В этом разделе можно просмотреть все сообщения, сделанные этим пользователем.

1

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VII

« : Сегодня в 20:12:18 »

Благодарю, эрэа katarsis!

Что ж, вот и Брунгильду увидели. Надеюсь, ей понравится в стране велетов. Честно говоря, самой стало интересно, что это за страна, и как там будет житься Брунгильде. Но это уже, явно, другая история.

Надеюсь, что понравится!
Потомки, в которых соединятся качества велетов и вейл, наверняка будут необыкновенной породой!
Может, когда-нибудь заглянет и в землю велетов!
Ну а пока познакомимся с другими героями, что до сих пор только упоминались в рассказах.

Жесткосердечная (начало)
Июнь 788 года. Великая Моравия, Велеград. Бронислав, Ротислав/Святослава, Ярослава, Вратислав.
Из сборника "Радости и печали".
Идея принадлежит эрэа Menectrel.

В то время, когда в Арвернии кипела жизнь, не менее горячим ключом она била и далеко на востоке, в земле, куда в свое время едва дошли войска самого Карломана Великого. Только его потомок, граф Карломан Кенабумский, хорошо узнал и этот край, Великую Моравию, обрел там друзей и побратимов. Он во время охоты на пещерного медведя спас жизнь княжичу Ростиславу, храброму воину и вдохновенному певцу. Но тогда же он волчьим чутьем оборотня почувствовал, что над княжеским родом Моравии нависла пока еще потаенная опасность, скрывающаяся в тереме Велеграда.

А между тебя, обитателям княжеского дворца пока еще было неведомо предвестие опасности. После приезда Карломана прошло полтора года. Княжич Ростислав счастливо жил со своей женой, Святославой Дедославльской. Ее стараниями, сосватали ее двоюродную сестру, княжну Ярославу, за брата Ростислава, княжича Вратислава.

Теперь Святослава с Ярославой сидели в покоях супруги наследника Моравского престола. Святослава, сидя за столом, перебирала жемчуг для вышивки. А напротив нее сидела ее двоюродная сестра, семнадцатилетняя Ярослава, приехавшая, чтобы стать женой княжича Вратислава.

- Ой, Святославушка, сестричка моя, как я рада, что хотя бы с тобой будем рядом! - тихонько проговорила Ярослава, с грустной улыбкой глядя на свою родственницу.

Святослава постаралась ободрить двоюродную сестру, которую хорошо знала еще дома, в Дедославле.

- Не тревожься, Ярославвушка, я верю, все будет хорошо! Ты же не так далеко уехала от родного края, можешь всегда подать о себе весточку. Я ведь прижилась здесь, и хорошо живу с моим Ростиславом. У моравов даже язык похож на сварожский, так что научишься говорить быстро. Да и я тебе помогу во всем! Только поведай мне, да поскорее, о Дедославле, о моих отце и братьях! Как у них дела? Все ли здоровы?

Ярослава протяжно вздохнула, вспоминая о родном доме.

- Великая Данатра, хвала богам, течет по-прежнему, и Дедославль стоит прочно, как повелось от века!.. Твой батюшка, наш великий князь, и братья, а также все наши знакомые передают тебе столько приветов, сколько листьев в лесу! У нас дома все хорошо. Жена твоего самого старшего брата родила сына. Весной наши воины отбили набег вархонитов на восточной границе. Все наши близкие здоровы и благополучны, как подобает княжескому роду Сварожьих Земель.

- Я и не сомневаюсь в своих гордых сородичах! - улыбнулась Святослава, и ее голубые глаза ярко блеснули. - Спасибо тебе, Ярославушка! Я тебя еще расспрошу обо всем, и мы поговорим с тобой сколько угодно. Письма приходят реже, чем хотелось бы, да и ощущаются не так, как живой человек, оказавшийся рядом.

- Скоро и я окажусь оторвана от родной семьи на всю жизнь, как и ты, - вздохнула Ярослава. - Хорошо, что, по крайней мере, с тобой могу поговорить на нашем родном языке!.. Но прошу тебя: расскажи о моем женихе, княжиче Вратиславе, все как есть! Я слышала, что у него есть наложница - красивая вархонитка, а я ему совершенно не нужна? Это правда, Святославушка? - голос у девушки задрожал, глаза, устремленные на двоюродную сестру, были исполнены тревоги.

Святослава глубоко вздохнула, в свою очередь размышляя, как найти тактичные слова, чтобы объяснить Ярославе, с кем ее свела судьба. Ах, как же не похож Вратислав на любящего, вдохновенного богами Ростислава!..

- Ярославушка, так получилось, что, когда княжич Вратислав еще не был твоим женихом, ему приглянулась вархонитская пленница, которую он взял в свои покои... Тогда он еще не знал о своей предстоящей женитьбе. А теперь он, из уважения к воле своих родителей и ради долга перед Моравией, согласился жениться на тебе, Ярослава. Однако у него еще довольно времени, чтобы полюбить тебя, моя дорогая сестричка! Ведь он еще совсем не знает тебя, и даже не подозревал, что ты есть на свете, взяв к себе вархонитку. Я уверена, что он полюбит тебя, как только узнает лучше, когда вы поженитесь! Ты так хороша собой и прекрасно воспитана, истинная жена для будущего князя! Что может значить рядом с тобой какая-то степная наездница, ничем не похожая на сварожских и моравских женщин? Верно, Вратислава притягивало к ней обаяние новизны. Но теперь она должна уже наскучить ему.

Ярослава тихонько вздохнула, вместе с сестрой перебирая лежащие на столе жемчужные зерна.

- Хотелось бы мне, чтобы ты была права, моя мудрая сестра! Ты в самом деле думаешь, что Вратислав оставит ту женщину?

- Это его долг перед тобой, будущей женой, и перед Моравией! - Святослава была исполнена решимости. - Я уже попросила Ростислава похвалить тебя так, как только он один умеет, и сослаться на свой пример, как приятно быть женатым!

Младшая княжна порывисто сжала руку родственницы, поверх рассыпанного на столе жемчуга.

- Ах, Святославушка, даже не знаю, что я стала бы делать без тебя и твоего Ростислава! Нехорошо завидовать, но тебе я завидую белой завистью, что вы с ним поженились по большой любви, а я даже не знала своего жениха до приезда сюда. И теперь я стараюсь надеяться на лучшее, а в голову все равно закрадываются опасения. Вот и жемчуг, как говорят, к слезам...

- Не говори так, сестричка! - Святослава, стараясь ободрить двоюродному сестру, зачерпнула горсть белых, переливающихся зернышек. - Жемчуг усиливает природное тепло, поддерживает здоровье, дарит жизненную силу! Он и есть сама жизнь. Вот, я украшу им твой свадебный убор, чтобы твои милые щечки стали еще алее, губки почаще улыбались, а твои глаза всегда оставались ясными и никогда не плакали!

Она приложила еще незаконченный головной убор ко лбу и к волосам Ярославы, золотистым, как пшеница.

- Ах, как ты будешь хороша в этом вышитом жемчугом уборе, Ярославушка! Да ни за что твоему Вратиславу не устоять перед тобой, моя белая голубица!

Девушка улыбнулась, приободренная заверениями сестры.

- Если ты так говоришь, Святославушка, то я постараюсь завоевать сердце моего жениха! Обещаю тебе, что не отступлюсь! Если уж боги и наши родные предназначили меня Вратиславу, я сделаю все, чтобы он отдавал мне должное!

Ссыпав на стол горстку жемчужин, Святослава с улыбкой положила руки на плечи девушки.

- Вот теперь я узнаю тебя, сестрица, истинную наследницу воинственных сварожских князей! Действуй, Ярославушка! И помни: мы все на твоей стороне! И я с Ростиславом, и сам князь Бронислав с княгиней Ираидой, - все будем очень рады, если Вратислав сделается тебе примерным супругом.

Ярослава сжала ее руки в ответ.

- Благодарю тебя, Святославушка! Хочется верить, что Лада все-таки не напрасно привела меня в Моравию, к Вратиславу. Я день и ночь готова просить ее отвернуть его глаза и сердце от вархонитки и обратить ко мне!

Двоюродные сестры с надеждой улыбнулись друг другу.

***

Между тем, нареченный жених Ярославы, княжич Вратислав, в эту минуту вовсе не желал думать о ней. Он находился в своих покоях вместе с наложницей-вархониткой, которую любил или, во всяком случае, полагал, что любит.

Правда, в настоящую минуту Вратислав, миловидный юноша лет двадцати, был сильно не в духе. Ему пришлось выдержать трудный разговор со старшим братом Ростиславом, который настаивал, чтобы он расстался с своей наложницей и отослал ее как можно дальше. Вратислав упорно отказывался, но и брат настаивал на своем - он, мол, обязан жениться на прибывшей сварожской княжне и чтить ее! Иначе он оскорбит весь род дедославльских князей, и два родственных народа, моравы и сварожане, могут даже поссориться навсегда. Вратислав не сомневался, что его брат теперь поет песни с голоса своей жены-сварожанки, которая и подсунула свою двоюродную сестрицу в жены ему, второму княжичу. Но самое главное - что отказаться от брака с Ярославой не представлялось никакой возможности!

И вот, раздраженный Вратислав, оставив наложницу одну в постели, наскоро накинул сорочку и, не подпоясываясь, подошел к столу, на котором стоял кувшин с хмельным зельем. Он налил себе чашу и выпил темное крепкое питье, отдающее горьковатым привкусом степной полыни. В голове чуть зашумело, но зато по всему телу разлилось приятное тепло, а мучившие в последнее время сомнения притупились, даря душе облегчение.

Тем временем, из постели за ним наблюдала наложница-вархонитка. Она была совершенно обнажена, но накрыта покрывалом из меха черных соболей, нежным касанием которого наслаждалась не меньше, чем ласками своего любовника.

Она была хороша собой по меркам любого народа, и лишь смуглая кожа, да чуть раскосые, пристальные, как у ястреба, глаза выдавали в ней степнячку. Совсем недавно она почувствовала, что ожидает ребенка от Вратислава. Но пока еще ничего не было заметно по ее облику, и вархонитка знала, что ее талия под соболиным покрывалом еще остается тонкой и изящной, а живот - плоским, и лишь груди сделались чуть более упругими, еще больше разжигая во Вратиславе желание. Черные, как ночь, волосы вархонитки, под стать собольему меху, пахли степными цветами. Она сладко потягивалась, пока еще ощущая себя полновластной хозяйкой на ложе княжича и в его сердце. Женщины ее народа передавали друг другу тайные знания, как привязать к себе мужчину, будь то супруг в степном кочевье или же, если доведется попасть в плен - враг, возжелавший их любви. Они умели устраиваться так, что самые гордые завоеватели, в свою очередь, становились у них пленниками...

И вот теперь, вархонитка пристально наблюдала за Вратиславом, беспокоясь все же о своем будущем при княжеском дворе. Она слышала, как ее господин и любовник ругался со своим братом, требовавшим удалить ее. Пока еще Вратислав мог защитить ее. Но сколько еще он выдержит?..

Тем временем, княжич осушил еще одну чашу хмельного напитка. Теперь к нему вернулась уверенность, и он ощущал в себе силы поспорить со своими родичами.

Чувствуя на себе пристальный взор своей наложницы, Вратислав, наконец, обернулся к ней и взглянул в ее красивое лицо. Эту женщину он в самом деле любил - настолько, насколько мог кого-то любить. С того самого дня, как ее, захваченную в плен, привели к престолу великого князя, Вратислав влюбился в эту загадочную смуглую деву степей, с серебряными колокольчиками в черных косах, страстную и загадочную. Правда, он не мог выговорить ее вархонитского имени, совершенно зубодробительного, и предпочитал называть ее по-моравски - Любавой. Но самое главное - ему нужна была лишь она, и он хотел сохранить ее возле себя, во что бы то ни стало! Ни белокурая сварожанка, и никто другой не смогут заменить ему ее!

Таковы были размышления Вратислава, в эту минуту изрядно подогретые хмелем.

И он порывисто произнес, поглядев в глаза наложнице и вновь очарованный ее красотой:

- Послушай, Любава, милая моя! Ты, должно быть, слышала, о чем я спорил с моим братом Ростиславом. Но я клянусь тебе, что никогда не расстанусь с тобой! Как бы ни давили на меня отец, мать, брат, сами боги! Даже... даже если мне все-таки придется жениться на княжне Ярославе, приехавшей из Сварожьих Земель... Она никогда не заменит мне тебя, Любава моя!..

Вархонитка сладко потянулась под покрывалом и проговорила с хрипловатым говором, звучавшим восхитительно для влюбленного Вратислава:

- Конечно, она не сможет меня заменить! Я видела ее: она холодна как лед, и не сможет ничем порадовать тебя. У нее голубые глаза, и душа ее холодна, как вода, в ней никогда не зажжется огонь любви. В ее объятиях ты станешь вечно искать меня, но никогда не найдешь, и познаешь лишь разочарование!..

Вратислав склонил голову, слушая ее прорицания, и чувствуя в них роковое созвучие своей судьбе. Ибо он в самом деле верил, что нигде больше не найдет такой прекрасной, ласковой и искусной в любви женщины, как его вархонитка. И он мучительно искал способ, как бы исполнить свой долг перед Моравией и своей семьей, и одновременно - женившись на княжне, сохранить рядом и свою возлюбленную вархонитку.

- Поверь мне, Любавушка! - горячо проговорил Вратислав. - Я тебя не брошу, что бы ни произошло! Подарю тебе поместье вблизи от Велиграда, и ты будешь жить там, не привлекая внимания, так же богато, как сейчас. А я, пусть мне и придется жить со своей женой, стану очень часто приезжать к тебе, под предлогом охоты, важной поездки, да мало ли каким еще! Она только перед двором и людьми будет моей женой, а над моим сердцем всю жизнь будешь царить ты одна, клянусь! Ты согласна? Для всех мы расстанемся, на самом же деле нет!

Вархонитка задумчиво промолчала, не сразу находя слова на чужом языке. Усмехнулась про себя, думая о том, как глупы и легкомысленны бывают мужчины, и особенно этот. Пожалуй, он вправду мнил себя влюбленным, но ей-то видно было, что он любил только развлекаться с ней, и ни разу не подумал об отдаленных последствиях их любовной связи. Ну а она, наложница-вархонитка в чужой стране, бесправная перед всеми, была обязана сама позаботиться о себе. И о будущем ребенке, разумеется, ибо, если родится сын, он будет иметь право на престол Великой Моравии, хоть его отец и не старший сын великого князя. Она не знала, что у моравов, хотя двоеженство иногда и встречается, но сын от невольницы не вправе наследовать отцу. Судила по обычаям своего народа, где значима была лишь отцовская кровь.


И в мыслях дальновидной и честолюбивой женщины стали складываться пока еще туманные замыслы, как бы проложить себе и будущему ребенку путь к успеху. Однако же она улыбнулась Вратиславу, ожидавшему ее ответа, и проговорила с придыханием:

- Тебе не нужно давать мне своего княжеского слова, мой Вратислав! Я и так верю, что ты не обманешь свою бедную невольницу... Я одна - твоя судьба!..

Он подошел к постели и поцеловал вархонитку в губы. От него еще пахло вином, настоенным на степных травах.

- Когда ты со мной рядом, моя Любава, мне хочется быть с тобой всегда, чтобы ты одна и была моей судьбой, сколько суждено мне прожить на свете!..

При этих словах княжича, темные глаза вархонитки ярко блеснули, словно звезды в ночном небе над простором ее степной родины. Вратислав верил, что в них может светиться лишь ее горячая любовь к нему. Между тем, красавица твердо решила, ради собственного честолюбия и ради будущего ребенка: она никогда не позволит, чтобы Вратислав принадлежал другой женщине, кроме нее!

Но княжич, находившийся, к тому же, навеселе после хмельного напитка, не заподозрил ничего. Он знал в своей наложнице одну лишь любовную страсть, и не подозревал, насколько неистова она может быть в иных чувствах.

2

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VII

« : 09 Дек, 2023, 01:29:01 »

Благодарю, эрэа katarsis!

Брунгильда восхищается велетами, а Фредегонда вовсю интересуется Арвернией. Обеих послали в соответствием с их склонностями. Брунгильду - замуж, Фредегонду - думали, что временно, но, в итоге, она там тоже замуж выйдет.

Да, предназначение - великое дело среди альвов. И наиболее знающие среди них стараются им не пренебрегать.
Фредегонда же видела в источнике образ своего будущего мужа - Гарбориана, сына Гворемора.

Две сестры (окончание)
(Май 812 года. Шварцвальд, Берн. Брунгильда, Фредегонда, Гримоальд, Вультрагота.)
Из сборника "Радости и печали".
Идея принадлежит эрэа Menectrel.

Весенний праздник продолжался во всю силу. На лугу все шумно веселились, играли. Высокое пламя костра немного опало, но загорелось еще сильнее, так что казалось, будто на вершине холма легла сияющая звезда. И вокруг нее вновь собрались люди.

Брунгильда потянула Фредегонду к костру.

- Гляди, гляди, сестричка! Вот уже и праздничные король с королевой направились прыгать через костер! Теперь и мы сможем перелететь!

И впрямь, молодая пара, одетая в зеленые наряды, олицетворявшая весенние торжества, подошла к костру, в сопровождении жрецов и целой веселой и восторженной толпы. Взявшись за руки, они - молодые, прекрасные, сияющие радостью, - разбежались и прыгнули через костер, сыплющий яркими искрами.

- Хвала правителям праздника! Да придет светлая весна! Согрей нас, сияющая Суль! - вновь запели жрецы.

Весенний король и его королева, прыгнув через костер, высоко вскинули руки, благословляя ликующий народ. Затем направились, в окружении жрецов и своей поющей свиты в сторону устроенного для них шатра. Там им предстояло провести брачную ночь, представляя священный брак Неба и Земли.

После них через костер принялись прыгать и другие молодые пары, испытывая себя и освещая свою любовь. Прыгнув через высокий костер, большинство из них возвращались на луг. Но некоторые после этого, взявшись за руки, с загадочными улыбками скрывались в кустах, уединяясь до утра. Это было в порядке вещей в ночь Весеннего Праздника.

Впрочем через костер прыгали не только влюбленные парочки. Каждый, кто хотел показать свою ловкость и удаль, и кто желал заручиться благоволением высших сил, мог в эту ночь прыгнуть через праздничный костер.

Брунгильда с Фредегондой переглянулись блестящими глазами, в которых отражалось пламя.

- Пойдем, сестричка! - пригласила Брунгильда, указывая рукой на костер.

Она первой взвилась в воздух, словно большая птица. В отблесках пламени ее платье казалось белым. Она пролетела бесшумно, легко приземлившись по ту сторону костра. Увидев ее, собравшиеся вокруг захлопали в ладоши, приветствуя девочку.

Глядя, как все радуются подвигу ее сестры, Фредегонда гордо вздернула подбородок. Она себя покажет не хуже Брунгильды!

Громко хлопнув в ладоши, младшая внучка вейлы выкрикнула боевой клич:

- Шварцвальд!

И, слегка разбежавшись, взвилась в воздух так же стремительно и ловко, как ее сестра. Пламя взревело и дохнуло ей в лицо, словно горячо поцеловало. Сердце у Фредегонды сладко захолонуло, по коже пробежали мурашки, ей сделалось жутковато и весело. Ее длинные черные волосы закурчавились и чуть не затрещали от жара костра. Но все произошло настолько быстро, что огонь не успел обжечь девочку. Внучка вейлы летела, как стремительная легкокрылая птица, наслаждаясь полетом, своей ловкостью и риском. И приземлилась рядом с сестрой, чувствуя себя победительницей. Сестры порывисто обнялись, гордясь собой и друг другом.

Шварцвальдцы, видевшие обеих девочек, захлопали в ладоши, приветствуя названых внучек герцога.

Издали за ними наблюдал и сам герцог Гримоальд, после танцев стоявший возле костра вместе с сыном и названой дочерью.

Увидев, как Фредегонда прыгнула через костер с боевым кличем, Радельгард покачал головой.

- Сестра, твоя младшая дочь вырастет незаурядной личностью! Я встречал только одну женщину, сравнимую с ней и любопытством к политике, и неукротимой энергией.

- Кто эта женщина? - поинтересовалась Вультрагота у названого брата.

- Герцогиня Матильда Окситанская, что прежде была королевой Арвернии, женой покойного короля Хлодеберта VII, а после стала супругой герцога Окситании. Она дочь канцлера Арвернии и хороший друг Карломана Кенабумского и его семьи. Когда я бывал при Арвернском дворе, с удовольствием беседовал с ней. Очень красивая и обаятельная дама, и при этом разбирается в политике не хуже любого мужа совета.

Гримоальд удовлетворенно пригладил бороду огромной пятерней.

- Ну, если кузен Карломан поддержит при дворе наших девочек, как герцогиню Окситанскую, то можно верить, что и они достигнут многого... Но поглядите-ка: они вновь прыгают через костер!

Обежав праздничный костер, Брунгильда и Фредегонда переглянулись, без слов понимая друг друга. Обеим показался слишком короток миг полета через костер, его обжигающее дыхание, яростный блеск пламени и снопы искр, рев огненной стены и хор восхищенных голосов. Им захотелось повторить это волшебное чувство.

- Давай прыгнем еще и еще раз! - предложила Брунгильда. Ей хотелось вновь испытать пьянящую легкость полета, хоть на мгновение сделаться легкокрылой птицей, поймать восходящие воздушные и огненные потоки. Этот праздничный полет доставлял ей ни с чем не сравнимую радость.

И Фредегонда тоже наслаждалась полетом через огонь, но заодно - еще и ликованием собравшихся зрителей, их рукоплесканиями и радостными возгласами. Ей понравилось, что славословия звучали нынче в ее честь.

И две юные вейлы, лишь немного разбежавшись, вновь взмыли над пляшущим пламенем костра, прыгнули с почти неуловимой человеческому глазу легкостью. Как будто за спиной у них выросли невидимые крылья.

Со стороны шатра за девочками наблюдала их мать, Вультрагота. Конечно, она и сама была вейлой, и вспоминала собственную крылатую, огненную юность. Но всему свое время, и сейчас она была прежде всего матерью двух дочерей, на которых глядела зоркими глазами. Блеск пламени причудливо преобразил обеих девочек, летящих сейчас в ночное небо. Праздничный костер высветил изящный силуэт Брунгильды, тонкой и светлой, как свеча, не гаснущая на ветру. А у летящей над костром Фредегонды ночь и огонь поглотили яркие краски ее платья, и она выглядела сотканной из огня и ночной тьмы, вся озаренная пламенем.

В эту ночь Вультрагота по-новому увидела своих подрастающих дочерей и поняла их лучше, чем за всю предшествующую жизнь. Она разглядела, насколько они различны - ее дочери, две сестры, имеющие одну мать, но разных отцов. Обе унаследовали от нее в равной мере ее дар вейлы, но в них жила также кровь и душа отца каждой из них, породив две совершенно разных сути. Брунгильда - дочь поэта Эгинхарта, перенявшая его доброту к окружающим и тонкость чувств. И Фредегонда - дочь воина Эрмингола, пылкая и целеустремленная, готовая идти вперед, не замечая препятствий. Пока еще они были рядом, росли и обучались вместе, как подобало сестрам. Но Вультрагота ясно почувствовала, что скоро их пути разойдутся, и каждая пойдет своей дорогой...

А пока что со стороны праздничного костра доносились веселые голоса толпы:

- Гори ясно, весенний костер, взвейся до небес! Веселого праздника весны вам всем! Да здравствует Шварцвальд! Счастья вам, крылатые девы, посетившие наш праздник!

Слушая их возгласы и одновременно наблюдая за назваными внучками, герцог Гримоальд довольно кивнул и подал знак своим слугам вынести угощение для всех, кто захочет подкрепиться.

- Праздник удался в этом году на славу, не так ли? Не хуже знаменитого Белтайна у "детей богини Дану". Вообще-то, я стараюсь поддерживать добрые обычаи прошлого, особенно - когда речь идет о праздниках, ведь в них живет душа народа. Конечно, люди многое забывают со временем! Но я советуюсь с теми, кто помнит. Когда вижусь с кузеном Карломаном, или с его матушкой, мудрой королевой Женевьевой Армориканской, расспрашиваю их о древних обычаях, что жили до арвернского завоевания. Многие обычаи установлены не просто так, они подтверждают священную связь людей с их родной землей и с богами. А Карломан и его мать учились у древних альвов, знающих все старинные обычаи! Мудрейшие из оборотней, и духи вод, и несокрушимые велеты, и обитатели потаенного острова Тир-на-Ног, - а у них есть чему поучиться!

Вультрагота улыбнулась, вспомнив первую встречу с Карломаном, когда она еще была ребенком. Он тогда уделил внимание всем троим детям - Радельгарду, Кунигунде и ей, - но больше всего общался с ней, рассказывая о своем путешествии на восток и на север.

- Да, я помню: Карломан Кенабумский бывал даже в земле велетов, и наяву видел зверей Ифа и других древних существ. Он, как может, способствует, чтобы и люди, и Другие Народы жили в мире, и все вместе исполняли законы, чтимые во всех Девяти Мирах. К нему определенно следует прислушиваться!

Гримоальд кивнул в ответ. Про себя подумал, что и по поводу его второй названой внучки, Брунгильды, тоже лучше всего спросить совета у Карломана. Если судьба Фредегонды, по всей вероятности, вела на родину предков, в Арвернию, то судьба Брунгильды должна была разойтись с ней навсегда. О ней, как о старшей, следовало позаботиться в первую очередь. Может быть, и не случайно Брунгильда сегодня заговорила о велетах? С ними следовало поддерживать добрососедские отношения. А старшей из дочерей Вультраготы больше подошло бы жить среди альвов, чем в окружении хитрых политиков, которые неизбежно окажутся рядом с внучкой герцога при любом правящем дворе. Велеты - могучие и грозные воины для своих врагов, но для близких нет сердец щедрее и надежнее. Если Брунгильда, маленькая вейла, и хрупкая, и потаенно сильная, станет женой знатного велета, ее красота сделается оберегом и живым знаменем для всего их народа.

Впрочем, Гримоальд решил сперва посоветоваться с Карломаном, не высказывая сам своих замыслов. Он собирался подождать, что посоветует майордом Арвернии. Если их мнения совпадут - значит, они верны.

И тут как раз Вультрагота проговорила, в тон названому отцу:

- Прошу тебя, батюшка: если напишешь письмо Карломану по поводу замужества Бертрады, спроси его заодно и о моих девочках! Они, конечно, моложе, но ведь брачные договоры в знатных семьях заключаются не спеша. Кроме того, они - вейлы, и лучше определить их судьбу заранее, пока не вмешался какой-нибудь непредвиденный случай...

Герцог Гримоальд крепко сжал руку названой дочери, без лишних пояснений понимая ее тревогу.

- Не беспокойся, дочка! Брунгильда и Фредегонда мне - как родные внучки, и я позабочусь, чтобы у них была судьба, которая им подходит! А сейчас погляди, как веселится весь народ!

Народ возле пылающего костра и на лугу и впрямь не спешил уходить, и готов был праздновать и славить весну до самого рассвета. Фредегонда и Брунгильда чуть отошли от костра, и скрылись с глаз, словно растворились под черным куполом ночи. Но голоса, звенящие в толпе, указывали, что они веселятся вместе с народом, восхищенным их ловкостью в прыжках через огонь.

