Печать

[NNNika]

Стра-а-а-шно!

[Alarven]

Стра-а-а-шно!

NNNika, это еще ничего...

2

- Элгэ…
- Что? – еле слышный шепот. С трудом различаешь даже собственный голос. И едва понимаешь – вслух говоришь или про себя. Наяву или во сне…
Проснуться бы – в Вальданэ! Или хоть в Аравинте…
- Элгэ, поклянись мне… обещай…
Раздавать обещания или - того хуже! – клясться? Сыну врага? Она еще не настолько обезумела. Даже в темной комнате зловещего особняка - где незримо бродит смерть… или что похуже!
Ишь как сказанула! Великий Грациани обязательно бы в пьесу вставил. В очень мрачную трагедию, где в конце все погибают. А последней – главная героиня.
- …пообещай, что убьешь меня - если увидишь, что я… это уже не я!..
Нет, это не Элгэ - это Юстиниан спятил! Сам свихнулся – и ее перепугал. Всё, довольно…
Девушка решительно потянулась за огнивом.
- Пожалуйста… - обреченно прошептал… кузен. Мужем его сейчас назвать язык не поворачивается.
Змеи с ним!
- Юстиниан… - Как же будет уменьшительно? Даже в детстве было – никак. – Тин… Хорошо, не зажгу, успокойся…
Здесь нужна нормальная баба. Любая крестьянка подойдет. А вот Элгэ не умеет выводить из такой тихой истерики - на грани помешательства. Никогда не умела. Характер не тот.
Затащить его в постель… не в том смысле, в каком они там сейчас? Не слишком хочется – ни ему, ни ей.
Да и не факт, что выйдет. Элгэ никогда не доводилось иметь дела с… мороженой рыбой. С Виктором никакие дополнительные ухищрения не требовались.
Меньше надо было хвастаться: «лучшая куртизанка», «южная шлюха»… Вот тебе и «южная» - не говоря уж обо всём остальном.
- Элгэ, поклянись…
Луна скрылась вновь. И стало в разы страшнее!
Лед сковывает кровь. И неудержимой лавиной рвется в рассудок трясинистая волна потусторонней жути...
Холодные руки Юстиниана до боли сжимают плечи. И непередаваемый ужас - в его голосе. Да что творится в этом змеевом доме, в этом гадюшном семействе?!
Утром, при свете дня, исчезают все непонятные ночные страхи. Но утро, наверное, не придет никогда. Как в легенде, где погасло солнце…
Ради Творца – почему нельзя зажечь хоть свечу?! Живой огонь выжигает всю мерзость. В прежние времена (еще лет сто назад) ведьм сжигали на кострах.
Лучше костер, чем бездонная черная трясина!
«Если увидишь, что я… это уже не я…»
Не вдумывайся, дура! Нельзя! Некоторые вещи нельзя запускать в рассудок – потом их оттуда не выкуришь! Думай о чём угодно – ради Творца и всех агнцев и голубей Его! Неважно - веришь или нет. Думай - ради собственной души…
- Тин… весна… - зашептала Элгэ. - Уже весна, слышишь? Утром выйдет солнце… У нас в Илладэне… в Илладии очень много солнца! Там летом растет виноград… а сейчас он зацветает. И маслины – тоже. Ты когда-нибудь видел, как они цветут? Очень красиво… Лучше только гранатовые рощи. А  в первый день лета все идут в лес искать Ведьмин Цвет. Кто найдет – сможет загадать желание. Всю ночь горят костры… А люди танцуют и пьют вино… и ваш северный эль. Все пляшут и смеются… Девушки венки плетут… по воде пускают… - илладийка замолкла.
- Говори… - едва слышно прошептал Юстиниан. - Говори еще… Пожалуйста…
Слабо забрезживший рассвет они встретили так и не сомкнув глаз, тесно прильнув друг к другу. И держась за руки, как дети.
А Элгэ – еще и едва не охрипшей.

[NNNika]

Что же за жуть грозит парню? Какие-то папашкины затеи?

[Alarven]

