Печать

[Артанис]

Спасибо Вам, эрэа Карса!

Лютобора Медведицкого, конечно. Теперь, значит, Кудеяр подневольным кузнецом сделается.
А что до боярина Станислава, то такое отношение к женщинам не только у бояр встречается. Порой мужчина вполне искренне считает себя неотразимым, полагая, что каждая женщина мечтает оказаться в его постели. Если женщина отказывается или сопротивляется, значит, ломается, цену себе набивает, а на самом деле хочет быть с ним. То есть человек искренне не понимает, что не каждая женщина рада ему отдаться. И попытки что-то объяснить ничего не дают, воспринимаются как наглая ложь. Мне встречались такие персонажи в литературе.

Кудеяр надеется выбраться. Но посмотрим, как его судьба сложится дальше. По крайней мере, о нем дальше будет рассказано в свое время.
А Станислав, к сожалению для всех, да, переоценил свою неотразимость. Плохо, что в его случае к уверенности, что любая девушка от него без ума, еще и прилагается вполне реальная власть. Говорят же: "Абсолютная власть развращает абсолютно".

Глава 13. Род Стемира
Как вода подо льдом, продолжала идти своим чередом жизнь в Сварожьих Землях. Трудно, конечно, приходилось их жителям, вынужденным, чтобы уцелеть, мучительно переделывать себя. Новые поколения росли уже приспособленными к новым условиям, как крот или летучая мышь - к постоянной темноте. "Время терпеливых" все еще длилось, и лишь самые смелые и прозорливые могли мечтать, чтобы оно когда-нибудь подошло к концу. Многим другим ордынское ярмо врастало в шею уродливым горбом, и люди тащили его, принимая как должное. Будь то бедняки, раздавленные непосильной данью, или князья и знать, больше других поступавшиеся своей гордостью.
Некогда их предки сознательно приняли самое трудное решение - смириться с потерей свободы, сделаться вассалами Орды, но сохранить то, что осталось от Сварожьих Земель. Можно было лишь надеяться, что когда-нибудь их потомки поймут тайное их завещание и взрастят под тяжким гнетом ростки свободы. Но пока что-то не было заметно больших перемен. И по сей день, как при Ерден-хане и Мунлике, ордынские властители решали, кому быть великим князем в Сварожьих Землях, кому править в меньших по значению княжествах. Да не просто так решали, а за огромную мзду. Каждый князь, чтобы подтвердить свое праотеческое право, вынужден был дополнительно грабить свой народ, выжимая из него соки, чтобы купить в Орде ярлык.
Хуже того - хитрые ордынские ханы умело ссорили сварожан, иногда продавая ярлык на одно и то же владение двум разным князьям, и те воевали между собой, иногда приводя с собой ордынские тумены против своих же соотечественников. И разорялись Сварожьи Земли, опять множество людей убивали и угоняли в плен, а родичи-князья становились врагами.
Стольным градом еще считался Брониславль, но на самом деле великие князья, владея ярлыком на него, уже давно предпочитали жить в своих городах, укрепляя их и собирая силу за их стенами. Уже четыре поколения, как великокняжеский ярлык доставался в основном медведицким князьям, потомкам Святослава Храброго. В Волчанове правили давние их соперники - потомки Вирагаста, брата Святослава. А дальше по реке Великой, в Змееве и Вышгороде - потомки еще одного брата, Стемира. Все три рода были равны и в глазах чжалаиров, и по древним сварожским обычаям: их родоначальники были каждый в свое время великими князьями, значит, и потомки имели право претендовать на верховную власть.
И вот настало такое время, что у других родов появилась возможность потягаться за престол. Над Сварожьими Землями прошел черный мор. Одни края он поразил больше, другие - слабее. Медведицкому княжеству не повезло. Трупы умерших валялись на улицах, их подцепляли железными крючьями, боясь заразиться, и кое-как стаскивали в общий костер, или сжигали вместе с жилищами. Когда мор схлынул, четверть изб и усадеб на Медведице опустела. Не пощадила болезнь и княжеской Крепости: в одну седьмицу скончались князь Тихомир с княгиней Сбыславой. От княжеского рода уцелели одни дети. Сыну покойного князя, Лютобору, было всего лишь девять лет, сестре его Белославе - одиннадцатый год, а двоюродному брату Брониславу, осиротевшему еще раньше - только шесть. Конечно, до взросления княжеских детей бояре да воеводы сохранят княжество в целости. Но многие - и в Сварожьих Землях, и за их пределами, - воодушевились: самое время оспорить власть у князя-ребенка!
К этому времени и у самой Орды не все было ладно. Многочисленные потомки ханского рода тоже боролись между собой за власть, каждый честолюбивый ханский отпрыск мнил себя ясноликим Монх-Оргилом или уж хотя бы Ерден-ханом. За последние три года сменились два хана, и было похоже, что на этом еще не конец. Но, занятые своей грызней, чжалаиры не забывали о подвластных землях. Новый ордынский владыка, Ашин-хан, предложил великокняжеский ярлык старшему в роду Стемира, князю змеевскому, тоже Стемиру, Мезамиричу по отчеству. В то время часто князья носили одинаковые имена. Чуть ли не в каждом городе правили свои Мстиславы, Лютоборы, Стемиры, Брониславы, так что только по именованию княжества ясно было, о ком идет речь. Те же имена передавались от отцов к детям.
Так или иначе, но Стемир Змеевский от великокняжеской власти отказался. Тогда ханский посол от имени своего владыки предложил ярлык второму в их роду - вышгородскому князю Лютобору Мезамиричу. Тот только усмехался, слыша о своем юном тезке, медведицком княжиче: какой это соперник для него? Но, на всякий случай, пригласил к себе посоветоваться старшего брата, хоть сам уже собирал богатства для Ашин-хана. Нелегко, конечно, собрать такую мзду, чтобы удовлетворить ордынские аппетиты. Вышгород несколько лет назад ушкуйники разорили до нитки, будто тоже тати иноземные, а не свои, сварожане. Но надо, надо постараться не ударить в грязь лицом, не то поставят-таки медведицкого молокососа главным в Сварожьих Землях!..
Младшую дочку вышгородского князя, девятилетнюю Росаву, еще по-настоящему не волновало, о каком таком "великом будущем" толкуют ее отец и старшие братья. Что изменится, если был ее отец простым князем, а станет великим? Братья - те, наверное, понимали. Старший, семнадцатилетний Владислав, ходил гоголем, задрав нос, на младших покрикивал. Самый младший, Мечеслав, за ним тянулся, и только средний, всегда беззаботный Тихомир, как будто и не замечал разницы. Отец с братьями собирались ехать к ордынскому хану, готовили подарки для него - чему тут радоваться? С детства княжне Росаве няньки говорили, какие чжалаиры страшные, как мучают тех, кто окажется в их руках - зачем же самим к ним ехать, да еще радоваться?.. Но этого девочке никто не удосуживался объяснить.
В последние дни вышгородская княжеская Крепость превратилась в разворошенный муравейник. Все суетились, таскали с места на место ценности из княжеской казны, укладывали в лари, привозили еще и еще, грузили и снова укладывали. Одно было хорошо: на младшую княжну никто не глядел, и она целыми днями была предоставлена самой себе.
Жаль лишь, что старшую сестричку ее, Любомилу, угораздило простудиться, и она лежала в постели под присмотром нянек, не разрешавших ей вставать. Вот так и получилось, что за Росавой не осталось никакого присмотра, и она, скучая без сестры, с которой нельзя было играть, уже не знала, чем ей заняться. В конце концов, блуждая по переходам Крепости, заметила, что в покоях ее отца дверь не заперта на ключ, и заглянула туда без его ведома. Там никого не было. Наверное, князя кто-нибудь позвал, и он ушел, позабыв закрыть покои.
Росава с трудом толкнула тяжелую резную дверь, и та приоткрылась, шурша по фарсийскому ковру. Вообще-то детям, особенно младшим, запрещалось здесь бывать в отсутствие отца. Но Росаву тянуло сюда, чтобы поглядеть в окно. Только в отцовских покоях было такое большое и светлое окно, затянутое самой тонкой, почти прозрачной слюдой, выходившее на Великую реку. Как-то князь Лютобор Мезамирич поднял на руки младшую дочку, дав ей взглянуть в окно, и она обомлела. Бескрайняя, как море, сине-стальная, катилась вдаль могучая река, слегка волнуемая порывами ветра.  Девочке на мгновение сделалось жутко, что на свете есть такая ширь и мощь. Но вместо того, чтобы испугаться, она глядела все дальше, как завороженная, на реку, сверкающую под синим небом.
Тогда княжна Росава была еще маленькой. С тех пор успела подрасти почти в два раза, но Великая река по-прежнему манила ее к себе. Ей пришлось дать слово, что никогда не пойдет на берег без присмотра взрослых, а взрослым сейчас всем было не до нее. Ну так она хотя бы поглядит в окошко, от этого вреда не будет. Почему-то больше нигде, кроме княжеских покоев, окна не выходили на Великую.
Она едва успела вскарабкаться на высокий подоконник и задернуть за собой занавески из густого темно-синего аксамита, как послышались шаги и громкие, рассерженные мужские голоса. В замке щелкнул ключ, потом скрипнули, отодвигаясь, стулья.
Вся дрожа при мысли, что ее сейчас обнаружат, Росава медленно приоткрыла щелку между занавесками, и выглянула одним глазом. Спиной к ней за столом сидел ее отец, а напротив него - его старший брат, князь Стемир Мезамирич. Лицо его, с косматыми бровями, густой, будто ощетиненной бородой, было суровым.
- Так и не хочешь великокняжеский ярлык принять? - недоумевающе спросил младший брат у старшего.
- Нет! - резко бросил князь Стемир, припечатав себя кулаком по колену. - И тебе, брат, не советую принимать ханские подачки!
- Но почему, брат? - князь Лютобор Мезамирич растерянно вытянул шею. - Такая возможность, может, раз в жизни и представится. Как говорят: дают - бери, а бьют - беги. От канских подарков не отказываются!
- Нет, за них платят громадные куны, разоряют наследство своих детей, ради того, что еще неизвестно, достанется ли тебе! - насмешливо указал князь Стемир на стоявший на столе ларец с драгоценностями. - Тошно мне глядеть на тебя, Лютобор, как ты готов перед чжалаирами ползать, да и сыновей своих тому же учишь!..
- Но ведь это Орда! - вышгородский князь вскочил на ноги, не помня себя. - Если я откажусь от чести, что они предлагают, что будет со мной и моей семьей? В лучшем случае, снимут меня и с того стола, что есть...
Князь Стемир тоже вскочил на ноги, громко, будто вырвавшийся из чащи лось.
- Гляди, как бы я с тебя кое-чего не снял, на правах старшего брата, в отца место!.. Ну чем гордиться, рабствуя перед ханом? Доля наша горькая гнет нас в бараний рог, заставляет поступаться своей честью. А еще больше стараться им угодить зачем? Прикажут тебе ради ярлыка целовать сапоги проклятому хану - и на это согласишься?
И гнев, и давняя застарелая боль звучали в голосе князя Стемира. Слушавшая разговор братьев-князей Росава затаила дыхание, не зная, что и думать. Ей и за отца было обидно, которого дядя стыдил, как мальчишку. И одновременно чувствовалось, что прав в их споре именно князь Стемир. Всей правды она, девятилетняя девочка, конечно, постигнуть не могла, но запоминала каждое слово.
Князь Лютобор Мезамирич тоже себя чувствовал неловко. Не хотелось спорить со старшим братом, которого он побаивался с детства, но не мог же он отказаться от великокняжеской власти!..
- Так судьбой назначено, что чжалаирам покорялись князья и поважней нас с тобой. - назидательно проговорил он. - Коли настолько Орда сильнее нас, что и меряться силами бесполезно, то не стыдно покориться сильнейшему. Или ты хочешь быть как предок наш, Стемир Вирагастич, что непокорностью навлек Ганжуурово нашествие, и лишился власти? А теперь нам, его потомкам, она может вернуться в руки, а ты, старший в роду, отказываешься...
- За чжалаирской милостью бегать не буду, - сквозь зубы процедил старший брат. - И времена сейчас не те, что сто с лишним лет назад. Тогда у наших предков вправду выбора не было. кроме как покориться. А нынче сами чжалаиры друг друга режут, как баранов. Когда своему Ашин-хану подарки повезешь, сперва спроси, жив ли он еще: может, уже и ему башку снесут к тому времени?
- Ну что ты говоришь! - князь Лютобор Мезамирич растерянно огляделся по сторонам, как будто и впрямь ожидал, что в покоях кто-то подслушивает. - А если до Орды твои речи дойдут?..
- Не расскажешь - не дойдут! - князь Стемир презрительно взглянул на брата. - А что, может, ты, чтобы доказать верную службу своим хозяевам, и родного брата им предашь, а? Так ты не стесняйся, покажи, сколь многому у них выучился!
Насколько побагровел, распалившись,  князь Стемир, настолько же побледнел князь Лютобор. Тихо прошипел сквозь зубы:
- Вот, значит, как обо мне теперь родной брат думает, да?
Князь Стемир Мезамирич был горяч, но отходчив. Тут же поняв, что хватил через край, пожалел об этом, положил руку на плечо разгневанному брату.
- Прости меня, Лютоборушко! Не думаю я такого, конечно. Просто надеялся тебя отговорить, а услышал от тебя такое - разозлился. Подумай все-таки, брат! Надо ли тебе покупать у чжалаиров великое княжение? Перед медведицким князем ты меч целовал на верность!
- Когда это было! - строптиво возразил младший брат. - Сейчас самое время перехватить власть у медвединцев! За что одни потомки Святослава величаются? Их-то предок и продал нас всех чжалаирам! Мы, род Стемира, имеем не меньше прав. Или ты хочешь, чтобы мы, мужи с сединой в бороде, подчинялись мальчишке?
- Насчет предков не знаю. Они, поди, в Ирие давно между собой разобрались, кто прав, кто виноват, - нахмурился старший брат. - А что до нас, так за мальчишками как раз будущее. Тебя назвали Лютобором, а ты перед лютыми спину гнешь. Может, хоть медведицкий мальчишка свое имя больше заслужит? Гляди, брат, как бы он тебе не отплатил еще за то, что перебиваешь ему дорогу.
Так впервые услышала княжна Росава не предназначенный ей разговор о медведицком княжиче, ее сверстнике, и его имя тоже запомнилось ей.
Исподлобья, как бык, глядел вышгородский князь на старшего своего брата.
- Значит, ты сдался? Не надеешься уже на счастье нашего рода?
- Я? - удивился князь Стемир. - Это ты сдался, готов век под чжалаирской рукой век прожить. А о том не подумал, что проклятые нарочно ссорят нас, сварожских князей. Думаешь, они о тебе заботятся, о благе нашего рода? С медвединцами нас стравить хотят, да и с прочими, кто тоже рвется к власти! Так вот, я в этом им помогать не собираюсь! - тяжело вздохнув, князь Стемир Мезамирич сел в кресло, и казалось, вместе с ним опустилась вся тяжесть вышгородской Крепости.
Младший брат тоже поник головой, но от честолюбивых замыслов отказываться не собирался.
- Ну не могу я с чжалаирами спорить, пойми, брат, не имею права, - проговорил он мягко, умиротворяющим тоном. - За такой отказ можно и головы не сносить. И ведь наверняка, если я откажусь, другой кто-нибудь за ханский ярлык ухватится обеими руками, и надо мной смеяться станет. Волчановец, скажем, или даже азанец. А ведь у меня дети! Сыновья! Что я им скажу? "Вы могли стать великими князьями, но остаетесь удельными, потому что у вашего отца не хватило смелости протянуть руку за ханским ярлыком"?

