Печать

[Convollar]

Прекрасная история, и, на первый взгляд со счастливым концом. Но, даже в сказках, всегда есть условие - тридцать лет, немало, но и немного. Однако, как однажды сказала мудрая Арлетта, лучше ослепнуть, чем всю жизнь прожить слепым. А Морана, ну, что же, у каждого своё предназначение. Боги не исключение и закон есть закон. Спасибо, эреа Артанис.

[Карса]

А в сказке победило вновь добро. Ну и правильно. Славных дел и многих детей Алету и Зване.

[katarsis]

Всё хорошо, что хорошо кончается
А если Алет может быть со Званой, то, наверное, и у Ильвы с Коловулом может получиться.

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar, эрэа Карса, эрэа katarsis!

Прекрасная история, и, на первый взгляд со счастливым концом. Но, даже в сказках, всегда есть условие - тридцать лет, немало, но и немного. Однако, как однажды сказала мудрая Арлетта, лучше ослепнуть, чем всю жизнь прожить слепым. А Морана, ну, что же, у каждого своё предназначение. Боги не исключение и закон есть закон. Спасибо, эреа Артанис.

За тридцать лет среди людей Алет и Звана смогут сделать еще что-то полезное, да и насладиться земной жизнью.
Арлетта еще говорила в том духе, что лучше лишиться своей любви, чем отказаться от нее, пусть и из благих побуждений. Впрочем, это больше относится к другим нашим героям...
Морана - тоже часть системы мироздания, а не враг ее. Но и ее иногда удается заставить отступить.

А в сказке победило вновь добро. Ну и правильно. Славных дел и многих детей Алету и Зване.

Спасибо! А их будущие дети, точно, сыграют немаловажную роль.

Всё хорошо, что хорошо кончается
А если Алет может быть со Званой, то, наверное, и у Ильвы с Коловулом может получиться.

Вот! И в самом деле, логично им тоже о своем будущем задуматься.

Вечером все приморяне отпраздновали возвращение Алета и его свадьбу со Званой. За расставленными на свежем воздухе столами собрался народ, приодевшись по такому случаю в свои лучшие, редко надеваемые одежды. Вокруг новобрачных расселась молодежь, юноши и девушки, вслух дивясь всему, что произошло с их товарищем, но больше всего - красоте его невесты. Старшие тоже поздравляли молодую пару, наперебой желали им долгих лет семейной жизни, достатка и многих здоровых и красивых детей. Алет и Звана благодарно принимали поздравления, сами отвечали веселыми шутками, а крутившихся вокруг них детей оделили, по обычаю, орехами, яблоками, сладкими пряниками.
- Пошли счастья молодым, о, светлая Лада! - слышались пожелания со всех сторон.
Звучный и мелодичный голос невесты без всякого усилия прорезался сквозь праздничный гомон:
- Пусть духи веселья будут сегодня среди вас, добрые приморяне!
Приморское племя еще зализывало раны после войны с людоящерами. Почти четвертая часть мужчин погибла, а из оставшихся мало кто не носил на теле глубоких шрамов. Но сегодня духи веселья и вправду спустились к ним, и Белгород Приморский вновь ожил. Этому способствовала и весть, что один из бессмертных колдунов-людоящеров убит, а значит, их враги уязвимы, и с ними можно справиться.
На столе перед молодыми стоял самый большой горшок со свадебной кашей. Ее варили из самого лучшего пшеничного зерна нового урожая, обильно сдабривали медом, на сладость семейной жизни, добавляли сушеные яблоки, ягоды и орехи - для плодовитости и благополучия. Вкуснее такой свадебной каши ничего не доводилось есть, особенно детям, которым радовались свадьбам уже за вкусное свадебное угощение. Теперь все накладывали себе в миски эту сладкую, еще дымящуюся, только что из печи, кашу, хвалили ее, и снова поздравляли молодоженов. Кроме каши, на стол подали много плодов, печеные караваи хлеба, мясо и рыбу во всех видах, пироги с самой разной начинкой. Все это напивали густым сладким напитком, который приморяне научились сцеживать из меда, с добавлением ягод и ароматных трав. Приморье было богатым краем, а его жители умели наслаждаться жизнью!
Лишь самим молодоженам позволили поесть только немного свадебной каши из одной миски: молодые не должны отяжелеть в свою брачную ночь. И они ели двумя красиво вырезанными и украшенными деревянными ложками, и Звана чуть заметно причмокнула губами, шутя с ним, а Алет чуть не рассмеялся вслух.
Когда ночь как-то незаметно спустилась и накрыла небо, только что бывшее совсем светлым, молодожены удалились в дом Алета, где им теперь предстояло жить. А приморская молодежь, друзья жениха, проводив его шутливыми напутствиями, стали у дверей, чтобы до утра никто не потревожил молодых.
Одна лишь Ильва ускользнула под покровом темноты от остальных. Когда за столом завели величальную песню, она, взяв горящий факел, решительно пошла на берег моря. Она знала, где искать.
Факел сразу выхватил из темноты сидевшую на камне странную фигуру, обернувшуюся лицом к морю. На миг ей показалось, что там сидит огромный волк, но тут же разглядела голову человека в плаще из волчьей шкуры.
- Коловул! - позвала она, задыхаясь от волнения.
Он давно уже слышал ее шаги, но лишь теперь повернул голову.
- Ильва? Зачем ты здесь? - спросил он, стараясь, чтобы голос его звучал сурово.
- Потому что ты здесь! - девушка подошла ближе, воткнула факел в песок и села рядом с оборотнем. - Я хотела сказать: если мой брат женился на дочери Стрибога, то и мы можем...
- Нет! - поспешно отрезал оборотень, не давая ей договорить.
Губы у девушки задрожали, глаза наполнились слезами.
- Так ты меня не любишь? Тогда так и скажи!
Волколак глубоко, прерывисто вздохнул.
- Люблю! - проговорил он глухо. - Но нам нельзя!.. Алет и Звана - другое дело. Они гости на земле, их примет Ветряное Небо, и они не расстанутся никогда. Мне же придется рано или поздно тебя потерять. Поэтому нам нельзя привязываться друг к другу. Ступай лучше к людям, празднуй этот день.
- А я хочу остаться здесь! - девушка села на песок, обхватив колени руками, так что прибой облизывал ее босые ноги. - Хочу вместе с тобой дождаться здесь восхода Солнца! Кстати, ведь Коловул означает "солнечный волк", верно?
- Да. И еще - "вечный волк", - ответил он, особо выделив слово "вечный". - Сейчас ты молода, тебе кажется, что все впереди. Но над тобой властно время, а надо мной нет. Ты подумала, что мне делать, когда тебя не станет? Бессмертие становится проклятьем, когда не можешь его разделить с близкими! Тем, кто обречен на разлуку, нельзя любить друг друга, разве что ненадолго.
- И ты все за меня решаешь? - она яростно обернулась к нему. - А как для меня будет лучше, ты подумал? Ну да, я же простая смертная, память которой развеется вместе с земной жизнью!..
- Ты еще можешь полюбить другого, выйти замуж за обычного человека...
- Да не нужны мне обычные люди! Мне ты нужен, только ты один! - голос девушки прозвучал стоном морской чайки. - Я ни за кого, кроме тебя, не пойду замуж. Так и будем изводиться всю жизнь? Разве не лучше хоть недолго, хоть несколько лет, да прожить счастливыми?
- А потом - вечное одиночество да воспоминания, которые ранят душу, но не могут заменить настоящую жизнь, - проговорил волколак глухо, как из-под земли.
Ильва топнула ногой, взметая мокрый песок.
- И поэтому ты предпочитаешь начать страдать уже сейчас, боясь подарить себе хоть немного счастья! Вот уж не думала, что ты, сын Велеса, такой трус!
Оборотень оскалил зубы, крупные и белые - их блеск виден был даже в темноте.
- О моей трусости спрашивай у людоящеров!
Девушка на миг смутилась, опустила голову.
- Нет, не на войне, конечно! Но здесь - совсем другое... - вдруг ее осенила новая мысль, и она подняла голову, пытаясь в темноте заглянуть в глаза оборотню. - А как же Родослав тебе настоящий друг? Ведь тебе придется и его пережить навеки!
- Друг - не то что возлюбленная, - отозвался Коловул, но Ильва перебила его, горячо воскликнув:
- Друг, которому доверяют жизнь, значит не меньше, чем жена! Ты понимаешь, что его жизнь в любом случае коротка в сравнении с вечностью. И ты будешь помнить его, не беспамятным на свет уродился. Так почему же тогда ты не можешь меня любить так же?
Они сидели рядом, но Коловул  упорно не поворачивал головы, как будто ему было трудно глядеть на красивое лицо девушки, на ее высокую грудь, бурно вздымавшуюся под сорочкой, на длинные стройные ноги.
- Ильва, попробуй поменять нас местами! Могла бы ты любить мужчину, которому остался год жизни, по вашим меркам? Позволила бы пламени Лады разгореться в твоем сердце?
- Да! - воскликнула Ильва, порывисто вскочив на ноги. - Да, если бы в самом деле любила! Дорожила бы каждым днем, что еще остался, все наши ласки сберегала бы в памяти, постаралась бы этот год так прожить, чтобы вспоминать потом всю оставшуюся вечность! Благодарила бы богов, что позволили...
Вдруг она запнулась на полуслове, и он увидел своими волчьими глазами, как новая мысль озарила ее лицо.
- Коловул! Ведь ты - сын Велеса, можешь просить его и других богов?
- Я еще никогда не просил для себя, - он нахмурил лохматые брови. - Ильва, девочка, что ты выдумала?
Она была так поглощена своим замыслом, что даже не расслышала "девочку", хоть ей ненавистен был его отеческий тон.
- Ты можешь упросить богов, чтобы они в следующей жизни вновь привели меня к тебе? И в других жизнях, сколько бы их ни было? Чтобы мы узнали друг друга и любили бы снова? Ведь и человеческая душа бессмертна, только она обычно теряет память прожитых жизней. Но бывает же иначе, дядя Сварт об этом говорил! И пусть я не смогу непрерывно быть с тобой, пусть я буду стареть и умирать - все равно  я буду знать, что и в другой жизни встречу тебя, и ты меня дождешься! Ведь дождешься же, а, Коловул?
Он замер, как громом пораженный, осмысливая сказанное ею. Если бы не было так темно, девушка увидела бы, как на его лице сменяют друг друга страх и отчаянная надежда. Наконец, он проговорил задумчиво, с осторожностью:
- Я не знаю, возможно ли так, как ты предлагаешь. Мне нужно сперва все выяснить. Поэтому я не могу ответить сразу. Подожди!
Ильва преданно кивала, готовая ждать сколько угодно.
- Я верю, что боги нам не откажут! Когда ты получишь ответ, мы поженимся! - она захлопала в ладоши и, вдруг вскочив на ноги, бросилась бежать по залитому прибоем песку. - Давай искупаемся! Поймай-ка меня в воде!
Она поплыла, легко и размашисто, по черным морским волнам, на которых мелькали серебристые блики луны. Морская вода поддерживала девушку, собственное тело казалось ей невесомым. Позволив волнам себя нести, она заплыла так далеко, что от берега остался только слабый огонек ее догорающего факела. Ильве нравилось плавать, да и другие приморяне с детства плавали как рыбы.
Но вот в темноте раздался плеск, и Коловул вынырнул из воды прямо перед ней, подымая тучу брызг. Это рассмешило обоих, и они барахтались в воде, брызгаясь, фыркая и смеясь, как малыши на мелководье. Непонятно чему смеялись, просто так. Потому что нашли дорогу друг к другу, словно мост между двух берегов широкой и бурной реки.  Потом Коловул превратился в волка и, осторожно взяв пастью ее руку, потянул к берегу. Девушка ничуть не возражала, когда ее рука оказалась между клыков, способных прокусить твердую чешую людоящеров. Ее рука была в такой же безопасности, как котенок, которого кошка-мать несет в зубах. Ильва легла ему на спину и позволила тащить себя к берегу, слегка помогая свободной рукой. Коловул плыл с девушкой на спине, выставив из воды лишь остроухую волчью голову.
Факел на берегу совсем догорел. На небе показались бледные полосы, предвещая скорую зарю. Хрипло каркнула первая морская чайка. Коловул-волк отряхнулся от воды, как собака, и внимательно поглядел в глаза девушке.
- Я должен уйти ненадолго, пока не получу ответ. Жди меня, я скоро приду. Сохраняй надежду. Что бы ни случилось, я буду любить тебя!
Не дожидаясь ответа, он убежал прочь и вскоре скрылся из виду.
Коловул не появлялся в Белгороде Приморском целых десять дней. Родослав уже встревожился за своего друга, хоть и знал его опытность и способности: не сумели бы людоящеры заманить волколака в засаду?.. Но, наконец, Коловул появился - в новой, украшенной одежде, но исхудавший, с запавшими глазами. И сразу направился к дому Ганда и Руты. У Ильвы, открывшей ему дверь, сильно забилось сердце: с чем пришел он?..
Почтительно поклонившись хозяевам дома, он проговорил:
- Я прошу у вас руки вашей дочери, Ильвы! Клянусь на медвежьей лапе - на знаке моего отца, - любить и почитать ее в этой жизни и во всех последующих!
Ильва радостно ахнула, а родители ее переглянулись, хоть ничего совсем уж неожиданного для них не происходило. Как же им было не заметить, куда заглядывается их дочь? Но им не очень-то верилось, что бессмертный оборотень женится на Ильве, и лишь надеялись, что девушка сможет отказаться от своих мечтаний.
Поэтому Коловул должен был все рассказать им о договоре с богами, и еще раз обещал любить и беречь Ильву во всех будущих жизнях. После этого Ганд и Рута несколько смягчились.
- Ну а жить где собираешься? - поинтересовался отец Ильвы. - Тебе лес - дом родной, это понятно, а ее потащишь странствовать с собой?
- Только если она сама захочет, - заверил Коловул. - Сейчас мое место в Приморье, тем более - если я породнюсь с вашим племенем.
Рута, перед его приходом месившая тесто, всплеснула белыми от муки руками, бросилась к сидевшей на скамье дочери.
- Ты-то что же молчишь? Обо всем ли размыслила как следует? А если вам детей пошлет матушка Лада, кем окажутся?
- Я родился и рос как человеческий ребенок, превращаться выучился уже потом, - заметил Коловул. - Думаю, что и дети у нас с Ильвой родятся обыкновенные. А если смогут превращаться, то я сам научу их законам богов и людей, Правде Людской и Правде Лесной.
Ильва, вскочив на ноги, прижалась к его плечу, как бы показывая, что никто не сможет их разлучить.
- Я выйду замуж за Коловула! И вам не о чем беспокоиться. Кто из приморских мужчин может быть мудрее, сильнее и осторожнее, чем он?
К удивлению девушки, она нашла неожиданного союзника в лице вождя племени. В отличие от своей сестры и зятя, Сварт нисколько не удивился выбору племянницы, а встретил так, словно давно ждал, что это произойдет.
- В тот день, когда родилась Ильва, я видел тень волка над ее головой, но мне сказали, что это судьба ее, и не несет опасности. Теперь я понял смысл этого знака. Стало быть, так хотят боги!
Родослав от всего сердца поздравил Ильву и Коловула. Он-то с самого начала хотел, чтобы они были вместе. Да и все приморяне успели хорошо узнать опыт и полезные навыки оборотня, чтобы считать за честь породниться с ним, сыном самого Лесного Хозяина. И новая свадьба была не менее веселой, чем у Алета и Званы.
Лишь одна женщина сыпала ехидными насмешками, сидя за гостевым столом. Это была Эльдана, прозванная Серославой. Вдовушка нарядилась на свадьбу, как молодая девушка, нацепляла на себя украшений, но, несмотря на все старания, никто из молодых мужчин отчего-то не заглядывался в ее сторону.
- Поглядите-ка, мало Ильве приморских мужчин, ей волка подавай! И как она не боится, что превратится да зубищами прихватит ее? Такому мужу уж наперекор не ходи - и косточек не оставит! - говорила она.
- Ой, да помолчала бы ты! - отмахивались приморские девушки. - Родители ее, уж верно, лучше нас знают. Да и нам лучше: больше останется холостых мужчин, а их и так после войны не хватает.
Эльдана надула губы, но через несколько минут вновь ринулась в атаку:
- Нет, а Алет! Почему он выжил, когда трое рыбаков погибли? Может, его околдовала лебединая дева? Кто знает, что там происходило в самом деле?
Но тут уж сразу несколько женщин не выдержали, ухватили сплетницу под руки и, сорвав с ее головы пестрый платок, заткнули им рот.
- Замолчи, Серослава! Видно, жжет тебя, что другие семьи заводят, а тебя никто в жены брать не спешит! Хватит тебе грязь лить на всех!
Случай с Серославой произошел так быстро и со стороны почти незаметно, что никто и не взглянул в ее сторону. Праздник продолжался.

