В этом разделе можно просмотреть все сообщения, сделанные этим пользователем.

1

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VI

« : 21 Сен, 2023, 20:50:13 »

Глава 24. Волчица и шакалы (продолжение)

Королева Кримхильда заметила донарианцев и сдержанно кивнула. Ей следовало приветствовать их, хотя и очень не хотелось.

И она сдержанно проговорила:

- Здравствуйте, верные жрецы всемогущего Донара!

Жрецы обернулись и поклонились молодой королеве. И юноша, решившийся уйти с ними, поклонился, следуя их примеру.

- Радуйся, королева Арвернии, прекрасная Кримхильда! - звучным голосом проговорил один из донарианцев.

Второй же проговорил, заметив Альпаиду, расстроенную этой встречей:

- Хотя мы все собрались здесь по печальному поводу, из-за трагедии, произошедшей с графом Кенабумским, и нынче все надели траур, несмотря на то, что меч еще не вложили в руки великому майордому, однако тебе, государыня Кримхильда, искренне желаем еще многих светлых дней! Пользуясь случаем при встрече, выражаю соболезнования и благородной графине Кенабумской. Хотя ее знаменитый супруг никогда не был другом братству Донара, но и мы от всей души уважаем майордома и ценим его заслуги перед Арвернией! Королевство понесет страшную утрату, когда его высокая душа устремится в Вальхаллу. Его трудно будет заменить для государства, и, разумеется, его утрата будет тяжка для всех родных.

Альпаида, вынужденная слушать о своем муже, как о мертвом, сильно побледнела. Луитберга подалась вперед, желая поддержать свекровь. Но та сделала ей знак отрицания и пристально взглянула на донарианцев пронзительными светлыми глазами. Ах, как графине хотелось бы ответить им, что Карломан скоро вернется и поставит на место всех, кто распоясался без его власти! Но она сдержалась, и ответила им, не возражая о том, что касалось намеков о ее скором вдовстве.

- Благодарю вас за сочувствие, доблестные жрецы Донара, защитники человечества! Я и мои близкие всей душой благодарны всем, кто выскажет сочувствие в сии тяжкие времена. Хотя мой благородный супруг не всегда соглашался с методами братства Донара, но он истово чтил бога грозы, победителя великанов. И он вовсе не отрицал полезности его жрецов, лишь не одобрял, что они осуждают всех альвов без разбора. Но теперь это уже не имеет значения. Самое главное - что в трагический час мы можем воздать по заслугам даже тем, с кем не соглашались прежде.

Таким образом, графиня Кенабумская искала возможности разойтись миром со жрецами Донара. Уступите сейчас, выразите, хоть и притворно, свои соболезнования - и проблема будет решена!

Однако донарианцы в самом деле ненавидели графа Кенабумского за то, что он мешал им очистить от альвов все земли, принадлежавшие арвернской короне, и в свое время добился, чтобы они лишились былого влияния. И теперь один из них, тот, что выражал надежды на Священный Поход в Арморику, проговорил, недобро прищурившись:

- Безусловно, гибель графа Кенабумского - огромная потеря для Арвернии! И все-таки, воля всемогущих богов должна стоять выше даже сиюминутной пользы королевства. Не случайно жребий норн сбылся именно сейчас. Ибо майордом, да отворятся перед ним врата Вальхаллы, но он был слишком снисходителен к бесчеловечным альвам, враждебным нашему миру! Под его покровительством они вновь расплодились, и опять представляют опасность для людей. Чародеи-альвы направили руку короля против его дяди-майордома, ибо им хотелось погрузить Арвернию в смуту. Но могучий Донар послал нам проницательность разглядеть черные замыслы детей Имира! Приходит пора людям вновь вооружиться для Священного Похода, который поведет сам король Хильдеберт IV! И сбывшаяся именно сейчас воля богов означает, что все на свете должно быть принесено в жертву для освобождения от альвов! Боги позволили графу Кенабумскому погибнуть именно теперь, чтобы он не смог - быть может, от излишнего милосердия, - препятствовать очистке Арвернии от альвов!

Словно сам Донар прогрохотал в своей запряженной козлами колеснице над головами встретившихся не в добрый час! Хоть небо и было ясно, но все, кто слышал речь донарианца, были потрясены яростным фанатизмом, а заодно - тем, с каким бесстыдством он переворачивал события с ног на голову.

Королева Кримхильда вспыхнула гневом, как всегда, дивно похорошев при этом. С ее уст уже готовы были слететь пылкие, обвиняющие слова. Но она поймала предостерегающий взор Альпаиды, и заставила себя сдержаться. Отступив на шаг, встала рядом с графиней Кенабумской, точно воин в строю, всем видом выражая поддержку. Матильда вздохнула про себя, немного успокоившись, что королева на сей раз сохранила выдержку. Сама она тут же встала по левую руку от Альпаиды.

Фредегонда почувствовала себя неуютно, услышав, с какой ненавистью донарианцы говорят об альвах. Не приведите, Асы, чтобы кто-нибудь из них узнал в ней наследницу вейл! На всякий случай, девушка постаралась спрятаться за спинами старших дам, чтобы ее не заметили. Надо будет потом выяснить у графа Кенабумского, как он столько лет скрывает в Арвернии свою истинную суть!

На шаг позади Альпаиды стояла ее невестка Луитберга, проклиная про себя эту поездку в храм и всех донарианцев. Ода де Кампани как бы вскользь поглядела на бледное, осунувшееся лицо Альпаиды. Она видела, что, как бы стойко ни держалась супруга Карломана, ей все равно больно. И Ода понадеялась про себя, что донарианцы помогут сломить волчицу, а ей самой не придется прилагать слишком много усилий.

Ираида и Ротруда изумленно переглянулись, уловив, к чему клонят донарианцы. Они сразу поняли, что "опоясанным молотом" хотели бы устроить Священный Поход и в Арморике, которую больше не защищает Карломан. И тогда край, прочно вошедший в жизнь каждой из них, будет уничтожен огнем и мечом, ибо "дети богини Дану" будут сражаться вместе с альвами. И сами они, и их дети ввяжутся в кровавую круговерть...

Если Ротруда просто трепетала, ибо не знала, можно ли не допустить Священного Похода, то у Иды была надежда, и она с сочувствием поглядела на Альпаиду, которой довелос выдержать натиск донарианцев. Как ни крути, те тоже получались из породы шакалов, растравляющих раны, чтобы добить страдающую супругу Карломана, которой будто бы выражали сочувствие.

Сама же Альпаида, услышав, как донарианцы едва сдерживают радость, думая, что ее муж больше не мешает им, едва не содрогнулась в ужасе. В их речи было гораздо больше цинизма, чем в поступках королевы-матери, тоже мысленно уже похоронившей Карломана. Лишь светлая мысль о том, что ее муж жив и скоро справится со всеми ними, как они того заслуживают, удержала на сей раз графиню Кенабумскую на краю отчаяния. Она заметила устремленные на нее тревожные и участливые взоры королевы и придворных дам, цепкие глаза Оды. Но не ответила им, сосредоточившись на отпоре жрецам Донара.

- Вы верите, что только вам боги открыли истину, и вы неустанно вершите их волю, - скорбно начала Альпаида, взглянув в глаза сперва одному жрецу Донара, затем другому. - Однако лишь сами боги воздают каждому по заслугам, и ни в каких уставах это право не передавалось жрецам! Один из великих мудрецов древней Агайи сказал: "Не суди о жизни человека, пока он не достиг конца дней своих". Лишь то, что заслужил человек или альв, сбудется с ним, в конце концов. Я не сомневаюсь, что мой муж заслужил своей доблестью войти в Вальхаллу! Но храбрые воины или беззаконные убийцы те, кто истребили вейл при Хильдеберте Строителе, а совсем недавно убили кельпи во владениях моего супруга, где у братства Донара нет власти? - голос Альпаиды креп с каждым произнесенным словом. - Я обещаю, что, пока жив хоть кто-то из рода Карломана Кенабумского, вы не получите права вторгаться в наши земли! И сам король не позволит вам сеять смерть в Арморике!

Пока Альпаида говорила, все окружающие глядели на нее с изумленным восхищением, по большей части радостным. Однако оба жреца Донара не скрывали своей ярости. И старший из них почти прошипел в ответ графине:

- Поглядим, кому король поверит больше - твоей семье, госпожа, или своей царственной матери и барону Верденнскому!..

В этот миг жрец Идунн, Хельгор, что привел сюда королеву со свитой, счел должным вмешаться. На правах хозяина, постарался мягко увещевать донарианцев:

- Доблестные служители Метателя Молота! Не забудьте, что вы в гостях здесь, и что вы говорите в присутствии Ее Величества королевы Кримхильды!

Его заверения как будто вправду подействовали, и жрецы учтиво поклонились королеве.

- Прости нас, государыня: ибо мы воины, и кровь у нас горяча, а трагедия с графом Кенабумским слишком сильно подействовала на всех! Дозволишь ли нам удалиться вместе с этим юношей, что изъявил желание служить Грозе Великанов?

- Дохволяю! - сдержанно отозвалась Кримхильда, не желая видеть донарианцев ни минуты лишней. - Да хранят вас боги! - добавила она, поглядев на юношу в одежде воспитанника приюта, думая про себя: понимает ли он толком, куда ввязался?

Юноша же, слушая горячую беседу, колебался, следовать ли ему за новыми наставниками. Жрецы Донара держались гордо и надменно, и говорили с супругой умирающего майордома, как показалось юноше, слишком жестоко. Но зато в них ощущалась властная сила, принадлежать к которой манит порой и более опытных людей. К тому же, за ними стоял сам Донар Громовержец! И воспитанник приюта последовал за донарианцами.

Когда "опоясанные молотом" удалились прочь, всем стало легче. Хельгор проговорил, чувствуя себя виноватым:

- Прости, государыня, что допустили столь неприятную встречу! Никто не ждал, что они будут настолько наглы.

Жрец заглянул в глаза королеве: проводить ли ее со свитой внутрь, показать знатным гостьям, как живут дети на их попечении?.. Но Кримхильда задержалась на крыльце, желая подышать свежим воздухом. Мысленно она пообещала себе поведать своему царственному супругу, что позволяют себе даже в ее присутствии возвышенные им донарианцы. Она была готова сделать все, чтобы отговорить короля от Священного Похода. Но это станет возможным лишь после того, как будет готово для него любовное зелье!

Молодая королева обернулась к Альпаиде, бледной, осунувшейся, но по-прежнему прямой и стойкой. Взглянула ей в глаза, безмолвно выразив надежду на лучшее. Ибо их обеих поддерживала надежда на возвращение Карломана.

А вот графиня де Кампани не могла понять, где Альпаида черпает силы. Но, удивляясь ей, Кродоар вынуждена была заботиться о себе и о своей семье, а потому размышляла, что скажет королеве Бересвинде. Ее царственная покровительница наверняка одобрит помощь со стороны донарианцев, но и с нее спросит, почему она не старалась одолеть Альпаиду. И вот, графиня проговорила, тщательно подбирая слова, чтобы выполнить одновременно свое обещание дочери, на случай, если победит другая сторона:

- Все же береги свое драгоценное здоровье, благородная графиня Кенабумская! Ты без страха выбираешь противостояние с сильными противниками. Долго ли выдержишь неравную борьбу? Пожалей своих сыновей: им будет жаль потерять мать вслед за отцом!

Матильда бросила стремительный предостерегающий взор на мать, едва та начала говорить. Но было уже поздно, и оставалось предоставить ответ Альпаиде. Та же невозмутимо отозвалась, глядя прямо в лицо наперснице Паучихи:

- Я буду достойна своего доблестного супруга, ибо он никогда не уступал победу даже самому коварному противнику, и не жалел своей жизни ради значимого дела!

И, словно этого было мало, Ода тут же увидела, как ее дочь обернулась к Альпаиде, участливо взяла ее за руки, словно графиня Кенабумская была ее матерью! Неожиданно она почувствовала укол родительской ревности. Как так вышло, что Матильда стала ближе к Карломану и Альпаиде, пока они с Гуго всеми силами добивались видного положения при дворе?! Вдобавок, и все собравшиеся дамы тоже явно были на стороне Альпаиды, от Оды же отводили глаза.

Королева Кримхильда погасила начинающуюся ссору, обратившись к жрецу:

- Почтенный служитель Идунн, покажи нам, как в столице Арвернии заботятся о сиротах!

И жрец-попечитель повел знатных посетительниц в здание приюта.

2

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VI

« : 20 Сен, 2023, 21:10:40 »

Благодарю, эрэа katarsis!

Значит, Альпаида вышла ко двору. Конечно, Кродоар и Герберт будут бить вполсилы, но сама Бересвинда будет бить в полную. К счастью, силы к Альпаиде возвращаются.

Поглядим, как получится! Пока что здесь дальнейшее развитие событий и, возможно, новое испытание сил для Альпаиды.
Ее могла сломать лишь гибель Карломана. Достаточно ему спастись, и Альпаида соберется с силами.

Глава 24. Волчица и шакалы (продолжение)

Все-таки, графиня де Кампани не имела права отступить даже перед самым сильным противником. Ведь ей предстояло давать отчет своей царственной покровительнице! И Ода приблизилась к молодой королеве, сделала реверанс, сжимая в руках пергамент с королевским расписанием.

- Государыня, позволь напомнить тебе о тех обязанностях, что тебе предписывает твой долг! В такие скорбные дни, - Ода сделала особый акцент на этих словах, адресованных Альпаиде, - королеве очень важно быть примером для своего народа!

Кримхильда, в свою очередь поглядев на Альпаиду, ответила графине де Кампани:

- Ты права, почтенная графиня! Долг королевы - служить достойным примером подданным, - она дала понять, что ее не следует учить государственным обязанностям.

Матильда снова пронзительно взглянула на свою мать, мысленно напоминая, что она обещала не переступать важную грань в придворных взаимоотношениях.

Заметив, что происходит между королевой, Матильдой, ее матерью и Альпаидой, Ротруда, не знавшая о живой воде, подумала, что графиня Окситанская просить мать о милосердии к супруге обреченного Карломана. Те же, кто знал правду, внимательно поглядели на Альпаиду. Даже сейчас, когда все складывалось к лучшему, ясно было, что графине Кенабумской придется еще многое пережить, прежде чем она обнимет своего возвращенного к жизни супруга.

Альпаида же обратилась к молодой королеве, но сперва взглянула на Оду:

- Любой поступок королей - пример для подданных, хороший или дурной. Правитель обязан сохранять величие и в радости, и в печали. Когда в стране беда, король и его родные обязаны воодушевлять свой народ, помочь ему выстоять и показать всем пример стойкости. Когда страна благополучна, король должен сохранять трезвую голову на хмельном пиру, сохранять бодрость и не позволять народу превращаться в сытое стадо. Таков долг королей и их близких. Ныне я обязана подавать другим пример стойкости в горе, быть опорой своей семье и народу Арвернии, как был прежде мой супруг, благородный граф Кенабумский.

Таков был ответ Альпаиды, понятый слушателями, как подобает.

Королева Кримхильда и все присутствующие глядели на Альпаиду с немым восхищением. Матильда вновь пристально переглянулась со своей матерью. Фредегонда заметила их взоры. И убедилась, что эта партия окончательно выиграна. Графиня де Кампани уступила, на время смирившись, что ей не победить Альпаиду.

А королева Кримхильда проговорила, обращаясь к графине Кенабумской:

- Ну что ж, я готова выполнить свой королевский долг! Навестим приют для сирот при храме Идунн. Тебя же, благородная Альпаида, я прошу сопровождать меня. Ты была мне примером в последние трудные дни, и я готова учиться у тебя и впредь.

Альпаида охотно кивнула.

- Я согласна. Но пусть и Луитберга будет с нами. В ее присутствии мне будет спокойнее.

- Конечно! - проговорила молодая королева, поднявшись с кресла. - Поедем в приют прямо сейчас!

Кримхильда в сопровождении дам Малого Двора покинула свои покои. По пути через коридоры королевского замка каждая из них размышляла о своем, готовясь к продолжению интриги.  Кродоар де Кампани готовилась нанести новый удар по Альпаиде во время пребывания в сиротском приюте. Матильда взглядом показала Фредегонде, чтобы та была начеку. Девушка кивнула, пообещав себе, что будет и дальше учиться, наблюдая за их сложными взаимоотношениями.

Ида и Ротруда расценили согласие Альпаиды сопровождать молодую королеву каждая по-своему, в зависимости от того, что было им известно. Ротруда, не знавшая, что Карломан будет жить, думала, что Альпаида ищет утешения и желает утешить других. Ираида Моравская же поняла, что графиня хочет сделать доброе дело, исполненная надежды на спасение своего мужа, в благодарность предвечным богам.

Королева и ее дамы отправились к храму в карете, запряженной четверкой вороных коней. Их сопровождали конные воины и слуги.

Едва карета королевы подъехала к храму, и слуги помогли знатным посетительницам ступить на землю, как из придела Идунн вышел ее главный жрец, Хельгор. Он же руководил и приютом для детей-сирот. Оповещенный заранее о приезде королевы, жрец был облачен в траурные одежды. Он глубоко поклонился приехавшей королеве и ее спутникам.

- Приветствую тебя, государыня Кримхильда! Благодарю за то, что ты посещаешь нас в сии скорбные дни!

Королева сделала знак сопровождавшим их слугам, и те принесли несколько увесистых мешочков с золотом.

- Прими пожертвования на содержание сирот, почтенный Хельгор, - проговорила она. - Да послужат они на благо людей и в память о майордоме Арвернии, Карломане Кенабумском.

Увидев Альпаиду, поддерживаемую под руку Луитбергой, Хельгор поклонился и ей почти столь же почтительно, как и Кримхильде.

- Всей душой соболезную тебе, благородная графиня Кенабумская! Благодарю за то, что ты в своей скорби вспомнила о наших нуждах!

- Прими и от меня дары во имя моего благородного супруга! - обратилась к жрецу Альпаида. - Пусть дети, воспитанные вами, вырастут достойными, полезными для Арвернии людьми!

Жрец повел приехавших дам под своды храма, к приделу Идунн. Следуя за ним, каждая размышляла о своем. Графиня де Кампани шла за королевой, молча. Она выбирала момент, когда можно будет вновь укусить побольнее Альпаиду, хоть та и назвала себя волчицей. Матильда же вновь нашла взглядом Фредегонду, намекая ей, чтобы та училась тонким интригам. Ибо противостояние, начатое при Малом Дворе, еще не закончилось.

Ида и Ротруда, каждая по-своему, готовились к встрече с детьми-сиротами. С одинокими, не имеющими ни близких людей, ни средств к существованию, если бы не попечения жрецов. С теми, кто знал и холод, и голод, нищету и страдания. Смотревших недоверчивыми звериными глазами на всех, кому норны по неким скрытым от людей причинам послали гораздо больше земных благ, чем им. И никакая благотворительность не сможет в полной мере вернуть этим детям того, чем обделила судьба.

Ротруда была более готова встретиться с сиротами, ибо ей доводилось встречать подобных им во владениях своих родных. Ираида же, принадлежавшая к высшей знати, переживала, стыдясь собственного благополучия перед лицом людских страданий.

Луитберга следовала за Альпаидой, готовая в любой миг придти ей на помощь. Ибо им снова пришлось придти в храм, где только вчера королева Бересвинда терзала графиню Кенабумскую притворным сочувствием. Воспоминания о вчерашнем дне сами по себе могли жестоко ранить ее названую мать.

Жрец проводил дам в придел Идунн. Там, перед алтарем, стояла прекрасная статуя богини вечной молодости, изваянная из светло-розового, почти как настоящее тело, мрамора. Волосы богини были покрыты золотом, глаза - из лазоревой эмали, зубы, открытые в полуулыбке - из элефантовой кости. В руках богиня держала корзину с волшебными яблоками.

Склонившись, перед фигурой Идунн, Хельгор проговорил:

- Вечно юная Идунн, супруга бога поэтов Браги, дарит богам в своих яблоках обновление молодости и неувядающую силу. Так и мы, ее скромные служители, заботимся о том, чтобы наши воспитанники получали необходимые материальные блага, и росли бы полезными для человеческого общества людьми.

По знаку молодой королевы, ее слуги сложили дары к ногам изваяния Идунн.

- Да будут вечно плодоносить яблони Идунн! - пожелала королева Кримхильда, следуя за жрецом далее. За ними приготовились идти и все дамы Малого Двора.

Придел Идунн, украшенный лепными гирляндами из яблок, составлял двухэтажное здание, гармонично встроенное в ансамбль Храма Всех Богов. Но приют располагался позади здания, отделенный от него садом. Туда и повел жрец своих знатных посетительниц.

В саду медленно созревали на солнце яблоки и вишни, на клумбах цвели царственные ирисы и изящные лилии. Возле фонтана, окруженного гранатовыми деревьями, доносились голоса детей. Там играли младшие воспитанники под присмотром жрецов-наставников. Девочки и мальчики тоже были все облачены в одежды из черного сукна, вместе со взрослыми надев заблаговременный траур по графу Кенабумскому. Но они могли здесь развлекаться, не заботясь о борьбе за существование. Детство брало свое, и большинству из них ничто не мешало придумывать себе игры и развлечения, как всем малышам на свете.

Увидев идущую по дорожке королеву и ее свиту, наставники сделали знак детям, и те поклонились, во все глаза глядя на знатных гостей. Им уже сказали, кто должен навестить их сегодня. И самые младшие думали про себя: кто же из этих изысканных женщин - королева? Им казалось, что каждая из них достаточно величественна, чтобы быть похожей на сказочных королев.

Чуть поодаль дети более старшего возраста помогали одному из жрецов ухаживать за садом, пропалывая сорняки на цветочных клумбах. В стороне другая группа детей увлеченно слушала повествование одного из жрецов:

- Деяния майордома Арвернии, графа Карломана Кенабумского, будут вовек памятны в истории! Став регентом во время юности своего старшего племянника, короля Хлодеберта VII, он помог усмирить мятеж принцев крови и добился от них повиновения короне. И позднее майордом помогал юному королю править. А впоследствии, когда разгорелась война в Окситании, граф Кенабумский весьма способствовал славным победам арвернского оружия...

Эту речь услышали жрец Хельгор и королева Кримхильда со своей свитой. Лицо и глаза Альпаиды, услышавшей похвалу ее супругу, осветились тайной радостью.

Графиня де Кампани, идущая на шаг позади графини, удивилась, с какой силой духа держалась жена Карломана, еще недавно казавшаяся совершенно сломленной. Ода понимала, что Матильда вовсе не случайно просила отца не торопиться и выждать. Родных Карломана не следовало недооценивать!

Итак, королева со свитой следовали по направлению к сиротскому приюту. Те из его обитателей, кто в этот час находились в саду, были предупреждены о явлении высоких гостей заранее, и почтительно приветствовали королеву, а также графиню Кенабумскую, идущую рядом с ней. За ними следовала и вся свита.

- Да хранят тебя боги, государыня Кримхильда! - обращались воспитанники, кланяясь. - Приветствуем графиню Кенабумскую, супругу доблестного майордома!

Кримхильда торжественно кивнула, отвечая им:

- Да хранят вас боги, воспитанники храма Идунн! Вкусите от яблок забот ваших наставников, и растите достойными людьми!

А иногда королева указывала рукой на Альпаиду, давая ей слово. И графиня отвечала звучным голосом:

- Счастья вам, дети! Желаю вам счастья от своего имени и от имени моего супруга, графа Карломана Кенабумского, майордома Арвернии!

Направляясь к приюту, королева со свитой уже видели перед собой крыльцо, к которому вела широкая утоптанная тропа. Но здесь их ожидала большая неожиданность...

Дело в том, что несколько ранее в сиротский приют пришли жрецы Донара, чтобы попытаться убедить старших мальчиков вступить в воинское братство.

- Вы уже почти взрослые, скоро выйдете из приюта в большой мир, - убеждали они, соблазняя и искушая юношей. - Никто из вас не имеет ни родственников, ни полезных знакомств, ни денег, ни даже собственного жилья. Куда же вы пойдете? Наниматься в работники к чужим людям, зависеть от воли хозяев. Разве не лучше служить могучему богу? Вас научат сражаться, чтобы защищать мир людей от злобных детей Имира! У вас будет самый могучий покровитель, какой только может быть - сам Донар Громовержец! Вы получите крышу над головой и надежное содержание, обретете друзей на всю жизнь и станете героями. Поразмыслите над тем, что вам предлагают!

Один из юношей выступил вперед, глаза у него воодушевленно разгорелись.

- Я хочу вступить в братство Донара! - воскликнул он.

Один жрец положил руку на плечо юноше, ласково улыбнувшись.

- Очень хорошо! Ты выглядишь крепким, из тебя получится хороший воин. Пойдем с нами. А что же вы? - обратился он к остальным старшим воспитанникам. - Решитесь ли последовать за вашим товарищем в братство великого Донара?

Но остальные юноши, немного подумав, замотали головами. Немногим из них хотелось сражаться с могучими альвами, о силе и чародействе которых каждый арверн с детства слышал страшные сказки. Один из них произнес:

- Нет, господин жрец! Лучше искать работу в городе, чем идти воевать, да еще непонятно с кем!

Старший из "опоясанных молотом" скрыл разочарование, и проговорил с достоинством:

- Служба могучему Донару подходит не для каждого человека. Что ж, каждый да сделает верный выбор!

И донарианцы вместе с пареньком, согласившимся присоединиться к ним, направились к выходу из приюта. Идя по переходам, жрецы беседовали между собой, а юноша-новобранец слушал их.

- Надеюсь, что теперь нам, братству Донара, удастся истребить альвов, этих коварных потомков Имира! - с горячей надеждой произнес первый из жрецов.

- Да приведет всемогущий Донар начать новый Священный Поход! - вторил ему второй жрец. - Самое главное - чтобы на сей раз он охватил и Арморику! Ведь там самое опасное гнездо альвов. Пока мы не очистим эту страну, никакая победа не будет полной!

Так беседовали донарианцы, не смущаясь присутствия только что завербованного ими юноши. А тот, слушая их, не знал, радоваться ли ему, что он примкнет к великой силе, станет служить могучему богу, или же бояться этой силы.

Так, беседуя между собой, донарианцы вышли на крыльцо, куда как раз подошла молодая королева со своей свитой. К этому времени жрецы Идунн, служившие здесь, вышли на крыльцо вместе со своими воспитанниками. К ним присоединились и донарианцы вместе с юношей. Они тоже остановились на крыльце, выжидая.

- Здравствуйте, воспитанники приюта при храме Идунн и их заботливые наставники! - проговорила королева.

- Приветствуем тебя, государыня Кримхильда! - раздался звучный хор голосов.

Молодая королева торжественно склонила голову, помня, что прибыла сюда из-за трагического случая.

- Счастья вам, питомцы храма Идунн! Я прибыла к вам вместе с графиней Альпаидой Кенабумской и со своими придворными дамами, чтобы вместе с вами помолиться за судьбу графа Карломана Кенабумского, великого защитника Арвернии и заступника нуждающихся!

