Печать

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Жартилин Смелый оказался в трудном положение - между молотом и наковальней. Сообщить о заговоре он всё равно обязан, а уж как это сообщение истолкуют при дворе, это другой вопрос. Да и без заговора повод  устроить Священный поход всегда бы нашли. А тут этот повод принесли на блюдечке с голубой каёмочкой. История с кельпи, и заговор - удался этот заговор или нет, для короля и Ги не суть важно. Важно, что он был.

У каждого свои жизненные трудности; ему вот довелось оказаться впутанным в их национальные противоречия.
А что будет дальше - надеюсь, еще узнаем. Конечно, не хочется, чтобы дошло до войны между Арвернией и Арморикой! Надеюсь, что удастся избежать вторжения, равно как и нового Священного Похода. Но ручаться пока ни за что нельзя.

Бедная Гвиневера! Как будто мало ей волнений! И ладно бы, враги какие-нибудь вредительствовали. А то - свои, а такое творят, что не каждый враг решится.

Я вот тут задумалась. А что было бы, если бы Карломан успел выпить целебную воду, а ритуал бы провели? Колдовство бы всё равно подействовало? С одной стороны, Морриган - богиня смерти, вроде, всё равно должно подействовать. А с другой - страшновато как-то: получается, так любого можно убить на расстоянии. Не может же это быть так просто.

Трудно быть королевой такого беспокойного народа! Это вам не абсолютная монархия какая-нибудь, когда король вправе распоряжаться подданными, как ему вздумается. Тут, чего доброго, скорее наоборот.

Даже не знаю, честно говоря! И прецедентов прямых нет, ни в этом произведении, ни в моих, так что сравнить особенно не с чем.
Надеюсь, что такие случаи, когда враги пытаются кого-то убить на расстоянии, призвав богиню смерти или ее аналогов, все-таки не так часты. Большинству людей проще воспользоваться ядом или наемными убийцами - опытные колдуны не у каждого есть под рукой. Впрочем, как и целебная вода.

Глава 46. По кромке (продолжение)
В это время престарелый наместник Арморики, Сигиберт Древний, сидел на своем излюбленном балконе. Он был мрачен и молчалив, крепко сжимал обеими руками свою трость с янтарным набалдашником - в знак гнева. Тревожно размышляя, он то и дело взглядывал в небо - не летит ли ворон Риваллона с вестями? И какими будут эти вести - утешительными или трагическими?

Затем Сигиберт перевел взгляд на Ангарад Мудрую, сидевшую напротив за столом. Не произнося ни слова, он взглядом хотел ей сказать: "Не об этом ли мы говорили только сегодня утром?"

Сама же Ангарад тоже тяжело вздохнула в ответ. "Как я и говорила, "дети богини Дану" не предают своих ради земных благ, но они пойдут на что угодно ради свободы и любви к родине".

Как после событий на ристалище невозможно было поверить, что арвернский король ранил Карломана, так и теперь в голове не укладывалось, что друид - тот, кто должен нести свет, - решился на покушение против него, задумал призвать всеуносящую богиню смерти к ложу тяжело раненого. Никогда еще, в самых древних историях,  "дети богини Дану" и арверны не могли такого припомнить! Но все когда-то случается впервые.

И вот, теперь Сигиберт в напряженном молчании вглядывался вдаль, напрягая ослабевшие старческие глаза. Что там происходит? Успеют ли Морветен и Гурмаэлон остановить ритуал или нет? Жив Карломан или мертв? Страх за близких людей тысячей отравленных иголок вонзался в душу старика.

Его младший сын, Хлодомер Одноглазый, стоял спиной к отцу и Ангарад, опершись о каменную ограду балкона. Своим единственным оком он озирал окрестности, ища в небе ворона и заодно оглядываясь вокруг. С высоты башни ему была видна изрядная часть города: дома знати и ремесленные улицы, сады, где под солнцем наливались плоды, и лачуги рыболовов с тростниковыми крышами. Глаз Хлодомера видел даже дальше - туда, где за городом темнела священная дубрава. Там сейчас должны были происходить решающие события. Думая обо всем, что творилось, Хлодомер, как опытный военный, просчитывал возможные последствия того, что прервало Совет у королевы. И это ему не очень-то нравилось.

Задумавшись, он стал нервно постукивать ногтями по каменной кладке стены возле ограждения балкона. Поняв, что его сын желает что-то сказать, Сигиберт обменялся взорами с Ангарад. Та поняла и решила ответить вместо него. Сам же престарелый наместник не произнес ни слова после того, как хлопанье вороньих крыльев в очередной раз прервало... уже не игру в фидхелл, но Малый Совет королевы Гвиневеры.

- Говори, что у тебя на уме. Мы внимательно тебя слушаем, - обратилась Ангарад к Хлодомеру.

Тот обернулся к ней и к своему отцу, тяжело вздохнул и проговорил:

- Я думаю о том, что будет, даже если Морветен и Гурмаэлон помешают ритуалу и возьмут заговорщиков под стражу. Даже если Карломан останется жить, - а я, так же как и вы, молю, чтобы так стало!.. Весть о том, что по приказу королевы арестовали сторонников войны, разлетится по всему Чаор-на-Ри в мгновение ока. А у их партии слишком много единомышленников по всей Арморике. И бесполезно открывать им глаза на то, каким черным ритуалом собирался воспользоваться друид! Сейчас, когда страна стоит на пороге восстания, не все станут и разбираться в их методах - главное, что цель была благороднее некуда! - он усмехнулся. - Партия войны способна поднять волнение в городе, потребовать у королевы отпустить их единомышленников. С них станется обвинить королеву в неуважении законов "детей богини Дану", будто бы она пытается ослабить их партию до Совета Кланов. В итоге, у партии меча может лишь прибавиться сторонников. Трагедия, случившаяся с Карломаном - слишком удобный повод для восстания, не все даже станут искать других виновных, кроме арвернов.

Сигиберт Древний и Ангарад Мудрая обменялись тревожными взглядами, сознавая, что Хлодомер прав. От партии меча среди "детей богини Дану" всего можно было ожидать. Эти люди слишком долго шли к своей цели, еще с детства перенимая у своих предков ненависть к арвернам, а затем добавлялись личные счеты, подлинные и надуманные. После ранения Карломана обстановка накалилась настолько, что можно было ожидать чего угодно. Даже и того, что знать и народ, не разобравшись, кто виноват на самом деле, разожгут сигнальные костры и поднимут восстание сами, не спрашивая слишком миролюбивую, с их точки зрения, королеву. Еще одним камнем преткновения были друиды. Им надлежало судить своего преступного собрата, но кто знает, какое решение они вынесут? Можно ли ручаться, что среди них не найдется тех, кто решит, что благо Арвернии требует смерти Карломана? Всегда в прежних восстаниях "детей богини Дану" подстрекали друиды, против Градлона Вещего, когда он заключил договор с Карломаном Великим, выступили друиды. Всякий раз, когда дела в королевской семье разлаживались - по мнению многих, из-за чрезмерной близости к арвернам, - обитатели храмов и священных рощ втайне злорадствовали посрамлению тех, кто оттеснил их от власти. И пользовались всяким ослаблением влияния королей, чтобы вернуть себе хоть часть былого превосходства. И сейчас трудно было поручиться, чью сторону примет совет друидов. Если он или хотя бы его влиятельная часть поддержат заговорщиков - ой как трудно будет королеве Гвиневере добиться сохранения мира!

Все это обдумали Сигиберт и Ангарад буквально за мгновение ока. Несмотря на глубокую старость, ум у них обоих оставался ясен и быстр. Быть может, в том была заслуга их близких - бисклавре, которые заботились, чтобы их супруги, родные и друзья человеческого племени могли оставаться с ними на земле как можно дольше.

И, обдумав, они оба содрогнулись от мысли, что Хлодомер мог оказаться прав. "Дети богини Дану" способны на многое, в особенности когда в них пылает праведный гнев (или они полагают, что он праведный). Сигиберт так и не нашел в себе сил заговорить, и Ангарад, переглянувшись с ним, ответила Хлодомеру от имени наместника:

- Ты прав! Поспеши к королеве Гвиневере, передай ей: пусть созовет вождей партии меча, поведает им, что произошло, немедля, до того, как станет известно о раскрытии заговора. Пусть попытается убедить их! Не дать им поднять бурю, независимо от того, успели совершить обряд или им помешали. Спеши, Хлодомер!

Проговорив так, супруга Номиноэ выразительно переглянулась с Сигибертом, который так и не решился прервать своего безмолвия. Он кивнул, соглашаясь с каждым ее словом, и указал глазами сыну: ступай!

Хлодомер легко, будто юноша, убежал в покои, а оттуда - дальше, в жилые помещения замка. Он радовался возможности, наконец, что-то сделать, действовать, а не глядеть бесцельно в небо, ожидая неведомого исхода тревожных событий. Сейчас он словно бы даже помолодел, устремившись по переходам замка, и дальше - по лестнице, к Малому Залу Советов, чтобы передать поручение отца королеве Гвиневере. Главное - успеть до того, как Морветен и Гурмаэлон вернутся вместе со схваченными заговорщиками в замок.

Оставшись с Ангарад наедине, Сигиберт удрученно покачал головой, как бы желая сказать: "Хочется надеяться на лучший исход. Пусть они помешают заговорщикам провести ритуал! Но ведь они могли и опоздать. Так или иначе, там у них уже все решилось..."

Ангарад тяжело вздохнула, в тон ему. На душе у нее было тоскливо, как бывало в те дни, когда она поминала свою покойную дочь, Ангарад-младшую, в день ее рождения и в день смерти. Она понимала, что, если заговорщики успели закончить ритуал - восстания уже никто не сдержит. Прольются реки крови, и хрупкий лед, на котором все они стоят, не выдержит, увлечет всю Арморику в пучину хаоса.

Сигиберт, по-прежнему сидевший тихо, сложив обе ладони на янтарном набалдашнике своей трости, тяжко вздохнул, наконец, решившись прервать свое глубокое молчание.

- Большинство людей стремятся прожить как можно дольше. Пожелание долгой жизни - лучшее, что можно услышать. Но в последнее время я не раз убеждался, что долгие годы - долгие беды. Если ритуал проведен, и Карломан умрет, а нашу страну ждет война, - жизнь станет для меня сплошным мучением. Я был бы рад не видеть того, что случится тогда.

Ангарад подавила тихий вздох. То, на что жаловался Сигиберт, могла бы с не меньшим основанием повторить и она, которой довелось пережить многое, и даже похоронить свою дочь. Но женщина меньше мужчины склонна говорить о настоящих, глубоких страданиях. Тем более, если эта женщина - из таинственного племени "детей богини Дану" и прожила на свете столько лет, сколько она. И если муж ее - вещий оборотень Номиноэ, а саму ее не зря почтительно именуют Ангарад Мудрой. Если что-то тяготило ее душу, она предпочитала держать это внутри, незримо для других.

Вместо этого она решительно ответила своему собеседнику:

- Никому на свете боги не посылают испытаний больше, чем способен выдержать каждый человек. И награда за испытания всегда бывает соразмерна им. Если боги послали нам долгую жизнь, то не для того, конечно, чтобы облагодетельствовать нас одних, но затем, чтобы мы, повидав больше, чем другие, могли подать им хороший совет.

- А я читал, как агайские философы рассуждали: "Кого боги любят, тот умирает молодым", - хриплым усталым голосом произнес Сигиберт Древний.

- В этом изречении говорится не о долготе телесных лет! - Ангарад даже топнула по полу носком мягкой туфли в подтверждение своих слов. - О смысле и полноте жизни, о том, чтобы до самой последней минуты ценить ее милости и радоваться им, чтобы душа оставалась молодой, не пресыщалась впечатлениями, не скудела. Чтобы всегда оставалась глубокой и чистой, как родник, умела отозваться и на красоту растущего цветка, и на просьбу о помощи. Бывает, уже немолод человек, и многое повидал, а душа остается живой, чуткой, открытой к новому, как в юности. А на другого поглядишь - еще молод, и ни в чем не нуждается, казалось бы, а глаза пустые, и, сколько ни говори с ним, доброго не услышишь: ни во что чистое, светлое не поверит, своей мутью, как донной тиной, вымажет все и всех. Воображает, что знает всему цену, но сам-то ничего не ценит: ни любви, ни дружбы, ни красоты. Думает лишь о том, как провести очередной тусклый день до вечера, да чем подогреть увядающие чувства... А теперь скажи, друг: кто из этих людей будет по-настоящему молод, а кто стар?

Сигиберт глубоко вздохнул и с благодарностью протянул руку бывшей сватье. Сохранил ли он сам молодую душу и свежесть чувств в свои более чем преклонные годы? Нет, полностью этого утверждать, конечно, было нельзя. Но трагедия с Карломаном и заботы наместника придали старцу новые силы и заставили заботиться о вещах поважнее собственного здоровья. Так что, наверное, он мог считать себя человеком неравнодушным. Не влачил своих дней попусту, как говорит Ангарад... Что ж, ее заслуженно назвали Мудрой! Если так суждено, значит, надо до конца сделать все, что в твоих силах. Даже когда повлиять ни на что не можешь, вот как сейчас. Хотя бы разделять стремления тех, кто делает, - и это уже кое-что значит на свете. Даже когда твой названый внук то ли еще жив, то ли мертв уже, погибший самым несправедливым образом, а вся родня, как и ты сам, терзается от бессилия. Хоть и довелось дожить до величайшего позора своего древнего королевского рода. Пусть даже обе страны, которым ты посвятил свою жизнь, вот-вот начнут между собой ожесточенную и кровопролитную войну. Все это он обязан выдержать, если уж такую судьбу ему судили норны. Коль скоро боги не посылают человеку больше, чем он способен выдержать - значит, обязан пережить и это. Даже если (не приведи, Всеотец Вотан!) сбудется худшее, и оправдаются опасения его сына Хлодомера.

