16
Адресное / Re: Виват! - 28
« : 17 Фев, 2024, 20:25:23 »
Эрэа Красный Волк, с днем рождения! Здоровья, удачи, добра и благополучия!
- 25 Апр, 2024, 21:10:51
- Добро пожаловать, Гость
Новости:
03.02.2023 - вышел в продажу сборник "Дети времени всемогущего", включающий в себя цикл повестей "Стурнийские мозаики", роман "К вящей славе человеческой", повесть "Данник Нибельринга" и цикл повестей "Vive le basilic!".
Просмотр сообщений
В этом разделе можно просмотреть все сообщения, сделанные этим пользователем.
18
Наша проза / Re: Вирентийский витраж - III
« : 04 Янв, 2024, 14:39:51 »
Красный Волк, Tany, passer-by, спасибо! И вас с праздниками! 
19
Наша проза / Re: Где мы были, что видели - X
« : 04 Янв, 2024, 14:24:30 »
~Rina~, да река как-то интересно замерзла, словно уже вставший лед ломался.
20
Наша проза / Re: Вирентийский витраж - III
« : 02 Янв, 2024, 12:42:16 »
В дверном проеме из спальни мальчиков стоит еще один человек. Джульетта с трудом узнает того самого приятного незнакомца, с которым беседовала несколько часов назад. Сейчас он отнюдь не столь любезен. Он держит перед собой старшего сына, Рино, запрокинув его голову и приставив к горлу кинжал. Глаза ребенка полны испуга и удивления.
– Так пойдешь?!
Джульетта обмирает. Она пытается закричать, протянуть к сыну руки, но тело внезапно становится словно ватным, ноги подламываются и она сползает по стене, издавая невнятное мычание.
Эмилия вздыхает, словно встретив нечаянное препятствие, которое не преодолеть враз.
– Что ж, – шепчет она. – Ты выбрал. Но знай: пути тебе не будет.
– Это посмотрим, – усмехается молодой человек. – Давай, Птицелов, действуй.
– Дай малую цепь. Свяжем ее, как вяжут Бессонную...
– Сдурел?! Она же человек!
– Она?! Да эта тварь порешит нас при первом удобном случае! Она неспящая, говорю тебе. Язва плещется в этой бабе, клянусь Терпеливыми Богами Окраин!
– Заткнись, еретик! Что несешь?! Какая Язва за Вратами?!
– Замолчи! То, что ты учен, не делает тебя умным. Дай цепь.
– Ладно.
Молодой человек отпускает плечо мальчика и вытаскивает откуда-то из-под плаща свернутую цепь тусклого черного металла. Птицелов делает шаг вперед и набрасывает цепь на шею Эмилии. Это действие производит почти мгновенный результат: взгляд женщины тускнеет, плечи опускаются, и она словно погружается в полусон.
Птицелов удовлетворенно кивает и обращает взор на Джульетту – впервые за все это время. Он берет ее за подбородок, и Джульетта вздрагивает от прикосновения шершавых холодных пальцев.
Молодой человек смеется.
– Проще всего, – говорит он. – Шею набок, как птице.
– Много трупов – много вопросов, – отвечает крестьянин. – Лишние люди, лишние глаза. Лишние мысли. Используй камень.
Лицо молодого человека искажается гримасой отвращения.
– Нет, – протестует он.
– Да, – настаивает Птицелов. – Терпи и будешь... вознагражден. Мы и так поймали нечто невообразимое.
– Иди ты, терпила.
Молодой человек направляется к Джульетте, подталкивая мальчика перед собой. Он поднимает свободную руку, обнажая спрятанный под рукавом широкий браслет с крупным дымчато-черным камнем.
– Смотри на камень, – требует Птицелов, грубо разворачивая Джульетту к напарнику. – Шевельнешься, и твой щенок умрет. Отведешь взгляд, и твой щенок умрет. Терпи и будешь...
Терпи и будешь оправдан. Эти слова вдруг всплывают в сознании Джульетты, но прежде чем она успевает осмыслить эту фразу и сообразить, откуда она взялась,, камень начинает светиться пронзительно белым светом, ослепляя разум и заставляя забыть все, кроме сияния.
– Так пойдешь?!
Джульетта обмирает. Она пытается закричать, протянуть к сыну руки, но тело внезапно становится словно ватным, ноги подламываются и она сползает по стене, издавая невнятное мычание.
Эмилия вздыхает, словно встретив нечаянное препятствие, которое не преодолеть враз.
– Что ж, – шепчет она. – Ты выбрал. Но знай: пути тебе не будет.
– Это посмотрим, – усмехается молодой человек. – Давай, Птицелов, действуй.
– Дай малую цепь. Свяжем ее, как вяжут Бессонную...
– Сдурел?! Она же человек!
– Она?! Да эта тварь порешит нас при первом удобном случае! Она неспящая, говорю тебе. Язва плещется в этой бабе, клянусь Терпеливыми Богами Окраин!
– Заткнись, еретик! Что несешь?! Какая Язва за Вратами?!
– Замолчи! То, что ты учен, не делает тебя умным. Дай цепь.
– Ладно.
Молодой человек отпускает плечо мальчика и вытаскивает откуда-то из-под плаща свернутую цепь тусклого черного металла. Птицелов делает шаг вперед и набрасывает цепь на шею Эмилии. Это действие производит почти мгновенный результат: взгляд женщины тускнеет, плечи опускаются, и она словно погружается в полусон.
Птицелов удовлетворенно кивает и обращает взор на Джульетту – впервые за все это время. Он берет ее за подбородок, и Джульетта вздрагивает от прикосновения шершавых холодных пальцев.
Молодой человек смеется.
– Проще всего, – говорит он. – Шею набок, как птице.
– Много трупов – много вопросов, – отвечает крестьянин. – Лишние люди, лишние глаза. Лишние мысли. Используй камень.
Лицо молодого человека искажается гримасой отвращения.
– Нет, – протестует он.
– Да, – настаивает Птицелов. – Терпи и будешь... вознагражден. Мы и так поймали нечто невообразимое.
– Иди ты, терпила.
Молодой человек направляется к Джульетте, подталкивая мальчика перед собой. Он поднимает свободную руку, обнажая спрятанный под рукавом широкий браслет с крупным дымчато-черным камнем.
– Смотри на камень, – требует Птицелов, грубо разворачивая Джульетту к напарнику. – Шевельнешься, и твой щенок умрет. Отведешь взгляд, и твой щенок умрет. Терпи и будешь...
Терпи и будешь оправдан. Эти слова вдруг всплывают в сознании Джульетты, но прежде чем она успевает осмыслить эту фразу и сообразить, откуда она взялась,, камень начинает светиться пронзительно белым светом, ослепляя разум и заставляя забыть все, кроме сияния.
21
Наша проза / Re: Вирентийский витраж - III
« : 01 Янв, 2024, 15:59:21 »
Небольшое продолжение, чтобы окончательно закруглить этот осколок. 
Планировалось к выкладке перед Новым годом, но по ковидным обстоятельствам сроки сдвинулись.
Посреди ночи Джульетта просыпается.
Она садится на постели, непривычно пустой в отсутствие мужа, не понимая, что ее разбудило. Тревожный сон? Нет, ибо сны ее вообще редки и исчезают, не оставляя следа. Быть может, что-то съеденное на ужин дает о себе знать тянущей болью в желудке? Нет, ужин был сытен и приготовлен на диво отменно. Возможно, кто-то из детей позвал ее? Джульетта вслушивается, но вокруг лишь тишина.
Все мирно, все привычно.
