Печать

[Tory]

Отлично написано. Напряженность событий просто ощущается кожей, полнейщий эффект присутствия. И,действительно - калейдоскоп - мыслей, чувств, чаяний, взглядов, ожиданий, молитв... Карломан впечатляет, его матушка тоже. Ужасная судьба его брата потрясла.
Получила огромное удовольствие от прочтения и, разумеется, жду следующего эпизода. Спасибо.

[Convollar]

Для Бересвинды король всё ещё её милый мальчик. В этом вся беда. Его всегда удастся убедить, он послушает мамочку, а не советников. То есть либо мамочку, либо советников, своей головой думать милого мальчика не научили. Или старались от лишних размышлений оградить. Мальчик, от природы с неустойчивой психикой, сорвался и натворил бед. А "детей богини Дану" Бересвинда не любит, потому, что боится. Но придётся договариваться, интриги тут не помогут, как и жёсткие меры.

[Карса]

Какие разные истории, какие разные матери и не менее разные дети. Какой запутанный клубок ошибок, чувств, интриг. Как далеко тянутся корни событий... Какая любопытная история. Браво, авторы!

[Артанис]

Огромное спасибо всем, кто читает: эрэа Tory, эрэа Convollar,  эрэа Карса!

Отлично написано. Напряженность событий просто ощущается кожей, полнейщий эффект присутствия. И,действительно - калейдоскоп - мыслей, чувств, чаяний, взглядов, ожиданий, молитв... Карломан впечатляет, его матушка тоже. Ужасная судьба его брата потрясла.
Получила огромное удовольствие от прочтения и, разумеется, жду следующего эпизода. Спасибо.

Оба автора благодарят Вас!
Такие отзывы очень ценны! если читатель говорит, что ощущает себя участником событий - что может быть лучшим комплиментом для автора?
Карломан и его мать незаурядные личности, причем в равной мере! А Хлодиона, конечно, жаль! Всегда жаль, когда гибнут такие молодые люди, которые, к тому же, имели великолепные задатки на будущее.
Очень хочется, чтобы следующих эпизодов не пришлось долго ждать!

Для Бересвинды король всё ещё её милый мальчик. В этом вся беда. Его всегда удастся убедить, он послушает мамочку, а не советников. То есть либо мамочку, либо советников, своей головой думать милого мальчика не научили. Или старались от лишних размышлений оградить. Мальчик, от природы с неустойчивой психикой, сорвался и натворил бед. А "детей богини Дану" Бересвинда не любит, потому, что боится. Но придётся договариваться, интриги тут не помогут, как и жёсткие меры.

Увы! Она теперь и сама это понимает, сравнивая себя, как мать, с Женевьевой. Та смогла отпустить повзрослевшего сына в самостоятельную жизнь, а Бересвинда - нет. И по их сыновьям наглядно видно, что получилось. А назад ничего не вернешь, не исправишь. Что выросло, то выросло, приходится решать, как быть дальше.
Договариваться придется! Поглядим на встречу двух матерей.

Какие разные истории, какие разные матери и не менее разные дети. Какой запутанный клубок ошибок, чувств, интриг. Как далеко тянутся корни событий... Какая любопытная история. Браво, авторы!

Всех действующих здесь матерей объединяет одна черта - любовь к своим детям. Ради которой они готовы на все. Вот только иногда и любовь матери приносит лишь беды или самим детям, или окружающим. Или и тем, и другим.
Да, оказывается, прошлое у наших героев не менее богато на истории, чем их настоящее и будущее.
Спасибо, мы стараемся!

Глава 14. Материнское сердце (окончание)
Королева-мать вошла в круг света, исходивший от масляной лампы, что горела в стенной нише, - Женевьева даже не заметила, кто и когда зажег ее после того, как стемнело. В этом освещении Бересвинда Адуатукийская в неизменном траурном платье выглядела еще более мрачной, чем обычно. Лицо ее было землистым, и наследнице армориканских королей подумалось, что Паучиха тоже многое пережила и передумала за эти часы. Вот только что решила, в итоге? Впрочем, вот, пришла же к ней! Не то чтобы вовсе неожиданно, но и спускать глаз со своей царственной гостьи пока не следует.

Увидев королеву, Женевьева встала с дивана и склонила голову в знак приветствия. Что бы ни ожидало впереди, но, находясь при дворе, следует соблюдать обычаи.

Усталое лицо королевы-матери осталось бесстрастным, но в темных глазах дрогнули живые огоньки, когда она встретилась взглядом с Женевьевой. Из груди ее вырвался тяжкий вздох. Губы Бересвинды дрогнули, и она показала знаком в сторону закрытых дверей:

- Как?.. - выдохнула она, не договаривая, но Женевьева поняла ее. Она внимательно, всем сердцем прислушалась к тому, что должно происходить в закрытых покоях. И проговорила звонким, как молодой лед, голосом, отчаянно желая верить:

- Карломан будет жить! Я знаю, мое сердце говорит мне: он будет жить!

Она ясно разглядела, что при этих словах лицо Бересвинды осветилось искренней радостью. Но, чтобы взглянуть в глаза матери майордома, раненого ее царственным сыном, Паучихе потребовалась вся ее сила духа.

- Хвала всем богам: самого страшного не произошло!.. - воскликнула она, прижав руки к груди. - Я тоже молилась все это время о здоровье Карломана. Отослала свое ожерелье с изумрудами в храм Эйр... Я прошу тебя, Женевьева, поверить мне: больше всего на свете я желаю, чтобы Карломан выжил! И король тоже думает лишь об этом.

Женевьева мысленно усмехнулась. "Еще бы вам не молиться! Ты и твой сын внезапно осознали, что дошли до края пропасти, и вам страшно всматриваться в самих себя. Будущее тоже страшит. Только сейчас вы поняли вполне, как много делал для вас мой сын! Но что ты все это время только молилась - уж позволь не поверить! Наверняка продумала все возможности, и придти поговорить пришло тебе в голову последним. Но все-таки пришла, и это тебе зачтется!"

Но вслух ничего такого не сказала. Пока возможно, следует сохранять мир между арвернами и "детьми богини Дану". И она жестом пригласила свою собеседницу сесть в кресло напротив.

- Если ты хочешь поговорить со мной, государыня, присядь в кресло! Разговор, я думаю, будет нелегкий.

Бересвинда медленно опустилась в кресло. Теперь две женщины сидели напротив, глядя друг на друга. Две матери, потерявшие старших сыновей и теперь страшившиеся за тех, кто остался. Одна из них по меркам обычных людей давно была старухой, но до сегодняшнего дня выглядела просто великолепно для своих лет. А вторая годилась ей в дочери, но из-за траурного платья и своего зловещего образа казалась старше.

Королева-мать начала беседу, старательно подбирая слова так, чтобы не получилось похоже, будто она, мать короля Арвернии, оправдывается; и вместе с тем, ей именно что хотелось оправдаться.

- Меня привело сюда материнское сердце, Женевьева. Мой сын совершил то, что невозможно понять или оправдать. Сейчас он горько переживает случившееся. Злые духи помрачили ему рассудок, чтобы поссорить нас всех. Молодость виновата, горячая кровь... Ревность к жене... Он хотел проучить Рыцаря Дикой Розы... И совсем не заметил, как Карломан очутился перед ним... - она стиснула руки в замок, заново переживая страшную минуту. - Пойми, Женевьева: король этого не хотел!..

- Я знаю, - вдруг совсем просто ответила бывшая королевская фаворитка. И вслед за тем ее голос вновь сорвался на пронзительный звон: - За что же королю желать смерти моему сыну? Наш род, хоть в нем и течет смешанная кровь, никогда не давал повода для вражды. Мы всегда были верными родичами и вассалами королей Арвернии. Ни один из нашего рода не причинял королям зла!

"А вот короли нам - да", - повисло между двумя женщинами невысказанное, но внятное обеим, поскольку сегодня тени прошлого так и роились вокруг.

И Бересвинда Паучиха, племянница Радегунды Аллеманской, едва выдержала взор горящих изумрудных глаз Женевьевы, вновь вспоминая гибель Хлодиона. Проговорила тихо, с такой покорностью, какую только могла выразить подданной, не теряя достоинства:

- Ты, конечно, права. Вы - верные вассалы и родичи королей, а их вина велика перед вами.

Теперь уж Женевьева Армориканская удивленно подняла брови. Она поверить не могла, что Паучиха осмелится признать, будто арвернские короли могут быть неправы. Если уж она готова поступиться королевским величием, значит, вправду много думала нынче.

- Для меня твое сочувствие, государыня - большая честь, - произнесла Женевьева тоном, в котором ясно слышалось: "Неужто ты лишь за этим пришла сюда, к дверям, за которыми мой сын борется со смертью?"

Бересвинда уловила, что ей хотят сказать, и проговорила, как могла доверительнее:

- Я пришла к тебе, как одна страдающая мать к другой. Обе мы потеряли старших сыновей и сейчас смертельно боимся за тех, кто еще остался нам. Разве не так? Страдание и учит, и сближает. Только поэтому я надеюсь, что мы сможем сегодня договориться.

Договориться?.. Перед глазами Женевьевы вновь промелькнуло, как король, обезумев, ударил мечом Карломана. Договориться после такого? Однако ведь и она сама думала о Бересвинде сегодня, и даже посочувствовала ей и ее сыну...

Ее размышления вдруг прервал колокольный звон. Он раздался где-то на вершине Главной Башни, и, пока его гулкое эхо еще прокатывалось в воздухе, вслед за ним ударили еще шесть ударов. В первый миг обе женщины испуганно вздрогнули, глядя на друг на друга, и Женевьева прижала руки к груди, где страшно сжалось сердце: ей почудилось, что ударил набат, который она, вопреки всему, так боялась услышать все эти часы. И, лишь когда прозвучало семь ударов, у нее отлегло от сердца. Она обхватила похолодевшими ладонями пылающий лоб.

- Великие Боги, какая я глупая! Это же колокола отбивают время. Просто время, семь часов вечера. Я и не заметила, как вечер настал...

Теперь королева-мать взглянула на нее с искренним сочувствием.

- Ты и не могла этого заметить. Как не могла и подумать: кто же сообщил, чтобы били в набат, если оттуда, - она показала на плотно закрытую дверь, - никто не выходил?

В этот миг Женевьева испытывала искреннюю благодарность к Бересвинде, не потерявшей голову, в отличие от нее.

- Спасибо тебе! Будь я одна - умерла бы от страха в тот миг, - призналась она шепотом, как близкой подруге.

Но королева-мать немедля вернулась к насущным заботам.

- Теперь, если ты успокоилась, мне хотелось бы знать: можем ли мы договориться?

Женевьева постаралась успокоиться. Когда почувствовала, что по телу больше не пробегает нервная дрожь, проговорила своим обычным тоном:

- Предположим я могу договориться с тобой как женщина и как мать, если, как верю всей душой, мой сын будет жить. Но я обязана думать еще и о благе моего народа, который ты не любишь, как мне известно.

Бересвинда Адуатукийская тяжело вздохнула. Ее бледные руки, лежавшие на черном шелке платья, казались увядшими цветами.

- Я - королева, и ты - тоже, хоть твой народ и живет под чужой властью, - тяжело проговорила она. - Когда народом правит женщина, она становится матерью не только своим детям, но и многочисленным подданным. И ты, и я уже в таком возрасте, что годимся в матери, а то и в бабушки большей части наших подданных. А молодые мыслят не так, как мы. Они горячи и склонны действовать поспешно... как и мой сын Хильдеберт.

