Печать

[Convollar]

Из-за ее злосчастной ошибки он мог потерять сестру и ее доблестного мужа...

Любовь слепа. Какая уж тут злосчастная ошибка, Бересвинда не ошибалась, она шла своим путём, целенаправленно и решительно. Всегда. И все это знали, иначе не возникло бы прозвище "Паучиха". Только Хродеберг мог считать эту женщину невольной жертвой ошибки.

[Карса]

Любовь слепа. Какая уж тут злосчастная ошибка, Бересвинда не ошибалась, она шла своим путём, целенаправленно и решительно. Всегда. И все это знали, иначе не возникло бы прозвище "Паучиха". Только Хродеберг мог считать эту женщину невольной жертвой ошибки.

Бересвинда шла своим путём, но текущая ситуация возникла всё же из-за её ошибки. Только это была ошибка в расчётах. Паучиха не смогла верно просчитать поведение окружающих. Хотя Хродеберг, вероятно, имел в виду другое.

Надеюсь, теперь, когда Альпаида получила ясные указания, Фредегонде не придётся ещё полгода ходить вокруг да около.

[Артанис]

Большущее спасибо, эрэа Convollar, эрэа Карса!

Из-за ее злосчастной ошибки он мог потерять сестру и ее доблестного мужа...

Любовь слепа. Какая уж тут злосчастная ошибка, Бересвинда не ошибалась, она шла своим путём, целенаправленно и решительно. Всегда. И все это знали, иначе не возникло бы прозвище "Паучиха". Только Хродеберг мог считать эту женщину невольной жертвой ошибки.

Другие ее поступки - одно дело, но в данном случае имела место все-таки досадная ошибка. Бересвинда уж никак не думала, что из-за ее подстрекательства против Кримхильды и Гизельхера, пострадать может Карломан. Ей это совсем ни к чему, и зла она ему не желала, да и выгод эта трагедия не приносит ни малейших (зато невыгод - даже слишком много). Так что Хродеберг все-таки прав.

Любовь слепа. Какая уж тут злосчастная ошибка, Бересвинда не ошибалась, она шла своим путём, целенаправленно и решительно. Всегда. И все это знали, иначе не возникло бы прозвище "Паучиха". Только Хродеберг мог считать эту женщину невольной жертвой ошибки.

Бересвинда шла своим путём, но текущая ситуация возникла всё же из-за её ошибки. Только это была ошибка в расчётах. Паучиха не смогла верно просчитать поведение окружающих. Хотя Хродеберг, вероятно, имел в виду другое.

Надеюсь, теперь, когда Альпаида получила ясные указания, Фредегонде не придётся ещё полгода ходить вокруг да около.

Да, конечно. Даже реакцию своего сына она не смогла просчитать правильно.
Надеюсь, что Фредегонде не придется, а вот наше повествование еще походит кругами, пока не уделит побольше внимания всем сюжетным линиям!

Глава 50. Хранители (начало)
Когда в замке Чаор-на-Ри королева Гвиневера удалилась на переговоры с вождями партии меча, те, кто вынужден был остаться в Зале Малого Совета, терпеливо ждали.

Риваллон все так же стоял спиной к окну, гладя ворона, который только что вернулся с ответом от Дунстана. К счастью, пока что все происходило согласно их замыслу. Морветен и его спутники вернулись в Чаор-на-Ри, приведя схваченных заговорщиков. Теперь оставалось только положиться на волю Небес.

Теодеберт Миротворец сидел за столом, напряженно сложив руки на столе. Ему было очень жаль, что он не может сопровождать супругу в трудный для нее момент. Оставалось лишь молиться за нее, готовившуюся обвинить перед вождями партии меча их соратников, что зашли слишком далеко. Ведь сама особа таниста, как и правящего короля, была священной, они же посмели покуситься на него!

Сигиберт Древний, наконец, сел в свое кресло, как только услышал, что посланцы вернулись. Его сын Хлодомер стоял рядом с Жартилином Смелым. Все они были исполнены тревоги и надежды, ожидая исхода весьма щекотливого дела, что сейчас обязана была разбирать королева Гвиневера.

Вдруг дверь в зал резко распахнулась. Пятеро мужей вздрогнули и обернулись к выходу. Но все происходило настолько стремительно, что никто из них не успел ничего сделать.

В зал не вошел, а ворвался Гурмаэлон Неистовый, исполненный ярости. В эту минуту ему, как никогда прежде, соответствовало его прозвище.

Следом за ним двое могучих ясноглазых витязей втащили, заложив руки за спину, друида-отступника. Тот мычал от боли, ибо его скрутили очень жестко, так что он не мог ни кричать, ни проклинать их. За ними следовали еще несколько витязей-бисклавре. Они распределились по всему пространству между круглым столом и стенами.

Гурмаэлон Неистовый оглядел собравшихся и уважительно кивнул. Затем произнес, глядя поверх их голов и ни к кому не обращаясь определенно:

- Надеюсь, нынче мы, - он с особым значением выделил это слово, - не пожалеем о том, что доверились тем, кого посчитали достойными своего доверия!

Не все поняли, что означает этот намек. Но при словах могучего оборотня резко каркнул ворон. Риваллон сделал жест Хлодемеру и Жартилину подойти ближе. Они приблизились к дверям. Между тем, Риваллон, лучше всех знавший обычаи Арморики, одним взглядом попросил Сигиберта и Теодеберта сохранять спокойствие.

В следующий миг на пороге остановился огромный волк, ростом с молодого медведя... оглядывающий собравшихся яркими синими человеческими глазами!..

При виде зверя кровь застыла в жилах у людей - арвернов и "детей богини Дану", хотя те были храбрыми воинами. Жартилин и Хлодомер непроизвольно сжали эфесы своих мечей, даже не успев задуматься, как мог зверюга войти в замок, полный народа. Они лишь успели отчетливо подумать, что, если дойдет дело до смертельной битвы, почти наверняка и они погибнут вместе с волком-переростком. Но это ничего не меняло: они защищали своих близких!

Между тем, исполинский волк внимательно смотрел человеческими глазами на их застывшие фигуры.

Теодеберт и Сигиберт также замерли за столом, стараясь не делать резких движений. Но Теодеберт успел тревожно взглянуть на отца.

Между тем, ворон вновь каркнул, а волк, явно понимая его, кивнул в ответ.

Риваллон, понявший, о чем говорит пернатый друг, взглянул на Гурмаэлона с таким почтением, будто перед ним явился сам Карломан. Его взгляд заметили и другие люди, и в тот же миг поняли, кто только что почтил их своим присутствием.

Бисклавре - волки-оборотни. Хранители Арморики, дети Кернунаса, покровителя живых существ.

Одному лишь друиду-отступнику в этот миг было не до почтения. Согнутый в три погибели в могучих руках оборотней, он лишь что-то мычал, на в силах заговорить.

Зато Гурмаэлон Неистовый обратился ко всем присутствующим, негромко, однако его могучий голос все равно заполнил весь зал.

- Некогда Хранители нашей прекрасной земли - ши, - передали ее во владение "детям богини Дану" в знак величайшего доверия! Чтобы люди, дети Миля, не забывали о древнем договоре, среди них были избраны друиды, обладавшие более чуткой способностью слышать голоса Земли. Так вы, "дети богини Дану", сделались особенным народом, ближе всем к богам и Хранителям Земли. До сих пор между вами почти не встречались неблагодарность и предательство, что так часто встречаются у других человеческих племен. Но теперь один из друидов предал договор и стремился погубить таниста Карломана! Что ж: ши всегда мстят за своих близких! Пусть отступник и не мечтает выкрутиться!..

Друид хотел что-то сказать, но от боли в жестоко скрученных суставах рук снова замычал.

Исполинский волк переступил порог и остановился на таком расстоянии, чтобы, если понадобится, в один прыжок перегрызть преступнику горло.

Пятеро людей, замерев, внимательно наблюдали, что будет происходить дальше.

Гурмаэлон Неистовый грозно возвышался перед отступником, которого продолжали жестоко удерживать витязи-бисклавре. Сигиберт, Риваллон и Хлодомер, видевшие Гурмаэлона, когда тот обвинял весь человеческий род после трагедии с Карломаном, почувствовали, что сейчас барон Волчьего Утеса гневается даже сильнее, чем тогда, и к тому же сильно встревожен. Не зная всего, они лишь могли предполагать, что это как-то связано с таинственной Бетморрой, о которой они слышали только обрывки фраз.

Теодеберт и Жартилин тоже почувствовали первозданный, поистине нечеловеческий гнев оборотня-великана. Но они думали, что все дело в одном лишь сегодняшнем (к счастью, сорванном!) ритуале.

Вновь друид что-то промычал, пытаясь заговорить. Гурмаэлон сделал знак, и витязи с силой швырнули отступника об пол. Тот сильно ударился о камень и вскрикнул от боли. И остался так лежать, чувствуя, как ноют ушибленные ребра, пока Гурмаэлон не дал знак витязям вновь поднять отступника на ноги.

Теперь тот вновь стоял, переводя дыхание от боли в ребрах, с разбитой губой, а под руки его вновь крепко ухватили витязи. Перед ним замер синеглазый оборотень, глядя, как на шее у друида бьется жилка сонной артерии. Один прыжок - и он вцепится в горло...

Еще страшней волка глядел Гурмаэлон Неистовый. У всех присутствующих не было сомнений, что, будь его воля, он с удовольствием отдал бы друида в костлявые руки Анку.

Но, стоило только друиду придти в себя и немного перевести дух, как к нему тут же вернулся весь его фанатизм. Оглядев присутствующих обезумевшим взглядом, он громко проговорил, с полной убежденностью:

- Для вас, Хранителей, "дети богини Дану" - естественный союзник! Вы все равно встанете на нашу сторону, когда наш народ жестоко отомстить презренным завоевателям за все бедствия! В первую очередь - за гибель таниста Карломана, что должен ныне до конца исполнить свой долг! - до друида-отступника некогда дошел девиз королевы Игрэйны, но в его устах эти слова обрели совсем иной смысл.

Эта фраза заставила вздрогнуть людей, особенно арвернов, которым замысел друида никак не предвещал добра. Оборотень же яростно зарычал.

Гурмаэлон хотел что-то сказать, однако не успел. В зале появились новые действующие лица.

В первый миг им показалось, что в зал вошел Карломан. Весь облик вошедшего, одетого по обычаю "детей богини Дану", особенно - такие яркие изумрудно-зеленые глаза, так живо напоминали его! Лишь спустя мгновение близкие узнали Дунстана.

