Расширенный поиск  

Новости:

26.07.2022 - в "Лабиринте" появился третий том переиздания "Отблесков Этерны", в книгу вошли роман "Лик победы", повесть "Белая ель" и приложения, посвященные географии, природе и политическому устройству Золотых Земель.

ссылка - https://www.labirint.ru/books/868569/

Просмотр сообщений

В этом разделе можно просмотреть все сообщения, сделанные этим пользователем.

Сообщения - Akjhtywbz22

Страницы: 1 ... 160 161 [162] 163 164 ... 263
2416
А в косе у девицы на обложке тоже были красные ленточки... На троне скорее не ласточки, а сойки :)

2417
А не может единорог и ласточка на шпалерах намекать на Елену? Гранаты и виноград могут быть и в Урготе...
А ещё у этой дамы в волосах красные ленточки КМК... и письмо настораживает... Может всё же Урфрида, соперничающая с Мэллит?..
Золотые иммортели вроде бы должны окружать Мэллит  (я только представляла, что волосы у Мэллит чуть темнее, а глаза чуть светлее, если это она, конечно :) ).

2418
Красота-красотища! Даже чертополох - и тот красавец :), а сокол как хорош!
В общем, сплошные шедевры :)
Спасибо, эр prokhozhyj!

2419
Мне очень нравится стихотворение эрэа Yaga (оно есть в соседней теме самой эрэа, но пусть и тут будет - украшает :) ).
Письмо Франческе

Дельфиниум синий сметает преграды.
Цветы водопадом к ногам твоим пали.
На мать ты похожа! Другую не надо!
И два человека вдруг близкими стали.

Прекрасные ночи. Мир полон надежды.
И вот, наконец, совершенное счастье:
Ты долго молчала, пред самым отъездом
Уже… получил от тебя я согласье.

Мы, бывшие вместе, не знали сомненья.
Сердца в унисон наши рядом стучали.
Я так благодарен за это решенье.
Конечно, не зря мне согласие дали!

Потом закружили иные дороги,
Война и заботы довольно простые.
Другие надежды. Другие тревоги.
И, кажется, чувства вдруг стали другие.

Нет, не было счастье моё эфемерно.
И дело совсем не в большом расстоянии.
Любовь высока и настолько безмерна,
Что я испугался её увяданья.

Мы вместе достигли во всём идеала.
И, кажется, не к чему больше стремиться.
Любовь на высотах таких обитала,
С которых упасть – это значит разбиться.

Но, может, пусты все мои измышленья,
Рассыплются прахом, когда тебя встречу.
И глупые мысли, и отблеск сомненья
Твой взгляд, драгоценный как прежде, излечит…

Не мог написать я словами чужими.
Сейчас всё сложилось открыто и честно.
Сметает преграды дельфиниум синий,
Которому с красным быть рядом уместно.

Простишь ли? Забудешь? Не ты виновата.
Но я рассказал о причине молчанья.
Хочу быть твоим. Не сейчас, а когда-то.
Пока же война запрещает желанья.


2420
Продолжение про Марселя Валме
5

На второе утро своего пребывание в Лаик Марсель проснулся, разбуженный грохотом, последовавшим за этим громким воплем и чьими-то проклятиями, призывающими на голову виконта закатных тварей, Леворукого и всех его кошек. Разлепив никак не желающие разлепляться глаза, юноша проморгался и с непередаваемым удовольствием обозрел растянувшегося на полу Луиса, со зверским выражением лица перечислявшего все кары Создателевы, которым следовало придать наследника Валмонов. Изумительная картина искупала все неудобства, испытанные Марселем накануне вечером, когда он, напрягаясь из последних сил, перетаскивал сундук из угла комнаты к двери. Сказать по правде, виконт не слишком надеялся на то, что слуга, пришедший с утра его разбудить, не заметит достаточно объемистого предмета интерьера унаровской комнаты, но, по-видимому, Леворукий рассудил иначе и решил хотя бы немного компенсировать марселевские страдания. Причина жуткого грохота обнаружилась здесь же в виде лужи, в которой сидел Луис, и металлического ведра, все еще перекатывающегося с бока на бок. Разглядев последнее, Валме воздал должное своей предусмотрительности. Если бы не сундук, быть ему окатанным ледяной водой, в этом можно было не сомневаться. Но слуга, пылающий праведным гневом, вероятно, так спешил исполнить свою месть, что в самом деле не заметил препятствия, которое, однако, очень даже заметило нагло прущего незваного гостя.
Через слово поминая Леворукого, Луис попытался подняться, поскользнулся в луже и грохнулся во второй раз, произведя едва ли меньше шума, чем при первом падении. Из коридора донеслись чьи-то голоса, видимо, разбуженных все тем же упавшим ведром и воплями Луиса унаров. В дверном проеме марселевской комнаты возникла сначала одна голова, вслед за ней появилась вторая, за ними замаячили еще несколько силуэтов.
– Доброе утро, господа, – жизнерадостно поздоровался с головами Марсель, сбрасывая с себя одеяло. Любопытные головы тотчас изучили шелковый ночной костюм наследника Валмонов, одобрительно покивали, но тут наконец-то поднялся Луис и, потрясая ведром, рявкнул:
– Через полчаса завтрак! Кто опознает, останется еще и без обеда!
Головы втянулись в сумрак коридора, силуэты разошлись, а слуга повернулся к все еще возлегающему на кровати виконту. Белки́ глаз кровожадно белели в темноте, фигура Луиса зловеще возвышалась над еще не до конца проснувшимся унаром, и Марсель громким шепотом сообщил:
– Сударь, вы не могли бы убраться за дверь и закрыть ее с той стороны? А то вы меня пугаете.
Белки́ озадаченно мигнули, и слуга, напоследок громыхнув над головой ведром, отправился перелезать через зловредный сундук, который, явно мстя за хозяина комнаты, не преминул зацепить подол монашеского одеяния Луиса. Тот еще раз послал Валме с его сундуком к кошкам и, наконец, исчез в темноте коридора.
Марсель вздохнул, грустно посмотрел на плоский прямоугольник подушки и понял, что сон ушел вместе с ретировавшимся слугой. Пришлось, растирая залежанные и нещадно болящие после вчерашних упражнений в фехтовании части тела, вставать, кряхтя от натуги, отодвигать в сторону тяжеленный сундук, который, увы, мешал хозяину так же, как и незваным гостям, и закрывать дверь, которую Луис, разумеется, закрыть и не подумал.
Когда через десять минут Валме, оправляя свой чудесный камзол персикового цвета, вышел в коридор, на него налетел отчаянно зевающий Иоганн-Йозеф, рядом с ним крутился Иорам Ариго, по-видимому, полагающий себя бесплатным довеском к персоне оного Иоганна-Йозефа, чей титул и фамилия пока оставались для Марселя загадкой.
– Ты так и не сходил к цирюльнику? – хлопнул слипающимися глазами Ариго. – Господин Арамона будет очень недоволен…
– Господин Арамона со своим недовольством может отправляться к Леворукому, – отрезал виконт, чувствуя, как хорошее расположение духа стремительно удаляется вглубь коридора и исчезает в утреннем полумраке. А все потому, что Лаик, увы, был все таким же отвратительно серым и мрачным, как и вчера, завтрак обещал отправиться в мусорное ведро, а до обеда, более-менее удобоваримого (вареная индюшачья нога, разумеется, деликатесом не являлась, но хотя бы жевалась и имела вкус индюшатины, а не плоховымытой половой тряпки), нужно было еще дожить. В довершение всего в коридоре объявился омерзительно бодрый Эпине, с которым незамедлительно захотелось поругаться. Но тут откуда-то вынырнул очередной мышастый слуга и прошелестел:
– Господа унары, проследуйте за мной в трапезную.
Затевать ссору при лаикском мыше было как-то не с руки, и Марсель уныло поплелся за однокорытниками. При ходьбе растянутые вчерашним фехтованием мышцы нещадно разболелись, а сам виконт ощущал себя столетней бабкой, да еще ко всему бурно проведшей ночку; весело насвистывавшего Мишеля хотелось треснуть чем-нибудь по неприлично жизнерадостной макушке.

   

Трапезная была еще полупустой и до странности тихой, видимо, вчерашнее занятие фехтованием дурно сказалось не только на марселевкой тушке. Вместе с Иоганном-Йозефом заняв наиболее стратегически-выгодное место, виконт уткнулся в тарелку. В тарелке была каша, судя по цвету и запаху – как минимум вчерашняя, причем повар даже не удосужился ее подогреть. Валме скривился, живот громко заурчал, требуя заслуженную порцию завтрака.
– ЭТО варево вряд ли придется вам по вкусу, сударь, – грустно сказал животу Марсель. Тот не менее грустно откликнулся.
Повозив вязнущей в каше ложкой, юноша с вожделением подумал о лаикских кладовых, нанести визит в которые стало жизненно необходимым.
– Арамоны нет, – внезапно произнес Ариго. Валме отвлекся от мечтаний о колбасах, которые непременно должны быть где-то в погребах поместья, и с удивлением отметил, что доблестный господин теньент в трапезную и впрямь до сих пор не явился.
– От вчерашнего фехтования отходит, – хмыкнул Иоганн. – Интересно, он в курсе народного метода – рассола?
– Куда ему, – фыркнул виконт, встал и, не таясь, с тарелкой в руке направился к ведру. Однокорытник одобрительно кивнул и направился следом. Иорам нерешительно посмотрел им вслед, перевел взгляд на дверь, вздохнул и стал дальше ковыряться в каше.
– Да выкинь ты эту гадость, – с досадой произнес Марсель, водружая опустевшую тарелку обратно на стол. – Арамоны нет, чего ты боишься?
– А если кто-то из слуг расскажет ему? – хлопнул круглыми, как у совы, глазами Ариго. Виконт с трудом сдержал презрительное фырканье.
– Ну и давись тогда этим, с позволения сказать, завтраком.
Иорам снова грустно вздохнул и посмотрел на дверь. Марселю наблюдать за терзаниями не в меру трусливого однокорытника стало неинтересно, и юноша решительно направился к выходу из зала. На полпути его догнал Иоганн.
– Куда это ты? – пристраиваясь рядом, поинтересовался он. Валме, оглянувшись на Ариго, заговорщически понизил голос:
– Вчера добраться до кладовых не получилось, спасибо Иораму, так что пока он давится этим варевом, я хочу провести рекогносцировку местных погребов, – и со значением подмигнул. Однокорытник тоже бросил взгляд за спину и уточнил:
– До начала занятия успеем?
– Должны успеть, – решительно объявил виконт.
Но перед первым же разветвлением коридоров возникла дилемма, в какой из проемов идти. Марсель с тоской вспомнил про то, какой лабиринт представляет собой Лаик. Живот, ощутивший, по-видимому, сомнения, обуявшие хозяина, подбадривающе заурчал.
– Направо или налево? – нерешительно поинтересовался, судя по всему думавший о том же Иоганн.
– Направо, – решил юноша, и двое унаров углубились в сумрачные переплетения поместья.
Спустя несколько минут остановившись перед очередной лестницей, Валме раздраженно поинтересовался:
– За какими кошками понадобилось делать столько коридоров и лестниц? Знаешь, я вижу неоспоримое преимущество олларианства перед эсператизмом – олларианцы не строят унылые, серые и запутанные аббатства.
– Ладно, но куда теперь? Здесь есть замечательный коридор и не менее великолепная лестница. Не знаю как ты, но лично я подозреваю, что мы заблудились, – мрачно констатировал Иоганн. – И скоро занятие, а я даже примерно не представляю себе, где мы находимся. Кажется, это была не очень хорошая идея – искать кладовые.
– Пойдем обратно, – покосившись на однокорытника, предложил Марсель. – Вернемся тем же путем, как сюда шли.
Иоганн-Йозеф без энтузиазма кивнул, по всей вероятности, не веря в то, что в лаикских лабиринтах можно найти дорогу обратно. На поверку он оказался прав. Коридоры были абсолютно одинаковыми и ни чем не отличались друг от друга. Когда унары уткнулись в тупик, тот факт, что они заблудились, стал неоспоримым. Юноши, не сговариваясь, переглянулись. Рекогносцировка кладовых приняла печальный оборот.
– Господа, вам чем-нибудь помочь? – прошелестело внезапно за спиной. Марсель резко обернулся, не веря, что они встретили хотя бы одну живую душу. Одна из дверей, понатыканных в коридоре, распахнулась, и на них с Иоганном щурился мышевидный слуга. Валме преисполнился восторга, что их нашли, и с распростертыми объятиями бросился к господину мышу. Тот, вероятно, еще не был осведомлен о персоне наследника Валмонов, поэтому удивленно захлопал глазами и отшатнулся в сторону.
– Господа унары? – пробормотал слуга, глядя на марселевский камзол персикового цвета, будто на внезапно материализовавшегося Вальтазара.
– Мы искали комнату, где проводится занятие по геометрии, но заблудились, – оттеснив пылающего филантропическими чувствами виконта за спину, вежливо сказал Иоганн. Мышевидный слуга моргнул, перевел взгляд с камзола на унара и прошелестел: – Я вас провожу.
Марсель сделал еще одну попытку броситься в объятия их спасителя. Попытка провалилась, господин мыш успел сделать маневр в сторону, и Валме чуть было не обнялся со стеной. Однокорытник, давясь от смеха, сделал ему большие глаза.
По чудесному стечению обстоятельств, когда слуга вывел их к нужной комнате, занятие еще не началось. Ариго, завидев однокорытников, мигом бросился к ним и затарахтел:
– Где вы были? Куда вы ушли?
Отмахнувшись и оставив его на попечение Иоганна-Йозефа, Марсель отошел в сторону. Слушать панические вопли Иорама было превыше его сил, так и хотелось стукнуть его чем-нибудь по макушке. Подперев стену, которая, без сомнений, упала бы, не вмешайся наследник Валмонов, юноша прикрыл глаза. Как оказалось – зря, потому что ему тот час явилось видение изумительного копченого окорока, живот в который раз за утро громко заурчал, и виконт с досадой открыл глаза.


