1
Мед поэзии / Re: И это всё не только о поэзии - XIV
« : 16 Апр, 2025, 16:06:10 »
Преамбула.
«Я придумаю себе сюжет,
Роль заглавную судьба там получит»,
я и придумала сюжет, посвящённый себе любимой, автобиографически-фантастический, рискнув написать рассказ в прозе. Он затерялся
Люблю этот форум, хотя он стал задыхаться и сильно похудел. Это больно. Но пока он ещё дышит, хотела бы признаться форуму в любви. Правда, об этом накропала много стихов, а вот непосредственно Хозяйке писать стеснялась разве только один незаметный стих
). Сейчас, когда уже всё равно виден финиш, я обнаглела и решила исправить этот пробел, вспомнив об ещё одном опыте прозаическом.
Этот опыт мелькнул когда-то в конкурсе, под псевдонимом. Ибо...
Он и был посвящён Хозяйке. Сейчас я пыталась его найти, морочила голову Хранителю, а потом раскопала таки его глубоко-глубоко в своих архивах (как черновой вариант).
С писательством я не очень, но что написала, то написала.
«Я придумаю себе сюжет,
Роль заглавную судьба там получит»,
я и придумала сюжет, посвящённый себе любимой, автобиографически-фантастический, рискнув написать рассказ в прозе. Он затерялся
Люблю этот форум, хотя он стал задыхаться и сильно похудел. Это больно. Но пока он ещё дышит, хотела бы признаться форуму в любви. Правда, об этом накропала много стихов, а вот непосредственно Хозяйке писать стеснялась разве только один незаметный стих

Этот опыт мелькнул когда-то в конкурсе, под псевдонимом. Ибо...
Он и был посвящён Хозяйке. Сейчас я пыталась его найти, морочила голову Хранителю, а потом раскопала таки его глубоко-глубоко в своих архивах (как черновой вариант).
С писательством я не очень, но что написала, то написала.
Когда-то очень давно…
Gatty с признательностью
Расскажу вам о Кэртиане, о мифических временах…
Там поля поросли тимьяном с терпким привкусом на губах.
Там кусты расцвели в отрогах и деревья растут у скал,
Россыпь камешков на дорогах, пропасть, зябких снегов оскал.
Тропки в скалах взбирались в гору, буйный вихрь по ночам не спал,
По дорогам кружился споро, с тёмным небом о снах болтал.
Был там день как пустыня, зноен, а холодная ночь темна,
Мирным веяло с гор покоем. И вершина до туч видна.
Там цвели, прорастая в скалах, редкой, дивной красы цветы,
Между ними, совсем не странно, снег немыслимой чистоты.
Водопады несли прохладу, и бежали к цветам ручьи,
Птицы пели свои рулады, и дивились цветы: «Вы чьи?»
А внизу разрослись дубравы, приглашали в тенистый дом,
Дух лесной, озорной, лукавый похвалялся своим грибом.
На зелёных лужайках феи танцем пёстрым пленяли всех,
Доставали свои свирели духи леса для их потех.
Управляли страною боги вчетвером, сотворив её,
Хоть известно о них немного, но они не ушли в забытьё.
Так по очереди управляя, братья ссор не знавали злых,
Образец совершенств являя. С ними видели непростых
Странных спутников постоянных. Но знавали не всё про них –
Верных, сказочных, безымянных, фантастических, ведовских.
* * *
Высоко-высоко, на той самой вершине, которая вымахала до самых туч, стоял волшебный замок, где жил Волшебник (к сожалению, имя Волшебника затерялось вместе с древними свитками) и его Королева-волшебница. Было у них четыре сына-близнеца, правда, совсем не похожих друг на друга ни лицом, ни характером. Звали их Лит, Астрап, Унд и Анэм. Волшебник, который по совместительству выполнял обязанности Короля, был занят волшебными государственными делами, и маленькие сыновья со всеми своими вопросами, радостями, бедами, обидами всегда бежали к Королеве.
Не по летам серьезный Лит любил уединение и постоянно сиживал на какой-нибудь каменистой вершинке в размышлениях, потому вопросов у него накапливалось великое множество, чем и досаждал Её Величеству: «Ты меня создавала или выдумала? А почему звёзды так высоко, что не дотянуться? Хочу одну, достань мне. Почему ручьи вечно куда-то торопятся, но разговаривают на бегу, а камни сидят на месте и молчат?»
