Благодарю вас, эрэа
Convollar, эрэа
Карса! Ну, это хорошо, что вы не стали тянуть со свадьбой! А сама свадьба очень яркая, такой обряд интересный, только вот Радомир, похоже, лесную родню молодой жены не особо жалует. Посмотрим, что будет дальше! Спасибо, очень живо и выразительно.
Свадьбу я описываю уже не первую, но все равно, о таком событии приятно рассказать.
Радомир просто удивился, не думал, каких сюрпризов можно ждать от родни жены. Ничего, освоится.
А дальше будет еще кое-что непредвиденное.
Ага, кузены-оборотни на горизонте! Что-то мне думается, свою роль они ещё сыграют.
Наверняка, доведется еще встретиться.
Однако братья-оборотни оказались еще не самыми неожиданными гостями на приморской свадьбе. Когда уже все расселись за столами и начали пировать, возле жениха и невесты вдруг появилась женщина. Никто не заметил, когда она возникла или с какой стороны подошла совершенно неслышно. Женщина была пожилой, вернее было даже назвать ее старухой, но благообразной и бодрой. Она двигалась так легко, словно не знали никаких старческих немощей. Да и лицо ее, загорелое, как печеное яблоко, еще вовсе не было увядшим, хотя волосы, заплетенные в единственную косу, еще замечательно густые и пышные, совершенно побелели. Но замечательней всего в ее облике были глаза - бездонной глубины, яркие и чистые, как только что развернувшиеся весенние листья. Встретившись с нею взором, Радомир вспомнил ведуна в Брониславле и, уже не удивляясь ничему, догадался, как зовут эту женщину.
С минуту стояла она молча, любуясь на молодую пару. Затем протянула руки им обоим.
- Здравствуйте, лебеди белые, ясный месяц да звездочка светлая! - проговорила она нараспев. Руки у нее были маленькие и шершавые, но горячие, как огонь. У обоих от ее прикосновения пробежала по телу дрожь, словно она была жрицей, готовящей их к таинству.
Увидев пожилую женщину, подошел ближе отец невесты, князь Берислав Синегорский, и сам приморский князь Ладомысл Звениславич.
- Тетушка Листава? - проговорил последний, не веря своим глазам.
Стоявшая перед ними женщина, босая, одетая опрятно, но просто, в потертую шерстяную поневу и сорочку, вышитую старинными оберегами, в простом линялом платке, с ожерельем из желудей на шее, не очень-то похожа была на княжескую родственницу. Но, глядя, как приветствует ее княжеская семья, и другие знатные приморяне поднимались со своих мест, здоровались с гостьей, приглашали ее за стол.
- Сто лет жизни тебе, Листава Ростиславна! Спасибо тебе, что посетила наш праздник, ведающая тайны земные и небесные! Благослови молодую чету.
Листава, мягко улыбнувшись, стояла за спиной жениха и невесты, положив руки им на головы.
- Спасибо вам, милые приморяне! Давно уже я не видела, как празднуют у вас радостные события, не слышала в своем лесу ваших песен. Не удержалась, пришла на вас полюбоваться, свадебной каши попробовать... Рада, что здесь собрался почти весь род Ростислава. Только моего брата Светозара здесь нет, но тут уж ничего не поделаешь. Если бы он счел нужным, уж наверное, сумел бы придти вовремя... А молодым я от всего сердца желаю счастья. У меня и подарочек есть для вас небольшой, от земли и воды сварожской.
Она вынула из висевшей на поясе сумы сперва два деревянных кругляша, гладко отполированных, так что темные и светлые прожилки на дереве сплетались, точно линии на ладони. На каждом были тонкой кисточкой начертаны знаки Лады. Ведунья протянула их молодоженам.
- Пусть любовь ваша на всю оставшуюся жизнь останется такой же жаркой и светлой, ясным костром горит, а не едким дымом расползается! Храните эти обереги, мной заговоренные; с ними никакая тень вовек не упадет между вами. На дружную жизнь, на лебединую верность! Оберег не даст ничьей чужой воле повредить вам.