Так встретились королева и свита с обитателями приюта Идунн; два разных мира, две противоположных крайности. Блеск королевского двора - и бедность, заброшенность одиноких детей, лишь в этом приюте получивших достойные условия для жизни. Но всегда ли первые были счастливее вторых?..

В этот самый миг оба жреца-донарианца неприязненно взирали на Ираиду Моравскую, и она уловила их взгляды. Они не доверяли герцогине Земли Всадников, поскольку всех обитателей Арморики подозревали в связях с альвами, они же ши.

3

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VI

« : 19 Сен, 2023, 21:46:37 »

Благодарю, эрэа katarsis!

Ну, пока, вроде, всё идёт неплохо. Альбрехт под контролем, Альпаиду об опасности предупредят, армориканцы проголосовали за мир. Всё бы хорошо, если бы не братство Донара. А вот эта проблема всё растёт.  Успеет ли Карломан придти в себя вовремя?

Да, чтобы не сглазить! Не зря Варох за дубовый стол подержался...
Насчет братства Донара со временем узнаем.
А вот Альпаиде придется принимать решительные меры еще до того, как ее предупредят. Смотрите дальше.

Глава 24. Волчица и шакалы (начало)

При Малом Дворе собралась вся свита молодой королевы.

Кримхильда Нибелунгская сидела в кресле в приемных покоях. Рядом с ней в креслах пониже устроились Матильда и Фредегонда. Позади стояли Ираида Моравская и Ротруда. Несколько в стороне, возле окна, стояла графиня де Кампани с пергаментом в руках.

Королева и все ее дамы были облачены в скромные темные платья почти без украшений. Ведь для всех сейчас шли последние дни жизни умирающего Карломана. Весь Дурокортерский замок ожидал, что очень скоро всем придется облачиться в траур по великому майордому Арвернии.Хотя среди собравшихся дам многие были посвящены в тайну живой воды, но им приходилось соответствовать общему настрою. Они разговаривали мало, не улыбались, старались не поднимать глаз, как подобало людям, погруженным в глубокую печаль. Королева и придворные дамы достаточно хорошо умели владеть собой, чтобы скрыть свою надежду на лучшее.

Между тем, из-за полутраура, связанного с последними трагическими событиями, распорядок Малого Двора сильно изменился. И об этом им сочла необходимым напомнить Ода де Кампани, зачитывающая дамам новое расписание. Она держалась, как всегда, строго, в глазах ее мелькали жгучие огоньки. Договорившись с дочерью, она готова была пощадить Альпаиду Кенабумскую, не жалить ее ядовитыми речами. Но собиралась отыграться на королеве Кримхильде, дабы угодить своей царственной покровительнице, Бересвинде Адуатукийской. На всякий случай, если королева-мать узнает об обстановке при Малом Дворе, Ода готова была угодить ей.

Сосредоточенным, резким голосом она зачитывала с пергамента расписание дня для молодой королевы. Казалось, будто строгая наставница поучает непослушное дитя:

- В виду нынешних печальных событий все обязанности Ее Величества королевы Кримхильды подчинены предстоящей в скором времени церемонии вложения меча в руки умирающему графу Кенабумскому, майордому и дяде короля, а также последующим печальным церемониям! Недопустимыми следует признать любые увеселения и конные прогулки. Освободившийся досуг Ее Величество имеет право потратить на угодные богам молитвы в святилище, на благотворительность, на посещение приюта для сирот, нищих и больных, устроенного благочестивыми жрецами при приделе Идунн. А также на общение со своим царственным семейством, с которым Ее Величество объединяет боль общей утраты...

Высокий ледяной голос графини ввинчивался в уши слушавших. Молодая королева не желала глядеть на говорившую и медленно скользила взглядом по темному, строгому платью, обтягивающему узкую грудь Оды. В этот момент Кримхильда, очень прямо сидевшая в кресле, сжимая руку своей кузины Фредегонды, чувствовала, как прикосновение юной вейлы излучает тепло и прибавляет ей сил, как и оберег матери, как всегда, висящий у нее на шее. Ее кузина, как и сидящая рядом Матильда, и Ида с Ротрудой, что всегда так хорошо понимали свою госпожу, были здесь настоящей семьей молодой королевы. Пожелания графини де Кампани приводили Кримхильду в ярость. Разве мало она в эти печальные дни молилась богам? Разве мало жертвовала на храмы и на помощь неимущим? А поддержка, что она выражала своему царственному супругу - она что, вообще не должна идти в счет?! При мысли же о том, что ей, быть может, скоро придется встретиться со своей неумолимой свекровью, у Кримхильды все холодело внутри. Про себя она считала, как скоро Теоделинда приготовит любовное зелье, чтобы с его помощью заручиться любовью и надежной защитой короля.

Тем временем, Фредегонда, касанием рук помогавшая своей царственной кузине, одновременно все замечала вокруг себя, старалась во всем разобраться. Внучка вейлы доверяла не только своим глазам и ушам, но и врожденному дару, что был ей куда полезнее, чем пока еще небогатый опыт четырнадцатилетней девушки. В отличие от Кримхильды, она смотрела сейчас на графиню де Кампани, ибо почувствовала, что та сегодня не такая, как всегда. Словно бы раздвоилась: старалась угодить, разумеется, королеве-матери, и одновременно - кому-то еще. Графиня старалась держаться, как всегда, сурово и надменно, но это давалось ей с большим напряжением, чем всегда. Фредегонде стало любопытно: что причиной тому?

В это время направление взгляда Фредегонды проследила Матильда. Она часто поглядывала на дверь, ожидая, когда придут Альпаида с Луитбергой. И при этом перехватила испытующий взор самой юной фрейлины, устремленный на графиню де Кампани. Мысленно усмехнулась, вновь убедившись, насколько проницательна девочка, за которую просила мать Карломана. И впрямь, она далеко пойдет при дворе!..

Фредегонда же уловила, что на нее кто-то глядит, и в свою очередь обратила взор к Матильде, через плечо сидевшей между ними королевы. Ей хотелось бы спросить у герцогини, знает ли она, что заставило ее мать усомниться в своей службе королеве-матери. Или кто?..

Видимо, вопрос этот столь выразительно читался в ее взгляде, что Матильда поняла его и кивнула, без слов отвечая на невысказанную мысль девушки.

Фредегонда опустила глаза, удовлетворив свое любопытство. Значит, это Матильда воздействовала на свою мать или же на обоих родителей. Девушке было известно, что граф де Кампани - один из первых людей в Королевском Совете, мудрый и опытный муж. Кто мог убедить его с женой хоть отчасти изменить свои взгляды? Только дочь! Вероятно, это связано с тем, что чета графов де Кампани служит королеве-матери, а их дочь всем сердцем предана Карломану. Должно быть, герцогиня Окситанская убедила родителей не содействовать Паучихе слишком сильно и щадить близких графа Кенабумского. Быть может, она намекнула им, что скоро все изменится...

Сделав вывод, Фредегонда задумалась о родственной любви вообще. Ради своих близких почти каждый человек способен сделать такое, на что не пошел бы ни для кого другого. Родная кровь сильнее и политических обязательств, и лютого страха, и личной выгоды. Так и должно быть, ибо горячий зов родной крови рассеял мрак Мировой Бездны и соединил живущих крепкими узами родства задолго до всех королей и королевств, до того, как самих богов пленил яркий блеск золота...

Тем временем, Ида Моравская, стоявшая за спиной молодой королевы, втайне знала, как и еще некоторые из присутствующих здесь женщин, что все изменится, когда Карломан вернется к жизни. И она втайне вместе с Кримхильдой негодовала на наглость шпионки королевы-матери, как и вообще на трудности арвернского этикета, столь стеснявшие молодую королеву. И на родине Ираиды, в Моравии, и в Арморике знатные женщины пользовались гораздо большей свободой, чем здесь.

Ротруда же, не знавшая в точности, чем окончились ночные похождения, в которых участвовал и ее сын, печалилась о том, что, как все думали, должно было вскоре произойти. Статс-дама сожалела о Карломане, как и все, знавшие его. Также она сочувствовала молодой королеве, которой без поддержки майордома придется еще тяжелее, с ее мстительной свекровью. И еще Ротруда всем сердцем жалела Альпаиду, которую так сильно угнетала трагедия с ее супругом. Неудивительно, что последние дни графиня Кенабумская не появлялась при Малом Дворе по состоянию здоровья, на нее же без слез было не взглянуть! Но сегодня герцогиня Окситанская сказала, что супруга (еще не вдова!) майордома обещала придти. Ротруда и восхищалась выдержкой Альпаиды, и глубоко сочувствовала ей.

Матильда, как и она, ожидала появления жены Карломана, слушая, как ее мать зачитывает новое расписание для королевы. Дойдя до обеденного времени, Ода сделала паузу, переводя дыхание.

И в этот миг двери в покои молодой королевы распахнулись, и вошла Альпаида. Она, как урожденная принцесса крови, имела привилегию входить без доклада, и сейчас воспользовалась ею.

Младшие по званию фрейлины, сидевшие в смежных покоях, придержали двери, пропуская Альпаиду, бледную, но собранную. На шаг позади графини стояла ее невестка Луитберга. Но все взгляды обратились лишь на высокую фигуру Альпаиды в темном, почти траурном платье, исхудавшую, но прямую, как копье. Хотя Альпаида этой ночью в самом деле хорошо отдохнула и чувствовала себя гораздо крепче, чем раньше, все же крайняя худоба и провалы под глазами не могли пройти за один день.

При виде Альпаиды, королева Кримхильда поднялась на ноги из уважения к ее страданиям.Матильда и Фредегонда последовали ее примеру, и все дамы почтительно склонили головы перед графиней.

Медленно двигаясь, как все последние дни, словно все ее тело окостенело, Альпаида приблизилась к королеве. Луитберга следовала за ней чуть позади, как бы поддерживая изможденную свекровь. Глядя на бледное лицо графини Кенабумской,  никто не угадал бы случившуюся в ее жизни чудесную перемену, ибо она вполне отыгрывала свою роль.

Молодая королева милостиво обратилась к ней:

- Приветствую тебя, благородная графиня Кенабумская! Как и все, здесь присутствующие, я вместе с тобой глубоко скорблю о трагедии в твоей семье! И вдвойне восхищена твоим мужеством, когда ты, едва оправившись от болезни, пришла к моему двору, хотя я позволяла тебе отдохнуть. Садись же рядом со мной, как подобает, и побеседуем с тобой дружески!

В ответ Альпаида сделала церемонный книксен и обратилась к королеве:

- Приветствую тебя, государыня Кримхильда! Премного благодарна тебе за дозволение отдохнуть. Но разве я могла в столь суровый час покинуть тебя, думая лишь о собственных страданиях? Те, кто несчастен, кто утратил близких и чувствует себя одиноким, всегда близки друг другу.

Альпаида села одновременно с королевой, по правую руку от нее. Слева вслед за ними опустилась в кресло Матильда. Фредегонда стала теперь позади кресел, рядом с Ираидой и Ротрудой, оставшимися на своем месте, а Луитберга - рядом с Альпаидой. Графиня де Кампани по-прежнему стояла чуть поодаль, внимательно наблюдая теперь за Альпаидой.

Посвященным в тайну живой воды, конечно, следовало молчать до того знаменательного дня, как Карломан придет в себя. Но королеве Кримхильде очень хотелось сказать Альпаиде хоть что-то утешительное. И она проговорила, тщательно подбирая слова, так, чтобы те, кому не полагалось знать правды, не поняли истинного смысла ее намеков:

- Благородная графиня, я надеюсь, что, какие бы тучи не скрывали солнце, оно всегда вернется и согреет нас своим теплом. Не удастся мрачным тучам затмить его, что бы ни случилось. Будем же исполнены надежд на светлый день! Пока же длится ненастье, я сделаю все, чтобы тебе и твоей семье было легче пережить его.

Кримхильда говорила от души, ибо знала о живой воде и горячо верила, что Карломан скоро будет здоров. Однако ее речь весьма удивила собравшихся дам. Про себя Матильда и Фредегонда, тоже знавшие, что к чему, не могли одобрить такую откровенность молодой королевы. Им показалось, слишком легко догадаться, что речь о Карломане! Однако графиня де Кампани, хоть и не сводила глаз с Альпаиды, не выражала особенных догадок. Но зато цепко ловила все, что произойдет.

Сама же Альпаида сдержала улыбку, услышав пылкую речь Кримхильды. Молодая королева исполнена самых лучших намерений, но слишком горяча и непосредственна! С одной стороны, эти качества к лучшему. Такая женщина и может, в конце концов, завоевать сердце ее воинственного супруга, с другой король заскучал бы. С другой стороны - такая откровенность опасна при Дурокортерском дворе, под самым носом у королевы Бересвинды, в присутствии ее вернейшей шпионки, графини де Кампани! Многому еще придется научиться Кримхильде, прежде, чем она по заслугам сможет править королевством Арвернским!

И дочь Дагоберта Лиса, надежная подруга жизни Карломана, ответила на намеки королевы в том же духе, так, чтобы отвести внимание Оды от королевы и направить на себя:

- Благодарю тебя, светлейшая государыня, за помощь твою и поддержку! Клянусь золотым ожерельем Фрейи, что и я, и все близкие мои будем всю жизнь благодарны тебе, и в свою очередь поддержим, чем можем. Но сейчас я не нуждаюсь в защите, ибо собралась с силами, и готова выдержать все. Даже новые укусы шакалов, ибо они не опасны матерой волчице.

С этими словами графиня Кенабумская, горделиво подняв голову, взглянула на Оду де Кампани. И та отвела глаза, не выдержав ее сверкающего взора. Пергамент, что графиня продолжала держать, вдруг задрожал в ее пальцах, как на ветру. Она почувствовала, что Альпаида сильнее духом, чем она, даже, может быть, сильнее, чем сама королева Бересвинда!

Все услышали эту речь графини Кенабумской, и поняли, что под шакалами подразумеваются люди королевы-матери. И те, кто уловил обещание, что Карломан скоро вернется к жизни, горячо обрадовались про себя. Другие же просто подивились стойкости Альпаиды и ее воинственному духу.

Матильда Окситанская, лучше всех понявшая, почему Альпаида была вынуждена так сказать, вновь бросила предостерегающий взор на свою мать. И Кродоар де Кампани, до этого дня - верная наперсница Паучихи, теперь всерьез призадумалась, как ей держаться с Альпаидой. Что можно ей сказать, чтобы исполнить поручение, не навлекая подозрений грозной Бересвинды Адуатукийской, и в то же время - выполнить просьбу дочери, близкой к Карломану и его семье?

"Так каков же Карломан, если одна вера в его возвращение дарит людям новые силы? - вдруг подумала Ода, глядя на Альпаиду, исполненную решимости. - Может, он и впрямь больше, чем простой смертный? И глупы те, кто ждут его смерти и преследуют его близких..."

4

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VI

« : 18 Сен, 2023, 21:36:40 »

Благодарю, эрэа katarsis!

Хродеберг, видимо, решил ещё раз попытаться переубедить Герберта, потому и пригласил прогуляться. Но вряд ли это ему удастся. Если получится убедить хоть в чём-то - уже будет достижение.

Может, и надеется переубедить. Но и просто так, брат же все-таки.

Глава 23. Близкие люди (окончание)

Ангерран, Варох и Хродеберг оставались в кабинете майордома, беседуя о делах государства, но также и о близких людях.

Когда Ангерран высказал надежду, что Герберт еще вернется в лоно семьи, Хродеберг проговорил с надеждой:

- И мне тоже хочется верить, что мой брат еще не совсем потерян!

Но про себя он нахмурился, предчувствуя, что все будет не так просто. Слишком велика была обида Герберта на отца. И да позволят боги, чтобы, если он все же прозреет, к тому времени не было слишком поздно!..

Видя неловкость среди родных, Варох проговорил:

- По крайней мере, сейчас Герберт проявил куда больше благородства, чем можно было ожидать от ставленника королевы-матери!

- Скорее всего, сейчас Герберт предупредил нас не столько из братских чувств, но больше ради собственной выгоды, - печально заметил Хродеберг.  - Отца он ненавидит по-прежнему... Но об этом нам нечего разговаривать! Давайте лучше обсудим, как нам действовать впредь!

И они принялись обсуждать насущные вопросы, касающиеся нынешних политических событий. При этом все трое чувствовали единство между собой, поддерживали друг друга и разделяли общие интересы.

Варох проговорил, блеснув яркими синими глазами:

- По крайней мере, у нас с вами есть и счастливые известия! Самое главное - Карломан будет жить. А это значит, что королева Гвиневера Армориканская сделает все мыслимое и немыслимое, чтобы Совет Кланов проголосовал за сохранение мира с арвернами!

Ангерран кивнул, сдерживая тревогу. Он тоже хорошо знал решительность своей царственной бабушки и возможности, какими она обладала. Хоть и тревожился, зная, насколько беспокойный народ "дети богини Дану". Как-никак, он осознавал в себе кровь обоих народов, и ему было больно, что подданные его бабушки стремятся поднять восстание против Арвернии. Он переглянулся с дядей Хродебергом, на лице которого тоже отразилось тревожное выражение.

- Я молю богов, чтобы мне не пришлось первым же приказом в звании коннетабля направить войска против мятежных "детей богини Дану"! - вздохнул он. - Да еще в такое время, когда с востока нам в спину дышат междугорцы!

Варох прикрыл глаза, словно пытаясь представить, что происходит в эти минуты в далеком Чаор-на-Ри. Увы - он не был ни Карломаном, ни своим дедом Номиноэ, чтобы уловить происходящее, тем более среди такой массы людей и ши.

- Сегодня вечером прилетит ворон с известием об исходе Совета Кланов. Вот тогда и узнаем. А конный гонец прибудет из Арморики лишь через несколько дней.

Ангерран и Хродеберг переглянулись с Варохом, сдерживая затаенную тревогу.

- Благодаря прадедушке Риваллону, мы узнаем правду, какой бы она ни была, несколькими днями раньше всех остальных обитателей королевского замка, - сдерживая напряжение, проговорил первенец Карломана. - По крайней мере, даже при худшем исходе у нас будет время, чтобы хоть как-то подготовить обстановку при дворе. Хотя, конечно, если начнется восстание, всем будет трудно!

Варох взглянул на молодого человека, так сильно похожего на своего отца, и попытался ободрить его:

- Я верю, если боги вернули Карломана к жизни, значит, не позволят "детям богини Дану" скатиться до безумия. Теперь все должно пойти к лучшему!

Ангерран печально улыбнулся ему.

- Я надеюсь, что твои предчувствия не подведут, дядя Варох!.. И вот еще что: когда мы получим с вороном послание, о чем бы там ни сообщалось, не следует никому говорить об этом! - он выразительно взглянул на обоих собеседников. - Для всех мы узнаем об исходе Совета Кланов, только когда приедет посланник королевы Гвиневеры. Лучше не разъяснять при Дурокортерском дворе, как приходят вести из Арморики!

Мысли у всех троих царили невеселые, но тут Варох и Хродеберг позволили себе иронические усмешки.

- Воронов почтенного Риваллона сочтут колдовскими птицами, ибо "дети богини Дану", как всем известно, водятся с альвами, - усмехнулся барон-оборотень.

- Нынче Ги Верденнский вновь готов поднять Священный Поход, - нахмурился Хродеберг. - Конечно, еще не дошло до такого, чтобы родственников короля, участников Королевского Совета объявляли вне закона богов и людей! Но все же, зачем нам лишнее внимание?

- Значит, мы будем готовиться, что бы ни ждало наши земли - мир или война. Но не подадим виду, что узнали обо всем раньше времени, - подытожил Ангерран. - А пока остается лишь молить богов, чтобы горячая кровь "детей богини Дану" сегодня отступила перед здравым смыслом! Если же вожди кланов большинством голосов решат воевать, то король ответит на их гнев собственным. И больше никто не сможет направлять события, точно разъяренную четверку коней!

Все помолчали, представляя, на что способен в ярости король Хильдеберт. Всем воочию послышался удар клинка, обрушившегося на Карломана. Все также знали и бешеную ярость "детей богини Дану", когда те мстили за старые и новые обиды. Трудно было представить, что королева Гвиневера - при всей своей мудрости, лишь старая женщина, чей сын лежал при смерти, - сможет удержать свой воинственный народ.

- Лишь тот, кто властвует над собой, способен по-настоящему править другими, - заметил Варох, как бы отвечая на общие сомнения.

Ангерран и Хродеберг тихо вздохнули. Каждый из них подумал, что было бы, будь король более сдержан; ведь его ярость послужила причиной всему. Однако сетовать было бесполезно, приходилось работать с тем, что есть.

- Если действовать осторожно и без суеты, мы можем многого добиться даже при неблагоприятном развитии событий, - заметил первенец Карломана. - Есть еще время переиграть тех, кто завладел вниманием короля в последнее время. Так или иначе, скоро все решится! И, надеюсь, когда отец придет в себя, он увидит, что мы не дали Арвернии пошатнуться в те дни, когда он не мог влиять на события.

Все трое внимательно переглянулись.

- Я думаю, даже моему отцу придется считаться с некоторыми перестановками в Королевском Совете, - задумчиво проговорил Ангерран. - Например, барон Верденнский. Отец, конечно, убедит короля, что не нужен Священный Поход против альвов.  Но просто так, без причины, вернуть в забвение барона, отменить привилегии для донарианцев, восстановленные королем, не вправе даже майордом.

Варох сверкнул глазами при упоминании о донарианцах. Мысленно он сказал себе, что надо оповестить живущих в Арвернии ши, чтобы держались тихо, не привлекая внимания людей.

- Причина уже есть - они совершили самовольное убийство кельпи во владениях самого Карломана, без его ведома, и даже до того, как король вернул им привилегии времен Хильдеберта Строителя. Думаю, что Карломану это не понравится, - усмехнулся Варох.

Они помолчали несколько мгновений, размышляя каждый о своем: что еще необходимо учесть, чтобы не пошло прахом их государственное и семейное дело.

- Думаю, что уж теперь-то Карломан лишит королеву-мать влияния на короля, как только узнает, как она правила в его отсутствие, - Хродеберг произнес эти слова не с легким сердцем, но убежденный в необходимости решительных действий. - Но сперва мы должны позаботиться о том, как уберечь Альпаиду от ее нападок в эти дни.

- Я скажу матушке обо всем, и она больше не поддастся королеве Бересвинде и ее посланникам, - заверил Ангерран. - Она может сделать вид, что ее угнетает жестокая скорбь, чтобы не внушать подозрений. Я уверен, теперь матушка выдержит все, окрепнув телом и душой! Ее поддерживает твердая вера, что отец скоро очнется.

- Да помогут боги, чтобы так сбылось! - горячо пожелал Хродеберг. - Стало быть, я могу со спокойным сердцем отправиться к королю и изложить ему замыслы будущей войны с Междугорьем!

- Тебе необходимо быть собранным, и думать лишь о полях будущих сражений, - назидательно произнес Варох. - Ни один король не доверится полководцу, который выглядит хмурым и беспокойным, готовясь отражать врага.

- Я постараюсь, - вздохнул Хродеберг. И, подняв глаза, спросил у оборотня: - А как обстоят дела с нашим другом, графом Альбрехтом Бёрнландским?

- Он покинул вчера храм в полной уверенности, что его тайное послание будет доставлено по назначению, - усмехнулся Варох. - Я отвлекал его, сколько мог, да и рыцари из Шварцвальда и Нибелунгии не зря устроили перед ним целое представление. Альбрехт вышел из храма, гордый собой. По крайней мере, его губы улыбались, а вот змеиные глаза его разве что заблестели ярче обычного. Но ему невдомек, что ко двору Междугорья придет подложное послание! - на всякий случай оборотень все же придержался за дубовую столешницу, чтобы не сглазить.

- Пусть Магнахар продолжает приглядывать за нашим "почетным гостем", - приказал Ангерран. - Если граф Бёрнландский не заподозрит неладного, будет продолжать игру в узелки. Пусть герцогиня Земли Всадников обучит Магнахара и двух-трех воинов его сопровождения узелковому письму! Ведь невозможно каждый раз бежать к ней за помощью. Если же Альбрехт пронюхает о наших приготовлениях раньше времени, бросить его в темницу, как было условлено!

Варох одобрительно кивнул.

- Я передам Магнахару и Иде с Гворемором твое поручение, - пообещал он. И подмигнул Хродебергу: - Таким образом, мы можем быть уверены, что междугорцы не узнают раньше времени о наших военных приготовлениях, если даже у нас осведомлены о них лишь немногие!

Хродеберг достал из футляра и показал обоим мужам совета чертеж междугорской границы. Все трое склонили головы, словно видели перед собой уже не начертанные на пергаменте линии, но каменистые отроги Белых Гор, перевалы, где может пройти враг, ущелья и горные реки, через которые придется переправляться, высокие каменные замки, стерегущие эти перевалы, долины и луга, достаточно просторные, чтобы там могла развернуться рыцарская конница, и пологие дороги, где она могла пройти. Хродеберг, Ангерран и Варох старались учесть буквально все, заткнуть все слабые места там, где боги не воздвигли достаточно мощных природных укреплений, выставить сильное войско для защиты границы. Они указывали друг другу, замечая, что еще можно сделать для обороны. Взгляды их скользили по чертежу, и пальцы чертили воображаемые линии, указывая направление своих и союзных войск, наиболее вероятные действия противника. Подсчитывали, сколько потребуется войск при наиболее вероятных вариантах хода войны, сколько понадобится оружия, теплых вещей, коней для арвернских рыцарей и кнехтов, и, самое главное - провианта, без которого и лучшее войско на свете много не навоюет! Войска обещал привести Союз Карломана, но кормить всех в любом случае предстояло арвернам. Вздыхали: очень уж затратным делом выходила война! Но все понимали, что меньшей ценой не получится одолеть грозный союз Междугорья и Тюрингии.

Беседуя над чертежом, все трое воодушевились, спорили порой горячо, как сделать лучше. Поправляли друг друга и соглашались: да, так вернее! Но ни один не старался навязать свое мнение другим, не упирался попусту, не раздражался. Тут беседовали горячо увлеченные, объединенные общим делом люди.

Хродебергу их разговор подсказал несколько удачных идей, которые он решил использовать на войне, а сейчас собирался сообщить королю, делясь с ними военными замыслами.

- Благодарю вас, друзья! - тепло обратился он к племяннику и сенешалю. - Теперь я еще лучше представляю ход будущей войны. Точнее, ее начало. Разумеется, враг в любой миг может преподнести сюрприз, и на войне приходится реагировать по обстоятельствам. Однако, продумав оборону границ, можно определить, с чего начнет противник.

- Ну, теперь удачи тебе при встрече с королем! - пожелал Варох будущему коннетаблю.

Ангерран же проговорил с горячей надеждой:

- Надеюсь, что отец скоро увидит мирную Арморику и войско Арвернии, готовое к войне! И что Союз Карломана выступит против общей угрозы, как единое целое!

- Да будет так! - почти слитно отозвали Хродеберг и Варох.

Будущий коннетабль свернул чертеж и вложил обратно в футляр. Затем поднялся из-за стола: пора было идти к королю.

