Печать

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

Переворот прошёл вполне успешно. А судьба Лемтуриса - это судьба всех плюшевых мальчиков, которым слишком долго мамы вытирали носик и каждую царапину считали смертельной раной.  Что с ним будет - автору виднее, но такое обморожение даром не проходит, удивительно, что он вообще глаза открыл. Радвилас решит его судьбу - если будет что решать.

Узнаем теперь о последствиях переворота.
Лемтуриса, возможно, спасла русалочья кровь. Русалки засыпают на зиму, но не замерзают при этом. Во всяком случае, литтская порода вынослива. Лемтурису, конечно, далеко до старших братьев по силе духа, но чисто физическими качествами он им, похоже, не уступает, судя по тому, как сумел далеко убежать в самом неподходящем для зимних прогулок виде. Так что должен выдержать.

Когда стихла буря, гонец князя Азуоласа поспешил к Радвиласу и сообщил о взятии Айваре. В первый миг Радвилас поверить не мог услышанному. Но, прочтя письмо брата, написанное хорошо знакомым крупным торопливым почерком, убедился, что все так и есть. Азуолас сообщил ему, что захватил столицу, взял в плен Лемтуриса и его советников, и теперь приглашал Радвиласа приехать.
Выпроводив гонца и оставшись один в покоях маирского замка, князь подошел к окну и распахнул его, жадно вдыхая свежий зимний ветер. Он прояснял мысли и помогал успокоиться, чтобы обо всем рассудить верно.
Неужто брат, родной брат, с которым когда-то вместе одолели бешеного волка, а после столько раз сражались вместе, - неужто он мог пойти против него? Азуолас, которому всегда воинская честь была дороже власти? И он не устоял против соблазна стать великим князем? Готовя вместе с ним заговор, рассчитывал один пожать его плоды? Нет, невозможно было поверить! Но, с другой стороны, искушение безмерно! А чужая душа, как известно, потемки. Он мог решить, что, по праву победителя, достоин завладеть великим княжением...
На столе стоял кувшин родниковой воды и янтарная чаша. Радвилас налил себе воды и жадно выпил, чувствуя горечь, словно вода была отравлена подозрением и разочарованием. И он чувствовал, что, если Азуолас вправду его обманул, боль и горечь останутся с ним навсегда. Всю жизнь они с братом были вместе, действовали сообща, помогали друг другу, и, если между ними вправду ляжет раскол, это будет все равно что утратить половину души, причем ту, что до недавнего времени полагал лучшей.
Но Радвилас и в смятении не был склонен к поспешным выводам. Он напомнил себе, что в точности ничего еще не известно. Зачем, для какой цели брат приглашает его приехать? Как друг или как враг? Не надо торопиться и совершать опрометчивых поступков. Следует убедиться самому. На всякий случай - войско с ним не меньше, чем у Азуоласа.
Когда князь вышел к своим воинам, ничего в его поведении не выдавало, о чем он думает. Только уголки губ изогнулись в странной улыбке, а глаза при этом оставались ледяными, когда он приказал выступать на Айваре.
Всю дорогу от Маире до столицы у Радвиласа вертелось в голове одно: как он встретится с Азуоласом? Увидит ли дерзкого мятежника, за его спиной захватившего власть? Или прежнего чистого и честного младшего брата?
А потом он въехал в празднично украшенный город и выстроил воинов на всякий случай полукругом, чтобы защищали его слева и справа. Но все подозрения разом забылись, когда он увидел Азуоласа, встрчавшего его на крыльце с неподдельной радостью. Брат стремительно сбежал по ступеням и крепко обнял его, только успевшего спуститься с коня. Он весь светился, как новый медный подсвечник.
- Здравствуй, брат! У меня для тебя хороший подарок!
По знаку Азуоласа, двое придворных принесли ларец, украшенный янтарем, и открыли его, показав лежавшую внутри, на алом аксамите, тяжелую золотую корону, усыпанную драгоценными каменьями. Даже тусклых лучей зимнего солнца хватило, чтобы корона вспыхнула ослепительным блеском, от которого почти невозможно было отвести взгляд. Она манила к себе, рядом с ней все окружающее меркло, терялось.
- Корона нашего отца! - произнес Радвилас, у которого учащенно забилось сердце при виде нее.
- И она твоя по праву, брат! - во всеуслышание отвечал Азуолас, возлагая корону на голову Радвиласу. - Тебе по старшинству и по заслугам надлежит быть великим князем! Прими под свою руку Литтскую и Сварожскую Землю! А я впредь всегда с тобой сообща действовать буду!
Радвилас несколько долгих мгновений стоял неподвижно, затаив дыхание. Перед глазами его сверкала золотая корона, волшебно блестели каменья. Они рассыпались в воздухе, падали вниз многоцветными водопадами, но, не долетая до земли, выстраивались в красочные дворцы, башни, арки, сады, превращались в новые луны и звезды, рисовали в небесах еще более чарующие картины.
В следующий миг провозглашенный великий князь литтский и сварожский порывисто обернулся к брату, подарившему ему власть, и протянул обе руки.
- А я клянусь на этой золотой короне впредь поровну делить с тобой власть и все труды, мой Азуолас! - несмотря на все самообладание, голос Радвиласа дрогнул от волнения. Да и кто бы остался спокоен в такой миг?
Вокруг них были все литтские воины, все придворные и горожане. Со всех сторон приветствовали нового великого князя, желали ему править сто лет, махали руками и кричали. В самом деле, Радвилас был лучшим выбором великого князя. Литтам хорошо были известны его мужество и мудрость, и они надеялись, что он вместе с Азуоласом скоро восстановят безопасность страны, пошатнувшуюся при Лемтурисе. А поскольку переворот, в котором участвовал весь город, прошел легко и бескровно, то литтам ничто не мешало радоваться от души и предвкушать новые счастливые времена.
Через две седьмицы должен был состояться праздник в честь восшествия Радвиласа на престол. Он послал приглашения своим братьям и другим подчиненным князьям - ради желания собрать весь род воедино, но также и для нового раздела владений. Следовало дать каждому из родичей достойный удел, чтобы все остались довольны. И, конечно, нужно было готовиться к войне с аллеманами, ради чего и был совершен переворот.
В ворохе новых обязанностей и распоряжений, у братьев-князей зашел однажды разговор о судьбе свергнутого Лемтуриса. Азуолас спросил об этом у Радвиласа, серьезно обеспокоенный.
- Думаю, лучше всего отправить его в какую-нибудь крепость, где за ним будут хорошо следить, - был ответ.
Азуолас, присевший напротив брата в кресло, резко вскочил, как всегда, когда что-нибудь выводило его из себя.
- Ты что? Держать в темнице родного брата?! Ведь он наш брат, и он теперь слаб и безопасен! Видел бы ты, каким его нашли, едва не замерзшего в лесу!
- Слишком доброе у тебя сердце, брат! - Радвилас насмешливо покачал головой. - Сегодня он слаб, а что будет, как окрепнет?
- Да не ввяжется он больше в борьбу за власть, поверь! Ему достаточно. И кто же поднимется за князя, отморозившего ноги, против нас с тобой? - Азуолас горделиво повел могучими плечами. - Прошу тебя, брат: отпусти Лемтуриса и дай ему княжеский удел! Вспомни, ведь и он часть "железного леса"! Если с ним обойтись по-хорошему, может быть, и он нам поможет впредь.
- Да, уж от него много пользы будет, судя по нынешним "подвигам"! - саркастически заметил Радвилас.
Азуолас смутился, нагнул голову.
- Это все равно: не он, так, может быть, его дети нам пригодятся. Тоже потомки Алджимантаса! А ты великий князь, ты победитель, можешь себе позволить быть великодушным! И я тебя прошу, - вопреки этому слову, голос у Азуоласа сделался суровым, даже грозным. - Если ты хочешь, чтобы я и впредь всю жизнь почитал тебя, как следует брату, обращайся и сам с другими родичами по-братски!
И Радвилас поспешно согласился. Он в какой-то миг просто испугался - не возможной ярости брата, но возможности, что тот вдруг отвернется от него, разочаруется в нем навсегда. Вместе с ним из души Радвиласа ушло бы все, что было там доброго и светлого за всю жизнь, сколько он себя помнил.
- Ты - голос моей совести, - сказал он, взяв брата за руку. - Плохо придется тому человеку, тем более - князю, что станет жить порознь со своей совестью! Будь по-твоему, я дам Лемтурису свободу и княжеский удел. Как он там, кстати?
- Лекарь говорит, лучше. Обморожение еще не прошло, но лихорадки сегодня нет. Можешь с ним поговорить.
- Все-таки наш брат! Хоть здоровьем должен был в нашу породу пойти! - одобрительно усмехнулся Радвилас.
Войдя в покои к больному, он обнаружил его лежащим в постели. Узнав брата, Лемтурис слабо приподнялся, откинулся на подушках. Ноги его были перевязаны льняными повязками с лечебными мазями. Лемтурис сильно похудел, глаза его провалились, светлые волосы беспорядочно спутались. Возле него сидела жена - дочь именитого боярина, выбранная покойной княгиней Забавой для своего любимого сына. Повинуясь властному жесту Радвиласа, женщина поспешила уйти, бросив на мужа испуганный взгляд.
- Лежи, лежи! - произнес Радвилас, садясь на покинутую ею скамейку. - Вот мы сейчас с Азуоласом толковали о тебе, о твоей судьбе.
Лемтурис широко распахнул глаза.
- И что надумали? Если хотите казнить, - его голос пресекся, - так уж скорей давайте! Это тяжко - ждать, пока другие решат твою судьбу!
Радвилас укоризненно взглянул на брата.
- Ты своих родных считаешь зверями? Кому надо казнить тебя? Я даже дам тебе княжеский удел в Подгорице, между владениями Таутвигаса и Азуоласа. Только поклянись на мече, что будешь всю жизнь соблюдать по-братски наш договор!
Лемтурис облизнул сухие губы. На лице его белели недавно обмороженные места. Радвиласу стало его жаль.
- Если так... я должен тебя благодарить за проявленную милость. Впрочем, милостивым быть легко, когда ты победил. Вам с Азуоласом посчастливилось застать меня врасплох...
Недавнего умиления у Радвиласа как не бывало. Он взглянул на побежденного брата так сурово, что тот вжался в подушки.
- Посчастливилось, говоришь? Счастливые случаи бывают - когда к ним старательно готовишься! Если ты не понимаешь таких вещей, значит, не годишься быть великим князем. Подгорицкое княжество тебе больше придется по плечу.
И он вышел прочь, оставив брата размышлять, что, кажется, его судьба все-таки складывается лучше, чем могла бы в подобных обстоятельствах.
Спустя две седьмицы почти вся знать Литтского княжества съехалась в Айваре на празднование коронации великого князя Радвиласа. Приехала из Ялины его жена с детьми и пятым, недавно родившимся Арнисом. Собрался под одной крышей почти весь род Алджимантаса. Только престарелый князь Вилмантас болел и прислал вместо себя посла с подарками и извинениями. Не смог приехать и Мадвижас, которому в очередной раз приходилось защищать Яргородскую Землю от нападения лугийцев. Но зато все остальные братья собрались под отеческим кровом вместе с женами и детьми - новой порослью "железного леса".
- Жаль, что Гедрюса нет: порадовался бы, - вздохнул Азуолас.
Сияющего торжеством лица Радвиласа коснулась сумрачная тень. Он и сам думал, что ему еще не раз будет не хватать старшего брата, что первым благословил его на великое княжение: и за праздничным столом, и на поле боя.
Но он прогнал от себя тень и торжествовал сегодняшнюю победу.
Никогда еще, даже при князе Алджимантасе, литтский двор не принимал такого пышного и многочисленного сообщества. Все старались встретить новое правление наилучшим образом, высказывали свое расположение. Яркие краски нарядов и золотое шитье на шелках и аксамитов затмевали блеск стали, яркие каменья сияли как радуга.
На золотой и серебряной посуде подавали угощение. Зажаренное множеством способов мясо скота и дичи, запеченные целиком князь-рыбы - осетры, соседствовали с великолепными пирогами, в которых какой только не было начинки! Гости заранее ловили волнующие запахи, исходящие с поварни.
Но это все же не был обычный пир, и прежде всего все с нетерпением ожидали нового великого князя.
Он появился в пиршественном зале, под руку со своей женой. Сегодня был день величия Радвиласа, и он излучал его всем своим обликом. И лицо его, и высокая статная фигура выражали ум, непреклонную волю и силу духа, словно эти качества у него еще больше прибыли после становления великим князем. На Радвиласе был надет жемчужно-серый кафтан с серебряными пуговицами, голову его украшал простой тонкий обруч, но и без того всем собравшимся виделась на нем золотая корона. И всем присутствующим думалось, что лишь он один достоин быть великим князем. Гости встретили его дружными приветственными возгласами. Радвилас поднял руку, требуя внимания - и все смолкли. А он подозвал к себе Азуоласа и стал с ним рядом.
- Брат мой, подаривший мне великое княжение! Я по справедливости делю с тобой пополам власть и успех. И все приобретения, что еще получит Литтская Земля, будут у нас общими. Тебе, Азуолас, достанется закатная половина великого княжества, мне же - восходная. Ну а в случае серьезной угрозы мы соединим силы, и все наши родичи тоже!
Гости зашумели, поддерживая это решение. В самом деле, трудно было придумать лучшее разделение обязанностей. Воинственный Азуолас, которого хорошо знали и боялись аллеманские рыцари, лучше всех мог сдерживать их натиск с закатной стороны. На восходе же лежали Сварожьи Земли - не совсем чужие, но и не дружественные, там зрели силы, с которыми приходилось считаться: богатый Влесославль, непокорный Волчанов, растущая как на дрожжах Медведица. А позади них в широких степях лежала все еще грозная чжалаирская Орда. Все это требовало изворотливого ума и большой выдержки, и никто не мог здесь добиться большего, чем Радвилас.
Тут же, за столом, переделили владения между всем княжеским родом под началом двух глав. И они присягнули на мече всегда повиноваться Радвиласу, как повиновались отцу.
И он сидел в княжеском кресле на помосте, глядя с тихой радостью на окружавших его родичей и придворных. Сегодня был день его величайшего успеха! Сильней и влиятельней него мог считаться нынче разве что аллеманский император да чжалаирский хан. И то - способны ли они в такой же мере быть душой своих стран, известна ли им неутомимая жажда деятельности, отличающая Радвиласа? О, в Литтском княжестве еще многое предстоит сделать, чтобы оно стало по-настоящему великим!..
И он бросил благодарный взор на Азуоласа, что как раз поднял чарку за него, великого князя. Теперь им под силу любое, самое трудное дело! Сообща они непобедимы. Их братская дружба прошла самое большое испытание.
Звенели чаши и блюда, гремели славословия. Всю ночь пировали литты в честь восшествия Радвиласа на престол. И сам он сидел на своем месте, расслабленно откинувшись на спинку кресла и щуря зеленые рысьи глаза. Сегодня был счастливейший день в его жизни. Такие торжественные минуты хотя бы ненадолго делают людей равными богам.
Но он не открыл ни одному человеку на свете - ни тогда, ни позже, - что наибольшим счастьем обязан не великому княжеству как таковому, а тому, что Азуолас оказался ему верным братом.

