Печать

[Convollar]

Мамонты, вот и они! Идея, конечно, дельная. Боевые слоны же были? Были! Почему бы не быть боевым мамонтам? Но Малика я понимаю очень хорошо! В то же время кони ведь воюют вместе с людьми! Собаки, опять же! И всё-таки сомнения Малика мне очень близки. Спасибо, эреа Артанис.

[Карса]

Зверегоры, надо же! Боевые мамонты - это, конечно, интересно. Но вот с боевыми слонами случались неприятности: они оказались достаточно пугливыми животными, а испугавшись, становились неуправляемыми и могли своих потоптать. Может, у мамонтов нервы покрепче, но, допустим, выстрела могут и испугаться. Осторожно их надо использовать в бою. А вот в качестве живых тягачей, вездеходов и подъёмных кранов самое оно.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа Карса!

Мамонты, вот и они! Идея, конечно, дельная. Боевые слоны же были? Были! Почему бы не быть боевым мамонтам? Но Малика я понимаю очень хорошо! В то же время кони ведь воюют вместе с людьми! Собаки, опять же! И всё-таки сомнения Малика мне очень близки. Спасибо, эреа Артанис.

Вполне естественно в мире, где сохранились мамонты, их приручить на пользу себе! А сомнения Малика вполне обоснованы. Коней и собак люди приручили давным-давно, они привычны всем, их много. А ручные мамонты покуда эксклюзивны, ими лучше бы не разбрасываться. Но для пользы дела ничего не надо жалеть.

Зверегоры, надо же! Боевые мамонты - это, конечно, интересно. Но вот с боевыми слонами случались неприятности: они оказались достаточно пугливыми животными, а испугавшись, становились неуправляемыми и могли своих потоптать. Может, у мамонтов нервы покрепче, но, допустим, выстрела могут и испугаться. Осторожно их надо использовать в бою. А вот в качестве живых тягачей, вездеходов и подъёмных кранов самое оно.

А как их назвать? Должно же у них быть название на сварожском языке. "Мамонт" явно заимствованное слово, скорее всего, агайское, а легендарное слово "индрик" уже прочно ассоциируется в Сварожском цикле с одним персонажем человеческого рода. Вот и получилось "зверегоры".
Да, их особенности в сражении следует учесть. Но зато и сами они многих сильно удивят. Ну, и во вспомогательных частях очень пригодятся.

