Расширенный поиск  

Новости:

21.09.2023 - Вышел в продажу четвертый том переиздания "Отблесков Этерны", в книгу вошли роман "Из глубин" (в первом издании вышел под названием "Зимний излом"), "Записки мэтра Шабли" и приложение, посвященное развитию науки и образования в Золотых Землях.

Страницы: [1] 2 3 ... 10
 1 
 : Сегодня в 21:40:42 
Автор Артанис - Последний ответ от Артанис
Благодарю Вас, эрэа Карса, эрэа katarsis! :-* :-* :-*
Если Дубравка станет женой Дитриха, это не самый плохой для них исход. Хоть какой-то просвет в череде бесконечных бедствий.
А какова будет дальнейшая судьба Тристана, побратима юного Мечеслава? Не отыграется ли на нём его сюзерен? Не прервётся ли род графов Кенабумских?
Да, хочется верить в лучшее для их семьи!
А вот за Тристана и впрямь тревожно! События его ждут весьма опасные.
Я бы на месте Рагнахара не была так уверена, что король, непременно, наградит его за убийство Тристана. После смерти сына у Бланш припадёт единственная причина оставаться с Сигибертом, и она, наверняка, пошлёт его, наконец, лесом. Компенсирует ли потерю красавицы фаворитки богатство Кенабумского графства - вопрос открытый. Но я надеюсь, что Тристан настороже, и что я никогда не узнаю ответа на этот вопрос.
Смотря что больше ценит король - богатство или любовь, даже вынужденную. Мы пока не видели Верховного Короля, поэтому трудно судить.
Жизнь покажет! Но Тристану в самом деле грозит большая опасность.

Нити судьбы. Верная долгу (продолжение)

В ставке аллеманов царил теперь особый уклад, присущий войску в походе. Над башнями развевались знамена с аллеманскими орлами и арвернскими коронованными волками. Кнехты готовили оружие для похода, рыцари каждый день тренировались на ристалище, состязались, ища, чем себя занять.

Следуя за государем Адальбертом, граф Тристан Кенабумский поднялся в его покои. Он заметил на стенах новые трофеи - оружие и знамена разбитых моравов, взятые на Вороньем Поле.

В покоях собрались сам король, свита его наиболее доверенных вельмож, все трое прибывших послов и воевода Мечеслав Предиславич, посол Моравии...

Здесь, под любопытствующими взорами собравшихся, король обратился к графу Кенабумскому:

- Ну, любезный граф! Какие вести шлют мне правители Велеграда?

Тристан передал в руки королю послание княгини Дубравки:

- Вот, государь, ответ вдовствующей княгини, что ныне правит Велеградом от имени своего малолетнего сына!

Адальберт Аллеманский сломал печать и внимательно прочел послание. Его лицо над пергаментом было задумчивым, как будто он сомневался, не прогадает ли, приняв предложенные моравами условия.

Наконец, король положил письмо на стол и обратился к Альбрехту Медведю, одному из самых доверенных аллеманских вельмож:

- Ну что ж, я готов заключить мир, как о том просить княгиня Дубравка Велеградская! Но скажи мне, герцог: окончательны ли ее условия, и будут ли они выполняться? Что ты видел, побывав в Велеграде? Страшатся ли моравы продолжения войны?

Герцог Швабский хорошо знал, на какой ответ надеется король, и произнес то, что, впрочем, было правдой:

- Моравы жестоко пострадали на Вороньем Поле, государь! Их лучшие витязи погибли, их гордость сломлена. Теперь они хотят, чтобы уцелел хотя бы народ, женщины и дети! Княгиня Дубравка, потерявшая на поле боя любимого мужа, понимает это лучше всех. Она - мудрая женщина, и несчастье многому научило ее. Ее решению можно доверять, государь!

Адальберт Аллеманский кивнул, не находя подвоха в послании моравской княгини.

- Что ж, в таком случае, мы примем покорность княжества Моравского, и обещаем поддержку и защиту взамен на вовремя уплачиваемую дань!

На лице воеводы Мечеслава, хоть он и хорошо владел собой, на мгновение отразилось облегчение.

Но не все аллеманские вельможи были довольны таким поворотом. А больше всех разъярился посол Верховного Короля, граф Рагнахар Алезийский. Когда обсуждали мирный договор, его глаза от ярости налились кровью. Он настолько вышел из себя, что громко воскликнул, обращаясь к собравшимся, не остерегаясь в присутствии короля:

- Доблестные аллеманские рыцари, не стыдно ли вам довольствоваться подачками побежденных моравов, когда вы можете получить все несметные богатства Велеграда даром?! Требуйте штурма города, ведь он остался без защиты! Хвала Всеотцу Вотану, мы - свободные рыцари, а не бараны, чтобы слушать россказни предателей! Я ручаюсь, что послы, вернувшиеся из Велеграда, подкуплены моравами и свидетельствуют в их пользу, обманывают короля! - Рагнахар, с красным от гнева лицом, указывал рукой на герцога Швабского с сыном, но особенно - на Тристана Кенабумского, которого был намерен погубить.

Рыцари тут же стали негромко переговариваться, глядя на короля. Но тот пока не вмешивался, позволяя выговориться своим приближенным.

Тристан обернулся к Рагнахару и горячо воскликнул:

- Замолчи, граф Алезийский! Твоя постоянная злоба не доведет до добра! У тебя язык коварного Лодура! Король Адальберт решил, что быть миру. Кто ты такой, чтобы оспаривать его решение?

Наблюдая за ними, Адальберт Аллеманский, наконец, широко усмехнулся и хлопнул в ладоши:

- Благодарю тебя, граф Кенабумский! Отныне я надеюсь видеть тебя в числе моих ближайших друзей! Я рад, что ты успешно выполнил мое поручение. Обещаю тебе, что при аллеманском дворе ты всегда будешь стоять несоизмеримо выше графа Алезийского!

Тристан поклонился королю, благодаря за новое возвышение.

Рагнахар же, увидев это, выбежал из королевских покоев, раздосадованный и оскорбленный. Теперь он, сильнее, чем когда-либо, жаждал отправить Тристана в Вальхаллу.

Никто из собравшихся вельмож даже не проводил его взглядом. Все ждали, что еще сообщит король. А он, стоя рядом с Тристаном, положив руку ему на плечо, проговорил:

- В честь мирного договора мы устроим охоту в здешнем лесу! Мои егери видели уйму следов крупных зверей.

Аллеманские рыцари повеселели, ожидая возможности проявить себя на охоте.

Однако Адальберт Аллеманский тотчас сделался серьезным. Он сделал знак своей свите:

- Можете идти, любезные рыцари! А ты, герцог Швабский, останься: мне нужен твой совет.

Все ушли. Последним выходил Дитрих, успевший услышать часть беседы короля и своего отца.

А король проговорил, оставшись с Альбрехтом наедине:

- Нам необходимо поведать моему брату, Верховному Королю Сигиберту, о том, что Моравия признала нашу власть! Не исключено, что он захочет потребовать от нее большей дани - не десятую долю всех доходов, а, скажем, седьмую. Следует подумать, как умилостивить Верховного Короля!

Альбрехт Медведь ответил, поразмыслив:

- Я тоже думал о том, как бы прочнее связать Моравию с землями Аллемании и Арвернии... Княгиня Дубравка, невестка великого князя - вдова. Можно выдать ее замуж за одного из верных Твоему Величеству вельмож. Она пойдет на это ради долга перед своей землей.

Король Адальберт задумчиво кивнул:

- Тебе виднее, герцог, я же незнаком с княгиней... Зато я сумел заручиться дружбой графа Кенабумского, и не просто так! Его мать, графиня Бланш, верная долгу материнской любви, уже два года как сделалась фавориткой моего царственного брата! Было бы хорошо заручиться ее поддержкой, чтобы она убедила Сигиберта не ужесточать условий.

- Мысль мудрого политика, государь! - одобрил Альбрехт Медведь. - А лучший способ привлечь графиню Бланш к нашему делу - дать гарантии безопасности ее сыну. Судя по тому, как Рагнахар взъелся на Тристана, его, по возвращении в Арвернию, вероятно, ждет несчастный случай. Да и здесь желательно охранять молодого графа! Тогда, если он будет в безопасности, его мать поможет нам.

Король Адальберт повеселел:

- Благодарю тебя за дельный совет, Альбрехт! Если королевская фаворитка успокоится за судьбу своего сына, то сможет помочь нам, чтобы Моравию, выразившую покорность, не постигла участь Арморики, разграбленной и обескровленной.

Герцог Альбрехт, оборотень-медведь, кивнул в знак согласия, радуясь, что и король согласен на мир.

***

Тем временем, удалившись из королевских покоев, Дитрих Верный с воеводой Мечеславом Предиславичем прогуливались по охотничьему залу. Здесь на стенах были развешены луки, копья, рогатины и прочее оружие, употребляемое на охоте. Стены украшали шкуры редких зверей, головы кабанов, туров, медведей, и целые чучела зверей и птиц.

- Хвала Отцу-Небо: король аллеманов, вроде бы, принял условия мира! - облегченно выдохнул Мечеслав. - Княгиня Дубравка будет бесконечно рада!

Дитрих едва не вздрогнул при упоминании молодой княгини. Он втайне тосковал по ней, с того самого дня, как пришлось уехать из Велеграда.

- Я слышал, как мой отец посоветовал королю Адальберту, ради мира между нами и моравами, заключить брачный союз княгини Дубравки с одним из аллеманских вельмож.