- Спасибо, бабушка Листава! - с чувством прошептала Сияна, а Радомир поцеловал руки старой ведунье.
- Обереги, конечно, важный подарок, но еще не все, - продолжила Листава, освободив руки, и достала из сумы тканый поясок, весь переплетающийся вшитыми в него сухими травами. Положила его на колени Сияне.
- Это уж тебе одной, молодица. Самые верные женские средства хранятся здесь. Когда будешь беременна, подпоясывайся этим поясом, и во время родов пусть он будет на тебе. Тогда сможешь много детей подарить своему князю, и сама только окрепнешь после них, здоровье и красоту сохранишь надолго.
Сияна горячо поблагодарила ее за этот подарок, а гости охотно согласились, что лучшего подарка для новобрачной нельзя найти. В искусстве Листавы приморяне были свято уверены: дочь знаменитой Влады - не деревенская знахарка какая-нибудь.
Но и на этом подарки Листавы Ростиславны еще не закончились. Когда она в третий раз сунула руку в суму. гости смотрели, не скрывая любопытства: что она вытащит еще?
Она достала невзрачный с виду плоский белый камушек с морского берега. Положив его на колени Сияне, сказала так тихо, что лишь ближайшие соседи смогли расслышать:
- Это не для семейной жизни, и неизвестно пока, когда пригодится. Но пригодиться может, так что ты его, пожалуйста, не теряй. Он заговорен от неупокоенных душ.
- Ой! - Сияна зябко поежилась. - А где я возьму неупокоенные души?
- Не шути такими вещами, молодица! - ведунья сделала знак солнечного колеса. - Не ты их взять можешь, а они тебя! Если вдруг придется когда столкнуться, кинь его на землю и скажи: "Белый камень, белый хлад пусть земля втянет назад. В царство Нави, нежить, катись, железной стеной от живых отгородись!"
- Неужели вы думаете, я позволю моей жене подвергаться опасности от неупокоенных душ? - гневно возмутился Радомир.
Но старая ведунья многозначительно покачала головой.
- Да ведь мало ли как жизнь поворачивается? По крайней мере, я не тебе - жене твоей дарю этот камень вместе с заклятьем. Может, пригодится когда-нибудь, а если нет - камушек мой сумы вам не оттянет. Только ты про него не забывай, Сияна Бериславна.
Тут старший из братьев-оборотней, Беловой, шепнул ей на ухо:
- Возьми камень. Листава Ростиславна просто так говорить не станет.
И Сияна взяла заговоренный камушек и несколько раз мысленно повторила заклятье, пока не затвердила накрепко.
- Вот и славно! - Листава звонко хлопнула в ладоши. - Ну, теперь веселись, Приморская земля, и вы, гости славгородские!
Музыканты заиграли величальную песню молодой чете, и гости стали приплясывать в такт, хотя для плясок время еще не пришло. Листава Ростиславна одобрительно кивала, глядя сверкающими глазами, как разгорается веселье среди пирующих гостей. Сама она, однако, съела лишь немного пшенной свадебной каши, сваренной с медом, ягодами, орехами. Некогда - а у простонародья зачастую и сейчас, - такая сладкая каша была основным блюдом на свадьбах, так что и само празднество часто называли "свадебной кашей". Разумеется, княжеская семья по такому случаю выставила множество разнообразного угощения, так что ломились столы, однако Листава довольствовалась малым. Как и молодожены, которым, по обычаю, в свой вечер ничего, кроме свадебной каши, есть не дозволялось. Они ели с одного блюда, причем Сияна ловко ухитрялась не открывать фату.
Посидев немного за столом с молодыми, Листава встала и откланялась.
- Счастья и долгой жизни вам, князь Радомир и княгиня Сияна! Спасибо вам за праздник ваш, добрые приморяне. А мне пора.