До утра не утихало веселье на священном холме и вокруг него. В темноте звучали песни миннезингеров и смех простых горожан, при виде более незамысловатых развлечений.

В свете костра видно было, как боролись, точно медведи, мускулистые полуголые парни, стараясь положить друг друга на лопатки. Затем ловкий фокусник подбрасывал и ловил мячи, разноцветные ленты, заставлял двигаться и говорить деревянные фигуры. А другой фокусник показывал тени различных зверей в стороне от огня, и кричал их голосами, так что люди непроизвольно оглядывались - уж не подкрался ли к их костру какой-нибудь зверь, хоть это и было невероятно! Ну а тех, кто проголодался, устав от шумного веселья, ждал накрытый стол.

Так прошло время, пока небо на востоке не начало светлеть. Тут и праздничный костер догорел дотла. Весенний праздник закончился. Вышли из своего шатра, пошатываясь от усталости, Весенний Король и его Королева. Тогда и Брунгильда с Фредегондой вернулись к своим родным.

Те не обмолвились им, что обсуждали их будущее. Но со временем обеим сестрам станет известно, что их судьбу определили мать и названый дед, советуясь с графом Карломаном Кенабумским. И тогда они поразятся, насколько все было устроено не зря!

Пути двух таких разных сестер-вейл в скором будущем разойдутся навсегда. Внучки Морганетты и Хильдеберта Потерянного Принца сыграют огромную роль в дальнейшей истории, каждая в отдельности. Кроме того, они дадут начало двум совершенно разным родам. И в далеком будущем, которого еще не достигает свет сего скромного повествования, их потомкам суждено будет исполнить вторую клятву Карломана Великого. А его потомок, граф Кенабумский, Коронованный Бисклавре, и в загробном мире окажется связан с давно обещанным Героем, Что Будет Славен Мечом. А ведь тот будет потомком Брунгильды, а сразится в своей первой великой битве с Предводителями Запада, потомками Фредегонды. И обретенный в водах Одера меч Нуады, которым научит его сражаться дух Карломана Кенабумского, поможет ему одержать победу.

Ничего этого не произошло бы, если бы не две сестры из рода вейл.

3

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VII

« : 07 Дек, 2023, 21:12:10 »

Благодарю, эрэа katarsis!

Брунгильду, насколько я помню, ещё не показывали. Интересно увидеть, какая она.
А я уж думала, что этот сборник весь посвящён Карломану.

Ну вот, теперь и с Брунгильдой познакомимся! Надо же заполнять белые пятна.
Характерами они с сестрой очень различны. Хотя в обеих живет сила вейл.
Карломану у нас, конечно, много чего посвящено, но все же, он не единственная яркая личность.

Две сестры (продолжение)
(Май 812 года. Шварцвальд, Берн. Брунгильда, Фредегонда, Гримоальд, Вультрагота.)
Из сборника "Радости и печали".
Идея принадлежит эрэа Menectrel.

Фредегонда, как резвая горная серна, порывисто вбежала в шатер. Из-за большого букета цветов, что она несла, блестели ее глаза и улыбка.

- Здравствуй, дедушка Гримоальд! И ты здравствуй, дядя Радельгард! Поглядите, какой роскошный букет дарит нам весна! - она показала мужчинам свои цветы.

Те улыбнулись, встречая свою юную родственницу. Она - само обаяние, каким только могла обладать двенадцатилетняя девочка. Фредегонда еще могла играть и веселиться, как ребенок, но всегда знала, где это уместно. При дворе же она держалась с достоинством истинной аристократки. Но сейчас она была рядом со своими родными, в кругу любящей семьи.

- Здравствуй, здравствуй, девочка! - с улыбкой пророкотал герцог Гримоальд, и обернулся позвать слугу, чтобы поставить цветы в вазу.

И Радельгард тоже улыбнулся, приветствуя названую племянницу.

- Здравствуй, Фредегонда! Ты сама сегодня похожа на цветущую весну, настоящая душа нынешнего праздника!

Сев на скамейку возле стола, девочка бойко принялась расспрашивать дядю:

- Прошу тебя, дядя Радельгард: расскажи мне еще о чем-нибудь, что не говорил мне раньше! О какой стране ты хочешь мне поведать?

Радельгард ласково отвечал ей:

- Если хочешь, я буду теперь рассказывать тебе об Арвернии, где правит род Карломана Великого. Столицей Арвернии прежде был Кенабум, а ныне - Дурокортер, которым некогда владели вейлы...

Фредегонда слушала очень внимательно, стараясь не перебивать, какие бы мысли ни теснились в ее юной голове. Ее глаза блестели, щеки раскраснелись, тонкие ноздри раздувались в горячем волнении.

- Да, матушка и дедушка рассказывали: там, на Дурокортерском холме, обитали наши с матушкой и Брунгильдой прародительницы - вейлы!..

- Верно! - кивнул ей Радельгард. - Но, если тебе когда-нибудь доведется побывать в Арвернии, никому не говори о вейлах и о Потерянном Принце! Ты для всех будешь лишь названой внучкой герцога Шварцвальдского.

- Если я когда-нибудь поеду в Арвернию, мне хотелось бы знать как можно больше, - ответила Фредегонда, сложив ладони на столе с милым видом послушной девочки.

Герцог Гримоальд внимательной следил за девочкой. Он понимал, к чему клонит его сын. Если все пойдет хорошо, и удастся договориться с Карломаном, то именно Фредегонду он пошлет к Арвернскому двору.

Тем временем, в герцогский шатер вошли Вультрагота и Брунгильда. Старшая девочка была внешне гораздо больше похожа на мать, и переняла поэтическую душу своего настоящего отца, сладкозвучного певца Эгинхарта. Фредегонда же, горячая и решительная, пошла нравом в своего отца, графа Эрмингола.

В отличие от сестры, Брунгильда вошла чинно, и приветствовала названых деда и дядю книксеном, как подобало при дворе.

- Здравствуйте, мои дорогие родичи! - у нее был мелодичный, певучий, хоть и негромкий голос.

- Здравствуйте, девочки мои! Садитесь с нами, отведайте медовых сладостей! - пригласил Гримоальд свою названую дочь и внучку.

Вультрагота села между своих дочерей, а Брунгильда устроилась ближе к деду и вручила ему свои цветы.

- Возьми, дедушка! Я нарочно собирала их с мыслями о тебе, - проговорила она.

В отличие от сестры, Брунгильда больше была привязана к названому деду, чьей любимицей была. Она чувствовала, что его терзала боль после гибели любимой дочери, и стремилась помочь ему. И жестокая тоска  герцога Гримоальда немного отступала перед участием старшей из названых внучек, юной вейлы Брунгильды.

Вот и сейчас Гримоальд сумел улыбнуться девочке и в знак благодарности поглядел на Вультраготу. Она не только сама выросла достойной наследницей вейл, но и сумела, вопреки всем трудностям своей жизни, передать обеим дочерям лучшие черты своего племени.

И герцог ласково обратился к старшей внучке:

- Благодарю тебя за твои чудесные цветы, Брунгильда, и за твое участие! Прошу вас с Фредегондой: приходите завтра в мой зверинец. Я слишком долго не уделял ему внимания, но теперь пора вспомнить о моих ручных животных. Там есть маленькие медвежата, толстенькие, пушистые и забавные, как щенки. Олени, надеюсь, еще не забыли вас, и согласятся покатать. И зверегор Ифа из страны велетов скучает по своим маленьким друзьям...

Что-то в интонациях герцога заставило Брунгильду почувствовать, как сильно ему необходимо, чтобы они с сестрой пришли в зверинец, где некогда любили гулять матушка с тетушкой Кунигундой. И она охотно кивнула.

- Мы с удовольствием навестим тебя и твой зверинец, дедушка! - пообещала Брунгильда. - Я больше всех люблю зверегорицу: она такая большая, и вместе с тем мудрая, как человек, и все-все понимает, и своим хоботом проделывает все что угодно, совсем как люди - руками. Жаль, что у нас больше нет таких зверей!

- Ифа - зверь древней породы, и человеку трудно совладать с ним, - Гримоальд охотно поддержал разговор о животных. - Только велеты смогли приручить их. К тому же, они обитают в холодных странах, потому им и нужна такая длинная шерсть. Когда-то повсюду водились различные породы зверей-исполинов, но, когда стало тепло, они вымерли или отступили на север. И только велеты смогли сохранить их.

- Велеты... - задумчиво проговорила Брунгильда, и ее глаза задумчиво затуманились. - Ведь они - сильнейшие среди альвов, если смогли создать свое государство среди людских королевств! Под их защиту переселились другие альвы из разных мест, особенно - из Арвернии. Они - надежная стена для Других Народов...

Герцог Гримоальд задумчиво кивнул, и у него возникла новая мысль при словах старшей внучки. А Вультрагота обратилась к названому отцу с улыбкой:

- Батюшка, ты балуешь моих девочек! Они скоро решат, что им все дозволено!..

Ласково погладив каштановые кудри Брунгильды, Гримоальд проговорил, тихо вздохнув:

- Можно и побаловать, пока они вместе с нами!

И они с Вультраготой вновь переглянулись, вспомнив Кунигунду. Что ж, участь подросших дочерей - покидать родительский дом, следуя за мужем или иным предназначением.

А Фредегонда тем временем продолжала расспрашивать Радельгарда о своих родственниках - королевском доме Арвернии, об обычаях Дурокортерского двора и его обитателях, будто знала, что это все может в будущем пригодиться ей.

***

Но, пока в шатре происходили все эти события и беседы, в открытом проеме совсем стемнело, и потянуло ночной прохладой. Тут же в шатер нырнул один из распорядителей праздника.

- Государь, солнце садится! Пора начинать!

- Пора? - встрепенулся Гримоальд, выходя из шатра. - Что ж, начнем весенний праздник!

Он взял в руки большой турий рог, окованный золотом, что висел у него на поясе, и громко протрубил, как зубр, так что эхо отозвалось от склонов ближайших холмов и смолкло, поглощенное сосновым бором, растущим поверху. Солнце и впрямь уже ушло за отроги удаленных гор, и на небе догорали последние отблески заката.

Но вот герцог подал знак, и на вершине священного холма жрецы, одетые в белоснежные одежды, повернули огромное огненное колесо, выше человеческого роста.  Мгновение - и целый сноп искр пронизал ночную тьму. Тут же вспыхнул заботливо подложенный трут. Опытные жрецы не теряли ни мгновения. В тот же миг огромный костер, обложенный соломой и политый смолой, вспыхнул, как свеча. Высокие языки пламени взвились до небес, и на вершине холма стало светло, как днем, только полуночное небо почернело еще больше.

- Священный огонь, частица солнечного пламени Суль! Приведи скорее к нам добрую весну и щедрое лето! Обогрей нас и освети нам путь! - пели жрецы праздничный гимн. - Даруй нам богатый урожай, скот и рыбу, хлеб и мед в ульях, и новых детей в каждую семью! Очисти нас, и детей наших, и скот, ото всей скверны прошедшей зимы, убереги от болезней и несчастий, от дурного глаза!

Под этот гимн все начали обряд очищения. Первой вокруг костра обошла, следуя движению солнца, молодая чета, одетая в зеленое - короли весеннего праздника, за ними следовала вся свита.

- Пора и нам подать пример! - воззвал герцог Гримоальд.

Вультрагота с дочерьми стремительно обежали вокруг праздничного костра, чувствуя его обжигающее дыхание на самой коже. Огонь был опасен, и все-таки он манил, завораживал, и вейлам хотелось танцевать вокруг него долго-долго, ловить искры, но не обжигаться, любоваться ослепительной красотой пламени, кружиться в горячих потоках воздуха.

Но долго так продолжаться не могло. Они все-таки были вейлами, а не саламандрами. Они обежали вокруг костра, а за ними уже тянулась длинная вереница желающих очиститься.

- Теперь целый год, до нового Весеннего Праздника, никакое зло не коснется вас! - пообещала Вультрагота своим дочерям.

Брунгильда кивнула в знак согласия, а Фредегонда оглянулась на высокий костер, вокруг которого, порой испуганно ойкая, пробегали люди, и мечтательно проговорила:

- Вот бы прыгнуть через него сейчас, взмыть до небес!..

- Не вздумай - сгоришь! - Вультрагота ухватила дочь за руку. - Прыжки через костер начнутся, когда пламя немного опадет. А сейчас пойдем, начинаются танцы вокруг праздничного шеста!

И действительно, с луга, куда достигал свет от костра, доносилась музыка, там звенел смех и песни. Туда, вслед за праздничным королем и его невестой, потянулись и все остальные.

Герцог Гримоальд неожиданно подмигнул Брунгильде, подавая ей руку.

- Я сегодня хочу потанцевать с самой прекрасной юной девицей в этом кругу! Не откажешь старому дедушке?

Та охотно ответила на приглашение.

- Пойдем, повеселимся, дедушка! Да здравствует Весенний Праздник!

И они вместе с другими парами закружились вокруг праздничного костра. Несмотря на немалые годы и изрядный рост и вес, Гримоальд Медведь двигался легко, точно настоящий король шварцвальдских лесов, способный в мгновение ока скрыться в густой чаще, как рыба в воде. Он почти носил на руках порхавшую вокруг него девочку, едва заметную рядом с его огромной фигурой. И жители Берна с улыбкой приветствовали своего герцога, разделяющего с ними веселье.

Все новые пары выходили танцевать, совершив обряд очищения огнем, или искали себе других развлечений. Люди, один за другим, обошли вокруг костра. Некоторые бросали в него мелкие монеты, кусочки еды, зерно, деревянные фигурки, пчелиные соты, клочки шерсти, кожаные подметки, жертвуя и прося удачи в делах. Когда все люди очистились, настала очередь домашнего скота. Это был важный обряд, поскольку считалось, что скотину, не очищенную огнем, ждет самая скверная участь: быть ей задранной хищниками или пасть от болезни. Вот только животные обычно боялись огня, и справиться с ними было не так легко!

Впрочем, боевые кони из герцогских конюшен, приученные не бояться огня, лишь всхрапывали и били копытами, когда конюхи проводили их вокруг костра. Но городские и сельские рабочие лошади доставили людям много хлопот, и им пришлось завязать глаза, чтобы они не порывались убежать. Коровы истошно ревели, громче самого пламени, а быки угрожающе выставляли рога, и в их выпуклых лиловых глазах отражалось пламя. Глупых овец едва удалось сдвинуть с места, зато резвые козы так и норовили умчаться в темноту; их приходилось вести целой толпой! Когда же большую черную свинью, сопровождаемую выводком поросят, хлестнули хворостиной, она помчалась, как валун, катящийся с горы. А поросята, визжа и хрюкая, кинулись следом, едва не вбегая в самый огонь, так что можно было ожидать, что они заживо опалятся. Однако все, сколько их было, обнаружились в наличии по ту сторону праздничного костра. Словом, при очищении животных случались самые необычные и забавные штуки, так что веселью не виделось конца. Так что люди то и дело оглашали вершину холма и луг за ней громким смехом.  На то и была сегодня ночь Весеннего Праздника!

Никто уже не ощущал холода. Всех согревало нынче пламя священного костра, все были полны сил. Прежде всего, конечно, любила весенний праздник молодежь, но и зрелые мужчины и женщины развлекались танцами и играми, и даже некоторые пожилые, как и сам герцог Гримоальд, веселились вместе с молодыми, словно сами надеялись сегодня помолодеть.

Станцевав первый танец с Брунгильдой, герцог Шварцвальдский вернулся к шатру и подхватил под руку Вультраготу, увлекая ее под новую праздничную мелодию. Брунгильда же, оставшись одна, подбежала к сестре, продолжавшей беседовать с дядей Радельгардом об Арвернии.

Младшую дочь Вультраготы увлекла эта тема, ибо она интересовалась политикой, и, к тому же, не забывала, что они с матушкой и сестрой происходят из рода арвернских королей. В настоящую минуту политика была девочке гораздо интереснее танцев. Кроме того, Фредегонда понимала, что, танцуя среди взрослых, она будет выглядеть ребенком. Как бы красиво и изящно она ни выучилась двигаться, этого никто не заметит, потому что для всех она, в ее двенадцать лет, еще дитя! Значит, лучше всего ей подождать, когда она повзрослеет, чтобы и ее называли "очаровательной юной девицей", как дедушка обратился к Брунгильде. Тогда года через два-три те же люди, что сегодня стали бы смеяться над ней, восхитятся ее красотой! Ведь и в ней течет кровь вейл, как и в матушке и Брунгильде! Значит, ее время еще придет. Не надо только спешить. Равнодушие может смениться восхищением, но насмешки - никогда...

И вот, младшая внучка Морганетты, поправив венок из алых анемонов на чернокудрой голове, спрашивала дядю:

- А по законам Арвернии, любой потомок королевского рода может наследовать престол?

- Только потомок старшей ветви рода Карломана Великого, мужского пола, и сам происходящий строго по мужской линии! - твердо, внушительно поправил ее Радельгард. - Наибольшее, что может достичь женщина - быть женой или матерью королей. Даже королевой-регентом, фактической правительницей, как покойная Радегунда Аллеманская или нынешняя королева-мать, Бересвинда "Паучиха". Но короноваться самой женщине не позволят, даже если она ведет род от Карломана Великого.

- Я поняла, дядя Радельгард, - заверила Фредегонда со скромной улыбкой.

В этот миг к ней подбежала сестра. Брунгильда услышала их беседу, искренне недоумевая: к чему это сестру волнуют такие вопросы? Сама она гордилась наследством вейл гораздо больше, чем происхождением из рода арвернских королей. Хоть и знала, что ее назвали в честь покойной королевы Брониславы-Брунгильды Моравской, супруги Хильдеберта Строителя, матери Потерянного Принца. Но семья ее предков вызывала у девушки лишь сочувствие к их несчастьям, но никак не желание принять после них хоть какое-то наследство.

Разгоряченная после танцев, Брунгильда взяла сестру за руку, указала ей на пылающий костер.

- Хватит тебе донимать дядю расспросами, когда все веселятся, Фредегонда! Вон, погляди, начались уже прыжки через костер. А дальше, на склонах гор - взгляни, другие костры, в дальних поселениях. Пойдем и мы с тобой, поиграем еще, ведь сегодня Весенний Праздник!

Фредегонда выразительно взглянула на Радельгарда, не зная, что выбрать. Ей хотелось успеть все сразу.

- Ступай, ступай! - усмехнулся Медвяный Волк, подталкивая племянницу. - Хватит на сегодня тебе уроков, ступай веселиться!

И Фредегонда убежала вместе с сестрой. Две родных сестры, но такие разные!

4

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VII

« : 06 Дек, 2023, 21:13:38 »

Благодарю за чудесные идеи, мой дорогой соавтор, эрэа Menectrel!
Новых замыслов нам, и их удачного воплощения!

Две сестры (начало)
(Май 812 года. Шварцвальд, Берн. Брунгильда, Фредегонда, Гримоальд, Вультрагота.)
Из сборника "Радости и печали".
Идея принадлежит эрэа Menectrel.

Хотя Вультрагота ничего не говорила о судьбе своих дочерей прямо, но ее названый отец понял, что у нее на уме. И проговорил, вновь поглядев на бегавших по лугу девочек:

- Я тоже думаю, что обеим моим внучкам понадобится при Арвернском дворе верный человек, родной по крови и близкий по духу! Кроме того, быть может, пришло время одной из твоих девочек вернуться на место силы вейл. На Дурокортерском холме ныне высится королевский замок. Однако грот с источником живой воды еще можно восстановить. Дурокортеру нужна Хранительница, как было испокон веков. Вот и Карломан, когда последний раз был у нас, советовал мне отправить в Арвернию, под его опеку, одну из твоих дочерей.

- Фредегонду, - тут же произнесла ее мать без колебаний. - Она сможет освоиться при Арвернском дворе, я в нее верю. Судьба Брунгильды не ведет в Арвернию!

Герцог Гримоальд Медведь задумчиво погладил свою бороду, наблюдая за назваными внучками. Две сестры, вдоволь набегавшись и собрав букеты цветов, наконец, направились в их сторону. В венках из анемонов, сами похожие на яркие цветы,  сияя улыбками, во всем обаянии своей юной красоты, они спешили к матери и названому деду. Встречая их гуляющие на празднике горожане восхищенно взирали на юных красавиц.

***

Тем временем, народ все прибывал к будущему праздничному костру. Со всех сторон стекались люди, словно ручьи в полноводную реку. Весь город собрался на поляне вокруг священного холма. На лугу играла музыка, пели песни. Слышался смех, веселые беседы. Молодежь затевала игры и состязания, ожидая праздничную колесницу.

Несколько позже на лугу разбили шатер для герцога Шварцвальдского и его семьи. Вокруг стояла стража, но незначительная, скорее ради почета, чем из опасений правителя.

Полог яркого шатра был открыт, и находившиеся там хорошо видели, что происходит снаружи, а с луга видели приготовления к общему торжеству.

В шатре повара герцога готовили сладости: орехи в меду, пирожные и медовое тесто. На стол подавали напитки на меду, хмельные и сладкие. Ведь Шварцвальд - медовый край, и повсюду витали ароматы разных сортов меда.

Герцог Гримоальд сидел за столом в громадном деревянном кресле, вырезанном из сплошного дубового ствола, в виде медведя, герба Шварцвальда, с головой и лапами. Голова зверя, со сверкающими янтарными глазами, нависала над головой герцога. Подлокотники были сделаны в виде огромных когтистых медвежьих лап.

Вультрагота ушла на луг, к своим дочерям, а Гримоальд решил отведать приготовленные лакомства. Взяв чашу с медовым напитком, он с удовольствием стал пить его.

Рядом с герцогом Шварцвальдским стоял его сын, Радельгард "Медвяный Волк" (одно из поэтических именований медведя). Тридцативосьмилетний Радельгард был очень похож на отца, и ничем ему не уступал, - достойный наследник великого рода. Он сообщил отцу:

- Батюшка, я пришел сообщить, что почти все готово! Праздничная колесница приехала. Весенние жених и невеста готовы начать праздник. Цветущий шест вкопан в землю. Жрецы готовы вращать колесо, чтобы зажечь костер. Когда колесница Суль совсем уйдет на запад, можно будет начинать!

Герцог Гримоальд широко улыбнулся сыну.

- Хорошо! Скоро уже я объявлю начало праздника... А пока позволь с тобой поговорить, сын мой! Я рад, что ты так хорошо подготовил торжество, распоряжался весь день, как подобает. Отдохни пока что в моем шатре. Присядь за стол, отведай медового пирога и орехов. Заодно побеседуем с тобой кое о чем важном, насчет нашего будущего.

Радельгард сел напротив отца и взял себе кусок пирога, но тут же насторожился, ожидая, о чем хочет ему сообщить отец.

- Я слушаю, батюшка! - заверил он.

- Я хочу побеседовать с тобой о королевском дворе Арвернии, - заявил Гримоальд. - Нужно кое-что выяснить и прощупать почву, чтобы понять, как держаться с ними! Расскажи мне все, что ты думаешь о замужестве дочки Кунигунды с молодым королем Арвернии! Полезно ли нам ныне родниться со старшей ветвью дома Карломана Великого?

Радельгард был осведомлен больше отца, потому что сразу после свадебных торжеств Хильдеберта и Кримхильды, в Шварцвальд приезжал посол Нибелунгии, граф Рехимунд, с письмом герцогу от его свата, короля Торисмунда Нибелунгского. Но герцог Гримоальд тогда как раз был в отъезде, и посла принимал Радельгард, разузнавший обо всем.

- Граф Рехимунд заверил меня, что принцесса Кримхильда выходила замуж, спокойная, твердая духом и верная своему долгу, как всегда. Было видно, что ей понравился ее муж. Он же глядел на нее восхищенно и словно бы даже немного испуганно, будто на валькирию, спустившуюся с небес. И все же, молодожены держались очень любезно. Однако, король Хильдеберт уехал тотчас после свадебного обряда, оставив новобрачную одну в первую ночь.

Герцог Гримоальд сурово покачал головой.

- Не дело, когда молодой муж начинает с пренебрежения супругой, да еще такой прекрасной, как моя внучка Кримхильда!.. Впрочем, они с Хильдебертом молоды, и, если по первому впечатлению понравились друг другу, то со временем, я верю, поладят!.. А что еще важного произошло во время свадебных торжеств? Свадьба государей - это не только семейные празднества, это прежде всего ярмарка тщеславия, где создаются новые политические союзы и выявляются уже существующие, где можно понять из поступков вельмож, к чему стремятся их правители.

Его наследник кивнул в знак согласия и отвечал:

- Балы и пиршества в честь бракосочетания Хильдеберта и Кримхильды были скромнее обычного: ведь только что окончилась война, многие еще носят траур. Но зато турнир получился на славу: все знаменитейшие рыцари показали чудеса владения мечом и копьем. Победу одержал граф Карломан Кенабумский, Почти Король. В решающем поединке он основательно проучил междугорского посла, графа Альбрехта Бёрнландского, который перед тем ссадил с коней многих рыцарей и сильно покалечил маршала Хродеберга. Но граф Кенабумский заставил-таки междугорца глотать песок, заманив его под решающий удар, подставившись сам и открыв лицо. Так что Альбрехт попался, когда сам был готов применить грязный прием!

Гримоальд широко усмехнулся, восхищенно хлопнув себя ладонью по бедру.

- Вот хорошо, кузен Карломан! Так и надо этому надменному междугорцу! Давно пора, чтобы кто-нибудь как следует проучил их всех, дабы не мнили, что они одни умеют воевать... Но все-таки, Карломан рисковал, - с тревогой прибавил герцог. - Альбрехт ведь берсерк, да и кровей не простых, опасно вот так подманивать его близко! Впрочем, Карломан, конечно, знал, что делает, и, самое главное - он победил!

- Граф Рехимунд заверил меня, что месть Карломана была тонко рассчитана, и, по сути, спасла Арвернию от войны с Междугорьем, каковая наверняка разразилась бы, если бы королева-мать взяла месть в свои руки, - заметил Радельгард. - Он еще говорил: у него сложилось твердое убеждение, что майордом взял под защиту и Кримхильду, чтобы ей легче было прижиться при арвернском дворе. Ведь все могло бы статься, при такой свекрови, как Бересвинда Адуатукийская!.. Но, если Карломан Кенабумский станет оберегать Кримхильду, то за нее можно не тревожиться! И король Торисмунд Нибелунгский ведь поначалу не хотел отдавать свою внучку замуж в Арвернию, за недавнего врага. Но майордом Арвернии сумел убедить его.

Гримоальд величественно кивнул огромной головой.

- Ну, тогда и я на правах второго деда девочки напишу Карломану, поблагодарю его за ее защиту! Заодно спрошу его, как родственник, о будущих целях и направлении его политики. Потому что, очень может быть, что с Арвернией нам и впредь по пути!  Альбрехта Бёрнландского Карломан выбил из седла, но пока отнюдь не всё Междугорье! Шварцвальд - маленькая страна, и стал еще меньше, когда междугорцы отрезали у нас горные кряжи, где залегает железная руда. Теперь они могут в любой день двинуться, чтобы мечами, выкованными из нашего железа, отнять у нас и все остальное. Но я надеюсь заранее найти надежных союзников и скрепить наш договор!

Внимательно слушая отца, Радельгард кивнул в знак согласия. Но не произнес имени своей дочери Бертрады, хотя оно напрашивалось само собой. Ждал, что отец произнесет его сам, когда придет пора.