Вместе с ним вошли мальчик Бран, ученик друида, со своим дедом Оуэном, одетым в цвета клана Кемперра. Уже несколько лет, благодаря Карломану, старик служил лекарем-травником при наместнике Арморики.

В тот момент, когда они вошли в зал, Дунстан как раз обращался к Брану:

- Воистину, для твоего недостойного наставника черное - это белое, а белое - черное!..

Мальчик вместе со своим дедом остановился возле одного из гобеленов, недалеко от дверей, со страхом глядя на друида-отступника.

Следом за ними вошли сильно обеспокоенный Номиноэ и верховный друид в сопровождении еще нескольких влиятельных жрецов, одетых в белое. Они остановились рядом с Дунстаном и синеглазым оборотнем.

Прежде чем взглянуть на Номиноэ и верховного друида, Дунстан решительно обратился к волку-оборотню:

- Виомарк, если он, - Дунстан показал на отступника, - только дернется, возьми кровь за кровь, в соответствии с его чудовищным преступлением!

Люди удивленно переглянулись, услышав знакомое имя. Так это Виомарк, сын Вароха, ближайшего друга и соратника Карломана? Это значит, что и сам Варох - тоже оборотень?..

Дунстан произнес, обращаясь к верховному друиду, согласно совету Номиноэ:

- Мой кузен, недостойный царствовать король Арвернии, ранил моего отца в безумии, к тому же - он не знал, кем является мой отец, и сколь много от него зависит. Друид-отступник все знал и хотел его погубить осознанно. Посему его вина гораздо больше!

Номиноэ, также обратившись к верховному друиду, прибавил:

- Если ты хочешь сохранить мир между ши и детьми Миля, и не допустить вражды с исчезновениями людей и ненужными смертями, как ныне творится повсюду в Арвернии, - тогда тебе надлежит выдать отступника Совету Бетморры. Пусть лучшие среди представителей ши судят отступника за покушение на мир между народами и на жизнь Хранителя - Коронованного Бисклавре.

Верховный друид медлил с ответом, как видно, колеблясь между почтением к ши и правами друидов.

Тем временем, Оуэн положил руку на плечо внуку и крепко пожал его. Он не знал еще, как обойдутся друиды с Браном, выдавшим одного из них. Но, как бы ни было, он не даст внука в обиду!

Гурмаэлон Неистовый хмурился, глядя на верховного друида. Вечно с этими людьми какие-то проблемы, в особенности с теми, кто облечен властью! При первой же возможности они мнят, будто им все дозволено. У оборотней все наоборот: у вожака самая большая ответственность.

Несмотря на все угрозы, друид-отступник воспользовался первой же заминкой, чтобы тут же выкрикнуть:

- Как это Хранители собираются судить меня, всю жизнь почитавшего их? Я боролся за свободу нашей благодатной Арморики! Неужто вы оправдываете проступок арвернского короля, потомка жестоких завоевателей, недостойного своего звания?! Разве это я смертельно ранил таниста Карломана? Однако теперь его смерть означает свободу для Арморики, а его жизнь - рабство для всех нас!

Раздалось громкое рычание волка-оборотня, и ворон закаркал в тон ему. Люди при этих словах сильно побледнели.

Риваллон тяжело вздохнул. Если отступник говорит правду, значит, все, что сделал на службе короне он, бывший майордом Арвернии, и все заслуги его внука Карломана, пойдут прахом...

Хлодомер и Жартилин, не выпускавшие из рук эфесов своих клинков, угрожающе взглянули на отступника. Они не менее охотно, чем оборотень, с удовольствием спросили бы с него по справедливости!

Сигиберт с Теодебертом, переглянувшись, сильно помрачнели. Каждый из них был ошеломлен тем, что сказал отступник: что смерть Карломана означает свободу Арморики!..

Дунстан, в одночасье сделавшись старше и еще больше похож на Карломана, задумчиво обратился к верховному друиду:

- Я еще подумаю, как будет лучше поступить с ним... С одной стороны, не милосердно отдавать человека, даже преступника, на суд Другим Народам. С другой стороны, друидам полагается больше ответственности, чем другим людям. Ему следовало быть готовым ответить за свои деяния, когда он замыслил их! Я подумаю, как сделать лучше... От моего решения зависит, быть миру или войне между ши и людьми! Но пусть отступник не надеется на спасение! Если я не отдам его Совету Бетморры, то сам покараю по праву мести за моего отца. Я долго терпел, когда некоторые молились о смерти моего отца, но не могу простить того, что презренный отступник захотел укоротить жизнь таниста Карломана, моего почтенного родителя, чернейшим ритуалом!..

Номиноэ сделал жест, пытаясь успокоить Дунстана. И тут же пронзительно взглянул на верховного друида. Все сидели, что и сам старец чем-то сильно удручен; быть может, он видел то, чего не знали другие. Снова обратившись к верховному друиду, он проговорил:

- Если ты желаешь сохранить мир между людьми и ши, лучше пожертвовать малым. Отдай отступника на суд Бетморре! Так все поймут, что его преступление - лишь его вина, и другие люди не причастны к нему!

Обстановка накалялась. Люди чувствовали, как от оборотней исходит дикая ярость, неистовая первозданная сила. Никто не в силах был противостоять им. Казалось, еще чуть-чуть - и люди уступят, ради мира пойдут против воли верховного друида. И самовольно отошлют отступника на суд Совета Бетморры.

Наконец, верховный друид проговорил просительным тоном:

- Я прошу у вас отсрочки в три дня. Объявлю свое решение после того, как пройдет Совет Кланов.

Дунстан, с трудом сдерживая гнев, воскликнул:

- Сам отступник отчего-то не давал отсрочки! Он действовал с дальним расчетом: хотел, чтобы весть о смерти таниста настигла королеву Гвиневеру, через воронов ее отца, почтенного Риваллона, как раз во время заседания Совета Кланов! Чтобы у нас не осталось выбора! - он стиснул зубы до боли.

Гурмаэлон Неистовый тут же добавил еще более яростно:

- Отступник слеп и глуп, как все фанатики, и к тому же трус! Даже герцог Окситанский, что, как всем ведомо, охотно восстал бы против тех, кто подарил ему трон, на удивление оказался более мудр в этом вопросе. Какой смысл добивать того, кто и так уже на грани между жизнью и смертью?!

При словах Гурмаэлона, верховный друид печально вздохнул.

- Ты прав! Так поступить мог бы лишь трус, что не был уверен в поддержке своих соратников, партии меча... А если так, то я должен помнить свой долг и ответственность, более сильную, чем у других "детей богини Дану". Я соглашаюсь на меньшее зло! Пусть Совет Бетморры возьмет отступника и не спрашивает с людей!

По знаку Дунстана, два оборотня вновь ухватили отступника под руки. Затем сын Карломана перевел взор на Брана.

- Предлагаю пока передать мальчика в помощники к Риваллону, который продолжит его обучение. Кроме того, так Брану не придется расставаться со своим дедом. А если потребуется, обращайся и ко мне за помощью, Бран! - многозначительно посоветовал Дунстан. - Знайте все, что я намерен свидетельствовать вместо юного Брана по поводу ритуала и событий в священной дубраве. Сам же Бран уже высказался на Совете перед королевой и партией меча, поведал все о заговорщиках.

Верховный друид кивнул, хоть и неохотно.

- Я бы предпочел устроить мальчика подальше от двора Арморики, дабы не впутывать его еще больше в дела государственной важности. Однако, если почтенный Риваллон хочет его принять...

 Старец кивнул ему в ответ на эти слова.

 - Тогда я согласен оставить его в замке... Увы! - тяжко вздохнул верховный друид. - Теперь из-за проступка одного отступника станут плохо думать обо всех друидах.

Дунстан резко ответил ему:

- Пора бы людям, хотя бы и из племени "детей богини Дану", познать то, что уже многие века на себе чувствуют если не все ши, то оборотни. Один выродок среди них может навлечь беду на всех!

Услышав его, отступник вновь поднял голову, и проговорил с лицом, искаженным яростью:

- Вы, Хранители, что обязаны оберегать священную землю Арморики! Так вы платите тем, кто всегда почитал вас? Мы, друиды, всегда были благочестивы, невзирая на гнев завоевателей арвернов! Вы же ныне угождаете им. Или вам мало того, что они однажды уже устроили против вас Священный Поход?

Тут уже и верховный друид не мог ничего сказать в оправдание своего собрата-отступника. Как-никак, он тоже был обязан участвовать в политике.

- Одумайся, нечестивец! Еще немного - и ты всемогущих богов призовешь к ответу! - загремел он.

Номиноэ, окинув отступника блестящим взором, с печалью в голосе обратился к нему:

- Благодаря таким, как ты, в Арморике и в Арвернии, все и случается! Вы первыми разжигаете вражду, а ши и альвы вынуждены защищаться, и против них идет братство Донара. Так и случаются Священные Походы!

Друид-отступник возмущенно фыркнул, слушая, как его сравнивают с арвернами. А остальные люди, услышав о Священных Походах во множественном числе, вздрогнули, переглядываясь между собой. Все сразу: Сигиберт, Риваллон, Теодеберт, Хлодомер, тут же вспомнили жуткие времена Ги Верденнского, зло, творившееся тогда. Оборотни же сжимали кулаки и хмурились.

Отступник, которому нечего было терять, вдруг расхохотался.

- Тогда я приветствую новый Священный Поход! Пусть проклятые арвернские завоеватели придут в Арморику! Быть может, хотя бы это вынудит Хранителей и "детей богини Дану" восстать против них? И, если танист Карломан каким-то чудом останется жив, ему придется нелегко - метаться между двумя народами. Самым лучшим выходом было бы, если бы он перестал так упрямо цепляться за жизнь, а исполнил бы свой последний долг - принес бы себя в жертву во благо Арморики!..

- Виомарк! - крикнул Дунстан, бледнея и становясь еще больше похож на своего отца.

Оборотень напрягся, делая вид, что вот-вот прыгнет. И бывший друид тут же смолк и тоже побледнел. Он слишком хорошо запомнил зубы оборотня на своей шее.

Дунстан холодно процедил, глядя на отступника:

- Еще одно слово - и даже неуловимый Ужас Кемперра испугается того, что останется от твоего нечестивого тела!..

При упоминании Ужаса Кемперра, Бран испуганно побледнел, а его дед вздрогнул.

Гурмаэлон приказал витязям-оборотням:

- Увести отступника и посадить в подземелье. Стерегите день и ночь! Если он попытается сбежать или еще что, разрешаю взять кровь за кровь! А еще - немедля следует послать гонца в Бетморру. Оповестить ее обитателей, дабы его ритуал не стал последней каплей для Других Народов.

