Спасибо, эрэа
Красный Волк, Convollar Вася страдал. То, что болела скула и горела щека, было сущей ерундой по сравнению с душевными терзаниями. И страдания эти были двоякого свойства. Во-первых, Васю душил стыд. Стыд за то, что он так по-дурацки испугался обычного нищего, шарахнулся, можно сказать, от тени. И это будущий офицер, позор! Еще стыдно было, что дразнил несчастного убогого, тоже, нашел себе предмет для издевок, да и дразнил-то как-то тупо, совсем по-детски. И стыдно было, что получил удар по лицу, пусть и неожиданный, от лучшего друга, но разве такое можно простить и ничем не ответить? Он же дворянин, никто не имеет права хлестать его по щекам. Розги не в счет, и дома и в корпусе наказывали за дело, не взирая на лица, а тут - удар от равного. И что теперь делать? Вызвать Мишу на дуэль, чтобы смыть оскорбление? А согласится ли Миша? И что подумал о нем Иван? Кто теперь захочет дружить с трусом и дураком? А еще было жаль, что он потерял друга, а может и сразу двух. Потерял из-за собственной глупости и трусости. Разве может теперь все пойти, как прежде? Такое ведь не забывается. Нет, надо срочно переговорить с Мишей, вероятно, придется требовать сатисфакции. Пистолетов им не достать, но можно ведь и на каком другом оружии… Точно, надо срочно обсудить это с Иваном, если что, будет секундантом.
Миша тоже страдал. Как можно ударить друга? Разве нельзя было попытаться вразумить словами, попросить, умолить? И что же теперь будет? Если Вася откажется с ним разговаривать, то будет вполне прав. И Иван, он же все видел, Иван, всегда такой сдержанный и справедливый, зачем ему нужен друг, способный не сдержаться и ударить в лицо? Получается, он потерял одновременно обоих друзей, а может, и Андрея с братьями. Придется им все рассказать, а как они посмотрят на такой поступок? Но сначала надо посоветоваться с Иваном, он такой жалостливый, тонкий, плохого не посоветует.
Иван тоже страдал. Так все расчудесно было, дружили, гуляли, любовались городом, и вдруг все рассыпалось на мелкие осколки. И зачем только Вася стал дразнить этого убогого. Конечно, Миша не мог не вступиться, но ведь не надо было, наверное, бить Васеньку? Как же быть, как восстановить былую дружбу?
- Ты еще не спишь? – Миша остановился в нерешительности на пороге Ваниной комнаты.
- Заснешь тут, - вздохнул Иван.
- Я, понимаешь, я к тебе вот зачем пришел, посоветоваться хочу. Что мне теперь делать? Извиниться перед Васей? Я ведь не хотел его бить, само как-то получилось. Понимаешь, я никому не рассказывал, но в корпус я попал чудом. Мы с отцом полгода жили тут, пока все деньги не вышли. Под конец уж совсем голодали, готовы были милостыню просить, да и просили один раз у митрополита… Дал, целый рубль серебром… Вовек не забуду папенькины слезы. Я тогда клятву себе дал, что все сделаю, чтобы офицером стать и никогда никого унижать не буду.
- Ты, конечно, молодец, только, видишь ли, Вася ведь никогда нужды не знал, вот и не понимает, каково это, на улице ночевать с пустым брюхом. Я ведь примерно так же в корпус попал, только не к генералу обратились, а к самому Государю.
За бархатной портьерой послышался шорох, потом всхлипывание и взору изумленных друзей предстал Вася, размазывающий слезы по щекам:
- Миша, Мишенька, прости меня дурака, я больше никогда, никогда…
Что обещался сделать Вася, друзья так и не поняли, но Миша в ответ пробормотал:
- Это ты меня прости, я не должен был бить тебя, хочешь, и ты меня ударь!
Донельзя обрадованный Ваня предложил:
- А давайте вот прямо сейчас поклянемся в вечной дружбе и станем побратимами, помните, нам рассказывали, как скифы руку резали, капали в вино кровь и пили из одного кубка?
- Ритона, - поправил Миша. – Так ведь еще вино надо взять где-то.
- А что, - глаза Васеньки загорелись, но уже не от слез. – Я сейчас в буфетную прокрадусь, там вино должно в графине остаться от ужина. И ножик притащу поострее.