, свой прячет за пазуху, чужой подбрасывает в руке, ослабляет завязки, с любопытством заглядывает внутрь – присвистнув, высыпает на ладонь тяжелые золотые монеты.
Grand merci…
Бой окончен, легкой походкой Неизвестный направляется прочь от площадки, но Леворукий ловит его за рукав.
Леворукий
(подозрительно,
пытаясь поймать взгляд разноцветных глаз)
- А ты на что играл?
Неизвестный
(чуть заметно морщится, освобождая локоть из хватки привязчивого собеседника)
- Нет, вот ты чего ко мне пристал, а?
Леворукий
(с нажимом)
- Что ты ставил?
Неизвестный
(отмахнувшись,
с легкой досадой)
- Мелочь… Отвяжись.
Леворукий
(гремит)
- ЧТО…
Неизвестный
(подхватывает, неожиданно жестко,
глядя прямо в глаза блондину)
- …ты оценил в десяток таллов?
Пустяки. Всего лишь чью-то жизнь.
Леворукий реагирует мгновенно – меч молниеносно вылетает из ножен и оказывается у горла прижатого к стене оппонента.
Леворукий
(угрожающе)
- Ах ты негодяй…
Неизвестный
(резко отбрасывает лезвие ударом руки – на шее остается тонкая красная полоска)
- А ну не гавкай.
И мечишко в ножны убери.
Я всегда интересуюсь ставкой,
Ввязываясь в бой или пари.
Я не шарю по чужим карманам,
Не трясу нахально кошельком.
Леворукий
(разъяренно)
- Ты людей обманом…
Неизвестный
(на секунду теряет самообладание)
- Я – обманом?!
(вновь берет себя в руки, насмешливо)
Видно, ты с обманом не знаком.
Что тебя, поведай, так задело?
Леворукий
(возвращая меч в прежнюю позицию – в район шеи Неизвестного)
- Дрянь! Мерзавец…
Неизвестный
(медленно отклоняет лезвие чуть в сторону и резко меняет тон,
успокоительно, с легкой нотой сарказма)
- Тиш-ше! Не вопи.
Это же обычнейшее дело:
Кто-то сдуру продал – я купил.
Им важнее звонкие монетки,
Жизнь-то им – не так уж и нужна.
На одной занюханной планетке
Ей тридцатка – красная цена…
Кто-нибудь решит, махнув стаканчик:
«Забирай! Какой в ней к черту прок…» -
Если так, какой же я обманщик?
(разводит руками)
Коммерсант и, разве что, - игрок.
(в голосе чуть заметно сквозят грусть, обида и досада)
Но и тут: чуть что – опять я крайний.
Разве мной их участь решена?
Разве не гораздо аморальней
Казнь, дуэль, убийство и – война?
Дикими страстями, как туманом,
Им глаза давно заволокло…
Вот где ложь… А ты мне…
(передразнивает Леворукого)
… «Ты – обманом…»
Леворукий
(с тоской)
Люди гибнут…
Неизвестный
(цинично)
- Да? И поделом.
Я за эти жизни честь по чести
Полной мерой каждому плачу…
(неожиданно лицо его перекашивает судорога,
в голосе – горечь)
Мучаюсь, учу, но – хоть ты тресни –
Без толку…
(он снова резко меняет тон и уже ослепительно улыбается, вытягивая из-за пазухи тот самый черный кошель)
А впрочем, я шучу.
Он открывает кошелек и выясняется, что тот – восхитительно, непостижимо, абсолютно и феерически… пуст.
Ликует солнце, звенят сосульки, летит по ветру веселый издевательский смех.
Неизвестный
(склонив голову набок, внимательно наблюдает за сменой выражений на лице Леворукого,
смеясь)
- Разве шутка – это против правил?
Блондин в сердцах сплевывает на снег и вбрасывает меч в ножны.
Леворукий
(оборачиваясь к брюнету,
раздраженно, но беззлобно)
- Я тебя когда-нибудь убью!
Но никого уже нет напротив, у нагретой солнцем стены, никого нет на бочке, никого – в переулке. Летит по ветру веселый смех, сыплется снежной пылью с высоких крыш, - идет по карнизу огромный черный кот: один глаз голубой, другой – желтый…
Леворукий
(задрав голову, тоже – со смехом)
- Эй ты, сумасшедший! Что ты ставил?
Идет по крыше огромный черный кот, прыгает за трубу – а из-за трубы шагает и машет рукой все тот же ненормальный спорщик в черном.
Неизвестный
(с улыбкой)
- Жизнь. Но не чужую, а свою…
Каждый раз, по новой начиная,
Я своей рискую головой…
Смех замирает на губах Леворукого.
Леворукий
(помолчав,
тихо)
- Так ведь – доиграешься…
Неизвестный
(пожимает плечами,
так же тихо)
- Я знаю.
Ну и что? Не страшно.
(снова улыбается и подмигивает блондину)
Не впервой.
Танцуя, по крышам, уходит Неизвестный – летит по ветру веселый смех, звенят стеклянно-свежо сосульки, и песня – песня звучит над городом, растворяясь в солнечных ярких лучах…
Неизвестный
(напевает)
Не бойся жизнь поставить на кон -
Тебе мой дружеский совет.
Я был десятки раз оплакан,
Объявлен мёртвым и отпет.
Я был, как все, конечно, грешен,
И лез нередко на рожон.
Я был расстрелян
И повешен,
И обезглавлен,
И сожжён.
Мне подносили кубки с ядом,
И в спину всаживали нож;
И смерть всегда ходила рядом,
Казня за правду – и за ложь.
И потому на этом свете
Как никому известно мне,
Что здесь, на ярмарке столетий,
Добро и Зло – в одной цене.
Здесь смотрят пристальней и строже;
Суд – скор, и логика – проста.
И здесь корона не дороже,
Чем, например, колпак шута.
Бессильны здесь любые боги.
Безмолвный ряд уходит вдаль –
Лежат, завернутые в тоги,
Лежат, закованные в сталь,
В парче и в рубище убогом –
И слуги здесь, и господа.
Все те, кто шёл всегда «не в ногу»,
«Не той дорогой»,
«не туда».
Убийцы, воры, аферисты,
Негоцианты и врачи,
Поэты, маршалы, юристы,
Рабы, мессии, палачи –
Кому-то яд, кому-то плаха,
А кто-то с честью пал в бою.
Не без упрёка, но без страха
Они прожили жизнь свою…
Замолкли звуки скорбной тризны,
Глубоким сном спокойно спят
И те, кто проклят был при жизни,
И те, кто стал посмертно свят.
Мир на иных готов молиться –
На прочих вовсе нет креста…
Они лежат – чужие лица
С моей улыбкой на устах.
Жизнь – удивительная сила,
Она порой до слёз смешна;
Я, подходя к своим могилам,
Чужие вижу имена.
Чужие лица, судьбы, души,
И свет чужих угасших глаз…
И не пойму: не то разрушил,
Не то я создал их – для вас…
28.04.2010
-
От Blade
Малыш и Штанцлер:
(короткая пьеса из одного действия)
Штанцлер: (приземляясь на подоконник) Привет, Малыш!
Малыш: (радостно) Привет, Штанцлер!
Штанцлер: (выключив пропеллер и перебрасывая из руки в руку колечко) Пришло время хорошенько пошалить!!! И де у вас в доме вино?
Малыш: А что?
Штанцлер: Вот иад!!! Положи его в вино! - то-то будет потеха!
Малыш: (нерешительно) Штанцлер, а может поиграем во что-нибудь другое? У меня есть сабля, лошадка и мячик орден...
Штанцлер: (обиженно) Нет, ну я так не играю! Ты что, не понимаешь?! (скороговоркой) Я - самый тяжело больной в мире Штанцлер, тяжелее меня болеет только Катари и только положив в вино иад ты можешь нас спасти!
Малыш: Ты его выпьешь?
Штанцлер: Нет, я посмотрю как выпьет иаду другой. Это - лучшее средство от всех болезней, говорю тебе как самый лучший в мире доктор!
Малыш послушно кладет яду в вино. Некоторое время спустя.
Малыш: (задумчиво) Лучше бы мы поиграли в лошадку...Вдруг им не понравиться, что мы положили иаду в вино?
Штанцлер: (болтая ногами) Пустяки, дело житейское!
Малыш: (задумчиво) Да, но что скажет мама?
Штанцлер: (болтая ногами) Мама? Да она первая тебе спасибо скажет!
Малыш: (мрачно) Представляю, как рассердится папа эр Рокэ!
Штанцлер: (скучным голосом) А что эр Рокэ?
Малыш: (хмуря брови и показывая кулак) У-у-у...
Штанцлер: (еще более скучным голосом) Так, мне пора...Привет, Малыш!
(улетает в окно)
Малыш: (с отчаяньем) Куда же ты, Штанцлер?!
Катари: (с соседней крыши, смотря в бинокль в след Штанцлеру): Он улетел, но обещал вернуться! Милый, милый...
24.09.2005
Аннотация к ОЭ
Аннотаций уже написано много, так что придется прибегнуть к смертельному оружию, а именно к нашему телевидению. Итак, что было бы, если бы "ОЭ" попало в руки телевизионщикам:
Краткое изложение всех "ОЭ" по версии НТВ
(Как обычно, взвинченным и слегко гнусавым голосом: )
Смотрите на этой неделе:
- Высокопоставленный военачальник полтора года держал подростка на собачьей цепи!!! Излечим ли аутизм?!!
- Мятежник-зоофил сокращает число торговок лимонами, крысы-мутанты в знак протеста уходят прочь!!!
- Подросток, сорвавшийся с цепи, насмерть терроризирует семерых детей!!! Высокопоставленный военачальник заметает следы!!!
- Представитель золотой молодежи проигрывает женщину в карты!!!
- Крестный отец итальянской мафии убивает сына за любовь к живописи на глазах у другого сына!!!
- Кансильер Талига за деньги сдает свой рабочий стол парочкам для разврата!!!
- Иностранный монарх убит под прикрытием идолопоклонства!!! Снова замешаны высокопоставленный военачальник, подросток, страдающий аутизмом, и мятежник-зоофил!!!
- Мать пятерых детей отдает младшую малолетнюю дочь мужу-зомби в качестве имущества!!!
- Королева Талига предпочитает щенков людям!!!
- Женщина-летучая мышь высушивает мозги ультразвуком!!!
- Новое «дело врачей»: лекари короля - импотента надругались над королевой!!!
- Высокопоставленный военачальник принимает яд, чтобы избежать командировки в горячую точку!!!
- Подросток, страдающий аутизмом, угоняет транспортное средство высокопоставленного военачальника!!! Каретой переехало братьев королевы и коменданта Олларии!!!
- Рекордсмен Книги рекордов Гиннеса в категории «Самое длинное имя» умер, пытаясь вспомнить, как его зовут!
- Юная шантажистка разбивает сердце женщины-летучей мыши чтобы выйти замуж за высокопоставленного военачальника!
- Сомалийские пираты потопили мирный бордонский флот!!! Какой высокопоставленный военачальник поставил пиратам боевые катера?!!
- Кардинал убил себя томом изветного богослова!
- Мятежник-зоофил виновен в гибели туристической группы!!!
- Принц-самозванец захватывает власть с помощью гипнотических белых штанов!!!
- Представитель золотой молодежи делает липосакцию наоборот!!!
- Юная шантажистка выцарапывает глаз брату, страдающему аутизмом!!! Грязная попытка решить кому идти замуж за высокопоставленного военачальника!!!
- Мать пятерых детей лечит все болезни и регенерирует внутренние органы мысленным сквернословием!!!
- Мятежник-зоофил первым в истории пересаживает жертвам гипноза белыми штанами собственную совесть и натуральный чеснок вместо мозгов!!!- Во время праздничного мероприятия жители столицы заключили друг-друга во всеобщие объятия и раздавили две тысячи человек!!! Подозреваются принц-самозванец, подросток-маньяк больной аутизмом, и младшая малолетняя дочь матери пятерых детей!
- Высокопоставленный военачальник выходит сухим из воды из рук правосудия и устраивает театр теней для мятежника-зоофила!!!
Младший сын Дона итальянской мафии за одну ночь становится мужчиной и настоящим полковником!!!
- Несовершеннолетний маньяк, страдающий аутизмом, во сне убил собственную мать, сестер, всех родственников и еще 216 человек!!!
- Гоганы сжигают сами себя, чтобы обвинить в этом Церковь!!!
- Безумный рояль, притворившись конем, пожирает принца-сомозванца и откусывает руку подростку, больному аутизмом!!! Трагическая ошибка принца, забывшего дома белые штаны!!!
- Гигантский пудель-убийца представителя золотой молодежи пожирает преподавателей факультета философии в полном составе!!!
- Мориские гастрабайтеры строят самый большой в мире космодром не на том месте!!!
- Высший разум окончательно сходит с ума!!!
Смотрите «Сенсации Этерны» на НТВ!!!
31.01.2009
ОЭ на ПервомЪ
Музыка Ханца Циммера из "Гладиатора", "Голос Первого канала":
"Первый из них пошлет Второго убить Третьего и умереть самому ради Долга и Чести.
Второй попытается убить Третьего и умереть ради Любви!
Новый проект Первого канала: Первый КансильерЪ и Первый Землянин против Первого Маршала. Смотрите в кинотеатрах страны!"
Студия. В студии двое: женщина корреспондент и известный режиссер.
Корреспондент: - Здравствуйте, уважаемые телезрители! Сегодня нам всем очень повезло! Завтра во всех кинотеатрах страны выходит новый фантастический фильм «Кансильеръ», а сегодня, мы имеем возможность приоткрыть краешек занавеса тайны и получить эксклюзивную информацию из первых рук, так сказать.
Режиссер: - Из Первых рук на Первом!(улыбается) Оценил.
К: - Как вы уже поняли, у нас в гостях автор нового фильма, человек, не нуждающийся в представлениях! Здравствуйте, Федор!
Р: - Приветствую, Даша! Добрый вечер, господа!
К: - Наши телезрители в нетерпении и сразу первый вопрос: почему спустя три года после «Обитаемого Острова» вы снова решили обратиться к теме отечественной фантастики, и выбрали для этого произведение питерской писательницы Веры Викторовны Камши?
Р: - Хороший вопрос! Должен сразу заметить, что к очень непростому вопросу экранизации книг Веры Камши мы подошли с особой тщательностью. Нам пришлось много снимать на натуре, на Лазурном берегу Франции, в Италии, Испании, в Ташкенте. Кроме того, мы построили декорации целого города, сшили более четырех тысяч костюмов, каждый из которых я лично проверил на соответствие эпохе и книге…
К:(перебивая)- Но, ходят слухи, что у вас возникла ссора с автором из-за сценария, который Вера Камша не одобрила.
Р: - Это нам, к сожалению, не подошел предложенный ею сценарий. В процессе работы возникали определенные трудные моменты, которых мне не хотелось касаться бы. Если кратко, писателям, кажется, что они, касательно своих книг, все знают лучше. Но у нас кино, и тут на вопрос о видении того или иного момента всегда отвечает режиссер. Кроме того, Веру Викторовну не совсем устраивал кастинг: например, она желала бы видеть в одной из ролей Александра Домогарова. В результате, скажем так, наш фильм - это скорее режиссерская версия по мотивам ее произведений. Но мы к первоисточнику отнеслись крайне бережно, пригласили очень хорошего сценариста, тоже кстати известную писательницу в жанре фантастики из Украины. Она с радостью согласилась нам помочь и подготовила сорок четыре варианта сценария.
К: - И какой же вы выбрали?
Р: - Это секрет. (улыбается) Самый лучший, конечно же.
К: - Мы, кажется, несколько ушли от вопроса. Так все же, почему «Отблески Этерны?»
Р: - Ах, да… Прежде всего, о чем написала свой цикл «Отблески Этерны» который мы экранизируем и выпускаем, так сказать, в добрый путь к массовому зрителю Вера Камша? Какие проблемы подымала?
К: - Ну… многие полагают, что это книга прежде всего о неотразимом маршале Рокэ Алве…
Р: (перебивая) - Да нет же! Эти книги не Вороне Алве, не о Ричарде Окделле, Робере Эпинэ, и даже не об Августе Штанцлере. Она вообще не о людях. Это эпохальное полотно рассказывает нам о… тоталитаризме!
К: - Тоталитаризме?
Р: - Ну да. О тоталитаризме и борьбе с ним. Судите сами: мы имеем Талиг - крайне мрачное, огромное государство, которое таким спрутом обвило почти целый континент. По антуражу – эпоха плаща и шпаги, такой здоровый просвещенный европейский абсолютизм… Как бы не так! Король в Талиге – чисто номинальная фигура, а власть в стране принадлежит военной хунте и сросшимся с церковью спецслужбам. Репрессии, чистки несогласных, расстрельные списки, расправы с мирными людьми под видом так называемых «народных волнений», как нам это знакомо! И – с другой стороны – горстка людей, которые ведут заранее обреченную борьбу с этим тоталитарным монстром. И Империя Гайифа – государство просвещенное, и поэтому очень богатое, со здоровой монархией, со свободой вероисповедания и даже разрешенными однополыми отношениями. И именно в зависимости от результатов этой борьбы, через ее призму меняются и раскрываются характеры героев. Например: один из главных героев саги – Робер Эпинэ, которого в нашем фильме блестяще сыграл Гоша Куценко начинает как хороший, порядочный, интеллигентный человек. Но в процессе лишений, странствий, поражений и скитаний озлобляется, разочаровывается в идеалах, устает бороться и приходит в упадническое настроение. И вот он уже забывает про свою любовь и крутит роман с девицей легкого поведения, не сказать хуже, прикормленной спецслужбами, и вовсе предает и продает единственного друга. Обратный пример, юный Дик Окделл, сын героя, сложившего голову в борьбе с «талибней»…
К: - Простите, с чем?
Р: - А это такое слэнговое слово родилось прямо на площадке. Эрнст придумал. «Талигойская гебня», сокращенно, «талибня», понимаете?
К: - Да-да.
Р: - Так вот, юноша сначала отрекается от отца и переходит на службу одного из двоих правителей- диктаторов, которые себя, так, иронически зовут «Крылья зла», то есть он изначально отрицательный персонаж ,хотя понять его можно, устоять перед Первым Маршалом во всем его блеске, перед сытой и блестящей жизнью, где за тебя думает «приемный отец» очень нелегко. Но, столкнувшись с жестокой правдой жизни - массовыми казнями мирного населения маленького горного народа, включая женщин и детей, расстрелами военнопленных, резней несогласных и наконец с угрозой жизни всех его бывших товарищей по борьбе, включая свою семью находит в себе силы решительно порвать с чарами тоталитаризма и уже до конца, всем сердцем посвятить себя уничтожению этого социального и политического зла.
К: - А правда, раз речь зашла о конкретных героях, что Дика Окделла будет играть Василий Степанов?
Р: - Да, это так. Мы его хотели попробовать на Роль Альдо, но в первом фильме этого персонажа мало, а женская аудитория нам совершенно необходима, как понимаете.
К: - Но… разве Дик не должен, во всяком случае, в первом фильме быть значительно моложе и несколько… меньше ростом.
Р: - Ну, Меньшиков в «Сибирском Цирюльнике» в тридцать восемь лет сыграл двадцатилетнего и ничего.
К: - Знаете, Василий Степанов, при всем уважении к нему, не Олег Меньшиков.
Р: - Ладно, вы правы, открою вам пожалуй маленькую тайну. Дело в том, что Василий Степанов будет играть землянина.
К: - Кого?!
Р: - Молодого землянина из свободной, демократической Москвы, чьей космический корабль потерпел крушение в Кэртиане.
К:
Р: - Сильный ход, не правда ли? Василий действительно несколько староват для этой роли, плюс у нас осталась чудесная модель космического корабля в натуральную величину, ну и родилась идея. Пустите эпизод, пожалуйста.
Зрителям демонстрируют отрывок из фильма:
...Лесная извилистая дорога по которой неторопливо едет всадник на лошади. Крупный план: симпатичный паренек лет пятнадцати в колете, ботфортах, при шпаге и в русом вихрастом паричке, под ним смешной конь рыжеватой масти. Неожиданно над лесом подымается стая птиц. Паренек настораживается и осаживает коня. Он явно что-то слышит. Неожиданно конь начинает ржать и биться, короткая борьба и парень вылетает из седла, конь уносится прочь. Мальчишка с трудом поднимается на ноги, что-то кричит. Его не слышно, потому что над лесом стоит странный гул, который все усиливается. Крупный план: большие испуганные серые глаза паренька. Его начинает накрывать странная тень. Мальчишка подымает взгляд в небо. Камера поднимается следом и фиксирует эффектное падение космического корабля, на лес, ломающиеся как спички деревья и наконец махина обрушивается на единственно «зрителя», замершего в ужасе. Смена кадра. Дым, бок космического корабля крупным планом. Из под него торчат едва подрагивающие ботфорты…
К: - Вы уронили на голову Окделла космический корабль?
Р: - Ну да , можно сказать, самый большой «рояль» в истории! (смеется) Рояль- космический корабль. (смеется) Не повезло парню, правда?
К: - Вы убили Окделла?
Р:- Нет, зачем так уж сразу. У нас кино для семейного просмотра, поэтому уровень насилия будет расти плавно. Из корабля сейчас вылезет будущий Ди Кон… масакраш! Простите Дикон – второй, вытащит из под корабля слегка помятого первого, и поместит в анабиоз в медицинском отсеке корабля. А сам быстренько считает его память… (улыбается) Было там что считывать…. Вставит себе в голову чип с памятью и, чтобы не нарушать ход истории, отправится изучать Талиг под видом герцога Окделла.
К: - А то, что он на мальчика не похож?
Р: - Всё учтено! Он вставит себе в голову другой чип и все будут его воспринимать как похожего. Даже родная мать Дика. Хотя он и не похож! Изящно мы это решили, не правда ли?
К: - Давайте сменим тему...
Р: - Давайте! Тем более, что мы еще не поговорили о втором пласте в творчестве Веры Камшы.
К: - Втором?
Р: - Да. Первый, как мы уже сказали – тоталитаризм и борьба с ним. Второй пласт – это то, что делает отдельных представителей тоталитарного молоха такими привлекательными, несмотря на обычные тоталитарные зверства. Это – наличие некоей высшей силы, которая в разной степени благоволит героям.
К: - Эта Сила –Абсолют!
Р: - Нет. Эта Сила – Гламур! Да, да, не удивляйтесь. Гламур! И тут все герои не равны, кому благоволит Гламур ,того можно сказать и тапки. Не удивительно, что Веры Камши и тоталитаризм удивительно гламурен. Например, одни Савиньяки чего стоят – светловолосые черноглазые красавцы. Но главный носитель идеи гламура в повествовании это главный антагонист.
К:- Рокэ Алва!
Р: - Совершенно верно, и сила Гламура такова в этом персонаже, что многие читатели до сих пор путают полюса и думают, что он на правильной, так сказать стороне. А он на самом деле – мерзавец. Но гламурный. Настоящий байроновский мерзавец. Байрон знал толк в гламуре.
К: - И именно поэтому…
Р: (смеется) - Вы решили все тайны выдать! Да, именно поэтому Рокэ Алву играю я лично.
К: - И как вам эта роль?
Р: - О, было очень много сложностей. Он парика было решено отказаться. Контактные синие линзы с эффектом блеска и увеличения глаз. Костюмы прокурору…маскараш! простите… первомаршалу
К:?
Р: - Первомаршал, - «первый маршал» сокращенно. Как «первомай». Костюмы первомаршалу обшивали стразами от «Сваровски», синим хрусталем и искусственными сапфирами. На одном парадном мундире пять тысяч сапфиров.
К: - И как ощущения?
Р: - Очень тяжело было взбираться на мелированную лошадь. Ну и конечно, Алва очень сложная личность. Он ведь первый слуга тоталитаризма, и в тоже время он мог бы узурпировать власть для себя одного, но не делает этого, хотя и мог бы. Загадка? Он остроумен, тверд, смел, решителен, и даже попав в плен протагонистам, не теряет присутствия духа. Более того, зритель все время будет ждать, что Алва сменит сторону –вот-вот…вот… а он этого не делает! Сильный, противоречивый образ, сильная личность, противостоять которой может только один человек.
К: - И это очевидно тот самый консильеръ . Кстати почему с твердым знаком?
Р: - Ну, это в некоторой степени баловство, и в тоже время символ – символ твердости, несгибаемости духа перед лицом голодного бездушного монстра, смотрящего вам в глаза. Почему именно Август Штанцлер является главным героем всех «Отблесков»? Помните мы говорили о призме борьбы с тоталитаризмом. Все другие протагонисты преследуют некие сопутствующие цели. Робер участвует за компанию, потому что ему «приказали старшие», потом «попросили друзья» -и на этом ломается. Альдо несет людям свободу, но одновременно и себя не забывает. Диком движет любовь. И только кансильер борется с тоталитаризмом за идею, не останавливаясь ни перед чем. Ни перед угрозой смерти, ни пред унижением. Ни перед самым возможно страшным – необходимостью посылать других ,тех кто тебе верит на смерть и все ради победы над тоталитаризмом. Как «эра Августа» играет Сергей Гармаш! Это надо видеть, собенно сцену противостояния консильера и Алвы который арывается в дом к Штанцлеру с ручным пулеметом и терроризирует его. Но консильер гордо выпивает бокал с ядом и остается моральным победителем, и Алва –эта глыба! –поджав хвост убирается обратно, он ничего не может сделать! А ведь Штанцлер встроился в систему ,мог бы иметь от нее все! Но -разрушает ее изнутри. И тут встпает на передний план третья линия "Отблесков" - романтическая. Ведь это история любовного четырехугольника: Кансильера и юной королевы, королевы и Алвы, королевы и Ричарда, Алвы и Ричарда, Ричарда и кансильера, и наконец... кансильера и Алвы.
К: - Просто потрясающе!
Р: - А еще наши герои поют. Один Гармаш, который исполнит хит "Кансильер и кошка" совершенно бесподобен. Но…на этом пожалуй хватит, а то в кинотеатре будет неинтересно. До встречи в кино!
К: - Спасибо вам большее, Федор, желаем вам и вашему фильму успеха.
з.ы. все совпадения являются совпадениями, ну и все такое...
03.02.2009
-
Эрэа Айриэн
ИЗ ЖИЗНИ НЕКОТОРЫХ АДМИРАЛОВ
Где-то бурю жнут и ненастье сеют, и пути едва ли исповедимы,
где-то вместе сплавились юг и север - и страна одна, и война - едина,
и секунда часто важней, чем сутки, и не хватит места стихам и прозе,
но в бою бывают уместны шутки, а штандарт на мачте - вполне серьезен,
и морской закон своего отметит, и не будет силы, что не под силу -
адмирала любят волна и ведьмы, адмирал привык воевать красиво,
рассмеяться там, где исход неведом, отмахнуться весело - я везучий,
я привык ловить за хвосты победы, а другое - разве на всякий случай,
вы бы вряд ли, сударь, меня убили, у меня, любезный, другие вкусы,
у меня Рассвет и Закат под килем, но куда существенней, что по курсу...
Там, где даже времени места мало, там, где в узел связаны быль и небыль,
адмирал умеет плясать на скалах, адмирал умеет смеяться в небо,
жемчуга раздаривать горным ведьмам - по ветвям развешу, мол, сами снимут...
Адмирала любят судьба и ветер, и, похоже, это вполне взаимно.
8.10.2009
* * *
Смерть разберется, кого затронет, более - ничего.
Что тебе нужно в конце дороги? - вспомнить своё родство.
Так и спроси у себя устало - это, мол, всё, что смог?
Времени мало, времени мало - только что на письмо.
Брошены стены, в памяти - тени, дом у другой реки.
Смерть разберется, кого заденет - шутки у ней тонки.
Давит молчание, душит, виснет, веское, как печать.
Времени много, пишите письма, - некому отвечать.
Неоспоримо одно лишь то, что "нет" означает "нет".
Кошки в Закате разносят почту - каждому в свой Рассвет.
30.01.2010
Эрэа Симбелин
Совершенно неожиданно написалась вот такая вот зарисовка. Абыдно - как про любимых, так не пишется ж ни ызарга, а нелюбимые ползут из всех щелей. Закон подлости в действии. (Автор)
ЛОВУШКА
...Навозница знает! Откуда? Эгмонт не мог рассказать королеве... или мог?
Мирабелла Окделл, в девичестве Карлион, сжала руки так, что ногти вонзились в ладони.
Больше всего она ненавидела жалость. Ту самую, что промелькнула сегодня в глазах и интонациях дуэньи Айрис. Ту самую, с которой больше двадцати лет назад кормилица, вздыхая, говорила ей: "Эреа, и без мужей многие живут", - и Мирабелла шла в церковь молить Создателя о том, чтобы Он совершил чудо. Нет, она не вспоминала о Пуэне. Почти не вспоминала. Виконт повёл себя недостойно, и помолвка была расторгнута. Но шли годы, женихи не спешили оценить безупречную репутацию и высокие моральные качества девицы Карлион, и иногда она думала: а что, если бы в тот роковой вечер Пуэн не пошёл к куртизанке? Или об этом хотя бы никто не узнал...
Подобные мысли были греховными, но такими сладкими... Муж, дети... солнечный прямоугольник окна на полу, тёплый южный ветер... родственники, соседи и слуги, смотрящие на неё как на почтенную замужнюю женщину, а не никому не нужную старую деву... Она не могла даже уйти в монастырь - проклятые Оллары отняли у неё эту возможность сохранить остатки чувства собственного достоинства.
Чудо случилось, когда она уже перестала ждать. Звали его Эгмонт Окделл, он был сюзереном отца, герцогом и Повелителем Скал. Помимо этого он был высок, сероглаз и печален. И очень хорош собой. Когда он поцеловал её руку, Мирабелла вспыхнула и с трудом удержалась на ногах - колени предательски подогнулись. "Да, да!" - хотелось крикнуть ей, но это было бы неприлично до крайней степени, а все подобающие словесные конструкции из головы выветрились, словно по волшебству.
- Прежде чем вы дадите ответ, мне хотелось бы поговорить с вами наедине, - сказал герцог, не дав паузе затянуться надолго. - Надеюсь, ваш отец не будет против, порукой нам - моя честь и ваша репутация.
Они вышли в сад; свежий ветер, приносящий запах недавнего дождя и весенних цветов, кружил голову, и Мирабелла вдруг со сладким ужасом поняла, что если сейчас герцог Окделл - да нет, просто Эгмонт! - захочет сделать что-то, идущее вразрез и с честью, и с репутацией, она не будет против.
- Послушайте меня, эреа, - начал он. - Я долго думал, но решил, что, будучи честным человеком, должен предупредить вас об одном моменте, который может несколько осложнить наш брак, если он, конечно, состоится... Дело в том, что я люблю другую женщину, но не могу на ней жениться из-за её происхождения. Тем не менее род Повелителей Скал должен быть продолжен...
Вот и всё. Сказка кончилась. А ты размечталась, что можешь быть кому-то нужна сама по себе? Просто так? Старая дева, не красавица, с маленьким даже по меркам севера приданым?
Мирабелла отвернулась, чтобы герцог не увидел, как она борется с подступающими слезами... и по лицу ей ласково хлестнула гроздь сирени. Наглый куст разросся так, что дотянулся своими ветками до дорожки, по которой они шли. Цветы были холодными и мокрыми, но пахли одуряюще, и девушка невольно рассмеялась. Он любит другую? Возможно. Но женится-то он на ней!
- Герцог, у вас есть платок?
- Прошу вас, - растерянный Эгмонт, не ожидавший такой реакции на свои откровения, подал просимое. Мирабелла вытерла лицо. Сирень словно шептала ей: "Всё будет хорошо".
- Почему вы выбрали меня? - спросила она, вернув платок.
- Ваши исключительные моральные качества известны всем, а ваш отец - настоящий Человек Чести, - к этому вопросу Повелитель Скал был готов. - Я не мог бы согласиться на меньшее. Мать моих детей должна быть безупречна, а вы безупречны, эреа.
Мирабелла заглянула ему в глаза и почувствовала, что тонет. Безвозвратно.
- Я дам ответ завтра, - пробормотала она.
- Создатель, дай мне силы отказать ему! - в десятый раз повторяла Мирабелла, чувствуя, вернее, совсем уже не чувствуя своих коленей.
Создатель молчал. Сил не было. Ничего не было, кроме человека, который её не любил. Которому она была не нужна.
Или всё же нужна? Пусть всего лишь как мать его детей. Пусть! Она далеко не безупречна, сегодня это стало ясно, как никогда. Но она станет такой, какой должна быть герцогиня Окделл. Строгой, сдержанной, благочестивой и добродетельной, почитающей только мужа и Создателя, оставившей в прошлом всё, что может помешать исполнять свой долг. Он это оценит, обязательно. И полюбит её...
- Я согласна стать вашей женой.
Защёлкнулся обручальный браслет.
Захлопнулась ловушка...
Мирабелла горько усмехнулась, вспоминая слова дуэньи Айрис. "Про то, что мой супруг тащил в постель все, что толще удочки, знали все. Ну и что? Он дал мне детей, и довольно с него!"
Что бы она понимала, эта незаконнорожденная дочь потомка торговцев скотом. Она наверняка не боготворила своего мужа, не бросала к его ногам свою жизнь и весь мир, не ломала себя в попытках стать достойной его. И не получила в ответ лишь место в фамильной усыпальнице.
Её не обманула сирень...
Для неё имели значение дети, наряды, еда, вино, в конце концов, она сама. Кто-то и что-то кроме... кроме...
И она назвала Повелителя Скал мерзавцем!
Пальцы Мирабеллы стиснули окровавленный платок так, как будто это было горло проклятой навозницы. Жаль. Жаль, что не горло. Самой хозяйке Надора уже давно всё равно, но память мужа священна. Пройдут годы, реальный Эгмонт окончательно забудется, но останется образ. Миф. Икона.
Это единственное, что она ещё может сделать для него.
19.01.2010
-
Эрэа Шелан
МЫ НЕ СЛЫШАЛИ ЕГО ГОЛОСА И ВРЯД ЛИ УСЛЫШИМ...
Хранители, я это чувствовал! Я знал, что ему не стоит туда ехать! Но как я мог его туда не пустить, если все силы этой земли вели его? А меня он послушал лишь дважды, хотя я не раз пытался удержать его от необдуманных поступков. В конце концов, он меня спас, я искренне привязался к нему.
Я бежал тогда, потому что все бежали. Мы всегда бежим, если чувствуем, что это конец. Но я не успел. Меня схватили, все было бы кончено если б не он…
Первый маршал… На него теперь страшно смотреть. Я не знаю, что случилось за то время, пока мы с ним не виделись, я мало слышал, ведь теперь он отнюдь не всегда берет меня с собой, не то, что раньше. Когда мы только встретились, я сразу увидел, что на нем лежит печать смерти. Я всюду видел следующих за ним чудовищ, я старался его предупредить, но он не слышал меня. А потом я стал пить… А почему б не пить, если тебе предлагают? Сначала вино, затем – касера.
Ну, почему, почему меня создали таким беспомощным?! Как мне заставить его уехать?
Шаги… Это наверняка он идет. Возьми себя в руки, наконец, прекрати истерично бегать из угла в угол, этим ты ему не поможешь, успокой его…
Робер вошел в комнату, тяжело опустился на стул, взял бокал, принялся рассеянно вертеть его в руках. Клемент подбежал, ткнулся носом в холодные пальцы. Первый маршал налил вина в бокал, окунул туда кусочек хлеба, положил на стол. Однако, его крысейшество не тронул угощение, забрался на плечо Роберу, свернулся теплым мохнатым комочком возле шеи. Иноходец погладил любимца.
«Иногда мне кажется, что только ты меня и понимаешь и любишь, Крысейшество»
7.02.2010
И ОН НЕ ЗНАЛ НА СВЕТЕ БОЛЬШЕЙ РАДОСТИ, ЧЕМ НАЗЫВАТЬ ЕЁ ПО ИМЕНИ
Теперь все позади. Надор, Мирабелла, страх, боль... Как-то все нелепо получилось. Видно, одни рождены для подвигов, войны, славы, а он... Дик правильно говорил, он мыслит как лавочник. Ему ведь и в самом деле было все равно, кто сидит на троне, главное, чтобы дома все было хорошо, чтобы можно было выйти на улицу и увидеть спокойные улыбающиеся лица, чтобы просто спокойно жить. И на дело Чести и Великую Талигойю ему всегда было наплевать, если у ж честно, сейчас-то можно в этом признаться хотя бы самому себе.
А еще ему очень хотелось иметь семью, чтоб ребятишек в доме орава, чтоб по вечерам все собирались вместе, читали что-нибудь у камина. Неужели это были такие плохие мечты? Видимо, да. У всех остальных ведь были какие-то высокие идеалы, цели... Айрис... Что удивительного, что она не видела его за всеми этими возвышенными людьми? А он все вился вокруг, приносил ей сладости, которые она не ела, цветы, которые она не ставила в вазы... Она говорила, что выйдет замуж за любимого или умрет, и погибла, он думал, что хочет быть с ней вечность, это тоже сбылось.
Наль взбил кусок облака рядом с собой, она скоро придет, надо бы еще ей сделать облачную подушечку для ног, им теперь здесь долго сидеть.
Какая, в сущности, смешная вышла жизнь,
Хотя... Что может быть красивее,
Чем сидеть на облаке и, свесив ножки вниз,
Друг друга называть по имени.
20.02.2010
КАТАРИ ПЕРЕД СВАДЬБОЙ
Солнце нежными розовыми лучами пробивалось сквозь портьеры. Катарина встала с постели, подошла к окну, раздвинула шторы. Хочется больше света, больше ясности, хочется, чтобы солнце прогнало страх. Она подошла к зеркалу. Господи, на что они надеются?! Она же бледная моль! Они, что, действительно рассчитывают, что ей удастся хоть на что-то влиять? Если бы это было так, Дорак никогда бы не согласился. Она вцепилась в раму руками, будто хотела тряхнуть свое отражение за плечи. Конечно, Дорак дал согласие на этот брак, он смотрел на нее и видел то же самое, что она сейчас, испуганную, забитую, бледную девочку с кроличьими, без бровей и ресниц, вечно опущенными глазками. Каждая черта, каждый жест выдает ее страх и беззащитность.
Катарина опустилась на край постели, заплакала. Свадьба через три дня, и ее будущий муж, мягко говоря, совсем не тот, кого она представляла в девичьих грезах. Хотя ему-то как раз она понравилась. Еще бы, на ее фоне даже такое ничтожество себя орлом почувствует. Создатель, нет, ты не должна так раскисать! Она вытерла слезы, еще раз подошла к зеркалу. Да, теперь даже Фердинанд бы на нее не польстился: красные глаза, распухший нос, встрепанные мышастые волосы, хорошо хоть есть время привести себя в должный вид, пока камеристка не пришла.
Будущая королева взяла щетку, начала медленно, аккуратно расчесывать густые волосы. Рука дрожала, взгляд скользил за движениями щетки, тело перекручивало отчаяние и страх. Как они могли бросить ее тут одну, в этом гадюшнике?! За что? Что она сделала собственной семье, что с ней так обошлись? Кто теперь ей поможет?
Рука вдруг сама остановилась, взгляд отрешенно остановился на отражении, лицо в зеркале тихо даже как-то беззлобно засмеялось. Дура ты, благородная графиня Катарина Ариго, невеста Фердинанда Оллара, короля Талига. Какая помощь? О чем ты? Тебе не то что не помогут, о тебе теперь родня и не вспомнит, разве что затем, чтобы ты короля уломала на то, что им нужно, да и то, так, по мелочи, всем же ясно, что на большее ты не годишься. Тебя может сожрать весь двор с Дораком во главе, а твое любимое семейство даже пальцем не шевельнет. Да они это и не скрывали… «Ты приносишь жертву…. Во имя Талигойи… мужайся, дитя мое…»
Катарина положила щетку, внимательно посмотрела на свое отражение. Вот единственный человек, на которого можно рассчитывать. И она никому ничего не должна, кроме самой себя. Они еще увидят королеву, и Дорак, и родственнички! Еще один взгляд в зеркало. Создатель, почему ты не дал ей красоты? Как же ей всегда хотелось иметь пышные, соблазнительные формы, яркие, запоминающиеся черты лица, а волосы… Да разве это цвет?! Уж скорее его отсутствие! Везет же красавицам с черными или золотыми волосами, с алыми губами, яркими, смеющимися глазам, с румяными щеками. Ей не дали ничего. Худая, бледная, лицо хоть и правильное, но до чего невыразительное! Она не умеет быть привлекательной для мужчин, не умеет флиртовать, смущается при малейшем проявлении внимания к ней, даже если за ним не стоит ничего, кроме вежливости. Да и вообще будущая королева Талига смущается от всего, даже поучения ее кормилицы казались ей слишком… Стоп! Кормилица.
Катарина живо вспомнила пухлую, ширококостную, с простецким лицом, но умными, живыми глазами женщину. Жанна трижды выходила замуж, вся челядь мужского пола просто вилась вокруг нее, а мужья мало что на руках не носили, говорили, что отец, и тот заглядывался на эту простушку. Один раз еще маленькая Катари услышала случайно разговор кормилицы и кухарки
-- Эх, ты! Да если б за мной хозяин ходил, я б тут даже и не раздумывала!
-- Ну уж нет. Мне, знаешь ли, нравится спокойная жизнь, да и детям своим того ж хочу. Знаешь, как моя мамаша говаривала? «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь» Так-то!
Катари была любимицей Жанны, та часто сокрушалась, что жизни да задора в девочке маловато, но потом прибавляла, мол, ничего, в тихом погребе десяток кошек сидит, всему свое время. Катарина любила Жанну, но после богословских наставлений священника то, что ей втолковывала Жанна, казалось дикостью. Маленькая Катари ужасно боялась гнева создателя и всегда старалась следовать поучениям святого отца. Но если эти поучения привели ее к тому, что она есть сейчас, может, как раз противоположное и поможет?
Итак, Жанна…
«»Ох, барышня, до чего ж вы у меня слабенькая! И не едите ничего, и не гуляете, откуда ж румянец-то будет? Если так и дальше будете, то никак жениха, кроме как слабостью своей не привлечете, так слушайте внимательно, я вам плохого не посоветую. Баба должна использовать, чего у нее есть, чем Создатель одарил, а коли не одарил, так умная баба и это себе на выгоду повернет. Вы, конечное дело, не баба, вы благородная госпожа, да только женщина-то всегда женщина, а мужик – он всегда мужик, с титулом они, без титула, промеж ними двумя титула нету. Иначе б не гуляли от родовитых жен по крестьянским бабенкам. Нет, ваш-то батюшка, конечно дело, не гуляет, но всякое бывает в жизни, не все такие, как папенька ваш, а мужа-то вам, голубка моя, будут по роду выбирать, а не потому, каков он человек из себя.»
Да, вот и выбрали ей мужа… Катарина посмотрела на щетку, вспомнила, как Жанна ее каждый вечер расчесывала, не меньше получаса, чтоб волосы были густыми, и каждый вечер кормилица говорила, говорила… Щетка вновь коснулась волос, каждое движение приводило на ум слова Жанны…
«Вот вы у меня бледненькая, лучше бы конечно, если б были писанной красоткой, а вот я вам скажу, что и это можно себе на пользу вывернуть. Мужику, ему ж чего надо? Орлом себя чувствовать, героем, защищать, значит, вроде как он весь такой рыцарь сильный, а вы вся такая слабенькая, да хрупкая, без него бы пропали, без спасителя.»
Значит, она и будет слабенькой и хрупкой, да так, что ни одна живая душа не догадается, насколько сильно в ней желание выжить в это мышеловке, в которую ее загнали.
«Тока, барышня, быть хрупкой, да слабой, не значит быть некрасивой. Надо выставлять себя так, чтоб все аж умилялись, какая прелестная да слабенькая она! Вот бровки да глазки вам надо подкрашивать, да только так, чтоб не видно было, что они подкрашены, я покажу как. Вот смотрите, возьмите мой уголек. Так, бровки вы ведите очень осторожно, двигайте рукой коротко и легко, ну, будто гладите псину, и только волоски красьте-то, по коже не водите, а то уже задорно получится, а в вас задору мало, чтоб с бровями таким ходить! Вот хорошо, посмотрите на себя, даже баба ни одна не скажет, что вы крашеная.
А теперь глазки. Вы послюньте кончик уголька, да у самых ресниц мажьте тонко в уголку глаза. Да нет, не там! Только чуть-чуть в уголку, который от носа у вас дальше! Теперь берите тальк. Пальчик в него окуните и под бровью проведите легонько. А теперь в уголочке возле носа. А теперь реснички… глаз прикройте, уголь послюньте,реснички на палец положите и мажьте по чуть-чуть… А вот теперь в зеркало гляньте! Ну, что скажете? Невинность невинностью, но глаз же не отвести!»
Катарина помнила, как она посмотрела в зеркало, как и впрямь не могла отвести глаз, от своего лица. Это было ее лицо, но глаза были большие, выразительные, такие нежные… а брови словно поднялись в беззащитном и нежном жесте… И Жанна была права, краски на лице видно не было. На следующий день Катари рассказала об этом на исповеди духовнику, он резко отчитал ее, сказал, что красится пристало девкам блудным, а не графине Ариго, а кормилица получила строгий выговор. Она усмехнулась. Теперь ее духовником будет Дорак. И она явно не будет каяться перед ним в этом прегрешении.
«Кожа должна быть у вас такая, чтоб мужик вас тока тронул, да и обалдел сразу. Чтоб ему на ум ничего кроме шелка да пуха лебяжьего не пришло. Ну, чего так смотрите на меня? Муж ведь у вас будет. И дети будут, значит, тронет он вас. По юности, по свежести кожа у всех хороша, а вот потом… вот вы, лапонька моя, маслице берите, да втирайте на ночь, тока, конечно, если муж к вам в эту ночь не заходит, рожу в масле мужику видеть не зачем. И тело тоже мажьте, как сможете.»
Надо раздобыть всяких масел и притираний, она сумеет быть самой желанной женщиной, и сумеет повернуть это в свою пользу…
« А слабость ваша – это ж счастье женское! Вы, барышня, ежели нужда будет, и в обмороки падайте, благо вам не трудно, вы и так вся немощная, и больной, коли надо, скажитесь, и смотрите на мужика во все глаза, и говорите, как мало счастья в вашей жизни, да как тока он вашу душу понять может. Тока, голубка, не плачьте! От слез мужик, конечно дело, теряется да жалеть начинает, вот только еще и нос вспухает, глаза как у кролика красные делаются. Вы лучше чего-нить в руках комкайте, вроде как тревожно вам, да губки пусть дрожат, да слезка пусть одна мелькнет.»
Катарина закончила краситься. Расчесала волосы. Сейчас ее должны уже придти одевать камеристки. Начать с них? Они, конечно, не мужчины, но кто сказал, что женщины не могут жалеть нежных и беззащитных? Она всегда была религиозна, это тоже можно повернуть в свою пользу, хорошо впишется в образ. Через год-два все мужчина двора будут готовы носить на руках свою нежную, беззащитную, скромную королеву. Готовы будут умереть за нее. Интересно, а Дорак поведется на такую игру? А маршал Алва? Она помнила, как он смотрел на нее и гадко, мерзко ухмылялся. Если ей удастся повергнуть к ногами его и Дорака, она может считать игру выигранной.
В дверь постучали, вошла камеристка.
-- Госпожа, доброе утро. Вы так бледны. Вы хорошо спали?
Глаза долу, легкий вздох, вымученная улыбка.
-- Спасибо, все хорошо, просто я видела страшный сон…
Игра началась.
07.02.2010
-
Эрэа Yaga
МЕСТО, КОТОРОЕ ПОМНИТ
Зима. Снег и лед. Вверх тропинка крутая.
Могучий утес. И вот там в вышине
Обтесанных плит, валунов старых стая
И мертвое дерево чуть в стороне.
Ручей вытекает из каменной чаши
И резво бежит среди серых камней.
Валун родовой головами украшен
Из бронзы кабаньими. Мха зеленей
Цвет бронзы. Металл изменился с годами.
Кольцо держит в пасти одна голова.
Бормочет вода, ударяясь о камень.
И чаша цела. И вода в ней жива.
И место звенит красотою суровой.
Хоть что-то уже предвещает грозу.
И дуб костяной служит месту основой.
И все еще живы в том замке внизу.
26.11.2009
Эрэа Катриона
МОЙ АДМИРАЛ
А вам бы глоток воды, да некогда и без толку.
Решительный взмах рукой – и дальше, сквозь дым и гарь.
И ветер в лицо не свеж, и запах какой-то горький,
Но песня ещё звучит. Так действуйте, адмирал!
Шутить не хватает сил, свело от улыбки губы,
Но страх показать нельзя, и нужно, чтоб каждый знал,
Что в тот самый миг, когда в атаку играют трубы,
Над смертью и над судьбой смеётся их адмирал.
Подмога уже идёт, вы знаете это точно,
Но даже не будь её – сдержали б вы этот шквал.
Волна за бортом поёт, и ведьмы смеются… Впрочем,
Их смех придаёт вам сил… Держитесь, мой адмирал!
Закончится этот бой, но сколько ещё их будет?
«Под пушками я бы сдох» - то кто-то другой сказал.
Не вздумайте погибать, за вами не только люди.
Вам больно, и слышен плач? Так смейтесь же, адмирал!
18.01.2009
-
Эрэа Алькор
ПЕРЕЛЁТ
Лето моё в сентябре, по зелёному жёлтым!
Рано ещё листопаду – да что ему в том?
Стелет трава под ногами узорчатым шёлком,
Словно царевна-лягушка взмахнёт полотном.
Стынет в низинах туман, холода на подходе,
Звёзды всё ближе – на грани протянутых рук.
Бубен гремит в трёх мирах об осенней Охоте,
Падают яблоки, под гору катится круг.
Гуси линялыми крыльями пробуют небо –
Давит на плечи дорога предзимним трудом.
Лето моё в сентябре, перелётная небыль…
Поздно уже звездопаду? Да что ему в том?!
Бубен гремит в трёх мирах – в трёх мирах ему тесно!
Звёзды-мониста курсором отмерят разбег!
Осень – цветастая шаль – недописанным текстом
Сложится в лист-самолётик, запущенный вверх.
01-09-2009
ЗИМНИЙ ИЗЛОМ
То не ветер, то не снег –
В окна бьётся новый век.
В дверь стучится новый круг… Отворяй!
Что ушло – не воскресить,
Что пришло – тому и быть!
В этом круге нет ни дня – для меня.
Хрупнет лёд под каблуком,
Рухнет конь под седоком…
Раз решился взять барьер – так бери!
В старом доме тишина…
Сам варил – так пей до дна.
А душа? Кому она… Хоть гори!
28.10.2005
-
Эрэа Mik@
КАК ВОСПИТЫВАТЬ ГЕРЦОГИНЬ
(Из семейного архива герцогини Марианны Эпинэ. D.)
Как воспитывать настоящих герцогов, в замке Эпинэ знали все. Абсолютно все, от капитана гарнизона до конюхов и садовника. Все, кроме герцогини Эпинэ, с которой помянутые все делились своими бесценными познаниями по поводу и без.
Вот герцог Анри-Гийом – тот сам знал всё. И почти всё это следовало забыть. Последнее, надо сказать, удавалось. Но только Анри-Гийом в этом доме и знал, как воспитывать настоящих герцогинь. Ну, очень хорошо знал. И уже от него об этом знала Полин – гувернантка Магдалы, в пору вступления в должность бывшая от силы лет на десять старше своей воспитанницы. И тоже старалась забыть. Очень старалась. А заодно, по возможности, и самого Анри-Гийома. И ей тоже почти удалось. Но тут Валери исполнилось семь, и стало очевидно: если воспитывать – то пора. Полин не хотела. Совсем. В одно утро герцогиня Эпинэ узнала об Анри-Гийоме столько, что этого хватило бы на полтора жития, пару мистерий и ещё несколько поэм в стиле Барботты. Но у герцогини Эпинэ не было выбора: муж появлялся в родовом замке наездами, причём, не частыми, сама она имела весьма туманное представление о том, как быть с семилетними эориями, и если не Полин, то кто? Герцогиня Эпинэ не была жестока, но была крайне убедительна. К вечеру Полин сдалась.
***
Из писем герцогини Эпинэ мужу.
Скажи, девочка из Великого Дома действительно может остаться без присмотра гувернантки хотя бы на пять минут лишь в своей комнате? Если да, то придётся сменить в комнате Валери всю обстановку, заботясь в первую очередь о прочности последней. Потому что вчера нашу дочь снимали с карниза для портьер. Да, из-под самого потолка. Нет, она не растёт разбойницей, она всего лишь любопытна. И накануне узнала от одного из своих братьев – не спрашивай, которого, он уже наказан – что с верхушки старого каштана во дворе можно увидеть Сэ. До каштана ей было не добраться.
Сегодня братья по случаю плохой погоды сжалились над сестрой и играли в комнатах. В прятки. В конце концов, Лери искали все, во главе с Полин, и не пять минут, а намного дольше. Оказалось, что юная эория при желании вполне способна поместиться в бронзовой напольной вазе – да, той самой. А вот извлечь её обратно – уже задача для кузнеца.
Полин – безупречная гувернантка. Но в последнее время она почему-то стала непривычно молчаливой. Точнее, замолкающей на полуслове. Это странно.
***
Сегодня наши дети в очередной раз приобщались к искусству застольного этикета. Рене справлялся, философски разглядывая потолок, Шарль передразнивал Рене, Этьен дурачился, Валери старалась. Всё же, непросто в семь лет кушать, когда все остальные едят, и выглядеть при этом кроткой и благонравной. Ночью всех четверых не нашли в их комнатах. Их нашли в погребе. Оказывается, просто копчёное мясо значительно вкуснее, чем оно же с приправой из этикета.
За столом Валери зачем-то поглядывает в сторону портрета герцога Анри-Гийома и, как мне кажется, пытается показать ему язык.
***
Герцогине, в самом деле, так уж необходимо уметь вышивать? Нет, это, конечно же, полезнее, чем жонглировать за столом дюжиной вилок, да и безопаснее, хотя не намного. Первое и последнее творение нашей дочери изображало, по её словам, Молнию, пасущуюся на лугу. На неискушённый взгляд это скорее напоминало герб графа Медузы, о котором ты рассказывал. Ну, часть герба. Словом, тебе этого лучше не видеть. Лери ОЧЕНЬ просила выдать ей вместо пялец и ниток бумагу и краски, и мы с Полин не устояли. Так вот её рисунки ты просто обязан оценить, потому, что чаще прочего она рисует тебя. Что на первый, второй и четвёртый взгляд напоминают твои портреты – не скажу, догадайся сам.
Полин смеялась навзрыд, снимая пришпиленное иголками рукоделие воспитанницы с портрета герцога Анри-Гийома.
***
На прошлой неделе Лери попросила научить её танцевать. Сама попросила – представляешь? На том сомнительном основании, что Рене и Шарля уже учат. И нашим с Полин возражениям о том, что этому ей учиться пока рановато, не вняла. Я согласилась показать ей несколько несложных па. Малышка была счастлива, пожалуй, даже торжественна, что-то тихонько приговаривая в такт движениям, и очень смутилась, когда поняла, что я её слышу. Словом, поздравь и завидуй: кажется, я стала хранительницей первой тайны нашей дочери. Исключительно женской тайны.
Вчера девочка больше часа наблюдала, как Рене учится держать в руках шпагу. И надо было видеть её глаза. Как сказала бы НАСТОЯЩАЯ герцогиня, «я в опасении…»
Меня же больше беспокоит взгляд, которым она провожает уходящих играть за ворота братьев, сидя в саду с Полин и книгой стихов. Несчастный взгляд. Это хуже оборванных портьер и развороченных ваз. И ещё никак не могу понять, с кем она разговаривает, засыпая. Знаю только, что этот кто-то ей очень неприятен.
***
В очередной приезд отца Валери Эпинэ была официально дарована свобода гулять с братьями, где заблагорассудится (Рене, я на тебя рассчитываю. Этьен, если я увижу вас – да, вас двоих на каштане…) Компания жеребят в полном составе спускалась по дороге от замка. Зачем каштан, когда в округе столько деревьев? Может, с какого-то из них и вправду виден Сэ… Валери чуть отстала от братьев, повернулась лицом к замку, показала язык. И приставленные к носу ладошки с растопыренными пальцами. И ТАКОЕ па, какое вряд ли существует даже в плясках фельпских моряков.
Призрак герцога Анри-Гийома, истративший последние силы на вразумление сперва нерадивой прислуги, а после – непосредственно негодницы-правнучки, покраснел, затем побурел, затем раздулся до размера четырёх Валмонов и, в конце концов, беззвучно лопнул, рассыпавшись мелкими, блестящими на солнце брызгами.
16.08.2010
-
Эр Эстравен
КОЛЬЧУГА ВЕТРА
Алан бережно принял изящный медальон морискийской работы, бывший хранилищем светло-русого локона.
- Октавия?
- Да, единственная сила, которой я молюсь.
Третий день Осенних Ветров. Сегодня Рамирито исполнилось восемь. Восемь лет минуло со дня воцарения Франциска Оллара и гибели герцога Рамиро Алва, Властителя Кэналлоа. Сегодня в королевском дворце приём в честь годовщины царствования Франциска Первого Оллара и образования Талига. Сегодня во дворце соберутся и знатнейшие фамилии Талига, принявшие Франциска, и его старые соратники, получившие в новом королевстве титулы и земли. Будут и гости из Кэналлоа. И Рубен Дьегаррон, которого августейший племянник почти девять лет назад назначил наместником Кэналлоа, и другие рэи приехали, чтобы убедиться - кровь Алва жива. Многие из них помнят семнадцатилетнюю герцогиню, и все они чтят память соберано, лежащего под сводами храма здесь, в Олларии.
Королева Октавия сидела перед зеркалом, ничего не видя из-за слёз. Сейчас никто не потревожит покой Её Величества. Ни ожидающие её в приёмной и Малой гостиной придворные дамы с их вечными сплетнями и болтовнёй о нарядах. Ни августейший супруг – Франциск сейчас беседует с послами; после провала Священного похода для большинства государей Золотых Земель он из «этого выскочки» и «еретика» превратился в «царственного брата», и теперь соседи с опаской наблюдают за силой и растущим влиянием Талига. Ни сын – он под присмотром усмехающегося в седые усы Санчо повторяет гербы и родословные своих подданных.
А Долорес уже полмесяца в Рассвете. Молоденькая Мария очень старательна, но она не знает, как войти в самый нужный момент; не успокоит понимающим взглядом. И не станет порою ворчать или петь кэналлийские песенки. Не обмолвится «моя эреа», а только «Ваше Величество». И уж конечно, не приготовит отвар, успокаивающий боль в сердце. Уже готовых настоек и отваров осталось почти до Зимних Скал, а потом придётся глотать лекарства лейб-медика. Если она переживёт эти роды. Срок близился, и Франциск, обеспокоенный нездоровьем супруги, поселил врача рядом с её личными покоями. Стоит только позвать – и он примчится. Но нет. Не сегодня.
Сегодня вечером Октавия желала побыть в одиночестве. Нет, не так. Наедине с Создателем.
Хотя Франциск и запретил эсператизм в Талиге, для супруги он делал исключение, зная её набожность. Впрочем, после неудачного Священного похода Октавия сильно сомневалась в угодности Агариса Всемилостивому. Да и молитвы на родном языке казались теплее и ближе.
Утром Октавия вместе с сыном, королём, герцогом Эпинэ и другими вельможами была у могилы Рамиро. Останься она герцогиней Алва, бывала бы там как можно чаще, но королева не принадлежит себе.
Скоро её долг перед Талигом будет исполнен. Создатель, пошли сына! Она не сможет больше родить, врачи единодушны в этом, и если будет дочь,.. тогда Франциск усыновит Рамиро. Её Рамирито... Нет! Он - герцог Кэналлоа, её маленький соберано. Когда-то Октавия была юной и наивной, а Рамиро смеялся и управлял Кэналлоа словно бы шутя, и все слушались его. Тогда это не удивляло юную герцогиню - как может быть иначе? Но сейчас она видела, как порой трудно приходится Франциску.
Корона... она почти ненавидела этот венец, из-за которого потеряла самого дорогого человека.
Наедине с собой можно не лгать, не притворяться. Да она это и не умела.
Было время, когда она смирилась с потерей. Тогда-то вдовствующая герцогиня Алва и стала королевой Талига. Франциск был всегда заботлив, предупредителен, ласков к ней и сыну. Но иногда от его взгляда становилось страшно. Так не смотрят на живую женщину! Король словно молился на неё. Рамиро тоже обожал свою Синеглазку, но его глаза были другими. Их огонь обжигал её щёки, заставляя смущённо потупиться. Особенно поначалу, когда Октавия ещё не верила, что это всерьёз, что ей, сироте из маленького городка, выпала такая неслыханная честь.
А как он любил играть с её волосами или просто смотреть, как его герцогиня причёсывается!
... Служанка, сделав реверанс, вышла из комнаты, оставив вошедшего герцога наедине с супругой. Рамиро Алва отплывал на Марикьяру, его не будет целый месяц. Они никогда раньше не расставались так надолго. Но мужчины всегда уходят, а женщины остаются и молятся за них. "Ничего не поделаешь, детка, так устроил Создатель", - бывало, повторяла её старая няня. И рассказывала на ночь сказки.
- Я бы хотела сплести тебе кольчугу из моих волос, чтобы никакое зло не одолело тебя, - улыбнулась она через силу.
- Это были бы самые драгоценные доспехи. Тоньше паутинки, легче пуха и чище серебра. Но моя эреа защитит меня своей молитвой, - улыбнулся герцог. И как ни в чём не бывало, видя, что жена вот-вот расплачется, поинтересовался: - а какие ещё истории знает моя герцогиня?
- О волосах? Нянюшка рассказывала о девушке, чей жених уехал в дальние края и забыл невесту, поддавшись колдовству. Тогда она вышла на самую высокую башню родительского замка, отрезала прядь волос, золотых, точно солнечный свет, и попросила ветер отнести их любимому.
- Вот как? - Повелитель Ветра приподнял бровь в шутливом удивлении. - И юноша вернулся?
- Она четырежды посылала волосы, прежде чем чары Леворукого спали.
- Четырежды? Ну, я б на её месте не стал портить причёску из-за...
- Рамиро! Как ты можешь! - Наедине они могли звать друг друга по имени, хотя в её родной семье тётушка всегда называла мужа господин Леран, да и соседи... Но в Кэналлоа всё другое, а её соберано лучше всех!
Повинуясь какому-то порыву, Октавия схватила ножницы и отрезала прядку от оставшейся недоплетённой косы.
- Это чтоб мой соберано никогда не забывал, что его ждут.
Рамиро взял пепельный локон, на миг поднёс к лицу, вдыхая родной запах и, вытянув из-за ворота медальон с выгравированным Вороном, бережно вложил туда прядку.И, опустившись на колено перед сидящей супругой, поцеловал ей сначала руку, а потом губы. Поцелуй… такой лёгкий, словно и впрямь губ коснулся ветерок. А во взгляде чёрных очей были восхищение, любовь, нежность, грусть разлуки и обещание скорее вернуться. Муж легко поднялся и хотел было выйти к уже ждущим его людям, но Октавия с улыбкой попросила:
- Подождите, мой соберано, пока я закончу причёску, и проводите меня в церковь. Я хочу помолиться за благополучное плавание и успех Ваших переговоров с герцогом Марикьяры.
Спустя четверть часа герцог и герцогиня Алва покинули её покои, направившись в город. Там их пути расходились: герцогиня Октавия со своими дамами вошла в недавно отстроенный храм, а соберано в сопровождении свиты спустился в порт.
За несколько дней до возвращения герцога разыгрался сильный шторм, и никогда раньше не видевшая подобного Октавия почти не выходила из церкви. Ведь, по всем расчётам, Рамиро уже должен был отплыть с Марикьяры! Создатель Всемилостивый, усмири волны и верни мне моего соберано живым и невредимым! Пусть все корабли возвратятся в порт!.. Пожилая камеристка, привязавшаяся к молоденькой герцогине, тщетно уговаривала её хорошенько поесть и отдохнуть, ведь это разве шторм? Так, пустяки какие! Успокойтесь, моя госпожа, ничего дурного с соберано не случится. Он заговорённый!Перекусить она соглашалась. А спать – ни за что. Стоило забыться, опустив голову на подушку – и она оказывалась во власти кошмаров.
…Октавии снилось, что она бежит, оскальзываясь на водных горбах, к тонущему кораблю. А всего на шаг или два впереди - спокойно идущая, словно по ровному полу, босая черноволосая женщина в старинном синем платье. Если та, другая, дойдёт первой, они все погибнут! Её герцог может спастись, стоит только прыгнуть в море, но он никогда не бросит своих людей на верную гибель. Ветер, подгоняющий Октавию, толкает корабль назад, временами крутит его, утягивая в водоворот. А Рамиро смеётся, словно бросая незнакомке вызов. Герцогиня почти успевает, когда незнакомка оборачивается…
Но что было дальше, она не знала, каждый раз просыпаясь от собственного крика и дрожа от пережитого ужаса. Тогда-то Долорес и приготовила госпоже первую настойку. И сердце, отчаянно колотившееся, чуть ли не выскакивавшее из груди, успокоилось.