Оборотни увели отступника и отправились выполнять поручения.

Верховный друид, ошеломленный, виновато взглянул на людей.

- Этот человек безумен! Конечно, мы виноваты - не следовало давать в наших святилищах приют фанатикам. Я обещаю впредь оставить в нашем братстве только людей с чистыми помыслами! - заверил он на прощание, и удалился вместе со своей свитой.

[Convollar]

Что-то Верховный друид мне не внушает доверия. Он трусоват и всеми силами пытается избежать ответственности за деяния своего собрата и подчинённого. К тому же он либо лицемер, либо не страдает излишней проницательностью - из его речей следует, что он и понятия не имел, кто из его друидов чем развлекается.
А вот речи отступника заставляют задуматься. Если для тех, кто собрался в зале они ясны, ибо все присутствующие владеют достаточной информацией, то те же речи, произнесённые перед простым народом, для которого единственным источником этой самой информации является ОБС, то тут другое дело.
 

смерть Карломана означает свободу Арморики!..

Для малограмотной толпы это звучит убедительно и очень патриотично.

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar!

Что-то Верховный друид мне не внушает доверия. Он трусоват и всеми силами пытается избежать ответственности за деяния своего собрата и подчинённого. К тому же он либо лицемер, либо не страдает излишней проницательностью - из его речей следует, что он и понятия не имел, кто из его друидов чем развлекается.
А вот речи отступника заставляют задуматься. Если для тех, кто собрался в зале они ясны, ибо все присутствующие владеют достаточной информацией, то те же речи, произнесённые перед простым народом, для которого единственным источником этой самой информации является ОБС, то тут другое дело.
 

смерть Карломана означает свободу Арморики!..

Для малограмотной толпы это звучит убедительно и очень патриотично.

Верховный друид такого оборота событий, конечно, никак не ожидал. Вряд ли он насквозь видит все помыслы своих собратьев. Спасибо хоть, что смог признать ошибку и переступить через корпоративную этику в таких сложных обстоятельствах!
К счастью, проповедовать перед простым народом отступник не пытался в свое время. Да ведь и не все поддержали бы его. Ну а теперь ему уж наверняка не дадут такой возможности - бисклавре надежные стражи.

Глава 50. Хранители (окончание)
Теперь в Малом Зале Советов остались: Риваллон, стоявший у окна со своим вороном; поблизости от него - Хлодомер и Жартилин, все же по привычке державшие руки на эфесах мечей; Сигиберт Древний со старшим сыном Теодебертом, что сидели за столом; посредине зала с мрачным торжеством во взорах стояли Номиноэ Озерный, Гурмаэлон Неистовый и Дунстан с волком-оборотнем; и, наконец, возле гобелена притихли Оуэн с внуком Браном, так неожиданно оказавшиеся замешаны в распре могущественных сил.

Взглянув на волка, Гурмаэлон сделал знак. Бисклавре тут же поднялся на задние лапы, и шерсть его стала пропадать, сменяясь одеждой "детей богини Дану", хвост втянулся, лапы выпрямились и удлиннились, превращаясь в человеческие руки и ноги. Миг - и голова его стала совсем человеческой. Перед ними стоял молодой мужчина лет двадцати пяти, лицом похожий на своего отца Вароха. И только глаза остались прежние - небесно-синие, блестевшие в этот миг даже сильнее обычного. Но этого уж никто не может изменить, как бы ни изощрялся в смене облика, даже сами боги: глаза всегда остаются свои, ведь в них отражается душа.

Люди, присутствующие в зале, едва сдержали возглас изумления: никому из них не доводилось прежде видеть, как волк превращается в человека. Но, видно, наступало такое время, когда только вместе Хранители и люди, между которыми едва не произошел страшный раскол, могли одолеть общую беду.

Все это прекрасно сознавал Виомарк. Потому он, хотя женился всего три седьмицы назад (ради его свадьбы Варох и покинул королевский двор), теперь с огорчением покинул молодую жену и ушел туда, где был нужнее.

Встретившись взглядом с людьми, он почтительно кивнул, ничего не говоря, а затем поглядел на Номиноэ и Дунстана. Оба они были чем-то обеспокоены.

Дунстан первым заговорил о том, что волновало его, чуткого, как все оборотни, ко всем проявлениям таинственного мира, что скрыты от большинства людей. Он негромко обратился к Номиноэ:

- Наставник, к счастью, мы вовремя прервали мрачный и запретный ритуал, благодаря предупреждению юного вороненка, - он поглядел на Брана, чье имя и означало "Ворон". - Но отступник успел призвать Морриган, Госпожу с Вороньими Крыльями. Ты знаешь, чем это грозит моему отцу...

Номиноэ Вещий, на которого был устремлен горящий взор юноши, и сам нынче скрывал мучительную тревогу. Он задумчиво погладил длинную белоснежную бороду, перевитую золотыми лентами, хорошо всем знакомым жестом. Зло, которого он так страшился, все-таки случилось... И Коронованный Бисклавре мог вновь очутиться на пороге Сумеречной Тропы...

Сердца людей, пристально наблюдавших за их беседой, пропустили удар. Еще прежде, по поведению оборотней, они поняли, что дело приняло нежелательный оборот. А теперь и слова Дунстана, что стал еще больше похож на Карломана, а самое главное - поведение Номиноэ, - все говорило, что опасность продолжает существовать.

- Незавершенный ритуал все равно не мог остаться совершенно без последствий, будто ничего не было. Он - словно камень, брошенный в воду, от которого расходятся широкие круги, вызвал сильные колебания в тайном мире. Их чувствуют все ши, в том числе и оборотни. Вы, люди, тоже могли бы услышать, если бы развивали способности, что даны большинству из вас от рождения! И в обычном, вещественном мире есть явления, которых не видят и не слышат большинство людей, но которым возможно научиться, ибо они оказывают влияние на нашу жизнь. Случалось ли вам видеть, как дикие звери уходят все разом, предупрежденные неким чувством, а вскоре там, где они жили, начинается пожар или земля содрогается? Видели ли, как морские птицы стаями улетают вглубь земли, а вскоре на побережье обрушивается буря? Это боги посылают им предупреждение, ибо они не желают напрасных смертей - человеческих или звериных. Люди, что внимательно смотрят по сторонам, доверяют предчувствиям животных.

- Мы это знаем, - кивнул Риваллон Сто Воронов, гладя по шее ручного ворона, который задрал голову, разомлев как кошка.

- А замечали ли вы, как меняется ваше состояние при бурной смене погоды? Когда вокруг хмуро и уныло, человек тоже чувствует себя подавленным, а весной, когда возвращается солнце, мы оживаем вместе с окружающей природой и радуемся прибывающему свету и теплу. Зато при ухудшении погоды у людей часто обостряются болезни и ноют старые раны. Здоровым и крепким еще можно выдержать эти небесные возмущения. Но ослабленные болезнью часто умирают именно в те дни, когда небо гневается и давит на нас тяжелой пятой.

- И это нам ведомо, Номиноэ, - проскрипел Сигиберт Древний. - Большинство из присутствующих уже достигли того возраста, когда перемена погоды ощущается даже слишком хорошо! Спасибо Оуэну, моему нынешнему лекарю, что избавляет меня с помощью лекарственных трав от ненужных страданий, - наместник Арморики с благодарностью кивнул деду Брана.

Номиноэ вновь погладил бороду, поясняя, к чему приводил свои сравнения.

- Такие же колебания, незаметные человеческим органам чувств, но ощутимые для всех, происходят и в тайном мире. Недаром ши, которых арверны именуют альвами, так раздражены после ранения Карломана. А теперь с обеих сторон уже пролилась кровь, и Хранители в ярости. А тут еще и ритуал, призвавший Морриган. Теперь она кружит на черных крыльях над Карломаном. В его нынешнем состоянии он особенно уязвим к любому воздействию.

- Ты же обещал нам, что у него есть надежда залечить рану и придти в себя, - почти простонал Сигиберт Древний, обеими руками сжимая трость.

- Если не произойдет больше никакого, лиха, сказал я тогда, - вздохнул Номиноэ. - Оно произошло. И теперь неминуемо повлияет и на телесное состояние Карломана, и на душу, которая блуждает, не в силах вернуться в тело.

Старец откинул голову назад, почти касаясь затылком спинки кресла. Неужели судьба, поманив надеждой, тут же отняла ее, и ему еще предстоит увидеть, как все рухнет? Он видел, как его старший сын Теодеберт, напротив, склонил голову на скрещенные руки, должно быть, представляя, как придется сообщить о происходящем Гвиневере. Если, конечно, она сама еще не знает правды, чутьем матери и бисклавре!

Риваллон вцепился побелевшими пальцами в подоконник, также думая о своей дочери и о внуке. Поникли руки мужественного Хлодомера Одноглазого. На злую судьбу с мечом не бросишься! Содрогнулся от ужаса Жартилин Смелый. И даже оборотни, казалось, сникли, готовые склониться перед неумолимой богиней смерти.

Дунстан содрогнулся всем телом, как раненый, но тут же постарался совладать с собой и с надеждой обернулся к старейшему из оборотней.

- Есть ли возможность для моего отца рассеять черный морок и придти в себя? - о, сколько усилий ему потребовалось, чтобы голос его звучал ровно!

- Только одно средство может спасти Карломана: целительная вода из источника вейл, о которой поведала Груох. Она не только излечивает раны и болезни, но и снимает любое черное колдовство. Однако теперь необходимо действовать быстро, ибо у Карломана осталось мало времени! Близость богини смерти вытягивает из него жизненную силу. А между тем, хранительнице воды, как видно, не так-то легко приблизиться к нему из-за множества условностей человеческой жизни, - барон-оборотень неодобрительно фыркнул. - И сам Карломан сейчас не может явиться к ней во сне или наяву, как к твоему брату Ангеррану на Совете. Он очень ослабел и слишком далеко удалился от мира живых, чтобы дать кому-то указания.

Номиноэ, Дунстан, Гурмаэлон и Виомарк пристально переглядывались, встревоженные вестями, касающимися тайного мира. Люди, не понимающие как следует, о чем идет речь, беспокоились еще сильнее, уловив лишь из слов Номиноэ, что состояние раненого Карломана ухудшилось. Видно было по смертельной бледности Теодеберта, по судорожно стиснутым рукам его престарелого отца, по напряженно выпрямленной осанке Риваллона, по глубокому вздоху, вырвавшемуся из груди Жартилина, по все еще сжатой на эфесе меча ладони Хлодомера, насколько сильно все тревожатся. Однако никто не решился перебить беседу оборотней.