Мечеслав сумрачно вздохнул. Он-то знал, как любили друг друга молодая княгиня и ее супруг, княжич Земомысл!

- Твой отец мыслит, как подобает мудрому политику, - признал моравский воевода. - Что ж, если будет необходимо, княгиня Дубравка пожертвует собой, выйти замуж за аллемана! Но нам желательно устроить так, чтобы в ее замужестве как можно меньше было от жертвы! Нужен человек, что будет приятен княгине, и станет отцом для ее детей. И чтобы он учитывал интересы Великой Моравии, а не только Аллемании!

Дитрих кивнул с тревогой и надеждой в глазах:

- Да помогут Небеса, чтобы Дубравка обрела счастье в новом замужестве! Как родственник покойного Земомысла, я желаю ей счастья. Но прошу и тебя, Мечеслав, как друга и родственника княжеской семьи, позаботиться, чтобы ей было хорошо в новом браке!

- Поверь, Дитрих: я не меньше тебя забочусь о будущем княгини Дубравки: ведь ее будущий второй муж, кем бы он ни оказался, обретет большую силу в Великой Моравии!

Так они обсуждали предполагаемое новое замужество Дубравки. Но им пока не приходило в голову, что сам Дитрих может быть избран в мужья овдовевшей княгине, чтобы теснее соединить Моравию с Аллеманией.

***

Накануне большой охоты, которую устраивал король, моравский посол разыскал своих друзей-чужеземцев в королевском зверинце.

Здесь в просторных вольерах содержались все дикие обитатели лесов. Угрюмо хмурились медведи. В своих логовах уютно устраивались волки и лисы. Рыси с кисточками на ушах хищно скалились с ветвей деревьев. В тени посаженных нарочно для них кустов отдыхали стада косуль и прекрасные рогатые олени. Могучие лоси и косматые зубры трубно ревели, как боевые рога рыцарей. Щетинились черные вепри, охраняя самок с выводком полосатых поросят. В пруду плескалась выдра, строили хатку деловитые бобры. В других клетках, зарешеченных сверху, сидели на сучьях деревьев орлы, лишившиеся возможности летать. Жутко таращили свои желтые глаза филины и совы. Красовались роскошным оперением фазаны и павлины, чьи перья рыцари любили носить на своих шлемах, как украшение.

Словом, в королевском зверинце было на что поглядеть! Но в глазах многих животных светилась тоска: они были пленниками в железных клетках, лишенные движения.

Герцог Швабский, при посещении зверинца всегда ощущавший звериную тоску, остановился вместе с сыном и Мечеславом поодаль от клеток. Там они обменялись радостными приветствиями.

- Хорошо, что вы здесь! - воскликнул морав, пожимая руки обоим аллеманам. - Ну что же, на какой день у нас объявлена охота?

- Завтра состоится большая охота, в которой каждый проявит свои силы! - усмехнулся Альбрехт, пожимая руку гостю. - А затем ты уедешь в Велеград, раз уж тебе так не терпится с нами расстаться!

- Ваше общество приятно мне; да и почти все аллеманы - радушные хозяева, - признал Мечеслав. - Но весь Велеград заждался, когда же я вернусь с ответом от короля Адальберта!

Альбрехт усмехнулся, давая понять, что шутил.

А Тристан Кенабумский в это время смело подошел к клетке с волчицей и ее детенышами. Крупная серая самка позвала своих волчат, игравших с обглоданной костью, и легла на бок, спокойно глядя своими зелеными глазами на приблизившегося юношу. Трехмесячные, уже подросшие волчата бросились к матери, от которой им порой еще перепадало немного молока. Только один, видно, самый смышленый и любопытный, подбежал к прутьям, возле которых стоял Тристан.

- Здравствуй, малыш! - мягко проговорил юноша. - Ты хочешь пойти со мной, быть моим другом? У тебя белое пятнышко на лбу, и я стану звать тебя Мани - Месяц.

Волчонок обнюхал руки юноши и тихо заурчал, отзываясь на новое имя. Его мать напряглась, готовая броситься на выручку детенышу. Но, едва почуяла запах Тристана, вновь улеглась, занимаясь оставшимися волчатами. В этом человеке текла кровь Великих Вожаков, за которыми издавна следовала ее стая. Если он избрал одного из ее сыновей для служения, это большая честь.

Семья волков, к которой пришел Тристан, в самом деле была связана с семейством графов Кенабумских очень давно. Они были потомками Братца Волка, защитника маленькой Гвенаэль-Бланш, будущей графини Кенабумской. Он оставил потомство, и несколько лет назад Тристан Старший подарил одного из волчат своей стаи тогда еще принцу Адальберту, будущему королю Аллемании. А Братец Волк, в свою очередь происходил от волка, связанного таинственным ритуалом с самим Карломаном Кенабумским. Потому-то и Тристана зов крови тянул к этим зверям, они же охотно слушались его.

Вот и теперь Мани, волчонок с белым пятном на лбу, ткнулся влажным носом в руку Тристану, а затем лизнул, как обычный щенок. Юноша приоткрыл клетку, и волчонок вышел к нему.

Тогда Тристан бросил ему кусок говяжьего сердца. Волчонок принялся есть, не забывая время от времени поднимать глаза на кормильца. А тот ласково проговорил:

- Ну вот, Мани, мы с тобой и познакомились! Король Адальберт разрешил мне взять любого волчонка из вашей стаи, а ты сам выбрал меня. Это хорошо, что ты охотно взял сердце из моих рук! Значит, и отношения между нами всегда останутся сердечными, как сейчас. Когда ты подрастешь, сможешь сопровождать меня повсюду. Но пока что на будущую охоту я не могу тебя взять. Ты еще мал, чтобы идти на зверя. Кабан тебя засечет, или лось поднимет на рога. Или наши собаки затравят, почуяв волка. Так что посидишь пока что дома.

Волчонок, доев сердце, аккуратно облизнул мордочку, и поднялся на задние лапы, затанцевал, играя с человеком, как со своими братьями и сестрами. Он сразу уловил, как и его мать, что перед ним - не просто человек, что в нем течет кровь Старших Братьев, и для любого волка естественно следовать за ним, как за вожаком.

Разговаривая с аллеманами, воевода Мечеслав Предиславич сильно удивился, увидев, как легко Тристан Кенабумский нашел общий язык с волчонком.

- Никогда не видел, чтобы волчица позволила человеку при ней взять волчонка из логова, а тот бы сразу вел себя как ручной! - почему-то шепотом произнес он. - Кто же такой граф Кенабумский, что волки так почитают его?

- Он потомок оборотней-волков, - пояснил Альбрехт Медведь, давно знавший о Тристане правду. - Однако последние поколения его предков не могли менять облик, но зов крови еще остался. Да и волки эти - особые, их когда-то магия породнила с семейством Карломана Кенабумского. Это видно даже по их гербу. Приглядись, боярин Мечеслав: на гербе у молодого графа совсем не тот коронованный волк, что у потомков королевы Розамунд. Его голова обращена не вбок, как у других изображений, а прямо, как человеческое лицо. Коронованный оборотень - вот кто стал предком и эмблемой графов Кенабумских!

Моравский воевода нахмурился, но решил разузнать побольше, тревожась за своего воспитанника и тезку, маленького побратима Тристана:

- А кем является мать графа, нынешняя фаворитка Верховного Короля? Я слышал, что она родом из Арморики, а там у каждого второго наследство дивий.

- Мать Тристана, графиня Бланш Кенабумская, вынуждена делить ложе с Сигибертом Завоевателем не их любви, но лишь ради долга перед своими владениями и из опасений за жизнь единственного сына, - проговорил Дитрих, понизив голос, чтобы не слышал молодой арверн, игравший со своим волчонком. - А что касается ее рода, то она вправду из "детей богини Дану", но никогда не слышал, чтобы графиня проявляла какие-то особые дарования.

- Значит, из "детей богини Дану", - задумчиво произнес Мечеслав. - Что ж, если все уладится, надо будет побеседовать с потомками этого народа, живущими в Моравии!

***

В это время жители Велеграда продолжали военные приготовления, хоть и никто не знал, идут ли враги. Возвращения воеводы Мечеслава с точными вестями ожидали со дня на день.

Вечером боярыня Прибыслава вновь вывела княгиню Дубравку прогуляться в саду. Они беседовали, как обычно, об обороне города и о других государственных и семейных делах, что тесно переплетались.

- Скорей бы уже возвращался мой муж, чтобы хоть знать, к чему готовиться, - вздохнула Прибыслава. - А ты, Дубравушка, совсем истомилась... Нельзя же на женщину возлагать ношу князя и воина: ведь ты мать, тебе о детях думать надо!

- Я только о них и думаю, иначе не выдержала бы, - слабо улыбнулась Дубравка. И продолжала, прислушавшись: - Да вот и они сами! Разве забудешь о них!

Обе женщины ускорили шаг и вышли на цветущую полянку, где играли маленькие княжичи, Мечеслав и Мирослав. За ними приглядывали обе дочери Прибыславы и высокая девушка в плотной траурной фате - невеста погибшего Владислава.

Заметив ее, Дубравка тихо сказала золовке:

- Хорошо, что ты поручила ей приглядывать за детьми! Теперь и ей есть чем занять себя в дни горя.

Прибыслава указала, как резвятся дети, не зная удержу.

Мечеслав вдруг воскликнул, вовлекая в игру и младшего братца:

- А теперь поиграем в спасение княжича Святополка, нашего прадедушки, когда он был маленьким!

Он быстро перекувыркнулся через голову и подхватил Мирослава, сажая себе на спину.

