Благодарю, эрэа
katarsis, эрэа
Convollar! 
Впечатляющее сражение. Радвилас, как и всегда, сделал всё, что мог, но всё равно результат был неочевиден. Во многом повлияла и расслабленность самих чжалаиров: так недооценить копейщиков - это надо суметь! Даже если никогда с таким не сталкивались (хотя, странно: такую империю создали и ни разу не столкнулись?), глаза-то на что? Впрочем, Радвилас на то и рассчитывал, что Орда уже не та, иначе вряд ли рискнул бы с ней связываться.
Но победить ещё полдела. Экономику в разрушенных землях восстанавливать - работа ничуть не легче.
Вряд ли в какой битве результат заранее очевиден. Тем более - с Ордой.
Чжалаиры этого времени - совсем не то поколение, что создавало империю и сталкивалось с ее противниками, вообще-то. Эти больше с уже покоренными данниками имели дело. К тому же, в дальней окраине Орды, скорее всего, держали не лучшие войска. Да и в прежние времена воевали в основном по старинке - постоянными княжескими дружинами, конными преимущественно. Преимущества пешего строя вообще тогда только-только начали развиваться. Ни рыцари на закате, ни кочевники на восходе еще не считали пешцев серьезным противником. Радвилас был одним из первых, по крайней мере в то время и в тех краях, кто понял, что хорошо вооруженная пехота способна бросить вызов коннице.
Да, восстанавливать Исконные Земли - задача не из легких. Впрочем, вряд ли об этом будет здесь еще рассказываться подробно.
Да, неизвестно, что сложнее - выиграть битву или восстановить разрушенную экономику. И ведь не в мирное время, мир-то зыбкий, чжалаиры раны залижут, пару ханов задушат и найдётся удалец, который полезет возвращать потерянное. Да и Лугия рядом.
Лишь бы самим литтам удалось сохранить все, чего добился Радвилас!
А пока поглядим, как сложатся дела на закате, у Азуоласа с аллеманами.
Глава 26. В плену у аллемановДля войска князя Азуоласа очередная пограничная стычка с аллеманами, хоть дело и привычное, с самого начала пошла неудачно. Враг застал их еще затемно, отдыхающих в лагере после утомительного перехода. Воины и их кони, весь день пробиравшиеся по замерзшей, обледенелой грязи, мирно спали, когда снаружи заревели трубы, а затем пропел сигнальный рог.
Облачаясь в доспехи при помощи своего оруженосца, князь Азуолас успевал отдавать приказания сбежавшимся в шатер воинам. Когда все было готово, он проворно, не хуже, чем в молодости, вскочил на коня, махнул рукой выстроившимся вокруг воинам.
- Рыцари мешают нам спать? Покажем им, что не зверя страшней, чем разбуженный литтский медведь!
Грохоча, как море, литтское воинство ринулось в бой. В лицо им ударил пронзительный сырой ветер, хлестнуло дождем со снегом. Погода стояла - как говорят сварожане, "хороший хозяин собаку не выпустит", но, раз уж аллеманы выбрали для нападения именно этот час, приходилось биться.
Отделив передовой отряд, чтобы завязал бой, сам Азуолас вместе с сыном Гинтарасом повел основной полк берегом узкой речки, чтобы зайти в тыл врагу. В вязкой туманной сырости глохли звуки сражения, казалось, что люди бьются насмерть далеко отсюда. Обледенелые ветки прибрежных ив блестели, как стеклянные. По берегам уже лежал первый снег, но сама река еще не замерзла, и быстрая вода казалась черной.
Взглянув на нее, Азуолас спросил у своего друга и военачальника, Тройната:
- Что это за река?
- Аллеманы зовут ее Швардвассер.
- А мы скажем просто: Черная речка. Хватит с нас аллеманских названий, что звучат так, словно меч застрял в ножнах! - гневно, во весь голос вскричал Азуолас, чтобы его услышали воины.
