Печать

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

Так внучка вейлы сердцем сочувствовала Кримхильде, а рассудком одобряла Матильду. Ибо учиться можно и у тех, кто тебе несимпатичен, и даже скорее неприятен своими личными качествами, если тот хорошо знает свое дело.

Умница Фредегонда, конечно права. И в королевском серпентарии она освоится надеюсь. Кровь вейл в ней сказывается, и, честно говоря, в целом я могу девушкой только восхищаться. На расстоянии. На почтительном расстоянии.

Я очень надеюсь, что наша героиня этих чувств достойна! Поглядим, как будет складываться дальше. Здесь только еще становление личности Фредегонды происходит. Впрочем, как и многих других персонажей.


Продолжение главы 6 ("Сестры")
Желая сменить тему беседы, Кримхильда благожелательно обратилась к своей кузине:

- Я узнала, моя милая, что ты подружилась с моим пажем Мундеррихом, и что ему пошло на пользу твое внимание. Он делает некоторые успехи.

Королева кивнула Ротруде, позволяя говорить, и та с чувством глубокой признательности обратилась к внучке вейлы:

- Благодарю тебя, госпожа Фредегонда, за все, что ты делаешь для моего бедного сына! Ты помогла ему поверить в себя, и он сделался мягче, не таким озлобленным.

- Не за что меня благодарить! Я не могла иначе, - девушка на миг встретилась глазами с королевой и ее статс-дамой, без слов выражая им свою признательность.

Ираида Моравская также одобрительно кивнула:

- Мой сын Гарбориан тоже говорит, что Мундеррих переменился в последнее время. Ему стали лучше даваться упражнения, а в стрельбе из лука он неожиданно сделался одним из лучших! Теперь другие пажи и оруженосцы вынуждены придержать свои язычки, и мой сын этому рад. Ему приходилось терпеть, если другие дразнили Мундерриха, или ссориться со своими товарищами. Конечно, он и сам иногда поддразнивал брата, но совсем не со зла. Все братья и сестры иногда шутят друг над другом, это в порядке вещей. Я всегда говорила своим детям: что было между нами, родителями - касается нас одних, а для вас брат всегда останется братом.

На устах Ротруды мелькнула грустная улыбка, и Фредегонда, украдкой поглядывая на этих двух женщин, удивилась, как это они и дети их, рожденные от герцога Гворемора, не питают вражды друг к другу. За этим что-то крылось, еще непонятное внучке вейлы. Впрочем, рассудила она, в мутных дурокортерских водах плавают такие щуки, что и бывшая соперница близкой покажется...

По странному стечению обстоятельств, королева Кримхильда напомнила своей кузине о том же:

- Я надеюсь, милая Фредегонда, ты уже достаточно уяснила, чтобы понимать насколько Дурокортер отличается от двора твоего деда - герцога? Тебя и твою ласточку уже многие из обитателей замка запомнили. Будь всегда осторожна, особенно с королевой-матерью! Ее совсем не напрасно прозвали Паучихой.

Фредегонда и сама хорошо запомнила цепкий взор королевы Бересвинды, от какого мурашки бежали по коже. Ее не очень-то требовалось убеждать.

- Я буду остерегаться! - пообещала она. - Если бы еще Бертраде все объяснить... Она верит: то, что хорошо для принца Хильперика, будет хорошо и для его жены. Я слышала, что Хильперик почитает королеву-мать, как родной сын. Ведь она и ее супруг воспитали его наравне со своими детьми. Но это не значит, что такое же отношение будет и к его жене...

Кримхильда собиралась ей что-то ответить, но не успела. Потому что дверь королевских покоев бесшумно отворилась, и заглянула высокая дама с прямой осанкой и неодобрительным взглядом холодных глаз - графиня Кродоар де Кампани, до сих пор еще незнакомая Фредегонде. Скользнув по ней пренебрежительным взором, вошедшая торжествующе улыбнулась и обратилась к королеве:

- Государыня, аудиенции у тебя ждет нибелунгский посол, граф Рехимунд!

Кримхильда кивнула со сдержанной радостью; видно было, что ей приятно это известие. По знаку королевы, Ротруда бесшумно вышла, чтобы привести гостя в покои. А Ираида Моравская поднялась с кресла, и Фредегонда поступила так же.

- Государыня, с твоего дозволения, мы покинем твои покои, если наше присутствие сейчас неуместно...

Королева только недоумевая вскинула брови, но тут графиня Кампанийская сочла нужным вмешаться и обратилась к ней наставническим тоном:

- Государыня, ты, право, слишком много времени тратишь на пустые беседы с какой-то фрейлиной! Что полезного она может тебе сказать? Снисходя до нее, ты лишь унижаешь свой сан. Вместо этого тебе следовало бы побольше времени уделять своим королевским обязанностям.

Медленно, в полном молчании, королева подняла голову и окинула графиню гневным взором. И, не обращаясь к ней, окликнула уходящих:

- Останьтесь, Ида, Фредегонда! Я вполне доверяю вам. Садитесь вот сюда, подле меня, - и королева указала своей кузине кресло по правую руку.

Это было место, что до сих пор имела право занимать одна лишь Матильда Окситанская, как бывшая королева! И оно достается какой-то девчонке! Такого унижения графине де Кампани еще никто не наносил! Она побледнела от гнева, точно ей отвесили пощечину.

Но никому из присутствующих в тот миг не было до нее дела. Потому что в это время вернулась Ротруда, а за ней следовал нибелунгский посол, граф Рехимунд, в сопровождении двух рыцарей-нибелунгов, одетых в цвета своей родины. Граф был высоким статным мужчиной, моложавым, несмотря на поседевшие густые волосы, и даже еще красивым.

Прежде, чем приветствовать его, все еще разгневанная королева жестом приказала графине Кампанийской удалиться. Сейчас ей как никогда неприятно было присутствие этой женщины. Ни за что она не позволит ей услышать предстоящий разговор!

- Ступай, Ода! В настоящее время я в тебе не нуждаюсь! И впредь поучай своих внучек, а не королеву арвернскую! - сказала она громко, чувствуя, как клокочет кровь в ее жилах.

Но графиня Кродоар Кампанийская не сдавалась так легко.

- Согласно придворным обычаям, при важных аудиенциях должны присутствовать лица, близкие к престолу!

Кримхильда усмехнулась, давая спорщице понять, что знает цену ее беспокойству:

- О моей чести вполне способны позаботиться герцогиня Земли Всадников и моя кузина, высокородная Фредегонда! Я надеюсь, они достойны считаться близкими к престолу? Ступай же!

Графиня Кампанийская растерянно взглянула на королеву, затем перевела взор на Фредегонду. Такого ответа она никак не ожидала! Подумать только: приезжая скромно одетая фрейлина, совсем девчонка - вдруг кузина королевы! Какой непростительный просчет для дамы, знавшей все тонкости придворной жизни!

Не говоря больше ни слова, она покинула покои королевы. Без нее всем присутствующим стало легче на душе.

Теперь королева обратила взор на нибелунгского посла и подала ему знак подойти ближе. Граф Рехимунд приветствовал королеву, изящно поклонившись ей, и оба рыцаря повторили его жест. И в этом не виделось ничего от утомительных арвернских церемоний, - нибелунги выражасли почтение своей принцессе, пожертвовавшей счастьем ради блага своей родины.

- Доброго дня тебе, граф Рехимунд! Какие вести ты принес? - спросила Кримхильда, сдерживая волнение.

- Я привез тебе, светлейшая государыня, письмо от Его Величества короля Торисмунда, твоего деда! - с этими словами граф передал свиток с печатью Нибелунгии в руки Ротруде, которая взяла его для королевы.

Лицо Кримхильды, когда она увидела до боли знакомую печать, выражало радость и тревогу сразу, глаза ее увлажнились, а из груди вырвался глубокий вздох.

- Благодарю тебя, граф Рехимунд, за то, что помогаешь мне получать вести от моих родных, и за то, что своей мудростью поддерживаешь мир между Нибелунгией и Арвернией! - она протянула послу руку, которую тот почтительно поцеловал.

- Тебе не за что меня благодарить, государыня! Хоть мои усилия и незначительны, но я всего лишь исполняю свой долг...

И тут Фредегонда вспомнила этого человека. Узнала и облик его, и голос, слышанный давно, пять лет назад, при дворе герцога Шварцвальдского. Тогда, во время страшной войны, граф Рехимунд приезжал просить военной помощи у герцога Гримоальда, и заодно сообщил ему о трагической гибели его дочери и зятя. Они хорошо поняли друг друга - герцог и посланник, тоже недавно лишившийся в сражении старшего сына. Он убеждал пламенно, красноречиво. Гримоальду Медведю очень хотелось тогда двинуть войска против Арвернии, отомстить за Кунигунду и ее мужа. Однако он не решился вступить в войну, сделав самый тяжкий в жизни выбор. Ему стоило огромного труда остаться прежде всего правителем, думающим о благе своего государства. Даже вдвоем Шварцвальд и Нибелунгия были слабее одной Арвернии. Вдобавок, он при этом предал бы собственного сюзерена - короля Адуатукийского, который приходился братом королеве-матери Бересвинде... Все эти соображения вынудили герцога Шварцвальдского отказаться от войны, и нибелунгский посланник уехал ни с чем. А спустя три года, что длилась кровопролитная война, принцессу Кримхильду отдали замуж за арвернского короля...

Отвлекшись от своих размышлений, Фредегонда услышала, как королева Кримхильда негромко спросила графа о чем-то по-нибелунгски. Он отвечал ей на том же языке. По мере того, как королева слушала его ответы, на лице ее отражались попеременно то радость, то тревога, то сочувствие, гнев, сомнение, надежда.

Хотя Фредегонда не знала нибелунгского языка, но корни и значение многих слов были схожи, должно быть, восходя к некоему древнему пра-языку, общему у предков многих народов. Да и о смысле их слов было нетрудно догадаться по интонациям, выражению обоих собеседников. Граф рассказывал королеве о ее доме, о родных и близких. И она, одинокая в чужой стране, слушала его, как иссохшая от зноя земля впитывает в себя освежающий дождь.

Когда он закончил рассказывать, Кримхильда вновь протянула ему руку для поцелуя.

- Благодарю тебя, добрый Рехимунд! Ты и представить не можешь, как отрадны для меня вести из Нибелунгии!

Граф кивнул и прибавил приглушенным тоном, как будто смущаясь:

- Мой сын Гизельхер просит прощения у тебя, государыня, что не смог придти к тебе вместе со мной. Он усиленно готовится к предстоящему турниру, и сегодня потратил много сил в учебном поединке со шварцвальдским рыцарем, Гундахаром. Мой сын победил, но был совершенно вымотан.

И тут Фредегонда поняла, что нибелунгский граф был отцом знаменитого виконта Гизельхера, поклонника королевы Кримхильды. Что же, судя по облику графа, он в молодости был замечательно хорош собой, и, если сын пошел в него, то немудрено, что о нем так много говорят.

Желая отдать должное каждому, Фредегонда заметила:

- Гундахар - один из сильнейших рыцарей Шварцвальда, и очень опытный. Победить его, даже с трудом - большая заслуга.

- Благодарю за поддержку, высокородная госпожа, - улыбнулся граф и снова обратился к королеве, так же тихо: - Мой сын просил передать тебе, государыня, что как никогда исполнен решимости прославить на турнире твое имя!

Королева глубоко вздохнула в ответ. Фредегонда поняла, что ее царственную кузину терзают противоречивые чувства. Ей и лестна была преданность ее соотечественников, и хотелось, чтобы нибелунгский рыцарь победил гордых арвернов, но одновременно с тем она чувствовала легкую досаду, и просто опасалась - за своего друга детства и за себя...

И она серьезно произнесла, выпрямившись в своем кресле под стать гордой осанке Матильды Окситанской:

- Я уверена, что на предстоящем турнире боги помогут одержать победу достойнейшему и прославят самых лучших!.. А тебя, добрый Рехимунд, еще раз благодарю за вести, что ты мне передал. Ты и представить не можешь, как отрадны для меня любые известия из Нибелунгии! Но теперь ступай, и до новой встречи!

Снова откланявшись, граф вышел в сопровождении нибелунгских рыцарей. Молодая королева осталась с самыми близкими ей - Фредегондой, Ираидой Моравской и Ротрудой, которая готовилась вручить своей повелительнице послание от ее деда, короля Нибелунгии.

Она оглядела своих собеседниц с видом заговорщицы, внезапно одержавшей свою первую победу, и теперь не знающей, что делать - радоваться или тревожиться в ожидании новых испытаний. Проговорила быстро, шепотом:

- Может быть, я зря говорила с графиней Кампанийской, как она того заслуживает?

Ида Моравская, тоже не терпевшая бывшую королевскую тещу и ее мужа, обрадовалась уроку, какой преподнесла той молодая королева. Она проговорила воодушевленно, с блестящими глазами:

- Ты держалась с ней как подобает настоящей королеве, государыня! Граф де Кампани и его жена просто невыносимы, с них давно следовало сбить спесь.

Однако Ротруда, покачав головой, проговорила:

- Лучше бы тебе не наживать при дворе врагов, государыня! Разъяренная змея опасна вдвойне.

- Наверное, я должна была  сдержаться, как до сих пор, - вздохнула Кримхильда, не совсем довольная собой. - Но она совсем забыла свое место и тяжко оскорбила меня! Я - королева, и не позволю унижать меня и моих близких!

Сегодняшняя стычка придала ей сил и пробудила воодушевление, желание бороться. Обернувшись к Фредегонде, молодая королева решительно проговорила:

- Оставайся здесь и будь мне милой сестрой! Если на то будет твоя воля, я готова посодействовать твоему дальнейшему продвижению.

Фредегонда с радостью протянула ей руки. Это был порыв, внезапное движение души, какое зачастую бывает вернее самых продуманных расчетов.

- Я охотно буду сестрой тебе, государыня, как были между собой наши матери!

Наблюдая за ними, Ротруда снова с сомнением покачала головой:

- Опасно делать беззащитную девочку, только что прибывшую ко двору, фрейлиной самой королевы.

Кримхильда не решилась возразить, и ее радость сразу угасла, как огонек, накрытый железным колпаком, под которым не может гореть. Да и сама Фредегонда слегка поежилась, вспоминая встречу с королевой-матерью.

В это время в разговор вступила Ираида Моравская.

- В самом крайнем случае, если Фредегонде станет опасно оставаться при дворе, я могу забрать ее в Землю Всадников, предложила она.

Внучка вейлы хотела вежливо поблагодарить, но заверить, что справится и сама, однако ничего не сказала. Теперь ее внимание, как прежде - Кримхильды, привлекла промелькнувшая за окном ласточка. Сквозь оконный переплет, убранный причудливой формы кованой решеткой, до нее донеслось щебетание птички. В нем слышались слова и тихий приглушенный плач. Прислушавшись, Фредегонда разобрала, о чем поет ласточка, и у нее похолодело на сердце:

"О, прекрасная королева, не к добру ты вымолишь себе любовь в этой обители одиночества и слез! Любовь согреет тебя, но она же и погубит!.. Спасительница ласточки, служи своей королеве всем сердцем, оберегай ее все время, что еще оставила ей Судьба!"

[Convollar]

Наверно, ласточка права, но если бы люди в случае опасности сворачивали с предназначенного им пути, и прятались в норки, рода человеческого уже бы не было.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

Наверно, ласточка права, но если бы люди в случае опасности сворачивали с предназначенного им пути, и прятались в норки, рода человеческого уже бы не было.