После этого разговора вновь воцарилось тяжелое молчание. Оба они предпочитали смотреть куда угодно, только не друг на друга. Большей частью - в небо, ожидая оттуда вестей.

А небо над Чаор-на-Ри в столь погожий летний день было ясное, оно сверкало лазурью, необъятно высокое, будто огромный купол над всей землей. И только над священной дубравой сгустилась черная туча, взявшись невесть откуда. Она нависала, наливаясь на глазах грозовой темнотой, однако не спешила пролиться дождем. Сигиберт не отводил от нее глаз, предчувствуя, что эта туча связана с тем, что творилось сейчас в дубраве. Неужели это Морриган, вызванная друидом, окутала все тьмой, чтобы легче было творить черные дела? Или эта туча - знак, что боги гневаются на друида и его присных?

Внезапно от тучи словно бы оторвался клочок и полетел по светлому небу. Глаза Сигиберта, хоть и старческие, но в этот миг необыкновенно внимательные, следили за ним, пока не различили летящего ворона. Ангарад тоже зорко следила за ним, узнав одного из крылатых гонцов своего брата Риваллона. Между тем, ворон приблизился к замку и, черной молнией промчавшись мимо балкона, где они сидели, взмыл к окну одной из башен. Сложив крылья, он скользнул внутрь, словно это было его естественное местопребывание.

Старик со старухой пристальными взорами проводили его полет, пытаясь угадать, какие вести сейчас получат королева Гвиневера и те, кто рядом с ней. Им самим предстояло узнать немного попозже. Что принес ворон? Жизнь Карломана или его смерть? Войну или мир для "детей богини Дану" и для арвернов? По облику летящей птицы, увы, ни Сигиберт, ни Ангарад никаких вестей рассказать не могли - ворон как ворон.

Престарелый наместник Арморики глубоко вздохнул. Надо собраться с силами, чтобы выдержать все, что боги уготовили ему. Хотя бы конец его чрезмерно долгой жизни в самом деле оказался омрачен не только несчастьями и позором, но и войной между Арвернией и Арморикой!

Ангарад протянула ему руку и пожала своей старческой, с дряблой кожей, но еще крепкой рукой. Не произнеся ни слова, она выразила то, в чем он сейчас нуждался больше всего: "Не отчаивайся, старый друг! Что бы ни произошло, я с тобой. Мы справимся. Только не падай духом!"

И Сигиберт кивнул ей, благодаря без слов. В конце концов, ждать осталось совсем недолго. Пернатый гонец, верно, уже поведал Риваллону свои вести. Значит, совсем скоро придет кто-нибудь, чтобы сообщить наместнику Арморики важные известия, каковы бы те ни были. После такого долгого томительного ожидания нетрудно потерпеть еще немного. Скоро будет известно, что ждет Карломана и всех их - смерть или жизнь, война или желанный мир.

[Convollar]

Братство Донара и друиды - суть едина. Они были очень полезны когда-то, в древности, как и берсерки, но мир меняется, а эти ребятки закостенели в своих убеждениях. Превратились в фанатиков обыкновенных, что опасно для любого хоть человеческого, хоть и нечеловеческого сообщества. Дело обычное для людей, и, видимо, не только для людей. Ужас Кемперра не человек, но сильно смахивает на взбесившегося берсерка. Именно взбесившегося, или на бешеного волка.

[katarsis]

Так это что, их ещё и арестовать спокойно нельзя? За натуральную попытку убийства? Это ж дурдом. И это не считая, что убить пытались члена королевской семьи, да ещё и осквернили священную рощу чёрной магией. Про то, как это повлияет на Совет Бетморры я не говорю, потому что об этом мало кто знает, но и без того всего перечисленного более чем достаточно для казни. А если ещё учесть всякие мелкие нюансы, вроде того, что это, вообще-то подлость и предательство... Как они так вообще живут?

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Братство Донара и друиды - суть едина. Они были очень полезны когда-то, в древности, как и берсерки, но мир меняется, а эти ребятки закостенели в своих убеждениях. Превратились в фанатиков обыкновенных, что опасно для любого хоть человеческого, хоть и нечеловеческого сообщества. Дело обычное для людей, и, видимо, не только для людей. Ужас Кемперра не человек, но сильно смахивает на взбесившегося берсерка. Именно взбесившегося, или на бешеного волка.

Думаю, что друиды далеко не все одинаковы. Большинство из них с честью выполняют свой долг. Да и насчет донарианцев - кто знает. Здесь пока не так много о них говорилось. Впрочем, с ними сложнее. Попробуй-ка указать хорошо вооруженному и многочисленному ордену его место, заявить, что они не нужны!
Ужас Кемперра не получил в свое время должного воспитания, поскольку жил среди обычных людей, и не научился поддерживать в равновесии обе сущности - звериную и человеческую. А, если оборотню понравится убивать, остановиться он уже не сможет (еще труднее, чем для человека с наклонностями маньяка).

Так это что, их ещё и арестовать спокойно нельзя? За натуральную попытку убийства? Это ж дурдом. И это не считая, что убить пытались члена королевской семьи, да ещё и осквернили священную рощу чёрной магией. Про то, как это повлияет на Совет Бетморры я не говорю, потому что об этом мало кто знает, но и без того всего перечисленного более чем достаточно для казни. А если ещё учесть всякие мелкие нюансы, вроде того, что это, вообще-то подлость и предательство... Как они так вообще живут?

Так вот и живут - в подлинной, древней демократии. Которая, как известно, диктатура демократов. Так что королева у них на должности главноуговаривающей. Она может только стараться повлиять на решение Совета Кланов, но навязать его силой не имеет права.
А о Совете Бетморры как раз подумали дальше, смотрите.

Глава 47. Передышка (начало)
Тем временем, королева Гвиневера по-прежнему прямо восседала в своем высоком кресле за круглым столом. Только ее бледное лицо стало понемногу обретать живые краски, да руки ее в ладонях Теодеберта начали согреваться. Ведь ворон принес счастливую весть: ритуал успели сорвать, и у Карломана остается надежда выжить! Только надежда, ручаться за будущее никто не мог, - но и это в настоящую минуту казалось всем спасением.

Чуть поодаль отец королевы, Риваллон, стоял спиной к окну, опираясь о подоконник, и благодарно гладил сидевшего у него на руках черного ворона, что принес добрую весть.

Кроме них троих, в Малом Зале Советов никого не было. Хлодомер, передавший королеве просьбу своего отца и Ангарад Мудрой, ушел обратно, сообщить им счастливую весть, а Жартилин удалился, чтобы собрать в тронном зале вождей партии меча.

Сейчас королева Гвиневера пользовалась недолгой, но так необходимой ей передышкой, прежде чем вновь с головой окунуться в заботы своего беспокойного народа. Всего несколько часов назад она прибыла на корабле в Чаор-на-Ри, и уже столько событий успело произойти за это время! Ей необходимо было собраться с мыслями. Беседа с вождями партии меча - это, конечно, еще не Совет Кланов, но и теперь ей наверняка придется нелегко. Пусть боги хранят ее - тогда сохранят они и Арморику!

Но самым главным для Гвиневеры, как матери, потерявшей своего первенца, было, что второй ее сын спасен! Хоть и в последний момент, но черный ритуал был сорван, а заговорщики схвачены. И эта мысль согревала ее и придавала сил, которые сейчас были так необходимы, помогала ей остаться сильной и несгибаемой королевой своего беспокойного народа.

Сейчас она мысленно уже готовилась к встрече, которая должна была повлиять на решение будущего Совета Кланов.

- Отец, пошли ворона к Дунстану и Морветену с Гурмаэлоном. Пусть стерегут отступника-друида, как зеницу ока, как сокровища армориканской короны! Воины Гурмаэлона ни на шаг не должны отходить от него. Пусть его приведут сюда, в Малый Зал. А остальных заговорщиков, напротив, пусть проводят прямо ко мне в тронный зал. Пусть они предстанут перед вождями партии меча и, глядя в лицо, признаются, что хотели совершить. Тогда все увидят, что я не нарушала законов, и не пыталась ослабить своих противников перед Советом Кланов!

Риваллон кивнул дочери и, сказав ворону несколько слов, выпустил птицу в окно. Пернатый гонец помчался обратно к священной дубраве, откуда прилетел. Три пары глаз, совсем недавно встречавших его с волнением и страхом, теперь провожали с благодарностью.

Затем Риваллон перевел взгляд на свою царственную дочь, силой духа которой теперь восхищался еще больше, чем прежде. Она, также как позже ее сын Карломан, усвоила все премудрости политических игр. Одно дело, если бы королева попыталась доказать свою правоту партии меча, и совсем другое - если сами заговорщики во всеуслышание признаются в том, что готовили преступление, перед своими единомышленниками, что соберутся оправдывать их.

В это время за дверью послышались медленные, нетвердые шаги и постукивание палки, возвестившие о приходе Сигиберта Древнего и Ангарад Мудрой. Их сопровождал Хлодомер.

Теодеберт с Гвиневерой вновь обменялись тревожными взглядами. Оба подумали, как помрачнел престарелый наместник Арморики, когда прервался Малый Совет, и ворон сообщил о готовящемся ритуале. Уже давно близкие не видели Сигиберта настолько разбитым горем - со времени смерти его жены Дарерки. И не удивительно - столько тяжких ударов обрушилось на него в последнее время! Трагедия с Карломаном и позор короля, угроза восстания, а теперь вот еще и устроенный пламенными свободолюбцами ритуал. Даже Теодеберт чувствовал себя на пределе, что уж говорить о его почтенном отце!

Однако, когда Сигиберт со своими спутниками вошел в зал, все заметили, что он сейчас держится гораздо бодрее, чем сразу после черной вести. Он даже не сел в свое кресло, но остановился возле него, придерживаясь за его высокую спинку. Выжидательно взглянув на Гвиневеру, старец всем своим видом показывал: "Я еще сумею оказать тебе посильную помощь!"

И королева с благодарностью взглянула на свекра, однако про себя уже приняла решение, которое, она знала, не понравится ее близким.

Пока она искала слова, чтобы высказать им свою волю, никого не оскорбив, в зал вернулся Жартилин Смелый. Остановившись перед своей царственной тетушкой, он сообщил:

- Я послал вестников к самым ярым вождям партии меча. Те из них, что находились в замке при церемонии передачи власти, уже ответили на призыв и ожидают тебя, государыня, в тронном зале.

Гвиневера глубоко вздохнула и выпрямилась еще сильнее, вся напрягшись, как тетива на луке. Кончилась короткая передышка, вновь ее внимания требовали насущные дела!

- Я прошу тебя, почтенный свекр, остаться здесь, поскольку тебе необходим отдых, - мягко, однако настойчиво обратилась она к Сигиберту; это была не просьба, но королевский приказ. - Пусть с тобой побудут Теодеберт, Хлодомер и Жартилин. Лучше ни одному из вас не присутствовать при моих переговорах с заговорщиками. Слишком хорошо я знаю свой гордый народ! Отец мой свидетель, что, если хоть один из вас будет присутствовать, то ход, что замыслили мы с отцом, может обернуться против нас, и тогда я уже не смогу исправить ситуацию.

Встретившись с ней взглядом, Сигиберт уловил истинный смысл ее пожелания. Вовсе не потому королева просила его остаться здесь, что он слишком стар - хоть это и правда, видят боги, - но потому что он и его сыновья - арверны, родичи королевского дома, находящиеся на службе у короны. Их присутствие сейчас вызвало бы раздражение у ярых сторонников независимости Арморики. Правда, Жартилин - чистокровный потомок Матери Богов, но он же - и маршал Арвернии, а партия меча не пожелает вести переговоры ни с кем из тех, кто служит завоевателям. По их понятиям, такие, как Жартилин, Риваллон - фактически, предатели. А вот друид-отступник и его сообщники, готовые посредством чернейшего колдовства погубить наследника королевы, - могут, чего доброго, быть признаны героями Арморики!

Отставленные королевой переглянулись с печальным видом. Хоть им и ясно было, что Гвиневера так говорит вопреки своему желанию, все же им было жаль покинуть ее в трудный момент. Кроме того, они находили несправедливым, что "дети богини Дану" теперь презирают все их многолетние заслуги ради блага Арморики.

Теодеберт, на правах супруга королевы, попытался все же переубедить ее.

- Государыня моя, я согласен, что моему отцу лучше будет остаться здесь. Мой брат - бывший маршал Арвернии, а Жартилин - действующий, хоть для него, как для здешнего уроженца, могли бы сделать исключение. Но я-то никогда не воевал под арвернскими знаменами. Так нельзя ли мне сопровождать тебя? Ведь моей матерью была Дарерка, родственница королевского дома Арморики, а "дети богини Дану" чтут родство по матери. Если они позволили мне быть твоим супругом, то позволят и быть рядом с тобой на важных переговорах?

Гвиневера поглядела на супруга взором, исполненным глубокой благодарности, однако медленно покачала головой, без слов отрицая его предложение. Она уже все для себя решила.

Вместо своей царственной дочери ответил Риваллон.

- Гвиневера права, Теодеберт! Ни ты, ни твой отец и брат, ни даже Жартилин, ибо он служит королю Арвернии, не должны присутствовать при переговорах с вождями партии меча. Их приведет в ярость, что вы служите завоевателям, продолжаете повиноваться королю, что запятнал себя бесчестьем. И, если это касается моего внука, чистокровного уроженца Арморики, что говорить о тебе - наполовину арверне, потомке двух королевских родов, как и Карломан?

Ангарад, хорошо знавшая свою царственную племянницу и догадавшаяся, что та задумала, подтвердила слова брата.