А герцог Гримоальд, отвлекшись от разговора с сыном и задумчиво глядя сквозь открытый полог шатра на развлечения своих подданных, в самом деле думал сейчас о своей внучке Бертраде. Если уж Кримхильда ныне находится под покровительством Карломана, то можно надеяться, что он позаботится и о некоторых других родственниках, если те приедут в Арвернию. И тогда он с легким сердцем отпустит Бертраду, чтобы она вышла замуж за кузена короля. А вместе с ней поедет и одна из его названых внучек, дочерей Вультраготы. Быть может, юной вейле придется стать не только компаньонкой своей кузины, как будут думать все, но и Хранительницей, если она примет силу погибших прародительниц. Но об этом пока что следовало знать только Карломану, да, возможно, немногим альвам, с которыми он сочтет необходимым поделиться.

Вультрагота назвала имя Фредегонды; что ж, матери должно быть виднее. Гримоальд подумал, что и Карломан в последнем письме неспроста спрашивал не только о Вультраготе, но и о ее юных дочерях. Он, приехав вместе с Варохом в Берн еще три года назад, уже тогда приглядывался, какая из девочек скорее сможет стать наследницей вейл в непростых условиях Арвернского двора. Что ж, теперь Гримоальд собирался сообщить Карломану в письме и о Фредегонде...

Но вслух он так ничего и не сказал сыну, ибо как раз в этот миг увидел на лугу вейл, о которых только что размышлял.

***

Вультрагота, искавшая своих дочерей, теперь возвращалась вместе с ними. Идя через цветущий луг, сами увенчанные цветами и с букетами в руках, все трое двигались стремительно и плавно, как легконогие молодые лани. Казалось, что они не ступали ногами по земле, а парили над ней. Все трое - сказочно красивые, так что многие мужчины и юноши провожали их восхищенными взорами. Очаровательная Вультрагота в этот праздничный вечер выглядела старшей сестрой своим дочерям, а не почтенной матерью семейства.

Они не смеялись и не беседовали, но внимательно слушали, как в кустах ольхи и орешника соловьи пели свой гимн весне. Невзрачные, но сладкозвучные пернатые певцы готовы были петь всю ночь, не умолкая, не опасаясь людей, шумевших вокруг. Напротив - между соловьиными трелями и бурной радостью людей, приветствующих весну, существовало известное родство. И те, и другие по-своему славили нескончаемую силу жизни. Многие шварцвальдцы, наделенные тонкостью чувств, сейчас прогуливались возле кустов, с наслаждениями прислушиваясь к соловьиным песням. Но только Вультрагота и ее дочери различали в их трелях, свисте, щелканье слова, столь же внятные, как человеческие.

"Едва оделись молодой листвой кусты и деревья, как мы возвратились домой с чужедальнего юга! Долог был путь в родной край, но лишь здесь нам поется от радости. Лишь под своим родным солнцем хочется петь с утра до ночи, найти любимую подругу, свить гнездо, вырастить птенцов и передать им чудесный дар песни! Лучше всего на свете - весна в родном краю! Да здравствует сияющая Суль, дарящая тепло! Да здравствует весна в зеленом наряде! Пусть радуется весне все живое! И птицы, и звери, и люди, и альвы поют в эту теплую ночь: "Славься, весна, славься, славься, славься!"

И три прекрасных наследницы вейл улыбались, слушая песни птиц, направляясь через вечерний луг. На небе догорал закат, еще оставив людям немного света. Сладко пахли ночные фиалки - цветы, что распускаются в сумерках, когда засыпают все остальные.

Брунгильда шла рядом с матерью, так же чутко прислушиваясь к окружающему миру. Она улыбалась от радости, но ее радость была тихой, и не спешила выплеснуться во всеуслышание. Они с матерью нарочно шли медленно, желая продлить единение с природой.

Но Фредегонда, украсившая свои волосы венком из красных анемонов, порывисто опередила их и пошла быстрее. Она увидела, при зажженных в шатре свечах, за столом, рядом с названым дедушкой, дядю Радельгарда. Девочке нравилось беседовать с ним, потому что он охотно рассказывал ей о других странах, о том, какие народы в них живут, какой у них язык и обычаи, какие альвы и чудесные существа обитают в разных краях. Благодаря урокам дяди Радельгарда, младшая внучка вейлы имела изрядное представление об окружающем мире. Это должно было впоследствии пригодиться ей, ибо старшие родичи ждали от нее многого. Но тогда еще Фредегонда не сознавала их надежд. Просто она была любопытна, и ей нравилось, когда с ней разговаривали как со взрослой.

5

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VII

« : 05 Дек, 2023, 21:44:54 »

Благодарю, эрэа katarsis!

Конечно, изменять жене - не лучший поступок со стороны Карломана. Но вот, если бы у Карломана была возможность вернуться в прошлое и всё исправить, стоило ли бы это делать? Безусловно, Альпаиде не было бы больно, Карломану не было бы стыдно, а Лукреция, скорее всего, благополучно вышла бы замуж. Но Беатриче в этом случае, никогда бы не появилась. С другой стороны, может ли это обстоятельство быть оправданием измены? Вроде, нет. С третьей стороны, возможно ли прожить всю жизнь и ни разу не накосячить? И на что будет похожа такая жизнь?
Карломану повезло, что и Лукреция и Альпаида проявили благородство и его простили. Хотя это, видимо, не везение а правильный выбор (т.е., хороший вкус).

Возможно, что Беатриче действительно должна была появиться на свет, именно от этих родителей и в этом регионе (то есть, если бы ее родила Альпаида, то ребенка с нужными задатками не получилось бы). Иногда и богам приходилось получать детей от смертных, чтобы они сделали на земле нечто важное, исполнили бы некое предназначение.
Беатриче уже упоминается на Королевском Совете, как представитель важной политической силы. А в будущем, возможно, ей придется сыграть еще более важную роль в международной политике. А может, и в чем-то другом, сложно сказать пока. В качестве Хранительницы, например. Можно вспомнить, что вулканическую и сейсмическую активность как раз в Островном Королевстве древние связывали с буйством хтонических чудовищ...
Так что ради этого, может быть, стоило зачать необыкновенного ребенка. Хотя и Карломану, и Альпаиде, и Лукреции было бы легче, если бы не этот давний поступок.
Теоретически, у них был разрешен повторный брак. На практике же, все упирается в личные отношения людей. Тут получился любовный треугольник, где все стороны страдают, даже спустя 10 лет. Хотя и находят в себе силы простить друг друга. Так что да - Карломан нашел лучших из возможных женщин.
У нас даже Карломан способен на небезупречные поступки. Хотя я думаю, что поступать правильно вполне возможно. И даже лучше, чем ошибаться. Но здесь речь идет несколько о другом.

Две сестры (начало)
(Май 812 года. Шварцвальд, Берн. Брунгильда, Фредегонда, Гримоальд, Вультрагота.)
Из сборника "Радости и печали".
Идея принадлежит эрэа Menectrel.

В Берне, столице Шварцвальда, кипела подготовка к самому веселому празднику - Ночи Весенних Костров. Испокон веков их зажигали на вершинах холмов, чтобы видно было издалека, в первую ночь виннемоната-месяца, когда в лесу начинала куковать кукушка, и даже самые упрямые дубы, наконец, одевались свежей зеленью. Тогда люди повсеместно зажигали костры на вершинах в знак своей сопричастности к великому солнечному огню, что сразился с жестоким зимним холодом и победил его. В эту ночь пламя костра, зажженное древнейшим образом, с помощью исполинского колеса, что вращали жрецы, было священным, имело особую силу. Люди проходили сами вокруг праздничного костра и проводили свой скот, избавляясь от напастей, накопившихся за целый год. Самые же отчаянные, ловкие и смелые прыгали прямо через праздничный костер, веря, что огонь убережет их от злых сил. Особенно любили такие прыжки молодые пары, верившие, что перелететь через огонь, не разжав рук - значит, сберечь свою любовь на всю жизнь. Для многих из них эта ночь становилась временем окончательного сговора.

Но в тот вечер, 812 года от рождения Карломана Великого, на вершине самого высокого холма под Берном, где испокон веков зажигали праздничный костер, еще только шла подготовка к празднику. Сияющая колесница Суль еще ярко светила, клонясь к западу.  Где-то по горам и долам еще катилась другая колесница, с Весенними Королем и Королевой, избранными за свою красоту и непорочность олицетворять священный брак Неба и Земли. Вместе с ними на той же колеснице, запряженной белыми телками с позолоченными рогами, везли и праздничный шест, увитый зелеными ветками, плющом, цветами и лентами, а за ним следовало шествие, все население города и окрестных селений снималось с мест, чтобы спешить за праздничной колесницей.

На вершине высокого холма, где чернело пепелище прошлых лет, пока еще только собирали целую гору из бревен, смолистых веток, хвороста и старой соломы, которую предстояло поджечь. Но жрецы еще не прикатили огненное колесо, ибо у праздника был свой час. И на холме, окруженном темными медноствольными соснами и могучими елями, еще только собирался народ.

В канун Весеннего Праздника сюда стекались все - мужчины, женщины и дети, в своих лучших нарядах, знатные вместе с простолюдинами, ибо на одну эту ночь переставали действовать правила. Солнце светит всем, и его возвращение в полную силу праздновали все, кто радовался весне.

Ниже по склону холма, на лугу, уже согретом солнцем, играли дети. И среди них находились две девочки-подростка, названые внучки герцога Шварцвальдского, длчери его воспитанницы Вультраготы и ее мужа, графа Эрмингола - Брунгильда и Фредегонда.

Теперь их стремительные гибкие фигурки мелькали в густой траве, ибо они собирали цветы, срывая самые красивые, чтобы сплести венки. Старшей, Брунгильде, было почти четырнадцать лет, а Фредегонде - двенадцать.

- Гляди, сестрица: здесь анемоны! Смотри, какие красивые: белые, розовые, алые! Давай сплетем из них короны: мы будем в них настоящими принцессами! - звенел колокольчиком голос младшей, черноволосой  красавицы Фредегонды.

Брунгильда, изящная юная девушка, высокая для своих лет, на бегу стремительно обернулась к сестре, так что ее длинные каштановые косы взметнулись в воздухе, как и вышитая ткань ее светло-розового платья.

- Мне пойдут светлые анемоны, а тебе - красные, как огонь, потому что у тебя черные волосы. Только не срывай всех цветов, Фредегонда, выбирай там, где они растут гуще. Им будет полезно, если их немного проредить.

- Так и сделаю! - пообещала младшая девочка, гладя крупные алые цветы с темной сердцевиной. - Взгляни, Брунгильда, какие они красивые и яркие: словно солнце поцеловало их, или их омыла живая кровь...

- Я предпочитаю солнце, а не кровь, - Брунгильда присела на корточки, также сплетая себе венок вместе с сестрой. - И впрямь: здесь анемоны расцветают раньше всего, потому что солнце обогревает этот склон самым первым. Здесь и снег тает очень рено.

Но быстроглазая любопытная Фредегонда уже разглядела другие цветы, дальше по склону холма, где росли густые заросли можжевельника, ольхи, жимолости, орешника.

- Взгляни, сестрица: вон там, возле кустов, еще лиловые анемоны! А ну, кто быстрей?..

Брунгильда вскочила, надев сплетенный венок себе на голову, и они с сестрой помчались наперегонки.

- Догоняй! Кто быстрее, тому и цветы!

Две девочки в ярких платьях, с цветами в волосах, сами похожие на прекрасные цветы, стремительно летели по склону холма, легкие и быстрые, едва различимые глазу. Они праздновали расцветающую весну года, как и весну своих юных жизней. Солнце горячило им кровь, и они, полные сил, готовы были мчаться далеко-далеко, не чувствуя усталости, наслаждаясь своей юностью и силой. Они - сама весна, сама юность, сама пышно расцветающая природа. И весенние жаворонки заливались в небе колокольчиками, вместе со звонким девичьим смехом.

Другие дети, игравшие на склонах высокого холма, заразившись их весельем, тоже бросились бежать за ними. Но никто не мог угнаться за быстроногими внучками вейлы, наследницами крылатых дев-птиц. Они с легкостью опередили всех, едва касаясь ногами земли. Взрослые же, стоявшие выше по склону холма, залюбовались стремительно бегущими девочками, не сводя с них глаз.

В окружении свиты знатных людей, возле раскинувшейся шатром темной ели, стоял сам герцог Шварцвальдский, Гримоальд Медведь, огромный и грузный, с пышной седой бородой. Рядом с ним стояла его названая дочь Вультрагота. Она вместе с герцогом наблюдала за своими дочерьми, игравшими на лугу. Возле названого отца она все еще казалась хрупкой девочкой, как в детстве, когда естественно было взирать на старших снизу вверх. Но в глазах у обоих таилась вековая мудрость альвов, сотворенных богами на заре времен Хранителей живого мира.

Итак, они вдвоем наблюдали за девочками, веселыми и беззаботными внучками вейлы Морганетты, потомками королей Арвернии.

- Как быстро растут девочки! - радостно пророкотал герцог Гримоальд, трогая руками свой широкий кованый пояс. - И в них обеих уже проявляется тайная сила, унаследованная от прекрасных прародительниц! Ты ведь занимаешься их обучением, Вультрагота?

Молодая женщина кивнула, ясными глазами глядя на дочерей, величайшую радость ее жизни.

- Я знаю, батюшка, что любой дар - это не только возможность, но прежде всего ответственность! Тем более, что они унаследовали всю красоту и очарование вейл. Я даже не знаю, какая из них сделается красивее. Хотя они совершенно разные!

Герцог Гримоальд вновь пристально поглядел на своих названых внучек. Они носились по лугу, то наперегонки, то просто так, собирая цветы, исполненные радости, весны и солнечного света, точно пчелиные соты бывают полны янтарно-золотистого меда. И вся расцветающая природа ликовала вместе с ними, и в лесу поблизости звенел птичий хор, славивший весну вместе с юными вейлами.

Наконец, сестры, сбросив обувь и взявшись за руки, закружились по полю, под музыку птичьих голосов, что была и внятна, и близка им. Волосы девочек растрепались, косы расплелись, и два облака, каштановое и черное, кружились с ними вместе.

- Гляди, они танцуют по кругу движения солнца! - одобрительно кивнул Гримоальд, хлопнув в ладоши. - Гляди, гляди, вот припустили еще быстрее!.. Э, с ними в хоровод лучше не становись - всех перепляшут! Быстрые, как веретено! У них сейчас головы закружатся!

- Не закружатся, батюшка, - с улыбкой возразила Вультрагота. - Они птичьего рода, для них естественно летать! Пусть славят весну вместе с певчими птицами!

И действительно, девочки еще долго кружились в неистовом хороводе. Наконец, когда им надоело, они опустили руки. И тут же, не чувствуя головокружения, даже не покачнувшись, бросились наперегонки. Несколько игравших на лугу подростков предприняли было новую попытку догнать сестер. Но тщетно: все они были слишком тяжелы на бегу, медлительны, чтобы состязаться с вейлами, готовыми вспорхнуть в распахнутое бездонное небо.

- Хорошо, что их две, и они могут играть друг с другом, как обычные дети не могли бы, - улыбнулась Вультрагота.

- Брунгильда - вылитая ты в те же годы, - задумчиво произнес Гримоальд, возвращаясь к событиям прошлого. - И облик, и нрав - все твое! А вот Фредегонда не такая.

- Да, она пошла в отца, - Вультрагота сдержанно вздохнула, вспомнив о своем воинственном супруге. - Эрмингол хотел сына, ведь дочь у нас уже есть. Однако во мне еще слишком много крови вейл, чтобы рожать сыновей. Мужчин-вейл не бывает на свете! Быть может, мои дочери уже смогут в будущем подарить своим мужьям сыновей. В них сохраняется сила вейл, но они осознают себя в большей степени людьми.

- И, я думаю, нам следует позаботиться об их будущем заранее, чтобы оно прочно определилось к тому времени, как девочки окончательно повзрослеют, - веско заметил герцог Гримоальд. - Иначе через год-два все молодые рыцари и оруженосцы сойдут с ума от их красоты, и девочкам даже не придется стараться для этого!

При этих словах Вультрагота содрогнулась, как на морозе, при воспоминании о собственной юности.

- Ты прав, батюшка! Красота и дарования еще не означают счастья. Нам надо подумать, как устроить их судьбу. Особенно для Брунгильды, как старшей. Кроме того, мне думается, что ее душа не создана для борьбы, для преодоления жизненных трудностей. Она видит в каждом встречном не его самого, но творение богов, стремящееся к свету, и может не выдержать, столкнувшись со злом. Когда я гляжу на нее, вспоминаю, что рассказывал о моем отце его кузен, граф Карломан Кенабумский. Он говорил, что Хильдеберт Потерянный Принц любил жизнь, пока она улыбалась ему. Но он оказался слишком хрупким, и сломался, когда погубили его возлюбленную, мою матушку Морганетту... Я надеюсь, что моей Брунгильде никогда не придется пережить жестоких разочарований! Прошу тебя, батюшка: даже если ты будешь вынужден найти Брунгильде жениха за пределами Шварцвальда, позаботься, чтобы ей жилось там не хуже, чем в родительском доме! То же касается и Фредегонды, само собой. Но за нее я не так сильно беспокоюсь, ибо у нее душа бойца.

Герцог Шварцвальдский задумался, склонив голову и глядя вниз, на мелкие веточки и опавшую прошлогоднюю хвою под ногами.

- Я позабочусь о будущем твоих дочерей, девочка моя! - пообещал он, приобняв Вультраготу за плечи. - Прежде всего, надо глядеть, куда жизнь идет. К счастью, Арверния наконец-то примирилась с Нибелунгией, и их молодой король совсем недавно женился на моей внучке, Кримхильде Нибелунгской...

- Дочери нашей Кунигунды, - склонила голову Вультрагота, вспоминая названую кузину, погибшую на войне вместе со своим супругом.

Широкие плечи Гримоальда враз согнулись. Скорбь о дочери состарила его больше, чем прожитые годы.

- Трудным для короля Торисмунда было решение отдать внучку убийцам сына! Но он все-таки пересилил себя, как и я, отказавшись в свое время помогать нибелунгам, даже чтобы отомстить. Хоть я-то всегда был против войны!.. Но, чем больше крови пролилось, тем труднее заключить мир. Что ж, если они смогли примириться, то и нам следует держаться по-добрососедски! Тем более, что наши соседи междугорцы представляют угрозу для всех - для нас, для арвернов, для нибелунгов. Так что нам не помешает подумать о союзниках... У моего сына как раз подросла дочь, Бертрада, а в Арвернии еще не женат кузен короля, принц Хильперик. Пожалуй, следует навести мосты по поводу будущего сватовства.

- Арверния... - задумчиво вздохнула Вультрагота, представляя себе страну, где родилась. Земля рода Карломана Великого. Священная земля родоначальниц-вейл, на которой теперь стоит Дурокортер, новая столица. Страна, где еще не так давно было смертельно опасно быть альвом, откуда ее младенцем вывезли в гостеприимный Шварцвальд. Страна, о которой она столько расспрашивала Карломана и других приезжих гостей, стремилась знать все вести из прародительского дома. Вультрагота никогда не решалась приехать в Арвернию. Но и никогда не забывала, что это - ее родина. И своих дочерей, Брунгильду и Фредегонду, она воспитывала, рассказывая им о семейной истории, и они хорошо представляли, чья кровь течет в их жилах.

Гримоальд, понимая, насколько противоречивы ее размышления, проговорил про себя:

- Если Бертрада станет женой принца, то они с Кримхильдой, по крайней мере, будут вдвоем, как подобает сестрам.

Вультрагота оживилась.

- Желаю им такой же крепкой дружбы, какая была у нас с Кунигундой! - от души пожелала она. А про себя подумала, что в этом дружеском союзе могли бы найти свое место и ее дочери, или хотя бы одна из них.

6

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VII

« : 04 Дек, 2023, 21:10:30 »

Благодарю, эрэа katarsis!

Как-то оно в королевских дворцах всё громоздко устроено. Чтобы просто посмотреть на портрет, целая церемония устраивается.
Кстати, почему на церемонии не было Бересвинды? Неужто не пригласили? Не посчитает ли она это оскорблением?

Что поделать - придворные церемонии положены не только для королев, но и для королей. Каждый шаг расписан: во столько-то должен придти майордом, а во столько-то мать...
А это еще и не была официальная церемония! Просто раньше времени пришли те, кому хотелось увидеть портрет, в первую очередь - ближайшие родственники. А весь двор соберется попозже. И Бересвинда тоже, конечно же.

Портрет (окончание)
(Январь 799 года. Арверния. Дурокортер. Карломан\Альпаида, Дагоберт\Герберга, Лоренцо Висконти)
Из сборника "Радости и печали".
Идея принадлежит эрэа Menectrel.

Итак, они остались в тронном зале - супружеская пара и двое их ближайших друзей. Таков был итог первого осмотра портрета, теми, кто проявил любопытство раньше назначенного срока. Скоро в тронный зал должны были войти король со своей царственной матушкой и его советники, чтобы официально осмотреть портрет. Который предстояло вскоре отправить морем в Островное Королевство.

А пока, у собравшихся здесь еще оставалось немного времени. И Варох, переглянувшись с Карломаном и получив от него утвердительный жест, вышел из зала вместе с Лоренцо.

Граф Кенабумский, взглянув на ткань, что скрывала портрет его дочери, еще крепче и ласковее сжал руки своей жены, давая понять, что нет никого ближе нее.

Подняв на мужа свои лучистые глаза, Альпаида проговорила с глубоким чувством:

- Мой Карломан, я в эти дни старалась понять тебя лучше, узнать, что ты чувствуешь сейчас. Я вижу - тебе тоже трудно, и тебя терзают жестокие сомнения: что будет дальше?.. Но я верю: мы с тобой, если не отдалимся друг от друга сейчас, вместе преодолеем и нынешнее испытание! Ты можешь мне доверять, Карломан!

Он улыбнулся жене, гладя ее по волосам, и на его усталом от переживаний лице проступила прежняя, знакомая ей, радость сильного, энергичного человека.

И на мгновение стало еще сильнее сходство между ним и маленькой Беатриче. Все-таки, она главным образом унаследовала свои черты от отца. Те же глаза, тот же взгляд, исполненный неугасимого любопытства к жизни и к миру... Да, в девочке было столько от него, что, появись она сама при Дурокортерском дворе, Альпаида смогла бы полюбить ее и видеть в ней Карломана, не вспоминая ежеминутно о ее матери...

И графиня Кенабумская проговорила вслух:

- Я верю, все обитатели Дурокортера будут очарованы красотой Беатриче! И согласятся с твоим предложением отдать ее за наследника Артунги и Заморры. Разве что наши племянники пожалеют, что она не приедет к ним! - Альпаида ласково провела ладонью по щеке мужа, опустила ее на его плечо.

Карломан засмеялся над шуткой жены и проговорил, гладя ее волосы и шею:

- Тогда я тем более скажу, что лучше Беатриче оказаться там, где всего один принц, которого восхитит ее красота!

Так супруги стояли, вполне заручившись поддержкой друг друга. Они сохранили свой брак и убедились во взаимном доверии.

Но внутри Карломан все еще продолжал чувствовать напряжение. Ибо письмо Лукреции продолжало лежать тяжким грузом на его душе...

Альпаида же вспомнила, как ее предупреждала старая королева по дороге в святилище, что при дворе вскоре пойдут слухи о сходстве Беатриче с Карломаном. И ей неизбежно придется выдержать и это испытание. Но, если муж будет рядом с ней, они вдвоем преодолеют что угодно!

***

После беседы с женой, Карломан вернулся в свой кабинет. Пока еще оставалось время до церемонии осмотра портрета. А он решил, наконец, разобраться с письмом Лукреции, отягощавшим его совесть.

Стоя возле стола, Карломан осторожно прикоснулся к запечатанному пергаменту.

Взяв свиток в руки, он долго смотрел на сургучевую печать Лукреции, вдыхая аромат ее благовоний. Они опьяняли, кружили голову, и он вдыхал их все глубже, закрыв глаза...

И перед ним появилась сама Лукреция, в тот самый миг, когда Карломан сломал печать, и благовония опьянили его еще сильнее.

- Карломан! - окликнул его мелодичный голос с очаровательным акцентом, от кторого некогда у него все таяло внутри.

Он поднял голову. Лукреция стояла перед ним - великолепная и прекрасная, какой он ее запомнил, в бальном платье из переливчатого шелка, сияющего, как краски павлиньего хвоста. Глубокий вырез платья приоткрывал ее роскошную грудь и плечи, на которых сверкали крупные хризобериллы, меняющие цвет с зеленого на красный в зависимости от освещения. Карломан знал, что это были любимые камни у Лукреции, ее талисманы, усиливающие связь между мирами, свойственную всем оборотням. Такие же камни переливались и в ее волосах, укрепленные в сетке, с трудом сдерживающие густые волны ее золотых волос. Но ярче всех драгоценностей сверкали глаза Лукреции, полные живого огня!

Умом Карломан понимал, что ее нет сейчас в Арвернии. Но для него она все-таки присутствовала здесь, вложив все свои стремления в это письмо. И он взглянул ей в глаза, полные любви и грусти.

Тогда Лукреция проговорила до боли памятным ему голосом:

- Благодарю тебя, Карломан, что ты был в моей жизни! Я счастлива, что ты подарил мне нашу дочь Беатриче! Не жалею ни о чем. Ты всегда будешь в моем сердце. Но я не стану больше тревожить тебя! Сччастья тебе, мой Коронованный Бисклавре!

Видение исчезло. Прошло некоторое время, и Карломан услышал стук в дверь.

В кабинет вошел Варох. При виде него граф Кенабумский встряхнул головой, приходя в себя и глядя вокруг уже вполне осмысленно.

Он сидел в своем кресле. Перед ним на столе лежал пергамент, исписанный красивым почерком Лукреции.

"Прошу тебя, благородный граф Кенабумский: помоги устроить наилучшим образом судьбу нашей дочери Беатриче, чтобы она обрела жениха, достойного невесты из рода Луччини. Также я прошу тебя, могласно нашему договору о временном браке, выплатить хотя бы часть приданого нашей дочери, как подобает ее отцу."

Варох подошел к Карломану, и тот молча подвинул ему письмо.

- Как жаль, что женщина, прекрасная телом и душой, навсегда осталась одинокой! - с горечью произнес майордом Арвернии. - Судьба Лукреции навсегда останется для меня укором совести, пусть она и не винит меня ни в чем. Хорошо, что у нее, по крайней мере, родилась Беатриче! О приданом можно было не упоминать: это мой долг за все годы, что я был, да и впредь буду, далеко от дочери.

Варох ничего не ответил. Но по потемневшему взгляду синих глаз друга, Карломан понял, что тот одобряет его решение.

- Скоро уже состоится церемония осмотра портрета, в присутствии всего двора, - напомнил ему Варох.

Карломан поднялся из-за стола, потер пальцами глаза, будто только что проснулся, и энергично потянулся.

- Ты прав! Надеюсь, что Королевский Совет нас поддержит.

Он взял в руки письмо Лукреции Луччини и подошел к камину, намереваясь бросить его туда, чтобы вместе с ароматом венетийских благовоний и изящным почерком в жарком пламени навсегда развеялось и его прошлое. Но в последний миг Варох обратился к нему:

- Не надо! Прошлого все равно не развеешь по ветру. А в это письмо, я вижу, она вложила душу.

- Ты прав! - усмехнулся Карломан, и передал письмо Вароху, который спрятал его среди других документов на столе у майордома.