3

Утро. Час, когда ночные тревоги – хоть легкий страх, хоть леденящий ужас! – кажутся далекими, не слишком страшными и даже почти смешными.
До девяти лет Элгэ не снились кошмары. А все, что пришли потом, сбылись.
Настоящий страх никуда не рассеется с рассветом. А если ушел, то не стоило и бояться. Если ночной кошмар действительно опасен – ты не доживешь до утра. Или… можешь не дожить до следующего.
- Элгэ, - Юстиниан не спешит вставать. И теперь, не отрываясь, смотрит на нее. Словно впервые видит.
А одеяло натянул до подбородка.
Кто парня таким воспитал? Отец-мидантиец? Элгэ едва не рассмеялась. Да нет - конечно, мать-северянка. Подражают тем, кого любят, а не кого избегают и боятся.
- Доброе утро, - заставила себя улыбнуться девушка.
Сколько они спали – час, два?
- Доброе утро.
- Вылезай из-под одеяла, - Элгэ шутливо дернула вышеозначенный предмет на себя. – Я не собираюсь тебя соблазнять.
Юстиниан едва удержал серо-голубой шерстяной квадрат. И краем глаза покосился на фреску с бойцами. Вспомнил первую брачную ночь?
- Элгэ, - помрачнел кузен. Хотя когда он вообще был веселым? Если только в детстве… - Скажи, у тебя правда...
- Были другие мужчины? – Если кавалер отводит глаза – значит, их не станет отводить дама. Впрочем, и так не стала бы. - Были. Точнее, был, - рассмеялась она.
- Ты его любила?
У него что, отлегло от сердца? Не влюбись в южанку, Юстиниан. Илладийки не интересуются северянами, а в тебе победила холодная кровь матери.
- Скорее нет, чем да, - честно ответила Элгэ. - Я любила его отца.
Два года назад из нее такое не вытянули бы калеными щипцами. А теперь – всё равно. Она никогда не любила Виктора Вальданэ. А единственным он для нее остался лишь потому, что Лоренцо Винсетти был недостаточно настойчив.
- А его отец об этом знает?
- Нет. И не знал. Его убил твой отец. Больше двух лет назад.
- Твой жених – Грегори Ильдани?!
Почему единственный погибший, о ком помнят, – принц Арно? Даже в рыцарских романах упоминают не только героя, но и его ближайших соратников.
- Нет, Виктор Вальданэ. Но он мне не жених.
- Он – герцог, ты – герцогиня. И воспитанница его родителей. Его мать наверняка была бы счастлива… - Юстиниан осекся, почти с ужасом глядя на нее. – Ты влюбилась в своего приемного отца?!
Элгэ даже рассмеялась:
- Во-первых, если Алексис – мой приемный отец, то Виктор – приемный брат, ты забыл? А во-вторых, я никогда не думала об Алексисе, как об отце.
Так странно… Годами не могла об этом не то что говорить – думать. Горе перехватывало горло, душило режущей петлей. А теперь Элгэ так спокойно рассказывает о самом страшном горе малознакомому человеку. Супругу.
Отболело.
- Мне было девять, когда я потеряла папу. И поверь – помню его хорошо. Его, кстати, тоже убил твой отец.
Могла бы и не добавлять. Но не удержалась.
- Он многих убил, - без выражения ответил Юстиниан. – Тебе не следовало ехать в Эвитан. Он и тебя убьет.
А то она не догадывалась о планах дорогого дяди-свекра? Тогда почему ледяной ветер пронесся по комнате? Потому что Юстиниан понизил голос до шепота? Их спальня тоже прослушивается?
Лучше подсесть поближе. И вопросительно взглянуть на собеседника.
- Я не знаю, как и когда он это сделает, - прошептал кузен.
Значит - прослушивается.
– Просто будь осторожнее.
Цветы и сладости от дорогого дяди Элгэ вышвырнет в мусорную корзину. Натянув предварительно перчатки.
А как быть, если любящий родственник пришлет отравленные дрова для камина? Ладно, пока здесь спят двое – не пришлет.
А вот вздумай дядя запереть неудобную невестку и отравить… Всё, что тогда останется, – выбор между голодной смертью и ядом.
- Элгэ, у меня к тебе просьба.
Еще одна.
Юстиниан ничего не знает о тайном языке «цветника», но есть жесты, общие для всех. Илладийка, подмигнув, склонила голову на грудь любимого мужа, касаясь ухом его губ. Практически поцелуй. Их первый и единственный.
- Я никому об этом не говорил, – неожиданно горячий шепот обжег ей ухо. – Я был… и сейчас влюблен в одну девушку! Нет, не влюблен - я люблю ее… больше жизни! Она – нетитулованная дворянка. Я боялся сказать отцу. Не за себя боялся…
Элгэ чуть заметно кивнула. Она тоже боялась не за себя - когда шла под венец с Юстинианом. Валериан Мальзери легко смахивает с доски лишние фигуры.
- Я хотел сбежать и жениться на ней. Но тут отец получил тебя…
Вот так, Элгэ. Твоя глупость разрушила жизнь не только тебе. И можно сколько угодно оправдываться, что дядя всё равно не допустил бы для сына неравного брака.
- Я заранее укрыл ее в одном михаилитском монастыре. Только этим монахам можно верить.
Да. Только им.
- И лишь тогда решился заговорить с отцом. А он… только посмеялся над моими страхами. Сказал, моя невеста – весьма перспективная родственница одного бездетного графа. Так что я, как отец выразился, «провернул очень выгодную комбинацию». Я и поверил.
Граф Адор Витольду тоже много чего сказал.
- Отец разрешил мне готовиться к свадьбе.
Чтобы устроить как раз перед нею несчастный случай. Совершенно случайный.
- И тут в Лютене появилась ты…
- Она жива?
- Да, отец не знает, где она…
- Юстиниан! – С уха пришлось откинуть непослушные светлые пряди. Красивый ты по-своему, северянин. Просто не во вкусе Элгэ. – Пойми: твой отец тебе просто соврал. Он боялся, что ты женишься тайно. Кстати, именно это и нужно было сделать. Хотя…
Юстиниан обернулся так стремительно, что белокурые пряди скользнули по ее щеке. Так жаль гасить надежду, вспыхнувшую в несчастных серых глазах! Близко-близко…
- Он бы устроил несчастный случай и после свадьбы. Я с радостью разведусь с тобой, но для этого нам всем нужно сбежать из Эвитана. Иначе твоя невеста не доживет до нашего развода.
Огонь во взгляде, враз сделавший Юстиниана по-настоящему красивым, погас. Боль вновь заплескалась в серой глубине.
- Она ждет ребенка, - еле слышно, глухо-глухо. - Моего ребенка.
Мог бы и не уточнять.
- Твой отец…
- Не знает и об этом. Он думает, я ее бросил. Я для отвода глаз спал с одной горничной.
Это у северян или у мидантийцев так принято – с возлюбленной спать нельзя, а с прислугой или нелюбимой женой – пожалуйста? Да хоть с обеими сразу. Мерзость.
А с кем из мужчин согласилась бы лечь в постель Элгэ, чтобы спасти Алексиса? Да хоть со Свином Гуго!
- Ты не просто так мне это рассказал.
Холод ласково скользнул в кровь. Тень вчерашней ночной мглы. Не до конца ушедшего потустороннего ужаса.
- Ты чуть не погибла, спасая сестру.
Была б умнее – не понадобилось бы спасать.
- Мне больше некому доверить Инес.
Инес? Та девушка – илладийка?
- Умоляю, спаси ее и ребенка. Вывези в Аравинт - если сможешь. Ты сумеешь сбежать рано или поздно, я знаю. А я вряд ли выберусь отсюда живым…
В таких случаях нужно успокаивать и разубеждать. Но Элгэ никогда не умела лгать друзьям. Если сложится иначе – они вместе посмеются над его страхами.
- Я сделаю всё, что смогу. Всё, что от меня зависит. Обещаю. Или сделаем вместе. Не сдавайся. Мы – еще живы. Ты – жив.
Все-таки поступила, как все. Иначе, чем привыкла. Не как воин. Как женщина.
А разве Элгэ Илладэн – мужчина?