- Если заговорщики увидят вас, они замкнутся и будут молчать, как устрицы, из одной гордости ни в чем не признаются арвернам. Тогда вожди партии меча решат, что те невиновны, что королева их оговорила, и решительно воспротивятся ей. Лучше пока не обострять ситуацию. Если удастся заставить их признаться в задуманном преступлении - многие из сторонников меча, узнав обо всем из первых уст, отрекутся от них, и таким образом, на Совете Кланов прибавится сторонников партии лиры. Но этого удастся добиться, только если королева и ее родные все сделают правильно во время нынешней короткой передышки! - Ангарад победным взглядом оглядела тех, кто должен был остаться.

Королева кивнула головой в знак согласия. Таким образом, все было решено, и все-таки, Теодеберту было жаль покидать супругу. Только он один, не отходивший от Гвиневеры в последние седьмицы, после того, как Карломан был сражен мечом короля, знал, насколько подкосила ее скорбь и тревога за сына, и необходимость покинуть его, а теперь еще - и боль от предательства собственных соотечественников. Только он видел, как она плакала у него на груди на палубе корабля, и видел, насколько постарела прекрасная величавая Гвиневера, и телом, и душой. И вот, ей предстояло новое испытание, в котором он не сможет поддержать ее!

Дверь в Малый Зал Советов слегка приоткрылась, и вошел Номиноэ Озерный, двигаясь тихо, почти неслышно - ни за что не подумаешь, что ему уже девяносто шесть лет! Своими яркими глазами он пристально взглянул на Гвиневеру, но ни о чем ее не спросил, словно заранее знал все, что она собиралась сделать.

Присев за стол рядом со своей почтенной супругой, Номиноэ проговорил:

- С друида спрос должен быть иной, чем с непосвященных людей, поскольку он обязан был понимать, какое зло собирается совершить! Между тем, я не поручусь, что совет друидов осудит его по всей строгости законов богов и людей, которым они сами учат других. У друидов, как и у других обособленных обществ - своя честь, и в ней порой преступником считается не тот, кто творит зло, но тот, кто посмеет его разоблачить.

Все поникли, думая, что может получиться и так, что вдохновитель покушения на Карломана вообще избежит наказания. И только Гвиневера взглянула на седобородого оборотня выжидающе. Она знала, что Номиноэ не станет говорить попусту; стало быть, у него уже наготове какое-то решение.

- Мы все ждем, что ты предложишь, - обратилась королева к старейшему из оборотней.

- Я предлагаю передать отступника Совету Бетморры, - тихо, но с особенным значением произнес Номиноэ. - Даже друиды не посмеют выступить против Бетморры, равно как и отрицать, что она вправе на сей раз вмешиваться в происходящее. То, что происходит вокруг Карломана, касается ее очень тесно. Равно как и взаимоотношения между людьми и ши. Кого-кого, а друидов учат с юности, что люди - не единственная сила на земле. Если Совет Бетморры получит возможность справедливо наказать отступника, можно надеяться, что этим насытят свой гнев, который долго разгорается, но зато после не знает предела. Получив месть в свои руки, Совет Бетморры не станет взыскивать с других людей за то, что не уберегли Коронованного Бисклавре.

В ответ королева Гвиневера пристально взглянула в глаза Номиноэ столь же яркими, как у него, глазами, только изумрудно-зелеными, а не прозрачно-синими, и медленно кивнула головой.

- Друид-отступник совершил не меньшее преступление против Хранителей Арморики, чем против людей. Они имеют право покарать его по древним законам земли. И, если Совет Бетморры останется доволен, заполучив его для отмщения, я смогу думать, что мы легко и без потерь выйдем из этой опасной ситуации!

По тому, как говорила королева со своим советником о загадочном Совете Бетморры, слышавшие их люди - Сигиберт, Риваллон, Ангарад, Хлодомер и Жартилин, - поняли, что им оказано высшее доверие. Посвященные среди "детей богини Дану" говорили о том, что позволено было знать лишь немногим. То были тайны важнее государственных, их обычно не доверяли простым смертным, среди которых половина еще и были чужеземцами по крови. Номиноэ и Гвиневера тем самым давали понять, что у них нет тайн от близких людей. И те, кому было оказано доверие, почувствовали глубочайшую признательность.

И еще - они почти уверились в том, что лишь "дети богини Дану" знали в точности, а потомки арвернов могли только подозревать, - в том, кем являются королева, Номиноэ, Карломан. Необычные свойства всех бисклавре: их нечеловеческая сила и ловкость, замедленное старение, яркие светящиеся глаза, в сочетании с выдающимися способностями, отличавшими многих из них, - все это наводилось на мысль, кем они являются по сути своей. Сигиберт Древний, много лет прожив в Арморике, и раньше подозревал, а сейчас вполне уверился, что в жилах многих знатных "детей богини Дану" течет кровь потомков Кернунаса, посредников между людьми и миром природы, - оборотней. Его сын Теодеберт тоже догадывался, внимательно наблюдая за Гвиневерой и Карломаном, так что открытие даже не особенно удивило его. Жена и пасынок все равно оставались для него самыми близкими людьми, и некоторые нечеловеческие свойства не могли ничего изменить для тех, кто знал их сердце. Не подозревая того, Теодеберт думал так же, как и его кузен Дагоберт, который в далеком отсюда Дурокортере после встречи с призраком своего царственного брата догадался, почему тот назвал Карломана "Коронованным Бисклавре".

Поразмыслив еще немного, Номиноэ промолвил:

- Призовите Дунстана. Он вместе с Виомарком сорвал ритуал, ему и обвинять заговорщиков перед теми, кто стремится к той же цели, но все-таки пока не дошли до применения настолько чудовищных средств!

- Я надеюсь, что Дунстан скоро придет! Какое счастье, что мои внуки показывают себя способными сохранить наследство своего отца, - при этих словах в интонациях величавой королевы Гвиневеры вдруг мелькнуло нечто совершенно домашнее, словно она вдруг сделалась обыкновенной бабушкой, гордящейся успехами своих внуков. - Я видела в Дурокортере, как Ангерран вместо своего отца вершит государственные дела, проявляя поразительную мудрость. А теперь и Дунстан спас своего отца, а с ним - и все наши земли от страшных бедствий. Счастливы Карломан и Альпаида, вырастившие таких прекрасных сыновей! Пусть боги пошлют им еще много лет радости в кругу своей семьи!

Номиноэ и Ангарад втайне усмехнулись над ее прародительским тщеславием, а может быть, и подумали с не меньшей гордостью о собственных потомках. Но, как и все присутствующие, сделали руками жест, означающий: "Пусть будет так!"

[Convollar]

У друидов, как и у других обособленных обществ - своя честь, и в ней порой преступником считается не тот, кто творит зло, но тот, кто посмеет его разоблачить.

Какое интересное представление о чести, ну, очень интересное. Гвиневера умна, и возможно, её план сработает, а мы, читатели, познакомимся с Советом Бетморры. Но в целом создаётся впечатление, что идиотский поступок короля вызвал очень сильный шторм по всей стране.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

У друидов, как и у других обособленных обществ - своя честь, и в ней порой преступником считается не тот, кто творит зло, но тот, кто посмеет его разоблачить.

Какое интересное представление о чести, ну, очень интересное. Гвиневера умна, и возможно, её план сработает, а мы, читатели, познакомимся с Советом Бетморры. Но в целом создаётся впечатление, что идиотский поступок короля вызвал очень сильный шторм по всей стране.

И тем не менее, подобные понятия бывали во все времена. "Честь мундира", иногда столь же ложно понимаемая. Это совсем не значит, конечно, что там все плохи! Как и везде, есть разные люди. Просто отрицательные моменты, к сожалению, производят более сильное впечатление и ярче запоминаются.
До Совета Бетморры вряд ли прямо сейчас дойдет дело.
А шторм - это точно, увы.

Глава 47. Передышка (окончание)
Немного погодя, королева Гвиневера вместе с Номиноэ и Ангарад удалилась в тронный зал, для переговоров с вождями партии меча. Теперь в Малом Зале Советов остались только Риваллон Сто Воронов, Сигиберт Древний с сыновьями - Теодебертом и Хлодомером, и еще Жартилин Смелый.

Риваллон по-прежнему стоял у окна и глядел в небо, ожидая ворона с вестью от своего второго внука, Дунстана. Сейчас ему оставалось лишь надеяться, что его дочери вместе с Номиноэ и Ангарад достанет красноречия, чтобы протянуть время до того, как Морветен с сопровождающими доставят заговорщиков. Ну а тогда уже пусть разоблаченные преступники постараются объяснить высокому собранию, что и с какими целями они замышляли!

Ему вновь вспомнился Карломан: как некогда, еще до назначения майордомом, он был послан в Окситанию, чтобы выручить герцогиню Нантильду и ее внука. Тогда ему пришлось всю ночь отвлекать стражу самопровозглашенного герцога - до прихода вельможи, в доме которого остановился. В совершенстве изучив окситанские обычаи, Карломан знал, что гостеприимство требует от местных жителей любой ценой оберегать гостя. Его расчет, как всегда, оказался безошибочным. Не ошибется ли сейчас его мать?

Теодеберт Миротворец, оставаясь на своем месте, рядом с опустевшим креслом королевы, глядел на своих отца и брата. Сигиберт Древний в своем упрямстве остался стоять возле своего кресла, опираясь одной рукой на его спинку, а другой - на трость. Он не желал садиться в кресло, пока не вернется Морветен с остальными посланниками и не приведут схваченных заговорщиков.

Рядом со своим отцом, готовый поддержать его, если потребуется, стоял Хлодомер Одноглазый. А Жартилин Смелый, тоже не садясь, остановился чуть поодаль, размышляя, каким образом сообщить королю Арвернии о покушении на раненого майордома, - так, чтобы исполнить свой долг, и одновременно - не навлечь новых бедствий.

И Теодеберт, и Хлодомер с глубоким сочувствием глядели на своего отца, которому довелось пережить в последнее время столько испытаний, тяжелых и для людей гораздо моложе. Особенно хорошо понимал Хлодомер, бывший рядом все это время, чего стоили его отцу последние две седьмицы. И это было правдой. Сигиберт Древний в который раз думал и вспоминал об одном и том же: о трагедии с Карломаном, о позоре короля Арвернии, что неизгладимым клеймом ложился на весь королевский род, о далекоидущих последствиях, что грозили теперь большой враждой. И еще он думал о последней встрече с Карломаном, когда тот нарочно приехал убеждать его отпустить Теодеберта в дальнюю поездку... Об их последней встрече! Слово "последней" в данном случае обретало особенно зловещий смысл. Нет-нет, да помогут все боги, пусть им еще доведется увидеться! А если и нет, то лишь потому, что он - дряхлый, в сущности, мало на что пригодный старик, не доживет до новой встречи. Но только не Карломан - молодой и сильный, в котором так нуждаются Арверния и Арморика! Он должен жить еще много лет, пока не смену не придет другой, равный ему.

В своих тревогах, Сигиберт Древний, правда, нашел и повод для радости: совсем скоро придет Дунстан, он сможет с ним увидеться, обнять его. А ведь их встреча тоже не состоялась бы, если бы не произошедшая с Карломаном трагедия! Дунстан, ставший по жене наследником владетеля Бро-Эохайд, редко покидал свои владения, предпочитая бродить по лесам первоначальных земель "детей богини Дану". И теперь Сигиберт и другие, оставшиеся в зале, догадывались, почему так. Ярко-зеленые, светящиеся и бездонные глаза Дунстана, такие же, как у Карломана, Гвиневеры, Игрэйны, говорили сами за себя...

Наконец, встретившись глазами со старшим сыном, Сигиберт Древний обратился к нему, чтобы хоть как-то скоротать томительное ожидание:

- Расскажи пока, сын мой, о твоей поездке для переговоров ("С таким трудом устроенной Карломаном!") Что удалось тебе узнать о намерениях соседних стран? Вправду ли нам угрожает опасный враг в лице Междугорья и Тюрингии? Понимают ли иноземные государи общую опасность?

Теодеберт припомнил события их недавней поездки. Странное дело - теперь ему казалось, что это было очень давно. Хотя прошло всего две седьмицы, как они с Гвиневерой вернулись в Дурокортер, - в тот самый день, когда Карломан... Видно, мрачная буря последующих событий отодвинула из памяти все, что было до нее, заслонила собой. А ведь поездка Теодеберта Миротворца была делом государственной важности!

- Все настороже, все усиливают свои войска и укрепляют границы, - проговорил он. - Проезжая мимо шварцвальдских пограничных крепостей, я сам видел, как междугорцы собирают крупные силы и обучают воинов, так, чтобы их будущие противники тоже видели. Они дают понять всем своим соседям, что у них остается только два выхода: либо покориться и присоединиться к стране-завоевателю, либо сопротивляться и погибнуть, сражаясь.

Сигиберт покачал головой.

- Как же они самоуверенны!

- Для самоуверенности междугорцев есть причины: до сих пор они всюду действовали успешно, только при двух последних королях существенно расширили свои владения, отбив часть земель у других стран. Шварцвальдские железные рудники и мастерские Медиоланы теперь усиливают мощь Междугорья. С ними нелегко будет справиться, - мрачно произнес Теодеберт.

Его отец сердито нахмурил седые брови.

- А что в других странах? Согласны ли они помочь нам?

- Дольше всего мне пришлось добиваться понимания в Нибелунгии. Король Торисмунд, его родичи и советники, конечно, ничего не забыли из прошлого; раны недавней войны только стали затягиваться, почти в каждой семье кто-то из близких погиб от рук арвернов. Наконец, я всеми правдами и неправдами выяснил, что между Нибелунгией и Междугорьем не существует союза, слухи о котором распускали нибелунги. Это обнадеживало: значит, Торисмунд понимает, что истинная опасность исходит от Междугорья, и может стать нашим союзником, в интересах родной внучки, королевы Кримхильды. Затем мы с Гвиневерой побывали в городах Венетийской Лиги. У тех существуют давние претензии к нибелунгам, но, на наше счастье, там обитают давние и преданные союзники Карломана, а с ним - и всей Арвернии. Я заручился весьма важными обязательствами. Ну а остальное по возвращении досталось Карломану... а вернее, Ангеррану, - Теодеберт помолчал, думая о том, как первенец Карломана более чем достойно заменил его во всех обязанностях майордома.