[Карса]

Алчный какой до власти Лютобор Мезамирич! Однако, не пойдёт она ему впрок.

[Артанис]

Спасибо за ответ, эрэа Карса!

Алчный какой до власти Лютобор Мезамирич! Однако, не пойдёт она ему впрок.

Увы, некоторые люди только о себе способны заботиться, о своих личных интересах. Ну, может, хоть дочка его не зря этот разговор услышала.

На лицо князя Стемира Мезамирича легла глубокая тень. У него жена и все дети умерли во время того же черного мора, совсем одиноким остался...
- О сыновьях твоих, брат, я отдельно хотел поговорить, - проговорил он глухо. - Когда я приехал, твой Владислав как раз ударил конюха: якобы тот скверно вычистил ему коня. Почему ты позволяешь сыну распускать руки? И младшие твои были там же, и смеялись, как над забавной шуткой.
Князь Лютобор Мезамирич отмахнулся, как от докучливой мухи.
- Нашел, о чем беспокоиться! Владиславу быть князем, это хорошо, что он с юности приучает холопов к порядку.
- Твой сын в собственных владениях ведет себя, как какой-нибудь чжалаирский нойон! Жестокий с теми, кто не имеет права защищаться, он наверняка станет заискивать перед более сильными - что, нет? Вот оно, худшее, чему нас научила Орда - рабский дух! Князь, обязанный вести народ, унижает подданных, точно сам - холоп, дорвавшийся до власти! Будь Владислав моим сыном. я бы его выпорол сегодня же. Некоторых учит только своя боль...
Подглядывающая в щелку Росава увидела, как отец покачал головой.
- Уж прости, со своим сыном я сам решаю, что делать.
- И с ним, и с чжалаирами. Я и не надеюсь, что ты прислушаешься, - князь Стемир Мезамирич тяжело оперся головой о руку. - Я, конечно, не могу тебе приказывать, брат. Но все-таки прошу, хоть один раз в жизни... Не дури, Лютобор, не ходи на поводу у проклятых! Не вступай в распри с Медведицей. Мы все же родичи больше, чем соперники, и у нас общий страшный враг. Нам бы объединить силы, а мы их дробим, врага радуем. Одно хорошо - нынче Орда, вроде бы, и сама по той же дорожке пошла, то Сварожьим Землям на руку! Глядишь, не мы, так дети наши и смогут сбросить их власть. Так надо помочь в этом, а не палки в колеса вставлять!
Князь Лютобор Мезамирич даже подскочил на стуле, как будто брат заявил, что небо плоское, а звезды приколочены к нему.
- Война с Ордой! Ты обезумел! Забыл, как несколько лет назад даже один разбойный мурза твое войско разбил?
- Нет, не забыл, конечно. Но я видел, в чем наши ошибки. Чжалаиры нас всегда били за счет сплоченности и воинского порядка. Каждый помогает другим, и все вместе слушают вышестоящего начальника, без его приказа - ни шагу. А у нас - не войско, а толпа. Боярские дружины норовят в бою идти каждая отдельно, ополченцы собраны кое-как, с бору по сосенке. То прут на ордынца с рогатиной, как на медведя, а то бросаются в бегство. Сотники и десятники, вместо того, чтобы командовать, сами лезут вперед, подставляются под вражьи сабли. А уж если войско побежит - кричи до хрипоты, никто тебя не услышит. Да и мало сил одного княжества, чтобы одержать победу. Вот если бы все Сварожьи Земли соединили силы, смогли бы собрать, снарядить и выучить войско, способное одолеть Орду, - он махнул рукой, точно не надеясь ни на что. - Да о чем говорить, если здесь некоторые чжалаиров чуть ли не Богами считают! Ничего, найдутся люди похрабрей...
- Уж не медвединцы ли? - проворчал вышгородский князь.
- Если бы они смогли такого добиться - честь и слава им за это! Не мешай им, Лютобор, и сыновей научи с ними жить в дружбе. Попробуй думать не только о себе! Если ты возьмешь великокняжеский ярлык, опять начнутся распри, польется кровь. И освобождение наше отодвинется, быть может, на долгие годы.
Князь Лютобор Мезамирич долго и сосредоточенно молчал. Не хотелось признаваться, что в победоносную войну с Ордой он не верит, во всяком случае, в обозримом будущем. Привык, как и почти все в Сварожьих Землях, что Орда непобедима, и спорить с ней может только сумасшедший. Но и вовсе ссориться со старшим братом ему не хотелось, да еще перед поездкой к чжалаирам, будь они неладны... Так и не придумав, что сказать, он поднялся из-за стола.
- Подожди пока здесь, Стемир. Я пойду распоряжусь, чтобы собрали тебе обед...
Росава видела, как отец вышел из покоев, закрыв на сей раз за собой дверь. А князь Стемир остался за столом, размышляя о чем-то важном и невеселом, склонив крупную косматую голову на сложенные руки.
Маленькая княжна сидела за занавеской, не зная, что делать теперь. В другое время она бы с радостью поздоровалась с дядей Стемиром. Он заметно отличал ее среди племянников, каждый раз привозил ей в подарок то красивую ленту или бусы, то медовых пряников. Девочка замечала, что ее братья и сестра, хоть и были старше, побаивались князя Стемира, всегда сурового и резкого. А она не боялась никогда. На руки к нему прыгала и обнимала за шею, как отца.
Да, только вот сейчас так нельзя. Неизвестно, рассердится ли дядя, но уж отец рассердится непременно, когда узнает, что она услышала такой важный разговор. И не объяснишь, что она случайно заглянула в его покои. Что же ей, так и сидеть за занавеской, пока здесь будут отец с дядей? А если они уйдут и запрут дверь, как ей быть? Сидеть на подоконнике уже сейчас было жестко и неудобно, а в занавесках было полно пыли, и девочка с трудом удерживалась, чтобы не чихнуть.
И все-таки это случилось! Какая-то особенно коварная пылинка забралась к ней в нос, и Росава не успела задержать чихание. В наступившей тишине ей показалось, что этот звук разлетелся по всей Крепости. Она похолодела от ужаса, увидев, что князь Стемир встал из-за стола и направился к ее убежищу. Захотелось провалиться сквозь землю...
Но, отдернув занавеску и обнаружив за ней не чжалаирского лазутчика, а всего лишь любимую племянницу, змеевский князь сразу смягчился. Разгладилась глубокая складка между бровей, строгие глаза даже повеселели.
- Так-так, и кто у нас здесь? - поинтересовался он, ставя ее на подоконник вровень с собой. - Что делать здесь изволим, Росава Лютоборовна?
У девочки сразу отлегло от сердца. Кажется, на нее не сердятся...
- Здравствуй, дядя Стемир Мезамирич! Я чисто случайно заглянула сюда, хотела взглянуть в окошко. А потом услышала, что вы идете, и спряталась. Не говори папе, что я тут была, хорошо?
- Хорошо, не скажу, - князь Стемир посадил племянницу за стол, и сам сел напротив. - А ты, Росавушка, хочешь, чтобы твой отец стал великим князем в Сварожьих Землях? То-то честь будет всей вашей семье!..
Широко распахнув голубые, как незабудки, глаза, юная княжна не знала, как ответить. Никто еще - ни отец, ни старший брат, не спрашивали ее, как взрослую, что она думает на сей счет...
- Я не хочу, чтобы отец с братьями ехали в Орду! Говорят, что чжалаиры очень злые. Вот бы ты их отговорил, дядя Стемир...
На сложенных, казалось, навек горькой складкой губах змеевского князя мелькнула на мгновение самая настоящая улыбка - будто солнечный луч сквозь грозовую тучу. Он бережно погладил ее белокурую голову.
- Умница моя! Хоть тебе одной в этой семье Боги дали здравый смысл и доброе сердце! Да пошлют они тебе, когда вырастешь, в мужья настоящего храброго витязя, что сумеет чжалаиров одолеть!
- Ой! - пискнула девочка, с малолетства привыкшая думать, как все сварожане, будто идти против чжалаиров - все равно что против Перунова грома. - Дядя Стемир, а ты вправду веришь, что их можно одолеть?
- Человек, пока жив, всегда во что-нибудь верит, - ответил князь Стемир Мезамирич. - Не знаю, когда сварожане к этому готовы будут, но рано или поздно непременно придет такое время. Трудно, неимоверно трудно сейчас Сварожьим Землям, а все-таки они сейчас сильнее, чем при Ерден-хане. Главное, чтобы свою-то силу почувствовали наши витязи, страх перед Ордой забыли.Но и неразумная поспешность также гибельна. Мудрая осторожность и грозная отвага - вот какие знамена нынче должны быть.
Зачем князь Стемир Мезамирич вздумал делиться самыми тайными своими мыслями, каких ночью подушке не поведаешь, с малолетней племянницей, вряд ли поддавалось разумному объяснению. Пожалуй, просто наболело на душе, необходимо было высказаться хоть кому-то. А может быть, от досады, что не понял ни брат, ни сыновья его, которым пора бы уже готовиться к будущим свершениям. Видно, он в глубине души все же надеялся, что Росава хоть что-то поймет и запомнит, и заключал с ней союз, как бы вопреки ее семье: пусть хоть эта одна, да поднимется выше сомнительной мечты о великом княжении.
- Об одном жалею, дочка - вряд ли я доживу до того дня, когда Сварожьи Земли сбросят власть Орды, - проговорил тихо и доверительно, гладя ее по волосам. - А, если тебе Боги пошлют до того дожить, тогда вспомни наш разговор. Может, муж твой будет среди тех, кто соберет полки против Орды, может, сын. Ты только будь готова встретить все, что вам достанется на долю. Не падай духом сама, и близким своим не дай пасть. Помни: Боги посылают людям не больше того, что они способны выдержать. Как бы грозен ни был враг - не плачь и не стони, и своих близких не провожай в бой слезами, а постарайся улыбнуться на прощание. Не надрывай душу себе и други напрасными страхами, случится только то, что пожелали Боги. Спросят твои близкие у тебя совета - и тогда думай, как княгиня, а не испуганная селянка; ведь мужа, уж конечно, тебе найдут не среди простых людей. Не проси, чтобы твои близкие при тебе оставались, лишь бы тебе было спокойнее: потом от того лишь хуже будет... Запомни, чьей бы женой ты ни стала: твои близкие прежде всего - воины. Помогай, чтобы им легче было, а не тяжелей, нести свою ношу. От вас, женщин, ведь многое зависит: улыбнетесь или нахмуритесь, пошепчете на ухо - и мужчина уже думает не то, что час назад. Вот, пока твоя матушка была жива, мне с ней вместе удавалось повлиять на твоего отца. А теперь нет: уперся как бык, великое княжение ему занадобилось... - князь Стемир горько вздохнул.
Нельзя было сказать, чтобы Росава его вполне поняла. Все-таки, ей было только девять лет, она еще играла в куклы. Но разговор с дядей сохранился в глубине ее памяти, точно зерно, брошенное в землю, что, кажется, пропадает навсегда, пока ему не придет пора прорасти.
- Не надо ругать папу и братьев. Они не виноваты, - попросила она.
- Ты так хочешь? Хорошо, дочка, не буду.
Князь Стемир Мезамирич на минутку взял племянницу на руки, потом поставил на пол и отворил ей дверь.
- Беги, Росавушка, пока тебя не хватились. За ужином увидимся. Я тебе жемчужное ожерелье привез. Будешь его носить на память.
- Обязательно, дядя Стемир!
Девочка выбежала из княжеских покоев, но вдруг вспомнила о чем-то, и поспешно обернулась, так что подол голубого летника закрутился вокруг ног.
- Дядя Стемир! Так ты никому не говори, что я была тут, даже моему отцу! Ладно?
Змеевский князь усмехнулся при мысли, что сказал бы брат, если бы застал здесь свою дочь.
- Обещаю никому не говорить!
Успокоенная его обещанием, Росава уже вприпрыжку побежала к своей горнице. Хоть ей и не все было понятно в запутанной беседе взрослых, но за себя она уже совсем не беспокоилась. На одну минутку ей даже захотелось, чтобы дядя Стемир был ее отцом. Настоящий отец никогда с ней не говорил как со взрослой, и не отпустил бы так легко, поймав на нарушении запрета.
Долго еще в тот день спорили братья-князья. Старший то кричал, то почти умолял отказаться от ярлыка на великое княжение, но младший настоял на своем. Через несколько дней, собрав богатые подарки, выехал вместе с сыновьями в Орду.
Там, в Сарай-Мунлике, вышгородцев встретило медведицкое посольство, прибывшее немного раньше, тоже по Великой реке. Возле золотого престола Ашин-хана встретился вышгородский князь со своим тезкой, медведицким Лютобором. Темноволосый мальчик, высокий и крепкий для своих лет, исподлобья глядел на него, не думая прятаться за приехавших с ним бояр.
"Знает, что я его соперник!" - почему-то даже похолодел князь Лютобор Мезамирич. Уж очень не детский взор был у этого отрока, как будто он даже слишком хорошо понимал, в чем его хотят обойти, и не собирался этого спустить. Вспомнилось предупреждение брата...
"Вздор!" - подумал князь Лютобор Мезамирич. - "Если ершистый растет, это и хуже для него. Чжалаиры не одному строптивому князю сворачивали голову, справятся и с этим!" Не бояться же ему мальчишки, ровесника своей младшей дочери!
И он принялся еще усиленней убеждать Ашин-хана в своей преданности, подносить все более ценные подарки, с радостью отмечая, что Медведицкое княжество не сумело предоставить таких щедрых даров. В конце концов, хоть сапог ханских целовать не потребовалось, но к руке его приложился, лишь бы получить золотую пластину с отчеканенным изображением оскаленной тигриной головы.
Но вот, наконец, она была в руках, и вышгородский князь, торжествуя сердцем, но с дрожащими руками, прошел мимо медвединцев, чувствуя кожей их ненавидящие взоры. За ним последовали сыновья, гордо вскинув головы. Младший, Мечеслав, не удержался и показал кукиш юному медведицкому князю. Тот аж побледнел, но сдержался, помня, что находится в тронном зале ханского дворца.
Спустя пять лет крепко аукнулось такое своеволие Лютобору Мезамиричу, князь вышгородскому и змеевскому, присоединившему этот город после смерти старшего брата Стемира. Подросший Лютобор Медведицкий наголову разгромил своего старшего тезку. Пришлось вместе с ним приносить жертвы в честь примирения и не только уступить первенство настырному мальчишке, но и поцеловать меч ему на верность, да еще поклясться во имя Богов, что никогда больше не пойдет против медведицкого князя.
Не пришлось на сей раз роду Стемира взять верх над родом Святослава!

[Карса]

Вот и князь медведицкий уже подрос, зубки показывать начал. Время-то идёт. А что там Яргородец поделывает?

[Артанис]

Спасибо за отзыв, эрэа Карса!

Вот и князь медведицкий уже подрос, зубки показывать начал. Время-то идёт. А что там Яргородец поделывает?

Вот, в следующей главе и к Яргородцу вернемся, если пожелаете. Для Вас - все что угодно. А потом и о медведицком его тезке расскажем более подробно.

