Похождения дриксенского гуся – IX
ЕЩЕ РАЗ О ТРУСОСТИ
Человеческая история знает тьму примеров, когда случается на первый взгляд небываемое: возникают самые немыслимые союзы, рвутся, казалось бы, неразрывные связи, умные люди творят неимоверные глупости, дураки оказываются правы, а куры поют петухами. Мы сами живем в эпоху великих перемен и можем сложить свое собственное представление об изломах, но вернемся к той дорожке, на которую ступил эр Август и которая привела его и, увы, не только его, к печальному финалу.
Обычно соус и гарнир подают к мясу, но с эром Августом случилось обратное. Сперва в талигойской кастрюле созрел соус, затем повара туда бросили гарнир и лишь затем к дозревающему блюду присоединился сам гусь. Случилось это вскоре после того, как молодая королева подарила супругу дочь. Принцессу Октавию. Ту самую светлокосую девочку, что теперь дарит свои ленты Арно Савиньяку и, в меру своего понимания, восстанавливает справедливость. Фердинанд был счастлив и горд, тяжело перенесшая первую беременность и роды Катарина потихоньку приходила в себя, а съехавшаяся в столицу по причине знаменательного события аристократия всячески демонстрировали свою лояльность трону и его высокопреосвященству. Это был хороший год. Для Талига.
СОУС
После провала мятежа Борна практически всем стало очевидно, что власть окрепла и ее противникам ловить нечего. Соответственно началось то, о чем Валентин потом с горечью скажет Арно. И в чем Ли потом разглядит одну из основных причин последующих бед.
Страна в целом уверенно, хоть и не очень быстро, отползала от ямы, которую вырыла думавшая, что насыпает гору, Алиса, но экономика и оборона экономикой и обороной, а человеческий фактор человеческим фактором. Принц Георг и кардинал Диомид были людьми не только умными, но и приличными. Он понимали, что Талигу смута не нужна и при этом не считали нужным ущемлять тех, кто хотя бы не вредит. Сразу после переворота власть повисла на тех, кто был готов рисковать, вкалывать, а то и вкладываться материально, как те же Алва, Валмоны и Манрики. При этом старые кадры, если они проявляли лояльность, не трогали. Это о госаппарате и армии. Что до дворянства в целом, то лояльные служили, а отодвинутые пофыркивали, но, во многом благодаря сотрудничеству Диомида со Штанцлером, в путный заговор это так и не вылилось. Бывшие алисианцы смирялись, тем более что их особо не ущемляли. Восстание Борна к серьезным репрессиям тоже не привело, и все же ситуация изменилась. Пусть и не сразу, но ощутимо.
Немало до поры до времени выжидавших принялись выказывать свои верноподданнические чувства и превозносить гений Сильвестра. Те, кто был внизу государственной лестницы, начали штурм более высоких ступенек. Когда страна более или менее стабильна, люди неуживчивые, но незаменимые в чрезвычайных ситуациях, начинают начальство раздражать. Зато входят в цену «умеренность и аккуратность». Талиг Сильвестра исключением не стал, пошло «вымывание» как людей, радеющих за дело, но неуживчивых и ершистых, так и сохранявших посты бывших алисианцев. Само собой сопровождалось это и подсиживанием - обычное дело, но обиженных, причем несправедливо, прибавилось. Эта «инициатива снизу» отнюдь не противоречила политике самого Сильвестра, у которого развивались подозрительность и уверенность в себе. Желание убрать из армии и госаппарата ненадежных (читай - не выражавших личную преданность) и некомпетентных (с точки зрения кардинала) привело к череде отставок. Родного брата, Сильвестр, впрочем, из армии за профнепригодность тоже выставил. При этом кардинал считал, что легкое загнивание является спутником, как нынче говорят, стабильности. В том смысле, что верные и полезные люди на местах имеют право на мелкие слабости и ошибочки, тем же, кто недоволен, надо либо заткнуться, либо доказать свою верность и полезность. В мирной стране в мирное время верность и полезность чаще всего доказывается словами, в частности - доносами. Которым можно давать ход сразу, можно сразу же выкидывать, а можно и придерживать. На всякий случай, мало ли.