- Может ли кто-то из нас найти отца в междумирье, спросить у него, что следует делать, чтобы привести к нему хранительницу целебной воды? - спросил Дунстан, ожидая ответа Номиноэ с таким видом, словно от этого зависела его собственная жизнь или смерть.

Старец печально покачал головой.

- Я не смог найти Карломана. Он будто окружен плотным туманом, сквозь который не проникает взгляд, не доносится ни звука. Я был слеп, как волчонок в родном логове. И вряд ли чья-то магическая изощренность поможет найти Карломана в междумирье. Я знаю только одного человека и только одну силу, что способна пройти сквозь все преграды.

Дунстан вздрогнул от недоброго предчувствия.

- Кто же это? - спросил он напряженным голосом.

- Ты знаешь. Твоя мать.

- Нет! - в тревоге и гневе Дунстан почти забыл даже о почтении к старцу. - Матушка - обычный человек, что ей делать в междумирье? Она не справится и сама затеряется там! Ты что, хочешь, чтобы вместе с отцом мне и моим братьям довелось лишиться и нашей матери?!

- Вы лишитесь ее теперь, и очень скоро, если она не найдет Карломана, и не получит от него указания, - невозмутимым тоном проговорил Номиноэ. - Неужели ты думаешь, что твоя мать захочет пережить твоего отца?

Дунстан увидел, как старейшие из его родственников по обеим линиям печально склонили головы. Теодеберт тяжко вздохнул, когда Номиноэ сказал о судьбе Альпаиды. Жартилин и Хлодомер сделали знаки, отводящие зло. Оборотни же, напротив, глядели сурово, но торжественно, словно судьба Альпаиды вызывала у них гордость. Так оно и было на самом деле. Среди их супружеских пар было в порядке вещей, если супруги делили и жизнь, и смерть, хоть это не предписывалось никаким правилом - просто они так чувствовали. В особенности если оба супруга были оборотнями, они не просто любили друг друга, но были вернейшими соратниками, преданными друзьями, делившими вместе все опасности, ибо женщины-оборотни мало в чем уступали мужчинам. И сейчас они гордились тем, что супруга Коронованного Бисклавре, хоть и сама из рода людей, готова делить со своим мужем жизнь и смерть, как лучшие среди их героинь.

Сын Карломана и Альпаиды замер, несколько мгновений даже не дыша. Он понял, что Номиноэ прав. Если отца не станет, мать последует за ним, даже не убивая себя - просто не захочет больше жить. Значит, его родители спасутся вместе - или вместе умрут.

Он глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Ему гораздо легче было бы самому отправиться в междумирье на поиски отца - но там, где заблудился многоопытный Номиноэ, у него вовсе не было надежды, хоть в нем и течет кровь Карломана. Да и хранительнице воды он не сможет отсюда помочь приблизиться к покоям отца.

- Ну хорошо, пусть так, если иначе нельзя... Но как помочь матери найти отца в междумирье? Арвернских принцесс крови не учат магии!

- Лучше всего - посредством вещего сна. Даже необученным людям порой приходят во сне подсказки, помогающие изменить к лучшему что-то важное в своей жизни, - произнес Номиноэ. - Когда она погрузится в крепкий сон, я незаметно поведу ее через преграды, о которые спотыкается ее сознание, замирая на моменте трагедии. Если ей помочь преодолеть роковой миг, дальше ее мысль пойдет сама на поиски Карломана, точно стрела, направленная в цель.

Дунстан нахмурился, нехотя соглашаясь со старцем.

- Так и быть; я верю, что тебе виднее. Только я хочу помочь тебе: все-таки, речь идет о моих родителях, их жизни или смерти.

- И я с тобой, - Виомарк готов был следовать за Дунстаном, как Варох за Карломаном.

А могучий Гурмаэлон, хоть и не вникал без необходимости в жизнь тайного мира, азартно оскалил крепкие зубы.

- И я с вами! Помогу сопроводить Альпаиду в междумирье и вернуть обратно, чтобы никакие кошмары и черные мороки не напали на нее по пути.

И четверо оборотней крепко сжали руки, готовясь действовать вместе.

Таким образом, благодаря их помощи, Альпаида смогла во сне найти Карломана в междумирье и поговорить с ним, а самое главное - узнала, как можно исцелить супруга и вернуть его душу в тело. Но это произошло уже на следующее утро после того дня, полного забот, тревог, разоблачений...

А пока что присутствующие люди глядели со страхом и надеждой на совещавшихся оборотней. Сейчас они, как никогда, ощущали исходящую от тех силу, гораздо большую, нежели сила железных мышц, способных вмиг одеться волчьей шкурой. Сейчас всем присутствующим, даже арвернам, стало как никогда понятно, за что "дети богини Дану" так сильно почитают ши, Хранителей. И сколь многого лишают себя и свои земли те, что враждуют с изначальными созданиями богов. Подобно жадному царю из агайской легенды, что срубил священное дерево, погубил обитавшую в нем дриаду, и был наказан богами неутолимым голодом, в муках грыз собственное тело. Мудрейшим среди арвернов эта легенда напоминала Хильдеберта Строителя, которого "дети богини Дану" называли Разрушителем: ведь он тоже умер до срока от тоски и одиночества в построенном им замке, пожрав собственную силу. Да и только ли он? Разве на свете мало тех, кто сначала губит других, но в конце концов - самих себя?

Таковы были размышления людей, что глядели в эту минуту на оборотней и всем сердцем желали им успеха в задуманном.

Между тем, Дунстан усилием воли смог преодолеить жгучую тревогу за родителей. Обернувшись к своим родственникам, он проговорил:

- В том, что мне с Виомарком удалось придти в священную дубраву вовремя, большая заслуга моей тетушки Гвенаэль! Она послала мне предупреждение, а заодно - письмо для всех родных из-за Моря Туманов, - с этими словами он вынул из-за пазухи свиток пергамента, перевязанный зеленой лентой, в которую были вложены веточка мяты и вереска.

Риваллон, найдя в себе силы, чтобы подойти к правнуку, который и сам пошел к нему навстречу, взял письмо, запечатанное гербом королевства, лежавшего за проливом, который назывался Морем Туманов. Но разворачивать свиток не стал, а бережно положил на круглый стол.

- Хоть одна радостная весть Гвиневере за все время: письмо от дочери, - проговорил старец.

И все - кто молча, а кто с тяжелым вздохом, - согласились с ним. Слишком много бед в последнее время было у королевы Армориканской, и всем хотелось, чтобы хоть письмо дочери немного утешило ее.

[Convollar]

Ну, надеюсь, что Фредегонда со своей водой наконец доберётся до Карломана! А ведь действительно, условности, этикет и прочие прибамбасы, которые придумали люди, сильнее любой стражи.

[Карса]

Главное препятствие на пути Фредегонды не условности сами по себе, а недоверие. Люди мастера создавать условия, в которых доверие кому бы то ни было становится опасным. Слово, сказанное не в то время, не тому человеку или не в тех обстоятельствах может погубить Фредегонду. А погибать она явно не хочет. Понятно, что при арвернском дворе есть группы единомышленников, которые доверяют друг другу, но юной фрейлине подводные течения пока неизвестны. Впрочем, направление Фредегонда выбрала верно, и, будь у неё неограниченно времени, достигла бы цели и самостоятельно. Теперь же ей помогут исполнить задуманное, что сильно ускорит дело.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа Карса!

Ну, надеюсь, что Фредегонда со своей водой наконец доберётся до Карломана! А ведь действительно, условности, этикет и прочие прибамбасы, которые придумали люди, сильнее любой стражи.

Надеюсь, что Альпаида с ней поговорит, и все выяснится. А церемонии, конечно, усложняют людям жизнь! К счастью, Арверния - еще не средневековая Испания в нашем мире, где, по легенде, один из королей сгорел насмерть, потому что возле него отсутствовал именно тот придворный, которому полагалось отодвигать его кресло от камина. Но вот, попасть, куда надо, они мешают.

Главное препятствие на пути Фредегонды не условности сами по себе, а недоверие. Люди мастера создавать условия, в которых доверие кому бы то ни было становится опасным. Слово, сказанное не в то время, не тому человеку или не в тех обстоятельствах может погубить Фредегонду. А погибать она явно не хочет. Понятно, что при арвернском дворе есть группы единомышленников, которые доверяют друг другу, но юной фрейлине подводные течения пока неизвестны. Впрочем, направление Фредегонда выбрала верно, и, будь у неё неограниченно времени, достигла бы цели и самостоятельно. Теперь же ей помогут исполнить задуманное, что сильно ускорит дело.

Всего понемногу. Среди людей, конечно, не объявишь во всеуслышание: "Я наследница вейл, принесла живую воду майордому". Альвы бы ее поняли, но люди - нет, особенно в Арвернии.
Времени-то у нее как раз и нет. Точнее, его нет у Карломана. Но план с Альпаидой, как мы знаем, удался, надеюсь, что теперь все быстро наладится.

Глава 51. Балаганщик и барон (начало)
В святилище Донара, что близ Серебряного Леса, в кабинете жреца Торвальда сам его хозяин беседовал с бароном Ги Верденнским. Весь день он водил почетного гостя по владениям воинского братства, показывал ему воинов, "опоясанных молотом", различные методы их обучения, мастерские, где создавали и заодно заговаривали оружие для сражений с альвами, служебные помещения, библиотеку братства, где самые изощренные умом среди посвященных изыскивали новые секреты уничтожения Других Народов. Жизнь здесь кипела ключом, обитатели святилища были исполнены энергии, и это весьма понравилось барону Верденнскому. Во всем здесь чувствовалась крепкая хватка и одновременно - горячая убежденность Торвальда, умевшего увлечь других.

Сейчас они беседовали в кабинете, обставленном просто, но аккуратно. На стенах видели гобелены, изображавшие сражения Донара Молниевержца с великанами и чудовищами. Вокруг большого письменного стола стояли три удобных кресла - для самого хозяина и почетных гостей.

Однако сегодня Торвальд, в знак уважения к барону Верденнскому, не садился в главное кресло, а пристроился в одном из гостевых, напротив собеседника. Оба пили из кубков горячий травяной отвар, и время от времени бросали друг на друга внимательные взгляды.

Они понимали, что нуждаются нынче друг в друге. Из союз мог принести большую пользу им обоим, а самое главное - позволил бы очистить Арвернию от оставшихся альвов, что опять поднимали голову после времен Хильдеберта Строителя. Что ж, оба они были весьма проницательны, и умели выбирать себе союзников!

