Печать

[Карса]

Да уж, политика и придворное воспитание. Дети высокопоставленных семейств часто далеки от своих родителей, поскольку мало с ними общаются. Матильду в этом эпизоде жаль. Надеюсь, Регелинда всё же не станет копией Бересвинды.

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar, эрэа Карса! С Рождеством вас!

Ох уж эта жизнь при дворе! Лучше в семье статусом  ниже и ниже. Искалеченные судьбы людей, которых, подобно фигурам, двигают по шахматной доске политики. Рассматривается только государственный интерес. А потом всё кончается дегенератами в коронах - для королей. Впрочем судьбы аристократов рангом пониже тоже не лучше.

Не поручусь, что у всех людей статусом ниже жизнь была легче. Скорее - наоборот. Условностей и обязательств не меньше, но знатные хотя бы не испытывали нужды, тяжелой работы и унижений... А в общем, у всех свои проблемы. Везде хорошо, где нас нет.
Ну, здесь пока еще до вырождения не дошло! Будем надеяться, что все же не дойдет.

Да уж, политика и придворное воспитание. Дети высокопоставленных семейств часто далеки от своих родителей, поскольку мало с ними общаются. Матильду в этом эпизоде жаль. Надеюсь, Регелинда всё же не станет копией Бересвинды.

Увы, так получается! Сына Матильда и вовсе не видела уже несколько лет. Чуть ниже рассказывается, как это получилось.
Насчет Регелинды хочется верить в лучшее.

Глава 52. Радости и тревоги (окончание)
Погруженная в свои мысли, Матильда вспоминала события двухлетней давности, благодаря которым смогла вернуться в Арвернию, но вынуждена была оставить сына его отцу, герцогу Окситанскому...

Однажды весной молодая женщина поднялась на крышу самой высокой башни Звездной Цитадели, замка герцогов Окситанских. По иронии судьбы, это была та самая башня, с которой некогда упала покойная герцогиня, мать Реймбаута Окситанского. Но об этом Матильда старалась не думать, опершись о высокие перила ограждения вокруг каменной площадки башни. Она глядела с огромной высоты не вниз, а вперед, туда, где на ветру шумели пышными кронами леса, а за ними синела гладь реки. Отсюда ей можно было представить, что она летит вместе с облаками в сторону родной Арвернии. На самом же деле, вот уже семь долгих лет она почти безвыездно прожила в Окситании...

Ее раздумья прервал быстрый топот и детский смех. По площадке башни бежала ее дочь от первого брака - принцесса Адельгейда Арвернская, девятилетняя девочка, похожая на нее, Матильду. Она, то и дело оглядываясь, убегала от своего единоутробного братца, шестилетнего Раймунда. Тот гнался за сестрой, воинственно размахивая деревянным мечом, и заливисто смеялся.

- Поймаю! Я тебя поймаю! - кричал он.

- Не догонишь! Ноги коротки! - оглянувшись, крикнула девочка, поддразнивая малыша.

Тот припустил за ней еще быстрее, и они вместе чуть не налетели на Матильду, которая выставила руки, удерживая детей подальше от ограды.

- Здравствуй, матушка! - вместе воскликнули они.

- Здравствуйте, дорогие мои, - испуганная Матильда постаралась улыбнуться. - Только лучше не играйте на вершине башни. Опасно!

- А нам отец разрешил играть здесь! - беззаботно, как может только ребенок, ответил Раймунд.

Матильда побледнела. За семь лет она так и не смогла привыкнуть к этой стране, а самое главное - к своему непредсказуемому супругу. Чего добивался Реймбаут, позволяя детям рисковать жизнью?

- По крайней мере, будьте осторожны, - проговорила она невольно дрогнувшим голосом, снова взглянув в сторону Арвернии. Притянув к себе детей, стала показывать им вид с башни, стараясь отвлечь от беготни в опасном месте.

- Глядите, как далеко видно с такой большой высоты! Вот так, должно быть, видят землю птицы в полете. Вон там, справа, зеленеют пшеничные поля. Они пожелтеют, когда созреют колосья. А левее, глядите - большой лес. За ним река. Она кажется близкой, но это потому что мы очень высоко, а так, до нее пришлось бы ехать много часов. Река выглядит тонкой полоской, но на самом деле широка и полноводна. А за лесом и рекой лежит Арвернский тракт...

Между тем, послышался стук шагов по каменной лестнице. Женщина стремительно обернулась.

По лестнице неторопливо поднялся ее муж, герцог Окситанский. За ним спешил карлик в нарядной придворной одежде. Почему-то герцог Реймбаут любил приближать к себе людей с телесными особенностями, его ближайшие приспешники все отличались разными странностями.

Матильда и дети учтиво приветствовали герцога. Он же кивнул своей жене и, пристально глядя в глаза, проговорил:

- Добрый день, сударыня! Я получил письмо от майордома Арвернии, графа Кенабумского, - он внимательно следил, какое впечатление на жену произведет это имя. - Он сообщает, что моя бабушка, герцогиня Нантильда, серьезно больна, и не может больше представлять интересы Окситании в Королевском Совете... Я думаю, ты понимаешь, к чему я клоню?

Матильда кивнула. Ее опечалила болезнь герцогини Нантильды, но в то же время такая перемена сулила надежду. Быть может, теперь Карломан сможет вызволить ее с детьми из лап ее коварного супруга? Она знала, что уже несколько лет майордом Арвернии пытался добиться, чтобы Матильда представляла Окситанию в Королевском Совете. Однако герцог Окситанский находил более выгодным, чтобы она - дочь канцлера, вдова покойного короля, находилась на родине своего мужа, вместе с дочерью от первого брака, маленькой принцессой Адельгейдой.

