Печать

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar, эрэа Карса!

Да уж, враги достались приморянам те ещё! Одна надежда - холод. Но на колдунов и холод не действует. Вот узнать бы - где у этих существ самое уязвимое место. Не могут же они быть покрыты бронёй сплошь. Что-то жаль мне Ильву и Коловула, смертная и бессмертный, даже если бы наоборот, всё равно плохо. И ещё эта Серослава, пятая колонна в городе. Будем ждать продолжения, эреа Артанис, спасибо.

Ну, убивать людоящеров удавалось и обычным оружием, они не неуязвимы. Но в плане вооружения они больше готовы к войне, чем это возможно для приморян, увы.
Да, Ильва с Коловулом в непростом положении. Когда речь идет не о временном романе, а о более глубоких чувствах, бессмертие - большой камень преткновения. Но поглядим, как у них сложится!
Насчет Серославы будет кое-что рассказано в свое время. Пока что рано спешить с выводами.

И ещё эта Серослава, пятая колонна в городе.

Пока ничто не говорит о том, что Эльдана-Серослава предательница. Да и снизойдут ли людоящеры до договорённостей с людьми, пусть и притворных?
Меч Агрика хорош. Война наверняка будет долгой, пригодится. Пока же обе стороны готовятся к битвам.  Посмотрим, как пройдёт рейд приморян.

Эльдана-Серослава упоминается не просто так, определенную роль в будущем она точно сыграет. Пока еще неясно, какой она будет.
Меч Агрика точно пригодится еще не раз. Война будет долгой.

Глава 10. Битва в подземелье
По следам людоящеров приморяне дошли до самых подножий могучих гор, туга, где буйно кудрявился лес вечнозеленых низких дубов, можжевельника, смолистых сосен. Здесь их войско нашел Коловул, успевший сбегать на разведку далеко вперед.
- Я нашел одно из их зимовий! - объявил оборотень, вынырнув из зарослей. - Людоящеры устроили обширные пещеры там, где под землей бьют горячие ключи. Их там несколько тысяч. На нижних ярусах самки сделали гнезда.
Приморяне собрались вокруг оборотня, слушали принесенные им новости, советовались между собой.
- А колдуны тоже там? - спросил Ганд.
- Нет, они не появлялись возле зимовья.
- Это к лучшему; не хотелось бы с ними столкнуться, - пробормотал Талос, и многие приморяне, вслух или про себя, согласились с ним.
- Если в пещерах тепло, они ведь могут и не впасть в спячку? - уточнил Сварт. - Значит, придется драться всерьез.
- Людоящеры у своих гнездовий свирепее, чем медведица с медвежатами, - сурово подтвердил Коловул. - Для них теперь главное - сохранить свой народ на свете. Их осталось мало...
- Мало?! - Родослав нервно засмеялся, вспомнив собравшихся для обряда ящеров - их было, как птиц на побережье.
- По сравнению с временами их величия это мало.
Ганд, военный вождь, уже принял решение.
- Коловул, мы рассчитываем на тебя! Покажи нам пещеры. И обратно выведи, будь добр!
- Можно не уточнять, - проворчал оборотень.
Большинство приморян одобрили этот замысел. Раз все равно войны не избежать, то почему бы и не напасть на людоящеров в пещерах? Так хотя бы можно из застать врасплох. Сперва изрядно пошумев, поспорив, они согласились идти в пещеры.
Лишь один молодой приморянин не кричал и не возражал, но на лице его отразилось глубокое страдание, и он сам как будто отодвинулся от всех, не желая быть среди них. Это был Алет, сын Ганда, и он не смотрел на своего отца.
- Не думал, что мы пойдем убивать самок и детенышей, - проговорил он сдавленным голосом.
Ганд обернулся к сыну.
- Твоя жалость неуместна, Алет! Самки людоящеров вовсе не беззащитны, верно, Коловул?
Тот подтвердил, что они не слабее самцов и гораздо свирепее, когда защищают потомство.
- Ты сперва одолей хоть одну, прежде чем жалеть! А еще подумай, что будет, если они по весне придут к нам в Белгород Приморский, убьют наших женщин и детей? Ты о матери и сестре подумал?
- Я каждый день о них думаю, - Алет стиснул в замок побелевшие пальцы. - Но, отец, ведь и людоящеры могут между собой рассуждать так же! И они верят, что должны нас истребить до последнего человека, чтобы жить самим!
- Это вполне понятно: каждый заботится о себе, - без всякого удивления отозвался Ганд. - Но мы - люди, и не со стороны глядим на чужие распри. Сейчас наше время, и людоящеры - наш враг. Не мы начали войну, они напали первыми. На их стороне и численное превосходство, и магия. Мы защищаемся. У войны свои законы. Радуйся, сын, что ты их узнаешь в борьбе с чуждым нам противником, а не с такими же людьми!
Губы Алета печально скривились.
- А может быть, люди и друг на друга способны идти, не щадя никого, и не видя в других людей?
- Все бывает, - нехотя проговорил Ганд. - Мы, старики, помним, как безумный царь Мариан уничтожил Погибшую Землю, выпустив слишком страшные силы, чтобы победить своих врагов - таких же людей. Поэтому и говорю: легче биться с тем, кто на тебя не похож. Так ты с нами, Алет, или вернешься домой?
Пристыженный юноша вскинул голову.
- Я с вами, отец! Смеяться надо мной никому не позволю. Мне не меньше дорога судьба приморского народа, чем всем вам. Просто мне жаль, что нужно с кем-то сражаться, чтобы жить самим.
- Мне тоже жаль, - с теплотой в голосе проговорил Ганд, положив руку на плечо сыну. - Я бы хотел спокойно встретить старость, не тревожась за жену и за вас с Ильвой, хотел бы дождаться внуков. Но у жизни свои законы. Она в этих краях кипела задолго до нас, вот нам и встретился осколок прошлого.
Не слезая с коней, отец с сыном крепко обнялись и дальше поехали по лесной тропе бок о бок.
Когда Коловул их привел к пологому склону горы, поросшему рододендроном и колючей ежевикой, приморяне не заметили ничего, напоминавшего вход в пещеру. Но оборотень усмехнулся, найдя большой камень, поросший мхом, показал начертанное на нем изображение ящерицы.
- Я не зря за ними по кустам крался, в засаде ждал дни напролет, невзирая на снег и дождь! Изучил, где у них вход в подземелье.
Оборотень нажал на голову нарисованной ящерице, и поросший мхом камень, казалось, не двигавшийся с места тысячи лет, вдруг мягко отъехал в сторону. В склоне горы отразилось широкое отверстие, куда вполне могли проехать враз трое конных.
Родослав подумал, что, если людоящеры берут в зимовье скот, вроде чешуйчатых "коней"-иноходцев или еще покрупнее, то подземелье и должно быть просторным.
На поясе у него, в затейливо сделанных ножнах, ждал своего часа Агриков меч.
Выехав вперед, Родослав помахал рукой Коловулу, бегущему серым волком.
- Мы с тобой и в огне не тонем, и в огне почти не горим!
Волколак странно нахмурился, но ничего не сказал.
Как только последний приморянин въехал в пещеру, камень-дверь сам собой закрыл вход, став на место. Воины приуныли: им бы хотелось оставить свободный выход, а теперь будто в ловушку попали. Но приходилось ехать дальше, все ниже и ниже, по каменному полу, некогда промытому подземными водами, а затем сглаженному людоящерами - строителями не из последних.
Как только стали спускаться, заметили, что в пещере становится гораздо теплее, чем снаружи. Там уже наступала зима, а здесь им пришлось сбросить меховую одежду. Подземные источники создали в пещере тепло вечного лета.
- Долго идти до жилых пешер? - поинтересовался Сварт у оборотня.
- Долго. Жилые пещеры лежат внизу, а здесь людоящеры только выращивают подземные грибы да охотятся на крупных пещерных грызунов. Да еще купаются в горячем озере. Но мы его обойдем стороной.
- Жаль, - заметил Родослав. - Я бы искупался в горячем озере. В другой раз, когда поблизости не будет людоящеров.
Путешествие заняло немало времени. В подземных гротах, может быть, нашлось бы на что поглядеть, но воины освещали себе дорогу лишь слабым светом факелов и не глазели по сторонам. Их кони приучились есть бледный мох, растущий на камнях; к счастью, без вреда для себя. Пару раз из переходов выбегали какие-то твари, похожие на огромных бесхвостых крыс со свинью величиной. Марн ловко приколол одну из них копьем, но есть крысу никто не захотел. На привалах довольствовались своими припасами. Разговаривать тоже никому не хотелось, лишь иногда слышались негромкие, отрывистые приказы начальников. И таким образом, все следовали дальше, куда их вел Коловул.
В одном из подземных залов спугнули спящих под потолком летучих мышей. Черные, мохнатые крылатые звери с пронзительным писком роем закружились над головами, скаля мелкие, но острые зубки. Но тут Аэрин сорвалась с плеча Сварта и принялась разить летунов клювом и когтями. Соколица металась под сводами пещеры, как стремительная молния, с непостижимой быстротой. Летучие мыши яростно скалились, пытаясь ухватить птицу за крыло, но где им было с ней состязаться! Аэрин умело лавировала, чудом уходя от гибельного столкновения со стеной, а растерзанные мыши, окровавленные, с разорванными крыльями, падали на пол. Только когда последние из них с жалким писком улетели прочь, соколица вернулась на плечо Сварту и уселась с довольным видом.
Вождя, уже давно размышлявшего, как бы освятить перед богами их войну против людоящеров, теперь осенило.
- Глядите, братья! Аэрин, посланница богов, уже одержала победу! Так и мы одолеем врагов, если попросим в этом подземелье благословения небес!
- А как? - поинтересовался Ганд.
- Надо было, собственно, это сделать еще под солнцем. Богам лучше молиться днем, на высоком открытом месте... Но на первый раз, надеюсь, они нас простят. Соберите сухой мох, разведем костер!
Вскоре в середине обширного подземного зала запылал огонь. Сухой мох горел легко, с треском, светлые языки пламени облизывали каменное небо пещеры.
Сварт первым разделся до пояса и шагнул к огню, высоко над головой поднял обнаженный меч. Остальные приморяне повторили за ним, следуя новому, только что рождающемуся обряду.
- Ты, Огонь, брат Небесных Богов, ты сродни и Солнцу, и Молнии, - так донеси до них нашу молитву! Перун, сокрушитель нечисти, пусть подарит нам силу и отвагу в бою! Мы пришли. Мы готовы биться. Нам не жаль своей крови!
С этими словами Сварт надрезал мечом руку, и алая дымящаяся кровь закапала в огонь.
- Победа! - с таким кличем приморские воины, по примеру своего вождя, наносили себе раны на руках, на груди, на лице. Их кровь, смешиваясь, брызгала в огонь и тут же сгорала. Охваченные воодушевлением, они не замечали боли, перестали тревожиться, смогут ли одолеть врага. Сейчас каждый из них был готов биться не на жизнь, а на смерть.
Сотни мечей взметнулись, как они, а затем приморяне стали кружиться вокруг костра, и блики пламени заплясали на светлой стали клинков.
- Боги видят нас! Победа будет наша!
Бельт неистовствовал больше всех. Он начертил мечом на своей груди круг в честь солнца, а на щеках - молнии Перуна, но даже не почувствовал боли. Он прыгал вокруг костра выше других, а меч так и летал в его руках. Он скоро покажет всем, что не зря родился мужчиной! Он вернется героем, заслужив уважение всех сородичей. И может быть, тогда Ильва пожалеет, что отказалась стать его женой. По крайней мере, задумается, так ли была права. А пока у него есть огонь, и кровь, и ярость, делающая мысль быстрой, а тело - могучим и легким, и она восхитительна!..
Не только Бельт переживал такие ощущения. Многие мужчины, молодые и старшие, казались пронизанными пламенем. Опытный Ганд покачал головой, сомневаясь, к добру ли такое воодушевление. Даже Сварт сперва почти испугался, видя, как на глазах меняются его сородичи. Но понял, что боги отозвались на его молитву.
Когда приморяне вновь сели на коней, казалось, что вместе с ними в пещеру ворвался морской вихрь. Некоторые даже забыли одеться, помчались навстречу врагу в одних штанах, с пламенеющими на теле свежими ранами.
"Дикари, а не потомки великого царства!" - вздохнул про себя Ганд, но тут же одумался: - "Здесь совсем иная страна, иной противник. И, может быть, здесь только так и можно победить?"
Мелькнув за поворотом, Коловул вбежал в очередной зал, а навстречу ему выскочили несколько десятков людоящеров. Они были готовы к битве, все в кольчугах из черного железа. И отнюдь не собирались впадать в зимнюю спячку. Взвыв, оборотень сделался волком и кинулся в самую гущу, разя зубами и когтями.
Уже гремел по камням стук копыт. Приморское воинство сразу вступило в бой. Первого напавшего людоящера просто отшвырнул прочь скачущий конь, будто щепку. От такого удара ящер уже не поднялся. Может быть, заколдованная кольчуга его и выдержала, но вот ребра под чешуйчатой шкурой - нет.
Но уже новые толпы людоящеров выбегали из переходов, бросались в бой, кололи и рубили незащищенных приморян. Страшное, невероятное шипение, заменявшее им речь, повисло в воздухе. Даже когда ящеры умирали, с их раздвоенных языков срывалось только шипение.
Ганд видел, как первая линия приморян врезалась в строй противника, как взметнулись их длинные копья, и понадеялся, что им есть что противопоставить людоящерам. Приморяне не носили брони, до прихода чешуйчатых врагов не была нужна, да и не защитила бы от клинков из черного железа. Но приморяне сражались верхом, кроме того, копья у них были длиннее вражеских. Уже кругом, куда ни взгляни, кипело множество поединков. Военачальнику некогда было изучать обстановку: навстречу ему уже летел черный топор в четырехпалых клешнях людоящера. Не теряя времени, Ганд ударил копьем в соединение доспехов на горле, надеясь, что людоящеры застегивают их так же, как люди. Догадка не подвела: людоящер покачнулся, захлебываясь кровью. Но не упал, а повис на поводьях коня, другой рукой все еще пытаясь нащупать нож и ударить.
- Получай! - мимо Ганда промчался на белом коне его сын Алет, добив копьем в затылок живучего ящера. - Как ты, отец?
- Хорошо, сын! - Ганд проводил юношу взором, полным отцовской гордости, но Алет уже ввязался в новый поединок, и его не слышал.
Далеко впереди, ворвавшись в ряды врага, Родослав разил ящеров Агриковым мечом. Силы четырех стихий действовали и в подземелье. Меч, как и прежде, выбирал себе противников, менял вид и способ атаки. То сполохи огня слетали с него, прожигая врага насквозь. То налетевший вихрь или волна отбрасывали прочь сразу многих ящеров, но стихали, как только рядом оказывался кто-то из людей. Родослав видел, что ящеры провожают его горящими от ярости глазами: он был для них самой желанной целью, и одновременно они боялись подступиться к Мечу Стихий. И вот, сын Сварта пустил коня вскачь, приглашая врагов пуститься в погоню.
- Эй, жабы болотные! Не достанете! - кричал он, и Агриков меч в его руках сиял раскаленной радугой. - А, вот как! Получай! - зеленая волна пробежала по лезвию, и ящера, что хотел ударить Родослава сзади, пронзили невесть откуда взявшиеся древесные побеги, острые как копья.