[Convollar]

Это же не Коловул, а прямо Робер Эпинэ какой-то! Хорошо хоть, что Ильва способна бороться за своё счастье, долгое ли короткое. Ну, Серослава, она такая Серослава, их очень много вокруг, они бессмертны в некотором роде. Своя жизнь неинтересна, нужно обязательно в чужой покопаться немытыми лапками. Спасибо, эреа Артанис.

[katarsis]

Ильва молодец! Некоторых сильно умных надо пинать.

[Карса]

И родятся у Ганда и Руты внуки-лебеди и внуки-волки. Может, хоть кто-то один обычным человеком окажется.  А Червень, выходит, через много-много лет  сделала тот же выбор, что и Ильва - выбрала оборотня. 
Вкусные свадьбы в Белгороде Приморском.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis, эрэа Карса!

Это же не Коловул, а прямо Робер Эпинэ какой-то! Хорошо хоть, что Ильва способна бороться за своё счастье, долгое ли короткое. Ну, Серослава, она такая Серослава, их очень много вокруг, они бессмертны в некотором роде. Своя жизнь неинтересна, нужно обязательно в чужой покопаться немытыми лапками. Спасибо, эреа Артанис.

Ну, не то чтобы совсем Робер Эпинэ. Все-таки грань между бессмертным и смертной - не выдуманное препятствие, ее не так-то легко преодолеть. Но они все-таки нашли возможность.
О Серославе, в общем-то верно сказано, что ее жизнь складывается не так, как бы ей хотелось, поэтому и лезет в чужую. Скоро увидим, как сложится ее судьба.

Ильва молодец! Некоторых сильно умных надо пинать.

Для Ильвы законы мироздания не столь фатальны, потому что она, как большинство людей, в них не очень-то разбирается. А незнание порой - сила. Ну, или боги любят дерзких, тех, кто умеет добиваться желаемого.