И настал день, когда дозорные углядели в море знакомые паруса, когда в замок примчался гонец с радостной вестью, и Октавия разрыдалась от облегчения и счастья. Но на крыльце замка стояла уже не заплаканная девочка, а молодая госпожа. А как хотелось побежать навстречу кавалькаде!.. Он что-то говорил, она что-то отвечала - Октавия не помнила, утонув в любимых глазах, потом они чинно, рука об руку шли к праздничному столу - она почти не замечала вкуса блюд. Прикосновения рук (они сидели рядом во главе стола, не то что в других семьях по разным концам) пьянили слаще любого вина. Он был рядом, разлука окончилась, и всё остальное было уже не важно.
С тех пор они не расставались дольше чем на день.
Уже вечером, когда праздник в честь возращения соберано закончился, и даже верная Долорес ушла спать, она призналась, как боялась за него все последние дни. Рамиро только рассмеялся, расплетая её причёску и зарываясь лицом в пахнущие жасмином локоны:
- Твоя кольчуга меня защитила. Я не расстанусь с этим сокровищем даже за все чёрные ройи.
Она счастливо улыбнулась, прижавшись головкой к его плечу и чувствуя под ладошкой прохладу медальона.
Это стало их маленькой тайной.
13.11.2009
-
КОЛЬЧУГА ВЕТРА (окончание)
Эти доспехи подвели лишь раз. Лишь один раз, тогда, восемь лет назад. Наверно, герцог Алва не ждал подлости от герцога Окделла, ведь они вместе сражались. Почему же так вышло?! Создатель, ну почему? За что?!
Старый Санчо, помнивший Рамиро мальчишкой, и оставшийся служить "маленькому соберано", как он называл Рамирито, признался, что вынул прядку из медальона и положил её в гроб герцога. Хотел было вложить в руку, но побоялся, что заметят. Он сознался в этом только вчера, когда королева обнаружила исчезновение локона. И не стал бы врать даже ради её успокоения.
Так вот почему все эти годы, даже после свадьбы с Франциском, ей всё время чудится незримое присутствие Рамиро. Как же её герцог, должно быть, тоскует по ней! Ему одиноко в Рассветных Садах, потому он так часто снится последние месяцы.
Создатель Всеблагий и Всемилостивый, благодарю тебя, что не дал мне увидеть Рамиро мёртвым!
Медальон Ветра лежал в шкатулке вместе с фамильными драгоценностями дома Алва. Когда-нибудь Рамиро подарит их своей избраннице. Кто же будет новой герцогиней? Недаром сегодня вспомнился тот визит Рамиро. Марикьяра… У марикьярского герцога недавно родилась девочка. Мерседес... Красивое имя. Мерседес Алва... А почему бы нет?
Руки помимо воли перебирали украшения. Вот сапфировая диадема. Рамиро подарил её, узнав о будущем сыне. «Эти камни хороши, но твои глаза ещё прекрасней!» - улыбался он, украшая распущенные волосы жены. Эта нитка жемчуга – тётушкин подарок на шестнадцатилетие. Скромное ожерелье помнило первые свидания, помнило их с Рамиро свадьбу. А вот тот самый медальон с Вороном. Его сделали по приказу нар-шада Минкараха для соберано Гонзало. Теперь это наследство его внука.
Королева оглянулась, не видит ли кто, и отрезала маленькую прядку. Пусть этот локон станет надёжной защитой для молодого Властителя Кэналлоа. Памятью об отце. И о матери. Её мальчик даже не догадывается о своём близком сиротстве, но Октавия знает: ей не увидеть сына взрослым. Сегодня она подарит Рамирито медальон. А когда юному герцогу минет шестнадцать, он получит родовой Знак. Не забыть бы попросить герцога Эпинэ надеть Знак юному герцогу Алва. Они сражались с Рамиро плечом к плечу, и Шарль всегда был так добр и внимателен.
Это должен сделать Повелитель. Не король.
Иногда ей казалось, что не будь сына, Франциск позабыл бы о том, что женился на вдове. Ему так хотелось быть единственным!
Октавия вздохнула, слегка ослабляя ворот черно-белого «мундира». Так, бывало, Долорес называла этим новым словом предписанные церемониалом королевские туалеты. Как душно… И это громоздкое платье слишком тяжёлое. В нём она чувствует себя куклой из тех, что когда-то любила наряжать вместе с кузинами. Чёрный бархат верхних юбок точно ночное небо с бриллиантовыми звёздами, затканный золотым узором белый атлас, тончайшее кружево… Мастерицы постарались на славу, все королевские туалеты великолепны. Но в них можно только ходить, а раньше Октавия почти летала!
Где те платья, что носила герцогиня Алва? Не строгие столичные - другие. Те, что шили мастерицы в Алвасете. Разве кто-нибудь из королевских портних сможет сравниться с Хуанитой! А чудесные вышивки Габриэлы превращали в сказку даже самый строгий церемониальный наряд. В Кэналлоа любят и умеют веселиться, ей до сих пор снятся танцы, песни, шум прибоя, смех, улыбки и яркие девичьи наряды. Нарядные юбки, блузки и корсажи, ленты и цветы в волосах. Почему другим можно, а ей - нет? Тогда юная герцогиня, что греха таить, немножко завидовала служанкам, не скованным этикетом. «Знатные дамы носят платья.» - нравоучительно изрекала старая графиня Бернарда всякий раз, когда замечала праздный интерес молодой герцогини к нарядам рыбачек и крестьянок. Помнившая герцогиню Альшатин ещё маленькой дочкой шада Дьегаррона, графиня считала, что «супруга герцога Алва должна носить только его родовые цвета»! Исключение делалось для белого. Но Октавия не обижалась на небогатый выбор.
…Её любимый в чёрно-синих парадных одеждах был прекраснее всех! И она стояла рядом – в синем платье с отделкой из чёрных лент, в фамильных драгоценностях рода Алва. Они вышли из храма, и съехавшиеся на свадьбу гости и жители Алвасете приветствовали своего соберано и его супругу. Празднества длились восемь дней, пиры и приёмы в замке, танцы на площадях, музыка, веселье, цветущие гранатовые рощи, прогулка на галере… А какие наряды приготовили алвасетские портнихи! Юная герцогиня меняла платья каждый день и никак не могла поверить, что это не сказка, не сон. Ей всё казалось, что стоит на миг зажмуриться – и счастье закончится. Но оно длилось и длилось, и казалось, так будет всегда. Гранатовые рощи стали для Октавии Рассветными Садами. Пусть там, в тех Садах праведники ходят в белом и воспевают Создателя, она будет петь кэналлийские песенки и носить чёрное. Право же, как можно было назвать чёрный цвет мрачным? Юная герцогиня и раньше любила его, ведь чёрный атлас строгого платья, в котором она обычно ходила в храм, подчёркивал хрупкую стройную фигурку и тонкую талию. Будто бы случайно выбившийся из-под чёрной мантильи локон позволял Рамиро как бы невзначай коснуться её лица, возвращая непокорную прядку в кружевной плен. Впрочем, Октавии нравился и синий. Ведь этот цвет так чудесно шёл её глазам! Лёгкий синий шёлк, расшитый жемчугом и серебром, ласкал кожу и дарил прохладу даже в зной. Где широкие юбки, шуршавшие при каждом движении, и корсажи, не мешавшие танцевать весь вечер? Остались в памяти, как и налетавший с моря ветерок.
Ещё полчаса – и надо выходить к гостям. А именинник уже там. Её мальчик одинаково свободно говорит на кэналлийском и на талиг.
Последнее время Рамирито всё чаще спрашивает об отце. Впервые он спросил: "А какой был мой папа?" когда ему не минуло и трёх. Сейчас уже не отговоришься: "Он был хороший, храбрый, красивый..." Малыш растёт умным и наблюдательным, его наставники хвалят юного герцога вовсе не потому, что тот - королевский пасынок. Конечно, он порой шалит, но Санчо уверяет, что "покойный соберано был ещё большим озорником". Для врагов Франциска герцог Алва – «Рамиро-Предатель». Для Санчо он был добрым господином, и, быть может, кем-то вроде сына, для герцога Эпинэ - другом и надёжным соратником, для приехавших сегодня кэналлийцев - истинным соберано, сильным и властным правителем. А для неё он был - и остаётся - просто любимым. Единственным. Её герцог. Её Рамиро.
Вот и сегодня… Ну как было не выспросить двоюродного деда и об отце, и об Алвасете? Недаром примчался перед обедом: «Матушка, дядя-дедушка (так он всегда звал Рубена, как не поправляй. Впрочем, старика это забавляло) хочет, чтобы мы следующей весной погостили в Алвасете.» Алвасете, Алвасете… столько чудесных дней прошло в этом старом замке... Нет, она никогда не поедет в Кэналлоа. Но ни сын, ни придворные не должны видеть королеву плачущей! «Его Величество…» «Король отпустит, не бойся! Он же сам всегда говорит: «Хороший правитель должен знать свою страну.»» При этом и выражение лица, и тон – всё было точно таким, как у Франциска, и кто-то из фрейлин засмеялся. «Матушка, обещаю, я буду очень-очень хорошим правителем. Я же соберано!» Королева улыбнулась: «Конечно, сын мой. Ведь вы – герцог Алва и Властитель Кэналлоа. Не забывайте об этом.» Она поправила растрепавшиеся волосы мальчика: « Если будет на то воля Создателя, мы поедем в Алвасете в конце месяца Изумруда. После турнира.» Рамирито просиял: «Правда?! Я так рад! Рубен говорит, только в Алвасете можно стать настоящим кэналлийцем.» И, прежде чем Октавия успела что-то сказать, шаловливым вихрем умчался из материнских покоев. Только двери хлопнули. «Настоящим кэналлийцем…» Он самый настоящий, её синеглазый соберано! Как был бы счастлив и горд Рамиро, доживи он до этого дня!
Рамирито очень нравятся кэналлийские песни и легенды, он обожал слушать сказки старой Долорес. Правда, ими заслушивался не только малыш, но и Октавия с её дамами… особенно когда Франциска не было дома. Сколько бы муж не вздыхал по неслучившейся дружбе Рамиро и потере столь блестящего полководца, королева не верила в его искренность. Король Талига – умный и тонкий политик, умело скрывающий свои чувства, но… Франциск до сих пор ревнует её к Рамиро. Всеблагий и Всемилостивый, да он ревнует её даже к сыну. Уже сейчас малыш всё больше и больше походит на отца. Точно так же горят синие глаза Рамирито, и у её мальчика такая же, отцовская, улыбка. Когда сын вырастет, у него будет такой же прекрасный голос, как у Рамиро. Санчо пообещал научить «маленького соберано» игре на гитаре.
А после приёма Рамирито ждёт ещё один маленький подарок. Октавия непременно споёт его любимую песню. Рамирито считает, что «Ворона и голубку» сочинили нарочно для его матери. Хотя на самом деле это вовсе не новая кантина, а старинная баллада, которую любил напевать Рамиро. Первая кэналлийская песня, услышанная ею, песня о любви ворона и белой голубки. "Моя белокурая горлинка" -так звал Октавию только её соберано. Он был её Вороном, она – его робкой Голубкой. С первой встречи, с первого свидания. Кажется, это было только вчера. Он провожал её из церкви до дома тётушки, потом они стояли у ворот, её пальчики в его руке, тёплый взгляд его чёрных глаз и его голос. И эта песня. Этот голос звучал и во сне, и в святом храме, заглушая «Ураторэ». Позже эта баллада помогла ей пережить потерю. Когда Рамиро не стало, Октавия сквозь слёзы пела «Ворона и голубку» Рамирито, и малыш сразу засыпал. Чужой певучий язык завораживал, и юная герцогиня сразу полюбила кэналлийские песни. Она до сих пор помнит каждый романс, что сложили в честь их с Рамиро свадьбы. Как позабыть всеобщее ликование, песни, пляски! В честь новой хозяйки Кэналлоа горожане пили лучшую «Девичью слезу». «Пусть все беды останутся в девичестве!» - желали рэи своей юной госпоже.
Герцогиня Кэналлоа пела и смеялась, и всё внутри пело. Королева Талига только улыбалась. Празднества по случаю венчания Его Величества Франциска Первого и вдовствующей герцогини Алва длились шестнадцать дней. Возможно, королевская свадьба была более великолепной и уж наверняка более торжественной, но покой в душе не заменит счастья.
Оллар любящий муж, заботливый отчим, хороший человек... но он не Рамиро.
Её герцог ждёт её в Рассвете - в этом Октавия не сомневалась. Скоро их разлука закончится.
...Королева застегнула на шее замочек подаренного Франциском в четвёртую годовщину свадьбы сапфирового ожерелья и позвонила камеристке.
- Мария, переплетите волосы. Я надену жемчужную сетку. И принесите лавандовой воды.
Пока Мария будет укладывать локоны, следы слёз успеют исчезнуть.
Серебряный медальон приятно холодил ладонь. Сегодня на приёме королева наденет его имениннику. Пусть юный герцог Алва живёт долго и счастливо!
13.11.2009
-
Эрэа Мирилас
КАК ВАЛЬДЕС В ЗАКАТ ПУТЕШЕСТВОВАЛ
Юмор по следам опросника в дневнике. :D (Автор)
…Печальный Леворукий сидел в Закате, чесал за ухом размурлыкавшуюся трехцветную кошку и размышлял о своей горестной судьбе. Да чтоб папочке-Ринальди икалось на этом его Рубеже! Прогулялся по миру, оставил людям внешность и легенду, а они так усиленно принялись в Леворукого верить, что, в конце концов, его и воплотили! Заразы… а папенька смотался, а ему теперь сиди и разбирайся с Изломами, Закатами-Рассветами, кошками и раттонами.
И никакой благодарности!
Мысль смотаться до Кэналлоа, пошарить по местным винодельням и напиться стучалась в голову все настойчивей. Но с кем пить? Не с кошками же… а в одиночестве не пьют, только спиваются. Дожили, Враг-алкоголик, посмешище всем добрым эсператистам.
И вот в миг, когда Леворукий дошел до столь печальной мысли, Врата Заката распахнулись от умелого пинка – и в Зал Приема ввалились двое. Точнее, ввалился один – второй шел нехотя, но первый настойчиво его подталкивал, обнимая за плечи.
- Тебя наконец-то потопили? – поприветствовал Леворукий жизнерадостно ухмыляющегося Ротгера Вальдеса.
Нет худа без добра – собутыльник сам собой образовался!
- Не дождетесь! – объявил моряк. На боку у него висела объемистая сумка, в которой многозначительно звякало – Я сам сюда приплыл! Живой… Девочки помогли…
- А Руперта зачем притащил?
Означенный Руперт был тих, печален и несчастен, как промокший щенок.
- Дело у него тут… - туманно отговорился Бешеный. – Ну, что? Выпьем за знакомство?
Леворукий щелкнул пальцами. Перед троном образовался стол и два кресла…
- Я болел за «Каммористу»! Веришь?
- Верю, - Бешеный чокнулся – Я сам за них болел… а вот в Хексберг мы уже сами… с девочками…
Принесенное вино как-то быстро и незаметно закончилось, и Вальдес пару раз посылал кошек на «Астэру» за новой порцией. Леворукий против такого самоуправства не возражал.
- Но я т-тебе тоже! – зеленоглазый погрозил моряку бутылкой – Вот! Мой вражий произвол сидит.
Вражий произвол, он же Руперт фок Фельсенбург, мрачно отпил прямо из горла.
- Да? Спасибо. Мы же зачем приплыли! – вспомнил Вальдес – Будь другом, отдай Олафа… скучно без него! – Бешеный патетически прижал руку к сердцу – Вот хоть прям в море не выходи! И я его ещё не женил… меня дядюшка женит…
- Женит! Как Леворукий обещаю – женит!
- Вот! Почему я один страдать должен? Пусть он тоже мучается... отдай, а?
- Не… вот Бермессера я бы отдал… все равно ко мне вернется.
- Быстро! – подтвердил суровый Руперт, на совести которого и было первое попадание Бермессера в Закат.
- То-то! А то разводите там у себя… нам в Закате тошно… - Леворукий пригорюнился, вздохнул – Не могу я Кальдмеера отдать… он же... патриот! Офицер! Отец солдатам! Да и смерть… предателями страны казнен… в общем, в Рассвете ваш Олаф.
- Как?! – бедный Ротгер схватился за голову, пальцы утонули в буйных кудрях – Как в Рассвете?! Да на меня же девочки обидятся! Я же на жемчуге разорюсь! Не могу я их туда-сюда гонять… они ж – женщины!
- Не нужны нам ведьмы! – пьяному Леворукому море по колено, лес по пояс и горы по плечо – Я вас сам туда провожу! Тем боле эти… праведники... такую женщину! Несправедливо!
…А в Рассвете было тихо и благостно. Цвели розы и сирень, щебетали птицы, журчала вода. Праведники наслаждались красотами и заслуженным отдыхом, впрочем, не все. Один тосковал, сидя на бортике фонтана.
И когда в тишину и благость ввалилась развеселая тройка гостей из Заката, а обитатели Рассвета разбежались с визгом, подобрав полы туник, только он остался на месте. Что отчасти было не его виной – трудно куда-то бежать, когда на тебе с криком: «Мой адмирал!» - повисает родной адъютант.
- И ты, Руппи?!
- Нет! Мы за вами пришли! Мы вас никому не отдадим!
- Ещё не отмучался, - не менее счастливый Вальдес скорчил зверскую рожу и тряхнул зеленоглазого собутыльника за шкирку – А ты чтобы обеспечил, ясно?! Не желаю мучиться в одиночестве!
- Альмейды тебе мало?
- Альмейда – это не то! Надо, чтобы всем поровну!
- Прошу прощения, - вежливо вмешался Кальдмеер, аккуратно снимая с шеи адъютанта – О чем речь?
- О вашей будущей свадьбе, - пояснил Руперт – Но невеста должна быть достойна…
- Будет, - рассеянно пообещал Леворукий, стреляя глазами по сторонам – Кстати. Пройдемся ещё немного, мне надо разыскать одну милую даму…
«Милая дама» с отстраненным видом нюхала гиацинт. Подошедшего Леворукого смерили оценивающим взглядом и отвернулись со словами:
- Ах… молва лжет. Вы не похожи на герцога Алву, совсем не похожи…
- Катарина! – зеленоглазый закатник рухнул на колени, созерцая даму восторженным взглядом – Пламень сердца моего! Будь моей, я ведь Закат засажу маками!
- А... но… о!
- Приятель, действовать надо не так! – просветил Леворукого Вальдес – Надо хватать и тащить! Пока нас отсюда не выпнули…
- Хуже, если нас здесь запрут, - резонно возразил Руппи. Своего адмирала он цепко держал за рукав.
- Тем более хватать и тащить!
…Катарина, конечно же, на плече Леворукого побрыкалась. Совсем чуть-чуть, для вида.
Адмиралу не по чину лично вытаскивать вице-адмирала из запоя. Только вряд ли кто-то другой сможет встряхнуть Вальдеса, особенно после новостей, которые привез Руперт. Альмейда покачал головой, вздохнул – эх, политика! Сидел бы сейчас этот Кальдмеер «в гостях» в Хексберг…
Что сделано, то сделано, а Ротгера спасать надо. К счастью, у Рамона Альмейды были запасные ключи от черного хода вальдесова дома.
Первым, что его встретило, была батарея бутылок. Пустых.
«Ожидаемо» - решил адмирал, пробираясь между пустой посуды в гостиную. А вот что совсем не было ожидаемо, так это количество спящего вповалку народа!
Ради справедливости, «вповалку» спал только хозяин дома, устроившись головой на коленях незнакомого блондина. Блондин спал, сидя на полу и уронив голову на сиденье кресла. На диване тоже кто-то лежал, кто-то долговязый, полуседой и отвернувшийся к стенке, а в ногах у него свернулся калачиком Руппи.
- Какого… - начал, было, Альмейда и осекся, потому что обитатель дивана охнул, пошевелился и медленно сел, держась за голову.
И оказался адмиралом Кальдмеером, собственной невинноубиенной персоной.
- Адмирал Альмейда?
- Адмирал Кальдмеер? Вы живы?!
- Приходится признать, что да, - проворчал дриксенец – У выходцев не бывает столь жуткого похмелья.
- Ротгер! – взревел марикьяре – Извольте проснуться и объясниться, Леворукий вас побери!
- Не поберу, - со стоном отозвался незнакомый блондин – Чтобы в Закате… регулярно… такая пьянка?! Ни за что!
- Так… а мы за что пили-то? – наконец, подал голос похмельный хозяин дома – Начали за знакомство... потом все вместе – за возвращение… ох! А дальше?
- За мое второе замужество!
Альмейда понял, что сходит с ума. Вопрос, кто – он или весь мир? В дверях стояла Её Величество Катарина Оллар... или уже не Оллар? Если второе замужество? А в руках она держала поднос, а на подносе стояли кружки с дымящимся глинтвейном.
- Я сволочь, - блаженно подтвердил блондин – Я тварь закатная! А она ангел – и я её украл! О-ох…
- И теперь я вынуждена поддерживать имидж, - Катарина поджала губы – Закатной твари. Кажется, глинтвейн нужнее господину Альмейде, чем вам…
В гостиной раздался дружный стон.
Дорога к Закатным Вратам вместо полыни заросла маками.
Рассветные врата спешно баррикадировали изнутри.
Ринальди Ракан громко и обреченно икал на Рубеже.
Господин Альмейда, пользуясь разрешением, ухватил кружку. Если мир сошел с ума, это точно требовалось запить!
18.10.2010
-
Эрэа Dorna
ВЕЧНЫЙ СПОР В КОРОЛЕВСКОМ СЕМЕЙСТВЕ
Предисловие: сталкиваясь с творчеством талантливых людей, нет-нет да и погружаешься в их мир, осознаешь себя в несколько ином времени и иной реальности. Увидев работу эрэа Tany, мне вдруг отчетливо привиделась мастерская художника, король в компании сына и пасынка, пылинки, кружащие в солнечных лучах, и.. Вечный спор, который художнику совсем не хочется слышать, но который, пусть и помимо его воли, отражается в портрете королевской семьи... :P
Рисунок эрэа Tany:
...и маленькая зарисовка к нему. Автор
***
- Еще несколько минут, Ваше Величество, и на сегодня мы закончим. Все дело в свете, в том, как солнечный лучи...
Франциск Оллар, тяжело вздохнув, терпеливо выслушивал сбивчивые, никому не нужные объяснения художника, честно стараясь уловить подобие смысла в том неудержимом потоке терминов и витиеватых сравнений, который безжалостно обрушил на него придворный мастер.
Старания оказались тщетны.
Смысла не было.
Впрочем, его и не требовалось - главной задачей всей этой тирады была отчаянная попытка заглушить шепот наследного принца, который, чуть склонив голову, жарко что-то доказывал брату, стоящему по левую руку от короля.
- ...Покрытие портрета специальной смесью, разработанной еще моим прадедушкой, позволит краскам... - панические нотки в голосе художника становились все более явными, стоило лишь Октавию ненароком чуть повысить голос. В душе Рамиро-младшего даже шевельнулось подобие сочувствия к несчастному художнику, отчаянно пытавшемуся заглушить крамольные речи наследника престола собственными полу-истерическими воплями.
- Октавий, сейчас не время, - прошипел Алва, с трудом проталкивая слова сквозь крепко стиснутые зубы. Ладони, судорожно вцепившиеся в рукоять меча, так и чесались сомкнуться на братской шее, но приемный сын государя, глубоко вздохнув, заставил себя мысленно сосчитать до шестнадцати и лишь после этого добавил, медленно и четко, словно вколачивая гвозди в крышку гроба:
- Я. Никогда. Не. Стану. Королем. Талига.
И торопливо отвел глаза, вновь обращаясь в неподвижную статую и старательно делая вид, что не слышит последнего вздоха смертельно раненной лани, который с совершенством воспроизвел его младший брат. Огромные глаза Октавия подозрительно заблестели, но он и не думал отступать. Сдаваться - совсем не в традициях Олларов.
- Рамиро, - жаркий шепот, в котором в равной мере смешались отчаянная мольба и фамильное упрямство, заставил Алву поморщиться, словно от зубной боли, - тебе придется согласиться хотя бы из чувства долга! Какой из меня правитель? Я за несколько дней развалю все то, что отец строил долгие годы, разорву союзы с соседними государствами, провороню очередную измену, допущу новое восстание в провинции и позволю свершиться государственному перевороту! Пойми, наконец, тебе не остается ничего иного, кроме как принести себя в жертву трону и немедленно спасать от ужасной кончины меня, моего кота, Лучших людей, а заодно и все королевство! Или же, ты можешь просто пустить все на самотек, а затем каяться и бить себя в грудь, сидя у моей могилы...
Рамиро и бровью не повел - но цепкий взгляд Октавия не упустил, как дрогнули пальцы старшего брата при красноречивом описании ожидающей их всех участи. Но торжествовал единственный сын Франциска недолго - огненный взгляд, брошенный Алвой в его сторону, заставил юношу торопливо отвернуться, незаметно вцепившись в отцовское кресло, видимо, в подсознательном поиске молчаливой поддержки.
- ...И если повесить их в темном помещении, так, что бы солнечные лучи падали под определенным углом от портрета...
- Рамиро, - жалобно простонал Октавий, не смея взглянуть на Алву, и честно стараясь стоять столь же неподвижно, как старший брат, - ты же знаешь, у меня ничегошеньки не получится, не гожусь я для этого. Сидеть во дворце, пытаться разобраться в интригах, в который я ничего не смыслю... Я почти закончил балладу о твоем отце. И о моем отце. То есть о нашем... нашем государе. Я хочу сказать, что это совсем не важно - кто из нас Оллар, а кто Алва, дело ведь совсем не в этом...
Октавий, покраснев, пытался объяснить Рамиро план по возведению своих хрустальных замков, а Алва, смирившись, привычно пропускал все аргументы мимо ушей, время от времени не забывая одергивать брата и напоминать, что они не одни, и не стоит заставлять художника орать на весь замок о превосходстве талигских холстов над гайифскими.
Солнце медленно клонилось к закату, и придворный мастер торопливо накладывал последние мазки на одно из лучших своих творений. Наследник, стоящий по правую руку от отца, был нарисован в меру кротким и благочестивым, Рамиро Алва, неколебимой статуей возвышавшийся по левую руку от отчима, в равной мере воплощал рыцарское благородство и затаенную угрозу, а сам Франциск Оллар, как и положено королю, был величествен и невозмутим, словно и не слышал ни слова из всего, сказанного за его спиной двумя сыновьями Октавии.
Художник, глубоко вздохнув, отложил кисти и бросил последний взгляд на королевское семейство, пытаясь осознать все те сцены, свидетелем которых он стал за последние дни. Как ни крути, а младший Оллар был прав, и государь не мог не знать об этом. Почему же он молчит? Неужели и сам пытался образумить пасынка, да только результатов добился не больше сына? Или просто понимает, что с Алвой спорить бесполезно, и давно уже смирился с поражением? Только почему тогда, нет-нет да и блестят лукавством его уставшие глаза, когда Рамиро в очередной раз отказывается от короны, которую преподносят ему на бархатной подушечке? Почему король позволяет продолжаться этому вечному спору, заняв позицию молчаливого наблюдателя? Почему...
Впрочем, все это художника совсем не касалось, и, накинув на плечи лиловый плащ, он торопливо покинул отведенную ему во дворце комнату, надеясь, что завтра пыл Октавия немного поутихнет, и он ограничится только жалобными взглядами в сторону брата, а не разразится очередной тирадой о благе государства, и верный последователь Диамни Коро сможет, наконец, запечатлеть тот самый, особенный взгляд Рамиро Алвы - тот самый, что появляется всего на секунду, когда Октавий умоляюще шепчет что-то на ухо брату, а Франциск Оллар отводит мерцающие лукавством глаза.
Тот самый взгляд, что, едва появившись, пропадает в следующее же мгновение, спрятавшись в глубине его души, словно сюрприз, раскрывать который время еще не пришло. И мягкую, почти нежную иронию, с которой Рамиро порою смотрел на своего отчима в те самые минуты, когда глаза последнего светились лукавством.
Именно так родители обычно смотрят на своих детей, затеявших баловство, и оттого гордых собой, не подозревая, что взрослые знают все их коварные замыслы на несколько ходов вперед и просто ждут, пока милые сердцу чада вдоволь нашалятся, чтобы потом решительно и бескомпромиссно взять дело в свои руки.
...Как странно...
Но он всего лишь художник, и не ему разбираться в хитросплетениях королевских интриг. Пожав плечами, мастер зашагал прочь из дворца, уже зная, что завтра портрет Франциска Оллара и двух сыновей Октавии будет, наконец, завершен.
13.02.2011
-
Эрэа Тэя
СТАНСЫ РОБЕРА ЭПИНЕ
Как лист увядший падает на душу,
Так на плечо легла ее рука.
Она со мной - но как же далека!
Я клялся ей и клятвы не нарушу.
Сегодня ночью выпал первый снег.
Ты, кажется, любила этот город?
Твоя улыбка прогоняла холод,
Мне обещая сладостный ночлег.
За окнами светлеют облака.
Поспать хоть час - и снова за бумаги.
Ты, равная мужчинам по отваге,
Благослови меня издалека.
29.01.2011
Эр Сэр Дамиан
ПЕСНЯ АЛЬДО РАКАНА
(периода проживания в Агарисе).
Оригинал - Шарманка. Н. Баскова. Автор
Вернутся Раканы
В родную столицу,
Вернутся Раканы –
Такое случится.
Сейчас Люди Чести
Ночами рыдают,
Навозников мерзких
Они проклинают.
Исчезнут Оллары проклятые,
Вернется к достойным отнятое,
Наполнив пустые карманцы -
В Агарисе мы чужестранцы.
О власти мечты небывалые
О деньгах мечты запоздалые,
Пока же пустые карманцы -
В Агарисе мы чужестранцы.
Пока же пустые карманцы -
В Агарисе мы чужестранцы.
Все так же Матильда
О чем то жалеет,
Робер от моркови
Изжогой болеет.
Страдают Раканы,
Надежды их зыбки,
Дворяне – скитальцы
С душой первой скрипки.
Исчезнут Оллары проклятые,
Вернется к достойным отнятое,
Наполнив пустые карманцы -
В Агарисе мы чужестранцы.
О власти мечты небывалые
О деньгах мечты запоздалые,
Пока же пустые карманцы -
В Агарисе мы чужестранцы.
Пока же пустые карманцы -
В Агарисе мы чужестранцы.
14.11.2010
Эрэа Трилистник
ТО ЛИ ЛИМЕРИКИ, ТО ЛИ ЧАСТУШКИ.
Некий отпрыск старинного рода
Иногда походил на урода.
И всегда – на болвана.
Впрочем, это не странно,
Это в Надоре местная мода.
Говорят, что у Дика Окделла
Где-то в карме пластинку заело.
Набивал себе шишки
Всякий раз в каждой книжке.
И, что грустно, обычно за дело.
Синеглазого герцога Рокэ
Постоянно винили в пороке.
А его добродетели
Ну совсем не заметили.
Люди чести ужасно жестоки.
Спрошен будучи в юные лета:
«Что ваш спрут столь неяркого цвета?»
Придд ответил: «До этого
Мне совсем фиолетово».
Господа, не прискорбно ли это?
Страждал Дик: «Плохо жить мне, невеже.
Дни идут, а вопросы все те же.
Было б знать очень круто --
Есть ли сердце у спрута,
Да и где оно, в сущности, где же?»
18.03.2011
ПИСЬМО ОТ ПОКОЙНОГО КАРДИНАЛА СИЛЬВЕСТРА
ЕЩЕ ЗДРАВСТВУЮЩЕМУ КАРДИНАЛУ ЛЕВИЮ,
С ИСКРЕННИМ ПОЧТЕНИЕМ И СОЧУВСТВИЕМ
Кружит ворон над пожухлым кипарисом,
Год грозит еще одним круговоротом.
Нынче, Левий, неуютно даже крысам –
Что там, кстати, приближается к воротам?
Хоть и правда, Левий, Молнии – не Скалы,
Но и с теми, и с другими тьма мороки.
В этом совести чрезмерно, в этом – мало,
Хорошо, что вовсе нет ее у Рокэ.
К слову – Рокэ. Если б мог – убил заразу!
Как посмотришь -- он и воин, и оратор,
И эорий, и поэт – да все он сразу:
Ах какой бы, право, вышел император!
Но на это у него в кармане фига.
Вот пойми такую сложную натуру…
Как решит, что в нем -- спасение Талига,
Присмотри, чтоб никуда не прыгнул сдуру.
Что ни день – в столице новый бунт и смута.
Право слово, неприглядная картина.
Слушай, Левий, не забудь еще про Спрута:
Кто там знает, что задумал он, скотина.
Неразумно забывать про Валентина.
Слышал, Левий, ты не спишь ночами ради
Государства, и себя не помнишь в раже.
Но пойми, старик – довольно трескать шадди:
Сам загнешься – и Робер с тобой туда же.
Знал бы ты, ну как мне это все знакомо!
То ли плакать нам с тобою, то ль смеяться.
Хорошо, что я не дожил до Излома –
А тебе придется всласть покувыркаться.
20.03.2011
-
Эрэа ann-duglas
СОН В ЗИМНЮЮ НОЧЬ
(Посвящается musya_martin и ее Закатной твари кошке. Автор)
Диспозиция:
Ночь перед Зимним Изломом.
В стране бардак, на троне - Ракан (пока некоронованный), Алва в Багерлее, а по Талигу инкогнито бродит Создатель. И тем, кто хорошо себя вел - приносит подарки. Вернее, сначала спрашивает, что бы кто в подарок хотел...
Дворец Олларов Ракана
Создатель (появляясь на пороге кабинета Альдо):
- А вот и я. Альдо, малыш, ты хорошо себя вел? Что тебе подарить?
Альдо:
-А ты кто?
Создатель:
- Ну... кого тут все ждут?
Альдо:
- Создатель, что ли? Это кстати. Значит так. Мне меч Раканов, денег побольше, а то с наемниками не расплатиться никак, голову Алвы, Гальтару, денег опять же, щит Раканов, бабу, а про деньги я уже говорил?
Создатель:
- Ты же лопнешь, деточка!
Альдо (вдохновенно):
- А ты дай и отойди. Я не могу лопнуть, Раканов хранит сама Кэртиана!
Создатель :
- Вот пусть Кэртиана и раскошеливается!
Альдо (не слыша ничего вокруг себя):
- Еще штаны Раканов, подштаники Раканов, мыло Раканов, веревку Раканов, денег, а еще - Зверя Раканов...
Создатель:
- Зверюшку-то зачем?
Альдо:
- Я - Ракан, мне положено. Чтоб и конские головы были, и свиные.
Создатель:
- Свиней у тебя и так достаточно. Может, лошадка устроит?
Альдо отворачивается и надувается как мышь на крупу.
Создатель:
- Ну ладно, и меч.
Альдо (капризно):
- Но лошадка чтоб была самая лучшая в мире! А то я Эпинэ пожалуюсь.
Создатель (посмеиваясь):
- Будет тебе лошадка.
Особняк Приддов.
Создатель:
- Здравствуй, мальчик Валя. А ну расскажи стишок!
Валентин улыбается одними губами и серьезно смотрит на Создателя.
Создатель (потоптавшись на пороге)
- Нет, не надо стишок, ну тебя. Что в подарок хочешь?
Валентин:
- Павсания-старшего. Трехтомник. Коллекционное издание. С иллюстрациями Диамни Коро.
Создатель (возмущенно):
- Рожу я тебе его, что ли? Сам пиши.
В сердцах хлопает дверью. Валентин пожимает плечами и достает лист бумаги, перо и чернильницу. Завтра весь город будет петь новый шлягер от Сузы-Музы.
Особняк Эпинэ
Создатель:
- А где у нас Робер? Я подарочки принес...
Клемент, спящий на столе, шипит и сматывается в ближайшую щель.
Робер:
-Я ждал вас, Создатель. После того, что мы натворили в Олларии, я каждую минуту был готов предстать перед вами.
Создатель:
- А подарки?
Робер:
- Подарки? Мне для себя ничего не нужно, я недостоин, но я прошу счастья для Мэллит, совести для Альдо, свободы для Алвы, немного ума для Дикона, генеральскую перевязь для Карваля, денежное довольствие для гвардии, фураж для кавалерии, мирной жизни для всех горожан...
Создатель тихо оседает на пол.
Робер:
- Я написал список, чтобы ничего не забыть...
Протягивает Создателю шестнадцать листов, исписанных с двух сторон. Мелким почерком. Окончательно деморализованный Создатель бледнеет и порывается упасть в обморок. Кое-как справившись с собой, запихивает листки в карман и, пошатываясь, уходит.
Робер (вслед):
- Эх, совсем забыл сказать про Марианну...
Особняк Окделла (бывший особняк Алвы)
Создатель:
-Ди-икон! Я пришел.
Ричард:
- Я в Создателя не верю, вся власть Абвениям.
Создатель:
- Начинается, песня про Ленина Ворона. Лучше скажи, что ты хочешь в подарок на Излом?
Ричард:
- Ой, а можно? Хочу Золотую Анаксию от моря до моря, и чтоб я там - Первым маршалом, и на Катари жениться, я ее детей воспитаю как своих..
Создатель (про себя):
- Тебя б кто воспитал...
Дикон (радостно продолжает):
- И хочу найти меч Раканов, а то Ворон его присвоил не по праву, а еще коня (а то у Придда лучше!), и орден, а лучше два, и чтоб Савиньяки присягнули Альдо, потому что Олларам отпущен один круг, и мама пусть не приезжает, а то Альдо не сможет жениться на купчихе, и еще пусть Марианна молчит про черешни, вдруг Катари (она чиста как лилия, и я это докажу) расстроится, и пусть олларианские браки отменят (ну хотя бы не все, мне и одного хватит)...
Создатель:
- Пресвятая Мирабелла и все летучие мыши ее, это чокнутое семейство меня рано или поздно доконает.
Поворачивается и уходит.
Ричард не замечает его ухода и увлеченно перечисляет:
- А еще хочу ТУ картину с Приддом, я ее на лестнице повешу, и древний карас из меча Раканов, и... эй, а где же он?
Багерлее. Камера Алвы.
Алва тихонько играет на гитаре.
Создатель:
- А вот и я! Хо-хо-хо! Я принес подарки для хороших мальчиков.
Алва молча смотрит на Создателя.
Создатель (смущенно):
- А говорили, что ждете...
Алва:
- Скажите, Рино, какого Левору... кхм. Какого кансильера вы вырядились в цвета Эпинэ? И борода из ваты вам совершенно не идет.
Создатель тяжело вздыхает, снимает длинную красную шубу и расшитую золотом шапку, отвязывает накладную бороду - и становится самим собой: зеленоглазым и золотоволосым красавцем. Леворуким.
Леворукий (расстроенно):
- Алва, вы мерзавец и наглец.
За пазухой у Леворукого кто-то копошится.
Алва (приподняв одну бровь):
- Ну и к чему весь этот маскарад?
Леворукий не успевает ответить, потому что из-за пазухи у него вылезает рыжий котенок.
Алва (присвистнув):
- Закатные твари!
Леворукий:
- Вот именно. Они самые. Понимаете, Алва, они же плодятся... Вы не представляете, как трудно пристроить котенка в хорошие добрые руки.
Алва (заинтересованно):
- Попадаются плохие и злые?
Леворукий кивает. Котенок устраивается у Алвы на коленях и урчит от удовольствия.
Леворукий:
- Я так надеялся, что хоть на этот раз кто-нибудь попросит в подарок котенка. Так ведь нет, подавай им всякую ерунду вроде этой гнутой железяки Раканов, ну и зачем она им сдалась? А тут - целый котенок, который вырастет в настоящего Бойцового Кота.
(с надеждой)
- Алва, а может, вы возьмете? Смотрите, какой хороший, рыжий, пушистый, к лотку приучен, ест все подряд, умный, красивый, ласковый, не то, что ваш последний домашний питомец...
Алва морщится.
...- и обходится недорого, и неприятностей не доставляет никаких, никого не травит, в интриги не влезает, а главное - не хрюкает!
Алва (ехидно):
- Да ну? Совсем не хрюкает?
Леворукий:
- Только мурлычет.
Алва хохочет.
Леворукий:
- Значит, договорились?
Щелкает пальцами, на столе появляются кувшин с "Черной кровью", два алатских бокала и блюдечко с молоком.
Проходящий мимо тюремщик отшатывается в ужасе, услышав из-за двери кэнналийскую песню, исполняемую на два голоса. И требовательное мяуканье.
23.01.2011
-
Эрэа ann-duglas
ГАЗЕТА "ВЕЧЕРНЯЯ ОЛЛАРИЯ"
Эпиграф с форума:
Объявление в газете "Вечерняя Оллария"
"Первому маршалу Талига требуется восьмой оруженосец. Предыдущие семь как-то не прижились" (Автор)
В любой уважающей себя столице просто обязана быть газета. Талиг - не исключение, "Вечерняя Оллария" - вполне себе уважаемое издание. А хотите посмотреть, как она делается? Прошу за мной.
Большая комната. Огромный стол завален кипой самых разных бумаг, придавленных грязными чашками с давным-давно остывшим шадди. Дверь нараспашку. Скрипучие стулья хаотично расставлены по комнате, на полу лежат грудой типографские гранки и доски с гравюрами. На подоконнике половину Круга назад сдох и покрылся пылью багряноземельский кактус. Это - кабинет редактора газеты "Вечерняя Оллария". А вот и он сам: худой всклокоченный человек, заткнув перо за ухо, читает какие-то листы, исписанные ровным почерком, и довольно хмыкает. Кстати, сотрудники редакции обращаются к нему уважительно - Шеф (агарийское словечко, означает большую шишку)
Шеф (удовлетворенно откидываясь на спинку стула)
- А хорошо пишет этот К.Д., Леворукий его побери. Мутновато, правда, и все время съезжает на какие-то геополитические интересы, но для политического обозревателя сойдет. Только с заголовками беда, ну кто ж разводит такую муть на два абзаца? короче надо, яснее!
Хватает перо и скрипит им по бумаге
- Вот. Просто и с интригой "Казалось бы, при чем тут Штанцлер?". Все прочитают!
В этот момент в соседней комнате что-то с грохотом падает. Слышны раздраженные голоса:
- Кто опять вылакал все шадди?Хех Как я теперь писать буду?
- Ызарги вы, а не журналисты, кто ж так делает...
- Да заткнитесь вы, я вычитываю!
- Кто-нибудь видел мою чернильницу? Опять сперли??
Редактор некоторое время прислушивается - кипит работа, кипит... и тоже орет в распахнутую дверь:
- Я просил шадди полчаса назад!!! Где???
За стеной возня, что-то опять падает. В кабинет залетает юный курьер и, чудом не растянувшись на пороге, плюхает чашку начальству на стол.
Шеф:
- Скажи Мануэлю, пусть поднимет задницу и зайдет ко мне.
Курьер исчезает. В кабинет заглядывает Мануэль.
Шеф:
- Ну и я долго буду ждать? Где интервью с герцогом Алвой? Мне нужен эксклюзив, гвоздь номера, а не так, как в прошлый раз, после Фабианова дня, когда три страницы вопросов и в конце "Пошел вон, ызарг" Так газета не делается, пора бы и знать.
Мануэль тяжко вздыхает:
- Шеф, понимаете, тут такая проблема... Рейнер взялся за тему, это была бы бомба..."Катарина Ариго изменяет Алве", но тут так получилось... непредвиденные обстоятельства... короче, мы все на венок уже сбросились, похороны Рейнера завтра в полдень...
Шеф делает скорбное лицо человека, вынужденного жить в окружении исключительных идиотов, поджимает губы и барабанит пальцами по столу. Мануэль опускает глаза.
Шеф:
- То есть материала не будет?
Мануэль кивает.
Шеф:
- Я так и знал! Ничего нельзя доверить. Единственный, кто сдает в срок - это К.Д., который даже не в штате. А остальные - просто болваны!
Его гневный монолог прерывает появление на пороге печатника, который держит в руках гранки. Печатник заляпан типографской краской и очень, очень сердит.
- Не лезет!
Шеф:
- Что не лезет?
- "Лучшие рецепты Кэртианы". Куда я их поставлю? Эти ызарги бесхвостые из рекламного отдела воткнули на полполосы свои гробы, вот, полюбуйтесь!
Шеф смотрит на бумажный лист. Вверху сверстана статья "На недельку до второго я уеду в Кэнналоа", внизу красуется объявление "Погребальная контора "Кац и сыновья". Организация похорон, эксклюзивные надгробия, все виды услуг. АКЦИЯ! Заказавшему трех плакальщиц - траурный балдахин в подарок! Людям Чести, погибшим на дуэли с герцогом Алвой - 10% скидка". Прочитав, он мрачнеет и стучит кулаком в стену:
- Что за бред пегой кобылы?Хех?
Вопль из-за стены:
- У них позиционирование и деньги вперед!
Шеф глубоко задумывается. Деньги, действительно, были проплачены вперед. Мануэль под шумок исчезает из кабинета, шефу явно не до него. Поразмыслив, шеф таки принимает решение:
- Ну и кошки с ними, с гробами. - протягивает печатнику прочитанные незадолго перед тем листы бумаги. - Сверстаешь вот это, а подвалом поставишь рецепты. Должно влезть. А иначе никак, дамы такой вой поднимут, сам понимаешь.
Печатник хмуро кивает и направляется к выходу.
Шеф, вслед:
- А что там за рецепты в номер?
Печатник, уже из коридора:
- Гусь по-дриксенски с яблоками. И глинтвейн по фамильному рецепту Эпине.
В кабинет заглядывает курьер:
- Шеф, там к вам Барботта...
- Гони его в шею - решительно отвечает шеф. - Стихов не печатаем. И как только появится Лопез - сразу его ко мне, на первой полосе и морриск не валялся!
Шеф берет чашку с шадди, но выпить не успевает - является Лопез. Под мышкой он держит доску, на которой вырезана гравюра для первой полосы. Одет Лопез с претензиями на изысканность, держится довольно вызывающе. Он - гений и художник, а не всякие там.
Шеф:
- Принес?
Лопез поправляет берет, небрежным жестом сбрасывает со стула какую-то ерунду, садится, закидывает ногу на ногу, улыбается, наслаждаясь побагровевшей физиономией шефа и, наконец, протягивает ему гравюру. Шеф хватает ее как коршун, разрывает бумагу, в которую она замотана, вскрикивает, подскакивает в окну, внимательно рассматривает - и со стоном валится на ближайший стул.
Лопез слегка обеспокоенно наблюдает за происходящим.
Шеф, полузадушенным голосом:
- Мерзавец, а мерзавец? Это ЧТО?
-Первая полоса.
- Я тебя убью и скормлю киркореллам. Заголовок был "Тайны древней Гальтары". Тайны, понимаешь, ты, дебил раскрашенный! Изначальные твари, древние клады, проклятие Ринальди и всякие такие ужасы. Читателям нравится. Я тебя просил нарисовать что-нибудь гальтарское, но эдакое, с претензией. А вот это - как понимать?
Он протягивает гравюру художнику. Сюжет, несомненно, гальтарский, но к Изначальным тварям он никакого отношения не имеет. Совсем.
Лопез (оскорбленно)
- Это "Марк и Лаконий"
Шеф:
- Вижу, что не "Песня найери". И как ты представляешь такую порнографию на первой полосе? Нет, где-нибудь в борделе -это будет иметь бешеный успех, но мы же солидное издание, тупая ты колода! Мне теперь что на полосу ставить? Твой портрет???
Лопез понимает, что здорово лопухнулся, и делает попытки исправить положение и утихомирить шефа:
- У меня вот есть... очень хорошая гравюра, называется "Нападение", может, она подойдет?
Он робко протягивает еще одну доску разбушевавшемуся шефу. Тот смотрит на нее с презрением, но, повертев в руках, неожиданно успокаивается:
- Хм. А что-то в этом есть. Разбойники вполне себе удались, такие рожи! и юноша со шпагой неплох. На молодого Окделла чем-то похож...из этого можно такую сенсацию сделать - пальчики оближешь...
Обращаясь к Лопезу:
- Дуй в типографию, отдай им гравюру, Быстрей, одна нога здесь, другая там!
Орет:
-Мануэль!!!!
Тот немедленно возникает на пороге.
- Мануэль, у тебя вроде были источники из Теней, скажи им, пусть пощекотят немножко свиненка, не до смерти, а так, попугать. Гвоздь номера у нас все-таки будет!
Мануэль убегает, грохоча каблуками. Шеф подтягивает к себе пачку бумаги, выуживает из хаоса на столе перо и чернильницу и начинает размашисто писать:
СКАНДАЛЫ! ИНТРИГИ! РАССЛЕДОВАНИЯ!
Кто охотится на Повелителя Скал?
"Как сообщает источник, близкий к некомпетентным, юный Ричард Окделл, недавно ставший оруженосцем Первого маршала Талига, находится в смертельной опасности. Наш специальный корреспондент..."
Отрываясь от писанины, в пустоту кабинета:
- Это будет бомба! Может, Алва все-таки даст интервью...
1.10.2010
-
Эрэа Eleonore Magilinon
ПИСЬМО, КОТОРОГО НЕ БЫЛО.
POV Катарины Оллар (Автор)
На часах — давно за полночь. Лениво трещат, постреливая искрами, поленья в камине, тают, плача воском, белоснежные свечи, за тяжёлыми бархатными портьерами прячется ночная мгла.
Строчка за строчкой пропитывается бумага ядом чернил.
Регент Талига Её Величество Катарина сидит за столом и пишет письмо.
Это письмо, конечно, никогда не отправится по адресу.
Слишком большое расстояние, слишком смутное время, слишком ненадёжны все гонцы, что доступны ей. Она никогда не посылала подобных писем - потому и находится сейчас в королевских дворцовых покоях, а не мраморных - тех, что под землёй. Она всегда была осторожна.
Её Величество всегда знала, какие письма можно посылать, а какие — нельзя. Знала это и госпожа Оллар. Знает и регент Талига. Ответственность с каждым разом лишь увеличивается, а ситуация — становится более шаткой. Она отвечала и отвечает не только за себя — потому не может позволить себе ни одного опасного шага. Особенно теперь.
Ну уж нет. Парящие вокруг бестелесные духи безвинно - и не очень - убиенных при её непосредственном участии сейчас, вне всякого сомнения, ядовито усмехаются.
Конечно дело не в том. Королева слишком любит себя и свою - разумеется, несчастную - жизнь, чтобы идти на такой риск. Она — трусиха и эгоистка, которая предпочитала раз за разом откупаться от своей судьбы чужими.
Тогда почему она пишет это письмо? Пишет именно сейчас, когда совсем не время? Когда она опоздала на целых двадцать лет?
Потому ли, что девочка, которая в детстве узнала слишком многое о древних силах этого мира, знает, что в Излом нужно платить по счетам — и своим, и чужим - иначе новый Круг не настанет?
Потому ли, что королева выбрала эти покои из всего дворца ради вида из окна на цветущие в саду маки - и неважно, что это не гордые дикие цветы с родного юга, а выхолощенные до бездушия в неволе их отблески, на которые страшно смотреть, настолько они похожи на живые зеркала - но теперь днями не раздвигает портьер, боясь увидеть вместо бледно-жёлтых лучей солнца - мертвенный свет луны на снегу, призрачных монахов с зелёными свечами, всё ходящих и ходящих по кругу, падая один за другим, пока последний не растворится во мгле, падая и замаливая грехи?
Чьи? Прихвостней Ракана? Жадных глупых горожан? Её собственные?
Потому ли она пишет, что знает: эти маки для неё — последние?
Потому ли, что пытается вновь откупиться от судьбы всем, что у неё ещё осталось?
Потому ли, что главная святая королевства наконец-то устала врать?
Дорогой Жермон!
Это письмо следовало написать гораздо раньше, но я не оставляю надежды, что...
Свеча, догорая, капает свою раскалённую слезу прямо на злосчастный листок. Знак замечтавшейся госпоже Оллар.
Говорить правду — давно уже слишком поздно. А раскрывать карты — слишком рано.
Неправильное время. Глупые предрассудки.
Письмо летит в огонь.
12.02.2011
-
Эрэа Кьянти
HАРРY-END ДЛЯ ГЕРОЯ
Предупреждения: ау, полагаю ))
При написании данного фанфика ни одного Рокэ Алвы серьезно не пострадало ;D Автор
Саммари: "Сумела выйти замуж за мерзавца, умей быть счастливой до конца!"
(с) Г.Горин, "Трехрублевая опера"
«Мужчины, женитесь. Женщины, мужайтесь».
(с) народный афоризм :)
6-й год К.В.
Оллария.
Глубокая ночь.
Особняк Алва.
Герб на воротах прежний, а вот трещины в стенах, облупившаяся краска и покосившаяся крыша – явно «приобретения» последних лет.
В любом случае, дом вполне обитаем – в паре окон на первом этаже горит свет.
Во двор, шатаясь и поддерживая друг друга, шумно вваливаются двое не слишком трезвых мужчин в военной форме весьма непривлекательного вида:рваной, мятой, покрытой пятнами грязи и чего-то буро-красного, подозрительно напоминающего не то вино, не то кровь.
Дверь особняка распахивается, и на пороге возникает женский силуэт; двое визитеров – в которых при свете полной луны можно опознать Первого Маршала Талига Рокэ Алву и Проэмперадора Севера Лионеля Савиньяка – резко свернув вправо, ныряют за ближайшие кусты.
Женщина стоит в дверях, уперев кулаки в бока, – прислушивается, вглядывается в томительную летнюю темноту, и уходить со своего поста в ближайшее время, по-видимому, не собирается.
Первый маршал минуту-другую с тоской во взоре созерцает из-за кустов упрямую даму, а потом с глубоким вздохом откидывается на спину, утопая в мокрой после недавнего дождя траве.
Алва
(кисло)
- Куда охотней встретил бы я грудью
Палаш и шпагу, ядра и шрапнель…
(толкает локтем приятеля)
- Там – скалка?
Савиньяк, сняв шляпу, осторожно высовывается из-за куста и, прищурившись, пытается идентифицировать предмет, который держит в руках наша героиня.
Лионель
(невозмутимо)
- Сковородка.
Алва
(морщится)
- Ой, что бу-у-удет…
(с надеждой смотрит на Савиньяка)
- Но ты ведь подстрахуешь, Лионель?
Тот разводит руками, пожимает плечами, кроит гримасу – но в общем и целом даёт герцогу понять, что да, мол, подстрахую, куда ж я денусь-то…
Полежав еще некоторое время в импровизированной засаде, Первый маршал выглядывает из укрытия и к прискорбию своему обнаруживает памятник женскому терпению на прежнем месте. Герцогу становится ясно, что надо идти сдаваться: другого выхода нет.
Шипя и поминая Леворукого, он поднимается на ноги, одергивает драный мундир и, покинув гостеприимные кусты, медленно, но верно приближается к родному порогу.
Алва
(бурчит)
- Который год проклятья изрыгая,
Супруга стала мелочной каргой…
Опять «на взводе»…
(разглядев сурово сдвинутые брови благоверной, пытается изобразить на поцарапанной физии улыбку)
- Здра-а-авствуй, дорогая!
Женщина на пороге, она же герцогиня Селина Алва, в девичестве Арамона, располневшая и одетая в порядком затасканный бесформенный халат, окидывает нетрезвого помятого – вернувшегося не то с поля боя, не то с феерической попойки – мужа скептическим взором.
Селина
(саркастически)
- Опять «под мухой». Здравствуй, дорогой.
Делает шаг в сторону, давая Первому маршалу возможность пройти в дом, – и тот проходит, прижимаясь к стене и кидая опасливые взгляды на сковородку.
Дверь захлопывается.
Лионель Савиньяк пересекает двор и занимает наблюдательный пост опять же в кустах, но уже под одним из освещенных окон первого этажа. Кусты оказываются шиповником – это минус, зато слышно через открытое окно превосходно – это плюс.
Между тем, действие в комнате набирает обороты.
Селина
(кипит от гнева, но тон обманчиво-ласков)
- Который год лишь заполночь я вижу
Законного супруга светлый лик.
Поведай мне, где шлялся ты, бесстыжий?
Алва
(с трудом подыскивая слова и бросая в сторону окна полные мольбы о спасении взгляды)
- Я… это… как всегда… спасал Тали-ик!
Селина
(всплёскивает руками, с издевательской ноткой)
- Всю жизнь! Одно и то же! Раз за разом!
Послушай ты, спасатель, – мир велик.
Займись – ну я не знаю… Гондурасом.
Дался тебе несчастный наш Талиг!
Уж если ты решил играть в мессию,
Пора географически расти:
К примеру, есть Зимбабве и Россия –
Их тоже должен кто-нибудь спасти.
А есть еще Паона с Пакистаном,
Кадана, Украина, Сомали –
По слухам, жизнь и там не бьёт фонтаном…
Алва
(мнётся)
- Я знаю, д-рогая, н-но Тали-и…
Селина
(припечатывает)
- Талиг – уже давно не Талигойя!
(грозит мужу кулачком и постепенно повышает голос)
- Затей мне только с кем-нибудь войну!
Добром прошу – оставь Талиг в покое.
Не то я всех вас – оптом – прокляну:
И армию, и этих, из генштаба, –
Достала ваша вечная борьба…
Савиньяк[
(закатывает глаза и качает головой, шепотом)
- Создатель! Бедный Рокэ… Ну и баба…
Селина
(с подозрением глянув за окно)
-… И братьев-собутыльников!
Савиньяк
(надвигает шляпу на лицо и тихо сползает вниз по стенке, безнадежно)
- Труба…
Селина
(видимо, ни на талл не веря супругу, негодующе)
- Совсем уж на идеи оскудели
И стали на фантазию слабы!
Алва
(умоляюще)
- Но я спасал Талиг – на самом деле!..
Селина
(притянув мужа за ворот камзола, обвиняюще сует ему под нос его же собственное одеяние, на котором красуются те самые пятна неустановленного происхождения: не то вино, не то кровь, не то…помада?
Ледяным тоном
- Я спрашиваю, Рокэ: Где. Ты. Был?
Спасать ходил – к Виктории? К Анжеле?
А это, видно, орден – на груди?!
Алва
(бледнея и меняясь в лице)
- Но я спасал Талиг!!..
Селина
(издевательски)
- Да неужели?!!
Алва
(шарахается к окну, в отчаянии)
- Ей-Богу! Лионель, ну подтверди!
Сидящий под окном Савиньяк зажмуривается, втягивает голову в плечи и уже открывает рот для ответа – но внести в разговор свою лепту не успевает: окончательно потеряв терпение, герцогиня срывается на крик.
(Продолжение следует)
-
ЭрэаКьянти
HAPPY-END ДЛЯ ГЕРОЯ
Продолжение
Селина
- Не впутывай хотя бы Лионеля
В безбожно откровенное враньё!
Мне эти ваши сказки надоели!!
(с трудом сдерживает рыдания)
- Мне… нужно…
Алва
(шёпотом, в ужасе)
- Что?
Селина
(крик вновь набирает силу)
- Нормальное жильё –
Не эта антикварная халупа!!
От избытка чувств герцогиня с грохотом опускает сковородку на стол – и с потолка сваливается кусок штукатурки; видимо, здание действительно уже не то, что было раньше…
(вопит)
- И шуба! На топоновом меху!!
Алва
(пятясь к стене и не спуская глаз со сковороды)
- Родная, шуба – летом?.. Это…глупо…
Селина
(совершенно не слушает мужа – её, что называется, «понесло»)
- Чем платят в героическом цеху?!
Где премии, награды, призовые?!!
Мы, кстати, драгоценный, - на мели:
В бюджете, словно раны ножевые,
Зияют ужасающе нули!
И мы уже живём в таком режиме
Не день, не два, – а пятый год подряд!
Вы жизни на геройства положили,
А вам хотя б «спасибо» – говорят?..
Герцог отводит взгляд и – молчит.
Герцогиня переводит дух и продолжает на полтона ниже.
(с горечью)
- Летя вперёд, загнали вы, герои,
Без счёта жён, любовниц и коней;
И многое снесли – а кто построит?..
Алва
(всё так же глядя в сторону, упрямо)
- Талиг…того…
Селина
(глядя на мужа, как на душевнобольного, ласково)
- Чего?
Алва
(со вздохом)
- Спасти в-важней…
Очевидно, верность Первого маршала своей версии событий придает его супруге сил – у неё открывается «второе дыхание».
Селина
(с надрывом)
- Хор-рош герой: спасает всё на свете,
Служа своей мифической звезде,
А собственные – собственные!!! – дети
Сидят, пардон, на хлебе и воде!
Тут она не выдерживает и снова хватается за сковороду…
Ближайшие несколько минут сидящий под окном Лионель Савиньяк меланхолично наблюдает за ползущей по листку божьей коровкой, лишь изредка едва заметно морщась, когда мелодичный звон бьющегося хрусталя нарушают вопли и глухие хлопки чего-то твердого и металлического по чему-то мягкому и, очевидно, живому.
Думает Проэмперадор Севера при этом о бренности всего сущего, а также о том, как ему в свое время сказочно повезло избежать подобной участи…
Голос Алвы
Селина…
(звон)
Да послушай же…
(звон)
Родная!
Не надо!..
(звук удара)
Осторожней!..
(звук удара)
Голова-а-а..!
(стон, шипение, невнятная ругань)
Ты всё-таки утрируешь!
Голос Селины
Я знаю!
(судорожные всхлипы)
И всё-таки...
(звук удара)
...по-своему...
(звук удара)
...права!!!
(звук удара и шум падения чего-то тяжелого)
Заключительным аккордом раздается звон разбившегося об угол оконной рамы бокала, и Савиньяка осыпает дождем хрустальных осколков. Посидев в засаде еще минуту и убедившись, что Первый маршал, по крайней мере, жив – среди бурных дамских рыданий время от времени слышны тихо произносимые на кэналлийском ругательства – граф считает свой долг исполненным и удаляется, не прощаясь, унося на шляпе оскольчатый звездопад, а в душе – ощущение полного и бесповоротного счастья…
В комнате же, полной битого хрусталя и прочих пострадавших предметов интерьера, умостившись в лишившемся подлокотника кресле, безутешно плачет самая известная женщина Талига. Самый желанный мужчина Талига и сопредельных государств сидит на усеянном осколками полу, держась за голову и с трудом фокусируя взгляд на жене.
Селина
(сквозь слёзы)
- Всё время чем-то занят: то интрижки,
То подвиги-дуэли, то война.
Забыли, как ты выглядишь, мальчишки –
А ты не помнишь их по именам…
Это, похоже, задевает герцога за живое.
Алва
(с обидой)
- Любимая, мне слышать это горько.
Моя навряд ли память так плоха…
Селина
(отнимает от глаз платок и нехорошо прищуривается)
- Детей у нас с тобой – скажи мне: сколько?
Алва
(недоумевающе)
- Ну, трое.
Селина
(заливается нервным смехом)
- Трое?!
Алва
(неуверенно)
- Кажется…
Селина
(язвительно)
- Ха-ха!
А четверо – не хочешь? Между нами:
И пятый скоро явится на свет…
Она встает с кресла и распахивает халат, являя ошалевшему герцогу необъятную ночную сорочку, под которой вполне явственно угадываются весьма специфические, если не сказать – характерные формы.
(угрожающе)
- Вот только я уеду завтра к маме…
Алва
(обалдело)
- И что?..
Селина
(срывается)
- И – ничего! И – всё!! Привет!!!
Прозрел-таки, мой маршал?! Поздравляяяю!
Заметил у супружницы живот –
А я с ним восемь месяцев гуляю!
Короче, так: я требую развод!!!
Первый маршал некоторое время молчит, усиленно «переваривая» больной головой полученную информацию, потом тяжело вздыхает и опускается перед рыдающей супругой на колени.
Алва
(проникновенно)
- Селина, я мерзавец… как-то… где-то…
И я теперь… прощения прошу…
Селина
(сквозь слезы)
- Ты только посмотри, как я одета…
Алва
(решительно)
- Я завтра же достану пару шуб.
Рыдания становятся чуть тише – и это вдохновляет герцога на новый подвиг.
Алва
(самоотверженно)
- На рынок – и за доктором слетаю,
И мы с тобой продумаем меню.
Селина
(шмыгнув носом)
- А дети?..
Алва
(торопливо)
- И детей…пересчитаю.
(оглядывает царящий вокруг беспорядок)
-Полы помою. Крышу починю.
Кладовку разгребу – там столько хлама…
(берет длительную, о-о-очень длительную паузу, но натыкается на выжидательный взгляд жены и – продолжает)
(вымученно)
- Пить брошу.
И…
(мысленно поднимает серый флаг)
…из дома – ни ногой!