- Волколак! - завопил младший княжич, зная, что должно произойти.

И Мешек засмеялся, побежав с братом на спине через лужайку. Глаза у него в этот миг горячо блестели, и в фигуре его, во всех движениях появилось нечто новое. Он сейчас и вправду был волколаком Любомиром, уносившим маленького княжича от степных завоевателей.

Обе девочки и старшая девушка присоединились к игре. Они запели, олицетворяя кого-то - может быть, княжну Людмилу, отсылающую маленького брата под опекой волколака, ради спасения, а может быть - Вещих Сестер, следящих за исполнением жребия:

- О, могучий волколак, лесной Хранитель, спеши со всех ног, укрой наследника Великой Моравии в надежном убежище! В твоих лапах - надежда отечества и жребий предвечных богов!

Мечеслав пробежал лужайку и ссадил Мирослава наземь, раскрасневшийся и лохматый, но донельзя гордый собой. Ему понравилось быть волколаком-спасителем.

Обе женщины глядели на них, стоя чуть поодаль.

- Раньше Мешек так не играл, - заметила Прибыслава, указывая рукой.

Но Дубравка загадочно улыбнулась, вовсе не тревожась за своего первенца:

- Он перенял зов крови после побратимства с графом Кенабумским. В нем бушуют новые, еще не устоявшиеся силы. Но он непременно научится владеть ими! У него есть новый наставник, который поможет Мешеку грамотно распоряжаться его способностями...

Почуяв в голосе родственницы нечто особенное, Прибыслава Земовитовна хотела было спросить, о каком наставнике идет речь. Но не задала вопроса. Кто их знает, потомков дивий, что они могут иметь в виду! Порой вроде бы люди как люди, и вдруг становятся такими, что человеку ни в жизнь их не понять... Лучше уж тогда и не пытаться, а все принять как должное!

И обе женщины продолжали наблюдать за играми детей.

***

Аллеманы же устроили в лесу большую охоту в честь предстоящего заключения мира. Теперь в лесу на все лады трубили охотничьи рога, звучал топот копыт, перекликались охотники, лаяли гончие, пущенные по следам зверей, которых здесь водилось видимо-невидимо. Король Адальберт Аллеманский и вся его свита пустились на охоту.

Среди них был и Тристан Кенабумский, радостный и светлый от того, что удалось уберечь Велеград от разрушения. Он даже забыл об осторожности, когда Рагнахар Алезийский подъехал к нему по пути и обратился с несвойственной ему мягкостью:

- Любезный граф, государь Адальберт велел мне примириться с тобой, по крайней мере - до отъезда отсюда! Здесь мы оба - послы Верховного Короля Арвернии, и должны соответствовать званию.

- Я никогда и не позволял себе грубости в обращении с тобой, - сухо ответил Тристан, отвечая убийце своего отца. Он собирался убить Рагнахара, за себя и за своего побратима, княжича Мечеслава. Но не в этой поездке. Сейчас у них общее дело.

- Ты прав, - усмехнулся Рагнахар. - Но мне есть чем одарить тебя! Взгляни: вон там - следы огромного вепря! Я уступаю его тебе!

Тристан действительно разглядел на влажной земле следы раздвоенных копыт, размером не меньше коровьих. И, тут же загоревшись азартом, свернул по следу в сторону от основного пути охотников. Следы вепря вели его в глубокую низину, поросшую ежевичников, и далее - в овраг, терявшийся в густых зарослях. Но Тристан не заботился, что остался один, что шум охоты теперь доносился издалека, и его самого никто не мог услышать. Он погонял коня, то продираясь сквозь заросли, то перескакивая их, и следил, не появится ли над краем оврага длинное рыло или щетинистый загривок кабана-секача. Проверял, под рукой ли рогатина, чтобы ударить, когда вепрь повернет на него.

И вдруг у него над головой, с краю высокого оврага, послышался треск. Тристан обернулся, и только поэтому не погиб сразу: стрела, пролетевшая над его головой, срезала корявую ветку можжевельника.

Юноша соскочил с коня, спрыгнув на дно оврага. А сверху навстречу ему спрыгнул Рагнахар Алезийский, тоже спешившись и занося меч...

В это самое время волчонок Мани, оставшийся во дворе замка, почувствовал своим верным сердцем, что его людскому другу грозит беда. И, не задумываясь, выскочил прочь, пустился в лес по следам Тристана, безошибочно найдя их среди множества следов охотников.

Когда Тристан свернул в сторону, король и его рыцари промчались мимо, не заметив его отсутствия. Но Альбрехт Медведь почувствовал неладное и придержал коня. К нему тут же подъехали сын и Мечеслав Предиславич.

- Надо найти молодого графа! - сказал герцог Швабский. - Мне надо следовать за королем, но вы найдите его! Он наш друг, и от него многое зависит!

Дитрих и Мечеслав повернули коней и пустили их вскачь, так быстро, как позволяла лесная чаща. Оба они сразу заподозрили беду...

Тристан и Рагнахар закружили друг против друга на дне оврага, нанося стремительные удары клинком, от большинства которых, однако же, противникам хватало ловкости уклоняться вовремя.

Но вот граф Кенабумский оступился, споткнувшись об узловатый корень старого можжевельника. Но в тот же миг граф Алезийский полоснул его длинным режущим ударом меча в плечо. Тристан отшатнулся, чувствуя, как рука онемела, и кровь хлынула из раны. Но он тут же перехватил здоровой рукой меч. Тот самый меч, что обещал Мешеку, своему побратиму... после того, как убьет злого рыцаря!..

Он продолжал защищаться, умея владеть мечом и левой рукой. Бой ни на жизнь, а на смерть продолжался. Тристан изо всех сил старался дотянуться до врага. А тот, видя, что юноша ранен, знал, что тому не выдержать долго. Рагнахар ухмылялся, уже предвкушая победу. Он рассчитывал измотать, а затем убить графа Кенабумского. Он уже видел наперед, как прекрасная графиня Бланш, в одночасье постарев на сто лет, упадет на колени перед гробом - последним пристанищем своего сына, утирая слезы знаменем Кенабума. А затем Верховный Король Сигиберт поблагодарит его, Рагнахара, за то, что графство Кенабумское перейдет под власть короны.

В этот миг затрубили рога Дитриха и Мечеслава, приближаясь к месту поединка. А с другой стороны долетел одинокий волчий вой.

- Фенрир! Надо заканчивать! - выругался Рагнахар, наступая на истекающего кровью Тристана.

Но то был не Фенрир. То всего лишь юный Мани, волчонок с лунным полумесяцем на лбу, спешил на помощь своему другу-человеку.

 2 
 : Сегодня в 19:01:38 
Автор Артанис - Последний ответ от katarsis
Я бы на месте Рагнахара не была так уверена, что король, непременно, наградит его за убийство Тристана. После смерти сына у Бланш припадёт единственная причина оставаться с Сигибертом, и она, наверняка, пошлёт его, наконец, лесом. Компенсирует ли потерю красавицы фаворитки богатство Кенабумского графства - вопрос открытый. Но я надеюсь, что Тристан настороже, и что я никогда не узнаю ответа на этот вопрос.

 3 
 : Сегодня в 10:54:35 
Автор Артанис - Последний ответ от Карса
Если Дубравка станет женой Дитриха, это не самый плохой для них исход. Хоть какой-то просвет в череде бесконечных бедствий.
А какова будет дальнейшая судьба Тристана, побратима юного Мечеслава? Не отыграется ли на нём его сюзерен? Не прервётся ли род графов Кенабумских?

 4 
 : Сегодня в 09:47:15 
Автор Марриэн - Последний ответ от passer-by
"...Не важно, какой глубины пропасть под ногами. Гораздо важнее, кто за тобой туда прыгнет. И есть ли он вообще - такой человек..." Изумительно сказано. Точно золотой вязью по стали выбито... Спасибо, эрэа Марриэн! :)

Да! Да! Да!
Эти слова буквально проехались по моему сердцу и душе! Эрэа Красный Волк, как всегда, увидела самую суть.  :)

 5 
 : Сегодня в 09:01:52 
Автор Марриэн - Последний ответ от Красный Волк
"...Не важно, какой глубины пропасть под ногами. Гораздо важнее, кто за тобой туда прыгнет. И есть ли он вообще - такой человек..." Изумительно сказано. Точно золотой вязью по стали выбито... Спасибо, эрэа Марриэн! :)

 6 
 : Сегодня в 08:48:11 
Автор Марриэн - Последний ответ от passer-by
Наконец-то я уже добралась до своего вроде компа, а тут такая радость. Есть продолжение!!!

