-... а я этой скотине и говорю: куда ж ты, мол, смотрел, придурок. Там же мель, это любой окрестной чайке известно. А он давай орать, за шпагу хвататься... Тьфу, вспоминать противно.
Пилар тепло улыбнулась и разлила по тонким, почти прозрачным чашкам еще дымящийся черный кофе. Поначалу эта резко пахнущая бурда, которую муж мог пить с утра до ночи, ужасно ей не нравилась. Как и большинство женщин, она предпочитала шоколад. Любовь к горькому напитку пришла значительно позже, когда поднаторевший в заморских штучках Пабло объяснил, как его правильно готовить и пить.
- В общем, из-за одного идиота застряли мы там на сутки, не меньше. Ну, я и поговорил с капитаном, мол, не дело это, и так уже задерживаемся, в порту, небось, с ума сходят... Пусть уж лучше готовят встречу, как положено. А ему и самому невмоготу оказалось: у него тут семья, матушка старая, неровен час помрет от волнений... Ну, я-то с радостью. Хоть и не люблю я по суше путешествовать, только эту толкотню береговую не люблю еще больше: пока груз осмотрят, перепишут все, пока с таможней разберутся, пока самое ценное себе в карман утянут... Полжизни можно у причалов проторчать, а мне ж домой охота, неспокойно на сердце. Вот как чувствовал...
- Ты вернулся вовремя, - Пилар успокаивающе коснулась загорелой до черноты кисти племянника. - И сразу все наладилось.
- Да уж, сразу... - хмыкнул Пабло. - Сначала полдня успокаивал всех, потом с альгвазилами объяснялся, только захотел прилечь - а в моей кровати какой-то задохлик помирающий дрыхнет. Чуть не добил сгоряча, думал уж, Каро вконец сдурела... Да и потом тоже. Вызнай адрес старухи, найди ее, объясняйся с ней... Благо, у меня с собой похожая цацка сыскалась, а эта слепая карга все равно не помнит уже ничего. Управляющий ее пытался морду кривить, но бабке, по-моему, не столько колье починить надо было, сколько стариной тряхнуть - покрасоваться, поболтать с понимающим человеком, послушать... Еле ушел от нее, все трещала про свою молодость, да выведывала, как оно там, в Индиях. Нехорошо, конечно, подсовывать обманку, ее-то камушки, наверняка, дороже стоили... Но старушка вроде довольна осталась, а у отца сейчас бесполезно чего-то допытываться. Ничего, просохнет, я его быстренько уму-разуму научу. И дружков его, поганцев, тоже...
- Так он ничего тебе не рассказал? - как бы невзначай осведомилась Пилар. Всю эту историю она уже слышала в гораздо более подробном и ясном изложении, но тогда она не слишком вдавалась в мало значимые детали. И только теперь, успокоившись и упорядочив в голове события последних дней, начала замечать кое-какие подозрительные совпадения.
- Да нет, конечно, - с досадой махнул рукой Пабло, едва не снеся слишком маленькую для него чашечку. - Хорошо хоть Лика что-то знала. Она мне и колье описала, и вспомнила, хотя бы примерно, куда отец его нести собирался...
- Ну, вот и славно, - через силу улыбнулась Пилар, пытаясь вернуть лицу беспечное выражение. - Ты бы, кстати, попросил ее ко мне забежать... Поговорить с ней хочу.
- Конечно, - легко согласился ничего не подозревающий племянник. - А о чем поговорить-то?
- Женские секреты, - с притворной строгостью отрезала Пилар. Пабло только прыснул в кулак.
- Ну-ну, шепчитесь, кумушки...
Они болтали еще долго, обмениваясь новостями, слухами и впечатлениями. Разбирать наконец-то доставленный из порта груз Пилар пока не торопилась: ее запасов должно было хватить еще на полгода бойкой торговли. И все же, когда племянник ушел, она первым делом отправилась принюхиваться к разномастным тюкам. Пабло, разбиравшийся в специях немногим хуже нее, хвастался, что в этот раз добыл нечто совсем диковинное, но нагло отказывался сообщать, что именно. Пилар, не моргнув глазом, приняла вызов. Запахи и вкусы - знакомые и неведомые, мягкие и резкие, свежие и пряные - были ее страстью, и перебирать свои богатства она могла сколь угодно долго. Увлекшись этим занятием, она не расслышала мелодичный звон дверного колокольчика, известивший о прибытии посетителя. Лишь когда его дополнило робкое покашливание, Пилар оторвалась от очередного дивно пахнущего свертка и торопливо вернулась к прилавку.
Топтавшаяся у входа Анхелика выглядела как всегда: безупречно опрятно, скромно и серо. Уставившись в пол, девочка теребила складки темно-синей юбки. На бледном лице застыло отрешенное, безучастное выражение.
