В этом разделе можно просмотреть все сообщения, сделанные этим пользователем.

1

Наша проза / Re: Вирентийский витраж - II

« : Сегодня в 14:51:04 »

Движемся дальше.

– Вот они, – Луцио указал на белый огонь.
Небо на востоке едва-едва начало светлеть, но Раньер и сам видел темный силуэт барки, медленно двигающийся по середине реки. Течение здесь снова ослабло, и догнать судно уже не составляло труда. Дорога, освободившись от тисков ущелий и щетины лесов, шла пологим берегом, так что спуск к воде был нетрудным. Вдали плавно вырастали сглаженные очертания Второго Пригорка, как в народе называли  один из Взгорьев Вилланова — череды холмов со срезаными вершинами, что обозначали начало приграничья. Пятый Пригорок был последним с реджийской стороны, Седьмой — первым вирентийским. Меж ними простиралась полоса Ничейной земли.
Они успели, несмотря на на все задержки. Пришло время действия. Раньер кивнул, отвечая на молчаливый вопрос сержанта.
Луцио пришпорил свою лошадь и взмахнул факелом.
– Эй, на барке! – заорал он во все горло, и Раньер невольно вздрогнул: так раскатисто звучал над водным простором голос сержанта. – Именем герцога Реджийского, бросай якорь!
– А?! – заспанно отозвались с борта. – Чего надо?
– Якорь говорю, бросай! – рявкнул сержант. – Герцогская стража требует!
Некоторое время на судне продирали глаза и переваривали услышанное. Потом началась возня, послышался плеск и барка прекратила движение, качаясь посреди реки на легкой волне.
– Шлюпку спускай! – тут же потребовал Луцио.
– А ты кто? – с некоторым вызовом осведомились с кормы.
– Я лейтенант герцогской стражи! – ответил вместо Луцио командир «синиц». – На судне преступники! Спускай шлюпку! Немедля! Если не подчинишься – ты сообщник!
После недолгого промедления послышался скрип ворота и вскоре от борта отвалила весельная шлюпка с двумя матросами.  Когда она приблизилась к берегу, лейтенант приказал гребцам выбраться на берег. «Синицы» попрыгали в лодку – двое на весла, один на руль, лейтенант разместился на носу.
Раньер и Луцио заняли свободные места, оставив матросов под присмотром стражников из Читта-Меньи. Шлюпка бодро пошла назад к барке, и  Раньер с внезапной тревогой смотрел, как надвигается темный борт.
– Где капитан? – осведомился лейтенант, едва ступив на палубу, где кучкой стояли матросы.
– Здесь. – Плечистый чернобородый эклейдец выступил вперед. – Бенито Бальбоа.
– Лейтенант Камилло. Послан примо-квестором на поимку преступников. Где те люди, что вы взяли на судно в Реджио?   
Капитан погладил бороду.
– Сошли, – спокойно ответил он.
– Сошли?! Где? Когда?
– Сразу, как мы миновали Красную скалу, еще до Первого Пригорка. Потребовали спустить шлюпку и отвезти на правый берег. Сказали, что там ждут. Что они натворили?
– Шулерство. Недозволенное ремесло. Убийство.
Эклейдец слегка приподнял бровь.
– Надо же, – проговорил он. – Никогда бы не подумал. Такие приличные люди.
Лейтенант не удовлетворился столь краткими объяснениями.
– Кто правил шлюпкой? – спросил он, сурово глядывая команду.
– Вот он, – капитан показал на одного из матросов  – Он греб. Тот, что был на руле, сейчас на берегу с вашими людьми.
– Ты кто? – уточнил лейтенант. – Звать как? Рассказывай, куда отвез пассажиров.
– Якопо, – представился сутулый матрос. – А чего рассказывать? Свезли на берег всю компанию и вещички ихние да назад вернулись. Они остались, мы ушли. Все.
– Где они высадились?
– А сразу, как миновали камни. Только-только река успокоилась. А куда дальше двинулись, не ведаю. Все трое были у берега, когда мы отплывали. 
– Трое?!
– Ну да. Бабка, красотка и ейный муж, – загибая пальцы, перечислил матрос. 
– А рыжий?! – встревоженно спросил Раньер.
– Так он еще раньше сошел. После Реджано. Прямо с борта сиганул и поплыл на левый берег.
– На левый берег? Зачем? – Раньер встревожился еще сильнее. – Там же никто не живет.
– Да кто ж его знает, – отозвался матрос. – Видать, с заумью парень.
– Я должен обыскать судно и убедиться, что вы говорите правду, – сказал лейтенант.
– Обыскивайте, – спокойно согласился капитан. – Мы честные труженики, запретного не везем, никого не покрываем.
Командир сделал нак подчиненным, и те рассыпались по барке. Раньер, следуя за одним из «синиц», спустился по лесенке в трюм. Здесь было невыносимо душно и так мало света, что пришлось подождать, пока глаза привыкнут к моргающей масляной лампадке.
«Синица» отправился налево, Раньер — направо. Подеста протискивался по узкому проходику между штабелями мешков и тюков. Так он добрался почти до самой стены. Что-то белело на грязных досках.   
Раньер нагнулся и поднял вещицу. Это был маленький гребень, какие женщины втыкают в волосы, чтобы удерживать прическу. Вырезанный из гладко отполированной молочно-белой кости, с изящной резьбой по краю: узор напоминал морские волны, над и под которыми шел орнамент из трех переплетенных волнистых линий, чьи концы были увенчаны стрелами.
Два зубца были отломаны и, видимо, давно, поскольку скол успел сгладиться и потемнеть. Раньер подержал вещь в ладони, словно надеясь, что та подскажет что-то о своей хозяйке. Но что могла сказать столь пустая вещица?
Однако он убрал гребень в поясную сумку. Зачем? Вряд ли он мог дать ясный ответ на этот вопрос. Так, не найдя более ничего и никого, он вернулся назад на палубу, где уже собрались остальные члены отряда, усталые и разочарованные. Погоня снова зашла в тупик.
Бледная полоса на востоке стала шире. Потрескивали факелы. Капитан барки равнодушно смотрел вдаль.  Нужно было решать, что делать дальше.
– Я могу двигаться дальше? – спросил Бенито Бальбоа. –  У меня грузы. У меня заказы. У меня расписание на весь сезон...
– На все четыре стороны, если сумеете, – недовольно проворчал командир «синиц».
– Лейтенант, – позвал Раньер. – Предлагаю вам и моим людям вернуться к Красной скале и обыскать окрестности.
Командир «синиц» угрюмо кивнул, соглашаясь.
– А мы? – уточнил Луио Марр.
– Мы? – Раньер сделал паузу, словно размышляя, но на самом деле он уже все для себя решил.
Изуродованный труп, найденный ими в чаще, лежал на земле, приписанной к селению  Маджоро.  Возможно, он и вовсе не имел отношения ко всей этой истории. А, возможно, имел самое прямое. Но это уже не его забота. Пусть здешний подеста сам разбирается с со своими покойниками, а лейтенант ищет по чаще беглецов.
Он, Паоло Раньер, пришел сюда за другим делом. Рыжий отправился на левый берег, унося монету. Почему? По своим делам или из-за того, что нашептала ему в своем безумии Эмилия? И  если второе, где его следует искать...
– А мы с тобой, – ответил подеста, обращаясь к сержанту, – возвращаемся домой. Левым берегом.

2

Наша проза / Re: Вирентийский витраж - II

« : 26 Ноя, 2023, 21:54:07 »

А это не человек ли в черном и Птицелов вступили в игру - страшную, которая явно будет вестись без правил и без жалости?.

Красный Волк, технически невозможно. Данные граждане вечером этого же дня пребывали в Читта-Менье.

Я сначала подумала, что это тот убийца, которого Торо послали, из арбалета стрелял, но эта мистика с флейтой с семейкой Торо как-то не вяжется.

katarsis, то, что два явления произошли одновременно, не всегда означает наличие общего источника.

3

Наша проза / Re: Вирентийский витраж - II

« : 26 Ноя, 2023, 14:05:06 »

Спасибо.

Продолжаем.
 

