В этом разделе можно просмотреть все сообщения, сделанные этим пользователем.

1

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VIII

« : 22 Апр, 2024, 17:04:25 »

Благодарю, эрэа Convollar!

Ну, Фредегонда! Она ещё опаснее Паучихи, ибо у неё менталитет не человеческий. История со всеобщим отравлением напомнила мне историю, произошедшую в семействе Пенья-Приддов, и роль найери в той истории. Похоже, у вейл и астэр есть нечто общее.

Фредегонда, как впоследствии и Розамунд, предала роль альвов в мироздании. Они перестанут быть Хранителями живого мира, станут стремиться только к власти и другим личным целям - и превратятся в разрушителей. В противоположность Гвиневере и Карломану, которые, обладая властью, использовали ее, лишь чтобы сделать больше в рамках своей миссии.
Справедливости ради, вейла все-таки существо вполне материальное. Прародительниц Фредегонды жестоко убили, а саму ее лишили возможности иметь детей. Так что и их род немало страдал от людей.

"И был месяц май..." (начало)

Настала весна 815 года от рождения императора Карломана Великого. Во всей своей красе расцветал третий месяц весны, который арверны называли виннемонат - Месяц Любви. На агайском же языке это был май, названный в честь одной из их богинь.

Но, как бы его ни называли, это был прекраснейший месяц в году! Солнце обогрело землю, но еще не опалило летним зноем, и все живое сейчас было исполнено жизненных сил. Деревья полностью надели свой зеленый наряд, а в садах расцветали плодовые деревья. Вишни, яблони, персики, груши, сливы стояли, как невесты в праздничных нарядах. Цвели нарциссы, гиацинты, разноцветные анемоны, царственные ирисы.

Не только растительный мир в эти дни радовался, греясь под светлыми лучами Суль. Все живые существа встречали весну великой радостью. В рощах не уставали петь соловьи, не умолкая даже по ночам. На реке Леджии гнездились пары белоснежных лебедей. Все живые существа в эти дни искали ласки, любви, ухаживали друг за другом, играли свои свадьбы: кто на краткий час, а кто и на всю жизнь. И даже нелюдимые волки в эти счастливые дни порой выходили на опушку леса, не боясь людей и не жаждая добычи. Волки-самцы охраняли беременных волчиц, а те искали удобное место для логова. Они были полностью уверены, что здесь, во владениях их старшего собрата, графа Карломана Кенабумского, никто не причинит вреда им и их будущему потомству. И они тоже радовались, как и все живое в эти светлые дни.

Весеннее ликование захватило и людей. Хотя в это время на востоке, в Белых Горах, шла война с Междугорьем и Тюрингией, однако здесь, в Кенабуме, бывшей столице Арвернии, царил мир и красота. Замок его нынешнего хозяина был островком счастливой жизни. Здесь могли позволить себе краткий отдых те, кому предстояло вершить большие дела в Срединном Мире.

В Кенабуме, в своих владениях, отдыхал в те весенние дни майордом Арвернии, граф Карломан Кенабумский, со своим семейством. Сейчас в замке, что без малого восемьсот лет принадлежал королям Арвернии, находились, вместе с Карломаном, его жена, графиня Альпаида, и тесть, принц Дагоберт Старый Лис, наместник короля в Арморике. Тут же гостили и двое из пятерых сыновей Карломана и Альпаиды: первенец - Ангерран, с беременной женой Луитбергой, и самый младший, Аделард, принадлежащий к братству Циу. Он приехал на побывку с междугорской границы, чтобы залечить рану, полученную на войне.

Прекрасным весенним днем в первой половине мая-виннемоната, Ангерран и Луитберга неспешно прогуливались по берегу Быстротечной. Первенец Карломана, сенешаль Арвернии, вел под руку жену, огромный живот которой туго натягивал ее светлое льняное платье. Луитберга должна была родить со дня на день. Хотя ее свекр, мудрый граф Кенабумский, заверил молодую женщину, что все пройдет благополучно, Луитберга все-таки волновалась, как любая будущая мать.

Ангерран старался успокоить и отвлечь жену, поэтому и пригласил ее на прогулку. Ей было полезно прогуляться вот так, никуда не спеша, полюбоваться красотой расцветающей вокруг природы.

Он знал, куда следует привести жену в этот солнечный день. На свое любимое место, туда, где обширный сад Кенабумского замка спускался к самой Леджии. Здесь, где на воде сверкали золотистые блики солнца, а с берега над водой склоняли ветки плакучие ивы, чуть поодаль росли кусты жасмина. Сейчас на них уже распускались крупные, похожие на белые звездочки цветы, наполняющие весь речной берег упоительным ароматом. А внизу, на влажной земле, распускали свои лиловые венчики ирисы - символ Арвернии. Словом, это был чудесный уголок природы, облагороженный человеческими руками ровно настолько, чтобы украсить и дополнить его, не разрушая замысел Высших Сил.

Здесь-то и прогуливались Ангерран с беременной Луитбергой. Они слушали, как в кустах на разные голоса пели соловьи - словно рассыпали хрустальные бусы по водной глади. Пока молодая пара гуляла по берегу, крылатые певцы словно нарочно радовали их, сами оставаясь невидимы.

Глядя на супругу веселыми лучистыми глазами, Ангерран обратился к ней:

- Вот мое любимое место, Луитберга! Здесь, под этим жасмином, впервые поцеловались мои батюшка с матушкой, в такой же весенний день, как сейчас.

Луитберга, положив свободную руку на живот, где бился ее будущий сын, глубоко вдохнула воздух, полный аромата жасмина.

- Так вот почему матушка Альпаида предпочитает жасмин всем прочим благовониям! - улыбнулась она. - Этот аромат можно пить, как мед! От него становится сладко во рту...

- Я рад, что тебе нравится здесь в эту пору, в Месяц Любви, - ответил Ангерран. - Батюшка с матушкой до сих пор любят это место. Когда я был маленьким, они много раз приводили меня сюда. И я запоминал, как прекрасна наша земля. Глядел, как ладьи под парусами спускались вниз, к Арморике, где правит моя бабушка, королева Гвиневера...

- Арверния - прекрасный край, хоть и совсем не похожа на Андосию, где я выросла. Моя родина лежит в горах, и я прежде даже не видела таких обширных просторов и широких рек, пока не приехала сюда, - Луитберга улыбнулась, прислушиваясь, как в ее чреве напоминает о себе ребенок, которого ей предстояло вскоре подарить Арвернии.

Когда жена сказала о лежавших на юге Андосийских горах, Ангерран неизбежно тут же подумал о других горах, Белых. Там, на востоке, продолжалась война с междугорцами, которых пока не мог усмирить его дядя, коннетабль Хродеберг. Там в эти минуты лилась человеческая кровь...

А здесь его жена готовилась в ближайшие дни, а может, и часы подарить миру новое дитя! Чтобы Луитберга и тысячи других женщин, знатных и простых, могли спокойно рожать детей, а затем - растить их в покое и достатке, никого не боясь, и шла война. Ради них там сейчас рисковали жизнью арвернские воины. За будущее Арвернии сражался и его брат...

Все встало на свои места. И Ангерран ободрился. Он верил, что беды минуют Луитбергу с ребенком, как и Арвернскую землю.

- К счастью, мой брат Аделард вполне выздоровел после ранения! - заметил он. - Мы все встревожились было, когда его ранили в стычке с междугорцами, но рана благополучно зажила.

- Хвала доблестному Циу, что бережет своего верного рыцаря! - благочестиво воскликнула Луитберга. - Надеюсь, что Аделард уедет обратно в Междугорье не раньше, чем я рожу тебе сына! Для него будет радостью, если перед отъездом подержит на руках новорожденного племянника. Так Аделард будет знать, ради чего сражается!

Ангерран взглянул на жену, удивляясь, насколько ее слова созвучны его мыслям. Он радовался, что Луитберга всегда мыслила созвучно с ним, также как его отец Карломан радовался взаимопониманию с его матерью Альпаидой, что сохранялось между ними всю жизнь.

- Пусть будет так, любовь моя! - с нежностью проговорил он, обняв жену за плечи.

Затем его руки скользнули на располневшую талию Луитберги. Та прикрыла обеими руками свой живот, чувствуя, как все сильнее бьется ребенок, уже готовый совсем скоро явиться на свет.

Положив руки поверх ладоней жены, Ангерран почувствовал толчки. И проговорил, почему-то шепотом, обращаясь к будущему ребенку:

- Привет тебе, малыш, младший сын наш! Приходи на свет не раньше и не позже, чем тебе следует. Ступай вперед смело, но береги себя и свою любящую, храбрую матушку! Мы все ждем тебя: мы с мамой, твои дедушка и бабушка, прадедушка Дагоберт, твои старшие братья и сестры, твой дядя Аделард! Весь огромный Срединный Мир ждет тебя! Ты родишься на свет в самую прекрасную пору, и сразу же увидишь, как хорош этот мир!

Ребенок толкнулся снова, будто отвечая на речь отца. А Луитберга кивнула с сияющими глазами:

- Да, уже совсем скоро... Лекарь сказал, что роды могут начаться в любой час.

Ощутив невольную тревогу жены, Ангерран обнял ее за плечи и повел назад, уверяя по пути:

- Не бойся ничего, любовь моя! Ты всегда мужественно дарила мне детей, родишь благополучно и сейчас!

- Я надеюсь! - проговорила Луитберга, прислушиваясь к усиливающимся толчкам ребенка.

Возвращаясь назад, они вновь прошли мимо заветных кустов жасмина, где некогда впервые поцеловались семнадцатилетние Карломан и Альпаида. Теперь здесь гулял их старший сын со своей беременной женой.

Ласково обнимая Луитбергу, Ангерран поинтересовался:

- Какое имя ты желаешь дать нашему сыну, родная?

Луитберга тихо улыбнулась, прислушиваясь к горячему биению новой жизни.

- Пусть батюшка Карломан наречет и этого своего внука, раз уж он сразу понял, что у нас родится сын! Будь на то моя воля, я назвала бы ребенка Карломаном, в честь его почтенного деда! Ведь мы только в прошлом году, несколько месяцев назад, едва не лишились батюшки Карломана... Дав его имя сыну, мы сможем выразить свою любовь!

- Ты права, родная моя, - кивнул Ангерран, с дрожью вспоминая страшные дни прошлого лета, трагедию на ристалище. - Я тоже хотел бы назвать своего сына Карломаном! Но ведь мы некогда мечтали дать это имя нашему первенцу Хлодиону. Однако батюшка настоял на имени своего покойного брата, первенца бабушки Гвиневеры...

- Я помню, - поддержала мужа Луитберга. - Но, может быть, в этот раз батюшка Карломан согласится принять от своих детей знак почтения?

- Поглядим! - с надеждой проговорил виконт Кенабумский. - Решать, конечно, батюшке! Мы предоставим ему выбрать имя для нашего с тобой сына. Но я все же попрошу батюшку именно об этом имени, если он учтет мое пожелание. Пусть он даст ему свое имя, не ради собственной гордости, но ради нашей семьи, моя Луитберга!

Пока супруги беседовали так, до них донеслись приближающиеся голоса их старших детей - двенадцатилетнего Хлодиона и десятилетнего Хродеберга. Кроме них, у Ангеррана и Луитберги были еще две дочери, Лиутгарда и Герберга.

Мальчики лишь недавно вернулись домой с родины своей матери, из Андосии. Они несколько лет гостили и воспитывались при дворе своего деда, герцога Вилдигерна Мудрого. И теперь пользовались обретенной свободой, как самые обыкновенные мальчишки, удравшие с уроков.

- Расскажи нам, как сражаются храбрые воины Циу! - звонко воскликнул старший мальчик.

- А как принимают в братство Циу, дядя Аделард? - вторил ему брат.

Из-за кустов почти бегом выскочили два мальчика, не замечая своих родителей. Их сопровождал младший брат Ангеррана, Аделард, посвященный Циу, бога войны. Он уже залечил рану, полученную в сражении, и готовился вскоре вернуться в Междугорье, где его братья по оружию отражали натиск завоевателей.

За прошедшие несколько месяцев Аделард сильно изменился, повзрослел телом и душой. Строгая дисциплина военного братства закалила его, а война сделала суровым. Сухой воздух гор обветрил лицо Аделарда. От постоянных тренировок он был поджарым, как гончий пес, быстрым и ловким. В сражениях младший сын Карломана показал себя храбрым воином, не раз выручал своих братьев по оружию в самых опасных обстоятельствах. В братстве Циу уважали его, хоть он и был моложе многих.

Но сейчас, в родительском доме, да еще идя вместе со своими юными племянниками, Аделард вновь сделался беззаботным юношей. Улыбаясь мальчикам, он принялся рассказывать:

- Чтобы вступить в братство Циу, мой милый Хродеберг, необходимо пройти важные испытания! Мне, например, довелось положить руку в огонь, подобно тому, как сам доблестный Циу вложил руку в пасть волку Фенриру. Чтобы быть достойным братства Циу, нужно преодолеть страх. Храбрейший из Асов принял меня, и я совладал с собой, и не ощутил ожога, а рука моя осталась целой.

- Вот это да! - глаза у мальчиков округлились в ужасе и восторге.

Аделард внимательно взглянул на племянников.

- Не советую вам испытывать себя, пытаясь повторить обычаи братства Циу! - строго произнес он. - Пламя на алтаре было священным, наш покровитель сам умерил его жар. Огонь костра или печи обожжет вас по-настоящему! Если вы покалечите себе руки, уже никогда не станете воинами. Испытывать свои силы тоже следует с умом и не зазря! Лучше позаботьтесь о том, чтобы вырасти достойными внуками доблестного Карломана Кенабумского, и радовать своих родных!

- Ага, - промычали мальчики, переглянувшись. А Хлодион, старший из них, с надеждой обратился к дяде:

- Дядя Аделард, поучи нас, как сражаются храбрые воины Циу! Очень просим тебя!

Аделард засмеялся и потрепал мальчиков по головам, обоих сразу.

- Если вы так просите, попробую дать вам пару уроков, пока я еще не уехал. Покажу, чему сам научился у славных братьев да на войне с Междугорьем! Но только будем осторожны.

Так, весело беседуя, дядя и племянники приблизились к стоявшим возле жасмина Ангеррану и Луитберге. Выйдя из-за поворота, они встретились лицом к лицу.

Аделард поклонился старшему брату и его жене. Мальчики поняли, что им тоже следует поклониться родителям. Что и исполнили, показывая, что их хорошо воспитывали в Андосии.

Луитберга улыбнулась сыновьям, тут же подбежавшим к ней, забыв все церемонии.

- Здравствуйте, юные герои мои! - растроганно проговорила она.

- Матушка! - юные Хлодион с Хродебергом с некоторым недоумением взирали на мать, готовую подарить им младшего брата.

Ангерран с Аделардом тоже приблизились, крепко пожали друг другу руки. Они радовались, как только могут любящие братья.

2

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VIII

« : 21 Апр, 2024, 23:44:44 »

Благодарю, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Хорошо хоть голову Дагоберта над воротами не выставили!

Он вновь вспомнил о проклятье домашнего духа, тяготевшем над Бересвиндой из-за вины ее отца, о чем довелось им узнать в том же памятном 814 году.

Интересное у этого духа представление о возмездии. Ведь получается, что за вину отца Бересвинды гибнут люди безвинные, никакого отношения к этому отцу вообще не имевшие.

Все-таки, Дагоберт родственник королей, с ним нельзя обойтись, как с мяткжником-чужеземцем!
Возможно, возмездие заключалось в том, чтобы отец Бересвинды видел из посмертия, как долгожданная (а ее родители именно мечтали о дочери, после четырех сыновей) дочь творит зло?

Целью Гизельхера была месть. И я считаю, что Ротруда виновата больше всех причастных, включая даже Бересвинду. Потому что Кримхильда ей доверяла. Это предательство, а Бересвинда, если кого и предавала в этом случае, то только сына, заставив его страдать. Других она предать, пожалуй что, и не сможет. Её фальшивым слезам, похоже, уже никто не верит, кроме сыночки. Последним был Хродеберг.

О вине Ротруды он как раз не знал. Кроме того, Ротруда без давления Паучихи не предала бы Кримхильду. А Паучиха и без Ротруды успешно находила исполнителей своих замыслов.

Однако, Ангеррана кто-то удачно подвинул из майордомов. А ведь Карломан - не просто умный человек, он вещий бисклавре и всегда видел дальше остальных и мог предусмотреть больше. Что же тут не сработало?

Ангеррану после гибели отца, наверное, Паучиха не позволила стать майордомом. Поставила на этот пост Гуго де Кампани. Он опытнее, а главное - его лояльность обеспечена тем, что его дочь Матильда была вынуждена вернуться в Окситанию, к мужу.
Карломан многое видит и знает, но не мог предвидеть абсолютно всего! Хотя мудрее него и впрямь лишь Номиноэ Озерный. Однако, по мифологическим традициям, даже боги не всеведущи. И сам Один советовался то с Вёльаой, то с головой Мимира. А Вы хотите, чтобы Карломан предусмотрел абсолютно все!
В последние годы жизни он был, в первую очередь, занят противостоянием с Междугорьем. Затем его подкосила гибель младшего сына. Вот и недооценил Бересвинду. Он не думал, что она решится на убийство Кримхильды, с чего все началось.
Карломан не знал, например, что она в свое время сделала аборт, будучи беременной от Хродеберга. Если бы знал, понял бы, что она способна на все.

Несправедливо, конечно, но обычное дело. Такое бывало у древних народов. Потом проходило (когда голову начинали ценить больше силы и ловкости). Но у армориканцев, благодаря примеру Мундерриха, не пройдёт ешё долго.

С другой стороны, у них, в отличие от многих народов, женщины имели право наследовать и править. Хотя тоже, вроде как, уступают мужчинам в силе и ловкости. Так что не все однозначно.
Хромая нога - полбеды, вот хромая совесть - уже хуже.

Так, Хранитель и наставник нужен не только будущим вождям, но и здесь и сейчас существующему вождю, который так думать и не научится, к сожалению. А ведь мне казалось, что уже начинает делать первые попытки. Но, видимо, так всё и заглохло.

В принципе бы надо, конечно. Только ведь из Хильдеберта десяток Карломанов не сделал бы по-настоящему выдающегося вождя, каким будет Тот, Кто Славен Мечом. В исторической перспективе, Карломан нужнее там, в качестве духа-наставника.

Наверное, это одно из проявлений инаковости альвов. Они чего-то не понимают насчёт людей, индивидуализма, может быть. Правда, альвы тоже все разные, и странные, наверное, по-разному.

Отчасти да. Вот и изменения в характере Фредегонды будут связаны с ее альвовостью.

Очень сочувствую Хродебергу. Угораздило же влюбиться в своё время. И, несмотря ни на что, хочу, чтобы он женился, но так, чтоб Бересвинда не могла добраться до его невесты. Но понимаю, что это почти нереально.

Судьбу Хродеберга узнаете дальше. До конца своих дней ему с Бересвиндой не развязаться.
Правда, возможно, у него и был шанс обрести лучшую судьбу под конец...
Большое спасибо всем, кто читал! Наши спойлеры своими мамонтовыми размерами несколько пугают нас самих. Хороши ли они? Хочется ли узнать обо всем в подробностях.
Если что: то, что мы пишем сейчас - всего лишь сборник рассказов. Мы же постараемся непременно вернуться к основному произведению. И, если Бог даст, напишем вплоть до времен Мечеслава!

Любовь Ангрбоды (окончание)

Королева Бересвинда Адуатукийская приняла за чистую монету проявления учтивости со стороны своего верного рыцаря. И она улыбнулась под вуалью, видя, что Хродеберг, конечно, сильно опечален гибелью отца, однако его все еще влечет к ней.

Он же через силу играл свою роль. Роль преданного рыцаря своей черной королевы, той, что причинила ему жестокое и неизгладимое горе.

Паучиха видела его лицо в свете горевших над головой факелов. Но по-своему истолковала горечь, отражавшуюся на нем. Мысленно радуясь гибели Дагоберта, она проговорила, стараясь выразить Хродебергу сочувствие:

- Поверь, Хродеберг: я всей душой соболезную тебе! Позволь же мне разделить твое горе. Когда человек страдает, ему негоже оставаться одному...

Хродеберг, стиснув зубы до боли, понял, что у него нет выхода. Он должен будет ублажать убийцу своего отца, чтобы скрытно противодействовать ее влиянию при дворе...

И он, держа королеву под руку, вместе с нею свернул за поворот, к передней комнате ее покоев. Паучиха ощутила дрожь и сделала фрейлинам знак оставаться за поворотом, в коридоре.

Королева-мать и ее рыцарь, переступив порог, встали, глядя друг другу в глаза. И она проговорила, как только могла ласковее и убедительнее:

- Поверь мне, Хродеберг: я не всегда ладила с принцем Дагобертом, однако во время сегодняшнего прощания не могла сдержать слез! Он был одним из самых выдающихся людей нашего времени. С таким, как он, уходит целая эпоха! Кроме того, я оплакивала твоего отца и из-за тебя, понимая, какую боль тебе причинила его смерть.

Так говорила Паучиха, хотя на самом деле радовалась, увидев своего давнего врага безжизненным, остывшим, в окружении погребальных свеч. Она усмехалась, слыша пересуды помощников палача, что придали убитому с особой жестокостью Дагоберту вид умершего естественной смертью.

Хродеберг знал, что ему предстоит сделать. Но он никак не мог преодолеть отвращение. Бересвинда виделась ему в виде зловещей черной фигуры под вуалью, готовой обвить жертву безжалостными щупальцами и притянуть к себе. Он никак не мог решиться сделать последний шаг.

И тогда Хродеберг на миг прикрыл глаза, и перед ним мелькнул призрачный образ отца, таким, каким он был при их последней встрече. Тогда Старый Лис, предчувствуя скорую развязку, призвал сына к себе, и они проговорили с вечера до поздней ночи. А утром наместника Арморики арестовали.

Сейчас же принц Дагоберт тихо, ободряюще проговорил на ухо своему сыну:

- Выдержи это испытание, мальчик мой! Паучиха - опасный противник, но ты один имеешь власть над ней. Подумай о нашем долге перед Арвернией, мой храбрый коннетабль!

Появление отца успокоило Хродеберга. Стало быть, он не будет предателем, сойдясь с Бересвиндой!

И он, открыв глаза, чуть подался навстречу Паучихе, и произнес самым проникновенным голосом:

- Благодарю тебя за заступничество, государыня Бересвинда, тысячу раз благодарю!

Про себя же он буквально видел, как она в других покоях, где стоял ее знаменитый комод, приказывала палачу подослать наемных убийц в камеру, где был заточен его отец...

- Для меня счастье, что ты вспомнила обо мне и пожелала утешить в моем горе, - проговорил Хродеберг, как мог бы сказать в молодости, когда слепо любил ее.

Бересвинда так долго скучала в одиночестве после разлуки с невенчаным супругом, что теперь, обретя его вновь, не испытывала и тени сомнения. Про себя она радовалась устранению Дагоберта. Но, глядя на обращавшегося к ней Хродеберга, она понимала, что в ее душе еще осталось место для более светлых чувств, нежели радость победы. Ее черное сердце учащенно билось. Она все еще любила его.

Руки женщины опустились на бедра и скользнули по гладкому шелку к животу. Некогда ее чрево, подарившее Арвернии трех королей, вынашивало дитя от Хродеберга. Сейчас их сыну или дочери было бы шестнадцать лет! Но ему не суждено было родиться, ибо она вытравила этого ребенка, потому что была вынуждена служить Арвернии. Хродеберг, посвятивший ей жизнь, не знал, что она могла бы подарить ему сына или дочь... Но и того, что связывало их столько лет, было довольно, чтобы понять: узел, завязавшийся много лет назад, не развяжется, пока они оба живы!

Королева-мать протянула руку своему рыцарю. И тот, глубоко вздохнув, поцеловал ее, как показалось Бересвинде, страстно. Будто боль утраты немного отступила, а полузабытое чувство любви вернулось к ним...

***

В то время как Хродеберг ушел вместе с Паучихой, гроб с останками Дагоберта отвезли на простой повозке на городское кладбище. По ходатайству королевы-матери, ему выделили место в одной из общих могил, где хоронили нескольких людей сразу. Обычно умерших хоронили в таких могилах среди зимы, когда было трудно рыть мерзлую землю. Таким образом, королева Бересвинда еще раз унизила принца Дагоберта, посмертно.

Теперь стражники, по-военному чеканя шаг, несли закрытый гроб к разрытой широкой могиле.

Герберт в скромном жреческом облачении шел впереди гроба. А позади следовали внуки покойного - Ангерран и Аледрам, также одетые очень скромно, дабы не привлекать к себе внимания.

Аледрам, великий секретарь Арвернии, поведал брату, с которым вместе трудились в Королевском Совете:

- Когда служители, убирающие в камерах, нашли нашего деда мертвым, они застали там следы борьбы и кровь на полу... Наш доблестный дед был убит, Ангерран, и он дорого продал свою жизнь! - голос Аледрама зазвенел от ярости.

Ангерран вздохнул и сжал руку брата, разделяя его чувства.

На кладбище уже ожидала свежая могила и гробы трех других людей, что укладывали в ряд. Толпились горожане, пришедшие проводить умерших. Ангерран подумал, видя столпотворение возле общей могилы, что его знаменитого деда все же проводят с вниманием и с почестями, хоть горожане и не имели понятия, кого хоронят четвертым.

Канцлер Арвернии знал, кому суждено покоиться в соседних гробах с его дедом. Молодой ремесленник, подмастерье гончара, погибший в результате несчастного случая. Его явились провожать собратья по цеху, произносили сочувственные речи. Уважаемый горожанин, глава большой семьи, скончавшийся в шестьдесят лет, - его хоронили богато, и на кладбище собрались все родные, которые искренне плакали. И городской стражник, убитый во время облавы на преступников, - его провожали в основном сослуживцы, говорили скупо, сдержанно. Три совершенно различных судьбы, разных слоя общества! Рядом с ними предстояло упокоиться принцу крови, Дагоберту Старому Лису. 

Никто из собравшихся на кладбище людей даже не поинтересовался, кого четвертым хоронят в общей могиле. Но все желали погребенным счастливого пути в Лучший Мир, так что их пожелания адресовались и Дагоберту. Все видели, что четвертого покойника сопровождают лишь несколько человек, а на стражниках, несших гроб, были нашивки с королевскими ирисами, мало что пояснявшими. Ангерран тоже не сказал никому, кто они такие.

Они - младший сын и два внука, - задержались у могилы после того, как она была засыпана, и в изголовье установили четыре надгробных камня. Когда все остальные разошлись, трое мужчин еще долго стояли у могилы Старого Лиса.

Герберт отошел от племянников и встал в изголовье могилы отца. Лицо его отражало сложные чувства. Он ненавидел отца, отдавшего его в жрецы, и радовался его смерти. Но так вышло, что сперва Герберт поверил, будто отец скончался сам. И, только зайдя в покойницкую, где тюремщики подготавливали тело к похоронам, он застал их за еще незавершенной работой. И ужаснулся, увидев следы ран и кровоподтеков на лице мертвого Дагоберта. На глазах у него тюремщики закрашивали жуткие отметины гримом. Но Герберт увидел и заштопанные раны на теле отца. Он понял, что отец был убит, и что королева-мать, которой Герберт деятельно помогал, устроила это убийство. Он радовался бы, умри отец сам, но ему и в голову не приходило, подсылать к нему убийц! И вообще, как оказалось, желать и исполнять задуманное - разные вещи, совершенно разные!

Теперь в душе Жреца-Законоговорителя шевельнулось сочувствие к отцу, чего он сам не ожидал от себя...

- Прощай, отец! - произнес он сдавленным голосом, так и не придумав, что сказать еще.

Тем временем, Ангерран поклонился могиле деда и проговорил тихо, но твердо:

- Я клянусь тебе, дедушка: мы, твои потомки, отомстим за твое беззаконное убийство! Не позволим Паучихе властвовать в Арвернии. Ступай спокойно в Вальхаллу! Ты сделал все, что мог!

Аледрам кивнул, присоединяясь к словам брата, и прибавил к сказанному им:

- Обещаю тебе, дедушка: как только сможем, мы перезахороним твой прах в королевской гробнице Кенабума!

Так родные проводили в последний путь принца Дагоберта. На его могильном камне, кроме дат жизни (748-821), начертили лишь прозвище: "Старый Лис", и никто, посещая эту общую могилу, не мог представить, что здесь покоится родич королей. Лишь по весне его родные осмелились сделать на могильном камне такую надпись: "Здесь лежит тот, кто предал Арвернию, верно служа ей".

***

После гибели своего деда, сыновья Карломана и Альпаиды сперва не могли скрыть ненависть к Паучихе, и смело противодействовали ей и ее сторонникам в Королевском Совете. Так что их дядя, коннетабль Хродеберг, вынужден был призвать их к осторожности. И они принялись действовать тихо, чтобы королева-мать, не заподозрив в них своих врагов, не устранила и их, своих племянников.