Спорный вопрос - существует ли заранее заданная судьба или каждый человек творит ее сам. По крайней мере, персонажи здесь по этому поводу выражают свое мнение, и ничего более. Но отступать никто и не собирается, я думаю.

Глава 7. Королева, не знавшая любви (начало)
День королевы Кримхильды, хоть и принес радости в виде обретения названых сестер и вестей из родного дома, выдался все же долгим и тяжелым. После полудня она вместе с королем присутствовала на церемонии вручения верительных грамот новому послу Великой Моравии. Затем королевская чета в сопровождении всего двора побывала в священной роще, где возносили молитвы богу войны Циу накануне турнира, что должен будет состояться послезавтра. Будущие бойцы, как перед настоящей войной, посвящали Циу свои мечи, прося послать победу достойнейшему. Одним из первых горделиво вскинул меч герцог Земли Всадников, могучий рыжеволосый Гворемор Ярость Бури. Кримхильда заметила, как он с почтением смотрел на них с Хильдебертом. А следом за ним подошел и воздел меч нибелунгский витязь, виконт Гизельхер, и тоже долго глядел на нее и ее супруга. Стоявший среди гостей церемонии отец Гизельхера, граф Рехимунд, не сводил с сына взор, исполненный надежды и тревоги. И в это время королева-мать своим цепким взглядом тоже пронизывала Гизельхера, уловив, куда тот глядит.

Во время церемонии посвящения Кримхильде довелось стоять рядом с королевой-матерью, и она чувствовала, как одно ее присутствие вытягивает все силы. Шелест черного платья Паучихи казался зловещим, ее вдовья вуаль развевалась на ветру, как крылья ворона. Возвратившись в свои покои, молодая королева чувствовала себя просто убитой.

Она почти безразлично ощущала, как дамы и фрейлины Малого Двора снимают с нее драгоценности и верхнее платье, занимаясь ее переодеванием, как и утром. Возле себя она увидела Матильду Окситанскую, свежую и бодрую как всегда. Та чуть прищурила глаза, глядя на королеву, что заняла ее место на троне. Однако не пыталась уязвить ее, как обычно: "Как, ты устала? Ах, государыня-сестрица, ведь ты еще так молода! В свое время я успевала сделать за день гораздо больше!" Кримхильда не сомневалась, что нечто в этом роде герцогиня Окситанская и думает, однако сегодня та была непривычно сдержана. Как и мать, графиня де Кампани - та после недавней стычки молчала весь вечер, но ее взгляд так и сочился ядом. Но даже и это не волновало Кримхильду по-настоящему, так как от усталости все сделалось безразличным. Она даже почти не удивилась, когда Матильда обратилась к своей матери:

- Матушка, не будешь ли ты любезна составить для Ее Величества расписание дел на завтрашний день?

Графиня Кродоар вышла, на прощание метнув в сторону королевы последний змеиный взгляд. А Кримхильда вновь с вялым любопытством подумала: что на уме у непредсказуемой Матильды? Почему она так непривычно заботлива в этот вечер?.. Но даже думать сейчас утомленной королеве было трудно. И она молча сидела в кресле, предоставив фрейлинам расплетать ее волосы, которые затем бережно расчесала Ираида Моравская. Она тоже молчала, но ее глаза и прикосновения, в противоположность графине Кампанийской, излучали тепло, столь необходимое молодой королеве. Видя ее состояние, Ида и Матильда сняли с нее одежды тихо и старательно. Когда голова освободилась от давящих шпилек и заколок, стало немного легче. Но все равно, глаза закрывались сами собой. Королева едва нашла в себе силы попрощаться со своими дамами, которые удалились, сделав ей реверанс. Ида на прощание еще пожелала ей спокойной ночи, и королева бледно улыбнулась ей. С ней осталась Ротруда, обеспокоенно взиравшая на нее, и четверо молодых фрейлин.

Вечерняя церемония в обратном порядке повторяла утреннюю. Пока две девушки стелили ей постель, остальные сняли с королевы нижнее платье, умыли ее и вытерли все ее тело влажными полотенцами, а затем облачили в ночную сорочку. Кримхильда все это ощущала уже в полусне. Затем она упала на кровать и заснула, еще прежде чем Ротруда успела задернуть балдахин.

Однако Кримхильде не суждено было выспаться как следует в эту ночь. В замке Дурокортер ее часто мучили кошмары. Она смутно ощущала, что в здешней земле скрывается мрачная тайна. Недаром рассказывали, что королевский замок воздвигнут на крови. А усталость минувшего дня открыла путь кошмарам. Кримхильда ощущала себя запутавшейся в паутине, липкой и невероятно прочной. Куда бы она не бросилась, как бы не билась, плотная сеть опутывала ее все туже, сковывала движения, не давала дышать. А из темноты уже надвигалось нечто огромное, тяжелое, как индрик-зверь, готовое вот-вот навалиться на нее и раздавить...

Она вскрикнула и проснулась. С трудом выровняла дыхание, не сразу сознавая, где она. Затем села на кровати, понемногу успокаиваясь. Под закрытым балдахином было душно. Что за нелепая арвернская привычка - задергивать балдахин даже среди лета! В Нибелунгии завешивали кровать лишь если ожидался акт любви, или когда в постели лежал больной, умирающий. Здесь же, как обычно, перестарались, и балдахин превратился из удобства в орудие пытки.

Чувствуя, что ей необходимо подышать свежим воздухом, Кримхильда поднялась и надела домашние туфли. Зажгла стоявшую на столе масляную лампу. Затем, двигаясь осторожно, чтобы не разбудить спящую во фрейлинском покое Ротруду, королева надела накидку поверх ночной сорочки. После того, как ее одевали и опекали другие, не давая ей и пальцем шевельнуть, точно ребенку или калеке, было даже приятно самой заботиться о себе. Взяв свою лампу, она вышла на широкий длинный балкон, соединявший ее покои со спальней короля.

Ночь была светлая, звездная. Дул легкий ветерок со стороны полудня. В саду пели, будто состязаясь, соловьи. Будь на месте королевы Фредегонда, внучка вейлы, она бы услышала в птичьих трелях новые прекрасные сказания. Кримхильде же просто было приятно их слушать. В траве неумолчно трещали кузнечики, а издалека доносились голоса еще каких-то ночных птиц. Но все эти звуки не мешали, а дополняли друг друга, составляя особую музыку летней ночи, вместе с ее теплым дыханием, с темной прозрачностью неба, с таинственным мерцанием звезд. И ни одного человека вокруг. Лишь со стороны наружных стен мелькали факелы ночной стражи, обходившей замок. Но они совсем не мешали королеве дышать свежим воздухом.

Кримхильда глубоко вздохнула, наслаждаясь покоем ночи, какого ни за что не найти днем, среди людской суеты. Коснувшись своей груди, она нечаянно дотронулась до деревянного оберега, с которым никогда не расставалась. Она почувствовала исходящее от него тепло, точно вновь была в своем родном доме, и рядом с ней - родители, дед и вся большая семья, и она - под их защитой и поддержкой. Ей вспомнилось, как ее дед, король Торисмунд, тепло простился с ней и крепко обнял на прощание, отпуская в Арвернию, в совсем другую жизнь. И от этих воспоминаний ей стало легче на душе.

Из груди молодой женщины вырвался глубокий вздох. В этом вздохе выразилось все - и неутоленное одиночество, и надежды, которые она еще продолжала питать, хотя все чаще приходила в отчаяние при мысли о том, что они, кажется, не исполнятся никогда...

Она уже повернулась, чтобы уйти обратно в спальню. И тут из глубины балкона послышался глубокий мужской голос. Голос короля! Он позвал ее:

- Кримхильда! Это ты, Кримхильда?

Она задрожала, не столько от ночной прохлады, как от волнения. Сердце забилось быстрее.

- Да, государь! Это я.

В свете лампы она разглядела в полутьме его высокую фигуру, в нескольких шагах от нее. Хильдеберт был одет в дневные свои одежды, стало быть, еще не ложился спать. И что-то промелькнуло в интонациях его голоса, в выражении его глаз в полумраке, отличное от привычной маски дневного безразличия...

Он помолчал, и затем спросил с неожиданным для него участием, подходя ближе:

- Ты не спишь? Опять плохой сон?

Она не могла поверить, что сама их встреча происходит наяву. Казалось, что это тоже был сон. Она давно уже отвыкла ожидать от своего мужа внимания.

Ответный взгляд ее был красноречивее всех слов.

- Да, не спится... А ты, государь, почему бодрствуешь ночью?

- Засиделся допоздна за новыми указами, что предлагает Совет. Решил подышать свежим воздухом, - он потянулся, разминая затекшие мышцы. - Правда, забавно, что нам одновременно захотелось одного и того же?

- Правда, - улыбнулась Кримхильда.

Король устало провел ладонью по лицу, как бы отгоняя нечто, мешавшее ему.

- Дела могут подождать, - отрывисто бросил он и шагнул ближе к своей супруге. Сделав несколько шагов, протянул к ней руку.

Его жена-девушка стояла, не двигаясь, боясь спугнуть затеплившуюся в ней надежду. Если бы она могла ему объяснить, как тоскует без него все это время, как сейчас ей особенно необходима его поддержка...

Молча приняла в свои ладони его руку, шершавую от рукояти меча и тетивы лука, твердую, как у простого воина.

Они стояли рядом, вдыхая свежий ночной воздух. И им было хорошо рядом.

Прервав молчание, Хильдеберт произнес совершенно непривычным для него виноватым голосом:

- Я должен просить у тебя прощения, моя дорогая! Мы с тобой часто видимся при дворе, но до этого дня я непростительно мало уделял тебе внимания. Однако, я надеюсь, теперь все будет по-другому. Если ты пожелаешь, я сам выступлю на турнире во имя твоей красоты!.. Вот увидишь, какой великолепный турнир мы устроим послезавтра, славную ратную потеху! Она будет вполне достойна тебя, моя королева!

- Что? - разочарованно опустила руки королева, радость которой как ножом отрезало. Разве он может понять, что она в самом деле ищет его внимания, тепла, супружеской любви?!

В следующий миг Хильдеберт и сам сообразил, что сказал не то.

- Прости, дорогая... Я хотел сказать, что рад возможности побыть с тобой в эту ночь!

Он томно, протяжно вздохнул. Эта ночь наедине с женой, красота которой поразила его с первого взгляда, будоражила его, заставляла искать ее ласки, забыв обо всем. Король понял, что не сможет сейчас уйти просто так, оставив ее в одиночестве. Кровь кипела в его жилах, пробуждала страстные желания. Он проговорил горячо, страстно - такого голоса у своего супруга она тоже прежде не слышала:

- Скажи мне, Кримхильда: ты рада, что мы с тобой встретились вот так, наедине,и никто не может нам помешать? Ты хочешь быть со мной сегодня?

Хотела ли она? Как своего законного супруга, как мужчину, за внимание которого она борется так долго, Кримхильда и любила Хильдеберта, и желала его, ибо, когда ради кого-то приходится прилагать много усилий, тот уже не может остаться тебе безразличен. Два года они считаются мужем и женой, и порой она чувствовала в своем воинственном супруге признаки мужского интереса, но, стоило им сделать шаг навстречу, тут же словно пропасть разверзалась между ними. Однако еще никогда в его интонациях, во взгляде не было столько страсти, и он раньше не говорил, что хочет быть с ней. И то были не просто слова: от него просто исходили волны желания, руки были горячи как огонь. Тонкое обоняние Кримхильды принесло исходивший от него запах мускуса, как от стреноженного жеребца, но и он не испугал девушку, напротив - пробудил в ней дремлющие желания. Какой ответ она могла ему дать?

В неярком свете масляной лампы, стоявшей на перекладине выше их голов, Хильдеберт разглядел взор своей жены, говоривший яснее всех слов. Она кивнула, бросив взгляд на дверь своих покоев.

Держась за руки, супруги переступили порог спальни королевы. Зажгли пять свечей в стоявшем на столе серебряном подсвечнике. Помещение озарилось зыбким причудливым светом. И в этом свете Хильдеберт и Кримхильда увидели друг друга и улыбнулись.

- Милости прошу присесть! - шутливо сказала молодая королева, отдернув балдахин и приглашая короля, точно гостя, сесть на край ее постели. Присаживаясь напротив нее и снова взяв ее за руку, он проговорил:

- Поверь мне, Кримхильда! Я увидел в тебе с первой нашей встречи красоту и ум, что покорили меня! Я желал когда-нибудь сказать тебе это...

Его жена отвечала, не сводя с него глаз:

- Если бы ты знал, Хильдеберт, как давно я мечтаю об этой встрече, о настоящем супружестве! Я каждый день молю всех богов, чтобы брак наш был благополучен. Только вместе с тобой обретает смысл звание королевы арвернской и окружающая меня роскошь. Без тебя все это - не более чем золотая клетка, в которой я задыхаюсь, как птица с подрезанными крыльями.

- А я восхищался твоей красотой и ревновал ко всем! У меня в душе все огнем вспыхивало, когда я видел, как мои рыцари и нибелунгские дворяне смотрят на тебя!

Кримхильда лукаво приставила палец к его сухим обветренным губам.

 - Ничего не говори! Не сомневайся: у тебя никогда не было причин для ревности...

- Я всегда это знал... - прошептал Хильдеберт, склонившись и страстно целуя жену. Она ответила на его поцелуй с тем же желанием. У нее закружилась голова, и сердце забилось от волнения, как будто она бежала к недосягаемой горной вершине.

Затем король стал ласкать ее руками через сорочку, добиваясь, чтобы в ней разгорался ответный жар. Он достаточно понимал женщин, чтобы сдерживаться до поры до времени: Кримхильда еще не готова, ей нужно время. И он, стараясь прикасаться мягко, гладил ей грудь, скользнув ладонями под сорочку, затем его руки переместились ниже по гладкой, как шелк, коже юной женщины, к самым сокровенным тайникам ее тела. Кримхильда блаженно откинула голову, закрыв глаза.

Она думала с волнением и радостью о том, что должно вот-вот произойти, и молилась про себя, истово, горячо: "Фрейя, Госпожа Сердец, Ездящая на Кошках, Хозяйка Волшебного Ожерелья! Соедини нас, наконец, на всю жизнь перед Богами и перед людьми! Позволь мне принять мою женскую судьбу, стать женой и матерью! Мне нужно дитя от него. Нужен мир между Нибелунгией и Арвернией!" - так просила она Богиню Любви.

Наконец, Хильдеберт уложил жену на постель, и сам упал сверху, чувствуя, что скоро оба они будут готовы к самому важному. И она тоже ощущала, как возбуждается ее супруг. Он же с трудом сдерживался, чтобы не дать волю самым исступленным, диким желаниям, не испугать жену. Он помнил, что она совсем неопытна, и что доверилась ему. Но бурлящая в венах кровь подстегивала его, заставляла спешить. Он стал торопливо снимать с нее ночную сорочку, та не поддавалась, а стоило потянуть сильнее - послышался треск рвущейся ткани. Хильдеберт прикусил язык, чтобы не выругаться совсем некстати. Зря он так спешит!.. Но он не мог больше ждать ни мгновения, когда белоснежное тело супруги взволнованно трепетало в его объятиях.

