- Да, был такой древний автор, обо всем писал, - отозвался мэтр Инголс. - О логике, об этике, о Космосе... Но как-то получается, что в рассуждениях об этике маловато логики. Вот, например, какое такое назначение у пьяницы? И почему ему должны предоставлять закуску - ну не зайца, конечно, я без задней мысли...
- Очень надеюсь, - процедили от камина. - Назначение присутствующих вообще лучше не обсуждать.
- Согласен, - поклонился мэтр. - Да и о каком обмене там могла идти речь...
От камина покашляли. Мэтр внял.
- Да и вообще, не спорить же теперь с этим древним автором. С тех пор появилось много других формул, вроде "кто не работает, тот не ест" - а раз не ест, какой смысл длить его голодные мучения? А еще была формула "здесь мерилом работы считают усталость"*, до чего не дай нам дойти Создатель.
- А почему? - удивился Зверь. - Хорошая система, справедливая.**
Мэтр Инголс только вздохнул. Зато вмешался честный Герард:
- Господин у камина пьет только кефир! Его нельзя сравнивать со всякими там пьяницами!
- И ест тушеных зайцев, - уточнил Арно.
- Такую закуску помимо касеры есть грешно! - выпалила Мэллит. Селина поразилась:
- Так написано в вашей Кубьерте?!
- Нет, - смутилась Мэллит. - Это из другой книги, очень смешной***.
*
Илья Валерьевич Кормильцев, "Скованные одной цепью" .
**
АБС, "Сказка о Тройке". Отрывок ниже, ну не мог удержаться.
- У них там очень много поэтов. Все пишут стихи, и каждый поэт, естественно, хочет иметь своего читателя. Читатель же - существо неорганизованное, он этой простой вещи не понимает. Он с удовольствием читает хорошие стихи и даже заучивает их наизусть, а плохие знать не желает. Создается ситуация несправедливости, неравенства, а поскольку жители там очень деликатны и стремятся, чтобы всем было хорошо, создана специальная профессия — читатель. Одни специализируются по ямбу, другие — по хорею, а Константин Константинович — крупный специалист по амфибрахию и осваивает сейчас александрийский стих, приобретает вторую специальность. Цех этот, естественно, вредный, и читателям полагается не только усиленное питание, но и частые краткосрочные отпуска.
- Это я все понимаю! — проникновенно вскричал Хлебовводов. - Ямбы там, александриты… Я одного не понимаю: за что же ему деньги плотят? Ну сидит он, ну читает. Вредно, знаю! Но чтение — дело тихое, внутреннее, как ты его проверишь, читает он или кемарит, сачок?.. Я помню, заведовал я отделом в инспекции по карантину и защите растений, так у меня попался один… Сидит на заседании и вроде бы слушает, даже записывает что-то в блокноте, а на деле спит, прощелыга! Сейчас по конторам многие навострились спать с открытыми глазами… Так вот я и не понимаю: наш-то как? Может, врет? Не должно же быть такой профессии, чтобы контроль был невозможен — работает человек или, наоборот, спит?
- Это все не так просто, — возразил я. - Ведь он не только читает, ему присылают все стихи, написанные амфибрахием. Он должен все их прочесть, понять, найти в них источник высокого наслаждения, полюбить их и, естественно, обнаружить какие-нибудь недостатки. Об этих всех своих чувствах и размышлениях он обязан регулярно писать авторам и выступать на творческих вечерах этих авторов, на читательских конференциях, и выступать так, чтобы авторы были довольны, чтобы они чувствовали свою необходимость… Это очень, очень тяжелая профессия, - заключил я. - Константин Константинович - настоящий герой труда.
- Да, - сказал Хлебовводов. - Теперь я уяснил. Полезная профессия. И система мне нравится. Хорошая система, справедливая.
- Продолжайте докладывать, товарищ Зубо, — произнес Лавр Федотович.
***
И как обычно, слегка переработанной с поправкой на меню.