Печать

[Артанис]

Здравствуйте, мои дорогие читатели!
Я начинаю новое произведение. Временем действия и частью персонажей оно будет пересекаться с "То, что всегда с тобой", но действие происходит несколько раньше. И все-таки, к Сварожскому Циклу это произведение не относится, разве лишь как параллельные прямые. Да и в центре внимания уже другой народ.
Упоминая этих персонажей сперва, я даже представить не могла, что возьмусь о них писать подробно! Но некоторые личности сохраняют свой прижизненный характер: не пойдешь у них на поводу - таран притащат.
А теперь всем спасибо, и приятного чтения!

Глава 1. Вещий сон
Через чащу леса, уже облитую ясным осенним золотом, двигалось войско. В сумеречной чащобе, лишь иногда освещаемой солнечным лучом, можно было разглядеть их лица. По большей части воины были светлокожи, как обитатели полунощных стран, волосы - всех оттенков от белых, как песок на берегу Алатырьного моря, до огненно-рыжих.
Солнечные блики, пронизывая уже поредевшие кроны дубов, отражались то от железных шлемов и лат передового отряда, то от наконечников копий, в эту минуту мирно притороченных у седла. Хоть войско шло уже по своей земле, но соблюдало осторожность, не спешило снимать доспехи. Кто знает, как быстро соберется с силами разбитый враг, и не ринется ли вдогон удачливым победителям?..
По сплошной броне и рослым могучим коням можно было принять воинов за аллеманских рыцарей, в очередной раз собравшихся в набег. Но зеленое знамя с серебряным пардусом, воздевшим меч, реяло над головами передового отряда, указывая на другое. Это шли литты, загадочное племя, веками таившееся среди лесов и болот, и вдруг поднявшееся вровень с издавна славными державами.
Литтские витязи двигались с песней, радостные и гордые. И немудрено: ведь они возвращались домой с победой! Даже те, кто прятал под одеждой еще свежие повязки, забывали боль от ран, думая о том, что совершили. Они снесли с лица земли Фрейбург, воткнутый аллеманами в середину Литтской Земли! Выдернули занозу, что столько лет гнала по телу гной и отравляла кровь! Теперь из Фрейбурга не бросятся на них снова закованные в броню рыцари, не разорят литтских селений, не заберут жителей в плен, не сожгут их святилищ! Благодетельный Перкунас, наконец-то, послал своему народу надежную защиту, и, если так пойдет и дальше, они скоро вовсе отучат имперцев хозяйничать в Литтской Земле!
С уважением и благодарностью глядели литты на вождя, что привел их к победе - на князя Алджимантаса, едущего впереди на буланом коне. Еще молод был Алджимантас, - двадцать шесть лет недавно исполнилось, - но уже показал, что может постоять за свой народ. Не первый раз он давал урок недобрым соседям. За это его почитал народ, воспрянувший духом, а литтские воины готовы были за него в огонь и в воду. Став князем, Алджимантас перестроил литтское войско, добился, чтобы оно умением и вооружением не уступало рыцарскому строю.
Князь Алджимантас ехал впереди, в сопровождении своего младшего брата Вилмантаса и оруженосца Бутримаса, державшихся чуть позади. Они  одобрительно подтягивали воинскую песню о красавице, ждущей витязя с войны. Сам же князь не пел, хотя на его устах нет да нет мелькала горделивая улыбка. Он разделял со своими воинами общую радость, но она не мешала ему размышлять.
Князь управлял конем едва заметными движениями колен и поводьев, и умное животное самостоятельно выбирало дорогу сквозь лесную чащу, огибало могучие деревья, переступало через выступавшие узловатые корни, не беспокоя всадника. Ему было о чем поразмыслить.
Уезжая на войну, Алджимантас оставил свою жену на последних сроках беременности. Совсем скоро она должна родить. Может быть, уже родила? Нет, вряд ли: к нему бы послали гонца, а найти большое войско даже в лесной глуши сумеет и слепой... Но совсем скоро станет известно. Только бы все было в порядке с его княгиней и будущим сыном!
У князя Алджимантаса от первой жены, умершей от родов, остались двое сыновей, Гедрюс и Таутвигас. Но год назад князь женился снова, на сварожской княжне Святогневе, и та, хоть и чужеземка, пришлась ему по сердцу куда больше, чем первая литтская супруга, с которой его поженили в ранней юности, по сговору родителей. Святогнева была умна и восприимчива, быстро освоила язык и обычаи литтов, из своего приданого построила храм в Лутаве. Все это привлекло к молодой княгине сердца подданных, и мужу также нравилось. А когда Святогнева пообещала ему родить сына, радости Алджимантаса не было предела.
Но счастье имеет свои пределы, иначе люди уподобились бы предвечным богам. Не хотелось князю в такое время идти на войну, но выбора не было. Разведчики сообщили, что аллеманы собирают во Фрейбурге большое войско для похода на Литтское княжество. И Алджимантас, не теряя времени, напал на них сам, застал врасплох спесивых рыцарей, взял много пленных, а саму крепость приказал разрушить. Вся история борьбы литтов с аллеманами доказывала князю, что лучше всего действовать на опережение, нежели обороняться, когда враги уже рассыпались по твоей земле, как саранча.
Глядя вперед сквозь желтеющие своды дубравы, Алджимантас усмехнулся, и в его зеленых глазах появился жесткий блеск. Воистину, - размышлял он, - литтское княжество создано войнами. Когда-то, в древности, боролись с соседями-сварожанами, пока те сами не попали под пяту чжалаирской Орде. А до них, литтов, дотянулась с заката Аллеманская Империя. Сколько раз проходили они несокрушимым строем по Литтской земле! Иные из племен литтов истреблены подчистую, другие переселены на новые места, говорят и думают по-аллемански, молятся их богам, и сражаются за аллеманов, забыв своих братьев!
А все же, что ни говори, чем сильнее враг, тем больше набирает силу упрямое литтское племя! Их предков защищали от аллеманов в основном естественные преграды: лесные чащи, озера да болота, по которым трудно пройти рыцарской коннице. Крепостей литты тогда не строили. Если уж враг добирался до их поселений, защиты не было: ведь деревянный частокол вместо стен конь снесет копытом.
Еще прадед Алджимантаса, Буквидас, будучи вождем племени, происходя от самого Лиитаса - сына русалки, как все, пахал землю и ловил рыбу в озере Белтане. Но с тех пор их род сильно поднялся, потому что для защиты литтам необходимо было постоянное войско. Им пришлось научиться встречать врага в сплоченном строю, вооружиться не хуже аллеманов. И вот она - настоящая победа! К сожалению, вряд ли она станет окончательной. Недаром говорят, что, куда пришли аллеманы, оттуда их уже не выставишь. Они не смирятся с падением Фрейбурга, это точно.
Алджимантас оглянулся назад, туда, где тащился обоз, где месили размокшую от дождей землю пленные аллеманы. Полон был большой. Литты сразу отделили знатных рыцарей и их родню, за кого в Империи заплатят выкуп. Их отправили в Лутаву вперед. Ну а простым кнехтам, ремесленникам, горожанам и землепашцам вкупе с их семьями придется потрудиться на литтских землях. Это будет не хуже той судьбы, какую сами аллеманы готовили для литтов.
Во Фрейбурге князь Алджимантас захватил команду мастеров по камню, готовившихся возводить на литтской земле новые аллеманские крепости. При них были обнаружены чертежи будущих зданий. Чем-то они привлекли внимание литтского князя, и он не один час просидел, изучая строительные планы. Мысленно видел за ними, как взметнутся к небу высокие башни каменного замка, как город опояшется надежной каменной стеной. Такой замок не возьмет огонь, его трудно будет разрушить даже стенобойным машинам! Алджимантас уже мечтал поставить на своей земле крепости не хуже аллеманских. Потому-то и усмехался хитро, глядя на тащившихся в обозе пленников. Чтобы пленные аллеманы строили крепости литтам - такого еще не бывало!
Помимо военных целей, каменная крепость добавит соседям уважения к ее обладателю. Каждый уважающий себя правитель живет в собственной крепости. Даже самый захудалый аллеманский барон, владеющей одной деревенькой, непременно гордится своим замком. Даже кочевники чжалаиры - и те, говорят, огородили свой Сарай стенами, выстроили для хана Золотой Дворец. Здесь вопрос равенства. Вождь, живущий в деревянном доме, для своих соседей будет дикарем, в каменной крепости - равным повелителям могущественных держав.
Мысленно князь уже видел будущие башни, что возведет в Лутаве: восьмигранные, из красного кирпича, с черепичной крышей, отраженными в ясных водах озера Белтане... Но затем ему подумалось, что Лутава не очень-то годится в столицы будущего великого княжества. Она лежит слишком далеко в глубине страны. Предки Алджимантаса выбрали Лутаву именно потому, что она со всех сторон прикрыта лесами и водой, расположена на полуострове, куда можно подойти лишь с одной стороны. Для своего времени Лутава была хороша. Но нынче у литтских князей другие цели: им не прятаться надо в глуши, а зорко следить за соседскими границами, чтобы быть готовыми ко всему, и в случае опасности быстро подвести войско в любое время года.
Вдохновившись такими мыслями, князь Алджимантас стал внимательно оглядывать окружающую местность. Ему нравились могучие тихие дубравы, высокие холмы, тихое журчание полноводной реки. Этот край оставался нетронутым, люди сюда заглядывали разве что случайно, в поисках дичи. Раза два вдалеке слышался треск - видимо, там ходили какие-то звери, но держались поодаль от людей. И, чем больше оглядывался по сторонам князь Алджимантас, тем сильнее крепло в нем чувство, что это место принесет удачу ему и его роду, а значит - и всей Литтской земле. А он не был бы вождем, если бы отмахивался от знаков судьбы.
К тому времени спустился вечер. Проезжая сквозь густую чащу, литты не видели заката, и, когда выехали на открытое место, на небо уже поднялась полная луна. Огромная и чистая, серебряно-белая, она струила во все стороны свой сияющий блеск, и вокруг было совсем светло. Легкие прозрачные облака бежали по небу, тоже светясь. Деревья, кусты и уже пожухлая трава серебрились, а поодаль - чернели, как обугленные.
Остановив коня, Алджимантас глядел на вершину самого высокого холма, не отводя глаз. На один миг ему привиделось, что там стоит, сияя в лунном свете, белокаменная крепость. Могучие дубы превратились в башни, высокие речные обрывы - в стены, облитые лунным серебром, а через город бежала невидимая в ночи река, тихий плеск которой слышался путникам.
Наваждение развеялось так же быстро, как и нашло. На холме вновь стоял лес, нетронутый рукой человека. Однако князь Алджимантас с новыми чувствами узнавал это место. Он сказал себе, что его расположение как раз годится для новой столицы Литтского княжества, которая затмит старую Лутаву, как луна - звезду. "Айваре" - "Прекрасная, как луна", - мысленно произнес литтский князь название будущей столицы, словно пробуя его на вкус.
Оглянувшись к своему войску, князь Алджимантас скомандовал остановку. Его приказ тут же многократно повторили дальше по всем рядам, еще петляющим по лесным чащам и тянущимся к месту своего ночлега. Весть встретили с радостью, потому что шли весь день и сильно устали.
В скором времени ночную темноту нарушили звуки устраиваемого становища. Воины обихаживали своих коней, ставили шатры, разводили огонь, готовили пищу. Кругом слышалась болтовня, смех, шутливая ругань. Литтские воины устраивались на ночлег сноровисто, быстро.
После ужина князь Алджимантас обошел становище. Все было в порядке, и вождь мог ложиться спать, но почему-то медлил, задержавшись на вершине того самого холма, где привиделась ему сияющая крепость. Теперь он глядел, как внизу горят костры, точно огромные сияющие цветы. Становище потихоньку засыпало. Снова воцарилась тишина. Лишь переступит с ноги на ногу конь или всхрапнет во сне усталый воин.
Кто-то легко коснулся плеча князя, и тот, раньше, чем встревожился, узнал брата. Тот засмеялся, довольный, что застал старшего врасплох.
- Испугался? - спросил он.
Алджимантас укоризненно взглянул.
- Я же знаю, что подкрадываться ко мне среди войска можешь ты один, Вилмантас! И почему ты еще не спишь?
- Как и ты. О чем ты думаешь весь день? О Святогневе, наверное?
Старший брат задумчиво взглянул на младшего. Они были сильно похожи: оба высокие и стройные, белокурые, с продолговатыми узкими лицами, как у большинства литтов, с наследственными зелеными глазами. Только старший брат часто выглядел задумчивым, даже суровым, а лик младшего всегда оставался ясным. И это был тот случай, когда младший брат нисколько не завидовал жребию старшего, и они могли вполне доверять друг другу.
- О ней, конечно, тоже. Но не только... Так думаю, что скоро кое-что изменится в нашей земле! Но пока еще мне надо подумать. Когда я буду готов, обещаю, ты узнаешь первым! - Алджимантас хотел сперва убедиться, вправду ли его замыслы полезны для литтского племени.
Вилмантас пожал плечами, собираясь уйти. Подмигнул старшему на прощание:
- Ну, уж если ты мечтаешь с загадочным видом, значит, что-то будет!
Он ушел, а к князю приблизился его оруженосец Бутримас, крепко сложенный воин лет тридцати пяти, с густой соломенного цвета бородой. Лоб Бутримаса пересекала едва зажившая рана от топора аллеманского рыцаря, которую он получил, сражаясь плечом к плечу со своим князем.
- Государь, для тебя поставили шатер, приготовили ложе, - сообщил он князю.
Тот лишь теперь очнулся от размышлений. Потянулся, ощущая накопившуюся за день усталость. Однако к шатру не пошел.
- Не надо ложа. Заночую здесь, у костра. Воздух теплый, дождя не должно быть, - сказал он, повернувшись к оруженосцу, чтобы тот стащил с него тяжелую кольчужную рубаху.
- Не понимаю, зачем князь всех литтов собирается ночевать на земле, как бездомный пес, - проворчал Бутримас, расстегивая доспехи на своем господине.
- Стало быть, у него есть для этого причины, медведь ты лесной, - шутливо откликнулся Алджимантас.
Он улегся возле тлеющего костра, завернувшись в одеяло. Свой меч вонзил в землю у изголовья, чтобы в случае тревоги быстро схватить его. В ногах у князя улегся Бутримас, и тут же заснул.
Сам же князь Алджимантас, несмотря на крайнее утомление, не сразу сомкнул глаза. Некоторое время он глядел на плывущую по небу волшебную серебряную луну, то прячущуюся за ветвями деревьев, то опять появляющуюся. Внизу, под холмом, засыпало литтское становище. Медленно гасли красные глаза костров. Лишь ветер шелестел в кронах дубов, роняя вниз пожелтевшие листья, да где-то вдали кричала ночная птица, да неумолчно журчала река. Все эти звуки, привычные для ночного леса, не тревожили, а убаюкивали усталых путников. Вскоре все, кроме часовых, мирно спали. Кому-то, может быть, виделось недавнее сражение, а кому-то - родной дом в Лутаве, куда она возвратятся уже скоро.
Заснул, наконец, и князь Алджимантас, больше не видя сквозь зарытые веки сияющего лика луны. Но взамен ему явилось видение - и такое, что, без сомнения, могло быть лишь посланием небесных сил мужественному литтскому вождю и его племени.

