Спасибо вам большущее, эрэа
Convollar, эрэа
Карса, эрэа
katarsis! Какая трогательная сказка, вот, значит, откуда появился образ девы-лебедя. Но, это печальная сказка, даже, если сумеет Алет убить колдуна, сможет ли Звана остаться в городе людей? Спасибо, эреа Артанис!
Поглядим, как сложится эта сказка! Во всяком случае, она станет для Алета не простым испытанием. А уж потом узнаем, как сложится со Званой.
Если Звана не сможет жить в городе, а Алет среди её сородичей, то они могут поселиться где-то отдельно. Или не поселиться, а встречаться. Может быть, эти лебеди как-то помогут приморянам в противостоянии с людоящерами. Может быть, как и положено в сказке, Алет сможет освободить лебедей от заклятия. Посмотрим.
Пока что о возможной совместной жизни никто еще и заговаривать не смеет. Нужно очень многое совершить, чтобы разница между бессмертной и смертным (или наоборот) утратила значение.
Свою роль в будущих событиях встреча Алета с лебедями наверняка сыграет. Узнаем, каким образом.
Сражение было впечатляющим. Я даже засомневалась, правильно ли они сделали, что туда полезли. Оно, конечно, перебить яйца - дело нужное, хоть и жестокое (но эта война, всё равно, на уничтожение, похоже ). Но ведь это только одно из зимовий. И даже без колдунов. А приморяне пришли все, кроме женщин. Они, к счастью, победили, но было ощущение, что скоро без армии останутся.
Риск был нешуточный, что и говорить! Я уже писала, что на второй такой поход приморяне вряд ли решатся. Да и другие зимовья теперь скроют более тщательно, так что им не найти. Но и людоящерам теперь понадобится время, пополнить потери.
Интересно. Новые персонажи. А колдун - кто-то из старых знакомых. Скорее всего, Тха-Асс - он же умеет летать. Зачем это ему, интересно, понадобилось - заключать Вьюг на острове? Просто маленькая месть или есть какой-то смысл? А Алет, получается, теперь тоже на острове заперт, или заклятье только на лебедях, а не на самом острове? (Что-то у Ганда с детьми не так: одна на волка заглядывается, другой - на лебедь ) Если Алет тоже заперт, то ему, видимо, придётся сражаться с колдуном. А если не заперт... видимо, всё равно, придётся. Кто же ещё спасёт любимую, если не он сам?
Догадались, хорошо!
Дети одного из богов в заложниках могут пригодиться, если не сейчас, то в желанном (для людоящеров) будущем. Как было не воспользоваться случаем их поймать?
Алет тоже заперт, смотрите дальше.
Да, и вправду получается... Уж и не знаю, доведется ли потомкам Ганда жить среди обычных людей?
Ильва и Алет, похоже, пошли в стремлении к недостижимому в дядю - Сварта. Зато его сын чинно и мирно женился на девушке из своего же племени, без всяких особых приключений.
Несколько недель, проведенных на лебедином острове, стали для Алета самыми счастливыми и самыми несчастными одновременно. Счастливыми - потому что он провел это время, как в сладком сне, гостем Лебединого рода. Бессмертные дети Стрибога так соскучились в своем заточении по какому угодно обществу, что смертный человек сделался для них, изысканно-прекрасных, желанным гостем. Они рассказывали ему о былых своих временах, о полетах под облаками, о могучих снежных вьюгах, заносящих снегом целые леса, и о ласковых утренних ветерках, что приносят росу. А юноша, поначалу чувствуя неловкость, рассказывал небожителям о простой, бедной и часто опасной жизни приморян, о своей семье и сородичах, о войне с людоящерами. Чем больше они узнавали друг друга, тем больше испытывали интерес, эти существа из разных миров. Фиалковые глаза людей-птиц сверкали, как звезды, когда они, собравшись вечером у костра, слушали рассказы Алета - вести из другого мира, недоступного нынче им, крылатым. А днем он вместе с ними купался в море, ловил рыбу в ручье, собирал плоды, стрелял из лука или бегал с ними наперегонки, прятался в тенистом саду и отыскивал спрятавшихся. И они, и он старались скрасить друг другу невольное пребывание на острове.