Конечно, одними зверегорами подготовка к войне вовсе не ограничивалась. День ото дня собирались войска из Влесославля и других полунощных краев. По приглашению князя Венцеслава, собирались добровольцы, готовые отстаивать свободу Сварожьих Земель. Шли пешие и ехали конные, отрядами под руководством своих воевод, и приходили поодиночке или по двое - по трое. Принимали всех - тут было не до разборчивости. Но новое ополчение было необученным, сырым, не привыкло действовать в строю. Глядя, как его будущие воины шагают не в ногу, целятся копьем, будто вилами, а пищаль видят впервые в жизни, князь Кречет сильно тревожился. Не скоро они будут готовы выступить против храбрых и хорошо обученных лугийцев! У него был свежий пример войны с Чеканом. Тогда мятежники ожесточенно сражались, пока их боевой дух был крепок, но, стоило им получить отпор - обращались в бегство без всякого строя. И теперь у него и у поставленных им военачальников были полны руки забот. Казалось, что из необученных толп никогда не выйдет дисциплинированного войска.
Вести, между тем, доходили тревожные. Засевший в Татевке вор, именовавшийся царем Избором, Захватил множество городов. Зеленоград, Соболевск, Брониславль, Залесный, Белокамень, и другие края до самой Великой реки признавали его царем. Медведица была окружена, и надеяться на помощь оттуда не приходилось. Царь Станимир Тихомирич в редких посланиях мог лишь напоминать племяннику, как сильно надеется на его помощь, но сам помогать его начинаниям никак не мог. Одна лишь княгиня Светозара Остромысловна послала своему сыну денег для военных нужд. С огромным трудом посланный ею обоз прошел через леса окольными тропами. В письмах жены и матери князь прочел, что они здоровы и исполнены надежд, что Ладомира готовится, когда придет время, родить своего первенца. Обе княгини Кречетовы увещевали Венцеслава, чтобы он заботился лишь об общем благе, не тревожась о них. Но он все же читал между строк, что древние стены Медведицы сами по себе не вечно будут загораживать столицу, если не подойдет спасение извне.
А обстановка накалялась все сильней. Воспользоваться слабостью Сварожьих Земель задумал и сам лугийский король Казимир. Не удовлетворясь тем, что его подданные терзали родственный по крови и по языку народ, король решил сам отхватить кусочек от Сварожьих Земель. Но его войско застряло под стенами несокрушимого Туровска. Его жители были полны решимости держаться, сколько хватит сил. Но князь Венцеслав, получая тревожные вести со всех сторон, понимал, что промедление подобно смерти. А между тем, ему, чтобы собрать и обучить войско, даже и с обещанной помощью литтов, необходимо было время.
Кроме живой боевой силы, требовалось еще и многое другое, чтобы собрать войско в поход. Князь рассылал повсюду гонцов с просьбами прислать денег для снаряжения войск. Сам он каждый вечер допоздна беседовал с влесославскими боярами и купцами, то спорил с ними, то уговаривал, подсчитывал с ними военные расходы. В таких заботах день проходил за днем, ночь незаметно сменилась новым утром. Порой Венцеславу казалось, что он всю жизнь занимался бесконечными подсчетами, чуть ли не забывал, что он все-таки воин и полководец.
Однажды за полночь Руслан Буянов, заглянув в горницу к князю и увидев его среди многочисленных бумаг, подсчетов и расписок, с усмешкой покачал головой:
- На что это похоже, князь Венцеслав Станимирич? Никак, ты задумал из своего княжеского звания переписаться в купеческое?
Венцеслав поднял голову, радуясь возможности ненадолго отвлечься от бесконечных столбцов чисел, преследующих его даже во сне.
- Как ты думаешь, Руслан: что всего нужней для успешного ведения войны? - осведомился он.
Бесстрашный воевода недоумевающе пожал плечами.
- Храбрость, конечно. И еще сила. Без них воину никуда.
- Они, конечно, нужны. А еще что? - настойчиво переспросил Венцеслав.
Буянов растерянно моргнул.
- Я об этом не задумывался, - признал нехотя.
- Деньги больше всего нужны для войны, очень большие деньги! - устало вздохнул Венцеслав. - И целое войско отборных силачей и храбрецов можно погубить, если не снарядить их как следует, оставить без снабжения, послать в бой с плохим вооружением, на негодных конях. Сейчас не древние времена, когда выходили две толпы мужей в одних рубахах, с дубинами, и колотили друг друга, пока кто-то первым не попросит пощады. Тогда все намного проще было, а сейчас - голова кругом идет, сколько всего нужно для войны! И, пока все не будет готово, мы не можем никуда двинуться.
С удивлением поглядел Руслан на князя.
- Никогда о таком не думал, Венцеслав Станимирич... Мое дело - сражаться. Думать обо всем - твоя забота...
Между тем, в заботах незаметно прошли несколько месяцев, и уже доходила вторая половина влесославской зимы - холодной и снежной, с пронзительным влажным ветром, - когда, наконец, во Влесославль прибыло литтское войско.
Их насчитывалось всего пять тысяч. Но это были опытные воины, неоднократно испытанные в сражениях, главным образом, с теми же лугийцами, хорошо знающие боевые приемы и тактику противника. Можно было залюбоваться, как они ехали в четком боевом строю - всадники в полном доспехе, на рослых крепких конях. На ветру гордо реяло знамя с леопардом.
Сварожане встречали гостей на подступах к городу. Князь Венцеслав первым выехал вперед, угадав предводителя литтов - келиинского князя Гинтараса, родственника великокняжеского рода по боковой ветви. Они съехались вплотную, оба в полном боевом облачении, пристально изучая друг друга.
Князь Гинтарас оказался молодым, всего несколькими годами старше Венцеслава. Его узкое лицо удлинняла еще небольшая и мягкая русая бородка. Под сводом шлема весело блеснули зеленые, как у рыси, глаза, когда он, улыбнувшись, протянул руку князю Кречету.
- Здравствуй, благородный князь! Я о тебе много слышал, и мечтал с тобой познакомиться. Надеюсь, наша Лайме и ваша Доля пошлют успех нашему оружию, - произнес литтский вождь по-сварожски вполне чисто, почти без свойственного литтам протяжного говора.
Венцеслав приветливо пожал ему руку, улыбнувшись в ответ. Как бы там ни было, но всегда приятно встречать людей, что обращаются с нами дружески, и к тому же готовы разделить часть обязанностей.
Не теряя времени даром, устроили смотр войск, и сварожских, и литтских. При этом князь Венцеслав убедился, что новые союзники в самом деле хорошо обучены. Князь Гинтарас и его офицеры, в свою очередь, хвалили, сколь многого удалось добиться сварожскому полководцу за короткое время.
- Не перехваливай меня, - с чистосердечной скромностью попросил князь Венцеслав, глядя, как будущие ратники выполняют маневры. - Сейчас, конечно, не сравнить с тем, что было в первые дни. Но если бы ты знал, благородный Гинтарас, сколько предстоит сделать еще!.. У меня к тебе большая просьба: пусть твои опытные воины обучат наших военному делу. Им нужен наглядный пример, как следует сражаться. И с приемами лугийцев нужно познакомить их. Войско мало собрать, его надобно обучить, чтобы оно умением не уступало противнику.
Гинтарас пристально взглянул на сварожского полководца. Как видно, не ожидал, что тот пригласил их не только ради помощи, но и желая обучить собственное войско не хуже. Но тут же вновь принял дружелюбный вид.
- Я теперь вижу, что ты и впрямь дальновиднее многих старых полководцев! Несомненно, мы многого добьемся вместе. Я думаю, нам можно рбращаться просто по имени? Нет звания выше, чем товарищ по оружию, а мы с тобой можем уже считать себя таковыми.
- Охотно принимаю твою дружбу, Гинтарас, - князь Венцеслав протянул ему руку. Литт, хотя, безусловно, послан был блюсти прежде всего интересы своей страны, все же был ему симпатичен.
- Сколько лет тебе, Венцеслав? - спросил новый знакомый.
- Двадцать три.
- Мне двадцать семь. Правда, повоевать уже довелось. Иногда удачно, порой - не очень. Был и в плену у лугийцев. Но надеюсь скоро кое с кем из них посчитаться!
Венцеславу понравилось, что литтский полководец так чистосердечно рассказывает о своей неудаче.
- Проигранная битва - не позор, а урок, - заметил он. - Значит, ты знаешь лугийцев со всех сторон.
- Это точно, - засмеялся Гинтарас. - Знаешь, Венцеслав: мы так давно враждуем с лугийцами, что изучили их вдоль и поперек, как не могли бы и любящие друзья. Ведь после друга, важней всех бывает враг. Может быть, теперь нам с тобой вместе и удастся навсегда поставить панов лугийцев на место? Обезопасить наши границы, вернуть все, что они у вас отняли: Дедославль, Червлянск, Яргород...
- Там поглядим, - сдержанно отозвался Венцеслав. Он-то понимал, как безумно строить далекие замыслы, когда сама Медведица осаждена лугийцами. - Жизнь переменчива, никто не знает, чем обернется.
- Я и сам в последнее время много об этом думал, - признался Гинтарас. - Мы с тобой с первой встречи готовы быть друзьями, а при наших родителях литты вместе с норландцами осаждали Влесославль.
- Я с детства об этом слышал. Мой отец защищал тогда Город.
- О, тогда Влеслославль - судьбоносный город для нас обоих! - воскликнул Гинтарас. - Мой отец в ту войну погиб под Влесославлем. Это было так давно, что я не запомнил ни лица его, ни голоса.
- Мне повезло немногим больше - я тоже рано лишился отца, - задумчиво проговорил Венцеслав. - Но довольно нам вспоминать печальные события. Теперь наши страны - союзницы, и надеюсь, мы с тобой останемся друзьями.
- Я в этом не сомневаюсь! - заверил Гинтарас. - Ведь и такое бывало, что сварожане и литты сражались бок о бок в великих битвах прошлого!
- На Журавлином поле литтские витязи много сделали для одоления Орды! - согласился Венцеслав.
В тот же вечер в воеводском доме устроили большой пир в честь прибывших союзников-литтов. Князь Кречет угощал гостей за свой счет, от имени царя заплатив литтам жалование и щедро одарив Гинтараса и его офицеров. От первой встречи с литтами во многом зависел успех дальнейших взаимоотношений с ними. А потому не следовало им показывать, чтобы сварожане терпели в чем-нибудь недостаток. И Венцеслав не пожалел средств для этого пира, чтобы убедить литтов, что Сварожьи Земли еще сильны и щедро вознаграждают союзников. Таких богатых пиршеств не знали и в медведицкой Крепости, во всяком случае - при царе Станимире Кречете. А когда слуги стали выносить подарки - связки мехов, моржовые клыки, драгоценную посуду, золото, жемчуга, богато украшенное оружие, - даже самые опытные среди литтов жмурились, словно блеск сварожских богатств слепил им глаза.
Лилось вино и мед рекою. Воины пили за успех в будущей совместной борьбе, за скорую победу над Лугией, за здоровье своих правителей, и снова - за боевую дружбу.
- За твое здоровье, Венцеслав! Живи сто лет, покоряй всегда и друзей, и врагов! - поднял Гинтарас золотой кубок, подаренный ему князем Кречетом.
Сварожане, что присутствовали на пиру, охотно поддержали пожелание. Даже те, кто не очень-то доверял иноземцам, обрадовались, что и литт не меньше них почитает князя Венцеслава Станимирича.
А сам Венцеслав заверил в ответ, что этот пир и подарки - ничто в сравнении с тем, как их вознаградит царь, когда они помогут отстоять Сварожьи Земли от лугийского нашествия.

[Convollar]

Надеюсь, литты не подведут, хотя всякое может быть. Но уж тут воля автора. Спасибо, эреа Артанис.

[katarsis]

Литты нормальное войско прислали, хоть и небольшое. Похоже заинтересованы в победе, а не только в том, что им за это заплатят.
Только, вот, ополчение ещё обучать и обучать. Успеет ли Венцеслав вовремя?

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Надеюсь, литты не подведут, хотя всякое может быть. Но уж тут воля автора. Спасибо, эреа Артанис.

Не совсем просто все с литтами получится. Увидим попозже.

Литты нормальное войско прислали, хоть и небольшое. Похоже заинтересованы в победе, а не только в том, что им за это заплатят.
Только, вот, ополчение ещё обучать и обучать. Успеет ли Венцеслав вовремя?