Спустя некоторое время явился высокий и тощий ментор в паре с грохочущим связкой ключей слугой. Чтоб открыть дверь, понадобилось еще пять минут, пока наконец-то унарам удалось зайти в комнату для занятий. Марсель, выдернув из потока однокорытников Иоганна, уютно устроился за самым дальним столом.
– Уунары, – с завываниями в голосе начал ментор, который именовался мэтром Себастьеном, – сегодня я расскажуу вам оо круугах и прямоуугольниках.
Виконт затосковал уже через четверть часа. Мэтр не обладал ни малейшими способностями к ораторству, не говорил, а завывал, да так, что любой Вальтазар обзавидовался бы. Спать стараниями Луиса не хотелось, слушать ментора – тем более. В конечном счете, Марсель пририсовал своему кругу уши, глаза и хвост, получилось нечто, отдаленно похожее на кота. Валме пришел в восторг, он даже не подозревал о наличии у себя художественных способностей. Вдохновившись, юноша склонил голову набок и принялся вырисовывать еще одного кота. Иоганн-Йозеф скосил на виконта глаза и негромко фыркнул.
– Изумительный хвост, – прошептал однокорытник, явно с трудом удерживая смех. Марсель только кивнул, не отрываясь от бумаги и чуть склонив к плечу голову – лапы у очередного пособника Леворукого упорно разъезжались.
– А еслии вписать в крууг квадрат, – особо громко взвыл ментор, кот обзавелся роскошными усами. В приливе вдохновения юноша дорисовал ему хвост трубой, чуть подумал и пришел к выводу, что такому усатому эру явно не хватает прекрасной пушистой эреа.
– Уунар! – Марсель аж подскочил, когда над головой взвыли. Подняв глаза, он обнаружил мэтра Себастьена, который укоризненным столбом торчал возле стола, за которым сидели Валме и Иоганн-Йозеф. – Как ваше имя, уунар?
– Марсель Вал… л-л-ликий. Великий, да, – сообщил ментору юноша. Но тот марселевского величия, трансформировавшегося из титула, не оценил.
– Чтоо этоо такоое, уунар Марсель! – с утвердительными интонациями вопросил мэтр, его преисполненный возмущения перст уткнулся в лист бумаги, на котором красовались пять кошек, одна краше другой – от раза к разу у виконта рисовать получалось все лучше.
Валме, чуть склонив голову, изучил все свои зарисовки и предположил:
– Мне кажется, это похоже на кошек. А как думается вам, господин мэтр? – и повернулся к ментору. Но ментор делиться своими соображениями не пожелал.
– Какаяаа ересь, уунар! – страшным голосом завыл мэтр Себастьен. – Как выы посмели! На моем занятиии!
– Вы эсператист, господин мэтр? – ляпнул марселевский язык прежде, чем виконт его прикусил. Этот невинный, по сути, вопрос произвел воистину магическое действие – ментор сначала стал малиновым, потом резко побледнел, а под конец и вовсе стал изумительного оттенка свежескошенной травы.
– Да как выы..! – выдавил из себя, наконец, бедолага. – Как выы смеете!
– Если честно, господин мэтр, я сам постоянно задаюсь тем же вопросом, – доверительно сообщил мэтру Себастьену Марсель. Мэтр шумно втянул в себя воздух, а Иоганн-Йозеф внезапно затрясся. Спины впередисидящих однокорытников тоже заколыхались, и в комнате грянул неслаженный гогот. Ментор подскочил, затряс над головой кулаком, преисполненный негодования, открыл рот, чтобы провыть что-нибудь уничижительное, но тут грохнула об стенку дверь, и в учебное помещение ввалился Арамона собственной персоной.
Смех увял на корню, только какой-то особо впечатлительный унар несколько раз издал странный всхлипывающий звук. Господин теньент, ни на кого не глядя, прошествовал к менторской кафедре, грузно повернулся и вперил взгляд в сидящих унаров. Унары поспешно вскочили. Мэтр Себастьен с необычайной грацией проскользнул между столов и взгромоздился рядом с Арамоной.
– Унары! – рявкнул господин свин и, подавшись вперед, стал внимательно по очереди всматриваться в лица унаров. Покрасневший нос раздувался, как у гончей, вынюхивающей добычу. Когда очередь дошла до Марселя, Арамона просиял, на какое-то мгновение превратившись в Арамону восторженного, который, правда, сразу же сменился на Арамону устрашающего.
– Унар Марсель! – Валме тотчас вытянулся по струнке, мэтр Себастьен разве что не подпрыгнул.
– Господин Арамона! Позвольте обратиить ваше вниимание на уунара Марселя! Своим неподобающиим поведением он срыывает занятие и мешает своиим товарищам постигать наууку геометрии! – не хуже Валтазара возникнув за плечом у Марселя, обличающе провыл ментор. Арамона за два шага подскочил следом, и виконт с трудом удержался от желания юркнуть под стол.
– Унар Марсель, в каком виде вы явились на занятия? – рявкнул господин свин, и юношу обдало крепким винным духом. – Разве вам вчера не было сказано больше так не приходить?
– Так я пойду? – неподдельно обрадовался Валме, делая попытку прорваться к выходу. Попытка провалилась: мэтр Себастьен при всей своей худобе умудрился загородить собой дверь.
– Вы пойдете, – Арамона оскалился, показав ряд желтоватых и кривоватых зубов, – под конвоем в свою комнату и останетесь на сегодня без обеда и без ужина. Радуйтесь, что успели позавтракать.
Марселевский живот тоскливо забурчал, отрицая наличие в нем завтрака, и господин свин с торжеством во взгляде указал виконту на дверь. Юноша взгрустнул от перспективы голодовки, но, во всяком случае, домашний арест избавлял от трех часов нудных занятий до обеда и еще четырех – после. Эта мысль приободрила Валме, и он, сунув в карман пергамент с котами, с достоинством удалился, напоследок успев подмигнуть Иоганну.
– Унар Марсель готов к любым испытаниям во имя службы Отчизне, – патетично заявил виконт и успел услышать, перед тем как дверь захлопнулась, гогот однокорытников и рявканье Арамоны.