[Convollar]

Страшная битва, вообще так живо написан этот эпизод, словно видишь  всё. А ведь в бой ещё самки не вступили, а они будут пострашнее самцов. За победу приморянам придётся дорого заплатить, кмк. Если, конечно, никто из высших сил не придёт на помощь. Спасибо, эреа Артанис.

[katarsis]

Для абсолютно всей молодёжи это ведь первый бой в жизни. Кроме Родослава только. Но и у Родослава была только мелкая стычка, а сейчас настоящее сражение. А интересно, для ящеров так же? С одной стороны, у них приготовлены отличная броня и оружие. Такие вещи, как правило, изготавливают, если войны были и в количестве. Но вот этому, конкретному поколению с кем тут было воевать до прихода приморян? Есть ли у них опыт или, как и приморяне, они только учатся?
Хорошая штука - этот меч! Не просто кладенец, а, в каком-то смысле, ещё и саморуб
Но немного тревожит, что Родослав, да, наверное, и никто, кроме сгинувших велетов, не знает принципов его работы. Прежде всего, источник энергии. А то ведь может и "отключиться" в самый неподходящий момент.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Страшная битва, вообще так живо написан этот эпизод, словно видишь  всё. А ведь в бой ещё самки не вступили, а они будут пострашнее самцов. За победу приморянам придётся дорого заплатить, кмк. Если, конечно, никто из высших сил не придёт на помощь. Спасибо, эреа Артанис.

Это лучший комплимент для автора.
Надеюсь, что и вторая половина битвы Вас не разочарует. Да, она будет тяжелей и кровопролитней первой.
Высшие силы уже помогли, об этом говорится. С их помощью люди способны сделать больше, чем сами по себе. А биться вместо людей с обычным земным противником вряд ли станут.

Для абсолютно всей молодёжи это ведь первый бой в жизни. Кроме Родослава только. Но и у Родослава была только мелкая стычка, а сейчас настоящее сражение. А интересно, для ящеров так же? С одной стороны, у них приготовлены отличная броня и оружие. Такие вещи, как правило, изготавливают, если войны были и в количестве. Но вот этому, конкретному поколению с кем тут было воевать до прихода приморян? Есть ли у них опыт или, как и приморяне, они только учатся?
Хорошая штука - этот меч! Не просто кладенец, а, в каком-то смысле, ещё и саморуб
Но немного тревожит, что Родослав, да, наверное, и никто, кроме сгинувших велетов, не знает принципов его работы. Прежде всего, источник энергии. А то ведь может и "отключиться" в самый неподходящий момент.

Приморянам придется учиться, иначе никак. Надеюсь, воодушевление их не покинет.
Ящеры, пока жили на полунощи, вполне могли так сталкиваться с разными древними народами, например, остатками тех же велетов. Да и с лесными племенами людей, сородичами матери Коловула. Правда, как те, так и другие, не выставляли постоянного войска, по разным причинам. А позаботиться о вооружении, скорее всего, сказали их правители-колдуны, они-то знали наперед, что воевать придется. Но все же, большей частью учатся.
Меч, к тому же, не только рубит, но еще и стихийные удары разного вида выдает по своей воле.
Нет, вряд ли он отключится, пока его миссия не исполнена. Он берет силу от четырех земных стихий, а они-то действуют всегда.