Ги Верденнский был доволен своим единомышленником. Он понимал, что следует заранее позаботиться о том, кто после него возглавит борьбу с Другими Народами,  что в своем многообразии подобны стоглавой гидре. Сам барон для своих лет был еще очень бодр и крепок, однако понимал, что рано или поздно здоровье может подвести. Так что ему был необходим более молодой соратник, столь же преданный делу, тот, кто не забудет о главной задаче братства Донара - противостоянию Другим Народам. Некогда, обладая большой властью, барон не предусмотрел того, что к его делу примкнут те, кто станет наживаться и сводить личные счеты вместо беззаветной борьбы с потомками Имира. Недостойные опорочили святое дело и навлекли на братство гнев короля и неприязнь многих жителей Арвернии. И теперь, когда боги спустя столько лет дали ему второй шанс, Ги намерен был не упускать его! О Торвальде он слышал много хорошего, еще живя в уединении в своем замке. А теперь убедился, что жрец, с его целеустремленностью, красноречием и беспощадностью к альвам - как раз тот человек, кто нужен ему.

Торвальд тоже поглядывал на барона с затаенной надеждой.  Как всякий по-настоящему одаренный человек, он сознавал, что его таланты требуют более широкого поприща, чем возможно в Сребролесском святилище. Кого он мог здесь убедить в необходимости борьбы с альвами? Несколько десятков "опоясанных молотом", невежественных окрестных поселян, в лучшем случае - какого-нибудь заезжего рыцаря. Чего тут можно добиться? От Серебряного Леса далек был путь до действительно обладающих властью людей! Но теперь барон Верденнский, возвращаясь сам ко двору короля, мог помочь своему единомышленнику выйти из безвестности. С его помощью Торвальд мог возвыситься, чтобы добиться великой цели - очистить от альвов всю Арвернию! Жрец истово молил об этом Донара, не ради себя, но ради своего величайшего долга - истребления нечисти.

Эти два человека были необходимы друг другу, как древко и наконечник копья, и каждый нашел то, что искал.

Не спеша отпив еще глоток травяного отвара, барон проговорил, как следует обдумав свое решение, подобающее опытному политику.

- Если ты согласишься, ревностный в служении Торвальд, я предлагаю тебе поехать со мной ко двору короля и занять пост верховного дознавателя! Сам я уже слишком стар для деятельного участия в Священном Походе. Я еще могу советовать, направлять людей к нашей святой цели, но вести и вдохновлять станешь ты! Тебя послал Донар Громовержец, чтобы воскресить братство. Ты храбр и великодушен, заботишься о деле, а не о собственном положении... Тебе суждено сокрушить нечисть, что опять подняла голову!

Нельзя сказать, чтобы Торвальд подскочил от радости или хотя бы слишком явно обнаружил свои чувства. Он тоже мыслил как подобает политику. Затаив дыхание, чтобы переждать радостный стук сердца, он склонил голову перед Ги.

- Почтенный барон, не ради себя, но единственно ради достижения победы над альвами по примеру могучего Донара, - жрец протянул руки к гобелену, на котором Громовержец сокрушал великана с каменным сердцем, - я соглашаюсь. Однако обязуюсь и впредь всегда следовать твоим советам, ибо всю жизнь глубоко почитал тебя. И ты останешься во главе нашего святого дела вместе со мной!

- Значит, я в тебе не ошибся! - произнес Ги, протянув Торвальду руку.

- Да пошлет Хозяин Громов силу оружию арвернов, защитников мира людей! Да обратятся в прах отродья Имира! - провозгласил Торвальд строки из гимна донарианцев.

Да: эти два человека воистину нашли друг друга, и заключили крепкий союз! Теперь они готовились действовать, не жалея сил и жизней - своих и чужих, чтобы земля навсегда или же до самого Конца Времен избавилась от Других Народов.

***

В это время раздался стук в дверь, каким оповещали о себе низшие среди участников воинского братства.

- Войдите! - крикнул Торвальд.

В кабинет вошел Тибо, весьма огорченный чем-то. Он остановился прямо перед жрецом, и вздохнул еще печальнее при виде него и почетного гостя.

- С чем ты пришел? - осведомился жрец.

Глядя ему в глаза, как велел устав братства, Тибо проговорил с заметной горечью:

- Жрец-наставник: к сожалению, Ренье Руфус, брат несчастной Иветт, решил покинуть братство Донара. Он хочет вернуться в бродячий балаган к моему дяде, который приехал за ним вместе с Гизелой. Неблагодарный щенок предпочитает месить дорожную пыль да кривляться на потеху толпе, чем сражаться с нечистью ради счастья человечества! - все это Тибо проговорил, красный от гнева, чувствуя себя пристыженным и опозоренным, словно выбор Руфуса бросал тень и на него. Подумать только: и этого жалкого, трусливого мальчишку он готовился назвать братом, сперва по семье, а затем по оружию!

Но, к его удивлению, Торвальд проговорил спокойно:

- Я так и предполагал, что он нас покинет. Уклад воинского братства суров и подходит не каждому человеку. Он пожелал вступить в братство под влиянием горя и скорби из-за гибели сестры, а также следом за тобой, чья преданность и твердость достойны похвалы.

При этих словах польщенный Тибо сразу приободрился.

А жрец продолжал:

- Кроме того, я заметил, что у юного Руфуса не появилось друзей среди будущих посвященных. А чувствовать себя чужим среди общества всегда тяжело. Я думаю, что лучше отпустить его, возместив затраты на его содержание. Братству Донара не нужны случайные люди!

Проговорив эти слова, Торвальд одним глазом покосился на Ги Верденнского: что скажет барон о таком повороте событий?

Тот кивнул, соглашаясь со жрецом.

- Ты прав: случайные люди, в чьих сердцах нет настоящей веры, не годятся быть героями во имя Донара! Некогда они едва не погубили наше святое дело, заботясь только о себе вместо сражений с врагом.

При словах старика, Торвальд успокоенно вздохнул, убедившись, что тот одобряет его решение.

Тибо лишь молча кивнул, тогда успокоившись, когда понял, что на него не возлагают вину за уход его младшего товарища. Но он все равно злился на малодушного Руфуса, а заодно и на дядю, который воспитал его. Пусть только они, со своей симпатией к альвам, впредь когда-нибудь попадутся ему на пути - он не пощадил их, предателей людского рода!..

***

Спустя некоторое время в кабинет к Торвальду вошли, по его приглашению, господин Ренье с Зеленых Холмов, а также Ренье Руфус с Гизелой.

Жрец уже сидел в своем кресле за столом, а барон Верденнский остался в одном из гостевых сидений. При виде него господин Ренье побледнел и замер было, сразу узнав старика. Но постарался не выдать своей тревоги и, по знаку жреца, уселся в свободное кресло.

Гизела, обняв за плечи Руфуса, стояла возле одного из гобеленов, изображавших подвиги Донара. Всем своим видом женщина показывала, что никому не отдаст приемного сына, и что сделает все, чтобы он был поскорее освобожден от первоначальных обетов, какие успел дать.

Напротив них возле другого гобелена угрюмо стоял Тибо, заложив руки за спину. Он понимал, что, скорее всего, это последняя его встреча с дядей и близкими. Но все равно не хотел на них глядеть. Братство Донара всецело стало ему новой семьей.

Торвальд же, напротив, держался вполне любезно, словно уход одного из учеников не наносил братству никакого урона. Выслушав просьбу господина Ренье, он учтиво кивнул.

- Мы согласны пойти вам навстречу, если молодой человек сделал свой выбор! Только вам придется заплатить издержку за те дни, что он провел в святилище Донара.

Господин Ренье сжал челюсти, мысленно прикидывая остаток небогатых сбережений труппы - хватит ли их для выкупа мальчика? К счастью, тот и вправду недолго успел прожить в святилище. А ради возвращения воспитанника хозяину бродячего балагана не жаль было никаких средств.

Но все-таки он сделал попытку поторговаться, как подобало опытному, уважающему себя человеку:

- Но я полагал, что Руфус работал на благо святилища Донара в те немногие дни, что ему довелось здесь провести?

- Это правда. Он вместе с другими учениками, что дали первые обеты, выполнял подсобные работы. Но зато и мы ничего не жалели для него, как и для всех будущих воинов: хорошее питание, одежда, обучение, выходит, должны пропасть зазря?

- Нет, конечно же, почтенный жрец! Ты прав: мы заплатим выкуп, если только хватит средств, - проговорил господин Ренье, чувствуя на себе пристальный взор Ги Верденнского. В этот миг хозяин балагана был готов на все, лишь бы ему с Гизелой и Руфусом позволили поскорее убраться отсюда, не чиня препятствий.

- Если наличных средств окажется мало, юноша задержится здесь, пока не отработает издержек, - мягко заключил жрец.

"Только этого не хватало!" - мысленно содрогнулся господин Ренье, про себя прикидывая, сколько он сможет заплатить за выкуп мальчика, чтобы их и так поредевшая труппа не разорилась окончательно. Взор Ги Верденнского, что наблюдал за ним, как старый ястреб за курицей с цыплятами, мешал хозяину балагана сосредоточиться. Хоть он и делал вид, что совсем не видит старика, глядя только на жреца и обращаясь к нему.

А барону, между тем, и вправду показалось знакомым лицо вошедшего человека, хоть и не было сомнений, что он встречал его много лет назад, да и тогда не был хорошо знаком. Но в то же время, барону отчего-то казалось, что с этим человеком были связаны некие важные события...

И он все-таки вспомнил! Память на лица у бывшего великого дознавателя была цепкая. Ему помогло вспомнить и упоминание рода занятий пришедшего. Бродячие артисты, по вине которых братство Донара покрылось позором, после дела Готье Вексенского, ну разумеется! Ги не забывал тех событий, сколько бы лет ни прошло, ибо тогда же он был отрешен от всех придворных званий и с позором отослан к себе в поместье. Вроде бы, у того балаганщика, что упрямо предпочел умереть в темнице, но не дать доказательств против барона, что был другом альвов, действительно оставался брат, Ренье. И, если бы не упрямство этой семейки, все могло бы сложиться совсем иначе...

[Convollar]

Ги Верденнский и Торвальд нашли друг друга, союз этот ничего хорошего не предвещает. А господина Ренье ждёт неприятный сюрприз, и не только из-за платы за "издержки", такие, как Ги ничего и никому не прощают. Интересно, а сбежать из этого братства нельзя? Вряд ли, конечно, местечко страшноватое, но и уйти по хорошему не получится.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

Ги Верденнский и Торвальд нашли друг друга, союз этот ничего хорошего не предвещает. А господина Ренье ждёт неприятный сюрприз, и не только из-за платы за "издержки", такие, как Ги ничего и никому не прощают. Интересно, а сбежать из этого братства нельзя? Вряд ли, конечно, местечко страшноватое, но и уйти по хорошему не получится.