Знаешь, Марриэн, без лишней лести, как говорится, но это таки вполне профессионально, ведь здесь не только убедительное, казалось бы немногословное, но такое красочное и "вкусное" описание окружающего героев бытия, не только чёткое, буквально несколькими фразами, описание образа каждого из героев, такое совершенно зримое, но здесь и само повествование, столь динамичное, что заставляет в полном нетерпении ждать следующую страницу. Действительно, это замечательный ВИТРАЖ!
Здоровья тебе дорогая и пусть твоё пёрышко остаётся таким же лёгким и острым дальше и везде. :)

 7 
 : 15 Сен, 2024, 22:50:27 
Автор Марриэн - Последний ответ от Марриэн
Спасибо.  :)

Дед ждал в малом кабинете, примыкавшем к спальне. В комнате было полутемно и приятно прохладно. Сквозь приоткрытые окна лился стрекот цикад. 
Лукавый Джез сидел на кушетке, вытянув поврежденную ногу. Рядом был прислонен уже ставший привычным костыль. На маленьком, по эмейрской моде, столике черного дерева Рамаль расставил серебряные с чернением беррирские бокалы, блюдо с яблоками и виноградом и кувшин вина.
 – Эшеде, даббар, - сказал по-беррирски дед, и Рамаль бесшумно удалился, притворив резные двери. Эрме и Лукавый Джез остались вдвоем. 
– Вы кого-то ждете? – спросила Эрме, заметив, что зажжены три светильника из черного камня. Дед всегда помнил заведенный бабушкой старый истиарский обычай – зажигать светильники по числу гостей.
- Может быть, - негромко ответил дед. – Садись, Диаманте, поговорим.
Эрме удивил его тон. Дед пребывал в расслабленно-меланхоличном расположении духа – редкое явление. Эрме и не припоминала, когда видела его таким в последние годы.   
Она опустилась в кресло напротив герцога. 
- Как там снаружи? Спускалась в город сегодня?
- Нет.
- Зря. Виорентис надо слушать. И слышать. Он точно раковина, в которой поет море. Ты же любила ездить в Школу и в Чинкаро?
- Теперь у меня нет на это времени, вы же знаете, ваша светлость, - стараясь спрятать раздражение, ответила Эрме.
- Знаю. И это я виноват, не так ли?
В голосе Джеза слышалась легкая тень язвительности. Это успокаивало.
- Как я могу жаловаться на ту великую честь, что вы мне оказали? – Эрме позволила себе вложить в ответ столь же малую толику насмешки.
Лукавый Джез  улыбнулся.
- Ты о той самой чести, что заставляет тебя скрежетать зубами и мысленно проклинать меня каждый Совет? Не отнекивайся, я прекрасно знаю это твое выражение лица. Как будто кислую сливу откусила, но не можешь поморщиться и просто стискиваешь зубы.   
- Вы выбрали странное наказание за строптивость, - заметила Эрме.
- Наказание за строптивость?! – Лукавый Джез рассмеялся. – Скажи, что ты считаешь нашим фамильным свойством? Давай, Диаманте!
Эрме приподняла бровь.
- Упрямство! – припечатал дед. – Это наше кровное упрямство! Наказывать Гвардари за строптивость, это все равно, что наказывать птицу, за то, что стремится летать! Нет, это не наказание… Это...
Он откинулся в кресле, вперив в нее пристальный взор. Сейчас он снова напоминал себя прежнего — жесткого, насмешливого, чуткого к миру, словно натянутая струна.
- Ну, вот ты. Как бы ты поступила на моем месте? Как бы ты выбрала Саламандру? Только начистоту и без уверток.
- Все были уверены, что вы сделаете Саламандрой моего отца, - проговорила Эрме.
- Оттавиано? Да, это был бы логичный вариант. Но задумайся. Твой отец слишком любит войну, Диаманте. Война его возбуждает, словно шалава похотливого юнца, уж прости мне такое сравнение. Человек войны дурной советчик в деле мира. Он везде будет искать возможность обнажить меч.
Эрме дернула плечом. Сравнение слегка покоробило, но, поразмыслив, Эрме не могла не признать, что отчасти слова герцога справедливы. Отец по-настоящему оживлялся лишь, когда назревала очередная военная экспедиция. Все остальное время он пребывал в состоянии равнодушно-скептическом, отдавая все время тренировкам и изучению трактатов по воинскому искусству.
- Допустим, - медленно произнесла она. – Но есть же дядя Сандро… Ты ведь носил Искру, будучи герцогом. Он бы тоже мог…
- Самой-то не смешно? – ответил дед. – И не сравнивай. Что до меня, ты же знаешь, что иного варианта тогда и не было. Но Сандро не тот случай, сама понимаешь. Кто дальше? Малолетний мальчишка, твой кузен? Так, что ли?   
-  Что ж, я оказалась меньшим злом? – Эрме взялась за кувшин и разлила вино по бокалам. Герцог погладил пальцами бороду, щурясь на пламя светильников.
- Оказалась бы, - ответил он. – если бы все эти резоны имели бы смысл.  Но они… лишь…       
Он сделал легкий жест  пальцами.
- Знаешь, когда на Эклейде дует ширами, то мир наполняется песком и пылью, горячей и жгучей. Она заслоняет  все вокруг, и даже солнце кажется лишь размытым пятном. Там даже есть поговорка: за пылью не видно солнца.  Здесь то же самое.
- Что вы имеете в виду, ваша светлость? – напряженно спросила Эрме. Тон герцога ей совершенно не нравился. На что он сейчас намекает? — Объяснитесь. 
- Уповаю, что ты никогда этого не поймешь! - рявкнул Лукавый Джез.
Эрме замолкла, удивленная резким ответом. Герцог взял свой бокал, погрел между ладонями.
- Раскрой окна пошире, Диаманте. Здесь душно.
Эрме послушно встала и подошла к окну. Створки, собранные из разноцветного стекла и так были полуоткрыты, и она растворила их полностью. В кабинет ворвался свежий ночной ветер.   
- Твоя бабка говорила, что шелест листвы в Чиамаро напоминает рокот прибоя. Она скучала по морю, по Истиаре. Не признавалась, но скучала. До последнего надеялась, что случится чудо, и остров станет свободен. Гадала. Искала знаки. Когда появился Николо Барка, она сказала мне, что слышит, как судьба стучится в двери. Увы, судьба постучала и ушла.   
- Но чудо случилось, - заметила Эрме. – Аддиров на Истиаре больше нет, не так ли?
- Там никого нет, - ответил герцог. – Никого. Только лава, пепел и черный песок. И прибой, голос которого некому услышать. Ты ведь никогда не видела моря, Диаманте?   
- Не довелось, - Эрме еще раз взглянула на темные улицы и вернулась на свое место у стола.
- Я впервые увидел море в шестнадцать, и оно пробило мне сердце своей красотой. А потом я встретил твою бабушку...
Лукавый Джез усмехнулся.
- Знаешь, когда я попросил ее руки, она сказала, что даст согласие, если я спрыгну со Скалы Черного солнца.  Бешеная высота. Камни внизу. Прибой и пена. И чайки… Я сквозь сон иногда слышу, как они орут.
- И ты?
- Мне было шестнадцать.  Я прыгнул. Не умея плавать. Надеясь лишь на богов. Герцог. Саламандра. Влюбленный придурок.
Последние слова было произнесены словно бы с мягкой насмешкой над прошлым. Насмешкой, таящей в себе то ли печаль, то ли гордость.
- И как же ты выжил?
- Они прыгнули следом.
- Они?
- Оливия. И Лодовико Небастард. Они меня вытащили. И тогда я понял одну вещь, Диаманте. Не важно, какой глубины пропасть под ногами. Гораздо важнее, кто за тобой туда прыгнет. И есть ли он вообще — такой человек… И когда я подумал об этом, стало страшно...
- Страшно?! Тебе?!
- Я ведь мог не попасть на Эклейду. Мог прожить целую жизнь впустую. Не встретить, не узнать, не найти. Пройти мимо будущего, не столкнувшись с ним.
- Но ты столкнулся…
- Лицом к лицу. Но я уже перестал бояться будущего.
Значит, мне суждено бояться  вечно, с грустью подумала Эрме. 
- Итак, моря ты у нас не видела, - вернулся к своему прежнему тону герцог. - Пожалуй, это следует исправить. Осенью  отправлю тебя с посольством в Фортьезу к Маноэлу.
- Для чего?!
- А вот это, дорогая моя Саламандра, пока тайна, - Лукавый Джез улыбнулся одними глазами. - А тайны должны созреть, как вот эти яблоки. За тайны и прибой, - он поднес бокал к губам.
Эрме удивленно приподняла брови, но тост поддержала.
- А сейчас иди, Диаманте. Отдыхай, пока можешь. Оставь старика с его мыслями.     
Когда она уже подошла к дверям, герцог проговорил вполголоса.
- Ты осторожнее, Диаманте. Ступеньки на лестнице крутые. Не оступись.
Она обернулась в удивлении, но герцог уже сидел, прикрыв глаза рукой, и словно прислушивался к ночи за окном.
Эрме осторожно растворила дверь и вышла прочь, в темный коридор. Здесь никого не было: ни стражи, ни Рамаля-ид-Беоры.  Это настораживало. Беррир никогда не отлынивал от дела.
Когда она уже дошла до поворота коридора, то какое-то шестое чувство заставило ее обернуться.
Дверь в кабинет герцога была приоткрыта. Идущий из кабинета свет бросил на резную створку чью-то длинную тень. Видение длилось лишь миг – дверь осторожно закрылась. Эрме насторожилась. Чуть помедлив, она развернулась и решительно направилась назад к кабинету. Постучалась.
- Кто там? – отозвался дед. – Ты вернулась, Диаманте? Что стряслось?
- Мне показалось, что кто-то зашел в кабинет, - напрямик сказала Эрме, отворяя дверь и шагая внутрь.
- Сквозняк, - герцог стоял у стола, опираясь на костыль. – Я прикрыл дверь сам. Не собирать же здесь половину дворца из-за такой мелочи.
Сквозняк? Она затворила дверь плотно.
- А где Рамаль? Его нет за дверью.
Эрме быстро оглядела кабинет. Никого лишнего. Ничего не изменилось за эти считанные минуты.
- Выполняет мое поручение. Не беспокойся, Диаманте. Иди с миром. Иди.

И она пошла к себе. И спала полностью спокойно — последний раз в жизни.
А перед рассветом в дверь снова постучал Рамаль-ид-Беора.