И, как никто не ожидал, пожилая тихая на вид женщина пронзительно засвистела, точно уличный сорванец. В ответ ей послышался топот копыт, и в распахнутые ворота влетел большой олень. Промчавшись стрелой, он остановился перед ведуньей, гордо вскинув изящную голову с целым ветвистым кустом рогов. Люди замерли, не веря своим глазам. Никто еще не видел настолько близко живым и здоровым такого красавца. Под гладкой шкурой оленя так и ходили сильные мышцы. Солнечные блики золотили его бурую шерсть.
Среди общего изумления, Листава легко прыгнула на спину оленю, на котором не было, разумеется, ни седла, ни упряжи. Но ведунья держалась на нем, как на самой смирной лошади.
- Прости, что заставила тебя придти к людям. Да старая я уже становлюсь, не поспеть было вовремя своими ногами, - проговорила она, гладя оленя между рогов.
Рогатый скакун прыгнул вперед и помчался, обгоняя ветер, унося прочь свою необыкновенную всадницу. И долго еще приморяне вспоминали ее появление на свадебном пиру Радомира с Сияной.
А пир, между тем, все разгорался. Молодожены сидели за своим столом тихо, разговаривая между собой, и ждали вечера, по обычаю. Но гости уже достаточно угостились яствами и медами, и теперь им хотелось веселиться, переполненным буйной силой, особенно молодым. Некоторые ходили от одного стола к другому, ища себе подходящее общество.
Брат жениха, князь Турволод, прошелся мимо братьев-волкодлаков, как бы невзначай задел плечом Могуту.
- Чего тебе? - сразу откликнулся тот.
Молодой князь, сразу приметивший здоровенного волкодлака, задорно встряхнул рыжей головой:
- Хочу бороться с тобой! Давай мериться силой. Только учти: меня еще никто не укладывал на лопатки.
- Ишь ты! - Могута стремительно и плавно поднялся из-за стола, сбросил волчью шкуру на колени брату. - Да и меня, вроде, еще никто не колотил, - он насмешливо изогнул губы, смерив взором молодого князя.
Может быть, такой взор зеленовато-карих глаз оборотня устрашил бы многих людей. Но только не князя Турволода. Тот сбросил плащ и кафтан, оставшись в одной легкой сорочке.
- Вот и хорошо! Значит, я буду первым.
Пиршество смолкло, все беседы стихли, все внимание обратилось к состязавшимся. Внимательно переглядываясь, опытные воины, каких здесь было немало, оценивали шансы бойцов. Ростом оба одинаковы, и в плечах каждый - косая сажень. Могута при всей очевидной исполинской силе был гибок и быстр, как лесной зверь. Казалось, что Турволоду нечего надеяться победить его. Он тоже - витязь, каких мало, но ему всего семнадцать лет...
К юноше подошел один из старших славгородских бояр, Славята, бывший наставник Радомира и Турволода.
- Княже, образумься. Не порти свадьбу своему брату, сядь на место. Не он же задирал тебя, честь тебя не обязывает драться.
Но в глазах Турволода уже разгорались красные огоньки. Он сбросил со своего плеча руку боярина.
- Не мешай, дядька Славята! Я уже все решил.
Он двинулся навстречу противнику, который снова усмехнулся:
- Лучше передумай, пока можешь! Учти: на мне-то все зарастет, как на собаке, а вот тебе могу попортить девичье личико...
Вместо ответа Турволод глухо заревел и бросился прямо на соперника. Тот ловко уклонился и встретил его атаку мощным захватом рук. И оба противника сцепились, подобно дерущимся змеям, покатились в пыли перед взорами зрителей. Их мускулистые тела в обрывках одежды мелькали с такой скоростью, что не разобрать было, кто есть кто. Оба награждали друг друга полновесными ударами и костоломными захватами. Казалось, что никто не может долго выдержать этой первобытной стычки. Но оба вошли в такой раж, что не замечали, как трещат в руках противника их сминаемые мышцы, как хрустят кости в неестественных изгибах.
Радомир, не выдержав, оставил невесту, подбежал к дерущимся, позвал брата:
- Турволод! Уймись, хватит! Я тебя зову, слышишь? Кому сказал?