Вместе с лопнувшим воротом сорочки, король случайно ухватил схватил ее деревянный медальон. Цепочка натянулась, врезавшись в шею Кримхильде. Тот же оберег сделался горячим, словно его бросили в огонь. И Кримхильда, грубо вырванная из своей неги, испуганно вскрикнула, хватаясь за горло, обожженная и полузадушенная. Она изумленно глядела на нависавшего над ней мужа, не понимая, что случилось. Сладкое предвкушение вдруг сменили боль и страх.

А Хильдеберт увидел ее заново в блеске ярко разгоревшихся свечей - страх и недоумение на прекрасном бледном лице, разметавшиеся светлым облаком пышные волосы, в широко распахнутых глазах застыло недоумение... И никак не разглядеть за белокурыми волнами ее волос: лежит ли она на чистой кружевной подушке или на оббитых камнях мостовой? И что на той половине ее прекрасной головы, которая скрыта от его взора в тени: цела ли ее голова или зияет в виске кровавая рана, и кровь стекает струйками вниз? Густые струйки крови, алые, как лепестки роз... "Красная роза - для любимой жены, а черную - оставь на камне могильном", - явственно раздался в ушах ее голос, хотя сама Кримхильда, лежавшая перед ним, не отводя страдальческих глаз, и не произносила ни слова.

Король Хильдеберт сел на кровати, спустив босые ноги на каменный пол, запустил пальцы в волосы и застонал, словно его сжигал изнутри невидимый огонь. Снова взглянул на жену, точно желал убедиться, не пропало ли наваждение. Но свечи горели ярко, и, как молния, его снова пронзило воспоминание, страшней которого вряд ли придется что-нибудь пережить, хоть с тех пор многое повидал и сделал. Воспоминание, которое зримо воплощала для него Кримхильда, так что он и стремился к ней, и боялся. Так длилось между ними все два года, что они считались мужем и женой. Каждый раз, когда они пытались сблизиться, он видел ее мертвой, убитой по трагической случайности им самим. И бежал прочь, зная, что его разум не выдержит, если это произойдет еще раз...

[Menectrel]

Здравствуйте! Это лишь первый отрывок главы. Надеюсь, теперь мотивы Короля станут для Вас яснее.

[Convollar]

Спасибо эреа Артанис, эреа Menectrel. Действительно, память играет с людьми странные игры. Тем более такая память. Но ничто не мешает королю объяснить всё это супруге, то есть, это если рассуждать без эмоций. А тут у нас сплошные эмоции. Для  короля особенно. Как рассказать юной девушке о том, что всплывает из глубин памяти? И как она это воспримет? Ну, а жизнь при дворе  напоминает мне спектакль в стеклянном доме. И Кримхильда в главной роли. Кошмар.

[Артанис]

Эрэа Menectrel, поздравляю Вас с изящным объяснением одной из сюжетных тайн!
Эрэа Convollar, спасибо, что читаете!

Спасибо эреа Артанис, эреа Menectrel. Действительно, память играет с людьми странные игры. Тем более такая память. Но ничто не мешает королю объяснить всё это супруге, то есть, это если рассуждать без эмоций. А тут у нас сплошные эмоции. Для  короля особенно. Как рассказать юной девушке о том, что всплывает из глубин памяти? И как она это воспримет? Ну, а жизнь при дворе  напоминает мне спектакль в стеклянном доме. И Кримхильда в главной роли. Кошмар.

Ну как же здесь можно рассуждать без эмоций?! Сама сфера жизни наиболее располагает к эмоциям. А у Хильдеберта с Кримхильдой они вообще через край бурлили, как кипящий котел. Да и кто в таких условиях сможет рассуждать здраво?
Рассказать жене о болезненных воспоминаниях он не может. В итоге их и тянет друг другу, и отталкивает одновременно.
Ну а о жизни при дворе, я думаю, будет рассказываться дальше.

Продолжение главы 7 ("Королева, не знающая любви")
Это случилось давно, когда самому Хильдеберту IV было всего пятнадцать лет, и он был лишь третьим в очереди на престол среди арвернских принцев. Тогда на трон всего год как вступил его маленький племянник, Хлодоберт VIII, сын умершего короля Хлодоберта от Регелинды, носивший имя в честь отца и деда. За него правил регентский совет во главе с королевой Бересвиндой Адуатукийской. Спустя еще четыре года король Хлодоберт Дитя, едва достигнув десяти лет, скончается от черной оспы, посетившей Дурокортер. Но тогда все это было еще на прялке у вещих норн...

А в то время юный королевский дядюшка, принц Хильдеберт, как многие в этом возрасте, искал возможности проявить себя, мечтал о подвиге, о признании, о всеобщем восторге его деяниями. Присутствуя на Королевском Совете, он услышал, как один из вельмож сказал в споре, что простой народ страдает по вине распрей между власть имущими, и что сила государства при короле-ребенке может пошатнуться. И Хильдеберт решил сам, в одиночку, совершить вылазку в город, узнать, как живут их подданные. Он хотел сделать доброе дело для короля и своей семьи, чтобы все были благодарны ему.

Конечно, свой замысел принц должен был держать в тайне, иначе ничего не получилось бы. Он никому не сказал ни слова - ни наставнику, ни юным оруженосцам, своим сверстникам, ни, упаси Циу, матушке, которую, вообще-то, всегда почитал и добивался ее одобрения. Раздобыл для себя костюм простолюдина, сказался больным и заперся в своих покоях. А сам, переодевшись, выбрался из окна и, спустившись по водосточному желобу, покинул замок.

Город ослепил и оглушил принца тысячами разных звуков, запахов, сплетениями узких мощеных улиц, разномастными стенами зданий, суетой спешащих куда-то по своим делам людей. Деловито шагали мастеровые с цеховыми значками на груди. Двигались по улицам горожане всех родов занятий. Собирались пестрые толпы на рынке. Катили свои тележки торговцы вразнос, громко предлагая свой товар: булочники, мясники, зеленщики. Иногда проезжали верхом богато одетые дворяне или рыцари, и народ почтительно расступался перед ними. Их Хильдеберт избегал, чтобы не быть узнанным. Люди, проходя по двое и больше, оживленно беседовали между собой, и чуткое ухо ловило обрывки их разговоров. По улицам прыгали, как воробьи, мальчишки. Возле городского рынка сидели нищие, прося подаяния. За прохожими, что казались богаче других, увязывались бродячие жрецы, гадалки и прорицатели - и истинные, и шарлатаны, каковых тоже водилось в избытке.

Принц, до сих пор видевший свою столицу лишь с коня, когда проезжал по улицам в сопровождении пышной свиты, не ожидал, что город так широк и так разнообразен! Петляя среди его закоулков, он замечал и красоту, и убогую бедность, - все, чем была полна жизнь.

На одной из улиц его внимание привлекла девушка, торгующая цветами. Она ловко вынимала из корзины живые розы, составляла из них букеты, подбирая по цвету и по величине. И напевала при этом - собственно, ее звонкую песенку Хильдеберт и услышал сперва, а услышав - остановился.

- Белая роза - для девы любимой, розовая для суженой твоей, красная - для любимой жены, а черную - оставь на камне могильном!

Прислушавшись, Хильдеберт пролез между покупателями, что собрались возле лотка цветочницы. И замер. Прямо на него весело взглянули огромные ясно-голубые глаза из-под длинных ресниц. Девушка вдруг подмигнула ему и улыбнулась от всей души. Ее светлые волосы вились крупными кудрями и были так густы, что их с трудом сдерживала голубая лента, в тон ее опрятному, но простенькому, полинялому платью. Да, она выглядела скромной, даже бедной. Но принцу подумалось: наряди ее в богатое платье - и она затмит всех придворных красавиц...

Торговля у цветочницы шла бойко. Скоро ее прилавок опустел, и покупатели разошлись. Девушка сложила под него пустые корзины и осталась с принцем наедине. Он мучительно искал, как начать беседу. Но тут к цветочнице подошел городской стражник и, указав на кошелек с монетами, многозначительно пошевелил пальцами. Девушка, не удивляясь и ничего не говоря, отдала ему горсть монет. Когда стражник ушел, принц недоумевающе спросил у цветочницы:

- Это за что же ты ему платишь?

Она же в свой черед, казалось, удивилась его недогадливости.

- За то, что мне позволяется торговать на хорошем, людном месте. Видишь, как быстро все продала? Городская стража защищает от воров, к тому же...

- Но столько монет разом отдать! Если тебе перейти торговать на другую улицу, за которую берут не так много? Ведь люди и там ходят, купили бы твои цветы, - непонимающе произнес Хильдеберт.

Девушка рассмеялась, но и смех ее, звонкий как колокольчик, совсем не показался обидным обыкновенно вспыльчивому принцу.

- Какой ты смешной! Откуда ты взялся, что не знаешь городских порядков? На других улицах - другие продавцы. Не положено друг у друга перебивать кусок хлеба.

Хильдеберт опустил голову, пристыженный, как мало он, оказывается, знает о жизни своего народа. И сказал первое, что пришло ему в голову:

- Я, вообще-то, нездешний. Слуга барона Амбианского, только вчера приехал с моим господином в столицу.

Она с явным интересом взглянула на юношу из-под пушистых ресниц.

- Ты приезжий... так... это заметно... - и она вновь засмеялась, негромко, но так заразительно, что Хильдеберт и сам смеялся вместе с ней.

Ему не хотелось так скоро прощаться с девушкой, и он предложил, когда они стояли у городского фонтана с питьевой водой:

- Давай погуляем еще! Я сегодня свободен до утра. Если у тебя есть время...

Девушка сомневалась лишь мгновение. Беззаботно, по-мальчишески, хлопнула ладонью по выставленной руке Хильдеберта.

- Пойдем! Меня до вечера не хватятся. И я покажу тебе город...

И они весь день гуляли вдвоем по улицам Дурокортера, болтали и дурачились, как равные. Хильдеберт словно позабыл, что он принц, настолько ему хорошо было с простой девушкой, исполненной непостижимого обаяния. Его даже забавляло, что, с ее точки зрения, он, сын и внук королей, выглядит неотесанным. Например, когда им встретился едущий верхом рыцарь, принц отступил в сторону, чтобы не быть узнанным, но не поклонился, как другие прохожие. Его спутница лишь покачала головой, наверняка удивляясь про себя. Но ни о чем больше не спрашивала.

И ни она, ни он даже не спросили имен друг друга. Впоследствии Хильдеберт, бесчисленное количество раз вспоминая тот вечер, всегда будет сожалеть, что даже имя ее не осталось жить в его памяти...

День прошел незаметно для обоих. Бродя бесцельно по городу, юноша с девушкой ближе к вечеру случайно оказались возле какого-то кабака, судя по обшарпанной стене и кривой вывеске, не слишком высокого пошиба. Дверь кабака с треском распахнулась, и оттуда вывалились пятеро пьяных парней, судя по значкам на кафтанах - ремесленники из кожевенного цеха. Один из них, самый высокий и пьяный, заколотил кулаками в дверь, захлопнувшуюся перед его носом, и заревел как бык:

- А ну впусти, собака-трактирщик! Открой дверь, мы хотим пить дальше! Я всех угощаю, слышите! - он вдруг пьяно всхлипнул - Судьбу свою несчастную запиваю! От меня не...невеста ушла! Другого нашла, из нашего же цеха! Побогаче! Позор!

Друзья верзилы, такие же пьяные, поддакивали ему: что это, конечно, позор, и каждый честный мужчина после такого вправе напиться. Двое из них стали ломиться в кабак, из которого их, как видно, только что выставили.

А отвергнутый жених, опершись о перила крыльца, все продолжал орать свое, размазывая по лицу пьяные слезы:

- От меня ни одна... Ни одна еще не уходила, друзья! Ни одна... и впредь не уйдет!

- Да вот хотя бы эта! - двое парней, один невысокий и коренастый, другой верткий как угорь, забежали навстречу Хильдеберту с девушкой-цветочницей, ухватили ее, поволокли в быстро темнеющий переулок. Девушка испуганно закричала.

Не помня себя, принц бросился в драку. Но силы были слишком неравны. Хоть и пьяные, парни твердо держались на ногах, и каждый был гораздо крепче пятнадцатилетнего юноши. Его отшвырнули прочь и побежали, волоча девушку с собой.

Кое-как поднявшись, не замечая в то мгновение боль от удара в грудь, Хильдеберт бросился за ними. Его вел крик девушки, что, не переставая, призывала на помощь. Принца поразило, что на ее вопль не собралась вся улица. Видно, здешние жители были трусоваты и не смели выходить из дома в темноте, а может быть, знали и боялись пьяных буянов.

Но вот вдалеке зажегся желтый огонь фонаря. Быстро приближались еще несколько темных фигур.

- Стража! - завопил один из пьяных, но девушку не выпустили. Они, должно быть, желали нырнуть в какой-то закоулок или в подвал, где стража их не найдет...

Хильдеберт сообразил все это за одно дыхание и поспешил за ними, на бегу подхватив камень с мостовой. Он был исполнен решимости сам освободить девушку, не дожидаясь стражи. Правда, он, переодевшись простолюдином, не взял не только меча, но даже ножа. Ладно, и булыжник - тоже оружие!

Легко догнав верзилу, он ухватил его за плечо, занес камень, готовясь ударить. Пьяный обернулся, вытаращив глаза. И отшвырнул девушку, собираясь драться.

Ее бросило вперед, и она оказалась точно в направлении удара Хильдеберта. Все произошло быстрее мгновения ока. Принц не мог успеть отдернуть руку. Он ударил камнем изо всех сил - и ее голова бессильно мотнулась.

В быстро гаснущих вечерних сумерках Хильдеберт ясно разглядел, как рассыпались по плечам и спине ее белокурые кудри, и как из пробитого виска хлынула густая алая кровь. А потом она без звука упала на мостовую, неловко подогнув ноги, и волосы ее окутали землю вокруг, точно облако, а в широко распахнутых глазах застыло недоумение.

Еще позже, пока стражники гнались за разбежавшимися в страхе пьяницами, Хильдеберт сидел возле нее, держа ее голову на коленях, и кровь, алая как лепестки роз, текла ему на руки из раны у нее в виске. А он тормошил, тряс ее, пытаясь привести в чувство, целовал ее похолодевшие губы. А, поняв, что все бесполезно, задрал голову к стемневшему небу и завыл, мучительно, без голоса, потому что горло стиснуло так, что он не мог произнести ни слова...

Как потом вернулся домой, в замок - он не мог вспомнить, будто во сне. Спрятал под пол испачканную, окровавленную одежду. Но наутро сказавшийся больным принц заболел по-настоящему: метался в горячке и бредил, все время видя перед собой ее, то живую и веселую, то - убитую его руками.

Лишь через несколько недель, выздоровев окончательно, Хильдеберт попытался узнать хоть что-то о девушке-цветочнице, что торговала близ фонтана. Но все поиски оказались безуспешны. Никто толком не знал ее, не смог назвать ее имени. Принц так и не узнал, кем она была, остались ли у нее родные. Лишь в его памяти она продолжала жить, и часто являлась ему во сне. Она танцевала со своими розами - живая, легкая, смеющаяся, - и напевала свою песню.

Шли годы. Принц Хильдеберт волею судьбы сделался наследным принцем, а затем и королем Арвернии. Но образ погибшей цветочницы оставался жить в его сердце. Повзрослев, он заводил отношения с некоторыми женщинами, но столь же легко оставлял их. Ни одна из них не была ею. И он в них разочаровался.

Со временем он ожесточился и стал служить богам войны, узнав свирепое упоение битвой. Он убивал и приказывал своим воинам убивать. Что значила гибель врага в честном бою в сравнении с убийством несчастной девушки?!