На лице Риваллона, стоявшего вполоборота у окна, появилось горделивое выражение. Он-то хорошо знал, как трудны и многообразны обязанности майордома Арвернии, и радовался, что его внуку, а теперь еще и старшему правнуку, они оказались вполне по плечу.

Теодеберт тоже вспомнил первый Королевский Совет, проведенный Ангерраном на посту майордома, - сразу после трагедии с отцом, когда все пребывали, что называется, "в расстроенных чувствах", а обсуждались тогда важнейшие вопросы для Арвернии и сопредельных государств. И все-таки, Ангерран тогда вышел победителем! Неужто королева Гвиневера не справится с непокорными вассалами столь же удачно, как ее старший внук - с чужеземными послами?

- Да: наш Ангерран был достоин своего отца, - Теодеберт даже сумел улыбнуться; кажется, невыносимое напряжение стало немного отпускать. - На Совет явились послы чуждых нам государств, или даже те, кто затаил враждебность. А покинул его скрепленный взаимными клятвами Союз Карломана, твердый в своей готовности противостоять междугорцам и тюрингцам! Ангерран нашел к каждому из послов свой ключ, убедил сомневающихся, приведя неоспоримые доказательства. Я уверен, что в настоящую минуту соседние государи, как и их послы, готовятся выступить против общего врага вместе с Арвернией!

- И да пошлет доблестный Циу победу правому! - проговорил Жартилин с горячностью, какая, несомненно, не понравилась бы горячим сторонникам независимости "детей богини Дану", если бы они услышали слова маршала севера, слишком, с их точки зрения, преданного арвернской короне.

Сигиберт и Хлодомер ревностно повторили его пожелание; Теодеберт присоединился к ним, а Риваллон вежливо наклонил голову. Они все понимали, что, если дойдет до войны с Междугорьем, Арморика не сможет остаться в стороне: завоеватели доберутся и до них, если Арверния вдруг не выстоит.

- А междугорцы-то не догадаются о Союзе Карломана раньше времени? - встревожился с совсем не старческой силой чувств Сигиберт Древний. - На Совете ведь должен был присутствовать и посол Междугорья?

- О, отец, ты недооцениваешь Ангеррана, - с гордостью проговорил Теодеберт. - Он пригласил междугорского посла погостить подольше в замке Дурокортер. И теперь граф Бёрнландский лишь пытается найти способ оповестить своего короля. Наш Магнахар надежно приглядывает за ним.

Видно было, как Сигиберт Древний приободрился: ноги, казалось, стали крепче держать его, и он уже не так сильно опирался на трость, обнадеженный успехами своих потомков.

- Да: мой старший внук, твой сын, Теодеберт, тоже заслуживает похвалы! Весь наш род достойно служит Арвернии, ведет государственную ладью по бурному морю, успешно одолевает шторма и подводные скалы! - но вдруг лицо старца, только что оживленное, в мгновение ока помрачнело при одном-единственном воспоминании. - То есть, весь род, за исключением того, кто, волей судьбы, должен стоять у руля ладьи и выбирать правильный путь! Там, где ошибется один коронованный глупец, тысяча мудрецов его не поправит!

Никто не посмел возразить старцу. Каждый из присутствующих хоть на миг поджал губы, сдерживая резкие слова против короля Хильдеберта. Каков бы тот ни был, но пока еще в его руках находилось будущее Арвернии. Кроме того, Карломан, которого все они глубоко уважали, поручил своим близким помогать королю, когда готовился выйти на ристалище, несомненно, догадываясь, что может его ждать. А какое право они имели нарушить его волю?

Вновь взглянув в окно - не летит ли ворон с вестями от Дунстана? - Риваллон с мрачным видом обернулся к остальным.

- Я узнал, что Ги Верденнский, омрачавший правление Хильдеберта Строителя, словно черный дух вражды, опять напомнил о себе! Каковы слухи при дворе? Неужели король собирается призвать его ко двору?

- Когда мы с Гвиневерой покинули столицу, таких слухов еще не было, - ответил Теодеберт. - Но, когда в Кенабуме мы встретили Вароха, тот поведал тревожные вести. Сообщил, что альвы по всей Арвернии стали враждебны людям, начали губить их в своих владениях. А это значит, что могут поднять голову и их враги. Возможно, что Хильдеберт IV и доверится барону Верденнскому, как это в свое время сделал Хильдеберт Строитель. Нам, королевским родичам и советникам, следует быть готовыми ко всему и не удивляться ничему на свете! К счастью, в Дурокортере остаются Ангерран и Варох, они сумеют пересилить влияние барона Верденнского, если тот вернется ко двору.

При этих словах Теодеберта, его отец сжал покрепче свою трость, Хлодемер Одноглазый сделал руками знак жизни, а Жартилин коснулся ладонями украшавшего стену оберега - солнечного колеса, имеющего то же значение. Что до Риваллона, то он тяжело вздохнул при этих словах, так что все обернулись к нему.

- Беда за бедой валятся на наши головы, с тех пор, как ранен Карломан! Скажи мне, Теодеберт, больше, чем могут поведать вороны, не знающие человеческой жизни: что происходит с ним? Есть ли надежда на его исцеление? Скажи мне это не как его деду, но как бывшему майордому Арвернии, отцу и советнику королевы Арморики!

Теодеберт низко склонил голову. Он сам рад был бы услышать обнадеживающие вести о состоянии Карломана, но откуда их взять?.. И он проговорил тихо, но стараясь не поддаваться отчаянию:

- Никаких изменений ни к лучшему, ни к худшему не было, когда еще мы находились в Дурокортере, и, по-видимому, не появилось и сейчас, если твои вороны тебя не оповещают, почтенный Риваллон. Он не приходит в себя, не открывает глаза, не слышит и не замечает ничего вокруг. Но при этом рана его заживает с удивительной быстротой, а сам он дышит, сердце его бьется, и он может глотать жидкую пищу, так что получает питание, хоть и сильно исхудал. Одним словом, он еще жив, а будущего никто не знает, - отрывисто проговорил Теодеберт.

Все обменялись сочувственными взглядами, поддерживая друг друга в эту трудную для всех минуту. Хлодомер первым нарушил молчание, проговорив:

- Все-таки, Карломан - нелегкая добыча даже для богов смерти! Благодетельные боги, которым служим и мы, арверны, и "дети богини Дану", хоть и на разный лад зовем их, охраняют его жизнь. Вот и теперь они вовремя послали сперва мальчика с его предупреждением, а затем Дунстана и Виомарка. Если бы Карломан все равно обречен был умереть, не стоило бы так стараться. Стало быть, есть надежда, что он оживет и вернется к полноценной жизни!

- Боги послали на ристалище ласточку, чтобы она изменила направление удара королевского меча, и тот не поразил бы Карломана насмерть, - с надеждой произнес Теодеберт.

- Да ведь и та девочка, Груох, пророчествовала, что Карломан будет жить, - заметил Сигиберт, радуясь малейшему проблеску надежды.

- Да, и она еще говорила что-то о наследнице угасшего рода, что пробудила целебный источник, - нахмурился Риваллон. - Трудно по словам ее пророчества понять ее смысл! Но я все же предпочитаю верить, что оно сулит нам надежду.

- И Номиноэ, которого не зря зовут Вещим, тоже обещал, что мой кузен будет жить, - добавил Жартилин.

- Да услышат вас боги, и да пошлют они Карломану исцеление, ради него и ради нас всех! - воскликнул Теодеберт.

Он поднял руки ладонями вверх, моля богов сохранить жизнь его пасынку. И все присутствующие повторили его жест.

[Convollar]

Как всё сложно и запутанно! Такое неустойчивое равновесие, словно перевёрнутая пирамида, качни посильнее и обрушится. Трудно, конечно, ужиться на одной земле двум таким разным народам, как альвы и люди. но ведь уживались же в Арморике? Но с людьми вообще трудно, они друг с другом ужиться не могут, а уж с альвами тем более.

[Карса]

Широко разошлись круги от дурокортерского ристалища. Ситуация всё накаляется, и конца-края этому не видно.

[Артанис]

Премного благодарна, эрэа Convollar, эрэа Карса!

Как всё сложно и запутанно! Такое неустойчивое равновесие, словно перевёрнутая пирамида, качни посильнее и обрушится. Трудно, конечно, ужиться на одной земле двум таким разным народам, как альвы и люди. но ведь уживались же в Арморике? Но с людьми вообще трудно, они друг с другом ужиться не могут, а уж с альвами тем более.

Ну, что поделать! А уживаться как-то надо все-таки. И людям друг с другом, и с Другими Народами - тоже. Если они хотят сохранить этот мир. Вряд ли у них раньше никогда не было поводов для конфликтов, как-то ведь справлялись же. Будем надеяться на лучшее!

Широко разошлись круги от дурокортерского ристалища. Ситуация всё накаляется, и конца-края этому не видно.

Вроде бы, край именно этой ситуации, наконец, появился. По крайней мере, замаячил в отдалении.

Глава 48. Встреча двух сердец (начало)
Наше повествование покинуло графиню Альпаиду Кенабумскую в тот момент, когда она, по совету своего отца, решилась принять снотворное и по-настоящему отдохнуть, впервые с того жуткого дня, когда был тяжело ранен ее супруг.

Взяв чашу со снотворным, она велела своей служанке передать герцогине Окситанской, что не сможет по нездоровью присутствовать сегодня при Малом Дворе королевы Кримхильды. Служанка удалилась исполнять поручение.

Оставшись одна, графиня поднесла чашу к губам, присев на постель. Как вдруг молния страха пронзила ее, и она поспешно поставила питье на столик.

"О, великие небесные боги, обитатели Асгарда и боги "детей богини Дану", которых меня научил чтить мой муж! Молю вас: не уносите его, пока я буду спать! Даже если такова судьба, позвольте мне хотя бы проститься с ним!"

При этой мысли Альпаиде послышалось, будто где-то в вышине прозвенели и рассыпались хрустальные колокольчики. Измученной женщине так хотелось верить каким угодно знамениям, лишь бы те были благоприятны! Она облегченно вздохнула и уже уверенно отпила из чаши питье, пахнущее лесными травами.

"Пью за тебя, мой Карломан! И ты, если так суждено, подожди меня, прошу! Я готова разделить твою судьбу, какой бы она ни была! Ибо наши сердца - единое целое".

Осушив чашу и поставив ее на стол, Альпаида сразу устало закрыла глаза и упала на постель, закрыв глаза. Безмерное изнеможение сказалось мгновенно: она заснула тут же, словно провалилась в темную дышащую тьму: ни света, ни звука, ни проблеска чувства...

Но так длилось недолго. Очень скоро память, не умолкающая и во сне, вновь вернула женщину в тот страшный день на ристалище. В который раз она увидела, как Карломан, не надевший доспехов, вышел вместе с королем из шатра. Они ступили на песок за ограду, а сама Альпаида бросилась к нему сквозь толпу знати, хотела его предупредить, сказать самое важное... Но, как и всегда в своих кошмарах, не успела! Битва началась, и вскоре ее муж встал перед разъяренным королем, закрыв собой разоруженного Рыцаря Дикой Розы. И меч взметнулся над ним...

Это мгновение было для Альпаиды страшнее всего. Она пыталась крикнуть, но крик застревал в горле. Хотела броситься к мужу, но на пути у нее встали какие-то безликие люди, в черных плащах, и она никак не могла миновать их. А затем увидела - в который раз! - как опустился меч короля, и как раненый Карломан стоял, истекая кровью, шатаясь как маятник. А саму ее сковало леденящим ужасом, и внутри все разрывалось от невыносимой боли.

На этом кошмар Альпаиды всякий раз обрывался, и она просыпалась в ужасе и ярости, не в силах смириться с тем, что произошло с ее доблестным супругом. Но сегодня снотворное  сделало свое дело: она не очнулась, а поплыла дальше по мутным волнам видения, уносящим все дальше в страну грез.

Карломан вдруг повернул к ней голову, и они долго глядели друг на друга. И вдруг над головой раненого майордома пролетела ласточка. Альпаида проводила взором пернатую спасительницу, что каждый раз в видениях отклоняла клинок короля, не давая Карломану погибнуть сразу.

Ласточка притянула ее взор, и, следуя за ней глазами, Альпаида неожиданно оказалась в святилище. То был обширный храм, обстановку которого она не могла узнать, хотя в нем было что-то и от дурокортерского святилища, и от кенабумского мегалитического храма, и от других жилищ богов, что графине доводилось видеть. Но все это в то же время сильно отличалось, как зачастую бывает во сне.

Стены храма были завешены траурным черным бархатом. Под сводами курились ароматные смолы, над входом висели венки из кипариса, дерева смерти. У алтаря жрецы пели сильными голосами древнюю, как сам народ арвернов, Песнь Воина. В ней говорилось о герое, что доблестно пал в бою и должен вознестись в Вальхаллу, чтобы веселиться среди сонма погибших витязей, до самого дня Рагнарёка - последней битвы на свете.

Эта песня, суровая, величественная, наполняла даже наиболее исполненные скорби сердца торжеством, возвышала их и окрыляла. Но до Альпаиды лишь наполовину доходила мрачная красота погребальной церемонии. Она протискивалась сквозь ряды тех же безликих людей, что направлялись все в одну сторону - к постаменту, что возвышался в середине храма. Ей было трудно идти: на ней оказалось надето тяжелое колючее траурное платье, что причиняло боль и сковывало движения. Но внезапно откуда-то появились королева Бересвинда и королева Кримхильда, тоже обе в траурных одеяниях. Они ухватили Альпаиду под руки и потянули каждая в свою сторону, но все-таки они продвигались к постаменту.

