Печать

[Карса]

Так Яргородец ещё и шаманку победит! Интересно, как это скажется на самой колдунье.

[Зануда]

Так Яргородец ещё и шаманку победит! Интересно, как это скажется на самой колдунье.

Кончится колдунья. Совсем.  Тут всерьёз драка будет, а шаманка не выглядит такой уж могучей. Скорее недоучкой мне показалась. А жалеть её Яргородцу не с чего, добьёт - просто из соображений техники безопасности 

[Артанис]

Спасибо вам огромное, эр Зануда, эрэа Карса! Прямо праздник мне сегодня устроили!

А я ещё и вышивать умею, и на машинке... (на самом деле - нет  )
Спасибо, эрэа Артанис!

Я помню, благодаря кому родился замысел этого произведения. Недаром складываются ассоциации не только Борнаха со Светозаром и Лютоборм Яргородским, но, кстати, и с Вами, эр Зануда!

Так Яргородец ещё и шаманку победит! Интересно, как это скажется на самой колдунье.

Кончится колдунья. Совсем.  Тут всерьёз драка будет, а шаманка не выглядит такой уж могучей. Скорее недоучкой мне показалась. А жалеть её Яргородцу не с чего, добьёт - просто из соображений техники безопасности 

А вот здесь как раз не угадали. С Айбике ему в первый раз доведется столкнуться, но не в последний. Она, конечно, не Моргауза или Моргана какая-нибудь, но кое на что все же способна.

Глава 17. Встреча среди степи
Отпущенное из Орды медведицкое посольство тянулось по степи, залитой жарким солнцем. Воздух был такой горячий, что даже дышать им было трудно. Вокруг, сколько ни гляди - ни единой рощицы, где можно отдохнуть, переждать жару. А до реки - еще не меньше суток пути.
В небе кружили степные коршуны. Из-под копыт взлетали куропатки, спасались бегством стремительные дрофы. Вдалеке пару раз пробегали стада горбоносых сайгаков. Но медвединцам было не до охоты. Всего четвертый день, как выехали из Сарай-Мунлика, а между тем, казалось, будто их путь продолжается не меньше десяти дней, и за все это время не удавалось толком отдохнуть. По ночам они почти не спали. Их мучили кошмары, бросало то в жар, то в холод. Утром просыпались разбитыми, с головной болью. Преодолевая немощь, продолжали путь, стараясь поскорей добраться до реки. Текучая вода смоет немощь, не допустит преследующую их нечисть. Но ехали слишком медленно, потому что лошади изнемогали не меньше людей. Обоз и вовсе едва полз, и никакие понукания не могли заставить его идти быстрее.
Не менее остальных, князь Лютобор Медведицкий чувствовал, будто в голове стучат молоточки, выбивая какой-то им одним известный ритм. В горле пересохло от жажды, но и пить теплую затхлую воду из мехов не хотелось, только уж когда станет совсем невыносимо. С сочувствием поглядывал на своих старших спутников: им должно быть еще тяжелей. А Бронислав того и гляди свалится с седла. Отправить бы его в обоз, но ведь нельзя, оскорблен будет до глубины души. Даже Мстиша сегодня непривычно примолк...
Никто и не заметил неглубокой степной балки, одной из многих, встретившихся на пути. Только вдруг в воздухе что-то просвистело, и медведицкий князь, отреагировал прежде, чем успел понять, нагнувшись к гриве своего коня. Черная оперенная смерть просвистела над его головой.
Но уже обрушился настоящий черный град из стрел. Чжалаиры совершенствовали умение стрелять из лука с самого детства. Лук и быстроногий конь были основой их воинского умения и главным залогом побед, сабля и аркан - лишь помощники им. Лучшие степные лучники могли пустить подряд десяток стрел, пока первая только вонзается в цель. А поскольку в бой их брали тройной запас против обычного, то они и впрямь лились смертоносным дождем. Иной раз чжалаиры успевали перестрелять половину вражеского войска прежде, чем вступят в ближний бой.
Дальнейшие события заняли разве что несколько мгновений, и тем удивительнее было, сколько всего успело произойти за такое короткое время.
Из оврага стремительно вымахнули всадники. Продолжая стрелять, они рассыпались в разные стороны, намереваясь окружить медвединцев. Князь Лютобор сам схватился за лук, выстрелил дважды и со злобной радостью увидел, как упали в пыль убитые им воины. Краем глаза видел, как его спутники бросились к обозу, рассчитывая хоть на какое-то укрытие. Но стрелы разили всех без разбора. Уже несколько его слуг лежали мертвыми, бились с жутким визгом раненые лошади. Князь Лютобор тоже метнулся к повозкам, уже понимая, что не успеет проскочить. Он видел, как упал со стрелой в груди боярин Белецкий, как князь Аджаров отстреливается от чжалаиров, и не наугад. Бронислав рвался в бой, но его крепко ухватили и уложили на дно повозки, под медвежью шкуру. Больше Лютобор не видел брата. Рядом с ним вскрикнул Мстиша: стрела попала ему в плечо. От повозок орал тысяцкий, подзывая отставших:
- Сюда, сюда! Княже, беги! Тихомир, беги!
"И чего вопит, будто я сам не вижу!"- поморщился Лютобор. Гнедой конь под ним уже не мчался - летел, не касаясь земли. И все равно медведицкий князь понимал, что не успеет. Он приник к взмокшей спине коня. Уже несколько стрел пока лишь слегка задели его, одна царапнула кожу на лбу. Но скоро они пристреляются, и тогда...
Он еще успел заметить, как младший Зимин, сброшенный раненым конем, ловко пополз, укрываясь в траве. Но чжалаиры уже окружали и обоз. Скоро все будет кончено. До чего стыдно и противно умирать вот так, даже не скрестив меч с коварным врагом...
Вдруг словно стремительный вихрь рассек надвое черную тучу стрел. Лютобор ошеломленно увидел, как одна из них, уже готовая ударить его в лицо, черной змейкой вильнула в сторону, полетела наземь, теряя смертоносную силу. И не только эта одна. Чжалаиры целились по-прежнему метко, но их стрелы относило прочь, и они осыпались безвредным дождем, никого не задев.
- Хуррагх! Колдовство! Свархские мунгусы! - завопили они.
Откуда взялось новое воинство возле Волчьего Лога - ни чжалаиры, ни медвединцы не успели заметить. Вынырнули в одночасье, как из-под земли. Но по их светлым броням и остроконечным шлемам, по алому знамени с изображение дуба понял, что перед ним сварожане...
К этой встрече Лютобор Яргородский уже давно готовился, едва увидев в огне, как обернется поездка медведицкого князя в Орду. В точности рассчитывал время, чтобы сошлись здесь медвединцы, чжалаиры и яргородцы. Посылал оборотней следить, как движутся те и другие. Слушал землю, отмеряя время, когда они сойдутся в одной точке. Ничем с виду не выдавая тревоги, он внутренне был напряжен, как туго натянутый лук. Сегодня должна была решиться не только его судьба и тех, кто пошел за ним, но, быть может, и всех Сварожьих Земель.
Никто, кроме Храбра, не знал, с какой целью он повернул в степь и куда ведет их. Лютобор замечал недоумевающие взоры своих людей, но ему было не до разъяснений. Как никогда, он понимал теперь своего родича, князя Радвиласа, ни с кем не делившегося, собирая войско, куда его поведет.
И вот пришло решающее мгновение. Отклонив в сторону тучу стрел, бывший яргородский князь повел свою дружину на чжалаиров, не понимавших еще, что вдруг произошло. Но сабли еще были при них, и теперь уж закипел ближний бой. Хотя роли переменились, но чжалаиры еще были сильным и опасным противником, и решительно бились с теми, кто был понятен им.
Сражаясь во главе яргородской дружины, Лютобор чувствовал здесь присутствие чьей-то еще тайной силы. Не прямо здесь, не на поле боя, но она была тут. В боевых кличах чжалаиров слышались обрывки заклятий. Копыта их коней гремели в такт ударам сердца, а может, бубна. Черная пелена окутывала сварожан, стараясь связать их совсем, сковать, высосать силы. Каждая сабля опускалась, как кривой жертвенный нож. У Лютобора не хватило времени разглядеть, кто стоит за этим. В ушах у него звенело, словно вокруг витал пчелиный рой. В конце концов, он раздвоился, оставив своему телу столько самосознания, сколько нужно было для битвы, а сам нырнул сквозь черную пелену, плотную, с трудом поддающуюся его усилиям. Она обвивалась вокруг него, и он задыхался, но все же чувствовал, как она трещит под руками, потихоньку разрываясь, точно самая крепкая ткань.
А в подземелье Золотого Дворца снова камлала Айбике, заклиная самых черных духов поразить медведицких князей. Вдруг она прервалась на середине заклятья, схватилась за горло и за грудь, захрипела, мучительно втягивая воздух. Утративший управление конский скелет рухнул на пол, рассыпаясь. Огонь под котлом погас. С минуту шаманка лежала, разбитая, вся дрожа. Затем с трудом поднялась на ноги, погрозила кулаком кому-то невидимому:
