Расширенный поиск  

Новости:

03.02.2023 - вышел в продажу сборник "Дети времени всемогущего", включающий в себя цикл повестей "Стурнийские мозаики", роман "К вящей славе человеческой", повесть "Данник Нибельринга" и цикл повестей "Vive le basilic!".

Просмотр сообщений

В этом разделе можно просмотреть все сообщения, сделанные этим пользователем.

Сообщения - Артанис

Страницы: 1 2 [3] 4 5 ... 119
31
Наша проза / Re: Лесная небыль.
« : 31 Мар, 2024, 16:42:22 »
Большое спасибо за продолжение, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Надеюсь, что у нашей компании авантюристов все получится!
Действительно, пора бы разобраться с любителями изобретать вакцины, усилиями которых в мире становится слишком спокойно, и скоро станет еще спокойнее, как на братском кладбище! А простых людей, которым хочется благополучной жизни, разумеется, можно понять. Но только какие-то это уж совсем простые люди получаются. Человек достоин большего, чем сытость свиньи перед полным корытом.
Как бы сделать, чтобы удавалось сохранять мирную жизнь, а люди при этом все равно оставались бы такими, что годятся для трудных времен, не мельчали бы душой? 
Этот мир мне напомнил стихи Владислава Крапивина из "Голубятни на желтой поляне". Точнее, отрывок оттуда:

   "Над лугами, над лесом —
    Тишина, тишина.
    Лишь из песен известно,
    Что бывала война.
    От невзгод отгороженно
    Можно жить не спеша.
    ...Почему же тревожен
    Их мальчишечий шаг?
     
    Что подняло их рано?
    Чей далёкий призыв?
    Может, в их барабанах
    Эхо дальней грозы?
    Пальцы палочки сжали,
    Как сжимают наган.
    Травы бьют по изжаленным
    Загорелым ногам...
     
    Вам никто не расскажет,
    Что разбило их сон.
    Эти мальчики — стража
    На границах времён.
     
    Они струнками-нервами
    Чуют зло тишины:
    "Нет, ребята, не верим мы
    В слишком тихие сны.
     
    Что-то стали на свете
    Дни беспечно-легки.
    На уснувшей планете
    Прорастут сорняки.
    Чья-то совесть задремлет,
    Чья-то злоба взойдёт,
    И засохнут деревья,
    И моря стянет лёд..."


Удачи Вашим героям! И Вам, что пишете это прекрасное произведение!
А Тиррис-то квкова! Сама привыкла ходить с хвостом, и Тайрин его соорудила. Спасибо, хоть лисий, а не мышиный!


32
Благодарю, эрэа Menectrel, мой замечательный соавтор! :-* :-* :-*
Благодарю, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Сейчас Роза и Капет почти счастливы. Почти, потому что от прошлого не уйдёшь и не выметешь из памяти, как мусор. Оно может неожиданно вернуться в самый неподходящий момент. А сможет ли Роза принять Капета таким, как есть? Сомневаюсь. Что будет, если однажды она поймёт, что белый волк с красными глазами и есть её любимый человек? То есть даже не человек? Что будет, если вскроется правда о событиях в замке Шенонсо?
Они надеются обрести настоящее счастье. И Капет, надо отдать должное, искренне стремится начать новую жизнь вместе с Розой. Однако, как Вы сами говорите, от прошлого не уйдешь. Можно вывести себя из замка маньяков, но трудно вывести замок маньяков из своей души. Поэтому новый срыв со стороны Капета более чем возможен. Хотя усилия, которые он прикладывает, чтобы держать себя под контролем, заслуживают уважения.

Глава 18. Закон и справедливость (начало)

В тот же день, третьего числа аранмоната месяца, в городе Артайус бальи Этьен продолжал выполнять обязанности, какие предписывал ему закон.

В кабинете, напротив сидящего за столом бальи, стояли двое. Мужчина в деревенской одежде являлся старостой деревни, откуда был родом младший из повешенных разбойников. А пожилая женщина в траурном платье и поношенном черном покрывале - мать юноши, разделившего судьбу своих сообщников.

Женщина умоляюще протянула руки к бальи, а староста поддерживал ее за плечи, ибо она была такой изможденной, точно готова была сломиться, как сухая ветка. Но она обратилась к Этьену упрямо, настойчиво, со слезами на глазах:

- Молю тебя, господин бальи: позволь мне выкупить тело сына за меньшую сумму, чем требуется! Мне нечем платить, моих скудных сбережений не хватит на выкуп... Ведь я живу совсем одна, мои старшие сыновья все погибли на Окситанской войне... А теперь и младший сын сбился с пути, и, к величайшему моему горю, казнен вместе со всеми разбойниками! Последняя отрада мне будет - если его хотя бы похоронят по-человечески, и мне останется могила в память о нем... Но у меня не хватает монет на выкуп, господин бальи, право слово, не хватает! Все мои сбережения, что я готова отдать за тело сына, очень скудны... Деревня маленькая, много людей погибли на войне или умерли от оспы в Черный Год...

Староста деревни печально кивнул, поддерживая несчастную женщину:

- Это правда, господин бальи! Ты просишь от нас за выкуп тела слишком много, у нас нет таких средств... Пожалей бедную вдову, лишившуюся последнего сына! Парня по закону казнили, как разбойника - тут уж ничего не поделаешь! Но будь же справедлив и милосерден: отдай матери тело сына за меньшую сумму, умоляем тебя!

Этьен молча выслушал их, задумчиво постукивая пальцами по столу. Про себя он размышлял, что ему делать. Закон постановил совершенно определенную сумму выкупа за тело казненного преступника. Однако вид плачущей матери и ее мольбы трогали его и взывали взять с нее столько, сколько она могла заплатить. Справедливость требовала от него пожалеть вдову.

Бальи вспомнил дело младшего из повешенных разбойников. Юношу заманили в банду обманом, он по глупости впутался в преступления, желая помочь матери выбиться из нужды. А вместо того погубил себя, причинил зло другим, участвуя в грабежах и убийствах, пусть и на вторых ролях, и сокрушил горем свою несчастную мать...

Бальи вынужден был признать, что даже самый неподкупно-строгий закон не равносилен справедливости. Статьи закона не могут предусмотреть абсолютно всех возможностей человеческой жизни. Вот и сейчас, горе безутешной матери можно было хоть как-то смягчить, только дав ей возможность оплакать младшего сына, как подобает. Тем более, что глупый мальчишка принял кару вместе со всей бандой, согласно закону. По справедливости, тот сам был жертвой обмана других разбойников, втянувших его в свою преступную жизнь.

Размышления о законе и о справедливости вернули бальи к важному вопросу, с которым он столкнулся после казни Хельера: письмо на пергаменте со зловещим приказом Норберта Амьемского и его же гербом!

Волей всемогущих Норн, в руки бальи попала важная государственная тайна. По закону, он должен был переслать приказ в Кенабум, чтобы его передали самому майордому, а уж он решит, что с этим делать. Но справедливость требовала выполнить последнюю просьбу казненного Хельера - переслать письмо его отцу, барону Вексенскому, который уже сам перешлет важное послание графу Кенабумскому.

К чести Этьена, он даже не подумал передать приказ Норберту Амьемскому, маршалу юга. Он знал, насколько тот могуществен, однако служил все же законным властителям, как подобало ему по должности.

Вернувшись к текущему моменту, Этьен вслух проговорил, обращаясь к просителям:

- Я - служитель закона, который не всегда по справедливости учитывает чувства людей. Там, где закон не может предусмотреть всего, должна действовать человеческая справедливость. Меня тронуло горе матери повешенного. Я готов пойти навстречу вашей просьбе, добрые селяне! Позволю выкупить тело дешевле обычного.

- О, спасибо, спасибо тебе, господин бальи! - деревенский староста поклонился ему в пояс, тогда как мать повешенного юноши готова была повалиться в ноги Этьену, но ее односельчанин поддержал женщину.

Бальи взял пергамент, перо, чернильницу, и составил приказ своим подчиненным выдать тело младшего из разбойников за сумму, указанную им.

Поставив подпись, Этьен стал ждать, когда высохнут чернила. При этом он вспомнил своего первого наставника, бальи Регула, в округе близ Карломановых Бродов. Тот всегда поступал по букве закона, но не всегда - по справедливости. Сплавил в чужие руки его маленького кузена, Пиппина, которого дразнили другие мальчишки... И позже господин Регул всегда взыскивал с виновных все, что причиталось, сурово требовал все штрафы, недоимки. За это, в конце концов, отчаявшиеся разоренные селяне зарезали его. На что они рассчитывали? Ведь их вскоре изловили и отправили в рудники. Тот случай дошел до самых верхов. А Этьена и других учеников бальи распределили по другим округам. Так он и попал в Артайус. Ему было в то время четырнадцать лет.

Здесь ему повезло - его наставником стал мудрый и справедливый бальи, по имени Гитто, истинный рыцарь закона. Он и научил Этьена, что, кроме свода законов, есть еще и человеческая справедливость.

Поразмыслив так, бальи передал свое распоряжение деревенскому старосте.

- Возьмите тело казненного! - дозволил он.

- Благодарим тебя, господин бальи! - проговорила мать казненного со слезами на глазах.

- Не за что! Я сделал все, что мог, - ответил Этьен, отпуская селян.

Те, наконец, ушли. А бальи еще раз перечитал восстановленный им приказ Норберта Амьемского. И подумал, что все же послание Хельера следует отправить барону Вексенскому, руководствуясь той же человеческой справедливостью. Пусть даже Хельер был убийцей, он все же заслужил, чтобы его последнюю просьбу исполнили. А оповестить майордома о кознях маршала юга сможет и сам барон Вексенский, и ему, как человеку, близкому к партии графа Кенабумского, будет гораздо проще сделать это, чем Этьену, простому бальи из провинциального города Артайус.

Кроме того, теперь Этьен, размышляя о казни Хельера, приходил к выводу, что обстоятельства, вынудившие лесника убить Фульрада, были не так просты. Этой трагедии никогда бы не случилось, если бы не горе, широко ходившее по земле, особенно - в тот Черный Год, пять лет назад, когда Фульрада призвали на войну. И здесь давало себя знать то же роковое противоречие. Закон, изданный королевой-матерью, требовал от Фульрада уйти на войну, а справедливость указывала, что его место - дома. При первой возможности граф Кенабумский отменил закон, призывающий на войну единственных сыновей в семьях. Однако для многих людей, как для Фульрада, было слишком поздно. Он вернулся домой лишь на горе себе и близким, чтобы, в конце концов, погибнуть от рук отца своей невесты.

Что ж, здесь бальи Этьен не вправе был ничего изменить. Он, согласно закону, вынудил Хельера признаться в убийстве, привел его на виселицу. Но выдать родным тела казненных, переслать письмо преступника было в его власти, и тут он мог проявить милосердие, как велела ему человеческая справедливость.

***

А, тем временем, стражники у городских ворот сняли подвешенное на крюках тело юного разбойника. Его положили на приготовленные носилки, и мать разрыдалась, обхватив руками похолодевшее тело казненного сына. Она с отчаянием взирала на его почерневшее от удушья лицо, на пустые глазницы, ибо глаза ему, как и другим повешенным, успели выклевать вороны.

- Ах, мальчик мой! Зачем, зачем ты пошел в разбойники?! Прожили бы мы как-нибудь! Почему мне суждено было пережить всех моих сыновей?! Братья твои хотя бы погибли на войне, удостоились Вальхаллы! Ты же, мой младшенький, погиб на виселице, как и те, кто совратили тебя, вовлекли в грабежи... Все, что я могла для тебя сделать - похоронить тебя на нашем деревенском кладбище, отдав наши скромные сбережения!

Так рыдала мать, обнимая тело своего сына-разбойника. И даже городские стражники, глядя на нее, отводили глаза. Может быть, вспоминали в этот миг собственных матерей.

- Жаль мальчишку! Совсем молодой был, а так глупо влип, - сказал один.

- Все-таки, не надо было ему лезть в разбойники, - проворчал другой стражник. - Подумал бы лучше о матери! Или не знал, что разбойников всегда вешают?

Но третий стражник проговорил, понизив голос и покосившись на селян:

- А что было делать парню, когда остался один из всей семьи? Когда Паучиха... - стражник сглотнул, робея от собственной смелости, - да, Паучиха, повысила налоги, так что человеку немыслимо стало заработать честным трудом!

Сельский староста печально вздохнул. И, оглядевшись на смело говорившего стражника, приободрился, ответил ему с той же откровенностью:

- Ты правду говоришь, господин стражник! Королева-мать, Паучиха, привела парня на виселицу. Отчаявшись позаботиться о матери, он поддался уговорам разбойников и пошел с ними грабить на большой дороге, надеясь на легкое обогащение, - староста с ненавистью взглянул на труп атамана, что некогда склонил юношу в банду.

В это время мать казненного парня вряд ли слышала хотя бы слово из их разговора. Склонившись над лежащим на носилках телом сына, бедная женщина поливала его слезами, приглаживала его волосы и целовала почерневшее лицо.

Видя, что женщину больше ничего не волнует, староста проговорил от своего и от ее имени, обращаясь к городским стражникам:

- Хорошо хоть, тело позволили выкупить! Хвала Всеотцу Вотану, теперь парня похоронят на кладбище, не закопают в яме вместе со злодеями. Спасибо вашему бальи Этьену, что отдал нам тело дешевле, чем обычно полагается, понял, что у нас мало монет... У Артайуса хороший бальи: он и впрямь, как сказал, руководствуется не только законом, но и человеческим милосердием.

Стражники переглянулись, задумавшись. И тот, кто говорил о королеве Бересвинде, назвав ее Паучихой, кивнул в ответ:

- Да, это правда! Этьен - хороший бальи. Он понимает, что есть закон, а есть справедливость. Там, где возможно помочь людям, не вредя никому, он обязательно пойдет навстречу.

- Нам посчастливилось встретиться именно с ним, - признательно проговорил сельский староста. - Ведь не все бальи имеют милосердное сердце, и не каждый отдал бы нам тело за меньшую плату.

- Это так, - признал стражник, что беседовал с ним. - Нам посчастливилось, что Этьен стал бальи Артайуса. Он не берет взяток, как тот бальи вблизи Арморики, которого казнили вместе с сеньором де Шенонсо. Уж наш бальи не станет за золото покрывать злодеев! Да и разорять людей, вымогая последние сбережения, как Регул, бальи из Карломановых Бродов, с которым расправился народ, он тоже не станет. Когда это можно, он поступает справедливо.

Так беседуя, они хвалили бальи Этьена, признавая его заслуги и заботу о людях, его справедливость и милосердие, проявляемые в соблюдении закона.

***

А тем временем, Этьен собирался все же отослать письмо Хельера, вместе с пергаментом, на котором оно было написано, барону Готье Вексенскому. Преступный приказ маршала юга был тогда исполнен столь кроваво! Но известие о нем опоздало на несколько лет, и теперь могло подождать еще некоторое время. Тогда как последняя просьба Хельера была высказана только что, и имела право дойти до адресата. А затем, если горе не лишит Готье Железнорукого рассудка, он уж сам даст ход приказу коварного Норберта Амьемского! Так будет даже лучше. Ведь эти сведения, случайно оказавшиеся в руках Этьена, могли изменить весь ход арвернской политики! Так пусть барон сам распорядится ими - согласно закону и справедливости!

33
Благодарю, эрэа Convollar, эрэа katarsis! :-* :-* :-*
Цитировать
Духи леса чувствуют в Капете оборотня-выродка, опасного безумца. Альвы не принимают таких, как он, а по возможности, сами стараются их устранять.
Как именно устраняли? Убивали во младенчестве? Или ждали пока из дитя  вырастет монстр? А что могло вырасти из существа чужого всем - и людям и альвам? Или напрочь забитое и затюканное существо или бешеная тварь. Вообще-то пока Капет на безумца не похож, наоборот, он пытается найти хоть какую-то родную душу.
Нет, вовсе нет! Выродками, кровожадными убийцами оборотни становятся отнюдь не в младенчестве. Обычно в них превращаются те, кто вырос среди людей, не научился вовремя владеть собой и согласовать обе своих природы - человеческую и звериную. Они могут превращаться спонтанно, под влиянием гнева и других сильных чувств, и убивать ненароком. А, если оборотень в зверином обличье растерзает человека, ему станет еще труднее контролировать себя, у него появляется жажда крови.
Так что, если альвы увидят, что где-то среди людей растет маленький оборотень, и некому научить ему всему, что он должен уметь, они скорее отдадут его на воспитание в ближайшую стаю или хотя бы найдут ему наставника-оборотня. И никто, конечно, не будет ждать, пока из ребенка вырастет монстр. А вот если его проглядели вовремя, и  получился оборотень-выродок, которого уже не остановить личным примером или убеждением, - тогда остается только убить.
Капет старается преодолевать в себе жажду крови, но иногда все равно срывается, как с убийством Фульрада. Его отношения с Розой достойны уважения и сочувствия, однако на сколько хватит его самообладания?
Его-то воспитали не просто люди, не понимающие в оборотнях, а такие, что сами были хуже любых кровожадных выродков.
С этой работой совсем не успеваю комментировать, а столько всего произошло. Самой главное - это, конечно, казнь Хельера, но она была ожидаема :(
А вот судьба приказа - это, действительно неожиданно. Начиная с того, что он, вообще, был в футляре. Я в шоке от такой лопоухости  :o, он же мог попасть к кому угодно!!! К кому угодно и попал. Что интересно, выберет Этьен, верность закону или честность по отношению к одному человеку, которому дал обещание? А, может, он вообще выберет себя и захочет продать приказ Норберту Амьемскому? К счастью, такой вариант он не рассматривает. Но вообще-то Хельер ведь писал под стёртыми буквами, значит, наверное, можно письмо Хельера отрезать и отослать, а остальное оставить. Правда, это, наверное, испортит портрет.
Известия о казни Хьюго де Шенонсо порадовали. Он всё-таки получил по заслугам! И очень хорошо, что те, кто знал и молчал тоже не отвертелись! А вот, кто отравил Марселя, любопытно. Пиппину, вроде, незачем, тем более, что он мог попросту загрызть, как, похоже, и поступил с мамашей де Шенонсо. А отравила, видимо, она, вот только, зачем?
Роза и Капет счастливы, но радоваться за них очень мешают видение, которое Роза не увидела и сон Хельера. Видимо, закончится там так себе. Остаётся только надеяться, что до этого ещё далеко.
Портрет Гвиневеры особенно понравился. Даже лучше, чем я её себе представляла.
Мы, конечно, Вас ждем каждый день и хотели бы, чтобы Вы отвечали почаще. ;) Но зато такой великолепный комментарий вознаграждает нас за все усилия! :)
Приказ хранился у помощника Одиллона. Видимо, тот был его надежным единомышленником и заслуживал доверия. Но тот был тяжело ранен, и вскоре умер от ран. Приказ в футляре на время опасности был доверен Фульраду, и тот сохранил его. А после сражения все закрутилось, завертелось. Никто не знал, что приказ не попал по назначению к раненому военачальнику. Все думали, что футляр пуст, вот его и поставили на кон. И Фульрад выиграл его.
А что выберет Этьен - очень хороший вопрос! И непредсказуемый пока что. Лучше бы, конечно, его отослать барону Вексенскому. Но как он решит?
Он все-таки предан законной власти, как и положено по должности. Но и могущество Норберта Амьемского тоже признает, поэтому, кто знает...
Хельер написал свое послание посередине пергамента, под стертыми буквами, но выше герба с грифоном. А без гербовой печати письмо не действительно: докажи, кто его писал. Так что, если отправлять послание, то целиком.
Да, насчет Хьюго де Шенонсо - хорошо, что его и сообщников покарали по закону.
А что там произошло, Вы угадали все точно! Мать сеньора де Шенонсо, рассчитывая укрыться в святилище, задумала избавиться от сопровождавших ее Марселя и Пиппина, потому что они слишком много знали о преступлениях их семьи. Марсель выпил поднесенный ей яд, но Пиппин своим чутьем оборотня почуял его и не стал пить. Он тогда уже научился оборачиваться волком, правда, спонтанно, в ярости. Вот и тогда превратился и, не владея собой, растерзал свою хозяйку.
За Розу и Капета можно сейчас порадоваться, но с учетом будущего, их обоих заранее становится жаль.

