Печать

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

Посвящение Фредегонды наводит на мысль о том, что прошлое не уходит бесследно, что-то от предков остаётся потомкам. Теперь она уже точно знает - кто она и какими силами обладает. И хоть грот засыпан, всё-таки осталась пара маленьких ручейков. Это обнадёживает.

Я же и говорила: даже если в этом мире совсем не останется Других Народов (хотя до такого, думаю, не дойдет), но, если миру потребуется их сила, она проявится так или иначе в их потомках, сколько бы поколений не прошло. А тут - далеко еще не такой крайний случай, Фредегонда свои корни помнила изначально. А теперь обрела силу вейл и добыла целебную воду.
Со своим прошлым она встретилась, пусть теперь увидит и будущее!

Глава 23. Бин Сидхе (Женщина Холма) (окончание)
Направляясь к своим спутникам, Фредегонда услышала, как они громко спорят, кому идти искать ее.

- Я старше, и у меня ноги крепче. Я пойду поищу ее, а ты подожди здесь, - говорил Гарбориан.

Но Мундеррих горячо заспорил, не желая уступать:

- Я смогу карабкаться по склону, несмотря на хромоту! Пусти меня искать Фредегонду! Я познакомился с ней первым, она мой друг!

- Я сам ее найду! И вообще, я старший, так что слушайся и сиди здесь! - отрезал Гарбориан не менее горячо, чем его брат.

- Нет, я пойду! Самое главное - найти ее! - прошипел Мундеррих, как дикий кот.

Но как раз в это мгновение в круг стоячих камней вошла сама Фредегонда. Ее сильно удивил спор мальчиков. Вот уж не думала, что они будут так сильно за нее волноваться!

- Я здесь! Никого искать не надо! - она улыбнулась, помахав мальчикам рукой, и показалась им в этот миг такой красивой, что они не сводили с нее глаз, удивленные ее внезапным появлением.

- Фредегонда! Где ты была? - воскликнул Гарбориан, первым придя в себя, в то время как Мундеррих не сразу вспомнил, как дышать, не то что говорить.

- Я спускалась поглядеть на заваленный грот, - сказала внучка вейлы.

- Сейчас там не на что глядеть, одни камни кругом, - вздохнул старший брат. - А когда-то там бил источник с целительной водой...

- Его хранили вейлы, прекрасные девы-птицы, - подхватил Мундеррих, перебивая брата. - Со всех сторон к нему приходили паломники ради исцеления.

- А глупые арверны истребили вейл и засыпали камнями источник, себе же сделали хуже, - презрительно фыркнул Гарбориан; по его мнению, те и не заслуживали ничего лучшего.

- Да, я была на том месте, - сообщила Фредегонда, ни словом не обмолвившись о драгоценной воде, что плескалась во фляжке у нее на поясе.

Про себя она, все еще переживая чарующую сказку, снисходительно улыбалась, глядя на мальчиков: "Если бы они только знали, насколько священное место там, у грота вейл! Знали бы, что я - плоть от плоти хранительниц целительного источника, и это место мое по праву! Что бы они сказали тогда?"

Но она не обмолвилась ни словом, уже убедившись при дворе, что осторожность нужна даже с теми, кого считаешь друзьями. Да и неизвестно, поверили бы они ей?

Теперь же сыновья Гворемора обрадовались ее возвращению и постарались сделать вид, что ничего необычного не произошло, и вообще, они за нее не боялись.

- Как хорошо, что ты пришла! - воскликнул Мундеррих.

Гарбориан улыбнулся девушке и протянул хромому брату руку.

- Теперь пойдемте к лошадям! Мы уже все посмотрели, и солнце клонится к закату. Правда, каменный круг впечатляет?

- Правда, - согласилась Фредегонда, оглядываясь на кольцо мегалитов, представляя, каким оно было до разрушения. Вспоминались легенды о том, что "дети богини Дану" воздвигали эти исполинские каменные глыбы с помощью магии, унаследованной аж из Погибшей Земли! И впрямь, трудно было представлять, как такие постройки воздвигунть обычной силой. И все-таки, то, что скрывалось за ними, не столь броское на вид, было гораздо значительнее!

Они вернулись к пограничному столбу, где оставили коней. И, пока спускались с холма, Фредегонде все время слышались голоса, постепенно отдаляющиеся и затихающие. На этот раз они обращались прямо к ней.

- Наше время ушло, а твое приходит, - голос Морганетты, чистый и звонкий, как птичья трель.

- К тебе перешла наша сила. Будь достойной наследницей, - произнесла королева вейл голосом более звучным и глубоким, чем у ее дочери.

- Трех глотков достаточно, - еще раз напомнил Карломан.

- Случится лишь то, что судили норны, - вздохнул печальный голос Потерянного Принца, деда Фредегонды.

Как только они вышли за пределы освященной земли, голоса смолкли. Но наследница вейл запомнила все, не только слова, но самое выражение их.

Через лес ехали молча, думая каждый о своем. Когда священное прошлое прикасается к твоей душе, не так-то просто сразу сделаться веселым и беззаботным. А может быть, кого-то из них отягощали и другие думы?

Между тем, день выдался жаркий, и всем троим юным путникам сильно захотелось пить. Собравшись в путь внезапно, никто из них не подумал взять с собой воду. Только на поясе у Фредегонды была фляжка, но она предназначалась не для питья. Мальчики же считали ее пустой.

Наконец, доехали до ручья, бегущего на опушке леса. За ним уже начинались поля. Тут все трое спешились, чтобы умыться и напиться из него.

Ручей был таким прозрачным, что на дне его виднелись камушки. Уже клонившееся к закату солнце бросало на воду золотые отблески. Сама же вода в ручье прогрелась за день и была очень теплой, пахнущей лесом и почему-то опавшей листвой, хотя лето еще не дошло и до середины.

Наклонившись, чтобы зачерпнуть воды, Фредегонда неожиданно не увидела там отражений - своего и своих спутников. Вместо того, вода вдруг куда-то исчезла, и вместо нее появилась открытая дверь, а за ней - обстановка богато устроенных покоев, скорее всего - в Дурокортерском замке. Она увидела стоявшую в дверях женщину, в которой узнала Альпаиду Кенабумскую. Та учтиво поклонилась, пропуская целую свиту дам.

- Благодарю тебя за честь, что оказала нам своим посещением, государыня!

Первой порог переступила королева Кримхильда, ее сопровождали фрейлины. Среди них была и сама Фредегонда: когда Кримхильда прошла и села в кресло, она осталась стоять справа от нее. Альпаида тоже встала рядом с королевой.

Теперь девушка взглянула туда, куда были устремлены все взоры. Там лежал в постели исхудавший и бледный, еще слабый после ранения Карломан. Должно быть, жена только сейчас начисто побрила ему лицо, и синеватая бледность запавших щек стала еще заметнее.

Королева тихо проговорила, обращаясь к больному:

- Выздоравливай поскорее, доблестный граф! Я всей душой желаю тебе здоровья! Боги отозвались на мои молитвы: к счастью, я еще могу поблагодарить тебя за все, что ты и твоя семья для меня сделали. И еще - попросить прощения за все, что случилось из-за меня...

На изможденном лице Карломана появилась слабая улыбка.

- Это случилось не из-за тебя, государыня. И даже не из-за короля. Никто из участников тех событий не мог поступить иначе... Будь осторожна, государыня. От тебя многое будет зависеть впредь.

Пока он говорил, взгляд его скользил несколько раз от Кримхильды к ней - Фредегонде. Они переглянулись так, словно им известна была некая общая тайна, неведомая всем остальным.

У девушки радостно забилось сердце. Означает ли это видение, что ей удастся спасти Карломана с помощью целебной воды? Это не было похоже на видение прошлого, хотя бы потому что раньше сама она не присутствовала в свите Кримхильды. Она еще успела взглянуть из окна Круглой башни. Там шел дождь, тучи низко нависли, и листья большого дуба уже обзавелись желтой каймой. Значит, стояла осень или позднее лето. Что ж, так и должно быть: даже с помощью живой воды такие раны, как у Карломана, не исчезают мгновенно и без последствий. На восстановление требуется время. "Даже если ты - оборотень, бисклавре", - усмехнулась Фредегонда, вспомнив встречу с Карломаном в прошлом. Она преисполнилась надежд, что видела подлинное будущее, которое наступит после того, как она принесет раненому майордому целебную воду.

Подняв голову, девушка убедилась, что ее видение длилось не больше пары мгновений. Гарбориан и Мундеррих, как и она сама, пили из ручья и умывались, не заметив на сей раз ее отсутствия. Фредегонда хотела уже окликнуть мальчиков, как вдруг ее взгляд задержался на ясных золотых бликах, пляшущих по воде. Легкий ветерок подул на воду, и отражение солнца разбилось на тысячу солнечных зайчиков, что весело прыгали по воде, как шаловливые дети. От их мельтешения рябило в глазах, и внучку вейлы затягивало дальше, так что перед нею осталось одно лишь золотое зеркало, полное солнечного света...

Перед ней открылись теперь покои королевы Кримхильды. Сама молодая королева сидела в своем тронном кресле, а по обе стороны от нее чинно устроились, также в креслах, герцог Земли Всадников - Гворемор Ярость Бури, и его супруга, Ираида Моравская. Они оба надели все регалии своего рода и выглядели очень торжественно, словно ожидали чего-то. Но чего именно?

Увидела Фредегонда и себя, но старше, чем сейчас, наверное, года через два. При виде своей повзрослевшей копии, она восхитилась: та не просто стала старше и женственнее, как любая девушка-подросток, но гораздо больше, чем сейчас, походила на вейлу. В ней сохранилось очарование их древней породы, и вместе с тем - скрытая сила и мудрость. Определенно, она не теряла даром времени при дворе! Не говоря уж о том, что оделась она очень нарядно, и на плече у нее был бант с фрейлинским вензелем. Девушка поднялась со своего места и осталась стоять перед королевой и супружеской четой, сдерживая волнение. Но о чем ей было тревожиться - такой красивой, обладающей такими возможностями?

К ней подошел Карломан, поклонился порозовевшей от волнения девушке.

- Фредегонда, дочь графа Эрмингола и Вультраготы Шварцвальдской! По поручению твоих родителей и названого деда, с разрешения присутствующей здесь королевы Кримхильды, я предлагаю тебе в мужья наследника Земли Всадников, Гарбориана, сына Гворемора! Согласна ли ты стать его женой?

Девушка подняла глаза, сияющие в этот миг, будто звезды, и встретилась взором с родителями жениха. Гворемор сиял радостью; Ираида, хоть и более сдержанно, тоже улыбнулась будущей невестке.

- Да! - без тени сомнения воскликнула она, поклонившись им.

Гворемор с Ираидой тепло приветствовали невесту своего сына, по их лицам Фредегонда поняла, что они отнюдь не удивлены, и для них это сватовство - тоже торжественный день. А по тому, как переглянулись они с Карломаном и с Кримхильдой, поняла, что свадьба устроена с далеко идущими целями.