[Ilona]

Очень многообещающее начало. Те места и те времена - это интересно. Может, потом и про аллеманов будет?

[Convollar]

С почином, эреа Артанис! Очень интересную тему вы начали. Лесной народ, много лет живший среди своих лесов и болот, пробуждается и создаёт сильное государство. Что же, если в людях есть живо осознание себя, как народа, они рано или поздно выйдут на историческую арену. А литты народ сильный.

[Карса]

С началом нового произведения, эреа Артанис! Чудесное описание места будущей столицы. Жду продолжения.

[Артанис]

Премного благодарна вам, эрэа Ilona, эрэа Convollar, эрэа Карса!

Очень многообещающее начало. Те места и те времена - это интересно. Может, потом и про аллеманов будет?

Про аллеманов наверняка будет. Алджимантасу и его наследникам еще не раз доведется с ними сталкиваться. Допускаю, что мы увидим их и ближе. Но в центре внимания в этом произведении все-таки литты.
Тем более, что о них, кроме меня, фиг кто напишет.

С почином, эреа Артанис! Очень интересную тему вы начали. Лесной народ, много лет живший среди своих лесов и болот, пробуждается и создаёт сильное государство. Что же, если в людях есть живо осознание себя, как народа, они рано или поздно выйдут на историческую арену. А литты народ сильный.

Они долго оставались в безвестности, но теперь решительно вышли на историческую арену. И энергии у них накопилось много. Поглядим же дальше, что удастся им совершить!

С началом нового произведения, эреа Артанис! Чудесное описание места будущей столицы. Жду продолжения.

Столица будет непременно! А теперь узнаем, что видел во сне князь Алджимантас.

