В этом разделе можно просмотреть все сообщения, сделанные этим пользователем.

1

Адресное / Re: С Днём Победы!

« : 09 Мая, 2025, 18:49:41 »

С Днем Победы! Помним!

2

Наша проза / Re: Вирентийский витраж - IV

« : 06 Мая, 2025, 18:38:50 »

Свинцовая оправа

Сумерки бредут по миру, приглушив безжалостный свет солнца.  Луна — повелительница тьмы и снов, уже смотрит на свои земные угодья, но свет ее еще тонок и нежен, ибо сумерки — время полутонов и недосказанности.
Сумерки летят над просторами озера, туда, где крупный мужчина, бросив на песке рыболовные снасти, стоит у кромки воды и с напряжением смотрит в прибрежную пену, в которой, распластав гигантские коричнево-ржавые крылья, качается мертвый ястреб. 
Сумерки скользят по горным террасам, меж рядами иссушенной лозы, к маленькому домику под апельсиновым деревом. На плоской крыше домика, поджав ноги, сидит девочка и, закрыв глаза, слушает ветер и ту потаенную мелодию, что скрыта в его голосе. Мелодия манит, и окрик бабушки, зовущей семью к ужину, не сразу достигает цели. 
Но время кратко, и сумерки неотвратимо становятся ночью, так что, когда подвыпивший капитан эклейдской барки тяжелым шагом выбирается из недр портовой таверны, лишь луна освещает его путь по переулкам. И одна луна видит, как из тени навстречу капитану выступает высокая фигура и, поигрывая топором, преграждает путь.
Та же луна, словно утратив свой блеск, висит над миссией сестер-целительниц, где две пожилые женщины, закончив будничный труд и погасив огни, стоят у окошка и смотрят, как вдали, за широкой лентой реки по пологому берегу растекается молочная полоса тумана.
И дружно вздрагивают, когда покой дома разрывает резкий стук в дверь.

Здесь и заканчивается первая часть книги.

Что ж, вот я и закончила первую часть сего опус магнума. Не прошло и… не будем о грустном.
Объявляю перекур перерыв для окультуривания текста и дальнейшей работы над материалом. 
Благодарю за поддержку  на этой непростой дороге. 
Если уважаемая аудитория пожелает высказаться по сему поводу, то милости прошу, ибо, как любому автору, обратная связь интересна и полезна.
А там и «побредем дале...»

3

Наша проза / Re: Вирентийский витраж - IV

« : 05 Мая, 2025, 16:59:35 »

Спасибо. 

***

Дошла. Она дошла, пусть последние шаги и тащилась, едва переставляя ноги и держась за чьи-то плечи. Голоса вокруг доносились, словно сквозь вату. Она слышала, но слов не понимала — смысл ускользал, рассеивался где-то за пределами сознания.   
Но она знала, что дошла.
Где-то далеко заскрипела дверь. Кто-то расстегнул плащ Молчальницы и он пополз с плеч, словно змеиная кожа. Чужие руки опустили ее куда-то, и она покорно села, зная, что путь окончен, что не встанет больше даже под угрозой смерти. 
Голоса отдалились, и Джованна потеряла счет времени. Полусон. Полуявь. Усталость, что тяжелее могильной плиты. Бесконечность, ценная своим спокойствием. Путь окончен. Все прочее не в ее силе, не в ее власти…
- А здесь что такое?
Резкий, словно карканье ворона, голос вырвал ее из полузабытья. Джованна сделала над собой великое усилие и открыла глаза.
Она сидела на нижней ступеньке лестницы, упираясь головой в перила. Рядом, наклонившись, стоял человек с очень недовольным лицом. Седой ежик волос и властный вид отчего-то напомнили о примо-квесторе, оставшемся в Реджио. Может, это здешний префектор или иной какой чиновник пришел арестовать ее за все преступления?
Джованна попыталась встать, но ноги подкосились, и она шлепнулась назад на ступеньку, решив, что уж если арестовывают, то пусть сами и вытаскивают наружу. Нечего упрощать им работу.
Человек поймал ее за плечо, не давая завалиться набок. Выражение лица его сделалось из просто недовольного недовольно-озабоченным.
А Джованна отрешенно подумала, что вряд ли судейский чиновник станет носить на шее старый вязаный шарф выцветшего бледно-лилового цвета.
Остроносый, с глубоко запавшими блестящими глазами на костистом резком лице, человек напоминал то ли любопытного грача, то ли старого ворона. Впечатление усиливалось из-за длинного плаща-безрукавки, чьи полы напоминали крылья. Сейчас дорогая ткань, украшенная по кромке сложной вышивкой, обметала прямо сказать грязноватые полы, но человеку, казалось, было наплевать.
- Руку, - сказал он, и когда Джованна непонимающе уставилась на него, нетерпеливо повторил: -  Руку, руку.
Он сцапал ее запястье.
Джованна впервые в жизни видела, чтобы у мужчины были такие изящные ладони. Узкие, с длинными цепкими пальцами, что быстро и уверенно нащупали ее пульс. Человек молчал, как видно считая в уме, и тонкие бледные губы его недовольно кривились.
Джованне внезапно стало стыдно за свои руки: грязные, шершавые, с пятнами ожогов и темными ободками под ногтями. Руки, по которым сразу видно, кто она такая.
- Да уж,  - пробормотал  человек, выпуская запястье, и тут же без церемоний протянул руку к ее лицу. Джованна не нашла в себе сил отшатнуться, и два пальца подняли ее подбородок, разворачивая к свету, затем мягко коснулись кожи, оттягивая нижнее веко.
- Вы когда последний раз спали, джиори?
Дельный вопрос. Вот только ответа на него она не помнила и честно  в том призналась.
- Что значит, не помните? А ели когда?
Благие, что за вопросы? Какая кому разница?
Звук шагов, полузабытый, но вполне приметный.
- Джиор Танкреди, у вас есть совесть?
- Спорный вопрос, маэстро. Насколько я знаю, когда-то имелась. Я правда давно не вытаскивал ее из сундука. А что?
- Я никогда бы не подумал, что вы способны морить своих подручных голодом.
- Что?!
- Что слышали! У этой женщины явное истощение. Она даже на ноги встать толком не может. А также проблемы с сердцем и, возможно, иные недуги, которые сейчас я не могу оценить должным образом. Проводить осмотр, сидя на лестнице, не слишком-то удобно.
- Это скверное стечение обстоятельств, маэстро. Я уже послал Шеад домой за провизией, и скоро здесь будет горячий завтрак. Нет, скорее все же обед...   А когда все комнаты будут готовы, то вы сможете работать в более удобной обстановке.
Человек пренебрежительно поморщился.
- Стечение обстоятельств? Надеюсь. Но никакой тяжелой пищи, поняли? Но совесть вашу и впрямь пожрала моль. Вы присылаете за мной, требуете явиться к раненому. Я являюсь, и что вижу? Три пациента вместо одного! Предупреждать надо! Если вы не цените свое время, не думайте, что другие не могут рассчитывать  свое…
-  Поверьте, маэстро, я научился чрезвычайно ценить время…
- Оно и заметно, - проворчал лекарь.
- Но я не вижу третьего пациента…
- Серьезно? А вы сами? И только не лгите, что помощь не нужна. Не поверю. Что молчите? Или желаете лечиться у ксеосского попугайчика? 
- Ну, костоправ он отменный.
- Я знаю, - с ядовитой усмешкой ответил лекарь.
- Но лечиться я все же предпочту у вас, маэстро.
- Разумное решение.
- С вашего позволения, обсудим это чуть позже.
- Разумеется позже, потому что я уже опаздываю на лекции. Значит так, лечение раненой мы обговорили. Накормите свою служанку и отправьте ее спать. Мой помощник принесет лекарства. Завтра я приду снова, и горе вам, джиор, если я увижу, что мои предписания не выполнялись.
- Вы взяли себе нового ученика? Того беррирского юношу?
- Я не сказал ученик, я сказал помощник. Он не лекарь. Я больше не беру учеников. Устал возиться с бестолковыми молокососами. Вкладываешь время и силы, словно воду в решето льешь. В лучшем случае получается добросовестный исполнитель.  Но такого можно подготовить и в Школе, к чему тогда лишние усилия?
- Но были же исключения, - голос Аррэ звучал странно мягко.
- Три, - согласился человек. — И что толку? Один погиб, другой бросил занятия и сбежал, а третья никогда не сможет использовать свой талант в полную силу. И так и будет метаться между долгом и призванием, пытаясь сесть на два стула. Так что я покончил с частным преподаванием раз и навсегда.  С публичным, кстати, скоро покончу тоже.
- Что?!
- Что слышали. Пусть ксеосский попугайчик ликует.
Открылась дверь, по плитам внутреннего дворика простучали шаги, и в поле зрения Джованны возникла девушка, слегка запыхавшаяся от быстрой ходьбы.
- Сейчас слуга все принесет, Баштар, - издалека начала она и, увидев лекаря, резко остановилась, потупив глаза.
- Маэстро Фернан.
Джованна присмотрелась. Что-то смутно знакомое было в лице девушки. Тонкие, но не вялые черты, вьющиеся густые волосы, упрямое выражение.
- Как дела, Шеад? — спросил лекарь. - Повитуха, что я прислал, справилась?
- Было сложно, но все обошлось. Матушка весьма вам благодарна.
Лекарь невесело усмехнулся.
- Шеад, ты ничего не желаешь мне сказать?
- Я не знаю, где она, - быстро ответила девушка, вскинув и тут же снова опустив большие зеленые глаза. 
- Юным девушкам не пристало лгать, Шеад. Не учись у своей матушки… и ее подруг...
Зеленоглазая зарделась, словно утренняя заря. Даже уши покраснели.
- Что-то не так? — спросил Аррэ Танкреди.
- Ничего, что требовало бы вашего внимания, граф, - резко ответил врач. — До завтра!
Он вскинул на плечо кожаную сумку, что все это время стояла у лестницы, и пошел прочь, не оглядываясь.
Зеленоглазая внезапно сорвалась с места и бросилась за ним.
- Маэстро Фернан, - крикнула она, - я правда не знаю! Она не появлялась с прошлой недели! Честное слово!
Ответом, как смутно увидела Джованна, был резкий жест узкой ладони — человек то ли прощался то ли посылал, куда подальше. Джованне стало жаль, что он ушел так быстро — в лекаре было что-то, придававшее сил и уверенности. Рядом с ним нельзя было оставаться безвольной размазней. Та еще язва. Джованне всегда такие нравились. Она сама когда-то была такой...
Но он ушел. А она осталась и даже поднялась на ноги. Прежде чем Танкреди протянул руку, чтобы помочь.
- Он не меняется, - пробормотал Танкреди, обращаясь к Шеад. — Не постарел ни на миг. По-прежнему брюзжит. И шарф тот же самый.
- Ты не прав, Баштар. Очень, очень много изменилось, - ответила девушка.
- О ком он спрашивал?
- Позже. Это долгая история.
- Позже так позже. Есть дела поважнее. Ну, здравствуй, Джованна. Рад тебя видеть. А где Антонио? Что случилось?
Джованна молчала. Смотрела. Собиралась с мыслями и силами, стараясь покрепче вцепиться левой рукой в перила.
Исполни свой безрассудный зарок, Джованна. За свою разрушенную жизнь, за Тони, за Франческу, что лежит в беспамятстве где-то здесь, и за ее мужа, у которого не будет даже могилы.
- Джованна, ты меня слышишь? Джованна? 
Джованна Сансеверо, вдова стекольного мастера, лавочница с моста Эрколэ Безумного, беглая преступница и бездомная нищенка примерилась, сжала пальцы в кулак и съездила восьмому брату герцога Ферратского по физиономии.