Глава 17. Родная кровь (окончание)

После беседы со своим знатным дедом, Роза поспешила разыскать Капета. Ей не терпелось обрадовать его вестью, что барон принял ее выбор и благословил уехать вместе с ним. По обычаю, благословение старшего родича означало, что сами боги благословляют молодую пару в новую жизнь.

Однако встретиться с Капетом, чтобы поговорить наедине, было не так-то просто. К тому времени, манеж и весь внутренний двор заполнился народом. Хотя представление еще не началось, люди сходились со всего замка и из ближайшего к нему села. Приезд бродячих артистов сам по себе был для них развлечением. Пока манеж еще не окружили веревками, здешние обитатели расхаживали во все стороны, глазели на разноцветные повозки, на коней, изумленно взирали, какие фокусы показывал Руфус. Слышался веселый шум, гомон.

Роза прежде не подозревала, как много людей служит в замке барона. Когда они занимались каждый своими делами, не были так заметны. Теперь же весь внутренний двор был заполнен народом, шагу нельзя было ступить спокойно! Рядом с ней переговаривались женщины. Сновали повсюду, заглядывая в каждый уголок, вездесущие мальчишки. Возле конюшни путь Розе преградили несколько молодых парней. Один из них присвистнул, заметив Розу. Она гордо вскинула голову, обходя их стороной. В спину девушке донесся их смех и непристойные замечания. Но Роза прошла мимо, хотя внутри у нее все закипело. Ничего: скоро она уедет вместе с Капетом, и никогда не увидит никого из них! Надо только поскорее найти его, поговорить обо всем наедине... Однако девушке казалось, что ни о каком уединении не может идти и речи в этом замке, полном народа!

Наконец, она добралась до конюшни и нырнула в спасительную полутемную тишину, нарушаемую лишь стуком копыт, да ржанием одного или другого коня.

На счастье, Капет оказался все еще там. Он сделал для Розы особое устройство седла, и теперь на новый лад закреплял стремена, чтобы ей легче было держаться во время опасных трюков.

Увидев его, девушка мгновенно забыла свое недавнее раздражение. Теперь важно было лишь, что они здесь, вдвоем. И Роза устремилась вперед, словно голубь со счастливой вестью.

- Капет! - воскликнула она. Сама не зная того, она в этот миг была такой красивой, что Капет не сводил с нее блестящего взора своих красных глаз, видящих в темноте.

- Роза! - обернулся он с радостью, сердцем чувствуя, что она желает сообщить ему счастливую весть.

И она проговорила горячо, высказывая свою самую заветную надежду:

- Я беседовала с дедушкой Готье, с бароном Вексенским! Он благословил меня уехать с балаганом и быть счастливой вместе с тобой! Сперва барон предложил мне остаться в его замке, но понял, что я уже нашла счастье вместе с тобой. Дедушка согласился. Он рад за нас с тобой!

- Роза! - бледное лицо Капета под сводом капюшона озарилось счастливой улыбкой, какую вряд ли хоть раз видел на нем кто-нибудь другой. И девушка уже не замечала его красных светящихся глаз, бледной кожи и острых волчьих зубов. Да они и не имели никогда для нее значения. Его глаза взирали на нее с любовью, его уста улыбались ей, - о чем еще ей было думать с ним наедине?!

- Роза, прекрасная моя! - продолжал Капет, протягивая девушке руку, которую та с готовностью сжала. - Какое счастье, что ты со мной! Я мечтал, чтобы ты уехала с нашим балаганом, осталась со мной навсегда... И, не скрою, тревожился, что твой дед-барон убедит тебя остаться!

- Ну, теперь ты знаешь, какой выбор я сделала, и можешь не тревожиться более! - ответила девушка, тихонько проводя пальчиками по его жесткой ладони. - Дедушка Готье - замечательный человек! Мало у кого даже законные дети получали столько любви и понимания, какой он одарил меня... Но ведь я не смогу общаться только с ним в этом огромном замке! Только что я проходила через двор, полный народа. И убедилась еще раз, что не хочу оставаться здесь. Наш балаган подходит мне гораздо больше!

Похоже было, что Капет не удивился такому ее ответу. Он отозвался с улыбкой:

- Я рад, что ты правильно оценила жизнь здесь, вроде бы сытную и спокойную с виду! Ты слишком живая, чтобы провести всю жизнь, угождая другим. Имею в виду не только твоего деда и благодетеля, барона Вексенского, но и его родичей. И даже слуг, от которых, так или иначе, зависела бы твоя жизнь здесь! Человеческая суть такова, что они завидовали бы твоему положению, твоей близости к барону...

- Ты прав, - вздохнула девушка. - Потому-то мой батюшка никогда не стремился жить в замке своего высокородного отца. Он учил меня и моих братьев, что мы должны всегда чтить нашего господина и благодетеля, барона Вексенского, но обращаться к нему только в случае крайней необходимости. А так, лучше прожить честным трудом, плодами своих рук... Вот я и собираюсь последовать совету батюшки, - улыбнулась Роза.

- Работа в бродячем балагане не похожа ни на какую другую, - признал Капет. - Тем не менее, это тоже честный труд, и лучше для тебя, чем здешнее змеиное гнездо, с перемигиваниями, наушничаньем, интригами и завистью. Я сам вырос на службе у сеньора, который отличал меня. И его мать тоже обращалась милостивее, чем с другими слугами. А обитатели замка, видя господское благоволение, недолюбливали меня. В лучшем случае избегали, в худшем - строили козни за спиной. Один лишь старший егерь Марсель, мой наставник, любил меня как сына и учил всему, что надлежало знать, видел меня своим преемником...

Капет сам не знал точно, что именно побуждало его рассказывать девушке о своей жизни. Он сейчас беседовал с ней откровеннее, чем когда-либо за всю жизнь. Просто Роза уже настолько много значила для него, что он решился поведать ей кое-что о своем прошлом. Тем более, что в судьбе девушки было нечто схожее с его собственной судьбой. И он не сомневался, что Роза все правильно поймет. Влюбившись впервые в жизни, Капет испытывал потребность открыть душу, отдать всего себя, насколько это было возможно в его жизненных обстоятельствах. Он не мог поведать Розе самого главного - о том, кем он был, и каких успел накрутить петель в своей путаной и жестокой жизни. Сперва - по юношескому недомыслию, не в силах совладать с опасным даром судьбы, затем - из-за слепого, яростного ожесточения. Увы, Капет сознавал слишком хорошо, что, если бы Роза узнала о нем всю страшную правду, отшатнулась бы от него в ужасе. Но ведь он стремился зачеркнуть прошлое и начать все сначала, отогреться за всю жизнь рядом с этой чудесной девушкой! И потому с задумчивым видом рассказывал о своем прошлом, что мог сказать, протягивая еще одну связующую нить между собой и Розой.

Увы, прошлого не вычеркнешь бесследно! Оно до последнего вздоха продолжает жить в душе каждого человека или альва, определяет будущие поступки и всю дальнейшую судьбу...

Роза же, услышав о сеньоре, которому в детстве служил Капет, о старой хозяйке и старшем егере Марселе, не могла и представить себе, что речь идет об обитателях замка Шенонсо. До ее родных мест доходили леденящие душу слухи о том, что творилось в том замке, и часть их, вероятно, была правдой. В детстве братья пугали ее, как водится у мальчишек, подземельями замка Шенонсо и белыми гончими, обученными охотиться на людей. Но сейчас Розе и в страшном сне не могло присниться, что Капет, которому она отдала сердце, был приставлен к тем ужасным псам, по воле хозяина натравливал их на таких же девушек, как она сама, и во тьме своей исковерканной души сам разделял азарт погони четвероногой своры, их ярость, жажду крови...

С нею он всегда был добр, словно надеялся искупить вину за участие в былых преступлениях. И девушка не почувствовала, что он чего-то недоговаривает. Даже не догадалась спросить, у кого он служил раньше. Лишь, не разжимая рук, пощекотала ногтями его ладонь и проговорила с улыбкой:

- Вот видишь, в наших судьбах и впрямь много общего! Наверное, потому и понимаем друг друга так хорошо!

Носящий плащ с капюшоном, давшим ему прозвище, улыбнулся, чувствуя в душе великое облегчение: она в самом деле с ним!..

- И впрямь так! Ну что же, Роза, если ты со мной, то мы устроим дальше нашу судьбу лучше, чем она начиналась.

Девушка представила их вдвоем, идущих через бескрайний цветущий луг, и хорошенького мальчика, идущего между ними, держа их за руки, похожего на них обоих... Однако что-то подсказало ей не спешить высказывать вслух самые заветные надежды.

Вместо этого она проговорила с глубоким чувством:

- Я нигде не могла быть счастлива, как с тобой, Капет! Когда дедушка Готье, барон Вексенский, предлагал мне остаться, ибо во мне течет его кровь, я все равно чувствовала, что здесь, без тебя, мне было бы пусто и одиноко.

- Я же говорю тебе: родство с господином, его приязнь - повод для зависти слуг, которых здесь полон замок, - повторил Капет. - И двух-трех человек достаточно, чтобы омрачить жизнь человека без всякой его вины! Ты сама знаешь, как это бывает... Лишь ветер дальних странствий, лишь сень густых лесов и бескрайние дороги делают каждого свободным! Наш балаган невелик и небогат, но в нем нет места черной зависти, никто здесь не мешает жить друг другу. Ведь ты успела хорошо узнать нас всех! Никто не скажет тебе плохого слова, ни в лицо, ни у тебя за спиной.

- Это правда, - кивнула Роза, думая о бродячих артистах, с которыми успела хорошо сработаться. - Здесь у многих трудные судьбы. Но мне кажется, что это сделало их мудрее тех, кто всю жизнь проводит на одном месте, как у нас в деревне... Или, может быть, постоянные перемены, смена мест учат людей смотреть вокруг себя шире, чем те, кто знает только повседневные обязанности. Многие люди интересуются лишь тем, что касается их лично, обо всех судят по себе... А вот труппа господина Ренье состоит не из таких людей! Здесь каждого поймут и примут таким, как есть.

- Это правда, - усмехнулся Капет, вспомнив, как труппа господина Ренье подобрала его, израненного в смертельной схватке с оборотнем из Арморики, как они укрыли и выходили его, хотя и подозревали в нем разбойника.

- А лучше всех - ты, Капет, - доверчиво и просто проговорила Роза, глядя, как в его глазах разгорается жаркое пламя. - Самое главное - что я останусь с тобой, и мы уедем дальше! Без тебя тоска изгрызла бы меня.

В ответ Капет бесшумно шагнул к девушке. Положил руки ей на плечи, чувствуя их восхитительную округлость, нежность и одновременно - потаенную силу. Вдохнул аромат лесных трав, которыми Роза мыла голову. У него шла кругом голова, точно он захмелел от страсти.

- Роза, любовь моя! - проговорил он вдруг охрипшим голосом, обнимая девушку.

Она на миг бросила взгляд на дверь в конюшню - но та, к счастью, была закрыта, и никто, кроме коней, не мог их увидеть. И девушка позволила себе ответить на поцелуй Капета с той же страстью, чувствуя, будто тает и куда-то плывет на горячих, как раскаленная лава, волнах...

Они стояли так, обнявшись, горячо целовались, чувствуя сквозь одежду жар разгоряченных тел друг друга. Им не хотелось прерывать поцелуй, ибо они спешили, сознавая, что их могут прервать в любой миг.

Так и случилось. Стукнул подкованным копытом в пол их конь, соскучившись долго стоять. И Капет с Розой отстранились, не спеша расцепить руки. Любовный хмель медленно выходил из их голов. Им пришлось вернуться с небес на землю.

Глубоко вздохнув, Капет высвободил руку и показал на переделанные им стремена.

- Сделаем так, чтобы можно было не только скакать, стоя, но свободно двигаться, и даже кувыркаться, сидя в седле, держась за незаметные со стороны опоры, - сказал он. - Теперь мы сможем разнообразить наши конные трюки!

- Можем выступить в другой раз в образе степных кочевников, устроить погоню с прыжками и другими трюками! - тут же предложила девушка. - Ручаюсь, господин Ренье не пожалеет, что взял нас в балаган!

И молодая пара принялась обсуждать будущие номера, что принесут балагану звонкие монеты, а их самих сблизят еще сильнее.

34
Цитировать
А уж если вам при удобном случае принимаются лизать руки... Но не мазать же их горчицей!
Руки - эт еще ничего. Одна из моих принимается меня умывать рано утром, когда, по ее мнению, мне пора бы уже вставать, а я еще в сладких снах...
Не все кошки приставучи! Помнится, моя белая Люсинда была настолько суровой зверей, что гораздо больше было шансов получить от нее когтями, чем дождаться, чтобы она сама вздумала приласкаться. А уж руки лизать - до такого бы ее не довело ничто на свете. Разве что валерьянкой их облить? (Не пробовала).
А еще она не умела мурлыкать. Совершенно. Даже со своими котятами.
А когда моя мама однажды не хотела вставать утром и кормить ее, Люсинда промаршировала по постели и ударила ее лапой по лицу. Спасибо, что без когтей. Какие уж там умывания!

35
Благодарю, эрэа Convollar, эрэа Карса! :-* :-* :-*
В Капете течёт кровь оборотня, и люди его, мягко говоря,  не жаловали. Но и духи леса тоже своим не считали. Такую судьбу врагу не пожелаешь. И если людей можно не то, чтобы простить, но хотя бы понять, люди вообще не любят тех, кто чем-то отличается, в чём-то чужой,  то с духами леса всё сложнее.  Кто был его настоящим отцом?
Насчет происхождения Капета Вам уже ответила эрэа Карса: его отцом был Хлодион, старший брат Карломана, погибший совсем молодым. Он не успел узнать, что его возлюбленная, дочь кузнеца, ждет ребенка. А поскольку он ей не называл своего настоящего имени, она не подозревала, что с ним стало, и не могла сообщить его родным. И уж точно никто не предполагал, что у нее родится оборотень, ведь сам Хлодион был человеком.
Духи леса чувствуют в Капете оборотня-выродка, опасного безумца. Альвы не принимают таких, как он, а по возможности, сами стараются их устранять. Вот только с ним пока еще никто не сумел справиться.
Теперь судьба пергамента зависит от решения Этьена. Мне представляется самым разумным отдать письмо барону, как и просил Хельер. Но мало ли что решит бальи. Вдруг у него амбиции взыграют. Или, наоборот, осторожность.
Поглядим, что решит Этьен! Пока его выбор действительно выглядит непредсказуемым.

Глава 17. Родная кровь (продолжение)

Попозже днем, когда бродячие артисты закончили репетировать, барон Вексенский нашел предлог, чтобы вызвать к себе Розу. Она, как дочь лесника, хорошо разбиралась во всевозможных лесных и садовых растениях, а также животных, так что могла дать ему хороший совет по уходу за парком.

Барон через слугу пригласил девушку в свой парк, чтобы она осмотрела его деревья и оценила состояние парковых угодий. Ибо его прежний опытный садовник недавно умер, и теперь должность унаследовал его внук, юноша семнадцати лет, которому предстояло еще многому научиться. Отец же молодого садовника погиб на войне в Окситании пять лет назад. Повторилась история, случавшаяся повсюду: зрелые, сильные мужчины шли на войну и погибали, вместе с ними уходили в могилу и их умения, а в живых оставались старики да дети…

Итак, барон решил подстраховаться, не упускает ли молодой садовник ничего важного из виду.

И потому, Готье Железнорукий теперь шел вместе с Розой по тропинке через парк, где, не умолкая, пели на все голоса птицы. А юноша-садовник в это время ухаживал за ростками ирисов, пропалывал траву вокруг них, проросшую на влажной земле возле ручья. И обитавшая там наяда, скатываясь вниз с фонтана, смеялась, шаловливо брызгая водой в юношу.

Внимательно осмотрев прибрежные заросли, как ее учил отец, Роза полюбовалась красотой изящных ив, что склоняли гибкие ветки к самой воде. Их узкие серебристо-зеленые листья трепетали на ветру, как легкая кисея.

Итак, оглядевшись, Роза обернулась к барону и проговорила сдержанно, как подобало при выполнении важной работы:

— Благодарю тебя, господин барон, за столь высокое доверие моему скромному мнению! Насколько я могу судить, с виду деревья в твоем парке выглядят здоровыми и опрятными. Вон та старая ива проживет еще долго, если ее не опрокинет ветер!

Барон кивнул, с уважением к ее словам:

— Я доверяю твоему взгляду, Роза, ибо знаю, как тщательно твой отец обучал своих детей лесному делу! Он стремился, чтобы сыновья, по обычаю, могли продолжить его службу…

В голосе Готье Вексенского прозвучала грусть. Ибо он был привязан к полукровным внукам, погибшим сыновьям Хельера, так же сильно, как и к сыну. Они — тоже его родная кровь, как и Роза, что намеревалась теперь уехать.

Размышляя так, барон слышал в шелесте листьев на ветру перешептывания дриад.

— Глядите, сестры! К нам пришла дева с именем цветка, знающая наши лесные угодья!

— Она в детстве любила играть у нас, пока ее отец и дед бродили по тропинкам, беседуя между собой!

— Да, да, сестрицы! Жаль, что она нас не слышит: мы бы могли с ней побеседовать! — шумели дриады густолиственными ветвями своих деревьев.

Сама же Роза не услышала перешептывания дриад. Ибо напоминание барона о ее погибших братьях огорчило девушку, и она сникла, склонила пышноволосую голову, по которой скользили солнечные блики, золотя ее волосы, так же как кору сосен, растущих немного подальше.