Продолжение следует
6

Слуга, запиравший дверь, сделал все возможное, чтобы захлопнуть ее со звуком, достойным камеры в Багерлее, но, как это обычно случается, в самый ответственный момент плохосмазанные петли неподобающим образом взвизгнули, испортив всю многозначительную зловещесть ситуации. Марсель насмешливо хмыкнул в закрытую дверь, с обратной стороны загремели ключи. Выждав, пока ключи наконец-то догремят и удалятся, виконт взялся за костяной шар и подергал. Дверь была заперта на совесть, вышибить ее возможности тоже не представлялось. Проведенное тщательное изучение окна внутри и даже снаружи, высунувшись по пояс с весьма ощутимой угрозой выпасть, лишь уверило Валме, что он, увы, здесь заперт без всякой надежды на досрочное освобождение. Конечно, можно было попробовать себя в роли птицы, но лететь с третьего этажа было высоковато, а никаких деревьев с этой стороны поместья эсператисты высадить не озаботились.
Марсель немного погрустил над фактом своего заключения, потом – над пустым животом, после чего вспомнил, что ему присуща жизнерадостность в любых ситуациях, и пришел в благостное расположение духа. Чуть поразмыслив, виконт решил, что не воспользоваться возможностью наверстать упущенные два часа сна – только гневить Создателя, так что юноша быстро переоделся в свой чудесный шелковый ночной костюм, встряхнул плоский прямоугольник подушки и нырнул под одеяло, предвкушая приятные сновидения.
Но наследник Валмонов не учел лишь одного: спать на пуховой перине после плотного ужина – это одно, совсем же другое – пытаться устроиться на жестком матрасе на голодный желудок. Живот сначала робко, а затем все более настойчиво заявлял свои права на колбасы, непременно хранящиеся в кладовых Лаик, а воображение рисовало запеченные перепелиные крылышки под чесночным соусом. Виконт перевернулся с правого бока на левый. Перед внутренним взглядом возник тушеный заяц с черносливом. Он маняще водил ушами и протягивал к голодному, запертому в комнате унару лапы, в каждой из которых держал по крупной черносливине. Марсель откинулся на спину, некоторое время изучал высокий потолок своей «кельи», сглотнул тягучую слюну, упрямо стиснул зубы и закрыл глаза. С улицы в комнату через окно впорхнула стая запеченных с сочными осенними яблоками уток и стала нарезать круги над виконтовской кроватью. Валме резко сел и потряс головой. То, что заснуть не удастся, он уже понял, и это наполняло его душу великой печалью, а желудок заставляло с невероятной силой стремиться в лаикские кладовые. Марсель вздохнул. В ближайшие сутки поесть ему не грозило, а значит, надо было любыми методами заглушить вопли пустого живота.
Спустив ноги на пол, юноша едва не подскочил от холода. Забравшись обратно на кровать, он чуток поразмыслил и пришел в восторг от настигшей его гениальной идеи. На деревянный карниз снаружи марселевской комнаты спланировал ворон. Какое-то время он крутил головой, чуть склоняя ее то на левый, то на правый бок, и, видать, пытался осмыслить открывшуюся ему картину. Наконец, ворон не выдержал и разразился оглушающим карканьем, заставив наследника Валмонов на секунду сбиться с темпа бега, но тотчас снова набрать скорость, ибо каменный пол был воистину ледяным. Пыхтящий виконт недовольно скосил на окно глаза и буркнул, рискуя сбить дыхание:
– Чтоб тебя Леворукий и все кошки его сожрали!
Птица снова зашлась карканьем, забила крыльями и внезапно опрокинулась назад, видимо, от хохота забыв, как летать. Марсель нарезал по комнате еще три круга, после чего, не сбавляя скорости, горным козлом вспрыгнул на кровать, в относительное тепло. Ступни ног покалывало от холода раскаленными иголочками, и Валме по уши замотался в стеганое одеяло. Живот некоторое время озадаченно молчал, виконт постепенно согревался, медленно подкрадывался сон. Но тут желудок, по-видимому, пришел в себя, и возопил с утроенной силой. Юноша с досадой заскрежетал зубами, в очередной раз расставаясь с надеждой отоспать упущенное время, и стал усиленно думать, чем же отвлечься от мыслей о сочной, нежной свининке в винной соусе… Помотав головой, Марсель угрюмо уставился на запертую дверь.
Когда ему было лет этак тринадцать, он умудрился сильно разгневать папеньку, по чистой, разумеется, случайности уничтожив клумбу с рассадой редчайшего сорта астр. Дражайший родитель так рассердился, что запер непочтительного сына в его комнате на целый день. Он не учел только того, что наследник заблаговременно успел припрятать тарелку с изумительно вкусным печеньем и томик сонетов Веннена. А потому был весьма разочарован, зайдя вечером к сыну и обнаружив того дрыхнущим в кресле с лежащей на груди раскрытой книжкой, а рядом – надгрызенный последний кусочек печенья и крошки от предыдущих двадцати. Увы, в Лаик возможности запастись провизией у виконта не было ни малейшей, зато был тот самый томик Веннена.
Воспрянув духом, Марсель, как был в ночном костюме, влез в сапоги и углубился в недра того самого сундука, сослужившего добрую службу нынче поутру. Изрядно потрепанная книжка была, наконец, извлечена на свет создателев1, и виконт плюхнулся на стул. Со свечами пришлось повозиться, юноша едва не спалил стол и свою рубашку заодно, но, в конечном итоге, унаровскую «келью» все же осветил свечной свет. Откинувшись на спинку подозрительно заскрипевшего стула, Валме с предвкушением углубился в сонеты Веннена.
Прошло около часа. Живот возмущался все сильнее, стихи приносили все меньше удовольствия, но тут внезапно об оконную раму что-то стукнуло. Погруженный в поэзию виконт подскочил на жалобно взвизгнувшем стуле, вскинул голову и с трудом удержался от желания протереть глаза. Прямо напротив его окна висел индюшачья нога. Марсель затряс головой, пытаясь понять, мерещится ли это ему на почве голода, или он умудрился все-таки заснуть. Пока Валме размышлял и анализировал, окороку надоело парить в воздухе, и он легонько стукнулся о стекло.
– Эй там, Марсель, ты что, спишь? – громким шепотом вопросила индюшатина, и виконт сорвался с места.
– Ах, милая, любимая, дорогая моя, ты пришла спасти меня от голодной смерти! – дергая за раму, приговаривал юноша. Окорок озадаченно помолчал, после чего осторожно поинтересовался:
– У тебя от голода помутнение рассудка произошло, да?
Виконт едва не свалился за окно. Выглянув наружу и  глянув вверх, он обнаружил торчащую из аналогичного окна этажом выше голову Иоганна-Йозефа. От сердца немного отлегло.
– Иоганн, это ты там? – страшным шепотом вопросил Марсель.
– Нет, это Арамона, – саркастично фыркнул однокорытник, индюшачья нога чуть подпрыгнула. Только теперь виконт разглядел веревку, которая ее опоясывала и которую, судя по всему, держал в руках Иоганн. – Твой обед, добытый нелегким трудом с опасностью для жизни и здоровья. Отвязывай, пока злобные и страшные лаикские призраки не утащили меня вместе с твоим окороком.
– Что за лаикские призраки? – поинтересовался Марсель, одновременно не забывая высвобождать индюшатину.
– Мишель за обедом байки травил, потом расскажу, – хмыкнул Иоганн-Йозеф, а у юноши враз исчезло желание слушать про призраков.
– Не стоит, я не интересуюсь мистическими сущностями, – вежливо отказался виконт, однокорытник сверху удивленно протянул:
– Мистически сущности? Где ты таких слов набрался, сьентифик ты наш?
– В библиотеке у папеньки много интересных книг, – сообщил Валме и затащил в комнату окорок. После чего высунулся и с чувством произнес: – Спасибо, ты спас меня от страшной и мучительной голодной смерти.
– Всегда пожалуйста, – усмехнулся Иоганн. – Я пошел, а то мне еще комнату для занятий арифметикой искать.
– Сочувствую, – вздохнул Марсель, и голова однокорытника втянулась в окно. Оглядев открывающийся из окна вид на лаикский парк, юноша тоже убрался внутрь и плотно прикрыл раму.
Вожделенная индюшатина лежала на столе на стопке бумаги и призывающее пахла. Виконт, подскочив к столу, тотчас вгрызся в мясо, рискуя оставить в окороке свои зубы. Рот наполнился слюной, индюшатина была плохо жующейся, холодной и непередаваемо вкусной, а главное, в чем было ее неоспоримое преимущество перед недавно парившими по комнате запеченными утками, – настоящей.
Прожевав, Марсель немного подумал и с чувством продекламировал:
– Твоя ль вина, что милый образ твой Не позволяет мне сомкнуть ресницы И, стоя у меня над головой, Тяжелым векам не дает закрыться?2
На пару секунд виконт обалдел от своего поэтического таланта, после чего взял окорок в зубы, схватил перо, звякнула чернильница. Отбросив в сторону покрытый жирными пятнами от индюшатины, испорченный лист, Валме придвинул к себе чистый пергамент и поспешно записал внезапно нахлынувшие строки. Еда, упавшая в желудок, явно благотворно сказалась на его поэтических способностях.
То и дело вгрызаясь в индюшачий окорок, Марсель быстро записывал возникающие в голове слова, которые обещали сложиться в недурной сонет. Периодически он забывал, в какой руке у него индюшатина, а в какой перо, и вместо мяса обгладывал перья, но какое, в сущности, это имело значение пред нахлынувшим поэтическим шквалом?
Минуло уже около получаса, Валме как раз догрызал окорок и исписывал третью страницу кряду, когда в двери заскрежетал замок. Виконт замер, как сидел – с почти обглоданной костью в левой руке и с пером в правой. С трудом проглотив застрявший в горле кусок мяса, Марсель стал судорожно думать, куда спрятать индюшачью ногу, а куда – сонеты. На стол полетело перо, под стол отправились исписанные листы, а куда девать окорок юноша никак не мог придумать. Можно было на него сесть, но портить свои чудесные шелковые штаны! Нет уж, увольте, на такие жертвы он пойти не мог. В конце концов, наследник Валмонов не придумал ничего лучшего, чем просто завести руку за спину.
Дверь наконец-то сумели открыть, кто-то зазвенел ключами, а в комнату вплыл уже известный виконту лаикский олларианец. Наткнувшись взглядом на растрепанного Марселя в шелковом ночном костюме, в унарских сапогах и с приличествующим случаю скорбным выражением лица, клирик запнулся на ровном месте, с трудом удержал равновесие и уставился на горящие свечи. Валме не хлопнул себя по лбу исключительно благодаря фамильной валмоновской выдержке. Но как же он мог забыть загасить фитильки?! Что ж, в случае чего, он будет отрицать все и даже больше.
– Сын мой, – пробормотал олларианец, – да пребудет с тобой Создатель.
Марсель приложил к губам правую руку и склонил голову, восхваляя Франциска Первого за то, что ритуалы олларианства по большей части были эсператистскими, только наоборот. Прикладывать к губам обглоданную индюшачью ногу, буде в Талиге в ходу эсператизм, было бы как-то грешно перед Создателем и неудобно перед клириком и Иоганном-Йозефом.
– Вижу я, что с должным смирением ты переносишь сие справедливое наказание, – в голосе олларианца было откровенное сомнение, и Марсель поспешно покаянно склонил голову, судорожно думая, как бы понезаметней запихнуть окорок под стол, в компанию к сонетам. – Осознал ли ты урок, который преподал тебе господин Арамона?
– Осознал, святой отец, – тяжело вздохнул юноша.
– Готов ли ты соблюдать законы, как поклялся?
– Готов, святой отец, – ой как готов, прямо как поросенок в печи готов. Виконт почувствовал, что левая рука начала затекать от неподвижного положения, и осторожно ею пошевелил. Клирик задумчиво пожевал губами, внезапно напомнив папеньку, оглянулся на дверь и сделал шаг к Валме, отчего тот с трудом сдержался, чтоб не отшатнуться.
– Сын мой, – до странности мягко произнес олларианец, – понимаю я, что в твои годы хочется развлечений и питательной еды. Лаик сумрачен и тосклив, вовсе не то это место, где желает находиться твоя молодая душа. Но подумай ты о своем почтенном батюшке. Хочешь ли ты опозорить его и фамилию вашу? Своим нежеланием следовать тому, о чем ты поклялся, ты бросаешь тень на репутацию своего дома. Скажи мне, сын мой, будут ли довольны батюшка твой и матушка твоя, узнав, что наследник их – клятвопреступник? Подумай и ответь мне, сын мой.
Марсель вздохнул, на сей раз без всякого притворства. Нравоучения он не терпел с малых лет, но что-то в словах олларианца оставило на душе неприятный осадок. И впрямь, что скажет папенька, если ему сообщат? То, что виконт всячески измывается над господином свином, графа Валмона вряд ли расстроит. Помнится, дражайший родитель как-то поделился парой историй из своей бурной молодости. А вот если он узнает о том, что почтительный сын отказался одевать форму, положенную по уставу, из-за того, что ему не приглянулся покрой… В конце концов, виконт Валме не прикажет долго жить, если на каких-то полгода сменит свой изумительный камзол персикового цвета на унарскую куртку. Огорчать папеньку неприятно, хотя бы потому, что в глубине души Марселю очень хотелось, чтоб однажды господин граф стал им гордиться.
– Вы правы, святой отец, – тяжело вздохнул наследник Валмонов. – Мое внешний вид и впрямь был неподобающим. Завтра же я явлюсь на завтрак в форме, положенной по уставу. Слово Валмона!
– Я надеюсь, сын мой, – кивнул светловолосой головой олларианец. – И сегодня же посети цирюльника.
Лицо Марселя исказила настоящая мука, клирик нахмурился.
– Сын мой, что значат волосы пред добрым именем фамилии твоей? Ты же не желаешь, чтобы батюшка твой огорчился, узнав об этом?
– Нет-нет, – замотал головой виконт, – я все понял, осознал и каюсь. Пусть меня Закатные твари сожрут, если я вру, – самоотверженно заявил Валме и подумал, что надо бы написать завещание. Так, на всякий случай.
– Я верю тебе, сын мой. Будет по сему. – Клирик кивнул и развернулся к двери. Уже на пороге он повернул голову и внезапно хитро усмехнулся:
– Сын мой, избавься ты от этой кости, ибо друзьям твоим потом отвечать надо будет за хищение провизии из трапезной, – и вышел, оставив обалдевшего Марселя так и стоять посреди комнаты.
К сожалению, дальнейшего продолжения этой истории я не нашла на форуме...