Но не успела об этом подумать, потому что из соседней двери не вошел, а скорее вбежал Гарбориан. Он за эти годы повзрослел не меньше, чем Фредегонда: сильно вырос, плечи его раздались и руки окрепли; вся его фигура обещала ту же могучую стать, что и у его отца. Да и в лице юноши прибавилось мужественности, хоть пышных усов, лучшего мужского украшения у "детей богини Дану", пока не имелось и в помине. Внучка вейлы залюбовалась своим женихом, а тот подошел к ней и поцеловал ее протянутые к нему руки.

Наблюдая со стороны, Фредегонда разглядела еще двоих, едва переступивших порог покоев, куда вихрем ворвался Гарбориан. Одним из них был Мундеррих: волоча хромую ногу сильнее обычного, он опустил голову, сильно побледнев, с таким выражением, словно считает себя самым несчастным человеком на свете. Второй была девушка немного моложе Фредегонды, рыжеволосая, как весь род Гворемора, а чертами лица больше напоминала Ираиду. Лицо у девушки было печальным, когда она глядела на жениха с невестой, и внучка вейлы заметила, как по ее щекам скатилось несколько слезинок. Но девушка тут же взяла себя в руки, и не произнесла ни слова, глядя, как радуются другие.

Затем наблюдательница как будто скользнула еще дальше по глади золотого зеркала. Увидела себя в вовсе незнакомом месте - в богато обставленных покоях какого-то замка, но не Дурокортера. Вокруг были орнаменты, привычные для "детей богини Дану", и сама она была одета поверх льняной сорочки в платье характерного для них покроя, в разноцветную клетку. Сама же она была уже не юной девой, но молодой дамой, еще больше развившейся и похорошевшей. Очевидно, прошло несколько лет. Покои, где она находилась, судя по разбросанным кругом игрушкам, были отведены для детей. Покачав колыбель, где сладко дремал ее недавно родившийся сын, она взглянула в окно. Там зеленели сочные луга, и на них, радуясь весеннему изобилию, паслись табуны коней, и носились резвые жеребята, забавно взбрыкивая ногами.

А здесь, рядом с ней, Гарбориан с громким хохотом подбрасывал к самому потолку очаровательную годовалую девчушку с лицом и глазами Фредегонды в детстве. Малышка заливисто смеялась вместе с ним, испытывая головокружительное ощущение полета, когда отец снова и снова ловил ее.

- Осторожнее! Ударишь ребенка! - испуганно вскрикнула молодая женщина.

- Да что ты! Никогда! - смеясь, отвечал Гарбориан. - А что, моя Розамунд: нравится тебе летать на моих руках?

Малышка засмеялась еще заливистей; видно было, что ей нравится.

- Вот видишь: я не могу ее ослушаться! - с деланным сожалением ответил Гарбориан, целуя дочь в розовую, с ямочкой, щеку. И, переведя взор на жену, добавил: - Ну какой мужчина сможет в чем-то отказать моим прекрасным чаровницам?"

Золотое зеркало со звоном раскололось, рассыпалось вновь сотней бликов на воде. И в тот же миг Фредегонда пришла в себя. Оглянулась, с удивлением обнаружив, что солнце еще не успело далеко уйти, и что рядом с ней на берегу ручья сидят мальчики.

Мальчики... Вспомнив видение, где Гарбориан был ее женихом, затем - милым супругом, внучка вейлы едва могла поверить своим глазам. Вот это да! Как же ей теперь вести себя с ним? Там, в видении, они были вместе, у них родилась дочь - настоящая маленькая вейла, и сын-младенец. Неужели она видела то, что точно сбудется? Или то, что может осуществиться, а может и нет? Искоса взглянула на старшего из сыновей Гворемора, попыталась представить, что будет, если их вправду сосватают. Конечно, он силен и хорош собой, она видела, каким красавцем он вырастет. Только сейчас лучше всего вести себя с ним, как и раньше, иначе возомнит о себе слишком много, подумает, что она в него влюбилась. Пусть лучше сам за ней побегает! Если он вправду ее судьба, им и так не деться друг от друга.

По крайней мере, в одном ее видения обнадеживали уже сейчас. Если через несколько лет Карломан Кенабумский сосватает ее за Гарбориана, значит, теперь он точно выздоровеет! Вот об этом и надо позаботиться прежде всего, а будушее предоставить будущему.

Размышляя так, она почти не заметила, как они доехали до Дурокортерского замка. Больше ничего в дороге, к счастью, не случалось. Но, когда въехали во двор конюшни, увидели расхаживающего широкими шагами возле манежа самого герцога Гворемора. Вид у него был весьма суровый, так что сыновья даже смутились, увидев его. Позволил им спешиться, причем усмехнулся, когда Гарбориан помогал спуститься брату. Затем подошел к сыновьям и пророкотал строгим голосом:

- Где вы были так долго? Солнце уже садится!

Его старший сын шагнул вперед, заслоняя брата и девочку. Чуть побледнел, но взглянул прямо в глаза отцу:

- Мы ездили к Старым Камням! Это совсем недалеко.

Широкие брови Гворемора еще сильнее нахмурились.

- В такое время! Ведь уже темнеет! Вы знаете, что было бы, случись еще и с вами несчастье?! Гарбориан, Мундеррих?!

Его сыновья молчали, понуро склонив головы. Сейчас они поняли, что вели себя неосторожно. Оправдываться было нечем.

В этот миг из-за спины мальчиков грациозно выступила Фредегонда, сделала книксен.

- Прости, государь герцог: это я виновата во всем! Я услышала, как принцесса Адельгейда рассказывала о Старых Камнях, и мне захотелось самой взглянуть на священный круг камней, на грот вейл, где некогда бил родник целебной воды. Когда я рассказала Гарбориану и Мундерриху, они сказали, что знают дорогу. И мы решили не откладывать поездку: ведь у каждого свои обязанности при дворе. Кстати, я - виконтесса Фредегонда из Шварцвальда.

Пораженный красотой, обхождением и складной речью девушки, в которой узнал кузину молодой королевы и принцессы, Гворемор Ярость Бури смолк, не смея больше бранить своих сыновей в ее присутствии. Вместо того хлопнул старшего по плечу и слегка растрепал ладонью волосы младшего, подталкивая их вперед.

- Нашлись - и ладно! Но чтобы больше никуда не исчезать без спроса. Тем более когда сопровождаете столь обаятельную молодую даму.

И он направился к замку в сопровождении своих сыновей и Фредегонды.

[Convollar]

Фредегонда увидела и прошлое и будущее во время этой поездки. Не знаю - хорошо это или не очень, узнать своё будущее. Но вот теперь самое интересное - как она напоит Карломана целебной водой? Ей придётся кого-то посвятить в свою тайну, ведь самой пройти в покои Карломана вряд ли так уж просто, разве что сила вейл поможет. Остаётся Альпаида, но посмотрим.

[katarsis]

Фредегонда молодец. И Карломану сейчас поможет, а потом ещё люди заметят, что источник вейл снова появился, и будут гадать, отчего же это произошло.
А видения интересные. Получается, если отец не имеет значения, Фредегонда - не просто потомок вейл, а самая настоящая вейла, только необученная.
Странно всё же. У вейл было столько друзей, и никто им не смог помочь. Почему никто не отговорил короля, понятно: он был уверен, что спасает своего сына, и у него даже были для этого основания. Тут бы даже угрозы не помогли. Но почему вейл никто не предупредил или не пришёл на помощь? Среди оборотней были и достаточно близко стоящие к королю и никто ни о чём не подозревал?
По поводу видения будущего. Так-то всё хорошо, но мне уже заранее жаль Мундерриха. И так жизнью битый, ещё и брат девушку отобьёт.
И всё же интересно, насколько это будущее неизбежно?

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Фредегонда увидела и прошлое и будущее во время этой поездки. Не знаю - хорошо это или не очень, узнать своё будущее. Но вот теперь самое интересное - как она напоит Карломана целебной водой? Ей придётся кого-то посвятить в свою тайну, ведь самой пройти в покои Карломана вряд ли так уж просто, разве что сила вейл поможет. Остаётся Альпаида, но посмотрим.

Она не так много узнала своего будушего. То, что узнала, скорее обнадеживает.
Да, по поводу доставки воды - эрэа Менестрель и обещала, что будет целый квест! Правда, не в ближайших главах, насколько я знаю, сейчас мы перенесемся к другим героям.

Фредегонда молодец. И Карломану сейчас поможет, а потом ещё люди заметят, что источник вейл снова появился, и будут гадать, отчего же это произошло.
А видения интересные. Получается, если отец не имеет значения, Фредегонда - не просто потомок вейл, а самая настоящая вейла, только необученная.
Странно всё же. У вейл было столько друзей, и никто им не смог помочь. Почему никто не отговорил короля, понятно: он был уверен, что спасает своего сына, и у него даже были для этого основания. Тут бы даже угрозы не помогли. Но почему вейл никто не предупредил или не пришёл на помощь? Среди оборотней были и достаточно близко стоящие к королю и никто ни о чём не подозревал?
По поводу видения будущего. Так-то всё хорошо, но мне уже заранее жаль Мундерриха. И так жизнью битый, ещё и брат девушку отобьёт.
И всё же интересно, насколько это будущее неизбежно?

Вряд ли об источнике многие узнают. Арверны туда не ходят, а "дети богини Дану", если узнают, то не расскажут посторонним.
Согласно фольклору, вейлы (вилы, самовилы) были именно что чисто женской расой. Могли иметь детей от любого мужчины, но мальчики то ли вообще не рождались, то ли удавались целиком в отцов. Не случайно, я думаю, и у Вультраготы родились только дочери. Вот Фредегонда и Брунгильда смогут уже иметь сыновей, в чем-то на них человеческая кровь все же повлияла. К тому же, тут и воспитание играет роль: жить-то им приходится среди людей.
Возможно, оборотней, друживших с вейлами, на тот момент не было при королевском дворе. Все они по происхождению - армориканцы, "дети богини Дану". Женевьева, как королева своего народа, могла быть в Чаор-на-Ри, Карломан находился с матерью, Номиноэ вообще придворной должности в Арвернии не имел, Варох тогда был мальчишкой. Вот и не оказалось никого рядом, когда Хильдеберт Строитель и Ги Верденнский ударили по вейлам.
Мундерриха жаль! Поглядим, как сложится его дальнейшая судьба. Если бы он еще себя поменьше жалел, мог бы и после такого найти утешение. Ну а так, получится гораздо сложнее.
Думаю, настолько ясно показанное будущее уже ожидает своего времени, чтобы сбыться.