***

К полуночи Паоло Раньер устал так, что едва не валился из седла. Веки сделались тяжелыми, движения медленными, бригантина давила на плечи все сильнее. Не создан он для погонь, не создан...
Отряд двигался Нижней дорогой, что шла узким ущельем, по склонам которого змеились трещины – русла ручьев, что иссякли от жары. Места были пустынные и неприютные – последние людские жилища они миновали еще в сумерки и дальше до самого Пятого пригорка, где стояла пограничная застава, селений не было. 
Месяц, висевший над дорогой, почти не давал света – слишком тонок был недавно народившийся серп. Звезды казались неяркими, словно подернутыми легчайшей облачной дымкой.
Дорога повернула и пошла вдоль темной каменной стены, по вершине густо заросшей лесом, отдельные островки которого спускались по обрывам. Где-то вдали слышался плеск волн, приглушенный расстоянием.
– Красная скала, – пояснил Луцио Марр. Он сейчас возглавлял отряд – сержант был родом  из какой-то приречной деревеньки под Реджано и неплохо знал все здешние тропы. Раньер вполне доверял его решениям. Лейтенант и его «синицы» покорились судьбе: они мало что понимали в переплетении ущельев Ламейи.
Лошади устало цокали копытами по камням. Ветер посвистывал в раскидистых ветвях. Казалось, даже жара чуть унялась, дав изнуренной земле пару-тройку часов покоя. Не в такие ли ночи Сплетающий сны шествует по земле, свивая свои путы из лунного света, теней качающегося тростника  и песен ветров, и порождает легкие грезы? Липкие кошмары он совьет позже, после Паучьей Полночи, когда ветра сделаются злыми, а воды земные и небесные станут отдавать гнилью.
Убаюкавшись тишиной, Паоло Раньер на время забыл о цели их путешествия, о времени и месте, обо всем на свете. Все мысли отодвинулись прочь, веки снова сомкнулись...
Конь вхрапнул. Раньер вздрогнул и открыл глаза.
Луцио Марр приподнялся в седле и вскинул руку, останавливая отряд. 
– Ты что? – спросил подеста, подъезжая.
Луцио Марр обернулся к Раньеру и прошептал, едва шевеля губами.
– Там кто-то есть.
– Где? – тоже шепотом спросил лейтенант «синиц».
Луцио указал на склон Красной скалы, туда, где лес черной щетинистой полосой спускался прямо к дороге.
«Синицы» настороженно озирались. Лейтенант вытащил чикветту. Паоло Раньер, разом стряхнув сон, вглядывался в переплетение ветвей, отыскивая тень, звук, движение.  Но что разглядишь ночью в лесной чащобе? Если там кто-то и был — он затаился, сделавшись невидимкой.   
– Едем, – наконец решил лейтенант. – Будьте настороже.
Они двинулись вперед. Полоса леса нависла над отрядом, и Раньер ощутил тоскливое беспокойство, когда тень чащобы легла на дорогу. Очарование весенней ночи было уничтожено безвозвратно. 
Ветви опускались столь низко, что всадникам волей-неволей приходилось нагибаться. Лес здесь был смешаный, густой, пахнущий  одновременно еловой хвоей и сухой прелью прошлогодней листвы.
Факел, который Луцио Марр держал в руке, был единственным пятном света в черноте ночи. Так они двигались около четверти часа, и Раньер начал было уже успокаиваться, как вдруг взгляд его зацепился за какое-то яркое пятно среди деревьев неподалеку от дороги.
– Смотри! – указал он сержанту, но Луцио Марр и сам уже давал сигнал к остановке.
Под буком, обратив лицо к дороге, недвижно сидел человек. 
– Эй ты! – окликнул его Луцио Марр. – Иди сюда! 
Сидящий не пошевелился. Луцио выругался и, обнажив оружие, послал лошадь вперед по склону.  «Синицы» спешились и двинулись следом, направив на сидящего свои пики, а люди Раньера по его знаку развернулись, прикрывая товарищам по отряду спины.
– Да он мертвый! – раздался голос Луцио. Раньер и лейтенант поспешили вперед и спустя минуту уже стояли рядом с сержантом, который, подняв факел, деловито осматривал покойника.
Это был молодой человек, смуглый и курчавый, в щегольской зеленой-красной одежде и дорогих мягких сапожках на шнуровке.  Он сидел, привалившись к стволу бука на подстилке  прошлогодней листвы, положив на колени обнаженную чикветту. Издали казалось, могло показаться, что он просто задумался, присев на мягкую груду листьев, но стоило подойти ближе, как это впечатление исчезало.
Глаза мертвеца смотрели с беспредельным удивлением, сквозь которое прорывался ужас. Он, как видно, не сопротивлялся: не было ни одной другой раны, кроме тонкой полоски на горле, из которой уже не не текла кровь, потоком залившая грудь и забрызгавшая листву вокруг.
– Руки, – внезапно произнес Луцио.
– Что руки? – спросил подеста.
– Где они?
Паоло Раньер присмотрелся, и сердце его недобро зачастило. Парень вовсе не прятал руки в палой листве, как показалось вначале. Ладони у мертвеца были отрублены, судя по всему, его же чикветтой – на лезвии виднелась кровь.
– Может, в драке отсекли? – с надеждой произнес один из стражников.
– Обе? – усомнился лейтенант.     
– Что-то мне это напоминает, – пробормотал Луцио, пробуя кровь пальцем. – Еще не спеклась. Не больно давно порешили.
– Оружие не взяли, кошель не тронули, обувь не сняли, – отметил лейтенант. – Не разбойники.
– Он не из нашей беглой компании? – уточнил Раньер. – Я видел лишь рыжего. Что второй?
– Нет. Под описание не подпадает.
– У него на поясе колчан, – заметил Луцио. – Но ни болтов, ни арбалета. Может, охотник?
Раньер отвел взгляд от мертвеца. Его вдруг посетило странное чувство, почти прозрение.  Тот, кто это сделал, еще был здесь. Прятался в лесной глуши, слившись с тенями, смотрел, как люди топчутся вокруг тела, слушал догадки. Ждал, пока они уберутся прочь.
А, может, именно в этот момент примеривался, как нанесет удар. По его Раньера, шее.
Кажется, эта мысль пришла в голову не ему одному. Люди тревожно озирались, готовые отразить нападение.
– Что будем делать? – спросил Раньер у лейтенанта.
– У меня есть задание, – ответил тот. – А этот уже никуда не денется. Едемте. Разберемся на обратном пути.
Это, наверно, было разумно, но пока они садились в седла, Раньера не  оставляло ощущение, что за ними неотрывно следит чей-то пристальный жестокий взгляд.   

4

Наша проза / Re: Вирентийский витраж - II

« : 22 Ноя, 2023, 00:27:54 »

Спасибо. 

Окунувшись в прошлое с головой, Франческа не сразу обратила внимание на то, что  мир вокруг внезапно пришел в движение.
Течение реки заметно ускорилось. Капитан Бенито, до того восседавший на ящике под мачтой в компании бутылки, поднялся на ноги, потянулся и начал отдавать приказания. Матросы, даже свободные от вахты, вооружились шестами и выстроились вдоль правого борта барки. На палубу лег свет от  фонарей, что спешно вывесили на нос и мачту в дополнение к белому кормовому огню.
– Что это? – удивленно спросила Франческа. – Неужто на этой реке есть что-то интересное?
– Красная скала, – ответил Рико. – Последний крупный выступ Ламейи с этой стороны. Дальше река уйдет на Взгорья Вилланова, а после за Виренцей и вовсе на равнины и так почти до самой Фортьезы, где огибает Лавовую пустошь и в устье разливается, словно маленькое море. Но это ты и сама видела.
– Здесь опасно? – спросила подошедшая Джованна Сансеверо. – Меня из трюма выгнали.
– Если у команды руки  из правильного места, а капитан не пропил последние мозги, то бояться нечего, – пообещал Рико. – Но лучше отойти и не мешаться матросам.
– Твоя правда, ду Гральта, – пробасил Бенито. – Валите на корму! Готовься, парни!
Рико и обе женщины отошли ближе к корме. Уже совсем стемнело, и окрестные скалы казались неясными громадами. Сквозь темные кроны деревьев иногда являлся, чтобы вновь  скрыться, легкий изгиб молодого месяца.  Плеск воды мало-помалу усиливался. Течение влекло барку вперед, явно забирая вправо, ближе к берегу.
Франческа чувствовала на лице приятную свежесть быстрой воды.
– Ты не слышишь? – внезапно спросил Рико.
– Что?!
– Там, – он указал рукой в темноту правого берега, куда-то в чащу леса. – Там музыка... флейта. Странно, что ты не слышишь. Она очень отчетлива.
Франческа и Джованна тревожно переглянулись и прислушались. Джованна отрицательно помотала головой. Франческа даже прикрыла на миг глаза, пытаясь сосредоточиться.  Она различала бурление воды, голоса матросов и резкие команды капитана, скрип канатов и звук ветра, натянувшего парус, – и ничего более. Никакой музыки.
– Нет, ты правда не слышишь?!
Рико побледнел. Щека его задергалась. Он сжал голову ладонями, словно от боли.
– Нет, – пробормотал он. – Что это? Нет, не надо... не надо... не сейчас...
– Ри! Что с тобой?!
Он все так же, зажав виски руками, медленно, точно через силу, двинулся к борту.
– Ри! Ты что делаешь?! Ри! Перестань, не пугай меня!
– Парни, готовьсь! 
Красная скала вырастала из ночного мрака. Мельком оглянувшись через плечо, Франческа увидела поднимающийся из воды огромный ржаво-бурый выступ, темный от водяной пены, и обточенные водой валуны у его подножия. Течение упорно тащило «Болотную тварь» вправо, грозя   ударить об эти тяжелые камни.
– Кормщик, собака, не спать! – рявкнул Бенито. – Парни, по моей команде...
Дальше она не слышала: Рико уже подошел к борту, и Франческа бросилась за ним, вцепившись мужу в рукав.
– Ри! – крикнула она. – Ри, обернись! Посмотри на меня!
Он словно не слышал ее слов. В свете белого кормового фонаря лицо его вдруг сделалось отрешенно-чужим и бледным, словно  у призрака, и Франческа впервые в жизни испугалась человека, которого звала своим мужем.
– Парни, разом! – заорал капитан. – Толкай!
Шесты, поднятые сильными руками, дружно врезались в камни, отталкивая барку от скалы. Кормщик выверенным движением повернул весло. Барка покорно развернулась, уходя от опасности. Палубу под ногами Франчески повело, она пошатнулась и невольно выпустила рукав Рико. Тот, словно только этого и ждал, схватился за канат и быстрым прыжком вскочил на край борта.
– Перестань, –  услышала Франческа его срывающийся голос. – Слышишь, я здесь. Я не прячусь...
Что-то темное пронеслось в сумраке и ударило Рико в грудь. Он с удивлением и ужасом уставился на оперение арбалетного болта, торчавшего из-под правой ключицы и тут же получил новый удар — на сей раз в левое плечо. Кровь залила бежевый дублет. Ду Гральта зашатался, пытаясь удержаться за канат...
– Ри! – не своим голосом заорала Франческа, бросаясь к нему, но третья стрела, вонзившись  ей в руку, швырнула женщину на палубу прямо под ноги обомлевшей Джованны Сансеверо.       
Кормщик под вопли матросов снова рванул весло, отводя барку дальше, но опоздал. Свистнула четвертая стрела.
Она попала прямо в сердце. Рико ду Гральта выпустил канат и упал в Ривару, моментально канув в темную воду.
Барка вырвалась из-под притяжения Красной скалы и заскользила  по течению, выбираясь на середину реки.
– Ри! – закричала Франческа, рывком поднимаясь на ноги и оттолкнув державшую ее Джованну, бросилась к корме, пытаясь кинуться в реку. – Ри!
– Стой, дура! – Бенито Бальбоа, поскальзываясь на воде и крови, пронесся на корму и вцепился ей в плечи, сдергивая с борта. – Куда?!
– Пусти! – прорычала она, отбиваясь от его рук. – Пусти! Убью...
Бенито выпустил ее, отступил на шаг, отвел назал руку и внезапно четким взвешенным движением ударил Франческу кулаком в висок.

5

Наша проза / Re: Вирентийский витраж - II

« : 18 Ноя, 2023, 21:16:29 »

Спасибо. 