 8 
 : 15 Сен, 2024, 22:07:30 
Автор Tany - Последний ответ от Красный Волк
Глаза просто купаются в этой красотище, а на сердце солнечно становится :). Спасибо большое за то, что поделились, эрэа Tany! :D

 9 
 : 15 Сен, 2024, 19:43:04 
Автор Артанис - Последний ответ от Артанис
Нити судьбы. Верная долгу (продолжение)

Весь день, до самого вечера продолжалась княжеская тризна. Вновь и вновь присутствующие поднимали кубки и произносили речи, вспоминая павших героев - и всех, и каждого отдельно. Звучали песни в их честь. Выжившие витязи вспоминали доблесть погибших. Так продолжалось до самого вечера. Наконец, когда имя каждого из героев Вороньего Поля повторили, должно быть, не менее сотни раз, - и в тронном зале, и на нижних ярусах, и в садах, где пировало простонародье, - все изрядно утомились. И стали расходиться прочь, убежденные, что тризна удалась на славу. Так и было.

Во время тризны, пока другие пировали, княгиня Дубравка с воеводой Мечеславом и трое послов окончательно обсудили все необходимые меры, чтобы защитить Велеград от штурма и резни. Тем самым они лучше всего могли почтить память погибших героев.

А, пока старшие беседовали, княжич Мечеслав вновь встретился взглядом с Тристаном Кенабумским, сидевшим напротив него. И вот, в присутствии своей матери, воеводы Мечеслава Предиславича и послов, Мешек на мгновение взглянул на младшего брата, в знак того, что собирается говорить и от его имени. И обратился к графу Кенабумскому:

- Если ты просишь меня выкупить мой долг мести, граф, я согласен! - он говорил серьезно и обдуманно, как взрослый человек. - Если бы я, моравский княжич, со временем все-таки убил арвернского рыцаря, что чинит зло, то гнев могущественной Арвернии пал бы на всех моравов. Я не могу мстить, думая только о себе! А главное - чем скорее погибнет жестокий рыцарь, тем лучше для всех. Я же еще слишком мал! - мальчик шмыгнул носом, пытаясь представить себе неисчислимую бездну времени, что должна пройти, пока он вполне вырастет. Но, как ни странно, это шмыганье только помогло старшим поверить в него.

А Мечеслав продолжал, глядя в глаза Тристану:

- Благородный граф, я согласен заключить с тобой договор и стать твоим братом! Но я еще подумаю, какой выкуп взять за право отомстить!

Тристан кивнул, переглянувшись с воеводой Мечеславом Предиславичем, который многозначительно усмехнулся: мол, что я тебе говорил?! А граф Кенабумский понял, что легко ему не отделаться. Но он был согласен выполнить любую волю этого более чем незаурядного мальчика.

***

Спустя несколько дней после тризны, в покоях княгини Дубравки, воевода Мечеслав Предиславич перечитывал условия мирного договора, что предлагала Великая Моравия завоевателям.

В этом послании княгиня-правительница, от имени своего сына и наследника моравского престола, княжича Мечеслава, готова была отдать аллеманам во владение часть Великой Моравии до границы с княжеством Богемией. Также княгиня уведомляла аллеманского короля, что готова платить десятую долю от всего имущества своего народа в качестве налога аллеманам, чтобы те, в свою очередь, отдавали все своим сюзеренам - арвернам. Также Велеград признавал власть Аллемании, а над ней - Арвернии.

Закончив читать грамоту, воевода мрачно кивнул головой и положил ее на стол. Тогда княгиня растопила в пламени свечи красный воск и скрепила послание печатью с моравским орлом. За этим действом внимательно наблюдали княжич Мечеслав, Прибыслава Земовитовна и все трое послов.

После княгини добавил свою печать и воевода Мечеслав, как ее соправитель. Затем он, по знаку Дубравки, отдал послание графу Кенабумскому, как главе посольства, что должен будет доставить его королю Адальберту.

Во время этих событий никто не произносил ни слова; царило глубокое, торжественное молчание. Все понимали, что теперь Великая Моравия должна была перейти во власть завоевателей. Такое решение приняла княгиня Дубравка, чтобы спасти город и его жителей. При этом она была готова на любые жертвы - и на осуждение своего народа. По взору Дубравки, усталому, но твердому, было видно, что она исполнена решимости. Молодая женщина неосознанно прижимала руки к плодоносному чреву, прося будущего сына выдержать и это испытание.

Итак, составленную ею грамоту граф Кенабумский должен был доставить по назначению, как посланец Верховного Короля. И моравы, и аллеманы признавали над собой власть Арвернии. Хотя Велеграду угрожал король Адальберт Аллеманский, но все понимали, что он вынужден выполнять волю своего брата, Верховного Короля Сигиберта Завоевателя.

Вот и теперь моравам оставалось лишь надеяться, что Верховный Король примет их условия и согласится заключить мир, что он не прикажет аллеманам идти на Велеград! Лишь выразив покорность, можно было спасти себя и свой народ от всеобщей гибели.

Итак, Альбрехт Швабский, его сын Дитрих, боярыня Прибыслава и маленький Мешек наблюдали за тем, как послание государственной важности было скреплено печатями и передано графу Кенабумскому.

Взяв грамоту, Тристан проговорил:

- Поверьте, я сам желаю, чтобы моравы и аллеманы жили мирно! Мне также ведомо, что значит гнет завоевателей. Семья моей матери родом из Арморики, что была обескровлена при подавлении восстания во времена ее детства. Я никому не желаю испытать того, что пережили мои предки под жестоким гнетом арвернов! - молодой граф говорил откровенно, зная, что ни аллеманы, ни моравы не выдадут его.

Между тем, воевода Мечеслав Предиславич задумался, услышав слова Тристана об его предках. И решил узнать об его семье подробнее. Ведь в Лугийском Святилище, вместе с престарелой княжеской четой - бывшим князем Святополком Святославичем и княгиней Мирославой Всеславной, - жили родичи княжеской семьи, некогда бежавшие из Арморики, растерзанной арвернами...

А сам Тристан, получив грамоту, подмигнул княжичу Мечеславу:

- Ну что ж, княжич: мне пора уезжать! Значит, если ты хочешь заключить обряд побратимства, это нужно сделать сейчас!

Мечеслав важно кивнул:

- Я готов это сделать, благородный граф!

Они оглянулись по сторонам, ища, в чем смешать кровь. На столе стояла эмалевая чаша, полная родниковой воды. К ней подошли арвернский граф и маленький княжич, под внимательными взглядами стоявших вокруг. Обряд побратимства - слишком серьезная вещь, чтобы кто-то мог мешать или давать советы.

Мешек уже носил на поясе маленький нож, украшенный серебряной насечкой. Он торжественно, как герои в песнях, передал его Тристану, рукоятью вперед. А тот отдал мальчику в обмен свой кинжал, с отделкой из бирюзы. Сам же надрезал  себе правую руку взятым у мальчика ножом, и сцедил в чашу алые струйки крови.

Княжич Мечеслав, собравшись с силами, полоснул себя по руке. Боль была сильнее, чем если рассечешь кожу случайно, и мальчику на миг стало не по себе. Но он сцепил зубы и заставил себя смотреть, как его кровь стекает из раны в чашу с водой, смешиваясь в прозрачной глубине с кровью Тристана.

Затем молодой граф взболтал чашу, чтобы их кровь перемешалась еще больше, и передал ее княжичу, что с готовностью поднес к губам. Из старых песен мальчик хорошо знал, что следует делать при заключении обряда побратимства. Руки юноши и мальчика еще немного кровоточили.

Прежде чем они отпили воду, смешанную с кровью, Дитрих, наблюдавший за обрядом, вполголоса спросил у Тристана:

- Раз уж ты происходишь от "детей богини Дану", благородный граф, то скажи: не чувствуешь ли ты в себе зова крови, унаследованного от альвов, или, как их еще зовут, ши, дивий, - ну, словом, Других Народов? Говорят ведь, что в Арморике в каждом втором течет нечеловеческая кровь... При обряде побратимства частично передаются и врожденные дарования, и не всегда такое смешение приводит к добру. Что ты передашь княжичу в своей крови?

Тристан прислушался к себе, а затем проговорил:

- Я в себе не замечаю никаких особых способностей! Если и унаследовал от прародителей зов крови, то он не так уж силен. Иногда мне как будто внутренний голос подсказывает, как поступить, где правда, а где ложь. Или я неосознанно чувствую то, чего умом еще не могу знать. Вот и все...

Дитрих одобрительно кивнул:

- Это мудрый ответ! Тогда выпейте вместе с княжичем свою смешанную кровь: пусть она течет в ваших жилах!

Чуть поодаль княгиня Дубравка  беседовала с воеводой Мечеславовм, тоже об обряде побратимства, которому они позволили совершиться, хоть и глядели с волнением.

- Государыня, ведь Мешек тоже обладает зовом крови, - осторожно произнес воевода.

- И весьма сильно одарен, хоть он пока только учится им управлять, - с гордостью кивнула Дубравка, наследница вейл и велетов. - Но пусть он смешает кровь с графом Кенабумским, как сделали Ростислав Моравский и Карломан Почти Король! Такое побратимство принесет нам большую пользу!

И, услышав в словах старших одобрение, юноша и мальчик прижали друг к другу порезы на своих руках, чтобы кровь смешалась. А затем, поочередно делая по глотку, выпили воду с растворенной в ней кровью обоих. Вода стала соленой и пахла железом, но еще сохраняла прохладу и пилась легко.