Они во всем заинтересованы. И в победе, и в оплате тоже. Дружба, конечно, дружбой, а о личных интересах не забудут.
Придется поспешить, чтобы все успеть!

Глава 19. Превратности судьбы
После прихода литтов военная подготовка пошла быстрее. Опытные воины каждый день учили ополченцев боевым приемам, а сварожане перенимали у них строевую науку. С утра до вечера из большого становища доносились звуки команд, смешанная сварожская и литтская речь, порой звонкий смех, топот копыт, лязг металла, выстрелы из пищалей. А иногда все покрывал оглушительный грохот пушек или трубный рев зверегоров. Эти удивительные животные обучались чуть ли не быстрее людей-ополченцев. Заодно к ним приучали сварожских и литтских коней, привязывая их с внешней стороны загона для зверегоров. Со временем кони перестали пугаться огромных животных, и даже привыкли пастись в их присутствии. Рассчитывалось, что у лошадей противника такой подготовки не будет. Правда, и у самих зверегоров обнаружилось слабое место: они боялись громких звуков, особенно огненного боя, и когда на учениях раздались выстрелы, зверегоры обратились в бегство, чуть не стоптав своих. Малик и другие погонщики едва сумели остановить животных. Но князь Венцеслав не желал расставаться с замыслом использовать зверегоров в бою. Он велел воинам учиться стрелять поблизости от их загона. Постепенно умные животные поняли, что грохот и огонь не причиняют им вреда, и, хоть тревожно трубили в ответ, но, по крайней мере, уже не бросались на железную стену, так что та содрогалась.
Но исполинские зверегоры были кроткими и послушными существами в сравнении с тем буйным духом, что порой охватывает людей, особенно если они собираются большой толпой. Прежде чем закончилось обучение войска, князю Венцеславу довелось стать свидетелем события, о котором он впоследствии глубоко сожалел, находя и свою вину в том, что так произошло.
А началось все с того, что разведка принесла тревожную весть: на Влесославль идет отряд лугийцев и разного примкнувшего к ним сброда, числом в двадцать тысяч воинов. А вел его давний знакомый князя Кречета - пан полковник Индирский.
Услышав о нем, Венцеслав усмехнулся, несмотря на опасность ситуации.
- Ну и упрям же он! Даже до Влесославля дошел в поисках опасных приключений. Но мне совсем ни к чему его искать...
- Что за пан? Серьезный противник? - поинтересовался на военном совете боярин Лисин.
Князь пожал плечами.
- Витязь великий. А каков полководец из него, пока не знаю. Придется проверить. Впрочем, двадцать тысяч есть двадцать тысяч. К тому же, до полной готовности нам далеко еще! Мечеслав Беловоич, тебе поручаю с передовым отрядом встретить врага, не допустить к Влесославлю!
Тем самым он показывал, что полностью доверяет Лисину, хотя они не всегда ладили между собой. Впрочем, воевода и так обязан был в случае опасности руководить обороной города. При этом распоряжении царского родственника в темных глазах Лисина мелькнул ехидный огонек.
- Я и так думал просить тебя, Венцеслав Станимирич, доверить мне войско. Но все же благодарю, что сделал милость, напомнил мне мои обязанности!
- Не сердись на меня, Мечеслав Беловоич, - попросил Венцеслав. - Давай лучше простимся по-хорошему. Никто ведь не знает, доведется ли еще поговорить.
У Лисина дернулись уголки губ, терявшиеся в бороде.
- Это верно: будущего никто не ведает. До встречи, князь!
Он пожал руку Венцеславу и быстро вышел.
А через несколько часов к князю в горницу пришел один из младших влесославских военачальников и произнес шепотом:
- Прошу тебя, княже: не доверяй войска боярину Лисину! Он замыслил измену, в бою переметнется к врагу и войско уведет.
Князь Венцеслав сурово взглянул на говорившего.
- С чего ты взял?
- К воеводе по ночам приезжают какие-то нездешние люди, он с ними беседует всегда при закрытых дверях и ставнях. А давеча, когда он от тебя вышел, у него из-за пазухи выпала какая-то бумага. Я нагнулся ее поднять, так он чуть с рукой не оторвал, и рассвирепел так, что я думал - сейчас убьет. Княже, прошу тебя, молю: будь осторожен! Если Лисин предаст, потом уж ничего не исправить.
Князь Венцеслав распорядился привести обвиняемого воеводу, а сам размышлял, кому здесь верить, кто прав, а кто виноват. Может ли боярин Лисин оказаться предателем? Человек он, конечно, не самый приятный: язвительный, злопамятный, с тяжелым нравом. Но не записывать же из-за этого в предатели! Ведь Лисин был в свое время одним из самых бесстрашных заговорщиков против первого самозванца, и своей рукой убил его любимца, Велимира Воронова. Неужто он вздумает теперь переметнуться к Татевскому вору, зная лучше всякого другого, что тот не имеет никаких прав на престол?.. Однако, чужая душа - потемки. К тому же, Лисин мог быть обижен на царя за свое удаление во Влесославль. Да и на него, Венцеслава, увы, тоже. Кто его знает, что он мог придумать?
Из тягостных размышлений князя вывел скрип двери. Привели Лисина. Тот холодно глядел исподлобья и, кажется, не собирался ни в чем оправдываться.
Венцеслав велел обвиняемому сесть на лавку. Проговорил нехотя, с трудом подбирая слова:
- Ты слышал, Мечеслав Беловоич, в чем тебя обвиняют. Что скажешь?
На осунувшемся землистом лице боярина не отражалось надежды, одна лишь неприязнь.
- А что толку говорить? Ты все равно сделаешь, что задумал. Оправдываться не вижу смысла. Легко осудить тому, кто выше званием.
Князь Венцеслав досадливо поморщился, задетый за живое.
- Зачем ты так, Мечеслав Беловоич? Я как раз хочу тебе помочь. Отослал бы к царю на суд, да теперь проезд не скоро будет безопасен. Придется мне решить самому, но я хочу рассудить справедливо. Если тебя оклеветали, помоги мне очистить твое имя. Кто может подтвердить твою невиновность?
Лисин некоторое время угрюмо глядел перед собой, не подымая глаз.
- Мне нечем доказать свою невиновность, - наконец, произнес он.
В это время на улице стали собираться горожане, уже прослышав, что Лисина обвиняют в измене. Они толпились вокруг, подступали к самому крыльцу княжеского дома, и кричали что-то дерзкое, угрожающее.
- Ну что мне с тобой делать, Мечеслав Беловоич? - спросил князь.
- А что хочешь! - Лисин, казалось, решил, что ему нечего терять, и более не изображал почтительность. - Я, сразу как ты приехал, понял, что мне нечего ждать добра ни от тебя, ни от самого царя!
И в это мгновение Венцеславу пришло в голову решение, которое он счел справедливым.
- Зря ты меня подозреваешь невесть в чем, Мечеслав Беловоич! У меня нет к тебе никаких обвинений. Жители Влесославля тебя обвиняют, они пусть и докажут, прав ты или виноват.
Вот тут боярин Лисин, кажется, испугался по-настоящему. Больше, чем во время изгнания из города и совместных скитаний по лесам, больше, чем при приближении велета. Лицо воеводы заострилось и побледнело, как у мертвеца.
- Они - докажут? Вот эта толпа? - хрипло каркнул он, указав на собравшихся за окнами горожан. - Князь Венцеслав Станимирич, не знаешь ты еще влесославцев! Они буйны и переменчивы, как буря. Они меня ненавидят, не станут ничего выяснять.