- Пора! - глубоко вздохнул он, ощущая себя путником в самом начале долгого и трудного пути.

Ангерран и Варох тоже поднялись на ноги и дружеским жестом протянули руки Хродебергу. Тот ответил им тем же, и трое мужчин скрестили руки в крепком дружеском пожатии. Переглянулись, без слов выражая полное понимание и поддержку.

- Вместе мы сильнее десятка самых влиятельных людей, но мыслящих порознь, - проговорил Ангерран, исполненным благодарности своим дядям, родному и двоюродному. И те кивнули в ответ.

- Мы поддерживаем друг друга, как подобает близким людям. Мы - одна стая, - веско произнес Варох.

Затем, разжав рукопожатие, все трое покинули кабинет майордома. Ангерран с Хродебергом направились к королю, а Варох - к Магнахару, чтобы передать ему дополнительные поручения, касавшиеся государственных забот.

5

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VI

« : 17 Сен, 2023, 21:04:19 »

Благодарю, эрэа katarsis!

Радует, что Альпаида чувствует себя лучше. Силы ей, наверняка, ещё понадобятся.

Вероятно, да! Пока еще Карломан придет в себя, нервов ей, должно быть, потреплют еще.

Глава 23. Близкие люди (продолжение)

Тем временем Дагоберт и Хродеберг, выйдя из покоев, направились по коридору. Бывший коннетабль собирался к королю, а его сын и преемник провожал отца. Сам же он был намерен зайти за Ангерраном, что в этот утренний час был, вероятно, в кабинете майордома. Под мышкой Хродеберг нес футляр, в котором лежал чертеж восточной границы, с отмеченными на нем военными объектами.

Идя по коридору, отец с сыном негромко беседовали.

- Союз Междугорья и Тюрингии - опасный противник, сын мой! - говорил Дагоберт. - Если не самый трудный за всю историю Арвернии, то, по крайней мере, при жизни последних поколений. Нет стыда признать, что в наше время ни у кого в бывшей империи Карломана Великого нет такого большого и столь превосходно обученного войска, как у них. Тебя ждет трудная задача, и большая честь, если ты победишь!

Хродеберг тихо улыбнулся отцу.

- Эта ноша тяжела, батюшка, но я понесу ее, как ты меня учил! Лучше скажи, что ты сам станешь делать на покое? Не заскучаешь ли?

Дагоберт многозначительно пожал плечами.

- Отдохну для начала, смогу проводить больше времени со своими родными. Я просто уже забыл, что такое свободное время! Но наблюдать за тем, что происходит при дворе, не перестану! - глаза старого воина резко сверкнули, когда он подумал о кознях Паучихи.

В этот миг из-за поворота послышались шаги. И навстречу своим отцу и брату вышел Герберт, неожиданно столкнувшись с ними лицом к лицу. Он направлялся в покои Хродеберга, но никак не ожидал встретить его вместе с отцом. И остановился напротив них, как вкопанный.

Они также остановились напротив, пристально взирая на родственника. Все трое склонили головы, учтиво приветствуя друг друга.

- Доброго дня тебе, близкий к богам Жрец-Законоговоритель, - Дагоберту очень хотелось обратиться к младшему сыну по имени, но он знал, что тот не обрадуется.

- Здравствуй, доблестный коннетабль, принц Дагоберт! - Герберт пронизывал отца яростным взглядом, в то время как на брата взглянул гораздо мягче. - И тебе доброго утра, маршал Хродеберг!

- Приветствую тебя, Герберт! - мягко проговорил старший брат, в противоположность исполненным напряжения интонациям отца и Герберта.

- Я не ожидал встретить вас здесь, - принужденно проговорил жрец, не зная, что сказать еще.

- Мы беседовали о семейных делах, как подобает близким людям, - проговорил Дагоберт нерешительным тоном.

Герберт молчал, сохраняя ледяное выражение лица.

Дагоберту стало трудно видеть перед собой младшего сына, отвергавшего все попытки к примирению. И он проговорил на прощание:

- Мне пора идти, ибо на этот час назначена аудиенция у короля, - с этими словами он ушел прочь. А его сыновья остались в коридоре одни. И оба направились в сторону покоев майордома, не глядя друг на друга.

Хродеберг проговорил, как бы невзначай:

- Батюшка сильно сдал сразу после трагедии на ристалище! И наша сестра очень сильно переживает то, что случилось с Карломаном...

Герберт живо подхватил разговор о сестре, ибо ради этого он и пришел. Речь об отце он пропустил мимо ушей. В его душе не было сочувствия к отцу, отдавшему его в жрецы. Идя вместе с братом по коридорам дворца, он спросил:

- Каково нынче здоровье Альпаиды?

Хродеберг не любил притворяться, и потому ответил чистую правду, которую можно было истолковать как угодно:

- Альпаида разделит судьбу своего супруга.

Герберт понял это так, что Альпаида умрет вслед за Карломаном. И убедился, что сестра безопасна в будущем. Опасаться следовало не ее, а отца.

Новому Жрецу-Законоговорителю было о чем призадуматься. Ибо, если Альпаида умрет, ему совсем не хотелось разрушить отношения с братом, навлечь на себя месть отца и своих племянников. Значит, ему следовало предупредить Хродеберга о том, что королева Бересвинда собирается извести Альпаиду, воображая, что та влияет на королеву Кримхильду.

Сам же Хродеберг заметил нерешительность брата. Но выжидал, что тот скажет.

- Трагедия на ристалище на многих повлияла, - тяжело вздохнул он.

Герберт понял, что речь об Альпаиде и об отце - им обоим несчастье с Карломаном сильно подорвало здоровье. О том, что Дагоберт - больше не коннетабль, он не знал, разве что на уровне слухов. Из опасений перед отцом, он решился все же предупредить брата:

- Твоя дама сердца, королева Бересвинда, видит в Альпаиде своего главного врага, и желает погубить ее! Быть может, ты сумеешь доказать ей, что этого нельзя делать?

Герберт не знал, что Хродеберг расстался с Бересвиндой и лишился возможности влиять на нее.

Хродеберг вздрогнул и убавил шаг, но продолжал идти рядом с Гербертом. Он ужаснулся замыслам королевы-матери, несмотря на то, что видел, на какую изощренную жестокость она бывает способна.

- Расскажи, Герберт, что просила тебя сделать королева Бересвинда! - произнес он напряженным голосом.

- По приказу короля и королевы-матери, надлежит начать подготовку к похоронам Карломана. А вдова и сыновья обязаны вместе со жрецами сделать все необходимое! Что почувствует Альпаида, когда ей станут постоянно напоминать о ее потере?

Хродеберг кивнул в ответ. Он сразу вспомнил, как королева Бересвинда прилюдно соболезновала Альпаиде, посыпая соль на ее раны.

- Благодарю тебя, Герберт! - с глубокой признательностью обратился он к брату, внимательно поглядев ему в глаза. - Прошу тебя, будь милосерден хотя бы к нашей сестре! Она и так слишком много выстрадала в последнее время, после ранения Карломана. Да и не виновата она перед тобой ни в чем. Ни она, ни Карломан не желали принимать твою долю наследства, и даже отказывались от нее.

Герберт кивнул и поспешно отвел глаза. Если они не хотели, значит, отец нарочно обошел его, потакая более любимым детям! Как можно простить такое отношение? Нет уж, того, что он сделал, предупредив об опасности для Альпаиды - чересчур для них! Слова Турольда о снисходительности к родным вновь всплыли в памяти нового Жреца-Законоговорителя, но он ожесточил свое сердце.

- Наша сестра и так сломана, ее можно и пожалеть, - буркнул он. - На месте королевы-матери, я бы сейчас куда больше опасался коннетабля.

Хродеберг лишь сдержанно кивнул в ответ на слова брата. И не открыл ему, что теперь коннетабль - он, и что между ним и Бересвиндой произошел разрыв. Про себя же решил, не теряя времени, рассказать отцу, Ангеррану и самой Альпаиде,  что королева-мать желает извести ее. И тогда они вместе продумают защитные меры.

Ибо, хотя самого страшного, к счастью, не произошло, и Карломан останется жить, но Хродеберг понимал, что борьба при дворе только начинается. Если королева-мать поймет, что сломать Альпаиду не удалось, может придумать иной, еще более жестокий замысел. От того, сумеет ли их семья надежно отстранить Бересвинду Адуатукийскую от власти, зависели, быть может, много человеческих жизней.

Братья направились вместе, беседуя, к кабинету майордома.

- Каждый человек делает свой выбор, Герберт, и я тебя не упрекаю ни в чем; ты в своем праве, - произнес Хродеберг. - Но все же я очень рад, что ты не действуешь слепо в интересах королевы-матери, и не забыл, кто для тебя близкие люди! И наша семья, и сама Арверния зачтут тебе эту помощь!

Младший брат радовался про себя, что сумел выбраться из тенет Паучихи, и тому, что старший принял его так тепло. Только с одним человеком он не мог примириться - с отцом. Об этом и сказал Хродебергу:

- Я могу помочь в трудный час тебе и Альпаиде. Ибо не вы отвергли меня, желавшего лишь мирной жизни под отеческим кровом!.. Впрочем, я сделал, что мог. А дальше ты сам решай: повлияешь ли на свою возлюбленную королеву Бересвинду или вместе с Альпаидой решишь, как ей защищаться.

Хродеберг глубоко вздохнул, понимая с горечью, что Герберт ненавидит отца еще сильнее, чем прежде. Но все-таки его радовало, что брат не опустился до окончательной подлости. Значит, родственные чувства еще не угасли в нем, и старший сын Дагоберта надеялся восстановить отношения с младшим братом.

Так, пока каждый из братьев был погружен в свои напряженные размышления, они дошли до кабинета майордома. Здесь им следовало расстаться. И Хродеберг тепло обратился к брату:

- Доброго дня тебе, Герберт, и до скорой встречи! Я надеюсь встретиться с тобой, хотя бы сегодня вечером. Если ты не возражаешь, давай погуляем с тобой в саду!

Герберт же, услышав его предложение, остановился так резко, что едва не налетел на брата. Поднял на него изумленные глаза, но его изумление было радостным. Ибо он втайне всю жизнь завидовал тем, кто рос дома, в окружении любящих родственников. Хотя с Хродебергом, в отличие от остальной семьи, он никогда не враждовал, все же думал, что и старший брат давно считает его чужим. Проявление родственной приязни с его стороны тронуло жреца. И он, чуть помедлив, кивнул.

- Я буду рад прогуляться с тобой! Благодарю за приглашение, Хродеберг. Не забудь, что я тебя предупредил. И до встречи!

Герберт свернул в сторону, и скоро шаги его затихли в переходах Дурокортерского замка. А Хродеберг подошел к кабинету майордома, думая о том, что нужно предупредить родных о кознях королевы-матери против Альпаиды. И постучал в дверь кабинета, который сейчас занимал его племянник Ангерран.

***

В это время первенец Карломана и Альпаиды сидел за столом в кресле майордома. Напротив него расположился Варох, второй сенешаль. Ангерран рассказывал ему о последних перестановках при дворе.

- Итак, теперь дядя Хродеберг будет коннетаблем Арвернии! Король долго сопротивлялся, но все же признал, что он лучший среди нынешних военачальников.

Варох улыбнулся.

- Очень хорошо! Хродеберг в самом деле лучший коннетабль, что может у нас быть.

В этот миг в дверь постучали.

- Войдите! - крикнул Ангерран.

В кабинет майордома вошел тот, о ком они говорили, и тщательно закрыл за собой дверь.

- Здравствуй, дядя Хродеберг! - кивнул ему временный хозяин кабинета. - Проходи и садись! Как принял дедушка твое назначение?

- Мой почтенный отец сейчас у короля, полагаю, они обсуждают передачу жезла коннетабля, - ответил Хродеберг. - Он возлагает на меня большие надежды!

- И ты их оправдаешь, я верю! - ответил Варох. - Позволь поздравить тебя с новым назначением, о чем мы как раз только что говорили.

Ангерран кивнул в тот миг, как узнал, что его дед сейчас у короля. А Хродеберг сел на место коннетабля за большим столом. Лицо у него оставалось задумчивым, так что племянник, а тем более оборотень Варох, сразу поняли, что он пришел не только выслушать поздравления.

Хродеберг сообщил, не теряя времени:

- Тучи сгущаются над нашей семьей и с другой стороны! Только что меня встретил в коридоре мой брат Герберт, которому королева-мать выхлопотала сан Жреца-Законоговорителя. Он сообщил, что его царственная покровительница собирается продолжать изводить Альпаиду. Она рассчитывает, что Альпаида сломается под тяжестью своей потери!

При этих словах Варох напряженно вздрогнул, а лицо Ангеррана застыло и стало суровым.

- Значит, Паучиха хотела бы похоронить моих родителей поскорее, и уложить их вместе в одну могилу? - переспросил он. - Ну, она поторопилась! Мы еще поживем. И мой дед, и матушка сегодня же узнают об ее умыслах, и мы что-нибудь придумаем!

Варох улыбнулся при этих словах. Ему нравилось, что семья его друга и кузена Карломана встречает любую беду грудью и поддерживает друг друга, как сплоченная стая бисклавре.

Но больше всего Ангеррана удивило другое.

- Так значит, дядя Герберт сообщил тебе? Признаться, не ожидал от него помощи! Матильда смогла примириться со своими родителями, так что они станут служить королеве-матери лишь вполсилы. Но привлечь на нашу сторону Герберта гораздо труднее!

- Я сам приятно удивлен, но это так! - ответил Хродеберг. - Он искал меня, чтобы предупредить об опасности для Альпаиды. Отца он пока не в состоянии простить, но все же, он еще не забыл, что у него есть родные!

- Матушка и отец будут благодарны ему, когда узнают, - проговорил Ангерран. - А пока что, поблагодари дядю Герберта, когда увидишь, от моего имени! Быть может, он рано или поздно поймет, что все родные с великой радостью примут его в свой круг, если только он сам пожелает!

Варох при этих словах покачал головой, словно сомневаясь в родственных чувствах Герберта.

Здесь следует сказать несколько слов о том, какими были отношения у Герберта, обособившегося от всей родни, с Варохом и с Ангерраном. Сына своей сестры Герберт недолюбливал, видя в нем лишь того, к кому перейдет его доля наследства. При встрече оба держались с холодной вежливостью. Герберт разговаривал с племянником не так отчужденно, как с отцом, но гораздо холоднее, чем с братом. Ангерран же видел, что его дядя-жрец служить лишь собственному честолюбию, и не доверял ему. Видя, какую боль причиняет его родным, особенно деду, враждебность Герберта, он тоже не стремился общаться с ним, но, безусловно, хотел бы, чтобы тот когда-нибудь примирился с близкими людьми.

Что до Вароха, то он разве что здоровался с Гербертом, избегавшим друзей Карломана. Тот же, хоть и был жрецом, не подозревал, что муж сестры и его друг - оборотни, не имя понятия, как крепкие узы связывают бисклавре в одной стае, особенно если те сражались вместе. Но об их дружбе с детских лет Герберт хорошо знал, и втайне по-хорошему завидовал им. Ибо он помнил, как в детстве дружил сам с умершим братом Норбертом. И ему было бесконечно жаль, что и в этом Карломан щедро награжден богами, а он, Герберт, еще в детстве лишился единственного человека, что любил его.

Ощущая его чувства, Варох не доверял Герберту.

Но в этот раз никто не возражал предупредить Альпаиду об опасности.

6

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VI

« : 16 Сен, 2023, 21:11:08 »

Благодарю, эрэа Карса, эрэа katarsis!

Бересвинда в своём репертуаре. Правда, мне тоже непонятно её стремление отомстить Альпаиде. Неужели она не понимает, что месть Альпаиде, буде она свершится, лишь усилит у живых родственников графини Кенабумской ненависть к самой Бересвинде и заставит с удвоенной силой искать возможность ограничить власть королевы-матери? Такого в своих рассуждениях накрутила... словно Альпаида - Паучиха № 2.
Мне почему-то кажется, что Герберт когда-нибудь раскается в своей ненависти к родственникам и в душе примирится с ними.

Бересвинда считает, что Дагоберт вполне безопасен, и, если его дочь погибнет, и он долго не протянет, а Хродеберг будет верен ей, даже когда они расстались. Ангерран еще не настолько опытен в политике, его братья - подавно.
И да, она именно что судит об Альпаиде по себе, и ждет от нее аналогичного поведения.
Насчет Герберта хочется верить в лучшее. Но вот как и когда это будет?

Герберт, конечно, товарищ своеобразный, но Альпаиду трогать не хочет. По крайней мере, пока. Пока она в таком состоянии. Правда, и Бересвинду злить не хочет тоже. Хорошо бы ему найти какой-нибудь выход из разряда: формально делаешь, что тебе сказали, а результат выходит  совсем другим (а на все обвинения удивлённо хлопаешь глазками: я же всё точно сделал, как вы и сказали). Ну, или, может, Хродеберг ему какой-нибудь выход подскажет.

Да, к счастью, он не захотел совершать подлость.
К тому же, он-то, в отличие от Бересвинды, верно оценивает своих родственников: что они отомстят за Альпаиду, если с ней что-то случится.
Он неглуп, что-нибудь придумает! Если уж Ода пообещала дочери участвовать в изведении Альпаиды только наполовину, то Герберт наверняка сумеет выкрутиться.

Глава 23. Близкие люди (начало)

Ранним утром того же дня, маршал Хродеберг навестил своего отца, чтобы поведать о своем назначении на пост коннетабля.

Дагоберт Старый Лис сегодня чувствовал себя получше, чем накануне, но все же выглядел не совсем здоровым. Несмотря на ранний час, был уже в парадных одеждах, собираясь куда-то пойти. Но сразу предупредил, что время у них еще есть. И теперь, сидя в кресле напротив сына, он внимательно наблюдал за ним, слушая его с усиливающейся гордостью.

- Мы своего добились, батюшка! - горячо, увлеченно произнес Хродеберг. - Король выбрал меня твоим преемником, и я постараюсь, командуя войсками Арвернии, действовать, как поступил бы ты на моем месте. А для меня большая честь следовать твоему примеру!

Дагоберт улыбнулся, в уголках его тонких губ появились морщинки. Он растроганно взглянул на сидевшего рядом сына, и протянул ему руку.

- Я горжусь тобой, Хродеберг, мальчик мой! Верю, что ты справишься на предстоящей войне с междугорцами.

Хродеберг глубоко вздохнул.

- Спасибо тебе, батюшка!

- Но мне хотелось бы знать, - проговорил старик, пристально глядя в глаза сыну. - Стало ли спокойнее у тебя на душе?

Хродеберг понял, о чем говорит отец, и чуть помрачнел. Все-таки трудно смириться, что женщина, которую он любил столько лет, не была достойна его преданности!

- На душе у меня спокойно, батюшка, - тихо, но твердо проговорил он. - Правда, рана еще не зажила, но я сделал окончательный выбор, и сжег за собой все мосты.

Бывший коннетабль уважительно, как равному себе, взглянул в глаза своему старшему сыну.

- Ты одержал величайшую победу, сын - победил самого себя! Теперь ты сможешь победить и междугорцев!

Хродеберг польщенно улыбнулся отцу.

- Благодарю тебя, батюшка! Я постараюсь не обмануть твоих надежд. Сегодня на девять часов утра меня с Ангерраном пригласил король, и мы поведаем ему о замыслах будущей войны, что разрабатывали вместе с тобой и с Магнахаром.

Старик кивнул, одобряя, что его сын готов решительно приступить к новым обязанностям.

- Мне тоже пришло приглашение от короля, только на половину девятого! Видимо, король желает уведомить меня о назначении нового коннетабля. Что ж, зная, что им будешь ты, я могу пойти к королю со спокойным сердцем! Ну а ты возьми с собой к королю чертеж междугорской границы, где отмечены важные крепости, охраняющие переходы с нашей стороны, места, где удобно будет встретить врага крупными силами, с указаниями, сколько потребуется войск для защиты этих участков, и подсчеты, как быстро они смогут собраться. Не зря я поручил тебе составить этот чертеж!

Новый коннетабль Арвернии склонил голову перед предусмотрительностью своего отца.

- Если я смогу быть достойным главнокомандующим, батюшка, я всегда буду помнить, что меня всему научил ты! - в этих словах была величайшая благодарность, какую только он мог выразить отцу.

Дагоберт с гордостью поглядел на своего старшего сына. Он знал, что Хродеберг достоин быть полководцем. И радовался про себя, что тот освободился от давнего наваждения. А теперь, да помогут всемогущие Асы, и у Альпаиды с Карломаном все будет хорошо!

***

Этим же ранним утром Альпаида тоже уже поднялась с постели. С ней вчера заночевали ее невестка Луитберга и Матильда Окситанская. Первая оставалась со свекровью всю ночь, а вторая ушла к себе после того, как Альпаида заснула. Но сегодня, едва рассвело, Матильда вновь навестила графиню Кенабумскую, готовая помогать ей и впредь выстоять в эти трудные дни. Ради Карломана, который был столь дорог им обеим.

- Как ты чувствуешь себя, благородная Альпаида? - осведомилась Матильда после обычных приветствий, поглядев в лицо графине. - Вижу, что сегодня тебе получше?

- Да, спасибо тебе, Матильда, и тебе, Луитберга, за вашу помощь! - ответила Альпаида окрепшим голосом.

Она была рада видеть молодую женщину, столько сделавшую для нее. Сама она уже была одета в простое темное, почти траурное платье. Обретя наконец-то надежду, графиня Кенабумская смогла расслабиться и спокойно проспала всю ночь, зная теперь, что ее муж скоро придет в себя и будет здоров, как прежде. Теперь она выглядела не такой изможденной, и вправду ощущала себя гораздо бодрее, чем прежде. И готова была лицом к лицу встретить все превратности жизни в королевском замке.

- Сегодня я пойду вместе с тобой к Малому Двору, к свите королевы Кримхильды, - решительно указала она Матильде.

Та, хоть и с восхищением взирала на старшую подругу и наставницу, в первый миг попыталась отговорить ее.

- Благородная Альпаида, не лучше ли тебе на сегодня еще остаться в своих покоях? Ведь королева Кримхильда отпустила тебя по состоянию здоровья! Если ты выйдешь, королева-мать вновь примется терзать тебя своими лицемерными соболезнованиями.

Но дочь принца Дагоберта, урожденная принцесса крови, была настроена решительно. Она взглянула на Матильду своими светлыми, лучистыми глазами. И герцогиня Окситанская с радостью отметила, что в них уже не плещется через край боль, что глаза ее, хоть и глядели из глубоких провалов, все же прояснились. В них даже мелькнула лукавая улыбка, хоть губы Альпаиды улыбнуться пока еще не смогли.

- Я не стану прятаться в своих покоях, как трусливая мышь! Если мои отец и брат сейчас противостоят королеве-матери, то и я должна быть достойной их, и встретить лицом к лицу любые испытания, что пошлет мне судьба!

Речь Альпаиды была исполнена внутреннего благородства, вовсе не всегда присущего благородному происхождению. И Матильда вновь признала про себя, что лишь графиня Кенабумская достойна любви лучшего из мужчин.

- Если ты так желаешь, я охотно составлю тебе общество при Малом Дворе, - заверила она. - Но все же прошу тебя, Альпаида, быть осторожной! Королева-мать не оставит тебя теперь в покое.

- Если не меня, то она примется изводить королеву Кримхильду. Без этого Бересвинда Адуатукийская не может, ей непременно нужно найти виновника всех несчастий и сорвать на нем злость. Так пусть уж лучше буду я.

Растерявшись вчера, когда Бересвинда сыпала соль на еще не зажившие раны, напоминая ей о трагедии с Карломаном, сегодня Альпаида готова была спокойно выдержать любые испытания. Ее поддерживали видения в пламени на алтаре, где Карломан, живой и здоровый, будет вновь рядом с ней. В этих видениях открывалось будущее, где они находились вместе, то вдвоем, то в окружении своих сыновей, родственников и ближайших друзей, всех близких людей, которые разделяли с ней горе, и скоро разделят вместе радость спасения Карломана!

Луитберга, глядевшая на свекровь с не меньшим восхищением, чем Матильда, осторожно проговорила:

- Все-таки берегись, матушка! Ведь только вчера тебе было плохо.

- А сегодня хорошо! - прервала ее Альпаида не резко, но решительно. - Я все решила. Пойду к Малому Двору.

Тогда Матильда проговорила, понизив голос:

- Вероятно, сегодня моя мать примется, по приказу королевы Бересвинды, вновь растравлять твои раны под видом заботы. Но она пообещала мне бить по тебе вполсилы: чтобы не вызвать недовольства королевы-матери, но и не причинить тебе боли.

Альпаида признательно взглянула на Матильду, понимая, чем обязана ей. Несомненно, только она могла убедить свою мать, графиню де Кампани, до сих пор верно служившую Паучихе, сделать уступку!

- Благодарю тебя, моя дорогая Матильда! Одна лишь ты способна обезоружить свою матушку. Все-таки, наши родные - самые близкие люди, и даже долг перед королевством не отменяет любви к ним. Родных не выбирают, они такие, как есть. Но бывает, что их пути расходятся слишком далеко. И тогда, спохватившись, человек становится готов пожертвовать и жизнью, а не только королевской милостью, чтобы самые близкие не становились ему чужими. Вот и тебе с твоими родителями в этот трудный час довелось по-настоящему понять друг друга, - задумчиво произнесла Альпаида, думая не только о семействе графа де Кампани, и об отце и Герберте. Она-то знала, что сердце ее отца точит много лет подряд в том числе и враждебность младшего сына. И ей было очень жаль, что даже в это трудное время Герберт не сумел вновь сблизиться с семьей.

Матильда же кивнула ей в ответ.

- Человек, конечно, не может выбрать себе родных. Но зато в его власти выбрать по-настоящему близких людей, что порой дают ему не меньше, чем родные по крови!

Герцогиня Окситанская смолкла, словно устыдившись чересчур восторженных речей. Но Альпаида поняла ее и протянула обе руки, пожимая ладони той, кто вполне могла сделаться ее соперницей в борьбе за любовь Карломана, но кого она сумела сделать своей надежной подругой. И вот - пришел час, когда Матильда сторицей отплатила ей!

Обе женщины стояли в середине покоев графини Кенабумской, держась за руки, и глаза их улыбчиво сияли, хотя уста еще сковывало опасение навлечь беду.

Луитберга, сидевшая в кресле, всей душой стремилась радоваться вместе с ними. Она тоже почитала Карломана и Альпаиду, как своих родителей, и видела, как трудно ее мужу с тех пор, как он вынужден был заменить раненого отца. Она последние дни почти не видела Ангеррана. И она тоже искренне надеялась, что скоро ее свекр придет в себя, и скоро все это благополучно завершится.

- Когда Карломан очнется, я расскажу ему о тебе, Матильда, о том, как ты все эти жуткие дни заботилась обо мне, словно дочь или младшая сестра, - пообещала Альпаида. - И, если когда-нибудь тебе будет грозить опасность, и ты попросишь помощи, мы с Карломаном рады будем помочь тебе.