Астрап обычно обращался к Королеве за советом со своими мальчишескими заботами: «Что лучше – длинный лук или арбалет? Можно, я попрошу у Волшебника обсидиановый кинжал?»
Унд любил музыку и шум моря, не расставался со своей любимой кифарой, а придумав новую мелодию или песню, приходил за похвалой и одобрением.
И только черноволосый, с вечно растрёпанными кудряшками, красными от беготни щёчками синеглазый Анэм, придумывая очередную шалость, обходился без материнских советов.
* * *
Лёгкий весенний ветер ласкался к ромашкам, привольно расцветающим на лугу. Хозяйственные пчёлы кружили над цветущим тимьяном, не обходили своим вниманием и одуванчики, жёлтым ковром укрывшие лесные склоны.
Анэм, стащив у брата арбалет, подкрадывался к берёзе, на вершине которой беззаботно и независимо чирикал воробей. Уже арбалет был взведен, уже болт вот-вот должен был пронзить птичку, как вдруг среди листьев берёзы проглянуло девчоночье лицо (головку украшали растрёпанные рыжие кудряшки с крохотной изумрудной стрекозой на макушке), маленькая ручка схватила воробья, девчонка показала Анему язык и исчезла. Только сверкнули янтарные глаза да эхо услужливо принесло хрустальный колокольчик смеха.
«У-уу», – затопал от злости ножками маленький будущий бог, – «найду, мало тебе не покажется, хулиганка! Как посмела испортить мне охоту?!» От обиды Анэм плюхнулся на землю и погрозил невозмутимо шелестевшей листьями берёзе кулачком. От луговой травы исходил пряный, одуряющий запах, тень от берёзы была такой уютной, что Анэм уткнулся носом в мягкие листья и заснул.
Громкий странный птичий крик заставил охотника подскочить. Небольшая птица с яркими солнечными глазами взлетала вверх к берёзе, унося в клюве извивающуюся змею. Птица исчезла в кроне дерева, и оттуда донеслось: «Соня-засоня!» А рядом с озорником возникла стройная фигура Королевы в наспех наброшенной мантии. Её Величество схватило божка за шиворот и исчезло.
* * *
Уходили дни, недели. Весна снова заявила о своём праве зеленеть и расцветать. Анэму вдруг приснилась поющая стрекоза, берёза и кудряшки.
За завтраком Астрап взахлёб похвалялся волшебной стрелой – призом, полученным в соревновании за звание «Лучший Охотник Года». Восхвалялись немыслимые достоинства стрелы и её волшебные умения. Анэм внимательно слушал. Слушал и вынашивал план.
Под вечер, когда Астрап с Волшебником принялись обсуждать преимущества и достоинства клинков, а обсуждение обещало быть долгим, Анэм с вожделенной стрелой и охотничьим луком брата выскользнул из замка, помчав к огромной угрюмой скале. Там обитала странная зверюга с целым набором разнокалиберных зубов, маленькими проворными ножками и злобными глазками. Она недавно так цапнула Анэма за пятку, что пришлось несколько дней сидеть в замке. Анэма жёг огонь отмщения.
Зверюга сидела на прежнем месте и нагло осматривала округу. Мститель прицелился, но пяткогрызка проворно прыгнула, споро перебирая ножками, помчала по отвесной скале вверх и уже почти достигла вершины скалы, нырнув в кустик, когда стрела её достала! Зверюга повисла на ветках кустика вместе со стрелой.
Это была катастрофа. Пригорюнившийся сорванец уселся под скалой, оттягивая встречу с братом, понимая, ЧТО ему будет уготовано после того, как Астрап пойдёт перед сном ещё раз полюбоваться на свой приз.
Над головой послышался щебет. Белая ласточка описывала круги, звонко щебеча, затем стремительно взмыла вверх и… на Анэма свалилась стрела. Схватив драгоценность Астрапа, стрелок рванул в замок, вслед донеслось уничижительное: «Гава-раззява!» и зазвенел знакомый колокольчик. Анэм не преминул огрызнуться: «Кто обзывается, тот так и называется!»