- Опасный... опасный противник... Не встречала такого... Из Нижнего мира меня вытряхнул, как котенка... Но подожди, может, еще и встретимся...
А на поле боя чжалаиры и встретиться не смели с Лютобором Яргородским вплотную, поворачивали коней, видя под сводом шлема его застывшее белое лицо, раскаленную синеву глаз. От него исходило такое внутреннее напряжение, что даже непричастные к тайным силам его чувствовали.
Но, наконец, черная пелена исчезла совсем, растрепалась в клочья, и он смог вдохнуть воздух, посвежевший, как после грозы. Битва еще продолжалась. Вот совсем рядом с Яргородцем промчался медведицкий князь, бросив взгляд в его сторону. Видно, ему многое хотелось выяснить, но пока надо было драться. Нагоняя удиравшего чжалаира, Лютобор Медведицкий заставил того обернуться, и вступил с ним в поединок.
"Куда, ты же без брони!" - хотел крикнуть Яргородец. Но понял, что медведицкого князя не удержать. Он не примет излишней заботы, с этим его достаточно допекли свои бояре. Надо будет после с ним поговорить, чтобы впредь, случись драться без доспехов, так не рисковал. Ведь сам, поди, выругает иного воина, если тот кинется в бой в одной сорочке; а самому так можно?..
И, умея среди гущи сражения замечать не только своего противника, но и все, что происходит вокруг, Лютобор Яргородский следил за тем, как держится в бою его юный тезка.
"Вот сейчас, сейчас - когда тот покажется из-за бока лошади, самое время рубить... Ага, догадался! В бою, и об этом подумать... Молодец, Лютобор Тихомирич! Настоящий великий князь растет. Поубавится юношеской горячности, и будет великий воин и полководец. Если только не..."
Молниеносно справившись с налетевшим на него чжалаиром, Яргородец уловил серебряный блеск над головой медведицкого князя. Кто-то из чжалаиров, знавших, что надо любой ценой выполнить приказ, вырос сзади и вздыбил коня, занося саблю. Яргородцу вновь привиделся жертвенный нож. Медлить было нельзя. Огненная вспышка сорвалась с его ладоней, и в следующий миг сабля разлетелась на куски. Чжалаирский конь шарахнулся, сбрасывая всадника, тот, обожженный, катался по земле и жутко выл.
Медвединцы вместе с яргородцами рубились против общего врага, не прашивая, откуда взялись нежданные спасители. Даже князь Бронислав вертелся тут же, пользуясь тем, что взрослым стало не до него.
И вскоре ряды чжалаиров стали таять, как снег под солнцем. До последнего они пытались выполнить ханский приказ: не полагаясь больше на стрелы, прорубали саблями путь к медведицкому князю. Но находили только гибель.
Тургэн-нойон разглядел среди своей тающей тысячи оставшийся целым десяток.
- Скачите! Скачите хану все, как было!
Лицо десятника испуганно вытянулось.
- Нойон, но нас же казнят!
- Дурак! Я сам тебе велю! Скажи, что свархские мунгусы нас одолели!
В следующий миг чжалаирский нойон схватился в поединке с князем Аджаровым, и вскоре пал с разрубленной головой. А десяток воинов пустился наметом, почти стелясь над землей вместе с конями.
Лютобор Яргородский заметил их. Не следовало давать уйти живым чжалаирам, тайна действует сильнее.
- Храбр! - крикнул он, наверное, не так уж и громко, но знал, что волкодлак его услышит.
Оборотни, во время битвы сражавшиеся в человеческом обличье короткими мечами, враз перекинулись. Отчаянно взвыв, чем еще больше довершили сумятицу, они кинулись преследовать убегавших. Ни одному из чжалаиров не удалось спастись бегством.
На поле боя встретился Лютобор Медведицкий с Лютобором Яргородским. Оба были покрыты пылью и потом сражения, и кровью врагов, хоть сами остались почти невредимы.
- Ты спас нас всех! - голос медведицкого князя восхищенно зазвенел. - Как твое имя?
- Князь яргородский, Лютобор Мстиславич, - ответил Яргородец, протягивая руку для пожатия.
- Ведун? - изумленно воскликнул медведицкий князь, однако руку его пожал с теплотой и благодарностью.
- Так говорят, - усмехнулся в колючие усы Яргородец, отметив про себя, что и на Медведице о нем, оказывается, что-то слышали.
Но медведицкий князь заново оглядел поле боя, как бы только теперь вполне сознавая одержанную победу.
- Да нет, чего там "говорят"! Я же видел все: ты привел воинов как раз спасти нас! И ты сжег огнем того чжалаира! И волки!.. - и Лютобор Медведицкий соскочил с коня и внезапно в пояс поклонился своему спасителю.
Яргородец тоже спешился и стал рядом. На полголовы юноша пока уступал ему ростом.
- Что ты, великий князь! Мы сделали что могли. Свой своему всегда помогать должен, да еще в чужих краях.
- Это верно, - медведицкий князь глубоко вздохнул, словно не мог надышаться, побывав на волосок от гибели. - Лютобор Мстиславич. я мало знаю о ваших краях. Но, если тебе пришлось их покинуть по жестокой необходимости, я буду рад пригласить к себе своего спасителя. Я сам уже вижу, что люди говорят о тебе правду. Будешь первым воеводой на Медведице, обещаю тебе!
Что ж, видно, медведицкий князь не так уж и мало знал о Яргороде, если сразу понял, что изгнало его оттуда. Но тем лучше, если он сразу предлагает сам.
- Я до последнего вздоха буду тебе благодарен, Лютобор Тихомирич, за твое приглашение! Клянусь Отцом-Небом и Матерью-Землей, Перуном и Даждьбогом, и огнем очага, служить тебе, великий медведицкий князь! - проговорил Яргородец и поцеловал стальное лезвие меча, поданное тем.
К ним на соловой чжалаирской лошадке прискакал княжич Бронислав, бледный и всклокоченный, с горящими глазами. С любопытством уставился на Яргородца.
- Я тоже тебя благодарю: ты спас моего брата и нас всех! - с деланой важностью проговорил он. А затем, уже обычным тоном, старшему брату: - А я тоже дрался, Лютобор, как и ты!..
Медведицкий князь крепко ухватил братца за ухо.
- Лучше бы ты делал, что тебе велят, олух!.. Ну, зато теперь уж попробовал себя в настоящем деле. Как, страшно было?
Постороннему двенадцатилетний княжич ни за что бы не сказал всей правды, но со старшим братом у них не было тайн.
- Только поначалу было, когда проклятые напали. Просто зуб на зуб не попадал, когда все по возам прятались. А потом увидел, как вы бьетесь, и ушел страх... Брат, я все-таки успел окровавить меч!..
Медведицкий князь положил руку на плечо Брониславу.
- Я же говорю: быть тебе Брониславом Отважным!
А Лютобор Яргородский, отойдя от братьев подальше, отметил, как при этих словах расплылся от удовольствия младший княжич. "Боги знали, что делали, сотворив его младшим братом. Его, пожалуй, и когда вырастет, придется держать в узде", - подумал про себя, еще не прикидывая, что и как сложится в будущем.
Тем временем вокруг медведицкого князя стали собираться бояре. Одним из последних пришел тысяцкий со своим сыном. У младшего Зимина была ранена нога, его только что перевязали, но он все равно подошел, опираясь на плечо конюха. Всем хотелось поглядеть, кому они оказались обязаны жизнью.
- Вот наш спаситель, князь Лютобор Яргородский. С этого дня - мой первый воевода, - и все сразу почувствовали, что это говорит не неопытный юноша, но великий князь. А он еще взял Бронислава за правую руку и подал левую Яргородцу, чтобы никто более не сомневался в значении последнего.
Медвединцы смотрели на своего спасителя не только с радостью, но и с недоумением. Многие приветствовали его радостными возгласами, но кое-кто просто остался молчать. Их можно было понять: уж очень странные события произошли здесь, чтобы так легко довериться чужеземцу, владеющему магией. Лютобор почти воочию видел, как у них в головах ворочаются, как мельничные жернова, одни и те же мысли, мечутся от благодарности за спасение к невольному недоумению, и наоборот. Что ж, он и не ждал ото всех сразу любви и доверия. Было бы странно, случись иначе. Еще хорошо, что оба молодых князя, Лютобор и Бронислав, способны на искреннюю благодарность. Бывают ведь люди, что тяготятся помощью тех, кто оказывает им услуги. Впрочем, он действовал наверняка, сперва изучив тех, к кому поступал на службу. Он не наемник какой-нибудь, которому все равно, за кого воевать, лишь бы платили. Он - князь, хоть Боги и лишили его владений, чтобы ничто не мешало ему исполнить свой долг перед потомками Святослава Храброго. Ему не безразлично, какой будет его служба у них. Что ж, пока все складывается наилучшим образом. Придется притерпеться, конечно, на Медведице, верно, ему удивятся еще сильней, но слава княжеского спасителя чего-нибудь да стоит.
Чувствуя в своей руке ладонь Лютобора Медведицкого, чуть влажную от затаенной тревоги, Яргородец еле заметно пожал ее: все уладится!

