Печать

[Convollar]

Фредегонда, конечно, далеко пойдёт. В ней сказывается кровь вейл, а это были совсем не такие уж простодушные существа. Фредегонда умеет мыслить рационально, что не так уж просто в столь юном возрасте. Она наблюдательна, и что очень важно, видит свои ошибки, это в юности тоже бывает не часто.

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar!

Фредегонда, конечно, далеко пойдёт. В ней сказывается кровь вейл, а это были совсем не такие уж простодушные существа. Фредегонда умеет мыслить рационально, что не так уж просто в столь юном возрасте. Она наблюдательна, и что очень важно, видит свои ошибки, это в юности тоже бывает не часто.

Тем интереснее написать о девушке со столь богатым потенциалом, не правда ли?

Глава 19. Три норны (продолжение)
Часть третья. Скульд (Будущее)

По садовой дорожке медленно шла пожилая чета величавого облика. Оба были погружены в свои думы. Старик в богатой, но скромной одежде бережно поддерживал под руку свою спутницу, ибо та была настолько бледна, словно ей нездоровилось.

Теодеберт думал о названом сыне, лежащем после ранения без чувств, а еще больше - о Женевьеве, понимая, как она страдает сейчас, вынужденная покинуть его в самый трудный час. Если, не приведите Небеса, случится худшее, она потом станет думать, что все произошло из-за ее отсутствия: или не смогли без нее позаботиться о раненом Карломане, или она, мать, отвернувшись от сына, унесла от него удачу...

Как хотелось Теодеберту хоть чем-то утешить жену, но не так-то просто было найти нужные слова. Легко успокаивать женщину, которая плачет, кричит, рвет на себе волосы, - словом, гораздо слабее мужчины. А как утешать ту, что ни словом, ни взглядом не просит утешения, молча и терпеливо совершает свой подвиг, и только вдруг бледнеет настолько, что кажется - она сейчас рухнет замертво?..

Медленно ведя жену по тропинке, он, наконец, проговорил:

- Только сейчас я вполне понял, каким мужеством одарили тебя боги, моя дорогая! Твой народ обязан высоко чтить подвиг своей королевы. Я вместе с тобой буду молиться о нашем сыне. Ему не станет хуже в твое отсутствие, я уверен. Альпаида и дети позаботятся о нем.

Из горла Женевьевы вырвался долгий прерывистый вздох.

- Все это и я говорила себе тысячи раз... Мой долг - быть матерью не только Карломану, но и тысячам "детей богини Дану", которые ждут моего слова. Я должна сделать, чтобы его кровь пролилась не напрасно. Мне все понятно! Но от этого боль не становится легче...

Теодеберт Миротворец ласково поцеловал похолодевшие, с одрябшей буквально за последние дни кожей, руки Женевьевы. Она вправду выглядела совсем больной. Хорошо если хотя бы свежий воздух в саду поддержит ее!

Между тем, садовая дорожка медленно вела их в обход Круглой башни. В воздухе, на небольшой высоте, порхала ласточка. При виде нее Женевьеве захотелось побеседовать с ее хозяйкой, внучкой вейлы.

Между тем, Фредегонда и Матильда как раз обменивались выразительными взглядами. Герцогиня Окситанская подумала, что стоявшая перед ней девушка способна многого достичь. А внучке вейлы захотелось многому научиться у этой женщины.

Ласточка, приведя на сцену ее основных участников, присела на спинку скамьи, стоявшей под дубом. Оглянувшись на нее, Фредегонда, а затем и Матильда увидели чету стариков, бредущих по дорожке, трогательно поддерживая друг друга. И в эту тяжелую минуту в них ощущались любовь и согласие, быть может - еще сильнее, чем в более счастливые времена.

Во взоре побледневшей Матильды, устремленном на них, было искреннее сочувствие. Фредегонда же задержала долгий взгляд только на Женевьеве Армориканской. Та даже сейчас держалась как истинная королева, - подумалось девушке. Но, великие боги, как же она постарела за эти дни, что прошли после рокового ристалища! Как сильно пригнуло ее к земле несчастье с ее сыном! Фредегонда очень надеялась, что она скажет что-нибудь о Карломане, однако спрашивать было бы неучтиво.

Заметив ласточку на скамейке, Женевьева замедлила шаг, и ее муж остановился вместе с нею. И заметила двух собеседниц. Матильда сделала реверанс пожилой чете, и девушка последовала ее примеру. Женевьева в ответ слегка кивнула им, взглянув: на Матильду - с теплом, всегда симпатизируя ей, на Фредегонду - с затаенным интересом.

"Да, в ней точно течет кровь вейл, сохраняется их сила! Что ж, никто больше меня не обрадуется, что эта сила не погибла окончательно! Хочется только знать, дева: с чем приехала ты в Дурокортер? Верно, здешняя земля уже узнала тебя!"

Между тем, Матильда Окситанская, ни слова не говоря, подняла глаза к Круглой башке, нашла там знакомое окно и задержала на нем долгий выразительный взгляд. Женевьева вполне поняла ее, их взгляды встретились на высоте, а затем она тяжело вздохнула и покачала головой.

Если бы они все-таки решились высказаться, прозвучало бы:

"Что с Карломаном? Умоляю, скажи мне, не томи!" - это Матильда.

А Женевьева отвечала бы, печально покачав головой:

"Пока никаких изменений. Ему не хуже, но он пока не приходил в себя. А я вынуждена покинуть его!"

Но все это обе женщины высказали необыкновенно выразительной игрой глаз, и при этом превосходно поняли друг друга. Фредегонда просто удивилась, глядя на них. Ей подумалось, что иногда самые глубокие чувства только и можно передать глазами, достойных слов для них не найти.

Тем временем, Теодеберт, не участвующий в молчаливом переглядывании трех женщин, также задержал взор на Фредегонде. Ему подумалось, что Женевьеве стало не по себе, когда она увидела из окна эту девушку, кем бы та ни была. Но что именно поняла его мудрая жена по поводу нее, так что даже пожелала встретиться с ней?..

Но саму внучку вейлы больше волновало, что думает о ней мать Карломана, смотревшая на нее с каким-то особенным значением, словно узнала о ней больше, чем другие. Но ведь и сама Фредегонда почувствовала в ней кровь альвов, а потомки Других Народов способны узнавать друг друга.

Когда молчание затянулось уже сверх всякой меры, его осторожно прервала Матильда Окситанская.

- Я рада сегодняшней встрече, госпожа Женевьева, ибо давно желала высказать сочувствие тебе и твоей семье! Трагедия с графом Кенабумским причинила горе очень многим людям. Вся Арверния и весь королевский двор сейчас просят богов о его спасении! И я, надеясь, что и мои скромные надежды услышат Небеса, молилась за него сейчас, а со мной - кузина королевы Кримхильды и принцессы Бертрады, виконтесса Фредегонда! - произнесла она, как бы между прочим представив армориканской королеве свою спутницу.

Пожилая женщина печально кивнула молодой. Проговорила тихим усталым голосом:

- Сердечно благодарна вам обеим, и всем, кто в эти дни молится за моего сына! Наверное, боги потому спасли его и продолжают оберегать сейчас, что так много людей молятся, чтобы он жил! Я прошу вас обеих: молитесь за него и после того, как мне придется его покинуть, уехать в Арморику!.. - при этих словах ее голос предательски задрожал.

Матильда сочувственно глядела на пожилую женщину, хоть и знала, что та уезжает.

- Случится лишь то, что судили норны, - тихо проговорила она. - Однако, если до сих пор не случилось самого худшего, можно надеяться, что не произойдет и впредь. И виконт Ангерран не стал бы давать тебе, своей высокочтимой бабушке, пустого поручения. Если бы твое присутствие в Арморике не было необходимо - разве он отослал бы тебя?

Женевьева тяжело вздохнула.

- Разве я сама не говорила себе этих слов тысячи раз, сидя у одра своего сына, лежащего без чувств? Разве не испытывала свое сердце беспощаднее, чем мог бы самый злейший враг? Ночами, не в силах заснуть, я думала... Случись самое худшее при мне, я, по крайней мере, могла бы закрыть ему глаза, сама сшила бы саван, в котором его возложат на погребальный костер. И знала бы, что сделала все возможное ради его спасения... Но я почти уже поборола в себе материнскую слабость!.. - с этими словами Женевьева как-то сразу обмякла, опираясь на руку своего супруга. - Такова участь государей. Ни наша радость, ни наше горе нам не принадлежат. И я не имею права покинуть свой народ ради родного сына. Лишь так может действовать королева. Такова цена власти и почета, каким жалуют нас подданные.

В эту минуту Фредегонда ощутила подлинное величие, исходящее от этой пожилой женщины, так быстро постаревшей. Если она когда-нибудь встречала женщину, действительно способную править народом, - ею была Гвиневера или Женевьева Армориканская. Она открыла внучке вейлы, что долг правительницы важнее всего, даже сильнее любви матери к своим детям.

Фредегонде было всего четырнадцать лет, и она пока не задумывалась о семье и детях. Даже в детстве не играла, как большинство девочек, с куклами как с детьми, да и чужих детей ей мало доводилось видеть. В мечтах она всегда воображала себя великой чародейкой, представляла разные приключения, всегда к своей чести. Порой в этих девичьих мечтаниях появлялся и герой, прекрасный и рыцарственный, что завоюет ее сердце. Но вот какова будет впоследствии их семейная жизнь, - об этом девочка пока не задумывалась.

Сейчас она впервые попыталась представить себя матерью. Наверное, родись у нее ребенок от любимого человека, она сумеет его полюбить! А что будет, если судьба заставит ее выбрать между любовью к ребенку, к семье, и долгу перед государством? Пожалуй, такого выбора не пожелаешь никому! Какой железной волей надо для этого обладать! Теперь Женевьева Армориканская восхищала ее еще сильнее. Вот настоящая правительница, которой ее важнее всего на свете сохранить мир во вверенном ей Небесами племени! Хоть и видно, что этот выбор ей дается очень тяжело.

Внучка вейлы подумала о Кримхильде и решила, что кузина, хоть и способна на смелые поступки, не обладает пока таким величием и силой духа. Хоть и она, фактически, пожертвовала своей судьбой ради мира между Арвернией и Нибелунгией.

Что касается Матильды Окситанской, то она, более опытная, испытывала в отношении королевы Армориканской не столько желание подражать, сколько глубокое сочувствие. Оно и прозвучало в голосе герцогини, когда та проговорила:

- Поверь, госпожа: я глубоко сожалею вместе с тобой, что тебе приходится уехать! Конечно, мои жизненные обстоятельства нельзя даже близко сравнивать с твоими. Но все-таки, мне пришлось оставить своего сына от второго брака в Окситании, и я уже давно его не видела, совсем не знаю, как он растет там без меня. Те же государственные интересы соединили меня с герцогом Окситанским, и у меня нет выбора, как принять свою участь.

Услышав эти слова, Фредегонда еще раз сильно удивилась, теперь уже Матильде. Она и не подозревала, что у той есть еще один ребенок, кроме дочери и падчерицы, детей покойного короля Хлодоберта VII. Теперь ей стало понятнее, что научило герцогиню с таким блеском и острой иронией играть свою роль при дворе, какой опыт пришлось оставить за спиной. Как видно, и впрямь нужно многое пережить, чтобы воспитать в себе силу духа и королевское достоинство, - мысленно вздохнула Фредегонда. В ней проснулось сочувствие к Матильде, - раньше она не могла даже вообразить, что та может нуждаться в нем. Но о сыне, что остался в Окситании, герцогиня говорила с глубоким сочувствием. И что за муж у нее такой, что запрещает жене видеться с ребенком?!

А Женевьева понимающе кивнула в ответ Матильде:

- Такова наша судьба, так судили норны! Их приговор следует принять как должно и не роптать. Того, кто следует своей судьбе, и делает то, что нужно, боги ведут, того, кто противится - тащат. Эта мудрость открыта не нами, ее знали, должно быть, еще в Погибшей Земле.

И Матильда молчаливо кивнула, а Фредегонда запомнила и эти слова, как урок, что может пригодиться в будущем.

"Делать то, что нужно - это стать под меч собственного родича, лишь бы сохранить мир между королевствами, - подумала она, вспомнив о Карломане. - Делать то, что нужно - это покинуть своих детей ради государственного блага. И совсем не потому, что у тебя нет сердца, - напротив: для этого нужно его иметь гораздо обширнее, чем нужно одному человеку, способным вместить свои владения от края до края, все потребности своего народа... Тяжкий урок! В былые времена, я слышала, негодных правителей в случае бедствий убивали на алтаре. А тот, кто достоин править, сам жертвует собой, всей жизнью своей, а если потребуется - и смертью. Его никто не может принудить, и судьба, как верный друг, идет с ним об руку."

Не вступая в беседу и в молчание трех женщин, стоял рядом с ними Теодеберт Миротворец. Он смотрел на них и думал, что все три - старуха, мать в расцвете сил и юная дева, - чем-то похожи. В каждой из них ощущалась сила духа, способная склонить целые королевства к их ногам.

[Convollar]

Того, кто следует своей судьбе, и делает то, что нужно, боги ведут, того, кто противится - тащат.

Это точно. И тащат за шиворот, а иногда и пинка дают. Но Фредегонда несколько отличается и от Матильды и от Женевьевы, на мой взгляд. Она в большей степени унаследовала кровь Других народов, возможно я ошибаюсь, кмк, она вейла, насколько это возможно.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

Того, кто следует своей судьбе, и делает то, что нужно, боги ведут, того, кто противится - тащат.

Это точно. И тащат за шиворот, а иногда и пинка дают. Но Фредегонда несколько отличается и от Матильды и от Женевьевы, на мой взгляд. Она в большей степени унаследовала кровь Других народов, возможно я ошибаюсь, кмк, она вейла, насколько это возможно.

Жизнь покажет, чего во Фредегонде больше. Пока еще трудно судить. Магическая кровь много ей дала. Но жить ей приходится в основном среди людей, и действовать согласно их законам.