[Convollar]

Великая сила верность, и особенно братская верность. Азуолас не поддался искушению стать Великим князем, а это дороже победы в самой жестокой битве. Но Лемтурис у меня доверия не вызывает. Я понимаю Азуоласа, но прав Радвилас. Казнить-то Лемтуриса особо и не за что, сбежал и сбежал, а за трусость не казнят. Если бы не сбежал, а вздумал вдруг сопротивляться, было бы хуже. Кровопролитности избежать бы не удалось. И всё-таки за Лемтурисом нужен глаз да глаз.

[katarsis]

Радвилас, безусловно, лучше всех подходит на роль великого князя, но Азуолас во всей этой истории просто восхищает! И тем, как, несмотря ни на что, привёл своих людей к Айваре к назначенному сроку, и тем, что даже мысли не возникло самому корону напялить, и отношением к Лемтурису. Имхо, если бы они плохо обошлись с братцем, то уже не смогли бы с прямым лицом и дальше считать себя железным лесом. И братья бы их не поняли, особенно, братья Лемтуриса. Опять же имхо, вряд ли Лемтурис будет опасен. Он и на трон-то проскочил не сам, а потому что за него интриговали, а что он сам может? Хорошо бы, конечно, ему после всей этой истории за ум взяться.
Кстати, надеюсь Радвилас после этой истории тоже поумнел и больше не будет всякие подозрения подозревать насчёт Азуоласа.
А переворот, конечно, был необходим, и крайне своевременен. Если аллеманы рассчитывали на лёгкую прогулку против Лемтуриса, то их ждёт неприятный сюрприз.

[katarsis]

Всё никак не могу понять, как Лемтуриса, вообще, нашли где-то в лесу под валежиной? Метель же, следов не должно было остаться. Как, вообще, догадались, что он в такую погоду додумается в лес бежать?

[Карса]

События идут не так чаще у тех, кто их пускает на самотек. А это не про наших героев.
Есть всякого рода случайности. Вот и у наших героев не всё прошло так, как планировалось. Что до Лемтуриса, он мог  (теоретически) погибнуть случайно, а эта случайность возникнуть из-за сбоя в реализации планов.
Азуолас не поддался искушению стать Великим князем, а это дороже победы в самой жестокой битве.
Сомневаюсь, что корона искушала Азуоласа. По-моему, он искренне убеждён, что лучшим великим князем будет Радвилас. О короне для себя даже не помышлял.

Свершилось. Радвилас стал великим князем, и брат Азуолас стоит за его плечом. Мощный тандем поможет княжеству выстоять и расцвести. Лемтурис, думаю, удовлетворится предложенным местом. Сам он мало на что способен (разве что сбежать зимней ночью в лес), а интриговать в его пользу вроде бы некому. Власть сыновей Алджимантаса никто не оспаривает. "Серого кардинала", который правил бы за спиной князя-марионетки (и потому желал бы посадить на престол Лемтуриса), тоже не просматривается. Хотя после смерти отца нашлись желающие видеть в Айваре именно младшего княжича, вряд ли они рискнут тягаться с Радвиласом.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis, эрэа Карса!

Великая сила верность, и особенно братская верность. Азуолас не поддался искушению стать Великим князем, а это дороже победы в самой жестокой битве. Но Лемтурис у меня доверия не вызывает. Я понимаю Азуоласа, но прав Радвилас. Казнить-то Лемтуриса особо и не за что, сбежал и сбежал, а за трусость не казнят. Если бы не сбежал, а вздумал вдруг сопротивляться, было бы хуже. Кровопролитности избежать бы не удалось. И всё-таки за Лемтурисом нужен глаз да глаз.

Действительно. И сам Радвилас признал, что их братская дружба для него - настоящее счастье (хоть и никому не признается в том).
С Лемтурисом уладят как-нибудь. Чего им теперь бояться? Человечность тоже надо сохранять. Даже великому князю.

Радвилас, безусловно, лучше всех подходит на роль великого князя, но Азуолас во всей этой истории просто восхищает! И тем, как, несмотря ни на что, привёл своих людей к Айваре к назначенному сроку, и тем, что даже мысли не возникло самому корону напялить, и отношением к Лемтурису. Имхо, если бы они плохо обошлись с братцем, то уже не смогли бы с прямым лицом и дальше считать себя железным лесом. И братья бы их не поняли, особенно, братья Лемтуриса. Опять же имхо, вряд ли Лемтурис будет опасен. Он и на трон-то проскочил не сам, а потому что за него интриговали, а что он сам может? Хорошо бы, конечно, ему после всей этой истории за ум взяться.
Кстати, надеюсь Радвилас после этой истории тоже поумнел и больше не будет всякие подозрения подозревать насчёт Азуоласа.
А переворот, конечно, был необходим, и крайне своевременен. Если аллеманы рассчитывали на лёгкую прогулку против Лемтуриса, то их ждёт неприятный сюрприз.

Да, Азуолас - настоящий рыцарь в архетипическом слове, честный, отважный и благородный. Хотя и сражается с теми, кому рыцарские обеты, как будто, больше приличествуют. Впрочем, даже среди них некоторые будут отдавать ему должное. Но об этом потом.
А пока что - ввела для Азуоласа еще одну линию сюжета. Весьма необычную!
Верно, родственными чувствами разбрасываться нельзя.
Радвилас, конечно, сможет впредь полностью доверять брату, каких ему еще доказательств нужно?
С аллеманами нашим героям придется еще иметь дело. Не так просто даже и им будет одержать окончательную победу. Но об этом в свой черед.

Всё никак не могу понять, как Лемтуриса, вообще, нашли где-то в лесу под валежиной? Метель же, следов не должно было остаться. Как, вообще, догадались, что он в такую погоду додумается в лес бежать?

Его повсюду искали, и в городе, и за городом. Много людей, в разных местах. Собак, вероятно, пустили. Князь же все-таки пропал, не кто-то. Надо было проверить все варианты. До леса как раз дошли в последнюю очередь.