Им передались чувства предводителя, и они, погоняя коней, стремительно ударили сзади на рыцарскую конницу, атакующую литтский лагерь, яростно заработали копьями и мечами. Враг упорно сопротивлялся, приходилось биться за каждый камень, за каждую кочку. Князь Азуолас взглянул, как держится сын, и сам тут же ударом копья ссадил рыцаря с крылатым змеем на гербе, что осмелился на него напасть. Копье двигалось в его руках быстро, как ткацкий станок у опытной ткачихи. Кровь кипела, и сердце билось быстрей. Он был в своей стихии.
- Тройнат! С тысячей - охранять лагерь! - крикнул Азуолас, видя с коня, что часть аллеманских отрядов уже прорвались к воротам.
Проводив его кратким взором, больше не беспокоился. На Тройната он мог положиться. Хоть и знал, что тот любит Рингалле все эти годы, недаром так и не женился. У Азуоласа не вызывало ревности, когда другие мужчины восхищались его женой; кому же, как не ему, было знать, что она вправду достойна восхищения, и достойна не только красотой! И в жене своей, и в ближайших соратниках Азуолас был уверен, а подозревать людей, да еще без причин, считал недостойным.
В том сражении на Черной речке и сам князь, и его витязи дрались не хуже, чем в десятках своих былых сражений. Однако враг был силен и хорошо подготовился. Увлекшись битвой, Азуолас не сразу заметил, что к аллеманам подошло подкрепление. Наконец, он увидел, как вокруг него падают с коней литтские воины, в то время как рыцарей поблизости только прибавляется, сколько бы он ни разил их мечом - ибо для копья в тесноте битвы уже не оставалось места.
Но, когда вокруг него уже готовы были сомкнуться враги, князь увидел, как на помощь ему мчится сын с небольшим отрядом воинов.
- Куда ты? Назад! - во всю глотку крикнул Азуолас, восхищаясь отвагой своего сына и в то же время боясь за него, ибо силы были явно неравны.
Но Гинтарас, как молодой ястребок, налетел на аллеманов, спеша на помощь отцу. Он весь пылал дерзкой отвагой, знакомой только молодости. Очередной аллеманский рыцарь увильнул перед ним, не посмев скрестить мечи.
- Сейчас, отец! Я здесь!
Юноша не заметил, как уклонившийся от поединка рыцарь ударил его коня копьем в бок. Конь взвился и, падая, выбросил Гинтараса из седла. Е нему, хохоча, бросились аллеманы.
Азуолас взревел, как лось-бык, защищающий свое стадо, и, пришпорив коня, бросился к сыну. В стороны шарахнулись рыцари, не смея встать у него на пути.
Князь подхватил сына, ушибившегося при падении, и бросил на коня, лишившегося всадника.
- Скачи! - крикнул он, видя, что сейчас их обоих опять окружат. Их воинам было не успеть на подмогу.
- Но, отец!.. - Гинтарас умоляюще взглянул в глаза.
- Я сказал - скачи! Мать успокой! Я все выдержу, только бы ты был свободен! - и Азуолас хлестнул плетью лошадь сына. Та помчалась прочь, вынося всадника к своим.
Сам же князь остался один, в окружении рыцарей и кнехтов. Он еще продолжал драться, и нескольких поразил мечом, отвлекая на себя внимание врага, пока не увидел, что сын благополучно вырвался из ловушки. Но аллеманы насели на него все разом, как собаки на медведя. Несколько дюжих кнехтов схватили Азуоласа за руки и за ноги, стягивая с коня, вывернули меч из его рук, тут же скрутили сыромятными ремнями и вскинули на коня, словно охотничью добычу. Затем, под звуки боевого рога, аллеманы выстроились плотной стеной и двинулись прочь, увозя пленника. Ошеломленные, лишенные вождя литты смотрели, не веря своим глазам.
...Княжич Гинтарас едва смог взглянуть в глаза дяде и матери, гостившей с детьми в Айваре. Сражаться ему было гораздо легче, чем признаться, что отец попал в плен из-за него.
Когда он поведал все, не пытаясь оправдываться, Рингалле проговорила понизившимся таинственным шепотом:
- Я видела сквозь огонь, что мой муж в плену. Но смерти на его пути не видела! Нет-нет! Он жив! Аллеманы его не убили! - она с надеждой переводила расширенные глаза с сына на князя Радвиласа, безмолвно моля сказать ей, что это так.