Глава 19. Три норны (окончание)
Пока Фредегонда занята была своими размышлениями, Женевьева с Матильдой заканчивали беседу. И королева "детей богини Дану" заглянула в глаза внучке вейлы таким пристальным взором своих изумрудных глаз, что той показалось - сердце ее открыто перед нею.

- Благодарю и тебя, виконтесса, что молишься о моем сыне! - глубоко вздохнула она. - Ведь ты приходишься названой внучкой герцогу Гримоальду? Я хорошо знала его в былые годы. Мне очень жаль, что он лишился дочери, принцессы Кунигунды, погибшей со своим супругом в Нибелунгии.

Фредегонда склонила голову, вспомнив, как тяжко переживали гибель Кунигунды и при дворе герцога, и у нее в семье. Получилось, что и она стала жертвой, что пришлось принести ее отцу. А затем, прошло всего несколько лет - и уже другой дед, Торисмунд Нибелунгский, ради мира с Арвернией пожертвовал Кримхильдой, дочерью покойной Кунигунды. Видно, на том стоит вся власть над народами и королевствами. Должно быть, она приносит гораздо больше печали, чем радости...

- Я, как и все, желаю спасения доблестному майордому, госпожа, - скромно проговорила она. - Да: герцог Гримоальд зовет меня внучкой. Моя матушка - его приемная дочь. Гибель принцессы Кунигунды, которую она любила как сестру, была и для нее лютым горем.

При этом разговоре обе они внимательно переглядывались, словно, кроме речи, обменивались еще и потаенными мыслями.

"С чем ты пожаловала сюда, дитя вейл?.. Твой приезд в Дурокортер ведь не случаен. Сознаешь ли ты сама свои возможности?" - мысленно обращалась Женевьева к молодой девушке, заглядывая ей в душу своими ясными очами, совсем такими же, как у ее сына.

Догадалась и Фредегонда, что сегодняшняя встреча была не совсем случайной.

"Госпожа Женевьева, неужто в покоях стало так душно, что ты вышла в сад, покинув сына, лежащего на смертном одре? Или ты сочла нужным встретиться со мной?"

А тем временем ласточка продолжала сидеть на спинке скамейки, доверчиво поглядывая на людей. Женевьева как бы невзначай обратила на нее внимание.

- После трагедии с моим сыном, ласточки видятся мне вестницами надежды! Видно, Небесам не угодна смерть Карломана. Точно такая же ласточка, должно быть, ручная, спасла ему жизнь, изменив направление удара клинка...

Фредегонда чувствовала, что ее проверяют. Перекинув на плечи густые темные косы, ответила, потупив глаза, с видом примерной девочки:

- Эта ласточка и спасла доблестного майордома... Так случилось, что я вскоре по приезде в Дурокортер защитила ее от сокола, вылечила ей крыло и отпустила на свободу. Она же не захотела меня оставить, и на ристалище прилетела за мной. Видно, боги выбрали ее для спасения графа Кенабумского.

- Птицы в самом деле исполняют волю богов, удостоенные подниматься к их престолу, единственные из живых существ, - ответила Женевьева, про себя думая, что в этом у девушки такие сказалась кровь вейл, друживших с птицами.

Но вслух сказала о другом родстве:

- Я слышала, что и герцог Гримоальд Шварцвальдский в свое время приручал животных?

Фредегонда кивнула, вспомнив герцогский зверинец при шварцвальдском дворе. Когда они с сестрой были маленькими, больше всего любили там бывать, в присутствии матушки или деда бесстрашно играли с любыми зверями. При них волчица выводила на поляну серых, с хвостиками-веревочками, волчат. Рыжие красавицы лисы ловили мышей. Толстый добродушный медведь позволял себя гладить, довольно урча, когда его угощали медом в сотах. В лесу, огороженном высоким забором, паслись могучие лоси и красавцы олени - обычные лесные и длинношерстные, низкорослые - привезенные из дальнего Норланда. В самой глубокой чаше паслись большие мохнатые зубры, а бык-вожак неусыпно охранял свое стадо, взбираясь для обзора на скалистую гряду. Если что ему не нравилось - он копытил землю, нагибал рогатую голову и угрожающе ревел. Но герцога Гримоальда и его родных слушался даже большой зубр, брал лакомства из рук и позволял садиться на себя верхом. А огромную, как целый утес, поросший длинным рыжим мхом, самку таинственного северного "зверя Ифа" дети и не думали бояться, хоть она и была ростом с десяток коней: она прекрасно знала всех людей, осторожно брала их своим длинным носом и сажала себе на спину, осторожно и совсем бесшумно переступая своими колоннообразными ногами.

И у каждого животного в герцогском зверинце была кличка, за ними всегда ухаживали, заботились об их здоровье... Как весело было Фредегонде с Брунгильдой играть в детстве с прирученными зверями!

- К сожалению, после гибели своей дочери, мой дед забросил свой зверинец, - с сожалением промолвила она, вспомнив последнее посещение. Часть зверей умерли, новые росли дикарями, уже не признавая людей. Медведь постарел и поседел. Бык-зубр одичал, и его боялись даже слуги, ухаживающие за животными. Исполинская зверегорица-Ифа тоскливо трубила, скучая по своему хозяину. А сам Гримоальд, вспоминая, как его погибшая дочь любила зверинец, не мог себя заставить навестить животных, с которыми было связано столько воспоминаний.

Женевьева сочувственно кивнула.

- Увы, и мне знакомы чувства Гримоальда! Много лет назад я лишилась моего старшего сына, Хлодиона, а теперь вынуждена бояться и за Карломана... Хоть время и лечит раны, но шрамы на сердцах родителей, потерявших детей, оно не разглаживает, и из памяти не стирает... - мать Карломана покачала головой, украшенной изящной прической, сильно поседевшей за последние дни.

И эти слова, как ни далеки были от ее нынешней юной жизни, тоже почему-то запомнились Фредегонде...

Стоявший близ своей супруги Теодеберт взглянул на нее с сочувствием. Словно острым клинком, полоснули по сердцу ее горькие слова. Он-то знал, что гибель Хлодиона глубокой бороздой пролегла в памяти Женевьевы, сколько бы лет ни прошло. А теперь ей приходится молиться за второго сына, что находится между жизнью и смертью. Как это жестоко для одной женщины! Говорят, что норны никому не посылают жребия не по силам. Но Теодеберту все равно больно было смотреть, как страдает его милая жена. Он вспоминал, как сам похоронил свою первую супругу - дочь Номиноэ Озерного, мать Магнахара. Видел, как горевали его тесть с тещей о своей дочери. И все-таки, потом сами благословили своего зятя на брак с Женевьевой! Только и осталось утешаться старинной пословицей, что "время лечит". Но барон Озерного Края лишился лишь одной дочери, а остальные его дети и внуки живы. В то время как Женевьеве грозило потерять уже второго сына. Ведь никто пока не смел поручиться за выздоровление Карломана. Если его не станет... Нет, нет! Теодеберт оборвал свою мысль на середине, не смея даже додумать того, что в последние дни неизбежно вертелось в голове у всех. Карломан должен жить! Если уж сами Небеса послали ласточку для его спасения, не возьмут же своей воли назад...

Продолжая думать о чувстве государственного долга, Фредегонда заметила вслух:

- И все-таки, герцог Гримоальд нашел в себе силы отпустить от своего двора внучку, принцессу Бертраду, не считая уж меня.

Женевьева молчаливым кивком выразила согласие. Также как Гримоальд, и сама она некогда нашла в себе силы сразу после страшной гибели Хлодиона отпустить Карломана в оруженосцы к Дагоберту. Она смогла принять веление Судеб, никого не коря. И после, когда Карломан с двадцатилетнего возраста разъезжал по разным иноземным дворам, представляя Арвернию и своего брата-короля в качестве посла, она всегда доверяла ему, как взрослому, умному мужчине, хотя сама порой ночей не спала в тревоге за своего ныне единственного сына.

- Такова судьба всех родителей. Вырастить, воспитать - а потом суметь отпустить от себя детей, как птицы выпускают оперившихся птенцов из гнезда, - проговорила Женевьева торжественно, слегка нараспев.

Слушая их разговор, Матильда тяжело вздыхала, вспоминая о сыне, которого вынуждена оставить с ненавистным мужем. Как он растет там, не зная свою мать?.. И изменится ли это положение - никто не знает. Один лишь Карломан обещал ей помочь, - но никому теперь не ведомо, что будет с ним дальше!

Так действуют на людей важные события, что затрагивают душу и касаются всех, так или иначе. Общие переживания заставляют каждого что-то осмыслить для себя, увидеть в чужом страдании, как в капле воды, то, что пережил сам.

Вот и Фредегонда сейчас подумала о своей старшей сестре Брунгильде, просватанной за велетского княжича. Совсем скоро сестра уедет далеко, аж на границу с холодными Норландскими краями. Увидится ли когда с сестричкой?.. Но Брунгильда не пропадет и там, в этом ее сестра не сомневалась. И велеты, хоть и сотворены в стародавние времена из камня, а сердца у них живые и кровь жаркая. Видела Фредегонда, как заглядывался на сестру ее жених, когда приезжал в Шварцвальд, да и она ему радовалась. Но то - они, дело молодое. Но внучку вейлы удивляло, что названый дед говорил о скором замужестве Брунгильды с веселой улыбкой. А ведь, казалось бы, должен переживать, раз его дочь погибла, отданная в чужую страну. Смирился ли герцог Гримоальд с велением норн и теперь скрывает тревогу о судьбе названой внучки? А может - получил знак, что Брунгильде в ее замужестве ничего не грозит, и вправду за нее не боится?

Даже из того, что она знала, казалось бы, всю жизнь, теперь многое увиделось взрослеющей Фредегонде в новом свете, в соответствии с новым жизненным опытом...

И еще она попыталась себе представить: сумела бы она сама, если, не приведи Небеса, норны присудят ей лишиться одного ребенка, отпустить от себя второго, как это сделала Женевьева Армориканская? И при этой мысли ей отчего-то стало не по себе, словно будущее подало тревожный знак...

Ответ, как ни странно, принесла ее ласточка. Вспорхнув со скамейки, она прощебетала: "Случится то, что судили норны!" Тут же она легко взмыла ввысь, промчалась мимо ворона, сидящего на ветке, и влетела в распахнутое окно, прямо в покои Карломана. Из четверки людей, что находились в саду, лишь Женевьева и Фредегонда поняли смысл ее слов, а Теодеберт и Матильда услышали только птичье чириканье. И королева "детей богини Дану" тяжело вздохнула, поняв птицу: видно, такова ее судьба - покинуть Карломана в тот миг, когда больше всего ему нужна. А Фредегонда вздрогнула, ощущая неясное предчувствие. И обе женщины - молодая и старая, - проводили ласточку глазами.

Затем, обернувшись к девушке, Женевьева заметила:

- Если герцог Гримоальд не боится отпускать от себя детей, значит, его дух не сломлен пережитым несчастьем! Но я прошу тебя, виконтесса Фредегонда: будь осторожна при дворе!

Взгляд и интонации пожилой женщины были столь выразительны, что внучка вейлы мгновенно поняла: ее собеседница все о ней знает - и о ее волшебных прародительницах, и о родстве с королевским домом Арвернии. Быть осторожной - значило скрывать все это, помимо обычного житейского: не встревать в неприятности, вроде подслушанного ею чуть ли не сразу разговора двух королев.

- Благодарю тебя за предупреждение, госпожа Женевьева! - взглядом Фредегонда выразила ей, что все поняла.

Тогда королева "детей богини Дану" обратилась к долго молчавшей Матильде Окситанской:

- Прошу тебя, герцогиня: помоги виконтессе Фредегонде обжиться при дворе, поддержи ее своим опытом. За это тебе будет благодарность не только от меня, но и от герцога Гримоальда Шварцвальдского, если поможешь его названой внучке, - про себя Женевьева считала Фредегонду и своей родственницей по обоим мужьям: и названом - Хлодеберте Жестоком, и настоящем - Теодеберте Миротворце.

Решив, что это дело улажено, Женевьева утомленно оперлась на руку супруга. Взглянула на него, давая понять, что устала. Ей еще хотелось напоследок повидать сына и хоть немного отдохнуть перед отъездом. Может быть, удастся заснуть...

Теодеберт хорошо понял знак своей супруги. Они прожили вместе столько лет, что он вправду иногда понимал ее без слов, как будто угадывал мысли. А она, как ему нередко думалось, в самом деле знала их раньше, чем он произнесет.

- Прошу прощения, прекрасные дамы, но нам следует отдохнуть. Завтра на рассвете мы выезжаем, - проговорил он со всей любезностью, принятой при арвернском дворе.

- Счастливого пути! И... Насколько это возможно, не беспокойтесь пуще возможного, хоть и тяжело, - пожелала Матильда родителям Карломана.

- Да пребудут с вами Силы Небес! - воскликнула на прощание Фредегонда.

Распрощавшись с ними, Теодеберт с Женевьевой направились назад в сторону замка, той же тропинкой, по которой пришли.

Проводив их взглядами, Матильда с Фредегондой вновь, не сговариваясь, взглянули в распахнутое окно в покоях Карломана. В то самое, куда влетела ласточка - хранительница, оберегающая спасенного ею человека. Обе молчали, но взоры их выражали надежду красноречивее всех слов. От души надеялись, что жребий норн еще не исполнился над Карломаном, а значит, нынешние беды можно еще отвести.

И у внучки вейлы вновь появилось предчувствие, подкрепленное ее природными дарованиями, еще усилившимися в своих исконных владениях, что этот день станет для нее судьбоносным. Встреча и важная беседа с Женевьевой и с Матильдой, заставившая ее по-настоящему задуматься и кое-что для себя переосмыслить, должна была повлиять на ее будущее, хоть девушка пока не знала - как. Впрочем, иметь своими покровителями мать и подругу всемогущего майордома, а впоследствии, быть может, и самого майордома, если он выживет, - в любом случае будет полезно. Но Фредегонда чувствовала, что дело не только в этом. Она была устремлена мыслями в будущее, сама являясь воплощением будущего, как молодая, только что расцветающая весна, и готовилась к долгому и славному пути, как только ее силы сравняются с желаниями.

