Печать

[Ilona]

Взрослый знал, что он делает. А тут у ребёнка само вышло, хотя он из тамошнего аналога славян, а не семитов.

[фок Гюнце]

Да ничего взрослый не знал - ему просто было все равно, как писать. Хоть справа налево, хоть слева направо. Черный камень тоже бустрофедоном исписали только потому, что так удобнее.
Кстати, эти писатели тоже были не из семитов, а наоборот из латинов, а они к славянам куда ближе.

 

[Ilona]

Да ничего взрослый не знал - ему просто было все равно, как писать.
Значит, он знал, что можно и так, и этак. А мальчик знает, как надо, но само у него по-другому получилось.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Ilona, эрэа Карса, эрэа Convollar, эр фок Гюнце!
Мда, бывает, что что-то не додумаешь, увлекаясь своими фантазиями! Даже не знаю, как теперь этот эпизод исправить?
Все-таки взять пергамент и перо вместо бересты?

И почему, собственно, нельзя научить княжича левой рукой писать нормально? Что в этом невозможного?

Дело в том, что предубеждение против левой руки действительно в древности существовало, Богуслав это не от себя придумал. Считалось, то, что с левой стороны - не от добрых сил (вспомните "Волкодава" Марии Семеновой - Лучезара-"Левого"; и это при том, что он даже не был левшой, а его отрицательность подчеркивается тем, что всего лишь стоял по левую руку от кнесинки).
В бою не так уж важно, какой рукой владеешь, лишь бы хорошо. А как он, будучи князем, станет законы писать левой рукой? Скажут, что и законы тоже левые.

Братья интересные. А сестры у них пока нет? Это ведь братья Радмилы, как я понимаю.

Братья Радмилы, да. Она родится позднее.
А пока что узнаем кое-что об их родителях.

Уже сейчас заметна разница  в характере Стемира и Богуслава. Стемир легко впадает в ярость, но и успокаивается легко. Богуслав не чужд язвительности, не самого лучшего толка. В будущем всё это, конечно, скажется. Да и представление о княжении у них очень разное - Богуслав видит лишь внешнюю сторону, Стемир прежде всего воин. Но, кмк, и то и другое - однобоко. Со временем Стемир, кмк, поймёт, что не только воинские подвиги входят в обязанности правителя.

Пока только задатки будущих качеств, которые, конечно, разовьются, но и сильно изменятся с годами, к ним прибавится жизненный опыт, добавятся новые навыки. Стемир многое усвоит, обязательно. Хотя и подвигами отличится тоже.

Кстати, эти писатели тоже были не из семитов, а наоборот из латинов, а они к славянам куда ближе.

Разрешите вмешаться в ваш ученый спор: во всяком случае, в рамках моего МИФа, латины марцийцы точно ближе к сварожанам: и те, и другие - потомки жителей Таморианы, хоть и не из той волны, что ушла со Свартом, а паства Жрецов. А насчет аналога семитов не выясняла, кроме того, что у них, видимо, в здешнем мире не было культурных и религиозных причин далеко уходить за рамки своего родного региона. Так что мои герои вряд ли их знают, разве что случайно.