Но князь не придал значения жалобам, приказал страже окружить и вывести Лисина, и сам вышел с ним.
- Идем, идем! Если вправду ненавидят, значит, сам ты виноват, настроил народ против себя.
Стоило им выйти на высокое крыльцо княжеского дома, как влесославцы едва не обезумели, бросились вверх по ступеням, готовые смести стражу и самого князя.
Разглядев в толпе своих знакомых, Лисин отчаянно воскликнул:
- Друзья! Помогите же! Неужто и вы против меня?
Но последние его слова утонули в свирепом многоголосом реве. Как бушующий морской вал, толпа нахлынула и утащила обвиненного боярина, поглотила его с головой.
Все произошло так стремительно, что князь Венцеслав не успел даже моргнуть. Широко раскрытыми глазами он смотрел на ужасающую вспышку безумного народного гнева. На мгновение вся кровь отхлынула у него от сердца. "Влесославль - стихийное бедствие!" - вдруг всплыли в памяти слова, точно он уже когда-то знал об этом, но, на беду, позабыл.
Выхватив меч, он тут же бросился сквозь расступившуюся перед ним толпу, точно нырнул в бурное море. Воины едва успевали за ним, готовые, если потребуется, сражаться с взбесившимися горожанами.
Однако этого не потребовалось. Буйная стихия, получив свою жертву, унялась так же быстро, и, когда Венцеслав оттолкнул нескольких человек, те образумились.
Но было уже поздно. Перед ними лежал, с размозженной о камни головой, со свернутой набок шеей, труп боярина Лисина. Никакими средствами уже нельзя было оживить его.
- Подлецы! Как вы посмели поднять руку на царского наместника? - воскликнул Венцеслав сквозь сжатые зубы.
- Он сам виноват! - заворчали в толпе, не очень-то робея.
- Какова бы ни была вина, но такая гибель ужасна! Из-за вас и я сделался убийцей, хотя надеялся прожить жизнь с чистой совестью!
Но, не успел князь увещевать влесославцев, как на взмыленном коне примчался воин.
- Горожане грабят воеводский дом! - истошно выкрикнул он.
Вскрикнув, точно получил рану, Венцеслав вскочил на приведенного коня и с небольшим отрядом бросился туда.
То, что он застал, вполне могло бы твориться во времена мятежа Чекана в какой-нибудь захваченной дворянской усадьбе. Толпа людей вломилась в дом, опустошала клети и кладовые, уносила оттуда все ценные вещи. Из распахнутой настежь конюшни вывели упряжку породистых лошадей и вытащили красивую повозку. А из дома слышались рыдания жены и взрослой дочери погибшего воеводы.
Но здесь Венцеслав разглядел отнюдь не только городскую чернь, явившуюся поживиться. Заметней всех держались многие именитые власославцы, - купцы и потомки былых знатных родов, с которыми князь Кречет был хорошо знаком. Этих людей никак нельзя было заподозрить в жадности к чужому добру; и однако, они явились растаскивать его, не успел труп Лисина остыть.
Пришпорив коня, князь Венцеслав подлетел к ним, готовый рубить и топтать этих людей, как самых ненавистных врагов. Влесославцы, бледнея, расступились перед ним.
- Что вам еще нужно, стервятники? - спросил князь голосом, исполненным ледяной ярости. - Как вы смеете, убив боярина, еще и разорять его дом, грабить его семью?! Ступайте прочь, иначе я не стану вас щадить!
Некоторые из грабителей в первое мгновение расступились перед готовым опуститься на их головы мечом и суровым взором князя Кречета, перед его белым конем, показавшимся им сейчас со зверегора ростом. Но они были влесославцы, и минутная робость быстро сменилась небрежной дерзостью.
- Мы наконец-то свели счеты! - буркнул один купец. - И сейчас возвращаем свое! Лисин у нас много чего требовал себе за каждую услугу или даже только за обещание ее.
Он взял лежавшую в деревянном ларце пару красиво сделанных пистолетов, с серебряными насечками.
- Взгляни, княже: на них мой знак, мое имущество! А чужого не беру.
Тут и остальные влесославцы зашумели, хватая найденные в воеводском доме ценные вещи и перечисляя истинные и мнимые обиды.
- Вот наш фамильный серебряный поставец! Клеймо весь Влесославль знает!
- А вот мои соболя, все отмечены! Тать Лисин их потребовал, будто царю в казну. Царю, как бы не так!..
- Это мои, мои лошади, князь Венцеслав Станимирич! И повозка моя! Вот, на дверце знак закрашен, но все же проглядывает!..
- Молчать! - громовым голосом закричал Венцеслав, перебивая разошедшихся горожан. - Все имущество боярина Лисина будет переписано. То, что вам принадлежит, все вернут. Сейчас ступайте домой, и чтобы я вас не видел! Вы уже достаточно опорочили себя и меня!
Горожане стали расходиться, оттесненные воинами, пришедшими с князем. А сам Венцеслав медленно, на негнущихся ногах, вошел в горницу, где плакали навзрыд две женщины.
- Зачем покинул нас супруг и отец среди бесчестных злодеев, в разбойничьем гнезде проклятом!..
Князь Венцеслав низко поклонился женщине и девушке, проговорил тихо, не подымая глаз:
- Мне очень жаль, что так сталось, боярыня... Моя вина в смерти Мечеслава Беловоича, хоть и не хотел того. Если могу чем-то загладить вину, то обещаю всю жизнь о вашей семье заботиться, как о своей. А, если меня не станет, завещаю, чтобы помогали вам после меня. Дочери твоей я найду хорошего мужа.
Но девушка глядела на него безумными глазами, едва понимая его слова. А ее мать плюнула под ноги Венцеславу.
- От тебя - умирать буду, ничего не возьму! Ты мужа моего погубил, обвинив неправедно!
Венцеслав хотел бы убедить ее, что это не так, что он желал добра, - но понял, что все бесполезно, и ушел прочь, приказав страже охранять осиротевшее семейство.
Вернувшись к себе домой, он долго сидел в горнице один, ничего не замечая и не берясь ни за какое дело. Наконец, дверь отводилась, и вошел Руслан Буянов.
- Здравствуй, княже! Ценное имущество в доме покойника переписано и частично роздано горожанам - кто смог доказать, что это вправду их. А они просили кое-что передать тебе в подарок.
Он положил на стол перед князем меч старинной работы, в богатых ножнах, затем шлем. Венцеслав непонимающе взглянул на эти вещи, и чуть не сбросил на пол влесославские подарки, но вспомнил, что оружие швырять нельзя.
- Безумцы! Вы все очумели в вашем Влесославле? Мало вам, что на моих руках кровь, вы еще хотите, чтобы я, точно разбойник, присваивал имущество своей жертвы! Продать эти вещи для снаряжения войска!
Оставшемуся вновь в одиночестве князю Венцеславу было над чем подумать. Он предоставил народу право судить Лисина, желая показать свою беспристрастность в этом деле. Но не учел, что народный суд часто бывает неразумным и беспощадным самосудом. И теперь уже не имело значения, замышлял или нет Лисин измену, навлек ли он еще прежде ненависть влесославцев или нет. Важно было лишь, что он, князь Венцеслав Кречет, принял неправильное решение, стоившее человеку жизни.
Но в известном смысле гибель Лисина стала для князя Венцеслава хорошим уроком. Больше он никогда не сомневался в своем праве принимать решения, и ни на кого не перекладывал ответственность за них, действовал удивительно благоразумно для своих лет.