[Карса]

Вот и встретились два Лютобора.
Интересное описание битвы.
У меня вопрос: какова численность медведицкого посольства и отряда Лютобора?

[Артанис]

Спасибо Вам большое, эрэа Карса!

Вот и встретились два Лютобора.
Интересное описание битвы.
У меня вопрос: какова численность медведицкого посольства и отряда Лютобора?

Да, событие знаковое для повествования. "Любая счастливая случайность требует тщательной подготовки".
Битва не слишком продолжительной была, и не так уж много народу в ней участвовало.
В медведицком посольстве вряд ли много людей. Целое войско с собой в Орду вести князю бы никто не позволил, да и, чем больше людей, тем больше риск, что с чжалаирами что-нибудь пойдет не так. Город и княжество, опять же, кто-то охранять должен. Думаю, несколько сотен человек вместе со слугами и обозниками.
Ну а Яргородец хоть несколько тысяч человек да должен был с собой прихватить, наверное. Не все же на службу к лугиям пойдут. Его дружина в основном при нем. В бою были, скорее всего, не все.

Тем временем воины обходили поле боя, осматривая раненых и убитых. Своих, кому можно было помочь, переносили в обоз, вынимали стрелы, перевязывали раны. Хотя бы малейшими навыками врачевания обладали почти все опытные воины: ранен в походе может быть каждый, а до настоящих лекарей не сразу доберешься. Раненых чжалаиров прикалывали сразу. Своих, если кто был ранен безнадежно - тоже. Жестокое ремесло войны приучило и не к такому. Тяжело раненые не выдержали бы долгого пути, и оставалось только избавить их от мучений, что длились бы, для кого часы, а для кого и дни. Над теми же, кому можно было помочь, хлопотали лекари, настоящие и обученные войной. Возле обоза уже горели костры, кипятили воду, варили лечебные зелья.
Взглянув на поле боя, Лютобор Яргородский сказал великому князю:
- Я сейчас полезнее там.
Он долго расхаживал среди мертвых и умирающих, сосредоточивая свой дар на тех, кому можно было помочь. Не все получалось гладко - он слишком долго учился сражаться и править, чтобы теперь, даже не омывшись после битвы, легко было исцелять. Но отпустил ненужные мысли, приказав себе думать только о раненых, нуждавшихся в немедленной помощи. Осторожно извлекая стрелы, сосредоточивал жизненную силу в одной точке, в виде горячего светящегося сгустка, который он посылал каждому раненому. Почти так же, как с огнем, которым сжег чжалаира, только теперь в руках его была жизнь, а не смерть. Он чувствовал, как горячий сгусток растекается по телу раненого, как срастаются разорванные мышцы и жилы, сходятся вместе поломанные ребра, как ровнее бьется сердце, только что готовое остановиться. За этих раненых он больше не волновался - теперь хороший уход их быстро поставит на ноги. Встречая же на поле боя тех, кому и его искусство не могло помочь, Яргородец прикладывал ладони к груди умирающего, тот расслаблялся, больше не чувствуя боли, и закрывал глаза. И больше уже не открывал.
До самой темноты победители собирали раненых и убитых. Взяли с собой и все сколько-нибудь ценное: у своих - чтобы вернуть родным как последнюю память, у врага - как почетный трофей. Орду ведь побили, хоть и тысячу всего, не абы кого - чжалаиров!
Когда совсем стемнело, вспыхнул погребальный костер, вознося в Ирий души сварожских воинов, погибших у Волчьего Лога. Без малого пятьдесят человек простились сегодня с жизнью.
Врагов не сжигали. Их вместе с убитыми лошадьми сбросили в тот же овраг, где они устраивали засаду, и присыпали сверху землей. Облегчать врагам путь на Верхнее Небо сварожане не собирались.
Осматривая убитых, обратили внимание на снаряжение чжалаиров, не совсем такое, как у воинов Великой Орды. На тризне по погибшим, за бочонком хмельного пива, стали разглядывать у костра трофейные доспехи.
- Ну что ж, похоже, это Черная Орда хана Дэлгэра, - заявил тысяцкий, оглядывая нашивки на чжалаирском кожухе. - Пограбить, наверное, заскочили в улус Цогт-Гэрэла, а тут им мы подвернулись. "Наш"-то хан не должен бы. Какой ему смысл нас стеречь тут, когда мог нас просто не выпустить?
- Да, вот и колчан украшают вороньими перьями только в Черной Орде, - согласился воевода Конь, разглядывая указанную вещь.
Но князь Аджаров успел заметить больше, и теперь не согласился.
- Я узнал в бою их нойона. Он был в Сарай-Мунлике, в охране самого Цогт-Гэрэла. Отыщите его труп, я голову отдам на отсечение, если это не тот.
- Э-э, Ратисвет Яромирич: голова - вещь полезная, просто так ее в заклад ставить не гоже, - усмехнулся старший Зимин. Может, просто сходство тебе показалось? Все они похожи, проклятые. Ну скажи: зачем для нас ловушку готовить, если хан мог сразу нас всех прикончить или заковать в цепи? И не сказать, чтобы у него не было к тому повода, - мимолетный, но укоряющий взор достался великому князю, который сидел молча, не принимая участия в разговоре.
Князь Аджаров неопределенно пожал плечами.
- Спроси что-нибудь полегче, Владислав Вячеславич. Я совсем перестаю понимать Орду, хоть во мне течет и чжалаирская кровь. Взять хотя бы эту выходку с цепью - к чему она? Унизить лишний раз хотели? Ты ведь мы и без того в их власти. Сдается мне, тут разумному человеку ничего не понять. К тому же, у Великой Орды сейчас две головы. А двухголовая птица никуда не долетит, кроме как башками в ближайшее дерево или в камень.
Младший Зимин сидел тут же, неловко вытянув забинтованную ногу. Стрела пропорола голень, рана горела, и, чтобы заглушить боль, он прикладывался к кружке с пивом чаще, чем требовалось для поминовения убитых. Хмель сделал его дерзким, и он взглянул на великого князя, задумчиво сидевшего у костра вместе с Брониславом и раненым Мстишей.
- Что ж мы не догадались парочку чжалаиров поймать живыми? Сразу бы у них все выяснили: кто да откуда. Теперь тебе, княже, даже твой неизвестно откуда взявшийся кудесник не скажет.
Лицо Лютобора Медведицкого в черных тенях от костра казалось много старше и суровее настоящих его лет.
- Ты бы почаще слушал, что говорят опытные воины, Тихомир Владиславич. Чжалаира допросить бывает нелегко. У них воинская выучка такая, что он скорее умрет под пытками или жилы себе перегрызет, чем предаст своих. Да если бы и допросили, толку что? Жалобу подадим - Дэлгэру или Цогт-Гэрэлу с Улзием? Виру заплатить от них потребует?
Кое-кто из сидевших у костра засмеялся, но смех был невеселый.Вот уже сколько поколений Орда терзала Сварожьи Земли, и невозможно представить было, чтобы ее ханы вдруг признали вину перед собственными данниками.
Разговор перешел на подробности сражения. Всех волновало внезапное появление Яргородца с его воинством, спасшее им жизнь. Чудеса сегодняшнего дня и радовали, и тревожили медвединцев, не видавших ничего подобного.
- Все же приглядись к нему сперва, княже, - вполголоса просил воевода Конь. - Все-таки литтский князь, племянник старого лиса Радвиласа, да еще колдун...
- Он ведун. И пока его дар спас жизнь нам всем, и продолжает спасать многих раненых, - резко бросил Лютобор Медведицкий. - И, сделавшись изгоем, Яргородец к нам, сварожанам, выбрал придти, а не к литтам. Разве мы когда отталкивали наших братьев?
Все примолкли. В самом деле, Медведица, может быть, потому и поднялась так высоко, что всегда принимала на службу способных людей, независимо от происхождения, даже вчерашних противников, привлекая их на свою сторону. И приемные дети Медведицы становились своими. Не слышно было, чтобы хоть кто-то из них обманывал ее доверие.
Только воевода Конь все же недоверчиво покачал головой.
- Но все же, так сразу и первым воеводой - не многовато ли чести? Проверить бы сперва, с какими целями он к нам на помощь пришел. Да и волки, опять же...