Копошение нарастало, вода становилась мутноватой, флора и фауна в ней потихоньку менялась. Конечно, до актуальной Гайифы или алисианского Талига нынешнему заболачиванию было далеко, но сравнивать следовало со временами Диомида, Двадцатилетней или эпохой Франциска, про величие которого теперь орали и бубнили на каждом шагу, что тоже начинало вызывать раздражение.
Процесс шел, само собой, неравномерно: в ведомствах и провинциях, где тон задавали сильные во всех смыслах личности, кишеть было трудно. В первую очередь это относилось к действующей армии, финансовому и таможенному ведомству, Ноймаринен с прилегающими землями и контролируемому коалицией Валмонов, Савиньяков, Рафиано, Алва югу.
Талиг более или менее разгребал экономическое наследие Алисы, чему немало способствовали таланты старшего Манрика. В военном отношении все тоже было прилично: Рудольф Ноймаринен показал себя неплохим военачальником и хорошим организатором. Союз с Талигом для не слишком больших, но богатеньких стран Золотого Договора делался все выгодней, а вот антиталигойский триумвират обуревали разноплановые думы.
Кесаря Готфрида все сильней напрягал постоянный военный конфликт, сжирающий уйму ресурсов и привязывающий Дриксен с одной стороны к дошлому и строптивому Хайнриху, а с другой - к гайифским займам, которые приходилось «отрабатывать» все той же войной. Раздражало и отсутствие сына. Племянника Готфрид терпеть не мог и оставлять на него кесарию не собирался, впрочем, кесарь еще вполне мог обзавестись собственным наследником. И собственной политикой. Его дриксенское величество привлекали Седые Земли, освоение которых сулило огромную выгоду, но для этого требовались ресурсы, которые пожирала армия. Готфрид начинал подумывать о долгосрочном перемирии с Талигом и продвижении на север. Гайифский диктат раздражал, а жрущий из гайифской корзинки «наследничек», по которому вздыхала дура Гудрун, вызывал желание прибить раскукарекавшегося болвана на месте. Беспокоила и Гаунау, которая не только могла сунуться в Седые Земли вперед кесарии, но и попытаться умыкнуть приграничные баронства. Неожиданную поддержку Готфрид получил от Эсперадора. Доверенное лицо Адриана сообщило кесарю, что Создателю угоден длительный, самое малое до начала следующего Круга, мир. Кесарь сделал значительное лицо и обещал подумать.
Хайнрих тоже думал. Лезть за море он пока не собирался, но ему хотелось вернуть в хлев сбежавшую после Двадцатилетней Кадану и не хотелось таскать из огня каштаны для Дриксен и Гайифы.
В Гайифе готовились к броску в Багряные Земли и вовсю делили шкуру неубитого черного льва. В успехе экспедиции «павлины» не сомневались, но их волновал крепнущий Талиг. А ну как в самый неподходящий момент саданут по северным провинциям? Талигойскую армию следовало занять, но Хайнрих с Готфридом отделывались туманными заверениями в дружеских чувствах, а готовый хоть сейчас воевать Неистовый никаким реальным влиянием не обладал.
Самым сговорчивым оказался Джеймс Каданский, которого все сильней тревожило соседство с Гаунау. Джеймсу срочно требовались поддержка Гайифы и войнушка Хайнриха с Талигом. Разумеется, Кадана обещала до последнего не замечать якобы «свободных полковников», которые поддержат талигойских повстанцев, а затем, когда восстание разгорится, пропустить через свою территорию гаунасских союзников, да и самим, если дело пойдет, присоединиться. Хайнрих с Готфридом тоже обещали не оставлять повстанцев без помощи, однако без особого энтузиазма. Да, они вмешаются, но только в случае, если овчинка будет стоить выделки. И при условии компенсации затрат.