И родятся у Ганда и Руты внуки-лебеди и внуки-волки. Может, хоть кто-то один обычным человеком окажется.  А Червень, выходит, через много-много лет  сделала тот же выбор, что и Ильва - выбрала оборотня. 
Вкусные свадьбы в Белгороде Приморском.

Да уж, может быть, хоть кто-то и окажется обычным человеком.
Что-то Червень унаследовала от Ильвы, получается. Можно бы решить, что и душу ее унаследовала, но нет. Тогда бы она не стала вместо Коловула довольствоваться его потомком.
Для народа, живущего настолько скромно, и сладкая каша - лакомство. Во всяком случае, свадебное торжество раньше вправду называли иногда "кашей", в честь былого главного угощения.

Глава 13. Серослава
Под каменным потолком, опиравшимся на высокие гранитные колонны, тускло мерцали бледно-зеленые мхи, похожие на болотные огоньки. Их призрачное сияние освещало стены и пол из темно-серого, почти черного гранита, сглаженные руками искусных мастеров, переходы, уводящие в подземную глубину. Похоже было на зимовье людоящеров, разоренное приморянами. Да и устроено было по тому же образцу и с той же целью. Но это было уже другое место, не то, где пролилось столько крови людей и ящеров.
В середине большого пещерного зала стоял стол, высеченный из камня, как и все здесь. Дерева людоящеры не любили, зато в работе над камнем и металлом достигли поразительных успехов еще в древние счастливые времена, когда Великий Ящер руководил ими, и весь мир принадлежал чешуйчатому племени. На столе лежали какие-то фигурки, вылепленные из глины.
Возле стояли двое людоящеров, ведя важную беседу. Судя по росписи металлическими красками, покрывавшей у обоих почти все тело, и по тому, как почтительно стояли поодаль несколько других ящеров, не смея приблизиться, от ожидая повелений, - это были владыки. Двое из троих оставшихся колдунов.
У могучего и воинственного Хаст-Саура спинные чешуйки встали дыбом, хвост колотил по земле, когтистые пальцы тянулись сомкнуться на рукояти топора. Но приходилось сдерживаться.
- Эти мягкокожие на вид такое ничтожество, что и глядеть не на что, а между тем, никто еще не причинял нам столько зла! Мы еще не отомстили ни за гибель великого Тха-Асса, ни за подлое истребление нашего зимовья! Каждому из нас снятся по ночам разрушенные гнезда, разбитые яйца и мертвые детеныши!
- Но мы не можем сейчас отомстить, - скрипучим голосом произнес второй колдун. - Не военным путем. Мы должны сперва восполнить потери. Жизнь каждого ящера ценнее ста мягкокожих. Надо придумать другой способ...
- Что бы ты ни придумал, гибель Тха-Асса навсегда ослабит нас! Даже тебе, хитроумный Шаа-Рам, не по силам вернуть его душу из Бездны, - где пребывает величие ящеров, - он ритуальным жестом протянул руки к полу.
В желтых хитрых глазах Шаа-Рама мелькнули торжествующие огоньки.
- Ты прав, могучий Хаст-Саур, но я видел сквозь свои кристаллы, что несладко нынче и мягкокожим убийцам. Они потеряли четверть своих воинов. Это при том, что боги бесчестно подыгрывают своим любимчикам! Послали им оборотня, Меч Стихий, соколицу - оберег их рода, а теперь еще и деву-лебедь. На что только не пойдут, чтобы руками мягкокожих истребить нас! А мы вынуждены пользоваться лишь остатками древнего магического искусства... Но пока мягкокожие еще не укрепились, мы можем одолеть их! Безусловно, лучше было бы сразиться с ними лицом к лицу, такая победа доставила бы больше всего удовлетворения.
- Увы, не можем! Нас все еще много больше, но сперва нужно восстановить потери... - Хаст-Саур поманил лапой одного из стоявших в стороне людоящеров - самку, на шее которой было нарисовано широкое черно-золотое ожерелье, знак ее должности. - Что скажешь нам, Хай-Тиа? Полны ли гнезда яиц, из которых должны вылупиться детеныши? Всего ли достаточно самкам-охранительницам?
Распорядительница гнездовья почтительно склонилась перед владыками из Совета Четырех. Впрочем, нет, теперь он сделался Советом Трех, но можно ли к этому привыкнуть, когда на протяжении тысяч поколений их предки знали Совет Четырех?!
- Все гнезда полны, повелители! В каждом от десяти до тридцати яиц, зародыши в них кажутся здоровыми. Самки-охранительницы довольны удобством и пропитанием, но они хотят знать: точно ли гнездовья в полной безопасности? Все беспокоит, как мягкокожим удалось истребить наше прежнее зимовье?
Хаст-Саур коснулся рукой священных знаков Великого Ящера, красиво начертанных золотой краской на его широкой груди.
- Клянусь этими священными символами: впредь никто из мягкокожих и их союзников не сможет найти даже вход в наши подземные города! Мы допустили страшную ошибку, недооценив их пронырливость, не замаскировали вход как следует. Но теперь самые надежные заклятья охраняют покой наших гнездовий. Так и передай самкам. При самых лучших условиях, когда будущее поколение ящеров станет взрослым?
- Через пятнадцать лет, повелитель, не раньше.
- Да, не раньше, - вздохнул Хаст-Саур. - И до этого времени мы не можем открыто выступить против мягкокожих. Так сказал Ирс-Таур, я разговаривал с ним. Он говорит, что нам нужен хороший запас, чтобы выжил род ящеров.
- Проблема в том, что за эти годы укрепятся и мягкокожие, - проскрипел Шаа-Рам, словно сухое дерево. - Есть другие способы борьбы... Разрушить их жизнь изнутри. Посеять среди них смерть, отчаяние, отнять надежду. Наконец, истребить главных и самых сильных среди них, тех, кто умеет принимать решения и вести других. И сделать это можно, лишь проникнув близко к ним!
Хаст-Саур более внимательно поглядел на глиняные фигурки, лежавшие на столе. Они изображали людей и были слеплены с удивительным сходством, в точности повторяли особенности внешности каждого. Только вот на всех были нарочно сделаны разные повреждения: у одного смята голова, у другого отломаны ноги, у кого-то тело пронзала иголка, и из ран сочилась самая настоящая кровь.
Шаа-Рам, проследив взгляд своего собрата, гордо приосанился.
- Все они начнут действовать, когда я подброшу их в самое обиталище мягкокожих! И я уже нашел способ, как это сделать. Нашел ту, что будет нам полезна, если ей дать то, чего она хочет...
- И не побрезгуешь принять облик мягкокожего? - у Хаст-Саура даже надбровные чешуйки побелели от отвращения. - К тому же, в его теле ты станешь уязвим, как мягкокожий, а они довольно-таки непрочные существа.
- Во имя Великого Ящера мы не имеем права испытывать брезгливость! Я выдержу все, лишь бы племя мягкокожих навсегда исчезло с Приморского побережья! - Шаа-Рам был исполнен решимости.
Хаст-Саур обхватил его за запястья пальцами-клешнями.
- Удачи тебе, мой великий собрат! Но все же подумай еще... Может быть, лучше нам позвать на помощь драконов? Как-никак, они - наши старшие братья, тоже созданы Великим Ящером. Их немного, но их мощь такова, что нам и не снилось.
- О драконах лучше поговори с Ирс-Тауром. Но я думаю, и он скажет, что сейчас не время, - Шаа-Рам покачал длинной узкой головой. - Драконы сильны, настолько сильны, что могут, не нуждаясь ни в ком, прожить в этом мире, как бы он ни менялся. Если звать их, то лишь для решающей битвы, иначе они вовсе откажутся помогать слишком часто. Старый Ангорион давно уже предпочитает считать свой жемчуг, чем сражаться во имя Великого Ящера...
- Так, по-твоему, он предатель? - Хаст-Саур возмущенно ударил хвостом. - Я думал, они бывают лишь среди мягкокожих, но не среди созданий Великого Ящера!
- Ну, предатель - слишком громкое слово... Просто драконы никому не служат по-настоящему, даже своему создателю. К тому же, в мире как-никак прошли тысячи лет после свержения Великого Ящера, не забывай! На нашем месте мягкокожие и за пятьдесят лет забыли бы о славе своих предков. И даже драконы стали забывать. Лишь мы умеем хранить верность!
- Великий Ящер! - проревели в голос оба колдуна, обратив ладони вниз. Их подчиненные, стоявшие поодаль, повторили этот жест, преданными взорами наблюдая за повелителями и ожидая их приказаний.