Медведицкий князь только нахмурился, так что черные брови сошлись одной линией. Зато Бронислав засмеялся в ответ воеводе.
- Так что - волки? Хоть ты и Конь, не съедят тебя!
- Бронислав, помолчи! - одернул Лютобор братца, ухватив за ухо.
Княжич сел рядом и обиженно засопел. Хорошо, что его обид хватает обычно ненадолго. Но все равно, не дело, что он совсем от рук отбился, со старшими в таком тоне говорить и князю неуместно. Хотя, конечно, не дело от собственных бояр князю выслушивать одни нравоучения. Он, великий князь, бывает, и сам бы хотел огрызнуться на тех, кто до сих пор с ним обращается, как с несмышленышем, да нельзя: себя должен блюсти в первую очередь. А у Бронислава терпения не хватает.
Откащлявшись, он произнес твердо, стараясь, чтобы голос звучал по-мужски:
- Князь Лютобор Яргородский спас жизнь нам всем, и по заслугам и роду своему будет отныне на Медведице первым воеводой! И, если я поставлю его над любым из вас - стерпеть это как должно! А если кто не желает быть обязан жизнью нашему первому воеводе - пусть остается здесь, до первого чжалаирского разъезда.
И нечто такое послышалось в его интонациях, что медведицкие бояре почувствовали враз: не шутит, вправду оставит их, если не окажут благодарность загадочному пришельцу!
Сам Лютобор Яргородский пришел на тризну уже после полуночи. Даже в свете от костра он казался бледным и усталым, лицо его постарело разом на десяток лет, и только глаза блестели ярче прежнего. Великий князь подвинулся, освобождая ему место, и придвинул блюдо с жареным мясом.
- Надеюсь, наши раненые выдержат дорогу, - тихо проговорил Яргородец, садясь наземь.
- Ешь и отдыхай, - сказал ему великий князь. - Кажется, лечить раны трудней, чем сражаться?
Яргородец встретился с ним глазами и слабо улыбнулся.
- А так оно и бывает всегда, Лютобор Тихомирич. Разрушать всегда легче, чем восстанавливать. Потому-то большинство людей и занимаются разрушением. На это у них всегда хватает сил и ума, а на другое - еще постараться надо.
Лютобор Медведицкий оживленно встрепенулся.
- Я тоже думал об этом!.. Знаешь, у нас на Медведице и Брониславле есть места, где все оставлено, как было после Ерденова нашествия. Разрушенные и сгоревшие дома не стали отстраивать, чтобы люди помнили, как все было. Кое-где до сих пор ничего не растет, одна голая земля там, где была гарь. И я думал: чжалаиры все разрушили за один день. А люди потом работали, как муравьи, чтобы отстроить все заново. И не раз строились снова и снова, после набегов проклятой Орды! Откуда только силы брались и надежда на лучшее? Другие люди бы, кажется, давно на все махнули рукой, по лесам разбежались бы, как звери, шерстью обросли, а вот сварожане все вытерпели... терпят до сих пор.
Яргородец вспомнил тех, кого оставил дома.
- Надежда - великая сила, Лютобор Тихомирич. Пока она есть - у человека или у целого народа, - он горы свернет.
Великий князь взял ветку, переворошил костер. Пламя заметалось с испуганным потрескиванием.
- Сколько народу с тобой, Лютобор Мстиславич?
- Дружина моя, кто пожелал со мной попытать счастья. Тысячи три с половиной будет. И семьи их в обозе, завтра подъедут. Всего тысяч десять найдется, пожалуй.
- Размещать придется, - покачал головой медведицкий князь. - Ну ничего, как-нибудь потеснимся. Построим на Медведице Яргородскую слободу. По крайней мере, твою дружину в бою я уже видел.
Он высвободил левую руку, решительно взмахнул ею, и неловко потревожил Мстишу, заснувшего на плече своего князя. Тот застонал, когда задели его рану.
- Вот еще один неслух, сунулся под стрелы, - с напускной строгостью произнес великий князь. - Лютобор Мстиславич, я вижу, ты устал, но попытайся мне и его вылечить. А то нам завтра ехать дальше, а он в дороге совсем расхворается.
Мстиша слабо улыбнулся, не смея просить за себя.
Нагнувшись над ним, Яргородец разглядел в темноте бледное, осунувшееся лицо раненого юноши. Лицо его, еще чистое, как у молодой девушки, казалось сейчас еще младше. "Дети же, ведь дети совсем! - подумал он с горечью о юных медвединцах. - И детям приходится сражаться, терпеть раны и боль. Боги, дайте нам сил навеки сломить проклятую Орду, несущую столько бед!.."
Отогнав неуместные сейчас мысли, Яргородец собрал все силы, чтобы вылечить рану юноши. К счастью, стрела вонзилась не особенно глубоко, только крови вытекло много. Спустя короткое время Мстиша снова спокойно заснул, и даже улыбался во сне, склонив голову на колени великому князю.
- Княже, может, забрать его в возок? - шепотом спросил тысяцкий.
- Зачем? Я сам за ним присмотрю, - отвечал великий князь. - Мстиша при мне с пяти лет. Если бы я был ранен, неужели бы он позволил другим обо мне заботиться?..
Ночь проходила. Уставшие люди, один за других, расходились спать, или засыпали прямо возле догорающего костра, под ясными летними звездами.
Уже на рассвете послышался топот копыт. Сонные медвединцы испуганно встрепенулись, но Лютобор Яргородский, которого хватило самого короткого отдыха, чтобы восстановить силы, успокоил их.
- Это ко мне, - и, узнав сидевшего на коне мельчика, спросил строго: - Зачем поехал один, Горицвет?
Сын Миловиды соскочил с коня, с любопытством оглядывая становище.
- Я сам вызвался, княже! Воевода Чеслав велел сказать, что все в порядке. Обоз скоро подойдет.
- Хорошо. Передай ему, что мы встретились с великим медведицким князем и одержали победу.
- Ага! - Горицвет вздыбил коня, рисуясь перед новыми знакомыми. Он старался выглядеть бывалым воином, но любопытство раздирало его, и он все-таки поинтересовался:
- Княже, а мы поедем в Медведицу, да?
- На Медведицу, Горицвет, - поправил его князь. - Внутрь медведицы ты сможешь попасть, только если она тебя съест...
И в то же утро медвединцы с яргородцами вместе поехали дальше, к Великой реке, где их ждали ладьи, чтобы подняться вверх по течению, вглубь Сварожьих Земель.

[Карса]

Хорошая встреча. И битва хорошая. А медведицкие бояре показались слишком дерзкими. Впрочем, может, так и должно быть.
Некоторые сомнения вызывает только численность отрядов. Всё-таки по тем временам постоянная дружина князя составляла несколько сотен человек, в среднем 500 (так определяют историки). У Яргородца, чьё княжество всё время воевало, может быть побольше, но вряд ли несколько тысяч. Хотя с ним могли поехать не только дружинники.

[Артанис]

Спасибо Вам, эрэа Карса!

Хорошая встреча. И битва хорошая. А медведицкие бояре показались слишком дерзкими. Впрочем, может, так и должно быть.
Некоторые сомнения вызывает только численность отрядов. Всё-таки по тем временам постоянная дружина князя составляла несколько сотен человек, в среднем 500 (так определяют историки). У Яргородца, чьё княжество всё время воевало, может быть побольше, но вряд ли несколько тысяч. Хотя с ним могли поехать не только дружинники.

Медведицкие бояре при малолетних князьях привыкли себя чувствовать фактическими хозяевами. Регентский совет, как говорится. Им и теперь кажется, что князь еще слишком маленький, чтобы решать самому. К тому же, некоторые среди них с князьями в родстве состоят, думают, что могут себе позволить многое.
Так Лютобор Медведицкий с собой боевую дружину и не брал в Орду. Что ей там делать? Не на войну ведь собирался. Хан только разозлится, если он войско приведет, решит, что ему бросают вызов. Или кто-нибудь из его воинов поссорится с чжалаирами, как вот у Бронислава вышло. Пару сотен, может быть, взял из нее для охраны в пути и ради представительности. Остальные город охраняют в отсутствие князя.
А с Яргородцем пошли люди, что не захотели подчиняться лугиям. Не всем же было так уж все равно, с кем быть и за кого.