У Сварта не было, в отличие от сына, волшебного меча, но он и с простым копьем управлялся неплохо. Замечая, когда очередной ящер поднимет оружие, он целил в узкие прорези шлема, где зловеще мерцали холодные глаза с вертикальным зрачком. Или, вздыбив коня, наносил удар сверху, с размаха. При этом, Сварт держался на челе атаки и успевал следить за сражением, иногда подбадривал своих, как подобало вождю.
Он видел, как гибнут людоящеры, но гибли и приморяне. Вот молодой воин, старший сын Айка, покачнулся и рухнул с коня - его голова была раздроблена черным топором. А вот отважный Илиан корчится в предсмертных судорогах, и кровь пузырится в широкой длинной ране у него в груди. А рядом... Сварт чуть не взвыл в голос, увидев это. Высокий людоящер, весь в черной броне, сражался с Виртом. На глазах у вождя, ящер обрушил саблю не на приморянина, а на его коня. Тот захрипел и повалился набок, подминая хозяина.
Сварт с боевым кличем повернул коня к ним. Он не хотел отдавать им еще и Вирта. Только не Вирта, с которым вместе открыли Холодные Земли, вместе строили корабли и готовили переселение! Вирт, придавленный конской тушей, пытался выбраться, но не мог. И, прежде чем Сварт оказался рядом, ящер уже раскроил ему голову саблей.
Вся ненависть Сварта сосредоточилась на одном-единственном противнике, как будто тот заключал в себе всех людоящеров. И он замахнулся копьем с такой силой, что наконечник пронзил шлем из прочного черного железа, и холодная кровь людоящера полилась из всех отверстий шлема.
- Благословение богов с нами! - прошептал Сварт с невольным ужасом в первое мгновение. И тут же закричал во весь голос, перекрывая шум сражения: - Благословение богов с нами!..
В следующий миг что-то больно резануло Сварта по шее и плечу. Он ухватился другой рукой за шею коня и, как в тумане, увидел на своем коне, у себя за спиной, хищно скалящегося людоящера. Тот снова поднял нож, с которого еще капала кровь. Прежде чем Сварт успел осознать: это - конец, в ту же самую долю мгновения в лицо ящеру бросилась Аэрин. Выпустив когти, она промчалась над его головой. Казалось, только промчалась - но ящер, ослепленный, закрыл руками окровавленную голову, и сорвался вниз, под копыта коней.
С трудом выпрямившись, Сварт проводил ее бледной улыбкой.
- Аэрин, посланница богов! Не зря Трайя сделала тебя оберегом!..
А вокруг все яростнее бушевала битва. Здесь видно стало тех, кто во время обряда был отмечен сильнее других. Теперь они сражались, не щадя ни противника, ни себя. Пешие или конные, с оружием или без, они продолжали биться, пока в их телах оставалась хоть капля жизни. Один приморский воин, страшно израненный, трижды поднимался на ноги и вступал в бой, пока ему не отсекли голову. Другой, уже смертельно раненый, ухватил людоящера в охапку и раздавил его в смертельных объятиях, вместе с доспехами из черного железа. Так, по колено в крови, сражались эти избранники богов, к ужасу и восторгу своих сородичей.
Бельт был среди них самым сильным, самым яростным. Он колол своим копьем, пока оно не обломилось, наткнувшись на черную кольчугу людоящера. После этого он, вроде бы, поднял секиру возле тела погибшего приморского воина. Все это он помнил, но смутно, как и миг, когда остался без коня. Главное - что секира в его руках разила даже лучше копья. Он почти забыл о доме, о родных, да и Ильва, которой в другой жизни хотел что-то доказать, стала просто именем в глубине памяти, утратившим значение. Теперь для него важен был только сам бой, новая и новая победа над врагами. Бельта ранили уже несколько раз; он чувствовал под кожей ледяное касание железа, видел, как из ран течет кровь, но боли не ощущал, и слабость от потери крови тоже не приходила ни к нему, ни к другим, посвятившим себя битве. Полуобнаженный, весь в крови, красной и черной, словно разрисованный неведомыми знаками, он весь горел испепеляющим пламенем, как в пляске вокруг костра. И, хоть ящеры не думали отступать, а, напротив, смыкали ряды все тесней, Бельт и другие "одаренные" все же проходили сквозь них.
Вдруг Аэрин метнулась в один из гротов, вход в который чешуйчатое воинство прикрывало особенно рьяно. Бельт, увидев ее, ринулся туда, укладывая врагов взмахами своей секиры.
- Вперед, приморяне! Нас ведут боги!
Туда же бросился и Родослав, заменив раненого отца, и Коловул. Собрав тех, кто еще мог сражаться, повернул войско и Ганд. Не дело позволить безумному мальчишке опередить всех.
Чем ближе ко входу в заветную пещеру, тем яростнее дрались людоящеры, и не один приморянин пал на самом пороге. Но все-таки они ворвались внутрь.
В этом зале было жарче всего, и это не удивительно, учитывая его предназначение. Весь пол был устлан, как подушками, толстым слоем пушистого белого мха. Звуки шагов сразу смолкли здесь. Поодаль, у стен, в углублениях из мха лежали яйца, зеленоватые, будто утиные, но гораздо больше. И над ними заботливо склонялись фигуры людоящеров: переворачивали яйца, перекладывали свежим мхом, с удивительной нежностью прикасались к ним и что-то напевно ворковали, как огромные горлицы. А в некоторых гнездах уже вывелись детеныши, высовысали наружу треугольные пятнистые головы и верещали, почти как летучие мыши. К ним спешили заботливые родительницы, кормили их мелко измельченными кусочками мяса, и тоже что-то приговаривали на своем удивительном языке.
Но в следующий миг одна из самок подняла голову и громко свистнула. И тут же все взрослые людоящерицы, как буря, налетели на приморян, сильно вымотанных недавней битвой.
Бельт, не помнивший о жизни и смерти, первым бросился в бой. Но огромная самка подсекла его хвостом по ногам, и они, сцепившись, покатились по моховому ковру, терзая друг друга, как только могли. Секиры Бельт лишился почти сразу, зато умудрился достать нож и колоть им, куда придется. Когда же и нож сломался о спинную чешую противницы, он сжал обеими руками ее горло, стараясь задушить, прижимал к полу всем телом. У самки людоящера положение было более выгодным: ее природное оружие было сильней, и теперь она дергала шеей, надеясь освободиться и вцепиться зубами. Тем временем ее когтистые лапы раздирали податливое тело противника. Кровь потоком текла из ран Бельта, но он по-прежнему не чувствовал боли, и крепче сжимал руки. И, наконец, шея людоящерицы хрустнула в его руках, и ее тело обмякло.
Оттолкнув поверженного врага, Бельт поднялся на ноги. Привалился было к стене, переводя дух, но, немного придя в себя, опять бросился в битву.
Здесь стало ясно, что говорил Коловул о том, что самки людоящеров гораздо свирепее самцов. Самого волколака четыре разъяренных ящерицы ухватили за голову и за лапы, стараясь растерзать на части. Они катались по полу сплошным клубком, из которого порой выныривала то щелкающая зубами волчья морда, то растопыренная лапа. Уже кое-кто из его врагов лишился лап и хвостов, но никто не думал отступить. Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы не Родослав с Агриковым мечом. Он ударил им сверху вниз, и закружившаяся буря швырнула ящериц с размаху о стену. Оборотню же Меч Стихий не мог причинить вред. Но все равно, Коловул не сразу поднялся на лапы. Обычный человек или зверь, даже самый могучий, погиб бы от таких ран.
- Мы почти уже победили, - проговорил оборотень, зализывая рану в плече.
- Почти! Но сейчас трудней всего! - и Агриков меч в руках Родослава вспыхнул огнем, обжигая подступающих самок.
Если людоящеры-самцы сражались насмерть, то самки и мертвыми не разжимали зубов. Нередко приходилось разжимать мертвой ящерице пасть топором, чтобы вызволить прокушенную, измочаленную руку или ногу ее последнего противника. При виде таких ран опытные воины качали головами и отводили глаза: вряд ли несчастным удастся выжить, воспаления не избежать...
Бывало, что и оба противника оставались лежать мертвыми, в странных, изломанных позах, как их застигла смерть.
Алет был ранен в бедро, но продолжал сражаться, хотя кровь уже хлюпала в сапоге. Оставшись без коня, он пересел на другого, чей хозяин пал в бою. В гуще общей схватки, юноша увидел, как ящерица опрокинула человека наземь, терзая зубами и когтями. Он ударил ей в спину, с коня. Дернувшись, издыхающая самка свалилась с приморянина. И тут Алет увидел, что его копье пронзило сразу обоих. У умирающего живот был распорот когтями ящерицы, но в груди сочилась кровью рана от его копья. Это был Лоус, один из четырех бывших пленников, спасенных Родославом и Коловулом. Он открыл глаза, увидел бросившегося к нему Алета, и слабо улыбнулся.
- Не надо, - прошептал он, увидев, что тот плачет. - Так... быстрей... Все равно мне умирать... - и он закрыл глаза и вытянулся.
Алет вытер глаза и с трудом опять забрался на коня. Ничего другого ему не оставалось делать. По крайней мере, пока продолжался бой.
До него донесся голос отца. Ганд командовал, собрав всех, кто еще был в силах сражаться.
- Это последний удар! - кричал он, пересиливая шипение ящеров. - Или мы, или они! От нас зависит жизнь рода!
Ставки были равны. Людоящеры свирепо защищали гнездовья с яйцами и вылупившимися детенышами, - желанное будущее их вымирающего вида. Люди тоже защищали свое будущее, едва укоренившееся в Приморской Земле. Если они погибнут, людоящеры растерзают их жен и детей в Белгороде Приморском, и стена их не загородит. Два времени: "вчера" и "завтра" схлестнулись сегодня в смертельной битве.
Долго кипел бой. Белый мох на полу сплошь покраснел и почернел от крови. Мертвых кругом казалось гораздо больше, чем живых. Когда последнее копье вонзилось в глотку последней свирепой и заботливой матери-людоящерице, приморяне уже изнемогали от усталости. Мало кто из них не был ранен.
Распаленные битвой люди истребили все до одного яйца и уже родившихся детенышей. Сейчас им было не до жалости. Особенно Бельту и другим "воодушевленным", в которых еще клокотало жестокое упоение битвой. Когда воины стали обрабатывать друг другу раны, они все еще не чувствовали боли. Бельт не вздрогнул, когда ему промывали, а затем зашивали особенно глубокие раны на груди и животе.
- Такого еще не было! Тебя чуть не распотрошили, как дичь, а ты ничего не чувствуешь? - удивлялся Талос, обрабатывая его раны.
Бельт слабо улыбнулся, лежа на свежей моховой подстилке и глядя, как лекарь соединяет иголкой рваные лоскуты кожи у него на теле.
- Теперь только голова кружится от слабости. А боли совсем не замечаю.
Талос только развел руками, но сидевший рядом Сварт, раны которого как раз перевязывали лекари, проговорил в ответ:
- Не удивляйтесь: боги послали нам силы, чтобы одержать победу! Боевое воодушевление и было их помощью. Бельта и других просто захватило сильней других. Без них мы бы не справились, особенно под конец. Ведь наш противник - не человеческого рода, им многое было дано Великим Ящером. Вот и наши боги посылают нам помощь, чтобы мы могли удержаться в Приморской Земле. Нынче мы одержали большую победу, ослабили племя людоящеров, но вряд ли эта битва будет последней. Здесь были далеко не все ящеры Приморья. И их колдунов не было здесь, иначе исход оказался бы другим. Так что мы выиграли битву, но не войну.
И приморянам, несмотря на радость заслуженной победы, пришлось согласиться: обе стороны только измотали друг друга, но еще не решили исход своего противостояния. Оно продолжится, пока лишь неясно, каким именно образом.
А в тот день, вскоре после страшной битвы, приморяне перенесли своих раненых к горячему озеру в пещере. Там, пока не узнали другие ящеры, можно было обработать раны и хоть немного отдохнуть, прежде чем выбираться наверх, к солнцу. Вода в озере, пронизанная минеральными солями, была целебной, и был шанс, что даже среди тяжелораненых хотя бы некоторые выживут. Старшие воины, разбиравшиеся в ранах, прижигали их каленым железом, зашивали, перевязывали. Самым тяжело изувеченным пришлось отсечь поврежденные конечности, чтобы была хоть какая-то надежда выжить. Вздыхали про себя: ведь им еще нужно было выдержать дорогу в город. Ладно еще, лошадей после битвы осталось достаточно, чтобы отвезти всех: кони гибли все же реже людей. Можно было даже увезти тела погибших, чтобы хотя бы предать их погребальному огню под открытым небом. Приморянам очень не хотелось бы, чтобы тела их товарищей растащили подземные крысы, или людоящеры, обнаружив побоище, выместили бы на них ненависть к людям.
Трупы самих ящеров оставили в пещерах, где они погибли. Рассматривая их, обратили внимание, что самцы и самки внешне почти не различались: такие же сухощавые, мускулистые фигуры, без видимых различий. Ничего женского не было в хвостатых воительницах, если бы не их нежная любовь к своим детенышам.
Но размышлять об этом было некогда. Едва отдохнув после битвы, приморяне поспешили домой. Они успокоились, только когда увидели стены Белгорода Приморского, где ждали их семьи.

[Convollar]

Сильно, очень. Самки, конечно, опаснее самцов, тем более оберегающие кладку. Но что-то люди сумели, надеюсь, вынести из этой битвы, кроме победы и потерь. Они знают слабые места ящеров. Однако меч - это и есть помощь богов. Без меча приморяне не победили бы, тем более самок. Но верно сказано
 

Так что мы выиграли битву, но не войну.

Всё впереди. Спасибо, эреа Артанис.

[Карса]

Какое жестокое сражение! И ведь оно явно не последнее. А ведь есть ещё и колдуны. Это будет трудное противостояние.
А сколько ящеров всего? Те, кого видели Родослав и Коловул в разведке, все или нет? Если их много, война может длиться очень долго. Тем более, что заключать перемирие людоящеры явно не стремятся.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа Карса!

Сильно, очень. Самки, конечно, опаснее самцов, тем более оберегающие кладку. Но что-то люди сумели, надеюсь, вынести из этой битвы, кроме победы и потерь. Они знают слабые места ящеров. Однако меч - это и есть помощь богов. Без меча приморяне не победили бы, тем более самок. Но верно сказано
 

Так что мы выиграли битву, но не войну.

Всё впереди. Спасибо, эреа Артанис.

Люди, конечно, многому научились в этой битве. Они узнали врага, узнали слабые места, как Вы сказали, узнали, что могут одерживать победы. Но теперь приморянам придется долго зализывать раны. Впрочем, ящерам, вероятно, тоже. Поглядим, какую форму примет противостояние!
И меч, и Аэрин, и Коловул, и боевое исступление берсерков, - все это помощь богов. Не такая уж малая.

Какое жестокое сражение! И ведь оно явно не последнее. А ведь есть ещё и колдуны. Это будет трудное противостояние.
А сколько ящеров всего? Те, кого видели Родослав и Коловул в разведке, все или нет? Если их много, война может длиться очень долго. Тем более, что заключать перемирие людоящеры явно не стремятся.