События идут не так чаще у тех, кто их пускает на самотек. А это не про наших героев.
Есть всякого рода случайности. Вот и у наших героев не всё прошло так, как планировалось. Что до Лемтуриса, он мог  (теоретически) погибнуть случайно, а эта случайность возникнуть из-за сбоя в реализации планов.

В целом, они победы добились, значит, спланировано было хорошо. Некоторые неточности только подтверждают, что здесь - настоящая жизнь, которая иногда вносит свои коррективы. Я имела а виду случайность такого типа, о которой Радвилас говорит Лемтурису, ту, что требует тщательной подготовки.

Азуолас не поддался искушению стать Великим князем, а это дороже победы в самой жестокой битве.
Сомневаюсь, что корона искушала Азуоласа. По-моему, он искренне убеждён, что лучшим великим князем будет Радвилас. О короне для себя даже не помышлял.

И получил в итоге больше, чем ожидал. Станет теперь соправителем Радвиласа, наравне с ним.

Свершилось. Радвилас стал великим князем, и брат Азуолас стоит за его плечом. Мощный тандем поможет княжеству выстоять и расцвести. Лемтурис, думаю, удовлетворится предложенным местом. Сам он мало на что способен (разве что сбежать зимней ночью в лес), а интриговать в его пользу вроде бы некому. Власть сыновей Алджимантаса никто не оспаривает. "Серого кардинала", который правил бы за спиной князя-марионетки (и потому желал бы посадить на престол Лемтуриса), тоже не просматривается. Хотя после смерти отца нашлись желающие видеть в Айваре именно младшего княжича, вряд ли они рискнут тягаться с Радвиласом.

Да, Вы правы. В отношении тандема и дальнейших перспектив. Здесь было бы красиво и уместно поставить точку и написать "И жили они долго и счастливо". Но история не заканчивается никогда. И у наших героев еще не все, но очень многое впереди!

Глава 14. Девичий остров
В закатной части самого большого озера Литтской Земли - Белтане, лежал Девичий остров. Он испокон веков считался у литтов одним из самых священных мест. Здесь не было поселений, даже рыбаки с берегов озера не ловили рыбу поблизости от него. Однако остров не был необитаем. На нем с древнейших времен стояло святилище Праурымы - богини Предвечного Пламени. Ее огонь всегда горел на алтаре в храме, днем и ночью. От него зажигали все священные огни в других святилищах. Если бы вдруг погас огонь Праурымы, это предвещало бы всевозможные беды человечеству, от которых не избавишься, даже умилостивив разгневанных богов. Но, чтобы такого не произошло, алтарь днем и ночью берегли по очереди жрицы-вайделотки. Их было двенадцать. Это число тоже было предписано с незапамятных времен и никогда не нарушалось. Лишь когда какая-нибудь жрица старела, то брала на воспитание девочку. и все повторялось вновь. Сами же жрицы служили при алтаре пожизненно. Никто, кроме смерти, не могло расторгнуть уз, связывающих их с алтаре Праурымы. Вайделотки готовились к своей службе с самого детства, а, когда взрослели, ничего не изменялось в их положении. Они проживали жизнь вечными девами, не зная ни объятий мужчин, ни счастья и забот материнства. Ни один мужчина под угрозой смертной казни не смел прикоснуться к вайделотке. Если же в былые времена какая-то из дев все-таки нарушала свои обеты, ее казнили вместе с любовником - топили в озере, связав вместе, спинами друг к другу.
Вайделотки никогда не покидали Девичьего острова. Иногда они все-таки видели мужчин - тех, что появлялись в святилище либо как паломники в особые праздничные дни в году, либо больных, нуждавшихся в помощи, в ком Предвечное Пламя могло заново разжечь угасающий источник жизни. Но никогда мужчины не оставались ночевать на Девичьем острове. Молодые люди с ближайшего берега иногда приплывали на лодках поглядеть на таинственных жриц. Но те не боялись никого. У них имелись возможности постоять за себя. Да и литты глубоко чтили вайделоток, и вряд ли кто посмел бы по своей воле покуситься на них.
Большинство жриц Праурымы происходили из уважаемых родовитых семейств. Многие в юности славились красотой. Но жизнь у них всех проходила однообразно и сурово. Кормились тем, что привозили в дар паломники, и что сами выращивали в огороде близ храма. По очереди ловили рыбу, пасли коз, получали от них молоко и сыр, пряли шерсть для своих одежд. Рассказывали друг другу древние священные предания. И, конечно же, заботились, чтобы огонь всегда получал топливо и никогда не угасал - ни днем, ни ночью. Огонь был им господином и первым другом. Вайделотки могли касаться его, не обжигаясь. В огне черпали силу, чтобы лечить больных, которых привозили к ним в святилище. А некоторые из жриц были способны видеть в пламени алтаря знаки будущей судьбы.
В одном точно были уверены все литты: пока стоит их земля, пока горит в святилище Праурымы священное пламя, - будут жить на Девичьем острове и жрицы, берегущие его. Даже совсем недавно, когда до озера Белтане дошли аллеманы, жрицы не покидали святилища, не ушли под защиту городских стен. Они разложили на берегу еще один большой костер, и он виден был с другого берега. Вайделотки принимали у себя женщин и детей из окрестных селений, лечили с помощью своего дара раненых воинов. Но не ушли, хотя ни у кого не было уверенности, не придут ли на Девичий остров аллеманы, не погасят ли Предвечное Пламя. Однако вскоре стало известно, что князь Азуолас, брат великого князя Радвиласа, в жестокой битве разгромил аллеманов, оттеснил их далеко от озера Белтане.
Жизнь на Девичьем острове вошла в свою колею. Только поводов для полузапретных, шепотом, бесед прибавилось у жриц, особенно молодых, которым порой еще казалось однообразным привычное с детства бытие. Не то чтобы они, выросшие в храме под присмотром старших жриц, всерьез осмеливались мечтать о жизни, которой не знали, но любопытство иногда побуждало воображать себе иной, незнакомый мир.
Вот и сегодня, когда была очередь смотреть за огнем самой молодой жрицы, девятнадцатилетней Рингалле, к ней подсели с шитьем еще две девы, Аудра и Мильда. Завели было песню про древнего героя Локиса, человека-медведя. Но Рингалле прервала напев и, задумчиво глядя в огонь, хмуря тонкие золотистые брови, проговорила:
- Я слышала, князь Азуолас, наш спаситель, храбрее и сильнее древнего Локиса! Он достоин, чтобы о нем пели песни по всей Литтской Земле...
Ее подруги многозначительно переглянулись. Смешливая круглолицая Мильда хихикнула в кулачок. Точно девчонка, хотя была на семь лет старше Рингалле.
- А если бы твой князь, что сильнее Локиса, приехал бы к нам на Девичий остров? Ты бы хотела с ним встретиться, увидеть своими глазами? Обрадовалась бы? - переспросила она, теребя на подруге ленты головной повязки.
Лицо Рингалле, обернувшейся к ровно пылавшему красно-золотому пламени, сделалось горячим, будто она сама горела на алтаре вместе с поленьями и хворостом. Сейчас она казалась пронизанной пламенем. Оно озаряло красивое лицо девушки, сияло в ее огромных ярко-голубых глазах, рвалось с ее полуоткрытых губ. Длинные золотистые косы спускались на спину и плечи чистым золотом. Она сидела перед алтарем на скамейке, в простом белом платье, какие носили все вайделотки, но и в таком виде выглядела прекраснейшей девушкой Литтской Земли, о чьей красоте говорили те, кто хоть раз побывал на Девичьем острове.
Рингалле подавила невольный вздох. Но, обернувшись к подруге, проговорила доброжелательно:
- Если бы князь Азуолас приехал на Девичий остров, я встретила бы его, как велит мой долг, не больше и не меньше.
Мильда капризно надула губки.
- Долг! И больше ничего! И ни взглядом бы не намекнула, что рада видеть своего князя, нашего спасителя! Была бы равнодушна, как старая Юманте! Это немыслимо... Аудра, ну хоть ты скажи ей!..
- Рингалле права, - грудным голосом проговорила высокая, статная Аудра. - Она права, что касается нашего долга жриц. Но, если бы мне было на кого полюбоваться, как ей, я бы не упустила возможности!.. Закрывать глаза от нас Праурыма не требует!
Рингалле поспешно отвернулась, взяла ветку и кусочки мха для огня, который, как ей показалось, задрожал на алтаре от одних лишь неблагочестивых слов. И тут же услышала за спиной легкие, крадующиеся шаги. Еще прежде, чем обернуться, она разглядела в огне старую Юманте, Великую Деву.
Та и вправду была стара, но держалась прямо и двигалась легко, как молодая женщина, и только седые волосы и потемневшие, испещренные морщинами лицо и руки выдавали возраст. Предвечное Пламя давало силу своим служительницам, так что они обыкновенно жили долго. Предшественница Юманте умерла в возрасте ста пятнадцати лет.
Пронзительные черные глаза верховной жрицы обвели всех трех девушек, и они почувствовали себя неуютно. На Великой Деве было такое же простое шерстяное платье, и только головной убор она носила высокий, вышитый золотом и языками пламени, по праздникам заменяемый золотой диадемой. В Литтской Земле были и другие жрицы богинь - не меньше, чем жрецов-мужчин, - но никто не пользовался таким почитанием, как вайделотки храма Праурымы.
- Вы что-то стали слишком болтливы, будто ни у кого дел нет, - строго обратилась Великая Дева к молодым жрицам. - Мильда, ступай, подои коз. А ты, Аудра, полей огород и собери вишни для пирога.
Девушки молчаливо кивнули и удалились, привыкшие повиноваться настоятельнице. А та присела на скамейку рядом с оставшейся на эту ночь беречь огонь Рингалле.
- Скажи, девочка моя: помнишь ли ты самые древние предания? Те, что уходят корнями в почву иной земли, не Литтской? Как, почему именно девам доверено было хранить пламя?
- В незапамятные времена, еще до Лиитаса, сына русалки, прародители людей спасались на кораблях в бушующем море, когда их земля перестала быть. У них не осталось кремней, высекающих огонь, а волны грозили залить его, и тогда всех ждала бы смерть от холода и голода. И тогда люди на каждом корабле выбрали непорочных дев и поручили им хранить очаг. Их не отвлекали от священного долга ни любовь, ни материнские обязанности. Избранные девы не оставляли огонь без присмотра ни на миг, кормили его днем и ночью, своими телами защищали от бушующих волн. И потому наши предки смогли переплыть море! - голос у Рингалле был звонкий и мелодичный, в самый раз для священных преданий.
Юманте согласно кивала, отметив, что у ее ученицы прекрасная память, если она выучила назубок священные предания.
- И, расселившись по разным странам, народы сохраниои почитание богини Предвечного Пламени! Нашу Праурыму в Агайе зовут Гестией, а в Марции - Вестой, но везде и всюду ей служат девственные жрицы, берегущие огонь. Но ты еще не все поведала. Позднее, когда Лиитас, сын русалки, вел наших предков через болотные хляби, и священные ужи указывали ему путь, кому было доверено хранить огонь?
- Снова девам, давшим обет! Их тогда уже было двенадцать, и они находили среди болот пищу для огня, даже когда кругом нечему было гореть. Первая Великая Дева сняла с себя платье и сожгла, чтобы огонь не погас. Вокруг пылающего очага каждый вечер собиралось все племя, и так им удалось выстоять и найти новую землю.
Старая жрица погладила шершавой ладонью нежную щеку девушки.
- Так устроен мир, девочка моя. Каждая женщина в свой черед зажигает один огонь, гася другой. Жена поддерживает очаг, любовница - разрушает, а девушка, становясь женой, родной очаг покидает. Только дева всю жизнь, неизменно, хранит пламя! И, пока очаг горит, семья остается семьей, а народ - народом, не сборищем случайных людей! А теперь скажи мне, Рингалле, может ли быть на свете более почетная судьба?
Молодая жрица взглянула на резное изваяние Праурымы, стоящее за алтарем. Говорили, что священной статуе больше двухсот лет. А сам огонь и впрямь горит вечно. Предки литтов зажгли его еще на своей далекой прародине! И в самом деле, что может быть почетнее, чем нести Предвечное Пламя дальше, в будущее?
Она проговорила убежденно, без колебаний:
- Я исполняю свой долг, как меня научили.
Юманте взяла девушку за подбородок, повернула лицом к себе.
- Я знаю это, и все же хочу поговорить. За тех двоих я не волнуюсь. Они просто играют, представляя другую жизнь. Почти все вайделотки в молодости так тешатся. А ты - другое дело, у тебя что-то более глубокое. Напоминаешь ты мне одну девушку, которая здесь когда-то была. На празднике Летнего Солнцестояния она увидела одного молодого воина. Тот, недолго думая, послал ей воздушный поцелуй. Она смотрела, смотрела... а потом, три дня спустя, шагнула в озеро! Я не хочу, чтобы ты напрасно мечтала о князе Азуоласе.
Сухая ветка, которую Рингалле приготовила для костра, переломилась в ее руках, и обломки упали из рук.
- Наставница, о чем ты говоришь? Я просто благодарна князю за спасение. Я восхищаюсь, когда рассказывают о его победах над аллеманами. Разве эти чувства запретны? Других я не могу испытывать к человеку, которого никогда не видела.
Юманте подобрала обломки ветки и внимательно всмотрелась в лицо девушке. Но Рингалле хватило сил выдержать ее проницательный взор.
- Может статься, и князь тот совсем не похож на тех, кого молодые девушки любят, - бесстрастно продолжала Великая Дева. - Ему за сорок лет, у него большая борода с сединой. И с аллеманами биться он умеет лучше, чем с девушками любезничать. Так что, девочка моя, благодарность храни, а о девичьих мечтаниях и думать забудь. Не принесут они тебе ничего, кроме разочарования.
Рингалле снова смотрела в огонь. И на один миг ей привиделась там фигура высокого и могучего витязя, покрытого шрамами. Она тут же сама дорисовала рядом для сравнения изящного белокурого юношу, в руках которого меч смотрелся неправдоподобно. И едва не рассмеялась.
Юманте по-своему истолковала ее выражение.
- Вот и хорошо, моя девочка! Постарайся преодолеть ненужное влечение, и ты станешь, быть может, одной из величайших жриц за всю историю! Не зря же боги послали тебе знак еще в детстве, в доме твоих родителей.
Рингалле кивнула. Когда еще она была ребенком и жила в доме своих родителей, как-то нашла раненого сокола с перебитым крылом. Дома сказали, что птица никогда не сможет летать. Но девочка настойчиво заботилась о ней. Когда перевязывала раненое крыло, ее руки становились горячими, так сильно ей хотелось, чтобы сокол вновь обрел небо. И за два месяца ей удалось вновь поставить его на крыло.
Быть может, именно это событие привлекло внимание богов к маленькой Рингалле. Потому что скоро ее матушка, у которой десять лет не было детей после рождения дочери, понесла, и отец обещал, если родится долгожданный сын, отдать дочь в жрицы Предвечного Пламени.
Именно сын у них и родился, а Рингалле привезли на Девичий остров вместе с богатыми подарками храму. Здесь ее учили, воспитывали и помогали наилучшим образом развивать свой дар, и ей нечего было для себя желать, когда она дала жреческие обеты и стала хранить священный огонь.
- Я повинуюсь воле богов, матушка, - сказала она, подбрасывая веток в огонь.
- Вот и хорошо, девочка моя, - проговорила Юманте, с полуосознанным материнским чувством гладя ее золотые косы. - Вот и умница! Отринь несбыточные мечты, и покой придет, и ясность, и сила великая. В твои руки я надеюсь в положенный срок отдать золотую диадему. Я тоже в огонь смотрела, и вязальные крючки раскладывала, гадала на твою судьбу. Они говорят: ждет тебя, Рингалле, великое смятение. Но ты его преодолей, и боги всегда пребудут с тобой!
Девушка молча сидела на скамье, разглядывая легкие рыжие языки пламени, подсвеченные золотом.