[Alarven]

Глава третья.
Квирина, Сантэя.
1

Гладиаторы не зря предпочитают «Лиса и Ворону». Здесь уютнее, чем в других тавернах.
Серж прислушался к умеренному гулу голосов за соседними столами, к звону кружек. Интересно, что сказал бы отец - увидев, как его домашний, «книжный» сын все увольнительные из «кабаков» не вылезает?
- Тебе лучше перейти к ним, - предложил Роджер.
Шарль Эрвэ с друзьями расположились за три стола от Криделя и Ревинтера.
- Либо мы пойдем туда вместе, либо – никто! – отчеканил бывший корнет. – Ты – мой друг, и им придется с этим смириться.
После смерти той старухи и отравленных цветов в Серже что-то надломилось.  Анри скрыл подробности жуткой истории от всех, а что толку – по всей столице гудят зловещие слухи. О хоронивших осиротевшую мать солдатах, назавтра скончавшихся от отравления.
Когда… когда умирал сын старой смертницы, Кридель не смел открыть глаза и отчаянно мечтал оглохнуть. Но когда мать несчастного оседала на руки Тенмара, Серж зажмуриться не сумел. А когда алые цветы летели в лицо Анри – даже и не догадался.
 Теперь кошмары снятся не только Роджеру. Закрывая глаза, Серж из ночи в ночь видел кошмарный рвано-багровый цветок, распускающий чудовищные лепестки на белой тунике той несчастной. И слышал проклятия - вперемешку с криками ее насмерть забиваемого сына.
И укол розы юноша тоже помнил. Не все цветы были отравлены? Или судьба, спасая Тенмара, заодно прикрыла и бесполезного бывшего корнета?
Что осталось от твоей жизни, Серж Кридель? От тебя прежнего? Того, кто сам оборвал собственную судьбу двумя выстрелами в своих…
 Ушли беспросветное отчаяние и приступы бессильной злости. Осталась тупая, ноющая боль в душе.
- Ты не устал бороться за меня со всеми? – чуть улыбнулся Роджер.
- Я сам решаю, с кем мне дружить, – прозвучало без вызова. И хорошо.
Неужели научился не срываться по каждому поводу?
Анри как-то говорил, что раньше тоже был несдержан. Сейчас в это сложно поверить, но Серж ни разу не слышал, чтобы Тенмар врал.
- Господа, я вам не помешаю?
Откуда взялся этот невзрачно одетый горожанин неприметной внешности? Такого увидишь в толпе – и через миг забудешь. Если вообще обратишь внимание. Может, Роджер его появление и заметил, но для Криделя незнакомец словно вырос из-под стола.
- Разве мы знакомы? – Джерри чуть приподнял бровь.
Оказывается, он умеет говорить и так. Впрочем, наверное, сейчас копирует отца. О министре финансов Бертольде Ревинтере Серж еще в Эвитане наслушался.
- Не знакомы. Но я давно хотел свести знакомство с эвитанцами и взял на себя смелость подсесть к вам.
Господин и в самом деле нагло плюхнулся на третий стул. Который они за каким-то змеем не потребовали убрать.
- Пива, любезный, - небрежно распорядился «взявший на себя смелость». Бросив презрительный взгляд на спешащего к ним подавальщика.
Тот, развернувшись шагах в трех от стола, поспешно ретировался за заказом.
- Тогда вы ошиблись, - любезно улыбнулся Роджер. – Эвитанцы расположились вон в том уютном углу, за строенным столом. Вряд ли вам можем быть чем-то полезны я или мой друг. За сим позвольте…
- Я не ошибся, - зеркальная улыбка растянула тонкие губы. С каждым мигом нахал не нравился Сержу всё больше. – Если, конечно, Роджер Ревинтер, виконт Николс, не сидит за тем самым весьма уютным строенным столом. Но мне показалось, я не ошибся с фамильными чертами Ревинтеров. Ну так что?
- Ну хорошо, я действительно Роджер Ревинтер. Чем могу быть полезен?
Многозначительный взгляд квиринца тонко намекнул на весьма толстые обстоятельства.
- У меня нет тайн от моего друга. Говорите при нем или не говорите вовсе.
- Воля ваша, - господин замолк, дожидаясь вернувшегося подавальщика.
Торопливо водрузив на стол пиво, парень предпочел исчезнуть. И Серж его прекрасно понимает. Жаль, нельзя подхватить Джерри и убраться тоже.
Нужно было уговорить друга пересесть к остальным. И уговорить остальных наконец принять его в свой круг. Дать в морду Эверрату, в конце концов! Потому что если Кридель хоть частично прав с первым предчувствием – ни ему самому, ни Роджеру делать в обществе этого странного господина нечего.
- Итак, теперь, когда нам никто не мешает… - опять многозначительный взгляд.
Бывший корнет не отвел глаз. Это не с Тенмаром в гляделки играть. Уж чужих шавок Кридель отродясь не боялся и впредь не намерен!
Обойдешься, квиринец. Сержу не по себе, ему здесь очень не нравится. Но одного он Джерри в такой компании не оставит!
- …с вами, Роджер Ревинтер, очень желает переговорить весьма важная персона. Из тех, кому не отказывают. Надеюсь, вы меня хорошо понимаете, господин виконт?