Карломан стоял у камина, протянув руки к огню, и впервые после долгого времени, на душе у него было светло.

***

О втором, окончательном осмотре портрета Беатриче, осуществленном уже всем двором, возможно, не следует говорить слишком подробно. Сама церемония осмотра представляла собой расширенную версию описанного ранее. Само собой, опытные придворные не выражали своего удивления так непосредственно, как дети и ближайшие родственники. Но то, что Беатриче может быть лишь дочерью Карломана, все безошибочно поняли с первого взгляда. А наиболее дотошные, служившие при дворе давно, быстро сопоставили, когда именно граф Кенабумский совершал длительное посольство в города Венетийской Лиги...

Но, если некоторые злорадствовали втайне, то им пришлось придержать язык. Одна лишь королева Бересвинда, опасно сузив глаза, заметила, пристально разглядев портрет девочки, что в последних поколениях арвернские принцы слишком часто женились на своих кузинах, а близкородственные браки могут быть вредны. Всем было ясно, какой тут намек.

Но молодой король, достойный ученик Карломана, предложил посоветовать родным Беатриче просватать ее за принца Артунги и Заморры. Он обстоятельно обосновал, почему этот союз будет полезен, в том числе, и для Арвернии. Его поддержали и советники, убежденные Карломаном. И перед их объективными доводами Бересвинде Адуатукийской пришлось отступить.

Она нашла себе утешение, сразу же после осмотра портрета удалившись вместе с Хродебергом в оранжерею. Приказав своим фрейлинам держаться поодаль, королева-мать прогуливалась под руку с невенчаным супругом среди розовых кустов с крупными алыми цветами. Любуясь ими, Бересвинда охотно принимала знаки внимания от возлюбленного.

Сорвав самую пышную розу, Хродеберг приколол ее к груди женщины, над ее горячо бьющимся сердцем.

- Прими этот дар, моя королева! Тебе одной по праву надлежит носить этот символ царственной женственности!

И Бересвинда сладко млела от его слов, от ласк и поцелуев, которыми они обменивались, когда никто не мог их видеть. Она радовалась, чувствуя себя по-прежнему молодой и любимой, как в те дни, когда носила роскошные, как эта роза, наряды, а не черный мрак вечного траура.

Но, чтобы чувствовать себя совсем счастливой, Бересвинда позволила себе иронию в адрес Альпаиды. Разумеется, она выразилась мягко, ибо Хродеберг был братом той, о ком она отзывалась. Но втайне ее радовало, что графиня Кенабумская, всегда державшаяся так, будто она выше других, тоже не смогла уберечь свой домашний очаг.

- Прошу тебя, передай мое сочувствие своей сестре, - попросила она Хродеберга. - Карломан с Альпаидой казались всю жизнь такой любящей парой! Кто бы мог подумать, что он обманывает ее, как и мой покойный супруг?! Но у Хлодеберта, по крайней мере, не осталось внебрачных детей, на которых еще и приходилось бы любоваться всем двором!

В ответ Хродеберг ласково поцеловал ей руку, над трепетной голубой жилкой, там, где кожа чувствительнее всего.

- Я не скажу Альпаиде ничего, что причинит ей боль! Верю, что они с Карломаном смогут справиться с тем, что мешает им сейчас. И, во всяком случае, это касается их семьи. А мы с тобой, моя государыня, сейчас можем побыть наедине... Какое нам дело до всего света?..

Хродеберг столь горячо убеждал Бересвинду, что она рада была забыть обо всем. И они продолжали бродить по оранжерее, полной редких цветов и плодов, любовались ими, лакомились спелыми гранатами и виноградом, целовались и говорили о любви, держась за руки.

***

Отчасти Бересвинда все-таки оказалась права: слух о незаконной дочери Карломана действительно облетел весь Дурокортерский дворец, и на некоторое время должен был стать излюбленной темой для разговоров.

В этом убедился коннетабль Арвернии, принц Дагоберт, когда, после осмотра портрета, направился к кабинету своего зятя. Попадавшиеся по пути придворные встречали его многозначительными взорами. Стоявшие поодаль перешептывались между собой, но, стоило ему приблизиться, как они принимали преувеличенно почтительный вид. Тонкий слух Дагоберта пару раз уловил имена Карломана и Альпаиды. И он шел среди придворных с невозмутимым лицом, всем видом показывая, что никакая грязь не может его коснуться. Про себя же с горечью размышлял, что теперь придется и его дочери терпеть такое же назойливое внимание, пока у придворных не появится свежая тема для злословия.

Войдя в кабинет Карломана, Дагоберт застал там его самого вместе с Варохом. Словно бы ничего и не произошло сегодня, и он лишь на пять минут оставил их одних!.. Сенешаль разбирал за столом какие-то документы, а майордом стоял возле камина, словно грел руки. Но, услышав едва слышные шаги Дагоберта, Карломан стремительно обернулся к нему.

Встретившись взглядом с названым сыном, Дагоберт тихо обратился к нему:

- Здравствуй, Карломан! Прочел ли ты, наконец, письмо Лукреции Луччини?

Племянник и зять понял его тревогу и улыбнулся - печально, но с ясным взором:

- Мы с Альпаидой все обсудили и договорились дать Беатриче приданое, достойное принцессы. Ибо таков мой долг перед дочерью, и об этом меня просит ее мать в своем письме. Дочь герцога Розалийского готова и впредь жить заботами о счастье своей дочери. А между мной и Альпаидой и прежде не было тайн, ты знаешь, батюшка. А теперь мы еще лучше узнали друг друга!

Пока еще недоверчивая улыбка коснулась тонких губ Старого Лиса. Он быстро пересек кабинет и, исполненный признательности, протянул руку Карломану.

- Благодарю тебя за Альпаиду, сын! Счастья вам на всю жизнь!

- Насколько жизнь зависит от нас, батюшка, мы постараемся сохранить счастье! - пообещал Карломан.

И они с Альпаидой действительно всю оставшуюся жизнь прожили в любви и согласии, как единое целое. Даже юная красавица, Матильда де Кампани, что в другой семье стала бы возможной разлучницей, для Карломана и Альпаиды сделалась другом семьи, ибо супругов объединяло полное доверие. А сплетни придворных быстро утихли, ибо для них не было повода в дальнейшем. Когда же венетийский живописец, нарисовавший Беатриче, изобразил графа и графиню Кенабумских на портрете, увековечившем их супружескую любовь, смолкли и самые злые языки.

Стараниями своего отца, Беатриче Луччини была просватана за наследного принца Артунги и Заморры. А семь лет спустя, когда ей исполнилось шестнадцать лет, а жениху - двадцать, стала его женой. Этот брак, как и предполагал Карломан, получился удачным. Кроме того, он был весьма выгоден для всех сторон. Ее дед, герцог Розалийский, укрепил свою власть, которую больше уже никто не оспаривал, ибо его противникам пришлось решать собственные проблемы. И на берегах Окруженного Моря после помолвки Беатриче надолго воцарился покой. До тех пор, пока не разгорелась война за Окситанское наследство, в которую втянулась и Нибелунгия, надолго испортившая отношения с Арвернией.

После войны прокатилась эпидемия черной оспы, грозной и для людей, и для альвов. Увы, она унесла и жизнь Лукреции Луччини. Но зато Беатриче, дочь ее и Карломана, подарила пышный расцвет своим новым владениям.

А разве этого мало для обитателей Срединного Мира?..

7

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VII

« : 03 Дек, 2023, 20:47:44 »

Портрет (продолжение)
(Январь 799 года. Арверния. Дурокортер. Карломан\Альпаида, Дагоберт\Герберга, Лоренцо Висконти)
Из сборника "Радости и печали".
Идея принадлежит эрэа Menectrel.

Наконец, настало утро того дня, когда должен был состояться осмотр портрета Беатриче.

За это время обитатели Дурокортерского замка продолжали переживать, не имея пока возможности решить свои проблемы.

Карломан все еще сомневался, прочесть письмо Лукреции Луччини или нет. Варох изо всех сил морально поддерживал своего друга, однако не решался давать ему советы. В былые годы случалось, что он помогал Карломану даже вопреки его воле. Но здесь был совсем другой случай: только сам Карломан имел право разрешить тайну своей совести.

Дагоберт и его жена тревожились за дочь, видя, что она переживает из-за усложнившихся отношений с супругом.

Хродеберг усиленно ухаживал за дамой своего сердца, королевой Бересвиндой, и сам был счастлив, а королева-мать полностью отвлеклась на него, чувствуя себя любимой и желанной.

И вот, настало долгожданное утро того дня, когда королевский двор готовился смотреть портрет Беатриче.

Пока еще тронный зал, оцепленный стражей, был закрыт для посторонних. Но в середине зала уже установили на высокой подставке портрет, пока еще накрытый тканью, словно олицетворение тайны.

Зал не был пуст. Здесь собрались те, кто стремился первыми увидеть портрет, и кто по своему положению имел на это право.

Пришел Карломан вместе с Альпаидой и сыновьями: Ангерраном, Аледрамом и Аделардом. Им граф Кенабумский решил все показать заранее, чтобы они были готовы ко всему. Теперь его супруга стояла рядом, и ее рука в его ладони была холоднее обычного. Ангерран тихо стоял напротив портрета, скрестив руки на груди, стараясь быть спокойным, как его родители. Зато его младшие братья, Лисята, чуть ли не подпрыгивали от нетерпения, ожидая увидеть портрет своей сестры.

Их сдерживало прежде всего присутствие царственного кузена, который тоже стоял перед потретом в сопровождении своей верной тени, Жоффруа де Геклена. Тут же находилась и старая королева, Радегунда Аллеманская, и Дагоберт с Гербергой, а также Варох. Все выстроились полукругом, в середине которого стоял молодой король.

Возле накрытого тканью портрета стоял Лоренцо Висконти, словно фокусник, готовый вытащить кролика из шляпы.

Альпаида держала себя в руках, ничем не выдавая сильного волнения, хотя чувствовала, как внутри у нее все трепещет от волнения, как будто появившийся портрет девочки мог отнять у нее Карломана навсегда.

Рядом с ней перешептывались младшие сыновья, сдерживая веселье.

- Вот здорово будет увидеть сестричку Беатриче! Интересно, какая она? - говорил Аделард, едва не приплясывая на месте.

- Батюшка говорит, что похожа на наших средних братьев, что сейчас живут у бабушки Гвиневеры, - ответил более рассудительный Аледрам. - У нее такие же блестящие глаза, как у батюшки.

- Вот здорово! Наконец-то увидим сестричку! - шепотом воскликнул Аделард, и в порыве чувств подтолкнул братца в бок. Тот в ответ ткнул его в плечо.

Ангерран, заметив возню братьев, оглянулся и нахмурился, приказывая им успокоиться. Он никогда не забывал об ответственности старшего брата. Лисята притихли, глядя блестящими глазами на закрытый тканью портрет своей сестры, мысленно представляя, как она должна выглядеть.

Тем временем, Дагоберт и Герберга внимательно наблюдали за дочерью. Им ли было не знать свою гордую Альпаиду? Она могла сдерживать чувства при окружающих, владела собой настолько хорошо, что самый опытный придворный не разгадал бы ее. Но родители, помнившие ее маленькой девочкой, ясно видели, что она встревожена и, пожалуй, даже боится.

Родители, конечно, верили в лучшее. Ведь Карломан обещал Дагоберту, что ни в коем случае не покинет Альпаиду, свою единственную настоящую любовь. Но им было больно глядеть, как она сникла.

Тем временем, Радегунда Аллеманская пристально наблюдала за своим царственным внуком. Она видела, что Хлодеберт предупрежден Карломаном заранее о том, что ему предстояло увидеть. Что ж, Хлодеберт держался, как подобало мужчине и королю! Его царственная бабушка верила, что он сможет не допустить скандала, и возразит даже своей матери, если потребуется.

Карломан выразительно переглянулся с молодым королем.

- Государь, я думаю, что уже можно открыть портрет! Все остальные соберутся позже.

- Ты прав, дядя Карломан! - кивнул Хлодеберт. - Мне и самому любопытно взглянуть на изображение внучки герцога Розалийского, моей кузины.

Тогда Карломан сделал знак Лоренцо, и тот отдернул шелковую ткань, закрывавщую портрет.

И перед всеми присутствующими показался портрет прекрасной Беатриче - словно часть благодатной южной весны вошла в холодный зимний день, в замок, чьи крыши укутывал снег.

Все присутствующие в первый миг залюбовались портретом. Кто-то даже приглушенно ахнул, мгновенно осознав сходство девочки с майордомом Арвернии.

Король, как подобало ему, проговорил первым:

- Очаровательная девочка! Надеюсь, что ее ждет счастливая судьба. А мы, как ее родственники, обязаны постараться, чтобы никакие политические события не омрачили ее жизнь.

В ответ королева-бабушка процедила еще более холодным, чем всегда, голосом:

- Такой я и представляла ее себе!

А принцесса Герберга, поглядев на портрет, перевела сочувственный взор на свою дочь. И проговорила, стиснув руки в замшевых перчатках:

- Она очень хороша, и, несомненно, вырастет красавицей! Только вот ее происхождение сразу читается на лице...

Дагоберт так же тихо отвечал супруге:

- Прошлого не изменить, раз уж эта девочка живет на свете, значит, так угодно богам! Наши дети должны выдержать и это испытание, не нужно только растравлять их раны. К счастью, она остается вдали от арвернского двора, как и ныне.

Герберга тихо вздохнула, сочувствуя дочери.

Варох, не удивлявшийся, ибо видел уже портрет дочери своего друга, сочувственно кивнул, но поглядел с надеждой на Карломана с Альпаидой, стоявших перед портретом, держась за руки. Теперь только от них зависело, сохранится ли их любовь.

А сама Альпаида в этот миг пристально вглядывалась в портрет дочери своего мужа. И, хотя она знала, чего ждать, графиня Кенабумская все же ощущала боль, разглядев поразительно живое изображение девочки. Альпаиде трудно было на нее глядеть, ибо во всех чертах, в самом выражении детского личика, запечатленного кистью искусного живописца, виделись черты ее возлюбленного супруга, в сочетании ее матери - блистательной красавицы Лукреции Луччини. Беатриче была прекрасным плодом их любви, или, если угодно, колдовского наваждения...

- Вот она какая! - прошептала Альпаида одними губами, почти без голоса - Что ж, боги по справедливости наделили ее самым прекрасным обликом, какой только мог быть!..

Карломан, хотя уже видел портрет дочери, глядел на него с тоской. Он, разумеется, понимал, что для всех будет лучше, если Беатриче станет невестой наследника Аргунги и Заморры. Но в какой-то миг ему стало невыносимо жаль, что она не приедет сюда, и он не сможет увидеться с дочерью наяву...

Но, почувствовав волну тревоги, пробежавшую по телу жены, Карломан мгновенно поглядел на нее. Взяв ее руку, за которую поддерживал, он поднес ее к своим губам и поцеловал, ласково глядя в глаза, без слов успокаивая: "Я здесь! Я люблю тебя и никогда не покину!" И Альпаида, чуствуя невидимые потоки его мыслей, сумела улыбнуться уголками губ, а ее лицо обрело живые краски.

Зато их сыновья переглядывались горящими глазами, особенно двое младших, и видно было, как много хочется им сказать. Однако королевский двор воспитывал в детях выдержку.

Но все голоса умолкли, когда вновь заговорил король:

- Прежде всего, моя благодарность герцогу Розалийскому и его семейству за их родственные чувства, с какими прислали нам этот чудесный портрет! Прошу тебя, сеньор Висконти, передать мою благодарность.

Лоренцо учтиво поклонился. А Карломан, стоя об руку с Альпаидой, переглянулся со своим царственным племянником и добавил:

- А я приглашаю живописца, создавшего этот портрет, приехать работать к Арвернскому двору! Почту за честь заказать ему наш с моей возлюбленной супругой Альпаидой семейный портрет. Надеюсь, ты наймешь его от моего имени, Лоренцо, - многозначительно обратился он к венетийцу.

Тот все понял. Парный супружеский портрет - окончательный выбор Карломана, тут все было ясно.

- Я выполню твое желание, и полотна нашего прославленного мастера украсят и королевский дворец Арвернии, - пообещал он.

- Дядя Карломан прав! Я и мои родные также найдем множество тем для заказа, - подхватил король.

Радегунда Аллеманская одобрительно кивнула внуку, а затем пристально взглянула на Карломана.

- Ты хорошо начал, желаю тебе благополучно разрешить эту историю! А я, со своей стороны, помогу тебе, если потребуется! - пообещала она, опираясь на руку Хлодеберта.

А молодой король, обернувшись еще раз на портрет кузины, улыбнулся Карломану напоследок.

- Здесь все ясно! Итак, мы выполним все, как договаривались с тобой, дядя Карломан. А сейчас нам пора.

Король и его бабушка покинули зал, в сопровождении Жоффруа де Геклена.

В зале сразу сделалось шумно: дети, не сдерживаемые более высочайшим присутствием, громко выражали свою радость при виде портрета сестры.

- Какая красивая у нас сестрица! Какие у нее замечательные глаза, прямо, как у батюшки! - звонко воскликнул Аделард.

- Как жаль, что она не сможет приехать к нам! Мы могли бы играть все вместе, - вздохнул Аледрам.

Лисята, по малолетству, еще не сознавали, что со своими восторгами невольно ранят мать. Но Ангерран, как старший, все понимал. Стоя возле портрета, он старался понять изображенную на портрете девочку: чудесное мастерство художника выдавало в ней яркую личность! Но, услышав, о чем говорят братья, он с тревогой оглянулся на родителей, и проговорил, взяв обоих мальчиков за руки:

- Наша сестра и впрямь очень хороша! Но не кричите так! Вы - сыновья майордома Арвернии, а не лесные разбойники! Но вам еще рано присутствовать в знатном обществе. А потому пойдемте-ка!

Мальчикам явно не хотелось так скоро уходить от портрета сестры. Но Дагоберт и Герберга пришли на помощь Ангеррану.

- Пойдемте-ка в наши покои! Там есть на что взглянуть, - пообещала им бабушка.

И сам коннетабль поддержал жену:

- Я вам покажу книги, а, если пообещаете быть осторожными - то и мою коллекцию оружия!

Против таких уговоров мальчики не могли устоять! Помахав на прощание родителям, Лисята стремительно вышли вслед за дедом и бабушкой. Ангерран, сам изрядно заинтересованный, последовал за ними.

Дагоберт же, прежде чем покинуть зал, оглянулся у самого порога и внимательно переглянулся с Варохом и с Карломаном. Они безмолвно напомнили друг другу о письме Лукреции Луччини, что, так и не распечатанное, лежало на столе в кабинете Карломана.

Поглядев на свою дочь, что, как могла, старалась сохранять надежду на лучшее, Дагоберт вновь перевел взор на Карломана, желая спросить: "Это твое окончательное решение? Ты не передумаешь, что бы ни говорилось в том письме?"

Карломан понял его. Он кивнул, глядя в глаза тестю твердым взглядом, и еще ласковее обнял Альпаиду, мысленно отвечая: "Нет, не передумаю! Альпаида - моя судьба, и мне не нужно другой! Устроить судьбу дочери я обязан. А с Лукрецией все завершилось еще десять лет назад".

Карломан и вправду надеялся, что так будет, и неспроста задумал пригласить венетийского живописца, чтобы тот увековечил их с Альпаидой супружескую любовь. Граф Кенабумский готов был заверить всех по ту и по эту сторону Окруженного Моря, что в своей супруге обрел совершенное воплощение своих мужских желаний: и жену, и возлюбленную, и друга, и мать своих детей...

Дагоберт ушел, немного успокоившись. А Карломан тоскливо упрекнул сам себя: "Если ничто не в силах повлиять на твой выбор, то зачем ты трусишь прочесть письмо Лукреции?"

Тем временем, Варох сновь задернул тканью портрет Беатриче. Возле него остались в тронном зале теперь только Карломан с Альпаидой, а также Варох и Лоренцо.

8

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VII

« : 02 Дек, 2023, 21:23:44 »

Благодарю, эрэа katarsis!

Что ж, надеюсь, они сумеют не допустить скандала.
Хотя, если бы кое-кто не бегал по лесам с чужими волчицами , и необходимости бы такой не возникло
Но всё же Бересвинда меня поражает. Неужели, и правда, может поднять скандал, не считаясь с политическим ущербом, который он принесёт?!

Во всяком случае, король и часть советников готовы их поддержать.
Да, Карломан и сам признает вину. Поглядите, что он дальше говорит молодому королю, своему племяннику.
Ну, кто ее знает, Бересвинду? Она могла бы своего мужа вспомнить, по аналогии, хоть у него и не было внебрачных детей. Насчет Альпаиды-то она скорее позлорадствует, но Карломана со своим мужем сравнит. Тем более, что они так похожи

Портрет (продолжение)
(Январь 799 года. Арверния. Дурокортер. Карломан\Альпаида, Дагоберт\Герберга, Лоренцо Висконти)
Из сборника "Радости и печали".
Идея принадлежит эрэа Menectrel.

Вечером молодой король направлялся в сопровождении свиты через анфиладу комнат к своему кабинету. За ним следовали, как обычно, Жоффруа с другими паладинами, а затем - придворные. Королю следовало заняться важными документами. По дороге в кабинет он иногда встречал по пути других придворных и иностранных послов. Встречные приветствовали Хлодеберта поклонами, а дамы - реверансами. Он же время от времени милостиво склонял голову в знак внимания.

На одном из перекрестков король встретил свою царственную бабушку, Радегунду Аллеманскую. Ее сопровождали Дагоберт, Герберга и их дети - Альпаида и Хродеберг.

- Приветствую тебя, государыня Радегунда! - проговорил Хлодеберт, поцеловав бледные руки старой королевы.

Та тихонько улыбнулась уголками губ. Старший внук был одним из немногих, кому она по-настоящему радовалась. С ним были связаны ее наибольшие надежды.

- Здравствуй, государь Хлодеберт, мой дорогой внук! Чем ты занимаешься? Я собираюсь обратиться к богам в домашнем святилище, вместе с Гербергой и Альпаидой.

Король поклонился женщинам и переглянулся с мужчинами.

- Приветствую и вас тоже, дамы и господа! Все ли у нас готово для осмотра портрета внучки герцога Розалийского?

- Все готово, государь! - заверил Дагоберт. - Только сперва следует собрать всех причастных и подготовиться, как подобает.

- Верно, и мне не следует задерживать вас! - спохватился Хлодеберт. - Долг перед богами важнее всего.

- Мы помолимся об успехе твоего правления, государь, а также об отдельно взятых целях! - пообещала королева Радегунда. И задержала пристальный взгляд на Альпаиде: - Как ты себя чувствуешь, моя дорогая? В последнее время ты что-то слишком бледна, и держишься так отстраненно...

Альпаида ответила тихо, но учтиво:

- Благодарю за внимание, государыня! У меня все хорошо.

Родители пристально смотрели на нее. Да и Радегунда Аллеманская, казалось, не была удовлетворена ответом.

Между тем, король кивнул своим родичам и проговорил:

- Мне пора идти к себе, разбираться с документами! Встретимся с вами за осмотром портрета!

И он стремительно направился прочь, в сопровождении своей свиты.

Проводив внука взглядом, королева Радегунда вновь обратилась к Альпаиде:

- Ступай вместе со мной в святилище, вместе помолимся богам за наших родных!

- Благодарю, государыня! Я охотно разделю с тобой молитву! - проговорила Альпаида, подумав, что ей действительно станет легче, когда она попросит богов за Карломана и его семью.

Они последовали в дворцовое святилище. По пути Радегунда беседовала с Альпаидой, проявляя неожиданный такт:

- Я всегда считала тебя самой умной из нынешних молодых дам при нашем дворе, моя дорогая! Надеюсь, ты и в будущем не посрамишь своего ума, если даже тебе выпадут испытания. Быть женой, тем более настолько необыкновенного человека, как Карломан - нелегкий труд. Но быть одинокой вдовой - гораздо тяжелее, поверь! Когда лишишься супруга, начинаешь глядеть другими глазами на всю жизнь, что прожила с ним. И, кажется, все бы простила, если бы он мог вернуться назад.

Пока они так беседовали по пути в святище, Дагоберт с супругой и их сын шли немного позади них.

Спустя некоторое время им навстречу вышли королева Бересвинда в сопровждении своей свиты. Среди них находились жена канцлера, графиня де Кампани, и ее дочь Матильда.

Две вдовствующих королевы остановились напротив друг друга. Бересвинда, как младшая годами, первой уважительно кивнула своей тетке и свекрови, а та обратилась первой.

- Здравствуй, дочь моя, государыня Бересвинда! - голос Радегунды Аллеманской был исполнен учтивости, но в нем едва ли слышалось человеческое тепло. - Куда ты направляешься? Мы собираемся в святилише, обратиться к Царице Асгарда.

- Мне с вами по пути, матушка, - ответила Бересвинда, продолжая путь вместе со свекровью.

Тем временем, Дагоберт украдкой сделал знак сыну. И тот, шагнув вперед, поклонился королеве Бересвинде. Она сдержала ласковую улыбку и протянула руку своему верному рыцарю.

- Здравствуй, наш доблестный маршал запада! - проговорила она.

Хродеберг обратился к ней:

- Государыня, я слышал, что в оранжерее расцвел новый сорт алых зимних роз, которые ты любишь! Если ты позволишь, я буду счастлив преподнести их тебе.

В темных глазах Бересвинды сверкнул живой интерес.

- Розы? Я буду рада взглянуть на них! И, если они вправду так хороши, я прикажу украсить ими мои вдовьи покои.

Обернувшись к старой королеве, Бересвинда проговорила:

- Я прогуляюсь сейчас по оранжерее со своей свитой и маршалом Хродебергом. А в святилище придем позже, не отвлекая вас пока что от молитвы.

Голубые глаза вдовы Хлодеберта Жестокого заледенели еще сильнее, когда она провожала взором свою племянницу и невестку, удалявшуюся с Хродебергом.

Следом за сыном, и Дагоберт решил покинуть дамское общество.

- Прошу у тебя прощения, государыня Радегунда, и у вас, благородные дамы! Но меня ждет слишком много важных дел.

Он ушел прочь. А Герберга последовала за старой королевой и своей дочерью в святилище.

По пути женщины продолжали беседовать о нелегких обязанностях супруги, обязанной сохранять мир в благородной семье.

***

Несколько позднее молодой король сидел в своем кабинете за столом, просматривая важные документы, на которых требовалась его подпись. Он ждал прихода своего дяди и майордома, графа Кенабумского. Тот должен был, как обычно в это время, принести наиболее значимые грамоты, которые сперва проверял лично. Так было принято, согласно расписанию дня, установленному для короля раз и навсегда. После майордома, короля в этот час обыкновенно навещала его матушка, возвращаясь из святилища.

Но сегодня королеву Бересвинду отвлек Хродеберг, и она ушла с ним в оранжерею, нарушив привычный распорядок. Это было устроено нарочно, чтобы у Карломана было достаточно времени побеседовать со своим царственным племянником.

И вот, Карломан пришел, неся в кожаном чехле важные документы. Склонив голову перед королем, разложил их на столе. Это был отчет о мерах, принятых по поводу герцогства Розалийского. А заодно, повод для серьезного разговора с королем...

Тот, глубоко уважавший своего дядю, радостно улыбнулся ему и жестом пригласил садиться. При этом он заметил, как глаза Карломана таинственно блеснули.