Глава 24. Гнев кельпи(начало)
Тем временем на озере, что за Серебряным Лесом, ярился кельпи, водяной конь, желая утопить попавших в его власть людей. Он нырял все чаще, и дольше оставался под водой, так что они постепенно слабели. Из последних сил Иветт и ее брат цеплялись за скользкие щупальца, в которые теперь превратилась прекрасная грива водяного коня. На глубине барахталась Гизела, кое-как уворачиваясь от копыт, рассекающих вспененную воду. А в шею кельпи вцепился Капет, невероятным усилием еще продолжавший бороться с хозяином озера. Ему тоже приходилось туго: снова и снова утягивал его водяной конь в свое царство. Но, даже наглотавшись воды, Капет не размыкал яростной хватки, давил на скользкую шею с такой силой, какую трудно было и представить в его худощавом теле. Красные глаза еще больше налились кровью, острые зубы оскалились.

Только благодаря ему кельпи еще не утопил людей. Он по-змеиному крутил головой, пытаясь сбросить назойливого человека, и бил ногами по воде, подымая волны.

На берегу в отчаянии наблюдали за трагедией трое мужчин. Тибо и Бернар прыгнули в воду, почти ничего не видя в поднявшемся хаосе. Ухватили первое, что попалось под руки - кое-как державшуюся на воде Гизелу. К счастью, до берега было недалеко. Промокшая, почти захлебнувшаяся женщина упала на берег, с трудом вдыхая спасительный воздух. А кельпи, видя, что одна из жертв спаслась от него, злобно заржал, пытаясь, хоть и тщетно, стряхнуть душившего его Капета.

Двое мужчин, выйдя на берег, с отчаянием переглянулись. Обоим ясно было, что не хватит сил спасти остальных. И все же, Тибо хотел вновь броситься в воду. Но господин Ренье вместе с Бернаром ухватили его под руки - не вырваться.

- Не лезь, безумец! Хочешь вместе с ними пойти ко дну? - увещевал своего племянника господин Ренье.

- Там же Иветт! Пустите! - хрипел Тибо, пытаясь освободиться и не отводя глаз от взбаламученного озера, где еще порой мелькали головы несчастной девушки и ее брата.

- Ты сошел с ума! Кельпи в его стихии никому не одолеть!

Тибо пытался вырваться. Но могучий Бернар стиснул молодого человека крепко, пресекая всякое сопротивление.

Господин Ренье, беспомощно наблюдая за озером, молился, протянув руки к Небесам:

- Всеотец Вотан, пощади этих несчастных, никому не сделавших зла! Усмири гнев хозяина озера! Обещаю тебе богатые жертвы!

Однако Тибо перебил молитвы своего дяди:

- Будь проклята вся нечисть Арвернии! Да сгинет она в Хель еще до конца этого года! Великий Донар, Метатель Молота, порази детей Имира! Или ты желаешь, чтобы люди сами взяли отмщение в свои руки?..

- Прекрати! Не зли кельпи еще больше! - ворчал Бернар, удерживая его.

Только благодаря ярости Капета, битва в воде еще продолжалась. Он готов был скорее пойти ко дну, чем оставить неравный для него поединок с водяным конем. Между тем, брат и сестра пытались освободиться от обвивших их липких щупалец, но не могли вырваться. По всему озеру разносились крики, но их заглушал плеск воды и злобное ржание водяного коня. А с берега кричала, едва откашлявшись и отдышавшись, промокшая до костей Гизела, сама не зная, к кому здесь можно взывать:

- Помогите! Кто-нибудь! Тут кельпи!..

На голос женщины и отчаянный плеск воды все же было кому отозваться. Варох бежал все быстрее, он со всех лап спешил на помощь, понимая, что случилось страшное. Лишь на мгновение задержался, чтобы, перекувыркнувшись, сменить обличье - выдавать свою сущность людям он не хотел. Увидел сразу все: и суетившихся на берегу мужчин, и кельпи с его жертвами. Крикнул на бегу господину Ренье:

- Дар! Готовьте дар хозяину озера!

- Дар! Бернар, помоги! - спохватился хозяин бродячего балагана.

Варох прыгнул в воду и быстро поплыл к кельпи, который то и дело нырял и выныривал, сражаясь со вцепившимся в него Капетом. Тот что было сил мешал ему уйти на глубину. На спине водяного коня, безжизненно свесившись, лежала Иветт. Ее брат, сумевший освободиться, торопливо плыл к берегу.

Господин Ренье вместе с Бернаром быстро достали обещанный окорок, медовые лепешки и медальон из золотистого янтаря.

Тибо вытащил из воды совсем выбившегося из сил мальчика и закричал, грозя кулаками озеру:

- Проклятая тварь! Я тебя все равно достану! Нечисть надо убивать! Не договариваться, не жертвы приносить! Убивать! - его голос разнесся эхом далеко над озером.

Рядом всхлипывала Гизела, видя безжизненно-бледную девушку на спине у кельпи. Ей стало жаль даже Капета, которого пытался утопить водяной конь, хоть и не очень его любила, но ведь всегда видится неправильным, если на ваших глазах зверь угрожает человеку.

А Варох, наконец, вступил в схватку с кельпи. Схватив свой плед, набросил его на голову водяному коню, как усмиряют обычную разъяренную лошадь. Тот попробовал было погрузиться, но даже ему трудно было двигаться вслепую. Теперь на поверхности воды оставались двое людей, пытавшихся сладить с кельпи. Капет, уже не чаявший спасения, обрадовался помощи, и вдвоем они продолжали сдерживать водяного коня. Как тот ни ярился, не мог утащить их под воду.

И в этот миг господин Ренье спустил на воду обещанный дар, положив все на доску. Варох, боковым зрением заметив это, ухватил Капета за руки, пытаясь отцепить его от кельпи. Но тот, казалось, готов был пойти ко дну вместе со своим врагом, - оборотень, значительно превосходящий силой обычных людей, едва мог разжать его хватку. А между тем, доска стремительно, как по льду, заскользила по воде, и вдруг пошла ко дну, словно ее со всем содержимым кто-то проглотил. И в тот же миг на воде расцвела кувшинка, в знак того, что дар принят.

В тот же миг Капет и Варох, подхвативший тело Иветт, легко смогли освободиться, и вскоре стали ногами на дно, отдыхая после рукопашной. Кельпи, напоследок яростно заржав, нырнул под воду, словно его и на было. Озеро постепенно успокаивалось, пена растворилась, зеленая муть сменилась вновь сияющей серебром гладью.

Варох вынес девушку на берег. С первого взгляда понял, что ей уже не помочь, она успела захлебнуться.

Немного позднее, на постеленной ткани, которую использовали как ширму в представлениях, лежало на траве тело девушки, убитой водяным конем. Руки были сложены на груди. Глаза закрыты и лицо спокойно, словно она просто прилегла ненадолго заснуть. Вот только лицо ее было белее полотна, на котором лежала.

Рядом с ней сидела Гизела, расчесывая покойнице волосы. Лицо ее исказилось горем. Она тихонько причитала вполголоса:

- Доченька, голубушка ты наша... - хотя Иветт не была ей родной дочерью, и даже не родственницей, но Гизела воспитала ее и ее братца, Ренье Малого, когда те, осиротев, и прибились к бродячим артистам. Тот сел возле сестры с другой стороны и вложил ей в руки букет полевых цветов, которые она так любила собирать в их дальних странствиях. Тем временем Бернар готовил в своей кибитке место для покойницы. Для всех такая жуткая гибель всегда веселой, смешливой Иветт стала большим ударом.

Между тем, чуть в отдалении господин Ренье разговаривал с Варохом. Поклонившись ему, произнес:

- Благодарю тебя, господин, очень вовремя ты пришел на помощь! Без тебя погибли бы и Рыжий, и Капет. Я не успел вовремя принести озеру дар, отвлекся... Ну, и не ожидал что кельпи разгневается и нападет так быстро.

- Я все-таки опоздал, - печально отозвался Варох. - Могу я поинтересоваться, что вы собираетесь делать теперь?

В это время к ним подскочил Тибо. Только что он стоял неподвижно, будто окаменев, у тела Иветт, своей невесты. Но пылавшая в молодом человеке ярость испепеляла даже горе и требовала выхода, хотя какого-то движения, действия, чтобы утолить ее. И он вмешался в разговор, не давая сказать своему дяде:

- Мы, конечно, вернемся в деревню возле Серебряного Бора, и там похороним Иветт на погосте. А дальше я подниму весь народ против этого мерзкого кельпи! Пойду в храм Донара Истребителя Нечисти и добьюсь, что они придут сюда и отомстят за нее! Нечисть надо истреблять! - яростно воскликнул он.

- Тибо, одумайся! - господин Ренье ухватил племянника за плечо. - При Ги Верденнском крови лилось столько, сколько не пролить никаким альвам!

- А мне теперь все равно, - молодой человек перешел с крика на злобный шепот, едва разжимая зубы, и это звучало еще страшнее. - Иветт, моя Иветт умерла, погубленная водяным чудищем! Я теперь сам всех тварей утоплю в крови, пусть только мне дадут в руки оружие, способное их разить!

И он, резко развернувшись, ушел к телу Иветт и сел у ее изголовья, ни на кого не глядя и не разговаривая. Гизела уступила ему место, а сама ушла помогать Бернару.

Наблюдая за этой человеческой драмой, Варох не находил слов, во всяком случае, способных утешить. Конечно, тайный мир сложен и опасен, и непосвященному человеку лучше не раздражать его обитателей. Особенно сейчас, когда трагедия с Карломаном так разозлила их. Но до людей достучаться, пожалуй, ныне еще труднее, чем до потомков Других Народов. Попробуй, докажи вот этому парню, ослепленному яростью, что альвы бывают такими же разными, как и люди! Барону-оборотню даже на миг захотелось перекинуться волком, чтобы люди увидели, кому обязаны спасением. Но так и не сделал этого. Не то время и не те обстоятельства, чтобы убеждать несчастных.

Пока другие оплакивали Иветт, Капет, вновь накинувший свой плащ с капюшоном, стоял в стороне от всех, словно был им чужим. Теперь он подошел - но не к ним, а к Вароху. Поклонился, пряча красные глаза под сводом капюшона:

- Благодарю, что помог, господин! Если бы не ты, мы все погибли бы. Кажется, я видел тебя среди зрителей на представлении в той деревне?

Поглядев на стоявшего перед ним странного человека, скорее худощавого, чем крепко сложенного, Варох мысленно удивился: откуда же взялась в нем сила, с которой он боролся с хозяином озера? Определенно, этот парень не так-то прост!

- Да, я держу путь из той деревни, - сдержанно ответил он, не уточняя, куда именно направляется.

Господин Ренье по осанке Вароха и манере держаться понял, что перед ним не простой человек, а знатный господин. И старался держаться с ним уважительно и отстраненно, не задавать лишних вопросов. Но Капет был не обучен манерам, кроме того, он, по-видимому, чувствовал в Варохе силу, которой не замечали другие, и это тревожило его любопытство. Однако при людях не следовало задавать вопросы, и он отошел в сторону, сверля его красными глазами.

