2716
Наша проза / Re: Танец с водой
« : 15 Июн, 2018, 23:39:28 »
Спасибо, эрэа Красный Волк, NNNika, Эйлин, Tory 
Не сразу, не вдруг, но у друзей начало что-то получаться. Дана часто ловила себя на мысли, что теперь она всех незнакомых людей оценивает по степени их угрозы жизни и благополучию окружающих, в любом здании ищет входы и выходы, рассматривает его с точки зрения удобства обороны и штурма, в толпе старается держаться немного поодаль от основной массы, а одежду и обувь выбирает не столько за красоту, сколь за удобство.
Она по-прежнему с удовольствием училась, к обязательным греческому и латыни добавились современные языки западных стран и южное наречие родного – были в монастыре и сестры из тех краев. В библиотеке деда и монастыря уже не осталось непрочитанных книг. Ко двору Олесько по-прежнему внучку на звал, полагая, что чем дальше девочка вырастет от завистников и интриг, тем лучше будет для всех. Со всеми соученицами она теперь держалась ровно и благожелательно, но ночных разговоров ни с кем не вела, сердечными секретами не делилась, твердо помня старый завет: «держи подружку, а в головах подушку». Да и секретов-то особых не было. Девушки редко видели посторонних, тем более мужчин, а Шаня был слишком другом, чтобы стать чем-то большим. Первый девичий задушевный разговор произошел у Данки со… Златославой. Боярышня Тупишкина- Запольская выросла статной красивой девицей с толстой русой косой и румянцем на белом лице. Держалась она по-прежнему со всеми отстраненно, Данку подчеркнуто не замечала, да и к прочим соученицам теплых чувств не питала. В тот теплый, первый, по-настоящему весенний, день Данка отпросилась у сестры Праскевы сходить на болото, нарвать веток багульника для запаривания деревянных кадушек и нарезать сосновых лап для нового помела в монастырскую поварню. Все знали, что лучше Данки никто с этим не справится. Задание ей нравилось – можно было, не таясь, надеть любимую мужскую одежду, прицепить пояс с ножом, вырваться за пределы поднадоевшего за долгую зиму тесного мирка. Болото Данка любила. Тут всегда одуряющее пахло багульником, миртом, вереском, мхом, сосной и березой. Конечно, сосенки – кривоватые, а береза и вовсе карликовая, но зато какое буйство красок, какой аромат стоит над колышущимися под ногами моховыми подушками! Белесый снизу, мох плавно переходил в салатовый, бурый и почти малиновый у верхушки, по мху багровела россыпь прошлогодней клюквы и росянки. Желтели в бочагах у края болотины яркие купальницы, покачивала белесыми головками пушица, зацветали белым цветом кустики морошки. Гнуса в эту пору еще не было, можно наслаждаться прогулкой, подставляя лицо и руки теплым солнечным ладошкам. Данка проворно перебралась по мосткам через топкое место и свернула на темневшую полоску зимника. Конечно, утонуть в знакомом болоте довольно сложно, но проваливаться в бочаги по колено и пачкать сапоги тоже не хотелось. А багульника лучше всего наломать у бора, высившегося аккурат посреди болотины, неподалеку от зимника. Интересно, а чьи это следы, совсем недавние, отпечатались на примятом мху? Кто-то из деревенских тоже пошел за багульником?
К бору Данка подошла с удвоенной осторожностью и тут же услышала тихие всхлипывания. Словно обиженный ребенок плачет. Тут, на бору, под лапами гигантской сосны, на подушке из вереска, у них с Шаней был тайник. Сюда прятались от дождя во время походов за черникой и морошкой, тут держали деревянные мечи, на которых разминались перед занятиями, в берестяном туеске был запас соли сухого трута. Теперь меж темных еловых лап что-то белело и всхлипывало. Данка почти бесшумно подошла к самому дереву и остановилась в недоумении: девушка, да это же Златка! Та, верно, почувствовала на себе взгляд, испуганно вздрогнула, отняла ладони от зареванного лица, подняла на Данку взгляд покрасневших распухших глаз.
- Можешь радоваться, скоро избавишься от меня! – выкрикнула боярышня.
- Ты мне не мешаешь, - спокойно ответила Дана. – А что случилось-то, обидел кто?
- Маменька с тятенькой, - пробурчала Златослава. – Замуж меня выдать удумали!
- Замуж, - удивилась княжна, прикидывая про себя: ну да, ей самой уже двенадцать, а Златка на четыре года старше, шестнадцать недавно исполнилось, по всем канонам – пора.
- Так чего реветь-то? – грубовато спросила она. – Вы ведь все замуж хотите, только о том и шепчетесь по ночам да когда сестры отворотятся.
- Он старый сооовсем, - запричитала уже в голос боярышня. – Бородища, ручищи, кулачищи… Как с таким целоватьяс-миловаться?!
- Так ведь, небось, знатный и богатый?