Глава 2. Вину отцов наследуют дети
Приблизительно в то же время в жизни княжеской семьи произошли некие события, которых Стемир с братьями в то время не могли еще как следует осознать. Лишь спустя много лет разобрались во всем до конца. Но поскольку случилось так, что последствия далекого прошлого оказали влияние на жизнь Стемира, то лучше изложить эту историю здесь, по порядку.
За пару лет до того князь Мирослав Брониславич, преследуя в лесу медведицу, случайно выехал к небольшому поселению, лежавшего у слияния двух рек. Здесь князю, наконец, удалось убить зверя, и, воодушевленный своей победой, он вообразил, что здешняя местность, семь пологих холомов, высящихся над тихой рекой, березовые рощи за ними, будто плывущие в легком тумане, - все это напомнило князю его родную Дедославльскую Землю, по которой он всегда скучал в суровом полунощном краю. Спустившись в лежащий меж холмов поселок, князь велел собрать местных жителей. Там обитали частью сварожские поселенцы, частью - местное племя, молившееся своим богам и с трудом говорившее по-сварожски. Князь объявил всем, что на этом месте построит крепость. И тут же, в честь своей победы над зверем, назвал здешнюю реку Медведицей, а будущий город - Медведицким Городком. Он уже представлял, как проторят дороги через глухие леса, как через Медведицкий Городок поплывут по лесным рекам торговые караваны, от самого Влесославля до Великой реки на восходе, и до Исконных Земель.
Крепость на холме Сварога начали строить, и князь Мирослав часто приезжал на Медведицу-реку, наблюдая, как идет строительство. Останавливался со своей дружиной в самой большой здешней усадьбе - у боярина Вепря.
Предки Вепря открыли для себя красоту и богатство Медведицкого приречья несколько поколений назад, и с тех пор все больше богатели. В долинах между холмами колосились их хлеба, в лесах для них обильно ловили зверей, в реке - рыбу. Стоявший немного поодаль от селения боярский дом Вепря мог потягаться величиной и богатством с иными княжескими. И, до того, как князь Мирослав обратил внимание на здешние края, Вепрь был здесь полноправным хозяином, полагая, что из Змеева или Тихомирова никакой князь до него не дотянется. Но вот - князь был здесь, и боярину Вепрю ничего не оставалось, как принимать его со всем радушием в хоромах, где жил он сам и его жена - боярыня Есения, и их дети: двое сыновей, Ярий и Белян, и маленькая дочка - Любуша.
Впрочем, о боярской семье князь Мирослав узнал позднее, и из чужих уст. А поначалу Вепрь угощал его за своим столом, поил золотистым хмельным медом - в его владениях и борти были свои, - то восхвалял князя, то хвастался собственными богатствами.
И вот как-то однажды на пиру князь Мирослав, поглядев на прислуживающих за столом девушек и молодиц, поинтересовался у гостеприимного хозяина:
- Всем хорош твой дом, Вепрь! Только что ж ты жену-то свою прячешь от гостей? Говорят, она хороша у тебя, и добра, заботится о неимущих.
Раскрасневшееся от выпитого лицо Вепря пошло бурыми пятнами, выпуклые светлые глаза выкатились из орбит. Смяв толстыми пальцами серебряный кубок, он прорычал, не помня себя:
- Кто?! Кто посмел мою жену восхвалять?!
Князь Мирослав удивился такому поведению боярина, но не подал вида.
- Кто? Многие здешние жители. Позови боярыню, хочу поглядеть, вправду ли тебе посчастливилось в семейной жизни.
Не посмел Вепрь ослушаться князя. Слез с праздничного помоста, тяжело прошел через широкую горницу. Приоткрыв дверь, рявкнул кому-то, находящемуся внутри:
- Есения, выходи! Батюшка-князь желает тебя видеть!
Спустя несколько минут к гостям вышла невысокая, еще молодая женщина в богатом наряде. На ней был зеленый атласный летник, украшенная вышивкой сорочка под ним - из тонкого белоснежного полотна. Из-под богато украшенной рогатой кики ниспадали две густые косы цвета льна. Мирослав с любопытством разглядывал хозяйку дома, и она вдруг вскинула на него удивленные, как будто испуганные глаза, зеленые как молодая листва. Трудно сказать, было ли красивым ее лицо, с широкими скулами и узким подбородком, "в форме сердца", как подумалось князю. Кожа у нее была белой, но под пристальными взорами гостей окрасилась нежным розовым румянцем. Губы ее были красивой формы, но печально поджаты. Князю показалось, что она недавно плакала.
"А что: Вепрь, по всему видать, и доведет до слез! Вот дурак! Другой бы не нарадовался такой жене", - подумал князь с жалостью к боярыне.
Она поставила на стол перед князем еще горячий каравай хлеба, слепленный в виде коня, с хвостом и развевающейся гривой.
- Счастье тебе, государь Мирослав Брониславич, на много лет! - тихим, но певучим голосом проговорила Есения.
- И тебе счастья, боярыня! - пожелал князь, и, обращаясь к хозяину дома, добавил: - Ну, теперь я знаю, что у тебя есть все, что нужно для счастья!
Боярин будто и не расслышал его слов, продолжал мутно-упрямым взором сверлить жену:
- Есения, ступай к детям!
- Дети уже спят, Вепрь, - возразила жена, но хозяин дома снова потребовал, повысив голос:
- Ступай!
Не посмев возразить, женщина скрылась в своих покоях. А князю Мирослав вдруг с удивлением подумалось, что без нее чего-то не хватает среди привычного застолья.
- Прячешь свою жену, точно жар-птицу в клетке, - упрекнул он Вепря. - Приехал бы с ней бы хоть раз ко мне в Тихомиров, да и с детьми тоже. Твои сыновья - почти сверстники моим, пусть друг к другу привыкнут.
Но в Вепре взыграла привычная спесь. Гордо подбоченившись за столом, он воскликнул:
- Никогда мои предки не служили князьям, да и потомки не станут! Пусть служат те, кого кормит князь, а у нас своих богатств полно! Стада коров, табуны коней на лугах пасутся, слава Скотьему Богу! Сотни овец дают шерсть! Вся здешняя округа работает на меня, Вепря, а будет - на моих сыновей! Их ли дело - в слуги идти, хотя бы и к князю?!
Шумное веселье разом как ножом отрезало, все ждали, что ответит князь зарвавшемуся боярину. А князь Мирослав поставил кубок на стол, неприязненно взглянул на хозяина дома.
- Ты, Вепрь, учти, что времена меняются! Прежде вы тут знали только великого князя в Дедославле, а до него с Медведицы немногим ближе, чем до самого Отца-Небо. Но теперь я здесь буду, в Лесной Земле, и уж ваш Медведицкий Городок без внимания не оставлю. Так ты думай, кому и что говоришь!
После этого случая князь Мирослав еще не раз приезжал на Медведицу-реку, чем-то ему полюбились здешние места. С Вепрем он помирился; тот сам просил у князя прощения, клянясь, что был дерзок лишь спьяну. Князь простил, ибо понимал, что уживаться с Вепрем и другими сильными боярами придется и впредь, такова доля любого князя. Хотя в Вепре проявлялись худшие пороки боярского рода: самодовольное чванство, жадность к прибытку, хвастовство своим богатством, содержавшимся, спору нет, в образцовом порядке. Вдобавок, он был болезненно ревнив: жену свою всегда прятал от гостей, и не терпел, чтобы какой-нибудь мужчина даже говорил что-то о боярыне Есении, сразу подозревал в каждом тайного соперника.
Но однажды князь Мирослав, объезжая свои владения, завернул в Медведицкий Городок без предупреждения. В усадьбе Вепря ему сообщили, что боярина нет дома, он уехал на несколько дней в гости к родственникам. Князь хотел уже ехать дальше, но вдруг обратил внимание, как все переменилось в доме. Двери и окна были распахнуты, пропуская даже в самые темные уголки свежий воздух и солнечный свет. От этого помещение сделалось сразу просторным и светлым. По половицам протянулись золотые световые дорожки, словно приглашая войти. В сенях, где уже засуетились слуги, готовя гостям обед, на полу играли в бабки хозяйские сыновья. Чуть подальше возилась с трехцветной кошкой их сестрица Любуша. Дверь на заветную женскую половину была тоже открыта, и оттуда доносилась песня, очень мелодичная и немного грустная:
"Цвела весной яблонька пышным цветом, вся в белом и розовом, греясь под солнцем. Но налетел полунощный ветер и сорвал с яблони весь цвет, оголил ветки. Бедной и одинокой стоит яблонька, гнутся ее ветки под тяжестью снега. Но не плачь, яблонька: может, еще прилетит к тебе сладкое дыхание весны, и ты расцветешь снова, может быть, ты дождешься своего часа..."
Не задумываясь, привлеченный любопытством, князь прошел в дом дальше. В покоях, богато обставленных разными предметами, известными одним женщинам, сидела с шитьем в рукахпевица. Остановившийся за порогом князь узнал хозяйку дома. Она застенчиво улыбнулась и снова покраснела, как в первую встречу.
- Государь! Ты не посылал о себе вестей. А я... Мужа нет дома, вот и хозяйничаю дома одна... Если хочешь поговорить - входи...
- Вижу, что одна... - князь присел на скамейку напротив нее. Его взгляд упал на распахнутое окно, в которое виден был цветник. - Тебе бы сюда, на окно, клетку с певчим чижом или горшок живых цветов...
Женщина подняла глаза. Теперь они показались Мирославу иными, чем в их первую встречу - горячими и живыми, странно преображали все ее лицо.
- Я не люблю птиц в клетке и цветов в горшке. Пусть лучше живут на свободе и те, и другие...
Мирослав удивленно развел руками и спросил нежданно для себя самого:
- Значит, не выносишь жестокости и неволи? Но тогда и я тебе не ко двору должен быть? Я ведь князь, а нам приходится чужими жизнями распоряжаться...
Есения мягко улыбнулась, сразу став на десять лет моложе.
- Нет! Я о тебе, князь, не слышала такого. Вижу, что ты не любишь лишней жестокости.
Прозвучало это просто, с достоинством, но князь почувствовал, как много личного в ее словах. Коснулся своей широкой ладонью ее похолодевших рук.
- Ну а твой Вепрь что? Тяжело тебе с ним? Вижу ведь: его нет - и ты совсем другая. Оживленная...
Женщина смущенно опустила глаза.
- Мне не пристало жаловаться на своего супруга, отца моих детей. Видишь вот: живу богато, могу сама не хлопотать по дому, слуги все сделают, и все у меня есть...
- А радость в жизни? А любовь супружеская? Когда Вепрь тебя загоняет в горницу, как овцу в хлев - это разве достойная жизнь?
Есения глубоко вздохнула, наконец, медленно подняла голову. В ее ясных глазах стояли слезы.
- Ну что ты смущаешь меня, государь? Не видела, не слышала тебя - и все терпела. А теперь тяжело...
Но эти слова скорее привлекли к ней Мирослава, чем охладили. Уверяя себя, что в нем говорит просто жалость к женщине, он спросил:
- А уйти от него?.. У тебя родные есть?
- Есть, но где им с Вепрем бороться! Отец купцом был, да задолжал Вепрю, он и потребовал меня в жены. Клялся, что любит. Не могу я уйти, княже! Дети у меня...
Мирослав надолго задумался. Будучи князем в Лесной Земле, он на самом деле не имел власти над домашней жизнью Вепря, не мог освободить от него Есению. В своем доме каждый смерд - хозяин, не то что такой богатый боярин, как Вепрь. И, хоть все видят слезы его жены, но обвинить Вепря открыто нельзя. Этого не допустил бы и сам великий князь. И все боярство, как пить дать, вступится за Вепря, им рты не заткнешь. А страдать в итоге - чудесной женщине, душа которой может еще открыться навстречу свету и радости...
Так и не придумав ничего, встал со скамьи, собираясь уйти.
- Мне надо распорядиться. Но, если захочешь, приду потом...
И вдруг тонкие пальцы женщины обвились вокруг его запястья.
- Приходи... вечером, как все заснут!..
Наблюдая, как идет строительство новой крепости, как вырастают белокаменные стены на холме Сварога, отражаясь в тихих водах Медведицы-реки, князь видел перед собой глаза Есении, ее застенчивую улыбку. Никогда не думал, что такое случится в его жизни. Когда-то его, еще не возмужавшим юношей женили на Аюль, юной команской хатуни, и с тех пор жили вместе, родичи четверых сыновей, и не задумывались, чтобы их жизнь могла сложиться иначе.  И ни он не спрашивал жену о любви, ни она его. А возле Есении ему захотелось провести жизнь, говорить с ней, и спорить иногда, слушать ее певучий голос, смотреть, как ее ясные глаза блестят от смеха, а не от слез.
Ночью, когда его воины заснули на сенниках, князь прокрался к двери боярских хором. Она была оставлена приоткрытой. Словно белый призрак, выступила из темноты Есения - в ночной сорочке, с распущенными до колен волосами. Взяла князя за руку, повела в дом...
Прощаясь на рассвете, он горячо обещал ей:
- Верь мне, я заберу тебя к себе! Откупимся от Вепря. Или я заставлю его понять, что здесь моя власть больше, чем его! А с женой я сумею договориться. И тогда мы будем вместе, Есения! И детей твоих постараюсь выручить.
- Мне бы тоже хотелось, - просто сказала молодая женщина, уткнувшись лбом в плечо любовнику. - Ладно, ступай, а то увидят! Я буду ждать!
Такой она и запомнилась Мирославу: тоненькая, как девочка, в простой белой сорочке, с доверчивым взором огромных ясных глаз...
Все эти события гораздо позднее стали известны Стемиру и другим княжеским детям. А тогда Стемир лишь случайно услышал разговор родителей, собираясь за чем-то войти к ним в горницу. Сквозь приоткрытую дверь увидел, как мать сидит вполоборота на своих подушках, склонив голову на руку, так что лица не было видно. Наконец, она подняла голову, и видно стало, что она сильно расстроена. Но проговорила спокойно, слегка дрожащим голосом:
- Ну что ж: ведь нас поженили почти детьми, не спросив ни твоего, ни моего сердца. Да и нечего было в то время спрашивать. Никто не знал наперед, как сложится жизнь. Мог и мне повстречаться другой человек, да, видно, не суждено... Если сумеешь ее выручить у Вепря - возьми ее второй женой. Но только одна просьба к тебе: помни, что я тебе родила четверых сыновей! Не пренебрегай ими, что бы ни случилось.
Князь Мирослав сидел на скамейке, неловко ссутулившись. Таким Стемир еще не видел своего отца: он как будто стыдился, нагнул голову, не смея взглянуть жене в глаза. Потом нагнулся к ней, поцеловал руки.
- Благодарю тебя, Цветана! Только сейчас я узнал тебя...
- И еще за одно благодарю: за то, что не пустая красавица тебя привлекла гладким телом, а несчастная женщина, что любовь к ней в тебе выросла из сочувствия, - проговорила княгиня.
Дослушав их разговор до конца, Стемир убежал. Родители были слишком поглощены каждый своими переживаниями, чтобы его заметить.
Маленький княжич был уверен, что возненавидит ту, из-за которой плакала мать. Но, когда на пир к князю, среди прочих бояр, приехал и Вепрь со своей женой, Стемир понял, что боярыню Есению нельзя ненавидеть. Такой чистой и светлой она казалась среди пышно разодетых бояр, словно белая березка, случайно выросшая в непроницаемо-черном ельнике. Говорила она мало, но голос у нее был такой мягкий, ласковый, что к ней оборачивались все, не только ее соседи за столом. Ее муж, сидевший рядом, свирепел, багровел лицом, угрожающе косился едва ли не на каждого мужчину, что, как ему казалось, мог заглядеться на Есению. Она же глядела покорно и терпеливо, не смея поднять глаза ни на князя, ни на княгиню. К удивлению Стемира, его мать сама заговорила с той, кого полюбил ее муж. И еще удивительней было то, что в интонациях княгини Цветаны не слышалось никакой ревности, как будто и не она плакала день назад. Казалось, обе женщины поняли друг друга раз и навсегда. И у Стемира прошла обида за мать.
Вепрь с женой уехали с пира первыми, сославшись на то, что им далеко ехать. Князь Мирослав мог лишь проводить глазами Есению, видя, как ее муж запихивает  ее широким плечом в повозку, торопясь скрыть от всех, как сокровище, которого никто не должен видеть.
Кроме жены, князь поведал о своем сокровенном желании лишь двум самым близким людям - своему старому наставнику, "дядьке" Судиславу, и его сыну - Ратибору, прозванному за белые, как у норландца, волосы Зимой. Ратибор не раз бывал с князем на Медведице-реке, вывез оттуда жену, знал непонаслышке боярина Вепря, и потому тревожно спросил:
- Чего он у тебя потребует за свою жену, княже?
- Чего бы не потребовал - отдам, - уже решил для себя Мирослав. - Добавлю ненасытному еще земель, пусть подавится. Если надо - уступлю Медведицкий Городок Вепрю, прекращу все строительство. Пусть отгораживается от всего света, все равно не я, так наследники мои в те края придут, я уверен! Зато Есения будет со мной!
Но Ратибор с сомнением покачал головой.
- Ой, не знаю, княже, откажется ли Вепрь от жены даже и тогда! Он ведь мнит, будто она принадлежит ему, как и его земля...