Эти слова могли быть лишь замаскированным извинением, и Женевьева ответила так, как и должна была в сложившейся ситуации:

- Ты права, государыня. К счастью, сразу же после... происшествия были приняты меры, чтобы в замке больше ничего не случилось. Коннетабль расставил повсюду усиленную стражу, чтобы упредить беспорядки. Он же, с сенешалем Ангерраном, ныне замещающим майордома, и с моим супругом, созвали Королевский Совет. И там они намерены сделать все, чтобы единство Арвернии не пошатнулось ни в чем, - про себя Женевьева подумала, что недавний звон колоколов наверняка всполошил и участников Совета.

У Бересвинды внезапно отлегло от сердца, точно у узника, приговоренного к смертной казни, но помилованного в последний миг. Еше не веря своим ушам, она переспросила у Женевьевы:

- Неужто тебе, королеве "детей богини Дану", дорого единство Арвернии?

- Мне дорога воля моего сына Карломана! - гордо ответила она, сверкая изумрудным пламенем глаз. - Он, перед тем, как выйти секундантом короля, распорядился таким образом, чтобы не случилось междоусобиц, ни в коем разе! Он все предусмотрел, даже то, что произошло! Поблагодари Карломана, государыня, когда он сможет выслушать тебя!

От этих слов Бересвинду бросило в жар, ей почудилось, что весь воздух вычерпали, и ей осталось лишь задыхаться  в удушливой жаре. Поспешно проговорила дрогнувшим голосом:

- Я поблагодарю его, пусть только боги вернут ему здоровье! Если надо - на колени встану, повинюсь за себя и за сына... А если ты удержишь "детей богини Дану" от мятежа - то и перед тобой...

Губ Женевьевы, искусанных до крови несколько часов назад, коснулась едва заметная улыбка.

- Если уж я, как ты говоришь, королева "детей богини Дану", то мое слово пока еще кое-что значит для их кланов. Надеюсь, что они послушают... Но только если их не раздражать более. Мне, и моему отцу, и Карломану, удалось добиться, чтобы при дворе считались с "детьми богини Дану", и это принесло хорошие результаты. Заметь, государыня - все эти годы мои соплеменники не поднимали крупных восстаний. Я не меньше тебя желаю, чтобы так оставалось и впредь. Потому что ты права, государыня: большинство воинов - дети душой, шумные мальчишки, бредящие подвигами и не думающие о будущем. Редкий из них поразмыслит, сколько людей поднимутся на светлый Авалон ради мести за одного человека. И о том, кто позаботится об их семьях, если мужчины уйдут на войну. И что будет, если они окажутся разбиты. Как мать своего народа, я обязана думать за них всех, если потребуется.

Арвернская королева с немым восхищением взирала на сидевшую перед ней женщину. И когда успела все это осознать, едва не лишившись сына, да еще таким страшным образом... Бересвинде подумалось, что сама она едва не погубила все окончательно, думая все решить силой...

Однако неистребимое подозрение снова зашевелилось в сердце Бересвинды. А не может ли Женевьева играть, усыпляя ее бдительность? Почему она так уверена, что Карломан выживет, ведь врачи еще не выходили?.. А если все-таки...

Позаботившись, чтобы ни жест, ни интонация не выдавали ее тайных чувств, Паучиха проговорила:

- Я всем сердцем надеюсь, что Карломан скоро будет здоров, и все арверны и все "дети богини Дану" обрадуются ему! Ты права: он очень много сделал для обоих народов, не деля их на своих и чужих. Ведь теперь можно ждать его полного выздоровления, правда, Женевьева? - королева-мать всячески выражала сочувствие, за которым скрывался затаенный страх.

Женевьева побледнела, мысленным взором вновь увидев своего сына - израненного, обескровленного... Потянулась к нему, стремясь узнать все как есть. Уловила тихое, но вполне явное и размеренное биение сердца. Слава Великому Врачевателю Диан Кехту: - Карломан был жив, хотя и очень слаб, конечно; по всей видимости, находился в целительном сне. А это означало, что его полное выздоровление теперь - вопрос времени.

- Мой сын будет жить, я в это верю! - упрямо повторила Женевьева, не вдаваясь в объяснения, откуда она может это знать. - Воля сына священна для меня в любом случае. Я клянусь тебе жизнью Карломана, что не позволю "детям богини Дану" поднять восстание.

Клятва жизнью сына - самая святая, что только возможна для матери. Бересвинда Адуатукийская примолкла, поражаясь величию духа этой женщины. Поддаться мстительному чувству - проще всего, но где найти силы, чтобы удержаться от мести? Произнесли армориканка любую другую клятву  она продолжала бы ее подозревать, но только не клятву жизнью сына.

- Тогда и я клянусь тебе... жизнью сына моего, короля Хильдеберта, клянусь: никому из народа богини Дану  не будет ныне грозить опасность в землях Арвернии, если только я в силах ее предотвратить!

Большего королева-мать просто не могла обещать. Не такой дорогой ценой. Жизнь непредсказуема, а особенно непредсказуем сам ее царственный сын. Сейчас он, конечно, исполнен сожалений и ищет способа хоть как-то загладить свою вину, но вот ручаться за что-либо от его имени даже его мать уже не смела. И потому пообещала лишь то, что легко было выполнить в ближайшее время. Но ведь это им и нужно - выиграть время, не дать разгореться междоусобице в первые дни, самые опасные. А там, с выздоровлением Карломана (на что Бересвинда очень надеялась), искры мятежа угаснут сами, как огонь без топлива.

И, как только клятвы были произнесены, Женевьева явственно расслышала в воздухе тонкий, словно хрустальный звон. Ей показалось, что и собеседница насторожилась, будто уловила что-то. Клятвы, произнесенные от сердца, много значат, их записывают на свитках всеведущие норны, - и горе тому, кто их нарушит!

Но эту клятву они должны исполнить! Залогом тому - не только жизнь их сыновей, но и жизни множества сыновей и дочерей их народов, само будущее ныне лежало в руках двух этих женщин. Сейчас Женевьева, как никогда, понимала, почему ее отец, Риваллон Сто Воронов, после гибели Хлодиона остался служить королю Хильдеберту Строителю, хоть и возненавидел его. Так было надо. Потому что сейчас лишь службой арвернским королям вожди "детей богини Дану" могут добиться пользы для своего народа. Конечно, многие воинственные, задиристые люди предпочитают рискнуть всем сразу в открытом противостоянии. Но чаще всего их попытки поспешны и слишком слабы, и дело заканчивается большой кровью. Однако зрелые, рассудительные люди выбирают иной путь. Конечно, бывают случаи, когда переговоры бесполезны, и остается лишь затачивать мечи поострее. Но для того, чтобы реже доводить до таких крайностей, людям и даны разум и речь.

А Бересвинда, досказав до конца свою клятву, почувствовала себя как усталая тягловая лошадь, которую, наконец, распрягли после трудной работы. Наконец-то можно взглянуть в будущее без страха! Не будет междоусобной борьбы - значит, ее сын сможет править спокойно! Пусть Карломан выздоравливает поскорей, и пусть будет мир!

И как раз в это время, как долгожданный ответ на сокровенные чаяния обеих женщин,  двери в покои майордома, наконец, приоткрылись. Лекари со жрецами стали выходить оттуда, один за другим. Женевьева, позабыв все свое самообладание, вскочила на ноги, с замиранием сердца ожидая, когда ей сообщат о состоянии ее сына.

Приветствовав обеих королев - настоящую и некоронованную, - старший из лекарей произнес:

- Ныне мы сделали все возможное для исцеления ран доблестного майордома. Конечно, рана тяжела, да еще и большая потеря крови... но он жив, и даже руку ему, по всей вероятности, удастся сохранить. В ближайшие несколько дней еще рано ручаться вполне... но, если рана не воспалится, граф Кенабумский не первый раз всех удивит, преодолев то, что смертельно для других людей...

Женевьева, побледнев от радости почти так же сильно, как в тот миг, когда меч короля опустился на ее сына, поклонилась королеве-матери и, как только та знаком отпустила ее, бросилась в приоткрытую дверь, к ложу своего спящего сына. А Бересвинда Адуатукийская, поднявшись с кресла, удалилась прочь, словно ее и не было здесь.

[Convollar]

Замечательно! Очень интересно наблюдать за разговором этих двух женщин и одновременно как бы слышать из мысли. Сейчас и Бересвинда вызывает сочувствие, кажется, она стала понимать, чир не только искалечила сына, но и поставила под удар своё королевство. Разумеется, с благими намерениями, но благие намерения могут завести совсем не к благу. Очень интересный разговор. 

Поддаться мстительному чувству - проще всего, но где найти силы, чтобы удержаться от мести? 

Женевьева может удержаться, а для Паучихи это почти предел возможности. Испытание на прочность психики.

[Карса]

Женевьева и Бересвинда, кажется, договорились. Паучиха осознала свои ошибки в воспитании. Вот только что теперь с этим делать. Мальчик-то уже взросленький.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа Карса!

Замечательно! Очень интересно наблюдать за разговором этих двух женщин и одновременно как бы слышать из мысли. Сейчас и Бересвинда вызывает сочувствие, кажется, она стала понимать, чир не только искалечила сына, но и поставила под удар своё королевство. Разумеется, с благими намерениями, но благие намерения могут завести совсем не к благу. Очень интересный разговор. 

Поддаться мстительному чувству - проще всего, но где найти силы, чтобы удержаться от мести? 

Женевьева может удержаться, а для Паучихи это почти предел возможности. Испытание на прочность психики.

Вы замечательно понимаете наших героев, впрочем, как и всегда.
Даже у Бересвинды есть положительные качества. Она любит своих детей, хотя воспитать как следует, во всяком случае младшего, Хильдеберта, увы, не смогла. Должны быть и иные качества, если она даже после вдовства нашла свое счастье с Хродебергом. За что-то же он ее любит. Но недостатки ее, как матери и правительницы, увы, перевешивают.
Да: Женевьева могла сгоряча крикнуть королю: "Никогда не прощу", но, если ее сын выживет, она сможет позабыть о мести. А вот Бересвинда наверняка бы отомстила все равно, если не сразу, то потом, при удобном случае.

Женевьева и Бересвинда, кажется, договорились. Паучиха осознала свои ошибки в воспитании. Вот только что теперь с этим делать. Мальчик-то уже взросленький.

Самое главное - что договориться смогли. Теперь поглядим, кто еще примет этот конфликт как свое личное дело.
Перевоспитывать короля, увы, уже поздно! Постараться хотя бы влиять в лучшую сторону.

Глава 15. Фидхелл
За много миль от Дурокортера, закатнее обжитых арвернами областей, лежала земля Бро-Рианниен, "Королевская Земля" на языке "детей богини Дану". Ибо они владели этим краем со стародавних времен, с той легендарной поры, когда их предки, согласно легендам, пришли на кораблях из-за дальних морей и потеснили живших здесь тогда великанов. В те времена ни о каких арвернах еще слыхом не слыхивали. Ныне же владения "детей богини Дану" - Арморика сжалась до четырех герцогств. Само название Бро-Рианниен превратилось в насмешку, так как у "детей богини Дану" давным-давно не было короля. Потомки издавна воинственного народа пасли овец на пологих зеленых холмах, возделывали землю, ловили рыбу в водах быстрых рек, объезжали гордых коней, и... лишь тайно прятали в священных рощах у друидов мечи, заточенные против арвернов-завоевателей.

Но старинный замок Чаор-на-Ри, что высился на вершине холма, пережил века и встретил нынешние времена целым и невредимым, в отличие от многих других, чьи обломки ныне белели среди зарослей, как старые кости. Чаор-на-Ри, величиной и богатством не уступавший любому из арвернских замков, ныне был владением арвернского наместника - Сигиберта, старейшего из принцев крови.

На оплетенном плющом балконе второго этажа замка сидели два величественных старца. Они были заняты игрой в фидхелл, старинным развлечением "детей богини Дану", изобретенной в былые времена самим божественным Лугом.