- А любоооовь?
- Значит есть кое-что важнее знатного рода да калиты с деньгами?
- Есть, наверно.
- Так не соглашайся.
- Как?! Тятька сказал, что запорет, коли не соглашусь. Хоть со свадьбы беги… Так ведь найдут, хуже будет. Ой, горемычная моя головушка, ой, что же мне делать-то беднушке? – вновь запричитала Златка.
- Да не вой ты, - поморщилась Данка. – А если с ним самим поговорить? Может он и не согласный жениться на тебе?
- Чего это ему несогласному быть? – вскинулась Златослава. – За мной три деревни дают, да сундуки с дорогими вещами, да промысел соляной, да… А чем это я сама не хороша? Аль лицом не бела, станом не стройна?
- Да красивая ты, - признала княжна. – Только тут уж самой надо решать, что важнее: свобода или приданое?
- Ой, не знаю я ничего, запуталась вконец.
- Тогда иди замуж. Стерпится – слюбится.
- Ага, кабы с ним не в одной постели спать! Да еще в баню надо после первой ночи вместе идти… Ой, головушка моя окаянная, ой, пропала я бессчастная…Хорошо тебе, никто не прикажет, не укажет…
- Да уж куда как хорошо, без отца, без матери, - криво усмехнулась Данка.
- Ой, прости мне мой поганый язык, - спохватилась Златака. - Прости меня, подруженька. Не хотела я тебя обидеть.
Данка села рядом, обхватила боярышню за плечи, прижала к себе зареванное лицо.
- А может у тебя кто другой есть на примете, кто сердцу люб? Обвенчались бы, да и дело с концом. Венчанный муж не выдаст.
- Дело говоришь, да только он про то, что люб мне, может и не догадывается. Мы с ним и пары слов не сказали.
- Так напиши ему и передай с кем записку. Коли мила ты ему, так пускай подготовит все хорошенько, с батюшкой договорится, обвенчаетесь, а там – поминай, как звали. А родители тебя ведь любят, они сжалятся и простят.
- Светлая у тебя голова, княжна! – глаза Златославы уже светились огнем надежды. – Сговора у нас еще не было. А свадьба после Петрова дня будет, поближе к осени. Время все подготовить есть. А ты мне поможешь? Не выдашь?
- Не выдам, - улыбнулась Данка. - Пошли-ка лучше сосны на помело нарежем, да и багульника я маловато наломала, а надо все монастырские кадушки после зимы хорошенько пропарить, чтобы пахли приятно и плесень в соленьях не заводилась.
Не сразу, не вдруг, но у друзей начало что-то получаться. Дана часто ловила себя на мысли, что теперь она всех незнакомых людей оценивает по степени их угрозы жизни и благополучию окружающих, в любом здании ищет входы и выходы, рассматривает его с точки зрения удобства обороны и штурма, в толпе старается держаться немного поодаль от основной массы, а одежду и обувь выбирает не столько за красоту, сколь за удобство.
Она по-прежнему с удовольствием училась, к обязательным греческому и латыни добавились современные языки западных стран и южное наречие родного – были в монастыре и сестры из тех краев. В библиотеке деда и монастыря уже не осталось непрочитанных книг. Ко двору Олесько по-прежнему внучку на звал, полагая, что чем дальше девочка вырастет от завистников и интриг, тем лучше будет для всех. Со всеми соученицами она теперь держалась ровно и благожелательно, но ночных разговоров ни с кем не вела, сердечными секретами не делилась, твердо помня старый завет: «держи подружку, а в головах подушку». Да и секретов-то особых не было. Девушки редко видели посторонних, тем более мужчин, а Шаня был слишком другом, чтобы стать чем-то большим. Первый девичий задушевный разговор произошел у Данки со… Златославой. Боярышня Тупишкина- Запольская выросла статной красивой девицей с толстой русой косой и румянцем на белом лице. Держалась она по-прежнему со всеми отстраненно, Данку подчеркнуто не замечала, да и к прочим соученицам теплых чувств не питала. В тот теплый, первый, по-настоящему весенний, день Данка отпросилась у сестры Праскевы сходить на болото, нарвать веток багульника для запаривания деревянных кадушек и нарезать сосновых лап для нового помела в монастырскую поварню. Все знали, что лучше Данки никто с этим не справится. Задание ей нравилось – можно было, не таясь, надеть любимую мужскую одежду, прицепить пояс с ножом, вырваться за пределы поднадоевшего за долгую зиму тесного мирка. Болото Данка любила. Тут всегда одуряющее пахло багульником, миртом, вереском, мхом, сосной и березой. Конечно, сосенки – кривоватые, а береза и вовсе карликовая, но зато какое буйство красок, какой аромат стоит над колышущимися под ногами моховыми подушками! Белесый снизу, мох плавно переходил в салатовый, бурый и почти малиновый у верхушки, по мху багровела россыпь прошлогодней клюквы и росянки. Желтели в бочагах у края болотины яркие купальницы, покачивала белесыми головками пушица, зацветали белым цветом кустики морошки. Гнуса в эту пору еще не было, можно наслаждаться прогулкой, подставляя лицо и руки теплым солнечным ладошкам. Данка проворно перебралась по мосткам через топкое место и свернула на темневшую полоску зимника. Конечно, утонуть в знакомом болоте довольно сложно, но проваливаться в бочаги по колено и пачкать сапоги тоже не хотелось. А багульника лучше всего наломать у бора, высившегося аккурат посреди болотины, неподалеку от зимника. Интересно, а чьи это следы, совсем недавние, отпечатались на примятом мху? Кто-то из деревенских тоже пошел за багульником?