Глава 18. Медведица
Начало Медведицкого Городка уходило в давние времена, когда нынешние Средние княжества была еще малонаселенным краем, состоящим сплошь из лесов да болот. Никому бы в те времена и в голову не пришло равнять этот край с издавна славными Дедославлем, Червлянском, и другими городами на полудне, или с Влесославлем, лежащим далеко на полуночи. Столицей в этом лесном краю считался тогда Змеев, а князем был Мирослав, младший сын Бронислава Великого.
Однажды князь Мирослав со своими ближниками охотился в лесу. Отыскал медведицу, да она не приняла бой, бросилась убегать. Князь, охваченный охотничьим пылом, пришпорил коня, пуская его вскачь за косолапой. Долго длилось преследования: вроде бы неуклюжий зверь в лесу двигался, как рыба в воде. Но князь Мирослав не мог бросить близкой добычи. Его бояре отстали один за другим, рядом остался лишь его друг детства, Ратибор по прозвищу Зима. Вдвоем они долго скакали через чащу за удирающей медведицей.
Вдруг между деревьями показался просвет, блеснула довольно широкая гладь реки. Медведица остановилась, не решаясь броситься в воду, и повернулась навстречу охотникам. Князь Мирослав в азарте соскочил с коня и, когда медведица вскинулась на задние лапы, ударил рогатиной ей прямо в сердце, вгоняя острие до самой перекладины. Медведица взревела, не в силах добраться до охотника, и рухнула наземь.
Князь Мирослав, воодушевленный своей победой, вытащил рогатину из туши зверя, и впервые огляделся по сторонам, увидел, где оказался. Местность была совсем незнакомая ему. В двух шагах от него текла река со спокойной водой, а вдалеке, за излучиной, с ней соединялась вторая, поменьше. Другой берег у реки был высокий, и сквозь весеннюю туманную дымку князь разглядел там отлогие холмы, поросшие лесом - они поднимались и опускались, как темно-зеленые хвойные волны. Кое-где между холмами лес был сведен, там стояли избы, были распаханы поля.
Может быть, в другое князь князь Мирослав и не приглядывался бы особенно к здешней местности. Но сейчас его воодушевляла радость трудной победы, и река, лес, холмы показались особенно прекрасными, как будто их раньше скрывало от него чудесное наваждение, и лишь теперь открылись во всей красе.
- Пусть эта река отныне зовется Медведицей, в честь сегодняшнего дня! - проговорил он, мысленно уже представляя будущий город на холмистом берегу, возле слияния двух рек. - А выше, на яру, поставим крепость. Это место заслуживает большего, чем деревушки, что ютятся вон там.
С тех пор и пошло. На новом месте скоро воздвигли деревянную крепость, окружили стеной прибрежные поселки. Князь Мирослав селил там людей, переселявшихся из разоренных частыми междуусобицами и набегами команов полуденных княжеств. Вскоре на новом месте вырос настоящий городок. Реку с тех пор так и стали называть Медведицей, и какое-то иное название, бывшее у нее раньше, со временем совсем забылось. По реке и город стали звать Медведицким Городком, другого названия как-то не прижилось.
Позднее князь Мирослав уехал из своих прежних владений, сделавшись великим князем в Дедославле. На Медведице он оставил тысяцким боярина Зиму, который давно сдружился с местным народом, был женат на здешней уроженке, и вполне обжился в едва устроенном лесном краю.
С тех пор Медведицкий Городок так и оставался маленьким, мало кому известным поселением. Средние княжества выросли и укрепились, но он все равно не шел ни в какое сравнение со Змеевым, Тихомировым, а тем более - с поднявшимся как на крыльях Брониславлем. По незначительности, Медведицкий Городок не был даже княжеским уделом, так и прозябал в захолустье, вдали от громких дел, что могли бы доставить славу.
Во время нашествия чжалаиров Медведицкий Городок сожгли дотла войска Ерден-хана. Маленькая деревянная крепость сгорела полностью, разом вознеся в Ирий души ее защитников. Казалось, тут и конец пришел Медведицкому Городку, как и многому в Сварожьих Землях. Но нет - по весне снова застучали в лесу топоры, и со временем уцелевшие жители снова отстроили город и крепость.
И все же, так и остался бы навсегда Медведицкий Городок захолустьем, если бы после смерти великого князя Святослава Храброго не достался в удел его младшему сыну, малолетнему Данславу. Младшему княжичу - самый меньший стол, пусть растет там, никому не мешая, - так распоряжались родичи, деля наследство.
Он и вырос, платя Орде посильную дань и не привлекая близкого внимания ни чжалаиров, ни своих более сильных родичей. Копил потихоньку монетку к монетке. Договаривался с ордынцами, когда было нужно. И со временем, при сыновьях и внуках Данслава, ахнули соседи - новая сила проросла потихоньку! Уже и Медведицким Городком было никак не назвать владение. настоящий город вырос, именовавшийся теперь по названию реки - Медведица. А с медведицей попробуй-ка поспорь!.. Где добрым словом, где тугой мошной, а где и силой военной медвединцы за несколько поколений стали вровень с изначально более благополучными соседями, и норовили всех обойти. Медведицких князей уважали даже ордынские ханы, считали их самыми верными подданными, охотно им давали первенство в Сварожьих Землях, хоть и не упускали случая разжечь у других князей неприязнь к медвединцам.
Так и повелось до сих пор, до юности князя Лютобора Тихомирича. Всего несколько лет назад случился на Медведице страшный мор, истребивший едва не половину населения. Тогда по всему городу слышались стоны и рыдания, много изб сожгли вместе с трупами погибших. Но вот прошло время, и Медведица вновь восстала из пепла, как дерево, что непременно зазеленеет по весне, какой бы трескучий мороз ни бушевал всю зиму.
Окутанная прозрачной дымкой речного тумана, как невеста фатой, умытая вчерашним дождем, освеженная, светлая и яркая - такой представилась Медведица впервые взору Лютобора Яргородского. Он ехал по левую руку от великого князя, немного позади него, и вспоминал, как в ночь, когда тот родился, впервые в своем видении побывал на Медведице. С тех пор он мыслью своей бывал здесь много раз, и думал, что знает ее расположение не хуже здешних жителей. Но никакие видения не могли передать этой туманной кисеи, и строгой зелени сосен, и запаха мокрой после дождя земли, и сияния гонтовой крыши над медведицской Крепостью, что открылась вдруг с вершины холма. Никакие видения не могут заменить впечатлений подлинной жизни. Даже воздух здесь совсем иной, прохладный и свежий, напоенный запахами густого леса. И пусть здесь не поют полевые жаворонки, но песнь черного дрозда тоже звучит красиво. А Медведица-река, тихая и как будто задумчивая, вовсе не хуже переливающейся на солнце Искры.
Деревянная медведицкая Крепость стояла на самом высоком холме, так что с нее было видно издалека. Она была гораздо больше деревянных укреплений, что Яргородец видел у себя на родине. И все-таки, в ее массивном основании и в поднимающихся высоко стенах, сложенных из двух слоев дубовых бревен, показалось ему что-то непрочное, как будто они могли разом вспорхнуть и улететь. И одновременно вспомнилась другая поездка - в Айваре, когда он был ребенком, и каменный замок, воздвигнутый пленными аллеманами. Неужели Медведица не заслуживает Крепости не хуже? Аллеманов, конечно, к Лешему, найдутся и в Сварожьих Землях мастера, умеющие строить не хуже.
- Крепость бы на Медведице не помешало возвести каменную, - вполголоса сказал Лютобор Яргородский Лютобору Медведицкому.
Тот удивленно обернулся к нему.
- Ты и мысли мои читаешь, как книгу! Я тоже столько раз думал: если вдруг война или пожар - вспыхнет, как бочка со смолой. Хорошо бы построить каменную Крепость, чтобы и осаду выдержать могла - всякое ведь бывает. Но вот кун на строительство не хватает пока. Видишь, откупаться от Орды пришлось, какое там строительство... - юный князь махнул рукой и тяжело вздохнул, как вполне умудренный жизнью муж. - Ладно, вот получу казну в свои руки, распоряжусь строить новую Крепость. У нас, верст за тридцать от города, такой белый камень добывают - у-у, ты не видел еще, Лютобор Мстиславич! Оттуда при Стемире Сильном брали камень для Брониславльских стен. Но там и для нас еще найдется.
Великий князь говорил с воодушевлением, глаза его блестели от радости, что нашелся человек, понимающий его и высказывающий те же мысли. Яргородец знал уже, что своей казной медведицкий князь сможет распоряжаться лишь по достижении шестнадцати лет, а до сих пор любые расходы приходится оговаривать с боярским советом. А бояре бывают разные. Кто-то думает о будущем, а кто-то - больше о собственном положении, и не понимает, к чему лишние траты. Нелегко было юному князю дождаться, пока власть полностью перейдет в его руки.
Налетевший ветер развернул знамя над самой высокой башней Крепости. На лазурном поле грозно вздыбилась серебряная медведица со щитом и копьем. Прислушавшись, Лютобор Яргородский услышал ее голос. Он слышался отовсюду сразу, словно каждый камень на дороге обрел голос, чтобы приветствовать его:
"Меня не зря Медведицей назвали: я могу быть грозна и свирепа, если надо. Сейчас мне не время почивать в берлоге, когда со всех сторон грозит беда. Видишь, приходится вечно быть во всеоружии. Копье - для врага, щит - чтобы сберечь тех, кто доверился моей защите. Нет матери преданней, отважней и свирепей медведицы, она ради своих детенышей сокрушит любого врага. А мои детеныши - все, кто приходит ко мне с чистым сердцем и без камня за пазухой. Я их принимаю, невзирая на то, кем они родились: сварожане, литты, аллеманы, даже чжалаиры. Кого только нет у меня. Приветствую тебя и пришедших с тобой. Теперь и вы - мои новые дети".
А когда голос стих, Яргородец увидел, как поднялся щит над тяжелыми коваными воротами, и они медленно распахнулись. Оттуда с бурным ревом выплеснулась огромная толпа. Чуть ли не весь город встречал князя.
На городской стене тоже стояли люди. Лютобор Яргородский разглядел среди них женщину в темном платье. Она смотрела во все глаза,  бесстрашно стоя на самом краю, почти над самыми воротами. Солнце светило в глаза, и он не мог рассмотреть ее как следует, лишь заметил, что у нее черные волосы, она высока и статна, и должна быть молодой, судя по осанке. Увидев великого князя, она взмахнула руками в широких рукавах, и тут же исчезла со стены, спустившись по ступеням во внутренний двор.
- Моя сестра Белослава, - с неожиданной нежностью сказал Лютобор Медведицкий. - Будет теперь нас ждать дома. Она не любит бурных встреч.
А медвединцы встречали великого князя и его спутников поистине бурно! Они толкались, стараясь протиснуться ближе к нему и прикоснуться хотя бы к стремени его коня. Горожане самого разного возраста и рода занятий кричали здравицы. Женщины и девочки бросали цветы и целые венки. Один из них все-таки наделся на шею великокняжескому коню, и тот пошел дальше с таким украшением, к восторгу меткой бросательницы. Другой венок рассыпался, едва не долетев до князя Бронислава, но тот со смехом успел подхватить несколько цветков любавки. По обочинам дороги прыгали дети разного возраста, радуясь не только возвращению князя, но и возможности пошалить невозбранно.
Но взрослые - те хорошо сознавали, чему радуются! Вернулся живым и невредимым великий князь со своим братом, вернулся из Орды, которую большинство людей представляли Кромешным Миром на земле. Значит, все продолжается по-прежнему. значит, Сварожьим Землям хотя бы не грозит худшее. Проклятый чжалаирский хан не идет на них войной, и им можно жить как обычно, занимаясь своими делами. Великий князь вернулся - и не грозят новые битвы, нашествия недружественных соседей, как неминуемо случилось бы, если бы на Медведице пресекся княжеский род. Впрочем, и сами по себе Лютобор с Брониславом радовали медвединцев: юные, смелые, прекрасные, - молодые князья казались им обещанием лучшего будущего. Вот почему медвединцы с такой радостью встречали своих князей.
Народ теснился так, что проехать удавалось только по двое в ряд, и то медленно. Люди передавали приехавших с рук на руки до самой Крепости.
Великому князю не позволили и с коня спуститься самому - с десяток человек разом протянули руки и подхватили его, как на гребне волны донесли до крыльца, и только здесь уже поставили на ноги. Та же часть досталась и князю Брониславу, и первым боярам.
Лютобор Яргородский хотел сам соскочить наземь, но горожане плотно окружили его, и спускаться пришлось чуть ли не по их спинам. Медвединцы не спрашивали, кто он и откуда, им достаточно было, что он едет вместе с великим князем, чтобы принять как должное его появление.
В просторных сенях княжеского дворца приезжих встретил не меньший многоголосый шум, чем на улицах. Все оставшиеся на Медведице бояре и воеводы, дружина, не взятая в Орду, придворные и челядь, встречали своего князя, как будто он и впрямь воскрес из мертвых.
Лютобор Медведицкий гордо вскинул голову, на загорелом лице его ярко вспыхнул румянец. Предупреждая все вопросы, он достал из кошеля и поднял высоко над головой прямоугольную золотую пластину - ярлык ордынского хана. Сколько золота пришлось отдать чжалаирам взамен на этот маленький кусочек его! Но видевшие его почтительно склоняли головы, потому что все знали, что значит ярлык, возвращающий Медведице право на главенство в Сварожьих Землях. Кто-то, особенно надменный волчановский князь, конечно, будет недоволен таким раскладом, но пусть попробует чего-то добиться. Оспорить то, что имеет хозяина, гораздо трудней, чем подобрать брошенное на дороге! А пока...
- Да здравствует великий князь Лютобор Тихомирич! - даже стены покачнулись от многоголосого вопля.
Юный медведицкий князь вышел вперед, улыбнулся домочадцам, мечтательно оглядел их, как бывает после долгого отсутствия, когда кажется, будто за это время дома все должно измениться до неузнаваемости. И проговорим звонким и в то же время мужественным голосом:
- Благодарю вас, мои добрые медвединцы! Я счастлив снова оказаться среди вас. Но перво-наперво скажу, кому мы обязаны тем, что почти все вернулись домой! Вот рядом со мной наш первый воевода - князь яргородский, Лютобор Мстиславич! Именно он со своей храброй дружиной спас нас на обратном пути из чжалаирской засады. Его прозорливости и отваге сам я обязан жизнью, как и все мы! Отныне яргородский князь по своему роду и заслугам будет первым человеком на Медведице после нас, потомков Святослава.
Едва великий князь закончил говорить, среди медвединцев прогудело многозначительное: "О-о!" Яргородец ловил на себе множество пристальных взоров. Он понимал, что всем не терпится узнать побольше, откуда он взялся и чем так полюбился великому князю. Одних просто мучило любопытство, другие уже прикидывали про себя, как отразится на их собственном положении приезд чужеземца; третьих, кто слышал что-то о яргородском князе, волновало, с какими целями он приехал на Медведицу.