Наконец, две королевы подтащили Альпаиду к постаменту. Около него стояли на страже четыре маршала Арвернии, тоже одетые в траур, с непокрытыми головами. Они стояли у гроба Карломана, наполовину прикрытого арвернским знаменем. Лицо его было бледно и холодно, как мрамор, руки скрещены на рукояти меча.

Альпаиду медленно подвели к лежащему в гробу мужу. Она с трудом подошла, скованная траурным платьем, как кандалами. Ей хотелось закричать от боли и ужаса, но голос не повиновался. Хотелось броситься и прильнуть к мужу в последний раз, но две королевы держали ее крепко. Тщетно женщина пыталась сопротивляться.

- Где твои манеры, госпожа графиня? - шипела Бересвинда.

- Все, что судьба уготовила нам, мы обязаны выдержать стойко, - говорила Кримхильда.

Стоя поодаль от гроба, точно прикованная, Альпаида глядела, как, один за другим, проходят люди, чтобы проститься с Карломаном.

Наконец, приблизилась Матильда Окситанская, тоже бледная и печальная, в траурном платье. Она склонилась над лежащим в гробу Карломаном, и, не находя слов, кивнула ему в знак прощания. Но в то же мгновение вновь появилась ласточка-спасительница, вестница богов. Она села на каменный угол гроба. Матильда, чуть отступив, глазами указала Альпаиде на ласточку. И в тот же миг графиню Кенабумскую отпустило оцепенение. Она бросилась вперед...

И вдруг оказалась в некоем совершенно чужом месте. Не осталось ни лежащего в гробу супруга, ни храма, ни песни жрецов, ни многочисленной толпы. Она стояла на клеверном лугу в совершенно чужом мире. В сером небе над ней одновременно бледно светили и солнце, и луна, причем что-то подсказывало графине, что они не собираются менять свое положение. И, куда бы она ни взглянула, нигде не было следа присутствия человека или хоть кого-то живого.

Но вот снова появилась ласточка, запорхала над Альпаидой, косясь живым темным глазом. Женщина поняла, что птица послана указать ей путь, и последовала за ней.

Идя вслед за ласточкой, она издалека увидела стоявшего к ней спиной человека. Сердце Альпаиды неистово забилось: это был он, ее возлюбленный супруг!.. И ласточка, что привела ее, теперь порхала над его головой.

Графиня бросилась бежать. Теперь на ней было другое платье, легкое, не отягощавшее движений. Она быстро оказалась рядом с ним и коснулась его плеча.

Он обернулся, и широко улыбнулся ей, как всегда, когда возвращался из очередной дальней поездки, а глаза его сверкнули живой весенней зеленью. Сердце у Альпаиды бешено застучало, и совсем не от быстрого бега. Ее Карломан жив, и он узнал ее.

- Альпаида! - воскликнул он, словно не веря своим глазам.

- Карломан! - крикнула она охрипшим, чужим голосом, бросаясь ему в объятия.

Они ласкали и целовали друг друга, поочередно шептали нежные слова, обменивались клятвами. Лишь через долгое-долгое время, как показалось Альпаиде, - ход времени в этом мире не был заметен, светила в самом деле не двигались по небу, - они вновь обрели возможность думать и оглядываться по сторонам.

- Где мы? - тихо спросила своего супруга осторожная дочь Дагоберта. - Эта тишина, эти неподвижные светила... Ведь мы не в Асгарде, небесной цитадели богов? Если бы даже я незаметно, во сне, поднялась по радужному мосту вслед за тобой, вряд ли Вышнее Небо было бы похоже на этот мир. Но это и не царство Хель, где вечно царит холод и тьма! И ведь мы с тобой еще не умерли, мой Карломан? Или все-таки?..

Он погладил всегда гладко причесанные, сейчас потускневшие, с обильно поседевшими корнями, волосы своей жены. Видя, как сильно она осунулась, он посочувствовал, столько ей довелось выдержать из-за него.

- Нет еще, родная моя! Это вообще не мир, скорее переход, из которого можно попасть  в разные миры - и населенные живущими, и пристанище мертвых. Но я видел здесь тех, кто умер раньше меня. И тех, кто еще не родился.

- А ты, - Альпаида, только что уютно прильнувшая к плечу мужа, вдруг выпрямилась, уперевшись руками ему в грудь. - Почему ты пропал так надолго? Ты знаешь, что происходит без тебя с нами всеми? Как страдают твои близкие? Нет человека во всей Арвернии, что не оплакивал бы тебя! А государственные дела?! Твоя благородная матушка была вынуждена уехать в Арморику, чтобы укротить свой беспокойный народ! А все потому что тебя нет слишком долго... - Альпаида всхлипнула; нервы у нее были совсем расшатаны.

Карломан обнял ее и долго гладил по исхудавшим вздрагивающим плечам, пока она не успокоилась.

- Сожалею об этом, любовь моя! Но я многое видел и иногда помогал тем, кому нужна была помощь. И мне тоже помогли многое узнать здесь и понять в лабиринте времени.

И, хоть Альпаида никогда не слышала ни о каком лабиринте времени, она внимательно выслушала и кивнула, счастливая, что может еще хоть что-то услышать из уст своего мужа, хотя бы лишь во сне.

- Я был рядом с нашим первенцем и видел, как он с блеском заменил меня на посту майордома! Мне не пришлось даже помогать ему, лишь слегка ободрил его. У нас прекрасный сын, Альпаида! То есть, разумеется, они все заслуживают похвалы, - да, и о выборе Аделарда я тоже знаю. Но сейчас речь об Ангерране. Если бы я в самом деле был мертв, мне не жаль было бы оставить на него государственные обязанности.

И, хоть Альпаида не меньше него горда была успехами Ангеррана, не смогла при последних словах мужа скрыть гложущую тревогу.

- Карломан, ты вернешься? - воскликнула она, ухватив его за руку.

Между его черных бровей пролегла мрачная тень.

- Я еще не все закончил здесь, что необходимо совершить. Мне довелось встретиться с прошлым и с будущим, и познать самого себя. Теперь я с помощью моей сестры Гвенаэль, нашего Дунстана и других людей сделал в Арморике нечто важное. Ибо некоторые люди сбросили маски и выдали себя, как никогда не смогли бы при мне. Скоро "дети богини Дану" во всем разберутся!

Не все в загадочной речи Карломана было ясно его супруге, но кое о чем она догадалась, и взглянула на него с надеждой.

- Карломан, но ты еще вернешься к жизни? - настойчиво спрашивала она о том, что было важнее всего. - Скажи: что мы можем сделать для твоего исцеления?

- Гляди туда, куда летит ласточка, следуй за ней. Пока мой дух странствовал между мирами, я помог деве из погибшего племени восстановить целебный источник. В ее руках скрыто мое исцеление. Но она не нашла верной дороги, и теперь движется окольными путями, хоть и поднялась для этого высоко. Выйди ей навстречу!

- Я все сделаю, как ты велишь! - торопливо кивнула Альпаида. Словно бы что-то знакомое послышалось ей в указаниях мужа. О какой деве идет речь? Графиня вспомнила бы, не будь ей в последнее время так тяжело; впрочем, теперь она тут же преисполнилась решимости следовать за ласточкой.

- Я выполню твою волю, муж мой! Лишь бы целебная вода помогла вернуть тебя к жизни!

Неожиданно Карломан грустно улыбнулся, как будто боролся с собой: сказать ей или умолчать?..

- Если вы все сделаете правильно, я вернусь. Мой час еще не пробил. Но в лабиринте времени я встретил прошлое и будущее, и знаю, каков будет для меня жребий норн. Однако до этого еще есть время, и прежде ты даже встретишь еще час своей величайшей радости, моя Альпаида!

- Конечно, встречу; а, если и вправду твой жребий исполнится по предначертанному, я разделю его с тобой и пойду следом, как была рядом всю жизнь, - заверила Альпаида нежным и бестрепетным голосом, как древние королевы, делившие жизнь и смерть со своими мужьями.

Карломан вздохнул и горячо обнял свою жену.

[Convollar]

Интересный сон приснился Альпаиде! А Карломан, значит, застрял на переходе, но умудрился помочь разоблачить идиотов, применяющих чёрную магию. Это хорошо. О Фредегонде он тоже знает, и о целебном источнике, но почему имя девы не назвал? Ещё полежать в коме хочется?

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

Интересный сон приснился Альпаиде! А Карломан, значит, застрял на переходе, но умудрился помочь разоблачить идиотов, применяющих чёрную магию. Это хорошо. О Фредегонде он тоже знает, и о целебном источнике, но почему имя девы не назвал? Ещё полежать в коме хочется?

Карломан, даже находясь в междумирье, многое замечает, что происходит на земле. И Фредегонде он также помог восстановить источник.
Он надеется на сообразительность своей жены. Альпаида слышала о Фредегонде, и вспомнит о ней.
Видимо, при нахождении в междумирье путаются не только времена, прошлое и будущее, но и сами границы яви и сна. Те, кто там побывал, мыслят несколько по-другому.

Внимание! У нас, как минимум, 3 локации и нелинейное повествование. События в Арморике отстают на день от событий в столице. Кроме того, события с Альпаидой и ее отцом в этой и последующей главах идут параллельно...

Глава 48. Встреча двух сердец (окончание)
Супругам, с таким трудом обретшим друг друга, не хотелось разлучаться. Альпаида прильнула к Карломану, и они долго так стояли, забыв обо всем на свете. Благо, в междумирье не было времени. Вечность пролетела как мгновение, и наоборот - мгновение растянулось как вечность.

Их сердца бились в унисон, так что оба слышали и ощущали громкий учащенный стук. Встреча в междумирье дарила им обоим надежду. Альпаида смогла увидеть мужа и узнала, как вернуть его к жизни. А Карломан получил возможность успокоить ее. Он с глубоким сочувствием глядел на супругу, которая медленно угасала, пока он сам лежал без чувств. И даже такая призрачная встреча радовала их обоих. Их любовь, что была сильнее всех преград, давала обоим силы поддерживать друг друга.

Снова гладя шелковистые волосы жены, Карломан постарался успокоить ее, чтобы придать сил в том испытании, что еще не завершилось для них обоих.

- Поверь мне, Альпаида: все будет хорошо, только не поддавайся отчаянию! Следуй за ласточкой, она приведет тебя к той, в чьих руках спасение! - настойчиво повторил Карломан. Он опасался, что после пробуждения все это будет выглядеть для Альпаиды иначе, чем здесь, в междумирье, где реальность и воображение трудноразличимы.

Она поспешно кивнула, заверяя его, что все понимает правильно. "Следуй за ласточкой..." Ей припомнился разговор с Матильдой Окситанской об этой ласточке и о ее хозяйке, юной Фредегонде из Шварцвальда. Неужто в ее руках ныне находилась жизнь Карломана? Альпаида пообещала себе, как только проснется, поговорить с девочкой и все выяснить. Она не забудет о том, что узнала от мужа, и не усомнится в том, что привиделось ей.

Но все это будет потом! А сейчас ей хотелось лишь стоять рядом с Карломаном вот так, наслаждаться его теплом, слушать ритм его сердца. Если бы ему суждено было все же перестать биться, то и ее сердце буквально разорвалось бы на части. Но вот, сейчас он был рядом с ней, она чувствовала его касания, такой родной запах его тела! Даже если все это лишь видение, сладкий сон, - она заслужила его в награду за пятнадцать дней жестоких страданий, невыносимого страха и отчаяния. Пусть даже Карломан только снится ей - неважно, если сейчас она может обнять его, живого! Своего мужа и господина, за которым готова была последовать куда угодно: в пресветлую Вальхаллу или в мрачное царство Хель, или же на далекий Авалон "детей богини Дану".

Так прошла вечность. Так прошло мгновение. Никаких признаков времени не ощущалось в междумирье. Небо оставалось таким же серым, освещенное бледными солнцем и луной.

Но ласточка вновь пролетела над головами супругов, что стояли, крепко обнявшись, и сердца их бились в унисон. Маленькая крылатая вестница богов напомнила им, что пора возвращаться к жизни.

Нехотя отстранившись, Карломан вздохнул, и вновь погладил жену по голове.

- Следуй за ласточкой... - повторил он, понимая, что наступают последние минуты их пребывания вместе. Находясь между мирами, он продолжал тревожиться об Альпаиде, ибо знал, что их жизни тесно связаны, и что жена, скорее всего, разделит его судьбу.

В свою очередь, графиня нехотя отстранилась от своего мужа. Они стояли, держа руки на плечах друг друга, глядя глаза в глаза. И молчали, ибо слова здесь не были нужны. Они могли читать в сердцах друг друга, и понимали все без слов.

Каким трудным было расставание и для Карломана, и для Альпаиды! Но оба понимали, что нельзя иначе. Грезы и мечты в счастливом безвременном междумирье могут поддержать и подарить отдых среди жестоких испытаний. Но они не двигают человека вперед. Чтобы воплотить мечты, необходимо жить, сознавать, действовать. Оба они понимали, что, если сумеют с честью выдержать испытание, то вскоре их ждет величайшая награда, что полностью искупит все пережитые страдания!

Альпаида, в которой буря чувств в какой-то момент победила врожденную осторожность, горячо воскликнула:

- Обещаю тебе, Карломан, муж мой: я сделаю все, что в моих силах, чтобы вернуть тебя к жизни! Лишь бы ты скорее ожил, ради меня и всех родных, что так сильно тревожатся за тебя!