Один из старцев, игравший на доске белыми фигурами, был одет на манер "детей богини Дану". Его шерстяный плед, ради теплого дня откинутый на спинку стула, был окрашен в цвета королевского рода, да и украшавшая его золотая кайма указывала на приднадлежность к нему, хоть и не кровную, а, вероятнее всего, брачную. Сам старец был высокого роста, худощав, и держался прямо, а отсутствие бороды делало его с виду на несколько лет моложе, хотя его длинные, ниже плеч, волосы давно совершенно побелели. Это был Риваллон Сто Воронов, граф Кемперрийский, отец нынешней королевы своего народа - Гвиневеры-Женевьевы Армориканской. В прошлом он был майордомом Арвернии, а нынешний майордом, Карломан Кенабумский, приходился Риваллону внуком.

Второй старец, игравший черными фигурами, одетый в богатый домашний костюм арвернского вельможи, был еще старше: ему исполнилось уже девяносто четыре года. Возле кресла стояла его трость с отделкой из янтаря. С пышной седой бородой, с потемневшим от старости лицом и поблекшими глазами, старец казался ожившим пращуром - предком-хранителем своей семьи. И действительно, примерно так его и воспринимали его родичи - королевская семья Арвернии. Потому что старец в одежде арвернского вельможи и был принцем Сигибертом, старейшим из королевского рода и наместником Бро-Рианниена. Он прожил столько лет, что давно умершие короли - Хильдеберт Строитель и Хлодоберт Жестокий, приходились ему племянниками, как и их ныне здравствующий брат, Дагоберт Старый Лис. Разумеется, последний мог показаться старым кому угодно, но только не тому, кто остался в семье от предшествующего ему поколения. Сигиберт был отцом Теодеберта Миротворца, а ведь тот и сам достиг более чем почтенного возраста. Более поздние поколения арвернских королей и принцев почтительно именовали своего двоюродного деда и прадеда "Сигибертом Древним".

И Сигиберт, и Риваллон были живыми свидетелями минувшей эпохи. Оба помнили то время, когда на месте Дурокортерского замка плясали вейлы (и оба в глубине души считали, что лучше было так и оставить). Помнили давно отгоревшие битвы и людей, что умерли раньше, чем нынешние поколения родились. Порой казалось: одно напряжение мысли - и они вспомнят и Погибшую Землю. Так что более молодым с ними бывало неуютно. И лишь между собой старики могли отвести душу. Хотя ни тот, ни другой отнюдь еще не погрузились в бесполезное созерцание прошлого, как это бывает в старости, лишенной возможности действовать. Оба они - арверн и армориканец, - знали все о нынешних государственных делах, хотя и передали их нынче своим детям, внукам, правнукам. Но оба старика всем сердцем разделяли их заботы, хотя сами жили на покое в замке Чаор-на-Ри, и порой еще могли дать хороший совет своим потомкам.

В былые времена, когда оба они были еще крепкими мужчинами с горячей кровью, взаимоотношения между Сигибертом и Риваллоном были сложными. Приходилось быть и врагами, когда "дети богини Дану" поднимали восстание. И союзниками - когда укрощенные вассалы вместе со своим сюзереном боролись против соседей - нибелунгов, шварцвальдцев, междугорцев. И соперниками на рыцарских турнирах доводилось им бывать не раз в те безвозвратно минувшие годы. Они и сейчас состязались, но только на расчерченной в черно-белую клетку доске, посредством фигур для фидхелла. Игра шла на равных: то победу одерживал Риваллон, то Сигиберт. Но ведь и для сражений на игровой доске необходимо точное внимание и ясный рассудок. И оба они радовались тому, что сохранили эти качества в самой большой мере, какая возможна в их годы для людей, не имеющих в своих жилах крови других, более долгоживущих рас.

И тот, и другой овдовели много лет назад. Первая жена Риваллона, давно покойная, была королевой "детей богини Дану", и, по обычаям их народа, наследницей сделалась их дочь, Женевьева Армориканская. А покойная жена Сигиберта принадлежала тоже к роду королей Арморики, но младшей их ветви. Потому-то его сын, Теодеберт Миротворец, и смог жениться на Женевьеве, хотя Совет Вождей Кланов и опасался отдать королеву за арвернского принца. Бывшая до того любовная связь Женевьевы с Хлодобертом Жестоким касалась ее одной, обычаи "детей богини Дану" не запрещали незамужней женщине отношений с мужчиной, а ее дети принадлежали роду матери. Тогда как брак королевы касался всего народа. Но все же, за долгие годы и Теодеберт, и отец его сделались для "детей богини Дану" своими, так что Совет дал дозволение.

Да, много было бурных событий в прошлом обоих старцев! А теперь главные радости их последних лет - греться на летнем солнышке да играть в фидхелл и вспоминать былое в обществе старого родича и друга. И, конечно, ждать писем от своих детей, которых важные дела вынудили уехать. Не так уж и мало, в их годы! И, стоило одному из них сделать удачную уловку в игре, гордо улыбались оба: "Мы еще кое-что можем!"

Риваллон играл белыми фигурами, что стали посреди доски, изображая защищенную крепость. Сигиберту достались черные, "завоеватели".

- Все правильно: ты арверн, тебе и начинать войну! Но в этот раз уберешься ни с чем! - беззлобно произнес Риваллон, не давая черным фигурам пройти дальше, к позиции белого короля.

Сигиберт засмеялся в ответ сиплым старческим смехом и, ловко окружив своими фигурами одну из белых, снял ее с доски.

- Будь тогда поосторожней, иначе твой король останется без подданных! - усмехнулся он.

В таком духе они всегда поддразнивали друг друга за игрой в фидхелл. И словесные пикировки доставляли обоим не меньше удовольствия, чем сама игра.

Но в этот день мысли обоих старцев часто обращались к другим краям и совершенно другим "играм". Оба думали об арвернском дворе и о своих близких. У Риваллона там нынче и внук, и правнуки. При том самом дворе, что некогда погубил Хлодиона. Можно ли теперь только гордиться славой Карломана и совсем не бояться?..

И все-таки, бывший майордом, глядя с балкона вниз, видел вокруг мирные зеленеющие поля, пасущихся на холме овец, деревни, где женщины каждое лето перекрывали крыши тростниковыми стеблями, придавая этому занятию характер священнодействия. Все это заслуживало и впредь сохраняться невредимым. Он-то, Риваллон Сто Воронов, помнил очень хорошо, как в речных водах отражались пожары сожженных арвернами земель; как в ужасе спасались бегством женщины и дети, когда мужчины оставались, приняв бой; как завоеватели сжигали священные рощи вместе с привязанными к деревьям фанатичными друидами, извечными подстрекателями всех восстаний. Чтобы больше такого не повторялось, и угождал арвернам он, Риваллон Сто Воронов, и его потомки...

Было о чем тревожиться и Сигиберту Древнему. Его сын и невестка надолго уехали в чужие края, с дипломатической миссией, порученной Карломаном. С одной стороны - лестно, когда твой род получает от короны столь важные поручения. С другой - старик просто страшился отпускать от себя сына, ведь он может и не дожить до его возвращения. Сигиберт понимал, что в таком возрасте каждый день может стать для него последним. Смерть как таковая не пугала его: не вечно же жить человеку. Но уйти, не простившись с сыном, который и сам уже успел состариться за столько лет, было бы жаль! Впрочем, Карломан ему обещал, что он дождется...

Вспомнив, как Карломан несколько месяцев назад убеждал его отпустить Теодеберта в поездку, Сигиберт Древний растерянно моргнул. Ведь он понимал, что майордом мог бы просто приказать своему подчиненному ехать. Но нет: Карломан не любил принуждать своих родственников, которых всегда прекрасно понимал. Он сам внезапно приехал убеждать его, упрямого старика. Точнее, визит майордома был внезапным только для Сигиберта, а Риваллон обо всем узнал наперед через своих ручных воронов.Что до "детей богини Дану", то они встречали Карломана, как полноправного наследника своей королевы, как будто у них все еще было самостоятельное государство. О, Сигиберту прекрасно помнился тот разговор, в присутствии Теодеберта, Женевьевы, Риваллона и Дагоберта! Карломан тогда сказал, взяв руки Сигиберта в свои и лукаво блеснув зелеными глазами:

- Я обещаю тебе, дедушка (так, по привычке с детства, обращались к Сигиберту Древнему все арвернские принцы), эта поездка не продлится слишком долго. Пока я, к сожалению, не могу открыть всего, но, если батюшка Теодеберт успешно выполнит свою миссию, мы в дальнейшем сможем избежать большой крови и создадим сильнейший союз со времен великого императора, моего тезки! Он принесет всем людям благоденствие и процветание, я обещаю тебе, дедушка!

Что и говорить, убеждать Карломан умел! Вскоре Сигиберт, издав тяжкий вздох, взглянул на своего сына, но уже не столь несчастным взглядом, как совсем недавно.

- Что ж... Если надо, поезжай, Теодеберт! Я не имею права удерживать тебя, если тебя ждут важные заботы... Да, да, поезжай! Простимся, на всякий случай. Случится только то, что людям сулили норны.

Услышав эти слова, Карломан улыбнулся загадочной, едва уловимой, как у его матери, улыбкой, и коснулся холодных рук старика:

- Не беспокойся, дедушка: вам еще рано прощаться навсегда! Мое чутье подсказывает, что у тебя в запасе еще есть несколько лет. Так что не бойся их отпустить.

И тогда Сигиберт совсем поверил ему. Потому что о чутье Карломана, тоже унаследованном от матери, знали все родичи, да и многие другие люди. Он не раз его проявлял, с первого взгляда отличая больного человека от здорового, даже если болезнь только пустила корни в его теле и еще не успела отразиться в облике и внешнем состоянии. При первом взгляде на любую женщину он мог узнать, беременна ли она, и кто у нее родится. Лишь самые одаренные провидцы могли соперничать с Гвиневерой Армориканской и с ее сыном.

И сейчас, заметив, что старый друг что-то невесел, Риваллон попытался ободрить его:

- По сыну скучаешь? Не волнуйся, старина: дороги нынче куда спокойней, чем прежде, к тому же, с ними надежная стража. Обещанию Карломана можно верить.

При этих словах Риваллон Сто Воронов тихонько усмехнулся: он-то знал, откуда его дочь и внук унаследовали свой дар. Сигиберт тоже давно догадывался, однако помалкивал. Прожив много лет среди "детей богини Дану", он не разделял арвернских предрассудков против Других Народов, да и у себя он успел застать времена, когда люди и альвы еще могли уживаться между собой.

Выбрав одну из черных фигур, Сигиберт решительно послал ее через половину поля, показывая, что играет внимательно. И только затем ответил на вопрос друга:

- Нет, не то чтобы я сильно тревожился... Теодеберт прислал мне письмо, что вернулся в Дурокортер, и скоро мы сможем увидеться. Конечно, только после свадьбы Хильперика с Бертрадой Шварцвальдской. Теодеберт обязан представлять при дворе Арморику: мне-то эта поездка и пышные торжества уже не по силам.

Бывший майордом, в свою очередь, сделал ход белыми на доске для фидхелла.

- И что пишет герцог Теодеберт? Как прошла поездка? - спросил он с интонацией, не оставлявшей сомнений, что для него все же дорого благополучие государства, которому отдал столько лет жизни.

Сигиберт неопределенно пожал плечами, нахмурил косматые снежно-белые брови.

- Я так и не понял. Мне кажется, что он чего-то не договаривает. "Поездка прошла благоприятно" - понимай, как знаешь. Я перечитал письмо несколько раз, но так и не понял, удалось ли ему добиться своих целей. И что нас ожидает: мир или война...

- Напишет обо всем, как сможет! Может, у них в Дурокортере и минуты свободной нет среди придворных торжеств, - утешил Риваллон старого друга.

