Похождения дриксенского гуся - VII
Встреча с яблоками
После королевской свадьбы эр Август слегка расслабился, полагая, что время работает на него. Разумеется, он по доброте душевной и по старой дружбе помогал при обустройстве Малого двора, по возможности сглаживая углы и способствуя восстановлению понимания между матерью короля и матерью молодой королевы, а самой королеве облегчая привыкание к столичной жизни. Но не более того.
Королева оказалась в точности такой, как предполагали кардинал с кансилльером. Тихой, романтичной, витающей в каких-то своих грезах девочкой. Мало того, дворцовые лекари и сам Сильвестр заподозрили у нее сердечную болезнь. Кардинала это не расстроило: ему требовался наследник, а лучше всего еще и парочка принцесс для оформления будущих союзов. Если, подарив им жизнь, королева умрет, то… То короля можно будет женить снова в соответствии с требованиями текущего момента. Штанцлера здоровье Катарины волновало больше, он собирался править с ее помощью долго и счастливо. После того, как Сильвестр либо удалится на покой, либо, надорвавшись на работе, отправится в Рассвет.
Увы, у нежной бледненькой розочки обнаружились шипы - свекровь и мать. Алиса с Каролиной, хоть та и была в прошлом фрейлиной, а, возможно, именно поэтому, не поладили. Алиса мечтала о возвращении влияния и появлении при дворе Анри-Гийома, но его допустили разве что на свадьбу, а дальше Эпинэ появлялись лишь на официальных мероприятиях. Каролина со страстью обустраивала свое новое «королевство», и старая Алиса ей в этом мешала.
Вдовствующая, до глубины души преданная Олларам, утонченная графиня Ариго понимала красоту и служение оной по-своему. Вдовствующая королева пребывала не в лучшем настроении и гнула свою линию. Разночтения возникали из-за любых мелочей вплоть до ассортимента сластей и оформления букетов. Алиса давила на Фердинанда, Каролина - на Катарину. Катарина плакала, Фердинанд страдал, но слезы жены на него действовали сильней материнских упреков. Сильвестр не вмешивался, его это слегка забавляло. Штанцлер тоже не вмешивался, изучая ситуацию.
Отношения межу супругами с его точки зрения складывались оптимальным образом. Фердинанд рядом с женой чувствовал себя мужчиной, это его окрыляло. При этом, опасаясь прямых столкновения с матерью, король постоянно советовался с кансилльером. Робкая Катарина по собственной инициативе не советовалась, но с благодарностью выслушивала советы и им следовала. Интереса к политике она не проявляла, кавалерами тоже не интересовалась, слегка отличая разве что графа Савиньяка, как друга детства, с которым можно поговорить о гальтарской поэзии. Впрочем, со Штанцлером о поэзии она тоже говорила, а вот подруг у молодой королевы стараниями матушки и свекрови не завелось. Сильнее других Катарину привлекали герцогиня Придд с младшей дочерью, что тоже объяснялось любовью к искусству, но сблизиться с Приддами по-настоящему еще никому не удавалось, однако вернемся к эру Августу.
Кансилльер продолжал усиленно служить отечеству, потихоньку намечая перспективный план развития Талига, в котором нашлось место всему и всем, кроме Сильвестра, Алисы и Каролины. Сильвестр мешал политически, Алиса слишком много о нем знала (вернее, думала, что знает, но в глазах общественности это одно и то же), а Каролина оказалась глупа и создавала при Малом дворе нервозную атмосферу. Становиться первым при живой Алисе кансилльеру не хотелось, поскольку старая королева потеряла бы страх и принялась «качать права» и разглашать все то вранье, при помощи которого Штанцлер ее держал в узде. А вранья за года накопилось достаточно и многое было правдоподобно. Вторым должен был уйти Сильвестр, а затем предстояло тактично избавиться от Каролины, не допустив при этом в столицу сестер Фердинанда, которые могли бы подмять под себя и брата, и его робкую жену.
Еще раз подчеркну. Штанцлер собирался прибрать к рукам Талиг и управлять им долго и успешно при помощи королевы и короля. При этом он намеревался оптимальным образом использовать всех в интервале от Манрика до Алвы. Внешняя политическая обстановка тоже внушала оптимизм. Традиционные противники Талига Дриксен, Гаунау и Гайифа все агрессивней выясняли друг у друга, кто же из них командует парадом. Явивший себя отличным правителем Хайнрих проводил собственную политику, отказываясь таскать из огня каштаны для Дриксен. В Дриксен начинали потихоньку делить корону вовсю еще живого кесаря, в чем живейшее участие принимали Гайифа и Агарис. Сам кесарь полагал, что Гайифа слишком много на себя берет, а для кесарии выгоднее прекратить вялотекущую войну с Талигом и вплотную заняться освоением Седых Земель, борьбой с береговым пиратством и торговлей. В Гайифе продолжалась традиционная подковерная возня, но то, что кесарь пытается играть собственную игру, в Паоне видели и реагировали в своем стиле. С помощью золота и агентов влияния, которых либо покупали, либо запугивали. Гайифе требовался конфликт Дриксен с Талигом. Это ослабляло кесарию и привязывало ее к гайифскому золоту, и это ослабляло Талиг и, соответственно, защищало границы уже Гайифы. Последнее было особенно актуально с учетом задуманной экспедиции в Багряные земли.
