Печать

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

Жаль Азуоласа, очень жаль. Он птица вольная, в плену, даже в сносных условиях, ему невыносимо тяжко. Хорошо, что Гинтараса удалось спасти. Плохо, что совсем не работает разведка, а это в пограничных землях, пожалуй, самое важное. Нападения аллеманов явно не ожидали. Слуга-литт... судя по описанию, он молод, то есть попал в плен ещё ребёнком. так что возмущаться здесь не стоит. Но вот осторожность не помешает.

Азуолас надеется на лучшее, значит, сохранит силу духа, я думаю. Особенно если найдет весомый повод для надежды.
Там сказано: они устали после тяжелого перехода, вот и оказались неготовы. Совсем без ошибок, похоже, никто не обходится.
О слуге мы узнаем побольше. Посмотрим, какую роль он сыграет в судьбе Азуоласа.

Глубокая тень накрыла лицо Каюса-Ульфа, вернувшегося мыслью к событиям, которые привели к тому, что он сделался слугой у аллеманов.
- Там все было не так! Они меня спасли!.. Я мальчишкой был, когда старшие отослали женщин, детей, стариков в тайные убежища в лесу, а сами стали ждать врага. Я с шел по лесу с другими, потом отбился и заплутал. В одну сторону бросился, в другую - никого! Потерялся. А уже смеркалось, и ночью волки завыли. Я на сосну влез - даже не заметил, что колется. И вдруг сверху вижу: зарево за лесом, там, где был наш город! Там ярко горело всю ночь!.. А я смотрел и дрожал, хуже, чем на морозе. И пошевелиться не мог. А внизу, под деревом - волки, ждут, пока я слезу или свалюсь. Ну, я, хоть в глазах слезы стоят, а за ветки все-таки цепляюсь. Да и смолой приклеился. Досидел как-то до утра, а там зарево погасло. А потом я услышал топот копыт, а затем собака залаяла. И выехали аллеманы - отряд барона Валкенбургского. Его воины застрелили волков и спасли меня! Барон приказал одеть и накормить меня и взял с собой! - в голосе баронского слуги послышался вызов. - Я вырос на его службе, обязан всем своему господину!
Князь Азуолас внимательно выслушал его повествование. Печально и сурово покачал головой.
- Аллеманы тебя спасли от самих себя, бедное дитя? Ведь это они сожгли Жантисе и другие окрестные поселения! А потом рыскали по лесам с собаками-ищейками, искали беглецов, кого находили, забирали в рабство. Ты, как и другие, кого аллеманы "спасли", вырос в рабстве. Ты хоть раз кого-нибудь из них спросил, где твоя семья? Нет? Тогда я не удивляюсь, что ты предпочел забыть свое имя и свой язык! Несчастный!
У Каюса непроизвольно задергались веки и уголки губ, он чуть не выронил кремень и огниво, которыми собирался разжечь камин. Стоя коленями на каменном полу, обернул свое искаженное, как от боли, лицо к князю.
- Я слуга барона Валкенбургского! Я обязан служить верно!
На этом между ним и пленным литтским князем больше не было сказано ни слова. Выполнив свои обязанности, Каюс ушел.
Князю Азуоласу было о чем задуматься после встречи с ним. Он чувствовал, что в парне еще не умерло все литтское. Тот был взволнован звуками родной речи, напоминанием о доме. Это могло пригодиться пленному князю. Но можно ли поручиться за человека, выросшего на аллеманской службе? Или верх возьмет рабское, холопское начало, усвоенное им за столько лет? Вон с какой благодарностью говорит, что его хозяин спас ему жизнь!.. Интересно: сообщит ли Каюс хозяину, о чем говорил с пленником? Если сообщит, значит, его наверняка уже не допустят к князю. Ну а если нет - тогда можно будет еще побороться за его душу...
А Каюс, уйдя от литтского князя в расстроенных чувствах, и сам не знал, что ему делать, какой выбор для себя найти. Верность своему господину, барону Валкенбургскому, требовала все рассказать и больше не слушать речей, которые могут повредить. И в то же время, ему не хотелось этого делать. Плененный князь напомнил бывшему литту о чем-то, что тот давно и, казалось бы, навсегда позабыл, но что на самом деле только спало в его душе, как вода подо льдом, а теперь стало оживать, забило, как родник. Стоило Каюсу услышать из уст князя литтскую речь - и в памяти стали оживать голоса отца, матери, родных. Он привык даже думать по-аллемански, и все-таки хотел еще услышать язык своей родины.
Вечером, когда его вызвал к себе сам барон Валкенбургский, у Каюса от волнения подкашивались ноги. Ему казалось, что господин сразу обвинит его в предательстве. Пришлось собрать все силы, чтобы выдержать его взгляд.
К счастью, барон не очень-то задумывался о мыслях своих слуг. Он лишь осведомился:
- Ну как, Ульф: литтский герцог о чем-нибудь говорил с тобой?
Совладав с собой, слуга ответил:
- Он не говорил со мной, пока я выполнял свою работу.
- Ага, - барон положил руку на плечо Каюсу. - Если со временем он станет разговорчивее, ты мне доложишь, Ульф?
- Разумеется, мой господин! - въевшаяся с годами привычка помогла ему ответить, не раздумывая.
- Вот и хорошо! А, кстати, герцог не узнал в тебе литта?
Окаменевший от ужаса Каюс тихо произнес:
- Я говорил с ним по-аллемански, мой господин!
Этим ответом барон, вроде бы, остался доволен. А Каюс долго не мог заснуть в ту ночь, лежа как на иголках. А когда заснул, ему привиделись полузабытые с детства образы: священные рощи родного Жантисе и бревенчатые литтские жилища - нумаи, лица родителей и близких. С их гибелью он еще в детстве смирился раз и навсегда, и даже облик их почти позабыл. А теперь они глядели сквозь облачную дымку, что-то говорили по-литтски, а он, сгорая от стыда, сознавал, что не может их понять. Проснувшись, Каюс почувствовал, что плакал во сне.
В тот же день он снова принес обед князю Азуоласу. Тот сдержанно улыбнулся и сказал по-литтски:
- Молодец, парень!
Поскольку никто из аллеманов не знал, о чем они беседуют, пока слуга убирает помещение пленника, Каюс так и продолжал исполнять свои обязанности. И постепенно визиты к литтскому князю превратились для него из обязанности в необходимость. Азуолас говорил с ним на литтском языке, рассказывал, как идет жизнь у них на родине, о величии Литтского княжества, о былых победах, что одерживали они с братом, великим князем Радвиласом, для счастья родной земли. Томящемуся в темнице князю тоже необходимо было с кем-то поговорить, и он радовался, найдя в Каюсе внимательного слушателя. И тот чутко ловил все, что касалось Литтской Земли, хотя при этом еще сильнее ощущал внутренний разлад. Как будто барон Валкенбургский тянул к себе одну половину - Ульфа, а князь Азуолас - другую, Каюса.
Как-то вечером парень, проходя мимо неплотно закрытой двери обеденного зала, услышал разговор двух рыцарей, засидевшихся допоздна за кружкой пива.
- Да я бы и поверить не мог, что герцог Азуолас будет у нас в плену! Так-то для нас гораздо спокойней, пока он сидит в башне! И с каким трудом его одолели! Он тогда порубил не меньше десятка наших, пока его не обезоружили и не стащили с коня. А теперь, думаю, сидеть ему долго: император не прикажет его выпустить, пока не выторгует у его братца все земли, что литты у нас отбили! Радвилас, конечно, ушлая бестия, но, если он хочет увидеть своего брата живым и здоровым, ему придется много нам уступить, - посмеивался рыцарь по имени Герман, старше годами из тех двоих.
- А что, герцог Азуолас вправду такой знаменитый воин? - переспросил другой рыцарь, Висбальд, не так давно служивший в Хагенбурге.
- О, он много насолил нам, имперским рыцарям! - заверил Герман собеседника. - Не было такого случая, чтобы Азуолас нам не отомстил за наши походы на литтские селения! Не успеем перейти межу, как он уже приведет войско! Сколько раз молотил нас в пух и прах! И всегда сам бьется, словно посвященный Тора. Я бы так про него и подумал, если бы он чтил наших богов, а не своих - лесных, болотных. Сколько захваченных нами городов он отбил обратно, сколько одолел храбрых рыцарей! Неспроста говорят: пока жив герцог Азуолас, аллеманам не захватить Литтскую Землю. Теперь он, конечно, уже должен был постареть... но по нему этого почти не заметно. Я же тебе говорил: еле взяли в плен...
Висбальд что-то ответил собеседнику, но Каюс уже не слушал их разговор. Он поспешил к себе, в комнату для слуг.
- "Вот он какой, герцог... нет, князь Азуолас! Сколько он сделал для защиты Литтской Земли, для ее народа! Аллеманы его боятся, вот и заточили в башню... А я кто же - литт или аллеман? Кого я должен выбрать?" - терзался он.
К этому времени Азуолас провел в плену больше месяца. Содержали его сносно, как подобало знатному пленнику. Кормили с баронского стола, не ограничивали его движений, хотя его камера была невелика. Свежий воздух поступал в окошко, а от холода его спасало одеяло и камин, который каждый день растапливал Каюс. Он же приносил пленнику чистую одежду, а иногда - и бочку с горячей водой для мытья. Чтобы не утратить подвижность от сидения взаперти, Азуолас каждый день подолгу разминался: наносил невидимыми мечами и копьями удары несуществующим врагам, повторял до боли знакомые приемы, только осторожно, чтобы не своротить с места предметов своего скромного обихода. Здоровьем он был крепок, как весь род Алджимантаса, и никакого ущерба в себе покуда не чувствовал. Лишь тосковал по свободе, по своей жене и детям, по брату Радвиласу. Да еще тревожился: не повредил бы его плен Литтскому княжеству...
Так, за воинскими упражнениями, и застал князя Каюс на другой день, принеся ему обед. Растревоженный подслушанной беседой рыцарей, увидел пленника в новом качестве, когда тот, внезапно прекратив метаться по камере, горделиво выпрямился перед ним, обжег яростным взором. Перед ним стоял настоящий воин, опытный и решительный; все-таки Каюс знал, как выглядит воинственный дух, служа рыцарям.
"А сколько ему лет? За шестьдесят, кажется... А ведь не хотел бы я ему попасться под горячую руку, пусть даже безоружную, как сейчас", - подумал Каюс.
Он еще боролся с собой. То, что собирался он сделать, было бы изменой с точки зрения аллеманов и, несомненно, каралось смертью. Но литтская кровь в Каюсе взяла верх. Он решился помочь освободиться величайшему герою Литтской Земли. Он понял, что плен или гибель князя Азуоласа развяжут руки аллеманам, и тогда многие литтские города повторят судьбу Жантисе, и много людей погибнут, а их дети вырастут, как он, слугами у рыцарей.
Дождавшись, пока стоявшие за дверью часовые уйдут обедать, он шепотом сообщил:
- Государь, в стене, где окошко, раньше было большое окно. Оно заложено кирпичом. Я принес тебе лом, и ты сможешь понемногу разбить кладку. Работать придется, только когда снаружи сменяются часовые. Как будет готово, ты спустишься по веревочной лестнице. Я приведу коней, ведь мне придется бежать с тобой.
Глаза Азуоласа тут же вспыхнули неукротимым огнем. Он сразу ободрился, словно готов был руками крушить каменные стены.
- А куда девать обломки? И что если кто-то зайдет и увидит разбитую кладку вокруг окна? - спросил он деловито, сразу принимая замысел.
- Обломки я буду уносить в корзине. А стену мы завесим тканью, - Каюс уже основательно продумал будущий побег.
Азуолас взял принесенный им небольшой, но тяжелый ломик и, примерившись, ударил в стену. Откололись несколько крошек кирпича, но сама кладка оказалась крепка. Однако князь все равно с благодарностью взглянул на слугу и протянул ему руку, как равному себе.
- Обещаю тебе, Каюс: ты будешь при мне одним из первых людей, спаситель мой!
- Ты мне открыл, что я все еще литт, и не имею права допустить вреда Литтской Земле и ее вождям, - ответил Каюс с тяжелым вздохом.
Азуолас ободряюще похлопал его по плечу.
- Теперь только наберись терпения, парень! Думаю, оно нам обоим понадобится: работать всего по часу в день, а кладка кажется прочной. Аллеманы умеют строить, - усмехнулся он, принимаясь за работу.
Так, по часу в день между сменами часовых, ему пришлось работать восемь месяцев подряд, пока не удалось разрушить внутреннюю часть кладки. Каждый день Каюс уносил обломки и помогал князю прятать постепенно ширящийся пролом и орудие работы под занавеской. За эти месяцы пленный князь вполне убедился, что может доверять молодому литту, хоть тот и вырос у аллеманов. Каюс ничем не выдал ни себя, ни его.
Наконец, внутренний слой кладки был разбит, так что в окно мог пролезть крупный мужчина. Теперь наружные кирпичи можно было просто вынуть.
В последний день Каюс принес князю в корзине под снедью свернутую веревочную лестницу и плащ с гербом Хагенбурга.
- В полночь я буду внизу с лошадьми! Поедем в аллеманских плащах, как будто мы - воины из Хагенбурга, со спешным поручением.
Азуолас на минуту крепко прижал к груди своего молодого помощника.
Ночью Каюс крикнул птицей-козодоем, и князь Азуолас быстро и тихо разобрал наружную часть кладки, после чего перекинул в окно веревочную лестницу. Она туго натянулась, и князь, привязав ее наверху, стал спускаться вниз. Жажда свободы придала ему ловкости и сил, и не каждый из молодых мог бы с ним потягаться. Но вот, наконец, твердая земля! Тут же к нему бросился Каюс, ведя в поводу двух коней.
- Скорей, государь!
У ворот было на мгновение замешкались, и Азуолас постарался спрятать под капюшоном лицо и бороду, ссутулился, чтобы казаться пониже. У привратников были факелы, но, к счастью, они не стали бдительно приглядываться. Плащи с гербом и произнесенное заговорщицким шепотом: "По особо важному поручению!", сделали свое дело. То же помогло следующим утром и на заставе. Ну а потом беглецы уехали уже слишком далеко, чтобы аллеманы, пустившиеся в погоню, могли их догнать.
Когда князь Азуолас со своим спасителем прискакали в Айваре, сказать, что все были поражены - значило ничего не сказать. Княгиня Рингалле с мужем не могли наглядеться друг на друга. А когда, наконец, пришли в себя, княгиня поцеловала Каюса в щеку, как сына или брата, к его величайшему смущению.
И сам великий князь, и его ближники изумлялись, узнав всю историю приключений Азуоласа.
- Твое возвращение для меня - как гора с плеч! - проговорил Радвилас, усадив брата рядом с собой в кресло. - Я долго не мог выяснить, где тебя держат. А затем они обещали умертвить тебя, если я начну войну. Пришлось вести переговоры. Они же за тебя ставили такие грабительские условия, что и хан чжалаирский постыдился бы!
- Ну вот, я сам перед тобой, живой и здоровый, и тебе не пришлось отдавать ни пяди земли, ни куньей шкурки! - раскатисто засмеялся Азуолас. - Как же я рад, что вижу вновь дом и вас всех! Но за стол я не сяду, пока не примете, как подобает, моего спасителя - Каюса, сына Арве! Он - подлинный герой этой истории!
Бывший слуга аллеманских рыцарей был ошеломлен, с какой честью его встретили при великокняжеском дворе лучшие литтские витязи.