- И мы с Ангерраном тоже, ибо ты - его друг с детства, - присоединилась Луитберга.

Матильда кивнула, глядя сияющими глазами то на одну женщину, то на другую.

- Благодарю вас от всего сердца! Вы знаете, я отдала бы что угодно, чтобы граф Кенабумский вернулся к жизни, если бы это зависело от меня! Просто так, ничего не желая для себя. Лишь бы он жил на свете, выполнил все, к чему предназначен богами, и ты, Альпаида, была бы счастлива с ним. А я сочту за честь для себя быть другом для него и для тебя!

Бывшая королева Арвернии не лукавила при этих словах. Именно теперь она ощущала, что ей еще не хватает силы духа, как у Альпаиды, чтобы стойко выдержать любые несчастья. И теперь она будто вернулась в дни юности, когда Карломан и Альпаида по очереди или же вместе давали ей уроки истории, политики, иностранных языков и обычаев, философии, изящной словесности, - гораздо больше, чем давали ей наставники в детстве, а после - королевский двор. Что именно тогда так сильно манило ее почти каждый день в покои их четы? Только ли удовольствие видеть Карломана и надежда когда-нибудь завоевать его сердце? Да, конечно, и это тоже: она радовалась его присутствию, ловила его взгляды, слушала его голос с замиранием сердца, видела его во сне и грезила наяву. Но и сами по себе уроки быстро увлекли энергичную, честолюбивую и любознательную девушку. Ей понравилось изучать науки и узнавать людей. Однако и это было еще не все. Теперь-то Матильда сознавала, что Альпаида тогда сделала для нее не меньше, чем ее великолепный супруг. Глядя на нее в то время, юная Матильда убедилась, что лишь столь образованная, наделенная блестящим умом, разбирающаяся в политике, как государственный муж, и вместе с тем - настолько красивая, элегантная, обладающая природным вкусом и тактом женщина и может быть достойна любви Карломана. Альпаида поставила для нее высшую планку, и сама же доверилась порядочности Матильды, позволяя ей общаться с Карломаном. Только теперь герцогиня Окситанская смогла осознать, сколько мудрости проявила Альпаида, сделавшись ее наставницей. И она надеялась, что, поддерживая ее в дни несчастья, сможет хоть немного отблагодарить за все, чем была обязана ей и Карломану.

И с тех пор, как она это осознала, страстная, хоть и несбыточная, любовь Матильды к великолепному графу Кенабумскому переродилась в совсем другую любовь, не менее сильную, но ровную, как пламя, что горит всю ночь, даря свет и тепло, а не сжигая дотла. Для нее по-прежнему величайшим счастьем было вновь увидеть Карломана живым и здоровым, беседовать с ним, видеть радость в его искристых зеленых глазах, его тонкую и вместе с тем ясную улыбку. И рядом с ним вполне естественно было быть Альпаиде, что снова обретет супруга. Бывшая ее наставница как-то незаметно стала для Матильды столь же близкой, как и сам Карломан. Оба они сделали для нее никак не меньше, чем собственные родители, граф и графиня де Кампани. Если бы не родители ее друга Ангеррана, Матильда не только не узнала бы настоящей любви и дружбы, но и не развила бы свой ум и не смогла разобраться в политике, в которую пришлось окунуться с головой. И вместе с тем, не научилась бы, на примере Карломана и Альпаиды, как важно и в политике оставаться человеком. Как же могла она не испытывать благодарности к ним обоим?

Альпаида же, держа за руки Матильду, словно дочь, о которой некогда мечтала, вместе с ней радовалась, что скоро Карломан вернется к жизни, и все тревоги развеются навек. А пока она могла разделить с близкими людьми томительное ожидание. Поддержка Матильды и Луитберги сама по себе утешала ее и придавала сил.

Две женщины, объединенные любовью к одному человеку и настоящей дружбой, глядели друг на друга, делясь теплом своей души. И на сердце у них, впервые за время, казавшееся обеим бесконечно долгим, стало легче.

Луитберга сидела молча, не напоминая им о себе, но молча, благоговейно наблюдала за ними.

7

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VI

« : 15 Сен, 2023, 21:41:56 »

Благодарю, эрэа katarsis!

Пошли первые разногласия. Интересно, что же Герберт, в итоге, выберет?
И, между прочим, он прав. Альпаиде до Бересвинды особого дела нет, это Дагоберт мечтает её свергнуть. Понятно, что Герберт не о королеве-матери заботится, а для своей пользы пытается её переубедить, но ей точно стоит прислушаться. Хотя, это трудно, когда считаешь себя самой умной.

Про выбор Герберта смотрите дальше.
Справедливости ради, Герберт не знает, что Дагоберт уже не при власти. Впрочем, принцем крови-то он остается, да и Хродеберг, если надо, его послушает (но этого уже не знает сама Бересвинда).
Да, возможно, ей бы стоило прислушаться к Герберту. Но она не станет.

Глава 22. Отвергнутый сын (окончание)

И Герберт понял, что выбора у него нет. Он обязан служить королеве-матери, как последний из ее слуг, ибо для этого его возвели в сан Жреца-Законоговорителя. Хотя он и не мог понять, за что королева Бересвинда так взъелась на несчастную Альпаиду. Однако он осознал, глядя в грозное лицо вдовствующей королевы, что переубеждать ее бесполезно.

И он проговорил мягким, обволакивающим голосом, тщательно подбирая слова, чтобы их можно было истолковать как угодно:

- Хорошо, государыня! Я исполню твою волю, как ты велишь! Как подобает Жрецу-Законоговорителю, начну подготовку к будущему погребению Карломана Кенабумского. Чтобы достойно проводить столь знаменитого человека, необходимы множество церемоний. И с кем же я могу обсудить их ход, как не со скорбящей вдовой? Я непременно поинтересуюсь, высказывал ли Карломан когда-либо, каких похорон он желал бы для себя, и чего желает она. Как бы трудно ни было Альпаиде, ей придется принять участие в подготовке похорон. И мой долг, как родственника и как Жреца-Законоговорителя, будет находиться рядом со страдающей сестрой и утешать ее...

Как бы хорошо ни владела собой Бересвинда Адуатукийская, тут в ее глазах мелькнули мрачные, яростные огоньки.

- Я рассчитываю на тебя, Герберт, что ты устроишь надлежащим образом погребение майордома! И поддержишь свою дражайшую сестру, графиню Кенабумскую, как подобает жрецу и брату! - многозначительно произнесла она.

Даже Герберту стало не по себе от злорадных интонаций в голосе королевы-матери, от требовательного блеска ее глаз. Хотя сам он пообещал своим отцу и сестре враждовать с ними вечно, но собственное поведение кажется большинству людей единственно верным и оправданным жизненными обстоятельствами. Тогда как, глядя на другого человека, как в зеркало, не каждый способен узнать в нем себя.

Не подозревая, какими сомнениями терзался в эту минуту поставленный ею Жрец-Законоговоритель, Бересвинда Адуатукийская доверительно проговорила ему, чуть понизив голос:

- Верно, для Альпаиды будет невыносимо пережить своего возлюбленного супруга Карломана! Всем известно, какой трогательный пример супружеской любви они являли всю жизнь, на радость всем близким. Не могу представить, что станет с ней без него! Быть может, лучше было бы Альпаиде упокоиться в Кенабумском святилище вместе со своим доблестным супругом! Ибо я и другие знающие люди с тревогой замечаем, что рассудок Альпаиды помрачился от горя, и она использует свое влияние на сыновей и близких ее семье людей, чтобы отомстить за Карломана. Отомстить королю, а стало быть - всей Арвернии, покой которой мы призваны беречь!

Голос королевы-матери прозвучал столь требовательно, что Герберт мгновенно понял, что она желает исполнения своей воли во что бы то ни стало, хоть и высказала ее смягченно, иносказательно. И выбора у него не было. Теперь новый Жрец-Законоговоритель осознал, что ему придется и впредь выполнять ее приказы, если он хочет жить и пользоваться благами своего высокого звания.

"Паучиха, вот уж истинная Паучиха! Не успеешь оглянуться, как тебя оплетут сетью, а затем высосут все соки!" - с затаенным, все возрастающим раздражением подумал Герберт, начиная теперь понимать, что сулит ему договор с королевой-матерью. К тому же, этот договор оказывался бесполезен для него, ибо он не получал желаемого, если Бересвинда решила оставить в покое самого опасного врага, коннетабля Дагоберта. А между тем, Герберт был убежден, что от его отца исходила опасность гораздо сильнее, чем от Альпаиды. И, если она в самом деле последует вскоре за Карломаном, и отец, и Хродеберг поймут, кто ее довел до могилы, даже если ее смерть будет совершенно естественна. И вот тогда уже точно следует ожидать быстрой, решительной и беспощадной мести виновным!

Но Герберт не стал предупреждать королеву-мать. Ибо что толку говорить, когда тебя не слышат? Кроме того, жрец не возражал теперь, чтобы она пала под гнетом собственных ошибок. Заботился лишь о том, как бы при этом ему самому не рухнуть с высоты вместе со своей царственной покровительницей.

Королева-мать, в свою очередь, не сказала своему ставленнику, что Дагоберт уходит на покой, и коннетаблем становится Хродеберг. Пусть узнает вместе со всеми, не воображает, будто она общается с ним доверительнее, чем с другими!

Вместо того она многозначительно повторила свой приказ:

- Итак, Герберт, тебе поручаю подготовку погребальных церемоний в честь графа Кенабумского... И состояние Альпаиды, здоровье которой внушает нам всем большие опасения!

Он кивнул, и в ушах его вновь прозвучал отзвук слов Турольда: "Будь нынче снисходителен к твоим родственникам!" Но до милосердия ли ему, когда он сам обязан слепо повиноваться Паучихе, и вряд ли она уступит ему, если бы он вдруг решился противоборствовать ей, как учит Турольд. Сам-то он ничего не добился, противореча королевской воле, лишь получил отставку! А что боги явят свою волю перед всеми и поддержат своего верного слугу, Герберт не особенно надеялся. Он сознавал, что служит прежде всего не Владыкам Асгарда, но своим собственным земным интересам. А стало быть, если боги и защищают своих истинных служителей, то он им, верно, ни к чему. Приходилось рассчитывать на себя одного.

Вслух же Герберт проговорил:

- Я выполню твою волю, государыня, и пусть вороны Вотана увидят то, что произойдет!

Бересвинда Адуатукийская, казалось, немного расслабилась, надеясь, что проблема Альпаиды скоро будет решена. Все-таки, жена Карломана была сейчас очень слаба, и можно было надеяться, что скорбь о муже, особенно если ее все время подогревать, сломит в ней даже жажду мести.

Прежнее хищное, яростное выражение ее лица, напряженные движения, горячий блеск глаз, втайне пугавший Герберта, исчез. Перед новым Жрецом-Законоговорителем вновь стояла правительница Арвернии, заботившаяся лишь о благе своего царственного сына и земли, доставшейся ему от предков.

- Мне нужно от тебя кое-что еще, Герберт! - проговорила она значительно более мягким тоном, чем до того.

Жрец сразу насторожился и затаил дыхание, ожидая, что она сообщит ему.

- Я рассчитываю, что ты, как Жрец-Законоговоритель, поддержишь в скором времени новый Священный Поход, что намерен устроить король вместе с бароном Ги Верденнским! Будь с ними рядом, когда начнется подготовка, найди примеры из священных саг и книг, свидетельствующие, что истребление вредоносных альвов угодно богам! Покажи, что все жречество Арвернии, а не только донарианцы, поддерживают будущий Священный Поход. Убеди как можно больше людей в его необходимости. Будь возле моего царственного сына и заверь его, что он исполняет предназначение, данное ему богами, и что истребление альвов очистит его от невольно пролитой крови Карломана. Вскоре после его погребения мы и начнем готовиться к Священному Походу!

Герберт, как от него и ожидала королева-мать, почтительно кивнул, однако на сей раз мудро промолчал, не давая никаких обещаний. Ибо в священных книгах можно, конечно, было найти обоснования для Священного Похода, но вообще-то, в них далеко не всех альвов описывали врагами всего живого. Лишь некоторые - например, потомки Имира, каменные и ледяные великаны севера, - были такими. В священных книгах говорилось, что многие из альвов, напротив, помогали богам и людям.

Что ж, Турольд так и заявил бы в лицо королеве-матери, и самому королю, и Ги Верденнскому. Ибо он служил властителям Асгарда, а не Мидгарда. Но Турольд уже стар, ему нечего терять. А он, Герберт, еще рассчитывал насладиться местью отцу, отвергнувшему его, еще надеялся пожить в почете, что предоставлял ему сан Жреца-Законоговорителя. Он радовался, когда люди внимали исходящим из его уст священным изречениям и толкованию знамений, и казалось, будто они верят ему, как богу. А, чтобы сберечь все, к чему стремился с юности, он рассчитывал угодить и небесным владыкам, и земным. Не так, как на его месте поступил бы Турольд.

Но все-таки, то, что слова его предшественника то и дело вспоминались Герберту во время разговора с королевой-матерью, означало, что они проникли в его душу гораздо глубже, чем он сам думал. И теперь новый Жрец-Законоговоритель подсознательно старался, блюдя свою выгоду и выполняя поручения вдовствующей королевы, хоть отчасти соответствовать своему долгу, как его просил предшественник.

Его царственную собеседницу, по-видимому, удовлетворило молчаливое согласие жреца. Она уважительно кивнула ему:

- Если ты выполнишь мои просьбы, Герберт, тебя и впредь ждет великая честь и почет от самых могущественных людей Арвернии! А теперь ступай. Займись своими обязанностями.

Герберт изящно, как подобало политику, а не служителю богов, склонился перед королевой-матерью.

- Пусть Всеотец Вотан и Госпожа Фригг неустанно оберегают твою власть, государыня Бересвинда! Ибо на тебе держится благополучие Арвернии! - проникновенным голосом проговорил он.

- Да пребудут всемогущие боги и с тобой, Жрец-Законоговоритель! - пожелала Бересвинда на прощание. - Ибо ты стоишь на страже интересов Арвернии, благословенной богами. Следовательно, все, что ты сделаешь на благо королевства, будет угодно им!

Герберт, покидая приемный покой, подивился изворотливому уму Паучихи: приведенный ею аргумент сделал бы честь любому выпускнику жреческих школ. Про себя же он думал, что нынешняя его служба скорее под стать коварному Лодуру, сыну Лаувейи, нежели небесным богам!

Однако выбирать не приходилось. Королева-мать не из тех, чьей волей можно пренебречь или выполнить ее наполовину.

Но Герберт решил, прежде чем приступить к выполнению приказа, сходить к Хродебергу и посоветоваться с ним. Старший брат был единственным из всей семьи, кого он не винил ни в чем, и между ними всегда сохранялись дружеские отношения. Так что Хродеберг выслушает его и даст совет. А самое главное - его брат был близок к королеве-матери. Быть может, он убедит ее оставить Альпаиду в покое? Говорили, что Хродеберг - единственный, перед кем смягчается королева Бересвинда, эта железная женщина с сердцем хищного зверя. Герберт с трудом представлял, как может его брат делать ее покорной. Но, если ему это удается, то, по мнению Герберта, сейчас было самое время вмешаться.

И он незаметно для себя направился в сторону покоев Хродеберга, надеясь, что в сей ранний час маршал запада еще у себя. Тогда он скажет ему об опасности для Альпаиды. Такое предупреждение - самое большее, что мог сделать для своих родных Герберт, отвергнутый сын. Он спасет от гнева королевы-матери свою сестру, которая вместе с мужем и детьми отняла у него наследство отца! Такая услуга с его стороны виделась Герберту огромной, ибо он всю жизнь убеждал себя, что, угрожай опасность ему, никто из родных, кроме, может быть, Хродеберга, не придет на помощь. Ни отец не откликнется на призыв сына, ни сестра не поможет брату, которого позабыла. А вот он убережет ее от опасности, - это ли не милосердие, о котором говорил ему Турольд? Пусть Альпаида живет дальше, пусть и без своего Карломана, пусть привыкает к одиночеству. Он, ее брат, живет в одиночестве с самого детства. А у нее все-таки останутся ее сыновья и их семьи, отец и Хродеберг.

Но, распаляя себя так, Герберт все же направлялся к Хродебергу, чтобы попросить его оберегать Альпаиду. Ибо в нем, как выяснилось, не до конца погасли родственные чувства к тем, кто отрекся от него. В обычное время он мог сколько угодно ненавидеть родных. Но сейчас его сестра была в опасности и в тяжком горе, и внезапно стала ближе ему. Кроме того, помогая Альпаиде, Герберт рассчитывал сохранить отношения и с единственным из семьи, кого вовсе не желал видеть своим врагом - с Хродебергом. И он надеялся, что задуманное им дело угодно Высшим Силам.

8

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VI

« : 14 Сен, 2023, 15:47:06 »

Глава 22. Отвергнутый сын (продолжение)

В это время в покои вошел Турольд. Он кивнул, приветствуя своего преемника.

- Доброго дня тебе, Турольд! - произнес Герберт, обернувшись к старцу и пытаясь скрыть свои свои важные размышления. - Прошу тебя, поясни, что еще необходимо мне знать в моих новых обязанностях!

- Для того я и пришел, - отозвался Турольд, остановившись в паре шагов от молодого жреца, так что из разделял только стол. Но тон и выражение лица старца были холодны. Он не одобрял, что вместо него стал Жрецом-Законоговорителем именно Герберт. Ибо старец понимал, что тот примет сторону королевы-матери. И он проговорил, надеясь увещевать своего преемника:

- Помни в своем ответственном сане, что ты - прежде всего служитель богов, и только им будешь давать ответ за то, как исполнял их волю, но не земным правителям! Жрец обязан прежде всего чтить свое призвание и следить, чтобы исполнялись законы, созданные владыками небесного Асгарда. Ты не только вправе, но даже обязан оспаривать волю короля, если она противоречит законам Небес.

Герберт кивнул в ответ, не оспаривая слова Турольда, но и не соглашаясь. Для него не имело значения, что в действительности требует от него звание Жреца-Законоговорителя. Важно было лишь добраться до высшей власти, какую ему мог предоставить жреческий сан. А самое главное - показать отвергнувшей его семье, чего он смог добиться и без их поддержки!

Турольд понимал, что творится на душе у Герберта. Проговорил мягко, надеясь убедить его:

- Прошу тебя, посвященный Герберт: будь нынче снисходителен к своим родным, ибо они и так сейчас переживают тяжкое горе! Для твоего почтенного отца, принца Дагоберта, трагедия с его племянником и зятем, благородным Карломаном Кенабумским, стала тяжелейшим горем. Ибо нет для родителя несчастья страшнее, чем пережить своих детей!

Турольд старался всеми силами убедить Герберта, дабы тот не принял сторону королевы-матери в предстоящем противостоянии.

Но Герберт в ответ строптиво сверкнул глазами:

- Я по рождению сын Дагоберта, а не Карломан! Он сам отрекся от меня, и за это платится теперь.

Турольд глубоко вздохнул, понимая, насколько трудно будет достучаться до оскорбленного сердца Герберта.

- Пойми, благородный Герберт: твои родители отдали тебя в жрецы вовсе не потому, что не любили! Напротив, они желали спасти тебе жизнь, в минуту отчаяния дав обет посвятить тебя на службу богам! Быть может, ты живешь только благодаря тому, что твои родители исполнили свое обещание!

Герберт кивнул в ответ, не желая более открывать Турольду, что у него на душе, ибо понимал, что выглядит при этом уязвимым, как капризное дитя. В этот миг ему вспомнилось, как другие родители отдавали на службу в святилище таких же детей, каким некогда был он сам. Точно так же - и все-таки совсем иначе! Ибо те дети следовали своему призванию, о чем он недавно прочел в священной книге. Тогда и родители, и дети улыбались и плакали при прощании. Они радостно следовали своему высокому призванию, хоть и жаль было расставаться. Увы, участь Герберта была совсем иной - о нем просто забыли!

Вновь вспоминая прошлое, Герберт замкнулся в себе, не желая более жаловаться своему предшественнику. Он скрестил руки на груди, словно закрываясь, и лицо его заледенело.

Турольд тяжело вздохнул, видя, что переубедить Герберта невозможно. Разве что сама жизнь когда-нибудь откроет ему глаза. И да помогут боги, чтобы к тому времени не было слишком поздно!

В этот миг в дверь постучали. Вошел посланец королевы-матери с ее письмом.

- Ее Величество королева-мать Бересвинда Адуатукийская послала письмо Жрецу-Законоговорителю! - проговорил он, поклонившись Герберту и передав свиток, скрепленный печатью Паучихи.

Герберт сделал знак, отпуская посланца. Затем, сломав печать, прочел письмо. Многозначительно кивнул, как бы одобряя то, что прочел.

Увидев выражение его лица, Турольд вновь попытался увещевать своего молодого преемника:

- Прошу тебя, Герберт, угодный всемогущим богам! Твой долг - служить Небесным Владыкам, не вмешиваясь в распри власть имущих. Не забудь о чувствах родных Карломана Кенабумского, которые приходятся и тебе ближайшей родней!

Герберт задумчиво отозвался:

- Я помню свой долг, почтенный Турольд! Но мне пора идти. Королева-мать призывает меня!

Сказав так, новый Жрец-Законоговоритель свернул письмо и вышел из своих покоев.

Турольд, поглядев вслед своему преемнику, тяжело вздохнул. Его донельзя огорчало, что Жрецом-Законоговорителем сделался столь озлобленный человек, готовый служить не богам, а собственной мести. И вдобавок кому - ближайшим родственникам, по надуманному предлогу! Боги не могли одобрить такого.

***

И вот, новый Жрец-Законоговоритель стоял перед королевой-матерью. При этой встрече они рассчитывали получить пользу друг от друга. Вместе с тем, цели у них несколько различались. Герберт люто ненавидел своего отца, и охотно довел бы его до сердечного приступа. Но он не думал слишком много об Альпаиде, которая казалась ему сломленной горем. В то время как для Бересвинды Адуатукийской главным противником сейчас была Альпаида, поддерживающая Кримхильду. Дагоберт же, перестав быть коннетаблем, не был больше опасен. И Паучиха призвала к себе Герберта, рассчитывая, что он поможет ей изводить свою сестру.

Герберт вошел в покои королевы-матери, размышляя про себя. Все-таки отчасти слова Турольда дошли до его сердца. Он готов был сочувствовать брату, к которому никогда не испытывал настоящей неприязни, и сестре, которая и так жестоко страдала, оплакивая умирающего Карломана. Но для отца в его сердце по-прежнему не оставалось ни малейшего доброго чувства.

Бересвинда Адуатукийская пристально взглянула своими черными глазами на нового Жреца-Законоговорителя, своего ставленника.

- Приветствую тебя, благородный Герберт! - поздоровалась она.

Он склонил голову в знак почтения.

- Здоровья и долгой жизни тебе, благословенная богами правительница Арвернии, мудрая королева Бересвинда!

Королева-мать тонко улыбнулась, чувствуя все же себя несколько польщенной.

- Чтобы править Арвернией, необходимо быть ежеминутно готовым к трудной борьбе, преодолевать опасные интриги врагов! - многозначительно проговорила она. - И в таких условиях каждый разумный правитель должен полагаться на преданных людей. Когда ты возвышаешь человека, то вправе ожидать, что он будет оказывать тебе важные услуги!

Герберт кивнул, уловив ее намек.

- Государыня, я готов сделать все возможное, чтобы сломить принца Дагоберта!

Но, к его удивлению, королева-мать сделала отвергающий жест.

- Твой отец, принц Дагоберт больше не опасен для покоя Арвернии, а стало быть, не в силах помешать мне! Сейчас я прошу тебя помочь мне побороть твою дражайшую сестрицу Альпаиду. Ибо она, несомненно, поддерживает мою невестку Кримхильду. Без помощи Альпаиды эта белокурая девчонка ни дня не выстояла бы против меня! Я жду, что ты поможешь мне сломить навсегда графиню Кенабумскую!

Королева-мать, говоря все это, не сводила с Герберта пристального взора, ожидая от него полной покорности.

Однако Герберт, внимательно слушавший ее, про себя был весьма изумлен. Он прежде не сомневался, что главный враг Паучихи - его отец, коннетабль Дагоберт. Что до Альпаиды, то, увидев ее недавно, похожую на живую покойницу, он не мог представить, чем она может казаться королеве-матери опасной.

И, чем дальше он слушал речь Бересвинды, тем яснее вспоминались ему слова Турольда. Ведь тот просил его быть милостивее со своими родственниками. Герберту было жаль сестру, ибо она и так казалась совершенно сломленной трагедией с Карломаном.

Правда, он и радовался падению Альпаиды, которая отняла у него наследство отца. Но считал, что она уже достаточно наказана, потеряв своего возлюбленного мужа. Ибо у Альпаиды всю жизнь была сильнейшая внутренняя связь с ее любимым Карломаном. И никто не удивился бы, если после его смерти скоро скончалась бы и она.

Герберту вспомнилось лето 808 года, когда граф Кенабумский был тяжело ранен на войне в Окситании. Тревожная весть за сутки облетела весь Дурокортер. И знатные люди, и простые горожане тревожились за майордома Арвернии, пожалуй, куда сильнее, чем если бы кому-то из королевского рода сейчас угрожала опасность. В главном храме столицы сейчас толпы людей молили богов о спасении майордома, приносили жертвы за него.

В тот день Герберт сопровождал Турольда, Жреца-Законоговорителя, к Альпаиде, чтобы успокоить ее, как подобало.

Графиня Кенабумская сидела на скамье в своих покоях, застывшая и бледная, как мраморная статуя, сжимая платок судорожно стиснутыми пальцами. Рядом с ней сидели Хродеберг и Ангерран, время от времени прикасаясь к ней, разделяя ее боль. Напротив них остановились Турольд и Герберт. Жрец-Законоговоритель старался утешить графиню:

- Благородная Альпаида, поверь мне! Рана, полученная майордомом, достаточно серьезна, но вестник, посланный принцем Дагобертом, заверил, что его жизнь вне опасности. Граф Кенабумский спасен, и его раной занимаются самые лучшие лекари!

Вид Альпаиды был красноречивее всех слов. Она взглянула на старого жреца покрасневшими от слез и бессоницы глазами, как бы убеждая себя, что он говорит правду.

- Благодарю тебя, почтенный Турольд! - проговорила она слегка дрожащим голосом. - Я верю: если бы мой муж ушел навсегда, я почувствовала бы сразу...

При этих словах Ангерран взял ледяные руки матери в свои ладони, а Хродеберг обнял сестру за плечи, успокаивая.

- Поверь, все будет хорошо! - проговорил он.

- Как только батюшка поправится немножко, его привезут в Кенабум для излечения, и мы поедем к нему: ты, я, Аледрам с Аделардом, - ласково убеждал Ангерран.

Из груди Альпаиды вырвался глубокий вздох.

- Да пошлют боги, чтобы это все сбылось!.. Ах, Карломан, я никогда не смогу привыкнуть к тому, как ты рискуешь жизнью, даже если это необходимо!..