Варох, беседуя с хозяином бродячего балагана, продолжал:

- Вам и вправду сейчас важнее всего похоронить девушку. Пусть жрец помолится за нее, тогда в Хель она попадет в селения добрых людей. Передайте: пусть жрец придет к озеру с дарами и заключит с кельпи новый договор, чтобы тот не смел больше губить людей. И с лесными духами - тоже. И еще: постарайся запомнить, и людей своих удержи от необдуманных поступков, - проговорил он отчетливее: - Девушку, конечно, уже не вернешь, и мне очень жаль. Но, если вернется к власти Ги Верденнский со своей враждой к альвам, крови прольется гораздо больше, и с обеих сторон! Видимо, кельпи был уже чем-то разгневан, если напал без предупреждения.

Господин Ренье кивнул, обещая ему без слов, а сам оглянулся на своего племянника, сидевшего неподвижно, как камень. Попробуй теперь заставить его слушаться!

Вскоре кибитки бродячих артистов повернули назад в деревню, откуда приехали совсем недавно. Им больше не хотелось и минуты оставаться возле озера. В передней кибитке, в одной ее половине, освобожденной от всякой клади, лежала несчастная Иветт. Ее жених и брат сторожили покой девушки в последнем пути.

Позади тяжело громыхала покосившейся осью вторая кибитка. Ею правил Бернар, такой же печальный и угрюмый, как и все остальные. Несказанно печален был их пусть, и даже пестрота кибиток, раскрашенных во все цвета радуги, сейчас выглядела насмешкой: ведь в душе у их обитателей царила кромешная ночь. Сидящая во второй кибитке Гизела, рядом с господином Ренье, продолжала причитать, закрыв лицо руками. Сзади молчаливо сидел Капет. Никто не проронил ни слова. Тибо пылал яростью, строя планы мести озерному хозяину и всем альвам. Одно утешение - он будет не один! В Арвернии у него найдутся единомышленники, что точно так же ненавидят всякую нечисть!

Между тем, Варох, оставшись один на берегу озера, чутко прислушивался, далеко ли уехали бродячие артисты. Наконец, когда все звуки отдалились настолько, что их было не различить даже чутким ушам оборотня, он понял, что пора действовать.

Конечно, он посоветовал пригласить жреца для договора с озерным хозяином. Но вдруг жрец не захочет придти, после того, что ему поведают артисты, или не сумеет смирить кельпи? Если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо - сделай его сам. Вот почему Варох задержался у озера, собираясь поговорить с его обитателем.

А между тем, озеро успокоилось после недавней бури. Утихли волны, лишь чуть слышно плескались теперь о берег. Растаяла кипящая белая пена, и водная гладь снова расплескалась серебром и синевой, как ни в чем не бывало. Уже не качался, как на ветру, камыш, а тихонько шептал, как будто приглашал путника искупаться в жаркий день. Но Варох, любуясь красотой природы, не поддавался обману. Он-то знал, какие омуты скрываются под этой серебряной гладью!

Барон-оборотень глубоко вздохнул, настраиваясь для будущей встречи. На пару с Капетом он одолел кельпи в его родной стихии в телесном поединке. Теперь впереди - поединок двух воль.

[Convollar]

Попробуй, докажи вот этому парню, ослепленному яростью, что альвы бывают такими же разными, как и люди!

А никому и не удалось этого сделать. И трудно уже судить - с чего всё началось, и кто первый бросил камень. Альвы тоже не ангелы, как и люди. Угомонить Тибо будет сложно, и всегда найдётся Ги Верденнский.

[katarsis]

Эх, жалко Иветт. Вот всегда так: виноваты одни, а платят другие
А Тибо теперь - готовый воин в армию Ги Верденнского. Не думаю, что его возможно переубедить. Как бы теперь, наоборот, он за собой не увлёк.
А Капет - интересный персонаж. Кто он такой? Надеюсь, он ещё появится в произведении.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Попробуй, докажи вот этому парню, ослепленному яростью, что альвы бывают такими же разными, как и люди!

А никому и не удалось этого сделать. И трудно уже судить - с чего всё началось, и кто первый бросил камень. Альвы тоже не ангелы, как и люди. Угомонить Тибо будет сложно, и всегда найдётся Ги Верденнский.

Выяснять, кто первым, начал, уже нет смысла, когда дошло до такого, что "ружья начинают стрелять сами"(с) Вот сможет ли хоть одна из сторон первой остановится? Если, конечно, еще не поздно.

Эх, жалко Иветт. Вот всегда так: виноваты одни, а платят другие
А Тибо теперь - готовый воин в армию Ги Верденнского. Не думаю, что его возможно переубедить. Как бы теперь, наоборот, он за собой не увлёк.
А Капет - интересный персонаж. Кто он такой? Надеюсь, он ещё появится в произведении.

Да, очень жаль ее. За мимолетное юношеское легкомыслие и за чужую вину поплатилась жизнью.
Насчет Тибо Вы правы, дальше увидим.
Да уж, Капет наверняка еще появится и сыграет немаловажную роль. Со временем, если все будет в порядке, постараемся и о нем рассказать больше.

Глава 24. Гнев кельпи (окончание)
Обращаясь к озеру, Варох проговорил на языке "детей богини Дану":

- Именем Небесного Оленя Кернунаса, покровителя всего, что растет, дышит, бегает, плавает и летает, - я призываю тебя, Морган! Тебя зовет Варох, из рода посредников-хранителей!

Вода вновь вскипела, и кельпи вышел на берег. На сей раз он принял человеческий облик - красивого юноши с бледной кожей, с сине-зелеными растрепанными волосами. Одни лишь глаза остались те же, что и в конском обличье - бирюзовые, меняющие оттенок, как воды озера в разную погоду: холодные - и кипучие, блестяшие по-молодому - и древние. Морган казался юношей, но на его памяти минуло много поколений людей и оборотней.

Одежды на нем были легкие, из чего-то похожего на шелк, сине-зеленого цвета. Обуви хозяин озера не носил, и от его босых ног с перепонками между пальцев на земле оставались мокрые следы.

- Приветствую тебя, Варох! - проговорил кельпи. - Я узнаю тебя... Видел много раз, когда ты был еще ребенком, и после. Я помню своих друзей-оборотней. Еще королева Игрэйна Армориканская была моим другом. Она часто приезжала в гости к моему озеру, со своим мужем Риваллоном и с маленькой дочкой Гвиневерой, с Номиноэ Озерным. Мы были друзьями, хотя моя стихия - озеро, а ваша - лес и человеческие жилища. Это я указал Игрэйне, где искать выродка, которого она вместе с другой волчицей смогли остановить ценой своей жизни.

Варох сурово кивнул. Все это произошло задолго до его рождения, но он хорошо был осведомлен о тех событиях - от Риваллона Сто Воронов, супруга королевы Игрэйны, и от Номиноэ Озерного. По иронии судьбы, ребенок второй женщины-волчицы, погибшей вместе с королевой, сделался Ги Верденнским, злейшим врагом Других Народов.

- Знаю я и нынешнюю королеву, Гвиневеру, и ее сына, Карломана, и тебя, Варох. Много раз вы останавливались у моего озера по дороге в Дурокортер, да и просто так в гости заезжали. Но ведь сегодня ты меня позвал не просто так? Недавно только в драку лез, глаза мне закрывал, а теперь хочешь поговорить?

Напряжение так и повисло в воздухе между ними. Варох понимал, что разговор будет непростым. Не легче, чем беседа баронов-оборотней с Сигибертом Древним и Риваллоном. Ибо тут тоже шла речь о том, быть миру или войне между людьми и Другими Народами. Слишком растревожила их всех трагедия, случившаяся с Карломаном.

Прекрасно понимая чувства Моргана, Варох старался разговаривать с ним осторожно, однако же, не скрывая осуждения его поступков. Когда имеешь дело с таким существом, как кельпи, злиться на него - худшее, что можно придумать.

- Я думаю, ты догадываешься, зачем я тебя позвал! - произнес он с иронией. - За что ты напал на этих людей? Погибла девушка. Ее жених теперь грозится поднять против тебя окрестный народ и жрецов Донара. И вновь польется кровь людей и альвов. Чем тебе помешали случайные путники? Не весь же их род враждебен. На свете много хороших людей.

Морган слушал, скрестив руки на груди. Его бледное лицо было сурово. Прислушиваясь к словам Вароха, он вспоминал былое. Как королева Игрэйна и Риваллон впервые привели к его озеру двухлетнюю малышку Гвиневеру. Это, увы, была последняя встреча с Игрэйной - вскоре она погибла. Как впоследствии уже сама она, живя при дворе короля Арвернии, приезжала советоваться со старым другом родителей. Если бы только узнал Ги Верденнский, кем является любовница Хлодоберта Жестокого, и кто у нее в друзьях!.. А время шло, и однажды она впервые привела на берег озера Кельпи своего младшего сына, будущего Карломана Кенабумского. Морган много раз видел Карломана и Вароха, с которым сейчас беседовал, еще детьми, до того, как они научились перекидываться. И впоследствии оба они бывали здесь не раз, прислушивались к его советам.

Как и все потомки Других Народов, что еще оставались в Арвернии, кельпи почитал Карломана Кенабумского. При нем они воспрянули духом, перестали таиться в недоступных убежищах. Те, кого не истребили, как вейл, при кровавом владычестве Ги Верденнского, теперь поспешили вернуться в Арвернию. И вдруг - страшное известие о том, что Карломана тяжело ранил король, его собственный племянник! У Моргана был свой способ узнавать новости. С каждой каплей воды, что попадала в его озеро с дождем, что просачивалась сквозь толщу земли, он узнавал обо всем, что она собрала, странствуя по свету.

- Все Другие Народы, и даже вы, оборотни, хотя сами наполовину люди, можете в крайнем случае уйти в Бетморру, куда людям заказан путь, - сурово произнес кельпи. - А у таких, как я, природных духов, нет выбора. Мы не можем покинуть свое озеро, реку, лес, дерево или гору. Попробуй разлучить душу с телом, - это означает верную смерть! Я - душа озера Кельпи. Без меня оно превратится в большую лужу, которой люди смогут пользоваться как им вздумается. Навсегда или на много лет омертвела река, что впадает в мое озеро. Ее хозяйку - речную деву, украшенную жемчугами, мою подругу - люди Ги Верденнского поймали сетью из полыни и крапивы, и она умерла на суше. Скажи: продолжает ли мелеть река, затянулись ли болотной тиной ручьи, лишившись матери?

- Да, - тихо подтвердил Варох, склонив голову. Он понимал, что страдания неминуемо требуют мести, а месть порождает новые страдания, - и так по нарастающей. У людей и Других Народов в этом было куда больше сходства, чем различий. Так замыкался губительный круг.