К бору Данка подошла с удвоенной осторожностью и тут же услышала тихие всхлипывания. Словно обиженный ребенок плачет. Тут, на бору, под лапами гигантской сосны, на подушке из вереска, у них с Шаней был тайник. Сюда прятались от дождя во время походов за черникой и морошкой, тут держали деревянные мечи, на которых разминались перед занятиями, в берестяном туеске был запас соли сухого трута. Теперь меж темных еловых лап что-то белело и всхлипывало. Данка почти бесшумно подошла к самому дереву и остановилась в недоумении: девушка, да это же Златка! Та, верно, почувствовала на себе взгляд, испуганно вздрогнула, отняла ладони от зареванного лица, подняла на Данку взгляд покрасневших распухших глаз.
- Можешь радоваться, скоро избавишься от меня! – выкрикнула боярышня.
- Ты мне не мешаешь, - спокойно ответила Дана. – А что случилось-то, обидел кто?
- Маменька с тятенькой, - пробурчала Златослава. – Замуж меня выдать удумали!
- Замуж, - удивилась княжна, прикидывая про себя: ну да, ей самой уже двенадцать, а Златка на четыре года старше, шестнадцать недавно исполнилось, по всем канонам – пора.
- Так чего реветь-то? – грубовато спросила она. – Вы ведь все замуж хотите, только о том и шепчетесь по ночам да когда сестры отворотятся.
- Он старый сооовсем, - запричитала уже в голос боярышня. – Бородища, ручищи, кулачищи… Как с таким целоватьяс-миловаться?!
- Так ведь, небось, знатный и богатый?
- А любоооовь?
- Значит есть кое-что важнее знатного рода да калиты с деньгами?
- Есть, наверно.
- Так не соглашайся.
- Как?! Тятька сказал, что запорет, коли не соглашусь. Хоть со свадьбы беги… Так ведь найдут, хуже будет. Ой, горемычная моя головушка, ой, что же мне делать-то беднушке? – вновь запричитала Златка.
- Да не вой ты, - поморщилась Данка. – А если с ним самим поговорить? Может он и не согласный жениться на тебе?
- Чего это ему несогласному быть? – вскинулась Златослава. – За мной три деревни дают, да сундуки с дорогими вещами, да промысел соляной, да… А чем это я сама не хороша? Аль лицом не бела, станом не стройна?
- Да красивая ты, - признала княжна. – Только тут уж самой надо решать, что важнее: свобода или приданое?
- Ой, не знаю я ничего, запуталась вконец.
- Тогда иди замуж. Стерпится – слюбится.
- Ага, кабы с ним не в одной постели спать! Да еще в баню надо после первой ночи вместе идти… Ой, головушка моя окаянная, ой, пропала я бессчастная…Хорошо тебе, никто не прикажет, не укажет…
- Да уж куда как хорошо, без отца, без матери, - криво усмехнулась Данка.
- Ой, прости мне мой поганый язык, - спохватилась Златака. - Прости меня, подруженька. Не хотела я тебя обидеть.
Данка села рядом, обхватила боярышню за плечи, прижала к себе зареванное лицо.
- А может у тебя кто другой есть на примете, кто сердцу люб? Обвенчались бы, да и дело с концом. Венчанный муж не выдаст.
- Дело говоришь, да только он про то, что люб мне, может и не догадывается. Мы с ним и пары слов не сказали.
- Так напиши ему и передай с кем записку. Коли мила ты ему, так пускай подготовит все хорошенько, с батюшкой договорится, обвенчаетесь, а там – поминай, как звали. А родители тебя ведь любят, они сжалятся и простят.
- Светлая у тебя голова, княжна! – глаза Златославы уже светились огнем надежды. – Сговора у нас еще не было. А свадьба после Петрова дня будет, поближе к осени. Время все подготовить есть. А ты мне поможешь? Не выдашь?
- Не выдам, - улыбнулась Данка. - Пошли-ка лучше сосны на помело нарежем, да и багульника я маловато наломала, а надо все монастырские кадушки после зимы хорошенько пропарить, чтобы пахли приятно и плесень в соленьях не заводилась.