4

Адресное / Re: Виват! - 30

« : 04 Мая, 2025, 12:28:46 »

Leana, с днем рождения!
Добра и радости! 

5

Наша проза / Re: Вирентийский витраж - IV

« : 03 Мая, 2025, 19:57:30 »

Спасибо. 

а скажи, пожалуйста, для пропащих, нет ли возможности где-то одним текстовым файлом раздобыть сие произведение? Я так отстала от жизни, что мне в любом случае с начала читать. 

Leana, рада видеть.    Пока нет, но я как раз сейчас выкладываю окончание первой части, после чего текст будет собран, окультурен и выложен на какой-нибудь площадке. Размышляю над автор.тудей. Здесь обязательно сообщу. 

Продолжаем. 

На просторной, густо заросшей  душистой лиловой травой лужайке, разделявшей две усадьбы, пасся оседланный конь. Рядом с ним на земле лежала молодая женщина в окровавленном платье. Рамон ужаснулся, подумав, что она убита, но, присмотревшись, заметил, что грудь слабо вздымается. Вторая женщина — да не просто женщина, Безмолвная сестра! — сидела, привалившись к стене, и, кажется, была без чувств.   
А среди всего этого с отчаянным выражением лица стоял Комар. Когда Рамон в изумлении воззрился на друга, не успев спросить, что собственно сие означает, тот сунул ему в руку клочок бумаги.
- Какой это дом?
Гвоздь покрутил бумажку, старательно вчитываясь в размытые каракули, и неуверенно сказал:
- Второй?
Комар уныло уточнил:
- А с какого краю второй?
Гвоздь подошел к площади и понял, что вопрос не праздный. Второй от ближнего края улицы, от дальнего, от статуи, от переулков, от фонтанчика, от коновязи...
Он вернулся к Одо.
-  А они не подскажут? — спросил он, сам понимая, что сморозил глупость.
- Как видишь, нет, - проворчал Одо.
- Нужно стражу позвать, - решил Гвоздь.
- Нельзя стражу, - отрезал Одо.
- Почему?  - не понял Рамон. Это же было разумнее всего: стражники сбегают за лекарем да и с домом разберутся. Они свою квинту, поди, лучше знают.
- Тогда надо постучаться в каждый дом, - неуверенно сказал Гвоздь. Комар уныло кивнул, и оба они представили себе, как идиотски это будет выглядеть. Еще и по шее огребут.
- Пошли, - обреченно сказал Комар. — За что мне это снова, а?
- Э, вы что здесь забыли?
Этот новый голос раздался откуда-то с высоты. Гвоздь с Комаром одновременно подняли головы и обнаружили, что на плоской крыше постройки, примыкающей к высокой стене с той стороны, стоит круглощекий смуглый подросток лет пятнадцати и с интересом наблюдает за всей этой сценой. 
- Отвали, сопляк, - проворчал Комар.
Еще отчета всякой малышне не давал!
Но мальчишка не отвалил. Напротив, он осторожно ступая по черепице, подошел ближе к краю и деловито упер руки в бока.
- Этот пустырь - участок моего господина. Здесь каждый это знает. А он очень не любит, когда ашас-кадо.
- Когда что? — переспросил Гвоздь.
- Когда шарятся вокруг, - пояснил подросток. — Шарятся, топчут травы и суют свой нос, куда не надо. А если он увидит, что ваша лошадь ест шалфей, то вообще тебя ашшеркад.
- Чего?!
- Найдет твое сердце и печень. Он может, уж поверь.
Еще не легче! Может, здесь какой сумасшедший живет… богатый сумасшедший, с которым опасно связываться.
- Мы не шаримся, - примирительным тоном сказал Гвоздь. — Мы скоро уйдем.
- Вы убили женщин и сейчас грабите? — уточнил парнишка.
- Чирей тебе на язык! — возмутился Одо.
- Значит, убили и теперь думаете, как продать тела лекарям на потрошение. Но здесь никто не купит. Здесь уважаемые люди.
Подросток сел и неуклюже, точно мешок муки упал, спрыгнул вниз. Приземлился, однако, на ноги, отряс узкие черные штаны, повыше закатал рукава белой рубашки и вразвалочку подошел к приятелям:
- Обморок, - заявил он, взглянув на Безмолвную сестру. — Надо капюшон снять.
- Сами видим, - сказал Одо. — Грешно с Молчальницы покровы срывать, не знаешь, что ли. 
- А иначе она помрет от недостатка свежего эфира, - заметил парнишка. — Боитесь, руки Эрра отсечет?
Он нагнулся и легким движением отодвинул капюшон Безмолвной сестры, подставив солнцу ее бледное морщинистое лицо со впавшими, словно у мертвой, щеками.
Одо и Рамон переглянулись. Признаться себе, что малолетка оказался смелее, было неприятно.
- Ты куда лезешь? — шикнул Одо. — Сами бы справились. Вали отсюда.
Рамон торопливо дернул его за рукав.
- Ты здесь живешь? — спросил подростка Гвоздь. — Можешь, сказать, какой это дом? Как здесь вообще дома считают?
Парнишка мельком взглянул на бумажку, окинул взором площадь и уверенно указал на тот самый запущенный дом.
- Считают от статуи герцога слева направо, - пояснил он. — Вот этот дом, но там никто не живет.
- Серьезно? — опечалился Одо. — И что делать?
- Правда, там сегодня с утра порог подмели и окна открывали проветривать…О, вон Шеад идет! Сейчас спросим!
- Шеад? — Одо, к изумлению Гвоздя, слегка покраснел и смутился. - Ты ее знаешь?
- Конечно, - беспечно отозвался подросток. — Джиорини Шеад, доброе утро! Идите сюда!
Девушка, что бодрым шагом пересекала площадь, с объемной корзиной в руке, остановилась, осматриваясь из-под руки. 
Ишь ты какая яркая, оценил Гвоздь. Чернокудрая да чернобровая. Только взор больно дерзкий. Капризная, поди.
- О, привет, Эшайн! — отозвалась она. — Ты что там забыл? Шалфей рвешь?
- Если бы, - ответил подросток. —  Спасаю от посягательств. Поможете?
- Эшайн, мне некогда! — однако девица, бойко стуча каблучками, приблизилась и заглянула в проулок. Лицо ее тут же изменилось. Она ойкнула и зажала рот ладонью, словно боясь закричать.
- О, мураровы братья, что же это?! Они живы?!
- Пока живы, - успокоил подросток. — И они, кажется, направлялись в тот дом, за которым присматривает ваша матушка.
- Да что ты такое говоришь?! Послушайте, что ж вы все стоите? Нужно же что-то сделать!
- Нужно, - сказал подросток. — И побыстрее. У меня там курица тушится. Я вообще на пять минут вышел — петрушки нарвать…
- Так ты поваренок, что ли? — фыркнул Одо. — Ищешь сердце и печень у курицы? А твой господин — повар, что ли? Может, даже герцогский, раз здесь живет?
Парнишка посмотрел на него, словно на умалишенного. Шеад внезапно хихикнула, словно Комар сказал смешное, и сразу посерьезнела.
- Нет, - решительно сказала она. — Так не пойдет. Надо их перенести в дом. Ты его позовешь? — спросила она подростка.
- Попытаюсь, но сами знаете…
Гвоздь приметил, что Одо не понравился этот обмен репликами. Друг вообще сделался слишком странным, когда появилась эта девица. Как-то задергался, еще сильнее занервничал. Но сейчас было не до подозрений. 
- Я пойду отворю двери, - решительно сказала Шеад и, подхватив корзину, направилась на площадь. Через минуту тишину разорвал ее  восторженный крик:
- Баштар!

Комар ринулся на крик, словно ему пятки подпалили. Гвоздь замешкался, но все же последовал  за другом.
Смуглый парнишка остался на месте и невозмутимо пощупал запястье Безмолвной сестры. Лицо ее уже не казалось столь мертвенно-бледным, на губы возвращалась краска. Парнишка удовлетворенно кивнул и перешел к молодой женщине, осторожно приподняв багровый платок. Скривился, глядя на  несвежую, покрытую пятнами крови повязку, видневшуюся за наполовину расшнурованным корсажем.
- Ой, и разозлится же он, - пробормотал подросток. — Просто в ярости будет. Идаак-тааб, полный идаак-тааб.
- Криворукая работа, да, парень?
Эшайн разогнулся. Бальтазаррэ Танреди с сияющей Шеад под руку и слегка смущенными Гвоздем  и Комаром за спиной, появился на лужайке, окидывая все вокруг  тревожным взглядом, точно полководец, спешащий к полю битвы.
- Не совсем верный перевод, - заметил парнишка. — Рукожо...
- Здесь женщины, - Танкреди подошел ближе. Лицо его потемнело.
- Благие, что стряслось?! Они были одни? Без мужчин?
- Да, джиор, - Комар выступил вперед. — Западные ворота… там мы встретились, и сестра-Молчальница… 
- После. Все после.  Ты, - ткнул он пальцем в Гвоздя, - бери ее на руки и неси в дом. Живо!
Гвоздь, и не думая пререкаться, осторожно поднял молодую женщину и потащил через площадь, про себя ужасаясь тому, как безвольно обмякло ее тело.
- Ты и ты, - указал Танкреди на Шеад и Одо, - проводите Безмолвную сестру. Осилите?
Одо взглянул на Шеад и первым, подавая пример, перекинул руку самозванной жрицы на свое плечо.
- Осторожно. Вот так, встаем все вместе. Вот так... идем… Не тяжело, Шеад?
- А ты...
- А я пойду петрушку рвать, - сказал щекастый подросток, - а то курица сгорит.
 Он прошел вдоль каменного забора к маленькой калитке и, достав ключи, открыл дверцу в сад.
- Ты отсюда? — спросил Танкреди, кивая на усадьбу за забором.
- Да, джиор.
- Твой господин дома?
- Да.
- Как  его здоровье?
- Как всегда.
- А как настроение?
- Как всегда.
- Значит, паршивое.
- Паршивое, - согласился парнишка. — А если ваша животина сожрет шалфей, а я угроблю курицу, оно станет вообще омерзительным.
Аррэ Танкреди взял под уздцы лошадь, уводя ее от очередного лилового кустика, на который она нацелилась.
- Попроси его зайти. Скажи, в доме Танкреди раненая женщина, и граф Феррато просит его помощи.
Парнишка кивнул и скрылся за калиткой. Щелкнул ключ.