Самым же главным, что сделало для Алета счастливым его заточение, была Звана. Она сделалась для него лучшим другом среди лебединого племени, больше всего проводила времени со спасенным ею человеком, и юноша, видя ее, светлую и гордую, среди цветущей зелени, хотел бы не расставаться с нею никогда.
Но остров был все-таки тюрьмой, и они находились там вопреки своей воле. И Алету приходилось разрываться пополам - одна его часть мечтала остаться рядом с лебединой девой и, быть может, со временем добиться ее любви. Вторая половина терзалась воспоминаниями о доме, о родных, которые, верно, считали его погибшим. Днем он еще мог находить себе развлечения, но по ночам снились отец, мать, сестра, все родные, все земляки из Белгорода Приморского. Они, протягивая к морю руки, плакали о нем, Алете, а он не мог отозваться.
Поэтому в первые дни Алет не все время проводил в играх и беседах с гостеприимными хозяевами. Сперва он выжег изнутри еще крепкий ствол упавшей магнолии, благо, нож был во время крушения лодки у него на поясе, в непромокаемом чехле из кожи выдры. Он обтесал дерево, сделав лодку, вырезал весла для нее. Но, когда он вышел на лодке в море, всего в паре сажен от берега она остановилась, как будто врезалась в невидимую преграду. Алет с силой греб, пытаясь сдвинуть лодку, но препона ее не пускала. Юноша поднял руку, и она остановилась в воздухе, не в состоянии проникнуть дальше. Это было невероятно! Ни в воздухе, ни в воде ничего не было, чуть дальше все так же плескались волны и синело небо, но до них было не дотянуться!
Алет оплыл на своей лодке весь остров, но преграде не было конца. В полном отчаянии он вернулся на берег и заплакал, бросившись на песок. Лишь теперь он понял тоску по небу бессмертных детей Стрибога. Как и они, он сделался пленником на заколдованном острове, и ему, умершему для своих родных, предстоит на самом деле долго томиться здесь, прежде чем он умрет взаправду!
Он не услышал, как рядом с ним появилась Звана - как будто она спустилась с небес. Но ее прохладные ладони прикоснулись к полосам лежащего ничком юноши, и она проговорила голосом, исполненным сочувствия:
- Я же говорила, нельзя покинуть заколдованный остров. Тот, кто сюда попал, останется здесь навсегда, не сможет даже вести о себе подать. Так решил колдун-людоящер, ненавидящий и небесных богов, и человеческий род.
Алет перевернулся и сел, озаренный новой мыслью.
- Послушай, а если убить колдуна, когда он появится? Да, я помню, он бессмертен. Но и бессмертных можно одолеть. Кто-нибудь из вас проверял, что будет, если отрубить ему голову?
Дева-лебедь улыбнулась ему ласково и печально.
- Мы не можем с ним сражаться. Некогда боги обещали, что никто из их рода не причинит вреда ученикам Великого Ящера - это было еще во времена, когда он был своим среди богов, и они выполнили его просьбу. Даже боги не могут всего предвидеть, они не ждали тогда зла от творений Ящера. И теперь они не могут сами наказать колдунов - слово богов нельзя взять назад. И ты не думай о сражении с ним, Алет, прошу тебя! Ты не знаешь, на что способен колдун! Только бы он не нашел тебя, когда снова прилетит...
- Прятаться, как мышь, лишь бы не заметили? - с горечью проговорил Алет. - И так будет всю жизнь мою? Не лучше ли сразу выступить против него, а там будь что будет?
Звана изящно опустилась на песок рядом с ним - ее белое платье развернулось вокруг, точно крылья.
- Прошу тебя, будь осторожен! Мне, то есть всем нам, не хочется, чтобы ты погиб. Ты первый из людей, кого мы узнаем близко. Если другие приморяне похожи на тебя, то боги справедливо одарили вас своим покровительством.