[Convollar]

Да, толпа - дело страшное. То, что одного человека можно убедить, не убедить, с толпой не проходит. Возникает эффект толпы, люди перестают контролировать свой разум и следуют за большинством.
Спасибо, эреа Артанис.

[katarsis]

М-да... Надо сказать, это было, на редкость, тупое непродуманное решение. Неужели Венцеслав никогда не сталкивался с толпой?
Скажите, эрэа Артанис, а с прототипом такое тоже было?

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Да, толпа - дело страшное. То, что одного человека можно убедить, не убедить, с толпой не проходит. Возникает эффект толпы, люди перестают контролировать свой разум и следуют за большинством.
Спасибо, эреа Артанис.

Увы, случается такое. Особенно Влесославль как раз печально прославился. А Венцеслав, к сожалению, еще не представлял до конца, на что они могут быть способны.

М-да... Надо сказать, это было, на редкость, тупое непродуманное решение. Неужели Венцеслав никогда не сталкивался с толпой?
Скажите, эрэа Артанис, а с прототипом такое тоже было?

С влесославской, настолько буйной и анархичной толпой - еще как следует нет. Если во время свержения первого самозванца поднялся народ, то они там сделали доброе дело, и быстро унялись. А влесославцев он недооценил. Все могут ошибаться.
Да, было. Во всех исторических сведениях упоминается. В жизни вообще случается такое, чего нарочно не придумаешь ни в каком фэнтези. А придумаешь, так скажут - неправдоподобно.

Вот, к примеру, из биографической книги авторства Н.Г.Петровой:
"Собственных сил у Скопина было мало, приходилось рассчитывать на поддержку новгородцев, а их настроения были хорошо известны по только что пережитым событиям. Но другого войска у Скопина не имелось и, собрав кого можно было в городе, воевода «нача строити рать и послати хотя против их (то есть Кернозицкого. — Н. П.) на Бронницы»[384]. Возглавить вновь набранный отряд вызвался Михаил Татищев, который «нача у князь Михаила прошатись». Скопин согласился было, но в этот момент к нему пожаловала целая делегация новгородцев. Не скрывая своего враждебного отношения к Татищеву, горожане сообщили воеводе, что Татищев на самом деле намеревается не защищать город, а перейти на сторону самозванца: «Он идет для того, что хочет царю Василью изменити и Новгород здать».
Скопину было о чем задуматься. С изменой в своем войске он уже сталкивался — события на речке Незнани не были им забыты. Тогда последовал жесткий приказ царя, и изменников, сковав, отправили в Москву на дознание. Но Новгород не Незнань, до Москвы не одну неделю добираться, да по местам, где отряды тушинского царька промышляют. Так что доставить Татищева к царю не получится, придется разбираться самому. Скопин решил положиться на суд новгородцев: приказал собрать людей, чтобы объявить им о подозрении на Татищева. Тот уже не раз доказывал, что он не из тех, кто за словом в карман лезет, — вот пусть сам и оправдывается перед новгородцами: действительно ли он собирался изменять царю Шуйскому, или пустое на него наговаривают.
Но оправдываться Татащеву не пришлось. Едва Михаил Скопин объявил собравшимся на площади перед Софийским собором о доносе на Татищева, как толпа, не дослушав воеводу, словно разъяренный зверь, давно поджидавший свою добычу, набросилась на Татищева. Беснующиеся люди будто хотели вознаградить себя за долготерпение и теперь, не дав никому опомниться, рвали несчастного на куски: «Все воззопиша и, не розпроша, убиша его миром». Митрополит Исидор, не смея выйти на площадь, дрожа губами, шептал молитвы и сжимал в побелевших пальцах наперсный крест. Онемевший Скопин застыл на верхней ступени собора, не шелохнувшись.
Когда же толпа, наконец, расступилась, на земле осталось лежать растерзанное и окровавленное тело воеводы; рядом с ним валялись когда-то отобранная у новгородца сабля в дорогих серебряных ножнах, которую он даже не успел обнажить, и разорванная в клочья одежда. Будто протрезвевшие после кровавого похмелья, новгородцы молча взирали на того, перед кем еще недавно трепетали и кого не смели ослушаться. И только когда один из буянов предложил бросить тело воеводы в воды Волхова — «на съедение рыбам»[385], пришедший в себя Скопин властно объявил, что убитый будет по-христиански предан земле, а его имущество как изменника конфискуют в пользу государства. Обещание свое Скопин выполнил: Михаила Татищева похоронили в Антониевом монастыре."

