Большое спасибо, эрэа
Convollar, эрэа
Карса! 
Ну, что же, Глеб было позарился на обещанное масло, но когда понял во что может вляпаться, одумался. А Станислав сразу поставил изгнанников на положенное место. Кстати, если бы Всеслав был чуть умнее, а Радмила не поощряла его, он сидел бы в Каменце и правил уж как мог, хотя Глеб правильно заметил, что князь из него, что меч из палки. Вообще же, кмк, в судьбе Всеслава во многом виновата Радмила, недаром говорят, что жажда мести туманит разум.
Да уж, теперь вряд ли найдутся дураки, что захотят им помогать. Все-таки, в Сварожьих Землях разумных правителей покуда больше.
Всеслав и самостоятельно дров наломать еще сумеет, хоть и не в отношении политики. Гены все-таки скажутся...
Всеслав вырос маменькиными сынком, что неудивительно. Мечеслав, кажется, был всё же более дельным правителем, чем его сын. Радмила сына избаловала, но о мести речь зашла, когда в жизни Бранимира появилась Прекраса. Может, и неплохо, если Яргородским князем после Бранимира станет его младший сын. Хотя, наверное, мы ещё об этом узнаем, ведь за прошедшие годы младший княжич должен был подрасти. Покажут же нам ещё Яргородщину.
Не всякому, кстати, повредит вырасти маменькиным сынком. Вспомним хотя бы Венцеслава Кречета, героя "Пламени Жар-Птицы". Его тоже мать воспитала, отца он лишился рано. Но тут уж зависит от того, какая мать. И какие изначально качества у сына (а тут еще и прошлые жизни имеют значение.)
О мести со стороны Радмилы речь зашла, когда у Бранимира появился сын от Прекрасы, соперник Всеславу. Не было бы его - как-то прожили бы жизнь вместе. Но когда грозятся наследство передать другому - тут и более кроткая женщина могла бы не выдержать.
Яргородщину непременно покажут, и каким вырастет Драгомир - тоже! Но пока что остановимся подольше на Всеславе.
По прошествии нескольких лет, Всеслав однажды погожим весенним днем собрался на соколиные ловы вместе с придворными князя Станислава. Изгнанному яргородскому княжичу были пожалованы какие-то владения, но он там почти не жил, предпочитая проводить время в Брониславле, где было веселее. Любимым его занятием, как и прежде, оставалась охота, и в ней - будь то травля собаками крупного зверя или с ловчими птицами на мелких животных и птиц, - он разбирался в совершенстве, знал все достоинства собак и соколов лучше многих опытных охотников.
В этот раз он немного отстал от остальных, выехал на обрывистый речной берег, над которым с гоготанием протянуло стадо серых гусей. Сидевший у него на руке сокол - крупная свирепая самка, - завозился, слыша добычу, но не мог взлететь в серебряном клобучке, закрывшем глаза.
Всеслав снял клобучок и подбросил птицу в воздух. Та со свистом рассекла воздух крыльями и пошла вверх, круто набирая высоту. Полет ее был так стремителен, что взгляд едва успевал следить за взмывшей к облакам серой полоской. Гуси заметили сокола и с громким гоготанием поднялись выше, не давая себя ударить. Но и соколица, будто играючи, стала подниматься.
Вдруг Всеслав заметил, что в небе кружат уже два сокола. Они оба без устали преследовали стадо гусей, то сближаясь, то разлетаясь прочь, словно играли друг с другом. Охотник сразу понял, что второй сокол - точно самец, и ручной, раз не боялся присутствия человека. Но поблизости никого не было, значит, сокол у кого-то улетел.
Едва успел подумать, Всеслав тут же увидел женщину, мчавшуюся верхом по травянистому лугу. Она тоже следила за плывшими под облаками птицами.
Тут как раз больший сокол - самка, выбрав жертвой крупного серого гусака, промчался над ним, полоснув, как бритвой, острыми когтями. Гусь, свесив шею, стал падать, а соколица, стремительно развернувшись, скогтила его. Затем, тяжело махая крыльями, стала спускаться на луговину. За ней пошел и второй сокол, так и не догнав вспугнутую добычу (или не пожелав догонять).