Заваруха в Талиге становилась жизненно необходима, причем не столько Гайифе, как таковой (Сильвестру война не требовалась), сколько гайифским политиканам для решения их собственных внутренних задач. Неважно, собирался или нет Талиг нападать, главное, что отсутствие вторжения можно объявить результатом своих усилий. Соответственно те, кто эти усилия приложил, оказываются гарантами багряноземельских побед и должны получить свою долю прибыли и продвижение по службе.
Работа закипела. Строчились письма и циркуляры, выделялись средства, рассылались курьеры, шпионы и эмиссары. Благополучие и карьера множества персон от глав Коллегий до младших советников посольств и псевдонаемников зависела от того, вспыхнет ли на севере Талига мятеж.
ГАРНИР
Надо отдать должное руководству Дипломатической коллегии и послу Гайифы в Талиге. Они в полной мер осознавали ценность королевы, ее братьев и кансилльера, и потому дело было решено провернуть другими руками. Посол оставил Штанцлера на какое-то время в покое, а к сперва беременной, а потом болеющей королеве он был не вхож, да этого и не требовалось. В распоряжении «павлинов» имелся барон Хогберд. Тот самый, с золотоносным тюльпаном на гербе.
Пегобородый проныра пытался обмануть самого Манрика, чудом (гайифским) не отправился в Занху, обозлился на судьбу и отечество и собрался уносить ноги. Не налегке, само собой. Барон был довольно-таки неглуп, владел ситуацией и на предложение организовать небольшой пожарчик охотно согласился. Под гарантии личной безопасности и будущего финансового благополучия.
Разработанный Хогбердом & C план был прост, как все гениальное. Нужно собрать ополчение, якобы для помощи в охране северных границ, затем захватить кусок территории и ждать, когда «заграница нам поможет».
Когда это произойдет, Хогберд сочтет свою миссию выполненной и отправится через Кадану в Гайифу, где его услуги будут оплачены имперским подданством и заранее оговоренной суммой. Что до повстанцев, то это их проблемы.
Времени было в обрез: назначенная на следующую весну багряноземельская экспедиция поджимала, и барон принялся за дело. Мысль о сотрудничестве со Штанцлером он даже не рассматривал, поскольку подозревал эра Августа в нехорошем. То есть в том, что тот ставит личные интересы вперед интересов Хогберда. К тому же чем меньше дошлых соучастников, те проще. Собрать ополчение трудным не казалось, но требовались вожаки, которые придадут мероприятию хоть какую-то солидность и хотя бы несколько приличных и при этом управляемых военных.
Один мудрец грозился, если ему дадут точку опоры, перевернуть весь мир. Точку опоры Хогберду невольно предоставил сам Сильвестр. После краха восстания Борна и королевской свадьбы кардинал пришел к выводу, что с алисианцами, как с политической силой, покончено и их пора отлучать от корыта, заменяя уже своими ставленниками. Делалось это постепенно, с выходным пособием, отлученные забирали то, что им давали и с бурчанием удалялись в свои владения. В подавляющем большинстве это были люди в возрасте, но у них имелись дети и внуки, которым до бывшей королевы особого дела не было, а вот изменение статуса многих задевало, и сильно. Кто-то успешно шел своим путем, благо возможности имелись, кто-то при этом держал за пазухой камень, а кто-то сидел при отставном родиче и страдал о недодаденном. Сами и по одиночке они бы ни на что не решились, но сколотить их них стаю при умении было можно. Чем Хогберд и занялся. В первую очередь требовались вожаки. Сам пегобородый барон возглавлять мятежников не хотел — это было опасно. Он огляделся и, первым делом отправился в Старую Эпинэ, где царил Анри-Гийом.