Про себя же решил немедля послать воронов в Дурокортер. Вороны летают повсюду, у них зоркий глаз и цепкий ум, они легко разузнают и такое, что люди предпочли бы скрыть. Риваллон еще в молодости придумал приручать воронов, подсмотрев, как в лесу они наводят крупных хищников - волков, медведей, - на след дичи, а потом сами кормятся остатками их добычи. У Риваллона был врожденный дар обращаться с птицами, он понимал их язык, вот и придумал обучать воронов для разведки. И за эти годы его птицы сделали много полезного.

И теперь он был намерен разузнать все о поездке Теодеберта. Достаточно послать всего лишь одного ворона, что будет наблюдать за покоями майордома. Ибо все сведения в Дурокортере стягиваются, конечно же, к Карломану. Можно ждать, что кто-нибудь да обронит фразу, которая все разъяснит, словно свеча, что рассеивает ночной мрак. Хотя Карломан и так знал, что за ним постоянно наблюдают вороны его деда, единственно ради заботы о его безопасности.

- Твой ход, - напомнил он Сигиберту. - Вот, смотри: мои белые фигуры стоят стеной. Ну, что ты сделаешь, чтобы окружить и взять хоть одну?

- А вот! - Сигиберт Древний нащупал слабое место в обороне противника и тут же атаковал. - Попробуй защитить своего короля с этой стороны!

Риваллон вынужден был несколькими ходами загородить короля, но при этом черные окружили и взяли у него еще две фигуры. В отместку белые приготовились зажать черных в клещи. Игра закипала все жарче, и ни один из старцев не мог поручиться, кто выйдет победителем на сей раз.

Как вдруг неожиданное событие навсегда прервало эту партию в фидхелл. Сверху упала черная тень, ветер ударил им в лицо, опрокинув на доску несколько фигур, и белых, и черных. В следующий миг на каменную ограду балкона уселся крупный ворон с иссиня-черным оперением.

- Ты что делаешь, тролль с перьями? - возмутился Сигиберт Древний, слегка испугавшись внезапного вторжения птицы.

Риваллон Сто Вороном тоже испуганно вздрогнул, но по другой причине: он узнал одного из крылатых разведчиков, которого он сам вырастил, обучил человеческой речи, а недавно послал в Дурокортер.

Ворон сделал несколько шагов по ограде, отдыхая после полета. Затем принялся каркать. И, стоило ему издать первые звуки, как Риваллон прислушался и словно окаменел, ничего больше не замечая. Только лицо у него белело все больше, пока не приняло оттенок и выражение мрамора. Фигура, которую он держал в руке, выскользнула и упала на доску.

- Что такое? Что случилось? - воскликнул Сигиберт, а у самого сердце уже сжималось в тревожном предчувствии.

Окаменевший Риваллон не успел ответить. Ворон вновь разинул клюв и внятно произнес по-человечески:

- Пррролита Крррровь… Карррломана…. Коррроль…. Прррролил….

Громкий возглас страха и изумления вырвался разом и у Сигиберта, и у Риваллона. Оба почтенных старца, бледные как смерть, растерянно переглянулись, не в силах поверить своим ушам.

[Convollar]

Тролль с перьями - очень удачно для ворона!

Интересный экскурс в истории взаимоотношений Арморики и Арвернии. В этом мире и в описываемое время люди ещё помнят Другой народ, причём не только в легендах, среди них ещё живут потомки смешанных браков. А ворон хорош, эти птички действительно умны и понятливы. Даже их соплеменники, обычные серые вороны отличаются  умом и сообразительностью.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

Тролль с перьями - очень удачно для ворона!

Интересный экскурс в истории взаимоотношений Арморики и Арвернии. В этом мире и в описываемое время люди ещё помнят Другой народ, причём не только в легендах, среди них ещё живут потомки смешанных браков. А ворон хорош, эти птички действительно умны и понятливы. Даже их соплеменники, обычные серые вороны отличаются  умом и сообразительностью.

Тролль здесь - как ругательство, в значении "нечистая сила".
Да, в Арморике потомки Других Народов еще как живут, и даже представляют собой значительную силу! Собственно, дальше мы как раз с ними встретимся.
А вороны, конечно, на многое способны (опять вспоминается то "Волшебник Изумрудного города", то "Двенадцать месяцев", где, кстати, ворон, похоже - глаза и уши братьев-Месяцев). Простые серые вороны были бы не так эффектны, а вот черный ворон благороднее и внушительнее.

Глава 15. Фидхелл (продолжение)
Принц Сигиберт, бессильно откинувшись в своем кресле, смотрел широко распахнутыми глазами. Кое-как перевел дыхание, справляясь с перебоями сердца. Но вот оно уже забилось не так бешено, и дыхание постепенно выровнялось.

Белый как полотно Риваллон дрожащими руками схватил со стола серебряный колокольчик, громко зазвонил, вызывая слуг. За дверями послышались торопливые шаги. Ожидая, пока появится помощь, граф Кемперрийский продолжал расспрашивать своего крылатого разведчика.

- Как произошло?.. Насколько опасны его раны? Что теперь делают король и его мать? А Гвиневера? Вожди кланов?

Ворон сидевший на ограде, обхватив перекладину крепкими лапами, только каркал в ответ. Но Риваллон Сто Воронов прекрасно понял все, что тот говорил.

Тем временем на балкон вбежали двое слуг, а с ними - старший сын Риваллона от второго брака, виконт Морветен. Он был на три года моложе своей единокровной сестры, Гвиневеры Армориканской, однако выглядел как обычный человек в свои уже немолодые годы. Сейчас, услышав, что отец зовет, Морветен так спешил, что его полуседые волосы растрепало от быстрого движения - совсем как в те далекие годы, когда он сам из озорства взъерошивал их, - подумал его отец.

По знаку Сигиберта, один из слуг подал ему кубок ключевой воды. Старец глотал ее, почти давясь, не чувствуя вкуса. Он все еще не мог поверить услышанному.

- Все это нелепость! Я отказываюсь верить болтовне глупой птицы... - заявил он, но осекся, когда его друг и вассал покачал головой.

- Мои вороны никогда не лгут и не ошибаются! - с печальной гордостью произнес тот.

И Сигиберт низко склонил седую голову.

- Да, ты прав! Значит, это правда! - тяжело вздохнул он, глубоко переживая случившееся несчастье. Оба они были очень привязаны к Карломану, но Сигиберт остро ощущал еще и позор королевского рода.

В это время Риваллон приказал второму слуге:

- Немедля пошли в столицу гонца с парой заводных коней! Пусть все узнает из первых рук.

- Но что случилось, отец?! - все еще недоумевающе спросил Морветен.

Глубоко вздохнув, Риваллон как мог короче передал вести, что принес ворон, все еще сидевший на ограде. Он изредка хрипло каркал, словно подтверждая: "Да... да..."

- Королева Кримхильда, желая привлечь внимание короля, предложила нибелунгским рыцарям показательный бой. Король решил в ответ почтить их арвернским обычаем, и вызвал на поединок Рыцаря Дикой Розы. На боевых клинках! Затем королем овладела ярость, и он готов был зарубить нибелунга. Карломан, спасая короля от бесчестья, а обитаемые страны - от новой войны, закрыл собой его жертву. Теперь он лежит при смерти, а король молится за его жизнь.

При этом повествовании виконт Морветен покачнулся и привалился спиной к каменной ограде балкона, где все еще сидел ворон. Трудно было поверить, услышанное просто не укладывалось в голове! Взгляд сына Риваллона упал на доску для фидхелла, где опрокинутые фигуры лежали вперемешку, черные поверх белых, белые поверх черных. Это напомнило виконту поле боя, где живые и мертвые так же лежат вповалку. "Вот что ждет нас всех, если..." - больно резанула мысль.

Сигиберт Древний сидел не жив не мертв, тяжело дыша. Слуга, что подносил ему воду, тревожно спросил:

- Господин, может быть, позвать лекаря?

Но Сигиберт отмахнулся, постепенно приходя в себя. Сердце постепенно успокаивалось.

- Пока не надо. Я еще не настолько плох! Карломан сказал, что я проживу еще несколько лет... - он осекся, вспомнив, что сам Карломан тяжело ранен и может умереть в любой миг. Как чудовищно было Сигиберту Древнему сознавать, что он, дряхлый старец, может, тем не менее, пережить могучего мужа в самой силе, способного еще столько сделать на благо Арвернии!

Морветен, не менее растерянный, переглянулся со своим отцом.

- И что теперь будет у нас?

- Что? - бывший майордом Арвернии горько усмехнулся. - Прежде всего, если все это правда, нам следует ждать гостей. И возможно, все былые распри "детей богини Дану" с арвернами покажутся детской игрой, если... если случится худшее.

Произнести слова "если Карломан умрет" его дед все-таки не осмелился. Бывает так, что назвать беду по имени - значит призвать ее. И тем не менее, эти слова носились в воздухе, хоть и никем не высказанные, их грозный призрак ощущали все.

Сигиберт приказал слуге, стоявшему возле него:

- Позови ко мне управляющего замком! Я прикажу ему выставить стражу. Самое главное сейчас - сохранять порядок, чтобы никакие горячие головы не допустить смуты. И чтобы ни один друид, ни один жрец в Священной Роще не узнал... о том, что произошло с Карломаном, пока не станет ясно, как быть дальше! Они больше всех ненавидят нас, арвернов, им только дай повод разжечь новое восстание... Я думаю, что и Карломан все предусмотрел, он никогда не пускал события на самотек. В Дурокортере достаточно разумных людей, и, если в первые же часы удастся не допустить беспорядков, то после страсти поулягутся, и восстания удастся избежать.

И такая почти детская надежда слышалась в словах седобородого старца, что Риваллон, думавший в это время еще и о страшной трагедии своей дочери, некогда отдавшей уже одного сына арвернскому двору, смог лишь кивнуть ему в ответ. Он и сам всей душой надеялся, что в столице не допустят смуты.

Но Риваллон Сто Воронов, как бывший майордом, тоже никогда не пускал событий на самотек. Карломан во многом унаследовал предусмотрительность от своего деда, да и из его богатого опыта многое почерпнул. И сейчас Риваллон обратился к ворону, все еще сидевшему на ограде:

- Сейчас же лети в свое гнездовье, там тебя накормят. А потом, молнией - обратно в Дурокортер. Узнай, что с Карломаном, следи за его покоями. И, если все же... - невысказанные слова вновь повисли в воздухе, - лети ко мне! Я должен все узнать одним из первых!

Ворон совсем по-кошачьи потерся головой о выставленную руку хозяина. Затем он взмахнул крыльями, собираясь лететь, но, как бы вспомнив о чем-то, задержался на своем насесте и прокаркал по-вороньи (Риваллон, естественно, его сразу понял):

- В Дурокортере появилась девушка из Шварцвальда, внучка вейлы. Ей дано многое. Она понимает речь живых существ. Приручила ласточку, спасенную от сокола, - с этими словами ворон взлетел и вскоре скрылся из виду.

Последнее сообщение удивило Риваллона, хотя он через тех же воронов давным-давно знал, что при дворе шварцвальдского герцога живут потомки Хильдеберта Строителя. Как видно, девушка впрямь заслуживает внимания, если уж ворон заметил в ней силу. Поразмыслив, Риваллон решил, что бисклавре нарочно позволили внучке вейлы жить в Дурокортере, чтобы приглядеться и определить, чего ждать от нее в будущем.

<i>"Бисклавре..."</i> А вот эта мысль заставила Риваллона задуматься столь надолго, что он заметно помрачнел. В Бро-Рианниен обитало и такое население, для которого Карломан тоже был далеко не чужим, так что они точно примут близко к сердцу его ранение, а тем более - гибель. Только вот удержать их, если они поднимутся мстить, будет гораздо трудней, чем простых людей. И нельзя медлить: у бисклавре свои способы узнавать новости, и очень может быть, что они уже обо всем знают, или вот-вот...