С колдунами-людоящерами в свой черед придется столкнуться, конечно. Поглядим, при каких именно обстоятельствах.
Думаю, что там были все же основные их силы, разве что не все тогда еще дошли до Приморья. На тот момент около 50 тысяч людоящеров. А противостояние и так затянется, особенно если у них успеет вырасти следующее поколение (не один же город у них был скрыт, и теперь свои гнездовья так спрячут, что люди их не найдут, да, пожалуй, и не полезут второй раз).

Глава 11. Дева-лебедь
В бурном море высоко вздымались сизые гребни волн. Вокруг них бились клочья белой пены, выплескиваясь на скалистые уступы поднимавшегося над морем островка. Ветер и волны - единственные, кто знал об этом уединенном островке, хоть он и лежал не так уж далеко от берега Приморской Земли.
Тяжелые, черные, как и волны, тучи нависли над морем, плакали долгими, холодными слезами. Порывистый ветер, налетая то и дело, старался их разметать, разрывал в клочья, но не мог сделать небо ясным, как ни старался.
Среди сизых туч вдруг промелькнуло нечто белое как снег, похожее на крылья огромной птицы. И снова такой же белый проблеск в разрывах между туч, и еще, и еще... Десять сверкающе-белых лебедей кружились над островом, сражаясь с бурей и перекликались голосами, похожими на звуки серебряных труб.
- Наконец-то буря! Она приносит нам привет из родного дома!
- Можно полетать наперегонки с ветром, как в счастливые времена!
- Увы, жаль, что никакой ветер не может развеять колдовское заклятье, не может унести нас отсюда!..
- Но все же он радует нас, приносит надежду...
- Да... Взгляните, как ветер колышет море, какие высокие волны он подымает сегодня!
Но одна из белоснежных лебедей вдруг жалобно вскрикнула и помчалась вниз, к самому морю.
- Глядите, глядите! Там люди в лодке, подхваченной бурей! Они сейчас погибнут!
Теперь и другие лебеди увидели лодку, несущуюся по волнам. Ее захлестывало, она была уже полна воды и тяжело кренилась. Четыре человека едва успевали отчерпывать воду. Они пытались грести, но не могли пересилить разбушевавшейся бури. Их бледные лица искажал ужас и отчаяние. Только один из них, казалось, еще надеялся - белокурый юноша, вглядывающийся вдаль, пытаясь что-то увидеть сквозь черные громады волн и туч. Вон там, впереди, вроде бы камень? Или нет?..
- Я вижу остров! - крикнул он, налегая на весло. - Навались! Вместе выгребем!
Но в этот миг новая волна подхватила лодку и перевернула. Четверых людей захлестнуло и потащило по склону водяной горы, в самую пучину.
Белая лебедь, первой увидевшая терпящих бедствие, закричала, забила широкими крыльями.
- Братья и сестры мои! Спустимся им на помощь!
Стая лебедей окружила ее, ласково касаясь крыльями, переплетая гибкие шеи.
- Одумайся, сестра! Или ты забыла, что мы не можем улететь дальше этого острова? Мы здесь такие же пленники, как и эти несчастные. Для них, по крайней мере, борьба окончена. Мы же, на свою беду, бессмертны, как и тот, кто заточил нас здесь...
Первая лебедь, спустившись ниже всех к морю, долго еще всматривалась в ревущие волны: не мелькнет ли хоть один из утопленников? И вдруг один из них в самом деле показался, вынесенный наверх очередной волной. И дева-лебедь закричала, заплескала крыльями:
- Глядите, глядите! Это - тот юноша, что увидел наш остров! Его несет сюда, еще чуть-чуть - и мы сможем до него дотянуться! Спасем его: может быть, он еще жив!
Между тем буря все продолжала бушевать, и волны бились о берег острова, как бешеные. Одна из них принесла бесчувственное тело человека почти к самому берегу, но следовавшая за ней неминуемо слизнула бы его и унесла назад. Однако дева-лебедь уже спустилась к нему, и остальные последовали за ней.
Юноша почти уже захлебывался горькой морской водой, когда его подняло наверх. Он с трудом открыл глаза, и увидел, как его голову удерживают над водой тонкие руки, белые-белые как снег. Затем перед ним появилось лицо девушки, тонкое и белое, с огромными фиалковыми глазами. Длинные волосы девушки были лебяжье-белыми, светлее морской пены, светлее, чем снег на вершинах гор, где он чище всего.
Веки его снова сомкнулись, но он ощущал, как его куда-то несут. Его касались несколько пар рук, что-то делали с ним. Однако с закрытыми глазами он продолжал видеть перед собой только ее одну, и уверен был, что она и сейчас на него глядит.
Очнулся, когда чьи-то сильные руки несколько раз нажали ему на грудь. Изо рта юноши полилась вода, и он долго фыркал и выплевывал ее, пока не смог дышать свободно.
После этого он уже осмысленным взором огляделся по сторонам, ища взором тех, кто его спас, но прежде всего - ее. Лебедь-Деву. Он не успел понять, откуда взялось это имя, но оно ей подходило, как никакое иное. Лебедушка белоснежная!.. Но наяву ли он видел ее, или перед ним уже мелькали небесные видения из Ирия?
Руки, что разминали его, были мужскими. Очень сильные руки, хотя тонкие и белые, как и у нее. Спасенный поднял глаза и увидел склонившегося над ним высокого мужчину с белыми длинными волосами, без бороды, с такими же глазами, как у нее. Ее брат? Но где же она сама? Куда он попал? И где его товарищи с утонувшей лодки?
Будто подслушав его мысли, мужчина, что был рядом, строго произнес:
- Лежи тихо, пока мои братья и сестры помогают тебе! Ты один спасся. Твои спутники утонули, а тебя дочери Морского Царя вынесли к самому острову, так что мы смогли тебе помочь.
Теперь спасенный разглядел, что вокруг него собрались несколько мужчин и женщин, все похожие как одна семья. На них - и женщинах, и мужчинах, - надеты были легкие белоснежные одеяния. Точно крылья? Или он видел в бреду именно белые крылья?.. Сейчас четверо из них растирали его руки и ноги, остальные стояли подальше, с любопытством разглядывая его. Но где же она?..
Она появилась внезапно, держа в руках деревянный ковшик. Поднеся его к губам спасенного, пролила ему в рот кисло-сладкое пите, кажется, сок каких-то плодов. Юноша выпил его с удовольствием, чувствуя, как смягчается горло, горевшее от соленой воды.
- Ты - лебединая дева! Ведь это ты меня спасла? Ты, я тебя видел! Ты спустилась ко мне на лебединых крыльях! - проговорил он, как только голос к нему вернулся.
При слове "лебедь" у нее вырвался глубокий вздох, повторенный, как эхом, всеми ее братьями и сестрами. Чем больше разглядывал их спасенный юноша, тем больше уверялся, что перед ним не простые люди: настолько чистой, почти совершенно была красота их, как бывает лишь у неземных существ. Но почему их светлые лица омрачает печаль?..
- Как зовут тебя, прекрасная? - спросил молодой человек, поставив чашку на песок и мягко коснувшись пальцами прохладной тонкой руки девушки.
- Звана...
Это имя, понятное без перевода каждому приморянину, кроме того, на одном из диалектов Погибшей Земли означало "лебедь". Только произносилось с чуть более глухим первым звуком: "сван". Юноше хотелось сказать, что это имя ей очень подходит. Но он не успел: слабость вдруг окутала его, глаза закрывались сами собой. Последним усилием распахнув их, он вновь увидел ее лицо: высокий лоб под короной белоснежных волос, огромные фиалковые глаза, белизну щек, и тихую полуулыбку ее нежных губ. И сам слабо улыбнулся ей.
- А я Алет, сын Ганда. Из Белгорода Приморского.
И он крепко уснул, чтобы проснуться в следующий раз в совершенно незнакомом месте, в тени высоких широколистых деревьев. Над его головой светило солнце, поднявшись довольно высоко. Никаких следов недавней бури, погубившей троих его товарищей-приморян. Тот же это день или другой?
Алет оглянулся вокруг и с изумлением понял, что лежит в тонком белом одеянии, таком же, как у Званы и ее родичей. Даже волосы у него были вымыты и расчесаны да и на коже не осталось ни крупинки соли. Полно, да вправду ли он тонул недавно? Или ему привиделся сон - сперва страшный, а затем прекрасный? А Звана - она была или нет?
Осмотревшись по сторонам, Алет увидел оставленный на траве деревянный поднос. Там лежала жареная форель, запеченные на углях морские ракушки, свежие лепешки, медовые соты, налитый в кувшин сок, который ему уже давали пить, и свежие плоды, каких Алет не видел прежде. Все это было прикрыто скатертью, чтобы не вились мухи и осы. И приготовленная на огне пища еще не остыла.
- Пусть боги тебя хранят, Звана! - произнес Алет, не сомневаясь, что именно она позаботилась о нем.
При виде яств юноше очень захотелось есть, и, как ни манили его загадки острова, он сперва с большим удовольствием съел все приготовленное. Лишь немного оставил в стороне, душам своих погибших товарищей, назвав их имена. При мысли о них печально вздохнул. Сколько храбрых приморян погибли всего несколько месяцев назад в страшной битве с людоящерами, а теперь и море взяло жертвы! Заплачут новые вдовы и сироты. На костре сожгут фигурки из теста с их именами. Может, и за него, Алета, сожгут, если он не вернется вовремя...
Позавтракав - или пообедав, - приморянин умылся в протекающем рядом ручье и направился искать своих гостеприимных хозяев.
Остров был, по-видимому, не очень велик; через несколько сотен шагов Алет услышал плеск волн и повернул в другую сторону. Но зелень на нем была красива и разнообразна. Куда бы ни шел молодой приморянин, всюду росли пышные некошеные травы со множеством цветов. Крупные, раскидистые розовые кусты уже распустили изящные венчики темно-бархатных, алых, нежно-розовых, пурпурных, золотистых, сливочно-белых цветов. В малиннике созрели крупные сладкие ягоды. Вообще, остров не выглядел диким. Скорее он был похож на большой сад, в котором среди обычных яблонь и груш росли другие деревья, не очень высокие, но с широкой свежей листвой, усыпанные плодами. Окажись на месте Алета его родители или еще кто-то из старших, помнивших Погибшую Землю, они бы узнали многие деревья. Но юноша не видел их раньше, зато теперь с удовольствием лакомился сочными плодами. Он подумал, что остров волшебный, однако не опасался его даров, потому что доверял своим спасителям. Он вспоминал Звану, и его воображение наряжало девушку в лебединое белоснежное оперение. Она спасла ему жизнь! Ее белые руки-крылья, нежные и сильные, подхватили его и удержали над водой. Она призвала своих родных помочь ему.
Но почему же на лицах у всей ее семьи таится печаль? Разве можно на таком прекрасном острове быть несчастным?..
Он разыскал их на морском берегу, но не там, где они спасли его. Тут берег был полог, усеян бледно-золотистым песком. И возле самой кромки воды они кружились в хороводе, взявшись за руки - пятеро мужчин и пять женщин, попарно, все в развевающихся белых одеяниях, беловолосые, с прекрасными и печальными лицами. Они, как принято было и у людей, кружились слева направо, следуя движению солнца. Не слышно было никакой музыки, но все они вели хоровод так четко и слаженно, словно она звучала у них внутри. Только не было веселья, с каким кружились в хороводах приморские парни и девушки, ни с чьих уст не сорвалось ни смешка. Их танец казался беззвучной мольбой, обращенной к распахнутому небу.
Алет нашел среди них Звану - она кружилась, взяв за руки двух своих братьев. Сперва плавно, затем быстрей и быстрей с каждым кругом, белоснежные одежды разлетаются как крылья, босые ноги уже ступают только на пальцы, отрываются от земли, и вот...
Десять огромных белоснежных птиц взмыли в светлое небо, стали подниматься вверх. Вот уже исчезли из виду, будто растворились в солнечном свете. Алет, завороженно следя за ними, почувствовал глухую тоску. Неужели Звана исчезнет, и он больше не увидит ее?..
Но лебеди не улетели. Уже в следующий миг приморянин опять увидел яркие белые точки, все лучше видимые, все приближавшиеся. Еще немного - и десять лебедей приземлились на кромку берега. Миг - и вместо них на песке сидели юноши и девушки с прекрасными печальными лицами, с тоской глядя в высокое небо.
- Уже сто и три года, как мы заточены колдуном, учеником Великого Ящера, на этом острове, которому, правда, за это время постарались придать красоту. Мы не можем ни покинуть его, ни подать знак о себе! - звучно и жалобно проговорил старший брат.
- Мы - птицы без крыльев, можем летать лишь вокруг острова, как под невидимым колпаком! Нет нам пути на родное небо, где правит отец наш, быстрокрылый Стрибог! - вторила одна из дев-лебедей.
- Когда над морем бушует буря, мы радуемся ей: ведь она, в конце концов, умчится домой, на наше ветряное небо, а нам нет туда дороги!
- Ни отец наш, ни другие собратья-боги не видят этот остров, и не могут придти сюда! Если колдун не снимет заклятье, мы никогда не вырвемся из плена, ибо он бессмертен... бессмертен, как и мы...
- И все равно, каждый день мы пытаемся улететь отсюда, но небо не принимает нас! - промолвила Звана в тон остальным.
Слушая их, Алет забывал дышать. Теперь его дева-лебедь сделалась ему еще ближе, когда он узнал ее жизнь. Она с братьями и сестрами были высшими существами, небожителями. Но они же были пленниками на своем цветущем острове, они страдали - и он мог им сострадать.
Выглянув из кустов, он тихо позвал ее по имени. Лебединая дева с тревогой подняла голову.
- Алет, зачем ты здесь? Тебя не должны видеть!
- Я не ребенок, чтобы прятаться! - обычно мягкий, даже нерешительный Алет теперь упрямо сжал кулаки. - И не так уж слаб! Мне довелось сражаться с людоящерами и вернуться живым...
- Тогда тем более будь здесь осторожен! - сказала Звана, взяв его за руку и уводя в глубину леса или сада. - Колдун, заключивший нас на острове, как раз из племени людоящеров. Некогда он подглядел за нами, когда мы любили, спустившись на землю, бывать на этом островке.  Мы - дети Стрибога, на полунощи и в высоких горах нас знают как Вьюги, а в земном обличье мы предпочитаем человеческий вид или лебединый. И вот, колдун скрыл остров из окружающего мира, и мы не можем его покинуть. И ни бури нашего отца, ни молнии Перуна, ни солнечные стрелы Даждьбога не могу сюда проникнуть. Все эти годы мы не видели, за исключением друг друга, ни одного разумного существа, кроме нашего тюремщика - он иногда прилетает сюда в облике жуткой твари, чтобы проверить, как мы, и обновить заклятье. Ты - первый, кого море вынесло сюда... Но, если колдун тебя застанет, лучше было бы тебе утонуть!
При этих словах девы-лебеди Алет взглянул на нее с волнением, не решаясь поверить, вправду ли в ее интонациях послышалось опасение за его судьбу. Возможно ли это?.. Он улыбнулся ей и коснулся руки.
- Нет уж! Для меня лучше, что ты меня спасла, и я встретился с тобой. Теперь я буду знать, что ты живешь на свете! А с колдуном мы что-нибудь придумаем...
Дева-лебедь в ответ покачала головой, не в силах скрыть захватившей ее тревоги.