[Ilona]

Все-таки взять пергамент и перо вместо бересты?
Да вполне логично выглядело бы, что на обучение денег не жалеют. Это княжичи или где? 

Дело в том, что предубеждение против левой руки действительно в древности существовало,
Я знаю. Но раз учитель к леворукости относится вполне либерально и даже видит преимущество для воина, то почему бы и писать нормально не поучить? Княжеская грамота, которая выглядит, будто её гусь лапой корябал - тоже как-то не очень для достоинства правителя.

Новая глава - мда. По тем временам, да и более поздним, бесстыдство редкостное, возможное только при совсем отбитых мозгах. Не боится князь за свой имидж и будущих проблем? Аналог Стемира в нашей истории с мачехой и единокровными очень неласково обошёлся, спасибо, что вообще не убил. Хотя его отец явно вёл себя приличнее.

[katarsis]

Стемир растёт воином. Но ему стоит понять, что в бою важен не только молодецкий удар, но и стратегическое мышление. Видеть не только себя и врагов, но и своих. А то: размахнись рука, раззудись плечо - а по кому бьём не суть
Боюсь, как бы эта история с чужой женой плохо не закончилась. Вепрь не похож на того, кто позволит забрать жену и откупиться. И ведь, получается, не зря прятал. Как в воду глядел. Хотя, и Есению жалко. Что её как в клетке держат.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Ilona, эрэа katarsis!

Дело в том, что предубеждение против левой руки действительно в древности существовало,
Я знаю. Но раз учитель к леворукости относится вполне либерально и даже видит преимущество для воина, то почему бы и писать нормально не поучить? Княжеская грамота, которая выглядит, будто её гусь лапой корябал - тоже как-то не очень для достоинства правителя.

Да научится он еще всему, что нужно, времени достаточно! Если сейчас у него с обучением больше трудностей, чем, например, у Богуслава, это может даже на пользу пойти, научит справляться с трудностями.