[Convollar]

Обычно добрые дела не остаются безнаказанными, но Каюсу повезло. Хорошо, что сбежал вместе с князем, хотя было бы очень соблазнительно иметь в крепости своего шпиона. Однако разобранная кладка его бы сразу выдала, голыми руками такого не сделаешь. Но восемь месяцев, это какое терпение надо иметь. И какую силу духа.

[Карса]

Непростая жизнь у литтских князей. Азуолас в плену побывал и там союзника себе нашёл. Шпионом Каюс быть бы не мог, его вина в побеге Азуоласа очевидна - никто, кроме него, не мог помочь пленнику. Надеюсь, в литтских землях судьба Каюса сложится благополучно. А князь силён и духом, и телом. Восемь месяцев долбить стену! И в более благоприятных обстоятельствах не каждый справится.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа Карса!

Обычно добрые дела не остаются безнаказанными, но Каюсу повезло. Хорошо, что сбежал вместе с князем, хотя было бы очень соблазнительно иметь в крепости своего шпиона. Однако разобранная кладка его бы сразу выдала, голыми руками такого не сделаешь. Но восемь месяцев, это какое терпение надо иметь. И какую силу духа.

Азуолас умеет быть благодарным. Как же ему не вознаградить того, кто вернул ему свободу?
Вряд ли он бы в качестве благодарности велел Каюсу оставаться шпионом. Да и догадались бы, действительно, сразу.
В силе духа Азуоласу не откажешь (как, впрочем, и Радвиласу, только на другой лад). А вот терпению ему пришлось научиться.

Непростая жизнь у литтских князей. Азуолас в плену побывал и там союзника себе нашёл. Шпионом Каюс быть бы не мог, его вина в побеге Азуоласа очевидна - никто, кроме него, не мог помочь пленнику. Надеюсь, в литтских землях судьба Каюса сложится благополучно. А князь силён и духом, и телом. Восемь месяцев долбить стену! И в более благоприятных обстоятельствах не каждый справится.

Азуолас умеет располагать к себе людей, даже не особенно стараясь, просто по свойству характера. У него даже среди аллеманов есть друзья. Хоть и сражается с ними столько лет.
Теперь он наградит Каюса, и, я надеюсь, тот не пожалеет, что уехал к литтам.
Азуолас - сильнейший из рода литтских князей, а этот род и весь пока еще преисполнен жизненных сил, пребывает на стадии бущующего водопада (если вспоминать сравнение правящих династий с рекой).
Пока они с Радвиласом живы, можно не беспокоиться за судьбу Литтского княжества. Но поглядим, как обстоят дела с младшим (и очень младшим) поколением.

Глава 27. Княжич Имант
Таким образом, даже пленение князя Азуоласа послужило к большей славе его и княжества Литтского и Сварожского. Неприятель был посрамлен, а во главе литтских войск снова встал опытный вождь, за которым его люди готовы были идти в огонь и в воду.
При этом, Азуолас не затаил злобы против аллеманов как таковых, и всего через год, когда к нему приехал с посланием его старый знакомый - рыцарь Фридмунд Кальтенвальдский, князь попросил его наречь имя дочери, которую как раз перед тем подарила ему Рингалле. Многолетнее противостояние между литтами и аллеманами не мешало князю дружить с аллеманским рыцарем, который заслужил его уважение своим честным сердцем и благородным нравом. На Фридмунда косились многие собратья-рыцари, однако не могли запретить в мирное время водить дружбу с кем пожелает. Азуолас с Фридмундом обменялись мечами в знак дружбы.
И вот, теперь князь пригласил аллемана наречь имя его дочери, в знак полного доверия. И Фридмунд осторожно взял на руки новорожденную малышку, брызнул на нее водой с веточки можжевельника, произнес имя: "Ульрика" и поручил ее покровительству богини красоты и любви Фрейи, а на литтский лад - Милде. Так моадшая дочь Азуоласа и Рингалле получила аллеманское имя. А Фридмунд, гостя на празднике в честь ее рождения, удивлялся, как много радушия, веселья, живого человеческого тепла в семье литтского князя, почему и тянуло туда даже тех, кто должен был бы чувствовать совсем иначе. Нет, барон Кальтенвальдский оставался рыцарем Аллеманской Империи, и готов был без колебаний идти за нее в любую битву. Но при этом от души желал Азуоласу с его семьей счастья и долгой жизни.
Звучали и в княжеском дворце в Айваре голоса и веселый шум детей, и не приходилось беспокоиться за будущее княжеского рода. Железный Лес становился поистине лесом: он множился и ветвился, и простирал свои ветви-лапы все дальше, точно хотел закрыть всю землю. У старших детей рождались свои дети, а младшие братья и сестры еще играли в детской. И Радвилас с Азуоласом, приглядываясь к своим сыновьям, изучали их задатки, прикидывали про себя, кто лучше всех сможет продолжать их многотрудное дело...
Гордостью властителей Литтского княжества были младшие их сыновья - Имант и Айварас. Они росли, повторяя дружбу своих отцов с самых малых лет. Постоянно то Имант приезжал в Лутаву к братцу, то Айварас рвался в столицу, соименную ему. Вместе двоюродные братья ездили верхом на свои первые охоты, плавали в Умме и в озере Белтане, упражнялись в воинских навыках и устраивали всевозможные игры и развлечения, какие только мальчишкам приходят в голову. Зачинщиком чаще бывал Айварас, поскольку Имант был немного ленив и не любил утруждать себя. Но зато, если уж они вместе, увлекшись, попадали в неприятности, Ммант выкручивался перед родителями за них обоих. Он это умел - стоя перед отцом и матерью с ясным видом послушного мальчика, отвечать складно, так что князь Радвилас сменял гнев на милость и отпускал сына с племянником восвояси. Если мальчики, бегая по комнатам, случайно разбивали любимую вазу княгини Предславы, Имант заверял родителей, что такого больше не случится, меж тем как Айварас стоял рядом, красный от стыда, и не мог вымолвить ни слова. А когда уже десятилетние княжичи взяли на конюшне лучших верховых коней, и те понесли, сбросив недорослых наездников, то Айварас, сломавший руку при падении,  чувствовал себя преступником, а Имант оставался спокоен. А ведь это он все устроил, выманил конюха из конюшни, чтобы никто им не помешал! Айварас восхищался, как умеет владеть собой его двоюродный брат, точно настоящий взрослый князь! Ни крики князя Азуоласа, ни слезы княгини Предславы не могли его превратить в пристыженного испуганного мальчишку.
- Мы же будем воинами, нам нужно уметь ездить на любых конях! Всем известно: кто не умеет падать, не научится ездить, - спокойно объяснял он в лицо старшим.
Князь Радвилас не мог долго сердиться на своего любимца, особенно когда он отвечал так обаятельно и разумно, как взрослый человек. Поглядев на разгневанного брата, готового вновь выругать мальчишек, князь взял его под руку и отвел в сторону.
- У детства свои законы. Высокий обрыв на Умме ты не забыл?..
Жизнь у этих поздних княжеских сыновей была привольной. При дворе давно замечали, что своих отпрысков от Предславы князь Радвилас привечает куда теплее, чем старших сыновей, от первого брака. Те были для могущественного отца прежде всего исполнителями его воли. По его приказу садились править в разных землях, сражались, когда было велено. А дети Предславы, и подрастая, оставались в Айваре, без определенных обязанностей. Еще никогда под сводами княжеского замка не собиралась такая многочисленная семья. Этим детям посчастливилось жить в более благополучное время, когда все самые страшные угрозы Литтской Земле остались позади, отраженные их отцом, дядей, старшими братьями. Дети Предславы пользовались богатством и почестями, не привыкшие биться за это. Разумеется, сыновей обучали с детства наукам и ратному делу, но и учеба оставляла достаточно свободного времени и казалась подрастающим княжичам чем-то вроде игры. Это было новое поколение, пришедшее на готовое, срывающее плоды, которых не растило; поколение, которого князь Радвилас не мог понять, потому что ни одного дня в своей жизни не мыслил как они. Он лишь радовался вместе с супругой, видя своих статных и ловких сыновей, изящных дочерей. Имант же радовал родителей больше всех, а потому умел добиться от них всего, что пожелает.
У него были в характере свои странности, о которых никто не подозревал, кроме двоюродного брата и закадычного друга, Айвараса. Ему Имант мог поведать такое, чего не сказал бы никому другому, и знал, что сын Азуоласа его не выдаст.
Однажды жарким летом они долго купались в реке, а затем разлеглись на песке, поджариваясь под жарким солнцем. Имант долго смотрел на белеющие вдалеке, за излучиной реки, стены княжеского дворца, а потом тихо, мечтательно проговорил:
- Айварас, а, если бы я был великим князем, я бы тебя посадил править в Айваре. Правда, замечательно: Айварас - в Айваре.
Сын Азуоласа, только что гревшийся на солнце, как ящерица, подскочил к братцу, тревожно взглянул на него.
- Ты что?! Тебе голову напекло? У нас с тобой столько старших братьев, как это вдруг великим князем? - недоумевал он.
Имант, запрокинув руки за голову, отвечал тем же тоном:
- Ну, я же просто так подумал: тебе по имени Айваре подходит больше всего. Я не говорю, что так будет, а просто думаю: если бы я вдруг стал великим князем, отдал бы Айваре тебе. Ты же мой любимый брат!
Айварас все равно не мог уследить за полетом его воображения.
- А сам ты куда пойдешь, если столицу отдашь мне?
Имант поглядел на небо, где ползли легкие, пушистые облака, смыкались, меняли форму, словно там тоже кто-то строил воздушные замки.
- А я бы тогда другую страну себе нашел. Такую, где княжеский двор весел и богат, каждый день звучит музыка, бывают танцы и пиры, а воины - самые сильные и храбрые. Они бы сражались, а я бы правил и веселился.
Айварас только покачал головой, думая, что братец все-таки перегрелся на солнце.
- Скажешь тоже! Кто это тебе так запросто отдаст свою страну?
Имант досадливо поморщился. Солнце в небе зашло за тучу, сразу потемнело, и воздушный замок среди облаков растаял.
- Я же ничего... Просто так придумал. Ты только никому не говори!
Айварас пожал плечами. Он, конечно, и не собирался никому рассказывать о выдумках братца, в которых не видел смысла.
На самом деле смысл все-таки был, но такой, который и самому Иманту станет ясен лишь спустя много лет. В его детских мечтах проявлялось унаследованное от отца честолюбие. Радвилас тоже мечтал о славе и величии Литтского княжества, каждый поступок, становящийся ступенькой в его долгом пути к великой цели, он сперва представлял воочию, с разных сторон, как художник - будущую прекрасную картину или ваятель - скульптуру. Но он мечтал о том, к чему реально стремился, и всегда тщательно продумывал, как будет осуществлять мечты. Саулис, его старший сын, разочаровал великого князя именно отсутствием честолюбивых мечтаний. А у Иманта они были, зато он, в свои детские и юношеские годы, совершенно не представлял, как к ним приступить. И даже не думал, что за свои мечты приходится биться, что именно за них столько раз воевал его отец и другие родные. Он видел княжество, в котором сможет править и веселиться со своим роскошным двором, а  сражаться за них тем временем будут другие.
В остальном Имант был совершенно нормален, умел нравиться людям, хорошо ладил со своими братьями и сестрами, а также придворными. В науках и воинском деле он так же неплохо успевал, хотя и не любил по-настоящему ни того, ни другого из-за своей лености. Но даже и этот недостаток сына не обеспокоил князя Радвиласа, хотя в этом Имант был полной противоположностью ему, деятельному, не знавшему покоя. "Подрастет - и почувствует вкус к власти, к государственной деятельности. А пока пусть порадуется как умеет: юность коротка и быстро проходит, особенно у князей", - думал он, не требуя от Иманта большего, чем тот хотел делать. Кроме того, у великого князя никогда не было свободного времени, чтобы пристально приглядываться к своему большому семейству.
Когда княжичу Иманту было тринадцать лет, рядом с ним появился человек, впоследствии добившийся у него еще большего доверия, чем Айварас.
Началось с того, что князь Радвилас приставил к сыну мальчика-слугу, его ровесника, по имени Сирвидас. В одном из поместий князь обратил внимание на красивого, расторопного и смышленого юного холопа и забрал его во дворец, в подарок Иманту. Сирвидас на коленях благодарил господина и целовал его руки, обещал служить верой и правдой.
Имант поблагодарил отца и принял к себе нового слугу. Сирвидас спал в комнате хозяина, чтобы в любое время быть под рукой, выполнял все его распоряжения, а сам учился тому, что могло устроить в дальнейшем его жизнь. Учился угождать своему господину и другим знатным людям. Учился и в прямом смысле - из ученых книг, которые читал княжич по распоряжению наставников. Ум у Сирвидаса был гибкий, а память - отменная, так что за пару лет он выучился грамоте, письму и счету не хуже княжича, а то и получше, ибо был прилежнее. Князь Радвилас позволил холопу учиться вместе с княжескими детьми: способный, образованный слуга мог пригодиться.
Выучившись грамоте, Сирвидас столько раз видел, как пишет княжич Имант, что научился мастерски подделывать его почерк, чем всякий раз веселил своего господина: пишет как будто он, а рука, что выводит знаки - чужая. Иманту вообще нравились люди, с которыми весело проводить время, которые умели развлекать, - и этим Сирвидас тоже успешно пользовался.
Однажды Иманту очень хотелось поехать с Айварасом на охоту, в то время как наставник требовал от него написать большое письменное задание. И вот, юноша вздыхал, тоскливо глядел в окно, томился и грыз кончик пера, но так ничего не написал. Сирвидас, как всегда, зная о нем все, проговорил, как бы между прочим:
- Ты вполне можешь поехать развеяться в такой прекрасный день, мой господин! Я прочел задание вместе с тобой и напишу ответ вместо тебя. Так и должно быть, что слуга трудится, пока его хозяин веселится. Кроме того, разве все умения слуги не принадлежат вместе с ним самим его господину? А значит, в конечном итоге, задание напишешь ты.
Имант изумленно вытаращил глаза.
- Сирвидас! Ты справишься? Учти, ответа требует мой отец!..
Слуга взглянул на княжича преданным взором.
- Обещаю тебе, господин, сделать все в лучшем виде! Если не справлюсь, скажи, что я виноват, и пусть меня высекут. Но этого не будет!
Он помог Иманту переодеться для охоты. Княжич поспешил к дверям, но тут же спохватился, положил на стол перед Сирвидасом кошель, полный золотых монет.
- Вот тебе в благодарность за помощь!
Сирвидас чуть не схватил в первый миг туго набитый кошель. Он уже начал понемногу собирать состояние от щедрот Иманта, для которого ничего не жалели князь с княгиней, а он делился со своим любимцем. Но вдруг его осенило, и он презрительно глянул на кошель, пряча руки за спину:
- Княжич, я не прошу у тебя золота, мне дорого лишь твое доверие! Если ты позволишь мне впредь быть возле тебя, помогать в меру моих жалких сил, - я буду счастливейшим человеком на свете!
Имант вытаращил глаза, словно не узнавал слугу. Затем крепко обнял его и прижал к груди, как равного:
- Я обещаю тебе, Сирвидас: когда я стану взрослым и получу княжеский удел, ты не холопом при мне будешь, а братом и первым советником!
Затем Имант убежал к ожидавшему его Айварасу. А Сирвидас стал медленно выводить на пергаменте буквы и слова почерком своего господина.
На другой день князь Радвилас прочел задание, поданное сыном, и приятно удивился:
- Я вижу, ты хорошо выучил историю Литтской Земли и сопредельных стран! Это важно для княжеского сына. Меня в твои годы интересовало все!
Имант отвечал с привычной с детства улыбкой милого мальчика, всегда подкупавшей его отца:
- Это, конечно, так, батюшка! Но я думаю, история ушла далеко вперед с тех пор, как ты определяешь ее!
И, как обычно, Радвилас понял, что сын ему льстит, но в этой лести было столько обаяния и чувства меры, что хотелось называть ее не угодничеством, а более уважительным словом: угождением, хотелось даже отчасти согласиться с его словами.
- Ладно, сын, беги, развлекайся! Возьми у казначея пятьдесят золотых на покупки. Кстати, как тебе нравится Сирвидас?
- О, батюшка, я думаю, что смогу полагаться на него во всем!
- Значит, купи подарок и для него... Ладно, ступай, Имант: у меня тут письмо от Борусса из Дедославля, и еще три прошения, что надо прочесть и ответить. А тебе, как всем молодым, еще не скоро станут интересны заботы стариков, - усмехнулся Радвилас, глядя, как проворно за Имантом закрылась дверь.