Надо сказать, что после восстания Борна и смерти Магдалы Сильвестр счел необходимым отправить маркиза Эр-При домой. Не из недоверия, напротив. Женатый на Жозефине Ариго лояльный власти генерал по мнению кардинала должен был стать главой фамилии, сменив своего непредсказуемого и упрямого отца. Военачальников в Талиге хватало, большой войны не предвиделось, а Эпинэ традиционно пользовались авторитетом как в Старой Эпинэ и прилежащих к ней графствах, так и в армии. Сильвестр лично переговорил с маркизом и тот согласился подать в отставку. Двойного дна у генерала не имелось, он нежно любил жену, понимал, что отец отнюдь не всегда прав, что до дел воинских, то в Эпинэ вполне можно собирать и обучать солдат, которые потом могут быть использованы как на севере, так и на юге. Морис вернулся в отчий замок, но, «чтобы дома был покой», скрыл истинную причину своей отставки. Намекать Анри-Гийому на его возраст было чревато. Наследник сослался на старые раны, отсутствие войны и больное сердце жены. Отец буркнул про потакание юбке, и Морис занялся находящимися не в лучшем состоянии имениями и провинциальным ополчением. Его сыновья, кроме старшего, Арсена, были в армии. Робер - в Торке, остальные - в столичном гарнизоне. Арсен готовился к будущей свадьбе с Леоной и занимался имениями. На первый взгляд подбить Иноходцев на бунт было невозможно, но это на первый.
Об отравлении Магдалы Хогберд не знал – писем девицы Борн кураторы ему не показывали. Но он знал Анри-Гийома и общую ситуацию. Барон сообщил старому герцогу, что укрепившийся у власти Сильвестр перестал считать союз внучки герцога Эпинэ и сына Алисы выгодным и Магдалу отравили, а Мориса вышвырнули прочь из армии. Это знал Штанцлер, потому и выступал против женитьбы короля на Катарине Ариго, но на публичное разоблачение его не хватило. Люди имеют обыкновение верить тому, что их устраивает. Вранье Хогберда упало на благодатную почву, тем более что застигнутый врасплох Морис признался, что имел разговор с Сильвестром и тот посоветовал ему подать в отставку. Это убедило Анри-Гийома окончательно.
Дальше самым трудным было удержать старого коня от немедленных действий, но барону это удалось. Старику втолковали, что доказательств не осталось, зато можно отомстить. Если поднять восстание. Нет, не в Эпинэ, здесь оно обречено, а там, где будет получена помощь. На севере. Но для этого нужно проявить благоразумие и добиться того, чтобы ополчение и личный полк Эпинэ были направлены в Надор для охраны каданской границы, где будет неспокойно. Там к Эпинэ присоединятся северяне, а затем и союзники из Каданы и Гаунау. Армия будет занята на границе с Дриксен, и повстанцы смогут предъявить короне ультиматум. Остальное сделают верные люди в столице во главе с кансилльером. Сейчас же главное - тайна и скорость.
Анри-Гийом раздумывал недолго. Сказанное слишком резонировало с его чаяниями, чтобы он усомнился или отказался. Человек действия, всю жизнь уверенный в своей правоте и подмявший родню, он принял решение. Мало того, он умудрился смолчать, поделившись услышанным лишь с наследником и потребовав от того полного подчинения. Может быть, Морис и был несогласен, но, добиваясь у отца разрешения на брак с возлюбленной, он поклялся исполнять любые другие приказы. Решив с Эпинэ, Хогберд взялся за север, где его выбор пал на герцога Окделла. Там тоже было все непросто, но пегий боров справился. И все заверте…
ШАГ в ГУСЯТНИЦУ
И все же Анри-Гийом не был бы Анри Гийомом, если бы он смирно ждал судьбоносной весны. То бишь радел о защите северных границ Талига и требовал от дезертировавшего к больной жене наследника вернуться в строй. Он и не ждал.
Молодая королева наконец настолько оправилась, что стало возможным ее участие в торжественных мероприятиях. То, что Эпинэ в полном составе явились в Олларию, было естественно. Как и то, что маркиза Эр-При встретилась с подругой юности, которая, выполняя инструкции Штанцлера, честно вывалила на Жозину свои дурные предчувствия и страхи перед Двором с его интригами и безжалостностью.