Однако нервы ее остаются в напряженном предчувствии чего-то дурного.
Наконец, не выдержав этого томительного ожидания, Джульетта выбирается из постели, всунув ноги в мужнины шлепанцы, идет к двери и, осторожно приоткрыв ее, выглядывает в коридор.
Дом покоен, темен и тих, как и полагается честному семейному гнезду. Лишь в конце коридора, у приоткрытой двери на галерею едва различим бледный женский силуэт. И это отнюдь не привидение.
Проклятая дурочка! Гнев, за вечер утишивший было свою силу, вновь вздымается в груди Джульетты. Она подбирает рукой обширный подол ночной сорочки и решительно шагает вперед, готовясь словом и делом загнать непокорную обузу обратно в ее комнатушку.
Эмилия оборачивается, и готовые вырваться из горла слова праведного обличения замирают, не родившись.
Лицо безумной бледно, словно иногда выпадающий зимой в Читта-Менье снег. Черные глаза кажутся неестественно, устрашающе огромными на этом белом застывшем, точно маска, лице. Тонкие губы шевелятся.
– Туман, – произносит Эмилия.
И Джульетта вдруг оторопело понимает, что впервые за все эти годы слышит ее слова в своем доме. Да и вообще, наверно, впервые слышит от нее отчетливую речь. Это повергает ее в растерянность, граничащую с испугом.
– Туман? – переспрашивает она, невольно бросая взгляд на ночную улицу сквозь приоткрытую дверь галереи.
– Там, за рекой. Не здесь. Пока не здесь. Стылый маяк снова горит под пеплом. Что-то сдвинулось. Что-то пробудилось.
– Что сдвинулось? Куда? – как видно, ночь и впрямь дурно влияет на разум, ибо Джульетта, вместо того, чтобы прервать этот сумасшедший разговор, начинает его поддерживать. Вопрос остается без ответа.
– А она все еще там, – продолжает Эмилия, зябко ежась и снова обращаясь лицом к галерее. –Ждет. Темная вода у ее подножия, алое пламя у вершины. Те, что ушли, ждут и смотрят. Те, что вернулись, грезят и жаждут проснуться. Тот, кто скатится в воду – сгинет. Тот, кто поднимется в пламя – исчезнет. Кто останется на месте – станет тенью среди теней.
– Что ты несешь такое?! – Джульетта повышает голос, желая грозным окриком выпутаться из сети отстраненного, почти нездешнего голоса. – Прекрати!
Эмилия укоризненно качает головой.
– Тише, – шепчет она. – Они услышат. Они уже близко. Прячься!
Джульетта вновь набирает в грудь воздуха, готовясь разбудить весь дом отменным скандалом.
И слышит, как едва слышно поскрипывает лестница под чьими-то легкими шагами.
Чужак ступает так мягко, что Джульетта скорее чувствует его приближение, чем действительно слышит. Светильник, горящий в нише, словно бы тускнеет, утрачивая свет. Неясная размытая тень тянется по стене.
Вор?! Ну, сейчас она ему покажет!
Человек, появившийся в дальнем конце коридора, не похож на вора. Больше всего он напоминает крестьянина, выбравшегося в город из неимоверного захолустья. Шерстяная накидка укутывает фигуру, шляпа скрывает лицо, длиннохвостая сорока восседает на плече.
– Молчи, – внезапно шепчет Эмилия. – Коли не спряталась – молчи.
И Джульетта вдруг каким-то шестым чувством понимает, что безумная права. Сорока оборачивает голову, и блестящий злой глаз устремляется на Джульетту, повергая ее в смятение.
Чужак останавливается в паре шагов от женщин и к немалому удивлению Джульетты слегка кланяется, прикасаясь к полям шляпы длинным узловатым пальцем.
– Здравствуй, сестра по ночи, – говорит он. – Я рад, что нашел тебя. Я так долго не встречал никого, кто бы разделил мою веру в этой стране городов, где не ведают настоящей жизни.
– Здравствуй, человек окраин, – отвечает Эмилия. – Зачем ты пришел в этот дом, точно вор?
– Я пришел забрать тебя. Эти глупые люди решили, что ты безумна. Они заперли тебя, точно певчую птицу. Пойдем, я научу тебя летать, сестра.
– Также, как ты учишь свою сороку? Приковав цепочкой?
– Она моя верная помощница, – узловатый палец гладит птицу по голове. – И цепочка нужна, чтобы она не причинила себе вреда. В тебе спит сила, что способна убить тебя.
– Возможно. Но ты ошибся, человек окраин. Мне не дано летать. Я тварь иной породы. Безумная скользкая тварь, выползшая на свет из болотной тины.
Крестьянин упорствует.
– Пойдем со мной, сестра по ночи, и ты убедишься в моей правоте.
– Ты не брат мне, человек окраин, – возражает Эмилия. – Не тебя мне искать, не с тобой идти. Ты же лишь мастер уловок, бродящий по краю тени.
– Откуда тебе знать, кто я?!
– Ты не единственный бродяга из тени. Ты далеко зашел и это тебя погубит. Ты прав, мне пора уйти. Она, – Эмилия кивает на оцепеневшую Джульетту, – устала от меня. Я сама устала от себя. Но сегодня время наконец сдвинулось. Кто-то заставил черный песок течь. Кто-то стал свободным.
– Тебе не уйти. Моя птица запомнит тебя. Запомнит, узнает, отыщет.
– У птиц хрупкие кости, человек окраин. Хрупкие кости, тонкие горла. Краткие жизни.
Сорока негодующе раскрывает клюв. Эмилия оборачивается и смотрит на птицу внимательным долгим взглядом. Внезапно птица коротко вскрикивает и камнем падает с плеча крестьянина, повисая на цепочке лишенной жизни тушкой.
Боги, и она все эти годы жила рядом, потрясенно думает Джульетта. Я была права! О, как же я была права!
Чужак берет тельце сороки на ладонь. Голос его становится глухим и напряженным.
– Ты и впрямь безумна, темная сестра. Думаешь, теперь я выпущу тебя?
– Я говорю, что не пойду с тобой.
Скрипит боковая дверь.
– А так пойдешь?!
Планировалось к выкладке перед Новым годом, но по ковидным обстоятельствам сроки сдвинулись.
Свинцовая оправа
Посреди ночи Джульетта просыпается.
Она садится на постели, непривычно пустой в отсутствие мужа, не понимая, что ее разбудило. Тревожный сон? Нет, ибо сны ее вообще редки и исчезают, не оставляя следа. Быть может, что-то съеденное на ужин дает о себе знать тянущей болью в желудке? Нет, ужин был сытен и приготовлен на диво отменно. Возможно, кто-то из детей позвал ее? Джульетта вслушивается, но вокруг лишь тишина.
Все мирно, все привычно.
Однако нервы ее остаются в напряженном предчувствии чего-то дурного.
Наконец, не выдержав этого томительного ожидания, Джульетта выбирается из постели, всунув ноги в мужнины шлепанцы, идет к двери и, осторожно приоткрыв ее, выглядывает в коридор.
Дом покоен, темен и тих, как и полагается честному семейному гнезду. Лишь в конце коридора, у приоткрытой двери на галерею едва различим бледный женский силуэт. И это отнюдь не привидение.
Проклятая дурочка! Гнев, за вечер утишивший было свою силу, вновь вздымается в груди Джульетты. Она подбирает рукой обширный подол ночной сорочки и решительно шагает вперед, готовясь словом и делом загнать непокорную обузу обратно в ее комнатушку.
Эмилия оборачивается, и готовые вырваться из горла слова праведного обличения замирают, не родившись.