[Convollar]

Какая трогательная сказка, вот, значит, откуда появился образ девы-лебедя. Но, это печальная сказка, даже, если сумеет Алет убить колдуна, сможет ли Звана остаться в городе людей? Спасибо, эреа Артанис!

[Карса]

Если Звана не сможет жить в городе, а Алет среди её сородичей, то они могут поселиться где-то отдельно. Или не поселиться, а встречаться. Может быть, эти лебеди как-то помогут приморянам в противостоянии с людоящерами. Может быть, как и положено в сказке, Алет сможет освободить лебедей от заклятия. Посмотрим.

[katarsis]

Сражение было впечатляющим. Я даже засомневалась, правильно ли они сделали, что туда полезли. Оно, конечно, перебить яйца - дело нужное, хоть и жестокое (но эта война, всё равно, на уничтожение, похоже ). Но ведь это только одно из зимовий. И даже без колдунов. А приморяне пришли все, кроме женщин. Они, к счастью, победили, но было ощущение, что скоро без армии останутся.

Интересно. Новые персонажи. А колдун - кто-то из старых знакомых. Скорее всего, Тха-Асс - он же умеет летать. Зачем это ему, интересно, понадобилось - заключать Вьюг на острове? Просто маленькая месть или есть какой-то смысл? А Алет, получается, теперь тоже на острове заперт, или заклятье только на лебедях, а не на самом острове? (Что-то у Ганда с детьми не так: одна на волка заглядывается, другой - на лебедь ) Если Алет тоже заперт, то ему, видимо, придётся сражаться с колдуном. А если не заперт... видимо, всё равно, придётся. Кто же ещё спасёт любимую, если не он сам?

[Артанис]

Спасибо вам большущее, эрэа Convollar, эрэа Карса, эрэа katarsis!

Какая трогательная сказка, вот, значит, откуда появился образ девы-лебедя. Но, это печальная сказка, даже, если сумеет Алет убить колдуна, сможет ли Звана остаться в городе людей? Спасибо, эреа Артанис!

Поглядим, как сложится эта сказка! Во всяком случае, она станет для Алета не простым испытанием. А уж потом узнаем, как сложится со Званой.

Если Звана не сможет жить в городе, а Алет среди её сородичей, то они могут поселиться где-то отдельно. Или не поселиться, а встречаться. Может быть, эти лебеди как-то помогут приморянам в противостоянии с людоящерами. Может быть, как и положено в сказке, Алет сможет освободить лебедей от заклятия. Посмотрим.

Пока что о возможной совместной жизни никто еще и заговаривать не смеет. Нужно очень многое совершить, чтобы разница между бессмертной и смертным (или наоборот) утратила значение.
Свою роль в будущих событиях встреча Алета с лебедями наверняка сыграет. Узнаем, каким образом.

Сражение было впечатляющим. Я даже засомневалась, правильно ли они сделали, что туда полезли. Оно, конечно, перебить яйца - дело нужное, хоть и жестокое (но эта война, всё равно, на уничтожение, похоже ). Но ведь это только одно из зимовий. И даже без колдунов. А приморяне пришли все, кроме женщин. Они, к счастью, победили, но было ощущение, что скоро без армии останутся.

Риск был нешуточный, что и говорить! Я уже писала, что на второй такой поход приморяне вряд ли решатся. Да и другие зимовья теперь скроют более тщательно, так что им не найти. Но и людоящерам теперь понадобится время, пополнить потери.

Интересно. Новые персонажи. А колдун - кто-то из старых знакомых. Скорее всего, Тха-Асс - он же умеет летать. Зачем это ему, интересно, понадобилось - заключать Вьюг на острове? Просто маленькая месть или есть какой-то смысл? А Алет, получается, теперь тоже на острове заперт, или заклятье только на лебедях, а не на самом острове? (Что-то у Ганда с детьми не так: одна на волка заглядывается, другой - на лебедь ) Если Алет тоже заперт, то ему, видимо, придётся сражаться с колдуном. А если не заперт... видимо, всё равно, придётся. Кто же ещё спасёт любимую, если не он сам?

Догадались, хорошо!
Дети одного из богов в заложниках могут пригодиться, если не сейчас, то в желанном (для людоящеров) будущем. Как было не воспользоваться случаем их поймать?
Алет тоже заперт, смотрите дальше.
Да, и вправду получается... Уж и не знаю, доведется ли потомкам Ганда жить среди обычных людей?
Ильва и Алет, похоже, пошли в стремлении к недостижимому в дядю - Сварта. Зато его сын чинно и мирно женился на девушке из своего же племени, без всяких особых приключений.