[NNNika]

Ух ты! Кто же это такой???

[Alarven]

2

Не понять, кого к ним подослали, сложно. У отца таких - лес и маленькая роща. И что же вам нужно, господа? Бертольду Ревинтеру, что ли, в Эвитане угрожать? Ибо вряд ли «весьма важная персона» нуждается в деньгах.
Ты – вновь разменная монета, Роджер Ревинтер. Квирина, Эвитан… хоть вольный остров Элевтерис! Ты был и останешься сыном министра и одного из Регентов Эвитана. А значит – удобным заложником. Выгодным.
- Я правильно вас понял: ему точно нужен я? Не подполковник Анри Тенмар?
- Нам безразличны эвитанские воинские звания. В казарме гладиаторов все -  рядовые. А нужны нам именно вы, Роджер Ревинтер.
Значит, сын и наследник Ральфа Тенмара, он же вожак мятежников, им без надобности. И значит - не деньги, а влияние. Срочно понадобился высокопоставленный шпион? Уровня Регента?
 - И что же это за таинственный вельможа? Или меня почтил вниманием лично Его Императорское Величество?
Кстати, а чем змеи не шутят? Это в Эвитане до короля (особенно, такого, как Карл) попробуй доберись. Хотя сыну влиятельнейшего Ревинтера это и проще, чем другим.
А в Сантэе Его очередное Величество запросто беседует с первым попавшимся гладиатором…
- Нет. Но, поверьте, в Квирине несколько иные законы, нежели в Эвитане.
Кто бы сомневался?
- У нас знать имеет значительно больше влияния, чем в вашей стране.
Читай: меняет королей раз в месяц. И по странному совпадению как раз последний задержался на престоле аж на несколько «обычных» сроков.
- Отказаться я не могу – я правильно вас понял?
- Вы никогда не страдали отсутствием ума, Роджер Ревинтер.
Страдал. Много раз. И последний из них – пять минут назад. Когда потребовал говорить при Серже. Парня же из-за тебя убьют, дурак! Теперь хочешь, не хочешь – а к Тенмару на поклон беги сломя глупую голову. Может, хоть он что умное придумает?
- Серж, мне придется пойти с этим господином. А с тобой хотел поговорить Шарль, помнишь?
И это после того, как Кридель демонстративно выбрал дружбу именно Роджера!
- Конечно, - кивнул Серж.
Обиделся, конечно. Но раньше бы наорал, обозлился. А сейчас – почти спокоен и почти равнодушен. Внешне.
Прости, друг. Да, за тем столом – Конрад Эверрат. Но там же и Эрвэ, и Кевин Контэ…
Так и есть. Вот – ухмылка на довольной роже Эверрата, а вон и врач-мятежник открывает рот.
А Серж застыл столбом. Готов то ли кинуться на Конрада с кулаками (из-за тебя, Ревинтер, любуйся!), то ли просто – вон из таверны. Или сначала первое, затем - второе.
Не кинулся. Просто прошел к ним и сел на свободное место. Бедный парень! То драться приходится, защищая неудобного друга, то отравленные цветы  летят в стоящего бок о бок Тенмара. Каким еще чудом не задело?
Пора! Роджер рывком поднялся на ноги:
- У меня условие.
- Какое? – тонкие брови собеседника поползли вверх. Словно узрел, к примеру, говорящую собаку.
Ну и пусть себе ползут.
Кстати - слишком тонкие. Выщипывает, что ли? Как дамы? Роджер бы и этому не удивился. Квирина! Тем более – Сантэя.
- Полная безопасность Сержа Криделя. Или я никуда не иду.
Вот и всё. Только что сам, своими руками, превратил друга в заложника. Но это - лучше, чем в покойника.
- Разумеется. Никто и не собирался вредить вашим друзьям, Роджер Ревинтер.
Знакомая улыбочка. Губы кривит оскал, глаза по-рыбьи холодны и равнодушны. Сколько раз Роджер такое видел? Алан Эдингем был исключением из папенькиных людей. Потому и стал другом. Хорошо, что его здесь нет. Жаль, что есть Серж.
Надо предупредить Тенмара, чтобы никуда его не выпускал.
Может, вам и безразличны воинские звания Эвитана, господа квиринцы. Но Анри Тенмар – не Роджер Ревинтер. Сын Тенмарского Дракона, к счастью, лучше, умнее и благороднее. Всех, кого сын Регента знал за свою не столь уж короткую жизнь.
Впрочем, нет – ума, конечно, больше у отца. Но и подлости, к сожалению, тоже.