Герберт молчал, но переглянулся с Хродебергом, сочувственно обнимавшим Альпаиду. Жреца тронула и глубокая внутренняя связь сестры с ее мужем, и заодно родственная забота Хродеберга. Они были по-настоящему близкими людьми, что поддерживали друг друга в несчастье. Герберт, отвергнутый сын, со странными чувствами убеждался, насколько сплоченная семья у тех, к кому он сам должен был принадлежать по рождению. Но вместе с тем он еще сильнее убедился, что стал им совершенно чужд. Отрезанный ломоть от семейного каравая принца Дагоберта. И ощутил жестокую ревность к тем, кто даже в несчастье держались вместе.

Так было шесть лет назад. И вот, ныне вновь Карломан получил рану, на сей раз смертельную, и сломленная горем Альпаида в настоящий момент даже не имела возможности плакать над ним у его постели. На сей раз ей не приходилось надеяться на лучшее. И Герберта удивило, за что королева-мать собирается мстить его сестре.

Обратившись к своей царственной собеседнице, Герберт постарался ее убедить:

- Государыня, в Альпаиде ли все дело? Ведь у нее нет никакой власти. Твоим самым опасным врагом всегда был коннетабль, принц Дагоберт. Начни сперва с него!

В ответ Паучиха обожгла жреца таким яростным взором, что тот едва не попятился от нее. Она проговорила надменным тоном:

- Выполняй то, ради чего я даровала тебе звание Жреца-Законоговорителя, Герберт! Начни подготовку к грядущим похоронам Карломана, и при этом наноси удары посильнее по Альпаиде. Напоминай ей как можно чаще о неотвратимости ее утраты.

Герберт начал понимать, что ввязался в весьма неприятное дело. При всей своей нелюбви к старшей сестре, он понимал, что Хродеберг ему не простит, если по его вине с ней что-то случится.

Все еще отчаянно пытаясь выкрутиться, жрец настойчиво обратился к королеве-матери:

- Все же я осмелюсь напомнить тебе, государыня, что принц Дагоберт до сих пор был главным врагом и тебе, и мне! Он сделал все возможное, чтобы король перестал чтить тебя так, как чтил до сих пор. Он гораздо опаснее едва живой Альпаиды!

Бересвинда сумрачно нахмурилась в ответ, давая понять, что не желает, чтобы ее собственный ставленник давал ей непрошеные советы.

Обоим почтенным союзникам оказалось не так-то просто договориться...

9

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VI

« : 13 Сен, 2023, 20:52:57 »

Благодарю, эрэа katarsis!

М-да... Маразм крепчал. Почему Альпаида?!!   Как будто мало в Дурокортере желающих повлиять на короля. Она с королём и не говорит почти. Где тут, вообще, логика??? А, ну да, с королём говорят сыновья Альпаиды. А у них что, своих голов нет, они могут только за мамой повторять? Если уж Паучиха так уверена, что это месть за Карломана, так он, вообще-то, им отец. Нет, мы упрёмся в одну версию и будем на её основе строить планы. Бересвинда бы, хоть, подумала, что Альпаида не станет интриговать против собственного брата!

К сожалению, Бересвинда судит об Альпаиде по себе. Она сама всю жизнь стремилась влиять на всех своих сыновей, и не сомневается, что сыновья Альпаиды тоже исполняют ее волю. Что они выросли самостоятельными личностями, в отличие от некоторых, не задумывается.
Отчасти основанием служит то, что Альпаида и Карломан действительно поддерживали Кримхильду. Но, разумеется, королева-мать сильно демонизирует их обеих - и свою невестку, и Альпаиду.

Глава 22. Отвергнутый сын (начало)

Утром следующего дня Герберт, новый Жрец-Законоговоритель, находился в своих покоях при храме. Он был уже облачен в одеяние, соответствующее его новому сану. Внимательно осматривался по сторонам, оглядывая покои, в которых не раз бывал и прежде, но лишь теперь вошел сюда хозяином.

По стенам жреческих покоев были развешаны гобелены с изображением девяти миров, стоявших на ветвях ясеня Иггдрасиля: небесный мир Асгард; Ванахейм - мир земных богов; мир светлых альвов; подземный мир темных альвов; Мидгард - Срединный Мир, где живут люди; Хель - мир мертвых; Йотунхейм - страна древних великанов; Мусспельхейм - край вечно пылающего пламени; Нифльхейм - край ледяных великанов, страна туманов и холода. Великолепные изображения на гобеленах завораживали взор, от них не хотелось отводить глаза.

Под гобеленами, висевшими на стенах, были начертаны золотом изречения основных законов мироздания. Вдоль стен стояли шкафы с книгами и священными свитками, стоявшими в футлярах.

Сейчас Герберт находился в покоях, ожидая своего предшественника - Турольда, который должен был ввести его в курс дел.

Пока старец еще не пришел, Герберт приблизился к шкафу, наугад достал книгу в кожаном переплете, который был украшен эмалевым изображением Мирового Древа. Он открыл книгу на первой попавшейся странице. Ибо жрецы знали, что ничего случайного на свете не бывает; первое же услышанное или прочитанное слово будет знаком от богов.

Раскрыв книгу, Герберт прочел:

"Если предназначение ведет будущего жреца или жрицу к служению богам, никто не вправе препятствовать им. Даже если близкие родичи желают запретить ребенку, чувствующему душевную склонность к жреческому призванию, боги все равно приведут его к начертанной Норнами судьбе. Ибо, если некто предназначен быть жрецом или жрицей, и его путь ведет к служению Небесам, никто и ничто не в силах этому помешать."

Прочтя эти слова, Герберт злорадно усмехнулся. Его ли боги привели в храм любыми способами, не спросив собственного желания? В его судьбе все произошло вопреки сказанному в этой книге: никто не препятствовал ему получить жреческое звание... кроме него самого!

Но в следующий миг Герберт неосознанно кивнул, вспомнив своего умершего в детстве брата Норберта. Он в самом деле был предназначен служить богам. И, если бы он был жив, все пошло бы совсем иначе...

Герберт вспомнил своего покойного брата настолько ясно, будто все произошло совсем недавно. Норберт, хоть и был еще мал, всегда с большим удовольствием приглядывался, как жрецы исполняют свою службу. Жрец в домашнем святилище охотно позволял младшему сыну Дагоберта помогать им, а родители не препятствовали Норберту исполнять роль служки. Брат своим чистым, звонким детским голосом подпевал священные гимны и наизусть помнил саги о сотворении мира, о подвигах богов и героев, хоть они и были написаны древним, устаревшим слогом. И все хвалили его: и родители, и жрец, и наставники.

Думая о покойном Норберте, Герберт тяжело вздохнул. Он до сих пор сожалел о своем младшем брате, умершем более тридцати лет назад. Ибо они были дружны. Хоть сам он втайне завидовал вниманию старших, каких пользовался Норберт, но при этом любил его. А, кроме того, именно после смерти Норберта и его собственная жизнь изменилась до неузнаваемости. Как же жаль, что брату было суждено умереть от красной лихорадки так рано!

И Герберт, держа в руках книгу, смотрел поверх нее, уже не видя витиевато, убористо написанного текста. Перед ним воочию разворачивались картины прошлого, вспоминавшиеся столько раз, что оно уже не могло по-настоящему остаться позади него.

Поздней ночью малолетний Герберт, средний сын принца Дагоберта, проснулся в своей спальне от страшного сна. Он видел, будто они с младшим братцем Норбертом катались в лодке по пруду возле замка. Сперва было светло, светило солнце, и они весело смеялись. Но вдруг лодка стала бешено раскачиваться, вокруг вздыбились волны, как с море, и обоих братьев начало швырять от одного борта к другому. И вот, Норберта выбросило из лодки, и он, не вскрикнув, пошел ко дну. Герберт рванулся за ним, наклонив лодку, но успел увидеть лишь бледное лицо брата, уходившее в зеленую глубь воды, да мокрые пряди его волос, клубившиеся, как водоросли...

И Герберт проснулся с жутким воплем. Несколько мгновений у него еще бешено билось сердце, прежде чем он понял, что лежит по-прежнему в своей постели, что вокруг нет никакой воды и лодок, и брата тоже рядом нет.

Тем не менее, страх за Норберта никак не отступал. Ибо Герберт знал, что его брат тяжело болен. Всю последнюю седьмицу к нему в спальню не пускали ни его, ни Хродеберга с Альпаидой, а родители ходили мрачные, подавленные. Третьего дня Герберт все же заглянул в спальню к младшему брату, когда служанка принесла лекарство. Норберт лежал в постели, тяжело дыша, накрытый одеялом до самой шеи, и на его исхудавшем лице ярко горели красные пятна. Он метался на подушках и что-то неразборчиво шептал в бреду. Герберту было жутко глядеть, настолько болезнь изуродовала его брата, и тот не был похож на себя!

И вот, теперь этот кошмар, от которого стыла кровь в жилах... После него Герберт уже не мог спокойно заснуть, не мог и лежать в своей постели, будто ничего не случилось. Ему было жутко и тоскливо, хотелось развеять гложущую тревогу. Он решил разбудить старших брата или сестру, рассказать им свой сон, найти у них поддержку, что была ему так нужна.

И мальчик поднялся с постели, сунул ноги в мягкие замшевые сапожки, позволявшие ходить совсем бесшумно. Его знобило после пережитого ужаса и от холода, сменившего уют постели. И он накинул теплый плащ прямо поверх ночной сорочки, прежде чем незаметно, как тень, выскользнуть из своей спальни.

Коридор, где оказался Герберт, был ярко освещен масляными лампами, так что было светло, как днем. Он без труда добрался до спальни Хродеберга, постучал, сперва тихо, затем все сильнее. Никто не отозвался. Тогда он постучал в дверь спальни Альпаиды. И вновь никакого ответа! Да что же: они спали так крепко, что не слышали его, или их не было ночью в своих спальнях?..

- Хродеберг! Альпаида! - позвал Герберт. Но все бесполезно. Не только брат с сестрой не отозвались, но и никто другой не вышел к нему. А ведь его крик и стук должны были услышать хотя бы няньки, всегда ночевавшие поблизости от спален господских детей. Что же, все куда-то ушли, оставив его совсем одного? Как будто он уже никому не нужен в собственном доме?

Герберт тяжело вздохнул, чувствуя себя покинутым всеми. И он направился к себе в спальню. Но по пути заметил яркий свет, горевший на лестнице, ведущей к домашнему святилищу в замке принца Дагоберта. И, повинуясь безотчетному любопытству, мальчик направился в ту сторону.

Вскоре он услышал приглушенные голоса, говорившие что-то неразборчивым, но, несомненно, печальным тоном. И Герберт, бесшумно ступая в замшевых сапожках, вошел в приоткрытую дверь.

Над потолком висели ветви кипариса, целые гирлянды их было подвешены и над алтарем, и терпкий запах хвои смешивался с ароматами благовоний.

В святилище шла служба. Не успел Герберт удивиться, почему ее затеяли среди ночи, как увидел своих родителей. Принц Дагоберт, весь в черном, прямой и строгий, бережно поддерживал под руку принцессу Гербергу, тоже в черном траурном платье, склонившую голову, с дрожащими плечами. Возле них у стены стояли Альпаида и Хродеберг, и Герберт видел вполоборота их лица, бледные, исполненные печали. Они также облачились в траур.

Затем Герберт увидел жреца, служившего в их замке. Тот стоял в середине зала, тоже в траурном одеянии, и лицо его выражало глубочайшую скорбь.

Будь Герберт тогда немножко старше, он наверняка сразу понял бы, что здесь происходит. Но тогда он только смотрел во все глаза, пока не отвел взгляд от собравшихся людей и не взглянул на высокий мраморный помост в середине святилища. На помосте, в  маленьком гробу, обитом черным бархатом, покоилось неживое, изглоданное безжалостной болезнью тело маленького Норберта.

Впрочем, в первый миг Герберт даже не понял, что это тело его брата. В гробу лежал предмет, изваяние, лишенное искры жизни. Так, верно, выглядели первые люди на свете до того, как Всеотец Вотан с братьями вдохнули в них душу.

Но затем мальчик осознал, что это его брат, и он мертв. У лежащей в гробу фигуры были черты его лица, застывшие навсегда, обезображенные красными волдырями, но все еще родные. Это был Норберт!

В этот миг домашний жрец, служивший в замке, начал речь над гробом мальчика. Его голос дрожал, ибо ему тоже было жаль Норберта, которого он сам учил грамоте и священным сагам.

- О, как рано исполнился твой жребий, невинный отрок Норберт, сын Дагоберта! Короток оказался срок, что определили тебе Вещие Сестры в белоснежных одеяниях! Оставив нас всех, и безутешных родных своих, ты в этот миг летишь в обиталище Хель, где тебя, дитя славного рода, проводят в селения добрых людей. Ибо ты покидаешь Срединный Мир, будучи телом и душой чист перед богами и перед людьми. Не жалуйся, что земная жизнь твоя была коротка - ибо дальнейшая будет вечной, пока стоят небо и земля! И даже после того, как рухнет ясень Иггдрасиль, и старые небо и земля сгорят в пламени Мусспельхейма, ты, невинное дитя, будешь среди тех, кого воскресший светлый бог Бальдр приведет к жизни на обновленной земле. Утешься осознанием своей судьбы, и пусть утешатся родные твои!

Герберт, застывший возле одной из колонн, смотрел и слушал, затаив дыхание. Не все было понятно ему в запутанных объяснениях жреца. Он сознавал лишь одно: Норберта, его всегда ласкового, любящего и любимого брата, больше нет!

И он почувствовал себя бесконечно одиноким, словно блуждал один в темном лесу. Стоя у колонны, мальчик дрожал от холода, как бы ни кутался в плащ, и молился, чтобы хоть кто-нибудь из родных обернулся к нему. Но никто его не заметил. Даже Хродеберг, обычно приглядывавший за младшими братьями, сегодня и не вспомнил, что среди их семьи кого-то не хватает. Он хотел было оглянуться ко входу в святилище, услышав шорох. Но в этот миг отец подвел матушку еще ближе к гробу для прощания с сыном. И Хродеберг, обнимая за плечи Альпаиду, последовал за ними, так и не заметив стоявшего в тени младшего брата.

И тот, словно впрямь превратившись в тень, молча стоял и слушал, как прощались родные с его братом, стараясь ни всхлипом, ни шорохом не выдать своего присутствия. Он ждал, что хоть кто-нибудь сам вспомнит о нем. Но родители не оглядывались, поглощенные своим горем, и он оставался совсем один - отвергнутый сын и брат. Только когда служба подошла к концу, он все так же тихо вернулся к себе в спальню, не замеченный никем.

На другой день Герберт слег в сильной лихорадке, на лице, а потом и на всем теле у него появилась такая же красная сыпь, что была и у несчастного Норберта. В бреду ему все время виделись кошмары, еще страшнее того сна с тонущим братом, и в этих видениях его мучило невыносимое одиночество. На него нападали чудовища, и никто из родных не приходил к нему на помощь. А, когда мальчик выздоровел, на него камнем с неба обрушилась весть, что родители отдали его в жрецы, ибо вымолили его жизнь на этом условии. Но Герберт уверен был, с той поры и на всю жизнь: он просто не нужен им, они были рады о нем позабыть!

Вернувшись в настоящее, новый Жрец-Законоговоритель положил раскрытую книгу на стол. Злорадная усмешка скользнула по его устам. Ничего, теперь он, отвергнутый в детстве сын, напомнит о себе всем - отцу, сестре, брату! Он высоко поднялся на храмовой службе, хоть и не лежала к ней душа, но он достиг всего сам, без помощи могущественных родичей. И теперь - он мог поклясться Мировым Древом! - заставит родных, вычеркнувших его из своей жизни, вспомнить о нем вновь.

Недаром же королева-мать заметила его и выдвинула на сей высокий пост! С ее помощью Герберт, отвергнутый сын, надеялся отомстить за себя.

10

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VI

« : 12 Сен, 2023, 21:35:30 »

Благодарю, эрэа katarsis!

Ну, что ему ещё не так? Вроде, все препятствия устранены.

Осталось проверить еще кое-что. Но все-таки, король назначит Хродеберга коннетаблем.

Глава 21. Ночь решений (окончание)

Итак, всем, кто собрались сегодня в покоях королевы-матери, предстояло принять важные решения.

Бересвинда Адуатукийская решила предпочесть власть любви и сделать своего верного рыцаря коннетаблем.

Король выбирал, кто из маршалов Арвернии больше достоин быть коннетаблем - Хродеберг или Магнахар.

Хродеберг уже сделал выбор, приняв сторону своих отца и сестры. И вполне осознал, что его любовь к Бересвинде умерла навсегда.

Ангерран внимательно наблюдал за всеми присутствующими и старался быть достойным сыном Карломана и Альпаиды.

Убедив себя, что в отношениях его матушки с Хродебергом виновата она одна, король решил обращаться с маршалом запада, как с человеком чести, каким тот и был. И потому, вновь взглянув на него, Хильдеберт решил поступить, как много раз на его глазах поступал дядя Карломан. Прямо обратился к Хродебергу:

- Что ты сам, доблестный маршал запада, думаешь о восточной угрозе? Как ты поступил бы, если бы тебе довелось стать во главе всех наших войск? Ибо твой почтенный отец стар, и ему будет трудно сражаться с Междугорьем. На место коннетабля есть два достойных кандидата - Магнахар и ты. Кого ты сам сочтешь более достойным?

В этот миг все присутствующие поглядели на Хродеберга. Королева-мать - с горячей надеждой и тоской по утраченной навсегда любви. Ангерран - со спокойной уверенность, ибо все шло, как рассчитывали они с дедом и дядей. Король же глядел то на Хродеберга, то на Ангеррана, сдерживая тайное волнение.

Маршал запада учтиво поклонился королю, приложив руки к груди в знак искренности. И ответил, глядя прямо на него и избегая взглядов Бересвинды.

- Государь, я с величайшей благодарностью приму любое назначение и постараюсь оправдать твое доверие! Хотя, как известно, чем выше пост, тем больше ответственность. Но с тех пор, как прошла весть об угрозе со стороны Междугорья и Тюрингии, я много думал о предстоящей войне и обсуждал ее возможный ход с моим почтенным отцом и с кузеном Магнахаром. Смею сказать, что у меня есть замыслы ведения будущей войны, с учетом местности и при наличии собственных арвернских войск и союзников. Если ты позволишь, государь, я выскожу, как достойно встретить врага на восточной границе.

Король был поражен ответом Хродеберга. Видно было, что тот вправду готовился к будущей войне. Не приходилось больше сомневаться, что маршал запада достоин жезла коннетабля. Король выразительно взглянул на Ангеррана и, наконец, торжественно проговорил:

- Хродеберг! Я назначаю тебя коннетаблем Арвернии! Будь же всегда достоин славы своего отца и уважай маршала востока, Магнахара. Всегда будь храбр, умен и распорядителен, как подобает главнокомандующему всех войск Арвернии.

Вновь назначенный почтительно поклонился королю, затем произнес с благодарностью, но сдержанно, как подобало сыну Дагоберта:

- Да хранят тебя боги, государь, и вознаградят, как ты щедро награждаешь верных воинов! Клянусь своим мечом оправдать твое высочайшее доверие, быть достойным жезла коннетабля! Я верю, что моему отцу не придется стыдиться меня. А Магнахар, маршал востока, по-прежнему будет мне братом.

И такого благородства были исполнены эти слова, что Хильдеберт не усомнился: вновь назначенный коннетабль, Хродеберг, сын Дагоберта, будет именно тем главнокомандующим, какой и нужен Арвернии в предстоящей войне. И самому королю стало легче на душе, как всегда бывает, когда принято важное решение.

Услышав слова короля, Бересвинда Адуатукийская снова взглянула на бывшего возлюбленного, чувствуя одновременно радость и глубокую тоску. Она ликовала, что Хродеберг достиг высшего военного поста, коего он был вполне достоин, и что ему суждено привести Арвернию к победе. А боль и тоска сжимали ее сердце, ибо он, все еще желанный и любимый, даже сильнее, чем прежде, был навсегда потерян для нее.

Ангерран, от души радуясь за дядю, обратился сперва к своему царственному кузену:

- С твоего позволения, государь, я поздравляю маршала Хродеберга с будущим назначением! Рад за него, не для гордости высоким званием, но для того, чтобы он мог в трудный час приложить все свои дарования ради спасения Арвернии!

Король кивнул, позволяя кузену высказаться. Затем проговорил:

- Итак, все решено! Мы проведем церемонию твоего возведения в должность коннетабля, Хродеберг. К сожалению, без торжества в твою честь, ибо, сам понимаешь, для него сейчас не время! Завтра после завтрака я желаю побеседовать с тобой и с Ангерраном, дабы обсудить предстоящую войну. Там и выскажешь свои замыслы. А сейчас ступайте, оба! Мне еще надо поговорить с матушкой.

Ангерран и Хродеберг поклонились королю и его матери на прощание.

- Благодарим тебя, государь, за решение, принятое на благо Арвернии, а твою мудрую матушку - за совет, который помог принятию этого решения! - проговорил сын Карломана.

Он вместе с дядей вышел из покоев королевы-матери, и дежурные фрейлины закрыли за ними двери.

Когда они остались в коридоре наедине, если не считать развешенных на стенах портретов, Хродеберг проговорил, глубоко вздохнув, словно он только что вынырнул из бурной воды, и теперь никак не мог отдышаться:

- Признаюсь тебе, племянник: я прежде мечтал принять из рук своего отца жезл коннетабля, чтобы быть таким же достойным полководцем, как он. И вот, моя мечта сбылась, но теперь я готов возненавидеть это звание! Ибо королева-мать убеждена, что это она доставила мне жезл коннетабля, и теперь я обязан быть ее союзником...

Ангерран успокаивающим жестом взял дядю под руку:

- Потерпи немного! Скоро мы отстраним королеву-мать от власти, и она не сможет больше вмешиваться в политику.

Разговаривая так, ни Ангерран, ни Хродеберг не заметили, как в глазницах одного из портретов, висевших на стене, мелькнули вполне настоящие, живые глаза, смотревшие на них. Ибо средства для шпионажа были отлажены в Дурокортерском замке давным-давно. И даже знающие государственные мужи не заподозрили в этот миг, что за ними наблюдают.

***

А король в этот миг проговорил, ненадолго задержавшись в покоях своей матери:

- Я благодарю тебя, матушка, за добрый совет! Но прошу тебя: выполняй наш договор в отношении коннетабля Хродеберга и чти свое траурное платье! Не то, если ты опять забудешь долг вдовствующей королевы, твой любовник останется при дворе и не получит командования войсками! У меня же, хвала Вотану, найдутся и другие знающие советники, более верные, заслуживающие доверия!

Хильдеберт произнес эти слова сгоряча, не думая всерьез, у кого, если не у матери, сможет просить совета. Но он был не прочь продемонстрировать ей независимость.

Бересвинда побледнела, донельзя изумленная. Никогда еще ее царственный сын не смел говорить с ней в таком тоне! Кто бы это мог повлиять на него? И тут же растерянность сменилась холодным бешенством: Альпаида Кенабумская, вот кто! Несомненно, это она уже принялась мстить, не успел еще Карломан умереть. И теперь королеве-матери предстояло выдержать с ней упорную борьбу. Следовало завтра же поговорить с Гербертом, как скорее сломить дух его дражайшей сестрицы.

Думая так про себя, с виду Бересвинда Адуатукийская оставалась совершенно спокойна. Она ответила королю с глубокой задумчивой печалью:

- Не беспокойся, государь сын мой: все закончено навсегда. Для меня нет долга выше, чем перед тобой и Арвернией. А коннетабль Хродеберг не подаст тебе повода для гнева, поверь мне!

Хильдеберт успокоенно вздохнул и поцеловал руку матери.

- Если так - я благодарен тебе вдвойне, матушка! А сейчас пойду к себе и постараюсь хоть немного отдохнуть. И ты тоже усни, если сумеешь. В эту ночь мы уже все равно не сможем сделать ничего важного, после того, как приняли значимое решение.

И Хильдеберт вышел из покоев своей матери. Возвращаясь к себе, он подумал, что слишком долго занимался лишь охотой да турнирами, а в государственных делах полагался на советы матушки или же майордома. Пора уже ему самому принимать решения, как подобает королю. А, если и слушать советы других людей, то выбирать самому, к кому прислушиваться. И еще король подумал, что советы Кримхильды в последнее время были не менее полезны ему, чем советы матушки, и впредь стоит прислушиваться к жене. А, когда она станет пользоваться достойным королевы уважением при дворе, им будет легче сблизиться и в остальных отношениях.

Так думал король, возвращаясь к себе. Но он и не подозревал, насколько разгневана была его мать, которой он только что пожелал спокойной ночи. О спокойствии не могло быть и речь. Королева Бересвинда яростно хмурилась, качала голову вслед ушедшему сыну и стискивала пальцами шелковый поясок своего платья, словно мечтала, как он затянется на чьей-то шее. А, немного успокоившись, стала размышлять, что ей предпринять.

У нее не было сомнений, что Альпаида уже принялась сводить счеты. Недаром ее сыновья в последние дни не отходили от короля, и говорили ему, несомненно, то, чему учила их мать. Возвышение братства Циу вместе с братством Донара - лишь начало тому. Бересвинда не сомневалась, что графиня Кенабумская добивается отстранения ее, королевы-матери, от престола, желая отомстить за Карломана ей и ее царственному сыну. Дай ей волю - и король останется в руках взбалмошной нибелунгской девчонки Кримхильды, которая на самом деле была виновницей трагедии на ристалище. Нет уж, Бересвинда не собиралась позволить им пустить по ветру все плоды своих многолетних усилий!

И она вернулась мыслями к своему решению, которое обдумывала до прихода своего царственного сына. Необходимо было разрушить этот союз, пока он не ударил всерьез. И начать следовало с самой опасной - с Альпаиды. Лучшим для всех исходом было бы, если бы она не пережила надолго своего возлюбленного Карломана. Или, по крайней мере, не в силах была плести интриги, подрывая покой королевства.

Паучиха украдкой взглянула на свой знаменитый комод со множеством заветных ящичков, ключи от которых были у нее одной... Нет, сейчас можно обойтись и без хранящихся там средств. Альпаида нынче слаба, боль утраты терзает ее. Если напоминать ей об этом почаще, жена Карломана уверится вполне, что никакая месть не возвратит ей супруга. А тогда, лишившись цели и надежды на лучшее, Альпаида скоро догорит, как сгорает дотла свеча, плача горячими слезами. Это будет достойный конец для такой безупречно преданной супруги, какой всю жизнь была Альпаида. Так что в будущем менестрели, возможно, еще станут слагать о ней песни, повествуя о лучшей из жен.