На большое село Красный Бор, верстах в тридцати от Влесославля, лугийцы напали стремительно и внезапно, хмурым, будто спросонья, весенним утром. Никто не ждал врагов, все занимались обычными повседневными заботами. И вдруг, по улицам опрометью промчались всадники, щелкая плетями и тесня конями всех, кто попадался под руку. Ничто не могло их сдержать. Вокруг Красного Бора и укреплений никаких не было, лишь старый земляной вал, который лугийские конники перемахнули играючи.
Видя, что здесь их встречают мирные поселяне, нападавшие рассыпались по всей деревне, врывались в избы, хватали все, что было ценного. Стоны, крик, плач, шум побоища разорвали утреннюю тишину.
Подскакав к самой большой, недавно отстроенной избе старосты Клеща, выволокли на крыльцо самого хозяина, его жену и двух дочерей. Один из лугийцев что-то забормотал на ломаном сварожском наречии, показывая то плеть, то кошель с медными монетами. Оглушенный и помятый, Клещ не мог понять, что от него требуют. Тогда лугиец выхватил саблю и ударил его. Затем, перешагнув через труп, вернулся в избу - искать, что было ценного.
Меж тем, трое лугийцев уже тащили в овин пригожих дочек Клеща. Другие шарили по двору, заглядывая во все углы. Двое кинулись к сеновалу, не видя, что туда только что пробежал тринадцатилетний мальчик - сын погибшего старосты. Он притаился в сене, ухватив вилы - первое, что попалось под руку. И, когда лугийцы приготовились забрать сено для своих лошадей, подросток что было сил ударил вилами в грудь и горло одному из них. Тот упал, хрипя и обливаясь кровью. Из рук его рассыпалась ухваченная копна сена.
Второй лугиец схватил пищаль и в упор выстрелил в мальчика. Тот скатился наземь. От вылетевшей при выстреле искры огненная дорожка пробежала по сену, лизнула его, разгораясь ярче. Но лугиец и не подумал тушить огонь. Взглянув в лицо убитому мальчику, он поспешно вышел вон. Да и никому из захватчиков не было дела, что сгорит сеновал, что огонь перекинется на дровяной сарай, на овин и хлев, а может, и на жилую избу. Что им волноваться по поводу бедствий сварожан?
В избу к женившемуся прошлой осенью Малу вошли двое, когда хозяин завтракал со своей женой Озимкой кашей на молоке. Мал ухватился было за ухват, да один из незваных гостей приставил саблю к его горлу, проговорил вдруг по-сварожски чисто, как уроженец Соболевска или Белокамня:
- Полегче, приятель! Не дергайся! Мы только поищем, что у тебя можно взять, и отпустим. Понял? Вы с нами по-хорошему - и мы с вами тоже...
Может, и сделали бы так, потому что эта пара татей, хоть и примкнули к лугийцам, еще не вовсе забыли, что родились сварожанами. Но горячий Мал не хотел на глазах у жены ни в чем покоряться врагу.
- Вы - сварожане, и вместе с лугиями грабите нас? Да вы хуже всех пришлых, подлые предатели! - воскликнул он, оттолкнув одного грабителя.
Но тут его догнала сабля второго, полоснула по шее. Коротко застонав, Мал упал к ногам жены.
У Озимки будто что вспыхнуло в голове. Не помня себя и не рассуждая, схватила лежащее у печи тяжелое полено, бросилась медведицей на одного из них. Сил у женщины, с малолетства работавшей наравне с братьями, было достаточно. Убийца ее мужа рухнул, как подкошенный. Второй незваный гость попятился было, но, хищно изогнувшись, достал женщину концом сабли по лицу. Будто кипятком обварило ухо и щеку. Но Озимка сгоряча не почувствовала боли. Замахнувшись тем же поленом, уложила второго татя рядом с первым. Затем выбежала на улицу, не чувствуя, как кровь капает из раны, ошалело заметалась по улицам, созывая людей.
- Братья сварожане! Режут, бьют, грабят нас враги! Вставайте, бейтесь, не то нас всех истребят!
В этот день рано поутру деревенские мужики вывозили навоз в поле, чтобы удобрить землю перед тем, как сеять. И не сразу заметили, что случилось. Но, услышав выстрелы и шум, повернули коней и бросились в деревню, не очень-то размышляя, как будут биться с вооруженным неприятелем.
В деревне уже творилась сумятица. Горели дома, по улицам метались какие-то люди, все грязные, растрепанные - не поймешь, кто есть кто. На площади, не переставая, гудело медное било, разрывая в клочья все и так до предела напряженные чувства.
Метнувшуюся от своей избы Озимку, едва не попавшую под колеса, подхватил ее брат Зван, посадил ее в телегу. Из сбивчивых пояснений женщины более или менее ясно стало, что случилось.
- А мы-то думали - лугии мимо пройдут! Думали - война не наше дело! - Зван хватил себя по лбу кулаком. - Ну, теперь помоги нам великий Перун отбиться сегодня, а тогда я пойду во Влесославль к князю Кречету, буду драться с лугиями, сколько хватит сил!
- И мы тоже! - глухими голосами отозвались другие мужчины, глядя на разоренное село, на зажженные дома и погибших односельчан.
- И я с вами! - холодным, мертвым голосом отозвалась Озимка.
Никто, даже брат, не пытался отговорить ее. Только крепко сжал ее ладонь, загрубевшую и шершавую не меньше, чем у него самого.
У земляного вала собрались несколько конных лугийцев. Один из них, по-видимому главный, на серой лошади, стоял прямо посреди дороги. Зван подхлестнул лошадь, закричал, заухал, как Леший, пуская ее вскачь. Прежде чем лугийцы что-то успели сделать, тяжелая телега сбила пана вместе с конем. Ее развернуло и чуть не опрокинуло, но брат с сестрой успели вовремя удержать лошадь.
Лугийцы кинулись к селянам, окружили их. Жители Красного Бора кое-как смогли сдвинуть несколько телег, укрылись за ними, отражали неприятельский натиск. Здоровенный, как медведь, силач Гром, ухватив оглоблю, долго орудовал ей, как легкой тростинкой. Стоя на телеге, он сбивал с коней всех, кто приближался. Уже несколько мертвых лугийцев лежали вокруг.
- Спрячься, Гром! Уйди, убьют же! - кричали ему односельчане из укрытия. Но силач не слышал, продолжая крушить всех, до кого дотягивался оглоблей.
Но вот откуда-то прилетела пуля, и Гром, ахнув, будто от удивления, упал с телеги наземь.
Лугийцы окончательно рассвирепели, что какие-то селяне смеют давать им отпор. Один из них приказал на ломаном сварожском наречии, чтобы поняли не только свои, но и местные:
- Стереть это село с лица земли! Сжечь всех! Скоро наш пан полковник разгромит вас всех, сварожские свиньи, и самого князя Кречета отведет в Лугию в цепях!
- Врешь, собака! - воскликнул Зван, высунув голову из укрытия. - Раньше тебя самого, с твоим полковником, повесят на сосне!
И в это время раздался глухой ропот, словно дальний отзвук грозы. Затем - топот и дрожь земли. И вдруг все заглушил трубный рев, какого никто еще не слышал - ни сварожане, ни лугийцы.
А вслед за тем из леса, стоявшего глухой стеной, вдруг послышался треск, несколько деревьев переломились, точно в бурю, и из леса, где отродясь не было никакой дороги, проломились несколько исполинских мохнатых зверей. На спинах у них в обшитых железом башенках, сидели люди. А за ними по проложенному пути уже ехали всадники, катились повозки, подпрыгивая на вывернутых из земли корнях. И над головой переднего зверегора реяло знамя с Жар-Птицей.
В считанные мгновения все изменилось. Сварожане, прибывшие на зверегорах, смели лугийцев, точно вихрь. Только что гордые своей силой перед простыми селянами, незваные гости так растерялись, что мало кто мог оказать настоящее сопротивление, особенно "татевский сброд", которого здесь было больше, чем самих лугийцев.
Жители Красного Бора, глядевшие горящими глазами на свое отмщение, тут же сами бросились в битву, вооружившись кто чем. Те сельчане, что были захвачены в плен, тоже освободились и, кто мог, истребляли лугийцев. Вот кузнец Верникрай могучими руками схватил двух стоявших рядом лугийцев, ударил их лбами друг о друга и, ухватив свой молот, бросился в бой.
И в несколько минут все было закончено. В Красном Бору догорали пожары. кругом лежали трупы сварожан и врагов. Но вражеских тел было куда больше. А победители собирались идти дальше. Для них Красный Бор просто случайно встретился по пути.
После окончания битвы сельчане разглядели поближе и самого их спасителя - царского родича, князя Венцеслава Кречета. Во время сечи видели его только издали - когда он летал на белом коне своем среди крови и пыли, во главе своих воинов. А теперь он, спешившись, стоял на деревенской площади, возле умолкнувшего, наконец, била, и разговаривал с сельчанами - задушевно, доверительно, не так, как другие власть имущие, с кем доводилось сталкиваться здешним жителям. Они удивлялись его молодости и величавому облику, но самое главное - видели, что он их спас и помог отомстить за погибших.
- Я всем сердцем сочувствую вам, потерявшим своих родных, разоренным, обездоленным! Такие же бедствия терпят сейчас сварожане повсюду, где царят лугии и их сообщники. Сейчас мы идем дальше, чтобы изгнать лугийцев прочь из захваченных ими земель. И я прошу вас - не приказываю, потому что мне ни к чему подневольные воины. Но прошу, ради наших Богов, ради царя и царства: те, кто может сражаться, пусть идут с нами. Я понимаю, что вам жаль покинуть свой дом. Скоро надо будет сеять хлеб, а не человеческие кости. Но дело в том, что сейчас мы сможем спасти Сварожьи Земли лишь с оружием в руках. Иначе к вам вновь придет другой лугийский разъезд, вытопчет ваши поля, дома пожжет, вас истребит или захватит в плен. Пришло время, когда лишь все вместе мы можем спастись!
Жителей Красного Бора не приходилось уговаривать после пережитого. Кроме того, их тронуло, что князь, большой воевода, говорит с ними так уважительно, понимает их заботы. Чуть ли не все мужчины, без малого две сотни человек, шагнули вперед. С ними вместе была и Озимка, подобравшая лугийскую саблю.
- Женщина! - удивился князь Венцеслав. - Лучше ступай домой. Война - тяжкое испытание.
Она скользнула по нему застывшим взором.
- Я уже узнала ее. А идти мне некуда.
- Мужа у нее убили, - пояснил Зван, прикладывая подорожник к рассеченной щеке сестры. - А она за него отомстила, убив двоих. Ты можешь на нее положиться, княже, как на любого из нас.
Внимательно приглядевшись к молодой женщине, князь кивнул.
- Если тебе это нужно - ступай с нами. Только сходи к войсковому лекарю, пусть перевяжет тебе рану. И другие раненые тоже.
Найдя взглядом одного из литтских военачальников, прибывших с князем Гинтарасом, Венцеслав велел ему:
- Вингольт! Поручаю тебе наших новых ратников. Выучи их строю, сколько успеешь, во время похода.
Литт невозмутимо кивнул, и тут же указал ополченцам их место в полку, распорядился выдать им коней и снаряжение, и накормить из солдатского котла подгоревшей кашей. Так началась для селян из Красного Бора новая, военная жизнь.