Лицо безумной бледно, словно иногда выпадающий зимой в Читта-Менье снег. Черные глаза кажутся неестественно, устрашающе огромными на этом белом застывшем, точно маска, лице. Тонкие губы шевелятся.
– Туман, – произносит Эмилия.
И Джульетта вдруг оторопело понимает, что впервые за все эти годы слышит ее слова в своем доме. Да и вообще, наверно, впервые слышит от нее отчетливую речь. Это повергает ее в растерянность, граничащую с испугом.
– Туман? – переспрашивает она, невольно бросая взгляд на ночную улицу сквозь приоткрытую дверь галереи.
– Там, за рекой. Не здесь. Пока не здесь. Стылый маяк снова горит под пеплом. Что-то сдвинулось. Что-то пробудилось.
– Что сдвинулось? Куда? – как видно, ночь и впрямь дурно влияет на разум, ибо Джульетта, вместо того, чтобы прервать этот сумасшедший разговор, начинает его поддерживать. Вопрос остается без ответа.
– А она все еще там, – продолжает Эмилия, зябко ежась и снова обращаясь лицом к галерее. –Ждет. Темная вода у ее подножия, алое пламя у вершины. Те, что ушли, ждут и смотрят. Те, что вернулись, грезят и жаждут проснуться. Тот, кто скатится в воду – сгинет. Тот, кто поднимется в пламя – исчезнет. Кто останется на месте – станет тенью среди теней.
– Что ты несешь такое?! – Джульетта повышает голос, желая грозным окриком выпутаться из сети отстраненного, почти нездешнего голоса. – Прекрати!
Эмилия укоризненно качает головой.
– Тише, – шепчет она. – Они услышат. Они уже близко. Прячься!
Джульетта вновь набирает в грудь воздуха, готовясь разбудить весь дом отменным скандалом.
И слышит, как едва слышно поскрипывает лестница под чьими-то легкими шагами.
Чужак ступает так мягко, что Джульетта скорее чувствует его приближение, чем действительно слышит. Светильник, горящий в нише, словно бы тускнеет, утрачивая свет. Неясная размытая тень тянется по стене.
Вор?! Ну, сейчас она ему покажет!
Человек, появившийся в дальнем конце коридора, не похож на вора. Больше всего он напоминает крестьянина, выбравшегося в город из неимоверного захолустья. Шерстяная накидка укутывает фигуру, шляпа скрывает лицо, длиннохвостая сорока восседает на плече.
– Молчи, – внезапно шепчет Эмилия. – Коли не спряталась – молчи.
И Джульетта вдруг каким-то шестым чувством понимает, что безумная права. Сорока оборачивает голову, и блестящий злой глаз устремляется на Джульетту, повергая ее в смятение.
Чужак останавливается в паре шагов от женщин и к немалому удивлению Джульетты слегка кланяется, прикасаясь к полям шляпы длинным узловатым пальцем.
– Здравствуй, сестра по ночи, – говорит он. – Я рад, что нашел тебя. Я так долго не встречал никого, кто бы разделил мою веру в этой стране городов, где не ведают настоящей жизни.
– Здравствуй, человек окраин, – отвечает Эмилия. – Зачем ты пришел в этот дом, точно вор?
– Я пришел забрать тебя. Эти глупые люди решили, что ты безумна. Они заперли тебя, точно певчую птицу. Пойдем, я научу тебя летать, сестра.
– Также, как ты учишь свою сороку? Приковав цепочкой?
– Она моя верная помощница, – узловатый палец гладит птицу по голове. – И цепочка нужна, чтобы она не причинила себе вреда. В тебе спит сила, что способна убить тебя.
– Возможно. Но ты ошибся, человек окраин. Мне не дано летать. Я тварь иной породы. Безумная скользкая тварь, выползшая на свет из болотной тины.
Крестьянин упорствует.
– Пойдем со мной, сестра по ночи, и ты убедишься в моей правоте.
– Ты не брат мне, человек окраин, – возражает Эмилия. – Не тебя мне искать, не с тобой идти. Ты же лишь мастер уловок, бродящий по краю тени.
– Откуда тебе знать, кто я?!
– Ты не единственный бродяга из тени. Ты далеко зашел и это тебя погубит. Ты прав, мне пора уйти. Она, – Эмилия кивает на оцепеневшую Джульетту, – устала от меня. Я сама устала от себя. Но сегодня время наконец сдвинулось. Кто-то заставил черный песок течь. Кто-то стал свободным.
– Тебе не уйти. Моя птица запомнит тебя. Запомнит, узнает, отыщет.
– У птиц хрупкие кости, человек окраин. Хрупкие кости, тонкие горла. Краткие жизни.
Сорока негодующе раскрывает клюв. Эмилия оборачивается и смотрит на птицу внимательным долгим взглядом. Внезапно птица коротко вскрикивает и камнем падает с плеча крестьянина, повисая на цепочке лишенной жизни тушкой.
Боги, и она все эти годы жила рядом, потрясенно думает Джульетта. Я была права! О, как же я была права!
Чужак берет тельце сороки на ладонь. Голос его становится глухим и напряженным.
– Ты и впрямь безумна, темная сестра. Думаешь, теперь я выпущу тебя?
– Я говорю, что не пойду с тобой.
Скрипит боковая дверь.
– А так пойдешь?!
22
Адресное / Re: С Новым 2024-м!
« : 31 Дек, 2023, 22:44:41 »
С Наступающим!
Радости и благополучия в Новом году!
Радости и благополучия в Новом году!
25
Адресное / Re: Виват! - 28
« : 29 Дек, 2023, 13:14:35 »
passer-by, nbt, Красный Волк, Colombo, огромное спасибо!
26
Наша проза / Re: Вирентийский витраж - III
« : 17 Дек, 2023, 15:31:14 »
katarsis, спасибо.
Что будет дальше, со временем, надеюсь, прояснится.
Цитировать
И подумать только, что всё это из-за несчастного придурка - самого младшего БычкаДа, вся эта банальная история между Йеспером и Бычком покатилась мелким камешком с горы. И очень многое сдвинула.
Что будет дальше, со временем, надеюсь, прояснится.
27
Наша проза / Re: Вирентийский витраж - III
« : 12 Дек, 2023, 23:13:03 »
Спасибо. Надеюсь, что-то толковое получится.
Но пока передышка.
Надеюсь, что-то толковое получится.Но пока передышка.
28
Наша проза / Re: Вирентийский витраж - III
« : 10 Дек, 2023, 14:30:44 »
Спасибо.
И продолжаем.
Сказать проще, чем сделать.
Брода поблизости не случилось. Человека можно перевезти через реку на лодке, но что потом — топать пешком по болотистым низинам?
Луцио вызвался плыть с лошадьми, а это значило – ждать рассвета. Раньера переправили на шлюпке, после чего барка наконец снялась с якоря и вскоре исчезла за излучиной реки, мигнув на прощание белым кормовым фонарем. Чуть позже растаяли в ночи факелы стражников.
Подеста остался на болотистом берегу в прерассветном сумраке. Он наломал тростника, сложил маленький костерок. Пламя никак не желало разгораться, и Раньер извел почти весь огненный камень.
Он сидел, ломая зачерствелую уже сырную лепешку, запивал водой, разбавленной вином, и перебирал невеселые мысли, что вереницей лезли в голову.
Странно. Он никогда в жизни не оставался настолько один. В городе ты знаешь, что вокруг люди: в доме, на улице, по соседству. Иногда людей чересчур много и деться от этого некуда. Но чаще это многолюдство даже спасает от себя самого. Но вот сейчас, когда вокруг лишь земля, вода и небо, ты кажешься себе просто никчемной пылинкой по сравнению с равнодушным простором вокруг.