Обернувшись к девушке, барон спохватился и проговорил виноватым голосом:

— Прости меня, Роза, что напомнил тебе о братьях, зная, как ты любила их! Ведь и я знаю, что значит терять родных людей… — проговорил он, вспоминая свою первую любовь — мать Хельера, а также свою законную супругу, к которой со временем привязался, и своего старшего законного сына, погибшего на войне, что был отцом Берхара Сладкопевца.

Роза склонила голову, вспоминая погибших, и одновременно — думая о том, что поведал ей Капет о своей судьбе. Вместе со своим дедом, она немного помолчала, и каждый из них при этом вспоминал о своих умерших.

После недолгой паузы, барон Вексенский проговорил, положив здоровую руку на плечо внучке:

— Я также соболезную тебе, Роза, в связи с гибелью несчастного Фульрада! Весть о его страшной гибели весьма огорчила меня, ибо я готовился к радостным событиям, к вашей долгожданной свадьбе!

Роза попыталась подумать о своем женихе, как подобало безутешной невесте. Но тут же вспомнила прикосновения Капета, его первый поцелуй. На миг разозлилась на себя, но тут же решительно ответила:

— Тот Фульрад, которого я любила в детстве и в юности, погиб на войне! И я давно оплакала его…

Барон понимающе кивнул, не удивляясь такому ответу, ибо разочарование Розы в ее женихе было вполне обоснованным.

Девушка же добавила печальным и задумчивым тоном:

— Я жалею, что Фульрад так страшно закончил свою жизнь! Об этом я буду сожалеть до конца своих дней. Но плакать я теперь могу лишь из сочувствия к дяде Аббону. Он был убит горем от потери сына. Как страж, сидел у гроба Фульрада, точно охраняя спящего.

Так Роза дала понять, что, хотя она помнит прошлое, сердце ее отныне свободно, и она готова следовать своей дорогой, не оглядываясь назад.

Идя дальше по тропинке вместе со внучкой, по-прежнему держа здоровую руку у нее на плече, барон проговорил:

— Что ж, я понимаю Аббона, ибо сам потерял сына-наследника! Правда, мой сын, в отличие от Фульрада, погиб на войне, и теперь удостоился Вальхаллы!.. Но я могу понять и твои чувства, Роза! Теперь ты действительно свободна от всех обязательств помолвки, поскольку тот, кому ты предназначалась в жены, погиб. Так что ты можешь сделать собственный выбор, по велению сердца…

При этих словах барон Вексенский заглянул в глаза девушке, пытаясь понять, верно ли, что она уже отдала свое сердце.

Роза же смутилась, зардевшись, огляделась по сторонам. Заметив цветущие на клумбе лилии, она воскликнула:

— Господин барон, позволь мне взглянуть на эти прекрасные цветы!

Она направилась к клумбе с яркими лилиями. Старый барон последовал за внучкой. По ее реакции и поспешному желанию сменить тему, он безошибочно понял, что угадал.

Девушка остановилась рядом с лилиями, крупными, ярко-рыжими, с темными сердцевинами и крапинками на крепких, выгнутых лепестках.

— Мне говорили, что точно такие же лилии дядя Аббон посадил на могиле Фульрада… Правда, сама я не навещала его вечного пристанища с самых похорон… — Роза печально склонила голову, разъясняя не только барону, но и самой себе: — Да, некогда я любила Фульрада! И, если бы он пал в бою, его могила была бы священной для меня. Но он вернулся из Окситании совсем другим, и был оплакан мной еще при своей жизни, хоть я всегда желала ему добра!

Склонившись над клумбой с лилиями, девушка вдыхала их сладкий, чуть резковатый, пряный аромат. Рядом слышались перешептывания нимф:

— Жаль, что дева с именем цветка не останется здесь, рядом с нами! Она была бы нам хорошей подругой!

— Увы, увы! — закивали прибрежные ивы, окуная в ручей свои гибкие ветви. — Но мы остаемся стоять там, где пустили корни, а люди мчатся по свету, как летучие семена… Такова судьба у всех живущих…

Слушая голоса своих испытанных друзей и советниц, барон Вексенский печально улыбнулся, зная теперь твердо, что Роза уедет.

Он слушал внучку и ловил каждое ее слово, ожидая, что она поведает еще.

И девушка, повернувшись к деду лицом, проговорила доверительно, как, пожалуй, не смогла бы рассказать и отцу:

— Я ничего не должна памяти Фульрада… Моя девичья любовь к нему умерла еще при его жизни, а теперь все узы, связывавшие меня с родной деревней, развязаны… Теперь я выбрала сама. Мне встретился человек, с которым мы понимаем друг друга с полуслова, любим одни и те же вещи. Вместе с ним я смело совершаю самые опасные трюки, ибо доверяю ему, его силе и поддержке… Пойми меня, прошу, дедушка Готье!

Этот возглас, точно в детстве, вырвался из самого сердца Розы, из глубины ее растревоженной совести. Но старый барон понял внучку. Ибо, хотя Хельер был его бастардом, и из-за условностей общества им приходилось соблюдать дистанцию, Готье Железнорукий любил его, как подобало отцу. Любовь к незаконному сыну перешла и на его детей, внуков барона, его родную кровь. А сейчас он мог поговорить с Розой откровенно, как дед, глава семьи, с любимой внучкой. Выразить заботу о ней и волнение, не скрывая чувств, поскольку в парке они были почти наедине. Дриады и наяда не в счет - большинство альвов не понимали ранговых различий между людьми,  для них важна была лишь родная кровь. А юноша-садовник не слушал их, занимаясь прополкой ирисов, и, к тому же, они говорили тихо.

И потому барон сделал шаг навстречу внучке, вновь обнял ее здоровой рукой за плечо, внимательно поглядел ей в глаза, словно стремился разгадать все заветные тайны ее души. Ибо он убедился, что Роза влюбилась всерьез, и, значит, ничего удивительного, если она готова уйти со своим возлюбленным на край света.

Но ему нужно было еще удостовериться в осознанном выборе девушки. И он спросил тихо, задушевно:

- Так ты готова уехать, куда глаза глядят, только ради него? Этого артиста из балагана?

- Да, - легко слетело с губ Розы, однако, подумав, она продолжала: - Но дело не только в этом! Я и сама уже давно стремилась изменить свою жизнь. В деревне теперь долго не утихнут пересуды о гибели Фульрада, а дома мачеха не дала бы покоя ни батюшке, ни мне. Найти другого жениха я не могу, пока не кончится траур, да и война унесла много молодых мужчин. Я могла бы стать жрицей...

- Ты могла бы придти в мой замок, и жить, как моя воспитанница, - с теплом отозвался Готье Вексенский, но тут же спохватился: ведь он стар, и молодой девушке не следовало полагаться только на него! А близость к нему, господину, наверняка отрежет Розу от людей ее круга, среди которых ей следовало искать себе общество и будущую судьбу.

Тем не менее, Роза взглянула на деда взором, исполненным ласки и признательности:

- Дедушка Готье, я с детства привыкла чтить тебя выше всех! Я бесконечно благодарна тебе за все, что ты сделал на протяжении всей жизни для моих родителей, для меня и всей нашей семьи! Если бы все шло, как всегда, я была бы счастлива поселиться у тебя в замке и быть полезной! Но тут у нас остановился балаган господина Ренье, и я встретила Капета... Он тоже одинок среди людей, как и я, только его судьба гораздо печальнее...  Я стала помогать балагану вместо девушки-наездницы, которую утопил кельпи, и мы с Капетом узнали друг друга. Когда вместе отрабатываешь сложный трюк, узнаешь человека лучше, чем за десять лет жизни по соседству! Нам хорошо вместе, как никогда не было! Мы согреваемся друг от друга, двое одиноких людей!.. Вот почему я верю, дедушка: Капет и я предназначены друг другу жребием Норн. Ты увидишь сам во время выступления: мы с ним действуем так, будто у нас одно сердце на двоих!

Девушка была исполнена решимости. Глаза у нее блестели. В голосе, когда она говорила о своем возлюбленном, звучала нежность, и одновременно - рьяная готовность бороться за свое счастье.

И старый барон понял, что ему не переубедить Розу. Если бы даже он принудил ее остаться, радости от этого не было бы ни ему, ни ей самой. Что ж, оставалось только довериться ее сердцу, и надеяться, что оно не обманет, что сделанный девушкой выбор принесет ей счастье...

Старый барон сделал солнечный круг над головой своей внучки, поручая ее защите Высших Сил.

- Что ж, будь счастлива на том пути, что сама выбрала, моя Роза! Поскольку в твоих жилах течет моя кровь, я даю тебе благословение, вместо твоего отца, которого тебе не удалось спросить! Да свяжет тебя с твоим Капетом золотой обруч Фрейи до конца ваших дней! И пусть жизнь бродячей артистки действительно окажется той, что предназначена тебе! Ну а если что пойдет не так - ты всегда можешь приехать сюда! Если я буду жив, с радостью приму тебя. Ну а если нет - завещаю моим потомкам обходиться с тобой, как подобает родичам!

Роза с великой благодарностью склонила голову перед своим дедом. Но вслед за тем, не выдержав, радостно бросилась ему в объятия:

- О, дедушка! Какое счастье, что ты все понял и благословил меня! Теперь я смогу ехать дальше, вполне уверившись в счастливом будущем. Прошу тебя, не тревожься обо мне: я верю, моя тропа сулит счастье. Мы, бродячие артисты, будем веселить зрителей и радоваться сами. А за тебя, дедушка Готье, я всю жизнь стану молить богов, как и за батюшку, желать тебе счастья и долгих лет жизни!

Готье Вексенский тепло улыбнулся своей полукровной внучке. А в парке все шелестели листьями дриады, беседуя о том, что ведомо было им, вещим дочерям Матери-Земли.

36
Благодарю за все, эрэа Menectrel, мой замечательный соавтор! Не расстраивайтесь, если с картинками что-то не получается. Самое главное - чтобы наше произведение продолжалось столь же хорошо! :-* :-* :-*
Благодарю эрэа Эйлин за портреты наших героев! Будем надеяться, что картинная галерея продолжится! :-* :-* :-*
Благодарю за прочтение и за ответ, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Цитировать
А над его головой стояла на шкафу, где хранились судебные дела, бронзовая фигура Вар, богини правосудия. Правой рукой она поднимала весы, в левой держала обнаженный меч.
Как бы не свалилось, правосудие-то,  на голову бальи. С правосудием это бывает. Однако Хельеру хоть в том повезло, что палач попался профессиональный, и на том спасибо. Но горожане, какая прелесть! И ведь они убеждены в собственной непогрешимости, право и браво! Однако поговорку "От тюрьмы и от сумы не зарекайся" придумали не на пустом месте.
Это будет зависеть от того, что выберет для себя Этьен!
Да, Хельер, по крайней мере, не мучился слишком сильно!
Горожане полагают, что преступники принадлежат к какой-то особой породе людей, и их самих, добропорядочных обывателей, ни за что не может постигнуть схожая судьба. Если чья-то судьба изменится кардинально, такой человек может задуматься. А мыслить теоретически, на чужих примерах, они не очень привыкли.

Глава 17. Родная кровь (начало)

А в замке барона Вексенского никто не подозревал произошедшей с Хельером трагедии. Ни Роза, его дочь, ради которой лесник оговорил себя. Ни барон Вексенский, почти отогнавший от себя неясную отцовскую тревогу заботами о своем высоком госте, виконте Аледраме Кенабумском. Все готовились к веселому представлению, что собирался дать балаган господина Ренье.

Сейчас на манеже, где скоро предстояло начаться представлению, проходила последняя репетиция. Сам хозяин бродячего балагана наблюдал, как тренируются Капет и Роза. С появлением новой наездницы, беловолосый пришелец в плаще с капюшоном явно оживился. Прежде работал кое-как, своевольничал, никого не слушал. Теперь же можно было подумать, что его подменили. Он старался работать, проявлял во всем блеске свои незаурядные возможности, сам придумывал новые трюки, и осуществлял их вместе с Розой.

Сейчас Капет помогал девушке стать обеими ногами на спину скачущему коню. Роза опасно балансировала, но, сохраняя равновесие, проскакала по манежу круг.

Руфус, стоявший рядом с господином Ренье, внимательно глядя на девушку, увидел в ней свою сестру, что совсем недавно так же показывала трюки с белыми лошадьми. Для него Иветт словно ожила в облике Розы, и он воскликнул, подбадривая ее:

- Так держать, Роза!

Между тем, девушка сделала круг по манежу, стоя в седле, и бросилась в объятия Капету, который поймал ее, легкую как пушинка. После этого он, с девушкой на руках, бросился в неистовый разбег - не то похититель, уносящий драгоценную живую добычу, не то спаситель, прячущий свое единственное сокровище от чужих рук. Взбежал на высокий постамент, установленный нарочно ради прыжка. И с размаху перелетел через восемь коней, стоявших в ряд у коновязи. Долгий, рискованный и размеренно-точный прыжок, напряжение стальных мышц, - и Капет вместе с Розой стоял уже по ту сторону бьющих копытами коней. Даже капюшон не слетел с его головы, не открыл белых волос.

Господин Ренье внимательно следил за прыжком невероятной длины, тем более опасном, что, промахнувшись, оба оказались бы под копытами коней. Облегченно выдохнул, увидев, что Капет перескочил. Но все же крикнул ему с опаской:

- Не рискуй слишком сильно! Может, все-таки оставить шесть коней? Или пять?

Но Капет и Роза обернулись к нему вместе и со смехом покачали головами. Господин Ренье, пожалуй, впервые видел, чтобы Капет искренне смеялся:

- Не надо! У нас отлично получается! Разве что Роза не решится? - человек в плаще с капюшоном вопросительно взглянул на стоявшую рядом с ним девушку.

Но Роза только улыбнулась в ответ.

- Нет, я верю, мы справимся! Мы всех поразим новым трюком! Капет позаботится обо мне...

Она не договорила всего, что чувствовала, когда сильные, жилистые руки напарника несли ее в невероятном прыжке. Девушка была уверена в его поддержке, в том, что он один справится. Отлично сработавшись за время тренировок, Капет и Роза теперь понимали друг друга с полуслова. Между ними складывалась невидимая связь, сильнейшая из возможных привязанностей.

Увлеченный развивающимися отношениями с Розой, Капет даже поутратил долю природной осторожности. Он чувствовал поблизости, в парке баронского замка, присутствие альвов. Вероятнее всего, это были дриады и наяды, духи деревьев и вод. С их сородичами Капету не раз доводилось сталкиваться в лесах, во время его одиноких странствий. Правда, они не очень-то жаловали его.

Зато Капет не уловил присутствия в замке Аледрама, не почувствовал рядом родной крови, к голосу которой не привык прислушиваться. Роза занимала все его мысли и чувства, а все другое рядом с ней меркло, теряло значение.

***

Между тем, чуть позже их опасного трюка, сам хозяин замка, барон Готье Железнорукий, вышел на балкон и глядел оттуда во внутренний двор, в манеж, где готовились к выступлению бродячие артисты. Как раз в это время Руфус показывал фокусы, жонглировал разноцветными шариками, прибавляя к ним все больше, причем не уронил ни одного.

Наблюдая за искусством юноши, старый барон одновременно видел, что Ренье тоже внимательно следил за успехами своего воспитанника. Хозяин балагана качал головой в такт движению шариков. Барон догадывался, о чем думает Ренье, его старый друг. Некогда он столько раз видел, как точно так же жонглировал мячиками и лентами его покойный брат! Теперь Руфус повторял его искусство.

В бароне Готье Железноруком умение юноши пробудило не меньше воспоминаний о том, кто ценой своей жизни спас его от ложных обвинений.

Барон неосознанно сжал кулак на уцелевшей руке. Ибо эти воспоминания до сих пор тревожили его и причиняли жестокую боль.

Стремясь отвлечься, Готье обвел двор широким взглядом. И заметил около конюшни Розу. Она о чем-то беседовала с высоким человеком в плаще с капюшоном. Издалека было не расслышать, о чем они беседуют. Однако видно было, что они держатся весьма непринужденно. Девушка улыбнулась незнакомцу, а тот взял ее руку и на мгновение задержал в своей. По чему видно было, что Роза вполне утешилась после гибели своего жениха.

Барон Вексенский нахмурил седые брови, глядя на девушку, в которой текла его кровь. Он встревожился о дальнейшей судьбе Розы, и решил выкроить время, чтобы побеседовать с ней с глазу на глаз. Следовало обсудить, вправду ли она стремится уехать с балаганом, пусть даже им руководил такой замечательный человек, как Ренье. Все-таки, жизнь бродячих артистов сложна, и подходит не каждому!

Кроме того, барон хотел побеседовать со своей внучкой и о гибели ее жениха, Фульрада, которого Готье Вексенский немного знал. Тот иногда вместе со своим отцом Аббоном привозил заготовленные дрова в замок барона, еще до войны. Тогда юноша был хорошим сыном своим родителям, охотно помогал отцу. Барон полагал, что Фульрад станет лесорубом, когда Аббон уйдет на покой, и будет так же верно служить ему. Позднее Готье Вексенский видел юношу перед началом войны, когда готовил в поход взятых из домов рекрутов и напутствовал их. Он тогда желал всем благополучно вернуться. Увы, многие из них погибли, в том числе и сыновья Хельера, ушедшие раньше. Фульрад же вернулся с войны живым, но это был уже не тот Фульрад, которого знали его родные и знакомые, которого любила Роза...

Готье печально покачал головой. Он не мог осуждать свою полукровную внучку за тот выбор, что она сделала. Ибо еще при жизни Фульрада она неизбежно разочаровалась в нем. Теперь же, когда он погиб, в деревне об этом наверняка станут говорить годами. И осуждение неизбежно падет на Розу, будет пятнать ее имя. Обычай предписывал девушке скорбеть по Фульраду, но она, должно быть, оплакала его еще при жизни.

И здесь барон мог понять ее, ибо знал кое-что о похождениях Фульрада после войны, где его, должно быть, подменили. Барону докладывали о бесчинствах, что творил Фульрад со своими дружками. Правда, староста Клод всякий раз сообщал, что все распри улаживались полюбовно. Но барон догадывался, что парня спасало от тюрьмы лишь уважение деревенских жителей к его отцу Аббону. Да и сам староста защищал Фульрада, тоже по дружбе с его отцом. Да и Хельер, как припоминалось барону, при встречах старался найти доброе имя для жениха Розы.

И вот, теперь девушка непозволительно скоро утешилась после гибели Фульрада, и сладко ворковала с каким-то балаганщиком! Барон Вексенский хотел знать, действительно ли она ведает, что творит. Он готов был допустить, что Розе настолько стало невмоготу в родной деревне, что лучшим выходом стал отъезд, и сам Хельер отпустил дочь. Барон также мог допустить, что именно в балагане Роза обрела свое предназначение и истинную любовь. Но ему хотелось сперва все выяснить. Как-никак, на нем тоже лежала забота о судьбе внучки. И Готье Вексенский решил найти повод и побеседовать с Розой.