Карломан протянул руку и ласково погладил ладонью щеку жены. Затем тепло улыбнулся ей, не разжимая рта. Видно было, что ему хотелось ей сказать нечто очень важное. Но слов не хватало, чтобы выразить все, что было у него на душе. И он лишь повторил:

- Следуй за ласточкой!..

Женщина поспешно кивнула, однако не спешила прощаться с мужем. Слишком тяжело ей дались эти бесконечные дни и бессонные ночи, проведенные у ложа раненого супруга, дни, когда она сходила с ума от невыносимой боли и гложущего ее страха. Сейчас она просто не могла расстаться с ним, будто ничего не произошло. Она вновь прильнула к Карломану и обняла его крепче крепкого, как никогда в жизни. Он же заключил ее в объятия, прикрыв глаза. Ему тоже тяжело было прощаться с женой, которая всю жизнь была предана ему и прощала все, в чем он был виноват перед ней.

Однако ласточка вновь сделала круг над обнявшейся парой, напоминая им, что пора возвращаться в настоящую жизнь. Слишком долго задерживаться в междумирье было опасно.

Карломан тяжело вздохнул и нехотя разжал объятия.

- Альпаида, тебе пора, любовь моя... Ты и так задержалась здесь дольше, чем следовало. Твое присутствие мне больше поможет там, нежели здесь. Кроме того, для наших родных, что и так жестоко тревожатся обо мне, будет слишком большим ударом, если еще и с тобой произойдет несчастье!

Понимая, что он прав, Альпаида с трудом отстранилась, пронзительно посмотрев в его чарующие глаза.

- Карломан, жизнь моя... - она судорожно сглотнула, пытаясь сообщить мужу самое сокровенное. - Твой жребий - мой жребий...

О да; он знал, что так должно быть. Но, когда любишь, не радуешься, если ради тебя любимый человек обречен умереть. Если бы он мог утешить Альпаиду! Но она была горда, и почувствовала бы себя оскорбленной, вздумай он усомниться в ее выборе. И Карломан лишь снова повторил свой совет:

- Следуй за ласточкой!..

А ласточка вновь, спустившись совсем низко, сделала круг над головами супругов, почти задевая крыльями их волосы.

- Твой жребий - мой жребий! - упрямо повторила дочь Дагоберта, прежде чем поднять глаза на вестницу небес. Графиня Кенабумская имела в виду, что сделает все возможное для спасения жизни своего супруга; а, если не останется выбора, она не побоится разделить с ним и смерть.

Отведя глаза от мужа, Альпаида проследила взглядом за ласточкой, что взмыла теперь высоко в сумрачно-серое небо. И вдруг небо превратилось в свод покоев.

Это были покои Карломана. И сам он по-прежнему лежал в постели, ничего не видя, не слыша и не сознавая. Возле кровати его сидел Дагоберт, отец Альпаиды. Мрачный, сильно ссутулившийся, он сжимал в своих ладонях руку названого сына. С отчаянной надеждой он взирал на безжизненный, жутко застывший лик Карломана.

По другую же сторону ложа сидел... Если бы Альпаида не встретилась с супругом в междумирье и не слышала его слов: "Я видел умерших и тех, кто еще не родился", она сочла бы свое видение безумным бредом. Но теперь уже она знала, что возможно все. Ибо покойный король Хлодоберт Жестокий тоже сидел сейчас у постели своего сына.

Альпаида оказалась здесь уже к его уходу, после беседы короля с ее отцом. Она видела, как Хлодеберт Жестокий поднялся, чтобы уйти, бросив прощальный взгляд на своего Коронованного Бисклавре, которым так гордился. Сделав несколько шагов, покойный король собирался покинуть мир живых. Но вдруг остановился, увидев Альпаиду. С тревогой и удивлением поглядел на племянницу, ставшую его названой дочерью. При жизни Хлодеберт Жестокий симпатизировал Альпаиде заметно больше, чем женам своих сыновей от Радегунды Аллеманской: Бересвинде, супруге его наследника, принца Хлодеберта, и невесте Теодеберта Младшего, что женился уже после смерти отца. Не только потому что Альпаида сама принадлежала к королевскому роду Арвернии, но и потому что своим умственным развитием, манерами, рассудительностью она далеко превосходила других женщин, как и любовью к своему супругу. Что ж, Карломан выбрал себе достойную жену; по-другому просто не могло быть!

И сейчас покойный король с сочувствием глядел на свою невестку, видя, как отразилась на ней трагедия с Карломаном, как сильно она осунулась, постарела! Но вместе с сочувствием, в его взоре Альпаиде почудилась надежда. Знает ли отец Карломана о девушке с ласточкой - той, в чьих руках находилась спасительная вода?..

Альпаида приветствовала почтительным поклоном того, кто был при жизни королем Арвернии. Она знала, как тяжело в свое время переживал Карломан гибель своего отца, хоть и старался не подавать вида.

- Здравствуй, батюшка! - проговорила она, даже не задумавшись, что ей следовало бояться говорить с призраком. После всего, что произошло за эти пятнадцать дней, ей уже нечего было бояться, как и удивляться. А почивших родственников в любом случае следовало уважать.

- И ты здравствуй, дочь моя! - ответил покойный король. - Но почему твоя душа сейчас здесь, вдали от твоего тела?

Альпаида, взглянув на своего отца, поняла, что он ее не видит и не слышит, поскольку пребывает здесь наяву. И она обратилась к свекру, решившись поведать ему все. Ведь кто, как не он, узнавший тайны жизни и смерти, мог понять ее?..

- Я видела Карломана! - горячо воскликнула она. - Он застрял в междумирье, и без нашей помощи не может придти в сознание. Но я говорила с ним, и знаю, что делать! Он велел мне следовать за ласточкой.

Скажи она так любому из живущих, должно быть, те решили бы, что бедная женщина совсем помешалась от горя. Но Хлодоберт Жестокий только кивнул, ободряя ее:

- Благодарю тебя за добрые вести, дочь моя! - проговорил он с теплом, какого не могли предположить в нем при жизни, а тем более - в обличье грозного призрака. - Хорошо, хоть тебе удалось найти Карломана! Жаль, что я где-то разминулся с ним. Посмертные миры обширны и многообразны, не меньше, чем земли смертных. И я, в тревоге за сына, оставил чертог Вотана и спустился в этот мир, но не сумел его найти. А, если тебе боги благоприятствуют, то и я, со своей стороны, желаю тебе удачи!

- Я сделаю все, что в моих силах, батюшка! - клятвенно заверила его Альпаида. - Эта ласточка - посланница Неба. Она спасла моего мужа на ристалище, отклонив удар меча. Обычно ласточка летает за юной девой из Шварцвальда, Фредегондой. Как видно, это в ее руках нынче находится исцеление Карломана! Он сказал, что девушка - наследница погибшего рода, и что он помог ей возродить источник целебной воды.

Хлодеберт Жестокий, по-видимому, знал о Фредегонде. Прикрыв глаза тяжелыми веками, он кивнул и сурово, размеренно проговорил:

- Да, это так! Ей суждено было восстановить целебный источник, что был разрушен по вине моего царственного брата, Хильдеберта Строителя, с его псами! - неясно, кому адресовался его суровый тон: Фредегонде или совсем другим личностям.

- Я рада, батюшка! - бледно улыбнулась Альпаида. - В таком случае, я последую за ласточкой - Посланницей Небес, чтобы она привела меня к Фредегонде, хранительнице целебной воды. Надеюсь, что она поможет мне спасти Карломана! Ведь мы все так любим и чтим его...

- И я тоже, - покойный король склонил голову, присоединяясь к ее пожеланию. - Действуй, племянница и дочь моя! Пусть боги помогут тебе! Но сейчас тебе лучше поспешить вернуться. Живому человеку нежелательно слишком долго пребывать вне своего тела, даже во сне. Ступай, дочь моя!

Альпаида склонила голову перед свекром, вдруг заново увидев, насколько сильно он похож на Карломана. Точнее, это Карломан повторял весь облик своего отца: черты лица, волосы, даже голос у него с годами все больше становился похожим на голос его отца; одни лишь глаза были совсем другими. Так что Альпаида теперь глядела на свекра не только с почтением и долей суеверного опасения, но и с тоской, какую встреча с Карломаном в междумирье только усилила в ней.

- Я сделаю все, чтобы вернуть Карломана к жизни, батюшка! - клятвенно пообещала женщина.

Хоть их встреча была короткой, но вселила в обоих надежду и помогла преодолеть гложущую тревогу.

- Благодарю тебя за все, что ты сделала для Карломана, помогая ему в политике! Прошу тебя: будь и впредь поддержкой для него! - попросил покойный король.

Альпаида торопливо закивала ему, заверяя, что выполнит повеление.

- Благодарю тебя, батюшка, за эту встречу! Теперь я верю, что для Карломана есть надежда, если даже в Вальхалле молятся за него.

- Мы всегда помним своих близких!

Хлодеберт Жестокий исчез, возвращаясь в чертоги мертвых. А Альпаида, оставшись одна, поискала взглядом ласточку.

Птица, полетав над лежащим без чувств Карломаном, выпорхнула в окно. Альпаида с тоской взглянула на мужа, а затем - на своего отца, сидящего возле ложа. Она тяжело вздохнула, видя, как сильно тот постарел за те же тяжкие пятнадцать дней. Затем, незримо для него, прошла через покои и остановилась на любимом месте своего сына Аделарда, у распахнутого окна. Напротив него протянулась ветвь дуба, на которой, как на насесте, сидел ворон. А теперь рядом с ним уселась и ласточка.

Глядя на птиц, Альпаида внезапно почувствовала, как кто-то (наверное, отец), положив руку ей на плечо, слегка трясет ее.

- Доченька моя... Проснись!.. Альпаида!.. - услышала она испуганный, отчаявшийся голос Дагоберта.

Графиня Кенабумская обернулась - и вдруг, распахнув глаза, оказалась лежащей в своей постели.

На ней было надето то же домашнее платье, что накануне, а на столе перед ней стояла опустевшая чаша из-под зелья. Казалось, что был тот же день и час, когда она заснула. Вот только почему вокруг нее толпились люди, и почему они все были так испуганы? Ее отец - всегда невозмутимый Дагоберт Старый Лис, теперь был необыкновенно встревожен, чтобы не сказать - страшно испуган. Рядом стоял бледный Ангерран, чуть подальше - ее брат Хродеберг, мрачный, словно угнетаемый какой-то печальной мыслью. Поодаль застыла бледная от страха служанка, которую она посылала сегодня к герцогине Окситанской, прежде чем выпить снотворное. Все они выглядели сильно испуганными, лица их вытянулись, а в глазах у всех отпечаталась жестокая, невыносимая тревога.

Переводя взор с одного на другого, Альпаида не могла понять, что так встревожило и даже испугало их. Ведь ей казалось, что прошло совсем немного времени, как она заснула, приняв снотворное.

Все, что она видела во сне, могло бы показаться Альпаиде красивой сказкой. Однако она прекрасно запомнила все, до последнего слова.

[Convollar]

Всё-таки Карломан любил только одну женщину, свою жену. Хотя от булочек со сливками не отказывался. Будь иначе, Альпаида его бы в Междумирье не нашла. То есть истинная пара у людей одна, ну, а всё остальное ... отблески. Надеюсь Альпаида времени терять не станет и Фредегонду наставит на путь истинный, то есть приведёт в покои Карломана. Но призрак-то каков! Он, оказывается, знал, у кого хранится целебная вода, но Дагоберту не сказал. Вот и верь этим призракам!

[Артанис]

Прежде всего - всех, кто читал и читает это произведение, я поздравляю от своего имени и от имени эрэа Менестрель с наступающим Новым Годом! Пусть он принесет нам всем счастье, здоровье, успех во всех видах, ну и возможность продолжать наше произведение, а вам - его читать!

И огромное, как мамонт, спасибо, всем, кто его читает!

Всё-таки Карломан любил только одну женщину, свою жену. Хотя от булочек со сливками не отказывался. Будь иначе, Альпаида его бы в Междумирье не нашла. То есть истинная пара у людей одна, ну, а всё остальное ... отблески. Надеюсь Альпаида времени терять не станет и Фредегонду наставит на путь истинный, то есть приведёт в покои Карломана. Но призрак-то каков! Он, оказывается, знал, у кого хранится целебная вода, но Дагоберту не сказал. Вот и верь этим призракам!

Альпаиду - да, любил, но и остальные женщины (и их было совсем не так много, как кому-то кажется) были отнюдь не в роли "булочек со сливками". Говорилось, что он заглядывался на интересных, образованных, интеллектуально равных ему женщин, а отнюдь не только тех, с которыми можно лишь переспать и забыть.
"И так случилось, что он познакомил арвернского посла с одной из прекраснейших молодых сеньорит - Лукрецией Луччини, дочерью герцога Розанции. Не только прекраснейшей - она была, кроме того, умна и весьма образованна, разбиралась в делах государственной важности не хуже любого мужчины. И вместе с тем - не было во всей Венетийской Лиге девушки более своевольной и дерзкой. "
Вот это - о Лукреции. Матильду (отношения с которой, кстати, не заходили так далеко, как могли бы, даже если взаимное притяжение и ощущалось) Вы видели. Любой союз с такими женщинами - брачный, любовный или дружеский, это союз равных. Вот такое у Карломана было отношение к женщинам. А на тех, кто такого внимания не заслуживал, он вовсе вряд ли вздумал бы менять Альпаиду.
И к счастью, что так. Потому что там, где женщины сравниваются с булочками со сливками, их вполне могут сравнить и с менее аппетитными вещами. Зависит от интеллектуального уровня кавалера. А потребительское отношение к женщинам наяву демонстрируют совсем не красавцы, интеллектуалы и герои, и хамство - их обычное отношение. Лучше, чтобы не было даже поводов сравнивать с такими своих героев.
Насчет Альпаиды - и я надеюсь. Однако сейчас переключимся на других героев, параллельно с тем же моментом.
У мертвых свои законы. Возможно, им запрещено слишком явно вмешиваться в жизнь живых. Альпаида и так уже все знала, он только подтвердил ее догадку. Да и встретилась она с ним во сне, а не наяву.