6

Животные / Re: Сукины дети :)

« : 02 Мая, 2025, 18:39:02 »

Очаровашка! Шпицы - всегда такие "собаки-улыбаки".

7

Наша проза / Re: Вирентийский витраж - IV

« : 02 Мая, 2025, 18:34:27 »

Спасибо. 
 

А Джез-то хитёр оказался. Ловко у неё кинжал выманил. Похоже, что-то ему от деда, прозванного Лукавым Джезом, всё-таки перепало.

katarsis, поножовщина в своей гостиной ему была не нужна. 

***

Когда пробил третий утренний колокол, Гвоздь не выдержал.
- Я пойду его искать! — заявил он.
Альфонсо Гуттиереш, работавший за стойкой, оторвался от списка покупок, который набрасывал на забракованном вчера Одо черновике любовного послания и спросил:
- Куда?
Рамон задумался. Дурень Комар даже словечком не обмолвился, куда его посылают. Ясно, что за Ривару, на Высокий берег, но Виренца большая, есть, где потеряться. Кто знает, куда отправляют курьера? Тот, кто отправил.
- Значит, надо искать этого вчерашнего аристократа, - размышляя сам с собой, сделал вывод Рамон. Идея его не порадовала. - Только его ведь в тюрьму повели, да?
Альфонсо Гуттиереш исправил « кочан капусты» на «три кочана», вспомнив, что главным блюдом «Бравой мыши» будет капустный пирог, и заметил:
- Скоро выйдет.
Гвоздь удивленно взглянул на отца. Ночью здесь прозвучали такие весомые обвинения...
- Выйдет, - повторил Альфонсо. — Знать всегда быстро выкручивается. А этот особенно… И моркови еще надо. Белла, морковь тоже подорожала, да?
Матушка неразборчиво откликнулась из недр поварни.
- Тогда я пойду туда, где он живет, - решил Рамон. — Он говорил про Шалфейный перекресток? Это ведь в Сальвиа, да?  Вот туда и пойду.  И спрошу.
Пожелает ли целый граф разговаривать с трактирным подавальщиком? Этим вопросом Гвоздь решил пока не озадачиваться.
Альфонсо дописал слово «морковь» и поднял глаза на отпрыска.
- Иди. Голову с собой возьми, сынок.
Рамон взъерошил светлые волосы и рассмеялся.
- Всегда со мной, батюшка.

Идти было неблизко, но Рамон поспешал и скоро уже пересек мост и начал подниматься по Первому спуску в гору. Здесь пришлось замедлиться.
Впереди Рамона тащилась компания мужчин — судя по выговору фортьезцев, а судя по одежде и виду — матросов с какого-то судна, которые то ли вышли из какой-то таверны, то ли, напротив, искали себе пристанища и места для завтрака.
Южане шли вразброд, но Рамон, занятый своими мыслями, не спешил  обгонять и поневоле слышал обрывки беседы.
– Наломался за сплав, аж винище не берет, - недовольно проговорил один. - Как скотов гоняет, падла эклейдская. Больше в жизнь к «жоанам» не наймусь.
– Мы ж должны были неделю здесь стоять, а он собирается завтра под вечер сниматься, - поддержал второй.
– Может, боится что боком выйдет? — спросил из-за спин товарищей малый, шедший последним. - Мордастый-то сюда добирался. Ну как родня явится встречать? Здесь в Алексаросе «жоанов» полно. Как объясняться? Да и за вещички спросить могут.
–  Тише, дурень! — шикнул второй. - Не сболтни кому!
– Да что я, тупой, что ли? Знамо дело. А только сундук я в капитанской каюте видел. Аккурат перед тем, как реджийцы явились.
– Да что в том сундуке? Он ж по всем карманам шарили, чтоб на жратву наскрести. Так, шмотье, поди, бабское…
– Может, шмотье, а может, и не шмотье. Я б пошарил, да ключа-то нет.
– И все же зря он баб ссадил. — сказал первый. - Они ж заплатили.
– А ты слышал, что «синица» говорил? Мол, душегубы они все. Пусть спасибо скажут, что не на правый берег высадил.
– Нет, братва, дело темное, - отозвался третий. - Как придем в Фортьезу, я валю и вам советую.
– Само собой. В жизни к «жоанам» не наймусь. В жизни…
Матросы поплелись дальше молча и вскоре свернули к какой-то забегаловке, оставив Рамону    тягостное чувство, которое всегда возникало у него при столкновении с мутными жизненными историями. Но вскоре он снова вернулся к своим размышлениям и позабыл о нечаянно услышанном разговоре.
Он дошагал до Замковой площади и, поразмыслив, уселся отдышаться на теплые ступени Храма Истины Крылатой. Отсюда были видны главные ворота палаццо Гвардари и начало улицы Кипарисов. Следовало бы уточнить заранее, где именно расположен нужный дом. Мимо Гвоздя в святилище и обратно поднимались и спускались люди, но они, на взгляд Рамона, были слишком богато одеты, чтобы приставать с расспросами. Он даже надеялся, что ворота палаццо откроются и явят предмет его поисков, но, увы… пришлось встать и идти дальше.
Улица Кипарисов, соединявшая площадь перед палаццо с квинтой Сальвиа, шла сначала ровно по прямой, но затем начала отклоняться чуть вправо, следуя гребню холма, а после и вовсе начала то нырять в низины, то подниматься на пригорки.
Рамон шел, не забывая глазеть по сторонам. В этой части города он почти не бывал. Здесь  было не так шумно, как в остальной Виренце, тенисто, да и народ был  совсем иного склада. Навстречу часто попадались степенные серьезные люди с зелеными шарфами лекарей и группки школяров в коротких плащах и круглых шапочках. Школяры Гвоздю никогда особо не нравились. Разгульные, да и держатся всегда наособицу.  Воображалы. Зато в дикий мяч с городскими им играть запрещено. Вот и славно!
Наконец Гвоздь остановился на краю  маленькой старинной площади. На неровном, истертом временем булыжнике, сквозь который пробивалась рыжая трава, стояла красная  глыба, лишь слегка тронутая рукой каменотеса, а на ней — статуя серого камня, в человеческий рост. Статуя изображала человека с полным и, на взгляд Гвоздя, не слишком добрым лицом в длинном, спадающем складками плаще. Человек поднимал вперед руку, точно благословляя, а в другой держал здоровенную тяжелую  книгу, на которой были выбиты какие-то слова, которые Рамон не мог прочесть.
Ноги человека были обуты в сандалии, и вокруг одной обвивалось какое-то вьющееся растение, а под подошвой второй разевала пасть змея. Что сие означало, Рамон не ведал, но полагал, что бродить по местности, где водятся такие гады, в открытой обуви — неосмотрительно, если не сказать — глупо.
Это и был Шалфейный перекресток. Теперь следовало понять, в какой дом постучаться. Дома как назло здесь были не просто добротные, а красивые, с изящной лепниной и ясными, забранными цветным стеклом окошками, окованными медью дверьми и чисто выметенными порогами. Кое-где над дверьми были надписи на квеарне, которой Гвоздь, естественно, не владел.
Один дом, правда, отличался. Особняк на краю площади казался не слишком-то богатым, штукатурка на фасаде потемнела и кое-где обвалилась. Ставни были прикрыты, вдоль фундамента густо выросла душистая  лиловая трава,  и вообще вид у дома был какой-то запущенный.
Не, подумал Рамон. Точно не в этот. Графья, поди, посолиднее живут.
- Гвоздь! — внезапно услышал он откуда-то знакомый голос. — Гвоздище, чтоб тебя!
- Комар! — радостно воскликнул Рамон, увидев друга, выглядывавшего из проулка. Две проблемы решилось разом: и Одо отыскался, и стучаться нет надобности.
- Ты где шляешься? — напустился он на друга, но Комар внезапно подался назад, словно избегая людей, что шли по площади по своим делам, и сделал другу знак  следовать за ним. 
Гвоздь так и поступил. И быстро понял, что проблемы продолжаются.

8

Наша проза / Re: Вирентийский витраж - IV

« : 30 Апр, 2025, 21:14:22 »

Продолжаем. 