***

А, тем временем, Роза, не подозревая, что дед беспокоится о ней, после репетиции ушла в конюшню вместе с Капетом. Они принялись готовить к выступлению белого красавца-коня, на котором предстояло скакать девушке.

То и дело Капет и Роза переглядывались поверх спины стреноженного животного, улыбались друг другу. Им было хорошо вместе, они ощущали полноту своего бытия, находясь вместе,  и понимали друг друга без слов. Едва Капет принялся чистить коня скребницей, чтобы тот блестел на выступлении чистым серебром, как Роза поняла его и стала расчесывать коню гриву, разбирая ее на ровный гладкий пробор.

- Теперь он будет у нас, как картинка! - радовалась девушка.

- Особенно когда ты поскачешь на нем! - вторил Капет, любуясь девушкой.

Роза не смущалась и не боялась его, вспоминая, как он подхватывал ее на руки во время выступления, его невероятную силу и ловкость. Ее только сильнее тянуло к нему. А сам Капет чувствовал, что, наконец, нашел родственную душу в этом мире, что с самого начала был чужд и враждебен ему. Должно быть, Норны предназначили их с Розой, испытавших столько жестоких потерь, друг другу!

И он спросил со внезапным волнением:

- Ну как: рада ли ты, что уехала с нами? Не жалеешь о своем выборе?

К его радости, Роза ответила так, как он и мечтал от нее услышать:

- С тобой рядом я верю, что у меня получится первое выступление, и не боюсь ничего! Так что я готова идти дальше. А кроме того... - девушка чуть слышно вздохнула, - возвращаться мне некуда! Мачеха, скорее всего, уже сожгла мои вещи, какие я не смогла взять с собой, чтобы и ноги моей не было в отцовском доме...

В знак поддержки, Капет протянул девушке руку, поверх холки коня:

- Тебе пришлось пережить много утрат, Роза! Но тебя все же согревает любовь родного отца. Ты помнишь свою матушку и братьев, их тепло всегда пребудет с тобой. И даже барон Вексенский, как я слышал, особенно благоволит тебе! Родная кровь, как-никак!..

- Да, дедушка Готье... - Роза немного смутилась, назвав старого барона, как обращалась к нему в детстве, и то наедине. - Думаю, он сильно удивился, увидев меня в бродячем балагане. Но я непременно все объясню ему, если только он спросит. Я верю, он поймет мой выбор и позволит уехать с вами! Барон Вексенский всю жизнь был самым лучшим покровителем нашей семье, как только может отец и дед...

- Вот видишь! - Капет печально улыбнулся. - Родная кровь всегда греет сильнее!..

И такой грусти был исполнен его тон, и выражение лица под сводом капюшона, что Роза перестала расчесывать коню гриву и проговорила, внимательно глядя на своего собеседника:

- Капет... А как ты лишился своих родных?

Он обернул к ней осунувшееся бледное лицо, исполненное скорби. Мгновение помолчал, затем, как видно, решил, что Роза вправе знать о нем самое дорогое:

- Когда я был еще очень мал, моя мать погибла от рук моего отчима...

Девушка едва сдержала возглас ужаса, зажав себе рот обеими ладонями. Огромными от изумления глазами взглянула на Капета. И, как только совладала с собой, мягким движением, исполненным сострадания, взяла его за руку.

- Как это ужасно! Родители не должны покидать своих детей слишком рано! Как жестока порой бывает жизнь...

Капет не отверг ее искреннюю ласку, и, держа руку в ее ладони, продолжал говорить ей, что еще никому не рассказывал:

- Я едва могу вспомнить лицо моей матери... Больше ничего не осталось в память о ней... Меня, ненужного ребенка в большой семье, тут же отдали в услужение, и больше я ничего не знаю о своих родных.

Роза была пронизана ужасом, словно острое ледяное лезвие вонзилось ей в живот. Она умела брать на себя чужую боль, как было, когда узнала, почему у ее знатного деда осталась одна рука. Исполненная сочувствия, она еще крепче сплела пальцы с пальцами своего спутника, и проговорила дрожащим голосом:

- О, Капет!.. - она замолчала, не зная, что сказать.

Но и такое выражение сострадания тронуло не привыкшего к проявлениям человечности вечного бродягу. Он поднес к губам руку девушки в знак благодарности. Затем поправил сползший с головы капюшон и усмехнулся, принимаясь вновь за работу:

- Ладно, прошлого не изменишь... Позаботимся лучше о нашем будущем, Роза!

И они вновь принялись обихаживать белого коня, готовясь к представлению.

37
Портреты созданы эрэа Эйлин:

Королева Гивенвера Армориканская:


Королева Кримхильда, Нибелунгская Валькирия:
"В идущей впереди женщине Фредегонда узнала молодую королеву — Кримхильду Нибелунгскую, супругу короля Хильдеберта. Она была среднего роста, стройна и хороша собой, но ее лицо показалось наблюдательнице печальным. Пышные белокурые волосы королевы были уложены в тугой узел, и казалось, что он оттягивает ей голову назад, так что Кримхильда постоянно держала ее гордо поднятой. На ней было жемчужно-голубое платье, очень идущее ей. Однако похоже было, что мысли королевы очень далеки от счастливого любования собой."

38
Благодарю за все, эрэа Menectrel, лучшая из соавторов! :-* :-* :-*
Благодарю за ответ, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Цитировать
Городские обыватели с любопытством глядели, как рабочие вбивают последние гвозди в свое жуткое сооружение.
Люди не изменились, видимо человеческая психика сильнее времени и прогресса. Когда в Крокус-сити погибали люди, лишь немногие пытались помочь, зато нашлось немало милых девочек и мальчиков, которые снимали умирающих на смартфоны и выкладывали это в сеть. Без малейшего сожаления.
Ну, ладно, вернёмся к Хельеру. Надеюсь, бальи передаст пергамент барону Вексенскому, надежда, конечно, умирает последней.
Мы не имели в виду никаких отсылок к недавним трагическим событиям! Это слишком недавно произошло, и слишком ужаснуло всех, и нас в том числе, чтобы вдохновляться. Кроме того, там тоже люди вели себя по-разному.
Ну а почему люди глазеют на казни, тут как раз есть попытка если не оправдать, то объяснить такое поведение:
"Здесь должно было произойти взаимопознание жизни и смерти. В такой миг каждый человек чувствовал себя хрупким и беззащитным на земле, сознавая, что и его жизнь может оборваться так же быстро, как у казнимого преступника. И в то же время, видя, как умирают на виселице другие, многие люди радовались, что это происходит не с ними. Соседство смерти побуждала их еще сильнее наслаждаться благами жизни, пока еще есть такая возможность, делала их земную судьбу ярче и полнее. Застывшая на миг кровь затем кипела в жилах живых людей еще горячее, еще стремительнее."
Да, насчет бальи теперь совсем не очевидно, что он решит, прочитав все, что содержит в себе пергамент.


Глава 16. Последняя просьба (окончание)

И вот, настал тот час, когда Хельера должны были повесить вместе с настоящими злодеями.

Тюремная охрана, вооруженная алебардами, вывела приговоренных во двор, где они увидели виселицу. При виде смертного помоста каждый из приговоренных хоть на миг побледнел, а кое-кто и пошатнулся, предчувствуя, как скользкая намыленная веревка прямо сейчас раздавит им горло.

Разбойники, идущие рядом с Хельером, стали озираться, поверх рядов стражи. За ними следовали члены городского магистрата, бальи и главный палач. А также жрец Бальдра, сулящего прощение, подобно тому, как самый светлый из Асов простил своего невольного убийцу, слепого Хёда.

Осужденные, чьи руки были скованы цепями, приподняли их, гремя железом. И самый молодой из разбойников умоляюще обратился к жрецу:

- Служитель милостивого Бальдра, моли сияющего бога за нас! Пусть он упросит Подземную Владычицу не карать нас чрезмерно сурово!

Жрец обвел приговоренных солнечным кругом:

- Казнь, что вы примете в Срединном Мире, отчасти искупит вашу вину и облегчит жестокость наказания в царстве Хель! Умрите с миром!

Такое напутствие получили преступники перед казнью. Хельер же, идя вместе с ними к виселице, тоже скованный, обернулся к главному палачу, следовавшему за ним:

- У меня были при себе кое-какие сбережения, немного серебряных монет... Я завещаю их тебе, если ты повесишь меня быстро, не заставишь долго мучиться. А, если моих сбережений хватит, то прошу тебя выкупить мое тело, чтобы меня похоронили в родной деревне!

- Я сделаю, что могу! - пообещал палач. - Будь спокоен: я умею вешать! Тебе повезло, что тобой займется человек с опытом, а не какой-нибудь криворукий юнец, что не сумеет, как надо, затянуть петлю!

Хельер содрогнулся. Даже в последние минуты жизни ему становилось жутко от своеобразного юмора судейских чиновников и их гордости законными убийствами.

Но думать об этом было некогда, потому что виселица - вот она! Высокое дощатое сооружение, и над площадью качались пока еще пустые петли...

Члены городского магистрата поднялись на балкон ратуши, откуда собирались наблюдать за казнью.

Озираясь по сторонам, Хельер увидел, как на площади собиралась большая толпа. Людей прибывало все больше; мужчины, женщины, подростки с любопытством глазели на обреченных, медленно поднимавшихся по дощатым ступеням к виселице.

В толпе что-то кричали, свистели, грозили кулаками и палками:

- Что, достукались, злодеи? Получайте заслуженную кару! Веревка вас мигом исправит!

- Эй, вы! Думали, что можно убивать и грабить безнаказанно? Не выйдет! - кричали из толпы другие голоса.

- Убирайтесь в Хель, где вечный мороз! - доносилось до них сквозь топот и свист горожан.

Слушая их, Хельер держался хладнокровно, не давая понять толпе, что его задевают их насмешки, их радость его беде. Не глядя больше на столпившихся горожан, он стал глядеть поверх их голов.

Стоя уже на верхней площадке виселицы, Хельер не стал глядеть на петли, раскачивающиеся над его головой, пока еще - над...

Он поднял глаза в ясное синее небо, где сверкала раскаленная добела колесница Суль. Вдали, за городской стеной, зеленела лесная чаща, окружающая Артайус. Видно было, как на ветру раскачивались ветви больших деревьев. Ветер донес лесную прохладу, дал Хельеру вдохнуть знакомый до боли запах пресных дубовых и буковых листьев, и умчался вдаль: ему было недосуг.

А Хельер улыбнулся, уже стоя на виселице, уловив последний привет родного леса. В последний миг жизни его обрадовало, что он умирает под открытым небом, напоследок вдохнув свежего летнего воздуха.

И, глядя, как бестрепетно, с улыбкой на устах, поднялся на виселицу приговоренный убийца, часть зрителей изменили свое мнение о нем:

- Нет, этот непохож на злодея, взгляните-ка! Кто может умереть с улыбкой на устах, тот не мог совершить тяжких преступлений!

Хельер слышал это, но его уже не трогали внезапные симпатии толпы. Он не оглядывался, когда помощники палача сняли цепи с его рук, как и с остальных казнимых. Глядя ввысь, в залитое солнечным блеском небо, лесник думал про себя:

"Прощай, белый свет, прощайте, животворящие лучи Суль! В мире Хель вас не будет... Ну что ж, я готов сойти туда, только бы моя дочь, моя прекрасная Роза, еще много лет жила под твоим светом, сияющая богиня! Пусть мой благородный отец, барон Готье Вексенский, позаботится о ней, заменив девочке отца! Молю вас, прошу за мою дочь, о, Владыки Асгарда!"

Тут палач подтолкнул Хельера в спину, и он послушно встал на высокую скамью вместе с приговоренными разбойниками. Ему связали ноги и привязали к ним тяжкий свинцовый груз.

Хельера покачнуло назад, но палач не дал ему упасть. Толкнув кулаком в спину, надел приговоренному веревку на шею и ловко затянул ее. Он в самом деле был профессионалом своего дела.

Кое-кто из приговоренных разбойников, кажется, лишился чувств, когда скользкая петля, как змея, сдавила горло. Хельер же только тяжело сглотнул, продолжая стоять на скамейке. Образ дочери продолжал поддерживать его и в последнюю минуту жизни.

В этот миг, глава городского магистрата, стоя на балконе, махнул рукой и приказал:

- Палач, делай свое дело!

Тогда палач со своими подручными выбили скамью из-под ног казнимых. Тугие петли натянулись рывком, унося повисшие без опоры тела болтаться в воздухе.

И, в самый последний миг, когда уже петля врезалась в горло Хельеру, лишая всякой возможности вдохнуть воздух, последней вспышкой в его гаснущем сознании стало воспоминание о том, что случилось тогда, в ужасную ночь гибели Фульрада. Тогда, упав от удара по голове, Хельер еще успел увидеть, словно сквозь туманную пелену, силуэт неведомо откуда взявшегося огромного снежно-белого волка. Того самого, что в его последнем кошмаре утащил в лес Розу...

Такова была последняя мысль Хельера в Срединном Мире. В следующее мгновение свет померк для него навсегда.

К чести палача, он выполнил свое обещание. Петли на шеях казненных были затянуты, как подобает, а тяжелые свинцовые грузы, подвешенные к ногам, не дали висельникам долго мучиться. Они не бились в петлях, как рыбы на земле, не корчились в предсмертной агонии. Под тяжестью дополнительного груза, веревка быстро переломила шею каждому из них. Казненные умерли быстро, насколько это было возможно, без лишних мучений.

А в толпе зрителей, заполонивших городскую площадь, раздался дружный многоголосый вздох. Казалось, будто им самим сдавливали горло до мучительного удушья, но вдруг отпустили, и они заново, с еще небывалым наслаждением могли дышать свежим воздухом, радоваться соками жизни - все, что они еще могли ощущать, и все, что для тех, качавшихся сейчас на виселице, было утрачено навсегда.

И многие радовались про себя, что они, слава Всеотцу Вотану и медвежьей владычице Артио, добропорядочные жители города Артайуса. А вовсе не омерзительные для всех злодеи, убийцы, что на их глазах понесли заслуженную кару. Иначе и быть не могло, коль правосудие покарало их!

***

Вскоре после того, как совершилась казнь, бальи Этьен вернулся в свой кабинет. Там он подвел итог делам казненных преступников, несколькими легкими росчерками пера отправив их в архив. В том числе и дело Хельера. Затем принялся разглядывать последнее послание, переданное лесником. Он еще не решил, что с этим делать.

Сперва Этьен поглядел на портрет Розы на обратной стороне пергамента, полюбовался красотой девушки. Затем перевернул пергамент и снова стал разглядывать герб с грифоном, пытаясь восстановить его подробности. На всякий случай, достал с полки Геральдическую Книгу, где гербы всех знатных семейств были изображены в цвете. Да, сомнений не было: это герб королевского родича, принца Бертрама Затворника, с отличительным знаком, указывающим на его старшего сына, герцога Норберта Амьемского, нынешнего маршала юга!

Этьен не стал особенно задумываться, как письмо столь знатной особы могло попасть в руки казненного лесника. Да это и невозможно было уже выяснить. Только теперь его внимание обратилось, собственно, к содержанию полустертых строк вверху палимпеста - над письмом Хельера, написанным свежими чернилами.

Он попытался восстановить написанное. Придвинув к себе свежий лист пергамента и вооружившись пером и чернилами, бальи принялся в точности копировать буквы полустертых строк, написанные крупным, уверенным, но витиеватым почерком человека, имеющего многое и желающего получить еще больше.

Истершиеся строки трудно было разобрать. Некоторые слова Этьен добавлял, лишь догадываясь по соотношению с другими словами, стоящими рядом, что должно здесь быть написано.

Но вот, послание было перенесено на свежий пергамент целиком. И Этьен смог прочесть полностью давно позабытый приказ Норберта Амьемского.

И то, что он узнал, заставило бальи изумленно распахнуть глаза, веки которых при этом нервно задергались. Да и все его существо вздрогнуло, как от внезапного мороза. Ибо то, что он узнал, способно было в мгновение ока перевернуть всю политику Арвернии, изменить весь расклад сил при дворе и в войсках. В его руки волей Норн попало свидетельство, способное низвергнуть в пропасть репутации многих знаменитых людей. Он, рядовой бальи из провинциального города, мог одним лишь листом гербованного палимпеста вмешаться в борьбу придворных партий, подарить победу одной стороне и навсегда погубить самых могущественных и гордых людей в Арвернии. При этом, он мог рассчитывать на небывалое возвышение за оказанную услугу. Ему дадут хорошее место в суде самого Дурокортера, а может быть, он со временем наденет и мантию Верховного Судьи... Разумеется, если его не покарают те, чью тайну он откроет! Ибо для тех, о ком он узнал слишком много, человеческая жизнь ничего не значила...

Теперь бальи Этьен, верный слуга короля и закона, всерьез задумался, что ему делать с посланием, завещанным Хельером. Быть может, переслать, как он обещал, барону Вексенскому? Если тот, будучи испытанным соратником графа Кенабумского, сам даст ход содержимому пергамента - это уже будут его заботы, а не Этьена.

Или все-таки оповестить двор о важной тайне, рискнуть всем, чтобы, в случае успеха, обрести все? А может, уничтожить пергамент со всем новым и старым содержимым, словно ничего и не было? Душа казненного Хельера, конечно, могла разгневаться на него в царстве Хель. Но, в виду того, что довелось узнать Этьену, это оказывалось меньшей из возможных проблем.

Бальи размышлял очень долго, не замечая, что длинный день, унесший жизни нескольких человек, клонится к закату, и в окна ратуши уже заглядывали алые отблески заката.

А над его головой стояла на шкафу, где хранились судебные дела, бронзовая фигура Вар, богини правосудия. Правой рукой она поднимала весы, в левой держала обнаженный меч.

***

В этот миг, под тем же вечерним солнцем, палачи сняли с виселицы окоченевшие, со сломанными шеями, тела казненных, и снова подвесили их, уже на другом месте - на стене над городскими воротами.

Неугомонные мальчишки тут же собрались вокруг, и стали глумиться над висельниками.  Один из них пустил из рогатки камень, попавший в грудь трупу Хельера. За ним принялись стрелять и другие. Град камней забарабанил по мертвецам.

Городские стражи, стоявшие у ворот, заметили мальчишек. Один из них строго прикрикнул, стукнув рукоятью алебарды о камни мостовой:

- Эй вы, сорванцы! Не бросать камни в висельников! Кто в детстве не чтит мертвых, тот сам вырастет висельником!

Спугнутые было мальчишки отбежали подальше, отлично зная, что стражники не уйдут с поста из-за их выходок. И самый наглый из них пронзительно свистнул и засмеялся:

- Нет, мы - честные жители Артайуса, а они - злодеи, их все равно скоро склюют вороны!