2421
Продолжение про Марселя Валме
3

Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук-тук.
Марсель с трудом оторвал голову от подушки, скосил правый глаз на дверь и рухнул обратно. Судя по темени за окном, сейчас было не позже семи утра, а то и все полседьмого. Вставать в такую рань, по мнению виконта, могли только военные, причем исключительно в военное же время. Люди обычные в этот час продолжали видеть радужные сны и предполагали проспать еще не менее четырех часов. Что, собственно, юноша нынче и собирался проделать. А уж с учетом условий, в которых ему пришлось провести ночь, он имел полное право встать никак не ранее полудня.
Тук-тук-тук.
Тарабанивший в дверь явно не был осведомлен о правах Марселя, зато он отлично помнил его обязанности, в отличие от новоиспеченного унара. Виконт снова разлепил правый глаз, дверь вроде вела себя смирно, и юноша поспешно его закрыл, пока не слетели остатки от прекрасного сна, где он играл на лютне обольстительно милой брюнетке в саду среди роз. Брюнетка призывно улыбнулась, особенно громко тренькнула струна, алым горели в солнечных лучах розы…
Нет, кажется, это не розы. И не в саду. Марсель через силу разлепил глаза, и по ним резанул яркий свет. Закатные твари!
– Смею вас уверить, что я никоим образом не являюсь закатной тварью, – произнесли над ухом, голос был шуршащим и очень знакомым. – А вам следует срочно подняться и одеться, если вы не хотите пропустить Представление и завтрак.
Луис! Виконт наконец-то узнал своего мучителя и громко застонал. Вчерашний слуга, схваченный за грудки, явно решил отомстить. И месть его была поистине страшна! Марсель протестующе замычал, пытаясь перевернуться на другой бок. Не вышло, потому что в этот самый бок впилось что-то твердое. Однако продолжать спать в этой позиции было решительно невозможно – Луис держал свечу прямо напротив виконтовского лица, и юноше все-таки пришлось приподняться, хотя бы для того, чтоб выдернуть из-под себя ту самую штуковину, мешавшую принять более удобное для сна положение.
Оторвав наконец-то голову от подушки, Марсель понял, что нос у него где-то на левой щеке, а ухо, судя по ощущениям, и вовсе осталось на кровати. Глаз тоже поменял расположение, потому что комната оказалась какой-то непропорциональной, будто марселевские глаза смотрели один в потолок, другой на Луиса. Виконт испугано вскинул руки и стал поспешно и тщательно ощупывать свое лицо. Нос оказался на месте, ухо также было в сохранности, хотя боль разуверяла в целости. От избытка чувств юноша едва не ткнул себе в глаз, он тоже был там, где ему и положено. После этой ревизии Марсель немного успокоился и стал шарить по постели в поиске твердой штуковины. Она находиться не желала. Наконец, виконт сообразил, что, возможно, это предмет одежды, и начал ощупывать себя в районе левого бока. Штуковина тут же обнаружилась, по форме она напоминала ременную пряжку. Юноша наконец-то догадался опустить голову и с ужасом понял, что так вчера и не разделся.
Ехидное покашливание над ухом напомнило о чужом присутствии. Марсель повернул голову, шея на это протестующее возопила. Луис со свечой, как две капли воды похожей на вчерашнюю, стоял возле кровати на расстоянии вытянутой руки и улыбался, очень гадко улыбался, определенно чувствуя себя отмщенным за вечерний ужас. Виконт закряхтел, как старая больная дама, проведшая ночь в постели с молодым и пышущим здоровьем кавалером, и попытался встать. Его чуть повело в сторону, голова раскалывалась, а комната при попытке принять вертикальное положение решила совершить утреннюю пробежку по кругу. Весь кошмар происходящего усугубляло присутствие давешнего слуги, который с непередаваемым удовольствием созерцал мучения унара.
– Я встал, – сообщил Марсель и сделал шаг к двери. Дверь деликатно подвинулась, пропуская виконта, и тот уткнулся в стенку. Стенка была холодная и недружелюбная, но щека мгновенно умостилась на ней поудобнее. Глаза закрылись, брюнетка все еще улыбалась и манила рукой. Юноша проследил за ней взглядом и обнаружил широкую, застеленную пуховой периной кровать с тремя подушками, большими, хорошо взбитыми. Марсель блаженно улыбнулся, отмахнулся от брюнетки и бросился к постели. Постель рванула навстречу и оказалась твердой, как каменный пол.
Виконт усилием воли разлепил глаза и понял, что на самом деле лежит на каменном полу. А рядом с носом очень ехидно стоят чужие ботинки.
– Унар Марсель, позвольте вам помочь, – нечто в голосе слуги юноше очень не понравилось, а через секунду ему показалось, что его смыло куда-то к стенке. Сон слетел мгновенно, брюнетка стала блондинкой, в последний раз улыбнулась и растаяла, вместо нее проступила до неприличия довольная физиономия Луиса, который с деланным сочувствием смотрел на сидящего на полу и мокрого, как мышь, виконта.
– Закатные твари! – с чувством выругался Марсель, чувствуя, как по спине под рубашкой стекают струйки ледяной воды.
– У вас есть двадцать минут на приведение себя в порядок, если опоздаете, то останетесь без завтрака, обеда и ужина, – с гадкой улыбочкой сообщил слуга и, определенно довольный собой, удалился, даже не потрудившись закрыть за собой дверь.
Марсель поднялся, комната все еще занималась пробежкой, но уже явно перешла на шаг. Рубашка была насквозь мокрая, по лицу что-то неприятно стекало. Виконта одолело неприятное предчувствие, и он схватился за волосы. Предчувствие не обмануло – локоны были мокрыми, свалявшимися и без сомнения являли собой малопривлекательное зрелище. На все про все у юноши оставалось чуть больше четверти часа, и он взвыл. Спросонья вышло куда менее проникновенно, чем вчера, но не менее громко.
Унаровская форма была мокрой, и Марсель с чистой совестью ее скинул. Из сумок, привезенных с собой, юноша выудил молочно-белую шелковую рубашку с кружевными манжетами, штаны изумительного персикового оттенка, шелковые же молочно-белые чулки, довольно простенький камзол того же, что и штаны цвета. Подходящего плаща с гербом графов Валмон не оказалось, и виконту пришлось скрепя сердце согласиться на тот, что входил в комплект унарской одежды. Облачившись во все это, Марсель с ужасом обнаружил, что в комнате нет зеркала! Подавив немедленное желание выскочить и найти Луиса, чтоб тот срочно организовал ему большое широкое зеркало, юноша покрутился, вытягивая шею, чтобы обозреть себя со всех сторон. Шея, все еще не отошедшая после сна, возмущалась, но, как известно, красота требует жертв.
По прикидкам виконта у него было еще около пяти минут, и за это время необходимо было что-то решить с волосами. Локоны успели немного просохнуть, но все еще являли собой малопривлекательное зрелище. Вздохнув, Марсель полез за гребнем, которым со всеми возможными предосторожностями расчесал спутавшиеся за ночь волосы. Придирчиво осмотрев гребень на наличие выдранных волосков, юноша удовлетворился полученным результатом и встал перед проблемой, как завить волосы, не имея возможности накалить щипцы и посмотреться в зеркало. После мучительного размышления виконт решил попробовать обойтись холодными щипцами и тщательно накрутил на них свои золотистые локоны. Лишь фамильная настойчивость и незыблемая, на зависть всяким окделлам, воля позволили достигнуть хотя бы некоторой завитости. Тяжело вздохнув, наследник Валмонов решил удовлетвориться полученным  результатом и мысленно отметил, что нужно будет потребовать с Луиса на вечер горячей воды и зеркало. Наскоро сполоснув лицо оказавшейся ледяной водой из кадки в углу, Марсель последний раз оправил одежду и выскочил за дверь. Оказалось – как раз вовремя, в коридоре уже появился Луис, рядом с ним стояли двое юношей, брюнет и беловолосый.
Когда виконт захлопнул дверь, все трое обернулись и застыли с отвисшими челюстями, будто перед ними явились все лаикские призраки вместе взятые. Марсель недоуменно оглянулся, но не обнаружил за своей спиной ничего, достойного внимания. К тому времени, как юноша повернулся обратно, челюсти у слуги и беловолосого уже успели встать на место, брюнет все еще стоял с открытым ртом. Виконт подошел ближе и заботливо осведомился у него, не отлежал ли бедолага себе челюсть. Та захлопнулась со звуком медвежьего капкана, и неизвестный пока обществу, то есть Марселю, юноша покачал головой.
– Господа, прошу за мной, – прошелестел Луис, разворачиваясь и исчезая в темном проеме. Двое будущих однокорытников наследника Валмонов последовали за ним, виконт со вздохом отправился следом. В утреннем сумраке Лаик был таким же запутанным и бесконечным, как и в вечернем, и Марсель даже не пытался предпринимать попытки запоминать путь. Его память, вмещающая с десяток сонетов Дидериха и столько же – Веннена, решительно отказывалась нагружаться количеством поворотов направо-налево. Как показалось виконту, они блуждали по поместью с четверть часа, то петляя по коридорам, то спускаясь по лестницам. Наконец, слуга привел троих унаров в большой, если не сказать огромный сводчатый зал, в углу которого сиротливо жался стол. За последним уже сидели с дюжину юношей.
Когда Марсель вошел, все взгляды мгновенно оказались прикованными к нему. Виконт с все возрастающим беспокойством оглядел себя, но не обнаружил ни пятен, ни мятых складок, штаны тоже были на месте. Однако отчего-то на него смотрели все, причем весьма красноречиво, как, скажем, на павлина, попавшего в курятник. Так и не выявив причин столь странных взглядов, виконт пожал плечами и занял указанное Луисом место. Но стоило юноше сесть, как остальные унары сразу же отмерли, и вокруг пронеслись шепотки и смешки. Марсель недоуменно покрутил головой, однокорытники что-то живо обсуждали, и виконт почувствовал себя обделенным какой-то потрясающей новостью. Подавив тяжелый вздох, он поудобнее устроился на стуле и занялся изучением зала.
Тщательно обсмотрев помещение, которое при чьем-нибудь горячем и безумном желании могло вместить как минимум роту, Марсель пришел к неутешительному выводу, что зал, увы, был так же сер, как и все в Лаик. Хоть какое-то разнообразие красок вносили только рыжие пятна факелов на стенах да его собственный камзол персикового цвета.
Шушуканье, причины которого виконт решительно не понимал, бесило все больше, и Марсель, наконец, повернулся к своим соседям по столу, чтобы потребовать объяснений. Юноша открыл уже рот и собирался задать вопрос, но тут что-то грохнуло, в зале воцарилась тишина, и виконту пришлось обернуться к дверям.
Тишину, собственно, воцарили с грохотом распахнувшиеся двери и гвардейцы Лаик, с чувством стукнувшие об пол древками алебард. Марсель с любопытством уставился на вошедшего с гордо поднятой головой Арамону. При свете разгорающегося утра он, к глубокому удивлению юноши, оказался не старше двадцати пяти, хотя вчера при свечах казалось, что ему хорошо за сорок. Впрочем, пузо и объемистый зад никуда не делись, хоть и были не столь страшны, как показалось вчерашним вечером, и виконт с любопытством воззрился на лишенную хвоста часть теньентских телес. Увы, вилять было не перед кем, и зад стоически держался.
Арамона прошествовал на середину зала и стал, широко расставив ноги. Картину довершили бы упертые в бока руки, но, видимо, теньент догадывался, что такая поза окончательно превратит его из грозного вояки в сельскую бабищу, по чьему-то недомыслию влезшую в мундир. На левом боку у свина почивала шпага, а голову венчала шляпа с широкими полями и шикарным пером. Последним Марсель искренне восхитился и решил обязательно узнать, в каком из местных курятников можно добыть такое изумительное оперение.
– Унары, встать! – раздался громовой бас, и виконт с облегчением перевел дух. Вежливый и – упаси Создатель! – торжественный Арамона приводил юношу в священный трепет, а трепетать перед кем бы то ни было не в марселевских было правилах.
Господа унары поспешно вскочили, и наследнику Валмонов показалось, что по лицу Арамоны проскользнул почти детский восторг. Марсель с интересом уставился на красную, будто переспелый помидор, физиономию теньента, но повторения не дождался и огорченно вздохнул. Восторженный Арамона был не так уж и плох.
– Унары, полковник Дюваль был вынужден срочно выехать в столицу и на время своего отсутствия назначил меня выполнять его обязанности. – Виконт подался вперед, по-детски непосредственный восторг делал физиономию свина почти милой. – До возвращения господина полковника Я буду вашим начальником! Вы должны подчиняться МНЕ во всем! Не забывайте – здесь вы не юные дворянчики, вы унары! И если вы не хотите с позором вылететь в свои гнездышки, следуйте уставу и выполняйте все МОИ распоряжения!
Марсель с восхищением внимал проникновенной речи теньента. Так и хотелось отдать ему честь и гаркнуть: «Теньенту Арамоне – ура!» Господину свину определенно нравилось чувствовать себя грозным начальством, особенно в отсутствие своего собственного.
– Сейчас унары, начиная от ближайшего ко мне конца стола, выйдут ко мне и громко и отчетливо назовут свое имя без титулов. Все ясно? Начинайте!
Из-за стола выскочил огненно-рыжий юноша, и Марселю не потребовалось ни имени, ни титула, чтобы сообразить, что сей почтенный молодой человек не может быть никем иным, кроме как отпрыском Леопольда Манрика.
– Унар Леонард! – выкрикнул рыжий, и Арамона благосклонно кивнул.
Следующим оказался тот самый беловолосый, с которым виконт встретился в коридоре. Марселев знакомец не медленно, не быстро, а – размеренно, никак не иначе, подошел к теньенту, остановился:
– Унар Ойген. – Голос у юноши был спокойным, ровным и, на вкус Марселя, каким-то отмороженным, так что он подумал и решил, что готов держать пари, что это бергер.
Тем временем к Арамоне уже направлялся другой унар, и виконт обнаружил, что будет следующим. Он распрямил плечи, втянул живот, тряхнул кудрями и прослушал имя своего соседа по столу. Помянув Леворукого и свою невнимательность, Марсель вздохнул и пошел представляться своим однокорытникам. Когда юноша выбрался на середину зала, то застал такое совершенно невероятное зрелище, как Арамона обалдевший. Виконт, не обращая на теньента внимания, развернулся и отрапортовал:
– Унар Марсель!
Господин свин, однако, не сказал: «Следующий», – как он делал все предыдущие разы, и Марсель повернул голову. На лице теньента застыла невероятная смесь из изумления, недоумения и злости. В противоборстве победила последняя, и Арамона выдохнул в лицо виконту насыщенный винный аромат, смешанный с вонью чеснока:
– Это ЧТО?!
Розовый, толстый и жирный, как бергерская колбаска палец угрожающе завис в нескольких сантиметрах от унарского носа. Глаза Марселя немедленно свелись в кучку, и юноша уставился на неухоженный, явно обкусанный ноготь с темным кантиком из грязи. Утонченная натура виконта не могла выдержать подобного зрелища, и он, брезгливо сморщив нос, перевел взгляд на физиономию Арамоны. Утонченной натуре, правда, от этого стало еще тоскливей.
– Господин Арамона, вы же взрослый человек, неужели вам никто не рассказывал, что грызть ногти неэстетично и, к тому же, совершенно не гигиенично, – укоризненно покачал головой Марсель. За спиной послышалось несколько сдавленных смешков. И без того красная теньентская физиономия стала вовсе пунцовой, и наследник Валмонов испугался, что Арамону сейчас хватит удар.
– Сударь, не стоит так переживать! Я сегодня же пришлю вам маникюрный набор и даже готов преподать несколько уроков по пользованию им, – поспешно заверил теньента Марсель. Но тот, видно, был настолько расстроен, что маникюрный набор являлся слишком слабым для него утешением.
– Унар! – проревел господин свин, и виконт вытянулся по струнке:
– Унар Марсель готов служить Отечеству!
Арамона угрожающе засопел, видать, вспомнил вчерашний вечер и папеньку. Во всяком случае, праведного негодования в голосе чуть поубавилось.
– Унар, в каком виде вы явились на Представление?
Марсель со всей тщательностью обсмотрел себя, расправил складку на камзоле и бодро отрапортовал:
– В приличном, господин Арамона! – После юноша секунду подумал и добавил в обход субординации: – Правда, у меня в комнате не было зеркала, и я готов предположить, что мой вид мог бы быть лучше.
Теньент снова прибавил в красном цвете, подавился гневными словами и, наконец, выдавил из себя:
– Где ваша форма, унар, предписанная по уставу?
Марсель посмотрел на господина свина и совершенно честно ответил:
– Сохнет.
Смешки за спиной грянули нестройным и совершенно некуртуазным гоготом. Арамона повел налитыми кровью глазами и рявкнул:
– ТИХО!
В зале повисла тишина, было слышно, как где-то бьется в окно поздняя осенняя муха. Теньент перевел взгляд на Марселя и сиплым голосом – бедолага явно не рассчитал возможности своих голосовых связок – продолжил допрос.
– Что с вашей формой, унар?
Виконт доверительно сообщил:
– Господин Луис оказался столь любезен, что решил помочь мне умыться. Но немного не рассчитал количество воды, и, – тут юноша тяжело вздохнул, – моя одежда оказалась безнадежно загублена.
Откуда-то из угла зала донесся сдавленный кашель. Марсель повернул голову и столкнулся взглядом с пунцовым, не хуже Арамоны, Луисом. Молнии, которые слуга метал из глаз, не сулили виконту ничего хорошего. Юноша вздохнул и отметил про себя, что надо будет вечером все-таки забаррикадировать чем-нибудь дверь.
– Унар Марсель, – наконец, выдавил из себя господин свин, вспомнив, видимо, что перед ним наследник Валмонов, – высушите свою форму и соизвольте явиться завтра в положенном по уставу виде. Я имею в виду и ваши… – Арамона запнулся, – волосы.
Виконт тяжело вздохнул, вспомнил дипломатичного папеньку и рявкнул не хуже теньента:
– Так точно, господин Арамона!
– Следующий, – безрадостно буркнул господин свин.
Марсель направился к своему месту, провожаемый взглядами своих однокорытников, и с грустью подумал, что день начинается непросто.