Если, конечно, три вещие сестры, мудрые норны, одарят ее жребием, достойным ее происхождения, красоты и дарований. Фредегонде подумалось, что они, все три - Старуха-Мать, Зрелая Жена и Дева, - присутствовали сегодня здесь, при беседе в саду.

[Convollar]

У каждой из женщин свои проблемы, разные и, и в то же время, общие. У каждой своя судьба, но их судьбы связаны с государством т государствами. С народами за которых они отвечают. Но Фредегонда,  кажется, нашла при дворе если не подругу, то наставницу, и это очень хорошо.

[Карса]

Женевьева, Матильда и Фредегонда словно три норны. Важный разговор для Фредегонды. Мне вдруг стало жаль Матильду, не особенно счастливая у неё доля. .

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа Карса!

У каждой из женщин свои проблемы, разные и, и в то же время, общие. У каждой своя судьба, но их судьбы связаны с государством т государствами. С народами за которых они отвечают. Но Фредегонда,  кажется, нашла при дворе если не подругу, то наставницу, и это очень хорошо.

Судьба у каждой из них складывается непросто, так или иначе. Никто не говорил, что будет легко!
По крайней мере, две из этих женщин вполне готовы к ответственности за свои народы. Судьба третьей еще вся лежит впереди, поживем - увидим.
Она и раньше думала, что у Матильды есть чему поучиться; вот ей и случай выдается для этого.

Женевьева, Матильда и Фредегонда словно три норны. Важный разговор для Фредегонды. Мне вдруг стало жаль Матильду, не особенно счастливая у неё доля.

В том и смысл главы, и параллель с тремя норнами в самом деле имеется в виду! С точки зрения читателей, разумеется; в описываемом мире они никаким их воплощением не являются. Хотя с судьбами народов и впрямь тесно связаны.
У Матильды, конечно, не особенно счастливая! С единственным мужчиной, которого любит всю жизнь, она не имеет права быть вместе, королевства лишилась со смертью первого мужа, а второй муж - подлец. Узнаем, изменится ли для нее что-то к лучшему...

Глава 20. Старые Камни (начало)
После трагедии на ристалище миновало уже семь дней. В то время, как самое главное, о чем тревожился весь Дурокортер, почти не менялось, в жизни других его обитателей, как водится, происходили изменения - у кого значительные, способные на многое повлиять, у других же - касавшиеся их одних.

Молодая королева Кримхильда навестила Женевьеву, выразила ей глубокое сочувствие накануне ее отъезда. Мать Карломана приняла ее с двойственными чувствами. С одной стороны - она сочувствовала Кримхильде, зная ее историю, и ей было известно, что ее сын считает нужным ей помогать. С другой - как-никак, бунт Кримхильды запустил начало событий, слишком дорого стоивших Карломану... На прощание Женевьева пожелала Кримхильде:

- Если ты в следующий раз захочешь показать королеве-матери свой характер, сто раз обдумывай свои шаги, государыня!

После этого молодая королева посетила в Святилище сестру своего мужа, жрицу Теодолинду, и поделилась с нею своими сомнениями. Та отчасти утешила ее, заверив, что ярость берсерка может сделаться проклятьем, но обычно она проявляется в опасных обстоятельствах, в сражении, в борьбе, и при этом бывает даже полезной. Взять хотя бы графа Бёрнлендского: правда, тот убил своего старшего брата, но однако же, был одним из лучших воинов Междугорья.

После беседы с Теоделиндой, Кримхильда немного успокоилась, но по-прежнему не представляла, как встретится с супругом. За седьмицу, минувшую после трагедии на ристалище, она не видела Хильдеберта ни разу, но ведь так не могло продолжаться вечно.

Женевьева с Теодебертом выехали в Арморику, как и собирались, в сопровождении Жартилина Смелого и двух герцогов, вождей кланов "детей богини Дану". Представлять их народ в Дурокортере остался Гворемор Ярость Бури. По дороге родители Карломана получали точнейшие сведения о его состоянии от посланного Риваллоном ворона. Тем временем, двое почтенных старцев в Чаор-на-Ри не только послали эскорт встречать королеву, но и сделали все возможное, чтобы удержать "детей богини Дану" в повиновении. Постарались заручиться поддержкой армориканской знати, а также самых влиятельных друидов и филидов. Про себя каждый из них сочувствовал Гвиневере и восхищался ее стойкостью. Они заботились, чтобы весь народ поддержал королеву. Но всех очень беспокоило состояние Карломана, до сих пор находившегося между жизнью и смертью.

Королева-мать изыскивала способы поднять авторитет королевского дома в глазах жителей Арвернии. Маршал Хродеберг утешал свою невенчанную супругу, и заодно, выполняя решение Совета, следил, чтобы она не выбрала слишком опасных способов. Бересвинда Адуатукийская размышляла о предстоящей свадьбе Хильперика и Бертрады. Свадебные торжества, хоть и пройдут скромнее обычного, повеселят народ, а главное - вернут уверенность в продолжении рода королей. Но одного этого людям мало сейчас! И Бересвинда с надеждой спрашивала своего любовника, не так давно возвратившегося из Арморики, что слышно об охоте на Ужас Кемперра. Но, увы, маршал запада не мог ей сообщить ничего утешительного. За время, что он там пробыл, его воины оцепили лес и устроили большую облаву, перебили много волков и других хищных зверей. Но в те же дни нескольких участников облавы нашли убитыми и чудовищно изгрызенными. Поиски неуловимого монстра опять оказались безуспешны...

Король Хильдеберт IV, тяготясь своим невольным преступлением, занимался благотворительностью, ездил в самые почитаемые в Арвернии святилища, приносил богатые жертвы, совершал обряды, что должны были смыть с него кровь Карломана. Однако ощущение своей вины по-прежнему давило на него могильной плитой. Только сам Карломан вправе был простить его. А ведь неизвестно, что он скажет - если, конечно, вообще придет в себя.

Зато в храме Донара, Истребителя Нечисти, король встретил одного из старейших вельмож, барона Ги Верденнского, некогда служившего еще Хильдеберту Строителю. В свое время барон Верденнский был одним из самых ярых преследователей Других Народов, но после воцарения Хлодеберта Жестокого получил отставку. Сейчас он был уже стариком, но в его сердце еще не угас былой огонь, и он готов был в любой миг выкрикнуть былой клич: "Арверния принадлежит арвернам!" Встретившись с молодым горячим королем, барон Верденнский задумался, не получится ли с его помощью вернуться ко двору...

По распоряжению Королевского Совета, Магнахар Сломи Копье постарался расположить к себе "гостившего" в Дурокортере Альбрехта Бёрнландского. И, между прочим, сообщил Ангеррану и Дагоберту Старому Лису, что "почетный гость" дважды за седьмицу посещал один и тот же городской храм. Все это выглядело вполне естественно, - почему бы негласному пленнику в чужой стране не обратиться к богам с молитвой? - и как раз поэтому насторожило арвернских советников. Стало ясно, что Альбрехт все-таки нашел способ послать весть королю Междугорья. Узнав об этом, Ангерран пока что установил за междугорцем слежку. Требовалось еще кое-что проверить. Кроме того, он совсем не был удивлен, потому что Карломан, давая наставления сыну при их последнем разговоре, в отношении междугорского посла предусмотрел и такую возможность.

Сам же Карломан по-прежнему не приходил в себя, хотя рана его хорошо заживала, к счастью, не воспаляясь. Но осматривавшие раненого лекари и жрецы тревожились его затяжному беспамятству и не ручались, что он вообще сможет очнуться когда-нибудь. Уход за раненым даже в отсутствие его матери оставался самый лучший. Альпаида с младшим сыном Аделардом не оставляли его. К ним присоединилась еще жена Ангеррана, Луитберга, дальняя родственница королевского дома. Близкие люди своей заботой и молитвами неустанно делали для раненого Карломана все, что было в их силах.

Выполняя просьбу Женевьевы, Матильда Окситанская стала под разными предлогами часто встречаться с принцессой Бертрадой и ее свитой. Своей светской любезностью герцогиня обворожила всех. Однако от Фредегонды не укрылось, что она приходит не столько ради Бертрады, сколько ради нее. Часто навещала кузину королевы и Ида Моравская, и тоже при каждом визите находила предлог для беседы с ней. Фредегонде льстило такое внимание, но в то же время она научилась опасаться, что более опытные и влиятельные люди попытаются ее использовать в придворных интригах. Именно теперь ей следовало быть особенно осторожной, чтобы не испортить свое будущее непоправимой ошибкой.

Однажды утром внучка вейлы с остальными фрейлинами готовилась сопровождать кузину-принцессу и ее жениха в храм богини исцеления Эйр, где они каждый день молились за Карломана. Как обычно, стоя за спиной Бертрады, Фредегонда все замечала вокруг себя.

Пока для них седлали лошадей, рядом, в манеже, старший конюх Бруно провел в поводу серебристо-серого коня изумительной красоты, с черными хвостом и гривой. Все присутствующие так и залюбовались конем, а принцесса Бертрада вовсе не могла отвести от него глаз.

- Это любимый конь Кримхильды, она зовет его Дух Серебряных Туманов, - пояснил Хильперик своей невесте. И помрачнел: - Если в ближайшие дни дяде Карломану не станет лучше, Кримхильда пожертвует этого коня святилищу Эйр.

Миловидное личико принцессы Бертрады выразило такое огорчение, словно она готова была заплакать.

- Это будет очень большая жертва для кузины Кримхильды! Ведь она так любит лошадей и верховую езду, а этот конь, к тому же, такой красавец!.. Хильперик, я обещаю с этого для еще истовее молиться о выздоровлении графа Кенабумского! Как жаль, что его лекари не сообщают пока ничего утешительного! Надеюсь, что, если боги услышат, как много людей желают всем сердцем, чтобы они жил, они спасут его?

Хильперик, тоже печальный и мрачный, переживавший за Карломана, почтительно поцеловал руку своей невесте.

- Как ты разделяешь интересы нашей семьи, любимая, словно мы с тобой уже женаты!.. Молись о здоровье дяди, и я тоже каждый день молюсь за него и за моего венценосного кузена, чтобы ничто больше не могло омрачить его правление. Ярость берсерка - плохое подспорье для короля...

Слушавшая их разговор Фредегонда стала оглядываться по сторонам. Все это было ей хорошо известно.

Со своего места девушка заметила, как ей подает знаки ее приятель, мальчик-конюший Оттон. Поскольку принцессе было сейчас не до нее, Фредегонда незаметно отошла в сторону, и ласточка полетела за ней.

Оттон приветливо улыбнулся, поклонившись девушке.

- Тебя искал молодой господин Мундеррих. Он очень печалится, что столько дней нельзя было с тобой свидеться. Велел мне передать, что вечером будет ждать тебя тут, на конюшне. Если только его старший брат, Гарбориан, не будет приглядывать за ним.

Так Фредегонда услышала имя Гарбориана, наследника герцога Земли Всадников, и это имя невесомо опахнуло внучку вейлы, как крыло ее ласточки, неся пока еще неясное предчувствие...

Что ж: ее порядком утомили придворные церемонии и необходимость держаться осторожно. При таких обстоятельствах в голову сами закрадывались мрачные мысли, а их девушке хотелось бы избежать. Мундеррих же был ее другом. Его общество было приятно Фредегонде и позволяло немного развеяться.

- Постараюсь вечером придти, - сообщила она Оттону, и поспешила вернуться к свите принцессы, заметив, что госпожа Гедвига наблюдает за ней.

Статс-дама сурово нахмурилась, глядя, как девушка из благородной семьи дружески беседует с грязным конюшенным мальчишкой. О чем с ним можно говорить?! Гедвига покачала головой, опасаясь, что Фредегонда когда-нибудь попадет в опасную историю. Она не знала, конечно, что с той уже случилось немало историй за короткое пребывание в Дурокортере.

После поездки в Святилище, где весь двор искренне, горячо молился за выздоровление Карломана, Фредегонда вместе со свитой принцессы возвратилась во дворец. Больше во время этой поездки не произошло ничего значительного. А позже в тот же день, по просьбе королевы-матери, Бертрада со своей свитой навестили в их покоях юных принцесс, дочь и падчерицу Матильды Окситанской.

Там, вместе с дочерьми покойного короля, присутствовала только сама Матильда и их воспитательница, графиня Ингунда де Шароле. Девочки, как и все при дворе, были расстроены трагедией, случившейся с Карломаном, их родственником. Они грустили, одетые в скромные платья без украшений.

Матильда с Бертрадой сидели в креслах посреди покоев, а свита принцессы выстроилась полукругом позади них. Причем Фредегонда стояла как раз позади Матильды и видела ее напряженно выпрямленную спину, когда при ней говорили о Карломане.

Однако же именно Матильда проговорила, утешая обеих девочек:

- Не бойтесь, дети, не надо! Лучше мы все будем надеяться и молиться, чтобы граф Кенабумский остался жить! Боги видят, как много людей просят за него, как многим дорога его жизнь. Они оставят его Арвернии и близким людям! - от Фредегонды не укрылся едва заметный вздох женщины.

Юные принцессы вопросительно взглянули на Бертраду, и та поспешила их заверить:

- Да, да! Когда молишься ради кого-то, нужно делать добрые дела, и стараться не думать о худшем, чтобы не накликать его.

Старшую, Регелинду, казалось, утешило такое объяснение, и она присоединилась к беседе старших. Но младшая, Адельгейда, видимо, была более восприимчива, и сидела с печальным лицом, не принимая участия в разговорах.

Фредегонде захотелось хоть чем-то порадовать девочку. Она выразительно взглянула на беседующих Матильду и Бертраду, и сначала одна, затем вторая кивнули ей. И внучка вейлы тихо, чтобы не перебивать их разговор, обратилась к младшей принцессе.

- Можно мне, на правах кузины принцессы Бертрады, побеседовать с тобой? Я слышала, что ты хорошая рассказчица, знаешь на память много разных историй. А я недавно в Дурокортере, но мне хотелось бы больше знать о вашей стране.