Тогда Альбрехт Медведь, чувствуя, как оборотень, больше других, провозгласил торжественную клятву:

- Да соединят узы братства нерушимо и во веки веков Мечеслава Земомысловича из рода первокнязя Морава и Тристана Кенабумского, в ком течет кровь Карломана Великого! Да засвидетельствуют все силы Неба и Земли, Всеотец Вотан и Отец-Небо Сварог, извечная праматерь Йорд и Мать-Земля Макошь, новых братьев по крови и в духе! Да скрепят их священные узы, как Мировое Древо держит все сущее! Пусть видят их Вещие Сестры, а Вар, принимающая обеты, пусть запишет клятву новых братьев на своих скрижалях!

Затем новые братья крепко обнялись, причем младший старался не повиснуть на шее склонившегося к нему старшего. Ведь им приходилось проститься. Послы уезжали, и с ними собирался ехать воевода Мечеслав Предиславич. Теперь настало время ему ехать послом к аллеманам. Он должен был привезти ответ короля Адальберта.

Обнявшись с Тристаном, маленький Мешек проговорил с особой важностью:

- Теперь ты имеешь право отомстить за моего отца, как и за своего! Только я пока еще думаю, что спросить у тебя взамен...

***

И вскоре послам надо было уезжать. Проводить их на крыльцо вышла княгиня Дубравка с детьми и вся ее свита. Почти все знали, что жизнь стольного града зависит от письма, скрытого в поясе молодого графа Кенабумского.

Провожая своего супруга, боярыня Прибыслава Земовитовна сперва плакала, боясь, не придется ли ей оплакивать и мужа вслед за сыновьями. Но у крыльца сумела взять себя в руки, и лицо ее стало просто печальным.

Обнимая жену на прощание, воевода проговорил:

- На тебе остается дом и наши дочери. Заботься о них и о батюшке: пусть выздоравливает спокойно! И, конечно, прежде всего, помогай княгине Дубравке! Ей нынче труднее всех...

Прибыслава кивнула, стараясь держаться подобающе дочери великого князя. И пообещала, обняв мужа за плечи на прощание:

- Я сделаю, что смогу... А ты возвращайся живым и здоровым, Мешек! И привези нам мир!

Высвободившись из объятий жены, моравский воевода шагнул к своему коню. Но тут к нему подскочил его маленький тезка, княжич Мечеслав, что все-таки ускользнул от внимания двоюродных сестер, оставшихся опекать маленького Мирослава.

- Дядя Мечеслав, ты только возвращайся поскорее, прошу тебя! Батюшка ушел и сгинул, а теперь и ты уходишь к врагам... Возвращайся!..

- Я уезжаю, чтобы к нам не пришла война, Мешек! До свидания! - проговорил воевода, подняв мальчика на руки, как поднимал его отец.

У мальчика, как обычно, захватило дух во время стремительного полета. И он решился спросить о том, что в последние дни казалось ему важнее всего:

- Дядя Мечеслав, а расскажи мне об императоре Карломане Великом, самом почитаемом из правителей! Ведь теперь он - и мой прародитель тоже!

Воевода задумался, какая из историй о великом императоре будет уместнее всего, и произнес, держа мальчика перед собой под мышки:

- Карломан Великий был избран богами вести народы. Все, кто жил на пространстве от Белых Гор до Одера, чтили его, как отца! Когда император заключил договор с королем Арморики - такой же, как мы собираемся сейчас заключить с аллеманами, - тот передал Карломану Меч Нуады, некогда выкованный руками богов. Этот меч дарует победу, но лишь правому делу! С ним Карломан Великий дошел до земель, куда совсем недавно пришли наши предки моравы. Они дали арвернам хороший отпор, и Карломан остановился, предпочтя мирный договор продолжению войны. В первокнязе Мораве он увидел равного себе и расстался с ним дружески. Прямо как Карломан Кенабумский и Ростислав Моравский. Или как ты сам, Мешек, и граф Тристан.

- Ага! Вот, стало быть, как все было! - звонко воскликнул мальчик, размышляя про себя.

Своим детским воображением, когда все живое видится чудесной волшебной сказкой, он смешал в памяти двух Карломанов: великого императора и его потомка-бастарда, Почти Короля. И он решил, что меч графов Кенабумских, привезенный сюда Тристаном - это и есть Меч Нуады, которым некогда владел император Арвернии. Мешек еще не знал, что настоящий меч покоится в подводной сокровищнице Одера, в его владениях!

Тем временем, воевода Мечеслав Предиславич произнес на прощание своему тезке-княжичу:

- До свидания, Мешек! Будь опорой своим родным! - с этими словами он поставил мальчика на землю. А сам направился к своему оседланному коню.

Мешек же вернулся на крыльцо к своей матери. И с волнением глядел на Тристана, сжимавшего эфес фамильного клинка.

Он оглянулся на мать. Та беседовала с герцогом Швабским, что благодарил ее за радушный прием. Тристан же вместе с Дитрихом стояли чуть поодаль. И мальчик подошел к ним, решительно обратившись к своему побратиму:

- Тристан, я решил, что потребовать у тебя в качестве выкупа! За то, что я уступил тебе право мести, ты, когда убьешь злого рыцаря, передашь мне Карломанов меч! - Мешек указал на фамильный клинок, эфес которого сейчас сжимал Тристан. - Я вырасту достойным его, обещаю! Он будет достойной платой за месть, что по обычаю принадлежит мне и моим братьям: Мирославу и еще нерожденному братику Милославу!

- Мешек... - с укором проговорила княгиня Дубравка, услышав сына.

Но граф Кенабумский кивнул, соглашаясь:

- Став моим братом, ты, Мечеслав, имеешь право владеть фамильным мечом! Значит, договорились, княжич! Но теперь нам пора уезжать...

Юноша и мальчик крепко пожали друг другу руки в знак прощания.

Настала минута прощания. И в торжественной тишине Дитрих Верный переглянулся с Дубравкой. Он хотел сообщить ей, что сожалеет о прощании, утешить ее обещанием, что они сохранят Велеград от вражеского нашествия. Она же, неосознанно, встретив его взгляд, порадовалась ему. Но на людях им обоим приходилось молчать...

И вскоре уезжающие сели на коней, и только пыль взвилась столбом за их спинами. Затем и стук копыт смолк вдалеке. Только моравы еще долго чертили солнечные знаки вслед тем, кто увозил их надежду на спасение.

***

Тем временем, аллеманы остановились в приграничной крепости, ожидая возвращения своих послов. Дальше они пока не шли, и лишь готовились к возможному штурму. Король Адальберт чтил рыцарские обычаи, и не мог напасть на Велеград без объявления войны.

Не все в его войске, однако же, были довольны такой щепетильностью короля. И больше всех - граф Рагнахар Алезийский, посол Верховного Короля в Аллемании. Он злился, что король Адальберт упускает удобный случай. Будь его воля, он ударил бы на Велеград прямо сейчас, пока там справляли тризну, и некому было защищаться. И богатства огромного города легли бы в руки завоевателям, как спелый плод! Но король Адальберт не дозволил, и Рагнахару пришлось смириться, хоть он и намерен был обо всем поведать Верховному Королю.

А пока, разъяренный от безделья, Рагнахар расхаживал по стене крепости, и черные думы роились в его голове. Он, как обычно, жаждал двух вещей - крови и золота.

Он думал о том, что хорошо бы расправиться с молодым графом Кенабумским, посланным к моравам. Этот посол чересчур сочувствовал врагам. Было бы хорошо отправить его следом за отцом, чтобы он не смог отомстить.

И Рагнахар все чаще высматривал со стены знамя с гербом графа Кенабумского, что уже должен был вернуться. А здесь он сумеет заманить мальчишку в западню! Тот слишком доверчив, чтобы долго прожить при Арвернском дворе...

Граф Алезийский мечтал, как избавится от опасного врага, а потом сообщит Верховному Королю, что одно из самых богатейших владений в Арвернии, графство Кенабумское, осталось без господина, и король может забрать его со всеми доходами в право опеки. Тем более, что вдоствующая графиня Бланш уже два года делит ложе с Его Величеством...

Таким образом, над головой Тристана Кенабумского, когда он возвращался вместе со своими спутниками, сгущались черные тучи. Оставалось надеяться, что зов крови, перенятый им от побратимства с маленьким княжичем, предупредит его об опасности...

А пока что Тристан, еще ничего не подозревая, приехал в ставку короля Адальберта. Его сопровождали герцог Швабский с сыном и воевода Мечеслав Предиславич, посол Великой Моравии.

И вот, послы спешились наземь во дворе крепости. Слуги поспешили увести коней.

Король Адальберт и аллеманские рыцари встречали приехавших с почетом, как подобало. Один лишь граф Рагнахар Алезийский смерил их презрительным взором, как бы невзначай пройдя мимо. При этом он встретился взглядом с Мечеславом Предиславичем. Тот, почуяв недоброе в наглом выражении арверна, помрачнел, но сдержался, думая о миссии, которую надо выполнить.

Рагнахар же, заметив важного, богато одетого моравского воеводу, вздохнул, сожалея про себя, что послы неприкосновенны. Если бы можно было расправиться с этим, который держался так, будто их войско и не было разбито наголову, продолжения войны точно не избежать! Взять же у моравов, судя по всему, было что. Но его, Рагнахара, тогда казнили бы, как преступника...