Продолжение
4

Виконт Валме безрадостно ковырялся ложкой в холодной и непередаваемо гадкой пшеничной каше, заправленной совершенно несъедобным мясом – не то говядиной, не то телятиной, не жующейся и застревающей в зубах. С трудом удержавшись, чтоб не поковыряться в них пальцем, юноша поспешно схватил прилагающуюся к завтраку кружку, отхлебнул и едва не выплюнул омерзительно ледяную жидкость, по недоразумению называющуюся молоком, в тарелку с расковырянной кашей. Только благородное воспитание и воспоминание об укоризненно глядящей маменьке заставило унара, сморщившись, будто он откусил от лимона, проглотить отвратительный напиток. Со стуком отставив кружку, Марсель с грустью обозрел содержимое тарелки и прикинул, куда бы понезаметней выкинуть оный завтрак. Но к его глубокому сожалению, окно было далеко и к тому же закрыто, а вываливать кашу под стол не позволяло все то же благородное валмонское воспитание.
Унар скосил глаза на соседа, русоволосого юношу, именуемого гордым именем Жан-Шарль, который запихивался несъедобным варевом с такой скоростью, будто он голодал, по меньшей мере, неделю. Так и подмывало спросить, не морили ли беднягу дома голодом, но виконту совсем не хотелось привлекать внимание к собственной полной тарелке, и он продолжил мучиться тем, как от оной избавиться.
– У тебя за спиной стоит мусорное ведро, так что кончай грустить и выкинь, наконец, эту гадость, – раздался откуда-то сверху голос, Марсель повернул голову. Рядом с Валме стоял тот самый унар, который представлялся как раз перед ним и чье имя он благополучно прохлопал ушами. Развернувшись всем корпусом, юноша с непередаваемым восторгом обнаружил означенное ведро для мусора и покосился на стоящего рядом со столом господина свина, который с видом надсмотрщика на галерах кровожадно и бдительно следил за тем, чтоб тарелки унаров опустели. Марселев знакомец взгляд виконта понял правильно и шепнул:
– Давай быстрее, я прикрою.
Под прикрытием унаровской спины Валме с облегчением избавился от отвратительного варева, именуемого завтраком, следом отправилось молоко. С чувством выполненного долга юноша со стуком поставил на стол пустую тарелку и встал, благодарно кивнув однокорытнику. Тот в ответ подмигнул, по всей видимости, успев ранее воспользоваться тем же способом поглощения завтрака.
Арамона сразу же уставился на вставшего Марселя, зыркнул на тарелку, и юноша демонстративно облизал губы и пожевал. Господин теньент вздохнул, как показалось Валме, тоскливо и рявкнул на какого-то бедолагу, рискнувшего не додавиться несъедобным завтраком. Виконт про себя посочувствовал однокорытнику и решил впредь всегда занимать стратегически удобное место, то бишь садиться в пределах досягаемости мусорного ведра.
Возле выхода из трапезной Марселя со все еще неведомым ему унаром догнал юноша, которому довелось представляться сразу после наследника Валмонов и на котором Арамона с удовольствием сорвал дурное стараниями виконта настроение. Покопавшись в закромах памяти, Марсель припомнил, что Иорамом звали младшего из отпрысков Ариго.
Все трое юношей остановились возле ближайшего разветвления коридоров, не зная, куда идти дальше. До вводного занятия по фехтованию оставалось около получаса, и, как сообщил господин свин, проводилось оно на малом дворе поместья. Где располагался этот самый двор, никто из новоиспеченных унаров не знал, и им оставалось только топтаться на месте, поглядывая на двери трапезной в надежде, что объявится какой-нибудь слуга или хотя бы однокорытник, знающий, куда идти.
Топтались в молчании, никто не желал начинать беседу первым, и это за нерешительных унаров решил сделать марселевский живот, издав звучный и однозначно расшифровывающийся звук. Иорам и все еще неизвестный однокорытник синхронно повернули головы и уставились на виконта. Тот развел руками.
– Прошу прощения, господа, но мое пузо вопиет о справедливости. То есть о завтраке, – пояснил Марсель, похлопав себя по животу. Руки обоих марселевых знакомцев одновременно потянулись к собственным означенным частям тела. Переглянувшись, все трое не выдержали и расхохотались. Просмеявшись, Валме немного подумал и предложил:
– Как вы смотрите на то, чтоб совершить набег на лаикские кладовые?
Безымянный унар одобрительно хмыкнул, Иорам пришел в замешательство. Перебегая глазами с Марселя на второго однокорытника, а с того – на дверь, он выдавил:
– Но это же запрещено уставом.
Виконт удивленно на него глянул и легкомысленно махнул рукой:
– Ты же читал этот устав, это свод просто запретов и категорических запретов. Ну нарушим мы одно правило, никто и не заметит. К тому же, – Марсель подмигнул, – в уставе не написано, что унарам запрещено совершать набеги на кухню.
– Но… но ведь… Есть четко указанное время для еды, мы не имеем права… Если кто-то узнает… Господин Арамона… – пробормотал предполагаемый Ариго, являя собой иллюстрацию смятения и полного замешательства. Виконт бросил на однокорытника презрительный взгляд и с досадой сказал:
– Боишься – так и скажи. Но лично я голоден и не собираюсь голодать будущие полгода, равно как и потреблять эту, с позволения сказать, пищу. Так что не знаю как вы, но я пошел искать, где здесь кладовые. Я хочу ПОЗАВТРАКАТЬ, – отрезал Марсель, поворачиваясь к переплетениям коридоров.
– Подожди, я с тобой, – окликнул безымянный однокорытник, и виконт с одобрением на него посмотрел.
– Стойте, так же нельзя! – возопил Иорам, разве что руки не заламывая. – Иоганн-Йозеф, Марсель, если теньент узнает…
– Если ты не будешь орать, как поросенок, которого разделывают, то никто ничего не узнает, – буркнул Валме, про себя поблагодарив трусливого однокорытника, что безымянный знакомец наконец-то обрел имя. Рекомый Иоганном-Йозефом юноша примирительно поднял руки:
– Марсель, Иорам, давайте не будем делать шум из ничего. Иорам, мы же тебя с собой не тащим. Никому ничего не говори, только и всего.
Ариго продолжал мяться, Марсель – злиться, а Иоганн-Йозеф – пытаться найти компромисс. Но все мероприятие провалилось заочно, когда из трапезной вышел хмурый Арамона, а за ним – унары. Виконт бросил на однокорытника убийственный взгляд, живот громко возмутился. Иоганн-Йозеф вздохнул, развел руками и философски заметил:
– Что ж, значит не судьба нам нарушать правила сейчас.
Валме в ответ только заскрежетал зубами, но был вынужден молча страдать и вместе с однокорытниками плестись за господином свином, ведущим унаров на их первое занятие.
До малого двора было идти без малого десять минут. Арамона, предводительствующий колонне унаров, непостижимым образом ориентировался в переплетениях коридоров и лестниц, которые при дневном свете уже не казались бесконечными, но оставались такими же длинными и многочисленными. Марсель в очередной раз вспомнил отчий дом, из которого он так стремился убраться и который из Лаик казался таким светлым, просторным и... родным, что ли. Юноша тяжело вздохнул, на вздох не преминул отозваться голодный живот, своим громким возмущением приковав к своему обладателю косые и местами насмешливые взгляды. Наследник Валмонов еще раз вздохнул, на сей раз тоскливо, и за неполные сутки снова почувствовал непреодолимое желание взвыть. Увы, его пришлось нещадно давить, по здравому размышлению Марсель пришел к выводу, что не стоит расстраивать господина свина еще больше. Он и так никак в себя не придет после Представления. Виконт бросил взгляд на Арамону, полюбовался на его полную мрачной решимости физиономию и убедился в мысли, что волнений на сегодня с него, пожалуй, хватит.
А колонна унаров, возглавляемая теньентом, наконец-то добралась до малого двора. Арамона утвердился по центру, однокорытники растянулись в длинный ряд в десяти шагах перед ним. Откуда-то сбоку возник Луис со шпагами, вновь натолкнув на мысль о существовании потайных ходов. Налюбовавшись на постную после Представления физиономию слуги, Марсель обратил свое внимание на громогласно выступающего господина свина.
– …должны продемонстрировать свои навыки в фехтовании, – вещал он, его голос, в котором периодически проскальзывали тонкие поросячьи нотки, рикошетил от стен поместья и бешенным ызаргом носился вокруг унаров. – Сейчас Я разобью вас на пары. Победитель в паре, которая продержится дольше всех, скрестит шпагу со МНОЙ. Подобное испытание ожидает вас после завершения вашего обучения. А сейчас Я хочу посмотреть, на что вы способны, вылетев из своих уютных гнездышек!
Марсель слушал и восхищался тем, с какими по-детски восторженными интонациями Арамона упоминал себя. Ему явно до неприличия сильно нравилось исполнять роль сурового начальства, пока свое в отъезде. Виконт зачем-то бросил взгляд на объемистый теньентский зад и едва справился с вырывающимся гоготом – тот весьма ощутимо подрагивал в такт голосу своего обладателя, видать, от восторга, и явно жалея, что лишен хвоста. Валме так увлекся этим зрелищем, что почти прозевал, когда господин свин назвал его имя. Выручил Иоганн-Йозеф, пихнувший однокорытника под бок. Марсель встрепенулся и вышел из унарского строя. Луис с непередаваемым выражением лица подал ему оружие, и юноша поспешно ретировался – в руках слуги оставалось еще с дюжину шпаг, и он был вооружен и весьма опасен. Встав напротив своего противника, виконт, собственно, обратил, наконец, внимание на этого самого противника. Им оказался унар Мишель.
С Мишелем Эпине Марсель был шапочно знаком. Папенька, нанося визиты герцогу Анри-Гийому, несколько раз брал наследника с собой. За эти разы виконт едва перемолвился с Эпине хотя бы парой слов, но при первой же встрече сложил о нем весьма нелестное для последнего мнение. Задиристый, причем во всех смыслах этого слова, то есть, носа в том числе, вспыльчивый и совершенно не знакомый с таким понятием, как дипломатия. В общем, человеческим языком изъясняясь – редкостный нахал.
Встретившись с Эпине взглядом, Валме понял, что тот питает к его персоне взаимно недружественные чувства. Этот факт принес неожиданное удовлетворение, а то виконту было бы морально тяжело не любить человека, который расположен к тебе всей душой. А уж если еще и не только душой… Марсель с трудом удержался о того, чтоб не замотать головой, вытряхивая из нее невесть откуда взявшие отвратительные в своей подробности мысли. Чтоб отвлечься от всяких глупостей, которые брали марселевскую голову на абордаж, юноша обратил свое внимание на остальных однокорытников. Арамона уже успел всех разбить на пары, их оказалось ровно девять.
– Я хочу увидеть, что вы умеете! До пяти уколов! – не то рявкнул, не то громко хрюкнул Арамона; пытаясь это определить, виконт понял, что находится в большом затруднении.
Пока Марсель пребывал в раздумьях относительно господина свина, Эпине отбросил все высокие мысли и прозаично атаковал. Валме едва успел парировать удар, чем заслужил отдающую презрением усмешку противника. Фамильная валмоновская гордость возмутилась таким беспределом, и виконт выбросил из головы все мысли, собираясь сосредоточиться на поединке. Когда он прозевал укол Мишеля справа и был вынужден отшатнуться, Марсель понял, что выбросил в том числе и нужное, и поспешно стал набивать голову мыслями о фехтовальных приемах. Оказалось – весьма своевременно, Эпине решил, что соперник ему достался на один зуб, и решительно стал теснить того к краю дворовой площадки. Валме понял, что пора срочно исправлять положение, оказаться в числе проигравших в первом же поединке было не в его планах.
Марсель парировал удар и контратаковал. Вышло весьма недурно, капитан Леро не зря получал положенное ему жалование за обучение наследника Валмонов. На лице Мишеля отразилось некоторое удивление, и виконт злорадно ухмыльнулся. Что, думал, тебе в противники достался полный идиот? Судя по выражению лица Эпине, примерно так он и считал. Фамильная гордость подняла голову, и Валме удалось провести блестящую атаку, защитный колпачок коснулся унаровской куртки. Результатом Марсель удивился едва ли меньше Мишеля, который не ожидал такого от наследника Валмонов еще больше, чем тот сам от себя. Победно выкрикнув: «Раз!» – виконт пошел в атаку. Однокорытник, еще не оправившийся от удивления, неловко качнулся в сторону, и шпага Валме коснулась плеча Эпине во второй раз. В карих глазах мелькнула злость, а Марсель разве что не раздулся от ощущения собственного мастерства. Ощущение было прекрасным, оно прыгало вокруг юноши, хлопало в ладоши и требовало продолжения. Продолжение последовало, но, правда, не то, на которое рассчитывал виконт.
Мишель оправился от удивления и яростно атаковал. От воистину молниеносного напора, вполне оправдывающего молнию на гербе Эпине, Валме отшатнулся, сталь мелькнула совсем близко. Однокорытника по инерции чуть-чуть занесло в сторону, чем Марсель не преминул воспользоваться. Отвоевав у соперника три ранее проигранных шага, виконт ушел с линии удара и попробовал перейти в атаку. Увы, к глубочайшему огорчению юноши, Мишель выставил сильную защиту, и попытка наследника Валмонов едва не обернулась вывернутым запястьем; Марсель вовремя успел соскользнуть по клинку противника. А вот закрыться от удара он уже не успевал по времени, и шпага Эпине коснулась чудесного марселевского камзола персикового оттенка. По губам соперника скользнула насмешливая улыбка.
– Это все еще два на один, – негромко огрызнулся Валме, но Мишель, кажется, услышал, потому что саркастично хмыкнул и атаковал.
Вот тут наконец-то сказались и непривычка Марселя рано вставать, и его попытки отлынивать от занятий фехтованием, когда только подворачивался удобный случай. Эпине еще даже не запыхался, а у виконта уже сперлось дыхание и устала рука. Ко всему прочему, несчастная тушка, которой довелось спать на жестком матрасе вместо мягкой перины, стала протестовать против такого жестокого с собой обращения, и для начала у юноши закололо в боку. Стараясь обходиться без прыжков, от которых бок пронзало резкой болью, наследник Валмонов ушел в оборону, уже даже не пытаясь переходить в контратаку. Мишель, явно посвящавший урокам фехтования куда больше времени, чем его соперник, эту перемену сразу заметил и воспользовался ею по полной программе. Марсель пятился к краю дворовой площадки, все с большим трудом парируя удары, однако, к своей чести, все еще не сдаваясь. На лице Эпине, изготовившегося к легкой победе, отразилось неудовлетворение, он на секунду сбился с ритма, и Валме совершил воистину героический рывок, пробив неловко поставленную защиту и в третий раз коснувшись противника шпагой. Правда, на этом успех пожал плечами и развернулся к наследнику Валмонов спиной, явно сменив фаворита с виконта на его соперника.
Марсель снова начал пятиться, стараясь, однако, развернуть однокорытника, чтобы иметь больше возможностей для отступления. Последним подарком, которым одарил виконта первый успех, стало удачное проведение марселевского маневра, и к краю площадки оказался прижатым Мишель. От неожиданности он промешкал, но выдохшийся и задыхающийся Валме преимуществом не воспользовался, мечтая о том, чтоб поединок наконец-то закончился. Пакостный успех явно подслушал виконтовские мысли, и Эпине рванулся вперед. Неловко попытавшись закрыться, Марсель чуть оступился, и шпага соперника второй раз коснулась камзола.
Движения наследника Валмонов замедлялись, в боку кололо все сильнее, а во рту было суше, чем в багряноземельской пустыне. Уже даже не пытаясь использовать какие-то фехтовальные приемы, виконт попросту отмахивался шпагой и, разумеется, не смог закрыться ни от одной атаки. За третьим уколом последовал четвертый, а там уж и пятый не заставил себя ждать. Марсель обрадовался поражению, будто победе, и, даже не взглянув на торжествующего противника, на максимально возможной скорости поплелся к скамье, весьма предусмотрительно вынесенной во двор. Рухнув рядом с уже сидевшими здесь Иоганном-Йозефом и Иорамом, виконт вытянул ноги и прижался затылком к изумительно холодной стене.
– Ты хорошо держался, – одобрительно заметил однокорытник, Ариго поддакнул, Марсель отмахнулся. Сейчас он мечтал только о тишине и покое, чтоб наконец-то успокоилось колотящееся сердце и перестало нещадно колоть в боку.

