3
- Могу сказать, зачем ты ей. - Напарник Леха постарше лет на пятнадцать. И считает себя знатоком во всём. В женщинах – так уж точно. Или уж с гарантией большим знатоком, чем Димка. – Красивая девчонка угодила на полное дно. Напару с конченым папашей-алкашом. С него уже толку не будет. Он дочке никогда и ничем не поможет. А у тебя здесь теплая квартира и вкусная жратва, приготовленная заботливой мамой. Своя большая комната, кстати. Зал просто – в наших-то «командирских» домах. Самое то, чтобы пока перекантоваться, не находишь? Но вот для чего другого… Найдет получше – сразу тебя кинет, не сомневайся. Обычно девчонки вроде нее парней вроде тебя в упор не видят. А сейчас девочке нужно банально выжить – и выжить с комфортом.
Полнейшая чушь. А придумал ее Леха, потому что его самого «девчонки вроде нее» замечают редко. И всегда быстро бросают.
- Или ты правда думаешь, ей интересны твои книжки-шахматы?
А почему-то бы и нет? У Лехи-то уж точно такого не имеется. Только одна теплая хата и ужин, который еще и готовить самому. Или взвалить на очередную временную даму. Пока не успела удрать. Чтобы выжить с комфортом.
Что Димка-сантехник гуляет с приезжей студенткой, заговорили сразу. Чем заинтересовал? Так он же странный – на фоне коллег по конторе. Читает всякую странную муть, в облаках витает. В детстве чуть не загремел под опеку, да родители как-то отмазали. Доказали, что эпилепсия – это не «то самое».
Так что заинтересовать мог - мог, конечно. А вот надолго удержать – не удержит. Нечем. Ничего у него нет. Даже на куда уж не престижной работе держат лишь из уважения к матери. Чтобы под закон о тунеядстве не попал.
Главбух вместе с матерью когда-то начинали – вот и помогла по старой памяти.
Вопрос лишь в одном: упорхнет красивая девчонка-бабочка еще до холодной зимы или с первой оттепелью? Едва сама найдет работу получше. Или парня покруче. Чтобы вместе в городе хату снимать. Или у него жить.
Только Димке - плевать. С той самой песни «странницы». С того самого дня, как он вновь напросился на кофе с лимоном. Или когда пригласил Ксению прогуляться вокруг поселка – «просто так». Посмотреть скалистое озеро и «логово археологов».
- Здесь когда-то раскопки велись, - Димка еще издали узнал знакомый многолетний дуб – такой редкий здесь, в вечном сосняке. - Еще когда я в восьмом классе учился. Я лично древней керамики полный мешок сдавал. Не веришь?
- Верю, - мягко улыбается Ксения, откидывая назад непослушную прядь распущенных темных волос. Ни кос, ни конских хвостов «странница» не носит. И прическу не укладывает.
И до чего же неслышно городская девчонка ступает по шуршащему ковру из прибитых осенним дождем мертвых листьев. Будто всю жизнь по диким лесам бродила.
Все прочие шуршат обязательно. Включая самого Димку. Даже отец - прирожденный грибник. Списывает на возраст.
А вот дед – его никогда было заранее не расслышать. Даже в дедовы восемьдесят
– Ты же будущий историк… - вспомнил Димка.
- Будущий, - согласилась девушка.
- Вот, смотри, - склонился он над такой одинаковой с виду серой галькой. Но это лишь для других. Для тех, кто вечно смеется. - Видишь – скол?
Ксении в теплую ладонь лег светлый камешек. По виду – совсем не отличить от других. Только Димка давно научился выхватывать их безошибочно – из общей кучи, из мокрой осенней глины.
Хоть что-то он должен уметь лучше других. Жаль только – лишь то, что никому даром не нужно. И не интересно.
- Ему тысячи лет, - зачарованно выдохнула девушка. – Впрочем, им всем - тысячи.
Да. И даже бесконечно рослым соснам – десятки. Они тут все - старше Ксюши… Ксении и Димки вместе взятых. Причем в несколько раз.
Примерно во столько же, сколько он пытался произнести это мягкое «Ксюша». И не получалось. Ее прямой, серый взгляд мешает. Приветливый, ровный… всегда сохраняющий равную дистанцию.
У нее странные глаза – в лучах солнца они приобретают зеленоватый оттенок. Как и вечером – когда за окном уже стемнело.
А серым, промозглым днем и глаза – серые.
В прошлый раз «экскурсия» так дошла до закрытого кладбища. А в следующий хотели намылиться до заброшенной деревни. Горожанку Ксению завораживают развалины. Она так и замирает порой, глядя на верхние этажи старых кирпичных двухэтажек. Где кое-где в окнах вместо стекол – фанера. А то и решетки с тряпками.
А в дверную щель одной из таких квартир второго этажа Ксения разглядела разваленную раритетную печку. Железную такую.
- Там раньше бар был. Пока потом не прикрыли. Я в него уже не попал.
Кто прикрыл – не спросила. Может, прежний хозяин разорился? Или умер. Или нашел место повыгоднее – в большом городе.
- Какая шикарная была под крышей лепнина, - восхитилась она тогда. – Как в девятнадцатом веке.
Только сама крыша протекает - во всех местах. А их местной жилищной компании плевать – она ведь ясно, под кем ходит.
- А теперь эта шикарная может свалиться и убить, - не разделил городских восторгов Дмитрий. – Не ходи под ней. Особенно зимой.