[Convollar]

Хорошо быть милым мальчиком, которого все любят! Хорошо мечтать и будущем прекрасном княжеском дворе, где праздники никогда не кончаются. Откуда такая жизнь возьмётся, не суть важно. Сама собой возникнет. Старшие княжичи росли, как будущие воины, Имант - как любимое дитя. История с падением с коня, мне не понравилась, Иман конечно выкрутился, а по делу его неплохо бы за это наказать, как зачинщика. И брат его Айварис со временем станет Иманту не мил, ибо к угодничеству не склонен. А вот слуга в самый раз.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

Хорошо быть милым мальчиком, которого все любят! Хорошо мечтать и будущем прекрасном княжеском дворе, где праздники никогда не кончаются. Откуда такая жизнь возьмётся, не суть важно. Сама собой возникнет. Старшие княжичи росли, как будущие воины, Имант - как любимое дитя. История с падением с коня, мне не понравилась, Иман конечно выкрутился, а по делу его неплохо бы за это наказать, как зачинщика. И брат его Айварис со временем станет Иманту не мил, ибо к угодничеству не склонен. А вот слуга в самый раз.

Да: как ни странно, получается, что более суровое воспитание иногда приносит лучшие результаты, чем безудержное потакание. Примеры тому - и старшие сыновья Радвиласа, и Лютобор Яргородский, и сами Радвилас с Азуоласом в детстве. Они все закалились телом и душой и рано усвоили свои права и обязанности. Или вот на Медведице в это время живут два юных князя, примерно ровесники Иманта, выросшие сиротами (смотрите "То, что всегда с тобой"). Пользы от них, тем не менее, будет побольше, чем от Иманта.
Радвилас счел, что это детская выходка, сравнимая с тем, что они сами с Азуоласом устраивали в детстве. Правда, они тогда готовы были за все отвечать поровну.
Пока выглядит так, что Имант с Айварасом продолжают дружбу своих отцов. Ну как тем не умиляться?
Сирвидас сыграет в жизни Иманта значительную роль, об этом уже сказано.