На плечо Франчески легла тяжелая мягкая ладонь. Франческа вздрогнула, но это был неслышно подошедший Рико.
– Напугал, – пробормотала Франческа, по-кошачьи приникая головой к  его руке.
– Прости. Я тебя звал,но ты не откликалась.
– Задумалась, Ри.
– У тебя был такой вид, словно ты грезишь наяву.
– Так и есть, – она улыбнулась. – Вернулась в мир, которого нет. Не все же вспоминать дурное, коли было и доброе. В Виренце есть святилище Владыки вод?
– Были небольшие, у источников. А сейчас говорят построили настоящее: в Алексаросе, над рекой.
– Надо обязательно зайти.
– Конечно, – понимающе кивнул Рико. 
Она всегда зажигала смолу за Эквлидеса Кратидеса. В какой бы город не заносила ее судьба, если в кармане была монетка, она не пропускала часовню Владыки вод. И знала, что будет так делать, покуда живет. Ибо иначе была бы самой неблагодарной паскудой.
Рико устало вздохнул.
– Что-то не так? – спросила она.
– Не знаю. Какое-то давящее чувство. Но здесь всегда так. Никогда не любил  реджийскую часть Ривары. Есть здесь что-то нездоровое. Какая-то потаенная тяжесть... когда пересекаешь Ничейную землю, сразу становится легче.
– Ри, если честно, – Франческа оглянулась, словно боясь, что кто-то подслушает и осудит. – Если совсем честно... Мне вообще не нравится здесь. Вся эта Тормара, что я видела за эти недели. Мне не по себе с той самой поры, как мы ушли от побережья. Здесь слишком далеко от моря, слишком душно. Слишком много земли. Я здесь чужая и своей не стану. Я это уже  чувствую.
– Бальтазаррэ обещал нам стоящее дело. Настоящее. Дом, деньги и защиту в сложной ситуации. И мы согласились. Мы проделали весь этот путь не для того, чтобы сейчас отказаться от обязательств. Собственно, мы уже делаем свое дело. Бросить начатое – предательство.
– Ри, я и не собираюсь бросать. Но после... пообещай, что если мы не сживемся с Виренцей, то вернемся к морю. В Фортьезу или на Эмейру, если не сможем выбраться дальше.
– Дальше вряд ли получится. Ксеосса долго не забудет Кассандру Гальярд и свадьбу Спиро Андракиса. На большей части Гневного моря властвуют аддиры. А здешняя земля пребывает в неведении того, что творится за Щитом.
– Здесь дуют те же ветра, что и над морем, – ответила Франческа. – Да, расстояния смягчают напор, но они те же самые. Кто-нибудь да прознает. Если уже не прознал. Йеспер сказал, что тот человек, примо-квестор, весьма умен и искушен в выискивании чуждого.
– Не прознает, если сумеешь сдержаться и не оставишь более следов.
– А если не сумею?
Вопрос остался без ответа, так как мимо прошествовал капитан Бенито. В руке он держал бутылку, явно намереваясь отпразновать благополучное снятие с мели. Франческа скривила губы, поплотнее затянула платок и отсутствующим взглядом уставилась на красные обрывы.
Ри прав, подумала она. Какая все же здесь неуютная земля...         

...Когда наконец общими мучениями книга была осилена, и Эвклидес торжественно доложил о сей победе матушке, та благосклонно оделила лоцмана деньгами для покупки нового учебного пособия, не удосужившись приказать, что именно следует купить.  Поразмыслив, Эвклидес взял девочку с собой в книжную лавку, предупредив, что потратить можно все, за вычетом декейта, который он счел своей премией и намеревался оставить в местной таверне. Братец с ними не пошел — он во внутреннем дворе вместе со своими приятелями упражнялся во владении беррирской саблей да так, что звон стоял на весь дом.
Девочка тогда впервые вышла из дома без матушки. И вообще впервые покинула пределы той части Луча, где располагался дом капитана Гальярда.
Они шли вдвоем по Вьерде — главной улице , что подымалась от Чаячьего мыса и вела вдоль  всего Восточного луча к центру города, туда, где на площади Владыки вод встречались все дороги, сливались все пять лучей Морской Звезды, Астродисса Великого, самого крупного города Пурпурного моря.
Юная служанка, которую они взяли с собой по настоянию матери, благоразумно плелась далеко в арьергарде, строила глазки симпатичным парням и всем видом показывала, что не имеет ничего общего с этой страховидной компанией.
Признаться, со стороны Кратидес выглядел жутко – высоченный, прямой, как мачта,  человек, чья левая нога оканчивалась деревянным протезом, шагал, опираясь на подбитый железом костыль, который при каждом шаге то гулко бил о камни мостовой, то зловеще скрежетал. Заколотый булавкой пустой правый рукав свободно болтался по ветру. Устрашающий вид довершала кожаная красная маска, закрывавшая всю левую половину лица. Сквозь прорезь влажно поблескивал красным левый глаз. Правая половина тоже не отличалась красотой: обветренные иссеченные мелкими шрамами лоб и щека, веко без ресниц с красным от постоянного напряжения правым «рабочим» глазом и обожженная лишенная растительности кожа черепа, обвязанная красным шарфом, дабы окончательно не пугать людей.  Когда Эвклидес говорил, его изрезанная шрамами губа жутко кривилась, а уж когда улыбался...
Девочку не пугала внешность Крадитеса: она привыкла к лоцману и воспринимала его деревянную ногу, костыль, однорукость и маску как должное.
Лишь много позже она узнала, как именно Крадитес получил свои увечья.
В битве с четырьмя судами Гордейшей во время абордажа с вражеской галеры на борт «Губителя душ» кто-то швырнул подожженную гранату. Снаряд упал прямо под ноги капитана Гальярда. 
Бежавший мимо Кратидес оттолкнул капитана, нагнулся, подхватил снаряд с уже прогоревшим фитилем и отшвырнул прочь. 
Граната взорвалась в воздухе, и осколки вместе с железной начинкой иссекли Крадитеса, словно  дырявую мишень. В пылу боя никто и не понял, что лоцман еще жив. Эвклидес провалялся по телами несколько часов, пока «Губитель» не вырвался из ловушки и не устремился в спасительные воды Багряного залива.
Лишь тогда уцелевшие обратили внимание, что в изуродованном теле вопреки всему еще теплится искра жизни.
Кратидес оказался, по его собственному выражению, «живуч, как морская звезда», которая, как известно, может вырастить все тело из одного оторванного луча. Это, разумеется, было преувеличением, но в главном он оказался прав. Он выжил.
Молодой хирург Теофилос Верратис, на которого в Городе Звезды жены и матери моряков готовы были молиться, собрал Эвклидеса, что называется, по кусочкам. Однако увечья и сопутствующие им болезни сделали Кратидеса неспособным к дальним плаваниям. Вопреки ожиданиям он не спился и не впал в тоску, а продолжал водить купеческие суда по Багряному заливу и  близлежащим к Ксеоссе островам. Кроме того, все знатные и влиятельные семейства города, все владельцы флотилий считали правильным учить отпрысков математике и искусству навигации у Кратидеса. Это обстоятельство позволяло лоцману и без участия в дальних походах достойно содержать и престарелую матушку, и семью младшей сестры, муж которой погиб в той же битве.
Что же до капитана Гальярда, то Кратидес, и раньше весьма дружный с капитаном, сделался совсем своим в его доме. Именно поэтому девочка совершенно не боялась идти с ним по улице и лишь слегка робела при виде пестрого людского круговорота на Вьерде.
Кратидес приметил это.
– Не вздумай отстать, – строго предупредил он. – В заливе видели ганнские суда, а ганны воруют детей. Продадут куда-нибудь на Мраморный берег, ищи тебя потом. Матушка твоя кадык мне вырвет. 
Так что девочка крепко держалась то за перекладину костыля, то за полу длинного лоцманского кафтана,  вовсю глазея по сторонам. Встречные посмеивались, глядя на столь несуразную парочку. Некоторые отпускали шуточки.   
– Невесту себе приискал, а, Эвклидес? Смотрит, рога наставит!
– Это чья ж куколка-то?
– Так это ж Гальярда дочурка!
Девочку тогда ничуть не удивило, как много людей здороваются с Эвклидесом. Казалось, его знало полгорода. И люди то были интересные: моряки, загорелые и одетые пестро и вычурно, гремящие латами солдаты, солидные купцы, чьи серебряные цепи на груди бряцали при каждом движении. Были, правда, еще какие-то непонятные, но очень ярко накрашенные девицы, но лоцман шикнул, и они живенько скрылись в подворотне.
Но, как с удивлением поняла девочка, некоторые люди Эвклидеса откровенно боялись.   Когда они проходили мимо таверны, оттуда вывалилась компания матросов, и один, уже изрядно подвыпивший, врезался спиной в лоцмана. Тот устоял и резким движением локтя оттолкнул пьянчугу прочь.
Парень обернулся, готовый к драке, но, увидев Эвклидеса, изменился в лице, отступил назад и испуганно пробормотав:
– Прости, Призрак, – поспешно скрылся в толпе. Кратидес холодно усмехнулся и, убедившись, что его спутница не успела испугаться, продолжил путь.
Девочка запомнила этот случай. Почему Призрак? Она удивилась, но не решилась спросить прямо сейчас.
Так они добрались до Старого Приюта Ветров. Эта древняя башня, выстроенная на каменном фундаменте посреди крошечной площади, возвышалась над Восточным Лучом, обозначая середину Вьерды. Штукатурка на фасаде обвалилась, обнажая старую кладку. Облупившиеся двери были открыты и слегка поскрипывали на ветру.
– Поднимемся? – внезапно предложил Эвклидес.
– Давай, – согласилась девочка, с некоторым сомнением посмотрев на узкую лестницу со слишком высокими ступенями.
– Иди вперед.
Поднимались они медленно: Кратидесу было не слишком удобно с костылем, а ступени и впрямь оказались девочке не по росту. Но они упорно лезли на самую вершину и наконец остановились на открытой смотровой площадке, огражденной парапетом Колонны над площадкой еще удерживали остатки навеса.
– А почему она так называется? Приют Ветров?
– Она восьмигранная. Каждая грань принадлежит одному из ветров, – и Эвклидес указал на пол, где из камешков синего и красного цветов была выложена мозаичная роза ветров. – Здесь они могут встретиться и спокойно поговорить каждый на своей территории.
– А они разговаривают?
– Конечно. Некоторые капитаны специально поднимаются сюда перед плаванием, чтобы послушать, что они скажут. Нужно только правильно выбрать румб.
– И отец тоже?
– Бывает.
Девочка осторожно переступила с румба эаля на линию его младшего брата.
– Никогда не становись в центр, – предупредил Эквлидес, указав на белый круг. – Это очень дурная примета. Центр розы — место, где ветра устраивают свои поединки. Представляешь, что случится, если человек окажется,например, между ширами и таррадесом?
– Ну, ширами сдерет с него кожу, а таррадес выморозит кровь, – предположила девочка.
– Вот именно. А может, и что погаже.
Кратидес остановился у парапета.
– Иди сюда, – позвал он, и когда она приблизилась, прислонил костыль к стене и, обхватив девочку рукой, поставил на каменную кладку. – Держись. Одна рука за колонну, другая за перила. Вот так.
Служанка, только-только преодолевшая лестницу, ахнула.
– Господин Эвклидес! – взмолилась она. – Поставьте дитя на место!
– Не мельтеши, – спокойно отозвался Кратидес. – Не уроню.
Сначала у девочки перехватило дыхание от высоты, а после от не виданного никогда ранее простора. Перед ней расстилалась и прибрежная часть города до самого края Закатного Луча  и вся Звездная бухта, защищенная волноломом, и полоса Пятого, рукотворного Луча-Большого причала. Увидела переплетение улиц и переулков, что спускались от Вьерды к гавани, и бесконечный поток людей на нижней набережной.   
Увидела и мачты, бесконечным лесом заполонившие бухту, и белые свернутые паруса, и вымпелы, плескавшие по ветру.
– А наши кораблики где? – спросила она Кратидеса.
– Вон там, – он указал  на один из причалов в левой части бухты. – По правую сторону от Луча могут швартоваться только военные суда. Все частники по левую, чтобы не путаться. Если присмотришься, то разглядишь черный вымпел с морским коньком. Это наш знак. Голова не кружится?
– Неа!  – ответила девочка.
На самом деле, это было не совсем правдой, но девочке не хотелось в этом сознаваться. Ей нравилось смотреть на мир свысока, как если бы она сама была ветром, летящим над городом прямо в открытое море, что сливалось с горизонтом в дальней синей дымке.
Кратидес однако подцепил ее под мышки и поставил на пол к вящей радости служанки. И они продолжили свое странствие...