И Бересвинда решила на завтра вызвать Герберта, а также Оду де Кампани. Им она собиралась поручить изводить Альпаиду с двух сторон, столь заботливо выражать сочувствие, чтобы графиня поскорее изнемогла под тяжестью своего горя. На них обоих Бересвинда всегда могла положиться, и знала, что языки у них ядовитее змеиного жала. Герберт на правах Жреца-Законоговорителя выскажет сестре соболезнование, что жребий Карломана сбылся столь рано, а Кродоар с елейным видом поинтересуется, заказала ли уже графиня для себя  траурное платье, достойное вдовы майордома Арвернии... Никто даже не заподозрит неладного, если от таких пожеланий Альпаида вскоре пойдет вслед за Карломаном или же повредится в уме. Ибо все видели, как она таяла заживо со дня ранения Карломана. Даже ее сыновья в этом случае оплачут мать вслед за отцом, но не удивятся такой судьбе.

Королева-мать сознавала, что ее решение об Альпаиде жестоко, бесчеловечно. Но она верила, что ей необходимо сломить жену Карломана. Коль скоро та вступила в борьбу с ней, только одна из них могла выиграть, только одна имела право впредь влиять на судьбу королевства. И это должна быть она, Бересвинда, ибо она одна во всей Арвернии стремилась не к удовлетворению своих личных выгод, не к мести врагам, но единственно к счастью своего царственного сына. Ради того, чтобы Хильдеберт правил спокойно, она, королева-мать, сломит кого угодно. Ибо это ее право и ее долг. Любая мать поступила бы так же на ее месте. Но долг королевы-матери выше, и значим вдвойне. Ведь ее власть и жизнь сулят не только безопасность ее царственному сыну, но и всему народу, которым он правил. Так что любыми методами отстранить Альпаиду от борьбы за власть, с точки зрения Бересвинды, было необходимо ради блага Арвернии!

11

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VI

« : 11 Сен, 2023, 21:19:16 »

Благодарю, эрэа katarsis!

О! Вот, наконец, и столица. По обитателям Дурокортера я уже давно скучаю. Правда, вот, по Бересвинде в меньшей степени, но ведь скоро и другие появятся.
Эх, ну что же она делает! И сама страдает, и другие из-за неё страдают. Хорошо, хоть, все её планы скоро полетят в мусорную корзину. Но кое-что меня беспокоит. Ведь рано или поздно, причём не то, чтобы сильно поздно, Карломану предстоит знакомство с племянником, и чем оно закончится, уже известно. И Бересвинда, насколько я понимаю, ещё будет вполне жива. Тогда все эти планы могут снова стать актуальны. Поэтому очень надо, чтобы Карломан успел качественно отстранить её от власти, пока жив.

Не Вы одна соскучились по арвернам - мы  с эрэа Менестрель тоже!
Но в этой части у нас каждая сюжетная линия сгруппирована отдельно. Капет вместе с бродячим балаганом и деревенскими жителями - отдельно, в своем подцикле глав. "Дети богини Дану" отдельно, и Арверния - отдельно.
Вот, дальше уже кое-кто появится.
Увы, у Бересвинды, как помним, судьба такая - портить всем жизнь, даже когда она к этому не стремится.
Все может статься! Возможно, что, когда не станет Карломана, она и возвратит себе пошатнувшееся было влияние. Ну да не будем забегать вперед.

Глава 21. Ночь решений (продолжение)

Услышав стук в дверь, Бересвинда насторожилась. В такой час ее мог побеспокоить лишь сам король или кто-то из высшей знати, и по очень важному делу.

Она направилась к двери, сдерживая тревогу. За дверью послышался голос дежурной фрейлины:

- Государь, Ее Величество, верно, уже спит!

- Ты узнай! - донесся требовательный голос короля. - Если матушка не спит, то мне необходимо срочно побеседовать с ней, прямо сейчас!

Королева-мать весьма удивилась столь позднему визиту своего царственного сына. И открыла дверь.

Она увидела двух фрейлин, застывших с испуганными лицами перед королем. Хильдеберт стоял напротив них у самых дверей в покои своей матери. Позади же Бересвинда не сразу, но разглядела в слабом освещении бледное лицо своего верного рыцаря Хродеберга и тонкое, умное лицо Ангеррана.

- Здравствуй, государь сын мой! - проговорила королева-мать, приветствуя короля реверансом.

Хильдеберт с виноватым видом склонил голову.

- Прости, матушка, что пришлось побеспокоить тебя столь поздно! Но мы пришли к тебе спросить совета по государственному делу. Дозволь ли посетить твои покои в сей неурочный час?

Бересвинда Адуатукийская совладала со своим удивлением. Она никак не ожидала, что ее царственный сын явится к ней в сопровождении Хродеберга. Как и где им довелось встретиться?!

Скрыв удивление, она распахнула двери перед вошедшими.

- Конечно же, я всегда готова побеседовать с тобой, государь, и с твоими сопровождающими!

И она проводила ночных гостей в покои. Те самые, где совсем недавно объяснялась со своим верным рыцарем.

Паучиха остановилась возле своего знаменитого комода. Король стоял в паре шагов от нее. Ангерран и его дядя - поодаль.

В канделябрах, стоявших по углам покоев королевы, горели свечи. В их свете люди могли разглядеть лица друг друга, но в покоях все равно оставалось сумрачно. Хродеберг, стоявший в тени, казался особенно бледным, от освещения ли, или же от глубоких переживаний. Ангерран яркими глазами рассматривал присутствующих. Черное платье вдовствующей королевы таяло в глубинных сумерках, почти сливаясь с ночной темнотой. Король же взирал растерянными, затуманенными глазами на свою матушку, с которой хотел посоветоваться по поводу назначения нового коннетабля. 

Королева-мать была исполнена напряжения, но не показывала виду. Лишь задержала на Хродоберге взгляд чуть дольше, чем требовалось. Она все еще любила его, любила еще сильнее, заново вспыхнувшей горячей и мучительной любовью, исполненной чувства вины.

И Хродеберг, и Ангерран уловили взгляд Бересвинды. Но король, хвала Небесам, ничего не заметил.

Ангерран переглянулся с дядей. Хродеберг был тверд, и не собирался более поддаваться чарам женщины, которой был поглощен всю жизнь.

Тем временем, король Хильдеберт обратился к матери, начав издалека:

- Ты знаешь, матушка, что трон и корона - величайшая ответственность перед богами и перед моим народом! Ныне мой дядя и мудрейший советник, граф Карломан Кенабумский, лежит при смерти. Поэтому теперь я могу спросить доброго совета лишь у тебя, матушка! Ибо нам грозит война, и необходимо встретить ее во всеоружии, позаботиться, чтобы у Арвернии был надежный главнокомандующий!

Королева Бересвинда кивнула, одобряя слова сына. А тот продолжал сумрачным тоном:

- Коннетабль Дагоберт уже стар и нездоров. Кроме того, для него станет тяжким ударом смерть его зятя, графа Кенабумского, что ныне неминуема, - невольный убийца с тоской опустил голову. - Для Дагоберта лучше уйти на покой. Но надо позаботиться, чтобы наши войска возглавил лучший из военачальников, какими располагает Арверния! Матушка, прежде ты советовала мне назначить коннетаблем Хродеберга, маршала запада...

Королева-мать не сразу собралась с силами, чтобы ответить сыну. Она сжала руки, ухватившись за складки на платье, едва услышала имя Хродеберга. Его присутствие вызывало у нее боль и опасение за него, ибо она знала, что ее царственный сын не любит Хродеберга. Лишь присутствие Ангеррана немного успокаивало.

Король обратился к матери напряженным голосом, выдающим сильное волнение:

- Дай мне совет, матушка! Все же я еще колеблюсь, передать ли жезл коннетабля маршалу Хродебергу или же Магнахару, маршалу востока. Мы с кузеном Ангерраном целый час обсуждали, кто из них будет полезнее в предстоящей войне с Междугорьем и Тюрингией. И я решил на всякий случай сперва посоветоваться с тобой, кто из наших полководцев достойнее. Извини за вторжение среди ночи, матушка; но ведь в трудные времена каждый час на счету.

Бересвинда внимательно слушала, что ей поведает сын. А Хродеберг, стоя в тени,  поднимал глаза на ту, кто была дамой его сердца, не чаще, чем это позволял обычай. Но он все равно видел ее перед собой - настоящую, а не образ прекрасной дамы, созданный много лет назад. Чем больше задерживался его взгляд на ней, тем больше у него открывались глаза на нее. Он вновь видел и слышал, как она с лицемерной заботой изводила Альпаиду своими лживыми соболезнованиями. Теперь он вполне убедился, что блеск и очарование ее царственной красоты обманули его. Прекрасная дама оказалась злой колдуньей...

Рядом с дядей стоял Ангерран, в это время сосредоточенно размышляющий. Среди присутствующих, пожалуй, он один вполне понимал, какие тайные мотивы руководят каждым из них. И теперь чутко наблюдал за всем, как в свое время учил его отец.

Король же, изложив суть дела, горячо проговорил:

- Посоветуй мне, матушка: кому вручить жезл коннетабля - Хродебергу или Магнахару? Они оба вполне достойны высшей военной должности в королевстве, но нельзя же вручить жезл сразу двоим. Кого ты назовешь лучшим из них?

Узнав, что дело всего лишь в назначении нового коннетабля, Бересвинда вздохнула с облегчением. И ответила королю, как обещала Хродебергу, в его пользу, изо всех сил стараясь не поднимать глаза на своего верного рыцаря. И все же, ей было очень больно, что отныне он потерян для нее навсегда!

- Безусловно, маршал Магнахар - превосходный воин и храбрый, распорядительный военачальник! Но все же - если в военных вопросах имеет значение слово женщины, мало понимающей в войне, - я осмелюсь предложить маршала Хродеберга. Он настолько рассудителен и хладнокровен, что не дастся в обман никакому врагу, и сам использует любые преимущества, чтобы одержать победу над самым коварным врагом.

Король выслушал мать. Впрочем, другого ответа он от нее и не ждал. Разумеется, она желала отдать жезл коннетабля своему любовнику, хоть и клялась, что рассталась с ним! Впрочем, Хильдеберт проследил направление взора матушки, и убедился, что она старательно не поднимала глаз на того, кого намеревалась осчастливить. Вправду ли это значило, что все закончено, или она нарочно избегала его? Король нахмурился, размышляя, чье имя назвать.

Хродеберг же склонил голову, не поднимая глаз, с видом полной покорности любой воле короля. Он смотрел куда угодно, только не на ту, кого прежде любил всем сердцем. Ибо она причинила слишком много боли невинным людям. Теперь воспоминания о ней причиняли и ему боль. Былое колдовское наваждение развеялось навсегда.

Ангерран по-прежнему внимательно вглядывался в бледные лица короля, его матери и своего дяди, улавливал самые незаметные их жесты, выражения лиц. Одновременно он чутко улавливал не только каждое слово, но и интонации говоривших, и был готов тонко вмешаться, если что-то пойдет не так. Но самое главное - он учился разбираться в людях. Ибо понимал, что ему предстоит еще многое узнать, чтобы понимать их так же хорошо, как его отец. Эти две седьмицы, пока ему пришлось замещать майордома, показали виконту, насколько он еще не готов к величайшей ответственности, с какой его отец справлялся словно бы легко. А ведь, даже когда он придет в себя, далеко не сразу сможет вернуться к делам, и все это время он, Ангерран, должен будет действовать, как подобает наследнику Карломана Кенабумского.

Кроме того, он думал с тревогой о матушке, которой так тяжко пришлось в последнее время. Ее состояние весьма беспокоило старшего сына. Он видел, как страдает его мать, даже сейчас, когда она знала, что ее возлюбленный супруг будет жить. Сегодняшние "сочувствия" королевы-матери сильно подкосили графину Кенабумскую. И Ангерран опасался, что на том дело не закончится. А ведь силы его матери не бесконечны.

Однако надежда Ангеррана состояла в том, что скоро его отец придет в себя. Тогда все, кто сейчас готовились похоронить его, раскроют рты от удивления, и во всей Арвернии наступит праздник! А исцеление отца, он знал, восстановит и здоровье матушки, радость вмиг вернет ей силы. И они вновь соберутся всей семьей, будут радоваться, что вновь обрели друг друга. Об этом Ангерран мечтал с того мгновения, как узнал, что есть на свете средство, способное спасти его отца. Горячая надежда поддерживала виконта, помогала справляться со всеми многотрудными обязанностями. И старший сын Карломана старался быть достойным своего знаменитого отца, чтобы тот заслуженно гордился им, когда узнает, как первенец заменял его.

Пока Ангерран размышлял, в не менее тяжкие думы был погружен и его царственный кузен. Он решал все тот же вопрос, который и привел его среди ночь к матушке за советом: кому передать жезл коннетабля - Хродебергу или Магнахару? Матушка уверенно советовала ему, и он был ей благодарен. Но, с другой стороне, не мог ручаться, что она говорит в интересах Арвернии, которые обещала ему блюсти, а не в интересах своего любовника.

Мысли Хильдеберта, сделав круг, вновь вернулись к тому вопросу, что и сподвиг его попросить совета у матушки. Он вспомнил, что и Ангерран, взвешивая преимущества  Магнахара и Хродеберга, ставил выше последнего, и ручался, что такой ответ дал бы и его отец. Ангеррана уж никак нельзя было заподозрить в сговоре с королевой-матерью! Если оба они отдают предпочтение Хродебергу, значит, он и вправду достоин звания коннетабля. Да и сам король это понимал, но ему трудно было преодолеть в своей душе неприязнь к верному рыцарю матушки.

Он пристально взглянул на Хродеберга, испытывая, как тот держится. Радуется ли предстоящему возвышению? Благодарит ли за него королеву Бересвинду, как свою добрую фею?

Но, вопреки ожидаемому, король увидел, что Хродеберг стоял на своем месте тихо, скромно, не поднимая глаз, со спокойно-задумчивым лицом, словно речь шла не о нем. Он совсем не выглядел честолюбцем, возвысившимся благодарю благоволению женщины.

Хильдеберт заметил, что маршал не поднимал глаз на его мать, даже когда та, будто невзначай, бросала на него мимолетные взоры. Неожиданно его твердость понравилась королю. Он готов был признать, что своими воинскими достижениями Хродеберг и впрямь достоин жезла коннетабля. Лишь застарелая неприязнь до сих пор мешала Хильдеберту это признать.

Но сейчас он вновь подумал, что во всем виновата матушка, а не Хродеберг. Верно, это она, овдовев, склонила сына Дагоберта к любовной связи! А теперь он стоял перед ним, королем, стыдясь глядеть ему в глаза. Что ж, подумал Хильдеберт: если с этой связью покончено, то и повод к раздражению против Хродеберга пропал сам собой. И тогда его королевский долг - рассудить по справедливости и отдать должное своему полководцу. Нынче Хродеберг был верным рыцарем уже не королевы-матери, но Арвернии, за счастье которой готов был по-прежнему сражаться с мечом в руках, как сражался много раз и до сих пор. Никакая неприязнь не мешала Хильдеберту признать: он мог доверить Хродебергу, сыну Дагоберта, верховное командование войсками, что скоро выдвинутся на восточную границу - отражать предполагаемое нападение междугорцев и тюрингенцев. С другой стороны, он вправе доверить эту важную миссию и Магнахару. Но все вокруг твердили, что Хродеберг справится с ней лучше.

И все же, королю еще требовалось время, чтобы окончательно перебороть все сомнения. Что-то пока еще мешало ему принять окончательное решение.

12

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VI

« : 10 Сен, 2023, 19:56:45 »

Благодарю, эрэа katarsis!

Ну, и замечательно Всё хорошо, что хорошо кончается!
Во всяком случае, пока. Пока арверны новых глупостей не наделали.
А за Кинврайтом, да, нужно следить.

По крайней мере, "дети богини Дану" приняли верное решение на Совете Кланов!
А к арвернам мы как раз дальше возвращаемся. Увидим...
Насчет Кинврайта, думаю, что-то прояснится со временем.

Глава 21. Ночь решений (начало)

Черная ночь и черные думы... В то время, как теплая, звездная, ласковая летняя ночь объяла столицу Арвернии, позволяя ее жителям выспаться и отдохнуть от дневных тягот, не все могли спокойно закрыть глаза, чтобы собрать силы к завтрашнему дню. Возможно, что простые горожане в эту ночь спали спокойно в своих постелях, погасив огни в доме. Однако в высоком Дурокортерском замке иные среди сильных мира сего не ложились спать в эту ночь. Мрачные, тревожные размышления не позволяли расслабиться и наслаждаться сном.

В эту ночь королева-мать, Бересвинда Адуатукийская, расставшись со своим невенчанным супругом, чувствовала себя совершенно разбитой. Опустившись на колени в своих покоях, она горько, надрывно плакала. Никто не поверил бы, увидев ее сейчас. Всемогущая Паучиха, правительница Арвернии на протяжении многих лет, - о чем она могла плакать?! Она, похоронившая старших сыновей и внуков, хладнокровно посылавшая людей на смерть! Но вот, слезы потоком бежали по ее лицу. Ибо ее сердце было разбито, потому что она потеряла сегодня своего верного рыцаря.

Королева-мать стояла на коленях посреди комнаты, на черно-белой мраморной плитке. В канделябрах вдоль стен горели свечи. Тень Паучихи, черная, исполинская, металась по стене, и вокруг нее причудливо сплетались густые нити.

Бересвинда Адуатукийская рыдала, как не позволяла себе, может быть, ни разу в жизни. Слезы стекали по ее бледному лицу, и она не унимала их. В эту ночь страдающая женщина могла себе позволить выплакать свое горе. Ибо уже утром ей предстояло вновь стать великой королевой, быть всегда хладнокровной ради своего сына. Ей придется бороться, чтобы сохранить власть Хильдеберту.

Некогда, чтобы остаться во власти рядом со своими детьми и править Арвернией ради них, она была вынуждена пойти на страшнейшее для женщины преступление. В дни смерти своего старшего сына она забеременела от Хродеберга. Быть может, эта новая жизнь зародилась рядом со смертью в утешение ей. Однако она не вправе была принять этого утешения. Если бы окружающий мир был добрее, они теперь жили бы вместе, одной счастливой семьей. Но Бересвинда, похоронив своего первенца, понимала, что ее главнейшая обязанность - охранять власть, чтобы престол не пошатнулся под ее внуком, маленьким королем. И она приняла зелье, вызывающее выкидыш. Ее ребенку от любимого человека не суждено было родиться на свет. Никто даже не знал, что он мог бы быть. Даже всезнающий Карломан, ибо все делалось вдали от него. И сам Хродеберг не подозревал, что она могла бы одарить его отцовским счастьем. А узнал бы - возненавидел ее. И поделом...

События последующих лет показали Бересвинде, что это страшное решение было правильным. Сколько испытаний обрушилось с тех пор на Арвернию! Затяжная война в Окситании, Черный Год, смерть нескольких королей подряд, лишившая ее еще одного сына и всех внуков мужского пола... И вот опять - Арвернии угрожала война, а король, ее последний уцелевший сын своими руками погубил Карломана, величайшего из государственных мужей! Значит, ее долг королевы-матери - быть рядом с сыном и помогать ему вести государственный корабль сквозь бурное море. Только ее власть - залог ее жизни, а значит - и жизни ее царственного сына, и жизней множества арвернов, которые могут пострадать, если она отпустит штурвал. Ради столь великой цели допустимы любые жертвы. И она не раз успокаивала себя, что давнее страшное решение было оправдано...

Но почему же тогда так часто, и особенно по ночам, стоило ей остаться одной, приходила тоска, щемила сердце, напоминая о несбывшемся?..

Каким бы родился ее ребенок от Хродеберга? Мальчик то был бы или девочка? Сейчас ему шел бы десятый год. Он постигал бы науки и воспитывался бы для того, чтобы стать в будущем полезным арвернскому двору. Сын вырос бы полководцем, как его отец и дед, для чего с детства обучался бы ратному делу. А если дочь - получила бы воспитание, подобающее знатной даме. Но, в любом случае, этот ребенок принадлежал бы ей, матери, куда больше, чем ее старшие дети, сыны Арвернии и дочь-жрица. Она сама воспитывала бы его и учила, радовалась бы его успехам, наблюдала бы, как он развивается душой и телом. И Хродеберг был бы с ними, обретя, наконец, полноценную семью, и они были бы счастливы. Ее верный рыцарь заслуживал любящую его жену и прекрасных детей, он был бы хорошим отцом.

Но этому не суждено было сбыться, ибо она вытравила ребенка, чтобы остаться королевой. А теперь в некотором роде повторяла то страшное решение, расставшись с Хродебергом. С болью и кровью вырвала его из своего сердца, обрекая себя и любимого человека уже на вечное одиночество. Сколько таких темных пустых ночей, полных бесполезных сожалений, ожидали ее теперь, словно плата за власть над Арвернией?..

Сколько ни успокаивай себя, ни тверди, что ее жертва была необходима ради блага королевства, - сейчас страдающая женщина одержала в ней верх над королевой. И слезы лились по лицу Бересвинды, оплакивающей разрушенное своими руками счастье, словно у нее разрывалось сердце. Некий внутренний голос, ледяной и беспощадный, как вечные льды за Страной Велетов, пронизывал ее насквозь:

"Быть может, ты смогла бы сохранить и власть, и счастье? Если бы родила тогда дитя от Хродеберга, может быть, события повернулись бы таким образом, что править Арвернией стало бы легче? И теперь королевство не стояло бы вновь перед пропастью, а ты могла быть счастливой женой и матерью? А теперь - терзайся вечно в сознании своего преступления! Такое наказание назначили тебе справедливые боги!"

Текли тяжкие ночные мысли, порожденные бессоницей. Текли и слезы по лицу королевы Бересвинды.

Наконец, поток слез иссяк, и на смену ему пришло полное опустошение. Женщине, стоящей коленями на мраморном полу, стало на какое-то время все равно, что с ней будет дальше. Она застыла в такой позе, ничего не чувствуя. Что ей неудобство от стояния на холодном мраморном полу, когда холод и боль пронизывали ее насквозь?

Наконец, Бересвинда медленно, двигаясь с трудом, поднялась на ноги. Пламя свечи затрещало. По стене метнулась до самого потолка черная тень, похожая на колдунью-великаншу из легенд.

Пошатываясь от усталости, королева-мать зашла в свою спальню, где разобранная кровать осталась сегодня нетронутой. Рядом с ней на столе стоял серебряный тазик с водой, приготовленной фрейлинами для утреннего умывания королевы. Она умылась холодной водой с добавленным в нее розовым маслом. Несколько раз подряд повторила умывание, смывая потоки слез. Завтра утром ни у кого при дворе не должно возникнуть и подозрений, что королева-мать недавно... плакала, будто какая-то слабонервная простолюдинка. Пусть ее боятся, пусть втихомолку называют Паучихой, но не подозревают в ней обычных человеческих слабостей!

Умывшись и почувствовав, как холодная вода освежает лицо, Бересвинда вытерлась лежащим рядом полотенцем. Ясность мысли и ее извечная сила духа возвращались к королеве-матери. Все сомнения были наглухо заперты в самые глубокие тайники ее души. Но вместе с ними были подавлены и ее самые человеческие побуждения.

Умываясь и вытираясь, Бересвинда стала думать о будущем. Ибо в прошлом уже ничего не поправить, как и в настоящем. Что ж, женщина, мечтающая о личном счастье, умерла в ней этой ночью, расставшись со своим возлюбленным рыцарем. Но королева-мать должна жить, заботиться о благе своего царственного сына и королевства Арвернии! И теперь ей следовало подумать о том, чтобы власть ее сына не пошатнулась и после смерти Карломана. Последнее событие Паучиха, как и все при дворе, кто не был посвящен в тайну живой воды, считала трагической неизбежностью.

Чтобы помогать королю, она должна была сама сохранить влияние. К счастью, самый давний и последовательный ее противник, Дагоберт Старый Лис, скоро уйдет на покой, передав жезл коннетабля, как она надеялась, Хродебергу... При этой мысли внутри снова стало жестоко саднить. Если бы судьба сложилась иначе, у них с Хродебергом была бы настоящая семья, и даже Дагоберт не стремился бы свергнуть мать своего внука или внучки. Но сложилась иначе, и он многое сделал, чтобы повалить ее. Ну да не справиться Лису с Паучихой, силы уже не те! Пусть отдыхает от былых трудов и оплакивает погибшего Карломана.

Но теперь Бересвинду все больше тревожила Альпаида. Хоть графиня Кенабумская выглядела сейчас так, будто впору уложить ее в гроб вместе с ее любимым Карломаном, но не следовало ее недооценивать. Если она пожелает отомстить за кровь своего супруга - возьмутся и силы, и желание жить. А в том, что Альпаида, если у нее возникнет такое желание, сумеет отомстить, Бересвинда не сомневалась. Среди всех знатных дам при дурокортерском дворе Альпаида была единственной, кого королева-мать считала равной себе в политическом опыте, находчивости, в умении влиять на события через тончайшие нити взаимоотношений между людьми. Не Кримхильда - та покуда шла напролом, стараясь привлекать короля своей молодостью и красотой да женским очарованием. Для настоящей борьбы за власть ей еще многому предстояло научиться! Даже Матильда Окситанская, хоть умна и проницательна, основную силу черпала в покровительстве Карломана. И Альпаиды, кстати. Но супруга Карломана, дочь Дагоберта, все эти годы разбиралась в политике не хуже, чем ее отец и муж, и недооценивать ее было опасно. Самой Бересвинде пару раз доводилось терпеть от нее поражение и попадать в неловкие ситуации, когда Альпаида мешала ей разоблачить Кримхильду. Но то были всего лишь досадные моменты в сравнении с тем, на что станет способна овдовевшая жена Карломана, если горе не сломит ее сразу после потери мужа, и если месть за него станет целью ее жизни.

И Бересвинда стала размышлять о том, как поскорее доломать Альпаиду, чтобы не могла ни вздохнуть свободно, ни расправить плечи, и чтобы горе своей тяжестью скорее пригнуло ее к земле. Соболезнования, вроде тех, что она уже высказала, действовали превосходно. Паучиха видела, как Альпаида едва устояла на ногах. Что ж, это жестокая, но необходимая мера, ради покоя престола Арвернии! В дни, еще оставшиеся до того, как в руки умирающему Карломану вложат меч, и после, до похорон, не будет недостатка в трогательных соболезнованиях. И каждое из них лишь дополнительно усилит в сердце Альпаиды горечь потери, и способствует ее скорейшему воссоединению с супругом.

В помощники себе королева-мать решила взять Герберта. Он, как новый Жрец-Законоговоритель, будет принимать большое участие в предстоящих церемониях. И, от души ненавидя своих отца и сестру, он будет рад повернуть нож в их ранах. Можно будет, скажем, пригласить графиню Кенабумскую, под предлогом заботы о ее здоровье, прогуляться по саду, ибо в эти дни ей все равно запрещено бывать в покоях умирающего мужа. А на прогулке Бересвинда рассчитывала либо сама продолжить изводить Альпаиду выражениями видимого сочувствия, либо подослать к ней с этой целью Герберта. Пусть Альпаида, если и выживет, оплакивает Карломана, а не вмешивается в политику!