Постепенно Сирвидас становился все более незаменимым человеком для взрослеющего княжича. Он знал о своем господине все и пользовался этим, но столь умело, что ни самому Иманту, ни старшим в роду казалось не в чем его упрекнуть. После того, как слуга один раз написал за него урок, княжич не раз уже нарочно просил его о помощи, когда не хотелось самому разбираться в трудных заданиях. Сирвидас со всей охотой выполнял его поручения и, несмотря на все уверения, что ему дорога только милость его господина, не забывал пользоваться вознаграждением из его рук. Дворцовые слуги удивлялись, как быстро вошел в милость взятый из грязи мальчишка. И даже знатные люди, замечая рядом с княжичем его любимца, качали головами:  похоже было, что выскочка далеко пойдет!
Именно Сирвидас надоумил своего господина интересоваться государственными делами. Раньше Имант только скучал, когда его пытались наставлять в сложных, невероятно запутанных княжеских обязанностях. Но Сирвидас его убедил, что разбираться в них полезно уже сейчас.
- Вот еще: тратить время на доклады, донесения, ходатайства и прочие нудные грамоты со всех краев! - зевал Имант. - Когда мне будет столько лет, как моему отцу, я займусь политикой. А на что она сейчас, когда пришла весна, и на поляне будут сегодня вечером водить хоровод местные парни и девушки?
- Государь Имант, но ведь твоему батюшке наверняка понравится, если ты станешь ему помогать в княжеских заботах! - убеждал его слуга. - Пусть великий князь видит, что его любимый сын - еще и самый старательный, и от души желает помочь ему. Тогда он еще сильней отличит тебя перед твоими братьями, чем было до сих пор!
Имант удивлялся, слушая речи слуги. Прежде ему не приходило в голову, что для благоволения отца, и так полагавшегося ему с детства, нужно еще потрудиться. Но сейчас задумался, что Сирвидас, может быть, и прав...
- Я попытаюсь вникнуть в княжеские обязанности, хотя от них меня клонит ко сну. И, если ты мне поможешь, я обещаю тебя вознаградить, как еще никому в Литтском княжестве не снилось!
Слуга поцеловал руку княжича, ответил проникновенно:
- Когда ты будешь великим князем, мой господин, я положу жизнь на службу тебе!
Имант затрепетал при этой мысли, что пока еще смутно бродила в его голове, как воздушные замки в облаках, но впервые определилась так отчетливо, высказанная устами другого человека. Тем не менее, она поначалу казалась столь невероятной, что он даже отвергал ее - но лишь потому, что желал быть убежденным.
- Как я могу быть великим князем?! Ведь я - восьмой по счету среди сыновей Радвиласа!
Сирвидас ободряюще пожал влажные от волнения ладони княжича.
- Если ты, государь Имант, докажешь великому князю свою пользу в государственных делах, я уверен, он сделает наследником тебя, и никого другого! Ты дважды достоин быть наследником Радвиласа - как любимейший и умнейший из его сыновей!
Как сладко и лестно было Иманту слушать о себе медоточивые речи! И он представлял себе, как его станут восхвалять будущие подданные, как мудрого и заботливого государя...
На следующий день, завтракая вместе с родителями, Имант как бы невзначай спросил у отца о политической обстановке в разных частях княжества, затем вместе с ним прочитал последние важные письма, старательно преодолевая скуку. Радвилас был приятно удивлен внезапно проснувшимся рвением своего сына. Старый князь взирал на своего любимца с нескрываемой гордостью.
- Имант, мальчик мой: я вижу, ты становишься взрослым! - проговорил он, когда сын подошел к нему, чтобы поцеловать.
Таким образом, Имант начал вникать в державные дела и со временем научился хорошо разбираться в них. Сирвидасу также не раз случалось подать хорошую идею своему господину. Чем дальше, тем больше значило при литтском дворе мнение княжеского сына. А вместе с ним обретал влияние и его любимый слуга.
Никто, даже сам Имант, не подозревал, что Сирвидас часто советует ему отнюдь не бескорыстно. Разнообразные просители, желавшие получить место при дворе, решить тяжбу в свою пользу или еще чего-то добиться, платили слуге немалые куны, чтобы он передал их просьбы княжичу Иманту, а тот - своему отцу. И ловкий холоп, сопровождая своего господина на охоту или одевая его утром, просил его, как бы между прочим и от своего имени. Таким образом, благосостояние Сирвидаса все увеличивалось, и уже многие знатные вельможи и служители во дворце были обязаны ему. Юноша держался со всеми одинаково вежливо, подчеркивая дистанцию между собой и ними, но мысленно глядел на обязанных ему своим возвышением, как кредитор на должников, и ждал, что со временем заставит их отрабатывать долг.
А князь Радвилас, когда ему случалось исполнить просьбу любимого сына, радовался, что тот учится разбираться в людях, и не подозревал, что исполняет волю корыстолюбивого слуги.
Иманту исполнилось шестнадцать лет, когда Сирвидас в очередной раз доказал свою ловкость и сумел сделаться для него еще более необходимым. К тому времени он владел всеми тайнами юного княжича, а среди них были такие, что и родному брату не доверишь.
Тайна, что их связала, была как раз из таких. Говоря попросту, Имант влюбился. Или, вернее, его чувствами на некоторое время завладела некая женщина, о красоте которой в то время говорила вся Айваре. Она была вдовой одного боярина, еще молодая, хотя, безусловно, на много лет старше Иманта. О ней ходила молва, что она, сделавшись свободной женщиной, владелицей большого состояния, держит себя излишне вольно с разными мужчинами, которых привлекала ее красота. Многие знатные господа любовались ею, она же принимала в покоях своего дома то какого-нибудь княжеского витязя, то лугийского посланника, то приезжего музыканта. Но даже те, кто осуждал поведение женщины, про себя любовались рыжими кудрями вдовушки, ее атласной кожей, пышными и в то же время свежими формами.
Не устоял и княжич Имант перед зрелой красотой великолепной Вильте. На празднике весеннего равноденствия она улыбнулась юноше, так что ему сделалось жарко, и как бы незвначай бросила ему в руки шелковую ленточку. После этого Имант никого не замечал, кроме нее. Каждую ночь она снилась в еще более умопомрачительном виде, чем наяву. Сперва Имант надеялся снова встретить красавицу при дворе своего отца. Но на другой день после праздника княгиня Предслава попросила супруга не приглашать больше Вильте ко двору. Ей показалось, что "такая женщина" может дурно повлиять на ее детей. И великий князь с ней согласился. А Иманту потребовалось все его самообладание, чтобы не смотреть на родителей несчастным взором.
Он понял, что умолять бесполезно. Родители ни за что не позволят ему встречаться с прекрасной вдовой. Он не сможет даже поехать к ней незаметно: при дворе все становится известно. Ночью Имант грезил о рыжеволосой красавице, а днем не находил себе места, изыскивая способ незаметно встретиться с ней.
Может быть, он и не выдумал бы ничего, но Сирвидас, как водится, знал о нем все. Одевая княжича с утра, проговорил, как бы невзначай, с развязностью доверенного человека:
- Пока ты почивал, я встретил слугу прекрасной Вильте. Он передал для тебя письмо от своей госпожи, княжич!
Он подал Иманту записку на пергаменте, перевязанную надушенной розовой ленточкой. Княжич развернул письмо и прочел, и на миг его лицо озарилось радостью. Но в следующее мгновение он опять погрустнел.
- Она ищет встречи! Она приглашает меня к себе этим вечером... А я, увы, не свободнее последнего холопа при отцовском дворе! Как я покину дворец, один, незамеченный? Попросить Айвараса о помощи? Чтобы он сказал, что я ездил куда-нибудь с ним? Но нет, придется ему все рассказать, и тогда он не согласится. Для Айвараса слово старших - закон... Ах, как же мне быть? Что толку быть княжеским сыном, если нельзя любить кого хочется, и нет друзей, на которых можно положиться?!
Сирвидас прервал его сетования, приблизившись кошачьей походкой.
- Если даже нет друзей, зато найдется верный слуга, который всегда поможет господину, и даже вознаграждения не попросит...
Имант, размышлявший вслух, порывисто обернулся к говорившему.
- Сирвидас! Ты прав, я о тебе совсем позабыл!.. Но как ты можешь помочь?
- А я уже придумал! Если только ты не побрезгуешь одеться на вечер в мое холопское платье и так покинуть на ночь дворец...
По правде говоря, Сирвидас прибеднялся, ибо сам давно уже наряжался не хуже князя, разбогатев на службе, и к тому же Имант часто отдавал ему свою разонравившуюся одежду. И выходной кафтан у слуги был аксамитовый, с серебряными галунами, а сапоги шиты золотом. Даже княжичу не стыдно было надеть такое, отправляясь тайно к своей возлюбленной.
Он крепко обнял слугу в знак признательности.
- Сирвидас, ты меня спасаешь! Отдай мне свою одежду, а сам запрись на ночь в моих покоях, скажи, что у меня болит голова, и никого не впускай. Я разрешаю даже тебе переночевать этой ночью на княжеском ложе!
- Нет, что ты, государь! - княжеский любимец с нарочитым выражением испуга прижал руки к груди. - Желаю тебе счастливо провести этот вечер и ночь в обществе несравненной красавицы Вильте!
- Вот плут! Никак, ты и сам полюбовался ее красотой! - без тени строгости воскликнул Имант.
Вечером из его покоев донеслось громкое:
- Конечно, Сирвидас, ступай, повеселись этой ночью, только утром будь при мне!
Вскоре оттуда вышел княжеский любимец в своем лучшем наряде, в высокой рысьей шапке, притеняющей лицо. Юноша отправился развлекаться, отпущенный своим господином до утра.
Когда Имант, переодетый своим слугой, приехал к прекрасной Вильте, та смеялась до слез, узнав об их проделке. А потом ласково привлекла к себе юношу, и тот почувствовал, что перед ним в самом деле земное чудо, ради которого можно было ослушаться родителей. В конце концов, он чувствовал себя взрослым мужчиной, и мог самостоятельно определять свою жизнь.
Вернувшись домой совершенно счастливым, княжич Имант крепко обнял Сирвидаса и одарил перстнем с крупным яхонтом.
- Она чудесна! Я счастливейший человек на свете! А ты помог мне в этом, как и во всем, что для меня важно!
Сирвидас поклонился, всем своим видом выражая признательность.
- Клянусь тебе, для меня нет и не будет большего счастья, чем служить тебе, мой князь... нет, будущий великий князь литтский и сварожский!
Имант приложил палец к губам.
- Это лишнее! Но... я запомню твои услуги, Сирвидас!
И запоминал. Связь Иманта с красавицей Вильте длилась недолго. Они расстались, как только княжичу приелось обаяние новизны, а вдовушка нашла себе другого любовника. Но зато Сирвидас сделался ему гораздо ближе, чем какая угодно возлюбленная. Чем больше тайн скрепляло их жизнь, тем сильнее Имант убеждался, что этот человек для него незаменим. Княжич выпросил у отца владения для своего любимца. Сирвидас с благодарностью принял дар, однако же предпочел остаться служить Иманту, а пожалованную ему землю доверил своему старшему брату.
Да и при дворе он через несколько лет службы больше не был простым холопом; гнуть перед ним спину начинали уже многие. Многих злило возвышение холопа; однако наиболее проницательные люди догадывались, что, если Имант останется любимым сыном великого князя, то Сирвидас, вероятно, станет при нем одним из первых людей в государстве. На небосводе Литтского княжества взошла новая звезда.
А время шло, и вскорости сам княжич Имант мог уже считаться взрослым юношей или молодым мужчиной. Его облик и пристрастия определились к этому времени. Нравом он больше всего напоминал, видимо, дядю по матери, волчановского князя Мстислава, который к этому времени как раз напомнил о себе, прося у Радвиласа военной помощи. Только, если Мстиславом во многих его начинаниях руководило семейное честолюбие, ущемленное давними межкняжескими неурядицами, то Имант во всех случаях был убежден, что он лучший и достоин лучшего, чем все остальные, в том числе и его родные братья. Самым главным было, чтобы отец оставался им доволен, а тогда его будущее надежно! Тем более, что и мать всегда поддержит его, Имант не сомневался.
Справедливости ради, Имант не был бесчестным сыном, желающим смерти своему отцу, чтобы скорей стать князем. Отец был для него не просто родителем и великим князем, но почти сверхъестественным существом, могущественным и непогрешимым, чьей волей двигалось все в Литтском княжестве. Но, когда придет его время отправиться на Высшее Небо - тогда он, Имант, станет тем же полубожественным властелином, получит все права от богов и судьбы - и эта небесная сила будет принадлежать ему! Видя, каким уважением пользуется его отец во всей Литтской Земле и за ее пределами, как все отлично устроено и грамотно управляется в огромных, подотчетных великому литтскому князю землях, - Имант представлял тот час, когда унаследует отцу. Впрочем, он искренне желал князю Радвиласу здравствовать еще долгие годы - потому что он был его отцом, и потому что, в сущности, нынешняя, не обремененная государственными заботами жизнь вполне нравилась княжескому сыну.

[Convollar]

в сущности, нынешняя, не обремененная государственными заботами жизнь вполне нравилась княжескому сыну.

Вот именно, жизнь, не обременённая заботами. У Радвиласа эти заботы не переводились. Смотрим дальше. Все люди, особенно в детстве и в подростковом возрасте, нуждаются в поощрении. Взрослые люди, кстати, тоже. Но в разумных пределах. Если же ребёнку постоянно говорить, что он чем-то плох, что из него ничего путного не выйдет, то можно вырастить обиженного на весь мир человека, тоже в общем опасного, по своему. Но вот здесь я не вижу, чтобы у Иманта был хороший, действительно хороший наставник. Самому Радвиласу заниматься воспитанием любимого сына было некогда. Матушка, естественно, в дитятке души не чаяла. Тем более, что дитя было милое и послушное. Поэтому воспитанием княжича занялся доверенный слуга. И, по сути,  стал его наставником, ибо сумел изучить характер своего господина лучше, чем отец и мать. Ну, то есть Дживс и Вустер. Только там всё это было вполне безобидно, а в случае с княжеским сыночком и учитываю гнилую душонку этого Сирвидаса, очень опасно.

[katarsis]

Имант - любимец родителей, наделён обаянием и гибким умом, позволяющим ему выкручиваться из сложных ситуаций. Но, похоже, это ему и вредит. Ему слишком легко и не нужно развиваться. Пока он сын великого князя, стратегия "милых глазок" наиболее выигрышная, так зачем от неё отказываться? Но что будет, когда ему всё же придётся стать князем, хоть великим, хоть обычным?

Сирвидас - редкий ловкач! На его фоне и Имант выглядит простачком, об остальных и говорить нечего (кроме, конечно, Радвиласа, но это - другой уровень). Вот в ком сочетаются и амбиции и целеустремлённость. Конечно, его желание вырваться из холопства, вполне, понятно, но он явно хочет большего. Видимо, его цель - стать первым человеком при великом князе Иманте (может, и дальше бы хотел, но дальше-то некуда - не в князья же). А вот для этой роли он уже не годится. Тут уже нужно думать о государстве, а не только о себе и своей семье. Хотя, пока от него и польза есть - убедил же Иманта в государственные дела вникать. Понятно, что для своих целей, но это и всем полезно.

[Артанис]

Огромное спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis (и Вас - с Днем Рождения !

в сущности, нынешняя, не обремененная государственными заботами жизнь вполне нравилась княжескому сыну.

Вот именно, жизнь, не обременённая заботами. У Радвиласа эти заботы не переводились. Смотрим дальше. Все люди, особенно в детстве и в подростковом возрасте, нуждаются в поощрении. Взрослые люди, кстати, тоже. Но в разумных пределах. Если же ребёнку постоянно говорить, что он чем-то плох, что из него ничего путного не выйдет, то можно вырастить обиженного на весь мир человека, тоже в общем опасного, по своему. Но вот здесь я не вижу, чтобы у Иманта был хороший, действительно хороший наставник. Самому Радвиласу заниматься воспитанием любимого сына было некогда. Матушка, естественно, в дитятке души не чаяла. Тем более, что дитя было милое и послушное. Поэтому воспитанием княжича занялся доверенный слуга. И, по сути,  стал его наставником, ибо сумел изучить характер своего господина лучше, чем отец и мать. Ну, то есть Дживс и Вустер. Только там всё это было вполне безобидно, а в случае с княжеским сыночком и учитываю гнилую душонку этого Сирвидаса, очень опасно.