[NNNika]

Спасибо за новый кусочек текста. Очень любопытно, что будет дальше.

[Alarven]

Экскурс в прошлое.

Глава четвертая.
Эвитан, Лиар.
2993 год от прихода Творца, начало Месяца Рождения Весны.
1

Знобит. То ли от холода Месяца Рождения Весны, то ли от паршивых мыслей.
Пьянящая эйфория прошла, как не бывало. Зато гадостное ощущение собственной мерзости всё сильнее затягивает чавкающей болотной трясиной. И грязью. Вонючая жижа поднимается по груди к горлу, льется в рот, в ноздри… И топит, топит, топит…
Слаженные усилия трех солдат (вернее, карателей) оттолкнули лодку от «клюва» амалианского аббатства. В спину недобро щерится тускло-желтыми окнами монастырь. Добропорядочные монахини жгут дешевые свечи. Совесть у них тоже дешева.
Впрочем, у Роджера Ревинтера нет и такой. Ни совести, ни чести. Как и у всех, кто на одной стороне с ним.
От качки и мерного плеска весел мутит. И не верится, что именно он, Роджер, сейчас здесь. Плывет на этой лодке. Среди убийц и насильников. И сам теперь - такой же.
Песок заскрипел под днищем. Плоский нос лодки ткнулся в берег. К горлу подступила тошнота.
Роджер рванулся вон первым, стремясь поскорее покинуть негостеприимную деревянную скорлупу.
И полетел носом в воду, сбитый с ног последним толчком лодки. Кто-то, не удержавшись, хохотнул над горе-лейтенантом. Наверняка, за спиной опять будут злорадно поминать «папенькиного сынка с купленным патентом».
Ну и пошли они все к змеям!
Ревинтер-младший неловко поднялся на ноги. Ледяная вода щедро заструилась с одежды.
Он, не оглядываясь, побрел прочь. Не хочется видеть никого. Особенно – отца. Даже нестерпимее, чем пленных.
- Лейтенант! – тяжелая рука капитана Вердэна легла на плечо, заставляя обернуться. – Переоденьтесь!
- Идите в… к змеям! – Ругаться «лейтенант» не умел отродясь. Даже  в пьяном виде и сухим, а не то что сейчас.
- Переоденьтесь, - на хмуром лице выслужившегося до капитанского звания простолюдина не дрогнул ни один мускул. – Ледяная вода вас угробит.
- Было бы здорово! – пробормотал Роджер.
- Ваш отец перестреляет всех, кто был рядом и позволил вам простудиться… лейтенант.
И этим всё сказано. Вердэну плевать на нервного Регентского отпрыска. Более того – он папенькиного сынка терпеть не может. Лейтенанта в девятнадцать, кому уже через пару лет светит капитанство. Тоже купленное. Тогда как сам Вердэн получил вожделенное (и куда более заслуженное) звание – лишь в тридцать пять.
Проклиная себя, отца, пленных, Вердэна и весь мир, Роджер поплелся вслед за капитаном. Слушая, как тот всё так же бесстрастно отдает приказы разбить палатки, развести костры. Вердэн – один из немногих, кто по дороге ничего не грабил лично для себя.
Для капитана всё вокруг – тоже мерзость. Но ему нужна карьера - и этим всё сказано. Подавленное восстание – это новое повышение. Старательный офицер Вердэн станет майором. Может, даже – подполковником. Как Тенмар.
И, возможно, как раз Анри Тенмара Вердэн не терпит меньше, чем Роджера Ревинтера. Не презирает, во всяком случае. Потому что Тенмар званий не покупал. Ни на свои деньги, ни на отцовы.

[NNNika]

Что же за кусочички продолжения такие ма-а-а-а-ленькие... 

[Alarven]