Раз — и прекратишься, как тот парень, что они нашли на лесном склоне. Вряд ли он ожидал подобного исхода...
Вся жизнь: бесконечные заботы управляющего заштатным городком, рутина, склоки с женой была словно бы сном, от которого никак не проснешься. Разве что мальчишки были реальностью.
А Эмилия была постоянным напоминанием того, что жизнь не столь проста и буднична, как кажется. Лишь Эмилия свидетельствовала о чем-то большем, о чем-то пугающем и не поддающемся привычным меркам.
И сейчас сидя на берегу в полумраке и одиночестве, Раньер как никогда прежде ясно понимал, что должен во что бы то ни стало разобраться во всем случившемся.
Но для этого нужно было вернуться домой.
Солнце наконец соизволило высунуться из-за горизонта. Костерок угас, и Раньера начали донимать комары, которые, как видно, слишком давно голодали и не намеревались упускать добычу. Отбиваясь от нашествия, подеста заслышал лошадиное ржание и торопливо спустился к воде.
Лошади смирно стояли на влажной полоске земли и тянулись губами к метелкам тростника.
Мокрый и голый сержант прыгал по песку, пытаясь согреться и обсушиться. Сверток с его скарбом валялся рядом. Завидев Раньера, Луцио прервал упражения и принялся одеваться.
– Вы хоть поспали, джиор подеста? – сочувственно спросил он начальство. – Я вот вздремнул чуток. Комары только задрали, а так бодрячком.
Сержант и впрямь выглядел на редкость живо и даже весело. Утреннее купание явно пошло ему на пользу. Раньер покачал головой. Сон так и не явился. Подеста чувствовал себя разбитым и телесно, и душевно. Говорить не хотелось, двигаться не хотелось, а уж садиться в седло было невмоготу.
Но... не стонать же, как старая бабка, при собственном подчиненном. И Раньер молча взял свою лошадь под уздцы и отправился искать путь.
Тропа была полузаброшена. Сквозь траву, полегшую от жары, лишь кое-где виднелась булыжная кладка – остатки древней дороги, которая шла когда-то вдоль реки по низкому берегу Ривары. Здесь уже давно никто не жил – тянувшиеся меж Пригорками болота разрастались с каждым годом и считались главными источниками лихорадки, которую каждую осень усиливали гнилые ветра.
Говорили, что в старые времена на вершине Пригорков стояли то ли сторожевые посты, то ли полноценные крепости. Но сейчас ничто не напоминало о прежнем: не осталось ни валов, ни рвов, ни стен. Лишь древние указатели-тригранники иногда встречались: они словно сломанные зубы, торчали посреди травы или валялись в стянутых грязевой коркой лужах.
Один такой камень Раньер встретил, когда они сделали привал у унылого потока болотной воды, что едва пробивался к реке сквозь тростники. Мутная жижа еле сочилась и воняла то ли тухлой рыбой, то ли гнилью.
– Лучше не пить, – заявил Луцио.
Раньер был с ним согласен. Темная вода, разумеется, уже сошла, но ручей наверняка тащил в себе изрядную порцию болотной дряни. Во фляге еще оставалась вода с вином, да и у Луцио был бурдюк, так что в пополнении запасов они и не нуждались. Сержант достал кожаное ведро и спустился к реке, отыскивая чистую отмель, чтобы набрать воды лошадям, а Раньер, желая размять ноги, пошел чуть дальше и выше по склону.
Обломки указателя валялись среди осоки. Причудливые письмена, идущие столбцами по подставленной свету грани почти стерлись, а там, где углубления еще виднелись, они были забиты болотной грязью.
Раньер потыкал в указатель ножнами чикветты, соскребая грязь. Эти угловатые метки... они ведь похожи на те знаки, что отчеканены на монете Эмилии. Как он раньше не замечал? А неподалеку от устья Десса тоже есть такой вот камень...
– Бесьи метки, – сказал Луцио, вернувшись с полным ведром. – Так мой отец эти письмена называл.
– Разве ты родом не с правого берега?
– Так там, в Ламейе, такого полно. Прямо посреди леса. Кто только понаставил?
– Не знаю, – пожал плечами Раньер.
Что значат древние письмена, не знал никто. Они просто были. Выбитые на поваленных столбах посреди болот, высеченные на диких скалах посреди леса, нанесенные на истертые булыжники, которые крестьяне вытаскивали из остатков полуразрушенных древних стен на своих участках. Угловатые значки. Они ведь что-то означали, но время высосало суть, оставив лишь бессмысленную форму. Время из всего способно высосать жизнь, а после разметать ошметки.
Луцио собрался сказать что-то еще, но внезапно умолк и насторожился, подняв нос, точно собака.
– Слышите? – негромко произнес он. – Кто-то идет.
По тропе тащилась высокая старуха в мужской одежде. Она едва переставляла ноги и, как казалось Раньеру, продвигалась вперед лишь силой собственного упрямства. За спиной ее мотался небольшой тюк, в руке была кривая палка. Башмаки шаркали по булыжникам – именно этот звук и привлек внимание сержанта.
– Эй, ты! – крикнул Луцио, проламываясь сквозь сухой тростник к тропе. – А ну, стой!
Женщина отановилась, смотря на сержанта с утомленным безразличием.
– Ты ведь Джованна Сансеверо! Так ведь? Стой на месте, старая карга, и не вздумай бежать!
– Бежать? – Джованна Сансеверо безрадостно улыбнулась – Куда я побегу, дурачок? Меня ветром шатает...
Значит, капитан солгал, подумал Раньер. Но почему? И где остальные?
Ответ пришел быстро.
– Не тронь ее, – услышал он голос за своей спиной.
Голос хриплый, сорванный, и полный такой злобы, что Раньера словно ужалили.
Подеста обернулся.
Он сразу понял, кто она такая. Кто же еще мог оказаться здесь посреди болот в компании Джованны Сансеверо? Матрос с барки назвал ее красоткой, но сейчас в ее искаженном злобой и усталостью лице было мало красивого, как и в перепачканной дорожной грязью одежде.
Правый рукав платья был отстегнут, замаранная кровью сорочка разорвана, а рука перебинтована тряпкой. На шее едва держался бордовый платок, небрежно заколотый золотой застежкой.
В левой руке женщина держала тонкий обоюдоострый кинжал, направив его на Раньера. Лезвие заметно подрагивало. Боится? Или просто ослабела от раны?
Что, бесы возьми лжеца-капитана, на самом деле произошло на борту? Где ее муж? Лейтенант предупреждал, что он опасен, несмотря на внешнюю мягкость.
Раньер вгляделся в лицо женщины, в воспаленные покрасневшие глаза.
На миг вспомнилось что-то до боли знакомое, что-то такое привычное... Эмилия? Нет, ничего общего. И все же...
Раньер смотрел на лезвие кинжала и не знал, что предпринять. Он не привык арестовывать женщин. Разве что штрафовать кумушек за излишне злой язык по жалобе соседей.
– Вы должны отправиться с нами, – сказал подеста, – и лучше будет, если пойдете по доброй воле.
– А то что?!
– А то мы поведем вас силой! – встрял Луцио Марр. – Ты дамочка, бросай свою зубочистку, а не то привяжу тебя веревкой да и протащу за своей лошадью до самого города.