Несколько недель, проведенных на лебедином острове, стали для Алета самыми счастливыми и самыми несчастными одновременно. Счастливыми - потому что он провел это время, как в сладком сне, гостем Лебединого рода. Бессмертные дети Стрибога так соскучились в своем заточении по какому угодно обществу, что смертный человек сделался для них, изысканно-прекрасных, желанным гостем. Они рассказывали ему о былых своих временах, о полетах под облаками, о могучих снежных вьюгах, заносящих снегом целые леса, и о ласковых утренних ветерках, что приносят росу. А юноша, поначалу чувствуя неловкость, рассказывал небожителям о простой, бедной и часто опасной жизни приморян, о своей семье и сородичах, о войне с людоящерами. Чем больше они узнавали друг друга, тем больше испытывали интерес, эти существа из разных миров. Фиалковые глаза людей-птиц сверкали, как звезды, когда они, собравшись вечером у костра, слушали рассказы Алета - вести из другого мира, недоступного нынче им, крылатым. А днем он вместе с ними купался в море, ловил рыбу в ручье, собирал плоды, стрелял из лука или бегал с ними наперегонки, прятался в тенистом саду и отыскивал спрятавшихся. И они, и он старались скрасить друг другу невольное пребывание на острове.
Самым же главным, что сделало для Алета счастливым его заточение, была Звана. Она сделалась для него лучшим другом среди лебединого племени, больше всего проводила времени со спасенным ею человеком, и юноша, видя ее, светлую и гордую, среди цветущей зелени, хотел бы не расставаться с нею никогда.
Но остров был все-таки тюрьмой, и они находились там вопреки своей воле. И Алету приходилось разрываться пополам - одна его часть мечтала остаться рядом с лебединой девой и, быть может, со временем добиться ее любви. Вторая половина терзалась воспоминаниями о доме, о родных, которые, верно, считали его погибшим. Днем он еще мог находить себе развлечения, но по ночам снились отец, мать, сестра, все родные, все земляки из Белгорода Приморского. Они, протягивая к морю руки, плакали о нем, Алете, а он не мог отозваться.
Поэтому в первые дни Алет не все время проводил в играх и беседах с гостеприимными хозяевами. Сперва он выжег изнутри еще крепкий ствол упавшей магнолии, благо, нож был во время крушения лодки у него на поясе, в непромокаемом чехле из кожи выдры. Он обтесал дерево, сделав лодку, вырезал весла для нее. Но, когда он вышел на лодке в море, всего в паре сажен от берега она остановилась, как будто врезалась в невидимую преграду. Алет с силой греб, пытаясь сдвинуть лодку, но препона ее не пускала. Юноша поднял руку, и она остановилась в воздухе, не в состоянии проникнуть дальше. Это было невероятно! Ни в воздухе, ни в воде ничего не было, чуть дальше все так же плескались волны и синело небо, но до них было не дотянуться!
Алет оплыл на своей лодке весь остров, но преграде не было конца. В полном отчаянии он вернулся на берег и заплакал, бросившись на песок. Лишь теперь он понял тоску по небу бессмертных детей Стрибога. Как и они, он сделался пленником на заколдованном острове, и ему, умершему для своих родных, предстоит на самом деле долго томиться здесь, прежде чем он умрет взаправду!
Он не услышал, как рядом с ним появилась Звана - как будто она спустилась с небес. Но ее прохладные ладони прикоснулись к полосам лежащего ничком юноши, и она проговорила голосом, исполненным сочувствия:
- Я же говорила, нельзя покинуть заколдованный остров. Тот, кто сюда попал, останется здесь навсегда, не сможет даже вести о себе подать.  Так решил колдун-людоящер, ненавидящий и небесных богов, и человеческий род.
Алет перевернулся и сел, озаренный новой мыслью.
- Послушай, а если убить колдуна, когда он появится? Да, я помню, он бессмертен. Но и бессмертных можно одолеть. Кто-нибудь из вас проверял, что будет, если отрубить ему голову?
Дева-лебедь улыбнулась ему ласково и печально.
- Мы не можем с ним сражаться. Некогда боги обещали, что никто из их рода не причинит вреда ученикам Великого Ящера - это было еще во времена, когда он был своим среди богов, и они выполнили его просьбу. Даже боги не могут всего предвидеть, они не ждали тогда зла от творений Ящера. И теперь они не могут сами наказать колдунов - слово богов нельзя взять назад. И ты не думай о сражении с ним, Алет, прошу тебя! Ты не знаешь, на что способен колдун! Только бы он не нашел тебя, когда снова прилетит...
- Прятаться, как мышь, лишь бы не заметили? - с горечью проговорил Алет. - И так будет всю жизнь мою? Не лучше ли сразу выступить против него, а там будь что будет?
Звана изящно опустилась на песок рядом с ним - ее белое платье развернулось вокруг, точно крылья.
- Прошу тебя, будь осторожен! Мне, то есть всем нам, не хочется, чтобы ты погиб. Ты первый из людей, кого мы узнаем близко. Если другие приморяне похожи на тебя, то боги справедливо одарили вас своим покровительством.
Алет проговорил с тоской, запустив пальцы в свои светлые кудри:
- И, если он убьет меня, по крайней мере, ты меня запомнишь таким, как сейчас. Если же мне придется прожить здесь много лет, рано или поздно я состарюсь. Мне бы не хотелось, чтобы ты меня видела седым, в морщинах, дряхлым, беспомощным, тогда как ты не постареешь ни на день! Не хочу внушать тебе отвращение...
- Этого и не будет! Ведь к тому времени мы проживем много лет рядом с тобой, узнаем друг друга гораздо лучше. Для близких не замечают хода времени. У друзей не разглядывают признаки старения. Так, насколько я понимаю, бывает у вас, смертных? А мы почему же должны быть более непостоянны? - голос Званы сделался звучным и резким, как лебединый клич, легко было представить его доносящимся из поднебесья.
Подняв голову, Алет встретился с ней взглядом - так, как если бы она, сидевшая рядом, была от него, как и свобода, отделена невидимой, но непроницаемой преградой.
- Я не только поэтому хотел бы для тебя остаться таким, как сейчас... Ты для меня не только друг, не только спасительница... Я люблю тебя, Звана! Вот почему быть с  тобой рядом для меня - и радость, и горькая, как морская вода, боль, когда я думаю о будущем...
Дева-лебедь печально улыбнулась ему.
- Я знаю это...
- Знаешь?! И что же?..
Но тут на берегу появились ее родные, ища отбившуюся от стаи сестру, и разговор прервался на полуслове.
В последующие дни, во время то серьезных бесед, то игр и развлечений, какими скрашивали свои дни, Алет часто пытался уловить взор Званы, угадать, что она чувствует. Но она ни на минуту не оставалась с ним наедине, и была горда, как и весь лебединый род, чтобы выдать свои тайные мысли, как то делают смертные девушки с сознательным или же невольным кокетством. Казалось, она не предоставляет ему никакого повода отличать ее среди таких же белоснежных, фиалковоглазых сестер. Вот только для него была она одна, Звана.
Вообще же, Алет подружился с лебединым родом настолько крепко, как возможно между бессмертными и смертным. Дети Стрибога сделались печальны только из-за своего заточения на заколдованном острове. В душе же у каждого из них осталось еще много от неудержимой жизнерадостности их родной стихии, и они отводили душу, вспоминая со смехом, как носились в степи наперегонки с дикими лошадьми, как раздували огонь до небес или заносили целый лес снегом, так похожим на пух лебедей. И Алет среди них чувствовал себя таким же могучим, исполненным сил, но плененным духом, для которого нет за заколдованном острове никакого "завтра", есть лишь сплошное, бесконечное "сегодня". И лишь по ночам, если не мог заснуть, его мучила тоска по дому, по родным. В такие минуты он думал, что, даже если Звана его полюбит, это будет лишь половина радости, если он не сможет ее привести к родному очагу и сказать родителям, Ганду и Руте: "Глядите, вот моя жена!"
Но день проходил за днем, а покинуть остров ни у кого не было возможности. Да еще никто не знал, когда вздумает появиться колдун, державший их в плену.
Но вот однажды Звана пригласила Алета к небольшому озерцу, откуда вытекал ручей. Дева-лебедь хотела ему показать только что расцветшую голубую лилию. Ему же все равно было, куда идти, лишь бы с нею вместе.
И вот, пока они шли по лесу, что-то внезапно изменилось. Ни сильного шума, ни туч на небе, как перед бурей. Только птицы на деревьях вдруг разом перестали петь, и Звана в тот же миг толкнула Алета в кусты.
- Прячься! Колдун здесь!
Что-то большое, темное закрыло солнце, словно затмение. Алет, едва поднявшись на ноги, взглянул вверх и увидел... нет, не крылатого людоящера, как представлял себе. Вовсе невообразимое существо, с широкими кожистыми крыльями, как у летучей мыши, но гораздо больше, чем у самых больших птиц. Все грузное, как у пеликана, тело покрывали не чешуя и даже не перья, но густые темно-красные волосы, цвета запекшейся крови. Чудовище, вытянув короткие лапы с кривыми когтями, пикировало прямо на них. Оно разинуло огромный клюв, полный частых острых зубов, и в желтых глазах его горела ненависть.
Кроны ухоженных деревьев жалобно поникли, когда он спланировал вниз на распластанных крылах, к самым головам Алета и Званы.
- Ты-то как сюда попал, жалкий мягкокожий? Ты здесь не нужен! Я испепелю тебя на глазах у твоей подружки!
Звана вновь взмахнула рукой, и Алета опять бросило наземь - большая сила таилась в нежных ручках лебединой девы. Но молодой приморянин поднялся на ноги, ухватил, не глядя, какой-то обломанный сук, и встал между чудовищем, закрыв собой девушку. Однако заговорил спокойно, без заискиваний и без угроз, как учил его отец:
- Пусть светит тебе солнце, почтенный крылатый ящер! Если ты говоришь на нашем языке, значит, мы можем понять друг друга. До сих пор с твоими собратьями не удавалось поговорить.  Быть может, мы прекратим вражду между нашими народами, унесшую столько жизней? Ведь Приморская Земля широка, ваш народ и наш могли бы здесь жить, не мешая друг другу. Отпусти меня и детей Стрибога с этого острова, мы не сделали тебе никакого зла! Я расскажу людям, что с племенем ящеров можно договориться, и мы разделим землю!
Крылатый колдун яростно зашипел, защелкал клювом, и далеко не сразу смог заговорить на языке людей:
- Договариваться с вами, мягкокожие?! Ни за что на свете! А если бы мы это и сделали, то пользы нам не принесло бы ни малейшей! Никогда мы не допустим, чтобы вы владели нашей землей! И менее всех я соглашусь уступить - я, Тха-Асс, старейший из учеников Великого Ящера! Истребив мягкокожих, мы закрепимся в Приморье, станем наращивать силу, военную и магическую! И рано или поздно одолеем богов и вернем нашего повелителя из Бездны! Ради великой цели хороши все средства! Чтобы поставить условия богам, мне как раз пригодятся дети Стрибога, запертые на моем уединенном острове! Ощипанные птенцы, вьюги, разучившиеся летать! - он махнул крылом, и Звану отшвырнуло, как щепку. Ее братья и сестры прилетели сюда, они кружились в воздухе, но не смели приблизиться к колдуну - ведь и они были связаны давним обещанием богов!
Алет прыгнул навстречу, замахнулся палкой, своим единственным оружием,  каким бы нелепым оно ни было. Здесь бы Меч Стихий, что у Родослава, - может, еще удалось бы справиться с колдуном...
- Ты, летучая мышь-переросток! Кто тебя выучил летать?
Крылатое чудовище повернуло клювастую голову, смерило приморянина налитым кровью глазом.
- А ты, смертный мягкокожий, мне здесь вовсе не нужен!
Из глаз колдуна хлестнули потоки желтого света. Они пронизывали Алета насквозь, размывали и растворяли его, как вешние воды - возведенную человеком плотину. Он задохнулся от невыразимого ужаса, и больше не мог вдохнуть. Но все-таки продолжал стоять на ногах. Отвратительный желтый свет сковал его волю, размягчил мышцы и кости, превратил его кровь в воду. Но Алет стоял. Он не мог позволить людоящеру унизить себя.
- Иди сюда! Я убью тебя быстро! - донеслось до него с новыми потоками желтого света.
Его нога уже непроизвольно поднялась, чтобы шагнуть, исполняя приказ. Но Алет собрал остаток воли и остался на месте, весь дрожа от напряжения. Вскинув голову, он крикнул парящему над ним чудовищу:
- Ты можешь меня убить, но я не покорюсь! Я из рода Сокола, мы не склоняемся ни перед кем!
И, как только он произнес эти слова, услышал крик хищной птицы, и тут же черная стремительная тень бросилась в глаза крылатому ящеру, который едва увернулся от удара.
В тот же миг Алет освободился.
- Аэрин! - крикнул он, не веря своим глазам. - Аэрин!
Его охватило желание самому мчаться по воздуху, рассекать его стремительными крыльями и, как сокол, биться с врагом в небе, не ведая страха. Желание это было настолько непреодолимым, что он взмахнул крыльями... Косые крылья развернулись за его спиной, со свистом прорезали воздух, вознесли ввысь его неправдоподобно легкое тело. Это было больше всего похоже на то, как летают во сне дети, мечтатели, поэты. Не нужно было учиться, некогда осваивать новые навыки - они явились к нему сами,, как озарение свыше. Он взмыл вверх так же легко, как Аэрин, и оттуда ударил острыми, как бритва, когтями по глазам летучего ящера. Тот испустил страшный вопль и задергал головой, но вместо страшного света из глазниц его полились потоки крови.
Однако Тха-Асс, и ослепленный, не был еще безопасен. Каким-то образом он выправился в воздухе и, тяжело хлопая кожистыми крыльями, развернулся навстречу врагу. Пара соколов легко увернулась от него, неуклюжей тяжкокрылой громадины в сравнении с ними. Увидев, как опытная Аэрин поднырнула под горло ящеру, сокол-Алет ринулся за ней. Нужно было убить колдуна теперь же, иначе им всем не жить!
Но у Тха-Асса было при себе самое разное оружие. Он ударил хвостом, и его острый шип впился глубоко в спину Алету. Тот содрогнулся от невыносимой боли, его резко обдало жаром, а затем бросило в холод.
- Не нравится? - ящер повернул к нему безглазую кровоточащую голову, разинул зубастый клюв. - Это, дружочек, мой лучший яд. Тебе осталось жить всего несколько минут. А потом я брошу тебя в море... и рыбы тоже отравятся, сожрав тебя. Я же и без глаз буду продолжать наше дело! Великий Ящер!
- Небо и род Сокола! - проклекотал Алет, впиваясь когтями в кожаное крыло Тха-Асса.
У него было еще несколько минут, и в эти минуты он решил сделать все, что в его силах. Смертельный холод уже леденил его кровь, но Алет сжал когти, разрывая кожаную перепонку. Летучий ящер покачнулся в воздухе и стал падать. Аэрин, промчавшись рядом, вспорола когтями ящеру бок. И два сокола, пикируя вместе с жертвой, принялись терзать ее когтями и клювами, пока великий Тха-Асс, старейший из людоящеров, не рухнул неуклюже, ломая крылья, в кусты можжевельника, заливая их своей черной кровью. Долго еще он хрипел и корчился, невероятно живучий, как все людоящеры. Но, наконец, затих.
Алет уже не видел падения своего врага. Еще в воздухе он ощутил смертную слабость и стал падать, как камень. Но не успел упасть: со всех сторон засвистел воздух, множество белых крыльев подхватили его и опустили наземь. Алет ощутил вновь обычное, человеческое тело. А затем, открыв затуманенные глаза, увидел склонившуюся над ним Звану. Из ее глаз небесного цвета лились слезы.
Взяв ее за руку, Алет попытался улыбнуться.
- Вот и все!.. Вы теперь свободны... колдуна больше нет... и ты меня запомнишь... Не увидишь, как я постарею... Мертвые ведь тоже... бессмертны...
Дева-лебедь со слезами бросилась на грудь юноше, ласкала его и целовала, не глядя на своих братьев и сестер, собравшихся вокруг.
- Не надо! Не умирай! Я люблю тебя! Слышишь?
И, подняв голову к небесам, она закричала пронзительно и звонко:
- Слышишь ли меня теперь, отче Стрибоже? Слышите и вы, все боги? Я вас молю: спасите этого человека, верните его к жизни! Он должен жить!
Алет открыл глаза и, улыбнувшись, крепко сжал ей руку.