- Я не меньше тебя скорблю о несчастьях Других Народов! Но ныне мудрость диктует нам по возможности ладить с людьми. Подумай: если наши собратья не могли одолеть их силой, когда были многочисленней, где же нам победить теперь? Нам следует терпеть и ждать. Тебе это ведомо лучше, чем кому-либо. Зима охлаждает твои воды и ты слабеешь, но, как бы долго она ни царила на земле, все равно приходит весна. Не мы, так будущие поколения увидят еще, как обретет силу река. И люди придут к твоему озеру с почетными дарами, вот увидишь!

- Разве люди не испытывают ненависти к Другим Народам? - удивился кельпи. - Они зовут нас всех подряд детьми Имира, хотя большинство из нас не имеют отношения к порождениям холода и мрака. Они бы еще Великого Ящера вспомнили! Мы - создания небесных и земных богов, и пришли в мир именно затем, чтобы оберегать его от хладнорёбрых, когда закончилось на земле их ледяное царство. Но мы пришли раньше людей и позволили себе от них отличаться! И теперь редкий человек сможет разобраться в нас, Других Народах.

Слушая, сколько горечи в словах кельпи, Варох признавал, что его чувства справедливы. Но в то же время, другой стороной своей сути, что была ближе к людям, замечал, что и альвы виновны перед людьми не меньше. Он мог бы заметить, что они тоже не всегда дают себе труд разбираться в людях, что сам Морган не очень-то раздумывал, когда напал без предупреждения и утопил девушку ни за что. Язык оборотня прямо-таки чесался от застрявших колючек, которыми хотелось уязвить собеседника. Однако он сдержался. Если хочешь добиться своей цели, ради общего блага, не следует говорить другому нелицеприятные вещи.

- Об этом и речь. Ненависть порождает ненависть, давняя вражда сеет новую вражду, даже после того, как повод к ней давно иссяк. Кровь требует еще большей крови, - печально проговорил барон. - И только мудрость может остановить безрассудные стремления. Переступить через свое сердце, чтобы подняться над собой. Будь же мудрым, Морган! Альвы старше людей и знают больше них о тайнах мироздания и замыслах богов. Кому, как не им, уступить первыми?

На некоторое время кельпи замер неподвижно, глядя вполоборота на свое озеро. Наконец, медленно, как бык под ярмом, нехотя кивнул. Его бирюзовые глаза потемнели, сделавшись почти черными.

- Только ради твоей просьбы, Варох, и ради тех из твоей породы, с кем мне довелось дружить, я обещаю тебе не трогать людей впредь! Но пусть поостерегутся, если сами придут со злом!

- Если в деревне найдется понимающий жрец, они вновь станут почтительны к тебе, как раньше, - не совсем уверенно ответил Варох.

Уловив сомнение в его голосе, кельпи злорадно усмехнулся. Смех его напоминал ржание водяного коня, каким он недавно был.

- Почтительность людского племени?! И как, арвернский король был почтителен к Карломану, сколько сделавшему для него? На что тогда можно надеяться нам?

- Королем владеет его рок, он не ведал, что творит, - сумрачно отвечал Варох, убеждая не только Моргана, но и самого себя. - Поверь, я не меньше тебя люблю и уважаю Карломана! И все-таки, я возвращаюсь к арвернскому двору и буду, сколько смогу, охранять мир между людьми и альвами. Мудрейшие из людей - Риваллон Сто Воронов, что был мужем королевы Игрэйны, и Сигиберт Древний, заботятся о том же. Прошу тебя, Морган, примирись и ты с людьми! Содеянного уже не исправишь, но не следует вредить им больше.

Морган с сомнением покачал головой.

- Гляди, не ошибись! Стоит ли твоя цель, чтобы ради нее простить кровь друга?

Ухватившись за последние слова, барон-оборотень энергично возразил:

- И сам Карломан никогда не пожелал бы, чтобы за его кровь мстили так страшно, к тому же, совершенно непричастным людям! Ему бы не понравилось то, как ты поступил с этими несчастными, я уверен! Он все делал, чтобы люди и альвы жили в мире.

Кельпи опустил голову.

- Я поддался гневу, - признал он. - Карломан - мой друг. И наша порода не умеет ни предавать, ни забывать дружбу.

Он помолчал, вновь вспомнив былое. Перед ним вновь предстало лицо королевы Игрэйны, решительное, и вместе с тем - светлое, вдохновенное, когда он ей указал, где искать оборотня-выродка. Что ж, если ее внук на нее похож, тогда его можно понять. Для их рода существовали вещи, за которые не жалко отдать жизнь.

И еще одна неясная ниточка между прошлым и настоящим протянулась в мыслях озерного хозяина. Тонкая и почти незримая, как паутинка водяного паука. В недавнем противостоянии с земнорожденными кельпи вымотался, как никогда в жизни, и сознавал, насколько близок был к Сумеречной Тропе. Какой могучей оказалась хватка того красноглазого человека, какая ярость в нем бурлила! Если бы хозяин озера не находился в своей стихии, красноглазый сломал бы ему шею. И Морган не сомневался: тот не товарищей своих защищал от него, но дрался, потому что ему доставляло безумное удовольствие сражаться не на жизнь, а на смерть, брать верх, терзать, крушить. Если бы красноглазому довелось сегодня погибнуть, он скорее пошел бы ко дну, не расцепив мертвой хватки, чем отпустил бы, признав поражение.

- Ты говоришь - несчастные люди, - обратился кельпи к Вароху. - Я же почувствовал: от одного из них просто разит кровью. Это его мне следовало утопить; жаль, что ты помешал.

Вароху не пришлось спрашивать, о ком идет речь. Он кивнул, узнав в описании беловолосого красноглазого человека - Капета. Барон и сам чувствовал в этом парне что-то неладное. Простой человек, даже самый тренированный, не выстоял бы в борьбе с кельпи в его родной стихии так долго. И сам-то Варох едва смог разжать руки красноглазого. Откуда и зачем тот прибился к бродячему балагану? Будь у Вароха больше времени, он обеспокоился бы этим вопросом и постарался бы выяснить правду, и, если нужно, принять меры. Но он заботился тогда лишь о том, чтобы спасти бродячих артистов, а затем отвадить их поскорей от озера, и не придал значения неясным предчувствиям. Правду ему говорит Номиноэ, что надо доверять своему чутью!

- Спасибо тебе, Морган, - поблагодарил Варох за предупреждение. - Мне и самому этот парень совсем не понравился. Но сейчас я должен спешить в Дурокортер, ко двору короля. Выполни мою просьбу, ради Карломана, если только ты настоящий друг: не чини больше бед людям! Я просил их позвать жреца для нового договора с тобой.

Морган нехотя кивнул в ответ, ничего не обещая.

Его собеседник хотел уже уйти, но, обернувшись, произнес:

- Если не добьются мира здешние жрецы, то к твоему озеру явятся уже другие: из святилища Донара, Истребителя Нечисти, с молотами на груди и заклятиями на устах! Будь осторожен, ради твоего же блага! Это тебе предупреждение за предупреждение. Если к власти вернется Ги Верденнский и его приверженцы, ты станешь для них первым врагом. Лучше не давать им повода.

- Я учту твое пожелание, хранитель, - серьезно отозвался кельпи. - Да не утомятся твои лапы от долгого бега по твердой земле!

- Пусть будут твои берега всегда полны воды, и да не осквернит никто твоих вод! - в тон ему пожелал Варох. - А теперь до встречи, Морган! Мне пора.

Кивнув оборотню на прощание, хозяин озера шагнул в воду спиной и мгновенно исчез - ни всплеска, ни волн. И снова под солнцем мирно серебрилась водная гладь, шелестели камыши, да покачивались в тихой заводи кувшинки. Где-то в тростниках плачущим голосом крикнула гагара, словно предупреждала не приближаться к опасному озеру.

Повернувшись к нему спиной, Варох перекувыркнулся через голову и встал на ноги огромным серебристо-серым волком с блестящими синими человеческими глазами. Отряхнувшись, он направился по лесной тропе, стороной от человеческого жилья, десятой дорогой обходя Серебряный Лес, куда тем временем направлялись бродячие артисты с телом несчастной девушки. Ему больше не нужно было новостей и случайных встреч. Он спешил в Дурокортер, чтобы заменить Карломана, несколько возможно, в том, в чем не сможет его заменить Ангерран. Он сделал все, что мог, чтобы между озерным хозяином и людьми из окрестных селений худо-бедно сохранялся мир. Хотелось верить, что этого будет достаточно. Хотя ясно, что Тибо, потерявший невесту, будет требовать мщения. Да и то, что единомышленники Ги Верденнского подняли головы, тоже настораживало. Однако сенешаль Арвернии полагал, что еще не поздно повлиять на события из Королевского Совета. А для этого надо поспешить. Даже за один день может произойти слишком много! Остановку он теперь собирался сделать только в Кенабуме, где надеялся встретиться с королевой Гвиневерой, направляющейся в Арморику.

Едва касаясь лапами земли, покрытой перегноем из прошлогодних листьев, Варох в обличье волка мчался через лес столь неслышно, что даже его обитатели не успевали заметить оборотня. Лишь ночные совы тихо проносились над его головой, едва не задевая мягкими крыльями. Да легкокрылые сильфы - духи воздуха порхали впереди, и блуждающие огоньки светили по дороге, не смея сбивать путника с пути, как было у них принято. Варох хорошо знал их уловки, и ему были открыты в лесу все пути-дороги.

[Convollar]

Жаль Иви, она случайная жертва, но и Моргана можно понять. Эти края их родина, они её хранители, и как бы они не были сильны, именно природные духи наиболее уязвимы. А люди всегда считали, что нельзя ждать милостей от природы и надо их взять. Силой. Однако закон бумеранга рано или поздно сработает.

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar!

Жаль Иви, она случайная жертва, но и Моргана можно понять. Эти края их родина, они её хранители, и как бы они не были сильны, именно природные духи наиболее уязвимы. А люди всегда считали, что нельзя ждать милостей от природы и надо их взять. Силой. Однако закон бумеранга рано или поздно сработает.

У каждого своя вина, и каждый по-своему достоин сочувствия и понимания. Ну, по крайней мере, мы стараемся, чтобы так было относительно наших персонажей.
Похоже, что импульсивность Моргана станет трагической не только для человеческой стороны. Люди теперь отнюдь не собираются с ним примиряться, совет Вароха опоздал.

Глава 25. Ложная истина (начало)
На другой день в деревне, что близ Серебряного Леса, на погосте, где росла кипарисовая роща, двигалась траурная процессия. Бродячие артисты хоронили Иветт, убитую водяным конем. К ним присоединились и жители деревни, что охотно предоставили ей место на своем кладбище. Сейчас они искренне соболезновали, хотя видели покойницу только раз, во время представления. Впереди процессии шел сельский жрец. Позади него шли за гробом участники труппы: брат и жених покойницы, господин Ренье, воспитавший девушку, как свою дочь, Гизела, Бернар. Все они еще долго стояли у свежей могилы, когда ее уже засыпали землей. Опустив головы, все молчали, не находя слов. Только Тибо гневно стискивал зубы, сжимал кулаки, думая о том, как жестоко кельпи отнял у него девушку, с которой собирались пожениться осенью. Одна лишь месть, желательно - своими руками, могла утешить молодого человека.