- Проходи...
Видя, что она не двигается с места, Пилар взяла ее за руку и повлекла за собой вглубь лавки, в одну из крошечных комнатушек, предназначенных то ли под склад, то ли под жилье для отсутствующей ныне прислуги. Ни удивления, ни протеста Лика не выказала. Должно быть, она уже понимала, что за разговор ей предстоит. Что ж, тем лучше для них обеих...
- Я знаю, что ты сделала, - без обиняков заявила Пилар, развернув племянницу к себе. Та по-прежнему разглядывала носки своих туфель, поэтому женщине пришлось взять ее за подбородок, заставляя поднять глаза. - Я даже догадываюсь, зачем ты это сделала. Будь ты моей дочерью, я бы тебя выпорола и заставила на коленях ползать перед отцом, вымаливая прощение.
- Вы расскажете ему? Или... Пабло? - на этом имени ее голос все же дрогнул, выдавая загнанный как можно глубже страх. Отца Лика явно не боялась, а вот норов братца вызывал в ней невольный трепет. То, что он может устроить, узнав о ее выходке, было ей хорошо известно.
- Нет. Я не расскажу. Никому. Хотя, может, и следовало бы. И ты не расскажешь никому, кроме меня. Как ты вообще додумалась до такого?! Рисковать жизнью и честью собственного отца, рисковать жизнью Родриго, рисковать собой, связываясь с этими мерзавцами... Ты хоть понимаешь, что они могли с тобой сделать? Это же просто чудо, что они выполнили ваш уговор в точности! В лучшем случае они могли забрать колье и сбежать, не тронув Родриго. А если бы они решили подшутить над тобой? Если бы нанесли рану чуть глубже? Он мог погибнуть, и Антонио мог, и ты, бестолочь этакая, тоже... И это не говоря уж о том, что вам теперь каждую ночь придется спать вполглаза, ожидая непрошенных гостей!
- Я знаю, - выдавила из себя Анхелика, все-таки встречая ее взгляд. - Я... все это поняла потом. Когда уже было поздно. И я... так испугалась. Просто... папа бы все равно этот заказ потерял. У нас в доме почти не осталось ничего, что можно было бы продать и пропить, я видела, как он раздумывает о чем-то, глядя на колье... Да и чести у него уже не осталось. И тогда я... сама не знаю, что на меня нашло. Я шла на рынок за рыбой, там услышала разговор... Один человек хвастался перед другим, что может среди бела дня на виду у всех кошелек срезать, и его не поймают. А второй спросил, а что, если не только кошелек... А Родриго, он... Он замечательный, только Каро этого не видит. А он не видит, что она им вертит, как игрушкой... Он читал нам поэмы и пьесы про благородных и прекрасных дам, ради которых рыцари жертвовали собой, а эти дамы их потом выхаживали, как простые сиделки... Это звучало так... так чудесно, так проникновенно. Он говорил, что и сам готов пасть жертвой злого рока, лишь бы та, кто его любит, не отреклась от него, что большего счастья в жизни и придумать нельзя... А я...
- А ты глупая и злая влюбленная девчонка, - заключила Пилар. - Хотя здесь нет ничего удивительного: от любви, вопреки этим вашим поэмам, многие становятся глупыми и злыми. Ну, теперь-то ты хоть понимаешь, что натворила?
Судорожный всхлип послужил ей ответом. Похоже, дуреха успела осознать весь ужас содеянного и раскаяться. Желание взяться за розги не прошло, но теперь к нему примешивалась жалость. Все еще негодуя, Пилар все же не могла не понимать, что в одиночестве, доведшем Лику до столь отчаянного поступка, виновата ее собственная семья. Если б Антонио меньше пил и меньше страдал, если б Каро не посвящала всю себя заигрыванию с каждым первым, если б сама Пилар чаще отрывалась от своих ароматных сокровищ, чтобы проведать племянников... Никто из них не заметил, как Лика повзрослела, и никто не попытался подступиться к угрюмой молчунье, чтобы вызнать, что у нее на душе.
- Вот как мы сделаем, - вздохнула Пилар, подавая ей платок. - Ты теперь будешь жить у меня. Станешь помогать в лавке, принимать покупателей, когда мне нужно будет куда-то отойти, вести записи, следить, чтобы запасы не отсырели и не заплесневели... Думаю, твоя матушка одобрила бы это. А я буду чаще заходить к вам, займусь воспитанием Ману, буду следить за делами Антонио... Договорились?
- Но... я же...
- Ты не можешь исправить то, что натворила. Только искупить. Поэтому, как проревешься, возвращайся домой, извинись перед отцом, неважно за что, и собирай вещи. У вас сейчас и так стало слишком тесно.