Мальчишка показал на крупных, угольно-черных птиц, уже слетавшихся со всей округи, заметив своими зоркими глазами поживу. Стоило одному устремиться к городским воротам, как сородичи, заметив его издалека, летели туда, где можно было найти поживу. И вот уже целая стая воронов с хриплым карканьем кружилась над вытянувшимися, неестественно длинными телами повешенных. Мудрые птицы выжидали, когда живые люди отойдут подальше, чтобы слететься к телам мертвецов и начать пир, как водится, с глаз, остановившихся навсегда.

Вот уже первый ворон, преодолев страх, стал спускаться к мертвецу, нацелив длинный, как кинжал, клюв. Другие последовали за ним - черные, как сажа, на фоне кроваво-красного закатного неба. Клонившийся к закату вечер еще оставлял воронам достаточно времени, чтобы успеть насытиться всласть, пока небо не почернеет, как их оперение. А с утра они вновь соберутся здесь, чтобы продолжить пир на телах казненных.

39
Наша проза / Re: Лесная небыль.
« : 26 Мар, 2024, 18:56:13 »
Благодарю за продолжение, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Когда Риан со своей Тайрин вместе, никто не может им помешать. Вдвоем они одолеют любую напасть. Так будет и сейчас!
Очень трогательно написано воссоединение супругов, прямо представляются сцены с ними, как наяву. :) Вот, даже хвост у Тайрин пропал.
А что Корвин недооценивает магов, и впрямь к лучшему. Надеюсь, они сумеют преподнести ему основательный сюрприз!

40
Благодарю, эрэа Convollar, эрэа Карса! :-* :-* :-*
Цитировать
Собственную мысль им заменяло беспрекословное следование воле начальствующих над ними.
Да-да! "Не надо думать, есть ведь тот, кто всё за нас решит" (с.В.Высоцкий).
У меня вызывает сомнение профессиональный уровень бальи Этьена. Впрочем, и посейчас это сословие не особо изменилось.
Возможно, бальи и передаст прощальное письмо Хельера барону Вексенскому, но только после казни.
Это еще у них зомбоящиков не было. Чтобы указывать людям в массовом порядке, кто прав, кто виноват.
Насчет Этьена теперь что-то вырисовывается здоровенный знак вопроса, ибо он заметил, что пергамент отнюдь не простой. Неизвестно, теперь, как он распорядится им!
Как прихотлив путь этого пергамента. И ведь  в итоге есть шанс, что он окажется у барона Вексенского, может быть, даже Аледрама там застанет.
Против Хельера нет прямых улик,  обнаруженные следы доказывают лишь его присутствие на месте преступления, но нет и доказательств его невиновности. К тому же у него есть мотив, и с Фульрадом незадолго до трагедии он ссорился. Личных целей в этом деле бальи не преследует, он искренне считает, что Хельер убийца. Я не очень представляю, каким образом в данном случае можно было бы установить истину.
О, путь этого пергамента еще не закончен! Теперь вот новый причудливый изгиб.
Шанс, конечно, есть, но далеко не столь уж очевидный, пока что.
Впрочем, даже если письмо дойдет по назначению вовремя, Хельера к этому времени уже казнят, так что доказывать и опровергать станет нечего.

Глава 16. Последняя просьба (продолжение)

А тем временем, ранним знойным летним утром, на улице возле городской ратуши, где возводили виселицу, уже стал собираться народ. Те, кто торговал поблизости, открывали свои лавки и таверны, зазывали посетителей, то и дело поглядывая туда, где рабочие заканчивали сооружение страшного помоста. Тут же собирались и простые горожане, ожидая казни. Городские обыватели с любопытством глядели, как рабочие вбивают последние гвозди в свое жуткое сооружение.

Многих горожан волновала предстоящая казнь. Она пугала, продирала морозом по коже, и одновременно волновала. Здесь должно было произойти взаимопознание жизни и смерти. В такой миг каждый человек чувствовал себя хрупким и беззащитным на земле, сознавая, что и его жизнь может оборваться так же быстро, как у казнимого преступника. И в то же время, видя, как умирают на виселице другие, многие люди радовались, что это происходит не с ними. Соседство смерти побуждала их еще сильнее наслаждаться благами жизни, пока еще есть такая возможность, делала их земную судьбу ярче и полнее. Застывшая на миг кровь затем кипела в жилах живых людей еще горячее, еще стремительнее.

Другие горожане радовались, что сегодня совершится правосудие. Среди тех, кого собирались повесить этим утром, были те, кто причинил много зла жителям Артайуса. Недавно изловленная шайка разбойников, что последние несколько лет орудовали в окрестных лесах, от которых страдали даже паломники, едущие к алтарю медвежьей богини Артио. Безумный поджигатель, спаливший несколько домов, чтобы поглядеть на большой огонь. Пара давно разоблаченных душегубов, которых нарочно приберегали для массовой казни. И лесник Хельер, взявший на себя вину в убийстве.

Для горожан Артайуса все они были одинаковы, им нечего было рассуждать о виновности того или иного приговоренного. Те, кого суд приговорил к смертной казни, по умолчанию считались злодеями, достойными только петли.

А к Хельеру в камеру смертников в этот миг вошел бальи Этьен. За ним следовал Верзила, неся в руках поднос с письменными принадлежностями.

По знаку бальи, надзиратель поставил поднос на стол и встал возле дверей.

Этьен взял с подноса лист пергамента, о котором просил Хельер. Он не разглядывал его и сперва даже не заметил полустертого герба с грифоном.

- Как видишь, мой слуга, хоть и не может говорить, всегда исполнителен и весьма полезен тому, кто держит его в узде, как дикого зверя, - усмехнулся Этьен, указывая на Верзилу. - А твою последнюю просьбу я выполняю, Хельер! У тебя еще хватит времени написать письмо барону Вексенскому, что будет отправлено.

Хельер сглотнул тугой ком в горле, хотя и сам знал, что от судьбы не уйти. И она сбудется очень скоро...

- Благодарю тебя, господин бальи! - обреченный поклонился, стоя перед представителем закона. - Я мог лишь надеяться, что ты придешь и выполнишь мою просьбу...

- Я сам собирался придти к тебе, - важным тоном возразил Этьен. Нам подобает узнавать и по возможности выполнять последнюю просьбу приговоренных к смертной казни. Хоть это и не записано в законе, но обычай, унаследованный от предков, важен для нас!

- Моя последняя воля не займет много времени, - вздохнул Хельер, садясь за стол, на котором горела свеча. "Последняя...", - подумал он, но вяло. Мысль о скорой и неизбежной гибели уже не вызывала протеста в его душе. "Только бы Роза была благополучна!.."

Хельер задумался, что именно ему следует написать.

Этьен не торопил его. Стоя возле стола, он задумчиво глядел на Верзилу, равнодушно топтавшегося возле двери. Этот урод с вырезанным языком, узник своих узников, похожий на пещерного тролля, казался стариком, а между тем, был всего лет на пять старше самого бальи. И, между прочим, сложись судьба иначе, мог бы теперь занимать его место. Но, таков, каким его сделала жизнь, он мог принести гораздо больше пользы закону, чем в прошлом...

А Хельер, тем временем, поглядел на портрет дочери, затем, перевернув пергамент, выбрал место пониже стертых строк, в середине листа, выше печати с грифоном. Он не думал о том, что кому-то может потребоваться восстановить полустертые строки на пергаменте, просто на пустом месте писать было легче, и буквы получались разборчивее.

"Здоровья тебе и долгих лет жизни, благородный барон Готье Вексенский, отец и покровитель мой! - вывел первые строки Хельер, впервые в жизни назвав барона отцом, хоть мысленно много раз пытался произнести это слово. - Когда ты прочтешь эти строки, меня уже не будет в живых. Я приговорен к виселице, и сегодня, второго числа аранмоната месяца 814 года, расстанусь с жизнью. Я осужден за убийство несчастного Фульрада. Прошу тебя: не отчаивайся, узнав о моей судьбе, и не считай меня злодеем, опозоренным человеком! Я признал свою вину ради моей дочери Розы, чтобы спасти ее от допросов и пыток. Моя последняя просьба к тебе: позаботься о ней, ибо она остается одна в этом мире! Молю тебя: замени ей отца, а она пусть утешит твою скорбь! И пусть хранят всю жизнь тебя и Розу всемогущие Владыки Асгарда!"

Так, в нескольких строках, Хельер сообщил больше, чем за всю жизнь.

Закончив письмо, он поднялся из-за стола, ожидая, пока высохнут чернила на его последнем письме. И взглянул на Верзилу, к которому неожиданно нашел в душе сочувствие.

Бальи, уловив этот взгляд, пояснил приговоренному к виселице узнику, кивнув на надзирателя:

- Некогда он сам был пособником жестоких преступлений. Попав в руки правосудия, был наказан отсечением языка. И все же, мы учли последнюю просьбу даже столь презренного существа! Пока он еще мог говорить, попросил нас дать ему службу, чтобы не умереть от голода и холода. И его взяли надзирателем в тюрьму, поскольку он предан своей службе.

Хельер кивнул в ответ. Усмехнулся чуть заметно, ибо ему уже нечего было терять:

- Правосудие в Арвернии воистину справедливо и милосердно, если дало пропитание бывшему преступнику!

Уловив насмешливый тон приговоренного, Этьен разозлился и проговорил, возвысив голос:

- Знаешь ли ты, за что Верзиле отрезали язык? А прежде подвергли жестоким пыткам?

Он сделал знак надзирателю, и тот с видом своего привычного тупого равнодушия расстегнул на груди кожаный кафтан и рубаху. Широкую, как у лесного кабана, грудь надзирателя пятнали страшные шрамы от ожогов. В немногих местах, где их не было, на коже кудрявилась рыжеватая поросль.

Дав Хельеру время поглядеть, надзиратель так же равнодушно, будто во сне, застегнул одежду.

Как ни ужасна была судьба самого Хельера, тот с ужасом и отвращением взглянул на искалеченного человека.

- Я не знаю, - сухо ответил приговоренный.

Этьен насмешливо кивнул и поведал ему:

- Так вот: тот, кого ты зовешь Верзилой, был в прошлом сыном одного из бальи. На беду, его отец оказался сильно нечист на руку: за большую мзду скрывал преступления настоящих злодеев! Сын же его, который стоит перед нами, часто ездил по поручениям своего продажного отца в земли сеньора де Шенонсо. Он был большим приятелем сеньора Хьюго, и прекрасно знал, как тот развлекается в своих владениях!

Услышав имя сеньора де Шенонсо, Хельер вздрогнул от омерзения. Ибо о предпоследнем сеньоре этого замка шла дурная слава. Хотя замок Шенонсо лежал поодаль отсюда, ближе к границе с Арморикой, но жуткие, хоть и неясные слухи долетали и до родной деревни Хельера. Рассказывали, что сеньор Хьюго убил нескольких жен и жестоко издевался над своими подданными, пока, наконец, не был разоблачен, осужден и казнен по приказу короля.

Но бывший лесник и представить не мог, что этот тюремный надзиратель, жуткий и жалкий одновременно, был приспешником злодея, позволял ему убивать безнаказанно!

Этьен усмехнулся, глядя на изумление и негодование приговоренного к смертной казни убийцы.

- Чернила на твоем письме высохли, - сообщил он Хельеру.

Тот, взяв пергамент, передал его бальи, на миг поцеловав портрет дочери.

- Перешли его барону Вексенскому, прошу тебя! - повторил он свою последнюю просьбу.

Этьен аккуратно сложил письмо и продолжал повествовать:

- Этот человек молчал о преступлениях сеньора де Шенонсо, и потому приговорен к вечному молчанию! Но поскольку он довольно быстро согласился сотрудничать со следствием, ему сохранили жизнь.

Хельер только покачал головой, поглядев на немого надзирателя. Даже до его родной деревни доходили слухи, как происходило следствие над сеньором де Шенонсо в 796 году от рождения Карломана Великого. Свидетелями по делу тогда становились те, кого следствие склонило угрозами или подкупом. Не боясь больше кровной мести со стороны сеньора де Шенонсо, чьи дни были сочтены, эти люди согласились шпионить и докладывать о его черных деяниях следствию, что уже подбиралось к злодею.

Тем временем, тот, кого теперь звали Верзилой, слушая рассказ бальи, вспоминал те тягостные события, напрочь искалечившие жизнь ему, сыну уважаемого человека. При этих воспоминаниях в его отупевшее сознание на время вернулась ясность мысли, и он переживал все заново, будто это было вчера. Он-то крепился, сколько мог, и дал показания лишь под пыткой, да и то, его свидетельства не сыграли решающей роли. А вот тот мальчишка, беловолосый и красноглазый, бледный как мел, сдал всех с потрохами, едва запахло жареным! Совсем еще молодой волчонок, был тогда не старше пятнадцати лет, а пронюхал все во мгновение ока! Он добровольно дал показания, и его, воспитанника старшего егеря Марселя, отпустили на свободу. Как там звали этого красноглазого выродка?.. Ах да, Пиппин! Он вместе с Марселем уехали заранее, не дожидаясь разгрома замка Шенонсо. Старая баронесса, мать сеньора Хьюго, тогда получила известие от своих друзей при дворе о грозящей опасности, и уехала в дальнее святилище, к самой границе с Арморикой, рассчитывая укрыться там. Она тоже спасала свою шкуру, и думала увильнуть вовремя. Правда, до Верзилы после дошли слухи, что старухе не удалось доехать до святилища и стать благочестивой жрицей. На дороге через лес что-то случилось, и позже там нашли труп Марселя с признаками отравления да растерзанное волками тело баронессы де Шенонсо. Пиппин же исчез бесследно. Что ж, нынешнему тюремному надзирателю с отрезанным языком никого не было жаль! Хорошо, что все они приняли столь же суровую судьбу, как и он сам!

Ничего этого Верзила не мог теперь поведать. А бальи Этьен, которому было бы весьма полезно узнать кое-какие подробности, высокопарно заявил в лицо обреченному Хельеру:

- Сам король Хлодеберт VI тогда приказал расследовать преступления сеньора де Шенонсо. И жестоко покарал его и всех сообщников, несмотря на то, что многие принцы крови не одобряли вмешательства в жизнь знатного семейства. Так всегда бывает! Мы, рыцари закона, слуги короля, неизменно разоблачаем злодеев. Не было случая, чтобы кому-то удалось уйти от справедливой кары!

Хельер склонил голову, слушая эту гордую речь. Разве мог он возразить бальи, признав себя убийцей?

Сказав все, что хотел, Этьен вышел из камеры смертника, спрятав за пазуху пергамент с письмом. Верзила последовал за ним. А Хельер остался ждать, когда за ним придут, чтобы отвести на виселицу.

Немного позднее бальи, сидя за столом в своем кабинете, отдавал распоряжения главному палачу, что собирался прямо отсюда идти руководить казнью:

- Не забудь подвесить грузы к ногам висельников, чтобы они не бились в петле, не мучились слишком долго! Особенно - лесник Хельер. Все же, он не был таким закоренелым злодеем, как другие, и заслужил легкую смерть, насколько это возможно.

- Будет исполнено, господин бальи! - деловито отвечал палач. - Я уже приготовил свинцовые грузы на виселице!

- Хорошо! - кивнул бальи. - Вечером после казни подвесишь с помощниками трупы казненных над городскими воротами, чтобы другим неповадно было!

- Слушаюсь, господин бальи! - кивнул палач. И вышел из кабинета, отправившись осуществлять казнь.

Оставшись один в своем кабинете, Этьен достал из-за пазухи пергамент, переданный Хельером. Приготовился запечатать его, и только тут заметил бледный, наполовину стертый герб с грифоном.

Глаза бальи изумленно расширились, брови высоко взметнулись. Он-то по роду службы знал гербы знатнейших родов Арвернии. Тем паче - младшей ветви королевского рода, потомков принца Бертрама Затворника! Любопытно получается - висельник своей последней просьбой посылает письмо барону Вексенскому на гербовом пергаменте потомков Карломана Великого!

Таким образом, теперь многострадальный пергамент с приказом Норберта Амьемского оказался в руках бальи Этьена. Все зависело от того, выполнит ли он последнюю просьбу Хельера, отошлет ли письмо по назначению. Или же герб герцога Амьемского насторожит его, называющего себя рыцарем закона и верным слугой короля? Оставалось надеяться, что он все же исполнит обычай, касающейся последней просьбы приговоренного к смертной казни.

41
Обо всем / Re: Крокус Сити Холл
« : 25 Мар, 2024, 11:54:50 »
Царство небесное погибшим! Выжившим - мужество и терпение!


42
Благодарю еще раз за наше прекрасное произведение, эрэа Menectrel! :-* :-* :-*
Уважаемые читатели! Как Вы вставляете сюда изображения? Можно прям по пунктам. У нас есть портреты героев, но мы не можем их вставить сюда....
[img   [/img  - вставляем... а дальше как??? Вставляю в эти "img" ссылку из ВК, но сообщение пустое...
http://Правильно они должны выглядеть все-таки вот так:
Благодарю всех, кто читает наше произведение! Эрэа Карса, эрэа Convollar, вас - прежде всего! :-* :-* :-*
Клод, видимо, в его понимании, поступил так, как велел ему долг старосты. В общем-то, исполнение долга не взирая на лица достойно уважения. Мне непонятно другое. В тексте сказано, что Клод и Хельер дружили много лет, всю жизнь прожили в одной не такой уж большой деревне. Должны бы хорошо знать и друг друга, и Фульрада. При этом Клод не может прямо обсудить ситуацию со своим другом Хельером, поделиться своими наблюдениями и потребовать от него объяснений. Вместо этого он обращается к правосудию.  В то же время Клод принимает участие в судьбе Розы на правах друга её отца и вроде бы действительно не желает девушке ничего плохого...
В данном случае, Клод, как мы знаем, совершил большую ошибку, обвинив невиновного.
Да вот, должны бы хорошо знать друг друга, а так не получается! Но, справедливости ради, ведь и Хельер не поделился с Клодом тем, что произошло, не доверился ему, а тосковал в одиночестве, так что его мрачное состояние все заметили и, опять же, неправильно истолковали.
А о Розе Клод заботится искренне, и спровадил ее из деревни, желая ей добра.
Цитировать
Я что-то запуталась в сыновьях графа Кенабумского. Среди них есть и люди, и оборотни. И почему-то мне казалось, что Аледрам оборотень.
Да, Вы запутались. Среди пятерых детей Карломана и Альпаиды, двое - Дунстан (Тристан) и один, пока не названный по имени - оборотни. А трое - первенец Ангерран и двое младших, Аледрам и Аделард ("Лисята", как их звали в детстве) - люди. Так что Аледрам унаследовал от отца ум и стремление к знаниям, но его сверхъестественного чутья, увы, не имеет.
Цитировать
А приказ-то и впрямь сохранился. Но он у Розы (или, может, остался в доме её мачехи), о чём Аледрам не догадывается
О приказе смотрим дальше. Оказывается, он у Хельера. Был. И, если бы Аледрам догадался поговорить с Розой, еще можно было бы избежать многих несчастий!
"...чужой среди своих..." Это я о судьбе бастарда и его потомков. Да, замок барона Вексенского тоже не стал бы домом для Розы. Слуги - они играют немалую роль в таких замках, Розе бы спокойно жить не дали, но каков барон! Допустим, он не мог признать дочь своего бастарда, но ведь мог как-то узаконить её статус, можно было сделать её воспитанницей? Или нет? Вот у графа Шереметева была воспитанница - девочка-калмычка, я её портрет работы Аргунова видела. Росла в семье графа и замуж выдали, как положено.
А что барон? Он многое сделал для Хельера и его детей, когда было нужно. Дал ему хорошее место, в свое время помог Хельеру жениться на любимой девушке (матери Розы). А больше он и его родные, вроде бы, ни в чем не нуждались. Не голодали, не просили помощи. Жили сами по себе, довольно обеспеченно, по сельским меркам, а к большему не стремились. Если бы кто-то из них пожелал служить в баронском замке, Готье Вексенский, конечно, взял бы своих внуков, если уж готов был пригласить Фульрада на службу. Но у него никто ничего не просил. Может быть, именно в гордости и независимости Хельера и его детей как раз сильнее всего сказывалась дворянская кровь, чем если бы они стремились приблизиться к дворянам. Что еще мог для них сделать барон? Что сыновей Хельера унесли война и оспа - не его вина. А отмазывать их от армии было бы уж точно не по-рыцарски. Готье Вексенский на той же войне потерял и своего старшего законного сына, отца Берхара.
Воспитанница графа Шереметева, возможно, стала таковой, потому что иначе не могла прожить, нуждалась в опеке? Роза же может позаботиться о себе самостоятельно. Даже сейчас, покинув дом отца. Зачем принимать ее в воспитанницы, если у нее была семья, родительский кров?