Имант думает, что править, как его отец, пойдет само собой, стоит только стать великим князем. А Радвилас думает, что у сына навыки и желание править разовьются со временем (принадлежа к той редкой даже среди политиков категории, которым государственная деятельность нравится, он вряд ли задумывается, что другие чувствуют иначе). Очень по-разному они мыслят и чувствуют.
Во всяком случае, жизнь и воспитание Иманта должны складываться так, а не иначе, чтобы произошли события, что должны произойти согласно истории, которую я взялась рассказать, в меру своего скромного умения. Хотя мне трудно бывает понять мотивы своих героев. Особенно Радвиласа: чем он руководствуется, помимо слепой любви к сыну? Впрочем, Предслава, как мать, совершит еще больше ошибок, ибо упустит еще кое-кого из своих взрослеющих детей. Но об этом - в свое время.
Да уж, нашли друг друга... Бывают дельные фавориты со способностями к государственной деятельности, но не Сирвидас.

Имант - любимец родителей, наделён обаянием и гибким умом, позволяющим ему выкручиваться из сложных ситуаций. Но, похоже, это ему и вредит. Ему слишком легко и не нужно развиваться. Пока он сын великого князя, стратегия "милых глазок" наиболее выигрышная, так зачем от неё отказываться? Но что будет, когда ему всё же придётся стать князем, хоть великим, хоть обычным?

Узнаем со временем, что будет тогда, непременно узнаем! Я уж давно поняла, что одну только жизнь Радвиласа в этой истории не напишешь, необходимо будет хоть отчасти показать, что будет после него. Впрочем, пока что его время, поглядим еще, на что он способен, пока остается деятелен и бодр. При столь деятельном и долговечном родителе, кстати, детям вообще развиваться непросто. Они знают, что есть человек старше и умнее. И легко поверить, что так будет всегда.

Сирвидас - редкий ловкач! На его фоне и Имант выглядит простачком, об остальных и говорить нечего (кроме, конечно, Радвиласа, но это - другой уровень). Вот в ком сочетаются и амбиции и целеустремлённость. Конечно, его желание вырваться из холопства, вполне, понятно, но он явно хочет большего. Видимо, его цель - стать первым человеком при великом князе Иманте (может, и дальше бы хотел, но дальше-то некуда - не в князья же). А вот для этой роли он уже не годится. Тут уже нужно думать о государстве, а не только о себе и своей семье. Хотя, пока от него и польза есть - убедил же Иманта в государственные дела вникать. Понятно, что для своих целей, но это и всем полезно.

Сирвидас многого достигнет! Не хочется спойлерить, но все же скажу: он и в княжескую семью умудрится войти, Имант свою сестру отдаст за него замуж (вероятно, Сирвидас и ее сумеет очаровать). Это, конечно, уже после Радвиласа будет.
Да, благодаря ему Имант сильно укрепил свои позиции: со всех сторон достойный наследник получается.

Глава 28. Поход на Медведицу
То время омрачилось распрями с Медведицким княжеством. Это произошло далеко не случайно: уже много лет князь Радвилас внимательно следил за сварожанами, и больше всех - за Медведицей, всерьез претендующей на главенство в Сварожьих Землях. Великий литтский князь посылал туда разведчиков, был осведомлен обо всех взлетах и падениях медвединцев.
Повод для открытого противостояния, однако, доставил его шурин - князь Мстислав Волчановский. Тот не оставлял своих заветных надежд - оттеснить медведицкого владетеля, самому стать великим сварожским князем. Сколько мехов, золота, жемчуга перевозил в Орду, в подарок хану и его окружению! Сколько волчановских смердов сорвали жилы, чтобы их князь мог поразить ордынцев еще не виданными сокровищами!
Хан, чьей рукой водил темник Улзий, выдал Мстиславу ярлык на великое княжение. Но точно такой же ярлык послали и медведицкому князю Лютобору! Хитрые ордынцы сталкивали сварожан лбами, чтобы те, грызясь за власть, мешали друг другу укрепиться.
Тут еще Мстислав вновь поссорился со своим дядей, престарелым лосиноборским князем Владиславом Мстиславичем. Тот, заведомо не ожидая добра от племянника, искал поддержки на Медведице, предупредил Лютобора о замыслах Мстислава. А волчановский князь был скор на расправу: захватил Лосиный Бор, изгнал своего родича прочь, и стал готовиться к войне с Медведицей. Юного князя Лютобора он не считал опасным для себя соперником: молоко еще на губах не обсохло!
Но у медведицкого князя был знающий первый воевода - его тезка и зять, Лютобор Яргородский, родич литтских князей. Он привел войско к стенам Волчанова и взял город в осаду, так что Мстислав ничего не мог сделать. Под угрозой взятия города, он вынужден был отказаться от великого княжения.
Но Мстислав не мог смириться, не испытав последних своих надежд. Вынужденная покорность только озлобляла его. Как когда-то, во время чумы, он поехал за помощью к своей сестре Предславе и к ее супругу, князю Радвиласу.
Его, как всегда, гостеприимно приняли в Айваре. Сестра и ее дети обрадовались родственнику, Радвилас позволил ему жить в его замке, сколько пожелает. Княжеские охоты, пиры, праздники затмевали все, что знали сварожане, - вот что значит свободная страна, богатеющая для себя, не для Орды ненасытной! Но среди литтского гостеприимства Мстислава точила тревога: что же, выполнит ли Радвилас его просьбу? Пойдет ли на Медведицу или откажет? Литтский князь, как у него заведено, ничего не обещал, и ни взором, ни жестом не выражал своих намерений. Мстислав уже не знал, как умолять его.
- Поверь, Радвилас Алджимантасович: сейчас самое время! На Медведице недавно был большой пожар, чуть ли не весь город сгорел. Теперь они будут строиться заново. Так, пока не восстановились, самое время их прижать к ногтю! Лютобор Медведицкий опасный враг, если его не обуздать, он, как войдет в силу, и тебе принесет много вреда! А, если сейчас мне поможешь, у Сварожьих Земель будет всем обязанный тебе великий князь!
Сидя за столом сбоку от Радвиласа, Мстислав протягивал руки ладонями вверх, как проситель, перед невозмутимо сидевшим литтским властелином.
Тут и княгиня Предслава, выслушав от брата об осаде ее родного города, присоединилась к нему:
- Ради наших детей, Радвилас, помоги Мстиславу! Иначе медвединцы и их когда-нибудь вынудят скитаться по чужим краям!
Радвилас холодно взглянул на них обоих. Им-то, конечно, важней всего внутрисварожские распри с Медведицей. Даже Предслава, столько лет пробыв литтской княгиней, судит со своего шестка. А воинов своих вести, уложить их в чужую землю - ему.
- Я буду думать. Как только можно будет что-то сказать - вы узнаете первыми, - сказал он тоном, пресекающим все разговоры.
Втайне Радвилас уже начал готовиться к походу на Медведицу, но, как всегда, действовал осторожно. Пока в его городах и во владениях родичей собирались полки, он посылал туда разведчиков. Те сообщали, что после пожара и впрямь начали строить каменную Крепость, и к весне она, верно, будет закончена. И Радвилас решил не ждать весны - двинуться на Медведицу в конце осени, как только мороз наведет дороги. Неудобное время для войны. Обычно войны ведутся или осенью, как все соберут в полях урожай, или весной, когда для коней достаточно подножного корма. Многоснежной зимой идти на Сварожьи Земли даже чжалаирам было тяжело. Но они, литты, привыкли воевать почти в тех же условиях, среди лесов и болот. По пути встретятся города - союзники и стражи Медведицы, в них возьмут достаточно пропитания для себя и коней.
И Радвилас готовился действовать. Грядущий поход на Медведицу был частью его давних замыслов о создании единого литтско-сварожского государства. Ему не нужны были сильные сварожские княжества. Нужны слабые, чтобы охотно принимали его покровительство, как Славгород, как Ялина, как Плесков, как Дедославль. С Медведицей так не получалось. Ее силу следовало сломить, пока она не возросла. Но пусть лучше сейчас прольется кровь, но она станет последней между литтами и сварожанами, чем она станет литься без конца.
Радвилас спешил покорить Медведицу, пока у него еще довольно сил, чтобы опоясаться мечом и вести войско вперед. Он не мог доверить такой важной задачи своим наследникам, кто бы они ни были. Его старшим сыновьям не хватает широты мышления, они не додумаются до объединения государств. Если на них не нападут, так и будут сидеть в своих уделах. А Имант и другие сыновья Предславы еще молоды, и неизвестно, какие из них будут полководцы... Нет, нет, если хочешь, чтобы сыновья после тебя унаследовали могучее, благоустроенное государство - обо всем позаботься сам!
Об этом он говорил в доверительной беседе со своим братом Азуоласом, который, спешно заключив мир с аллеманами, готовился теперь тоже к походу на Медведицу. С ним Радвилас был откровеннее, чем с другими. Но даже и Азуолас удивлялся замыслам брата.
- Значит, на Медведицу нацелился? - спросил он за закрытой дверью в княжеской оружейной, куда Радвилас привел брата выбрать оружие и доспех себе по вкусу. - А твои советники все голову сломали: что задумал великий князь?..
Радвилас надменно взглянул на собеседника.
- С кем мне советоваться? Я старше всех, кого знаю. Мы с тобой ходили на войну, когда советников и воевод наших еще на свете не было. Что нового могут они предложить? Их дело - грамотно исполнять приказы. Да они бы и не поняли, вздумай я объяснить все.
Азуолас взглянул на брата: тот был бодр и оживлен, глаза блестели. Казалось, что Рвдаилас даже помолодел в преддверии будущего похода.
- Во всяком случае, я рад, что мы с тобой еще можем, как встарь, идти на войну вместе! - весело воскликнул он.
Великий князь вместе с братом прошел вдоль развешанных на стенах рядов оружия, опираясь на его плечо, чтобы не хромать.
- Да, братец!.. Сколько еще сделать хочется! Душой остаемся молодыми: мыслей и желаний хватило бы на сто лет! Забот в нашем княжестве еще полно - времени и сил бы на все! А силы все-таки уже не те, что в молодости, и рано или поздно иссякнут... - в первый раз в жизни Радвилас позволил себе пожаловаться, хотя бы и любимому брату.
Азуолас ласково сжал его руку.
- Мне и самому кажется: лет, как будто, прожил немало, а не нажился. Не побыл достаточно с моей Рингалле и детьми, не отвадил аллеманов от наших границ!.. Но, брат, для наших с тобой лет жаловаться нечего. Еще повоюем с тобой! И не хочется себя стариком признавать. Я еще порой делю ложе со своей милой жрицей!
Радвилас был признателен своему брату:
- Ты прав: мы сумеем получше распорядиться оставшимся временем! Не для себя, а для счастья нашего рода уберем камень с дороги!
- Я возьму Айвараса с собой: пусть учится воевать, восемнадцать лет как-никак. А твой Имант едет? - поинтересовался Азуолас.
- Нет. Я думаю, там и без него хватит воинов. Да и Предслава всю ночь прорыдала, умоляя оставить его дома. А ты знаешь, что уезжать, оставив в семье разлад - дурная примета.
Князь Азуолас уже раскрыл рот, чтобы спросить у брата, с каких пор он боится дурных примет или слушается жену, может быть, хотел напомнить об их брате Лемтурисе, выросшем вдали от войн... Но он промолчал. Понял, что брат уже все решил. А ссориться с ним никак не хотелось.
Но вот, наконец, мороз сделал проходимыми болота и реки, и литтское воинство готово было двинуться в путь. Что ж, прощание великого князя с остающейся дома семьей было горячим! Радвилас, вдохновленный новыми честолюбивыми надеждами, переживал последний мужской взлет. И Предслава на свой лад благодарила его и за брата своего, и за сына.
Собираясь застать Медведицу врасплох, Радвилас вел войско окольной дорогой. Они двигались быстрым шагом, сберегая силы коней. Точно хищник подкрадывался к ничего не подозревающей добыче, не тревожа зря ветки, чтобы не спугнуть. Только копыта глухо стучали по припорошенной инеем земле. Серебряный пардус подбирался на расстояние прыжка.
На пути у литтов встал город Белоярск, где правил союзник Медведицы, князь Звенислав. Он наотрез отказался пропустить литтов и встал насмерть, заперев ворота. Но силы были неравны, хоть белоярцы и мужественно бились на стенах. Город был взят, князь Звенислав вместе с большей частью дружины погибли, а литты двинулись дальше, поживившись их припасами.
Князь Радвилас понимал, конечно, что в Сварожьи Земли он входит не так, как ему хотелось - не освободителем от княжьих распрей и чжалаирского ига, а завоевателем. Но он ничего бы не достиг, если бы его останавливали все слезы и проклятья, доносящиеся за спиной. Оставив позади разоренный Белоярск, двинулись дальше. На Медведицу.
Там все-таки узнали о походе литтов, но, должно быть, в самые последние дни, так что не сумели собрать большого войска. Навстречу вышла рать под предводительством воеводы Коня. Литты подстерегли ее при переправе через реку Камышовку и напали, когда сварожане шли без строя, растянувшись цепью на еще тонком осеннем льду. Их передние конные ряды едва поднялись на другой берег, когда литты налетели как вихрь. Зазвенели клинки, сталкиваясь над тихой узкой речкой. Сварожане не успевали придти на помощь своим: им не давали подняться на берег, теснили обратно. Затрещал лед на реке, не выдерживая набившихся людей и коней. Показалась быстро ширившаяся полоса черной воды. Задние ряды сварожан шарахнулись назад, на свой берег. А те, что первыми приняли бой, гибли, не выполнив приказ своего князя, едва столкнувшись с противником. Воевода Конь пытался собрать свой полк, что-то кричал, а потом, сбитый литтской стрелой, упал в реку, и тяжелый панцирь утянул его ко дну. В какие-то полчаса бой был окончен. Те, кто не отступил вовремя, если не погибли, были захвачены литтами в плен.
Теперь путь на Медведицу был свободен. Остатки разгромленной рати отступали к городу, не помышляя вернуться. Литтские воины были исполнены решимости. Они славили князя Радвиласа, который сумел поймать врагов в ловушку даже на их земле, которую им бы следовало знать лучше! Но великий князь устроил лишь самую краткую передышку, только потому что вовсе без отдыха идти и сражаться войско не могло.
Но уже на следующий день литты вместе с союзными им полками Мстислава Волчановского подошли к Медведице. Но еще издалека до них донесся запах дыма, а, подъехав к городскому посаду, не огороженному стеной, убедились, что там все сгорело дотла. Над горячими углями еще курился дым, кое-где вспыхивали искры. И нигде ни человека, ни хоть бы животного, живого или мертвого!
- Что это? В городе снова был пожар? - спросил Радвилас у Мстислава.
Тот пожал плечами, недоумевая не меньше него. Тогда великий князь литтов приказал привести одного из сварожских воинов, захваченных в плен.
Тот, раненый в плечо и в бок, подошел, шатаясь от слабости: видно, много крови потерял. Радвилас взглянул на высокого ладного, хоть и бледного, как известь, мужчину. От таких воинов он бы совсем не отказался! Указал пленнику на пепелище.
- Что это такое? Горело недавно! Кто сжег Медведицу?
Пленник отвернулся от старика в доспехах, похожего на царя нежити - Кощея Бессмертного, как его представляли сварожане. Неожиданно лицо его озарилось радостью.
- Жители сожгли посады и укрылись в каменной Крепости! Тебе до них не добраться! Владей пепелищем!
- И князь ваш в Крепости, и его войско? - уточнил Радвилас.
- Да! Но тебе туда не войти, осаждай Крепость хоть всю зиму!
Воин, охранявший пленника, хотел ударить дерзкого копьем, но Радвилас остановил его.
- Не надо! Пусть поглядит,  как мы войдем в Крепость! - и отдал приказ по войску: - Окружить город! Готовьте таран, лестницы!
Державшийся рядом со своим зятем, Мстислав Волчановский задумчиво проговорил, озирая пепелище:
- Сжечь собственные дома! Не понимаю этих медвединцев. Видишь, Радвилас Алджимантасович, какие бешеные люди здесь живут! Их надо скорей скрутить в бараний рог.
Ему ответил Азуолас, с сочувствием глядя на догорающий пожар:
- Мужественные и смелые люди! Право, жаль, что они наши враги. Я их понимаю больше, чем тех, кто не защищает свой дом, а просит милости у родных, - он насмешливо взглянул на Мстислава.
Тот хотел возразить, но Радвилас взмахом руки пресек спор.
- Значит, все жители теперь в Крепости? Отлично, только хватит ли им пищи и воды? А теперь поглядим на их хваленую стену! - и Радвилас направил коня к белокаменной Крепости, видимой сквозь дымовую завесу. Его родичи и воины последовали за великим князем.