Всеслав погнал коня к птицам. Не сговариваясь, женщина сделала то же, и какое-то время они ехали рядом. Бывший яргородский княжич вдруг почувствовал, как сильно у него забилось сердце, когда он глядел на охотницу, оказавшуюся рядом. Она была молода, хотя и не совсем юная девушка; ей было, должно быть, года двадцать три - двадцать пять. Ее лицо разрумянилось от быстрой скачки и от волнения, яркие синие глаза ее смеялись, на губах мелькала мечтательная улыбка. Судя по богатой одежде, она была знатного рода, и однако, Всеслав мог поклясться, что никогда не встречал ее при дворе своего дяди. Это показалось странным, и он хотел спросить ее, но не успел. Женщина повернула голову, и из-под изящной аксамитовой шапочки с пером цапли ей на плечи упали две светло-каштановые косы. Значит, она замужем!
Почему-то при этой мысли, никак его не касавшейся, Всеслав сразу помрачнел, и даже прекрасный весенний день для него сразу померк. Он достал маленькую костяную дудочку-вабик и подул, подзывая сокола.
За его птицей подалась и вторая, оставив добытого гуся. Все еще чувствуя непонятное раздражение, молодой человек приманил второго сокола кусочками мяса и, поймав его, обернулся к женщине.
- Сударыня, это, верно, твой сокол улетел? - спросил он, передав ей птицу. На мгновение они соприкоснулись руками. Сквозь две толстых перчатки трудно было что-то почувствовать, но Всеславу показалось - он ощутил тепло.
Светлая радостная улыбка озарила лицо молодой женщины.
- Спасибо тебе, господин! Я уж боялась, он улетит. Еще уговорила мужа купить мне ловчего сокола - и вот, чуть не потеряла...
"Мужа". Все ясно, и нечего продолжать беседу. Можно было бы взять сбитого соколом гуся и вернуться назад, туда, где доносились веселые голоса охотников. Разъехаться в разные стороны, как полагается почитающему правду сварожанину при встрече с чужой женой. Но Всеславу не хотелось так скоро прощаться с женщиной, успевшей уже тронуть сердце, и он поинтересовался:
- Как тебя зовут, государыня? И кто твой муж?
Она весело обернулась к нему.
- Зовут Боженой. А муж мой - жрец-казначей из храма Велеса, Путята.
На сем бы и расстаться, но им уже овладел азарт похлеще охотничьего. Не сводя глаз с молодой женщины, произнес:
- А я - Всеслав, яргородский княжич. Племянник государя Станислава Мирославича. Прости, сударыня, но почему это я тебя раньше не видел?
По лицу Божены прошло облачко грусти.
- Мой муж не позволяет мне слишком часто покидать дом.
В душе Всеслава проснулось сочувствие к ней. "Ей, верно, несладко живется", - подумал он, не принимая во внимание, что своим участием в ее судьбе способен скорее навредить, чем помочь. Он решил переменить тему, чтобы развлечь ее.
- Но я надеюсь, на ловах тебе понравилось, сударыня Божена?
Она сразу оживилась, запрокинула голову, как будто хотела навек сохранить в памяти весь этот светло-зеленый, едва одевшийся лес, и реку, небо и летящих птиц, и его, Всеслава.
- Очень нравится! Воздуха столько, что не надышишься, и земля кажется такой широкой, и вся перед тобой - скачи куда хочешь! Я в детстве часто бегала в лес: весной собирала цветы, летом - ягоды, осенью - грибы. А если еще вот так, под открытым небом, охотишься с соколом, то будто в себя вбираешь соколиный полет, сам становишься сильным и бесстрашным. Крылатым становишься...
Всеслав слушал ее, изумленно распахнув глаза. Ему казалось, что Божена выражает те же чувства, что и ему всю жизнь были сродни.
- Как я тебя понимаю! - признался он. - Я тоже всю жизнь только на охоте и чувствовал себя свободным! А вот отец мой, князь Бранимир Предрагович, об охоте вспоминал, только когда закончит все важные княжеские дела. И князь Станислав Мирославич так же. Меня же считают несерьезным.
Нет, ему не показалось: Божена в самом деле понимала его, как будто глядела в одном направлении с ним. Она ответила:
- Я, конечно, не знаю, как следует мыслить князьям. А по мне, леса - храмы земли, бывать в них на пользу человеку. В древности говорили: в лесах наша сила совершается.
Всеслав не сводил с нее радостных, уже влюбленных глаз, кивал, охотно соглашаясь:
- Да! Да, я всегда это чувствовал! Нет ничего дурного в том, что нам обоим нравится свежий воздух, лес и соколиные ловы. Правда же, сударыня Божена?