Что нашли - это точно!
А вот и нет! Хотя я тоже сперва так предполагала. Для Ги Верденнского настоящий враг - это альвы. Сводить счеты с людьми для него мелочи. Кроме того, он полагает, что в деле, стоившем ему карьеры, виноваты тогдашние донарианцы.

Глава 51. Барон и балаганщик (окончание)
Пока господин Ренье с Зеленых Холмов с замиранием сердца старался не глядеть на барона Верденнского, тот, отведя теперь взгляд от него, вспоминал, как было тогда, тридцать лет назад. Собственно, дело Готье Вексенского как раз и было устроено недостойными среди братства Донара, увлекшимися сведением личных счетов. Сам бывший великий дознаватель поначалу в нем не участвовал, занятый разоблачением настоящих, а не поддельных альвов. Его соратники по всей Арвернии (исключая Арморику, куда их не допускали) были в то время столь многочисленны и обладали такой властью, что за всем проследить не мог даже тот, кто дал им могущество.

И сейчас, едва прислушиваясь, как Торвальд с балаганщиком договаривается о выкупе, Ги слышал их голоса, как невнятный шум, погрузившись в размышления.

Наверное, каждая сила, состоящая из слияния сил множества людей, в своем развитии подобна отдельному человеку. Пока эта сила не обрела власти, ее составляют чистые сердцем люди, стремящиеся всей душой к великой цели, отборные и преданные. Как может быть иначе, если служение цели не сулит никаких выгод, и лишь честь и слава пребудут вовеки с теми, кто освобождает землю от чудовищ? Но одиночке или даже горстке героев не добиться окончательной победы. Как бывает с растущим ребенком: в детстве он чист сердцем, но у него мало сил и умения. А когда он окрепнет телом, душу его начинают смущать дурные страсти, и, если не уследить, они поглотят ее целиком, как сорняки - запущенный сад. Так бывает и с сообществами людей. Стоит им обрести силу и власть - и они разрастаются как снежный ком, к ним стремятся примкнуть все больше людей. Но, многократно увеличивая количество, неизбежно проигрывают в качестве каждого отдельного участника. Вместо храбрых и доблестных витязей, к ним тянутся хитрецы, жаждущие власти и привилегий, но отнюдь не готовые рисковать жизнью ради кого бы то ни было...

Поразмыслив, Ги Верденнский не винил в былом поражении Ренье с Зеленых Холмов или его покойного брата. Виновны те недостойные, что наводнили братство, хоть им и не по силам был молот Донара!

Поглядев на Торвальда, старик с надеждой подумал, что этот человек не повторит его ошибок. Он знает обычаи братства изнутри и сумеет заблаговременно отсечь себялюбцев и властолюбцев, сколько бы те ни кричали о преданности. По крайней мере, Торвальд не позволит им определять политику братства Донара.

Успокоенный этой мыслью, барон Верденнский стал уже внимательнее прислушиваться, какие условия поставит жрец хозяину бродячего балагана ради выкупа его воспитанника.

Торвальд же спокойно подсчитал, во сколько обошлось братству содержание юноши.

- Одежда и обувь, которую нам придется отдать молодому человеку, поскольку его вещи при вступлении в братство мы сожгли, - тридцать золотых. Хорошее питание по три раза в день - сорок пять золотых; ибо растущие юноши прожорливы, а мы не жалеем пищи для <i>будущих братьев Донара,</i> - жрец особенно подчеркнул эти слова. - Постель, на которой он спал и вода, которой пользовался для разных нужд - десять золотых. Вы же не откажетесь заплатить в трактире за то, что вам предложат кровать и омовение? Так почему мы должны требовать меньше? И за уроки боевой подготовки, а также обучение и навыкам защиты от альвов, - еще пятьдесят золотых! Нашим наставникам пришлось тратить свое время и силы зазря, когда они могли бы приложить усилия на обучение человека, действительно желающего быть воином Донара! Неужели ваш юноша совершенно лишен чувства благодарности? - упрекнул Торвальд.

Растерявшийся Руфус густо покраснел и опустил голову от смущения. Пока жрец беседовал с господином Ренье, он молчал, предоставляя старшим решить дело. Но, когда прозвучало обращение к нему лично, юноша уже порывался ответить, хотя и не знал, чем оправдаться. Он и представить не мог, что расходы на его содержание были столь велики! Однако Гизела незаметно ухватила юношу за локоть, приказывая молчать. Тот повиновался, украдкой бросил взгляд на Тибо, который стоял напротив, глядя на них как на чужих.

- Итого, с вас причитается сто тридцать пять полновесных золотых монет с изображением гербового щита императора Карломана Великого! - безапелляционным тоном сообщил жрец. - Либо юноша задержится в Серебролесском святилище до конца лета, пока не отработает долг.

Но ни господину Ренье, ни Гизеле, ни Руфусу не хотелось и минуты лишней оставаться в стенах святилища. Хотя сумма была большая для небогатых бродячих артистов. На сто тридцать пять щитовых монет можно было купить в Арвернии табун коней или стадо породистых дойных коров. Однако по сравнению с возможными бедами, что сулила им встреча с бароном Верденнским, хотя тот за все время не сказал ни слова, отдать долг поскорей было меньшей из проблем.

- Сто тридцать пять щитовых монет - большая цена, господин жрец, - мягко попытался увещевать хозяин балагана. - Наша труппа переживает черные дни, и сбережения, отложенные про запас, очень невелики... Ведь мы - только бедные артисты, господин жрец, не купцы и не вельможи, и золото редко попадает к нам в руки. Селяне и горожане, перед которыми мы даем представления, обычно платит насущно необходимым: пропитанием для нас и наших животных, домашней утварью, холстом и шерстью, из которых Гизела затем шьет одежду для нас и сценические костюмы... Если и дают монеты, то медь или серебро, а золото - большая редкость...

- Меня это не волнует, - перебил жрец. - Или плати, или пусть юноша отрабатывает.

- Нет-нет... Мы, конечно, постараемся отдать долг как можно скорее! Только сейчас такой суммы при себе нет, - господин Ренье с тоской оглянулся на Гизелу и Руфуса: позволят ли им покинуть святилище, не оставят ли здесь во избежание бегства?

И, будто уловив мысли хозяина балагана, жрец хладнокровно добавил:

- И не вздумайте бежать! Я пошлю за вами храмовых воинов, объявлю всю труппу в розыск. Не думаю, что кто-то захочет укрывать беглых комедиантов от братства Донара, - Торвальд остро прищурился, как хищник, играющий с добычей. - Распри с нами и прежде заканчивались печально для таких простолюдинов, как ты, даже если у них находились знатные покровители!

Ги Верденнский одобрительно кивнул при этих словах, а господин Ренье непроизвольно содрогнулся, как и Руфус с Гизелой. Тибо со злорадством поглядел на них. Ему ничуть не было жаль своих родных. Если Руфус отрекся от великой чести служить Донару Истребителю Нечисти, - пусть теперь боится и выкручивается, как последний виллан, а с ним и остальные, что забрали его!

- Я даю слово: мы никуда не уедем, пока не заплатим долг, - пообещал господин Ренье, лихорадочно размышляя, что из небогатого имущества труппы можно продать.

- На всякий случай, я предупрежу жителей деревни, где вы остановились, чтобы они вас не выпустили. Ты, как хозяин балагана и поручитель, сможешь перемещаться свободно. Но остальные не должны покидать деревню, пока не отдадите долг, - добавил жрец. - Однако в целом, как вы можете заметить, мы очень уступчивы и готовы идти навстречу тем, у кого перед нами всего лишь денежный долг. Даже отпускаем с вами юношу, если уж ему так невыносимо оставаться среди нас. Но, - голос Торвальда возвысился, загремел, как колесница его небесного покровителя. - Совсем по-другому мы намерены и впредь обходиться с теми, кто водит дружбу со зловредными альвами, врагами человечества! Таких людей мы будем жестоко карать, как всемирных преступников! Любой, кто дал приют альву, разделил с ним пищу, снабдил его конем или оружием для борьбы с людьми, тем самым приближает Рагнарёк! - последние слова жрец произнес настолько весомо, что всем на миг показалось, будто солнце померкло, трепеща памяти чудовищного волка. И только на гобелене явственнее проступила могучая фигура Донара, что вел смертельный бой со Змеем, Поясом Земли...

Наваждение схлынуло столь бы быстро, как и настало. Господин Ренье, сидевший в кресле, сильно ссутулившись, кивнул в ответ.

- Я понимаю тебя, господин жрец! Постараюсь как можно скорее отдать долг и впредь чтить законы богов и людей ("Но ведь в них не говорится ничего о ненависти ко всем альвам! Бывают вполне порядочные люди, водящиеся с ними, и даже целые народы с альвской кровью, например, "дети богини Дану"! Не может быть, чтобы все они стремились к Рагнарёку!" - про себя воскликнул он).

С этими мыслями господин Ренье осторожно взглянул на своего племянника Тибо. Но того вдохновила речь жреца, и он стоял, горделиво выпрямившись, с блестящими глазами, мысленно сжимая в руках заговоренный меч. Он не взглянул на дядю. По его мнению, тут все было справедливо. Торвальд предупредил, что будет с союзниками альвов, и, если те все равно нарушат закон и попадутся, вина будет только на них!

На этом разговор был окончен, и жрец Донара указал бродячим артистам, что с их делом все.

- Ступайте, ищите средства, чтобы возвратить долг!

- Мы сделаем все возможное! - Ренье с Зеленых Холмов, поднявшись из-за стола, поклонился и в очередной раз взглянул на Ги Верденнского. Тот на мгновение задержал на нем взор, от какого балаганщику стало вновь не по себе. Однако барон по-прежнему не произнес ни слова - ни ему, ни о нем.

Размышляя, где взять столько золота в кратчайший срок, господин Ренье, чьи мысли и так уже крутились вокруг событий прошлого, вдруг заново подумал о бароне Готье Вексенском, некогда едва не ставшим последней жертвой донарианцев. Его владения граничили с землями Серебролесского святилища (что и стало некогда одной из причин распри), так что к нему можно съездить за один день. Барон помнил, чем обязан был покойным брату и невестке Ренье, так что наверняка не откажется помочь. Кроме того, хотя он был сильно искалечен в застенках донарианцев, зато пережитые им страдания завоевали барону уважение среди арвернской знати, недаром его дело в свое время прошумело на всю страну. Поднять одного влиятельного барона против другого,- во всяком случае, шанс для бедных странствующих артистов добиться хоть какой-то справедливости для себя.