6

Наша проза / Re: Вирентийский витраж - II

« : 16 Ноя, 2023, 23:04:44 »

Спасибо. 

Оставим пока Йеспера в окружении тумана и перейдем к другим героям.

Глава пятая. Зов ночи

Вол протяжно замычал, провожая барку.  Наверняка обижался на то, что заставили работать на жаре до самого заката, а в путешествие не взяли. Огрели бичом, да и повели назад в загон. Такова она, жизнь воловья, никакого развлечения.
– Наконец-то движемся! – Франческа отвлеклась от созерцания берега. Все то долгое время, пока матросы и пригнанные из деревеньки волы надрывались, снимая судно с мели, она настороженно наблюдала за окрестностями, всматриваясь в каждый подозрительный куст.
Никто не появился. Все было спокойно настолько, что Франческа начала было сомневаться, а не привиделся ли соглядатай в терновнике. Но Рико видел то же самое, а ему Франческа доверяла так же как себе самой. А порой гораздо больше, чем себе самой.
Барка, снова нашедшая глубину, плавно шла по течению. Жара чуть отступила. Рыжая полоса заката выцвела и погасла, оставив пепельный след. Начинали сгущаться сумерки.
Джованна, утомившись за день, отправилась в трюм полежать. Матросы, свободные от вахты, устроились под надстройкой, играли в кости и что-то негромко напевали, мешая фортьезский диалект  южной Тормары с шипящими и щелкающими эклейдскими словечками.
Это Франческе нравилось. Языковая разноголосица напоминала о морских портах, где смешиваются разные наречия, где всяк говорит на своем и все друг друга как-то понимают.
Если закрыть глаза, то можно представить, что вокруг не широкая спокойная река, несущая свои воды промежь скал и болот, а взморье, где прибой ровно и глубоко дышит, накатывая на берег. И пахнет здесь вовсе не тиной, тяжелой речной водой и отдаленным дымом то ли от жилья, то ли от тлеющего торфа. Нет,  здесь пахнет соленым ветром, густым и свежим одновременно,  вобравшим в себя и резкий привкус водорослей, что гниют на песке, и пыль от обрывов, что накалены солнцем, и   пряную смолистость розмарина, и горький пепел, что поднимает с пустошей фассарро, ветер вулканов, и ласковую мягкость рощ и виноградников  побережья, чей шепот доносит эаль, ветер винограда. И даже обжигающий  тело и душу ширами, ветер пустыни и боли, не будет здесь лишним.
Ибо и он часть замысла Владыки вод, Благого Антеро, что даровал людям моря, дабы они не забыли, что такое свобода.

...В детстве девочка верила, что море тянется до самого края света, что можно доплыть на каракке до того страшного места, где воды низвергаются прямо в бездну и, застывая в падении, становятся звездной пылью. И что если каракка не удержится и сорвется вниз, то будет вечно скитаться меж звезд и планет, и Ветра Творения будут раздувать ее паруса. После Эвклидес Кратидес, лоцман ее отца, учивший девочку грамоте, а ее старшего брата географии, арифметике и навигации, объяснил, что ученые мужи считают, будто земная твердь напоминает круглый плод граната или апельсина. Она тут же высказала сомнение и  предложила немедленно это проверить, отправившись в плавание.
Эвклидес тогда долго смеялся, а после рассказал, что только за прошлое столетие государи Пурпурного, Веселого и Гневного морей посылали многие суда, чтобы на практике убедиться в верности «теории апельсина». Один Маноэль Первый Буреборец, король тогда еще единого государства Фортьезы и Эмейры снарядил три экспедиции — две на запад, одну на восток. Ни одна не вернулась. Другие тоже не преуспели. Последним, кто рискнул покинуть пределы обитаемого мира, был Лодовико Небастард, единокровный брат предпоследнего герцога Истиары, человек, которого даже близкие родичи считали полубезумным. В своей экспедиции он дошел аж до  Предела Бурь, но был вынужден вернуться в Таркону из-за  небывалого шторма, что длился месяц с лишним, погубил три каракки из пяти и отогнал уцелевшие корабли обратно к Маравади. 
Собрать вторую экспедицию Лодовико не успел: на Истиару напали аддиры, и почти весь истиарский флот погиб в сражении при мысе Кракена. А сам Небастард, чудом вырвавшись из западни и добравшись до осажденного города, там и сгинул. Как говорили смутные слухи, когда в захваченный Айферру хлынули аддиррские войска, он сам открыл ворота старой крепости, где уже не осталось защитников, и раскуривая по морскому обычаю длинную трубку с кеймой, сидел пьяный на арке ворот и смеялся во всю глотку, глядя как, враги растекаются по дворцу. А после швырнул трубку с горящими угольками в колодец...
На этом месте Эвклидес сделал многозначительную паузу.
– И что? – недоуменно спросила девочка.
– И все, – ответил лоцман. – То был не простой колодец, а секретный. На дне его плескалась земляная смола, которую он, поняв, что город обречен, выпустил из резервуаров. Земляная смола горит, детка. Огонь по трубам дошел до крепостного Арсенала, где оставались запасы огненного зелья. Рвануло, так что весь город содрогнулся.
– А ты сам это видел?
– Ну что ты, – с сожалением вздохнул Кратидес. – Меня тогда еще и на свете не было. Отец мой видел. Их галера тогда пряталась от аддирского флота в заливе Медуз. Когда рванул Арсенал, они подумали, что это извергается Раньош — тамошний вулкан. Отец говорил, что пламя пожара закрыло полгоризонта. За это аддиры прозвали Лодовико Небастарда Дез-Башшаретом, Безумным Курильщиком, и под этим именем проклинают каждый день, когда поджигают чашу перед своим идолом. Вот уже сколько лет минуло. Никак не уймутся, паскуды. Помнят.
Девочка помолчала, обдумывая его слова.
– Он же не победил, – сказала она.
– Нет, конечно, – ответил Эвклидес. – Но зато не торговал морской удачей, как его трус племянник.
Девочка не стала расспрашивать, что значит последняя фраза. Тогда ее интересовали другие вещи.
– Значит, сейчас не ходят? – разочарованно спросила она. – Вокруг земли? 
– Не ходят, детка, – вздохнул Эвклидес. – И не будут, пока паскуды аддиры стерегут Врата Ночи. Жаль, что Тавиньо Таорец, долгой ему жизни, не воюет на море... 
Девочка кивнула, соглашаясь. Тавиньо Таорец был для Эвклидеса личностью не менее легендарной, чем прославленные воители прошлого. Он бил аддиров и бил удачно — этого было достаточно.
– А если бы было можно, ты бы отправился?
– Куда уж мне в такое плавание, – вздохнул Кратидес, неловко постучав пальцами левой руки по пустому правому рукаву, заколотому булавкой. – Но, пожалуй, что и да. Моряку ведь на суше помирать не к лицу. А теперь давай, детка, доставай свою книжицу. Осилим-ка еще одну главу поучений для юной девицы...
Книгу «Поучений для благонравных и целомудреных дев» они читали уже с полгода. Начинали всегда бодро, но уже через страницу юная дева семи лет от роду начинала зевать, а моряк как-то неопределенно хмыкать.
Тогда девочка еще не знала: чтобы читать интересные книги, надо всего лишь решиться закрыть скучную...

7

Наша проза / Re: Вирентийский витраж - II

« : 13 Ноя, 2023, 21:08:42 »

Спасибо. 

И продолжаем.

– Эй, парни! Па-а-арни!
Туман стлался над травой, скрывая все на своем пути. Исчезла луговина, исчезла серая лента дороги. Мир сдвигался, превращаясь в клетку.
Йеспер задергался в своей ловушке, словно попавшая в паутину бабочка. Он рвал веревку, напрягая мышцы, он пытался, рискуя сломать пальцы, продернуть ладони под узлом, но все было напрасно.
Туман поднимался все выше. Бледная стена почти вплотную надвинулась на старую усадьбу.
– Парни! – еще раз воззвал Йеспер, но голос его, и без того  приглушенный, словно растекся в молочной мгле. Растворился, исчез, умер.  Люди его не услышали.
Зато услышал туман. Молочно-бледная пелена заколыхалась и, будто живая,  потянула свои щупальца на звук, к воротам усадьбы. Йеспер ошатнулся, уперевшись в дерево, и тяжелая створа медленно подалась вперед от его движения, все сильнее сдвигаясь наружу, навстречу туману.
Мельнула безумная мысль: затворить ворота. Вдруг туман остановится... и вежливо постучится.
Почти не понимая, что делает, Йеспер навалился спиной на створу, толкая ее вперед, перебирая коленями по земле и напрягая руки.  Он понимал, что не спрячется и не сбежит, но не мог просто ждать. Не мог сдаться.
Встретить это, соприкоснуться с этим, подчиниться этому — означало гибель.
Он почувствовал, как тяжелеет монета в его кармане и мельком подивился тому, что бандиты, которые наверняка обшарили его, пока он валялся без сознания, ее не нашли. 
Колени горели. Железные петли заскрипели, створа захлопнулась. Меж нею и соседней, приоткрытой, зияла крошечная, в ладонь, щель. Закрыть ее Йеспер был не в состоянии. Он вскинул голову и понял, что звезды окончательно померкли.
Бежать больше некуда.
Йеспер зажмурился и открыл глаза.