Поскольку разница в возрасте между ними была не так велика, Адельгейда внезапно доверилась Фредегонде. Чинно сложив руки на коленях, начала повествование. Оказалось, что у нее и в самом деле был дар рассказывать: она говорила складно, не сбиваясь, и весьма выразительно, так что Фредегонда, будто наяву, видела все, что происходило задолго до ее рождения.

- Некогда, до моего двоюродного прадеда Хильдеберта Строителя, здесь не было никакого замка, - начала Адельгейда. - И холм Дурокортер, и весь окрестный лес принадлежал прекрасным волшебным девам - вейлам. Вершина холма была одним из их заповедных мест, а вторым был грот в трех милях к западу от Дурокортера, среди Старых Камней. Вблизи грота бил родник с целебной водой. Каждый больной, кто пил и умывался этой водой, искренне помолившись богам, непременно исцелялся.

Но вот так случилось, что вейлы почему-то обозлились на милостивого короля Хильдеберта Строителя и не пожелали исцелить его жену, так что она умерла. Ей не помогла их целебная вода. Тогда безутешный король объявил вейлам войну. Сперва он изгнал их из Дурокортера, воздвигнув на холме свою столицу. Но вейлы продолжали против него козни, и тогда король истребил их всех. После их гибели священный грот был засыпан камнями, а целительный источник пересох...

У девочки дрогнул голос, и она подняла глаза на свою мать.

- Вот если бы кто-нибудь нашел этот источник и помолился бы там, может быть, Небеса смилостивились бы и послали для графа Кенабумского целебную воду?

Фредегонда явственно разглядела, как спина Матильды перед ней замерла, как туго натянутый лук. Но волнение ее выдал только слегка неестественный голос, которым она обратилась к наставнице принцесс:

- Ингунда, зачем ты морочишь принцессам головы детскими сказками? Разве об этом они должны помышлять?

Графиня виновато склонила голову.

Бертрада же печально вздохнула:

- Прошлого не вернешь! Если целебный источник и был когда-то, во времена вейл, то теперь давно пересох.

Фредегонда же сперва, слушая рассказанную девочкой легенду, только усмехалась. Люди, конечно, все переделали в свою пользу - о вейлах и "милостивом" короле Хильдеберте Строителе. А о Потерянном Принце и его любви с Морганеттой вовсе ни слова. Тогда уже пришлось бы говорить о вине людей, а потомкам Хлодоберта Жестокого, правящим Арвернией, такая правда была бы весьма неудобна.

Но, когда Адельгейда упомянула источник исцеления, внучка вейлы стала внимательна вдвойне. Она была уверена, что это не легенда. Быть может, ее ласточка знает дорогу к источнику? Вода, конечно, ушла в глубину земли после гибели вейл, но она - их кровная наследница, и сможет, наверное, вызвать ее. А, если целительная вода вернется, можно будет принести ее в замок, чтобы спасти Карломана, о котором ныне все сильней беспокоились жрецы и лекари...

Фредегонда была уверена, что эта история прозвучала здесь не случайно. Быть может, Матильда попросила дочь рассказать ее? Или это знак судьбы, как то, что ей довелось спасти ласточку, которая, в свою очередь, спасла Карломана?.. Как это будет прекрасно, если удастся исцелить майордома, и как можно скорей! Но ей следует действовать очень осторожно, чтобы никто не догадался о ее дарованиях...

И тут же Фредегонде вспомнилось, что Мундеррих как-то рассказывал ей о Старых Камнях, и даже приглашал ее туда прокатиться. Скорее всего, это то же самое место. Встретиться с ним будет очень кстати, пусть он покажет ей дорогу к заповедному источнику ее прародительниц!

[Convollar]

Фредегонда постепенно осваивается при дворе, она достаточна осторожна, понимает, что её могут просто использовать. Дружба с Мундеррихом ей уже пригодилась и ещё пригодится. Может быть, они найдут таки источник вейл? Кримхильда вызывает сочувствие, но Матильда права, королевский двор место, в котором надо хорошо подумать, прежде чем что-то сделать.
Но каков Ги Верденнский!
 

"Арверния принадлежит арвернам!"

Прелестно. Такие девизы никогда к добру не приводили.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

Фредегонда постепенно осваивается при дворе, она достаточна осторожна, понимает, что её могут просто использовать. Дружба с Мундеррихом ей уже пригодилась и ещё пригодится. Может быть, они найдут таки источник вейл? Кримхильда вызывает сочувствие, но Матильда права, королевский двор место, в котором надо хорошо подумать, прежде чем что-то сделать.
Но каков Ги Верденнский!
 

"Арверния принадлежит арвернам!"

Прелестно. Такие девизы никогда к добру не приводили.

Приходится быть осторожной! Но в орбите важных событий она, так или иначе, оказывается постоянно. Не в то время и не в том месте. А может быть - именно в том, как посмотреть.
Дальше о поездке как раз будет! Кроме Мундерриха, там примет участие и его старший брат.

Но каков Ги Верденнский!
 

"Арверния принадлежит арвернам!"

Прелестно. Такие девизы никогда к добру не приводили.

Ага! Только еще возвращения к королевскому двору этакого загробного инквизитора там и не хватало для полного счастья, особенно чтобы окончательно поссорить людей с Другими Народами. Однако нынешний король в самом деле больше похож на Хильдеберта Строителя, чем на своего прямого предка - Хлодоберта Жестокого (который, может быть, и немало совершил неблаговидных поступков, но по прагматическим причинам). Так что все возможно...

Глава 20. Старые Камни (продолжение)
Ближе к вечеру Фредегонда отпросилась у госпожи Гедвиги прогуляться по саду. Бертрада, устав за день, легла отдыхать, и ее фрейлинам нечего было делать. К удивлению девушки, наставница отпустила ее сразу же и без обычных долгих указаний. Может быть, сама хотела хоть один вечер отдохнуть от своей воспитанницы.

Внучка вейлы спустилась в сад со своей ласточкой. Здесь она совсем еще недавно (но так давно!) подслушала неприятную беседу двух королев, а четыре дня назад разговаривала в саду с Женевьевой и Матильдой. Интересно, какая встреча ждет ее на сей раз?..

Фредегонда вновь, как бы невзначай, прошла мимо Круглой башни и задержалась, с надеждой глядя на распахнутое окно в покоях Карломана. При этом ее ласточка, будто играючи, промчалась мимо черного ворона, по-прежнему сидящего на ветке дуба. Склонив голову и угрюмо опустив длинный клюв, ворон внимательно глядел на девушку. Однако она не заметила его взгляда, потому что ее внимание было приковано к окну.

В оконном проеме появился Ангерран. Фредегонда прежде не видела его, хотя много успела услышать о молодом майордоме. Но по внешнему сходству догадалась, что это должен быть сын Карломана. Хотя по облику графа Кенабумского никак нельзя было сказать, что у него такой взрослый сын! А самое главное - в Ангерране внучка вейлы не ощущала той восхитительной волшебной силы, какую безошибочно улавливала в Карломане и его матери.

Ангерран подошел к окну и стал искать кого-то взглядом. На всякий случай Фредегонда отошла подальше. Наконец, он заметил ворона на дереве, и тот поднял голову, встретившись с ним взором. Лишь теперь девушка поняла, что прежде ворон наблюдал за ней. Майордом медленно покачал головой, словно без слов что-то сообщая птице. Затем из глубины покоев подошел какой-то человек, судя по одежде - лекарь, стал что-то докладывать, и Ангерран ушел вместе с ним, пропав из виду. Лишь по выражениям их лиц Фредегонда поняла, что новости печальны. И направилась дальше, ускорив шаг. Не следовало терять времени.

Ей опять вспомнилась история о целительном источнике. Внучка вейлы была почти уверена, что, если уж здешняя земля признала ее, то она восстановит источник и соберет воду для Карломана. А в искренних молитвах вокруг не было недостатка, и она сама всем сердцем разделяла их!

Приближаясь к перекрестку садовых троп, девушка услышала за поворотом голоса. Беседовали двое - голос старика и женский. Первый из них говорил мягко, увещевая:

- Ты же знаешь, Карломан не в первый раз оказывается в таком состоянии.

- Но впервые рискует не очнуться, - отвечал голос женщины, исполненный печали.

Фредегонда мягко, крадучись, вышла из-за поворота и увидела  сидевших на скамейке: старика в богатом, но простом костюме, и женщину средних лет, в которой внучка вейлы узнала Альпаиду, графиню Кенабумскую. Ее она видела рядом с мужем, за завтраком у короля. Но, великие боги, как же графиня осунулась и постарела за считанные дни, как покраснели от слез и недосыпа ее глаза! Рядом с ними стоял, будто охраняя, молодой человек с суровым и печальным лицом, черты которого напоминали, хоть и не так сильно, Карломана и Ангеррана.

Дагоберт Старый Лис, ласково обняв дочь за плечи, упрашивал ее:

- Не отчаивайся, дочка, прошу тебя! Карломан непременно придет в себя, надо просто верить и просить богов. Ты не видела его после сражений, страшно израненного, а я видел. Еще при жизни моего царственного брата Хлодеберта, когда Карломану было девятнадцать лет, в битве с викингами, напавшими на побережье Арморики, он получил тяжелые раны. Тогда он точно так же четыре дня лежал в беспамятстве, холодный и недвижный, пока раны его затягивались. Он очнется и сейчас, хотя бы прошла еще седьмица! Альпаида, поверь!

Как ни старался коннетабль говорить убедительно, чутье внучки вейлы подсказало, что сам он не настолько уж уверен в своих словах, как хотел показать. В самом деле, видя Карломана таким, как сейчас - безжизненным, мраморно-бледным, похолодевшим, - легко было потерять надежду. Если бы сердце его не продолжало биться, медленно, но равномерно, Дагоберт и сам давно отчаялся бы.

Альпаида всхлипнула. Последние дни сильно пошатнули ее выдержку.

- Это моя вина во всем! Если бы я не помогла Кримхильде, о чем она просила меня, ночью послав гонца, ничего бы не случилось! Карломан не находился бы сейчас между жизнью и смертью!

Услышав слова матери, Аделард подался вперед, словно хотел переложить с ее плеч непосильную тяжесть. Яростно замотал головой:

- Нет, это я виноват, что произошло с отцом! Готов прямо сейчас уйти в воинское братство, лишь бы отец выжил и очнулся!

Вместо ответа Дагоберт прожег внука гневным взором: мол, нашел время говорить такое! А Альпаида уткнулась в грудь своему отцу, и тот гладил ее по голове и по плечам, как маленькую, с трудом подбирая слова, чтобы успокоить ее хоть немного:

- Альпаида, девочка моя, все не так... Ведь Карломан сам знал о замысле Кримхильды и согласился ее поддержать, - в чем же твоя вина? И самое-то главное - не надо так переживать! Он будет жить, он справится там, где не сможет обычный человек, - у Старого Лиса давно уже имелись догадки, кем был Карломан.

Тем временем ласточка пролетела невысоко, над головой Фредегонды. Аделард заметил порхающую птицу и обернулся, завидев девушку. Он нахмурился было, поняв, что та все слышала, но вдруг высоко поднял брови, снова взглянув на ласточку.

Девушка поспешила миновать перекресток, и вскоре уже не слышала беседующих на скамейке. Ей сделалось тревожно. Опять ее заметил один из арвернских вельмож, и опять она наслушалась чужих речей! А внимание влиятельных людей совсем не нужно было Фредегонде, ведь они могли использовать ее в своих целях или разгадать, кто она такая. К счастью, сын Карломана, благодаря ее ласточке, понял, что она друг. А кто встретится в другой раз? Внучке вейлы совсем не хотелось быть заметной. Вспоминая наставления Женевьевы Армориканской, тихонько вздохнула. Важные события сами задевали ее, без всякого стремления с ее стороны.

Услышанный разговор заставил Фредегонду еще сильней стремиться найти источник вейл. Узнав немного, какие закономерности правят миром, она подозревала, что и ее появление в Арвернии со свитой Бертрады было вовсе не случайным, и устроено никем иным, как Карломаном. В памяти всплыло смутное воспоминание: как пять лет назад, по приезде в Шварцвальд, он окинул ее взором своих нечеловечески ярких изумрудных глаз. А потом о чем-то долго беседовал с ее матерью и герцогом Гримоальдом, втайне от всех, в кабинете герцога, покинув тронный зал. Не тогда ли еще майордом Арвернии задумал свадьбу принца Хильперика с принцессой Бертрадой, а заодно решил пригласить к Дурокортерскому двору и ее, Фредегонду?

А теперь сам он лежал на смертном одре, и, если рана его заживала довольно быстро и без осложнений, то сознание не спешило возвращаться к нему. И лучшие лекари и жрецы не ручались за полное исцеление Карломана. А вдруг он так и не очнется? Или память и сознание не вернутся к нему? От опытных воинов при шварцвальдском дворе Фредегонда слышала о случаях, когда тяжелораненые, побывав на пороге смерти, все же оживали, но не вполне - душа их успевала уйти слишком далеко, чтобы вернуться назад, и оставалась лишь пустая оболочка. Но разве это жизнь для такого сильного, мудрого, знающего человека, как Карломан Кенабумский? И что чувствовали бы в этом случае его близкие? Горе, повисшее над Дурокортером осенней тучей, в этом случае не развеялось бы уже никогда!

И она уже целенаправленно пришла к конюшням, надеясь встретить там Мундерриха. С ним или одна, но она непременно найдет Старые камни и вызовет из земли целительную воду!

У конюшни Мундерриха пока не было. Зато она встретила Оттона, который рад был увидеть "молодую госпожу". Завидев ласточку, мальчик присвистнул, и птичка слетела ему на ладонь, узнав того, кто помогал выхаживать ее. Оттон припас для нее "на сладкое" мучных червей, и ласточка брала их с его ладони.

- Если будешь ее так закармливать, она опять не сможет летать, - с притворной суровостью заметила Фредегонда.