Тогда Рагнахар перевел взор на Тристана Кенабумского. Тот последовал за королем Адальбертом, поднимаясь по лестнице в замок. С ним он уж непременно расправится, на ближайшей охоте, так, что никто не заподозрит, что с молодым графом произошел не просто несчастный случай! Но он откроет свое участие Верховному Королю, ожидая награды!

В мечтах граф Алезийский почти воочию представлял себе лик Верховного Короля, что вручит ему кошель, полный золотых, тяжелых, блестящих монет с начертанием щита Карломана Великого. Но этот сладостный звон вдруг прервет истошный вопль королевской фаворитки, графини Бланш. Она бросился к деревянному гробу, накрытому знаменем Кенабума, горько оплакивая своего единственного сына, за кровь которого он, Рагнахар, получит щедрое вознаграждение и возвышение при дворе!..

Такие мечты обуревали графа Алезийского, в то время как прибывшие послы готовились передать королю Адальберту условия мира.

***

Прошло несколько седьмиц, как уехали послы, надеющиеся выторговать у войска завоевателей мир между Великой Моравией и могучим Арвернским Королевством.

Все это время в Велеграде напряженно ждали, с какими вестями вернется  воевода Мечеслав Предиславич. Придется ли моравам жить под властной тенью Арвернии - но жить, копить силы! - или их будет ждать штурм, резня и всеобщая гибель?

На всякий случай, жители стольного града готовились к худшему. В самом детинце запасали продовольствие и оружие, чтобы можно было пережить в осаде как можно дольше. Жители снимали с полей все, что росло, и сами готовились по первому сигналу поджечь наружный город, а самим спасаться в детинце, взяв с собой скот и ценные вещи. А пока дозорные со стен следили днем и ночью, ожидая приближения врага.

Однако те, кто знал о послании княгини Дубравки, всей душой надеялись на лучшее, даже готовясь к худшему.

В те дни боярыня Прибыслава Земовитовна стала правой рукой молодой княгини, ее самой верной поддержкой во всем. Обе женщины нынче носили траур, оплакивая самых близких, но сблизило их не только это, но и разделение весьма важных обязанностей.

Хотя Прибыслава была старше Дубравки едва ли не вдвое, но почитала ее, как полновластную правительницу, удивляясь ее умению справляться с государственными делами, как царственный муж. И сама, хоть мало смыслила в войне и в политике, облегчала ей бремя управления княжеским хозяйством, полновластно и рачительно вела все счета, держала в руках слуг и управителей.

В свободное время обе женщины гуляли по саду вблизи детинца. Говорили все об одном и том же, что томило их днем и ночью: об успехе посольства, о том, с какими вестями приедет воевода Мечеслав.

- Самое трудное нынче - не знать, что происходит, ожидая каждую минуту самого худшего, - устало проговорила Дубравка. - Порой я опасаюсь, что ожидание измучает нас еще до того, как придут враги... Я удивляюсь, как ты выдерживаешь все! Ведь у тебя две дочери, что достанутся на поругание врагам...

Прибыслава взяла ладонью ее бледную, исхудавшую руку:

- Не изводила бы ты так себя, Дубравушка! Ты сделала, что могла, чтобы сохранить город! Теперь наши друзья в аллеманском стане продолжат переговоры. Мой Мечеслав вернется и сообщит, чего нам ждать. Я верю - все обойдется! - проговорила она с нарочитым весельем. Затем, понизив голос, продолжала: - Я, конечно, страшусь за судьбу моих дочерей! Но более всего я должна заботиться о судьбе своих царственных племянников, в чьих руках находится будущее Великой Моравии... И особенно - о том, кого ты еще носишь в себе... Ради него ты должна быть спокойнее!

Дубравка вздохнула, гладя руками живот под поясом, где росла жизнь будущего ребенка. Она страшилась потерять его - хуже этого было лишь потерять Велеград!

- Я забочусь о нем и о себе, Прибыслава, но не могу пустить дела на самотек! Самое главное - чтобы у моравов была надежда на спасение, так или иначе! Я готова на все, чтобы никто больше не терял своих близких. Довольно уже с нас смертей! Больше всего я хочу, чтобы никто не повторил судьбу моего будущего сына Милослава, что родится после гибели своего отца, и никогда его не увидит...

Прибыслава кивнула, держа княгиню под руку:

- Ты права, Дубравушка! Раны этой войны и так слишком тяжелы для нас всех!

В этот миг обе женщины свернули на другую тропинку в саду, ведущую к малиннику, где как раз под жарким солнцем липеня-месяца созрели крупные сладкие ягоды. Сейчас их, с кувшинами и корзинками в руках, собирали девушки - дочери местных бояр.

Приглядываясь к ним, Прибыслава заметила среди них девушку, с которой гулял ее старший сын, Владислав. Они с Мечеславом Предиславичем уже думали к осени засылать сватов к ее семье - да вышло иначе! Не брачное ложе, а погребальный костер послала Владиславу печальная Недоля. Не любимая невеста, а леденящая Морана-Смерть поцеловала его в жарком бою!

 10 
 : 14 Сен, 2024, 19:59:03 
Автор Артанис - Последний ответ от Артанис
Благодарю Вас, эрэа Convollar! :-* :-* :-*
Любовь останется с Дубравкой навсегда, но жизнь продолжается. Ей очень нужна поддержка и защита. Дитрих - это надёжное плечо, так что можно надеяться на лучшее.
Вы правы! Дружба, поддержка, взаимопонимание между ними - хорошая основа для будущей семьи. Прочная.

Нити судьбы. Верная долгу (продолжение)

И вот, три дня спустя в княжеском детинце состоялась богатая тризна в честь погибших героев.

В тронном зале накрыли богатые столы для всей велеградской знати и городских старейшин. Как бы трудно ни приходилось стольному граду, к стенам которого со дня на день готовы были подступить враги, но здесь состоялся настоящий пир.

Золотились большие, свежевыпеченные хлебы. Румянились свежей корочкой пироги с мясом, с овощами, с рыбой, сладкие - с яблоками, вишнями и медом. Истекало жиром и соком мясо, приготовленное на все лады, дразня глаза и обоняние гостей. Рыбы, только вчера игравшие в волнах Одера, сегодня пошли на уху и на жаркое. Сочные летние плоды громоздились на подносах целыми горами: яблоки, груши, сливы, вишни, гроздья винограда. Чтобы гостям было чем запивать богатое угощение, княжеские виночерпии подносили им чаши ароматного янтарного хмельного меда, что шипел и пенился. Только этим старинным напитком моравы могли достойно проводить в последний путь погибших героев.

В тронном зале собрались первые люди Велеграда, но и в залах на нижних ярусах, и даже в садах вокруг детинца тоже были накрыты столы, и вокруг них пировали гости. Тризна должна была стать - и стала! - поистине всенародной. Едва ли не весь Велеград собрался почтить память героев Великой Моравии.

А в тронном зале стены были закрыты траурными полотнищами, скрывая росписи на стенах. Оставили на виду только герб Великой Моравии, с черным орлом, и победные знамена былых поколений. Торжественное напоминание о славе племени моравов всегда было уместно. Оно показывало, ради чего княжич Земомысл Земовитич, его племянники и другие павшие воины отдали свои жизни.

Еще лучше об этом могли напомнить песни одаренных музыкантов, что непременно должны были прозвучать сегодня под сводами тронного зала. И все лучшие певцы, достойные выступать при великокняжеском дворе, тоже присутствовали здесь, ожидая удобного момента, чтобы пропеть свое слово. Они настраивали лиры. У них было достаточно времени, чтобы сложить песни в честь последней битвы княжича Земомысла, и они сделали это, ожидая теперь только случая воспеть погибших героев.

Пока же тризна только начиналась. Гости и хозяева рассаживались на длинные скамьи, за накрытыми столами.

Княгиня Дубравка села во главе княжеского стола, в середине зала. Рядом с ней устроились ее сыновья, а вокруг них - родственники княжеской семьи и ближайшие бояре, сподвижники молодой правительницы. Вместе с ними были приглашены за княжеский стол и трое послов завоевателей, в виде особой чести.

Немного раньше, пока рассаживались за столы, княжич Мечеслав вновь встретил графа Тристана Кенабумского. Молодой арверн слегка поклонился мальчику, а тот задержал на нем недетски задумчивый взгляд больших синих глаз.

В эти дни Мечеслав многое для себя решил, и теперь был целеустремлен, точно взрослый воин. Теперь, после гибели отца, он, как старший из сыновей, должен был отвечать за своих родных. Он знал, что матушка ждет третьего сына. Значит, он в ответе за будущего малыша и за братца Мирослава, что стоял сейчас под рукой у матушки, ласково прижавшись к ней.

Поглядев на самых близких людей, Мечеслав укрепился в мысли, что самое трудное он обязан взять на себя. Ему следовало отстаивать честь родной семьи. И вот, он обратился к Тристану Кенабумскому:

- Здравствуй, благородный граф Кенабумский, наш почетный гость! Хорошо, что я встретил тебя! В прошлый раз ты сообщил мне, что знаешь имя убийцы моего отца. Так назови его, прошу тебя!

Но Тристан уже решил, что ему делать, чтобы не допустить резни в Велеграде. И потому ответил маленькому княжичу:

- Здравствуй, княжич Мечеслав Земомыслович! Мне довелось получить приглашение на тризну в честь твоего батюшки! Благодарю за честь твою мудрую матушку, княгиню Дубравку!

Тристан переглянулся со вдовствующей княгиней, присутствующей здесь же. Она поняла, что он хочет сказать, и, опершись на руку воеводы Мечеслава Предиславича, отошла в сторону, чтобы сесть во главе стола. А ее первенец остался, чтобы побеседовать с послом Верховного Короля.