Глава 49. Сын своего отца (начало)
В то время, когда Альпаида спала под действием снотворного и видела сны, а принцесса Бертрада поучала свою юную кузину Фредегонду, называя ее пешкой, у других обитателей замка Дурокортер продолжался обычный день. Конечно, насколько в нынешние времена хоть что-то могло называться обычным!

Ангерран Кенабумский, молодой майордом, в эту минуту находился в кабинете своего отца, ныне занимаемом по праву. Это утро он провел в святилище Циу, куда проводил своего младшего брата. Там он окончательно попрощался с Аделардом, а заодно побеседовал с его наставниками, жрецами Циу. Он убедился, что воинское братство уже осведомлено о готовящейся на восточной границе угрозе, и что воины Циу намерены стойко отражать врага, если тот нападет на Арвернию. Сам же Ангерран заверил их, что от лица короны окажет поддержку братству Циу, и на том простился с ними с наилучшими пожеланиями.

Теперь Ангерран сидел за столом отца. Повсюду в кабинете царил идеальный порядок, удивительный для этого места: ведь Карломан вовсе не нуждался в том, чтобы каждый предмет лежал на своем, строго отведенном для него месте, чаще бывало совсем наоборот. Но у каждого свои привычки, и сыну Карломана такой порядок был необходим, в то время как его отцу удобнее было устраиваться совсем по-другому.

Ангерран прилагал все усилия, чтобы быть достойным звания майордома. Он надеялся, что отец - да помогут ему боги! - очнется и, узнав, как старший сын заменял его на важнейшем посту в королевстве, будет гордиться им...

Молодой майордом находился в кабинете не один. Напротив него сидел Варох Синезубый. Он старался держаться спокойно, как подобало сенешалю Арвернии. Лишь по его глазам, да по лежавшим на столе рукам, напряженно сжатым в замок, видно было, насколько он встревожен. Ибо самые худшие опасения сенешаля, похоже, подтверждались. Король собирался возвеличить братство Донара и вернуть из забвения Ги Верденнского.

Рядом с Варохом сидел коннетабль Арвернии, Дагоберт Старый Лис. Он был еще мрачнее, чем раньше, сидел прямо, как натянутая струна, глядя куда-то поверх головы Ангеррана. И, хоть он не произнес ни слова, но те, кто знал его лучше, понимали, что его что-то сильно огорчает.

По бокам от стола, и, соответственно, от майордома и коннетабля, стояли маршалы запада и востока - Хродеберг и Магнахар Сломи Копье, соответственно.

Здесь же возвышалась и могучая фигура Гворемора. Он тоже был мрачен, ибо тревожился за исход предстоящего в Арморике Совета Кланов.

Все присутствующие, переглядываясь между собой, поглядывали на сильно помрачневшего Дагоберта, удивляясь, что настолько сильно выбило из колеи всегда невозмутимого коннетабля, так что ему было уже не удавалось скрыть обуревавшие его горькие чувства.

Они старались об этом догадаться. Впрочем, причин для тревоги у коннетабля было немало - тех же, что и у них всех. Возвышение Ги Верденнского; угроза на границах от Междугорья и Тюрингии; плачевное состояние Карломана; а теперь еще и Альпаида, что слабела день ото дня. Да и то, что происходило сейчас в Арморике, наверняка, тоже внушало старику тревогу.

Варох, сидевший рядом с Дагобертом, своим чутьем бисклавре ощущал больше, чем другие. Он знал, как сильно старик страдает от тревоги за дочь и названого сына, от невозможности ничего сделать для них. Однако Варох уловил в его чувствах еще нечто иное. Это был гнев. Жаркий, как пламя, и едкий, как дым, гнев против королевы-матери, Бересвинды Паучихи.

Дагоберт и заговорил первым среди присутствующих. Голос у него был резким и отрывистым, каким становился только в самые трудные минуты его жизни. Такой голос у него был после смерти кого-то из близких - братьев, жены, племянников. Или же когда сама Арверния оказывалась на грани гибели.

- Мои соглядатаи сообщают, что король собирается призвать ко двору Ги Верденнского! Сам барон сейчас находится в святилище Донара, что близ Серебряного Леса. И, как видно, не с добрыми намерениями, - Дагоберт прямо взглянул в глаза своему старшему внуку. - Ты поручил мне расследовать исчезновения людей и странные смерти в заповедных местах. В озере, что близ Серебряного Леса, его хозяин - кельпи утопил девушку из бродячего балагана, что вздумала искупаться в жаркий день. Ее близкие, бродячие артисты, похоронили несчастную в деревне. А затем вмешался жрец Торвальд из братства Донара. Он произнес пламенную речь во время похорон девушки, и собрал свой собственный Священный Поход против озерного хозяина. Кельпи убит донарианцами... И меня тревожит вмешательство Торвальда, - мрачно добавил Дагоберт. - Он хороший оратор, и смог привлечь народ на свою сторону. Отнюдь не случайно и Ги Верденнский сейчас приехал в святилище Донара, прежде чем явиться ко двору по приглашению короля. Он умеет выбирать себе союзников!

Пока длилось повествование Дагоберта, лицо Вароха заметно омрачилось. Он вежливо дослушал до конца речь коннетабля, а затем печально воскликнул:

- Увы, я присутствовал там, в самый момент трагедии, по пути в Дурокортер! Я помог бродячим артистам вытащить тело погибшей девушки, и не позволил кельпи утопить остальных ее спутников. После этого я просил их обратиться к местному жрецу, чтобы он помог примириться людям с хозяином озера. Но, как видно, Торвальд взял все в свои руки! Если бы я мог предусмотреть такой поворот событий, задержался бы в деревне у Серебряного Леса дольше и постарался бы не допустить сурового суда жреца Донара. Но я был обязан спешить к тебе на помощь, Ангерран... - оборотень глубоко вздохнул.

Он понял, что, допустив небрежность, сам позволил братству Донара проявить себя. Торвальд привлек на свою сторону внушаемую и податливую толпу, и та ополчилась против Других Народов. Что ж, ведь близкие несчастной девушки имели право на праведный гнев! Для них и для донарианцев, кельпи Морган - не больше чем жестокий убийца, недостойный жить. Людям и ши трудно понимать друг друга! Но он, Варох - бисклавре, поставленный богами посредником между теми и другими, не предусмотрел опасность. Не поверил своему чутью, чему учил молодых оборотней мудрейший Номиноэ. И теперь - помоги Кернунас, бог и родоначальник оборотней, чтобы гибель Моргана оказалась единственной!

Между тем, Ангеррана волновали заботы, более близкие ко двору. Он обернулся к своему дяде, Хродебергу, маршалу запада.

- Что делает королева-мать? - спросил он, судорожно сглотнув.

- По моим сведениям, королева Бересвинда должна находиться у короля. Он позвал ее, видимо, желая заручиться ее поддержкой, - ответил невенчаный муж королевы-матери.

При этом упоминании Дагоберт нахмурился еще сильнее. И проговорил еще отрывистее, прямо-таки выплевывая каждое слово, будто грубейшую брань:

- Должно быть, королю удалось заручиться ее поддержкой! Королева-мать умна и властолюбива, она убивает разом двух зайцев. Исправляя свою ошибку, она одобрит возвращение Ги Верденнского ко двору. Тот поможет королю найти новую цель, чтобы восстановить его репутацию. А заодно королева-мать сбережет свое влияние на короля и положение при дворе. Она не сдастся без боя и не позволит Совету просто так отодвинуть ее!

В интонациях Дагоберта слышалась непривычная ярость, когда он говорил о королеве-матери. Обратив на это внимание, Ангерран вновь обернулся к дяде Хродебергу.

- Что тебе известно о замыслах королевы-матери?

Тот нехотя кивнул, подтверждая догадки своего отца. Хотя его тоже встревожило, с какой ненавистью тот говорит о Бересвинде.

- Батюшка прав. Королева Бересвинда в самом деле искала способ отвлечь знать и народ от трагедии. Она даже интересовалась Ужасом Кемперра по этому поводу. Однако все поиски соглядатаев и самых искусных охотников, к сожалению, ни к чему не привели. Ужас Кемперра будто сквозь землю провалился!

При упоминании Ужаса Кемперра, Дагоберт помрачнел еще больше. Прежде он боялся, что Карломан сам займется таинственным убийцей, неуловимым для всех остальных. А теперь Карломана постигла гораздо худшая судьба - быть сраженным мечом собственного короля, которому служил верой и правдой!

Выражение лица Дагоберта заметили все присутствующие. Особенно сильно Ангерран встревожился за своего деда. Он готовился продолжить разговор о государственных делах, однако сердце у него сжималось от горестного предчувствия. Он знал, что дед этим утром, попрощавшись с Аделардом, проводил свою дочь Альпаиду в ее покои, а затем наведался к своему племяннику и зятю, лежащему без чувств. Что же он застал там? Ангерран видел, что его дед еще этим утром держался спокойно, а сейчас был сам не свой...

Обращаясь к Вароху и деду, молодой майордом постарался их отвлечь от печальных размышлений.

- Посоветуйте мне: если барон Верденнский вернется ко двору, можно ли будет направить его усилия против Ужаса Кемперра? Если бы борцы с альвами одолели его, совершили бы доброе дело! Это достойная цель для донарианцев. И мы выберем меньшее из зол, как говорил мой отец.

Ангерран не подозревал, что эту же пословицу вспомнил и друид-отступник, собираясь призвать Морриган к его отцу.

Однако Дагоберт и без того нашел для внука достойный ответ:

- Я уже умудрен опытом, и помню, что творили по всей стране Ги Верденнский со своими дознавателями и братство Донара! На первое время возможно направить их против Ужаса Кемперра. Но, если они одолеют его, что станут делать потом, получив повод вторгнуться в Арморику? Как бы братство Донара не перенесло свой гнев с армориканских альвов и на "детей богини Дану"!

Гворемор Ярость Бури едва дождался своей очереди, чтобы заговорить, никого не перебивая:

- Я думаю, что коннетабль прав! Арверны и без того считают нас, "детей богини Дану", чуть ли не поголовно связанными с ши, хотя мы просто ладим с окружающим миром лучше других. Может, кому-то захочется и нас причислить к Другим Народам, чтобы обходиться с нами соответственно?! - Гворемор выпрямился во весь рост, давая понять, что такая попытка никому не принесла бы успеха.

Дагоберт Старый Лис задумчиво кивнул, вспоминая прошлое.

- При покойном царственном брате, Хильдеберте Строителе, лишь с трудом удалось не допустить дознавателей в Арморику. Мой дядя принц Сигиберт, мой брат Хлодеберт Жестокий и я, при поддержке старейших принцев крови, тогда сделали все возможное, чтобы король не давал им полномочий в Арморике...

При этих словах Варох содрогнулся, подумав о том, что могло бы в этом случае статься; и с благодарностью взглянул на коннетабля.

- Ты прав! Хотя я был отроком в то время, когда Ги Верденнский находился при власти, однако прекрасно помню, что тогда творилось. По его вине страдали не только ши, по-вашему альвы, но и многие люди. Если даже не он сам, то его более тщеславные и корыстолюбивые последователи способны в очередной раз перегнуть палку. Кто знает, скольких невиновных они погубят по малейшему подозрению, прежде чем схватят настоящий Ужас Кемперра?! Кроме того, что произойдет, если сам король, с его неуравновешенным, непредсказуемым нравом примет участие в Священном Походе? - оборотень внимательно обвел своими блестящими глазами родственников арвернского короля, ни от кого не встречая возражений. - Даже королева-мать вряд ли сможет остановить своего сына, если его вновь охватит безумие! Да и самому Карломану (да пошлют ему Небеса исцеление!), пожалуй, тогда пришлось бы вновь встать под меч короля. Вряд ли удалось бы его успокоить меньшей ценой!

Никто не мог оспорить слова Вароха. Дагоберт при упоминании Карломана печально и гневно опустил голову, сжал кулаки. Переглянувшись с Ангерраном, Хродебергом и Магнахаром, Варох убедился, что и они заметили то же, что и он, наблюдая за Дагобертом. Несомненно, коннетабля сильно тяготило что-то, связанное с Карломаном. Хотя его состояние, как будто, не менялось. Уже который день он по-прежнему пребывал между жизнью и смертью, в то время как от него столь многое зависело! Возможно ли ждать перемен в его состоянии, тем более - перемен к лучшему?

Хродеберг, соглашаясь с Варохом, попытался оправдать свою возлюбленную Бересвинду, чтобы на нее не возлагали вину за проступки ее царственного сына.

- Королева-мать уже не имеет былого влияния на короля, иначе она добилась бы позволения стать моей женой. Однако и никто другой не в силах по-настоящему добиться королевского доверия. Разве что Карломан, да пошлют боги ему исцеление! Или же королева Кримхильда при должном обучении сможет обрести настоящее влияние на своего супруга. Характера ей, пожалуй, хватит, чтобы достичь многого - это мы все видели... Быть может, она найдет ниточки к сердцу короля, получит возможность образумить его.

При упоминании молодой королевы, Ангерран поглядел на Гворемора, ибо его жена служила при Малом Дворе у Кримхильды.

- Накануне король примирился со своей супругой, - сообщил герцог Земли Всадников. - Он постарался заручиться ее поддержкой на случай Священного Похода, и ему это удалось. Королева Кримхильда даже согласилась сопровождать короля в походе. Впрочем, я сомневаюсь, чтобы молодой королеве вправду хотелось вражды с альвами. Я думаю, что она, как разумная женщина и как уроженка Нибелунгии, будет более обеспокоена обстановкой на восточных границах...