Селина
(просияв, бросается обнимать мужа)
- Создатель! Как обрадуется мама!
Она ж приедет – завтра…
У Первого маршала вытягивается лицо.
Селина, все еще улыбаясь, выходит из гостиной. Шаги, заглушенные коврами, удаляются по коридору, звучит мелодичный, слегка гнусавый после рыданий голосок.
(радостно-деловито)
- Дорогой,
Ты вывеси проветрить кринолины…
Протри картины – рамы все в пыли…
Алва
(в прострации, мрачнея с каждой секундой)
- Конечно же, любимая…
(внезапно подхватывается и выглядывает в коридор, вслед жене)
- Селина-а!..
А где – ты говорила – Сомали?
7.01.2010
-
Эрэа Данька
ХЕКСБЕРГСКИЕ БАЙКИ
Многие из присутствующих все это уже видели на дайри, но кто-то ж еще не видел... Поэтому буду сюда постепенно скидывать хексбергские зарисовки, на самые разные темы.(Автор)
ЯСЕНЬ
399 года К. С. 17-й день Осенних Молний
- Убью! - подумал Джильди и со стоном сел.
Под окном кто-то упорно насвистывал "расскажи мне о море, моряк". Практически полное отсутствие слуха у исполнителя с лихвой компенсировалось уверенностью и громкостью исполнения. Луитджи продрал глаза и покосился в сторону стены, у которой вроде бы должны были находиться здоровенные напольные часы. Часы нашлись. Сколько!!!???
Нет, ну какой скотине пришло в голову в шесть часов утра шляться со свистом возле приличного дома, обитатели которого отдыхают после славной победы и не менее славного отмечания оной?
Свист не смолкал. Луитджи спустил ноги на пол, поежившись от холода, и медленно побрел к окну, по пути прихватив первое, что попалось под руку - пустую бутылку со стола. Доползя до окна и отдернув занавеску, он с сожалением заключил, что убить заразу не получится. На улице, среди разметавшихся как волосы куртизанки веток рухнувшего ясеня, ошивался Ротгер Вальдес, вице-адмирал и гостеприимный хозяин собственной персоной. Заметив в окне шевеление, он поднял голову и приглашающее помахал вместительной флягой.
Некоторые ошибочно приписывают подобные чудодейственные свойства поцелую прекрасной девушки. Не верьте им, друзья мои! Вино и только вино, - вот что способно вдохновить мужчину на подвиги, такие, например, как напяливание одежды, сползание по лестнице и выход в ледяное осеннее утро, которое и утром-то назвать сложно.
- Когда у меня будет сын, - мрачно произнес Джильди, принимая из рук Бешеного заветную флягу и надолго к ней припадая, - Так вот, когда у меня будет сын, я обязательно поделюсь с ним выстраданным знанием. Сынок! – скажу я ему - если тебе дороги рассудок и жизнь, никогда, слышишь, никогда не пей с кэналлийцами!
Вальдес только хмыкнул, забирая у приятеля флягу. В отличие от фельпца вице-адмирал выглядел свежим как огурчик, будто не он вчера практически весь день воевал. И всю ночь пил.
- Ротгер, - вымороженное вино оказало свое целительное действие, и Луитджи вспомнил, что его собственно сюда привело. – А что ты тут вообще делаешь в такую кошачью рань?
- Да вот, - Бешеный покачал ногой толстую ветку – я еще вчера вечером видел, как он падает, а сегодня не утерпел и вышел посмотреть.
- Ну и что? – Джильди не мог понять, в чем дело, - Мало ли деревьев вчера повалило. Или – он хмыкнул – ты испытываешь к этому ясеню родственные чувства?
- Почти. - сверкнул зубами Вальдес – Когда-то давно мне нагадали, что меня повесят на этом ясене. А на соседней верхушке потом вздернут моего врага… - он замолчал и снова принялся, безбожно фальшивя, насвистывать.
Показалось или рассвет на пару мгновений омрачился? Как будто легкая тень пробежала по выглядывающему из за горной гряды светилу, как будто Закатная Кошка цапнула когтистой лапой по сердцу.
- И? - Луитджи постарался не выдать голосом охватившего его волнения. Мужчине не пристало верить в бабкины сказки и гадания, но после ночи Ундий сохранить подобные взгляды оказалось сложно.
- И? И та верхушка, которая предназначалась врагу, - Бешеный абсолютно по-мальчишески ухмыльнулся и задрал голову к оставшейся части кроны, – стоит целехонька. А я… - Он пожал плечами. - Видимо, буду жить вечно. Твое здоровье!
Луитджи тоже запрокинул голову к светлеющему небу и неожиданно для самого себя рассмеялся. Жизнь, несмотря ни на что, была прекрасна!
7.10.2007
* * *
На окне кабинета Вальдеса, с наружной стороны, висит штука, которая у нас называется "музыка ветра". Откуда она у него взялась и почему именно там висит, - это уже другой вопрос. Но хексбергеры, которые в общем тоже люди не без чувства юмора, моментально окрестили жилище вице-адмирала "домом с колокольчиком". Вальдес ржал сутки и категорически запретил конструкцию снимать.
Для справки: один колокольчик, а точнее бубенчик, нашивают на одежду тихим психам, тем которых по городу ходить выпускают, чтобы люди сразу видели, с кем имеют дело.
7.11.2007
* * *
Все жители Хексберга были твердо уверены, что марикьяре и кэналлийцы, способны пить вино как воду. На Марикьяре бытовало представление, что луженые бергерские желудки, закаленные касерой и, страшно подумать, пивом, способны принимать любое количество спиртного без особого ущерба для себя. Поддерживать реноме на должном уровне было нелегко, но Вальдес очень старался.
7.11.2007
-
Эрэа Данька
ХЕКСБЕРГСКИЕ БАЙКИ 2
ДАЛЬНИЕ РОДСТВЕННИКИ ВСЕ ЖЕ НЕДОСТАТОЧНО ДАЛЕКИ (С)
Никто уже не помнил, почему эту комнату называли "архитекторской". Может быть, потому, что когда строилась военная гавань, именно здесь находился строительный штаб, а может причина была другой, но название прижилось и гордо было пронесено сквозь века, хотя само помещение уже давно оккупировали офицеры причем как морские, так и сухопутные. С салонами в достаточно чопорном Хексберге было туго и военная молодежь заняла одну из комнат, а, судя по размерам, даже и зал, комендантского дома. Здесь начинали праздновать повышение по службе, здесь объявляли о помолвках и рождении детей, здесь запивали неудачи, здесь были друзья, в конце концов, именно поэтому Вальдес с охапкой бумаг в этот день пришел именно сюда.
- Альмиранте! - с надеждой воззрился он на сидящее в кресле начальство. - А у вас случайно нету для меня какого-нибудь задания?
- Какого задания? - удивленно посмотрел на него Альмейда.
- Ну хоть какого-нибудь??? - жалобно и умоляюще поинтересовался Вальдес. - На Марикьяру там сходить или в Алвасете??? А еще лучше в Багряные земли!
- Вальдес, ты окончательно рехнулся? У нас отношения с Дриксен обострены до предела. Война на носу, а ты в Багряные собрался, тебе что тут холодно?
- Жаль... - трагично вздохнул Вальдес и, перехватив бумаги поудобнее, поплелся к столу. Внизу стукнула входная дверь, прозвучали торопливые шаги по лестнице и в "архитекторской" появился Дитрих фок Лаузен с не менее объемной папкой в руках. Кузены понимающе посмотрели друг на друга, после чего Вальдес приглашающе махнул Дитриху рукой и достал из-за пазухи бутылку кассеры. фок Лаузен выудил из шкафа с посудой два относительно чистых стакана и пристроился напротив кузена. Разлили по первой, выпили залпом и углубились в разбор бумаг. Альмейда подошел, заглянул через вице-адмиральское плечо и обалдел:
- Ротгер, ты точно рехнулся, тут половина - абсолютно секретная документация, какого Леворукого ты ее вообще из дома выносил??!!!
Заинтересовавшиеся господа офицеры подошли поближе. Альмейда, развернувшись, так чтобы широкой спиной прикрыть от любопытных товарищей большинство военных тайн, недоумевающе-укоризненно воззрился на вице-адмирала. Вальдес поднял на Альмейду глубоко печальные глаза и соизволил пояснить:
- Весна.
- Ну и что? - Не понял Альмейда. - Весна, - она каждый год бывает.
- Дороги просохли. - Не менее меланхолично добавил Лаузен
Вокруг уже начали похохатывать. Хексбергские старожилы наоборот, поглядели на кузенов с сочувствием.
- Ладно. - Первый адмирал Талига вспомнил, что разговаривать с помешанными надо терпеливо и ласково. - Весна, птички поют, цветочки расцветают, дороги просохли, и что?
Троюродные кузены вздохнули, переглянулись и начали рассказывать:
Юлианна Вейзель, относилась к явлениям стихийным, ну как шторм, то есть была абсолютно так же сезонна и непредсказуема. По весне, как только сообщению между Хексберг и Бергмарк переставала мешать распутица, мужу заявлялось, что "мальчики одни пропадут" и, подхватив в охапку младших чад, которые еще не были распиханы в армию или замуж, баронеса Вейзель отбывала "на помощь" родному и троюродному племянникам. Причем в оказании этой самой помощи жена генерала проявляла все добродетели, присущие народу Бергмарка, как-то методичность, пунктуальность и дотошность. Пересмотру подвергалось буквально все: дом, гардероб, питание, а также служба и личная жизнь. Вальдесу доставалось вдвойне, Лаузен мало того что являлся несколько более дальней родней, хотя такие мелочи тетушку мало смущали, но еще и не имел в Хексберге своего угла, живя в казенной квартире, поэтому предоставить родственникам приюта не мог. Плюс к тому, если верить слухам, тихая и молчаливая дома, баронесса, приезжая в Хексберг, видимо стремилась выговориться и наговориться еще на год вперед. Слушает ее при этом кто-нибудь или нет, Юлианну Вейзель не интересовало.
- Альмиранте! - Ротгер закончил раскладывать бумаги на секретные и несекретные и протянул меньшую папку Альмейде, - подержите у себя, а то их больше никто никогда не увидит.
- Все так серьезно? - усмехнулся Аларкон.
- Не то слово, - поморщился Вальдес. - весенняя уборка в моем доме традиционно начинается с освобождения кабинета от всего лишнего. Лишним тетушка полагает все за вычетом мебели.
- А если запереть кабинет? - поинтересовался кто-то.
- Вышибет дверь. - кратко ответил Ротгер. Поймав несколько уважительных взглядов пояснил - Не сама конечно.. хотя если и сама, я лично не удивлюсь.
- Я тоже! - поддакнул Лаузен, разливая по второй, и вдруг замер, плеснув касеру мимо рюмки. - Ротгер!!! - приглушенно-отчаянным шепотом возопил капитан порта - ты не помнишь, сколько в этом году исполняется кузине Грете?
- Семнадцать... - Вальдес осознал и схватился за голову. - Это значит что каждый как минимум по разу должен будет выползать на какой нибудь благотворительный раут в ратуше и изображать там из себя блюстителя нравственности... Леворууукиииий... там же все эти старые... - он посмотрел на собственную дрожащую руку с явной надеждой подобрать какое-то мало-мальски цензурное определение, - ... эрэа!
- Ротгер, это не смертельно! - попытался урезонить его кто-то из толпы.
- Возможно! Но я не имею ни малейшего желания стоять на вытяжку в толпе этих пожилых и благовоспитанных матрон и слушать, как мне же перемывают кости.
- Ротгер? - Вкрадчиво поинтересовался Бреве, - а твоя кузина вообще как, собой хороша?
- Ага. - широко улыбнулся Бешеный - истинная дочь торкских гор, - зеленоглазая блондинка. Только если ты рассчитываешь на знакомство, сразу заготовь свою полную биографию, лучше всего в письменном виде, включая послужной список и всех родственников вплоть до восьмого колена. Ну и плюс к тому у нее четверо старших братьев, - он обрисовал в воздухе контуры чего-то среднего между медведем и буфетным шкафом. - Два полковника, майор и капитан.
Антонио сник.
- А еще! - уже даже с каким-то злорадством заявил Дитрих, облизывая костяшки пальцев, на которые попала касера, - приедет кузен Петер.
- А, может, не приедет? - с надеждой взглянул на родственника Вальдес - ну к чему отрывать мальчика от менторов, тащить за тридевять земель??
- Общение со старшими родичами, способными подать подрастающему уму благой пример, - наставительно произнес Дитрих, - есть дело весьма полезное!
- Я не хочу служить благим примером для Петера!!! - Возопил Вальдес. - Я вообще ни для кого не хочу служить благим примером, тем более, что он сам для кого хочешь может этим самым примером послужить!!!
- Мальчишке двенадцать лет, - пояснил присутствующим Лаузен, - да, кажется уже двенадцать, и он - достойный сын своего достойного отца. Короче парня зануднее и серьезнее мы еще не встречали...
- Ротгер! - Альмейда пытался говорить серьезным и слегка сочувственным тоном, но губы он кусал вполне явственно - А не послать ли мне тебя в дозор, походишь недельку за Штернштайен, посмотришь что да как, а то вдруг дриксы уже на подступах а мы ни сном ни духом...
- Слушаюсь, альмиранте! - просиял Вальдес и бодро вскочил из-за стола.
- Предатель - грустно заявил Дитрих. Капитану порта деться из города было абсолютно некуда.
За распахнутым настежь по случаю хорошей погоды окном весело шумело море, и кричали чайки. В Хексберг пришла весна.
11.11.2007
* * *
На форуме уже мелькало, но хорошую байку не грех и повторить (Автор)
Догоняет "Астэра" в открытом море Бермессеровскую "Кесарию", Подходит вплотную, красиво поворачивает и дает полный бортовой в корму. Корма, ясен пень, вдребезги. Вслед за этим на развороченый ют "Кесарии" летит плотно закупоренная бутылка, "Астэра" разворачивается и на всех парусах удаляется в сторону Хексберга. Бутылку подбирают, и приносят господину вице-адмиралу цур зее. Тот ее открывает, достает оттуда листок бумаги, разворачивает и читает:
- Теперь ты - салочка!
24.11.2007
-
Эрэа Инна ЛМ
С ДЕТСТВА
Жанр: юмор
Рейтинг: можно всем
Герои: Рокэ Алва, Лионель Савиньяк, Эмиль Савиньяк, Рамон Альмейда
Дисклеймер: герои и мир принадлежат Вере Камше
Предупреждение: персонажи – дети; слегка вольное обращение с каноном (но не в том, что касается возраста персонажей)
Примечание: фанфик возник в результате обсуждения на одном дайри вопроса, является ли канонным фактом детская дружба Рокэ Алвы с близнецами Савиньяками. Альмейда здесь появился как-то сам собой – еще один каноничный друг Алвы.
Дети – это цветы жизни. Ягодки будут впереди.
(Народная мудрость)
- Чтобы я еще когда-нибудь откуда-нибудь вас вытаскивал… Ничего, вот вырасту, стану Первым маршалом, а вы – моими генералами, тогда будете меня слушаться как миленькие, никуда не денетесь!
Все-таки взрослые, даже такие замечательные, как дядя Арно и тетя Арлетта – странные люди. Они почему-то считают, что если тебе семь, то это означает, что ты обязан возиться с трехлетними.
Эти самые трехлетние были хороши по крайней мере одним: они не ревели. Ну, почти никогда… даже сейчас, когда Росио волок их за шкирку от конюшни к дому – в каждой руке по близнецу. Перемазанные в навозе братья мрачно сопели и пинались, норовя вырваться из не особо умелой, но железной хватки будущего Первого маршала: один махал ногами бурно и беспорядочно, другой – расчетливо выжидая удобные моменты. Различать их Росио не умел и учиться не собирался – себе дороже. Только попробуй проявить к этой мелюзге лишний интерес – тебя мигом превратят в няньку, и оглянуться не успеешь… Ему еще повезло, что у него нет собственных младших братьев – то-то была бы морока, причем уже не в гостях, а дома!
Пока он гостил в замке Савиньяк, его иногда просили приглядеть за близнецами. Обычно они не требовали, чтобы их развлекали – потому что играли друг с другом, а развлечения отыскивали самостоятельно, на свою голову и другие части тела. Сегодня, к примеру, Росио повел их в конюшню, посмотреть на лошадей. И всё шло благополучно, пока он не отвлекся совсем на немножко – пошел угостить яблоком своего Корсара. Когда он спохватился, то братьев нигде не было видно. Росио помчался на поиски и еле-еле подоспел вовремя, чтобы вытащить обоих из стойла злющего молодого мориска, которого отец недавно подарил дяде Арно. Один из этих белобрысых балбесов как раз потянулся к коню, явно намереваясь схватить его за хвост, рвануть посильнее и посмотреть, что из этого получится.
- Если будете и дальше удирать без спросу и всюду совать свои носы, то придут страшные-престрашные… - Росио запнулся. Он знал, что в Талиге непослушных детей пугают морисками, но не понимал, почему – они же союзники и родственники, а сестрица Инес замужем за их нар-шадом, который всё равно что король… Он быстренько припомнил уроки по истории и землеописанию и нашелся:
- «Гуси» с севера и вас съедят! Обоих и навсегда, - добавил он на всякий случай самым свирепым голосом.
- Калльяла, - высказался близнец, ухваченный правой рукой – тот, который старался пинаться со стратегической точностью. Ухваченный левой жизнерадостно захихикал и прошепелявил что-то подозрительно напоминающее «квальдэто цэра».
Росио только горько вздохнул. Ну что ж, сам виноват. Предупреждала ведь тетя Арлетта – не ругаться при них плохими словами, они всё запоминают, а потом как скажут! Особенно Ли. Похоже, они все-таки отличаются: старший, Лионель – это который потише и позловреднее. Соответственно, Эмиль – это который смеется, когда тебе самому не до смеха, потому что ты слишком перепугался за этих несмышленых дуралеев…
Наподдать по заднице тянуло и тому, и другому. Но нельзя – они же маленькие, а он большой. И он за них отвечает.
- Хотю к лосадкам! – весело сообщил неунывающий Эмиль, дергая Росио за новые штаны руками, количество грязи на которых сделало бы честь любому конюху или землекопу.
- Гуси не стласные, - авторитетно заявил Лионель и извернулся так, что Росио едва его не уронил.
Очень захотелось ругнуться – всё равно близнецы уже слышали эти слова – но он смолчал, ради тети Арлетты. Неужели из этой мелкоты когда-нибудь, через много-много лет, вырастет что-то путное?
- Вот как отдам вас Рамону, будете знать, - безнадежно посулил он в качестве последней угрозы. Близнецов этим не запугаешь – они уже имели дело со здоровенным сыном маркиза Альмейды и в два счета усвоили, что его не хватает даже на такую строгость, на какую способен Росио. В лучшем случае они будут ездить на нем верхом… в лучшем для Рамона.
* * *
Рамон рылся в куче веток, срезанных садовником – искал и откладывал подходящие, чтобы выстругать мачты для модели линеала, над которой трудился уже несколько дней. Он проводил внимательным взглядом сердитого и взъерошенного Росио, на ходу воспитывающего близнецов – мелкие опять что-то натворили, но ни пострадавшими, ни расстроенными не выглядят. Можно, конечно, избавить его от обузы, то есть от двух обуз – посадить их к себе на плечи и пробежаться с ними по парку; им это нравится, а Росио от них отдохнет… Нет уж. Пускай прочувствует на собственном опыте, что значит беспокоиться за доверенных тебе младших – ему полезно.
Не далее как вчера Рамон снял его с зарослей плюща, по которым тот вознамерился вскарабкаться в окно второго этажа, но застрял на полпути, не достав до подоконника; вдобавок окно было не только закрыто, но и заперто изнутри – в тех комнатах сейчас никто не жил. Разумеется, этот безобразник, с его вечным упрямством и задиранием носа, и не подумал позвать на помощь, предпочитая молча висеть на руках, вцепившись в плющ и не в силах двинуться ни вверх, ни вниз. Чтобы добраться до него, Рамону пришлось найти и приволочь самую длинную из садовых лестниц – веса их двоих эти заросли точно бы не выдержали.
Поблагодарить спасенный не соизволил.
Слава Астрапу, что у Росио есть еще два старших брата и он, когда вырастет, не станет моим соберано, приказы которого нужно беспрекословно выполнять – не придется подчиняться всему, что взбредет ему в голову.
Но сделать этому балбесу внушение с высоты своих двенадцати лет и немалого роста – это святое… когда они оба спустились на твердую землю и Рамон самолично убедился, что горе-верхолаз отделался исцарапанными ладонями и порванной одеждой, но ничуть не раскаивается в содеянном.
- Тебе что, мало деревьев?
- По деревьям я уже умею, а по плющу – нет. Я решил научиться.
- Это еще зачем?
- Я прочитал в книжке, которую позавчера нашел в библиотеке, что настоящий кавалер должен забираться в окно к прекрасной даме безо всякой лестницы. А дерева рядом может и не оказаться. Я лез так, как нарисовано в книжке – там есть картинка...
Поскольку Рамон уже давно развивал в себе силу воли и самообладание, необходимые любому адмиралу, то успешно удержался от вполне оправданной затрещины, хотя руки так и чесались; более того, он сумел и проглотить обидное «Да какой из тебя кавалер, мелочь ты сопливая».
- А если бы на картинке был человек с крыльями, который летает, как эврот, ты бы тоже сделал себе крылья и полетел?
Сказал – и запоздало прикусил язык. Ох, незачем подавать ему новые идеи… Росио ведь может попробовать, он такой… подумает, что раз он сын Повелителя Ветра… Надо посмотреть в библиотеке и, если попадутся какие-то опасные книги, спрятать их куда подальше от греха.
- Ты что, не видел, что окно заперто? Ты бы всё равно не смог его открыть.
- Смог бы, я поэтому его и выбрал. В книжках это делают ножом – просовывают его между створками и отодвигают щеколду. Я и нож с собой взял, чтобы научиться всему сразу.
Рамону даже сегодня тошно было вспоминать, как противно похолодело в животе, когда он представил, что Росио, цепляясь одной своей тощей детской ручонкой за побеги плюща в двух десятках бье от каменных плит двора, другой пытается что-то делать прямо у себя над головой огромным ножом, стянутым на кухне…
И, разумеется, стоило ему замолчать, как Росио перешел в контратаку – нападение всегда было его любимой тактикой.
- Ты же сам привязал веревку к верхушке самого высокого каштана в старой части парка и каждый день по ней лазаешь!
Нашел с чем сравнивать.
- Это совсем другое дело! Я ведь буду моряком, а пока у меня нет корабля, я должен тренироваться.
Росио сощурился. У него синие-пресиние глаза, совсем не такие, как у соберано Алваро.
- Если веревка оборвется и ты из-за этого свалишься и покалечишься, то никаким моряком не станешь.
- Там трава, и, если что, падать будет мягко.
- У нас в Алвасете есть слуга, который упал с крыши голубятни и сломал себе спину. Это случилось еще до того, как я родился, а он до сих пор не может ходить. И наша голубятня ниже, чем твой каштан. Веревка слишком тонкая, а ты большой и тяжелый.
Он что, боится за меня? Этого еще не хватало. Хотя ведь и правда бывают увечья, которые не вылечить…
- Если я раздобуду другую, крепкую и толстую, пойдешь со мной ее вешать?
- А ты мне дашь по ней влезть?
- Я тебя научу. Кстати, в окно к даме можно подняться и по веревке.
Пусть учится под моим присмотром, а не незнамо где и как.
После обеда они займутся новой веревкой, как он и обещал Росио. А пока что надо попросить у графини бечевки и ниток для снастей, белой материи на паруса, и немного алой – для флагов. Правильнее было бы изготовить для линеала талигойский флаг, но ему ни за что не удастся как следует нарисовать Победителя дракона на таком маленьком кусочке ткани. С золотой молнией проще. И кто знает, когда понадобится поднять райос – объявить кровную месть могут в любой миг и кому угодно. Со всей этой малышней, которая только и умеет, что вляпываться в неприятности, надо быть всегда готовым…
24.01.2011
-
Эрэа Тэя
РОНДЕЛЬ КАТАРИНЫ АРИГО-ОЛЛАР
Писать не ради красоты стиха,
А ради чувства, что острее шпаги:
Мой страх опасно доверять бумаге -
Она предаст, к моим мольбам глуха.
Во мне, увы, фамильной нет отваги,
Я не ребенок лишь для жениха...
Пишу не ради красоты стиха,
А ради чувства, что острее шпаги.
Над башнями цветные реют флаги,
Огнями звезд расцвечена река.
Назавтра свадьба. Ленты и меха
Рассвета ждут. Платок весь в пятнах влаги...
Пишу не ради красоты стиха...
26.01.2011
* * *
Уже не рондель, а СОНЕТ, но пусть тут висит.
Дама та же. Самое начало регентства.
*почувствуйте разницу* (Автор)
Часы считают время перемен.
Мы на Изломе. Нам бывает трудно.
Но вслед за ночью наступает утро,
Собою возвещая день измен.
В Рассвет ушел державный сюзерен,
Что значит "дружба" - помню очень смутно.
Мне в одиночестве теперь почти уютно.
Власть - лишь мираж. И ничего взамен.
Я не прощу. А, впрочем все равно:
Судьба их всех достойно наказала.
Чего мне ждать - шарфа или кинжала?
А, может быть, отравлено вино?
2.03.2011
* * *
Видимо, первые месяцы замужества. (Автор)
Вы говорите: - "Блёкла и тиха -
Заплаканная девочка в короне."
- "Она и год не усидит на троне."
- "Того гляди - умрет от сквозняка!"
Придворных од хвалебная строка
Привычно лжет. Она сердец не тронет.
Парча, шитье и черные шелка...
В них моя юность безнадежно тонет.
Шпионы кардинала смотрят вслед,
Читают письма, ловко вскрыв конверт,
Измену ищут в нюхательных солях.
Не пышных роз причудливый букет -
Молитвенник сжимаю я в ладонях:
"Молю, Создатель, сохрани от бед..."
6.04.2011
* * *
Видимо, после рождения первого ребенка. (Автор)
Привычно лгать в глаза былым друзьям.
Не замечать привычные насмешки.
Для вас пока - и ненадолго - пешка,
Покорная и в мыслях, и в страстях.
Как, пропустив невидимый изъян,
Впускают плесень дом сжирать без спешки,
Так ваши взгляды, шутки и усмешки
Меня сожгли. Не сразу, по частям.
Смеетесь? Смейтесь. Вам веселье впредь
Нечасто будет на пути встречаться.
Вот парадокс - святою притворяться,
Чтобы суметь закатной тварью быть.
Чтоб ловко подготовить чью-то смерть,
Молиться тоже надобно уметь.
19.04.2011
-
Сюр. По следам Великого Бирисского Потопа ))
Автор: Кьянти
Название: Сюр
Жанр: General, humor, poetry
Размер: мини
Рейтинг: PG
Пейринг: РА/Неизвестный
Дисклаймер: На права не претендую. Материальной выгоды не извлекаю.
Саммари: По следам Великого Бирского Потопа ))
Предупреждения: юмор – черноват.
«Что такое "сюр", я понимаю просто, без излишеств - чувство нереальности происходящего, чувство, что этого не может быть, но это таки происходит. Но это еще не все, при этом необходим такой очень интересный и необходимый подтекст, своего рода привкус, оттенок, который бывает только в вине определенного урожая, за что его, это вино, и любят ценители - оттенок совершенной, несомненной реальности при совершенной нереальности самой сути происходящего».
(с) Ибикус Д.В.
Ночь.
Степь.
Костер.
Вокруг костра – несколько человек, судя по виду, крестьяне. Один из них крупными ломтями нарезает хлеб, другой помешивает ложкой в котелке, откуда доносится запах мясной похлебки. Все по очереди прикладываются к бутылке с вином и ведут довольно-таки оживленную беседу – вспоминают историю семисотлетней давности о невероятном затоплении долины Биры, о легендарном полководце и, разумеется, о том, «как этому чудовищу такое только в голову пришло».
1-й крестьянин
- Говорят, он как-то раз напился…
2-й крестьянин
(уточняет)
- В хлам.
3-й крестьянин
(хмыкает)
- В дрова.
1-й крестьянин
(не обращая внимания на смешки,
всё тем же «таинственным» голосом)
- …и сверзился с коня
Темной ночью…
4-й крестьянин закатывает глаза и временно отрывается от нарезания хлеба. Он слышал эту покрытую многовековой пылью страшилку уже не раз и имеет насчет неё собственное – не слишком лестное – мнение.
4-й крестьянин
(перебивает,
саркастично)
- Среди бела дня!
С лестницы в трактире. Оступился.
1-й крестьянин
(отмахивается от скептика)
- …отключился, и ему приснился
(делает страшные глаза)
Леворукий – с кошками…
4-й крестьянин
(втыкает нож в землю,
язвительно)
- Брехня!
Он не навернулся – он подрался.
Он же в драке удержу не знал –
И, как говорится, доигрался…
2-й крестьянин
- Недооценил…
3-й крестьянин
- Перестарался…
4-й крестьянин
(продолжает)
-…он как раз очнуться собирался –
И ему приснился кардинал!
5-й крестьянин
(прекращает помешивать похлебку,
веско)
- Глупости. Ему приснился папа.
6-й крестьянин, совсем еще молоденький парнишка, в ужасе прикрывает рот ладонью.
6-й крестьянин
- Сам Алваро?!
2-й крестьянин
(педантично)
- Мертвый?
5-й крестьянин, толстяк с маслеными глазками, пробует похлебку, неторопливо облизывает ложку. Лицо его принимает отрешенное выражение – не то обдумывает ответ, не то оценивает вкусовые качества еды.
5-й крестьянин
(уклончиво)
- Как живой.
И сказал: «Ну, ты, сынок, растяпа!
(стучит себя ложкой по лбу)
Головой подумал бы хотя бы.
Что ж теперь ты – каждого сатрапа
Будешь вызывать на честный бой?»
(делает рукой, в которой держит ложку, замысловатый финт, весьма отдаленно напоминающий фехтовальное движение)
4-й крестьянин
(вклинивается)
- И тогда Сильвестр…
5-й крестьянин
(гнет своё)
- Нет, Алваро!
1-й крестьянин
(настойчиво)
- Полагаю, все-таки Чужой…
8-й крестьянин
(с усмешкой, примирительно)
- ПОлно… Для подобной сказки старой
Ангел с арфой или черт с гитарой –
Разницы, поверьте, нет большой.
В общем, кто-то снится…
1-й крестьянин
(подхватывает)
- … и смеется,
Плещется в глазах закатный свет:
«Слышал я, тебе всё удается,
Ничего врагам не остается:
Кто не погибает – тот сдается.
Молодец… Но мой тебе совет…
Голос его меняется – становится глубже, полнее, обретает новое звучание…
Пламя костра бесновато пляшет, поднимаясь все выше и выше, и вот уже нет ни котелка с похлебкой, ни рассказчика, ни его спутников… Есть бескрайняя стена полыхающего огня – то ли бушующий пожар, то ли багровый с искрами закат. Он не греет, и практически ничего не освещает.
На его фоне – двое. В одном из них легко узнать Первого маршала Талига. Другой с головы до пят закутан в угольно-черный плащ. Капюшон низко надвинут на лицо, и увидеть, что это за человек – и человек ли вообще – нет никакой возможности. Слышен только его голос: низкий, глубокий, богатый на полутона – и одновременно странный, пугающий, как будто неживой…
Неизвестный
(иронично)
- …Благородство, как чума, заразно.
Шпага, пистолет, старинный герб –
Понимаю: это всё прекрасно,
Но предпочитать порой опасно
Качество – количеству в ущерб.
Дюжину придурков на дуэли
Превратить нетрудно в решето.
Но, увы, врагов на самом деле,
Тех, что маски разные надели,
Не двенадцать, друг мой. И не сто.
(разводит руками, затянутыми в черные перчатки, и внезапный порыв ветра приносит из ниоткуда пыльный горячий запах варастийской степи – слышится возня, шорох, в окружающей собеседников темноте мелькают уродливые силуэты небезызвестных хищников, которые, разумеется, кишат)
Фехтовать ызарги не горазды,
Но зато их – сонмы…
Маршал оглядывается, видит кишащее безобразие и хватается за эфес.
Неизвестный
(резко, не терпящим возражений тоном)
- Не глупи.
Поиграл с огнем, и хватит. Баста.
Шпагу в ножны.
Маршал нехотя подчиняется. В конце концов, ызарги, конечно, кишат на расстоянии пяти шагов, но ближе не подходят.
Неизвестный
(жестко)
- Пусть горит Вараста,
Полыхает ярко – для контраста.
Пусть другие жгут. А ты – топи.
В руках у Неизвестного появляется огромная, потрепанная книга, раскрытая на странице с иллюстрацией. Он протягивает фолиант Маршалу.
Неизвестный
(вкрадчиво)
Как гласят древнейшие анналы:
Лучший способ справиться с бедой…
Маршал с недоумением рассматривает рисунок, изображающий взбесившееся море и скорлупку корабля на пенном гребне волны. Волны лавиной накатываются на землю, погребая под собой всё живое.
Неизвестный заходит Маршалу за спину и из-за его плеча любуется картиной разрушения.
Маршал морщится. Кажется, он начинает понимать, о чем ведет речь его странный собеседник.
Неизвестный
(на ухо Маршалу,
доверительно)
- Мы ж с тобою – профессионалы,
Так что дело, в общем-то, за малым…
Неизвестный совсем рядом, за левым плечом, но, как Маршал ни напрягает слух, уловить его дыхание – не может. Он скашивает глаза влево, на край капюшона, борясь с желанием повернуть голову и заглянуть Неизвестному в лицо.
Страшно любопытно. И страшно, и любопытно одновременно.
Маршал
(осторожно,
не поворачивая головы)
- За волшебной Силой?
Неизвестный
(хмыкает)
- За водой.
Маршал еще раз бросает взгляд на рисунок в книге и на мгновение теряет контроль над лицом, не в силах скрыть отвращение и к жутковатому собеседнику и к его идее. Гримаса на секунду искажает красивые черты.
Неизвестный очевидно улавливает его настроение. Он обходит Маршала справа и делает несколько неторопливых шагов по направлению к стене пламени.
Неизвестный
(цинично)
Ну, зальешь на день-другой Кагету.
Ну, потонет кто-то. Что с того?
Я знавал вот парня одного –
Чтобы кой-кого призвать к ответу,
Тот шутник почти на год планету
Затопил…
Книга падает у Маршала из рук.
Маршал
- И что?!
продолжение под катом
Неизвестный
(будничным тоном)
- Да ничего…
(с тщательно скрываемой досадой в голосе)
Живы. Приспособились. Плодятся.
Той же милой ереси полны.
В те же лужи грязные садятся,
И, увы, не то, что не стыдятся,
Но по недалекости – гордятся
Тем, чего бы избегать должны…
Поворачивается к пламенеющему закату спиной и, подойдя чуть ближе, останавливается напротив Маршала.
Неизвестный
(в голосе снова – ирония и насмешка)
Будьте, Ваше маршальство, спокойны.
Пусть не дрогнет твердая рука,
Превращая в бойни эти войны –
Большинство ызаргов недостойны
И воды, не то, что уж клинка…
Делает еще шаг вперед и становится к Маршалу почти вплотную
(услужливо)
- Если нужно – я всегда на связи.
(аккуратно поправляет на собеседнике маршальскую перевязь и доверительно понижает голос)
-Ну, и в заключительной связи
Так скажу: у Вашей перевязи
Недоброжелателей – как грязи.
Вот Вы и топите их – в грязи.
Неизвестный придвигается ближе, Маршал невольно заглядывает под капюшон и видит, что там – черная пустота… Бестелесный издевательский голос и темнота, подобно взбесившимся волнам, накрывают его с головой…
В чем угодно, в принципе, топите:
В страхе, лжи, слезах… Да хоть в крови.
Под себя нелепый мир лепите…
Маршал пытается отбросить от себя страшного собеседника, но руки скользят по гладкой блестящей материи… Кажется, кто-то кричит…
- Монсеньор… Вы слышите?! Вы спите?
Маршал в отчаянном рывке пробивает темноту и обнаруживает себя сидящим на постели и что есть силы вцепившимся в ворот рубашки своего оруженосца, Ричарда Окделла.
Маршал
- Где он?!!
Окделл
(с ужасом вглядывается в искаженное лицо Маршала)
- Кто?..
Маршал
(понемногу приходит в себя,
чуть спокойнее)
- Закатный… визави.
Окделл
(испуганно частит)
- Монсеньор, Вы бредите? В п-палатке
Не было – клянусь Вам! – никого,
Кроме п-прехорошенькой алатки…
В палатку заглядывает прибежавший на шум Вейзель.
Вейзель
- Алва, успокойтесь…
(полуутвердительно-полувопросительно)
Все в порядке…
Маршал окончательно приходит в себя и, наконец, отпускает ворот рубашки насмерть перепуганного Окделла.
Маршал
(мрачно)
- Я бы не сказал… Но что с того?..
Вейзель явно хочет о чем-то спросить, но Маршал знаком дает ему понять, что не настроен на разговоры, и выпроваживает обоих из палатки.
Четыре часа утра.
Лагерь еще спит.
Из-под неплотно прикрытого полога тянет предрассветным холодом.
Изредка подает голос какая-то пичуга.
Догорает оставленная Окделлом свеча.
Маршал прикрывает глаза и проводит ладонями от переносицы к вискам.
Маршал
(устало)
- Призраки Заката... Ну и ночка.
Хочется пить – он подходит к столу, наливает в бокал «Черную кровь»…
- Леворукий… Что же делать мне?..
И замирает, не пригубив вино – в бокале, на поверхности рубиново-черного напитка плавает отражение давешнего гостя из ночного кошмара.
Неизвестный
(глумливо)
- Что ты раскудахтался, как квочка?
Я ж тебе сказал: топи – и точка.
Маршал
(почему-то шепотом)
- Что топить?
Неизвестный
(хохочет)
- Сомнения. В вине.
Маршал до боли стискивает зубы и с размаху швыряет бокал в дальний темный угол палатки. Слышен звон разбитого стекла.
Маршал делает несколько шагов назад и обессилено садится на край постели. Закрывает глаза и проводит руками по лицу. А когда снова открывает, то видит, как возникший из темноты Неизвестный бесшумно шагает ему навстречу, в руках у него – абсолютно целый, хотя и пустой бокал.
Неизвестный
(пожимает плечами,
с толикой ехидства)
Что ж ты хочешь? Мир вокруг жестокий.
Люди в нем – завистливы и злы.
А тебе верны, сапфироокий, -
(ставит бокал на стол и разводит руками)
Ты прости за выбор неширокий –
(начинает перечислять, загибая пальцы)
Ветра своенравные потоки,
Кошки и…
(подавляет смешок)
… бакранские козлы.
Маршал молча смотрит, как Неизвестный берет бутылку и разливает вино в два бокала.
Неизвестный
(насмешливо)
Остальные пакостные рожи…
(укоризненно качает головой)
Что таким в подарок ни купи –
Предложи им что-то подороже,
Перепродадут тебя…
Маршал
(потерянно)
- Так что же?..
Маршал смотрит на Неизвестного невидящим взглядом, перед его мысленным взором проплывают лица людей – мужчины, женщины – ближайшее окружение… Губы беззвучно шевелятся.
Неизвестный внимательно разглядывает человека. Ему не обязательно слышать имена – он и так знает, о ком думает Первый Маршал.
Неизвестный
(утвердительно кивает головой,
с легкой нотой сожаления)
- Да, и он… И он… И эта – тоже…
Маршал закрывает глаза и опускает голову на руки.
Неизвестный
(проникновенно)
- Я же говорю тебе: топи…
В палатке повисает мертвая тишина.
Маршал сидит, уронив голову на руки.
Неизвестный сосредоточенно созерцает трепещущий огонек свечи, доживающий последние минуты.
Наконец, Неизвестный берет бокалы. Один подносит к капюшону, как бы принюхиваясь к легкому сладковато-горькому винному запаху, второй – протягивает Маршалу.
Неизвестный
(тихо,
в голосе – ни следа обычной злой иронии)
- Ну, что нос повесил, соберано?
Улыбнись – Фортуну не гневи.
Маршал принимает бокал.
Неизвестный оглядывается на тонкую серую полоску у края неплотно прикрытого полога. Оказывается, уже светает.
Неизвестный
(со вздохом)
- Собирайся, впереди – Дарама…
Голос звучит еще тише и… теплее.
Интонация меняется – что в ней кроется: участие, жалость, грусть?
Нам с тобой отчаиваться – рано.
Маршал поднимает голову и с вызовом смотрит в черный провал капюшона.
Маршал
(насмешливо-иронично)
- А меняться – поздно.
Неизвестный пару секунд вглядывается в лицо Маршала, а потом, весело расхохотавшись, салютует ему бокалом.
Неизвестный
- C’est la vie.
-
Эрэа ann-duglas
КАБАК НА ГРАНИЦЕ МИРОВ
Не исключаю, что подобная идея уже приходила кому-то в голову. Но мне она пришла в первый раз и не хочет уходить :D (Автор)
Как смел он так пахнуть духами,
Так дерзко перстнями играть?
Н. Гумилев
А ежели гасконец кэнналийца на дуэль вызовет, то кто кого сборет?
Вопрос без ответа
Это был совсем маленький кабачок. Гасконец часто приходил сюда и один, и с друзьями, компания здесь была приятной (хотя и попадались на редкость странные личности, ну да чего не бывает в большом городе Париже), а выпивка - недорогой, что, согласитесь, очень даже кстати, потому что золотых россыпей на родине гасконца так до сих пор и не было найдено, а на королевской службе в мирное время не разбогатеешь.
Гасконец подбросил на ладони тощий кошелек и толкнул низенькую скрипучую дверь. В кабаке яблоку было негде упасть, а за любимым столиком сидел какой-то незнакомец, судя по виду - человек знатный, но не желающий быть узнанным, оттого одетый в скромные черный и синий цвета. Сидел и молча пил вино из тонкого стеклянного бокала.
Молодой человек остановился у стола и дерзко уставился на незнакомца. Тот поднял глаза, ухмыльнулся и сделал приглашающий жест.
- Присаживайтесь, юноша. В кабаке и борделе все равны.
Гасконец сел. И аккуратно пристроил шляпу в темном углу, так, чтобы не было видно истрепанных полей и потертого пера. Черноволосый незнакомец не глядя щелкнул пальцами, и неверный свет сальной свечи отразился в сапфирах его перстней, стоивших больше, чем годовое жалование капитана королевских мушкетеров.
У стола бесшумно вырос трактирщик, и загадочный красавец приказал:
- Вина.
Кувшин появился почти мгновенно. Незнакомец разлил красное вино по бокалам и протянул гасконцу:
- Угощайтесь, юноша.
Вино было прекрасным.
- Бургундское?
- "Черная кровь", 378 год. - Охотно просветил собеседник. - Удачный был год для винограда.
Гасконец ровным счетом ничего не понял, но, на всякий случай, скорчил физиономию настоящего знатока, кивнул и с достоинством выпил. Губы незнакомца тронула легкая улыбка.
- Впрочем, если вы прибыли из Надора или Северной Придды...
- Из Гаскони.
- Вот как? Вы приехали в столицу в поисках славы и счастья? Мой вам совет, юноша - если вы, конечно, принимаете советы - постарайтесь продаться подороже.
- Гасконцы, сударь, не продаются! Я не подчиняюсь никому, кроме короля, кардинала и де Тревиля! - выпалил юноша и залпом допил остатки вина. Незнакомец плеснул еще и продолжил:
- Какая прелесть. Этого де Тревиля случайно не Августом зовут? Странно.
- Я поклялся в верности моему королю...
- Надо же, какое совпадение - Собеседник прижал руки к глазам и резко убрал их. - Я тоже. Это казалось таким правильным, но, как выяснилось, прежде чем клясться - надо думать. И не судить опрометчиво, как выражается милейший кардинал.
- Мушкетеры короля верны своему слову! - Предательское вино ударило в голову гасконца, но останавливаться он не собирался. Человек, сидящий перед ним, был красив, опасен и нечеловечески спокоен.- Я служу моему королю и моей королеве!
- Королеве? - А вот небрежно поднятая бровь была явным оскорблением.
- Да! она прекрасна! Каждый мушкетер умрет за честь своей королевы!
- Где-то я все это уже слышал... - пробормотал незнакомец. - Только не говорите мне, что вы безнадежно в нее влюблены
- Милорд! - Гасконец не собирался нарываться на драку, но легкие победы в стычках и дуэлях, и, особенно, выпитое вино, кружили ему голову и развязывали язык.- Я не называл ее имени, но, как всякий благородный человек, я...
- Успокойтесь, юноша. - Тонкая сильная рука сжала бокал. - Я не собираюсь оспаривать достоинства вашей возлюбленной, кем бы она ни была. И не в моих привычках затевать ссоры с детьми. Конечно, в семнадцать лет...
- Восемнадцать!
- Тем более. Нет ничего важнее идиотских фанаберий, вроде этой вашей чести, но погибнуть из-за них - глупость, достойная моего бывшего оруженосца.
- Вы...
- Я. - Незнакомец сделал глоток и посмотрел на свечу сквозь бокал.
- Я знаю, кто вы! вы - шпион кардинала! Можете передать его Высокопреосвященству..
- Уверяю вас, юноша, его Высокопреосвященство не интересует такая бесконечно малая величина, как ваше мнение о нем. Вот если бы вы были гайифийским агентом или фельпским купцом...но даже и в этом случае ваше мнение кардинала нисколько не обеспокоило бы.
Гасконец стал подниматься из-за стола, твердо намереваясь выхватить шпагу и сразить наглеца наповал, но незнакомец, такой изящный и утонченный, протянул руку в перстнях, кружевах и манжетах - и гасконец с удивлением обнаружил, что попал в стальной капкан.
- Сядьте, юноша.
Вырываться было как-то неприлично, и гасконец сел, чувствуя себя донельзя глупо. Незнакомец снова потянулся за кувшином.
- Пейте, молодой человек. Пейте. Солдат должен уметь веселиться. Особенно если хочет когда-нибудь стать маршалом. Или Первым маршалом. Но никогда не пейте в одиночестве, иначе утром на душе будут скрестись все кошки Заката. Пейте в хорошей компании. А лучше - с друзьями. У вас ведь есть друзья, не так ли, юноша?
Разговор был странным, непонятным, и гасконец вздохнул с облегчением, когда внезапно увидел у входа троицу мушкетеров, крутивших головами в поисках товарища.
- Разумеется, есть. Вот они. - гасконец поднялся с места и замахал шляпой
- Атос! Портос! Арамис! - крикнул он. - Я здесь.
Один из них, настоящий великан в красном плаще и шитой золотом перевязи, увидев гасконца, быстро и решительно стал прокладывать своим спутникам дорогу, минуя чужие столы и уворачиваясь от нетрезвых посетителей. Следом за ним, небрежно раскланиваясь с встречными, шли двое: тонколицый красавец, улыбавшийся нежными губами и стройный как тополь мушкетер, бывший старше остальных как минимум лет на десять.
Незнакомец прикрыл свои ярко-синие, до странности синие глаза, в глубине которых полыхало сапфировое пламя
- Их четверо. - тихо и твердо сказал он. -Всегда Четверо, навечно Четверо. Но Сердце у них одно - Сердце Зверя, глядящего в Закат.
И высоко поднял бокал.
Словно салютуя.
19.01.2011
Эрэа Полярная Звезда
Я БУДУ ЗА ВАС МОЛИТЬСЯ - СОЗДАТЕЛЮ И МОРЮ.
Оно - драма с относительным хеппи-эндом.
Первая проба писать о грустном.
И опять - о лишь мельком упомянутом персонаже.
Оно само по себе вышло! Я и не думала писать на эту тему... Но что получилось, то получилось.
Буду очень рада любым комментариям!
За психологическую достоверность - не ручаюсь.(Автор)
(Pепортёр - госпожа фок Шнееталь, вдова шаутбенахта Адольфа фок Шнееталя, погибшего у Хексберг. D.)
Половина десятого.
Бьют колокола.
Тяжёлый звон падает на улицы и крыши Эйнрехта, словно вгоняя их в землю.
На небе - ни облачка, а кажется, что рушится небо, тяжёлое, как колокольный звон.
Окно - открыто, и слепит глаза висящее надраенной рындой солнце, как говорил муж.
Лёгкий ветерок. С востока. Как раз из Рассвета...
Как же я надеюсь, что сегодня там будет одним обитателем меньше!
А что мне ещё остаётся? Надеяться - и молиться.
Что могла - я уже сделала.
Сейчас - черёд остальных.
Я не плакала, когда сердце сжималось от боли в ту роковую ночь. Я пыталась верить, что всё обойдётся.
Не обошлось.
Я не плакала, когда учтивый святой отец отдал мне браслет моего Ади. Рассказав о муже и Олафе.
Только ком в горле мешал говорить, чернота в глазах - видеть.
А когда он ушёл, напилась впервые в жизни.
До зелёных кошек.
Потом мне сказали, что я пыталась покончить с собой.
Как меня остановил Генрих - не знаю. Но брат всегда умеет настоять на своём...
Я бы умерла от горя, но Генрих опять меня удержал. Уговорил жить - ради шанса, что у меня... у нас с Ади... может быть ребёнок.
Генрих оказался прав.
Я родила сына. И назвала его Олафом - в честь человека, за которого мой муж отдал жизнь...
Даже если бы Ади не просил меня об этом, уезжая - а тогда мы ещё не знали, что я рожу сына - я бы по-другому не поступила. Просто не смогла бы...
Олаф... сложись всё по-другому - он стал бы избранным отцом моего сына.
Не сложилось.
Теперь - один мёртв, второго сегодня казнят.
Если не случится ничего непредвиденного.
А оно случится.
Наша семья всегда исповедовалась только Славе.
Когда-то Олаф мне сказал: если что случится - я всегда могу обратиться к святым отцам ордена Славы - и всегда получу нужную помощь.
Знал бы он, что его совет спасает ему жизнь...
Когда я узнала о приговоре, я не удивилась. От отморозка на троне и падали в море ждать другого было бессмысленно.
Только стало очень погано и очень тошно.
Я никогда не умела плакать. А бороться, стиснув зубы, меня научили моряки...
На исповеди в церкви облегчила не только душу, но и кошелёк, отдав почти все наши с Ади сбережения и свои драгоценности. На благое и святое дело - чтобы Олаф остался жив.
Принимавший исповедь отец Луциан - и отдавший мне когда-то браслет - благословил меня. И обещал, что мой дар не окажется напрасным.
Я поинтересовалась - могу ли я ещё что-то сделать... Отец Луциан сказал мне растить сына и молиться. Пообещал обратиться за помощью, если будет нужно.
Я не выдержала и спросила - а можно ли устроить побег. Я над этим долго думала - но прекрасно понимала: в одиночку я не смогу ничего. А за каждым моим шагом следят фридриховы ублюдки. Даже с моряками не поговоришь...
Священник ответил мне, что всё в воле Создателя. В том числе - и успешный побег. Я пообещала святому отцу сделать всё, что в моих силах.
Впервые за последнее время меня немного отпустила кошмарная тяжесть.
Я не могла помочь мужу, но Олаф ещё жив, и я могу для него что-то сделать.
"Львы" обращались дважды ко мне за помощью - через моего духовника.
Первый раз - просили тёмную плотную ткань. Второй - много ниток.
Вероятно, для каких-нибудь повязок, чтобы не узнали...
Я не могу с оружием в руках освободить своего адмирала. Но что могла, я сделала.
Вчера отец Константин, мой духовник, дал мне понять, что попытка отбить Олафа состоится. Утром.
Теперь остаётся - ждать. И надеяться.
— Попросим же у Создателя, дабы вразумил, укрепил и не оставил заботой...
Скрещиваю пальцы.
Если повезёт - отдам свой любимый жемчуг. В "львином" храме.
Слёзы?.. откуда?..
Вероятно, слепит солнце.
Оно ничуть не пошевелилось...
Колокол смолк. А на сердце тяжесть осталась.
Опираюсь на подоконник. Неудачно - треснул рукав платья...
И отлично! Неприятности - сметана закатным кошкам, и пусть они будут у меня, а не у Олафа.
Вдалеке - отголоски боцманской дудки. В Эйнрехте?! Откуда?!
Впрочем, очень даже понятно, откуда.
Оттуда, где должна быть...
Не только жёны моряков не бросают своих. Настоящие моряки - а не всякие ублюдки - своих не бросают. Никогда.
И если я права, то Олаф уйдёт из Эйнрехта свободным.
Как его освободят - не знаю. Но не позже вечера - узнаю.
Галдят торговки, вовсю кричит какой-то выпивоха, зазывает к себе в лавку галантерейщик... А я всё смотрю в раскрытое окно. В темноте и духоте я - задохнусь.
Стою, смотрю. Думаю. Вспоминаю.
Первая встреча. Дочка трактирщика вовсю таращится на красавца-моряка с тёплыми глазами...
Первый букет цветов от Ади.
Первый поцелуй - робкий, несмелый.
Ну и что, что милый на 12 лет старше меня?! Мы друг друга любим, а остальное - неважно.
Наша с Ади свадьба. Любимый одевает мне на руку браслет, целует меня, и я тону в облаке счастья...
В годовщину нашей свадьбы Ади перевели на корабль Ледяного. С тех пор у нас эта дата - двойной праздник.
Первый удар - я никак не могла зебеременеть. Врачи сулили мне бесплодие... и сказали, что спасти меня может лишь воля Создателя.
Выручили свои. Скинулись на богатое пожертвование, Олаф - первый.
Через четыре года я забеременела.
И почти сразу же потеряла мужа.
Как у меня не случился выкидыш - не знаю. Я не врач.
Знала бы я, что ношу под сердцем ребёнка Ади - никогда бы не напилась...
Сейчас малыш много ест и ещё больше спит. Он вырастет большим, сильным и здоровым. Как отец. И дай ему Создатель ходить в юнгах у своего тёзки!
Создатель, дай это им обоим!!!
Крики горожан. Поймали вора...
Выглядываю в окно. Лучше глазеть на воришку, чем открыть сердце демонам уныния и жалости к себе. Прав отец Луциан, тысячу раз прав! И - Создатель, пусть твой верный раб окажется правым - в главном сейчас!
Кричат за углом, мне отсюда - не видно.
Как же тяжело ждать!..
Я глянула влево. Глупое сердце сделало отчаянное сальто и ухнуло куда-то вниз.
Двое горожан поддерживают монаха, троица направляется к уличающей вора толпе...
Монах идёт небыстро, но уверенно и с достоинством, хоть ему и нелегко.
Эту походку я узнаю - из тысячи.
Обошлось!
Создатель, обошлось!!!
Я радостно рассмеялась.
Идущий справа от монаха резко поднял голову, ища смеющегося. Грольше! И как я его не узнала?!.
Шлю ему широкую улыбку. Он узнал, быстро подмигнул в ответ.
Неосторожно шевелю рукой. Рукав порвался окончательно.
И - ещё раз - ура! Закатные кошки удачи, вот вам сметана, а мой адмирал пусть останется жив и свободен!
Вот они поравнялись со мной...
Провожаю идущих взглядом. На углу Олаф неожиданно оборачивается, на долю секунды мы встречаемся глазами. Мой дом - угловой, они недалеко отошли, лицо вижу - до мельчайших подробностей.
Плюнуть бы сейчас на всё, крикнуть что-нибудь разудалое, спрыгнуть бы вниз - второй этаж, невысоко, кинуться бы вдогонку, подбежать бы, упасть на колени, прижаться лицом к его рукам!.. Нельзя. Даже крикнуть нельзя. Только улыбаться. Хоть это! И это радует...
Улыбаюсь губами и глазами, вкладывая в улыбку всё, что на душе. И получаю усталую, быструю, тёплую улыбку в ответ.
Олаф, как я же рада, что вы живы! Только уцелейте, слышите?! Если вам придёт в голову блажь помереть, можете ко мне с сыном - не приходить!!!
Ну и чушь в голову лезет...
Провожаю уходящих взглядом.
Ушли.
Облегчённо выдыхаю.
Только бы всё остальное тоже удалось!..
Вечера я - еле дождалась. Я с ума сходила от беспокойства, хотя и не подавала виду.
На вечерню я отправилась в "львиный" храм - отдавать жемчуг и расспрашивать отца Луциана.
Всё удалось. Адмирала вывезли из Эйнрехта.
Хвала Создателю, храбрым морякам и их помощникам!..
Домой я шла спокойная, на душе было легко.
Мой сын вырастет похожим на отца... и на вас, мой адмирал. И вы ещё наплаваетесь вместе.
Я буду за вас молиться - Создателю и Морю. Надеюсь, мои молитвы не пропадут бесследно...
19.08.2011
-
Эрэа Mik@
Круг на Хот-Фесте закончен, анонимность раскрыта, можно заняться выносом того, что в принципе транспортабельно. Например, пары драбблов под общим грифом "Теньент, капитан и Торка" (Автор)
На заявку: Эмиль/Робер. БУКЕТ. "ЭТО МНЕ? - НЕТ, ТВОЕЙ КОБЫЛЕ"
- Господин генерал, юнкера Обломского
не могут снять с Эйфелевой башни.
- Как он туда попал?
- Как-как… как всегда, вместе с лошадью.
КВН КВИРТУ
Торская весна прекрасна, но коротка, торские девушки не менее прекрасны, пусть порой и вероломны, торские комары под вечер злее дриксенской шрапнели. Но Хелма придёт. Не может не прийти. Потому что как ни смущалась, как ни отнекивалась, но ведь сказала же, что придёт. Вот сюда, за кузницу, сразу после заката. И потом, фамильное обаяние Савиньяков и личное – графа Лэкдеми… придёт – куда денется!
Обладатель сложносочинённого обаяния в сороковой раз обогнул раскидистую иву над крошечным, заросшим осокой прудиком и вновь развернулся на каблуках. От комаров, лезущей за шиворот ночной прохлады и прочего бренного успешно отвлекали мысли о прелестях светлокосой красавицы и тактические рассуждения о том, что может позволить себе на первом свидании талигойский дворянин, если он же – целую неделю, как торский капитан, а увольнения в суровом приграничном форте – удовольствие нечастое, а вечерами, как сегодня, приходится банально удирать со всем вытекающим риском.
В поле зрения обозначилось нечто живое, и Хелмой оно не было. Хотя бы потому, что заканчивалось сапогами. А начиналось… В форте была одна клумба. Одна-единственная, зато прямо под окнами штаба. Отрада командования, предмет насмешек личного состава. И теперь уже точно была. И чего здесь забыл в столь поздний час теньент Эпинэ с ворованным стогом?
- Цветы мне? – Голос и выражение лица неделю-как-капитана зримо не предвещали добра.
Остановился. Уставился. Оценил.
- Нет, твоей кобыле!
Нахал! Впрочем, нахал, но не хам. Посему к ожидаемой красавице сказанное не относится точно. Какой кобыле?! Может быть, кошковы иноходцы, неделями не вылезающие из конюшни, а если верить сплетням, там и рождающиеся, и умеют лазить через крепостные стены с лошадьми, а не только с фуражом для них, но лично граф Лэкдеми здесь пешком. А ухмылка у земляка и сослуживца точно лошадиная. Он открыл рот, чтобы ответить должным образом, и тут же порадовался, что не успел огласить надуманное. Потому что в сгущающихся весенних сумерках мелькнул ещё один силуэт. И это уже была Хелма.
Почти бегом. Мимо. Будто его здесь нет вовсе. Просияла. Зарделась, осыпанная с головы до ног штабным сеном.
- Ро… Ты? Ты пришёл?! – Без раздумий кинулась в освободившиеся лошадиные объятия, которые, ясное дело, не замедлили сомкнуться.
Так, значит, «Ро» и «ты»?!..
Всё-таки оглянулась. В огромных глазищах цвета летнего неба полощется искреннее смущение.
- Эмиль… Вы так сильно хотели узнать, куда я иду сегодня вечером, что мне пришлось вам ответить. Вы же не обидитесь, правда?
Он не обидится… устраивать петушиную свару здесь, сейчас, при даме – верх дурости даже для южанина. Но завтра он этому жеребцу инбредному так "не обидится"…
Вокруг уже темно. Почти совсем. В глазах ещё темнее. Эту темноту ружейной дробью разрывает… Леворукий и все твари его – стук копыт! И в ней же растворяется.
8.07.2011
На заявку: Эмиль|(/)Робер "НА ЧТО ВЫ УСТАВИЛИСЬ, ТЕНЬЕНТ?"
Вспомните Арно с первого форзаца СВС. Форма та самая, то, что в форме, весьма похоже.
Реформе обмундирования армии Талига посвящается (Автор)
У лошадей не бывает квадратных глаз. Ну, почти квадратных, вот таких. У лошадей не бывает, у Иноходцев – сплошь и рядом. Покажи им за хорну хорошую драку, хорошую попойку, хорошенькую девицу, лучше – не одну… Что уж говорить о хороших лошадях? Впрочем, нет, лошадь должна быть, самое малое, прекрасной. Но только покажи, кому угодно из этой сумасшедшей семейки – и любуйся. Ро – не исключение.
Однако капитан Савиньяк – не лошадь и не девица. А драка – будет этому гнедому драка, если не перестанет таращиться и не объяснится.
- На что вы уставились, теньент?
Ещё несколько секунд красноречивого безмолвия, потом – сдавленные, булькающие звуки. Может, зря зашёл с «теньента»?
- …гггы… гааа…
Зря.
- …гыааспадин кххххапитан!..
Дворянину не пристало тыкать в собеседника пальцем, земляк и сослуживец беспорядочно машет руками перед носом – собственным, после сдаётся и садится, где стоял, то есть, в едва наклюнувшуюся весеннюю травку. Тоже зря. Вид снизу вверх вдохновляет пуще прежнего.
- …Ээээмиль… ээээто что?!
- Сам видишь, что.
И нечего так ржать посреди форта. Нет, Иноходца можно понять. Когда капитан Савиньяк впервые увидел это,.. и не он один. Гогот нескольких десятков глоток сотрясал цейхгауз долго и до дрожи фундамента. На комментарии тоже не скупились. И этот туда же!
- Этим… дриксов пугать?.. И ддддд… ддеморализовать, вот! А?
- Поверхностно мыслишь! Этим, если в рукопашной резко повернуться, пару-тройку можно и зашибить.
- А если,.. – с чего бы ещё ухохатываться до слёз младшему офицеру армии Талига? – Если они тоже… возьмут на вооружение?
- Тогда рукопашная будет называться… как-то иначе.
Капитан Савиньяк, сражённый плодами собственного воображения, плюхается на землю рядом с теньентом. Но того переменой угла обзора уже не остановить, скорее наоборот.
- Неееет, Эмиль, я понял! Ты изменил родному полку и переходишь в артиллерию! Ты теперь там пушку таскать будешь!
- Две! И мортиру. И боеприпасы в придачу. На час непрерывного огня, не меньше.
- Ага. И стрелять… не снимая.
- Слушай, ты, может, всё-таки, по гауптвахте соскучился? За дуэль – а? Так, вроде, только на прошлой неделе…
- Ой, ладно, пусть опять гауптвахта! И сухари. И тюфяк с соломой. Давай! Хочу видеть, как в этом двигаются. Ты как – уже оскорбился?
- Перебьёшься. Чего смотреть? Сам попробуешь, узнаешь.
- Попробую, да? А может, это только капитанам такое счастье? – В глазах Иноходца мелькнула надежда, - тогда мне в капитаны не надо!
- Размечтался! – Злорадно хохотнул Савиньяк, - не сегодня – завтра каптенармус всех осчастливит!
- Оуууу… – с сим утробным звуком теньент Эпинэ повалился навзничь и обречённо уставился в безоблачное небо. – Дезертировать, что ли?
- Думаешь, поможет?
Дезертировал. Капитаном не был. А толку?.. Маршал Эпинэ ностальгически обозрел свои парадные штаны. С тех незабвенных пор уже они не стали. К сожалению. Любопытно, если Эмиль всё-таки станет Первым маршалом, вспомнит сам, или придётся напомнить?
11.07.2011
-
Эрэа Mik@
ЗА ВАМИ ЗАМЕЧЕНО НЕ ТАК МНОГО ДАЛЬНОВИДНЫХ ПОСТУПКОВ, ГЕРЦОГ, ЗАТО У КАЖДОГО БЫЛ ТАКОЙ НЕПРЕДСКАЗУЕМЫЙ РЕЗУЛЬТАТ...
Рудольф – такой же регент, как Иноходец – Проэмперадор. Рудольф едва не перестал быть регентом. Но когда то зелёное, топкое и мёртвое, чему Эпинэ так и не знал названия, накрыло Старую Придду, этот человек сделал для севера и всего Талига такое, что нашлись всерьёз усомнившиеся: человек ли? Остались живы и нашлись. А старый волк остался регентом.