Эти неторопливые, чуть шаркающие шаги, создающие ощущение словно от циркуля, готового пешком измерить землю, были слишком знакомыми, чтобы перепутать их с чьей-то поступью. Шаги доносились из смежной комнаты — как если бы идущий ждал условного сигнала.   
Во рту сделалось горько, словно Эрме глотнула отравы.  Она поднялась на ноги, чувствуя, как пальцы сами собой дернулись к ножнам. Вовремя вспомнила, что Джез забрал кинжал (дрянной мальчишка!). Глупо грозить, когда ножны пусты, но разжать кулак оказалось не так-то просто. Запястье ныло, словно Лотаро воскрес и незримо выламывал кости.
Дверь отворилась.
Эрме сжала зубы. Столько лет она сначала ждала, надеясь на оправдания, затем — предвкушая, как отвесит пощечину и прогонит прочь, а затем… просто перестала ждать. И казалось, смогла жить дальше, вычеркнув прошлое из памяти — пока на пыльной дороге банкир не назвал имя Йеспера Варендаля.
И вот теперь глупое сердце с какой-то стати вздумало частить.
Бальтазаррэ Танкреди собственной персоной стоял на пороге гостиной. Выглядел он, как с неким злорадством отметила Эрме, усталым и весьма потрепанным жизнью.  Шатания по чужим землям мало кому прибавляют здоровья, но в случае с Блудным Лисом перемена была просто разительной. Он постарел, исхудал, волосы потускнели и изрядно поседели, кожа потрескалась и имела нездоровый оттенок, будто у перенесшего лихорадку. Рука, судя по лубкам, сломана, и никакой плащ этого не скроет.     
И повязка на глазу… Что такое у него стряслось с глазом?
- Рад видеть вас, монерленги. — спокойно и легко, точно они расстались неделю назад, произнес он. — И бесконечно счастлив, что вы пребываете в добром здравии и сиянии молодости и красоты. 
Да этот сукин сын еще и издевается, подумала Эрме. Она давно не питала иллюзий насчет своей внешности и возраста, и уж сейчас, когда она стояла здесь, неумытая  с дороги и загорелая, точно простая крестьянка, в воняющей конским  потом пропыленной одежде, только жестокий насмешник или наглый льстец мог произнести такие слова.
- Чего не скажешь о вас, Бальтазаррэ Танкреди. Вижу, что древние были правы: для преступника, что ударился в бега, тягостно само осознание своего преступления. Оно давит, лишая его покоя телесного и душевного, и старит до срока...
- Право, монерленги, эти слова трудно отнести в мой адрес: преступник, как правило, бежит от правосудия. Я же, как только позволили обстоятельства, с радостью предался в его объятия.
Единственный глаз его нагло смотрел в упор.     
Что ж, первый обмен ударами состоялся. Эрме ощутила, как оторопь, вызванная неожиданным вторжением, постепенно оставляет ее, уступая место чистой и звонкой ярости.
Джез Второй смотрел на эту сцену, крутя в руке  наполовину очищенный персик. Эрме развернулась в его сторону. Мальчишка решил подстроить ей засаду?! Так пусть не жалуется!
- Вы, верно, не выспались, ваша светлость, - старательно сдерживая негодование, проговорила Эрме. -  Или перегрелись на солнце. Или Двуручный Аксель ненароком задел вас по голове во время тренировки. Иначе никогда бы не назвали достойным человеком вора и предателя!
Сукин сын только вскинул брови и  чуть прикусил  нижнюю губу — очень знакомый способ скрыть усмешку.
Джез, откинувшись на кушетке, почесал кинжалом кончик носа.
- Я, конечно, лег ближе к утру, - ответил он. — И не то чтобы долго спал… Но я бы не был так уверен насчет вора, кузина. Воры, как правило, не возвращают украденное по доброй воле.
Он откинул край покрывала, застилавшего кушетку, и Эрме увидела лежавшую шкатулку. Джез толкнул лезвием кинжала крышку. 
- Узнаешь, кузина? Кажется, эта милая вещица принадлежит тебе.
- Не мне. Это приданое моей дочери.
- От которого она отказалась, — Джез подцепил сложенное письмо. - Забирай, пока я не велел инвентаризовать его… или как оно называется, когда учитывают в казне.
Эрме  подняла шкатулку. Лилия словно светилась, улавливая солнечные лучи, текущие из окна. Светилась так же, как в тот день, когда она кинжалом, обламывая ногти, выдрала ее из герба Аранты там, в тронном зале.
- Что ж, следует  проверить, не фальшивые ли камни.
- Не трудись, кузина. Ночью здесь побывали мастера-ювелиры. Это без сомнения Цветок Ненастья. Камни настоящие.
В голосе Джеза звучала веселая нотка. Он явно наслаждался ситуацией. Засранец!
Эрме закрыла шкатулку и поставила на стол.
- Пусть так. Но этот человек не заслуживает вашего доверия. Он не выполнил условия контракта. И чему же он способен научить наследника герцогов Гвардари? Бежать? Скрываться от ответственности? Нарушать обещания?
Бальтазаррэ Танкреди кашлянул, привлекая внимание.
- И вы не дадите мне шанса обелить свое имя, монерленги?
- У  вас было пять лет, чтобы оправдаться. Как-то вы не спешили.
- А вот я  склонен проявить  милосердие, - заметил Джез. — И рассудительность. Вы ведь не закончили свои изыскания, не так ли, Бальтазаррэ?
- Увы, после обвала пришлось прервать работы. А позже… непредвиденные обстоятельства вынудили меня покинуть Виренцу и увезти с собой врученное мне достояние рода Гвардари. И, как человек ответственный и выполняющий обещания, я намерен довести начатое до конца: а именно завершить раскопки. И, учитывая, что сроки контракта были нарушены, готов принять за свой счет дополнительные обязательства по участию в обучении и воспитании его высочества Манфредо.
- Вот! — Джез поднял кинжал, словно указующий перст. — Слова человека, который искренне желает возместить убытки...
- Не вижу особой ценности в этом предложении, - равнодушно пожала плечами Эрме.
- Помнится, вы, монерленги, сами говорили мне, что джиор Танкреди — уникальной учености человек...
- Весьма польщен такой оценкой моей скромной персоны, монерленги, - тут же отозвался проклятый сукин сын.
Мало ли что она тогда говорила! Эрме чувствовала, что голова идет кругом. У нее не было сил драться сейчас, после долгой дороги и бессонной ночи, под этим безжалостным бледно-зеленым взглядом.   
- Думаю, ваша светлость, что обсуждать кандидатуру на столь ответственный пост в присутствии соискателя не совсем уместно. Вы пристрастны: возможно, ваше прежнее знакомство с джиором  Танкреди мешает оценить другие возможные кандидатуры? — с нажимом проговорила она.
- Да? - с самым простодушным видом удивился Джез. — А есть другие? 
- Найдутся, - мысленно зверея, ответила Эрме.
Кажется, Джез наконец-то почуял степень ее ярости, потому что выпрямился и, приняв милостиво-серьезный вид, проговорил:
- Что ж, граф, думаю, мы продолжим обсуждать эти вопросы в более уместной обстановке. Думаю, сейчас у вас есть более насущные дела. 
- Благодарю за доверие, ваша светлость. Надеюсь его оправдать. Доброго дня, монерленги.
Бальтазаррэ Танкреди отвесил легкий поклон удалился, напоследок скользнув по Эрме насмешливым взглядом.
Что ж, Аррэ Танкреди, окаянный предатель, ты еще пожалеешь, что посмел вернуться. Пожалеешь...
Эрме подождала, пока шаги умолкнут в галерее, прикрыла дверь и резко развернулась к герцогу.

- Как понимать это представление, Джез?
- Представление? — переспросил его светлость с видом невинного агнца. — Я всего лишь надеялся сделать тебе сюрприз, Эрме. Я думал, ты будешь рада его видеть...
- Рада видеть человека, который исчез в неизвестном направлении с драгоценной реликвией арантийской короны?!
- Вот она, твоя реликвия. Целая и невредимая.
- Как он вообще здесь оказался?!
- Дамиани привел этой ночью. Он сам сообщил канцлеру о своем прибытии в город и сам сдался. Добровольно, Эрме. Это что-то да значит.
То есть Дамиани тоже был в курсе? Браво, канцлер...
- И ты готов простить его только за то, что он вернул украденное?
- Я готов простить его, если он возместит убытки и принесет пользу. Знаешь, мне безумно надоело наблюдать в окно эти развалины. История с раскопками затянулась — тебе так не кажется, кузина? Пусть доводит дело до конца, раз того требует завещание дедушки. И если он предлагает возмещение — отчего же не взять?
- Да как ты не понимаешь! Танкреди — наставник наследника, это же… бред! Ты кого получишь через год — мелкого авантюриста и прощелыгу? Вспомни Варендаля!
- Благие, Эрме! Давай назначим испытательный срок и посмотрим!  В конце концов, бумаги о назначении уже готовятся. Не понравится — отменим. Не упрямься, право слово...
- То есть ты все уже решил и даже оформил документально? — изумилась Эрме. — Браво, ваша светлость! Как быстро вы дали себя уговорить…
- Правитель не должен медлить, когда видит возможность получения блага для своей страны, - с чувством изрек Джез.
Сам придумал? Древние мыслители формулируют сей постулат изящнее.
- А здесь кругом выгода. И для тебя тоже...
- Для меня, Джез? Для меня?!
Лицо горело. Эрме чувствовала, что еще миг — и сорвется на крик.
- Вы же… ты и он… все же знают про ваши... частные отношения. — Джез несколько смутился, но тут же воспрянул. — Да перестань же, кузина! Все взрослые люди! Про ваш роман вся Виренца была в курсе. Я вообще надеялся, что перестанете ломать комедию и заведете речь о свадьбе...
Эрме глубоко вдохнула. И еще раз. И еще.
Самообладание, говорил дед. Вот основа. Кто утрачивает самообладание — проигрывает, ибо начинает делать глупости.
- Да, ваша светлость, - сквозь зубы произнесла она. — Возможно, между мной и Бальтазаррэ Танкреди и существовала некая симпатия... Но скажите мне, ваша светлость: а было ли у меня достаточно времени на «роман», когда я три года была по горло занята тем, чтобы ваша обтянутая простынкой задница попрочнее уселась на фамильный трон? Было у меня время на интрижки? Было у меня время?!
- Эрме, я прекрасно помню...
- И спешу уверить, ваша светлость: все наши частные отношения навсегда остались в прошлом. Запомните это. Доброго дня!
Эрме рванула дверные ручки и вышла прочь из гостиной.

***

Оставшись в одиночестве, герцог Джезарио Второй встряхнулся и потянулся, словно кот после трепки, бросил на стол ненужный кинжал, откусил от персика и проговорил сквозь набитый рот:
- Так я тебе и поверил.

9

Наша проза / Re: Вирентийский витраж - IV

« : 30 Апр, 2025, 14:58:16 »

Н-да, с таким правителем  ни войны , ни голода не нужно...

Tany, думаете, сам справится? 

10

Наша проза / Re: Вирентийский витраж - IV

« : 29 Апр, 2025, 11:30:18 »

Спасибо.
Насчет Данчетты - уж он-то себя сломанным ну никак не ощущает. 

Продолжим.