Глава 14. Последняя победа
Время шло, протекая безвозвратно. Заметен его бег был, конечно, и над Яргородским княжеством. В прошедшие годы князю Лютобору Мстиславичу еще неоднократно доводилось сражаться с лугиями. Иногда успешно, иногда - не очень. Навсегда была потеряна, например, крепость Трехрогая, под которой некогда погиб его отец. Но и поражения наряду с победами закалили князя Лютобора, сделали из него опытного воина и государственного мужа. К зрелым годам он заслуженно имел славу опытного полководца, знающего все военные хитрости. Лугии, которых он не раз заставал врасплох, называли его коварным, говорили, что он всего добивается одним лишь колдовством. Впрочем, и свои яргородцы истово верили в волшебный дар своего князя. Называли его то Вещим, то Волчьим Князем: никто толком не знал, откуда взялись волки, огромные и почти неуязвимые, что сопровождали Лютобора в сражениях, и люди думали, что он призывает их своим чародейством. Он никого не старался разубеждать, и не открывал лишнего. Хотя стая и вправду ему сильно помогала, что правда, то правда. Оборотни - не только отличные воины, но и превосходные разведчики, что в одном, что в другом облике. Если Лютобор видел или предчувствовал нечто важное,  волкодлаки мчались туда и выясняли все доподлинно гораздо быстрее и надежнее, чем могли бы обычные люди. Это они научили яргородского князя, что на войне, после соотношения сил и подготовки, важнее всего разведка. Даже более слабое войско может одолеть многочисленное, если узнает наперед его слабые места и использует их с толком. Окружающая местность, погода, яма на дороге - все это могло быть использовано для войны.
Но не только военными союзниками были для Лютобора Яргородского оборотни. Прежде всего они - его братья, родичи, как и он, потомки приморских князей. Они понимали его как никто, и с ними он мог быть откровенней, чем с другими.
И, конечно, была Отрада. Его радость, надежная подруга, верная соратница на протяжении вот уже двенадцати лет. Они любили друг друга с каждым часом все сильнее, встречаясь ли тайно в лесном Логове, или противостоя общему врагу. Она была настоящей волчицей - нежной и верной до погребального костра с теми, кого любит, свирепой и неукротимой с врагами. Ничто не могло омрачить жизнь им с Лютобором, даже отсутствие детей. Отрада принимала зелья, чтобы не забеременнеть, опасаясь рожать детей от кровосмешения. Оборотни чтили родство гораздо больше людей, да ведь и поколений с ее стороны до общих с ним предков прошло меньше. Здесь Лютобор не мог повлиять на жену: начиналась грань, где за гладкой кожей и шелковистыми волосами грозно скалились волчьи клыки.
Конечно, его беспокоило, что годы идут, а он и Яргородское княжество еще не имеют наследников. Но не настолько, как мог бы на его месте тревожиться иной князь, готовый даже при любимой жене взять вторую, лишь бы получить сыновей. Некое пока еще неясное предчувствие подсказывало ему, что здесь не надо ускорять события, все решится, когда угодно будет Богам. Хотя пророчеств на этот счет не было, но он и без того догадывался: не о том ему думать надлежит. Сперва нужно, чтобы Яргородское княжество вообще сохранилось.
Быть может, такое ощущение вызывалось тем, что обстановка на Яргородщине менялась, и не в лучшую сторону. Пока еще первые признаки были едва заметны, как еле видные глазу трещинки на крепком льду. Каждая новая победа над лугиями давалась тяжелей предыдущей. Все больше семей, потерявших кормильца, приезжали в город или кое-как перебивались в деревне. Князю Лютобору случалось встречать тощих детей-оборванцев с вечно голодными и уже озлобленными глазами, когда проезжал по городским улицам. И он знал, что ничем не может помочь этим детям, отцы которых, вполне вероятно, погибли в сражениях под его началом. Часть военной добычи, как обычно, делили между семьями павших ратников. Но добычи  было слишком мало, чтобы насытить всех, а голодных ртов - все больше.
Стали падать и урожаи. Нет, хлеб-то родился на яргородской земле по-прежнему, только рук, чтобы его сеять, растить и убирать, не хватало. Взамен погибших не успевало подрасти новое поколение. Яргородщина безлюдела и нищала. Меньше хлеба - меньше и кун поступало в княжескую казну, и без того сильно потраченную постоянными войнами. Даже не прибегая к дару предвидения, Лютобор понимал: еще немного, и он не сможет ни собрать, ни снарядить войско, способное отразить натиск лугиев. И тогда те сомнут Яргород.
Он беседовал, вместе и порознь, с самыми знающими людьми княжества: опытными казначеями, управителями, купцами, что могли подсказать, как наполнить казну. Ответ все давали примерно одинаковый: корень зла - в затяжных войнах. Если бы Яргороду хоть несколько спокойных лет, люди смогли бы работать и рожать детей, и казна бы тоже пополнилась. Беда в том, что лугии, почувствовать их слабость, не собирались подарить яргородцам и короткой передышки. Они видели, что долгожданная цель близка, и напирали все решительней. Средства остановить их, если не навсегда, то хоть на длительное время, никто из княжеских советников не знал. Они сами многозначительно глядели на него, на спрашивая прямо - все же он и вправду советовался с людьми отнюдь не глупыми, - но мысленно, казалось, спрашивали: "Ты же ведун! Почему не найдешь средства одолеть врага?"
Лютобор только молчаливо усмехался их невысказанному упреку. Он-то понимал, что никакое чародейство не заменит боевой силы, одешевленной любовью к родине и готовой на все ради победы. И не должно такого быть, чтобы один человек действовал вместо тысяч других. А если бы случилось, пошло бы лишь во вред. Он мог своим даром помогать общему делу, но не одолеть им целое государство. Но в таком случае, что останется ему делать?..
Когда он, сидя с волкодлаками у костра в лесу, увидел среди трещавших языков пламени, что лугии вновь прорвались с заката, наведя мост через Искру, сразу помрачнел. Только вчера он видел во сне Ярину-Рысь, как она была в плену у свирепого аллеманского барона, что на потеху своим гостям вынудил ее сражаться с леопардом. Но на сей раз во сне почему-то все было по-другому, чем он помнил. Леопард ухватил перекинувшуюся Ярину и полосовал ее когтями, и они катались по полу с диким ревом, шипением и воем. А затем открылась яма, полная огня, и они оба с воплем ужаса канули туда. На одно мгновение оборотница застыла черным силуэтом над огненной бездной. И голова ее при этом показалась Лютобору волчьей, не рысьей.
Сон этот сразу показался ему зловещим, а, узнав о новом нападении, он не мог скрыть тревоги от чутких оборотней. Нет, не просто тревоги, в то-то и дело. Он не предчувствовал, он точно знал, что должно быть, и точно так же знал, что ничего не сможет изменить. Впервые он готов был проклясть свой дар и хотел быть как обычные люди. В раздираемой в клочья душе все выло, как попавший в ловушку зверь, сознавая, что ему не вырваться. Он тяжело дышал, не в состоянии говорить, горло будто стиснули невидимые руки. Вдруг он горячими, как в лихорадке, руками ухватил Отраду за плечи и проговорил, не стесняясь никого в эту минуту:
- Отрада, не ходи с нами на войну! Не ходи!
Она знала, конечно, что ее муж не станет тревожиться попусту. А сейчас, чувствуя пожиравшую его волну тоски и страха, поняла, что он что-то видел по поводу нее. Но не дрогнула, лишь сама в ответ обняла Лютобора, придвинувшись ближе. Он навсегда запомнил ее лицо в тот миг - спокойное, без улыбки, но и без печали. Только янтарные глаза ее сделались горячими, точно расплавленные солнцем.
- Я не могу остаться в стороне, когда мои самые близкие люди сражаются. Прости, мой муж и князь, но тут ты не властен приказывать мне. Случится лишь то, что нам отмерено Богами.
Глядя на них, слившихся в объятии, Храбр беззвучно поднялся с места и сделал остальным знак оставить их одних. Отойдя подальше, поманил Кошачье Ухо и совсем молодого оборотня - своего подросшего сына Пятнышко.
- Вперед, на разведку! Ройтесь кротами, ползите ужами, но чтобы о лугиях мы знали не меньше, чем они сами о себе!
Молодые оборотни скрылись в лесу бесшумно, как тени. Храбр с сочувствием поглядел на сестру и ее мужа. Они не размыкали объятий, устроившись полусидя около дубового ствола. Казалось, каждый из них чувствует, что, если разомкнуть руки, другой сразу исчезнет. Храбр услышал еще, как Лютобор простонал, как раненый, сквозь сомкнутые зубы:
- Я не могу запретить тебе сражаться! Пусть свершится судьба...
На войну он поехал, взяв себя в руки, невозмутимым и суровым, как обычно. Только за эти дни, казалось, постарел на десять лет. Когда распоряжался созванным войском, оживлялся, но, стоило остаться одному, предчувствия вновь начинали мучить его.
Воевода Ясень, подъехав к князю, даже испугался, увидев его лицо - белую безжизненную маску, а глаза - как у приговоренного к смерти.
- Что случилось с тобой? Не веришь в победу нашу? - поинтересовался он, стараясь говорить веселее.
Лютобор поднял голову. В синих глазах мелькнул отблеск стали.
- Нет. В этот раз еще одержать победу сможем, - он не заметил, как сделал ударение на слове: "В этот". Обернулся, глядя на тянувшееся позади войско, на обоз с провиантом, с тяжелыми доспехами и оружием. Проехал назад на темном белогривом Беркуте, призывая войско двигаться быстрей.
Лугии расположились лагерем у широкой излучины Искры, возле деревни Перепелиной. Лагерь устроили по всем правилам, успели обнести его земляным валом и оградой из перевернутых возов, поставленных друг на друга. Попробуй-ка захвати такое укрепление, даже с помощью камнеметов не самое простое дело.
Ну да лугии сидеть в осаде долго не любят, им привольнее сражаться в чистом поле. Лютобор решил их выманить. Устроившись лагерем в окрестностях Перепелиной, велел своим воинам дразнить противника. Теперь лучшие яргородские витязи подолгу красовались под самым лугийским лагерем. Состязались в стрельбе из лука, установив мишени так, что лугийцы могли бы сами при желании попасть в них. Разъезжали верхом, гордясь своим умением править конями, выделывали с ними разные трюки. Соревновались, кто лучше владеет мечом и копьем. Как будто и не было рядом их врагов.
Но горделивые лугии не могли, конечно, стерпеть такого пренебрежения, как и думал князь Лютобор. Как-то поутру двое яргородцев - это были Велимир с Велигневом, возмужавшие, но не утратившие с возрастом огненно-рыжих волос, равно как задорного нрава и горячей привязанности друг к другу. Но тут же на них вылетели два лугийца в богатых доспехах, а позади зачинщиков едва осаживали коней еще с десяток воинов. Видно было, что им очень хочется тоже вступить в бой, но приходилось ждать, раз уж противников всего двое.
- Вы сюда сражаться пришли? Ну так сражайтесь, а не скоморшничайте! - на довольно чистом сварожском наречии взревел противник Велимира, выхватив саблю.
Тот отбил удар, легко развернувшись на рыжем, как и у брата, коне, и усмехнулся:
- Мы и пришли сражаться, но вот противник почему-то не показывается.
- Развлекаемся как можем, - пропыхтел Велигнев, сражаясь со своим лугийцем. - Не наша вина, что вы все прячетесь.
- Передайте милостивым панам, что мы...
- Ждем их в гости, как только перестанут прятаться под телеги.
- Пся крев! Вы нас считаете трусами! - вырвалось у одного и у другого лугийца, и они напали на близнецов с таким ожесточением, что смолкла всякая речь, слышался только яростный грохот железа. И яргородское, и лугийское воинство приготовились, но ждали, чем закончится двойной поединок.
И вот Велигнев в азарте битвы подался слишком близко к противнику, открывшись перед ним. Стремительное лезвие сабли пролетело, как крыло стрижа, распороло стальные кольца доспеха, вонзилось глубоко в грудь рыжеволосого яргородца. Тот побелел, как полотно, ткнулся в гриву коня.
- Брат! - пронзительный звенящий крик оглянувшегося Велимира рассек утреннюю тишину острее лязга железа. В то же мгновение второй близнец на всем скаку опустил меч на голову убийце своего брата и промчался вперед, на других лугийцев. Те подняли копья, принимая на них рыжего коня вместе с всадником.
Загрохотало копытами сварожское войско, выдвигаясь навстречу лугийцам. В то же мгновение и те бешеным галопом вырвались прочь из лагеря, едва оставив внутри достаточно охраны.
- Ты доволен? - спросил Ясень у князя Лютобора. - Мы выманили их, как ты и хотел.
- Да. Но потеряли Велимира с Велигневом. И неизвестно, кто падет еще, - Лютобор зажмурился, как бы загоняя вглубь внутреннюю боль. Затем, оглядевшись, обратился к своим воеводам, готовым разъехаться по своим полкам. - Чеслав, у тебя камнеметы и огненные стрелы. Пустишь их в ход, когда битва разгорится, и лугиям станет не до лагеря. Стрелять вам придется через наши головы. Да-да, не удивляйся, - подтвердил он, глядя, как округлились глаза Чеслава. - Придется целиться метче, чтобы в нас не угодить. Возвышенность, с какой удобно стрелять, здесь одна - у нас за спиной. Храбр, ты со своими первым ворвешься в лагерь. Береги... сам знаешь... Остальные - вперед! - воскликнул князь, подымая Беркута на дыбы и выхватив из ножен меч.

[Карса]

Скоро, видать, закончится независимость Яргородского княжества. Так жаль Отраду и Лютобора! И близнецов жаль. Почти всех товарищей юности потерял князь.

[Артанис]

Спасибо Вам большое, эрэа Карса!

Скоро, видать, закончится независимость Яргородского княжества. Так жаль Отраду и Лютобора! И близнецов жаль. Почти всех товарищей юности потерял князь.

Увы, но до бесконечности сопротивляться силами одного княжества нельзя. Никаких ресурсов не хватит, ни человеческих, ни материальных.
И без жертв никак, в том числе и среди близких людей. А что до близнецов - им еще "повезло", что погибли вместе. А то во многих историях, для большего драматизма, если есть близнецы, убивают только одного, а второй навсегда остается с чувством потери. Я и сама в некоторых произведениях грешила этим штампом, но здесь уж не стала так над ними издеваться.

