ВТОРАЯ ПОРЦИЯ (части книги 3–4).
(16) Страх ошибки, чужой боли, греха или того, что названо таковым, ведет в Закат столь же верно, сколь и равнодушие.
(17) Конечно, хорошо, когда не надо лезть ни в реку, ни на бастион, прыгать по внезапно опустевшим горам с гвоздем в сапоге, таскать зарезанных подонков… А в самом ли деле хорошо?
(18 ) Дом – дело такое… Кажется, всегда есть и всегда будет, а потом раз – и пусто, ехать или некуда, или не к кому.
(19) Большой с нас спрос, только не все это понимают. Думают, раз закона нет, а сила есть, можно злодействовать, мол, смута все спишет. И свои души губят, и других с пути сбивают, так что останавливать их нужно, хоть кнутом, хоть картечью.
(20) Убивать мерзавцев следует, по возможности сохраняя собственную жизнь.
(21) По большому счету, грехи отпускает Создатель, вернее, отблеск его, что именуется совестью и пребывает с некоторыми из нас от рождения до смерти. Те, чья совесть не слепа и не чрезмерна, помнят свои вины ровно столько, сколько нужно. Они не простят себя прежде времени, кто бы ни отпустил им грехи, и не осудят зря, кто бы их ни обвинял. Эти люди готовы в любой миг предстать пред Создателем и не нуждаются в слугах Его, но у большинства совести либо слишком много, либо нет вовсе. Отсюда и нужда в законе и в страхе хотя бы пред высшим судом, это не откроет бессовестным двери в Рассвет, но послужит уздой, пока они еще средь живых.
(22) Мне не кажется верным отождествлять благородство с глупостью. Это разные понятия.
(23) Страдать, оказавшись, наконец, под крышей и в тепле, вообще сложно, особенно за не обманувшим ожиданий столом.
(24) Злые сказки когда-то были жизнью, а значит, могли кончиться иначе. Если бы те, от кого всё зависело, оказались где должно, но они не оказывались. Очень может быть, потому, что боялись чужих слез или шли, плыли, бежали не туда…
(25) Почему, если поэт великий, но пишет глупость или гадость, ему надо отдавать должное?
(26) Когда умирают, если не очень болит и уже не надо ничего делать, вспоминают, кого любят больше всех.