[Карса]

Неужто Азуолас найдёт наконец себе княгиню? Не просто же так нам рассказывают о вайделотках.
И получил в итоге больше, чем ожидал. Станет теперь соправителем Радвиласа, наравне с ним.
Думаю, Азуолас действовал совершенно искренне, от чистого сердца, не рассчитывая получить от брата какие-то дополнительные плюшки.

[Convollar]

И всё-таки нет силы, которая может победить любовь. И даже боги не могут с ней справиться.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Карса, эрэа Convollar!

Неужто Азуолас найдёт наконец себе княгиню? Не просто же так нам рассказывают о вайделотках.

Не просто так рассказывают, конечно. Но покуда такая возможность недопустима, казалось бы.

И получил в итоге больше, чем ожидал. Станет теперь соправителем Радвиласа, наравне с ним.
Думаю, Азуолас действовал совершенно искренне, от чистого сердца, не рассчитывая получить от брата какие-то дополнительные плюшки.

Он-то конечно! Но судьба (и брат) вознаградили его.

И всё-таки нет силы, которая может победить любовь. И даже боги не могут с ней справиться.

И такое возможно! Хотя на данный момент о любви говорить еще рано. Но поглядим, что будет дальше!

А в это время князь Азуолас возвращался с войны, отразив очередной натиск аллеманов. Он собирался миновать озеро Белтане, но его друг и военачальник Тройнат уговорил князя пройти берегом, ближе к Девичьему острову. Он настойчиво убеждал переправиться на лодке в святилище Праурымы, так что Азуолас только удивлялся такому напору.
- Подумвй о том, что после победы в войне в самый раз принести жертвы, чтобы боги впредь посылали нашему оружию удачу! А кроме того, на Девичьем острове ты увидишь истинное чудо земное: прекраснейшую из девушек, что когда-нибудь жили на свете!
Азуолас, до того молча правивший конем, взглянул на собеседника вполоборота.
- Что пользы любоваться на вайделотку? Мы всегда было их жаль. Они хоронят себя заживо в своем святилище.
- Но эта дева прекрасна, как сама Сауле, ездящая на огненной колеснице! - не сдавался Тройнат.
- Тем хуже для нее, - Азуолас нахмурил густые брови. - Жаль, что ее кровь не пойдет дальше, красота не передастся детям.
Тройнат тоже вздохнул, вспоминая прекрасную затворницу.
- Ей запрещено дарить любовь, но жизнь она дарит, хоть и по-другому. Она исцеляет прикосновением рук, ее дар сильнее, чем у многих старых жриц. Ты знаешь, что меня ранили не так давно?
- Знаю, и удивился, что ты так быстро вернулся в строй.
- Это сделала она, золотоволосая дева с огнем жизни в руках! Когда я увидел ее впервые, то не знал, нахожусь ли на земле или уже на небе. А когда почувствовал, как заживает рана под ее руками, то не знал, как ее благодарить. А она ответила: "Я рада помочь витязю из дружины непобедимого князя Азуоласа". Ты знаешь, по-моему, она твое имя произнесла с каким-то особым волнением. Ты тогда как раз прогнал аллеманов от озера Белтане...
- Интересовалась, значит, мной? - переспросил Азуолас, не желая признавать, что и его заинтересовала личность загадочной вайделотки. - Ну ладно, а как зовут твою золотоволосую вилу? Из какой она семьи?
- Рингалле, дочь боярина Довьята, что из Березовой Лощины. Отец ее, маленькую, отдал в вайделотки как уплату за рождение сына.
- Ну и болван этот Довьят! Я всегда это подозревал, а теперь убедился! - внезапно разгневался Азуолас. - Если девушка вправду так хороша, то отдавать ее в вайделотки - преступление. Она могла бы, выйдя замуж, народить сильных красивых детей!
Теперь уже Тройнат удивился неожиданному волнению князя.
- Что же, государь, ты все-таки заинтересовался прекрасной вайделоткой? Теперь согласишься побывать на Девичьем острове?
Азуолас часто действовал порывисто, поддаваясь первому желанию. Только князь Радвилас мог иногда образумить брата. Но сейчас его не было рядом, и ничто не могло осадить разгоревшегося в нем любопытства.
- Будь по-твоему! Тогда ты с десятью воинами - со мной, а остальные пусть следуют дальше. И надо выбрать достойные подарки для святилища Праурымы, - распорядился князь.
По дороге к озеру спугнули оленя - большого золотисто-коричневого рогача с целой короной на голове. Князь Азуолас пустил в него стрелу и пронзил животное навылет.
- Вот, будет что привезти на алтарь Праурымы, - обрадовался он. - Не говорить же, будто приехали на вайделоток поглядеть.
На берегу, в ближайшем селении, взяли лодки и переправились на Девичий остров. Там был устроен причал для часто бывающих на острове паломников. Ступив на берег, Азуолас заметил, что кругом все выглядит благоустроенным, хотя островок был невелик и владели им двенадцать женщин. От озера, по чистому белому песку, была проложена тропинка. Поодаль белел храм Праурымы, окруженный зеленым садом. Других строений не было видно. Азуолас слышал, что вайделотки живут постоянно в помещениях храма, и по очереди сменяют друг друга возле священного пламени.
Его размышления прервал звонкий женский смех, и на берег выбежали навстречу князю со свитой три девушки. Они были босыми, в коротких платьях, и стремительно бежали по белому песку, едва касаясь его ногами. Одна из них держала в руках кожаный мяч. Не останавливаясь, бросила его в руки другой - золотоволосой, самой стройной и гибкой из трех. А та в изящном прыжке поймала мяч... и замерла, прижав его к груди. По берегу шел отряд воинов. Увидев идущего первым, золотоволосая девушка беззвучно ахнула, чувствуя, как быстро-быстро застучало сердце, гоня жаркую молодую кровь.
А князь Азуолас, глядя на игравших с мячом девушек, подумал, что вайделотки вовсе не постоянно держатся как суровые затворницы. Таковы они с чужими, а у себя, когда не должны охранять священный огонь, умеют развлекаться и смеяться, как все.
С такими мыслями он залюбовался девушкой, поймавшей мяч. Все трое были хороши собой, но только она могла быть той, о ком говорил Тройнат. И дело было даже не в ослепительной красоте, от которой не хотелось отводить глаз. В этой девушке ощущалось присутствие духа. Тот бог или богиня, что руководил ее судьбой, определенно поцеловал ее в лоб при рождении.
"Дева-Лебедь", - подумал Азуолас, глядя на нее, разрумянившуюся от недавнего бега, с короной золотых волос, глядевшую на него смело и гордо. Она совсем не стеснялась своей мальчишеской сорочки, открывающей ее загорелые ноги, легкие и в то же время крепкие. Подруги ее отступили на несколько шагов, а она стояла прямо перед ним, пришедшим из другого мира, и он видел, как грудь ее волнуется под золотым локоном, выбившимся из прически.
Князь Азуолас показал рукой на подарки и на тушу оленя, и проговорил:
- Здравствуй, хранительница Священного Пламени! Я - Азуолас, брат великого князя Радвиласа. Привез дары для святилища Праурымы и добытого оленя - для жертвенной трапезы.
Надо было видеть, как быстро она обратилась из застигнутой врасплох девушки в величавую и неприступную жрицу! Положила наземь мяч и будто доспехи надела - так решительно отгородилась от всех посторонних чувств.
- Здравствуй, могучий и знаменитый князь! Не тебе бы подарки нам возить - сами мы благодарить тебя должны, что не пустил аллеманов к Девичьему острову! Проходи же вместе со своими спутниками, и разделите эту трапезу с нами!
Войдя в храм, Рингалле и ее подруги скоро переоделись в скромные одежды жриц. Но и в этом простом, без украшений, платье она была прекрасней, чем все литтские и сварожские красавицы, каких князь видел за свою не такую уж короткую жизнь. Он видел, что и его воины нет да нет смотрят в ее сторону, а в глазах Тройната виделась такая мужская тоска, что князю стало его жаль. "Что ж, такую можно помнить хоть всю жизнь! Теперь я понимаю, - подумал Азуолас. - Но как можно было лишить такую красавицу счастья и любви? Да простит меня богиня Предвечного Пламени, но для ее храма можно было выбрать и девушку похуже", - думал про себя Азуолас все более запальчиво.
Жрицы сноровисто приготовили трапезу, пока положенная богам часть оленя сгорала на алтаре. Затем сели обедать вместе с паломниками. За столом князь любовался, как есть Рингалле, как изящно она берет каждый кусочек, аккуратно откусывает. Он никогда не думал, что можно любоваться, как кто-то ест, но именно это чувствовал сейчас. И впервые в жизни устыдился самого себя - огромного, шумного, грубого как медведь, да и годами изрядно старше нее. "Она же в дочери мне годится! Если бы и могла, верно, выбрала бы кого-нибудь моложе и краше." Но стоило представить, как Рингалле обнимала бы его, если бы не была вайделоткой, - и дыхание сладко замирало. Никогда еще Азуоласу так сильно не нравилась ни одна девушка. Он представлял, как она ходит по покоям княжеского дворца в Лутаве, распоряжается, как полновластная хозяйка, как будет укачивать их сыновей, петь им колыбельные своим сладостным голосом... "Если бы она согласилась! А там, я не убоюсь ни богов, ни жрецов", - думал он, распаляя себя еще сильней.
Рингалле же сидела напротив князя, воочию увидев могучего защитника Литтской земли, о котором столько слышала. Да, он казался таким, как она представляла. Но что им даст эта встреча? Зачем он приехал, чтобы растревожить ее и лишить покоя? И воин рядом с ним, которого она излечила от раны, глядит так, будто сказать ей что-то хочет. Ах, зачем храму их дары и жертвоприношения, если взамен они отнимают у нее покой? "Смятение", - вспомнила девушка. - "Богиня, дай мне сил остаться бесстрастной, как вода озера Белтане".
Но сама ее просьба была только наполовину искренней, ибо в глубине души не так уж и хотелось обрести бесстрастие. Хотелось видеть князя и говорить с ним. Даже не зная мужчин, она поняла, что небезразлична ему. В глазах у него отворились два зеленых омута. "И вправду русалочьи глаза! Сейчас утянет, утонем оба, захлестнет волной,  и ни птице, ни ветру не сберечь. И страшно, и... манит..."
А тут еще литтские воины, как нарочно, стали рассказывать о недавней войне, уделяя много времени подвигам своего князя. Аудра и Мильда удивленно ахали, переспрашивали. Рингалле же, рассеянно вертевшая в руках подвернувшуюся палочку, не заметила, как вытянула из косы ленту и начала что-то плести. Потом увидела, что получается, и продолжила свою работу, мысленно творя заклинания. Окончив работу, сказала князю:
- Государь, у меня есть для тебя нечто важное, - она отошла к берегу озера, подальше от храма. Азуолас, не скрывая радости, последовал за ней.
Девушка передала ему небольшую плетенку, очертаниями отдаленно напоминающую всадника на коне.
- Я сделала тебе оберег, государь. Бери его с собой на войну. Пока он с тобой, тебе не грозит ни гибель, ни увечье в бою! - голос ее странно зазвенел.
Азуолас взял оберег из ее рук. И вдруг, едва сознавая, что делает, стал целовать сами руки, которые сказали ему больше, чем ее уста. Затем обнял ее за плечи, потому что девушка готова была упасть на землю.
- Рингалле! Рингалле, я очень люблю тебя! И так бывает: можно много лет не встречать той, с кем захочешь прожить жизнь, а потом встретить ее - потерянную, навеки обреченную Предвечному Пламени... Ты ведь не просто так сделала мне оберег? В нем будет жить часть твоей души. Рингалле, не будь ты вайделоткой, стала бы моей женой?
- Я - жрица Праурымы, - произнесла девушка, чувствуя, как у нее подламываются ноги.
- А если бы не была жрицей? Скажи, любимая: пошла бы за меня? - почти кричал Азуолас, словно пытался добудиться кого-то.
- Она никуда с тобой не пойдет! - произнес властный женский голос у него за спиной.
Князь и девушка обернулись. Перед ними стояла Юманте, гневная и презрительная, с золотой диадемой на голове, а за ее спиной выстроились все вайделотки, кроме одной, чья очередь была в тот день беречь огонь.
Азуолас почтительно преклонил колени.
- Государыня Великая Дева! Отдай мне в жены прекраснейшую из твоих жриц, Рингалле, и разреши ее от обетов! Я дам тебе любые дары, какие захочешь, найду деву для святилища. Только позволь мне взять Рингалле в жены! Все-таки брат великого князя сватается, не кто-нибудь.
- Я сказала тебе - нет! - тон у Юманте стал непреклонным, как удар кузнечного молота. - Рингалле дала жреческие обеты, их нельзя отменить!
- Она их дала в детстве, еще не осознавая полного смысла! - горячо заспорил с ней Азуолас. - Давай предоставим ей свободный выбор? Что она захочет - остаться или уйти со мной? Если богиня запрещает любить, то почему тогда она позволила мне встретить Рингалле? Почему не убила в ней живое сердце, жаждущее любви? А ты не думала, Великая Дева, что сама Праурымы отпускает Рингалле и отдает ее мне?
Девушка, сама не своя, стояла в стороне, прислонившись к стволу молодой ивы. Сердце ее отчаянно колотилось, она испытывала то сладкую истому, то ужас и отвращение к самой себе, и больше всего хотела провалиться сквозь землю.
Великая Дева ударила посохом в песок с такой яростью, что видно было - следующий удар наверняка придется в грудь стоявшему перед ней князю.
- Замолчи, богохульник! Не будь ты князем, тебя бы следовало утопить здесь же, в озере! Если будешь настаивать на своем, я пожалуюсь на тебя Жрецу над Жрецами, и тогда уж не знаю, спасет ли тебя брат твой, великий князь! Садись сейчас же в лодку и уезжай со своими воинами прочь от Девичьего острова! Не видать тебе Рингалле, как прошлогоднего снега!
Окинув девушку последним взглядом, князь созвал своих воинов и направился к лодке, ссутулив плечи. Он больше уже не смел обернуться, ибо в голове его родился новый замысел, и Азуолас боялся, что лицо выдаст его.
Вайделотки окружили Рингалле, с тоской глядевшую вслед. Юманте встала перед ней, суровая, непреклонная, загораживая уходившего князя.
- Ты еще не нарушила обет, иначе тебя ждала бы смертная казнь. Но любое клятвопреступление начинается с мысли, а мысль твоя уже отдалилась от службы Предвечному Пламени. Если бы он тебя позвал, когда надо беречь огонь, ты могла бы уйти и дать огню погаснуть. Пусть вода озера Белтане охладит твою кровь и очистит мысли! Три дня, начиная с нынешнего, ты будешь стоять по горло в воде, и только на ночь - возвращаться в храм.
Вайделотки привязали Рингалле к столбу у причала. Она стояла, чувствуя, как волны касаются ее обнаженной груди и живота, лижут шею, подбородок. Девушка не боялась замерзнуть в воде: жриц учили поддерживать внутренний огонь в своем теле. Но она все еще чувствовала прикосновения Азуоласа, слышала его голос, и ей становилось так больно и тоскливо, что она готова была нагнуть голову в воду и разом закончить все. Но она этого не сделала, потому что сердцем чувствовала: еще не все закончилось, что-то должно случиться.
Когда над Девичьим Островом спустилась ночь, вайделотки отвязали девушку, растерли полотенцами и проводили в спальное помещение храма. Там Рингалле поставила свечу в подсвечник у изголовья своего ложа и протянула к ней ладони. Свеча зажглась, вокруг нее стал рассеиваться мрак.
"Благодарю, владычица Предвечного Пламени, что не отвернулась от меня! Ведь я не нарушила своих клятв", - сказала себе жрица.

[Convollar]

Азуолас попался, а Рингалле жаль. В Риме весталки вроде бы могли выйти замуж, правда, уже закончив службу в храме Весты. То есть уже в возрасте, по тем временам. А здесь более суровый культ, они свой остров покинуть не могли. И наказания изуверские. Не могу себе представить такое божество, которое поощряло бы подобные обычаи. Это только люди могли придумать.