Желание Анри-Гийома навестить могилу Алисы и повидаться с кансилльером тоже никого не удивило и не заинтересовало. Старый герцог Сильвестра уже не занимал, надорские же инициативы кардинал приписал заскучавшему дома Морису и счел полезными. Экстерриор Рафиано и гайифские прознатчики самого Сильвестра мышей ловили неплохо, так что о багряноземельской авантюре кардинал знал и ждал ее с нетерпением. Понимал он и то, что «павлин» попробует подстраховаться, натравив на Талиг своих союзничков. Весной по всему северу от Хексберг до Каданы следовало ожидать всяческих пакостей, и усиление Северного Надора за счет свежих полков из Эпинэ и местного ополчения было бы не лишним. Сильвестр с Анри-Гийомом был любезен, и Анри-Гийом это даже стерпел. Однако во время встречи со Штанцлером, на которую старик явился с Морисом, Повелителя Молний прорвало.
Так эр Август узнал как о грядущем мятеже и своем в нем участии, так и о том, что сам он знал про убийство Сильвестром Магдалы. Но и это было не все. Жозина искренне любила своих подруг, а Каролина обладала поэтическим воображением и умением «заламывать руки». Она в подробностях расписала свое желание сбежать от страшного Сильвестра и то, что в столице ее удерживает лишь страх за дочь. «Хотя от яда защитить невозможно». Последнее было брякнуто для красного словца, поскольку «у кого что болит», но Жозина решила, что Каролина знает про Магдалу, и попыталась ее утешить. Дескать, Катари ничего не грозит, ведь Ариго верны Талигу. Каролина при всей своей стратегической глупости на тактическом уровне соображала неплохо и быстренько вытянула из подруги про «убийцу Сильвестра». И пришла в восторг, поскольку по ее мнению это решало все ее проблемы. После чего подлила масла в огонь, дополнив версию Хогберда важными подробностями. Жозина поверила и поделилась с мужем. Тот нет, не обрадовался, он для этого был слишком порядочным человеком, но камень с души у него свалился. Хогберд не врал: убийство и подлость со стороны кардинала все-таки были.
Можно лишь пытаться представить, какими глазами Штанцлер глядел на понесших Иноходцев, понимая, что они несутся сами и несут его к пропасти, а остановить их можно лишь правдой о Каролине, а значит и о… себе. Но это означало немедленную гибель политическую и, очень может быть, что и физическую. Чтобы спастись, Штанцлеру требовалось, самое малое, избавиться от Анри-Гийома, супругов Эр-При, идиотки Каролину и Хогберда. Ну и заодно от герцога Окделла и доброй дюжины южных и северных дворян, и он бы избавился, не моргнув глазом, но не мог. Подоплека интриги с восстанием до эра Августа дошла немедленно. Да, его, как особо ценного, гайифские кураторы на убой не назначили. Пока, но потом будет не отвертеться, ибо в глазах мятежников он является важнейшим соучастником. И альтернатива этому одна - оказаться в глазах Эпинэ соучастником убийства Магдалы, а в глазах Сильвестра - интриганом, решившим при помощи ручной королевы прибрать к рукам короля.
Будь эр Август смелей физически, будь он привычней к резким отповедям без выкрутасов, он бы, возможно, сумел бы отрезать: «Вы - глупцы. Я не с вами», как отрезал Вальтер Придд. Но Штанцлер струсил окончательно и бесповоротно. Свою роль сыграла и монументальная личность Анри-Гийома, перед которым в юности будущий кансилльер изрядно робел, и гусь, наверное, впервые в жизни потерял голову. Настолько, что ему подумалось, что единственной возможностью спасения является успех мятежа с последующим устранением Сильвестра. Наверное, получи Штанцлер на размышление хотя бы полчаса, он бы одумался, но Анри-Гийом надавил еще раз и эр Август на глазах Эпинэ принялся составлять пресловутые ультиматум и будущее соглашение мятежников с Фердинандом. И составил.
Крышка на гусятницу с грохотом опустилась.
Окончание следует.