Мир изменился. Он всегда менялся ночью сильнее, чем днем. Сделалось светлее. Очертания предметов проступили четче и зримее. Словно взошел месяц, на деле укрытый сейчас туманной пеленой.
Йеспер заставил себя опустить голову и смотреть вперед.
В шаге от него клубилась мерцающая дымка. Она окружала его точно, плотный кокон, не делая попытки приблизиться, но и не отступая. Йеспер едва не моргнул от удивления, но тут же опомнился,  плотнее зажмурив веки и опустив подбородок на грудь.
Он чувствовал одновременно сырую влагу тумана на своем лице и жар, распространяющийся по телу. Это странное ощущение сбивало с толку, но Йеспер понимал, что еще жив.
А значит, должен смотреть и запоминать.
Преодолевая сопротивление собственного тела, он заставил себя снова поднять голову и окинуть внутренним открытым взглядом все пространство двора.
И понял, что страшен не туман. Не сам туман. Он лишь прикрытие.
В молочно-бледной чуть светящейся дымке двигались тени. Они меняли свои очертания, сливались и разделялись, приобретая силуэты то донельзя причудливые, то напоминающие людские фигуры.
Тени заполонили двор и теперь потоком втекали в дом.  Тени стояли, вглядываясь в него, и Йеспер внезапно на миг словно увидел себя со стороны: растрепанного, испуганного, застывшего стоя на коленях, с вздернутыми над головой руками и зажмуренными глазами. Маленькая фигурка в окружении неисчислимого множества теней, готовых к нападению. 
Монета в кармане сделалась тяжелой, точно мельничный жернов, и Йеспер внезапно почувствовал такой жар, как будто неизвестный металл решил расплавиться прямо здесь. Казалось, он даже ощутил запашок горелой кожи. Что это горит? Куртка или его собственная шкура? Понять он не сумел.
До Йеспера донесся крик – он, словно сквозь плотное одеяло, ударил в уши. Йеспер потянулся взглядом к дому, пытаясь почувствовать, что творится за стенами.
Где-то там внутри, красная теплая живая искра билась среди теней,  что сдвигали свое кольцо все плотнее и плотнее. Ланцо? Угорь? Йеспер не мог понять, он лишь ощущал ужас и липкое отчаяние человека, столкнувшегося с бездной. Искра сопротивлялась, но что она могла сделать?
Вздрогнула. Замерцала. Погасла.
Растворилась в тени.
Стала ее покорной частью.

Время стало вечностью. Тени стояли, сомкнувшись вокруг него. Не трогали. Не двигались. Ждали. Йеспер ощущал даже сквозь сжигающий тело жар смутное вожделение этой тьмы. Она желала забрать его, но не могла. 
Пока не могла.
Вот так ты и спаслась, Эмилия Витале. Так ты и погибла. Тени не смогли взять твое тело, не смогли поглотить тебя, но они забрали твой разум и исказили твою душу. Была ли ты изначально отмечена даром или это тени наделили тебя им? Но даже если он изначально спал в тебе, ты не смогла воспользоваться своей силой. Твое зеркало не выдержало. Значит, мое, слабое и уже больное, обречено.
Йеспер знал, что долго не продержится. Голова уже начинала кружиться. Скоро волей-неволей он разожмет веки и подставится под удар, который не сумеет отразить.
То, что  пришло под покровом туманной пелены видело его, чуяло его, слышало, как капли его крови падают из носа и сбегают по подбородку. Казалось, каждая ударяет оземь с громоподобным стуком. Или то билось его сердце?
То, что скрывалось в тумане, стояло в  шаге от него и просто ждало.
И знало, что дождется.           

8

Наша проза / Re: Вирентийский витраж - II

« : 12 Ноя, 2023, 00:02:23 »

Спасибо. 

Реальность-то, пожалуй, пострашнее будет этих шмыгарей. Да только такие, как Угорь и Ланцо, наверняка, не поверят. И ещё будут умными себя считать. А в шмыгарей поверили

katarsis, в шмыгарей поверить легче, особенно горожанину. В Тормаре очень много разнообразной фауны, недружелюбно настроенной к человеку. Есть чего пугаться.

Итак, действие продолжается.

Послабление оказалось совсем слабым. Йеспер еле плелся. Руки его были по-прежнему связаны. Угорь забавы ради время от времени тыкал его в спину и с гоготом наблюдал, как пленник пытается удержаться на ногах и не шлепнуться в грязь.
Йеспер шипел сквозь зубы, но терпел, запретив себе ввязываться в перепалку. Они двигались, уже радость.
Когда они черепашьим шагом дотащились до усадьбы, почти совсем стемнело. Йеспер, стараясь не смотреть по сторонам, протопал было мимо ворот, но не тут-то было. Ланцо натянул веревку, обвитую вокруг шеи пленника.
– А ну стой, – скомандовал он.
Йеспер покорно остановился.
Ланцо вытащил из своего мешка маленький фонарик и принялся зажигать фитилек при помощи огненного камня.  Йеспер с непонятной еще тревогой следил, как разгорается крошечный огонек.
– Так что же ты там делал? – недобро сощурившись, спросил Ланцо.
– Где? – непонимающе пробормотал Йеспер.
– Дурачком не прикидывайся. Ты говорил, господин послал тебя в этот дом. За какой надобностью?
– Да так, просто проверить, нет ли чего ценного, – торопливо ответил Йеспер. – Темный люд часто в дома всякое тащит. Стоит в углу дрянь закопченная, а приглядишься – а она времен Полнолуния.
– И что, нашел ты чего?
– Нет, – твердо ответил Йеспер. – Пойдемте уже, а?
Но Ланцо в ответ лишь поднес фонарь к лицу Йеспера.
– Что скажешь Угорь? – спросил он товарища.
– Как по мне: врет он. Смотри, как глаза бегают. Явно в доме что-то есть.
– Вот сейчас и проверим.
Ланцо бросил Угрю веревку, извлек из своей бездонной сумы маленький увесистый ломик и направился к воротам. Раздался скрежет металла о металл, и противный звук выдираемого из дерева гвоздя.
Йеспер, внезапно осознав, что его неудачный маневр вышел боком,  заметался, не зная, что предпринять.
– Парни, не надо в тот дом! – взмолился он. – Нет там ничего! Пойдемте к реке, а? Шмыгари же проснулись...
Металл царапал металл. Затем раздался лязг упавшей наземь цепи.
– Привяжи его, – велел Ланцо, возвращаясь. Ломик он держал в руке, словно оружие. – Чтоб под ногами не путался.
– Куда? – непонимающе спросил Угорь.
– Да вон к воротам.
Дубовые створы, годами стоявшие запертыми, впитавшие в себя не один гнилой дождь, тяжело подались, но все же приоткрылись. Угорь, толкая пленника в спину, подвел его к воротам и ударом по ногам поставил на колени спиной к доскам. Связанные руки Йеспера были подняты над головой и крепко-накрепко привязаны веревкой к тяжеленному железному кольцу, вбитому с внутренней стороны створы.   
– Коли твои шмыгари явятся, – насмешливо сказал Ланцо. – Так ты громче ори.
Он поднял фонарь повыше и первым пошел через двор к дверям. Угорь, на прошание пнув Йеспера ногой, нерешительно помедлил – темный пустой двор как видно наводил на него тоску, но все же последовал за компаньоном.
Ломик с треском расправился с дверью. Бандиты скрылись внутри.
Оставшись в одиночестве, Йеспер первым делом начал дергаться, пытаясь освободиться от привязи, но Угорь постарался на совесть, а воротное кольцо, пусть и заржавело, но было вбито так крепко, что могло рассыпаться только вместе с воротами. Йеспер попытался перетереть веревку, но не получилось: узел был стянут настолько туго, что не двигался с места. Вспотев и утомившись за этой напрасной работой, он на время сдался и встав на колени, повис, постаравшись по возможности расслабить мышцы рук.
Двор был уже темен. Сумерки скрадывали очертания построек. Сквозь закрытые ставни не просачивался свет фонарика, и не было никакого намека, что внутри люди. Йеспер напрягал слух, но  так и не уловил даже шагов. Угорь и Ланцо словно канули в небытие, едва переступив порог. 
Что ж они так долго? Неужели они не чуют той гадости, что окутывает дом? Или увлеклись грабежом — ведь внутри наверняка остались всякие вещицы, которые можно прикарманить. Та же шкатулка в комнате наверху.  Или то непонятное, что таилось под пеплом и углями, уже сделало что-то с двумя жадными дураками. И тогда он навеки останется здесь, привязанный к воротам?!
– Парни! – негромко позвал Йеспер. – Эй, парни! Вы где там?
Никто не отозвался. Может, крикнуть? Но Йеспер не мог заставить себя повысить голос. Не здесь. Не сейчас.
Йеспер вскинул голову, отыскивая на небе звезду Онтракс Путеводную — наконечник созвездия Стрелы, по которому моряки определяют путь. Вспомнилось, как далеко назад во времени и пространстве, он лежа на ступени Бледного Лабиринта, вот также шарил взглядом     по небу и не обнаруживая ее, едва не плакал от осознания, что уже не вернется назад.
«Ты просто не видишь ее. Но она там, очень низко, у самого горизонта.» 
Отчего-то он был странно убежден, что связан с этой звездой. Наверно, это было глупо – ведь она светила до его рождения и будет светить, когда он покинет землю. Фламины говорили, что   созвездие — это Пылающая Стрела в руке Крылатой Владычицы Зари, горящая над миром, словно факел.
«Ибо Истина остра, как жало, и горяча, как огонь».     
Сейчас Онтракс стояла еще низко, только-только приподнявшись над стеной усадьбы. Серебристо-ледяной ее свет мерцал мягко и слабо, словно сквозь дымку. Сначала Йеспер подумал, что набежало облако, но шли минуты, а звездный свет становился все слабее, пока не исчез вовсе. Померкли и другие звезды Стрелы. 
Йеспер отвел взгляд от небесного океана и вгляделся в щель между створами ворот. Ложбина  между домом и Дессом была затянута пеленой куда более светлой, чем сгустившийся мрак. Молочно-бледная полоса медленно ползла вперед, поглощая плакушник. 
И Йеспер в ужасе понял, что это туман.

9

Адресное / Re: Виват! - 27

« : 07 Ноя, 2023, 21:45:16 »

Tany, с днем рождения! Здоровья, удачи и всего самого наилучшего!

10

Адресное / Re: Виват! - 27

« : 05 Ноя, 2023, 17:57:39 »

Уважаемая Gatty, с днем рождения! 

11

Музыка / Re: Кто что слушает-I

« : 28 Окт, 2023, 22:34:05 »

У Мельницы вышел новый альбом - "Символ Солнца".
Возвращение к славянским сказкам. Хотя мне, пожалуй, из новых песен нравится только "Царевич".

Спасибо, что подсказали.
По первому прослушиванию, да, "Царевич" зашел и запомнился. И еще нравится "Кащей", но он ранее выпущен.  Остальное - какое-то ровное. Не врезается в память.   

12

Наша проза / Re: Вирентийский витраж - II

« : 28 Окт, 2023, 22:12:34 »

Спасибо. 

Попался  Йеспер. Ну да, надеюсь, выкрутится

Tany, поглядим. 

И - да: как бы повязавшим Йеспера ребяткам вскоре самим не стать чьей-то добычей...

Красный Волк, как и Йесперу. Шансы на это пока равные. 