Его светлость герцог Вирентийский Джезарио Второй изволил пребывать в своей малой гостиной в образе, приличествующем герою древности. Проще говоря, Джез поленился одеться и восседал на кушетке в обмотанной вокруг бедер простыне, зато с обнаженной чикветтой, лезвие которой он старательно полировал.
Эрме затворила за собой резные двери и оглядела комнату, отметив отсутствие слуг и наличие на столике кувшина и вазы с персиками. Она внезапно поняла, что проголодалась. Но сначала дело.
- Здравствуй, кузина, - герцог широко улыбнулся, приветственно качнув головой, так что беррирская золотая серьга задрожала, разбрызгивая бриллиантовые отсветы по голому мускулистому плечу.
Статью и развитой мускулатурой он удался если не в деда, то в родню по матери, где атлетическое телосложение при среднем росте было нормой.
А вот лицом пошел в отца, и вряд ли это можно было назвать большой удачей для молодого человека: оттопыренные уши, крупный нос и слишком полные губы казались грубоватыми и не вписывались в каноны современного изящества, требовавшего утонченной мягкости черт.
Впрочем,  Джез  Второй совершенно не переживал из-за несоответствия своей внешности требованиям времени. Напротив, он без всякого стеснения подчеркивал особенности лица, нося волосы коротко стриженными и неизменно зачесанными назад, так что крупная золотая серьга с бриллиантом бросалась в глаза без промедления. За образец было взято (и сильно  увеличено и приукрашено) традиционное беррирское мужское украшение, неоднократно виденное юным Джезом у Рамаля-ид-Беоры.
Мода заразна, как поветрие: вскоре многие молодые люди при дворе завели себе «беррирскую серьгу». Что думали по этому поводу сами берриры, осталось неизвестным.
- Как съездила? — герцог указал на плетеный из лозы стул и продолжил водить войлоком по клинку.
- Отвратительно, - Эрме села, с удовольствием вытянув ноги, и посмотрела на свои исцарапанные и разбитые носки сапожек. На выброс. Где она только не лазила за эти дни…
- Я так и думал. Как можно путешествовать по такой жаре?
- Можно, если очень нужно. Желаешь доклад?
- Позже. Твои доклады обычно портят аппетит.
Герцог потянулся. Простыня угрожающе поползла вниз.
 - Ты ничего не забыл, Джез? Спросонья?
- А? — герцог недоуменно воззрился на нее. 
- Например, одеться, - пояснила Эрме.
- А, это, - герцог поддернул простыню. — Это не после сна. Это мы с Меллерманном тренировались в парке. Я, чтоб ты знала, буду изображать Победителя Чудовищ в процессии на День Радостного Солнца. Костюм еще шьют. Должен же я понимать, как двигаться в таком вот безобразии да еще с оружием.
- Не уверена, что Победитель чудовищ дрался в льняной простынке, - заметила Эрме.
- Думаешь, вообще без ничего?  - солнечно улыбнулся Джез.
О, Благие, какой полет фантазии!
- Надеюсь, ты не собираешься драться? Ни в простыне, ни в доспехах?
- Увы, нет, - с грустью ответил герцог. — Я буду лишь наблюдателем.
- Так это правда? -  Эрме откинулась на плетеную спинку. — Ты собираешься провести бой с тварями здесь, в городе?
Джез бросил оружие на кушетку и выпрямился, скрестив руки на груди.
- Уже знаешь, - проворчал он. — И кто проболтался? 
- Те люди, которые ищут твою ненаглядную тварь, - ответила Эрме. — Мы встретили на Тиммерине отряд Ловцов. Почему ты сделал это втайне?
- Ты бы отговорила. Напустила бы на меня Совет, и вы бы прогрызли мне мозги своими расчетами.
Именно так и считал Тадео.
- Конечно. Это все равно, что выбросить деньги на ветер. Как тебе вообще пришла в голову такая мысль? Виренца давно не проводила бои... 
Кто тебя надоумил, мальчик? Покажи мне этого человека… намекни, прошу тебя… Кто у нас стал такой ушлый?
- Вот именно, что здесь такого не помнят. — Джез снова оживился. — Пойми, Эрме: я правлю шестой год — и еще нигде не отличился. Не было ни приличной войны, ни какого-то серьезного конфликта. Никакого важного дела, где бы я мог проявить себя. Тормара киснет в полузабытьи. Даже аддиры примолкли. Так, пожалуй, и вся молодость пройдет. И как меня будут звать? Джез Маленький? Джез Полусонный?
Эрме чуть не взвыла на волчий манер. Войны он желает! Конфликта! Месива и горы трупов?! Мальчишка, которого едва не прирезали спящим в собственной постели?!
Наверно, она не смогла скрыть свое раздражение. Герцог поежился, словно в гостиной внезапно подул зябкий ветер.
- Ты выбрал крайне неудачный момент, Джез. Жара убивает будущий урожай. Не только у нас — везде. Деньги понадобятся, и деньги немалые. Будут тебе и конфликты, и волнения, и, не дай Благие, голодные бунты. Мало не покажется, ваша светлость. Будет трудная осень и злая зима. Готовься.
Герцог поморщился.
- Я знаю, - через силу согласился он. — Но уже ничего не изменишь. Так давай повеселимся, пока есть возможность? Не препятствуй, кузина, прошу тебя. Клянусь, это будет достойное зрелище, которое порадует город и укрепит уверенность в нашей силе. А деньги… Знаешь поговорку: деньги — навоз…
Сегодня — нет, завтра — воз. Вот только почему-то всегда сбывается только первая часть.
- У нас даже каменной арены нет, - устало сказала Эрме. — В Лунном городе Белый Цирк  в девять ярусов с тремя рядами защиты.
- Не понадобится, - уверенно сказал Джез. — Мы используем те трибуны, которые останутся после дикого мяча. Размер поля подойдет. А Барьеры Ловцы проведут по площади и по балконам. Так делали в Эквалле, и все прошло замечательно. Это не базарные фокусники, Эрме. Орден знает свое дело.
Он уже все решил, поняла Эрме. Есть ли смысл переубеждать? Деньги все равно потеряны. Что ж, сейчас она уступит, но лишь для того, чтобы на ближайшем Совете пойти в атаку и срезать все лишние расходы.           
- Делай, как знаешь, - произнесла она. — Ты герцог.
- Вот и отлично! — герцог улыбнулся во весь рот и  внезапно донельзя напомнил дядю Сандро. — Ты, наверно, голодна? Сейчас прикажу принести завтрак.
- Не нужно. 
Эрме взяла с подноса персик. Джез последовал ее примеру.  Поморщился.
- Жесткий. Дай-ка кинжал, я свой оставил в спальне.
Эрме вытащила кинжал и протянула кузену. Тот принялся чистить плод, срезая неровные куски шкурки и бросая на стол.
— Но ты, кузина, не думай, - проговорил он, капая соком на простыню, - что я намерен швыряться деньгами направо и налево! Нет, Эрме, я намерен экономить. И, кстати, я уже нашел, где можно сберечь деньги!
Эрме подбросила персик на левой ладони. Спелый. Медовый. Пушистая нежная кожица слегка проминалась под пальцами. 
- И что же именно ты придумал?
Герцог перестал кромсать плод.
- Ты искала наставника нашему Фредо. Так вот: Джордано Лабатта в начале недели  прислал тебе официальный ответ на предложение — он не может расторгнуть контракт с Магистериумом. Ректор не дал согласия. Леандро Нери должен был переправить послание, как только станет точно известно, где ты. Наверно, вы разминулись с курьером.
Эрме негромко выругалась. Жаль, очень жаль! Что же теперь делать? Все интересные кандидатуры на этот пост были исчерпаны. Просить Фернана стать воспитателем мальчишки? Собственно, он был номером первым в составленном Эрме списке — и первым же вычеркнутым именем.  Нет, это было бы слишком жестоко — обратиться с подобной просьбой…
- Но я уже нашел решение! — весело и громко сообщил Джез. — Есть отличный кандидат, достойный во всех отношениях. И что важно — обязанности свои он согласен выполнить даром, не требуя платы, в счет прежнего обязательства…
- В счет прежнего обязательства, - непонимающе повторила Эрме, и прежде чем до ее разума дошел смысл сказанного, она услышала шаги.

11

Наша проза / Re: Вирентийский витраж - IV

« : 27 Апр, 2025, 17:12:34 »

Спасибо. 

Всадник ждал на площади прямо перед Храмом Истины Крылатой, чуть в стороне от главного входа,  вскинув копье в воинском приветствии.
Высоко над всадником поднимался правый придел. Огромное окно, когда-то полностью забранное многоцветным витражом, сейчас зияло осколками, щерящимися над пробоиной, сквозь которую внутрь здания свободно лился свет солнца. 
Сам всадник на первый взгляд казался почти мальчишкой, по недосмотру взобравшимся на боевого коня. Но тяжелые доспехи, покрытые чеканкой, были пригнаны точно по фигуре, и рука держала поводья так твердо, что не оставалось ни малейшего сомнения, что только намекни седок, и конь сойдет со своего возвышения, ударив копытами о булыжники площади, и будет повиноваться каждому приказу.
Но всадник медлил. Скептическая улыбка гуляла по его губам, и в улыбке этой Эрме подчас видела то укор, то насмешку – не над собой, но над всем этим торопливым изменчивым веком, последним рыцарем которого он был.
Солнечный луч играл на наконечнике копья — верный сигнал того, что утро снова посетило Виорентис Нагорный и было встречено во всеоружии. Утренний Всадник, навечно состоящий в свите Владычицы Зари.
На постаменте было выбито лишь одно слово «Таорец».
Боль потери, которую Эрме испытывала, когда монумент устанавливали на площади, и толпы народа (не только вирентийцы, но и приезжие) окружали подножие статуи, давно притупилась, пусть и не исчезла совсем. Сейчас она ощущала скорее смутную тревогу - оттого, что так и не смогла выполнить все те обещания, что давала безлунной ночью на старой площади.
И, пожалуй, грусть от понимания того, что человек, чьи руки и сердце сотворили столь совершенное произведение искусства, валяется сейчас там, в пыли у позорного столба, и клянчит декейты на выпивку.
Курт, несомненно, был прав. Но Эрме знала: ради этой знакомой скептической улыбки, что навечно осталась на бронзовых губах, она даст пьянице еще одну попытку. 
Заиграла сигнальная труба, и ворота Нового дворца начали отворяться.
Долгий путь закончился.