Радвилас, расстроенный и изумленный не меньше других, подошел к жене брата, хромая сильней обычного, тепло обнял ее за плечи.
- Азуолас жив! Аллеманы не дураки, они, верно, захотят за него что-нибудь получить, а для этого он должен быть жив. Я обещаю, он скоро к нам вернется! Верь мне, я все устрою! - говорил Радвилас сквозь зубы, сдерживая ярость и крайнее огорчение.
Вечером третий сын Азуоласа и Рингалле, Айварас, горько плакал под лестницей. Туда он забрался, потому что плакать было зазорно княжичу, будущему воину. Но ведь отца захватили в плен, и никто не знал, когда он приедет, и вернется ли вообще! Вокруг все расстроились, и мать заперлась одна для гадания. И Айварас тоже ушел туда, где никто его не видел.
Здесь его нашел Имант, его двоюродный брат и сверстник. При виде него Айварас шмыгнул носом и потер кулаками глаза, стараясь не показывать слез.
- Ступай своей дорогой! Тут без тебя хорошо! - буркнул он, хоть его тон был прямо противоположен словам.
Но Имант присел рядом на ступеньку, толкнул братца в плечо.
- Ну что ты, не реви! - более рослый Айварас сердито сжал кулаки, так что Имант поспешил продолжить: - Мой отец обещал освободить дядю! А он - великий князь, всего может добиться, ему все под силу. Как он сказал, так и будет!
Айварас разжал кулаки, и вдруг почувствовал, что ощущение тоскливой безнадежности куда-то отступило. Словно Имант своим присутствием дал понять: ты не один!
- А мой отец зато самый сильный и храбрый! Но все равно в плен попал, - вздохнул мальчик.
- Я же тебе говорю: он вернется живым и здоровым! - повторил Имант.
Айварас взял его протянутую ладонь и крепко сжал.
А плененного князя Азуоласа, закованного в цепи, аллеманы привезли в один из своих пограничных замков, Хагенбург. Узнав, куда держат путь его пленители, Азуолас понял, что дело его серьезно, ибо крепость эта считалась неприступной. Не так-то просто брату будет выцарапать его оттуда! Но он не отчаивался, а по прибытии в замок потребовал для переговоров самого знатного аллеманского военачальника. Наконец, к нему пришел комендант замка, барон Дитрих Валкенбургский. Он улыбнулся при виде знаменитого пленника, точно охотник, заполучивший редкостный трофей.
- Чего ты от нас хочешь, герцог Азуолас? Мне поручено обращаться с тобой вежливо, чтобы ты ни в чем не знал недостатка, однако во избежание бегства. Сейчас тебя отведут в покои и там снимут с тебя цепи, сможешь устроиться поудобнее и отдохнуть.
Азуоласу такая забота была не приятнее, чем если бы ему стали угрожать. Он решительным тоном потребовал:
- Напиши великому литтскому князю, по-вашему герцогу Радвиласу, где я, и чего вам желательно за меня получить!
- Это будет сделано в свое время, и решения принимают люди, стоящие выше меня. Пользуйся пока нашим гостеприимством, доблестный герцог! - комендант даже вежливо поклонился Азуоласу.
Аллеманские кнехты провели пленника по узкой винтовой лестнице в одну из башен замка. Судя по тому, как долго поднимались, Азуолас понял, что его обиталище расположено высоко. Наконец, его ввели в помещение, где имелся топчан, камин в стене, маленький дощатый стол и единственный табурет. Пространство, не занятое мебелью, занимало шагов десять.
Когда аллеманы, сняв с пленника цепи, ушли, тот подошел к единственному источнику света - окошку в стене, которое можно было закрывать ставнями. Увы, оно было так узко, что Азуолас не смог бы даже голову просунуть туда. Мог лишь дышать и глядеть наружу, где текла свободная жизнь, недоступная ему. Впрочем, он не так уж много мог увидеть: только мощеный двор замка, а за ним, прямо напротив его обиталища - другая точно такая же башня. Громадная, серая, она закрывала окоем, и казалось, что за ней нет уже ничего. Иногда по двору проходили люди, видимо, служители в замке, выполнявшие какие-то работы. Пленнику их фигуры внизу казались совсем маленькими. Он прикинул, что его покои находятся на высоте двух больших елок.