Герберт же после смерти отца задумался о своем выборе, и вообще о жизни. Он постепенно охладел к служению Паучихе, ибо понял, что она приносит всем беды, и что сам он был несправедлив к отцу. Постепенно Жрец-Законоговоритель стал искать сближения с Хродебергом и племянниками, и тайно кое в чем помогал им. И он подвел под смерть герцога Земли Всадников, Мундерриха Хромоножку, одного из самых полезных для Паучихи агентов. Герберт намекнул на его преступления, ибо видел, что тот ослеплен властью. Это событие повлекло новую цепь происшествий, и, в итоге, сделало королевой Арвернии Фредегонду Чаровницу...

А что же сама Паучиха и ее рыцарь, коннетабль Хродеберг? Смерть отца продолжала тяготить его, и он по-прежнему скрыто противодействовал власти своей дамы сердца, где это было возможно. Его первоначальное стремление - убить ее и умереть самому, больше не приходило в голову Хродебергу. Он стал готовить месть своей возлюбленной осторожно и хладнокровно, достойно своего отца. При этом, ему пришлось вернуться к Бересвинде и до конца играть роль ее верного рыцаря. И вот, вместе с ненавистью и отвращением к убийце его отца, в сердце Хродеберга вновь проросли иные чувства, никогда не умиравшие окончательно. Так что он любил и ненавидел ее одновременно, стремился погубить ее, и в тоже время оживал только рядом с ней. Воистину, этот странный узел могла разорвать лишь смерть!

А Бересвинда Адуатукийская радовалась, вновь обретя своего рыцаря, от которого уже не могла отказаться. Она все еще любила его, сильнее, чем в более молодые годы, - любила властно, собственнически, как только могла любить Сулящая Горе, но это все же было самое светлое чувство, что она когда-либо испытывала. Хотя властью королева-мать все-таки дорожила больше. Но с Хродебергом она старалась быть честной. Рядом с ним она помнила, что еще не окончательно превратилась в чудовище, в безжалостную Паучиху, что и в ее сердце остались проблески света. При этом, она доверяла невенчаному супругу безоговорочно, ибо ей хотелось верить, что его привела к ней единственно любовь. Даже наталкиваясь порой на противодействие ее распоряжениям со стороны возлюбленного коннетабля, Бересвинда прощала ему такое, за что погубила бы всякого другого. Кроме того, она также щадила королеву Гвиневеру Армориканскую и ее старшего внука, графа Ангеррана Кенабумского, ради памяти покойного Карломана Кенабумского, Почти Короля.

Но король Хильдеберт Воинственный узнал, что его мать снова сошлась с Хродебергом, нарушив свое давнее обещание. Он пожелал избавиться от коннетабля. Но такой возможности не представлялось, ибо герцог Хродеберг имел неоспоримые заслуги перед Арвернией, а его единственным проступком была любовная связь с королевой-матерью.

К тому времени, Нибелунгия накопила силы, чтобы вновь бросить вызов Арвернии, мстя за гибель королевы Кримхильды и Рыцаря Дикой Розы. Одновременно открылось, что ненадежный вассал, герцог Окситанский, предал своего сюзерена. Он помолвил их с Матильдой сына с нибелунгской принцессой, вопреки воле венценосного Хильдеберта. Сам же устроил покушение на короля Арвернии, выслуживаясь перед новыми покровителями. Покушение не удалось, Хильдеберт остался жив, но страшно рассвирепел, как и его мать. В результате, Паучиха решила ввести в Окситанию войска, отомстить герцогу и сломить все ростки неповиновения среди местных жителей. А заодно разобраться и с герцогиней Матильдой, которую давно вынудила жить вместе с ее вероломным супругом.

Король же поручил герцогу Хродебергу выяснить обстановку в Окситании. Достойный сын Паучихи надеялся, что коннетабль не вернется оттуда. Его потаенным надеждам суждено было сбыться.

Хродеберг выяснил доподлинно о готовящемся союзе Окситании с Нибелунгией. Он узнал, что герцогиня Матильда и ее сын Раймунд были фактически заложниками в руках герцога Реймбаута, что еще в юности погубил родную мать ради власти. Хродеберг решился освободить их. Однако герцог Реймбаут решился открыто выступить за Нибелунгию, и скорее готов был убить жену и сына, чем отпустить их в Арвернию. Они с Хродебергом сошлись в смертельном поединке. Коннетабль Арвернии сумел убить герцога Окситанского, но и сам был ранен отравленным клинком, и вскоре скончался. Так сбылись тайные надежды короля, причинившие его матери много горя. Его тело герцогиня Матильда переправила в Арвернию, поручив Ангеррану похороны его дяди в Кенабумском Святилище.

После гибели своего супруга, Матильда Окситанская вернула герцогство под власть Арвернии. Ей вовсе не хотелось подчиняться Паучихе и слабовольному Хильдеберту, однако она оставалась арвернкой. Ради своих родителей и светлой памяти Карломана Кенабумского, она заново подписала вассальный договор и добилась прощения для жителей Окситании за вину недостойного Реймбаута. Однако часть вельмож были ярыми сторонниками нибелунгов, и не покорились ей. Они бежали ко двору короля Мундерриха и там еще больше разжигали противостояние с Арвернией. И действительно, обострение вражды не заставило долго ждать.

Всего через несколько месяцев, в 825 году, два короля, бывшие родственники, встретились на поле боя. Оба находились во главе своих войск, однако сошлись в смертельном поединке. И брат Кримхильды, Мундеррих Нибелунгский, нанес смертельную рану ее супругу, которого она так любила, пока была жива. На один миг обоим противникам показалось, будто светлый образ женщины метнулся перед ними... И, когда победитель склонился над побежденным, услышал сквозь грохот сражения, как стынущие губы Хильдеберта прошептали одно-единственное имя: "Кримхильда..." И что он думал после - никто не узнал...

А Хильдеберт Воинственный в свой последний миг на земле увидел, как с небес слетела за ним на крылатом коне-лебеде Кримхильда, переродившаяся в валькирию, такая же светлая, гордая, прекрасная, как при жизни. И он с ликующим криком рванулся к ней, покинув свое пробитое копьем тело.

Тело Хильдеберта IV похоронили в Дурокортерской гробнице, рядом с его первой женой, королевой Кримхильдой. Так завещал он сам, ибо продолжал по-настоящему, душой и сердцем, любить ее одну, несмотря на желание, что вызывала в нем Фредегонда, которая родила сына вскоре после гибели короля. Хильдеберт стал первым королем, похороненным в храме новой столицы, а не в древнем почитаемом Кенабумском святилище. Бересвинда Адуатукийская, лишившаяся и невенчаного супруга, и последнего сына, пыталась опротестовать это распоряжение. Но канцлер, Ангерран Кенабумский, показал ей завещание Хильдеберта, написанное его собственной рукой, в котором он просил похоронить его рядом с Кримхильдой. И Паучихе пришлось смириться с новой победой давно поверженной противницы. Все-таки, Кримхильда навек отняла у нее последнего, младшего сына!

Для королевы Бересвинды все же стали тяжким ударом смерти Хродеберга и Хильдеберта, с разницей всего в несколько месяцев. Впоследствии придворные сплетники говорили, что еще неизвестно, кого она оплакивает сильнее. Вдовствующая королева приезжала в Кенабум, чтобы проститься с Хродебергом. Тогда, сидя у его саркофага, где увядали ветви кипарисов, она призналась, что ждала от него ребенка, и вытравила его. Об этом давнем поступке Бересвинда искренне сожалела, в отличие от многих других деяний.

Ее слова услышал Ангерран, граф Кенабумский, сопровождавший вдоствующую королеву в некрополь. Он выяснил, таким образом, тяжкую тайну Паучихи, что была неведома даже его отцу. Он подумал, что, знай отец тогда доподлинно, на что способна Паучиха, не усомнился бы, что она пойдет на любые преступления. Сейчас же ему приходилось выбирать, что делать. Ибо от канцлера, сына славного Карломана Кенабумского, в этот период междуцарствия зависело очень многое!

Ему приходилось решать проблему престолонаследия, остро стоявшую перед Арвернией. Ибо после гибели Хильдеберта Воинственного остался единственный, долгожданный сын - новорожденный младенец. Как тогда говорили: "Один король еще в колыбели, а другой уже в гробу". Арвернии же требовался король, способный править. Знать и принцы крови не стали бы подчиняться ребенку, им нужен был дееспособный вождь. И лишь Ангерран, сын знаменитого Почти Короля, мог уладить нарастающие противоречия.

И вот, он через Королевский Совет провозгласил королем кузена Хильдеберта - принца Хильперика Книжника.

Также кузен Ангерран предложил новому королю сочетаться браком с овдовевшей в третий раз Фредегондой, и усыновить ее новорожденного сына. Первенец Карломана поступил так, ибо понял, как и его отец, что победить Паучиху может лишь другая королева, молодая, сильная и мудрая. Поскольку Хильперик чтил воспитавшую его тетушку, как родную мать, Паучиха осталась бы править и при нем. Если только ее не свергнет другая королева! Фредегонда, которую высоко ценил еще отец Ангеррана, стала бы незаменимой соратницей. Вот только он упустил из виду, что в душе прекрасной вейлы разгорелась жажда власти...

В годы своего пребывания при дворе, Фредегонда заслужила уважение многих, не вызывая подозрений и у Паучихи. Та поначалу радовалась новой женитьбе своего сына. И в последующие годы невестка никогда явно не противоречила ей, не то что Кримхильда, не умевшая притворяться. И королева Бересвинда не опасалась ее.

И вот, Фредегонда стала женой короля Хильперика. Но этот брак усилил в душе вейлы те опасные черты, от которых позднее пришлось страдать многим. Ее новому супругу, в отличие от Хильдеберта, не нужны были сыновья в новом браке. У него уже был сын от первой жены, покойной принцессы Бертрады Шварцвальдской, тоже Хильперик, да еще дочь Гизела. Он не без основания опасался, что, родись у него еще дети, стали бы противниками его сыну, при поддержке своей умной и честолюбивой матери. Достаточно было и племянника, Хильдеберта Посмертного, что стал ему приемным сыном. После первого года их брака, Фредегонда родила Хильперику сына, слабого мальчика. И, пока она лежала больная в родильной горячке, супруг подговорил лекаря дать ей зелье, после которого она больше не могла зачать ребенка. Что до их слабого сына, то его отдали на воспитание жрецам, где он не мог претендовать на наследство.

Но не от вейлы скрыть такие изменения! Выздоровев, Фредегонда поняла, что произошло. Ее род испокон веков воплощал женское начало, связанное с цветением жизни, с рождением с красотой, с влечением, что вызывает женщина, но и с материнством, как его закономерной целью. И вот - ее женское предназначение уничтожили вопреки ее воле! Фредегонда поклялась, что король Хильперик поплатится за то, что сделал с ней. Так в прекрасной королеве забушевала темная кровь ее отца Эрмингола, которого дикая страсть толкнула на фактическое убийство друга, а после - и на насилие над любимой женщиной.

Пока же она была достаточно умна и мудра, чтобы жить с новым супругом в мире, ради своей семьи. Вейлы вернулись на Дурокортерский холм, а род Хильдеберта Строителя - на престол. Фредегонда приблизила к себе Матильду Окситанскую и свою бывшую свекровь, Ираиду Моравскую, ценила их ум и знание политики. Ее союзник, граф Ангерран Кенабуский, стал майордомом, как его отец. А коннетаблем после гибели Хродеберга сделался Магнахар Сломи Копье, постаревший, но еще бодрый и крепкий.

Новая королева деятельно помогала своему супругу править Арвернией. Привлекала ко двору самых знающих людей, покровительствовала наукам и искусствам. Дурокортерский двор расцвел, сделался еще пышнее, и одновременно - естественнее. Всюду преобладали яркие, светлые цвета, изображения цветов и птиц. Вышли из моды тяжелые, неуклюжие платья и пышные кружева, теперь дамы носили легкие, струящиеся платья, мужская мода тоже стала удобнее. Казалось, мрачные времена закончились. Особенно когда Фредегонда отодвинула от власти саму Паучиху, которую сослали в отдаленный вдовий замок. Там бывшей королеве осталось лишь оплакивать мертвых и наблюдать издалека, как разворачиваются события при дворе, на которые она уже не могла повлиять.

Так продолжалось до 835 года, а после все опять резко изменилось.

Началось с того, что король Хильперик, не любивший воевать, не в пример кузену Хильдеберту, пригласил в Дурокортер для переговоров короля Мундерриха Нибелунгского и самого влиятельного из вождей "детей богини Дану" - герцога Гворемора Брокилиенского, которому, как мужу Груох, отошла и Земля Всадников. Последний приехал со старшими сыновьями, Брохвайлом и Риваллоном.

Во время переговоров трое правителей решили женить принца Хильперика на нибелунгской принцессе Кримхильде, названной в честь тетушки. Против этого никто и не возражал, хотя совпадение имен могло бы насторожить. Решено было также сосватать Гизелу, дочь Хильперика, за нибелунгского принца Теодориха. Однако затем зашла речь о том, чтобы обручить принцессу Розамунд с великим моравским князем Святополком, что вырос в изгнании после учиненной кочевниками резни, но недавно отвоевал престол. За этот брак особенно ратовали герцог Брокилиенский и Ида Моравская, ибо предполагаемый жених был их родичем. Согласился и король Хильперик, поскольку опасался за своего сына, влюбленного в Розамунд.

И кто знает: возможно, князь, сумевший изгнать из своих владений воинственных кочевников, смог бы и совладать с чарами вейлы, и их союз породил бы великих героев...

Но королева Фредегонда, любящая свою дочь больше всего на свете, нанесла упреждающий удар. Она не могла отпустить трепетно любимую дочь в чужие края. Достаточно тех испытаний, что пережила она сама, отдавая себя каждому новому правителю ради власти и почета! Фредегонда хотела, чтобы она и ее дочь сами определяли свою судьбу, а не были игрушками в руках мужчин, не страдали бы от своей красоты.

И она во время торжественного обеда отравила ядовитыми грибами всех - своего последнего мужа и короля Нибелунгии, герцога Брокилиенского и его сыновей. Заболели и скончались также Ираида Моравская и граф Ангерран Кенабумский, майордом Арвернии. Этих двух последних смертей Фредегонда не желала, но и не особенно скорбела. При большом количестве умерших было легче выдать отравление за моровое поветрие. Самое же главное - она отомстила за себя Хильперику, а ее дочь Розамунд оставалась с ней, и никто не мог распорядиться ее судьбой!

На этом оканчивается целая эпоха, известная в летописях как "Время Черной Розы". Преступление Фредегонды завершило круг событий - но не Войну Королев!

А далее приходит время роковой Розамунд, единственной дочери Фредегонды и Гарбориана. Новая черная вейла, новая борьба и страдания. Но и новые храбрые герои, и подвиги, и любовь, над которой не властно время.

3

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VIII

« : 20 Апр, 2024, 21:41:16 »

Благодарю за обилие комментариев, эрэа Convollar, эрэа Карса, эрэа katarsis!

При дворе в Дурокортере были и представители Арморики. И наблюдательности они лишены не были. И никто не сумел предупредить Гарбориана о подозрительной близости Мундерриха к королеве-матери? О том, что братец вледига вообще мутный? Неужели не было никого, кто хотя бы в малой мере осуществлял бы функции разведки?  И, кстати, зачем там постоянно вороны летают? Уж эти вещие птички явно в курсе всего происходящего, так что же, и они не заметили, что творит Мундеррих? А Фредегонда - она вейла. У них немного другая система ценностей, нежели у людей.

Представителями Арморики как раз и были погибший Гворемор и Жартилин, вышедший в отставку вскоре. Так что они уже ни на что повлиять не могли. А Мундеррих разыграл бегство из Арвернии, каялся перед братом, что служил арвернам, и сумел убедить его. Научился у Паучихи лицедействовать. А Гарбориан был рад поверить брату.
Вороны видят то, что делается на открытом воздухе. Они могут заглядывать в окна, если есть удобная позиция. Но, о чем говорится в глубинах огромного замка, они узнать не могут. Мундеррих получал указания от Паучихи без посторонних глаз. Сквозь стены видят разве что вороны Водана, но они и докладывают только лично ему.
Фредегонда - вейла, хоть и живет среди людей. Жаль, что она решит в будущем, что ей все дозволено.

Сотрудничество Мундерриха с Паучихой, вероятно, было неочевидным. Скорее всего он и его мать были кем-то вроде тайных агентов Бересвинды.
А Фредегонда выросла всё же среди людей. Вряд ли она не понимала, что делает.

Какие именно поручения Паучихи он выполнял, Мундеррих уж точно никому не рассказывал. А брата, приехав к нему, сумел обмануть.
Понимать-то она понимала. Но считаться с другими людьми перестала довольно скоро.

Понимать она понимала. Просто по своей природе она считала свои действия совершенно правильными. Ещё в самом начале, с первого упоминания о вейлах, предках Фредегонды, у меня создалось, может быть и ошибочное, не спорю, но такое вот представление о вейлах - для них очень важны были именно дочери.

В обычных условиях у вейл, живущих по своим обычаям, вообще рождаются только дочери. Это чисто женская раса, размножающаяся с помощью мужчин людей и альвов. Если вейл поселить среди людей, в тесном контакте, то спустя несколько поколений они могут отчасти очеловечиться. Вот, Вультрагота смогла родить лишь двух дочерей, а у них уже возможны оказались сыновья. Изменения отчасти происходят под влиянием образа жизни и в их менталитете. Былые вейлы не вмешивались в человеческую политику, как Фредегонда и в будущем - ее дочь Розамунд, не рвались к власти над людьми. Но что дочь для нее по-прежнему важнее сыновей, даже будь они при ней - это возможно. К тому же, она унаследовала дар вейл, который сыновьям не мог передасться.

М-да, всё плохо. Как же жаль, что Гизельхер убил не Бересвинду! Всё из-за этого проклятья! Если б не оно, может, и у Арвернии был бы сейчас более пристойный король. Отец Бересвинды, когда-то оскорбивший не того человека, может, и виноват, но почему за его косяки страдают совершенно непричастные арверны и армориканцы? Всё-таки некоторые альвы чего-то не понимают в людях. Как будто не отделяют одного человека от другого.

Проклятье, лежащее на Бересвинде, приносило беды и ее соотечественникам, когда она была ребенком. Ее родители умерли, не успев увидеть дочь. Потом, в юности до замужества, по ее вине случилась трагедия на льду, в результате погиб ее брат, сильно пострадала жена второго брата. А самой Бересвинде - все нипочем.
А о проклятье теперь и Хродеберг вспомнит, после гибели отца. Смотрите дальше. И решит, что мстить Бересвинде силовыми методами бесполезно.

Но надо признать, что, если учитывать не пользу Арвернии, а цель самого Гизельхера, то вышло даже лучше. Предатели намного хуже врагов.

Ротруда, конечно, заслужила. Но целью Гизельхера была все же Паучиха.

Но как же так вышло, что после смерти Карломана всё полетело кувырком? Он же, когда уходил, знал, что умрёт, не мог не подумать, что будет дальше. Преемников каких-то подготовить. Но чего-то, явно, не учёл. Наверное, не подумал, что Бересвинда решится на убийство. Как бы странно, это ни звучало, похоже, Бересвинда переиграла Карломана. 

Карломан тоже не мог предусмотреть абсолютно всего. Он не ожидал, что Бересвинда решится и сумеет погубить Кримхильду. Преемников оставил - родных сыновей. Ангерран и Аледрам в Королвском Совете, Дунстан и другой сын-оборотень - в Арморике. Они делают все, что могут, хоть и не обладают авторитетом отца.

Будущее Мундерриха - это просто треш. Как он до такого докатится? Хотя, даже знать не хочу Но в том, что вледиг не должен быть хромым, армориканцы уверятся ещё сильнее.

Жажда власти, разжигаемая Паучихой, плюс любовь к Фредегонде. Да и в детстве он был обидчивым и злопамятным, такие качества могут далеко завести (могут и не завести, но вот его завели).
По обычаям "детей богини Дану", калека не может быть вождем, так как считается, что на нем нет благословения богов. Даже если вполне дееспособный вождь получит в сражении серьезное увечье (не рану, не влияющую на здоровье, а, например, лишится руки) - должен отречься от власти.

А, может, Карломану вообще не стоило уходить на тот бой? Сдаётся мне, Ужас Кемперра намного менее опасен, чем тандем Паучихи и её сыны-дубины на троне.

Пожертвовав собой, Карломан выйдет на новый уровень, станет Хранителем и наставником будущих вождей, как прародители, с которыми он встретился в лабиринте. И сделает много полезного для будущих поколений. Такой путь ему указывает судьба.

Любовь Ангрбоды (начало)

В хельмонате месяце, посвященном мрачной богине смерти, в Дурокортере царил холод. Стужа сковала землю, и улицы арвернской столицы заметал снег. Казалось, будто древние, враждебные человеку силы обрели новую власть благодаря щедро проливаемой самими людьми крови, и теперь перешли в наступление. Можно было подумать, что весь свет заполонил снег, и - холод, жестокий холод!

Но холоднее всего в тот день в конце 821 года от рождения Карломана Великого, было в подземелье Дурокортерского замка, что служило покойницкой при темнице. Холод каменных стен соседствовал с холодом смерти. Так что человек, попавший туда со стороны, никак не мог согреться, словно уже при жизни спускался в царство Хель, где, как и здесь, царил вечный холод и тьма.

На составленных вместе табуретках стоял гроб. В нем покоилось тело бывшего коннетабля Арвернии, принца Дагоберта, умершего в заточении. Теперь его тело подготовили для похорон надлежащим образом. Его привели в порядок и обрядили в богатые одежды. Вместо меча, он держал жезл коннетабля в сложенных на груди руках.

Тело Дагоберта было по пояс укрыто богатым покрывалом, затканным узорами. Вокруг гроба горели свечи, а по углам покойницкой - факелы, так что в помещении царила полутьма.

Палач подвел к гробу покойного принца крови, бывшего коннетабля Арвернии, его старшего сына, Хродеберга, что ныне носил то же звание. Хродеберг, убитый горем, взглядом, исполненным страдания, глядел на своего доблестного отца, умершего в темнице, как какой-то преступник.

Чуть в отдалении стоял старший внук Дагоберта, граф Ангерран Кенабумский, канцлер Арвернии. Он был мрачен, гневно сжимал кулаки, сопровождая своего дядю к гробу деда. Ангерран знал, кому обязан Хродеберг возможностью хотя бы проститься с умершим отцом. Королева-мать, Паучиха, все еще продолжала любить своего былого рыцаря, и она оказала ему милость, в виде последнего прощания с отцом, что был объявлен предателем.

Рядом ожидали помощники палача, державшие обтянутую черным бархатом крышку гроба, который им вскоре предстояло заколотить.

В отдалении стоял Герберт, Жрец-Законоговоритель, что недавно закончил просить богов о милости к умершему принцу Дагоберту. А рядом с ним стояла, скрыв лицо траурной вуалью, сама королева-мать, Бересвинда Адуатукийская. Сейчас она пристально озиралась, испытывая противоречивые чувства. Она наслаждалась видом поверженного врага, ибо Дагоберт во всем препятствовал ей. Но, переводя взгляд на Хродеберга, она глубоко сочувствовала ему, ибо все еще продолжала любить его, хоть они и давно расстались. Бересвинде было жаль, что пришлось причинить ему жестокую боль, устранив его отца. Но она обязана была так поступить, ради блага Арвернии, которую Дагоберт предал!

Между тем, Хродеберг, не оглядываясь назад, склонился к отцу. Проговорил так тихо, что никто из присутствующих не мог расслышать его слов:

- Ступай в Вальхаллу, батюшка, и не тревожься за нас! Ты сделал все, что мог, и заслужил высшую награду. А я продолжу твое дело. Постараюсь отомстить за тебя и за все зло, что принесла в этот мир королева Бересвинда!

Собираясь с силами, коннетабль осознал, что ему придется и впредь играть двойную роль. Горькое разочарование уже давно каленым железом выжгло в его душе любовь к королеве Бересвинде. Но он знал, что, дабы не вызывать у нее подозрений, ему придется вновь оказывать ей знаки внимания, как даме сердца, показывать ей, что помнит...

Простившись с отцом, Хродеберг отошел в сторону и уставился в пол. Он боялся поднять взор на бывшую даму сердца, ибо один его взгляд сейчас выдал бы его подлинные чувства. И тогда либо ему, либо ей пришлось бы погибнуть...

Ангеррану тоже стоило большого труда сдерживаться, когда он глядел на безжизненное тело своего деда. Канцлер был уверен, что все, что ему поведали о причинах смерти принца Дагоберта - гнусная ложь. По лицу деда, сквозь нанесенный грим, проступали синяки. Значит, он, хоть и страдал сердцем, но погиб в борьбе, был убит! И не кровавые ли раны скрыты под плотной тканью кафтана, в который облачили покойного?..

Склонившись к гробу деда, Ангерран, в свою очередь, проговорил одними губами:

- Прощай, дедушка! Да примут тебя в Вальхалле, как подобает герою!.. А я постараюсь быть достойным тебя и моего доблестного отца, Карломана Кенабумского!

С этими словами Ангерран отступил прочь. Герберт же сделал знак помощникам палача заколотить гроб. Те немедля принялись за работу.

Слушая, как стучат молотки, королева Бересвинда усмехнулась, наблюдая свой триумф. Но тут же скрыла свой смешок под приглушенным всхлипыванием.

Когда гроб был заколочен, Герберт распорядился:

- Унесите его!

Гроб принца Дагоберта вынесли прочь помощники палача. Герберт последовал за отцом, чтобы распорядиться его похоронами. Было решено похоронить бывшего коннетабля, брата двух королей, скромно, без почестей, ибо над ним тяготело обвинение в измене.

Теперь в покойницкой остались лишь Хродеберг, Ангерран, королева Бересвинда да главный палач, стоявший в стороне.

Паучиха проговорила как можно мягче, обращаясь к своему бывшему рыцарю:

- Да пребудет мир с душой принца Дагоберта, как Норны свершили над ним приговор! Но сейчас поздний час, а путь по подземельям далек, я же отпустила стражу. Прошу тебя, доблестный коннетабль: проводи меня до моих покоев!

Хродеберг, сильно побледнев, через силу направился к ней и поклонился.

- Я провожу тебя до твоих покоев, государыня!

Он вышел вместе с Бересвиндой в коридор, где ждали фрейлины королевы-матери.

Граф же Ангерран Кенабумский, получив позволение сопровождать покойника, вышел во двор. Там гроб с телом его деда возложили на телегу и под стражей должны были увезти на обыкновенное городское кладбище.

Хродебергу же пришлось сопровождать королеву-мать. Она шла рядом с ним, опираясь на его руку, а за ними следовали фрейлины.

По пути Паучиха постаралась выразить сочувствие своему рыцарю:

- Я глубоко соболезную тебе, Хродеберг! Ведь отец всегда остается отцом, и его смерть принесла тебе жестокую печаль. Мой царственный сын и я тоже печалимся, ибо принц Дагоберт был героем, имел большие заслуги перед Арвернией, до того как злые духи помрачили его душу, и он едва не помог врагам королевства. Что ж, все случилось, как случилось; некому судить принца Дагоберта! Прими мои соболезнования, Хродеберг! Тебе довелось пережить жестокое испытание!

Коннетаблю Арвернии пришлось собрать все силы, чтобы не содрогнуться от ужаса и отвращения перед той, кого он любил столько лет, с отрочества и до седых волос. Ибо он не сомневался, по чьей вине умер его отец.

И ему вспомнилось, что отец называл его даму сердца Ангрбодой, "Сулящей Горе", как древнюю великаншу, мать Хель, Мирового Змея и волка Фенрира. Ибо королева Бересвинда Адуатукийская воистину приносила горе всем, кто ее окружал. Одних она губила намеренно, как королеву Кримхильду, а теперь и Дагоберта Старого Лиса. Потому что они мешали ей, а она не останавливалась ни перед чем ради власти и ради мести своим врагам. Но вокруг Бересвинды гибли и те люди, которых она любила, - гибли жестоко, безвременно и по ее вине, хоть и невольной, как ее старшие сыновья и внуки. Ибо она была носительницей проклятья, обрекавшего ее приносить людям несчастья. И эта мысль побуждала Хродеберга сочувствовать ей, несмотря на все зло, что она причинила ему и его семье, да и всей Арвернии. Ибо он знал, что Бересвинда не была счастлива с тех пор, как они расстались. Вокруг нее совсем не оставалось близких людей, простого человеческого тепла. Одни погибли, другие отшатнулись от нее, как он сам, Хродеберг, и дочь Бересвинды, принцесса-жрица Теоделинда, и ее прежняя ближайшая подруга, графиня де Кампани. Королева-мать предпочла власть любви, и с тех пор могла радоваться, только когда удавалось погубить очередного своего противника. Принося горе другим, она не ведала счастья и сама, превратившись в безжалостную тиранку.