2

Сколько нужно пьяных офицеров, чтобы в большой палатке повис такой чад? Правильно – хватит и пяти.
Что ж тогда говорить, если их там десятка полтора?
- Выпей еще, Роджер! – Мален и трезвым-то невыносим. А уж сейчас – среди таких же…
Сапожник пьет в стельку, плотник – в доску, церковник – до положения риз. А до чего допиваются офицеры и солдатня? До мародерства?
Вино больше не берет, порошок – тоже. Роджер Ревинтер наконец протрезвел окончательно. И еще не застрелился лишь потому, что мучительно не желал умирать подобной мразью.
Поэтому. Или от слабости. Силы воли и характера ему забыли выделить при рождении. Жаль, что попутно обделили и честью.
Сколько в подлунном мире людей умирает в раннем детстве? Почему Роджер не оказался в их числе?
- Роджер, ты меня… ик!.. уважа…?
- Отвяжись, Мален! – младший Ревинтер почти с ненавистью сбросил его руку. Почти – потому что по-настоящему ненавидел только… нет, не Тенмара. Себя.
- Ему много пить нельзя! – хихикнул Канви. Награбил в Лиаре больше всех. Не считая министра финансов. – Ему еще сегодня к даме.
- Сочувствую! – закатил глаза Мален. – Видел я эту даму…
- Да пошли вы оба! – Роджер резко оттолкнул попытавшегося его удержать Канви. И почти выскочил из душной палатки на свежий воздух. Но не настолько быстро, чтобы не расслышать:
- Бросай ты эту даму… Она от тебя не уйдет! - хихикнул Канви. - Пошли лучше с нами. Там таких селяночек поймали, эх!..
- Ему нельзя! – пьяно фыркнул Мален. – Ему… ик!... папа не велит!
Оказавшись в лагере, Роджер немедленно пожалел об этом. В палатке «селяночек» хотя бы только обсуждали…
А вздумай он приказать прекратить бардак – просто украдут других. И позабавятся, не дотаскивая добычу до лагеря. А то и просто посмеются над причудами «папенькиного сыночка».
Куда убраться отсюда – пока еще, чего доброго, не позвали присоединиться?! И над отказом не захохотала еще и солдатня?
Куда пойти в этом паршивом лагере, паршивом Лиаре, а заодно и паршивой Лютене, где они будут через неделю?! В этом паршивом подлунном мире?
К отцу? Он – один в палатке, трезв как стекло, и у него точно нет никаких пленниц… И лучше уж тогда обратно к пьяным офицерам!
Роджер тоскливо оглядел лагерь, прикрикнул-таки на солдат. Выслушал, что «насчет баб нам полковник разрешил, идите к нему, а наше дело – маленькое». Можно и к полковнику - всё лучше, чем стоять столбом посреди лагеря. Только «разрешившего» всего часа два как выволакивали из общей палатки в его собственную. Мертвецки пьяного и нанюханного.
Роджер развернулся и пошел прочь. В единственное место, где его не станут поить, тащить кого-то насиловать или отдавать приказы вешать пленных.

[NNNika]

Интересно, а вариант пристрелить папеньку Роджер никогда не рассматривал?

[Alarven]

Интересно, а вариант пристрелить папеньку Роджер никогда не рассматривал?

NNNika, нет, будет хуже. Толпа пьяных, вооруженных отморозков без лидера - это вообще швах. Роджера они за лидера не сочтут.

3

Эйда прекратила плакать уже на второй день. Смирилась с присутствием Роджера. Так же, как с этой палаткой, разлукой с родными и дорогой в Лютену.
Девушка не плакала, не разговаривала и не смотрела на младшего Ревинтера. Впрочем, смотрела она во всей палатке лишь на одну вещь - стену. Всегда одну и ту же. И вряд ли видела даже ее.
Рядом с пленницей - тоскливо и уныло. Но она хоть молчит.
Его появления не заметили ни Эйда, ни прислуживающая ей лиарская крестьянка - из одного из ближайших к замку селений. Эту Роджеру удалось-таки отбить у солдат еще живой и не искалеченной. И приставить к Эйде под предлогом, что графине Таррент и невесте лейтенанта Ревинтера нужна прислуга. А ревинтеровские младшие офицеры на эту роль ну никак не подходят.
- Вы бы не кручинились так, барышня.
Служанка старше Эйды. Насколько? Была ли замужем? Если так – что сделали с ее мужем?
- Вам-то здесь не так уж и плохо. Я понимаю – благородное воспитание. Но у вас венец всё покроет, а вот простым девкам… И не молитесь вы столько! Не слышит нас Творец – иначе и вы, и я дома были бы сейчас. Вы с матушкой, я – с мужем моим…
Все-таки замужняя. Или (что скорее) уже вдова.
- Ваше благородие! – служанка, заметив Роджера, отвесила поспешный поклон.
Ревинтер-младший против воли вздрогнул. «Благородие» - от слова «благородство». Но так простолюдины обращаются к любому офицеру. К нему самому, к Малену, к Канви…
- Барышня, их благородие к вам пришли…
Эйда обычно на такое не реагирует. Будто обращаются не к ней. Но сегодня ощутимо содрогнулась. И медленно обернулась к нему.
Всегда равнодушные серые глаза взглянули в упор. И Роджеру внезапно захотелось оказаться отсюда подальше – сильнее, чем когда-нибудь прежде. Но теперь бежать осталось только в лес - к волкам. Впрочем, честные лесные хищники не примут в стаю шакала.
- Благородие… - горько усмехнулась Эйда.
- Ты свободна. Позову, когда понадобишься, - обернулся Роджер к крестьянке.
Она тенью выскользнула из палатки. Далеко не уйдет - будет крутиться неподалеку. Под охраной личной гвардии Бертольда Ревинтера. А спать вернется к госпоже. Сам Роджер всё равно ни разу не оставался здесь ночевать. Зарежет его спящим Эйда вряд ли – не Ирия. Но рядом с пленницей всё равно не заснуть.
- Лейтенант Ревинтер. – Теперь ему что, называть ее «графиня»? Впрочем, на обращение по имени она всё равно не реагирует. – Что с моими родными?
Тихий-тихий голос. И безнадежная тоска в серых глазах.
- Их везут в других каретах. Сейчас они в ближайшем аббатстве, под охраной.
- Что с ними будет?
А сама не догадывается? Зачем спрашивает?
- Будет суд.
- Среди судей – ваш отец?
- Да.
Струйка крови побежала по дрогнувшему подбородку, по шее. Эйда прокусила губу.
- Иден – одиннадцать лет. Вы и ее отправите на плаху?
- Я… спрошу у отца.
Причем - именно сейчас. Служанка будет рада-радешенька, что можно не толкаться в лагере - под взорами жаждущей развлечений солдатни. Эйда будет рада, что мучитель хоть на какое-то время убрался. Отец рад не будет, но перетопчется.