[Зануда]

Ну что ж, поглядим, как Лютобор опыт свой тёзке передавать будет, учить делу княжьему! Хотя конечно и сам князь медведицкий (я не наврал в титуловании?) не игрушка боярская, но и советы опытного владетеля не повредят.

[Артанис]

Благодарю Вас, эр Зануда, а также и другие читатели, ежели есть!

Ну что ж, поглядим, как Лютобор опыт свой тёзке передавать будет, учить делу княжьему! Хотя конечно и сам князь медведицкий (я не наврал в титуловании?) не игрушка боярская, но и советы опытного владетеля не повредят.

Осторожно, конечно, надо будет действовать. Лютобор Медведицкий себя считает вполне взрослым, и решимости ему не занимать, наставников, считающих его ребенком, не потерпит. Но Яргородец и сам понимать должен, что надо с ним уважительно обращаться.

Собравшиеся расступились вдруг, пропуская высокую черноволосую девушку. Яргородец сразу узнал: это она глядела со стены. Сестра великого князя, Белослава Тихомировна.
Неожиданно она поклонилась ему до самого пола, коснувшись лбом половиц. Точно царственная ель, склонилась на ветру, и тут же выпрямилась, статная и гордая.
- Я буду всю жизнь тебя благодарить, князь Лютобор Мстиславич! Ты спас мне братьев, Медведице - князей! Если тебе когда-нибудь понадобится надежный друг, то знай, что я всегда за тебя!
Она смело, почти мужским жестом, подала руку Яргородцу, и он легко пожал ее, а затем чуть заметно прикоснулся губами.
- Благодарю тебя, княжна! Твоя дружба - драгоценный дар.
Собираясь на Медведицу, он старался как можно больше узнать о ее князьях и их окружении, и совсем упустил из виду, что, кроме юных двоюродных братьев, была еще и их сестра. А между тем, вот она была, и он видел, как с лица ее медленно сходят следы длительных переживаний. Она глядела на вернувшихся братьев с невольными слезами на глазах, словно не могла сразу поверить, что они вправду вернулись, живы и невредимы. Лицо ее было бледно, меж черных бровей, изогнутых, как туго натянутый лук, медленно разглаживалась страдальческая складка.
"Сколько бессонных ночей провела, думая, каково братьям приходится в Орде? Сколько раз глядела со стены, пока глаза не заболят от усталости? Провожала братье - сдерживала слезы, чтобы не омрачить им долгий путь, а теперь вот, скрыть не может. Да и зачем их скрывать, княжна Белослава? Вот и многие именитые воеводы, не стесняясь, плачут, встречая родных. Хоть ты - истинная дочь матери-Медведицы, но сердце-то в тебе человеческое, княжна. Здесь твои братья, рядом с тобой. Не съели нас чжалаиры, да и впредь, если попробуют, подавятся. Радуйся со всеми, княжна Белослава! Увидев нас, ты неведомо когда успела распорядиться устроить праздник. Вся Крепость гудит, как пчелиный улей, готовится большой пир. А ты едва успела в последний момент сменить платье..."
Из глаз княжны, темных и блестящих, вправду скатилось несколько слезинок на шитый золотом воротник белого атласного платья. Она крепко обнялась с братьями, и впервые смогла улыбнуться. И эти слезы, и слабая улыбка, так долго не бывавшая на ее лице, яснее всяких слов сказали Лютобору Яргородскому, что ей довелось пережить за эти месяцы.
Княжна Белослава не была красавицей, привлекающей взоры неземным обаянием. Высокая, почти как мужчина, широкая в кости, сильная, с высокой грудью и крутыми бедрами, она выглядела вполне взрослой женщиной, и только единственная коса, ниспадавшая до колен, толстая, черная, как спинка соболя, указывала в ней незамужнюю девушку. В широком разрезе темных глаз, в маленьком, но твердом рту с резким очертанием губ, было большое сходство с братом. Общим было и выражение, что всегда видно на лицах детей, повзрослевших до срока, слишком рано утративших родительскую заботу и любовь. Не так уж важно, дети ли то бедняков или князей, сиротство все равно накладывает отпечаток. Ничего от девичьего легкомыслия не виделось в княжне Белославе. Глядя на нее, легко можно было представить, как она, сама еще ребенок, заменила мать осиротевшим братьям, как сама, без указаний со стороны, выучилась разбираться в мудреных хозяйственных заботах, чтобы помочь сохранить в целости отцовское наследство. А когда понадобилось перекупить у Вышеграда ярлык на великое княжение, Белослава отдала лучшие из своих драгоценностей жадной Орде, - жертва, посильная не для каждой женщины.
Она вновь обернулась к Яргородцу, на сей раз с таким видом, словно умылась живой водой. В это мгновение разом сделалась пышной красавицей, ничего не сделав ради внешней привлекательности.
- Боги привели тебя в счастливый час, князь Лютобор Мстиславич! - проговорила она.
- Он стал счастливым и для меня, благородная княжна! - медленно проговорил Яргородец, заглянув ей в глаза.
Он не понял, как это случилось, но его вдруг затянуло в ее глаза, темные, как гладь лесного озера, лежащего в тени больших деревьев. В таких озерах цветут кувшинки, а вода там всегда сладкая и прохладная, даже в самую жару...
Глаза-омуты становились все больше, и скоро лишь их темная гладь плескалась до самого окоема. А потом сквозь нее снова проявилась дорога на Медведицу, по которой двигалось войско, возвращаясь домой. Стояла сухая погода позднего лета или, может быть, начала осени. Воины возвращались в город, усталые, едва приходя в себя после пережитого. Скольких из них не хватало! Сколько скрывали под одеждой едва начавшие затягиваться раны! Доспехи и щиты почти на всех были погнуты, покороблены, и выправлены кое-как. В тянувшемся позади обозе стонали раненые, что не могли ехать верхом. Но всех, даже раненых, переполняло в эту минуту светлое, торжественное чувство: они одержали победу, какой не бывало еще в Сварожьих Землях! Саму Орду одолели, и, хочется верить, что навсегда!
Он увидел и себя, ехавшего на золотистом коне следом за великим князем. С волнением разглядел и других княжьих ближников, находя многих знакомых, а иных - уже не находя. Ласковый летний ветер шевелил волосы на непокрытых головах всадников, развевал реющее над войском знамя с с медведицей.
Перед всадниками не просто отворились - едва не слетели с петель городские ворота, под напором людства. Встреча была еще более бурной, чем нынешняя: вся Медведица встречала своих героев. Ревели победные трубы, как стадо зубров, слышалась песнь, сложенная едва ли не прямо на поле боя. На лицах встречающих горожан - и радость, и слезы; многие из них уже никогда не дождутся своих близких. И все же торжественной радости гораздо больше в этот день: ведь они - все сварожане, не одни медвединцы, - отныне свободные люди, победители, не ордынские данники больше. Словно с шеи сняли туго натянутую петлю аркана, душившего всех целых сто сорок лет...
Лютобор Яргородский встряхнул головой, приходя в себя, будто впрямь вынырнул из бездонного омута. С изумлением и даже несколько оторопело поглядел на княжну, подарившую ему чудесное откровение, о каком только мог мечтать любой сварожанин... Никогда еще ни в чьих глазах не открывались ему видения - только в огне либо в воде!..
"Ах, Медведицкая Дева! Знала бы ты, что довелось мне узнать с твоей помощью! За одно лишь чудесное мгновение мне стоило проделать такой долгий путь, приехать сюда... Но, пожалуй, лучше не знать никому, что открыли мне твои глаза. Тому пленительному видению еще далеко еще далеко до осуществления. Стань о нем известно сейчас - не все, но многие люди решат, что все сложится само собой, и можно не готовиться. А между тем, победа не дастся легко, для нее нужно еще работать и работать, лишь тогда она может сбыться".
Вряд ли княжна Белослава могла представить, что поведали ее глаза новому первому воеводе. Вдоволь наобнимавшись с братьями, она звонко объявила, отворив двери в большую горницу, где уже накрывали сдвинутые вместе столы:
- Пожалуйте, хозяева и гости дорогие! Извините, если скудным будет угощение - сколько успели собрать к вашему приезду!.. Вам как лучше: сперва за стол, или в баню сперва с дороги?
- Сперва за стол, потом в баню, а после опять за стол! - ответил за всех великий князь, с наслаждением ступая по половицам родного дома.
Княжна явно поскромничала: пир был настоящий, пусть и собран немного торопливо. Столы ломились под тяжестью яств, а вкус их удовлетворил бы и более взыскательных людей, чем путники, соскучившиеся по домашней пище.
За столом много говорили о положении дел в Сварожьих Землях, с литтами и с Ордой, во всех подробностях обсудили прием у Цогт-Гэрэла, и внезапную засаду чжалаиров. Лютобор Медведицкий еще раз поведал всем, при каких обстоятельствах был спасен яргородским князем. Тот молча сел по левую руку от него, как было указано, и на пиру держался подчеркнуто скромно, не мешая высказываться медведицким боярам, а взамен приглядывался и прислушивался. Он вовсе не рассчитывал на такие чрезмерные почести. С первого дня - главным воеводой, третьим человеком на Медведице - это, конечно, почетно, да больно уж хлопотно. Народ медведицкий и войско его еще не знают, кроме тех, кто попал в засаду у Волчьего Лога. К тому же. сразу получается, что он оттесняет многих влиятельных лиц, у которых после этого любви к пришельцу не прибавится. Вот, тысяцкий недовольно хмурит седые брови, советуется о чем-то со своими братьями и обоими сыновьями. Это ведь его, княжеского дяди, было первое место в боярском совете и по левую руку от великого князя! А теперь его оттесняют... Да, спроси его прежде - Яргородец посоветовал бы великому князю не отличать его так с первого дня. Но, видно, таков уж характер у его тезки: для тех, кто ему полюбится, ничего не пожалеет, отсыплет милости не ситом, а решетом. Однако и гнев его, если кто провинится, будет столь же безмерен, истинно великокняжеский. Про себя Яргородец решил попозже поговорить с ним, чтобы впредь не перегибал палку. Надо постараться, конечно, влиять на великого князя осторожно, все время помнить, кто перед ним, и не мешать, а помогать справиться с грядущими испытаниями.. Но теперь уж не откажешься от пожалований, это было бы уже неуважительно...
Долго в медведицкой Крепости шел пир и оживленные беседы, точно встретившиеся хотели наговориться за все время, что не виделись. Те, кто вернулся, повествовали о своей поездке, остававшиеся рассказывали, что приключилось в городе и дома за время их отсутствия. Даже обычные домашние заботы - первый прорезавшийся зуб у младенца, жеребенок, родившийся у породистой кобылы, - восхищали теперь людей, вернувшихся из Орды, будто с того света.
Среди прочих, было о чем и боярину Зимину узнать от своих родных. Его младший сын Доброслав совсем недавно вернулся из Вышеграда, куда ездил с посольством, а также - по поручению боярского совета, - приглядеться к вышеградским княжнам и, может быть, сосватать одну из них великому медведицкому князю. Теперь тысяцкий требовал от сына поведать при всех о выполненном поручении.
- Ну, говори, как съездил, какие условия у "речных рыб" выторговал? Кого видел? Рассказывай, посол! Не каждому в твои годы уже дают такое поручение! Не опускай глаза, точно красная девица!
Доброслав Зимин и впрямь покраснел, как девушка. Он был русым и кареглазым, с едва пробивающейся бородкой. Не обладал резкой красотой и живым нравом своего старшего брата Тихомира, но зато не унаследовал и тщеславия, что слишком часто сводило на нет немалые дарования его отца и брата.
- Ну-у, я был в Вышеграде, - начал молодой посол, сперва тихо, потом более решительно. - Договорился с князем Лютобором Мезамиричем о взаимной помощи в случае войны, о снижении торговых пошлин, как мне велели.
- Молодец! - тысяцкий со скрипом подвинул сыну серебряный кубок с медом. - Ну а кого видел, рассказывай!
- Как кого... Самого вышеградского князя видел, понятно. Бояр его... Княжичей - Владислава, Тихомира и Мечеслава. И княжон молодых тоже видел.... Краше луны... косы льняные, глаза - незабудки... - Доброслав снова смущенно опустил глаза.
Его брат со смехом толкнул младшего в плечо.
- Так что там с княжнами-то, братец? Влюбился, что ли?
Доброслав еще ниже склонил голову, стыдясь, что об этом зашел разговор вот так, среди большого застолья, что Тихомир смеется над ним.
- В старшую княжну, Любомилу, - прошептал он одними губами, так, чтобы слышал только отец. - Я не посмел ни о чем спрашивать без тебя и великого князя: все-таки, мы ведь только бояре...
Но старший Зимин, на радостях осушив еще кубок меда, объявил громко во всеуслышание, не щадя чувств сына:
- Ну и что, что княжна! Не впервой нашему роду с князьями родниться! - он окинул гордым взором молчаливо сидевшего рядом с великим князем Яргородца. - Но там ведь и вторая княжна есть?
- Да. Княжна Росава. Тоже очень милая девушка, - по рассеянному тону младшего Зимина видно было, что младшую княжну он едва ли толком рассмотрел.
Но у тысяцкого уже все было решено. Перегнувшись через узкую спину сидящего со всеми князя Бронислава, он доверительно положил руку на ладонь великому князю, сыну своей покойной сестры:
- Хочешь, княже, оженим тебя по осени? Пора бы уже, вон ты какой вымахал! Да и мир скрепить с вышеградским князем лишним не будет. Если согласишься, в один день обе свадьбы сыграем, а?
Князь Лютобор Медведицкий, сидевший за столом в алой шелковой сорочке, с влажными после бани волосами, встряхнул головой, усмехнулся.
- А что, и женюсь, лишь бы невеста понравилась! Как думаешь, Лютобор Мстиславич: хорошей женой мне будет вышеградская Росава?
Яргородец многозначительно пожал плечами, точно рыба вильнула плавником, разрезая воду, оставляя ее позади себя вновь безмятежной.
- В семейных делах любой советчик лишний. Это только ты и она сможете решить между собой. поговори с ней прежде, чем свататься, узнай, захочет ли она быть твоей женой?
Как бы там ни было, но княжеские гости пировали уже и за будущую помолвку своего государя, считая ее далом решенным. Провозглашали здравицы великому князю, его близким и самым именитым гостям. Поднимали чашу за счастливое возвращение из Орды и за чудесное спасение. Вспоминали погибших, желали им радостной жизни в Ирие... Далеко за полночь затянулся пир.