Господин Ренье даже оглянулся - не узнали ли присутствующие его мыслей? Но нет, ничего такого по ним заметить было нельзя.

В это время жрец обратился к Тибо:

- Ну а ты что скажешь? Согласен ли с решением касательно твоих родных?

- Если ты велишь говорить, жрец-наставник - у меня нет родных, - во всеуслышание отчеканил Тибо. - Братство Донара стало моей семье, а с труппой Ренье с Зеленых Холмов у меня разошлись пути. Решение твое нахожу справедливым. Лучше им не знаться с альвами впредь.

Торвальд и Ги согласно кивнули, услышав ответ молодого человека. Из него получится хороший воин, преданный святому делу истребления нечисти. А больше от него ничего и не требуется.

Жрец кивнул будущему воину Донара, отпуская его, и тот покинул кабинет. Поспешили уйти и господин Ренье вместе с Руфусом и Гизелой. Торвальд из Серебряного Леса и Ги Верденнский вновь остались в кабинете одни, как и в начале своей беседы.

Барон проговорил, устремив свой острый взгляд на жреца.

- Ты правильно предупредил этих людей: дружба с нечестивыми альвами по-прежнему должна сурово караться. Разумеется, если она точно доказана, - тонкие губы старика дрогнули.

Торвальд осторожно проговорил:

- Я внимательно наблюдал за тобой и этим балаганщиком, и понял, что вы знакомы. Однако ты ничем не проявил своего недовольства, и я, пока еще обязанный заботиться лишь об интересах святилища Донара, ограничился денежной вирой и предупреждением.

Серые холодные глаза Ги Верденнского потемнели.

- Правда, я узнал его. Видел на суде по делу Готье Вексенского. Тогда балаганщик и его брат с женой наотрез отказались свидетельствовать против своего покровителя барона, - Ги сурово нахмурился. - Тот суд проходил с множеством нарушений, не диво, что поднялся шум, дошедший до короля! Я не виню только что вышедшего отсюда человека. Во всем виноваты недостойные среди воинов Донара. Я их предупреждал, что они не смогут доказать, будто Готье Вексенский не только принимал у себя в гостях альвов (что было правдой), но и отдавал своих вилланов им на съедение. Сколько не выбивай показания силой, правда выплыла наружу. Пусть боги сами судят тех, кто злоупотребляет их даром, посланным ради святого дела! А люди да будут осторожны, чтобы не допустить ошибок впредь!

Жрец, поняв его, кивнул.

- Если Донар Истребитель Нечисти позволит нам с тобой встать во главе святого дела, я приложу все усилия, чтобы бездельники и себялюбцы не могли так легко примкнуть к Его великому братству! Удлинню и усложню срок ученичества после принесения первых обетов, чтобы лишь действительно отборные воины могли опоясаться молотом Донара. А привилегии высших братьев получат лишь те, кто имеет выдающиеся заслуги в истреблении нечисти.

Слушая замыслы переустройства братства, Ги Верденнский радовался, уже воочию видя дружину героев, что сокрушит альвов в Арвернии.

А между тем, господин Ренье с Гизелой и Руфусом торопились уйти как можно дальше от святилища Донара. Юноша шел, притихший, чувствуя свою вину в том, что его родным приходится разориться. Хозяин балагана с Гизелой обсуждали, как им быть с долгом донарианцам.

- Я продам серебряную цепочку и колечко с янтарем, доставшиеся мне от матери, - Гизеле не жаль было последних реликвий ради спасения приемного сына. - Уж наверное, они стоят хоть треть долга! Лишь бы наш мальчик был с нами.

Господин Ренье нахмурился, понимая, чего стоит Гизеле такая жертва. И также он понимал, что не следует оставлять здесь Руфуса. С работником-должником здесь будут обращаться совсем не так, как с будущим братом, еще не окрепший юноша не выдержит непосильной работы. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никого из донарианцев нет поблизости, он шепнул на ухо женщине:

- Я надеюсь съездить к барону Готье Вексенскому, попросить у него золота взаймы. Надеюсь, что он поможет... По правде говоря, я не только из-за Руфуса хочу поскорей расплатиться и уехать подальше. Не нравится мне, что они там затевают - жрец и этот старик, барон Верденнский. Он ведь меня узнал, могу поклясться! Еще и поэтому хочу посоветоваться с человеком, имеющим давние счеты с донарианцами.

Женщина осторожно коснулась локтя своего спутника.

- Будь осторожен! Не навлеки на нас всех новую беду, как некогда твой брат. Ты думаешь, этот старик захочет отомстить тебе за прошлое?

Ренье с Зеленых Холмов уклончиво пожал плечами.

- Ну, кто его знает! Такие могущественные господа, как он, витают высоко, редко глядят на стоящих ниже, ищут себе противников под стать. Может, и не заметит нас! Но на всякий случай, не помешает заручиться поддержкой.

И трое бродячих артистов на всякий случай ускорили шаг.

[Convollar]

Однако! Счёт-то немалый выставили Ренье. Неизвестно, чем кончится попытка занять денег у Готье Вексенского, что-то в благодарность людей высшего сословия я не верю.

Я их предупреждал, что они не смогут доказать, будто Готье Вексенский не только принимал у себя в гостях альвов (что было правдой), но и отдавал своих вилланов им на съедение.

Прелесть какая! Теперь альвы ещё и каннибалы.

[Menectrel]

Однако! Счёт-то немалый выставили Ренье. Неизвестно, чем кончится попытка занять денег у Готье Вексенского, что-то в благодарность людей высшего сословия.

Я их предупреждал, что они не смогут доказать, будто Готье Вексенский не только принимал у себя в гостях альвов (что было правдой), но и отдавал своих вилланов им на съедение.

Прелесть какая! Теперь альвы ещё и каннибалы.

Это Образно.....

[Карса]

Надеюсь, затея Ренье удастся, и деньги он добудет. Если братство Донара вновь будет в силе, там неизбежно окажется много людей, для которых важна будет не борьба с альвами, а шкурные интересы. И Торвальд помешать этому не сможет при всём желании (если будет у него такое желание).

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа Карса, что продолжаете читать и комментировать!
Эрэа Menectrel, удачи нашему тандему в наступившем году!

Однако! Счёт-то немалый выставили Ренье. Неизвестно, чем кончится попытка занять денег у Готье Вексенского, что-то в благодарность людей высшего сословия я не верю.

Я их предупреждал, что они не смогут доказать, будто Готье Вексенский не только принимал у себя в гостях альвов (что было правдой), но и отдавал своих вилланов им на съедение.

Прелесть какая! Теперь альвы ещё и каннибалы.

Поживем - увидим! Только не в ближайшей главе. Я надеюсь, что все же окажется благодарным!
Когда Другие Народы - настолько Другие, то любым небылицам поверить можно. Люди-то друг о друге чего только не сочиняют!

Надеюсь, затея Ренье удастся, и деньги он добудет. Если братство Донара вновь будет в силе, там неизбежно окажется много людей, для которых важна будет не борьба с альвами, а шкурные интересы. И Торвальд помешать этому не сможет при всём желании (если будет у него такое желание).

Я тоже надеюсь на лучшее.
Насчет донарианцев поглядим. Если успеют набрать силу, то возможно, даже Карломану, если он выживет, придется считаться с ними.
По крайней мере, в Священном Походе непосредственно понадобятся настоящие воины. Вот потом может опять пойти деградация. Если до того дойдет.

Глава 52. Радости и тревоги (начало)
А теперь перенесемся к Малому Двору королевы Кримхильды, после ухода ее кузин - принцессы Бертрады и только что назначенной фрейлиной Фредегонды. Отпустив их, молодая королева осталась в обществе Матильды Окситанской и ее матери, графини де Кампани, а также Ираиды Моравской и Ротруды.

Но и это общество в настоящую минуту казалось Кримхильде слишком многлюдным. Она чувствовала себя усталой, разболелась голова, - видимо, сказались последние тревожные седьмицы. Между тем, ей надо было еще написать письмо своему второму деду, герцогу Гримоальду Шварцвальдскому. И королева, не вставая с кресла, обратилась к придворным дамам:

- Благодарю вас за услуги, но мне хотелось бы провести этот день в тишине, отдохнуть, а также помолиться о спасении графа Кенабумского. Разрешаю вам удалиться по своим делам!

Ида, простившись с королевой, удалилась первой, спеша сообщить своему супругу последние новости. О примирении короля с королевой она рассказала Гворемору еще вчера вечером, а сейчас следовало поведать все, что узнала за нынешний день, дабы муж был во всеоружии на совете у майордома, что предстоял сегодня. Кто-кто, а Ида понимала, насколько важно своевременно получать нужные сведения!

Следующими простились Матильда и ее мать. Им нужно было навестить юных принцесс, дочь и падчерицу герцогини Окситанской. И она ушла вместе с матерью. Та явно не одобряла желание королевы остаться одной; хоть и ничего не могла возразить, но дочь заметила по выражению ее лица.

Ротруда какое-то время оставалась возле своей госпожи. Та попросила у нее лекарство от головной боли, а затем принялась за письмо герцогу Шварцвальдскому. В нем она заверила, что берет Фредегонду под свою полную опеку. Затем, скрепив письмо печатью, она обернулась к своей статс-даме.

- Ротруда, поручаю тебе проследить, как Фредегонда переселится в свои новые покои. Как моя кузина, она имеет право на отдельную комнату. Также разъясни ей круг ее новых обязанностей, придворных церемоний Малого Двора.

- Я все сделаю, государыня! - пообещала Ротруда. Ей было приятно оказать любезность Фредегонде, дружившей с ее сыном Мундеррихом.

Оставшись, наконец, одна, Кримхильда блаженно вздохнула, наслаждаясь тишиной и покоем.

А между тем, Матильда Окситанская и ее мать, Кродоар де Кампани, направлялись к покоям юных принцесс. Идя по переходам замка, герцогиня размышляла о детях. Она искренне старалась быть хорошей матерью для обеих девочек, но разнообразные придворные обязанности оставляли для этого слишком мало времени. Молодой женщине вспомнилось ее собственное детство. Она была младшей из детей графа де Кампани, и родители больше времени проводили при королевском дворе, чем дома, предоставив детей заботам сперва нянек, а затем наставников. Пока сама не была представлена ко двору в качестве фрейлины, Матильда мало знала своих родителей. Неудивительно, что в ней с детства вызывала любопытство жизнь королевского замка: что там происходит, как живут его обитатели, почему королевский двор почти целиком поглощает жизнь ее родителей? Повзрослев, она надеялась, что в ее семье все будет иначе: она станет сама учить своих детей и заботиться о них, беседовать с ними сколько угодно и развлекать. Но этого не получилось, ибо политика целиком определила ее жизнь и судьбу ее детей. И если девочек она хотя бы могла посещать иногда, то сын, к сожалению, находился далеко...