И потому Хродеберг испытывал отвращение к ней, однако мог ее понять. Должно быть, она позвала его, чувствуя одиночество. А он - мог ли он забыть о том, как она столько лет была его дамой сердца, светом в окошке? Если бы он мог начать жизнь сначала, он не приблизился бы к Бересвинде Адуатукийской. Но теперь - разве можно было вычеркнуть из памяти все, что связывало их столько лет?!

И он ответил, идя с ней об руку по гулкому, пустому коридору, слыша лишь шорох женских платьев по полу:

- Благодарю тебя, государыня, что разделяешь мою скорбь по отцу! Его участь достойна глубокого сожаления. Ибо приговор Норн сбылся над ним жестоко, хоть приговор  земных владык и не успел осуществиться, - Хродеберг надеялся, что его голос не задрожал при этих словах. Ибо он очень хорошо понимал, что заставило его отца изменить не Арвернии, которой он всю жизнь служил верой и правдой, но лишь недостойным правителям, губящим королевство.

Паучиха стремилась утешить Хродеберга, как могла. Она глубоко вздохнула, так что затрепетала вуаль, закрывавшая ее лицо. И проговорила, стараясь заверить своего рыцаря в глубоком сочувствии:

- Мой царственный сын был готов из уважения к былым заслугам принца Дагоберта заменить для него смертную казнь пожизненным заключением. И я сделала все, чтобы убедить его в этом. Но, к сожалению, твой отец не успел узнать о смягчении приговора. Первый приговор сокрушил ему сердце, и он умер в своей темнице. Такова судьба!

- Да-да, такова судьба, - повторил Хродеберг, чувствуя, как прикосновение дамы сердца холодит его, как болиголов-трава, и одновременно обжигает сильнее крапивы.

Вновь, как было в 814 году, когда Бересвинда вступила в ожесточенное противостояние с их семейством, Хродеберг подумал о том, чтобы убить ее и заколоться самому, отомстив за кровь отца. Уж он-то не ошибся бы, как несчастный Рыцарь Дикой Розы, узнал бы ее величественный облик под любой вуалью, как видел теперь ее злодеяния под покровом ласковых речей!

Но у Хродеберга опускались руки при мысли об убийстве. Он вновь вспомнил о проклятье домашнего духа, тяготевшем над Бересвиндой из-за вины ее отца, о чем довелось им узнать в том же памятном 814 году. Проклятье обещало, что Бересвинда на протяжении всей жизни будет приносить беды, вольно и невольно, всем, кто окажется рядом. Стало быть, ему не суждено избавить от нее Арвернию! Если он поднимет на нее нож, случится что-то, что помешает ему, ибо проклятье защищало свою носительницу, пока она не причинит достаточно бед, чтобы оно насытилось. Бересвинда никогда не болела, ничто не могло всерьез повредить ей. Стало быть, нечего было и пытаться; он лишь погубил бы себя и еще больше ослабил бы Арвернию.

И Хродеберг решился бороться против Бересвинды тайно, как он обещал перед гробом отца: вместе с племянником Ангерраном быть голосом здравого смысла в Королевском Совете, противодействовать ей законным путем, спасать от ее произвола тех, кому угрожала опасность. А для этого ему следовало проявлять перед ней почтительность и готовность повиноваться, чтобы она ничего не заподозрила...

Негромким, сдавленным голосом Хродеберг проговорил, идя по коридору об руку с Паучихой:

- Благодарю тебя, государыня, за сочувствие к нашей семье, за то, что убедила короля позволить мне проститься с отцом и за достойные похороны, пусть и без почестей! Благодарю и государя Хильдеберта за оказанную великую милость!

И ему удалось обмануть ту, что считала себя проницательнее всех на свете. Бересвинда Адуатукийская охотно водрузила бы голову Дагоберта над городскими воротами, рядом с головами Гизельхера и Гарбориана, не будь он принцем крови. Но она поверила, что ее рыцарь обманут притворным выражением сочувствия.

- Я употребила все возможное влияние на своего царственного сына, - мягко проговорила она. - Король был исполнен праведного гнева против измены принца Дагоберта, да и вообще он упрям, как тебе известно, доблестный Хродеберг! Однако, если суровое упорство - необходимый удел для вас, воинственных мужчин, то нам, женщинам, дано иногда смягчать ваши стремления и направлять к милосердию. Иначе Срединный Мир давно превратился бы в сплошной военный лагерь! Так и мне удалось смягчить сердце моего сына Хильдеберта. Пока еще он прислушивается ко мне! Я напомнила ему о былых заслугах Дагоберта, без которых, возможно, не было бы теперь Арвернии. Сказала и об уважении к тебе, победитель междугорцев: было бы стыдно казнить твоего отца, как простого преступника... И вот, хотя Норны не позволили принцу Дагоберту жить в заточении, но король приказал похоронить его пусть скромно, но честно, с жезлом коннетабля в руках.

Так говорила, лицедействуя, Паучиха, стремившаяся оплести своего рыцаря адуатукийскими кружевами. Ибо она все еще любила его, и тосковала в разлуке...

И Хродеберг, сын убитого ею Дагоберта, склонился и поцеловал ей руку, ощущая лишь могильный холод.

4

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VIII

« : 19 Апр, 2024, 21:30:29 »

Благодарю, эрэа Convollar!

Страшная вещь трон. Кого-то он превращает в нелюдя, кого-то в марионетку, которую дёргают за ниточки расчётливые подлецы, а кого-то делает заложником. Как королева, Гвиневера  должна думать о безопасности своего народа, она прекрасно сознаёт уязвимое положение Арморики, обречённое на неудачу восстание, неизбежную гибель лучших и достойнейших "детей богини Дану". Но и от своей боли никуда не уйдёшь. Беток же хочет утопить свою боль в крови своих же внуков. Но во многом она по своему права, вассальное положение Арморике не может и не должно продолжаться вечно. Уйдёт одна Паучиха, найдётся другая. Уйдёт один дегенерат в короне - придёт другой.

Увы! Хотя, в сущности, трон проявляет более ярко лишь те качества, что в человеке были от природы - в ком-то положительные, в ком-то отрицательные.
Гвиневера вынуждена опять быть "главноуговаривающей", она не имеет власти просто запретить, будучи королевой, Беток и ее внуку поднимать восстание, вынуждена лишь убеждать. Тут как раз проявляются недостатки системы власти у "детей богини Дану". В итоге, сестру она убедит, но восстания все равно не избежать.
Среди же правителей Арвернии, вероятно, в разные времена были разные личности. Было немало мудрых и достойных правителей, иначе бы их династия просто не продержалась бы 800 с лишним лет. Но в последнее время - да, настала эпоха злых королев и слабовольных королей. Недаром же название "Война королев".

Королева и её сестра (окончание)

Гвиневера сделала все возможное, чтобы убедить свою сестру, герцогиню Беток, отказаться от замыслов войны.

- Я всей душой сочувствую трагедии твоей семьи! - заверила она проникновенно. - Но прежде всего, я остаюсь королевой. И мне следует думать не только о гибели Гворемора - да веселится его душа в прекрасном Авалоне, где всегда спеют яблоки! Но еще и о тех, кто пока не может позаботиться о тебе, как его внуки, а твои правнуки - маленькая красавица Розамунд и малыш Гворемор-младший. В этих детях течет твоя кровь, Беток. Какое будущее ты мечтаешь оставить им?

Герцогиня Земли Всадников глубоко вздохнула.

- Я понимаю, сестра! Ты права, как всегда... Ибо, если вся Арморика не поддержит Землю Всадников в восстании, то арверны утопят нас в крови! Но как же трудно отказаться от мести за сына... Я вижу ярость в глазах моего внука Гарбориана, что вспыхнула, когда он поднес факел к погребальному ложу своего отца! Поверь, Гвиневера: мне не жаль себя. Если бы я могла ценой своей жизни вырвать сердце из груди Паучихи, как хотел сделать тот юноша из Нибелунгии, Рыцарь Дикой Розы, с радостью согласилась бы! И мой внук Гарбориан даже и без поддержки от всей Арморики, готов обратить праведный гнев против недостойного короля, убившего в приступе безумия своего верного вассала... Но он, по молодости лет, еще не задумывается о последствиях. Если мы проиграем, Розамунд и маленький Гворемор вырастут на пепелище... Не для этого жил и погиб доблестный танист Карломан!

Разговор с царственной сестрой повлиял на герцогиню Беток, помог ей мыслить более трезво, и немного погасил ее неистовую ярость. И, тяжело вздохнув, она проговорила:

- Я ненавижу короля Арвернии и его мать, и готова отдать жизнь, чтобы погубить их! Горжусь своим внуком Гарборианом, что бросил им вызов! Но нам надлежит заботиться о будущем. Ради маленьких правнуков я могла бы наступить на горло своей мести...

Королева Гвиневера подалась вперед и крепко обняла сестру, радуясь, что все-таки добилась от нее понимания.

Две сестры сидели так, обнявшись, разделяя горе друг друга. Они оплакивали своих сыновей и племянников, исполненные сочувствия, деля на двоих свою материнскую скорбь. Но лишь одна из них всю жизнь принимала верные решения. Хотя ей тоже после трагедии на ристалище в 814 году хотелось обернуться волчицей и прокусить горло арвернскому королю и его матери в минуты отчаяния и боли. Но Гвиневера продолжала всю жизнь свято чтить свой долг и память сына. Ведь и Карломан, даже после трагедии на ристалище, верно служил своему слабовольному королю...

И Гвиневера решительно повторила, с несокрушимой убежденностью:

- Ради памяти моего сына, таниста Карломана, и ради того, чтобы твои маленькие правнуки и другие дети в Арморике жили в мире и достатке, я не поддержу замысла своего вассала, вледига Гарбориана! Я не вправе запретить вам делать, что хотите, но надеюсь все же, что вы примете добрый совет и выберете разумное решение!

Если в начале их разговора герцогиня Беток с негодованием отвергла бы совет своей царственной сестры, теперь выслушала ее гораздо спокойнее. Она поняла, что именно заставляет королеву Арморики стремиться к миру. Смогла понять ее, ибо общее горе сблизило сестер.

Когда их объятия разомкнулись, Беток проговорила приглушенным голосом:

- Я понимаю тебя, хоть мне невыносимо больно принять твою правоту! Передам Гарбориану твой совет, государыня. Но не обещаю, что он послушает, прости его за это!

- Я понимаю, сестра! - согласилась Гвиневера, радуясь уже тому, что Беток успокоилась и вернула себе здравый смысл.

Герцогиня глубоко вздохнула.

- Как себя чувствует батюшка? - осведомилась она.

- Батюшка здоров, насколько это возможно в его годы, хоть и глубоко печалится о состоянии своего друга, принца Сигиберта, - ответила Гвиневера. - Выйдем с тобой на балкон, быть может, там застанем батюшку!

И сестры вышли на балкон, где любили сидеть почтенные старцы, оглядывая сверху весь Чаор-на-Ри с окрестностями. Но сегодня там не было принца Сигиберта, что уже не поднимался с постели. Возле ограды балкона стоял Риваллон Сто Воронов, состарившийся, но еще бодрый. В воздухе перед ним кружилась стая воронов, оглушительно каркая, и старец слушал, о чем они говорят. Рядом с ним стоял молодой друид Бран, что, как и Риваллон, понимал язык воронов, и теперь учился у старца обращаться с этими мудрыми птицами.

Дверь, ведущая в покои, была открыта, и можно было увидеть в их глубине Теодеберта, сидевшего возле ложа отца. А Сигиберт Древний, совершенно изможденный от старости, медленно оглядывал обстановку покоев, приберегая силы для смертного часа.

Увидев королеву и ее сестру, Бран обернулся и поклонился.

- Да озарят лучи Луга твой путь, государыня Гвиневера! Да хранят тебя благие силы, почтенная герцогиня Беток!

Риваллон тоже обернулся и напряженно поглядел на дочерей, неизбежно подумав: с чем приехала Беток?.. Ему ли не знать о новых несчастьях своих потомков! И девяностолетний отец семидесятилетних седовласых дочерей молчаливо ждал, что они скажут ему.

- Я побеседовала с Гвиневерой, батюшка! - проговорила Беток, кивнув отцу. - Она убедила меня, что, оплакивая мертвых, следует думать о будущих поколениях, о тех, кому еще предстоит жить! Не поручусь, что смогу убедить своего внука Гарбориана, ибо он ослеплен праведным гневом и мечтой о свободе "детей богини Дану". Но я поняла выбор моей венценосной сестры!

Тем временем сама королева Гвиневера, взглянув на отца и сестру, обратила взор вглубь покоев, туда, где Теодеберт сидел рядом с умирающим Сигибертом. Она стремилась поддержать мужа в преддверии неминуемой утраты, как он сам поддерживал ее столько раз в любых испытаниях. И потому направилась к своему супругу и его отцу.

А Риваллон, оставшись на балконе с младшей дочерью, протянул ей руки, и, когда она приблизилась, ласково обнял ее, гладя по согнувшимся под тяжестью материнского горя плечам, по ее седой голове:

- Я понимаю, как тебе больно, Беток! И горжусь тобой, что ты, даже в самом тяжком горе, смогла понять, что для "детей богини Дану" мир с арвернами на любых условиях ныне означает жизнь, а восстание - всеобщую гибель!

Беток вздохнула и прижалась к груди отца.

***

После беседы со своей царственной сестрой, Беток Белокурая, скрепив сердце, отказалась от замыслов восстания. Но ее внук, вледиг Гарбориан, влекомый юношеской самоуверенностью, был исполнен надежд на скорую победу и месть за отца. Кроме того, его пыл разжигал единокровный брат Мундеррих, якобы бежавший из Арвернии. Увы, тогда никто не мог представить, что Мундеррих Хромоножка - шпион Паучихи, посланный ею, чтобы погубить намеченное восстание, и что он давно завидовал Гарбориану из-за его жены Фредегонды! Он яростно высказывался за восстание, а Гарбориан доверял брату и радовался, что они разделяют священное дело мести за их отца.

Так из погребального костра герцога Гворемора Ярость Бури разгорелось пламя восстания в Земле Всадников.

К счастью, этого не успел узнать Сигиберт Древний, свекр венценосной Гвиневеры. Он спокойно умер в окружении семьи за несколько часов до того, как вороны Риваллона принесли черные вести. Почтенному старцу, столько сделавшему для мира между Арвернией и Арморикой, было бы слишком больно дожить до того, как все его усилия пошли прахом. Ибо вновь разгорелась война, как во времена юности Сигиберта, когда восстание подняла вся Арморика.

А вледиг Гарбориан, собрав войско, отослал свою семью - мать, Ираиду Моравскую, бабушку, Беток Белокурую, и свою жену Фредегонду с детьми, в надежный замок в приморской части Земли Всадников. Сам же, вместе с братом, повел войска навстречу арвернам.

Ввиду особой опасности восстания "детей богини Дану", король Хильдеберт сам возглавил войско, готовое покарать мятежников. Его сопровождали коннетабль Хродеберг и новый маршал севера. Ибо носивший прежде это звание Жартилин Смелый, племянник королевы Гвиневеры Армориканской от ее брата Морветена, ушел в отставку после гибели герцога Гворемора, предчувствуя, что иначе ему придется сражаться против своих родичей.

Трудно описать, что чувствовала королева Гвиневера, когда на ее земле, вопреки всем ее многолетним усилиям, разгорелась междоусобная война! Номинально она сохраняла верность престолу Арвернии, а значит, пропускала через свои владения королевское войско и была обязана снабжать его продовольствием и всем необходимым. Но сердце у нее обливалось кровью при мысли о сестре и ее семье, об их клане - "детях богини Дану". Гвиневера понимала, что Паучиха, может быть, и не решится действовать лично против нее, ибо даже она чтила память таниста Карломана, Почти Короля, столько сделавшего для Арвернии и Арморики. Но не станет выбирать средств против ее родных и соратников. Оставалась еще слабая надежда на переговоры, что, может быть, принесут успех. Но надежда была исчезающе мала...

Переговоры вели, с арвернской стороны - Дагоберт Старый Лис, наместник Арморики, а со стороны "детей богини Дану" - Гарбориан и Мундеррих. Старший сын покойного Гворемора не убоялся превосходящих сил противника, отверг все требования арвернов. Теперь битвы было не избежать.

И тогда Дагоберт, уже тяжело больной к этому времени, что был уполномочен передать волю своего короля, совершил то, что ему не могло и присниться в былые годы. Он понимал, что война инициирована ненавистной ему Паучихой, под чьим влиянием находился король. Зная о планах предстоящей битвы, бывший коннетабль Арвернии искусно намекнул в своей речи, как Гарбориан мог во время сражения избежать ловушки и атаковать сам. Так Дагоберт совершил измену недостойному королю и Паучихе, и, однако, не чувствовал себя предателем Арвернии.

Вледиг Гарбориан понял его намек, и готовился действовать сообразно в сражении, что было назначено на другой день.

Но сражение не состоялось. Потому что в ночь накануне битвы Мундеррих Хромоножка задушил спокойно спавшего брата. Гарбориан умер, не успев защититься, не успел он и отомстить за своего отца.

Убийца дал знать своим арвернским покровителям о содеянном, и наутро король Хильдеберт придвинул войска к лагерю "детей богини Дану", растерявшихся, лишенных предводителя. Он потребовал от них сдаться на милость победителя. И воины Земли Всадников, в большинстве своем, сложили оружие и признали представленного им Мундерриха новым герцогом - вледигом. Лишь несколько самых яростных и непримиримых вождей отказались принять арвернского ставленника, да еще и калеку. Позднее самые неукротимые вожди были схвачены и казнены, как мятежники.

Труп Гарбориана, попавший в руки арвернам, подвергли посмертной казни. Его отрубленную голову ждала пика над городскими воротами Дурокортера, рядом с черепом Рыцаря Дикой Розы.

Все же, разгром этого восстания обошелся арвернам малой кровью, благодаря предательству Мундерриха. Он получил все, что желал: власть над Землей Всадников и прекрасную Фредегонду, что стала его женой, страшась за будущее своих детей.

Мундеррих правил, как надо было арвернам, поставившим его вледигом. Собирал для своих хозяев все больше налогов, так что жители Земли Всадников вынуждены были работать все больше, а получали за свой труд все меньше. Постепенно росло недовольство новым герцогом, до поры до времени приглушенное, словно отдаленные раскаты грома, когда окоем еще светел..

Но и в самой Арвернии, между тем, складывалось не лучше. "Предательство" Дагоберта Старого Лиса, что намерен был дать шанс противнику, стало известно. Его схватили и бросили в темницу за измену. Знатнейший из принцев крови, брат двух королей, имевший огромные заслуги перед Арвернией, был заточен в подземелье. Там он ждал приговора, который оборвет его жизнь, что и без того ни при каких обстоятельствах не продлилась бы долго. К нему допускали лишь немногих посетителей. В их числе был его младший сын, Герберт, Жрец-Законоговоритель, ненавидевший своего отца. Старшему же, верному сыну, коннетаблю Хродебергу, было запрещено видеться с отцом. Герберт, сторонник Паучихи, часто приходил в темницу, злорадствовал над унижением тяжело больного отца, потерявшего все.

Но именно Герберту Старый Лис, много размышлявший в темнице надо всем, что произошло, сообщил о том, что довелось ему понять. О том, что его покровительница Паучиха с помощью Мундерриха погубила королеву Кримхильду, герцогов Гворемора и Гарбориана. Герберт запомнил слова отца и принял к сведению...

За "государственную измену" король приговорил принца Дагоберта к смертной казни. Но Бересвинда Адуатукийская все же не решилась возвести на эшафот брата двух королей, героя, имевшего неоспоримые заслуги перед Арвернией. И подослала в камеру к Дагоберту убийц. Смерть старый воин встретил мужественно и твердо: сражался с убийцами с такой силой, какой те никак не ожидали найти в немощном старике. Точно молодость и здоровье вернулись к Дагоберту в его последние мгновения. Он сумел выхватить кинжал у одного из врагов и смертельно ранил его. В результате, палачи искололи и изрубили Дагоберта, не в силах заколоть аккуратно. И он пал, как воин, с оружием в руках, по праву поднявшись в Вальхаллу. Однако народу было объявлено, что он умер в темнице от сердечного приступа.

Между тем, его сын Герберт после смерти отца стал задумываться о своем отношении к родным, и вообще - о своем выборе сторон. Ведь он, как Жрец-Законоговоритель, обязан был оправдывать от лица богов безумства короля и преступления его матери!

И однажды, во время переговоров с Мундеррихом, новым вледигом Земли Всадников, Герберт осадил зарвавшегося герцога, тонко намекнув на его причастность к убийству Гарбориана. Мундеррих тогда побледнел, как смерть, ибо тень брата преследовала его, несмотря на все старания, что он прикладывал, чтобы навек покорить Землю Всадников под железную пяту Арвернии. Слова Жреца-Законоговорителя слышали присутствовавшие знатные "дети богини Дану", в том числе и герцогиня Беток. В ней разгорелся неукротимый гнев. Ее больше не волновало, что Мундеррих приходился ей таким же внуком, как Гарбориан. Предатель своего клана, убийца родича должен был поплатиться за все!

Старая герцогиня быстро подняла народ против хромого вледига, ибо людям трудно жилось под его властью. Однажды толпа стащила братоубийцу со ступеней герцогского замка и растерзала на части. Так погиб Мундеррих Хромоножка, что был, хоть и недолго, вледигом Земли Всадников, как был он и мужем прекрасной Фредегонды Чаровницы, только что родившей ему сына Мирддина.

После этого нового восстания, сам король Хильдеберт Воинственный пришел в Землю Всадников, чтобы усмирить здешний непокорный народ. И там ему встретилась овдовевшая во второй раз Фредегонда. Она запомнилась королю, когда он видел ее еще девочкой, а с тех пор красота вейлы расцвела стократ великолепнее. От нее исходило невыразимое очарование, что приворожило к ней Хильдеберта. Ибо за прошедшие годы он так и не женился, не в силах позабыть Кримхильду. Напрасно всемогущая Паучиха напоминала королю Арвернии, что у него нет сыновей; обычно послушный своей матери, Хильдеберт ссорился с ней, но не мог взглянуть ни на какую другую женщину. Он продолжал навещать гробницу Кримхильды, тоскуя о ней, как в первый день. И лишь чары вейлы сделали то, чего не могло совершить ни его сердце, ни доводы рассудка. Он немедля женился на прекрасной вдове и привел ее с детьми в Дурокортер.

Так Фредегонда, внучка вейлы, правнучка Хильдеберта Строителя, стала королевой Арвернии. Но счастья это не принесло ни ей, ни окружающим. Ее сын от Гарбориана, маленький Гворемор, вскоре заболел и умер, не получив в королевском дворце своевременной помощи. После этого Фредегонда, видя, что ее дети никому не нужны при дворе, приняла решение расстаться с младшим сыном, младенцем Фарамундом-Мирддином. Она отослала его в Брокилиен, что в Арморике, к его тетке по отцу, герцогине Груох. Мальчик вырос вместе с ее детьми и впоследствии стал друидом, учеником Брана. Принадлежа всей душой к "детям богини Дану", он стал чужим для своей матери.

В утешение Фредегонде осталась лишь дочь, Розамунд, унаследовавшая притягательную и опасную красоту вейл. И Фредегонда преисполнилась решимости любыми способами бороться за их с дочерью благо, чтобы им больше никогда не пришлось зависеть от произвола мужчин.

Не заботливой матерью своего народа, как Гвиневера и Беток, пришла Фредегонда к власти, но своевольной хозяйкой, думающей о себе одной.

5

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VIII

« : 18 Апр, 2024, 21:42:07 »

Благодарю, эрэа Menectrel, лучшая из соавторов!
Благодарю, эрэа Convollar!

Ярость плохой советчик, хотя понять Беток можно. Паучиха зарвалась, а догадка о вине Ротруды в гибели королевы, увы, верна. Но и Гвиневера права - восстание принесёт гибель множеству людей. В такой ситуации нужен не Гизельхер, а какой-нибудь хладнокровный убийца, умелый,  эмоционально не заинтересованный, но при этом честный. Мститель с ясной головой. И уничтожать надо не только Бересвинду, но и короля. При отсутствии мозгов присутствие на троне излишне.

Понять можно, но Гвиневера все же попытается переубедить сестру. Хоть и неизвестно, получится ли.
Что до хладнокровных мстителей - пока с ними дефицит. Те, кто заинтересован лично, не могут мыслить хладнокровно, что мы и видим на примере Гизельхера. А сидеть и рассудочно готовить убийство, в стиле самой Паучихи - это не для тех, кто только что потерял близких.
Впрочем, нибелунги, похоже, готовятся действовать всерьез. И на государственном уровне. Забегая вперед, брат Кримхильды в будущем одолеет Хильдеберта Воинственного.

Королева и её сестра (продолжение)

Упрек герцогини Беток, исполненный праведного гнева, был горяч, но справедлив. Так что королева Гвиневера, лишь черпая силы в извечной мудрости бисклавре, смогла выдержать пронзительный, обжигающий взор своей сестры, горящий, как факел мести. И, когда Беток смолкла, переводя дыхание, как после трудного пути, эхо ее яростного вопроса продолжало звучать в комнате: "И мы должны безропотно терпеть все, что с нами делают?"

И перед взором Гвиневеры предстала страшная картина, что преследовала ее в ночных кошмарах с самого 814 года, со дня трагедии на ристалище. Она вновь и вновь видела, как ее Карломан уклонялся от меча обезумевшего короля, стремительно уворачивался. И как он, понимая, что уже не успеет сделать очередной пируэт в танце со смертью, встал в стойку и принял разящий клинок на себя...

Гвиневера на мгновение прикрыла глаза, глубоко вздохнула и выдохнула, сохраняя самообладание. Успокоившись, она подняла взгляд на сестру, что от жестокой боли утраты готова была утопить в крови всю Землю Всадников. Затем она ответила сестре с достоинством истинной государыни:

- Как королева Арморики, я обязана прежде всего заботиться о "детях богини Дану". Все они - мои дети, и я обязана позаботиться, чтобы они жили, а не погибали в битвах! Но, как мать, я понимаю твою боль, как никто другой. Ибо после трагедии на ристалище в 814 году, Карломан стоял на пороге Сумеречной Тропы. Тогда я сама терзалась мыслями о том, что в Арвернии восседает на престоле своих предков недостойный король... - она вспомнила, как сидела у дверей, за которыми лекари заботились о раненом Карломане. Тогда она, мать, тоже стремилась отомстить за сына, еще не ведая, выживет он или нет. В те мгновения материнские чувства готовы были преодолеть долг Хранительницы и королевы Арморики.

- Что же: и я была на твоем месте, сестра, и тоже стремилась отомстить за кровь моего сына! - продолжала она вслух. - Но прежде всего я все-таки королева, и отвечаю за свой народ! И я понимаю, что Паучиха, чья душа столь же черна, как ее траурное платье, только и ждет, чтобы Гарбориан поднял восстание. Тогда она натравит своего недостойного сына на Арморику. Между тем, сам Хильдеберт вряд ли знает, как королева-мать подстроила его "победу" над доблестным Гворемором. Он становился все безумнее, однако никогда не был бесчестен в отношении рыцарских обычаев. Но королеве Бересвинде не по нраву привилегии, что даны Арморике мудрыми королями прошлого. Каждый новый король, восходя на трон, подтверждает права вассальной Арморики, давал такое обещание и Хильдеберт. Но его честолюбивая мать стремится изменить все и сделать "детей богини Дану" не более чем бесправными рабами арвернов!.. И ты поможешь ей, Беток, втравив Землю Всадников в истребительное восстание?! Ты - вдова вледига, и отвечаешь за свой клан! Твой внук Гарбориан еще очень молод, понятно, что он стремится отомстить за отца. Но ты, Беток, должна быть мудрой, и объяснить своему внуку, в чем состоит ваш долг!

Беток вновь яростно вскинула голову, стремясь высказать своей сестре и королеве все, что наболело в душе:

- А мне теперь каждый день вспоминается, как я прощалась с сыном, когда он вместе с Идой отправлялся ко двору короля Арвернии, на рыцарский турнир! Я обняла Гворемора на прощание и попросила быть осторожным и не навлекать на себя гнев яростного короля. Он же весело засмеялся в ответ, и уехал... А на другой день после их отъезда пришло запоздавшее письмо от Груох. Она умоляла отца не принимать приглашения на злосчастный турнир, ибо ее видения предвещали беду... Но Гворемор уехал, чтобы уже не вернуться. Живым... - голос Беток задрожал и сорвался.