* * *
И вновь весна рассыпала цветы, накинула ковры одуванчиков на пригорки, зачирикала, запела, защебетала.
Была глубокая ночь. Яркая луна светила, как огромная люстра. Замок спал. Кроме Анэма. Егоза уже давно карабкался по еле заметной тропинке, что спиралью обвивала гору, вершина которой была закрыта облаками. Где-то там, на вершине, свила гнездо огромная невиданная птица. Анэм слышал, как о ней рассказывал Лит, обнаруживший гнездо и огромное яйцо на облюбованной вершине. За этой диковинкой и карабкался шкодник, уже с трудом различая тропинку в сгущающемся тумане.
Гнездо появилось внезапно, огромная птица вытянула длинную шею, угрожающе зашипела, затем оглушительно взревела и пыхнула пламенем. Из облаков камнем кинулась на Анэма ещё одна птица, рядом с ухом мародёра угрожающе клацнул огромный клюв, а когтистые лапы уцепились в лохматые кудри. Анэм ухватился за каменный выступ, в пропасть полетели камешки. Но вдруг птица отпустила добычу и погналась за невесть откуда появившейся летучей мышью. Мышь кружила над гнездом, а сидевшая на гнезде птица вертела головой, клацала клювом, пытаясь отогнать надоеду. Мелкая отважная летунья не улетала, ловко уворачивалась уже от двух птиц сразу, закладывая немыслимые виражи.
Шкодник ринулся вниз по тропинке, скользя, падая, цепляясь за камни, выступы, и остановился только у подножия горы. Мышь тут же появилась рядом. Она кружила над головой Анэма, и слышался чей-то тонкий девчоночий голосок:
Кто в гнездо к грифону лез,
тот козёл, осёл, кретин,
обалдуй, болван, балбес,
свинопасов господин.
«Сама козёл!» – крикнул Анэм. В ответ зазвенел хрустальным колокольчиком смех, и мышь исчезла.
* * *
Вечерело. Анэм сидел в лесу под дикой яблоней, грыз кислое яблоко и печалился.
Вскоре все услышат залп пушек, извещавших о начале празднества по случаю дня рождения Её Величества, зазвонят колокола, а он никак не мог придумать, что подарить Королеве, тогда как братья уже давно подарки приготовили.
Ещё с утра он слышал, как из комнаты Унда доносились аккорды и обрывки мелодии. «Вот, у него уже готов мадригал», – завистливо подумал тогда Анэм. Из комнаты Астрапа не доносилось ни звука, но вчера братец нёс шкурки горностая, значит, смастерит меховую накидку для Её Величества. Лит последнее время ходил с ободранными коленками. Ясен пень, лазил по горам в поисках цветных камешков для королевского ожерелья. А он ничего не придумал.
Было несколько идей, но он их отбрасывал одну за другой.
Скажем, во время бала можно было бы сотворить вихрь и он задёрёт юбки пляшущих дам до ушей. Вот была бы потеха! Но чревато. Волшебник такие шуточки не приветствовал, отдерёт за уши. Можно было бы смастерить красивый вымпел с королевским вензелем. Ах, как красиво он развевался бы на ветру! Изобретатель уже даже приметил, из чего такой вымпел можно было бы смастерить. Из мантии Королевы вырезать небольшой кусочек с Её вензелем (совсем маленький, так что и незаметно было бы!) и нашить на красивый шарф, который он видел у одной из фрейлин. Но вот же ж невезение! Когда он с ножницами пробирался в королевский гардероб, то был замечен, уличён и с позором выгнан. Подозрительные они такие!
На нос Анэму, шурша крыльями, уселась стрекоза, щекоча. Печальник чихнул и попытался сбросил её, но нахалка, посидев рядом на травинке, вновь уселась на носу. Чихая, Анэм хотел схватить надоеду, так нет же! Та вспорхнула и снова уселась неподалёку, насмешливо кося янтарным глазом. «Поймаю и все крылья оборву!» – разозлился Анэм. Стрекоза села ему на макушку, кто-то сверху ехидно сказал: «А ты попробуй».