А потом ради заключения мира с Нибелунгией сосватали за Хильдеберта принцессу Кримхильду. И он, едва увидев присланный портрет, поразился: перед ним было точное изображение девушки-цветочницы! Страх и надежда овладели им. Однако он еще думал: быть может, наяву в ней не будет такого сильного сходства?

Но, встретив свою невесту только на свадьбе, молодой король убедился, что небеса его то ли благословили, то ли прокляли. Его первая любовь, его жертва обрела имя и вернулась к нему из мрака смерти! Ее лицо, глаза, губы, готовые к смеху и к поцелуям, ее великолепные волосы, даже походка...

Половина его сердца радовалась ей, как чуду: "Вот она, вернулась к тебе, сделавшись тебе ровней, как законная жена, чтобы никто не мог вас разлучить! Ну так прими же драгоценный дар судьбы!" Но другая половина рисовала в памяти ее мертвое тело, кровь на его преступных руках. И он содрогался от ужаса, заключая ее в свои объятия. Потому он и уехал прочь сразу после принесения брачных обетов, и в следующие два года избегал свою жену. Его влекло к ней, когда она была рядом. Но, стоило им остаться наедине в супружеской спальне - и ему вновь, точно наяву, виделось, как он бьет камнем, как она падает замертво, и по лицу ее течет кровь... Этот образ сводил его с ума, обращал в ужас. Чем сильнее было влечение к Кримхильде, тем больше он боялся, что, стоит им соединиться, он убьет ее снова. Сегодня ему почти удалось оставить призрак своей жизни за порогом супружеской спальни. Но тот вернулся, чтобы отомстить, в самый значимый для них миг...

А Кримхильда ничего этого не знала о жизни своего мужа. Она лишь поняла, что тот чем-то сильно огорчен. Улегшись обратно в постель, он резко отстранился от нее, протяжно вздохнул. Он еще испытывал желание. Но ни за что на свете не решился бы сейчас прикоснуться к жене.

- Прости... я... я... - он умолк, не находя слов, глядя в высокий расписной потолок.

Она сама склонилась к нему, прильнула головой к его груди. Слышала, как бешено бьется его сердце, как тяжело он дышит. Гладила его непокорные волосы, словно успокаивала ребенка. Однако король оставался лежать неподвижно, словно не замечал ее ласки.

- Мои руки в крови... О, как я виноват... - дико прохрипел он пересохшим горлом.

Кримхильда по-своему поняла его слова. Ей сразу вспомнилась война против Нибелунгии, сожженные города, поля, устланные трупами ее соотечественников... Но все это она знала, еще выходя за него замуж, и смогла, насколько возможно, простить ему прошлое ради будущего, что могло у них состояться. И лишь глубокий вздох сорвался с уст королевы, не сумевшей найти слов.

Лицо короля исказило страдание. Он не мог больше находиться рядом с той, кого уже убил однажды, и сегодня едва не совершил этого второй раз. Высвободившись из рук жены, он произнес с глубоким волнением в голосе:

- Мое сердце принадлежит тебе, любовь моя, но... - он помотал головой, не в силах ничего ей объяснить. - Если можешь, прости меня! Так должно быть...

Быстро исправив беспорядок в своей одежде, он вернулся в свои покои по тому же балкону.

А королева Кримхильда осталась одна в своей одинокой супружеской постели. Стиснув зубы, как от сильнейшей боли, она смотрела вслед мужу.

Каждый раз, как они пытаются сблизиться, что-то мешает им. И ведь Кримхильда была уверена, что она привлекает своего мужа, она чувствовала его влечение, сегодня особенно сильное. Но что же разделяет их?!

И, снова улегшись на кровать, не погасив свечи, она вспомнила о предложении Теодолинды, сестры короля и жрицы Фригг. Быть может, любовное зелье в самом деле помогло бы прогнать призраков, осаждавших душу Хильдеберта, и заставило бы видеть ее одну?

[Convollar]

Да, похоже без зелья здесь не обойтись, психотерапевтов ещё не придумали. Да и вряд ли они бы помогли. Но само удивительное сходство Кримхильды и погибшей девушки и внушает надежду и пугает. Судьба подчас коварна и за всё нужно платить.

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar!

Да, похоже без зелья здесь не обойтись, психотерапевтов ещё не придумали. Да и вряд ли они бы помогли. Но само удивительное сходство Кримхильды и погибшей девушки и внушает надежду и пугает. Судьба подчас коварна и за всё нужно платить.

Надеюсь, теперь прояснились запутанные отношения в королевской семье?

Глава 8. Валькирия (начало)
Оставшись одна, королева Кримхильда с болью ощущала свое одиночество, вечную неудовлетворенность. Не должна была так завершиться эта ночь, не должна! Молодое, жаркое тело просило свое, еще ощущало супружеские ласки, распалившие ее. Как знать: быть может, именно в эту ночь она зачала бы от него славного сына, который в будущем окончательно примирил бы Арвернию с Нибелунгией!.. А теперь все бессмысленно, все впустую, и ей остается только вздыхать о несбывшемся...

Кримхильда поднялась с кровати, с раздражением, ударила рукой по ее деревянной спинке. Стало больно, но вместе с тем боль от ушиба подарила ей какое-то мрачное удовлетворение. От нее прояснялось в голове, и у молодой женщины сразу прибавилось сил.

Злорадно усмехнувшись, она соскочила на пол, босыми ногами на ковер. В разорванной сорочке, с открытой грудью, со свободно распущенными волосами, она озиралась вокруг, при неярком свете от свечей выбирая, на чем выместить ярость, что хлестала в ней через край.

На столе возле ее кровати лежало несколько книг. Королева схватила одну из них за кожаный переплет и швырнула о стену. Книга полетела, хлопая пергаментными страницами, точно ошалевшая курица - крыльями. Кримхильда продолжала улыбаться - ей понравилось, но этого было еще мало. Она принялась сбрасывать со стола все, что там находилось. Книги со стуком полетели на пол. Письменные свитки разлетелись в разные стороны. Кувшин с водой опрокинулся, вода с бульканьем полилась на пол.

Но Кримхильде сейчас хотелось крушить, разрушать. С каким бы удовольствием она перевернула вверх дном весь этот проклятый замок! Она устала задыхаться под его тяжкими сводами! Устала от пышного удушающего церемониала, от лицемерных и двуличных придворных, которые ее окружают и не дают шагу сделать самой. От интриг Паучихи, окружавших ее как сетью. И, самое главное - от своего непредсказуемого супруга, который сперва заставляет ее почувствовать себя любимой, а потом, не объясняя ничего, бросает одну!

И она продолжала крушить вещи. Подвернулась скамеечка для ног - королева бросила ее в стену, завешанную фарсийским ковром. Стулья тоже валялись на полу кверху ножками, точно нелепые большие насекомые. А Кримхильда, раскрасневшаяся от ярости, выбирала новую жертву среди предметов обихода. На губах ее играла яростная усмешка. Она упивалась своим торжеством. В этот миг она скорее походила на разъяренную валькирию, чем на юную деву, оказавшуюся в змеином гнезде.

Но все это - в полном молчании. Она не доставит королю удовольствия от того, что он сумел ее унизить!

Держа в руках серебряную вазочку для цветов, Кримхильда готовилась метнуть и ее. Но тут вбежала испуганная Ротруда, услышав шум. В дверях она приказала кому-то, видимо, молодым фрейлинам: "Оставайтесь тут! Если понадобитесь - вас позовут".

Королева поставила вазу на место и замерла неподвижно. Как же она не подумала, что люди узнают о ее ночном неистовстве? А, впрочем, все равно! Она не могла жить дальше, не облегчив душу хоть таким образом.

Вошедшая Ротруда обнаружила королеву стоящей босиком на мокром ковре, посреди разгромленной спальни, полуобнаженную, с разметавшимися волосами. Мудрая статс-дама сразу же заметила, как яростно светятся глаза королевы, как грозно сведены брови и сжаты зубы, и как тяжело она дышит...

Ни о чем не спрашивая, Ротруда на правах самой близкой подруги молча обняла свою королеву за ее напряженные, словно окаменевшие плечи.

- Уже два года ты ведешь борьбу, посильную лишь самой высокой душе, - проговорила Ротруда участливо. - Но и сильнейшим порой бывает нужна поддержка.

И словно бы ее слова вырвали Кримхильду из забытья: она вздрогнула, попыталась прикрыть грудь обрывками сорочки и печально усмехнулась.

- Если правдиво изречение, что "все, что нас не убивает - делает сильнее", то мое место давно было бы среди валькирий.

Ничего не отвечая, Ротруда отвела Кримхильду к постели и усадила, ухаживая за ней как мать или старшая сестра, с заботливостью человека, который сам многое пережил. И это действительно было так. Оттого-то она могла понять королеву лучше других...

Родом Ротруда была из Нибелунгии. Но в семнадцать лет родители выдали ее замуж за рыцаря из Земли Всадников, годившегося ей в отцы. Он принес ее родителям хороший дар за невесту, и сам вместе с ней получил богатое приданое. Но не из-за возраста он сделался ей неприятен! Ротруда знала немало пар с большой разницей в возрасте, которые привыкали друг к другу и жили счастливо. Но ее муж оказался невероятно, болезненно ревнив, и охранял молодую жену, как дракон сокровища. Перестал приглашать к себе гостей, и сам никуда не вывозил новообретенную супругу. Не покупал ей новых нарядов: "А для кого тебе наряжаться, дорогая? Для меня ты и так хороша, а другим и глядеть на тебя незачем!" Даже с приехавшими родственниками Ротруде дозволялось поговорить лишь в присутствии мужа.

Если же ему казалось, что какой-то встречный мужчина загляделся на Ротруду, или сама она слишком доброжелательно беседовала со случайным знакомым, - муж, не слушая никаких оправданий, запирал ее в башне, так что она не видела никого, кроме слуг, приносивших ей еду. Вдобавок он был жесток со слугами и вилланами, иных запарывали насмерть по приказу господина. Вскоре Ротруде сделался омерзителен ее муж, даже когда он находился в добром расположении, и она стала избегать супружеских ласк. Но он не хотел считаться с ее желаниями, брал ее силой по праву мужа, когда хотел. Несколько раз она беременнела, но теряла детей. Ни одному из них не суждено было родиться. А жизнь ее становилась все тяжелее. Молодая женщина все чаще задумывалась о самоубийстве. А порой посылала горячие молитвы Небесам, чтобы муж ее умер. Спохватившись, она просила прощения, что желает смерти кому бы то ни было.

Однако же после четырех лет брака боги исполнили тайное желание Ротруды. Во время рыцарского турнира ее муж вышел на ристалище против самого Гворемора Ярость Бури - герцога Земли Всадников и своего сюзерена. От удара копьем герцога, муж Ротруды вылетел из седла и сломал себе шею. Она в одночасье осталась вдовой. Во время похорон ей было жаль одного: что не может оплакивать супруга по-настоящему.

У покойного было двое сыновей от первого брака, ровесники Ротруды. Они не пожелали отдать ей вдовью долю имущества покойного, поскольку она не родила их отцу детей. И неизвестно, как бы повернулась жизнь молодой вдовы, но в нее второй раз вмешался герцог Гворемор Ярость Бури. Он чувствовал себя виноватым во вдовстве Ротруды, не очень-то хорошо зная ее покойного мужа. Узнав о ее затруднениях, приехал к ней в замок, желая помочь. Его поразила одухотворенная красота и обходительность молодой вдовы, как видно, многое испытавшей в жизни. Гворемор к тому времени был несколько лет как женат, искренне любил и уважал свою жену, Ираиду Моравскую, подарившую ему сына и дочь. Но Ротруда, видевшая в нем защитника, привлекла его, даже помимо своей воли. Кроме того, Ида после вторых ролов сделалась бесплодной, и герцога тревожило будущее его рода, с единственным наследником... Словом, он постарался утешить молодую вдову, и вместо одного дня прогостил в ее замке седьмицу. А в скором времени Ротруда узнала, что понесла, и обрадовалась. Этого ребенка она непременно родит и воспитает, он будет ее радостью! И, хотя пасынкам было неприятно ее присутствие в доме, к которому она и ее бастард не имеют отношения, им пришлось прикусить языки.

Когда же герцог Гворемор узнал, что Ротруда ждет от него ребенка, признался во всем своей супруге и с ее согласия забрал молодую вдову к себе во дворец. Но, видно, не знать Ротруде полного счастья - ее сын Мундеррих родился хромым. Хоть и воспитывался на равных с законными детьми герцога, но в сердце его чем дальше, чем больше копилась горечь...

С герцогиней Ираидой ее соперница, на удивление, сумела жить в мире, сделавшись ее фрейлиной. Характеры обеих женщин, во многом схожие, не допускали вздорного бабьего соперничества. Кроме того, Ротруда больше не претендовала на внимание герцога Гворемора, вся сосредоточившись на воспитании сына, хоть и увечного, но оттого еще более любимого.

Затем королевой Арвернии сделалась Кримхильда. Узнав как следует молодую королеву, нуждавшуюся в поддержке верных людей, герцогиня земли Бро-Виромандуи рекомендовала ей Ротруду, ее соотечественницу. Кримхильда была очень признательна им обеим, и Ротруда сделалась для нее скорее подругой, чем фрейлиной, а ее подросшего сына королева взяла в пажи, несмотря на его хромоту... Да, она могла теперь говорить со своей статс-дамой откровенно, зная, что та все поймет.

И сейчас Ротруда переодела королеву в новую сорочку взамен разорванной королем, помогла поставить назад все вещи, устраняя всякие следы ночного буйства.

Сидя рядом с ней на кровати, Кримхильда, прислушиваясь ко все еще кипящему огню в крови, решительно проговорила:

- Я устала терпеть дальше, сдерживаться, словно я ничего не чувствую! Завтра король узнает, от чего он отказывается.

- Что ты задумала, моя госпожа? - встревожилась Ротруда. - Молю тебя, будь осторожна! Королева-мать не упустит случая "поставить бесплодную невестку на место", уцепившись за любой повод. Тебе надлежит быть умнее и терпеливее, чем она. Погляди на герцогиню Окситанскую: она умеет подстраиваться к обстоятельствам, всегда выйдет сухой из воды, да еще и рыбку поймает. Недаром она, хоть и стала женой герцога, но большую часть года живет в Дурокортере, как ей и хотелось...

Кримхильда лишь тяжело вздохнула в ответ. Да, ей было чему поучиться у Матильды, сохранившей влияние при дворе, даже лишившись короны. Но сама она никогда не умела достаточно хорошо притворяться, и слишком дорожила своей свободой.

- Для меня лучше горькая правда, чем сладкая ложь, - проронила она, глядя твердым, как у орлицы, взором синих глаз.

И снова Ротруда восхитилась молодой королевой, но и испытала страх за нее.

- Быть может, государыня, в тебе говорит твоя чистая душа... Но в мире, где правит Паучиха, такие, как ты, находятся в большой опасности. Паучиху сможет победить лишь такой человек, кто прежде сам переймет у нее все злодейство. Да и после уже остановиться не сможет, привыкнет плести сети и жалить насмерть. Чего же стоит такая победа?

- Лучше уж терпеть унижения, чем сделаться второй Паучихой! - с полной уверенностью произнесла Кримхильда, встряхнув головой. В свете зажженных свечей волосы ее вспыхнули золотом, отчего над головой привиделась королевская корона.