Но уже в следующий миг герцогиня Земли Всадников возвысила голос и горячо воскликнула:

- А затем мне вернули тело моего младшего и последнего сына, зарубленного безумным королем! И я своими руками сшила для него саван. Ибо арверны вернули тело Гворемора, забальзамированным и обработанным на свой лад. Я видела его, превращенного в куклу, с восковым мертвым лицом... - Беток горестно покачала головой. - Или арверны не знают, что бальзамирование покойников - не в обычае "детей богини Дану"? Мой сын достоин был очиститься в пламени погребального костра, что вознесет его по прямому пути на светлый Авалон! Лишь в редких случаях друиды сохраняют тела покойников с помощью амулетов, но не таким способом, как арверны! Должно быть, Паучиха постаралась нарочно устроить погребение Гворемора на арвернский лад, назло "детям богини Дану". Король же послал нам письмо, в котором выразил скорбь и сообщил, что убийство Гворемора было несчастным случаем. Он даже послал виру новому вледигу! - Беток презрительно усмехнулась. - Полученную сумму арверны взяли обратно, в качестве налога с Земли Всадников, так что ничего не потеряли!

Беток говорила все это в горячем исступлении, и ее голос дрожал от ярости. Гвиневера слышала в нем плач матери, чей сын погиб в полном расцвете сил, был отнял у нее жестоко и внезапно. И теперь герцогиня Земли Всадников, забывшись в материнском горе, обращалась к Гвиневере, только как к сестре, не учитывая, что говорит еще и с королевой Арморики. Она продолжала все горячее, выплескивая всю свою материнскую боль:

- Когда мы всей семьей провожали Гворемора к Арвернскому двору, он был весел, весь светился жизнью! А домой Ида привезла ко мне, матери, и к семье их сына тело в деревянном ящике. Так арверны хоронят своих покойников, холодных и безжизненных, зарывают их в сырую землю, к могильным червям...

Гвиневера слушала сестру, позволяя ей высказаться. Она понимала, что горячая речь Беток - это крик жестокой боли. Ей было ведомо, что ее сестра, пролившая столько слез над гибелью мужа и старших сыновей, замкнулась в себе, лишившись младшего сына, Гворемора. Она не смогла пролить ни слезинки, когда жаркое пламя погребального костра поглотило забальзамированное тело вледига Бро-Виромандуи, Гворемора Ярость Бури. Ибо тогда слезы Беток выжгла невыносимая боль, и они превратились в пыль, а сама она - в несокрушимую скалу, сделавшись готовой на все. В том числе и утопить в крови все и всех ради утоления своего праведного гнева!

Беток же, не сомневаясь в своей правоте, горячо обращалась к Гвиневере - вновь только как к старшей сестре, но не как к королеве Армориканской:

- Гвиневера, сестра моя! Неужто мне не призвать к ответу тех, что заманили в ловушку моего последнего сына и коварно убили его, да еще глумились над моим горем?!

В ответ королева Гвиневера чуть подалась вперед и обеими руками взяла ладони сестры. Та ответила ей таким же пожатием и проговорила с надеждой:

- Так ты поднимешь "детей богини Дану" на восстание, в помощь моему внуку Гарбориану? Он и телом, и душой повторяет своего отца, в нем продолжает жить доблесть моего сына Гворемора!..

Гвиневера медлила с ответом, тщательно подбирая слова, что ей следовало произнести. Беток же внимательно глядела на сестру, не веря, что та откажет ей после речи, исходящей от самого сердца.

Королева Арморики понимала, как трудно ей будет переубедить Беток, жаждущую мести за сына. Но так же хорошо она понимала и то, что "детям богини Дану" не выстоять сейчас против арвернов, ни одной лишь Земле Всадников, ни даже всей Арморике. Король Хильдеберт жил войной, сражениями и турнирами, и арвернские рыцари умели воевать. И их было во много раз больше.

И она заговорила негромко, но обстоятельно, со всем красноречием бисклавре, стремясь убедить сестру отказаться от самоубийственного восстания:

- Я понимаю тебя, Беток, как подобает сестре! Ибо арверны усилили давление на Арморику еще с самого 814 года, когда стали постепенно повышать налоги и увеличили число своих войск на нашей земле! Тогда, как ты помнишь, в качестве нового наместника Арморики приехал мой родич Дагоберт Старый Лис, заменив батюшку Сигиберта. Было объявлено, что он назначен ввиду старческой немощи прежнего наместника, но не приходилось сомневаться, что Паучиха просто отослала подальше от двора неудобного ей принца крови! Дагоберт был вынужден выполнять несправедливые приказы, исходившие от самого короля, а вернее - от королевы-матери. Лишь когда Карломан, выздоровев от ран, вернулся к делам правления, король и его мать на время оставили нас в покое. Кроме того, тогда подоспела война с Междугорьем, а мы получили несколько спокойных лет. Но теперь некому остановить Хильдеберта и Паучиху. Даже когда короли Арвернии признают вину за свои невольные ошибки, они умудряются исправлять ее таким образом, что лишь усугубляют положение!

Беток внимательно слушала речь своей сестры и королевы, недоумевая, куда она клонит. Если вспоминает о несправедливостях, что арверны чинили "детям богини Дану", то, быть может, согласится отомстить им за все?..

Гвиневера же, чувствуя на себе пристальный взгляд сестры, продолжала сжимать в своих руках ее руки. И говорила, как подобало королеве Арморики. Извечное терпение оборотней помогало ей выдержать все, когда ее саму захлестывали мучительные воспоминания. Она тщательно подбирала такие слова, что хоть немного могли заставить Беток усомниться в ее неистовом стремлении:

- Как мать и как королева, я чту память моего сына Карломана, погибшего в цвете лет... И проклинаю тот час, когда родился на свет Ужас Кемперра, остановить которого пришлось Карломану ценой своей жизни!

Гвиневера так и не узнала, что печально знаменитый оборотень-убийца был ее внуком от старшего сына Хлодиона, погибшего совсем молодым. Ни ее отец Риваллон Сто Воронов, ни ее дядя и наставник, Номиноэ Озерный, ни сам Карломан при жизни не поведали ей о том, что довелось им выяснить. А после гибели Карломана и подавно, никто из тех, кому ведомо было, не решился потрясти ее еще сильнее. Сама Гвиневера предполагала, что Ужас Кемперра вырос выродком, лишившись в детстве родной стаи во время гонений на ши, устроенных Хильдебертом Строителем, или Разрушителем.

- Если бы не этот бешеный волк, Карломан не погиб бы несправедливо рано, - глубоко вздохнула королева Арморики. - Тогда и при арвернском дворе все шло бы иначе. Кримхильда подарила бы Хильдеберту сына-наследника, которого собирались назвать Карломаном, в честь дяди короля! Паучиха жила бы теперь в удаленном вдовьем замке, не имея возможности вмешиваться в политику! После гибели моего доблестного и мудрого сына все полетело в пропасть...

Беток продолжала слушать Гвиневеру, не пропуская ни слова, и сама сжимала ей руки, с тревогой и надеждой. А королева Арморики продолжала свою речь:

- Я понимаю твои стремления, Беток! И все-таки, я, королева Арморики и мать Карломана, буду исполнять волю моего сына: беречь Арморику от огня войны и от посягательств арвернов.

Беток разочарованно вздохнула, услышав решительный отказ сестры поднять Арморику на восстание. Хотела отнять руки, но Гвиневера удержала ее, и герцогиня Земли Всадников осталась покорно слушать продолжение речи королевы.

А та продолжала говорить с сочувствием, но с неизменным самообладанием:

- Что ж, сестра: я благодарю тебя, что ты высказала, что у тебя на душе! Я надеюсь, что тебе самой теперь станет легче. Изволь: я тоже отвечу откровенностью на откровенность! Мне вспоминается последняя встреча с сыном, как будто это было вчера! Он провел две седьмицы здесь, в Чаор-на-Ри, прежде чем отправиться навстречу своей судьбе в одиночестве. Карломан был сумрачен, я видела это, но бодрился, не желая заранее тревожить своих близких. В те дни он обошел самые любимые места в городе и в окрестных лесах, прощаясь... Я должна была предчувствовать, что он задумал, но тут будто туман заволок мне взор, и я ни о чем не догадалась!.. В последний вечер Карломан долго беседовал с Номиноэ Озерным, и я слышала лишь, как мой сын несколько раз просил своего наставника молчать о чем-то. Помню, как меня удивило, что Карломан, не любивший приказывать тем, на чей ум мог полагаться, потребовал у вещего Номиноэ молчания... - она глубоко вздохнула. - Затем, в тот последний вечер, Карломан играл со мной в фидхелл. Игра складывалась не в его пользу, и ему пришлось пожертвовать многими фигурами, но все же он сумел победить!.. - королева сжала похолодевшими пальцами ладони сестры. - А на рассвете он ушел вверх по Леджии, на поиски Ужаса Кемперра. Они встретились на Скале Двух Сердец, и сражались насмерть. Ценой своей жизни мой сын увлек врага в смертельный водоворот! Но его последний завет навсегда останется жить в моем сердце: сохранить мир в Арморике, не допустить братоубийственной распри! Ибо он всегда стремился к миру между "детьми богини Дану" и арвернами! Он равно принадлежал обоим народам, и приложил массу усилий, чтобы они помогали друг другу, обогащали свои обычаи, навыки и язык полезными заимствованиями, чтобы сходились для мира, а не для междоусобной войны. И ради мира между людьми мой сын выступил против Ужаса Кемперра!.. - Гвиневера захлебнулась словами, переводя дыхание.

Беток сжала руки сестры, желая сказать, что понимает ее чувства. Но Гвиневера тут же собралась с силами и продолжала с достоинством истинной королевы:

- Ради мира между людьми мой сын пожертвовал собой в битве с Ужасом Кемперра! Боль от потери будет жить во мне до конца моих дней. Мне не забыть до смертного часа, как дрогнуло мое сердце от неясного предчувствия в тот миг, когда все произошло. И тут же дуб, заговоренный на Карломана, весь осыпался и засох в одночасье!.. Но мой сын отдал жизнь не напрасно! Его трагическая гибель принесла мир. Он увлек с собой в водоворот проклятого выродка, и люди перестали бояться, избавившись от безжалостного убийцы. Воля моего сына священна для меня. Ибо я - королева "детей богини Дану", и впредь буду достойна своего таниста, что жил и погиб ради мира между людьми. Прошу тебя, сестра: выслушай меня, одолей свою боль и пойми, что я хочу тебе сказать! Ведь и у тебя остались после Гворемора твоя семья и твой клан, осталась Земля Всадников. Им всем нужна твоя любовь и накопленная с годами мудрость, Беток, но не ради войны, что приведет к всеобщей гибели, а ради счастья людей!

Когда королева закончила говорить, ее сестра долго сидела молча, потупив взор, переживая трудную внутреннюю борьбу. Она поняла, что Гвиневера ни за что не согласится объявить восстание по всей Арморики. А силами одной лишь Земли Всадников мстить за Гворемора было бессмысленно. Однако Беток Белокурая не могла так легко отказаться от мести за предательское убийство своего последнего сына. Праведный гнев сжигал вдовствующую герцогиню. Но в то же время, она прислушивалась к советам Гвиневеры, и, слушая ее, была вынуждена признать, что в Арморике есть более несчастная мать, чем она сама.

Беток знала, что ее венценосная сестра трижды приходила на берег Быстротечной, срывающимся голосом выкликая духов реки, чтобы те вернули ей тело сына. И лишь на третий раз явилась сама Алау Водяная Лилия, Дочь Реки. Она недолго беседовала с Гвиневерой, и после, по ее знаку, речные ши вынесли на ладье лежащего в ней таниста Карломана. На нем лежали чары Быстротечной, и его родным даже поначалу казалось, что он просто мирно спит. Но они развеялись, ибо Альпаида, не желая верить, что она лишилась возлюбленного супруга, молила его сбросить сонные чары. Дочь Быстротечной, сочувствуя лебединой верности Альпаиды, сняла собственное заклятье. И в тот же миг ужаснувшаяся Альпаида захлебнулась в крике. Ибо тело ее супруга, таниста Карломана оказалось настолько изуродовано, что его опознали только по перстню на руке с его эмблемой - волчьей головой. Что же должна была пережить Гвиневера, видя изувеченное тело ее младшего и последнего сына?! Да ей самой, герцогине Беток, посчастливилось в сравнении с сестрой: издевательская забота арвернов, по крайней мере, сохранила облик Гворемора, так что она еще смогла взглянуть в его лицо, пусть и мертвое, застывшее!..

И все-таки, Беток было трудно преодолеть жажду мести за сына. Она вполне разделяла страстное желание своего внука Гарбориана отомстить за отца. Всей душой гордилась им. Но убеждение ее царственной сестры оставило след в ее душе и, пожалуй, поубавило праведный гнев герцогини. Если Гвиневера не подняла восстание против арвернов после гибели Карломана, имела ли она, Беток, больше прав мстить им? Ведь королева Арморики могла бы обвинить арвернов в появлении Ужаса Кемперра, помня, сколько судеб людей и ши искалечил недостойный король Хильдеберт Строитель-Разрушитель своим Священным Походом! Теперь на престоле Арвернии восседал другой король Хильдеберт, во всех отношениях продолжатель худших обычаев Хильдеберта Разрушителя. Он был похож на слепого возницу, что горячит коней, не ведая, что они мчатся к пропасти. Разногласия между Арвернией и Арморикой нарастали год от году, а седовласая королева Гвиневера не уставала сглаживать их, насколько это было в ее силах, продолжая политику своего доблестного сына, таниста Карломана. Поднять восстание было бы легче всего, но где найти в себе силы, чтобы не вмешиваться, чтобы удержаться самой на краю пропасти и не позволить всему и всем сорваться в нее?..

6

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VIII

« : 17 Апр, 2024, 20:51:50 »

Благодарю, эрэа Convollar!

Паучиха была заказчиком преступления, а Ротруда и Мундеррих исполнителями. Так что Гизельхер хоть частично, но отомстил за Кримхильду. Но какое страшное будущее ждёт Арвернию, словно со смертью Карломана исчезла опора, на которой держалось государство.

Что Ротруда тоже виновата, он даже не подозревал, она все-таки подвернулась под нож Гизельхера случайно. Но по факту - да, отомстил. Только Паучиха и без некоторых помощников будет править Арвернией и действовать по-своему.
Да, Карломан был как Атлант, без которого небо падает на землю!
В следующем рассказе как раз увидим, что не только арверны, но и "дети богини Дану" пойдут в разнос.

Королева и её сестра (начало)

Время, наступившее в Арморике после гибели герцога Гворемора Ярость Бури, стало трудным для королевы Гвиневеры Армориканской. Последние несколько лет приносили ей тяжкие утраты, одну за другой. Но она сумела пережить гибель своего сына, таниста Карломана, и смерть его любящей жены Альпаиды, а еще раньше - героическую гибель младшего внука, Аделарда. Пережив самых близких, Гвиневера сильно постарела. Но она все еще оставалась королевой, и у нее было слишком мало времени, чтобы предаваться горю. Ей приходилось заботиться, как не позволить втянуть Арморику в очередное истребительное восстание.

Проблемы Земли Всадников близко касались и самой королевы. Она искренне соболезновала из-за гибели Гворемора, ибо тот был ей племянником, сыном ее сестры Беток Белокурой. И теперь ей приходилось примирять враждующие стороны, не позволять своим родным скатиться в кровавый хаос.

В тот день, в начале осени 821 года от рождения Карломана Великого, королева Гвиневера со своим мужем, герцогом Теодебертом, находились в своих покоях. Оба они были одеты в траур. Ибо уже несколько лет скорбели о Карломане, Альпаиде и Аделарде. Сколько бы времени ни прошло, но боль родителей, переживших своих детей, не ослабевает с годами.

Во время завтрака королева и ее супруг пытались вести беседы на отвлеченные темы, однако любой разговор невольно сводился к насущным проблемам.

- Вот и лето прошло, - обратился Теодеберт к супруге. - На полях, в садах и огородах собирают урожай. В середине лета была засуха, но потом, хвала щедрому Фрейру, дожди исправили дело, и урожай не оставляет желать лучшего.

- Да-да, это верно, - задумчиво отозвалась Гвиневера. - Сейчас это как раз кстати, ибо Арверния почти наверняка потребует от нас больше налогов! Пока мы в состоянии платить, мои "дети богини Дану" будут терпеть. Но что произойдет, если налоги станут им непосильны?

- Да - что будет? - вздохнул Теодеберт, знавший слишком хорошо народ своей жены. - Среди "детей богини Дану" всегда было достаточно недовольных! Я говорю не в упрек им: увы, арверны причинили им достаточно зла! Особенно - гибель твоего племянника, герцога Гворемора, от рук короля... - он глубоко вздохнул.

Гвиневера печально кивнула своей по-прежнему аккуратно причесанной, но совершенно поседевшей головой. Всего несколько лет назад ее сын Карломан едва не погиб от рук своего короля, а теперь их верховный сюзерен обрушил меч на Гворемора, не в силах сдержать свою ярость. Тогда ей, королеве Арморики, с великим трудом удалось склонить Совет Кланов к миру, не допустить восстания. А теперь похоже было, что уже ничего не исправить.

- Как только пройдет траур по Гворемору, Гарбориан наверняка поднимет восстание, и я не вправе запретить ему мстить за отца, - вздохнула королева. - Партия Меча по всей Арморике наверняка воспользуется этим, и поддержит Гарбориана. Увы, даже моя сестра Беток, что поддерживала меня и Партию Лиры, теперь очень переменилась, лишившись своего последнего сына! Она наверняка попытается заручиться моей поддержкой. Станет просить меня поднять всю Арморику на восстание, - голос королевы прозвучал напряженно, исполненный тревоги.

Теодеберт ласково взял жену за руку, выражая ей неизменную поддержку в любых жизненный обстоятельствах, как и прежде. Гвиневера ответила ласковым пожатием руки. Муж был ей верной опорой во всем. Если бы не он - неизвестно, выдержала бы она испытания последних лет.

- Ты справишься и с этим, моя государыня! - проговорил он. - И я постараюсь поддерживать тебя, как всегда!

Усилием воли Гвиневера заставила себя улыбнуться. Как же она была благодарна супругу за все, что он делал для нее за эти годы! Насколько ей было бы труднее без него...

- Как себя чувствует твой батюшка? - спросила она, пытаясь сменить тему.

Принц Сигиберт Древний, отец Теодеберта, доживший до ста лет, ныне умирал. Он слег в постель, и уже ни у кого не было сомнений, что его последние дни, а может, и часы, сочтены. И, хотя никто бы не назвал его предстоящий уход безвременным, когда вокруг гибли молодые, сильные люди, родные все равно испытывали жестокую скорбь.

- Батюшка очень слаб, - Теодеберт тяжело вздохнул, и лицо его омрачилось. - Если бы не черные вести последнего времени, он мог бы пожить еще! Его добивает страшная гибель герцога Гворемора, вина короля и власть Паучихи над Арвернией! Отец всю жизнь равно любил Арвернию, свою родину, и Арморику, подарившую ему жену и верных друзей. Как и Карломан, и я, он посвятил жизнь сохранению мира между арвернами и "детьми богини Дану". И теперь его убивает, что так и не удалось примирить наши народы навсегда, что опять грозит разразиться война...

Теперь уже Гвиневера ласково взяла мужа за руку, утешая:

- Мы сделаем все возможное, чтобы не допустить нового восстания! Пока еще рано унывать, мы еще можем решить дело миром! Так что пусть батюшка Сигиберт надеется на лучшее. Разве в 814 году было легче? Передай батюшке, что мы не допустим восстания и на сей раз! - проговорила Гвиневера с преувеличенной бодростью.

Теодеберт не хуже нее понимал, что она просто хочет утешить его и отходящего Сигиберта, но на душе все же стало теплее.

В этот миг их беседу прервали. В приоткрытую дверь вошел слуга и произнес:

- Государыня Гвиневера, к тебе пожаловала твоя благородная сестра, герцогиня Беток!

Королева Арморики чинно выпрямилась за столом:

- Пусть войдет! Я побеседую с моей сестрой наедине, - она сделала знак Теодеберту удалиться.

Супруг королевы поднялся из-за стола и вышел в боковую дверь, ведущую во внутренние покои замка Чаор-на-Ри.

- Я навещу батюшку! - сказал он, уходя.

Гвиневера же прошла в смежные покои, где ожидала ее младшая единокровная сестра, Беток Белокурая. Та поднялась с кресла, приветствуя свою сестру и королеву.

Минувшие годы сильно изменили обеих сестер. А еще более суровым резцом, чем само время, прошлись по ним тяжкие утраты, что пронзали сердце, точно отравленные ножи. Хотя герцогиня Беток была моложе своей царственной сестры, она стала совершенно седой гораздо раньше нее - когда морская буря отняла у нее мужа и всех сыновей, кроме Гворемора. Ныне же она пережила и последнего сына, как и Гвиневера. Некогда статная фигура герцогини Земли Всадников осунулась, согнулась, плечи старчески сгорбились. Но глаза Беток горели яростным пламенем, природу которого Гвиневера сразу же уловила, и стала размышлять, как убедить сестру отказаться от замыслов мести. Она, как никто, понимала ее чувства, ибо и в ее сердце не заживала рана от потери Хлодиона, Карломана и Аделарда. Кто знает горе, должен понимать чужое. Но поймут ли они с Беток друг друга?

Обе седовласые, обе в черных траурных платьях, сестры приветствовали друг друга. По обычаю "детей богини Дану", Беток первой обратилась к королеве, как к высшей по званию:

- Да озарит светлоликий Луг твой путь, государыня и сестра моя! Я приехала к тебе с важной просьбой.

Гвиневера прекрасно знала, в чем будет заключаться просьба, и вздохнула про себя. Но не подала виду, радушно приветствовав сестру:

- Да будут Владыки Небес милостивы и к тебе, сестра, к твоему клану и владениям! Садись, и побеседуем спокойно!

Беток послушно вернулась в свое кресло, и Гвиневера изящно села напротив нее.

- Как живет твоя семья? - королева намеренно начала разговор о живых, а не о погибших. - У вледига Гарбориана, должно быть, голова трещит от множества обязанностей! А как дети, которых подарила ему прекрасная Фредегонда? Здоровы ли Розамунд и маленький Гворемор? Ты, верно, не спускаешь их с рук, как подобает любящей бабушке? Я понимаю эти чувства: хоть многие мои внуки и правнуки, увы, росли вдали от меня, но я испытывала совершенно волшебные чувства, заполучив их в руки!

Но Беток не поддержала эту мирную, семейную беседу.

- Хвала Небесам, мои правнуки здоровы! Ираида и Фредегонда не чают в них души. Я же надеюсь, что им доведется вырасти в свободной Арморике! Да не придется еще и им страдать от произвола арвернских королей! Мой внук, вледиг Гарбориан, готовит восстание, чтобы отомстить за отца, моего сына Гворемора. И я всей душой поддерживаю его замысел!

Вот теперь Гвиневера поняла, насколько ей будет трудно переубедить сестру, да, пожалуй, и вовсе невозможно! В глазах у Беток сверкал такой блеск праведного гнева, словно в ней сосредоточилась вся вековая ярость "детей богини Дану". Лицо ее исказилось жаждой мести.

Гвиневера грустно покачала головой.

- Ах, сестра! А я все вспоминаю, как ты была заодно со мной, вместе отстаивала мир в Арморике! В 814 году, когда мы стояли на пороге восстания, помнишь? Тогда ты говорила на Совете от клана Бро-Виромандуи, и напомнила, как мать, потерявшая детей, что восстание неизбежно унесет множество цветущих жизней, и плач матерей затопит Арморику. И твой сын Гворемор тогда сделал все возможное, чтобы в самом Дурокортере "дети богини Дану" не поднялись мстить за Карломана! Минувшие тяжкие годы отняли у нас обеих последних сыновей. Нет больше на свете ни Карломана, ни Гворемора! И я так же глубоко сочувствую твоей утрате, как и ты - моей, сестра! Но я осталась все той же: по мере сил храню покой Арморики, чему посвятил жизнь и Карломан. А ты, Беток, теперь переметнулась в Партию Меча? Тебя уже не трогает, что прольется много крови, и множество матерей станут оплакивать сыновей? Или их гибель - приемлемая цена за кровь Гворемора?

Королева говорила спокойно, обстоятельно, при этом - иронично, как умели только бисклавре, когда хотели высказать кому-то вежливый упрек. Она пыталась достучаться до сестры: должно же в ее душе остаться что-то мягкое, женственное, способное на сострадание? Или гибель Гворемора настолько изувечила его мать, что она утратила все чувства, кроме жажды мести, неиссякающей у злопамятных "детей богини Дану"?

Пока Беток слушала сестру, лицо ее и согбенная фигура выглядели олицетворением материнской скорби. Но вслед за тем в ней вновь вспыхнуло упрямое непокорство и неистовый гнев, изменивший ее черты до неузнаваемости. Видно было, что герцогине хотелось сейчас же высказать сестре все, что накипело в душе. Только привычное с детства почтение к королеве, что испытывали в их доме все, начиная с их отца, Риваллона Сто Воронов, помешало ей перебить Гвиневеру. Но, едва та умолкла, Беток тут же проговорила, исполненная горечи:

- И твоего Карломана, и моего Гворемора поразил мечом в безумном исступлении наш сюзерен, король Хильдеберт Арвернский, которому они оба всю жизнь служили верой и правдой! Только Карломана милостивые боги вернули тогда к жизни, и он, в конце концов, погиб позднее, с великой честью, навек избавив всех от Ужаса Кемперра!

- Это правда! - протяжно вздохнула Гвиневера, думая о самопожертвовании своего сына в поединке с оборотнем-убийцей.

- А у моего мальчика не было надежды на спасение! - гнев герцогини Беток, наконец, вырвался наружу. - Потому что его предательски убили! Воины, осматривавшие затем снаряжение Гворемора, заметили, что подпруга на его седле не порвалась, а была разрезана заранее! Не показалось ли тебе странным, что он, лучший наездник в Земле Всадников, сорвался с коня от первого удара короля? Я клянусь тебе головами всего нашего клана, сестра: это проклятая Паучиха подстроила, чтобы ее безумный сын убил Гворемора на турнире! Слишком силен, горд и независим был Гворемор, слишком большим влиянием он обладал среди "детей богини Дану"! И слишком могуч в битве он был, чтобы Паучиха допустила риск для Хильдеберта. Вот она и подстроила, чтобы у Гворемора не было надежды на честный поединок! А сама наверняка науськала против него своего сына, чтобы тот впал в ярость берсерка и убил его! И это наша семья должна простить, да, государыня?!

Голос Беток зазвенел, как бронзовый гонг, призывающий всех к тревоге. И королева Арморики, мудрая бисклавре, понимавшая всех слишком хорошо, склонила голову, размышляя, чем возразить сестре.

- Все возможно, Беток! Гибель Карломана открыла свободный путь Паучихе. Ведь фактически, Арвернией правит она одна. Она погубила свою невестку, королеву Кримхильду, гостившую у вас...

Беток нервно вскинула голову.

- О, лучше не напоминай об этом! Никто из нас не виноват в гибели молодой королевы, которую мы принимали в гостях! Мы свято чтим законы гостеприимства! Гворемор сделал все, что мог, для приема королевы. Должно быть, кто-то из свиты Кримхильды предал ее; может быть, та женщина, что погибла от рук Рыцаря Дикой Розы. Но король взбесился, обвинив Гворемора в случившемся, и мой сын заплатил жизнью за чужое преступление! Я уверена, что королева-мать подстроила так, чтобы свалить с больной головы на здоровую! И мы должны безропотно терпеть все, что с нами делают? - ее голос захлебнулся от ярости.

7

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VIII

« : 16 Апр, 2024, 21:32:56 »

Благодарю, эрэа Convollar!

Гибель Карломана словно маски сорвала с людей, и на свет вылезло что-то уж вовсе нелюдское. Мундерриха не то что простить, даже понимать не хочется, как и Ротруду. Не удивительно, что у Дагоберта возникли подозрения относительно смерти Кримхильды, уж слишком много совпадений и слишком заметна роль Мундерриха в этой истории.

Скорее - после гибели Карломана у них появилось больше возможностей творить, что вздумается, не рискуя разоблачением. А так, предпосылки заметны уже и в основной части произведения. Там как раз упоминается, что Паучиха вербует Ротруду. Что касается Мундерриха, то он в основной части просто еще слишком молод, чтобы предпринять что-то серьезное. Но кто знает, как далеко способны завести его через несколько лет ревность к Фредегонде и осознание своего положения бастарда-калеки? С Паучихой и так все было ясно, она вряд ли кого-то удивила. А уж Дагоберт и подавно от нее ждал чего угодно. Хотя гибель Кримхильды, конечно, для всех стала жестоким ударом.

Ну, тут ничего уже не исправишь, король по сути не король, только видимость. Для того, чтобы вести самостоятельную политику, и противостоять Бересвинде, нужен ясный и холодный ум, которого как не было, так и нет.