- Ну что ты, госпожа! Ласточка - не курица, она не забудет небо, - заверил конюшенный мальчик, тем временем как птица, склевав всех червей, вспорхнула с его ладони и весело закружилась над их головами.

Девушка сумела улыбнуться, хотя ей совсем не хотелось тратить время на пустую болтовню.

- Послушай, Оттон: а ты не знаешь, где место в окрестностях Дурокортера - Старые Камни? - спросила она, уже после подумав, что надежда невелика: ведь мальчик, как и она сама, приехал из Шварцвальда недавно.

Он почесал растрепанную голову.

- Ну... Я сам там не бывал, но Бруно говорил, что в той стороне, - показал он к западу и немножко к северу.

- Я так и слышала. Слушай, Оттон: через полчаса, если никто не придет, оседлай мне Звездочку! - она отошла к забору и стала смотреть на дорожку, ведущую к замку, ожидая Мундерриха.

Его не было долго. В конце концов, девушка решила, если он не придет, ехать к Старым Камням самой, положившись на ласточку и на собственное чутье. Раз все указывает ей сегодня на это место, значит, Судьба ей велит поехать туда и вернуть целительный источник!

Но, как только подумала об этом, увидела Мундерриха, хромающего к ней, опираясь на руку другого мальчика, старше годами и значительно выше, но с такими же темно-рыжими волосами. Когда они оба завидели Фредегонду, хромой паж королевы обрадованно замахал ей свободной рукой и широко улыбнулся.

Гарбориан, его старший брат, просто глазам своим не мог поверить, увидев возле конюшни красивую девочку в скромном, но изящного шитья платье. Ветер взвихрил выбившиеся из косы пряди замечательно густых и длинных волос Фредегонды, придав ее облику некое диковатое очарование. И старший сын Гворемора не мог отвести от нее глаз.

"И как это мой братец сумел познакомиться с такой красивой девушкой?" - удивился он, незаметно прибавив шагу. Мундеррих Хромоножка, едва успевая ковылять за братом, недовольно покачал головой, но Гарбориан сейчас этого не заметил.

Но, когда они сблизились, на лице Мундерриха не осталось и следов недовольства. Он прямо-таки расцвел рядом с Фредегондой! Поклонившись ей, представил их с братом друг другу, как полагалось при дворе - начиная с более знатного.

- Это Гарбориан, наследник герцога Земли Всадников! Мой старший и законный брат, - добавил Мундеррих уже от себя. - Гарбориан, а это Фредегонда из Шварцвальда, дочь графа Эрмингола!

- Мне очень приятно! - поклонился старший мальчик. Голос у него уже начинал ломаться, и девушка отметила, что он высок и крепок, красив лицом, и очень похож на своего отца, герцога Гворемора Ярость Бури. Кроме того, на нее произвело впечатление, что он заботится о хромом брате-бастарде. Как и Гарбориан подумал по внезапному совпадению, что Мундерриху явно на пользу идет дружба с Фредегондой.

- И мне очень приятно, - произнесла она запросто, без тайных мыслей. Если они у нее были, то совсем не о том.

- Ты кузина принцессы Бертрады? Слышала ли, о чем говорят при дворе? - осведомился Гарбориан.

Фредегонда печально склонила голову, заметив, что разговор можно легко направить к нужной цели.

- Все так боятся за графа Кенабумского! Весь Дурокортер молится за него, и никто не знает, выживет ли он.

Оба сына Гворемора тоже понурили головы.

- "Дети богини Дану" переживают о нем гораздо сильней, чем арверны! Ведь Карломан Кенабумский - сын королевы Гвиневеры, нашей природной владычицы, - с особой важностью произнес Гарбориан.

- И вы тоже молитесь о нем? Но я не видела ваших соплеменников в святилищах, - заметила Фредегонда, про себя улыбаясь его пылу: настоящая преданность по умолчанию виделась им только у сородичей, и ни у кого иного.

Гарбориан несколько картинно перекинул через согнутую руку свободный край клетчатого пледа.

- Мы не сооружаем каменных святилищ, не пытаемся сковать богов четырьмя стенами, как арверны! Наши храмы - священный рощи и менгиры, круги из стоячих камней, какие сооружали еще наши предки в Погибшей Земле. А чертогом для них служит само небо, - он указал рукой в бескрайнюю высь, величественно сиявшую и над их головами, и над башнями Дурокортера, и над колосившимися полями окрест города. При виде необозримого купола небес внучка вейлы сказала себе, что так человек в самом деле становится ближе к богам. Им ведь вовсе не нужны мраморные изваяния и позолота на стенах храмов; какая-нибудь поляна в лесу, где можно слышать тишину, иной раз гораздо больше располагает к молитвенному сосредоточению.

Но это упоминание навело ее на интересующую тему, и она не преминула задать вопрос:

- Мундеррих мне говорил, что в окрестном лесу тоже есть необычное место - Старые Камни. А принцесса Адельгейда сегодня рассказала, что там раньше было святилище.

Мундеррих, уловив, что может быть полезен, радостно закивал, поддержав ее:

- Я же приглашал тебя съездить туда как-нибудь. Там очень красиво! Можно прямо сейчас, до темноты как раз успеем вернуться. Ты свободна? - с надеждой спросил он у Фредегонды.

- Да, - спокойно, но с тайным ликованием в душе отозвалась она и повернулась к Гарбориану. Почему-то ей захотелось, чтобы он сопровождал их: - Ты тоже?

Он постарался ответить серьезно, как взрослый:

- Думаю, что за вами надо приглядеть, ведь поедем через лес.

Казалось, Мундеррих Хромоножка был не очень-то доволен присутствием брата. Но деваться было некуда. Подростки велели Оттону оседлать им трех коней. При этом Фредегонда незаметно шепнула конюху, чтобы он приторочил несколько фляжек к ее седлу. Но так, чтобы сыновья Гворемора ничего не заметили.

Внучка вейлы прыгнула на спину своей вороной Звездочке с изяществом прирожденной наездницы, так что Гарбориан, собиравшийся ей помочь, лишь присвистнул, восхищенный, однако же, ее способностями: "дети богини Дану" уважали смелых женщин.

Тогда он хотел помочь брату усесться в его седло, устроенное так, чтобы не бередить больную ногу. Но Мундеррих сердито отстранился и скомандовал своему коню лечь, чтобы удобнее было на него усесться. Гарбориан лишь пожал плечами, не очень, впрочем, удивляясь. Его братец часто вот так обижался ни за что ни про что, будто вожжа под хвост попадала. Он к этому привык. Самое главное - что поездка обещала быть интересной.

И они втроем, безо всякого сопровождения, отправились к Старым Камням.

[Convollar]

Так, посмотрим, чем кончится поездка к источнику, и сможет ли Фредегонда найти его. Ведь в таком случае, она не просто спасёт Карломана, её положение при дворе изменится, она уже не будет одной из фрейлин, у неё будет довольно высокий статус. И поддержка тоже будет - Матильда, Альпаида, сам Карломан, своя партия. Ну, Мундеррих и Гарбориан, кажется, слегка влюбились, это понятно, но это на пользу.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

Так, посмотрим, чем кончится поездка к источнику, и сможет ли Фредегонда найти его. Ведь в таком случае, она не просто спасёт Карломана, её положение при дворе изменится, она уже не будет одной из фрейлин, у неё будет довольно высокий статус. И поддержка тоже будет - Матильда, Альпаида, сам Карломан, своя партия. Ну, Мундеррих и Гарбориан, кажется, слегка влюбились, это понятно, но это на пользу.

Фредегонда сделает все, что сможет, можно не сомневаться.
Но в случае спасения Карломана вряд ли она сможет объявить открыто о том, что добыла целебную воду, да еще из источника вейл. Увы, вряд ли арверны готовы к открытому появлению при дворе их наследницы. Ведь не лопатой она источник откапывала, не насосом бурила землю! Так что, скорее всего, поддержка будет тайной, а правду будут знать лишь очень немногие.
Насчет мальчиков - надеюсь, еще поглядим, как будут развиваться их чувства к Фредегонде.

Глава 20. Старые Камни (продолжение)
Трое юных всадников миновали лежащие за городом пшеничные поля, еще не начавшие золотиться. Поодаль виднелись дома селян, устроенные на старинный лад - круглые, с тростниковой крышей, с печкой-камином внутри. Пару раз по дороге они встречали деревенских жителей - те снимали шапки, присутствуя господских детей, проносившихся мимо на своих резвых конях, как духи воздуха - сильфы. Фредегонда задумалась, как живут у себя эти люди, чья жизнь казалась вся подчинена насущным заботам и нехитрому быту. А ведь и их судьба могла быть не менее богата на события, и уж конечно, не меньше значила для них самих, чем жизнь знатных вельмож. И в их хижинах, как и в королевских замках, происходили свои драмы, звучали то смех, то слезы...

Затем поля закончились, и потянулся лес, состоявший, как и почти все леса Арвернии, из светлых широколиственных пород: буков, дубов, каштанов, лип, ясеней. Темных хвойных деревьев, как в в Шварцвальде, Фредегонда здесь почти не встречала, и подумала, что будет скучать без знакомых с детства черных елей, сосен, пихт. Хотя и здешний лес был красив, и девушка с волнением подумала, что приближается к владениям прародительниц-вейл, скоро пройдет по их следам.

Братья, как прожившие в здешнем краю дольше и как будущие мужчины, считали своим долгом развлекать "даму" по пути. Сперва Мундеррих рассказывал ей о дороге, показывал каждую примету. Затем и Гарбориан, долгое время сосредоточенно размышлявший над чем-то, поглядывая на девушку, наконец, решился спросить:

- Фредегонда! А правду говорят, будто в Шварцвальде, как и у нас в Арморике, у людей отношение к Другим Народам терпимее, чем в Арвернии после времен Хильдеберта Строителя?

Внучка вейлы вздрогнула от неожиданности такого вопроса, подозрительно взглянула на сына Гворемора. Что это, неужели ловушка? Он знает, кто она такая? Или его подослали те, кто хотел что-то у нее выведать? И все же, в Гарбориане она не чувствовала зла, а чутье не подвело бы девушку. В конце концов, он ведь спрашивал не о ней, а обо всем Шварцвальде, то, что и так не было тайной...

- Да, - подтвердила она, и сама тут же поинтересовалась: - А как Арморике удалось сохранить терпимость к альвам, ведь она нынче подвластна Арвернии?

Тем временем дорога сменилась в лесу тропой, изрядно заросшей, словно по ней давно уже никто не ходил. Местами кони продирались сквозь сплетение зарослей или перепрыгивали какую-нибудь яму либо выступивший корень. Но все трое всадников, даже хромой Мундеррих, отлично держались в седле, и, преодолевая трудности в пути, успевали еще и беседовать.

- "Дети богини Дану" первыми среди людей приплыли на кораблях на эту землю, и со временем многие из них смешались с Другими Народами, научились у них древним силам земли. Почти во всех кланах "детей богини Дану" течет кровь кого-то из фейри, альвов по-вашему. Их потомки обычно были сильнее и удачливее простых людей, и часто становились во главе кланов. Получается, наше племя - Хранители, посредники между людьми и Другими Народами, как и оборотни, дети Кернунаса, бога лесов. А королевский род Арморики с древних времен наделен силой...

- Как интересно! - искренне произнесла Фредегонда, сразу подумав о Карломане и его матери, с их нечеловечески яркими глазами. Ей захотелось спросить, кто такие бисклавре, но она решила не спешить.

- Брат, ты бы хоть с начала начинал объяснять! - с легкой иронией заметил Мундеррих.

Гарбориан кивнул и, когда они углубились подальше в лес, стал рассказывать девушке:

- Когда-то, очень давно, люди жили в далекой земле за океаном, но сами погубили ее и расселились по всему свету. Как я уже сказал, первыми пришли наши предки. Земля тогда не знала плуга и топора, и ей владели ее Хранители - Другие Народы.

Фредегонда кивнула. Так же учили ее и дома, в Шварцвальде, как учат всех, чей род восходит к Погибшей Земле.

- Гораздо позже из-за Белых Гор пришли другие племена людей, более многочисленные, алчные до жизни и до богатства, они спешили захватить все жизненное пространство. Некоторые из них даже додумались обвинить Другие Народы, будто они незаконно удерживают то, что принадлежит им по праву! - его голос сорвался на высокие ноты, и мальчик перевел дыхание. - То есть, наверное, не все у них были такими. Но жадные и властолюбивые люди умели заставить других исполнять их волю, кого силой, кого убеждениями. Они со временем расселились широко - от берегов Зеленого Моря до самых земель моравов и лугийцев. В разные времена бывало по-разному: иногда между людьми и Другими Народами кипела война не на жизнь, а на смерть, а иногда отношения бывали терпимыми. Ну, и покорить "детей богини Дану" арверны пытались не раз! - он выпрямился в седле с самым горделивым видом. - Даже император Карломан Великий предпочел заключить договор с тогдашним королем Арморики!

Он на мгновение умолк, и в беседу тут же вклинился Мундеррих, некоторое время ревниво наблюдавший за ними. Наконец, тропа стала достаточно широкой и ровной, чтобы трое всадников могли ехать в ряд, и Хромоножка, поравнявшись с девушкой, заметил:

- Он, конечно, потому и сделался императором, что был не только сильным, но и мудрым! Не то что некоторые его потомки.

- Брат мой говорит правду, - печально кивнул Гарбориан. - И Старые Камни, куда мы едем, как раз доказательство тому. Там раньше было святилище, поставленное нашими предками ради вейл. Да и Дурокортером тоже владели вейлы - прекрасные девы-птицы, хранительницы родников и рощ. В их владении был целебный источник, к которому приходили паломники со всей Арвернии. Тогда в округе не было городов, а только небольшие села, жители которых принимали странников. Ну а затем пришел король Хильдеберт Разрушитель, которого арверны по недомыслию зовут Строителем, и истребил всех вейл, а святилище разрушил. И целебный источник иссяк. А когда его собственный сын пытался заступиться за вейл, король бросил его в темницу где принц скоро умер! Так Дурокортером завладели люди, а вейлам не осталось места. Но земля - она еще помнит их, своих Хранительниц. Скоро увидишь...