Когда похороны заканчивались, послышался шум, и селяне с удивлением оглянулись. К ним приближалась колесница, запряженная четверкой вороных коней, украшенная священными знаками храма Донара. Колесница остановилась, и из нее вышел жрец, что служил в храме, расположенном неподалеку от Серебряного Леса. Он был мужчиной средних лет, бодрым и крепким, как все служители Истребителя Нечисти, сочетавшие жреческую службу с обязательными воинскими навыками. Одет он был в траурные одежды. На груди жреца висел на цепочке железный оберег-молоточек, а на поясе был зачарованный серебряный нож.

Жреца звали Торвальд Серебролесский; давая обет служения, он отрекся от своего родового имени и именовался по местонахождению святилища, в котором проповедовал. Он вырос в храме после того, как его родителей убили оборотни-выродки, и с тех пор ненавидел Другие Народы, сделавшись убежденным последователем Ги Верденнского. Торвальд был красноречив, и успел привлечь на свою сторону многих людей, не одного лишь Тибо, что несколько дней назад слушал его речи, не подозревая будущей трагедии.

Сейчас, завидев жреца, селяне расступились, выражая почтение, пожалуй, сильнее, чем если бы кто-то из знатных особ приехал к ним в глушь. Жрецов Донара простой народ, конечно, почитал, ибо они одни защищали людей от плодившейся по лесам нечисти и злых колдунов. Но в то же время и опасались их фанатизма в сочетании с большими возможностями.

Торвальд подошел как раз, когда сельский жрец заканчивал погребальные обряды и собирался произнести речь над могилой Иветт. Властно шагнул вперед, и местный жрец оробел перед более могущественным собратом, точно домашний кот, греющийся у камина - перед могучей лесной рысью.

В Торвальде и впрямь ощущалась сила духа, неведомая простым обывателям. Он обошел могилу, стал лицом к собравшимся и, приложив свой молоток ко лбу и к сердцу в знак искренности, заговорил горячо, страстно:

- Оплачем же несчастную деву, погибшую во цвете лет! Пусть ее душа найдет в царстве Хель селения добрых людей, избавленных от вечного холода! Мы же с вами, верные слуги небесных богов, спросим себя ныне: почему погибла дева? Почему теперь близкие вынуждены оплакивать ее? Почему водяное чудовище - кельпи, смогло погубить ее и остаться безнаказанным? Кого еще среди ваших сыновей и дочерей оно погубит завтра? Или вы согласитесь, чтобы так было? Будете откупаться жертвами от жадного чудовища, униженно просить пощады? - в голосе Торвальда послышались презрительные ноты. - Или возьмем отмщение в свои руки? Чаша терпения переполнена на небе и на земле! Всем ненавистный кельпи должен быть убит, как волк-людоед! Ополчимся на него под священным знаком молота Донара! - теперь голос жреца гремел как боевая труба, призывал на священную войну, и пробуждал в каждом из слушавших его такие силы, каких сами они до сих пор не подозревали в себе.

Большинство селян внимали проповеди жреца, разинув рот и затаив дыхание, особенно молодые. Тибо взирал на него горящими глазами. Жрец выражал его самые сокровенные надежды! Молодой человек подтолкнул в бок брата Иветт, Ренье Малого (Руфуса):

- Вот человек, которого послали боги! Надо с ним поговорить. Ты со мной?

Подросток, не отрывавший взгляда от свежей земли, скрывшей его сестру навеки, испуганно вздрогнул, но тут же очнулся.

- Да. Да, конечно, я с тобой!

Тем временем Капет, при первых же словах жреца вдруг побледнел как смерть, словно ему стало не по себе, затем надвинул капюшон, закрывая лицо еще больше, и, пошатываясь, направился прочь, так, чтобы Торвальд его не заметил. Проводив его глазами, Бернар и Гизела удивленно переглянулись.

- Наверное, ему нездоровится, и он решил отдохнуть. После того, как чуть не утонул, спасая нас! - по-своему объяснила Гизела поведение Капета. - Я и то удивляюсь, как он бился с водяным конем! Думала - мы все там утонем.

Бернар кивнул, прислушиваясь к речи жреца, как и большинство собравшихся. Господин Ренье, однако же, нахмурился, глядя, какое впечатление производят призывы к мести на некоторых из его спутников.

- Одумайся! Месть лишь разрушает. Иветт уже не возвратить, - прошептал он на ухо Тибо. Но тот лишь посторонился. Глаза у него горели гневом и скорбью.

- Если жрец поднимет людей в поход против этого мерзкого кельпи, я пойду с ним, и Малый со мной. Хочу своими руками поразить того, кто убил мою Иветт!

Так на тихом сельском погосте, где печально кивали кипарисы, зажегся факел будущего Священного Похода.

***

А тем временем, в другое святилище Донара, гораздо богаче, чем у Серебряного Леса, и ближе к столице, приехал сам король Хильдеберт IV. Он посвятил богатые жертвы Метателю Молота, Защитнику Людей, ради исцеления Карломана и во искупление своей невольной вины. Чтобы очиститься от пролитой крови дяди, король готов был раздать храмам всю свою казну. Вот только покой в душе, когда сознаешь себя свободным от тяжести вины, никак не приходил.

В сопровождении командира паладинов, Жоффруа де Геклена, король присутствовал при торжественном жертвоприношении. Собираясь затем обойти святилище, он неожиданно встретил барона Ги Верденнского. Тот почтительно приветствовал короля, скрывая лукавый блеск в глазах, что, однако же, не укрылся от Жоффруа.

- Я счастлив вновь встретить тебя, государь! - заверил Ги, выразив удивление от этой встречи.

Хильдеберт был рад увидеться с человеком, имевшим, как он слышал, большие заслуги перед Арвернией.

- Я просил богов, чтобы вернули жизнь и здоровье графу Кенабумскому, - мрачно вздохнул он.

Ги скорбно склонил голову.

- И я всем сердцем прошу Небеса, чтобы граф Кенабумский остался жить! Помимо того, мои молитвы лишь об одном - о счастье Арвернии, свободной от всех врагов, внешних и внутренних, что водятся повсеместно. Они еще опаснее внешних врагов, ибо они даже и не люди, и нам очень трудно понять их, а усмирить, пока они живы, почти невозможно. Ты знаешь, о ком я - о тех, кого всегда и повсюду разил молот Истребителя Нечисти, - Ги указал на скульптурную группу близ алтаря, изображавшую Донара на его запряженной козлами колеснице, заносящего молот над головами великанов, которым ваятель постарался сделать очень злобные лица.

Слушая разглагольствования барона, Жоффруа де Геклен хмурился: ему не верилось, чтобы эта встреча, уже вторая по счету, была случайной. Для короля - конечно, но Ги наверняка нарочно его разыскал. Следует сообщить Ангеррану и Дагоберту, что барон Верденнский явно что-то замышляет.

А король, между тем, реагировал именно так, как рассчитывал Ги, гуляя вместе с ним по переходам храма, мимо статуй и фресок, изображавших подвиги сильнейшего из богов.

- Когда я был ребенком, то жалел, что ныне никто не сражается с троллями, великанами и прочими чудищами! Я мечтал победить хоть одно из них, - признался Хильдеберт.

Ги почтительно поцеловал руку короля, направлявшую меч на Рыцаря Дикой Розы и едва не насмерть поразившую Карломана.

- Ты еще сможешь совершить подвиги, государь, и очистишь Арвернию от чудовищ, которых опять развелось слишком много!

Король шумно вздохнул.

- О, если бы на моих руках никогда не было другой крови, и я мог бы с чистым сердцем разить одних врагов!

- Столь трудным путем тебя ведут боги, государь! - горячо, убедительно проговорил барон Верденнский. - Таков был путь многих великих героев! Сознание своей вины ведет к искуплению, а искупление дарит душе совершенствование, и она, очистившись от всего мелкого, ненужного, закаляется, как клинок в горне, чтобы следовать своему настоящему предназначению, - с этими словами Ги осторожно оперся о протянутую ему королем руку; Хильдеберт посчитал, что старику будет трудно идти с ним вровень.

Жоффруа, что неотступно следовал за ними, все больше не нравилось, какой оборот принимает беседа. Но что он мог сделать? Паладин способен защищать короля от любого врага, и даже от него самого, как было на роковом ристалище. Но как заткнешь глотку сладкоречивому проповеднику ненависти? Сюда бы Карломана, - он вмиг открыл бы королю глаза на несообразности в рассуждениях Ги. Но его не было, а сам Жоффруа не владел даром слова настолько, чтобы противостоять барону, ловко игравшему фактами, смешивавшему ложь и правду.

А между тем, король Хильдеберт впервые после того, как ранил Карломана, почувствовал, что на душе становится немного легче.

- Я слышал, что в былые времена под твоим началом охотились на альвов самые странные люди? - спросил Хильдеберт, понизив голос. - Колдуны, полукровки-бастарды... берсерки, неспособные сдержать свою ярость?..

- Берсерки! - с воодушевлением подхватил Ги Верденнский. - Кто теперь вспомнит, что ярость берсерка - врожденный дар от богов, чтобы люди могли защитить себя от альвов?! Но я изучал старинные летописи и сказания самых древних времен, и там много рассказывалось о величайших героях древности, что очищали землю от великанов и чудовищ. Большинство альвов многократно превосходят человека силой и ловкостью. Их труднее убить, они живут дольше и многому успевают научиться, кроме того, многие твари умеют колдовать. И вот потому в мир были посланы берсерки - могучие воины, не знавшие боли и страха, способные противостоять даже драконьему огню! Это настоящий дар, государь, и только несведущим он может показаться проклятьем. И ныне Небеса совсем не случайно наделили им величайшего из королей Арвернии, но для того, чтобы он одержал окончательную победу над Другими Народами, - старик склонил голову перед королем.

Тот даже мысленно задрожал, всем сердцем желая верить заверениям Ги. Каждую ночь ему снилось, как он в припадке безумия разит мечом своего дядю. Значит, то, что с ним временами происходит - на самом деле дар, а не проклятье, просто до сих пор ему не было достойного применения?! Быть может, боги вправду избрали его, чтобы он вел Священный Поход против альвов? Хильдеберт не очень-то много знал о Других Народах, лишь о том, как вейлы погубили жену и сына его родича, Хильдеберта Строителя, и он считал расправу над ними заслуженной.