Рудольф согласился со всем, что было сделано при Катари. Рудольф решил, что самозваному Проэмперадору Олларии место не в Занхе, и даже не в Багерлее. Рудольф на этот раз не прислал Эрвина, или кого-то ещё, хотя ему есть, кого прислать, он приехал сам. И даже почтил визитом дом трижды государственного изменника. Впрочем, во дворце сейчас, хвала Астрапу, уже его место. Герцогу Эпинэ оставалось лишь предложить гостю и его больной спине кресло поближе к камину и всё, чего гость пожелает.
Гость пожелал глинтвейна и Карваля. Глинтвейн хозяин сварил лично, и даже разлил в три кружки, хотя сомневался, что сможет это пить – летом! – Карваль явился, не дожидаясь приглашения, и не убоялся испечься заживо снаружи и изнутри. Рудольф умеет взглядом превращать собеседника в пустое место, Рудольф редко улыбается, но, когда нужно, по-настоящему скалится. Сейчас Рудольф молчит, медленно прихлёбывает дымящееся вино и слушает. Коменданта столицы, потому что Проэмперадора он уже выслушал. И комендант не теряется под тяжёлым стальным взглядом, напротив, таращиться в ответ так сосредоточенно, что не позавидуешь уже Рудольфу. И педантично докладывает о простом и мирном – несколько месяцев назад не верилось, что Олларии вновь понадобятся хлеб, вино, мясо, фураж, лес, новобранцы для гарнизона, и даже мрамор для Ружского дворца. Но сейчас Оллария несомненно жива, живым всегда что-нибудь нужно.
А вот лекари, сиделки и священники живым и здоровым ни к чему. И если удача может улыбнуться Иноходцу, угодившему в сиделки, то когда, если не сейчас? Рудольф услышал всё, что хотел, распорядился обо всём, что счёл важным, и, похоже, доволен. Поводья судьбы сами просятся в руки, и Эпинэ за них ухватился.
- Господин регент, вы – пожизненный Проэмперадор Севера. Но Север – это Торка и Ноймаринен, которые не удержал бы в одних руках никто другой, это Бергмарк, с правителями которого ваш дом связан давними кровными узами, и это граница. Большая граница, на которой даже видимость покоя – редкая роскошь. Северу Проэмперадор нужен всегда. Олларии на Изломе был нужен хоть кто-нибудь. Так вышло, что никого, кроме меня, у неё не оказалось. Сейчас вы признали Олларию благополучной. Сейчас есть вы, есть герцог Алва, в столицу возвращается двор. Проэмперадор мирной столицы – нонсенс, чтобы не сказать анекдот. Поэтому я прошу вас освободить меня от ставшей бессмысленной должности. Разумеется, после того, как все дела и документы будут переданы надлежащим образом в надлежащие руки.
Северянин говорит мало и кратко, южанам полагается тараторить, не смолкая. Однако от столь пространной риторики горло немилосердно саднит, но глинтвейн, под крышкой, несомненно, горячий, по-прежнему устрашает одним своим видом.
Рудольф медленно, с видимым усилием поднялся из-за стола во весь свой немалый рост. Так же медленно прошёлся до противоположной стены, повернул, перевёл взгляд с портрета Шарля Эпинэ старшего на собеседника, и обратно. Рудольф любит, чтобы важные решения рождались в его голове, а подчинённые соглашались либо возражали. Но Робер Эпинэ никогда не служил под непосредственным началом Рудольфа Ноймаринена и может этого не знать.
- Что вы намерены делать, если я удовлетворю вашу просьбу? – С таким выражением лица не превращают ни в пыль, ни в камень, старому волку действительно интересно.
- Получить назначение в армию. В любую армию в любом звании.
Для маршала, не дослужившегося в Торке и до капитана, это называется «ляпнуть». Но Эпинэ сказал именно то, что хотел сказать.
Движение воздуха в ставшей закатно душной комнате, шорох шагов и шёлка. Марианна принесла фрукты и вино. Просто вино, не горячее. «Кровь» для них с Карвалем, тинта для гостя. Это спасение. Принесла и сейчас молча выйдет.
- Герцогиня, – голос регента остановил женщину. Рудольфу ничто не мешает ни назвать вчерашнюю куртизанку герцогиней, ни должным образом поклониться. Даже больная поясница. – Прошу вас ненадолго задержаться. Хотелось бы узнать ваше мнение о последнем предмете нашего разговора.
Снова поклон, бесшумно отодвинутый одной левой тяжёлый резной стул. Она присела в лёгком реверансе и остаётся.
- О чём именно, господин регент?
- Герцог Эпинэ сообщил о своём намерении отказался от должности, требующей его постоянного присутствия в Олларии, и посвятить себя армии. Думаю, вы понимаете, что это значит.
- Понимаю. – Смотрит собеседнику прямо в глаза, пристально и сухо. – Это значит, что он будет рисковать не только головой, и не всего единожды, а я буду видеть его редко в мирное время и очень редко, если начнётся война.
Рудольф молча наклонил голову, она расценила это как предложение продолжать.
- Господин регент, я приму любое решение герцога Эпинэ. И это тоже. Это всё, что вы хотели услышать?
Милый щебет в роскошном салоне вечера напролёт и вот такая краткость на грани вежливости. Впрочем, старый волк, похоже, не намерен оскорбляться.
- Это не всё, что вы хотите сказать. Говорите.
- Благодарю. – Вежливо кивает. – Но я впервые беседую с вами, и при этом много о вас слышала. Поэтому, если не возражаете, я скажу то, что хочу сказать, герцогу Эпинэ.
Рудольф – не тот человек, который станет интересоваться, следует ли ему уйти, если ему не говорят об этом прямо. Он снова молчит, встаёт и продолжает мерить комнату шагами от стены к стене.
- За вами замечено не так много дальновидных поступков, герцог, – на него она смотрит не как на полного… регента. Это радует, – зато у каждого был такой непредсказуемый результат...
О, да. Начиная с желания помочь другу стать королём. Тогда это казалось дальновидным, и даже правильным.
Видимо, на его лице явственно отразилось намерение вспомнить все свои не слишком дальновидные поступки и их непредсказуемые последствия от исхода то ли Создателя, то ли Четверых, потому что Марианна тут же уточнила:
- Я могу судить лишь о том, чему была свидетельницей. Когда мы с вами впервые встретились, вы пришли потому, что, дайте вспомнить, так надлежит поступать настоящему интригану.
Эпинэ усмехнулся. Когда он успел рассказать ей эту чушь?
- За конечный результат я по сей день благодарна провидению.
- И Салигану, – напомнил Иноходец. – Хотя промежуточный тоже был достаточно… непредсказуем.
- Потом вы решили остаться в столице до прихода армии и постараться не допустить бунта и крови в городе. В результате ваши старания затянулись значительно дольше, чем можно было предположить, и маршалу пришлось стать Проэмперадором.
Эпинэ развёл руками – мол, что поделать?
- После, когда предсказать исход событий не мог действительно никто, вы решили вывести из Олларии всех, способных ходить на двух ногах, не полагая себя взбесившимися крысами, даже если для этого придётся драться с кэналлийцами Эчеверрии.
Да, этот результат был, пожалуй, самым непредсказуемым. Как и процесс.
- И наконец, чуть больше месяца назад, вы решили лично опросить господ послов на предмет их дальнейших намерений в изменившейся политической ситуации. Хотя мэтр Инголс и кардинал Левий настоятельно предлагали вам свою помощь, утверждая, что их положение это вполне позволяет.
Было и такое.
- Вы провели в обществе этих господ не менее пяти часов. И были очень… ОЧЕНЬ сдержаны. Потому что за всё это время ни один посол не вылетел в окно, и даже не скатился с лестницы. Но, когда необходимость сдерживаться наконец отпала… – Марианна красноречиво опустила глаза, Иноходец, напротив, принялся изучать взглядом потолок. – Словом, о результате этого решения вы уже осведомлены. Согласитесь, по отношению к послам и политике он действительно непредсказуем. Вы уверены, что ваше сегодняшнее решение, с которым я полностью согласна, не обернётся чем-то неожиданным?
У окна то ли глухо хрюкнули, то ли тихо рыкнули. Оказалось, так смеётся господин регент, когда очень хочет сдержаться, но не может.
- Бунт, говорите? – Рудольф, повернувшийся лицом к собеседникам, был уже вполне овладевшим собой Рудольфом. – Герцог, вы когда-нибудь слышали о бунтах в Ноймаринен?
Иноходец непонимающе пожал плечами. Бунтовать при таком великом герцоге способны разве что самоубийцы.
- А в Кэналлоа?
Дважды самоубийцы.
- А ведь вам удалось не допустить настоящего бунта не только в Олларии, но и в родной провинции, где бунтуют, как дышат. Последним, чего хотели ваши земляки, был суверенитет и союз с Талигом на основе договора, подобного нашему?
Карваль, последние полчаса всем своим видом вежливо отсутствовавший, встрепенулся и подобрался, как почуявшая след гончая. Оказалось, вовремя.
- Так они его получат, - продолжил свою мысль господин регент, курсируя от окна к стене с портретом. – Бунтовать против собственного герцога – не то же, что против каких-то там Олларов. А титул великого герцога суверенной державы вовсе не исключает звания маршала Талига. И обязанностей. Уж поверьте. Генерал Карваль!
Помянутый был уже не просто «здесь», а «весь здесь».
- Покажите ваш вариант договора. Ручаюсь, он у вас при себе.
11.08.2011
-
Эрэа Alarven
ПОСЛЕ ДОРЫ
Честно пыталась сделать, чтобы не погиб никто. Потом поняла, что с учетом характера некоего персонажа "никто" не получится. :( (Автор)
Как это произошло?!
Очередной кошмар – пришел. Явилась беда – отворяй ворота.
- …Кукушонок! Кукушонок Эпинэ! Они погибли, чтобы ты жил. Ты жив, потому что они погибли…
Как же так? Отец, мать, братья, Лауренсия… А теперь – еще и Дикон. Мальчишка, за которым Робер так и не присмотрел. И осталось только молиться – хоть Создателю, хоть неведомому Астрапу – чтобы Ричард выжил.
Если бы в тот вечер Робер сам навестил Марианну… Увы – после Доры у него не осталось сил на ни что. А Дик… Дик поехал заливать весь этот ужас к куртизанке. Где на него и напали.
Так и непосещенный Робером особняк и гора тел. Висельники, Марианна… Ричард!
Эта женщина так и осталась для Эпинэ неразгаданной тайной. Особенно, если… если засаду на Дика устроила именно она.
Дикон… только бы выжил! Лекари бормочут о тяжести ран и со слабой надеждой – о выносливости молодого организма.
Что говорить Айрис? Как бы девочка ни злилась на брата, смерти она ему не желает.
А эрэа Мирабелла? А младшие?
- Костоправы говорят: выживет? – ухмыльнулся Альдо. – Ричард мне понадобится на суде.
- До суда он даже не встанет, - хмуро ответил Робер. Голова ноет невыносимо. Особенно в присутствии бывшего сюзерена! – Я - его родственник, вот и проголосую вместо него.
Шлюха подставила его. Продажна, как все женщины… кроме Катари. Это – кара, он не должен был изменять своей любви! Если Ричард выживет, он больше никогда…
Ну, ничего – зато он всё же достал подлую шлюху! Шлюха мертва.
Так почему, стоит лишь закрыть глаза и…
…Раскатившиеся по ковру темно-алые вишни, хруст зеленого яблока, глубокий грудной смех. Марианна…
Скалы стояли веками и собирались выстоять и впредь. Был миг, когда они испугались – ведь даже им ведома тень грядущего. Но ужас развеялся предутренним туманом и схлынул прочь.
Скалам вновь спокойно. Им никто и ничто не грозит. Семья их Повелителя – в безопасности.
18.05.2009
КОШКА ЗАКАТНАЯ
«Айрис?! Эта… Эта… кошка бешеная!»
Ричард Окделл.
- Кошки! – выругалась юная герцогиня Окделл. И с ужасом поняла, что ее опять услышали буквально. Уши мигом вытянулись вверх пушистыми треугольниками, а сама девушка так же мгновенно поросла светлой шерстью с мордочки до лапок. А сзади возмущенно встал трубой очень даже роскошный хвост. Самый настоящий! Впрочем, у Айрис всегда были густые волосы и брови, так что и мех получился соответствующий…
- Опять! – кошка устало прилегла перед зеркалом, тоскливо глядя в полированную гладь. Хорошо хоть – удушья больше не бывает… Волнуйся теперь хоть до посинения… хоть до десяти обрастаний шерсткой за день!
- Это и есть сгусток огня? – насмешливо уточнил ее учитель. Он явно сегодня был в плохом настроении… Очередная кладбищенская свиданка с Матильдой сорвалась?
Айри привычно приняла человеческий облик, но встать из такой удобной позы «клубочком» и не подумала. Нынешнее платье не помнется, а если и помнется – новое соорудим. Уже умеем.
- Это – кошка, - пояснила она собеседнику.
- Айрис, как ты собираешься научиться принимать облик других людей, если все, что ты выучила к сегодняшнему дню, это - кошка?
- Может быть, вам найти себе другую ученицу? – поинтересовалась герцогиня Окделл, борясь с желанием опять принять кошачье обличье. И пусть разбирает ее мяуканье как хочет…
- Ты – единственная новая фульгата за последние… очень много лет. Да и потом… ты – не самый худший вариант. Но у нас слишком мало времени. Я не могу потратить годы на обучение новой фульгаты! У нас всего несколько месяцев! Излом все-таки…
- Ладно, - вздохнула Айрис, - пережила же я, что Рокэ Алва меня не любит и жениться на мне и не планировал… значит, переживу и ваши сверхсрочные уроки!
- Ну, во-первых, ты ничего и не пережила… Тебя Надорским замком завалило, помнишь?
- Вот-вот. Сестренок и маменьку – к Создателю, а меня за какие-то провинности – в фульгаты…. Ладно, давайте попробуем еще раз!
- Айрис, кошка – это здорово. Кошка тоже не у всех сразу получается… Но сгусток огня все-таки результативнее. Ты же хочешь помочь Роберу Эпинэ, помнишь?
- Надо ж кому-то за ним присмотреть, кроме Карваля… Кроме того, раз я – фульгата, то это – моя обязанность. Ладно, будет вам сгусток огня. Скоро, - Айрис набрала побольше воздуха в грудь и пылко пообещала: - И чужой облик – будет…
- Попробуй еще раз. Что получилось в прошлый раз, лучше не вспоминать – это только твоего брата по ночам пугать…
- Не буду я его пугать… И так ему скоро совсем паршиво придется.
- И не надо пугать. Это компетенция Арнольда Арамоны и его дочурки Люциллы… Айрис, сосредоточься как следует и попробуй принять облик Лауренсии.
- Сейчас попробую…
- Айри, молодец! Лицо – чудесно…
- Вижу, - глядя на себя в зеркало, улыбнулась Айрис.
- А фигура? Лицо – Лауренсии, а тело – Айрис Окделл?
- Кошки! – не выдержала юная фульгата. И ровно через полминуты свернулась на ковре пушистым клубочком. Интересно, а если произнести «Лэйе Астрапэ», что получится? Надо будет как-нибудь попробовать…
- Тренируйся! – кивнул фульгат и вышел в другую комнату. Где его ждал другой ученик – литтэн, только что вернувшийся в человеческий облик.
- Не жалеешь, что за это взялся?
- Должен же кто-то за Диконом присмотреть…
- Отлично, Наль. А теперь – облик Леворукого для визита к Ричарду Окделлу. Тренируйся!
18.05.2009
ВСТРЕЧА
примерно через десять лет после смерти Катарины
- Генерал Савиньяк к маршалу Придду прибыл! – отчеканил Арно.
- Вина? Я помню, вы не любите белое… - Валентин Придд еще миг церемонно смотрел на Арно… а затем широко шагнул к нему и сгреб друга в объятия. – Ты не любишь…
Это послужило сигналом – на лестницу высыпали все трое отпрысков и по очереди скатились по перилам. Воспитание Приддов всё же сказалось – друг друга Вальхен, Тинхен и Ангелика не расталкивали. Зато на шею к «дяде Арно» полезли всем скопом.
- Сколько лет, сколько зим! – виконт Сэ, осторожно ссадив мальчишек, пристроил Ангелику на плечи. – Кстати, я поспорил, что ты вернешься в строй через три месяца. Пропала моя очередная шляпа…
- Останется при тебе, - с улыбкой возразил Валентин. – Ты, наконец, научился делать правильные ставки.
- Я, конечно, уже привык к жаркому из перьев и фетра, - усмехнулся Арно. – И под определенной приправой оно бывает очень даже ничего… рекомендую как-нибудь попробовать. Но всё же вкус хорошо проперченного и прожаренного мяса мне нравится больше. Да и к этой шляпе я уже привык…
- Слава Создателю, а то я успел испугаться, что ты сейчас съешь все шляпы в моем доме. Елена убьет нас обоих…
- Елена? За шляпы? Не убьет, - категорически возразил Арно. – Тебе досталась одна из умнейших женщин Талига… Правда, ехать за ней пришлось аж в Ургот.
- Только не говори мне, что Селина недостаточно умна? – шутливо ткнул друга в плечо Валентин. – Вызову на дуэль за оскорбление прекрасной эрэа.
- Я же сказал: одна из… - широко улыбнулся Арно.
Красное кэналлийское плещется в бокалах. Цвет крови. И жизни.
- А ты знаешь… - Арно задумчиво вертел в руках уцелевший на сей раз головной убор. – Мне ее действительно было бы жаль. Эта – моя любимая…
- Я – кровь из носу – вернусь в строй, чтобы не разлучать тебя с ней, - усмехнулся Валентин. – В конце концов, сидеть столько времени дома из-за царапины…
- Ты ранение в грудь царапиной называешь?! – норовистым конем вскинулся Арно. Лишний раз напомнив Валентину, что удался в Савиньяков, а не Рафиано.
- Арно, ты ведь не о шляпе говорить меня в кабинет утащил, - покачал головой Валентин. – Кстати, мог бы и при Елене – она всё понимает.
- Понимать-то понимает. А когда говорим о твоих ранах – меняется в лице.
- Ты прав… Это я… каким был – таким и остался.
- Я тебя сейчас… - потерял от возмущения дар речи Арно, - самого заставлю очередную шляпу съесть, ясно?! Ты – всегда был одним из лучших, кого я знал. Это я в упор ничего не видел и был твердолобее любого Окделла!
- Ладно, Арно, пока ты не заставил раненого друга есть шляпы – спрашивай, что собирался.
- Почему ты его не убил?
- Окделла?
- А кого ж еще?! Он стрелял в тебя и… ты знаешь – он убил Ее Величество. Если бы его пожалел я – еще было бы понятно, но ты…
- Катарину – не вернуть, - помрачнел Валентин. Чем-то до боли напомнив Арно прежнего, замкнувшегося в себе юношу. Валентин Придд еще до Лаик потерял брата и знал, кто был его убийцей. Он от горя едва дышать мог – а Арно вместе с остальными сходу записал юного Придда в надменные гордецы. Только потому, что Валентин отродясь не умел жаловаться. И вызывать к себе жалость – тоже.
- Виконт Сэ, не спите! – чуть улыбнулся Валентин – здесь и сейчас. И тут же посерьезнел вновь. – Если честно, Арно – я удовлетворил месть, когда проводил Леопольда Манрика вместе с его сообщником Колиньяром в Занху. А Окделл… я пощадил его ради Робера. Не смог выстрелить в сердце.
- Зато он – смог! – почти выкрикнул Арно. – Тебе повезло, что он – не самый лучший стрелок…
- Но и не худший, как выяснилось… К сожалению. Но всё хорошо, что хорошо кончается. И я слышал последние новости о нем. Полковник Дриксен Ричард Окделл неплохо зарекомендовал себя за последние девять лет. Идея направить его в Торку была не так уж плоха. Жаль, что с этим опоздали. Что ж – в Торку он и попал. С другой стороны.
- Если я его встречу…
- Если только случайно. Не надо, Арно. Роберу Эпинэ легче, что сын его друга – жив. Да и Окделл оказался не так уж плох – там, где не надо особо думать. Иначе не дослужился бы до полковника… Но ты знаешь… - Валентин задумчиво отпил еще глоток. – Я всё же надеюсь больше его не встретить. В следующий раз – могу не сдержаться. А он должен жить. Ради Эпинэ.
22.05.2010
-
От Архивариусы Талига
Альмиранте
Паруса крепи по ветру крепче,
От бортов отваливают волны-
Альмиранте сердцем в каждой встрече,
Альмиранте каждую запомнил.
Райос кровью плещутся на стеньгах,
Цвет черпая прямо из рассвета...
Брат не покупается за деньги,
Брат-всегда вопросы без ответов.
Альмиранте внешне так спокоен,
Альмиранте злиться не умеет,
Но встают в кильватер чётким строем
Корабли, и парус солнце греет.
Друг смеётся, с ведьмами танцуя-
Альмиранте лишь улыбку прячет,
И, завыть в отчаяньи рискуя,
Вновь решает трудную задачу:
Как сдержаться, не сорваться мигом
Мчаться выручать пленённый ветер?
Щит на море для всего Талига,
Он спокоен. Он не вяжет петель
Слов, судеб, бессмыслиц и поступков...
Крик ведь тоже может быть беззвучным!
В Хексберг корабли заходят в бухту...
Дор Рамон, ну хватит сердце мучить!
10.10.2016
Морская боевая
Паруса и мачты у причала
Ветром тёплым сонных укачало,
Мир-войны отсроченной начало-
И на совесть смолены борта.
Небо спрутом ползает по вантам,
Хмурит брови грозно альмиранте,
Тучи пена обвивает кантом,
За душою, в общем, ни кота.
Море-небом, небо-морем,
Мы плывём звенящим взморьем,
Мы стоим плечом к плечу:
«Брат, живи!»,- кричу.
Подерёмся в вихре абордажа-
Пусть подранят, не заметим даже.
Песня наша не сродни лебяжьей:
Мы вернёмся с дальних берегов.
Эй, мой брат, готовь к атаке шпагу!
Скомкав страх обрывками бумаги,
Отхлебни с лихвой военной браги,
Смейся в рожу полчищам врагов.
Море-небом, небо-морем,
Мы плывём звенящим взморьем,
Мы стоим плечом к плечу:
«Брат, живи!»,- кричу.
Враг не дремлет: некогда и вредно,
Мы ещё хлебнём хмельной победы,
Брат, держись! Страшней бывали беды,
На морях, да и на берегах.
Моряков сломать не так уж просто:
Море въелось в кожу их и кости,
Плачут чайки, плакальщицы-гостьи,
Плачут об ушедших моряках.
Море-небом, небо-морем,
Мы плывём звенящим взморьем,
Мы стоим плечом к плечу:
«Брат, живи!»,- кричу…
06.10.2016
-
Эрэа Mik@
ИСПОВЕДЬ. ДОЖДЬ, НОЧЬ, НОХА
СЗ 1, 400 год К.С. Ночь с 1‑го на 2‑й день Весенних Ветров. (Автор)
– Сядь! – бросил Альдо. – Тебе еще с кузиной объясняться, так что слушай…
Вот тебе и высочайше заверенный пропуск в Ноху. Бери, пока дают. Кузена Катарины туда впустят, а вот соглядатаев белоштанного величества – вряд ли. Глядишь, удастся поговорить не только с Катари, но и с Левием. Как, интересно, Иноходец Эпинэ собирается выпытывать у голубя Левия что бы то ни было, надеясь, что тот не раскусит его с первых же слов? Сейчас он сам не знает, как. Но голубиное преосвященство можно иметь либо союзником, либо трупом. Усталость и равнодушие на лице и в голосе. Только усталость и равнодушие.
- Да, я поговорю с сестрой, как только освобожусь.
Он не поедет отсюда к Капуль-Гизайлям, он поедет в Ноху.
Поехал. Поговорил со всеми. И уже собирался уходить. Может быть даже, ещё не слишком поздно для визита в золотистый особняк? Если в такой дождь там принимают промокших до нитки маршалов и заговорщиков. Но тут на площади перед воротами аббатства остановился экипаж, весьма любопытный в таком месте в такое время суток. Выбравшиеся из него двое были ещё более любопытны.
– Брат мой, – воззвал к Марселю монах, – я не могу тревожить отца настоятеля. Облегчит ли душу вашей спутницы простой монах? Поверьте, лучше прийти в более подобающее время…
– Святой отец, – понизил голос Валме, – она не уйдет… Я… я сделал все, что мог, поверьте. В конце концов, исповедовать грешников – ваше дело.
- Будь благословенна, дочь моя, и да не хранит сердце твоё тайн от Создателя нашего.
Голос монаха был сиплым и гундосым. В такую ночь, в таких промозглых стенах – не удивительно.
- Сердце моё открыто, а помыслы чисты, – Марианна потупилась, будто вместо подслеповатой решётки исповедальни перед ней были живые глаза, и без пауз продолжила:
- Я грешна, святой отец. Очень грешна и очень боюсь. – Дрожащий голос, всхлипывание, пока достаточно.
- Чужой расставляет ловушки праведным на каждом шагу. Кротость и скромность – вот щит от козней его.
- Чужой… да, Чужой… Нет! Твари его! Только Твари. Они снились мне… четыре ночи кряду… Их было много… они были везде… Они ужасны! Святой отец, ужасны! Мне поздно молиться… поздно просить… Мне нет прощения!
- Молитва может быть вознесена кем угодно и когда угодно, лишь бы шла от чистого сердца. Не бойся, Создатель слышит тебя.
- Да, я расскажу всё… а дальше – всё в руках Его. Я грешна с самого рождения, святой отец. Я – плод греха. Мне следовало уйти в монастырь ещё в отрочестве, чтобы денно и нощно отмаливать грех родителей. А вместо этого я… - куртизанка перевела дух и старательно подавилась слезами.
- Говори, дочь, моя, облегчи душу, милость Создателя безгранична.
- Я посвятила себя греху. Я сама стала грехом. У меня было столько мужчин… святой отец, столько, что мне их не счесть и не вспомнить… А ведь чтящая и ожидающая должна… должна… Нет! Я напрасно пришла сюда. Закат поглотит мою душу! Это ужасно… ужасно!!!
Кающаяся разразилась рыданиями, святой отец то ли поперхнулся, то ли икнул, но всё же изрёк ещё более сипло:
- Вспомни, кого сможешь. Создатель слышит не слова наши, но сердце.
- Да… Виконт Валме… он и сегодня со мной… Когда мы впервые встретились, он был молод… моложе, чем сейчас… и беспечен, но неиспорчен душой. Если бы не я… не мои чары, подарок Чужого, он встретил бы достойную его девушку… знатную, скромную, чистую… и не прошёл бы мимо. Он был бы любящим мужем и заботливым отцом. А кто он сейчас? Наверное, он и сам этого не знает. И всё из-за меня… из-за меня…
Представить Валме в роли совращаемой добродетели, пожалуй, ещё сложнее, чем вообразить ранее помянутых Тварей, ну и пусть. Монах, похоже, проникся.
- Утешься, дочь моя, - слова, просачивающиеся в решётку исповедальни, подозрительно напоминали шипение. Вероятно, святой отец приступил к самоудушению во славу Создателя.– Любовь истинная – дар Его, и если сей молодой человек будет отмечен рассветной благодатью, ничто не станет преградой богоугодному союзу.
- Ничто, – Марианна послушно утешилась, но тут же снова всхлипнула. – Ничто. Кроме смерти. Виконт Валме, слава Создателю, жив. Но, святой отец, из-за меня не только губили души, но и гибли! Граф Килеан ур Ломбах… он был добропорядочным слугой Создателя… и тоже удостоился бы истинной благодати Его… когда-нибудь… наверное… Но он пал жертвой… А после пал от руки герцога Алва. За то, что хотел стать моим покровителем. И после… даже после этого я ждала, что убийца невинных и потомок предателя соблазнится мной… Я желала его, святой отец! Мне нет прощения ни на этом свете, ни в Закате! Ведь все знают, что Алва – отродья Леворукого!
Грешница разрыдалась в голос, исповедник окончательно самоудушился.
- Враг хитёр и коварен. И люди суть не только жертвы, но и ловушки его. Но Создатель хранил тебя от сего соблазна, это ли не доказательство безграничной милости Его? Возрадуйся, дочь моя, и вознеси молитву от чистого сердца.
- Да! Да, святой отец, я молюсь! Хотя знаю, что не вправе молиться. Этот несчастный юноша, которого прислал герцог Алва… Он был чист и невинен… мне следовало отвратить его от греховных мыслей и наставить на путь истинный… Нет! Мне следовало отослать его к вам! А я… я погубила его! Даже дважды погубила. Зная, что в роду святого Алана отказывают в руке и сердце несчастным, посещавшим таких женщин, как я. Теперь этот бедняжка окончательно помутился рассудком и полагает себя потомком древнего демона… Я погубила его! Я! Всё – я!
Если Создатель действительно слушает сердца чтущих и ожидающих, ему давно следовало бы рыдать багряноземельским ливнем. Ну, или хохотать – дело вкуса. Впрочем, сейчас он всё ещё рыдает…
- Будем молиться о спасении заблудшей души, дочь моя, – просипел монах. – Будем молиться вместе.
- Мне следовало молиться ещё тогда… сразу… И следовало навсегда отречься от своего нечестивого ремесла! Я же вместо этого приняла непристойное предложение графа Савиньяка… Он увидел меня в демонских украшениях со змеехвостыми тварями и не устоял… Этот человек делает хорошо все. В том числе и любит…
Пауза вышла длинной и красноречивой. Монах успел несколько раз закашляться и снова загундосить о всепрощении. Уже каким-то слегка другим голосом.
- А потом… Потом граф Савиньяк каждый раз требовал признать, что он – лучший из всех известных мне мужчин… Святой отец, каждый раз! Трижды или четырежды за ночь! Уезжая, он подарил мне роскошный экипаж и дорогих лошадей… чтобы никто и никогда не узнал о его греховной гордыне. Но Создатель видит всё! И моё сердце открыто Ему!
- Не тревожься о душе графа Савиньяка, дочь моя, – теперь исповедник не сипел, а тихо побулькивал. – Он искупает грехи свои, служа Создателю на ратном поприще, и не будет обойдён милостью Его!
- О! Теперь я знаю, – не унималась куртизанка, пообещавшая «совращённому» Валме каяться подлиннее, – это был знак! Последняя капля долготерпения Создателя! Но тогда я была слепа и глуха… Я не вняла! И соблазнила несчастного маршала Рокслея… Он был немолод и немощен… он так хотел внуков… Он усаживал меня к себе на колени, гладил по голове и называл «малышкой»… Мною же двигали лишь мерзостные похоть и корысть… И он тоже погиб… из-за меня… за свой грех… за слёзы безутешной супруги…
Любопытно, монах, если это монах, поверит, что пыхтящий, как обожравшийся боров, маршал Генри и похоть совместимы хотя бы в покаянном бреду? Верит ли – нет ли, но булькает – значит, жив. Голос кающейся грешницы стал запредельно горестным.
- И мой последний грех… О, святой отец, я так хочу верить, что последний! Герцог Эпинэ всегда такой усталый… Он говорит, улыбается, смеётся, а сам будто не здесь… Даже не знаю, что заставляет меня снова и снова принимать его… ведь он так несчастен… Он явно нуждается в утешении церкви, а не куртизанки…
Бульканье за перегородкой перешло в сопение.
- А когда мы остаёмся наедине, он засыпает. Святой отец, всегда засыпает!!!
- Не правда!
Лёгкая дверца исповедальни, точнее, её «мирской» половины, жалобно хлопнула, и в узком проёме нарисовался «вечно сонный страдалец», стягивающий через голову монашеский балахон и негодующий одновременно.
- А маршал, на одну ночь ставший монахом – правда?!
- Маршал передумал! Он этим больше не будет. Никогда. У него от этого уже язык болит.
- Правда?.. Сильно?..
Валме покосился в сторону исповедальни – там уже с четверть часа ни в чём не каялись.
13.06.2011
-
Эрэа Полярная звезда
ТОРСКИЙ ЛИВЕНЬ
Я всегда любила ливни. Особенно летние. Они дарят надежду и смывают с души горечь... А свинцовые тучи похожи на небесных коней.
У меня на гербе – кабан, но я безмерно обожаю кошек и лошадей. Особенно лошадей! Они зачастую честнее и умнее людей, они – верные друзья, и они ни-ког-да не предают!!!
Многие думают, что я похожа на жеребёнка. Они считают, что я не знаю... Смешные. Чувства тоже можно увидеть – они, как... ну, как пряди в лошадиной гриве. Вот ты пальцами их чувствуешь, перед глазами представляешь, но воочию не всегда увидишь. И какая-то теплее, какая-то холоднее... Когда люди при тебе говорят о нравных лошадях и о тебе, и пряди их чувств одинаковые, выводы очевидны. Люди думают, что сравнение с жеребцом для меня обидное. Да ни-че-го они в лошадях не понимают!!! И в девушках, кстати, тоже.
Мужчины считают меня непривлекательной. Пусть считают. Я не красотка – упаси Создатель! И это хорошо: не полюбят пустую смазливую выдумку. Если полюбят – то за душу.
Меня никто романтически не любил. В десять лет я плакала в подушку, а теперь радуюсь. С Робером я разыграла помолвку для виду. Рокэ – я в него влюбилась, когда он меня не столкнул в пропасть. Я ему доставляла неудобства, но он великодушен и помогал бескорыстно, и в его чувствах не было прядок таРакана – нахальства, самомнения, высокомерия, пафосного снисхождения, уверенности, что прав только он и может творить любые гнусности, а его все должны любить. Это маска, не больше, но Рокэ... он никогда не требовал любви и хорошего, тёплого к себе отношения... Рокэ ухитряется снисходить так, что к нему тянуться хочется, а от тараканыша – на край света убежать... Для меня это было так ново, что я влюбилась безудержно и решила, что любовь взаимна. Искренне желающие мне добра Её величество и госпожа Арамона меня убедили, что так не может быть – потому что мы не знали душ друг друга.
Сейчас я очень тепло отношусь к кэналлийскому герцогу – как к королю и как к старшему брату. Он выживет в этой войне – а иначе не может быть! Судьба – лошадь, а лошади тянутся к тем, у кого чуткие руки и жажда жить свободным...
Ливень... раскинуть руки и подставить лицо тёплым струям. Я выжила, вернулась – мне разрешили уйти. Чтобы закончить начатое – присмотреть, чтобы ызарг-бывший брат не навредил никому. Ерунда, что расплатилась посмертием – да я среди рассветных праведниц от скуки сдохну!!
Горы... Я их тоже безмерно обожаю. Они высокие, и с их вершин всё так хорошо видно!.. Такой простор, такая воля... Странно, меня не мучает удушье, хотя многим в горах тяжело дышать. Наверное, это потому, что я рвусь к свободе, а кто-то от неё бежит.
С этого плато открывается чудесный вид! Тяжёлые тучи – это с земли они низкие, а отсюда они безумно высоко, и до долины – столько же... Ты как будто в центре мироздания находишься!! Ты ему улыбаешься, а оно плачет от радости, что ты его любишь... И оно согревает тебя. Прекрасное чувство!
Вспоминаю утренний разговор с Арно. Милый парень. А уж какой у него конь!.. Кан роскошен, честное слово! Полумориск! Нравный!! Красивый!!! А уж каков он в галопе!..
Арно заблудился, а я только появилась, мы искали людей среди торских круч и наплевали на этикет. Болтали, как старые знакомые. Обсудили лошадей и всё на свете. Он очень на меня похож. Я разрешу себе в него влюбиться, если он меня будет так же холить, как вчера!!
А ещё я его потрясла. Представляете, он ни разу не видел девиц, которые хотят владеть оружием! Эта сцена так и стоит перед глазами...
Мы стояли на довольно пологом склоне. Кан бродил неподалёку, пощипывая Арно показывал, как он шпагой ранил кого-то на дуэли. Потом парень сказал, что хочет пить, бросил оружие на траву и пошёл к молумориску – вытащить флягу с водой.
Я была возмущена – как можно такое сокровище швырять?! Присела, благоговейно взяла в руки. А не такая уж она и тяжёлая... И – безумно красивая! Видели бы вы, как пляшет по лезвию солнечный луч!! И такое ощущение, что сливаешься с Вечностью!!!
Незамысловатая гарда... Я осторожно коснулась клинка. Прохладный металл почти заставил отдёрнуть руку, но я закусила удила и медленно провела пальцем вдоль лезвия. Лошадей надо приручать... оружие тоже. Пусть и чужое. Кто ж не любит душевного тепла...
Я так увлеклась, что не услышала, как подошёл Арно.
- Эрэа, отдайте мою шпагу!
Я подняла голову. Парень, похоже, сам не знал, смеяться ему или клокотать от возмущения. Странно – я предпочитаю отдаваться чему-то одному... Так же интереснее, так дышишь полной грудью и свободен! Но шпагу я – не отдам. Раз ценить не умеет!!
- Эр, сожалею, но не отдам! Раз ценить не умеете!!. И вообще. Хотите, чтобы я отдала – ставлю условие: научите меня фехтованию! Вот!!!
А что? Мечты должны сбываться... Особенно когда они светые!!
Арно согласился. В шутку – думал, что я испугаюсь. Ага, как же! Я уже четырнадцать лет мечтала научиться фехтованию!!
Я устала быстро, но осталась страшно довольной! Арно тоже... Вначале он этого не показывал, но меня-то не обманешь! Я не умею хорошо врать, это правда, однако это не значит, что я в людях не разбираюсь. Чувства-прядки, помните? Так вот, у Арно не было недовольства. Была гордость, был азарт, было польщённое самолюбие, было тепло. Арно – как солнышко, неиссякаемый фонтан чувств. И сейчас они были добрыми...
Хороших людей всегда любят лошади. Кан в своём хозяине – души не чает.
Потом мы подкрепились. Сухари и вода – не бог весть какая пища, но после надорских объедков – пища богов!
А дальше нас нашли. Мы услышали стук копыт. Обрадовались – это точно наши, дриксам тут делать точно нечего. Как меня просветил Арно, после Мельникова луга заключили перемирие. А когда непонятно откуда объявился Рокэ Алва, стали подумывать и о мирном договоре. Нерушимом. Лет эдак на пятьдесят... А можно и навсегда.
Девять лет спустя.
- Эрэа, отдайте мою шпагу! Между прочим, Адель, у вас своя есть!
- Но папа, твоя шпага больше! И потом, надо же мне младшего брата учить? Ты сказал, что он с семи лет будет учиться, но это через неделю! А я на год старше, мне можно. Должна же я опекать Арно?!
Я наблюдаю семейную идиллию и заливисто смеюсь. Арно научил меня не только фехтовать, но и хохотать во всё горло. Любить и быть любимой... Я уже давно не страдаю от удушья, и оба моих ребёнка абсолютно здоровы.
Свекровь шутит, что с таким темпераментом, как у родителей, Адель и Арно-Младший за неделю разнесут весь Лэкдеми. Третий день гостим – замок пока ещё цел... Как думаете, столько он ещё выдержит?!
12.01.2012
-
Эрэа Mik@
ПРО ИНОХОДЦА И "БОЕВОЙ" ОПЫТ
– Нет, ты не назовёшь нашу дочь Жозефина-Арлетта-Катарина-Матильда! – герцогиня Эпинэ выпалила истинно аристократическое имя на одном дыхании и мысленно себе удивилась.
Герцог Эпинэ, в свою очередь, озадачился. Вообще-то в оглашённом варианте не хватало Магдалы, но он согласился бы и на это, однако супруга была бескомпромиссна.
– Ну, что-то одно. Ну, два. Любые. Но не четыре же!
Одно? Как его выберешь? Два? Любые два звучат оксюмороном. То, как звучат пять, почему-то не смущало. Иноходец задумался. Потом покосился на пылающую праведным негодованием Марианну – значит, любое? – и задумался в другую сторону.
Последнее лето перед Лаик. Как же её звали? Золотисто-русые косички, в которые солнце вплело рыжину, серо-зелёные глаза, чуть полноватая аппетитная фигурка, громкий, заливистый смех и веснушки.
– Дениз?
Марианна наклонила голову к плечу, переплела руки на груди и промолчала.
Недолгий столичный бенефис вырвавшегося на волю унара.
– Адель? Оливия? Лилиан? Клара?
Ирэны в этом синопсисе не было, и хорошо, ей там совершенно нечего делать.
Герцогиня Эпинэ молчала ещё более многозначительно и взирала уже несколько исподлобья. Герцог Эпинэ сжал зубы, дабы не расплыться в улыбке.
– Ирма? Берта? Марта? Эльза? – Надо же, снова – Клара?
Да, Клары есть и в Торке. Там вообще много всего есть.
Серьёзность Марианны сделалась предгрозовой, руки сами собой упёрлись в бока, с головой выдавая прекраснейшую из птичниц, и это было крайне недобрым знаком. Но на Иноходца нашёл стих. Теперь ему даже не требовалось сдерживать неуместное веселье, лицо стало вдохновенным и возвышенным. Последовал краткий свод агарийских имён. Совсем краткий, с полдюжины – не больше. Без Клары. В Агарисе Клара была у Альдо. Ну и кошки с ними. Но когда маркиз-изгнанник уже решил, на каком он свете, и ещё мог позволить себе, по крайней мере, цветы...
Девяти кагетских женских имён Эпинэ не только не знал тех самых, но и не мог назвать любых навскидку. Этери? Да, одно вспомнил. Но, будем откровенны, принцесса не причём. Однако муза крылата и безудержна, посему далее были озвучены вольные вариации небогатого запаса известных Иноходцу бирисских слов. Он честно старался избегать ругательств. Однако на каком-то особо подозрительном сочетании звуков Марианна резко развернулась – юбки взметнулись не хуже полкового штандарта – и вышла из комнаты. Чтобы вернуться с изящным серебряным подносом в руках. Впрочем, на сей раз, она использовала достопамятный предмет в качестве гонга, гулко хлопнув в него ладонью.
– Герцог. – В голосе женщины также звучала боевая медь. – Я соглашусь на любой из предложенных вами вариантов. Но с условием. Если Создатель подарит нам ещё одного сына, имя для него буду выбирать я.
Марианна отложила грозный столовый прибор, наклонилась к утратившему стих и голос Иноходцу и улыбнулась. Выжидательно, многообещающе, почти ласково.
Из соседней комнаты донёсся вопль протеста – нечленораздельный, но категоричный. Нарекаемая имела в виду что-то вроде «А не перестанут ли дражайшие родители галдеть в открытую дверь?!» В конце концов, она достаточно наслушалась этих двоих до рождения, и не только наслушалась. Когда дражайшие родители предстали перед кроваткой безымянной дочери, оттуда раздалось нечто более мирное. Означавшее: «А меня никто спросить не хочет?» Дальнейшая церемония наречения прошла быстро, по-деловому, с консенсусом в один заинтересованный голос.
11.01.2012
-
Эр Эстравен
ПОВЕСТЬ О ГВИДО И ЖЕНЕВЬЕВ, ВЛАСТИТЕЛЯХ НАДОРСКИХ
Эти руины, где царствует ветер,
Были когда-то любовью и болью...
Гасится память о камни столетий –
Словно костер заливается кровью.
Так повелось.
(эрэа Алькор, эрэа Ниэннах)
ЩИТ ОКДЕЛЛОВ.
(22-23 Осенних Молний 399 К.М. Надор)
Заснул старик на солнышке,
Скормил свиньям Демидушку
Придурковатый дед!
Я клубышком каталася,
Я червышком свивалася,
Звала, будила Дёмушку –
Да поздно было звать!
(Н.А. Некрасов
«Кому на Руси жить хорошо»)
1.
- Эрэа, Вы проснулись!
Эрэа. Да. Она – герцогиня Женевьев Окделл. Теперь уже Ларак. Голова казалась странно тяжёлой. Судя по солнцу, пробивавшемуся сквозь витраж, около полудня. Значит, она спала почти сутки.Завтра – последний день года. Ещё год назад в это время царила предпраздничная суета, дети с нетерпением ждали подарков… Год назад все были вместе. Все были живы и счастливы.
Женевьев умывалась, одевалась с помощью Жанны, сидела, невидяще глядя в зеркало, пока служанка причёсывала её, и вспоминала…
Вчера утром даже скорбь по Алану отодвинулась в какой-то уголок души, а сама Женевьев с улыбкой слушала разговор Эдварда с отчимом. Герцог Ларак обещал подарить мальчику ко дню рождения настоящую лошадку и научить ездить верхом. В шестнадцатый день Весенних Скал Эдварду должно было исполниться шесть лет…
- Правда? – просиял малыш. – У меня будет своя лошадка?
- Конечно! Такому большому мальчику надо уметь ездить верхом. Дикон ведь уже умеет?
- Дикона учил папа. А может, он и меня научит? Когда вернётся?
Женевьев хотела было сказать, что герцог Окделл уже никогда не вернётся, но осеклась под быстрым внимательным взглядом…супруга. А тот как ни в чём не бывало улыбался мальчику:
- Нет, Эдвард. Герцог Окделл не успеет к твоему дню рождения. Его зачаровал злой колдун и унёс далеко-далеко. Герцог сидит в плену в глубокой и тесной темнице, где не видно солнца, и очень скучает по тебе с Ричардом и по вашей маме.
- А этот колдун… это он прислал того… ну, чёрного безголового? – в голосе мальчика слышался страх и в то же время любопытство.
- Наверно. Я не разбираюсь в таких вещах, - пожал плечами Ларак.
- А я знаю, зачем он пришёл! – Эдвард улыбался, совсем как кузен Шарль.
- И зачем же? – Женевьев тоже улыбнулась.
- За своей головой. Он её потерял, а теперь ищет. Без головы же нельзя!
Супруги рассмеялись, и по знаку герцогини Марта, няня Эдварда, увела мальчика.
- К чему эти сказки? Он и так верит любой небылице.
- Это не Ричард. Ему всего пять лет. Моему брату было на год меньше, когда погиб отец. Это случилось далеко от дома, и его там же похоронили. Матушка рассказывала Эжену похожие сказки. Только вместо колдуна была колдунья, а вместо темницы – зачарованный сад, где всегда весна.
При упоминании о матери лицо Ларака смягчилось и стало моложе. Теперь Женевьев не дала бы собеседнику больше тридцати. А ведь при первой встрече он показался сорокалетним. А тот продолжал:
- Даже взрослым трудно смириться с потерей близкого человека, а дети… детям не объяснишь, что такое смерть.
Создатель! Ну почему он прав?
- Эжен – ваш покойный брат?
Кажется, он что-то такое говорил, когда они втроём уезжали в Надор, а Дик оставался на попечении дяди Шарля. Мальчику хотелось плакать, но он сдерживался, ибо слёзы – женское дело. «Мужчины не плачут!» - заявил Ричард. «Меньше слушай дураков! – посоветовал новоявленный отчим. – Если бы Создатель хотел, чтобы мужчины никогда не плакали, Он бы сделал нас другими» «А вы часто плакали?» - Ричард не умел так легко сдаваться. Ларак задумчиво почесал шрам. «Знаешь, мой брат умер от простуды. Ему было почти столько же, сколько Эдварду. И я считал себя слишком взрослым, чтобы плакать, и боялся, что мальчишки засмеют. Тогда моя матушка рассердилась и сказала, что только очень плохие люди, у которых вместо сердца камень, не плачут о смерти родных. А ещё у нас в городке жил злой старик. Однажды он умер прямо на площади, не успев с кем-то доругаться. Говорили, что его убило каменное сердце. Потому что он никогда не плакал. Так что, Дикон, плачь. Ты можешь – и должен – оплакивать своего отца. И грустить, что матушка уезжает.» «Это правда, Дик, - подтвердил и Шарль, – только лучше плакать, когда тебя не видят.»
Именно в тот день Ларак перестал быть навязанным королём незнакомцем, и Женевьев неожиданно поймала себя на мысли, что Алан никогда бы не сказал подобного. Герцог Окделл всегда был невозмутим и спокоен, не считая возможным выказывать свои чувства посторонним.
- Да. Он был самым младшим. Ещё есть две сестры, но они давно замужем.
Зачем ей нужно это знать? Женевьев досадовала на своё любопытство, пока новый герцог во дворе замка проверял выучку своих и надорских гвардейцев. Однако она не могла не отметить, с какой теплотой Ларак говорит о своих родных. И с Эдвардом они… почти сдружились. Последний месяц вечерами перед ужином они втроём сидели у камина, Женевьев вышивала, Ларак рассказывал то забавные, то страшные истории, а Эдвард слушал, как обычно приоткрыв рот. Герцогиня не раз выговаривала младшему сыну за эту привычку, а Ларака такое внимание только подзадоривало. Два или три раза он даже сажал мальчика на колени, но, видя, что Женевьев это не нравится, перестал.
Создатель! Что же там так бухнуло? Ещё раз, и ещё… Неужто безголовый посланец Леворукого?
Он объявился несколько дней назад, перепугав многих обитателей Надора. Самые суеверные из слуг тут же начали шептаться, мол, это герцог Алан вернулся в родовой замок. Кто-то из слуг, бывших в Каби… в Олларии, слышал, что герцогу Окделлу являлся Леворукий, а сам герцог расспрашивал Шарля Эпинэ о древних Силах, которыми они якобы владели. Женевьев бы не поверила, если б кузен не обмолвился о странном интересе Алана к гальтарским временам. И Ричард читает греховные книги… Женевьев была доброй эсператисткой, не желавшей и слышать о происхождении Повелителей от побеждённых Создателем демонов. Надо при случае проверить библиотеку. Незачем Эдварду читать старые свитки, он ведь не Повелитель Скал и никогда им не будет.
Странная тревога, поселившаяся в сердце, мешала вышивать, и в конце концов герцогиня сдалась, отложив бисер. Да и время близилось к обеду. Надо было ещё переодеться, отыскать Эдварда (он уже пару раз опаздывал к трапезе). Послать слугу за герцогом, и пораньше, дабы тот успел принять пристойный вид. Не то чтобы ей доставляло удовольствие лицезреть на другом конце стола не Алана – чужого! – но традиция есть традиция.
Герцогиня Ларак неспешно направлялась в трапезную. Эдвард задерживался, но Марта, после выговора за опоздание мальчика, наверняка поторопит его. Что до супруга, то она была почти уверена, что тот моется. Мужлан всячески старался походить на благородного человека. Ничего, к обеду успеет. Надо бы вечером принять ванну с вербеной… та…
Додумать Женевьев не успела.
Что-то грохнуло, и сейчас же завизжала служанка.
Гербовый зал! Безголовое чудище появлялось там особенно часто.
Герцогиня поняла, что бежала, лишь очутившись на пороге зала. Чудища там не оказалось. Зато была бледная Марта, продолжавшая голосить. Другая бы сразу горло сорвала, а она… Несколькими оплеухами Женевьев привела няню в чувство.
- Где Эдвард? Где мой сын?!
- Т-там, - дрожащая рука указала куда-то вглубь.
Лучше бы Женевьев этого не видеть.
Её мальчик… её малыш лежал у дальней стены, там, где по приказу Женевьев повесили щит Алана. Она хотела уколоть этим Ларака, но тот лишь пожал плечами в ответ на этот вызов.
Сейчас этот щит рухнул. Прямо на стоявшего почти под ним Эдварда. Малыш упал, и широкий край покачнувшегося щита опёрся о стену, а острый… его удар перерубил шею мальчика. Словно топор палача. Со стороны казалось, будто вепрь, злобно сверкая глазами, попирает свою жертву.
Он затоптал Эдварда. Он. Затоптал. Её мальчика. Её Эдварда.
Путь от дверей до… стены показался очень долгим, позволяя разглядеть всё. И кровь, растёкшуюся по новому, всего два года назад купленному ковру, и сапожки, из которых малыш так и не успел вырасти…
Вот и Эдвард. Герцогиня опустилась на колени, не замечая, что портит платье, коснулась щеки. Ещё тёплая. На лице застыло виноватое выражение, как будто малыш просил прощения. Эдвард всегда опускал голову, разглядывая пол или носки сапожек, когда его отчитывали. Ричард – тот хмурился, но глаз не опускал. Тяжёлому деревянному щиту, окованному железом, ничего не стоило перебить тонкую мальчишечью шею. Да что там мальчишечью! Он бы убил и взрослого, пусть даже самого сильного.
Гербовый зал постепенно заполнялся людьми, то тут, то там слышались женские причитания, а герцогиня всё сидела подле тела, гладя по щеке своего малыша. Ему это так нравилось… Но мать была всегда такой сдержанной, рассудительной… как и подобало Повелительнице Скал. А теперь поздно. Уже ничего не поправить.
Ну почему она не сказала Эдварду, как любит его? Что они с Диком ей дороже всего на свете? А теперь поздно. Можно рыдать, молиться, рвать волосы, кричать, звать – она опоздала. Опоздала спасти, опоздала сказать…
Слёз не было. Нет, они кололи горло, но наружу не пролилось ни единой. Наверное, она походила на безумную – в залитом кровью платье, с отрубленной головой на коленях, со взглядом, устремлённым в пустоту, что-то беззвучно шептавшая. Женевьев это не трогало.
Слуги и стража, набившиеся в зал, опасались подходить к ним. Они боялись даже слово сказать. Слишком уж всё происходившее в последние дни пугало, и теперь такое…
Факел потух? Нет. Всего лишь чья-то высокая фигура заслонила свет. Это герцог Ларак наконец-то добрался до Гербового зала. Что-то заскрежетало по камням…она обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как летит проклятый щит, отброшенный сильной рукой. Глаза машинально отметили мокрые волосы и небрежность в одежде, когда муж подхватил Женевьев на руки вместе с её страшной ношей. Она ещё успела уловить шедший от его кожи лёгкий травяной запах, когда Ларак нёс её в покои герцогинь. Верная Жанна спешила следом, молясь и всхлипывая.
Ларак что-то вполголоса сказал Жанне, та кивнула в ответ, но герцогиня не обратила внимания ни на этот короткий разговор, ни на уход мужа. Женевьев позволила камеристке раздеть себя, искупать в той самой ванне с вербеной, выпила настойку кошачьего корня… В голове было пусто. Ничего не хотелось, лишь заснуть и не просыпаться… и тут явился священник.
Отец Доминик немало гордился тем, что назван в честь основателя своего ордена и считал необходимым при каждом удобном случае укорять герцогиню Окделл за то, что та слишком мало занимается детьми, оставляя их на попечение кормилиц и нянек. К счастью, он оставался в Надоре, пока герцог и герцогиня Окделл были в столице. Но сейчас, когда Женевьев стала герцогиней Ларак, святой отец не упускал возможности напомнить доброй дочери святой эсператистской Церкви о супружеском долге.
Когда отец Доминик попытался втолковать Лараку, что надо быть настойчивым в утверждении своих прав и не потакать женским капризам, тот со всей солдатской прямотой попросил святого отца не вмешиваться в их семейную жизнь. Герцогиня Ларак любила своего первого супруга и вправе скорбеть по нему столько времени, сколько понадобится, чтобы смягчить боль утраты. Разумеется, всё это было сказано иначе, но… священник поспешил ретироваться. Она тогда спросила: «Вы не боитесь рассердить короля?» Ларак хмыкнул: «Эрэа, я не прошу Вашей любви. Но хочу, чтобы Вы не питали… эээ… я не хочу, чтоб жена меня ненавидела»
- Дщерь моя, - возгласил святой отец (учитывая, что он был всего на пару лет старше Алана, это звучало смешно) – тебе выпало пережить страшную утрату, и мой долг – смягчить её, даровав тебе утешение.
Он что-то говорил о великом испытании и каре, настигающей грешников. Женевьев не слишком вслушивалась, пока священник не произнёс это:
- Всеблагий и Всемилостивый забрал жизнь твоего дитяти, дабы не совершил он преступлений и не запятнал свою душу непростимыми грехами, подобно отцу своему. И надлежит не рыдать, но радоваться…
Докончить фразу ему не удалось. Не иначе как горячая кровь Эпинэ, выплеснувшись на бледные щёки, заставила руку подняться и со всей силы угостить мерзавца пощёчиной.
- Радоваться? Радоваться?! Да как ты смеешь говорить такое!
Ещё, ещё! Герцогиня, задыхаясь от ярости, хлестала по щекам опешившего святого отца; вцепившись в плечи, трясла так, что у того лишь голова моталась. Ярость, отчаяние и боль утраты требовали хоть какого-то выхода.
- Эрэа, довольно, - Ларак вновь появился вовремя.
Он аккуратно высвободил изрядно потрёпанного святого отца из рук её светлости, отметив про себя, что раскрасневшаяся, с горящими глазами, Женевьев нравится ему куда больше обычной, холодной и неприступной. Доминик хотел было что-то сказать, но под взглядом нового герцога осёкся и поплёлся к двери – его комната находилась на нижнем этаже.
- Эрэа, я написал герцогу Эпинэ о несчастье. Но думаю, будет лучше, если и Вы напишете кузену и Ричарду.
- Ричарду? Вы думаете…
Он понял её с полуслова.
- Безусловно. С Диком ничего не случилось, ведь он в столице. Напишите ему.
- Конечно… Я сейчас!
Как она могла забыть о Дике? Он ведь так любил младшего братика! Женевьев дважды начинала письмо, но в первый раз от волнения посадила кляксу, во второй слова были какими-то глупыми и ненастоящими. В третий раз всё вышло, но в самый последний момент перо порвало бумагу и сломалось. Пришлось переписывать. С письмом Шарлю вышло куда меньше хлопот. Наконец всё было должным образом запечатано и вложено в футляр.
На футляре был герб Окделлов – Ларак не успел или не удосужился заказать новые. Проклятые вепри! Женевьев отшвырнула футляр так, что он едва не упал со стола. Сможет ли она когда-нибудь спокойно смотреть на добытого на охоте кабана? Или хотя бы на свинью? Слёзы всё-таки пробили плотину и теперь текли по лицу. Женевьев их не утирала.
Внезапно послышались шаги, и через минуту тёплые надёжные руки легли на плечи женщины. Несколько минут герцог и герцогиня молчали.
- Эрэа, я приказал подготовить Эдварда к похоронам.
Только тут она заметила, что в комнате больше нет головы.
- Благодарю вас. За…всё. Возможно, герцог Эпинэ и… - она запнулась, – Ричард приедут.
- Даже если хоронить на шестнадцатый день, они всё равно не успеют. И лучше, чтобы Ричард не видел брата мёртвым.
- Я успела, - Женевьев слабо улыбнулась сквозь слёзы, – успела сказать Ричарду, что я его люблю. С ним ведь ничего не случится? Правда? – она порывисто обернулась, а затем неожиданно для себя прижалась к Лараку, уткнувшись лицом в его плечо. А ведь ещё утром она бы ни за что не допустила такой фамильярности. Утром все были живы…
- Правда, – подтвердил Ларак, одной рукой прижимая к себе содрогающееся от рыданий тело жены, а другой гладя её по волосам. – Вот увидишь, всё будет хорошо.
А она сквозь всхлипы что-то говорила о щите, о вепре, затоптавшем её мальчика. Отец как-то рассказывал маленькому Гвидо, что свиньи могут съесть человека. Особенно маленького ребёнка. Тогда Гвидо не очень-то поверил, хоть и испугался. Но кто ж их знает, надорских-то вепрей…
Он присел в кресло, усадив жену на колени и по-прежнему гладя её по голове. А Женевьев понемногу успокаивалась. Напоить её кошачьей настойкой? Да нет, не стоит. Ей бы отдохнуть, а завтра пусть уж сидит в часовне возле тела. А Доминик ещё раз такое скажет, ещё хоть раз посмеет указывать, что им делать, – вылетит из замка.
Сметливая Жанна поднесла герцогине кубок с вином. Она прислуживала Женевьев ещё в родительском доме, в Эпинэ, и, будучи на несколько лет старше, угадывала желания госпожи с полувзгляда, не то что с полуслова. Через несколько минут герцогиня Ларак уже крепко спала прямо на груди супруга.
- Воробьиный корень? – вопрос был задан больше для порядка.
Служанка кивнула.
Ларак отнёс герцогиню в спальню, уложил на кровать и вышел, оставив Женевьев на попечении заботливой служанки. Впереди было ещё много дел…
2.
- Герцог велел тотчас доложить, как вы проснётесь – Жанна ловко укладывала волосы госпожи, но Женевьев успела заметить тонкую белую прядку на виске. Вчера её не было.
- Тотчас?
- Эрэа следует быть готовой к визиту эра.
Последняя фраза прозвучала несколько двусмысленно, и Жанна прикрыла рот ладонью.
- Где он сейчас?
- В часовне. Рядом с… рядом с Эдвардом.
- Я спущусь к ним.
Ларак действительно был в храме. Сидел возле гроба. Кажется, до её прихода он молился. При появлении жены герцог встал, слегка поклонившись. Судя по всему, он дожидался только пробуждения супруги, чтобы отправиться по своим делам. «Эрэа., жду вас в трапезной, – видя, что она собралась возразить, Ларак взял её за руку. – Постарайтесь хотя бы ради Ричарда. Мальчику нужна мать, а не измученная тень!». Ну почему он прав, мысленно подосадовала Женевьев, вслух осведомившись, куда направляется эр герцог.
Ларак собирался оставить жену наедине с Эдвардом и заняться отчётом управляющего, но Марта, до того сидевшая на одной из скамей, беззвучно шевеля губами, с рыданьями упала в ноги Женевьев. Она что-то лепетала сквозь всхлипы, что-то о прощении, что она не хотела…
Возможно, в иное время Гвидо и обратил бы внимание на бойкую красотку, не раз, пока хозяйка не видит, строившую глазки новому владельцу Надора. Но сейчас, с заплаканными глазами и покрасневшим носом, она вызывала только жалость. Особенно в сравнении со сдержанной, спокойной герцогиней.
- Эрэа, клянусь, я не знала! Я просто так сказала…
- Что? Что ты сказала Эдварду? – только глухой или дурак не расслышал бы в тихом голосе Женевьев предвестье бури.
- Ну… эр Эдвард не… не слушался, и я сказала, что этот щит… Что он волшебный, и герцог Окделл смотрит через него за всем, что делается в замке. И ещё сказала, что… он рассердится, если эр Эдвард будет… так радоваться подаркам нового герцога…
Так вот почему мальчик оказался под щитом, вот за что просил прощения… Хотелось дать… нет, не пощёчину, избить эту дуру так, чтобы навек запомнила! Спокойно, надо успокоиться, ведь они в церкви.
- Марта, я тебя предупреждала, что будет, если ты вздумаешь пугать Эдварда?
- Д-да, эрэа… - прошептала заплаканная дурища. А Ларак невольно поёжился от ледяного голоса супруги.
- Вон. И если ты когда-нибудь ещё придёшь в этот замок…
Женевьев не докончила, но Марта, и без того напуганная, со всех ног кинулась к двери. На полпути она споткнулась о край молельной скамьи, упала и дальше ползла на четвереньках. Это было мерзкое и отвратительное зрелище, и Ларак поймал себя на мысли, что ему очень хочется отвесить хорошего пинка по этому пышному заду. Он покосился на Женевьев. Её лицо, и без того бледное, казалось, совсем побелело, и струйка крови из прокушенной губы лишь подчёркивала это. А глаза… он видел такие у людей, получивших смертельную рану и уже ощущающих жар Заката. Почти на пороге бывшая няня обернулась, со страхом и надеждой глядя на господ. Это было уже слишком, и он не выдержал. Несколько шагов – и вот уже твёрдые сильные пальцы, играючи свернувшие бы ей шею, запрокидывают лицо. И голос, совсем не похожий на обычный голос нового герцога – глухой, полный ненависти и презрения:
- Если ты, тварь, приблизишься к замку ближе чем на арбалетный выстрел… или попадёшься мне на глаза…
Она не посмела даже кивнуть, когда господин отпустил её. По знаку брезгливо вытиравшего ладонь платком Ларака двое стражников, стоявших в карауле поблизости, подхватили Марту и выволокли её из часовни. Точно куль с мукой.
Женевьев всё так же стояла, только медленно разжимались стиснутые кулаки.
- Всё хорошо, родная. Она больше никому не навредит.
И тут ледяная статуя ожила и пролилась дождём. Он усадил Женевьев на ближайшую скамью, а она захлёбывалась слезами:
- Два года назад… она уже пугала Эдварда… рассказывала сказки… а он прибежал ко мне, плакал, просил спрятать…Я обещала не пускать чудищ, спела… спела колыбельную, и он заснул. Рядом… такой маленький, беззащитный… он так плакал…
- Ты прогонишь всех закатных тварей, – улыбнулся Ларак. – Рядом с тобой никто не страшен.
- Я рассердилась. И Алан… я сказала, что её надо выгнать, а он говорил… Марта больше не будет… Грета… кормилица Эдварда… она ушла, когда малышу было два годика, и взяли Марту. Алан взял… Сказал, такая трудолюбивая девушка, без приданого… Это моё право – выбирать няню для детей!
Если эта паршивка так же опускала глаза при встрече с герцогом, не забывая облизывать пухлые губки, неудивительно, что Окделл взял её в замок. Может, он и не затаскивал девчонку в постель, но уж точно стал почаще навещать Эдварда.
Жена наконец взяла себя в руки:
- Вас ждёт управляющий.
- Подождёт.