[Convollar]

Надеюсь, Стрибог услышал Звану, иначе было бы очень грустно. Но Алет совсем не прост, не говоря уж об Аэрин. Она, значит сумела преодолеть поставленную Тха-Ассом преграду. Но даже золотая клетка - это всё равно клетка, и Алета ждут дома. Или уже не ждут, но вернуться он должен. Люди-лебеди теперь свободны, конечно, убивать творения Ящера они не могут, но, возможно, есть другой способ помочь людям. Спасибо, эреа Артанис.

[katarsis]

-1 колдун. Замечательно. Даже как-то неожиданно - так быстро. Видимо, подвела самоуверенность. Кто мог ожидать, что простой человек, даже толком не вооружённый, может быть опасен для древнего колдуна. И да, кто мог ожидать, что Алет превратится в сокола? Я, вот, тоже не ожидала. Как ему это удалось? Ну, а Аэрин, как всегда, на высоте - появилась, когда была нужна.
То, что Алет в конце открыл глаза и улыбнулся - это ведь означает, что он выжил, правда? Ну, неужто, десяток богов не смогут оживить одного человека?
А договариваться, как я думаю, в любом случае, поздно было. Не после нападения на пещеру.

[Карса]

Договариваться не поздно, а бессмысленно.  Людоящеры нацелены на власть над всей землёй и возвращение своего божества. А поскольку из-за изменения климата они не везде могут жить, то и пригодной для себя землёй поступиться не могут.
Красивая сказка. Может быть, Алет всё же выживет.
На одного колдуна меньше. Тоже хорошо.
И так ли уж беспомощны против людоящеров дети Стрибога? На них распространяется обещание не причинять вреда ученикам Великого Ящера. Но ведь его учениками вроде бы являются только колдуны, которых всего четыре (теперь благодаря Алету уже три). Тогда на остальных людоящеров обещание не распространяется, и сражаться с ними Вьюги вполне могут.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis, эрэа Карса!

Надеюсь, Стрибог услышал Звану, иначе было бы очень грустно. Но Алет совсем не прост, не говоря уж об Аэрин. Она, значит сумела преодолеть поставленную Тха-Ассом преграду. Но даже золотая клетка - это всё равно клетка, и Алета ждут дома. Или уже не ждут, но вернуться он должен. Люди-лебеди теперь свободны, конечно, убивать творения Ящера они не могут, но, возможно, есть другой способ помочь людям. Спасибо, эреа Артанис.

Не услышать такого призыва никто бы не мог, я думаю! О дальнейшей судьбе Алета - смотрим дальше. О доме он не забывал, и не забудет, если только выживет.
А Аэрин многое дано, и от богов Холодных Земель, и от Трайи.

-1 колдун. Замечательно. Даже как-то неожиданно - так быстро. Видимо, подвела самоуверенность. Кто мог ожидать, что простой человек, даже толком не вооружённый, может быть опасен для древнего колдуна. И да, кто мог ожидать, что Алет превратится в сокола? Я, вот, тоже не ожидала. Как ему это удалось? Ну, а Аэрин, как всегда, на высоте - появилась, когда была нужна.
То, что Алет в конце открыл глаза и улыбнулся - это ведь означает, что он выжил, правда? Ну, неужто, десяток богов не смогут оживить одного человека?
А договариваться, как я думаю, в любом случае, поздно было. Не после нападения на пещеру.

Думаю,  мало кто ожидал, что сражение произойдет в воздухе. В Алете проснулась сила его рода, тотем, воплощенный в Аэрин. По преданиям, зверь-прародитель иногда дает часть своей силы наиболее достойнейшим из своего рода. Вот он и сделался соколом в самый трудный час. Вряд ли ему бы удалось впредь повторить такое сознательно - он не оборотень.
Намек на конец главы остался. А как все сложится - узнаем дальше.
Они бы и так с ящерами поговорить не смогли. По самой простой причине: не знают языка друг друга. Ящеры обычно только шипят. Одни лишь их колдуны считают нужным знать все, даже язык врага, но с ними договариваться - дохлый номер. Однако Алет должен был попытаться: он ведь сомневался в правомерности войны, думал, не получится ли двум разумным расам поделить землю. Ну вот, убедился, что нет.

Договариваться не поздно, а бессмысленно.  Людоящеры нацелены на власть над всей землёй и возвращение своего божества. А поскольку из-за изменения климата они не везде могут жить, то и пригодной для себя землёй поступиться не могут.
Красивая сказка. Может быть, Алет всё же выживет.
На одного колдуна меньше. Тоже хорошо.
И так ли уж беспомощны против людоящеров дети Стрибога? На них распространяется обещание не причинять вреда ученикам Великого Ящера. Но ведь его учениками вроде бы являются только колдуны, которых всего четыре (теперь благодаря Алету уже три). Тогда на остальных людоящеров обещание не распространяется, и сражаться с ними Вьюги вполне могут.

Согласна. Дипломатия тут бесполезна. Но Алет сделал все, что было в их силах.
Эта сюжетная линия действительно ближе к сказке. А в сказке хочется видеть хороший финал. Но его еще надо достичь.
Сила воздушной стихии в помощь нашим героям точно пригодится! И в каком-то виде обязательно будет задействована. Завьюжим кого надо! В свой черед надеюсь рассказать, каким образом.