[Convollar]

Венцеслав вовремя подоспел со своими мамонтами. Но главное - у людей Красного Бора появилась надежда и цель. Появилось желание поквитаться с врагом. И они своими глазами увидели, что творят лугийцы, вряд ли кто-то поверит в доброго царя Избора. Спасибо, эреа Артанис.

[katarsis]

Вот и боевое крещение для зверегоров. Надеюсь, из лугийцев никто не выжил, а то сюрприза не получится.

[Артанис]

Благодарю вас, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Венцеслав вовремя подоспел со своими мамонтами. Но главное - у людей Красного Бора появилась надежда и цель. Появилось желание поквитаться с врагом. И они своими глазами увидели, что творят лугийцы, вряд ли кто-то поверит в доброго царя Избора. Спасибо, эреа Артанис.

Очень хорошо Вы сказали об этом эпизоде, просто лучше слов не найдешь! Показать, как у простого народа пробуждается патриотизм, что им тоже есть ради чего воевать, - именно это и было для меня целью.

Вот и боевое крещение для зверегоров. Надеюсь, из лугийцев никто не выжил, а то сюрприза не получится.

Сюрпризы здесь как раз будут. Разные. Для всех. И с самых неожиданных сторон.

Глава 20. Гнев земли
В день, когда войско князя Кречета столкнулось с лугийцами, предводительствуемыми паном Индирским,с утра зарядил проливной дождь. Все небо было серым, его полосовали бесчисленные тугие струи дождя, хлестали больно, как град. В лужах вздувались и лопались пузыри. Мокрые ветви деревьев мотались на ветру, словно дрожали от холода. И ветер все усиливался. Он захлестывал косые струи ливня, зловеще гудел в вершинах деревьев, давил на всех, словно пытался пригнуть к земле, опрокинуть в топкую, пропитанную водой грязь.
Копыта коней с чавканьем вытягивались из размокшей земли. Колеса повозок поднимали тучи брызг, словно ехали по болоту. Пехотинцев усадили на телеги, иначе они бы в такую погоду отбились от своих и заблудились. Позади всех быки едва тащили тяжелые пушки, оставляя в грязи глубокие борозды, сразу заполнявшиеся водой. Пушкари ругались на возчиков и едва не плакали: весь порох промок до нитки, стрелять было нельзя.
Одни лишь могучие зверегоры шествовали, не замечая дождя. Сквозь их густую шерсть не проникал самый сильный ливень, холод тоже был нипочем. Но и они сегодня почему-то заметно тревожились. Поводили мокрыми ушами, принюхивались, водя хоботом по сторонам. Даже не паслись, как обычно, по дороге, обгладывая деревья.
Князь Венцеслав, ехавший во главе войска на ставшем от грязи серым коне, всматривался сквозь серую завесу дождя, пытаясь хоть что-то разглядеть впереди, дальше чем на несколько шагов. Но все тонуло в нескончаемом ливне: и видимость, и звуки. Расплескивая лужи, к князю подъехал Чудин, поставленный начальником разведки.
- Лугии идут навстречу, княже! Они не остановятся, невзирая ни на какую бурю... А мне что-то странное видится в этой буре, князь Венцеслав Станимирич!
Венцеслав внимательно взглянул на говорившего. Он привык доверять мнениям Чудина. после скитаний по влесославским лесам, где опыт и чутье лесовика не раз выручали всех. Тот не только находил в лесу тропы не хуже его обитателей-зверей, но еще и чувствовал присутствие древних хозяев земли - волшебных существ, дивий, - и лучше других знал их силу.
- Здесь кто-то есть? Как тогда, с велетом? - насторожился князь.
Чудин помотал головой, наморщился, стараясь словами объяснить свои ощущения.
- Это не велет. Другое что-то. Как будто и мы, и лугийцы с нашими распрями залезли в чужой дом, и деремся там. А хозяева все видят, и им скоро надоест нас терпеть. Когда-то, я слышал, здесь была заповедная земля, лесное святилище Святобора. Люди сюда и приходили-то лишь в особые праздники, а кровь здесь проливать было строго запрещено!
Сказал так, и ссутулился в седле, ожидая, что князь разозлится, или высмеет его и прикажет убираться вон. Однако Венцеслав произнес, задумчиво глядя, как мотаются деревья на ветру.
- Все может быть! Здешняя земля кажется старше нашей, давно перешедшей в полное владение людей. Здесь сохранилось больше от древних времен, когда властвовали иные существа. Но отступать уже поздно. Ведь пан Индирский не повернет назад или хотя бы не выберет для битвы другое место.
- Он уже близко, княже. Если бы не буря, их бы скоро сделалось видно.
- Ну вот... - и Венцеслав, приподнявшись на стременах, приказал войску строиться. Другие воеводы повторили своим полкам его приказ, и сварожане, мокрые как мыши, принялись перестраиваться на ходу. Во всяком случае, при этом им удалось согреться.
Лугийское войско появилось неожиданно, словно вынырнуло из-за серой пелены дождя. И сразу ринулось навстречу. Размокшая земля лишь немного замедляла натиск неистовой конницы.
- Вперед, храбрые лугийцы! - кричал их вождь, носясь по полю боя на буланой лошади, ставшей грязно-бурой. - Сварожский дождь нам не страшен! Покажем, что ему не остудить лугийскую кровь!
Нависшие тучи принесли сумрак задолго до вечера, дождь скоро скрыл все очертания, смыл краски. И два войска столкнулись, будто стая призраков, бесцветных и бесшумных. Сверкали клинки, стонали раненые, валясь с коней в воду и грязь, ржали кони, гремели боевые кличи. Но все эти звуки терялись в шуме ливня, в завывании все усиливающегося ветра. С тех пор как началась битва, темнело все сильней, так что вскоре, лишь съехавшись вплотную, можно было разглядеть, кто свой, а кто враг.
Князь Венцеслав, как всегда, сам повел в бой свое войско. Тоскливо озираясь по сторонам, он думал, что так не должно быть. Не следует ему, полководцу, терять из виду свое войско, бьющееся с врагом по колено в грязи. Однако сделать уже ничего было нельзя, оставалось только сражаться и надеяться, что другие сделают то же самое, несмотря на все усиливающуюся бурю. Вот какой-то лугиец, выехав навстречу князю Кречету, взял вбок и ударил саблей его коня. Тот бешено заржал и взмыл свечой. Но Венцеслав сдержал его и сам ударил мечом сверху, разрубив противнику голову вместе со шлемом. Хлещущие потоки ливня в то же мгновение смыли кровь убитого, как и кровь раненой лошади, проступающую на мокрой от воды шкуре.
Венцеслав подумал, что надо бы взять другого коня, а белого поберечь. Но в сумятице битвы у него не оставалось на это времени, кругом были враги.