- Что ты хочешь поведать мне, дядя Карломан? - осведомился Хлодеберт.

- Твоя семья и весь двор готовы к осмотру портрета внучки герцога Розалийского, твоей юной кузины, государь, - почему-то на этих словах Карломан сделал особый акцент.

Король тогда не придал им значения, думая, что речь идет о родстве через принцессу Химнехильду, сестру его деда.

- Я буду рад помочь своим родственникам из Розалии, что с нашей помощью получат гарантию безопасности! - искренне заверил он. - А что сделано для оказания военной и политической поддержки?

- Едва две седьмицы назад до нас дошли тревожные вести, как были посланы гонцы в Розалию и к ее соседям - аскийцам и марцийцам, чтобы разведать обстановку и сорвать планы противников семейства Луччини, - Карломан кратко изложил королю все приготовления, что они устроили вместе с Дагобертом и Варохом.

Затем он продолжал, негромко, но веско, основательно обдумав все, что собирался сказать:

- Если ты спросишь у меня совета, государь, я предложил бы, заручившись поддержкой государственных мужей, переслать портрет Беатриче Луччини ко двору короля Артунги и Заморры. Их юный наследник будет прекрасным женихом для твоей кузины, государь! И Розалии, и Островному Королевству будет выгоден этот союз, что со временем завершится браком, ибо поможет обуздать аппетиты Марции.

Хлодеберт, достойный ученик Карломана, кивнул, ибо знал, что его дядя, которому он всецело доверял, мудр и дальновиден.

- Если Королевский Совет одобрит твое предложение, дядя Карломан, я сделаю, как ты говоришь! Но все же мне интересно поглядеть, вправду ли дочь Лукреции Луччини обещает вырасти первой красавицей на свете, как рассказывают! Если так, то жаль, что ей не суждено украсить двор Арвернии...

Карломан судорожно усмехнулся и глубоко вздохнул.

- Поверь, государь: сильнее всех об этом сожалею я! Но все же, уверяю тебя: и для самой Беатриче, и для международной политики будет лучше, если она станет невестой наследника Артунги и Заморры! А что до Королевского Совета, то я уже поговорил с теми, кто заслуживает доверия, чтобы они проголосовали как следует... И не удивлялись, когда увидят портрет Беатриче!..

Царственный юноша почувствовал что-то особенное в словах дяди, уловил, что лицо его выражает глубокую грусть. И спросил с удивлением, будто сын у отца:

- Дядя Карломан! Ты говоришь о Беатриче Луччини так, словно она тебе не чужая...

Карломан глубоко вздохнул. Что ж, он сам собирался все объяснить племяннику, и теперь пришло время!

- Ты проницателен, как зрелый муж, государь! И я буду говорить с тобой, как говорил бы с твоим царственным отцом, зная, что ты все поймешь!

Хлодеберт кивнул, невольно взволнованный сравнением с отцом. Он старался быть достойным его, но чувствовал, что ему еще не хватает как государственной, так и житейской опытности.

- Я постараюсь понять тебя, дядя Карломан, как подобает мужчине, - пообещал он.

И граф Кенабумский, одобрительно улыбнувшись племяннику, начал рассказывать:

- Беатриче Луччини родилась девять лет назад, государь! Через несколько месяцев после того, как я, наконец, возвратился из Венетийской Лиги, где в течение полутора лет выполнял посольскую миссию... Она тогда увенчалась успехом и доставила Арвернии выгодные условия в торговле, это правда! Но на меня наибольшее впечатление произвела встреча с дочерью герцога Розалийского - великолепной Лукрецией Луччини! Она была - и остается, конечно, поныне! - не только прославленной красавицей, но и одной из мудрейших на свете. Философ, ученый, поэт в прекраснейшем женском обличье... Если найдется мужчина, который сумел бы остаться равнодушным, при условии, что она сама полюбила бы его, как меня, и была готова на все, - ему следовало бы при жизни воздвигнуть памятник... Я, во всяком случае, оказался слабее. Хотя я никогда не думал отречься от любви к Альпаиде, даже ради нее! Я продолжал любить свою жену, как и теперь - даже еще сильнее, чем прежде. Но ее не было со мной рядом слишком долго... Лукреция пробудила во мне желание, да, это так! Но не только это. Мужчина должен уметь владеть собой. Однако вдали от Альпаиды в моей душе образовалась пустота, которую Лукреция поспешила заполнить... Словом, все это было похоже на волшебный сон. Но, когда она забеременнела, пришло отрезвление, а с ним - чувство вины. По древним законам, я заключил с Лукрецией конкубинат, чтобы наш с ней ребенок считался законным наследником семейства Луччини... Одним словом, Беатриче - моя дочь, государь! И портрет показывает это со всей очевидностью. Я прошу тебя все учесть, когда увидишь его.

Молодой король слушал очень внимательно. Его лицо, едва узнавшее первые касания бритвы, сперва выразило крайнее изумление. Он, как и весь двор, привык считать Карломана и Альпаиду идеальной парой, и не представлял, что в их жизни бывали такие драмы. Но, вспомнив свое обещание держаться, как подобает мужчине, он задумчиво проговорил:

- Я не вправе тебя судить, дядя Карломан, тем более что прошлого не изменить! Сам я еще слишком недавно женился, хоть и стараюсь чтить свою жену, как подобает. Но не поручусь, как поступил бы на твоем месте... или на месте своего отца, - добавил он, вспомнив об отцовской фаворитке, Гудуле де Триньи, и о вражде своей матери с нею, даже через много лет.

Карломан печально усмехнулся и ответил юноше, угадав его невысказанные мысли:

- Старайся все же жить в любви и согласии со своей женой всю жизнь, государь! Если только сама Фрейя соединит твое сердце с другой женщиной узами истинной любви, перед которой отступают все законы. Но не разменивайся на мимолетные увлечения, происходящие от прихоти избалованного сердца! Испортишь жизнь сразу двум женщинам, и сам после будешь сожалеть.

Молодой король почувствовал, что дядя Карломан стал ему еше ближе, поговорив с ним, как мог бы отец. И протянул руку родичу в знак согласия.

- Благодарю тебя, что поведал мне обо всем, как подобает! Я обещаю, мы устроим судьбу твоей дочери Беатриче надлежащим образом. Ты прав во всем, дядя Карломан! Ну что ж: я обещаю тебе, что пресеку, если кто-то станет высказывать ненужные догадки, увидев портрет! Не позволим устроить скандала! Тем более, если часть советников уже готовы поддержать нас.

Карломан с мягкой улыбкой поглядел на племянника. Тот держался сегодня, как истинный сын своего отца!

- Прими мою вечную признательность, государь! С твоей помощью, розалийская проблема уже почти решена.

***

Поздним вечером, после множества дневных забот, Карломан и Альпаида, наконец, встретились в своих покоях. Но пока еще держались поодаль друг от друга. Графиня Кенабумская сидела перед зеркалом, переодевшись в ночную сорочку и отпустив служанок, и расчесывала волосы гребнем. Делала она это с умыслом, чтобы муж мог ее увидеть и оценить, достаточно ли она молода и женственна.

Карломан и впрямь залюбовался женой, сидя в кресле возле камина и, не замечая как, расстегивая пуговицы на камзоле. Он не сводил глаз с черного шелка волос Альпаиды, с ее красивого лица и по-молодому гибкого тела, просвечивающего сквозь тонкую ткань.  И кто мог бы поверить, что это зрелая женщина, мать пятерых сыновей!..

Карломану хотелось подойти и заключить жену в объятия, но что-то сдерживало их обоих. Еще не все было решено между ними. Карломан так и не осмелился прочесть письмо Лукреции, а Альпаида тревожилась, что почувствует, когда увидит портрет Беатриче...

Наконец, именно Альпаида первой решилась прервать молчание, напомнив Карломану об их сыновьях.

- Я сегодня встретила наших мальчиков, и сообщила им, что привезли портрет Беатриче, - все их сыновья с детства знали, что у их отца есть еще и дочь от другой женщины, ибо родители своевременно приучали их к превратностям жизни. - Ангерран проявляет любопытство, а Лисята бурно обрадовались, что, наконец, увидят свою сестричку. Так что с этой стороны не должно возникнуть проблем.

Карломан с глубокой благодарностью взглянул на жену.

- Хвала тебе, моя мудрая Альпаида, что сумела как следует подготовить их! Я же, со своей стороны, заручился поддержкой короля и мужей совета...

- А также старой королевы и послов, - усмехнулась Альпаида. И проговорила немного серьезнее: - Я надеюсь, что Беатриче подойдет стать королевой Артунги и Заморры!

Глаза Карломана таинственно светились в сумерках, сгустившихся у камина.

- Уверен, что ей, уроженке жаркого края, привычной к морскому побережью, будет лучше жить ближе к своей родине! На Островах и говорят почти на том же наречии, что в городах Венетийской Лиги, хоть их язык и отличается. Впрочем, Беатриче обучают арвернскому языку, как и еще двум-трем общеупотребительным... Но самое главное - там она будет принята, как полновластная наследница престола, и никто не станет коситься на нее!.. Ибо при Арвернском дворе, к сожалению, далеко не все так мудры, как ты, Альпаида, любовь моя, чьей поддержкой я дорожу больше всего!

С этими словами он поднялся с кресла и направился к ней. Альпаида, встав, шагнула навстречу, и они сблизились, хоть и не вплотную, взяли друг друга за руки, и остановились так, освещаемые сполохами пламени камина.

- И я тоже готова увидеть портрет твоей дочери, - тихо проговорила Альпаида, выглядя примирившейся с судьбой. - Если уж так произошло, что Норны не послали мне ни одной дочки...

- Это не беда, любовь моя! - заверил ее Карломан, целуя ее руки. - Мы с тобой будем еще молодыми, когда наши сыновья приведут нам целых пять названых дочек!

- Да услышат тебя боги! - проговорила Альпаида, сделав шаг еще ближе к мужу и ощущая совсем рядом горячее касание его сильного тела, все еще волнующее ей кровь, как в юности. Он взял в обе ладони ее волосы, ласкал и гладил их, пропускал между пальцами - целый водопад тяжелых, черных, блестящих волос, пахнущих жасмином. И это прикосновение, и аромат возвращали их обоих в юность, когда они поцеловались впервые и определили свою жизнь раз и навсегда.

А Альпаида обняла мужа руками за шею, одновременно склонив голову так, чтобы ему удобнее было гладить ее волосы. Совсем так же, как в их самые счастливые мгновения, у нее все пело внутри от радости, что он с ней, что ему по-прежнему нужна она одна.

Карломан повел жену в сторону ложа. И для него ласки Альпаиды были не меньшим вознаграждением за эти дни, полные тревоги, чем для нее самой. Если она все еще с ним, и по-прежнему наслаждается любовью - значит, простила все, что случилось по его вине!

Так и было. Но все-таки, что-то мешало супругам совершенно сбросить напряжение, слиться в любви и обо всем забыть в объятиях друг друга. Пока еще Карломан не решился узнать, о чем пишет ему Лукреция Луччини. А Альпаида невольно продолжала думать, какой окажется дочь ее мужа, хотя бы лишь изображенная на портрете. Призраки прошлого еще продолжали тесниться вокруг них, и пока еще не все задачи в их жизни были разрешены. Многое еще предстояло уладить.

9

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VII

« : 01 Дек, 2023, 20:32:17 »

Благодарю, эрэа katarsis, эрэа Карса!

Думаю, Карломану всё же стоит прочитать письмо. Вдруг там не про любовь, а какая-нибудь полезная информация.

Прочитает, надеюсь. А пока ему есть о чем подумать и решить для себя.

Карломану, на мой взгляд, стоило бы всё же прочитать письмо Лукреции. Оно действительно может быть не о любви. Может, стоит прочитать его вместе с Альпаидой. Интересно, какова же будет реакция королевской семьи на портрет.

Надеюсь, что узнаем в ближайшее время все - и содержание письма, и реакцию на портрет!

Портрет (продолжение)
(Январь 799 года. Арверния. Дурокортер. Карломан\Альпаида, Дагоберт\Герберга, Лоренцо Висконти)
Из сборника "Радости и печали".
Идея принадлежит эрэа Menectrel.

После ободряющих вестей от Дагоберта, Карломан мог подвести некий итог их успешных действий.

- Итак, мы почти устроили будущее замужество внучки герцога Розалийского! Для сохранения власти самого герцога мы привлекли на его сторону сильных союзников, так что теперь вряд ли кто-то осмелится зариться на его владения. Венетийская Лига и Островное Королевство с нашей помощью избегнут враждебности соседей, а морская торговля продолжит развиваться, но не попадет целиком в одни руки, я имею в виду - марцийские. Если мы сможем довести задуманное до конца, то вопрос Розалии будет улажен.

Дагоберт серьезно кивнул, любуясь своим племянником и зятем, которого некогда сам же учил разбираться во всех хитросплетениях международной политики. Его по-отечески радовало, что Карломан превзошел его.

- Я уже послал тайных гонцов в Розалию и Аскию. Теперь там начала действовать наша шпионская сеть. За одними, неблагонадежными, теперь внимательно следят, других, способных доставить неприятности нашим врагам, подкупают золотом, чтобы они действовали в наших интересах. Словом, тайная борьба уже началась! И она может спасти немало людских жизней, - прибавил Старый Лис.

Карломан, в свою очередь, бросил исполненный благодарности взгляд на дядю, с которым столько лет делали общее дело - правили Арвернией.

Между тем, Варох, долгое время молчавший, вновь выразительно взглянул на свиток пергамента, тонко пахнущий благовониями.

Карломан и Дагоберт заметили его внимательный взгляд. И два друга пристально переглянулись над письмом Лукреции Луччини. Тогда Варох тихо поинтересовался:

- Все это очень хорошо, Карломан! Но скажи: как ты намерен избежать скандала, если при осмотре портрета все заметят сходство отца и дочери? Твои глаза ни на кого больше не спишешь.

В этот момент и Дагоберт внимательно смотрел на зятя, и Варох - на своего друга, выжидая, что он ответит, как выйдет из затруднений.

В ответ Карломан задумчиво отвечал:

- Я прежде всего побеседую с королем. Он поймет меня, как мужчина мужчину. А главное - осознает, что для нас сейчас важнее сохранить добрососедские отношения с Венетийской Лигой и ее союзниками, уберечь мир на побережье Зеленого и Окруженного Морей, нежели разоблачать кого-то. Хвала богам, наш молодой король умен, и умеет отличать государственные интересы от личных. Я смогу добиться от Хлодеберта многого, как прежде договаривался с его отцом, моим царственным братом! Верю, что король не пойдет на поводу у своей матери.

Дагоберт, согласно кивнув, проговорил, правда, нехотя:

- Я же, в свою очередь, попрошу своего сына Хродеберга быть как можно обходительнее с королевой-матерью, дабы умилостивить ее и усыпить внимание.

Коннетабль предложил это без всякого желания. Ибо он отлично разбирался в людях, и королева Бересвинда, возлюбленная его старшего сына, была неприятна ему. Еще в юности она  проявляла необъяснимую неприязнь к Альпаиде. Впоследствии, живя со своим царственным супругом, Бересвинда уже начинала вмешиваться в политику, руководствуясь понятными ей одной принципами. Ну а, овдовев и сделавшись регентом при своем сыне, нынешняя королева-мать показала себя во всей красе, и, к тому же, сделала Хродеберга своим невенчаным мужем. Ни Дагоберт, ни Герберга не желали своему сыну такой судьбы. Но Хродеберг любил эту женщину с самой юности, а она любила его, горячо и яростно, как только могла любить женщина ее склада. И в последнее время Хродеберг сделался едва ли не единственным человеком, кто имел хоть какое-то влияние на Бересвинду Адуатукийскую. Только к нему она хоть иногда прислушивалась, и он мог смягчить ее ожесточенное сердце. Как отец, Дагоберт не мог этого одобрить, однако, как принц крови и коннетабль Арвернии, понимал, что было бы глупо не пользоваться возможностью повлиять на королеву-мать.

Карломан, разумеется, осведомленный о судьбе своего шурина, с благодарностью кивнул тестю, понимая, чего ему стоит такая жертва.

- Спасибо тебе, батюшка Дагоберт! Мы постараемся, чтобы королева Бересвинда не вмешивалась в политику больше, чем нужно! Варох поведал мне, как она сегодня за шахматной партией посоветовала королю, игравшему с Хродебергом, такой ход, что он чуть не проиграл. Так и в политике может получиться, если ее не ограничивать.

Дагоберт мог лишь согласиться в ответ. Но тут же заметил кое-что важное:

- Герберга сообщила мне, что Радегунда Аллеманская заинтересовалась Розалийской проблемой. Она надеется, что ты разрешишь ее. И, скорее всего, она поддержит тебя в случае скандала со стороны королевы Бересвинды. Чем дальше, тем больше она расходится в средствах со своей племянницей и невесткой, относительно влияния на молодого короля. Ты же сделался ей названым сыном, и она поддержит тебя.

- Если так, я буду от души благодарен моей мудрой мачехе, королеве Радегунде! - от души пообещал Карломан.

Вдруг при слове "мачеха" он вспомнил, как сказал Вароху, что, если бы потребовалось, Альпаида смогла бы стать мачехой для Беатриче. И вновь взгляд Карломана потянулся к нераспечатанному письму Лукреции. Его черные брови досадливо нахмурились, блестящие глаза потемнели, едва он вновь задумался о сложных взаимоотношениях с дочерью герцога Розалийского - самой прекрасной и самой необыкновенной женщиной, какую он когда-либо встречал, кроме Альпаиды.

От пергамента, скрепленного ее печатью, исходил тонкий аромат зимних роз и хиндского сандала. Это были ее любимые благовония, которые она сама любила составлять, не хуже самого знающего парфюмера. Чутье и знание природы, свойственные оборотням, помогали ей, как и при занятиях медициной. Лукреция шутила, что, если бы семейство Луччини вдруг лишилось власти и богатства, она смогла бы зарабатывать на жизнь самостоятельно. Что ж, она умела подбирать и наряды, и благовония, что особенно усиливали ее женское притяжение! Вот и теперь, вдыхая исходящий от пергамента аромат, Карломан на мгновение задержал на нем взгляд, мыслями улетая в прошлое.

Варох, глядя на него, сурово нахмурился. Он понимал, что Карломану нужно решиться прочесть письмо.

А сам Карломан, чувствуя аромат благовоний Лукреции, вспоминал его в гармонии с естественным запахом ее тела. И память невольно возвращала его в прошлое.

К тому времени, как Лоренцо познакомил их, Карломан и Лукреция уже много слышали друг о друге, не только как о родственниках, но прежде всего - о красоте и незаурядных дарованиях друг друга. И, встретившись, были взаимно восхищены. Дни, полные изысканных развлечений, в которых венетийцы знали толк, летели напролет, и на всех пирах, балах, карнавалах, Лукреция оказывалась рядом с Карломаном, в любом, самом многолюдном обществе отыскивала его, и он радовался ей. Даже сейчас, стоило графу Кенабумскому вспомнить об этом, он слышал шум моря, переливы музыки на ветру среди апельсиновых, лимонных, гранатовых рощ, и - восхитительный аромат прекрасной девы-волчицы рядом с ним...

И все же, ничего не произошло бы, и он сумел бы уклониться от близости с Лукрецией, - ведь сам же рассказывал ей о своей жене! - если бы она восхищала его одной лишь красотой. Но в ней сочеталась та пьянящая смесь красоты, женского обаяния и силы духа, богатого и всесторонне развитого ума, которая пленяла Карломана всю жизнь. С ней он мог говорить о чем угодно, она многое знала и высказывала собственные суждения, чем до боли напоминала Карломану его жену Альпаиду, по которой он соскучился в чужом краю. Поскольку его посольская миссия еще не была завершена, он не мог пока вернуться домой, и дружба с Лукрецией скрашивала ему тоску по Альпаиде. Но в некоторых отношениях дочь герцога Розалийского была ему еще ближе и могла понять лучше: ведь она была бисклавре, как и он! Уехав на загородную виллу герцога, они, устав от светской суеты и шума, оборачивались волками и бегали в широколиственном южном лесу, наслаждаясь свободой. Да, то были восхитительные дни!..

Карломан быстро понял, что Лукреция любит его. Она и не думала скрывать этого от него или стыдиться, находя свое чувство вполне естественным. И в какой-то миг граф Кенабумский с удивлением осознал, что можно любить двух женщин одновременно. Образ Альпаиды вовсе не померк и не потускнел в его сердце, но рядом с ним появился не менее восхитительный образ прекрасной розалийки. Перед его мысленным взором золотые кудри переплетались с черными, словно разноцветные полосы на шкуре тигра, из которой был сделан ковер в покоях Лукреции. Взгляд огненных очей волчицы просвечивал сквозь спокойные голубые глаза Альпаиды, за которыми крылась страстная душа.

И он позволил себе на краткое время забыться, нырнуть, словно в омут, в любовь вместе с Лукрецией. Какое-то время они и впрямь чувствовали себя, как единственная пара на свете, не тревожась ни о чем. Лишь когда Лукреция забеременнела, пришло отрезвление. Тогда Карломан, терзаемый запоздалым чувством вины, заключил с ней договор о временном браке - конкубинате, чтобы ее ребенок считался в Венетии законным и мог наследовать владения матери и деда. Да, по закону он сделал для Лукреции и Беатриче все, что мог. Потому-то Лоренцо и отказался от вендетты, как и отец Лукреции. Но была еще совесть самого Карломана, и, покидая тогда берега Розалии, он чувствовал бесконечную вину перед двумя женщинами - той, которую оставил, и той, к которой спешил теперь, чтобы повиниться перед ней и перед всей семьей дяди Дагоберта.

Альпаида простила его тогда, простила и теперь, хотя портрет Беатриче причинил ей новую боль. Но что насчет Лукреции? Что чувствует она, десять лет живущая ради их дочери? Оборотни часто находят пару только раз и на всю жизнь - во всяком случае, среди их однолюбов всегда было гораздо больше, чем среди людей, - но Карломан все же надеялся, что Лукреция обретет настоящую большую любовь, какой была достойна. Увы, его надежды не сбылись. Не захотела отчима для Беатриче или не смогла разлюбить его, Карломана? Нет, ему вовсе не льстило, что она сочла его лучшим их мужчин! Напротив, это усугубляло в нем чувство вины.

Очнувшись от задумчивости и вернувшись мыслями к текущему дню, Карломан снова взглянул на письмо Лукреции, которого так и не решился прочесть. Все же следовало ознакомиться с его содержанием. Быть может, она сообщает ему некие важные сведения, которые могут быть полезны. Правда, надушенный пергамент?.. Но было бы вполне в духе Лукреции зашифровать важное послание в любовной переписке. Следовало бы все-таки прочесть!.. Но, тем не менее, Карломан никак не мог решиться взять свиток в руки.

Дагоберт, видя, куда так упорно глядит его зять, задумавшись о чем-то своем, мгновенно встревожился. Все же, несомненно, портрет дочери пробудил в душе Карломана мысли и о ее матери. Он боролся с собой, не жалая поддаваться былой слабости. Но, если Лукреция Луччини все еще дорога Карломану, что будет тогда с его семьей, и прежде всего - с Альпаидой?.. Прежде всего, Дагоберт тревожился о своей дочери. Если Карломан разлюбит ее и покинет или останется рядом только ради детей и из чувства долга - для Альпаиды это будет хуже кинжала в сердце. Слишком много значил для нее Карломан, с самой юности, едва они оба созрели...

Между тем, граф Кенабумский почувствовал на себе взгляд Дагоберта, полный тревоги и горечи. Сразу уловив, о чем думает его тесть, Карломан постарался успокоить его:

- Не беспокойся, батюшка Дагоберт: возврата к прошлому не будет! Я не разлюблю Альпаиду. С той поры я повзрослел и кое-чему научился, да и в последние дни многое переосмыслил для себя. Прошлого не изменить. Но я сумею не повторить ошибок в будущем. Я любил и буду любить по-настоящему одну лишь Альпаиду. И мы с ней сможем быть счастливыми только вместе.

И, по интонациям, с какими Карломан произнес это "мы с ней сможем", а не "я смогу быть счастливым", Дагоберт понял, что он в самом деле твердо все решил, и не передумает. Ибо Карломан говорил о себе и об Альпаиде, словно они представляли единое целое.

У него отлегло от сердца, и он молча, но с глубокой благодарностью поглядел в глаза Карломану, без слов выражая признательность за Альпаиду.

Карломан, тоже молча, тихо улыбнулся ему в ответ.

10

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VII

« : 30 Ноя, 2023, 21:07:49 »

Благодарю, эрэа katarsis!

Идея выдать Беатриче за наследника Артунги и Заморры выглядит хорошей, только ведь это должны решать не арверны. Это дело Розалии и Артунги и Заморры. Подобная инициатива со стороны арвернов не будет ли воспринята, как вмешательство не в своё дело?
Но первоочередная задача сейчас - не допустить скандала со стороны Бересвинды.

Арверны не решают за родственников будущей пары. Всего лишь готовят почву, чтобы все соседи не мешали закреплению союза, а, наоборот, способствовали. К тому и был разговор с Рехимундом, ибо нибелунги с венетийцами обычно в плохих отношениях.
После Карломан в письме посоветует герцогу Розалийскому, за кого лучше просватать Беатриче. Как отец, он имеет право. А договариваться, естественно, будут родственники с обеих сторон.

Портрет (продолжение)
(Январь 799 года. Арверния. Дурокортер. Карломан\Альпаида, Дагоберт\Герберга, Лоренцо Висконти)
Из сборника "Радости и печали".
Идея принадлежит эрэа Menectrel.

Сидя в своем кабинете вместе с кузеном и другом Варохом, Карломан, почувствовав его пристальный взгляд, пришел в себя. Подняв голову, он вздохнул и проговорил:

- Я опять стою на распутье! Мне хочется открыть и прочесть письмо Лукреции, что лежит здесь, запечатанное. Но сердце мое принадлежит Альпаиде! Я объяснился с ней и твердо решил, что возврата к прошлому не будет. Но, если я открою письмо Лукреции и прочту, то тем самым сделаюсь как бы и сообщником ее... И перед ней я тоже виноват, если она еще на что-то надеется после стольких лет. Мне придется ответить отказом женщине, в чью жизнь я вторгся, не думая о будущем. Как мне поступить, чтобы не оскорбить и Альпаиду, и Лукрецию? - Карломан глубоко вздохнул, исполненный сожаления.

Варох внимательно слушал друга. И вновь вспомнил о девочке, что унаследовала его лучшие черты...

Сам барон-оборотень никогда не изменял своей жене, с которой прожили вместе с самой юности, как дружная чета волков. Но он никогда и не расставался с ней так надолго, как Карломан с Альпаидой в то время. И на пути у него не вставала столь необыкновенная женщина, как Лукреция Луччини... Словом, Варох не осуждал своего друга.