И что-то новое разглядела Ротруда в своей повелительнице, родившееся в эту ночь в муках - нечто острее меча и тверже стали. В Кримхильде проснулась царственная кровь ее нибелунгских и шварцвальдских предков. Она словно бы сделалась выше ростом, осанка ее стала воинственной, лицо выражало непреклонную решимость. Сейчас она вправду выглядела валькирией, ведущей воинов в бой. Ротруде невольно подумалось: если бы видели сейчас молодую королеву сама Паучиха или коннетабль - Дагоберт Старый Лис, родственник короля, - верно, признали бы, что эта девочка достойна царствовать больше них, прожженных интриганов.

Сейчас же Кримхильда, что-то обдумав про себя, сказала:

- Ротруда, обещай мне кое-что выполнить!

И, хоть статс-даму не покидала тревога за молодую королеву, она поспешила кивнуть:

- Обещаю! Но тебе, государыня, непременно нужно хоть немного поспать. У тебя был трудный день, и ты будешь завтра выглядеть совсем измученной, если сейчас не отдохнешь.

- Да, да... Сейчас я скажу тебе, и лягу... Я прочла письмо моего деда, и мне нужно устроить кое-что. Отправь самых верных слуг к графу Кенабумскому. А точнее - к его жене. И еще... - Кримхильда проговорила что-то на ухо своей статс-даме, которая кивнула в знак понимания. Затем королева устало откинулась на подушки и мгновенно заснула до утра, которого, впрочем, пришлось ждать не так уж долго.

Когда наутро фрейлины вошли в спальню королевы для ритуала пробуждения, к их удивлению, балдахин был уже открыт. Вопреки всем обычаям, королева переоделась в нижнее платье сама, и одна лишь Ротруда помогала ей умыться и одеться. Она не стала проверять простыни, которые перестелили две фрейлины, меж тем как остальные прибирали комнату. Все происходило в нарушение придворных обычаев, но с такой естественностью, словно по-другому и быть не могло. Кримхильда заметила округлившиеся от изумления глаза фрейлин, и ей стало смешно.

Закончив первую часть утренней церемонии гораздо быстрее обычного, молодая королева вышла к Малому Двору. Знатнейшие дамы королевства поднялись, приветствуя ее. На этот раз, помимо Иды Моравской, герцогини Окситанской и ее матушки - графини де Кампани, ее встретила еще одна дама - статная, в годах, хотя казалась моложе своих лет, в изысканном из строгом платье из лилового бархата. Это была родственница короля, принцесса крови, Альпаида де Кенабум. Она приходилась родной дочерью великому коннетаблю, Дагоберту Старому Лису, ее родной брат пользовался неограниченной милостью королевы-матери, а в мужья Альпаиде нашли тоже королевского родича, хоть и побочного - графа Карломана Кенабумского, бастарда покойного короля Хлодоберта Жестокого. Муж Альпаиды был признан принцем крови, хоть и удостоен только графского титула, но это не мешало ему обладать большим влиянием при дворе - возможно, даже еще более широким, чем признавали открыто. Прожив вместе много лет, супруги привязались друг к другу, вырастили нескольких детей. Именно к ним Кримхильда велела Ротруде послать гонцов.

Накануне Альпаиды Кенабумской не было при Малом Дворе, потому что она отлучалась в свой дом в предместье. Но вот она возвратилась, и Кримхильда почувствовала на себе ее пронзительный взгляд. Среди ее окружения графиня Кенабумская обычно держала нейтралитет: не поддерживала ее, но, как правило, не проявляла враждебности, и всегда была уважительна.

При Малом Дворе дочь Старого Лиса стояла выше всех, даже выше Матильды Окситанской: ведь та, хоть и была прежде женой короля, в своих-то жилах не имела ни капли королевской крови...

И вот, Кримхильда вышла к ним с гордо поднятой головой, с такой царственной осанкой, какой еще не видели у нее в Арвернии. Довольно с нее той беспомощной девочки, которой пренебрегал муж и помыкали собственные фрейлины! Она - урожденная принцесса, ведущая свой род от правителей Нибелунгии и Шварцвальда, королева Арвернская! С этого дня она была твердо намерена во всех случаях держаться соответственно своему званию.

Быть может, более внимательные взоры заметили и бледность королевы, и синеву перед глазами, которую фрейлины еще не успели замазать белилами... Но почтение, которым придворные дамы приветствовали ее, склоняясь в реверансе, этим утром было искренним, как никогда прежде.

Увидев графиню Кенабумскую, королева обратилась к ней, очень бодро, с сияющим видом:

- Рада видеть тебя, Альпаида! Мне как раз очень нужен твой совет! Я вчера провела с королем замечательную ночь, и теперь хочу выбрать наряд, который его поразит. Надеюсь, что ты, известная своим безупречным вкусом, поможешь его выбрать!

И, горделиво стоя под скрещивающимися на ней взорами придворных дам, недоверчивыми и любопытствующими, Кримхильда невозмутимо выдержала их все, словно была неуязвима.

[Convollar]

Кримхильду можно понять, иногда вот такое унижение вызывает взрыв. Паучиха явно перегнула палку, более тактичное поведение принесло бы свои плоды. Посмотрим, как будет реагировать король га новый имидж своей тихой и покорной жены.

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar!

Кримхильду можно понять, иногда вот такое унижение вызывает взрыв. Паучиха явно перегнула палку, более тактичное поведение принесло бы свои плоды. Посмотрим, как будет реагировать король га новый имидж своей тихой и покорной жены.

Кримхильду больше всего рассердил все-таки король. Неудавшаяся ночь любви стала для нее последней каплей.
Вот, дальше будет сказано, как он отреагирует! И он, и многие другие.

Продолжение главы 8 ("Валькирия")
Королева мысленно усмехнулась, глядя, как Матильда Окситанская и ее мать недоумевающе переглянулись, и не посмели ничего сказать. А Альпаида, графиня Кенабумская, знаком указала королеве на несколько платьев, сшитых по нибелунгской моде, лежащих среди остальных.

- Я полагаю, государыня, ты больше всего порадуешь короля, надев сегодня любое из этих платьев, - отвечала она.

Кримхильда кивнула, показав на одно из нибелунгских платьев - из голубого атласа, с серебряными вставками, с легкими струящимися юбками и приоткрытой грудью, как носили у нее на родине. Это платье очень шло Кримхильде, и как нельзя более выгодно подчеркивало ее фигуру.

Увидев, что выбрала королева, графиня Кродоар де Кампани сморщила нос и едва не зашипела презрительно, но все же смогла сдержаться. Переведя взгляд на Матильду, королева увидела, что и та выглядит ошеломленной, если не сказать больше. Сперва на ее лице отражалось привычное злорадство, но затем она что-то обдумала, и в глазах ее, устремленных на Кримхильду, отразилось уважение. Обернувшись к своей матери, графиня Окситанская что-то сказала ей на ухо, и Кродоар постаралась принять безразличный вид, хотя ее пальцы нервно крутили кисти пояса. Сама же Матильда с очаровательной улыбкой обернулась к королеве.

- Разумеется, государыня, ты вправе выбрать платье, которое тебе наиболее подходит!

Даже Ираида Моравская выглядела пораженной изменениями, произошедшими в молодой королеве за эту ночь. Но ей понравилось, что та, вроде бы, на что-то решилась и обрела твердость. И герцогиня Земли Всадников поспешила поддержать свою царственную подругу.

- Из всех нарядов, разложенных здесь, это больше всего тебе идет, государыня! Этот голубой атлас замечательно подчеркивает твою красоту. Король не сможет отвести от тебя глаз!

Итак, вопрос был решен, и придворные дамы принялись облачать королеву в голубое атласное платье. Между тем, фрейлины расставили перед ней шкатулки с драгоценностями. Большей частью это были фамильные сокровища арвернской короны - роскошные, величественные, но не очень-то идущие Кримхильде. Она неодобрительно отодвинула несколько шкатулок.

- Нет, нет! Все это не пойдет к моему платью. Вот этот изящный серебряный гарнитур с голубыми топазами будет уместнее всего. И не надо высоких причесок. Уберите щипцы и шпильки. Заплетите мне волосы в косы и уложите их венцом вокруг головы.

Никто уже не посмел выражать удивления. Все ждали, что так и должно быть после внезапного преображения королевы. Она стала самой собой, и сейчас выглядела истинной дочерью Нибелунгии, прекрасной и гордой.

В то время, как фрейлины заплетали королеве косы, Ротруда зачитывала вслух расписание предстоящего дня, составленной графиней Кампанийской. Но в это время Альпаида де Кенабум властно вмешалась в распорядок обязанностей королевы, прервав чтение:

- Не угодно ли тебе, государыня, немного изменить свое расписание? К чему повторять ежедневно одно и то же? Например, вместо встречи с племянницами, на которой, как мне известно, ты была вчера, ты могла бы вместе с королем присутствовать на ристалище, где наши рыцари готовятся к турниру...

Королева кивнула ей в знак признательности. Все остальные молчали, больше не смея возразить. Только графиня Кампанийская вся позеленела от злости, уставившись на Альпаиду. Но возразить ей было нечего - сама же добивалась строго соблюдения церемоний. А супруга майордома, дочь Старого Лиса словно бы не заметила ее негодования.

Видя рядом этих двух женщин, молодая королева привычно отметила: хотя они были почти ровесницами, обеим приближалось к пятидесяти годам, однако Альпаида выглядела гораздо моложе и свежее Оды.

Отвлекшись от них, молодая королева уловила искоса брошенный лукавый взгляд Матильды Окситанской. В нем, на удивление, не сквозило никакого недоброжелательства. Нет - Кримхильде даже показалось, что Матильда одобряет ее нынешние поступки.

Закончив церемонию одевания, королева в сопровождении Малого Двора направилась в домашнее святилище, к мраморному изваянию богини Фригг. Как и накануне, она оставила на алтаре дары - кувшин драгоценного розового масла, вышитый жемчугом занавес для алтаря, серебряную нибелунгскую чашу. Приказав своей свите оставить ее одну, Кримхильда пристально смотрела на статую богини. И добилась едва уловимого мгновения, когда Королева Небес чуть заметно кивнула, прислушиваясь.

- Как и вчера, как и каждый день, молю тебя лишь об одном, Великая Повелительница! Пусть муж мой вправду будет мне мужем, и пусть у нас родятся дети, ибо без семьи моя жизнь - ничто!

Ее снова расслышала Теодолинда, жрица Фригг, сестра короля. Но, выйдя к королеве из своей комнаты, она остановилась, поразившись резкой перемене в облике и в повадках Кримхильды. Еще никогда жрица не видела ее настолько исполненной решимости!

- Что ты задумала, моя королева? - голос Теодолинды дрогнул.

- Да, я кое-что задумала, - подтвердила Кримхильда. - Если мой замысел не удастся, тогда... ну, тогда мне придется попросить у тебя любовного зелья для моего супруга. А до тех пор, прошу тебя, Теодолинда: проси за меня милости у богини, ибо я опасаюсь, что королева-мать не упустит возможности.

Жрица приложила руку к сердцу в знак обещания.

- Да пошлет величественная Фригг счастье тебе и моему брату!

И вздохнула про себя, вспомнив, что Фригг не сумела собственного любимого сына спасти от несправедливой гибели...

После святилища королева со свитой проследовали в трапезный зал. Там она встретилась со своим супругом и села рядом с ним во главе стола, на возвышении.

Король Хильдеберт во время трапезы старался держаться холодно, скрывая чувство вины за то, как унизил жену этой ночью. Ему не под силу было сейчас обращаться с ней любезно, будто ничего не произошло, и самым лучшим казалось избегать ее - и обуревавших его чувств вместе с нею. Но, против своей воли все чаще смотрел на жену, сперва украдкой, затем все более открыто, задерживая взгляд надолго. Что и говорить, Кримхильда была прекрасна в наряде своей родины! Она знала, что лучше всего подчеркнет ее красоту. Но если бы только в платье и прическе, в белизне лица и румянце заключалось преображение королевы! Нет, нет, - она вся сделалась иной, еще незнакомой, но оттого более притягательной.

Любуясь ее открытой изящной шеей, высокой грудью, очертания которой угадывались под тонкой тканью платья, Хильдеберт мысленно проникал дальше, представляя ее обнаженной, как была перед ним этой ночью, на супружеском ложе. Кримхильда чувствовала, как он взглядом раздевает ее, и ей становилось жарко. И однако, наяву он не смел даже положить ладонь на ее руку, что выглядывала из рукава, как цветок лилии. Потому что он боялся получить отказ. За то, что бросил ее посреди ночи любви, ее презрение было бы поделом. "Как же сложно с этими женщинами, а с собственной женой - особенно! На войне все гораздо проще!" - с досадой думал король. А сам то и дело переводил взгляд на тонкое красивое лицо Кримхильды. И ему вновь казалось, что это она - та, кого он любил всю свою взрослую жизнь, с пятнадцати лет...

Между тем, за расставленными прямоугольником столами собирались и остальные действующие лица. За стол слева от короля чинно воссела неожиданно спустившаяся из своих покоев королева-мать. На нее с почтительным удивлением оглядывались собравшиеся к трапезе придворные. Тщательно соблюдая траур по своему супругу, по почившим старшим сыновьям и внукам, Бересвинда Адуатукийская крайне редко разделяла общую трапезу, обычно она обедала в своих покоях одна. Но вот - она здесь, и при каждом движении ее черное вдовье платье зловеще шуршит.

Дальше сидели принц Хильперик и его невеста, принцесса Бертрада, оживленно беседуя. Они одни, кажется, не замечали вокруг ничего подозрительного.

Сделав вид, что ее очень интересует влюбленная пара, королева-мать обратилась к племяннику:

- Хильперик, ты намерен позаботиться, чтобы именно твою невесту избрали королевой турнира?

- Что, тетушка? Ах да, конечно же! Как может быть иначе: ведь турнир состоится в честь нашей свадьбы, - удивился принц.

Но Бересвинда Адуатукийская уже не слушала его ответ. Беседуя с племянником, она бросала пронзительные взоры в сторону своей невестки. Но Кримхильда под его взглядом не съежилась, леденея внутри, как бывало прежде. Нет - она осталась невозмутимой, полностью сохранила присутствие духа. Ее ничуть не удивило, что кто-то уже донес Паучихе насчет нее, вероятнее всего, Кродоар Кампанийская... Молодая королева спокойно улыбнулась своей свекрови, с таким видом, словно не сомневалась в своей победе.

А чувства королевы-матери, взиравшей на свою невестку, были более чем сложными. Как и все, она была поражена внезапным преображением еще недавно такой покорной Кримхильды. И в то же время - почти восхищена ее дерзостью. "Да, в этой девчонке есть характер! Недаром в ней течет кровь правителей Нибелунгии и Шварцвальда! Но что она задумала? Почувствовала за собой силу? Но какую?"

Паучихе уже было известно, что Кримхильде пришло письмо от ее деда, короля Торисмунда. Однако содержания письма она узнать не смогла. И решила, что Кримхильда именно поэтому так осмелела. Ибо давно было известно, что король Торисмунд Нибелунгский отнюдь не отказался от планов мести арвернам. "Неужели он нашел сильных союзников? Быть может, новый король Междугорья согласился ему помочь? Ну ничего, если так, я сумею вывести на чистую воду мою дорогую невестку! Молода еще, со мной тягаться! Я с ней рассчитаюсь за то, что она унизила Оду, и за то, что втаптывает в грязь свой сан, чуть ли не открыто позволяя собой любоваться этому щенку Гизельхеру... И заодно я докажу моему слишком доверчивому сыну, что никто лучше его старой матери не сумеет оберегать его престол!"