Две громыхающих копытами и железом конных лавы столкнулись на протяжении сразу всего переднего края. Тяжкий железный лязг и первый стон, отчаянное ржание, брызги крови и туча пыли заполонили все поле разом. Ряды смешались, превращаясь в зубчатую пилу: всадники вклинивались между своими противниками, рубили и кололи всех, кто подворачивался под руку, топтали копытами упавших. Ничто сейчас не могло разделить две неистовых рати, разве что Перун бросил бы молнию между ними. Но Боги не вмешивались, предоставляя людям решать свои распри самим.
Князь Лютобор, как и все, рвался в бой. Он стремился как можно скорей решить его исход, и сам вел передовой полк, с трудом проламывая бронированные ряды лугиев. Ему хотелось как можно сильнее вовлечь противника в кроговерть битвы, чтобы им было уже не до защиты своего лагеря. Хотелось верить, что тогда атака на лагерь будет не так опасна.
Впрочем, даже сейчас, среди кровавого упоения боем, Лютобор успевал видеть сражение в целом. Привстав на стременах, он взмахнул окровавленным копьем в одну сторону, затем в другую, указывая обоим боковым полкам двинуться в обход, окружая противника. Тут же сразу трое лугийцев ринулись к нему, узнавая князя, но двоих тут же поразили копьями княжеские телохранители, третьего убил сам Лютобор, убедившись, что его сигнал понят. Не оглядываясь, он слышал, как над его головой шелестит на ветру большое знамя Яргорода. Его войско двигалось вперед, прорубая себе путь. На одну, последнюю победу, их еще должно хватить. Тем более, что никто не подозревает того, что она последняя. Напротив, все надеются, что уж теперь-то навсегда отвадят жадных соседей зариться на яргородскую землю. Пусть надеются. Надежда нужна людям. Труднее - знать.
Лугийцы были опасным противником, и дрались умело и ожесточенно. Но Лютобор изучил их за столько ле, и знал еще до битвы все их замыслы. С какой бы стороны враги не собирали силы, чтобы перейти в наступление, яргородцы уже ждали их и устремлялись наперерез, рассеивая противника, как сокол - стаю коршунов.
В бешеной кипучей пляске битвы Лютобор замечал, как вокруг него падают и свои, и враги. Иные из них были уже мертвы, другим еще можно было помочь. Кто мог двигаться - отползали прочь, чтобы не попасть под копыта. Как только сеча откатывалась хоть немного в сторону, из лагерей выбирались люди, укладывали раненых на носилки, тащили туда, где лекари могли позаботиться о тех, кто мог еще выжить.
Сам князь, умея предвидеть намерения противника, оставался невредим, находясь в самом жарком горниле битвы. Не один лугийский пан, уверенный в своем владении саблей, бросался к яргородскому князю, распаляясь надеждой принести своему войску победу... и падал замертво, успев еще удивиться, как тот сумел отгадать его коронный удар. "Колдовство!" - слишком поздно всплывало в памяти, прежде чем ее заволакивал серый туман смерти.
- Мы их обглодаем до костей! - хрипло воскликнул Ясень, съехавшись с князем среди битвы. Белый плащ на нем был обагрен кровью, как и кольчуга, но по тому, как держался в седле, Лютобор понял, что это кровь лугийцев.
- Но кость еще надо разгрызть! - князь кивнул знаменосцу, державшему обеими руками толстое древко. В бою погибли, один за другим, два знаменосца, и теперь полотнище с яргородским дубом ухватил совсем молодой парень, для которого оно было тяжеловато. Но вот знамя взмыло вверх, подавая сигнал Чеславу, ожидавшему своей очереди.
К этому времени от обоих войск осталась едва ли половина. И яргородцы, и лугии густо устилали своими телами вытоптанную землю. Укрепления лугийского лагеря сделались хорошо видны. "Чеслав, пора!" - мысленно обратился Лютобор ко второму из уцелевших друзей детства, словно опасаясь, что тот не поймет сигнал.
Словно отвечая емц, на холме, за которым располагался яргородский лагерь, выросли темные фигуры. Лучники приготовились стрелять. Быки втянули наверх камнеметные машины, похожие на искалеченные мельницы с единственным крылом, не вращающимся, а двигающимся вверх-вниз. Да и мелют на этой "мельнице" отнюдь не муку...
В тот же миг тяжелые камни засвистели над полем боя, загрохотали о лугийские тележные укрепления. Затрещало проламываемое дерево, стали падать скованные цепями возы, превращаясь в груду обломков. Лошади шарахались прочь, совладать с ними трудно было даже опытным наездникам. Лугии бросались к лагерю, оставив сражение. В спину им летели насмешки яргородцев.
Вслед за градом камней ударили горящие стрелы, обмотанные пропитанной смолой паклей. Они не гасли в полете, и, вонзаясь в сухое дерево, поджигали его. Видно было, как лугийцы мечутся, таская воду из протекающего через лагерь ручья, стараются погасить пожар.
Но тут в лагерь, еще больше увеличивая сумятицу, ринулись оборотни, уже перекинувшись в огромных волков, жутко завывая и лязгая клыками. Лютобор обернулся к ним и видел, как рядом с иссиня-черным Храбром через горящие укрепления прыгнула Отрада, и ее светлая шерсть озарилась огненным ореолом.
Он понял все, что сейчас произойдет, и крикнул, но она не услышала его, оглушенная ревом пламени, захваченная полностью азартом битвы, гордая своей силой и быстротой, несущей врагу смерть, а сородичам - победу.
Из огня и дыма навстречу поднялась огромная фигура. Высоченный лугиец подхватил один из брошенных камнеметом булыжников и, не чувствуя его тяжести, швырнул навстречу Отраде. Огромный камень ударился в бок волчице, и она рухнула прямо в костер.
- Зверье! - хрипло заорал лугиец-великан, бросая в разгорающийся костер обломки телеги. - Получай свое, грязная чародейская тварь!
- Отрада! - отчаянным сорванным голосом простонал Лютобор.
Он не рассуждал больше, и вообще не отдавал себе отчета в том, что делает, но воинские навыки сказывались и теперь, когда он с горсткой оставшихся дружинников бросился к пожару. Беркут заупрямился при виде огня, и тогда Лютобор в первый и последний раз в жизни выхватил плеть из-за пояса какого-то воина, хлестнул коня, понукая его прыгнуть через огонь. В одно мгновение он разрубил голову великану-лугийцу, и труп его рухнул в тот же костер, где сгорало, обугливалось, превращалось в пепел тело Отрады и его, Лютобора, сердце.
Что было дальше, он не помнил совсем. Кажется, битва продолжалась, и он сражался теперь в общем побоище, не замечая, с кем бьется. Кажется, чья-то сабля задела ему щеку, и по каштановой бороде капала кровь, но и раны он не заметил сперва. Только потом, обессилев от усталости, будто провалился в забытье, пока не очнулся в своем шатре, уже без доспехов, умытым, с липкой примочкой на щеке. Рану жгло огнем. Но что эта рана в сравнении с тем, что он почувствовал, осознавая случившееся!..
"Никогда больше она не поглядим на меня своими жаркими и нежными глазами, пронизанными солнцем. Не обнимет за плечи, не выпрыгнет шутливо из засады, стараясь застать меня врасплох. Никогда больше на ее смуглой груди и плечах не засверкают капли воды после купания в лесном озере. Никогда лапы прекрасной палевой волчицы не взроют в стремительном беге первый снег. Все ушло навсегда. За что я убил того лугийца? Он ничего не знал, и не виноват ни в чем. Это я ее погубил, я один!.."
И он, прикусив зубами край одеяла, завыл вполголоса, долго, тоскливо и безнадежно, как воет зверь над погибшей подругой.
Когда в шатер кто-то вошел, Лютобор, не поворачивая головы, узнал Храбра. И удивился, что еще способен что-то замечать. Ему даже не хотелось этого: любая посторонняя мысль казалась предательством Отрады. Но пришлось нехотя повернуть голову. Лицо ее брата было скорбным, но в нем не ощущалось враждебности.
- Ты меня ненавидишь? - слова сухими змейками выползали из горла Лютобора.
Храбр непривычно мягко положил руку ему на плечо.
- За что? Она - волчица, и погибла с честью.
- Это я позволил ей идти на смерть! Я знал, и не остановил! Мне следовало настоять на своем!
- Если бы она и осталась, не смогла бы простить тебе принуждения. Вернувшись, ты уже не нашел бы ее.
- Пусть не нашел бы! Пусть она бы от меня ушла, но ведь жила бы! - проговорил Лютобор, как в бреду.
Храбр сел возле него, взглянув острыми стальными глазами.
- Ты что думаешь, она не знала, что ты никогда не ошибаешься? Знала. Но остаться в стороне не могла.
- Почему? - прохрипел Лютобор, подняв измученные глаза на родственника.
- Потому что у нас другие понятия о жизни и смерти. Все мы созданы Богами, и к ним вернемся в свой черед, кому как на роду написано. Если твое время подходит - надо принять свою судьбу достойно. Неважно, мужчина или женщина, в старости или в молодости придет смерть, важно встретить ее с честью, и тогда твоя душа загорится звездой на небе. Мы, конечно, тоже оплакиваем погибших. Но не виним никого. Таков закон жизни. Если бы ты не позволил ей уйти, быть может, она бы все равно вскоре погибла, но вы расстались бы врагами. А так, вы до последнего дня сохранили свою любовь. Когда не сможешь одолеть тоску, найди там звезду, что зажглась этой ночью, и увидишь мою сестру.
Лютобор слушал его слова, исполненные лесной мудрости, мало понятной людям, и чувствовал, будто стальной капкан, сжимающий сердце, чуть-чуть разжимает свои зубы.
- Значит, ты не винишь меня в ее гибели? - казалось, он не мог этому поверить.
Храбр пожал ему руку.
- Мы братья, и всегда останемся ими. Что бы ты ни выбрал, стая пойдет за тобой.
Много времени спустя, когда пройдет самая острая боль, и можно станет рассуждать ясно, Лютобор удивился, почему Храбр так сказал: "Что бы ты ни выбрал". Что это - чутье оборотня, или он к тому времени понял, что в Яргороде неважно обстоять дела? Но спросить его об этом ак никогда и не собрался.
Потому что в сражении под Перепелиной, хоть яргородцы и одержали победу, но она далась им куда тяжелей прежних. Сосчитав потери, впору было прослезиться. Почти половина княжеской дружины и ополченцев полегли на поле боя, и эта потеря была невосполнима. И не слыша наяву, Лютобор мог представить, как завоют в селах новые вдовы, заплачут осиротевшие дети. Никто не вернет им кормильцев, земле яргородской - работников. А ему - ратников, что вскоре наверняка понадобятся.
Окончательно князь Лютобор понял, как плохо дело, когда той же осенью проехал с дружиной по деревням, проверяя, как обстоят дела. Люди встречали князя притихшие, молчаливые, хлеба собрали еще меньше, чем в прошлом году. Почему так происходит, князю объяснил деревенский староста в Грушевке, где Лютобор велел созвать народ на сходку.
- Кому же у нас хлеб растить, государь, если ты почти всех мужиков на лето забрал? Им на земле работать надо, а они вместо лопаты сулицами машут, - заговорил ехидный желчный мужичок по прозвищу Ерш. - Было у нас, к примеру. взято шестнадцать человек. Из них вернулись десять, а работать могут только семеро, еще трое - калеки, от них толку мало. Кому же было хлеб растить, от сорняков защищать, а потом убирать? Бабам да ребятишкам одним? Можно, конечно, и им! - Ерш схватил за руки молодую женщину, показал приехавшим ее ладони, распухшие от мозолей. - У нас все можно! Если бы только знать, государь: а на следующий год как? Дашь ты нам пожить спокойно, или опять скажешь: последних мужиков на войну собирайте?
Повисла тяжкая, гнетущая тишина. Лютобор видел, что всегда покорные смерды сейчас глядят почти враждебно. Для них в гибели и увечье их близких виноват был он, призвавший их на войну, а не лугии!
- На войне трудно бывает всем, - на щеке Лютобора дернулся еще свежий шрам. - Увы, не могу ручаться за следующий год. Я не лугийский король и его гетманы. Если они нападут, что нам придется делать? И про то не забывайте: кто не хочет кормить свое войско - кормит чужое.
Говоря так, князь внимательно вглядывался в лица поселян. Нет, не похоже, чтобы их хоть немного воодушевила его речь. Несколько пришедших с войны мужчин глядели мрачно, явно не желая собираться на следующий год куда-то еще. Старики и женщины, которых было большинство, переговаривались шепотом, кидая на князя недружелюбные взоры.
- Видишь ли, государь, - с явной неохотой проговорил староста Ерш, когда его почти вытолкнули вперед односельчане. - Не я говорю, люди говорят: чем всем погибнуть или разориться, уж лучше покориться лугиям. В конце концов, они - не чжалаиры проклятые, а такие же люди, как и мы. Говорят даже похоже, и почти в тех же Богов верят. Уживемся с ними как-нибудь. Лугиям нужна от нас дань и наш хлеб, но ведь и ты, государь, их собираешь с нас. Какая нам разница, кому платить? А так хоть воевать не придется.
Поселяне невнятным, но одобрительным гулом отозвались на речь старшины.
Княжеские спутники зато бледнели от ярости, руки их тянулись к рукояти меча.
- Государь, позволь проучить предателей! - произнес Чеслав.
- Не надо, - звонким от напряжения голосом отвечал Лютобор, глядя повыше голов поселян. -Люди хотят покоя. Их можно понять. Нам больше нечего делать тут!
И, повернув белогривого Беркута, он уехал прочь, не оглядываясь.

[Артанис]