Прервав свои размышления, Риваллон проговорил без тени сомнения:

- К вечеру в Чаор-на-Ри приедут три влиятельных барона. Следует все приготовить к их встрече.

И Сигиберт, и Морветен очень удивились его словам. Однако привыкли доверять всегда точным сведениям бывшего майордома. Позвав все еще ожидавшего слугу, Сигиберт распорядился:

- Скажи управляющему, чтобы приготовил к этому вечеру малый гостевой покой! Передай: пусть на столе не будет ничего из серебра. Ступай!

Когда слуга вышел, Сигиберт тяжело вздохнул. За долгие годы наместничества в Арморике он узнал многие ее тайны, к каким на его родине вряд ли отнеслись бы с пониманием. Знал и баронов, о которых шла речь, с гербами, изображавшими волков, лис, свирепых псов. Ночных гостей, наследников Древних Народов - а именно, "бисклавре", как их именовали "дети богини Дану". Значит, совсем скоро в Чаор-на-Ри соберутся люди без возраста, с такими же нечеловечески яркими глазами, как у Женевьевы и Карломана. Как они отнесутся к случившемуся, те, в ком человеческая природа сочетается со звериной? Зверь осторожен, иначе он давно погиб бы в своих лесах, но он и яростен, если ему не оставили выбора, кроме сражения. Обычному человеку трудно понять тех, кто сочетает в себе две ипостаси. Вот Риваллон много лет знается с бисклавре, его первая жена, королева, происходила из их племени. И все равно, если они потребуют мести за наследника королевы - даже Риваллону будет почти невозможно удержать их. Бисклавре почитают своих вожаков гораздо больше, чем люди - большую часть королей. Тем более, речь шла о Карломане, который умел завоевывать уважение решительно у всех, с кем ему доводилось иметь дело.

Блуджающий тусклый взгляд Сигиберта упал на позабытую доску для фидхелла. "Другая игра начнется теперь для тех, кто еще в силах в ней участвовать", - подумал он с тоской. И протяжно вздохнул. Не думал он, Сигиберт Древний, что почти что на смертном одре придется еще вмешиваться в державные дела, тратить уходящие силы, чтобы не допустить междоусобиц. А ведь поводов для распрей накопилось - не счесть: Нибелунгия против Арвернии, "дети богини Дану" - против своих завоевателей, Другие Народы - против людей, особенно арвернов, с которыми отношения и так со времен Хильдеберта Строителя напряженнее некуда...

Видимо, о том же думали и остальные, потому что виконт Морветен, стоявший рядом со своим отцом, положив руку ему на плечо, тревожно проговорил:

- Как жаль, что сестры сейчас нет с нами! Королеву они бы наверняка послушались. В тебе они почитают ее отца, но...

- Мы должны их убедить! - голос у Риваллона был старчески хриплым, но звучавшая в нем решимость никак не соответствовала его обличью. - Иначе будет... Ты слышал, что творит на наших землях Ужас Кемперра?

Морветен скорбно кивнул. Вся округа была осведомлена об Ужасе Кемперра - безумном одичавшем оборотне, который вот уже несколько лет держал в страхе Королевскую Землю. Никто в точности не знал, откуда он взялся. Лишь предполагали, что это полукровка от связи бисклавре с человеком, выросший среди людей и не получивший правильного воспитания. Такие оборотни-отщепенцы, не научившиеся вовремя распоряжаться звериной половиной своей сути, бывали и раньше, хоть и редко - но помнили их потом долго, и свои сородичи, и люди. Если им доводилось попробовать человеческой крови, они превращались в одержимых убийц, жаждали человечины, как запойный пьяница - хмельного зелья. Остановить их могла только смерть. Но еще никто из них не приносил людям столько бед, не был так свиреп, ловок и хитер, как это неуловимое чудовище - Ужас Кемперра. Он, никого не боясь, убивал встреченных в лесу людей, даже неподалеку от жилых мест, но в логово, если оно у него было, не уносил, а бросал, съев часть тела, чтобы люди нашли. Стоило девушкам пойти в лес за ягодами, за грибами, стоило охотнику заночевать в лесу или проезжему всаднику сократить путь через глухой бор - на другой день находили их жутко изувеченные трупы. Всего несколько дней назад убийца совершил новое страшное преступление: растерзал и наполовину съел молодую девушку, а затем одел обглоданный труп снова в платье, словно смеясь надо всеми, кто станет искать его следы. И никто не мог найти злодея, лучше всех знавшего все лесные тайники. Даже вороны Риваллона не могли разыскать оборотня-убийцу, поскольку он разбойничал в основном по ночам, днем же скрывался, возможно, в пещерах, которых много было в окрестностях Кемперра.

Дошло до того, что люди теперь боялись ходить в лес меньше чем десятком. Однако и не ходить туда не могли, потому что многие их промыслы зависели от леса. И все равно, то и дело кто-нибудь становился жертвой кровожадного оборотня. Местные охотники извели в округе множество волков, но все это были обычные звери, и преступления не прекращались.

Не меньше людей были растеряны и оборотни. Для них появление "выродка", как они называли безумного собрата, было не только позором, но и большой угрозой. Он бросал тень на всю их общину. Из-за таких вот "выродков" многие люди ненавидели и боялись оборотней вообще, хоть их было не больше, чем безумцев среди самих людей. Бесчинства "Ужаса Кемперра" могли привести к вражде между оборотнями и людьми, как повсюду в Арвернии. Но, хотя для оборотней было делом чести найти и покарать отступника, они тоже не могли его выследить. Только за последний год он убил троих смелых охотников-оборотней. От больших же облав он ловко прятался, поскольку чутьем и врожденными способностями не уступал тем, кто его искал. Казалось, что никто не сможет одолеть чудовище.

Вот почему виконт Морветен скорбно кивнул при упоминании Ужаса Кемперра. А его отец продолжал:

- Так вот: погоня за ним покажется всем детской игрой, если Другие Народы сочтут пролитую кровь Карломана последней каплей!..

Все трое сразу представили себе картины страшной войны всех против всех. И, чтобы прогнать эти страшные мысли, Морветен резко встряхнул головой, горячо возразил:

- Этого не может быть, отец! Гвиневера не допустит. Как только она сможет приехать, она остудит пыл своих собратьев. Разумеется, она - мать, чей сын жестоко пострадал за верность королю, но она же и королева, и всегда поступает разумно!

Риваллон пожал плечами, за последний час, кажется, ссутулившимися больше, чем за всю его долгую жизнь.

- Не людям судить о делах Других Народов.  Спросим у наших гостей, когда приедут, - так он ответил, не смея за что-либо ручаться.

[Convollar]

Не стареют душой ветераны, что да, то да! И какие интересные появляются персонажи - оборотни. Вечная вражда между людьми и потомками Других народов, живших на этих землях задолго до того, как из-за моря пришли люди. Ну, и Ужас Кемперра, зверюга ужасный, враг и своим, и чужим. Неуловимый безумец, в людском мире - маньяк, в мире оборотней - грязное пятно на репутации народа. Посмотрим смогут ли почтенные старцы найти общий язык с  "бисклавре", это очень важно.

[Карса]

Так вот кто такие бисклавре! Оборотни! Как много зависит от того, выживет ли Карломан. Старцы великолепны. Монстр ужасен. История становится всё интереснее. Название замка Чаор-на-Ри кажется созвучным  со словом "чары", как бы намёк на особенность этой земли. Хотя, может быть, это случайное созвучие.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа Карса!

Не стареют душой ветераны, что да, то да! И какие интересные появляются персонажи - оборотни. Вечная вражда между людьми и потомками Других народов, живших на этих землях задолго до того, как из-за моря пришли люди. Ну, и Ужас Кемперра, зверюга ужасный, враг и своим, и чужим. Неуловимый безумец, в людском мире - маньяк, в мире оборотней - грязное пятно на репутации народа. Посмотрим смогут ли почтенные старцы найти общий язык с  "бисклавре", это очень важно.

Не дают им жить спокойно! Приходится отложить фидхелл и окунуться в политические игры, потому что больше некому в Арморике этого сделать.
Оборотней увидите дальше! Весьма колоритные личности. Поглядим, удастся ли договориться с ними.
Речь оборотней, кстати, написала эрэа Менестрель, мне так не передать их манеры говорить.
Проблема "Вас здесь не стояло" бывает актуальной и среди человеческих народов, а что взять с тех, кто от людей отличается?
Насчет Ужаса Кемперра со временем будет написано дальше. Если только жизнь нам позволит написать все, как мы планируем!
Да, от их возможности мирно договориться зависит очень многое!

Так вот кто такие бисклавре! Оборотни! Как много зависит от того, выживет ли Карломан. Старцы великолепны. Монстр ужасен. История становится всё интереснее. Название замка Чаор-на-Ри кажется созвучным  со словом "чары", как бы намёк на особенность этой земли. Хотя, может быть, это случайное созвучие.

Да: бисклавре - кельтское название оборотней-волкодлаков, означающее "говорящий волк".
И впрямь: Карломан так или иначе связан почти со всеми, можно сказать, он поддерживает баланс сил между людскими государствами, между людьми и Другими Народами. Если его не станет, очень многое полетит в пропасть.
"Чаор" или "каор" - и есть на кельтских языках "замок". Думаю, что созвучие с чарами все-таки вторично.

Глава 16. Три барона (начало)
Вечером в малом гостевом покое замка Чаор-на-Ри ожидали гостей. Пока за окном сгущались красные сумерки, обещая на завтра ветер, в покоях зажгли свечи в высоких бронзовых подсвечниках. Возле камина, в котором горел огонь, сидели два старца - Сигиберт Древний и Риваллон Сто Воронов. В замке к вечеру сделалось зыбко, да и холодеющая старческая кровь уже не согревала как раньше, а от жутких вестей она и вовсе застывала в жилах.

Близ них стояли два старика помоложе - виконт Морветен, сын Риваллона, и младший сын Сигиберта - Хлодомер, приходившийся братом Теодеберту Миротворцу. В прошлом Хлодомер был отважным воинов, маршалом Арвернии, много воевал под началом Дагоберта Лиса, своего кузена. В одном из сражений вражеское оружие выкололо Хлодомеру глаз, и теперь он прикрывал пустую глазницу черной повязкой. В последние годы, постарев, он жил в Чаор-на-Ри при своем престарелом отце, помогал ему управляться с беспокойным краем.

Сейчас Хлодомер и Морветен стояли возле своих отцов, как бдительные стражи, готовые, если потребуется, защищать от любой опасности, от любого напряжения, тяжкого в столь преклонные годы. А без напряжения нынче не обойтись, учитывая, какие гости к ним пожалуют на ночь глядя, да с какими вестями...

Никто не видел, как гости подъезжали к замку, не встречал их, не принимал на конюшне их лошадей. Просто дверь вдруг распахнулась, и через порог переступили трое мужчин в богатых одеждах "детей богини Дану", каждый - своего клана. Три барона, о которых шла речь. Но по тому, как двигались все трое, изумительно владея своим телом, по яркому блеску глаз, видно было, кто они на самом деле. Потомки Кернунаса, бога лесов. Бисклавре - оборотни.