Алджимантасу вовсе не привиделось во сне никакого другого места. Нет - он и во сне лежал на ковре из дубовых листьев возле тлеющего костра, с мечом у изголовья. Но, пока он смотрел на себя со стороны, его меч вдруг пустил в землю корни и стал расти, словно молодой древесный побег. Князь с удивлением видел, как меч выбросил боковые ветви, и они зазвенели, трепеща на ветру - еще тонкие, но все сильнее наливающиеся соками, твердеющие и крепнущие. Вот на ветвях проросли листья из чистого железа, крупные и прочные, как щиты. И очень быстро на вершине холма уже высилось огромное железное дерево, сверкающее в лунном свете холодным булатным блеском.
Но на этом не ограничилось. От корней железного дерева подымались все новые побеги, и они поднимались вокруг, высокие и крепкие, как воины в строю.
Вдруг подул ветер, и железные деревья грозно зазвенели, будто издавая боевой клич. Мгновенно ощетинилист острыми лезвиями ветвей, выставили листья-щиты. Встретили стремительный напор ветра, оттолкнули его прочь! Ветер засвистел еще злее, закружился смерчем со всех четырех сторон. Он пригибал к земле траву и с корнем вырывал из земли зеленую дубраву. Но железного леса одолеть не мог. Тот высился несокрушимо. Рассекал ветвями потоки вихря, смирял его буйство стеной из щитов. Железные дервья поддерживали друг друга, стоя в сомкнутом строю. Страшный лязг железа, вой бури, стон, грохот стояли такие, что, будь это наяву, любой, кто услышит, лишился бы слуха. Но князь Алджимантас видел и слышал все, дивясь невиданной битве.
Долго бушевала буря. Но железный лес все же выстоял. Когда все стихло, он высился на холме, еще более могучий, чем прежде. Его сверкающая крона раскинулась в полнеба. Под его кров собралось лесное зверье: олени, зайцы, белки, ежи. На железных ветвях запели птицы. Взошедшее солнце озарило тишину под сенью железного леса.
Алджимантас проснулся в большой тревоге. Он запомнил свой сон до мельчайших подробностей, и не мог не соотнести его со своими мыслями о будущем Литтской земли, о новой столице. Но к добру или к худу привиделся ему железный лес? Что предвещает его видение?
Проснувшись, князь понял, что еще темно. В становище было тихо, значит, все еще спали. Костер почти догорел. Его меч спокойно торчал у изголовья, не подозревая, что только что был железным деревом. В ногах у князя спал Бутримас, свернувшись, как спящий зверь. Не без труда Алджимантасу удалось растолкать своего оруженосца. Тот ворчал и зевал, протирая кулаками глаза.
- А, государь! Ночь же еще, пошто будишь? Покоя тебе нет...
- Покой нам будет в Ирие, когда заслужим, - усмехнулся в темноте Алджимантас. - Сходи сейчас, приведи ко мне Ишментаса. Ты, наверное, застанешь его на ногах, он же почти не спит. Быстро и тихо! Дело тайное.
Княжеский оруженосец, успев зажечь факел, взглянул недоумевающе, круглыми как у филина глазами.
- Настолько важное, что до утра не подождать?
- Да. Не рассуждай, иди! - князь подтолкнул Бутримаса в плечо, посылая вперед.
Ишментас, которого он велел позвать, был знающим жрецом - вайделотом. Он обучен был священным рунам и умел составлять заклинания, умел читать по звездам и разгадывать сны. Во всей Литтской земле не найти было жреца мудрее Ишментаса. Недаром говорили, что богини судьбы передают через него свои повеления людям. Говорили также, что, когда Ишментас был ребенком, священный уж лизнул ему уши, и у будущего жреца открылся слух на голоса зверей и птиц, и всего живого, и меньших духов - кауне, хранителей природы.
Вот с ним-то и решился посоветоваться князь Алджимантас, спросить, что значит его видение. Он ушел в свой шатер и стал ждать, когда придет жрец.
Тот не заставил себя ждать. Совсем скоро Ишментас вошел неслышными шагами, потому что он всегда ходил босиком, даже зимой по снегу. Он был высокого роста, очень худ, но отнюдь не выглядел болезненным - напротив, выносливостью превосходил многих крепких воинов. Сколько лет Ишментасу, никто в точности не знал. Длинные, до пояса, волосы и борода были совершенно седы, но осанка прямая, и лицо, почти без морщин, вовсе не выглядело старческим, а глаза - и вовсе без возраста: то веселые, озорные, как у юноши, то исполненные вековой скорби, какой, пожалуй, не выдержать человеческому сердцу. Носил Ишментас обычную одежду жрецов: длинную, до колен, белую льняную сорочку, вышитую изображениями коней, козлов, ужей, рысей, летящих птиц, дубов, колосьев и других связенных знаков. Талию его семь раз опоясывал длинный белый пояс. С собой жрец носил резной посох, оканчивающийся двумя крючками, глядящими в противоположные стороны.
- О чем ты хотел поведать, князь? - поинтересовался Ишментас без тени удивления. Алджимантасу даже пришло в голову: уж не увидел ли тот и сам железный лес, сдерживающий бурю?..
Князь обстоятельно пересказал свое видение, не упуская ни одной мелочи, что могла иметь значение. Жрец внимательно слушал его, ни разу не перебив. Затем взглянул вверх, словно различал что-то сквозь ткань шатра. Поглядел в землю, а затем - в огонь, горящий в жаровне. И лишь потом пристально взглянул в глаза князю, сдерживающему волнение и тревогу.
- Государь, твой вещий сон будет значим для тебя и всего литтского племени! Железный лес - это род твоих будущих потомков. Ибо от тебя произойдет и в дальнейшем приумножится сильный и многочисленный род. И, если они станут, как лес в твоем видении, всегда держаться заодно - никакому врагу их не одолеть! С какой бы стороны ни налетала буря, твой род сможет отразить ее.
Его предсказание воодушевило князя Алджимантаса. Он взволнованно заходил по шатру, не находя применения своим силам. Хотелось сесть на коня и мчаться вскачь куда глаза глядят, или взлететь, как птица... Наконец, он обернулся к жрецу, бурно дыша, с горячим блеском в зеленых глазах.
- Мои сыновья и их потомки станут железным лесом, о который разобьются все враждебные бури! Какая высокая судьба выпала нашему роду! Я видел, как буря налетала со всех четырех сторон. Кто у нас соседи? - проговорил князь, загибая пальцы. - С полунощи - аллеманы. С ними все ясно, это давний враг, и остановить эту бурю - задача для героев! С заката - Лугия, которая не раз пыталась погреть руки за наш счет. На восходе лежат Сварожские княжества. Мне бы не хотелось сражаться с соотечественниками моей жены, но ведь победить можно не только военной силой. Возможно, ветер с восхода означал, что мы объединимся со сварожанами против общих врагов?.. А вот на полудне... На полудне лежит чжалаирская Орда! Жестокая, хитрая и непобедимая... до сих пор! Но, если мое видение истинно, если ты говоришь правду, в чем я не смею сомневаться, - значит, мой род сумеет взнуздать и Орду!
- Если он всегда будет стоять заодно, государь, как лес в твоем видении, - серьезно напомнил ему жрец.
Алджимантас тут же опомнился, и устыдился про себя, представив, что его потомки могут оказаться недостойны великой чести.
- Будь спокоен: я сделаю все возможное! Воспитаю их так, чтобы они с детства знали о своем предназначении... Быть может, Святогнева уже родила сына - новый побег железного леса, нежный росток, из которого вырастет могучее дерево!.. Ишментас, о твоем пророчестве должны узнать все литты! Прикажи жрецам-сказителям петь о железном лесе по всем селениям. И пусть в святилищах запишут мое видение и твой ответ. Пусть эта история войдет в плоть и кровь литтского племени.
Ишментас пристально взглянул в глаза князю, и кивнул, словно получил подтверждение своих догадок.
- Я вижу, государь, ты от своих целей уже не отступишься! Я поведаю людям о твоем видении.
Когда литтское становище пробудилось поутру, воинов сразу созвали на торжественное жертвоприношение. Еще никто не знал, в чем дело, но все столпились вокруг походного алтаря. Князь со свитой и жрецы были уже там, в своих праздничных одеяниях.
Когда закололи белого быка, его тушу разделили на четыре части, и князь Алджимантас стал ногами на еще дымящиеся куски, в знак важности того, что собирался сказать своему народу.
- Храброе мое племя, гордость Литтской земли! - так начал свою речь вождь всех литтов. - Ныне мы - не безвестные жители лесов и болот! Мы - великий народ, боги сулят нам еще более славные победы! Чтобы так стало, в нашей жизни должно кое-что измениться. Потому-то я сообщаю вам две важных вести. Первая: на этом месте мы воздвигнем новую столицу. Ее будут звать Айваре. Она будет устроена красиво и крепко, как наилучшие города аллеманов. Благо, теперь есть кому строить для нас каменные крепости! - князь указал рукой на аллеманских пленников, угрюмо ютившихся за частоколом, вдали от литтов.
Воины радостным гулом встретили речь своего князя. Им понравились его слова, а при мысли, что заносчивые аллеманы станут работать на них, в толпе покатывались со смеху.
Выждав время, чтобы люди успокоились, князь Алджимантас продолжал свою речь.
- Вторую весть мне послали этой ночью всемогущие боги! А мудрейший Ишментас открыл мне ее значение. Она гласит, что мой род, держась заодно, отразит любого врага, и многократно расширит наши владения. Наш род станет воедино железным лесом, смирит сильных, а слабые будут искать у него защиты. И такова вторая моя весть в это утро!
- Есть и третья, государь! - прокричал сильным голосом воин, мчащийся галопом навстречу князю. - Княгиня Святогнева родила тебе сына!
Князь Алджимантас радостно вскрикнул. После стольких важных знамений, узнать о рождении сына в тот же день было особенно значимо.
- Благодарю вас, милостивые боги! - воскликнул он, воздев руки к небу. На глазах его выступили слезы. И тут же, звенящим торжественным голосом он проговорил: - Пусть родившегося сына зовут Радвилас - "Нашедший надежду"! Быть может, именно ему предстоит в будущем сделать Литтское княжество великим!
Еще более громкий вопль всего литтского воинства был ответом князю.
- Да живет вечно Литтская Земля! Да здравствует князь Алджимантас! Да здравствует княжич Радвилас! Пусть крепнет железный лес! - доносились пожелания гордых собой литтов.
Для Алджимантаса это была одна из тех счастливых минут, когда хочется раствориться в своей радости, и все удается, и все видится возможным. Так, должно быть, чувствуют жизнь боги и души праведных людей в Ирие, а живые - лишь иногда и ненадолго. Но даже одна такая крылатая минута освещает целую жизнь и служит утешением, что бы ни происходило впоследствии. Теперь же литтский князь видел ликование своего народа, и их чувства передавались ему, словно у них была одна на всех душа и сердце.
- Как же нам такие  важные вести не отметить пиршеством! - объявил он, будто с удивлением. - Несите угощение, катите бочки с медовухой! Скоро мы с вами еще не так отпразднуем на этом самом месте, как построим Айваре!
Как он и думал, воины не возражали. Они возвращались домой с победой, имели право гордиться собой, а тут поводов устроить праздник было более чем достаточно. В лиитах того времени оставалось еще много от простодушия их безвестных предков. Охваченные воинственным пылом, они сражались, не жалея ни себя, ни врага, в горе не стыдились слез, ну а в радости хотели веселья. Место и время, по их мнению, всегда было подходящее.
До полудня пировало литтское воинство в дубраве, где вскоре предстояло вырасти будущей столице. Много было съедено и выпито, много песен и историй обошли воинский круг. Больше всего говорили, конечно, о новой столице и видении князя. Неоднократно желали обещанному сбыться. Таким образом, "железный лес" укоренялся в памяти и в сердцах литтов, и тем самым сплачивал их племя заблаговременно.
А к полудню князь Алджимантас велел двигаться дальше, и балагурящая подгулявшая толпа очень быстро превратилась в послушное войско, выстроившись по первому приказу. Доспехов, впрочем, надевать не стали. Если даже аллеманы в других крепостях узнали так быстро о падении Фрейбурга и послали погоню, то им уже не настичь литтов. Они были в глубине своей земли. Еще два дня - и они будут в Лутаве, встретят заждавшихся близких.
Князь Алджимантас придержал коня, наблюдая, как строятся в поход его воины. Сзади опять тащился обоз. Груженые добычей телеги, за ними - толпы пленных. Угрюмые, покрытые дорожной грязью, аллеманы по большей части старались не глядеть на своих победителей. Лишь кое-кто на миг вскидывал глаза, чтобы хрипло выругаться в сторону литтов. Те делали знаки от сглаза. Впрочем, мало кто верил в силу проклятий побежденных: ведь, если бы наслать порчу было так легко, первой рухнула бы сама Аллеманская Империя: уж ее-то с давних пор есть кому проклинать!..
Позади вели могучих толстоногих рыцарских коней, способных нести всадника, закованного с ног до головы. Литты очень ценили эту породу и старались в любой стычке с аллеманами отбить их коней, потому что для сражений на равных с рыцарями кони важны не меньше, чем вооружение.
Разглядев пылящий позади табун, сменивший владельцев, князь Алджимантас представил, как в будущем на таких вот могучих скакунах ринутся в бой новые полки литтских витязей. Сперва он сам будет их водить, затем его сменят наследники. Быть может, новым вождем всех литтов станет тот сын, что родился нынче, быть может - другие, что уже есть или будут еще: железный лес должен быть многочислен. Но главное - он будет силен единством, и тогда ничто его не сокрушит, а он сам одолеет многих! Залогом тому служит имя, данное князем своему третьему сыну, первенцу Святогневы.