Насчет короля возражать не стану, учитывая, что о нем говорится дальше.

А вот Гизельхер сейчас попал в очень опасную ловушку, он тоже действует на эмоциях, а месть всё-таки недаром называют холодным блюдом. Хотя Ротруда тоже заслужила "награду", но её смерть ничего не изменит. Может быть, Гизельхера успеют остановить, посмотрим.

От Гизельхера ждать рассудительных действий трудно - не в том он состоянии. В общем, да, Вы угадали правильно, что произойдет. Насчет смерти Ротруды.

Рыцарь Дикой Розы (окончание)

И вот, Гизельхер дождался, когда дама в черном, с платком в руках, приблизилась к розовым кустам, остановившись напротив юноши. Он весь напрягся, так что его тело превратилось в живую пружину. И, выбрав удобный миг, выскочил из кустов, вонзая кинжал в грудь женщины, прямо в ее черное сердце.

Дама в черном платье ахнула от внезапной боли, пошатнулась и стала оседать наземь.

- Гляди, государыня Кримхильда! - ликующе воскликнул Гизельхер, глядя, как ее убийца падает, унося в своей груди его кинжал.

Тело женщины перевернулось, и вуаль упала с ее лица. И тут Гизельхер увидел побледневшее лицо и расширенные в ужасе голубые глаза Ротруды, своей соотечественницы, что была статс-дамой молодой королевы. Она рухнула и осталась лежать неподвижно, и взгляд ее остановился навсегда.

- Не она! - в ужасе воскликнул Гизельехер, выпрямившись и встретившись взглядом с рыжеволосым юношей, бледным, как смерть. Теперь Рыцарь Дикой Розы вспомнил с глубоким сожалением, что хромой юноша был сыном Ротруды от герцога Гворемора из Земли Всадников, что в Арморике.

Мундеррих зарычал, как пес, и, выхватив свой нож, вонзил его в горло оторопевшему Гизельхеру. Обезумев от ярости, он вырвал нож из раны, и еще дважды ударил им в горло Рыцарю Дикой Розы, видя с удовлетворением, как хлещет кровь из ран, стремительно унося жизнь.

Гизельхер рухнул в кусты, ломая розы. Черные цветы закачались перед его гаснущим взором. И вдруг ясное высокое небо распахнулось перед ним. К нему летела на белоснежном крылатом коне Кримхильда. Она протянула руку своему верному рыцарю, и Гизельхер взмыл на коне вместе с дамой своего сердца.

А здесь, на земле, королева Бересвинда Адуатукийская, сжав руки на груди, бестрепетно взирала, как Ротруда приняла смерть вместо нее. Она тут же узнала в нападавшем виконта Гизельхера и мгновенно поняла, что произошло. Возлюбленный Кримхильды стремился отомстить за свою даму сердца! Недаром она никогда не ждала добра от нибелунгов. Но Мундеррих спас ей жизнь, и отомстил за свою мать! Ей, Паучихе, недаром была предсказана долгая жизнь; так было суждено, чтобы вместо нее приняла смерть другая женщина.

На траве возле тела Ротруды стоял на коленях Мундеррих, гладя мать по лицу и голове, словно надеясь, что она оживет. Тихонько подвывал сквозь стиснутые зубы, и по его бледному лицу текли слезы. Хотя он отомстил за мать в порыве мстительного воодушевления, юноша быстро понял, что ее уже не вернуть, и теперь рыдал, как дитя.

***

Пока все это происходило, граф Рехимунд был уже в замке, и бежал по коридорам, стремясь отыскать сына. И вдруг опять услышал, как ударил набат, извещая о важном и тревожном событии.

- Гизельхер! - в ужасе выкрикнул граф имя своего сына, доблестного Рыцаря Дикой Розы. Должно быть, он, исполненный праведного гнева, свершил свою месть!..

***

Вечером после похорон королевы Кримхильды, в подземелье под Дурокортерским замком, в покойницкой при темнице, лежало на столе тело, накрытое полотном.

В грязном помещении, где постоянно царила сырость, горели факелы, чадя в стылом воздухе. Их свет освещал плесень на стенах. Смрад и запах крови затопили помещение.

Графа Рехимунда, бледного как смерть, сопроводили в это помещение два стражника-арверна.

Рядом с накрытым мертвецом стоял канцлер Арвернии, граф Ангерран Кенабумский. Он был мрачен и сосредоточен.

В отдалении стоял палач, вытирая руки тряпкой в ожидании важной работы.

Рехимунд подошел к изголовью стола. И Ангерран откинул полотно.

На столе лежал мертвый Рыцарь Дикой Розы. Его красивое лицо было мертвенно бледным, губы посинели. Все горло его было в крови, в нем зияли несколько ран. Он был облачен в то же траурное одеяние, в котором присутствовал на похоронах королевы Кримхильды.

Увидев тело своего младшего сына, граф Рехимунд судорожно вздохнул, сжимая в ладонях стянутые с рук перчатки.

Ангерран молча поглядел на нибелунга, спрашивая без слов.

Граф проговорил охрипшим, севшим голосом:

- Да, это мой мальчик! Мой сын Гизельхер, известный также как Рыцарь Дикой Розы...

Ангерран кивнул в ответ. Бесстрастно исполняя обязанности канцлера, он сказал нибелунгу:

- У тебя есть пять минут на прощание с сыном! - с этими словами он вышел из помешения.

Стражники остались. Палач хищно усмехнулся, наблюдая за жестоким горем отца,  потерявшего сына.

Рехимунд припал к безжизненному телу сына и обратился к нему срывающимся голосом, не стесняясь никого:

- Гизельхер, мальчик мой... Не такой судьбы я ждал для тебя... Но я горжусь тобой, сын! Верно, теперь ты, Рыцарь Дикой Розы, и твоя дама сердца вновь встретитесь в Вальхалле, обители героев!

Он гладил сына по его золотым кудрям, потерявшим свой блеск. Сдерживая отцовские слезы, граф Рехимунд сожалел лишь о том, что кинжал Гизельхера настиг Ротруду, хоть и переметнувшуюся на сторону королевы-матери, а не саму Паучиху. А та теперь обязательно использует неудачное покушение для новых интриг!

В тяжком томительном молчании прошли пять минут, отпущенных Ангерраном Рехимунду для прощания с сыном.

Затем палач приблизился к своим инструментам. А именно к топору, ибо король приказал расчленить тело преступника, осквернившего печальный день погребения королевы Кримхильды убийством ее статс-дамы Ротруды.

Рехимунд понимал, как мало осталось времени. Гладя сына по волосам, он вглядывался в его бескровное лицо, стремясь на всю оставшуюся жизнь запечатлеть его облик в своем сердце.

- Я горжусь тобой, сын! - вновь торопливо произнес он. - Обещаю тебе сделать все возможное, чтобы ты, Рыцарь Дикой Розы, и королева Кримхильда были отомщены!..

Тут палач подошел к графу Рехимунду:

- Твое время вышло, господин! Сумел воспитать государственного преступника - сумей и принять для него заслуженную судьбу!

Стражники отвели прочь графа Рехимунда, который едва заставил себя оторваться от тела сына. Он в ужасе глядел на палача.

Тот же злорадно усмехнулся, довольный своей службой:

- Король приказал расчленить тело твоего сына и выставить его голову над городскими воротами! Исполню его приказ охотно! Рыцарей, пусть и Дикой Розы, мне еще не приходилось потрошить! Разрубленные части тела же разошлют по крупным городам Арвернии, дабы и там видели, какой жестокой каре подвергается тот, кто покушался на королеву-мать!

Графа Рехимунда вывели под руки стражники. Он же шел на негнущихся ногах, исполненный отчаяния, что оставил тело сына на поругание. Не помня себя и почти не видя, куда идет, он вышел вместе со стражниками из тюремного коридора.

Здесь его встретил Ангерран Кенабумский, канцлер Арвернии. Он знаком руки отпустил стражников, а сам взял графа под руку и участливо проговорил:

- Я глубоко соболезную тебе, благородный Рехимунд! - он вспомнил о своем брате Аделарде, друге Гизельхера и поклоннике Кримхильды. Быть может, доживи Аделард до этого дня, он бы тоже попытался отомстить Паучихе за свою королеву?..

- Гизельхера ждет посмертная казнь, - глухо, безжизненно откликнулся граф Рехимунд.

Ангерран печально кивнул:

- Нельзя было ничего сделать - король в ярости, ибо королева-мать науськала его! Но вот тебе список городов, куда будут отправлены части тела Рыцаря Дикой Розы. Ты сможешь выкупить и собрать его, чтобы похоронить на родине, как подобает.

Взяв у Ангеррана Кенабумского список, граф Рехимунд порывисто сжал ему руку.

- Благодарю тебя, достойный сын доблестного Карломана! Я рад, что, несмотря ни на что, среди арвернов остался человек, которого я могу назвать другом!

И он ушел, думая о том, как вернуть тело сына, Рыцаря Дикой Розы, и отомстить за него и за королеву Кримхильду, Нибелунгскую Валькирию...

***

Спустя несколько седьмиц королева-мать, все еще одетая в глубокий траур, под вуалью, прогуливалась по широкой городской стене. Ее сопровождала Ода де Кампани, что совершенно сникла в последнее время, и по большей части молчала, держась позади. Рядом с королевой Бересвиндой торжественно хромал Мундеррих, тоже носивший траур по своей матери, что была коварно убита Рыцарем Дикой Розы. На поясе у него был тот самый нож, которым он заколол ее убийцу.

Бледное лицо рыжеволосого юноши выражало свежую и глубокую скорбь. Но рядом с нею возрастала и гордость, что он, хромой юнец, убил сильного рыцаря, отомстил за смерть матушки, и что сама королева Бересвинда жалует его теперь еще более.

- Ты - настоящий мужчина, Мундеррих, и твоя матушка непременно гордится тобой оттуда, где пребывает сейчас, - проговорила Паучиха самым участливым тоном. - Теперь я позабочусь о тебе, благородный Мундеррих, сын Гворемора! Дам тебе должное воспитание, и, если будешь предан, помогу тебе обрести все, что полагается тебе по праву, о чем только мечтаешь!

У Мундерриха перехватило дыхание. Он сразу подумал о Земле Всадников, о чернокудрой красавице Фредегонде, что была женой его старшего единокровного брата, Гарбориана. Неужто его царственная покровительница поможет ему исполнить самое заветное желание?! О, если так, то он сделает для нее все что угодно!

- Я буду счастлив служить тебе, государыня! - он поклонился как мог изящнее, хоть и балансировал на краю крепостной стены.

- Что произошло вчера между королем и твоим отцом, герцогом Гворемором? - осведомилась Паучиха. - После похорон Кримхильды, мой царственный сын сделался сам не свой! Либо утешается, играя с дочерью, либо навещает храм, спускается в склеп к гробнице Кримхильды и подолгу сидит там, разговаривая с ней, как с живой! - в голосе королевы-матери прозвучала досада. - Тем больше меня удивило, что Хильдеберт поссорился с Гворемором.

- Король упрекнул моего отца, что королева Кримхильда погибла в Земле Всадников, будто бы "дети богини Дану" не уберегли ее с нерожденным сыном, - пояснил Мундеррих. - Ну а герцог Гворемор крайне горяч! Он ответил королю более резко, чем подобает верному подданному. Теперь добился от государя позволения вернуться домой, и готовится к отъезду.

Бересвинда Адуатукийская кивнула в ответ, удовлетворенная вестями.

- Хорошо! Я позабочусь, чтобы мой сын не забыл о непокорности своего вассала. А ты помогай мне и жди, Мундеррих! Твое время еще придет!

Мундеррих Хромоножка преданно взглянул на всемогущую королеву-мать.

И они столь же медленно и осторожно повернули по стене назад, не дойдя нескольких шагов до надвратных башен. Возле них, над городскими воротами, была выставлена на копье мертвая, гниющая голова Гизельхера, Рыцаря Дикой Розы.

***

После покушения Гизельхера на королеву-мать, только чудом удалось избежать новой войны Арвернии с Нибелунгией. Ангерран Кенабумский с большим трудом, применив все свое красноречие, убедил царственного кузена не раздувать распрю с соотечественниками покойной королевы Кримхильды. В конце концов, венценосный Хильдеберт приказал объявить, что Рыцарь Дикой Розы сошел с ума от горя, и заколол Ротруду в помрачении рассудка.

Со временем, граф Рехимунд, объехав указанные ему Ангерраном города, сумел выкупить почти все части тела своего сына. Щедро раздавая золото, которое больше некому было передать, он собрал обезглавленное тело Гизельхера.

Принявший в Арвернии посмертную казнь, как преступник, Рыцарь Дикой Розы был погребен в родной Нибелунгии, как герой. Его могила в семейном склепе была украшена розами. На мраморном надгробии вырезали надпись: "Гизельхер, Рыцарь Дикой Розы, верно служил королеве Кримхильде Нибелунгской и погиб ради нее."

На похороны Гизельхера приехал наследник престола Нибелунгии - юный принц Мундеррих, младший брат Кримхильды. Он долго беседовал с графом Рехимундом и выразил ему самые горячие соболезнования, ибо сам оплакивал сестру.

Граф Рехимунд сдержал свое слово, посвятив остаток жизни подготовке к отмщению за сына и за даму его сердца. Он не уставал напоминать знатным нибелунгам о зле, что причинили им арверны. И, когда умер старый король Торисмунд, и на престол взошел его внук, принц Мундеррих, граф Рехимунд взрастил в его сердце лютую ненависть к безумному королю Хильдеберту Арвернскому и к его бессердечной матери, погубившей Кримхильду. Этой ненависти суждено было со времнеем принести плоды.

***

А другой Мундеррих, сын Гворемора Ярость Бури от Ротруды, тем временем проходил школу у самой Паучихи, что и вправду взяла под опеку способного ученика. Выполняя порой самые бесчестные задания, Хромоножка перенял у Паучихи весь ее яд, сделался способным на любое преступление ради своей пользы.

Королева-мать настроила короля против герцога Гворемора, желая ослабить "детей богини Дану". Три года спустя, в 821 году от рождения Карломана Великого, состоялся рыцарский турнир, на котором Хильдеберт Воинственный вызвал на поединок Гворемора Ярость Бури. Перед поединком Мундеррих, по поручению Паучихи, подрезал ремень на седле своего отца. Когда обезумевший король налетел на Гворемора, обвиняя его в гибели своей жены, герцог Земли Всадников не смог защититься от удара. Он рухнул с коня наземь и был убит впавшим в исступление Хильдебертом.

Гарбориан, сделавшись герцогом, поднял мятеж, мстя за гибель отца. И тут Мундеррих пришел к нему, разыграв воссоединение семьи столь правдоподобно, что старший брат охотно принял его. Он не ведал, что Мундеррих действовал по соглашению со своей царственной повелительницей, и что он продолжал любить Фредегонду, единственную, кроме его матери, к кому он был искренне привязан. И младший брат задушил старшего, когда тот спал, в ночь перед сражением с арвернами.

Теперь, обагрив руки кровью отца и брата, Мундеррих мог получить все, о чем прежде не смел и мечтать - и власть в Земле Всадников, и овдовевшую Фредегонду в жены.

Правда, воины с большим трудом признали его вледигом, хоть он и остался единственным взрослым мужчиной в роду. Они скорее уж передали бы власть дочери Гворемора, Груох, и ее мужу, герцогу Брокилиенскому. Ведь по обычаям "детей богини Дану", телесно ущербный человек не имел права быть вождем!

Но нынче от их выбора мало что зависело. Мундеррих был ставленником их верховного сюзерена, короля Арвернии, и приходилось повиноваться, если они не хотели закончить, как Гворемор и Гарбориан. Кроме того, отчасти окружение нового герцога устраивало, что Мундеррих, женившись на Фредегонде, которую любил с детства, обращался с маленькими племянниками, как с родными детьми. Следовательно, правящий род, как будто, не пошатнулся.

Знатные люди из Земли Всадников обратились за советом к королеве Гвиневере, все еще стоявшей во главе Арморики. Совершенно поседевшая королева, в течение нескольких лет потерявшая внука, сына, невестку и свекра - скончавшегося, достигнув завидного долголетия, принца Сигиберта Древнего, - видела, что творится неладное. Но она не желала вовлекать свой народ в гибельное восстание против могущественной Арвернии. Знала, что, стоит вызвать гнев короля Хильдеберта - и он, подстрекаемый своей матерью, утопит Арморику в крови, пытаясь призвать "детей богини Дану" к покорности. Так что она признала Мундерриха, ставленника Арвернии, законным герцогом Земли Всадников.

Тогда вспышка гнева "детей богини Дану" унялась, не разгоревшись,  но не погасла совсем. Ей суждено было вспыхнуть в недалеком будущем, когда откроется правда об убийстве Мундеррихом старшего брата. Тогда восставший народ растерзает в клочья хромого вледига, верного ученика Паучихи. Но до того дело дойдет в свой черед.

А в Арвернии, тем временем, королева-мать правила по своему усмотрению, наслаждаясь никем теперь не ограниченной властью. Она была рада избавиться от невестки, последней, кто еще смел вставать на ее пути. Теперь Паучиха обладала неограниченным влиянием на своего царственного сына, который почти не участвовал в государственных делах, передоверив их матушке и майордому, графу де Кампани, что также, в силу осторожности, был орудием в руках королевы-матери. Один лишь граф Ангерран Кенабумский , занимавший пост канцлера, пытался противостоять Паучихе, и иногда ему удавалось кое-что сделать. Но он все же не был своим отцом, знаменитым Карломаном Кенабумским, и не обладал безоговорочным влиянием на своего царственного кузена.

Сам же король Хильдеберт IV проводил много времени со своей дочерью, принцессой Женевьевой, которой старался быть и отцом, и матерью. Когда же тоска совсем одолевала его, он приезжал в Храм Всех Богов, спускался в склеп Кримхильды и проводил долгие часы перед саркофагом, где покоилось тело его жены. Ведь любовное зелье, некогда неразрывно привязавшее его к Кримхильде, продолжало действовать и после ее гибели, так что его тоска не утихала со временем. И лишь еще более древние и могущественные силы смогли перебороть сие наваждение. И тогда у Арвернии появилась новая королева, которой было суждено превзойти в черноте своего сердца даже Паучиху.

8

Наша проза / Re: Лесная небыль.

« : 16 Апр, 2024, 06:57:22 »

Благодарю за продолжение, эрэа Convollar!
Хорошо, что зверей удалось спасти! С семьей волков - очень трогательный момент!
Ну, а до Корвина, с его махинациями, наши герои уже скоро доберутся, и обезвредят его на веки вечные, надеюсь!

9

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VIII

« : 15 Апр, 2024, 22:13:03 »

Благодарю, эрэа Convollar, эрэа katarsis!
Благодарю, эрэа Menectrel, за Ваши чудесные идеи!

Ради блага Гос-ва можно убить и невестку с детьми. 
У Бересвинды, конечно, безумная жажда власти и неутомимый материнский инстинкт... И все это прикрыто заботами о благе Арвернии и ее Короля Хильдеберта.

Но все же и в реальной истории был случай жестокого убийства своей невестки Инес де Кастро (убита в 7 января 1355 в Замке Слез) Королем Португалии Афонсу IV.

Инес де Кастро  — кастильская фаворитка португальского короля Педру I, после смерти признанная его женой. История их любви считается одной из самых ярких в португальской истории.

Король Афонсу IV опасался, что после его смерти в стране начнется гражданская война, а португальский трон попадет в кастильские руки. Дон Педру утверждал, что тайно женился на Инес вопреки приказу своего отца. В любом случае, в 1355 году Афонсу послал трех человек, чтобы найти Инес в монастыре Санта-Клара-а-Велья в Коимбре, где она была заточена. Убийцы обезглавили Инес на глазах одного из её маленьких детей.

Источник: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%B0%D1%81%D1%82%D1%80%D0%BE,_%D0%98%D0%BD%D0%B5%D1%81_%D0%B4%D0%B5

Коронация Инеш де Каштру в 1361 году, 1849, картина кисти Пьера-Шарля Конта

Карл Брюллов. Смерть Инессы де Кастро. 1834

Ибо Нибелунгская Валькирия проиграла битву с Паучихой, истинной правительницей Арвернии.

Самый страшный враг не тот, с которым сражаются открыто, на поле битвы, а тот, кто рядом. Внутренний враг, способный ударить в спину. А в целом, королевский двор Арвернии производит впечатление серпентария, и такие, как Кримхильда обречены на гибель.

Увы! При королевском дворе Арвернии, конечно, немало порядочных людей, но погоду теперь делает Паучиха, и остальные подлаживаются под нее. После гибели Карломана, некому поддерживать Кримхильду.

Одного ума тут мало. Тут нужна ещё сила воли. Причём, она должна быть сильнее силы чувств. И вот этого последнего пункта в данном случае достичь трудно.

Да уж, Гизельхеру в таком состоянии трудно вести себя рассудительно! Жажда мести застила ему все. Разве что отец успеет вовремя остановить его? Но успеет ли?

Вот этого я совсем не понимаю. Есть свекрови, которые враждуют с невестками. Бывает, и до ненависти. Но они, как правило, всё равно любят внуков. Это уже не материнская ревность - это жажда власти, затмившая все нормальные чувства. Она даже не посчитала нужным дождаться, когда ребёнок родится, а уже потом подстраивать убийство.

На это уже ответила эрэа Menectrel, что прецеденты в истории все же были. Кроме того, Бересвинда верит, что от Кримхильды не родится хороший наследник. Внучку она, может быть, и любит по-своему, потому что та не имеет права на власть в будущем.

Бересвинда, как никто, заслужила, чтоб её зарезали, но я всё равно очень надеюсь, что Рехимунд успеет остановить сына (правда, чтобы отговорить его, отцу, видимо, понадобится весь его дипломатический талант). Потому что, просто, не верю, что её удастся убить. Ведь на ней проклятье: она должна жить долго и убивать всех вокруг. А если так, и Гизельхеру умирать совершенно незачем.

Да, пророчество касаемо Бересвинды не оставляет Гизельхеру особых шансов! Но как именно все сложится - увидим дальше.

А ему-то Кримхильда что сделала? Кстати, Реймбаута я, похоже, недооценила. Раз он здесь, значит, значит, во время войны с Междугорьем так и не предал. Видимо, вовремя понял, кто победит.

Наверное, Кримхильда, как и Карломан, поддерживала короля в заботах на благо Арвернии. А при сильной власти герцогу Окситанскому трудно мечтать отделиться. Так что ее смерть на руку Реймбауту. А во время войны с Междугорьем - скорее всего, так.

Про Ротруду даже говорить не хочу.

Да, они с Мундеррихом превратились в настоящих мерзавцев! Впрочем, их фактически совратила Паучиха, так что они тоже ее жертвы.


Рыцарь Дикой Розы (продолжение)

Возвратившись в Дурокортерский замок, король вместе со своей матушкой шел по одному из коридоров, что вел в роскошный королевский сад.

Тяжело шагая, Хильдеберт шел под руку с Паучихой, чье лицо было скрыто вуалью. И, глядя на мать с сыном, нельзя было сказать, кто из них на кого опирается и поддерживает. За ними следовала свита короля - паладины во главе с Жоффруа де Гекленом.

Королеву Бересвинду сопровождали фрейлины, в числе которых были Ода и Ротруда. Они были в таких же траурных платьях, закрыли лицо вуалью в знак жестокого горя. И, если бы Бересвинда Адуатукийская не шла впереди, нельзя было бы определить, кто из этих лам в одинаковых траурных одеяниях - королева-мать.

Все остальные, присутствовавшие на погребальной церемонии, теперь разошлись по своим делам.

Королева Бересвинда всем своим поведением поддерживала своего царственного сына в его горе. Мысленно она торжествовала, понимая, что теперь Хильдеберту не обойтись без нее, а значит, она одна сможет по праву управлять Арвернией!

Хильдеберт, кое-как преодолевая опутавшую его черную тоску, обратился к матери:

- Благодарю тебя, матушка, за то, что ты взяла на себя устройство погребения моей Кримхильды, за все твои заботы в эти черные дни!

Король не в состоянии был заметить двуличия своей матери, ибо жестокое горе вытеснило в нем все прочие чувства.

Паучиха со значительным видом кивнула своему царственному сыну:

- Я готова помогать тебе и впредь, сын мой! Самое главное - чтобы величие Арвернии не пошатнулось ни от каких, самых тяжких потерь. Мой долг теперь - позаботиться о вашей с Кримхильдой дочери. Я обещаю тебе воспитать ее, как подобает арвернской принцессе!

Хильдеберт кивнул, опустив голову, словно конь в упряжке.

- Ты одна можешь позаботиться о моей девочке, - вздохнул он.

- Нельзя оставлять ни на час и государственные дела! - энергично продолжала Паучиха. - Постараюсь и в этом помогать тебе, вместе с нынешним Королевским Советом. Благо, что майордом, Гуго де Кампани - опытный политик. Что до Ангеррана Кенабумского, то ему пока что хватит и должности канцлера. У него еще есть время поучиться политике!

- Тебе виднее, матушка! Я согласен с тобой, - безучастно проговорил Хильдеберт, позволяя своей властолюбивой матери распоряжаться, как она находила нужным.

На перекрестке коридоров король и Паучиха остановились и крепко обнялись, выражая друг другу крепкую поддержку во всем.

Обняв сына, королева-мать проговорила:

- Теперь я, вместе с графом де Кампани, займусь государственными делами! А тебе, милый сын мой, сейчас необходимо придти в себя после несчастья с Кримхильдой. Уделяй побольше времени вашей дочери. Ей три года, она уже начинает понимать, что ее матери больше нет. Позаботься, чтобы ваша Женевьева не чувствовала себя заброшенной.

Хильдеберт кивнул в ответ, тут же вспоминая, как они с Кримхильдой выбирали имя для своей дочери, родившейся в 815 году. Сам король хотел назвать первородную дочь в честь своей матери - Бересвиндой. Но Кримхильда настойчиво убеждала мужа назвать дочь в честь своей матери - Кунигундой. Они тогда даже поспорили, ибо оба были горячи и непокорны. И, в конце концов, приняли компромиссный вариант - назвали малышку Женевьевой, в честь матери Карломана Кенабумского, Гвиневеры-Женевьевы Армориканской. Оба они были крайне благодарны Карломану, и охотно почтили его и его мать.

Вспомнив те счастливые дни, прожитые с Кримхильдой, король глубоко вздохнул. И обратился к матери:

- Благодарю тебя, матушка, за твой совет! Я обязательно уделю побольше внимания моей дочери, доверив важные дела тебе и майордому. Очень рад, что у Арвернии осталась такая надежная опора, как ты!

Паучиха испытала гордость, видя, что может вновь править Арвернией для своего царственного сына.

На том король со своей матерью расстались. Хильдеберт направился в сторону своих покоев, в сопровождении Жоффруа де Геклена, который бросил напоследок исполненный ненависти взгляд на Паучиху. Паладины последовали за ними.

Оставшись со своими дамами, королева Бересвинда поинтересовалась у Ротруды:

- Где твой сын?

Глаза Ротруды обратились к царственной повелительнице с надеждой и выражением преданности:

- Мундеррих будет ждать нас в саду, государыня!

Бересвинда Адуатукийская жестом отпустила других фрейлин, а сама направилась в сад, в сопровождении Оды и Ротруды.

А, тем временем, Гизельхер, притаившийся среди розовых кустов, увидел, что по дорожке идет хромой рыжеволосый юноша в траурном арвернском одеянии. Рыцарь Дикой Розы не видел его на похоронах Кримхильды, однако замечал в предыдущие дни. Этот юноша стоял в почетной страже, в то время, когда тело погибшей королевы было выставлено в храме, чтобы и народ, и знать могли проститься с нею. Он стоял возле ее гроба, с мечом и со щитом, на котором был изображен ее вензель. И, при виде него, Гизельхер спрятался еще глубже в кусты, чтобы не быть замеченным.

Мундеррих же не заметил нибелунга. Он направлялся в сторону дуба возле Западной Башни, что сохранился со времен вейл. На этот дуб и по сей день часто прилетал и подолгу сидел черный ворон, наблюдатель из Арморики. Но в покоях, некогда принадлежавших покойному Карломану Кенабумскому, ныне проживал новый майордом Арвернии - граф Гуго де Кампани.

Там назначила Мундерриху встречу его мать, что передала ему сообщение от их высокочтимой покровительницы, королевы-матери.

Уже несколько лет, как королева Бересвинда заметила Мундерриха и отмечала его важными поручениями. Прежде он был пажем покойной королевы Кримхильды. Но хромому бастарду герцога Гворемора, когда он подрос, не нашлось места в свите молодой королевы. А вот королева-мать оценила его, и щедро обеспечивала будущее Мундерриха и его матушки. И потому они служили ей, выполняя самые тайные поручения. Ибо людям, не имеющим ни знатности, ни богатства, необходимо служить сильным покровителям, чтобы обеспечить свое будущее.