Первым перешагнул порог Гурмаэлон Неистовый, хозяин Волчьего Утеса. И на миг его фигура заняла весь дверной проем, потому что Гурмаэлон был так высок и могуч, словно среди его предков присутствовали и сотворенные из камня велеты. Ему было семьдесят лет, ровесник стоявшего напротив него Хлодомера, но кто бы мог по нему это определить?! И по сей день Гурмаэлон был могуч и мускулист, с широченной, как боевой щит, грудью, а своими жилистыми руками легко поднимал на рогатину медведя или кабана. Сверх того, союзники-арверны знали на войне Гурмаэлона Неистового как искусного и распорядительного военачальника, хотя и излишне сурового, как с врагами, так и со своими воинами. Однако же за пределами Арморики никто не подозревал, кто он таков. Волосы у Гурмаэлона были черными с проседью, как и его борода, заплетенная в косы. Когда он переступил порог, лицо его выражало скорбь и ярость. И видно было, что он не замедлит выразить свои чувства.

Чуть позади и сбоку от него стоял Номиноэ Озерный, старейший из оборотней. Хоть и было ему уже девяносто шесть лет, но сохранился он гораздо лучше Сигиберта и Риваллона. Только что проделав долгий путь, Номиноэ совсем не казался утомленным. Он был худощав, с длинной седой бородой. Волосы его были переплетены золотой лентой. Как Риваллон Сто Воронов понимал язык чернокрылых вестников, как Номиноэ общался с лебедями, которых много водилось в его владениях - Озерном Крае. Но самое главное - он был мудрейшим среди оборотней и лучше всех умел чувствовать грань между мирами живых и мертвых. А ведь для стражи между мирами, помимо прочих задач, некогда были поставлены оборотни. Сейчас Номиноэ глядел на обоих старцев с сочувствием, однако не спешил начинать беседу.

Третьим с угрюмым и печальным видом стоял Варох Синезубый, барон Приозерья. Некогда он рос вместе с Хлодионом и Карломаном, и до сих пор оставался ближайшим другом нынешнего майордома Арвернии. Во многих сражениях участвовал с ним вместе, выручали друг друга не раз. На готовившиеся в Дурокортере торжества он не смог остаться ради большого праздника в собственной семье - готовился женить своего сына. По такому случаю Карломан охотно отпустил друга домой, а в Арвернии никому не было дело - подумаешь, одним из "детей богини Дану" будет меньше!

И вот, теперь Варох примолк угрюмо и отчужденно, думая, что, если бы он был вместе с Карломаном, смог бы предотвратить трагедию. Вароху было около пятидесяти лет, но он, как и Карломан, выглядел на человеческих тридцать пять.

Взглянув на Вароха, Риваллон Сто Воронов вздохнул, вспоминая своих внуков, как они играли в детстве вместе, как азартно лазили по кустам, собирая чернику. Карломан не так уж любил эту ягоду, его больше увлекало само занятие, и после он отдавал свою добычу Вароху - тот, наоборот, готов был есть чернику сколько угодно. Потому-то губы и язык у него вечно были синими от ягодного сока, за что и получил на всю жизнь прозвище "Синезубый". Сейчас Риваллону казалось - все это было только вчера...

Да, очень разными были трое баронов-оборотней! И внешний облик, и способности у всех различались не меньше, чем бывает у людей. И только глаза у всех троих были нечеловечески яркие, пронзительно-синего цвета, как острие боевого клинка из лучше стали; как отражение летнего неба в спокойной глади озера; как тугая кожура спелых, теплых от солнца, ягод черники.

Вот только сейчас глаза у троих баронов пылали гневом и скорбью, побледневшие лица застыли как мрачные маски...

Оба старца встретили гостей, поднявшись на ноги, причем Сигиберту для этого пришлось опереться на трость, а Риваллон незаметно поддерживал его. Их сыновья придвинулись ближе, готовые, если надо, защищать своих отцов. От оборотней исходила такая первозданная лесная сила, что рядом с ними и человеку помоложе стало бы не по себе.

Все трое гостей поклонились хозяину замка, встретившись с ним взглядом, однако вид у них не сделался дружелюбнее. Оба старца, напряженные, как тетива на луке, почувствовали, что разговор будет отнюдь не легким. Не желая волновать друг друга, они про себя очень переживали за Карломана, да и за исход сегодняшнего дела - тоже. Они знали, что такое другие народы. Даже Карломану бывало не по себе от переговоров с альвами, а уж они, в их-то годы!..

Морветен и Хлодомер отступили к стене, предоставив своим отцам вести переговоры. Они переживали не меньше, но от них здесь покуда ничего не зависело. Обоим сейчас больше всего хотелось узнать, что происходит в Дурокортере, и особенно - есть ли у Карломана надежда на жизнь.

В ответ на приветствие оборотней Сигиберт Древний сдержанно кивнул. Он решил вести себя как можно сдержаннее, чтобы не вызвать у оборотней новый взрыв негодования. Так человек, встретивший трех опасных псов, понимает, что любое слово или резкое движение их разозлит.

Впрочем, Гурмаэлон Неистовый и так был в ярости. Сейчас ему как никогда соответствовало это прозвище. Устремив тяжкий взгляд на престарелого наместника Арморики и его союзника и вассала, могучий оборотень проговорил звенящим голосом, полным необузданной силы:

- Не в добрый час мы прибыли к тебе, о, Сигиберт, прозванный Древним! Ибо твой дальний родич, предав бесчестью свой высокий сан в минуту безумия пролил жаркую кровь нашего Господина и собрата!

И Сигиберт не нашел ни слова, чтобы ответить. Лишь склонил голову, как бы под тяжестью чувства вины. Потому что не хотел злить оборотней, и потому что это, увы, была страшная правда.

А Гурмаэлон продолжал, все более распаляясь гневом. Но даже сейчас он говорил складно и красиво, как было принято у его народа. Бисклавре, особенно знатные и облеченные властью среди своего народа, с детства обучаются так называемой "высокой речи", и в их устах она звучит естественно, как редко удается людям.

- О, человек! Ныне к тебе, как самому старшему в роду королей Арвернии, мы явились, дабы спросить… Разве разящим клинком платят за верную службу? Почто злом венценосный Хильдеберт оплатил за все благо, что принес вам наш собрат Карломан, лежащий при смерти ныне?... Неужто права была Королева Вейл, так ужасно погибшая от заговорённых клинков, говоря прежде, что сердце человеческое отравлено алчностью и многими другими пороками – главный из которых неблагодарность?! Так сурово и кроваво вы, люди, благодарите того, кто все это тяжкое время оберегал трон Арвернии и сделал очень многое для ее процветания?!

Голос оборотня-великана, исполненный гнева, рокотал как водопад, наполняя собой весь зал. Старцам, и без того пораженным горем, казалось, что сами стены обретают речь и повторяют его слова, отражающиеся со всех сторон. От Гурмаэлона исходили волны ярости, почти телесно ощутимые. Самый воздух накалился в его присутствии. Риваллона с Сигибертом и их сыновей бросило в жар от его упреков.

И вновь Сигиберт не мог ничего ответить, а лишь кивнул в ответ на справедливые обвинения. Он думал о королевской семье, столь многочисленной и разветвленной, вспоминал нынешнего короля, своего двоюродного правнука. Хильдеберт припоминался ему задиристым мальчишкой, увлекающимся только войной и охотой. И все же, старейший из королевского рода считал себя обязанным отвечать за младших годами, даже если редко виделся с ними.

Риваллон, незаметно, под мантией, поддерживающий своего друга и сюзерена, сдавленно сглотнул. Он не смел возразить барону, потому что тот говорил правду. Его самого, много лет скорбящего о старшем внуке, враз пригнула к земле трагедия, случившаяся с младшим. Но разве объяснишь это оборотням, когда они так разъярены?

А Гурмаэлон, глядевший пронизывающим взором синих глаз прямо на Сигиберта, обратил внимание и на реакцию Риваллона. И тут же ударил прямо по нему, не щадя:

- Сто Ворон, Хлодиона ты погубил, пожелав на его чело корону водрузить, теперь же…

Но он не договорил. В этот миг Номиноэ Озерный выступил вперед, положил руку на плечо Гурмаэлона, крепко сжимая. И тот, как ни был разгневан, умолк перед старейшим оборотнем, коего уважали все.

- Не вымещай более свою жгучую боль на них. Все же они дороги нашему собрату Карломану, и будь он здесь, он бы не одобрил твои рьяные речи… Пощади их чувства и седину…. Ведь им так же больно, как и нам… И они так же, как мы, боятся грядущего, что, возможно, обернется еще большей кровью, чем сегодняшний бой Короля и… - сказал Номиноэ своему слишком горячему собрату.

Сигиберт безмолвно кивнул, подняв исполненный благодарности взор на мудрого оборотня. Они были родичами - в свое время дочь Номиноэ была первой женой его Теодеберта, от нее родился Магнахар Сломи Копье. Одному лишь Номиноэ сейчас было по силам еще удержать мир. Даже яростный Гурмаэлон мигом утих, признав спрведливость слов старшего собрата.

Поглядев на Сигиберта и Риваллона сочувственным взглядом, барон Озерного Края обратился к ним тихим, участливым тоном, противоположным тому, кто говорил раньше:

- Поверьте, нам так же больно как и вам. Карломан для нас был и есть не чужой. Мы знаем не намного больше, чем вы, уважаемые. Стечение очень плохих обстоятельств привело к тому, что поправший свою честь человек, обезумев, сразил клинком своего родича, которого мы знаем как Коронованного Бисклавре…

Самый старший из присутствующих, старше даже седобородого наместника, Номиноэ словно бы воплощал силу и мудрость. Но в воздухе по-прежнему витало напряжение, как перед грозой.

- Ныне же наш собрат был на пороге Сумеречной Тропы, ибо он потерял очень много крови. Так что поначалу речь шла не о том, смогут ли жрецы и лекари спасти ему руку, а о том, не потеряет ли королева Арморики - Гвиневера и второго своего сына…

Номиноэ повествовал так подробно, как если бы все видел собственными глазами, и все опечалились еще сильнее.

У Сигиберта исчезла последняя надежда: теперь он вполне убедился, что ворон поведал правду. Несдержанный мальчишка Хильдеберт, волей судьбы ставший королем Арвернии, вправду натворил бед!

Риваллон, бледнее снега, вновь судорожно сглотнул, подумав о своей дочери. Ворон поведал ему, что все произошло на глазах Гвиневеры. Нет ничего хуже на свете, когда родители не только вынуждены хоронить своих детей, но когда они становятся беспомощными свидетелями их гибели…

Морветен и Хлодомер стояли молча, прислонившись к стене. От слов барона-оборотня им было не по себе. Оба - сын "народа Дану" и арверн, - понимали, каковы могут оказаться последствия гибели Карломана...

Но барон Озерного Края продолжал, и впервые за весь день собравшиеся узнали от него обнадеживающие вести:

- Наши жизни не в наших руках. На все воля Небес. Ныне же благодарите всех, кого знаете, ибо наш собрат все дальше удаляется теперь от Сумеречной Тропы. И, если ничего более лихого не случится – вскоре грезы оставят его, и он пробудится от сна, что чуть не стал вечным. Теперь же королева Гвиневера сидит у ложа своего сына. А король арвернский, что в помрачении нанес своему родичу тяжкую рану, истово молится о спасении его жизни.

Все, кто его слышал - и люди, и оборотни, - издали дружный вздох облегчения. Они от души радовались спасению близкого человека. Кроме того, как близкие к престолу, должны были думать и о том, что от жизни Карломана зависело очень много - жизнь или смерть множества людей и других существ.

Риваллон осенил себя знаком Солнечного Круга, отгоняющим зло. Затем моргнул, сгоняя слезы с глаз. Совсем сделался старым и слабым, слезы текут сами, как у малого ребенка. Но как же не радоваться, - Карломан будет жить, не придется Гвиневере и всем им хоронить второго сына, и есть надежда, что удастся сохранить мир, как между людскими племенами, так и между людьми и Другими Народами. Только сейчас Риваллон почувствовал, что после вести от ворона дышал как будто вполсилы, и лишь теперь смог как следует вобрать воздух в грудь. Гложущая тревога, вцепившаяся, как капкан стальными челюстями, стала понемногу отступать. Теперь поскорей бы дождаться гонцов из Дурокортера с самыми подробными вестями...