- Не стоит ради меня пренебрегать другими делами. Даже если повесить Марту во дворе замка, ничего не исправить. Такова воля Создателя.
- Или Леворукого.
- Не шутите так! Епископ Ариан сказал, что смерть мужа – это испытание, посланное Создателем. А смерть ребёнка – кара за грехи родителей.
- Эрэа, вы ни в чём не виноваты. А Ваш… супруг уже расплатился.
-Нет, – Женевьев покачала головой, – я грешна пред Вами. Я дала перед Создателем клятву быть хорошей женой, и Создатель наказал меня… ведь я не сдержала слово...
Голос женщины прервался, и Ларак предпочёл отвернуться, чтобы не видеть, как она утирает слёзы кружевным платочком с вышитым вензелем. Ж и О, увенчанные герцогской короной.
Алан, Алан… повсюду Алан! Покои герцогов – в Гербовой башне, но Лараку туда ход закрыт. «Там могут жить только Окделлы!» – заявила Женевьев, когда они только приехали в Надор. Нельзя сказать, чтоб Гвидо возражал. Во всяком случае, его комнаты казались более удобными, чем герцогские покои. Ну, повесили щит покойного – ну и что? Он своими ушами слышал крик Женевьев, когда Окделла уводили на казнь. Ничего не скажешь, герцог Алан наверняка нравился женщинам. Но быть с Женевьев и чувствовать присутствие… предшественника – это слишком! Эдвард всё-таки больше походил на мать, темно-русые волосы и любопытные тёмные глазищи. Сейчас, после его гибели, такой страшной и… нелепой, ненависть к Окделлу только усилилась. Ну уж нет! Он, Гвидо Ларак, никому не позволит отнимать то, что принадлежит ему по праву! Ни ппроклятому Алану, побери его Леворукий, ни другим! С такими мыслями он покинул часовню, оставив скорбящую супругу наедине с Создателем.
А Женевьев, едва захлопнулась дверь, подбежала к стоящему на низком возвышении гробу. Эдвард был обряжен в новенький костюмчик. Женевьев собственноручно украшала его серебряной вышивкой, желая сделать подарок к празднику. Личико так и осталось виноватым, будто малыш опять выслушивал выговор, шаркая по полу ножкой.
- Прости! Прости меня, мой маленький! Я думала… так будет лучше… тебе ведь уже минуло четыре… Я сказала, что ты уже большой мальчик, чтобы спать с мамой…
Есть воспоминания, которые будут мучить всегда. Таким для Женевьев останется отвернувшийся, шмыгающий носом обиженный Эдвард. Он после того случая ещё несколько раз приходил к матушке ночевать, но когда ему исполнилось четыре года, герцогиня решила это прекратить. Мальчик не должен бояться темноты, он же хочет вырасти таким же храбрым, как отец? «Мамочка, я обещаю, что буду очень-очень храбрым! И перерасту Дикона!» - сможет ли она когда-нибудь позабыть этот голос? Эдвард так хотел вырасти…
Отец Доминик, менявший свечи перед иконами, некоторое время наблюдал, как герцогиня, гладя расчёсанные волосы сына, что-то беззвучно шепчет сквозь слёзы, потом тихонько вышел из часовни. Госпожа явно тронулась рассудком, а сумасшедших он побаивался. Тем более таких буйных.
Слуги толком не знали, будут ли господа обедать. Такое горе… Вчерашний обед пропал, ужина вовсе не было – герцогиня спала, а герцогу было не до еды. Да и завтракал он в своих покоях. Однако в два часа пополудни, как обычно, герцог и герцогиня Ларак прошли в трапезную. И впервые рука эрэа Женевьев лежала на руке супруга.
26.12.2010
-
Эр Эстравен
ПОВЕСТЬ О ГВИДО И ЖЕНЕВЬЕВ, ВЛАСТИТЕЛЯХ НАДОРСКИХ
Глава 2 ИЗЛОМ
24 Осенних Молний 399 – 6 Зимних Ветров 400 К.М. Надор. Оллария
Только стечение обстоятельств открывает нашу
сущность окружающим и главное - нам самим
Франсуа де Ларошфуко
На изломе души, на изломе эпох
Не спеши выбирать, кто хорош, а кто плох.
На изломе эпох, на изломе души
Проклинать, ненавидеть и мстить не спеши.
На изломе души, на изломе эпох,
Караулит измена и всюду подвох...
На изломе эпох, на изломе души
Долюби, дотанцуй, доживи, додыши!
эрэа Blackfighter
1.
Курьер из Надора добрался до Олларии только на шестнадцатый день. Начавшиеся снегопады не способствовали быстрой езде, тем более в горах. Серый плащ гонца кричал о несчастье. - Эрэа Женевьев? – только и спросил Шарль Эпинэ, принимая футляр с письмом.
- Нет. Эр Эдвард.
Младший племянник был особенно дорог герцогу Эпинэ, ведь он был Избранным отцом Эдварда. И пусть у брата недавно родился маленький Шарло, это не перечеркнуло привязанности к детям Женевьев.
Дикон отыскался в своей комнате. Приход двоюродного дяди помешал разделить яблоки между четырьмя кузенами, но Дик был этому только рад. Дядя обещал, что они покатаются верхом за городом. Но при виде лица дяди Шарля радость мгновенно улетела, оставив смутное беспокойство, мучившее мальчика последние дни.
- Что случилось? Что-то плохое?
- Очень плохое. Вот письмо от твоей матушки.
Ричард читал, а Шарль смотрел в окно. Зима добралась до столицы, и теперь ветки деревьев были в снегу. Холод на улице, холод в душе…
- Нет! За что? Ну за что? Он же был такой маленький. Эдвард никому не сделал ничего плохого!
Ричард рыдал, уткнувшись головой в живот стоявшего дяди, обнимая его за пояс. А тому оставалось лишь молчать и крепче прижимать вздрагивающего от всхлипов мальчишку. Что тут скажешь?
Время слов настало позднее, когда Дик успокоился и проглотил кошачью настойку, принесённую служанкой.
- Если бы ты остался в Надоре, могло бы убить тебя.
- Почему? – Дик нахмурился, как всегда, когда попадалась особенно трудная задачка.
- Это ваш родовой замок. Мы с твоим отцом говорили о… старых временах, когда столицей была Гальтара. Алан вспомнил, что когда-то видел среди старых вещей меченные не вепрем, как сейчас, а чёрным быком. И у него была человеческая голова.
- Человеческая голова? – Дик был поражён.
- Это очень старые вещи. Они были выкованы в середине прошлого Круга. Пара подсвечников, какая-то статуэтка…
- Но почему этот… - мальчик запнулся, – пришёл без головы?
- Не знаю, Дикон. О таких вещах надо спрашивать святых отцов. Но думаю, что они тоже не знают.
- А зачем ему голова Эдварда?
- Он Окделл. Алана казнили здесь, но… вдруг демоны или Леворукий решили, что он… Короче, Ричард, твой отец сделал ошибку.
- Ошибку? – мальчик так и подался вперёд.
- Да, ошибку, – повторил Шарль. Теперь надо было осторожно подбирать слова, ведь Эрнани доверился чести Повелителя Молний. – Герцог Алва не предавал короля.
Наступило молчание, во время которого племянник обдумывал услышанное, а герцог Шарль – свою речь.
- Герцог Рамиро был хорошим человеком, – наконец неуверенно произнёс Дик.
- Верно, Дикон. А разве хороший человек может быть предателем? Он покарал герцога Придда за то, что тот… оскорбил короля. И он не убивал Эрнани. Королева соврала.
Михаэль фок Варзов не остался в Агарисе. Франциск принял его службу. Граф рассказал, кто отправил Окделла на смерть, но он не знал всей правды. Всё знали лишь Эпинэ и Франциск.
- Значит, отец убил ни за что?
- Да. Он убил безоружного, считавшего его другом.
На этом разговор следовало закончить, и герцог Эпинэ покинул комнаты племянника, оставив Ричарда наедине с раздумьями.
Франциск выразил соболезнования и отпустил маршала к скорбящей кузине. Надо было зайти в церковь, помолиться за Эдварда. Да и за Алана с Рамиро. Но память и вина перед Рамиро понесли Эпинэ к особняку Алвы. Рамиро мечтал построить в столице дом для своей герцогини. Большой, чтоб там бегали дети… Не успел… Франциск подарил вдове особняк одного из сбежавших в Агарис сторонников Бланш, но чей именно, Эпинэ не помнил. Раньше он редко бывал в столице.
Герцогиня Октавия вместе с верной Долорес были в церкви. Старый Санчо, явно благоволивший к дору Карлосу, как он называл Шарля, предложил подождать госпожу.
- Дор Карлос, видать, стряслось дурное, – осторожно заметил он, пока Шарль пил «Дурную кровь», принесённую расторопной служанкой, – может, что с дором Рикардо?
- С его братом. Мой племянник Эдвард умер, – Эпинэ не желал говорить об этом, и Санчо понял.
- Думаю, дор Эдуардо был славным мальчишкой, – старик покачал головой, – ведь дора Женевьев добрая и достойная женщина.
Шарль ещё полчаса посидел в уютном особняке, полюбовался на «маленького соберано», с интересом разглядывавшего чужого дядю синими глазищами. Рамирито был удивительно тихим, не то что Эдвард или маленький Шарль. При мысли о племяннике защемило сердце. Наконец, вдоволь насмотревшись, малыш испустил вопль.
- Проголодался? – улыбнулся Шарль.
- Ой, проголодался мой маленький, – заворковала Кармела, укачивая ребёнка. – Скоро мама придёт, всё будет хорошо, мы покушаем и ляжем баиньки…
Эпинэ решил, что ослышался. Все знатные дамы отдавали детей кормилицам, потом нянькам, а тут…
Впрочем, чему удивляться? Сын – это единственное, что осталось у герцогини Октавии. Как отдать его в чужие руки? И тут Эпинэ ненароком столкнулся глазами с Санчо.
Старый кэналлиец не сказал, что будь Эдвард рядом с матерью, беда могла и не случиться, но его взгляд был достаточно красноречив.
С вернувшейся из храма Октавией Шарль перебросился всего несколькими фразами. У эрэа такой уютный дом, такой замечательный мальчик… кузина Женевьев соскучилась по сыну, и завтра они с Ричардом уезжают. Октавия улыбалась, просила передать эрэа Женевьев и её сыновьям самые тёплые пожелания, а Шарль так и не решился рассказать о смерти Эдварда и поспешил откланяться.
Пора было собираться в путь.
Наутро герцог Эпинэ и Ричард Окделл в сопровождении двух десятков гвардейцев выехали в Надор.
2.
Праздник остаётся праздником, даже когда в доме лежит покойник. Особенно когда сменяется год. Всего несколько часов – и 399-й год круга Молний уйдёт навсегда, уступая дорогу последнему году Круга. Пусть все беды и горе уйдут вместе с ним!
Год назад герцогиня Окделл встречала Зимний Излом и приехавших на праздник гостей в парадном платье Повелительницы Скал, сегодня… Что же надеть сегодня?
После недолгих раздумий Женевьев выбрала платье, полгода назад сшитое кабитэлскими портнихами. Тогда как раз пришла весть о победе Шарля над марагонским бастардом, во дворце был праздник… Герцогиня была в чёрном, расшитом серебром платье, и смеющийся Шарло сравнил кузину с южной ночью. Эрнани тоже сделал комплимент, а муж… Алан смотрел на неё, как на красивую вещь или породистую лошадь, с законной гордостью обладателя. И с интересом, словно неожиданно для себя обнаружил, что его супруга не только заботливая мать и умелая хозяйка, но и просто красивая женщина. Тогда это слегка покоробило Женевьев. Но, когда они пораньше ушли с пира, и супруг не поднялся к себе, а остался в её спальне, всё остальное вылетело из головы.
Почему вспомнилась их последняя ночь с Аланом? Из-за платья? Или… из-за взглядов Ларака? Не пылающих страстью, а согревающих нежностью? Спокойно-холодный взор серых глаз Алана – и смешливые искорки в глубине чёрных глаз нового мужа. Судя по выговору, он родился не так далеко от Эр-Эпинэ. Кто знает – может быть, девочка в алом платьице и видела встрёпанного мальчишку, не подозревая, что когда-нибудь станет его женой.
Жанна уложила косы госпожи короной, переплетя их ниткой жемчуга. Жемчужное ожерелье и венчальный браслет – вот и все украшения. Женевьев погладила прохладное золото браслета. Создатель забрал Эдварда, чтобы напомнить о её долге перед мужем и его родом. Не стоит и дальше испытывать терпение Создателя и… супруга. Или он думает, она не замечала, как часто Марта норовила попасться эру герцогу на глаза? И не только она.
Судя по восхищению, вспыхнувшему в глазах Ларака, Женевьев угадала с нарядом. А когда он склонился перед своей эрэа – даже королевский церемониймейстер не смог бы ни к чему придраться. Всё с той же элегантной непринуждённостью он поднёс её руку к губам, чуть касаясь кончиков пальцев, и подвёл супругу к столу. И где только научился? Впрочем, сын богатого торговца прекрасно разбирался в подсчётах, был неплохо образован. Конечно, он не читал Иссерциала, ну и что? Главное, вместо неотёсанного мужлана и грубого вояки ей попался заботливый и понимающий человек.
Они выпили «Вдовьей слезы» в память всех потерь, всех утрат этого года. И ей, и ему было кого поминать. Фаршированный гусь таял на глазах, когда Женевьев наконец заметила блюдо с пирожками. Вроде бы она не отдавала подобных распоряжений поварам… Ларак перехватил её взгляд:
- Простите, эрэа, я попросил Раймона их испечь. Отец часто шутил, что женился на матушке из-за самых вкусных пирогов в Маллэ. Надеюсь, вам понравится.
Простите? А сам еле сдерживает улыбку.
- С мясом?
- И с мясом, и с вареньем. Когда я был мальчишкой, то, бывало, тащил пироги прямо из-под носа матушки. Иногда – пирожок, а когда и подзатыльник.
Он рассмеялся, и Женевьев невольно улыбнулась, представив, как бравый воин, стараясь не шуметь (ну не виделся Ларак мальчиком, и всё тут!), прокрадывается на кухню… на столе – миска с накрытыми полотенцем пирожками. Рука уже протягивается под полотенце, как вдруг… «Ах ты, сладкоежка!» – раздаётся сзади. Впрочем, от подзатыльника он всё-таки увернулся.
Всё это настолько ясно встало перед глазами, что герцогиня не удержалась и прыснула в ладошку.
Создатель! Эдвард ещё не похоронен, бдящие читают над ним молитвы, а мать, вместо того, чтобы оплакивать погибшего, смеётся! Отец Доминик прав, она и впрямь плохая мать, раз так быстро забыла своё горе!
Выскочить из-за стола, оставив этого… наедине с пирожками? Это неприлично. И герцогиня осталась. Весь остаток праздничного ужина она что-то ела, не чувствуя вкуса, что-то отвечала – это всё было неважно. Эдвард лежал в часовне и ждал свою милую мамочку.
Стоило Лараку довести её до дверей покоев и уйти к себе, пожелав спокойной ночи, как Женевьев скинула проклятое платье, сняла все украшения, переоделась в серое, завязала косу тугим узлом и проскользнула в часовню. Там, плача и молясь, она и встретила утро.
Разумеется, наутро Ларак заметил круги под глазами, но ничего не сказал.
3.
Похороны Эдварда состоялись на шестнадцатый день. Приехал Роберт Рокслей с супругой. Малыш Энтони остался в Роксли. Они с Эдвардом были ровесниками… Мередит и Кунигунда Карлион… Их сын Брендон всего на год младше Ричарда. Он подозрительно шмыгал носом, когда думал, что никто не видит. Семейство Тристрамов… хоть граф и не поддержал Алана на Совете, не проводить его сына он не мог. Все кровные вассалы Скал, исключая сбежавших в Агарис Берхаймов, прибыли в Надор. Слуги, гвардейцы, окрестные крестьяне и мелкие арендаторы – все, кто мог, пришли проводить Эдварда Окделла в Рассветные Сады. Граф Рокслей вместе с Лараком внесли маленький гробик в фамильный склеп Окделлов. Эдвард лёг рядом с дедушкой. Свёкор Женевьев скончался за пару лет до свадьбы Алана. Маленькая Женевьев несколько раз видела герцога Окделла, когда тот навещал Эпинэ. Она с детства знала, что обручена с наследником Повелителей Скал, и относилась к старику настороженно. Почему – и сама не знала, ведь он никогда не делал ей зла, разве только подшучивал, называя дочкой.
Поминки… о них лучше не говорить. Гости быстро забыли, ради чего собрались. И принялись обсуждать осаду Кабитэлы, искать промахи и ошибки военачальников, ругать Алву, Придда, Франциска Оллара и марагонского герцога, зачавшего «этого выродка»… Время от времени кто-то вспоминал о горе, постигшем Надор, и начинались славословия в честь Алана. Они ещё больше резали слух Женевьев, чем визгливый голос графини Кунигунды, защищавшей память брата. Истинный рыцарь Талигойи… Рыцари оставляют вдов, тут уж никуда не денешься. Оставляют, а не бросают с детьми на произвол судьбы! Что бы делала она, вдова государственного преступника, не вздумай Оллар наградить верного сподвижника? Ларак играл желваками, но всё-таки сдерживался. И правильно – не стоит ссориться в такой день.
Пробыв четыре дня, гости разъехались. Старый Раймон только охал, глядя на порядком опустошённые кладовые. Пустота в подвалах, пустота в душе…
Какое счастье, что за эти дни скопилось много дел, иначе бы она целыми часами просиживала в склепе… Ненастье, бушевавшее почти с самого Излома, закончилось накануне похорон, и теперь Ларак почти каждое утро отправлялся на прогулку, прихватив с собой Женевьев. Она не слишком протестовала. Герцогиня любила гулять, любуясь заснеженными горами. А муж тактично молчал. Или обсуждал с ней какое-то дело, вроде покупки тонкорунных овец. Они вместе объезжали земли – арендаторам и крестьянам следует знать своего нового сеньора в лицо, а ему – разбираться в делах управления столь обширным хозяйством. «Самая северная провинция Талига досталась южанам», – посмеивался Ларак. Женевьев, хоть и привыкла к жизни в Надоре, в глубине души скучала по равнинам Эпинэ, по яблоневой метели, весной заносившей двор родного замка. Алан вряд ли мог бы её понять, а вот новый муж… Ларак шутливо сетовал на суровую надорскую зиму. Иногда что-то рассказывал. Не столько о себе, сколько о семье. Он любил матушку и сестёр, помнил по именам всех племянников. Оказалось, муж Софи недоволен тем, что жена рожает одних девочек, и грозится бросить её. Зато у Марселы сплошь мальчишки, а ведь им когда-то придётся делить наследство! Почему Марсела? Так её Избранным отцом стал кэналлиец, друг покойного Этьена Ларака и его торговый партнёр, в его честь и назвали. Госпожа Люсьена одинаково любит и внуков, и внучек, по-прежнему ведёт дела компании «Ларак и сыновья» (она не стала менять название в надежде на детей Гвидо). И она очень рада его женитьбе. Конечно, он написал матушке, он ей часто пишет. Госпожа Люсьена знала, что Гвидо не продолжит дело отца, ещё когда вытаскивала замечтавшегося сына из оружейной лавки.
Намёки, намёки… она уже не девочка, а время уходит.
В деловых поездках герцога и герцогиню сопровождала небольшая свита, во время прогулок – пара гвардейцев. Они-то и заметили приближавшегося всадника. Алый нарамник…Гонец от Шарля! Герцог Эпинэ и Ричард Окделл прибудут в Надор завтра утром или к обеду.
Наконец-то! Душа Женевьев ликовала: её мальчик жив и здоров. Завтра он будет дома!
И началась суета, беготня – почище, чем перед Изломом. Все полы были вымыты, столовое серебро сверкало, покои Ричарда и гостевые комнаты спешно проветривались, доставались накрахмаленные простыни… повара сбивались с ног, а герцогиня успевала и здесь, и там. Всё проверить, за всем проследить… Кого-то похвалить, кому-то отдать новые распоряжения… никаких поросят! Здесь слишком мало корицы, в маринад надо добавить гвоздику… Герцог Шарль любит «Дурную кровь», у нас осталось кэналлийское? Дик обожает цукаты…
Настала очередь праздничного пирога. Женевьев собственноручно приготовила тесто, сладкую начинку из трёх слоёв, украсила получившийся пирог маленьким замком из взбитых сливок и цукатов.
Ларак, почти не вмешивавшийся в эту суету, пережидал предпраздничную суматоху в своих покоях с кубком вина и вздыхал, вспоминая собственные редкие приезды домой. Обычно он всегда предупреждал в письме, что собирается навестить матушку или кого-то из сестёр, но однажды письмо затерялось.
…Матушка подняла голову на звон колокольчика, всплеснула руками: «Гвидо! Это ты?» И до самого вечера в доме была такая же суета и беготня. Да ещё и Марсела с детьми приехала к бабушке, поскольку её муж, Дени, надолго уехал, а оставаться молодой и красивой женщине одной… ни за что! Младшие племянники хотели подарков, старшие – рассказов про сражения. Дени-маленький попытался поднять любимую дядину секиру, но не удержал и пробил пол. И ковёр. Потом он ревел в углу, потирая распухшее ухо, а заплаканная Марсела пила настойку кошачьего корня. «Слава Создателю, что в пол! А если бы на ногу?» – ругалась прибежавшая с кухни матушка. Гвидо достался подзатыльник – чтоб не давал детям баловаться с оружием. «Мало тебя отец порол!» – он и не спорил. Только думал, как было бы здорово, будь матушка капитаном его отряда. Этот сумасшедший день всё-таки закончился, а наутро Гвидо разбудил запах. Блюдо с целой горкой пирожков стояло на столе, благоухая на всю комнату корицей и мускатным орехом, и он не удержался – позабыв об умывании и прочем, съел один. А будь Гвидо не двадцать два, а двенадцать, умял бы половину и не заметил!
4.
Когда показались башни Надора, Шарль пропустил племянника вперёд. Дикон очень волновался, хоть и старался не показывать виду. Всё такое знакомое, родное… и чужое. Надор никогда не будет принадлежать ему. Дядя Шарль говорил, что если Дикон вырастет настоящим воином и прославится в битвах, то получит землю и, может быть, титул. Но это будет другая земля. Дик вздохнул, но тут же позабыл обо всём – ведь ему навстречу бежала матушка!
Герцог и герцогиня Ларак вышли встречать гостей на крыльцо, после того, как кто-то из стороживших дорогу слуг примчался с криком: «Едут! Едут!» Кавалькада спускалась к замку. Вот уже видны лица… И Ричард впереди всех!
Женевьев не выдержала и побежала навстречу, протягивая руки. Её мальчик жив! Наконец-то они вместе!
Ричард едва не задохнулся в материнских объятиях – так сильно матушка прижимала его к груди.
- Дикон… Слава Создателю, ты приехал… мы вместе…
Она выпустила сына, отстранилась, вгляделась пристальней, сжимая ладонями его лицо:
- Как ты похудел… и побледнел… Не качай головой, я же вижу. Морозный румянец скоро пропадает… Дик, родной мой, как же я скучала по тебе!
Это была другая мама. Не та, которую привык видеть Ричард, а совсем иная, взволнованная, стоящая на коленях в снегу – раньше она бы ни за что так не поступила. Та мама была доброй и ласковой, но она никогда не говорила «родной мой». И не прижимала к себе так сильно, будто он мог вот-вот улететь. Всё это было странно, удивительно… и приятно. Неужели это из-за смерти Эдварда? И теперь матушка боится за него, за Дика?
Шарль остановил своего мориска в четырёх шагах от кузины с племянником и старательно делал вид, будто ничего не замечает.
- Добро пожаловать, – надо было сказать «герцог Эпинэ», как следовало по этикету, но само собой вырвалось совсем другое. – Шарло. Женевьев улыбалась. Несмотря на тени под глазами и более бледные, чем обычно, губы (на нижней – чуть заметный шрам), кузина сияла от счастья.
Они поднялись по ступенькам. Герцоги вежливо приветствовали друг друга лёгким поклоном и парой фраз. Ричард замешкался, не зная как обращаться к мужу матушки. Ну не звать же его отцом! В конце концов он пробормотал: «Здравствуйте, господин Ларак» и смущённо замолчал, вспомнив, что этот человек – герцог, а сам Дикон – всего лишь простолюдин. Но отчим, кажется, не обиделся.
Конечно, первым делом все пошли в склеп. Лишь увидев каменную плиту с именем брата, Ричард понял, что это правда. Ну, то есть он и раньше знал – не будет же матушка шутить такими вещами. Но одно дело - прочесть письмо, и совсем другое – увидеть своими глазами. Потом в часовне молились за здравие живых и Рассвет для ушедших. Матушка всё время была рядом, почти не выпуская руки Ричарда.
А праздничный обед удался на славу! Нет, всё-таки повару дяди Шарля далеко до Раймона!
Потом Жанна отвела Ричарда в его комнату. Уставший за день, мальчик почти сразу уснул. Он уже не слышал, как вошла матушка, только улыбнулся сквозь сон, когда Женевьев поцеловала сына в щёку. Она ещё несколько минут смотрела на сладко посапывающего Дика, потом, поправив одеяло, неслышно выскользнула за дверь.
А мужчины, сидя у камина с кубками вина, говорили и говорили… Об Эдварде и Марте, об Алане и Франциске… Женевьев со своим бисером сидела поодаль, но пока руки занимались привычным делом, мысли герцогини витали далеко.
Шарль передал личное послание Франциска Оллара. То есть писал-то секретарь. Но подпись и печать со всадником, поражающим дракона, были королевскими. В нескольких суховатых фразах Его Величество выражал соболезнование герцогине Ларак в связи со смертью младшего сына и надежду на то, что будущий герцог Ларак вскоре появится на свет. Надежду? Как бы не так! Это был недвусмысленный приказ.
Эпинэ рассказал, что на Излом Оллар послал вдовствующей герцогине Алва бриллиантовое колье. И он окружает эрэа Октавию и её мальчика куда большим вниманием, чем пристало по отношению ко вдове соратника, так что в столице поговаривают, будто на следующий Зимний Излом герцогиня получит в подарок корону.
А Женевьев вспомнилась последняя встреча со вдовой Рамиро.
Перед отъездом новоявленная герцогиня Ларак собиралась зайти в храм – помолиться об удачном путешествии, о здравии детей, поставить свечу за упокой души Алана. Оставалось только накинуть плащ, когда принесли записку от Октавии. Вдовствующая герцогиня Алва, узнав о близком отъезде эрэа Женевьев, хочет проститься и пожелать доброго пути. Разумеется, Женевьев не могла отказаться – ведь обе женщины, в один день ставшие вдовами, за весь месяц так и не встретились. Октавия, переехав в подаренный Франциском дом, никуда не выходила, а герцогиня Ок… простите, Ларак так и не решилась навестить роженицу. Но ведь Октавия не виновата в смерти Алана. Она вообще не способна причинить хоть кому-нибудь зло. К тому же герцог Эпинэ два или три раза навещал особняк Алва. Но если герцогиня Алва принимает гостей, значит, она вполне здорова. Женевьев искренне беспокоилась об этой девочке, ведь вдова Рамиро почти годилась ей в дочки.
Новорождённый герцог сладко спал в своей колыбели. Женевьев слышала, что Рамирито унаследовал материнские глаза, но будут ли они сиять так же, как сияли очи Октавии, пока был жив Рамиро? Перейдя из детской в гостиную, женщины расположились в креслах. Несколько минут хозяйка и гостья молчали. Женевьев не знала, что сказать этой бледной синеглазой девочке. Нет, уже женщине. Гибель Рамиро состарила его вдову лет на пять, не меньше. Октавия заговорила первой:
- Эрэа Женевьев, мне жаль, что ваш муж погиб. Знаю, Вы не поверите, но Рамиро не предавал. Он не мог, просто не мог!
- Благодарю Вас, – церемонно наклонила голову Женевьев. Обсуждать, кто был прав, а кто – нет, она не собиралась.
- Знаю, вы считаете меня простушкой. Наверно, вы правы. Но я не дурочка. Я не смогу управлять Кэналлоа, а мой мальчик слишком мал. Значит, новый король найдёт мне мужа. Я… - Октавия запнулась, – мы с вами не враги, эрэа. Я не хочу вам зла. И пусть… пусть наши сыновья никогда не станут врагами.
- Всё в воле Создателя.
- Да… но герцог Эпинэ… он говорил, будто… герцог Окделл видел Леворукого. Я боюсь, эрэа! – голос Октавии дрожал от слёз, – боюсь, что наши дети… что Ричард и Рамиро…
Она заплакала, и камеристка поспешно подала какую-то склянку со снадобьем.
Вскоре Женевьев покинула дом Алва. Однако слова Октавии ударили прямо в сердце, и вместо молитв о благополучном путешествии герцогиня Ларак истово молила Создателя, чтобы с её мальчиками ничего не случилось, чтобы никто не смущал их сон. Она гнала от себя эти мысли, но что-то внутри говорило: Октавия права. Человек, отстоявший честь Талигойи в поединке с бастардом, столько раз вытаскивавший Придда из лужи, не мог предать. Думать об этом было неприятно, не думать – невозможно.
Что ж, герцогиня Алва станет королевой. Но будет ли она счастлива?
А разве счастлива она сама, став герцогиней Ларак?
Впрочем, мысленно одёрнула себя Женевьев, они так и не стали по-настоящему мужем и женой. Пора исправлять это упущение. Оллар будет очень доволен. И Ларак с Эпинэ – тоже.
-
Эр Эстравен
ИНТЕРЛЮДИЯ (название моё. D.)
Надор. 3-й день Осенних Ветров 398г. К.С.
Орган умолк, вечерняя служба кончилась, но обитатели Надора не спешили покидать церковь. Сегодня был один из дней памяти святого Алана. День, когда Бездомный Король занял Кабитэлу, а герцог Окделл отомстил за смерть короля Эрнани, покарав его убийцу. И, конечно, герцогиня Мирабелла, чтящая святого Алана, не могла не заказать молебен в память о нём. А может, сегодня всё ограничится чтением жития?
Предаваясь сим благочестивым размышлениям (правду сказать, судьба брата, воевавшего на далёком юге, волновала её куда больше), Айрис и не заметила, как пропустила начало материнской речи.
- ... и принудил святую Женевьев к браку с "навозником".
Подобным тоном можно было бы выморозить весь замок, если б он не выстыл уже давно .
Граф Эйвон вступился за предка:
- Но, кузина, этот союз был угоден Создателю. И Он благословил герцога Гвидо и благочестивую эрэа Женевьев мнгочисленным потомством, - тут граф Ларак вздохнул, вероятно, вспомнив о Реджинальде, живущем в Олларии, или сетуя на то, что супруга не порадовала его двумя-тремя детьми. Однако графиня Аурелия ничего не заметила - она не отрывала глаз от вдовствующей герцогини.
А Мирабелла Окделл не собиралась так легко сдаваться:
- Герцогиня Женевьев Окделл согласилась на это лишь из долга перед своими сыновьями и страха за их жизнь. И я уверена, - тут вдовствующая герцогиня слегка повысила голос, - что младший сын святой Женевьев был злодейски убит кем-то из сторонников проклятых Олларов, дабы устрашить герцогиню и заставить её покориться воле Франциска. Но Окделлы всегда стойко переносили все испытания, - Мирабелла вскинула голову, обводя взглядом домашних, и почти все поспешили опустить глаза.
- Не совсем так, дщерь моя, - вмешался отец Маттео. - Создателю было угодно призвать к Себе юного Эдварда, дабы напомнить святой Женевьев о смирении и супружеском долге. И сам святой Алан, явившись своей скобрящей вдове, наставлял герцогиню Женевьев на путь истинный. Ибо по воле Всемилостивого и Ожидаемого - тут священник приложил левую руку к губам и сердцу, и многие прихожане последовали его примеру, - святой Женевьев было ниспослано видение.
- Видение! - выдохнула графиня Аурелия. Айрис украдкой покосилась на неё. Толстая, невысокая, в сером траурном одеянии, графиня Ларак напоминала раскормленную мышь. Впрочем, в Надоре и мышам жилось несладко. Тётушка аж вся подалась вперёд, а её глаза горели точно так же, как глаза Ричарда и Эдит (да и самой Айрис), когда они слушали страшные сказки старой Нэн.
- Полагаю, что эта поучительная история будет весьма полезна для моих дочерей, - наконец изрекла герцогиня Окделл. - Им следует знать, как надлежит вести себя истинной эрэа.
Отец Маттео раскрыл уже приготовленную книгу (жития самых почитаемых святых были испещрены закладками), откашлялся и начал:
Видение святого Алана его скорбящей вдове.
Великое горе постигло Надор в 22 день Осенних Молний К.М. Юный Эдвард Окделл, коему не минуло и шести, был убит внезапно обрушившимся на него щитом своего святого отца. Щит же сей был повешен в Гербовом зале по повелению герцогини Женевьев, хранившей верность памяти доблестного и благочестивого герцога Окделла. Узрев бездыханное тело сына своего, герцогиня пала без чувств и сама казалась мёртвой. И погрузился замок в скорбь, и повсюду слышались плач и причитания, ибо юный Эдвард был всеми любим. Пребывал в печали и герцог Ларак, однако он скорбел не столько о пасынке, сколько о болезни супруги своей. Герцогиня же, очнувшись, винила себя в гибели Эдварда, молилась и рыдала у гроба.
Когда же, утомлённая горем, святая Женевьев заснула на краткое время, то увидела во сне Рассветные Сады и Эдварда, идущего вместе со святым Аланом. И устремилась к ним, но словно незримая стена встала на её пути. Тщетно с плачем простирала герцогиня руки к мужу и сыну – преграда стояла нерушимо. Герцог же Алан, видя это, покачал головой: «Взгляните на ваш браслет, эрэа» И Женевьев, послушавшись своего возлюбленного супруга, узрела не вдовий браслет герцогини Окделл, но венчальный знак постылого замужества. И вновь заговорил святой Алан: «Ещё не пришло время нашей встречи, о верная моя супруга. Ради Ричарда вы должны стойко переносить выпавшие на вашу долю испытания, помня о Милосердии и Справедливости Создателя. Я же буду непрестанно возносить Создателю молитвы о спасении Вашей души и души сына нашего Ричарда. Супружеские обеты, коими вы связали себя с герцогом Лараком пред лицом Создателя, святы и нерушимы, и вы не можете пренебречь ими. Помните это, эрэа!» С этими словами святой Алан и юный Эдвард растаяли в сиянии, коего не в силах вынести слабый смертный взор, и герцогиня зажмурилась, прикрываясь рукой, и проснулась. И поняла благочестивая эрэа Женевьев, что то был не простой сон, но знамение свыше.
И случилось сие в ночь Зимнего Излома, когда горестный 399 год уходил в небытие, и все беды и печали уходили вместе с ним.
И все дни и ночи до похорон Эдварда эрэа Женевьев провела в молитвах и благочестивых размышлениях. Душа же её полнилась скорбью по сыну и надеждой вновь встретиться с ним и возлюбленным супругом своим, святым Аланом, дабы не разлучаться до самого Последнего Суда и всю вечность после него.
Святой отец закончил чтение и уже совсем другим тоном - не торжественно-скорбным (по мнению Айрис, порой заунывным), а самым обычным произнёс заключительные слова:
- Из жития святой Женевьев, написанного около 50-го года К.С. в Агарисе его преосвященством Алексисом из ордена Домашнего Очага со слов преподобного отца Доминика Надорского.
Он бережно закрыл потрёпанную книгу, вдовствующая герцогиня выразила удовлетворение, сдержанно поблагодарив отца Маттео, и поднялась со скамьи. Вслед за нею потянулось остальное семейство, а также слуги. Через полчаса церковь опустела. Даже священник отправился к себе.
На скамьи оседала кружившаяся в воздухе пыль, и ярко горели свечи, выхватывая из темноты святые лики. Спокойно взирал герцог Алан, исполнивший свой рыцарский долг, а рядом строго и печально смотрела святая Женевьев...
30.12.2010
-
Эр Эстравен
ЮНЫЙ ПОВЕЛИТЕЛЬ СКАЛ
(12- 16 Зимних Ветров 400 К.М. Надор)
Кто слишком высоко ценит свое происхождение, тот
недостаточно ценит дела, которые легли в его основу.
Франсуа де Ларошфуко
Что богатство? Оно уничтожится в день
По желанью тирана иль рока;
Что мне титул - могущества лживая тень?
Только славы я жажду глубоко!
Дж.Г.Байрон
1.
Двенадцатый день Зимних Ветров был самым важным в жизни Ричарда. Сегодня он должен был получить родовой Знак и принять клятвы своих кровных вассалов. Так решили матушка и дядя Шарль. Отец снял медальон перед казнью, чтобы топор палача не перерубил цепочку. И лишь несколько дней спустя реликвия попала к матери. А та, в свою очередь, передала медальон на хранение герцогу Эпинэ.Даже в Талигойе смысл титула Повелителя был позабыт, что уж говорить о Талиге! Уж верно, и новый король, и его приближённые здорово бы посмеялись, услышав, что сопливый мальчишка, лишённый не только титулов, но и дворянства, гордо именует себя Повелителем Скал!
Дик и сам не сразу осознал, что стал Повелителем. Это было… это было неправильно! Повелитель Скал – суровый могучий воин, такой, как на картинке в книге Четверых из надорской библиотеки. А он – самый обычный мальчик.
В первые дни Ричард подолгу вглядывался в зеркало, пытаясь обнаружить признаки Повелительства. Ну должно же быть что-то, отличающее его и дядю Шарля от других людей! Увы. Из зеркала смотрел восьмилетний (почти девятилетний) мальчик, русоволосый и сероглазый, в серых штанах и курточке. Воротник и манжеты были украшены скромной кружевной оторочкой, как у сына какого-нибудь ремесленника.
Ричард Окделл, Повелитель Скал – жалкий простолюдин.
Обычно об этом удавалось забывать, да и старые слуги по-прежнему звали Дика «эр Ричард», но бывшие пажи Окделлов и поварята иной раз насмехались над ним. Разумеется, когда никто не видел. Особенно злопамятным оказался Длинный Питер. В свои четырнадцать он вымахал повыше иных взрослых мужчин и считался самым главным задирой среди надорских мальчишек. Раньше Дикон мог, подражая отцу, посмотреть будто свысока, и холодно бросить: «Довольно! Прекратить драку!», сейчас… сейчас он старался лишний раз не подходить к кухне.
Кухарка всегда баловала маленького господина вкусными булочками. Сдобные, с чуть хрустящей корочкой, они просто таяли во рту. Вот и в тот вечер тарелка с булочками, прикрытая салфеткой, дожидалась его. Как обычно, Ричард унёс тарелку к себе в комнату. Чаще это делала сама кухарка, Толстая Мэри, но иногда сын герцога сам брал угощение. Дик только и успел по пути пару раз откусить, когда вынырнувший откуда-то поварёнок втолкнул его в какую-то комнату. Стукнула тяжёлая дверь, Дик попытался вывернуться, но Питер не дал ему сбежать. Больно перехватив руку, он заставил разжать пальцы. Недоеденная сдоба упала на пол, а Длинный Питер, прижав Дика к стене, поигрывал ножом. «Знаешь, что бывает за воровство? – спросил он и сам же и ответил: – Верёвка. Хорошая пеньковая верёвочка. Тебе-то не будут башку рубить, как твоему папаше, ты ж теперь никто». Лезвие ножа мелькало перед лицом, и Дик, словно заворожённый, не отрывал от него глаз. Ну почему в комнате больше никого нет? Неужели никто не придёт? «Ну пожалуйста, пожалуйста, Создатель, помоги! Я больше не буду огорчать мамочку и всегда стану ходить в церковь», – мысленно взмолился он. Но Всеблагой и Всемилостивый, наверно, до сих пор сердился на Ричарда за то, что тот несколько раз притворялся больным, чтобы не идти в храм. Дик не помнил, что говорил, стоя на коленях перед нагло ухмылявшимся Питером, кажется, просил прощения, что-то обещал… Его тошнило от унижения, но спасения ждать было неоткуда. В эту кладовку, заваленную старой мебелью, редко заглядывали, и уж точно никому бы не пришло в голову искать там герцогского сына. Слуги жили в другом крыле, кричи – не кричи, не услышат. Обидчик, развалившийся в изрядно источенном жуками кресле, проглотил последний кусочек и поднялся, бросив: «Можешь доесть» Проклятый поварёнок весьма точно скопировал хозяйские интонации, и Ричард не сдержался – бросился в драку.
Этот высокомерный голос, нагло-презрительная ухмылка до сих пор приходили в кошмарах. Дик сумел пробраться незамеченным в свою спальню и плакал от пережитого страха и унижения. Что ж это за Повелитель, если его может валять по полу любой наглый слуга? К завтраку он не вышел. И то, что Питера высекли на конюшне по приказу нового герцога – хотя Дикон никому не признавался, кто его избил – служило очень слабым утешением.
А через неделю, когда синяки сошли окончательно, матушка отвезла его к дяде Шарлю. Там его никто не обижал, а дядя относился к Дику как к большому, учил фехтовать, рассказывал занятные истории… Матушка, пока не уехала в Надор, навещала их дважды в неделю. Иногда одна, иногда с новым мужем. А перед отъездом она сказала, что если Ричард покажет себя достойным титула Повелителя Скал, он получит родовой Знак. А пока рано.
И вот сегодня этот день настал. Сегодня Повелитель Молний герцог Эпинэ наденет Знак Повелителю Скал, а кровные вассалы принесут присягу новому сюзерену. Ричард ещё раз повернулся перед зеркалом. Чёрные бархатные штаны и куртка, отороченные золотым галуном, такой же берет, новенькие замшевые сапожки – всё было замечательно. Сразу видно – сын и наследник герцога Окделла. Жалко, что плащ с капюшоном – серый, но траур есть траур.
Правду сказать, Женевьев волновалась не меньше сына. Примут ли Ричарда Скалы, ведь он не провёл ночь прикованным к камню. Алан унёс Завет Скал в могилу, и Ричарду остался только медальон с еретическим изображением. Да и вассалы… граф Рокслей приедет, как и обещал, но граф Карлион… Признает ли он над собой мальчишку, не достигшего даже первого совершеннолетия? А Тристрам не явится, графиня просила передать, что он уехал и вернётся лишь через неделю. Какая наглая ложь! Неужели нельзя было придумать чего-нибудь получше? Гонец Женевьев клялся, что своими глазами видел развевавшийся над Таурхоллом стяг, значит, хозяин был дома. Но не искать же графа, обшаривая его владения!
День выдался на диво солнечным, а небольшой морозец лишь пощипывал щёки. Звенел по камням ручей, Скала Окделлов ждала нового Повелителя. Ричард взбирался по тропинке, и сердце бухало где-то у самого горла. Остальные – матушка с отчимом, кровные вассалы – ждали внизу, новый Повелитель всходит к скале первым. Два бронзовых вепря, чуть тронутых зеленью, казалось, выглядывали из камня: кто идёт – свой или чужой? Ричард погладил каждого, провёл ладошкой по грозно торчащим клыкам. Вепри выглядели страшновато даже при свете дня, так каковы же они ночью? Нет, как же здорово, что его не прикуют здесь! Дик устыдился своих мыслей и поспешил отойти подальше. Но – мальчик мог бы в этом поклясться – в спину ему словно кто-то смотрел. Он всей кожей, самым маленьким волоском на затылке чувствовал этот взгляд, внимательный, но добрый, придававший спокойствия и смелости.
Маленький виконт Роксли смотрел во все глаза, как герцог Эпинэ, такой красивый во всём красном и золотом, надевает Ричарду на шею серебряную штуку, а папа становится на одно колено и обнажает меч, протягивая его Ричарду. Папа что-то говорил про кровь и честь, будто это всё теперь принадлежит Дику. Разве так может быть? И почему нет Эдварда? Они бы сейчас поиграли… папа сказал, что Эдвард ушёл далеко-далеко… вот жалко. А может, он вернётся?
Мысли семилетнего Брендона Карлиона, взятого отцом на церемонию, разительно отличались от мыслей Энтони. Он досадовал, что Ричарда не приковали, как положено. Тогда бы он мог спрятаться неподалёку и подслушать. Интересно же, что такое Завет Скал! Повелитель… Ну как можно приказывать камням? Это же не слуги и даже не собаки. Собак Брендон любил, хотя графиня Кунигунда запрещала пускать их в дом. Пусть живут на псарне! Герцог Алан отомстил за дядю Эктора, это хорошо. Но его казнили, потому что он не сумел сбежать. Мальчик фыркнул. Уж он бы не попался так глупо! Правильно матушка говорит, что Окделлы не умеют думать, всё, на что способны – махать мечом. А Дикон, наверно, выучился от герцога Эпинэ новым финтам и приёмам. Брендон невольно позавидовал Ричарду. Но тут же вспомнил, что он - будущий граф Карлион. А кто такой Окделл? Ну какой же он Повелитель, когда у него нет ни Надора, ни герцогского титула? Правильно, никакой. Зачем только батюшка ему присягнул? А новый герцог – грубиян и невежа, умеющий только воевать. Матушка говорит, что скоро Надор разорится, потому что эрэа Женевьев не станет помогать мужу. Она останется верна памяти герцога Алана.
В отличие от Мередита Карлиона, лишь соблюдавшего приличия, граф Роберт клялся искренне. Кровь есть кровь, её никому не вылить и не лишить налагаемых ею прав и обязанностей. Рокслеи – верные вассалы Окделлов. Так было, есть и будет. Есть Сила или это всего лишь сказки, неважно. Ричарду и так пришлось несладко, не стоит лишать его ещё и последних иллюзий. Роберт был старше не только Женевьев, но и покойного Алана, а потому заметил некоторую приязнь в отношениях герцога и герцогини Ларак. Определённо в этом сыграла немалую роль гибель Эдварда. И граф Рокслей бы не удивился, если б к концу года получил приглашение на праздник в честь рождения графа Ларака.
Граф Карлион мысленно перенёсся в столицу. Нет, пожалуй, возвращаться не стоит, а вот выказать лояльность новой власти, поставляя вино и шерсть… - со временем это окупится с лихвой, и Брендон сможет сделать неплохую карьеру. Следовало обдумать последние новости, заручиться поддержкой Первого Маршала… Какое безобразие: отдать маршальский жезл Эпинэ! После того, как он столько лет – да что там лет – веков! – принадлежал Волне!
Ларак, хоть и переживал за успех жениной затеи и за пасынка, всё же испытывал больше веселое любопытство. Ну когда ещё он, плебей по рождению, мог бы присутствовать на таком ритуале?
Отец Доминик, хоть и не явился к Скале Окделлов, истово молил Создателя отвести свой взор от демонопоклонников и не карать за их преступление всех обитателей Надора. А ну как возьмёт да нашлёт глад и мор, или разрушит замок по камешку? Погибать святому отцу не хотелось.
2.
Ричард сиял. Это был первый праздник, когда он сидел на почётном месте, и гости поднимали кубки с вином в его честь. Они пили за здоровье Ричарда, в память его покойного отца и других славных предков. Им с Брендоном разрешили пригубить «Слёз». Совсем чуть-чуть, но Ричарда неудержимо потянуло в сон. Только бы не заснуть прямо за праздничным столом! А виконта Карлиона, наоборот, пришлось утихомиривать – он всё время порывался рассказать о щенятах, принесённых его любимицей Карлоттой, перебивая разговоры взрослых. Он предлагал Ричарду выбрать щенка, а Дик только сонно моргал. Граф Мередит пошёл пятнами, когда наследник начал распевать «Красотку Кэт». Но об этом Ричард узнал на следующее утро, когда проснулся в своей постели. Он ещё никогда так долго не спал!
Кто-то принёс мальчика в его спальню, раздел и уложил в кровать. Но медальон был на месте, и Ричард, сев в постели, принялся его рассматривать. Только рассвело, и серебристый диск словно светился в полумраке. На нём был выгравирован символ из книги Четверых – прямоугольник с чуть скошенными сторонами. Если сверху пририсовать треугольник, получится скала. Надо будет спросить у дяди Шарля, как называется эта штука. Он рано встаёт, значит, можно будет сбегать ещё до завтрака.
Сказано – сделано. Не дожидаясь, пока слуга принесёт умывание, Ричард быстро оделся и выскользнул за дверь.
Он знал и помнил каждый уголок замка… ну, почти каждый. В подвалы и на чердак наследнику Окделлов ход был заказан. Там холодно, грязно и нет ничего интересного.
Вот в этой галерее, ведущей в Гербовую башню, висят портреты предков. Дик запрокинул голову, чтобы лучше было видеть, и долго разглядывал их. По обычаю, Ричард был назван в честь прадеда, а Эдварда нарекли в память о дедушке. Вот они. Такие же русоволосые и сероглазые, в чёрно-золотых одеждах. А вот и отец. Он такой серьёзный, смотрит куда-то мимо Ричарда.
- Я – Повелитель Скал, – сказал Ричард. Это прозвучало непривычно, и как-то нерешительно, и мальчик повторил, погромче: – Я – Повелитель Скал!
Герцоги Окделл молчали, строго глядя на последнего потомка, словно оценивали: а ты достоин быть Повелителем?
Дикону нравилось смотреть, как художник рисует портрет отца. А тот улыбнулся: «Когда-нибудь и ты, Дикон, будешь так же сидеть и ждать, пока тебя нарисуют. А потом твой сын станет рассказывать своим детям о подвигах славного герцога Ричарда и показывать твой портрет». Дик тогда не очень-то поверил. Ну зачем сидеть целыми часами да каждый день, если вокруг столько всего интересного! Но матушка сказала, что это будет нескоро. Сначала он вырастет, станет настоящим рыцарем, потом женится. Потом родится маленький Эдвард. А Ричард станет герцогом Окделлом. И только после этого позовёт в Надор самого лучшего художника, который рисует быстро-быстро.
А сегодня вдруг пришло осознание: ничего этого не будет. Дик никогда не станет герцогом, и его портрет не будет висеть на этой стене. И мальчику сделалось очень обидно. Так обидно, что хотелось плакать. Но Дик сдержался. Он же теперь Повелитель, а не какая-то девчонка!
Дядя Шарль беседовал в гостиной с графом Рокслеем. Ричард хотел было тихонько уйти, но герцог уже заметил двоюродного племянника и подозвал к себе. Оказалось, что граф Карлион уехал ещё вечером, а Брендон, с его разрешения и разрешения герцогини Женевьев, остался. Кажется, ему нездоровится. Дик спросил о Знаке, и дядя объяснил, что этот рисунок называется «трапеция» и показал свой Знак. Такой же серебряный кругляш, как у Дика, только вместо трапеции – четыре молнии, ударяющие в одно место. Как… как огненный цветок! Рисунок Молний понравился Ричарду даже больше, чем его собственный. А у графа Рокслея тоже был Знак Скал, только маленький и золотой. Почему так? Золото же дороже! Странные они были, эти предки.
А потом заглянувшая в гостиную служанка пригласила благородных эров к столу, и Ричард только теперь спохватился, что так и не привёл себя в порядок. А ещё Повелитель Скал…
Брендону действительно нездоровилось. Настолько, что он даже не вышел к завтраку. Причина недомогания виконта Карлиона была до обидного проста и унизительна. За безобразное поведение во время обеда граф самолично высек наследника, и теперь было больно даже стоять. Разъярённый батюшка пообещал утопить щенят, и Брендон не сомневался: так и будет сделано. А всё из-за этого Окделла!
Они с Ричардом и раньше не очень-то ладили, потому что Дик был на целый год старше и раньше начал учиться ездить верхом и фехтовать. Теперь в верховой езде они были на равных, но на мечах… Ну почему Дикон так часто побеждает? Брендон злился и завидовал его быстроте и ловкости. А ещё тому, что он будет всего лишь графом, а Окделл – герцогом. Поэтому-то он так и обрадовался, узнав, что Ричарда лишили дворянства. Уж теперь-то Окделлу не стать рыцарем! Потом, правда, батюшка растолковал, что герцог Эпинэ непременно добьётся у нового короля милости для Дикона. Простолюдин может стать рыцарем, если заслужит это право в битве. Сделал же новый король своего капитана герцогом и хозяином Надора! Но всё равно Ричарду герцогом не бывать! А вчера он стал Повелителем Скал. Когда-нибудь он, Брендон, будет присягать Дику и признавать его своим сюзереном. Ну вот ещё! Он – граф… будущий, а Ричард… он же никто! Как он посмеет приказывать графу? И это Дик виноват, что Брендона высекли. Всё из-за Окделла! Из-за него и его отчима. Потому что «Красотку Кэт» виконт Карлион услышал от одного из новых надорских гвардейцев, когда вместе с батюшкой и матушкой осенью приезжал в Надор. Тогда герцог и герцогиня Ларак вместе с Ричардом вернулись из столицы, и все соседи ездили к ним с визитами.
Разумеется, когда Ричард пришёл навестить товарища по играм, они поссорились. Брендон обвинял Дика и насмехался над «Повелителем Свиней», Дик чувствовал свою вину и почти не огрызался. Только когда Брендон высмеял Знак, заявив, что у батюшки красивее, Ричард не выдержал и убежал. А виконт хохотал ему вслед. Даже боль прекратилась на время, так ему было смешно.
С тех пор на людях они разговаривали подчёркнуто вежливо, а наедине старались побольнее уколоть друг друга.
Недостойно рыцаря драться со слабым, поэтому он ушёл – убеждал себя Ричард. А кто-то, сидевший внутри, голосом отца поправлял: «Ты же не ушёл. Ты сбежал!» «Ты струсил!» – смеялся невидимый Брендон. Раньше Дик считал самым постыдным в своей жизни то, что было тогда в кладовке. Но в тот вечер он всё-таки успел пару раз дать Длинному Питеру, а сегодня… Значит, он, Ричард Окделл – трус?! Хорошо, что отец не дожил до этого дня. А вдруг он смотрит сейчас из Рассветных Садов и сердито хмурится?
Ну уж нет! Ричард Окделл – Повелитель Скал. И больше никогда он не будет убегать! Ни от кого!
Дик не был злопамятным, но эти две обиды – взбучку от Длинного Питера и смех виконта Карлиона – запомнил на всю жизнь.
Через день Брендон вернулся в Карлион. Недалёк был и отъезд Ричарда – Первый Маршал не может надолго отлучаться из Олларии.
А о ссоре ни тот, ни другой не рассказывали никому и никогда. Разве что… перед отъездом в столицу Ричард снова побывал в склепе, принёс брату наломанных сосновых веток. Эдварду не надо было ничего рассказывать – ведь он и так знал все мысли Дика. Ричарду очень хотелось в это верить. Но кто же знает, как там на самом деле?
3.
В шестнадцатый день Зимних Ветров герцог Эпинэ с племянником уехали в столицу. Ричард ехал рядом с дядей, в середине отряда, и не оглядывался на родной замок. Теперь он ещё не скоро вернётся сюда. Дик твёрдо решил вырасти и стать настоящим рыцарем. Он больше никогда не будет трусить. А когда король Франциск даст доблестному рыцарю Ричарду Окделлу титул и земли за великие подвиги (а как же иначе? Ведь он – Повелитель Скал!), он приедет в Надор. Матушка обрадуется и выбежит навстречу, а Брендон Карлион будет завидовать.
Если бы размечтавшийся Ричард хоть раз оглянулся, он бы непременно заметил матушку, стоявшую на верху Гербовой башни.
Женевьев стояла на башне, пока кавалькада не скрылась из виду. Как быстро пролетели дни! Она опять осталась одна.
Герцог Ларак помог спуститься по крутым ступенькам, поднёс кубок с горячим вином, от которого вкусно пахло мёдом и гвоздикой.
- Когда я решил попытать счастья на войне, – задумчиво произнёс он, – матушка тоже вот так стояла и смотрела нам вслед.
- Нам?
- Да. Было четверо друзей, остался один, – Ларак смотрел на огонь в камине.
Остался один… Эти слова эхом отозвались в сердце Женевьев. Она тоже одна.
Наверно, во всём виновато вино, иначе с чего бы ей говорить такое? А она сказала. И даже повторила, потому что Ларак, верно, не расслышал с первого раза:
- Теперь нас двое.
-
Великолепные истории! :) Спасибо, что перенесли их сюда - на новый Форум, эреа Dama! :)
-
Великолепные истории! :) Спасибо, что перенесли их сюда - на новый Форум, эреа Dama! :)
Да, мне они тоже очень нравятся.
Итак, продолжаем:
Эр Эстравен
ИНТЕРЛЮДИЯ ВТОРАЯ (D.)
РИЧАРД ОКДЕЛЛ, ЕЩЁ НЕ МИНИПИГ. :) (Автор)
осень 397 г. К.С.
1.
Ричард уныло бродил по знакомым местам. Завтра он вместе с графом Эйвоном отправлялся в Лаик. И уже сейчас пребывание в Жеребячьем загоне казалось невыносимым. Да, кузен тоже прошёл через Лаик, но это было давно! Целых девять лет назад, когда Надором управлял отец. Тогда никто не трогал и не оскорблял Реджинальда, а что будет с Диком? Наль не был сыном мятежного герцога, он всего лишь потомок "навозника".
Голос графа Эйвона, звавшего Ричарда, прервал грустные размышления.
- Матушка зовёт? - безошибочно догадался юноша.
- Не только, - дядя отвёл взгляд, значит, что-то случилось. - Видишь ли, Ричард... - он замолчал и посмотрел на Скалу Окделлов. - Видишь ли... тебе надо оставить Знак дома.
- Знак? - рука сама схватилась за медальон. - Но почему?
- Помнишь, Наль рассказывал, что в Лаик нет герцогов, графов, баронов. Никто не должен знать, кто ты. А этот медальон... Он выдаёт тебя с головой, - граф Ларак перевёл дух. - К тому же унары из вражеских родов могут дразнить тебя, оскорблять память герцога Эгмонта, а тебе нельзя... нельзя ссориться. Ни с кем, понимаешь?
- Да, я понимаю, - кивнул Дик. Настроение, и без того нерадостное, упало ещё больше. Значит, у него будут враги. Только потому, что он - Ричард Окделл, сын герцога Эгмонта, Повелитель Скал. И ничего нельзя сделать.
- Но всё-таки... это же наша семейная реликвия. Дядя. вы сами говорили об этом!
- Да, Дикон. Это принадлежит тебе, а потом перейдёт по наследству к твоему сыну, - торжественно кивнул граф Ларак. - Так некогда Ричард сын Алана наследовал своему святому отцу, а когда граф Горик погиб, мой предок, герцог Люсьен привёз Знак Скал племяннику.
- Но ему не пришлось ждать шестнадцатилетия, - вздохнул Дик. Он знал, что матушку не переспоришь и не уговоришь. То есть иногда герцогиня Мирабелла соглашалась с доводами, но не в этом случае. Она не желала слушать, что Ричард является Повелителем Скал.
2.
- Человеку не дано повелевать камнями, - заявила вдовствующая герцогиня, - всё это - лживые измышления идолопоклонников. И вы должны помить, сын мой, что Знак - ничто в сравнении со святой эсперой.
- Эспера защищает истинно верующего в Создателя от козней Леворукого, а лживая вера в силу Знака ввергает душу в Закатное пламя, - не преминул вставить своё веское слово отец Маттео, воздев перст в назидание.
- Но мои предки носили Знак, - попытался тогда возразить Дикон.
- Верно, сын мой, на лишь как память об отцах и дедах. Никто из герцогов Окделл не мог повелевать Скалами, ибо богомерзкий обряд был похоронен вместе со святым Аланом.
В доказательство святой отец, повинуясь кивку герцогини Мирабеллы, раскрыл заранее приготовленное "Житие святой Женевьев" и прочёл:
Ложь во спасение, или Обман демонов.
И печаль царила и в Надорском замке, и в душе святой Женевьев, пока не приехал её кузен, герцог Шарль Эпинэ, вместе с Ричардом Окделлом, коему в тот год исполнялось девять лет. Узрев любимого первенца живым и здоровым, благочестивая герцогиня не могла сдержать слёз радости и горячо возблагодарила Создателя, оставившего ей живое напоминание о святом Алане и о счастливейших годах её жизни. И подобно тому, как выглянувшее из-за туч солнце разгоняет тьму, так и приезд долгожданных гостей рассеял скорбь и уныние.
Жестокосердный Франциск Оллар, желая причинить боль и страдания доблестному герцогу Окделлу, не только не позволил ему увидеть сыновей и благословить их, но и лишил невинных чад титулов, владений и самого дворянства, превратив наследника одного из знатнейших родов Талигойи в жалкого простолюдина. Эдвард остался с матерью, а Ричард Окделл был передан под опёку двоюродного дяди, герцога Эпинэ, и тот очень любил его, ибо своих детей у герцога не было.
Желая поддержать Ричарда и утешить его в скорби по нежно любимому брату, герцог Эпинэ предложил провести обряд Посвящения Скалам, ибо в древности, когда свет истинной веры ещё не озарил людские души, герцоги Окделл звались Повелителями Скал. Как ни прискорбно это признавать, но, будучи доблестным воином и мужем, исполненным многих добродетелей, герцог Шарль, однако, не был твёрд в вере. Известно, что они поддерживал богопротивные начинания Франциска по насаждению в Талиге новой церкви и склонялся душой к олларианской ереси. Известно также, что герцог Эпинэ интересовался еретическими обрядами и не отрицал своего происхождения от демона. Герцогиня же Ларак, будучи верной дочерью святой эсператистской церкви, долго не соглашалась провести над сыном ритуал Посвящения Скалам. И уступила настойчивости кузена и просьбам самого Ричарда лишь тогда, когда вспомнила, что тайну еретического обряда герцог Окделл унёс с собой в могилу. Нет сомнений, однако, что юный Алан до конца противился родительской воле, и хотя и принял в ночь своего шестнадцатилетия участие в неком тайном и, без сомнения, богомерзком обряде, душой же отвергал его, ибо с детства славился благочестием и богобоязненностью. И, хотя он и передал сыну медальон с еретическим знаком, но лишь как память об отце и славных предках. Богобоязненная Женевьев не желала даже коснуться проклятого знака, и сей медальон надел на Ричарда герцог Шарль.
И был тот обряд сетью, которой Леворукий уловляет души грешников, дабы горели они вечно в Закатном пламени. Однако же не свершилось погибели душ Ричарда Окделла, его благочестивой матери и дяди, не ведавшего, что творит. Ибо Создатель устроил так, что из четверых, именуемых кровными вассалами Скал, явились лишь двое. А лишь в присутствии всех кровных вассалов мог состояться сей еретический обряд. Говорят, сама святая Женевьев, поначалу уступившая сыновним мольбам, поняла свою ошибку и раскаялась. И послала гонца к графу Тристраму якобы с просьбой приехать в Надор, на деле же – не покидать Таурхолла. И граф Тристрам послушал совета святой Женевьев и не решился губить свою душу участием в сём ритуале, а граф Берхайм сразу после взятия Кабитэлы уехал в Святой град. Графы же Рокслей и Карлион согласились присягнуть Ричарду Окделлу и признать его истинным Повелителем Скал, ибо ставили земные заботы превыше спасения души и желали заручиться поддержкой Первого маршала Талига герцога Эпинэ и Маршала Севера герцога Ларака.
И, хотя обряд был проведён не полностью, служа лишь утешительным обманом для юного Ричарда, нет сомнений, что лишь молитвы святой Женевьев и преподобного Доминика, капеллана надорского замка и духовника герцогской семьи, отвратили от Надора кару Создателя за грех демонопочитания.
Ныне почивший с миром Ричард Окделл чтил память своих святых родителей и ни разу не был замечен в обладании некими силами, что свидетельствует как о ложности самого обряда Посвящения, так и о лживости демонопоклонников. Ибо нет в мире силы, аще не от Создателя, а всякие измышления о древней магии – суть козни Леворукого.
Окончив чтение, священник закрыл потрёпанный том и отошёл к разожжённому камину.
- Надеюсь, вы всё поняли, сын мой? - вопросила вдовствующая герцогиня. - Хвала Создателю, вы тверды в вере и не позволите еретическим выдумкам погубить свою бессмертную душу.
Ричард торопливо кивнул. А ночью, когда все легли спать, долго разглядывал Знак Скал. Неужели это всего лишь серебряная безделушка? Если бы он мог пройти древний обряд!..
С тех пор он не расставался с медальоном ни днём ни ночью. А вдруг Сила всё-таки есть? Вдруг Повелитель Скал - не пустой титул, а нечто большее? При мысли об этом захватывало дух.
3.
И вот сегодня матушка желает, чтобы Ричард оставил Знак Скал в Надоре. Наверно, она права... но всё-таки это ужасно несправедливо! Ведь Ричард так мало его носил!
- Дядя... можно, я поднимусь на Скалу? До обеда ещё далеко, я успею вернуться, - торопливо заверил юноша. Граф Ларак улыбнулся и погладил Ричарда по русой макушке.
- Конечно, иди.
Если бы позеленевшие от времени бронзовые вепри могли говорить, то, наверное, рассказали бы, как последний потомок рода еле сдерживал бессильные злые слёзы, покидая Скалу.