[katarsis]

Да, сложная ситуация. Что же будет? Азуолас, явно, сдаваться не собирается, но, если он, так или иначе, утащит с острова вайделотку - это же скандал. Это раскол в обществе. Такого богохульства никто никогда себе не позволял. Азуолас, конечно, популярен, но и неприкосновенность вайделоток священна. И что будет делать Радвилас? Для спокойствия в государстве он, скорее всего, попытается брата отговорить, но это только если узнает заранее. Да и не отговорит, я думаю. Или, может, найдут какой-то способ миром уладить?

[Артанис]

Премного благодарна, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Азуолас попался, а Рингалле жаль. В Риме весталки вроде бы могли выйти замуж, правда, уже закончив службу в храме Весты. То есть уже в возрасте, по тем временам. А здесь более суровый культ, они свой остров покинуть не могли. И наказания изуверские. Не могу себе представить такое божество, которое поощряло бы подобные обычаи. Это только люди могли придумать.

Оба они попались. Посмотрим, как выкрутятся!
Культ Праурымы и ее вариантов в других странах восходит, по данной версии, ко временам после гибели Таморианы. Как раз об этом вспоминают предания Юманте и Рингалле, говоря о девах, хранящих пламя. А с тех пор фанатичные жрицы (а какими им быть еще в тех обстоятельствах?) только ужесточали культ. Впрочем, читала, что служба жриц Праурымы в самом деле была пожизненной. Отчасти, как автор, вдохновлялась и практиками некоторых христианских монастырей. Хотя вайделоткам, в отличие от их обитательниц, все же позволено больше земных удовольствий, вроде коротких сорочек, игры в мяч и пирога с вишнями. В таких вещах видеть грех как раз не додумались.

Да, сложная ситуация. Что же будет? Азуолас, явно, сдаваться не собирается, но, если он, так или иначе, утащит с острова вайделотку - это же скандал. Это раскол в обществе. Такого богохульства никто никогда себе не позволял. Азуолас, конечно, популярен, но и неприкосновенность вайделоток священна. И что будет делать Радвилас? Для спокойствия в государстве он, скорее всего, попытается брата отговорить, но это только если узнает заранее. Да и не отговорит, я думаю. Или, может, найдут какой-то способ миром уладить?

Эта ситуация еще и показывает, что у Азуоласа, при всех его замечательных качествах, есть и крупные для князя недостатки. Так что он немало дров мог бы наломать, если бы не влияние Радвиласа. Ладно еще в личной жизни, а если бы в политике стал действовать так же импульсивно?
Времени терять Азуолас не станет. Как и спрашивать у брата. Во всяком случае, заранее. А вот потом, вполне возможно, расхлебывать кашу придется Радвиласу.

Глава 15. Жрица Предвечного Пламени
Ночью, на озерном берегу, князь Азуолас со своими воинами ждал, когда зайдет луна. На берегу чернели лодки, похожие в темноте на огромных рыбин. Озеро, волнуемое мелкой рябью, серебрилось под звездным небом. От воды тянуло свежестью, запахом водяных трав и рыбы.
У костра засмеялись воины, обсуждавшие предстоящее ночное приключение. К князю, в отдалении стоявшему на берегу, подошел Тройнат.
- Все-таки решился? Не пожалеешь потом? - проговорил он с неожиданной грустью в голосе.
- Нет! - Азуолас был исполнен решимости. - Мне никто не нужен, кроме Рингалле! Знаю, это выглядит странно, но... я понял сразу все, едва увидел ее. Это как удар молнии.
- Что ж, действуй, - Тройнат тяжело вздохнул в темноте. - Если бы она на меня хоть раз взглянула так, как глядела на тебя, я бы тоже, пожалуй, отважился на все...
Азуоласа не удивили слова собеседника, и подавно, не пришло в голову что-то подозревать. Ему казалось, что прекрасная вайделотка достойна даже не любви, а преклонения всех мужчин на свете, и с удовольствием переломил бы копье с тем, кто сочтет иначе. Он поглядел на луну, в этот миг скрывшуюся в облаке. Подошел к своим воинам, которые при виде вождя поднялись на ноги, проворно залили костер.
- Помните: никто не имеет права поднять руку на вайделоток! За такое святотатство ждет проклятье. Если надо - ворвемся в храм силой, но зла никому не чинить! Оружие же возьмите: по слухам, храм сторожат чудовища.
Ритмичные взмахи вёсел разрезали черную воду. Горевший на передней лодке факел выхватывал из темноты рыжий круг света, неуклонно движущийся вперед. Когда в круге света показались очертания Девичьего острова, князь Азуолас первым перемахнул на берег через еще широкую полосу воды.
- Рингалле! - крикнул он во весь голос. Это имя прозвучало и зовом, и боевым кличем.
Молодая жрица спала в своей постели, под тонким летним покрывалом. Она долго плакала, прежде чем уснуть, и лишь осознание, что Предвечное Пламя, как раньше, помогает ей, немного утешало. Наконец, она уснула, будто нырнула в черную мглу.
Но вдруг ее вырвали из забытья чьи-то громкие шаги, стук, лязг железа. Она вскочила, в одно мгновение прозревая, что произошло. Еще раньше, чем услышала громовой клич: "Рингалле!"
- Князь Азуолас! - воскликнула девушка, раздираемая радостью и страхом - она и сама не знала, чего в ней было больше. И, накинув свое белое жреческое платье и легкие туфли, выбежала прочь.
В темных переходах храма толпились воины, стучали в каждую дверь, светили себе факелами. "Рингалле!" - снова прогремело под сводами. Со всех сторон уже спешили вайделотки.
- Азуолас! - сорвалось имя с ее губ, она и сама не заметила, как обратилась не княжеским титулом.
Князь, собиравшийся рубить топором какую-то дверь, разжал руки и уронил оружие. В следующий миг бросился к девушке, подхватил на руки ее легкую как перышко фигурку, целовал ее, не желая отпускать.
- Рингалле, моя Рингалле! Я за тобой пришел! Поедем со мной! Я тебя не отдам ни людям, ни богам!
Девушка, обмякшая в его руках, на миг почти оглохла от стука сердца и шума крови в ушах. Ей чудилось, что со звоном и треском рвутся цепи, спадают прочь оковы. Было так сладко, что не хотелось разжимать объятия. Легче было бы умереть прямо сейчас. Но в следующий миг она опомнилась, попыталась оттолкнуть князя.
- Уходи! За похищение жрицы ждет смерть! - прошептала она, пытаясь выпроводить его.
Тогда Азуолас схватил девушку на руки, засмеялся и в сопровождении воинов выбежал из храма.
Навстречу им с громким лаем метнулись несколько огромных собак, белых и лохматых, как медведи. Рычащие белые тени с горящими глазами казались в темноте стаей призраков. Они были полны решимости броситься и растерзать незваных вторженцев. Но литтские воины взялись за мечи и принялись защищаться. Яростный рык псов перешел в вой, по белой шерсти побежала кровь. Раненые и уцелевшие животные отскочили прочь, уже не смея нападать.
- Быстрей! - крикнул князь, унося Рингалле. - Кто знает, что еще на уме у здешних чародеек?
Рядом послышался хохот, и из темноты показалась Юманте. Она щелкнула пальцами, и перед незваными гостями появилось огненное чудовище в три человеческих роста: огненная фигура без лица, вся из огня и дыма. Воздух вокруг нее горел, становился обжигающим, как в кузнечном горне. От его жаркого дыхания волосы скручивались, одежда начинала тлеть. Всюду, куда бы не метались литты, их ожидала огнедышащая стена пламени. Дух огня медленно протянул чудовищно длинную раскаленную руку к князю Азуоласу, упорно не отпускавшему Рингалле.
- Откажись от нее, и я позволю вам уйти живыми! - голос Великой Девы неожиданно легко перекрыл рев огня.
Но тут Рингалле соскочила наземь и подняла руки. С ее ладоней сорвался чистый белый свет, и огненное чудовище стало таять, как догорающий костер. Тонкая фигурка девушки стояла в светящемся ореоле одиноко и непреклонно.
И она проговорила с таким напряжением в голосе, словно ей требовалось усилие не меньше, чем воину необходимо для натяжения самого тугого лука:
- Юманте, не трогай моего мужа! И вы все, что были мне сестрами! Лучше отпустите нас по-хорошему. Я не хочу биться с вами. Не вынуждайте меня!