Если до зимы Ксения здесь еще останется. Надоест ведь ездить на лекции каждый день – ранним утром. Трястись час или больше в переполненном автобусе. Возить из города почти все продукты.
И гулять по одному и тому же сосновому лесу осточертеет тоже. И «шикарная лепнина» надоест пуще горькой редьки.
Да и любые прогулки здесь зимой – только по заброшенной дороге с другой стороны поселка. Не по метровым сугробам же. И не в сторону проверочного пункта. Он осточертеет первым.
За много лет приедаются любые красоты природы. Скалистые озера, корабельные сосны, свежайший воздух. И даже старинная керамика. Если тяжелым довеском к ним идет серая тоска, вечное уныние, ядовитые шепотки пыльных сплетен… и постоянный, липкий страх. От него все спасаются по-разному. А Ксения еще не боится просто потому, что не знает.
- Летом тут пляж шикарный, песчаный. Ты просто приехала… неудачно.
Да. Когда впереди – ледяная, одинокая зима. А до теплого лета еще, как до светлого будущего пешком.
- Здесь и сейчас красиво. Будто по прошлому веку гуляешь. А у одной из дверей вон в том доме вместо звонка – колокольчик. Я даже сфоткала.
- Ты осторожнее тут фоткай. Мало ли что?
- А что? – весело рассмеялась Ксения. - Разве реальный гарнизон давным-давно не свалил? И половина местных квартир не пустует? Если не больше. Да они уже тут многие вообще нежилые. В них вольный ветер гуляет.
Хорошо еще, коммуникации тогда же и не отключили.
Или лучше бы отключили… Хотя нет. Новых-то квартир никто бы не выдал. Сами такое жилье купили. Проблемное. Кто просил? Нужно было учитывать возможный риск. С синего экрана вечно твердят, что ответственный, взрослый человек должен отвечать за себя и свои действия сам, а не переваливать это на государство.
А вольный тут точно только ветер.
Насквозь желтый лист пролетел между Димой и Ксенией. Точнее, рухнул. Совсем сырой - не просохший с утреннего дождя.
Девушка подставила руку – ловя следующий. Тот мягко шлепнулся на узкую, крепкую ладонь. Спасся.
Только толку-то? Слабая иллюзия спасения. Раз уже упал – всё равно скоро завянешь. Умрешь.
Но Ксения бережно убрала временно везучий падалец. Умирать у нее дома – в сухом тепле. Она таких букетов везде наставила.
- Гарнизон-то свалил, - слишком мрачно ответил Димка. - Еще когда я пешком под стол ходил. И живут здесь давно штатские. Так дело ведь не в гарнизоне.
- А в чём? – прямо глянула бывшая городская девушка.
- Здесь же… - несостоявшийся актер осекся. Забыл, с кем говорит?
Сразу захотелось оглядеться по сторонам. В реальной панике. Вдруг тут на корабельных соснах незаметная прослушка приклеена? Или прямо на хвосте мокрой черной вороны на ветвях?
- Договаривай, - весело рассмеялась девушка. Простая, наивная городская девчонка, на глазах которой не менялась необратимо жизнь. Ее и окружающих.
Всех, кого знал с детства. Когда гарнизон ушел.
Ксения никогда не жила годами в замкнутой среде. В многолетних тоске и страхе. Среди скучно-опасных сплетен. Как в вечной клетке.
Ксения зачем-то сунулась в унылую клетку сейчас. Когда почти все риски уже очевидны. Просто из далекого города не видны. Пригород и пригород. Только квартиры почему-то дешевые.
- Да нет, ничего. Пойдем, успеем до дождя глянуть на старую скалу. Там сохранились старинные царапины. Попробуешь угадать, что там древние пытались изобразить. Их раньше тоже археологи изучали.
И только бы Ксения не спросила, почему бросили теперь!
Почему никто другой еще тихонько не намекнул приезжей, что здесь можно и чего нельзя? Почему эта роль досталась именно Димке?
Только ведь всё очевидно. Сам ведь уже всё понял.
Ксения же не отсюда. Как и ее крепко поддающий отец. Ничего она не знает. И никто им
не говорит. Считают чужаками.
Таких никогда не жалко. Тут и своих-то – не всегда.
Но Димку предупредят – если самим это ничем грозить не будет. Предупредят – хотя бы ради его матери.
Ксению – нет. Просто потому что чужая. А значит – «так ей и надо». За то, что городская. За то, что не удержалась в городе. За то, что красивая. За то, что «такая цаца».
Потому что все прочие предпочитают злорадно и завистливо сплетничать о Ксении, а не общаться с ней. Слишком уж завидуют той, что загремела сюда с городской свободы. У кого был реальный шанс, но она им не воспользовалась. Не «построила» пьющего папу, не нашла «нормального мужика».
Да и просто – пусть чужачке будет хуже! А нам – хоть какое-то развлечение. Всё не так скучно и тоскливо.
Да и побаиваются здесь осторожные «туземцы» лишнее трепать. Это ведь не о том, кто с кем гуляет.
Если уж сам Димка вдруг струхнул – посреди глухого леса! - чего взять с прочих? А ведь когда уезжал учиться – так их откровенно презирал. Он ведь уже тогда про себя окрестил их «туземцами».
Только кто ж знал, что потом вернется? Поджав побитый хвост.