Первый внутренний двор палаццо был просторен и гулок. Когда легионеры миновали ворота, то цокот подков и ржание наполнили галереи и ниши звонким разноголосым эхом. 
Эрме бросила поводья слуге и спрыгнула наземь, потянувшись и потирая поясницу. Наконец-то она забудет о беррирском седле. И о полумужской одежде...
- Курт, сумки в  мои покои. Тереза разберет, когда приедет. То, что я отдала тебе — в Башню. И все свободны от службы на два дня. 
День в палаццо только начинался. Слуги мели двор. Женщины поили свежей водой сфарнийские розы, разросшиеся вдоль галерей, и слабый аромат витал над двором. Здесь было еще нежарко, и в арках и переходах таилась приятная тень.   
- Добро пожаловать домой, монерленги. Удачно ли добрались?
Эрме вскинула голову. На галерее второго этажа появилась невысокая фигура, облаченная в белое просторное одеяние и, опираясь на трость черного дерева, начала неспешное движение к лестнице. Служанки поспешно уступали дорогу, приседая, словно перед герцогом. Они и боялись-то этого человека поболе герцога...
Достигнув весьма почтенного возраста, Рамаль-ид-Беора не стремился к покою и домашней тишине. Напротив, старый мажордом правил всем дворцом железной рукой, и порядок, что поддерживался в палаццо вопреки безалаберному образу жизни и мышления молодого герцога и его ближайшего окружения, был его прямой заслугой.
Возраст, конечно, неизбежно сказывался. Усы и бородка поседели, а короткая воинская одежда уступила место приличным возрасту и статусу одеяниям старейшины (мажордом, как знала Эрме, был главой всей немногочисленной беррирской общины города). Да еще палка, без которой управитель палаццо уже не мог обходиться...
- Доброе утро, Рамаль, - отозвалась Эрме. — Как вы здесь?
- Герцог и и его высочество Манфредо пребывают в добром здравии. Джиор Манфредо еще почивает, а герцог просил вас прибыть в его покои.
- Он уже не спит? — удивилась Эрме. — Странно…
- Вероятно, его внимание привлекли сведения о вашем путешествии, - ответил Рамаль-ид-Беора. — Ваши письма вызвали его живейший интерес.   
Эрме ожидала продолжения, но мажордом с непроницаемой миной спускался по лестнице, мерно постукивая палкой. Рамаль-ид-Беора был верен себе: умел делать и умел молчать о сделанном, увиденном и услышанном. Едва ли кто мог вывести его на откровенный разговор. Уж точно не Эрме.
- Он один, надеюсь?
Это всегда смешно и неловко - выпроваживать из герцогской постели очередную заспанную девицу. А то еще и не одну.
- Да, уже один, - успокоил ее мажордом.  - Подать вам завтрак?
- Позже. Я позавтракаю у себя. А что Леандретто?
Леандро Нери, ее личный секретарь, обычно был ранней пташкой, что, учитывая его образ жизни за пределами службы, Эрме всегда приятно поражало. Но сейчас она его не наблюдала. 
- Джиор Леандро отбыл до конца недели за город, к матери. Послать за ним?
- Нет. Я не собиралась приниматься за дела в ближайшие дни.
Нужно выспаться и все обдумать. И, конечно, съездить в квинту Сальвиа. Поговорить наедине, без свидетелей, под шум воды и шелест ветра.
Но сначала Джез. Видят Благие, ей есть что высказать мальчишке...

12

Наша проза / Re: Вирентийский витраж - IV

« : 25 Апр, 2025, 21:30:32 »

Спасибо. 

***

Город хлынул на нее резко, точно волна так и не увиденного моря. Эрме покачивалась в седле, проплывая над утренними улицами и людьми, спешившими по своим рутинным делам.
Можно было сократить путь, свернув на улицу Кипарисов, но Эрме выбрала путь по Торговому тракту, шедшему по правую сторону Тернового разлома параллельно набережной. Здесь было не так красиво и зелено, но здесь было уже людно, несмотря на ранний час, деловито и уверенно. 
Она желала проникнуться этой уверенностью, напитаться ею, как растение — дождевой водой после долгого засушливого периода.
Чтобы отступило тягостное чувство одиночества.  Чтобы ощутить, что она дома. 
Лица сменяли друг друга — молодые и старые, веселые и озабоченные, задумчивые и безалаберные  Эрме скользила по ним взглядом, не утруждая себя узнаванием. Сейчас  все эти лица были словно отдельные стеклышки городского витража, что  вроде бы и не имеют ни малейшей ценности по отдельности, но все вместе составляют яркую картину.
Мой город — так когда-то говорил дед. Она так сказать бы не могла — ни раньше, ни теперь. 
Мой город — это надо было заслужить. Виорентис не дастся любому, лишь потому что его имя — Гвардари. Это город, где живут сильные люди, и покоряется он лишь сильному — не из страха, но признав право владыки.
Последним герцогом, всей жизнью подтвердившим право держать Виорентис в кулаке, был Лукавый Джез. И Эрме часто не давала покоя мысль, что, переживи ее отец тот пасмурный осенний день, Виренца бы забыла о законе престолонаследия и признала бы его своим повелителем.
Но случилось то, что случилось.
Города должны стоять, когда владыки умирают. В этом и есть смысл. Закон жизни. Ребенок переживает родителей. Создание - создателя. Владение — владетеля. Творение — творца...
- Это еще что такое? — спросила Эрме.
Вопрос был риторическим. Она и сама прекрасно видела каменный обелиск посреди площади с недлинной железной цепью, одним концом накрепко прикрепленной к столбу, а другой к кольцу кандалов, что в свою очередь пребывало на ноге человека, сидевшего на грязной мостовой.   
Человек, несмотря на рассветный час, был пьян. Он покачивался, озираясь и, казалось, уже слабо понимал, где обретается. У ног его валялась глиняная кружка с растекшейся винной лужицей, над которой кружились мухи.
- - Что ты здесь делаешь, Данчетта?
Сидящий поднял отекшее лицо, откинул жиденькие спутанные пряди волос.
-  Монерленги-и-и, -  пьяненьким голосом протянул он. — Подайте на бедность скромному служителю изящного искусства… Дайте декейт, а?
- Я спросила, что ты здесь делаешь?
- Сижу-у. Отбываю-ю нак… - он икнул. — зание. Эти дуболомы, - он высокомерно кивнул в сторону стражника, который как раз появился из-за угла, как видно, с намерением проверить наказуемого. — Они ж не понимают…. Тупые, как пробка от бочки.
Он брезгливо передернулся.
- Снова? - спросила Эрме у подошедшего десятника городской стражи.
- Снова, монерленги, -  с поклоном сообщил он. – Опять-таки.
- За что на сей раз?
- Так это, - с некоторой запинкой начал стражник. – Он шалашовок по Второму спуску гонял.
- Что?!
- Ну, девиц, что непотребны. С палкой за ними скакал. Еле угомонили.
- У меня два вопроса, - сказала Эрме. – Что эти твои «шалашовки» делали на Втором спуске, если они должны обретаться в Латароне…
- Так это... они не работали. Шли просто по улице, а он прицепился, - с готовностью пояснил стражник.
- Они лик земной оскверняют! – выкрикнул Данчетта. – Бесовские создания!
Ну да, ну да. А когда ты устраивал гулянки на весь Латарон, тебя это не смущало…
- А второй вопрос: почему в столь ранний час человек, отбывающий наказание  у позорного столба, столь беспросветно пьян?
- Так это не мы! – заверил десятник. – Поить-то ведь не запрещено, вот она и поит. А чем поит, мы ж не проверяем.
- Она? – в недоумении спросила Эрме. Стражник указал налево, в подворотню. – А ну, предстань!
Из подворотни выползла женщина, обряженная в яркие лохмотья. Наверно, когда-то она была вызывающе красива, но годы и возлияния почти уничтожили и красоту, и вызов. Лицо обрюзгло и огрубело, под глазами то ли набрякли темные мешки, то ли чернели синяки.
Женщина улыбнулась, явив желтые зубы, и попыталась сделать некое подобие поклона, отчего ее растрепанные волосы взметнулись в разные стороны.
- Прогнать? – спросил стражник.
- Не сметь, изверг! Она благодетельница моя! – запротестовал Данчетта. – Подательница влаги живительной! Дитя блаженной гармонии! Увековечена будет за доброту свою! 
Он простер руки к женщине с такой энергией, что та попятилась.
- А ведь ты мне обещал, Данчетта, - заметила Эрме. – Клялся. В грудь себя кулаком бил…
- Душа у меня горит, монерленги! – дурным голосом завопил Данчетта. – Горит, плавится, пеплом покрывается!  Вижу, как мир разъедают пороки, как ржа души точит! Пожар в груди моей! 
- Я смотрю, пожар сей ты тушишь...
- Успокаиваю, - согласился Данчетта. – Ибо сказано: есмь вино, на радость сердечную человеку данное, сердце врачует, воодушевляет и поддерживает...
- Понятно. Можешь не продолжать. Десятник, ты помнишь мои распоряжения в прошлый раз?     
- Отцепить прикажете? – растерянно спросил стражник.
- Ни в коем случае, - ответила Эрме. – Пусть сидит, сколько приговорил префектор. А  как срок истечет, отмыть и привести в палаццо. Вина не давать. Слышала ты, дитя блаженной гармонии?
Женщина ошарашенно кивнула, то ли потрясенная фактом, что придется обойтись без вина, то ли  тем, что к ней обратились подобным образом, и торопливо скрылась в подворотне.
Эрме тронула ногой Блудницу, и кобыла, недоверчиво косясь на пьяного, пошла вперед.   
Данчетта затряс цепью и завопил на всю площадь:
- Душа у меня горит, монерленги! Душа!
Площадь осталась позади, но бряцание цепи еще долго раздавалось по улице.
- С позволения сказать, монерленги… Зря вы на него время тратите, - заметил Крамер. – Ну, протрезвеет, ну, поживет, как человек, с неделю, но ведь все одно: сорвется. Помните, еще дед ваш его в палаццо запирал, а он простыни порвал и с третьего этажа спустился. И первым делом в Латарон, в кабак и по бабам. У него уже и руки-то дрожат… Не будет толку.
Эрме  промолчала. В глубине  души она склонна была  почти согласиться с капитаном. Данчетта давно утратил то, за что его так ценил дед. Стоило ли оживлять то, что ушло безвозвратно?   
Они проскакали по Торговому тракту до Первого Спуска, и свернули налево, поднимаясь насквозь через квинту Черрено прямо к палаццо. Мощеные желтым камнем улицы далеко разносили лязг подков, узкие окна домов строго и пристально смотрели на кортеж, и цветные гербовые вымпелы, обозначавшие особняки знати, еще сонно покачивались на утреннем ветру. Народу здесь было немного: раннее утро — время слуг и ремесленников. Эрме смотрела на розы, что, презрев приличия, перевешивались через высокие стены, мешая внешней строгости вида. 
А потом улица расширилась, словно устье реки, впадая в площадь. И Эрме увидела всадника.

13

Наша проза / Re: Вирентийский витраж - IV

« : 19 Апр, 2025, 12:46:23 »

Спасибо. Автор смущен и польщен.

Продолжаем.