Что же, победу над альвами почитали заслугой великие герои и сами боги! Их черной кровью он смоет кровь своего дяди, искупит свою былую вину. И сам Карломан, когда выздоровеет, будет гордиться им - королем-рыцарем,  что принесет Арвернии безопасность, а себе - славу.

Так проникали опасные уверения Ги в душу короля, и прежде склонного к опрометчивым поступкам. А сейчас, он воспрянул духом, слушая их. Меж бровей его впервые за последние дни разгладилась глубокая складка, глаза повеселели.

А вот Жоффруа, напротив, мрачнел все больше, с тревогой наблюдая за беседой своего питомца и государя с Ги Верденнским. Паладин покачал головой и еще крепче сжал кулаки. Ох, не к добру все это! Он понимал душевное состояние короля, и без того неустойчивое. Каждому хочется считать себя правым, и люди часто цепляются за самые невероятные оправдания, лишь бы не жить в ненависти к себе. Вот и король сейчас готов на все, только бы не винить себя за трагедию с Карломаном. Но Жоффруа видел, что Ги Верденнский просто пользуется душевным состоянием короля в своих целях. Если по его наущению состоится новый Священный Поход против альвов, царствование Хильдеберта IV может омрачиться такими несчастьями, что кровь Карломана станет лишь началом. Ведь король в любой момент может вновь утратить контроль над собой... Но король-то думает иначе, попробуй его убеди! Он поверил этому выползшему из тьмы забвению Ги. К сожалению, он легко поддается чужому влиянию, особенно в такие трудные для себя минуты, как теперь. Но Ги Верденнский - не тот проводник, что укажет королю, да и всей Арвернии, верный путь, он только утопит всех в крови и безумии.

Дойдя до выхода из храма, они расстались. Поклонившись королю, Ги исчез в толпе паломников. Напоследок Жоффруа успел заметить в его глазах лукавый блеск. Бывший сподвижник Хильдеберта Строителя радовался своему успеху.

Проводив барона неприязненным взором, Жоффруа взглянул на огромное изваяние Донара, правившего рогатыми скакунами. Обратился к суровому каменному лику бога грозы:

"Перво-наперво я прошу: верни нам Карломана! Без него все шатается, как дом, построенный на песке. А затем, прошу тебя уберечь короля от дурных советов. Пусть те кровавые семена, что Ги Верденнский посеял в душе короля, сгниют, не дав всходов, как сгнили в своих могилах дети Ги!"

Уже по этому пожеланию, хоть высказанному лишь мысленно, ясно было, насколько раздосадован паладин. Ведь пережить своих детей было страшнейшим испытанием, и ни над кем нельзя было злорадствовать, что тому довелось такое выдержать. Но сейчас Жоффруа де Геклену было искренне жаль, что барон Верденнский дожил до этих дней, а его род, как и у его зятя Одиллона Каменного, лишился наследников, что могли бы быть достойнее них.

[Карса]

Как много зависит всего от одного события. Эхо расходится как круги по воде, всё шире и шире. Очень надеюсь, что мир с Другими Народами удастся сохранить. Будет очень жаль, если они совсем исчезнут. Но дело даже не в альвах. Ги и жрецы Донара затеяли опасную игру. Разжечь пламя ненависти нетрудно. А загасить? Кто следующий после альвов должен быть истреблён? Дети богини Дану? А  потом? Черноглазые блондины или синеглазые брюнеты? Кого назначат следующим непримиримым врагом? Кстати, им мог бы стать и сам Ги, он ведь потомок оборотней. Это путь в никуда, к полному истреблению жизни.
 А Фредегонда тем временем ступила на свой путь, стала вейлой. Как-то она сумеет осуществить свою миссию. Любопытно, какой там будет квест.

[Convollar]

Так проникали опасные уверения Ги в душу короля, и прежде склонного к опрометчивым поступкам.

Сколько этих Ги в любом из миров, лукаво смешивающих правду с ложью. Конечно, проще всего затеять Священный поход, дело известное. Истребить тех, кто не такой, как ты. И желающие поучаствовать найдутся, тем более, что у Ги есть верные последователи, такие, как Торвальд. И таких, как Тибо найдётся немало. А сколько погибнет Руфусов, так что их жалеть-то?

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Карса, эрэа Convollar!

Как много зависит всего от одного события. Эхо расходится как круги по воде, всё шире и шире. Очень надеюсь, что мир с Другими Народами удастся сохранить. Будет очень жаль, если они совсем исчезнут. Но дело даже не в альвах. Ги и жрецы Донара затеяли опасную игру. Разжечь пламя ненависти нетрудно. А загасить? Кто следующий после альвов должен быть истреблён? Дети богини Дану? А  потом? Черноглазые блондины или синеглазые брюнеты? Кого назначат следующим непримиримым врагом? Кстати, им мог бы стать и сам Ги, он ведь потомок оборотней. Это путь в никуда, к полному истреблению жизни.
 А Фредегонда тем временем ступила на свой путь, стала вейлой. Как-то она сумеет осуществить свою миссию. Любопытно, какой там будет квест.

Ну нет, вина здесь все же на обоих сторонах. Альвы тоже отнюдь не без греха. Морган, да и вейлы, тому доказательство. "Не за то волка бьют, что сер, а за то, что овцу съел". Необычная внешность ( у Вас тут намек на героев "Отблесков Этерны"?) здесь ни при чем. И взаимоотношения между человеческими народами, даже враждебными, складываются обычно все же несколько иначе. Хотя, конечно, в любом случае порочная практика.
Насчет Фредегонды мне тоже весьма любопытно. Надеюсь, что узнаем!

Так проникали опасные уверения Ги в душу короля, и прежде склонного к опрометчивым поступкам.

Сколько этих Ги в любом из миров, лукаво смешивающих правду с ложью. Конечно, проще всего затеять Священный поход, дело известное. Истребить тех, кто не такой, как ты. И желающие поучаствовать найдутся, тем более, что у Ги есть верные последователи, такие, как Торвальд. И таких, как Тибо найдётся немало. А сколько погибнет Руфусов, так что их жалеть-то?

Только все же не у всех найдется, как по заказу, внушаемый и опрометчивый король-берсерк, чтобы удалось его убедить не только одобрить, но и лично принять участие. Не зря при предыдущих королях Ги много лет сидел в отставке. А тут вот почуял, что настал для него второй шанс.
Впрочем, совершать опрометчивые поступки могут и другие персонажи.

Глава 25. Ложная истина (окончание)
В селении близ Серебряного Леса, вскоре после похорон Иветт, селяне разошлись по своим домам, обсуждая несчастье, что причинил кельпи, и вдохновенную речь приезжего жреца.

А между тем, сам Торвальд остановился отдохнуть в небогатом, но уютном домике сельского жреца. Последний вместе с парой работников ушел на кухню, хлопотать об угощении для почетного гостя. Хоть местный жрец и не хватал звезд с неба, он зато был радушным и гостеприимным хозяином.

Таким образом, Торвальд остался один, но ему это не мешало. Оглядевшись по сторонам, он заметил висевший на стене чертеж Арвернии. На нем были отмечены заповедные места, принадлежавшие Другим Народам и природным духам. Указывались только области, сохранившиеся к настоящему времени. Но Торвальд все равно глядел с ненавистью, видя, как много еще в Арвернии мест, запретных для людей. Поступал пальцами по подлокотнику кресла, изображая воинственный марш.

"Здесь наша земля, и мы одни должны владеть ею! Ну, пусть альвы селятся в болотах и других бросовых землях, по милости людей. Но как мы могли проглядеть до сих пор кельпи из озера близ лесной дороги, что унес жизнь несчастной девушки?! Пока мы потакаем нелюдям, они убивают нас! Нужно положить этому конец. И не теряя времени!"

Торвальд полагался на себя и на сопровождающих его воинов храмовой стражи. Они были прекрасно обучены, и у всех - обереги и заговоренное оружие от разных видов нечисти. Этого хватит для возмездия. Но прежде следовало кое-кого дождаться, кто тоже имел право...

В дверь постучали, хотя она не была заперта, в знак вежливости.

- Войдите! - Торвальд почти уверен был, кого увидит перед собой. В самом деле, в дом вошел Тибо вместе с Ренье Малым, оба бледные и решительные на вид. Поклонившись жрецу, встали перед ним, ожидая.

- Здравствуйте, молодые люди! - приветствовал их Торвальд. - Чем могу быть полезен вам?

- Я был женихом Иветт, которую убил проклятый кельпи. Мы хотели осенью пожениться. А это ее брат, - мрачно произнес Тибо. - Мы желаем отомстить ее убийце! Благослови нас, господин жрец, именем Истребителя Нечисти!

Торвальд пригляделся к ним обоим еще на погребальной церемонии.

- Я глубоко соболезную вам! И обещаю, что с кельпи будет строго спрошено за гибель несчастной девушки. Хотя подобные ему и не подлежат человеческому суду...

- Если так - они подлежат закону справедливой мести! - воскликнул Тибо, не очень-то вежливо прерывая жреца, но тот только кивнул, соглашаясь с ним. - Давно пора уничтожить нечисть, чтобы не досаждала мирным путникам! Если бы люди избавились от проклятых альвов раньше, Иветт сейчас была бы жива!

Убеждаясь все больше, что эти люди - из тех, каких ему надо, Торвальд доверительно сообщил им:

- При блаженной памяти короле Хильдеберте Строителе барон Ги Верденнский много сделал, чтобы очистить Арвернию от вредоносных альвов! Если бы затем Хлодеберт Жестокий не отправил его в отставку, сейчас Арверния была бы могучим сплоченным королевством, превзошла бы Междугорье и Тюрингию. Увы, сейчас у нас гораздо меньше возможностей. Но служители Донара, опоясанные священным молотом, при поддержке воинских братств, все же продолжают бороться с нечистью.

Тибо и Руфус сделали шаг вперед.

- Мы тоже хотим вступить в воинское братство Донара, Истребителя Нечисти! Взять с кельпи виру за Иветт его собственной черной кровью. А потом посвятим жизнь истреблению прочих альвов, чтобы больше не смели губить людей.

Жрец задержал на них испытующий взор.

- Не передумаете?

- Нет! - впервые во время беседы произнес Руфус, вспоминая, как сам барахтался в бурлящей воде вместе с гибнущей сестрой.

А Тибо просто мрачно кивнул в ответ.

Тогда Торвальд Серебролесский поднялся из-за стола и положил руки им на плечи.

- Если покажете себя достойно, я напишу о вас верховному жрецу, и он примет вас в воинское братство! А против кельпи я сам готов выступить и отплатить ему за преступление.

На лице Тибо мелькнула злобная радость, и он осенил себя оберегом-молоточком.

- Истребим в Арвернии всю нечисть!

Жрец сочувственно задержал ладонь на плече молодого человека, как бы поверяю ему важную тайну.

- Пока еще не время. Но я - и другие важные люди в Арвернии, - постараемся вместе с вами исполнить это желание!