[NNNika]

Странные они в Эвитане. То детей волокут на суд и плаху, то папеньку мятежника отпускают, подарив ему в качестве бонуса свободу от мегеры-женушки.

[Alarven]

Странные они в Эвитане. То детей волокут на суд и плаху, то папеньку мятежника отпускают, подарив ему в качестве бонуса свободу от мегеры-женушки.

NNNika, зависит от того, кто принимает решение.

Глава пятая.
2993 год от прихода Творца, начало Месяца Рождения Весны - конец Месяца Рождения Весны.
Эвитан, Лиар – Лютена. -
 2995 год от прихода Творца, середина Месяца Заката Весны.
Квирина, Сантэя.
1

- Рад, что ты зашел.
Бертольд Ревинтер, министр финансов и один из Регентов Эвитана, - трезв и занят. Как и всегда.
Сидит и пишет за переносным столом.
Аристократ до мозга костей, всегда таким был. Среди стада озверевших свиней он – пастух.
- Отец, - Роджер присел на груду плащей в углу, - я хотел спросить тебя о Таррентах.
- Не волнуйся, - Бертольд Ревинтер даже чуть улыбнулся. – С ними проблем не будет. Их дурак-папаша не успеет сдаться - даже если захочет. А мы не станем ждать. Не говоря уже о том, что нам его сдача не нужна. Так что живым он до Лютены не доедет. Ты успокоился?
- Отец, я не о том… Обязательно убивать всех?
- А кого ты пожалел? Среднюю сестрицу, наградившую тебя шрамом на губе?
- Младшую. Ей ведь действительно одиннадцать.
- Для мятежников возраста не существует. А если серьезно, Роджер, то хватит сопли распускать! Ей сейчас одиннадцать. Считаешь, столько же будет всегда? Или потом она резко позабудет, кто избавил ее от родственников? Через три года Иден Таррент стукнет четырнадцать, она найдет себе мужа - графа, герцога, генерала! Каковы Тарренты в четырнадцать, ты видел на примере средней. А если до сих пор сомневаешься – взгляни на мамашу, подколодную змею.
- Но послушай…
- Это ты меня послушай! – глаза Бертольда Ревинтера опасно потемнели. – Я устал от твоей слабости. Будь хоть раз в жизни мужчиной, а не слизняком. Нам некуда отступать. Или мы победим – и тогда благодарная история распишет нас в розовых тонах, или проиграем – и тогда сдохнем. И нас все, кому не лень, вымажут грязью с головы до ног. Хочешь умереть в собачьем навозе? Я – нет. И я, кажется, знаю, откуда дует ветер. Это твоя невеста уже начинает командовать тобой? Надо же – от нее не ожидал! - Отец неожиданно расхохотался. И это не понравилось Роджеру даже больше гневного всплеска в светло-голубых глазах. – Оказывается, на тебя достаточно даже ее!
Этого еще не хватало! Зазнобило почище, чем на Альварене. Те, кто мешал планам Бертольда Ревинтера, долго не жили. Никогда.
- У меня есть и своя голова на плечах! – страх не за себя помог почти отчеканить это. – Я тоже могу быть против убийства детей. Ты о таком не думал?
- Ты просто устал, мой мальчик, - уже мягче произнес Ревинтер-старший. – Скоро всё это кончится, обещаю.
- Отец, послушай…
- Не перебивай! Это – твоя первая военная кампания. Ты не привык к офицерским пьянкам и только недавно бросил травиться порошком. Я рад, что ты смог прекратить это, я горжусь тобой… но тебе и начинать не следовало - сам это знаешь. И я обещаю: скоро всё это останется в прошлом. Ты забудешь и об этой кампании, и о пьяном быдле, что окружает нас сейчас. Думай о том, что за всё это ты получишь Лиар.
И что, станет в нем жить? Убив предыдущих хозяев, включая детей? Получит во владение провинцию, которую он и подобные ему залили кровью?!
- Тебе, правда, придется еще какое-то время потерпеть жену. Но как только она забеременеет – я немедленно отправлю ее в поместье. А после родов, если ребенок будет вне опасности, сумею избавить тебя и от жены. Ты снова будешь свободен, Роджер.
Альварен проник в кровь. И заледенил ее. Вмиг.
Доигрался, кретин слабонервный!
- Эйда мне не мешает. Кроме того, убивать ее будет неразумно. Дети часто умирают в детстве…
- Хорошо – дождемся, пока родит двоих, - добродушно согласился отец. – А что касается Иден Таррент… Ей еще повезло, что в Эвитане мягкие законы. А то в Квирине запрещено казнить невинных дев. А казнь там – любимое средство расправы с противниками. И они просто устраняют досадный недостаток, мешающий избавиться от девицы. Вне зависимости от возраста приговоренной.
- Разреши, я пойду, отец?
Безумно захотелось на воздух. Да и всё выпитое резко попросилось назад.
- Да, иди. И объясни невесте, чтобы больше тебя не присылала.
Роджер Ревинтер, шатаясь, побрел к выходу. И резко остановился на пороге – словно повинуясь чужой воле. Своей у него нет и никогда не было.