Алет проговорил с тоской, запустив пальцы в свои светлые кудри:
- И, если он убьет меня, по крайней мере, ты меня запомнишь таким, как сейчас. Если же мне придется прожить здесь много лет, рано или поздно я состарюсь. Мне бы не хотелось, чтобы ты меня видела седым, в морщинах, дряхлым, беспомощным, тогда как ты не постареешь ни на день! Не хочу внушать тебе отвращение...
- Этого и не будет! Ведь к тому времени мы проживем много лет рядом с тобой, узнаем друг друга гораздо лучше. Для близких не замечают хода времени. У друзей не разглядывают признаки старения. Так, насколько я понимаю, бывает у вас, смертных? А мы почему же должны быть более непостоянны? - голос Званы сделался звучным и резким, как лебединый клич, легко было представить его доносящимся из поднебесья.
Подняв голову, Алет встретился с ней взглядом - так, как если бы она, сидевшая рядом, была от него, как и свобода, отделена невидимой, но непроницаемой преградой.
- Я не только поэтому хотел бы для тебя остаться таким, как сейчас... Ты для меня не только друг, не только спасительница... Я люблю тебя, Звана! Вот почему быть с тобой рядом для меня - и радость, и горькая, как морская вода, боль, когда я думаю о будущем...
Дева-лебедь печально улыбнулась ему.
- Я знаю это...
- Знаешь?! И что же?..
Но тут на берегу появились ее родные, ища отбившуюся от стаи сестру, и разговор прервался на полуслове.
В последующие дни, во время то серьезных бесед, то игр и развлечений, какими скрашивали свои дни, Алет часто пытался уловить взор Званы, угадать, что она чувствует. Но она ни на минуту не оставалась с ним наедине, и была горда, как и весь лебединый род, чтобы выдать свои тайные мысли, как то делают смертные девушки с сознательным или же невольным кокетством. Казалось, она не предоставляет ему никакого повода отличать ее среди таких же белоснежных, фиалковоглазых сестер. Вот только для него была она одна, Звана.
Вообще же, Алет подружился с лебединым родом настолько крепко, как возможно между бессмертными и смертным. Дети Стрибога сделались печальны только из-за своего заточения на заколдованном острове. В душе же у каждого из них осталось еще много от неудержимой жизнерадостности их родной стихии, и они отводили душу, вспоминая со смехом, как носились в степи наперегонки с дикими лошадьми, как раздували огонь до небес или заносили целый лес снегом, так похожим на пух лебедей. И Алет среди них чувствовал себя таким же могучим, исполненным сил, но плененным духом, для которого нет за заколдованном острове никакого "завтра", есть лишь сплошное, бесконечное "сегодня". И лишь по ночам, если не мог заснуть, его мучила тоска по дому, по родным. В такие минуты он думал, что, даже если Звана его полюбит, это будет лишь половина радости, если он не сможет ее привести к родному очагу и сказать родителям, Ганду и Руте: "Глядите, вот моя жена!"
Но день проходил за днем, а покинуть остров ни у кого не было возможности. Да еще никто не знал, когда вздумает появиться колдун, державший их в плену.
Но вот однажды Звана пригласила Алета к небольшому озерцу, откуда вытекал ручей. Дева-лебедь хотела ему показать только что расцветшую голубую лилию. Ему же все равно было, куда идти, лишь бы с нею вместе.
И вот, пока они шли по лесу, что-то внезапно изменилось. Ни сильного шума, ни туч на небе, как перед бурей. Только птицы на деревьях вдруг разом перестали петь, и Звана в тот же миг толкнула Алета в кусты.
- Прячься! Колдун здесь!