Приморянка Эльдана, прозванная Серославой, все сильней ощущала неудовлетворенность жизнью. Собственно, это чувство жило, видимо, в ней всегда, таилось подспудно, с самой юности отличая ее от сверстников, среди которых она, казалось бы, вовсе не была обделена судьбой. Она была хороша собой, со своими золотисто-каштановыми, осеннего оттенка, кудрями, светлой кожей, пухлыми яркими губами. Была хорошей ткачихой и умела разбираться в травах. Ее родители были в Погибшей Земле образованными людьми, и единственную дочь научили читать и писать. Но какой-то изъян смолоду крылся в ее душе. Еще в детстве она как будто со стороны глядела на игры своих сверстников, как взрослая, и они казались ей ужасно смешными. И вот, она передразнивала своих подруг, как они смеются и визжат в игре, или мальчишек, игравших вместе в прятки и догонялки. А то чертила угольком на листе бересты своих друзей в нарочито нелепом виде, но так, что сходство все-таки замечалось. Стоило двум приятелям повздорить, стоило одной подруге подложить другой лягушку в корзину для ягод, - назавтра их лица, начертанные углем, увидят все родные. И никто не сомневался, чьих рук это дело.
Когда дети стали взрослеть, в Эльдану вовсе будто вселился злой дух. Она, пожалуй, самой первой из девочек почувствовала, что их бывшие приятели по детским играм теперь вызывают новое, совсем особенное притяжение, что от одного жаркого взгляда, бывает, сердце замирает, и становится жутковато и весело. Она хотела, чтобы все юноши видели только ее расцветшую взрослость, и не глядели бы на других девочек, совсем еще детей рядом с ней. Однако, к ее разочарованию, то один, то другой парень, примеченный ею, вскоре начинал встречаться с другими. И Эльдана, наблюдательная и не по возрасту опытная в житейских делах, мстила счастливым парочкам по-своему. Примечала, кто из ее сверстников и даже старших годами в кого влюблен, кто готов признаться, а кто смущается своих чувств и хотел бы скрыть. И вот, она порой, как бы невзначай, выдавала чужую сердечную тайну, да еще когда вокруг было побольше народу. И, пока незадачливая парочка, красная от стыда, мечтала провалиться сквозь землю, Эльдана произносила нараспев: "А что такого-то? Ну все же знают!"
Если ей удавалось заметить среди молодежи соперничество в любви, особенно между юношами, то оживлялась вдвойне. Каждого из них уверяла, что девочка, из-за которой они соперничают, влюблена непременно в него, и он должен только быть смелее, чтобы ее завоевать. В результате соперничество превращалось в драку, за которой обычно следовал выговор от старших, а выставленным на посмешище молодым людям потом глядеть друг на друга было стыдно. Эльдана иногда подбирала униженных соперников, но они не задерживались надолго. Может быть, потому что она никого не любила всерьез, а может, запоминали, что ей нельзя доверять.
В раздорах между девушками Эльдана также пыталась вмешиваться, предлагая свое посредничество. Но там ей было труднее: девушки лучше знали ее, и несколько раз, сговорившись, устраивали сплетнице трепку. А потом стали просто избегать ее, и она уже ничего не могла от них добиться. Кажется, тогда же острая на язык Ильва прозвала ее Серославой, да так это имя и потянулось во взрослую жизнь. Не очень-то лестное имя - конечно, не черное зло, но и не чистота. То ли серый пепел от пожарища, то ли едкая клубящаяся пыль, то ли туман, в котором дорог не видать и можно заблудиться. Смутная, неясная, ненадежная. Не угадаешь, что надумает сделать...
Впрочем, замуж Эльдана все-таки вышла одной из первых среди своих сверстниц. Охотник Варам был на десять лет старше нее, к распрям молодежи не прислушивался, дурной славой девушки не интересовался. Зато любовался ее красотой, а Серослава, если хотела, могла быть ласкова и обходительна. И, в общем-то, была довольна своей жизнью в замужестве, хоть приморяне, по старой памяти, не очень-то охотно с ней водились. У них с Варамом родился сын, жили в полном достатке, по приморским меркам; муж охотился, жена ткала холсты.
Но вот Варам погиб от лап людоящеров, и Эльдану будто откинуло назад к мутным потокам ее отрочества. На похоронах - каких похоронах, вместо тела сжигали фигурку из теста, а тела не было, - она толком и не сознавала, что пришла черная, страшная беда ко всем приморянам, выла по себе одной. От тоскливого предчувствия, что ее устроенная жизнь погублена навсегда. Она слушала, что ей тогда обещал вождь: заботиться о ней и о ее сыне, чтобы они не нуждались ни в чем... Молодая вдова кивала в ответ, а самой так и хотелось ехидно спросить при всех: "А все ли ты вспомнил, что бывает нужно безмужней женщине? Кормить, работать, воспитывать мне помогут другие мужчины, а кто мне мужа по ночам заменит, ласками жаркими тешить станет? Ты, может? Так ты уже стар, да и пока моложе был, не очень-то заглядывался на женщин. И откуда только у тебя сын взялся?" Но сдержалась Серослава, научилась к этому времени разбирать, когда и кого жалить своим ехидством.
Правда, вождь сдержал слово: несмотря на собственные заботы, которых стало гораздо больше после прихода людоящеров, соплеменники помогали вдове с ребенком. То занесут ей с охоты кусок дичи в обмен на холстину, то починят протекающую крышу, а то отдадут для мальчика что-нибудь из одежды, из которой вырос собственный сын, да поучат сироту держать маленький, по руке, нож, вырезать им по дереву, или пускать из первого лука стрелы без наконечников в стену овина.
Только Серославе такой помощи было мало. Днем она благодарила  соплеменников за помощь, скромно улыбалась, опуская ночи долу, как подобало порядочной вдове. А по ночам долго вертелась в своей одинокой постели, сбрасывала одеяло, чтобы остудить распаленное тело, вздыхала, кусая губы, чтобы не разбудить сына. Ах, скорей бы срок ее вдовства прошел! Ей слишком не годилось спать одной.
Между тем, никто из мужчин не собирался, похоже, свататься к ней. После похода на людоящеров, хоть и победоносного, мужчин вообще поубавилось, и многие из них долго страдали от ран, а за тех, кому повезло, чуть не дрались девушки, - выбирай, хоть какой жених, самых красивых и работящих! Серославы же старались избегать, изучив ее с детства.
Она не хотела сдаваться. Разглядывала в старом медном зеркале очертания своего лица и тела - не постарела ли? Но гладкая металлическая поверхность показывала ей пышную красавицу с дерзкими глазами, своим видом зовущую к ласкам. Отсылая сына на ночь к своим родителям, Серослава натиралась мазями из ароматных трав, мыла волосы чабрецом и мятой, чтобы были еще гуще и пышней, чтобы ни один мужчина не проходил мимо, не заглядевшись. А по ночам виделся то один, то другой мужественный красавец, и женщина просыпалась, чувствуя, как бьется от волнения сердце.
Особенно один юноша надолго завладел ее воображением - Бельт, сын Балинура. Он давно нравился ей своим неукротимым нравом и мужественной, яркой красотой. А после битвы с людоящерами, где он так доблестно показал себя, Бельта зауважали даже старейшины племени. А о женщинах говорить нечего - Серослава не сомневалась, что каждая из них мечтает сделать его своим мужем или хотя бы любовником. Одна только Ильва умудрилась отвергнуть его и выбрать оборотня! Ильву Серослава, пожалуй, не любила больше всех приморян - сперва за прозвище, данное ей, а теперь еще и за то, что Бельт любил ее. Вот и стала, не поостерегшись, злословить на свадьбе против Ильвы, а затем и против ее родных. И поделом ей - чуть трепку не получила, как в юности. И ведь что толку? Ильва приручила себе оборотня, и брат ее женился, да не на ком-нибудь - на лебединой деве, дочери Стрибога! Ее не примешь за простую смертную, человеческие женщины не бывают так прекрасны. И, что там ни говори о них, да вот у нее-то, Серославы, никого при этом не появится рядом. Только ее сын и вечное одиночество, пока не состарится.
И вновь ей отчаянно захотелось, чтобы Бельт был с ней, могучий и страстный, чуть грубоватый в ласках. Он - то, что ей нужно, в этом Серослава была уверена. С ним она станет вновь настоящей женщиной, а не нянькой при ребенке. Лежа ночью на лавке и слушая частый стук дождя по крыше, она воображала его поцелуи и ласки, распаляя свое воображение.
Вдруг сквозь шум дождя донесся сильный стук в дверь. И сразу за ним - голос, который она так мечтала услышать:
- Эльдана! Эльдана, отвори!
Он! Женщина сразу его узнала и убрала метлу, продетую сквозь дверную ручку. Приморяне не знали воровства, потому что никто не владел таким, чего не было у других, и не запирали дверей. Метла в двери означала лишь, что сейчас хозяев лучше не беспокоить. А главным образом отваживала не людей, а нечисть.
На улице лил дождь. Серослава зажгла лучинку, и слабый свет ее выхватил высокую стройную фигуру в охотничьем кожухе, мокрые от воды волосы, черные как смоль. В руках Бельт держал убитого зайца.
- Вот, с охоты тебе принес! Хотел сперва домой, но там такой дождь, что я сразу к тебе завернул. Позволишь обсушиться?
Дом Серославы был вправду по пути из леса, и она ничего не заподозрила. Даже улыбнулась снисходительно: ну какой он мальчишка еще, какие отговорки придумывает, чтобы придти к ней!
Она помогла ему сбросить промокший кожух, а за ним и сорочку, вместе со всей прочей одеждой. Крепко обняла за плечи, чувствуя под ладонями еще холодную от дождя кожу.
- Иди же ко мне, иди, месяц мой ясный! - зашептала Серослава, увлекая ночного гостя на ложе. - Приходи, когда захочешь, я каждую ночь тебя ждать стану!
Та ночь была восхитительной. Бельт оказался именно таким, как ей мечталось: могучим, пылким и в меру грубоватым. Ее Варам тоже был неплох, но все же она его выматывала почти до беспамятства, а тут - сама лежала опустошенная, будто заново родилась.
Перед рассветом солнца Бельт покинул ее, сказав:
- Завтра ночью опять приду, метлу не выставляй. И молчи, иначе не стану ходить! Не хочу на первых порах, чтобы о нас говорили. Будем встречаться тайно.
Серослава, будто охмелевшая от счастья, кивала и улыбалась, готовая повиноваться во всем. Ночью - так ночью, какая разница? Она пока оставит сына пожить у своих родителей, они только рады будут.
Женщина не заметила, как ее любовник бросил что-то под лавку, а над входом привязал пестрый пучок змеиного корня. И она не разглядела, куда направился Бельт, покинув ее - так быстро он исчез.