Бересвинда Адуатукийская отпила из чаши горячий травяной отвар - вина она не пила уже много лет, заботясь о сохранении здоровья и ясности ума. И снова задумалась: вправду ли Кримхильда рассчитывает на военный союз против Арвернии? "Ох, неспроста здесь присутствуют сегодня граф Кенабумский с супругой..."

Лишь принца Хильперика с принцессой Бертрадой не касались никакие заботы. Принц угощал свою невесту самыми лакомыми кусочками и увлеченно рассказывал о предстоящих праздниках в честь их свадьбы.

- После турнира состоится бал, и мы сможем танцевать весь вечер!

- О, это замечательно, - у Бертрады весело заблестели глаза. - Я много слышала от приезжих, какие прекрасные балы бывают при королевском дворе Арвернии! Недаром говорят, что лишь ваш двор унаследовал всю пышность империи Карломана Великого!

- Совсем скоро этот двор будет и твоим тоже, моя радость! - проговорил Хильперик, передав своей невесте кусок яблочного пирога с корицей, чтобы она могла попробовать.

За спиной Бертрады, вместе со статс-дамой, госпожой Гедвигой, стояла Фредегонда. Беседа кузины с ее женихом заставила ее усмехнуться про себя, а услышав, как Бертрада расхваливает арвернский двор, девушка покачала головой. Внучку вейлы поражала наивность ее родственницы. Та напомнила ей зачарованного мотылька, что летит на пламя свечи, сулящей смерть.

Переведя взор с принцессы Бертрады на королеву Кримхильду, девушка отдавала предпочтение последней. В Кримхильде ощущалась настоящая сила духа. Фредегонда не могла не видеть, насколько та изменилась со вчерашнего дня. В гневе Кримхильда была особенно хороша. Да, это истинная королева! Но в то же время Фредегонда замечала и цепкие взоры Паучихи, устремленные на невестку. И она удивлялась, зачем Кримхильда бросает ей открытый вызов. Гораздо лучше, по мнению Фредегонды, было брать пример с герцогини Окситанской. Та была и умна, и независима, и в то же время - достаточно осторожна.

Да, Фредегонда, благодаря крови вейл, в свои четырнадцать лет умом была взрослее не только наивной Бертрады, но и пылкой и прямолинейной Кримхильды. Она сумела найти верный способ для жизни при арвернском дворе...

Внимание внучки вейлы привлекла семья, сидевшая за столом слева от короля. Это было семейство графов Кенабумских: сам узаконенный сын короля Карломан, майордом - глава Королевского Совета, его супруга Альпаида и их младший сын Аделард. Последний во время трапезы то и дело бросал восхищенные взоры в сторону королевы Кримхильды. С той поры, как она сделалась женой его царствующего двоюродного брата, Аделард был пленен ее красотой, так же как и ее соотечественник - виконт Гизельхер. Сознавая безнадежность своей любви, Аделард хотел даже оставить двор и присоединиться к воинскому братству Донара или Циу. Их посвященные воины, способные проходить невредимыми через огонь, всегда сражались впереди обычных войск, часто - без доспехов. А, когда не было войны, они странствовали по диким горам и пустошам, истребляли опасных чудовищ, все еще вредивших людям. Однако мудрые родители Аделарда убедили его пока остаться. И вот, он глядел страдальческим взором, еще больше, чем раньше, пораженный красотой Кримхильды.

Совсем иные мысли занимали в это утро его отца, графа Карломана Кенабумского. Он крутил крепкими пальцами кубок с красным, как рубин, вином и размышлял о чем-то своем.

Фредегонда, по своей привычке изучать каждого, оказавшегося рядом, обратила внимание на графа Кенабумского - человека выше среднего роста, крепко сложенного, с едва тронутыми на висках сединой черными волосами и пронзительным взором ярко-зеленых глаз. Кажется, он бывал в Шварцвальде, когда она была маленькой, о чем-то подолгу беседовал с ее названым дедом, герцогом Гримоальдом, и с ее матерью. Да, конечно, это он - вот и чуть заметный шрам у него на скуле, примеченный ею тогда. Однако теперь девушка почувствовала в этом человеке нечто особенное, скрытую силу, помимо той, что давала ему власть в королевстве. Существовало нечто еще, внятное внучке вейлы. Она заметила на правой руке Карломана кольцо из черного металла, украшенное печатью: волчья голова в короне, с такими же изумрудными глазами, как у самого графа. На кольце были выгравированы руны.

Конечно, Фредегонда пока не могла узнать, что граф Кенабумский, майордом королевства, был бастардом короля Хлодоберта Жестокого, деда нынешнего монарха. И что, будучи признан своим отцом, получил все-таки лишь графский титул. А всю свою последующую власть и славу будущий майордом добыл собственными заслугами на войне и в политике. И уж никак не могла Фредегонда узнать, что Карломан внешностью настолько напоминает своих покойных отца и единокровного царствовавшего брата, что даже Паучиха и Старый Лис порой глядят на него с суеверным страхом. И что влиянием в королевстве майордом не уступает королеве-матери и своему тестю, Дагоберту Старому Лису. Всего этого никто не счел нужным объяснять какой-то девочке-фрейлине из далекого Шварцвальда. Но, приглядевшись к графу Кенабумскому, она не усомнилась, что тот способен на великие деяния.

Сам же Карломан, отведывая яства за столом, чуть заметно улыбался своим мыслям. При этом косточки перепелок, фаршированных фисташками, хрустели на его зубах, крепких и белоснежных, несмотря на его сорок восемь лет. Сам же он тем временем размышлял обо всем, что происходит. Он, конечно, заметил разительную перемену в молодой королеве, которую некогда сам сосватал за своего царствующего племянника. По-человечески Кримхильда была ему симпатична. Ее отчаянный протест напоминал майордому собственную юность, когда он всеми силами стремился доказать, что бастард ничем не хуже законных принцев. Кроме того, Карломан все знал об отношениях короля с женой. В свое время он выяснил главную тайну короля, неизвестную даже королеве-матери. И теперь его восхитил демарш Кримхильды. Пожалуй, с таким стремлением она сможет выиграть этот бой. Но наверняка проиграет войну. Одной, без союзников, не желающей понять, что, живя с волками, следует выть по-волчьи, ей при дворе долго не прожить. А жаль! Ибо эта девочка достойна лучшего. Быть может, удастся еще чем-нибудь помочь ей? В свое время Карломан позаботился, чтобы шпионкой королевы-матери при Малом Дворе была именно графиня де Кампани, мать Матильды Окситанской. Ода не пойдет против дочери, а с Матильдой у майордома были свои дела.

При желании граф Кенабумский мог бы сам добиться престола для себя и своего рода. Вот только он лучше других знал о тайных силах. Ему ведомо было о проклятье построенного на крови Дурокортера, из-за которого арвернские короли не жили долго... А власти у него хватало и так.

Тем временем Альпаида, супруга Карломана, предостерегающе глядела на своего сына, не отводившего глаз от молодой королевы. Матильда Оксинтанская покачала головой, догадываясь, что затеяла Кримхильда. А графина де Кампани, понимая, что ей не избежать выговора от королевы-матери, судорожно пыталась сообразить, когда Кримхильда успела все устроить, - не ночью же?!

Казалось бы, день при королевском дворе был таким, как всегда. И все-таки, не совсем. Ибо теперь молодая королева не чувствовала себя пленницей - напротив, она сделалась хозяйкой положения. Притворяясь, что не замечает страстных взоров мужа, она видела все и наблюдала за всеми.

Она была валькирией, бесстрашной и неодолимой. И, если она полюбила смертного - значит, он будет ее. Так или иначе.

Закончив трапезу, молодая королева как бы невзначай спросила у стоявшей за ее креслом Ротруды:

- Напомни-ка мне, какое дело записано следующим в моем расписании?

- Согласно нибелунгскому обычаю, королева должна оказать честь участникам предстоящего турнира и приветствовать их на ристалище! - произнесла Ротруда, по сговору с королевой.

В зале повисла тишина. Такая, как бывает перед грозой. Королева-мать, шелестя траурными шелками, обернулась к королю, собираясь что-то сказать. Но не успела.

Король поднялся из-за стола, горящим взором глядя на свою прекрасную супругу. Он и сам еще не остыл после прошлой ночи, кровь его кипела. Все, что он не мог выразить в своей любви к жене, искало иного выхода.

- Ее Величество права! Это прекрасный и благородный обычай, он еще сильнее сплотит наших рыцарей. Турнир состоится только лишь завтра, но я и сейчас с удовольствием преломлю копье с любым из рыцарей в показательном поединке ради красоты моей супруги!

И, взяв Кримхильду под руку, король Хильдеберт с гордо поднятой головой покинул вместе с нею зал.

[Convollar]

Выиграть бой, но проиграть войну! Граф Кенабумский опытный царедворец, и, конечно, понимает ситуацию. Фредегонда тоже понимает, что при этом дворе в бою можно и погибнуть. Но Кримхильда всё-таки вызывает восхищение. Но вот Паучиха, я её не понимаю. Ей нужен наследник или нет? И знает ли она, что её невестка не бесплодна, а просто девственна? То есть если и есть здесь чья-то вина, то это вина короля,да и то не совсем вина, скорее беда.

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar!

Выиграть бой, но проиграть войну! Граф Кенабумский опытный царедворец, и, конечно, понимает ситуацию. Фредегонда тоже понимает, что при этом дворе в бою можно и погибнуть. Но Кримхильда всё-таки вызывает восхищение. Но вот Паучиха, я её не понимаю. Ей нужен наследник или нет? И знает ли она, что её невестка не бесплодна, а просто девственна? То есть если и есть здесь чья-то вина, то это вина короля,да и то не совсем вина, скорее беда.

Ага, это замечательно, что читатели как следует оценили личность Кримхильды!
Паучиха слышала от нее самой, вспомните их разговор. Но неясно, насколько она поверила. Кроме того, для нее важна лояльность молодой королевы арвернской короне. А Кримхильде она не доверяет еще и в политическом плане.

Глава 9. Пылающая кровь (начало)
Ристалище для предстоящего турнира лежало невдалеке от замка, за оградой, только перейти ров по подъемному мосту. Там лежало широкое ровное поле, засыпанное песком. Поле огораживал высокий частокол, деливший его на несколько зон, для разных видов состязаний. Турнир должен был начаться только завтра, но и сейчас там было людно. Особенно в части поля, предназначенной для состязаний пеших бойцов. Там в последний раз все проверяли судьи, распорядители будущего турнира. На поле сегодня вышли и многие рыцари, желая потренироваться перед настоящими состязаниями. Тут же присутствовали и оруженосцы, конюшие, герольды - каждый в одеждах с гербом своего господина. Поодаль работали оружейники, у которых тоже настала горячая пора: только успевай чинить пробитые латы и щлемы, зазубренные и сломанные мечи. От их горнов поднимался дым. Над полем развевались знамена Арвернии, Нибелунгии, Шварцвальда, Адуатукии, Земли Бро-Виромандуи и других стран и областей, приславших своих представителей на предстоящий турнир и свадебные торжества. Даже сейчас, хотя от сегодняшних поединков ничего не зависело, рыцари на поле держались группами, каждый со своими, а на чужих косились как на заведомых соперников. У каждой партии турнира было свое знамя, свой признанный вождь - лучший боец, и своя дама, которую они были готовы прославить победой.

Со внутренней стороны ограды, задумчиво облокотившись на перекладину, за состязанием очередной пары бойцов наблюдал рослый и статный рыжеволосый мужчина в одеждах Земли Всадников. Его широкие плечи и спину прикрывал шерстяной плед в красно-зелено-черную клетку. Это был сам герцог Бро-Виромандуи, Гворемор, прозванный Ярость Бури. Он глядел, как бьются рыцари в учебных поединках, глазами опытного воина замечая их приемы, что приносят в поединке победу, но могут быть использованы и против них. Сам же герцог - или вледиг, владетельный князь на языке его народа, - не спешил сегодня выходить на ристалище. Он предпочитал понаблюдать со стороны, чтобы в решающий час показать все, на что способен. Так же как и его извечный соперник - граф Карломан Кенабумский, майордом Арвернии, Почти Король.

Вспомнив о Карломане, Гворемор многозначительно усмехнулся. Не иначе как Богини Судьбы решили подшутить над ними обоими, раз за разом сводя их на каждом турнире. Всякий раз, когда на ристалище выходили они оба, жребий делал их с Карломаном соперниками, вопреки всякой вероятности. Они состязались столько раз, что уже сбились со счета. И ни один не мог одержать убедительной победы и на том успокоиться. Бывало, что ему судьи турнира присуждали победу, бывало, что Карломану, но ни один не мог превзойти соперника вполне, ибо они были равны силой и воинским искусством. И, в конце концов, вечные соперники стали уважать друг друга, уже не желая один другому поражения. Гворемор узнавал Карломана, даже если тому вздумалось выступить под именем какого-нибудь своего родича, как тот проделывал нередко. Воинская слава майордома Арвернского была столь известна, что многие рыцари отказывались биться с ним, заранее зная, что проиграют. Да и его высокое звание и королевская кровь многим внушали почтение. Но Гворемор никогда не отказывался от поединка, даже точно зная, кто перед ним. И он знал, что Карломан тоже ценит его как достойного противника. В последнее время им обоим стало надоедать постоянное соперничество, и случалось, уступали друг другу победу, спокойно побеседовав с открытым забралом. А все же - за своего вечного соперника Гворемор не ручался, но о себе мог точно сказать, что многому научился в их состязании длиной в годы.

И не только на турнирах доводилось герцогу пересекаться с майордомом Арвернии. Кое-чем даже был ему обязан. Например, тем, что ему, герцогу Земли Всадников, дозволяется, будучи вассалом короля, жить почти все время у себя дома. Это Карломан объяснил своему королю, что "дети богини Дану" будут спокойнее, когда их вождь находится среди них, и от Гворемора не требовали постоянной службы при арвернском дворе.

Мыслями о Карломане и была вызвана усмешка герцога Земли Всадников. Он не сомневался, что и на завтрашнем турнире им опять выпадет жребий сойтись в поединке. Такова судьба для них обоих.

От своих размышлений Ярость Бурь отвлекся, услышав приближение неровных, хромающих шагов. Он обернулся, прекрасно зная, кого увидит.

Мундеррих, его сын от Ротруды, копылял по песку, стараясь идти быстро. Гворемор вздохнул, глядя на него с потаенной отцовской болью, и его открытое смелое лицо омрачилось. За что боги сделали этого мальчика хромым? Или кривая нога сына - наказание ему самому за измену жене, за что что пошел кривым путем, породив его? Но страдать-то больше всех, больше Иды и Ротруды, придется до конца его дней самому Мундерриху, ничем не повинному в проступках своего отца...

А Мундеррих, заметив, как омрачилось лицо отца, тут же нахмурился сам, решив, что тому неприятно его видеть. И обратился к нему не как к отцу, а как к герцогу, сразу же заговорив о деле, с которым был послан. Поклонился - для равновесия ему пришлось вынести вперед увечную ногу, - и произнес:

- Приветствую тебя, доблестный герцог земли Бро-Виромандуи! Мне поручено просить тебя передать письмо для графа Рехимунда, нибелунгского посланника. Тонее - для его сына, виконта Гизельхера.

Гворемор изумленно взглянул на него, высоко вскинув брови. Никогда еще и ни для кого герцог Земли Всадников не брал на себя роль вестника.