Мундеррих поправил свой траурный черный камзол, готовясь приветствовать королеву-мать - истинную правительницу Арвернии, что из милости взяла на себя заботу о нем.

Рыцарь Дикой Розы издали наблюдал за юношей, что остановился неподалеку от него. Он решил, что тот не представляет для него угрозы, лишь бы не поднял тревогу. У хромого юнца имелся за поясом кинжал, однако сам он был слишком молод и неловок, чтобы помешать виконту Гизельхеру, одному из лучших рыцарей своего времени.

Он ждал в засаде своего заветного часа. И вот, он увидел, как из-за поворота мощеной тропинки появились три дамы в черных одеяниях. Лица у всех были скрыты вуалями. Одна из них шла впереди двух других, и держала в руках платок. Гизельхер впился в нее взглядом, угадывая королеву-мать.

Молодой нибелунг внимательно следил со своего места за тремя дамами. Он понял, что они направляются в сторону дуба, где их ждал рыжеволосый хромой юноша.

Королева и фрейлины приблизились к Мундерриху и стали спиной к подстерегающему в засаде Гизельхеру. И теперь Рыцарь Дикой Розы видел лишь их спины в одинаковых черных одеяниях. Он уже не мог разобрать, кто из них королева-мать, Паучиха, что убила своей злобой его даму сердца. И терпеливо ждал, когда в руках одной из них мелькнет платок, чтобы он понял, кто именно из трех дам заслуживает его мести.

Пристально вглядываясь в черные силуэты женщин, Гизельхер ждал удобного момента, чтобы нанести роковой удар.

Он видел, как Мундеррих приветствовал Паучиху и свою мать, кланяясь и отставив в сторону здоровую ногу ради сохранения равновесия.

Бересвинда Адуатукийская обратилась к юноше самым милостивым тоном:

- Благодарю тебя, благородный Мундеррих, за оказанные тобой услуги! Теперь я возьму тебя в свою свиту, как ты этого заслужил!

Мундеррих Хромоножка в самом деле оказал Паучихе важные услуги, когда была убита королева Кримхильда. Он был рядом со своей матерью, и подстроил, чтобы тело "утопленницы" нашли чужие (но подкупленные заранее) люди. Он помог матери остаться вне подозрений, увезя ее вечером после убийства в деревню, где его брат Гарбориан устраивал охоту. Он вместе со своей матерью позаботился о том, чтобы следов удушения на теле молодой королевы никто не заметил. Ротруда поведала Паучихе, как ее сын охранял помещение, где происходило бальзамирование, чтобы никто не мог войти, даже его отец, герцог Гворемор, или герцогиня Ираида. Он же, несмотря на юность, оказался весьма ловок, зачистил следы, убрав всех исполнителей убийства королевы Кримхильды. Он угостил убийц отравленным вином из Окситании, и те замолчали навек, а тела их упокоились в ближайшей давно заброшенной штольне. Он же помог бальзамировщикам отправиться в Хель, но так, что все выглядело как несчастный случай: ведь в ночной темноте немудрено заплутать в болоте и попасть в пучину топи. Королева-мать была довольна и тем, как Мундеррих охранял тело Кримхильды денно и нощно, по пути из Арморики в Дурокортер и здесь, в почетной страже. Он позаботился, чтобы никто из тех, кто имел права прикасаться к телу королевы Кримхильды, не открыл случайно следов на ее шее.

- Я благодарю тебя, Мундеррих, и твою матушку! - вновь произнесла королева-мать. -  Служите так же хорошо, и награды не замедлят себя ждать!

Мундеррих вновь поклонился, столь почтительно, как только могла позволить его искривленная при рождении нога.

- От всего сердца благодарю тебя, государыня, да пошлют тебе Владыки Асгарда долгих лет жизни! Для меня будет честью служить тебе!

Королева-мать сделала знак, и юноша отошел, хромая, на несколько шагов в сторону убежища нибелунга.

Ода де Кампани, слыша все это, отошла в сторону, ощущая дурноту. Она-то знала, на что способна ее царственная покровительница! Когда-то сама помогала ей, но теперь графине опротивели дела королевы-матери. Лишь ради дочери она все еще была вынуждена оставаться при Паучихе.

Гизельхер не слышал тихих слов королевы-матери. Он видел теперь две черных женских фигуры рядом с юношей, который затем отступил в сторону. Теперь Рыцарь Дикой Розы вспомнил этого рыжего хромоножку: тот стоял на страже в первый раз, когда он пришел проститься со своей королевой. Значит, он тоже сообщник Паучихи, и та неспроста беседовала с ним!

Тогда, увидев даму своего сердца, лежащую в гробу, Гизельхер едва не бросился к ней, с ужасом сознавая, что черная весть о ее гибели - правда, чудовищная правда... Однако этот юноша, несмотря на хромоту, преградил ему путь. И, призвав других стражников, оттеснил его от Кримхильды.

И точно так же рыжеволосый хромец остановил не только его. Гизельхер стал свидетелем, как хромоножка преградил путь тяжело больному принцу Дагоберту, наместнику короля в Арморике. Юноша якобы проявил таким образом заботу о его здоровье. Но Гизельхер заметил, как Старый Лис, сощурившись, пристально глядел на наглого юнца. Видно, проницательность еще осталась при бывшем коннетабле, хоть он и сильно постарел после гибели сперва своего младшего внука Аделарда, а затем - гибели своего племянника и зятя Карломана Кенабумского и смерти дочери Альпаиды, что не смогла пережить тяжкой потери. Как теперь понял Гизельхер, старик уловил намеки на обстоятельства гибели Кримхильды Нибелунгской. Зная Паучиху, принц Дагоберт, должно быть, не удивился ее новому преступлению. А сам Рыцарь Дикой Розы убедился лишь теперь, при прощании со своей дамой сердца, что гибель королевы Кримхильды была отнюдь не случайна! Что ж, если принц Дагоберт догадался обо всем, значит, и он одобрил бы его действия. Та, что погубила своей черной волей Дикую Розу Нибелунгии, должна попасть в Хель, и никто об этом не пожалеет!

Рыцарь Дикой Розы сверлил пристальным взором две черных фигуры, и все крепче сжимал рукоять кинжала. А сам одними губами повторял песню, что некогда сложил в честь Кримхильды: "Нет тебя прекраснее..."

Но он не заметил, как королева-мать, передала свой платок Ротруде, и проговорила:

- Пусть твой сын Мундеррих примет мой платок и хранит его, как отличительный знак моей благосклонности! Впредь я еще больше возвышу его, и в будущем он покажет, на что способен, всем, кто оскорблял его за хромоту. У меня наметанный глаз: я вижу, что твой сын далеко пойдет!

- Благодарю, государыня! - с придыханием ответила Ротруда. - Обещаю, что Мундеррих и впредь станет всеми силами служить тебе!

Взяв платок, Ротруда подошла к сыну, готовясь передать ему дар королевы-матери вместе с ее пожеланием. Никто из них не подозревал, что совсем рядом, среди цветущих кустов, затаился мститель...

А Рыцарь Дикой Розы напрягся, видя даму под вуалью, с платком в руках, что приближалась к его убежищу, навстречу хромому юноше. Гизельхер решил, что это Паучиха. И он изготовился к стремительному броску, чтобы вонзить кинжал ей в грудь или в горло. Всего один удар, чтобы заколоть ее наверняка, не оставить шансов на спасение!..

"Смотри, государыня Кримхильда, как я отомщу за тебя!" - мысленно воскликнул Гизельхер.

Перед ним мелькнули ясные синие глаза Нибелунгской Валькирии и ее светлая улыбка. Ради нее он готов был навсегда сокрушить Паучиху!

10

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VIII

« : 14 Апр, 2024, 21:36:09 »

Благодарю, эрэа katarsis, эрэа Convollar! Вас также еще раз поздравляю с Днем Рождения!

Кримхильду очень жаль Конечно, и раньше упоминалось, что она долго не проживёт, но чтобы вот так, ещё и с ребёнком
Чувства Гизельхера вполне понятны и его подозрения обоснованы, но всё же не дело убивать без прямых доказательств. А вдруг не она. С другой стороны, сильно подозреваю, что тот, убьёт Паучиху, спасёт Арвернию от многих бедствий. Особенно теперь, когда Карломана нет. Да и то, как королева-мать радуется смерти Кримхильды (вместе с её же, Бересвинды внуком), само по себе мерзко И если я и не хочу, чтобы Гизельхер совершил убийство, то только ради него, а Паучиху совершенно не жалко

Увы, теперь больше определяется, какой лик примет будущее. Вот и о судьбе Кримхильды мы узнали заранее.
Как увидим дальше, Гизельхер вполне прав! А вот удастся ли ему исполнить задуманное? Как мы знаем, Паучихе как раз предсказана была очень долгая жизнь. Поглядим, сбудется ли это предсказание.

Не понимаю я вот этой злобы, я имею в виду Паучиху, какой-то бессмертной и напрочь уничтожающей личность. А Гизельхера понять можно, да и Бересвинду убить хочется, но всё же ум человеческий дан нам, чтобы обуздывать такие желания.

Бересвинда считает, что спасает Арвернию, погубив Кримхильду. Кроме того, в течении нескольких лет, до гибели Карломана, ей, видимо, пришлось провести если не в изгнании, то в куда меньшем почете, Кримхильда же в это время, напротив, была настоящей королевой. Вот Бересвинда и постаралась взять реванш.
Ум дан, да вот не все и не всегда им руководствуются, к сожалению.

Рыцарь Дикой Розы (продолжение)

Между тем, в Храме Всех Богов уже подходила к концу церемония прощания с молодой королевой. Паладины, облаченные в траур, как и все присутствующие, были уже готовы поднять гроб с Кримхильдой и спустить его в склеп под храмом. Там, по распоряжению королевы-матери, было приготовлено место для нетленного, благодаря искусству бальзамировщиков, тела Кримхильды.

Ближе всех, во главе посольства нибелунгов, стоял у гроба своей урожденной принцессы граф Рехимунд. Он видел все, что происходило вокруг. Видел, как принцесса Бертрада трогательно прощалась со своей кузиной и королевой.

- Прощай, Кримхильда! - сквозь слезы прошептала она. - Мне бесконечно жаль, что так рано исполнился над тобой приговор Норн! Почивай же спокойно. О твоей дочери мы позаботимся, вырастим ее, как подобает арвернской принцессе!

Бертрада поцеловала кузину в похолодевшее навсегда чело, всхлипнула и закрыла лицо траурной вуалью. Быть может, ей невольно подумалось, что жребий Норн может так же постигнуть каждого, и ни молодость и крепкое здоровье, ни вершины власти не защитят обреченного, как не защитили Кримхильду? А может быть, Бертрада подумала, что ее муж, принц Хильперик, будет наследником своего царственного кузена, если Хильдеберт не женится вновь, и что у них растет сын, Хильперик-младший. У короля же осталась от Кримхильды только дочь, а их второму ребенку было не суждено увидеть свет.

После принцессы к гробу приблизилась, в сопровождении фрейлин, сама королева-мать. Она изображала всем своим видом глубокое горе. Но граф Рехимунд мог сравнить искренние слезы принцессы Бертрады и тайное злорадство, проступающее на лице Паучихи.

Королева Бересвинда Адуатукийская, опираясь о край гроба, исполняла все торжественные церемонии нарочито медленно, напоказ. Рехимунд лишь сжал кулаки, наблюдая за ней.

Как и его сын перед тем, нибелунгский посол перевел взгляд на безучастно сидящего короля. Он понял, что муж Кримхильды в своем горе не замечал, как его мать и после смерти его возлюбленной супруги не могла оставить ее в покое.

Паучиха склонилась над невесткой, глубоко вздохнув, как если бы ее сердце разрывалось от горя. Но ее черные глаза, устремленные на белоснежный, застывший лик Кримхильды, оставались холодными. Они выражали злорадное удовлетворение, ибо ненавистная соперница была повержена раз и навсегда.

Внутренне королева-мать ликовала, устраивая похороны невестки на свой лад. Склонившись над гробом, она разглядывала пышный наряд Кримхильды, который та ненавидела при жизни. Поправила лежащие в гробу лилии, наслаждаясь их благоуханием.

А затем принялась оплакивать невестку, нарочито надтреснутым голосом, едва ли не всхлипывая, и навзрыд обращалась к Кримхильде:

- Увы, милая дочь моя! Над тобой столь быстро свершился приговор Норн, и вот, ты лежишь здесь, на холодном пъедестале, бледная, похолодевшая и неподвижная! Никакая сила уж не вернет тебя к жизни! В тот жестокий час не было для тебя спасения!..

Слушая ее причитания, граф Рехимунд едва сдерживал отвращение. Ему было мерзко наблюдать глумление над своей принцессой.

А королева-мать продолжала обращаться к покойнице так, словно заклинала ее, привязывала еще крепче к могиле, твердя ей: ты мертва, ничего не сможешь сделать, твоей воли больше нет в этом мире!

Те, кто знал о вражде двух королев, понимали, что эта погребальная церемония знаменует торжество Бересвинды Адуатукийской. Ныне она стала полновластной правительницей Арвернии при своем царственном сыне, без Карломана, без Кримхильды! И теперь, во время погребальной церемонии, она всячески показывала всей Арвернии, что победа за ней. Это было торжество арвернского придворного церемониала. Свидетельством тому служило избранное ею для покойницы платье, да и все остальные приготовления.

Вновь склонившись к безжизненной Кримхильде, Паучиха трогательно обратилась к ней:

- Милая дочь моя! Не ждала, не думала, что так рано свершится твоя судьба... Как это ужасно - погибнуть такой молодой, да еще вместе с нерожденным ребенком королевской крови! Что ж, почивай спокойно, Кримхильда, ты будешь счастлива в лучшем из миров! А мы будем помнить тебя!..

Произнося эти слова, Паучиха незаметно поправила на шее покойницы высокий кружевной воротник, чтобы не видно было борозды на шее, указывающей на истинную причину гибели Кримхильды.

При этом, королева-мать вспоминала, как обрадовалась, когда Ротруда послала ей весть через почтового голубя, сообщив, что Дикая Роза сломана.

Всхлипнув напоследок, Бересвинда проговорила:

- Прощай навсегда, Кримхильда!.. - она скрыла лицо вуалью, и отошла от гроба в сопровождении фрейлин.

Граф Рехимунд все с большим отвращением наблюдал за лицедейством Паучихи.

Она продолжала всхлипывать напоказ, и в руках ее белел платок. Королева-мать вытирала им несуществующие слезы, в то время как ее царственный сын прощался со своей супругой.

Наблюдая за Паучихой, граф Рехимунд негодующе скрежетал зубами. Он даже не замечал, как герцог Гворемор Ярость Бури со своей супругой стояли в стороне, так же как и он сам. Не замечал нибелунгский граф и Матильду Окситанскую, что едва стояла на ногах, лишившись еще одного близкого человека. А ее супруг, герцог Реймбаут, приехавший на похороны королевы, поддерживал жену под руку в знак учтивости, но сам глядел на покойницу с таким же злорадством, как и Паучиха. Супруги олицетворяли противоположные чувства.

Между тем, король Хильдеберт IV, склонившись над той, что научила его любви и нежности, должен был проститься с ней навсегда. Во всяком случае, в этой, земной жизни. Никто не мог представить, какая тьма окутала его душу. Вместе с Кримхильдой и их нерожденным ребенком, умерло лучшее, что было в душе у ее супруга.

Наконец, Хильдеберт, держа одну руку на чреве жены, где навек замер их сын, другой рукой взялся за край гроба и, нагнувшись, поцеловал Кримхильду в лоб.

- До встречи, любовь моя! Ты всегда будешь жить в моем сердце, как меч в ножнах!

В этот миг раздался набатный звон, слышный по всему городу. Так всегда звонили во время похорон кого-то из королевской семьи, и все жители Дурокортера в этот миг мысленно прощались с молодой королевой.

Паладины подняли на руки гроб с возлежащей в нем королевой Арвернии и ее нерожденным ребенком. Размеренно шагая, они направились к спуску в королевский склеп. За гробом шел, будто в тумане, овдовевший король Хильдеберт. За ним следовали ближайшие родственники: кузен Хильперик и его жена Бертрада, сестра короля - принцесса-жрица Теоделинда. Королева-мать, что продолжала причитать на публику. Далее следовали граф Ангерран Кенабумский и его супруга Луитберга. И многие другие родственники короля и вельможи, близкие к престолу. Большинство из них искренне сожалели о молодой королеве, ибо она была достойна любви.

Как только гроб внесли в склеп и стали спускаться по ступеням, раздался новый набат. Его слышал в саду Рыцарь Дикой Розы, ожидая в засаде Паучиху. Гизельхер дико усмехнулся, предвкушая, как без всяких сожалений пронзит кинжалом грудь той, что погубила его даму сердца.

Взгляд молодого нибелунга был дик, а усмешка больше походила на оскал. Он был готов отправить в Хель ту, чья душа была столь же черна, как ее траурные одеяния.

Гизельхер мысленно попрощался со своим отцом: "Прости, батюшка, что причиню тебе новую боль! Но я должен отомстить за мою даму сердца ее убийце! Пойми меня, прошу! Ведь Кримхильда - наша урожденная принцесса!"

Затем он так же мысленно обратился к Аделарду Кенабумскому, что некогда вместе с ним преклонялся перед Кримхильдой:

"Я верю, ты тоже стремился бы отомстить Паучихе за нашу королеву! Я же постараюсь быть достойным твоей дружбы, герой Риндсфалльского перевала! А также быть достойным рыцарем королевы Кримхильды!"

И Гизельхер еще осторожнее затаился среди розовых кустов, зная, что теперь уже ему недолго ждать свою цель.

А в коридорах под Храмом Всех Богов паладины, спустившись по лестнице, медленно и торжественно внесли гроб с телом молодой королевы в крипту, где суждено было ей найти свое последнее пристанище. Ибо безутешный супруг не позволил похоронить Кримхильду в усыпальнице главного храма в Кенабуме. Ему хотелось, чтобы, даже мертвая, жена оставалась рядом с ним.

И вот, паладины опустили гроб молодой королевы в каменный саркофаг. Теперь все, кто следовал за гробом, могли отдать последние почести Кримхильде Нибелунгской.

Не глядя ни на кого, король наклонился к своей безжизненной супруге и проговорил тяжко, сдавленным голосом:

- Я не прощаюсь, родная моя! Не прощаюсь! Я верю, мы еще встретимся в вечной жизни, моя Кримхильда, милая!

У всех, кто слышал эти трогательные слова, к горлу подступал комок, и на глаза наворачивались слезы, причем не только у женщин.

Но королева Бересвинда и тут оказалась верна своей актерской игре. Стоя рядом с сыном, она всхлипнула, сделав вид, что едва сдерживает слезы. Ей надо было тронуть чувства Хильдеберта и произвести должное впечатление на публику.

Про себя же королева-мать вспоминала с торжеством, как несколько седьмиц назад, когда из владений герцога Гворемора доставили со всеми почестями забальзамированное тело королевы Кримхильды, она, Бересвинда Адуатукийская праздновала свой триумф. Она вспомнила, как в покоях Кримхильды отдавала распоряжения Оде и Ротруде об организации погребальных церемоний. Она сама выбрала для похорон самое роскошное, царственное платье, прекрасно зная, что Кримхильда не любила его. Она приказывала, какой вид придать Нибелунгской Валькирии в гробу, и как надлежит провожать ее в последний путь. Бересвинда удвоила количество свеч, что должны были гореть вокруг гроба. Приказала воинам стоять в почетной страже посменно.

- Пусть стража стоит вокруг гроба королевы Кримхильды, сменяясь каждые три часа! И пусть плакальщицы поют траурные песнопения! - приказала она своей давней наперснице, графине Кродоар де Кампани. - Сообщи всем командирам дворцовой стражи: пусть воины несут службу, облаченные в полные рыцарские доспехи, с мечом и щитом в руках!

Паучиха намеренно усложняла придворный церемониал еще более, прекрасно зная, как тот отягощал Кримхильду при жизни. Не позволяла ненавистной невестке даже после смерти вырваться из цепей неукоснительных обрядов Арвернского двора. И, отдавая распоряжения Оде, искоса поглядывала на Ротруду: что та сделает полезного?

И королева-мать не разочаровалась. Ода де Кампани лишь безучастно кивала ей, притихшая, с потухшим взором. Она не смела возразить своей повелительнице, но и не горела желанием помогать, как раньше. Но зато Ротруда, стоявшая рядом, в траурном платье, слушала очень внимательно, готовая помогать королеве-матери. И сама предложила:

- А на щитах почетной стражи не изобразить ли герб Арвернии и вензель покойной королевы? Ее Величеству королеве Кримхильде было бы приятно, чтобы у ее гроба несли стражу рыцари с ее знаками!

Она прекрасно помнила, что Кримхильда не выносила пышных церемоний Арвернского двора. Но победу одержала королева-мать, и теперь Ротруда делала все, как угодно ей. Она видела, что Паучиха затеяла пышные похороны намеренно, чтобы показать, кто теперь стоит во главе Арвернии. И не прогадала.

- Блестящая мысль, Ротруда, благодарю тебя! - поощрила ее королева-мать. - Пусть все видят, что хоронят королеву Арвернии, согласно ее высокому званию! И позаботься, чтобы гроб не украшали никакими розами. Пусть будут царственные ирисы, лилии и другие родственные им цветы, подобающие королеве!

Ротруда, что уже несколько лет, как сделалась шпионкой Паучихи, молча склонила голову, обещая исполнить любое приказание своей госпожи. Королева-мать угрозами и посулами сделала из нее полезную соратницу, на смену постаревшей Оде. Сочетание страха и выгоды действовало надежнее всего.

Теперь Ротруда, сама родом из Нибелунгии, оказала королеве-матери неоценимые услуги, устроив убийство молодой королевы, да так, что удалось выдать его за несчастный случай. Она заманила Кримхильду на пустынный берег озера, где в засаде ждали убийцы. Она подала им знак, те задушили королеву и бросили ее тело в воду. Затем она, Ротруда, после обнаружения тела "утопленницы" приняла все нужные меры по отправке тела королевы домой. Она наняла бальзамировщиков, заплатив столь щедро, что те "не заметили" следов удушения. Затем Ротруда сама охраняла тело королевы, не допуская во время бдений сидеть возле нее никого, кроме Ираиды Моравской, которой просто не могла запретить, ибо она была хозяйкой в замке герцога Гворемора. Но Ида была настолько потрясена гибелью молодой королевы, носившей под сердцем ребенка, что просто не заметила ничего странного. Так что Ротруда прекрасно выполнила поручение королевы Бересвинды, и обеспечила будущее себе и своему сыну Мундерриху.

И вот, теперь настало время торжественного прощания с Нибелунгской Валькирией, один из самых счастливых дней в жизни Бересвинды Адуатукийской, хоть она и скрывала свое торжество под маской слез.

А король, не глядя ни на кого, кроме своей безжизненной супруги, опустился на колени перед ней и поцеловал в последний раз - не в лоб, как прощались с покойниками, а в ее застывшие холодные губы.

Поднявшись на ноги, он взглянул на матушку. Ее поддерживали фрейлины, как будто горе лишило королеву-мать сил. Она всхлипнула, выражая величайшую скорбь.

Король с отчаянием махнул рукой, отпуская свою свиту. Паладины покинули склеп, поклонившись королю. Также поступили и его кузен, принц Хильперик с принцессой Бертрадой, за ними - Ангерран Кенабумский с Луитбергой. Все спешили возвратиться обратно, в мир живых.

Они стали ждать в коридоре, ведущем наверх, когда могильщики заколотят гроб и накроют мраморной крышкой саркофага, как полагалось. И в тяжком, поистине гробовом молчании раздались редкие удары молотков, что заколачивали крышку гроба.

Хильдеберт вздрогнул, как от невыносимой боли, точно гвозди вбивали не в крышку гроба, а прямо ему в сердце. Принцесса-жрица Теоделинда подошла к брату, желая хоть чем-то утешить его. И с изумлением увидела, что из его глаз текут слезы, не останавливаясь. Она замерла, не зная, как можно помочь ему. Хоть и видела давно в священном огне овдовевшего, одинокого Хильдеберта, но не представляла, что его горе будет проявляться так сильно!

Рядом вновь всхлипнула королева Бересвинда, не отнимая платок от глаз. Она делала вид, что вытирает слезы, но на самом деле закрывала лицо, чтобы не выдать своего торжества. Ибо она победила соперницу, что желала управлять Арвернией по-своему! И вот, теперь Нибелунгская Валькирия лежала в гробу безжизненной куклой, и ее хоронили по обряду Арвернии, установленному со времен Карломана Великого! Ненавистная Кримхильда Нибелунгская даже после смерти будет принадлежать Арвернии! Она покоилась среди царственных лилий, и ни намека на ее любимые розы. Никогда ее уста больше не очаруют ее чрезмерно доверчивого супруга. Руки ее были сложены на чреве, что никогда не выпустит в мир младенца, который мог бы, унаследовав кровь матери, вырасти недостойным наследником. Лицо ее было спокойно и холодно. Платье, в котором она будет покоиться в гробу, сшито по моде Арвернского двора. Ее голову украшала сложная арвернская прическа, никаких любимых ею кос. Все в облачении покойницы и в обрядах похорон напоминало о том, что она была королевой Арвернии. Ничего, что пожелала бы сама Кримхильда, ее свекровь не оставила на похоронах. Ибо Нибелунгская Валькирия проиграла битву с Паучихой, истинной правительницей Арвернии.

Теперь королеве-матери надлежало утешить своего сына, всем видом показывая, что она оплакивает Кримхильду почти так же горячо, как он сам.

Овдовевший Хильдеберт поспешно оглянулся, точно ребенок-сирота, ищущий тепла и поддержки. И приблизился к своей матери, готовой вновь опекать сына. И король уткнулся лицом ей в грудь, а Паучиха гладила его растрепанные волосы, зная, что сыну снова не обойтись без нее. Конечно, ей было жаль, что он страдает сейчас, однако королева-мать верила, что он утешится со временем, и что живая Кримхильда принесла бы ее сыну гораздо больше боли и разочарования.

- Выдержи это испытание, сын мой! - проговорила Бересвинда, обнимая сына, и в голосе ее, как слышалось Хильдеберту, звучали слезы. - Кримхильда была прекрасной женщиной, и я любила ее, как родную дочь, и мечтала, чтобы она принесла тебе счастье... Увы, я знаю даже слишком хорошо, как это - терять самых родных людей. С потерей каждого из тех, кого ты любишь, уходит и часть твоего сердца. А затем ты понимаешь, что и с разбитым, истерзанным в клочья сердцем можно жить дальше. И что, если уж случившегося не изменить, лучше принять нашу судьбу с достоинством, как подобает тебе, королю Арвернии!

Хильдеберт зажмурился, не в силах выразить словами боль, что сжигала его душу.

Теоделинда, принцесса-жрица, наблюдала в этот миг за матерью и братом. Ей почудилась в руках ее матери черная удавка, тянущаяся к чьему-то горлу. Она поспешно оглянулась назад, в склеп, издали вновь увидев еще не покрытое крышкой гроба безжизненное лицо Кримхильды. Теоделинда искренне оплакивала ее, ибо предчувствовала, что только с ней мог быть счастлив ее царственный брат. И вот, лицо Кримхильды вдруг почернело, как у задушенной, не как у утопленницы. Всего лишь миг длилось это видение, открывшееся жрице в награду за праведную жизнь. Затем лицо покойницы вновь стало обычным, а спустя миг скрылось под заколоченной крышкой гроба. Но Теоделинде этого видения хватило, чтобы мурашки пробежали по коже.

Больше никто не видел того, что открылось ей. Хильдеберт ушел из склепа, ведя под руку свою царственную мать. Фрейлины последовали за ними.

Теоделинда задержалась, чтобы увидеть, как вернувшиеся паладины, в знак особого почета, накрыли саркофаг молодой королевы мраморной крышкой. Та навек скрыла под собой гроб королевы Кримхильды Нибелунгской. Принцесса-жрица знала, что всю жизнь станет сожалеть той, что, как цветок дикой розы, была безжалостно сломлена. И Теоделинда была почти уверена, чьих рук это дело.

Тем временем, весь двор давно покинул храм, люди разошлись, кто куда, ибо погребальная церемония завершилась.

Нибелунги, искренне оплакивающие гибель своей урожденной принцессы, поднялись из склепа одними из последних. И только тут граф Рехимунд заметил, что рядом нет его сына Гизельхера. Прежде нибелунгский посол был слишком поглощен горем и негодованием против Паучихи, так что и не подумал о сыне. И лишь теперь обнаружил, что тот исчез.

- Когда ушел Гизельхер? - спросил граф у одного из нибелунгских рыцарей, мгновенно встревожившись.

- Давно, еще во время церемонии прощания, - был ответ.

- О, Всеотец Вотан! - воскликнул Рехимунд, побледнев как смерть.