***

Одо торопливо отступил к стене, пропуская кортеж.
Кони ступали уверенно, и загорелые высокие легионеры, лихо заломившие береты набок, смотрели браво, несмотря на запыленные латы.  Неужели они были в дороге всю ночь? 
Одо порой жалел, что в Черный Легион принимают только греардцев. Вот где был бы шанс прославиться, как Двуручный Аксель. Или продвинуться, как вот эти крепкие парни, что стоят в легионе на особом счету — личная охрана Саламандры, постоянно сопровождающая монерленги в ее долгих поездках и публичных выходах. 
Саламандра скользила взглядом по горожанам, но лицо ее казалось сосредоточенно-отрешенным. В своей причудливой и смелой дорожной одежде  она как всегда выглядела изящно и спокойно, но, пожалуй, по мысли Одо, чересчур высокомерно и угрюмо. 
Саламандру в Виренце уважали и побаивались куда больше герцога Джеза. Того любили за веселый нрав и  юношеский задор, но все знали, что все важные решения принимает его кузина в союзничестве с канцлером и Советом. 
Одо считал, что это неправильно. Герцог на то и герцог, чтобы править. Так должно. Но Саламандра безусловно была человеком необычным. История о том, как она без оружия, считай голыми руками, расправилась с наемным убийцей,  стала уже городской легендой, обрастая новыми подробностями. Что уж там случилось на самом деле, кто знает, однако же тот факт, что неудачливая поначалу внучка Лукавого Джеза внезапно сумела не только выжить сама и спасти все юное поколение Гвардари, но и удержать семейную власть, внушал невольное уважение.
В семье Гвоздя придерживались того же мнения.
- Своего отца дочь, - как сказал однажды джиор Альфонсо  - Кровь-то не водица. 
Но то понятно: все те беженцы с Истиары, что нашли новый дом в Алексаросе, почитали Гвардари еще и как потомков Оливии Истиарской, а Саламандра, как слышал Одо, здорово напоминала покойную герцогиню.
Легионеры скрылись за углом, и улица вернулась к прежним занятиям. Одо собрался было тронуться в путь домой, но тут его внимание привлек некий занятный персонаж.
Это был непонятного возраста мужчина, одетый лишь в черные штаны и нижнюю сорочку не по размеру, босой, с тощей котомкой и топором на длинной рукояти, висевшими за спиной.
Он стоял под воротной аркой аккурат на середине моста. Людской поток обтекал его, толкая и пытаясь увлечь за собой, но бродяга стоял на месте, словно не решаясь сделать последний шаг. Путники ругались, но мужчине было все равно.
- Эй, босяк, чего застыл?! — не выдержал стражник. — Или туда или сюда! Путь преграждаешь!
- А я, братец, прикидываю: достоин ли сей город моего визита! — отозвался бродяга, с неожиданной ловкостью уворачиваясь от свистнувшего рядом бича, которым погонщик волов пытался согнать его с дороги. — А путь преграждать — то судьба моя...
Однако же он все же принял решение и шагнул из-под арки на городскую мостовую. Закашлялся, сплюнул и, заметив Одо, произнес:
- Что, пацан, есть в вашем городишке где промочить горло? Дорога долгая, жажда горло дерет.
Одо смерил оборванца взглядом и решил, что «Бравой мыши» такие клиенты не надобны.  Еще сопрет что-нибудь или драку затеет. 
- Ступай себе вниз, к реке. Там полно заведений тебе по кошельку, - ответил он тоном ровным и чуть высокомерным — как следовало почтенному горожанину обращаться с перекатной голью, что шляется по дорогам без цели и смысла.
- Да ты ясновидец, пацан. Мой кошель насквозь видишь. За своим лучше следи.
Одо торопливо схватился за карман, но вспомнил, что оставил кошелек с декейтами Гвоздю. Оборванец расхохотался, цыкнул зубом и неспешно пошел прочь, порой вскидывая нечесаную башку и разглядывая дома с видом знатока. Двигался бродяга медленно, но направление выбрал верное, и нарастающая суета улиц его не смущала. Топор за спиной покачивался в такт шаркающей походке. На лезвии виднелись рыжие пятна.
Мясо, он, что ли, рубил, подумал Одо и тут же забыл о босяке, оттого что произошла поистине удивительная вещь.
Кто-то тронул его за плечо. Одо обернулся и вздрогнул: перед ним стояла высокая женщина в одеянии Сестры-Молчальницы — черном плаще с коричневой вязью по вороту и рукавам. Капюпон-полумаска был слегка приподнят, так что Одо видел седые пряди, свисающие на шею, впалые щеки и морщинистую шею.
Одо вмиг вспомнилась черная фигура из его ночного приключения  и он попятился, но Сестра-Молчальница сделала успокаивающий жест и поманила его за собой в подворотню. Конечно, можно было отказаться, но Одо был воспитан в почтении к жреческому сословию, а перечить жрицам Эрры себе дороже. Сглазят еще.
Да и любопытство взяло свое. Словом, Одо с независимым видом свернул за жрицей за угол и оказался на пустыре, куда не глядели окна домов. Здесь у обшарпанной стены стояла оседланная лошадь, на спине которой полулежала молодая женщина. Светлые волосы ее рассыпались по конской гриве, руки едва держали поводья.
Женщина, казалось, дремала или пребывала в забытьи. Подойдя ближе, Одо заметил, что под багряным платком, наброшенным на плечи, на платье виднеются рыжие пятна.
- Это ваш Голос, сестра?
Голосом звались послушницы Ордена, еще не принесшие обет молчания. Обычно они сопровождали сестер и являлись  посредниками между безмолвными и миром. Но женщина была не в сером одеянии послушницы, а в светском платье, сшитом по моде, но истрепанном и замаранном грязью. Может, Молчальница подобрала ее по дороге?
- Она, что, больна? Давайте я сбегаю в святилище Эрры, за вашими? — предложил Одо. — Они пришлют носилки...
Жрица Эрры вскинула к носу Одо костлявый кулак. Одо посмотрел на въевшуюся под ноготь большого пальца грязь и уразумел, что предложение не пришлось по вкусу. Странно, чего бы проще. Да и любой стражник был бы рад услужить Непреклонным...
- Тогда чего ж вы желаете?
Жрица протянула ему клочок бумаги, на котором на диво кривым почерком было выведено несколько слов. Буквы слегка оплыли, но адрес вполне угадывался. И был он до странности близок к тому месту, где Комар побывал ночью.
- Так вас проводить? — догадался Одо.
Сестра-Молчальница кивнула. Одо взял лошадь под уздцы и собрался было вывести на широкую улицу, но жрица вновь преградила ему путь.
- Надо туда, - запротестовал Одо. — Так короче.
Женщина указала на грязный путь, уводящий в сеть переулков.
Одо призадумался. Что-то здесь было сильно нечисто. Сестра-Молчальница явно желала избежать людной улицы. Одо украдкой присмотрелся и внезапно понял, что в облике жрицы отсутствует одна важная деталь: альмероновые браслеты с костяными вставками-черепами, которые по обычаю должны украшать оба запястья. Как Молчальница ни прятала руки в рукава, те были ей как-то коротковаты и отсутствие браслетов бросалось в глаза.
Не иначе мошенница, подумал Одо. Безрассудная мошенница! Это ж надо решиться — нарядиться в жрицу Эрры. Это ж так вляпаешься, коли попадешься! Тут одним покаянием не обойдется… тюремный замок, как минимум…
Сестра-Молчальница не двигалась, пряча руки. Что это такое подозрительное она держит? Не кинжал ли? А ну как сейчас пустит его в дело?
Комар едва не бросил узду и не сбежал, но тут женщина в седле пошевелилась и застонала. Кажется, ей и впрямь было куда как худо. Наверняка в Квинте Сальвиа есть лекарь, который поможет. Там, куда ни плюнь, попадешь в  лекаря.
Какой же я буду рыцарь, подумал Одо, коли я даму в беде бросаю… Некуртуазно.  Не по-людски, как сказал бы Гвоздь.
- Ладно, - решился Комар. — Пойдемте да побыстрее.
Только доведет и сразу даст деру. Может, даже к завтраку еще успеет.

14

Наша проза / Вирентийский витраж - IV

« : 12 Апр, 2025, 00:40:22 »

Спасибо. 
Ответы на вопросы - как всегда в тексте.

Глава шестая. Порог

Ночь текла над миром, словно темная река, и звезды казались  погруженными в ее глубины. Черные тени кипарисов, будто древние башни, сторожили долины, и луна пряталась за ними одиноким недреманным глазом, следящим за путниками, что гнали лошадей сквозь мрак.   
Виа Гриджиа — Великая Серая, как порой называли ее, ложилась под ноги коней, разматываясь старым свитком. Древние камни ее, помнившие еще поступь воинов-квеарнов, воинов, что шли на завоевание Греард, под знаменами Девяти и знаком Лунного сокола, может, и поистерлись  от времени, но держались крепко — достанет не на один век. Подковы с лязгом били по камням — казалось, вот-вот и высекут искры.
Крамер догнал Эрме у самого поворота на Виа Гриджиа. Она слегка придержала Блудницу — не греардскому жеребцу соревноваться в скорости с легкой беррирской скаковой, и капитан занял место справа. Остальные друг за другом возникали из клубов пыли, и постепенно отряд приобрел почти прежний  порядок. Разве что Клаас выбивался из общего строя — его коню было тяжелее, чем остальным.
Сначала они долго молчали, но когда Виа Гриджиа вытянулась в обе стороны серой змеей, и ощущение открытого неба наполнило души, Стефан Ройтер внезапно вскинул голову к луне и завыл волком. Низкий голос его наполнил долину, отозвавшись по низинам эхом. Едва оно смолкло, как вступил Матиас — более звонким, нервным, вызывающим тоном. Два волка перекликались в ночи, и, казалось, ветер примолк, вслушиваясь.
Кони, издавна приученные к такой музыке, не пугались: греардцы издревле считали себя детьми волков, и никакие увещевания фламинов не могли истребить древнего воинского обычая.
Блудница тоже не слишком переживала: все это было далеко не внове.
Эрме и сама едва сдерживалась, чтобы не заорать, не завыть, не выплеснуть криком к небу свою усталость и злость.
В лагере, что раскинули обозники-торговцы неподалеку от дороги, всполошились часовые. Эрме слышала, как перекликаются люди, видела, как  беспорядочно мечутся огоньки факелов. Но вскоре и лагерь, и огни исчезли за деревьями. Теперь еще некоторое время будет лишь ночь, и луна, и звезды, и ветер, что бьет в лицо, выдувая из души все лишнее, словно приставшую к подошве грязь.
Эрме чувствовала, как остывает гнев и тяжелый камень на сердце словно бы уменьшает свой вес.
- Рысью, джиоры, рысью. Побережем коней.