- Погоди, мальчик! Это точно для меня? Ты ничего не перепутал? - спросил он, сбитый с толку.

Но Мундеррих только покачал головой.

- Нет, государь! Очень важно, чтобы письмо попало в нужные руки, - серьезно проговорил он, передавая послание отцу.

- Ладно, я исполню.

Гворемор ничего не понимал, однако ясно было, что Мундерриха послала молодая королева, пажем которой он был. И, видно, поручение важное, если идет столь окольными путями. Что ж, Ярость Бури не отказывался помочь королеве, которую глубоко чтили и Ида, и Ротруда. Но как это сделать, не привлекая внимания? Кругом полно народу. Шпионов королевы-матери и Старого Лиса среди воинов и слуг герцог более-менее знал, но тех, кто служит всезнающему "Почти Королю" Карломану, вычислить было просто невозможно...

И Гворемор позвал своего старшего сына, Гарбориана, служившего отцу оруженосцем. Рыжеволосый юноша, очень похожий на отца, тоже в одеждах Земли Всадников, вместе со своими сверстниками наблюдал за поединком взрослых рыцарей. У юношей горели глаза, они по временам вскидывали руки, поддерживали криками своих любимцев. Каждый из них мечтал о том времени, когда сможет сам так же биться с самыми сильными соперниками. Но, услышав голос отца, Гарбориан повиновался. Отец передал ему письмо и шепнул на ухо несколько слов. Юноша умчался, как олень.

А Мундеррих, задержавшись у ограды, тоже с восхищением загляделся на состязания рыцарей. Но у него к юношескому восторгу, как всегда, примешивалось много тяжких и печальных чувств. И все же он не мог отвести от них глаза. Какие могучие удары они наносили, как были сильны и ловки, как уклонялись от ударов противника, как будто их вовсе нельзя было сбить с ног! Если бы он смог когда-нибудь сражаться не хуже! Мундеррихом вновь завладевало отчаяние. Он постарался успокоиться, вспомнив, как говорила Фредегонда: "Думай о своих сильных сторонах!" Что ж: он неплохо стреляет из лука, а еще лучше ездит верхом... Тут Хромоножка как раз вспомнил, как обещал показать Фредегонде Старые Камни - одно из красивейших мест в лесу. Надо будет пригласить Фредегонду на конную прогулку. Она - одна из немногих, с кем ему хорошо. Вот бы и ему суметь чем-нибудь удивить ее...

По усыпанному песком полю прошли несколько нибелугских рыцарей, в цветах своей родины, оживленно беседуя на своем языке. Они направлялись к самому большому из своих шатров, над которым развевалось знамя Нибелунгии. Беседовали дружески, хотя на поле боя, бывало, соперничали между собой. Но тут - особое дело. Если на турнире победит любой из нибелунгских рыцарей, это все равно будет победа всей страны над надменными арвернами.

А возле нибелунгского шатра тем временем разминался перед учебным поединком красивый золотоволосый юноша, одетый пока лишь в штаны и свободного покроя сорочку, без доспехов. Это был виконт Гизельхер, уже прославившийся как искусный турнирный боец, несмотря на молодость - ему было всего двадцать три года, - и поклонник королевы Кримхильды. В золотоволосого красавца с вьющимися, как у девушки, кудрями, с блестящим взглядом синих глаз, влюблялись многие молодые дамы. Но его сердце было отдано одной. Его принцессе, прекрасной Кримхильд, - так он продолжал именовать ее про себя, не признавая арвернских переделываний. Той, которую он столько раз подсаживал на коня, не позволяя слугам помогать. С которой почти каждый день гуляли по тенистым рощам Нибелунгии, читали вместе книги, пели песни, смеялись беззаботно, по-детски... Разве можно все это забыть?!

Конечно, Гизельхер понимал, что на этом турнире собрались сильные и опытные бойцы, и ему трудно будет их одолеть. Это показал вчерашний бой со шварцвальдским рыцарем Гундахаром, после которого у виконта еще ныли руки и плечи. И все же, несмотря ни за что, молодой нибелунг был исполнен решимости прославить красоту Кримхильд перед всеми. Она и так слишком часто отказывается от поддержки своих соотечественников, но в этот раз они сделают для нее все возможное и невозможное! По крайней мере, уж до середины турнира он наверняка дойдет, а возможно, и дольше. А пока - у более опытных бойцов можно поучиться, даже проигрывая им. И Гизельхер вспомнил неизвестного рыцаря, назвавшегося кузеном майордома. Никто так искусно не владел мечом. У него было чему поучиться, даже просто наблюдая за его поединками со стороны. Если применить завтра кое-что из его приемов на завтрашнем турнире, во имя Кримхильд...

Вздохнув, Гизельхер вспомнил вчерашний разговор с отцом у него в покоях. Граф Рехимунд, пять лет назад похоронивший старшего сына, теперь тревожился за младшего.

"- Гизельхер, я прошу тебя понять: прославляя молодую королеву, ты ставишь под удар и ее, и себя! По твоей вине на вас ложатся подозрения...

- Это немыслимо! Королеву Кримхильд не превзойдут чистотой даже жрицы Предвечного Пламени! Я лишь подаю пример неблагодарным арвернам, как следует почитать ту, кого боги подарили им в королевы...

- Сын мой, одумайся, прошу тебя! Передай нибелунгским рыцарям, что участвуют в турнире - будьте осторожны! От вас зависит положение молодой королевы. Не наоборот. Пойми - восхищаться ею можно и молча, про себя.

- Ты хочешь, чтобы я таил свои чувства, точно вор - украденное сокровище? Стыдился своей любви? Нет, так не может требовать мой отец, учивший меня быть честным! Я не отрекусь от нее.

Граф с грустью смотрел на сына, затем вздохнул, положив ладони на его руки.

- Может быть, лучше тебе уехать отсюда, вернуться в Нибелунгию?

- Нет, отец, нет! Я никуда не поеду. Пусть Кримхильд никогда не будет моей, я это знаю. Но хотя бы находиться с ней рядом, видеть ее, быть ей другом в чужой стране, - я не прошу большего. Если я уеду, я - предатель."

Жаль, конечно, отца, но по-другому виконт поступить не мог. Он и его сотоварищи сделают все, чтобы прославить молодую королеву! При этой мысли Гизельхер сильнее заработал мечом, атакуя воображаемого противника. От движений его мышцы понемногу разработались, боль в плечах стала проходить.

В это время кто-то неумело заиграл на старой расстроенной лютне и пропел вступление известной при дворе песенки: "Королеву рыцарь полюбил"... Голос был мальчишеский, и Гизельхер оглянулся с досадой: опять арвернские оруженосцы потешаются... Но, подбежав к шатру, никого не застал. Только на пеньке поблизости лежал аккуратно свернутый лист пергамента. Гизельхер взял его, развернул, и изменился в лице, увидев до боли знакомый почерк.

Он несколько раз прочел письмо, едва веря своим глазам. Почувствовал, как у него горячо забилось сердце, и сладко перехватило дыхание. Губы сами собой складывались в торжествующую улыбку. В этот миг он почувствовал в себе силу десяти человек. Торопливо оглянувшись, не видел ли кто его письма, Гизельхер поцеловал его, затем прижал к сердцу. И, направившись к ближайшему кузнечному горну, бросил письмо туда и проследил, как оно сгорело дотла.

В это время он услышал, как его товарищи, нибелунгские рыцари, во всеуслышание произносят: "Нет дамы прекраснее нашей принцессы Кримхильд!" Гизельхер выкрикнул нибелунгский боевой клич и, как был, без доспехов, ринулся в состязание против троих сразу.

Из соседних лагерей высыпал народ, поглядеть, что затеяли нибелунги. Те держались особняком среди других турнирных партий. Хотя в обычной жизни многие из них были соперниками, но сейчас их объединяла единая цель, их живое знамя - королева Кримхильда. Было ясно, что, если победит любой из нибелунгов - победителем выйдет сама Нибелунгия.

Больше всех были растеряны шварцвальдские рыцари, что доставили в Арвернию принцессу Бертраду. Ведь и празднества, и турнир - в честь их госпожи, несправедливо позабытой!

Со стороны шварцвальдских палаток за нибелунгами наблюдал вчерашний противник Гизельхера - барон Гундахар Эльхфельдский, которого называли еще Лосем, за его несокрушимую силу и стойкость в бою, и за то что его гербом был золотой лось на зеленом поле. Гундахар - человек могучего сложения, сорока пяти лет, был опытнейшим воином, за что шварцвальдцы выбрали его главой своей партии на турнире. Теперь, слушая, как распалившиеся нибелунгские рыцари оскорбляют пренебрежением его госпожу, барон почувствовал раздражение. Увидев  Гизельхера, пожалел, что не проучил его вчера как следует. Надо было приложить дерзкого мальчишку своей булавой-моргенштерном покрепче, чтобы в ближайшие дни не поднялся с постели! Хотя мальчишка, конечно, далеко пойдет! Среди нынешней молодежи этот Гизельхер, пожалуй, лучший боец. Только до опытных воинов ему еще далеко. Таких как Гворемор Ярость Бури или Карломан Кенабумский. А, кстати, во вчерашнем состязании якобы "кузен" Карломана, доставшийся Гундахару в противники, подозрительно кого-то напомнил... Ха, старый волчара, морочь голову кому помоложе! Опытный воин всегда узнает того, с кем состязался хоть раз - по движениям, приемам, стилю, который у каждого рыцаря свой. Не бывает двух одинаковых, так же как и почерков.

Вновь услышав, как нибелунги восхваляют молодую королеву, Гундахар взревел, как настоящий лось осенью, так что его поддержали все шварцвальдцы:

- Победителем будет наш соотечественник! Принцесса Бертрада - по праву первая дама нынешних праздников!

Его услышали рыцари из других лагерей, столпившиеся на ристалище. И тотчас каждый закричал свое.

- Без Бересвинды Адуатукийской Арверния бы пропала! Да здравствует королева-мать! - слышалось от соотечественников Паучихи.

- Ираида Моравская достойнее всех королев! - кричали подданные герцога Гворемора.

Рыцари из разных партий, восхваляя своих повелительниц, собирались группами, каждая - под свои знамена, готовые, если надо, прямо сейчас отстоять оружием свою правоту. К ним спешили их оруженосцы, чтобы помочь своим господам, если придется. Шум уже встревожил и распорядителей турнира, готовых вмешаться, если потребуется. Одни только арверны не спешили преломить копья еще до турнира, а, казалось, с удивлением взирали, как горячатся остальные, как будто хотели сказать: "Пусть Небеса рассудят, кто всех достойнее!"

А тем временем, Мундеррих Хромоножка, слыша, как рыцари провозглашают то одну даму, то другую, думал, что нигде на свете нет девы прекраснее, мудрее, благожелательнее Фредегонды. Если бы они только знали, мигом провозгласили бы владычицей ее одну! На короткое сладостное мгновение хромой паж представил, как он, сделавшись взрослым, победит на турнире всех этих рыцарей, одного за другим. И, сопровождаемый гулом восхищенных голосов, приблизится к трибуне, где сидит Фредегонда, и увенчает ее знаками королевы любви и красоты. И она... Тогда она улыбнется ему, а может быть, даже поцелует...

Глубоко вздохнув, Мундеррих направился через ристалище обратно к замку, хромая сильнее обычного.

Тем временем герцог Гворемор Ярость Бури, оставшись одним из немногих рыцарей, кто не принимал участия в споре, увидел своего побочного сына, бредущего по полю, где вот-вот могла вспыхнуть драка. Жестом подозвал своего старшего, Гарбориана:

- Проводи его, чтобы никто не обидел!

Ловко пробираясь между толпившимися и спорящими рыцарями и собравшимся за их спиной народом, Гарбориан быстро догнал брата и взял под руку. Мундеррих сперва привычно набычился, но старший брат настоял на своем, и вскоре их рыжие головы замелькали уже близ подъемного моста.

[Convollar]

И на рыцарском турнире всё-таки пышным цветом расцветает политика. И  у Бересвинды есть свои сторонники, и не просто сторонники. Насколько можно судить по предыдущим событиям, это самая влиятельная партия при арвернском дворе. Однако я выбираю Гворемора, но посмотрим, что будет на турнире. Само описание подготовки к турниру очень интересно. Словно видишь это ристалище. А ведь на таком турнире и калекой можно стать.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

И на рыцарском турнире всё-таки пышным цветом расцветает политика. И  у Бересвинды есть свои сторонники, и не просто сторонники. Насколько можно судить по предыдущим событиям, это самая влиятельная партия при арвернском дворе. Однако я выбираю Гворемора, но посмотрим, что будет на турнире. Само описание подготовки к турниру очень интересно. Словно видишь это ристалище. А ведь на таком турнире и калекой можно стать.

При дворе на самом деле несколько фракций и крупных игроков, влиянием не уступающих королеве-матери. Впрочем, они способны действовать сообща. Но не сказать, что они подчиняются именно ей.
Я тоже за Гворемора!
Там все можно! И ладно бы только на турнире...

Продолжение главы 9 ("Пылающая кровь")
На ристалище поднялся страшный шум. Все кричали вразнобой, не слушая друг друга, восхваляли, каждая партия - свою повелительницу. Все предводители, кроме Гворемора, встали во главе своих рыцарей, столь же воодушевленные. Уже засверкали мечи, непонятно как прыгнувшие в руки. Немногие сохранившие здравый смысл вместе с судьями турнира кричали, надрывая глотки, пытались образумить спорщиков, но их никто не слушал.

Пропели трубы, оповещая о приближении короля. Но никто не расслышал их в поднявшемся шуме. Подготовка к турниру грозила вот-вот превратиться в настоящее побоище.

В это время в ворота въехал, в сопровождении вооруженной стражи, богато одетый старик, еще крепкий, державшийся прямо. Глядя на вздоривших рыцарей, он сузил глаза и скривил в усмешке тонкие губы. И те, кто успел заметить старика, мигом опомнились, приходя в себя. Потому что это был Дагоберт Старый Лис - коннетабль (главнокомандующий), приходившийся нескольким королям братом, дядей и двоюродным дедом, многих переживший и набравшийся бесценного государственного опыта. Вместе с королевой-матерью и майордомом Карломаном Кенабумским, своим племянником и зятем, Старый Лис составлял триумвират фактических правителей Арвернии, предоставляя королю войны, охоты, турниры. А если учесть, что его старший сын Хродеберг, герцог Блезуа, был фактически невенчанным мужем королевы-матери, то весь правящий триумвират находился под самым тесным контролем Старого Лиса. При этом он никогда не мечтал о престоле для себя лично. Если бы уж так случилось, уступил бы его Карломану, признав его права. Так было бы лучше и для их рода, и для королевства.

Распорядители турнира позвали коннетабля, так как отчаялись справиться своими силами. Дагоберт в сопровождении отборной стражи не спеша проехал мимо споривших рыцарей и проговорил с притворным недоумением чуть сиплым голосом, но так, что услышали все: 

- В чем дело, благородные рыцари? Разве турнир уже начался? Но почему без правил? Где ваши жребии? И почему некоторые из вас вышли на ристалище без доспехов?

Теперь уже многие рыцари оглядывались и пристыженно молчали. Ирония Дагоберта охлаждала их пыл, как ведро холодной воды. А тот продолжал, покачав седой головой:

- Так не годится, господа! Я сам люблю повоевать, но сегодня мы встретились в Дурокортере как друзья. Для того и придуманы рыцарские турниры, чтобы показать свое умение и остудить пыл в мирное время, не проливая крови!