Глава 15. Выбор яргородского князя
Со многими поселянами той осенью разговаривал Лютобор, выясняя, что они думают о своем будущем. И всюду получал примерно такой же ответ, как в Грушевке, высказанный где более вежливо, где - столь же резко. Наконец, и сам уже перестал их убеждать. Он видел, что яргородцы, истерзанные бесконечными войнами, жаждут лишь спокойной жизни, ради чего готовы даже поступиться своей независимостью. Им легче сделалось платить дань вчерашнему врагу, чем дальше истощать силы в ставшей бесполезной борьбе.
Их было много. И, наверное, для них так было лучше. Не нашлось бы в Яргородском княжестве семье, где бы хоть кто-то не погиб в войнах с лугиями, длившихся задолго до рождения Лютобора. Глядя на покосившиеся крыши изб, которых некому было поправить, на оборванное платье селян, князь не мог их упрекать, что сытость и покой для них важнее гордости. С каждой новой деревней нарастало понимание, что свободному Яргороду приходит конец, что все прежние сражения и жертвы были напрасны. Жизнь его отца, затем наставника, жизнь Отрады и его друзей не помогли защитить Яргород, они были отданы зря.
Что ж, князь Лютобор должен был принимать события такими, как они есть. Ни одна страна не может долго сохранить независимость, если ее собственный народ не в состоянии защитить ее. Однажды помощь его родичей по отцу, литтов, ненадолго оттянула падение Яргорода, но второй раз никакая третья сила их не выручит.
В Ольшанке, куда приехал с некоторым внутренним трепетом, он встретил Миловиду. Это было первое радостное событие за долгое время, хоть и совсем не связанное с судьбой княжества и другими важными событиями. Она стояла, об руку с красивым ладным мужчиной, в окружении целой оравы детишек - мал мала меньше. Он сразу узнал женщину, хоть и мало в ней осталось от робкой девочки с огромными широко распахнутыми глазами, в которой в то время лишь угадывалась будущая красота. Теперь же перед ним стояла пышная красавица, цветущая, как яблоня по весне. Видно было, что она и семья ее все эти годы жили в достатке, хотя бы по сравнению с остальными поселянами, и даже работа и частые роды не лишили женщину красоты и здоровья. Он невольно залюбовался ею, не отводя глаз.
Пока ольшанцы с большой неохотой собирались на сходку, Миловида что-то шепнула на ухо мужу, и приблизилась к князю. Тот соскочил с коня, подумав, что было бы невежливо говорить с ней, не сходя с седла.
На одно долгое мгновение их взоры встретились, многозначительно припоминая прошлое.
- Здравствуй, государь Лютобор Мстиславич, - проговорила Миловида тихо, так, чтобы слышал он один.
- Здравствуй, Миловида. Рад тебя видеть! - проговорил он так же тихо.
- Я и вся моя семья тебя благодарим, государь! Ты пообещал мне счастье, и все-все исполнилось, как ты нагадал. На следующий год после того я уже познакомилась со Златомиром моим. Он - сын купца, но, полюбив меня, не захотел больше торговать, а попросил у отца свою долю и остался со мной в Ольшанке. Так и живем - без большой роскоши, конечно, но в достатке, а главное - остуды между собой не знаем. Четыре сына и три дочки у нас, и все - твоим пожеланием, - казалось, женщина готова прилюдно поклониться ему, не зная, как еще выразить огромную благодарность.
И Лютобор, неожиданно для себя, улыбнулся ей, впервые после гибели Отрады. Они с Миловидой вновь встретились глазами, без слов понимая друг друга. Одна-единственная давняя встреча породила между ними связь гораздо крепче, чем если бы они все-таки провели ту ночь вместе. По крайней мере, Лютобор очень сомневался, что после этого она так же сияла бы радостью при новой встрече с ним.
- Не восхваляй меня, Миловида. Я всего лишь пожелал тебе счастья, а создали вы его в своей семье сами.
- Да, конечно... Сейчас, государь, подожди немножко! - и женщина, с горящими от волнения щеками, подбежала к мужу, зашепталась с ним. Лютобор отметил, что муж Миловиды глядит на встречу своей жены с князем спокойно, без всякого подозрения, и теперь кивнул ей, соглашаясь.
- Мы со Златомиром хотели тебя поблагодарить, государь! Прими нашего старшего сына на службу! Мальчик проворный и сильный, мечтает стать воином. Каждый день то на коне скачет, то из лука стреляет с ватагой таких же шальных.
Князь внимательно поглядел на высокого для своих лет мальчика-подростка, стоявшего рядом с отцом. Он, похоже, знал, что решается его судьба, и весь замер, вытянулся, затаив дыхание, точно соколенок, готовый впервые вылететь из гнезда и не знающий, примет ли его небо. Но вот мальчик встряхнул копной ржаных кудрей, рисуясь, принял дерзкий и независимый вид, даже сумел улыбнуться.
- Как зовут-то его? - поинтересовался князь.
Миловида проговорила, смущенно опустив глаза:
- Хотели, государь, назвать Лютобором, в твою честь, стало быть. Но все же неловко... да и соседи стали бы спрашивать, могли не так понять... Назвали Горицветом, по цветку, - она проговорила на местный лад, как говорили большинство яргородцев: "Горицвитом".
- Хорошее имя, - одобрил князь и подозвал к себе мальчика: - Горицвет, иди сюда! Хочешь ли ты быть моим воином?
Мальчик стремительно подошел к князю и остановился, не веря своим ушам. Лютобор успел заметить, что глаза у него были в точности как у Миловиды. Только не виделось в них вечной опаски. Даже оробев на минутку, он тут же воскликнул, едва не подскочив:
- Очень хочу, государь!
- Тогда поедем с нами. Дайте ему заводного коня, - сказал он одному из дружинников.
Горицвет взлетел в седло, точно белка по стволу дерева, ловко поправив под свой рост стремена и подпругу седла. Князь и его воины глядели с одобрением: похоже, мальчишка кое-что умел для начала.
- Хорошо, - скупо похвалил Лютобор. - Тогда собирай вещи и прощайся с родными: сегодня же едем дальше.
Горицвет убежал вместе с младшими братишками и сестренками. А князь переглянулся с Миловидой и ее мужем.
- Не боитесь отрока отдавать в дружину в такое время? Я тут проехал по деревням, там все только о покое мечтают, любой ценой, даже сдавшись лугиям.
- Потому для него и лучше будет при тебе, государь, - казалось, муж Миловиды не сомневается в своем решении. - Горицвет у нас не скоро запросит покоя, не дело ему гнуть спину на чужеземцев.
Лютобор вздохнул и, заглянув в глаза Миловиде, впервые вслух задал вопрос, что давно уже мучил его:
- А если мне уехать из Яргорода придется навсегда, что скажешь, Миловида? Согласишься ли, чтобы твой сын навсегда тебя покинул, так что и повидаться, быть может, больше не сможете?
Женщина широко распахнула глаза, совсем как в юности, затем прижала руки к груди.
- Тогда я буду знать, что хоть один из моих детей остается истинным сварожанином и служит нашему исконному князю.
На том и расстались. Лютобор не пожалел, приняв Горицвета в младшую дружину. Конечно, у него не хватало времени самому каждый день проверять успехи отрока, но он поручил воинам обучать того необходимым навыкам. Понятное дело, мальчику придется еще долго расти и учиться, прежде чем станет настоящим воином, но для своих лет ему хватало силы и ловкости, и похоже было, что он со временем далеко пойдет. Самое главное - ему нравилась служба князю, о котором у него дома говорили не иначе как с глубоким уважением и признательностью. Лютобору оставалось только жалеть, что не все яргородские жители похожи на этого отрока.
Между тем, слухи со всех сторон доносились не самые обнадеживающие. Лютобор узнал, что лугии на следующий год готовят еще более крупное вторжение, и понимал, что новой войны им не выдержать. И все чаще думал о том, что впервые вслух высказал Миловиде: придется покинуть Яргород. Если сюда придут без боя лугии, местный князь с дружиной им не нужен совсем. Да и ему не нужна их милость, даже если бы оказали таковую. Покорившись лугиям, придется доказать верность своему новому повелителю, воевать с кем прикажут, быть может - со своими соотечественниками из Сварожьих Земель. Ни за что на свете Лютобор не согласился бы на такое.
Была, правда, еще одна возможность - обратиться к своей родне по отцу, к литтам, отдать Яргород им в полное владение, и самому стать уже не полунезависимым князем, а воеводой у князя Радвиласа и наследников его. Но и такую возможность Лютобор решительно отверг. Во-первых, тогда продолжились бы войны, и яргородцы страдали бы от них дальше. Во-вторых, как дальше сложатся дела у самих литтов, Лютобор не взялся бы даже предсказать. Он знал, что князь Радвилас в свое время женился вторым браком на сварожанке, волчановской княжне, но вместе с молодой супругой приобрел и новые интересы в Сварожьих Землях. Теперь взоры стареющего, но все еще честолюбивого завоевателя все чаще обращались на восход.
Он не отказался бы и остальные сварожские города присоединить к своей державе, что с частью их уже удалось сделать. Но Лютобор знал твердо, что не сможет в этом участвовать. Он всегда чувствовал себя гораздо больше сварожанином, чем литтом, и помыслить не мог о том, чтобы придти с огнем и мечом в Сварожьи Земли, и так терзаемые врагами и внутренними распрями. Ни за что на свете он не причинит им еще больше горя. Да и не очень-то верит в прочность Литтского княжества. У князя Радвиласа от двух жен было аж двенадцать сыновей, да еще младшие братья и их потомство. Что станется, когда эта куча родственников примется делить власть, Лютобор тоже не взялся бы предсказать. Ладно, если князем станет кто-то из старших сыновей, Саулис или Линас - с ними он всегда ладил. А если один из младших сыновей Радвиласа, которых тот, как это бывает у стареющих мужчин, заметно предпочитал детям своей молодости? Этих двоюродных братьев Лютобор почти не знал, и совсем не собирался помогать кому-то из них удержать власть. Нет, не к литтам лежит его путь.
И, чем больше размышлял Лютобор, тем чаще ему вспоминалась Медведица, о которой он столько слышал о путешественников и купцов. Там все возрастала мощь Сварожьих Земель, туда, как доводилось слышать, переселялись многие, кто искал лучшей доли. На Медведицу бежали разоренные и притесняемые смерды, желавшие работать спокойно. Ехали на торги купцы даже из других стран. Переселялись бояре, желавшие служить сильному государю. И даже меньшие по значению князья охотно признавали себя "младшими братьями" великого медведицкого князя, сами шли на службу взамен за покровительство.
Все значимые события последних лет, касающиеся Медведицкого княжества, не проходили мимо внимательных глаз Лютобора Яргородского. Он много раз высматривал в огне и в воде что там происходит. Глядел, как подрастает княжич, волей судьбы носящий одно с ним имя. Сочувствовал, когда тот остался сиротой в возрасте девяти лет. Наблюдал с гордостью и тайной надеждой, как взрослеет юный медведицкий князь, радовался, когда ему удалось одолеть еще одного тезку - подумать только! - вышгородского князя, протянувшего было руки к великому княжению.
Все чаще Яргородец вспоминал пророчество, связавшее его с потомками Святослава Храброго. Были времена, когда ему даже хотелось быть там, кое в чем, чего не замечали княжеские воспитатели, поспособствеовать. Во время недавней, пусть и удачной, войны медвединцев с вышеградцами он видел, что можно было сделать лучше. Но, нагруженный судьбой Яргородского княжества, Лютобор не мог оглядываться еще на чужие края.
Теперь, кажется, судьба шла ему навстречу. Яргородцы сами отказывались от него. Тем, кто готов платить дань чужеземцам, не нужен князь и его дружина. Быть может, так и должно произойти. Его судьба ведет его дальше, прочь от родного края, туда, где ему суждено совершить больше, чем бесконечные пограничные стычки с лугиями. И пророчество, и жизненные обстоятельства уводят его прочь.
И все же принять окончательное решение Лютобору оказалось трудно. Яргород - его родина, здесь он вырос, за него воевал несчетное число раз, потерял стольких боевых товарищей и свою жену, чтобы Яргород был свободен. А теперь покинуть его навсегда, никогда больше не увидеть, как серебрится Искра на солнце, как по весне расцветают в поле огненно-красные маки? На Медведице, пожалуй, не найдешь широколистых лип и кленов, там в лесах все больше растут сосны да ели. Там снег тает на целый месяц позже, а выпадает на месяц раньше, когда на Яргородщине еще осень. Все это будет отныне принадлежать лугиям, а он, князь яргородский, проведет остаток своих дней изгоем в чужих краях!.. С трудом, с болью и кровью ему давалось отречение от родной земли.
И даже совета было спросить не у кого. Для всех он был князем, мудрым и знающим, да еще ведуном, которому все известно наперед. К нему люди приходили за советом, ждали от него помощи, когда у кого-то случалась беда. А у кого он сам может спросить, что ему делать дальше?

[Зануда]

Вот оно как поворачивается. Для войны нужны три вещи - деньги, деньги и деньги  И так со времён драк между двумя родами из соседних пещер по сию пору и до окончания войн на Земле (а закончатся они, когда меньше двух человек в последней войне в живых останется  ) Несколько соображений по всему этому экономическому краху.
Получается, не столько дружиной воевал (воюет) Лютобор, сколько ополчением. То ли ретроград, то ли поспешил на век-другой-третий  Эти годы - время профессиональных воинов, исключения вроде Куликова поля исключениями остаются, да, кстати - а Столетняя в Вашем мире случилась, эрэа Артанис? Ополчения - от отчаяния, их по уму должны "втаптывать в конский навоз" без особых усилий.
А чтоб оно, ополчение это, чего-то стоило на поле, его надо школить регулярно, от земли отрывая. Как это Орден проделывал,  как бишь там это называлось, не ландмилицией же! А уж про оружие и говорить нечего - с косами пересаженными супротив профессиональных воинов, тем паче конницы рыцарской, ловить нечего. Нужен какой-никакой доспех (ну, тут и стеганка на худой конец сойдёт), копьё боевое, сулицы. Топор плотницкий не шибко пригоден, нужен боевой. Шлем - тут шапка замена совсем плохая, ведь не вспомогательные силы, не подпирать сзади доспешных, а рубиться самим!. Щит тоже не шибко дёшев. Лук хотя бы у части ополчения - ну, тут и охотничий годен, не слабее бывает. Стрелы... Похоже, часть от казны всё ж шла, ну неподъёмно всё это для смерда!
Тогда запустение княжества пройдёт быстро. Спираль пошла крутиться - больше дань для содержания дружины (это как везде) и полупрофессианалов, коих уже ополчением назвать трудно. И рекрутирование в него. И потери. И снова рекрутирование, а нового ополченца надо снабдить хотя бы по минимуму. Увеличение дани. И так виток за витком до полного истощения налоговой базы. Коллапс.

[Артанис]

Спасибо Вам большое, эр Зануда!
Да, именно так у них и получается, как Вы пишете.
Ополчение - это с отчаяния уже. Понятное дело, княжеская дружина тоже есть, но ее одной не хватает, чтобы сдерживать врага, приходится собирать всех, кто есть. У них тут своя Столетняя война, считайте. Буквально - сто, по крайней мере, от лугиев они отбивались за много поколений до рождения Лютобора. Этап, когда можно было справиться одной дружиной, скорее всего, пройден задолго до него. Неудивительно, что никаких ресурсов, ни человеческих, ни денежных, не хватит до бесконечности, даже с помощью литтов. Лугии намного многочисленнее, они-то свои потери восполнят, а у яргородцев все ресурсы исчерпаны.
Ну да, войско снаряжали в основном из казны. Часть, конечно, бояре на свой счет вооружали собственные дружины и своих холопов, но и княжеская казна неминуемо пустеет. Это же все здесь упоминается.