[Карса]

Лихо боярин Зимин князей сватает! Впрочем, с Росавой Лютобор Медведицкий не прогадает. И Яргородец, видать, судьбу свою нашёл.

[Артанис]

Эрэа Карса, большое спасибо Вам!

Лихо боярин Зимин князей сватает! Впрочем, с Росавой Лютобор Медведицкий не прогадает. И Яргородец, видать, судьбу свою нашёл.

Тянет одеяло на себя, что ж! И с княжескими домами породниться еще раз перспектива открывается, и великий князь будет потом помнить, кто ему невесту сосватал.
Прямо программа "Давай поженимся" получается.

Глава 19. Княжна Белослава
Едва в утренней туманной дымке забрезжила заря, как Лютобор Яргородский был уже на ногах. После вчерашнего пиршества, затянувшегося далеко за полночь, он проснулся в гостевой горнице, удивляясь непривычной тишине. Взглянув в зеленоватое слюдяное окно, убедился, что утро едва начинается. Наверняка все еще спят. В ушах еще гремел шумный говор вчерашнего пиршества, здравицы и застольные песни. Медвединцы умели праздновать широко и громко, не хуже, чем у него на родине.
Лишившийся владений князь вздохнул про себя, вспомнив Яргород. Это воспоминание заодно подсказало ему кое о чем, что он собирался сделать по приезду на Медведицу.
Яргородец вынул из переметной сумы нечто, лежащее в мешочке мягкой кожи. Встряхнув его, взял в ладони тяжелую драгоценную цепь, сверкающую красным золотом. Это будет настоящий благодарственный дар Богам, что подарили его новый дом и возможность способствовать правому делу. А заодно - и знак окончательного разрыва с прошлым. Эту цепь подарил ему князь Радвилас после сражения при Чёрне. Так что пожертвовать литтское золото Богам, собираясь служить медведицкому князю, было как нельзя более уместно.
Умывшись холодной водой из кувшина, который кто-то поставил к его изголовью, Лютобор быстро оделся и вышел, двигаясь осторожно, чтобы не разбудить никого. В переходах Крепости лишь кое-где горели свечи, закрепленные в железных подсвечниках на стенах, но он и без них понял, куда идти. Спустился по лестнице вниз. На нижнем уровне жили княжеские воины и слуги, там же расположены были клети, кладовые, поварня и прочие служебные помещения.
В гриднице, где на ночь разместили его воинов, была приоткрыта дверь. Оттуда доносился мерный храп и свистящее дыхание крепко спящих людей. Заглянув туда одним глазом, Лютобор увидел множество людей, спящих вповалку на скамьях и прямо на полу, среди еще не убранных столов, заставленных объедками и недопитыми чашами. Он усмехнулся и закрыл за собой дверь плотнее. Будить никого не стал: обойдется он и без свиты.
На конюшне ему быстро оседлали Беркута. Молодой конюх предложил приезжему князю проводить его в город, но Лютобор отказался.
Было еще прохладно. От Медведицы-реки наползал утренний туман, устилал ближайшие улицы, а второй, пологий берег вовсе тонул в нем, как в киселе. Избы едва вырисовывались неясными призраками. А видневшийся вдалеке, на Перуновом холме, лес казался издалека серебряным, точно волшебный.
Приехав к святилищу, Лютобор с удивлением увидел, что кто-то все-таки проснулся этим утром раньше него. У коновязи, устроенный на опушке священного леса, стояла повозка, запряженная парой низкорослых чжалаирских лошадей. Повозка была из дуба и богато украшена, но почему-то возле нее не было ни возницы, ни охраны. Кто бы мог приехать в такую рань?.. Лютобор втянул воздух, как собака, ищущая нужный ей запах. Но не запах, конечно, он старался уловить, а отпечаток личности владельца повозки. По вещи, которой достаточно много пользуются, можно узнать характер и намерения ее хозяина. Для того, кто умеет видеть, они заметны не меньше, чем следы на земле, чем запах благовоний, что тянется шлейфом позади прошедшей женщины...
Он уловил основной тон, окрашенный в темно-зеленые цвета еловой хвои. Приглушенные тихие оттенки, холодные с виду, как черно-зеленый медный камень, из которого делают красивые шкатулки и украшения. Да, именно каменная шкатулка с резным узором представилась ему; но что хранится в шкатулке, неведомо пока никому. Она и сама, пожалуй, еще не знает своего секрета, и не заботится о нем. В глубине холодных зеленых волн бьется горячее сердце, способное как озариться прозрачным золотистым светом, так и густыми, кроваво-красными сполохами гнева. Сейчас в нем высоким пламенем свечи горела благодарность, живо напомнившая Яргородцу миновавший вечер.
"Вот как, княжна! Даже отдохнуть с утра не пожелала подольше, сразу поехала в святилище. И готов поручиться, просит она совсем не об удачном замужестве, как обычные девушки. Ну что ж, если Боги меня привели сюда с ней одновременно, не отворачиваться же".
И он, строго велел коню ждать его на месте, направился вглубь священного леса по тропе туда, где было главное святилище. Вообще-то, здесь был главный вход, был и храм, где приносили жертвы. Но сейчас Лютобор миновал его стороной. Хотелось поблагодарить Богов самому, и оставить жертву лично Им, а не жрецам, хотя бы и наиболее почитаемым.
В траве еще сверкали капли росы, так же как и на ветках дубов, берез, осин, - лес здесь был смешанный. С острых иголок сосен капли росы свисали, как слезинки, и осыпались, стоило чуть задеть ветку. Утреннее солнце уже выглянуло, собираясь высушить росу. В кустах пели птицы, начиная свои ежедневные заботы. Из зарослей бузины выглянула косуля, вытянула шею, насторожив большие уши. Совсем недалеко от себя Лютобор разглядел ее точеную мордочку с чуткими ноздрями, влажные темные глаза. В священном лесу запрещено было охотиться, и звери здесь по привычке остерегались людей, но не шарахались прочь.
Тропа вывела его на вершину холма, где, как подобало, стояли резные изваяния Богов, покровителей города. Только один Велес стоял в низине, у подножия холма, как и принято было. Он был изображен как грубого вида мужчина в медвежьей шубе или, может быть, собственной густой шерсти, завитки которой были искусно вырезаны из дерева. В руках Велес держал золотой ключ, а на шее у него блестела гривна. Но Лютобор Яргородский прошел мимо Велеса. Золото к золоту он не отдаст. Оно пригодится, спору нет. В нем будет огромная нужда, чтобы достойно снарядить войско, но одним золотом Орду не одолеть. И он приблизился к изваяниям небесных Богов. Они были поставлены здесь еще Данславом Святославичем, первым медведицким князем. Крепкая древесина и слой прозрачного лака защищали их до сих пор от времени, от дождей и снегов. Их золотисто-коричневые фигуры казались теплыми, в отличие от мраморных изваяний в Яргороде. Величественная чета в середине - Отец-Небо и Мать-Земля, Сварог и Макошь, не были украшены ничем. Они в этом не нуждались, и не нашлось бы сокровищ, достойных их величия. Слева и справа - двое их сыновей: сияющий красотой Даждьбог в золотом венце и суровый исполин Перун с железной секирой в руках. Лада и ее супруг Род - воплощенная любовь женская и мужская, в окружении своих детей - Лели-Весны и двенадцати братьев-месяцев. Также отдельно, поодаль от других, стояли Чернобог и Морана, в длинных одеяниях, окрашенных черным. Богов Кромешного Мира сварожане тоже почитали, но не молились им, кроме нескольких особых дней в году.
Проходя мимо священных изваяний, Лютобор Яргородский чувствовал, как сквозь их глазницы, куда вставлены были драгоценные камни, на него глядят внимательные взоры. Но прежде, чем приблизиться к ним, увидел княжну Белославу.
Она появилась из леса с другой стороны, подошла иной тропинкой. Еще вчера он обратил внимание. что походка у нее быстрая и решительная, а шаг широкий, почти как у мужчины. И - Лютобор усмехнулся совпадению, - платье на ней действительно было темно-зеленое, с узором из черных и бледно-зеленых цветов, совсем как узор на шкатулке из медного камня.
В руках она держала корзинку, где что-то блестело. Подойдя к изваяниям, она складывала к их ногам нечто яркое, сверкающее на солнце. Золотые монеты? Нет, драгоценности, - понял Лютобор, отведя ей глаза, чтобы не заметила его присутствия прежде времени. Одарив по очереди всех Богов Жизни, княжна Белослава обратилась тихо и вдохновенно:
- Благодарю вас, великие Боги, за то что спасли братьев моих, Лютобора и Бронислава, что послали избавителя - князя яргородского Лютобора Мстиславича, храброго витязя и мудрого советника. Спасибо вам, что сохранили их среди немилостивой Орды, что вернули Медведице великого князя, Сварожьим Землям - надежду! Я отдаю вам драгоценности моей матери, ее наследство. Будь она сейчас жива, неужели бы пожалела их в благодарность за избавление сына? Примите мой скромный дар, Всемогущие, и пошлите нам всем сил и впредь пережить все испытания. А, если вы желаете этого, и если это возможно - подарите нам и свободу от власти чжалаирской!
Как он и думал, для себя она не просила ничего, даже среди самых заветных желаний. Да существовали ли для нее собственные интересы, не связанные с братьями и благополучием Медведицкого княжества? А ведь братья растут, старший уже и жениться скоро будет готов. Кому через несколько лет станут нужны заботы княжны Белославы? Но она разговаривала с Богами, не выражая не тени сомнения, нисколько не жалея о своей судьбе. Ей бы быть жрицей, хранящей священный огонь, какие у литтов служили богине Милде, а в Агайе - Гестии...
- Доброе утро тебе, княжна, - негромко проговорил Лютобор, когда она завершила молитву.
Она не вскрикнула и не задрожала, услышав внезапный голос, но спокойно обернулась, умея владеть собой.
- Князь Лютобор Мстиславич, - проговорила она, чуть заметно улыбнувшись. - Никак не думала, что кто-нибудь еще поднимется в такую рань. Но я не могла отложить исполнение своего обета.
Он взглянул на углубления у ног статуй, где лежали кольца, браслеты, цепочки, серьги, заколки, унизанные драгоценными камнями.
- Сильный обет для такой молодой девушки. Княжне не трудно отдать в жертву хоть стадо быков, иное дело - пожертвовать самыми прекрасными своими драгоценностями.
Белослава взглянула на пустую корзинку, стоящую у ее ног.
- Разве это большая цена за жизнь моих братьев? Боги ответили на мои молитвы, послав тебя к ним.
Лютобор Яргородский мог бы заметить, что он сам себя прислал, подготовившись заранее. Но перед изваяниями Богов, в тиши святилища, где ощущалось Их присутствие, он далек был от того, чтобы приписывать себе одному все заслуги. Несомненно, они вдохновляли его и привели сюда. И он кивнул, доставая из мешочка золотую цепь.
- Нас с тобой одно и то же дело сюда привело, Белослава Тихомировна. Я тоже хотел поблагодарить Их.
Он не сомневался, кому из Богов пожертвовать золотую цепь. Ведь его привела на Медведицу война, и впредь, он знал, еще много придется воевать, пока не удастся вырвать ядовитые зубы чжалаирскому дракону. Значит, лишь Перун, разящий своей секирой нечисть Исподней Страны, может здесь помочь, остальные - Боги мира. Вопреки тому, что иные представляют, Перун - не Бог войны, и не от всех, кто сражается, принимает жертвы. Он - Бог-защитник, и помогает лишь тем, кто сражается за правое дело.
Суровый резной лик глядел внимательно сквозь лазуритовые глаза. Губы изваяния под сделанными из серебра длинными вислыми усами чуть заметно изогнулись.
- Я не прошу у тебя, Громовержец, твоих молний для защиты. Посильные дела люди должны совершать сами, не надеясь на помощь Богов. Подари лишь силу и решимость воинам сварожским, чтобы сбросили страх перед проклятой Ордой, чтобы готовы были одолеть любого врага. И еще, если это возможно - подари нам время подготовиться к решающей схватке, собрать все силы Сварожьих Земель. Только один удар будет у нас в запасе, господине Перуне, и мы не можем себе позволить проиграть. Если Сварожьи Земли будут поражены насмерть, для нас останется лишь хозяйская плеть вместо всех законов Богов и людей. Помоги нам, Истребитель Чудовищ, чтобы не стало так.
Возложив золотую цепь к ногам Бога Грозы, туда, где лежали несколько оберегов и кольцо с большим черным камнем, Лютобор обернулся к княжне. Она не ушла, но стояла немного поодаль, поджидая его.
- Ты сейчас вернешься в Крепость? - поинтересовалась она.
- Я бы хотел еще посмотреть город. Вчера мало что успел разглядеть, - и, вспомнив пустую повозку, поинтересовался: - Неужели ты сама правишь своими конями, княжна? Прости, но я их видел...
Белослава беззвучно рассмеялась.
- Правда, Лютобор Мстиславич, я умею сама обращаться с конями, и приезжаю обычно сюда одна. Я люблю гулять здесь одна. В священном лесу думается и дышится легче обычного. А вознице приходилось бы ждать меня. Поэтому я езжу одна. А с тобой, князь, приехал кто-нибудь?
- Нет. Я принес жертву за всех яргородцев, мне незачем было кого-то брать с собой. Да и люди еще спали, когда я уехал.
Несколько мгновений Белослава глядела на него, собираясь с мыслями, наконец, решилась:
- Ну, если ты не спешишь, Лютобор Мстиславич, может, погуляешь со мной в лесу? Там есть место, откуда видно полгорода, будто с птичьего полета. А красота какая!
- Ну, пойдем! - по правде говоря, на такое приглашение Яргородец втайне надеялся, хотя, если бы его не последовало, не стал бы, понятно, просить.
И они двинулись вглубь священного леса, мимо стройных белоствольных берез. Как он и ожидал, Белослава шагала широко, держалась все время вровень с ним, и еще при этом говорила ровным, ничуть не запыхавшимся, голосом. Как хорошая хозяйка, она считала своим долгом познакомить гостя со всеми достопримечательностями ее лесного царства.

[Карса]

Когда же Яргородец разглядит в княжне свою суженую? Что впечатление она на него произвела, понятно. А дальше-то?

[Артанис]

Спасибо Вам, эрэа Карса, что продолжаете читать!

Когда же Яргородец разглядит в княжне свою суженую? Что впечатление она на него произвела, понятно. А дальше-то?

Разглядеть-то он быстро разглядит, но чтобы расставить все точки над "ё", еще понадобится время. Хотя бы оглядеться-то на новом месте ему надо. И вообще, князья в своем выборе не всегда властны. А тем более - бывшие князья.