[Карса]

Вот и железный лес появился. Интересно, у Алджимантаса уже есть двое сыновей, а престол в итоге унаследовал Радвилас. Наверное, скоро мы с ним уже встретимся.

[Convollar]

Интересное какое видение было у Алджимантаса. Железный лес, выросший из меча. И опять вспоминается Лютобор, всё-таки в нём сказалась кровь литтов.

[Ilona]

Отрадное видение для Алджимантаса. Пусть так и будет.

Про аллеманов наверняка будет.
Я имею в виду, чтобы они были в центре повествования.

[Артанис]

Благодарю вас, эрэа Карса (и еще раз с Днем Рождения ), эрэа Convollar, эрэа Ilona!

Вот и железный лес появился. Интересно, у Алджимантаса уже есть двое сыновей, а престол в итоге унаследовал Радвилас. Наверное, скоро мы с ним уже встретимся.

Теперь мы знаем, откуда взялось это понятие, и раньше упоминавшееся применительно к литтскому княжескому роду.
До этого еще очень долго; но у литтов пока еще нет строгого закона о наследовании. Даже до такого запутанного и порождающего массу трудностей, как сварожская лествица, они еще не додумались. Молодое государство еще, как-никак. Князь обычно сам выбирает себе наследника, или им становится тот, кто пользуется наибольшей поддержкой у войск и знати.
Развиласа встретим! И еще кое-кого из важных в будущем героев. Но только начинать лучше с начала; вот и я начала с детства персонажей. Хотя, применительно к этим персонажам, трудно представить, что оно у них было.

Интересное какое видение было у Алджимантаса. Железный лес, выросший из меча. И опять вспоминается Лютобор, всё-таки в нём сказалась кровь литтов.

Видение интересное. Но Алджимантас не разгадал его сам.
Да, Лютобор Яргородский - его внук... в далеком будущем. Но все же, мне думается, что магические способности он унаследовал не от литтов, а из гораздо более древнего источника. А вот войне и политике учился и впрямь у своей родни.

Отрадное видение для Алджимантаса. Пусть так и будет.

В целом будет, для ближайших поколений, хоть и с некоторыми нюансами.

Про аллеманов наверняка будет.
Я имею в виду, чтобы они были в центре повествования.

Посмотрим. Достойные внимания личности наверняка среди них будут - как среди вражеского лагеря, так могут оказаться и такие, с кем возможно окажется иметь дело. Я подумаю над этим. Но пока еще меня не отпускают литты.