Штанцлер все это видел и намеревался играть на противоречиях Эйнрехта и Паоны. Как, впрочем, и Сильвестр, представлявший морисков куда лучше, чем гайифские аналитики. Мало того, Сильвестр внес дополнительную лепту в подготовку зегинской авантюры, подбросив павлину некоторые способствующие росту шапкозакидательских настроения сведения. В том же направлении действовал и Эсперадор. Адриану нужно было перед Изломом ослабить Паону и, соответственно, уменьшить ее влияние на конклав, для чего требовалось военное поражение. И «львы» заговорили о большом святом походе в Багряные земли и о слабости и дикости еретиков. Паона ожидаемо решила сыграть на опережения, поскольку не желала делиться трофеями и славой с Адрианом, которого обоснованно недолюбливала. Поход в Зегину был решен, но сперва требовалось обезопасить границу с Талигом и не дать сорваться с поводка северным союзникам. Позарез был нужен военный конфликт с участием Гаунау, Дриксен, Бергмарк и Талига, а в идеале еще и дополнительные заварухи в Талиге и Дриксен.
И тут павлину выпал уникальный шанс. Один из церковных резидентов, думающей не о Создателе, а о презренном металле, сообщил гайифскому куратору о бедственном положении графини Борн, родной тетки королевы Талига. И о том, что несчастная полна обиды на отринувшую ее сестру, о которой знает много интересного. Это было настолько прекрасно, что сперва в Паоне не слишком поверили, но проверить решили. Проверку графиня Маргарита прошла с честью. Доказательств, которые можно было бы предъявить, у нее, само собой, не имелось, но поведанная ей история вызывала доверие. Паонский эмиссар записал всё в мельчайших подробностях, а Маргарита, которая больше ни в чем не нуждалась и была поселена под присмотром в укромном очаровательном местечке, свои показания засвидетельствовала. Затем они были доставлены в Паону, должным образом обдуманы, в том числе и с участием отозванного по такому случаю из Талига посла, и уже на их основе было составлено несколько документов. Документы эти прогулялись на север, где были заверены Маргаритой, которой пришлось под диктовку написать еще несколько писем, и гайифский дипломат вернулся в Олларию.
Подготовка заняла довольно много времени, за которое королева Алиса успела отойти в мир иной. Скорее всего естественным путем, Штанцлер во всяком случае отношения к этому не имел, хоть и обрадовался. Он уже вовсю, как всегда легкими намеками, готовил почву для ухода Сильвестра. Некоторые зароненные им зернышки потом пошли в рост и дали урожай в том числе и в виде уверенности Манрика, что Сильвестр не вечен, Сильвестр не гений, и его можно и должно заменить кому-то умному, дальновидному и преданному Талигу. Манрик попытался, результат был плачевен.
Что до Штанцлера, то по его прикидкам до восхождения на самый верх ему оставалось года два или три, и тут господина кансилльера попросил о приватной встрече гайифский посол. Ничего необычного в этом не было, Штанцлеру по долгу службы приходилось встречаться со многим. В том числе и с иностранными дипломатами. Кансилльер предложил совместную прогулку в одном из дворцовых парков, гайифец согласился и средь цветов и фонтанов вручил эру Августу письмо Маргариты Борн.
Сперва Штанцлер не поверил собственным глазам. Затем поверить пришлось. Маргарита напоминала о том, что ее сестра не была замужем за графом Ариго, поскольку находилась в тайном, но освященном по всем правилам браке с мещанином Капоттой. И помощь в этом влюбленным оказал граф Штанцлер. Дальше девица Маргарита сообщала, что трое младших детей Каролины рождены от ее эсператистского супруга. Единственный, хоть и формально незаконный, сын графа Ариго, с помощью подложных писем лишен наследство и подлог этот осуществлен опять-таки графом Штанцлером, тогда вице-кансилльером, но и это не все. Маргарита Борн заявила, что Штанцлер передал ее сестре яд, которым та отравила сперва своего супруга, а затем невесту короля, чье место заняла Катарина Капотта.
Гайифский дипломат предложил Штанцлеру взаимовыгодный обмен: Маргарита Борн будет молчать, если кансилльер Талига будет оказывать Паоне некоторые услуги. Для начала требуется сорвать заключение торгового договора с Дриксен.
Разумеется, Штанцлер возмутился и ответил резким отказом. Маргарита Борн и прежде была не в себе, а сейчас она еще и оскорблена. Она могла выдумать любую мерзость. Или НЕ выдумать, а написать под диктовку. Доказательств у нее нет и быть не может, а если что-то и есть, то подделывать бумаги в империи умели всегда. Все, чем может граф Штанцлер помочь гайифской короне, это забыть нынешнюю встречу.
В ответ почтенный дипломат заметил, что старший сын Каролины Борн жив и стал еще больше похож на своего отца. И мэтр Капотта тоже жив, а его сыновья уже проявили благоразумие и согласились на сотрудничество, подписав соответствующие бумаги. И что отсутствие улик отнюдь не всегда спасает от возмездия. Достаточно вспомнить судьбу тех несчастных, что посмели задеть честь графини Савиньяк. Неужели сын Арно Савиньяка оставит безнаказанным убийц лучшего друга своего отца? На сей торжественно ноте гайифец откланялся, оставив эра Августа в растрепанных чувствах.
Доказательств и в самом деле не было, но…
Продолжение следует.