Ну а после того, как графиня Кенабумская не в силах будет повредить ей, Бересвинда рассчитывала справиться и со своей невесткой Кримхильдой. Без подсказок Карломана и Альпаиды та наверняка быстро наделает ошибок. А она, королева-мать, ухватит эту Нибелунгскую Валькирию за ее белокурые косы и заставит валяться в ногах у Хильдеберта! И тогда ни у кого не останется сомнений, кто достоин вместе с королем править Арвернией - его мать или его жена! Тем временем Хродеберг победит междугорцев. Ее царственный сын вместе с Ги Верденнским объединят народ вокруг нового Священного Похода против альвов. А Гуго де Кампани, сделавшись майордомом, будет выполнять ее, королевы-матери, волю в Королевском Совете, - тому порукой судьба его дочери, Матильды Окситанской. И при арвернском дворе воцарится единая власть, единая воля, исключающая возможность смут.

Размышляя так во время умывания, королева Бересвинда постепенно убеждала себя, что все будет так, как она задумала. Ведь она - мать, защищающая престол своего сына, и ничьи права не могли быть более святы, чем у нее. Ибо перед волей матери склоняются даже боги.

Успокоившись и приведя себя в порядок, королева-мать вскоре уже была исполнена сил и готова к будущим свершениям во благо короля и Арвернии. Недавних печальных, но трогательных размышлений как не бывало. Загляни кто в этот миг в душу Бересвинды - решил бы, что она отродясь знала лишь коварные замыслы, недоступная человеческим чувствам.

Едва королева-мать, вытерев лицо после умывания, полностью пришла в себя, в двери ее покоев постучали.

13

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VI

« : 09 Сен, 2023, 22:08:38 »

Благодарю, эрэа katarsis, эрэа Карса!
Почаще бы нам так!

Гвион успел. Ура.
Похоже, Конмаэл всерьёз уверен, что боги очень хотят этой войны, раз такое условие поставил. Откуда на небе возьмётся копьё, чтобы оттуда упасть, если только боги его специально не сотворят для такой цели? Случайно это случиться никак не может. Разве что, у него где-то огромный арбалет заготовлен Гвиневера-то, видимо, надеется, что Келин Пастырь деревьев поможет.
Вот ищут-ищут знамения, а настоящего знамения в упор не видят. Майлгун - чем им не знамение? Куда уж очевиднее, что боги думают о подобных призывах!

Вот интересно, что подумают люди, если наткнутся на стаю спящих бисклавре, улёгшихся кругом? Или Кринан будет до ночи сидеть рядом и их охранять? Наверное, а то вдруг что-нибудь случится.

Как - откуда возьмется на небе копье? По воле богов, если она на то будет. Это даже не фэнтезийный мир - мифологический. Они просят знамения свыше, и для них реально его получить. Зависит лишь от того, что решат Высшие Силы. Ни о каких подделках смертных речи не идет. Если бы нужна была война, копье пролетело бы сквозь крышу Зала Советов, не повредив ее.
Келин и Алау помогут Гвиневере, но и они тоже творят волю Высших Сил, пославших их.
Майлгун наказан за черное колдовство, которое слишком по меркам обеих партий. Для партии Меча он такой же отщепенец, как и для остальных. Он получил за свои проступки, остальным его судьба не доказательство: Конмаэл и другие собирались честно развязать войну, без гнусных провокаций.
Бисклавре спят во владениях Ридведа, им бояться нечего. Кринан и Геррин побудут с ними, а когда те проснутся, вернутся домой.

Может, Конмаэл что-то и заготовил. Или же у него или главных друидов заготовлено объяснение отсутствию копья. Интересно, а если у партии меча действительно есть домашняя заготовка, и копьё таки упадёт, но и стены зала украсятся плющом и цветами (уже божественной волей)? Или боги, выражая свою волю, не позволят копью упасть? Совет приближается к своей кульминации. Гвион появился вовремя.

Нет-нет, они рассчитывали на настоящее небесное знамение, на волю богов!
И сбыться оба знамения сразу не могут. Либо одно, либо другое.

Глава 20. Рифмоплёт (окончание)

Войдя в Зал Советов, Гвион Рифмоплет оглядел всех присутствующих. Он почтительно поклонился королеве и вошел в солнечный круг. Падающий сверху свет охватил фигуру старца, окружил высоким светящимся столбом. Затем ослепительное сияние опало, и сквозь него вновь проявилась фигура Гвиона, пронизанная светом. Теперь сквозь него видно было все черты старца, в которых отражался глубокий внутренний свет. А затем из сияющего круга донесся звучный, исполненный значения голос великого филида и песнь его чарующей лиры.

- Славься, великий народ "детей богини Дану"! Славьтесь, доблестные вожди кланов, собравшиеся на Совет! Славьтесь, мудрые друиды и сладкозвучные филиды! Славься, королева Гвиневера, мать "детей богини Дану"! Тяжкие испытания довелось тебе выдержать, но они остались позади, и ты скоро обнимешь милого сына, ибо танист Карломан вернется к своему народу!

Славьтесь, люди и Хранители Арморики, исполняющие волю Высших Сил! Славьтесь, всемогущие боги! Дайте нам добрый совет, которому последует ваш народ! Явите свою волю, о, Владыки Небес! А мы охотно подчинимся вашему слову, будь то мир или война. Пошлите знамение - смогут ли "дети богини Дану" сеять в землю новый урожай и целовать своих жен. Или же множество мужчин покинут свой дом и уйдут на кровавое поле, не зная, кто вернется обратно? Пошлите нам знак, о, великие боги!

И, пока Гвион пел, ши, стоявшие у дверей, переглянулись, и глаза их засияли еще ярче.

А Гвион Рифмоплет продолжал петь, извлекая из струн лиры чудесные звуки. То они рокотали, как будто мчалась в атаку рыцарская конница, и слышался звон мечей и свист стрел, и яростные боевые кличи. А то разливались праздничными трелями, исполненными радости. Казалось невероятным, что все эти мелодии извлекают всего лишь пять пальцев одной руки (другой рукой старец придерживал лиру, пристроив на сгибе локтя), всего лишь на семи струнах. И голос великого филида вновь наполнил весь зал:

- Да будет ваша воля, о, великие боги, тверда и несокрушима вовек! Дайте же нам знак, как быть! Если желаете вы напоить многоплодную землю кровью, насытить взор пиршеством брани - метните копье с неба! Если любы вам мирные радости домашнего очага, да зелень полей, да радостный смех детей, - пусть цветущий плющ оплетет Зал Советов, и да свершится воля Небес!

И, только Гвион Рифмоплет произнес эти слова, Келин и Алау подняли руки, озарившиеся ярким светом, и по всему залу с волшебной быстротой заструились зеленые побеги плюща. Они ускорили свой рост во много раз, и теперь густо оплетали все стены, на глазах у ошеломленных людей пускали новые побеги, раскидывали широкие резные листья. Лианы обвили солнечный круг, в которой стоял Гвион, образовав венок, но ни одна не пересекла его. Их плети уже взбирались по спинкам кресел, и вскоре Совет Кланов восседал как будто в густом лесу.

"Дети богини Дану" заслушались Гвиона, о котором все были наслышаны с детства, а некоторые и знали его лично. Вскоре весь зал не сводил с него глаз, словно в самом деле зачарованный сладкозвучной музыкой. Они видели, как вокруг них начало сбываться знамение. И уже не удивлялись ничему. И партия Лиры, и партия Меча доверяли знаменитому филиду, и готовы были подчиниться любому из знамений, что появятся по его слову.

- Славьтесь вовеки, могучие боги, защитники Арморики и ее народа! Всем сердцем благодарим вас за знамение, посланное на счастье "детям богини Дану"! Пусть примет его наш народ, как волю Небес, и будет вовек послушен ей, как послушны дети своим родителям! Да будет так! - последние слова Гвион пропел, поставив свою лиру на пол и воздев обе руки к небу, так что они купались в потоке света.

И, как только он завершил свою песню, на ветвях плюща, заполонивших весь зал, раскрылись крупные белоснежные цветы, источавший сладкий аромат. Этот аромат и звучавшая внутри у каждого сладкозвучная песнь дарили покой неистовой партии Меча, а партии Лиры - надежду и веру в лучшее.

Выйдя из солнечного круга, филид подошел к королеве Гвиневере. Он отдал много сил этой песне, да еще сразу после трудного путешествия. Но в этот миг его старое тело налилось новой силой, и он совершенно не чувствовал усталости, радуясь, что ему удалось сохранить мир.

Королева кивнула ему, исполненная великой благодарности. Но не успела ничего сказать, ибо в следующий миг люди стали вставать на ноги, сбросив минутное оцепенение. Они озирались по сторонам, видя, что знамение сбылось, что оно сулит мир между народами.

Нельзя было терять ни минуты, и Гвиневера воскликнула во всеуслышание чистым, звонким голосом:

- Хвала богам, ответившим на нашу молитву! Они послали знамение не партии Меча, а партии Лиры, сотворили знак мира. Не так ли? - последние слова она адресовала своим противникам, не теряя времени даром.

Конмаэл Свирепый был ее горячим и непримиримым противником, однако был честен. Поклонившись, сурово проговорил:

- Я чту обычаи Арморики! Мы взывали к богам, и они послали знак мира. Я должен принять его.

Иное дело - Верховный Друид! Он изо всех сил старался принять невозмутимый вид, как ему подобало, однако трудно было ему смириться с поражением. Лишь спустя некоторое время, он, тяжело вздохнув, обратился к королеве:

- Так, государыня; знамение указывает правоту партии Лиры! Но осталось еще провести голосование!

К этому времени весь зал пришел в движение. Присутствующие встали со своих мест, стараясь не наступать на цветущие лианы, наполнявшие зал сладким благоуханием. Вожди партии Лиры, а также Дэйр и Киан приблизились к королеве, а многие из сомневавшихся до сих пор, получив убедительное доказательство, что богам угоден мир, поспешили присоединиться к ним. Ряды партии Меча таяли с каждым мгновением. Все больше людей протискивались вперед, чтобы поближе поглядеть на Гвиона Рифмоплета, песнь которого продолжала звучать в каждом сердце.

И только Верховный Друид не радовался, хоть и признал волю богов, выражавшуюся в буйстве зелени и цветов, затянувших весь зал. Он пронзительно и недобро взглянул на Дэйра, будто подозревал, что он способствовал победе партии Лиры.

Этот взгляд заметили старейший из друидов и его ученик Бран. Гвертан нахмурился:

- За Кинврайтом нужен глаз да глаз! С него станется затеять недоброе.

Бран, разглядывающий свисавшую с кресла лиану, грустно вздохнул.

- Значит, еще ничего не закончилось... - но тут же, повеселев, воскликнул: - А все-таки, быть миру, не войне! И танист Карломан жив!

Но наставник умерил его ликование, взяв под руку.

- Погоди, Бран: вожди еще не проголосовали!

Помнили об этом и остальные, хотя после песни Гвиона и знамения всем нужна была краткая передышка.

В это время королева тепло приветствовала знаменитого филида.

- Благодарю тебя, великий Гвион! Сегодня ты совершил, быть может, величайшее свое деяние!

Она улыбнулась, встретив взглядом своего внука Дунстана, Виомарка и юношу рядом с ними, неуловимо напоминавшего кого-то из дальних родичей. К сожалению, некогда было расспросить их о поездке. Самое главное, что они успели вовремя!

Рядом уже стоял Номиноэ Озерный, обратившись к филиду, которого тоже отлично знал:

- Великое благо для нас всех, что ты успел на Совет Кланов, Гвион!

Тот отшутился:

- Думаю, вы здесь сделали для победы все возможное!

Приблизился к Гвиону и Дэйр Соловьиный Брат, приветствуя старого друга.

- Ты в самом деле король филидов, Гвион! Только тебе могло удасться так повернуть души людей! Ну а я рад, что этот Совет Кланов помог нам свидеться еще раз!

- И я рад! В наши годы каждая встреча дороже золота! - смеясь, проговорил Гвион, обнимаясь с другом.

Тут же, среди плетущихся по полу лиан и крупных, источающих благоухание цветов, собрались и другие. Теодеберт и Морветен, Риваллон и Ангарад, Хлодомер и Жартилин, Кеннетиг и Морвран Оэнфер с Шамарой, Беток Белокурая и ее внучка Груох, - все собрались рядом, разделяя общую радость, что боги обещают мир.

Иначе держались вожди партии Меча и их союзники-друиды. Они заметно насторожились, видя, что их надеждам, кажется, не суждено сбыться. Другие перешептывались, напряженно думая, что еще можно сделать.

Королева Гвиневера оглядела всех по очереди оживленно блестящими глазами.

- Будем благодарны богам, что послали знамение к нашему благу! Пусть же теперь благородные вожди кланов проголосуют, как велит им сердце. И да будет решение большинства священно для всех!

В тот же миг Гвиневера и Номиноэ переглянулись с ши, стоявшими у дверей, и благодарно кивнули им. Келин и Алау были их братом и сестрой по священному долгу Хранителей, который и выполнили сегодня здесь. В тот же миг Пастырь Деревьев и Дочь Реки исчезли так же незаметно, как и появились. В отличие от оборотней, духи стихий неохотно задерживались среди людей. Но плющ и цветы, созданные ими, остались.

Теперь можно было начать голосование, которое определит - миру быть или войне.

Возле дальней стены, сплошь оплетенной, как живым ковром, цветущим плющом, на высоком столе стояла большая бронзовая ваза, широкая сверху, а снизу сужавшаяся настолько, чтобы можно было просунуть в нее руку. Возле нее лежали два блюда, на одном из них ровной горкой покоились белые камни, на другом - черные.

Подойдя к вазе, королева Гвиневера провозгласила:

- Отдадим голоса сперва мы, предводители партии Лиры и партии Меча. А затем пусть пройдут все вожди кланов по старшинству, чтобы бросить в эту вазу один из камней. Белый камень - в знак мира, черный - голос отдан за войну. Решайте сами, господа! У вас было достаточно времени подумать. И да благословят боги окончательное решение, каким бы оно ни было!

С этими словами она взяла белый камень и бросила в вазу. Та гулко зазвенела.

За королевой, как вождь противоположной партии, подошел Конмаэл Свирепый. Бросил в вазу черный камень, так что звон отдавался от стен, но был заглушен живым зеленым ковром.

- Я буду за войну, даже если останусь один в Арморике! - провозгласил он.

Вслед за предводителями к вазе стали подходить вожди кланов, один за другим, в порядке старшинства. Каждый бросал один из камней, большей частью - молча. Бросившие отходили в сторону, уступая место следующим. Так постепенно проголосовали все, от великих герцогов - вледигов, роднившихся с независимыми правителями, как равные им, до вождей бедных кланов, владевших деревянным городком с окрестностями да стадом овец. Но на Совете Кланов все они были равны, и голос каждого мог определить судьбу всего народа.

По мере того, как голосовали вожди и друиды, все меньше становилась горка белых камней на блюде. Таяла, хоть и не так быстро, и черная. Нет, Конмаэл Свирепый остался далеко не единственным сторонником восстания, но все же, его приверженцы сильно уменьшились в числе.

Наконец, все отдали свои голоса. И тогда филиды перенесли вазу с камнями в солнечный круг и высыпали на пол черные и белые камни. Дэйр и остальные жрецы песнопений стали считать их. Но и без подсчетов видно было, что белых камней на добрую треть больше, чем черных. Победа партии Лиры была неоспорима.

- Большинство вождей кланов и посвященных жрецов проголосовали за мир! Да будет так! - провозгласил Дэйр, укладывая в кучу последний белый камень.

- Да будет так! - воскликнула королева Гвиневера, и, оглядев всех вокруг своими яркими глазами, проговорила с глубоким чувством: - Я благодарю вас всех, доблестные вожди, мудрые друиды и сладкозвучные филиды! Вы поведали мне волю народа моего "детей богини Дану", приняв истинное решение, одобренное богами! Я благодарю каждого из вас, какое бы решение он не принял! Теперь возвращайтесь к своим кланам и объявите им о решении Совета. И да хранят вас самые милостивые боги, да будут мир и благополучие в ваших домах! На этом Совет Кланов объявляется законченным! Все, кто желает, могут покинуть Зал Советов. Кроме тех, что пожелают остаться со мной, - добавила она, тепло обращаясь к своим сторонникам.

По знаку Гвиневеры, ее брат Морветен подошел к бронзовому гонгу, висевшему над дверями, и ударил по нему молоточком. Раздался звон, и тут же стоявшие снаружи стражи отворили двери.

- Партия Лиры победила! Быть миру между "детьми богини Дану" и арвернами! - провозгласил брат королевы.

Музыканты на площади заиграли светлую, радостную мелодию. Если бы победила партия Меча, прозвучал бы воинственный марш. Но теперь весь народ, собравшийся снаружи, во мгновение ока узнал, что Совет Кланов закончен, и вожди проголосовали за мир.

Конмаэл Свирепый первым кивнул королеве на прощание и, вместе со своими сторонниками, кто не переметнулся к Лире после знамения, вышел прочь.

Стали покидать Зал и вожди кланов, размышляя о событиях этого необычного дня. Отдельными группами уходили друиды и филиды. Вскоре осталась лишь королева со своими близкими, да Гвион Рифмоплет. И лишь тогда исчез цветущий плющ, заполонивший зал.

Королева Арморики вдруг поклонилась знаменитому филиду.

- Благодарю тебя, почтенный Гвион, что помог нам одержать победу! И я, и мой сын Карломан, и все "дети богини Дану" благодарят тебя, вдохновенный певец! Прошу тебя погостить у нас в Чаор-на-Ри, сколько захочешь! Расскажи нам о своих приключениях, спой новые песни!

- С великой радостью принимаю твое приглашение, государыня! - улыбнулся Гвион Рифмоплет, покидая Зал Советов вместе со свитой королевы. Они направились в покои дворца, чтобы отпраздновать победу на Совете Кланов.

14

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VI

« : 08 Сен, 2023, 19:25:36 »

Глава 20. Рифмоплёт (продолжение)

Совет Кланов продолжался. Когда Дубдхара покинул солнечный круг, к королеве обратился Кеннетиг Дивный, муж ее сестры Гуладис. Поправил свои жесткие тюленьи усы, всем видом показывая готовность действовать.

- Позволь мне, государыня!

Гвиневера кивнула зятю.

- Ступай, Кеннетиг! Они знают, кто ты, и признают, что ты вправе толковать знамения Небес.

Кеннетиг Дивный, сын женщины-селки, оборотницы-тюленя, вошел в солнечный круг, нырнув в свет, словно в плотную воду, и тот заблестел на его круглой голове и широких плечах.

- Здравствуйте, благородные вожди кланов! - произнес он. - Услышав ваш спор о знамениях, я счел необходимым высказаться. Знамения сбываются так или иначе, они святы всегда. Но их смысл порой становится ясен, лишь когда уже ничего не исправить. Так и лилии, покрывшие гладь Леджии, могут означать равным образом, что так же цветы покроют курганы "детей богини Дану", павших в неудачном восстании! Пока знамение не заявило о себе само, сбывшись самым наглядным образом, все зависит от толкования. Советую призвать вещих филидов, чтобы они, одаренные свыше, помогли понять волю богов!

Проговорив так, Кеннетиг вернулся на свое место среди вождей партии Лиры.

Никто не стал возражать ему. Королева Гвиневера кивнула в знак согласия. Конмаэл Свирепый промолчал. А Верховный Друид звучно проговорил:

- Пусть будет так! Да соберутся собратья наши, почтенные филиды, одаренные свыше! Их великий дар, что объемлет мир, поможет дать верное истолкование знамениям.

Совет Кланов притих. Все с любопытством наблюдали, как собираются филиды, - посвященные жрецы, обладающие даром песни. По всем владениям "детей богини Дану" выискивали музыкально одаренных мальчиков, воспитывали их и обучали в жреческих школах. И учили не только игре на музыкальных инструментах, не только слагать и петь священные гимны и заклинательные песни, но развивали их дар до настоящего волшебства. Ибо одаренный богами певец мог воздействовать на окружающий мир, становясь сотворцом Высших Сил. Самые одаренные филиды могли как примирить песней злейших врагов, так и вдохновить целое войско идти в бой. Заклинательные песни филидов могли сдвинуть с места деревья и камни или усмирить разбушевавшуюся стихию. Сами тайны жизни и смерти были во власти лучших из знаменитых филидов, таких, как Гвион Рифмоплет! Вот почему их призвали истолковать знамения.

Филиды, одетые в священные одеяния, вышитые священными знаками, стали совещаться, сидя в своих креслах наособицу от всех остальных. Они беседовали очень тихо, чтобы никто не услышал их прежде времени. Ибо все и так было слишком запутано, чтобы позволять людям новые ложные толкования. Хватало и того, что даже такой одаренный бард, как Киан Песнь Пшеницы, что сам мог бы сделаться филидом, если бы не нарушил свой обет на Равнине Столбов, поддался обману. И он сделался сторонником партии Меча, и даже участвовал в нечестивом ритуале, устроенном Майлгуном. Выбор Киана весьма печалил филидов, знавших его много лет.

Кстати, Киан тоже присутствовал здесь. Он сопровождал на Совет Кланов одного из самых почтенных филидов. Тот некогда был наставником Киана, учил его слагать первые заклинательные песни, что усиливали рост колосьев на полях. Филид по-прежнему любил бывшего ученика, и сожалел, что столь одаренный бард не сумел в полной мере проявить свои способности.

Теперь Киан сидел рядом с бывшим наставником, Дэйром, которого называли Соловьиным Братом, ибо его голос был подобен песне соловья - филида среди птиц.

Теперь Дэйр был уже очень стар, лишь немногим моложе Гвиона Рифмоплета, которого хорошо знал и дружил с ним с юности, когда еще они сами постигали тайны заклинательных песен. И к их дружбе никогда не примешивалось соперничество, хотя уже в юности Дэйр понял, что уступает своему другу, если не во владении музыкой и словом, то в волшебном умении воздействовать с их помощью на все сущее.

До сих пор он, как и все филиды, хранил молчание во время Совета Кланов. Их сообщество не принимало ни одну из сторон, как велел обычай. Достаточно было того, что друиды вдохновляли партию Меча, хотя им полагалось стоять над схваткой.

Дэйр чувствовал, что готовится нечто необыкновенное, и догадывался, что Совет Кланов не решится одной лишь волей людей. Не в пример друидической верхушке, старый филид был тонко чувствующим человеком. Он слышал, как звучит, все приближаясь, сладкозвучная лира Гвиона Рифмоплета, и радовался, что старый друг скоро будет здесь. И не только ради желания повидаться. Как и королева Гвиневера, Дэйр ждал Гвиона, ибо лишь он один в силах был своим даром воздействовать на людские сердца, открыть глаза слепцам, жаждущим крови - партии Меча.

Также Дэйр ощущал присутствие ши, и взволнованно ожидал, что произойдет. Он не видел стоявших у дверей Келина и Алау, но ему и не требовалось сейчас их видеть, дабы понять, что происходит. Ему достаточно было знать, что верхушка друидов завралась и зарвалась, и не заслуживала доверия.

Не сомневаясь в смысле знамений, Дэйр встал со своего кресла и отошел в сторону от собратьев, вместе с Кианом. Тихо обратился к нему с болью в душе:

- Они не образумятся сами, - он кивнул в сторону одного из вождей партии Меча, что вышел говорить в солнечном круге. - Но сейчас Гвион Рифмоплет, величайший из наших собратьев, спешит сюда! Мы должны выиграть время до его прихода.

Киан понимающе кивнул. Затем поглядел на Фергуса, восстановленного во главе своего клана. Знаком показал ему на солнечный круг, из которого только что вышел один из вождей партии Меча, старавшийся доказать, что "дети богини Дану" в силах одержать военную победу над арвернами.

Фергус поднялся с кресла и понял, что его час настал, как они договаривались с Кианом перед Советом.

В то время, когда филиды обсуждали знамения, вожди партий тоже советовались со своим окружением. Королева Гвиневера беседовала со стоявшими подле нее Морветеном, Номиноэ и Теодебертом. Уловив боковым зрением движение Фергуса, королева обернулась и кивнула, соглашаясь дать ему слово.

В это самое время Конмаэл Свирепый обсуждал с Верховным Друидом, как еще лучше развить достигнутый успех, чтобы на Совете проголосовали за восстание.

Таким образом, воцарился перерыв, когда солнечный круг пустовал. Вожди кланов в это время сосредоточенно размышляли надо всем, что услышали, и каждый принимал решение за себя и за своих людей.

Лишь двое ши, стоявшие в тени, оставались невозмутимы, и не спешили открыть себя присутствующим. Но в действительности Келин Пастырь Деревьев и Алау Водяная Лилия пришли для того, чтобы способствовать делу мира и показать Детям Миля, что те ведут себя неразумно. Однако в знак уважения к Гвиневере, своей сестре по долгу Хранителя, они пока лишь наблюдали, не смеша вмешиваться.

Фергус приблизился к королеве, поклонился в знак почтения. За ним последовал Киан Песнь Пшеницы. Тоже поклонившись, он проговорил с глубокой горечью:

- Государыня, в последние дни я многое переосмыслил в своей жизни, и понял, что едва не совершил страшную ошибку. Нет, я не сожалею, что в сражении на Равнине Столбов сменил лиру на меч и сражался вместе с танистом Карломаном! Но моя большая вина состоит в том, что я позволил обмануть себя Майлгуну, который нашел ко мне подход, как и к другим. Я искренне сожалею о своем участии в черном ритуале, но рад, что удалось избежать более тяжких последствий. Я знаю, что меня ждет суд, и приму любое заслуженное наказание. Но мне хотелось бы до суда сделать хоть что-то, чтобы искупить свою вину.

У Гвиневеры не было сомнений в правдивости Киана. Переглянувшись с Дэйром, она кивнула бывшему барду.

- Ты уже искупил часть своей вины, остановив мятеж на площади. Другие не могут поставить себе в заслугу ничего. Говори, что ты хочешь предложить еще.

Тогда Киан обратился к королеве:

- Если ты позволишь мне дать совет, государыня: позволь выступить на Совете тану Фергусу, восстановленному тобой во главе своего клана. Он поможет тебе выиграть необходимое время. Я слышу песнь лиры Гвиона Рифмоплета; он спешит сюда, и очень быстро.

Гвиневера кивнула, соглашаясь.

- Ступай, Фергус! А мы подождем...

Теперь она и сама слышала приближение знаменитого филида, и с замиранием сердца ожидала его.

Фергус поклонился на три стороны сидевшим вождям и жрецам, и вошел в солнечный круг. Свет, падающий сквозь стеклянный купол, обдал его теплом, и он почувствовал себя сильнее прежнего, и твердо знал, что говорить.

Все внимание обратилось к молодому тану, только что восстановленному в правах. И вожди партии Лиры ждали, что скажет им Фергус, с одобрением. Партия Меча же презрительно взирала на внука Кормака Сурового, что был в их глазах предателем.