При этих словах, взоры присутствующих обратились к Магнахару, маршалу востока: ведь это он занимался сложными отношениями с междугорцами.

[Convollar]

Торвальд привлек на свою сторону внушаемую и податливую толпу, и та ополчилась против Других Народов.

Это точно! Толпе внушить можно много больше, чем одному человеку, сказывается эффект толпы. Разве коллектив может быть не прав? А вполне может и наша человеческая история это не раз доказывала и доказывает.

[Артанис]

Благодарю за первый отзыв в новом году, эрэа Convollar!

Торвальд привлек на свою сторону внушаемую и податливую толпу, и та ополчилась против Других Народов.

Это точно! Толпе внушить можно много больше, чем одному человеку, сказывается эффект толпы. Разве коллектив может быть не прав? А вполне может и наша человеческая история это не раз доказывала и доказывает.

Увы, да! Вот и как им теперь добиться, чтобы таких ситуаций не происходило больше?

Глава 49. Сын своего отца (окончание)
Магнахар сурово нахмурился при отнюдь не утешительных размышлениях.

- Если Ги Верденнский получит влияние на короля, тот наверняка обратит все основные силы на внутреннего врага в лице альвов.

Гворемор, помрачнев еще сильнее, добавил:

- Если начнется новый Священный Поход, арверны могут взяться и за "детей богини Дану". Ведь Арморика пока еще является частью Арвернии, - он почти угрожающе выделил слова "пока еще". - Найдется ли кому остановить их на сей раз? Если нет, то нам придется защищаться самим - так, как умеем!

Ангерран кивнул головой, уловив его предостережение.

- Этого мы не должны допустить! Арверния не сможет проводить Священный Поход, и одновременно противостоять угрозе от Междумирья и Тюрингии. А после трагедии на ристалище, если арверны вторгнутся в Арморику, можно не сомневаться, что и "дети богини Дану" обратятся против нас. Их восстание можно тогда считать неизбежным!

Говоря так, Ангерран с тревогой поглядывал на своего деда, который сидел, низко склонив голову, и еще сильнее ссутулился при словах о неизбежном восстании. И вдруг молодой майордом понял, что так мучает его деда. Ибо восстание и так неизбежно, если его отец, что ныне лежит при смерти...

Сын Карломана не посмел даже мысленно договорить самое худшее, словно сама его мысль могла повредить отцу. Он оборвал ее на полуслове. Увы, теперь ему было ясно, что тяготит сейчас старого коннетабля!

А Дагоберт в это время, чувствуя на себе перекрестные взгляды всех присутствующих, поднял голову и отрывисто произнес:

- Надо надеяться на лучшее, но готовиться...

Он тоже не договорил свою фразу до конца, подобно Ангеррану. Но все поняли, что он хотел сказать.

И тут Дагоберт решил, что пришло время исполнять то, что он задумал у постели умирающего Карломана, что обещал своему покойному брату, Хлодеберту Жестокому. Он решился обвинить перед майордомом и советниками королеву-мать. И пусть только кто-то, хотя бы и его родной сын, посмеет оправдывать ее!

Ощутив прилив праведного гнева, Дагоберт вскинул голову и, пронзительно взглянув на внука, проговорил твердым, как кремень, голосом:

- Мы все стоим в одном шаге от пропасти! Все труды твоего отца Карломана могут пойти прахом. Если король введет в совет Ги Верденнского, тот утопит страну в крови. Можно не сомневаться, что наши враги на востоке воспользуются удобным моментом для нападения. Да и Арморика не потерпит власти убийцы наследника королевы - таниста. Ангерран, если ты хочешь быть достоин своего отца, ты должен действовать стремительно и жестко! Я, как коннетабль Арвернии, требую у тебя полную свободу действий в отношении Бересвинды Адуатукийской! Ибо она своим неразумным подстрекательством погубила твоих родителей. А теперь она не успокоится, пока не погубит и дело всей жизни твоего отца!

То, что он произнес: "Погубила твоих родителей!", а не "отца", заставило Ангеррана вздрогнуть, как от порыва ледяного ветра. Слишком быстро он осознал, что, если отец умрет от ран, то и мать последует за ним. Ведь он и сам видел, что она медленно угасала все эти пятнадцать дней, что ей становится все хуже...

Так же сильно побледнел и Хродеберг, понимая, для чего отец требует у майордома полную свободу действий в отношении Бересвинды.

Ангерран, придя в себя после жестокого открытия, кивнул деду. Затем он обвел всех присутствующих пронзительным взглядом. На сей раз ему придется принимать все решения самому, и полагаться только на себя, без такой необходимой поддержки отца, что был рядом с ним в вечер трагедии, на первом Королевском Совете, что Ангерран провел в качестве майордома.

Под пронзительным взглядом своего главы, каждый из участников Совета попытался предложить свой выход из опасной ситуации.

- Мы должны замедлить продвижение барона Верденнского к власти, - произнес Хродеберг, надеясь, что советникам хватит одного врага.

- А главное - как можно скорее завершить создание Союза Карломана, - сурово прибавил Магнахар.

Гворемор, вспомнив, что рассказывала его супруга о Малом Дворе, задумчиво прибавил:

- Если король помирился с супругой, мы можем попытаться влиять на него через молодую королеву. Для начала - убедить его не вмешиваться в дела Арморики. Там и без того от малейшей искры готово вспыхнуть восстание! Только величайшая осторожность, причем с обеих сторон, способна спасти нас! - немного странно было слышать такой призыв в устах огромного, могучего и, как все знали, бесстрашного воина.

Ангерран мог в этот миг думать лишь о своих родителях, которые были обречены на смерть, если только не случится чудо.

Судорожно сглотнув, он обратился к деду:

- Сколько у нас еще осталось времени? Сколько выдержит мой отец, прежде чем... - даже сейчас он не решился произнести самых страшных слов.

Дагоберт покачал головой и, судорожно сглотнув, проговорил:

- Турольд, жрец-законоговоритель, не открыл мне этого. Однако, насколько я видел сам, состояние Карломана только начинает ухудшаться. Так что у нас есть какое-то время до... самого худшего. Но потом... - Дагоберт, вновь вернув себе энергию, в праведном гневе обернулся к своему сыну, маршалу Хродебергу: - А ты, сын мой, брат Альпаиды, что готова уйти за своим благородным супругом, должен, наконец, все решить для себя: с кем ты, и на чьей стороне! Решай за то время, пока Карломан и Альпаида еще живы! Ибо я не пожалею своей жизни, чтобы твоя Паучиха и ее ближайшие соратники ответили за все зло, что совершили!

Хродеберг побледнел, как смерть, при жестокой угрозе отца. Он знал, что тот не бросает слова на ветер.

Нельзя было сказать, чтобы и остальных хоть как-то успокоили слова коннетабля Арвернии. Раскол в королевской семье Арвернии, так или иначе, коснулся бы всех.

Гворемор, помрачневший еще сильнее, проговорил:

- В случае худшего исхода "дети богини Дану" все равно поднимут восстание... Не поручусь, что даже королева Гвиневера сможет удержать наш народ. Теодеберт и его отец, конечно, сохранят верность короне, и Жартилин, наверное, тоже, хоть он и потомок нашего народа... А пока нам остается только надеяться, что Карломан сможет уговорить Морриган дать ему еще немного времени, чтобы мы здесь успели хоть немного привести дела в порядок!.. Однако его сердце еще бьется, а, пока продолжается жизнь, есть и надежда, хотя бы на чудо от богов. Мы тем временем должны сделать все, чтобы Ги Верденнский не получил возможности, как и прежде, открыть охоту на ши в Арморике, а тем более - не разжигал вражду с "детьми богини Дану"... Я думаю, что наш народ и под страхом смерти будет чтить свои обычаи и знаться с ши, - Гворемор погладил роскошные рыжие усы, с явной гордостью за свой упрямый народ.

Между тем, Хродеберг погрузился в глубокое тяжкое молчание. Он оказался на развилке, чувствуя себя раздираемым пополам. Ему было ясно, что придется выбирать между своим отцом, что пылает праведным гневом, и своей невенчаной супругой, королевой Бересвиндой. Из-за ее злосчастной ошибки он мог потерять сестру и ее доблестного мужа...

Пока Хродеберг делал главный выбор своей жизни, другие продолжали обсуждать важнейшие военные и политические заботы.

Магнахар доложил, как он выполняет свой круг обязанностей, что поручены майордомом.

- Подчиненные мне войска на восточной границе давно приведены в полную боевую готовность, я ежедневно получаю доклады об их состоянии. Что до междугорцев - я смог выследить связных графа Альбрехта Бёрнландского. Однако пока не удается расшифровать смысл его посланий. Но, если пойму их значение, мы сможем поставлять междугорцам ложные сведения, - в голосе маршала востока звучала надежда.

После долгого молчания проговорил и Варох резким, отрывистым голосом:

- Возможно, я смогу помешать возвышению Ги Верденнского, и попытаюсь привлечь к ответу Торвальда из Серебряного Леса. Убийство кельпи произошло в графстве Кенабумском. В своих владениях Карломан всегда сам решал все взаимоотношения людей и альвов. Донарианцы там не имели права вершить суд над "нечистью". Насколько помню, их всегда раздражало такое ограничение! Я предъявлю им встречное обвинение по поводу превышения воинским братством Донара своих полномочий. Кроме того, так вышло, что я сам оказался замешан в этом деле...

Ангерран, переглянувшись с другом своего отца, кивнул.

- Действуй, как считаешь необходимым!..

- И еще я прошу тебя позволить мне побыть рядом с Карломаном, - произнес Варох.

В этот момент Дагоберт пристально взглянул на Вароха. Ему вспомнились те четыре дня после битвы на Равнине Столбов, когда раненый Карломан лежал без чувств, совсем как сейчас. Тогда Варох нашел его на поле боя, и он же был рядом, когда его друг пришел в себя. Быть может, и сейчас он принесет спасение?

Тем временем, Ангерран собрался с силами, чтобы ответить советникам. Собственно, он мог лишь согласиться с теми мерами, что предлагали опытные мужи. В первую очередь он обратился к деду:

- Я дам тебе свободу действий против королевы-матери. Но лишь в случае самого худшего, и только когда пройдет положенный срок траура.

- Карломан хранил доказательства преступлений королевы-матери, а также герцога Окситанского, - вмешался Варох. - Я знаю, потому что он готовился в скором времени призвать герцога к ответу. Если мы найдем его архив, сможем завершить начатое Карломаном. Однако это потом... Сперва я должен напомнить тебе, Ангерран, что твой отец - танист Арморики. Если случится худшее, я прошу у тебя дозволения похоронить его по обычаям "детей богини Дану". Чтобы хоть немного утешить боль твоей бабушки, королевы Гвиневеры, понадобится приготовить не новую камеру в каменном склепе в подземелье Кенабумского святилища, а погребальный костер в кругу священных камней, что ныне укрыты стеклянной крышей!

- Я понимаю, - сурово и печально ответил Ангерран; все-таки, и в нем текла кровь "детей богини Дану".

Не дожидаясь ответа внука, Дагоберт мрачно кивнул. Он понимал, что и Альпаида всецело разделит посмертную судьбу своего доблестного супруга.

Затем коннетабль вновь повернул пристальный взор к своему сыну. Остальные тоже то и дело поглядывали на Хродеберга. Ибо, к мрачному удовлетворению Старого Лиса, все они стремились теперь призвать к ответу королеву-мать, что принесла им всем такую боль и скорбь...

Ангерран поднялся из-за стола, как бы подводя итог всему совещанию.

- Да свершится все, как угодно богам! Ты, Варох, ступай сейчас к моему отцу. Составь встречное обвинение против Торвальда и донарианцев. Дед, а ты найди архив моего отца и позаботься, как использовать его на благо Арвернии. Магнахар, продолжай искать шифр, которым пользуется междугорский посол. Будем все готовиться к любому повороту событий, что может произойти! И, если все же не избежать самого худшего, то я сам сообщу черную весть в Арморику через ворона моего прадеда Риваллона. И на всякий случай поручу двору готовиться не только к свадьбе принца Хильперика и принцессы Бертрады, но и к иному, трагическому действу! - тяжело вздохнул он.

Говоря так, Ангерран то и дело поглядывал на своего дядю по матери - Хродеберга, маршала запада. Сейчас Хродебергу предстояло сделать труднейший выбор в своей жизни - между своим отцом и любимой женщиной. Ангерран понимал это и не осуждал дядю.

Следует отметить, что никто из присутствующих не таил своих замыслов от любовника королевы-матери. Даже ее ярые противники хорошо знали, что Хродеберг не выдаст их Бересвинде, при всей своей любви к ней. Ибо для маршала запада честь являлась не пустым звуком, а присутствующие здесь люди также были ему дороги. Но сейчас ему было безумно жаль, что его отец и другие родные не могут жить в мире с королевой Бересвиндой. Кто бы ни победил в этой распре, кто-то из его близких погубит других. Неужели нельзя даже в одной семье жить без вражды?!

В конце концов, после долгих мук выбора, Хродеберг чувствовал себя разорванным надвое. Он медленно проговорил, опустив голову:

- Как говорил Карломан: из всех зол лучше выбирать меньшее. Я верю, что и вы следуете этому правилу. И вынужден... да, я вынужден согласиться с вами, - казалось, что каждое слово, произнесенное с явным трудом, причиняет ему страдание.

Тем самым, Хродеберг дал понять всем, а самое главное - своему отцу, что и он соглашается призвать королеву Бересвинду к ответу. Хотя в эту минуту он мысленно умолял всех богов, чтобы не дошло до смертельной вражды среди королевской семьи. Разгоревшись, эта вражда грозила не только погубить его любимых людей, кроме сестры и зятя, но и принести неисчислимые бедствия королевству Арвернии.