Глава 2. День посвящения
Семь лет спустя, в покоях недавно достроенного замка в Айваре, находились два маленьких княжича, Радвилас и Азуолас. Всего на минутку они остались одни, потому что сегодня был особенный день. Весь замок нынче напоминал разворошенный муравейник, ибо все готовились к важному обряду: постригам семилетнего княжича Радвиласа. Сегодня в полдень ему впервые срежут отроду не стриженные волосы и сожгут их на алтаре Перкунаса. А еще, как взрослого, опояшут мечом и посадят на коня. После этого закончится его беззаботное детство, теперь его станут учить и воспитывать, как будущего воина, княжеского сына.
Все утро мать и нянька готовили мальчика к постригам: расчесывали его льняные волосы, одевали в новую одежду по образцу взрослой, повторяли последние наставления. Наконец, взрослые вышли, сочтя свою работу законченной. Братья остались одни.
Младший взглянул на старшего вытаращенными зелеными глазами. В новой одежде Радвилас был совсем другим, будто сделался выше и старше. Сорочка на нем была из белого льна, вышитая петухами и конями, а полотняные штаны - зеленые. Узконосые сапожки были красного цвета, как и плащ, который мать только что застегнула серебряной пряжкой. И незнакомый вид растерянного, притихшего братца яснее всего говорил Азуоласу, что скоро тот и вправду уйдет от него в совсем другую жизнь, и они не смогут, как раньше, целыми днями играть вместе. И все из-за того, что Радвилас двумя годами старше! Несправедливость!
Увидя, что брат сжал кулаки опустил голову, сопя, как медвежонок, Радвилас подбежал к нему и положил руку на плечо.
- Ну, не грусти. Мы что-нибудь придумаем!
- Да что мы придумаем? - Азуолас шмыгнул носом, чтобы не выдать, что минуту назад чуть не заплакал.
Радвилас задумался всерьез. К этому времени он понимал, что взрослые сильнее, и добиться от них того, что они делать не хотят, бывает трудно. Но огорчать брата не хотел.
- Выше нос! - он толкнул Азуоласа в плечо, желая подбодрить.
Тот не заставил себя ждать. Подскочив боком, как козленок, толкнул старшего сильнее, как не раз бывало в их братских потасовках, какие они устраивали то и дело без тени злости.
На этот раз старший брат еще помнил родительские наставления и, спасая свое "взрослое" одеяние, заскочил на кровать, даже не скинув сапог. Но Азуолас уже не мог остановиться и прыгнул за ним. Глаза у него горели, щеки раскраснелись. Его тоже причесывали сегодня утром, но у него всегда волосы торчали в разные стороны, никакой гребень их не брал. Старшие братья княжичей, Гедрюс и Таутвигас, называли Азуоласа за его прическу "Репейником".
И вот, он прыгнул на постель, тут же оставив на покрывале следы своих башмаков. Тогда Радвилас схватил подушку и закрылся ей, как щитом. Но Азуолас вцепился в нее пальцами, потянул на себя, и наволочка затрещала, разрываемая на части. Волна лебяжьего пуха, словно свежий снег, обрушилась на мальчиков. Зрелище разрушения развеселило их, и они, чихая и смеясь, покатились по кровати, сцепившись в борьбе. За одно мгновение от их праздничного вида ничего не осталось, новая одежда Радвиласа оказалась безнадежно изорвана и измята. Услышав их дикие вопли, большой полосатый кот, умывавшийся на лавке, вздыбил шерсть, распушил хвост и выскочил за дверь.
Заглянувшая в покои нянька княжичей, Вилия, всплеснула руками, опрометью бросилась назад.
- Госпожа! Госпожа! Погляди, что творится!
Княгиня Святогнева выпустила из рук младшую дочь, двухлетнюю Альдону,  и распахнула дверь в покои сыновей. Встала на пороге - высокая, бледная, со строгим лицом, скрестив руки на груди.
- Ну и что мы здесь творим?! Радвилас! Я думала, ты уже достаточно большой, чтобы оставить тебя без присмотра!
Мальчики, взъерошенные, в пуху, расцепились, словно их окатили холодной водой. По голосу матери они поняли, что она злится. Вообще, в княжеской семье сварожская речь звучала наравне с литтской, но, когда княгиня сердилась на сыновей, более жесткое произношение становилось в ее речи заметнее.
Радвилас вскочил на ноги, едва мать позвала его, но и брат в тот же миг встал с ним рядом. Они смотрели вниз, разглядывая узор на фарсийском ковре, и выглядели пристыженными.
Княгиня стащила со старшего сына разорванную сорочку, подняла смятый в клубок плащ.
- Ты только взгляни, во что превратил праздничную одежду! Ведь сегодня - твои постриги! Ну ничего, скоро наставники возьмутся за тебя построже! - грозила княгиня, быстро переодевая сына в запасную праздничную одежду.
Азуолас неловко придвинулся к брату. Он не мог понять, почему ругают только Радвиласа, когда виноваты они оба. Но мать только тихонько отодвинула его лохматую голову с прилипшими перьями от подушки.
- Вилия, расчеши пока его... Ох, время-то! Скоро уже нам собираться... Погодите, вот отец узнает!
- В чем дело? - спросил за дверью князь Алджимантас веселым голосом. И тут же вошел в детскую. Прошедшие годы придали его облику больше мужественности, лицо украсила густая русая борода, во всей высокой статной фигуре князя появилось больше уверенной силы. В честь посвящения он облачился в торжественный княжеский наряд, надел самые красивые доспехи и опоясался мечом, своим видом напоминая, что главная обязанность в княжеском роду - доблестно сражаться за отечество.
Увидев разгром в детской и разбойничий вид сыновей, князь многозначительно покачал головой.
- Вижу, что для вас обоих детская уже слишком тесна! Но ничего, скоро тебя, - он обратился к Радвиласу, - научат слушаться старших, а играть тебе станет некогда. Ты меня понял?
- Да, отец, - ответил старший княжич тихим, но решительным голосом. - А как же брат?
- А как же я? - эхом отозвался Азуолас, став рядом с ним.
Князь Алджимантас скрыл усмешку, глядя то на одного, то на другого. Только что заново умытые лица - на вид сама невинность и простодушие, зеленые глаза, такие же, как у него, смотрят преданно. И не поверишь, что они здесь устраивали только что!
- А тебе до постригов еще расти два года. Посидишь пока дома. Учиться тебе рано.
- Не рано, не рано! - бурно запротестовал Азуолас, изо всех сил вытягиваясь и поднимаясь на носки, чтобы сравняться с братом. Два года для него - целая вечность, а остаться одному - совсем невыносимо.
И Радвилас стал плечом к плечу с братцем и обнял его одной рукой.
- Пусть нас посвятят вместе, отец. Он сильный, справится.
Князь Алджимантас размышлял, разглядывая сыновей. А княгиня Святогнева укоризненно воскликнула:
- Не выдумывай, сын! Мал он еще, трудно будет!
- Я справлюсь! - упрямо проворчал Азуолас, закусывая губу.
И Радвилас тут же кивнул, улыбаясь с видом милого мальчика:
- Справится!
При виде них, решительно стоящих плечом к плечу, Алджимантас почувствовал отцовскую и княжескую гордость.
"Хорошо, когда сыновья с детства уже стоят заодно! Вот он - железный лес нашего рода! Пусть помогут им боги на всю жизнь сохранить братскую дружбу! Может быть, и вправду не дело их разлучать? Вдвоем им, пожалуй, всюду будет лучше, чем поодиночке."
- Так и быть! - объявил им отец. - Сегодня посвятят вас обоих. Но помните: сегодня закончится ваше детство. С этого дня с вас станут спрашивать, как с еще маленьких, но все-таки мужчин!
Но вряд ли мальчики тогда поняли его строгое указание. А если и поняли, то мысли о будущем вытеснила огромная всепоглощающая радость по поводу того, что их не разлучают, они станут учиться вместе, им не придется скучать в одиночестве! Они сцепились руками, подскочили от радости, и, если бы не присутствие родителей, наверняка бы опять все перевернули вверх дном.
- Вообще-то, когда вам оказывают важную услугу, следует за нее поблагодарить, - напомнил Алджимантас сыновьям.
Те, опомнившись, поклонились до полу.
- Благодарим тебя, отец и господин наш! - проговорили они вместе.
- Хорошо, - князь выглянул в большое слюдяное окно и обернулся к жене: - До обряда пострига остался час. Одень Азоласа как следует, ему ведь не готовили наряд.
- Да кто же мог представить, до чего дойдет! - вздохнула княгиня Святогнева, вместе с Вилией лихорадочно роясь в ларе с одеждой.
Им все-таки удалось выбрать их запасных одежд, сшитых для Радвиласа, то, что могло подойти его братцу. Потом княгиня созвала служанок, и они быстро подшили, укоротили, обрезали лишнее, и успели-таки к сроку сшить Азуоласу копию взрослой одежды.
Видя, как радуются сыновья, Святогнева вздыхала про себя. Для них постриги - это праздник, за которым должна настать сказочная жизнь. А чему на самом деле радуются? Скакали до сих пор, как необъезженные жеребята, а теперь княжеские воины примутся их учить владеть разным оружием, ездить верхом, плавать, носить доспехи, все более тяжелые, чем старше они будут становиться. Засадят и за науки. Это раньше литтские князья обходились тем, что известно всем, а ныне, как говорит Алджимантас, чтобы не отставать от окружающих держав, необходимо знать многое. Старшие его сыновья уже маются за пергаментами, а скоро и ее мальчикам предстоит то же. Пожалуй, у них скоро совсем не останется свободного времени. Хорошо есть хоть иногда заглянут к матери на женскую половину. У них теперь своя жизнь!
А подрастут - и придется идти на войну, рисковать жизнью. За эти годы не раз случались пограничные стычки с аллеманами. Не простили те литтам разрушения Фрейбурга, все готовятся свести счеты. А, если начнется война, кеяжеским сыновьям надлежит быть впереди. Таков обычай у всех народов, и Святогнева считала его правильным. Но трудно бывает матери, задумавшейся о будущем своих сыновей. Быть может, это последний их мирный день, больше им никогда не знать покоя на этом свете. А они-то, несмышленые, радуются переменам в своей жизни!
Жаль, что они оба сразу вот так покидают ее. Точно птенцы, не успевшие опериться, а уже вылетающие из гнезда. Ладно еще Радвилас, но Азуолас все-таки мал еще. А от старшего брата ни на шаг не отстанет! И не оглянется назад. Одна лишь маленькая Альдона останется матери в утешение, разве только родится еще ребеночек, маленький княжич или княжна...
А сыновья будто подслушали ее мысли. Когда она тщетно пыталась пригладить Азуоласу непослушные волосы, он повернулся и спросил:
- Матушка, ну почему ты не родила нас с Радвиласом сразу, чтобы мы были одинаковые? - как и все дети того времени, знатные и простолюдины, он с детства знал о тайнах жизни.
Святогнева от неожиданности даже опустила руки вместе с гребнем.
- Пожалейте меня, сыны! Мне вас и поодиночке-то много! - засмеялась она.
Радвилас крепко сжал руку брату.
- Мы и так добьемся чего захотим! - произнес он с гордостью.
К храму, устроенному в священной дубраве, княжичей отвезли еще в повозке. Там, у алтаря главных богов - Потримпоса, Перкунаса и Поклюса, - уже горел огонь, и жрецы готовились заколоть двух стреноженных коней.
Все происходило как во сне, и потому Радвилас даже не вскрикнул, когда конь, пораженный ножом в сердце, вздыбился  и заржал, а затем рухнул на каменную плиту. Княжич видел, как жрец собрал в чашу стекшую конскую кровь и помазал ею изваяния богов: цветущего юноши, зрелого мужа и дряхлого умирающего старца. После этого жрец приблизился к мальчикам и, обмакнув палец в густую, пахнущую солью кровь, провел ею полосы по лбу, щекам и подбородку Радвиласа. Кожу почти сразу противно стянуло. Покосившись в сторону, мальчик увидел, как другой жрец рисует такие же полосы на лице его брату.
Княжичу стало вдруг очень жарко, хотя день был прохладный. Шум крови в ушах заглушал голос жреца, произносящего какие-то заклинания, и он не мог разобрать ни слова. Впрочем, он бы все равно не мог их услышать, потому что его охватила неистовая тревога: сможет ли он пройти посвящение? Примут ли его боги, как будущего воина? А что нужно, чтобы быть достойным Их милости?
От волнения Радвилас затаил дыхание. Затем опять подумал о брате. "А он боится, интересно? Ведь его вообще рано было посвящать... Нет, Азуолас храбрее меня, хоть и младше", - решил он, убедившись, что брат стоит спокойно, хотя лицо его побледнело под нанесенными кровью рисунками.
Когда внутреннее помещение храма наполнилось запахом обугливающегося на алтаре жертвенного жира и костей, жрец перестал читать заклинания и подошел к мальчикам с кривым жертвенным ножом в руке. Другой рукой он собрал длинные, не знавшие ножниц волосы Радвиласа, и одним движением отсек их, точно жнец - траву. Волосы полетели в огонь, где в тот же миг вспыхнули и сгорели без следа. Княжич встряхнул непривычно легкой головой и снова покосился на Азуоласа, тоже стоявшего с обрезанными волосами. И чуть не засмеялся: теперь голова братца еще больше напоминала торчащий во все стороны репейник. Но, вспомнив, что накходится в храме, Радвилас сумел сдержаться.
- Так сгорает в священном огне детство этих двух отроков! Отныне они вступают в новую жизнь! Перкунас, небесный защитник, победитель Ящера, прими двух посвященных под свою руку! Дай им силы вырасти в могучих и храбрых витязей, охрани их от бед!
Изваяние златоусого исполина с кремнем в руках не шевельнулось. Но Радвилас вдруг ощутил спокойную гордость и уверенность в своих силах, и не усомнился, что это ответ. Взглянув на брата, понял, что и тот чувствует то же. А вдвоем они смогут все!
Они улыбнулись друг другу и крепко пожали руки.

[Карса]

Железный лес на практике. Азуоласа я почему-то не помню по другим книгам. Правда, там Радвилас уже зрелый муж с кучей сыновей. Возможно, с его братом что-то случится за это время (а может, я его просто не запомнила). Но всё это в будущем. А пока княжичи прощаются с детством и вступают в новую жизнь. Очень симпатичные мальчишки.

[Convollar]

Написано так хорошо! Интересный обряд посвящения. И ещё мне понравилась ну совершенно замечательный поединок с подушкой! Спасибо, эреа Артанис!

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Карса, эрэа Convollar!

Железный лес на практике. Азуоласа я почему-то не помню по другим книгам. Правда, там Радвилас уже зрелый муж с кучей сыновей. Возможно, с его братом что-то случится за это время (а может, я его просто не запомнила). Но всё это в будущем. А пока княжичи прощаются с детством и вступают в новую жизнь. Очень симпатичные мальчишки.

Да! В отношение них уже оправдывается видение их отца. И им удастся сохранить братскую привязанность на всю жизнь, а это много значит!
Азуолас упоминается в "То, что всегда с тобой", Вы что-то подзабыли. Но, я надеюсь, теперь запомните. Он в истории Литтского княжества будет значить не меньше, чем Радвилас.
Симпатичные. Когда со стороны видишь, как они балуются.

Написано так хорошо! Интересный обряд посвящения. И ещё мне понравилась ну совершенно замечательный поединок с подушкой! Спасибо, эреа Артанис!

Обряд мне домысливать пришлось самой. Что-то, возможно, напоминает описания в других произведениях, но у литтов происходит несколько архаичнее и брутальнее.
Поединок с подушкой прошел весело для обоих братьев, но лучше им уже свою энергию приложить в более полезное русло.