Даже никого из старших не осталось с ним рядом. Всю жизнь Лютобор этим не тяготился, привыкнув решать сам, но вот теперь в трудный момент хотел бы посоветоваться с кем-то старше и опытнее, кто мыслит здраво, не поддаваясь чувствам. Но родители его умерли давно. Погиб в битве под Чёрном и его наставник, боярин Вэдимас; его прах развеялся над чужой ему по рождению Яргородской землей. Вспоминая о нем, Лютобор припомнил и тот далекий день своего детства, когда отец впервые посадил его на коня и назначил Вэдимаса его наставником. Как давно это было!.. После того, как его не приняли в храм, когда жрец Даждьбога, Чистомысл, сказал ему на прощание: "Может быть, когда-нибудь тебе и захочется со мной поговорить; тогда приходи, коли жив буду".
Лютобор встряхнулся, приказал подать себе коня. Он знал, что Чистомысл, совсем состарившийся за эти годы, еще остается при храме. Но встречались они только на праздниках, когда полагалась благодарственная жертва Солнцу. До сих пор у князя не было повода обращаться к старику за советом. Сейчас ему и впрямь сделалось это нужно.
Нагнув голову, князь вошел в памятную ему пристройку при храме, где в кресле возле печи грелся Чистомысл. Тогда, во времена детства Лютобора, жрец казался ему стариком. Сейчас и вправду совсем одряхлел, высох так, что темная морщинистая кожа собиралась складками, уже не обтягивая плоть. В седых волосах и длинной бороде появился зеленоватый отлив. Выцветшие глаза были чуть приоткрыты среди распухших век. Но, узнав в полумраке вошедшего князя, отворились шире, глядя с неожиданным интересом и вниманием.
- Здравствуй, князь Лютобор Мстиславич! - произнес жрец тихим сиплым голосом. - Все-таки пришел хоть раз побеседовать со стариком...
Лютобор сел на скамейку напротив, подал старику чашу медовой сыты.
- Порой приходится принимать такие решения, после которых уже ничего будет не изменить, точно ударом меча отсечь новое от старого. Тут бывает необходим мудрый совет.
Тонкие запавшие губы старика растянулись в улыбке, затерявшейся в седой бороде.
- Советовать князю, как ему быть в своем княжестве - опасное и неблагодарное дело. Иногда к советам вправду прислушиваются, а иногда их просят, только чтобы переложить на другого свою ответственность. Порой, точно робкие дети, ждут, чтобы их отговорили от того, к чему не лежит душа. А чаще всего бывает, что тот, кто просит совет у другого, сам давно уже решил, что ему делать.
Лютобор тяжело вздохнул, опустив голову.
- Ты прав. Я не жду от тебя другого решения, ибо не вижу его. И не хочу, чтобы меня отговаривали или убеждали... Но мне трудно, Чистомысл! Я родился в Яргороде... столько раз воевал за него... А теперь должен навсегда его покинуть, отдать чужеземцам! Я чувствую себя предателем. Не станет ли роковым мое решение не только сейчас, но и навсегда? Не навсегда ли я отдаю Яргород лугиям, отрываю его от Сварожьих Земель?
Внимательно выслушав его, Чистомысл отпил из чашки теплой сыты и тихо спросил:
- Но могут ли Сварожьи Земли обезопасить себя и здесь, и на полунощи?
Лютобор покачал головой, воочию увидев большой чертеж Сварожьих Земель.
- Окруженные врагами со всех сторон? У нас - лугии, на восходе - чжалаиры, да и литты, м самм князья между собой не могут жить в мире. Тут как на поле боя: иногда приходится жертвовать передовым отрядом, чтобы главные силы могли перестроиться и нанести удар... Но в бою люди знают, на что идут, а я оставлю свой народ, не спросив никого. Они не знают, чем это грозит, и живут только сегодняшним днем, зато я знаю. Их потомки сами превратятся в лугиев.
- Тогда, значит, придется тебе где-то в другом месте совершить дело, более значимое, чем сохранение Яргородской свободы. В другом краю, что станет тебе новой родиной. Ты знаешь уже, где это будет?
- Да, - вздохнул Лютобор. - Думаю, что знаю. Благодарю тебя, жрец! Вроде бы, и впрямь ты не сказал такого, о чем я не думал сам на все лады, но как будто стало легче. Всегда приятно услышать из чужих уст подтверждение своих мыслей. Видно, и ты знаешь будущее, раз просил меня придти когда-то, давным-давно...
Чистомысл глядел на него поблекшими глазами, как бы стараясь сложить воедино маленького мальчика, в котором он некогда разглядел дар, и сидящего теперь перед ним статного красивого мужчину.
- Сколько тебе лет, князь? - спросил он, всматриваясь в тусклом свете единственной свечи.
- Тридцать пять.
- Да, все правильно... А волосы твои, смотри-ка, уже седеть начали. Но я все-таки прожил дольше, и иногда светлый Хорс-Даждьбог передо мной освещает не только землю, но и души людей. Пусть он и впредь озаряет тебе путь, князь Лютобор Мстиславич! Спасибо тебе, что заглянул ко мне на прощание. Я надеюсь, Боги мне позволят умереть на родине.
Спустя три недели Чистомысл скончался. Князь Лютобор сам высек огонь для его погребального костра, и в блеске пламени снова видел лица тех, кого не было больше рядом - они явились проститься.
Всю зиму князь и его дружина готовились к отъезду. Лютобор почти не говорил об этом, но все уже знали, что предстоит долгий путь. Те, кто готов был переселиться в новые края, собирали самое необходимое. Впрочем, князь никого не принуждал следовать за ним. В основном с ним уходила "младшая дружина" - воины, привыкшие исполнять княжескую службу и твердо верящие в дарования своего господина его удачу. "Старшую дружину" составляли бояре, среди которых многие готовы были остаться и поладить с лугиями. Князь их не винил: этим людям было что терять, и они не надеялись на новом месте устроиться не хуже. Что ж, он никого не тащил с собой насильно. От приневоленных людей в новом краю пользы не будет.
Но его всерьез огорчило, что остаться пожелал и Ясень. Это было еще одной тяжкой утратой, хотя их разлучала жизнь, а не смерть. Выросли вместе, прошли столько войн - и вот...
Ясень рассказал ему о своем решении уже по весне, когда они выехали размять коней в поле, где первые проталины прорезали черными полосами рыхлое снежное поле. Над полем, не замолкая, звенел жаворонок, радуясь, что вернулся из Ирия домой. Кони мягко ступали, с чавканьем вытаскивая копыта из раскисшей земли. Лютобор медленно вдохнул запахи ранней весны, смакуя их, как редкий напиток:
- Как хороша наша земля! - воскликнул он, с болью в душе думая, что скоро покинет ее навсегда.
- Хороша, - согласился Ясень, и проговорил, пряча глаза: - Лютобор, я не могу поехать с тобой. Я остаюсь.
Лютобор медленно выпрямился в седле, окинув друга детства пронизывающим взором, как будто хотел на всю жизнь сохранить его образ.
- Ты все точно решил? - спросил он тихо.
Ясень опустил голову.
- Прости, если можешь, Лютобор... Да, я решил. У меня семья, владения. Лебедяна боится ехать. Говорит, наши дети станут нищими в чужом краю. А лугии у нас не отберут земли, им выгодней с местными боярами ладить. Но я бы отказался от всего, Лютобор, если бы не жена и дети, поверь! Я должен заботиться об их будущем, и поэтому оставляю тебя, - его лицо исказило страдание.
Лютобор положил руку ему на плечо.
- Не надо сожалений, я понимаю тебя. Ты имеешь право... Я назначу тебя правителем, и ты передашь лугиям Яргород во владение, с тем, чтобы они с честью приняли тебя в свое подданство.
"И потомки твои, как и прочих яргородцев, сами превратятся в лугиев. И, если когда-нибудь они снова пойдут войной на Сварожьи Земли, твои наследники под именем каких-нибудь панов Ясинских, тоже придут убивать своих сородичей, вполне чувствуя себя лугиями!"
Но вслух Лютобор этого не сказал, хоть и сильно был раздосадован отступничеством Ясеня. Одна мысль уже может навлечь беду, не хватало еще высказать ее вслух, как дурное пророчество! Как бы там ни сложилось в далеком будущем, но им с Ясенем лучше расстаться друзьями.
Теперь из товарищей его детства оставался рядом один лишь Чеслав. В тот же день Лютобор пригласил его поговорить наедине, предпочитая узнать все разом, пока душе его, окаменевшей под тяжестью разлук и утрат, как промерзшая от мороза земля, легче будет выдержать еще одну.
- Ты-то что думаешь о нашем будущем? - осведомился он у Чеслава, когда им принесли по миске ухи из стерляди, приправленной чабрецом и шафраном.
Чеслав поглядел на него недоумевающе.
- Что я думать могу? Я поеду с тобой, куда ты скажешь.
Сказано было просто, как само собой разумеющееся, но Лютобор выронил ложку и со слезами на глазах взглянул на последнего из друзей своих.
- Слава Богам, один ты при мне остался!.. И при этом даже не спрашиваешь, куда мы поедем?
Чеслав сперва торопливо выхлебал уху, заедая пирогом с капустой и грибами, затем только обрался обстоятельно ответить:
- Ты князь, тебе и решать. Хотя, будь моя воля, я бы выбрал Медведицу. О ней больше всего говорят сейчас, они успели широко развернуться. И их князю наверняка нужны опытные, испытанные воеводы. А мы с тобой заодно. А главное - медвединцы, кажется, делают настоящее важное дело, не пустое.
Лютобор удивленно вскинул брови.
- В последнее время я и сам не меньше твоего думал обо всем этом, - признался он.
Чеслав недоумевающе моргнул.
- Так что, я угадал?
Лютобор многозначительно усмехнулся.
- Да: весной, как будет все готово, и отъедем. Только я не просто поеду...
В самом деле, Лютобор Яргородский не мог поручиться, как примут его на Медведице, поверит ли ему юный князь, его тезка, и окружение того. Это он в последние годы наблюдал за их жизнью так внимательно, точно всегда знал, что однажды их сведет судьба. А для медвединцев князь давно потерянного Яргорода, к тому же родич литтских властителей, естественно будет не сразу поверить ему. Иное дело - если бы он сразу показал, что может быть полезен, и не собирается обмануть.
Ища подходящий способ, Лютобор почти каждый день искал в огне и в воде знаки для себя. Часто видения показывали ему юного медведицкого князя, так что было ощущение, что тот вырос у него на глазах. Лютобор думал уже послать ему письмо, прося дозволения приехать, но затем обстоятельства изменились. Еще зимой приезжий купец сообщил, что в Орде гневаются на медведицкого князя, и собираются его вызвать пред ясные ханские очи. Видения подтвердили Лютобору, что ему сказали правду. Он видел тяжелые подводы, груженые подарками для Орды - данью, собранной тяжким трудом со всего Медведицкого княжества. Как только Великая река вскроется ото льда, медвединцы со своими дарами поплывут на ладьях вниз, к лежащему в степи Сарай-Мунлику. Надо полагать, там спросят с юного князя за отнятый в прошлом году у вышеградского князя ярлык на великое княжение. Хоть и нет уже в живых Ашин-хана, вручавшего его тогда, хоть и сменились за пять лет еще три властелина степей, но для подданных воля любого хана должна быть по умолчанию священна.
Справятся ли? Лютобор Яргородский видел гордое и упрямое лицо черноволосого юноши, уже испробовавшего вкус первой победы, и младшего, белокурого мальчика, мечтающего вслед за старшим братом испробовать воинской славы. Они рождены витязями, а не льстивыми данниками. Под силу ли вчерашним детям подвиг Святослава Храброго, совершаемый не на поле боя, а на мягкой кошме или на мозаичном полу ханских жилищ?..
От Яргорода до ордынских владений далека дорога. Но князь Лютобор мог проверить точность своих сведений: у него под рукой был Храбр и его стая. Они, то в волчьем облике, то в человеческом незаметно прокрадывались к самым кострам чжалаиров, подслушивали их разговоры так незаметно, что ордынцы, почитавшие себя знатоками военных хитростей, устыдились бы, узнав о таких соглядатаях. И во много раз стремительнее всякого гонца мчались сообщить о том, что узнали. Их сведения дополняли то, что Лютобор видел сам. И он готовился, ожидая нужного часа, рассчитывал время точно до последней минуты. По его расчетам, ему следовало оказаться в окрестностях чжалаирской степи где-то к началу лета. Таким образом, для подготовки к отъезду хватало времени не только князю с дружиной, но и семьям его воинов, у кого они были.
Уже отцветала черемуха, и по рощам заливались неумолчные соловьи, когда яргородский князь навсегда уехал прочь, простившись со своей родиной. Он ехал, глядя вперед, ни разу не оглянулся назад, туда, где прошла изрядная часть его жизни. Прошлое не вернется уже никогда, и нечего заговаривать судьбу. Легче и полезнее будет думать о том, что ждет впереди.
За очередным поворотом степной дороги Яргород скрылся навсегда за тучей серой пыли.

[Карса]

И отправился Лютобор навстречу судьбе. Я почему-то думала, что будут какие-то переговоры с лугиями. Оказывается, всё гораздо проще.  Территориально Яргород - это ведь примерно окрестности Львова по нашей современной географии?

[Артанис]

Спасибо, что продолжаете читать, эрэа Карса!

И отправился Лютобор навстречу судьбе. Я почему-то думала, что будут какие-то переговоры с лугиями. Оказывается, всё гораздо проще.  Территориально Яргород - это ведь примерно окрестности Львова по нашей современной географии?

Да, Лютобор выбрал свой путь. А мы пока что познакомимся поближе с некоторыми другими персонажами, которые еще не были показаны вплотную.
А переговоры с лугиями остались Ясеню. Пусть он им сдает Яргород на вечное владение.
Это Волынь, немного в сторону. Аналог Львова, вероятно, еще раньше был утрачен.