Мгновенная догадка пронзила его, словно молния Донара. Как мог Гизельхер, столь истово любивший Кримхильду, что ни разлука, ни время, ни безнадежность не могли победить его чувство, покинуть ее, мертвую, не проводить в последний путь?! Лишь жажда мести могла увести его в этот час! Должно быть, Гизельхер сразу понял то, что теперь сознавал, в чем почти уверился и его отец, глядя на Паучиху! И он ушел, чтобы подготовить месть ей...

Догадавшись обо всем, граф Рехимунд выбежал из храма. Он стремился остановить своего последнего сына, пока не стало слишком поздно. Хотя месть Паучихе за гибель королевы Кримхильды была бы справедливым деянием, и сам граф порадовался бы, замысли это не его сын. Но лишиться Гизельхера на эшафоте, после жестоких пыток, да еще, быть может, навлечь на Нибелунгию месть арвернов за убийство королевы-матери?! Старший сын Рехимунда был убит арвернами в честном бою, а младший вновь навлекал на себя жестокую и несправедливую гибель, теперь уже не ради любви, а ради мести!

Кое-как найдя своего коня, граф погнал его к королевскому замку, даже не заботясь, следует ли за ним кто-нибудь. Единственная мысль билась в его голове, грохотала, как штормовое море: "Только бы не было слишком поздно! Только бы успеть остановить сына, пока он не совершил задуманного, или не обнаружил себя, пытаясь совершить!"

11

Адресное / Re: Виват! - 28

« : 14 Апр, 2024, 06:47:52 »

Эрэа Convollar, с Днем Рождения Вас!
Здоровья, счастья, верных друзей, успехов в творчестве!

12

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VIII

« : 13 Апр, 2024, 19:35:56 »

Благодарю, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Прелестно! Черёмуха, первая любовь, свадьба - всё бы так. Светлая, весенняя глава, душа радуется читать. Спасибо, эреа Артанис.

Именно такую история мы и хотели написать - светлую, радостную, весеннюю. Все как по заказу!
Черемуха была великолепной. Особенно сейчас, когда все соскучились по весне.
А вот следующая история получится совсем другой - мрачной и трагичной. Зато она снова перенесет нас в будущее и раскроет, что будет происходить в Арвернии после 814 года.

Не то Лесной Земле регулярно везёт с правителями, не то вы только о таких пишете. Наверное, всё-таки везёт, учитывая её будущее.
Кстати, каждый раз, когда вы описываете Лесную Землю, мне в лес хочется. 

Мы, конечно, видели далеко не всех правителей Лесной Земли, а только нескольких, наиболее показательных. Но да, они должны быть, иначе будущее не сделалось бы само собой, случайно.
Польщена, что наше скромное произведение вызывает у Вас такие сильные чувства!

Рыцарь Дикой Розы (начало)

В королевском саду Дурокортерского замка, летним вечером 818 года, возле кустов черных роз, стоял молодой человек в траурном нибелунгском одеянии. Один, без спутников, стоял виконт Гизельхер, мрачный, как грозовая туча. Красивое лицо Рыцаря Дикой Розы было исполнено боли и ненависти, столь сильных чувств, что его черты как бы обугливались заживо. Душа его, созданная для песни, для любви и страдания, теперь перерождалась в жестоких мучениях, под влиянием жажды мести. Его уста, с которых столько раз слетали сладкозвучные песни и любовные признания, теперь были сурово сомкнуты. Челюсти некрасиво сжимались, зубы стискивались. Ибо Гизельхеру больше некому было петь свои песни...

Теперь уже не лиру держал в руках Рыцарь Дикой Розы, и даже не меч для честного поединка. Он сжимал рукоять кинжала, что пока лежал в ножнах. Молодой нибелунг жаждал отомстить за свою даму сердца, что ныне покоилась в гробу на пъедестале в Храме Всех Богов. Ибо королева Арвернии, Кримхильда Нибелунгская погибла, и теперь ее бесстрашная душа, верно, вознеслась в Асгард, переродившись в валькирию. А здесь, в Срединном Мире, она была потеряна для тех, кто знал и любил ее всей душой...

Глядя на траурные розы, Гизельхер видел свою даму сердца...

Он обратил почтительное внимание на принцессу Кримхильду, когда ей было десять лет. Веселая, непосредственная, острая на язык, юная принцесса иногда поддразнивала оруженосцев, среди которых был Гизельхер. Порой он не всегда сразу догадывался, что ответить ей. Взрослея, принцесса с удовольствием стала слушать его песни, а юноша понял, что ему особенно приятно петь для нее, чтобы в синих глазах Кримхильды разгорались горячие огоньки. После Гизельхер стал сопровождать принцессу на прогулках верхом. И, чем больше взрослели они оба, тем дороже ему становилось общество принцессы Кримхильды...

Однажды, победив на состязаниях среди оруженосцев, Гизельхер в шутку нарек Кримхильду своей дамой, и посвятил ей одержанную победу. Он тогда поднес ей только что распустившийся цветок дикой розы, сорванный в лесу. А принцесса Кримхильда сделала дикую розу своей эмблемой и нарекла Гизельхера своим рыцарем. Все это было в обычае двора Нибелунгии, где каждый рыцарь имел право ухаживать за избранной дамой, что не вызывало ни у кого подозрений. Совсем не то, что при суровом Арвернском дворе, где на принцессу Кримхильду, ставшую супругой их короля, вечно косились с подозрением...

Вспоминая минувшее, Гизельхер с тоской закрыл глаза. Сколько смеха и радости было тогда!.. И ничто не предвещало будущей судьбы. Никто даже представить не мог, что Кримхильда, королева Арвернии, погибнет такой молодой, навечно сохранив в своем чреве нерожденное дитя!..

Ибо Гизельхер, хоть и не видел свою даму после того, как был вынужден вернуться в Нибелунгию, все знал о ней, о внучке короля Торисмунда. Он знал, что Кримхильда, сблизившись со своим царственным супругом, родила ему дочь. А теперь собиралась подарить и второго ребенка. Она была на четвертом или пятом месяце беременности, когда якобы утонула, гостя у доблестного герцога Гворемора Ярость Бури, в далекой Арморике. Ее тело выловили в тихом мелководном озере. Но Гизельхер не сомневался, что на самом деле молодую королеву убили - задушили по приказу Паучихи, ее свекрови, королевы Бересвинды Адуатукийской. У него были основания считать, что королева Кримхильда стала жертвой убийства.

И вот, теперь Гизельхер сжимал в руке кинжал, готовясь отомстить ее убийце. Ибо это было единственным, что он мог сейчас сделать.

Он ожидал в саду Паучиху, чтобы отправить ее в Хель, отомстив за Кримхильду.

Рыцарь Дикой Розы должен был поступить так, зная то, что довелось ему узнать. Потому что во время церемонии прощания с Кримхильдой, Гизельхеру было дозволено вместе с нибелунгским посольством подойти и проститься со своей урожденной принцессой. Он приблизился к гробу, украшенному цветами - в основном лилиями, любимыми цветами королевы-матери. Их сладковатый, резкий аромат перебивал даже запахи бальзамических смол, которыми обработали тело погибшей Кримхильды.

Во время церемонии прощания всем распоряжалась Паучиха. Последнее время она находилась поодаль от своего царственного сына, и не имела возможности поддерживать его. Но все изменилось, когда погиб в поединке с Ужасом Кемперра майордом и дядя короля, граф Карломан Кенабумский. Несколько лет назад он спас жизнь Гизельхеру, тем самым сохранив мир между королевствами, сам же едва не погиб под мечом разъяренного короля. Тогда майордом чудом исцелился от страшных ран. На сей раз спасения для него уже не было. Его трагическая гибель позволила Паучихе вновь вернуться к власти. Она снова сделалась первой советницей своего царственного сына. А теперь погубила и свою невестку, что мешала ей править королем и Арвернией.

Не было сомнений, что именно Паучиха выбрала то платье, в котором Кримхильде суждено было лечь в гроб. Чрезвычайно пышное, из пурпурной ткани, вышитое золотом, украшенное адуатукийскими кружевами, это поистине царское платье подавляло своим величием. Кримхильда никогда не любила этот наряд, но королева-мать злорадно приказала облачить покойницу именно в него. Она продолжала ненавидеть невестку даже после ее смерти. И теперь сделала все возможное, чтобы насладиться своим торжеством над Кримхильдой. Ненавистная невестка отняла у Бересвинды сына, но ей не довелось родить наследника. И теперь Паучиха каждым своим распоряжением показывала, что Кримхильда не вправе даже быть похороненной, как ей хотелось бы.

И вот, теперь молодая королева лежала в гробу, одетая в пурпур и золото, и ее лицо, осененное смертью, блекло и терялось. Казалось, будто в гробу из драгоценного красного дерева лежала не Кримхильда, что любила, страдала, радовалась, а кукла, никогда не бывшая живой.

Гизельхер подошел вместе со своим отцом, графом Рехимундом, чтобы положить в гроб цветок дикой розы, прощаясь со своей любовью. И он увидел, под высоким воротником, украшенным кружевами, произведением искусства адуатукийских мастериц, соотечественниц Паучихи...  На бледной шее Кримхильды проходила глубокая синяя борозда, как бывает у повешенных! Никакие усилия бальзамировщиков не могли скрыть ее из виду. Слишком глубоко врезалась веревка или петля в нежную кожу молодой королевы. Не было сомнений, что Кримхильда убита!

Гизельхер тогда выпрямился, оглядывая собравшихся арвернов огненным взором, словно обрел способность прозревать события и видеть тайные причины событий. И он увидел стоявшую возле гроба Паучиху. Она глядела на свою невестку, покоящуюся мертвой, в нелепо-роскошном платье, в окружении лилий, и торжествовала. Губы королевы-матери были печально сложены, но ее темные глаза блестели, точно лужицы смолы, притягивающие доверчивых бабочек и даже мелких птиц, чтобы погубить в клейкой ловушке.

"Это она убила Кримхильду, свою невестку, что могла родить сына, и тем обрести еще больше влияния при дворе, навсегда оттеснить мать короля!" - словно молния Донара, пронзило Гизельхера чудовищное озарение. И все остальное стало ясно молодому нибелунгу, как будто он все видел своими глазами. Вот только произошедшего было уже не изменить. Но отомстить можно!..

Паучиха сделала вид, будто примирилась с невесткой, но сама продолжала ненавидеть ту, что покорила сердце ее сына. И выждала момент, когда Кримхильда поехала отдыхать в Арморику, а сама послала за ней убийц. Там молодую королеву сопровождала меньшая свита, и было легче застать ее одну, когда она пошла искупаться, чтобы изобразить несчастный случай. А, если король Хильдеберт потребует мести за гибель жены, любящая матушка укажет ему на "детей богини Дану", что не уберегли царственную гостью, а то и нарочно извели королеву Арвернии вместе с нерожденным наследником. И уже нет графа Карломана Кенабумского, чтобы не дать королю Арвернии запятнать свою честь...

Гизельхер взглянул затуманенными горем глазами на воинственного короля Хильдеберта, сидевшего над гробом. Замерев у изголовья, он безотрывно смотрел на жену, что покинула его вместе с нерожденным ребенком. Совсем скоро рядом с ним не останется даже облика Кримхильды...

Король сидел, едва замечая собравшихся для торжественного прощания людей, целиком предоставив своей матери распоряжаться на похоронах. Он не поднимал головы от гроба Кримхильды, будто надеялся, вопреки всему, что она еще могла ожить. Сгорбив широкие плечи, туго обтянутые черным траурным камзолом, король Арвернии был похож на подбитого угрюмого беркута.

Гизельхер едва узнал в нем яростного берсерка, когда-то готового убить его из ревности. Сейчас Хильдеберт был подавлен, у него не осталось сил на ярость.

Прежде Рыцарь Дикой Розы думал, что ненавидит короля Арвернии. Но сейчас испытывал к нему лишь сочувствие. Он думал, что этот человек был мужем Кримхильды, она носила его детей. Должно быть, в нем были качества, за которые лучшая из женщин полюбила его, не ответив любовью ни самому Гизельхеру, ни Аделарду Кенабумскому, что доблестно погиб в сражении с междугорцами, как второй Роланд! И теперь король Арвернии был потрясен и разбит гибелью Кримхильды. По-другому просто не могло быть, и Гизельхеру стало его жаль.

"Почему ты не уберег ее? Она была твоей женой, она доверилась твоему покровительству! Нибелунгия отдала тебе лучшую из дочерей, а ты позволил погубить ее! Вот и живи теперь опустошенным, с дырой в душе, ибо заменить тебе Кримхильду не сможет никто!" - так мысленно обращался Гизельхер к королю Арвернии. Но эта мысль была вялой, не приносила ему утешения. В конце концов, какая разница для него самого, что будет чувствовать ее муж? Ведь ее самой больше нет ни для кого!

И еще Рыцарю Дикой Розы подумалось: что почувствовал бы король Арвернии, если бы понял, что у него отняла Кримхильду его родная мать? Пробудился бы в нем тогда приступ бешеного гнева? Или он и тут остался бы покорным сыном своей матери-злодейки?

Гизельхер понимал, что не получит ответа на этот вопрос. Да и не смог бы он хладнокровно выжидать, готовя месть чужими руками, как сама Паучиха.

Он в последний раз взглянул на бледное, неживое лицо Кримхильды, и преклонил колени перед ее гробом, прощаясь с той, кто покорила его сердце.

"Мне надлежит месть за тебя, моя королева! Не прощаюсь с тобой, нет! Если Норны так судили, скорее всего, я скоро приду к тебе, о, Нибелунгская Валькирия!"

Боль из-за гибели Кримхильды кипела кровавой пеной, сжигала все внутри, и был лишь один способ утолить ее - совершить свою месть лично, своими руками.

Храбрый рыцарь, некогда безукоризненно соблюдавший правила чести, учтивый придворный кавалер, поэт и певец, что и радость, и печаль встречал песней, - теперь виконт Гизельхер преобразился до неузнаваемости. В его сердце больше не звучали песни. Мед Поэзии вытек до капли. Только одно желание владело им - отомстить королеве-матери! Ради этого он ушел с церемонии прощания раньше других и тайно проник в королевский сад, подкупив привратника, спрятав кинжал под полой плаща. Он ждал, когда Бересвинда Адуатукийская пройдет через сад, как обычно, возвращаясь в свои покои. И здесь Гизельхер подстерегал ее.

Ни малейшие угрызения совести не мучили молодого нибелунга. Он готовился поднять руку не на особу королевской крови, не на даму, годившуюся ему в матери, но действительно на Паучиху - на чудовище, погубившее прекрасную королеву Кримхильду.

И теперь Рыцарь Дикой Розы молил Владык Асгарда лишь об одном - чтобы удалось сразу заколоть ее насмерть! О себе он не думал, да почти и не надеялся сохранить жизнь и свободу. Здесь кругом стража, и, даже если с Паучихой не будет никого, кроме фрейлин, они назовут его, он будет арестован и казнен. Но казнь, и жестокая, будет ждать его и в том случае, если покушение не увенчается успехом. Несомненно, король Арвернии сурово покарает того, кто покусится на его мать, на убийцу его возлюбленной жены! Так уж лучше тогда совершить свое дело и погибнуть не зря!..

В глубине души, Гизельхер надеялся, что казнь за покушение на Паучиху будет героической гибелью, и он удостоится Вальхаллы. И, быть может, сама Кримхильда придет за ним, чтобы вознести на крылатом коне в Вальхаллу?..

13

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VIII

« : 12 Апр, 2024, 21:31:53 »

Благодарю, эрэа Convollar!

С этими ушкуйниками хлопот ещё будет немало. Но в целом всё так романтично, но лису мне,  конечно,  жаль! А черёмуха у ручья - весенний снег, с дурманящим ароматом. Может деву замуж выдадут?

Конкретно здесь и сейчас, Всеслав Брячиславич сумеет погасить конфликт с ними своим авторитетом. Хотя, если бы он не вмешался, то могла бы получиться война между кванами и влесославцами.
А вообще - да. Ушкуйники - те же викинги: у них грабежи и подвиги ходят рядом. А за ними стоит буйный Влесославль.
Да, цветущая черемуха - это красиво, настоящий символ весны!
Замуж - конечно! Но, если Вы имеете в виду, что между ними что-то произойдет непроизвольно и поспособствует браку - то нет, Всеславу никакая черемуха не одурманит настолько, чтобы забыть свое звание. Она ведь еще не знает, отдаст ли ее дядя за Корша!
Насчет лис - можно сказать, что они отдали свои меха людям в качестве тотемного знака, передав вместе с ними свои лучшие качества.

Княгиня Лесной Земли (окончание)

Этой весной черемуха цвела особенно обильно. Едва Всеслава сделала шаг, как оказалась среди волн душистых белоснежных соцветий, тяжело склоняющихся на тонких веточках. Вдохнула чарующий аромат, от которого чуть закружилась голова. И пошатнулась, но уж рядом был Корш. Подхватил девушку под руку, и она не отстранилась. Сама подалась навстречу, решая в эти мгновения для себя что-то самое главное.

Стоя вместе с княжной в окружении облаков черемухи, принявшей, должно быть, немало юношеских клятв и объятий под своими ветвями, Корш жарко, горячо поцеловал Всеславу. И, как он втайне надеялся, в глазах княжны вспыхнули горячие искорки, и лицо ее осветилось нежностью, какую способна выразить только по-настоящему любящая женщина. Затем она уткнулась пылающим лицом в плечо Коршу, а он обнял ее обеими руками за плечи.

С минуту они постояли так, чутко ощущая, как кипит в их жилах сама весна, нерастраченная молодость, точь в точь как сок по стволам деревьев. Затем князь кванов проговорил радостно, воодушевленно:

- Теперь я попрошу у великого князя твоей руки, и поженимся, Всеслава! Ты согласна обойти со мной вокруг алтаря Лады?

Княжна на мгновение призадумалась, вдыхая аромат цветов черемухи.

- Согласна, Корш! Если дядя, князь Всеслав Брячиславич, согласится отдать меня за тебя, я с радостью пойду! Ты - первый, кому я готова ответить любовью. И Лесная Земля, где я родилась, вновь поманила меня обратно. Видно, это судьба! Только, прошу тебя, Корш: не спеши покуда просить моей руки, пока не проведете переговоров со влесославцами! Пусть мой дядя узнает тебя лучше, прежде чем примет решение, и убедится, что ты достоин моей руки!

- Пусть будет так! - вздохнул Корш, обещая себе быть терпеливее. И проговорил, взяв девушку за руку: - А сейчас погуляем с тобой по окрестностям, поглядишь своими глазами, как прекрасна Лесная Земля, куда ты скоро войдешь хозяйкой!

Они выбрались из гостеприимных зарослей цветущей черемухи. Когда вернулись на опушку, увидели своих ловчих ястребов, сидевших на ветке сосны. Самец и самка чистили перья друг другу в знак ухаживания.

- Гляди: наши птицы уже нашли общий язык! - улыбнулся Корш, лукаво подталкивая девушку в бок.

Всеслава улыбнулась в ответ, следуя за ним.

Больше они не охотились в это утро. Вместо этого проехали верхом через лес, туда, где река впадала в Ясное озеро, на котором стоял Тихомиров. Недавно одевшийся лес звенел птичьими трелями, полный радости. Вдалеке, на поле, принадлежащем ближайшей деревне, двигались конные плуги, переворачивая пласты бурой, пронизанной корнями земли.

Вдыхая смолистые ароматы леса, княжна Всеслава обернулась к своему спутнику и воодушевленно проговорила с блестящими от радости глазами:

- Как же хороша наша Лесная Земля, Корш! И как много надо сделать, чтобы она не пошатнулась!..

И они поехали дальше, беседуя о своей любви и о последних событиях в Лесной Земле. Корш с радостью убеждался, что Всеслава прекрасно разбирается в политике, и что к ее советам стоит прислушиваться.

Так произошло первое объяснение кванского князя и княжны Всеславы. В последние дни они вели себя сдержанно, лишь иногда обменивались взволнованными страстными взорами. Да у них почти и не было возможности побыть наедине. Впрочем, девушка почти не сомневалась, что ее дядя и двоюродные братья чувствуют, что происходит между ней и Коршем. А, если знали и не препятствовали, стало быть, считали князя кванов достойной для нее парой. Это дарило им надежду!

Спустя седьмицу великий князь со свитой и Корш со своей дружиной приехали в Белокамень, для переговоров со влесославцами. С ними поехала и Всеслава. Ей важно было знать все, что касалось Лесной Земли, и дядя понял ее и позволил принять участие в переговорах.

Договориться с влесославцами было нелегко. Как и ожидал Всеслав Брячиславич, они отрекались от всех поступков своих ушкуйников. Однако пленные, которых привез с собой Корш, признались, кем были посланы в набег. А вмешательство великого князя вынуждало влесославцев не заноситься чрезмерно. Боярам из Города Велеса предстояло понять, что Лесная Земля отнюдь не брошена на произвол судьбы. У великого князя в Дедославле были длинные руки; он покровительствовал и самым отдаленным окраинам своих владений. И влесославцы с хмурым видом выплатили князю кванов виру за разграбленные ладьи и меховые склады.

Княжна Всеслава внимательно наблюдала, как ее дядя вел переговоры, как он решал самые трудные задачи, стараясь никого не оскорбить. Во всяком случае, после переговоров кваны и влесославцы расстались, не затаив нового зла. Да, великий князь Всеслав Брячиславич был мудрым правителем, и княжна Всеслава чувствовала, что ей необходимо еще многому научиться у своего дяди, если она мечтает вместе с Коршем править Лесной Землей!

***

Вскоре после возвращения в Тихомиров, пришла пора великому князю со свитой возвращаться домой, в Дедославль. Точнее, там был его дом. Что же до княжны Всеславы, то она теперь все сильнее чувствовала, как ей трудно будет уехать. Ведь ее настоящим домом была Лесная Земля. Она просто на время покинула свою родину, а теперь та властно потянула ее назад, приманила обликом синеглазого кванского князя. Здесь, рядом с Коршем, было ее место. Будто в ее сердце завязалась - а может, была завязана при рождении, - нить, тянущая ее сюда. И, уезжая, княжна натягивала ее до боли, почти до разрыва.

Корш в эти дни тоже помрачнел, осунулся. Ожидая удобного момента для объяснения с великим князем, он становился все сумрачнее, по мере того, как приближался отъезд.

И вот, однажды вечером, накануне отъезда, в покои великого князя, где он готовился с сыновьями и племянницей в путь, постучали сваты, посланные кванским князем. Пожилая боярыня, родственница Корша, льстиво улыбнулась великому князю и проговорила нараспев:

- Есть у нас в Лесной Земле серебряный гвоздик, а у вас к нему золотое колечко отковано! Если у вас бурная речка, а, как ни вьется, в наше же Ясное Озеро впадает! Есть в Лесной Земле ястреб, храбрейший князь Корш, а лишь одной подруге дано вровень с ним парить в облаках - княжне Всеславе свет Судиславне! Согласна ли?

Тут и несколько тихомировских бояр вошли в покои. Стали упрашивать великого князя отдать Всеславу за Корша.

А сама девушка видела только его, появившегося позади сватов и ближников своих. Он глядел на нее, преисполненный надежд, и показался Всеславе таким красивым, что у нее горячо застучало сердце.

Великий князь Всеслав Брячиславич заметил волнение своей племяннице и взглянул на нее испытующе.

- Ну, что же ты молчишь, будто воды в рот набрала? Желаешь ли иметь князя Корша своим супругом?

- Да! - воскликнула Всеслава с незнакомой ей самой поспешностью. Затем устыдилась, твердо взглянула в глаза великому князю: - То есть, как будет тебе угодно, мой дядя и покровитель, великий князь Всеслав Брячиславич! Но я ничего так не желаю, как стать женой Корша и вернуться сюда, в Тихомиров! Здесь мой дом.

Великий князь пристально взглянул в глаза племяннице.

- Стало быть, здесь и вправду твоя судьба! - он кивнул Коршу, и, когда тот подскочил, Всеслав Брячиславич соединил руки им со Всеславой и благословил их, очертив солнечный круг над головами молодой пары.

- Да будет так, коль Лада соединила вас! - проговорил он. - Живите дружно всю жизнь, любите друг друга и растите будущих детей! Храните Лесную Землю, как велел мудрый Леший нам с твоим отцом, Всеслава! - великий князь задержал пристальный взор на племяннице, будто именно от нее, а не от ее жениха, ожидал самого главного. - Помни, Всеслава: придет время, когда Лесная Земля станет для сварожан и их соседей главной надеждой, и родится князь, что подымет ее города выше Дедославля и Влесославля! Много воды утечет до тех пор. А вашему роду суждено беречь Лесную Землю до поры до времени, чтобы она не захирела и не затерялась, но окрепла, чтобы не попала под чужую власть или не отделилась от Сварожьих Земель!

Корш и Всеслава, держась за руки, поклонились великому князю в пояс.

- Мы позаботимся, батюшка, править, как ты учил!

- Вот и ладно! - подытожил Всеслав Брячиславич, отводя племянницу от ее жениха. - А теперь не гневайся, Корш, но Всеслава вернется с нами в Дедославль! Свадьбу сыграем по осени. Как пройдет Праздник Урожая, ты приезжай за невестой. Нам тоже надо подготовиться к свадьбе. Племянницу великого князя не годится выдавать замуж второпях, без должного торжества. Да и вам, молодым, полезно будет пожить порознь, проверить свои чувства: не остынут ли?..

Жених с невестой вновь поклонились великому князю, расходясь в разные стороны. Но по тому, с каким упорством они смотрели, Всеслав Брячиславич убедился: не отступятся друг от друга!

***

И не отступились! По возвращении в Дедославль, тотчас стали готовиться к свадьбе. Приготовления шли все лето, что казалось Всеславе самым долгим в ее жизни. Хоть и старалась, как прежде, вникать в княжеские обязанности, еще внимательнее прислушивалась к советам дяди, но мысли ее постоянно улетали назад, в Лесную Землю, где сосны до небес, туда, где ждал ее жених.

Ей было бы в эти месяцы еще скучнее, да выручали сестры - двоюродная, порывистая красавица Святослава, и родная, нежная юная Ярослава. Они теперь проводили много времени со Всеславой, вели девичьи посиделки у себя в светлице.

- Эх, сестрицы, скоро с вами расстанемся, разъедемся навсегда! - вздыхала гибкая сильная Святослава, загорелая от степного солнца. - У тебя, Всеславушка, все хорошо складывается: муж-красавец, храбрый воин, родная земля, не чужая! А меня вот теперь батюшка, должно быть, тоже скоро просватает. А я все еще не могу решить, чего мне нужно! То хочется - на коня и вскачь, куда глаза глядят, а то хотелось бы быть тихой и ласковой, как шелк. Недавно гадала на будущего жениха, и увидела в огне, будто выйду замуж, когда освобожу из клетки черную сладкозвучную птицу... Никто не подскажет, как быть!

Всеслава засмеялась, ответила двоюродной сестре:

- Князь Всеслав Брячиславич не станет тебя неволить, он подождет добрых знамений для твоей судьбы!

Тогда Ярослава, молча слушая беседу старших сестер, тихо пискнула:

- Ой, сестрицы! Вот вы уедете, как же я останусь дома одна? С кем посоветуюсь, когда придет мое время?

Старшие девушки улыбнулись, узнавая свою недавнюю юность в словах полудевушки-полуребенка. И Святослава обняла Ярославу за плечо.

- Жизнь покажет! А может, кто-нибудь из нас подыщет тебе жениха рядышком, вот и не придется прощаться!

Всеслава же, беседуя с ними, глядела как бы издалека, мыслями была уже в Лесной Земле, своей настоящей родине.

И вот, наконец, сразу же после Праздника Урожая, гонец от ее жениха известил, что сам князь Корш вместе с доброй половиной Тихомирова едет к своей невесте.

Встречала своего нареченного жениха Всеслава, как подобало, на крыльце великокняжеского терема. Стоя под рукой дяди, положившего ладонь ей на плечо, первой разглядела в туче пыли фигуру всадника на белом коне. Тот примчался к самому крыльцу, явно рисуясь, остановил коня в намеченной точке. Это был Корш, Всеслава узнала его! Глядя только на нее, он поднялся на крыльцо, поклонившись и сняв щапку. Им со Всеславой хотелось тут же броситься в объятия друг другу, сказать, как скучали в разлуке. Но, тем не менее, обменялись сдержанными приветствиями, как подобало княжескому достоинству.

Свадьба Корша и Всеславы была веселой, торжественной и богатой. Сперва праздновали в Дедославле, а затем - в Тихомирове, где предстояло теперь жить Всеславе Судиславне, дочери Лесного Князя.