Глава 12. Перемены
Звонкий голос девы-лебеди, похожий на клич серебряной трубы, еще не успел отзвучать, как в бездонном небе послышался ответный звон. Сперва тихий и мелодичный, как журчание ручейка, он все рос и приближался, заполнял собой все поднебесье. Алет, лежавший в полузабытье, не мог понять, вправду ли он слышит или ему кажется в предсмертном бреду. Но вот его вновь подняли на воздух широкие белые крылья и стали поднимать вверх. Не открывая глаз, раненый ощущал, как вокруг него движется ветер. Потом, на одно мгновение, стало невероятно холодно, и он уже подумал, что приходит смерть. Но не багряный платок Мораны, а белые лебединые крылья закрыли его от холода. И тут движение прекратилось.
Он открыл глаза и увидел вокруг себя облака. Они плыли над его головой, как полагалось, но пролетали и под ним, и даже, - Алет скосил глаза, - само его ложе было, похоже, сделано из плотного тумана, и колонны из него же поддерживали крышу из темных клубящихся туч. Вокруг пролетали легкие ветерки, похожие на полупрозрачных мальчиков и девочек, скользящих по воздуху, как рыбки в воде. Они дули в трубы и флейты, и их музыка соединялась в тот полный радости звон, что доносился отсюда до земли.
Затем вокруг раздались голоса - громкие, радостные, возбужденные. Алет узнал голоса лебедей-Стрибожичей. Они перекликались, как стая птиц в полете.
- Глядите, глядите: мы снова дома! Здравствуй, Небо Ветров!
- Мы здесь! Мы вернулись! Мы свободны лететь куда угодно!
- Здравствуй вечно, отец над, великий Стрибог, брат Неба, повелитель бурь! Мы наконец-то возвратились к тебе, на наше небо!
Но голоса Званы не было слышно в их ликующей разноголосице.
Снова открыв глаза, Алет увидел ее. Она была среди своих братьев и сестер, сделавшись еще светлее, еще краше, как и все они. Но только она молчала, и, лишь приблизившись к величавому мужу в одеянии из туч, поклонилась до земли.
- Отец, я прошу тебя и других богов спасти этого юношу! Я полюбила его, спасшего нас от заклятья колдуна, и хочу быть с ним!
Алет почувствовал, как пронизывающие, цвета неба в бурю, очи заглядывают ему в душу. И не лежи он пластом, умирающий, сейчас все равно бы не посмел двигаться или что-то сказать, не из страха - от почтения.
- Этот человек достоин жить! - голос у Хозяина Ветряного Неба оказался звучным и мелодичным, как и у его детей. - Только лучшему из рода его прародитель иногда дарит свое обличье вместе с частью силы... Но Звана, нить его уже смотана. Морана стоит возле него.
- Я его не отдам! - Звана стремительным жестом откинула за спину белый плащ и, сжав кулаки, обернулась к кому-то, кого Алет пока не мог ясно разглядеть. - Какое ты имеешь на него право? Тебе не впервой разлучать любящих, разрушать семьи! Но Алета ты не получишь! Клянусь моими крыльями, ты не пресечешь его дыхание!
Рядом со Званой выстроились живым заслоном ее братья и сестры. Сказалось их долгое пребывание на острове, где у них не было никого, кроме друг друга: Стрибожичи и сейчас были вместе, как один.
- Мы все обязаны Алету нашей свободой! Он пожертвовал собой, одолев одного из самых злейших наших врагов. Мы все готовы защищать его! - решительно проговорил Белогор, самый старший брат.
Хозяин Ветряного Неба тяжело вздохнул, видя такую решимость.
- Я и сам рад помочь человеку, вернувшему мне детей! Но он должен быть уже мертв. Законы мироздания никто не может нарушать, а боги - менее всех. Если пытаться вернуть умершего в мир живых, получится нежить, навьи.
Из угла, где стояла Невидимая, донесся ледяной смех.
- Лучше вам не знать, что творится у людей, когда тропы живых скрещиваются с тропами мертвых!..
Звана опять взмахнула руками, как крыльями, преграждая ей путь. Закричала пронзительно, будто раненая:
- Я не верю, что он должен умереть! Не верю!
Даже сам Хозяин Ветряного Неба, казалось, смутился, видя, с чем вернулась из Среднего Мира его своевольная дочь.
- Если вы все - а ты особенно, - так просишь за него, я могу принять его на небо в награду за подвиг. В этом, думаю, не будет отказано. Твой избранник получит бессмертие, но не вернется больше к людям. Довольна ли ты, дочь?
Звана прижала руки к груди, потом оглянулась на бессильно распростертого Алета, с надеждой и, как показалось его затуманенному взору, почти со страхом.
- Отец, но он будет несчастлив, если оторвать его от родных и друзей, от его племени. Так же как мы страдали, запертые на острове, будто в клетке. Позволь ему сперва прожить жизнь среди людей, которые его ждут! И я пойду с ним, а потом мы вернемся, когда придет пора.
- Одумайся, дочь! Сможешь ли ты прижиться среди людей?
- Почему нет! - она стояла среди своих родных, дерзкая и решительная, и оттого еще более прекрасная, чем запомнилась Алету прежде, - глаза ее сверкали, как звезды. - Я люблю его, и смогу полюбить его соплеменников. Ради него я готова прожить жизнь человеческой женщины. Его дом будет моим домом, его очаг - моим очагом, его семья - моей семьей, - она подошла к Алету и села у его изголовья с непреклонным видом; отсюда ее уже никто не заставит уйти.
Даже песни детей-ветерков на мгновение смолкли. Только тучи над головами беспорядочно клубились, пока Хозяин Ветряного Неба принимал решение.
- Если ты так желаешь всем сердцем, Звана, пусть будет! Должно быть, так спрялась некогда твоя нить у Хозяйки Судеб. И кто знает: может быть, ваша кровь поможет окончательно одолеть род Великого Ящера! Но надо сперва исцелить будущего моего зятя... Благодетельная Жива, Хранительница Древа Жизни, спустись и исцели этого человека, Алета из рода Сокола!
Откуда ни возьмись, впорхнула маленькая серая птичка, совершенно невзрачная с виду - никто бы и внимания не обратил, увидев такую в лесу. Она повисла над Алетом, разглядывая умными темными глазками. Коснулась клювом губ юноши и вложила ему в рот, точно птенцу, нечто сладкое и вяжущее. И исчезла, будто ее не бывало. А в воздухе запахло медом и свежим хлебом, морем, свежескошенной травой, и ароматом волос Званы...
Алет открыл глаза. Звана сидела перед ним, и по лицу ее текли светлые слезы, а губы складывались в непослушную от волнения улыбку. Юноша сел на полу - нет, кажется, все-таки на облаках, -  чувствуя, как отступает боль и смертный холод. И с наслаждением вобрал воздух в грудь,  как будто этот глоток воздуха был необыкновенным лакомством.
- Спасибо тебе за все, что ты сделала. Я слышал, - проговорил он на ухо Зване.
Она почти материнским жестом прочесала пальцами волосы юноши.
- Не я одна, мы все тебя отстояли у Мораны! И моего отца поблагодари. И благодетельную Живу - она может спасти любого, если это не мешает приговору Хозяйки Судеб.
Алет поднялся на ноги, - твердой земли не было под ногами, но облачное небо не колыхалось под ним. И учтиво поклонился Хозяину Ветряного Неба. На том одеяние из туч сменилось лазорево-светлым, с белой оторочкой.
- Господине Стрибоже, твоими просьбами мне возвращена жизнь! Ты знаешь уже, что я люблю твою прекрасную дочь, деву-лебедя, белоснежную Звану...
- Тот, кто вернул мне детей, вправе просить в жены одну из них! Тем более, что расстаемся-то ненадолго, - улыбнулся Хозяин Ветряного Неба. - Через тридцать лет вы вернетесь вместе. Хватит ли тебе этого времени?
Алет почувствовал, как у него забилось сердце. Что такое тридцать лет в юности? Целая жизнь, которую он проведет рядом с родными, в своем племени! И ведь за этот срок он еще не успеет совсем состариться, и не станет неприятен Зване.
- Благодарю тебя, государь, - проговорил он, понимая, что с богами не торгуются.
- То-то же, избранник рода Сокола! - назидательно произнес Хозяин Ветряного Неба. - За тебя, кстати, было кому просить, и помимо моих детей, на всех семи небесах!
Тут только Алет разглядел проходящую прямо сквозь облака часть исполинского дерева. Скорее всего, его кора напоминала старый могучий дуб, но на его ветвях росли листья и плоды самых разных пород: листья березы и сосновая хвоя, цветы черемухи и спелые яблоки рядом. Теперь Алет видел, что Ветряное Небо покоится на огромных толстых ветвях Древа, и что его крона и ствол уходят ввысь, поддерживая еще другие небеса, вверху и внизу. Среди ветвей развились души разных зверей и птиц, ожидавших нового рождения, полупрозрачные, словно еще не проявившиеся.
Послышался до боли знакомый пронзительный клич, и Алет увидел Аэрин, сидевшую на одной из ветвей, но она-то была живой и яркой, как он сам. Юноша даже не удивился, увидев ее здесь; чего только она не могла?..
Наступило время прощания. Как ни великолепны были небесные чудеса, но Алета тянуло домой, и Звана понимала его чувства. Они, взявшись за руки, вместе преклонили колени перед Хозяином Ветряного Неба.
Он сам надел им на руки кольца: дочери - серебряное с белым полупрозрачным камнем, зятю - тоже серебряное, с ярко-синим. Сами же ободки колец состояли из двух пар лебедей, красиво изогнувших шеи навстречу друг другу.
- Счастья вам в земной вашей жизни! Когда у вас родятся дети, не удивляйтесь ничему, что с ними произойдет. Я тоже за ними приглядывать стану. Быть может, суждено и вашим детям подняться в небо, да еще повыше этого...
Ни Звана, ни Алет не поняли тогда значения этих слов, но запомнили все. Боги не говорят просто так.
Братья и сестры не прощались. Они долго обнимались со Званой, провожали ее наилучшими пожеланиями, обещали навестить.
- Зимой будем прилетать к вам на землю! Ящерам заморозим кровь нашими вьюгами, а с вами станем зимой кружить снежные хороводы! - обещали они.
- Только вы очень-то не заигрывайтесь, а то и люди приморские станут страдать от холода, - просила Звана.
Ее родные, смеясь, обещали, однако Алет с тревогой подумал, что быстрокрылым духам, обретшим свободу, пожалуй, непросто будет соизмерять свои силы...
А сейчас они, подхватив свою сестру и зятя, закружили их в стремительном вихре, проносясь сквозь облака. В ушах бешено засвистело, далеко внизу стало разворачиваться синее море и зеленая земля, постепенно увеличиваясь. И туда, опережая ветер, оперенной стрелой помчалась Аэрин.
Стоя на берегу моря, возле Белых Скал, Алет и Звана махали руками улетавшим ввысь белым лебедям. Затем взялись за руки, делая первые шаги по земле.
- Пойдем к моим родным! Наконец-то мы дома! - произнес Алет, направляясь к открытым днем воротам Белгорода Приморского.
Люди, занимавшиеся своими повседневными заботами, разевали рты, узнав пропавшего Алета, увидев прекрасную женщину рядом с ним. Бросив работу, следовали за ними, бросались с расспросами. На выгоне встретился конный пастух. Велел подпаску собрать скот, а сам помчался в город, опередить всех, скорей принести счастливую весть.
Когда молодые вошли в ворота, город был уже охвачен суматохой. Люди приветствовали Алета, вслух удивлялись красоте женщины, идущей с ним вместе. Среди обычных людей белоснежная, фиалаковоглазая Звана выглядела еще ослепительнее, точно редкая драгоценность в простом берестяном ларце.
Алет радостно отзывался на приветствия приморян. Его голубые глаза светились счастьем, улыбка не сходила с губ, и всем казалось, что он вернулся краше, чем был. Кстати, и одежды на них со Званой остались прежние, с острова, белые как лебединые перья.
С неописуемым волнением Алет увидел своих родителей. Они вышли вперед, не сводя глаз, как будто боялись обмануться, точно ли он, их сын, вернулся живым.
Не помня себя, Алет бросился к ним в объястия, потом откуда-то вынырнула Ильва, и все четверо долго не отпускали друг друга, шептали что-то на ухо, женщины плакали. Алет и сам готов был заплакать, видя, как постарели родители за несколько недель, что его не было с ними. Конечно, отца он всегда помнил пожилым, и сейчас тот, пожалуй, изменился меньше жены, но сильно осунулся и сгорбился. Мать же, казалось, за короткое время состарилась за двадцать лет. Ее белокурые волосы будто запорошило пеплом, на лице глубже прорезались морщины, глаза покраснели от долгих слез. Ее руки дрожали, когда она обхватила ими шею юноши.
- Алет, сыночек! Что мы пережили, когда вы не вернулись с моря! Мы ждали целых семь дней, и только тогда воздвигли в честь погибших погребальный костер. Фигурку из теста слепили, написав на ней твое имя. Принесли в жертву белого петуха, птицу Хорса. А мне все равно чудилось: не утонул ты, жив!
- Я жив, жив, матушка! - воскликнул Алет, приплясывая, точно сделался вновь маленьким мальчиком. - И не только жив - я женился!.. Глядите все - вот моя жена, Звана, лебединая дева! Мы одолели одного из ящеров-колдунов!
Захлебываясь воздухом от волнения, торопясь поведать самое главное, Алет рассказал собравшимся приморянам о невероятных событиях на Лебедином острове. Он старался говорить короче, но любопытствующие соплеменники то и дело задавали вопросы, и ему приходилось. краснея, сообщать все подробности, так чтобы не подумали, будто он хвастается. Звана иногда дополняла его слова, всегда уместно, словно бы и не первый раз говорит с людьми.
Когда рассказ был окончен, Ганд первым подошел к лебединой деве и поклонился ей до земли.
- Ты дважды сохранила сына Руте и мне! Добро пожаловать в наш дом! Мы - только люди, но сделаем для тебя все, что в наших силах.
Звана по обычаю людей приветствовала родных своего мужа, как надлежало молодой жене. Потом к ним подошел Сварт, вождь племени и дядя Алета по матери.
- Вижу, что вы уже благословлены! Но мы все равно завармм свадебную кашу, а заодно и твое возвращение отпразднуем, - обратился он к Алету. - Чего мы только не передумали за это время! Особенно после того, как улетела Аэрин...
Юноша взглянул на соколицу, мирно дремавшую на плече у вождя.
- Она нам очень помогла! Без нее бы мы не совладали с колдуном. Сокол - знак победы, знак нашего рода...
Сварт хотел что-то еще сказать, но его перебил Родослав. Подойдя к Алету, крепко обнял его и приподнял над землей. Воскликнул, сияя радостью:
- А у меня сын родился! Он сейчас дома, Дива кормит его. Попозже зайдешь, увидишь его!
- Сын? Вот здорово! - обрадовался Алет. - Еще один из рода Сокола!