Глава 16. Лютобор Медведицкий
Три луны назад прибыл юный медведицкий князь в Орду, вызванный нынешним ханом, Цогт-Гэрэлом. За все это время хан ни разу не принял его. Доверенные ханские ближники, его мурзы и нойоны - те часто навещали гостя в его жилище, приглашали медведицких князей и бояр на охоту, на пиры. Отказываться от их приглашения не было возможности. С ними приходилось изображать покорного данника, восхищаться могуществом Великой Орды, задабривать подарками ордынцев, не зная, будет ли от этого польза. По такой дорожке шли сварожские князья, начиная со Святослава Храброго и его отца. Казалось, что так будет всегда.
Пятнадцатилетний князь Лютобор Тихомирич галопом промчался на темно-гнедом коне вдвоем с оруженосцем Мстишей, возвращаясь с прогулки. Хотя едва наступало лето, в чжалаирской степи было гораздо жарче, чем в прохладных медведицких краях. Там в любую жару найдется тень от дерева или куста, а если уж совсем невмоготу станет, тут и речка неподалеку, можно искупаться. А здесь ни деревьев, ни приличных кустов, а до Великой от Сарай-Мунлика пять дней пути. Арыки и колодцы, прорытые в степи, ему говорили, высыхают, когда становится еще жарче. По слухам, в самый летний зной воду в чжалаирской столице продавали на улицах, развозя в бочонках. Продавать воду за куны! В Сварожьих Землях такое кому угодно показалось бы нелепым, но здесь, говорят, торговцы водой каждое лето наживались совсем неплохо.
Пыль поднималась столбом из-под копыт коней, тянулась длинным следом за спиной всадников. Лютобор Медведицкий скрипнул зубами в такт своим мыслям, и сразу почувствовал, как на них заскрипел песок.
- Поедем обратно, Мстиша, - обернулся он к оруженосцу, державшемуся позади на половину лошадиного корпуса. - Я здесь скоро поджарюсь, как лещ на сковородке.
- Ко мне это "скоро", пожалуй, уже не подходит, - юношеским ломающимся голосом ответил Мстиша, русый круглолицый подросток с веселыми глазами. - Я, того и гляди, растаю и утеку в степную пыль, и ты, государь, лишишься оруженосца.
Медведицкий князь усмехнулся, позабыв свою досаду, и, обернувшись, хлопнул Мстишу по плечу.
- Спасем тебя от здешнего солнца!.. Даже оно-то здесь не похоже на наше. Даждьбог не согревает землю, как у нас, он гневается на чжалаиров, и не ласкает их лучами, а мечет вниз огненные копья.
Они проехали ерез облицованные цветными изразцами с неведомыми узорами ворота. Городская стена вокруг Сарай-Мунлика была сложена из желтоватого известняка, и была не особенно высокой. Настоящие стены Орды - ее могучие несокрушимые тумены, тысячи тысяч храбрых воинов, потомков завоевателей вселенной. Пока они владеют всей степью, столице Великой Орды некого бояться. Стена нужна была прежде всего затем, чтобы держать рабов внутри, ну и потому, что любому городу полагалось быть окруженным стеной.
В воротах ожидали конные стражи, облаченные в кожаную броню. Они сидели в седле неподвижно, как изваяния, словно и не чувствовали удушающей жары. Подъехав ближе, князь Лютобор молча достал из кошеля медную пластинку, дающую ему право ездить свободно. Чжалаиры посторонились, позволяя проехать.
Князь с оруженосцем проехали мимо торговых рядов, занимавших едва ли не половину города. Сегодня был не безарный день, и лишь несколько человек на всякий случай принесли продавать свои изделия.
Старинных чжалаирских юрт не найти было в Сарай-Мунлике. Они встречались лишь в степных кочевьях поодаль от города. Чжалаирская знать обитала в каменных дворцах, а простой народ - в саманных мазанках. Дерева здесь было слишком мало, чтобы чжалаиры могли строить из него. В саманной хижине, разве что побольше прочих, поселили и медведицкого князя со свитой. В первые дни такая постройка с плоской крышей казалась Лютобору непрочной. Он все ждал, что хрупкая каменная стена того и гляди начнет крошиться. Но постепенно привык. хотя избой назвать саманную хижину все равно язык не поворачивался. Привыкнешь и не к такому, что ж... Уже три луны они здесь, и не похоже, чтобы дело хоть немного с места сдвинулось.
Молодой князь вспомнил, как провожала их с Брониславом сестрица Белослава, как пожелала ему, обнимая на прощание: "Терпения тебе перед чжалаирами, брат! Выдержи все, не погуби нас всех напрасной горячностью!" И поглядела на него твердо, как мужчина, не рыдала и не выла на прощание, как их тетка боярыня Зимина и другие женщины, что провожали своих родных в Орду. Белослава - настоящая княжна древнего рода, не знающая страха и женской слабости. Повезло ему иметь такую сестру. Сама еще совсем молодая, она всегда заботилась о них с Брониславом, как могла бы мать. А он еще даже мужа для сестры найти не позаботился. Если доведется благополучно вернуться домой, надо будет найти мужа для Белославы - чтобы и ее был достоин родом и собственными заслугами, и для него, медведицкого князя, сделался бы братом, чтобы не пропало родство даром.
Князь остановил коня возле домика, окруженного небольшим садом. Из пристройки выбежал конюх, принял обоих лошадей. Лютобор, погруженный в свои думы, день ото дня все более невеселые, вошел в хижину, едва не приложившись макушкой о притолоку. Нарочно, что ли, такие низкие потолки сделали, чтобы рослым "свархам" почаще приходилось гнуть шею? Вполне могли, это по-чжалаирски.
Он стремительно распахнул дверь и остановился на пороге - высокий юноша, плотно сложенный, с широкими плечами, отлично развитый для своих лет. Над верхней губой его, если приглядеться, уже виден был первый пушок. Еще год-два - и медведицкий князь будет выглядеть совсем взрослым мужем. Жесткие черные волосы его растрепались после быстрой скачки, покрылись пылью, как и темно-красный кафтан. Большие темные глаза пристально окинули находившихся внутри. Увидел тысцкого - боярина Зимина со старшим сыном Тихомиром, князя Аджарова, Белецкого, и еще нескольких ближних к престолу бояр. Эти люди, по сути, правили Медведицким княжеством во время его малолетства, опекали его, согласно отцовскому завещанию, и в Орду также приехали, сопровождая своего питомца.
То есть, двоих питомцев. На лавке, запрокинув голову, лежал младший из медведицких князей, двенадцатилетний Бронислав Стемирич, двоюродный брат Лютобора. Он прижимал к носу окровавленную мокрую тряпку, нижняя губа его тоже была рассечена.
- Ого! - присвистнул Лютобор. - Кто это тебя так, братец?
Бронислав поднял голову, ответил, хлюпая разбитым носом:
- Да состязался тут в скачках с одним мальчишкой... с сыном мурзы Тулуя. Он ко мне пристал - давай да давай поскачем наперегонки. Я согласился, да и обогнал его! А он сразу - кулаком в нос!
- Говорю тебе, княжич, нельзя давать чжалаирам повод! - осторожным шепотом вмешался тысяцкий.
Но у князя Лютобора от такого известия даже повеселели глаза.
- Но ты-то, надеюсь, дал ему сдачи? - спросил он брата.
- Ага! - задорно воскликнул Бронислав. - У него теперь под обоими глазами вот такие синяки!
Из груди боярина Зимина, туго стянутой вышитым золотом кафтаном, вырвался глубокий вздох.
- Да понимаешь ли ты, что натворил? Ссориться с чжалаирами среди самой Орды, бить наследника знатного рода - это может обернуться всеобщей гибелью!
- Что же, по-твоему, пусть чжалаир бьет сварожского князя? - заступился Лютобор за брата.
- Не надо было вовсе соглашаться состязаться с ним! Следовало мудро устранить самый повод к распрям. Извинился бы, сказал, что не надеешься на победу. - назидательно проговорил тысяцкий.
Окровавленная тряпка вдруг полетела в угол. Бронислав вскочил на ноги, яростно сжимая кулаки, как будто и с боярином готов был драться.
- Это почему же я не надеюсь на победу, если я как раз победил?! В кои-то веки показал проклятому чжалаиру, на что сварожане годятся! И в драке тоже мой был верх!
Боярин Зимин аж побагровел, не то от жары, не то от злости, а сын его насмешливо прищурился.
- Готовь теперь куны, великий князь! Мурза Тулуй, наверное, уже бежит жаловаться хану, а то и самому темнику Улзию. Дорого медведицкой казне встанут синяки его сына.
Князь Лютобор пристально взглянул в лицо молодого боярина, красивое и смелое, украшенное уже, хоть и небольшой, настоящей бородкой. До сих пор молодой Зимин с ним и с Брониславом обращается как с несмышлеными детьми. Порой Лютобору становилась неприятна его надменность.
- Честь медведицких князей стоит, чтобы за нее заплатить! Я горжусь тобой, Бронислав Отважный. Ты первый показал чжалаирам, что они не так уж и непобедимы.
Младший князь просиял от похвалы брата. Зато боярин Зимин чуть не всплеснул руками, слушая такие речи своих воспитанников. Он ли сам не учил Лютобора, сына своей младшей сестры Сбыславы, почтению перед Ордой? Не говорил ли, что сварожане перед ней - все равно что несовершеннолетний отрок перед старшим в семье, коему не подобает выходить из повиновения? Но эти дерзкие мальчишки будто с цепи сорвались. От того ли, что выросли без родителей, и отродясь не слушали никого, кроме себя... Покойный князь Тихомир Тихомирич был вовсе не похож на своего сына. Осторожный, уважительный, он никогда не навлекал гнев чжалаиров, тогда как Лютобор... Верно говорят, что иногда Макошь, Хозяйка Судеб, сама незримо подсказывает родителям, какое имя подойдет ребенку в дальнейшей жизни. Только лучше бы поскорей умнел молодой князь, пока не дождался ордынской грозы над деревянными стенами Крепости!..
Как бы в подтверждение мыслей первого боярина, без стука отворилась дверь. На пороге появился чжалаирский нойон со знаком сотника на плече. Найдя взглядом князя Лютобора, передал ему пергамент, исписанный причудливой вязью.
- Единственный в мире, хранимый Тенгри, ясноликий хан Цогт-Гэрэл, призывает тебя, медведицкий князь, в три часа после полудня, - обведя взором присутствующих, гонец добавил после паузы, как, очевидно, было ему велено: - И своего брата возьми, конечно. И ваших наставников - должен же хоть кто-то взрослый разъяснить вам смысл речей повелителя.
Медведицкий князь побелел от гнева. Давно, казалось бы, пора уже сварожанам привыкнуть ко всему. Оказался в Орде без цепей и колодок - уже чувствуй себя счастливцем. Но его все же больно задевало, когда его оскорбляли при собственных боярах. Нельзя было считать, будто так и должно быть. Пусть чжалаиры были сколь угодно сильны, хотя бы в них нынче соединялись великий Монх-Оргил с Ерден-ханом, чего на самом деле не было, - Лютобор Медведицкий признавал за ними лишь силу, но не законное право.
Как бы в тон ему, насмешливо заговорил князь Ратисвет Аджаров, сорокалетний черноволосый и чернобородый красавец. При появлении чжалаиров он не вставал из-за стола - имел право, будучи сам потомком чжалаирского хана, еще в давние времена переселившегося в Сварожьи Земли.
- Сколько там у них сменилось-то этих "хранимых" и "ясноликих"? Пятеро за последние несколько лет, или шестеро уже?
- Шестеро! Говорят: когда везешь подарки хану, сперва спроси, тот ли еще на престоле хан, или уже другой! - князь Бронислав звонко хлопнул в ладоши.
Но у старшего его двоюродного брата были уже вполне взрослые и мысли, и заботы. Он задумчиво проговорил, сбросив с себя запыленный кафтан и оставшись в сорочке, вышитой сестрой Белославой:
- Это верно, ханская власть теперь немногого стоит. Нынешний-то Цогт-Гэрэл трон получил лишь руками темника Улзия. Тот распоряжается всем: и войском, и державным советом, и казной, а хану остается один его гарем. Улзий много ханов повидал, иных сам спровадил к Тенгри. Самому-то ему ханом стать не светит: безродный, даже и не чжалаир, а коман. Так он своего хана на престол возвел, играет им, как скоморох паяцем... А все равно, и перед таким кланяться придется! - он махнул рукой, словно досадуя на самого себя за то, что завтра предстоит сделать.
Боярин Зимин же взглянул на юного князя с таким видом, словно хотел заткнуть ему рот.
- Помолчи, государь, осторожнее! Здесь кругом соглядатаи!..
- Вот прямо здесь, среди нас? - переспросил князь, оглядывая присутствующих. Мстиша, а за ним и Бронислав, так и покатились со смеху.
- Ты понимаешь, что я хочу сказать! - возразил тысяцкий. - Осторожней будь, государь! Уж на что коварны чжалаиры, а этот змей Улзий, - боярин огляделся по сторонам, точно ожидая, что "змей" уже слушает откуда-то, - так вот, он еще хитрей прочих! Завтра ни в чем ему не перечь, бойся его раздразнить!..
- Хорошо, - Лютобор Медведицкий отошел к стене и замер, ссутулившись. - Буду бояться, - его голос, только что вполне мужской, сорвался на полуслове.
Мстиша, умевший всегда поладить с князем, и тут подошел без опаски.
- Не хочешь ли, государь, умыться с дороги? Я тебе уже и воды припас.
- Давай.
Выйдя во двор, Лютобор с наслаждением плеснул себе в лицо холодной водой из таза, что держал оруженосец, смывая с кожи степную пыль. Затем вытер лицо и руки вышитым рушником.
- Есть хочешь? - поинтересовался Мстиша. - На поварне зажарили двух дроф, что мы подстрелили вчера, и еще кусок дикой лошади. И хлеб свежий испекли.
- Давай, - совсем оживился князь. Он и вправду проголодался во время поездки, да и хороший ужин поможет отвлечься от печальных мыслей.
За ужином сын тысяцкого, Тихомир Зимин, кривя губы, глядел, как ест князь, его двоюродный брат. Мальчишка, невоспитанный мальчишка, и ничего более! Готов вечно питаться, как в походе, одной дичью, да вяленой кониной, как простой дружинник, лишь бы побольше дали. Хоть зажарь ему ворону, и то не заметит. Это ли великий князь, потомок Святослава Храброго! Можно подумать, что его подменили в колыбели сыном какого-то смерда. Разве от такого князя можно ждать почтения к древним родам, или хотя бы уважения к своей родне? Ему уже сейчас его оруженосец дороже урожденных бояр...
А на следующий день князья Лютобор и Бронислав со своей свитой явились в сопровождении чжалаирского отряда в Золотой Дворец, к престолу Цогт-Гэрэла. Прошли по мозаичному полу, расписанному яркими красками, так что пол казался широким степным раздольем, по которому бежали табуны разномастных коней. До того искусной была роспись, что казалось, ветер колышет травы, развевает гривы коней.
- Красиво все же, - шепнул Бронислав на ухо старшему брату.
Лютобор кивнул, мрачнея еще больше. Он видел в залах, что они прошли, изящные фарсийские ковры, изваяния драконов и неведомых птиц, прекрасные статуи женщин и воинов, резные кадильницы, над которыми клубился разноцветный ароматный дым. В какие времена и из каких стран все это было собрано, - теперь уж и не узнать. Медведицкий князь поднял глаза к потолку тронной залы. Там было в точности воспроизведено Высшее Небо, как представляли чжалаиры. В середине располагался золотой престол Тенгри-хана, изображенного в виде могучего воина с синими глазами и в синих одеждах. С ним рядом в небесной дали, выше облаков, сидели его жены и дети, и другие благожелательные духи. Подальше были люди, достойные после смерти попасть на небо. В левом нижнем углу, за краем неба, показана была пустыня, где скитаются души злодеев, не принятых в царство Тенгри.
Невольно залюбовавшись картиной, Лютобор Медведицкий нахмурился, отгоняя неуместное восхищение.
- Награбленное! - шепотом бросил он. - За годы своего владычества они столько натащили богатств, что им, конечно, ничего не стоило нанять самых лучших мастеров, чтобы разукрасили их разбойничью берлогу понаряднее.
А самому вдруг подумалось: вот если бы Медведица и другие сварожские города не были вынуждены большую часть своей казны тратить на военные расходы да на дань ненасытной Орде, - могли бы тоже приглашать самых искусных иноземных художников, да и своих выучить не хуже. Украсили бы Крепость не хуже Золотого Дворца, поставили бы в медведицком святилище прекрасные изваяния Богов. Но увы - проклятые чжалаиры одним себе позволили любоваться красотой.

[Карса]

Улзий - это Мамай, надо полагать? Видимо, вскоре Лютобор Медведицкий встретится с будущим своим противником.

[Артанис]

Спасибо Вам большущее, эрэа Карса!
Все-таки у меня потрясающе догадливые читатели! Или род Ростислава и Влады и в нашем мире есть?