Но когда матушка - как и предупреждал граф Эйвон - велела снять Знак, дабы никто не мог причинить вреда реликвии рода, Ричард Окделл без возражений выполнил приказ. Лицо его было почти спокойно.
Он будет учиться в Лаик, раз уж того желают король и матушка, а потом отпросится у своего эра и приедет в Надор. И тогда обязательно заберёт Знак! Надо только подождать...
09.01.2011
-
Эр Эстравен
ДЕВОЧКА ИЗ ЭПИНЭ
(вечер 16-го дня Зимних Ветров 400 К.М. Надор)
Бывают удачные браки, но не бывает браков
упоительных.
Франсуа де Ларошфуко
- Королева! - строго сказал Рудольф. - Вы говорите о
святом человеке. Расскажите правду! Скажите, что конунг
встал на колени перед постелью и возблагодарил Бога, а
затем благородно выполнил свой супружеский долг.
- Я уже сказала правду.
Вера Хендриксен "Сага о королевах"
1.
Не стоило и дальше тянуть с исполнением супружеского долга. Хотя лунные дни миновали всего неделю назад, сегодня ночью Женевьев твёрдо намеревалась стать супругой герцога Ларака не только на словах, но и на деле.В конце концов, она взрослая женщина, родившая двух здоровых и красивых детей. И ей ещё нет тридцати! Ларак тоже молод и довольно привлекателен. А шрам – пустяки, во время осады ей приходилось видеть и не такое.
Стоя перед зеркалом, герцогиня придирчиво рассматривала своё отражение. Не забыть бы написать Аньес. Пусть пришлёт отвар из корней ириса. Или не стоит? Седая прядь – память о смерти Эдварда. И она нравится Лараку. На днях ветер сорвал с Женевьев капюшон плаща, и, прежде чем она успела вновь его набросить, муж наклонился с седла и чуть коснулся губами этой прядки. Ларак всё время видит её с уложенными на затылке или вокруг головы косами. Что, если распустить… нет, лучше просто переплести косу ниткой жемчуга. Женевьев по праву гордилась своими густыми волосами, тяжёлой волной ниспадающими ниже пояса. Не слишком ли она бледна? Нет, лучше не румяниться, а пощипать щёки, как учила няня. Ларак наверняка заметил её длинные густые ресницы… а вот несколько лишних волосков в тонких бровях ему видеть незачем. Губы чуть бледноваты, но зато не пухлые и не тонкие. Герцогу нравится, когда она улыбается. Но это серое платье… брр! В нём она похожа на призрак.
Что же надеть?
Чёрное, в котором встречала Излом? Нет, ни за что! Тогда они с Лараком были почти чужими, она почти ничего не знала о новом муже. Он ревнует её к Алану, это видно, да и память ещё слишком свежа.
Память об их последней ночи…
Последний раз муж делил с ней ложе больше полугода назад. В тот вечер, когда во дворце был праздник в честь победы у Аконы, все смеялись над Бездомным Королём, чьи войска уже подходили к столице… «Эрэа, Вы истинная жемчужина Талигойи, – сказал король, намекая на её жемчуга. И полушутливо заметил: – Герцог Окделл просто счастливец, которому сегодня многие завидуют». Алан сдержанно поклонился: «Ваше Величество, я высоко ценю своё счастье и никому его не отдам». После королевских похвал и восхищённых слов Эпинэ: «Кузина, Вы подобны южной ночи, тёмной, звёздной и манящей» число завистливых женских взглядов возросло больше обычного. А мужчины… мужчины смотрели на неё как на женщину, и – что греха таить – Женевьев было приятно столь пристальное внимание. Зато это не понравилось герцогу Окделлу, и супруги покинули праздник одними из первых.
Алан считал, что им вполне достаточно двоих детей, и после рождения Эдварда Берта, жена дворецкого, готовила для герцогини травяной отвар, предотвращающий зачатие. А Женевьев так мечтала о дочке…
Впрочем, дорогу в супружескую спальню герцог Алан не позабыл. Он навещал Женевьев раз в три-четыре месяца, и обоих это устраивало. Хотя Женевьев и не была столь ревнива, как её мать, графиня Розамунда, она не собиралась давать мужу повод заглядываться на пригожих служанок.
За время её замужества такое случалось дважды. В первый раз – на четвёртом году замужества, когда Женевьев всё лето гостила в Эпинэ, сначала - у дяди-герцога, потом – у сестры. Не будь той поездки, она бы, может, и не поняла, что за наследство получила Дейзи, почти сразу после возвращения герцогини вышедшая замуж за плотника из соседнего городка. Во второй – когда Женевьев носила Ричарда. Лиза была племянницей Берты, и та боялась, что молодая госпожа захочет отомстить. Какие глупости! Было досадно, обидно на мужа, Лизу и саму себя, но мстить за мимолётное увлечение – удел мелочных, неуверенных в себе и своём супруге женщин.
Её подруга Аньес Сэц-Ариж во время той поездки была на пятом месяце, но не отказывала своему Клоду в супружеском долге. Верней было сказать – в любовных ласках, потому что тогдашний наследник барона и его молодая жена очень любили друг друга. Они могли себе это позволить. Да и Клодетт, ныне баронесса Сэц-Ариж, молодая мачеха Клода и Жан-Пьера, притворно жаловалась на то, что супруг частенько не даёт ей выспаться. При этом сестра выглядела такой довольной. Словно наевшаяся сметаны кошка, только что не облизывалась. А герцогам и герцогиням остаётся супружеский долг.
После появления на свет Эдварда прежде худощавая фигура Женевьев обрела приятную полноту, и герцог Алан уже не столь поспешно покидал супружеское ложе. Порою он оставался до утра, как было между её возвращением из Эпинэ и рождением Ричарда.
Так было и в ту последнюю ночь.
Что тому виной – выпитое ли вино, предчувствие близкой разлуки, чужое восхищение красотой Женевьев – но Алан был так нетерпелив! Стоило Жанне раздеть госпожу и, приготовив постель, выскользнуть за дверь, как герцог Окделл вошёл в опочивальню. От черно-золотого плаща он уже успел избавиться. Когда-то Женевьев насчитала от двери до кровати восемь шагов. И теперь каждый шаг Алана был отмечен падающей на ковёр рубашкой, поясом, штанами… Обычно муж приходил, когда Женевьев уже лежала в постели, а спальню освещали лишь отсветы разожжённого камина. Укрытые от всего мира плотно задёрнутым пологом, супруги знали друг друга скорее на ощупь. Чаще всего Алан, как и она сама, был в нижней рубашке, не мешавшей исполнению супружеских обязанностей, но в тот вечер…Неудивительно, что при виде раздевающегося мужа герцогиня чувствовала лишь всевозрастающее недоумение и досадовала про себя, что не успела лечь в постель. Но взгляд герцога недвусмысленно приказывал оставаться на месте. Прежде чем на муже остались только знак Скал и венчальный браслет, герцогиня, стоявшая у подножия кровати, закрыла глаза. Через минуту, показавшуюся вечностью, она почувствовала поцелуй. Не обычное касание губ, а долгий, требовательный, почти жестокий. Потом её подхватили на руки, опустив на кровать. «Моя эрэа…» – неужели этот хриплый шёпот принадлежит Алану? От удивления она открыла глаза и встретилась с мужем взглядами. Обычно спокойный, сдержанный, он никогда ещё не смотрел так… Герцогиня вспыхнула от смущения, а руки мужа уже снимали с неё сорочку… В тот час Женевьев чувствовала себя любимой и желанной. Они уснули лишь перед рассветом, и наутро Женевьев хотелось петь от счастья.
Самая волшебная ночь герцогини Окделл.
Она не знала, что через несколько дней под стенами Кабитэлы появится марагонский бастард, а полгода спустя Алана обезглавят по приказу нового короля.
В то утро она улыбнулась мужу, вновь ставшему спокойным и холодным, не подозревая о том, что в 3-й день Осенних Ветров пробьётся к своему герцогу, чтобы сказать о своей любви – и натолкнётся на растерянность и удивление. Пусть это длилось всего миг, но она успела увидеть глаза мужа. В них читались недоумение, сожаление… но любви в его последнем взгляде не было.
Неужели он ничего не замечал? Или не верил, что она любит его?
Язык может солгать, глаза – никогда. К чему долгие речи, если довольно одного взгляда? Взглядом можно согреть, приласкать, исцелить душу. А можно – ранить сердце. Порой смертельно.
В самом деле, к чему герцогу Окделлу глупые женские признания? Он ведь готовился достойно умереть. Что ж, это ему удалось. А жизнь герцогини, прежде надёжная, как Скала Окделлов, рассыпалась, точно песочный замок, что она строила в детстве на морском берегу, когда они всей семьёй гостили у дяди Лоренцо. Так маленькая Женевьев называла герцога Рафиано, лучшего отцовского друга.
Женевьев встряхнула головой. Не стоит думать о прошлом. Оно подобно болоту – так же затягивает и топит неосторожных.
2.
Приход Жанны заставил вернуться к проблеме наряда.
- Жаннетт, скажи – я не очень подурнела за последнее время?
Та лишь лукаво улыбнулась:
- Вижу, ты не берёшь пример с добродетельной вдовы славного рыцаря, что рыдала на могиле шестнадцать лет, оплакивая шестнадцать добродетелей покойного.
Они обе рассмеялись, вспомнив сказку, что рассказывал своей милой Еве эр Раймон.
- И всё же… скажи честно – я осунулась?
- Если эрэа спрашивает камеристку, то услышит «госпожа прекрасна!». А если Женевьев спрашивает Жанну… пожалуй, эти прогулки пошли тебе на пользу. Конечно, ты похудела, но роды быстро всё исправят.
Если бы их слышал посторонний, то наверняка поразился бы такой фамильярности со стороны служанки. Но Жанна была больше чем служанкой. Скорее старшей подругой, ласковой и заботливой; она напевала песенки и рассказывала сказки не хуже няни. А когда старшим дочерям наняли учителя танцев, с кем ещё Женевьев могла повторять новые фигуры?
А ещё они были сёстрами. Детьми одного отца.
…Румяная дочка табунщика приглянулась благородному эру, и её отец, получивший место конюха в замке, не возражал против того, чтобы ей задрали подол. А нагуляет ребенка – ещё лучше! Конечно, многие господа заставляли любовниц вытравить плод. Ну да этот не таков! Он и приданое отсыплет. Жаль, если дура дочка и впрямь влюбилась. В тот же год Николь родила девочку. Такую же хорошенькую, как мать, и с отцовской родинкой на левой груди. А ещё три года спустя герцог Рене нашёл младшему сыну знатную и богатую невесту. Николь просватали за кузнеца из соседнего городка, посулив богатое приданое, но молодая женщина сбежала накануне свадьбы. А через несколько дней рыбаки нашли прибитое к берегу тело… Жанна воспитывалась в семье дяди, пока о ней не вспомнил отец. К тому времени молодая жена подарила ему двух дочерей. Розамунда ревновала мужа к любой хорошенькой девушке, поэтому прислуга часто менялась. Первое время семилетняя девочка помогала горничным, а через два года госпожа приставила смышлёную служанку к старшей дочери. Северянка, приехавшая в Эпинэ через полгода после смерти Николь, ни о чём не подозревала, пока не заметила отношения мужа к новенькой. Он частенько называл девочку Жаннетт и был к ней ласков. Южанки быстро взрослеют, и уже в тринадцать скромная и тихая девочка притягивала мужские взгляды. Госпожа, решив проверить её невинность, увидела то, что скрывало платье. Крошечная тёмная точка на высокой груди выдала с головой. Точно такая же была у её старшей дочери, которой прислуживала эта тварь!
Разумеется, маленькой Женевьев неоткуда было знать об их кровном родстве.
Правда выяснилась лишь на четвёртый год супружества.
Перед свадьбой шестнадцатилетняя Женевьев выслушивала последние материнские наставления. Эрэа Розамунда любила давать советы и поучать детей. «Дитя моё,– изрекла графиня, – Вы должны помнить, что Ваш долг – повиноваться супругу во всём. Помните: хорошая жена должна предугадывать желания супруга до того, как он их выскажет. Я знаю, Вы будете верны герцогу Окделлу и родите ему здорового наследника, но прежде всего Вы должны его слушаться. Единственной причиной отказа герцогу в его правах могут быть только лунные дни»
По словам матери, добродетельная супруга должна всячески заботиться о том, как доставить мужу удовольствие. Иначе он заведёт любовницу. Но прежде всего ей надлежит подарить мужу столько детей, сколько он захочет. И сколько даст Создатель, разумеется. Если же через четыре года после свадьбы женщина ни разу не понесла, значит, Создатель покарал её бесплодием. И ей надлежит не только вымаливать прощение грехов, но и привести к мужу здоровую девственницу, дабы его славный род не угас.
Чем больше времени проходило со дня свадьбы, тем чаще приходили на ум эти слова.
Супруг регулярно навещал её, но их старания пропадали втуне. Тогда Женевьев сделала много пожертвований ордену Домашнего Очага, моля о ребёнке. Да и мать была весьма недовольна и обеспокоена. Она специально приезжала в Надор с лучшим лекарем. Но тот лишь развёл руками: «Эрэа, Ваша дочь вполне здорова. Однако бывает так, что слишком сильное желание иметь потомство запирает чрево. Порою же женщина думает, что понесла, однако её чрево пусто. Утешьтесь, ибо так заповедал Создатель, дабы ограничить человеческие стремления». Врач посоветовал на время прекратить сношения и отвлечься от мыслей о ребёнке.
Когда немного успокоенная этими словами мать удалилась в отведённые ей покои, Женевьев попросила мэтра Дина осмотреть Жанну. Если ей и впрямь было суждено остаться бесплодной, то пусть наследник герцогов Окделл родится у её верной подруги и камеристки. В невинности девушки герцогиня не сомневалась – недаром ревнивая Розамунда обучала своих старших дочерей, как осматривать молоденьких пригожих служанок. Клодетт это нравилось, она охотно помогала ревнивой матери. Женевьев же упрямо отказывалась. Лишь обещание матери приставить к ней новую камеристку заставило её смириться с приказом. Последние два года в родительском замке Женевьев под присмотром Жабы (так она про себя называла Жавотту, доверенную служанку графини) проверяла Жанну, но после замужества и переезда в Надор унизительная для обеих процедура была благополучно позабыта.
Жанна до сих пор привлекала немало восхищённых взглядов, а уж десять лет назад… это может показаться глупостью, но Женевьев испытала мимолётную зависть при виде торопливо прикрывшейся руками обнажённой служанки. Пусть её кожа, благодаря матери-северянке, была белее, чем у Жанны, зато маленькие полудетские холмики её грудей не шли ни в какое сравнение с полными и упругими полушариями, увенчанными недозревшими вишенками сосков.
Но все мысли о будущем наследнике мгновенно позабылись, стоило увидеть на левой груди Жанны крошечную родинку. Словно отражение той, что видела сама Женевьев во время купания. Отец говорил, это знак того, что Ева – настоящая Эпинэ. У него, и у дяди Гастона, и у покойного дедушки Рене была точно такая же.
Так вот почему мать так ненавидела Жанну!
Далёкой уже осенью, когда Женевьев минуло всего двенадцать с половиной, девочка сильно простудилась. Лихорадка долго не хотела выпускать её из своих когтей. Ещё чуть-чуть – и новой герцогиней Окделл стала бы Клодетт.
Металась в горячке и Жанна. За то, что не уследила за госпожой, семнадцатилетнюю девушку публично высекли. И трудно сказать, что стало причиной болезни – сама порка или пережитый позор.
Будь воля Розамунды, девушку бы вышвырнули из замка, а то и повесили бы, умри Женевьев. Но пока хозяином замка оставался Раймон Эпинэ – жизни Жанны ничто не грозило. Она была его старшей дочерью.
Теперь Женевьев сама удивлялась своей слепоте. Разве у простолюдинки могли быть такие тонкие запястья? А эти брови вразлёт – точь-в-точь, как у неё! И кожа Розы, молочной сестры и камеристки Клодетт – разве она такая же нежная, как у Жанны?
Создатель! Неужели она могла не разглядеть старшую сестру?
В тот вечер они с Жанной долго сидели, держась за руки, и говорили, говорили… вспоминали детство, Жанна рассказала о матери и призналась, что герцог Окделл был осведомлён о её происхождении. А несколько месяцев назад – прости, что не сказала, я боялась тебя огорчить – эр Алан позвал Жанну и сказал, что если герцогиня бесплодна, ей придётся родить наследника. Нет, герцог не осквернит супружеское ложе и не позовёт в Гербовую башню. У него были женщины до женитьбы. И где-то же он с ними встречался?
Так в то лето она, неожиданно для себя, обрела старшую сестру.
Отныне, оставаясь наедине, Женевьев частенько называла сестру Жаннетт, а та звала её Евой. Так называл старших дочек Раймон Эпинэ.
Женевьев помнила отца улыбающимся, с весёлыми искорками в чёрных глазах. Он обожал лошадей, и табуны Раймона были не только лучшими во всей Талигойе, но и славились за её пределами. Любил пиры и охоту. В их доме вечно кто-то гостил, поскольку у отца было множество друзей, а радушие Эпинэ, как и их воинские таланты, вошло в поговорку.
Тяжело раненый в битве под Эр-При, Раймон тем не менее удержал фланг, что позволило брату-герцогу разгромить армию Уэрты, а затем вышвырнуть её жалкие остатки за пределы Талигойи.
Тогда Женевьев и Клотильда, которую все звали просто Клодетт, готовы были часами слушать отцовские рассказы о сражении и о подвигах славных предков. Близняшки, Жаклин и Полина, были ещё слишком малы.
Женевьев была старшей из четырёх дочерей Раймона Эпинэ и его супруги Розамунды, троюродной племянницы тогдашнего графа Гонта. Этот брак был устроен по желанию её деда, герцога Рене. Тот надеялся, что младший сын остепенится и станет уделять больше внимания делам семьи. Говорят, в юности отец был весёлым, неугомонным любителем путешествовать. Он объездил всю Талигойю, был и в Святом граде, и в соседних государствах. Маленькой Женевьев нравилось слушать его рассказы о далёких землях, о тамошних чудесах и диковинках. К несчастью, эрэа Розамунда так и не смогла подарить супругу наследника. После рождения близнецов стало ясно, что больше детей не будет. С тех пор мать стала ещё строже относиться к дочерям. И если младшие близняшки были ещё слишком малы, чтобы огорчать родителей своим поведением, то двум старшим приходилось несладко. Особенно Женевьев.
Так уж вышло, что старшая дочка была любимицей отца, а Клодетт – матери. Раймон Эпинэ любил повторять, что во всей Талигойе нет девочки красивее его Евы. До сих пор иногда снится, как вошедший в детскую отец подхватывает Женевьев на руки: «Я соскучился по моей малышке!» Мать считала, что он слишком многое прощает старшей дочери, смотря на её шалости сквозь пальцы. Во время отлучек мужа эрэа Розамунда была особенно строга с детьми и слугами, принеся в дом мужа вместе с богатым приданым обычаи своей семьи. Она полагала, что и слуг, и детей нужно держать в строгости, наказывая за каждый проступок. К двенадцати годам Женевьев не единожды оставалась без сладкого, сидела взаперти в своей комнате, занимаясь рукоделием, выслушивала бесконечные выговоры…
Женевьев грустно улыбнулась воспоминаниям.
- А ты хорошо помнишь наставления мэтра Дина? Кажется, сегодня ночью они тебе понадобятся, – смеющийся голос Жанны вернул её в зимнее утро.
3.
О да!
Женевьев до сих пор помнила каждое слово разговора с врачом. Уж верно, сам Создатель сделал так, чтобы именно этот человек приехал в Надор. Поистине, ему были открыты не только многие тайны человеческого тела, но и сокровенные уголки души. С тех пор Женевьев неизменно ставила свечу пред образом святого Андрея, молясь о здравии Андреаса Дина из Старой Придды. Почти полгода, как его душа в Рассвете. Во время осады врача убило стрелой…
…Мэтр Дин, явно удовлетворённый осмотром, наконец позволил девушке одеться. Пока Жанна торопливо накидывала сорочку, поправляла платье, мэтр объявил, что милая Жанна вполне может родить хоть десяток. Как и эрэа герцогиня. А потом он спросил, не боится ли Женевьев своего супруга? Вернее, не столько герцога Алана, сколько его ночных приходов к жене. Мэтр Дин годился Женевьев в дедушки, а его понимающая улыбка заставляла рассказать всё-всё. Даже то, в чём Женевьев не призналась бы и родной матери.
Супруг навещал Женевьев почти каждый месяц, когда герцогиня уже лежала в постели. Иногда мог прийти пораньше и помочь жене раздеться. Вернее, снять верхнее платье и драгоценности. Если Женевьев была в обычной, не супружеской сорочке, специально сшитой для неё матерью, она поднимала подол повыше, чтобы мужу было легче.
Накануне свадьбы Розамунда так напугала старшую дочь рассказами о первой брачной ночи и советами, как выдержать это испытание, что, оставшись с мужем наедине, Женевьев с трудом скрывала свой страх. Погружённая в полумрак опочивальня так не походила на её девичью спаленку в родном замке! Кровать казалась такой огромной. А тяжёлый багряный бархат полога, расшитый золотом, был слишком мрачным. То ли дело лёгкий белый шёлк, расшитый красными и золотыми цветами и отороченный алыми лентами! Чтобы успокоиться, Женевьев схватилась за запястье, украшенное новеньким браслетом, провела пальцами по выгравированному надорскому гербу. Она – герцогиня Окделл. Это её замок, её муж и её долг перед родом Окделлов и родом Эпинэ. Никто не посмеет назвать дочь Раймона Эпинэ трусихой! И пусть герцог Окделл сейчас кажется чужим, это ложь, во всём виноват неверный отсвет камина. Страх ушёл, уполз далеко-далеко, когда юная герцогиня встретилась взглядом с супругом. Осталось лишь смущение, приличествующее всякой новобрачной.
Герцог хотел было подхватить супругу на руки и уложить на кровать, но он был уже раздет… совсем голый… румянец стыда залил не только щёки Женевьев, но и шею, и плечи. Она зажмурилась и медленно поднялась по четырём ступенькам возвышения, на котором стояло супружеское ложе. Дубовые ступеньки, низкие и широкие, украшенные изображениями вепрей, помнили многих Повелительниц Скал. Что ж, урождённая Эпинэ исполнит свой супружеский долг не хуже своих предшественниц. Поцелуй Алана пах вином, а его борода неприятно кололась. Раньше Женевьев целовали только в щёку, и она смеялась: «Батюшка, щекотно!» «Смирение и терпение, дитя моё! Смирение и терпение!» – словно наяву она слышала голос матери. Легко приподняв Женевьев, супруг приспустил сорочку с плеч, обнажив герцогиню почти до пояса. Первым побуждением было прикрыть маленькие – куда меньше, чем у Клотильды – холмики грудей. Но Женевьев сдержалась, лишь чувствовала, как горит от стыда её лицо. Она зажмурилась, чтобы не видеть мужа. Довольно было слышать его учащённое дыхание и чувствовать руки, гладящие то здесь, то там. Дальнейшее помнилось обрывками. Оказалось, страх не уполз, как ей показалось, нет – ледяная тяжесть давила живот, то отпуская, то наваливаясь с новой силой. Она ждала того, о чём предупреждала матушка. «Помните, Вы не должны кричать. Этим Вы оскорбите мужа и Создателя». Наконец это случилось. Герцог Алан шептал что-то успокаивающее, а Женевьев плакала от облегчения. Всё оказалось не так страшно, как говорила матушка. Герцогиня улыбнулась мужу и только тут почувствовала, что на ней уже нет сорочки. Она ойкнула от неожиданности. Страх ушёл, а стыд и смущение никуда не делись. Захотелось поскорее спрятаться под одеялом. К счастью, герцог Алан вскоре перестал делать это и почти сразу уснул, а она так и не сомкнула глаз до самого рассвета. Было ли причиной пережитое волнение или просто рука мужа, лежавшая поперёк груди, не давала пошевелиться, или дело было в скомканной рубашке, свисавшей с изножья кровати – сейчас уж и не скажешь.
Когда наутро пришли поздравить новобрачных. Алан улыбался и шутил. Он был доволен. А вот она с трудом сдерживалась, чтоб не укрыться с головой от этих взглядов, шуток, смеха… а сквозь смущение пробивался гнев: как кто-то посмел усомниться в чести Эпинэ?
Позже она привыкла и к поцелуям, и к торопливым супружеским ласкам, никогда не жалуясь на усталость, даже если проработала весь день. Это ведь только кажется, будто благородная эрэа сидит за вышиванием очередного платочка, знай отдавая приказания слугам. За всем нужно присмотреть, всюду успеть. Нет, Женевьев никогда не жаловалась, никогда не отвергала мужа, встречая его улыбкой. Никогда не ревновала его. К счастью, Алан был достаточно благоразумен, чтобы не уделять внимания замковым служанкам. Хотя Женевьев несколько раз перехватывала его взгляды, обращённые на милых крестьяночек, она старалась не обращать на них внимания. Пусть улыбается белокурой милашке, треплет по румяной щёчке – разве это измена? Мать предупреждала, что таковы почти все мужчины, но Женевьев не собиралась уподобляться ей. Над графиней Розамундой втихую потешалась вся округа. Нет, Женевьев ни капельки не ревновала, но всё равно было неприятно. Она сдерживалась, убеждая себя, что с рождением ребёнка всё изменится, но Всемилостивый не спешил посылать сына.
Выслушав её, врач понимающе хмыкнул и посоветовал в будущем быть поласковей с мужем. Воспитанная в строгости, Женевьев была вполне довольна ласками Алана, а невольно услышанные разговоры прислуги об этом вызывали невольное отвращение.
Оказалось, она ошибалась. Мужу недостаточно двух-трёх поцелуев, его надлежит поощрять. Мудрый старик был очень тактичен и ненавязчиво, как бы между делом, дал несколько деликатных советов. Не бойтесь обнять герцога, когда он придёт в следующий раз. Ну что ты, детка, он будет очень рад и не подумает о тебе плохого. Любовь послана нам Создателем ради продолжения рода, потому-то у вас с мужем ничего и не получается. И не стоит ограничиваться одной ночью в месяц. Пусть герцог Алан почаще навещает свою прекрасную эрэа. Надо лишь помнить, что ничего постыдного или запретного в этом нет, ибо они – законные супруги.
Советы врача помогли. Разумеется, герцог считал, что это мать указала старшей дочери верный путь к мужскому сердцу.
4.
Графиня Розамунда довольно быстро уговорила зятя отпустить Женевьев в Эпинэ. Отец так скучает по своей девочке! К тому же Клотильда так мечтает о встрече со старшей сестрой!
Клодетт вышла замуж в тот же год, что и Женевьев, дабы спасти в буквальном смысле слова подмоченную репутацию. Девушка чуть не утонула в реке, когда судорогой свело ногу, и Раймон Эпинэ отдал дочь в жёны её спасителю. Если быть точным, то его господину, поскольку сей подвиг совершил один из слуг. А будь у Клодетт побольше мозгов, она бы не сбежала из-под материнского присмотра с одной служанкой, а взяла бы подобающую свиту. И не только женщин, но и воинов. Тогда бы отец выдал её замуж не за кого попало, а за надёжного, хорошо знакомого человека. И были бы в гербе её мужа не еловые, а сосновые ветви. Но что сделано, то сделано. Теперь Клотильда Эпинэ звалась баронессой Сэц-Ариж.
Барон Сэц-Ариж успел похоронить двух жён, старшие сыновья уже порадовали его внуками, а младшая дочка приходилась мачехе ровесницей. При первой встрече с бароном Женевьев про себя поблагодарила Создателя за то, что стала женой герцога Алана. Разве пожилой, слегка располневший барон мог сравниться с её молодым и красивым мужем? Однако, хотя лицо хозяина замка уже прорезали морщины, радушная улыбка, которой он встречал гостей, искупала этот недостаток.
Разумеется, столь высокую гостью приняли со всем почётом, а соседи барона так и слетелись в замок, дабы хоть одним глазком узреть молодую герцогиню. В багряном платье, отделанном чёрными шёлковыми лентами, с золотой диадемой на чёрных волосах Женевьев была чудо как хороша. Рядом с ней Клодетт казалась дурнушкой. Хотя на самом деле младшая сестра могла похвастать более пышными формами.
Мать настоятельно советовала старшей дочери погостить у Сэц-Арижей всё лето, и поначалу Женевьев это не казалось трудным. Но чем дальше, тем больше хотелось вернуться в Надор.
Дело было в сестре.
Клодетт, как племянница герцога Эпинэ, до приезда Женевьев считалась первой дамой в округе. Теперь же её положение в обществе пошатнулось. Клодетт не знала, сможет ли вернуть былое влияние после отъезда сестры, и старалась ей досадить.
Как и сама Женевьев, Клотильда была бездетна. У барона было достаточно наследников, поэтому по его желанию Клодетт принимала некое снадобье. Впрочем, не похоже было, чтобы сестра жалела об отсутствии детей.
Если невестки барона - Аньес и Люсиль, которую чаще ласково называли «крошка Люсиль» за её маленький рост, искренне сочувствовали молодой герцогине, то Клодетт втайне злорадствовала.
Они никогда не были близкими подругами, даже в детстве. Женевьев любила проказничать, а тихая, вечно ходившая с опущенными долу глазками Клодетт подсматривала, подслушивала, ябедничала. Клодетт вечно хотелось того, что имела старшая сестра. Сначала это были новые платья, игрушки, потом – знатный и богатый жених. «Ну почему я не родилась первой?» – и Клотильда Эпинэ капризно топает ножкой.
Когда Женевьев чуть не умерла от лихорадки, то вскоре стала замечать, что Клодетт всячески пытается сделать ей гадость, словно мстит за упущенную возможность стать герцогиней Окделл.
Когда же она узнала, что в тот день и час, когда Клодетт тонула, по берегу должен был проезжать молодой граф Агирре, последние сомнения отпали. Всё было подстроено, и как, должно быть, досадовала Клотильда Эпинэ, когда Создатель – или Леворукий – заставил графа задержаться на постоялом дворе.
Старшая невестка барона, Аньес, хоть и была всего на год старше Женевьев, успела подарить мужу троих и теперь носила под сердцем четвёртого. И. хотя будущая и нынешняя баронесса Сэц-Ариж часто ссорились, Женевьев чаще вставала на сторону Аньес. Вскоре обе женщины стали подругами. Сидя за рукодельем, они болтали о самых разных вещах. Выяснилось, что Клодетт, едва появившись, за спиной мужа заигрывала с пасынками. И когда по округе разнеслась песенка «Клод и Клодетт: да или нет?», разъярённый барон чуть не лишил старшего сына наследства. Счастье, вовремя одумался. Клотильда потом жаловалась на синяки. Притворщица! Ей наверняка досталось куда меньше, чем следовало бы!
Да и окружающие относились к женщинам семейства Сэц-Арижей по-разному. Люсиль, жена Жан-Пьера, была всеобщей любимицей и «королевой кружевниц», как нежно звал её муж. Об Аньес нечего и говорить – стоило будущей баронессе отдать приказ, и слуги тотчас бросались его выполнять. Она не баловала детей, но любила, и, глядя на это семейное счастье, Женевьев мечтала о большой и дружной семье. А Клодетт почти никто не воспринимал всерьёз, считая кем-то вроде игрушки барона.
Но кому, как не герцогине Окделл, было знать, что под обличьем бабочки скрывается оса!
А Клодетт не уставала жалить.
То, заметив, как сестра перечитывает письмо мужа, спрашивала, много ли в Надоре красивых служанок.
То покупала зелёный шёлк – на платье дорогой сестрице: «Ах, как сюда пойдут изумруды! Ваша красота, дорогая сестрица, так велика, что я боюсь за барона и моих милых мальчиков. И неужели вы станете соперницей вашей бедной сестры?»
Или с видом воплощённой невинности спрашивала, какой монастырь ближе всего в Надору. «Ведь бесплодная женщина должна покинуть мужа, дабы он мог вступить в новый брак, и замаливать свои грехи в тиши святой обители»
А то, заметив, как герцогиня зовёт служанку «Жаннетт», округляла глаза: «Сестрица Ева, так вот почему вы до сих пор бесплодны! Вам, наверное, противны мужчины. О, бедный герцог Алан!»
Женевьев сдерживалась из последних сил, чтобы не ответить тем же. Негоже столь знатным дамам, да ещё родным сёстрам, ругаться. Она мысленно считала дни до отъезда.
Наконец двадцатого Летних Молний они уехали в Надор.
Алан выглядел обрадованным и действительно скучавшим по супруге, и жизнь вскоре вошла в привычное русло. Может, ему и впрямь не хватало жены, может, мэтр Дин что-то шепнул герцогу на ухо, но он стал чаще навещать Женевьев и оставался с нею до утра. Исполняя совет врача, герцогиня училась обнимать мужа, пока робко гладить его грудь и плечи… Алану тоже хотелось разнообразия, и он не только не был против этих попыток, но и подсказывал жене. Разумеется, ни о какой страсти и речи не шло, но в их отношениях появилась особая теплота. Герцогиня стала ожидать визитов супруга не как тягостного испытания, но как чего-то приятного. Смущение понемногу отступало. Она становилась опытнее и смелее. Да и Алан с тех пор навещал Женевьев не из одной лишь обязанности, а она, словно после этой поездки открылись глаза, стала подмечать малейшие перемены в его настроении.
Любила ли она Алана? Раньше Женевьев твёрдо сказала бы «да», сейчас затруднилась бы с ответом. Да, он был молод и красив, умён и благороден. К тому же герцог, владеющий целой провинцией, да ещё и Повелитель – много ли надо в шестнадцать? Особенно весной, когда жизнь так прекрасна, а счастье – вот оно, совсем рядом.
После того, как супруги отпраздновали двадцатилетие Женевьев не только балом в её честь, но и проведённой вместе ночью, герцогиня наконец-то понесла. И в последний день Зимних Молний на свет появился Ричард. Долгожданный наследник. Надо ли описывать счастье, царившее в Надоре?
Если Создатель благословит, следующий Круг они встретят втроём. Герцог и герцогиня Ларак и их малыш.
Сегодня вечером она сделает первый шаг. Может, ограничиться ужином в его или её покоях? Право же, она робеет как невинная девушка! И эти воспоминания…
Но что же всё-таки надеть к ужину?
12.01.2011
-
Эр Эстравен
Если на прошлой неделе мы знакомились с детством и юностью Женевьев, то сегодня вниманию читателей предлагается история Гвидо Ларака. :) А поскольку, с точки зрения Франциска, воинский талант у его капитана в крови, скажем пару слов и о семье. ;) Не только герцогам Окделл гордиться своим родом! :D
Точный вид, цвета герба и девиз Лараков - моё. (Автор)
От МАЛЛЭ ДО НАДОРА.
(вечер 16-го Зимних Ветров 400 К.М. Надор)
Судьба всё устраивает к выгоде тех, кому она
покровительствует
Франсуа де Ларофшуко
Вы погибнете все. Кто в сраженьях, кто в море...
Я уйду не один, но как мало уйдет!
Вместе с Рыжим Бастардом в седом Альбионе
Променяю свой драккар на графский феод.
эрэа Алькор
1.
Гости уехали. За окном мела поднявшаяся после обеда вьюга, и можно было сидеть в кресле у камина, попивая вино и читая найденный в библиотеке фолиант.
Враньё это, что грубый и ограниченный вояка не способен оценить сокровища книжной премудрости, а сыну торгаша незачем тратить время на глупые баллады. Гвидо любил читать, знал и талиг, и кэналлийский, а Марсело Ардилья охотно обучил сына лучшего друга игре на гитаре.
Собственно, Марсело был другом Этьена Ларака точно так же, как его отец дружил с дедушкой Рубеном. В 308-м, когда в Южную Эпинэ вошли войска Максимилиана, соберано Диего пришёл на помощь герцогу Эпинэ. Лараки никогда не отсиживались дома, предоставляя войну и почести герцогским и баронским дружинам. И так вышло, что Хосе Ардилья и молодой тогда Колен Ларак вместе ходили в разведку, вместе бежали из плена. Кэналлиец был ранен, только поэтому врагам удалось захватить их. Позже оказалось, что братья Хосе погибли на войне, и старик Ардилья был бесконечно благодарен Колену за спасение младшего сына. Ардилья был дором, хоть и не реем, конечно, а мелкопоместным дворянином. Так что Хосе стал наследником поместья и неплохих виноградников. Ларак ещё лет десять прослужил наёмником, пока не остепенился и не осел в Рафиане, недалеко от границы с Кэналлоа. Хосе стал Избранным отцом его первенца. Всего у Колена Ларака было четверо сыновей: Рубен, Колен-маленький, Ален и Жюстен. Кроме них, жена подарила ему трёх очаровательных дочек. Он первым в роду занялся торговлей, хотя отец, дед, братья Колена были почтенными хлебопёками из Маллэ. Говорят, прапрадед служил в замке у самого господина графа!
Это были мирные и спокойные годы. Их можно было бы даже назвать счастливыми, если б кое-кто из двоюродных дедушек и дядюшек не занялся контрабандой. Второй сын прадедушки в конце концов сплясал с пеньковой тётушкой, а теперь и названный в его честь родной дядя играет с властями. Один двоюродный дед ушёл в море, и больше о нём никто ничего не слышал, другой не дожил до двадцати. Так что главной надеждой и опорой прадедушки Колена на старости лет стал первенец. И кто знает, как бы всё повернулось, не соберись Рубен проведать родню из Маллэ.
Ехал на свадьбу, а вышли похороны.
Именно в тот месяц войска Уэрты вошли в Эпинэ. На переправе через Каделу обоз был разграблен, а люди убиты. Стариковское сердце не выдержало двойного удара. И неизвестно, что сыграло роковую роль: то ли смерть последнего сына, то ли весть о вторжении. «Я их дедов колотил, и вы, парни, бейте что есть силы. Покуда назад за свои горы не уберутся», – вот и всё, что, умирая., Колен Ларак сказал внукам. Колена-контрабандиста в то время не было рядом, только старший и младший братья. Этьен и Арсен. Дядя Арсен, не слишком любивший торговлю, подался в наёмники, и вскоре выяснилось, что с мечом он управляется куда ловчее, чем со счётами. Через год после рождения Гвидо дядя вступил в дружину графа Дорака.
Этьен Ларак, хоть и не хуже брата управлялся с оружием, предпочитал поддерживать войска Эпинэ своевременным подвозом оружия, доспехов, фуража и провианта. «Война – ещё не причина не жить счастливо», – любил повторять он. Отец обосновался в Маллэ ещё до войны и не захотел бросать дом и лавку. А потом он встретил будущую жену. Люсьена Паре была родом из Эр-Сабве, и постоялый двор, которым владел её отец, сожгли агары. Жерар Паре почесал в затылке, и вопреки мольбам жены уехать из охваченной войной провинции куда-нибудь на север, перебрался в Маллэ, где у него были друзья. Отстроился лучше прежнего, а кухня в «Голубке и голубке» вскоре прославилась на весь городок. Ванина, младшая дочка Жерара, вышла замуж за одного из графских дружинников, а старшая, Люсьена, стала хозяйкой в доме уважаемого купца Этьена Ларака. В тот же год она подарила мужу малышку Марселу, а год спустя на свет появился Гвидо.
Гвидо хотели назвать Жюльеном или Жюстеном – в семье шли споры, но за пару недель до его рождения пришла весть о смерти прадедушки по материнской линии, и мальчика нарекли в память о нём. А младший братишка получил имя в честь прабабушки Эжени, жены прадедушки Колена. Эжен был моложе брата на целых шесть лет, а родившаяся между ними Софи – всего на три года.
Не будь войны, жизнь Гвидо наверняка сложилась бы иначе.
Может, он всё-таки и стал бы наёмником, как прадедушка в молодости, а может, продолжил бы семейное дело. Завершил бы начатое дедушкой Рубеном и открыл бы лавку в самой столице. А если и попал бы в Надор, так разве что по торговым делам.
Это была бы тихая и спокойная жизнь. Может, у Гвидо сейчас были бы жена и дети, а может, он только искал бы жену. Прошлой осенью ему минуло всего двадцать восемь, а отец женился в тридцать. Свадьбу сыграли шестнадцать дней спустя после матушкиного шестнадцатилетия.
Но что толку говорить «если»!
Может быть… какое «может быть», если та жизнь принадлежит совсем другому человеку.
Не маленькому мальчику, жадно слушавшему рассказы дяди Арсена и дяди Сержа о боях и стычках, казавшихся тогда настоящими битвами.
Не десятилетнему мальчишке, нежданно-негаданно ставшему главой семьи. Оба дяди погибли под Эр-При, а отца той же осенью убили агарийские дезертиры и мародёры. Он пал в бою, как истинный внук своего деда. Но как обидно и несправедливо – пережить двадцать лет войны и погибнуть после победы и заключения мира. И пусть власти в конце концов поймали и ту шайку, и несколько других, украсив деревья на страх прочим разбойникам, это не могло вернуть к жизни погибших. Люк Корде, бессменный помощник отца, отстал на пару часов, потому и остался жив. Он похоронил Этьена Ларака, а через два года, после смерти Эжена, помог перевезти его прах в Маллэ. Матушка не слишком верила в сломавшуюся повозку, но помалкивала. Люк наверняка бы не отказался от женитьбы на молодой вдове, но Люсьена Ларак держала его на расстоянии.
Уже много позднее, когда Гвидо стал взрослым мужчиной, матушка призналась, что останься дядя Арсен жив, она могла бы выйти за него. Ещё десять лет назад Люсьена Ларак имела поклонников. Не то чтобы она хранила верность памяти погибшего – любая скорбь рано или поздно проходит – скорее не находила среди сватавшихся к ней пожилых вдовцов достойного. Она и дочерей остерегала от поспешного замужества.
Спокойная и рассудительная Марсела нашла себе хорошую пару, а вот Софи не повезло. Такая же наивная болтушка, как тётушка Нина, она выскочила за первого же пригожего парня, восхищавшегося её красотой и дарившего всякие безделушки. А потом плакала в подушку, не смея пожаловаться на его многочисленные измены и свои синяки. После рождения третьей дочери муж стал поколачивать Софи, ревновать её почём зря. Можно подумать, хоть одна из его многочисленных любовниц смогла родить ему сына!
Тогда же, когда пришла скорбная весть, Гвидо пообещал отомстить за смерть отца. А для этого надо выучиться владеть оружием. И матушка попросила Грегуара Лиможа, командира покойного дяди Сержа, давать Гвидо уроки. Господин Лимож покалечился под Эр-При – ему отрубило ногу по колено – и потому вышел в отставку.
Гвидо схватывал всё на лету, а вскоре его друзья тоже попросились в обучение. Сначала за компанию, потом понравилось. Двое сыновей плотника с той же улицы, да деревенский сирота, приведённый тёткой в обучение к Этьену Лараку за полтора года до его гибели. Эдмон, Жермон и Антуан. Братья были погодками, Жермон, младший, всего на пару месяцев старше Гвидо. Антуан был самым старшим – ему уже минуло двенадцать. Тем не менее именно Гвидо считался заводилой и в детских играх, и позднее, когда они начали учиться у Лиможа, он был лучшим. Если Антуану было довольно разучить финты и приёмы, то юный Ларак расспрашивал о сражениях, пытался понять, что и как пошло неправильно и что надо было сделать, чтобы победить. Точно так же, навещая тётушку, служившую в замке, он старался подмечать и запоминать любые детали.
А когда слух о лучшем ученике бравого Лиможа дошёл до самого графа, тот решил проверить его умения. Гвидо в ту пору шёл тринадцатый, так что сражаться на учебных клинках выпало с оруженосцем господина графа. Поединок был трудным, как-никак его соперник учился куда дольше, но Гвидо всё равно победил. Стефан – так звали его противника – был раздосадован. Но он не затаил зло на выскочку, а, напротив, предложил почаще тренироваться. Сначала они встречались раз в месяц, а потом, когда обоим минуло четырнадцать – раз в неделю. У них со Стефаном нашлось немало тем для бесед. Госпожа Люсьена желала видеть детей образованными, да и Этьен Ларак собрал маленькую библиотеку. И пусть, в отличие от Стефана, Гвидо не умел слагать стихи, зато он знал в них толк. Благодаря этой дружбе Ларак вызубрил все правила этикета. Стефан смеялся и говорил, что рано или поздно Гвидо станет рыцарем, если найдёт себе подходящего сеньора. «Ты уже придумал себе герб?» – это была их шутка.
Знать бы, что приятель думает сейчас. Ведь наверняка известие о гибели герцога Окделла и браке его вдовы с капитаном наёмников уже добралось до Эпинэ.
Сейчас провинцией управляет Эдмон Эпинэ, младший брат герцога Шарля. Наверняка герцог написал ему о новом замужестве кузины Женевьев. И можно ставить мориска против водовозной клячи, что эрэа Розамунда уже знает об этом возмутительном браке. Если уж она была недовольна отказом одной из младших дочерей выйти за графа Гонта, как мечтала маменька, то союз с выскочкой-простолюдином… остаётся надеяться, что ей хватит ума не проклинать старшую дочь. Кто-кто, а Женевьев уж точно в этом не виновата.
2.
Женевьев…
Они с Себастьяном разговаривали в соседней комнате, когда услышали подозрительный шум. И почти сразу заглянул Готье: «Алву убили». Они с Колиньяром поспешили за ним. Там уже распоряжался Франциск, Манрик гневно сжимал кулаки, а убийца усмехался ему в лицо. Он знал, что его ждёт, и не боялся. И тут… она появилась с другого конца комнаты, растолкав воинов и придворных. Такая хрупкая в чёрно-золотом платье, женщина повисла на шее мужа. Ларак не видел её глаз, её лица, но хватило услышать этот взволнованный голос, чтобы невольно позавидовать преступнику. Счастлив тот, кого так любят. Проклятье… иногда слишком хорошее зрение оказывается лишним. Он заметил промелькнувшее на лице этого счастливца недоумение, сменившееся растерянностью. Словно этот русоволосый мужчина не ожидал ничего подобного. Он так и не сказал жене ни слова, впрочем, Манрик и не дал им времени.
Так они и ушли в сопровождении полутора дюжин воинов – гордо вздёрнувший подбородок убийца соберано и подталкивающий его Эммануил.
А она осталась. В окружении врагов. Её никто не трогал, не пытался подойти и заговорить. Ларак не мог видеть лица женщины, но хватило этой гордо выпрямленной спины, развёрнутых плеч, высоко поднятой головы, чтобы восхититься её мужеством и стойкостью. Стоявший рядом Себастьян что-то сказал – но что, Гвидо не расслышал. Ему было не до того. Солнечный луч, пробившийся через окно, коснулся узкой диадемы, лежавшей на чёрных волосах, и как же это было красиво! Время точно застыло. Наконец один из воинов, ушедших с Манриком, такой же рыжий, как верный вербовщик Ларака, принёс весть о казни. Женщина даже не вздрогнула. Только ещё больше напряглась. «Будьте вы прокляты!» - надо было слышать, как она это сказала. Ощущение долгожданной победы потускнело. «Подойдите, Ларак» - и он шагнул раньше, чем задумался, зачем его зовёт Франциск. Согласен ли он? А почему бы нет? Гвидо словно со стороны слышал собственный голос, видя лишь расширившиеся от ужаса и жгучей ненависти глаза невесты. Невесты? На что он только что согласился? И кто-то шальной и отчаянный, притаившийся внутри, вечно толкавший Гвидо на всякие авантюры, спросил: «А чем ты хуже покойника? Спорим, что ещё до нового Круга ты услышишь «я тебя люблю»?»
Лишь в дворцовой часовне, когда порядком перепуганный последними событиями святой отец спросил имена брачующихся, он узнал, как зовут невесту. Лицо Женевьев было бледным, но спокойным, а в тёмно-серых глазах застыли боль и покорность судьбе. Тонкие пальчики, на минуту задержавшиеся в его ладони, показались ледяными. На церемонии присутствовали лишь служанка эрэа Женевьев да Себастьян Колиньяр, не преминувший поздравить новобрачных. «Смотри, береги жену! Это ж не моя дочка мельника, а настоящая Эпинэ! Чуешь, с кем ты нынче в родстве?» - хлопнул он Гвидо по плечу. И только после этих слов пришло осознание, что это всё не сон, не пьяный бред, а самая настоящая правда. Он, Гвидо Ларак – отныне и навеки герцог и хозяин Надора.. И гладкий золотой браслет был звеном цепи, связавшей его с красивой бледной незнакомкой.
Себастьян ушёл, пообещав устроить вечерком пирушку в честь новоявленного герцога, а они всё стояли в дворцовом коридоре. Служанка, как ей и полагалось, держалась поодаль, время от времени одаривая нового супруга своей госпожи неприязненными взглядами. Женевьев смотрела куда-то вдаль, а он – на неё. Может быть, всё не так плохо, как кажется? «Надеюсь, – а голос-то звенит от еле сдерживаемых слёз, – вы дадите мне хотя бы четыре дня, дабы я могла достойно оплакать герцога Окделла». Да что она себе вообразила? Что он бревно бесчувственное и вот прямо сейчас потребует исполнения супружеских обязанностей? От возмущения Гвидо почти нагрубил жене: «Да хоть четырежды четыре! Скорбите сколько вам угодно… моя эрэа!» Потом была встреча с герцогом Эпинэ, которому Гвидо с лёгким сердцем препоручил свою… супругу. В конце концов, впереди было ещё немало дел и забот.
Его воины, с которыми Ларак прошёл немало хорн и боёв (некоторые из них помнили своего капитана простым наёмником) пили вино из дворцовых погребов за победу, удачу и здоровье своего капитана и его жены. Иные здравицы были не слишком пристойными, но кто в тот вечер обращал внимание на такие пустяки? Детей и девиц рядом не было, а тех, что сидели на коленях у многих победителей, назвать девицами можно было лишь с натяжкой. Гвидо выпил пару кубков вместе со своими людьми, а потом пошёл праздновать с друзьями-соратниками.
Себастьян не обманул: угощение было что надо, посуда тоже была сплошь серебряной и золотой, а вино оказалось настоящим кэналлийским. Выпили за победу, за Франциска и его долгое и великое царствование (в чём никто из присутствовавших за столом не сомневался). Помянули погибших (эх, дружище Жермон, он оставался последним из друзей детства – и так нелепо погибнуть за несколько дней до конца осады!), потом перешли к чествованию Ларака. «Эта эрэа как раз для тебя, капитан!» – хохотнул Манрик, намекая на всем известное пристрастие Ларака к женщинам старше двадцати. Гвидо не обижался. Ну что поделать, если и в отроческие годы его не прельщали сверстницы сестёр. А его первая женщина – весёлая белозубая рыбачка из Эр-Сабве – была старше приехавшего в гости к материнской родне четырнадцатилетнего подростка самое меньшее лет на десять.
Остаток того лета и почти всю осень Гвидо провёл в поместье дора Ардильи, и Родриго, старший сын дора Марсело, показал, как давят виноград. Ах, эти юбки, поднятые выше колен, смуглые крестьяночки, песни, шутки и смех… они с Родриго тоже давили виноград, шутили и смеялись в ответ. А вечером шли купаться в море… Хуанита, Кончита, Росита, Анита, Мариита…их лица давным-давно смешались в памяти, оставив лишь ощущение счастья и небывалой, пьянящей лёгкости.
А на следующий год пятнадцатилетний Гвидо впервые влюбился. После гибели отца матери было трудно и заниматься торговлей, и управляться с домашними делами, и она наняла помощницу. Мадлен была скромной и трудолюбивой девушкой лет на пять старше Гвидо, но до этой весны он даже не подозревал, какая она хорошенькая! От улыбки Мадлен юноша смущался и краснел, а потом смущалась уже она, получив букетик цветов. Он провожал её до дому (ну и что, что всего-то сотня шагов!) и никому не позволял смеяться над ними. С Антуаном, не вовремя решившим позубоскалить, они даже подрались. Мадлен не позволяла своему поклоннику ничего лишнего. Собственно, за все пять лет, что она жила в Маллэ, никто бы не посмел обвинить бедную сироту в легкомысленном поведении. Казалось, что она боится мужчин. И лишь когда Мадлен отскочила от попытавшегося поцеловать её Гвидо и убежала в дом, он пришёл к матери за советом. Та лишь вздохнула, взъерошив растрепавшиеся волосы сына: «Как же быстро ты вырос!» И посоветовала оставить Мадлен в покое. Оказалось, что она единственная чудом выжила после встречи с уэртскими мародёрами, благоразумно дезертировавшими до сражения под Эр-При. Они убили всю её семью. Изнасиловали даже младшую сестрёнку, которой не было и десяти, а саму Мадлен то ли приняли за мёртвую, то ли их кто-то спугнул. Девушка добралась до ближайшей деревни, а потом, когда война кончилась, перебралась в город. И не надо её обижать. После рассказа матушки Гвидо ещё несколько дней не удавалось заснуть без кошмаров, а его личный счёт к Уэрте значительно увеличился. Влюблённость уступила место дружбе. Последний раз Ларак был дома три года назад, и Мадлен так и не вышла замуж.
Себастьян, как единственный в компании семейный человек, давал Гвидо советы, серьёзные и шутливые. Впрочем, по части шуток отличились все. Даже Франциск, заглянувший на минутку, дабы поздравить своего верного герцога Ларака с женитьбой. Когда Его Величество умчался по делам, уже изрядно захмелевший Манрик обиделся, что капитану досталось целое герцогство, а ему, небось, пожалуют всего-то баронский или графский титул. «Это потому, что ты воевать не умеешь», – заявил Колиньяр. Манрик стукнул по столу полупустым кубком: «Я не умею? А ты думаешь, главное – мечом махать? Да что б вы без меня делали! Я ж вам – тебе, капитан… ик! Герцог! – провиант, фураж… пополнение опять же… новых дураков, чтоб воевали… а мне…» «Дураков? Значит, по-твоему, все наёмники – дураки?» – Готье Шапри начал подниматься из-за стола. «Готье, сядь!» Насилу уняли обоих. К счастью, вино уже кончалось. «Значит, Франциск непременно наградит нас титулами и землями, – рассуждал поуспокоившийся Шапри. – Тогда… тогда… хочу Валмон! Чтоб моя родная земля – и я там хозяин!» «Так там же вроде есть граф?» – Манрик почесал в затылке. «Есть. Да он старый совсем, а сыновей и внуков не осталось.» «Попроси короля, он даст, – пожал плечами Колиньяр, – а что там рядом? Может, получше земля найдётся?» «Ты что! Там это… как его… маркизат Эр-При. Не получится.» «Эр-При! Выпьем за победу под Эр-При!» – потребовал Гвидо. Вообще-то он уже начинал дремать. Но знакомое название вмиг прогнало сон. Выпили. Готье между тем упрямился и говорил, что не хочет просить Франциска. А то ещё король возьмёт и подарит ему вместе с землями какую-нибудь старую каргу. Ну уж нет! Он женится только по любви. И никто ему не запретит! Настал черёд обижаться Гвидо. До драки дело, правда, не дошло, зато Себастьян и заглянувший к друзьям на огонёк Жан-Жак Жураво (значит, Его Величество наконец удалился в опочивальню) еле уболтали обоих капитанов. Последнее, что помнил Гвидо, была протянутая рука Готье. Нет, предпоследнее. Последнее – это как они жмут друг другу руки, а задетый локтем кувшин с вином валится на скатерть. Правда, и было там уже на донышке…
Очнулся Гвидо с жутким похмельем где-то к полудню в одной из комнат дворца. Ну не тащиться же через весь город в особняк этих… как их? Окделлов. Да и хлопот выше крыши. Власть мало захватить, её и удержать нужно. Кто-то из людей Эрнани принял Франциска, кто-то обещал подумать в тиши родового замка, а кто-то поспешил удрать из Талига в Агарис. Здесь купцы и уважаемые ремесленники подносят подарки новому королю, а там глупая стычка между людьми Франциска и сторонниками Раканов. К счастью, таковых было немного. Заботы, хлопоты… И как противно, когда те, кого вроде бы давно знаешь, начинают заискивать и что-то выпрашивать. Герцог… Ларак с трудом привыкал к новому титулу. Нет, когда он с отрядом присоединялся к набиравшему свою армию Франциску Оллару, то прекрасно понимал, что получит немалое вознаграждение за верную службу, но что оно будет таким – всё же не ожидал.
3
Об этом он и сказал матери, когда приезжал домой на день. В рыцарское достоинство мог возвести любой граф, лишь бы ему дали вассальную клятву. «Думаешь, Оллар станет королём?» – спросила тогда матушка. «Станет», – уверенно ответил Гвидо. Своими круглыми глазами и горбатым носом Франциск напоминал хищную птицу. Коршуна или… орла. «А ты станешь графом, – улыбнулась матушка. Улыбка вышла грустной, словно она вспоминала отца или Эжена. – И уже не приедешь домой просто так. Только со свитой. А я не хочу, чтобы за моей спиной шептались: «Вот идёт мать графа Ларака» Я тебя огорчила, малыш?» В целом мире только мать могла называть его малышом, и от этого становилось тепло и уютно на душе. Ну как же матушка могла его огорчить, если всё совсем наоборот – это он опечалил её. А ведь отец строго-настрого наказывал пятилетнему Гвидо, когда матушка носила Эжена: «Не обижай матушку! Постарайся не огорчать её своими проделками. Обещай, что будешь её радовать!» Конечно, Гвидо пообещал. И пусть не всегда выходило сдержать слово, но он старался. Они с матерью ещё поговорили о его будущей женитьбе. Люсьена Ларак пригрозила: «Даю тебе четыре года сроку, а коли не найдёшь невесту – подыщу сама». В ответ Гвидо обнял матушку: «Обещаю, что нашего старшего сына будут звать Люсьеном». На этом все серьёзные разговоры и кончились. Вечером он навестил Софи, ждавшую очередного малыша… то есть малышку, а наутро уже уехал.
И теперь оставалось написать письмо матери. «… помнишь наш разговор? Прости, что так получилось, но я поднялся ступенькой выше…» – надо было объяснить, почему так вышло, рассказать о женитьбе… а что рассказывать? Он не видел Женевьев со дня свадьбы… то есть уже шесть дней!
Поразмыслив, он решил отложить встречу с женой и отправился к герцогу Эпинэ. Уж если кто и может рассказать об эрэа Женевьев и подсказать, как следует себя с нею вести, так это её кузен. Разговор, поначалу натянутый (кому ж понравится встречаться с нежданным родственничком!) понемногу становился всё более непринуждённым, чему в немалой степени способствовало кэналлийское. Иначе с чего бы знатнейшему аристократу так разоткровенничаться перед вчерашним простолюдином? Оказывается, до обручения Женевьев была большой проказницей и часто играла с мальчишками. Последний раз они бегали наперегонки через день после двенадцатилетия кузины и её обручения. Она тогда обогнала Эдмона (это который сейчас маркиз Эр-При) и восьмилетнего Арсена Савиньяка. Тот, конечно, возмущался: «Это нечестно! Ты старше!». А потом Клодетт – слушайте, Ларак, это такая паршивка – наябедничала матери. Вот и всё. Не разрешили кузине с нами играть – она же просватанная невеста.
К вечеру – а с визитом к Эпинэ он отправился почти сразу после полудня – голова пухла от самых разных сведений. Зато теперь бледная сероглазая женщина, на запястье которой он надел венчальный браслет, уже не казалась незнакомкой.
Ещё день понадобился, чтобы осмыслить все эти сведения, вычленить главное и полезное, отбросив ненужное.
И лишь утром восьмого дня герцог Ларак, принарядившийся, тщательно причёсанный, постучал в массивные ворота бывшего особняка Окделлов. В этом доме явно продолжали держать осаду. Во всяком случае, привратник долго не хотел открывать, бурча что-то вроде: «Как скажет эрэа». По закону этот особняк, как и многое другое, теперь принадлежал Лараку. Так каких кошек держать хозяина за воротами на посмешище быстро собиравшейся толпе!
Наконец ворота распахнулись, и Ларак увидел давешнюю камеристку. Ишь как глазами сверкает! А не сжимала бы так губы – совсем бы красавица. Кажется, что-то этакое отразилось в его глазах, поскольку служанка презрительно фыркнула и дала знак следовать за ней. Купленный несколько дней назад вороной полумориск – трёхлетка по кличке Вихрь (негоже герцогу передвигаться по столице на своих двоих) заартачился, и пришлось самолично отвести его в конюшню. Служанка следовала за ними. Не то следила, не то хотела что-то сказать наедине. Как выяснилось, второе. Пока Вихрь хрупал сахаром, она вполголоса (так, чтоб не слышал конюх, работавший в дальнем деннике) отчеканила: «Сударь, я не верю, что Вы принесёте счастье моей госпоже. Но хотя бы не причиняйте ей нового горя, принуждая забыть герцога Окделла и, – тут она запнулась, – делить с Вами ложе» Гвидо ответствовал в том же духе: «Я учту Ваше пожелание, сударыня», – и даже слегка поклонился.
Лестницы, коридоры, ковры под ногами, шпалеры на стенах… Красивый дом. И надёжный. Слуги словно попрятались. Лишь пожилой дворецкий шёл впереди, указывая дорогу. Наконец слуга распахнул последнюю дверь.
Неизвестно, как бы сложилась первая встреча новоявленных супругов, если бы эрэа Женевьев была одна. Пара служанок не в счёт. К счастью, за полчаса до приезда Ларака герцогиню навестила графиня Рокслей с сыном. Граф Роберт, хоть и не признал Франциска своим сюзереном, поклялся кровью не поднимать против него оружия. Граф слыл человеком благоразумным и достойным, он бы не ударил исподтишка. Герцог Эпинэ высоко отзывался о воинских талантах Рокслея. К тому же граф теперь стал ближайшим соседом, а с соседями надо дружить. Графиня Гвендолин была примерно на полтора десятка лет моложе своего молчаливого супруга. Сейчас юный виконт Роксли играл с детьми герцогини, а его мать беседовала с хозяйкой дома. Оказывается, завтра они отбывают в Роксли, вы ведь знаете, Кадана всегда зарилась на Талигойю. А теперь, когда Талигойя стала Талигом, войны не миновать. Муж говорит, нужно укрепить границы, обучить новых воинов. А правда ли, что Его Величество назначил вас Маршалом Севера? Графиня Гвендолин проявила неплохое знание политической и военной обстановки на Севере, что означало не только её пытливый ум, но и доверие мужа, и желание быть в курсе всех его дел. Они оживлённо беседовали, и Гвидо старался запоминать каждое слово – ведь до этого он воевал главным образом на юге, да случилось побывать в Придде и Марагоне. Женевьев время от времени вставляла пару фраз, почти не поднимая глаз от пялец. Гостья не осталась на обед – с отъездом всегда столько хлопот, и Ларак решил откланяться вместе с нею, проводив графиню до особняка Рокслеев. Этому было две причины. С одной стороны, не мешало побеседовать с самим графом, с другой – лучше навестить супругу на следующий день.
Кавалерийский наскок в таких делах неуместен, а вот проведённая по всем правилам осада… нет, он не распускал руки и даже не говорил комплиментов – в подобной ситуации они немного неуместны – но уже через несколько дней Женевьев перестала смотреть на него как на врага. Конечно, она продолжала обдавать Гвидо холодом, но прежняя ненависть ушла. Сначала ему позволили сидеть за обедом во главе стола, как и подобает герцогу, а ещё через неделю он переехал из дворца в особняк. Разумеется, его комнаты находились в другом крыле. Слуги, поначалу воспринявшие появление нового герцога с настороженностью и неприязнью, вскоре пришли к выводу, что новый хозяин не так уж плох.
Гвидо почти не вмешивался в управление домом – для этого есть дворецкий и эрэа герцогиня. Разве что пришлось поставить на место Роже, из денщика капитана Ларака в одночасье ставшего камердинером герцога Надорского, и всячески задиравшего по этому поводу нос. После того, как дворецкий счёл нужным доложить его светлости, что Роже пристаёт к пригожим служанкам и задирается с молодыми слугами, Гвидо отправил бывшего денщика в обучение камердинеру покойного герцога Окделла, ставшему старшим лакеем. А коли Роже не уймётся – Хьюберт вернётся к своим прежним обязанностям. Угроза подействовала. Второй раз пришлось вмешаться, когда это кошачье отродье, поварёнок, поднял руку на Ричарда. И носит же земля таких гадёнышей!