Похоже, поход на болота откладывается. Не вовремя тут эти разговорчивые ребята нарисовались. Или, наоборот, вовремя? И то, от чего Йеспер бежал, сожрёт вместо него их? И что, интересно, они сами здесь делали? Явно, не Йеспера ловили, раз так удивились, его увидев.

katarsis, с разговорчивыми ребятами все довольно просто. Надо будет в окончательной редакции получше прописать этот момент. Они, несомненно, участвуют в погоне, но поскольку в умственном и боевом плане ничего особенного не представляют, можно предположить, что руководитель мероприятия намеренно отправил парочку на левый берег, на тот, весьма маловероятный случай, что беглецы высадятся там. Парочка честно двигалась по берегу до устья Десса, где пришлось из-за топкости оставить лошадей. Переправившись, они узрели дом и Йеспера, акробатирующего по стене, чему сами весьма изумились.

Думаю, Марриэн смилостивится и не даст нам сгореть окончательно.

Воробей, у меня сейчас довольно плотный график, да и погода давит. Быстро работать не получается.  Так что ползем понемногу.



Вечерело. От долгого пребывания в неудобной позе у Йеспера затекло все тело. Руки и ноги словно одеревенели. Боль все так же расплывалась по затылку, но кровь уже не шла. Этак они мне последние мозги растрясут, подумал Йеспер. Совсем дурнем останусь.
Он сидел, вяло уронив голову на грудь, и пытался думать. Нужно было бежать. Торопиться назад, к реке, вдогонку за «Болотной тварью», пока не случилось беды.
Эти два хмыря были обычной швалью с городского дна, не слишком смышлеными и не слишком умелыми во владении оружием. Тот, кто заправлял погоней, был не дураком, послав парочку по левому берегу.  А вот Йоганн Бреда – это уже всерьез. Это страшно.
Так, ворочая в больной голове тягостные свои мысли, Йеспер не сразу и сообразил, что день начинает меркнуть. И лишь когда Ланцо принялся рубить плакушник и кидать ветви в кучу, Зубоскал опомнился. 
– Э, ребят, – удивленно спросил он. – Вы чего, ночевать здесь собрались?
– А тебе что? Не терпится вернуться в Реджио? По джиору Джанни стосковался? – глумливо отозвался Угорь. – Радуйся, что  еще вечерок поживешь. Здесь поспим, а завтра поедешь на свиданьице. Правда, сначала пешочком потопать изрядно придется.
Йеспер, которого сама мысль о ночевке рядом с болотом, привела в замешательство, округлил глаза. Даже притворяться не пришлось.
– Ребят, вы спятили? Нельзя здесь ночевать. Никак нельзя.
– А что? Никак запретит кто? – съязвил Угорь. – Здесь вроде как и не живут. Дом вон вроде и пустой словно бы. Ворота заперты.
– То-то и оно. Не селятся здесь люди. Неужто не слышали?
– Что мы, должны про всякое захолустье знать? – проворчал Ланцо. – Какое дело нам до здешней деревенщины?
Йеспер вгляделся в лица бандитов и, уверившись, что они ничего или почти ничего не слышали о трагедии Торнаторе и Витале, внезапно осознал, что вот он, шанс! Правда, он еще не знал, как его использовать, но вот же...вот же...само в руки плывет...
– Не селятся здесь, – повторил он, – потому как здесь эти.. эти... как их... шмыгари!
– Кто?! – в один голос спросили изумленные Ланцо и Угорь.
– Шмыгари, – медленно повторил новоизобретенное словцо Йеспер, пытаясь понять, какой смысл можно вложить в подобное сочетание звуков.
– Что врешь, болтун? – рявкнул Ланцо. – Какие такие шмыгари?! В жизни не слышал про такую  нечисть...
В этот момент над темнеющими болотами пронесся странный громкий звук. Гулкий, он напоминал отчасти мычание огромной коровы, отчасти вой голодной нечистой твари, выбравшейся наружу из подземного убежища. Он доносился, казалось, из самой глубины пустынного пространства, оттуда, где земля уже сливалась с небом в сером вечернем сумраке.
Окажись здесь Рико ду Гральта, он безошибочно бы признал в этом вопле крик водяного быка – самца болотной выпи, в весенней любовной тоске призывающего подругу. Йеспер, опомнившись от мгновенного ступора, тут же припомнил, что именно такие звуки слышал вчера на рассвете, когда они только приближались к городку Читта-Менья. 
Оба бандита, потомственные реджийцы, с естественным боязливым трепетом относившиеся к миру за крепкими городскими стенами, дружно побледнели и переглянулись. Ланцо взялся за рукоять чикветты.
– Вот, – понизив голос до страшного шепота, сказал Йеспер. – Шмыгари. Проснулись. Валить надо, парни, правду говорю.
– Да что ж они такое? – сникшим голосом спросил Угорь, боязливо всматриваясь в осоку.
– Они навроде здоровенной ящерицы, – ответил Йеспер, которому воспрявшее воображение подсказало образ, когда-то виденный в опасной густой зелени долины Анграт. – С пьеду длиной, а то и с две. Хвост шипастый по земле волочится. Вдоль хребта по спине гребень костяной ядовитый. Зубы с мой мизинец. А уж прыткие, заразы, до крайности. И голодные, если б вы знали, парни, какие они голодные! Все, что движется, жрут. Что плоть, что кости – все перегрызают. Здесь потому и безлюдно – они на скотину нападают, в дома по стенам залезают, когда люди спят. Никакого житья. И извести невозможно – они где-то в трясине гнездятся.   
Любовный призыв болотного быка раздался снова, произведя не меньшее впечатление, чем в первый раз. Йеспер вздрогнул. Ланцо и Угорь снова переглянулись.
– Ладно, – принял решение Ланцо. – Пойдем отсюда. Слышь, рыжий, я сейчас ногам твоим чуток послабление сделаю, чтоб ты сам шел. Но если ты какой фортель выкинешь, я тебе живо башку снесу. Твоей же чикветтой.

13

Наша проза / Re: Вирентийский витраж - II

« : 22 Окт, 2023, 23:03:02 »

Спасибо. 

– Я туда не пойду, –  пробормотал Йеспер, –  ни за что не пойду. Да и куда идти-то?! Здесь дороги не проложены.
Он стоял среди высокой осоки, серой от грязи. Впереди, насколько мог видеть взгляд простиралась низина, затянутая пеленой испарений. Солнце здесь словно выцвело, утратив яркость, но не жар.
Растительность, которая и прежде на этом берегу красотой не баловала, здесь стала вовсе неприглядной. Плакушник словно выродился, сделавшись ниже. Кое-где над низиной тянулись тонкие стволики, увенчанные кривыми ветвями, лишенными листвы, но что это за деревца Йеспер понятия не имел. Кочки, покрытые осокой, и топкая грязь, подернутая бурым лишайником тянулись насколько видит взор. Йеспер не помнил карт, но мог предположить, что низина тянется аж Ребра Ферги, за которым уже побережье. 
Здесь не было не то что дороги, но даже намека на самую малую тропу. Ни гати, ни вешек,что отмечали бы верный путь.
Йеспер с досады сплюнул и враздумье уселся на кочку, достав монетку. Сейчас  он смутно соображал, что предпринять дальше. Это мерзкое чувство, которое он испытал в доме Витале, это давление в груди, эта неподъемная тоска – все это он несомненно ощущал и раньше. Когда? На Береге Крови? В Долине Анграт? Или в Бледном Лабиринте? Или еще раньше, в позапрошлой жизни, от которой остались лишь имя   да смутные воспоминания, тревожившие его во сне?   
Он старался сосредоточиться, но применение дара, вынужденный голод и усталость сделали свое черное дело. С Йеспером случилось то, что не раз бывало и раньше, и порядком осложняло его жизнь. Он, как сам это называл, поплыл. Воспоминания юности начали смешиваться с недавними событиями, мысли ускользали и разбегались, словно испуганные мыши, и Йеспер даже не пытался их ловить, зная, что это бесполезно.
Это было уравнение с неизвестными, как в странной науке алгебре, которой его безуспешно пытались обучить. Ответ был где-то там в глубине этой заболоченной низины. Но как найти ответ, Варендаль не понимал.
Он уныло посмотрел через отверстие монеты на белый свет, не узрел ничего нового и забросил монету обратно в карман.
Единственное, что он понимал, это то, что соваться в топи в одиночку, без цели, смысла и направления – было великой дурью даже для него. По всему, надо было возвращаться и догонять барку.     
–  Вот ведь засада, – пробормотал он, снова обращаясь лицом к болотам. – Что-то там есть, но как до этого добраться… а ведь точно есть…
Договорить он не успел. Сбоку затрещали кусты плакушника, метнулась тень. Йеспер дернулся, вскакивая на ноги, пропустил удар и растянулся, упав носом в траву.