Для двоих бродячих артистов в мире открылась новая истина, и они готовились следовать за ней, не сомневаясь и не задумываясь, что она может оказаться ложной.

***

А между тем, в покоях Карломана, что в Кругой башне Дурокортерского замка, лекарь осматривал раненого майордома, спящего непробудным сном. Минуло уже восемь дней, как он получил жестокую рану, но за это время состояние его существенно не изменилось. Все так же Карломан лежал без чувств, никого не видя и не слыша. Тело его сильно охладилось, дыхание замедлилось, сердце хоть тоже билось равномерно, но редко. Если бы не эти признаки, да не сохранившаяся гибкость суставов рук и ног, могло показаться, что он мертв. Лицо его, бескровно-восковое, с провалами вокруг глаз и запавшими щеками, с отросшей черной щетиной, было лицом покойника или искусно сделанного голема. И за все время он не издал ни вздоха, ни болезненного стона, даже непроизвольно, в забытье, - вот насколько далеко ушла его душа от покинутого тела!

Одетый в сорочку, Карломан лежал на широкой постели, до груди укрытый одеялом. Он сильно исхудал, хоть и получал жидкое питание. Вокруг него по-прежнему мерцала звездная сеть лечебных амулетов, оставленных жрецами храма Эйр. Их загадочный свет перебегал от одного участка сети к другому, особенно усиливаясь вокруг левого плеча, разрубленного мечом короля. Страшная рана заживала на удивление хорошо, но других изменений к лучшему пока не замечалось.

Был поздний час ночи, но в покоях горели свечи. Поднеся горящую свечу к глазам больного и оттянув закрытое веко, лекарь проверял, видят ли его зрачки свет. Удостоверившись в чем-то, он поставил свечу в подсвечник.

- Зрение, точнее - восприятие света, сохранилось, а это обнадеживает, - с наигранной бодростью произнес лекарь, желая убедить то ли себя, то ли присутствующих рядом родных Карломана. - Однако состояние больного, конечно, вызывает пока большие опасения! Будем следить за дальнейшими изменениями, - он учтиво поклонился графине Кенабумской и ее младшему сыну Аделарду.

Альпаида, только что усевшаяся в кресло у изголовья мужа, глухо всхлипнула. Нервы у нее давно уже были на пределе. Глаза женщины покраснели от слез и недосыпания. Днями и ночами она вместе с кем-нибудь еще из родных сидела у постели Карломана, сама ухаживала за ним, осторожно поила питательными отварами, обтирала влажным полотенцем, расчесывала ему волосы, не доверяя неуклюжим рукам слуг. И видела, как он тает день ото дня, вопреки всем их заботам.

Трепетно-ласково взяв здоровую руку супруга, такую холодную, безвольно лежавшую, она с молчаливой болью, с отчаянной надеждой смотрела на его застывшее алебастровой маской лицо.

- Пробудись от своего долгого сна, Карломан, любовь моя! - проговорила она дрогнувшим голосом. - Мы все каждый день молимся за тебя! Я и все родные ждем твоего пробуждения! Вся наша и королевская семья, весь Дурокортер, вся Арверния ждет тебя и надеется! Я прошу тебя, от их имени и от своего собственного. Я не выдержу, если ты... - голос ее прервался, и она не смогла себя заставить произнести самое страшное слово. Она понимала, что только рядом с Карломаном ее жизнь имеет смысл. Если не станет его, и ей все сделается немило.

- На все веление судеб, госпожа, - вздохнул лекарь и, поклонившись графине и ее сыну, вышел из покоев. А Альпаида наклонилась к мужу и стала что-то шептать или напевать ему на ухо едва слышно. Но голос ее дрожал, и лицо она склонила так низко, что никто не смог бы разглядеть ее выражения.

Тем временем, спиной к окну, опираясь на подоконник, стоял Аделард. Уже который раз он вот так глядел на лежащего без чувств отца и убитую горем мать. У него сердце обливалось кровью при виде страданий матери, любимчиком которой он всегда был. И все больше созревало в его сердце окончательное решение. Еще раньше, вздыхая издалека по жене своего царственного кузена, королеве Кримхильде, он хотел уйти в воинское братство Циу, чтобы службой богам и славными деяниями отвлечься от несчастливой любви. Но родным всегда удавалось отговорить молодого человека. Однако сейчас он как никогда твердо решил для себя все. Невидящим взглядом проводив покинувшего покои лекаря, младший сын Карломана вновь погрузился в свои мысли.

Аделард чувствовал, что в трагедии с отцом кроется его вина. Он легко мог оказаться на месте Гизельхера, ибо точно так же любил молодую королеву. О, как настойчиво увещевал его отец, чтобы он восхищался Кримхильдой со стороны, не брал пример с Рыцаря Дикой Розы! Он же не всегда слушался его наставлений. И, если бы король приревновал Кримхильду к нему, а не к Гизельхеру, - отец точно так же вынужден был бы защищать его ценой своей жизни. Значит, он все равно что виновник трагедии. За дни, проведенные у постели отца, Аделард столько раз видел во сне и в своем воображении, когда не мог заснуть, что не Гизельхер, а он сам был всему причиной. И постепенно уверился, что так и было на самом деле. Вот почему его теперь терзала не только скорбь об отце, но и чувство вины. И тем больше крепло его былое желание  уйти под знамена воинского братства, посвятить жизнь установлению на земле закона богов и людей, искоренять тех, кто враждебен этому закону. А свое прошлое перелистнуть, как исписанную страницу, и навсегда оставить позади и злосчастную любовь к королеве Кримхильде, и свою вину в трагедии с отцом. И, быть может, Небеса смилостивятся над отцом, если он, Аделард, принесет свою жизнь в жертву?..

Внешне казалось, что младший сын Карломана сильно повзрослел и посуровел за те дни, что прошли после ранения отца. Так оно и было: он закалился, из юноши превратился в мужчину с сильной волей. Но только его давнее стремление лишь окрепло в нем. Только мысли о родных еще останавливали молодого человека от ухода в священное воинское братство.

Он видел, как страдает его мать. В эти черные дни, как никогда, старался быть ей опорой. Может ли он оставить ее, когда она так несчастна и одинока? Но Аделард старался заглушить в себе сомнения. В конце концов, - думал он, - если взамен оживет отец, его присутствие утешит мать гораздо лучше, чем может он, оставаясь при ней.

В последние дни Аделард не говорил о своем решении никому из родных. Он прекрасно знал, что они не одобрят его. Даже слышал как наяву, что они скажут, словно его совесть говорила их голосами, чтобы жалить больнее.

"Подумай о своей бедной матери. Ей сейчас необходима твоя поддержка. Что будет с ней, да и со всеми нами, если еще и с тобой случится беда?" - слышался ему голос деда Дагоберта.

"Пока мы выполняем долг перед Арвернией, ты один можешь оставаться при отце и матери, когда им нужна помощь, - раздавался порой в его мыслях голос старшего из братьев, Ангеррана. - Ты же, повинуясь нелепому чувству вины, хочешь бежать от них, словно провинившийся мальчишка, а не сын Карломана Кенабумского."

Но все свирепее, словно клыки гончих псов - тело загнанного оленя, терзали его сознание другие мысли, заглушая все благоразумные советы: "Ты один виноват! Это из-за тебя твой отец при смерти! Ты обязан искупить вину!"

"Нет, брат, нет! Как раз потому, что я - сын своих отца и матери, я и не могу оставить свою вину без искупления. Отец поймет меня, когда очнется... если только ему будет суждено! Матушка... Если радость ждет ее, она поймет меня, если же суждено ей утонуть в своем горе - мой выбор окажется далеко не худшим из всех несчастий. Ты, Ангерран, вместе с нашими средними братьями останетесь утешать ее. Ты рожден служить королю и Арвернии, как наш отец. Я же не пожалею сил и своей жизни на службе Высшим Силам."

И чем больше убеждал себя Аделард, тем сильнее уверялся, что его место - в одном из воинских братств, хотя прежде его родные не раз убеждали юношу не торопиться с окончательным решением. И одновременно, он, глядя на лежащего который день, точно мертвый, отца, и склонившуюся над ним безутешную мать, чувствовал, что любит их, как никогда прежде. Все отдал бы, чтобы отец вернулся к жизни, а мать, как прежде, была весела. И ради этого он откажется от своего будущего: от богатства и славы их семьи, от любви к королеве Кримхильде, от всяких надежд создать рано или поздно семью с другой женщиной, от будущих детей. Даже подвиги и славу, что мог бы заслужить впредь, Аделард жертвовал, ибо все, что совершают участники воинского братства, идет во славу их божественного покровителя, а не их собственную. Но Аделард был уверен, что ни в коем случае не пожалеет о своем выборе, ибо он нашел истинный путь.

Большинство людей, что не довольствуются животным существованием, а дерзают претендовать на высшее, заняты поисками истины. Однако истина зачастую приходит к ним слишком поздно. По пути же встречаются сотни ложных истин, что лишь уводят в сторону от правильного пути. Высказанные красивыми словами, они часто взывают к самым святым чувствам в душе человека. Словно путеводный огонь, освещают перед ним весь жизненный путь. А куда приведет такой огонь? Вправду ли он превратится в светоч негасимый, что озарит самый темный лес? Или же окажется всего лишь блуждающим огоньком и заведет в губительное болото? Одно лишь всемогущее время рано или поздно все ставит по местам. Но сколько людей, свернув не на тот путь, успевают нахлебаться пота и крови, прежде чем осознают истину! Сколько из них отдают за ее постижение всю жизнь свою!

И богачи, и нищие ищут в жизни свой путь. Забота об истине живет и на королевских престолах, и близ них, и на пыльных дорогах Арвернии. Ради истины люди бывают готовы убить и умереть. Но как узнать, правильный ли путь выбрал, пока не сделаешь первый шаг? А сделав - держись, ибо назад не вернуться, и сделанного в прошлом не исправить.

[Карса]

Но как узнать, правильный ли путь выбрал, пока не сделаешь первый шаг?

Наверное, никак. Ожесточение Тибо и Руфуса против альвов понятно... Хотя Тибо и раньше был падок на подобные идеи. Стремление Аделарда менее понятно. Внушить самому себе чувство вины и искупать его, фактически бежав от жизни... Мне такой выбор представляется сомнительным. Впрочем, может быть, это не худший вариант.

[Convollar]

Для двоих бродячих артистов в мире открылась новая истина, и они готовились следовать за ней, не сомневаясь и не задумываясь, что она может оказаться ложной.

Это перекликается с размышлениями Аделарда о поисках истины. Мы действительно её подчас ищем всю жизнь, и частенько так и не находим. А часто ли мы эту истину ищем вообще?  Уж кто только не писал, что многие люди рождаются и умирают так и не приходя в сознание. Так проще, мозги включать не надо, а то включишь, и результат может оказаться совсем не утешительным.