Новая глава - мда. По тем временам, да и более поздним, бесстыдство редкостное, возможное только при совсем отбитых мозгах. Не боится князь за свой имидж и будущих проблем? Аналог Стемира в нашей истории с мачехой и единокровными очень неласково обошёлся, спасибо, что вообще не убил. Хотя его отец явно вёл себя приличнее.

Ну, не ругайте так строго! Это все-таки не наш мир, без множества христианских запретов, и понятия несколько отличаются. Мы уже выясняли в "Сполохах над Искрой", что вторую жену взять не возбраняется.
И это не те события, на которые Вы намекаете. До них здесь еще очень далеко (и возможно, Стемир за высылку младших братьев поплатится тем, что они потом его роду не позволят жить в Сварожьих Землях, способными учениками окажутся). Но пока он сам еще ребенок, и его будущее только складывается. Вот, увидим дальше, как появятся рядом с ним люди, сыгравшие огромную роль в его судьбе. К тому и ведет эта глава-вставка, сама по себе, вроде бы, не столь уж важная.
А история с Вепрем и Есенией тоже отнюдь не с нуля выдумана. Вот только возможности ее решить у моих сварожан несколько иные. Впрочем, до этого не дойдет.
А вообще - если поглядеть, какой образ жизни иные современные романисты приписывают историческим личностям в нашем мире, просто так, без особых оснований - все оргии римских императоров отдыхают. У меня ничего такого нет, я своих героев уважаю. 

Стемир растёт воином. Но ему стоит понять, что в бою важен не только молодецкий удар, но и стратегическое мышление. Видеть не только себя и врагов, но и своих. А то: размахнись рука, раззудись плечо - а по кому бьём не суть
Боюсь, как бы эта история с чужой женой плохо не закончилась. Вепрь не похож на того, кто позволит забрать жену и откупиться. И ведь, получается, не зря прятал. Как в воду глядел. Хотя, и Есению жалко. Что её как в клетке держат.

Вы правы, Стемиру предстоит еще многому научиться. Он и научится. Думать тоже умеет - надеюсь, это здесь показано? Хотя непосредственно при виде врага будет увлекаться всегда. А свои воины, надеюсь, не станут так неумело подворачиваться, как Богуслава угораздило в первой главе.
Да уж, Вепрь не похож. А был бы он сам с женой поласковее - и была бы ему верной супругой.