Выслушав его вариант легенды, Фредегонда про себя отметила, что он ближе к истине, чем образцово-придворное изложение принцессы Адельгейды, хотя тоже не совсем точен.

Но память здешней земли внучка вейлы вправду ощущала, так же как было на Дурокортерском холме, только еще острее, по мере приближения к заповедному гроту вейл. Как древесные корни в земле, как потоки вод сквозь почву, тянулись к ней отголоски и радости, и горя, когда-то происходивших здесь, вокруг. И чем ближе они подъезжали, тем это ощущение усиливалось.

Дорога становилась более каменистой; они поднимались вверх. По обе стороны ее сплошной чащей сплетались кусты шиповника, бузины, ежевики. Одуряюще сладко пахли цветы дикого жасмина, белыми звездочками усеявшие ветки. Фредегонде захотелось сплести из них венок, чтобы произвести еще более сильное впечатление на своих спутников. Но она подавила легкомысленное желание. Может быть, на обратном пути, если будет до того...

Ласточка все время летела впереди, показывая им путь. Только сейчас Фредегонда обратила внимание, что близ Старых Камней не поют птицы, стихли все прочие лесные звуки. Здесь царила тишина, но не угрюмая, а исполненная светлой печали. Она подумала, что все живое чтит память вейл. Да, здешняя земля помнила!

Теперь все трое ехали в молчании. Но до внучки вейлы все отчетливее доносились голоса прошлого. Сперва она слышала юношу и девушку - их смех, ликование, нежные любовные признания и тихие вздохи. Фредегонда прислушивалась с замиранием сердца, догадавшись, что слышит Морганетту и Хильдеберта Потерянного Принца, родителей своей матери. Но в следующий миг до нее донесся сквозь время истошный крик принца над изуродованным телом возлюбленной...

Между тем, Мундеррих свернул коня в сторону от заросшей дороги и поехал просто по траве. Фредегонда последовала за ним, но, не успела спросить, зачем это нужно, как перед ней выросла высокая каменная колонна или приграничный столб на склоне холма, едва видимый с проезжей дороги. Столб был отмечен рунами "детей богини Дану", но от старости его нижняя часть вся покрылась мхом. Кроме того, он немного покосился, словно его пытались опрокинуть, и в сером граните змеились трещины.

- Здесь, - прошептал Гарбориан, остановив коня и дав знак остальным сделать то же.

Старший брат спешился и помог Мундерриху. Фредегонда последовала их примеру, привязав Звездочку к приграничному столбу, и последовала за Гарборианом по едва заметной тропинке, что вела на высокий холм, утопавший в зелени.

Чем дальше шла, тем сильнее ощущала, что это ее родной дом, как будто она покинула его на много лет, а теперь возвратилась к себе. Впереди нее мелькали, следуя за летящей ласточкой, призрачные образы красавиц вейл с распущенными волосами, в легких одеяниях, слышался их звонкий смех.

Сперва за кронами растущих на склонах деревьев не было видно, куда они направляются. Но вот роща расступилась, и Фредегонда вместе с сыновьями Гворемора увидели на вершине холма полуразрушенное кольцо стоячих камней. Когда-то аккуратно вытесанные менгиры, должно быть, соединялись между собой, образуя солнечный круг. Но теперь камни поменьше были разбиты в осколки, а более крупные, которых не смогли повалить, также сильно повреждены, и стояли вкривь и вкось, как доски в заборе у нерадивого хозяина. Все камни были увиты плющом и покрылись мхом. Вырезанные на них руны грубо сбиты, и трудно было уже прочитать, что они некогда означали.

Поглядев на обоих мальчиков, Фредегонда увидела, что лица их мрачны, а челюсти крепко сжаты. Оба они думали о преступлениях арвернов на здешней земле. Затем оба брата вошли в полуразрушенный каменный круг и, подняв глаза к нему, стали молиться на своем языке, которого Фредегонда не знала. Сама же она незаметно для них скользнула в заросли, что росли в стороне на склоне холма. Исполненная надежды, она взяла с собой только фляжки, чтобы собрать целебную воду. Ласточка летела впереди, указывая путь внучке вейлы.

Следуя за низко летящей ласточкой, Фредегонда спустилась вниз с другой стороны холма, так что вскоре от нее скрылось и каменное кольцо, и фигуры обоих ее спутников. Склон с этой стороны был гораздо круче, и тропа терялась в траве, но внучка вейлы спускалась почти бегом. Одолев этот спуск, она сможет спасти Карломана!

Она понимала, что приближается к гроту и источнику, потому что с каждым ее шагом вокруг все сильнее звучали голоса прошлого.

"- Любовь моя, останься сегодня со мной и нашей дочкой! Мне неспокойно... Хоть одну ночь побудь с нами вместе, - просил женский голос.

- Я бы с радостью, но отец будет искать меня! - вздохнул мужчина. - С ним все труднее становится ладить. У него опять был барон Ги Верденнский, он упорно настраивает отца против вас."

И вдруг совсем иные голоса - не из прошлого, но те, что слышала только сегодня, - голоса родных Карломана Кенабумского.

"- Отец, я не переживу, если Карломан.... Что же он все не приходит в себя, не просыпается? Как же больно... Отец..." - плачущий голос жены, Альпаиды.

- Альпаида, вот увидишь... Карломан очнется, и вы еще жените Аделарда... Он придет в себя, нужно только время. Если Небеса сохранили его жизнь до сих пор, то будут охранять и дальше... Вот увидишь, доченька моя... - это произнес дрогнувшим голосом ее отец, Дагоберт Старый Лис, сам не чувствуя уверенности."

Фредегонда с бьющимся сердцем прошла еще несколько шагов, пока не добралась до целой россыпи камней. Ласточка присела на один из валунов, подергивая своим черным вильчатым хвостиком. И она поняла, что видит бывший грот вейл - тот, где родилась и была когда-то спрятана ее мать, и где Потерянный Принц похоронил свою возлюбленную и ее соплеменниц. Сквозь время до нее донеслись пронзительные крики боли, заклятья вейл, звон мечей и предсмертные стоны. Она была всем, и все были ею. Затем наконечник копья, закаленный во имя суровых арвернских богов, ударил ее в грудь, рот наполнился кровью. Время исчезло, его не было. Была только память, острая и холодная, как клинок, но она была необходима ей.

Наконец, наполнившись памятью и силой с ног до головы, Фредегонда выпрямилась и воскликнула звонко и гордо, обратив руки к земле:

- Род вейл не умер! Моя мать, моя сестра и я - мы живы! Я здесь, я вернулась в свою землю! Я - Хранительница, и сила ее принадлежит мне! Она мне нужна, чтобы восстановить целебный источник, спасти жизнь достойному человеку, наследнику Других Народов! - проговорила она, касаясь руками верхнего валуна, закрывавшего вход в могилу вейл. На нем еще можно было прочитать руны.

Спустившись к самому подножию холма, Фредегонда увидела груду камней, из которых, видимо, когда-то и бил источник. Дальше едва заметно было заросшее русло ручейка. Вот и все. Трудно было поверить, что когда-то здесь бежала вода, даже самая обычная, а тем более - целебная.

Но Фредегонда была преисполнена решимости. Кому, как не ей, внучке вейлы, вызвать из земли целительный источник? Быть может, для этого и нужно ее присутствие в Дурокортере? Граф Кенабумский пригласил ту, кто должна спасти его и вернуть людям целительный источник? Если удастся спасти его, она обязательно спросит об этом и о многом другом! Но сперва надо добыть исцеляющую воду!

Она стала на колени, трогая ладонями шероховатую поверхность камней. Те были прохладными, солнце не сильно нагрело их, как будто в них спала сила воды. И она обратилась к своим прародительницам, по наитию находя нужные слова

- О, вейлы, владевшие целебным источником! К вам обращаюсь я, живущие ныне у престола небесных богов! Я - ваша наследница, Хранительница ваших заповедных мест, Фредегонда, дочь Вультраготы, дочери Морганетты, вашей принцессы! Именами всех богов, именем нашего неумершего рода я вас заклинаю: верните источник с целебной водой, помогите мне спасти мудрого и доблестного человека! Ведь вы знали Карломана Кенабумского, он и его мать были гостями в вашем сидхе. Он тоже Хранитель, как и вы, связующая нить между людьми и Другими Народами! Если он погибнет, хуже станет и им, не только людям. Быть может, и другие еще сохранившиеся заповедные месте - например, в Шварцвальде, в Арморике и в земле велетов, куда скоро уедет моя сестра Брунгильда, другая ваша наследница, - быть может, и они разделят участь Старых Камней, если не будет Карломана, чтобы защищать нас! Молю вас, вейлы, верните целебный источник! Небеса не должны покинуть Карломана. Если ласточка привела меня сюда - значит, на то их воля!

Все горячее желание, подкрепленное молитвами многих людей, вложила Фредегонда в свое стремление восстановить священный источник, чтобы спасти Карломана. Не такая молодая чародейка, наверное, опасалась бы потерпеть неудачу, но Фредегонда не ведала страха, ей только было любопытно: получится или нет?.. Она взывала к своим божественным прародительницам-вейлам, и одновременно - искала своей мыслью в глубинах земли, отыскивала воду, призывала ее на поверхность во имя своей обретенной волшебной силы.

[Convollar]

Интересно, отзовётся вода на призыв Фредегонды? Хочется всё-таки, чтобы хоть ненадолго вновь забил источник. Только ведь вейлы не так просты, могут и плату потребовать. Не золотом, чем-то иным.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

Интересно, отзовётся вода на призыв Фредегонды? Хочется всё-таки, чтобы хоть ненадолго вновь забил источник. Только ведь вейлы не так просты, могут и плату потребовать. Не золотом, чем-то иным.

Поживем - увидим, я надеюсь! А пока что отвлечемся от этих героев и перенесемся к совсем другим, пока еще нам незнакомым. Хотя тут и кое-кто из знакомых присутствует.
Надеюсь, что источник восстановится. Если сила вейл по наследству перешла к ней, то вода должна вернуться по ее зову. Да и для Карломана она нужна.
Вейлам в Загробном Мире уже вряд ли что-то от нее нужно. На месте Фредегонды скорее впору опасаться политики, чем магии.

Глава 21. Кибитка в даль уходит (начало)
Теперь перенесем наше повествование в западную Арвернию, в окрестности Кенабума - бывшей столицы королевства, а ныне - владений майордома Арвернии, Карломана. Впрочем, его подданные не считали себя проигравшими от такой замены, своего господина они любили и почитали, и очень гордились его славой. А в последние дни, когда из Дурокортера пришла страшная весть, что король в состоянии ярости берсерка тяжело ранил майордома, кенабумцы были весьма опечалены. И горожане, и сельские жители молили богов за спасение Карломана, приносили жертвы. Никто не знал, выживет их господин или умрет, - и все жители притихли, ожидая известий.

Несмотря на это, в зажиточной деревне близ Серебряного Леса сегодня давали представление бродячие артисты. На краю клеверного поля стояли две больших кибитки, раскрашенных яркими красками во все цвета радуги: красные, желтые, зеленые, белые, синие узоры явно предназначались, чтобы привлекать внимание.. Близ повозок паслись стреноженные лошади, спеша вознаградить себя сочной травой после превратностей долгого пути. Возле повозок артисты с привычной ловкостью устроили деревянный помост, на котором собирались играть представление перед деревенскими жителями, что столпились вокруг.

В труппе было пятеро мужчин и две женщины. Для представления они, как обычно, нарядились ярко, хоть и не настолько, как обычно, потому что нынче всем было не до веселья. Однако народ из деревни все равно собрался, радуясь любому развлечению в однообразной сельской жизни. Отложив повседневную работу, ждали представления мужчины и женщины. Их опередили, первыми увидев артистов, вездесущие ребятишки, а самые маленькие дети еще до начала извертелись на руках у родителей, показывая на пестрые повозки в поле.

Поднявшись на помостки, предводитель артистов, немолодой чернобородый мужчина почтенного вида, одетый в черный камзол с золотыми нашивками, громогласно объявил зрителям:

- Здравствуйте, добрые жители и жительницы деревни близ Серебяного Леса! Перед вами выступает лучшая в мире труппа артистов, жонглеров, лицедеев, фигляров, под предводительством Ренье из Зеленых Холмов - это я, - он довольно указал на себя пальцем с массивным перстнем из поддельного золота. - В честь недавних печальных событий мы покажем вам представление из жизни благородного господина нашего, графа Карломана Кенабумского! Каждый молится богам как умеет, и это представление - тоже молитва за здравие доблестного майордома, от всего сердца!

Один из участников труппы - высокий бледный человек неопределенного возраста, в плаще с капюшоном, язвительно фыркнул:

- Конечно, от всего сердца, а еще больше - от голодного желудка! А уж если бы нам довелось поголодать пару дней - сыграли бы с еще большим вдохновением ради деревенской снеди и нескольких монет! - при этих словах из-под его головного убора сверкнули красные, как будто вечно налитые кровью, глаза.

- Помолчи, Капет, язык у тебя змеиный! - обернувшись, шикнул господин Ренье на человека в капюшоне, давшем тому прозвище (собственно, "Капет" и означало "капюшон")

Тот как раз перед началом представления соскочил с подмостков и куда-то исчез настолько быстро, что никто не успел заметить, куда он направился. Да и некогда было замечать - ударил гонг, и представление началось.

На сцене бегали люди, изображавшие Карломана и его окружение, друзей и врагов, королей и прекрасных принцесс, арвернов и их противников. Все это смотрелось скорее забавно, чем достоверно, но для неизбалованных сельчан и такое действо было событием, что станут вспоминать долго. Украшения из начищенной меди для них сходили за золото, а выпад деревянным мечом, покрашенным под железо, в их глазах не просто означал воинский подвиг, а прямо-таки становился им! И сельчане в самом деле принесли в корзинах снедь для бродячих артистов, кое-какие предметы быта, вроде горшков, ложек, полотенец, а у кого были - и мелкие монеты в уплату. Но самое главное было сейчас для артистов - их внимание. Зрители то рукоплескали героям, то топали ногами, когда на сцене торжествовало зло, когда же оно оказывалось побеждено, приветствовали победу героев дружными воплями.