После обряда, по знаку князя Алджимантаса, к мальчикам приблизились два воина, держа в руках воинские кожаные пояса, сверкающие пряжками в виде конских голов. Так сверкали эти пряжки в отблесках пламени на алтаре, что Радвилас не мог отвести от них взгляд.
Воин застегнул на талии мальчика пояс, пришедшийся точно по размеру, а затем повесил меч. Маленький меч, как раз по детской руке, но в точности как настоящий и очень острый. Радвилас схватился за рукоять и почувствовал, как удобно та ложится в ладонь. В это время другой воин опоясал мечом Азуоласа ("Два меча! Откуда взялись, ведь посвятить сегодня собирались только одного!")
Потом словно занавес открылся перед глазами, и Радвилас смог видеть и нормально воспринимать то, что было вокруг. Увидеть, сколько людей собирались в храме. Впереди всех - его родители. Князь Алджимантас улыбнулся сыновьям и поднял руку ладонью вперед в знак одобрения. Княгиня Святогнева с маленькой Альдоной на руках, бледная от волнения, тоже улыбалась сквозь слезы. Дядя Вилмантас, брат отца, помахал племянникам рукой. А двое старших братьев, едва княжеская семья со свитой покинула храм, подошли к ним первыми.
Двенадцатилетний Гедрюс, старший сын Алджимантаса, с искренней радостью приветствовал единокровных братьев.
- Вот вас и посвятили! Обратно поедете на конях!
Второй брат, Таутвигас, черноволосый, но белокожий и зеленоглазый, как все в их роду, усмехнулся при виде младших.
- Ну, теперь вы совершите много подвигов! Очень прославите Литтскую землю! - он показал рукой невысоко от земли: - Когда подрастете!
Глядя на старшего брата снизу вверх, Радвилас вдруг произнес совершенно невозмутимо:
- Обязательно! - и вежливо кивнул, давая понять, что разговор исчерпан.
Второй сын Алджимантаса даже покраснел, отступая на шаг. Хотел подразнить младшеньких, чтобы не заносились, а Радвилас обернул все так, что и ответить-то нечего! И Таутвигас отодвинулся, взъерошив напоследок Азуоласу остриженные волосы.
- А ты теперь еще больше похож на репейник, братишка... Ладно. Учись хорошо!
Братья отступили, пропуская родителей и дядю, который о чем-то говорил старшему брату.
- ...Я сам выбрал им лучших коней, вот увидишь! - заверил он, сделав рукой решительный знак.
- Ты ведь их выбрал для двух детей, а не для себя, правда? - уточнил Алджимантас полушутя-полусерьезно.
Тут собравшиеся в храмовом дворе воины расступились, и мальчики увидели у коновязи двух коней, серой в яблоках и гнедой масти. Они были древней литтской породы, без примеси крупных аллеманских лошадей: в два раза меньше тех, с короткой гривой,  мохнатые, умевшие ходить по болотам не хуже лося. По росту они, конечно, больше годились для детей, да и нравом были спокойнее боевых коней.
Как завороженные, маленькие княжичи смотрели на своих первых скакунов.
- Мой будет гнедой! - решительно произнес Азуолас  и, не дожидаясь ответа, направился к нему. Радвиласу достался серый. Ожидавший рядом молодой воин отвязал коня и протянул мальчику кусок хлеба с солью.
- Угости его, чтобы он тебя узнал и запомнил. Да не бойся, конь тебя не сбросит, если сам не потревожишь его.
Радвилас скормил коню хлеб - тот взял его, заодно облизнув широким горячим языком руку мальчика. Княжич почувствовал совсем близко его горячее дыхание, увидел, как через длиннющие белесые ресницы косится лиловый глаз коня.
Затем воин посадил княжича в седло, и конь двинулся вперед, плавно, как в танце, переступая ногами. У Радвиласа екнуло сердце при мысли,  что будет, если он помчится вскачь. Но конь продолжал идти шагом, вместе с остальными.
Азуолас тоже ехал верхом на своем гнедом. Он оглянулся на брата и, отняв одну руку от поводьев, помахал рукой.
- Мы едем, брат! Сами едем! - радостно завопил он.
От пронзительного вопля в ухо его конь шарахнулся прочь, но княжеские воины были наготове и перехватили его, помогли мальчику усидеть.
- А вот кричать и пугать коня не следует! По крайней мере, пока не вырастешь настолько, чтобы справляться самому. Да и тогда не советую! - сурово произнес сотник Ютолас.
Больше по пути не было опасных происшествий. Глядя прямо перед собой, между ушей коня, Радвилас замечал боковым зрением державшихся по сторонам воинов, догадался, что те сопровождают их не просто так. Но его это не тревожило. Он уже не боялся коня, тем более что тот шел сам, куда нужно, а его руки лишь чуть натягивали поводья, когда надо было поворачивать.
Они ехали по городу, и Радвилас приветливым взором оглядывал все: и каменные дома знатных людей, выстроенный на аллеманский лад, под красной черепицей; и жилища древнего литтского образца - нумаи, выстроенные из еловых бревен, опирающиеся на еловые столбы. Они были длинные и вытянутые, покрыты соломой, и жители их обитали вместе со скотом и домашней птицей, с ужами - хранителями дома.
Радвилас знал, что Айваре начали строить в год его рождения. Столица была его ровесницей, она росла вместе с ним, и у княжича это вызывало какое-то особое притяжение к этому городу. Ему здесь нравилось все: и узкие, мощеные битым камнем улицы, и бревенчатые, еще не потемневшие от времени, стены нумаев, и высокие деревья, оставшиеся кое-где, и поднимавшийся над крышами дым, и запахи большого жилого города: горячий, металлический - от кузниц, терпкий - от кожевенных мастерских, земляной - от гончарных, густой молочный запах коров, запах свежего хлеба. Все это была Айваре! Нигде больше Радвиласу не было так хорошо: ни в старой Лутаве, ни в загородных княжеских усадьбах. Они с братьями изучили здесь каждую тропинку. А как было приятно летом есть дикую малину в пойме реки Уммы, а затем купаться в теплой, чуть желтоватой, как травяной отвар, реке, где сквозь воду виден каждый камушек на дне! Он сперва принял речные камушки за янтарь, а оказалась обычная галька. Уже потом Гедрюс объяснил ему, что янтарь встречается только в море, это - осколки подводного дворца богини Юрате. Она нарушила запрет, взяла себе в мужья смертного, и за это Перкунас разбил молнией ее прекрасный дворец из янтаря. И до сих пор морские волны выносят на берег его осколки. Зато они, литты - прямые потомки морской богини, ведь от Ее брака с человеком родился Лиитас, первый вождь, прародитель княжеского рода. Недаром у них всех зеленые русалочьи глаза!
А еще Айваре нравилась Радвиласу тем, что в ней все находилось в непрерывном движении, постоянно дополнялось, перестраивалось, обновлялось. На каждой улице строили новые дома, мастерские, торговые лавки. Если пройти по какой-нибудь улице, а назавтра снова туда вернуться, там непременно что-то успеет измениться. Шум больших строек слышался отовсюду, жизнь кипела и била ключом. Можно было подумать, что в молодой столице обитает сам дух Литтского княжества - энергичный и неукротимый, собравший за все века безвестного существования колоссальную мощь, и теперь наконец-то нашедший ей применение.
И он сам, как и вся их семья - Радвилас понимал это, - неотъемлемая часть этой силы. В семь лет он еще не мог этого ясно осознать. Но глубинную сопричастность с этим беспокойным духом, создавшим новую столицу, он чувствовал всегда. Потому-то сейчас, проезжая вместе с братом по улицам Айваре, радовался, видя новые резные наличники на окнах дома, куст смородины, стайку воробьев, плескавшихся в луже у дороги. Ему хотелось, чтобы вся Айваре видела их с Азуоласом, посвященных, опоясанных мечами и едущих верхом, как взрослые мужи.
А она и видела! Еще от самого храма горожане встречали княжескую процессию, подходили и приветствовали обоих посвященных. До слуха Радвиласа порой доносились возгласы из толпы, от разных людей.
- Гляди-ка, сватья: едут! Княжичи! Нарядные, и мечами опоясаны! А кони, кони какие! - говорил пробравшийся вперед широкоплечий мужчина.
- Больно уж маленькие, особенно меньшой! На коне-то не видать. И как их мать отпустила? Я бы не смогла, не выдержало бы сердце! - женщина с янтарными бусами на шее жалостливо прижала руки к груди.
Сзади кто-то весело захихикал.
- Вот не ты у нас княгиня, тетушка Карве! - воскликнул рыжий парень. - Где уж без тебя великому князю с княгиней сообразить, что для их детей лучше!
Чуть подальше какой-то человек, которого мальчики не успели разглядеть в толчее, рассудительно проговорил:
- Рано начинать учить - не поздно. Князю-то, поди, больше надо времени, чтобы выучиться своему делу, чем ремесленнику...
Так, встречаемые приветствиями горожан, проехали Радвилас и Азуолас по городу, вместе со взрослыми, как равные им.
Дома уже готовили праздничный пир, двери в поварню были распахнуты, и оттуда доносились умопомрачительные запахи. Радвилас сразу проглотил голодную слюну, а Азуолас, как только ему помогли спуститься наземь, произнес:
- Ой, как я хочу есть!
Стоявшие вокруг старшие засмеялись. Но друг князя, воевода Гаштольд, одобрительно заметил:
- Так и надо, княжич! Будешь есть как сегодня - вырастешь быстро. Я вот своему сыну тоже говорю, чтобы не ленился доедать свою миску.
- Еда едой, а воспитание воспитанием, - веско заметил князь Алджимантас. - С завтрашнего дня вас будут учить мои воины. Вы должны научиться сражаться. И помните: о ваших успехах я все узнаю!
Время обучения юных княжичей, возможно, не заслуживает подробных описаний. В сущности, оно мало чем отличалось от воспитания всех наследников знатных родов у народов, где вождь обязан быть и лучшим воином. В течении следующих нескольких лет их тренировали лучшие воины, развивая в мальчиках силу и ловкость движений, выносливость и твердость. Например, приходилось стоять подолгу, вытянув руки вперед, сперва просто так, затем все с более тяжелым грузом, чтобы укрепить мышцы. Им полагалось подниматься до рассвета, обливаться холодной водой, а затем, позавтракав, приступать к разнообразным упражнениям. С утра и до темна они ездили верхом, бились на мечах, метали копья и стрелы, учились приемам боя, чтобы в будущем не идти против врага напролом, как кабан, а одолевать с разумной точностью, не подставляясь самому. У Радвиласа быстро стали получаться хитрые приемы, Азуоласу порой не хватало терпения, он ломал деревянные клинки, неосторожно открывался "противнику", думая лишь о том, чтобы поскорей до него добраться. Княжичам приходилось укреплять свое тело ношением доспехов, сперва полегче, сообразно их росту и силе, впоследствии - настоящих, тяжелых. Когда мальчики вырастут, им придется не просто двигаться в тяжелом вооружении, но сражаться, не чувствуя его веса, скакать верхом, лазать и плавать одетыми в латы. И их готовили ко всему заблаговременно.
Первое время им было тяжело. Они вытянулись и похудели, глаза их запали. Ночами они засыпали, не чувствуя ничего, кроме боли ноющих мышц, и едва успевали восстанавливать силы.
Но их природные свойства взяли верх. Они принадлежали к роду, преисполненному жизненной силы, никогда не болели, и умели стойко одолевать неприятности. Усталось стала проходить, а взамен наступила гордость своими успехами. Отец и опытные воины их хвалили, и старшие братья стали их воспринимать всерьез.
На следующий год княжичей начали обучать и наукам. Приходивший из храма жрец учил их чтению и письму, счету, землеописанию, древним преданиям и истории литтов и других сопредельных народов. Под его же руководством учили они чужеземные языки - аллеманский и лугийский, а также чжалаирский. Что до сварожской речи, то ее они знали с младенчества, от матери и ее соотечественников, которых было немало при дворе литтского князя.
Науки давались Радвиласу гораздо легче, чем его брату. У него была прекрасная память, услышанное раз оседало в ней навсегда. Он почти всегда правильно выполнял любое задание. А что до Азуоласа, то у него почему-то часто ломались писчие перья, а чернила проливались, заливая пергамент с написанным. При этом он злился, и все шло вовсе наперекосяк. Конечно, так случалось не на каждом занятии, но все же достаточно часто, чтобы младший княжич не любил учиться. Хотя слушать любил - особенно когда наставник рассказывал о древних богах и героях, о подвигах былых литтских витязей.
Иногда Радвилас помогал брату решить урок. Ему удавалось все объяснить так, чтобы тот разобрался.
Однажды, когда они вечером в своих покоях шепотом обсуждали задание наставника, Азуолас тревожно заметил:
- Тебе попадет, если догадаются, что ты мне помогаешь.
Радвилас уклончиво пожал плечами.
- Ну, и попадет... По крайней мере, до сих пор меня ругать было не за что. А вот тебе, если не решишь, точно достанется на орехи.
Младший брат сжал горячими пальцами руку старшего.
- Если догадаются, я скажу, что это я виноват! Пусть меня накажут, хоть высекут!
Радвилас опустил голову, чувствуя тугой комок в горле. Скажи такое Гедрюс, а тем более - хвастливый Таутвигас, он бы счел это простой болтовней. Но в том, что Азуолас готов ради него вытерпеть розги, он не посмел усомниться. И на такие слова следовало бы ответить что-то значимое, как клятва, и красивое, как речи витязей из сказаний. Вот только говорить было трудно, и в голову, как назло, ничего не шло.
И еще ему подумалось: а сам он, если надо будет, сможет перед всеми взять вину младшего брата?
И никто не мог ему ответить.