Увы, опасения Ратибора оправдались на следующий же день. На взмыленном коне примчался один из строителей с Медведицкого Городка. Соскочив с коня, потребовал вести его к князю Мирославу. Крикнул хриплым голосом, шатаясь от усталости, как пьяный:
- Беда, княже! Вепрь дознался, что жена его хочет к тебе уйти! Избил ее и бросил в поруб, и кормить запретил. Дороги велел перегородить, чтобы никто не смел к нему ездить. Отказался тебе повиноваться, княже...
Но Мирослав уже не слушал. Крикнул свою дружину, вскочил на коня, и пустил его вскачь, бешеным галопом.
Близ владений Вепря встретили работников, городивших высокий тын поперек дороги. Разъяренный князь Мирослав пришпорил коня так, что тот, распластавшись в воздухе, перелетел ограду, едва задев копытом. Следовавшие за князем всадники стали споро ломать ограду, рубить мечами, налегать конем и собственным телом.
- Что, что творите? Боярин Вепрь велел... - донеслось им вслед, но князь и его воины уже не слушали.
Вот и высокое крыльцо боярской усадьбы! Князь Мирослав рванул дверь на себя, так что та затрещала.
В просторной горнице не было никого, кроме хозяина дома. Тот сидел за столом, подперев рукой тяжелую голову, и, казалось, то ли не выспался, то ли был пьян. Уставился на вошедшего мутными глазами. Но сделать ничего не успел. Мирослав с порога крикнул ему:
- Где Есения? Что ты сделал с ней?!
Лицо Вепря сделалось багровым, глаза налились кровью. Вскочив из-за стола, он прыгнул навстречу князю. И замер, увидев нацеленные на него мечи дружинников.
- Я ее наказал за измену, как всякий муж имеет право!
Не слушая больше, Мирослав выбежал в сени, остановил какого-то боярского челядинца, велел показать, где тут поруб. Его провели в сырую яму под клетью. При свете факела князь разглядел белевшее в полутьме полуобнаженное тело женщины. Она не двигалась.
- Есения! Есения! Кончились твои муки, - дрогнувшим голосом позвал князь, надеясь, что она отзовется.
Но ни звука, ни движения не послышалось в ответ. И, когда спустившись в поруб, взял на руки ее почти невесомое тело, почувствовал лишь мертвенный холод. Свесившаяся вниз рука женщины безжизненно мотнулась.
- Есения... - шепотом позвал ее князь, уже чувствуя, что все напрасно. Открытые глаза ее остекленели. Лицо уже утратило живые краски. Она была мертва!
Положив Есению на траву, под ясные солнечные лучи, Мирослав увидел, как сильно она изуродована. Остатки грязной изорванной сорочки ничего не могли скрыть. Все лицо ее было в багровых кровоподтеках, огромные синяки покрывали нежные груди и живот женщины.
Долго сидел князь Мирослав возле тела Есении, опустив голову, так что никто не видел его лица. Взяв поданный дружинником плащ, накрыл ее тело. А перед глазами все стояла она, такой, как провожала его в тот раз, когда в глазах ее горел свет надежды...
Во дворе стали собираться люди: родня Есении, а за ними и прочие жители Медведицкого Городка. Все горько плакали. Есению, в отличие от ее мужа, здешние жители любили.
Их плач стал невыносим Мирославу. Пусть покойницу оплакивают ее близкие. А он не успел для нее стать близким. Его долг здесь - чинить правосудие, как подобает князю.
Вернулся в дом, сделал знак дружинникам, стерегшим Вепря, оставить их одних. Воины повиновались, с сочувствием глядя на князя, осунувшегося и почерневшего за какой-то час.
Сглотнув застрявший в горле ком, князь глухо произнес, с ненавистью глядя на боярина:
- Ты только себя одного на свете любишь! Тебе люди не нужны! Дети - продолжение твое, жена - имущество. Захотел - и убил! А ей хотелось свободы! Хотелось любви! Лучшей жизни!
Вепрь оскалил крупные желтые зубы, не вставая со скамьи.
- Тебе княжат новых плодить? Нет уж! Никому теперь не достанется Есения!
И, понимая, что ему нечего терять, боярин вскочил на ноги, закричал с яростью, не уступавшей ярости Мирослава:
- Зачем ты приехал к нам?! Это ты, ты погубил ее! До тебя она была порядочной женщиной, а ты превратил ее в мерзкую развратницу! Зачем приехал?! Это мои владения, и все здесь мое!
Не помня себя, Мирослав схватил Вепря за плечи и отшвырнул к стене. Потом затряс так, что у того замоталась голова.
- Я ее погубил?! Ты, Вепрь, ты! Она и была тебе хорошей женой, и могла бы с тобой всю жизнь прожить в радости и любви... если б ты хотя бы знал, что значат эти слова! Ты ее в клетку посадил посреди твоих богатств, погасил для нее радость, не верил ей никогда, стерег как преступницу. Душу в ней старался сломить, да не превозмог! Сам ты виноват, что она ко мне потянулась только за то, что я ее пожалел!
Вепрь зашевелился у стены. Повернул голову и жутко усмехнулся, сплевывая осколки зубов.
- Я все-таки победил, князь, и тебе, с твоей властью, уже ничего не исправить! Ты теперь с ней встретишься только в Ирие!
Мирослав схватился за меч, но внезапно успокоился. Стоя над валявшимся на полу Вепрем, проговорил печально, но твердо:
- Я с ней встречусь в Ирие, когда придет время! А ты - никогда, ты будешь вечно скитаться в Кромешном Мире, в холоде и тьме, как предатель и убийца!
Выбежав из горницы, князь коротко бросил дружинникам:
- Казнить! Труп - в болото!
Боярина Вепря обезглавили в тот же час, и похоронили в болоте, как обычно поступали с преступниками, недостойными вознестись в Ирий в очистительных лучах погребального костра.
Проходя через сени, князь Мирослав заметил в углу молчаливо прижавшихся детей Вепря, и остановился рядом. Шарахнулась в сторону крепенькая белокурая Любуша. Исподлобья глядел старший мальчик. У второго, ровесника его Стемира, князь увидел огромный синяк во всю щеку.
Рядом с детьми тяжело вздохнула старая ключница.
- Отец это его ударил. Белян за мать хотел заступиться, и вот... - проговорила она, указав на мальчика.
Князь Мирослав пристально разглядывал детей, пытаясь в них увидеть черты Есении.
- Ладно, Вепрь уже получил свое!.. А детей я забираю к своему двору, пусть растут с моими сыновьями вместе. Собирайтесь в дорогу!.. - и, вспомнив давний спор с боярином, горько усмехнулся: - Не служил род Вепря князьям, так научится служить!
Для боярыни Есении воздвигли погребальный костер на высоком берегу у излучины Медведицы-реки - это место, особо почитаемое местными женщинами, называли холмом Лады. На погребение собрался весь народ - и здешние, и прибывшие с князем. Провожали покойницу и ждали, что объявит им государь Лесной Земли. Ведь ясно, что перемен не избежать, раз уж князь сломил могущественного, богатого и тяжелорукого Вепря!
И князь не стал откладывать своего решения.
- Земли по Медведице-реке объявляю княжескими! - произнес он во всеуслышание, глядя на обступившие его светлые, рыжие, темные головы местных жителей. - Вам же легче будет: платить подати только мне, без боярского решета! А наместником в Медведицком Городке ставлю вот Ратибора Зиму! - князь вытолкнул названного вперед из рядов дружины. - Вам он известен, породнился с вами, да и мне знаком с детства. Ему полностью верю!
Ратибор сперва растерялся,  не ожидая такого назначения. Но медвединцы тепло приветствовали его, и он согласился остаться здесь, распоряжаться в будущей крепости.
Когда отгорел погребальный костер, здесь же устроили проводы умершей - тризну. По обычаю, полагалось вспоминать о покойнице только самое лучшее и, желательно, веселое, чтобы ей не так жаль было разлучаться с живыми. Кто мог - пытались одолеть печаль. Женщины, подруги Есении, пели ее любимые песни. Но многие, знавшие ее близко, сидели молча, с каменными лицами. Не мог говорить и князь Мирослав. Не так уж долго и знал он Есению, а всю душу ему перевернула...
Дома, в княжеском дворце, быстро все узнали, что князь казнил боярина Вепря. Дошли новости и до княжеских сыновей. Они пока еще не могли вникнуть в суть событий, зато быстро узнали, что отец взял на воспитание детей казненного.
Вбежав в горницу, старшие княжичи застали там, среди еще не разобранных ларей и мешков, двух мальчиков и девочку. Старший из них, примерно ровесник Богуслава и такой же высокий, угрюмо взглянул на вошедших. Второй мальчик сидел на ларе, низко опустив кудрявую голову. Девочка, самая младшая из троих, отбивалась от няньки, которая хотела ей вытереть лицо. Царапалась и колотила ее кулачками, визжа:
- Убери это полотенце! Уйди! Уйди! Я все равно здесь жить не буду!
- Будешь, овечка моя! Куда ж ты денешься? Нет у тебя больше ни батюшки, ни маменьки, зато вас, сироток, сам князь берет на воспитание, - приговаривала нянька, стараясь вытереть полотенцем заплаканное лицо Любуши.
А тем временем княжич Богуслав первым шагнул навстречу прибывшим. Оказывать им теплый прием он не собирался.
- Так вы сыновья Вепря? В честь чего это вы собираетесь у нас жить? За то, что ваш отец - изменник? - надменно поинтересовался он.
Старший Вепрович, Ярий, поднялся с лавки. За последние дни случилось столько всего, что он сам еще не мог толком осмыслить. Но ясно было, что он, старший, должен защищать брата с сестрой.
- А ну, повтори, что сказал! - воинственно воскликнул он, сжав кулаки.
- Ваш отец - изменник! - воскликнул Богуслав.
Тем временем Стемир, обычно бывший вспыльчивее брата, на сей раз держался позади, сосредоточенно размышляя. Он слышал лишь краем уха о невероятно запутанных взрослых делах, но и того ему было достаточно, чтобы задуматься. Теперь, когда боярыня Есения умерла, отец помирится с матерью - это, конечно, хорошо. Но Стемиру было все же жаль ту женщину. Она была красивой и, кажется, доброй. Ей не следовало умирать, даже ради спокойствия в княжеской семье.
Он смело вклинился между Богуславом и Ярием, уже готовыми сцепиться в жестокой драке. Ростом Стемир был ниже старших мальчиков, но раздвинул их так решительно, что они даже не сопротивлялись.
- Помолчите! Богуслав, я тебе не позволю их оскорблять! - сказал прежде, чем успел подумать, как сможет "не позволить".
Богуслав с удивлением обернулся к брату.
- С чего это ты за них заступаешься? - недоумевающе спросил он.
Но Стемиру уже понравилось чувствовать себя защитником. Он заметил, что младший мальчик и девочка смотрят на него с надеждой - и это вселяло новые силы. Обернувшись к старшему брату, он ответил решительно, как взрослый:
- С этого дня они - мои гости! И никто не смеет их задевать!
И такая убежденная сила крылась в словах, в горделивой осанке Стемира, что даже угрюмый Ярий посторонился и стал рядом с ним, плечом к плечу. А Богуславу осталось только развести руками и отступить на шаг.
Тем временем Стемир протянул левую руку Любуше, а правую - второму ее брату, Беляну.
- Раз вы станете жить с нами, я вам покажу дворец и все усадьбу. У меня есть ручной волчонок, он живет в моей спальне. Когда подрастет, я буду его учить, как собаку. Хотите взглянуть?
- Да! - оживленно воскликнула Любуша. Самая маленькая из детей, она еще не понимала как следует, что случилось, плакала больше потому, что их с братьями жизнь так резко изменилась. Когда Стемир ее успокоил, страх ушел, можно стало играть и узнавать новое.
Волчонок, которого Стемир кормил с рук, успел немного подрасти и привык к людям, больше не дичился их. Хозяин велел ему сидеть, и звереныш терпеливо сносил ласки шумной ватаги гостей, лишь слегка скаля прорезавшиеся мелкие зубки. Стемир следил, чтобы волчонок никого не укусил, или его не обидел кто-нибудь. Думал, что Любуша побоится трогать лесного щенка, но, к удивлению княжича, она бесстрашно трепала его серый ощетинившийся загривок, гладила острую мордочку. С торжеством поглядывала на старших мальчишек: вот, мол, глядите, какая я! Стемиру это понравилось. Он уважал смелость, и не задумывался, чтобы девочке полагалось вести себя иначе.
И, пока Стемир со своими новыми друзьями играл с волчонком, ловившим лапами и зубами тонкий ремешок, взор княжича привлекло что-то необычное над его головой. Там, на небольшой полке, вбитой в дубовое бревно стены, стояла серебряная фигурка Макоши, изображавшая ее с ребенком на руках, как Великую Мать, покровительницу детства. Великолепная работа замечательно передавала ощущения матери, склонившей голову над ребенком, так что ее занимал только он.
И вот, Стемир увидел, как литая серебряная фигурка на одно мгновение ожила, блеск металла сменился красками жизни. Она подняла голову, пристально поглядев в глаза княжичу. Глаза у нее были бездонные, зеленые как леса ее родного края, вечно молодые и вместе с тем - старше, чем у любого у взрослых людей.
Только один миг она жила, глядела на него. Стемир затаил дыхание, ожидая, что она заговорит. Но этого не произошло. Богиня-Мать снова склонилась над своим ребенком, покрылась серебром. Но перед Стемиром остался, как наяву, взор ее глаз, чутко заглядывающих ему прямо в душу. Это были глаза ласточки, которую также видел он один.
"Если боги чего-то хотят от меня, я надеюсь, они со временем объяснят, что именно", - сказал себе Стемир, хотя ему очень хотелось узнать прямо сейчас, для чего ему приходят видения.
Встряхнув головой, он обернулся к своим новым друзьям:
- Наигрались? Ну, оставьте Серого, он уже устал. Завтра придем к нему. А сейчас пойдемте, поищем моих братьев, и пойдем смотреть дворец. Здесь есть оружейная - в ней какого только оружия не найдешь! С закатной башни виден весь город. Там же, на чердаке, живут ловчие соколы. А если хотите, потом возьмем коней покататься. Вы умеете ездить верхом?
- Умеем! - заверил Ярий, и юные Вепровичи последовали за Стемиром, как настоящая дружина за своим князем.