Среди толпы сельчан стоял и Варох Синезубый, который задержался в деревне близ Серебряного Леса, чтобы немного отдохнуть и услышать новости. На местных жителей он не произвел особого впечатления, так как прибыл один, да еще пешком (как они полагали), да и в простой дорожной одежде  в нем трудно было распознать знатного господина. Может, кто и обратил бы внимание, но тут как раз объявились бродячие артисты, выручившие по дороге двух деревенских лесорубов, которых едва не погубили лесные духи. При таких новостях до тихого с виду прохожего уже никому не было дела.

Сам же Варох почти не глядел наивное представление на сцене: он-то наяву участвовал вместе с Карломаном во многих событиях, что пытались изображать артисты, и знал гораздо лучше них, как было на самом деле. Он даже не приглядывался, не покажут ли в этом представлении его самого. Лишь тот, кого называли Капетом, на мгновение привлек внимание барона-оборотня. Даже он так и не понял, куда тот исчез после разговора со своим предводителем. Мельком заметил, что Капет прячет под своим капюшоном красные глаза и совершенно белые волосы, и что хозяина труппы он, видимо, лишь терпит. Поседел он до срока в результате каких-то событий или от природы такой? Барону еще подумалось, что в этом парне есть кровь кого-то из Других Народов, судя по тому, как ловко и бесшумно он двигался. Но почти сразу он забыл о Капете. Что ему какой-то лицедей, когда его лучший друг лежит при смерти?!

Имелось и еще одно обстоятельство, что отвлекло внимание Вароха. Из пересудов сельчан он услышал о злоключениях двух лесорубов, отца и сына, и решил с ними побеседовать. Те приготовили своим спасителям, труппе артистов, в подарок целый мешок разной снеди, включая зажаренного поросенка, и впридачу поленницу дров, для их походных костров.

Старший из лесорубов был еще крепким косматым стариком, младший - простоватым парнем с веснушками на лице и на руках. Варох отметил, что оба они еще растеряны и даже испуганы после блужданий по лесу. И немудрено - лес, который всю жизнь кормил и оберегал их, вдруг предал!

- Мы же все лесные обычаи чтили всегда, и в этот раз, как шли в лес, оставили Лесному Духу пирог с зеленым луком! - рассказывал старик Вароху. - И сто раз ходили этой тропой, прекрасно знали дорогу! Но тут Хозяин скрутил ее в кольцо: идешь-идешь по ней, вроде, все знакомые приметы узнаешь, и дом близко... И вдруг опять на том же месте окажешься! Мы уж и обувь справа налево переодели, и липовые лутовки погрызли - все равно кружит!

Варох сочувственно кивнул лесорубам, про себя думая, что людям будет теперь гораздо трудней ладить с окружающим миром. По-видимому, духи леса ополчились против арвернов. Но разве это справедливо - возлагать вину короля на весь народ?

- И ведь ни за что ни про что все случилось, - плачущим голосом произнес молодой лесоруб. - У нас все знают: бывает, что духи и водят, но чаще тех, кто не чтит Правду Лесную: жертвы духам не оставляет, жадничает - зверя и птицы бьет без меры, рубит лучшие деревья. Но мы-то с батюшкой всегда чтили все обычаи, и на дрова брали только зрелое дерево, перестойное, что могло бы пропасть от червя или от пожара. А поди ж ты - закружило, так что из сил уже выбились, еле на ногах держались, а выйти не могли! Спасибо, мимо ехали господа бродячие артисты, дай им Всеотец Вотан здоровья! Морок тут же развеялся, и оказалось, что и до деревни-то было рукой подать! Вот как нам дальше жить в соседстве с лесом, не подскажешь, а, господин?

- Да еще волки накануне выли всю ночь, просто глаз не давали сомкнуть, - пожаловался старший лесоруб. - Прямо как будто совет держали в лесу: одна стая умолкнет - другая, подальше, ответит. Это посреди лета-то! В лесу добычи - лови не хочу, волки в это время почти не подают голос. А тут - воют и воют, всю душу выматывают. Мы, как велел граф Кенабумский, волков в лесу не стреляем, да и они нам раньше не досаждали, даже зимой. Но у всего есть пределы! Народ так может и разобраться с ними, с волками-то.

- Нет, вот разбираться с волками сейчас на пользу точно не пойдет, - нахмурился Варох, догадавшись, что ночью выли не простые волки. Если бы селяне еще и с оборотнями поссорились, это могло бы запустить цепь разрушения по всей Арвернии. - Лучше пригласите знающего жреца, чтобы заново заключил договор между вашей общиной и Духами Леса. И еще - молитесь за жизнь графа Кенабумского! Ибо многое на свете теперь зависит от его жизни или смерти!

В то время, как Варох расспрашивал лесорубов, представление завершилось, и бродячие артисты были вознаграждены не только рукоплесканиями местных жителей, но и их нехитрыми, но щедрыми дарами. Не теряя времени, они собирались ехать дальше, чтобы до вечера успеть заработать еще в паре селений по пути. Ловко, как заправские кочевники, они готовились к отъезду, укладывали свое имущество. Хозяин, господин Ренье, прикрикивал на своих помощников, расхаживая между ними:

- Тибо, запрягай коней! Бернар, помоги ему!.. Да, а где Капет? - огляделся он по сторонам, не находя красноглазого человека в капюшоне.

- Капет не появлялся, как исчез куда-то еще до представления, - заметила одна из девушек, укладывавшая в ларь платье принцессы.

Господин Ренье недоуменно огляделся по сторонам.

- Куда это он пропал? Обиделся, что ли? Ему же было сказано, что мы уезжаем сразу после представления.

- Да здесь я, здесь, - раздался высокий голос человека в капюшоне, объявившегося так же внезапно, как перед тем исчез. Стоявшие к нему ближе даже испуганно вздрогнули при этом нежданном появлении.

Все вещи были уложены. Один из мужчин, здоровенный и толстый Бернар, вытолкнул из грязи одно из колес кибитки, застрявшее в грязи после вчерашнего дождя. Сильные лошади, откормившиеся за день, потянули повозки, и из пестрые верхушки поплыли, покачиваясь в такт движению. Ехали не особенно быстро, расплескивая лужи и грязь дорог, но все это было привычно им. Дорогу, ведущую мимо еще нескольких деревень и дальше, до самого Кенабума, бродячие артисты знали хорошо, и добраться до нее мимо опушки леса не состояло труда.

Но им не суждено было выехать на проезжий тракт. Не доезжая его, увидели, что дорогу перегородило большое упавшее дерево с вывороченными корнями, видимо, подмытыми вчерашним ливнем. Ясно было, что перетаскивать его - значило потерять не один час.

Господин Ренье махнул рукой кучерам кибиток.

- Шевелись, ребята! Объедем вдоль озера, та дорога не сильно длиннее.

Однако путникам не очень-то нравилась такая возможность. Тибо, племянник хозяина труппы, мужчина лет тридцати, тревожным взглядом уставился на дядю.

- Через лес и вдоль озера? Чтобы и нас заколдовали, как бедолаг лесорубов? - напряженным голосом произнес он.

Могучий Бернар, правивший второй повозкой, тоже с сомнением покачал косматой головой.

- И вправду, после того, что повидали, не хочется влипнуть так же! С нами две женщины и мальчишка, - он указал на рыжеволосого подростка, что сосредоточенно чинил поврежденный деревянный меч. - И волки вчера всю ночь выли. Что-то неладное в здешних местах. Ну как привяжется нечисть?

Пока между ними шел разговор, Капет сидел молчаливо в углу повозки, не вмешиваясь, и лишь иногда кривил губы, словно ему было известно больше, чем остальным людям, но он не собирался никому ничего объяснить. Его красные глаза вспыхивали в полумраке, как два рубина.

Но на него никто не глядел. Все ждали, какое решение примет господин Ренье, на опыт которого полагалась вся труппа.

- Поедем вдоль озера, - вздохнул он. - В лес углубляться не будем, минуем опасные места быстро. Ехать все равно надо, чтобы засветло заработать еще что-нибудь в других деревнях.

Тибо с досадой подхлестнул лошадей, и кибитка свернула в сторону леса. За ней, грохоча колесами и разболтавшейся осью, покатила и повозка Бернара, оставляя в земле глубокие колеи.

Однако Тибо был так встревожен, и настолько не согласен с решением своего дяди, что просто не мог промолчать, хотя слишком уважал его, чтобы отказаться повиноваться. Правя лошадьми, он произнес достаточно громко:

- Развелось же в Арвернии нечистой силы, так что человеку уже и за околицу нельзя выйти! Вот я слышал, что при благословенной памяти короле Хильдеберте Строителе барон Ги Верденнский занимался ловлей нечисти, и при нем никто не смел вредить людям! Хорошо бы вернуть его времена, а то альвы опять распустились.

Господин Ренье сурово взглянул на говорившего

- Ты, Тибо, болтаешь, чего сам не видел - не застал то время. А я, благодарение норнам, немало пожил, и кое-что помню. Барон Верденнский сам крови пролил по всей Арвернии - никаким альвам не суметь. И не только их крови. Даже тех из Других Народов, кто всю жизнь бок о бок с людьми прожил, не щадили. Людей, кто в родстве с ними состоял или помогал им прятаться, тоже, случалось, казнили. Если псы барона Верденнского узнавали, что у кого-то из альвов парень или девушка среди людей - их брали в заложники, как приманку. Избави нас боги от возвращения тех времен!

Тибо пожал плечами, не соглашаясь.

- Нас ведь это не касается - мы, слава всем богам, добропорядочные люди! И, по мне, он был прав, барон Верденнский: Арверния принадлежит нам, а не нечистой силе!

При этих словах Капет, еще ниже надвинувший свой капюшон, вдруг окинул Тибо свирепым взглядом красных глаз. Тот лишь пожал плечами, недоумевая, что не понравилось собрату по странствиям. Правда, Капет ни с кем из труппы не сходился до тесной дружбы, хоть и путешествовали вместе: или молчал подолгу, или язвил, как сегодня перед представлением. Да и от его необычной внешности людям бывало не по себе, недаром он не снимал своего капюшона, чтобы не привлекать неприятное внимание лишний раз.

Когда кибитки благополучно миновали лес, все оживленно выдохнули. Молодая Иветт, подруга Тибо, наездница и акробатка, позвенела висевшими над пологом кибитки бубенцами, что предназначались отгонять нечистую силу. Но мужчины были молчаливы и мрачны после недавней стычки.

Стараясь сгладить напряжение, господин Ренье произнес:

- Лес мы миновали, теперь чуть дальше сделаем небольшой привал.

Не подозревая о планах бродячих артистов, собирался идти берегом озера и Варох Синезубый. Он-то никаких духов, лесных или водяных, не боялся, и ему как раз удобнее была укромная безлюдная тропа. Через прилетевшего от Риваллона ворона он узнал последние новости. Карломан был жив, и рана его постепенно заживала, но он до сих пор не приходил в себя, и состояние его останется весьма тяжелым. А через Кенабум собиралась ехать по пути в Арморику королева Гвиневера со своей свитой. Варох решил поспешить, чтобы встретиться с ней.

Выходки духов и вой волков по ночам сильно встревожили барона-оборотня, ибо свидетельствовали об одном: в мире что-то идет не так. Это началось после ранения Карломана, и связано со взаимоотношениями людей и Других Народов. Нужно было поспешить. Сейчас Вароху следовало быть рядом - с Карломаном, которому могла потребоваться помощь, которой обычные люди не смогут оказать, с Ангерраном, которому понадобятся совет и поддержка.

Варох покинул деревню близ Серебряного Леса в человеческом обличье и пошел пешком, не спеша оборачиваться в тех краях, где может встретить людей. Он шел по извилистой дороге, продолжая думать. Можно было понять гнев Других Народов против людей, у них давно уже было достаточно причин для ненависти, и ранение Карломана стало просто последней каплей. Вот только страдают от их гнева, как обычно, простые жители, что меньше всего перед ними повинны.

Он шел быстро, и ближе к вечеру добрался до поваленного дерева. Увидел в грязи следы больших колес от кибиток бродячих артистов. Понял, что те повернули к озеру, как собирался и сам он. Вароху стало тревожно. Он знал, что в озере за лесом издавна обитает кельпи - водяной конь. Это существо считалось одним из самых своенравных, даже в мирное время нередко заманивало путников, а затем топило их. Если бродячие лицедеи остановятся возле озера, им вряд ли стоит ждать добра...

[Convollar]

Тяжёлая жизнь у бродячих артистов, и защиты у них нет никакой. И в мире действительно что-то изменилось - не в лучшую сторону. Варох лучше всех чувствует опасность. И новый персонаж, Капет, тоже внушает тревогу. Оборотень? И не особо добрый, но на всё воля авторов.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

Тяжёлая жизнь у бродячих артистов, и защиты у них нет никакой. И в мире действительно что-то изменилось - не в лучшую сторону. Варох лучше всех чувствует опасность. И новый персонаж, Капет, тоже внушает тревогу. Оборотень? И не особо добрый, но на всё воля авторов.

Что поделать! И в этом мире живут самые разные слои общества, и мы стараемся о них не забывать, чтобы не все крутилось вокруг двора и высшей аристократии.
Посмотрим, сможет ли Варох чего добиться.
Насчет Капета, я надеюсь, узнаем все со временем.

Глава 21. Кибитка в даль уходит (окончание)
Свернув на тропу, ведущую к озеру, Варох огляделся, убеждаясь, что вокруг никого нет, и перекувыркнулся через голову. Поднялся он уже огромным серебристым волком с блестящими синими, как летнее небо, глазами. Большими прыжками, едва приминая лапами траву, он помчался к озеру. Следовало поторопиться, спасти ничего не подозревающих артистов. Ибо любая пролитая кровь дальше усиливала бы вражду между людьми и Другими Народами. Те готовы мстить людям за кровь Карломана и за свои давние обиды, а люди, считая, что на них нападают несправедливо, в свою очередь станут мстить. И вон уже в их разговорах промелькнуло имя Ги Верденнского, злейшего врага Других Народов. Если люди вновь вспомнят его методы, всем впору ждать беды. Порочный круг, который, если его не разорвать, приведет к тому, что все носители разума утонут в крови. Каждая сторона знает лишь себя, и очень немногие настолько мудры, чтобы посмотреть с точки зрения другого...