[Convollar]

Да, Серослава конечно, влипла. Ящер, да ещё колдун.... Но, с другой стороны, она не могла знать, что дивный ночной гость вовсе не Бельт. А Бельт был не женат, и Серослава была вдова, то есть она была свободна. Другое дело, что вряд ли милая дама удержится от хвастовства своими успехами. Не та порода, проговорится, ИМХО. Ящеры в человеческой психологии разбираются плохо, у них другой менталитет. Посмотрим. Спасибо, эреа Артанис.

[katarsis]

Другое дело, что вряд ли милая дама удержится от хвастовства своими успехами. Не та порода, проговорится, ИМХО.

Очень надеюсь, что не удержится, и как можно скорее. Тогда подставу разоблачат. Хорошо бы Бельт, как раз с этого утра, начал бы ухаживать за какой-нибудь девицей, тогда бы Серослава точно возмутилась, и всё рассказала.
А вообще, Серославу стало жалко. Казалось бы, сбылась мечта, и, вроде, ни о чём плохом она не мечтала. А такое ждёт разочарование

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Да, Серослава конечно, влипла. Ящер, да ещё колдун.... Но, с другой стороны, она не могла знать, что дивный ночной гость вовсе не Бельт. А Бельт был не женат, и Серослава была вдова, то есть она была свободна. Другое дело, что вряд ли милая дама удержится от хвастовства своими успехами. Не та порода, проговорится, ИМХО. Ящеры в человеческой психологии разбираются плохо, у них другой менталитет. Посмотрим. Спасибо, эреа Артанис.

Поглядим, как дальше пойдут события! Он пришел-то не Серославу соблазнять, у него цели идут гораздо дальше. Во всяком случае, теперь он вхож в Белгород Приморский. И последствия могут отразиться на всех.

Очень надеюсь, что не удержится, и как можно скорее. Тогда подставу разоблачат. Хорошо бы Бельт, как раз с этого утра, начал бы ухаживать за какой-нибудь девицей, тогда бы Серослава точно возмутилась, и всё рассказала.
А вообще, Серославу стало жалко. Казалось бы, сбылась мечта, и, вроде, ни о чём плохом она не мечтала. А такое ждёт разочарование

Узнаем, узнаем дальше! Может быть, и Серославе придется что-то осознать в своей жизни. Только что она станет делать потом?
Она по своему характеру не умеет быть удовлетворенной жизнью. Вот и оказалась среди приморян слабым звеном, ее оказалось проще всего совратить.