[Convollar]

Старость не радость. Уверенность в себе у Радвиласа перешла в самоуверенность. С Медведицей можно было заключить союз, всяко надёжней такой союзник, чем Мстислав Волчановский.

Князь Азуолас уже раскрыл рот, чтобы спросить у брата, с каких пор он боится дурных примет или слушается жену, может быть, хотел напомнить об их брате Лемтурисе, выросшем вдали от войн.

Тоже звоночек, но Радвилас его не слышит.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

Старость не радость. Уверенность в себе у Радвиласа перешла в самоуверенность. С Медведицей можно было заключить союз, всяко надёжней такой союзник, чем Мстислав Волчановский.

Князь Азуолас уже раскрыл рот, чтобы спросить у брата, с каких пор он боится дурных примет или слушается жену, может быть, хотел напомнить об их брате Лемтурисе, выросшем вдали от войн.

Тоже звоночек, но Радвилас его не слышит.

Радвилас уверен, что у него и его страны - особая историческая миссия. Он до сих пор имел дело только с ослабленными сварожскими княжествами, принимавшими его покровительство, и еще не знает, каковы они у себя дома, когда способны за себя постоять. Ну а сварожане, надо полагать, будут его вспоминать за этот поход недобрым словом.
Мстислав - его родственник, брат жены. Куда ж его, на порог было выставить?
Его привычка искать союзников за границей, кстати, похоже, кое-кому из сыновей Предславы перейдет по наследству.
Мыслей читать Радвилас не умеет. Что же он должен был услышать?