Немного придя в себя, виконт стал осматриваться, старательно избегая смотреть в сторону отвратительно довольного Эпине. Оказалось, что их с Мишелем пара была третьей из продержавшихся более пяти минут. Кроме них, на площадке остались Ойген с унаром по имени Карлос и Людвиг Ноймаринен, с которым Марсель был знаком с детства, с унаром, носившим жуткое имя Геннесхен. Остальные пары обменялись хорошо если десятком ударов, о чем виконту сообщил Иорам, который оказался одним из первых выбывших унаров. Наследник Валмонов, уже чуть-чуть отдышавшийся, пришел в хорошее расположение духа. Оказаться в тройке сильнейших пар, пусть даже и проиграв, было весьма приятно, радость портила только торжествующая физиономия Мишеля.
Наконец, жуткий Геннесхен в пятый раз коснулся защитным колпачком плеча Людвига, тот отсалютовал сопернику шпагой, и на площадке остались только белобрысый бергер с темноволосым не то кэналлийцем, не то марикьяре. Какое-то время Марсель наблюдал за поединком, потом стало скучно, и от нечего делать юноша начал смотреть по сторонам. Взгляд наткнулся на крайне мрачную физиономию Арамоны, и виконт хихикнул. Господин теньент явно не ожидал, что новоприбывшие унары окажутся настолько хорошими фехтовальщиками, для своих-то шестнадцати лет, и собирался с блеском повергнуть победителя. Теперь же планы Арамоны оказались в большой опасности, Марсель подозревал, что его если не умения, так выносливость значительно уступает обоим соперникам из последней пары. К тому же, виконт был весьма наслышан о том, какой экзекуции пару лет назад то и дело подвергал бедолагу свина младший сын герцога Алва; Арамона, по всей вероятности, тоже об этом вспомнил, потому что все больше мрачнел на глазах.
– Держу пари, что Арамона сейчас придумает что-нибудь, чтоб избежать этого поединка, – пихнул юношу под бок однокорытник, Иоганн-Йозеф явно думал о том же. Марсель хмыкнул.
Ойген и Карлос были равными противниками, в том числе и по выносливости. Оба уже изрядно запыхались, обмениваясь ударами в полсилы, но никто из них не собирался пока уступать другому. Го

2422
Мне очень нравится Валентин, фанфики про него тоже прочитала с удовольствием и переживанием за этого невероятного Зарразу. А есть ещё про него у эрэа Alarven?

А вот про ещё одного моего любимчика от эрэа lady_may
НЕОСВЕЩЕННЫЕ ПОДРОБНОСТИ ИЗ ЖИЗНИ МАРСЕЛЯ ВАЛМЕ

Автор: lady_may
Фэндом: Отблески Этерны
Жанр: планировался юмор, что вышло – судить читателям 
Персонажи: Марсель Валме, пока еще теньент Арамона, граф Валмон, а также некоторые другие герои ОЭ в дальнейшем продолжении
Предупреждения: возможна некоторая степень АУ и ООС. Это так, заочно 
Примечания: все права на персонажей и мир – Вере Викторовне; права на содержание – мне, уж не обессудьте
1

Серые стены, мощенная серыми камнями серая площадь, серое небо над серым домом. Серое, серое, серое, кругом все совершенно серое, непередаваемого мышиного оттенка. В действительности Лаик оказался еще гаже и еще серее, чем представлялось в самых страшных кошмарах. Марсель виконт Валме не сдержал тоскливого вздоха. Неужели, в ЭТОМ месте ему придется проторчать целых полгода?! В то время как за пределами унылого поместья жизнь будет бить ключом, его вынудят сидеть на скучных занятиях, выслушивая скучных менторов, и ко всему прочему, удобств в Лаик – явно как в казарме, то есть никаких. Определенно, это будут самые худшие полгода в его жизни!
Под сапогами хлюпнула вода, юноша помянул Леворукого и посмотрел под ноги. Он стоял прямо посреди огромной, грязной, невероятно живописной лужи. В ней отражались низкие дождевые тучи и собственное унылое лицо. Марсель скорчил своему отражению рожицу и шевельнул носком сапога. Унылая физиономия пошла рябью, вместе с грозовым небом и возникшей над правым плечом папенькиной головой. Обернувшись, юноша сразу же наткнулся на суровый взгляд и снова тяжело вздохнул. Будь его воля, ноги бы его тут не было. Велика радость – слушать про особенности саграннских гор, или что там еще почитают необходимым для образования молодого дворянина? Марсель с этим был решительно не согласен. Единственное, что он полагал нужным для своего собственного образования, – это умение играть в тонто и вьехаррон, разбираться в винах, сочинять стихи и играть, скажем, на лютне. Владеть шпагой его вполне мог научить капитан Леро, что он, собственно, успешно делал последние два года. А землеописательными науками и геометрией пусть занимается кто-нибудь другой. Увы, дворянские традиции и папенькина воля были твердей и незыблемей надорских скал и окделльского девиза. Так что у наследника Валмонов выбора не было, разве что сбежать из отчего дома, но разочаровывать папеньку – Создатель упаси, такого греха Марсель на свою душу брать не желал, хоть о Рассветных Садах перестал надеяться с тринадцати лет, когда тайком от родителей распил бутылочку превосходной «Вдовьей слезы» и был пойман на горячем, то есть на пьяном.
Виконт вышагнул, наконец, из злополучной лужи. Интересно, сразу же по приезду на новое место вляпаться в грязную лужу – это к чему? Марсель хотел бы надеяться, что к чему-нибудь хорошему, теплому и сухому. Но до хорошего, теплого и сухого еще нужно было добраться, а значит, для начала – принести клятву и распрощаться наконец-то с папенькой, хотя последнее юноша предпочел бы сделать еще в Валмоне. Увы, все те же треклятые дворянские традиции требовали сопровождения ближайшего родственника. А у Марселя, вестимо, никого ближе папеньки не было. Тут юноша представил означенную близость и содрогнулся. Создатель, это было совершенно ужасно и нелепо!
Пока виконт Валме утопал в тоске и глупых мыслях, дражайший родитель в сопровождении пары гвардейцев Лаик уже промаршировал до двери поместья. А на пути Марселя снова лежала лужа, не менее большая и грязная, чем предыдущая. Юноша сделал широкий шаг и с чувством наступил в самую ее середину. Зловредная лужа хлюпнула, булькнула и окатила обнаглевшего с ее точки зрения наследника Валмонов до самого верха сапог, грозя замочить жидкой грязью штаны. Марсель во второй раз за день помянул Леворукого и всех его кошек и бросился догонять дражайшего родителя.
Тяжелая дверь открылась, из нутра дома хорошенько пахнуло затхлой сыростью и щедро обдало виконта вместе с порывом сквозняка. Юноша сморщился, с трудом сдерживая рвущийся чих. Поместье Лаик явно невзлюбило Марселя с первого же марселевского взгляда, по-видимому, расцененного поместьем недостаточно благоговейным. Наследник Валмонов вытянул шею, пытаясь рассмотреть что-нибудь из-за широкой спины папеньки. Затея с треском провалилась, поскольку то, что не закрывал собой родитель, загораживали гвардейцы Лаик.
– Граф Валмон, виконт Валме, следуйте за мной. – У слуги, открывшего дверь, голос был под стать поместью – по-мышиному писклявый и какой-то… серый. Широкая родительская спина втянулась в дверь, гвардейцы пропустили юношу, дверь закрылась.
Марсель все-таки чихнул – громко, с чувством. Звук срикошетил от стен и потолка в узком коридоре и понесся вперед, загодя уведомляя начальника Лаик о прибывших. Граф Валмон едва заметно качнул своей неизменной тростью. Едва заметно для сопровождающего их слуги, но не для почтительного сына, который тотчас устыдился своего громогласного чиха. Стыд закончился быстро, его виконту всегда недоставало, и юноша сунулся вперед.
В эту пору года темнело рано, да и тучи на небе не способствовали обилию света, так что в коридоре была непроглядная темень, а оттого он казался длинным, если не бесконечным. Тоска, чуть отступившая от виконта после произведенного чихом эффекта, вернулась и стиснула Марселя в крепких объятиях. Юноша в очередной раз тяжело вздохнул и больше не пытался высунуться вперед родителя.
За дверью в конце коридора оказался кабинет, а в кабинете обнаружился противный, красномордый и готовый поспорить своими габаритами с папенькой свин. Виконт живо ухватился за эту удачную мысль и вперил взгляд в поднявшегося из кресла навстречу вошедшим теньента. А это, вестимо, он и был. Временно исполняющий обязанности начальника Лаик теньент Арамона. Гроза унаров и ночной кошмар для диет.
– Граф, счастлив видеть вас, – голос у ночного кошмара был воистину кошмарным, а в сочетании с приторно сладкой улыбкой на лице и вовсе повергал в ужас. Хотелось броситься под защиту к папеньке и взвыть в голос. Марсель вовремя вспомнил, что он наследник графов Валмон, и подавил неуместный порыв. – Это честь для меня принимать вас и вашего сына в Лаик.
Если Арамона пытался быть учтивым, то выходило у него это из рук вон плохо. Счастлив он их принимать! Да уж, тут и впрямь великосветский прием. Виконт фыркнул про себя и вздернул подбородок с самым высокомерным видом. Свин в теньентском мундире чуть скис, но снова воспрянул духом, когда заговорил папенька.
– Премного благодарен за радушную встречу, теньент Арамона, – граф с достоинством кивнул головой, как будто их тут встречали с фанфарами и шпагами наголо. Чуть качнулась трость, мол, во всем следует быть дипломатичным. Юноша с трудом сдержал фырканье. – Мой сын и наследник явился принести клятву братству Фабиана и готов следовать его законам.
Марсель был готов, как крыса в мышеловке. Но у той хоть было право огрызаться и отбиваться, юношу никто не спрашивал, все только утверждали.
– Я буду счастлив принять виконта Валме в унарские ряды, граф. Ничуть не сомневаюсь, что сей почтенный молодой человек не посрамит имени Валмонов. – Будь у Арамоны хвост, он бы им уже вилял в желании засвидетельствовать господину графу свое почтение и безмерное уважение. На счастье утонченной эстетической натуры Марселя означенный орган у теньента отсутствовал, хотя объемистый зад едва заметно подрагивал, явно сожалея, что нечем завилять, и оттого вынужденный сдерживаться.
Виконт с трудом удержал в себе не приличествующий наследнику Валмонов гогот. Его сдерживала лишь широкая родительская спина. Позорить папеньку лучше в его отсутствие, а то снова придется стыдом впрок запасаться.
– Не сомневаюсь, – величаво кивнул граф и повернулся к почтительному сыну, давящемуся смехом. Правда, под укоризненным взглядом родителя давиться чем бы то ни было разом расхотелось.
Марсель с достоинством вышел вперед. При виде необъятного теньентского пуза достоинство ощутимо сдало назад. В носу защекотало от сдерживаемого смеха, только воспоминание о папеньке за спиной заставило смех все-таки сдержаться. Но слова, которые следовало сказать, вылетели из головы напрочь.
– Я готов служить Отечеству, – наконец, ляпнул Марсель, чувствуя, что пауза затягивается. Отечество в лице Арамоны колыхнуло пузом и погрозило патриоту толстым пальцем:
– Послужить Отечеству вы еще успеете, виконт, – и хихикнуло, явно довольное собой. В чем заключалась шутка, виконт не понял и предпочел остаться в неведении. – А пока с вас довольно будет и клятвы унара.
Теньент протянул Марселю объемистую книгу, переплетенную свиной кожей. Юношу так и подмывало спросить Арамону, с какого именно места его скальпировали для переплета, но он вовремя вспомнил о дражайшем родителе за спиной и в очередной раз за сегодняшний день сдержался. Не вовремя пришло чувство гордости за свою сдержанность, и теньентская рука с книгой повисла в воздухе перед носом Марселя.
– Сын мой, вам следует ознакомиться со сводом законов братства и поставить свою подпись, – прозвучавший из-за спины папенькин голос был полон укора за марселевскую рассеянность. Виконт отодрал наконец-то свой взгляд от внушающих священный трепет теньентских габаритов и с полной серьезностью заверил родителя и Арамону в своей готовности одарить братство своим автографом.