Что ж, ей не пришлось жалеть о своем выборе! Корш оказался добрым мужем и самым надежным из подчиненных великому князю правителей. А Всеслава, многому научившаяся у своего знаменитого дяди, правила вместе с мужем, и заслужила общее почтение. Теперь соседи видели, что она в Лесной Земле - вроде наместницы великого князя, и не смели больше задираться. Местные жители, помнившие ее отца, радовались, что к ним вернулась дочь Лесного Князя.

Между собой Всеслава с Коршем не знали остуды. По мере того, как рождались у них сыновья и дочери, они только крепче привязывались друг к другу и к родному краю.

Шли годы, принося сварожанам и другим народам новые события, иногда счастливые, иногда - тревожные. Уже давно переженились двоюродные братья Всеславы, вышли замуж ее сестры за сыновей великого князя Моравии. А в Лесной Земле была тишина. Она росла и укреплялась, спрятанная от всех врагов за своими лесами. Иногда Корш приводил войска на помощь родным, если только его оповещали о походе заранее. Уж очень долгий путь лежал для его кванов! Но все-таки, он участвовал в бесславно обернувшемся походе против вархонитов, когда те захватили в плен раненого княжича Мирослава Всеславича, видел, как это случилось, но не сумел его выручить.

А время, между тем, следовало своим путем, принося каждому свои дары. Княгиня Всеслава Судиславна развила в себе мудрость, перенятую от дяди. И, когда уже самого Всеслава Брячиславича не было в живых, не стало и его старшего сына, князя Изяслава, между его сыновьями начались распри. Тогда князь Мстислав Изяславич убеждал правителей Лесной Земли помочь ему одолеть брата по отцу. Но Всеслава Судиславна убедила свою семью не участвовать ни в каких распрях между родичами. Корш и их сыновья охотно послушались ее. Позднее, Всеслава дождалась, когда на великокняжеский престол взошел Брячислав, самый мудрый из сыновей Всеслава Брячиславича. Он был ей всю жизнь хорошим другом, и они, каждый со своей стороны, добились, чтобы в Сварожьих Землях жизнь снова пошла на лад.

Так, в стороне от борьбы за власть, возрастала сила Лесной Земли. Пройдут еще сотни лет, прежде чем потомки Всеслава Вещего придут туда хозяевами, и под их руку станет стягиваться народ. Но начало, как скромный исток большой реки, было положено в давние годы, Всеславой Судиславной, Княгиней Лесной Земли.

14

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VIII

« : 11 Апр, 2024, 21:15:50 »

Благодарю, эрэа Convollar!

лесные люди чтили медведя своим покровителем.

Я видела в Коми вышивки с медведем, ы сёлах, конечно. Коми те же финно-угры, что и мордва. То есть конечно, кваны.

Строго говоря, кваны - это меря. А Тихомиров - Ростов Великий, основанный ими. Но да, тоже финно-угры. И, кстати, хоть это племя считается полностью ассимилированным, но их потомки все-таки хранят свою символику. В которой, в самом деле, немало места отводится медведю.
Вот, например, неофициальный герб меря, с оленем и медведем, которые держат щит с солнцем:

Княгиня Лесной Земли (продолжение)

Взглянув на своего вассала, великий князь поощрительно обратился к нему:

- Ну что ж, Корш: поведай мне, как обстоят дела в Лесной Земле, какие у тебя есть пожелания! Надеюсь, твои кваны ладят со сварожанами?

- О, в этом нет никаких трудностей, великий государь! - Корш махнул рукой. - Мы здесь привыкли ладить между собой, и нам нечего делить... Другая напасть одолела этой весной, государь! Влесославльские ушкуйники захватили три наших торговых ладьи, разорили склады с мехами, что предназначены для тебя, государь! Скажи, Всеслав Брячиславич: должно ли быть так, что влесославцы, твои подданные, чинят грабительские набеги на Лесную Землю, стоящую под твоим же знаменем? Где же тут правда, где справедливость?!

Великий князь Всеслав Брячиславич сурово нахмурился, явно не одобряя поступок влесославцев.

- Они, конечно, не имели права грабить в Лесной Земле! Если влесославльским ушкуйникам некуда девать свою удаль, пусть спустятся по Великой реке до Уртании. Или по полунощным рекам - до Студеного Моря, за моржовой и индриковой костью. Либо же на восход, к Каменному Поясу. Там довольно дел для влесославльской вольницы. А в Лесной Земле для них не должно быть добычи!

Тогда Корш воскликнул горячо, яростно, вместе с криком ястреба, сидевшего на подлокотнике кресла:

- Так почему же, государь Всеслав Брячиславич, они грабят нас, как каких-то чужеземцев?! Положим, я перехватил ушкуйников вовремя и вернул часть добычи, а заодно и переловил некоторых из них. Но я тебя предупреждаю, государь: больше такого не должно повторяться! Мы, кваны, испокон веков признавали первенство великих князей в Дедославле, были верными подданными! Но за это и великий князь обязан защищать тех, кто верно служит ему! Учти, Всеслав Брячиславич: либо ты образумишь влесославцев - либо мы, кваны, сами потребуем у Влесославля отчета за все, полагаясь лишь на себя!

Не только великий князь, но и княжна Всеслава изумленно взглянула на Корша. Только что перед ней сидел веселый, радушный человек, и вдруг он превратился в грозного, яростного воина, будто его подменили.

Но князь Всеслав Брячиславич властно поднял руку, и Корш склонил голову, покорно ожидая ответа.

- Я понимаю твое негодование, Корш! - отозвался великий князь негромким, но твердым и властным голосом. - Но все-таки, рассчитываю, что ты не вздумаешь своевольничать! Если пойдешь войной на могущественный и богатый Влесославль, они ответят тебе, в свою очередь, и польется кровь рекой, множество твоих кванов погибнут зря. Можешь ли ты этого хотеть, Корш?

Князь кванов мгновенно успокоился, словно его облили холодной водой.

- Нет, государь! Ты, безусловно, прав. Потому я и обратился к тебе за помощью. Помоги обуздать влесославцев! Тебя одного они послушают!

Всеслав Брячиславич задумчиво отозвался:

- Я много думал о том, как заставить влесославцев повиноваться! Мой посланник уже едет во Влесославль, он передаст князю и совету бояр мой приказ. Властью великого князя, я призову влесославльских посланников, облеченных должными полномочиями, для переговоров, хотя бы в тот же Белокамень. Там ты сможешь выразить им свои упреки, Корш! А я постараюсь по справедливости рассудить вас!

Лицо Корша вновь осветилось радостной улыбкой, исполненной невыразимого обаяния.

- Благодарю тебя, князь Всеслав Брячиславич! Хвала тебе, что ты заботишься обо всех своих подданных, даже о тех, что живут далеко!

Князь Всеслав Брячиславич нахмурил седеющие брови.

- Погоди радоваться, Корш! Влесославцы - независимый народ. Они и своим князьям подчиняются через раз, у них все решают бояре - "золотые пояса". Скажут, что ушкуйники разбойничали самовольно, и Город не отвечает за них. Хорошо, что ты захватил пленных! Пусть теперь они свидетельствуют, кто послал их ушкуйничать, кто в Городе Велеса имеет долю с их добычи!

- Докажем, государь! Мы все докажем! - улыбнулся Корш, преисполнившись надежд.

В этот миг княжич Брячислав тихо проговорил, обратившись к своему отцу:

- Похоже, влесославцы думают, что тебе, великому князю, уже не до столь отдаленных окраин, как Лесная Земля! Пока был жив дядя Судислав, все помнили, что он - брат великого князя в Дедославле, который заступится за него. Теперь же они полагают, что Лесная Земля предоставлена самой себе.

- Я покажу им, что это не так! - решительно пообещал Всеслав Брячиславич. - Я - великий князь, и мне доверено богами отвечать за весь мой народ, за любую часть моих владений! Придется напомнить влесославцам, что они обязаны жить в мире с соседями.

Его сыновья и Корш подняли кубки за великого князя.

А княжна Всеслава задумалась над словами двоюродного брата.  Отчасти Брячислав был прав. Пока в Лесной Земле правили родичи великого князя, никто не смел идти против нее! А теперь ее родной край был открыт посягательствам извне, как будто он уже не часть Сварожьих Земель! И вот уже Корш говорит о том, чтобы действовать отдельно...

"Ах, батюшка и братья мои! Какая потеря не только для нас, но и для Лесной Земли, что вы погибли так рано! Кто теперь удержит здешний край вместе со Сварожьими Землями, дружным, как пальцы на одной руке?"

Поглощенная еще неясными мыслями, Всеслава вновь взглянула на Корша. Он снова улыбался своим почетным гостям, веря, что князь Всеслав Брячиславич поможет решить все проблемы в его пользу.

Князь кванов хлопнул в ладоши, призывая своих слуг.

- Несите подарки для великого князя и его родных!

Из внутренних помещений терема стали вносить драгоценные дары. На руках несли легкие, пышные связки мехов. Черные блестящие соболи и белоснежные горностаи, пушистые зимние меха куниц, огненные лисицы, дымчатые, с пятнами, шкуры рысей. Мягкое, пушистое золото, богатство Лесной Земли! Меха выкладывали на столе, рассматривали, трогали пальцами, гладили их с удовольствием.

Всеслава тоже взяла в руки соболью шкурку, теплую и мягкую, как живая кошка, наслаждалась прикосновениями меха. Да, это были истинно княжеские дары!

По знаку Корша, слуги внесли на серебряных подносах украшения из алатыря и низки жемчуга, некоторые - в несколько локтей длиной.

- Вот дары наших лесов и рек, что еще больше украсят сварожских красавиц! - проговорил Корш. Поднявшись с кресла, он взял с подноса жемчужную диадему, увенчанную солнцем из алатыря, и передал Всеславе. - Пусть прекраснейшим из украшений владеет лучшая из сварожских дев!

Всеслава строго нахмурилась, не прикасаясь к диадеме. Взглянула на дядю: не оскорбляет ли их семью самонадеянный князь кванов?.. Но Всеслав Брячиславич кивнул и лишь чуть усмехнулся. И княжна успокоилась: стало быть, у дяди уже складываются замыслы по поводу ее будущего!

Княжич Мирослав переглянулся с отцом и подмигнул двоюродной сестре:

- Надень, Всеславушка! Повеличайся перед всеми!

- Повеличайся! Повеличайся! - на разные голоса  воскликнули хозяева и гости.

И Всеслава поднялась из-за стола, зардевшись смуглым румянцем. Медленно надела жемчужную диадему, глядя в глаза Коршу, точно в зеркало. Улыбнулась в ответ, видя, как в его глазах разгорается страсть.

- Ай, как хороша! Истинная княгиня! - воскликнул кто-то из бояр за столом.

Тут неведомо откуда заиграла музыка, веселая плясовая мелодия. И Корш первым подошел к Всеславе, протянул ей руку. Она же, чувствуя тайную радость, сжала его горячую ладонь, пошла с ним в танце, плывя вдоль длинных столов, будто пара белых лебедей. И кваны, и сварожане залюбовались молодой парой: оба высокие, стройные, неуловимо сочетавшие в себе кровь двух племен, они были дивно хороши рядом! За ними прошли в танце с хорошенькими кванскими девушками Брячислав и Мирослав, после - и другие. Но основное внимание было обращено на первую пару - Корша и Всеславу.

Пройдя в танце, князь кванов усадил девушку на место, и снова воскликнул, обращаясь к гостям:

- И на том подарки наши еще не исчерпаны! Вот бивни индрика-зверя, что крепче моржового клыка! И оружие из здешней железной руды! Сварожане в былые времена научили кванов ковать железо, а теперь мы сами дарим его вам! А вот ловчие птицы, обученные брать дичь! Два ястребка-перепелятника. Старший за один день налавливает до двадцати птиц! Два больших ястреба, что берут глухаря, и зайца, и лисицу. Два черных сокола да два белых кречета, великие воины небес! От них не уйдет ни гусь, ни журавль, ни цапля, самую сильную птицу они сшибают наземь! - воодушевленно говорил Корш, показывая гостям крылатые подарки.

Люди оживленно переговаривались, разглядывая великолепных птиц в клетках. Те клекотали, щелкали клювами, им отвечал ручной ястреб кванского князя. В больших подсвечниках на столе горели свечи. Их отблески мерцали на жемчужных бусах и на серебряных подносах, на матовой гладкости огромных бивней, каждый из которых вносили в трапезную по два человека. Живой огонь отражался в яростных глазах ловчих птиц и в горячих глазах князя Корша, от которых почему-то внутри у Всеславы начинало ныть томительно и сладко.

Так и запомнила княжна тот вечер: музыка, праздничный чад, и яркий блеск повсюду, а светлее всего - его взор и улыбка... Она даже не запомнила, как челядинки проводили ее в горницу, раздели и уложили спать. Усталость после путешествия и обилие впечатлений вымотали девушку.

Но утром на рассвете Всеслава была уже на ногах, и собиралась вместе с дядей и двоюродными братьями поехать в лес, опробовать подаренных ловчих птиц. Великий князь Всеслав Брячиславич не любил спать подолгу, и все его домочадцы были привычны начинать свой день спозаранку.

В кречатне, возле клеток с птицами, девушка встретила не только своих родных, но и князя Корша. Он передал ей охотничьи перчатки и вручил крупную самку лесного ястреба, сидевшую в клобучке.

Всеслава с сомнением покачала головой.

- Мой батюшка любил и берег лес, его обитателей, а мы станем охотиться на них?

Но ее дядя проговорил, положив руку на плечо девушке:

- Мой брат Судислав был против бессмысленного убийства животных людьми, это так! Но он и не думал посягать на естественный порядок жизни, в котором хищники тоже выполняют свой долг. Их добычей становятся самые слабые, глупые, неосторожные особи, что проигрывают схватку за жизнь. Это - честная борьба: чье зорче око, чьи крепче крылья, кто сильнее и быстрее. Нашим ловчим птицам надо еще постараться, чтобы взять добычу. И ты вправе любоваться их полетом, красотой извечной борьбы!

И Всеслава взяла ястребиху, поехала вместе со всеми на охоту.

В поле ловчие разъехались в разные стороны, выбирая, кому и где промыслить добычу. Всеслава проехала вдоль края заливного луга, до опушки леса. Она не спешила спускать птицу, и не высматривала дичь, а просто гуляла, любуясь знакомыми с детства местами и предаваясь воспоминаниями. Она направила коня к старой, дуплистой ели, памятной с детства. Ель уцелела с тех пор, и Всеслава улыбнулась ей, как старой знакомой.

Вдруг из дупла вылетел, потревоженный движением, огромный филин с рыжими кошачьими глазищами. Жутко щелкнув клювом, полетел вглубь леса. Но не успел набрать высоту. Откуда ни возьмись, на него камнем упал ястреб, принялся клевать и терзать когтями. Тогда филин, свирепо ухая, развернулся в воздухе на своих пуховых крылах, выставил когти, сам попытался ухватить смелого ястреба за лапу. И в небе, на глазах у Всеславы, закипела борьба. Булые мягкие перья филина сыпались градом вместе с серым, в крапинку, оперением ястреба. Обе птицы теряли высоту.

И тут Всеслава отпустила свою ястребиху. Сорвала с нее путы и клобучок. Птица встрепенулась, увидев борьбу. И тут же с яростным кличем бросилась на помощь сородичу. Вдвоем ястребы обрушились на филина с двух сторон и принялись терзать, пока ночной хищник, ослепленный, не упал, запутавшись в ветках высокой ели. Но еще долго пара ястребов продолжала кружить вокруг него, яростно клекоча.

В разгар этой битвы из леса выехал Корш. Он улыбнулся, увидев Всеславу.

- Благодарю, княжна, что помогла мне! Иначе мог бы потерять ястреба. А теперь - погляди-ка, как они сражаются вместе!

Девушка улыбнулась ему и протянула руку, уловив где-то совсем рядом аромат цветущей черемухи.

- Я рада, что помогла тебе!

Она спешилась и направилась туда, где над лесным ручьем склонялись кусты черемухи, как метелью, сплошь усыпанные белым кипящим цветом. Проследив за ней взглядом, Корш также спешился и пошел следом.

15

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VIII

« : 10 Апр, 2024, 21:12:20 »

Благодарю, эрэа Convollar!

Ну, теперь мы знаем судьбу Аделарда - героическая гибель и несгибаемая воля. Достойно сына Карломана.

Да, Аделарду предстоит прекрасная гибель! Так что в какой-то момент уже сам Карломан будет чувствовать, что ему надо еще постараться быть достойным своего младшего сына.
Ну а теперь вновь вернемся к сварожанам, и к кому-то из героев, что до сих пор только упоминались.

Княгиня Лесной Земли (начало)

Как известно, после гибели своего брата, Лесного Князя Судислава в 779 году по западному летоисчислению, великий князь Дедославльский и Сварожский, Всеслав Брячиславич, взял на воспитание его дочерей, двух племянниц - Всеславу и Ярославу. При его двору они воспитывались наравне с собственными детьми великого князя.

О княжне Ярославе, пока она была мала, мало что можно было сказать. Она росла тихой, послушной девочкой, охотно осваивала обычные женские занятия. Наставницы, которым поручено было воспитание княжон, глядя на младшую девочку, не расстающуюся с вышиванием, гордились ее послушанием. Ярослава не была похожа на свою двоюродную сестру Святославу, родную дочь великого князя, что предпочитала коня и оружие, училась сражаться наравне со своими братьями.

А вот Всеслава Судиславна, на пять лет старше своей сестры, росла совсем другой, не похожей ни на кого. Она была уже большой, когда трагически погибли ее отец и братья. Их гибель для стала для девочки тяжким ударом. Поселившись в Дедославле, она скучала над вышиванием, не любила пиров и посиделок с девушками, но не стремилась и к воинским утехам, как Святослава. Больше всего она любила книги, летописи в княжеском книгохранилище. И не только любовными да героическими преданиями она увлекалась. Ее волновала история прошлого и настоящего, она увлеченно читала о судьбах разных народов, о развитии общества. Взрослея, Всеслава стала изучать законы. Ей на всю жизнь запомнилось, как ее отец, князь Судислав, заботился о Правде Лесной, как наказывал охотников, разоряющих лес. Девушке хотелось понять, имел ли отец право вводить суровые наказания, что стали причиной его гибели. Если да, значит, те, кто погубил его, не имели права мстить! Для Всеславы было важно, кто прав и кто виноват.

Юная княжна много и охотно училась. Если что-то не вполне ясно было ей, она спрашивала у двоюродного брата, княжича Брячислава, что был ей самым близким другом, или даже у самого дяди, князя Всеслава Брячиславича. Тот, видя стремления и незаурядные способности старшей племянницы, взялся учить ее всерьез. Ибо эту девочку недаром назвали в честь ее мудрого дяди! Она унаследовала его ум и дальновидность, как бы не больше, чем родные сыновья, законные наследники. И ей было чему научиться у великого князя!

Со временем, князь Всеслав Брячиславич сам стал приглашать старшую племянницу, когда разбирал важные дела, вершил суд. Нередко брал ее с собой в важные поездки по владениям, так что юная Всеслава могла своими глазами увидеть, как живут сварожане.

Со временем, Всеслава стала даже лучшей помощницей дяде, чем его сыновья, ибо у тех было множество дел: они были воинами, учились прежде всего сражаться, у девушки же было больше свободного времени.

Сам князь Всеслав Брячиславич радовался ее помощи и улыбался про себя:

- Из тебя вырастет настоящая княгиня, Всеславушка! Счастлив будет тот правитель, в чей дом ты войдешь хозяйкой!

Слушая такие пожелания, Всеслава смущенно улыбалась. Она еще не думала о замужестве, и не встречала человека, с которым хотелось бы разделить жизнь. В мыслях ее, как у всякой молодой девушки, грезился порой образ красивого и храброго витязя, что возьмет ее в жены. Но именно грезился: наяву, встречая молодых князей и бояр, подчиненных ее дяди, девушка не встречала того, кто ей полюбился бы. Всем им не хватало чего-то самого главного, чтобы заинтересовать Всеславу.

Но вот, весной 785 года, как только сошли талые воды и просохла земля, а лес начал одеваться молодой листвой, великий князь Всеслав Брячиславич отправился по рекам в Лесную Землю. С собой он взял двух младших сыновей, Брячислава и Мирослава. И свою старшую племянницу, Всеславу Судиславну.

Та во время плавания подолгу сидела на носу княжеской ладьи, глядя, как навстречу набегают речные волны. Девушка щурилась, когда от воды слишком ярко отражались солнечные блики. Она с наслаждением вдыхала знакомый с детства запах полунощных хвойных лесов. Ведь она родилась здесь, в Лесной Земле. Хотя за годы, прожитые в Дедославле, она привыкла к блеску и величию древней сварожской столицы, но сейчас отчетливо почувствовала: она возвращается домой!

Девушка сидела на носу ладьи, кутаясь в теплый плащ. Лицо ее, продолговатое, с высоким лбом, обыкновенно выглядело строгим, однако ее губы, что часто были плотно сомкнуты, сейчас задумчиво улыбались. Ноздри ее тонкого, с горбинкой, носа раздувались, ловя запахи реки и леса, наслаждаясь ими. Речной ветер ласкал ее русые волосы, заплетенные в косы, среди отдельных завитков, оставленных свободными.

Когда она сидела так, приветствуя Лесную Землю, к ней подошел дядя, великий князь Всеслав Брячиславич. Валко ступая по дощатому дну ладьи, он приблизился к племяннице и положил руку ей на плечо.

- Скучаешь по Лесной Земле? - сразу угадал он ее мысли.

Девушка протяжно вздохнула.

- Я прежде не думала о том. Но сейчас чувствую - здесь и вправду моя родина! Вспоминается, как жили с батюшкой и братьями в Тихомирове, как он водил нас в лес, рассказывал о вашем с ним спасителе - Лешем...

- Понимаю тебя! Лесная Земля - твоя родина. И однажды она, как говорил нам Лесной Хозяин, станет родиной для всех сварожан, - проговорил великий князь, задумчиво глядя на поросшие лесом берега, вдоль которых проплывали ладьи. Лишь кое-где виднелись возделанные поля, распаханные земли, которые местным жителям не без труда удалось отвоевать у леса, спускавшиеся к реке избы сварожан или лесных жителей - кванов.

Прервав свои раздумья, великий князь подмигнул своей племяннице:

- Ну, скоро прибудем в Тихомиров! Увидим, как управляется в своем уделе Корш - князь кванов. Кажется, он был твоим другом детства, а, Всеслава?

- Корш? - девушка встрепенулась, вспоминая долговязого белобрысого мальчишку, что в те годы, как и все подростки, интересовался лишь военными упражнениями да ловчими птицами. - Он дружил с моими братьями - Вышеславом и Мстиславом, которые поднялись в светлый Ирий, - она тяжело вздохнула, глядя на бегущую навстречу воду. - Не могу сказать, чтобы он был моим близким другой, о нет! Но неужели Корш - уже князь? Любопытно, как-то он управляется в Лесной Земле?

- Прошлой осенью он отбил набег уртан. А совсем недавно изгнал влесославльских ушкуйников, что перехватили под Белокамнем торговые ладьи. Храбрый воин вырос! - с похвалой отозвался великий князь.

Девушка гордо вскинула голову, и больше ничего не сказала. Но ее темно-голубые глаза глядели задумчиво, мечтательно...

И вот, княжеские ладьи причалили на пристани в Тихомирове. Всеслава спустилась на берег вместе с дядей и двоюродными братьями, боярами и дружиной, все - в лучших нарядах, желая показать себя. Брячислав подал руку двоюродной сестре, и она спустилась с ним по сходням, вглядываясь в городских бояр и кванских вождей-старейшин, что прибыли встречать великого князя.

Впереди всех встречавших стоял высокий, стройный молодой мужчина, красивый лицом. Он радостно улыбнулся, встречая сходивших на берег гостей. Ветер развевал его пышные светлые волосы и белый плащ за его плечами. Нашитые на груди и плечах его богатого кафтана узоры позволяли узнать в нем вождя племени кванов.

"Неужели это Корш вырос таким красавцев? Вот ни за что не узнала бы его!" - подумала Всеслава с пока еще неясным волнением.

Она услышала, как князь кванов проговорил горячо, радостно приветствуя прибывших:

- Здравствуй, великий князь Всеслав Брячиславич! Приветствую тебя в землях моего племени, что по праву являются и твоими владениями! - он учтиво поклонился великому князю.

- Здравствуй, князь кванов, храбрый Корш! - ответил Всеслав Брячиславич, протягивая ему руку. - Вот перед тобой сыновья мои, Брячислав и Мирослав Всеславичи! А это - племянница моя, Всеслава Судиславна, дочь Лесного Князя!

Корш обменялся приветствиями с княжичами, а затем задержал взор на княжне Всеславе. Она смело выдержала взгляд его ясных голубых глаз и слегка улыбнулась, узнавая все же в нем мальчишку, каким он был прежде.

- О, Матерь-Земля! - воскликнул он. - Княжна Всеслава! Чему обязан я счастьем видеть тебя?

- Моему желанию повидать вновь родные края, - тихо улыбнулась девушка, озираясь по сторонам, узнавая и не узнавая места, где прошло ее детство, где она еще маленькой бегала по тропинкам.

С ладей по сходням сводили коней для княжеской семьи и их свиты. Корш ловко перенял повод коня княжны, подвел его к ней, желая помочь девушке. При этом, улучив момент, тихо спросил у нее:

- Ну, как тебе живется в стольном Дедославле, княжна Всеслава? Не медвежьим ли углом покажется тебе Лесная Земля?

Девушка оглянулась на раскинувшийся вокруг город, на его крепкие бревенчатые стены, на зелень лесов повсюду, куда мог окинуть глаз. И покачала головой.

- Нет, я ничего не забыла! Все так же хороша Лесная Земля, особенно весной. И как мы жили здесь, помню...

- А меня? - хитро спросил Корш. И, не дожидаясь ответа, протянул: - А я тебя часто вспоминал...

Княжна негромко рассмеялась:

- Как в прятки играли, что ли?

- Хоть бы и это! - князь кванов весело встряхнул белокурыми локонами. - А все-таки, я рад, что тебя потянула Лесная Земля! У нас старики говорят: лес хоть и суров, и темен порой, а манит, берет за душу. Вот я покажу вам наши лесные угодья, и ты все увидишь сама.

- Посмотрим! - ответила княжна Всеслава, садясь на коня. - Только, если у тебя есть жена, не советую тебе увиваться вокруг меня!

Корш ответил ей с дружеской непринужденностью:

- Ты все так же остра на язык, Всеслава! Но я пока еще не женат, так что некому ревновать меня! - он хотел было спросить, не просватана ли уже сама Всеслава, но спохватился: нареченную невесту не взяли бы в путешествие без присутствия ее жениха. И почему-то эта мысль была радостна молодому князю...

Брячислав с Мирославом, охраняя двоюродную сестру, обменялись понимающими улыбками, слушая беседу молодой пары. Князь Всеслав Брячиславич многозначительно кивнул, решив приглядеться, что получится...

Гости приехали в городской терем князя кванов. Это лесное племя некогда основало Тихомиров, как и многие города в Лесной Земле, еще до того, как здесь стали селиться сварожане. С тех пор прошло много веков, и два племени жили здесь мирно, часто роднились между собой. Вот и Корш, нынешний князь кванов, обликом мог сойти за сварожанина, как и многие из его народа. Хотя его соплеменники продолжали чтить своих богов, сохранять обычаи и древние символы. Но отличить сварожское жилище от кванского уже сумел бы не каждый. Разве что по резным орнаментам на окнах, да по непременному изображению медведя над входом в дом: лесные люди чтили медведя своим покровителем.

Князь Корш и другие знатные кваны приняли великого сварожского князя у себя в тереме с таким радушием, словно всю жизнь ждали его в гости.

- Угощайся, наслаждайся нашим гостеприимством, государь, ибо здесь все принадлежит тебе! - произнес местный князь, приглашая Всеслава Брячиславича за стол.

Женщины в красивых нарядах прислуживали за столом, предлагали гостям самые лакомые блюда, объясняли их значение, если кто-то не знал, что ему подали. Уха из трех видов рыбы, и жареные лосиные губы с брусникой, седло косули с орехами и сливами, жаркое из боровой птицы, пироги с черникой, клюквой, вязигой, и еще многое другое, изобретенное лесными жителями, они подавали на стол, а запивать угощение предлагалось разнообразными медами и квасами.

С умыслом ее так посадили или нет, но княжна Всеслава оказалась за столом прямо напротив князя Корша. Время от времени ее невольно тянуло поглядеть, каким он стал теперь, стоя во главе целого княжества. А он, порой не замечая сам угощений, что предлагал другим, задерживал на девушке жаркий взор, и его голубые глаза ярко блестели.

После пира настало время побеседовать, как идут дела в Лесной Земле. Корш приготовился обо всем поведать великому князю, задумчиво гладя по тугим перьям ястреба, сидевшего на подлокотнике его кресла. Княжна Всеслава вспомнила, что он и в детстве обладал даром приручать хищных птиц. Недаром ведь имя Корш значило "ястреб".