Проходя мимо белоствольных стройных берез, кивающих прохожим, как будто здороваясь, Белослава ласково погладила их. От коры на ладонях девушки осталась белая пыльца, как от крыльев бабочки. Обнявшись с каждой березой, она бросилась догонять своего спутника.
- Люблю березы, - проговорила она тихо, будто смущаясь. - В детстве нас возили сюда, к жрецу Богумиру. Он нас учил грамоте и законам Богов и людей. А потом вместе с братьями играли здесь. Лютобор с Брониславом по весне ковыряли березы ножом и пили сок, а я их ругала за это. Березы ведь живые, я чувствовала, что им больно. Здесь все живое, Лютобор Мстиславич. Только прислушайся, и поймешь.
И он прислушался вместе с молчавшей рядом княжной. Услышал, как высоко среди зеленых крон поет соловей, как шуршит в кустах хлопотун-еж, как возле ручья квакают лягушки. Ветер, качая кудрявые головы берез, шептал им все о своем. Всего на одно мгновение, но Лютобор разобрал его шепот, как и говорила Белослава. И еще подумал, что с ней хорошо молчать, как сейчас, зная точно, что ее, как и тебя, не тяготит молчание, и она сейчас не уносится мыслями куда-то совсем в другую сторону.
- Да, этот лес вправду живой, - согласился он.
- Его посадили после Ерденова нашествия. До него на Перуновом холме уже было святилище, но все сгорело вместе с Медведицким Городком. Здесь кругом был только пепел. Последние сто защитников Крепости пропустили через подземный ход спасавшихся бегством горожан, а сами завалили его камнями, оставшись драться до последнего, и все сгорели вместе с ней. С тех пор город и святилище возродились вновь, но эта земля все помнит.
Он кивнул; память медведицкой земли уже успел почувствовать и сам.
- Раз земля помнит, она придаст силы людям, когда придет пора. Но здесь ощущается не только боль прошлого, но и красота и радость.
- Конечно, - княжна подошла к высокому густолистому тополю, откуда доносилась песня соловья. Запрокинув голову, старалась разглядеть певца, но так и не смогла увидеть.
- Прячется, - вздохнула она. - Песню соловьиную каждый слышал, а самого соловья мало кто знает. Он поет не для того, чтобы прославиться перед людьми, ему ни к чему наше внимание. Если и увидит кто-нибудь - не зная, и не догадается, что серая невзрачная птичка - и есть прославленный певец... Лютобор Мстиславич, а на твоей Яргородщине были соловьи?
- Были, и есть, хоть и без меня, - он сразу вспомнил, как звонко пели соловьи всю ночь его лесной свадьбы с Отрадой, и воспоминание больно укололо его. Чтобы отвлечься, спросил княжну: - Белослава Тихомировна, а ты знаешь, для кого соловей поет?
- Не знаю, - она пожала плечами. - Для подруги своей, наверное, чтобы ей понравиться?
- Это тоже, конечно, но не только. Тут люди с себя переводят на соловья, думают, ему только и дело, как перед подругой красоваться, точно некоторые щеголи среди людей. Самое главное - соловей поет для будущих детей, пока они еще в яйцах, и после, пока подрастают в гнезде, чтобы они впитывали чудесный дар песен, приняли бы его в свою плоть и кровь, чтобы для них петь было бы естественно, как дышать. И он передает им свое искусство днем и ночью, неведомо когда и спать успевает!..
Белослава вновь поглядела сквозь крону тополя, откуда гремела звонкая песнь, не смолкая на ни мгновение.
- Жаль, что у людей так не получается... Человеческим детям приходится всему учиться самим, не на чужих ошибках, а на своих, набивать шишки. Сыну ремесленника не передашь еще в чреве матери, как владеть инструментом, сына землепашца не научишь с младенчества владеть плугом; а сына князя... - ее голос дрогнул.
Лютобор Яргородский заглянул в глаза княжне и успокаивающе коснулся ее ладони, крепкой и твердой.
- Не беспокойся, княжна. Твоим братьям не посчастливилось расти без отцовского примера, но они и без того скоро вырастут одними из самых доблестных мужей в Сварожьих Землях. Я видел их во время нападения чжалаиров. Они под градом стрел держались отважней многих опаытных воинов.
Белослава тяжело вздохнула.
- Я горжусь ими, как сварожанка, но как сестра боюсь, не навлекли бы они беды своей безрассудной дерзостью. Если бы не ты, Лютобор Мстиславич, они погибли бы совершенно напрасно.  Князьям ныне не только доблесть, но и рассудок нужен. Я читала старинные летописи времен Ерден-хана. Там говорится, что пришло "время терпеливых", и нам придется долго выжидать, задабривать Орду и откупаться от нее, а бороться открыто нам не под силу. И это правда: сколько было с тех пор восстаний: во Влесославле, Змееве, Волчанове и других городах, - все чжалаиры потопили в крови. Наши же предки никогда у себя такого не допускали, умели всегда вовремя унять и чжалаиров, и свой народ. А хватит ли терпения моим братьям? Прошу тебя, Лютобор Мстиславич, научи их, пригляди и сохрани, пока они сами еще не набрались государственного и житейского опыта! Твои дарования известны в Сварожьих Землях, и Лютобор с Брониславом тебя почитают. Если бы ты был с ними в Орде, не попали бы они в ловушку. Будь всегда им опорой, а я стану тебе на Медведице самым верным другом, если надо будет - перед всем боярским советом буду свидетельствовать в твою пользу.
Ее взволнованный голос, протянутые ладонями вверх руки тронули Яргородца. Он коснулся ее рук и твердо пообещал:
- Для того я и приехал на Медведицу, Белослава Тихомировна. У меня с твоими братьями одна цель, одна мечта - свергнуть власть Орды. А твоя просьба свята для меня вдвойне.
И они направились дальше, среди густых зарослей в священном лесу. А соловьи, гнездившиеся чуть ли не на каждом дереве, провожали их щелканьем, свистом, залихватской "лешевой дудкой", россыпью звонких бубенцов.
- Ты обещала мне показать город, как на ладони, - напомнил Лютобор, следуя за своей спутницей сквозь заросли черемухи и дикой вишни.
- Да-да, это Даждьбогов холм. Он так зовется, потому что в самом зените солнечная колесница всегда проезжает прямо над ним.
- Ну, мы-то окажемся там задолго до полудня. Но все же, стоило подняться на рассвете, чтобы увидеть много красивого.
- Я привыкла рано вставать, - улыбнулась Белослава. - По заветам нашего и твоего предка, князя Бронислава Великого, следует подниматься задолго до восхода солнца.
У Лютобора чуть было не сорвалось с губ, что такое указание давалось для князей, а не для молодых девушек, но тут же прикусил язык. Ей-то, привыкшей чуть не с детства быть хозяйкой в обширных княжеских хоромах, как раз привычно было подниматься раньше слуг, чтобы знали, что над ними есть присмотр. И вообще, уместно ли оказывать ей любезность иначе, как сестре великого князя? Вчера княжна заинтересовала его, а видение, что открылось в ее глазах - поразило, так что думать о ней самой уже не было возможности. Но сейчас, находясь рядом и беседуя с ней, чувствуя ее мимолетные касания, запах ее волос, он чувствовал, что ему нравится эта девушка, так, как он от себя уже не ожидал после гибели Отрады. Но он сознавал, что лучше не надеяться на взаимность. Какой из него теперь муж для княжны - изгой, взятый на службу ее братом, да еще с сединой в волосах и бороде уже! Ей бы стать женой владетельного князя, а лучше - княжеского наследника, молодого, красивого да богатого...
Но Белослава, казалось, и не подозревала, с какими мыслями он смотрит на нее. Невозмутимо вела гостя по тропинке, довольно круто подымавшейся вверх. Вскоре Лютобор увидел, что большие деревья не поднимаются сюда, остался только кустарник. Затем и он прервался. На вершине Даждьбогова холма не росло ничего, кроме травы и цветов.
- Здесь не стали сажать лес, чтобы не загораживать свет и обзор, - проговорила княжна, срывая пухлые цветки розового клевера. - Даждьбогов холм - самое высокое место на Медведице. Конечно, с башен Крепости видно еще дальше, но ведь их создали люди, а это место - Боги. Как тебе, Лютобор Мстиславич?
С высокого косогора и впрямь видно было далеко. Туман уже рассеялся, и сколько можно было охватить взглядом, во все стороны тянулись городские улицы. Тянулись длинными рядами избы. Почти на всех крыши были четырехскатные, не двускатные, как на Яргородщине. Кое-где, точно бык среди овец, подымался замысловато устроенный боярский терем под черепичной или гонтовой крышей. Вдаль синей извилистой лентой убегала Медведица-река, у самого окоема соединявшаяся с Сосновой. На вершине холма Сварога высилась Крепость. Лютобору это зрелище напомнило видения, где он становился соколом и видел землю сверху, похожей на чертеж.
Наглядевшись, пока глаза не устали, он встретился взглядом с княжной, стоявшей молча рядом с ним.
- Ну как? Нравится? - горделиво спросила она.
- Очень! До меня доходили слухи, что Медведица - прекрасный город, но теперь вижу, что ваши гости еще преуменьшали.
- Яргород красивее?
- Не могу сказать, - отозвался он, подумав. - Там я родился и вырос, а каждый кулик свое болото хвалит. Наши края совсем не похожи. Яргород лежит в степи, лесов у нас не так много, в основном лиственные, светлые. До ваших чащоб нам далеко... Но что толку теперь от воспоминаний? - он не мог скрыть грусть; в душе больно заныло при воспоминании о Яргороде.
Не глядя, он почувствовал, как княжна участливо коснулась его руки.
- Прости меня, Лютобор Мстиславич! Я не хотела тебя огорчить. Обещаю тебе, что мой брат сделает все, чтобы вознаградить тебе потери. Подарит тебе богатые вотчины, а может, и город под началом Медведицы, и собственную усадьбу в самом городе. Ты теперь наш, медвединец.
- Хорошо хоть, не медведь, - усмехнулся он, глядя опять на лежащий внизу город.
- Соседи нас порой дразнят "косолапыми", - в тон ему рассмеялась княжна.
И бывшему яргородскому князю, сделавшемуся подручным медведицкого владетеля, вдруг стало так легко рядом с Белославой, точно они знакомы много-много лет. Казалось, они знают досконально все привычки друг друга, шутки, что могут понравиться, жесты друг друга. Вот сейчас княжна заправит за ухо выбившуюся из косы прядь и внимательно поглядит ему в глаза, собираясь спросить о чем-то важном. Он никогда не любил в женщинах кокетства и жеманных ужимок.
Она вдохнула смолистый летний воздух, заправила за ухо прядь своих черных волос и внимательно поглядела в глаза.
- Мне сейчас кажется, Лютобор Мстиславич, что я с тобой знакома всю жизнь, - проговорила она доверчиво. - Как будто я знала тебя прежде, да забыла, или встречала тебя в какой-то иной жизни...
Вот и прозвучали роковые слова. Скажи их какая-нибудь другая женщина, привыкшая привлекать мужчин, говоря то, что им нравится слушать - он бы и глазом не моргнул. Только он их уже услышал за мгновение до того, как были произнесены. На какое-то мгновение образ Белославы стал двоиться, троиться перед ним. Три разных женских голоса одновременно звучали в его ушах. На вершине Даждьбогова холма замелькали, накладываясь друг на друга, предметы, которых там быть не должно. Но наваждение исчезло так же внезапно, как появилось. Он вновь видел одну Белославу, но образ ее сделался богаче и ярче прежнего, словно вобрал двух других, вернее - он видел теперь их всех вместе.
- Думаю, да, - медленно проговорил он. - Такое бывает. Ведь мы, убивая животное, по привычке все еще желаем, чтобы Боги поскорей сотворили ему шубку мохнатую, перья или рыбью чешую, и позволили поскорей вновь родиться на земле. А если животные рождаются вновь, почему же не возвращаться и людям?
- Когда я была ребенком, мне часто снилась огромная волна, поглощающая внезапно целую землю. Не Медведицу и не что-то знакомое мне, но все равно, это было ужасно. Только что была цветущая земля, стояли города, жили люди, и вдруг - огромная волна до неба!.. Родители, правда, думали, что это видение означает Орду, но мне кажется, тогда была бы наша земля. А Богумир, наш верховный жрец, думал, что это наваждение из Кромешного Мира, и окуривал меня дымом от полыни. А ты что думаешь, Лютобор Мстиславич?
- Нет, - медленно проговорил он, взвешивая каждое слово. - Думаю, это значило не больше и не меньше того, чем было. Некоторые потрясения бывают так тяжелы, что даже Ирий их не излечит окончательно. Даже когда душа отдохнет в обители Богов и вернется на землю заново, память прорывается иногда непроизвольно. Полынью тут ничего не сделаешь, она годится лишь русалок отгонять.
Белослава вздохнула, но не тяжело, а скорее удовлетворительно.
- Спасибо тебе, Лютобор Мстиславич, что разъяснил. Жаль, что тебя в те времена рядом не было, - проговорила она, садясь на пригорке.
Повинуясь ее приглашению, он тоже сел, но не рядом, а у ног ее, вполоборота, и усмехнулся:
- В те годы, Белослава Тихомировна, я был легкомыслен и самонадеян, как все в молодости. Не думаю, что мне хватило бы терпения выяснить, что означали твои кошмары.
"Кто бы еще сказал, что теперь нам делать, Белослава?! Вот как довелось нам встретиться снова! Спасибо еще Богам, что не дряхлым старцем застал я тебя - младенца в колыбели... Но все равно - и так неразумно на что-то надеяться. Ты - сестра великого князя, и рождена властвовать, а я уже не ровня тебе ни по возрасту, ни по положению. И даже ради тебя не имею права поссориться с твоим братом. От этого слишком много зависит. Ты сама говоришь, что я нужен на Медведице. Ты не знаешь всего до конца, а я не открою тебе лишнего. Лучше мы останемся друзьями и впредь, не рассчитывая на большее."
Отдохнув немного на вершине, он поднялся на ноги и подал руку девушке, помогая ей встать, чтобы вернуться к лошадям.
- Поедем домой, княжна, пока нас не хватились.
Оперевшись на его руку, Белослава почувствовала, что ей приятна такая забота, хоть она и не нуждалась в опоре. Никогда прежде у нее не ныло и не замирало сердце в присутствии мужчины, хотя сколько раз видела приезжавших на Медведицу князей и бояр со всех Сварожьих Земель, и даже иноземцев. В ее годы женщины обычно уже нянчили детей, но Белослава до сих пор с мужчинами и женщинами вела себя одинаково и не заботилась о поисках жениха. Ей казалось - она сразу умрет, если возможный будущий супруг уведет ее прочь от Медведицы, заберет ее от братьев и родного дома. И вот, без смущения отправившись на прогулку с яргородским князем, она впервые созналась себе, что думает о нем не просто как о человеке, интересном и остроумном собеседнике, но и как о мужчине. Но увы! - он ничем не проявил, чтобы она понравилась ему. Ну что ж,  не выдаст себя и она. Лучше сохранить хотя бы его дружбу, если большего не дано. Если она не испортит ничего. и у братьев, и у нее будет надежный друг и соратник. Быть может, она кажется ему слишком молодой и глупой? Подумаешь, лучшая ученица премудрого Богумира, девчонка, прочитавшая несколько старых летописей! А он столько всего знает, ему открыто тайное, и она - дитя перед ним. Ей и так повезло, если он хотя бы другом ее захочет считать.
- Это было чудесное утро, князь Лютобор Мстиславич! - проговорила девушка из своей повозки, с замиранием сердца ловя блестящий взгляд синих глаз князя, уже севшего в седло. Больше всего на свете ей хотелось бы и дальше повторять такие прогулки в священном лесу.

[Карса]

Лучше мы останемся друзьями и впредь, не рассчитывая на большее.

Но увы! - он ничем не проявил, чтобы она понравилась ему. Ну что ж,  не выдаст себя и она. Лучше сохранить хотя бы его дружбу, если большего не дано.

Вроде бы разумные взрослые люди. Или, влюбившись, поглупели?

[Зануда]

Вроде бы разумные взрослые люди. Или, влюбившись, поглупели? 

Ну, это нормально.