Литтские разведчики докладывали, что медвединцы строят крепость из белого камня. Но Радвилас и подумать не мог, что это будет настолько мощное, величественное сооружение! Восемь высоких башен, соединенных крепкими стенами, венчали Холм Сварога. Укреплено белокаменное сооружение было не хуже, чем великокняжеский замок в Айваре. Как в такие короткие сроки смогли ее воздвигнуть обездоленные пожаром медвединцы, возглавляемые юношей-князем?! Где взяли куны, нашли искусных мастеров? Неужели в сварожском племени, которое он всю жизнь считал ослабленным, думал, что их историческое время проходит, на самом деле гораздо больше внутренних сил, чем кажется? Выходит, он недооценил медвединцев? Но тогда, значит, это княжество еще опаснее, чем думалось, и одолеть его - дело чести для него и всего литтского рода!
Мрачно, в полном молчании, Радвилас объехал вокруг Крепости, изыскивая слабые места. Издалека ему были прекрасно видны все укрепления. Но нигде он не находил никакого уязвимого места, заметного глазу.
Великого князя сопровождали его родичи: деловито ожидавший от отца приказаний Саулис, непривычно задумчивый Азуолас, жаждущий проявить себя Айварас. И, конечно, Мстислав Волчановский, которому достался от Радвиласа выговор: почему он недооценил силы противника, ввел в заблуждение, сказав, что взять Медведицу будет легко?! Теперь Мстислав следовал за Радвиласом, пристыженный, но надеющийся на будущее: что литты скоро навсегда сломят гордость медвединцев, и он, Мстислав, сделается единственным великим сварожским князем. А тогда сможет тоже каменные стены строить и Орде грозить! С таким могущественным союзником, как Радвилас, далеко шагнуть можно!
Ни одной минуты не шелохнулось в сердце у Мстислава, что он привел в Сварожьи Земли чужеземцев. Даже когда видел, как падают под литтскими мечами сварожские воины. Медведица была для него чужой землей, и, чтобы взять верх над ней, любой союзник был хорош - хоть литты, хоть чжалаиры. Точно так же станет впоследствии искать точку опоры среди чужеземцев племянник Мстислава - Имант. Но его время придет потом...
А пока еще было время князя Радвиласа. Который, узнав, что одержать победу будет не так легко, начинал действовать. По его приказу, литтское воинство двумя крыльями обогнуло Холм Сварога и окружило Крепость. Готовили таран, чтобы пробить наглухо запертые ворота.
Но, как только литтские воины подъехали к стене, из-под ее щитового ограждения вылетели стрелы, пущенные из арбалетов, и издалека поразили храбрых наездников. Первый ряд отборных литтских витязей просто скосило как траву. Остальные повернули назад, в безопасное место.
- Нам не подойти к стенам, государь! Словно железная метла косит людей! - виновато проговорил начальник отряда, приблизившись к князю Радвиласу.
Но тот уже разглядел, что стрелы били не так часто, как, вероятно, хотелось бы защитникам города. Между стоявшими на стенах арбалетами были пробелы. Этим можно воспользоваться. Радвилас приказал метать горящие стрелы, чтобы поджечь медведицкие орудия. И сам, раздосадованный первой неудачей, нечаянно подъехал слишком близко к линии обстрела, спеша показать воинам, как нужно делать. Арбалетный болт пролетел мимо его головы со зловещим свистом. Уже в следующий миг литтские воины окружили великого князя и увели прочь. Радвилас, немного успокоившись, и сам понял, что мог погибнуть напрасно, как его отец под стенами Бэринбурга, чье название также означало медведя.
Но кто бы мог подумать, что молодой медведицкий князь сумеет так защитить свой город?! Впрочем, здесь Радвилас угадывал другую руку - опытного и зрелого человека, умеющего воевать и видевшего в жизни настоящие крепости, не чета местным деревянным городам. Он догадался, что таким человеком мог быть только его родич, Лютобор Яргородский, Что ж, он свой выбор сделал, пусть разделит судьбу тех, к кому перешел. Во всяком случае, Радвилас наотрез отверг совет Мстислава сговориться с Лютобором, чтобы тот предал своих нынешних союзников. Среди рода Алджимантаса не было предателей. Жаль, что Мстиславу этого не понять.
В первый же день осады литты смогли разрушить с помощью горящих стрел несколько настенных арбалетов, и, пока те бездействовали, подтащили к воротам таран. Окованный железом ствол векового дуба подтащили к воротам сотни людейю Под мерный, ритмичный рокот барабанов таран раскачали на цепях и ударили в ворота. Он пробил наружный щит, но, дойдя до твердых железных створ, сплющил свою железную голову и заклинился, не смог пройти дальше ни на волос. Таран с трудом смогли вынуть, а в городских воротах остались лишь вмятины, но они даже не покосились на своих петлях!
Не лучше обстояло дело и с внешней стеной Крепости. Самые сильные таранные удары крошили разве что верхнюю облицовку, а дальше не могли пройти. Медведицкая белокаменная Крепость поистине была Крепостью!
Короткий зимний день прошел, и снова настало хмурое утро, а литты все еще окружали Холм Сварога. В отдалении были разбиты шатры. Горели огни. Слышались привычные звуки военного лагеря. А на стенах осажденного города все также упорно стояли воины и горожане, готовясь отбить любую атаку.
В первый день осады князь Азуолас, стоявший на полуденной стороне, против башен Перуна и Велеса, попытался штурмовать стену. Его воины смогли под стрелами осажденных подтащить лестницы, и к стене стремительным галопом ринулись всадники, чтобы скорей проскочить опасную зону.
Княжич Айварас, унаследовавший от отца воинский дух и жажду подвигов, выпросил у него позволение первым подняться на стены Медведицы. Отцовская гордость пересилила у Азуоласа тревогу за сына, и он дал дозволение.
Айварас пришпорил коня и помчался, как ветер, ведя за собой отряд самых ловких среди литтских витязей. Вот уж прямо перед ним нависла стена белого камня. К ней приставлена лестница. По этой лестнице он сегодня начнет свое восхождение к славе лучшего воина, достойного наследника Азуоласа!..
Вдруг княжича что-то подбросило в воздух, он едва успел вынуть ноги из стремян, и, только падая на твердую, с замерзшими льдинками лужиц, землю, увидел, что его конь лежит с арбалетным болтом в боку, при последнем издыхании. Рядом с его головой ударил в землю еще один болт. Айварас, прижавшись к земле, повернул голову. Остальные витязи были не счастливей него: одни лежали мертвые или умирающие, другие, как и он, были сбиты с коней.
- Уходим! - прохрипел Айварас и сам пополз, как ящерица, прочь от медведицкой стены. Было унизительно - вернуться, ничего не сделав, брюхом по грязи. Тем не менее, он был уверен, что и отец, и князь Радвилас на его месте приняли бы такое же решение - отойти, не губить воинов зазря. Как бы ни было стыдно.
Первая попытка штурма Медведицы окончилась ничем. И в последующие дни - тоже. Когда у горожан закончились арбалетные болты, а частично сами самострелы литтам удалось вывести из строя, - в ход пошла кипящая вода и смола. Много литтских воиноы остались лежать под стенами - в жутких ожогах, разбившиеся при падении. Кто не умер сразу, погибали в мучениях в следующие дни. В стороне от лагеря горели погребальные костры. И все это ни на палец не приближало литтское войско к победе. Медведица стояла несокрушимо, и ворота ее были прочно заперты.
Сперва князь Радвилас рассчитывал, что защитникам Крепости не хватит припасов, ведь туда переселился весь город. Но ветер каждый день доносил со внутреннего двора запахи жарящегося мяса, заставляющие уже самих литтов глотать слюну. Видно, горожане подъедали взятую с собой скотину. И, судя по тому, как бодро держались защитники Крепости, воды им также хватало. Где, каким хитрым способом медвединцы спрятали источник внутри Крепости?! Литты по приказанию великого князя изрыли весь холм, на который опирались стены, но всюду были только земля и камень, камень и земля! Подкоп тоже было бесполезно рыть.
Словом, сварожане могли еще какое-то время продержаться в осаде, а вот литтам приходилось труднее. Наступала зима, а они сидели в чужой стране, посреди пепелища. Война пошла не так, как надеялся Радвилас. Впервые он встретил противника, не уступавшего ему умом и силой духа, и к тому же, оборонявшего свой дом!
Замысел зимнего похода теперь оборачивался против литтов. Припасы исчезали день за днем. Люди еще могли, затянув пояса, оставаться боеспособными, но коней скоро нечем станет кормить. Крупные рыцарские кони уже отощали на урезанном сенном пайке. Если так пойдет дальше - на чем же литтам возвращаться домой?
Теперь литтские отряды рыскали по всей округе, грабили местных жителей, тащили все, что могло пригодиться, в особенности же сено. И слишком часто случались стычки между литтскими воинами и сельчанами, не отдававшими свое имущество. Лилась кровь, каждую ночь по всей округе горели новые пожары. Медведицкие жители проклинали Радвиласа и его литтов, словно соперничавших свирепостью с чжалаирской Ордой.
Дисциплина в войске стала падать. Если так пойдет и дальше, все превратятся в мародеров, разбредутся по разным селам. Радвилас велел повесить нескольких самых буйных зачинщиков, остальным сделал строгий выговор. Но он не властен был ни над бескормицей, ни над холодами, которые все усиливались. Появились заболевшие и обмороженные. А медведицкая Крепость стояла неприступно.
Если бы противник отважился сделать вылазку! Радвилас не сомневался, что разбил бы их, силой или хитростью. В чистом поле все еще нет полководца, равного ему. Не медведицким мальчишкам его перехитрить! Это, конечно, Яргородец их убедил положиться на крепкие стены. Неужели пересидят осаду?
Одолеваемый неотвязными думами, Радвилас почти не спал ночью, зябко кутаясь в свой меховой плащ. Вдруг в ночи кто-то взвыл, послышались дикое ржание, крики, вопли. Великий князь вскочил с постели, морщась от боли в ноге. Схватив трость, поспешил к выходу из шатра. Там громадным рыжим факелом горел стог сена, вокруг валялись мертвые, растерзанные кони.
- Волки, государь! - стал рассказывать начальник стражи. - Они подкрались незаметно и стали резать коней. Мы бросились на шум, и вдруг сено как вспыхнет! И мы их увидели. Огромные, просто жуть, и в глазах у них было что-то... не совсем звериное. И мы стали пускать стрелы! Я сам подстрелил одного, государь, хоть он сбежал с остальными! Вон кровь и следы.
- Волки, говоришь! - нахмурился Радвилас; убыток был немал. Следы действительно остались; вроде бы волчьи, но размером - как у хорошего медведя. Да и те исчезали через несколько шагов, осталась только стрела с окровавленным наконечником. Казалось, что неведомые нападавшие растворились в воздухе, хотя кровь и следы намекали, что они были совсем не призрачной природы.
Наутро весь лагерь облетела молва, что ночью нападала неведомая нечисть. Седьмая сотня в личной тысяче самого великого князя в одну ночь лишилась коней. Уцелевшие лошади еще дрожали от страха после ночных происшествий.
Шел десятый день осады Медведицы, такой же безрезультатный, как и все прочие. И Радвилас вынужден был признаться себе, что этот поход был ошибкой. Медвединцы оказались сильней, чем он думал. Досадно, что он, с его опытом, позволил себя увлечь уверениям недальновидного Мстислава! Но, раз уж совершил ошибку, не следовало хотя бы усугублять ее.
И он назначил на ночь последний, решающий штурм. И в то же время приказал воеводам на всякий случай готовить полки к отступлению, если взять город в эту ночь не удастся.
Мстислава Волчановского перекосило, как бересту на огне, когда он услышал об отступлении.
- Радвилас Алджимантасович! Ты же мне обещал взять Медведицу! А теперь что, признаешь поражение? - взмолился он.
Радвилас надменно взглянул на родственника.
- Я обещал тебе помочь, а не положить зазря все войско в здешнюю мерзлую землю. У тебя свои интересы, у меня свои, - произнес он, кутаясь в меховой плащ. Сильно знобило князя, и руки никак не желали согреваться. Что это, неужто остывающая кровь уже не греет как следует его тело? Старость, прежде маячившая где-то на пороге, теперь приблизилась вплотную. Жаль входить в нее с горечью поражения, не выполнив своих заветных желаний!..
Великий князь литтский и сварожский поднял голову, осененный новой идеей.
- Если не сможем победить - отступим с честью, даже породнимся с ними. Жаль, что Лютобор Медведицкий уже женат на вышеградской княжне Росаве. Но у него есть двоюродный брат, Бронислав. Я за него сосватаю одну из своих дочерей, Руту или Ауштру, кто ему ближе по возрасту.
- А мне как же быть? - подавленно спросил Мстислав, вскакивая перед сидевшим литтским властелином.
- А ты возвращайся к себе в Волчанов. Не маленький уже, проживешь без нянек, - и Радвилас умолк, прислушиваясь к отдаленным звукам ночного штурма города. Все-таки еще надеялся, что последняя ночь осады принесет ему победу.
Но этого не произошло. Те воины, что наблюдали с земли, клялись потом, что, когда их товарищи поднялись по приставной лестнице, на стене появилась величественная женщина и своими руками свергла литтов вниз. Суеверные воины решили, что перед ними был дух самой Медведицы. А тут и защитники на стенах проснулись, встретили незваных гостей с оружием и с кипящей смолой. И литты откатились прочь, унося погибших и раненых.
Узнав об очередной неудаче, князь Радвилас горько махнул рукой и произнес всего одно слово: "Домой!"
Уходили, как и пришли, тайно, без предупреждения, под покровом ночи, не желая, чтобы вслед им смеялись защитники непокоренного города. Всю ночь в литтском лагере скрипели повозки, разбирали шатры, складывали вещи, седлали коней. А поутру Холм Сварога совершенно опустел, будто никого не было.
Так бесславно окончился поход князя Радвиласа на Медведицу.

[Convollar]

Радвилас встретил противника, равного ему. С таким врагом лучше дружить, и, кстати, где его знаменитая разведка? Мстислав не самый надёжный источник информации. Да и вообще не надёжный союзник. Ну, и сыграли свою роль, как ни странно, победы. Ибо самой мысли о возможном поражении не возникло у Радвиласа, славящего своей интуицией. Уже сожжённые сёла вокруг Медведицы должны были вызвать подозрения.

[katarsis]

Что ж, каждый может ошибиться, как ни старайся этого избежать. Хотя, конечно, жаль напрасно погибших Можно было бы, конечно, сказать "впредь умнее будут", но много ли там того "впредь" осталось?

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Радвилас встретил противника, равного ему. С таким врагом лучше дружить, и, кстати, где его знаменитая разведка? Мстислав не самый надёжный источник информации. Да и вообще не надёжный союзник. Ну, и сыграли свою роль, как ни странно, победы. Ибо самой мысли о возможном поражении не возникло у Радвиласа, славящего своей интуицией. Уже сожжённые сёла вокруг Медведицы должны были вызвать подозрения.

Каждый может ошибаться. Наверное, и не должен никто тотально превосходить всех вокруг, это бы не пошло на пользу ни окружающим, ни - рано или поздно, и самому "непобедимому". Радвилас, конечно, зубр, даже уже завр, но не все на свете получается, как ему хочется.
А сведения разведки как раз его торопили с походом. Сообщали, что медвединцы строят каменные стены, укрепляют город. Стало быть, надо спешить. Вот он и напал в неурочное для войны время.
"Пока в его городах и во владениях родичей собирались полки, он посылал туда разведчиков. Те сообщали, что после пожара и впрямь начали строить каменную Крепость, и к весне она, верно, будет закончена."
Мстислав своей точки опоры теперь лишится.
Недооценил Радвилас Медведицу, что есть, то есть. Впрочем, ему хватило мудрости признать ошибку и отступить с честью. Некоторые другие об нее позже голову сломают.

Что ж, каждый может ошибиться, как ни старайся этого избежать. Хотя, конечно, жаль напрасно погибших Можно было бы, конечно, сказать "впредь умнее будут", но много ли там того "впредь" осталось?

Увидим дальше, как Радвилас будет улаживать отношения с Медведицей. Хотя, конечно, погибших людей не вернешь.
А в отпущенное ему "впредь" наверняка будет о чем поразмыслить помимо того.