Она улыбнулась странной улыбкой и, разжав пальцы, уронила кинжал в траву. Раньер, не ожидавший столь быстрого послушания, изумленно заморгал. Женщина прошла мимо него и встала рядом с Джованной Сансеверо. Раньер торопливо спустился на дорогу.
– То-то же, – назидательно сказал Луцио.
– Что мы сделали? – спросила женщина. – Почему вы преследуете нас?
– Вы преступили закон, – ответил Раньер. – И бежали от правосудия, точно зайцы.
– Преступили закон? Разве защищать свою жизнь от подлого нападения – преступление? И поверь, я давно уже не бегаю. Просто иду своей дорогой.
– Примо-квестор разберется.
Глаза женщины сузились, лицо вспыхнуло гневным румянцем.
– Разберется? О, он уже разобрался. Без суда и следствия. Стрела в сердце – вот его расправа, да? Его справедливость? Неужели он думает, что сможет закончить все так просто? Не со мной! Не со мной, слышишь ты?!
– Что ты такое говоришь? – не понял Раньер. Он словно кожей ощущал исходящий от женщины гнев. Сейчас, несмотря на свою хрупкость, она казалась опасной.
Безоружная, раненая, но опасная?! Вздор.
– Делаешь вид, что не знаешь? Ничего, скоро ты поймешь и он поймет. И горьким будет его понимание. Горьким, как пепел...
– Перестань! Не трать силы. Лучше следуйте за нами, – снова попытался урезонить ее Раньер, но женщина лишь усмехнулась, и эта злая высокомерная усмешка внезапно вывела Луцио Марра из себя.
– Слышь, дамочка! Ты б заткнулась! Шагайте обе в город, а то плети получите! – и он то ли всерьез, то ли желая испугать, щелкнул плетью. Железный наконечник ее задел женщину по груди, едва не сорвав золотую застежку.
– Сержант, стой! – приказал Раньер. – Ты что творишь?
Женщина даже не пошатнулась. Взгляд ее сделался тяжелым и полным ярости.
– Что ж, пусть так. – проговорила она. – Сами напросились. Теперь уже все равно. Все равно...
Она подняла руку и, сдернув застежку, швырнула ее наземь. Платок медленно стек с ее плеч.
– Спятила, что ли? – пробормотал Луцио. Раньер не ответил. Он завороженно смотрел, как у ног женщины медленно начинают кружиться и раскручиваться вихри пыли. Вокруг словно задрожало знойное марево. Стало тяжело дышать.
Женщина пошла вперед.
– Благие! – пробормотал Луцио, невольно отступая. – Да она никак ведьма!
Раньер не отрываясь смотрел на идущую. Испуга не было. Лишь внезапное сознание собственной обреченности.
– Кто ты?
Женщина улыбнулась, и Раньер вздрогнул – так яростна и горька была эта улыбка.
– Никто и ничья, – медленно произнесла она. – Не принадлежащая ни воде, ни земле. Зачем тебе это знать, мертвец?
Она вытянула вперед правую руку, и Раньер с ужасом увидел, как кожа на узкой ладони начинает трескаться и чернеть, словно сжигаемая неким внутренним жаром, неудержимо рвущимся наружу.
Вихри пыли взвились выше головы. Закричал Луцио, но Паоло Раньер уже не слышал его слов за воем смерча.
Последнее, что он увидел – неистовый поток пылающего ветра, летящий прямо лицо...
Здесь и заканчивается четвертая история.
И продолжаем.
Сказать проще, чем сделать.
Брода поблизости не случилось. Человека можно перевезти через реку на лодке, но что потом — топать пешком по болотистым низинам?
Луцио вызвался плыть с лошадьми, а это значило – ждать рассвета. Раньера переправили на шлюпке, после чего барка наконец снялась с якоря и вскоре исчезла за излучиной реки, мигнув на прощание белым кормовым фонарем. Чуть позже растаяли в ночи факелы стражников.
Подеста остался на болотистом берегу в прерассветном сумраке. Он наломал тростника, сложил маленький костерок. Пламя никак не желало разгораться, и Раньер извел почти весь огненный камень.
Он сидел, ломая зачерствелую уже сырную лепешку, запивал водой, разбавленной вином, и перебирал невеселые мысли, что вереницей лезли в голову.
Странно. Он никогда в жизни не оставался настолько один. В городе ты знаешь, что вокруг люди: в доме, на улице, по соседству. Иногда людей чересчур много и деться от этого некуда. Но чаще это многолюдство даже спасает от себя самого. Но вот сейчас, когда вокруг лишь земля, вода и небо, ты кажешься себе просто никчемной пылинкой по сравнению с равнодушным простором вокруг.
Раз — и прекратишься, как тот парень, что они нашли на лесном склоне. Вряд ли он ожидал подобного исхода...
Вся жизнь: бесконечные заботы управляющего заштатным городком, рутина, склоки с женой была словно бы сном, от которого никак не проснешься. Разве что мальчишки были реальностью.
А Эмилия была постоянным напоминанием того, что жизнь не столь проста и буднична, как кажется. Лишь Эмилия свидетельствовала о чем-то большем, о чем-то пугающем и не поддающемся привычным меркам.
И сейчас сидя на берегу в полумраке и одиночестве, Раньер как никогда прежде ясно понимал, что должен во что бы то ни стало разобраться во всем случившемся.
Но для этого нужно было вернуться домой.
Солнце наконец соизволило высунуться из-за горизонта. Костерок угас, и Раньера начали донимать комары, которые, как видно, слишком давно голодали и не намеревались упускать добычу. Отбиваясь от нашествия, подеста заслышал лошадиное ржание и торопливо спустился к воде.
Лошади смирно стояли на влажной полоске земли и тянулись губами к метелкам тростника.
Мокрый и голый сержант прыгал по песку, пытаясь согреться и обсушиться. Сверток с его скарбом валялся рядом. Завидев Раньера, Луцио прервал упражения и принялся одеваться.
– Вы хоть поспали, джиор подеста? – сочувственно спросил он начальство. – Я вот вздремнул чуток. Комары только задрали, а так бодрячком.
Сержант и впрямь выглядел на редкость живо и даже весело. Утреннее купание явно пошло ему на пользу. Раньер покачал головой. Сон так и не явился. Подеста чувствовал себя разбитым и телесно, и душевно. Говорить не хотелось, двигаться не хотелось, а уж садиться в седло было невмоготу.
Но... не стонать же, как старая бабка, при собственном подчиненном. И Раньер молча взял свою лошадь под уздцы и отправился искать путь.
Тропа была полузаброшена. Сквозь траву, полегшую от жары, лишь кое-где виднелась булыжная кладка – остатки древней дороги, которая шла когда-то вдоль реки по низкому берегу Ривары. Здесь уже давно никто не жил – тянувшиеся меж Пригорками болота разрастались с каждым годом и считались главными источниками лихорадки, которую каждую осень усиливали гнилые ветра.
Говорили, что в старые времена на вершине Пригорков стояли то ли сторожевые посты, то ли полноценные крепости. Но сейчас ничто не напоминало о прежнем: не осталось ни валов, ни рвов, ни стен. Лишь древние указатели-тригранники иногда встречались: они словно сломанные зубы, торчали посреди травы или валялись в стянутых грязевой коркой лужах.
Один такой камень Раньер встретил, когда они сделали привал у унылого потока болотной воды, что едва пробивался к реке сквозь тростники. Мутная жижа еле сочилась и воняла то ли тухлой рыбой, то ли гнилью.
– Лучше не пить, – заявил Луцио.