Великая Дева взирала на отступницу с болью в душе и - вопреки всему, - с восхищением. Не знала она прежде, насколько сильна Рингалле. С какой легкостью она развеяла духа огня! И ведь ей всего девятнадцать лет, а каких высот она достигла бы со временем! Но, если силу ей дает тревога за незваного пришельца, за мужчину - значит, с ней уже ничего не сделаешь.
- Одумайся, Рингалле! Ты могла бы стать величайшей из Великих Дев! - против ее воли, в голосе Юманте послышались умоляющие нотки.
- А станет княгиней лутавской! - торжествующе крикнул Азуолас, вновь хватая девушку на руки.
- Я не могу отказаться! - жалобно, как подстреленная чайка, простонала Рингалле, разрываемая надвое. - Я хочу уйти со своим супругом, быть женщиной, родить детей! Пусть вместо меня придет более достойная вайделотка.
Князь бережно посадил ее в лодку. Из темноты донесчя многоголосый погребальный плач, и отступница вздрогнула, услышав его: по обычаю, нарушившую обет жрицу оплакивали, как умершую.
И сквозь мерный плеск вёсел с берега донесся голос старой Юманте:
- Рингалле, твой выбор сделан! Живи теперь со своим супругом, пока живется, но от судьбы не уйдешь! Пусть не скоро, но тебя все равно ждет смерть от воды, как клятвопреступницу!
Дрожь пробежала по телу Рингалле. Но она выпрямилась и ответила звучно, бестрепетно:
- Если так суждено, я смогу это принять! Но прежде мы поживем!
Азуолас, укутавший девушку теплым плащом, поразился ее самообладанию. Он не мог не понимать, что ей тяжело дался разрыв с храмом, что она находится на пределе сил, испугана до смерти, - но ничем не выдала себя. Лишь у одного человека встречал Азуолас такую выдержку - у своего брата Радвиласа.
Вспомнив о брате, помрачнел, представив, как тот встретит известие из храма Праурымы. Но Азуолас был твердо намерен жениться на Рингалле, даже если сам великий князь не одобрит. Да и почему ему возражать? Брат должен радоваться счастью брата.
Князь крепко прижал к себе девушку, спрятал ее зябнущие руки в своих ладонях.
- Не бойся ничего, милая! Я даю слово: ты не пожалеешь, что выбрала уехать со мной.
Она длинно, прерывисто вздохнула и доверчиво склонила голову на грудь своему похитителю.
- Я не боюсь. Я сразу тебе поверила, - просто проговорила она.
В лодке не было никого, кроме них и двух гребцов, стремительно вращавших вёслами. Лодка летела по воде, как большая птица, а за ней двигались другие.
- Кожа у тебя вся холодная, как у лягушки, и сморщилась, - заметил князь, касаясь ее.
- В воде стояла весь день. И еще следующие два дня должна была, - глухо, с трудом, проговорила девушка.
- Весь день в воде?! Я думаю, ты не будешь скучать по ним! - разгневался Азуолас на жриц.
- Они по-своему желали мне добра. Были мне семьей столько лет, - грустно проговорила девушка.
- Теперь у нас с тобой будет иная семья, лучше! - отвечал князь, неуклюже лаская ее золотые волосы.
Приехав в Лутаву, князь Азуолас распорядился праздновать свадьбу: созвал гостей, велел приготовить большой пир. Всех удивила эта внезапная свадьба, а еще больше - личность красавицы-невесты. Кое-кто из воинов, побывавших на Девичьем острове, распустил язык, и все узнали, откуда появилась Рингалле.
Ее родители, также приглашенные на свадьбу, сперва изрядно удивились такому повороту в жизни дочери, но, как и думал Азуолас, не отказались породниться с князем. Ему сперва хотелось кое-что высказать будущему тестю, но на радостях обо всем забыл.
Перед свадьбой Рингалле тревожилась: согласится ли свадебный жрец - швальгон, совершить над ними обряд, не объявит ли нечестивцами их с Азуоласом перед всеми гостями? Но все прошло лучше, чем она ожидала: обряд совершили, а потом жрец-гадатель предсказал новобрачным, на основании рун, полета птиц и следа священного ужа на песке, долгую жизнь и шестерых сыновей, и дочерей впридачу. И только по исполнении всех обрядов Рингалле по-настоящему успокоилась. Она и сама гадала на судьбу, и результаты были благоприятны. Умение понимать знаки может в себе развить почти каждый человек, поэтому оно остается с ней, тогда как свои дары Владычица Предвечного Пламени наверняка отнимет. Рингалле не смела больше пытаться зажечь свечу, и ей жаль было, что не сможет исцелять больных. Но дарить жизнь их с Азуоласом детям будет для нее еще большим счастьем!
Когда же молодоженов с шумом и весельем проводили в спальню, то обоим и вовсе забылись зловещие пророчества Юманте. Они добились для себя счастья и были достаточно сильны, чтобы никто не посмел им угрожать и впредь.
Азуолас думал, что бывшая вайделотка оробеет сперва, и был готов даже подождать, пока она будет готова, хотя ему и мечталось привлечь Рингалле на ложе. Но она сама выскользнула из свадебного платья и подошла к мужу, грациозно, как танцовщица, и, поднявшись на цыпочки, обняла его за шею горячими руками. И не стало на свете Девичьего острова, забылись жрецы, княжества - все на свете, кроме них двоих.
Тем летом жители Лутавы часто видели своего князя с его молодой женой на берегу озера Белтане. Они облюбовали место в тени большого дуба и подолгу сидели там, беседовали обо всем на свете, мечтали о будущем, целовались. Как ни странно, Рингалле сохранила любовь к озеру, на котором прошла ее жизнь, хоть оно и напоминало о прошлом. Ей понравилось, что город ее мужа стоит на озере. Когда они купались вдвоем, Азуолас, смеясь, спрашивал, уж не было ли и у нее в роду русалок. А Рингалле смеялась и брызгала водой. А то они вместе удили рыбу - точнее, бывшая вайделотка удила, а ее супруг чаще сдержанно ругался, в очередной раз упустив добычу или вовсе сломав удочку слишком резким рывком. Он же, в свой черед, брал жену на охоту. Рингалле не слишком хорошо ездила верхом, потому что на Девичьем острове не было лошадей, но теперь наверстывала упущенное.
Целый месяц они провели как в очарованном сне, никого не замечая, кроме друг друга, и не желая вспоминать ни о чем. Рингалле бросила храм, а Азуолас был готов ради нее забыть свое княжество. Окружающие видели, как расцветает их любовь, и прощали им все. Было приятно глядеть на красивую дружную пару. Князь Азуолас рядом с молодой женой, казалось, сбросил с плеч лет десять, а его княгиня, ростом до плеча ему, смотревшаяся рядом, как березка с могучим дубом, обрела законченное очарование зрелой женственности.
А однажды утром, собираясь на прогулку, Рингалле почувствовала кое-что новое, от чего сердце сперва замерло, а потом горячо забилось. И, хоть она прежде не знала ни о чем таком, поняла сразу, без всяких догадок. Уже хотела позвать мужа, одевавшегося в соседней спальне, но чуть-чуть подождала. Ей хотелось, чтобы эта радость еще несколько мгновений побыла с ней одной. Такая большая радость, она трогает ее сердце, как пушистый лисий хвост, она пришла нежданно, как первый цветок, найденный по весне, когда еще снег лежит!
И молодая женщина, распустив свои золотые косы, плавно закружилась по спальне, раскинув руки, точно хотела обнять все живое. Тихонько засмеялась, зная, что сейчас войдет муж, и она ему все скажет. И, поводя руками в танце, не задумываясь, простерла ладони к потушенным на день свечам, что стояли на столе.
Недогоревшие прошлым вечером свечи вспыхнули как одна, озарив и без того светлую спальню бледно-золотистым пламенем. Рингалле замерла рядом, не сводя с них глаз. Так значит, она, выйдя замуж, не утратила дар Владычицы Предвечного Пламени?!
Когда Азуолас зашел в спальню жены, она обернулась к нему, разрумянившаяся, с сияющими глазами, с бурно вздымающейся грудью. Бросилась к нему, ухватила за руки, показывая в сторону стола.
- Смотри: свечи зажглись! Значит, Богиня позволяет мне служить Ей, но по-своему. А еще... муж мой, я жду ребенка!..
Старинные стены лутавского замка дрогнули от ликующего крика и последовавшего за ним раскатистого хохота князя Азуоласа.