Оборотень, поставленный богами на границе двух различных миров, спешил на выручку.

Между тем, труппа бродячих артистов остановилась, как и собирались, на привал у пологого берега живописного озера. Луг порос белыми и желтыми цветами, источавшими медовый аромат, от которого во рту сразу становилось сладко. Распряженные лошади стали пастись, а люди принялись за свои заботы, обычные для кочевого быта. Хозяин труппы, господин Ренье, стоя со своим племянником Тибо возле расписного борта кибитки, рассуждали о дальнейшем пути.

- По этой дороге часа за два доедем до следующей деревни, успеем еще до заката сыграть представление, - господин Ренье хмурился: ему не очень нравился здешний путь. - Говорят, это озеро не совсем обычное. Надо задобрить его духа подарком. Гизела! - обратился он к старшей из двух женщин. - Приготовь для приношения окорок и пару медовых лепешек. И еще что-нибудь ценное, хотя бы янтарную подвеску.

Тибо, услышав слова своего дяди, молча кивнул, хотя был с ним несогласен, но вслух больше возражать не стал, чтобы не повздорить окончательно. Хотя в глубине души совсем не понимал, зачем это им приносить дары нечисти. Ведь боги отдали здешнюю землю им, арвернам! Скорее уж было бы справедливо, если бы Другие Народы платили людям за пользование их землей. Правда, он не знал толком, есть ли у тех деньги. На этот счет ничего не говорилось в старинных легендах. Считалось, будто золота у альвов сколько хочешь, а вот чтобы они чеканили из него монету, что-то покупали или продавали, - не встречалось упоминаний. Впрочем, сошло бы в уплату и необработанное золото, - решил лицедей.

Не так давно он зашел во время остановки в пути в святилище Донара, Истребителя Нечисти. Там как раз проповедовал жрец, чья речь произвела большое впечатление на Тибо, да и не на него одного. Стоя возле изваяния и священной колесницы Хозяина Громов, жрец вещал, потрясая висевшим у него на груди железным оберегом-молоточком:

- Во имя Донара, могучего защитника людей! Во имя богов Асгарда, что отдали Срединную Землю нам, людям! Созываю вас объявить Священный Поход против альвов - потомков Имира, что по своей сути враждебны богам и людям! Они обманом проникли в мир, что принадлежит нам, и пользуются его благами, и вредят нам, готовя Рагнарёк! Ополчимся на нечистую силу! Вооружимся молотом Донара!

Жрец не просто говорил, а вещал - страстно, исступленно. Многие слушатели, как и сам Тибо, заинтересовались, были явно воодушевлены. Иные, будто прозрев, выкрикивали боевой клич, обещали, что не допустят впредь на свою землю альвов.

Но вдруг вмешался богато одетый человек, один из вассалов графа Кенабумского. Со своего места впереди толпы паломников он воскликнул, возражая жрецу:

- Другие Народы - часть этого мира, и были здесь задолго до людей! Твои же поучения противоречат всему, что записано в священных Эддах, ибо в них даже Донар Истребитель Нечисти не со всеми детьми Имира враждовал. Не разжигай гибельное пламя, которого будет впоследствии не потушить, пока и вправду не грянет Рагнарёк! Не Другие Народы, а ты и подобные тебе приближают его!

К возмущению Тибо, большая часть находившихся в святилище приняли сторону этого человека, и лишь немногие, как он сам, остались верны заветам жреца. Тот не смирился, продолжал кричать:

- Придет время - и верные люди очистят Арвернию от нечисти! Барон Ги Верденнский много сделал ради владычества людей, да будет продолжено его славное дело!

Если бы не святость места, должно быть, вспыхнула бы потасовка между паломниками в храме. Но и так, проповедь жреца запомнилась Тибо, и, как он надеялся, не ему одному. И теперь он думал, что, когда неравнодушные люди покончат с нечистью, можно будет спокойно ездить где захочешь, не платя никаким духам!

Но вслух он ничего не сказал. А господин Ренье огляделся по сторонам, распоряжаясь своими подчиненными - двумя женщинами, молодой Иветт и старшей, Гизелой, рыжеволосым подростком, братом Иветт, тоже звавшимся Ренье, только Рыжим или Малым, и уже знакомым нам красноглазым человеком в капюшоне, Капетом:

- Эй, ступайте, наберите воды напоить лошадей! Да еще...

Хотел было напомнить, чтобы захватили подарок озерному духу, но не успел. К нему подошел здоровенный косматый Бернар, который во время привала что-то внимательно проверял в своей кибитке, хотя уже осматривал ее перед отъездом из Серебряного Леса. Удрученно пробасил, обращаясь к хозяину:

- В деревне надо будет завернуть к кузнецу. У моей кибитки ось совсем расшаталась. Переломится - тогда вовсе застрянем в чистом поле.

Обычные бытовые заботы мигом отвлекли господина Ренье от мира тайных сил, в котором он не разбирался, хотя почитал больше многих арвернов.

- Два часа сможет проехать еще? А там починим, - сказал он, прикидывая, сколько запросит кузнец за поладку оси. Ладно, время - деньги, если все будут так хорошо платить, как жители Серебряного Леса, они заработают еще.

Мимо прошли Капет и Рыжий с полными ведрами.

- А где женщины?

- Они там, купаются, - мальчик, поставив воду могучему гнедому тяжеловозу, указал рукой на небольшую заводь, скрытую от берега густыми зарослями тростника.

Гизела с Иветт в самом деле не устояли перед искушением искупаться. День был жарким, и хотелось освежиться, а вода выглядела такой тихой, ласковой, что все тревоги разом минули. Отойдя подальше от мужчин, они сняли одежду, оставшись только в нижних платьях, и принялись плескаться на мелководье, незаметно отходя все дальше от своих кибиток.

- Ой, тут кувшинки! - Иветт нырнула пару раз, сорвав цветы водяной лилии, ловко вплела их в косы. - Смотри, я как водяная дева - ундина! Как думаешь, Гизела: я понравлюсь моему Тибо такой? А зрителям на следующем представлении?

Сперва Гизела снисходительно усмехнулась кокетливой болтовне девушки, как полагалось человеку старше и опытнее. Но, когда услышала об ундине, улыбка сползла с ее лица.

- Не шути такими вещами! Духи озера запомнят...

Но девушка уже не слушала ее. В тростниках послышался шум, и она обернулась туда. Увидела белоснежного коня изумительной красоты: стройного, тонконогого, с длиннейшими гривой и хвостом цвета белой пены. Ни у них, и ни в одной окрестной деревне не могло быть такого коня. Не задумываясь, девушка осторожно направилась к нему, стараясь не спугнуть. Но животное и не думало бежать, стояло смирно, разглядывая ее необыкновенными глазами цвета бирюзы. Когда Иветт приблизилась, конь ткнулся носом в ее ладони.

- Ой, какой красавец! А можно на тебя сесть? - тихо спросила девушка у коня.

Гизела, продолжавшая плескаться позади, не последовав за молодой подругой, увидев ее теперь, крикнула:

- Не трогай! Наверняка это господский конь, и нас повесят, как конокрадов!

- Ты что, не видишь - нет здесь никого! Он, должно быть, потерялся, или с его хозяином что-то случилось... Ах ты, красавец! И какой ласковый! - Иветт играючи обняла коня за шею, и тут же легко вскочила ему на спину. - Скачи к нашим! Пусть увидят, как я тебя приручила!

Казалось, неведомо откуда взявшийся конь прекрасно понимал каждое человеческое слово. Он галопом промчался по мелководью, неся на себе наездницу в мокром платье, так что его увидели не только Гизела, но и спустившиеся за водой Капет и Рыжий. У них изумленно округлились глаза. Возле них Иветт приостановила коня, радостно замахав рукой.

- Глядите, какой красавец! Я его поймала! Он совсем ручной. Садитесь, покатаемся.

Капет многозначительно покачал головой при виде белого коня, но никому ничего не сказал. А Рыжий уже прыгнул на спину коню, позади своей сестры, и они поскакали вдоль берега, вздымая брызги. Белоснежный красавец, казалось, только обрадовался второму седоку, весело ржал и взбрыкивал ногами, как жеребенок, носясь по воде у берега. Брат и сестра, ловко удерживаясь на его спине без всякого седла, тоже веселились.

- Какой чудесный конь! - воскликнул Рыжий, не меньше своей сестры очарованный бирюзовыми глазами животного.

- Слишком хорош для людей! Лучше посвятить его храму Донара, - вмешалась Гизела, отходя в сторону.

И тут, при этих словах, мирное животное внезапно сделалось бешеным. Конь злобно заржал, взмыл на дыбы, затем всеми четырьмя ногами подскочил в воздух и помчался галопом в озеро, унося с собой юношу и девушку. Гизела шарахнулась прочь от коня, на глубину, чтобы не попасть под копыта. Всадники же, теперь уже невольные, не могли спрыгнуть. Они сразу поняли, что конь убьет их, если сбросит, и теперь изо всех сил держались ногами за его бока, а руками цеплялись за прекрасную белоснежную гриву. Пронзительные вопли тонули в конском ржании и в бурном плеске воды.

С диким ржанием водяной конь доскакал до глубины и нырнул, увлекая за собой обеих женщин и мальчика. Но тут же вынырнул, вынося их, насмерть перепуганных, почти захлебнувшихся. Вокруг пошли огромные волны. Трое несчастных не могли ни оставить коня и плыть к берегу, ни удержаться как следует на его спине, мгновенно сделавшейся скользкой, как у рыбы. Они барахтались, кое-как пытаясь удержаться за гриву из последних сил. А водяной конь - кельпи снова нырнул, утягивая своих жертв под воду. Но тут же вынырнул опять, играя с ними, как кошка с мышью.

Раздался еще один всплеск - это прыгнул в воду Капет, бывший ближе всех к озеру. Он повис на шее водяного коня, вцепился мертвой хваткой, а кельпи отчаянно бил копытами, вздымая целые водопады. Белесые волосы Капета развевались в воде так же, как белая конская грива, и нельзя было различить в водяном вихре, что там происходит.

Гневное ржание незнакомого коня и пронзительные крики достигли слуха стоявших на берегу мужчин - господине Ренье, Тибо и Бернара. Но они был слишком далеко, кроме того, при любом вмешательстве кельпи утянул бы под воду всех четверых. Мужчины подбежали, схватив в руки что попало, и с ужасом наблюдали, как водяной конь, разгневанный словами Гизелы, ныряет и выныривает, стараясь утопить их товарищей. Хотя он не слишком торопился. Все они были в его власти, не умея дышать под водой. Их сопротивление все слабело. И вода бушевала вокруг, как в самую страшную бурю, так что на берегу никто не мог разобрать ничего в этом водяном хаосе.

Господин Ренье гневно взглянул на Бернара, как будто тот был во всем виноват.

- Из-за тебя я забыл о подарке духу озера, вот он и мстит!

Могучий Бернар неуклюже развел руками, стараясь сделаться ниже, а сказать ничего не мог.

Тибо метался по берегу, сжимая в руках рыбачью острогу, пытаясь разглядеть, не мелькает ли в зелени волн хоть кто-то, чтобы можно было их вытащить, или спина чудовища, чтобы отомстить ему напоследок.

- Иветт! Рыжик! Гизела! Капет! Отзовитесь! - кричал он, теряя голос. - Хоть кто-нибудь... Иветт! Жива ли ты еще?! Если бы в наших силах было спасти тебя! Донар, Истребитель Нечисти, почему ты не сожжешь это проклятое озеро со всеми его тварями?

Никто не ответил ему. Небо оставалось по-прежнему ясным. Только озеро закипело еще яростней. Борьба еще продолжалась, и по-прежнему никто не видел за бушующими волнами, что там творится.

Господин Ренье преградил своему племяннику дорогу и взял его за руку, чтобы тот не прыгнул в воду искать Иветт, свою невесту.

- Ты не спасешь ее! Водяной конь утопит и тебя! - вздохнул он, сам переживая за участников труппы, с которыми исколесили все дороги Арвернии.

Тибо вырвал руку у дяди, яростно взглянул на него.

- А, дядюшка, думающий, что с альвами возможно ладить! - прошипел он дрожащим голосом. - Взгляни: такой ли подарок ты хотел поднести озерному духу? Отдать ему большую часть труппы! Иветт и Рыжика, которых ты сам вырастил?! Так следует откупаться от альвов? Нет, клянусь молниями Донара, пусть люди поскорей истребят всю эту волшебную пакость! И я буду с теми, кто очистит Арвернию для людей!

Ничего не ответил ему господин Ренье, лишь с болью в душе глядел во взбаламученное озеро, разом постарев на много лет.

Казалось, что прошло много времени, но на самом деле все происходило очень быстро. Просто была одна из тех критических минут, когда и мысль, и действие, и слово ускоряются во много раз, и человек успевает осознать и обдумать, иной раз, больше, чем за всю жизнь. И сейчас ни один из людей, стоявших на берегу, не успел бы помочь тем несчастным, кого пытался утопить водяной конь.

Озеро бушевало, его совсем недавно тихая прозрачная синева сделалась ядовито-зеленой, увенчанной хлопьями белой пены. По воде, от того места, где бились пятеро живых существ, расходились широкие круги. Ничьего голоса не было слышно, но зато плеск волн стоял такой, как будто здесь вправду ярилось штормовое море. И любому, кто появился бы в эту минуту поблизости, ясно стало бы, что именно в этой части кто-то терпит бедствие, кому-то необходима помощь. Если она еще не запоздала, то теперь, безусловно, была бы как нельзя кстати. Разумеется, если кому-то по силам одолеть кельпи в его родной стихии...