Дверь в покои принцесс была приоткрыта. Обе женщины вошли незамеченными, так как в это время наставница принцесс, графиня Ингунда де Шароле, давала им указания. На одну из деревянных болванок, на которых висели одежды, было платье с длинным шлейфом. По знаку наставницы, обе юные принцессы подняли шлейф и сделали несколько шагов, держа его на вытянутых руках.

- Вы будете должны держать шлейф на свадьбе принцессы Бертрады с вашим дядей, принцем Хильпериком, - громко распоряжалась графиня. - Ваши высочества, попробуйте снова! Вот так, шагайте нога в ногу. Нет, не бегите! Вы должны выступать позади невесты, нисколько не стесняя ее движений! Принцесса Адельгейда, не опускай рук. Почему шлейф у тебя провисает? Принцесса Регелинда, а ты не забывай улыбаться! Ты же рада за своего дядю и его невесту?

- Конечно, рада, - монотонным, деревянным голосом проговорила падчерица Матильды, темноволосая девочка-подросток с несколько надменным выражением лица. В этот момент Матильде трудно было осуждать ее: придворный церемониал порой утомлял даже тех, кто привык к нему с младенчества.

Она вместе с матерью переступила порог комнаты, и девочки с наставницей тут же заметили гостей, приветствовав их учтивым книксеном.

- Здравствуйте! Доброго дня вам! - пожелала Матильда, улыбнувшись им.

- Добрый день, матушка! Мы не ждали тебя сегодня, - удивилась Регелинда.

- И поэтому вы застали принцесс, когда они еще не отработали навыки для будущей свадьбы, - вставила их наставница.

- А как вообще их успехи в учебе? - поинтересовалась графиня Кампанийская, поглядывая на своих внучек - кровную и названую.

- Все в порядке. Девочки прилежны и чаще всего спокойны. У принцессы Адельгейды больше любопытства к наукам, но также и к бесполезному чтению. Зато принцессе Регенлинде лучше дается придворный церемониал, а также устный и письменный счет, - с готовностью поведала наставница девочек, предусмотрительно отойдя вместе с графиней на другой край комнаты, чтобы воспитанницы не услышали, какую оценку она дает их способностям.

Между тем, Матильда, оставшись с девочками наедине, проговорила, стараясь добавить светской беседе побольше человеческого тепла:

- Мы с бабушкой пришли к вам при первой возможности. Как у вас дела? Чем вы занимались сегодня?

Девочки приветливо улыбнулись ей, но не подошли ближе, запросто приветствуя, как в обычной семье, а остановились напротив, и лишь потом чинно приблизились.

- Мы с утра гуляли по саду. Затем занимались уроками счета, правописания и землеописания, - проговорила младшая из принцесс, Адельгейда, более живая и бойкая, чем ее сестра. - А теперь мы готовимся достойно представлять нашу семью на предстоящей свадьбе.

- Я уверена, что у вас прекрасно получится, - проговорила Матильда, стараясь обращаться к обеим девочкам одинаково. Когда у нее было время, она пыталась сблизиться с детьми, и иногда ей удавалось выйти за рамки формального общения. Но именно в такие моменты герцогиня Окситанская особенно остро ощущала материнскую неудовлетворенность. Ведь, кроме этих двух девочек, у нее был еще и син, растущий при дворе своего отца, который уготовил ему свою собственную судьбу - быть сиротой при живых родителях. И, думая о нем, Матильда старалась быть хорошей матерью хотя бы для девочек, не делая между ними различий. Ведь, кто знает - возможно, им не так уж долго осталось быть вместе. Девочки взрослели; еще год-другой - и их сговорят за знатных женихов, с какими к тому времени будет удобно породниться королевскому дому Арвернии. Для такой судьбы их растили с детства. И свадьба Хильперика и Бертрады, как все присутствующие здесь отлично понимали, для юных принцесс должна была стать наукой в будущем.

Стоя перед девочками, одетыми в почти одинаковые белые платья, Матильда поинтересовалась у них:

- Скажите мне: какие у вас пожелания? Я постараюсь сделать для вас обеих все, что вы захотите, - она сделала вид, что не замечает недовольного взора своей матери, занятой беседой с графиней де Шароле о воспитании принцесс; по ее мнению, не следовало их так баловать.

И здесь Матильда убедилась, насколько различны характером обе единокровные сестры. Адельгейда была задумчивой и чуткой, мечтательной девочкой, живо интересовавшейся окружающим миром. Глядя на дочь, Матильда думала о том, как бы сложилась ее собственная жизнь без Карломана, Ангеррана и Альпаиды, что помогли ей расширить кругозор.

- Матушка, мне бы хотелось узнать побольше о других странах и городах, о том, как живут в них люди, какие у них обычаи, одежды, быт? Какие самые величественные дворцы и храмы возвели люди в других странах, и что за события с ними связаны? Я только слышала о древних чужеземных памятниках, но очень мало о них знаю, - вздохнула Адельгейда.

Улыбнувшись дочери, Матильда едва удержалась от желания погладить ее по длинным завитым белокурым локонам.

- Я пришлю тебе прекрасную книгу с описанием всех окружающих земель! В ней даже есть цветные рисунки достопримечательностей разных стран, так что ты сможешь не только прочитать о них, но и посмотреть, - эту книгу незадолго до трагедии подарил Матильде Карломан, в своих путешествиях видевший лично большую часть описанных там памятников архитектуры.

Затем герцогиня Окситанская приветливо обратилась к падчерице, с надменным видом стоявшей рядом с сестрой.

- Ну а ты, Регелинда, чего желаешь больше всего? Нарядов? Драгоценностей? Более разнообразных развлечений?

В ответ девочка еще горделивее откинула темноволосую голову и проговорила незнакомым мачехе взрослым тоном:

- Хочу, чтобы после свадьбы принца Хильперика и принцессы Бертрады состоялся бал, и я могла бы остаться до утра, и принимать знаки внимания, как подобает принцессе! Ведь я уже почти взрослая, и меня не следует отсылать, как ребенка. Кто знает, может быть, всего через несколько лет я стану королевой или наследной принцессой в каком-нибудь из соседних королевств!

С удивлением взглянула Матильда на свою падчерицу, о которой всю жизнь заботилась наравне со своей дочерью, чтобы Регелинда не чувствовала себя сиротой. Но теперь, помимо обычного подросткового бунта взрослеющей личности, виделись худшие черты ее старших родичей. В желании Регелинды, в ее резкой, повелительной манере, в самом выражении лица девочки проступило явственное сходство с ее бабушкой по отцу - королевой Бересвиндой Адуатукийской. Вообще-то, в этом не было ничего удивительного, ведь родство присутствовало с двух сторон: покойная мать Регелинды, тоже Регелинда, приходилась племянницей королеве-матери. Но Матильде вовсе не хотелось, чтобы принцесса выросла похожей на свою бабушку!

Зато ее мать, графиня Кродоар де Кампани, напротив, ставила названую внучку гораздо выше кровной. Строгой блюстительнице правил нравилось, что Регелинда держится более царственно. И сейчас, как только Матильда поманила к себе девочек поближе понятным только им жестом, как тут же раздался голос графини:

- Благородная принцесса Регелинда! Посоветуй нам: каким из рисунков кружев ты желаешь украсить платье на предстоящую свадьбу? Мы доверяемся твоему безупречному вкусу.

Прежде чем Матильда успела что-то сказать, ее падчерица, кивнув ей, надменно удалилась на другой край комнаты, где вскоре ее голос оживленно зазвенел:

- Нет, эти нельзя: слишком пышны, а ведь сейчас не время для больших торжеств. Лучше всего вот эти, со звездчатым узором. А вот эти кружева, округлые - для сестры.

Глядя на падчерицу, Матильда удивленно размышляла: вправду ли та отвернулась от нее или всего лишь пытается казаться взрослой?.. И снова укорила себя, что не уделяла девочкам достаточно внимания. Ей опять вспомнилась семья Карломана и Альпаиды: им, также вечно поглощенным придворными обязанностями, всегда хватало сил и душевного тепла для всех их пятерых сыновей, никто из них ни одного дня не чувствовал себя обделенным.

Ее дочь Адельгейда, оставшись с ней рядом, с тревогой взглянула матери в глаза.

- Ты что-то печальна, матушка!

- Я печалюсь, как и весь двор, о состоянии графа Кенабумского, - ответила Матильда, и это было правдой. Затем она постаралась улыбнуться дочери: - А сейчас поглядим наряды, сшитые для вас на свадьбу принца Хильперика! Я уверена, что вы с Регелиндой будете великолепны! А сейчас ступай к сестре.

- Мы постараемся, матушка!

Девочка удалилась к сестре и наставнице. А Матильда вместе со своей матерью прошли в гардеробную принцесс, чтобы поглядеть на платья, что были почти уже готовы - это для них Регелинда сейчас выбирала кружева. Оба платья, почти одинакового покроя, были пышны и вместе с тем - легки и невесомы, как яблоневый цвет, и составляли чудо искусства арвернских портных.

Однако мысли графини Кампанийской, казалось, витали далеко отсюда. Оставшись с дочерью наедине, она не упустила случая, чтобы высказать свои мысли о последних событиях при дворе.

- Не знаю, как тебе, а мне совсем не нравится назначение этой шварцвальдской девчонки, Фредегонды! Это не самое мудрое решение королевы Кримхильды. Неужто она справится быть фрейлиной при Малом Дворе?

- Я надеюсь, что она окажется достойной... - проговорила Матильда, хотя мысли ее в эту минуту были далеки от Фредегонды, от проблем Малого Двора, и вообще от Дурокортера. Общение с дочерью вновь всколыхнуло в ней память о сыне, с которым она уже два года как была разлучена. Думала ли она когда-нибудь, что ее второй муж будет полной противоположностью первого? Что он, как некогда его отец, отберет сына у живой матери и станет его воспитывать на свой лад, лишив мальчика материнской любви?

[Convollar]

Ох уж эта жизнь при дворе! Лучше в семье статусом  ниже и ниже. Искалеченные судьбы людей, которых, подобно фигурам, двигают по шахматной доске политики. Рассматривается только государственный интерес. А потом всё кончается дегенератами в коронах - для королей. Впрочем судьбы аристократов рангом пониже тоже не лучше.