[Convollar]

Проблем будет выше крыши, а всё-таки свечи зажглись! Значит, не при чём тут боги, люди решают, как им жить, и люди придумали такие обычаи, я бы назвала их противными человеческой природе. А может быть, любовь такое редкое и такое драгоценное явление, что никакая сила с ней справиться не не в состоянии.

[katarsis]

Он всё-таки её похитил. Но, глядя на их счастье, совершенно не хочется осуждать, наоборот. Но проблемы будут, это да.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Проблем будет выше крыши, а всё-таки свечи зажглись! Значит, не при чём тут боги, люди решают, как им жить, и люди придумали такие обычаи, я бы назвала их противными человеческой природе. А может быть, любовь такое редкое и такое драгоценное явление, что никакая сила с ней справиться не не в состоянии.

У Рингалле был дар еще до принятия в вайделотки (она в детстве вылечила раненого сокола). Служба в храме только усиливала его. Но природный дар сохранился в ней и теперь.
Боги отпустили ее. Но пророчество Юманте тоже не случайно высказано - возможно, когда-нибудь они взыщут долг. Хотя, если так, это тоже станет делом человеческих рук.
Люди вообще способны на многое. А когда в их душах горит любовь - они могут быть непобедимы.
По истории Азуоласа, кстати, видно, что литтские князья - тоже потомки Сварта и Трайи...

Он всё-таки её похитил. Но, глядя на их счастье, совершенно не хочется осуждать, наоборот. Но проблемы будут, это да.

А что же, в долгий ящик откладывать, что ли?
За них действительно можно порадоваться. Но пора уже поглядеть, как будут решаться проблемы.