- Отец… Да, еще - прекрати, наконец, бардак в лагере. Скоро в округе не останется живых крестьянок. Это быдло, как ты его называешь, не умеет развлекаться наполовину.
- А вот это уже не твое дело, Роджер. Открою тебе небольшой секрет большой политики: лучше отдать в уплату чужое, чем свое. Бабы вырастут новые, а вот золото нам еще пригодится. Иди, наконец! Выспись хоть сегодня. И выкинь из головы всякие глупости.
Палатка осталась позади, но легче не стало. Роджер Ревинтер только что выслушал порцию мерзостей, продлил срок жизни не желающей жить девушке и не смог спасти одиннадцатилетнего ребенка. Да, а еще на глазах некоего «лейтенанта» будут продолжать насиловать и убивать. Потому что он в этом лагере – пустое место. Ноль без палочки, а палочка – отец.
Вина во фляге оказалось еще много. Когда она наполовину опустела - караул у входа в палатку успел смениться.
Эйда – вновь в обществе служанки. Тускло чадят свечи. Половина прогорела, пока он ходил, а потом заливал тоску. Свечи погасли, а служанка не зажгла новые. Потому что госпожа запретила? Возможно.
Его явно сегодня больше не ждали. Жестом выслав на улицу едва успевшую почтительно присесть «горничную», Роджер сообщил, что родных Эйды ждет казнь. Что убьют всех. А заодно (сам не зная, зачем) – о квиринских обычаях, что гораздо хуже эвитанских.
Не следовало так напиваться, успел подумать он. Еще соображая, что несет.
Прервал его смех Эйды – дикий, заполошный, истеричный. Она хохотала, откинув назад голову, захлебываясь рыданиями. Худенькое тело дергалось, как висельник в петле.
- Так… - сквозь смех-хохот-истерику выкрикнула она. Вполголоса, страшно, с диким надрывом. – Так это ты меня к казни готовил?! А то вдруг… законы поменяются? Твой папаша с шайкой решат, что квиринские – лучше…
- Эйда…
Встряхнуть ее? Влепить пощечину? А смысл? И то, и другое уже делал раньше. Хоть раз помогло?
Неуклюже попытался обнять – дернулась, как от гремучей змеи. И так теперь и будет. Всегда.
Роджер беспомощно отступил назад, бессильно опустив руки.
Каждый пятый сюжет модных романистов – красавица влюбляется в насильника. Вот только то ли там герои – загадочные писаные красавцы, в отличие от Роджера, на котором природа, вылепив Бертольда Ревинтера, решила сделать передышку во всех смыслах, то ли девицы в романах какие-то другие.
А сам Роджер еще раньше знал, что у него ни змеи бы не вышло. Сбежать ему хотелось от Эйды. Навсегда. И забыть обо всём, и чтобы она забыла. Чтобы ничего этого не было. И больше никогда и ни за что не смотреть ей в глаза!
Она успокоилась сама – резко и сразу. Прекратила вздрагивать и рыдать. Только уголки губ еще чуть кривятся.
- Убей меня вместе с остальными. Я ведь всё равно жить не буду, - тихо и   отрешенно проронила Эйда. – И чтобы родить вам ребенка – тоже не буду. Так убейте сразу.
Роджер промолчал. Взять пистолет и застрелиться? И тогда… тогда обезумеет всегда спокойный и выдержанный отец. Когда мачеха упала с коня, Бертольд Ревинтер приказал сломать несчастной лошади сначала все четыре ноги, потом – шею. Хотя по справедливости ломать нужно было любому из братцев. Или обоим.
Что сделает отец теперь? Убьет Эйду? Швырнет ее «быдлу»?
Застрелить сначала ее, потом – себя? И отец вместо Эйды отдаст своим ублюдкам Иден? Раз уж именно эту из злополучных сестер Таррент упоминал перед смертью кретин-сыночек.
В голове плывет, перед глазами – хоровод взбесившихся огней. Болотных.
- Скажи мне, Ревинтер: а если бы я уже умерла? Если бы мы с Ирией утонули – как хотел Анри Тенмар? Или она убила бы меня? Как тогда вы с папашей получили бы Лиар? С помощью Иден? – Эйда вновь рассмеялась, но уже – сухо, едко. Ядовито.
Яд Карлотты, ярость Ирии – всё это было и в Эйде. Просто спало.
- Она, конечно, никого еще не родит. Но ведь обесчестить ее – уже достаточно, не так ли?
Небо обрушилось, придавило…
- Считай меня кем хочешь, но я бы никогда…
- Не верю. А если даже и нет, - она усмехнулась, - тогда – твой отец. А ты бы молчал и напивался. Как молчишь сейчас – когда ваши солдаты до смерти насилуют лиарских женщин. Они еще и спорят при этом – «под кем», да? Пари заключают на…
- Эйда, ты…
Напиться!
Не поможет.
- Да, я выходила сегодня… в лагерь. Сейчас. Пока тебя не было. – Больше нет ярости и огня. Только тихий, безучастный пепел. – Меня сопровождали твои псы. Удерживать не стали. Но и не заступились ни за кого.
Молчание. Тяжелое, горькое, невозможное. Единственно возможное.
- Убей меня. Если ты сможешь жить после всего этого, то я – нет.