Глава 29. Последние годы
Князь Радвилас решил заключить мир с Медведицей к своей чести и пользе. Он остановился в пограничном городе Ясная Гора, распустил войско и пригласил медведицких князей на переговоры, которые одновременно должны были стать и сватовством. Великий литтский князь сговорил свою дочь за князя Бронислава Стемирича, двоюродного брата великого медведицкого князя. Из своих дочерей Радвилас выбрал Руту. Она была, правда, на три года старше будущего жениха, но отдавать замуж младшую сестру вперед старшей не годилось. К тому же, зрелая жена при юном супруге скорее сможет на него повлиять в нужном ее семье направлении. Хотя на это Радвилас не рассчитывал вполне, лишь смутно надеялся.
Теперь из Айваре в Ясную Гору ехала княгиня Предслава с детьми. В пути она старалась как следует наставить дочь, подготовить ее к семейным и княжеским обязанностям. Рута слушала мать отрешенно, представляя будущую семейную жизнь, которая, конечно же, сложится не по советам старших. Девушке казалось, что их возок тащится слишком медленно по замерзшим кочкам да ухабам. Порой, когда он подпрыгивал, княжна сжимала руки в кулачки. А иногда ее зеленые глаза загорались при какой-то невысказанной мысли. Дочь Радвиласа обликом и нравом пошла в отца: узколицая и белокожая, с глазами прародительницы-русалки, движения молодой пантеры, хватка - железная. Она охотно согласилась на замужество с медведицким княжичем, который в сражениях с ее дядей Мстиславом уже показал себя как отважный витязь. Одно лишь немного огорчало ее: почему ее жених - не великий князь, а только его двоюродный брат?..
Матери она не говорила обо всем, но в разговоре с отцом высказалась, желая показать, что как следует разбирается в политической обстановке:
- Я позабочусь, чтобы Бронислав меня любил!.. И тогда... кто знает, может быть, мы еще добьемся, чтобы он сделался великим князем вместо Лютобора, и был другом Литтскому княжеству...
Радвилас ласково погладил дочь по пушистым льняным волосам.
- Дочь моя, будь всегда осторожна! Не пытайся сделать того, что повредит только тебе. Медведицкие князья - не просто двоюродные братья, но и преданные друзья, как я и Азуолас. Нас с ним никакая женщина не сумела бы поссорить, обещай она хоть власть над миром. Так что думай, Рута! Если обнаружишь хоть малейшую щель между своим мужем и его братом - расширь ее. Но не переоценивай своих сил!
Рута пообещала отцу быть осторожной. Но вряд ли она когда-нибудь смирится, что ее муж - лишь второй по званию и почету.
Медвединцы приехали в Ясную Гору, втайне опасаясь ловушки со стороны литтского князя. Но он заверил их в чистоте своих намерений и послал им священное изваяние Лады, покровительницы любви и мирной жизни. Князь Радвилас часто скрывал свои намерения, но редко лгал. Кроме того, рядом с ним был Азуолас, не приемлющий вероломства.
И вот, недавние противники уселись на стол переговоров, которому предстояло сделаться свадебным. Здесь Радвилас увидел медведицкого князя Лютобора Тихомирича - высокого, крепко сложенного молодого человека. Несмотря на молодость, тот на переговорах держался и говорил очень обдуманно. Видно было, что пережитые невзгоды заставили юного князя повзрослеть раньше срока: сиротство, чжалаирское иго, борьба с другими князьями за великое княжение, пожар, едва не уничтоживший Медведицу, а теперь еще и война с ними, литтами. Глядя на него, Радвилас мысленно прикидывал, кто из его сыновей сумеет в будущем на равных взаимодействовать с медвединцем. Хорошо бы им не оплашать перед таким соседом!
За столом переговоров Радвилас встретил и своего родича, Лютобора Яргородского, вместе с его супругой, сестрой великого князя, и медведицкого тысяцкого, боярина Зимина, и других влиятельных вельмож, о которых знали и при литтском дворе. И, конечно же, будущего жениха Руты - зеленоградского князя Бронислава. Тот сперва держался с будущими родственниками отчужденно, видно, не мог преодолеть неприязнь сразу после войны. В нем ощущался человек более горячий и нервный, чем старший двоюродный брат, но видно было, что они в самом деле привязаны друг к другу. Против воли, Радвилас подумал, что для Медведицы полезно иметь великим князем Лютобора, а не Бронислава. Хотя для Литтского княжества - не самому Радвиласу, так его наследникам, - было бы лучше наоборот. Но приходилось иметь дело с тем, что есть.
Жених с невестой, вроде бы, понравились друг другу. Бронислав забыл неприязнь к литтам, встретив красавицу с глазами русалки. А Рута, которой на пятки уже наступала младшая сестра, радовалась, что для нее, наконец, нашелся равный по знатности жених. Кроме того, она была исполнена надежд на будущее, о которых здесь уже говорилось.
Пока жених с невестой знакомились, их старшие родственники обсуждали условия мирного договора. Согласно им, князь Радвилас отказывался от будущих походов против Медведицы и ее союзников, и обещал больше не оказывать военной поддержки Мстиславу Волчановскому.
Тот также сидел за столом переговоров с угрюмым видом, бросая злобные взгляды то на медведицкого князя, то на Радвиласа, оставившего его без поддержки. Его интересов здесь никто не учитывал. И сварожане, и литты глядели на него как на пустое место. Медвединцы с литтскими князьями беседовали на равных, с ними распря была исчерпана. Но не с ним! Кого же тогда о помощи просить, если Радвилас увильнул, как уж?
Сидевший напротив волчановского князя Лютобор Яргородский, видно, прочел его мысли, произнес вроде бы даже с сочувствием:
- Не ищи, Мстислав Святославич, точку опоры у чужеземцев! Твой Волчанов - прекрасный удел, вот им и владей, никто его у тебя не отбирает. Да и чистая совесть - награда побольше великого княжения.
Мстислав, как раз прикидывающий, сколько подарков еще отвезти в Орду, чтобы выпросить в помощь ордынский тумен, вздрогнул как на ветру.
- Моей совести со мной и жить, не с вами! В мире Прави боги разберутся, кто из нас прав был, кто виноват, - буркнул он.
Синие яркие глаза ведуна-воеводы пронзительно блеснули.
- Это точно, Мстислав Святославич, боги разберутся! С кем-то в мире Прави, а с кем-то еще здесь, в Яви, все становится ясно.
Едва дотерпев до свадьбы своей племянницы с князем Брониславом, Мстислав Волчановский уехал домой. Впоследствии он еще будет пытаться заручиться поддержкой в Орде, но не найдет и там надежной опоры, посидит в плену у медведицкого князя, и только тогда, поцеловав меч ему на верность, должен будет смириться и отказаться навсегда от своих притязаний. Но все это произойдет несколькими годами позже.
А покуда литты заключали мирный договор с Медведицей. Не так-то легко давались обеим сторонам вынужденные уступки. У сварожан стояли перед глазами сожженные дома, разоренные села, у литтов - их обожженные, разбившиеся, искалеченные воины. Но обе стороны вынуждены были подать друг другу руки для примирения. Не будь люди способны не только воевать, но и договариваться, их род давно истребил бы сам себя.
Так был заключен мир, за которым последовала свадьба Бронислава и Руты. Страница истории перевернулась, оставшись жить в памяти тех, кого лично касались эти события. Дочь Предславы, литтская княжна, возвращалась в Сварожьи Земли; круг замкнулся.
А князь Радвилас вернулся в Айваре, не подавая виду, что разочарован неудачей. Втайне, про себя, конечно, много раз вспоминал тот поход, думал на все лады, не щадя своего самолюбия: мог или нет все-таки одержать победу?.. И выходило, что ошибкой был сам поход. Своими глазами поглядев, на что способны сварожане, он признал, что это сильный народ, с которым желательно жить в мире.
И все же Радвилас верил, что историческое будущее - за его народом, литтами. Ведь не случайно же они все предыдущие поколения переживали подъем, пока окружавшие их народы слабели. У литтов есть все, чтобы и дальше оставаться на высоте! Одно поражение не разрушило былых побед. Его воины - все еще те же храбрые литты, что на реке Мрии одолели Орду, что столько раз били аллеманов и лугийцев, что течение одной только длинной жизни раздвинули границы Литтского княжества пятикратно!.. О, это великая сила!
В последнее время Радвиласу часто снилось, будто он летит сквозь облака на спине огромной птицы, не знающей устали. Он чувствует под собой ее гладкое оперение, слышит свист исполинских крыльев, и возносится все дальше и выше, прямо к престолам Солнца и Месяца. Эта птица - Литтское княжество, его народ, преисполненный жизненных сил, как бывает лишь у молодых людей и молодых племен, только начинающих свой исторический путь. Их плечи не отягощает груз ошибок, их глаза зорки, а ноги сильны, и руки легко уберут с пути все преграды. Такой народ далеко способен пойти! Но кто будет его головой, кто поведет по верному пути, не позволит заблудиться, найдет точные решения? На протяжении тридцати лет ею был он, Радвилас. Но неизбежно приближался час, когда ему придется выбрать из своих потомков достойнейшего, что продолжит его дело, а самому уйти навсегда в страну, откуда нет возврата - во всяком случае, в тех же телах и к той же жизни.
Над старостью и смертью, увы, и великие князья не властны. А как хотелось бы еще прожить годы, десятилетия! Вести дальше Литтское княжество к успеху, к новым победам! Он сумел бы не повторить неудачи с Медведицей. Пусть живет спокойно. Он и без нее сможет продолжить начатое на Мрии, одолеть навсегда чжалаирскую Орду. Еще бы лет пять-десять! Как жаль, что, скорее всего, ему не суждено будет довести до конца своих начинаний! А его наследники - как знать, справятся они или нет? Множество великих государств приходят в упадок во вине беспечных, или глупых, или ленивых наследников, которым не хватает сил сохранить достижения своих отцов, не то чтобы двигаться вперед. А ведь развивается лишь тот, кто движется. Так что же - неужели и Литтское княжество ждет такая же судьба? От этой мысли Радвилас просыпался по ночам в холодном поту и не мог потом уснуть. Жаль, что своей головы наследникам не приставишь! Если бы можно было прожить жизни всех последующих литтских князей, чтобы вечно продолжать правильный путь! Но нельзя, нельзя... А своя жизнь коротка, и та утекает сквозь пальцы. Уже не только некогда сломанная нога, а все кости ноют в непогоду, руки уже не так надежны, как раньше. Старость на пороге, скоро она совсем его сломит.
Годами, как будто, много прожито, немногие люди достигают его лет. А все же мало, мало! Пусть бы старели и умирали уставшие от жизни, кто уже ничего не хочет, кто одряхлел душой раньше, чем телом! А ему, князю Радвиласу, есть еще, чего хотеть и к чему стремиться, ему бы, кажется, и бессмертие не наскучило!.. Интересно же, как будет жизнь идти после, с какими вызовами столкнется в будущем Литтское княжество, и как справятся с ними будущие поколения. Сколько бы еще он мог сделать!..
Но нет, Радвилас Алджимантасович! Тебе досталась в наследство от предков неукротимая энергия молодого племени, которую некогда жрец сравнил с бушующим водопадом. Но народы обновляются в новых поколениях, а отдельные люди стареют и умирают в свой срок, как бы яростно не сопротивлялись неизбежности. И величайший из правителей в свой последний час бывает так же одинок и беззащитен, как былинка, сорванная в поле.
Такие мысли все чаще мучили Радвиласа после неудачи под Медведицей. И о них, как и обо всем самом важном, он не мог поведать никому. Впрочем, он никогда и не стремился, чтобы кто-то понимал его мысли. Но поймут ли наследники его цели? Смогут ли к ним стремиться, пока цели эти остаются полезны?
Не было такого дня, чтобы старый князь не размышлял, кому все-таки завещает после себя Литтское и Сварожское княжество. Саулису? Иманту? Кто из его сыновей будет самым достойным наследником? Кого поддержат литтские вельможи и многочисленные родичи? Ведь насколько разросся литтский княжеский род при его жизни! Только у одного него, Радвиласа, двенадцать сыновей. Дочери, конечно, княжеств не наследуют. А у старших сыновей уже взрослеют собственные дети, есть и внуки - его, Радвиласа, правнуки. Но все это - наследники следующих очередей, они покуда не в счет, однако и в них течет кровь Алджимантаса. А есть еще братья, их дети и внуки... Ого! Вот он - Железный Лес, некогда виденный во сне князем Алджимантасом! До сих пор вполне оправдывалось сказанное тогда пророчество Ишментаса - о величии, какого достигнет их род, если будет стоять заодно. Как добиться, чтобы Железный Лес сохранял свое единство и при следующих поколениях? Кого из сыновей Радвиласа скорее поддержит весь род?
Старшие его сыновья прожили всю жизнь в Сварожьих Землях: Саулис в Темноборске, Линас - в Дебрянске, Борусс - в Дедославле, Каутмантас - в Славгороде, Арнис - в Ялине. Жители этих земель - литтские подданные, но внутри все еще сварожане. Его сыновья роднятся со сварожанами, говорят по-сварожски чаще, чем по-литтски. Сумеют ли они понять, как важно сохранить Литтско-Сварожское государство под началом литтского знамени, сохранят ли старинные литтские обряды, язык, обычаи? Спору нет, он сам рассадил сыновей в отторгнутых у сварожан окраинах. Но вот вопрос - за эти годы кто кого преобразовал под себя: - его сыновья - сварожан-подданных или сварожане - наследников Радвиласа? Если равновесие в Литтском и Сварожском княжестве нарушится, куда качнутся его старшие? Чего доброго, примут подданство какого-нибудь сварожского князя, как сделал Лютобор Яргородский, сын Мадвижаса, и забудут, кем на свет родились. А наследник Литтского княжества обязан быть литтом!
Сыновья от Предславы всю жизнь были ближе отцу, они живут рядом, в Айваре и близлежащих городах. За них он скорее мог поручиться, их хорошо знает литтская знать. А из младших сыновей первый, разумеется, Имант - не по старшинству, а по любви, которой взыскан всю жизнь... Что же: поверить, что трезвый голос разума и голос прихотливого сердца в данном случае едины, и завещать престол тому, кому хочется? А его старшие сыновья, что сочтут себя обойденными? Примут ли они Иманта великим князем, главой рода? Не приведет ли его выбор к губительным распрям?
Радвилас не знал покоя, каждую свободную минуту думал о будущем наследнике, взвешивал все "за" и "против". И никто не мог ему сказать, как пойдут дела после него.
Имант, словно предчувствуя, что решается его судьба, хоть отец никогда с ним не говорил о наследстве, сделался с ним еще обходительней. Когда Радвилас приглашал его, всегда приходил по первому зову, но часто являлся и сам, старался показать свою осведомленность в государственных делах, зная, какие качества больше всего ценит отец. Если бы сам княжич и не подумал о будущем задолго до того, как ему суждено будет осуществиться, то ему подсказывали из лучших побуждений его мать и Сирвидас. А их мнениям Имант привык доверять.

[Convollar]

Мир с Медведицей был Радвиласу необходим. Но неудачный поход подорвал его силы. Да, годы берут своё, но в пору своего расцвета он бы, возможно, задумался о том, что его младший сын уж слишком хорош и слишком часто его мнение совпадает с отцовским. Возможно, Великий князь сумел бы понять, что тот, кто во всём с тобой согласен, может попросту своего мнения и не иметь, а пользоваться чужим. Да и опыта военного, необходимого князю, у Иманта не было. Уж скорее старшие, жившие на завоёванных землях, набирались и военного и государственного опыта.