На золотом троне, покрытом, по старинному обычаю, белой кошмой, сидел владыка Великой Орды - Цогт-Гэрэл-хан. Он был еще относительно молод. Всего год назад сделался ханом с помощью темника Улзия, нежданно-негаданно сделавшего на него ставку среди дворцовых распрей. Теперь хан высокомерно глядел на явившихся к нему свархов. Темные глаза на смуглом лице, украшенном редкой полоской черных усов, словно бы смотрели сквозь вошедших, точно их фигуры были прозрачны. Маленькие руки играли кистями шелкового пояса, повязанного поверх синего халата.
- Кто вы такие? - поинтересовался Цогт-Гэрэл, хоть, конечно, прекрасно знал, кто явился к нему.
- Князь медведицкий Лютобор с двоюродным братом Брониславом и боярами! - ответил юный князь на довольно правильном чжалаирском языке.
Вокруг хана, восседавшего на престоле, собралось довольно много людей. По сторонам выстроились, как изваяния, рослые воины в алых халатах и стальных бронях, личные тургауды - телохранители хана. Ниже ханского трона сидели на коврах, поджав ноги, его советники и полководцы, самые знаменитые ордынские вельможи. Внимание Лютобора Медведицкого привлек один из них, одетый скромней прочих, в почти не украшенном черном халате, сшитом из тонкого шелка. На вид этому человеку казалось около сорока лет. В отличие от многих чжалаиров, он не брил голову, и черные гладкие волосы косицами спадали ему на плечи. Несмотря на степной загар, лицо его все равно казалось бледнее, чем у прочих чжалаиров, а небольшая черная бородка зрительно сужала его. Этот человек, казалось, не обращал на медвединцев большого внимания, но молодой князь не усомнился, что тот заметил все. "Вот ты какой, всемогущий Улзий!" - понял Лютобор. По описаниям своих людей, бывавших в Орде, он сразу узнал "делателя ханов", выдвинувшегося из простых воинов. Улзий оседлал кровавую волну мятежей, как свирепого коня, и на ней взлетел на самый верх, какого только мог достигнуть безродный.
А поперек тронного зала натянута была цепь из чистого золота, на высоте чуть выше пояса. Медведицкий князь разом оглядел ее. Ни отцепить, ни перепрыгнуть. И чжалаиры ухмыляются в ожидании: не иначе как придется под ней пролезать на четвереньках. Толстые щеки Цогт-Гэрэла лоснятся от предвкушения, как будет унижен свархский князь.
Но нет! Такого удовольствия им Лютобор Медведицкий доставить не мог. Почувствовав, как боярин Зимин украдкой касается его плеча, он сбросил его руку. Стремительно выхватил меч и, прежде, чем воины в алых халатах окружили его, с оттяжкой ударил по золотой цепи. Силой молодой князь в пятнадцать лет уже не уступал иным взрослым мужам. Цепь звякнула и повисла. Убрав меч в ножны, Лютобор поклонился золотому престолу, стоя в окружении тургаудов.
Спутники его помертвели от ужаса. Один только юный Бронислав схватился за меч вслед за братом, но князь Аджаров перехватил его за руку. Воины в алых халатах, выхватив сабли, ощерились, как стая волков, ожидая лишь команды от своего повелителя.
Но вместо того услышали хриплый, булькающий смех "ясноликого" хана. Тот хохотал все громче, и чжалаирские вельможи тоже стали покатываться со смеху, хлопать ладонями по коленям и бокам. Даже Улзий смеялся со всеми, хоть и более натянуто.
Закончив смеяться, Цогт-Гэрэл указал на разрубленную цепь:
- Золото - мягкий металл, коназ Лютобор. Если бы цепь была железной, тебе пришлось бы еще подрасти, чтобы разрубить ее.
- Не беспокойся, повелитель: я быстро расту, - отвечал медведицкий князь.
Сзади шептали на все голоса его бояре: "Княже! Княже, берегись!" Впереди на золотом троне сидел владыка Великой Орды, прямо под изображением Тенгри, и многозначительно глядел темник Улзий.
- Чжалаирские неутомимые кони и тучи стрел, летящие в цель, чжалаирские булатные сабли и крепкие арканы, несокрушимая храбрость чжалаирских воинов - вот цепь, которой вы никогда не сможете разрубить, - назидательно произнес Улзий.
- Так повелось в Сварожьих Землях со времен Ерден-хана, - подтвердил медведицкий князь.
Хан махнул рукой ему подойти ближе, и тургауды расступились перед Лютобором. Подойдя ближе, он увидел, что ноздри у Цогт-Гэрэла раздуваются от гнева, не то подлинного, не то напускного.
- Отвечай мне, коназ Лютобор: почему без спроса именуешься великим князем? Отчего отобрал ярлык у вышеградского коназа?
К счастью, у Лютобора давным-давно было обдумано, что на это говорить. Еще на Медведице все решил вместе с боярами, и сказать не побоится.
- Не я силой отобрал ярлык - князь вышеградский, Лютобор Мезамирич, сам отдал его, и клятву на мече мне дал не оспаривать его больше. Потому что понял - не одолеть ему моих войск. А зачем тебе, повелитель, доверять власть слабому, если есть более сильный?
- Кроме того, ярлык-то был от Ашин-хана, а того уж давно в живых нет, - вмешался боярин Зимин, боясь, что князь об этом вовсе не скажет. - Верно, Ашин-хан не был настоящим повелителем, избранным Небом, - возвел глаза к сидевшему над облаками Тенгри. - Лишь теперь на престол взошел истинный великий хан, приказы которого священны для Сварожьих Земель.
Цогт-Гэрэл, выпятив толстые губы, глядел то на первого боярина, то на князя. Ему и лестно было, что его именуют единственным настоящим повелителем, и уступать медвединцам сразу не следовало.
- Приказ любого хана священен для его данников, - произнес он угрожающе.
Улзий, чуть заметно повернув голову, взглянул на хана своими холодными глазами.
- Все-таки медведицкий коназ прав, о ясноликий! Мы даем ярлыки тем князьям, что способны отстоять доверенную им власть. Какой смысл назначать слабых правителей, которых не слушаются их подчиненные? Так делали все великие ханы, начиная с Ердена. Я предлагаю уступить великое княжение коназу Лютобору.
И словно на незримую скалу налетел разгорающийся гнев ордынского повелителя. Цогт-Гэрэл только кивнул, мгновенно соглашаясь.
- Ты прав, как всегда, мой Улзий. Что ж, посмотрим, чем Медведица докажет, что достойна больше других свархских княжеств!..
Это означало - вынь да положь. И не в счет ежегодной уплаты дани - ее медвединцы в этом году уже платили. Чтобы добиться у хана признания, новоиспеченный великий князь вынужден был дополнительно ободрать свои владения до нитки, да и собственную казну потрясти тоже. И все равно, следовало радоваться еще, что чжалаирам достаточно от него только дани, что вообще весь вопрос свелся к ней. "Докажем, всем вам непременно докажем!" - думал про себя медведицкий князь, глядя, как его слуги вносят в тронный зал ценные меха соболей, куниц, горностаев, золото и серебро, жемчуг, драгоценные каменья, кружева и изящные вышитые ткани, богато украшенное оружие.
Чжалаирский хан и его вельможи внимательно разглядывали подношения, щупали, мяли, крутили, пробовали на зуб. Один из них, не удовлетворясь этим, протянул руку к тяжелому золотому браслету на руке у князя Лютобора.
- А это отдай мне, коназ! Твой брат вчера посмел ударить моего сына. Только потому что он все-таки княжеского рода, я требую в уплату не крови его, а всего лишь золота.
Лютобор, еще больше нахмурившись, снял браслет и, не глядя, передал чжалаиру. Услышал, как Бронислав за его спиной шепчет: "За что платить, проклятые? Я же честно победил!"
Но, наконец, чжалаиров, видимо, удовлетворила медведицкая дань. Щелкнув пальцами, Цогт-Гэрэл произнес:
- Ты развлек меня, Лютобор-коназ. Теперь поезжай домой. Я был зол на тебя, и хотел говорить совсем не так, но смилостивлюсь на сей раз. Поступлю по образцу своих божественных предков. Но смотри... не обмани меня.
Склонившись перед повелителем в последний раз, медвединцы вышли, пятясь. С некоторых пор лишь таким образом полагалось покидать дворец великого хана. Поэтому тот мог до последнего мгновения видеть их лица и представлять, что они чувствуют. Должно быть, они сейчас все равно что приговоренные к смерти, которых помиловали в последний миг.
Но после ухода медвединцев Цогт-Гэрэл почему-то не мог найти себе места, даже когда и его советники разошлись кто куда. Он перешел из тронного зала в обширные покои, лег на тахту. Здесь, в большом мраморном углублении, бил фонтан, так что не ощущалось такой удушающей жары. Но хана все равно будто душило нечто незримое. Все, что ни видел вокруг, злило его, внушало отвращение, и ничто не могло развеселить. За дверью стояли его тургауды, так что он чувствовал себя в безопасности; но тогда что?.. Одна из ханских наложниц заглянула было в приоткрытую дверь, но Цогт-Гэрэл закричал на нее, приказав убираться. Хотел отдохнуть, но расслабиться не удавалось, и он начал метаться, как разъяренный тигр, круша драгоценные курильницы, резные столы и скамейки.
Наконец, понял - его раздражение связано со свархами, позволившими себе неслыханную дерзость сегодня. Никогда еще ни один сварх не позволял себе обнажить меч в присутствии великого хана. Будь его воля, они бы не ушли из тронного зала живыми. Это все Улзий - сам же придумал повесить цепь, а потом вдруг взял и поддержал обнаглевшего медвединца. И эти намеки, что власть дается сильным - к чему они? Уж не затеял ли Улзий что у него за спиной?
При мысли об Улзие хан еще сильнее ощутил то, что уже давно клубилось в нем едким черным дымом, подступало удушливой волной к голове и к сердцу. Это был страх. Он боялся темника Улзия, потому что без его помощи никогда бы не оказался на вершине власти. И, если Улзий захочет сместить его, как прошлых ханов - вознесешься к Тенгри, даже не поняв, что тебя убило. А потому он, хан Великой Орды, обязан его слушаться. Вот и дерзкого медведицкого князя пришлось отпустить по непонятному капризу Улзия.
И на большую часть сегодняшней дани Улзий наверняка наложит лапу. Он все время твердит о боеспособности войск, о том, что все воины в Орде должны быть снаряжены не хуже главных туменов. Пугает зреющими мятежами и недобрым соседом с восхода - ханом Дэлгэром. Насчет Дэлгэра было понятно и самому Цогт-Гэрэлу, но как поможет здесь медведицкая дань?.. Вот если бы утопить в Великой реке в одном мешке и Улзия, и Дэлгэра - тогда он был бы свободен! Тогда бы уж смог и со свархами поговорить по-другому, навеки завершил бы дело Ерден-хана, проявившего преступную слабость...
Цогт-Гэрэл вдруг усмехнулся, укладываясь на тахту с довольным видом. Есть же способ решить все проблемы разом! Ну, если еще не решить окончательно, то хотя бы показать всем, что решение в твоей власти...
Он хлопнул в ладоши, и в тот же миг из неприметной дверцы в стене показался раб.
- Найди мне Тургэн-нойона и Айбике, - распорядился хан, наконец-то с блаженством ловя живительную прохладу фонтана.
Повелителю Великой Орды не пришлось долго ждать. Спустя короткое время в покои вошли мужчина и женщина. Тургэн-нойон был тысячником в собственном тумене Цогт-Гэрэла, и тот рассчитывал, что, по крайней мере, этот человек служит ему, а не Улзию. Айбике была шаманкой, и не раз своим колдовством помогала избавляться от самых опасных ханских врагов.
- Тургэн, где свархский коназ и его свита? - спросил Цогт-Гэрэл.
- Он уже уехал, повелитель, - произнес нойон.
- Я знаю. Ты возьмешь свою тысячу и поедешь за ними. Настигнешь где-нибудь в степи и истребишь всех. Но только поедете под видом воинов хана Дэлгэра. Это вероломное нападение на нашей земле на наших данников совершил он! Ты меня понял? Подбросьте что-то из знаков Черной Орды.
Тэргэн-нойон усмехнулся, узнав, к чему клонит хан.
- Я выезжаю, повелитель. Через четыре дня, у Волчьего лога, самое подходящее место...
Цогт-Гэрэл махнул рукой, не интересуясь мелочами. Приказ был отдан - значит, в его глазах, все равно что выполнен. Он переглянулся с шаманкой - еще молодой на вид женщиной, одетой как мужчина, в штанах и кожухе из тонкой замши. На груди у нее были начертаны красным таинственные шаманские знаки, и такие же, только синие, виднелись на ее лице, с широкими скулами и острым подбородком. На плечах Айбике носила плащ из вороньих перьев, смешивающихся с ее собственными распущенными волосами, на поясе висели широкие ржаво-бурые перья филина. На голове у шаманки красовалось вовсе нечто невообразимое: не то шапка, не то диадема из медвежьего меха и перьев ворона, делавшая ее на целую голову выше.
Услышав приказание Цогт-Гэрэла, Айбике гортанно вскрикнула и ударила в бубен.
- Хо! Хо! Давно пора! Я летала на Верхнее Небо Тенгри на скелете принесенной в жертву лошади, и видела там твоих могущественных прародителей: Ерден-хана, Мунлик-хана. Саин-хана... Они говорили: "Мы проявили преступную слабость, не раздавили свархов вовремя, и теперь они вновь подымают голову. Но нынче пришел новый великий хан, самый великий, и он сделает то, чего мы не смогли".
- И сделаю! Сделаю! - Цогт-Гэрэл с мальчишеским азартом вскинул обе руки. - Мои предки виновны, что так вышло. Они слишком потакали свархам, были непростительно мягки. Те так и не научились чувствовать над собой твердую руку. Сперва Ерден привечал подлого Святослава, затем и Мунлик позволил уже полудохлому чахоточному князьку и его вероломным наследникам самим собирать дань. Я это исправлю! Я верну баскаков в земли свархов, и никакого Улзия слушать не стану. Но прежде истреби медвединцев, мой Тургэн!
- Сделаю! - и военачальник с бесстрастным видом отправился собирать своих воинов.
- А ты, Айбике, разрушь все защитные чары на них, если найдешь, и отдай в нашу власть.
Шаманка тронула бубен, так что он негромко зарокотал. Несколько раз обернулась противосолнь вокруг своей оси, так что вороновы и филиновы перья на ней развевались, как собственные крылья.
- Я буду камлать! Я лишу силы их руки, быстроты - их коней, сделаю их слепыми и глухими, покрою ржавчиной их мечи... - заговорила она таинственным шепотом, ритмично ударяя в бубен. Вдруг ее голос изменился, она сразу насторожилась: - Вижу свархского шамана, он уже близко. У него особая сила, никогда такой не встречала...
- С ними есть шаман? - насторожился Цогт-Гэрэл.
- Нет, не среди этих, что были тут. Но близко, - задумчиво отозвалась шаманка. - Великий хан, позови сюда моих рабов. Пусть изготовят из глины изваяния врагов твоих - медведицких князе. Пусть принесут котел для зелий, которыми я лишу свархов силы!
На следующую ночь в одном из тайных помещений Золотого Дворца состоялось камлание. На каменному полу был разведен огонь, на нем в большом котле варилось зелье, кипя и брызгая пеной на лежавшие по обе стороны глиняные изваяния с грубо намеченными юношескими лицами. Поодаль на кошме сидел хан Цогт-Гэрэл, с интересом наблюдая за Айбике, скачущей верхом на оживленном скелете лошади. Стучали копыта, ударяясь об пол, скрипели кости, добела очищенные муравьями, рокотал бубен, хрипло завывала шаманка свои заклятия.
- Лечу на жертвенной лошади в Нижний мир: сквозь пустыню, сквозь каменную бесплодную теснину, сквозь озеро, полное огня! Там стоит хрустальная гора, а в ней непобедимый Монх-Оргил некогда заточил всех черных мунгусов,  взяв с ним клятву впредь служить его роду. Беру ключ, отпускаю на волю всех мунгусов: ради потомка нашего и вашего повелителя, спешите, отыщите его врагов, медведицких князей, свяжите им руки и ноги, сожмите им горло, закройте им глаза! Да никто во всех трех мирах мне не помешает!
Цогт-Гэрэл с интересом разглядывал пышные бедра и стройные ноги женщины, покачивающейся на конском скелете. Сейчас бы ее, пока камлание горячит кровь им обоим... Но нет, нельзя: придется подождать, пока она закончит камлать. Нельзя прерывать шамана во время камлания, иначе он может умереть, и уж во всяком случае, у него тогда ничего не получится.
А Айбике долго кружилась противосолнь на конском скелете, подбрасывая в свое зелье все новые колдовские снадобья, пробуя его сама, обрызгивая оба изваяния. В отблесках пламени они казались живыми связанными юношами. Их лица кривились и искажались от боли. Айбике же неутомимо вертелась вокруг них, колотила в бубен, выкрикивала все новые заклятья. Наконец, сунула обе руки в кипящий котел и, не почувствовав ожога, достала два стальных ножа. Один за другим, они вонзились в грудь глиняных изваяний.

[Зануда]

  Все-таки у меня потрясающе догадливые читатели! Или род Ростислава и Влады и в нашем мире есть? 

А я ещё и вышивать умею, и на машинке... (на самом деле - нет  )
Спасибо, эрэа Артанис!