Глава 16. Последняя просьба (начало)

В те дни барон Готье Вексенский готовился праздновать спасение графа Кенабумского, отгоняя от себя тяготившие его предчувствия по поводу судьбы своего незаконного первенца Хельера. Увидев же Розу, он успокоился окончательно, ибо она не приехала бы с балаганом, если бы дома случилось что-то плохое.

А между тем, в Артайусе первого числа аранмоната месяца вынесли смертный приговор леснику Хельеру. С учетом видимых свидетельств и его собственного признания, его осудили очень быстро. И уже второго числа приговор надлежало привести в исполнение.

Осторожный бальи Этьен сообщил кастеляну Кенабума о признании убийцы и его скорой казни. А вот барона Вексенского он не спешил оповещать, опасаясь, как бы тот не попытался все-таки выручить своего бастарда. Он собирался послать барону письмо, лишь когда все будет закончено, и тот не сможет ничего сделать.

А пока что, ранним утром перед казнью, второго числа аранмоната месяца, рабочие заканчивали устанавливать виселицу на большой площади перед городской ратушей. Они тщательно проверяли, прочны ли доски возводимой виселицы, крепки ли веревки. Ибо сегодня собирались повесить сразу нескольких преступников, и следовало позаботиться, чтобы ни один из них не сорвался. Здесь же лежали свинцовые грузы, что подвесят к ногам казнимых, чтобы они не бились в петле слишком долго, а задохнулись бы скорее. Власти города Артайус действовали наверняка. Преступников надлежало повесить, а после смерти их тела подвесят над городскими воротами в качестве назидания другим, кто мог в будущем рискнуть совершить тяжкие преступления.

Рабочие, сооружая виселицу, громко стучали топорами и молотками, вбивая гвозди. И разговаривали не менее громко, не стесняясь никого.

- На казнь соберется большая толпа, вся площадь будет полна народу, - говорил один из строителей виселицы.

- Пусть у горожан будет праздник по поводу того, что парой преступников станет меньше, - усмехнулся второй. - Смертная казнь полагается только за тяжкие преступления: разбой, поджог... убийство...

- Прилюдная казнь преступников покажет народу, что власти заботятся об его безопасности, и что простому люду нечего бояться в городе, где правосудие столь решительно карает злодеев, - убежденно произнес еще один рабочий, яростно вгоняя в перекладину виселицы непослушный гвоздь.

И его товарищи поддержали говорившего, как могут только люди, не привыкшие критически мыслить, но отнюдь не равнодушные к общественным делам. Собственную мысль им заменяло беспрекословное следование воле начальствующих над ними.

- Поделом висельникам стать кормом для воронов, когда их оставят висеть после смерти! - к такому выводу пришли рабочие, сооружая виселицу.

Их голоса вместе с перестуком молотков донеслись до узкого окошка камеры, где сидел приговоренный к смерти Хельер.

Это раннее утро, что должно было стать последним в его жизни, лесник встретил, забывшись сном на соломенном лежаке. Сон его был неглубок и тяжек. Приговоренному к смертной казни снился очередной кошмар.

Но не такой, как преследовали его прежде, когда погибший Фульрад восставал из гроба и, мертвой хваткой ухватив Хельера, тянул к себе, в непроглядную подземную тьму. Теперь лесник смирился со своей участью, и боялся не за себя, но единственно за свою дочь Розу, ради которой взял на себя вину в убийстве.

В своем последнем сне Хельер неожиданно оказался в собственном доме. Там хозяйничала его вторая жена. Она со злобной радостью бросала в печь вещи Розы, приговаривая при этом:

- Так тебе и надо, глупая, вздорная девчонка! Пусть теперь тобой пользуются, кто захочет. У тебя больше нет дома, нет родных!

Сам же Хельер стоял у порога, не замеченный своей женой. Ибо его больше не было, и лишь его тень скиталась по земле, томимая страхом за дочь.

Затем он увидел саму Розу - она мчалась по дороге верхом на исполинском белом волке с красными глазами, том самом, что растерзал Фульрада. Хельер хотел крикнуть в страхе за дочь, но и голос не повиновался ему. И он увидел, как волк извернулся и, ухватив Розу зубами, потащил ее, испуганно сопротивляющуюся, в лес...


Хельер проснулся, дрожа от ужаса, терзаясь сильнее, чем на пытке. Все его мысли были о Розе. Ибо он яснее, чем когда-либо, понял, какой беззащитной останется дочь, когда его казнят. Единственным, кто мог позаботиться о ней, оставался его отец, барон Готье Вексенский. Если бы можно было оповестить его, рассказать все, как есть, и попросить позаботиться о Розе! А может быть, ему будет дозволено написать письмо? Ведь последняя просьба смертника должна выполняться!

Мысль Хельера в последние отпущенные ему часы работала яснее, чем когда-либо. Он преисполнился энергии, словно стремился в оставшееся время сделать больше, чем за всю жизнь. Тревога за дочь заставила его искать путь помочь ей.

Через некоторое время в камеру вошел надзиратель - тот самый, с отрезанным языком, которого Хельер называл про себя Верзилой. Он принес на подносе последнюю трапезу висельника. На сей раз еда оказалась гораздо более сносной, чем обычно подавали в темнице. Теплый, только что испеченный хлеб, ягодный морс, каша, два спелых яблока...

Верзила поставил поднос с едой на стол, оставшийся здесь еще с того дня, как бальи Этьен записывал здесь признание Хельера в убийстве.

Поднявшись с лежака, приговоренный к казни лесник обратился к Верзиле:

- Позови бальи Этьена, подай ему знак придти сюда! Это необходимо! Я прошу его исполнить древний обычай. Каждый, кого ждет смертная казнь, имеет право на последнюю просьбу!

Верзила злобно замычал, всем видом показывая, что не согласится передать бальи просьбу узника.

Но Хельер вдруг взглянул в его отталкивающие черты иначе. Близящаяся смерть обострила его чувства и сделала прозорливым. Теперь надзиратель, столь же прикованный к своей тюрьме, как и любой узник, напомнил ему зверя, попавшего в капкан, который рычит и огрызается, потому что сам страдает от боли.

И он, сам обреченный, посочувствовал человеку, который был его мучителем, но чья судьба сложилась гораздо хуже его собственной. Хельер подвинул Верзиле поднос со своим последним завтраком, и проговорил как можно мягче:

- Съешь эту вкусную пищу за меня, дружок! А я уж скоро пообедаю в царстве Хель!

В тусклых глазах надзирателя впервые за долгое время мелькнула искорка человеческого тепла, тлеющая в самой глубине души. Смутно припомнилось прошлое, когда он жил в замке Шенонсо, и там занимался, по сути, тем же, что теперь, но все-таки видел ясное синее небо, вдыхал свежий воздух, откликался на человеческое имя, никому не нужное теперь. Если бы не тот, красноглазый, все пошло бы совсем не так...

И надзиратель промычал, глядя на Хельера поверх подноса с едой, нечто, что должно было сойти за выражение благодарности.

- Так ты дашь знать бальи, что я прошу его придти ко мне перед казнью? - переспросил Хельер, стараясь говорить дружелюбно. - Я должен передать бальи мою последнюю просьбу, священную для служителя закона!

Верзила вновь что-то промычал, но уже утвердительно. И, на прощание кивнув приговоренному, вышел, взяв с собой завещанный лесником завтрак.

Когда за ним закрылась дверь, Хельер вернулся к себе на лежак, сел и стал ждать. Он надеялся на благодарность тюремного надзирателя и на то, что бальи исполнит завещанный от пращуров закон. В качестве своего последнего желания Хельер хотел составить письмо барону Вексенскому, поручая ему свою дочь Розу.

Все личные вещи лесника находились у бальи, который должен был после переслать их родным казненного. Среди этих вещей находился и лист пергамента, некогда полученный Розой от несчастного Фульрада. На этом материале, драгоценном для деревенских жителей, был изображен очень похожий портрет Розы. Деревенский писарь Храмн, хромой сын кузнеца, оказался еще и способным художником: он изобразил на пергаменте Розу, как живую. Этот пергамент девушка подарила своему отцу на день поминовения всех умерших, двадцать пятого числа хельмоната месяца, в самый короткий и темный день в году. Когда они поминали матушку и братьев, Роза подарила ему, Хельеру, свой портрет, чтобы хотя бы ее образ был с ним рядом всегда.

И с тех пор он всегда носил с собой изображение дочери. Благо, пергамент - прочный материал, и совсем не стерся за прошедшее время. Только теперь, когда Хельера бросили в темницу, портрет дочери отняли у него. Но он надеялся упросить бальи принести ему драгоценный пергамент. Увидеть еще раз свою милую дочь, ради которой готовился взойти на виселицу. Ее взгляд, ее улыбка, хотя бы и запечатленные на портрете, придадут ему сил выдержать все до конца.

Но не только затем хотел упросить Хельер принести ему пергамент с портретом. На нем лесник готовился составить письмо своему отцу и покровителю, барону Готье Вексенскому. Даже хорошо, что он напишет свое последнее послание именно рядом с портретом Розы! Ибо как раз о ее судьбе пекся Хельер, надеясь, что барон позаботится об его девочке, как всю жизнь заботился он сам. Пусть Роза улыбнется с портрета своему знатному деду, чтобы он принял ее в свой замок! Ибо она выросла красавицей, а это - благословение для женщины, и одновременно опасный дар судьбы. Только мудрый и благожелательный защитник мог все предусмотреть, чтобы Роза благополучно дожила до того времени, как сможет отдать свое сердце по-настоящему достойному человеку.

И Хельер стал вспоминать, как выглядит заветный пергамент. Одну сторону гладкого, чуть желтоватого кусочка тщательно выделанной телячьей кожи занимал портрет Розы. Но вторая оставалась пустой. Правда, когда-то на ней был записан приказ командующего, на войне, откуда Фульрад привез пергаментную грамоту. Если приглядеться, все еще можно было прочесть витиеватый почерк какого-то знатного господина. Но ни Хельер, ни Роза никогда не приглядывались к полустертым строчкам. Война для них означала лишь горе от потери близких, других ее аспектов они не знали. Полустертые, глубоко вдавленные в пергамент строчки оставляли их равнодушными. Разве что след печати, тоже едва заметный, иногда привлекал внимание Хельера. Там был изображен, вроде бы, грифон. Наяву лесник всего раз видел грифона, отдыхающего на вершине большого дуба. Эти звери не водятся в лесах, им нужны высокие вершины и открытые пространства, где они могут парить на своих огромных крыльях в восходящих потоках воздуха. Грифон - могучий и свирепый зверь. Неудивительно, если какой-то владетельный род взял его изображение себе на герб. Кто бы это мог быть?.. Хельер подумал, что барон Вексенский, вероятно, знает это. Но сам лесник видел только гербы вельмож здешней округи, вассалов графа Кенабумского. Впрочем, это никогда не имело значения, а теперь - особенно. Он прожил жизнь простым человеком, гордясь своим знатным отцом, но не завидуя его возможностям. И такой же судьбы желал Розе, последней выжившей из его детей. Теперь он готовился сам взойти на виселицу, чтобы его дочь жила долго и, по возможности, счастливо. Ради этого Хельер стремился высказать свою последнюю просьбу, поручив дочь заботам ее деда.

Только бы бальи пришел! Только бы согласился вернуть ему заветный пергамент и дать чернила, а после - отослал бы его письмо барону Вексенскому! Тогда Хельер мог взойти на виселицу спокойно, зная, что его последняя просьба будет исполнена. Ему было все равно, что прежде содержал пергамент - только бы дозволили поверх давних полустертых строк написать послание отцу!

Но вдруг бальи, уже дважды коварно обманувший его, заманив в тюрьму и вынудив признать себя убийцей, откажется выполнить его желание?.. Да нет, так не должно случиться: ведь последняя просьба казнимого, если, конечно, она не касается бегства, священна, кем бы ни был сам преступник. С без пяти минут мертвецом лучше не ссориться, ибо тот способен отомстить из царства Хель. И потому Хельер надеялся всей душой на исполнение своей последней просьбы.

43
Благодарю, эрэа Convollar, эрэа katarsis! :-* :-* :-*
Да, Роза не Фредегонда.
Цитировать
Однако Роза целиком погрузилась в созерцание картин, была поглощена своими мыслями и надеждами на будущее. И не расслышала голосов обитательниц волшебного парка.
Но, возможно, если бы Роза не была так занята своими мыслями, она сумела бы расслышать голоса наяд и дриад. Только вот поверила бы? Вряд ли.
Что поделать: она хоть и из дружественного альвам рода, но сама - человек, предвидеть наперед не умеет. Трудно сказать, что было бы, если бы она и услышала предупреждение.
Аледрам, кстати, тоже отнюдь не Карломан: не уловил покуда, что ему было бы полезно побеседовать с Розой.
Розу впереди ждут беды, но пока она счастлива. Очень хочется, чтобы это продлилось как можно дольше.
Авторам тоже хочется для нее счастья!

Глава 15. Будни балагана (окончание)

Тем временем, барон Готье Железнорукий, пригласивший к себе бродячих артистов, находился в своих покоях. Он сидел за столом, на котором стояло угощение. В хрустальной вазе лежали спелые яблоки, золотисто-багряные, источавшие сладкий  аромат персики, длинные, темно-прозрачные гроздья винограда. Здесь же стоял фаянсовый кувшин с прохладительным напитком, и два таких же кубка с рисунком в виде  дельфинов, резвящихся на волнах.

Напротив барона сидел виконт Аледрам. Они беседовали за угощением.

- Расскажи мне, почтенный барон, что ты думаешь о своих соседях - донарианцах из святилища близ Серебряного Леса? И о жреце Торвальде? Я слышал, что он горячо проповедует ненависть к альвам...

Готье кивнул в ответ.

- Я уже давно слежу за ними, и стараюсь обуздывать донарианцев силой закона, помогаю откупиться тем несчастным, что не по своей воле сделались слугами братства!.. А Торвальд в самом деле искусный проповедник, обладающий даром воздействовать на души людей. Он не так давно вдохновил братство Донара на незаконное убийство кельпи, о чем тебе известно! Должно быть, скорее всего это святилище будет пользоваться покровительством Ги Верденнского. Не зря же он приезжал к ним и беседовал с Торвальдом! Тот станет ему неоценимым помощником.

- Да, понимаю; этого следует ожидать, - вздохнул Аледрам в знак согласия.

Про себя сын Карломана припомнил, что именно братья из святилища Донара близ Серебряного Леса некогда обвинили Готье Вексенского в немыслимых, никогда не бывавших злодеяниях. Ибо святилище стремилось заполучить богатые земли, которыми он владел.

Пока барон и его гость так беседовали и размышляли, раздался стук в дверь.

- Войдите! - крикнул Готье.

В его покои вошли слуга, Ренье и Роза.

Барон Вексенский обернулся к вошедшим и, не вставая из-за стола, учтиво кивнул. Как хозяин дома и превосходящий родом, он обернулся к вошедшим:

- Здравствуй, Ренье с Зеленых Холмов, друг мой! И тебя рад видеть, Роза! - барон удивленно остановил взгляд на своей внучке-простолюдинке.

Господин Ренье учтиво поклонился, прижав руку к груди.

- Здравствуй, знаменитый барон Вексенский, благодетель наш! Мы - бродячие артисты, приглашенные тобой, прибыли, и готовы выступить в твоем замке!

Роза в это время легко сделала книксен, как подсмотрела прежде в замке барона. Не говоря ни слова, она внимательно глядела на своего знатного деда и его гостя, сидевшего напротив за столом. Тот был молод, но, несомненно, происходил из очень высокого рода: это видно было по всему наследственному благородству его облика.

Разглядывая Аледрама с уважительным любопытством, Роза вдруг заметила на груди у него вышитый герб - коронованный волк со знаками четвертого сына графа Кенабумского. Этот герб был известен во всей Арвернии!

Девушка сильно встревожилась, узнав, что ей придется выступать перед сыном знаменитого майордома Арвернии. Ей будет трудно показать свое скромное искусство перед столь знатным человеком!

А барон Вексенский в этот миг как раз проговорил:

- Погляди, благородный Аледрам Кенабумский! Вот руководитель хорошо знакомой мне труппы бродячих артистов - Ренье с Зеленых Холмов. А это, - он снова задержал внимательный взгляд на девушке, - Роза, дочь моего верного слуги, лесника Хельера!

Ренье кивнул, подтверждая слова барона.

- Роза пожелала присоединиться к нашему балагану в качестве наездницы. Скоро она порадует тебя и твоих гостей своим искусством, - прибавил он, желая подбодрить девушку, тревожившуюся перед первым выступлением.

Однако Аледрам не смотрел на Розу больше, чем подобало в знак вежливости. Гораздо более пристально он разглядывал хозяина бродячего балагана.

- Ренье с Зеленых Холмов? Мне доводилось слышать это имя раньше...

Готье Вексенский уважительно кивнул.

- Верно; Ренье - мой давний друг, и я обязан ему и его родным, что сохранил жизнь и свободу! Некогда его брат пожертвовал собой, приняв лютые пытки в темнице донарианцев, но не опорочил меня, как от него требовали. Ренье - свидетель тех кровавых событий. С тех пор я кое-чем отблагодарил его, но признаю, что этого недостаточно!

Роза молча слушала повествование своего деда. Она не знала, что господин Ренье столь тесно связан с бароном Вексенским! Что ж, значит, барон одобрит ее вступление в балаган, столь тесно связанный с его собственной судьбой... Поистине, мир тесен!