[Ilona]

Да научится он еще всему, что нужно, времени достаточно!
Ну вот и славно.

Ну, не ругайте так строго! Это все-таки не наш мир, без множества христианских запретов
Христианские запреты - не единственный ограничитель. Сам экономический и социальный уклад того времени не предполагает свободы женских нравов. Даже в нашем нынешнем мире замужнюю женщину, которая при второй встрече с мужчиной прыгает к нему в постель, совершенно справедливо назовут разными нехорошими словами. А по понятиям того уклада Есению можно смело выгонять из борделя за разврат.И произошедшее в новой главе вполне закономерно: как бы чудовищно это ни выглядело с нашей точки зрения, Вепрь действительно в своём праве. Жена его откровенно опозорила, а князь ситуацию только ухудшил. Если вспомнить наши предания, очень сильно ухудшил.

[Convollar]

История крепости на Медведице очень интересно выглядит в альтернативном мире. А вот история с Есенией, даже не знаю, что сказать. Вепрь, конечно, тиран, любил действительно только себя, и всё-таки в чём-то я согласна с эреа Ilona, вмешательство Мирослава в чужую семью было не только неразумным, оно было очень опасным. Именно  это вмешательство, по сути и привело к смерти Есении. То, что князь мог взять вторую жену, я считаю допустимым, но если она замужняя женщина и мать троих детей, но только в случае смерти мужа. Или по его согласию.  Айгюль-хатун  приняла бы вторую жену, в этом я не сомневаюсь, но Вепрь был в своём праве, хотя и был редкой пакости тварью.

[katarsis]

   Детей жалко больше всего. Мать убили, отца убили. Вот, как они уживутся с князем, из-за которого всё и произошло? Ещё и Богуслав оскорбляет. Вепрь, конечно, убийца, но изменник-то с чего? Что не захотел с князем женой делиться? Хотя, скорее всего, Богуслав просто не знает, что там на самом деле произошло.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Ilona, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Христианские запреты - не единственный ограничитель. Сам экономический и социальный уклад того времени не предполагает свободы женских нравов. Даже в нашем нынешнем мире замужнюю женщину, которая при второй встрече с мужчиной прыгает к нему в постель, совершенно справедливо назовут разными нехорошими словами. А по понятиям того уклада Есению можно смело выгонять из борделя за разврат.И произошедшее в новой главе вполне закономерно: как бы чудовищно это ни выглядело с нашей точки зрения, Вепрь действительно в своём праве. Жена его откровенно опозорила, а князь ситуацию только ухудшил. Если вспомнить наши предания, очень сильно ухудшил.

Все-таки, у большинства моих героев не принято убивать своих жен. Это восприняли бы как преступление, а не как "в своем праве".
В общем, конечно, дров наломали все. Мирослав с Есенией совершили ошибку, Вепрь - преступление. А расплачиваться за все придется детям.

История крепости на Медведице очень интересно выглядит в альтернативном мире. А вот история с Есенией, даже не знаю, что сказать. Вепрь, конечно, тиран, любил действительно только себя, и всё-таки в чём-то я согласна с эреа Ilona, вмешательство Мирослава в чужую семью было не только неразумным, оно было очень опасным. Именно  это вмешательство, по сути и привело к смерти Есении. То, что князь мог взять вторую жену, я считаю допустимым, но если она замужняя женщина и мать троих детей, но только в случае смерти мужа. Или по его согласию.  Айгюль-хатун  приняла бы вторую жену, в этом я не сомневаюсь, но Вепрь был в своём праве, хотя и был редкой пакости тварью.

Большого будущего для Медведицкого Городка еще никто не ожидает. Даже Стемир, уж на что вырастет патриотом Лесной Земли, в ту сторону не очень-то будет глядеть. Но мы-то знаем более поздние по хронологии произведения.
Увы, они недооценили, насколько опасный человек Вепрь. Думали, что достаточно от него откупиться, чтобы он согласился отпустить жену. Но не тут-то было.

  Детей жалко больше всего. Мать убили, отца убили. Вот, как они уживутся с князем, из-за которого всё и произошло? Ещё и Богуслав оскорбляет. Вепрь, конечно, убийца, но изменник-то с чего? Что не захотел с князем женой делиться? Хотя, скорее всего, Богуслав просто не знает, что там на самом деле произошло.

Они все-таки еще не очень большие, могут смириться при хорошем обращении. Стемир за них заступился, Богуслав теперь не рещится оскорблять.
Скорее всего, точных подробностей он и вправду не знал. А Вепрь хотел обособиться в своих владениях, отгородиться ото всех, и больше не повиноваться князю. Тем самым, кстати, он сам поставил себя вне закона.