Раньер был с ним согласен. Темная вода, разумеется, уже сошла, но ручей наверняка тащил в себе изрядную порцию болотной дряни. Во фляге еще оставалась вода с вином, да и у Луцио был бурдюк, так что в пополнении запасов они и не нуждались. Сержант достал кожаное ведро и спустился к реке, отыскивая чистую отмель, чтобы набрать воды лошадям, а Раньер, желая размять ноги, пошел чуть дальше и выше по склону.
Обломки указателя валялись среди осоки. Причудливые письмена, идущие столбцами по подставленной свету грани почти стерлись, а там, где углубления еще виднелись, они были забиты болотной грязью.
Раньер потыкал в указатель ножнами чикветты, соскребая грязь. Эти угловатые метки... они ведь похожи на те знаки, что отчеканены на монете Эмилии. Как он раньше не замечал? А неподалеку от устья Десса тоже есть такой вот камень...
– Бесьи метки, – сказал Луцио, вернувшись с полным ведром. – Так мой отец эти письмена называл.
– Разве ты родом не с правого берега?
– Так там, в Ламейе, такого полно. Прямо посреди леса. Кто только понаставил?
– Не знаю, – пожал плечами Раньер.
Что значат древние письмена, не знал никто. Они просто были. Выбитые на поваленных столбах посреди болот, высеченные на диких скалах посреди леса, нанесенные на истертые булыжники, которые крестьяне вытаскивали из остатков полуразрушенных древних стен на своих участках. Угловатые значки. Они ведь что-то означали, но время высосало суть, оставив лишь бессмысленную форму. Время из всего способно высосать жизнь, а после разметать ошметки.
Луцио собрался сказать что-то еще, но внезапно умолк и насторожился, подняв нос, точно собака.
– Слышите? – негромко произнес он. – Кто-то идет.
По тропе тащилась высокая старуха в мужской одежде. Она едва переставляла ноги и, как казалось Раньеру, продвигалась вперед лишь силой собственного упрямства. За спиной ее мотался небольшой тюк, в руке была кривая палка. Башмаки шаркали по булыжникам – именно этот звук и привлек внимание сержанта.
– Эй, ты! – крикнул Луцио, проламываясь сквозь сухой тростник к тропе. – А ну, стой!
Женщина отановилась, смотря на сержанта с утомленным безразличием.
– Ты ведь Джованна Сансеверо! Так ведь? Стой на месте, старая карга, и не вздумай бежать!
– Бежать? – Джованна Сансеверо безрадостно улыбнулась – Куда я побегу, дурачок? Меня ветром шатает...
Значит, капитан солгал, подумал Раньер. Но почему? И где остальные?
Ответ пришел быстро.
– Не тронь ее, – услышал он голос за своей спиной.
Голос хриплый, сорванный, и полный такой злобы, что Раньера словно ужалили.
Подеста обернулся.
Он сразу понял, кто она такая. Кто же еще мог оказаться здесь посреди болот в компании Джованны Сансеверо? Матрос с барки назвал ее красоткой, но сейчас в ее искаженном злобой и усталостью лице было мало красивого, как и в перепачканной дорожной грязью одежде.
Правый рукав платья был отстегнут, замаранная кровью сорочка разорвана, а рука перебинтована тряпкой. На шее едва держался бордовый платок, небрежно заколотый золотой застежкой.
В левой руке женщина держала тонкий обоюдоострый кинжал, направив его на Раньера. Лезвие заметно подрагивало. Боится? Или просто ослабела от раны?
Что, бесы возьми лжеца-капитана, на самом деле произошло на борту? Где ее муж? Лейтенант предупреждал, что он опасен, несмотря на внешнюю мягкость.
Раньер вгляделся в лицо женщины, в воспаленные покрасневшие глаза.
На миг вспомнилось что-то до боли знакомое, что-то такое привычное... Эмилия? Нет, ничего общего. И все же...
Раньер смотрел на лезвие кинжала и не знал, что предпринять. Он не привык арестовывать женщин. Разве что штрафовать кумушек за излишне злой язык по жалобе соседей.
– Вы должны отправиться с нами, – сказал подеста, – и лучше будет, если пойдете по доброй воле.
– А то что?!
– А то мы поведем вас силой! – встрял Луцио Марр. – Ты дамочка, бросай свою зубочистку, а не то привяжу тебя веревкой да и протащу за своей лошадью до самого города.
Она улыбнулась странной улыбкой и, разжав пальцы, уронила кинжал в траву. Раньер, не ожидавший столь быстрого послушания, изумленно заморгал. Женщина прошла мимо него и встала рядом с Джованной Сансеверо. Раньер торопливо спустился на дорогу.
– То-то же, – назидательно сказал Луцио.
– Что мы сделали? – спросила женщина. – Почему вы преследуете нас?
– Вы преступили закон, – ответил Раньер. – И бежали от правосудия, точно зайцы.
– Преступили закон? Разве защищать свою жизнь от подлого нападения – преступление? И поверь, я давно уже не бегаю. Просто иду своей дорогой.
– Примо-квестор разберется.
Глаза женщины сузились, лицо вспыхнуло гневным румянцем.
– Разберется? О, он уже разобрался. Без суда и следствия. Стрела в сердце – вот его расправа, да? Его справедливость? Неужели он думает, что сможет закончить все так просто? Не со мной! Не со мной, слышишь ты?!
– Что ты такое говоришь? – не понял Раньер. Он словно кожей ощущал исходящий от женщины гнев. Сейчас, несмотря на свою хрупкость, она казалась опасной.
Безоружная, раненая, но опасная?! Вздор.
– Делаешь вид, что не знаешь? Ничего, скоро ты поймешь и он поймет. И горьким будет его понимание. Горьким, как пепел...
– Перестань! Не трать силы. Лучше следуйте за нами, – снова попытался урезонить ее Раньер, но женщина лишь усмехнулась, и эта злая высокомерная усмешка внезапно вывела Луцио Марра из себя.
– Слышь, дамочка! Ты б заткнулась! Шагайте обе в город, а то плети получите! – и он то ли всерьез, то ли желая испугать, щелкнул плетью. Железный наконечник ее задел женщину по груди, едва не сорвав золотую застежку.
– Сержант, стой! – приказал Раньер. – Ты что творишь?
Женщина даже не пошатнулась. Взгляд ее сделался тяжелым и полным ярости.
– Что ж, пусть так. – проговорила она. – Сами напросились. Теперь уже все равно. Все равно...
Она подняла руку и, сдернув застежку, швырнула ее наземь. Платок медленно стек с ее плеч.
– Спятила, что ли? – пробормотал Луцио. Раньер не ответил. Он завороженно смотрел, как у ног женщины медленно начинают кружиться и раскручиваться вихри пыли. Вокруг словно задрожало знойное марево. Стало тяжело дышать.
Женщина пошла вперед.
– Благие! – пробормотал Луцио, невольно отступая. – Да она никак ведьма!
Раньер не отрываясь смотрел на идущую. Испуга не было. Лишь внезапное сознание собственной обреченности.
– Кто ты?
Женщина улыбнулась, и Раньер вздрогнул – так яростна и горька была эта улыбка.
– Никто и ничья, – медленно произнесла она. – Не принадлежащая ни воде, ни земле. Зачем тебе это знать, мертвец?
Она вытянула вперед правую руку, и Раньер с ужасом увидел, как кожа на узкой ладони начинает трескаться и чернеть, словно сжигаемая неким внутренним жаром, неудержимо рвущимся наружу.
Вихри пыли взвились выше головы. Закричал Луцио, но Паоло Раньер уже не слышал его слов за воем смерча.