Перед рассветом они остановились на привал в маленькой рощице. Пока легионеры поили лошадей из каменной колоды, в которую тонкой струей сбегала по замшелому желобу вода, Эрме решила размять ноги и подняться выше по склону туда, где за грушевыми деревьями  виднелась ограда заброшенной виллы.
Когда-то эта вилла принадлежала Лео ди Марко, но ни сам он, ни его родня здесь не жили, сдавая дом внаем. Позже этот кусок земли покупался и продавался несколько раз. К сегодняшнему дню Эрме и припомнить не могла, кто именно владелец, но что собственностью своей он пренебрегал, сомнения не составляло. Рощица заросла густым подлеском, как и сад, где плодовые деревья стояли вперемежку живые и высохшие, а жимолость и дикие розы распространились во все стороны столь густо, что преградили все тропы на вершину склона.
Под ногами лежал такой густой ковер листвы, что ноги иногда проваливались вглубь по щиколотку. Где-то здесь должен был быть источник, откуда в желоб текла вода, но как видно ручей скрывался в самой гуще зарослей и лезть туда в предутреннем сумраке было глупо — расцарапаешься без толку. Эрме пошла правее, туда где в подлеске виднелись просветы, и вскоре оказалась на окраине рощи, на круче, склон которой обрывался над затянутой ряской заводью. Раньше она соединялась с Риварой протокой, но сейчас протока пересохла, и заводь, лишенная свежей воды, обмелела, заросла тиной и медленно, но верно погибала. Эрме не смотрела взгляд ее был устремлен вперед, туда, где в светлеющей мгле, словно прорастая сквозь сумрак, поднимались стены, башни и шпили древнего города. Они казались светлыми, даже сейчас, когда ночь еще не иссякла. Когда рассвет разольет свои краски, теплый известняк вспыхнет румянцем зари и покажется, будто город объят пламенем. 
Виренца. Виорентис Нагорный, как называли его во времена первого расцвета Лунного Города. Гордый, своенравный и своевольный город, всегда живший по своим правилам. Ее дом — здесь не было сомнений.
Но ее ли город?...
Раздался надсадный кашель. Она обернулась и увидела, что под грушевым деревом стоит Вилремон. Когда только он успел подойти?
- Что ты здесь делаешь?
- Решил осмотреться, монерленги. Давно здесь не бывал.
- Что будешь делать в городе? — спросила Эрме. — Ты отличный боец. Можешь пригодиться. В легион тебя не возьмут, но есть армейские части. 
Вилремон почесал щеку.
- Благодарствую, монерленги, но откажусь. Я к солдатской лямке призвания не имею. Не привык над собой командиров иметь, по уставу левой-правой делать. А человеку при топоре всегда работа найдется.   
- Так ты брави? — поморщилась Эрме.
- Я, монерленги, на все руки от скуки мастер. Крови не себе много имею. Но за мзду не гроблю. Не мараюсь. Гулены не в счет, в гулене человек исчезает. Сами видели.
- Видела, - согласилась Эрме. — Не боишься ты с смертью в гляделки-то играть?
- Я, монерленги, давно ничего не боюсь. Как там Седьмой Свиток-то учит: все на свете есть мираж, да песок колкий, да пепел, что ветры развеют.
- Не так, - поправила Эрме. — Есть иллюзия да морок, да пыль секущая, да зола, что ветры... 
- Это ежели староквеарнский перевод читать. Амвросия Лекарта. На эмейри и экелади иначе читают. До сей поры.  Смысл иной.
Эрме изумленно приподняла брови. Вилремон мало напоминал человека, способного вообще прочитать Седьмой свиток, не то что порассуждать о различии в переводе. Она, конечно, знала, что языка островов, будучи одного корня с квеарной и тормарским, претерпели значительное влияние «народов моря и пустыни», но как-то не задумывалась, что различия столь велики.
- И какова разница?
- Важная, монерленги. Пепел на эмейри — субстанция, склонная к жизни. Зола — склонная к смерти. На тормарском без разницы, на экелади уже стирается. По крайней мере, на Внешней Эклейде уже путают...   
- Не знала, - слегка удивилась Эрме. Она думала, что отлично знает экелади, но такие оттенки смысла ускользнули от нее. — Удивлена, что ты знаешь.
- Меня, монерленги, в нежном возрасте всякой книжностью, словно микстурой, пичкали. До сей поры порой подташнивает. Никак не изблюю. Пойдемте, что ли, капитан ваш вон маячит. Не чает от меня избавиться.
- Как знаешь, - сказала Эрме. — Дважды не предлагаю.
- Такая моя доля — шансы упускать, - вздохнул Вилремон.

15

Наша проза / Re: Вирентийский витраж - III

« : 02 Апр, 2025, 21:07:29 »

Спасибо. 

И давайте завершим эту главу сегодня.

Было, наверно, уже к полуночи, когда маленький отряд снова тронулся в путь. Правда, на сей раз присутствовало непривычное пополнение: позади Клааса, как и было обещано, восседал Вилремон.
Крамер-младший заставил-таки бродягу выкупаться в пруду и, скрепя сердце, отдал ему свою сменную одежду. И нижняя рубашка, и штаны болтались на бродяге, точно лохмотья на огородном пугале, он был привычно бос, а топор в самодельной перевязи  висел за его спиной рядом с тощим мешком, делая похожим на бродячего палача — героя одной страшной сказки, что бредет ночами поздней осени по дорогам, от деревни к деревне, ища работы и беря за каждую казнь лишь медную монету.   
Впрочем, сейчас Вилремон был вполне платежеспособным человеком. Перед тем как сесть на лошадь, Крамер, по требованию Эрме, отсчитал ему пятьдесят декейтов. Бродяга, не проверяя, ссыпал деньги в какую-то тряпицу, сунул  за пазуху и смачно харкнул наземь. Точно подпись поставил.     
На коня Вилремон сумел влезть со второго раз и только с ограды. Жеребец Клааса воспринял второго седока, словно личное оскорбление,  и понадобилось некоторое время, чтобы заставить его принять присутствие Вилремона как жизненный факт.
- Какой ко Спящему псу, дейз, - проворчал Матиас Граве, наблюдавший за этими усилиями. — Так и крестьяне на осла не садятся. 
Наконец Вилремон утвердился на своем месте, Крамер придержал Эрме стремя, помог разобрать поводья. Правое запястье болело и, кажется, уже отекло. Лотаро надолго оставил свою память, подумала Эрме, осторожно ощупывая руку под перчаткой. Придется править одной левой и коленями. Ладно, главное сейчас оказаться дома, а уж там найдется кому заняться ее синяками. Правда, выскажут ей многое, ну да она привычная — потерпит.
Отряд двинулся от святилища улицей, но внезапно наткнулся на препятствие. От одного из домов, где горели огни и толпились люди, наперерез лошадям бросилась растрепанная простоволосая женщина, в которой Эрме узнала Берту, жену садовника. Мать погибшей девушки.
- Ты! — крикнула она, указывая на Эрме. — Убийца! Убийца! Гадина!
Эрме едва успела удержать Блудницу.  Кобыла всхрапнула, ударив копытами в шаге от женщины. 
- Что?! — в недоумении спросила Эрме. — Что ты такое говоришь, женщина?! 
Мэтр Фабио выскочил на дорогу вслед за  женой садовника.
- Ничего, монерленги! — торопливо крикнул он, оттаскивая женщину в сторону. — Простите, монерленги! Она от горя! Несет, сама не ведает что! Простите! Иди сюда, дура!
Но Берта оттолкнула старосту и вновь загородила дорогу.
- То, что случилось с моей дочерью, случится с твоей! — крикнула она. — Слышишь ты, тварь!
Эрме словно получила удар в лицо.
Как эта неблагодарная дрянь смеет касаться Лауры?! Как смеет  предсказывать ей злую судьбу?!
Рука сама дернулась ударить. Крамер, предугадывая ее желание, свистнул плетью над головой Берты, но та даже не дрогнула — лишь взметнулись распущенные волосы.
- С дороги! — приказал капитан. — Следующий удар — по твоей спине!
Женщина упала на колени. Лицо ее, искаженное мукой, внезапно словно потемнело, глаза закатились, пальцы рванули ворот сорочки,
- Истинно говорю, - выкрикнула она каким-то гулким голосом - Обречена ты и проклята, Последняя!   Те, кто могли бы спасти тебя, пройдут мимо. Ты никого не узнаешь, потому что черное сердце твое пусто!     
Пуст будет путь твой! Пуст и темен. Ни воды, ни земли, ни могилы тебе, дрянь!  Ни воды, ни земли, ни могилы! Ни воды! Ни земли! Ни могилы! Последняя! Последняя!
Эрме застыла — словно порыв ледяного ветра закружился вокруг, вымораживая кровь.  Что она несет, эта сумасшедшая?!
- Заткнись, дура! — взвыл староста. — Заткнись!
Легионеры  замерли.
- Благие, - прошептал Эбберг. — Да никак она прорицает! Гальдера! Она — гальдера! Нечаянная вещунья!
Слишком громко прошептал. Она обернулась, но тут в дело неожиданно вмешался Вилремон. 
Эмейрец спрыгнул с коня — и враскорячку, словно черная паучья тень, скользнул вперед, между лошадьми и Бертой.
- Давай предсказывай мне, сука! — прорычал он прямо в  лицо обезумевшей женщине. — Давай, расскажи-ка мне, как я сдохну! Как я сдохну?! Вот он я — убийца! Головорез! Палач! Говори же! Громко говори! Как я сдохну?!
Женщина ошалело уставилась в его оскаленное лицо, шлепнулась наземь и мелко затряслась.
- Оставь меня, - простонала она. — поди прочь, выродок...
Вилремон выпрямился.
- Вот так оно всегда, - проворчал он. — Не делай добра — не получишь зла. Что встали, жлобы! С дороги ее оттащите!
Несколько мужчин бросились к Берте и уволокли ее в дом. Муженька ее среди них не было — прятался, поди, где-нибудь в сторонке.
Вилремон сплюнул под ноги и потащился обратно к лошади. Клаас молча протянул ему руку. Вилремон с трудом вскарабкался обратно на конский круп.
- Монерленги… прошу не наказывайте ее… разум ее помутился от горя...
Мэтр Фабио мялся, опустив голову.
Эрме смерила его взглядом и медленно ответила, стараясь, чтобы голос звучал как можно бесстрастнее. Никто не должен видеть, что слова ударили и ударили больно.
- Я не воюю с матерями, что оплакивают детей.  Этой осенью деревня заплатит полуторный налог в казну герцогства. Жди лекарей из Виренцы и посмей только нарушить предписания. Иначе деревня заплатит трижды.
В толпе охнули, но Эрме уже не слушала. Гнев и дурное предчувствие гнали прочь от людей, от домов, туда, где была лишь серая прямая линия дороги и звезды. И плевать будет ли кто-то рядом или она окажется одна на целом свете.
- Почему мы топчемся на месте, капитан?! Я желаю встретить рассвет на пороге дома! 
И она, не оборачиваясь, послала Блудницу во тьму липовой аллеи.