С пасынками Гвидо – вот что значит опыт общения с племянниками! – быстро нашёл общий язык. Особенно с Эдвардом. Малыш поверил, что его папа уехал далеко-далеко и оставил вместо себя дядю Гвидо. Правда, Женевьев не преминула вмешаться и попросила Эдварда звать отчима «господин Ларак». Мальчик удивился, но послушался. Он вообще был очень послушным ребёнком. Хмурый Ричард сперва дичился, но и он оттаял, поняв, что никто не навязывает ему нового отца. К тому же мальчику очень понравился Вихрь. Немалую лепту в зарождение… ну, не дружбы, скорее, приязни между отчимом и пасынком внесли герцог Эпинэ, молодой граф Савиньяк и старик Дорак. Оказывается, старый граф помнил Арсена Ларака. Мол, кабы он не погиб под Эр-При, граф Августин непременно возвёл бы его в рыцарское достоинство за доблесть и верную службу. Может, так бы и случилось, может, старик всё это придумал – какая теперь разница? Главное, что присутствовавшие при их разговоре Женевьев и Дикон были приятно удивлены. Так-то вот! Мы умеем не только в навозе ковыряться (убить бы того, кто придумал эту проклятую кличку!), но и славно воевать.
Жаль, что Ричард остался в Олларии заложником материнского благоразумия. Впрочем, двоюродный дядя воспитает из мальчишки настоящего рыцаря.
4.
К моменту отъезда в Надор стало ясно, что ледяная стена отчуждения, тщательно воздвигнутая герцогиней между нею и Лараком, продержится самое большее до весны.
Она пала в Зимний Излом, когда Женевьев развеселил его рассказ о материнских пирожках, но лучше бы держалась до сих пор, а Эдвард был бы жив.
Тогда Гвидо не на шутку тревожился за рассудок жены. Он хорошо запомнил рассказы Антуана, как они купались подальше от деревни, потому что возле деревни их гоняла сумасшедшая. Женщина потеряла рассудок после того, как её сын утонул в Рассанне, даром что в Маллэ она всего лишь небольшая речка. Это уж потом, вырываясь на варастийские просторы, она становится величавой красавицей. Безумная целыми днями просиживала на берегу, пока дом постепенно превращался в развалюху, а сад зарастал бурьяном. Сельчане поначалу помогали чем могли, потом бросили – а она продолжала сидеть на берегу, словно её мальчик мог вернуться. Такой участи для Женевьев Ларак не желал, а потому всячески отвлекал её от горестных мыслей. Его матушка после смерти Эжена работала с зари до поздней ночи, раздала бедным соседям вещи братишки. Разумеется, он не стал прямо говорить об этом Женевьев, а то жена, чего доброго бы обиделась. Не на сравнение с Люсьеной Ларак – для этого она была слишком умна – а на предположение, будто горе может лишить её рассудка.
Зато появилась прекрасная возможность во время прогулок беседовать не только о делах Надора, но и о семье. Женевьев рассказывала о мальчиках, Гвидо в ответ припоминал проделки племянников.
Когда закончились поминки и гости, приехавшие на похороны Эдварда, наконец разошлись по своим комнатам, жена призналась: «Мне хочется вышвырнуть Тристрама и Карлиона. Они такие… такие… Ну как они могли?» Поскольку у Гвидо тоже возникало такое желание, он просто молча обнял жену. Так они и стояли несколько минут, пока Гвидо не вспомнил, что его покои несколько дальше по коридору.
Приезд Шарля Эпинэ и Ричарда словно встряхнул приунывший замок. Никогда ещё Ларак не видел свою герцогиню такой оживлённой. Её улыбки…словно цветок, пробившийся из-под снега. Она и впрямь была хорошей матерью, что бы там не плёл священник. А няни-кормилицы… пусть остаются, раз знатным дамам так положено. Иногда Гвидо ловил себя на мысли, что представляет Женевьев с малышом на руках. Интересно, каким он будет, маленький Люсьен? И тут же спохватывался, смеясь над собой. Курица ещё яйца не снесла, а он уже цыплят считает!
Но сегодня было не до смеха.
«Теперь нас двое».
Что Женевьев имела в виду?
Неужели крепость пала?
И тут раздался осторожный стук в дверь.
5.
На пороге стояла Жанна. Со времени того разговора в конюшне она стала теплее относиться к Лараку, а тот, приметив особое расположение Женевьев к камеристке и некое внешнее сходство между обеими женщинами, старался ограждать Жанну от излишнего внимания своих людей. Во всяком случае, Роже не раз пытался уломать неприступную красавицу, но потерпел сокрушительное поражение и перешёл к поиску более лёгкой добычи. Последнему немало способствовал сунутый под нос герцогский кулак, когда Роже размечтался вслух, как было бы хорошо – и хозяева женаты, и слуги, а если ещё Жанна станет кормилицей маленького Ларака…
- Что-то случилось?
- Пока – нет, – улыбнулась женщина. – Но если эр герцог навестит эрэа… скажем, через час после ужина…
Эр герцог? Это что-то новенькое! Обычно в отсутствие посторонних (того же Роже) Жанна звала Ларака «сударь» или просто «герцог».
- Вот как? Кажется, я не захватил парадных доспехов, – улыбнулся Гвидо. Вот сейчас от её ответа зависит, прав ли он в своих предположениях…
- Доспехи вам не понадобятся. Как и борода.
- Вы думаете? – наедине можно и на «вы», в конце концов, она куда знатней его.
- Она вас старит. И к тому же, – Жанна выдержала многозначительную паузу, – эрэа не нравилось, когда герцог Окделл её целовал.
Всё. Слово сказано. Сердце пропустило удар. А потом забилось так, словно у нецелованного юнца, тайком подглядывающего за купальщицами.
Когда же он в последний раз был с женщиной? Кажется, в четвёртый или пятый день Осенних Ветров. Пройдоха Эммануил! Мол, браслет не считается, раз жена молится в церкви за упокой своего драгоценного Алана. И вообще, мы победили, надо отпраздновать, и как следует, а что за праздник без баб? Ну они и отпраздновали. Гуляли так, что стёкла тряслись. «Девочек на всех хватит!» – уверял Манрик. И впрямь хватило. Даже с избытком. Когда ты просыпаешься, и с одного боку рыжая кошечка мурлычет: «Мой герцог», а по другому плечу разметались чёрные кудри – ну… это бывает. Но когда при попытке встать с кровати обнаруживаешь лежащую в ногах белобрысую красотку, а парни с хохотом сообщают, что каштановая давно сбежала – это уж чересчур! Потом, правда, выясняется, что твои… эээ… – только две первые, белобрысая просто искала место, где бы поспать, а четвёртую они сами придумали. Друзья называется! Потешаться вздумали.
Между прочим, Лараки (те, кто успел жениться) всегда блюли супружескую верность.
С тех пор Гвидо был безгрешен. Товарищи подшучивали. Но он держался. Зачем ему подружки на час, когда тут такая красавица! И, между прочим, его законная жена!
Джеймс, пожилой цирюльник, почти сорок лет прослуживший в надорском замке, не удивился приходу герцога. Ему уже приходилось стричь Ларака – как раз перед Зим
-
Спасибо , эрэа Dama. Очень хочется продолжения. Жаль, что оборвалось прямо на полуслове.
-
Спасибо , эрэа Dama. Очень хочется продолжения. Жаль, что оборвалось прямо на полуслове.
Пожалуйста! И продолжим:
Эр Эстравен
НАУКА СТРАСТИ НЕЖНОЙ
(16 Зимних Ветров - 20 Зимних Молний 400 К.М Надор)
Никакое притворство не поможет долго скрывать
любовь, когда она есть, или изображать - когда её
нет.
На свете мало порядочных женщин, которым не
опостылела бы их добродетель.
Франсуа де Ларошфуко
О! кто говорит: человек, искупая
Грех праотца, вечно рыдай и горюй!
Нет! Цел уголок недоступного рая:
Он там, где есть первый любви поцелуй!
Пусть старость мне кровь беспощадно остудит,
Ты, память былого, мне сердце чаруй!
И лучшим сокровищем памяти будет –
Он – первый стыдливый любви поцелуй!
Дж. Г. Байрон
1.
За ночь вьюга прекратилась, и сияющее на почти безоблачном небе солнышко обещало тихий ясный день. Словно сам Создатель благословлял герцога и герцогиню Ларак, наконец-то ставших супругами по-настоящему. Именно так решила Жанна, отправляясь будить госпожу.
Рано поутру молодой герцог промчался мимо только-только проснувшейся Жанны (её комнатка находилась как раз перед спальней) в одной нижней рубашке, прижимая к себе штаны и прочее. Кажется, он даже не заметил женщину, спеша к себе.
А вот Женевьев, обычно встававшая довольно рано, сегодня что-то разоспалась. Ларак велел не тревожить герцогиню, пусть отдохнёт. До завтрака оставалось каких-то три четверти часа, когда Жанна решилась разбудить госпожу.
Отодвинула полог – и замерла. Разметавшиеся по подушке чёрные локоны, лежащая у щеки ладошка… Женевьев давно не выглядела такой безмятежной. С тех самых времён, когда на её запястье защёлкнулся обручальный браслет дома Скал. Жанна отступила на шаг, подняла с прикроватных ступенек сорочку и только тут заметила, что Женевьев лежит на животе. Обычно она спала на спине, реже – на боку. Эрэа Розамунда приложила немало усилий, дабы вбить в дочерей, как надлежит себя вести истинной эрэа. И, между прочим, порой действительно вбивала, собственноручно при помощи розог, дабы девочки усвоили урок и не повторяли ошибок. «Вы столь же своенравны и упрямы, как Ваш отец. Непослушный ребёнок – маленькая беда, строптивая жена – большая. Ибо своим поведением она позорит род мужа и род отца», – бывало, выговаривала она старшей дочери.
Пока Жанна предавалась воспоминаниям, Женевьев, сладко потянулась и села на кровати, прикрывшись одеялом.
- Доброе утро, эрэа.
- Доброе утро,– улыбнулась Женевьев. – Наверно, я уже проспала завтрак?
- Ещё нет. Я пойду принесу умывание, а то Нэнси уже изнывает от любопытства.
Когда Жанна вернулась с умывальным прибором, герцогиня уже успела набросить сорочку и теперь разбирала спутавшиеся пряди.
- Вошёл бы, как было уговорено, так я б успела Вам косу заплести, – проворчала Жанна.
- Так значит, уговорено? И ты сговариваешься за моей спиной с моим же мужем? Это ты посоветовала ему сбрить бороду, признайся!
- Конечно, я, – пожала плечами Жанна, – а Вам не понравилось?
- Понравилось. И даже очень. Спасибо тебе! – глаза Женевьев сияли.
- Ева… скажи… как это?
- Вижу, не только Нэнси изнывает от любопытства, – поддразнила подругу-камеристку герцогиня.
- Ну а всё же?
- Необычно. Странно, – ответила Женевьев после минутного раздумья. Она слегка покраснела при этих словах и поспешила плеснуть водой в лицо, будто это могло помочь! Увы! Вода для умывания была приготовлена полчаса назад и уже успела порядком остыть.
Жанна тактично промолчала. Захочет – сама расскажет.
- Вот и пригодилось моё приданое, – Женевьев погладила вчерашнее платье, висевшее на спинке единственного кресла. Как всё-таки хорошо иметь заботливую старшую сестру! Ведь это Жанна взяла прошлой весной этот серебристый атлас из сундука с приданым, думая порадовать сестру и госпожу новым нарядом. Но увы! Во время осады не до праздников и нарядов. Герцог Алан, разумеется, подарил супруге в честь дня её рождения перстень с золотым топазом, а о новом платье забыли.
- Тех сундуков на четверых хватит и ещё останется, – хмыкнула Жанна, зашнуровывая лиф платья госпожи.
- Наверное… Ну как ты долго! Я же сейчас опоздаю.
- Не опоздаете, – уверила Жанна.
«Ого! Да эрэа не терпится увидеть мужа!» – улыбнулась она про себя.
…Ларак, так и не переодевшийся после ужина, вошёл неожиданно. Женевьев, уже в новой, ни разу не надёванной сорочке, сидела на инкрустированной перламутром скамеечке, пока Жанна расчёсывала её волосы.
Если верить наблюдениям герцогини, Ларак почти ничего не ел за ужином, хотя барашек был превосходным. И почти не пил. Мало кому доставляет удовольствие лежать в одной кровати с пьяным, а уж когда предстоит такое… должно быть, он был опьянён красотой Женевьев.
Он поклонился. Женевьев в ответ склонила голову
- Прошу прощения, мой эр, но сегодня неподходящий день. – Что он ответит? Останется? Или уйдёт? Остался. И озорно улыбнулся:
- Но ведь не… запретный день? Не так ли? Чтобы попадать в цель, надобно прежде приноровиться к новому арбалету.
- Мне казалось, вам куда больше нравится секира?
- Мне нравится многое. Но если это сравнение показалось вам слишком грубым, – тут он слегка призадумался, скользя взглядом по закрывающим стены шпалерам, – тогда представьте, что вам дали совсем незнакомый рисунок, который надо вышивать совсем иначе, не так, как вы привыкли. И, прежде чем эта вышивка украсит стену, надобно поучиться. Редко у кого выходит с первого раза.
- И вы согласны взяться за обучение?
- Если пожелает моя эрэа. Правда, я слышал, иные мастерицы ревниво хранят тайны ремесла.
Слышала бы это графиня Розамунда! Жанна тихонько фыркнула.
- И некоторые только делают вид, что им ведомы тайны, а на самом деле не знают ничего особенного, – улыбнулась герцогиня.
Ох, недаром граф Раймон, выдав замуж старших, всё чаще пропадал вдали от дома! Слуги всё знают, а не знают, так догадываются. Во время той поездки в Эпинэ камердинер герцога Гастона рассказал камеристке старшей герцогской племянницы, что у господина графа есть любовница.
Разумеется, о личной жизни родителей жены Ларак не знал. Он улыбнулся, принимая вызов. Скажите хоть мальчишке, хоть мужчине, будто он чего-то не умеет, не знает или ещё что – и он вам звезду с неба достанет и Ренкваху осушит, лишь бы никто не сомневался в его силах.
- Проверим? – усмехнулся он.
- Жанна, можешь идти, – спохватилась герцогиня. Жанна сделала реверанс:
- Доброй ночи, эрэа. И вам, эр.
И. хотя, уходя, она закрыла дверь, Ларак всё равно выглянул, заговорщически подмигнул Жанне и вновь скрылся. А через минуту послышался стук задвигаемого засова.
Жанна ещё часа два ворочалась, волнуясь за сестрицу-госпожу и в то же время мучаясь от любопытства.
Она на всю жизнь запомнила то утро после первой брачной ночи. Ещё накануне вечером юная герцогиня улыбалась. А тут вдруг обратилась в ледяную статую. Да и глаза, под которыми залегли тёмные круги – следы бессонной ночи – были почти чёрными.
Именно глаза Женевьев яснее всего говорили о её настроении и самочувствии. Если превратились в две льдинки – значит, госпожа гневается, и пора либо ноги уносить, либо прятаться – попасть под горячую руку герцогини Окделл, раз испытав на себе её гнев, не хотелось никому. А вот если глаза темнеют настолько, что радужка почти сливается со зрачком – значит, ей плохо, больно, страшно… Очень больно и очень страшно.
…Женевьев сидела в лохани, безучастная ко всему. Она не замечала даже лепестков роз, плававших по поверхности воды. И то ли Леворукий, то ли неуёмное женское любопытство дёрнуло за язык: «А это… ну… очень больно?» Женевьев вздрогнула, словно очнувшись, посмотрела на камеристку и разрыдалась, уткнувшись лицом в ладони. Жанна смотрела на сотрясающееся в рыданиях хрупкое девичье – ан нет, уже не девичье – тело и проклинала свой дурной язык. Ну, в самом деле, ей-то какое дело? Ей замужем не бывать. Наконец, немного успокоившись, Женевьев выдавила: «Ннет... почти не больно… Только ждать…страшно». Жанна обняла её, прижав мокрую голову к своей груди. Это стало их первой женской тайной.
Потом были другие. Герцогиня делилась с камеристкой всеми своими страхами и надеждами, особенно в первые годы замужества. А потом родились мальчики, и кто же во всём замке (кроме родителей, конечно) был им роднее тёти? (тсс!) Кто радовался первому зубику и охал при виде разбитой коленки? Няни да кормилицы – разве они родные? Да чтоб той Марте вечно гореть в огне Заката! Чтоб ей в трясине захлебнуться!
Создатель Всеблагий и Всемилостивый, пошли Женевьев нового сына! И пусть у них с мужем будет всё хорошо! Жанна никогда не была особо набожной, но после этой молитвы на сердце полегчало, и женщина уснула.
2.
- А всё-таки, Ев… что ему в тебе больше всего понравилось?
Женевьев огляделась по сторонам: нет ли где слишком больших ушей вкупе с длинными языками – и прошептала в подставленное ухо:
- Не поверишь – грудь!
Ах, эта грудь…Сколько слёз было пролито в подушку – не счесть! Худощавая мальчишечья фигурка старшей дочери безмерно раздражала эрэа Розамунду, а Клодетт не упускала случая съязвить по этому поводу. Сама-то она уже в тринадцать напоминала пышечку. Женевьев ужасно переживала и отчаянно завидовала сестре и камеристке. Как она боялась, что герцог Алан разлюбит её и найдёт себе плодовитую красавицу! И ведь сама понимала, как это глупо, но ничего не могла с собой поделать. К счастью, Аньес Сэц-Ариж (храни её Создатель!) научила подругу некоторым женским хитростям, о которых мужчинам не стоит знать. И как же ликовала Женевьев, когда после рождения Эдварда и снятия тугих повязок грудь не уменьшилась до прежних размеров! Старые платья и рубашки, разом ставшие тесными, уложили в сундук и пересыпали лавандой, а герцогиня радовалась не столько обновкам, сколько комплиментам портних.
«Скажи, как это…» Ну вот ещё!
О таких вещах не рассказывают даже сестре и лучшей подруге. Да Женевьев самой до сих пор не верилось, что это не сон.
Как рассказать о том странном, будоражащем кровь ощущении, что возникает от прикосновения умелых пальцев? Сколько же женщин было у Ларака? Неважно. Она будет последней и единственной. Но он-то каков! Заслушалась, совсем заслушалась шутливыми историями сидящего напротив мужа и даже не заметила, как закинула руки ему на шею! Да скажи кто Женевьев раньше, что она сама – сама, по доброй воле – будет целовать мужчину и что ей это понравится – она бы не поверила. Мамочка! Создатель! Что ж он делает? Почему она раньше не знала об этом?
Куда подевалась холодная и спокойная женщина, которой она всегда себя считала? Женевьев словно смотрела на себя со стороны – и видела прерывисто дышавшую незнакомку, расшнуровывавшую – нет, это, должно быть, сон – воротник мужниной рубашки. Она тонула в этих глазах, позволяя его руке медленно водить по груди. Левая рука мужа слегка поддерживала сидящую на скамеечке женщину, а пальцы в это время перебирали её волосы.
И неведомо, чем бы всё это закончилось, если бы сам Ларак не отстранил её рук, легонько придерживая запястья. «Эрэа, довольно. Иначе мы так и не дойдём до кровати» Кровать? Какая кровать? Ах да! Ещё чуть-чуть – и их первая ночь прошла бы на ковре. Он, конечно, мягкий, но… Женевьев птицей взлетела по ступенькам, словно задёрнутый полог был последним убежищем. Но разве спрячешься от себя? И разве объяснишь Жанне, почему вдруг новая просторная сорочка показалась тесной? И уж конечно, она бы никому не призналась, как сама – сама – приспустила сорочку с плеч. Разумеется, не до пояса! Просто… слегка приоткрыла грудь.
Да где же Ларак? Почему он так медленно раздевается?
Неужели это её мысли?
Женевьев закрыла глаза, молясь про себя, но знакомые с детства слова путались. Наконец плечо обожгло чужое дыхание… Или поцелуй? Горячие руки обняли её, и Женевьев, не открывая глаз, прижалась к мужу. Так они и сидели несколько минут, обнимая друг друга… А что было потом – знает лишь Создатель. Что она может рассказать? Его нежность… и поцелуи, которые не колются, и смех сквозь слёзы… разве это расскажешь?
И уж конечно, она не станет признаваться Жанне, что была с Лараком не один раз, а целых два. А может быть, и скажет. Когда-нибудь.
Никогда ещё Женевьев так не торопилась к завтраку! Даже в родительском доме, когда за опоздание грозил недовольный взгляд и строгий выговор матери.
Ларак был одет как обычно. Но стоило встретиться с ним глазами, чтобы понять: прошедшая ночь не сон. Всё было наяву.
Что сказала бы матушка, если б узнала, что её старшая дочь, вместо того, чтобы скорбеть по герцогу Алану и Эдварду, едва проснувшись, мечтает о новой ночи?
- Сегодня такое чудесное утро. Не хотите прогуляться, эрэа? – улыбнулся Ларак.
Конечно же, она хотела! Пройтись под руку с мужем по скрипящему под сапожками снегу – что может быть прекрасней!
Было решено отправиться к Скале. Там круглый год бил из расщелины ручеёк, не замерзавший даже в самые лютые морозы.
И, пока Жанна отвлекала внимание двоих дружинников (куда же без охраны), Женевьев обнаружила, что целоваться можно не только в полумраке опочивальни. Поцелуй средь бела дня! Могла ли она о таком даже помыслить? Но гром не грянул (а как стращала матушка!), и призрак Алана не явился. И ручей всё так же весело бежал по камням. Лицо разрумянилось? Так это всё мороз щёки щиплет!
Мать, наверно, умерла бы от стыда за такую дочь, но едва ли не впервые в жизни Женевьев не было решительно никакого дела до эрэа Розамунды с её поучениями. И до всего остального мира – тоже.
Сегодня ночью Ларак опять придёт к ней. И. может быть (благослови, Создатель!), через месяц или два она обрадует мужа долгожданной вестью.
В тот же день Жанна получила в подарок от герцога и герцогини Ларак гранатовые бусы – за вовремя поданный совет и чудесное платье.
3.
Ларак потянулся было за счётной книгой, но тут же отложил её на край стола. Последние недели никак не получалось думать о делах. Все мысли занимала жена. Днём спокойная и деловитая хозяйка замка, ночью Женевьев превращалась в страстную женщину. Этакую игривую кошечку. Однажды, когда они отдыхали после очередной любовной схватки, Женевьев призналась, прижавшись к его боку: «Кажется, я всё горю, горю и никак не могу сгореть.»
Гвидо несколько раз встречался со знатными дамами – молодыми вдовушками или замужними, воспользовавшимися отлучкой или болезнью законного супруга. А одна перезрелая девица (кто же возьмёт замуж сироту-бесприданницу) оказалась весьма ненасытна в любовных утехах, и Ларак с лёгким сердцем уступил её Манрику. И, однако, даже жёнушки дряхлых стариков были куда опытнее Женевьев.
Уже в первую ночь, когда он предложил: «Продолжим?», она удивлённо распахнула глаза: «А разве можно?» Тогда Гвидо только рассмеялся. Она была такой наивной! Однако схватывала всё на лету. Эти уроки доставляли удовольствие и наставнику, и ученице. Казалось, в ней наконец-то пробудилась кровь истинной южанки. Шальные от счастья глаза, те слова, что срывались с губ в бархатной темноте… И Ларак был уверен, что герцог Алан никогда не слышал от жены ничего подобного.
Нет, Гвидо вовсе не считал себя таким уж знатоком любовной игры – приходилось встречать и более искусных – но герцог Окделл значительно уступал ему. Раздражение на предшественника, не сумевшего сделать любившую его женщину счастливой, росло день ото дня, пока не прорвалось гневом неделю спустя после их с Женевьев первой ночи.
И всё из-за этой… супружеской сорочки!
Почему Женевьев не послушала Жанну, отговаривавшую госпожу от этой затеи?
Поначалу всё было очень мило. Он пришёл к жене, как обычно, одетый по-домашнему (не хватало бегать по замку в одной нижней рубашке!) и застал её сидящей в кресле. Закрывающий шею воротник, длинные рукава незнакомой узкой сорочки поначалу удивили и рассмешили:
- Неужели моей эрэа холодно? Опять эти бездельники забыли как следует протопить!
Она опустила глаза:
- Это супружеская сорочка. Ради… продолжения рода.
Гвидо всё равно ничего не понял:
- Разве для этого нужно что-то особое? К тому же она слишком узкая и неудобная.
Жена зажмурилась, поднялась с кресла и сделала пару шагов навстречу Гвидо. И тут он увидел это. И даже когда протёр глаза кулаком, это всё равно никуда не исчезло. Недоумение и растерянность – ему ни разу не приходилось слышать о супружеских сорочках – уступили место гневу. Даже не гневу – самой настоящей ярости, клокотавшей в груди. Это был тот редкий случай, когда хотелось бить и ломать всё, что попадётся на пути. Последний раз подобное произошло в конце осады, когда Жермон отправился проводить свою подружку, а осаждённые сделали вылазку…
Женевьев стояла, всё так же зажмурившись, и ждала, что он скажет или сделает. Ларак просчитал про себя от одного до шестнадцати, потом наоборот. Испытанное средство помогло немного успокоиться, и, когда он заговорил, голос был почти таким же, как всегда.
- И вы надевали это только дважды? Неужели Дикон и Нэд родились благодаря этой дырке?
- Нет. Ричард… с ним всё вышло случайно, само собой. Только Эдвард… И… я надевала эту сорочку раз в год… иногда чаще… - С каждым произнесённым словом голос Женевьев становился всё тише, а лицо всё больше пылало от смущения.
- Похоже, герцог Окделл свихнулся ещё до того, как убил Алву.
- Да? Вы так думаете?
- Я думаю, что ни один человек, находящийся в своём уме, не заставит жену носить этот… этот саван!
Она хотела было что-то сказать, но вместо этого опустила голову. А Ларак продолжал:
- Да за это его надо было четырежды казнить, а эту тряпку, – он ткнул пальцем, – кинуть в могилу. Или пугало нарядить!
- Я… я только хотела…
- Что? Чего Вы хотели? Испытать меня? Или Вы думали, что я позволю вам носить это… этот кошмар? – гнев понемногу стихал – Раздевайтесь немедля! Ну?
Женевьев вздрогнула от его приказного тона и поспешно стала стаскивать… гм…сорочку, но запуталась в узком одеянии. Пришлось Лараку взять дело в свои руки.
Если бы кто-то в ту минуту заглянул в надорскую опочивальню, то увидел бы, как совершенно обнажённая женщина прижимается всем телом к одетому мужчине, а по её щекам бегут беззвучные слёзы. Ларак одной рукой обнимал её за плечи, а другой гладил по голове.
- Ну что ты, глупышка…Не плачь. Всё будет хорошо… и не нужны нам никакие сорочки… ну разве что иногда… – шептал он, подхватывая жену и садясь с нею в кресло.
- Матушка всегда учила, что истинная эрэа должна помнить о своём долге. – Женевьев совсем по-детски шмыгнула носом.
- А разве Вы о нём забыли? Долг жены – исполнять желания супруга. Разве Ваша матушка, побери её Леворукий, Вам такого не говорила?
- Говорила. Но… как вам не стыдно так ругать мою матушку!
Она попыталась отодвинуться и лишь теперь заметила, что сидит на коленях у мужа. А засов-то они не успели задвинуть! Краска стыда залила не только щёки, но и шею, и плечи, и Женевьев поспешила спрятать пылающее лицо на плече супруга.
Ларак промолчал. Что бы он ни думал о матери, не объяснившей дочери-невесте некоторые женские секреты, как сделала госпожа Люсьена, когда выдавала дочерей замуж – это была мать Женевьев. И уже за одно это он готов был если не благодарить эрэа Розамунду, то, по крайней мере, примириться с её существованием, приложив все усилия, чтобы жена поскорее забыла о её дурацких поучениях. Также он понимал, что бессмысленно ругать герцога Окделла за то, что тот не любил свою прекрасную жену – где бы ни была сейчас душа Алана, ей не до земных забот – но всё равно продолжал про себя называть первого мужа Женевьев дураком и бесчувственной дубиной. И это было ещё мягко сказано!
- Если так положено в знатных семьях, то я рад за сестёр. Обещайте, что если у нас родится девочка, – он слегка приподнял за подбородок голову жены, чтобы видеть её глаза, – вы не станете учить её таким глупостям.
- Мне… мне это совсем не нравилось, – призналась Женевьев. – первое время я думала, так и надо… а потом… это унизительно! – неожиданно закончила она.
Ларак поднял брови:
- Если это так вас унижало, почему же Вы сегодня надели это? И почему Вы ничего не сказали герцогу?
- Не знаю… простите. Это была глупая шутка! Жаннетт предупреждала меня…
- У Вас очень мудрая, – он хотел сказать служанка, но вместо этого вырвалось, – старшая сестра.
- Как вы догадались? – ахнула поражённая Женевьев. Удивление необыкновенно красило её. Чувствует ли жена его…мм… желание?
- Странно, что раньше никто не догадался, – улыбнулся Ларак. – Так что же сказала Жанна?
- Что на Вашем месте разорвала бы эту дрянь и хорошенько бы меня выпорола!
- Прямо на тебе? – уточнил Гвидо.
- Да… А вы бы могли?
- Ты бы испугалась. А пороть… в нашей семье никто не поднимал руку на женщину. Ну, может, дядя Колен… так у него вместо жены дюжина подружек по обе стороны границы, – хмыкнул Гвидо.
- Так что же теперь с нею делать? – Женевьев покосилась на валявшуюся посреди комнаты сорочку.
- Кинуть в камин,– предложил Ларак, но жене эта идея не понравилась:
- Целиком не сгорит. А потом слуги найдут, опять начнутся разговоры… вы знаете, что о нас все шепчутся?
- А Вам это не нравится? – лукаво подмигнул Гвидо.
- А вдруг сглазят? Я боюсь, – прошептала Женевьев.
- Ничего не бойся. Я с тобой.
Решено было отдать супружескую сорочку Жанне. Дырку ведь можно зашить и носить как обычную ночную сорочку. Ларак, правда, предпочёл бы, чтоб этот ужас отправился в кладовку или ещё куда, где хранится ненужное тряпьё – не хотелось лишний раз видеть это напоминание о едва не случившейся ссоре.
После пары поцелуев Женевьев разулыбалась и окончательно выкинула дурные мысли из головы. Сидеть на коленях у мужа оказалось очень уютно… только что-то немножко мешало. Обнаружив причину неудобства, она ойкнула, подхватилась с кресла и мгновенно скрылась в своём бархатном убежище. Ларак поспешил к ней присоединиться, и остаток вечера и ночь прошли очень весело, словно ничего не было.
Женевьев бы никогда не осмелилась рассказать Лараку, ревновавшему её к Алану, всю правду о супружеской сорочке.
После рождения Эдварда, когда муж сказал, что двоих детей вполне достаточно, герцогиня и не думала, что когда-нибудь наденет её.
Но той зимой 95-го, когда Эдварду был почти годик, Алан вновь пожелал увидеть Женевьев в супружеской сорочке. А ведь всего два месяца назад они провели вместе несколько часов, и Алану очень понравились новые формы жены. Так зачем же прятать их? Зачем приходить всего на несколько минут, оставляя супругу одну на огромной холодной кровати? Когда же Берта принесла чашку с отваром, Женевьев с трудом сдержалась, чтоб не расколотить её об пол. Супружеская сорочка – и предотвращающий зачатие отвар. Что может быть нелепей и страшнее? Жестокая насмешка над её мечтой о дочке. А Окделл словно ничего не замечал. Быстро сделал дело – и удалился к себе.
Заглянувшая через полчаса Жанна поначалу даже испугалась, решив, что госпожа умерла – таким бледным было её лицо, а потемневшие глаза не мигая смотрели куда-то в потолок. Казалось, жили лишь пальцы рук, мявшие простыню. «Ева? Он тебя обидел?» – осторожно позвала Жанна. И вся боль, скопившаяся на душе, вся ненависть к самой себе, к этим правилам истинных эрэа, проклятому отвару вырвались наружу в крике и слезах. Жанна пыталась успокоить сестру, но та продолжала твердить о том, как это унизительно, нет – омерзительно, что она так не хочет, почему Алан мог так с ней поступить? Она же любит его, и в прошлый раз всё было так хорошо, а теперь он ушёл… наверно, в ту ночь её рассудок малость помрачился, иначе бы герцогиня Окделл никогда не сказала, что чувствует себя не женой, а распутной девкой. Жанна ахнула от неожиданности и попыталась опровергнуть это, но Женевьев стояла на своём. Мол, им тоже просто задирают подол, а потом уходят, кинув монетку или вовсе оставив ни с чем. А ей и подол задирать не надо – лежи себе как в гробу! К этому времени обе женщины сидели на краю кровати. Женевьев стянула сорочку и закинула её в дальний угол. Лучше спать совсем без ничего, чем в этом! Выплакавшись и выкричавшись, герцогиня почти сразу уснула. Без сорочки, как и обещала.
Поговорить с мужем она так и не решилась, опасаясь, что тот будет недоволен. Алан ещё три или четыре раза просил надеть супружескую сорочку, но всякий раз после его ухода герцогиня разоблачалась и клала сорочку на половину мужа.
И поведать обо всём этом мужчине? Никогда!
Должно быть, Создатель наказал герцогиню за то, что ей вздумалось проверить нового мужа. В эту ночь так и не получилось зачать наследника.
Когда Женевьев смущённо призналась мужу в наступлении запретных дней, тот улыбнулся:
- Ничего. Неделю как-нибудь переживём. К Вам ведь можно будет прийти поболтать?
- Да… конечно… но я хотела… хотела сделать Вам подарок ко дню рождения!
Ларак присвистнул:
- У нас впереди почти год. Даст Создатель, успеем.
Когда же лунные дни кончились, из Роксли пришло приглашение на праздник в честь дня рождения графини Гвендолин.
4.
Хотя на людях герцог и герцогиня Ларак вели себя друг с другом спокойно и даже чуточку холодно, изменение их отношений не могло укрыться от внимательного взгляда.
И в кабинете графа Рокслея, куда удалились хозяин дома вместе с Маршалом Севера, обсуждалась не только предстоящая весенняя кампания (судя по сведениям разведчиков, Кадана готовилась изрядно ощипать соседей), но и победа герцога Ларака над герцогиней Окделл.
Граф Роберт дружески хлопнул молодого герцога по плечу:
- Запомните, Ларак. Кровь – всегда кровь, какую фамилию не носи. Эта кобылка с норовом, но если сумеете подружиться, вернее друга вам не найти.
- Думаю, у меня это получится, – улыбнулся Гвидо, поднимая кубок:
- За здоровье наших прекрасных эрэа!
В покоях хозяйки дома, восхищённо ахавшей над опаловым гарнитуром, тоже шли милые женские разговоры. Разумеется, о мужчинах. Нет, дети, дом, наряды, хозяйство, конечно же, не были забыты. Но чуть ли не впервые в жизни Женевьев с большим интересом прислушивалась к сплетням – раньше она считала это ниже своего достоинства – и сама была готова посплетничать. Немножко. Совсем чуть-чуть.
Перед отъездом она заказала новый полог для кровати. Пусть ничто больше не напоминает об Алане! Белый бархат и зелёный шёлк – вот и пригодился подарок сестрицы Клодетт – это как раз то, что нужно.
Четыре дня в гостях у таких радушных хозяев, как граф Роберт с супругой, пролетели как один. А старая кровать в опочивальне, уступленной герцогу с герцогиней как почётным гостям (Ларак был немало смущён этим обстоятельством) могла бы многое рассказать об их ночных забавах. Конечно, Женевьев и раньше приходилось делить ложе с Аланом во время поездок, но тогда они просто спали. Герцогиня попыталась было сопротивляться нежному натиску: «Это неприлично!», но все сомнения быстро вылетели из головы. И почему она всегда уступает?
Покинув гостеприимный кров, Лараки не сразу вернулись в замок. Они объехали земли, поговорили с арендаторами, а среди молодых крестьян нашлись те, кто предпочёл меч выращиванию овец. Они отправлялись в Надор на обучение, чтобы по весне пополнить ряды его защитников.
Это было самое лучшее путешествие в жизни Женевьев. В середине Зимних Молний супруги наконец вернулись в Надор.
Новый полог радовал глаз, а ступеньки с вепрями закрыл зелёный бархат.
За время поездки герцогиня так привыкла, что муж всегда рядом, что уже не могла представить, как можно жить так далеко друг от друга, и Ларак перебрался в покои, смежные с комнатами жены.
А незадолго до Весеннего Излома Женевьев проснулась с улыбкой. Если она не ошиблась в расчётах, прошедшая ночь могла принести долгожданные плоды. О, только бы её молитвы были услышаны! Тогда она успеет преподнести супругу самый драгоценный подарок.
29.01.2011
-
Эр Эстравен
ИНТЕРЛЮДИЯ ТРЕТЬЯ (D.)
МАТЕРИНСКАЯ ЛЮБОВЬ
(23-й день Зимних Скал 400 г. К.С. Надор)
Проклятая навозница давно ушла, а вдовствующая герцогиня всё сидела в церкви, невидяще глядя на святые лики.
На смену гневу – как смеет выскочка, пусть даже облагодетельствованная Катариной Ариго, указывать Повелительнице Скал? – пришла усталость. Так трудно, Всеблагий, так трудно быть всегда, изо дня в день, величественной и невозмутимой. Мирабелла горько усмехнулась. Отец, уже не чаявший выдать её замуж, не верил своему счастью, когда герцог Эгмонт попросил её руки. Счастью… да как эта белобрысая могла судить об Эгмонте? Как посмела утверждать, будто герцогиня Окделл не любит своих детей?! Она же всё делала ради них! Ради детей – и долга перед родом Повелителей Скал. И госпоже Арамона никогда не понять, что долг перед предками и неукоснительное следование традициям превыше всего. За исключением Создателя, конечно.
Герцогиня Мирабелла управляла Надором во время отсутствия супруга, пока тот служил в армии, потом, когда герцога Эгмонта не стало, ей выпало тяжкое бремя не только сохранить остатки семейного состояния (а сколько было потрачено на подготовку восстания!), но и должным образом воспитать детей. Ричард должен стать истинным Человеком Чести, а его сёстры – составить достойную пару будущим женихам. Недаром же герцог Эгмонт устроил помолвку Айрис с Его Высочеством Альдо Раканом! Немыслимая честь, которой дочь оказалась недостойна. Конечно, герцог Эпинэ – весьма завидный жених, но побег из дома… Какой позор, Создатель, какой неслыханный позор! Неужели она, мать, была излишне строга со старшей дочерью?
Но Айрис с детства отличалась строптивым нравом, не подобающим истинной эрэа. Воспитанная в строгости, Мирабелла учила дочерей смирению и послушанию, и поведение младших радовало матушку. Но Айрис… Проклятое имя! Постоянное напоминание об Айрис Хейл, забери её Леворукий.
Нет! Дочь не виновата в том, что её отец любил другую. Как сама Мирабелла не виновата в том, что любила мужа. Он был так похож на святого Алана… Ну почему Создатель не дал им второго сына? Маленького Алана? Она так мечтала об этом! А теперь поздно. Герцог Эгмонт убит на линии (прости, Всемилостивый, ему этот грех!), и она осталась одна.
Вдовствующая герцогиня. Повелительница Скал.
Кузен Ангерран и граф Эйвон, разумеется, пришли на помощь родственнице, но у барона Карлиона хватает своих забот. А граф Ларак, даром что опекун Ричарда, слишком слаб и нерешителен. Впрочем, чего ещё ждать от «навозника»? Неужели святой Женевьев пришлось терпеть то же самое, что и Мирабелле? Герцогиня Окделл поймала себя на этой грешной мысли и торопливо осенила себя Знаком. Святая Женевьев почти сорок лет ждала воссоединения с возлюбленным супругом, с кротостью и смирением принимая все испытания. Для Мирабеллы святая Женевьев была образцом истинной эрэа, и раньше она бы даже в шутку не осмелилась сравнивать себя со вдовой святого Алана.
Но сегодня… а всё этот разговор в церкви! Да как только эта дуэнья осмелилась прервать молитву!
Вдовствующая герцогиня давно уже удалилась в свои покои и теперь пыталась выбросить из головы проклятый разговор. Никак не получалось. Дети безгрешны… отец сбежал, мать хуже мачехи… – эти слова дуэньи Айрис бились в мозгу словно бабочки о стекло. Бабочки… моль… Герцогиня не выдержала и схватила "Житие святой Женевьев". Она часто перечитывала его, то ради успокоения, то в поисках совета, и помнила практически наизусть. Старый томик раскрылся, и взору герцогини Окделл предстала пожелтевшая страница:
…Также герцог Эпинэ передал эрэа Женевьев послание от Франциска Оллара, именующего себя королём Талигойским, и письмо эрэа Розамунды, графини Эпинэ, добродетельной и благочестивой матери святой Женевьев.
Весть о гибели Эдварда Окделла ещё не достигла Эпинэ, и потому графиня Розамунда, поздравляя дочь и её семью с новым годом, вместе с письмом послала подарки обоим внукам. Разделяя с герцогиней Женевьев скорбь по герцогу Алану, эрэа Розамунда, однако, напоминала о смирении, приличествующем всякой женщине. «Ибо все мы в руках Создателя, и ничто в мире не вершится без воли Его. И сколь бы не было неприятно Вам, урождённой Эпинэ, делить ложе с безродным выскочкой, Вы должны исполнять супружеский долг, снося сие испытание с кротостью и терпением. Помните, что страдания лишь очищают душу, дабы могла она утешиться и возрадоваться спасению в Садах Рассветных» Так писала эрэа Розамунда, и в сих строках ясно видны её благочестие и смирение.
Оллар же, выразив герцогине Ларак приличествующие случаю соболезнования, изъявил желание до конца 400 года стать Избранным отцом наследника Надора.
Но не боязнь рассердить своей строптивостью герцога Ларака или Франциска Оллара заставила эрэа Женевьев смириться с неизбежным, но единственно страх прогневить Создателя и лишиться последнего сына – отрады её очей. Когда же герцог Эпинэ и Ричард покинули Надор, возвращаясь в столицу, в ту же ночь святая Женевьев разделила ложе с герцогом Лараком, тем подтверждая свои венчальные обеты, его супружеские права и исполняя свой долг.
Вот он – ответ на её сомнения! Жизнь и счастье детей стоят любых жертв. И недаром святая Женевьев не делала различий между Ричардом, сыном Алана и детьми, рождёнными во втором браке. Если ей удалось воспитать детей выскочки-«навозника» истинными Людьми Чести, то почему этого не сможет герцогиня Мирабелла? Дети должны быть счастливее родителей, а мать будет радоваться их счастью.
С этими мыслями герцогиня Окделл вывела на бумаге:
«Возлюбленный сын, мне понятно Ваше длительное отсутствие в родовом замке. Ваше нынешнее положение и военное время требуют постоянного присутствия в столице, однако мы не виделись слишком долго. Осенью 397 года я проводила Вас в Лаик, с того времени мы виделись всего лишь раз и расстались недостойно. Нам следует как можно скорее встретиться и понять друг друга».
Перо ткнулось в чернильницу, а герцогиня Мирабелла, не привыкшая лгать себе, вспоминала Эгмонта. Стоит ли рассказывать сыну правду об отце? Ричард Окделл – уже не мальчик, чтобы и далее скрывать от него некоторые вещи. Однако не стоит доверять подобное бумаге, пожалуй, лучше ограничиться намёком.
За ужином вдовствующая герцогиня улыбалась и разговаривала чаще обычного. А по надорскому тракту спешил в столицу Чарли, внук старого Джека. Он вёз самое главное письмо герцогини Мирабеллы. Её материнское благословение.
3.02.2011
-
Эр Эстравен
ОТ ПЕЧАЛИ ДО РАДОСТИ
(16 день Весенних Скал – 18 день Осенних Волн
400 К.М. Надор)
Ребёнка милого рожденье
Приветствует мой запоздалый стих.
Да будет с ним благословенье
Всех ангелов небесных и земных!
Да будет он отца достоин,
Как мать его, прекрасен и любим;
Да будет дух его спокоен
И в правде твёрд, как божий херувим.
М.Ю. Лермонтов.
1.
Весна в этом году выдалась ранняя. И уже в середине Весенних Скал на лесных полянках пробились первоцветы. Хрупкие синие колокольчики на тоненьких стебельках лежали на гранитной плите с высеченным на ней именем Эдварда.
Сегодня малышу исполнилось бы шесть лет… Нет, Женевьев никогда не забудет своего дорогого мальчика, но рвавшая сердце боль ушла, сменившись светлой печалью. Должно быть, сам Создатель призвал невинную душу, чтобы навек соединить герцога и герцогиню Ларак. Ей казалось, что весна пришла в ту самую ночь, когда они зачали желанного первенца.
Сейчас не оставалось никаких сомнений – герцогиня беременна. Но она никак не решалась признаться в этом мужу, боясь спугнуть своё счастье. Одно дело – обходиться без жены несколько дней, и совсем другое – когда она ждёт ребёнка.
Женевьев прекрасно помнила реакцию Алана, когда она, ещё не до конца верящая в свершившееся, сообщила долгожданную весть. Да, герцог Окделл был очень рад и даже счастлив, он беспокоился о супруге, прося надорского лекаря почаще осматривать госпожу и тотчас докладывать ему обо всём. Малыш уже начал шевелиться и ощутимо пинался, когда к герцогине пришла заплаканная Лиза. Девушка на коленях умоляла простить её, ведь эру герцогу невозможно отказать. Женевьев простила – а что ей оставалось? Мать не считала это изменой: «Все мужчины одинаковы, – говорила она, – а распутная девка – что ночная ваза. Никому нет дела, из серебра она или простой глины, лишь бы служила. Это пустяки. Настоящая измена – это когда мужчина любит другую.» Как-то раз в разговоре с мужем герцогиня похвалила трудолюбие Лизы, заметив невзначай: «Кажется, она очень дружна с Дейзи. Вы помните её, мой эр?». Через два года Лиза вышла за пожилого трактирщика. Теперь она была вдовой и хозяйкой «Золотого Вепря».
Что до Эдварда, то герцог Окделл как-то раз заметил, наблюдая за играми Ричарда, Брендона и его младшего брата Томаса (они гостили у Карлионов): «Думаю, нам пора подумать о втором ребёнке. Как вы считаете, эрэа?» Женевьев была полностью согласна с мужем, она и сама подумывала завести об этом разговор. Всё прошло буднично, и, когда герцогиня порадовала мужа доброй вестью, тот лишь улыбнулся: «Мы назовём его Эдвардом». Алану и в голову не приходило, что у них может родиться дочка.
А кто родится у них с Лараком? Женевьев хотелось, чтобы это была девочка, но как тогда быть с наследником Надора?
Об этом она и размышляла, стоя в склепе рядом с мужем и утиравшей слёзы Жанной. Когда же они наконец вышли на свежий воздух, у неё закружилась голова. Ларак поддержал супругу:
- Что с вами? Вы хорошо себя чувствуете?
- Пустяки. Обычное головокружение, – через силу улыбнулась Женевьев.
- Да? А может, обычная тошнота? – заметив написанную на лице жены растерянность, Ларак усмехнулся. – Кажется, за последний месяц мы расставались всего на два дня, когда я уезжал из замка. Вы ничем не хотите меня порадовать?
- Как вы узнали? – Ничего умнее в голову не пришло.
- Сейчас середина Скал, а последний раз запретные дни были в месяц Волн. Нетрудно догадаться.
- Простите. Я хотела, чтоб это было торжественно. И не была уверена… А у вас дети есть? – вопрос слетел с языка раньше, чем она успела подумать.
- Нет. Думаю, что нет. Пока. – Он подчеркнул последнее слово.
- А если будет дочка?
- Ну и что? Марсела тоже старше меня на год, – пожал он плечами. – Глупышка… ты молчала, потому что боялась, что я тебя разлюблю? Такую толстую и некрасивую? – Ларак показал руками, какую толстую он имеет в виду, и обе женщины засмеялись.
- Нет… я боялась… что мы больше не сможем… быть вместе.
- Сейчас нельзя. Но у нас впереди почти всё лето. – Гвидо наклонился к уху жены и шепнул:
- Я покажу тебе, как надо, чтобы не повредить малышу.
На глаза навернулись слёзы облегчения и счастья. Как же ей всё-таки повезло с мужем!
После этого Ларак стал оставаться с нею до утра, хотя раньше покидал спящую жену, отправляясь к себе. Рядом с ним Женевьев было так уютно, и ей всегда снились добрые сны.
А ещё через несколько недель приехал новый епископ.
Прежний епископ Надорский, Гальфрид, бежал в Дриксен, чтобы перебраться оттуда в Агарис, ещё прошлой осенью, не дожидаясь приезда нового герцога. Он принадлежал к ордену Домашнего Очага и принял немало пожертвований от герцогини Окделл, когда она считала себя бесплодной. Но его молитвы не слишком помогали. О Гальфриде давно говорили, что он нарушает обет целомудрия, но не пойман – не вор.
Женевьев искренне верила в Создателя, Всеведущего и Милосердного, но уже давно сомневалась в святости Его земных слуг. Разве не по воле Его Святейшества Клеменция Шестого войска Уэрты вторглись в Эпинэ? Не из-за него ли её родина двадцать лет полыхала в огне войны? Ларак целиком разделял мнение жены. Если кто-то дурак и сволочь – Светлая мантия не сделает его лучше. Только вот любой его каприз будет считаться непогрешимым приказом. В жизни Гвидо бывали минуты, когда он сомневался в милосердии и самом существовании Создателя, не то что в Эсперадоре, кардиналах и магнусах.
Во время своего приезда в Надор Шарль Эпинэ рассказал, что Эсперадор Винцент предал анафеме Франциска, а король ответил на это основанием новой Церкви. Мол, надо молиться на родном языке, отказаться от постов и поклонов – они неугодны Создателю. Указом Франциска были закрыты все монастыри, а их насельники отправились кто в Агарис, а кто – в эсператистские страны, вроде Гайифы и Дриксен. Король затевал прежде небывалое дело – так считала Женевьев. Гвидо не соглашался, напоминая об Эрнани Святом, отрёкшемся от старой веры. А Франциск ни от чего не отрекается, разве что обряды станут проще и понятнее. Так это же хорошо! Жена сомневалась и боялась, что государство, чей король проклят церковью, скоро погибнет. Ларак на это просил вспомнить о брате её предка, магнусе Александре, не убоявшемся гнева Эсперадора и выдержавшем осаду в Барсине. И разве Создатель не принял сторону магнуса Славы, наслав на его противников холеру? А Франциску в юности явился сам святой Адриан и повелел очистить Церковь от скверны, вернув к истокам.
Гвидо был рад тому, что новым епископом Надора назначен Эгидий. Единокровный брат и личный духовник Франциска, он был пятью годами старше него, чуть выше ростом и обладал более тонкими чертами лица. Говорили, его мать, графиня Арко, в молодости была настоящей красавицей. Эгидий знал толк не только в церковных текстах, но и в песнях, и балладах, а уж как он владел мечом! При этом он отличался миролюбивым и спокойным нравом, часто парой слов унимая вспышки раздражения Франциска. И уж за чем – за чем, а за словом святой отец в карман не лез, быстро находя остроумный ответ.
Когда известие о скором приезде нового епископа дошло до отца Доминика, тот был возмущён до глубины души. После кроткого светоча истинной веры, Его Преосвященства Гальфрида – какой-то еретик! Да ещё и незаконнорожденный!
Не считайся убийство куда большим грехом, нежели блуд, святой отец бы требовал избавляться от плода греха. Но мог лишь всячески клеймить в своих проповедях «этих блудниц» и их потомство. Почему-то бесчестным соблазнителям доставалось куда меньше. Вот и накануне приезда Его нового Преосвященства Доминик прочёл после службы столь горячую проповедь, что увлёкся и перегнул палку. Как известно, публичное оскорбление величества приравнивается к государственной измене, а уж досталось Франциску от брызгавшего слюной святого отца – будь здоров!
Ларак облегчённо вздохнул, когда упиравшегося и продолжавшего что-то вопить отца Доминика препроводили в обычно пустовавшую темницу – священник уже успел ему надоесть. Вряд ли старина Эгидий откажется от чести быть духовником герцогской семьи – всё-таки почти четыре года они с Лараком были боевыми соратниками и даже друзьями.
Счастье, герцогиня не слышала весь тот бред, что нёс святой отец, сразу по окончании службы удалившись к себе. Хоть её, благодарение Создателю, почти не тошнило по утрам, запахи церковных курений вызывали головную боль, а то и дурноту. К тому же следовало проверить, насколько подготовлен замок к приёму столь важного гостя и как следует отдохнуть. Замковый лекарь, мэтр Хелмет, рекомендовал госпоже вечерние прогулки, и теперь после ужина супруги гуляли возле замка.
Эгидий, в непривычном чёрном облачении, с новеньким наперсным знаком, выглядел впечатляюще. Проведённая им служба тоже была непривычной, но в кои-то веки понятной. Когда-то маленькая Женевьев спрашивала отца Огюста, служившего у них в замке, что означают все эти слова, и тот, как мог, перевёл несколько молитв с гальтарского, а потом научил этому языку Женевьев. Но что делать тем, кто не знает древнего языка? Как можно славить Создателя, не понимая, что ты говоришь? И первая проповедь нового епископа, произнесённая приятным, обманчиво мягким голосом, отличалась от вчерашней проповеди эсператиста как драгоценный камень от дешёвой стекляшки.
Уже потом, после обеда, когда хозяева замка и их гость наконец остались наедине, мужчины крепко стиснули друг друга в объятиях, а епископ совсем по-светски поцеловал герцогине руку. И, судя по мозолям, его ладонь была больше привычна к мечу, чем к перу. Впрочем, чего ещё ждать от бывшего адепта Славы? Эгидий был искренне рад женитьбе Гвидо и предстоящему пополнению в семье: «Наконец-то ты остепенился, мальчишка!» – шутливо провозгласил он, поднимая кубок с вином, нашедшимся в пастырском возке. И, хотя Женевьев продолжала хранить верность эсператизму, новый прелат ей понравился.
Да и не только ей одной. Познания Его Преосвященства в воинском деле весьма пригодились, когда Кадана попыталась откусить кусок от Талига, да поперхнулась. Дружины Надора, Роксли и Карлиона отбросили полезших было каданцев обратно. Больше в тот год они не тревожили, за исключением приграничных стычек. Люди вздохнули спокойно, да и Создатель побаловал своих чад и погодой – лето было ни дождливым, ни засушливым – и богатым урожаем да приплодом овец.
Двадцатого Летних Ветров отпраздновали тридцатилетие Женевьев. Герцог Эпинэ, к сожалению, не смог прибыть сам, прислав письмо и подарок – рубиновое ожерелье кэналлийской работы. Зато приехал Ричард вместе с графом Савиньяком. Арсен рассказывал последние столичные новости, изображая всё в лицах так, что слушатели поневоле смеялись. Рассказал и о том, что матушка нашла ему невесту, и осенью состоится свадьба. Анриетта – самая младшая из дочерей графа Маллэ и совершенно очаровательна. А герцог вроде родом из Маллэ? Ларак подтвердил. А заодно поведал всем присутствующим историю о дружбе со Стефаном Нерюжем, оруженосцем господина графа, и о том, как он однажды скрестил меч с виконтом Маллэ. Обоим тогда было по пятнадцать, виконт был раздосадован тем, что какой-то выскочка-простолюдин смеет побеждать батюшкиного оруженосца, и решил преподать ему урок. Дрался-то он хорошо, но всё равно не смог бы победить, кабы Гвидо не поддался. К чему обижать графского сына и наживать врагов? Правильно, ни к чему.
Савиньяк вскоре вернулся в Олларию, а Ричард гостил целый месяц. Ему нравилось слушать, как там внутри шевелится братик. Когда Женевьев ждала Эдварда, Дик был ещё мал и говорил: «Мама толстая». А сейчас он хмурился: «Матушка, Вам не больно?» Она только смеялась. Когда-то маленький Гвидо тоже прикладывал ухо к материнскому животу и слушал, как стучит сердечко Эжена. Как же он был разочарован, когда госпожа Люсьена объяснила, что маленький просто толкается!
Герцогиня была счастлива. И муж, и сын рядом, и беременность протекает легко, разве что ноги отекли. И теперь-то понятно, почему Аньес по утрам выглядела такой сияющей! Супружеский долг и в самом деле может быть сплошным удовольствием!
2.
Раз в месяц Гвидо писал матери. Он договорился с одним знакомым купцом, давно обосновавшимся в Олларии, пересылать через него почту, и точно так же получал весточки из Маллэ. Молодой герцог очень волновался за жену и ребёнка и чуть ли не в каждом письме просил матушку приехать. Пусть ненадолго, пусть перед самыми родами – только бы приехала! Госпожа Люсьена не говорила ни «да», ни «нет», а за короткими строчками, полными любви и заботы, угадывалось что-то, вызывавшее у сына смутную тревогу. И сёстры, и тётушка Нина почти не писали. Чем дальше, тем больше Гвидо тревожился о родных. Проклятье! Ну почему они оказались на разных концах королевства? И почему Талиг такой большой?
А от эрэа Розамунды не было ни единого письма. Хотя Женевьев писала домой и о гибели Эдварда, и о будущем ребёнке – мать не желала отвечать.
Её послание, которое Шарль Эпинэ привёз зимой, было первым и последним с тех пор, как Женевьев стала герцогиней Ларак. От сухих коротких строчек веяло холодным презрением. Розамунда извещала, что она не только не благословляет этот позорный во всех отношениях союз, но отрекается от дочери раз и навсегда, дабы самое имя её более не произносилось и было предано забвению. Мать не сомневалась, что её дочь – когда бы Женевьев и в самом деле была ей дочерью по духу, а не только по крови – нашла бы в себе силы отказаться от предложения короля и соблюла бы верность памяти герцога Окделла. «К моему глубокому прискорбию, – писала графиня, – Вы прельстились выгодой остаться хозяйкой Надора и получить супруга, угодного новому королю. Едва ли Вы сделали это из необходимости, как уверяет мой племянник, ибо Вы долго находились под влиянием Вашего распутного отца и Вашей служанки, каковую столь неосмотрительно выбрали».
Граф Раймон скончался в конце прошлой весны, и из-за проклятой осады самая любимая из дочерей не смогла проводить его в последний путь. Женевьев так не хватало его! Но распутный? Уж не помутился ли от горя материнский рассудок?
Шарль несколько смущённо пояснил шокированной кузине, что у дяди остался бастард не то четырнадцати, не то пятнадцати лет от роду. Говорят, граф хотел признать единственного сына и представить ко двору, но не успел. Да, такого бы Розамунда никогда не простила. Тайну удавалось хранить почти десять лет, мальчик даже жил вдали от матери, в семье кормилицы. Граф Раймон поначалу всего лишь принял участие в судьбе вдовы своего рыцаря и помог ей отстоять права малютки-сына на отцовские владения. А то нашлись кузены и прочие родичи, чуть не передрались за клочок земли. А потом… Один Создатель ведает, кто кого соблазнил, но их связь продолжалась до самой смерти дяди. Теперь Розамунда требует, чтобы любовницу мужа и плод их греха отправили в монастырь – там им самое место. Правда, что она скажет сейчас, когда обители закрыты – никто не знает. Как зовут мальчишку? Не то Анри, не то Мишель, а может, Никола? Шарль не помнил. И вообще уже поздно, он спать хочет. Больше к этому разговору не возвращались.
Почему же теперь мысли о брате не дают покоя? Может, попросить мужа, пусть узнает, что случилось с её единокровным братом. А вдруг когда-нибудь в Надор заявится какой-нибудь парень и объявит себя сыном герцога? Или бывшая любовница Ларака захочет его вернуть? А если матушка права, и в Женевьев течёт дурная кровь? Иначе с чего бы ей так огорчиться, когда с приходом осени лекарь запретил супругам всякие сношения? Почему же ей так жалко матушку? И так хочется, чтобы во время родов она сидела рядом и держала за руку?
3.
(Месяц Летних Скал, Эпинэ замок Орийяк)
Вот и пришло лето…Последнее лето в её жизни. Жаль, уже не увидеть разноцветный наряд осени, не пройтись по шуршащим листьям. Садовники тщательно чистят дорожки, но иногда ведь можно позволить себе свернуть в сторону. Неправильно? Ну и пусть. Она и так слишком долго жила по правилам.
Розамунда погладила ствол каштана. Старое дерево помнило герцога Рене маленьким мальчиком, оно ещё увидит, как вырастут и состарятся внуки графини Эпинэ. Как глупо – жить в соседних графствах и так редко видеться. С тех пор, как умер Раймон, младшие дочери приезжали в гости лишь однажды, на Зимний Излом. Полина Агирре и Жаклин Пуэн.
Она сватала Жаклин за юного Рутгерта Гонта, но тихая и послушная дочь впервые воспротивилась. «Я не уеду из Эпинэ и буду жить рядом с Полин!» – заявила она, и сестра её поддержала. А больше всех рад был Раймон. «Одну дочь я уже отпустил на Север. Хватит. К тому же этот Рутгерт мне не нравится». Розамунда тогда злилась на мужа. Как он смеет так говорить про её родственника! А его ненаглядная Ева даже не приехала на свадьбу сестёр. Она-де ждала Эдварда! А на отцовские похороны не пустила армия Франциска. Только и умеет, что письма писать.
Эдвард умер, а бабушка так и не успела его увидеть. И этого ребёнка, что сейчас носит Женевьев, она тоже не увидит. Граф Ларак, будущий властитель Надора…
Розамунда с трудом выбралась на выложенную разноцветными камешками дорожку, тело становилось всё более непослушным. В последние годы она сильно располнела, что правда, то правда. Но тогда она ещё сохраняла остатки былой красоты, да и величавая осанка никуда не делась. А теперь она – иссохшая, уродливая, с почти выпавшими волосами старуха, которую грызёт изнутри неведомая болезнь.
Хорошо, что в это поместье практически никто не заглядывает. Все считают, что эрэа Розамунда скорбит по мужу. И хорошо, что она приказала подделать завещание, чтобы этому мальчишке не досталось даже медяка! А нотариус уже ничего не скажет. Через неделю после оглашения завещания его нашли в переулке с перерезанным горлом. Мало ли грабителей шляется по Лэору, всех не переловишь. Титул, как и положено, отошёл Эдмону, как и принадлежавший младшей ветви Эпинэ замок в Ариго. А вот это поместье в предгорьях Мон-Нуар передавалось горячо любимой вдове в пожизненное владение. Пожизненное… счёт идёт на недели, а скоро пойдёт и на дни.
Лекари разводят руками, духовник призывает уповать на Милосердие Создателя. Милосердие? Зачем оно той, кого покарал Создатель? Но она так хотела отомстить!
Единственное утешение – блудница, совратившая её мужа, тоже не увидит следующей зимы. Чудо, что при таком хрупком сложении и узких бёдрах она смогла родить двоих сыновей. Сыновей… Создатель, как Ты допустил, что мальчишка родился у этой бесстыдницы, а не у Розамунды?
Теперь бесстыжая тварь сидит под замком в башне, точно дева из баллады, список которой графиня Гонт когда-то вырвала из рук пятнадцатилетней Розы и кинула в огонь. И никакой рыцарь не явится, чтобы спасти. Уже больше года, как Раймон нашёл последний покой в родовом склепе. Ну почему, если владения младшей ветви Эпинэ в Ариго, не хоронить там же? Теперь он лежит рядом с братом и отцом. А она будет покоиться здесь. И если Создатель смилуется над её душой, они с Раймоном не встретятся до Последнего Суда.
Лишившись матери при рождении, в десять Розамунда осталась круглой сиротой и поступила под опёку троюродного дяди, графа Гонта. А в шестнадцать ей объявили о помолвке с графом Эпинэ, младшим сыном герцога Рене. И не спорь! Свадьба через месяц. Жениха Розамунда увидела лишь в церкви.
Видит Создатель, она была верной женой и хорошей хозяйкой, она прощала и частые отлучки, и красоту, сводившую с ума всех женщин, и то, что лошадей он любил больше, чем жену. Она бы смирилась даже с любовницей – последние годы графиня всё чаще чувствовала себя нехорошо – но ребёнок! Сын! Тот самый наследник, которого она не сумела родить.
Надо же было славному рыцарю Мишелю Лавалю геройски погибнуть под Эр-При, заслонив своего сеньора! И оставить пятнадцатилетнюю вдову, да ещё в тягости. Конечно же, граф Раймон, как истинно благородный человек, не мог оставить семью столь доблестного вассала без поддержки и защиты. Он даже стал Избранным отцом Никола. Что же случилось потом? Неужели он предпочёл белокурым локонам и серо-голубым глазам жены каштановые кудри и темно-карие очи молоденькой вдовушки? Если бы Розамунда умерла при родах, как того опасались врачи, всем было бы намного легче. Младшая дочка мелкого барона могла стать графиней, а Раймон был бы счастлив, избавившись от ревнивой супруги. В своём завещании он признал Анри и отписал ему это поместье. Розамунда бы ничего не узнала, если бы не нотариус. Этому мерзавцу срочно нужны были деньги, и ради них он выдал тайну завещателя. А потом подделал под диктовку графини последнюю волю её супруга. Глупец! Мёртвым золото ни к чему.