Последнее, что он увидел – неистовый поток пылающего ветра, летящий прямо лицо...
Здесь и заканчивается четвертая история.
29
Наша проза / Re: Вирентийский витраж - III
« : 02 Дек, 2023, 14:51:04 »
Движемся дальше.
– Вот они, – Луцио указал на белый огонь.
Небо на востоке едва-едва начало светлеть, но Раньер и сам видел темный силуэт барки, медленно двигающийся по середине реки. Течение здесь снова ослабло, и догнать судно уже не составляло труда. Дорога, освободившись от тисков ущелий и щетины лесов, шла пологим берегом, так что спуск к воде был нетрудным. Вдали плавно вырастали сглаженные очертания Второго Пригорка, как в народе называли один из Взгорьев Вилланова — череды холмов со срезаными вершинами, что обозначали начало приграничья. Пятый Пригорок был последним с реджийской стороны, Седьмой — первым вирентийским. Меж ними простиралась полоса Ничейной земли.
Они успели, несмотря на на все задержки. Пришло время действия. Раньер кивнул, отвечая на молчаливый вопрос сержанта.
Луцио пришпорил свою лошадь и взмахнул факелом.
– Эй, на барке! – заорал он во все горло, и Раньер невольно вздрогнул: так раскатисто звучал над водным простором голос сержанта. – Именем герцога Реджийского, бросай якорь!
– А?! – заспанно отозвались с борта. – Чего надо?
– Якорь говорю, бросай! – рявкнул сержант. – Герцогская стража требует!
Некоторое время на судне продирали глаза и переваривали услышанное. Потом началась возня, послышался плеск и барка прекратила движение, качаясь посреди реки на легкой волне.
– Шлюпку спускай! – тут же потребовал Луцио.
– А ты кто? – с некоторым вызовом осведомились с кормы.
– Я лейтенант герцогской стражи! – ответил вместо Луцио командир «синиц». – На судне преступники! Спускай шлюпку! Немедля! Если не подчинишься – ты сообщник!
После недолгого промедления послышался скрип ворота и вскоре от борта отвалила весельная шлюпка с двумя матросами. Когда она приблизилась к берегу, лейтенант приказал гребцам выбраться на берег. «Синицы» попрыгали в лодку – двое на весла, один на руль, лейтенант разместился на носу.
Раньер и Луцио заняли свободные места, оставив матросов под присмотром стражников из Читта-Меньи. Шлюпка бодро пошла назад к барке, и Раньер с внезапной тревогой смотрел, как надвигается темный борт.
– Где капитан? – осведомился лейтенант, едва ступив на палубу, где кучкой стояли матросы.
– Здесь. – Плечистый чернобородый эклейдец выступил вперед. – Бенито Бальбоа.
– Лейтенант Камилло. Послан примо-квестором на поимку преступников. Где те люди, что вы взяли на судно в Реджио?
Капитан погладил бороду.
– Сошли, – спокойно ответил он.
– Сошли?! Где? Когда?
– Сразу, как мы миновали Красную скалу, еще до Первого Пригорка. Потребовали спустить шлюпку и отвезти на правый берег. Сказали, что там ждут. Что они натворили?
– Шулерство. Недозволенное ремесло. Убийство.
Эклейдец слегка приподнял бровь.
– Надо же, – проговорил он. – Никогда бы не подумал. Такие приличные люди.
Лейтенант не удовлетворился столь краткими объяснениями.
– Кто правил шлюпкой? – спросил он, сурово глядывая команду.
– Вот он, – капитан показал на одного из матросов – Он греб. Тот, что был на руле, сейчас на берегу с вашими людьми.
– Ты кто? – уточнил лейтенант. – Звать как? Рассказывай, куда отвез пассажиров.
– Якопо, – представился сутулый матрос. – А чего рассказывать? Свезли на берег всю компанию и вещички ихние да назад вернулись. Они остались, мы ушли. Все.
– Где они высадились?
– А сразу, как миновали камни. Только-только река успокоилась. А куда дальше двинулись, не ведаю. Все трое были у берега, когда мы отплывали.
– Трое?!
– Ну да. Бабка, красотка и ейный муж, – загибая пальцы, перечислил матрос.
– А рыжий?! – встревоженно спросил Раньер.
– Так он еще раньше сошел. После Реджано. Прямо с борта сиганул и поплыл на левый берег.
– На левый берег? Зачем? – Раньер встревожился еще сильнее. – Там же никто не живет.
– Да кто ж его знает, – отозвался матрос. – Видать, с заумью парень.
– Я должен обыскать судно и убедиться, что вы говорите правду, – сказал лейтенант.
– Обыскивайте, – спокойно согласился капитан. – Мы честные труженики, запретного не везем, никого не покрываем.
Командир сделал знак подчиненным, и те рассыпались по барке. Раньер, следуя за одним из «синиц», спустился по лесенке в трюм. Здесь было невыносимо душно и так мало света, что пришлось подождать, пока глаза привыкнут к моргающей масляной лампадке.
«Синица» отправился налево, Раньер — направо. Подеста протискивался по узкому проходику между штабелями мешков и тюков. Так он добрался почти до самой стены. Что-то белело на грязных досках.
Раньер нагнулся и поднял вещицу. Это был маленький гребень, какие женщины втыкают в волосы, чтобы удерживать прическу. Вырезанный из гладко отполированной молочно-белой кости, с изящной резьбой по краю: узор напоминал морские волны, над и под которыми шел орнамент из трех переплетенных волнистых линий, чьи концы были увенчаны стрелами.
Два зубца были отломаны и, видимо, давно, поскольку скол успел сгладиться и потемнеть. Раньер подержал вещь в ладони, словно надеясь, что та подскажет что-то о своей хозяйке. Но что могла сказать столь пустая вещица?
Однако он убрал гребень в поясную сумку. Зачем? Вряд ли он мог дать ясный ответ на этот вопрос. Так, не найдя более ничего и никого, он вернулся назад на палубу, где уже собрались остальные члены отряда, усталые и разочарованные. Погоня снова зашла в тупик.
Бледная полоса на востоке стала шире. Потрескивали факелы. Капитан барки равнодушно смотрел вдаль. Нужно было решать, что делать дальше.
– Я могу двигаться дальше? – спросил Бенито Бальбоа. – У меня грузы. У меня заказы. У меня расписание на весь сезон...
– На все четыре стороны, если сумеете, – недовольно проворчал командир «синиц».
– Лейтенант, – позвал Раньер. – Предлагаю вам и моим людям вернуться к Красной скале и обыскать окрестности.
Командир «синиц» угрюмо кивнул, соглашаясь.
– А мы? – уточнил Луио Марр.
– Мы? – Раньер сделал паузу, словно размышляя, но на самом деле он уже все для себя решил.
Изуродованный труп, найденный ими в чаще, лежал на земле, приписанной к селению Маджоро. Возможно, он и вовсе не имел отношения ко всей этой истории. А, возможно, имел самое прямое. Но это уже не его забота. Пусть здешний подеста сам разбирается с со своими покойниками, а лейтенант ищет по чаще беглецов.
Он, Паоло Раньер, пришел сюда за другим делом. Рыжий отправился на левый берег, унося монету. Почему? По своим делам или из-за того, что нашептала ему в своем безумии Эмилия? И если второе, где его следует искать...
– А мы с тобой, – ответил подеста, обращаясь к сержанту, – возвращаемся домой. Левым берегом.
– Вот они, – Луцио указал на белый огонь.