Книга со сводом унарских правил оказалась тяжелой. Тоска с наглым смешком хлопнула Марселя по плечу, юноша пошатнулся, едва сдержав стон отчаяния. Но наследник Валмонов не мог позволить себе выказать недостойные чувства, так что Марсель перехватил книгу поудобнее и обреченно открыл первую страницу. С первых же строк он понял, что свод законов было бы уместнее назвать сводом запретов, потому что у унаров было только одно право – посещать занятия менторов, все остальное строжайше запрещалось. Пребывание в Лаик было равносильно заточению в Багерлее, и еще неизвестно, где виконт предпочел бы оказаться, предоставь ему кто такой выбор. Во всяком случае, в Багерлее хотя бы не заставляли выслушивать нудные поучения об окружностях и квадратах.
– Виконт Валме, вы обязуетесь следовать законам братства?
– Обязуюсь, – безрадостно подтвердил Марсель, после того, как с чувством продекламировал означенные законы вслух. До Дидериха и Веннена составившему их было далеко.
– Вы укрепились в желании вступить в ряды унаров?
– Укрепился, – в обратном, но папенька заблаговременно занял стратегически важную позицию, дальновидно отрезая почтительному сыну пути к отступлению.
– Граф, вы поддерживаете своего сына в его стремлении? – «Создатель, я буду послушным! Я никогда больше не залезу в папенькин шкаф с винами! Я каюсь во всех своих грехах! Я буду…»
– Поддерживаю, – видимо, грехи, лежавшие на виконте, были слишком тяжкие, и их следовало искупить не менее чем восьмью месяцами страданий.
– Тогда распишитесь, виконт, и принесите клятву перед лицом Создателя! – торжественный Арамона определенно был еще кошмарней Арамоны почтительного.
Ставя свою подпись под сводом законов фабианского братства, Марсель чувствовал себя так, словно подписывал себе смертный приговор. Полгода в Лаик, собственно, и ожидались смерти подобными, а помилованием здесь, увы, и не пахло.
Откуда-то из темного угла возник олларианец. Виконт уставился на него с неподобающим любопытством и прикинул, может ли в кабинете быть потайной ход или священнослужитель отсиживался за теньентским креслом. Мысль о потайном ходе заставила Марселя чуть воспрянуть духом – что ж, возможно, пребывание в Лаик может быть и не таким тоскливым. Главное – спровадить, наконец, дражайшего родителя, а там можно и делами заняться. Так что юноша расправил плечи и заучено отбарабанил положенные слова, притом мыслями уже витая в непременно существующих и, хотелось бы надеяться, множественных тайных лаикских ходах.
– Я свидетельствую, – Арамона разве что не прослезился, вызвав у Марселя непреодолимое желание предложить ему свой кружевной надушенный носовой платок. В который раз пришлось сдержаться, папенька мог не оценить сыновнего благородного порыва.
– Я свидетельствую, – послышалось, или в голосе родителя и впрямь прозвучало угрожающее предупреждение? Марсель на всякий случай счел за благо притвориться глухим.
– Да будет по сему! – склонил голову олларианец и отступил за теньентскую спину. Виконт тут же сунулся вперед, желая посмотреть, куда денется служитель Создателя, но Арамона успел оттеснить не в меру любопытного Марселя. То ли давал олларианцу возможность скрыться, то ли просто так совпало. Подозрительность виконта склонялась к первому.
– Я счастлив принять вас в ряды братства, унар Марсель, – свин в теньентском мундире двинулся вперед и сделал руками странное хватательное движение. Юноша на всякий случай отступил назад, обниматься с Арамоной он не стал бы даже под страхом смерти. Спина наткнулась на неожиданное упругое препятствие. Граф положил почтительному сыну на плечо пухлую руку и кивнул временному начальнику Лаик:
– Надеюсь, мой сын не запятнает имя Валмонов. – В словах папеньки Марселю снова почудилось предупреждение, и он мгновенно оглох. Вышло вдвойне удачно, потому что крупный рот Арамоны задвигался, вероятно, исторгая новую порцию заверений в любви – простите, уважении. Виконт искренне понадеялся, что как только дражайший родитель отбудет, свин в теньентском мундире наконец-то закончит с любезностями.
Папенька что-то сказал, теньент что-то ответил, Марсель уставился в окно. Но предаваться мечтам о том, как он будет исследовать поместье на предмет наличия потайных ходов, долго не удалось. Граф уверенным движением развернул почтительного сына к двери, Арамона разве что ковриком у двери не расстелился, и виконт поспешно вынырнул из своей глухоты. Оказалось – вовремя.
– Унар Марсель, проводите своего почтенного родителя, – объемистый зад снова начал подрагивать, но юноше было уже не до того. Сейчас он распрощается с папенькой! На целых полгода! Перспектива пребывания в Лаик эти самые полгода уже не казалась столь удручающей, какой она была сразу по прибытию в поместье.
В коридоре стоял уже знакомый слуга, на этот раз со свечой, отчего папенькина тень казалась огромной и грозной, а его собственная – вытянутой и худой. Марсель было возрадовался последнему, но, скосив глаза на свой живот, удрученно вздохнул, посетовав про себя на обманчивые тени. Кажется, восьмимесячная диета (в том, что кормят в Лаик, как в казармах, виконт не сомневался) ему впрямь не помешает.
Всю дорогу до ворот в Лаик папенька хранил многообещающее молчание. Марсель уныло плелся следом, загодя готовясь к родительским наставлениям. Но к такому нельзя приготовиться, и юноша тяжело вздохнул, когда господин граф наконец-то заговорил:
– Я надеюсь, что вы и впрямь не посрамите моего имени, сын мой. По вашему возвращению из Лаик я надеюсь увидеть настоящего мужчину, который будет достоин продолжить наш род.
Марсель вздохнул и прикинул, на сколько придется раскошелиться, чтобы нанять какого-нибудь мускулистого теньента с умным выражением лица.
– Я не желаю получать письма о вашем неподобающем поведении. Потому постарайтесь не наделать позорящих ваш статус моего наследника глупостей. – Папенька оглядел Марселя, пожевал губами и добавил: – Во всяком случае, в первый же день.
– Разумеется, батюшка. – Почтительный сын уставился на родителя честными глазами и заверил: – Вы можете быть совершенно спокойны, я не сделаю ничего такого, что заставило бы вас стыдиться моего поведения.
Граф Валмон снова пожевал губами, глядя на своего наследника, и удрученно покачал головой.
– Если в Лаик из вас сделают нечто удобоваримое, и вы наконец-то возьметесь за ум, я пожертвую во имя Создателя четверть своего состояния.
Марсель чуть было не ляпнул: «Уверяю вас, вам не придется нести таких убытков», – но вовремя спохватился, что не стоит огорчать папеньку раньше времени. В конце концов, каждый имеет право на светлую надежду. Поэтому виконт принял самое серьезное свое выражение лица и, не дрогнув, встретил суровый родительский взгляд. Граф укоризненно качнул головой.
– Учтите, если вы опозорите наше доброе имя, я лишу вас наследства.
Юноша вздохнул и стал строить планы по финансовому обеспечению своих будущих похождений после выпуска из Лаик.