И Сигиберт Древний тоже вздохнул с облегчением и сбросил с себя оцепенение, хотя его чувства были более сложными. Он вновь подумал о короле, олицетворявшем ныне управление Арвернией, и, следовательно - фигуре почти священной. Представил себе, как, не скрывая разочарования, поглядит в глаза этому вздорному мальчишке, который любит помахать мечом, и который не сумел справиться с приступом ярости. И все же, Хильдеберт остается королем, пусть даже совершил бесчестье: он сумеет, хоть и с трудом, выдержать его взгляд. Он сожалеет о том, что ранил Карломана, - значит, не все потеряно. Пусть едва не случившаяся трагедия послужит ему уроком, хоть и горьким.

Старцу очень хотелось верить, что им удастся избежать худшего. Если Карломан выживет - то вся королевская семья и семья его друга Риваллона не испытают страшного горя. Арверния не лишится могучего и мудрого защитника. Если Карломан будет жить, то есть надежда, что "дети богини Дану" и Другие Народы не поднимутся против Арвернии. Сам Карломан и Женевьева ни за что этого не допустят.

Эта мысль так ободрила Сигиберта, что он почувствовал себя крепче, чем нынче утром, до получения всех тревожных вестей. Подумал, что может еще поехать в Дурокортер, в своих носилках, влекомых осторожно ступающими умными мулами. Именно таким образом он перемещался последние годы, если выезжал куда-либо. Он еще сможет своими глазами взглянуть на родных, в качестве живого пращура рода, высказать праотеческое наставление молодому королю, увидит Карломана, который к тому времени начнет выздоравливать. Сядет на краю его мягкого ложа, поглядит в глаза. Пусть лицо Карломана будет еще бледным, осунувшимся, с синяками под глазами, - все равно видно будет, что он идет на поправку, пусть даже не так быстро, - после такого ранения-то! Он крепко сожмет ладонями его руку, как сам Карломан сжимал его руки несколько месяцев назад, уговаривая его отпустить Теодеберта в поездку. Тогда он молча улыбнется своему родичу, и взглядом выскажет, как гордится им.

И это будет такая радость, какой, показалось, Сигиберту Древнему, он не испытывал еще никогда в своей жизни. Как будто мир, готовый рухнуть и осыпаться тысячей острых осколков, вдруг на самом краю восстанавливается вновь.

[Convollar]

Какие они разные, эти оборотни, и всё-таки - это один народ. И невольно вспомнился рассудительный Повелитель Волн. Пожалуй, без Номиноэ Озерного переговоры могли бы кончится совсем иначе.

[Карса]

"Чаор" или "каор" - и есть на кельтских языках "замок". Думаю, что созвучие с чарами все-таки вторично.

Понятно. Я встречала вариант "каэр", который у меня с "чаор" не проассоциировался. 
Прав Сигиберт, мир побывал на краю, висел на тоненькой ниточке, и лишь чудом она не оборвалась. Напряжение встречи чувствуется. А оборотни не ходят вокруг да около, с места берут в карьер.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа Карса!

Какие они разные, эти оборотни, и всё-таки - это один народ. И невольно вспомнился рассудительный Повелитель Волн. Пожалуй, без Номиноэ Озерного переговоры могли бы кончится совсем иначе.

Как у людей бывают разные характеры, так и у оборотней тоже, ничего удивительного. Узнаете дальше и третьего барона-бисклавре, Вароха Синезубого.
Это точно, мудрость Номиноэ необходима им всем! Впрочем, переговоры еще далеко не закончились, смотрим дальше.
Это какой Повелитель Волн имеется в виду? Который официальный, или который, собственно, повелевает айсбергами?

"Чаор" или "каор" - и есть на кельтских языках "замок". Думаю, что созвучие с чарами все-таки вторично.

Понятно. Я встречала вариант "каэр", который у меня с "чаор" не проассоциировался. 
Прав Сигиберт, мир побывал на краю, висел на тоненькой ниточке, и лишь чудом она не оборвалась. Напряжение встречи чувствуется. А оборотни не ходят вокруг да около, с места берут в карьер.

Есть и такой вариант произношения. Все-таки в здешнем мире язык может несколько отличаться от нашего мира. К примеру, чжалаиры - у реальных их прототипов, монголов, звука "чж" вообще нет, это не китайцы. Или Вэр, внук Сварта, в "Хрониках Таморианы" - именно Вэр, а не Бэр, хотя его имя означает медведя. Так и здесь чуть-чуть иное произношение.
Еще далеко не все удалось решить. И за оборотнями стоят Другие Народы. А оборотни здесь как раз проявляют роль посредников, для чего и были некогда созданы. А решительность у них - от звериной ипостаси. В лесу обычно медлить долго нельзя.
Будем надеяться, что мир все-таки устоит!

Глава 16. Три барона (продолжение)
В это время мечтал и Риваллон, обретший новую надежду. Он уже видел, как приедут к нему дочь и внук. Все "дети богини Дану" и оборотни соберутся приветствовать Карломана, как королевского наследника и как героя, что спас свою страну от новых войн, заступив дорогу безумному королю. Собравшиеся жители будут петь и кричать в его честь, увенчают своего спасителя венком из дубовых листьев с полевыми цветами - награда значимее иных королевских корон. И ничего, что Карломан еще слаб и бледен - такие раны даже у оборотня заживают не сразу, но на родине и воздух исцеляет, и он скоро будет совсем здоров!..

Но заветные мечты обоих старцев прервал голос Номиноэ Озерного. Он продолжал, сочувственно глядя на людей, в чьих лицах уже прочел нескрываемую радость:

- - И ведайте же еще, что в нас – в тех, кто оберегал эту прекрасную и плодородную землю до прихода ваших предков, - также как теперь в свободолюбивых детях Дану - загорелось пламя мести и гнева. И есть те, кто горит желанием спросить кровавую виру за своего собрата и господина с арвернского короля. Но лишь некоторые из них решатся действовать, а не свершать все в мыслях, ибо мы чтим волю нашего господина и собрата, что ныне не допустил замаскированного убийства Рыцаря Дикой Розы…

При этих словах и Сигиберт, и Риваллон понимающе кивнули. Они хорошо знали здешний край. Им было ведомо, что три барона-оборотня сейчас выполняли ту же роль, что и сами они - стражей границы между различными народами, изо всех сил сдерживая хрупкое равновесие. Только вот задача у них была труднее.

- Пока королева Гвиневра и другие оберегают мир меж "детьми Дану" и арвернами, мы со своей стороны будем хранить его, как прежде хранил его наш собрат и господин - Карломан. Но… - предупредил Номиноэ.

И это короткое слово заставило обоих старцев тревожно вздрогнуть. Они разом поняли, что опасность еще не миновала. Хозяин Озерного Края может ручаться разве что за свой народ, но не за Других. Оборотни все же близки к людям, как личными связями, так и нравом и образом жизни. Дети Кернунаса, которого далекие народы на северо-востоке звали Велесом, поставлены посредниками между древними силами земли и миром людей. Им равно внятны помыслы тех и других. А остальные...

Когда-то в краю, что ныне называется Арморикой, вовсе не было людей, он принадлежал самым разным волшебным народам. Потом пришли из-за моря "дети богини Дану", они потеснили велетов племени Фир Болг и часть Других Народов, но со временем вписались как часть здешнего мира. Боги Арморики признали их и указали вождям кланов удобные места для поселений, исконные хозяева этих мест кое в чем помогали пришельцам, со временем породнились с ними, обучали их жрецов магии. И по прошествии веков они свыклись с присутствием друг друга. Как вдруг вторглись арверны. Эти были многочисленнее "детей богини Дану", и вооружены лучше, истово верили в защиту своих богов, - а потому могли себе позволить не считаться ни с кем. От них жестоко пострадало население Арморики, и человеческое, и иное. Со временем былая вражда отнюдь не забылась, а после Хильдеберта Строителя напряженность между людьми и Другими Народами только росла. Один лишь Карломан сдерживал ее - как мудрый майордом Арвернии, как наследственный король "детей богини Дану", как Коронованный Бисклавре. Он был необходим всем! И его гибель или даже ранение ставили под угрозу очень многое.

Обоим старцам оставалось лишь принять к сведению предупреждение Номиноэ. И надеяться, что Карломан скоро выздоровеет и сумеет утихомирить все страсти. А пока - предстояло выдержать груз, нежданно свалившийся на их одряхлевшие плечи. Только бы хватило сил на все!

Третий из баронов-оборотней, Варох Синезубый, до сих пор стоявший задумчиво и молчаливо, шагнул вперед и стал рядом со своими собратьями. Он молчал, потому что вспоминал последний разговор с Карломаном. Это было в Дурокортере несколько недель назад, уже после того, как майордом приезжал в Чаор-на-Ри, чтобы поручить своему отчиму и матери важную поездку.

Только что окончился Королевский Совет, на котором, среди других важных дел, обсуждали бесчинства Ужаса Кемперра. Вести о нем приходили - одна страшнее другой. И по-прежнему не находилось никаких зацепок к его поимке, словно он, совершая очередное убийство, растворялся в воздухе.

Карломан очень тревожился по поводу оборотня-убийцы, еще и потому что он способен был рассорить людей и бисклавре. Будь преступник, даже самый жестокий, человеком - его рано или поздно изловили бы, казнили, и никто не стал бы думать хуже о людях в целом. А оборотни - другое дело.

Этим объяснялось, что обыкновенно невозмутимый майордом на сегодняшнем Совете разговаривал непривычно резко, требуя найти преступника, столько лет терзающего страну. Он вызвал герцога Хродеберга, Маршала Запада (сына коннетабля и невенчаного супруга королевы-матери), посвятил его в суть проблемы и потребовал у него людей.

- Оцепи леса, где обычно орудует "выродок". Собери лучших королевских лесничих, самых метких стрелков. Отправь воинов прочесать пещеры в холмах, хоть это будет непросто, - Карломан говорил непривычно требовательно, хотя у него не было обыкновения показывать родным свою власть.

У Хродеберга возникла своя идея:

- А может быть, проще зажечь лес? Если этот мерзавец обитает там, он либо изжарится, либо пустится бежать, и тут наши воины его убьют.

Варох, присутствующий рядом с майордомом в качестве второго сенешаля, тогда чуть не вскочил из-за стола, чтобы ответить арверну. Тот, как было принято у его племени, предлагал самый простой путь, не заботясь о других. Но Карломан опередил его, властно подняв руку:

- Нет, сжигать лес мы не будем! Тем, кто владеет им, - он особым тоном выделил эти слова, - такие действия сильно не понравились бы!

Маршал Запада кивнул, понимая, что ему и его воинам достанется роль не слишком почетная и почти безнадежная - все равно что искать иголку в стоге сена.

А Карломан обернулся к канцлеру Арвернии, графу Гуго де Кампани:

- Канцлер, тебе поручаю еще раз проработать все дела, связанные с преступлениями Ужаса Кемперра. Постарайся найти любую закономерность между убийствами, хоть какую-то зацепку! Наверняка она есть, мы просто ее упустили. Тогда мы сможем понять, где искать его, в какую ловушку его заманить.

Канцлер кивнул, соглашаясь выполнить распоряжение, но от Вароха не укрылось, как тот позеленел. Видимо, читать о жутких подробностях убийств, что ужаснули бы даже палача, было тяжело для изнеженного арвернского вельможи. Взглянул на него, оборотень усмехнулся со злорадством: "А вы думали, господа арверны, что владеть Арморикой означает только ставить условия и собирать налоги? Извольте иногда и поработать для нее!"