– Ты ему башку разбил, дурень!
– Да и пусть! Жалко, что ли...
Йеспер лежал на боку. В правую щеку врезалась жесткая грязь. Башка зверски болела, и Йеспер чувствовал, как по шее стекает теплая струйка крови. Руки были    заломлены назад и крепко скручены веревкой. Ноги тоже связали.
Йеспер приоткрыл левый глаз.  Мать моя женщина, какие омерзительно знакомые морды!
– Что, гаденыш, опомнился? – Ланцо наклонился ниже, и Йеспер со смутным удовлетворением отметил, что щеки, лоб и переносица у бандита украшены ссадинами, несомненно, оставленными его, Йеспера, кулаком. Красиво.
– И тебе добрый день, козел, – пробормотал Йеспер. – И тебе, недоумок. Что, болит головка-то после булыжника? Крепкий у бабки удар?
– Поговори еще! – крикнул Угорь и нервным движением ударил Йеспера под ребра, целясь тупым носком сапога в печенки.
– Видать, болит, – морщась от боли, резюмировал Варендаль. – Совсем ослаб, бедолага. Даже лежачего пнуть как следует не можешь...
– Счас узнаешь, что я могу! – рявкнул Угорь, занося ногу для нового удара, направленного прямо в лицо.
–  А ну, стой! – прикрикнул на него Ланцо. – Он живой нужен. Отойди, я сказал!
Угорь, ругаясь, повиновался. Йеспер потихоньку выдохнул: дерганый и злой Угорь бил сильно. Как бы и впрямь снова не провалиться в беспамятство. Нельзя, никак нельзя.
Кровь все еще стекала по шее. Заметив это, Ланцо полез в дорожную суму, что валялась на земле, извлек из нее сомнительного вида тряпку и, порвав ее на полосы, направился к Варендалю.
Дернув Йеспера за ворот, он усадил его, привалив спиной к кочке, и быстрыми движениями обмотал его голову тряпкой.
– Вот так. А то еще спечешься, прежде чем до господина доберемся. Тебя наш Бычок велел живьем доставить.  Радуйся, подышишь  еще денек-другой. Ну, и молитвы вспомни.
– Упокойные, – с мерзким смешком вставил Угорь.
Оба бандита заржали. Йеспер, пользуясь передышкой, кинул взгляд вокруг и понял, что они обретаются не слишком далеко от того места, где он обозревал болота. Видать, Ланцо и Угрю было лень и в тягость тащить его бесчувственного. Значит, заставят идти самого, покрайней мере, до лошадей. Уже радость. 
– Шустрые вы ребята, – пробормотал Йеспер, пытаясь принять как можно более удобное положение. Не вышло: веревка впилась в запястья еще туже. Сидеть было неудобно: ноги стягивал кожаный ремень.
– Да уж не как твой дружок-тюфяк. Жаль, что берег топкий, лошади через речушку эту не переправились. Ну да, ничего, зато мы тебя поймали, золотая ты наша рыбка!
По положению солнца Йеспер понял, что близится вечер. Как видно, он порядком провалялся без памяти. Бандиты уселись наземь и принялись перекусывать извлеченными из дорожной сумы лепешками с сыром. У Йеспера аж голова закружилась. Вид еды, пусть даже столь незамысловатой,  казался  притягательным до дрожи.
Угорь заметил его голодный взгляд.
– Что, бедолага, жрать хочешь? – с наигранной жалостью осведомился он. – Ну, ничего потерпи, травку покусай... телок безрогий...
Йеспер промолчал. Говорить сил особо не было: горло спекла жажда.
– Ладно уж, – Угорь отломил кусок лепешки. – Лови!
Намеренно мимо брошенный ломоть упал в грязь в шаге от Йеспера. Тот вздрогнул и отвернулся.
– Значит, не голоден, – фыркнул Угорь. – Жри, че дали, пока зубы твои красные не выбили!
– Заткнись, Угорь, – шикнул на напарника Ланцо. – Даже не зарься. Он Бычку весь нужен. С зубами.
– Да я так, – сразу увял Угорь. – Просто к слову.
– Воды хоть дайте! – проговорил Йеспер, глядя прямо на Ланцо. –  Я ж сейчас копыта откину от жажды. Ответ перед Бычком вам держать...
Ланцо ругнулся и, встав с места, приложил к губам Йеспера фляжку. Тот поспешно сделал несколько глотков, но Ланцо засмеялся и отнял флягу.
– А ну, телок, выпусти вымя! Самим мало!
Варендаль промолчал, вяло опустив голову на грудь. Вода слегка приободрила его, но недостаточно, чтобы предпринять попытку освобождения. Оставалось ждать и надеяться на удачу.   
– Ты чего здесь забыл, дурень? –  сквозь набитый рот спросил Ланцо. – Ты на кой сюда поперся? Мы аж глазам своим не поверили, когда тебя на стене увидели. Вот послали боги кретина...
– Я, – Йеспер помялся, словно не не решаясь отвечать. – Я... Да так. Господин послал.
– Это тот мордастый, что ли? – спросил Угорь. –  Баба у него красивая. На что такому увальню такая баба?!
– Не, – пробормотал Йеспер. – Мордастый он так, для отвода глаз. Я, чтоб ты знал большому человеку служу, так что ты со мной повежливее тут, а не то пожалеешь.
– Это мы большим людям служим, щенок. Самим Торо. Наипервым в Восточном Реджио господам.
– Да твои Торо перед моим господином, что комар перед осой, – проворчал  Йеспер.
– И как же зовут твоего господина?
– Господарь Тевкары. Слышали о таком?
Ланцо и Угорь переглянулись и несмешливо покачали головами.
– Темный вы народ, – сочувственно сказал Йеспер. – А еще вроде в столице живете... Но что с вас взять... Вы вон что от своего господина имеете? Тычки да приказы? Да у вас даже оружие дрянь дрянью. Кузнец еле на переплавку купил. А у меня такая красотка чикветта, и деньги часто водятся, и сам я не последним нищим  по земле брожу. Те же зубы — сам видишь...
– То-то ты сейчас с разбитой  башкой по этой самой земле елозишь. И красотка чикветта сейчас при мне.
– Ой, с кем не бывает. Вчера ты в пыли валялся, сегодня я. А что завтра будет — то лишь Благие да Непреклонные ведают. Я не в обиде. Такова доля наемного клинка... ты бьешь, тебя бьют... Равновесие жизненное.
– Ты не заговаривайся, – оборвал его Ланцо. – Так, говоришь, богат твой господин?
– Еще бы, – не моргнув глазом, ляпнул Йеспер. – Из грязи деньги добывает.
– Это как?
– А так. Ищет древности всякие древние, что стоят на вес золота, да продает королям да герцогам. А мордастый, как ты его зовешь, первейший по этому ремеслу человек. За йернскую милю чует, где искать надобно. Да и дела обстряпывает любо-дорого вглянуть. Сам понимаешь, моему господину не к лицу самому торги-то устраивать. Посредник надобен. Купец.
Угорь недоверчиво фыркнул, но осекся под внимательным взглядом Ланцо.
– Слышал я про такие дела, – произнес бандит. – Говорят, коли сноровку имеешь, прибыльно.
– Да не то слово, – подтвердил Йеспер. – Живем — не тужим. Вот и подумай, а так ли выгодны ли тебе твои Торо-Быки.
Ланцо промолчал, а Угорь внезапно разразился мелким злым смешком.
– Да  ты знаешь, кого Торо-Бык за твоим мордастым купцом послал? Самого Йоганна Бреду!
Йеспера затошнило. Йоганн Бреда, Крошка-Йоганн, самый отчаянный и самый безумный брави Реджио, на счету которого был не один десяток смертей. Мать моя женщина, за что?!
– Испужался?! – рассмеялся Угорь. – А нечего было Пепе Косаря гробить. Торо такую обиду не прощают. Понял? Это тебе не в грязи говыряться!
– А ну заткнись, – внезапно рявкнул Ланцо. – Потрепались и ладно. А ты, рыжий, сиди смирно и молчи в тряпочку. А не то, не дай боги, без языка останешься. Чисто случайно.

14

Наша проза / Re: Вирентийский витраж - II

« : 17 Окт, 2023, 21:56:32 »

Спасибо. 

Только вот иногда подобный подход - куда правильнее и мудрее, чем пресловутое "семь раз отмерь"

В случае этого персонажа такой подход чреват проблемами. 

Но интересно, что всё-таки Йеспер хочет сделать? Поможет ли это Эмилии? Или ещё кому-то? Хотелось бы, чтобы ей можно было помочь.

Посмотрим, что будет дальше.