Но Турволод не видел и не слышал ничего, кроме великана-оборотня, которого надо победить. Так же и тот, и ничьи окрики до них не доходили. Подойти ближе, чтобы растащить силачей, опасались, как бы не попасть под горячую руку.
- Облейте их водой, а то убьют друг друга! - приказал князь Ладомысл Звениславич.
Быстро принесли несколько ведер воды из колодца в саду, и окатили ею бойцов. Те не сразу опомнились, но, наконец, сели, моргая глазами, все в ссадинах и ушибах, мокрые с ног до головы.
- Уф! Ты не волк, Могута, скорее медведь, - проговорил Турволод, вытирая кровь с рассеченного лба.
- А ты, юноша, и вправду быку скрутишь рога! Не встречал еще у человека такой силы, - признал волкодлак, помогая бывшему противнику подняться. Сам-то он и впрямь восстанавливался гораздо быстрей.
После этого неожиданного состязания пир продолжался своим чередом. Звучали застольные пожелания и здравицы молодым. Музыканты пели песни, а кое-кто из гостей пытался им подпевать. Потом те, что помоложе, пустились в пляс.
Только новобрачных все это не касалось. Их дело было - ждать, пока взойдет вечерняя звезда. Радомира раздражали эти правила. Он мог бы тоже вместе с Сияной кружиться в праздничном хороводе. И спеть им величальную песню получше наемных певцов. Но это было против обычая.
Долго тянулся жаркий осенний день. Но вот, наконец, солнце склонилось к закату, ушло за окоем, точно нырнуло в море, и сразу стало темно. В Приморье не бывает долгих сумерек, как в полунощных землях - либо день, либо ночь.
На небо взошла вечерняя звезда, которую агайцы посвящали Афродите. Настало время молодым идти в подклеть. Родители напоследок обнимали дочь, окончательно передавая ее супругу.
Их снова окружили, шумно желая всяческих благ, осыпали шутками, порой весьма вольными, так что Сияна покраснела бы, не скрывай фата ее лицо. Подбадриваемые и подталкиваемые, молодожены направились в свою первую спальню. Музыканты, провожая их, затянули песнь в честь Ярилы, бога жизненной силы во всех ее проявлениях, как нельзя более уместную по данному случаю.
У дверей подклети их встретил Турволод, успевший отдохнуть, умыться и переодеться после рукопашной, с мечом у пояса. Оттеснив толпу прочь, он сперва легко приподнял над полом Сияну, а затем и брата, крепко прижав его к груди.
- Ну вот, и справили свадьбу! Поздравляю тебя, сестрица! - грохочуще захохотал он, точно Леший. - Ступайте! Ваш праздник только начинается, мой тоже - буду вас, по обычаю, охранять до утра, не смыкая глаз! - он выразительно взялся за меч. Затем могучими руками втолкнул брата и его жену в подклеть и запер дверь.
Щелкнул засов, отрезая былую жизнь Радомира и Сияны. Они переглянулись, при свете единственной свечи разглядели узкое помещение, единственную разобранную постель...
- Иди ко мне, лада моя. С сапогами я сам разберусь, - произнес Радомир, вспомнив, что, по обычаю, жена в первую брачную ночь обязана снять с мужа сапоги.
Вместо этого он сорвал с ее лица фату заодно с заколками, которые ей нацепили, укладывая волосы в сложную прическу. Сразу стало легче дышать. Девушка рассмеялась, вдохнув полную грудь свежего ночного воздуха, долетавшего в волоковое окошко. Из сада послышались голоса пирующих, мелодия свирелей и флейт.
Но Сияна еще не успела надышаться, как Радомир поцеловал ее, и одновременно обнял крепко, как ему мечталось с самой первой встречи, а наяву еще никогда не доводилось, прижал к себе, укладывая на постель.
Ему хотелось видеть ее всю, воочию - свою белую лебедь на белоснежной лебяжьей перине, точно в облаке морской пены, как агайская Афродита. Но она была стыдлива, и он сразу погасил свечу, трезво рассудив, что успеет за всю жизнь вдоволь налюбоваться молодой женой.