Глядя на своего деда и на юношу, сидевшего напротив него, Роза невольно робела перед сыном графа Кенабумского. Всем известно было, что его отец, майордом Арвернии - слава и опора королевства и короля! Ей трудно было представить, как произвести должное впечатление на сына столь знаменитого человека!..

Но Аледраму не было до нее дела. Его тревожило усиление донарианцев, и он уважительно обратился к хозяину балагана:

- Счастье для нас, что простые люди в Арвернии, как ты и твой брат - да будет к нему милостив Всеотец Вотан! - столь самоотверженны, и при этом знают, на чьей стороне правда, и за кого следует стоять!

Ренье почтительно склонил голову, ибо тоже с первого взгляда понял, кто такой Аледрам.

- Благодарю за похвалу, благородный виконт! Мой несчастный брат действительно был достоин столь высоких слов. А я стараюсь чтить его память. И благодарю твоего доблестного отца, графа Кенабумского, что он сделал эту жертву не напрасной!

Про себя Ренье невольно вспомнил о своем племяннике Тибо, переметнувшемся к донарианцам, предав память своего замученного в темнице отца и матери, умершей с горя. И о своем воспитаннике Руфусе, что ушел из святилища, вернулся в родной балаган. В ком же оказалось больше родной крови, кого он, Ренье с Зеленых Холмов, сумел воспитать лучше?..

Меж тем, Аледрам, столь уважительно начавший беседу с хозяином бродячего балагана, как было уже сказано, едва обратил внимание на Розу. А между тем, ему было бы о чем побеседовать с ней по поводу волнующего его вопроса. Вздумай только он обратиться к девушке, узнал бы, что она была невестой погибшего Фульрада. И, может быть, заведя с ней разговор, узнал бы, что несколько лет назад, спьяну поссорившись с Розой, Фульрад, пытаясь загладить свою вину, подарил ей лист пергамента. Тот некогда был исписан, а потом надпись пытались стереть - это был род пергамента, называемый палимпестом, пригодный для многократного использования. Однако надпись была сделана столь крепкими чернилами, что их следы все еще можно было прочесть...

"Роза, возьми, - проговорил Фульрад, смущенно протягивая ей то, что прятал за спиной. - Пергамент, на каких пишут знатные господа! Это получше нашей деревенской бересты. Напишешь на нем песню, или еще что...

- Ой, Фульрад! - удивленно воскликнула девушка, разглядывая вдавленные в пергамент очертания букв, в глубине которых запеклось синее. - Где ты такое взял? А что здесь раньше было написано?

Фульрад легкомысленно отмахнулся.

- А, лежало в футляре, что я выиграл на войне! Все думали, что он пустой, а там остался лежать старый приказ командующего. Я же не читал его - зачем? - Фульрад, хоть и учился грамоте вместе с Розой и ее братьями, не любил утруждать себя чтением лишний раз".


Об этом могла бы поведать Роза, если бы только Аледрам догадался спросит ее. Но ему и в голову не пришло. А девушка, оробев, молчала перед юношей, что был, пожалуй, ровесником Фульрада, но выглядел и держался так, будто спустился по ветвям ясеня Иггдрасиля из некоего более высокого и совершенного мира.

Так получилось в данный момент, что двум людям, которым было что сказать друг другу, не хватило проницательности узнать замысел Норн...

***

В то время, как господин Ренье вместе с Розой ушли приветствовать барона Вексенского, остальные участники бродячего балагана готовились к представлению. Оно должно было состояться в манеже для выездки коней, посыпанном ровным песком. Здесь артисты разместили свои ярко раскрашенные повозки. Тем временем, слуги барона таскали кресла и скамейки, сооружая места для зрителей. И одновременно с интересом поглядывали на артистов, думая, чем их удивят во время представления. А, разглядывая приезжих, конечно, без умолку судачили обо всем, что видели.

Капет тем временем водил белого коня по манежу, проверяя его готовность к выступлению и знакомя с обстановкой, чтобы чуткое животное не испугалось в решающий момент никакого постороннего предмета, что могло плохо закончиться. До его волчьего слуха доходили речи слуг, но он не придавал им значения.

Но вот до него донеслось имя Розы, и он прислушался, что говорят о ней.

- А ты видел: Роза-то, любимица нашего барона, тоже приехала с балаганом! Будет плясать перед всеми, чуть ли не голой! - проговорил один из мужчин, ставивших тяжелую скамью.

- Тише, не говори так: ведь она - внучка барона, за нее нам же попадет! - шепнул его напарник.

- Вот-вот: внучка барона Вексенского крутит хвостом с бродячими артистами, красуется напоказ! - фыркнул первый. - По моему разумению, барон сам виноват: слишком много позволял ей и всей семье своего полукровного сына Хельера. Вот и выросла бесстыжая девица!..

- Но красивая девица! - признал второй слуга. - Если пойдет теперь по рукам, то сама и виновата! Жила бы спокойно, горя не знала, при покровительстве барона...

Услышав, что говорят о Розе здешние обитатели, Капет сперва усмехнулся, а потом нахмурился. У баронских слуг были слишком острые языки. Он начал понимать, почему Роза ни с кем не сходилась до настоящей дружбы. Для знатных людей она считалась безродной, поскольку ее отец был бастардом, а люди своего круга, поселяне и слуги из замка, завидовали ее семье из-за их близости к барону Вексенскому, и распускали о ней грязные слухи.

В это время третий слуга, возившийся со скамейкой, сурово оборвал сплетников:

- Стыдитесь, друзья! Роза - добрая девушка, всем делает только хорошее. Нет беды, если она повеселит народ с бродячим балаганом. Хуже, когда люди выдумывают гнусные оскорбления. Давайте лучше работать!

И они принялись составлять сидения полукругом. Капет же, слушая их, решил после спросить у самой Розы, как складываются у нее отношения с обитателями баронского замка. Его тронуло, как хорошо Роза справлялась со своим двусмысленным положением, до последнего времени не утратив своей природной жизнерадостности. В ней жила сильная кровь благородного семейства. Но она же сделала девушку чужой среди привычного окружения, так что теперь лишь в бродячем балагане, состоящем из осколков людских судеб, нашлось ей место...

Вместе с тем, Капет надеялся, что они с Розой нашли друг друга, и смогут быть счастливы всю жизнь, зачеркнув свое прошлое и начав жизнь сначала. Он верил, что сумеет доставить счастье ей и себе, как оба они были достойны.

Тем временем, пока манеж во внутреннем дворе оборудовали сидениями для зрителей, остальные артисты тоже готовились к представлению. Руфус, пока еще в обычной дорожной одежде, с неподражаемой ловкостью жонглировал разноцветными мячиками. Те так и мелькали в его руках, точно радуга, и ни один не упал на землю. На бледном лице рыжеволосого юноши показалась улыбка. Впервые после гибели сестры он собирался выйти на подмостки. Сновавшие вокруг слуги нет да нет останавливались полюбоваться его умением.

Гизела в это время находилась в отведенном артистам помещении. Готовила к выступлению сценические наряды, грим, которым красились артисты для большей выразительности и для искусства перевоплощения. Убедилась, что все, что им потребуется, находится под рукой.

Бернар во дворе сооружал подмостки, на которых предстояло двигаться артистам. Он достал из повозки расписанный яркими полосами шатер, на фоне которого должно было разворачиваться действо. Затем он проверил коновязь, к которой полагалось поставить восемь коней, для небывалого прыжка Капета и Розы.

Так бродячий балаган готовился к выступлению.

44
Благодарю, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Что-то мне жаль стало Капета! Судьба иногда выкидывает такие странные штуки, не знаю - норны или кто ещё решают как бы над нами поизгаляться. И никто не знает, как сложилась бы судьба того же Капета, если бы он изначально попал в родное ему окружение.
Да, и впрямь его судьба вызывает сочувствие! Очень может быть, что из него вырос бы порядочный оборотень, если бы его научили разумно пользоваться своими способностями.
Теперь встреча с Розой дает ему шанс начать все с начала. Но неизвестно, насколько его хватит, даже если он будет поначалу искренне стараться.

Глава 15. Будни балагана (продолжение)

Стоявшие на лугу Роза и Капет еще мгновение оставались так, замерев и держась за руки. Они радовались своей свободе, первым успехом, и, конечно же, тому, что они остались рядом. Оба чувствовали, как горячо бьется сердце. Им так много хотелось бы сказать друг другу о том, чем полнилось сердце! Но трудно было найти слова, чтобы выразить чувства, завладевшие ими впервые.

И вот, никто из них не понял в первое мгновение, кто качнулся вперед, придвинувшись еще ближе. Но Роза прижалась к Капету, запрокинув голову - он был очень высок. Он же склонился к ней, крепко обнял девушку за плечи и горячо поцеловал в ее приоткрытые губы.

Всего одно мгновение длился их первый поцелуй. В следующий миг Роза отскочила, учащенно дыша, с горячим от волнения лицом:

- Стыд-то какой... Увидят же!..

- Никто нас не увидит, кроме птиц небесных да коня, - произнес Капет, оглядевшись по сторонам. Он убедился, что товарищам по балагану действительно было не до них.

Но волшебное упоение уже спало с них. Роза отошла в сторону, немного успокоилась и улыбнулась:

- Благодарю тебя, Капет, за все! Мы постараемся с тобой не ударить в грязь лицом, правда же?

- Обязательно! - ответил Капет, приоткрыв в улыбке свои острые белые зубы. Он был огорчен, но не сильно. Ибо убедился, сколько страсти было в поцелуе Розы. Значит, она скоро непременно придет к нему, к величайшему его и не меньшему ее желанию!..

Другие участники балагана действительно в это время были заняты, и не смотрели на молодую пару. Бернар, почуяв запахи готовящейся пищи, подсел к Гизеле, заглянул в котел, где она готовила завтрак.

- Вкусно пахнет! - пробасил он, когда женщина перевернула жарившиеся в костре на вертеле деревенские сосиски. А в котле тем временем тушилась капуста.

Гизела шутливо замахнулась на спутника поварешкой.

- Погоди, старый обжора! Скоро будет готово, тогда и получишь свою порцию!

Бернар сидел у огня на корточках, вдыхая запахи готовящейся пищи.

- У нас все готово! Сейчас поедим, и двинемся дальше!

Толстяк помотал косматой, как у медведя, головой.

- Как странно порой складывается судьба! Кельпи отнял у нас несчастную Иветт, а Тибо ушел в братство Донара...

- Да, но зато деревня близ Озера Кельпи подарила нам очаровательную Розу! - с глубокой признательностью проговорила Гизела.

Тем временем, господин Ренье продолжал беседу со своим воспитанником Руфусом:

- Так что для тебя же лучше сейчас проститься со своим другом из деревни, и не мечтать о скорой встрече с ним! Я надеюсь, что Ульфар не додумается сбежать из дома, - он задержал пристальный взгляд на юноше, зная, на что бывают способны мальчишки.

Руфус вздохнул, отводя глаза.

- Да, Ульфар и впрямь хотел сбежать к нам. Но, поскольку мы едем к барону Вексенскому, то он решил повременить...

- Повременить... - задумчивым эхом повторил господин Ренье, и пристально взглянул в глаза воспитаннику: - Ну что ж, Руфус, благодарю тебя за честность! Но ты должен понимать, что мы не можем взять к себе Ульфара. Он - единственная надежда своих деда и бабушки.

Юноша кивнул, понуро склонил голову, и задумчиво принялся подбрасывать на ладони сразу несколько цветных шариков.

- Да будет так... - вздохнул он.

Господин Ренье похлопал воспитанника по плечу.

- У Гизелы уже сварился завтрак. Пойдем с тобой к походному костру!

Вскоре все собрались у костра, беседуя о предстоящем представлении. И, позавтракав, бродячий балаган покатил дальше, в замок барона Вексенского.

***

И вскоре пестро расписанные повозки бродячего балагана въехали во внутренний двор замка барона Готье Железнорукого. Там их встретили слуги и проводили в добротно устроенные служебные помещения. Здесь артисты могли отдохнуть с дороги и подготовиться к выступлению перед глазами господина.

Как только барон узнал о приезде бродячего балагана, он послал слугу за его хозяином. Ренье с готовностью направился к своему покровителю, и пригласил с собой новую участницу:

- Пойдем со мной, Роза! Поздороваемся с почтенным бароном Вексенским, и сообщим ему, что ты теперь с нами, в нашем балагане.

- Пойдем! - проговорила Роза, в волнении, что сейчас встретится лицом к лицу со своим знаменитым дедом. Она всегда любила и почитала барона Вексенского, и была рада увидеться с ним. Но все же, девушку волновало, что скажет ее дед, узнав, какой выбор она сделала. Впрочем, она выросла как простолюдинка, и для нее не считалось зазорным участвовать в выступлениях бродячего балагана. Будь она знатной госпожой, само собой, было бы позором ей выставлять себя напоказ. Но дочь лесника кое в чем свободнее: может идти, куда захочет, зарабатывать себе на хлеб, чем умеет. И, если ее знаменитый дед увидит, что она способна позаботиться о себе, - разве он не будет рад за нее? Разве не благословит ее в новый путь?..

Так надеялась Роза, идя вместе с господином Ренье через анфиладу комнат в баронском замке. В прошлом девушка не раз приезжала вместе со своим отцом к барону Вексенскому, и сама могла бы указать дорогу. Но Роза молчала, задумчиво следуя за слугой барона. Ибо она волновалась, предвкушая встречу.

По пути господин Ренье сообщил девушке:

- Будь готова выступить перед бароном Вексенским, и ничего не бойся, Роза! Я видел, как ты тренируешься: поверь, у тебя все прекрасно получится! Бродячие балаганы, вроде нашего, обыкновенно выступают на площадях перед горожанами, селянами, но также и в замках знатных баронов и сеньоров, если получат приглашение.

Девушка кивнула, внимательно слушая хозяина своего балагана. Она подумала, что даже хорошо, если первое выступление будет таким ответственным. Произвести впечатление на барона и его гостей - высшее достижение, что ожидалось от балагана господина Ренье. Она покажет все, на что способна, сумеет порадовать своего знатного деда и всех, кто соберется на празднество! И после этого сможет быть уже вполне уверена в своем успехе и призвании. Поедет дальше, радовать благодарных зрителей - вместе с балаганом, вместе с Капетом, к которому все сильнее тянулось ее сердце!

Следуя за провожатым по хорошо памятной ей дороге через множество комнат, Роза вспоминала редкие, но всегда запоминавшиеся визиты вместе с отцом к барону. Когда она была маленькой, Готье Вексенский сажал ее себе на колени, гладил своей единственной рукой и позволял называть его дедушкой, разумеется, с глазу на глаз. Со временем, когда девочка подросла и узнала правду об их происхождении, отношения сделались более формальными. Между бароном и семьей лесника существовала грань, которую не следовало переступать, во всяком случае, в глазах посторонних. Но барон всегда дарил ей хорошие подарки и заботливо расспрашивал об ее жизни. Обычаи знатных людей, конечно, не дозволяли ему открыто объявить Хельера и его детей своими потомками, признать их наравне с законными наследниками. Но барон заботился о них, насколько мог, и его стараниями семья лесника всегда жила благополучнее других поселян. А для Розы ее знатный дед навсегда запомнился добрым, мудрым и могущественным сказочным волшебником, помогающим их семье. Даже его искалеченной руки, оканчивающейся железным протезом, она никогда не боялась. А, узнав, почему у дедушки нет одной руки, она горько заплакала, представив, что довелось ему пережить в плену у донарианцев. Барон же тогда печально улыбнулся, гладя здоровой рукой ее волосы.

И вот, она направлялась вместе с господином Ренье, как прежде ходила с отцом, по хорошо ей известной дороге. С радостным волнением она предвкушала встречу с дедом-бароном, теперь в новом качестве. Визиты в замок всю жизнь были для нее самым большим праздником. А теперь ей хотелось самой принести барону праздник.

Проходя по комнатам, Роза разглядывала висевшие на стенах гобелены и портреты, изображавшие прародителей и прародительниц барона Вексенского. Рыцари в богатых латах, почтенные мужи совета, дамы, надевшие фамильные драгоценности, веселые юноши, прекрасные девы в роскошных нарядах, - все они, казалось, внимательно наблюдали за девушкой, точно узнали в ней родную кровь. Казалось, они мысленно спрашивали: "Какой-то цветок вырос из тебя, Роза? Под каким солнцем ты греешься, тем ли силам служишь? Ну что ж: решимости тебе не занимать! Мы бы не одобрили, вздумай одна из наших дочерей показывать себя публике. Но у бастардов и простолюдинов свои правила, и тебе это, быть может, не зазорно. Однако в твоих жилах все же течет рыцарская кровь, и она придает тебе твердость и силу духа, что непременно потребуется тебе в будущем! Не жди, что твой путь будет усыпан одними лишь лепестками роз. Так не бывает, ни для кого - ни для простолюдинов, ни для богатых и знатных людей. Они тоже выносят свои испытания, не менее тяжкие."

Такие напутствия чудились Розе, когда она проходила мимо портретов долгих поколений рода баронов Вексенских. Она по дороге разглядывала портреты, подписанные причудливо выведенными или вышитыми на гобеленах золотыми буквами. В них виделось фамильное сходство, иногда - чуть заметное, иногда - настолько бросающееся в глаза, что казалось, будто предки воскресали в своих потомках. В прародителях, живших сотни лет назад, уже угадывались черты ее знатного деда, Готье Железнорукого. Рыцарь со светлой окладистой бородой вдруг показался Розе до боли похож на ее отца, словно облик прародителя воплотился в потомке-бастарде. А трое юношей, сыновья одного из давно живших баронов, что до сих пор мчались на картине верхом в веселой неистовой скачке, вдруг напомнили Розе ее погибших старших братьев, если бы только сыновьям лесника было дозволено носить камзолы с кружевами, а не простые кожаные куртки. Казалось, они вот-вот засмеются так же весело, как, бывало, смеялись ее братья, устраивая скачки вокруг родной деревни.

А в молодой даме, что приходилась, согласно надписи, бабушкой барону Готье, Роза неожиданно уловила сходство и с собой, как она видела себя недавно, смотрясь в воду ручья. Ее нос и глаза, те же золотисто-каштановые локоны, только на портрете они были уложены в изысканную прическу. Но как же хороша была эта знатная дама в одеянии из вишневого бархата! И все-таки, в Розе текла ее кровь. Быть может, именно ей она была обязана долей своих поступков?..

"Интересно, как бы она прожила свою жизнь, если бы родилась простолюдинкой и не могла стать баронессой Вексенской? - подумала Роза. - Взбрело бы ей в голову покинуть дом и уехать с бродячим балаганом? А целоваться с мужчиной под открытым небом, у всех на виду, чувствуя, как его руки ласкают тебя?.."

Не было ответа. Никто из портретов ее прародителей не подал голос, чтобы поддержать девушку или, напротив, предостеречь ее. Каждый человек должен прожить свою жизнь самостоятельно.