А Фергус, стоя под жарким светом в солнечном круге, начал свою речь:

- Я был воспитан с детства на памяти героев битвы при Маг-Туиред, где погибли мой отец и дяди! Меня учили быть достойным их памяти, и я старался всю жизнь поступать так, как сделал бы мой отец и другие родичи. И я готов, если потребуется, отдать жизнь, защищая свою родину от внешнего врага. Но во времена Маг-Туиред враг был очевиден, и все знали, что надо сражаться, ибо викинги вторглись на нашу землю. Сейчас гораздо труднее разобраться, что происходит, ибо у нас нет очевидного врага! Как известно вам всем, я был лишен наследства и изгнан своим дедом за то, что не желал способствовать новому восстанию, как желал тан Кормак Суровый. За это время я много пушествоввал по Арморике и по Арвернии, кое-что повидал и много передумал с тех пор. В том числе я бывал в Кенабуме, где население из "детей богини Дану" давно смешалось с арвернами. Памятником союза наших народов стоит святилище в Кенабуме, воздвигнутое Гродланом Вещим и Карломаном Великим, равно чтимое обоими народами. За восемьсот лет, прошедших от рождения Карломана Великого, арверны и "дети богини Дану" многому научились друг от друга. Теперь уже трудно разобраться, кто сильнее повлиял на своих соседей. И мы, и арверны сильно изменились с тех пор.

Слушая речь Фергуса, многие вожди партии Меча гневно кривились или вовсе отворачивались от внука своего единомышленника. Они считали его предателем, едва ли достойным говорить на Совете Кланов. Однако обычай вынуждал их слушать любого, кто говорил из солнечного круга.

Друиды же слушали равнодушно. Они не тревожились, ибо верили, что победа уже в руках сторонников восстания. Кинврайт и его приспешники полагали, что речь Фергуса - всего лишь попытка отчаявшейся королевы хоть как-то спасти положение. Они не чувствовали приближения Гвиона, как и присутствия ши. Но зато Бран и его наставник, старейший из друидов, услышали приближающуюся песнь сладкозвучной лиры. И, переглянувшись, приободрились.

А Фергус тем временем переглянулся с Кианом, который коротко улыбнулся ему. И вновь продолжил речь:

- Я понимаю тех, кому хочется верить, что боги полностью на нашей стороне, и что все знамения сулят победу "детям богини Дану". Однако знамения бывают двусмысленны, понять их зачастую совсем не просто. Вспомните судьбу Эгинхарта, великого певца из Шварцвальда! Предсказатель обещал ему долгую жизнь, а он вскоре погиб совсем молодым. Но зато его песни продолжают жить, ибо их до сих пор поют во многих краях, в том числе и в Арвернии. Таким образом, Эгинхарт продолжает жить в своих творениях. Задумайтесь всерьез: не столкнемся ли мы с неправильно понятым знамением?

Услышав его, Конмаэл Свирепый содрогнулся в ярости, и, казалось, готов был прыгнуть вперед, чтобы возразить Фергусу тут же. Верховный Друид молча скрестил руки на груди, удивляясь про себя находчивости молодого тана.

Королева Гвиневера переглянулась с Номиноэ. Яркие глаза оборотней озарились неподдельным теплом. На таких, как Фергус - молодых, здравомыслящих, верящих, что мир лучше войны, - была надежда в будущем.

Слушая его, юный Бран спросил у Гвертана с надеждой:

- Наставник, ты думаешь, вожди кланов задумаются над словами Фергуса?

Старейший из друидов вполголоса отвечал:

- Кто-то задумается, для других он выиграет время... Продолжай, продолжай, Фергус! Лира Гвиона звучит все ближе.

И Фергус, будто услышав его, продолжал:

- Прошу вас, доблестные вожди кланов, как уже не раз просили сегодня до меня: обдумайте всесторонне свое решение, прежде чем проголосовать! Подумайте, что принесет нам восстание, и смогут ли "дети богини Дану" одержать победу! И не забудьте спросить у самого таниста Карломана, когда он будет здоров, желает ли он мстить за себя! Ведь по закону, выживший танист вправе сам спросить с арвернов, если сочтет нужным. Кроме того, после черного ритуала оказались виновны сами "дети богини Дану", наши сородичи. Может быть, танист Карломан вправе спросить с нас самих?

При этих словах Фергуса на лицах вождей партии Меча отразилась ярость, а вместе с ней - растерянность. Они стыдились недавнего черного ритуала, устроенного, как-никак, их единомышленниками. Королева Гвиневера и ее близкие переглянулись, с болью в душе вспоминая о том, что, к счастью, минуло, чудом не принеся их семье и всей Арморике еще худшего горя.

А Фергус продолжал речь:

- Королева Гвиневера вправе потребовать с арвернов виру за пролитую кровь своего сына и наследника. Если Совет Кланов потребует от королевы сделать это, никто не сможет упрекнуть нас. Но, поскольку арверны уже долгие годы ведут себя с "детьми богини Дану" мирно, они вовсе не похожи на завоевателей-викингов. Стало быть, и мы с вами вправе оставаться верными вассалами Арвернии, не посрамив чести "детей богини Дану". Ибо, если танист Карломан останется жить, то и знамения можно понимать как знак будущего мира. Лилии на воде могут означать, что молитвы народа услышаны, и вскоре исцелившийся танист Карломан вернется к нам. Решать предстоит одним лишь вам, доблестные вожди кланов! Судьба Арморики и народа "детей богини Дану" в ваших руках!

Такую речь произнес Фергус, растягивая время, сколько мог. Затем, поклонившись, покинул солнечный круг.

Верховный Друид яростно огляделся по сторонам и задержал взгляд на филиде Дэйре, видя и в нем сопротивление своей воле. В ответ Дэйр Соловьиный Брат подозвал к себе Киана и по-отечески положил руку ему на плечо. Киан склонил голову от смущения: ведь этот жест обещал ему прощение.

Видя, что Совет Кланов близится к концу, Конмаэл Свирепый вновь стремительно, будто в битву, вошел в солнечный круг, желая подвести итог со своей стороны.

- Вновь приветствую всех вас, доблестные вожди кланов! Ваши мнения о том, быть войне или миру, разделились, но это вполне понятно. Каждый сам делает выбор. Мы же, чтобы не совершить роковой ошибки, обратимся вновь к Высшим Силам! Пусть они пощлют нам еще одно знамение, укажут в присутствии всех вождей и жрецов, войны или мира желают от нас! Согласна ли ты, государыня Гвиневера, вопросить воли богов? Если боги призывают "детей богини Дану" к войне, пусть копье упадет с неба сквозь крышу Зала Советов!

Гвиневера кивнула, спокойно и без всякого удивления. И ответила звонким молодым голосом:

- Если боги желают мира, пусть стены Зала Советов обовьет плющ и цветы!

При этих словах королева улыбнулась. Ибо в дверях стоял Гвион Рифмоплет, которому мальчик-слуга передал его лиру. Рядом с ним стояли Дунстан, Виомарк и незнакомый юноша. На их лицах сияла бесконечная радость, что они успели на Совет Кланов вовремя.

15

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VI

« : 07 Сен, 2023, 21:25:53 »

Благодарю, эрэа katarsis!

Ши выступят когда захотят и в том виде, в каком захотят. Призвать их и сказать: "Твоя очередь" не получится. Они - "не ручной лев", как в "Хрониках Нарнии". Вот как явят всем парочку знамений, которые трудно будет понять превратно...

Вообщем-то, не важно, в каком виде они выступят: во плоти или в виде знамений. Главное, чтоб вовремя. И сейчас - самое подходящее время. Хотя никто ещё не придумал лучшего способа объяснить свою позицию, чем с помощью слов. А знамение, практически любое, при некотором воображении можно, хоть как, истолковать, как Риваллон и говорит. Разве что, кто-то из жрецов совершит ошибку и скажет: и пусть меня поразит молния, если боги не хотят этой войны. Вот тут, действительно, можно послать такое знамение, что не перетолкуешь! Правда, ши, наверное, не умеют молниями стрелять. А, с другой стороны, кто их знает?
Хотя, мне стало интересно. Что Теодеберт может в такой ситуации? Если он сам вызывается, значит, какие-то идеи у него есть. Но как может арверн опровергнуть слова друидов? Если такое возможно, то я хочу это увидеть!

Гвион попадет на Совет Кланов. Это авторы обещают.

Ну, и отлично

Понять, какой момент тут действительно вовремя для необходимого действия - тоже очень важно. Что-то мне здесь вспоминается Засадный Полк на Журавлином Поле; Гвиневера здесь в роли Лютобора Яргородского, который сам обязан ждать точного момента и других сдерживать, когда они сходят с ума от беспокойства. Но это касается людей. А ши выступят, когда будет нужно.
Слова тоже можно при желании (а оно здесь у некоторых есть) истолковать неправильно.
Вряд ли ши владеют молниями. Обычно это привилегия высших и сильнейших среди богов. Донара/Тора/Тараниса/Зевса/Юпитера/Перуна/Перкунаса/Индры и других обличий. Но вряд ли здесь до такого дойдет.
Теодеберт выскажет вождям кланов некоторые из идей, которые и Вы здесь предлагали, в частности.
Он все-таки только по отцу арверн. А его мать была из королевского рода Арморики, это очень важно.
Он может напомнить им слушаться не только друидов, но и собственного здравого смысла.

Глава 20. Рифмоплёт (продолжение)

После долгих раздумий королева Гвиневера кивнула своему супругу, позволяя ему выступить на Совете Кланов.

Прежде чем войти в солнечный круг, Теодеберт почтительно поклонился в пояс своей царственной супруге. Она же ласково поправила плед на его плече, как носили «дети богини Дану». Те, кто наблюдал за ними сейчас, растрогались. Видно было, что перед ними глубоко любящая пара.

Теодеберт Миротворец вошел в залитый солнцем круг. Ясный луч скользнул сверху сквозь стеклянный купол, и осенил его седую голову огненным ореолом.

Противоположные партии по-разному расценили его выход в круг. Пожалуй, присутствие Теодеберта раскололо их, как ничто иное. Друиды держались нарочито равнодушно, словно не ждали ничего особенного от мужа королевы.

Вожди партии Меча глядели исподлобья, едва сдерживая гнев. Им бы хотелось остановить супруга королевы, не позволить ему выступить. Однако они не могли воспрепятствовать его речи. Ведь Теодеберт, хоть и арверн по отцу, все же пользовался уважением «детей богини Дану» за то, что королева избрала его в мужья, и как сын Дарерки, происходившей из королевского рода Арморики. Кроме того, Теодеберт вместе со своим отцом делал многое, чтобы их народу сносно жилось под властью арвернов; его не зря называли Миротворцем.

Но зато партия Лиры с воодушевлением ожидала его речи. Они не сводили глаз с Теодеберта, предвкушая, что он скажет.

Сам же он видел перед собой только бледное прекрасное лицо Гвиневеры, только ее сияющие глаза, устремленные на него. Она воодушевляла его, и он готов был помочь ей во что бы то ни стало.

Гвиневера сделала шаг к кругу, в котором теперь стоял ее супруг. Она горячим, взволнованным взором наблюдала за ним. И невольно королеве вспомнилось, как она точно так же смотрела, как ее доблестный сын встал напротив обезумевшего, размахивающего мечом короля Арвернии… Нет-нет, она надеялась, верила всей душой, что на сей раз все сложится совсем не так!

Теодеберт кивнул всем собравшимся, приветствуя их.

— Здравствуйте, благородные вожди кланов и мудрые друиды! Я счастлив обратиться к вам на Совете Кланов. Мы с вами хорошо знаем друг друга. Ибо я — сын Дарерки, происходящей из королевского рода «детей богини Дану», и обязуюсь чтить обычаи Совета Кланов!

Не все одобрили выступление мужа королевы. Конмаэл Свирепый во главе партии Меча отчужденно промолчал. Друиды старательно сохраняли равнодушный вид.

Теодеберт начал свою речь:

— Если все пойдет так, как желает партия Меча и вдохновляющие ее друиды, то вы соберетесь мстить за выжившего таниста Карломана, не спросив его самого. А ведь он вправе решить сам, нужно ли ему отмщение. Почему же вы не хотите дождаться его выздоровления, чтобы спросить у него самого, чего он желает? Уж не потому ли, что знаете: танист Карломан не захочет мстить королю Арвернии, своему племяннику, и не позволит вам поднять восстание? И потому вы стремитесь втянуть Арморику в войну, пока некому вас остановить, — голос Теодеберта стал очень мягок. — В таком случае вам, конечно, приходится спешить с Советом Кланов, чтобы успеть навязать всем свое решение! Но в неистовой спешке вы, по-моему, многого не учитываете. Например, посланных богами знамений, которые толкуете исключительно в свою пользу. Понятно, что вам куда как хочется верить, что боги на вашей стороне! Но что, если ваши наставники ошибутся в их толковании? То, что поведал нам Верховный Друид, может быть и предупреждением богов, как делать не подобает! Может ли поручиться почтенный Кинврайт, что не принимает желаемое за действительное? Непогрешимы лишь боги, а вовсе не их жрецы! Если Высшие Силы в самом деле поддержат «детей богини Дану» и поведут их к победе — тогда, конечно, лучшего не придется и желать тем, кто хочет сражаться! Но вдруг все сложится не так, как вы верите, полагаясь на еще не сбывшиеся знамения? В таком случае, лучшие сыны «детей богини Дану» погибнут зря, не завоевав свободы! И положение народа Арморики только ухудшится, если вы покажете себя непокорными вассалами. Одной лишь яростью не выигрывают сражения, горячее желание добиться свободы не рассеет мановением волшебной палочки рыцарские полки, которые, поверьте, не разучились сражаться! Тот, кто этого не понимает — просто легкомысленное дитя, которое и вправду еще не доросло до независимости. Но я не вижу здесь детей, я вижу разумных и мудрых вождей кланов, способных дать себе отчет в своих поступках. Вы можете верить доводам друидов, однако вести войска в бой все равно придется вам. Так что решайте, милостивые господа, нужно ли вам поднимать восстание! На помощь богов при этом надейтесь, но на себя — рассчитывайте!

Это была, пожалуй, лучшая речь Теодеберта Миротворца за всю жизнь, ибо он истово стремился примирить «детей богини Дану» с арвернами. Многие из вождей, слушая его, призадумались, и, кажется, ему удалось отчасти поколебать доводы друидов. Другие же, убежденные сторонники Лиры, вскочили на ноги и горячо захлопали в ладоши. Но на них неодобрительно косились противники: овации красноречивым ораторам — обычай, заимствованный у арвернов.

Гвиневера не сводила со своего мужа глаз, и взор ее был полон надежды.

Морветен, заслушавшись его речью, воскликнул, не сдержавшись:

— Хорошо говоришь, брат! Знамения знамениями, а сперва нужно подумать, под силу ли выиграть войну.

Номиноэ взглянул на брата королевы, сдерживая его пыл, но и сам проговорил, одобряя сказанное Теодебертом:

— То верно: знамения посылают боги, они не лукавят, да люди не всегда их толкуют верно! Надеюсь, нашим вождям хватит здравого смысла, чтобы все взвесить.

Речь Теодеберта успокоила также Хлодомера и Жартилина, что сидели, не сводя с него глаз. Хотя у Хлодомера даже сердце замерло от напряжения: что принесет им всем речь его мудрого и красноречивого брата?..

Но Теодеберт сейчас вряд ли замечал своих родных. И уж вовсе не видел, как грозно хмурились вожди партии Меча. Потому что в этот миг он видел перед собой только свою царственную супругу, что глядела на него с безграничной любовью и благодарностью. Он был рад, что чело королевы хоть немного прояснилось; стало быть, он смог отчасти помочь ей.

И, воодушевленный смотревшей на него Гвиневерой, Теодеберт завершил свою речь следующими словами:

— Все мы, говорящие на Совете Кланов, вправе лишь давать советы; решать же вам, досточтимые вожди! Но все же я позволяю себе выразить надежду, что вы примете окончательное решение, не иначе как взвесив основательно, чего не хватало в прежних восстаниях ваших прародителей, почему они не могли одержать победу над арвернами. Дождитесь также других знамений, более ясных. Если их вправду посылают боги, они не оставят «детей богини Дану» без ответов. И еще, я бы советовал вам дождаться выздоровления таниста Карломана, узнать, что он думает о таком жертвоприношении в свою честь. Да пошлют вам боги верное решение!

Сказав так, Теодеберт покинул солнечный круг. Подойдя к Гвиневере, ласково взял ее за руку и остался так стоять. Стоя, дослушали его речь и многие сторонники, пока королева не сделала им жест садиться. У всех стало легче на душе.

Но партия Меча не уступала им победы. По знаку Верховного Друида, в солнечный круг тотчас же, едва разминувшись с Теодебертом, вошел Дубдхара. Яркий свет над его головой неистово полыхнул, озаряя фигуру друида, стремившегося во что бы то ни стало разжечь в людях желание сражаться.

— Я призван ответить на полные сомнения вопросы, высказанные благородным супругом королевы, — проговорил он. — Разумеется, в чисто военных замыслах вожди кланов разберутся лучше! Но что касается знамений, то они продолжают появляться каждый час, и предвещают благоприятный для «детей богини Дану» исход восстания. Все вы видели, должно быть, мириады водяных лилий на реке, покрывших ее воды белоснежным покрывалом. Они означают, что столь же незапятнанно воссияет свобода Арморики, а нашим врагам сулят множество погребальных саванов, белых, как лепестки лилий. Не бойтесь никаких знамений: все они сулят победу!

Все это время Теодеберт стоял рядом с Гвиневерой, держа ее под руку. Сама же королева, согретая вниманием мужа, стойко выдерживала очередной удар. Ведь она понимала, что многие из ее соплеменников рады обманываться, ибо не видят того, что прекрасно осознавала она сама и еще немногие среди собравшихся.

— Слепцы! — простонал престарелый Гвертан, сжимая костлявыми пальцами плечо юного Брана. — Во главе друидов стоят слепцы, видящие только себя! Пожалуй, придется владыкам ши изъявить свою волю наглядно, так, чтобы уже никто не мог усомниться… Что ж, каждый получает то, что заслужил, но не каждый бывает этому рад…

Бран молча поглядел в сторону дверей, и отвел глаза, не смея надолго задерживать взор, хотя его тянуло внимательно разглядеть стоявших там. Они приняли облик людей, но по едва уловимым приметам можно было понять, что это — ши, олицетворение стихий. Келин — зрелый муж, одетый в зеленое шумящее одеяние, могучий, как дуб с корнями, и Алау — стройная дева с роскошными белокурыми волосами, в венке из лилий, вся серебрившаяся в наряде из светлых речных струй. Они были выше ростом и величественнее людей, но самое главное отличие — их глаза. Древние и мудрые, бездонно-глубокие, у Пастыря Деревьев густо-зеленые, как мрак лесных чащ, а у Дочери Реки — голубые, как речная гладь в ясный день, таких ярких оттенков, каких у людей не бывает. Вся мощь стихий сияла в их глазах. Если бы Бран увидел лишь их, он и то в первый же миг понял бы, что это — глаза могущественных ши.

Но ученик друида сразу же понял, что лишь немногие из собравшихся видят их воочию. Он и его наставник Гвертан, королева Гвиневера, Номиноэ Вещий и, пожалуй, еще Гурмаэлон Неистовый, не отводивший от владык горящего взора. Всем остальным ши просто оставались невидимы.

Королева переглянулась со стоявшим рядом Номиноэ, беседуя без слов.

«Не пора ли воззвать к владыкам ши, чтобы они разъяснили смысл знамений?» — спросил Номиноэ, тихо вздохнув, когда услышал, как очередной друид толкует знамения по собственному усмотрению.

«Нет, еще рано. К ним я обращусь, только если не останется надежды справиться человеческими силами, — ответила Гвиневера, блеснув зелеными глазами. — Сперва постараемся уладить все так, чтобы арверны не могли нас обвинить, будто мы опираемся на волшебную силу. Да помогут нам боги совладать без помощи владык ши! Если бы Гвион Рифмоплет был среди нас…»

Королева и ее советник смолкли, сожалея, что знаменитый филид не успел на Совет вовремя, чтобы помочь им разрушить козни друидов и партии Меча. И теперь было непонятно, успеет ли он вообще, чтобы повлиять хотя бы на окончательное решение вождей кланов.

***

А Гвион Рифмоплет в это время вместе с Дунстаном стоял во все сужающемся кольце оборотней, слушая беседу своего спутника с Кринаном, сыном Ридведа Лесного.

Впрочем, слушал Гвион не слишком внимательно. Главное задачей его было совсем другое. Найдя нужные слова, он сперва вполголоса, затем все яснее и звучнее завел все еще чистым, совсем не старческим голосом песню, что должна была успокоить оборотней.

— Свой закон у дня и у ночи, и всему приходит свой срок. После целого дня забот всему живому нужен отдых. Он расслабляет натруженное тело и развеивает напряжение мысли. Блаженных часов отдыха ожидают и пахарь, уставший от работ, и воин в походе. Спит, закрыв глаза, олень, и волк во сне не поведет чутким ухом. Даже сама земля отдыхает всю зиму, укутавшись снежным покрывалом. Так и вы, потомки Ридведа Лесного, засните крепко, пока Луг на сияющей колеснице, в свой черед, не уйдет отдыхать, ибо и он знает ночной отдых. Вы же пробудитесь к ночи, дети полной луны! А до тех пор пусть снятся вам легкие, приятные сны. Сон подобен прохладной тени в жаркий день, он очищает душу и дарит покой.

Пока Гвион пел, оборотни из стаи Кринана один за другим начали клевать носом, почти тыкаясь в землю. Они боролись со сном, но веки закрывались сами собой, лапы подкашивались, зубастые волчьи пасти разевались в душераздирающих зевках. Прошло несколько мгновений — и бисклавре повалились спать там, где стояли. Сейчас их можно было таскать за хвост — ни один не проснулся бы до вечера.

Кринан один не поддался сонным чарам, ибо он был крепче и устойчивее молодых оборотней. Но он не успел ничего сказать, оставшись наедине с Дунстаном и Гвионом. Потому что старый филтд изменил ритм своей песни, и ее смысл пролился в душу оборотню, как целительный бальзам на рану.

- Да снизойдет покой в душу того, кто желает его! Покой - величайшее сокровище на свете, и каждый достаточно богат, чтобы обрести его. Он нисходит в сырую темницу узника. Смежает усталые глаза больного, измученного страданиями. Утешает содрогающихся в плаче сирот, лишившихся матери. Покой проливается и в душу родителя, пережившего милого сына. Ибо смерти нет, и ни одна разлука не длится вечно! Загадочна и потаенная Сумеречная Тропа, что ведет среди звезд и сквозь глухие леса. Но она соединяет миры и скрещивает пути для тех, кто не теряет надежды!

И, пока они слушали чарующую, глубокую, как море, песню Гвиона, Дунстан видел перед собой отца, Кринан же - своего сына Керетика. Когда филид допел до конца, пожилой оборотень почувствовал, что перед глазами его стали как-то странно расплываться фигуры стоявших рядом и очертания окружающих предметов. Украдкой провел рукой по глазам и удивился, почувствовав мокрое. Задумался снова о своем погибшем сыне, но не ощущал уже былой ярости. Тоску, которая будет жить в его сердце до конца дней - да, безусловно. Но сейчас Кринану стало ясно то, что, впрочем, он чувствовал и раньше: если бы они с отцом добились своего, и люди уничтожали бы друг друга, это не утешило бы родных Керетика. Месть не дает ничего.

Кринан взглянул на Гвиона уже не таким суровым взглядом, как прежде. По природе своей он не был жестоким, или даже непреклонным. Песнь Гвиона, смягчив его боль о погибшем сыне, помогла переосмыслить последние события. И он взглянул с другой стороны на то, что замыслили они с отцом, задерживая почетных гостей.

- Ты и впрямь чародей! Помог мне заглянуть в свою душу. Теперь мне будет, о чем задуматься... Что ж, вы победили! Как мне преследовать вас одному, тем более что дальше уже не наши владения? Ваш путь свободен, - проговорил он нехотя.

Но Дунстан попытался увещевать своего родича:

- Мы надеемся проститься с тобой, как подобает родным, Кринан! И, мне кажется, есть еще некоторые, кому очень важно помириться с тобой.

При этих словах из кустов вышли Виомарк и Геррин, оба в человеческом обличье. Последний невольно присвистнул, увидев своих родичей, спящих, как медведи в берлоге.

Кринан нахмурился, взглянув на старшего внука.

- Я вижу, что и для тебя мой приказ ничего не значит? - в его голосе ожил былой металл, но уже в следующий миг он махнул рукой. - Великий Кернунас, наш прародитель, решит, кто из нас прав! По крайней мере, сегодня у тебя были добрые намерения, первенец моего сына Керетика, хоть они и привели к ослушанию.

Геррин подошел к деду, и тот, смягчившись, положил руку ему на плечо. Юноша тихо проговорил:

- Я прошу тебя, дедушка: отпусти наших гостей с чистым сердцем! Ведь они выполняют волю королевы Гвиневеры, и даже прадедушка Ридвед обязан чтить ее. Мы сделались бы мятежниками, помешав им попасть вовремя на Совет Кланов.

Кринан кивнул и усмехнулся:

- Постараемся так и объяснить нашему вожаку, а, Геррин? - и, обернувшись к "почетным гостям", проговорил: - Граница открыта перед вами! Теперь я искренне желаю вам придти вовремя, чтобы выполнить приказ королевы.

Дунстан с Виомарком почтительно поклонились, но не тронулись с места. Затем сын Карломана произнес:

- Благодарю тебя, почтенный Кринан, за то, что мы можем расстаться друзьями! Но нам хотелось бы, прежде чем уйти, чтобы ты простил еще кое-кого...

- Это Кевлин? - переспросил Кринан и, переведя взор на старшего внука, проговорил: - Я так и подумал, что ты встретишься со своим беспутным братцем! Ну, где же он?

Кевлин, немного смущенный, вышел из кустов. Геррин взял брата под руку и подвел к их грозному деду.

- Прости, дедушка! - тихо проговорил юноша. - Не отступник я, не предавал вас. Просто я должен был помочь нашим гостям. Так велит чистая душа моего отца! Если ты простишь меня, дедушка, благослови в путь! Я хочу служить при дворе королевы Гвиневеры, в Чаор-на-Ри.

В прежние времена Кринан обругал бы внука, стал бы грозить праотеческим проклятьем. Но песня Гвиона помогла ему оттаять, и он только хлопнул по плечу младшего внука, глядя строго, но втайне сожалея, что тот уходит. И осенил его солнечным кругом.

- Ступай, Кевлин, сын моего сына Керетика! Будь достоин своей благородной крови, чтобы твоей новой стае никогда не пришлось пожалеть, что приняла тебя!

- Я постараюсь, дедушка, - взволнованно сглотнул Кевлин.

Дальше терять времени не следовало. Дунстан и Виомарк перекувыркнулись и, став волками, коротко взвыли, призывая своих наездников. В тот же миг Гвион Рифмоплет и Кевлин с мальчиком сели им на спины. Оба бисклавре прянули вперед и пустились бежать, стремительнее полета стрелы.

Вдогонку им донеслось двухголосое: "Счастливого пути!" Миг - и путники скрылись из виду. А Кринан со старшим внуком остались на опушке леса, среди своих спящих родичей.