Глава 3. Воспитание
Постепенно жизнь в княжеском тереме вошла опять в привычную колею. Всколыхнулась было волна противоречивых слухов, пошла гулять по Лесной Земле, но вскоре осела, как муть в реке. Только летописцы в Тихомирове и Змееве добавили в свои записи несколько новых строк.
После гибели Есении князь Мирослав вернулся к жене, княгине Цветане. Их союз даже укрепился, поскольку оба лучше узнали друг друга. На следующий год княгиня родила пятого сына, нареченного Борисом.
А старшие княжичи, между тем, подрастали, развивались, совершенствовали полезные в будущем навыки, узнавали новое. И зимой, и летом, в любую погоду они под руководством опытных дружинников осваивали воинскую науку, или же просто так играли на свежем воздухе во дворе усадьбы, или уезжали в город и в лес, начинавшийся близко, почти за самыми городскими стенами. Там они рыбачили в мелких водах речки Оленьей, тут же разжигали костер, пекли на нем рыбу, солили и ели. И казалось княжеским и боярским детям, имевшим дома сколько угодно любых лакомств, что нет ничего вкуснее свежей, горячей, обжигающей пальцы рыбы. А ведь были еще и грибы, и ягоды, ради которых стоило бродить в лесу! На всю жизнь Стемир сохранил в памяти: горящий костер на речном берегу, сырой грибной и лиственный осенний запах, плеск реки, и сосна-великан за спиной, простирающая пушистые и колючие ветви, одетая похожей на кольчугу корой. Говорят, что воспоминания детства пускают самые глубокие корни.
Среди своих братьев и товарищей Стемир обычно первенствовал. Ему чаще других удавалось увлечь всех новой затеей, первым проникнуть в еще недосягаемое для других место, погасить любую ссору (иногда - отвесив зачинщикам тумаков). Даже старший брат чаще следовал за ним, потому что сам не всегда мог что-то придумать.
Волчонок, которого Стемиру подарил отец, вырос в большого волка. Хоть и не без труда, но княжичу удалось выучить Серого, как он мечтал. Привыкнув к рукам хозяина с детства, волк и теперь соглашался взять у него вкусную мозговую кость, тогда как на других сразу скалил острые клыки, стоило им только приблизиться, когда он ел. Обучая его, Стемир советовался с княжескими псарями, иным из которых доводилось и с волками иметь дело, но не позволял никому помогать. Ему хотелось, чтобы волк слушался только его. И он приказывал, стараясь, чтобы голос звучал твердо, но не резко. Бывали, конечно, нелады, когда Стемиру казалось, что не удастся самому приручить волка. Но он старался не поддаваться. Когда надел на подросшего волка повод, тот, бывало, упирался всеми четырьмя лапами - не сдвинешь. Тогда Стемир говорил ему, натягивая поводок:
- Ты упрям, и я упрям. Будешь слушаться, или тебя посадят на цепь?
Волк поднимал морду, кося желтыми глазами, навострял уши. Стемир готов был поклясться, что он понимает каждое слово. Потому что после этого начинал слушаться, и княжич угощал его в награду мясом. Ночами волк спал на полу возле постели княжича, на его старом плаще, чтобы и во сне чувствовал присутствие хозяина.
Волк, разумеется, рос гораздо быстрее, чем мальчик, и на следующий год уже превратился в переярка, ростом больше гончей собаки. Тогда старшие забеспокоились было, можно ли детям играть с ним. Но Стемир к тому времени был совершенно уверен в своем любимце, и убедил оставить его. Даже когда Серый играл с хозяином, как мог бы с братьями по логову, вместе катаясь по полу или по ковру опавших листьев, разве что слегка мог прикусить ему руку или плечо, но никогда не сжимал зубы всерьез. И, сопровождая Стемира сотоварищи в лес, волк бегал по кустам, совсем пропадая из виду, пугал птиц и белок, иногда ловил неосторожного зайца или куропатку. Но далеко никогда не убегал, и, в конце концов, всегда почти бесшумными мягкими прыжками догонял Стемира.
Миновала осень и зима, и весь следующий полный год, а Стемир так и не приблизился к разгадке своих видений, хоть и часто их вспоминал. Но как-то однажды, когда он с братьями и Вепровичами играл во дворе в бабки, к ним подошла бедно одетая старуха. Полусогнутая, опираясь на палку, она остановилась, переводя дыхание. Мешок за ее спиной был совсем тощим, а лапти на ногах сильно растоптались; видимо, нищенка пришла издалека.
- Ох, добрые господа, мне бы водички попить; не скажете ли, где взять? - спросила старуха, чуть отдышавшись.
Богуслав, как раз примеряясь для нового броска, крутил-вертел кость пальцами, желая бросить ее удачнее всех. Едва заметив старуху, показал рукой:
- Вот там колодец, сходи!
Нищенка попыталась выпрямиться, но не смогла сдвинуться с места. Застонала устало, присев на скамейку:
- Утомилась я, добрые молодые господа! Через всю Лесную Землю в Тихомиров дошла... А у вас ноги молодые, проворные. Сбегайте за водой, Мать-Земля вас благословит!..
Богуслав надменно взглянул на старуху.
- Ну, сейчас, будут тебе княжеские сыновья воду носить! Ты, старая, не забывай, кто перед тобой! Будь благодарна, что не гоним...
Но Стемир возразил брату:
- Старших положено почитать, кто бы они ни были, - и, обернувшись к сидевшей на скамье старухе, произнес: - Посиди здесь, странница, сейчас я принесу воды!
Возле крышки колодца высилась деревянная резная фигура цапли, на шею которой обычно вешали ведро. Откинув крышку, Стемир ловко закинул в колодец ведро на длинном ремне. Тут же рядом всегда лежал и деревянный ковш с конской головой на ручке. Зачерпнув ковшом прозрачной воды, таинственно пахнущей землей и глубинами подземелий, Стемир принес воды старой нищенке.
Она осушила ковш и улыбнулась княжичу. Вдруг распрямилась и поднялась со скамьи совсем по-молодому. И, как молния, пронзил Стемира взор ее зеленых, как здешние леса, глаз...
- Да благословит тебя Матерь-Земля, Стемир Мирославич! - обратилась она к нему, как во взрослому. - И до встречи!
И, прежде чем Стемир или кто-то другой из обернувшихся на голос ребят успел разглядеть как следует, нищая уже исчезла неведомо куда. И никто не видел, чтобы она уходила.
Все разбежались по двору, разыскивая таинственную нищенку. Но Стемир остался возле скамейки, в растерянных чувствах. Он не сомневался, что никого не найдут. Помимо обычного любопытства, ощущал теперь нечто странное, почти благоговейное, словно прикоснулся на Празднике Урожая к священному снопу, когда его торжественно вносят в святилище. И одновременно было почти до слез жаль, что она так и не объяснила ничего. Утешало лишь обещание: "До встречи!" Но когда будет эта встреча? Он был еще слишком юн, чтобы представлять себе далекое будущее.
Холодный нос волка ткнулся в ладонь Стемиру. Он мигом очнулся от грез, пришел в себя и пошел искать перекликавшихся, как в лесу, друзей.
И что любопытно: позднее никто из его братьев и друзей не мог припомнить странной нищенки, которой Стемир принес воды. Они никого не видели, а разбрелись по двору просто так, играя. В итоге, Стемиру не с кем было поговорить о загадочном происшествии. Но сам-то он ничего не забыл!
Между тем, время для него и его сверстников проходило почти незаметно. Только по зарубкам на специальном шесте они узнавали, насколько подросли.  Да еще на воинских упражнениях им давали все более тяжелые мечи, копья, луки, все больше похожие на настоящие.
Другие уроки, у боярина Судислава, также сильно усложнились. Теперь наставник не приказывал им писать и отвечать по готовому, а задавал хитрые вопросы, требовал, чтобы воспитанники думали сами, принимали решение в самых неоднозначных событиях.
Например, спрашивал у Богуслава, Стемира и Твердислава:
- Как вы поступите, если в вашей дружине два воина поссорятся ни на жизнь, а на смерть, и прямо в походе затеют поединок?
- Запрещу драться, а если не послушают - изгоню из дружины, - без колебаний ответил Богуслав.
Но старый боярин встретил его ответ суровым взором.
- А от твоих запретов враги, конечно, сразу друзьями станут, и тебя полюбят сильней? Если же выгонишь, ослабишь дружину перед боем, и другие в тебе усомнятся. Подумайте еще!
Тогда Твердислав, младший из троих княжичей, проговорил не очень уверенно:
- Ну, я бы их позвал к себе и велел помириться. А если не захотят, то выгнал бы, как сказал Богуслав. Что это за дружина, которая князя не слушается?
Ответный взор боярина Судислава показался всем троим княжичам холоднее и острее лезвия меча.
- А если они не хотят мириться? Их вражда так велика, что готовы прямо перед боем, наплевав на врага, перерезать глотки друг другу! И не подумают, что поединок между своими в походе - дурное знамение. Стемир, что ты сделаешь?
Средний княжич уже давно про себя обмыслил каверзный вопрос, но не спешил отвечать, дав высказаться братьям. Сам же "дядько" Судислав учил: разговор - не битва, где важно ударить первым, чтобы противник не опередил; здесь можно и выждать. Но, услышав свое имя, Стемир приосанился и отвечал, стараясь не выдать тревогу (а вдруг не так скажет?)
- Я думаю, что нужно сперва расспросить поодиночке того и другого, из-за чего они поссорились, и нельзя ли их примирить. И, если причина будет так велика, что оскорбленный не примет ни извинений, ни виры, - тогда я велю им отложить поединок до конца похода. Если, конечно, оба останутся живы и не передумают. И пусть поклянутся на мече, что не станут сводить счеты раньше, - добавил княжич.
Судислав кивнул нарочито сурово, не показывая ученику, что радуется ответу.
- Это уже разумнее звучит! Когда человек заглянет в глаза смерти, ему многое откроется. И все наносное слетит, как скорлупки с орехов. Иной и вправду потом удивится: за что же хотел глотку перерезать своему же сварожанину, брату по оружию! Я такое видел, под началом деда твоего, Бронислава Великого.
Хотя похвала наставника была, по обыкновению, скупой, но Стемир все равно был польщен. Но не следовало успокаиваться на том: он знал, что следующие вопросы будут еще труднее. Как для молодого коня, когда он научится перескакивать высокую изгородь, тут же ставят тын еще выше. Так княжеских сыновей учили развивать не только телесную крепость, но и ум.
По мере взросления, Стемир полюбил читать книги, что приносил им наставник. Одни повествовали о путешествиях в дальние, неизвестные страны, о людях и животных, их населяющих. Другие рассказывали об истории Сварожьих Земель и других стран, о деяниях былых правителей. Третьи представляли собой баснословные сказания о подвигах богов и героев, то своих, то чужеземных, во многом схожих, но все-таки различных. И в каждой книге открывался новый мир, волнующий, зовущий и яркий, рядом с которым на время тускнела повседневная жизнь Лесной Земли и их мальчишекские проделки.
В любви к книгам верным соратником Стемиру стал Белян Вепров. Он полюбил чтение не меньше, чем сам Стемир, и тот, как только ему попадала в руки новая книга, сразу звал Беляна, чтобы прочесть вместе, на пару удивляться бывалым и небывалым чудесам. Часто можно было теперь увидеть  за высокой книжной подставкой две склонившихся головы, черную и русую. Они то тихонько смеялись, то хмурились, что-то шептали друг другу на ухо, и вместе перелистывали деревянной палочкой толстые пергаментные страницы, испещренные четким почерком переписчиков, изукрашенные цветными рисунками. Иногда Любуша, желая их отвлечь, тихонько подкрадывалась и закрывала ладонями глаза брату и Стемиру, заливисто смеясь. Порой мальчики притворялись, будто не замечают ее, а иногда, увлекшись особенно интересным повествованием, и вправду бывали застигнуты врасплох.
Но боярин Судислав заставлял воспитанников изучать и другие книги: о взаправдашних войнах и походах, воспоминания старинных полководцев, описания разных военных хитростей. Он не раз повторял княжичам, что не бывает двух одинаковых сражений, и нельзя повторять на войне чужой, пусть даже некогда победный маневр. Но знать, как сражались другие, следовало.
Стемиру особенно понравилось перерисовывать чертежи разных крепостей и осадных машин, приспособленных разбивать толстые каменные стены. Его привлекала строгая точность линий, обязательная симметрия во всем. Он постепенно выучился грамотно владеть правой рукой, но чертил всегда левой. При этом обходился даже без линейки, трехугольника и кружилы; рука у него была твердая.
Таким образом, то в учебе и книгах, то во все ужесточающемся боевом обучении, то в играх с братьями и друзьями, незаметно пролетало детство. Дней никто не считал нарочно - ни Стемир, ни кто-либо из его сверстников. Лишь, выйдя как-нибудь на улицу, удивленно замечали, что пришла новая осень или зима. А как менялись они сами, этого им не дано было заметить, потому что виделись каждый день. Маленькая ребячья ватага, больше уже не считавшаяся родством. Всякое бывало между ними: и споры, и даже драки, но остуды не случалось. Вместе зимой катались на лыжах и на санках с горки, весной, едва растает снег, уезжали в лес за первоцветами, ездили со взрослыми в лес на охоту, а летом бегали одни за грибами и ягодами, подражая деревенским мальчишкам.
Детство - не беззаботная пора, свои заботы есть и у ребенка, в какой бы семье он ни рос, бедной или княжеской. Но чистая совесть и отсутствие тревог о будущем, как бывает только в детстве, заставляют впоследствии многих взрослых сожалеть о времени, когда душу еще не обуревали страсти...