Целый месяц наслаждались молодожены семейным счастьем, и им уже казалось, будто мир позабыл про них. Но всему на свете приходит конец. К князю Азуоласу прискакал гонец из Айваре, передал, что великий князь Радвилас требует от него приехать вместе с молодой женой.
Ехали в столицу с тяжелым предчувствием, которое не замедлило оправдаться по прибытии. Встретивший их в замке молодой придворный велел гостям подождать, поскольку великий князь сейчас беседует со Жрецом над Жрецами (по-литтски - Криве-Кривейто).
Азуолас с женой тоскливо переглянулись.
- По какому случаю прибыл Верховный Жрец? - спросил лутавский князь у провожатого.
Тот удивленно вскинул брови.
- Об этом знает лишь великий государь. Он велел князю Азуоласу с женой подождать в смежных с его горницей покоях.
Им не оставалось ничего другого. Оставшись одни, супруги крепко обнялись, без слов утешая друг друга. Оба не сомневались, что Верховный Жрец приехал из-за них.
За стеной, обитой тонкими деревянными планками, послышались голоса. Разделявшая помещения стена лишь немного приглушала их, но позволяла четко разобрать каждое слово.
- Так чего ты от меня хочешь, почтеннейший Бутаустас? - донесся невозмутимый голос князя Радвиласа. - Чтобы я предал родного брата? Я этого не сделаю.
Князю ответил другой голос - густой, хрипловатый, словно говорил не человек, а Леший или большой старый медведь.
- Государь, я не требую крови твоего брата ("Еще бы потребовал!" - фыркнул про себя Азуолас.) - Но вайделотка, нарушившая обет, должна быть казнена, как велит обычай. Это должно быть сделано, во имя покоя земли и народа! Не то мне придется наложить проклятье на обоих. Сожалею, но закон должен быть один для всех!
Рингалле, сидевшая на скамье, покачнулась, закрыла лицо руками. Азуолас обнял ее, как ребенка, с ненавистью вслушиваясь в уверенный голос жреца. Хотелось бы сейчас ворваться туда, схватить его за горло, как самого злейшего врага. Но присутствие жены и брата заставляло неукротимого воина сдерживаться. Может быть, Радвилас что-нибудь придумает?
А он уже придумал. Проговорил быстро, решительно:
- Над мужем и женой одни боги властны. Попробуй, прикажи князю Азуоласу отречься от жены, выдать ее на смерть! Я бы, признаться, не осмелился. Ты говоришь о проклятье? Но скажи, может ли человек, на котором лежит проклятье, быть вторым в государстве, главой большого войска? Азуолас - герой, его почитают все литты. И вот, либо он будет сломлен, либо за него встанут многие люди, не поверят твоему проклятью, пойдут против тебя и против меня. Ты хочешь расколоть пополам Литтскую Землю? Тогда она станет вдвое слабее. Но зато древние обычаи будут соблюдены, правда, Верховный Жрец?
Тот проворчал, понизив голос, совсем как старый медведь, вылезающий из берлоги:
- Вы с братом воображаете, что князьям древние обычаи не писаны? Во веки веков Литтская Земля держалась благочестием, а жрецов почитали больше, чем вождей!..
- А потом обычай стал меняться - потому что пришли аллеманы, и военная сила стала литтам нужнее учения жрецов, - вкрадчиво продолжил за него Радвилас. - Аллеманы и сейчас стоят на наших границах, ждут только сигнала, чтобы двигаться дальше! Вот будет для них подарок, если доблестного князя Азуоласа объявят вне закона! Кто, скажи, в следующий раз будет защищать от врага ваши храмы? Не знаешь, священный Жрец над Жрецами?
Жрец упрямо проговорил, ворочая слова как большие камни:
- Защищать храмы - священный долг любого литтского воина! У нас - накопленная веками мудрость, заветы богов и почитаемых предков, записанные священными рунами. А воин ничего не знает, он умеет лишь махать мечом да развлекаться с женщинами!
- Ого! - насмешливо воскликнул Радвилас.  - Ну так что же жрецы, при их мудрости, не научатся обходиться без нас, несмыслящих воинов? Ну а если нет - значит, нам придется уживаться и впредь. В государстве, как и в семье, каждому приходится чем-то поступиться, чтобы сохранять мир. Я сам не меньше тебя был изумлен поступком своего брата. Но теперь уже ничего не исправить. Княгиня Рингалле не может вернуться на Девичий остров, а ее казнь ничего не даст, раз уж огласка вышла на всю Литтскую землю. Давай договоримся, как родители, у которых дети поженились без спроса: я заставлю брата заплатить достойную виру, и от себя прибавлю угодья в нижнем течении Уммы, богатые лесом и рыбой. А ты и твои подчиненные никогда не вспомните, откуда пришла княгиня Рингалле.
Некоторое время царило молчание. Жрец, видимо, обдумывал предложение князя. Наконец, скрипуче проговорил:
- Ладно! Но и ты, великий князь, не обставляй это как подкуп. Только вира и почетные дары, чтобы никто не усомнился в величии храмов. И берегись не сдержать обещания! Я подниму против тебя весь народ, и посмотрим, кому он поверит - мне или вам, богохульникам!
- Не беспокойся, почтеннейший Верховный Жрец, я сдержу обещание! - Радвилас помог жрецу подняться с кресла, уважительно проводил к дверям. Подождав, когда его медленные тяжелые шаги стихнут за дверью, велел сидевшему тут же прислужнику: - Позови князя Азуоласа! Его жена пусть подождет!
Войдя в покои к брату, Азуолас увидел его возле окна, спиной к двери. Хотел искренне поблагодарить его за поддержку, но Радвилас обернулся с таким исполненным досады и раздражения видом, что все слова замерли на языке.
- Ну и удружил ты мне, братец! Рассорить меня со жрецами - в то время как аллеманы стоят на границе, а мне приходится задабривать всех влиятельных людей, ведь я еще не так давно на великом княжении, не успел всюду назначить своих ставленников. А ты все ставишь под удар, похитив вайделотку!
- Брат, я люблю Рингалле! - Азуолас начал говорить оправдывающимся тоном, но постепенно распалялся: - Я ее не отдам! Ты понял? Никому не отдам! Пусть сами боги требуют! Она моя жена! Ждет моего ребенка! Что скажешь, а?! Если бы мы вправду нарушили законы богов, разве они послали бы нам ребенка, да еще почти сразу?
- Да помолчи же! - повысил голос и Радвилас, устало морщась. - У меня уже голова кругом: сперва битый час толковал со жрецом, упершимся как баран, теперь с тобой... Ты почему меня не оповестил вовремя, что тебе полюбилась вайделотка?
- Потому что ты бы не одобрил...
- Конечно, нет! И поэтому ты все устроил за моей спиной. Ты милуешься с юной красавицей, а я улаживай за тебя распри со жрецами! - Радвилас утомленно помотал головой. - Мне стоило немалых трудов убедить Жреца над Жрецами согласиться принять виру и оставить вас в покое. Думаю, ты слышал.
У Азуоласа будто камень упал с души. Обрадовавшись, он до полу поклонился брату.
- Всю жизнь будем с женой благодарить тебя, что помог нам остаться вместе! А виру я отдам из своей казны, не сомневайся!
При этих словах Радвилас недовольно поджал губы. Сам он по отношению к княжеской казне был бережлив, даже скуповат, и считал это вовсе не пороком, а полезным для правителя качеством, тем более - в стране, где часто приходится воевать. Он взял со стола списки ценного имущества, что предстояло отдать храмам, и почти ткнул в лицо брату.
- Полюбуйся, сколько мы теряем из-за того, что тебя угораздило влюбиться в вайделотку! На эти куны можно было бы снарядить не один отряд воинов, вооружить их не хуже отборных рыцарей! А что теперь? Чем станешь латать прореху? А ну как нам из-за этого-то и не хватит сил?
О таких далекоидущих последствиях Азуолас задумался впервые и устыдился. С глубокой признательностью положил руку на плечо разгневанному брату и произнес утешительно:
- Спасибо тебе за все, что ты для нас сделал! А на войне справимся и так! За себя и своих витязей я обещаю драться втрое сильнее, чем прежде! У меня каждый пойдет в бой ради прекрасной Рингалле!
- Ладно уж, не хвались прежде времени! - усмехнулся Радвилас немного повеселевшим голосом. - Зови свою княгиню, надо же познакомиться.
К брату на свадьбу великий князь не ездил, показав тем самым, что понятия не имел о его легкомысленном поступке. Так что увидел его жену впервые. При виде золотоволосой красавицы, облик которой смягчил бы самое холодное сердце, подумал, что эта женщина вправду достойна любви. В сияющих глазах Рингалле виднелась безграничная благодарность, глубокое уважение, доля любопытства по отношению к новому родственнику.
- Наконец-то я могу приветствовать жену Азуоласа! - произнес он, поздоровавшись с молодой княгиней.
- А я рада приветствовать великого князя Литтского и Сварожского, любимого брата моего мужа, о котором он столько говорил! - ответила Рингалле непринужденным тоном.
Радвилас негромко рассмеялся.
- Но он, верно, не рассказывал, что ему я обязан своим престолом? Так об этом я сам поведаю, дорогая родственница!
К ним присоединилась жена Радвиласа, княгиня Всемила, и они беседовали вчетвером, словно всю жизнь были одной семьей. Всемила была очарована красотой новой родственницы и необычными обстоятельствами их с Азуоласом встречи. А, узнав, что Рингалле ждет ребенка, горячо пожелала ей материнского счастья. Давно оставив мечтания юности, растворившись в семье и в детях, Всемила была взволнована, встретившись с чужой историей любви, где было все, чего не хватало ей самой. Конечно, бывшей ялинской княжне не хотелось никогда, чтобы ее похищали, рисковали ради нее жизнью и честью... но и Радвилас на такое не пойдет ни для кого на свете. Насколько все-таки разные два брата, родившиеся от одних отца и матери!
Когда гости ушли отдыхать в свои покои, Всемила обратилась к мужу, оставшись наедине:
- Как хорошо, что ты помог им избавиться от преследования жрецов! Они достойны счастья!
- Не думала же ты, что я им отдам родного брата? - высоко поднял брови Радвилас. - Теперь-то, я надеюсь, все останутся довольны: и эти герои для аллеманских миннезингеров, и жрецы, для которых я изрядно потратился.
- А я, чтобы задобрить жрецов еще больше, хочу возвести в Айваре новый храм, - сообщила его жена. - Не беспокойся, я вложу в строительство свои куны, из Ялины, не буду у тебя просить. Хочу отблагодарить литтских богов за то, что подарили нам детей. Да и людям приятно будет, что я чту их богов. Я помню, как ялинцам нравилось, что ты чтишь Отца-Небо и Мать-Землю, как сварожанин. А теперь я хочу тебе помочь своим благочестием.
Стремление жены рвзделять с ним нелегкие княжеские обязанности тронуло Радвиласа. Он, сидя с женой на обитой аксамитом скамье, обнял Всемилу и погладил ее густые, уже с изрядной проседью волосы.
Княгиня обернулась к мужу лицом и проговорила с тихой печалью:
- А, если я уйду из Яви раньше тебя, распорядись, пожалуйста, чтобы урну с моим прахом поместили в стену моего храма.
Радвилас даже разжал руки от неожиданности.
- Что это на тебя нашло? До старости далеко еще, не время о смерти говорить!
- Тебе, верно, далеко, - согласилась Всемила, разглядывая подтянутую, как у молодого воина, фигуру мужа, его моложавое лицо. - А я в последнее время чувствую, как в груди что-то колет. Сейчас, как слушала про Азуоласа и Рингалле, внутри защемило что-то, и воздуха стало не хватать.
- Переживала бы поменьше! - князь хотел выразить заботу о жене, но в интонациях прозвучал упрек, и он, поняв это, смягчился, обнял княгиню за плечи. - Если ты плохо себя чувствуешь, я призову лекарей осмотреть тебя.
А сам, по-новому приглядевшись к супруге, заметил, что она даже двигаться стала иначе, чем прежде, и лицо ее, усталое и бледное, с припухлостями под глазами, показалось увядшим до срока. И ему вспомнилось, как еще в детстве, перед смертью матери, услышал, как приговор: "Испорченная кровь!" Нет у сварожан той жизненной силы, что у них, литтов.
Но Всемила приободрилась и улыбнулась мужу, отгоняя тревожные призраки.
- Это мне совсем не мешает. Если будет надо, я обращусь к лекарю. А теперь, прошу тебя, найди мастеров, достойных воздвигнуть лучший храм в Айваре! Ну а то, о чем я тебя просила... это когда-нибудь потом!
Радвилас не был успокоен, но все же пообещал прислать мастера-строителя, чтобы заказчица обсудила с ним размеры и форму будущего храма. В последние годы Всемила сделалась еще более набожной, чем в юности. Похоже, она считала себя в долгу перед богами за то, что выпросила у них детей, и строительством храмов и богатыми пожертвованиями старалась хоть отчасти отблагодарить. Что ж, новый храм украсит Айваре, сплотит народ и станет подарком не только для жрецов, что будут в нем служить, но и для княжеской власти. В очередной раз убедился Радвилас, что ему досталась разумная жена, достойная княгиня. Пусть боги пошлют ей здоровья на долгие годы! И совсем не важно, что у них со Всемилой никогда не было страстной любви, как у Азуоласа с его Рингалле, что он не совершал для своей жены ни героических, ни глупых поступков. Главное - у Всемилы есть все, что необходимо супруге великого князя литтского и сварожского.