Продолжение
2

Смотреть в спину отъезжающему папеньке оказалось неожиданно грустно. Марсель затряс головой, пытаясь понять, что за напасть с ним приключилась, раз он неожиданно решил взгрустнуть о столь желанном отъезде дражайшего родителя. Предаваться самокопательству помешал наконец-то прорвавшийся из низких грозовых туч дождь. На макушку капнуло раз, другой, виконт схватился за свои волосы. За путь из Валмона в Лаик они успели отсыреть, теперь еще и грозили намокнуть. Марсель поспешно отвернулся от ворот, за которыми уже исчез папенька с сопровождением, и похлюпал по лужам к дому. Куда ему идти, юноша не представлял себе даже примерно, Арамона не озаботился никакими указаниями. На счастье, в коридоре возле дверей обнаружился тот самый слуга со свечой, по всей вероятности, как раз поджидавший наследника Валмонов.
– Унар Марсель, прошу за мной, – прошелестел он и скрылся в стене. Марсель несколько секунд пялился на то место, где исчез мышастый слуга. Создатель, в Лаик что, за слуг приведения держат?! Из стены появилась голова, поинтересовавшаяся:
– Унар, вы идете?
Юноша бездумно сделал пару шагов вперед и с облегчением перевел дух. Привидениями здесь и не пахло, в сумраке коридора, едва освещенного свечой в руке слуги, он попросту не заметил узкий проем в стене. В поместье вообще все было узкое и сумрачное, и Марсель с тоской вспомнил светлые и просторные коридоры замка в Валмоне. А эти коридоры ко всему были еще и многочисленными, с большим количеством разнообразных ответвлений. Сначала виконт пытался запоминать дорогу, потом бросил это безнадежное дело – чтоб не заблудиться в лаикском лабиринте, нужно было раздобыть где-нибудь красную нить, как в гальтарской легенде о быкоголовом чудовище, жившем в подземном лабиринте.
Слуга свернул в очередной коридор, закончившийся дверью, за которой обнаружился предбанник купальни. Марселевская тушка тотчас возрадовалась предстоящим водным процедурам и рванулась к проему, ведшему непосредственно в саму купальню. Прорыв не остался незамеченным, и наперерез виконту бросился худющий, одни кости и никакого мяса, слуга.
– Унар, подождите! Сначала мне следует заняться вашими волосами.
Марсель резко затормозил, но по инерции качнулся вперед и уткнулся носом прямо в шею цирюльника. Пахнуло потом, и юноша брезгливо отскочил. Даваться такому в руки совсем не хотелось, но несчастные локоны и впрямь нуждались в уходе. Другого цирюльника в пределах Лаик, судя по всему, не было, так что выбирать не приходилось.
– Мои волосы следует умастить оливковым маслом, обождать четверть часа, затем сполоснуть теплой – слышите? Теплой, ни в коем случае не горячей! – водой, после нанести розовое масло, обождать не менее пяти минут и еще раз ополоснуть теплой водой. – Слуга слушал наставления новоиспеченного унара с таким обалдевшим видом, будто Марсель разглагольствовал, по меньшей мере, об отличиях поэзии Дидериха от стихов Веннена. Юноша удрученно вздохнул – судя по всему, заниматься волосами ему придется собственноручно. Вверить этому неотесанному деревенщине свои золотистые локоны – свою гордость! – было решительно невозможно. А цирюльник тем временем наконец-то отмер и пробормотал, во все глаза глядя на виконта:
– Простите, унар, но по уставу Фабианового братства ваши волосы должны быть коротко остриженными…
Марсель утратил дар речи. Кажется, от изумления сам собой открылся рот, но юноша этого даже не заметил. Он смотрел на слугу и не мог поверить. Его чудесные локоны собирались искромсать… Мягкие, шелковистые локоны… Виконтовскую гордость… Искромсать… Леворукий и все его кошки, ИСКРОМСАТЬ?!
У виконта наконец-то прорезался голос, но от возмущения Марсель заговорил тонким фальцетом:
– Закатные твари, что вы сказали?! Вы собрались обрезать мои… мои… – наследник Валмонов задохнулся, не в силах выразить словами свои чувства. Цирюльник моргнул и потер кончик длинного носа:
– Унар, таковы правила, я ничего не могу поделать. Через полгода вы сможете снова отрастить свои волосы до той длины, какая вам нравится.
Наверное, это должно было Марселя утешить, но юноша и не подумал утешиться. Золотистые локоны были для него дороже всех папенькиных коллекционных вин, обрезать их он не позволит!
– Только через мой труп! – чуть справившись с возмущением, уже своим обычным голосом возвестил виконт.
Слуга уставился на строптивого унара круглыми глазами. Вероятно, от ужаса, так что Марсель чуть приосанился, ощущая себя почти таким же грозным, как папенька.
– Но…
– Никаких «но», сударь! – с достойной папеньки твердостью отрезал наследник Валмонов. – Уходом за волосами я, так и быть, займусь самостоятельно, но не позволю вам даже прикоснуться к ним ножницами!
– Теньент Арамона будет недоволен, – пробормотал обладатель длинного носа, и у Марселя возникло непреодолимое желание защелкнуть на нем мышеловку. Но потом он вспомнил дражайшего родителя и его просьбу не наделать глупостей в первый же день, рассудил, что цирюльниковый нос в мышеловке вполне может быть расценен означенной глупостью, и, пересилив себя, сдержался. Опять. При этой мысли виконт взгрустнул – сдерживать свои желания было не в его привычках, но нарушать волю папеньки, когда он отъехал еще недостаточно далеко, все же не стоит. Поэтому юноша вздохнул и пообещал себе наверстать упущенное за сегодняшний день завтра же с утра. Чуточку полегчало, и Марсель милостиво позволил цирюльниковому носу еще немного поздравствовать на свободе.
– Не извольте беспокоиться, с Арамоной я договорюсь. – Виконт сделал неопределенное движение рукой, и слуга загрустил. Юноше даже стало совестно, расстраивать человека, который всего-то пытался исполнить свой долг цирюльника, папенька бы не одобрил. Потом Марсель порылся в своих закромах, обнаружил, что запасы совести закончились, и мысленно развел руками, мол, я бы с удовольствием, но чего нет, того нет. Слуга вздохнул и грустно предложил виконту перейти в купальню, и юноша с величайшим удовольствием проследовал в смежное помещение. Удовольствие тщательно обозрело содержимое этого самого помещения, по недоразумению назвавшегося купальней, пожало плечами и вышло. Марселю пришлось остаться, потому что его тушка возмущенно требовала водных процедур.
– Розовой воды не будет, – сообщил тушке виконт, тушка не замедлила праведно вознегодовать. Юноша полностью разделял ее мнение, но, бросив взгляд на слугу, пожалел последнего. Несчастный ведь не виноват в отсутствии удобств. Хотя носу определенно не помешает знакомство с мышеловкой. Так, исключительно в профилактических мерах.
Но когда виконт сунул руку в лохань с водой, жалость к бедолаге сделала ручкой и удалилась. Марсель повернулся к слуге, тот бросил обреченный взгляд на дверной проем, но явно все же поборол искушение и с видом готового к своей судьбе человека посмотрел на юношу. Тот восхитился, честь и ремесло определенно были для цирюльника на первом месте. Странно, что Люди Чести до сих пор не ухватили его с руками. Впрочем, сообразил виконт, с происхождением у бедолаги явно было грустно, хотя надо бы спросить, в каком поколении он цирюльник. Тысячелетнее цирюльничество было, на взгляд Марселя, не хуже тысячелетнего графства.
– Принесите мне горячей воды, сударь, – подражая папеньке, сурово повелел юноша. Кажется, вышло неплохо, потому что слуга, даже не думая пререкаться, поплелся к двери.
Ждать пришлось почти сорок минут. Виконт успел посидеть на лавке, сунуть нос во все углы, обнаружить забытую кем-то и изрядно обглоданную мочалку возле крысиного лаза. Когда цирюльник наконец-то вернулся, Марсель был готов на стенку лезть от скуки. Несчастная тушка взывала к милосердию и пуховым перинам, глаза начали слипаться. Но принесенную воду юноша, тем не менее, тщательно проинспектировал, выдержал приличествующую паузу и, наконец, под громкий облегченный выдох слуги одобрил.
Смирившись с воистину старогальтарскими условиями, Марсель взял свою волю в кулак, показал его развопившейся тушке и по-быстрому помылся. Локоны пришлось намылить отвратительного качества мылом, но за путешествие из Валмона в Лаик волосы сильно отсырели и были немыслимо грязными, так что пришлось сжать зубы и довольствоваться имеющимся куском. Про себя виконт подумал, что срочно нужно распаковать купальные принадлежности и брать их с собой. Наконец, юноша обтерся какой-то мало заслуживающей доверия тряпочкой, по недоразумению назвавшейся полотенцем, потянулся за одеждой и взгрустнул. Унарская форма была просто омерзительна! Грубая ткань привела тушку в ужас, покрой штанов и рубахи заставил ужаснуться Марселя. Двумя пальцами подняв с лавки полагающуюся ему одежду, виконт оглядел ее со всех сторон, даже понюхал. Единственным положительным моментом был тот факт, что тряпье, во всяком случае, было чистым. Оглянувшись на дверной проем, за которым торчал выдворенный из купальни слуга, юноша тоскливо вздохнул. Если потребовать привезенную одежду, придется проторчать здесь еще не менее получаса, а выбравшийся из теплой воды Марсель уже начал замерзать. К тому же, явно не приученный к приличной одежде цирюльник обязательно что-нибудь перепутает, и придется ждать еще минут сорок, пока он, наконец, принесет то, что от него требуют. Виконт еще раз оглядел унарскую форму. Что ж, для того, чтоб дойти до своей комнаты, сойдет, а там он поскорее сбросит это омерзительное тряпье и наденет приличную одежду.
Слуга встретил Марселя с обреченным вопросом:
– Унар, все в порядке?
Судя по всему, он уже готовился к новому недовольству виконта. Тот, оценив самоотверженность, смилостивился и даже не стал говорить о грубой ткани и покрое, который, вероятно, был в моде еще при Франциске Первом. Так что юноша только утвердительно кивнул, и на лице цирюльника появилась недоверчивая надежда.
– Луис проведет вас в вашу комнату, унар, – поспешно сказал он, отступая от двери в коридор. Марсель хлопнул слипавшимися глазами и вышел в коридор, где обнаружился уже знакомый слуга со свечой. Луис, а это, вестимо, был он, кивнул юноше и удалился куда-то вглубь коридора. Виконт без возражений последовал за слугой, мечтая о теплой постели и мягкой перине. Верховая езда определенно сказалась на нем не самым благотворным образом.
На сей раз коридоры и вовсе казались бесконечными, у Марселя рябило в глазах от многочисленных проходов и переходов, они с Луисом то поднимались по лестницам, то петляли по темным коридорам. Как здесь можно ориентироваться, юноша решительно не понимал.
Наконец, слуга вошел в коридор, в котором было понатыкано дверей, прошел почти до тупика в его конце и остановился. Дверь была дубовая, крепкая и напоминала о валмонских винных погребах. Луис загремел ключами, с трудом провернул замок и толкнул дверь.
– Вот ваша комната, унар Марсель. Вещи уже доставлены.
Новоиспеченный унар широко зевнул, вошел и в обалдении остановился на пороге.
В Валмоне в таких длинных, узких каморках хранился хозяйственный инвентарь. В Лаик это по недоразумению называлось унаровской комнатой. Впрочем, тесноту виконт еще был готов пережить, но обстановка этого помещения, для которого «келья», и та звучала комплиментом…
– Я буду спать… ЗДЕСЬ?! – юноша обернулся к не успевшему уйти слуге. Тот с некоторым недоумением кивнул. Бедолага цирюльник явно не поделился с коллегой опытом обращения с виконтом Валме.
– Да, унар Марсель. На время вашего пребывания в Лаик это ваша комната.
Наследник Валмонов издал странный сдавленный звук, тушка, мечтавшая о перине и не менее чем трех подушках, преисполнилась негодования. Потому что мечтам сбыться было не суждено. Узкая кровать без полога была застелена одиноким матрасом, серела такая же серая, как и весь Лаик, простыня в паре с тощим одеялом, одиноко ютилась у изголовья плоская, как столешница, подушка. Ко всему прочему, обстановку довершал стол, стул, сундук, в углу были свалены привезенные с собой сумки. На этом интерьер марселевской комнаты завершался.
Виконт со зверским выражением лица бросился на слугу, тот отшатнулся, но не успел покинуть зону досягаемости Марселя и был схвачен за грудки. Луис на голову превосходил новоиспеченного унара, однако сейчас казался значительно ниже ростом, а на лице его отразился непередаваемый ужас.
– Где перина? Я вас спрашиваю, где ПЕРИНА?! – страшным шепотом возопил юноша, от возмущения почти потеряв голос. – Где ТРИ взбитые подушки? ГДЕ?! Да вы смерти моей хотите!
Если несчастный слуга чего и хотел, так это вырваться из рук безумного унара и скрыться в коридорных лабиринтах. Но Марсель держал крепко, периодически встряхивая Луиса и вопрошая местонахождение настоящей кровати. Бедолага хрипел, дергался и приседал. В какой-то момент виконт допустил оплошность, и слуга с предсмертным хрипом вырвался. Шарахнувшись в сторону от юноши, он подобрал полы своего серого, похожего на монашеское одеяния и бросился прочь из коридора. Марсель дернулся было за ним, но Луис уже успел проворно выскочить в темный лабиринт, и виконт затормозил, осознав всю бесполезность погони. Шансов догнать слугу и потребовать ответа не было, зато перспектива заблудиться и до утра бродить в неосвещенных коридорах щербато лыбилась наследнику Валмонов. Тоскливо вздохнув, юноша поплелся к своей комнате, пока на шум никто не вышел, – а встречаться со своими завтрашними однокорытниками в такой позорный момент не хотелось совершенно, – и зашел. Апогеем марселевских мучений стало отсутствие каких бы то ни было внутренних запирающих средств. Виконт со стоном отчаяния оглядел комнатушку, обнаружил подходящий для подпирания сундук и вспомнил, что дверь открывается наружу.
Кровать жалобно взвизгнула. Марсель уткнулся носом в подушку и взвыл. Громко и проникновенно.


2423
А уже точно известно, что книга будет Полднем? Или будет Рассвет4 и Полдень ( два тома, в смысле :) )?

2424
Прелесть! Рассматриваешь, рассматриваешь. и снова какие-то детали новые находишь :)
Мордочка у обезьянки такая ехидная (на плечах-то у хозяина сидя, можно и подразнить собачку :) ).
Спасибо, эр prokhozhyj, буду ждать продолжения.

2425
КМК метра полтора это уж чересчур, прогнётся :), хотя тогда и ХА можно бы разместить  :).
А так стандартная от ИКЕА - 80 см
(два НДП отданы на почитать, а Время золота, время серебра ради освобождения места под долгожданный Рассвет4 или Полдень пришлось поставить в библиотеку  :) )

2426
Про картины  - аналогично :)
А про IQ почему-то не даёт открыть антивирус...

2427
И я читаю с удовольствием :) Огромным! Слова звенят, как тот колокольчик, поют...
Окончания жду, чтобы узнать, чем же история закончится (но не потому, что уже досыта начиталась, неет!) :D

2428
Может быть один Повелитель заменить не может, а вот, собравшись вчетвером, повелители могут "назначить" Ракана?

2429
А других случаев замены мы и не видели :)

2430
Спасибо, что радуете этими шедеврами, эр prokhozhyj :)
Спасибо, эрэа Yolka, за прогулку по океанариуму :)

Страницы: 1 ... 160 161 [162] 163 164 ... 263