[Ilona]

Это восприняли бы как преступление, а не как "в своем праве"
Извините, сие в принципе невозможно в заданных вами же условиях. При родовой структуре общества оскорбление, нанесённое роду - это непрощаемое преступление, а восстановление попранной чести - не только право, но и обязанность. Так что преступники тут князь с боярыней, а Мирослав потом ещё проявил себя как потерявший берега самодур.

Дядька у княжичей замечательный, всем бы таких учителей, которые не просто зубрить заставляют, а думать учат.

[Convollar]

Что же, даже если в зрелые года Стемиру придётся испытать разочарование,  то хоть детство будет приятно вспомнить. А разочарования и проблемы будут, княжичи и Вепревичи живут среди людей, а люди  простыми не бывают. Мы, люди, существа сложные, разные и разнообразные. Не буду предвосхищать замысел автора, но маловероятно, что не найдётся доброжелателей, которые не воспользовались бы тем, что когда-то произошло на Медведице.

[Карса]

Извините, сие в принципе невозможно в заданных вами же условиях. При родовой структуре общества оскорбление, нанесённое роду - это непрощаемое преступление, а восстановление попранной чести - не только право, но и обязанность. Так что преступники тут князь с боярыней, а Мирослав потом ещё проявил себя как потерявший берега самодур.

Здесь всё же альтернативный мир, предусматривающий в целом бОльшую свободу женщин, чем в нашем историческом прошлом. По крайней мере, жена не вещь, с которой муж вправе делать всё, что заблагорассудится. Но история вышла, прямо скажем, некрасивая. Причём со всех сторон.

Кстати, а мог ли князь на Есении жениться, если бы Вепрь согласился её отпустить? Вроде бы в предыдущей книге в похожей ситуации говорилось, что в таком случае жениться уже нельзя (Божена ведь так и стала законной женой Всеслава).

[Ilona]

Здесь всё же альтернативный мир
А заданные условия не настолько отличаются от наших, чтобы из них родилось что-то иное. Живут люди, общество у них уже сословное, а физическая сила ещё долго будет оставаться ключевым фактором выживания - нет в этом мире такой мощной и общедоступной магии, чтобы компенсировать техническую отсталость. Соответственно, рамки допустимого для женщины задаются в очень узком диапазоне.