Карломан же продолжал негромко говорить, словно бы и не Вароху, а самому себе, собственной совести:

- Лукреция была достойна настоящей любви, чтобы пришел мужчина, готовый посвятить ей всю жизнь, чтобы она стала для него светом в окошке! А пришел заезжий гость и все изменил... "Плату недобрую деве я отдал за ласки, любовь, за всю ее скорбь",* - с горечью повторил Карломан из "Речей Высокого". - Однако у меня есть моя Альпаида! Мы с ней прошли вместе всю жизнь, шаг за шагом узнавая друг друга. Когда-то она превратилась для меня из просто кузины в чарующую деву, которой я отдал свое сердце. Она мудра и сильна духом, как женщины бисклваре, всегда открыта новому, как и я сам. Она - и жена, и страстная возлюбленная, и надежный друг, и заботливая мать. Ей одной присуще все, что менее внимательные мужчины стали бы искать в разных женщинах. И перед ней я тоже виноват, увы! Знаешь, что мне сказала Альпаида, когда я сообщил ей о портрете Беатриче? "Если бы ты погиб, я умерла бы вместе с тобой, как Нанна, жена светлого Бальдра. А любовь моя пережила все испытания." Вот такая она, моя Альпаида! И она не преувеличивает, но говорит, твердо зная свое сердце, я не сомневаюсь! Я в долгу перед моей великолепной женой. Мне хотелось бы искупить свою вину перед ней, чтобы она, по крайней мере, больше никогда не страдала по моей вине!

* "Старшая Эдда"

Варох молчаливо слушал, понимая, что Карломану необходимо выговориться. А тот продолжал говорить, глядя перед собой невидящим взором:

- Ни один из наших поступков не остается без последствий! Что бы ты ни совершил, это взыщется, в самый неожиданный час, когда ты ничего не подозреваешь. Следует сто раз подумать, прежде чем совершать даже самые приятные действия. Я же утратил осторожность в объятиях Лукреции и не предусмотрел даже, что она может родить ребенка!.. Что ж, я благодарен ей и ее отцу, что они растят Беатриче с любовью, и не скрывают, кто ее отец, как говорит Лоренцо. Я признаю свой долг перед дочерью, и сделаю все, чтобы позаботиться о ней. Я найду для нее хорошего жениха и устрою, чтобы Арверния и наши соседи поддержали их. Посоветую герцогу Розалийскому помолвить ее с юным наследником Артунги и Заморры. Я сделаю для моей дочери все, что обязан сделать отец, даже если она никогда меня не увидит. Позабочусь, чтобы она стала будущей королевой на Островах. Только о Беатриче мне и следует думать. Это мой долг и моя радость! А о Лукреции я не стану тревожиться. Она осталась в прошлом. Если она дорожит счастьем дочери, тоже будет благодарна за то, что я смогу сделать для нее. Мой выбор определен раз и навсегда. Я слишком многим обязан Альпаиде, чтобы оглядываться на других!

В это время послышался стук в дверь. Вошел Дагоберт. Кивнув Карломану в знак приветствия, он подошел ближе к его столу и произнес:

- Король назначил осмотр портрета через три дня. Заодно, граф Рехимунд и Лоренцо Висконти в кои-то веки договорились о взаимопомощи между Нибелунгией и Венетийской Лигой!

Варох и Карломан все внимательно слушали. Наконец, майордом проговорил с надеждой:

- Значит, договорились? Это хорошо! Теперь даже со стороны Нибелунгии не должно возникнуть препятствий. Значит, я напишу герцогу Розалийскому после осмотра портрета, что наилучшим женихом для его внучки будет наследник Артунги и Заморры. Если сеньор Луччини прислушается к моему совету, пусть далее занимается сватовством. Думаю, что и для самой Беатриче там будет лучше, чем в Арвернии, - последние слова вырвались у Карломана как бы сами собой, словно мысли вслух. - А самое главное, теперь у королевы Бересвинды не будет повода возражать против девочки. Никакая правда, что откроет портрет, не заставит королеву-мать устроить скандал.

Дагоберт многозначительно покачал головой, как бы желая заметить, что Бересвинда, если захочет, найдет повод придраться к чему угодно. Но не сказал, признавая, что Карломан нашел остроумный способ устроить судьбу своей внебрачной дочери, при этом щадя чувства Альпаиды и свою настоящую семью, насколько это возможно.

И тут цепкий взор Дагоберта упал на все еще нераспечатанный свиток пергамента, лежавший на стопке документов, там, где его положил Карломан минувшей ночью. Его скрепляла личная печать Лукреции Луччини - алая роза, за которой поднималась волчья голова. И у нее, и у Карломана были на эмблеме волки, - это неспроста. Дагоберту вспомнилось, как его племянник в детстве расспрашивал его о гербах и эмблемах...

И все же, коннетабль всерьез задумался, почему это письмо так долго лежит нераспечатанным. Неужели Карломан испытывает отвращение к той, кто, как-никак, подарила ему дочь? В это Старый Лис не мог поверить. Его зять сам нес ответственность за то, что произошло десять лет назад. Да и прекрасная Лукреция, если правду рассказывали о ней, не заслуживала, ятобы он ее возненавидел. Скорее было похоже, что Карломан боялся того, что она может сообщить ему. Боялся, что розалийская красавица попытается вновь заманить к себе, используя для приманки их общую дочь. И - если вправду притяжение этой женщины столь велико, - то, может быть, Карломан боялся вновь не устоять перед ней?.. А самое главное - боялся предать Альпаиду, которая все простила ему. Прочти Карломан письмо бывшей возлюбленной, тем самым словно уже завязал бы с ней новые узы, от которых Альпаида страдала бы.

Дагоберт видел в эти дни, что его дочь, хотя она все поняла, едва узнала о портрете, и держалась, как обычно, с изумительным мужеством, все равно сникла. Ее точила тайная тревога, хоть она и верила обещаниям Карломана. И сам Дагоберт, на глазах у которого развивалась вся история любви его дочери и племянника-зятя, надеялся, что она продолжает жить в их сердцах. Просто еще одно испытание, какие проходят время от времени многие супружеские пары. Если после истории с Лукрецией Карломан и Альпаида помирились и стали еще дружнее, родили еще младшего сына, Аделарда, то неужели теперь ее тень способна разлучить их? Нет-нет, они выдержат все! Как же может быть иначе, если вся их жизнь прошла друг в друге, и все, что было дорого каждому из них, соединено с самым близким на свете образом? Дагоберт подумал, что даже если бы Беатриче приехала в Дурокортер, Альпаида смогла бы принять падчерицу, тем более что она так похожа на Карломана. Но все же, лучше для Альпаиды будет, если дочь ее мужа не станет своим видом напоминать о том, чего уже не изменить. Карломан хорошо придумал, найдя для девочки иного жениха, ближе к ее солнечной родине. Не только из-за королевы-матери, но, прежде всего - ради Альпаиды.

Так размышлял коннетабль, разглядев нераспечатанное письмо Лукреции Луччини на столе у Карломана.

Между тем, сам майордом Арвернии преодолел сомнения, и был готов заниматься государственными делами, властно требующими его внимания.

И он проговорил, жестом приглашая Дагоберта сесть в кресло сбоку от него и Вароха.

- Садись, батюшка Дагоберт! Поведай нам с Варохом о том, что было после того, как король назначил дату осмотра портрета.

- Ничего особенного не было, Карломан, - заверил коннетабль. - Осмотр состоится через три дня, в присутствии всей королевской семьи, а также участников Королевского Совета и чужеземных послов. Все предполгают, что портрет внучки герцога Розалийского прислали, чтобы со временем сосватать ее за одного из арвернских принцев...

- Так! А что говорят чужеземные послы? - поинтересовался Карломан. - В особенности Лоренцо Висконти с графом Рехимундом, которого я нарочно посвятил в наш замысел, ибо опасался, что Нибелунгия станет препятствовать нам.

И Карломан, и Варох нахмурились. Ибо им было известно, что у Нибелунгии и Венетийской Лиги издавна сложные взаимоотношения. В прошлом эти государства не раз сражались из-за территориальных претензий и морской торговли. Гордые нибелунги до сих пор распевали песни о том, как своей доблестью завоевали выход к Зеленому Морю. А злопамятные венетийцы клялись охладить голову "победителям дракона", сделав им хорошее кровопускание, после чего запереть их на равнинах навсегда, вновь прибрать к рукам все морское побережье. И, хоть своих целей, со всей очевидностью, не могла достичь в настоящее время ни одна из сторон, это не мешало им даже в мирное время недоверчиво коситься друг на друга. Один лишь Капломан, имевший друзей в каждом государстве, мог добиться, чтобы представители соперничающих государств хоть как-то договаривались между собой.

Ввиду этого, его тревогу относительно послов можно было понять. Но Дагоберт поспешил развеять ее.

- Когда король объявил дату осмотра портрета, сеньор Висконти поблагодарил его от своего имени, и от герцога Розалийского с семейством, как и от имени дожа и сената Лиги. А граф Рехимунд неожиданно пожелал успеха его миссии при Арвернском дворе, и проговорил: "Судьбой маленькой наследницы Розалийского герцогства следует уже теперь распорядиться так, чтобы она принесла наибольшую пользу всем странам, омываемым Окруженным и Зеленым морями. Я напишу государю Торисмунду, что для Нибелунгии будет полезно сейчас поддержать герцогство Розалийское, когда для девочки сосватают достойного жениха".

Карломан успокоенно выдохнул. Стало быть, его разговор с послом Нибелунгии не пропал даром!

- Что ж, король Торисмунд послал к нашему двору достойного мужа, который не поддается мелочному упрямству! Союз Беатриче с наследником Островного Королевства усилит Венетийскую Лигу, это так! Но он же подрежет крылья марцийскому орлу, который уже давно нацеливался на Артунгу с Заморрой. Марция вполне могла бы, устроив смену власти в Розалии, одновременно воспользоваться ослаблением власти на Островах и захватить их. Серебро и хлеб мгновенно сделали бы их богаче всех на свете. Кто тогда смог бы их остановить? Давние распри Венетии с Нибелунгией (потому и длящиеся давно, что их силы примерно равны) показались бы детской игрой перед единой силой, способной в одночасье смести любого противника! Хорошо, что граф Рехимунд это понимает! Если Нибелунгия вместе с нами поддержит союз Беатриче с принцем Островного Королевства, мы поможем им удержаться на плаву, в прямом смысле, - усмехнулся Карломан. - А они, надеюсь, отблагодарят нас выгодной торговлей!.. Кстати, а как отреагировал Лоренцо на заявление Рехимунда? - спохватился майордом.

- Он, казалось, не ожидал от него такого жеста доброй воли, - произнес Дагоберт. - Однако венетийцы мало чем смущаются, и он не исключение. Усмехнулся и заверил нибелунгского посла и всю Нибелунгию в вечной благодарности со стороны герцогства Розалийского. А потом уже, отойдя в сторону, сеньор Висконти шепотом сказал мне на ухо: "Прошу тебя, принц Дагоберт: поблагодари Карломана за то, что он напоминает нам всем наши подлинные интересы! Нибелунгия - наш старый враг, настолько старый, что стал как бы и другом. А значит, можно с ними дружить против общего противника".

Карломан и Варох переглянулись, усмехаясь. То, что велел передать Лоренцо, было типичным образцом венетийской дипломатии! Но ведь это им и было нужно в сложившихся обстоятельствах.

11

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VII

« : 29 Ноя, 2023, 21:26:13 »

Благодарю, эрэа katarsis!

Портрет замечательный, но выдаёт Карломана с головой Вряд ли кто-то поверит, что в южной Венетии у кого-то совершенно случайно оказались такие же зелёные глаза. Надеюсь, счастливый отец уже придумал, как избежать скандала.
Кстати, художника этот портрет может прославить. Если, конечно, он уже не прославленный.

Ничего, у Карломана уже готов замысел, как устроить судьбу своей дочери. И он уже готовит почву для этого. Смотрите дальше!
Упоминается, что художник - один из лучших в городах Венетийской Лиги. А теперь и арверны о нем узнают, и могут пригласить ко двору.

Портрет (продолжение)
(Январь 799 года. Арверния. Дурокортер. Карломан\Альпаида, Дагоберт\Герберга, Лоренцо Висконти)
Из сборника "Радости и печали".
Идея принадлежит эрэа Menectrel.

Утром следующего дня в залах Дурокортерского замка, как обычно, толпилось множество придворных, даже не подозревавших, что минувшей ночью для кое-кого из здешних обитателей кипели бурные страсти.

Те же немногие, кто все-таки знал о происходящих событиях, теперь размышляли, что произойдет дальше.

Королева Радегунда Аллеманская медленно двигалась через анфиладу комнат, в сопровождении принцессы Герберги и следовавших за ними фрейлин. Почтенные дамы тихо беседовали о том же вопросе, что тревожил их накануне.

- Ну вот, государыня: венетийский посол привез портрет внучки герцога, и скоро предъявит его перед всем двором, - проговорила Герберга, без особенной радости.

Старая королева уловила ее интонации и поинтересовалась, не сомневаясь, что оправдалось ее знание людей:

- Ну и что показывает портрет внучки герцога? Сбылись наши опасения или нет?

Герберга лишь уклончиво пожала плечами:

- Моя дочь этим утром была слегка расстроена, но ничего мне не объяснила. Это могло быть от того, что Карломан вернулся ночью в покои очень поздно, как и мой Дагоберт.

Радегунда Аллеманская молча кивнула в ответ, но на устах ее застыла ледяная усмешка. Она не сомневалась, что Беатриче унаследовала все яркие черты своего отца. И теперь ему придется постараться, чтобы избежать скандала.

***

Тем временем, в зале фресок молодой король сидел за шахматной доской с маршалом Хродебергом и своей матерью, вдовствующей королевой Бересвиндой Адуатукийской. Мужчины играли в шахматы, а Бересвинда просто наслаждалась в это утро обществом самых дорогих людей: старшего сына и невенчаного мужа, радуясь, что они отлично ладят между собой.

Вокруг них собрались придворные, наблюдая за ходом игры. Все были в нарядных, богато украшенных одеяниях. Один лишь командир паладинов, Жоффруа де Геклен, и тут по долгу службы стоял в доспехах, как и его воины, охранявшие зал.

Среди наблюдавших за игрой в шахматы были и иноземные послы. В том числе, посол Нибелунгии, граф Рехимунд, и Лоренцо Висконти, посол Венетийской Лиги.

Пока что шахматная игра складывалась для молодого короля не очень успешно. Все больше его фигур отставлялись с доски, "съеденные" фигурами Хродеберга, а оставшихся теснили по всем правилам военной науки.

- Увы, мне еще многому предстоит научиться, прежде чем садиться играть в игру полководцев со столь искусным военачальником, как наш маршал Хродеберг! - сокрушенно проговорил юный король. И, пытаясь спасти ситуацию на доске, он, не полагаясь на собственные силы, обратился к королеве Бересвинде: - Матушка, может быть, ты, как более опытный игрок, что-нибудь подскажешь мне?

Бересвинда усмехнулась, радуясь, что может быть полезной своему царственному сыну. И, взглянув на Хродеберга, целиком сосредоточенного на игре, она проговорила, указав сыну на сильнейшую из фигур:

- Вот королева! Она может ходить любыми путями, ей открыта вся доска! Почему ты мало пускаешь ее в ход? Ударь ею по фигурам противника!

Хлодеберт VII с благодарностью кивнул матери.

- Я попробую поиграть королевой! Теперь держись сам, маршал Хродеберг!

Сын Старого Лиса усмехнулся, подняв голову.

- Я обещаю сделать, что смогу, государь! - произнес он, двигая своего коня на помощь ладье.

Игра на доске осложнялась. Сперва королева, которую ввел в бой Хлодеберт по совету матери, "съела" несколько вражеских фигур и пешек. Но скоро на нее была устроена настоящая охота, и король уже несколько раз едва уводил ее от опасности. Он сидел, нахмурившись от досады, размышляя, как можно спасти положение. Видел уже, что совет матушки оказался ошибочным, и теперь он проигрывает партию.

Столпившиеся вокруг придворные стали вглядываться еще внимательнее, следя за оживленной игрой. Впереди них оказался Лоренцо Висконти, тоже видевший, что король проигрывает.

Оглянувшись, Хлодеберт заметил венетийца и приветствовал его:

- Здравствуй, благородный посланник Венетийской Лиги! Я рад видеть тебя при моем дворе. Надеюсь, что с хорошими известиями? Кстати, я слышал от моего дяди, графа Кенабумского, что ты прекрасно играешь в шахматы. Посоветуй-ка мне, как не проиграть эту партию окончательно...

- Здоровья и долгой жизни тебе, государь Хлодеберт! - поклонился Лоренцо. - Я привез важные сведения. Надеюсь также, что ты сочтешь их и счастливыми для себя и для Арвернии! А сейчас, если ты просишь, государь, я советую тебе двинуть вперед своего уцелевшего офицера, он поможет королеве.

Хлодеберт двинул вперед указанную фигуру, надеясь избежать полного разгрома. И, спустя еще несколько напряженных ходов, ему удалось довести игру до ничьей, так что ни он, ни Хродеберг не могли двигать фигуры, ибо оба короля стояли под ударом, и любой ход означал бы верный проигрыш.

Молодой король совсем по-мальчишески встряхнул руками и улыбнулся, протянув ладонь Хродебергу.

- Благодарю тебя, дядя Хродеберг! Ты показал мне, что я должен еще многому научиться!

- Государь, опыт - дело наживное, а рассудительности у тебя вполне достаточно, - заверил Хродеберг.

- Благодарю тебя, матушка, что попыталась помочь мне, - почтительно кивнул король Бересвинде Адуатукийской.

Та, не желая признавать, что едва не поспособствовала поражению своего сына, принужденно улыбнулась:

- Я сделала все, что могла, мой дорогой сын!

Выразив благодарность своим родным, Хлодеберт повернулся к венетийскому послу.

- Благодарю тебя, сеньор Висконти! Вижу, что ты хорошо умеешь играть в шахматы.

Лоренцо тонко улыбнулся.

- Я присоединяюсь к словам маршала Хродеберга: у меня было просто больше времени научиться!

Король, исполненный благодарности, принялся расспрашивать венетийца:

- Поведай же, сеньор Висконти, о тех, кто послал тебя! О нашем родиче - герцоге Розалийском, Антенорио Луччини. О его дочери, прекрасной Лукреции, - при этих словах своего сына Бересвинда нахмурилась, а Хродеберг покачал головой. Однако царственный юноша продолжал, не заметив их: - И, конечно, не забудь о внучке герцога, моей маленькой кузине, Беатриче!

Лоренцо отвечал ему по порядку, с нескрываемой гордостью за свою родину:

- Благодарю, государь, за твое внимание! Благородный патриций Антенорио Луччини, герцог Розалийский, также передает тебе наилучшие пожелания, и готов впредь оставаться надежным союзником, как в торговле, так и в политике. Его дочь, прекрасная Лукреция, по-прежнему озаряет Розалию своей красотой и мудростью. А что касается ее дочери, маленькой Беатриче, то она не уступает красотой и дарованиями своей благородной матери! Я привез к Дурокортерскому двору ее портрет, написанный одним из величайших живописцев Венетии. Если ты пожелаешь, государь, я буду счастлив показать его тебе!

Король, довольный, что сумел не проиграть, благосклонно кивнул венетийцу, другу его дяди Карломана.

- Я буду рад взглянуть на портрет моей маленькой кузины Беатриче! Хоть мы и далеки друг от друга, все же остаемся родственниками, и должны иметь представление друг о друге. Пусть вся королевская семья и мои советники соберутся взглянуть на портрет и выскажут свое мнение!

Таким образом, король дал понять, что осмотр портрета розалийской наследницы - не только частное, семейное, но и государственное дело. Все, кто обитал при дворе не первый год, мгновенно это поняли.

Догадались также и иноземные послы. В их числе был и граф Рехимунд. Ему мгновенно вспомнилось, как Карломан несколько дней назад пригласил его на конную прогулку.

Накануне перед тем бушевал сильнейший зимний буран, а теперь небо прояснилось. Но всадники все равно то и дело преодолевали целые сугробы, наметенные накануне, видели кругом обломанные ветки и даже большие деревья, сломанные вчерашним бедствием.

Миновав очередной бурелом, возле которого суетились горожане, растаскивая упавшие деревья на дрова, Карломан обернулся к Рехимунду и многозначительно проговорил:

- Такие бедствия, конечно, тяжелы для людей! Но на суше от них все-таки можно укрыться под крышей, возле теплой печи. Даже последние бедняки обычно имеют хоть какое-то пристанище в стужу!

- Ты прав, благородный граф Кенабумский! - кивнул Рехимунд, еще не понимая, к чему тот клонит.

А Карломан продолжал дальше:

- Гораздо ужаснее, если зимние шторма настигают корабли в открытом море! Там некуда укрыться от ярости разбушевавшейся стихии, ветер и волны никого не щадят.Коварным морским божествам нет разницы, рыбачья лодка перед ними, торговая ладья или королевский, богато снаряженный корабль. По-настоящему сильный шторм погубит любого... Вот, например, я слышал, что совсем недавно у берегов Нибелунгии разбился корабль под флагом Артунги и Заморры! И среди тел погибших моряков обнаружили мертвым и наследника престола Островного Королевства...

Граф Рехимунд скорбно кивнул.

- Увы, это правда! Король Торисмунд передал соболезнования королевской семье Артунги и Заморры. Хотя жители островов - лучшие мореходы в Окруженном Море, как бы ни оспаривали у них славу венетийцы и марцийцы, но такого жестокого шторма не выдержал бы никто.

Карломан отвечал ему с той же скорбью:

- Арвернская корона также выразила глубокие соболезнования!.. Лишь бы власть в Островном Королевстве не пошатнулась теперь! Ведь единственным наследником престола остался мальчик-подросток, кузен погибшего принца?..

- Ты, как всегда, осведомлен обо всех мировых событиях, господин майордом! - Рехимунд, чуть придержав коня, учтиво склонил голову. - Новому наследнику тринадцать лет. Хотя о нем, как будто, до сих пор доходили только хорошие отзывы, но ему придется спешно осваиваться с ответственностью, к которой его не готовили.

В этот момент глаза Карломана блеснули ярче, как будто он только теперь привел собеседника к мысли, ради которой и пригласил нибелунга на прогулку.

- Если потребуется, мы готовы поддержать молодого принца. Надеюсь, и вы тоже! И для Арвернии, и для Нибелунгии будет весьма полезно, чтобы власть в Островном Королевстве оставалась крепкой. Торговля с ними выгодна для всех...

- Ты, как всегда, прав, благородный граф Кенабумский, - Рехимунд повел затянутой в перчатку рукой. - Я передам твой совет государю Торисмунду, а также учту его сам...

И вот, теперь Рехимунд, слушая беседу короля Арвернии с венетийским патрицием, стал догадываться, к чему клонил Карломан, высказываясь в защиту юного наследника Островного Королевства, как раз перед тем, как будет показан портрет внучки герцога Розалийского. Похоже, майордом задумал помолвку девочки с нежданным наследником Артунги и Заморры, который был старше нее всего на четыре года. А как оба подрастут, придет время и для свадьбы. Что ж, обоим правящим домам такой брак будет весьма выгоден! Серебро Артунги и морские торговые пути помогут им держать в руках чуть ли не все побережье Окруженного Моря! Кроме того, Карломан прав: для континентальных держав такой союз тоже будет весьма выгоден, ибо морская торговля пойдет легче и без задержек. Так что Рехимунд был готов высказаться от лица Нибелунгии в пользу помолвки Беатриче с наследником Островных Королевств.

***

А тем временем, Карломан беседовал с Варохом в своем кабинете, в ожидании важных событий. Барон-оборотень докладывал ему о событиях в зале фресок:

- Все происходит наилучшим образом, Карломан! Король в добром расположении духа, и готовится в семейном кругу поглядеть на  портрет Беатриче. Так что и твой замысел должен удастся наилучшим образом!

Карломан тихо кивнул, но Варох вдруг понял, что он думает о чем-то совершенно другом. Майордом сидел за столом, не поднимая головы, и его пристальный взгляд был устремлен куда-то в сторону. Проследив за ним, барон-оборотень вновь заметил на стопке документов письмо Лукреции Луччини, подписанное ее почерком и пахнущее ее благовониями. На него, тяжко задумавшись, и глядел Карломан, не сводя глаз, как будто надеялся, что письмо исчезнет под его взглядом. Но оборотни не обладают таким даром, и письмо оставалось на том же месте.

Вароху очень хотелось спросить друга о содержании письма. Но он не обмолвился ни словом, понимая, что никому не нравится, когда касаются их больных мест, хоть с праздным любопытством, хоть с дружеским участием. Если будет можно, Карломан все расскажет сам. Пока же его друг заметил, что майордом Арвернии, должно быть, совсем не спал минувшей ночью. Бисклавре могли долго обходиться без сна, поскольку два облика подпитывали силы друг друга. Но заботы, должно быть, утомили Карломана сильнее, чем бессоница, и, кто хорошо знал его, мог заметить на его лице усталость.

12

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VII

« : 28 Ноя, 2023, 21:41:42 »

Благодарю, эрэа katarsis!

И опять все проблемы (к счастью, пока только предполагаемые)  - от Бересвинды
Но я не совсем понимаю, почему это будет таким скандалом. Разве Лукреция была не конкубиной? А дети от конкубины - они достаточно законные, чтобы даже на престол претендовать (будь иначе, Хлодион был бы сейчас жив).
И я уже жду-не дождусь, когда нам покажут портрет. Уже самой интересно, на кого он похож и какие там глаза.

Бересвинду наши герои успели хорошо узнать, и теперь заведомо ждут подвоха.
Впрочем, так или иначе, мы уже знаем, что Беатриче в Арвернию не приедет.
Хлодиона стремился выдвинуть в наследники Риваллон, майордом в то время. Он уже начинал интриговать в его пользу, собирал партию для его поддержки. Сам он уже тогда проявлял себя как хороший воин  в будущем, от него ждали свершений. Он уже начал зарабатывать политический авторитет. Просто так, за происхождение, ему бы ничего не перепало. Пришлось бы стараться, так, чтобы потом никто не вспомнил, что он родился бастардом.
Это как Вильгельм Завоеватель: унаследовать-то Нормандию от отца он смог, хоть и был бастардом, но сколько ему пришлось еще бороться, чтобы утвердить власть хотя бы на своей земле! До Англии же много позднее дошли руки.
Беатриче же, если бы приехала в Арвернию, на первых порах была бы там никем.

Портрет (продолжение)
(Январь 799 года. Арверния. Дурокортер. Карломан\Альпаида, Дагоберт\Герберга, Лоренцо Висконти)
Из сборника "Радости и печали".
Идея принадлежит эрэа Menectrel.

Поздней ночью в покоях майордома сидела в кресле Альпаида. Она расчесывала распущенные по плечам волосы гребнем из слоновой кости, ожидая возвращения Карломана. Графиня Кенабумская была спокойна внешне, но внутренне вся напряжена.

Она думала о своем муже и о портрете его дочери, который он сегодня увидел.

А заодно она размышляла о словах королевы Радегунды Аллеманской. Она мудро предупреждала их. Ведь королева Бересвинда, с юности недолюбливающая Альпаиду, только рада будет раздуть скандал, если для этого появится хоть малейшая возможность. Если Беатриче унаследовала глаза Карломана, а заодно и некоторые из его свойств, как двое средних сыновей Альпаиды...

***

А в рабочем кабинете майордома по-прежнему сидели сам Карломан, Дагоберт, Варох и Лоренцо Висконти. А также в кабинет вошли два венетийца, что внесли и поставили на стол портрет, вокруг которого кипело столько страстей. Пока еще он был прикрыт полотном.

Лоренцо поднялся с кресла и подошел к портрету.

Карломан тоже стоял возле своего кресла. Сегодня его обыкновенно невозмутимое лицо выражало сильнейшее волнение. В этот миг он открылся родным, ибо ему не по силам было скрывать свои мысли. При всем своем самообладании, Карломан обладал живыми чувствами.