- Так послушай меня, княжич! - оживленно проговорил Тристан. - Я признаю, что ты имеешь право, и даже обязан отомстить за своего отца!

Мешек заинтересованно взглянул на гостя: его слова были созвучны тому, что чувствовал он сам, и, к тому же, Тристан беседовал с ним, как со взрослым!

- Так вот: точно такой долг по отношению к нашему врагу имею и я, - продолжал граф Кенабумский. - Но, если ты согласишься, можешь за достойный выкуп уступить мне право и долг мести, не роняя свою честь! Или, если захочешь, мы с тобой заключим обряд побратимства, как мой прародитель Карломан и твой родич Ростислав Моравский. Если я стану твоим побратимом, то смогу вместо тебя исполнить долг кровной мести, - глаза Тристана улыбались, но лицо и голос его были серьезны. То же таинственное чутье подсказывало ему, что с маленьким Мечеславом не следует шутить, как с обычным ребенком. Речь шла о слишком больших и значимых вещах.

Маленький Мечеслав всерьез задумался над тем, что предлагал ему гость.

- Я обдумаю твое предложение, благородный граф! - кивнул мальчик, отойдя к главному столу и садясь, как уже говорилось, рядом со своей царственной матерью, по правую руку от нее.

Тем временем, за столы рассаживались и другие гости. Нечаянно - а может быть, по велению Вещих Сестер, как их ни называй, - Дитрих Верный оказался поблизости от княгини Дубравки. Их взгляды ненароком пересеклись, и тут же оба смутились про себя, втайне сознавая, что им приятно видеть друг друга. Даже слишком приятно, учитывая, что они собрались на тризну по возлюбленному супругу Дубравки, погибшему всего несколько дней назад! Да и для Дитриха покойный Земомысл был кузеном и другом, а чужая жена всегда считалась для него священной. И вообще, после смерти своей жены и детей он даже не глядел на женщин. Но вот - Дубравка сидела почти рядом с ним, и он уже чувствовал запах ее волос и атласной кожи, слышал интонации ее голоса, вспоминал прикосновения ее ладоней, когда она опиралась на его руку, - и все внутри у него волновалось, как в юности.

Дубравка же, встретившись взглядом с Дитрихом, подвинула ему упоительно пахнущее жаркое. Преодолевая тайное влечение, она проговорила участливо, но твердо:

- Отведай, дорогой гость, в память моего супруга, княжича Земомысла Земовитича!

Сказала - и словно неприступную броню надела на себя, давая понять Дитриху, что ее можно почитать, можно повиноваться ей, но отнюдь не полагается желать ее.

И отведав поминального жаркого, сын герцога Швабского поднялся из-за стола, желая первым высказаться о погибшем княжиче Земомысле. Он чувствовал, что Дубравке понравится, если он, именно он, произнесет речь в память погибшего родича.

- Я знал своего двоюродного брата, княжича Земомысла Земовитича, с детства! - произнес Дитрих на чистейшем моравском языке. - То мы приезжали в Велеград, - он переглянулся с отцом, который одобрительно кивнул. - То семья князя Земовита - к нам, в горную Швабию. И я видел своего двоюродного брата Земомысла во время самых опасных приключений, в каких проверяется отвага юношей. Узнал его как бесстрашного охотника и храброго витязя, первого во всех юношеских состязаниях. Позднее, когда мы повзрослели, Земомысл сделался могучим воином и вождем, любящим супругом княгини Дубравки, - она с благодарностью кивнула говорившему, - прекрасным отцом для своих сыновей. Он жил ради своей родины - Великой Моравии и ее столицы Велеграда, ради своего народа и семьи. И, когда потребовалось, беззаветно отдал жизнь за тех, кого любил! Да будет его имя чтимо вовек!

Рядом с сыном глыбисто воздвигся Альбрехт Медведь и пробасил, подняв чашу с медом:

- Мой сын Дитрих сказал о княжиче Земомысле истинную правду! В древних песнях княжеского первенца называли Пастырь Народа, потому что его место - между стадом и волком. Он должен защищать свой народ от бедствий и врагов, от гнева Высших Сил. Княжич Земомысл Земовитич, племянник моей жены, как никто, был достоин этого звания! Он загородил собой жену и детей, мирных жителей стольного Велеграда, чтобы аллеманы не вторглись сюда. Его отвага в решающей битве воодушевила множество воинов! Вспомним же и о них, отдавших жизнь за Великую Моравию! Да помнят вовек не только их родные, но и все моравы о храбрых Мечеславичах, что сражались и погибли вместе со своим царственным дядей, и о других славных витязях, имена которых ведомы вам всем!

С этими словами герцог Швабский осушил чашу меда. Другие гости тоже последовали его примеру, провозглашая с каждым глотком имена погибших героев. Тризна разгоралась.

Когда все немного утихли, зазвенели струны на лире. Все тут же смолкли, приготовившись слушать.

На середину зала вышел певец Бермята, один из самых искусных музыкантов Моравии, не раз бравший награды на состязаниях певцов. В траурном одеянии, как и все, перевязав свои рыжие с проседью кудри простой тесьмой, он коснулся пальцами струн и завел песню, сложенную нарочно для сегодняшней тризны:

- Помните! Помните, моравы, обитатели прекрасного Велеграда, бесстрашных защитников ваших! Когда, подобные полчищам хищных ястребов, с запада надвинулись аллеманы, кто бы отразил их натиск, если бы не черный орел моравский - княжич Земомысл Земовитич? Как молния, бросился он на стаи врагов. На мрачном Вороньем Поле хищники, терзавшие Моравию,  изведали крепость булатных мечей наших и остроту каленых стрел! Досыта отведали угощения на бранном поле! Вместе с Земомыслом, черным орлом, плечом к плечу дрались юные племянники его - Владислав и Властимир, сыны могучего воеводы Мечеслава и прекрасной княжны Прибыславы. Словно пара юных соколят, бились они против вражеских полчищ. И, когда пал с коня смертельно раненый Земомысл, они, юнейшие из воинов, стояли за него насмерть, и иссекли много врагов, прежде чем сами упали мертвым, друг подле друга, напоив своей горячей кровью родную землю! Так погибли герои за родину, за стольный Велеград. Пусть же память о них живет вечно! Да будет честь победителям, милость - побежденным, справедливость - врагу, а павшим витязям - вечная слава! Память будущих поколений - вот истинное бессмертие! Пока певцы поют, а дети помнят давно ушедших героев, те продолжают жить!

Зал наполнился рукоплесканиями и звоном драгоценных кубков, осушаемых в честь погибших героев.

Во время речей и песни граф Тристан Кенабумский наблюдал за маленьким княжичем Мечеславом, пытаясь угадать, что тот решит. Он видел, как тот внимательно прислушивался и все запоминал. Похоже было, что мальчик проверял с ревнивым волнением, достаточно ли гости почитают его отца. И был успокоен, убедившись, что на тризне ему вполне воздают должное.

Но сильнее всего Мечеславу запомнились не речи, и даже не чарующая мелодия песни, но плач его тетки, боярыни Прибыславы Земовитовны, которая вдруг разрыдалась после песни Бермяты, закрыв лицо руками:

- Да переживет века память о моих храбрых соколятах!.. Вот только останется ли, кому помнить?.. Ведь аллеманские полчища по-прежнему сильны, хоть и многих из них истребили наши витязи! Вот скоро обрушатся они на наш Велеград, и погубят всех - и детей, и родителей! И некому станет помнить, некому будет оплакивать мертвых... Быть может, и счастливее окажутся те матери, что не переживут цветущих сыновей... - простонала Прибыслава, раскачиваясь, как маятник.

Ее супруг, воевода Мечеслав Прибыславич, на мгновение прижал к себе жену, успокаивая, и мягко проговорил:

- Ну, будет тебе, Прибыслава! Мы, вместе с благородными послами, сделаем все возможное, чтобы не дошло до штурма и резни!

Затем воевода обернулся к княгине и послам и проговорил, сразу помрачнев:

- А ведь она права! Мы должны убедить аллеманов прекратить войну. А это не так-то просто, при нашей нынешней слабости!

Альбрехт Медведь проговорил, невесело усмехнувшись:

- Не хочу внушать отчаяние, но арверны крепко оседлали нас, аллеманов, и навязали тяжкие условия мира! Вряд ли моравам придется легче!

- Я подпишу любые условия, лишь бы Велеград остался цел! - голос Дубравки звенел от напряжения. - Лучше сейчас продумать, как убедить аллеманов и стоящих за ними в нашей надежности!

Четверо мужчин кивнули в знак согласия. А Дитрих обратился к княгине негромким, но звучным голосом, дарящим спокойствие:

- Мы сумеем убедить короля Адальберта и Верховного Короля, что слово правительницы Велеграда нерушимо!

- Желательно, чтобы важный знак или поступок со стороны княжеского семейства подтверждал и в будущем, что Великая Моравия, пусть и сохраняет самостоятельность, все же связана обязательствами с владениями Арвернии, и уже не является врагом, - заметил Тристан Кенабумский, невольно опасаясь, однако же: какого знака покорности потребует его сюзерен, Верховный Король?

Дитрих и Дубравка переглянулись, исполненные тревоги. Взаимное стремление обезопасить Велеград от штурма, сожжения и резни сближало их еще больше. В дни войны, когда все находилось на грани, взаимопонимание между ними росло за считанные дни, там, где при других обстоятельствах на это могли бы потребоваться годы.

Страницы: [1] 2 3 ... 10