Нахалка зависла над самой травой, снова послышалось: «Не поймаешь, не поймаешь!» «Поймаю!» – заорал Анэм и погнался. Стрекоза пролетела мимо яблони, за деревом оказался небольшой проём в скале, озорница нырнула туда, Анэм за ней и внезапно остановился. В расщелине красовался невиданной красоты цветок, он светился всеми цветами радуги, лепестки шевелились под ветерком, сверкая, и тихо, нежно звенели. На стебельке сидела нахалка, помахивая радужными крылышками. Анэм хотел схватить стрекозу, но она вспорхнула, и в руке неудачливого энтомолога остался цветок.
Что стоишь, разинув рот?
Не боись, не приворот.
Не раздумывай, бери,
Смело цветик подари, – звенел где-то рядом колокольчик.
* * *
В замке праздник был в разгаре. Королева уже сидела в новенькой горностаевой накидке, на шее сверкало ожерелье, прозвучал последний аккорд кифары, когда в зал влетел запыхавшийся Анэм. Он ринулся к Королеве, цветок в его руке заполыхал, разбрасывая разноцветные лучи и зазвенел нежно и трогательно: «С днём рождения, мама!» Её Величество ахнуло:
– Это же цветок самой лесной Королевы фей! Откуда?
– Это тебе подарок. Мне его дали, но я не знаю, кто.
– Анэм, – строго сказала Королева, – чтоб завтра нашёл «кого-то», поблагодарил от меня и отнёс мой подарок.
И она достала из волшебной сумочки, что всегда была при ней, белое лебединое перо.
* * *
Анэм пришёл к знакомой яблоне и позвал: «Стрекоза, ты где? Тебе подарок от Королевы». На ветке яблони сидела белая ласточка, что-то щебетала.
– Эй ты, малявка, где прячешься? – нетерпеливо закричал посланец Её Величества. Рядом приземлился коршун, его янтарные глаза были странно знакомы, он угрожающе, но не больно клюнул Анэма в ухо.
– Ты чего клюёшься? Уйди, мне стрекоза нужна.
Внезапно чёрная тучка закрыла небо, стало темно, даже звёзды сверкнули, а над головой закружила, выписывая фортели, летучая мышь. Туча исчезла так же внезапно, как и появилась, и на носу гонца оказалась стрекоза. Анэм скосил глаза, вздохнул и терпеливо подставил ладонь, на которой стрекоза уютно и устроилась, помахивая крылышками.
– Тебе подарок. Перо большое, а что ты с ним будешь делать, я не знаю. Ростом ты как-то не вышла.
Вот что ты будешь делать! Он услышал знакомый насмешливый смех, грозно нахмурился и … увидел её. Лукаво смотрели огромные янтарные глаза, струились длинные рыжие волосы в непокорных кудряшках, улыбались нежные девичьи губы. Пряно пахли травы, дурманил запах цветущей сирени и жасмина. «Откуда сирень? – машинально подумал Анэм, – лето ведь».
Её губы, сладкие и терпкие, пахли мёдом и тимьяном.
Анэм проснулся, огляделся: «Приснилось, что ли?» – подумал и крикнул: «Ты где?», но в ответ только где-то далеко откликнулось эхо: «Где, где, где…» и всё так же дурманил аромат сирени.
* * *
Анэму снилась стрекоза, янтарные глаза, медовые губы, рыжие волосы, пахнущие дикими яблоками. Он приходил к яблоне, терпеливо сидел, ждал, звал, но всё было напрасно.
Впервые Анэм пришёл к Королеве, стеснительно поведал свою историю и попросил совета. Её Величество внимательно выслушала сына, затем спросила:
– Ты отдал ей мой подарок?
– Да.
– Вот и хорошо.
Я не знаю, что ещё сказала сыну Королева и нашёл ли Анэм эту смешливую стрекозу.
Но в легендах Кэртианы остались рассказы, что Анэма всегда сопровождали то белая ласточка, то коршун, то летучая мышь, или в его буйных чёрных кудрях частенько восседала стрекоза с яркими радужными крылышками. И ещё. Люди почему-то рядом с изображением Анэма рисовали смеющееся лицо женщины-птицы.