[Карса]

Детство у княжичей кончилось. Вернее, кончилась его беззаботная пора. А братья-то разные. Но дружные. И чем плоха помощь Радвиласа брату? Во-первых, объясняя другому, сам лучше усвоит. А во-вторых, и брат науку уразумеет. Ему же объясняют, чтобы понял, а не просто выполняют задание за него.

[Convollar]

Да, детство кончается, когда маленький человек начинает учиться. Это и сейчас так. Вернее так было, когда я пошла в первый класс и мой отец сказал, что теперь я всю жизнь должна буду что-то делать. Но, конечно, обучение княжичей - это совсем другое, только суть одна. Вольная жизнь  заканчивается и начинается жизнь, в которой у человека появляются обязанности.

[Артанис]

Большущее спасибо, эрэа Карса, эрэа Convollar!

Детство у княжичей кончилось. Вернее, кончилась его беззаботная пора. А братья-то разные. Но дружные. И чем плоха помощь Радвиласа брату? Во-первых, объясняя другому, сам лучше усвоит. А во-вторых, и брат науку уразумеет. Ему же объясняют, чтобы понял, а не просто выполняют задание за него.

С одной стороны, это кажется жестоким - вот так укорачивать детство. С другой стороны - и в наше время будущих спортсменов, цирковых артистов, учеников балетных школ, тоже начинают учить рано, в самом нежном возрасте, и не менее жестким образом. А здесь - княжеские сыновья, от них требуется гораздо более важное, чем развлекать публику. Так что можно понять спартанское воспитание.
Думать желательно самому, не полагаясь на помощь брата.

Да, детство кончается, когда маленький человек начинает учиться. Это и сейчас так. Вернее так было, когда я пошла в первый класс и мой отец сказал, что теперь я всю жизнь должна буду что-то делать. Но, конечно, обучение княжичей - это совсем другое, только суть одна. Вольная жизнь  заканчивается и начинается жизнь, в которой у человека появляются обязанности.

Нельзя сказать, что у них вовсе ничего не останется от детства; по крайней мере, развлекаться они все же смогут себе позволять. Что мы и увидим в следующей главе. И развлечения будут порой весьма рискованными. Но обязанностей, конечно, будет чем дальше, тем больше.
Опыт бывает двух видов: тот, что почерпнешь у других, и тот, что наживешь сам. И этот последний иногда бывает весьма болезненным. В прямом смысле.