Между тем, в Белгороде Приморском стали происходить странные события. После войны с ящерами приморяне вообще тщательно оберегали свои границы, опасаясь мести со стороны врага. Вооруженные отряды то и дело посылались в лес, и уже не только на охоту, как раньше, но прежде всего - выслеживать врагов, если бы тем вздумалось подойти. Да и снаряжались в такие отряды теперь не меньше десяти человек разом, из лучших охотников и воинов. Порой они заставали в лесу и предгорьях одного или нескольких людоящеров, видимо, таких же разведчиков.  Тогда обычно следовала короткая, но жестокая вооруженная стычка. Проследить людоящеров никому не удавалось, даже Коловулу.
Но внезапно их враги устроили засаду под самым городом! Никто не ожидал такого, а потому и не успел приготовиться. Десяток приморян был окружен в мгновение ока, едва успев схватиться за оружие. На рассвете утром они выехали из города, а парой часов спустя прискакали на взмыленных конях шестеро всадников, покрытые кровью и пылью, ведя в поводу коней, несущих убитых воинов. Родослав, бледный от ярости и отчаяния, показал сородичам на Агриков меч, еще пылающий всеми оттенками радуги.
- Только благодаря ему мы смогли выбраться! Людоящеров было, по крайней мере, втрое больше, и все отлично вооружены. Мы насилу прорубились, но четверо воинов погибли.
- Никто вас не винит, - произнес Сварт, положив руки на плечи сыну. - Вам устроили западню. Но какая наглость - возле самого города!
- Удивительно, как это они узнали, когда поедут разведчики, да в какую сторону! - задумчиво проговорил Ганд. - От владений ящеров до города неблизок путь, значит, заранее готовились.
Сварт обменялся с зятем быстрыми взглядами.
- Ну, выяснили, должно быть, своими особыми средствами. У них же есть колдуны. А ты думаешь... - его голос охрип и перешел на шепот, - что кто-то из наших помогает ящерам? Нет! Не может быть!
- Я ничего не знаю наверняка, - Ганд тоже понизил голос, так что их разговор не слышал никто посторонний. - Но, если бы такое случилось в войске Погибшей Земли - или даже в храмовом, - измену заподозрили бы в первую очередь.
Сварт взглянул на небо, где плыло еще высокое, но бледное солнце, осенил себя знаком солнечной колесницы.
- Да хранят нас боги от того, чтобы мы стали похожи на войско Погибшей Земли!.. К тому же, это ведь ящеры! Как может человек быть с ними заодно? И они презирают людей... Нет, нет, я не верю!..
Ганд тяжело вздохнул, но не стал спорить.
После этого нападения приморяне заперли городские ворота даже на день, а на стенах выставили часовых. Воины, вооружившись, несколько дней прочесывали окрестные леса, разыскивая людоящеров. Но все напрасно - те ударили, растревожили Белгород Приморский, как муравейник, и скрылись. Кругом сделалось тихо.
Люди, получив урок, стали гораздо осторожнее. Но надо было и своими повседневными обязанностями заниматься, а вечно в городских стенах не просидишь. Следовало заготовить мясо на зиму, и Сварт сам поехал с большим отрядом в степь, где, по словам Коловула, объявилось стадо огромных диких быков - туров.
Что там случилось, в первые мгновения даже вряд ли кто-то понял, так быстро все приняло дурной оборот. Могучий бык, вожак стада, бросился именно на Сварта, будто узнав его среди людей, поднял его на рога вместе с конем и швырнул, как перышко. Вождь приморян упал, придавленный издыхающим конем, а бык обернулся к нему, чтобы забодать и затоптать. Уже потом говорили, что Аэрин метнулась перед глазами тура, и тот, мотнув головой, вонзил оба рога в брюхо коню, не задев Сварта. А в следующий миг Коловул в облике волка повис на огромной морде быка, не давая ему двигаться, а приморские охотники пронзили рогатого великана копьями.
Но Сварт, когда его достали из-под туши коня, долго лежал без чувств.  У него была сильно разбита голова, сломана нога и несколько ребер. Увидев окровавленного вождя, приморяне испугались, что он мертв. Однако, промыв и перевязав раны, убедились, что он дышит. Родослав приказал отвезти отца на повозке в город. По дороге туда Сварт не приходил в себя, лишь иногда слабо стонал, если колесо попадало в яму или натыкалось на выступающий из земли корень.
Когда Родослав внес отца домой, его встретила горько плачущая Дива. И плакала она не только о свекре...
- Наш сын заболел! - прорыдала она, указывая на колыбель, откуда доносился тихий болезненный плач. - С самого утра горит в жару, никакие лекарства не помогают. И не только наш - многие дети болеют. Талос говорит: от укусов комаров привязывается лихорадка. Но ведь предзимье сейчас, какие комары? - молодая женщина отерла глаза, принялась готовить лекарства, хватаясь то за одно, то за другое. А ее муж на миг остолбенел и опустил руки, словно налившиеся свинцом...
Смятение охватило Белгород Приморский. Каждый чувствовал, что несчастья, сыплющиеся на их головы одно за другим - не случайность, что ими управляет чья-то воля, и никто не мог понять, откуда она исходит.
В городе и вправду болели многие дети, особенно самые маленькие - от новорожденных до четырех-пятилетних. Почти в каждом доме, где были дети, слышался их плач, постепенно затихающий. Жестокая лихорадка за несколько дней выматывала все силы, и больные умирали. Уже несколько семей уложили на погребальный костер маленьких сыновей и дочерей. Плач и стоны разносились по Белгороду Приморскому.
До одной только Эльданы-Серославы не сразу дошли печальные вести. Она несколько дней прожила как будто в очарованном сне, дожидаясь только ночи, когда к ней придет Бельт. Днем вспоминала его ласки и поцелуи, напевала за работой и ждала следующей ночи, а потом вовсе забывала все на свете, оказавшись в его объятиях. И не заботилась ни о чем. Ее собственный сын, живущий у родителей, был здоров, и Серослава знала, что о нем позаботятся лучше нее. Как-то, утомленная любовными ласками, она упомянула, что отряд Родослава собирается назавтра ехать на разведку. И сказала-то, потому что Бельт недавно вернулся с охоты, и не успел узнать. Он хотел ехать с ними, но Серослава упросила его остаться, потому что не могла уже провести без него ни одной ночи. И он остался, и не попал в засаду; что же в этом плохого?..
Однако мать Серославы все-таки заметила неладное с ней. Придя к дочери в дом, где та жила после смерти мужа,  уловила ее непривычную веселость, загадочную усмешку на ее губах и глубокие тени под глазами. И насторожилась.
- Ты бы хоть сына своего  пришла повидать, для приличия, - заметила она, пока Серослава подавала на стол. - Мы с отцом, конечно, рады ему, да ведь он все равно по тебе скучает, спрашивает: где мама?
У вдовы задрожал в руках ухват, которым она доставала пирог из печи. Она знала: если ее сын будет здесь, Бельт не придет на ночь.
- Пусть пока у вас поживет. У вас он здоров, может, оттого, что его дух болезни ищет дома, а найти не может, - Серослава быстро соображала.
Мать кивнула. Но тут ей на глаза попалась кружка с травяным отваром, имеющим сильный резкий запах. Такой отвар приморские женщины пили, когда не хотели иметь детей.
- А это что такое? - сурово спросила мать, подняв кружку. - Полюбовника завела? И таишься с ним от всех, забыв родного сына?
Глаза у Серославы испуганно забегали. Хоть стыдиться было, собственно, нечего - двое молодых, свободных людей могли делать что сочтут нужным, - но ей отчего-то сделалось стыдно выставлять свою ночную тайну на дневной свет.
- С чего ты взяла, матушка? Это не мое... Меня попросили сварить...
- Не ври мне! Я сразу приметила: под глазами синева от недосыпа, а глаза - ну, будто у кошки, что чужую сметану съела! - мать со стуком поставила кружку на Божью Ладонь. - Признавайся, с кем крутишь!
Серослава оглянулась по сторонам, но кроме них двоих, никого не было. Смущение сменилось наглостью, она гордо вскинула голову.
- Ну, с Бельтом, а что? И никому не говори, если желаешь мне счастья! Когда можно будет, мы сами объявимся.
Мать в ответ всплеснула руками, стала бранить дочь еще пуще.
- Ой, дура! Ты что, не знаешь, что Бельта сейчас и в городе нет? Уже седьмица, как он ушел с отрядом в дальнюю разведку! Ты точно видела, что с тобой был он?
- Как тебя сейчас вижу! - ответила Серослава, не веря ее словам.
- Ну так не мог он к тебе ходить! Да у него и невеста есть - рыжая Айра, старшая дочь Айка и Винги. Не иначе как нечисть какая-то к тебе повадилась, приняв облик Бельта! Подумай: не она ли приморянам беды приносит?
Серослава замерла спиной к печи, бледная, с горящими глазами.
- Нет! Не может быть! - крикнула она.
- А ты проверь, - посоветовала мать. - Когда он заснет, сбрызни его ключевой водой с рябиновой веточки и погляди, сложив пальцы кукишем. Если было наваждение какое, пропадет, и увидишь его таким, каков есть. А лучше, конечно, было бы тебе вовсе с ним не связываться.
Серослава лихорадочно заметалась по углам, не в силах поверить. Она, как и все приморяне, знала страшные легенды о нечисти, совращающей людей и творящей зло через них. Только ведь легендам мало кто верит, а на своей памяти такого не бывало ни с кем. И почему вдруг именно у нее?
- Нет, я не верю! - упрямо повторила она. - И причем тут я? Я никому зла не желала! Просто мне жить хочется, я молодая еще, не могу обходиться...
Хлесткая пощечина прервала ее. С изумленным видом она глядела на раскрасневшуюся, разгневанную мать.
- Не знаешь ты, дура, без чего вправду не могут обходиться люди! Ты еще маленькой была, когда мы плыли в Приморье, да по пути на кораблях закончилась вода. Тебе мы последние капли отдавали, а сами с отцом три дня не пили. От жажды губы трескались, в горле судороги, внутри все спеклось, а в глазах мутится, видятся водопады, прохладные реки, чаши с водой. Если бы не подхватил нас ветер, не дошли бы до Приморья. Вот мы без воды правду не могли обойтись! А ты просто дурью маешься!
Растерянная, пристыженная Серослава молчала, не зная, что делать. Мать поднялась с лавки, направилась к выходу.
- Проверь, как я сказала! - тут ее внимание привлекло что-то, висевшее на притолоке. - А это что, никак, змеиный корень? Ну точно, нечисть похозяйничала! Надо его зарыть на пепелище погребального костра, пусть его сила уйдет сквозь землю.
Мать ушла, а Серослава осталась, не зная, как ей быть, куда податься, как унять жуткие подозрения.
Наконец, взяв кусок вытканного полотна, пошла к дому Балинура. Там хозяйничала одна жена и мать, Ора, замешивая тесто на хлеб; остальные домочадцы куда-то разбрелись.
Ора настороженно встретила Серославу, зная, что та заглядывается на ее сына.
- Зачем ты пришла? Бельта дома нет, он уже седьмицу как с разведчиками в лесу!
Значит, правда! Молодая вдова непроизвольно прижала к груди вытканный холст.
- Ой, да зачем мне! Я всего лишь хотела тебе холст обменять на горшочек меда... А по Бельту, верно, есть кому скучать и без меня!
Ора смерила гостью хмурым взором, но вынесла ей мед.
- Да. У сына с Айрой, по всему видать, на лад идет. Лучше тебе, Серослава, тут не мешаться!
Она поблагодарила хозяйку и, совершив обмен, быстро пошла домой. По дороге задумалась: почему, вправду, люди ее не любят? Почему ожидают худшего? Они же не знают еще... А если узнают, пожалуй, не удивятся, а скажут: "Ну, это же Серослава!"
Проходя мимо дома, где было двое больных детей, она прислушалась. Женщина, выглянув из дверей, кричала мужу, работавшему во дворе, захлебываясь словами от радости:
- Пришли в себя!.. Жар вдруг будто рукой сняло! Когда проснулись, попросили есть, а сейчас опять спят, но уже спокойно, без бреда. Кажется, болезнь отступает!
"А мать закопала змеиный корень..." - подумала Серослава, возвращаясь домой. К горлу ей подкатывала горечь, плечи придавила неимоверная тяжесть. Ей еще хотелось верить в случайную цепь совпадений, но в душе уже все раздирало железными когтями, кровоточило, обжигало, так что хотелось выть волком, пойманным в капкан.
Не зная, чем занять до ночи свои руки, она подмела пол. Той самой метлой, которой больше не закрывала дверь от нечисти... И вот, из одного угла выкатились глиняные фигурки. Женщина узнала Родослава, пронзенного иголкой, Сварта, всего изломанного.
Вот, значит, как... Злые чары наводились отсюда, только обереги превозмогли их, не дали совершиться непоправимому. И о том, когда Родослав собирается в путь, ведь она сказала... этому!..
Ожидая прихода ночного гостя, она вымылась и украсилась, как обычно. Он не должен ничего заподозрить. А потом приготовила сильнейший отвар сон-травы, надеясь, что подействует как надо. В легендах, нечисть в человеческом облике становится уязвимой, как человек.
Время тянулось томительно. Она и боялась встретить его, и еще больше боялась - что он разгадает ее и не придет.
Но он пришел. В облике Бельта, настолько похож, что Серослава чуть не позабыла обо всем. Вошел без стука в дом покорной ему женщины, не защищенный метлой.
Она подала ему чашу со снотворным, сдобренным ароматной мятой и приправленный медом, чтобы не было ни запаха, ни вкуса. Боялась: выпьет или нет? Он выпил, и почти сразу стал клониться на лавке, заваливаясь набок.
Серослава подождала, пока он заснет окончательно. Потом, как советовала мать, сбрызнула его водой с рябиновой веточки и взглянула, протерев оба глаза кукишем. И увидела...
Ящер, покрытый темной чешуей, испещренной знаками, спокойно спал там, где только что лежал Бельт. Жесткое сухощавое тело вытянулось во всю длину, зубчатый хвост свисал на пол. Длинная плоская голова чуть запрокинулась, белые, как у птиц, веки сомкнулись, когтистые лапы вытянулись.
Серослава зажала рот, сдерживая приступ тошноты. Сердце прыгало у самого ее горла, ноги подкосились. Когда в мышцы вернулась сила, она схватила в углу топор. И ударила с размаху туда, где должна быть его голова. Руки и плечи сами пошли вниз, как будто помимо сознания знали, что делать.
Потом она долго лежала на полу, всхлипывала и пила холодную воду прямо из кадушки, как собака. Прошла целая вечность, прежде чем она решилась взглянуть в ту сторону. Труп ящера с перерубленной шеей лежал в том же положении, заливая все вокруг черной кровью. А Серослава лишь теперь задумалась, что делать дальше. Собственно говоря, выбора у нее нет. Сородичи, конечно, казнят ее. Может быть, забросают камнями, как, говорят, казнили в Погибшей Земле государственных изменников. Ведь по ее вине погибли несколько воинов и детей, чудом не погибли вождь и его сын. И ничего не скроешь, в Белгороде Приморском все происходит на глазах у всех.
За поясом у ящера лежала еще одна фигурка, изображавшая Ганда, но с отломанной головой. Женщина исправила повреждения, как и на двух других, и положила фигурки на стол. Пусть те, кто найдет их, поймут все правильно...
...А может, ее все-таки оправдают? Признают, что она смыла свою вину кровью колдуна? Ну и что в этом случае - одиночество среди людей, медленное старение, вечная неудовлетворенность. Уж теперь-то точно любой мужчина побрезгует прикоснуться к ней. Да она сама себе противна, стоит ей вспомнить объятия этого... этой жуткой твари! Нет, лучше она уйдет сама. Родители позаботятся о ее сыне.
Достав бересту и чернила из морских раковин, она начала писать все, как было, не скрывая ничего. Ей нужно было, чтобы приморяне узнали правду.
Когда письмо было закончено, Серослава до дна осушила чашу настоя сон-травы. Она сразу приготовила на двоих. Настой был очень крепким и, может быть, ему бы и его одного хватило, чтобы не проснуться. Но вдруг на ящера, хоть и в человеческом теле, не подействовало бы?..
Выпив его, Эльдана, прозванная Серославой, соскользнула на пол и покинула землю, где не умела быть удовлетворенной жизнью.
Поутру соседи, услышав мычание недоенной коровы, вошли в дом ко вдове. И застыли, увидев жуткую и невероятную картину: обезглавленного людоящера в постели, мертвую хозяйку дома на полу, а на столе - исчерченную бересту и глиняных кукол.
Вскоре собрались почти все приморяне. Стали по-своему толковать о случившемся. Родители умершей не подымали глаз, хоть их вовсе никто не думал винить.
- Все же она искупила свою вину. А ее смерть избавляет нас от проблемы: как судить ее за все, что случилось с ее помощью, хоть и невольной, - с трудом проговорил Сварт, только что поднявшийся с постели и морщившийся от боли, опираясь на плечи сына.
Балинур, отец Бельта, выразился резче и непреклоннее:
- Нашкодила - и сбежала, пока мы ее сами не вывели за ушко да на солнышко!.. Ладно, ящера мы зарыли, пусть его дух идет в Бездну! А ее куда?..
- Сложить погребальный костер! Какой бы ни была ее жизнь, но умереть сумела с честью! - произнес Сварт, бледнея от боли в сломанных ребрах.
Вскоре возле умерщей остались только ее родители. Остальные приморяне расходились прочь, беседуя между собой: кто же прав, чего больше в самоубийстве Серославы - честь или трусости?