Что-то большое, темное закрыло солнце, словно затмение. Алет, едва поднявшись на ноги, взглянул вверх и увидел... нет, не крылатого людоящера, как представлял себе. Вовсе невообразимое существо, с широкими кожистыми крыльями, как у летучей мыши, но гораздо больше, чем у самых больших птиц. Все грузное, как у пеликана, тело покрывали не чешуя и даже не перья, но густые темно-красные волосы, цвета запекшейся крови. Чудовище, вытянув короткие лапы с кривыми когтями, пикировало прямо на них. Оно разинуло огромный клюв, полный частых острых зубов, и в желтых глазах его горела ненависть.
Кроны ухоженных деревьев жалобно поникли, когда он спланировал вниз на распластанных крылах, к самым головам Алета и Званы.
- Ты-то как сюда попал, жалкий мягкокожий? Ты здесь не нужен! Я испепелю тебя на глазах у твоей подружки!
Звана вновь взмахнула рукой, и Алета опять бросило наземь - большая сила таилась в нежных ручках лебединой девы. Но молодой приморянин поднялся на ноги, ухватил, не глядя, какой-то обломанный сук, и встал между чудовищем, закрыв собой девушку. Однако заговорил спокойно, без заискиваний и без угроз, как учил его отец:
- Пусть светит тебе солнце, почтенный крылатый ящер! Если ты говоришь на нашем языке, значит, мы можем понять друг друга. До сих пор с твоими собратьями не удавалось поговорить. Быть может, мы прекратим вражду между нашими народами, унесшую столько жизней? Ведь Приморская Земля широка, ваш народ и наш могли бы здесь жить, не мешая друг другу. Отпусти меня и детей Стрибога с этого острова, мы не сделали тебе никакого зла! Я расскажу людям, что с племенем ящеров можно договориться, и мы разделим землю!
Крылатый колдун яростно зашипел, защелкал клювом, и далеко не сразу смог заговорить на языке людей:
- Договариваться с вами, мягкокожие?! Ни за что на свете! А если бы мы это и сделали, то пользы нам не принесло бы ни малейшей! Никогда мы не допустим, чтобы вы владели нашей землей! И менее всех я соглашусь уступить - я, Тха-Асс, старейший из учеников Великого Ящера! Истребив мягкокожих, мы закрепимся в Приморье, станем наращивать силу, военную и магическую! И рано или поздно одолеем богов и вернем нашего повелителя из Бездны! Ради великой цели хороши все средства! Чтобы поставить условия богам, мне как раз пригодятся дети Стрибога, запертые на моем уединенном острове! Ощипанные птенцы, вьюги, разучившиеся летать! - он махнул крылом, и Звану отшвырнуло, как щепку. Ее братья и сестры прилетели сюда, они кружились в воздухе, но не смели приблизиться к колдуну - ведь и они были связаны давним обещанием богов!
Алет прыгнул навстречу, замахнулся палкой, своим единственным оружием, каким бы нелепым оно ни было. Здесь бы Меч Стихий, что у Родослава, - может, еще удалось бы справиться с колдуном...
- Ты, летучая мышь-переросток! Кто тебя выучил летать?
Крылатое чудовище повернуло клювастую голову, смерило приморянина налитым кровью глазом.
- А ты, смертный мягкокожий, мне здесь вовсе не нужен!
Из глаз колдуна хлестнули потоки желтого света. Они пронизывали Алета насквозь, размывали и растворяли его, как вешние воды - возведенную человеком плотину. Он задохнулся от невыразимого ужаса, и больше не мог вдохнуть. Но все-таки продолжал стоять на ногах. Отвратительный желтый свет сковал его волю, размягчил мышцы и кости, превратил его кровь в воду. Но Алет стоял. Он не мог позволить людоящеру унизить себя.
- Иди сюда! Я убью тебя быстро! - донеслось до него с новыми потоками желтого света.
Его нога уже непроизвольно поднялась, чтобы шагнуть, исполняя приказ. Но Алет собрал остаток воли и остался на месте, весь дрожа от напряжения. Вскинув голову, он крикнул парящему над ним чудовищу:
- Ты можешь меня убить, но я не покорюсь! Я из рода Сокола, мы не склоняемся ни перед кем!