Проходя через комнаты, Роза и господин Ренье с провожатым то и дело встречали слуг, выполнявших разные работы или просто спешивших по делам. Иногда они приостанавливались и кивали в знак приветствия, но не чрезмерно почтительно. Ибо в глубине души близкие к знатному господину слуги считали себя выше бродячих артистов. Роза подумала, что служить здесь ей не хотелось бы. Придти служанкой туда, где ее помнили гостьей, неизбежно создало бы двусмысленное положение.  Нет, лучше она уедет отсюда после выступления вместе с бродячим балаганом! Там все были недвусмысленно приветливы с ней. И потом, там был Капет, к которому все сильнее тянулось ее сердце...

Окна во многих комнатах были отворены. Роза заметила, что в этой части замка все окна выходят на знаменитый парк. Во время не таких уж частых, но памятных визитов в замок барона она любила бывать там, представляла парк сказочным лесом.

И сейчас сквозь окна, вместе со свежими и смолистыми летними ароматами, доносился шепот дриад и наяд, их печальные вздохи. Они приветствовали девушку из рода своих друзей, которую знали с давних пор. Шелестели всеми своими листьями, звенели в ручье на все лады. Вместе с радостью приветствия в их голосах звучала и печаль, ибо они, как все нимфы, предвидели будущее. Им хотелось предупредить Розу, поведать ей об испытаниях, что ждут впереди.

Однако Роза целиком погрузилась в созерцание картин, была поглощена своими мыслями и надеждами на будущее. И не расслышала голосов обитательниц волшебного парка.

45
Благодарю, эрэа katarsis, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Главное, чтобы Аббон не узнал об этом всём. Клод, наверное, и правда, заслужил, но какой прок, если он узнает? Что он сможет изменить? Маловероятно, чтобы ему ещё раз довелось заподозрить кого-то в убийстве. А вот Этьен ещё достаточно молод, ему ещё работать и работать. И если он хотя бы подозревать начнёт, что с пытками что-то не так, это может кого-то спасти. Идеально, вообще было бы, если бы это дело каким-нибудь образом получило широкий резонанс, стало известно на самом верху, и пытки бы ограничили на законодательном уровне. Но это уж маловероятно.
Будем надеяться, что Аббон не узнает!
Насчет Клода я имела в виду - с этической точки зрения, чтобы он узнал, что натворил.
\А так-то, в более широком смысле, Вы правы, Этьену тоже полезно было бы узнать, во избежание новых судебных ошибок. Хотя, не все ведь зависит от него. Над ним тоже начальства немало.
Посмотрим, как получится!
Цитировать
По поводу футляра. Конечно, таких совпадений не бывает, и в Четыре Дуба Аледрам попал не случайно. Но мне как-то слабо верится, чтобы за всё это время Фульрад ни разу не заглянул в футляр. Да и тот, с кем он играл мог ли поставить футляр на кон, даже не поинтересовавшись, что в нём? Всё-таки, это ставка, она имеет свою цену, а цена футляра сильно зависит от того, есть ли в нём что-то и насколько оно ценное. Разве что, в футляре может быть какое-нибудь тайное отделение для секретных приказов, которое не заметили.
Фульрад и другие воины были уверены, что письмо, лежавшее в футлялре, передали по назначению, и заглядывать туда нечего. Осталась только его собственная ценность, которая снаружи. А может, и правда, насчет тайного отделения стоит подумать...
Аледрам, конечно, поступил очень человечно, понять его можно, милосердие - это благо и никто этого не отрицает. Но бывают ситуации, когда и через милосердие приходится переступить. И это именно тот случай. Футляр может быть пустым, а может иметь и тайное отделение, открыть которое дано только тому, кто является адресатом. В таком случае это уже не просто "вещь на память" а улика, имеющая государственное значение. Если сам Аледрам не имеет права забрать и открыть футляр, то такое право имеет барон Вексенский, а тут всё откладывается до "посоветоваться с отцом".
Что до Клода, то я своё мнение не изменила. С такими друзьями враги уже не нужны. Одно дело - представить бальи неопровержимые доказательства, и совсем другое - поделиться подозрениями, причём эти подозрения сами по себе ничего не доказывают. На месте преступления Клода не было, что произошло, он не видел, а из чего люди частенько делают свои выводы - вопрос вечный и неразрешимый.
Ещё в парк  барона Вексенского.
Поглядим, кто знает, к каким последствиям приведет милосердие Аледрама!
Он совсем недавно виделся с Норбертом Амьемским и убедился, что тот, во всяком случае, пока что ведет себя как обычно. Не было признаков, что готовится нечто экстренно важное, чтобы счет шел на дни. Стало быть, открытие футляра может и подождать, благо, его тщательно берегут.
Насчет Клода и я имела в виду то же самое. Он виноват в обвинении Хельера. Полез все выведывать, сообщил о своих подозрениях "куда следует". "Порою люди, не желая зла, вершат настолько черные дела..."
Спасибо Вам за кусочек парка! Замечательное дерево, одетое мохом, как платьем! ;)

Глава 15. Будни балагана (начало)

На следующее утро после того, как Роза сделала свой выбор, второго числа аранмоната месяца, она с утра прибежала в гостевой дом жреца. Приняв решение, она повеселела, как всегда бывает, когда человек твердо знает, что ему делать.

Войдя в дом, она показалась всем присутствующим такой красивой, что они залюбовались ею, сияющей, как нынешнее ясное летнее утро.

Здесь собралась вся труппа. Господин Ренье с Зеленых Холмов беседовал за столом со жрецом и старостой Клодом, обсуждая будущий маршрут балагана. Гизела осматривала сценические наряды артистов, проверяя, в порядке ли они. Ей помогал Руфус, перебирая вещи, лежащие в большом ларе. На широкой скамейке сидел толстый Бернар, починяя конскую уздечку. В углу, как всегда, сумрачно и одиноко, сидел Капет, не снимая плаща с капшоном, скрывавшим его лицо и волосы. Не поднимая глаз, он задумчиво гладил большую белую лохматую собаку, лежащую у его ног.

Когда вошла Роза, жрец, Клод и Ренье поднялись из-за стола, приветствуя девушку.

- Здравствуй, Роза! Спасибо тебе, что навестила нас сегодня! - тепло поздоровались они.

- Здравствуй, почтенный служитель богов! Здравствуй, и ты, дядя Клод! И вы все, господа артисты! - колокольчиком прозвенел голос Розы, едва она переступила порог.

Она искала взглядом Капета, желая увидеть, как он примет ее решение. Но тот взглянул на девушку лишь на мгновение, однако взор его был исполнен мужской тоски. Никто даже не заметил этого стремительного взгляда, кроме Розы, у которой сладко замерло сердце. Но девушка поняла, что следует держаться столь же невозмутимо, как и он. И обратилась к господину Ренье, хозяину бродячего балагана:

- Я решила уехать с вами, господин Ренье! Я хочу стать наездницей в вашем балагане. И уже уладила все со своими односельчанами, меня ничто не удерживает здесь.

Хозяин бродячего балагана шагнул вперед, с широкой улыбкой взял девушку за руки, приветствуя от имени всей труппы:

- Честь и хвала тебе, Роза! Мы счастливы принять тебя к нам! Ты уже всех хорошо знаешь, и можешь не сомневаться, что мы примем и полюбим тебя. Ты обладаешь несомненными дарованиями, чтобы стать замечательной артисткой, ты прекрасно ладишь с нашими лошадьми и собаками. Пока мы сидели в вашей гостеприимной деревне, я придумал несколько новых номеров, в которых должна участвовать девушка-наездница. Ты станешь настоящей звездой нашего балагана! Тебе станет рукоплескать народ, зрители нарочно придут смотреть на тебя. Да хранят тебя боги, прекрасная Роза! Твой путь только начинается, и все пути - твои. Судьба бродячих артистов необычна, нам порой приходится, как перелетным птицам, ютиться в чистом поле. Но эта судьба прекрасна, ибо весь белый свет открывается нам. Если уж ты твердо решила уехать - значит, Норны повели тебя по той дороге, что предначертана от рождения. Любой путь способен принести счастье тому, для кого предназначен. Пусть твой выбор принесет тебе счастье, прекрасная Роза, подруга наша!

Дочь лесника улыбнулась в ответ: 

- Тогда я - с вами!

Хозяин бродячего балагана ввел ее в дом жреца, как бы принимая в новый род, как приемную дочь.

- Пусть будет так! А выступать тебе первым делом доведется в замке барона Готье Вексенского, куда мы отправимся. Ибо он прислал нам приглашение выступить на празднике в честь спасения графа Кенабумского! Барон Вексенский - мой благодетель, заботливый и щедрый сеньор. Он вознаградит тебя за твое первое выступление, Роза.

У девушки учащенно забилось сердце. Как хорошо все складывалось! Она увидит своего знатного деда, получит его благословение, и одновременно - сама покажет ему, на что она способна, чтобы он мог гордиться ею!

- Какое совпадение! И я тоже хотела предложить вам поехать с представлением к барону Вексенскому! - радостно воскликнула Роза. - Наша семья... мой батюшка и я, тоже хорошо знаем его, и многим обязаны ему. Я буду рада выступить перед бароном! И как хорошо, что наши замыслы сошлись!

- Вот видишь, девочка! Еще одно доказательство, что тебе по пути с нами! - улыбнулся ей господин Ренье.

И жрец, стоявший рядом, осенил девушку солнечным кругом.

- Все не случайно, Роза! Владыки Асгарда поддерживают тебя на новом пути! - проговорил он, дополнительно поддерживая Розу в стремлении немедля покинуть родную деревню, пока не открылась судьба ее отца.

- Тогда я помогу вам собрать вещи! - сказала Роза, меж тем как мужчины вновь уселись за стол.

Девушка достала из ларя шелковый розовый костюм наездницы, вышитый серебряными блестками, и на миг приложила к себе, прежде чем начать аккуратно складывать обратно. Сценический наряд так шел ей, что и господин Ренье, и Бернар шумно захлопали в ладоши, приветствуя девушку.

Руфус весело затрубил в рожок, как перед началом представления. А собака залаяла в такт, и в доме жреца на минуту стало очень шумно.

- Да здравствует Роза - звезда нашего балагана! - только в глазах юноши промелькнула грусть: он вспомнил о своей погибшей сестре Иветт, еще недавно носившей этот костюм.

И Гизела, подвинувшись на полу, по-матерински тепло улыбнулась девушке.

Один лишь Капет продолжал держаться отчужденно. Хотя втайне он больше всех радовался, что Роза поедет с ними. За его видимым бесстрастием всегда кипели неистовые страсти. Но все, что у него на душе, он мог сказать только ей одной.

Так радостно встретили Розу в бродячем балагане. В сущности, было решено ехать в замок барона Вексенского еще несколько дней назад. Барон пригласил бродячих артистов через гонца. Ренье пообещал приехать, как только уладят важное дело. Он не стал объяснять, что бальи запретил им покидать деревню. Благо, теперь эту проблему удалось разрешить, и ничто не мешало им ехать куда угодно.

Тем временем, староста Клод, молчаливо сидевший до сих пор, достал из сумки берестяную грамоту и положил на стол перед хозяином бродячего балагана.

- Вот вам выписка из книги старосты, о личности Розы, дочери Хельера, занимавшего должность лесника в угодьях барона Вексенского, родом из деревни близ Серебряного Леса.

Жрец быстро поставил подпись под подписью старосты.

- И я подтверждаю, кто такая Роза, - присоединился он.

В ответ хозяин балагана, в свою очередь, взял письменные принадлежности и стал составлять расписку:

"Я, Ренье с Зеленых Холмов, хозяин бродячего балагана, обязуюсь заботиться о девице Розе, дочери Хельера, приглядывать за ней и оберегать от любых опасностей, до тех пор, пока она будет выступать в моем балагане. Да запомнит Вар, Хранительница Клятв, мое обещание!"

Он передал расписку деревенскому старосте, и тот спрятал ее в свою сумку. Затем улыбнулся и обернулся к собирающей вещи Розе:

- Ну, теперь ты полностью вступила в балаган господина Ренье, Роза!

Девушка подняла на собравшихся сияющие глаза и счастливо улыбнулась:

- Я рада, что это так! Благодарю, что приняли меня!

Она вновь почувствовала на себе горячий, пронзительный взор Капета, брошенный на нее украдкой, из-под его капюшона, как всегда падающего на лицо. Он умел скрывать свои чувства, однако был счастлив, что Роза уедет с ним.

Между тем, жрец, поднявшись из-за стола, подошел к девушке, проговорил, прикоснувшись руками к ее голове:

- Благословляю тебя в свободный путь с бродячим балаганом, Роза!

Видно было по лицам артистов, как сильно они рады принять девушку в свой балаган.

- Спасибо тебе, Роза! - растроганно проговорил господин Ренье. - Мы все привыкли к тебе, полюбили. И очень рады, что ты будешь с нами!

- Я тоже рада! - тихо проговорила девушка, при слове "полюбили" с трудом сдерживая желание поднять глаза на Капета. - Кроме того, я буду счастлива поехать к барону Вексенскому, ибо моя семья пользуется его покровительством.

Хозяин бродячего балагана улыбнулся и кивнул в знак согласия.

- Я тоже буду рад вновь выступить перед бароном, который спас нам Руфуса от власти донарианцев. И вообще, барон Вексенский - настоящий человек! Ради него не напрасно пожертвовали собой мой брат и его жена... Он достоин спасения, даже столь дорогой ценой.

Роза порадовалась, что хозяин балагана столь высокого мнения об ее благородном покровителе. Ведь и в ней текла кровь барона Готье Вексенского!

***

И в тот же день труппа господина Ренье, с участием Розы, уехала прочь, направляясь к замку барона Вексенского. Следующее утро застало их на широком лугу близ деревни, стоявшей неподалеку от замка. Они переночевали здесь, а теперь готовились двигаться дальше.

Остановка была еще и последней репетицией перед выступлением. Роза готовилась показать свое искусство наездницы. Просто ездить верхом она умела с детства, наравне со своими братьями. Здесь же, за минувший месяц, она под руководством Капета училась наездническим фокусам с белыми лошадьми, и теперь вполне способна была заменить трагически погибшую Иветт.

Сейчас девушка, в прекрасном розовом платье, надетом поверх трико, скакала на коне галопом. За ней внимательно наблюдал Капет, проверял, как получается у нее.

- Смелее, Роза! Легче, легче правь конем! Он уже знает тебя, хорошо слушает!

Девушка поняла его с полуслова. Она легко потянула поводья, и конь, слушая ее, повернулся вокруг своей оси. Капет хлопнул в ладоши, и Роза натянула поводья, чтобы конь поднялся на дыбы. Тот сделал свечу, и, казалось на миг, что всадница вот-вот рухнет под копыта. Но она продолжала держаться в седле, как влитая.

- Прекрасно! - воскликнул Капет. - А теперь становись! Вперед!

Роза встретилась глазами с его огненным взором. Они понимали друг друга с полуслова. И, хоть девушка еще немного опасалась делать рискованные трюки, но в присутствии своего спутника обрела уверенность. Пришпорив коня, она на всем скаку встала обеими ногами ему на спину. Раскинув руки, Роза балансировала, как легкокрылая сильфида, чувствуя, как мчит ее стремительный конь. У девушки замерло сердце, и она мысленно молила богов помочь ей удержать равновесие.

Капет ждал, когда мчащийся по кругу конь поравняется с ним. И в следующий миг он был уже рядом, протянул девушке руку, придерживая лишь кончиками пальцев.

У Розы отлегло от сердца.

- Спасибо тебе, Капет! - воскликнула она, стоя ногами на спине коня, постепенно замедлявшего бег.

- Не за что! - произнес ее собеседник, шагая почти наравне с лошадью. - Ты держишься сама! Я только подстраховываю, даю тебе не равновесие, а уверенность... А теперь прыжок, Роза! Прыгай мне на руки!

Бледная от волнения, девушка вскинула руки вверх, как пловец, и прыгнула со спины скачущего коня. Это был смертельно опасный трюк! Но Капет поймал ее свободно и легко, словно устремившуюся с небес птицу. Он поставил девушку на землю, но прежде на мгновение прижал к своей груди, и они почувствовали стук сердец друг друга. Розе стало жарко. И совсем не от стремительной скачки...

- Так держать, Роза! - улыбнулся ей Капет своими бледными губами. - Если ты так же выступишь в замке барона Вексенского, он и его гости станут рукоплескать тебе! Только помни: надо двигаться легко, ничем не показать сделанных усилий! Помни, что ты любишь то, что делаешь! Тебе все это естественно, как птице - летать!

- Если ты будешь рядом, у меня все получится! - улыбнулась Роза. - Ну а ты, я верю, сможешь прыгнуть через восемь коней, со мной на руках!

- Раньше такие прыжки совершали только налегке, - усмехнулся Капет. - Но я справлюсь!

- Я верю в тебя, как и ты в меня! - улыбнулась девушка, задержав свою ладонь в длинной бледной руке Капета.

Тем временем, поблизости от них пасся белый конь, отдыхая после скачки, и помахивал хвостом, отгоняя мух.

Капет и Роза стояли на лугу, держась за руки, и им было хорошо вместе. Они радовались друг другу, а совместные тренировки все больше сближали их. Они были исполнены надежд на лучшее будущее.

Розе вспоминалось, что она видела в воде, когда жрец гадал ей на будущее. Пока что сбывалась лучшая из предсказанных возможностей!

И девушка представляла себе, как очень скоро будет выступать перед своим знатным дедом, бароном Вексенским. Она надеялась всей душой, что и он тоже благословит ее на дальнейший путь.

Тем временем, остальные артисты собирались ехать дальше. Гизела готовила завтрак для всего балагана. Бернар кормил овсом упряжных коней.

Господин Ренье напоследок еще раз обошел телеги, проверяя, все ли в порядке в его беспокойном балагане. Он остановился возле Руфуса, который тоже тренировался - жонглировал цветными лентами и мячиками. Однако же, вид у юноши был не очень веселый. Увидев, что его воспитатель остановился рядом, он поднял на него глаза:

- Жаль, что Ульфар не смог поехать с нами! Из него получился бы отличный жонглер.

Хозяин балагана положил руку на плечо своему тезке и подопечному:

- Мы не могли взять Ульфара с собой! У него есть дед и бабушка, и они желают ему совсем не такой судьбы. Для тебя он сделался другом, а для них - единственный внук. Староста Клод и его жена пережили гибель сына на войне так же тяжело, как ты - гибель нашей Иветт. А ты хотел бы увести у них и внука! Нельзя думать только о себе, мой мальчик!

Руфус глубоко вздохнул и поднял благодарный взгляд на своего воспитателя.

- Спасибо, господин Ренье!

Тот взъерошил волосы юноше:

- Надеюсь, что ты получил еще один хороший урок на будущее!

Так начинались будни бродячего балагана.

Страницы: 1 2 [3] 4 5 ... 119