[Convollar]

Убить себя - ИМХО, трус не может. Не знаю - что бы сделали с Серославой, если бы она себя не убила. Люди есть люди - они разные. В городе живут родичи погибших по её вине. Не всем свойственно милосердие, не все способны такое простить. Возможно, просто осуждением не обошлось бы, а расправа была бы страшной и, такие вещи делают людей нелюдью.
Спасибо, эреа Артанис.

[katarsis]

Серославу жалко , но зато и колдунов осталось всего два.
Но я что-то упустила. Как Шаа-Рам проникал к Серославе, если городские ворота на ночь закрывали? А если днём, то неужели никто не замечал, что Бельт, которого неделю нет в городе туда-сюда ходит через ворота?

[Карса]

М-да. Серослава малосимпатичный персонаж, честно говоря, не очень её и жаль, разве что сын сиротой остался. 
Показала она своим самоубийством силу или слабость?  Я не считаю, что для самоубийства обязательно нужна смелость, тем более таким способом. Мысли перед смертью скорее говорят о  страхе за свою участь, так что, видимо, всё же бегство. А вот стремление исправить причинённое зло говорит скорее в её пользу. Так что погребение по обычаю она заслужила. Пусть её следующее воплощение будет более счастливым.

[Артанис]

Благодарю вас, эрэа Convollar, эрэа katarsis, эрэа Карса!

Убить себя - ИМХО, трус не может. Не знаю - что бы сделали с Серославой, если бы она себя не убила. Люди есть люди - они разные. В городе живут родичи погибших по её вине. Не всем свойственно милосердие, не все способны такое простить. Возможно, просто осуждением не обошлось бы, а расправа была бы страшной и, такие вещи делают людей нелюдью.
Спасибо, эреа Артанис.

Поступок Серославы можно оценивать по-разному. Во всяком случае, она избавила приморян от опасного врага. И еще раз избавила - от необходимости судить ее. В самом деле, тогда неизвестно до чего могло бы дойти. А так, их руки и совесть чисты.

Серославу жалко , но зато и колдунов осталось всего два.
Но я что-то упустила. Как Шаа-Рам проникал к Серославе, если городские ворота на ночь закрывали? А если днём, то неужели никто не замечал, что Бельт, которого неделю нет в городе туда-сюда ходит через ворота?

Два осталось. Зато теперь оставшиеся будут осторожнее.
Он же колдун все-таки, мог стать невидимым или отвести глаза. Серослава, когда его провожала после их первой ночи, тоже не заметила, как он скрылся, обратили внимание?

М-да. Серослава малосимпатичный персонаж, честно говоря, не очень её и жаль, разве что сын сиротой остался. 
Показала она своим самоубийством силу или слабость?  Я не считаю, что для самоубийства обязательно нужна смелость, тем более таким способом. Мысли перед смертью скорее говорят о  страхе за свою участь, так что, видимо, всё же бегство. А вот стремление исправить причинённое зло говорит скорее в её пользу. Так что погребение по обычаю она заслужила. Пусть её следующее воплощение будет более счастливым.

Насчет поступка Серославы - тут нарочно приводятся две оценки ее поступка. Каждый может в зависимости от своего мнения и жизненного опыта выбрать, с которой согласиться.
Ладно, хоть погребение заслужила. А насчет ее будущего воплощения хочется надеяться, что в другой жизни она сумеет быть удовлетворенной.