И, как только он произнес эти слова, услышал крик хищной птицы, и тут же черная стремительная тень бросилась в глаза крылатому ящеру, который едва увернулся от удара.
В тот же миг Алет освободился.
- Аэрин! - крикнул он, не веря своим глазам. - Аэрин!
Его охватило желание самому мчаться по воздуху, рассекать его стремительными крыльями и, как сокол, биться с врагом в небе, не ведая страха. Желание это было настолько непреодолимым, что он взмахнул крыльями... Косые крылья развернулись за его спиной, со свистом прорезали воздух, вознесли ввысь его неправдоподобно легкое тело. Это было больше всего похоже на то, как летают во сне дети, мечтатели, поэты. Не нужно было учиться, некогда осваивать новые навыки - они явились к нему сами,, как озарение свыше. Он взмыл вверх так же легко, как Аэрин, и оттуда ударил острыми, как бритва, когтями по глазам летучего ящера. Тот испустил страшный вопль и задергал головой, но вместо страшного света из глазниц его полились потоки крови.
Однако Тха-Асс, и ослепленный, не был еще безопасен. Каким-то образом он выправился в воздухе и, тяжело хлопая кожистыми крыльями, развернулся навстречу врагу. Пара соколов легко увернулась от него, неуклюжей тяжкокрылой громадины в сравнении с ними. Увидев, как опытная Аэрин поднырнула под горло ящеру, сокол-Алет ринулся за ней. Нужно было убить колдуна теперь же, иначе им всем не жить!
Но у Тха-Асса было при себе самое разное оружие. Он ударил хвостом, и его острый шип впился глубоко в спину Алету. Тот содрогнулся от невыносимой боли, его резко обдало жаром, а затем бросило в холод.
- Не нравится? - ящер повернул к нему безглазую кровоточащую голову, разинул зубастый клюв. - Это, дружочек, мой лучший яд. Тебе осталось жить всего несколько минут. А потом я брошу тебя в море... и рыбы тоже отравятся, сожрав тебя. Я же и без глаз буду продолжать наше дело! Великий Ящер!
- Небо и род Сокола! - проклекотал Алет, впиваясь когтями в кожаное крыло Тха-Асса.
У него было еще несколько минут, и в эти минуты он решил сделать все, что в его силах. Смертельный холод уже леденил его кровь, но Алет сжал когти, разрывая кожаную перепонку. Летучий ящер покачнулся в воздухе и стал падать. Аэрин, промчавшись рядом, вспорола когтями ящеру бок. И два сокола, пикируя вместе с жертвой, принялись терзать ее когтями и клювами, пока великий Тха-Асс, старейший из людоящеров, не рухнул неуклюже, ломая крылья, в кусты можжевельника, заливая их своей черной кровью. Долго еще он хрипел и корчился, невероятно живучий, как все людоящеры. Но, наконец, затих.
Алет уже не видел падения своего врага. Еще в воздухе он ощутил смертную слабость и стал падать, как камень. Но не успел упасть: со всех сторон засвистел воздух, множество белых крыльев подхватили его и опустили наземь. Алет ощутил вновь обычное, человеческое тело. А затем, открыв затуманенные глаза, увидел склонившуюся над ним Звану. Из ее глаз небесного цвета лились слезы.
Взяв ее за руку, Алет попытался улыбнуться.
- Вот и все!.. Вы теперь свободны... колдуна больше нет... и ты меня запомнишь... Не увидишь, как я постарею... Мертвые ведь тоже... бессмертны...
Дева-лебедь со слезами бросилась на грудь юноше, ласкала его и целовала, не глядя на своих братьев и сестер, собравшихся вокруг.
- Не надо! Не умирай! Я люблю тебя! Слышишь?
И, подняв голову к небесам, она закричала пронзительно и звонко:
- Слышишь ли меня теперь, отче Стрибоже? Слышите и вы, все боги? Я вас молю: спасите этого человека, верните его к жизни! Он должен жить!
Алет открыл глаза и, улыбнувшись, крепко сжал ей руку.