Что и говорить: слухи о коннетабле ходили самые разные, и прозвище его - Старый Лис, - звучало не всегда лестно. Но распоряжаться он умел, этого не мог отрицать никто из присутствующих здесь. Рыцари стояли перед ним, опустив оружие и молча потупив взоры. От охватившего их недавно безумия не осталось и следа.

К чести рыцарей, ни одному из них, к какой бы партии он ни принадлежал, не пришло в голову сказать, что беспорядок начали нибелунги. Это было бы вопреки всем рыцарским обычаям. Недавние соперники теперь превратились в сплоченное сообщество, стоявшее со смущенно-независимым видом под цепкими взорами коннетабля. Словом, вели себя как провинившиеся ученики перед строгим наставником.

Между тем, снова прозвучали трубы, еще ближе и громче, чем в первый раз. Но первыми на ристалище появились королевские паладины - воинское братство, после посвящения Циу давшее обет охранять короля. В паладины шли только самые сильные и опытные воины, всей душой преданные престолу. Все паладины были облачены одинаково - поверх лат синие плащи с тремя алыми геральдическими ирисами Арвернии. Все, как на подбор, высокие и крепкие, на рослых конях, они выглядели очень внушительно.

Командир паладинов, Жоффруа де Геклен, закаленный в боях, подтянутый, уже немолодой воин, подъехал к коннетаблю, поклонился:

- Король со свитой приближаются сюда! Позаботьтесь, чтобы здесь было безопасно. Обеспечьте условия для тренировочного боя!

Дагоберт Старый Лис кивнул, скрывая свое удивление. Как это никто его не предупредил о намерениях короля? Обстановка при дворе меняется быстрее, чем весенняя погода.

Между тем, будущие участники турнира и их окружение отступили назад, освобождая пространство. Предводители партий быстро выстроили своих рыцарей так, чтобы те смотрелись наилучшим образом.

Подъехавшие герольды в очередной раз звонко протрубили, извещая:

- Его Величество король!

А между тем, подъемный мост задрожал от конского топота, когда про нему проезжали арвернский король со своей великолепной супругой, их приближенные и свита. Сыновья Гворемора не успели уйти, встретившись с королевской процессией, и вернулись на ристалище, разглядывая пышную кавалькаду.

Бок о бок с королем, на своем прекрасном серебряном рысаке, скакала королева Кримхильда в нибелунгском платье, как никогда похожая на сияющую небесную деву - валькирию. За королевской четой следовали принц Хильперик со своей невестой, королева-мать, граф Карломан Кенабумский с супругой, и вся придворная свита, в которую входила и Фредегонда. Над ее головой вилась ласточка, не боясь стольких людей и коней вокруг.

Когда Мундеррих заметил сперва ласточку, а затем и изящную всадницу на вороной кобылице, у него екнуло сердце, и обыкновенно угрюмое лицо Хромоножки озарилось счастливой улыбкой. Гарбориан даже покосился на брата, удивляясь, кому это он так обрадовался. Но в следующий миг Мундеррих сумел скрыть свое воодушевление...

Не менее восторженно, но более страстно взирал и Гизельхер на молодую королеву, с которой, к раздражению нибелунга, не сводил в эту минуту глаз и ее царственный супруг. Она была сегодня совершенно необыкновенной, поистине божественной, и вместе с тем - до боли похожей на прежнюю принцессу Кримхильд, какой была до замужества.

А король Хильдеберт в самом деле любовался своей женой, ощущая, как ее вид горячит ему кровь. Он виноват перед ней за вчерашнее, но сможет загладить свою вину, выполнив любую ее просьбу, чего только она не попросит.

И глаза у молодой королевы горели живым ярким огнем, а сердце яростно билось. Этот день, так или иначе, многое решит в ее судьбе.

Зато многие другие среди спутников королевской четы задавались далеко не столь романтическими, но не менее важными вопросами.Даже многоопытный Дагоберт Старый Лис, сразу заметив, как изменилась королева Кримхильда, не мог понять, что послужило тому причиной. А, уловив растерянный взгляд королевы-матери, убедился, что и ей известно не больше. Паучиха же, в свою очередь, отметила растерянность коннетабля. И оба, не сговариваясь, перевели взоры на третьего соправителя - Карломана Кенабумского. Но тот, как обычно на людях, держался отстраненно, лишь его изумрудные глаза лукаво блестели. И никак нельзя было понять, что он знает, а что - нет.

Между тем, Старого Лиса очень занимало, какую игру затеяла Кримхильда, хотя его непроницаемое лицо не выражало никаких сомнений. Он знал о письме, полученном ею от деда, но не об его содержании. Неужто Торисмунд Нибелунгский предупреждает свою внучку о военном союзе с Междугорьем? И Арвернии грозит еще одна война? Но тогда Карломан, который обо всем узнает первым, принял бы меры, созвал бы Королевский Совет. Не успел? Совсем непохоже на него! Уж во всяком случае, майордом не позволил бы королю и свите так беззаботно развлекаться, если бы королевству грозила реальная опасность.

Ну а если Кримхильда ничего такого не узнала, и никакой поддержки у нее нет? Просто девочка сорвалась, не выдержала постоянного напряжения и натворила глупостей, которые ее неизбежно погубят? Но в таком случае, ошибся проницательный Карломан, говоривший, что юная нибелунгская принцесса далеко не так проста, как кажется. А этого не может быть, Карломан всегда видел людей насквозь и со звериным чутьем выискивал себе союзников...

Теми же мыслями относительно своей невестки продолжала терзаться и королева-мать. И все-таки, против ее воли, чувствовала уважение к Кримхильде, поставившей на уши весь королевский двор. "По крайней мере, в характере ей не откажешь! Алмаз, еще дикий, неограненный, но получится подлинный бриллиант! Похоже, что Карломан все-таки не ошибся, выбрав невесту для моего мальчика... Вот только что ей интересы Арвернии, если она как была, так и осталась дочерью Нибелунгии, чего уже и не скрывает?"

Пока правители Арвернии размышляли над увиденным, собравшиеся рыцари дружным кличем приветствовали короля. Тот вместе со своей свитой спешился и остался стоять ближе к ограде. Вельможи и дамы в своих ярких платьях образовали красочный полумесяц посреди бледного песка ристалища.

Затем король кивнул своему майордому, поручив ему произнести речь, что объединит рыцарей из разных стран.

Карломан спешился и вышел вперед, в самую середину ристалища. Все голоса смолкли, и глаза собравшихся устремились на него. И он заговорил властным и чарующим голосом, приветствуя основные партии участников турнира, на родном языке каждой из них:

- Храбрые шварцвальдцы, соотечественники прекрасной принцессы Бертрады! Доблестные армориканцы! Благородные нибелунги! Непреклонные адуатукийцы! Бесстрашные арверны! Стойкие окситанцы! И многие другие достойные гости Дурокортера! К вам обращаюсь я волей короля Арвернии, светлейшего Хильдеберта IV. Обращаясь, чтобы напомнить: ради чего мы все собрались здесь? Ради свадебных празднеств в честь бракосочетания принца Хильперика и принцессы Бертрады Шварцвальдской. Празднества и рыцарский турнир должны послужить делу мира между нашими государствами. Уже завтра благородные рыцари преломят на турнире копья, не жалея ни противника, ни себя. Ради чего станут они биться? Во-первых, во славу своих государей, и во-вторых - а возможно, для кого-то и во-первых, - ради красоты своих дам. И будет лишь справедливо, если высшая по званию дама в Арвернии приветствует от своего имени, и от имени своего царственного супруга, тех, кто готов пролить кровь ради них. Среди нас есть соотечественники королевы, храбрые нибелунгские рыцари. Пусть же королева приветствует их, по обычаю своей родины, в знак того, что все старые распри забыты прочно и навсегда! Некоторое обычаи других стран и народов столь веют достоинством и благородством, что их совсем не зазорно принять противной стороне! - заключил он, прежде чем пропустить в центр круга королеву Кримхильду.

Она приблизилась и встала рядом с майордомом, по очереди обведя взором всех рыцарей. Кримхильда старалась выглядеть убежденной в победе, но ей стало не по себе, стоило подумать, насколько она рискует. И сейчас ей что-то удается только благодаря помощи Карломана и Альпаиды. Если же не получится... Но останавливаться уже поздно. Пропасть можно преодолеть одним прыжком или упасть и разбиться. Но перескочить двумя прыжками, остановившись на полпути, никак не получится.

Граф Кенабумский сразу же уловил состояние молодой королевы и решил ей помочь. Сделав несколько шагов по направлению к нибелунгским рыцарям, он вновь обратился к ним, в знак почета, на их языке, чтобы вслед за тем повторить свои слова на арвернском:

- Доблестные нибелунгские рыцари! Наш долг - с обеих сторон, - послужить делу мира между нашими государствами. От нас зависит как можно скорей залечить раны прошлого и двигаться вперед, в мирном сотрудничестве. Да, в свое время кипела рознь, нас разделяла пролитая жаркая кровь родных. Казалось, вражде быть вечно, до самого Рагнарёка, когда придет конец всему сущему. Но ветер разгоняет грозовые тучи, и снова светит солнце. После пожара опаленная земля снова затягивается зеленой травой и цветами. Зачем же должны вечно кипеть злобой люди? Ушедшие от нас ныне пируют в Вальхалле, у престола Вотана. Там примирились былые враги, ибо душам благородных воинов смешны прижизненные распри. Не будем же и мы тревожить их память! Доколе меч в ножнах, любую распрю легко разрешит слово. Свадьба короля Хильдеберта с Кримхильдой Нибелунгской два года назад принесла нашим народам долгожданный мир, и в дальнейшем принесет процветание и благоденствие. Пусть же этот турнир и дальше служит укреплению мира между народами! А в Вальхалле и так собралось много достойных мужей.

Нибелунгские рыцари, слышавшие речь майордома, поддержали громкими одобрительными возгласами. Они глядели решительно, в них проснулась еще большая гордость. И Кримхильда ощутила ее в себе, словно за ней в эту минуту стоял весь народ Нибелунгии.

Она благодарно кивнула графу Кенабумскому и обратилась к нему на армориканском наречии - древнем языке "детей богини Дану", из которых происходила мать Карломана, дальняя родственница нибелунгской принцессы:

- Благодарю тебя, мой благородный родич! - с этими словами молодая королева вышла вперед, став рядом с майордомом. Лицом к лицу с нибелунгскими рыцарями.

Тем временем, за ними внимательно наблюдали красивые черные очи юной Фредегонды. Она заметила, что кузина-королева и майордом действуют согласованно, как союзники. Что ж, подумалось ей, такой союзник стоит всего королевского двора! Она, стоя рядом с Бертрадой, очень внимательно слушала речь графа Кенабумского. Он говорил красноречиво, и слова его, и голос проникали в душу, были исполнены еще неведомой силы. Фредегонда чувствовала восхищение им. С таким майордомом не страшно и самой сесть на трон...

И ей пришло в голову совсем уж заоблачное: а если бы она сама сделалась королевой Арвернии, а Карломан Кенабумский стал бы майордомом при ней?.. Ведь, хотя никто не знает, она, ее мать и сестра - потомки Хильдеберта Строителя, старшая ветвь королевского рода. Правда, в Арвернии женщины не наследуют престол, но в союзе с могущественным графом Кенабумским, обычаи можно бы и поменять...

Так в душе юной Фредегонда прорастали первые всходы честолюбия, пока еще не воспринимаемые серьезно даже ей самой.

А между тем ее ручная ласточка, порхая над полем, спустилась ниже к Карломану и прощебетала:

- Приветствую тебя, коронованный бисклавре!

Вернувшись из мечтаний, Фредегонда встряхнула головой и удивленно взглянула на графа Кенабумского. Она готова была поклясться, что ласточка приветствовала его. Вот только каким словом она его назвала, было девушке непонятно. Но оно определенно что-то означало. Недаром же ей, внучке вейлы, показалась в нем еще неясная сила иной сути... Но еще удивительней было, что в ответ на приветствие ласточки Карломан кивнул головой, и его зеленые глаза ярко блеснули. Фрегонда могла поклясться - он понял ее птицу!

Пока же Фредегонда грезила и размышляла, на ристалище быстрей молнии разворачивались новые события. После майордома Арвернии ответное слово от имени нибелунгов взял граф Рехимунд. Узнав о разгоревшейся распре, он поспешил туда, догадавшись, что в ней замешан его сын. Обнаружив его целым и невредимым, граф перебросился с ним несколькими словами во время первой речи майордома. А затем искренне ответил на мирное предложение, высказанное Карломаном.

- Нам следует быть благодарными за оказанную ныне честь! Благодаря великодушию королевского дома Арвернии вот уже два года не льется кровь, мы не хороним близких, и встречаемся под мирным кровом, как друзья! Месть все равно не вернет ни одного из погибших. Зато на грядущем турнире мы можем показать свое воинское искусство и способствовать миру и процветанию между нашими королевствами!

При этих словах все нибелунгские рыцари выдвинулись вперед, навстречу своей королеве. Гизельхер, с бьющимся от волнения сердцем, приблизился настолько, как дозволял обычай, неотступно глядя на Кримхильду, что сделалась еще прекрасней. Он был готов выполнить все, что она прикажет. И еще - в нем закипало раздражение против короля, который тоже не сводил тяжелого, жаркого взгляда со своей супруги...

И вот настала очередь Кримхильды, то, ради чего она и затеяла обряд приветствия. Сделав шаг вперед, она вновь увидела себя на краю пропасти, и силы едва не оставили ее. Хотелось отползти в сторону, укрыться. Но уже все взоры были направлены на нее. Она встретилась с блестящими, как изумруды, глазами графа Кенабумского. Тот спокойной поправил золотую пуговицу на вороте своего камзола. Молодая королева непроизвольно повторила его жест и нащупала на своей груди дубовый оберег Вультраготы. Дотронувшись, почувствовала тепло, и у нее сразу прибавилось сил. Теперь она знала, что сумеет довести свою игру до конца. Гордо подняв голову, Кримхильда проговорила дважды, сперва по-арвернски, а затем по-нибелунгски:

- Здравствуйте, доблестные нибелунгские рыцари, мои собратья! - произнесла она чистым звонким голосом. - Я рада, что могу вас приветствовать, по поручению супруга моего, короля Хильдеберта! Хоть состязание только завтра не угодно ли славным сынам Нибелунгии – братьям моим - показать свою доблесть и собравшимся здесь. Тому же, кто выйдет победителем я по обычаю страны отцов моих - подарю кольцо с перста моего – и если будет нужда ему, то пусть придет ко мне иль к родичам моим и будет оказана ему помощь!

Единогласный боевой клич нибелунгов, словно шум морского прилива, был ей ответом. Лес рук отважных рыцарей взметнулся над головой. Каждый надеялся попасть в десятку самых лучших, что будут здесь и сейчас защищать честь своей страны. И первым выступил вперед Гизельхер, горящими глазами окинув молодую королеву.

[Карса]

Что задумала Кримхильда? Почему-то кажется, что её затея добром не кончится. Поведение Паучихи в отношении невестки странное. Неужели за два года она не поняла, какова молодая королева? Кримхильда кто угодно, только не шпионка. Королева-мать не так уж умна, если не разобралась в происходящем. И в тайну сына она, выходит, не посвящена, в отличие от майордома. Хотя, раз разобрался Карломан, то и другие могли бы. А в итоге, боюсь, случится какая-нибудь трагедия.