Глава 14. Стены Белгорода Приморского
Прошло еще пятнадцать лет над Приморской Землей. Все эти годы, хоть и продолжалось противостояние между людьми и двуногими ящерами, но не случалось больших сражений, подобно вторжению приморян в подгорные пещеры. Обе стороны все эти годы продолжали следить друг за другом, и, если доводилось столкнуться в лесу, сражались ни на жизнь, а на смерть. Удаляться от города разрешалось лишь в сопровождении вооруженных воинов; больше уж не бегали женщины и дети за ягодами да за грибами, как в свой огород, даже охотники собирались не меньше чем десятком. И все-таки стычки происходили. Порой горожане возвращались в Белгород Приморский, гордясь одержанной победой. А иногда ящеры пересиливали, и приморяне надевали белые одежды, остригали волосы в знак траура и возжигали погребальные костры там, где над могилами подымалась уже целая роща берез и дубов.
И все-таки, вопреки всем невзгодам, приморяне укреплялись в земле, которую считали своей. Они учились одолевать врага; испытания не сломили, а закалили их. Зимние ветра Холодных Земель научили их противостоять невзгодам, а кровь переселенцев породила неуемную жажду жизни. Уже шли разговоры о том, что неплохо бы увидеть своими глазами широкие степи и немеряные леса дальше на полунощь, о каких рассказывал Коловул. У Родослава, сына вождя, даже глаза разгорались, когда речь заходила о полунощных краях, - прямо как у его отца, когда он стремился в Приморскую Землю. Если бы дать волю этому жизненному буйству, приморяне пожелали бы и за окоем заглянуть, увидеть, где Солнце спускается на золотой ладье в Кромешную Страну!
Тем временем рождалось новое поколение, уже вполне напитавшееся приморскими соками. О своей давней прародине - Погибшей Земле, они слышали от дедов и отцов, но редко о ней задумывались. Менялся быт и образ жизни, менялась, почти незаметно для живущих, даже их речь.
На протяжении пятнадцати лет в Приморье родилось много детей. Будто их родители желали вернуть все потери от битв с ящерами. Или, может быть, боги стремились породить целый народ, которому по плечу будут любые пространства еще неизведанного края.
Трех сыновей за эти годы родила Дива Родославу, трех братьев - Скила, Хорта и Вэра. Старший, Скил, похож был лицом и яркими голубыми глазами на отца и деда; но Сварт, глядя на него, усматривал сходство с давно умершей Трайей, и на лице его появлялось выражение задумчивой грусти. Скил еще с детства полюбил глядеть, как работает в кузнице его дед, и Сварт с удовольствием передавал ему умения мастеров Погибшей Земли, учил создавать не только полезные и прочные, но и красивые вещи.
Золотоволосый крепыш Хорт, на два года младше Скила, был самым послушным из трех братьев, не спорил со старшими и не придумывал такого, что не делали другие. Его послушанию радовался отец, рано начал брать с собой на охоту и в разведку. В тринадцать лет Хорту уже хватало выдержки не отступить перед чешуйчатыми ящерами.
Младший, бойкий рыжеволосый Вэр, родился на шесть лет позже Хорта, и долго находился при матери, которая не могла ни в чем ему отказать. Он рано понял, что может у нее выпросить что угодно, и она не рассердится. А когда Вэр без спроса стащил медовые пирожки, и мать все-таки собралась его наказать всерьез, он с торжественным видом подал ей в руки подаренный отцом пушистый лисий хвост и проговорил, как взрослые, когда обменивали что-нибудь: "Возьми в уплату за пирожки, и пусть Велес будет щедр к тебе!" Дива так и села на скамейку, извиваясь от хохота.
Меняться вещами Вэру нравилось не только с родителями. Стоило ему увидеть у других детей красивую игрушку, одежду или угощение, что захочется получить самому, - он предлагал все свое небогатое имущество на обмен. Настаивал на своем, пока не добивался своей цели. И как-тор всегда получалось, что менялся он с выгодой для себя, получал лучшее, ни разу не прогадав. Родители только удивлялись: откуда у него такие повадки? Не иначе, от имени: ведь "Вэр" означало медведя, священного зверя Хозяина Лесов, богатого Велеса.
Подрастали и в других семьях маленькие приморяне. Ильва родила Коловулу двух сыновей и дочь. Лет до трех они бегали как обычные дети, а после отец брал их в лес, посвящал там Велесу и иным лесным силам. Возвращались назад уже маленькие оборотни, с этого дня учившиеся Правде Лесной. Впрочем, им хватало времени и поиграть вечером с товарищами. Причем тем хотелось поглядеть, как они превращаются в волчат, но именного этого дети Коловула старались избегать: кому приятно, когда вас хватают за хвост?
Ну а Звана, лебединая дева, не постаревшая за эти годы ни на день, родила Алету аж десятерых детей! Причем необычным образом: сперва за пять лет родились три тройни - в каждой по три мальчика, и последней родилась их сестричка, Звездослава, появившаяся на свет в час восхода первой вечерней звезды. И в ней, и в ее братьях ощущалась особенная, неземная порода: такие они были светлые и изящные, со своими серебристыми волосами и фиалковыми, как у матери, глазами. Казалось, любой из них мог легко оттолкнуться от земли и взмыть в небо, и им даже хочется это сделать. Недаром в младенчестве у каждого из них был на теле чуть заметный тонкий пушок, как у только что вылупившихся птенцов лебедя. Но могут ли они летать, никто не знал в точности. А вот что необычные свойства за внуками Стрибога все же водятся, убедились, еще когда старшим тройняшкам - Белогору, Беляну и Белояру, было всего шесть лет, а младшие в их семье были совсем еще малы. Сыновья Алета были в тот день на берегу, возле рыбаков, разгружавший богатый улов. Три лодки еще шли по морю, и видно было по тому, как осели в воду, что тяжело нагружены рыбой.
Вдруг над морем закрутился черный столб, похожий на хобот диковинного элефанта-зверегора, о каких теперь только сказки рассказывали.  Одним концом хобот втягивал воду из моря, другим упирался в почерневшее небо. Лодки заспешили к берегу, но видно было, что не успеют. Черный столб вращался быстрее. Он надвигался и гудел, как тысяча взбесившихся чудовищ. На берегу рыбаки не знали, что им делать - то ли спасаться самим, то ли пытаться спасти своих товарищей в море и богатый улов?
Трое сыновей Званы переглянулись, ничего не говоря. но без слов понимая друг друга. Они знали, как нужно делать, хоть их никто не учил. Встали у самой кромки воды и подняли руки, как будто отталкивая движущийся исполинский хобот. А вокруг него уже воздух бурлил, как кипящая вода: того и гляди подхватит и втянет в черный зев чудовища.
Но три детских голоса произнесли в унисон, звонко и бесстрашно:
- Поворачивай назад, смерч, не трогай наш берег и людей приморских! Именем Стрибога Быстровеющего, брата Неба!
Закружился на месте черный смерч-хобот, завыл исступленно, не в силах двигаться дальше. А потом - рыбаки поверить не могли, - стал удаляться прочь от берега, и, наконец, пал за окоем, растворился в сияющей синеве моря и неба.
После этого происшествия на детей Званы стали глядеть как на необычные, почти что сверхъестественные существа. Не только взрослые, но и сверстники словно бы даже немного опасались их. Не очень-то поиграешь теперь с другими детьми! Но ведь дети Коловула тоже были внуками могущественного бога,  владели тайными силами, а запросто играли с остальными. Но дети Алета и Званы всегда были наособицу, хоть никто из них никогда не проявлял ни малейшего высокомерия, просто там получалось само собой. Впрочем, и не сказать, чтобы братья и их сестра страдали от такого положения. Им вполне хватало общества друг друга, и, когда они носились по горам и степям на своих легконогих белых конях, никто все равно не смог бы угнаться за ними. Даже Скил, приручавший диких лошадей, ни на каком скакуне не мог с ними состязаться. Приморяне говорили, что и кони-то у детей Званы необычные, что они порой расправляют лебединые крылья и взлетают со всадниками в небо. Может, и так. Во всяком случае, никто не знал, чья кобылица родила на свет этих облачно-белых легконогих красавцев, похожих как одна семья, как были между собой схожи и их всадники. Не только слугами, но друзьями на всю жизнь были кони для детей Званы, и каждый ухаживал за своим любимцем и ездил только на нем.
А между тем, пятнадцать лет относительного затишья приближались к концу. Противостояние с людоящерами, идущее своим чередом после гибели двух колдунов, оживилось вновь.
Первым об этом узнал Коловул. Он примчался из леса и взвыл, забыв сменить облик волка:
- Ящеры идут на Белгород Приморский! Со всех четырех сторон! Они уже близко!
Приморяне, собравшиеся на площади, были поражены - это еще очень мягко сказано. Сколько лет они приучали себя к мысли, что от их чешуйчатых врагов можно ждать всего. И все-таки те умели застать врасплох!
Как в старые времена, переглянулся Сварт с Гандом, мысленно спрашивая у него совета. Давно поседевший старик, хромавший после того, как тур поднял его на рога, - с вовсе древним старцем, самым старшим из приморян. Много лет прошло, как они привели народ в эту землю. А вот довелось опять за оружие взяться...
- Что делать будем? Сядем в осаду? - тихо спросил Сварт.
- Да, - ответил Ганд, не давая приморянам времени растеряться или обеспокоиться за свою судьбу. - Если выйдем из города, ящеры частью войск нас перехватят, а остальные пойдут на город. Их слишком много. А здесь у нас есть надежда выстоять.
- Их еще больше, чем было сразу по приходу в Приморье. И с ними колдуны, - мрачно произнес Коловул.
- Значит, настало время проверить стены Белгорода Приморского, не зря ли строили их, - к Сварту вернулось самообладание, и он сумел даже пошутить, ободряя народ, как в море во время бури. Кое-кто даже улыбнулся ему в ответ.
Ганд кивнул, выбирая взором наиболее надежных людей.
- Надо сейчас решить, кто будет защищать каждый участок стены. Лоус, ты с пятьюстами воинами берешь закатное направление, к лесу. Бельт, ты со своими "неистовыми" охраняешь полунощную стену.
Бельт, возмужавший и еще более яростный, чем в юности, мрачно сверкнул глазами.
- Пусть приходят! Мы их встретим, а я посчитаюсь за отца! - три года назад Балинур погиб в стычке с людоящерами.
Ганд не стал возражать. Безумная ярость - опасный помощник на войне, но против нечеловеческих противников она полезна. Уравнивает возможности. И приморский военачальник обернулся дальше.
- Алет, тебя ставлю на восходную стену.
- Слушаюсь, отец! - Алет, муж девы-лебеди, почти не изменился за эти годы, выглядел юношей, хотя ему было уже за тридцать лет.
- Родослав, на тебе полуденное направление, морское. Они наверняка попробуют подобраться с Белых Скал. Там твой меч пригодится отражать их.
- Я верю, он поможет! - Родослав ласково погладил рукоять Агрикова меча, пока еще дремлющего в ножнах.
- Коловул...
- Я смогу быть там, где труднее всего, - просто произнес волколак.
- Очень хорошо.
- Ты забыл о воротах, а там самое уязвимое место, - вмешался Сварт. - Кого ты поставишь охранять ворота?
Старый военачальник усмехнулся, побледневшие глаза его обрели железную твердость.
- Я сам с отрядом буду оборонять ворота.
Приморяне на миг онемели, не находя слов.
- Одумайся, Ганд! Война - дело молодых. Ты своими советами лучше послужишь! - горячо отговаривал его Сварт.
Однако Ганд уже все решил для себя.
- Нет, я буду охранять ворота! Ты сам говоришь: там наиболее уязвимое место. Я скорее могу что-то придумать на месте, чтобы отразить врага. Если меня убьют, меньше будет потеря, чем от более молодых. А я буду рад умереть в сражении, а не в постели от старческой немощи... Вы только Руте не говорите наперед.
И по тому, как он это говорил, по спокойному, но суровому лицу старика, словно оглядывающегося на прожитую жизнь, все поняли, что бесполезно отговаривать его. Он готов встретить свою судьбу, какой бы она ни была.
В тот же вечер дозорные на стенах разглядели издалека войско врага. В город бросились гонцы, приморские воины, рассредоточившись, заняли свои места. Возле стен суетились женщины и подростки, подтаскивали котлы с водой, бревна, камни, запасы стрел.
- Ящеры идут! Ящеры! - почти мгновенно облетело стену.
Да, они были здесь - многотысячное воинство, защищавшее свою и без того прочную кожу броней из черного железа. Они держались правильными подразделениями, и людям казалось сверху, будто под стенами Белгорода Приморского марширует полчище муравьев. Но все знали, что эти "муравьи" сильны и беспощадны. И не глупее людей, по меньшей мере, даже за вычетом колдовства.
Родослав увидел, как сразу несколько сотен ящеров взялись копать землю возле протекавшей через город Светлой реки, и похолодел: неужто они собираются ее осушить, оставить город без воды? Немыслимо о таком и подумать! Агриков меч сам прыгнул ему в руки, раньше чем приморянин усомнился, что с него толку на таком расстоянии.
- Вы, оскверняющие землю и воду! Да будут против вас боги и все мы! - сам он додумался до этих слов, или ему подсказал меч?
Огромная волна, упругая, как лучшая сталь, хлестнула навстречу ящерам. И тут приморяне увидели, что вода тоже может наносить раны. Одному из них, замешкавшемуся возле начатой канавы, просто снесло голову неимоверно удилиннившимся водяным мечом,  другого, пустившегося бежать, поразило в спину. Однако в целом ящеры отступали организованно, попятились,  но тут же остановились немного поодаль, о чем-то шипя между собой.
Но тут навстречу им поднялась сама Светлая река! Вода, еще высокая после весеннего половодья, вздыбилась бешеным потоком, ударила навстречу ящерам, слизнула весь ближайший отряд. Ящеры были хорошими пловцами, но не могли одолеть выщедшей из берегов реки. Та душила их волнами, клокотала пеной, холодила ледяным дыханием, которого холоднокровные создания не могли долго выдержать. Скоро повлекла их река навстречу батюшке-морю.
Приморяне глядели со стен с ужасом и восторгом.
- Боги за нас! - крикнул Родослав, взмахнув мечом, с которого еще сбегали струйки воды. И воины вокруг него повторили этот клич.