Глава 3. Завязать нить
Впрочем, не следует думать, будто жизнь юных княжичей была совсем уж ограничена жесткими тренировками и обучением. Отнюдь! Они находили время играть вместе со своими братьями и сверстниками, учились охотиться с ловчими птицами, а теперь отец стал их брать с собой и на большую охоту. Когда мальчики научились хорошо ездить верхом и метать стрелы, эти занятия из трудной необходимости превратились для них в развлечение. Видя, как ловкие смелые охотники одолевают могучего зверя - оленя, кабана, лося, медведя, - мальчики следили с горящими глазами, ожидая, когда сами достаточно вырастут для участия в охоте.
А пока они находили другие развлечения, опасность которых не всегда была столь очевидна, и все-таки, они тоже могли оказаться сопряжены с риском для жизни.
Зимой вся молодежь в Айваре любила кататься на лыжах с заснеженного берега Уммы. Дети тоже не отставали от старших. Целый день над рекой звенел смех, шуршали лыжи, взметались снежные вихри, когда очередной герой летел вниз, как на крыльях, под яростные вопли зрителей.
Но был один высокий и крутой обрыв, откуда решались спуститься только самые смелые из взрослых парней. Он уходил отвесно вниз на длину трех елок и заканчивался головокружительным спуском. Даже просто заглянуть с вершины обрыва вниз - дух захватывало. Наибольшей доблестью среди молодежи считалось съехать с вершины обрыва на ногах, сохранив равновесие.
Радвилас с Азуоласом были слишком малы для такой попытки - старшему шел девятый год, младшему седьмой. Но они были сыновьями князя, а ежедневные упражнения придали им самонадеянность. И они часто с тоской следили, как, оттолкнувшись палками, едут с обрыва вниз ловкие взрослые парни, точно скользящие по снегу духи зимы.
В тот день, когда княжичи, вволю накатавшись с более низкого берега, пришли к высокому обрыву, там еще катались. Короткий зимний день подходил к концу, и лиловые сумерки уже скрыли заснеженные кусты на том берегу, залили прозрачным сиянием свежий рыхлый снег на реке.
По пути к высокому обрыву, Азуолас настойчиво убеждал брата:
- Ну давай попробуем сейчас, пока с нами никого нет! Что сложного? Оттолкнись - и лети!
- Ага! А сколько людей ломали тут руки-ноги, знаешь? - угрюмо прошипел Радвилас. По правде говоря, высокий обрыв сильно манил и его, но он старался помнить об осторожности.
Но Азуолас уже заметил в голосе брата слабину, и стал уговаривать все настойчивее:
- Подумай, брат: если мы спустимся, нас все похвалят, и даже отец будет нами гордиться! Такого еще никто не делал!
Из горла Радвиласа вырвался протяжный вздох. Он вновь с тоской поглядел на обрыв, где толпа юношей и девушек поздравляла сегодняшнего победителя - высокого парня в лисьей шапке. "Конечно, у кого ноги как у лося - тому проще спуститься... Но ведь мы - сыновья великого князя! Нам боги назначили быть лучшими! Страшно? Да. Риск, конечно, большой. Но рисковать приходится всем, и взрослым тоже. Зато уж если победим!.." - Радвилас непроизвольно приосанился, уже предвкушая плоды будущей победы.
А брат, словно подслушал его мысли, настойчиво твердил:
- Мы же будущие воины, мы должны быть храбрыми! Если отступим здесь, то и потом будем трусить!
Радвилас с тоской взглянул с обрыва вниз и понял, что, если сейчас повернуть назад, этот обрыв будет мучить его всю жизнь, как проклятье желанного, но невыполненного.
- Ладно! Готовься, как я скажу! - строго велел он брату, туже затягивая крепления на лыжах.
Он крикнул: "Давай!", и бескрайний снежный обрыв, казалось, сам ринулся им навстречу. Взметнулся белый вихрь, настоящая метель осыпала их с ног до головы, залепила глаза. Едва моргая оледеневшими ресницами, они летели вниз все быстрее. Радвилас с ужасом и восторгом чувствовал, как его уносит в непредставимую даль. Палки вырвались из его рук, и он не мог ни замедлить, ни сдержать падения. Это не был ни спуск, ни полет, а именно стремительное и все же бесконечно долгое падение. Каким-то чудом ему удавалось удерживать равновесие, чтобы устоять на ногах. Но это все, что он мог. Ветер ревел в ушах, толкал в спину, увлекая все дальше, дальше, дальше...
Вдруг его подбросило на высоком снежном наносе. Радвилас увидел, как оторвалась и закувыркалась вниз лыжа, а сам он покачнулся и упал в сугроб, словно нарочно наметенный для него. Под снегом что-то торчало. Кажется, куст, занесенный целиком.
И тут юный княжич увидел, как по склону катится, раскинув руки и черпая снег, его брат. Только увидел, а отчаянный вопль Азуоласа донесся до него уж потом.
Он рванулся вверх, но без лыжи подняться не мог. Тогда, изогнувшись, как кошка, перекатился по снегу, вскидывая руки, чтобы поймать братца. Тот упал сверху, тяжелый, как мешок с репой, ухватил Радвиласа за руки горячими голыми пальцами (рукавицы, похоже, слетели при падении). Совсем рядом блеснули его бешеные зеленые глаза, на бледном лице - бисеринки пота.
- Давай, вылезай! - прошептал Азуолас, сползая чуть вниз и хватая брата за плечи.
- Сейчас! - Радвилас отчаянно пытался нащупать ногами (вернее, ногой и уцелевшей лыжиной) более-менее надежную опору, но ветки куста крошились, как сосульки. И вокруг, как назло, никого! Небо уже стемнело. Неужели весь народ разошелся по домам, и никто им не поможет?
Куст все-таки проломился под ногами, и оба мальчика, успев лишь обхватить друг друга руками, полетели вниз, в призрачно-голубой снег. Так Радвиласу и запомнилось это падение - голубое под черным, бескрайняя и бесконечная даль.
Уже потом, когда падение прекратилось, он пошевелился, и бок сразу пронзила острая боль. Кое-как двигая руками, он нащупал лежавшего рядом брата. Тот уткнулся лицом в снег и слабо стонал.
А в следуюший миг откуда-то из совсем другого мира донеслись голоса, с разных сторон замелькали человеческие фигуры, осторожно поднимали братьев, ощупывали, что-то говорили, но Радвилас никак не мог сосредоточиться и понять, что именно.
Потом прямо перед ним оказался сидящий на корточках Гедрюс. Он растирал ему снегом лицо и руки, кричал и ругался. Радвилас никогда не видел всегда добродушного старшего брата в такой ярости.
- Живые?! Ну, чего глазами хлопаете, бараны вы безрогие? Как вам в голову взбрело съезжать с высокого обрыва? Убились бы, и косточек бы ваших не собрали для костра!.. Ну как? Руки чувствуешь? Согрелся?..
- Со...грелся... - с трудом проговорил Радвилас, чувствуя теперь, как болит все тело. И вдруг вскинулся, испуганно распахнул глаза: - А Азуолас как?!
- Жив, что ему сделается! - Гедрюс с видимым облегчением махнул рукой. - Ну, он-то, понятно, безголовый, но что тебя сюда понесло?! Ладно же, отец с вас спросит за все!
Радвилас понимал, что их ждет наказание. Но не посмел возразить. Он и сам понимал, что отец не ограничится выговором, но самым главным было, что они оба живы.
Когда княжичей принесли домой и раздели, оказалось, что у Радвиласа сломаны два ребра, а у Азуоласа была вывихнута нога, сильно разбиты нос и губы. Так что о наказании не могло быть речи. Высокий обрыв сам проучил самонадеянных покорителей.
Княгиня Святогнева не отходила от сыновей, сама прикладывала к их ранам лечебные мази, туго бинтовала, чтобы переломы не разошлись. Радвилас заметил, что мать очень бледна и сильно осунулась, под глазами у нее пролегли глубокие тени, как будто она не спала много ночей. После они узнали, что княгиня, услышав о несчастье с сыновьями, рухнула замертво, и ее долго не могли привести в чувство.
С радостью увидев, что лежавший в другой постели брат неловко приподнялся и помахал рукой, княжич перекатился на здоровый бок, чтобы ему ответить. Но мать осторожно уложила его.
- Лежи, лежи!.. О, Хозяйка Судеб, благодарю тебя, что спасла моих сыновей! Какое счастье, что вы живы! - и она заплакала, закрыв лицо руками, так что сыновья видели только содрогающуюся спину.
- Матушка, матушка! Не плачь! Все хорошо! - испуганно прошепелявил разбитым ртом Азуолас.
Княгиня Святогнева поднялась, подошла сперва к одному сыну, затем к другому, неслышно поцеловала их.
Наутро сыновей навестил князь Алджимантас. Он смотрел сурово, и провинившиеся мальчики содрогнулись под его пристальным взором. Оглядев сыновей по очереди, остановил взор на Радвиласе, и тот обреченно вздохнул.
- Ну и что на вас нашло? - ледяным тоном спросил отец.
Мальчик не смог ответить.
- Радвилас, я у тебя спрашиваю! Ты старше, ты отвечал за вас обоих! Как ты мог не подумать об опасности?  Вы оба чуть насмерть не убились!
Радвилас молчал. Потому что он не мог выразить вслух мечтаний о славе, о победе, что одолевали его вчера, на вершине обрыва. Когда лежишь в постели с переломанными ребрами, все это выглядит совсем иначе.
- Ты прав, отец. Я не подумал. Решил, что мы справимся, - произнес он, облизывая сухие горячие губы.
Князь Алджимантас глядел на сыновей с прежней суровостью.
- Ваше увечие вас спасает от основательной порки! Вы знаете, что я не наказывал вас без необходимости. Кто в детстве боится отцовской розги, тот, став взрослым, струсит перед вражеским мечом! Но здесь необходимость есть. Особенно для тебя, Радвилас! Я на тебя полагался, и хочу, чтобы ты впредь заслуживал доверия.
Старший княжич покорно кивнул, чувствуя, как сломанные ребра наливаются тяжелой, горячей болью.
Но не так воспринял их разговор Азуолас. Услышав слова и интонации отца, он спрыгнул с кровати, схватился за ее спинку, чтобы устоять на поврежденной ноге. Воскликнул, с трудом шевеля распухшими, как лепешки, губами:
- Почему ты ругаешь Радвиласа, отец? Это я, я во всем виноват! Я его уговорил спуститься с обрыва! Я!
Он побелел от напряжения, из раны на губе опять побежала кровь. Но он не замечал ничего, глядя на отца с решительным вызовом.
Тогда и Радвилас приподнялся и почти сел, хотя у него звенело в ушах. Преодолевая дурноту, спокойно проговорил:
- Не слушай его, отец. Я старший, значит, я виноват. Если надо кого-то наказать - то меня, когда мы выздоровеем.
Одно долгое мгновение князь Алджимантас молчал, словно не знал, что сказать сыновьям. Затем те увидели, как его лицо постепенно смягчается, в зеленых глазах тает лед. Он протянул руки и погладил сыновей по головам.
- Хорошо, что вы во всем заодно! Пусть боги помогут, чтобы так было всегда - и когда князьями станете в наших владениях. Но все же помните, что риск не всегда оправдан. Одно дело - рисковать собой для важного дела. А вы полезли напрасно. Никому не было от этого пользы. Прежде чем рисковать, тоже надо думать. Вы меня поняли?
Радвилас бросил быстрый взор на улегшегося в постель брата, и уверенно заявил за них обоих:
- Да, батюшка! Поняли!
Князь Алджимантас усмехнулся, хотел, казалось, сказать что-то еще, но передумал и вышел, прикрыв дверь.
Едва стихли шаги отца, как в покои к больным явились старшие братья, видимо, выжидали где-то поблизости. В руках Гедрюса была корзинка с медовыми лепешками. Вспомнив, как брат вчера тащил его из сугроба, Радвилас пристыженно покраснел.
- Я тебя не поблагодарил. Спасибо! - произнес он тихо.
- Да не за что! Вот, для вас, только что на поварне взял, - старший брат поставил корзинку на лавку между кроватей, чтобы лежащие могли дотянуться. Затем подмигнул: -  А вы все же молодцы! Там бы не каждый взрослый парень спустился. Вот поправитесь - и я вам своего ястреба дам для охоты.
- А я... - Таутвигас помолчал, глядя под ноги. - Я вам позволю разобрать аллеманские доспехи, что мне отец подарил! Я слышал, вчера воевода Гаштольд сказал, что вам уже пора знать, куда попадать в них копьем!
Младшие братья изумленно переглянулись. Сколько они себя помнили, Таутвигас всегда ужасно важничал, воображая себя гораздо старше них, а над своими вещами дрожал как старый скряга. И вдруг - такой поворот!
- Спасибо! - первым на сей раз поблагодарил Азуолас. - Мы придем, как только выздоровеем!
Никто не засмеялся в ответ. Им было хорошо вместе сидеть вот так, когда на улице ярится мороз, есть горячие медовые лепешки, вспоминать всякую веселую чепуху, строить планы на будущее, когда младшие братья будут здоровы. Четыре пары одинаковых глаз смотрели сегодня друг на друга с непривычной теплотой.
- Нам отец сказал, - произнес Гедрюс, прожевав лепешку, - что мы должны научиться все поддерживать друг друга, как вы двое!
Никто не ответил, потому что не могли найти нужных слов. Лишь слушали, как в печи по-птичьи потрескивают дрова, да как ветер завывает снаружи, тщетно пытаясь опрокинуть каменную громаду княжеского замка. А здесь, внутри, пахло медом и травами, здесь звучал смех и веселые беседы. Это был дом, в который каждый, кто имел его в детстве, желает вернуться всю последующую жизнь.