И он, повинуясь внезапному порыву, принес добытого его соколом гуся и протянул молодой женщине.
- Я его дарю тебе! Пусть это будет твоя добыча!
Жена жреца острым и немного лукавым взором взглянула на добычу, затем - на раскрасневшееся от волнения лицо княжеского родственника.
- С какой стати, господин, ты мне даришь свою добычу?
Он помог ей уложить гуся в седельную сумку. Широкие крылья птицы были все еще растопырены, как в полете.
- А с такой стати, прекрасная Божена, что иногда одна минута значит больше целой жизни! Ты со своим соколом не этого гусака, а мое бедное сердце заполевала, как добычу!
Молодая женщина стыдливо опустила глаза, и показалась ему разом на пять лет моложе, еще юной девушкой. Если бы не прическа замужней...
- Скрывать не стану, княжич: и мне понравилось с тобой беседовать. Приятно будет потом вспоминать нашу встречу. Но нам пора ехать!
В это время сокол, сидевший на руке Божены, стал беспокоиться, громко закричал. Оглянувшись, они с Всеславом увидели, как из леса выезжают остальные охотники. Женщина направила коня им навстречу, а бывший княжич смешался с толпой.
Весь оставшийся день и вечер, по возвращении во дворец, Всеслав оставался мрачен. Встреча с Боженой ни на минуту не шла из его головы, и он начал понимать, что больше не сможет жить беззаботно, как раньше, если ее не будет рядом. В лесу или в городе, но вместе с ним, как они были в ту судьбоносную минуту!
Погрузившись в свои мысли, он ни разу больше не спустил птицу, не слушал, когда к нему обращались, отвечал невпопад, так что все его оставили в покое. Дать мать, когда он приехал домой, сразу встревожилась за него, как за ребенка:
- Ты что-то на себя не похож, сын! Тебе нездоровится?
- Нет, нет, матушка! Все в порядке, - решил пока не рассказывать ей о Божене. Мать в любовных делах не помощник, только беспокоиться станет зазря.
За ужином в пиршественном зале Всеслав с новым неизъяснимым волнением увидел Божену; она, в богато вышитом льняном платье, сидела рядом с мужем, жрецом Велеса. Сидела молча, не подымая головы. Но Всеслав все же украдкой перехватил один ее взор, полный светлой грусти.
Делая вид, будто просто глазеет от скуки, он разглядел и жреца Путяту, мужа Божены. Это был не особенно высокий, но коренастый и плотный телом мужчина лет за сорок, с густой черной бородой. Всеслав сразу почувствовал к нему отвращение, хоть между ними сроду не было сказано ни слова. Он легко представлял этого человека в медвежьей шкуре, какие жрецы Велеса надевали на праздники. Представлял, как тот широкими, как лопаты, ладонями загребает золото, собранное в ларях своего храма. Но при мысли, что этот человек теми же руками обнимает Божену, прижимает ее к себе, Всеслав распалялся такой ревностью, будто это он был мужем Божены. Еще не решил про себя, что станет делать, но уже твердо знал, что не оставит ее просто так и не забудет.
С тех пор Всеслав стал тайно наблюдать за усадьбой Путяты, ища возможность незаметно увидеться с Боженой. На его счастье, однажды он узнал, что хозяин уедет на два месяца во Влесославль, где находилось главное саятилище Скотьего Бога, а молодая жена его останется дома.
Не помня себя от радости, Всеслав на другой день выследил Божену на торгу, где она приглядывалась к обновкам. Быстро, не торгуясь, купил у златокузнеца серьги и ожерелье из лазуритов пронзительно-глубокой синевы. Догнал женщину и, краснея, передал украшения.
- Носи их в память о нашей встрече! Как раз под цвет глаз тебе...
В первый миг в глазах, на лице молодой женщины отразилась радость, какой она не могла скрыть.
- Ой, Всеслав! А я тебя каждый день вспоминала. Во сне даже снился! - простодушно вырвались у нее слова, значившие больше любого признания. Совсем молодой выданная замуж, она не научилась хитрить, потому что с ее мужем это было бесполезно, и в некотором отношении оставалась действительно моложе своих лет.
Бывший яргородский княжич расплылся в широкой улыбке.
- Божена! И я тоже скучал по тебе, думал, что не дождусь нашей встречи!
И в самом деле, он похудел и побледнел со времени их знакомства на охоте, глаза у него запали, потому что он плохо спал по ночам.
Молодая женщина слушала его с большим вниманием, но вдруг спохватилась, и радость ее потускнела.