Вдоволь насмотревшись в окно, он попытался отворить дверь, но та была, конечно, заперта, а снаружи донеслись шаги охранников. Тогда князь оглядел и ощупал стены, обложенные красным кирпичом. Увы, ни в одной из них не было просвета! У узника не имелось при себе никакого инструмента, но жажда свободы придала ему такую силу, что он и голыми руками сумел бы разобрать стену, если бы это что-то дало. Но шум только повеселит стоявших за дверью стражей, а может быть, и заставит их снова заковать его в цепи...
Вздохнув, Азуолас прилег на топчан, прикрытый соломенной периной. Несмотря ни на что, он не предавался отчаянию. Самое главное - что сын его спасся, и ему не о ком беспокоиться, кроме себя. Рано или поздно его освободят, или обменяют, или отобьют, - иначе быть не может, раз уж его захватили живым и даже содержат сносно. Ну а если бы даже аллеманы посягнули на его жизнь... Что ж, он немало пожил, хоть и жаль было бы Рингалле и детей! К тому же, за его гибель весь Железный Лес и все литтские воины так отомстят аллеманам, что не спасут тех ни Один, ни Тор! Но в такую возможность Азуолас почти не верил.
Он не знал, сколько времени провел так, размышляя, но вдруг скрипнула дверь. В темницу вошел человек, с виду не похожий на воинов, которых князь видел здесь. Он был одет в простую куртку и штаны из серого сукна, на ногах надеты кожаные башмаки. Вошедший выглядел лет на тридцать, ни бороды, ни усов не носил, светлые волосы коротко стрижены. Свободные аллеманы не носили таких причесок, так что перед ним был, должно быть, слуга или невольник. И что-то в чертах его лица привлекло внимание литтского князя, но он отвел глаза, не спеша выдавать любопытство.
Вошедший поставил на стол блюдо с едой. Там была зажаренная свиная ножка с агайским просом, пирог с грибами, кислая капуста с брусникой в миске, краюха ржаного хлеба, пара поздних яблок и кружка темного пива. Поставив поднос на стол, слуга поклонился и произнес по-аллемански:
- Меня приставили прислуживать тебе, герцог! Пока ты ешь, я разожгу камин, чтобы тебе не было холодно.
В словах этих не было ничего особенного. Но интонации и говор слуги заинтересовали Азуоласа, и он еще пристальней разглядел парня. Внешность его казалась обыкновенной: светлые волосы, голубые глаза, на лице чуть заметны веснушки. Таких сколько хочешь в любой стране. Но чуть заметный говор выдавал его, хотя по-аллемански он говорил совершенно правильно.
- Ты литт? Как твое имя? - живо спросил князь на литтском языке.
Парень вздрогнул и отшатнулся, как от удара. Но Азуолас уже видел - тот его понял!
- Меня зовут Ульф. Я личный слуга барона Валкенбургского, он меня послал прислуживать тебе, герцог, - проговорил тот по-литтски, но гораздо неувереннее, чем на аллеманском языке, словно давным-давно разучился им владеть.
Князь Азуолас, лежавший на соломенном ложе, приподнялся и гневно ударил кулаком по топчану.
- Тьфу! Литт служит аллеманам и забыл родную речь! Вот где зло, а все остальное можно выдержать! - презрительно скривился он, и тут же требовательно переспросил: - Меня не интересует, какие клички дали тебе аллеманы. Каким именем звали тебя родители? Откуда ты родом?
Князь не сводил с собеседника пристальный взор горящих глаз. И под этим взором слуга побледнел, попытался отвернуться, но какая-то сила притянула его обратно. Он согнулся, как виноватый пес, и тихо проговорил:
- Каюс, сын Арве. Из Жантисе, что на реке Неринге.
Азуолас не удивился, припомнив один из давних аллеманских походов.
- Жантисе захватили двадцать один год назад. Сколько тебе было тогда лет? И ты с тех пор служишь врагам своей земли?