Варох и Дагоберт напряженно смотрели то на него, то на Лоренцо и на полотно, закрывающее портрет. Как им хотелось бы, чтобы ткань скорее исчезла, чтобы увидеть, что скрывается под ней!

Карломан поглядел на тестя, чувствуя вину перед ним и Альпаидой. Наконец, он сделал знак Лоренцо, и тот стянул ткань, укутывающую холст.

Перед государственными мужами предстал портрет...

Портрет девочки, сказочно красивой, словно нимфа лесов. Ее густые волосы, черные как смоль, были удивительно мягки и легки. Сколотые над висками черепаховыми заколками, они ниспадали на плечи крупными вьющимися локонами. У нее были выразительные черты лица, немного крупные для девятилетней девочки, но ни в коем случае не слишком резкие. Кожа была светло-золотистого оттенка, слегка подсвеченная южным солнцем. Но самым необыкновенным были глаза девочки. Огромные, затененные длинными черными ресницами, они отливали чистой, неправдоподобной зеленью молодой, только что распустившейся листвы, еще не тронутой пылью и жарким солнцем. Конечно, самое невероятное мастерство живописца не в силах было передать пронзительного блеска глаз бисклавре. Но ощущение невероятной насыщенности зелени ее глаз и удивительной выразительности ее лица вместе с недетской осмысленностью выражения просто поражало всякого, кто видел ее, пусть даже на портрете. Такие глаза, такой взгляд бывают лишь у детей лесного бога Кернунаса - оборотней.

Неизвестно, как долго Беатриче пришлось позировать художнику, и насколько эта необходимость отягощала ее живую натуру. Но на портрете не отразилось ни малейшего неудобства, что она могла бы испытывать. Девочка очаровательно улыбалась, приподнимая уголки губ, словно замышляла в этот миг веселую игру, и на щеках ее появились ямочки. Да, это было сказочно красивое дитя, и даже подчеркнуто простое, хоть и изящного покроя, белое платье лишь оттеняло яркость ее облика. Для дополнительного представления о портрете следует упомянуть, что Беатриче стояла в саду, среди цветущих апельсиновых деревьев, и нижние ветки спускались к самой голове девочки, венчая ее белоснежной пеной крупных цветов. Она протягивала одну руку к цветущей ветке, как бы лаская ее, а другую опустила вниз, к цветущим у ее ног золотистым нарциссам и лиловым анемонам. Казалось, будто только что пришедшая южная весна благословляет расцветающую под ее руками природу.

Четверо мужей совета застыли перед этим портретом, обуреваемые множеством противоречивых мыслей. И долго ни один из них не проронил ни слова.

Дагоберт Старый Лис тихо вздохнул про себя, безусловно признавая сходство девочки с Карломаном, ее отцом. Точно такой взгляд был у его племянника, когда он привез его из Чаор-на-Ри в Кенабум... И теперь Дагоберт неизбежно думал о своей дочери Альпаиде: что почувствует она, увидев в лицо напоминание об измене Карломана?.. Однако, как коннетабль Арвернии, Дагоберт неизбежно думал и о том, как отреагирует Королевский Совет, коль скоро происхождение Беатриче написано на ее лице?.. Королева Бересвинда не позволит, чтобы девочка-бастард вошла в ее семью, хотя мать девочки была Карломану конкубиной - временной женой. Только не Бересвинда, сама открыто сожительствующая с Хродебергом, к горечи его отца! Не так уж редко люди порицают других за то, к чему склонны сами!

Однако Дагоберт надеялся, что участники Королевского Совета и сам король окажутся более здравомыслящи, и не испортят отношений с полезным союзником, каковым для них являлось герцогство Розалия. Может быть, даже королева Радегунда поддержит Карломана, с целью влияния на своего царственного внука, вопреки вздорной Бересвинде. Хотелось верить, что так получится. Ибо за последние две седьмицы, как пришли известия из Розалии, Дагоберт с Карломаном и Варохом подготовились, как могли, к наиболее тревожному варианту развития событий.

И Варох, сам будучи оборотнем, вглядываясь в портрет дочки своего друга, видел больше, чем другие. В Беатриче, несомненно, кипела волчья кровь, она ощущалась в ее улыбке, проявлялась во вздрагивающих тонких крыльях носа, ярче же всего сверкала в глазах, - глазах Карломана. Она была похожа на него, как и двое средних сыновей от Альпаиды, что воспитывались при дворе своей бабушки, королевы Гвиневеры, в Чаор-на-Ри. Не столько даже чертами лица, сколько выражением. В детстве Варох много раз видел на лице своего друга такое выражение - мечтательно-задумчивое, со скрытым веселым лукавством, когда Карломан замышлял очередную шалость. На мгновение барон-оборотень даже сам окунулся в детство. Но тут же, опомнившись, взглянул на портрет, затем на Карломана. Он неизбежно подумал, что будет чувствовать его друг, увидев, наконец, свою дочь, пусть и на портрете, но мастерски передавшем не только ее облик, но и душу. Теперь Карломан станет скучать о ней еще сильнее. И от тоски не бывает лекарства, остается только научиться с ней жить.

Лоренцо Висконти, в отличие от других, знал, что предстояло увидеть Карломану. И теперь наблюдал прежде всего за ним, внимательно изучая все изменения в выражении его лица. Ибо сегодня майордом Арвернии и впрямь открылся перед близкими, как рукописная книга.

А сам Карломан, окинув сперва портрет дочери общим взором, стал затем пристально разглядывать каждую его деталь, каждую черту. Он словно вбирал в себя весь облик Беатриче. И по лицу его скользили то радость, то боль, а то загадочная улыбка узнавания. Это воистину была его дочь! Карломану даже подумалось, что иначе она и не могла выглядеть, и он подсознательно представлял ее именно такой. Даже больше того: либо мысленная сила самой Беатриче была уже настолько велика, ибо необыкновенно одаренный живописец владел умением переносить на холст не только облик, но и всю душу человека, но только из портрета сразу почувствовалось - какая она. Карломан глядел - и узнавал дочь, которой никогда не видел наяву. Теперь он чувствовал, что, если когда-нибудь встретится с дочерью, заранее поймет, что она хочет сказать ему, как она повернет голову, как засмеется. Ибо мастерски изображенный портрет помог ему узнать ее.

И все же он, затаив дыхание от волнения, продолжал вглядываться в портет дочери.

Наконец, собравшись с мыслями, Карломан задумчиво проговорил, обращаясь к Лоренцо:

- Благодарю тебя, друг, и семейство герцога Розалийского, что показали мне Беатриче! Большей услуги вы не могли оказать!.. Позже я передам богатый подарок для живописца, изобразившего ее. Хотя боги уже наградили его превыше всех земных благ, наделив даром запечатливать и внешний облик, и душу!.. Вот она, моя Беатриче! Эта улыбка и очаровательные ямочки на щеках у нее от матери, - он невольно вынужден был вспомнить о женщине, приславшей ему письмо, пропитанное ее благовониями. -  Но глаза, взгляд - мои, в этом не может быть сомнений... - он склонил голову, думая о своей вине и перед Альпаидой, терпеливо простившей его, и перед Лукрецией. Она знала тогда, на что идет, и бросилась в его объятия, отринув сомнения. Но все же - если бы не он, то, может быть, она нашла бы себе достойного супруга, и теперь была бы счастлива, а так - избрала одиночество. Ей не подходило спать одной...

Однако, снова задержав взгляд на портрете Беатриче, Карломан немного успокоился. Если от любовной истории с Лукрецией родилась такая прекрасная дочь, значит, боги все же не напрасно свели их. Быть может, Беатриче - дитя судьбы, как вейла Вультрагота, дочь его покойного кузена, Хильдеберта Потерянного Принца, и должна была родиться именно там и именно от тех родителей? Кто знает, какая роль суждена этой девочке?..

И он пристально взглянул на Лоренцо, ожидая от него ответа.

Венетиец понял состояние друга, и поведал, дополняя то, чего искусство живописца, при всем желании, не могло передать:

- Беатриче действительно унаследовала очаровательную улыбку матери и глаза отца! Когда она смеется, в глазах у нее загораются зеленые огоньки, если же что-то вызывает ее гнев, ее глаза темнеют. Она любит подвижные развлечения: лазает по деревьям лучше любого деревенского мальчишки, ездит верхом, плавает. Но, если ее заинтересует какой-то предмет, она может долго изучать его, и, в конце концов, дознается до сути. Когда художник писал ее портрет, Беатриче сперва сердилась и скучала, потому что приходилось подолгу стоять неподвижно. Но через несколько дней придумала игру: будто она Диана-охотница, подстерегающая лань в засаде. И с тех пор не было натурщицы, терпеливее нее. Наш почтенный живописец недаром передал на портрете всю ее душу: к концу работы они были уже лучшими друзьями, и она бойко расспрашивала его, как он смешивает краски для работы...

Карломан улыбнулся с тихой печалью: его дочь задавала такие же вопросы, какие ему самому приходили в голову в детстве! Значит, и в ней кипит та же неуемная жажда жизни, и для нее мир прекрасен, широк и таинственен, и хочется разгадать все его тайны. Впрочем, так же ощущала жизнь и Лукреция, так что дочери было в кого пойти...

- Она любознательна? Развивают ли ее способности, как подобает? - поинтересовался Карломан, хотя понимал, что Лукреция и ее отец сумеют дать маленькой оборотнице все необходимое.

- Ну разумеется! Лучшие наставники учат девочку счету и письму, иностранным языкам, музыке, началам истории и другим наукам, подобающим в благородных домах! - заверил его Лоренцо. - А мать сама обучает ее тайнам природы, когда показывает ей растения в саду или ездит с дочерью в лес. Розалийцы уже говорят, что скоро у них будут две прекрасные чародейки - и никто не поверит, что это мать с дочерью, - только произнеся эти слова, Лоренцо спохватился: ведь говорить Карломану о красоте Лукреции сейчас было неблагоразумно.

Но граф Кенабумский даже не заметил обмолвки побратима, думая только о дочери. Лишь ее образ стоял у него перед глазами.

Ну почему Беатриче не родилась от Альпаиды, под крышей Дурокортерского замка, почему растет не у него на глазах, не вместе со своими братьями?!

- Добра ли она? Стремится ли помогать окружающим? - со скрытым волнением спросил Карломан. Он понимал, что вся красота и выдающиеся способности ничего не стоили бы, если бы достались заносчивой аристократке, думающей только о себе.

К счастью, Лоренцо мог успокоить побратима:

- Беатриче воспитывали с сознанием, что все сословия важны по-своему, и не должно презирать ни одного человека. Она нередко играет с детьми слуг, когда хочет повеселиться. А недавно я видел сам, как она спасла лисенка с подшибленной лапой из рук мальчишки, который мучил его. Налетела, как фурия, хотя мальчишка был на голову выше нее, и принялась царапать его и трепать за волосы, так что он завопил, как поросенок. А лисенка Беатриче взяла себе и сама вылечила его, лишь чуть-чуть советуясь с матерью. Этот лисенок прижился у нее и ходит за ней, как щенок.

- Хвала владыке лесов, Кернунасу! - вырвалось у Карломана на языке "детей богини Дану". - Если так, то можно надеяться, что она вырастет одной из лучших потомков нашего рода!

От радости глаза Карломана вспыхнули ярче, совсем как у маленькой Беатриче, как заметил Лоренцо. И впрямь, граф Кенабумский был рад, что его дочь, хоть и живет далеко от него, воплощает все лучшие черты, какие ему хотелось видеть в ней.

13

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VII

« : 27 Ноя, 2023, 21:17:22 »

Благодарю, эрэа katarsis!

Заинтриговали. Что Варох такое обнаружил?

Обнаружил, где найти вероятных союзников, кого и как можно использовать, чтобы помочь розалийцам.

Портрет (продолжение)
(Январь 799 года. Арверния. Дурокортер. Карломан\Альпаида, Дагоберт\Герберга, Лоренцо Висконти)
Из сборника "Радости и печали".
Идея принадлежит эрэа Menectrel.

Прошло две седьмицы, и в Дурокортер приехал Лоренцо Висконти, чтобы показать портрет маленькой Беатриче.

И вот, вечером в кабинете майордома собрались Варох, Лоренцо, Дагоберт и, конечно же, Карломан.

Дагоберт и Варох стояли возле своих кресел, не спеша садиться. А Карломан приблизился к Лоренцо, стоявшему на середине зала. Тот же поклонился присутствующим и проговорил с изысканной вежливостью:

- Приветствую тебя, благородный граф Карломан Кенабумский! И тебя, доблестный коннетабль, принц Дагоберт, и тебя, мудрый советник, барон Варох! Я буду счастлив приветствовать также всех первых лиц королевства Арвернии, от своего имени и от лица благородного герцога Розалийского, Антенорио Луччини, и всего совета патрициев, а также сената Венетийской Лиги и самого дожа, ее верховного правителя! - это было официальное приветствие, высказанное согласно придворному церемониалу. Арверны же отвечали ему, кланяясь не менее учтиво.

Но, едва Лоренцо закончил обязательную речь, Карломан стремительно приблизился к нему и проговорил уже от себя, сочтя придворный официоз достаточно соблюденным:

- Здравствуй, Лоренцо! Вижу, ты прекрасно выглядишь, так что спрашивать о здоровье нет необходимости!

И в следующий миг Карломан и Лоренцо, вовсе позабыв все придворные церемонии, крепко обнялись, как подобало давним друзьям, обязанным друг другу жизнью.

- И ты здравствуй, Карломан! Как же я рад тебя видеть! - негромко засмеялся Лоренцо.

- Мы тебя заждались, с того дня, как ты сообщил о своем приезде! - ответил, тоже смеясь, Карломан. И сейчас слова его относились целиком к Лоренцо. Ему майордом Арвернии всегда был рад, какие бы вести он ни привез.

Варох, наблюдая за встречей двух друзей, тихонько улыбнулся в ответ. Он знал, что все равно останется для Карломана самым близким, с какими бы друзьями ни сводила его жизнь в самых разных странах, где ему случалось побывать.

А Дагоберт задумчиво поглаживал свой пояс. Он понимал, что встретившимся друзьям все равно придется вспомнить о важных политических делах. Им предстояло многое обсудить. Коннетабль не сомневался, что Лоренцо привез важные для Арвернии вести.

После дружеского приветствия, Карломан сделал знак Лоренцо садиться в свободное кресло. Венетиец сел, но прежде молча передал ему запечатанный свиток пергамента. Карломан нарочито небрежно отложил его на стопку документов, не позволяя себе отвлекаться. И тут же принялся расспрашивать Лоренцо:

- Поведай, друг мой, с чем ты приехал к нам! Что происходит сейчас в Розалии? Герцог сообщил нам о важных проблемах. Верно, он не стал бы беспокоиться зазря!

Карломан старался думать и говорить прежде всего о политике. Между тем, Варох, тоже сев на свое место, вдохнул слабый аромат восточных благовоний, исходящий от пергамента. Только оборотень мог почувствовать этот почти выветрившийся запах. Но ведь письмо и предназначалось оборотню!

Дагоберт не почувствовал запаха благовоний. Но, как бы невзначай, взглянув на стопку документов, заметил надписанное сверху обращение. Почерк явно был женским...

Лоренцо же тем временем ответил Карломану с явным сожалением, но спокойно и обдуманно:

- У семейства герцога Розалийского есть давние соперники, одно из знатнейших патрицианских семейств, издавна соревнующиеся с домом Луччини богатством и влиянием. Теперь они вошли в союз с герцогом Аскийским, обещая выполнять его волю, если смогут придти к власти в Розалии. Они готовили заговор против герцога Розалийского. Его предотвратили вовремя, но следующий может и удасться. А далее, за Аскией стоит могущественная Марция. Ведь Розалия - один из сильнейших городов Венетийской Лиги. Она соперничает своим торговым флотом с марцийцами. Понятно, что те хотели бы подмять ее под себя! - в голосе Лоренцо, казалось, послышалась даже гордость, что его соотечественники вызывают хищные помыслы в своих соседях.

Карломан кивнул в ответ и переглянулся с Варохом, который заранее нашел возможность поддержать розалийцев и достойно ответить их врагам. Тот подмигнул своему другу.

Видя, как переглядываются два оборотня, Лоренцо понял, что они уже определились, как действовать, и у них есть замысел, как обратить происходящее на пользу Арвернии и Розалии. Это воодушевляло и одновременно успокаивало. Лоренцо почувствовал крепкую дружескую поддержку.

А Дагоберт, убедившись, что Карломан и Варох знают, что делают, мысленно произнес про себя: "Враг моего врага - мой друг". Если им удалось найти в Аскии и Марции тех, кто, в свою очередь, готов подставить ножку своим патрициям, будет очень кстати использовать их. Арверния охотно заплатит золотом своим союзникам, чтобы те могли, если потребуется, вооружить войско, призвать на службу наемные отряды, и устроить своим сюзеренам именно то, что те готовят герцогу Розалийскому. Дагоберт полагал, что, если южане не могут сплотиться вокруг единого правящего рода, то сами боги велят соседям играть на их внутренних противоречиях. Если у противников Розалии начнутся собственные междоусобицы, то Арвернии, может быть, даже не придется вводить войска. Или собрать лишь небольшую их часть, чтобы не дать жителям Венетийской Лиги утопить друг друга в крови, выступив при этом в роли третейского судьи. И, таким образом, Арверния выполнит свой долг перед королевским родичем и союзником, герцогом Антенорио Луччини.

Коннетабль Арвернии, Дагоберт Старый Лис, умел воевать, но не брезговал, как иные рыцари, и политическими методами.

***

В то время, как государственные мужи обсуждали обстановку в городах Венетийской Лиги, в зимней оранжерее сегодня прогуливалась сама старая королева, Радегунда Аллеманская. Ее сопровождали две знатнейшие дамы - супруга коннетабля, принцесса Герберга, и ее дочь Альпаида. За ними, далеко позади, следовали фрейлины старой королевы.

К этому времени Радегунда Аллеманская сильно постарела. И не только годы были причиной тому, но и смерть обоих ее сыновей. Ибо теперь королем был ее старший внук, Хлодеберт VII, и она именовалась королевой-бабушкой, в отличие от ее племянницы и невестки, Бересвинды Адуатукийской, королевы-матери. Теперь Радегунда ходила медленно, взгляд ее голубых глаз потускнел и давным-давно сделался ледяным, волосы совершенно поседели. Из уважения к своему сану, она все еще заботилась о своей внешности, и осанка ее оставалась идеально прямой, а фигура почти не изменилась по сравнению с годами ее молодости. Да и кожа на лице и руках, на шее, сколь позволяли видеть последнюю пышные адуатукийские кружевные воротники ее траурного платья, была неизменно ухожена. Но зато ее лицо стало еще бледнее с годами, или казалось таковым на фоне неизменных траурных нарядов. Тем не менее, ее ум был по-прежнему тверд и остр, и сам Карломан уважал и чтил старую королеву, примирившись с ней. Радегунда по-прежнему разбиралась в политике не хуже любого государственного мужа. Она содержала осведомителей при королевском дворе Арвернии и в окрестных странах, и неизменно была осведомлена обо всех важных событиях. В этом теперь состояла ее жизнь. Пока королева Радегунда могла участвовать в управлении Арвернией и влиять на мировые события, она чувствовала себя нужной.

И вот, теперь Радегунда, опираясь об руку Герберги, говорила о важных делах, о которых думали все трое. И казалось, что от ее негромкого, размеренного голоса в жарко натопленную оранжерею должен проникать снаружи студеный дух зимы.

- Сегодня, как я узнала, должен прибыть посол от герцога Розалийского, и привезти портрет внучки герцога. Быть может, он имеет в виду последующую помолвку девочки с одним из моих младших внуков.

Герберга кивнула.

- Благодарю тебя, государыня, что ты позаботилась обо всем разузнать! Дагоберт тоже говорил мне об этом. Сейчас мой муж и зять, должно быть, как раз совещаются с прибывшим венетийцем. И я не сомневаюсь, что девчока своей красотой и воспитанием достойна самого лучшего жениха на свете.

Тонкие бледные губы королевы Радегунды изогнулись в усмешке. Она знала все, выяснила одной из первых при Арвернском дворе, хотя ей Карломан отнюдь не рассказывал о своем непродолжительном романе с Лукрецией Луччини, которая родила от него дочь. Тем не менее, Радегунда Аллеманская выяснила все, усмехнувшись про себя. Все-таки, в Карломане взыграла кровь отца, ее покойного супруга! Она не сомневалась, что Лукреция Луччини похожа на Гвиневеру Армориканскую. И тоже не против не только развлекаться с чужим мужем, но и пристроить своего бастарда к королевскому двору...

- О том и речь, сестрица Герберга! Красота красоте рознь. Смотря от кого она получена. Если девочка окажется похожей на Карломана, как похожи его сыновья от Альпаиды, никогда моя царственная племянница Бересвинда не согласится помолвить ее со своим сыном или племянником! Более того, с нее станется объявить скандал при всем Королевском Совете и расторгнуть союзнический договор с Розалией из-за того, что в невесты принцу предлагают бастарда. Попомните мое предупреждение, вместе с Карломаном! Это будет не только тяжело для вашей семьи, но и может пошатнуть торговлю Арвернии с Венетийской Лигой. Пшеница, плоды, вино, оливковое масло, серебро с Артунгских рудников, а также пряности, благовония, слоновая кость, жемчуг, драгоценные камни и разные редкости из южных стран, - все это перестанет поступать к нам или сделается гораздо дороже, приходя через третьи руки. И все из-за того, что девочка - дочь Карломана!

Герберга потупила взор. Она давно знала о проступке своего зятя, сразу же узнала обо всем, вместе с Дагобертом и Альпаидой. Но всем казалось, что это дело далекого прошлого. Еще недавно никому из них и в голову не могло придти, что последствия скажутся через столько лет. Но вот прошлое напомнило о себе, и принцессе оставалось только надеяться, что ее муж и зять найдут достойный выход.

- Пока еще слишком рано говорить, на кого похожа маленькая девочка, которой пока никто из нас не видел, - осторожно заметила Герберга. - Она вполне могла пойти в мать. Но, даже если нет, черты лица преображаются в женственном облике, становятся мягче и нежнее. Кроме того, я уверена, что Карломан сумеет как следует подготовить Королевский Совет в любом случае! Король прислушивается к своему дяде майордому, и даже королеве Бересвинде будет трудно пересилить его влияние. Да и мужи совета, я верю, будут действовать, исходя из государственных интересов, и королеве-матери не удастся настроить их против союза с Розалией. Хотя брак внучки герцога с арвернским принцем и могут счесть нежелательным.

Королева Радегунда остановилась на мощеной дорожке и проговорила с саркастичной усмешкой:

- Было бы очень хорошо, если бы Карломан распутал узел, который сам же и завязал десять лет назад! Если у него получится решить проблему Розалии с выгодой для Арвернской короны, я готова уважать его гораздо сильнее, чем до сих пор.

И она направилась дальше, продолжая опираться на руку Герберги. А та молча вздохнула про себя. Ей хотелось верить, что Карломан и Дагоберт найдут выход. Но принцессе было неприятно, что это дело затрагивало их семью, а главное - она переживала за свою дочь Альпаиду. Ведь, как-никак, если при дворе разразится скандал, это прежде всего ударит по ней, поставив в унизительное положение обманутой жены.

Между тем, Альпаида, идущая немного позади старой королевы и своей матери, слышала их разговор, но не произнесла ни слова. Потому что она мысленно находилась сейчас рядом со своим супругом, который вот в эти мгновения, прямо сейчас, должно быть, вглядывался в портрет своей дочери, с любовью и невольным волнением искал в еще нежном детском лице свои черты, пытался понять, какая она. Его Беатриче, чужое дитя...

Как подобало жене и верному другу, Альпаида сочувствовала в этот миг своему супругу. Если возможно любить свое дитя, которого никогда не видел, и знаешь лишь, что оно живет на свете, то Карломан любил свою дочь, как подобало отцу. И, когда он увидит ее портрет, пожалуй, станет тосковать еще сильнее, ибо изображение не заменит живого человека. Его тоска, с которой он старательно боролся эти две седьмицы, получив весть из Розалии, лишь примет определенный облик, тогда как до сих пор Беатриче была словно бы вымышленным образом. И впредь она останется все так же далеко от своего отца. Если, конечно, не приедет к Арвернскому двору - но на это, как понимала Альпаида, шансов было мало.

И еще думалось ей, как ни отгоняла старательно эту мысль: любуясь портретом дочери, Карломан, должно быть, невольно возвращался мыслями к той, кто родила ее. Хоть муж и объяснил Альпаиде все, но она понимала, что он не может совершенно вытравить из памяти розалийскую красавицу.

Но и тут, после беседы с мужем, Альпаида старалась понять его. В конце концов, о Лукреции Луччини слышали далеко за пределами ее родины еще до посольства Карломана в Венетийскую Лигу. И не только о ее необыкновенной, прямо-таки ослепительной красоте. Одна из прекраснейших дев была, к тому же, еще и одной из самых ученых: читала поэмы древних авторов и философские трактаты в подлиннике, изучала разнообразные свойства растений и животных, за что слыла чуть ли не чародейкой, разбиралась в медицине. Словом, была более чем незаурядной личностью. А Карломану всегда нравилось в женщинах сочетание красоты и ума, сильный характер, яркая личность. Лишь по-настоящему необыкновенная женщина могла понравиться ему, видевшему идеал женщины в своей великолепной матери. Альпаида была счастлива, что он любит ее, - и до сих пор, несмотря ни на что. То, что произошло у него с Лукрецией, было просто притяжением, зовом горячей крови. Ведь сама она к тому времени не виделась с Карломаном, во время его посольства в Венетийскую Лигу, уже полтора года. И в душе у него образовалась пустота, которую Лукреция смогла на время заполнить. Однако впоследствии все вернулось на круги своя.

14

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VII

« : 26 Ноя, 2023, 20:56:10 »

Благодарю за замечательные истории, эрэа Menectrel!
И за ответ, эрэа katarsis!

Всё бы хорошо, но плохо, что Лукреция так с тех пор и не вышла замуж. Вряд ли у неё вдруг кончились женихи, скорее, она всем отказывала. А значит, либо на что-то надеялась, либо просто по сравнению с Карломаном остальные не вытягивали. А для самого-то Карломана она уже прошлое, к которому он не вернётся.

Да, думаю, что желающие жениться на ней находились!
Она же, возможно, однолюбка, как часто бывает среди бисклавре. А может быть, и вправду никто не смог затмить Карломана.
Если узнаем о письме Лукреции, станет ясно, на что она надеялась.

Портрет (продолжение)
(Январь 799 года. Арверния. Дурокортер. Карломан\Альпаида, Дагоберт\Герберга, Лоренцо Висконти)
Из сборника "Радости и печали".
Идея принадлежит эрэа Menectrel.

Вдоволь полюбовавшись ирисами, Карломан и Альпаида медленно, держась за руки, направились к одному из выходов из оранжереи. Граф Кенабумский заботливо вел супругу за руку, ее же взоры, брошенные на него, были задумчивы и полны любви.

Их разговор еще не закончился. Но самое главное и важное для обоих они обсудили и поняли друг друга, что было особенно ценно для них обоих.

Это напоминало им обоим детские годы, когда Волчонок и Лисичка что-то затевали сообща. А позднее, став подростками, вели нескончаемые беседы, стараясь убедить друг друга по поводу того или иного важного для них обоих предмета.