Зная Карломана лучше, чем большинство присутствующих, Варох видел, что тот огорчен, даже растерян. И причины этого были понятны ему. Майордом не все поведал людям. Совсем недавно погиб один из лучших оборотней-охотников, что решил в одиночку выследить Ужас Кемперра. Тот напал из засады, после продолжительной борьбы растерзал несчастного, а его отгрызенную голову водрузил на вершину сосны. Как назло, в тот день шел сильный дождь, так что все следы смыло.

И сейчас Карломан чувствовал ответственность за поимку "выродка". Варох боялся, что, если нынешние меры ничего не принесут, майордом сочтет своим долгом лично остановить чудовище. И при разговорах с ним избегал этой темы, чтобы даже ненароком не навести друга на эту мысль. Потому что сражаться с Ужасом Кемперра было смертельно опасно для любого оборотня...

Продолжая Совет, майордом встретился взором с герцогиней Окситанской, сидевшей возле своего отца, канцлера. Взглядом извинившись перед Матильдой, Карломан велел одному из своих уполномоченных, которого посылал в Окситанию:

- Выясни, случайно ли погибли, один за другим, именно те вельможи, что не признавали Реймбаута Окситанского законным герцогом! Неужели справедливы слухи, что герцог устраняет врагов руками наемных убийц?

Хотя Матильда благодаря помощи Карломана была выведена из-под удара, поскольку жила далеко от своего названого супруга, все равно побледнела от гнева и от стыда. Он-то знала о нем достаточно, чтобы, по меньшей мере, не удивляться никаким слухам. И с таким человеком ей, бывшей королеве, пришлось бы провести всю жизнь, если бы Почти Король не ограждал ее!

Совет проходил без участия короля. Вместо него за столом сидел принц Хильперик, но и он слушал очень невнимательно, думая о чем-то своем. Когда Совет завершился, принц взял за руку Ангеррана, который хотел было остаться и подождать отца.

- Признаюсь тебе, Ангерран: я очень беспокоюсь о своей невесте, принцессе Бертраде Шварцвальдской, - вздохнул Хильперик. - От преступлений этого Ужаса Кемперра кровь стынет в жилах! А вдруг он нападет на нее в дороге?!

- Не тревожься, мой высокородный кузен, - терпеливо отвечал сын Карломана. - Ведь принцессу будет сопровождать большая свита рыцарей и кнехтов, прекрасно вооруженных, а потом еще встретит арвернская свита. Если даже Ужас Кемперра увидит принцессу, не осмелится напасть при целом войске! Если бы посмел, нашел бы бесславную гибель, но я уверен, этого не случится. Он, конечно, безумец, но, к сожалению, отнюдь не лишен звериной хитрости, иначе его давно нашли бы и убили.

Объяснения Ангеррана несколько успокоили принца, но он все равно вздохнул на прощание:

- Я буду спокоен, только когда моя невеста прибудет в Дурокортер!

Тогда, не без труда отделавшись от принца Хильперика, Ангерран задержался в Зале Советов и встретился с Матильдой. Та проводила своего отца к дверям, а сама задержалась. Она все еще была бледна и печальна, но приветствовала друга детства улыбкой. Проговорила впологолоса:

- Королева Кримхильда вновь виделась с виконтом Гизельхером. Он пел ей нибелунгские песни. И, я думаю, королева-мать уже знает об этом. Обстановка между двумя королевами все больше накаляется.

- Вот как! - Ангерран сурово нахмурился. - Я благодарю тебя, Матильда, что сказала мне. К сожалению, мой отец все последние месяцы занимается лишь международными делами, заключает будущие союзы, брачные и военные. Он еще успевает следить за поисками Ужаса Кемперра, но разбираться в заботах королевской семьи ему некогда.

В это время мимо них прошел к выходу из зала Гворемор Ярость Бури; он, как самый влиятельный из вождей кланов, замещал отсутствующего Теодеберта, в качестве представителя Арморики. Услышав упоминание молодой королевы и Рыцаря Дикой Розы, хмуро кивнул. Наслышанный от женщин своей семьи о неприязни королевы-матери к ее невестке, он не ждал добра для Кримхильды. Один лишь Карломан в силах поддерживать при дворе мир, но разве у одного человека хватит времени и сил разобраться во всем?!

Мимо прошли Дагоберт с сыном. Хродеберг был в недоумении.

- Почему Карломан так нервничал? - поинтересовался он.

Услышав ответ Старого Лиса, Варох отметил, что тот думает о том же, о чем и он сам.

- Карломан опечален, что еще один из охотников-оборотней убит Ужасом Кемперра. Я опасаюсь, как бы он сам не вздумал его отыскать. Пусть уж занимается своими делами, а ты выполняй данное тебе поручение! Но и себя береги, сын! Распоряжайся, не рискуя собой.

Между тем, Карломан знаком подозвал к себе Вароха. Они сидели за столом возле гобелена с чертежом Арвернии, шитым цветными нитями. Именно гобелен теперь почему-то в подробностях вспомнился Вароху, когда в памяти всплыл тот день.

Он увидел, что Карломан теперь просматривает бумаги - те самые дела о преступлениях Ужаса Кемперра, которые велел изучить канцлеру. Быстро просмотрев последние записи, он, наконец, поднял голову и устало потер пальцами виски.

- Все же, мне кажется, мы что-то упускаем, - устало проговорил майордом. Варох с тревогой взглянул на него. Карломан в последнее время выглядел утомленным, даже глаза его несколько потускнели. Забот у него было столько, что даже выносливый бисклавре стал чувствовать усталость. Второму сенешалю стало жаль, что приходится его покинуть, без него Карломану придется еще труднее. Однако дом, семья властно тянули назад.

Теперь, вспоминая тот день, Варох думал с сожалением, что уже тогда чувствовал: должно случиться неладное. И ему следовало бы прислушаться к своим ощущениям, хоть он и не был так одарен, как Номиноэ Озерный. Но его тянуло домой, он радовался за сына, нашедшего невесту. И в итоге, так и не сказал другу о неясных предчувствиях.

А тут еще Ангерран отвлек их обоих, напомнив отцу:

- Король потребовал, чтобы ты непременно сопровождал его на охоту.

Карломан нахмурился при этих словах. Он совсем не любил охоту с тех пор, как его брат Хлодион погиб в лесу. Однако против воли короля не вправе пойти даже Почти Король.

- Да, я помню. Король был очень настойчив. И, что удивительно, даже королева-мать не смогла его убедить, что у меня и тут достаточно дел, - усмехнулся Карломан.

Прежде чем уйти, он обернулся к Вароху.

- Ну, до встречи, друг мой! - пожелал ему сердечно. - Поедешь завтра на рассвете, как подобает второму сенешалю Арвернии - с эскортом, что я распорядился выделить. Как я и думал, при дворе никого не волнует отсутствие еще одного армориканца. Король подписал твое прошение об отпуске, не глядя.

- Хорошо еще, что прошения королю подаем мы, а не кто другой, - усмехнулся Варох. - А то неизвестно, что он мог бы подписать, не глядя.

- Я тоже об этом думал. Но пока он все-таки слушает не кого попало, надо быть благодарными и на том.

Варох тогда вздохнул, все-таки не в силах отделаться от чувства вины, что уезжает.

- Хотелось бы мне остаться с тобой, когда у тебя столько забот. Но... Дома меня и так заждались. Хочется порадоваться в кругу семьи, женить младшенького сына, молодую невестку в дом ввести, - проговорил он, больше всего жалея, что не может разделиться на двух бисклавре - один уехал бы к себе в Приозерное баронство, другой оставался бы с Карломаном при Дурокортерском дворе.

Но майордом спокойно положил руку ему на плечо.

- Передай мои сердечные поздравления Виомарку и его невесте! И подарки молодым от меня и моей семьи. Сам понимаешь, я бы охотно почтил ваше торжество своим присутствием, поглядел, как твой сын введет молодую жену в дом и положит к ее ногам первую добычу. Но... Ничего не могу поделать: сейчас важнее всего будущая свадьба принца Хильперика и Бертрады Шварцвальдской. До того я никуда не могу уехать из Дурокортера.

Варох понимающе кивнул, и они обменялись крепким рукопожатием. Но все же, пристально взглянув, второй сенешаль нерешительно проговорил:

- Если я очень нужен тебе здесь, я останусь. Пошлю моей семье извинение. Они знают, как это - быть близкими государственного мужа.

Но Карломан не позволил ему и договорить:

- И думать не смей! Твое место сейчас - дома, на свадьбе сына. Отдыхай, веселись, и обо мне не думай. Сам справлюсь как-нибудь. Скоро уже должна приехать принцесса Бертрада. В ее свиту входит кузина принцессы - юная Фредегонда, внучка вейлы. Из того самого рода, - он усмехнулся, поняв невысказанный вопрос друга. - Я добился, чтобы она приехала в Дурокортер. Думаю, такую кровь и такие способности нельзя упускать из виду. А теперь - до встречи!

Он поднялся из-за стола, давая сенешалю понять, что тот свободен. И Карломан поспешил на охоту с королем, не любившим долго ждать, а Варох - к себе. Тогда он еще подумал, что не согласился бы быть майордомом Арвернии ни за что на свете. Он не настолько предан ее королю, чтобы заниматься его делами, тогда как сам король тратит время на охоты и турниры.

Все это Варох Синезубый вспомнил сейчас, когда стоял молча рядом с другими баронами-оборотнями. Он молчал, потому что чувствовал себя виноватым: не поверил тогда своим предчувствиям, оставил Карломана одного... Если бы он был в столице, трагедии удалось бы избежать: двое оборотней, танцуя перед разящим клинком, сумели бы отвлечь внимания короля, не дали бы ему совершить зло. Хотя порой Варох думал, распаляясь гневом и скорбью, что, будь он на роковом ристалище, пожалуй, убил бы арвернского короля, как безумного "выродка". И теперь им точно было бы не избежать междоусобной войны. Тогда как сейчас все еще можно уладить. Варох знал, что Номиноэ никогда не ошибается. В свое время барон Озерного Края учил их с Карломаном пользоваться скрытыми дарованиями оборотней, и казался им тогда сказочным чародеем. Карломан и в этом был лучшим учеником, как и во многом другом.

Доверяя мудрости старейшего оборотня, Варох знал, что следует внимательно отнестись и к другому его предупреждению - по поводу Других Народов. По-настоящему других, своенравных даже по меркам полулюдей-бисклавре. Карломан был одним из немногих, кого почитал "народ холмов", духи лесов и вод. Нелегко, разумеется, ему досталось их уважение. Но теперь только его жизнь удерживала их хрупкое перемирие с людьми.

- Но… - выйдя вперед, произнес Варох, как бы продолжая фразу своего наставника – Номиноэ. Голос у него был не такой тихий, как у старейшего из оборотней, но и не яростный рык Гурмаэлона. И все-таки в нем звучала сегодня непривычная печаль.

Все четверо людей испуганно вздрогнули, услышав это короткое, но очень веское "но". Морветен с Хлодомером даже переглянулись, чувствуя, как на смену облегчению приходит новая тревога, еще более томительная, чем была.

Сигиберт Древний вновь молчаливо кивнул. А Риваллон Сто Воронов, хорошо зная друга своего внука, по его лицу понял, что дело обстоит совсем не просто.

- Но… - повторил Варох, - ныне мы говорим лишь от своего народа, ибо Колокол Бетморры вновь заговорил. И наши собратья Аэс Сидхэ или как зовутся еще у людских народов – фейри, альвы, дивии… собираются на свой Совет. И ныне не будет у вашего племени ни своего голоса на том Совете, ни защитника, ибо мой собрат и господин Карломан чуть было не угодил на Сумеречную Тропу по милости ослеплённого гневом Короля, поправшего свою честь!