Усадьба появилась неожиданно. Йеспер, почесывая потную спину, взобрался на вершину очередного  бугра и вздрогнул, завидев поблизости строения под красной черепичной крышей, обнесенные  стеной  в два человеческих роста.
К затворенным воротам вела дорога, обочины которой густо заросли плакушником. Йеспер спустился и, продравшись сквозь кусты, пошел по ней. На всем пути к усадьбе в дорожной пыли перед собой он не нашел ни одного следа ни человечьего, ни звериного, ни даже черточек птичьей лапки. Пронырливые трясогузки, что пересвистывались по буграм, сюда даже не совались.  Йеспер приуныл.
Наконец он приблизился к воротам вплотную. Тяжелые дубовые створы были плотно закрыты, скобы стянуты здоровенной ржавой цепью. Калитки не имелось.
Йеспер помедлил. Вытянув шею, он сначала прислушался, настороженно ловя каждый звук, но кругом стояла тишина. Ни шелеста ветра, ни скрипа ставни, ни иного звука или движения.
Затем он осторожно подобрался к воротам и, с трудом отыскав щелочку, заглянул внутрь, но сумел разглядеть только пару булыжников на сером пространстве двора.
Тогда Йеспер решился. Он обошел стену, тщательно всматриваясь в кладку и отыскав наконец местечко, где ветер и вода уже успели подточить известняк, попытался подняться.
Дважды он срывался, но наконец весь красный и покрытый пылью все-таки взобрался на стену и сел на гребне, осматриваясь.
Двор был бы совершенно обычным, не виси над ним тень заброшенности. Серые плиты были покрыты палой листвой, нанесенной ветрами, и сухой серой грязью.  Внимание Йеспера привлекла собачья цепь, валяющаяся в соре, и прикрепленный к ней ошейник, утыканный шипами. Йеспер представил шею какого гигантского пса должен удерживать такой ошейник...
Затем он обратил взгляд к неизбежному.
Дом семьи Витале было сложен из того же серого невзрачного камня, что и дворовые постройки. Взгляд Йеспера уперся в проем главного входа, над которым в обе стороны шла крытая галерея. Все двери были закрыты, ставни завешены, и на миг Йеспер втайне понадеялся, что не сможет проникнуть внутрь.
Но его блудливый разум, готовый на каверзы, уже гнал его дальше. Йеспер встал и, раскинув руки, словно бродячий артист, что танцует на канате, пошел по стене.
Странно, здесь никто не мог его увидеть, но Йеспер отчего-то ощущал себя так, словно на него пялится весь мир.
Он добрался до места, где стена нависала над амбаром и спрыгнул. Крыша, уже изрядно расшевеленная ветрами и дождями, вздрогнула под его ногами, черепица затрещала, и Йеспер едва не слетел вниз. Чудом удержавшись, он быстро, словно кот, пересек крышу и перемахнул на галерею, вцепившись в перила. Те застонали так, что Йеспер приготовился падать, но все же вытерпели его вес. 
Он кое-как переполз на пол галереи и чуток полежал там, надеясь отдышаться. Но успокоения не получилось: напротив, стоило Йесперу попасть в двор, как он ошутил себя точно запертым в клетку.  Это ощущение бередило воспоминания о реджийской тюрьме. Йесперу стало очень не по себе.
Каменные стены двора будто отрезали кусок мира напрочь, и у Йеспера возникло ощущение давления в груди и глотке. Странное полузабытое чувство…
Чтобы изгнать тоску, он встал на ноги, размотал мешковину и вытащил чикветту. Вес оружия в руке его всегда успокаивал. Йеспер добрался до двери на галерею, также закрытой изнутри, и попытался осторожно вскрыть ее. Не вышло. Настаивать Йеспер не стал, вместо этого решив попытать счастья с одним из окошек.
Ставни были тоже заперты. Он приложил силу и довольно варварски расправился с запором, едва не сорвав ставню с петель. Когда та, с неприятным скрежетом и скрипом отворилась, сердце Йеспера екнуло, словно из глубин дома могло вырваться что-то жуткое.     
Варендаль медленно поднял тяжелую раму и перелез через подоконник, двигаясь осторожно, словно по льду. Он прекрасно знал, что на свете есть места, где надо вести себя не просто тихо и скромно, но бесшумно, словно робкая мышь. Он и так уже достаточно заявил о своем присутствии.
Он оставил окно открытым как можно шире и остановился в полосе дневного света, присматриваясь и прислушиваясь.
Здесь была спальня. Женская – об этом говорили и скромный туалетный столик темного дерева с маленьким круглым зеркальцем, лежавшим стеклом вниз, и открытая шкатулка для безделиц, и брошенная на стул шерстяная дамская накидка.
На полу, в пыли валялись домашние туфли. Сюда явно рассчитывали вернуться – и не вернулись никогда.
Варендаль видел заброшенные места – покинутые сотни лет назад, места, при одном воспоминании о которых мороз шел по коже и по сей день. Но ни одно не навевало столь обыденной и беспросветной  тоски.
Йесперу  сделалось совсем не по себе — то ли от обреченной заброшенности этой спальни, то ли от того, что здесь все осталось нетронутым. Неужто округе не нашлось безбашенного оторвяги-вора, рискнувшего пошарить в сундуках и закромах?
Либо люди здесь были шибко праведные (а Йеспер в такие сказки не верил!), либо шибко пугливые.  А, может, и нашелся кто... но вот был ли он удачлив?   
Йеспер чуть ли не на цыпочках подошел к двери и двумя пальцами потянул за ручку, подспудно надеясь, что дверь окажется заперта. Увы, она отворилась.
Йеспер высунул нос за дверь, в темноту коридора.  Здесь было не  душно, как можно было ожидать, напротив, в воздухе стояла странная  прохлада.
Половицы слегка поскрипывали под ногами, и Йеспер морщился каждый раз, когда под башмаком проседала доска. 
Так, медленно и осторожно он добрался до лестницы, ведущей вниз, и спустился на один пролет.  Постепенно глаза привыкли к сумраку, и Варендаль увидел крытый внутренний дворик дома, правда, без привычного водосборника или статуи. Здесь стояла полутьма, и Йеспер лишь смутно различал дверные арки, гобелены на дальней стене, зев огромного очага и силуэты столов и скамей.
Здесь было… гадко.   
Время словно застыло здесь, заблудившись и умерев. Эта странная мысль пришла на ум  Варендалю как-то сама, из глубин души, вновь отозвавшись томительным давлением в груди. Йеспер рискнул двинуться  вниз по лестнице, но тут же остановился, поняв, что не сможет сделать ни шага дальше.
Страшная тяжесть сдавила все тело. И источник этой тяжести был там, в кармане, где лежала квадратная монетка.
Йеспер сдался, зажмурился и открыл глаза. Этого не стоило делать днем – краткие времена расцвета его неприятного дара давно миновали, и теперь с каждым разом процедура давалась все с большим усилием. Но он не удержался – столь терзало желание проверить свои смутные догадки.
И отчетливо понял, отчего подеста Раньер-старший когда-то предпочел коротать остаток ночи во дворе. 
Дом был пуст. Не просто безлюден и заброшен, но пуст. Той особой не поддающейся осмыслению разумом пустотой, которую можно только ощутить. Эта бесцветная гнетущая пустота поглощала все вокруг себя, искажая даже солнечный свет, пытающийся пробиться сквозь щели в крыше.
Здесь не было ничего живого – ни пауков, ни мышей, ни улиток. Ни даже моли в гобелене. Неживого пока тоже, но Варендаль знал, что оно – неживое – вполне может обосноваться здесь. Вопрос времени. Неживое любит подобные места. Выморочные. Лишенные судьбы.
И было нечто еще.
Там, внизу, в общем зале. В очаге, под слоем слежавшейся за годы золы, под углями. Глубоко,очень глубоко. Скрытое от любого человеческого взгляда и все эти годы лежавшее ненайденным. 
То, что оскверняло этот  дом.
Варендалю сделалось жутко. Он поспешно отступил на шаг, и тяжесть в теле уменьшилась. Еще шаг назад, и еще, и еще...
Не рискуя повернуться спиной, он пятился по лестнице, по коридору до той самой спальни, с которой начал путь по дому.  Лишь нащупав и повернув ручку, он раскрыл веки, влетел назад в освещенную дневным светом комнату и торопливо дернул дверной засов. Не тратя времени, Йеспер покинул дом, знакомым путем добрался до стены, спрыгнул наземь и чуть ли не бегом бросился прочь.
Когда между усадьбой и ним пролегла широкая луговина, Йеспер шлепнулся на кочку и привычно потер ладонью под носом, проверяя, нет ли крови. Все иные признаки расплаты за проклятое умение уже были налицо: голова кружилась, ум мутился  и  нарастал мелкий тряский озноб, точно после купания в осенней реке. Появись сейчас бродилец, он бы сожрал  Варендаля, словно беспомощного младенца.
–  А ведь она не то что смотрит днем,  – пробормотал Варендаль, вспомнив безумную Эмилию Витале. – Она ж еще и ловит, как паук добычу. Влегкую, о боги… это ж какая силища-то…
Наконец в башке прояснилось. Вернулось ощущение палящего солнца, жажды и крайнего голода – явные признаки возвращения к человечности.
 Йеспер поднял голову и, взглянув вперед, вздрогнул.
Там, за зарослями  плакушника, в расплывчатом жарком мареве лежали болота.

15

Наша проза / Re: Вирентийский витраж - II

« : 15 Окт, 2023, 21:05:58 »

Спасибо за добрые пожелания! 

Готово еще не все, но понемногу буду продолжать.

Глава четвертая. Старая усадьба

С какого возраста ты себя помнишь?
Отзвук вопроса еще звучал в голове, словно он был задан не в дремоте, а наяву.
Йеспер Ярне Варендаль открыл глаза и улыбнулся, щурясь от лучей низкого еще солнца, что пробивалось сквозь тростники и щекотало лицо. Он лежал на подстилке из травы и высохшей тины на низком берегу Ривары. Верная чикветта валялась рядом, увязанная в мешковину и тем защищенная от грязи.
Тростник высился вокруг сплошной стеной – его метелки издавали заунывный шелест. Где-то в глубине зарослей обеспокоенно крякала утка.
Через час солнце будет уже высоко и примется жечь. Надо было идти. Йеспер потянулся.
С какого возраста ты себя помнишь?
Он не сумел тогда сразу ответить на этот вопрос. И лишь много позже сумел назвать собственное имя. Он знал, что это победа, но не почувствовал ее вкуса — лишь огромную растерянность перед небытием, которое лежало позади него. Небытием, в котором двигались тени людей и чудовищ. Интересно, та женщина, Эмилия... разум ее постоянно погружен в эти тени? Так ведь и в самом деле можно кукушечкой двинуться...   
И даже когда тень начинает рассеиваться, это лишь усугубляет мрак вокруг.
Всегда остаются вопросы.
Судьба тащила его по течению. Сначала он захлебывался, после научился бодро шлепать по воде ладонями и, верил, что плывет сам. Но оказалось, что его просто несло в водоворот, куда он едва и не канул беследно. После он был взят на буксир, словно рыбак на ялике, что тянется на канате за парусником. Так, на канате он пересек два моря, претерпев и штиль, и шторма, и счастливо вернулся обратно. Но все эти годы обязательно объявлялся кто-нибудь (за исключением собственно капитана парусника) упрекающий его, за то что ялик не плывет самостоятельно. Что ж, возможно, сегодня он наконец докажет, что может управлять собственным судном.  Или его потопит.
Какая пространная метафора, подумал Йеспер. Наверняка навеяна его сегодняшним предрассветным заплывом. Отчего-то слегка подташнивало. Надо было поесть получше, но   он постеснялся брать добавку за ужином. И так уже вытащил из общего котла на угощение сестрам-целительницам...
Ладно, что я в первый раз, что ли, с утра без завтрака? Живы будем — жрать добудем.
Благие, да я  еще и поэт. 

Йеспер еще раз сощурился на солнце, что золотило тростник. Наконец, отыскав в себе достаточно решимости для дальнейшего движения, он поднялся на ноги и побрел сквозь плавни, отыскивая путь.
Блуждал он долго, иногда снова проваливаясь по щиколотку в воду, и когда, основательно вымазавшись в гнилой тине и речном иле, все же выбрался на полностью твердый берег, открывшаяся картина его не порадовала. Перед Варендалем лежала унылая равнина, бугристая (ибо назвать щетинистые пригорки холмами было сложно), местами заболоченная и лишенная признаков людской деятельности.  Поля были давно заброшены. Забывшая о плуге и бороне земля поросла сорной колючей травой и плакушником – назойливым прибрежным кустарником, который быстро заполоняет пребывающие в небрежении пространства. 
Варендаль насторожился. Тот факт, что спустя столько лет после случая в усадьбе Витале  поля так и не были вновь засеяны, наводил на неприятные мысли. Реджийцы достаточно практичный народ, чтобы без веского повода отказываться от обработки угодий. Сейчас он жалел, что подробнее не расспросил сестер-целительниц о современном состоянии дел. Побоялся привлечь лишнее внимание, дурень…
Деваться было некуда. Йеспер углядел меж двумя пригорками выцветшую ленту старой дороги и потащился туда.     
Первый дорожный камень он увидел спустя милю. Это был обычный для Тормары указатель – высокий столб на три грани с выбитыми надписями. Столб основательно зарос голубовато-серым лишайником. Чистить и подновлять надписи считалось обязанностью владельца земли. Варендаль протянул руку и поскреб пальцем буквы, но не слишком преуспел.
Тогда он взобрался на ближайший бугор и осмотрелся. Равнина не изменилась, разве что на горизонте появилось невнятное марево. Вдали, по левую руку, тускло блестела на солнце вода – там лежал Десс, граница владений Витале. Идти, как он понял из вчерашнего рассказа, следовало примерно в том направлении.
Блуждая по давно не езженым тропам меж пригорками и купами плакушника, Зубоскал еще дважды натыкался на указательные камни – такие старые, что надписи окончательно сгинули под напором ветра и лишайника. Один покосился, другой и вовсе  почти ушел в землю, и Йеспер невольно отметил необычную форму указателя.
Этот камень напоминал обломок древней колонны – цилиндрической формы, с продольными бороздками узора, он торчал из седой травы, словно сломанный палец, тычущий в выжженное небо. Йеспер обошел его кругом, жалея, что не может позвать Рико и предъявить  ему сей невзрачный кусок прошлого. Тот бы, без сомнения, вцепился бы в обломок, словно клещ. Для него камни были занимательной книгой, для Йеспера – лишь немыми кусками горной породы.   
Если честно, где-то в глубине души он уже чуток жалел, что в одиночку ввязался  во все это дело. Фран была права: они могли вернуться позже. Тогда бы решали другие – умные и знающие. Вечно он так – сначала делает и лишь потом думает… Всегда…