- Я же замужем... - вздохнула она.
Всеслав загородил ей дорогу, ухватил ее за руку.
- Божена, если ты захочешь, мы все равно будем вместе! Убежим куда-нибудь. Или я еще что-нибудь придумаю... Только скажи одно слово: ты сама хочешь быть со мной или нет?
Ее глаза, сияющие ярче всех драгоценных камней, открыли ему правду прежде, чем она упала ему на грудь, шепча: "Да!"
Он воровато огляделся, но никого не было рядом. Тогда он крепко обнял молодую женщину, чувствуя, как совсем близко бьются их сердца, и целовал ее до одури, до того, как у обоих потемнело в глазах и стали подкашиваться ноги.
Потом они долго бродили по городу, беседовали невесть о чем, смеялись. Наконец, как-то незаметно набрели на березовую рощицу, где со стройных белотелых деревьев свешивались сережки. Здесь Всеслав надрезал ножом одну березку, ловко свернул из бересты кузовок и нацедил прохладного, чуть сладковатого березового сока, дал пить Божене и пил сам. К надрезу на березе сбегались муравьи и тоже пили сок, черные на белом. Где-то на одном из деревьев закуковала кукушка, неутомимо отсчитывая годы.
- Это она нам считает, сколько мы вместе проживем! - сказал Всеслав, забывая, что у нее есть муж.
- Могли бы прожить, - будто в полусне прошептала Божена одними губами.
И вдруг вскинула руки ему на плечи, прижалась всем телом, целовала горячо, яростно.
- Всеславушко, милый! Хоть раз, да будешь у меня, и память о тебе останется!
Соскользнули вместе к подножию раненой, истекающей соком березы, примяли шелковую траву...
Домой возвращались уже под вечер, смущенные и счастливые. Божена запретила Всеславу провожать ее, чтобы не увидели слуги ее мужа. На прощание он шепнул ей на ухо:
- Завтра приходи опять в то же время!
Они встретились в своей березовой рощице и завтра, и почти каждый день в следующие два месяца, пока Путяты не было дома. Редко когда плохая погода или неотложные дела мешали им встречаться. И Всеслав, и Божена будто потеряли голову. Не думали о будущем, о том, что их любовь запретна, - ни о чем, кроме друг друга.
Отрезвление наступило, когда стало известно, что Путята вернулся. В тот день Божена не пришла на свидание, и еще несколько дней Всеслав ходил сам не свой, терзаясь неизвестностью и тревогой за возлюбленную. Хотел было проследить за усадьбой, но там расхаживали за оградой такие огромные псы, что и стая волков побоялась бы связываться. Людей же совсем не видно было, и спросить не у кого.
В конце концов, Всеслав уже хотел идти к жрецу, открыть ему правду и просить отпустить к нему Божену. Но тут явился вестник от самого князя Станислава и передал княжескому родственнику требование сейчас же явиться.
Когда Всеслав вместе со встревоженной матерью явился к дяде, тот встретил его уничтожающим взором. Перед князем стоял возмущенный Путята в своем жреческом облачении, а за ним сжималась заплаканная Божена.
При виде родственника князь Станислав ударил кулаком по подлокотнику кресла.
- Вот он, позор нашего рода! Отвечай, беззаконник: как ты мог позариться на жену почтенного жреца?!
У Всеслава все завертелось перед глазами. Он переводил взор с одного на другого, и отчетливо сознавал, что все пропало, правда открылась, они с Боженой погибли! Только смелость еще может их спасти...
Он поглядел на женщину. Она была бледной как мел, с бисеринками пота на лбу, с покрасневшими глазами. Вся ее фигура поникла, казалась какой-то неуклюжей, отяжелевшей, совсем не похожей на его прежнюю лесную деву. Но на миг она все же подняла глаза, и он расслышал прерывистый шепот:
- Я тебя не выдала... Ключница тебя узнала и сказала Путяте...
Этот шепот и ее взгляд снова придали сил Всеславу, и он взял Божену за руку, и смело взглянул в глаза князю Станиславу.
- Да, мы с Боженой любим друг друга! Если за любовь нынче положено наказание - делай что хочешь, княже! А у тебя, Путята, я прошу: отпусти ко мне Божену, расторгни ваш брак! Мне, а не тебе, предназначила ее светлая Лада!
Они с Боженой стояли, дрожа, под перекрестными взорами, сознавая, что прямо сейчас решается их судьба.