Карломан поглядел на супругу блестящими глазами. Она же, видя его выражение, продолжила говорить, начав издалека:

- Батюшка сообщил мне, что у герцога Розалийского, нашего союзника и родича, произошли серьезные неприятности. Теперь он стремится заполучить надежных соратников, так что даже стал заранее подыскивать будущих женихов для своей внучки. А это значит, что к нам скоро прибудет Лоренцо с портретом твоей дочери от Лукреции, - последние слова Альпаида выговорила твердо, лишь чуть-чуть быстрее обычного.

Карломан кивнул, подтверждая все, сказанное ею.

- И я готов помочь Розалии! - это обещание можно было понять двояко: и как военную помощь, и обещание найти достойного будущего жениха для маленькой Беатриче, чтобы сделался ей через несколько лет хорошим мужем.

После этого супруги направились дальше. У Альпаиды немного отлегло от сердца: она поняла, что Лукреция не соперница ей, ибо Карломан не думает о возвращении к ней. Графиня убедилась, что известия из Розалии взволновали его только из-за дочери. И теперь старалась разделять чувства своего мужа.

Карломан же был в этот миг погружен в мысли о дочери, о которой он столько лет мечтал. Ему втайне не хватало в своей семье женского начала, маленькой наследницы Матери Богов. Ибо для него примером была мать, великолепная королева Гвиневера Армориканская. К тому же, и свою сестру Гвенаэль он любил и часто возился с ней в детстве. И ему хотелось иметь дочь, похожую на женщин его семьи. Но, увы, теперь она была - и не была, бесконечно далекая от него. Альпаида же подарила ему только пятерых сыновей. Он, конечно, любил их и гордился, как подобало отцу. Но все же был бы не против разбавить это мужское сообщество красавицей-дочкой.

Альпаида тихонько вздохнула, догадываясь, о чем думает муж, хоть он никогда не упрекал ее. Она и сама была бы рада, если бы Норны послали им дочь впридачу к мальчикам. Но этого не было суждено.

Графиня Кенабумская тихонько проговорила:

- Желаю тебе выдержки и терпения в новом испытании, мой дорогой супруг! По крайней мере, ты увидишь, как выглядит девочка, которой не видел прежде...

Карломан задумчиво кивнул в ответ.

- Я обещаю, что ты вместе со мной увидишь портрет маленькой Беатриче! Мы с тобой разделим все, что будет значимо в этой истории.

Альпаида чувствовала, что на душе у супруга, скучающего по дочери. И она противопоставила своих сыновей дочери Лукреции Луччини.

- Давай вернемся к нашим Лисятам! Ты видел, как они сегодня веселы и озорны?

Она надеялась, что ее сыновья, присутствующие здесь, во плоти, отвлекут мужа от мыслей о дочери, которой он никогда не видел.

Карломан кивнул в ответ, с готовностью следуя за женой.

***

А между тем, Ангерран и Матильда выбивались из сил, стараясь выступить в роли родителей для двух озорных мальчишек. Аледрам и Аделард по очереди выражали, что у них на уме, порой горячо перебивали друг друга, приплясывали вокруг старших, точно им не стоялось на месте.

- Матильда, расскажи еще, как сражалось войско Роланда со свирепыми междугорцами!

- Ангерран, научи нас биться на мечах, прошу!

Чуть поодаль за мальчиками молча наблюдал их наставник. Здесь было необходимо внимательно следить, чтобы дети ничего не натворили в оружейной зале, среди множества опасных предметов.

Лисята от души веселились, радуясь вниманию старших. Матильда засмеялась, слушая их веселую болтовню.

Ангерран же в очередной раз убедился, что родителем быть нелегко. Ну что ж, значит, он, как старший сын, обязан был помочь им в воспитании младших братьев!

- Поучу в другой раз! Вы сегодня и так хорошо потрудились, можете сегодня отдохнуть от тренировок.

Мальчики со сверкающими глазами воинственно вскинули руки, словно сжимая невидимые мечи.

- Мы будем героями, храбрыми, как Роланд! - воскликнул Алендрам.

- А я буду жрецом-воином из братства Циу! - добавил Аделард, подскочив и прыгнув на плечи старшему брату. Ангерран подхватил братца и пощекотал под мышкой. Тот громко рассмеялся, и Аледрам вторил ему.

Видя, что братья не перестают дурачиться, Матильда попыталась их отвлечь, придя на помощь Ангеррану, как добрая фея.

- Когда разведчики сообщили Роланду, что против его отряда идет огромное войско междугорцев, маркграф гордо произнес: "Нам уже поздно отступать, и мы не успеем вернуться к моему царственному дяде, великому императору Карломану. Останемся здесь и примем бой! Даже если мы все падем здесь, враги не пройдут дальше ни шагу! Погибшие примут славную смерть, и валькирии вознесут их в Вальхаллу!"

- И они остались и приняли бой! - шепотом произнес Аледрам.

- И все погибли, но ни одного врага не пропустили вперед! - срывающимся голосом, с блестящими глазами, воскликнул Аделард.

Лисята вскочили и хлопнули в ладоши, ухватив друг друга за руки.

Ангерран молча переглянулся с наставником младших братьев. Оба без слов признали, что Лисята вдвоем равны небольшому стихийному бедствию.

И в это время в оружейную залу вернулись Карломан с Альпаидой. Услышав бойкую болтовню младших сыновей и увидев старательные усилия Ангеррана и Матильды, они переглянулись, радуясь, что здесь все хорошо.

Ангерран первым подошел к родителям. За ним последовал Аделард втайне радуясь возможности побыть рядом с матушкой. Более степенный Аледрам остановился перед отцом. Позади всех держалась Матильда, сделав книксен перед вельможной четой.

- Здравствуйте! - проговорил Ангерран с видимым облегчением. - Мы здесь вовсе не скучали!..

- Батюшка, матушка! Тут нам Матильда рассказывала о Роланде, - воскликнул Аледрам.

- А братец Ангерран нам пообещал, что весной нас начнут учить конному бою! - вторил Аделард.

- Может быть, хоть это обучение займет ваши силы по-настоящему, - усмехнулась Альпаида. И украдкой взглянула на мужа: что он чувствует, оказавшись в кругу семьи?..

А Карломан, наконец-то, повеселел и, среди законных детей, перестал хотя бы на время скучать об отсутствующей Беатриче. И то сказать: его Лисята вдвоем шумели и суетились за целый десяток мальчишек, куда тут добавлять к ним еще одно резвое дитя?

И он с улыбкой пожал руку старшему сыну, а младших похлопал по плечам с грубоватой мужской лаской, зная, что мальчикам такое приятнее поглаживаний.

- Я рад за вас, Лисята мои! Слушайте старших, что читали и изучали больше, чем вы. Ангеррану и Матильде есть, что поведать вам! А владеть оружием еще научитесь, какие ваши годы? И Кенабум строился не за один день.

Мальчики поняли, что отец доволен ими. И матушка тоже улыбалась с легкой грустью. Когда-то, еще совсем недавно, они слушали только ее, мать, и ходили за ней хвостиками. Теперь им нужно много чего еще, что она уже не в состоянии им дать, и они нарочно отдаляются, стараясь показать свою взрослость и независимость. Так уже было прежде, с ее старшими сыновьями. Хорошая мать должна уметь отпустить от себя сыновей, как некогда королева Гвиневера отпустила Карломана. Со временем они вернутся, многому научившись. Альпаида знала, что так должно быть. Но сейчас ей стало немного грустно. Ведь впервые рядом с ней не осталось веселого, ласкового малыша, который бы не стремился уйти от нее в новую, взрослую жизнь.

Но вот Аделард, растерянно оглянувшись, подошел к матери. Еще робко - не засмеется ли насмешливый Аледрам, - шагнул к ней и ткнулся лицом в складки ее платья, пахнущего жасмином. Он соскучился по матушке, и не возражал, когда она обняла его за плечи и ласково погладила по волосам.

Аледрам присвистнул, глядя на брата.

- Я не младенец и не котенок, чтобы меня гладить! - и, обернувшись к старшему брату и его подруге, попросил: - А вы доскажете легенду о Роланде? Я обещаю слушать очень-очень внимательно!

Ангерран переглянулся с родителями и, получив от отца одобрительный кивок, сделал знак Матильде и Аледраму.

- Пойдемте куда-нибудь еще, где можно спокойно побеседовать! Я надеюсь, что Матильда расскажет нам продолжение легенды о Роланде...

- Расскажу, что сама изучала, - с легкой улыбкой пообещала девушка, украдкой бросив взгляд на графа Кенабумского, который в этот миг как раз что-то говорил, обращаясь к младшему сыну, и лицо его озарилось неподдельной радостью, какую дарит только любовь к своим близким. Матильда была уже достаточно умна, чтобы это понимать. Ей подумалось, что, если бы Карломан Кенабумский когда-нибудь взглянул так на нее, это было бы величайшим счастьем на земле! Но сделаться достойной его любви очень трудно. Однако она приложит все усилия!

А пока что Матильда покинула оружейную залу вместе с Ангерраном и Аледрамом. Она постаралась не выдать своих потаенных мыслей. Общаясь с сыновьями Карломана, она все-таки становилась ближе к нему.

Аделард, еще раз оглянувшись на уходивших братьев, остался рядом с матерью, по которой сильно соскучился. И, когда уже некому было над ним смеяться, вложил ладонь ей в руку.

А Карломан, оглядев жену с младшим сыном, проговорил с улыбкой:

- Ну а сейчас пойдемте к нам в покои! Побеседуем в свое удовольствие, попьем травяной отвар со сладким пирогом, поиграем в шахматы, расскажем несколько историй...

- Ой, как хорошо! - воскликнул Аделард, хватая одной рукой руку матери, а другой - отцовскую. Он понял, что настал редкий момент, когда отец может сколько угодно побыть с ними в своих покоях. - Батюшка, а ты сегодня никуда больше не уйдешь?

- Не уйду, Аделард, мальчик мой, - тихо пообещал майордом.

И они направились к себе в покои, все также втроем, крепко держась за руки.

В присутствии родителей Аделард вел себя потише, но все равно, ему было весело, и отец тоже радовался, глядя на него.

Альпаида же ответила сыну, стараясь заодно развеять мрачные мысли мужа:

- Хочется верить, Аделард, что твой батюшка сегодня сможет провести с нами весь день, вволю пообщаться с самыми близкими! Если только дела государственной важности не потребуют его присутствия.

Карломан не меньше жены и сына хотел бы провести с ними весь день. Напоминание о его побочной дочери растравило старую рану. А внимание Альпаиды и детей было все равно что повязка на ране, помогающая заживить ее.

И вот, они втроем возвращались к себе в покои. По дороге Аделард рассказывал об успехах в тренировках и обо всех событиях этого дня. Родители же, слушая его, переглядывались, без слов высказывая друг другу любовь, безграничное уважение и взаимную благодарность за поддержку и понимание.

***

А тем временем Варох, расставшись с Карломаном, направился в свой кабинет, где его ожидали важные бумаги. Он внимательно читал посольские грамоты и донесения шпионов, ловя малейшие следы важных сведений.  Сенешаль Арвернии подписывал те грамоты, на какие имел право. На некоторых, привлекших чем-либо его внимание, ставил пометку, надписывал на полях, что показалось ему важным. Некоторые грамоты он, прочитав, откладывал в сторону, чтобы позже показать их Карломану. Это была обычная его работа, он давно освоился с ней и ничему не удивлялся.

Но вот на глаза Вароху попалась краткая заметка, скорее - просто упоминание среди других изложенных сведений. Но барон-оборотень мгновенно насторожился, почуяв след именно той дичи, что имела сейчас значение для них всех. Он даже принюхался, как настоящий волк, взявший след крупной добычи. Хотя грамота, разумеется, пахла лишь пергаментом и чернилами, из которых состояла. И тем не менее, Варох видел за ней проложенные разнообразными личностями следы, - следы важных политических и личных событий. Если его волчье и государственное чутье не подводило его, это послание имело прямое отношение к тем же событиям, что встревожили сегодня Карломана.

И Варох аккуратно свернул грамоту и сунул ее себе за пояс, намереваясь показать Карломану, ибо ему следовало узнать об этом. Барон-оборотень был доволен, оказав услугу своему лучшему другу, и одновременно - найдя ответ на одну из новых загадок, что им не уставала подкидывать международная политика. Во всяком случае, он надеялся, что им пригодится то, что он узнал.

15

Наша проза / Re: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - VII

« : 25 Ноя, 2023, 19:52:17 »

Благодарю, эрэа katarsis, эрэа Карса!

Я думаю, серьёзной уликой сходство Беатриче с Карломаном будет только, если ей передались зелёные бисклаврьи глаза. Во всём остальном Карломан похож на отца, и это легко списать на родство через сестру Хлодеберта. Правда, опасность может подкрасться с другой стороны. Ничего не подозревающий Совет запросто может решить, что отличная партия для Беатриче - один из сыновей Карломана (у него как раз подрастают подходящего возраста). Тогда уже, боюсь, ему самому придётся открывать карты.

Посмотрим, как выглядит Беатриче, надеюсь, скоро выяснится. Пока что сам Карломан думает о том же, что и Вы сказали, насчет фамильной внешности.
Что касается его сыновей - поглядим. Но, думаю, если такие предложения и будут, Карломан сумеет не допустить инцеста.

Насыщенная жизнь у Карломана. Интересно, на кого всё-таки будет похожа Беатриче. Впрочем, думаю, Карломан в любом случае сумеет обернуть ситуацию на пользу и Арвернии, и Розалии.

Очень надеюсь, обо всем узнаем как можно скорее!

Портрет (продолжение)
(Январь 799 года. Арверния. Дурокортер. Карломан\Альпаида, Дагоберт\Герберга, Лоренцо Висконти)
Из сборника "Радости и печали".
Идея принадлежит эрэа Menectrel.

В оружейном зале мальчики-погодки, увидев мать со старшим братом и Матильдой, радостно подбежали к ним. Альпаида ласково улыбнулась сыновьям, протягивая руки навстречу.

- Здравствуйте, мальчики мои! Как ваши успехи? - проговорила она, касаясь их черноволосых голов.

- Здравствуй, матушка! - хором ответили Аледрам и Аделард, стараясь вывернуться из ее рук. Они все-таки считали себя будущими воинами, и гордо старались показать, что не нуждаются в материнской нежности.

Тем не менее, когда Альпаида провела ладонью по голове и плечам Аделарда, тот на мгновение прикрыл глаза и потерся щекой о руку матери, любимцем которой был всегда.

Ангерран тихонько улыбнулся, глядя на младших братьев:

- Ой, какие мы твердые и суровые рыцари, рожденные сразу в железной броне!.. Но все-таки Аделард поддался ласкам нашей матушки...

- Они стараются казаться старше, чем на самом деле, - ответила Матильда с улыбкой. - Все дети через это проходят. Когда подрастут немножко, еще порадуются заботе своей почтенной матушки!

Тем временем, Варох внимательно следил за Карломаном. Тот же внутренне напрягся, наблюдая за женой, сыновьями и Матильдой. Хорошо зная своего друга, барон-оборотень чувствовал, что у него на уме, и ждал, что произойдет.

А между тем, Альпаида нарочито долго возилась с мальчиками, затягивая время. Она понимала, что им с супругом предстоит трудный разговор, и собиралась с силами. Ей было необходимо выяснить все раз и навсегда. Ради вот этих мальчиков, которым нужны были и мать, и отец!..

А Карломан снова на миг представил, что среди играющих в оружейной детей могла бы быть и его дочь от Лукреции... Но тут же, вернувшись к реальности, он взглянул на Альпаиду. Она же почувствовала его взгляд и, обратившись к младшим сыновьям, сказала:

- Поговорите-ка с Ангерраном, как нужно учиться сражаться! А Матильда расскажет вам что-нибудь из древних героических преданий.

Отослав детей к подросткам, сама Альпаида направилась к своему супругу.

Аледрам с Аделардом шумно подбежали к брату и Матильде.

- А, вот и вы, лисята! - усмехнулся Ангерран, называя их так, как обращался отец.

Младшие братья сперва учтиво поклонились ему и Матильде. Но природная живость характера взяла верх, и они заговорили быстро и горячо, перебивая друг друга:

- Ангерран, а ты видел, как мы умеем биться?.. Я сегодня целых два раза обезоружил Аледрама, а он меня - тоже аж два раза!.. Ангерран, а ты нам покажешь, как следует владеть настоящим мечом?.. Матильда, а ты нам расскажешь, что дальше было в песни о Роланде?..

- Расскажу, если не будете шуметь, как свора гончих на охоте, а тихо послушаете! - усмехнулась девушка. У нее не было младших братьев и сестер, и она не особенно привыкла иметь дело с детьми.

Ангерран понял это и пришел на помощь подруге. Взяв братьев за руки, проговорил с напускной строгостью:

- Матильда вам обо всем расскажет, когда вы умоетесь и причешетесь! Сыновья майордома не должны выглядеть, как огородные пугала. А давать вам настоящее оружие рановато пока! Вот придет весна, и станете учиться конному бою на мечах и копьях, как подобает будущим рыцарям. А в оружейной зале два таких разбойника, как вы, будут страшнее бури!

Мальчики горделиво вскинули головы, расценив слова старшего брата как комплимент. Приятно было слышать, что они не так уж малы и слабы, и на многое способны!

И между детьми, их старшим братом и Матильдой началась веселая беседа. Разглядывая развешенные по стенам мечи, копья, щиты, доспехи на подставках, молодежь и дети совсем позабыли о присутствии старших...

А Карломан с Альпаидой встретились неловкими взглядами, думая, что им сказать. Не сразу находя собственные слова, обменялись преувеличенными придворными любезностями.

- Здравствуй, мой дорогой супруг! - Альпаида вежливо склонила голову и кивнула другу своего мужа: - Приветствую и тебя, Варох!

- Здравствуй, Альпаида, возлюбленная супруга моя! - Карломан взял руки жены в свои ладони и почтительно поцеловал их, одновременно скользнув взглядом по Вароху.

Тот почтительно поклонился жене друга и произнес, безошибочно чувствуя, что его присутствие здесь излишне:

- Да хранят тебя боги, любезная родственница Альпаида!.. А сейчас разрешите откланяться. Я собирался еще немного поработать с посольскими грамотами, так что должен идти.

Варох ушел. А Карломан переглянулся с Альпаидой. Но не успели начать беседу, ибо до них долетали голоса детей и звонкий смех обоих "лисят".

- Здесь невозможно беседовать, - вздохнул Карломан. - Альпаида, давай лучше пойдем в зимнюю оранжерею. Там сегодня никого нет, и нам никто не помешает.

- Пойдем, - Альпаида сумела улыбнуться, хоть и немного натянуто. - Я как раз хотела побывать в оранжерее. Там, в тепле, расцветают зимние вишни...

***

Карломан с Альпаидой пришли в оранжерею, согреваемую сильными печами, так что в разных ее частях круглый год царил климат нежной весны или жаркого лета. Благодаря ей обитатели королевского замка могли в любое время лакомиться свежими фруктами и овощами, любоваться самыми прекрасными цветами. Вот и сейчас - Дурокортер заносил снегопад, холодное белое покрывало ложилось до самой весны. А здесь, на невысоких деревцах вишни, вместо облаков снега, расцветало невесомое бело-розовое облако цветов.

Альпаида долго стояла возле них, любуясь вишневым цветом, волшебным царством весны посреди зимы. Потом бережно погладила обеими руками ветки вишен, веря, что человек может благословить растения, а они, в свою очередь, делятся с ним жизненной силой, растят для него самые полезные плоды. Вот и сейчас, от прикосновения к цветущим вишням, на душе у графини Кенабумской стало легче. Не погасло еще для нее солнце, дарящее свет и тепло! И в самую лютую зиму найдется уголок, где царит весна...

Карломан терпеливо ждал, пока жена пообщается с вишнями. Для "детей богини Дану", к которым он принадлежал, это было вполне естественно. Они почитали деревья, как своих старших братьев, и делились с ними жизненной силой, как и подобало родным.

Наконец, Альпаида подошла к нему и с извиняющимся видом слегка улыбнулась. Карломан взял жену под руку, и они направились дальше по дорожке оранжереи, мимо разнообразных растений, возле которых были вкопаны колышки с табличками, указывающими название каждого.

Супруги молчали, ибо никто не решался первым начать беседу, хоть и многое следовало высказать. Альпаида невольно чувствовала ревность к Лукреции, наверняка стоявшей за посылкой портрета своей дочери от Карломана. Графиня Кенабумская старалась преодолеть себя, не делать поспешных выводов, пока Карломан сам не скажет обо всем. Но ей было трудно преодолеть себя. Ее бледное лицо выражало тяжелейшую борьбу.

Между тем, Карломан продолжал думать о портрете дочери. По крайней мере, он узнает, как выглядит его Беатриче, хотя, возможно, станет скучать о ней еще сильнее, когда ее образ обретет в его мыслях определенность... Но все же, на кого больше похожа его дочь - на него или на свою мать? Например, какие у нее глаза? Как у него - волчьи, зеленые, лесные, что унаследовали двое его старших сыновей, оборотни? Или она унаследовала глаза Лукреции - темные, бездонные очи, в которых горит живой огонь, полные жизни, страстные, изменчивые, выразительно отзывающиеся на все, что видит она вокруг?

Той частью своего сознания, что принадлежала не тоскующему отцу, а здравомыслящему майордому Арвернии, Карломан размышлял, что лучше бы Беатриче унаследовать глаза матери. Тогда ее портрет можно будет спокойно предъявить Королевскому Совету, не опасаясь скандала. Пусть в чертах ее лица и будет заметно сходство с ним, насколько это возможно для маленькой девочки, - это можно списать на родство рода Луччини с арвернским королевским домом. Ведь и сам он лицом пошел в отца, короля Хлодеберта V, а принцесса Химнехильда, прабабушка Беатриче, приходилась сестрой его отцу. Но совсем другое дело - если у девочки его глаза, воплощенное доказательство его отцовства. Их уж не от кого было больше унаследовать, так что все поймут...

Карломан так глубоко погрузился в размышления, что не успел начать разговор с женой первым. И он поднял голову, только когда Альпаида проговорила очень тихо:

- Карломан, я любила тебя всю жизнь!.. С того дня, как мой отец привез тебя в Кенабум, ко двору, когда мы были детьми... Моя любовь к тебе только окрепла с годами, вошла в плоть и кровь, выдержала все испытания... Я получила то, на что надеялась в самых сокровенных мечтах - ответное чувство с твоей стороны и наших прекрасных сыновей... И когда ты поведал мне о Лукреции Луччини, я простила тебя. Ибо никому не по силам убить мою любовь к тебе... - последние слова вырвались вздохом изнеможения, словно из глубины ее кровоточащего сердца.

Почувствовав по интонациям жены, чего ей стоят последние тревожные новости, Карломан взял бережно ее холодные ладони и ласково поцеловал.

- И я всю жизнь считал величайшим счастьем моей жизни, что у меня есть ты, моя Альпаида, и наши сыновья! Ты не просто моя жена - возлюбленная, друг, соратник, все вместе! И я очень долго не думал ни о ком другом. В тебе одной сосредоточилась вся женственность в этом мире... И то, что произошло у меня с Лурецией, было как удар молнии, что вызывает пожар! Порыв страсти, которой мало кто смог бы сопротивляться на нашем месте. Если бы ты сама была рядом со мной, один твой взгляд отрезвил бы меня, я чувствовал это тогда и поручусь сейчас! Однако воспоминания о тебе не смогли одолеть вспышку страсти. На какой-то миг я поддался ослеплению, забыл обо всем на свете. Это был миг моей слабости. Я признаю это. Мне следовало тогда же подумать о будущем. Но я был молод и думал тогда, что достаточно хорошо знаю жизнь...

Альпаида внимательно слушала, пытаясь заглянуть в душу своему супругу. Затем, когда он договорил, она уточнила с невольно скользнувшим в ее интонациях холодом:

- Так значит, Лукреция соблазнила тебя вопреки твоей воле? И во всем виновата она одна?

- Нет же! - почти испуганно воскликнул Карломан; ему вдруг почудилось, что жена, идущая об руку с ним, в то же время удаляется в недоступную даль. - Я признаю, это была моя вина! И гораздо больше, ибо Лукреция меня любила, и думала, что ее любви хватит на двоих, я же позволил затмить свой рассудок. Когда все случилось, и она стала ждать ребенка, я будто проснулся и осознал, что произошло. Первым делом я подумал о тебе, Альпаида, и мысленно пообещал, что ты не потерпишь никакого ущерба от моей измены. Когда на меня напали наемные убийцы, и нам с Лоренцо пришлось защищаться от них, я подумал: если меня убьют, это будет карой за то, что предал тебя, Альпаида!.. А, когда вернулся, раненый, во дворец герцога Розалийского, и Лукреция сама заботилась обо мне, я понял, что она способна не только на пылкую страсть, но и на глубокое, искреннее чувство. Эта женщина достойна любви! Но я не мог дать ей большего. Потому что вновь увидел тебя, Альпаида! Заново пережил все: игры нашего детства и долгие беседы, наш первый поцелуй, свадьбу, ночи нашей любви и радость от рождения наших мальчиков. Ты встала передо мной - сама жизнь, неразрывно связанная с моей! А все, что произошло в Розалии, и вправду показалось мне сном. И я вернулся домой, исполненный тревоги и надежды, не зная, сможешь ли ты простить...

- И я, которая умерла бы, если бы ты погиб, как Нанна, супруга светлого Бальдра, - проговорила Альпаида твердо и без малейших сомнений, - выдержала, когда ты признался мне, ничего не тая, что другая женщина, на время затмившая меня, ждет от тебя ребенка. Прежде я даже не думала, что так может статься! Но, когда выслушала все, поняла, что не могу перестать любить тебя, даже если бы захотела. И я приняла все как должное, и за десять прошедших с тех пор лет ни разу не напоминала тебе о случившемся. Ведь, в конце концов, ты вернулся ко мне и к нашим детям, значит, наша любовь оказалась сильнее! И я утешилась этим, зная, что наш супружеский союз выдержал испытание. Тем более, что все эти годы мы продолжали быть единым целым.

Карломан глубоко вздохнул, глядя в глаза жене с полным осознанием своей былой вины.

- А я лишь тогда вполне разглядел твою душу, Альпаида, и понял, насколько она высока! И стал стремиться оправдать твою любовь ко мне, чтобы у тебя ни на миг не возникло мысли, что ты ошиблась! Ибо мы с тобой в самом деле единое целое, как предназначили мудрые Норны!

С этими словами Карломан подвел жену к клумбе, где цвели царственные ирисы. Там гордо поднимал свои венчики на высоких стеблях новый сорт, выведенный одним из придворных советников. Цветы состояли из двух частей, сраставшихся внизу. Нижние лепестки, более крепкие и плотные, были словно вырезаны из пурпурного бархата, а в середине поднимался венчик кремового шелка.

Альпаида мгновенно поняла, что хочет ей сказать муж этой аллегорией.

- Они такие разные, и все-таки это не два цветка, а один! Если попытаться разделить их, весь цветок погибнет. Так будет и с нами, если мы отдалимся друг от друга. Тогда, десять лет назад, я не сознавала этого так ясно, но ощущала всегда.

У Карломана немного отлегло от сердца, и он ласково обнял жену за плечи.

- И я вернулся к тебе и заслужил твое прощение, так как понял, что ты одна нужна мне, и всегда будешь нужна! - он тепло обнял жену за плечи, и ей было приятно его любовное прикосновение.