Раймон-Анри оказался слишком похож на мать. Такой же хрупкий, темноглазый, с материнскими кудрями, разве что повыше. Такой красивый мальчик пришёлся бы гайифцам по вкусу, на что графиня не преминула намекнуть, когда Оливия Лаваль попыталась доказать отцовство Раймона. Вот по её первенцу всякий скажет, кто его отец, если помнит Мишеля. Женщины разговаривали наедине (не считая Жавотты) и потому никто не видел, как старшая угрожала и издевалась, а младшая рыдала и на коленях умоляла пощадить её мальчика. А Розамунда ведь ничуть не шутила. Она слыхала краем уха о некоторых любителях мальчиков и в своей ненависти могла бы зайти далеко. Счастье Анри, что в отличие от Жанны он не унаследовал метку Эпинэ, а Оливия согласилась поклясться, что изменяла своему знатному любовнику с другими мужчинами. Её приговорили к церковному покаянию, а семнадцатилетний Никола получил рыцарские шпоры – чтобы не вмешивался. Оливия ушла в монастырь – замаливать грехи и оплакивать своего возлюбленного Раймона, а её младший сын, сглатывая злые слёзы, чистил конюшни отцовского замка. Ставший новым хозяином Эдмон Эр-При поверил в то, что недавно нанятый слуга не является его кузеном, или сделал вид, что поверил – он не любил ссориться с тёткой.
Вероятней всего, Оливия, ставшая какой-нибудь сестрой Марией, умерла бы в монастыре, а её ублюдок повесился бы на вожжах, не выдержав насмешек – но судьба опять столкнула двух женщин. Новый король закрыл все обители, и монахи и монашки, послушники и послушницы потянулись по дорогам Эпинэ. Кто-то шёл в Святой град, а кто-то возвращался домой или искал новый путь в жизни. Оливия Лаваль ещё не успела принять постриг, возвращаться к старшему сыну после такого позора было невозможно, и она отправилась в Ариго, к младшему. Пусть возьмут хоть служанкой, только рядом с ним!
Но вновь вмешался Леворукий, подсказав графине самую сладкую, самую хитроумную месть.
4.
Оливия отбросила пяльцы и разрыдалась. Последнее время она только и делала, что плакала и молилась. Ну почему отец не отдал младшую дочь в монастырь, как того желала матушка? Он выдал её за первого же рыцаря, пленённого красотой Оливии, и сразу же забыл о ней – ведь кроме неё, в семье было ещё шестеро детей.
Оливия Лаваль овдовела, не успев почувствовать себя женой. И если бы не сын, она бы давно позабыла лицо молодого рыцаря. Юной вдове льстило внимание господина графа, а его заботу о них с Никола она принимала как должное. В самом деле – разве не долг сеньора заботиться о верном вассале или его родичах? Но граф Раймон приезжал всё реже, главным образом ради пухлощёкого Никола, а Оливии так хотелось удержать его! Для чего она унаследовала красоту своей матери, если не для этого? Удержала… Должно быть, сам Леворукий, толкнувший их друг к другу, смеялся в ту ночь.
Когда она поняла, что беременна – то испугалась вовсе не огласки, не гнева графини. Она так боялась умереть родами, что почти возненавидела Раймона. А тот радовался. Он привёз любовницу в это поместье, окружив преданными слугами, и здесь же, в этом замке, только в нижних покоях, родился Анри. Граф не мог наглядеться на малютку, а измученная долгими родами, чудом выжившая Оливия не могла ни радоваться тому, что всё кончилось, ни видеть Раймона и малыша... Даже когда граф поклялся признать единственного сына и оставить ему это поместье, Оливия смогла выдавить лишь улыбку. А как бы она ликовала, скажи он это накануне! После этого она поклялась, что больше никогда не будет рожать.
Мальчика вначале отдали кормилице, потом, когда он подрос, один из рыцарей Раймона, Виктор Гаржиак, взял мальчика в пажи, а затем и в оруженосцы. Иногда госпожа Лаваль встречалась с младшим сыном, привозила ему подарки, но так и не смогла полюбить его. Рано овдовевший Виктор не раз намекал прекрасной госпоже Блан (родившийся в предгорьях Мон-Нуар, Анри получил фамилию Блан), что желал бы видеть её хозяйкой Гаржиака. А Оливия всё отмахивалась от поклонника, точно от назойливой мухи. Расставаться с Раймоном она не имела ни малейшего желания и уклончиво просила подождать шестнадцатилетия Анри. Быть может, когда её мальчик вырастет и вступит в права владения отцовскими землями, она наконец вздохнёт спокойно и покинет этот суетный мир ради тихой обители. А может быть, примет предложение Гаржиака. Вот уж чего Оливия не собиралась делать, так это выходить замуж. Ведь у Виктора до сих пор не было законного наследника, значит, ей придётся рожать. А она ещё слишком молода, чтобы умереть!
Женщина расхохоталась, с ненавистью глядя на свой живот. Там внутри сердито ворочался её будущий убийца. Почему она не приняла предложение Виктора? А теперь поздно. Хозяйкой Гаржиака стала какая-то торговка! А её брат обрюхатил саму Оливию!
«Всё повторяется, и все мы ходим по кругу» – Оливия прочла это в одном из старых свитков здешней библиотеки, давно, ещё когда ждала Анри. Венчание, несколько дней вместе, потом – вдовство и посмертный сын. Только вот Мишель Лаваль был рыцарем и героем, совершившим подвиг, а Колен Ларак – простолюдином и преступником. Один пал на поле битвы через две недели после свадьбы, не успев узнать о ребёнке, другого вздёрнули на виселице четыре дня спустя.
И это животное ещё смело заявлять Оливии, что она ему не нравится! «Я больше толстомясых люблю», – сможет ли она забыть это оскорбление? Это ведь одна из подружек выдала убежище контрабандиста! «Вы не смеете меня трогать! Я – родной дядя герцога Надорского!» – вопил он. Это случилось сразу после Зимнего Излома, и к этому времени графиня Эпинэ уже знала о замужестве своей старшей дочери. Да и маркиз Эр-При пожелал лично разобраться с новоявленным родственничком. Приехавшая в Эр-Эпинэ госпожа Люсьена Ларак опознала брата покойного мужа и подтвердила, что её сын получил владения на Севере. «Однако он ни разу не писал о своём титуле, – покачала она головой. – Должно быть, не хотел хвастаться». Колен – даром что в цепях – кричал, чтоб ему отдали всё дело, не будет же герцог заниматься торговлей! Он-де готов жениться на невестке, хоть та уже и старовата. Одного взгляда Люсьены хватило, чтобы грубиян замолк на полуслове. Оливия видела это своими глазами – Розамунда не отпускала её от себя ни на шаг. «Жениться? Хорошо придумано, – недобро усмехнулась графиня, – только эта невеста для тебя слишком хороша. Если возьмёшь за себя эту дрянь, – тут она кивнула на сидевшую в уголке Оливию, – и признаешь её ублюдка своим, умрёшь легко. Нет – тебя колесуют» Он согласился не раздумывая, и через полчаса на руке Оливии защёлкнулся венчальный браслет.
Второе супружество обернулось кошмаром. Казалось, Лараку доставляло особенное удовольствие издеваться над женой и её благородным происхождением. Ей хотелось кричать от радости, когда тело Колена-контрабандиста наконец задёргалось в петле. И даже когда по приказу маркиза Эр-При Виктор Гаржиак взял в жёны Люсьену Ларак (мать герцога и свекровь кузины Женевьев не может быть простолюдинкой), Оливии было смешно. До тех самых пор, пока не начало тошнить по утрам. А ведь тогда, пятнадцать лет назад, графский лекарь предупреждал: «эрэа лучше не рожать».
Леворукий и все закатные твари его! Как же Оливия ненавидела этого ребёнка! А ещё – его покойного папашу, Розамунду, придумавшую этот унизительный брак, Эдмона Эр-При, поддержавшего тётку, так не вовремя скончавшегося любовника… Она ненавидела даже Анри и Никола, считая их первопричиной всех своих бед. Отныне Анри считался Лараком, племянником госпожи Гаржиак и наследником лавки в Маллэ. А граф Раймон так мечтал увидеть единственного сына рыцарем!
Когда Оливия носила Анри, то очень подурнела и старалась лишний раз не показываться любовнику. Сейчас она выглядела просто безобразно. Отёкшее лицо, руки… передвигаться по двум выделенным ей комнатам с каждым днём становилось всё труднее.
Проклятые дети! Ну почему они рождаются матерям на погибель?!
5.
Месяц Летних Волн. Эпинэ, замок Гаржиак
Когда Виктор вошёл в комнату, жена подняла голову от вышивания и улыбнулась. Оливия, за которой он тщетно ухаживал столько лет, никогда не улыбалась так открыто и спокойно. И пусть Люсьена была на четыре года старше Гаржиака, она ещё могла называться красивой женщиной. В ней было то, чего так не хватало его былой возлюбленной: спокойное достоинство уверенного в себе человека, доброе и отзывчивое сердце и материнская нежность. Когда весной Люсьена сказала, что ждёт ребёнка, Виктор поначалу не поверил. Да она и сама толком не верила, пока малыш не постучался. Это ли не благословение Создателя? Было решено, что если роды пройдут благополучно, супруги совершат паломничество по святым местам. Тогда – и только тогда – Люсьена Гаржиак напишет детям о нежданном подарке судьбы. А ведь сын даже не подозревает о её новом замужестве! Конечно, первые месяцы жену тошнило, а перца не было разве что в сладких пирожках, но лекарь уверял, что госпожа вполне здорова и, если даст Создатель, благополучно разрешится от бремени. Все сходились на том, что это будет мальчик.
В начале Летних Молний 400 года Оливия Ларак скончалась преждевременными родами. Ребёнок - девочка – родился мёртвым.
В двенадцатый день Осенних Ветров, когда деревья уже щеголяли разноцветными обновками, в замке Гаржиак пили за здоровье маленького Робера, а счастливый отец завороженно наблюдал, как его крепыш сосёт материнскую грудь. Роды были долгими, но Люсьена выжила. Теперь можно и написать Гвидо. Не сейчас. Через несколько дней, когда можно будет вставать с постели.
Писала детям и Розамунда. Графине Эпинэ всё-таки удалось хотя бы из окна полюбоваться осенним садом. Верней, писала под диктовку верная Жавотта – сама госпожа уже не вставала с постели. Хотелось сказать так много. Так много нужно успеть сделать. Напомнить Клодетт, что не стоит ссориться с пасынками и их жёнами – ведь барону уже немного осталось. Попросить прощения у Жаклин – за то, что хотела выдать её замуж по своему желанию, и Полин – за то, что чуть не разлучила с сестрой. Благословить внуков и внучек – может быть, у кого-то из дочерей ещё родится маленькая Розамунда. Поздравить Гаржиака с долгожданным наследником. От маленького Гаржиака мысли уже не переметнулись, скорее переползли, такие они были вялые – к Женевьев и её будущему ребёнку. А может, он уже родился? Розамунда попыталась вспомнить письмо дочери, но ничего не выходило. Было мучительно стыдно за то послание, что она сочиняла перед Зимним Изломом. Но Розамунда собралась с силами и на услужливо подсунутом листке (его пришлось положить на шкатулку с драгоценностями) вывела: «Девочка моя, прости, если сможешь. Будьте счастливы» Росчерк, печать. Вот и всё. Хотелось дописать «Храни тебя Создатель» или «Благословляю вас», но рука с пером бессильно упала на подушки, наваленные под спину умирающей. Это было её последнее письмо. Несколько минут спустя душа Розамунды Эпинэ покинула измученное тело. Куда она отправилась – в Закат ли, в Рассвет? Кто знает…
Это случилось в семнадцатый день Осенних Волн.
А в Надоре в тот вечер почти никто не ложился спать. Большинство слуг и свободных от службы дружинников собрались в часовне – помолиться об успешном разрешении герцогини от бремени. После ужина Женевьев играла на лютне для мужа и приехавшего днём епископа, и вдруг выдохнула: «Мамочка… Началось…» Тут же набежали служанки, мэтр Хелмет попросил эра герцога покинуть покои её светлости, и всю ночь Гвидо ходил из угла в угол, переживая за жену и как никогда чувствуя свою беспомощность. Время от времени заглядывавшая Жанна докладывала: «Эрэа хорошо себя чувствует», «Эрэа попросила молока»
Когда матушка рожала Эжена, старших детей отправили к тётушке Ванине. А та знай себе стращала сестрёнок, хотя сама ни разу не рожала. Софи разревелась, и её пришлось утешать. Потом тётушка повела всех в замковую часовню – помолиться Создателю, чтоб он не забирал Люсьену и послал здоровенького мальчика. Они просидели у тётушки почти весь день, а знакомые служанки то и дело заглядывали, обсуждали роды. Вспоминали страшные случаи, мол, двое суток мучилась, да так и умерла. Шестилетнему Гвидо ещё никогда не бывало так страшно, как в тот день. Женщины словно не замечали сидевших в углу на сундуке детей, болтая о своём. И когда прибежала соседка: «Слава Создателю! Родила!» – он разревелся не хуже чем Софи, вместе со слезами выплёскивая все страхи и напряжение долгого летнего дня. От отца пахло вином, он глупо и счастливо улыбался. Матушка тоже улыбалась, когда они пришли посмотреть на братика. Только её улыбка была усталой. Заглянув в колыбель, Гвидо разочарованно вздохнул – братик был такой маленький и красный! Но соседка (та, что прибежала за ними) быстро вывела детей из комнаты.
Казалось, этой осенней ночи не будет конца. А вдруг? Что, если с Женевьев что-то случилось, а ему боятся сказать?
За окнами занялся рассвет, но занятый своими переживаниями герцог даже не заметил.
И тут раздался… ну да, тот самый, долгожданный первый крик. И Гвидо рванулся к дверям женских покоев.
- Кто? – только и выдохнул он.
- Девочка. Маловата, но определённо здоровая. – Это уже мэтр Хелмет.
- А Женевьев?
- Жизнь эрэа вне опасности, – заверил врач, и тут же метнулся обратно к кровати – Женевьев застонала опять. Ларака оттеснили в комнатку камеристки, благо что Жанна сидела подле роженицы. Надо было обмыть, запеленать новорождённую в заботливо приготовленные пелёнки, и уж потом показать отцу.
«Слишком большой живот… Женевьев говорила, что у неё сёстры-близняшки. Неужели?» – и в подтверждение этих мыслей из опочивальни раздался ещё один младенческий вопль, погромче.
- Девочка?
- Сын! Ваша светлость, мальчик!
И Гвидо не выдержал. Он заплакал, как не плакал уже очень и очень давно.
А потом – через полчаса, а может, позже – он увидел Женевьев. Она полулежала на подушках, держа на руках маленького Люсьена. Пока ещё безымянная девочка лежала на руках Жанны.
- С днём рождения, мой эр! – улыбнулась жена.
И это был счастливейший день в жизни Гвидо Ларака.
-
Эр Эстравен
ИНТЕРЛЮДИЯ ПЯТАЯ
(Весна 393 года К.С Надор)
Наконец-то королевские солдаты покинули осиротевший Надор. Теперь можно было не скрывать своего горя, и вдовствующая герцогиня почти не покидала церкви, молясь о спасении души герцога Эгмонта. Неужели смерть на линии навеки закрыла пред ним Врата в Рассветные Сады? Подавленная тишина и плач первых дней, когда гонец от Алвы (да будет он четырежды проклят!) привёз весть о гибели герцога Эгмонта, его оружие и привёл коня покойного, сменилась настороженным ожиданием бед и гонений, когда в Надор вошёл отряд капитана Вайспферта. Герцогиня Мирабелла показала себя истинной Повелительницей Скал. Враги не увидели ни слезинки, не услышали ни одной мольбы о пощаде. Юный Ричард тоже вёл себя как подобало новому властителю Надора, правда, это не всегда получалось.
Отец Маттео вздохнул, вспоминая, как пришлось утешать двух служанок, попавшихся на глаза солдатне, а потом напутствовать в жизнь вечную их насильников. Капитан Вайспферт считал, что в отсутствие полкового капеллана с его обязанностями прекрасно справится духовник герцогской семьи. А сам-то капитан наверняка еретик-эгидианец, а может (сохрани Создатель!), и демонопоклонник. Спорить с Вайспфертом отец Маттео так и не решился, а потом бессонными ночами просил Всемилостивого простить ему трусость и нерешительность. Нет, он никогда не обольщался на свой счёт и знал, как трудно возражать имеющим власть, но…
Но были же когда-то мечты стать истинным пастырем, таким, как мученики за святую веру, праведники, несшие в мир свет Эсператии. Перед отъездом в Надор, когда ныне покойный герцог Эдвард был ещё молод, епископ подарил честолюбивому Маттео книгу. «Жития мучеников талигойских, пострадавших за истинную веру в царствование безбожного Франциска Оллара и сына его Октавия». Автором сего труда был некий Агний, монах ордена Чистоты. Он в течение нескольких десятилетий по крупицам собирал мельчайшие известия из бывшего оплота веры, ставшего рассадником ереси, и в 80-м году Круга Скал издал в Святом граде «Жития». Всего их было шестьдесят четыре. Шестьдесят четыре праведника, угодных Создателю. Шестьдесят четыре заступника, с болью взирающих на грешную землю из Рассветных Садов.
И среди них – святой Доминик. Преподобный Доминик, при жизни бывший капелланом Надора и духовником герцогской семьи, знавший самого святого Алана! И святую Женевьев! От одной этой мысли перехватывало дух.
Но разве достоин он, отец Маттео, быть преемником столь великого человека? Разве так бы повёл себя на его месте святой Доминик?
Нет, и четырежды нет! Как ни горько было преподобному отцу сознавать это, он мало чем походил на святого Доминика, в малодушии своём ставя спасение жизни и земные блага превыше спасения души. И «Житие святого Доминика» красноречиво свидетельствовало об этом. Ещё раз испустив глубокий вздох, отец Маттео раскрыл заветную книгу и вчитался в знакомые строки.
Мученичество святого Доминика
Узнав о падении Кабитэлы и воцарении безбожного еретика Франциска Оллара, благочестивый Гальфрид, епископ Надорский, покинул пределы Талигойского королевства, найдя прибежище в Святом граде. Пред отъездом же призвал Гальфрид преподобного Доминика, капеллана надорского замка и духовника герцогского семейства, и обратился к нему с такой речью: «Чадо! Ныне покидаю я прежний оплот веры и благочестия, ибо епископ Кабитэлский Ариан, самовольно присвоивший сан кардинала талигойского, есть раскольник и ересиарх, служащий отлучённому от церкви Франциску Оллару аки цепной пёс. И нет у меня сил бороться с ними. Я удаляюсь в Агарис, дабы нести свет истины и утешение нашей бедной и благочестивой королеве Бланш и сыну ея. Уповаю на то, что сила Святого воинства сметёт наёмников самозваного короля, и вновь узрю я на престоле Талигойи короля Ракана. Ты же молод телом и разумом, и дух твой силён, а вера крепка, потому завещаю тебе, брат мой – ибо чую, что более нам не увидеться в этой жизни – хранить покой Надора, дабы не впали добродетельная госпожа наша и дети ея в ересь и не отступились от матери нашей Церкви. Благословляю тебя на подвиг во имя веры, брат мой Доминик. Прощай же, и да пребудет с тобой милость Создателя!»
И сии слова проникли в самые глубины души святого Доминика, и поклялся он исполнить завет благочестивого Гальфрида. И молился о спасении душ своих прихожан, наипаче же – святой Женевьев, кою наставлял в вере и благочестии, дабы не подпала герцогиня под власть нового супруга своего, человека сурового и жестокосердного. Герцог же Ларак – и тому есть немало свидетельств – не единожды поносил мать нашу святую Церковь и смиренных слуг её и с радостью принял новую веру. По его прошению новым епископом Надорским был назначен Андреас Арко, именовавший себя Эгидием, единокровный брат и верный сподвижник безбожного Франциска.
Узнав сию весть, святой Доминик после утренней службы произнёс проповедь, обличавшую самозванца. Ибо ни один мирской владыка не вправе рукополагать в сан, а епископ Ариан, самочинно назвавшийся кардиналом, предался богомерзкой ереси и отдал душу свою во власть Леворукого. Но сии праведные обличения вызвали неистовый гнев герцога Ларака, и повелел он схватить святого отца Доминика, и, заковав его в железа, посадить в самое мрачное узилище на хлеб и воду. Но и там преподобный Доминик остался твёрд и незыблем в вере своей, славя Создателя, ниспославшего муки во славу Его. И сидел он в сём узилище шестнадцать недель.
И когда святого отца повели на суд герцога Надорского и лжеепископа, дивились люди радости, изливавшейся из очей преподобного Доминика, и говорили меж собой: «Этот человек невинен! Он угоден Создателю!» И держался святой Доминик с мужеством, достойным первых мучеников, когда свет истинной веры ещё не воссиял по всем Золотым Землям, и исповедующие веру в Создателя были гонимы демонопоклонниками. И на судилище сём продолжал Доминик обличать Оллара и прихвостней его, и не признал ни власти Эгидия епископа над собою, ни права Франциска быть главой церкви. И разъярился герцог Ларак, слушая сии речи, и повелел было вырвать язык у святого отца, но благочестивая супруга его, сердце коей разрывалось от жалости и сострадания, пала на колени, взмолившись о пощаде для святого Доминика: «Господин мой и супруг, ради нашего дитяти помилуй этого святого человека!» И многие слуги и стражники последовали примеру благочестивой Женевьев, прося пощадить преподобного. И уступил Ларак мольбам жены, убоявшись за ребёнка, коего та носила под сердцем.
Однако повелением герцога и безбожного епископа Эгидия отец Доминик был отрешён сана «за оскорбление короля и подстрекательство черни к бунту против новой власти», как сказано было в приговоре. И был дан ему выбор: уехать в Агарис либо же остаться в Надоре простым слугой. Но свято помнил отец Доминик заветы благочестивого Гальфрида и поборол искушение покинуть Надор ради чудес Святого града и воссоединения с братьями по вере. И остался в замке золотарём. Видя это, многие тайно сочувствовали ему, а иные, принявшие ложную веру и чрез то уловленные сетями Леворукого, злорадствовали, видя унижение праведника. Доминик же оставался столь же твёрд в своей вере и тайно поучал жаждавших приобщиться благодати, кою может дать лишь Святая эсператистская Церковь. И святая Женевьев, вынужденная скрывать свою веру, была среди преданнейшей паствы святого Доминика, всячески укрывала его от гнева супруга своего и Эгидия епископа, и просила молиться о здравии душевном и телесном её и детей ея, наипаче же о духовном прозрении нынешнего супруга своего.
Ибо верно говорят святые отцы: «Не погибели грешника желает Всеблагий и Всемилостивый, но его спасения и возвращения на путь Истины». И. хотя тщетны были её упования на обращение мужа к светочу истинной веры, дети герцога Ларака унаследовали от своей святой матери благочестие и многие иные добродетели, и в том есть немалая заслуга святого Доминика, за веру пострадавшего.
- Заслуга святого Доминика, за веру пострадавшего, – нараспев произнёс последние слова отец Маттео. Ныне, когда в Надор вернулись позабытые времена гонений, ему нужно быть твёрдым и сильным. Дело пастыря – забота о пастве. А его долг духовного отца предписывает стать надёжной опорой герцогине Мирабелле и её семье, и этот долг он исполнит до конца!
15.02.2011
-
Эр Эстравен
СЕМЕЙНОЕ СЧАСТЬЕ
(18 день Осенних Волн 400–го года К.М.
– зима 3-го года К.С, Надор, Эпинэ)
С судьбой следует обходиться как со
здоровьем: когда она нам благоприятствует,
наслаждаться ею, а когда начинает
капризничать - терпеливо выжидать, не
прибегая без особой необходимости к
сильнодействующим средствам.
Франсуа де Ларошфуко
У батюшки, у матушки
С Филиппом побывала я,
За дело принялась.
Три года, так считаю я,
Неделя за неделею,
Одним порядком шли,
Что год, то дети: некогда
Ни думать, ни печалиться.
Н.А Некрасов
«Кому на Руси жить хорошо»
1.
Из детской слышался голос Женевьев, напевавшей колыбельную. Ларак вошёл в комнату. Ну так и есть! Герцогиня укачивала малышку. Услышав шаги мужа, она подняла голову и улыбнулась:
- Правда, она самая красивая девочка на свете?- Конечно, моя эрэа, ведь Гвенни так похожа на вас! Но если вы и дальше будете нянчить её, она вырастет самой избалованной. А Люсьен обидится на свою милую мамочку.
Женевьев смущённо зарделась:
- Вы пристыдили меня, мой эр.
- Тише. Не будем мешать нашим детям спать. Сладких тебе снов, Люсьен-Андре. И тебе, Франциска-Гвендолин, – Ларак осенил детские кроватки Знаком. – Пойдёмте, эрэа. Завтра у нас тяжёлый день.
Послезавтра близнецам исполнялся месяц и тогда же в Надор должен был прибыть король со свитой, дабы поздравить своего маршала с прошедшим днём рождения и появлением наследника. А ещё Ричард и герцог Шарль, герцог Колиньяр и граф Манрик… жаль, конечно, что граф Арсен Савиньяк не мог присутствовать на этих торжествах – как раз в эти дни он праздновал свадьбу с Анриеттой Маллэ. Однако граф прислал подарки герцогине Женевьев и новорождённым. Ещё больше Женевьев огорчило отсутствие родных. Ни сёстры, ни кузен Эдмон так и не приехали в Надор. Конечно, графиня Жаклин Пуэн, будучи в тягости, не могла совершить столь далёкое и тяжёлое путешествие, а графиня Полина Агирре, как обычно, не хотела никуда ездить без сестры. Кузен Эдмон, маркиз Эр-При, как наследник герцога Эпинэ, в отсутствие старшего брата не мог покинуть провинцию, наместником коей являлся. Однако все они прислали богатые подарки и приглашали герцога и герцогиню Ларак погостить в Эпинэ.
И, судя по всему, подарки готовились заранее, поскольку бедняжке Гвенни почти ничего не досталось – никто и подумать не мог, что у Лараков родится девочка.
Вместе со своим письмом маркиз Эр-При переслал последнее послание эрэа Розамунды, присовокупив к нему описание последних дней графини, сделанное со слов Жавотты и других слуг. В тот день герцогиня Женевьев практически не показывалась из своих покоев, чтобы никто посторонний не видел её заплаканных глаз. «Матушка любила меня. А я была так глупа, что не поняла этого, – сказала она Гвидо – Но как же страшно умирать совсем одной! Бедная матушка!» Она рыдала на плече мужа, и казалось, слезам не будет конца. Наконец, немного успокоившись, Женевьев попросила: «Если Создатель пошлёт нам дочь, назовём её Розамундой.» «Конечно, моя эрэа. Всё будет так, как вы пожелаете». Ларак тактично умолчал о том, что вторую дочку они хотели назвать Раймондой. Да и старшей никак не могли выбрать имя.
Это было словно вчера: он сидит на кровати и держит на руках малышку. И пусть у Ларака уже был опыт общения с младенцами, от волнения перехватывало дух. Ведь это же его дети, его плоть и кровь!
- Взгляните, у Люсьена ваши глаза, – улыбнулся он, разглядывая наследника. – А какие длинные реснички!
Женевьев засмеялась:
- А мне кажется, он будет очень похож на вас, мой эр! И Люсьен – слишком коротко для графа Ларака.
- И как же вы предлагаете назвать нашего мальчика?
- Люсьен-Андре.
Новорождённый сказал: «Аааа…» – должно быть, соглашался.
- А что? Хорошее имя, – Гвидо с нежностью смотрел на первенца. – Только учти, Люсьен-Андре, что настоящие мужчины так не поступают. Надо встречать опасность лицом к лицу, а не посылать сестричку на разведку.
Жанна и Женевьев невольно прыснули. А потом рассмеялись, после того, как малыш снова что-то утвердительно пискнул.
- А может, наша дочка оказалась быстрее? – предположила герцогиня, отсмеявшись.
- Наверное. А как мы её назовём? Может, Розамундой?
Но Женевьев покачала головой:
- Я хорошо знаю матушку. Она решит, что мы хотим подольститься к ней, и будет ещё больше сердиться. Лучше Раймонда – в честь дедушки.
Ларак хотел было ответить, но тут вмешался врач. Мэтр Хелмет попросил эра герцога и Его Преосвященство (Эгидий вошёл в опочивальню во время разговора супругов и теперь стоял у дверей) покинуть покои герцогини, ибо эрэа надлежит перевязать грудь.
Уже выходя, герцог оглянулся и успел заметить исказившееся недоумением и обидой лицо жены.
- Ну, за всех новорождённых! Пошли вам Создатель счастья! – Эгидий уже разливал кэналлийское в стоявшие на столе кубки. Судя но выгравированным на золоте жеребцам, эти кубки были взяты из приданого Женевьев. Выпили. И за самых замечательных малышей, и за их дорогую матушку, когда Гвидо наконец спохватился:
- А зачем грудь перевязывать?
Эгидий возвёл глаза горе, словно призывая Создателя в свидетели недогадливости Ларака.
- Чтобы молоко пропало. Так всегда делают знатным дамам. Ты что, никогда не слыхал о таком?
- Это… это неправильно. Богопротивно! – Мысль, что его любимой не позволят кормить детей грудью, показалась Гвидо кощунственной. Епископ – нет, старый друг Эгидий – невесело усмехнулся:
- Твоим ещё повезло. Их матушка будет рядом. А меня забрали у матери сразу после родов. Граф Арко был очень ревнив. Да он и сейчас такой. Он так и не простил матери, что она изменила ему с герцогом Адольфом. А герцогиня Летиция до самой своей смерти не желала видеть графиню Арко при дворе, если того не требовали приличия. Так что я впервые увидел мать, когда мне было почти восемь лет… Да и потом… я был ей не нужен. Герцог Адольф и то чаще навещал кормилицу.
- Кормилицу?
- Да. Лотта была доброй и одинаково заботилась о байстрюке госпожи графини и о своих детях. Знаешь, когда я уходил с Франциском добывать ему королевство, заглянул к ней. Так она обняла как родного: «Андреас! Как ты похудел!»
- Андреас?
-Андреас Арко к вашим услугам. Эх, не будь герцогиня Летиция такой злопамятной, я бы мог стать рыцарем, – Эгидий махнул рукой. – Правда, в Славе тоже неплохо.
И, спохватившись, поспешно добавил:
- Эрэа Женевьев не знает моего мирского имени, так что не думай…
- А я и не думаю, – фыркнул Ларак. – Полагаешь, я не заметил, как ты смотришь на Жанну?
- Бастард марагонского герцога и незаконная графская дочка… Смотри не смотри, у нас нет будущего.
- Ну вот ещё! – Вино изрядно развязало Гвидо язык, – чем вы хуже нас с Женевьев? Да скажи кто год назад, что я женюсь на знатной даме и мы будем счастливы – я бы первый высмеял этого болтуна!
- Ты – другое дело.
- Почему? Или думаешь, святой Доминик будет против?
- Святой Доминик? – удивился Эгидий. – Я его всегда чтил и считал своим покровителем, так зачем бы ему мешать моей… моим чувствам к Жанне?
- А! – хлопнул себя по лбу Ларак, – ты про магнуса! А я – про нашего священника. Был тут до тебя… Женевьев уж на что богобоязненная, а и то надавала святому отцу пощёчин.
- Вот как? И что с ним стало?
- Да сидит в темнице. За оскорбление величества и подстрекательство к бунту против нового короля, так что я был в своём праве, учти!
- Может, ради такого праздника выпустить? Сколько он уже сидит?
- Да с весны. Как узнал о твоём приезде, так разорался… и в темнице поначалу орал, мол, поклёп и клевета. Сейчас-то присмирел. Только знай молитвы бормочет и плачет как баба.
- Может, всё-таки его выпустить?
- А давай! Пускай Роже к нему идёт. А я пойду к своей герцогине. Роже! Где ты там, бездельник?
Выскочивший откуда-то сияющий Роже (в тот день все сияли от счастья) помчался исполнять приказ герцога. А Ларак с Эгидием выпили ещё по кубку – за здоровье всех ближних и дальних родичей герцога и герцогини.
- Ох, надо же написать матушке и герцогу Эпинэ… или пускай Женевьев сама пишет кузену?
-Ты забыл ещё кое о ком, – вновь усмехнулся Эгидий. Только теперь в этой усмешке не было и следа грусти. – Если б не Франциск, ты бы не женился на своей эрэа. И у тебя бы не было близнецов.
Гвидо помянул закатных тварей и направился в кабинет, писать письма.
Сказать, что Женевьев была расстроена – значит не сказать ничего. Кто додумался до этих проклятых правил приличия? Кому первому пришло в голову, что знатная дама не должна кормить грудью? Да, в первый раз она была слишком наивна и послушна, а во второй почти не было молока, но сейчас! Груди так налились, что казалось – коснись пальцем, и молоко так и брызнет! А ведь уже нанятая кормилица не управится с двумя, ей ведь и свою дочку кормить надобно. Значит, надо подыскивать ещё одну. А зачем она нужна, если есть мать? И почему служанкам можно нянчиться с детьми, а герцогине – нет? Тщетно мэтр Хелмет и Жанна уговаривали Женевьев успокоиться и дать наложить повязки – эрэа забилась в уголок кровати, изо всех сил прижимая к груди одеяло. Она так хотела девочку! Ну хорошо, пусть Люсьена выкормит Бриджит, а она будет кормить своё сокровище. Стоило мэтру подойти к кровати, как его пациентка начинала плакать, кричать и даже пыталась лягаться. Дети на два голоса орали, кормилица пыталась их успокоить… И неизвестно, чем бы всё кончилось, если б не приход епископа. При нём плакать и ругаться было как-то неприлично.
Выяснив причину заплаканных глаз эрэа, Эгидий улыбнулся:
- Разве вы забыли, что сегодня приезжают гости? Графиня Кунигунда упадёт в обморок, если увидит, как вы кормите ребёнка. Молоко ведь не пропадёт за несколько дней? Правда, мэтр?
Мэтр Хелмет, почуяв в епископе союзника, поспешил подтвердить его слова.
- Ну если чуть-чуть… иногда? Графиня Карлион ведь не будет сторожить у моей постели.
- Но слухи… вы же знаете, какие у слуг длинные языки и большие уши. И что скажет король? Или вы хотите, чтобы люди дурно говорили о вашем супруге?
- Нет… Вот когда приедет Франциск, я и буду ходить с повязками.
- Не делайте этого, эрэа. Тогда молоко пропадёт окончательно, а грудь будет болеть гораздо сильнее, – решил припугнуть её врач.
- А может, король не приедет? – Судя по голосу, Женевьев самой в это не верилось.
- Конечно, приедет! Раз Франциск обещал, что станет Избранным отцом, так тому и быть. Он всегда держит слово.
- А кто будет Избранной матерью? – осмелилась подать голос Жанна.
- Не знаю, – Видно было, что этот вопрос застал герцогиню врасплох, – может, графиня Рокслей согласится?
- Но граф Рокслей не присягал Франциску.
- А какая разница? – улыбнулся Эгидий. – Детей часто называют в честь Избранных родителей. Будешь Раймондой-Гвендолин, малышка? – Он умело взял из рук кормилицы задремавшую девочку.
- Раймонда-Гвендолин? Нет. Ей это совсем не идёт, – возразила Женевьев. – Нужно, чтобы оба имени были северными или оба – южными.
- Ну тогда… - епископ призадумался, и Жанна, робея от собственной смелости, предложила:
- А если Франциска? – И поторопилась объяснить:
- Если б не король, вы бы с эром герцогом никогда не встретились, и наши крошки так бы и не родились.
Женевьев хотела было сказать, что если б не Франциск, Алан и Эдвард были бы живы, но промолчала. Жанна была права. Если б не Франциск, Женевьев до сих пор звалась бы герцогиней Окделл и даже не подозревала о том счастье, которое может дать женщине мужчина. И у них с Аланом никогда бы не было дочки…
Последний довод перевесил. Пусть говорят, что хотят, пусть считают, что они хотят подольститься к королю – малышку нарекут Франциской-Гвендолин. А дома будут звать Гвенни. Только бы графиня Рокслей согласилась стать Избранной матерью!
Уставшая после родов и истерики, герцогиня покорно позволила мэтру Хелмету перевязать грудь (хотя это всё равно неправильно!) и уснула. Близнецов унесли в уже приготовленную детскую (надо будет сделать кроватку побольше. Или две разные?), и около Женевьев осталась одна Жанна. Ларак пару раз заглядывал, а слуги не смели потревожить покой госпожи. К счастью, последние приготовления к празднику в честь дня рождения герцога почти не требовали её личного присутствия. Конечно, хозяйка дома должна встречать гостей, но мэтр строго-настрого запретил эрэа Женевьев вставать. Однако она всё равно оделась и вышла к ужину.
- Простите, мой эр, что не успела испечь ваш любимый пирог, – улыбнулась она.
- Эрэа, тот подарок, что вы успели сделать, стократ драгоценнее, – с этими словами Ларак поцеловал жене руку.
А Манрик (приехал даже раньше Рокслеев! Ещё бы! Как он мог не поздравить своего бывшего капитана!) не удержался от шпильки:
- С пирогами госпожи Люсьены не сравнится даже стряпня дворцового кулинара!
- Вот как? – это подала голос графиня Карлион.
- Так и есть, графиня. В 94-м я сопровождал тогда ещё капитана Ларака в его поездке домой, и поверьте, ничего вкуснее того обеда мне есть не приходилось.
- Эммануил, попробуй лучше надорские блюда, а потом уже говори, - посоветовал несколько раздосадованный Ларак. Теперь знатные гости решат, что он сын какой-то стряпухи! И матушка давно не пишет… Не случилось ли чего? Да нет, тогда бы сёстры написали…
К счастью, надорская кухня удовлетворила запросы графа Манрика, и тот принялся сманивать Раймона во дворец.
Не стоит говорить, как охали, умилённо ахали над младенцами дамы, и сколько бочонков кэналлийского (спасибо Родриго Ардилье, приславшему подарок другу детства) было опустошено за здоровье всех именинников, эрэа Женевьев, короля Франциска, за процветание Талига вообще и Надора в частности, за… – скажем просто: праздник удался на славу!
2.
А через неделю после отъезда гостей (почти все они обещали прибыть в Надор на именование близнецов) к воротам замка подскакал тот самый гонец…
Женевьев, смотревшая со стены, с трудом припомнила герб, красовавшийся на котте вестника. Вроде бы Гаржиаки были вассалами её покойного отца, а теперь – кузена Эдмона. Но если бы гонец приехал от него, на нём был бы алый плащ Эпинэ!
- Ваша светлость, там… – Мишель Вильфор, начальник надорского гарнизона, мялся на пороге. Кажется, на памяти Ларака это был первый случай, когда бравый вояка не знал, что сказать.
- Что – там?
-Там… это…послание от вашей матушки и её супруга! – наконец выпалил Вильфор и перевёл дух.
В первый момент Гвидо решил, что ослышался. Но, судя по ошеломлённым, растерянным, непонимающим лицам окружающих, со слухом было всё в порядке. Списать это на пьяный бред или лихорадку тоже не получалось – со вчерашнего вечера во рту не было ни капли, да и на здоровье грех жаловаться. Может, это дурацкий розыгрыш? Непохоже.
- Где гонец? Давай его сюда! Живо! – Вильфора как ветром вымело за дверь, а Ларак усмехнулся:
- Вот сейчас и разберёмся, кто таков да откуда.
А через полчаса весь замок обсуждал последние новости.
Оказывается, графиня Розамунда при поддержке своих племянников решила, что матери её зятя никак невозможно принадлежать к мещанскому сословию, и выдала госпожу Ларак замуж за бездетного вдовца. И у них родился сын! Чудные дела творятся на свете!
Не знай Гвидо почерка своей матушки, он бы принял письмо за глупую шутку. Но это был её почерк, её завитки над д, её заглавная Г! И слова матушкины, их не подделаешь.
Значит, у него теперь есть младший братишка. Робер Гаржиак. Так вот почему матушка не могла приехать!
Всё это было так неожиданно, что с трудом укладывалось в голове. А тут ещё Роже рот раскрыл:
- Капитан, тебе надо попросить Франциска, пусть сделает Гаржиака бароном. А то что это – мать герцога – и жена простого рыцаря! – И осёкся под взглядом Ларака, запоздало вспомнив, что он давно уже не денщик, чтобы лезть с дурацкими советами.
- Люсьен, у тебя есть дядюшка Робер! – лежавший на отцовских руках граф Ларак отреагировал на эту новость сонным зевком. А Жанна лукаво улыбнулась и добавила:
- А ещё у нашего мальчика есть целая дюжина кузенов и кузин. А у бедного дядюшки Робера – дюжина племянников и племянниц. И все большие-пребольшие!
- Ничего. Вот мы поедем в гости к бабушке Люсьене и будем играть с дядей Робером. Правда, мой маленький? Твой папа очень-очень соскучился по матушке!
- А как же Кадана? Мы ведь не можем оставить оборону границы на одного графа Рокслея?
Правду сказать. Женевьев давно хотелось познакомиться со свекровью, а тут такой повод! Можно навестить сестёр и матушку. Хорошо бы поехать в Эпинэ в конце весны, на годовщину батюшкиной смерти. Она ведь так и не побывала на его могиле…
- А что Кадана? Мы им так всыпали, что в будущем году они вряд ли полезут. Ну, может, будут шалить на границе – как без этого? Но войны не будет, это я вам обещаю.
Надо бы к Зимнему Излому послать подарки свекрови, её сыну и мужу. А что по этому поводу скажет Ларак? Не станет же он звать Гаржиака батюшкой! Женевьев улыбнулась, представив эту картину, но радость быстро угасла. Как она могла запрещать Эдварду звать отчима «дядя Гвидо»? Гвидо… У него такое красивое имя…
Приезд короля – это всегда событие, неважно, являешься ли ты его верным вассалом или нет. Целая неделя непрекращающихся празднеств – это очень много. А ведь надо всех разместить, всех накормить… голова кругом! Ларак временно переехал в покои жены, а Франциск разместился в Гербовой башне.
Ричард, правда, немножко обиделся и попросил матушку, чтобы ему отдали покои герцогов Окделл. Не сейчас, а когда он снова приедет в Надор. Он часами мог смотреть на близняшек, но брать их на руки побаивался. А Ларак вспоминал, что его матушка тоже разрешала подержать Эжена, только когда Гвидо сидел. Ещё Ричард попросил подарить ему на десятилетие Книгу Четверых. «Братику Люсьену она всё равно не пригодится», – объяснил он. И Женевьев обещала прислать ему книгу или привезти самой, если получится.
Герцогиня Маргарита Колиньяр – румяная, крепко сбитая женщина, – пришла в восторг от близнецов и очень жалела, что у маленьких Лараков уже есть Избранная мать. Пришлось пообещать, что герцогиня Маргарита непременно станет Избранной матерью их следующего ребёнка. Её муж состязался в фехтовании с Лараком и Жураво. Франциск хотел было устроить турнир, но помешала непогода. Дождь лил два дня кряду, и благородные дамы развлекали своих мужчин пением и игрой на лютне и мандоле. Приглашённые комедианты играли весёлые пьесы, а бродячий менестрель порадовал балладами. Как оказалось, Готье Шапри управляется со словом не хуже, чем со своим мечом, и его баллады были ничуть не хуже. Даже лучше, поскольку были совершенно новыми. Два раза мужчины ездили на охоту. В первый раз настреляли дичи, во второй – добыли лося и пару волков. И герцогине Женевьев было особенно приятно узнать, что сохатого убил её супруг.
При более близком знакомстве Франциск оказался вовсе не таким чудовищем, каким запомнился герцогине Окделл в тот осенний день. Молодой – всего на год старше Ларака – король, несмотря на плотное телосложение, двигался легко и быстро, словно хотел всюду успеть. Казалось, он почти не отдыхает. Франциска интересовало всё: и стычки с каданцами, и урожай этого года, и Скала Окделлов, на которую король не преминул подняться. Обитатели Надора были поражены тем, как легко, словно бы шутя, Франциск принимает решения и диктует указы секретарю. Герцогиня не обольщалась этой лёгкостью – это всего лишь значило, что Оллар был словно рождён для королевского венца. Казалось, он позабыл о том, что Женевьев была герцогиней Окделл, хотя, если верить епископу, Его Величество не забывал ничего и никогда. Перед приездом Франциска Женевьев сама себе напоминала напряжённую тетиву арбалета – так волновалась и страшилась встречи с королём. С нею Франциск был всего лишь учтив, но вся его сухость и сдержанность вмиг исчезли при виде близнецов. «Ты будешь маршалом, как твой отец!» – объявил Его Величество, вдоволь налюбовавшись на Люсьена. Юный граф Ларак был уморительно серьёзен, а королевская улыбка заставляла позабыть о перебитом носе Франциска и его ястребиных глазах. Он был искренне рад за боевого соратника, хотя и немного завидовал ему. Хоть со дня гибели Рамиро Алвы минул уже год, герцогиня Октавия не спешила надеть венчальный браслет с Победителем Дракона.
Раньше Женевьев не приходило в голову расспрашивать Ларака о службе у Франциска Оллара, и теперь она навёрстывала упущенное, прислушиваясь к разговорам бывшего Бездомного Короля и его капитанов – тоже бывших. Правда, один капитан у Франциска остался – Готье Шапри носил звание капитана Личной королевской охраны. Воспоминания были разными – забавными и грустными, о войне и любовных приключениях (Женевьев узнала несколько имён бывших любовниц Ларака), но всегда весьма занимательными. А потом мужчины переходили от прошлых дней к грядущим битвам и пытались просчитать стратегию противника.
Герцогине было очень грустно сознавать, что главным врагом Талига является Агарис. Зато Гвидо, казалось, знал «Повествование о разрушении Святого города Агариса нечестивым и жестоким нар-шадом Мтсарахом» наизусть. «И стоял плач по всей земле. И реки крови невинной омывали холм святого Теония, и смерть собирала обильную жатву, не щадя ни пастырей, ни паству. Ни стариков, ни детей, ни мужей, ни жён…» – нараспев декламировал он. Это звучало ужасно и… завораживающе! Когда Женевьев дохаживала последний месяц, ей не раз снился охваченный пламенем Святой град, на стенах и улицах шли бои. Она в ужасе просыпалась, и долго не могла заснуть. А может, всё дело в том, что рядом не было мужа?
На четвёртый день после приезда Франциска наконец совершился обряд Единения. Люсьен-Андре получил золотую эсперу с рубинами и ликом святого Адриана, а Франциска-Гвендолин – серебряную, украшенную жемчугом, с голубком по центру.
Но всё на свете кончается. Закончились и празднества. Гости разъехались, и в Надоре опять наступили тишина и покой. «И опустошение в подвалах», – заметил Ларак, когда жена поделилась с ним этой мыслью. Что правда, то правда!
3.
А там настал 22 день Осенних Молний – годовщина смерти Эдварда. Целый год её мальчика нет рядом. И никогда не будет. Но как же хорошо ощущать рядом надёжное плечо мужа и чувствовать, как его пальцы слегка сжимают твою ладонь, словно ободряя!
Они постояли в детской, глядя на спящих малышей, когда Ларак осторожно поинтересовался:
- Дорогая, вы ничего не хотите мне сказать?
Да, она хотела, она очень хотела, но сегодня? Сейчас? А почему бы нет?
- Гвидо, вы кого хотите больше: Раймона или Розамунду?
Кажется, голос не дрогнул. Она так этого боялась!
- Всё в воле Создателя, – дипломатично ответил муж. И вдруг просиял:
- Вы сказали – Гвидо? Или я ослышался?
- Нет, Гвидо. Вы не ослышались.
Он обнял жену, зарывшись лицом в пахнущие вербеной локоны, и прошептал ей на ухо:
- Я так по тебе соскучился!
Сердце Гвидо ликовало. Наконец-то жена назвала его по имени! Ничего, настанет срок – и она будет звать его на «ты». Ну, хотя бы наедине.
И кто знает, быть может, маленькая Розамунда была зачата в ту самую ночь?
По крайней мере, уже в начале Зимних Ветров стало понятно, что в семье ожидается прибавление.
Двадцатого Зимних Молний герцогиня прибыла в Олларию, чтобы поздравить с днём рождения своего первенца, и пробыла в столице восемь дней. Визиты, приёмы, светские разговоры, сплетни – о ужас! – модистки, а вечерами беседы с кузеном Шарлем и Ричардом. Он был так похож на Алана – и в то же время совсем другой! Более открытый, общительный… более горячий. Вот что значит кровь Эпинэ!
-
Эр Эстравен
СЕМЕЙНОЕ СЧАСТЬЕ (Окончание)
4.
Кадана и вправду отсиделась за своими горами, как и предсказывал Ларак. И в середине Весенних Волн супруги вместе с детьми, кормилицами (вторую всё-таки пришлось нанять – близняшки росли такими обжорами!) и няньками отправились в Эпинэ.И вот она – долгожданная встреча родственников! Жаклин и Полина, которых Женевьев помнила пухлыми девочками (в мать пошли), превратились в молодых красивых женщин. Теперь их можно было спутать лишь издали, а ведь когда-то даже родители не сразу разбирали, кто есть кто, чем близняшки и пользовались. Теперь Жаклин Пуэн была полнее, а Полина Агирре – улыбчивее. Впрочем, она и в детстве любила посмеяться.
Как в старые добрые времена, семья собралась в Эр-Эпинэ. Только теперь во главе стола сидел не граф Раймон, а Эдмон, маркиз Эр-При, а место четырёх сестёр Эпинэ заняли многочисленные племянники и племянницы. У Жаклин тоже были двойняшки – младшие мальчики.
Кусты роз, так любовно выращивавшиеся эрэа Розамундой, ещё помнили её. И в изголовье её мраморного надгробия распустились белые розы.
А что останется от неё самой? От Гвидо? От их детей?
- Жаль, что матушка не рядом с отцом, – вздохнула Женевьев.
- Она сама так хотела, – тихо откликнулся Эдмон. – Пойдёмте в дом, я хочу кое-что рассказать.
Судя по тому, что в бывший отцовский кабинет маркиз Эр-При пригласил только Лараков и почему-то Жанну – разговор предстоял серьёзный.
- Даже не знаю, как начать. Граф Раймон навещал меня в месяц Весенних Ветров и обращался не как к племяннику, а как наследнику. Последние годы рана мучила его всё чаще, а тут и сердце… он умер как настоящий Эпинэ – в седле во время прогулки. А тогда… он уже знал, что умирает. Мы много разговаривали… моя Габриэль как раз носила под сердцем Шарло, и дядя рассказал об Анри. Он признал его и отписал поместье… которое потом унаследовала графиня Розамунда. Не мне её судить.
- Не стоит говорить об этом, кузен, – мягко остановила Эдмона герцогиня.
- Стоит. Та женщина… Оливия… она никому не принесла счастья. Даже родным сыновьям. Граф Раймон говорил, что будь он простым рыцарем, она бы на него и не взглянула. Виктор Гаржиак был одно время влюблён в неё, пока не узнал, как его обманывали. Однажды Анри подхватил лихорадку… ему было не то семь, не то восемь, и Гаржиак написал Оливии. А она не приехала. Дядя – тот приезжал и привёз своего врача, а эта дрянь… Простите. Письмо попало в руки Никола, её старшему сыну, и только тогда он узнал, что у него есть брат. Он сбежал, добрался до Гаржиака, и Виктор… очень удивился. Он-то думал, что Анри – единственный ребёнок Оливии. Сейчас кузен Анри носит фамилию Ларак и живёт в Маллэ, в вашем бывшем доме, – Эдмон кивнул на Гвидо. – Кажется, Гаржиаку трудно видеть напоминание о своей глупости.
- Любовь – не глупость, кузен, – вздохнула Женевьев.
- Любовь – это, скорее, горе. Дяде досталась такая. Последние годы они часто ссорились. Он не бросил Оливию только из-за мальчишки. Я говорю о Никола. Эр Раймон был его Избранным отцом и очень заботился о мальчике. Он очень гордился успехами воспитанника и заказал для него меч. Он так мечтал увидеть Никола рыцарем! Посвящение состоялось той же осенью. А не будь Оливия любовницей графа Раймона, тот бы мог взять Никола в оруженосцы. Но я хотел сказать не об этом.
В последний день перед отъездом граф Раймон рассказал о… простите, кузина, если мои слова оскорбят вас, но я всего лишь передаю дядины слова – о своей любви. У него было немало женщин… в молодости, а до самой смерти помнил только одну. Николь. Он говорил, это были самые счастливые годы. Ей было всё равно, кто он такой – эр или простой конюх. Она любила Раймона, а не графа, не сына и брата герцогов. И не смогла без него жить. А он не смог забыть свою милую Николь. Дядя ещё сказал, что Жанна и вы, кузина Женевьев – его самые любимые дети. И просил передать Жанне вот это.
На стол легла шкатулка. Самая обычная деревянная шкатулка с вырезанными на крышке жеребцом и кобылкой, игриво сплетающимися грациозными шеями. Стенки шкатулки украшал цветочный узор.
- Здесь украшения, которые граф Раймон дарил Николь. Теперь это ваше наследство… кузина Жаннетт. Возьмите.
Руки предательски дрожали, когда Жанна прижала шкатулку к груди. Надо было что-то сказать, а слов не было. Наконец, справившись с волнением, она пробормотала:
- Спасибо… кузен.
Да, в шкатулке было несколько вещей. Простая серебряная цепочка, пряжка для плаща, со вставкой из янтаря, и такой же тоненький перстенёк. Янтарные чётки и лежащая в уголке эспера – должно быть, мать сняла её перед тем, как броситься в реку. Дешёвые бусы из поддельного жемчуга…
Жанна перебирала украшения и не сразу обратила внимание на то, что изнутри шкатулка казалась меньше, чем снаружи. Двойное дно! А в памяти сами собой всплывали обрывки дедовых рассказов, мол, эр научил Николь грамоте, и они переписывались. Да где же этот секрет? Наконец при нажатии на один из элементов узора – Жанна поначалу и не поняла, какой именно, поскольку нажимала всё подряд – планка от боковой стенки отскочила, открыв потайное отделение. Там действительно лежали записки. Крупными буквами, совсем не похожими на обычный почерк графа Раймона, на этих пожелтевших клочках бумаги, завёрнутых в кусок алого шёлка, была написана вся история любви господина и дочки конюха. Нет – Раймона и Николь.
«Соловушка моя чернокудрая», «звёздочка моя ясная» – называл ли он так кого-то ещё? Да, были и другие записки – держать нового жеребца отдельно, а то больно норовист да кобыл попортит. А были и такие: «Что, Жаннетт уже садится? Ты красавица, а она будет краше вчетверо». Жанна еле сдерживалась, чтоб не заплакать, читая эти строчки. Да уж. Красавица…
…Она встречалась с молодым лакеем, и даже пару раз подарила Сержу поцелуй. Но после той порки… кому нужна опозоренная девчонка? Жанна очнулась, попросила пить и почти тотчас появилась кружка с водой. Державший её граф Раймон помог напиться, осторожно придерживая девушку за плечи: «Не плачь, всё будет хорошо» А она разревелась, мол, кому она теперь нужна. «Мне», – серьёзно сказал эр Раймон. И улыбнулся чуточку грустно: «Как же ты похожа на Николь…» Она только и смогла растерянно пролепетать: «Это… вы?» Ведь дед и дяди всегда говорили, что её отцом стал один из гостей эра. Должно быть, не хотели, чтобы она знала правду. А Серж с тех пор на Жанну и не смотрел. Впрочем, через неделю граф Раймон вышвырнул его вон. А других поклонников за те четыре года, что Жанна прожила в Эпинэ до свадьбы Женевьев, не было ни одного. Да и в Надоре мало кто хотел связываться с неприступной гордячкой, и она мало-помалу привыкла к одиночеству.
И вот теперь новый епископ… Он, конечно, всем хорош: и умён, и красив, и ей почти ровесник, но это же грех! Молодая женщина аккуратно завернула прочитанные записки в шёлк и хотела было положить их на место, когда заметила в потайном отделении ещё один листок. Полудетским округлым почерком было старательно выведено всего четыре слова: «Не могу без тебя». Слёзы наконец прорвали плотину, и Жанна разрыдалась. Совсем как тогда, в далёкой юности.
Клодетт на встречу сестёр не приехала, отговорившись нездоровьем барона, и было решено поехать сначала в Гаржиак.
Женевьев не довелось знать свою первую свекровь – мать Алана умерла, когда тот был ещё мальчиком, и сейчас герцогиня волновалась тем больше, чем ближе были стены замка Гаржиак. Мать всегда остаётся матерью, особенно для такого любящего и почтительного сына, как Гвидо. Вдруг ей не понравится невестка? В том, что бабушка Люсьена будет в восторге от двойняшек, ни Гвидо, ни Женевьев не сомневались – малыши были так очаровательны!
Пожалуй, впервые герцогиня задумалась – нет, не над будущим замужеством малютки Гвенни, и не над женитьбой Ричарда и Люсьена – а над теми переменами, которые принесёт в их жизнь брак детей.
Раньше (несколько раз у них с Аланом заходил разговор о возможном обручении Ричарда) её волновали знатность, репутация семьи будущей невестки, взаимоотношения того или иного рода с Повелителями Скал (не родниться же с Приддами, даже будь у Эктора дочь!). Но этой весной думалось совсем о другом. И не только о том, чтобы все их дети выходили замуж и женились по любви. Довольно с них браков, устроенных другими! Им с Гвидо повезло – не иначе сам Создатель в тот час улыбался в небесах – но такое не повторяется. Создатель, сделай так, чтобы дети были так же счастливы, как они с Лараком!
Но чем ближе была встреча со свекровью, тем чаще на ум приходили другие мысли. Время – не река, не песок, струящийся меж пальцев, нет, – время – ловкий и неуловимый вор, забирающий золотые годы детства, молодости, зрелости… только оглянулся – и вот уже в карманах жизни звенит горсточка медяков. Дети растут так быстро! Вчера ещё лежал в колыбели, а сегодня уже берёт в руки первый меч. Её мальчики станут мужчинами, и однажды... однажды они попросят материнского благословения на брак. Держа на руках Люсьена, Женевьев пыталась представить его будущую жену. Какой она будет? Южанкой или северянкой? Из древнего рода или дочкой вчерашнего наёмника, получившего от Франциска титул за верную службу? Но кем бы она ни была, жена потеснит мать в сердце мужа. Так устроено Создателем, а кто не понимает этого – глупец. И чем больше мать пытается вернуть сына, воюя с невесткой, тем больше его теряет. И всё же… как, должно быть, обидно – столько лет быть главной для детей и вдруг почувствовать себя второй.
Пожалуй, это хорошо, если сын живёт отдельно от матери – ведь тогда свекровь и невестка не смогут враждовать, соперничая за любовь и внимание сына и мужа. Примерно к такому выводу пришла герцогиня Ларак накануне прибытия в Гаржиак. Волнение и беспокойство почти улеглось, уступив место любопытству: какова же она, матушка её дорогого Гвидо?
Госпожа Люсьена оказалась именно такой, какой её себе представляла Женевьев по рассказам мужа. Только ещё более помолодевшей, весёлой и энергичной. «Гвидо! Мальчик мой!» – обняла она сына, и герцог Ларак словно по волшебству превратился в маленького мальчика. Ну, конечно, это преувеличение, но вот бы Ричард и Люсьен так же во всём слушались Женевьев! А уж когда бабушка увидела долгожданных внуков… о, разве это передашь словами? Они с Гвидо потратили не меньше получаса, обсуждая достоинства двойняшек и их сходство с теми или иными родственниками. Оказывается. Люсьен такой же серьёзный, как дедушка Этьен, и точь-в-точь покойный Эжен, только ресницы длиннее. И ямочка, когда улыбается, только на правой щёчке. Гвенни тоже рассмотрели со всех сторон, найдя сходство чуть ли не с прабабушкой Джульеттой. И неизвестно, до чего бы в конце концов договорились, если бы хозяин дома не пригласил всех к столу. Праздничный обед, а за ним и ужин в честь дорогих гостей были так хороши, что, пожалуй, в поединке «госпожа Люсьена против Раймона» ещё неизвестно, кто бы победил. Кажется, впервые у надорского повара появился достойный соперник. После обеда маленький Робер ползал в специально отгороженном сундуками уголке родительской спальни, и Люсьен с Гвенни охотно присоединились к дядюшкиным играм. А взрослые беседовали. Обменивались новостями, наперебой рассказывали о малышах (и каждая мать была свято уверена, что лучше её ребёнка нет на свете никого), Люсьена Гаржиак припомнила некоторые проделки старшего сына, и все смеялись над ними. Например, о том, как мальчишки состязались, кто ловчее и быстрее всех залезет на старый тополь возле часовни святого Авксентия, и как разгневанный святой отец пытался их догнать. Теперь Гвидо и не помнил ни о порванной штанине, ни о материнском подзатыльнике, зато выпученные глаза толстяка-священника, задыхавшегося на бегу, так и врезались в память.
Говорили и об Анри. «Дурная она женщина была, эта Оливия, прости Создатель, – качала головой Люсьена. – При живых родителях сирота – это похуже простого сиротства.» Названый племянник пришёлся ей по душе, да уж больно робкий, застенчивый, да и телом слабоват. Не выйдет из него мечника, как не тужься, а вот стрелок мог бы и получиться. Сейчас Корде его торговому ремеслу учит, а Мадлен присматривает. Только не для мальчишки такая жизнь, не его это. Может, заберёшь его с собой, сынок? Может, и выйдет какой толк. Да и волю покойного эра Раймона надо уважить, а он мечтал видеть сына рыцарем. Ларак согласился.
Неделя в гостях пролетела как один день. А сколько всего уместилось! Приезжал в гости Стефан Нерюж, уже ставший бароном, и они с Гвидо вспоминали отроческие годы. Приехал не один – с женой и детьми. У Стефана было уже четверо сыновей, и он намекнул – то ли в шутку, то ль всерьёз – что неплохо бы им с Лараком породниться, обручив своих детей. Женевьев сразу сказала «нет». Не то чтобы ей не нравился Нерюж, скорее напротив, но в таких делах поспешность неуместна. Не успела осесть пыль под копытами отряда молодого барона, как объявился Родриго Ардилья. Разумеется, госпожа Люсьена не могла не написать ему, узнав о скором приезде сына. «Самое лучшее кэналлийское для моего лучшего друга и его прекрасной доры! Да пошлёт вам Создатель много счастливых лет и детишек побольше!» – провозгласил он, пока слуги таскали бочонки с вином. Четыре бочонка «Слёз» и столько же – «Крови». «Девичьей слезой» в тот же год отпраздновали рождение Розамунды, а на следующий – малышки Раймонды.
Потом был замок Сэц-Арижей, Шато-Тьерри. Старый барон почти не вставал с постели, но ум его был ясен по-прежнему, а в глазах мелькала добрая лукавинка. И, конечно же, никуда не делось радушие доброго семейства. Пожалуй, единственной, кто не слишком радовался встрече, была Клодетт. Ну что с этой злобной дуры возьмёшь? Пожалуй, они были правы, оставляя малышей у бабушки, – размышляла Женевьев, наблюдая тщетные попытки сестры соблазнить герцога Ларака. Клод Сэц-Ариж ясно дал понять, что после батюшкиной смерти спровадит мачеху к её родственникам. То-то кузен Эдмон обрадуется! Казалось, за эти десять лет почти ничего не изменилось. Только у Аньес, ставшей полновластной хозяйкой замка, в уголках глаз появились морщинки, а число внуков и внучек барона перевалило за дюжину.
А там и господин Корде, получивший весточку от госпожи Люсьены, привёз своего ученика. Не ехать же герцогу и герцогине в самом деле в Маллэ, чтоб за ними бежали все мальчишки и собаки славного городка!
Заехали в Гаржиак забрать детей (за эти дни Женевьев страшно соскучилась по ним) – и домой, в Надор.
И вот в первых числах Летних Волн показались ворота надорского замка.
Герцогиня, выглянув из кареты, улыбнулась ехавшему рядом мужу:
- Вот мы и дома!
А ещё через месяц граф Манрик и герцогиня Колиньяр стали Избранными родителями маленькой Розамунды.
5.
Весной следующего года графиня Рокслей разрешилась от бремени сыном Чарльзом, а в месяц Летних Скал герцогиня Ларак подарила мужу Раймонду. «Шалунья Раймонда» – так позже прозвали третью, самую озорную дочку Лараков.
Роды прошли довольно тяжело, и по совету врача Женевьев стала вновь принимать тот самый отвар. Так, на всякий случай. Ведь нельзя же допустить, чтоб её малютки остались сиротами, верно? Гвидо тоже согласился, что им вполне хватает детей, но разве стоит из-за этого прекращать любовные игры?
В семье царили мир и покой, как и во всей провинции, умело управляемой Лараком. И даже Священный поход 2 года к.С. против еретика Оллара почти не затронул Надор. Вот уж кто отличился в изгнании святого воинства за пределы Талига, так это Первый маршал Талига Шарль Эпинэ и маршал Колиньяр. А дело Маршала Севера – угроза Каданы и Дриксен.
И эта спокойная жизнь длилась до 3-го года К.С., когда Дриксенская кесария, собравшись с силами, вторглась в Талиг.