В этом странном сражении под дождем всем приходилось рубиться одним лишь холодным оружием, как в старые времена. Огненный бой бездействовал у обоих войск. Порох промокал раньше, чем можно было сделать хоть один выстрел, воины просто не успевали зарядить пищаль. И все же сражение было жестоким.
Сквозь стену дождя князь Венцеслав разглядел маячившие позади фигуры зверегоров, еще более громадные в неясной дымке. Надеясь, что его услышат, он, приставив руки ко рту, крикнул, в подражание трубному реву зверегоров: "Хурррууу!"
В ответ раздался оглушительный рев, впервые за весь день пересиливший рев бури. И ошеломленные лугийцы увидели, как прямо на них движутся широким шагом животные, похожие на ожившие замшелые скалы. Но куда лучше это почувствовали их лошади. Они с самого утра, когда началась буря, чувствовали неладное, и лишь приказ людей заставил их идти в бой. А этот трубрый рев, эти огромные существа впереди, - к такому бедные лугийские кони оказались вовсе не готовы. Они метались, не чувствуя шпор и узды, хрипели, пятились, оскальзываясь в грязи, и всадники не могли с ними сладить. Великолепному лугийскому войску грозило смешаться, его ряды уже стали теснить друг друга. А зверегоры все двигались вперед, не переставая страшно трубить. Подвернувшуюся им брошенную лугийскую пушку, так и не выстрелившую ни разу, один из зверей сорвал хоботом с лафета и, бросив в грязь, двинулся дальше.
Но часть лугийцев все же сумела обуздать своих лошадей и готовилась продолжать бой. Собрав вокруг себя лучших воинов, Виктор Индирский повел их в обход зверегоров, собираясь ударить вбок сварожанам. Полученный отпор вовсе не обескуражил пана Виктора; напротив, он воспринял его как возможность испытать свои силы и храбрость. Он верил, что лишь в трудной борьбе закаляется сердце и совершаются чудеса ума и воли... ради продолжения той же борьбы и еще более труднодостижимого успеха.
Лугийцы снова появились рядом. С них стекала вода, словно они вынырнули из бушующей реки. Первым заметив их, литтский князь Гинтарас, во главе своего отряда сражавшийся рядом с князем Венцеславом, кивнул в сторону лугийского военачальника:
- Уступи его мне, а, Венцеслав!
- Ну уж нет! - князь Кречет повернул коня навстречу противнику, покрепче перехватил меч. - Раз он меня ищет, не годится его разочаровать.
Но, прежде чем Венцеслав с Виктором успели столкнуться в поединке, небо совсем потемнело и нависло низко, точно опрокинутая чаша. Ночь упала на землю внезапно, и стало совсем холодно. Ледяной дождь с градом больно бил всех без разбора. Бушующий ветер раскачивал столетние деревья, как сухие камыши. Затрещали, ломаясь, большие ветви и целые стволы. Одно дерево, подхваченное ветром, пролетело и рухнуло прямо на сварожский обоз, придавив нескольких людей и лошадей.
Все окончательно перемешалось в темноте и сумятице, все спасались бегством в этой бушующей стихии, не различающей своих и чужих. Все старались убраться подальше. Кому повезло в бою не растерять своих, те отступали вместе, другие просто бежали сломя голову.
В неистовом реве бури едва слышался трубный голос зверегоров. Те сразу же двинулись прочь от опасного места. Малик с другими погонщиками и не пытались остановить их, напротив, целиком доверились ощущениям умных животных.
- Вперед, вперед, подальше от гнева Богов, мой Темногривый, - твердил Малик, качаясь в башенке вместе с сыном, которого взял с собой в поход. - Даже если меня накажет князь Венцеслав Станимирич, а я не дам вас погубить!
А на бывшем поле боя творилось что-то невообразимое. Сквозь сгустившуюся тьму возникали фигуры призрачных животных, бледные, светящиеся, как полная луна. Они бесшумно выпрыгивали из леса, сновали повсюду. Призрачные медведи, кабаны, рыси, лисы, олени, лоси. Они одни и были ясно видны в сгустившейся темноте. Эти призрачные звери преследовали всех без разбору. Сварожане и лугийцы им одинаково были чужды, этому порождению гнева земли, уставшей от человеческих распрей. Они гнали людей, пеших и конных, как дичь на охоте. И люди спасались бегством, чувствуя, что перед ними - то, чему невозможно бросить вызов. Иногда они падали, обессилев от ран и усталости, и призрачные звери проходили сквозь них, оставляя лежать мертвыми в грязи.
Князь Венцеслав и другие сварожские воеводы метались среди своих рассыпавшихся полков, пытались их собрать вместе, как олень-вожак собирает стадо, вспугнутое охотником. Не замечая больше проливного дождя, он приказывал своим воинам держаться, воодушевлял оробевших, возвращал мужество отчаявшимся.
- Вперед! Не толпитесь! Мы выберемся! Это скоро закончится. Боги нас не оставят!
Но как раз тут новый сокрушительный порыв ветра повалил большое дерево, и оно рухнуло с таким треском, что содрогнулась земля. Белый княжеский конь с жалобным визгом отпрянул куда-то во тьму и помчался, не разбирая дороги. Венцеслав не мог остановить взбесившуюся лошадь, не мог и спрыгнуть наземь, чтобы не разбиться. В темноте он слышал, что рядом так же отчаянно мчится другой всадник, но не мог различить, кто это. Между тем, кони стали продираться сквозь густой подлесок, и князь почувствовал, как его кольчугу задевают ветки, в лицо ему ткнулась колючая еловая лапа. Значит, он со своим неизвестным спутником мчались уже через лес.
Вдруг ненастную мглу на мгновение озарила белая вспышка молнии. Увидев друг друга, оба изумленно вскрикнули.
- Пан Индирский! - не веря своим глазам, воскликнул Венцеслав.
- Князь Кречет! - казалось, что лугийца обрадовала встреча. - Ну, теперь тебе не за кого спрятаться: мы тут одни! Пусть только лошади остановятся...

[Convollar]

Люди всё-таки воюют локально, а вот древняя стихия может только так - ковром. Не разбирая, кто прав, кто виноват. Просто убрать то, что мешает. Спасибо, эреа Артанис. Как там мамонты? Они звери древние, недаром тревожились, да только сварожанам деваться было некуда.

[katarsis]

Ну, вот и встретились. Сбылась мечта Индирского. Если он только за этим воюет, так, может, наконец, успокоится, когда подерутся?

[Карса]

Индирский воюет ради войны. Вперёд и вперёд, через преграды к большим преградам и через них к ещё большим, не останавливаясь, не сдаваясь... И не задумываясь, ради чего все эти преодоления. Так что, выяснив отношения с Кречетом, отправится на поиски более могучего противника.