Небо на востоке едва-едва начало светлеть, но Раньер и сам видел темный силуэт барки, медленно двигающийся по середине реки. Течение здесь снова ослабло, и догнать судно уже не составляло труда. Дорога, освободившись от тисков ущелий и щетины лесов, шла пологим берегом, так что спуск к воде был нетрудным. Вдали плавно вырастали сглаженные очертания Второго Пригорка, как в народе называли один из Взгорьев Вилланова — череды холмов со срезаными вершинами, что обозначали начало приграничья. Пятый Пригорок был последним с реджийской стороны, Седьмой — первым вирентийским. Меж ними простиралась полоса Ничейной земли.
Они успели, несмотря на на все задержки. Пришло время действия. Раньер кивнул, отвечая на молчаливый вопрос сержанта.
Луцио пришпорил свою лошадь и взмахнул факелом.
– Эй, на барке! – заорал он во все горло, и Раньер невольно вздрогнул: так раскатисто звучал над водным простором голос сержанта. – Именем герцога Реджийского, бросай якорь!
– А?! – заспанно отозвались с борта. – Чего надо?
– Якорь говорю, бросай! – рявкнул сержант. – Герцогская стража требует!
Некоторое время на судне продирали глаза и переваривали услышанное. Потом началась возня, послышался плеск и барка прекратила движение, качаясь посреди реки на легкой волне.
– Шлюпку спускай! – тут же потребовал Луцио.
– А ты кто? – с некоторым вызовом осведомились с кормы.
– Я лейтенант герцогской стражи! – ответил вместо Луцио командир «синиц». – На судне преступники! Спускай шлюпку! Немедля! Если не подчинишься – ты сообщник!
После недолгого промедления послышался скрип ворота и вскоре от борта отвалила весельная шлюпка с двумя матросами. Когда она приблизилась к берегу, лейтенант приказал гребцам выбраться на берег. «Синицы» попрыгали в лодку – двое на весла, один на руль, лейтенант разместился на носу.
Раньер и Луцио заняли свободные места, оставив матросов под присмотром стражников из Читта-Меньи. Шлюпка бодро пошла назад к барке, и Раньер с внезапной тревогой смотрел, как надвигается темный борт.
– Где капитан? – осведомился лейтенант, едва ступив на палубу, где кучкой стояли матросы.
– Здесь. – Плечистый чернобородый эклейдец выступил вперед. – Бенито Бальбоа.
– Лейтенант Камилло. Послан примо-квестором на поимку преступников. Где те люди, что вы взяли на судно в Реджио?
Капитан погладил бороду.
– Сошли, – спокойно ответил он.
– Сошли?! Где? Когда?
– Сразу, как мы миновали Красную скалу, еще до Первого Пригорка. Потребовали спустить шлюпку и отвезти на правый берег. Сказали, что там ждут. Что они натворили?
– Шулерство. Недозволенное ремесло. Убийство.
Эклейдец слегка приподнял бровь.
– Надо же, – проговорил он. – Никогда бы не подумал. Такие приличные люди.
Лейтенант не удовлетворился столь краткими объяснениями.
– Кто правил шлюпкой? – спросил он, сурово глядывая команду.
– Вот он, – капитан показал на одного из матросов – Он греб. Тот, что был на руле, сейчас на берегу с вашими людьми.
– Ты кто? – уточнил лейтенант. – Звать как? Рассказывай, куда отвез пассажиров.
– Якопо, – представился сутулый матрос. – А чего рассказывать? Свезли на берег всю компанию и вещички ихние да назад вернулись. Они остались, мы ушли. Все.
– Где они высадились?
– А сразу, как миновали камни. Только-только река успокоилась. А куда дальше двинулись, не ведаю. Все трое были у берега, когда мы отплывали.
– Трое?!
– Ну да. Бабка, красотка и ейный муж, – загибая пальцы, перечислил матрос.
– А рыжий?! – встревоженно спросил Раньер.
– Так он еще раньше сошел. После Реджано. Прямо с борта сиганул и поплыл на левый берег.
– На левый берег? Зачем? – Раньер встревожился еще сильнее. – Там же никто не живет.
– Да кто ж его знает, – отозвался матрос. – Видать, с заумью парень.
– Я должен обыскать судно и убедиться, что вы говорите правду, – сказал лейтенант.
– Обыскивайте, – спокойно согласился капитан. – Мы честные труженики, запретного не везем, никого не покрываем.
Командир сделал знак подчиненным, и те рассыпались по барке. Раньер, следуя за одним из «синиц», спустился по лесенке в трюм. Здесь было невыносимо душно и так мало света, что пришлось подождать, пока глаза привыкнут к моргающей масляной лампадке.
«Синица» отправился налево, Раньер — направо. Подеста протискивался по узкому проходику между штабелями мешков и тюков. Так он добрался почти до самой стены. Что-то белело на грязных досках.
Раньер нагнулся и поднял вещицу. Это был маленький гребень, какие женщины втыкают в волосы, чтобы удерживать прическу. Вырезанный из гладко отполированной молочно-белой кости, с изящной резьбой по краю: узор напоминал морские волны, над и под которыми шел орнамент из трех переплетенных волнистых линий, чьи концы были увенчаны стрелами.
Два зубца были отломаны и, видимо, давно, поскольку скол успел сгладиться и потемнеть. Раньер подержал вещь в ладони, словно надеясь, что та подскажет что-то о своей хозяйке. Но что могла сказать столь пустая вещица?
Однако он убрал гребень в поясную сумку. Зачем? Вряд ли он мог дать ясный ответ на этот вопрос. Так, не найдя более ничего и никого, он вернулся назад на палубу, где уже собрались остальные члены отряда, усталые и разочарованные. Погоня снова зашла в тупик.
Бледная полоса на востоке стала шире. Потрескивали факелы. Капитан барки равнодушно смотрел вдаль. Нужно было решать, что делать дальше.
– Я могу двигаться дальше? – спросил Бенито Бальбоа. – У меня грузы. У меня заказы. У меня расписание на весь сезон...
– На все четыре стороны, если сумеете, – недовольно проворчал командир «синиц».
– Лейтенант, – позвал Раньер. – Предлагаю вам и моим людям вернуться к Красной скале и обыскать окрестности.
Командир «синиц» угрюмо кивнул, соглашаясь.
– А мы? – уточнил Луио Марр.
– Мы? – Раньер сделал паузу, словно размышляя, но на самом деле он уже все для себя решил.
Изуродованный труп, найденный ими в чаще, лежал на земле, приписанной к селению Маджоро. Возможно, он и вовсе не имел отношения ко всей этой истории. А, возможно, имел самое прямое. Но это уже не его забота. Пусть здешний подеста сам разбирается с со своими покойниками, а лейтенант ищет по чаще беглецов.
Он, Паоло Раньер, пришел сюда за другим делом. Рыжий отправился на левый берег, унося монету. Почему? По своим делам или из-за того, что нашептала ему в своем безумии Эмилия? И если второе, где его следует искать...
– А мы с тобой, – ответил подеста, обращаясь к сержанту, – возвращаемся домой. Левым берегом.
30
Наша проза / Re: Вирентийский витраж - III
« : 26 Ноя, 2023, 21:54:07 »Цитировать
А это не человек ли в черном и Птицелов вступили в игру - страшную, которая явно будет вестись без правил и без жалости?.Красный Волк, технически невозможно. Данные граждане вечером этого же дня пребывали в Читта-Менье.
Цитировать
Я сначала подумала, что это тот убийца, которого Торо послали, из арбалета стрелял, но эта мистика с флейтой с семейкой Торо как-то не вяжется.katarsis, то, что два явления произошли одновременно, не всегда означает наличие общего источника.