Впрочем, Матильду он мог удерживать по праву мужа, но только не Адельгейду: та была дочерью покойного короля Хлодеберта VII и должна была получить должное воспитание при арвернском дворе.

Между тем, дети, не подозревая, что их судьба может очень скоро измениться, увлеченно беседовали о чем-то. Адельгейда, воспользовавшись тем, что мать отвлеклась, сама стала, подражая ей, показывать брату лежащие вокруг места, называла видимые с башни села и города.

В это время карлик, сопровождавший герцога, усмехнулся, обращаясь к нему:

- Государь: а что делает селянин, если у него в амбаре поселится дикая кошка со своими котятами?

Реймбаут вновь метнул пристальный взор на Матильду с детьми, и ответил одной из своих загадок:

- Возьмет из ее детенышей одного кота и приручит его, чтобы ловил мышей. А кошку вместе с прочими детенышами прогонит обратно в лес! Дикие кошки блудливы и ненадежны, их бесполезно приручать. А, чтобы изгнанная кошка приносила пользу, хозяин пошлет за ней собак, и они заставят ее ловить жирных кроликов для хозяйского стола... Потому что иначе ее могут и стащить за хвост с самого высокого дерева!

После этого герцог развернулся и пошел обратно вниз по лестнице, в сопровождении карлика, не простившись с женой. Но и того, что он сказал, было Матильде достаточно. Он отпустит ее с дочерью, но сына оставит при себе, и напрасно просить его изменить решение! Кроме того, ей придется быть шпионкой при арвернском дворе... Но в тот момент Матильда была готова на все, лишь бы вернуться домой. Кроме того, она верила, что Карломан что-нибудь придумает, чтобы все устроить.

Наконец, герцогиня Окситанская вернулась к событиям нынешнего времени, отвлекшись от мрачных воспоминаний. Прислушавшись, о чем с таким недовольством говорит мать, она вмешалась:

- Матушка, я в очередной раз тебе напоминаю: не жалуйся королева-матери слишком много!

Однако графиня Кампанийская живо возразила своей дочери:

- Я думаю, ты должна понимать, Матильла, что времена меняются! Если граф Кенабумский умрет (от чего сохраните нас, боги, но это более чем вероятно), то все очень сильно изменится. Королева-мать сосредоточит всю власть в своих руках. И я не могу подвести свою царственную подругу и покровительницу. Только если наша семья докажет преданность, твой отец сможет сохранить должность канцлера. Кто же иначе может нас поддержать? Графиня Кенабумская вряд ли сможет в случае смерти графа продолжить его дело. Хоть ее старший сын и заступил на пост майордома, но ему пока далеко до отца, а коннетабль слишком стар для борьбы за власть. О молодой королеве даже говорить нечего: государыня Бересвинда обязательно припомнит ей все! Сейчас, как никогда, нам необходимо сохранять хорошие отношения с королевой-матерью!

Матильда промолчала. Конечно, она сознавала, что в словах матери много справедливого. Хоть ей и неприятно было думать о возможной смерти Карломана, но, вращаясь в политике, герцогиня Окситанская принуждала себя мыслить реалистично. Однако до тех пор, пока Карломан жив, она не могла нарушить его волю и поддержать королеву-мать. В случае, если его не станет, Матильда скорее спросила бы совета у Альпаиды, чем у своей матери: чью сторону приняла бы она - Паучихи или Кримхильды, или некую третью?

Кроме того, у герцогини Окситанской имелись и собственные причины для беспокойства. Все это время она продолжала держать связь с мужем через его шпионов, знала при дворе почти всех, кто тайно служил Реймбауту. Время от времени, как условились с Карломаном, передавала через них ложные сведения и часть не самых важных настоящих, правдоподобия ради. Однако после трагедии на ристалище никаких вестей из Окситании не было. Ее коварный супруг не давал о себе знать, и все его шпионы притихли. И это казалось Матильде очень странным. Несомненно, Реймбаут уже успел узнать о случившемся. И наверняка обрадовался, ибо Карломан собирался всерьез заняться его преступлениями. После свадьбы Хильперика и Бертрады, в Окситанию должен был поехать для расследования отец Матильды, граф де Кампани, а если бы ему не посчастливилось, то и сам Карломан. Так что произошедшее точно на руку Реймбауту. Но что он замышляет теперь?

Об этом, увы, Матильде не с кем было и посоветоваться...

***

Свои радости и тревоги имелись и у других обитателей замка Дурокортер, даже временных.

В то время, когда Фредегонда выслушивала от принцессы Бертрады, якобы она значит не больше, чем шахматная пешка, в комнате фрейлин ее подруги, Гертруда и Аделинда, сидели, возмущенные как внезапным возвышением девушки, так и полученным от нее резким отпором. Конечно, им бы хотелось тоже остаться при блестящем арвернском дворе, и они могли лишь гадать, какому могущественному покровителю Фредегонда обязана таким взлетом. Но, кроме того, их задело, с какой надменностью та беседовала с ними. Быстро же зазналась названая внучка герцога! Девочкам прямо не терпелось поквитаться с ней, - устроить что-нибудь не слишком значительное и легко поправимое, но что заставит Фредегонду пережить несколько неприятных минут!

- Пусть она узнает, что и с ней могут не считаться, тогда научится придерживать язычок! - проговорила Гертруда, раскрасневшаяся от гнева.

Аделинда по своей природе была сострадательнее подруги, но у нее нашлись свои аргументы.

- Мы только немножко ее проучим, для ее же пользы. Пусть знает, что не надо задевать людей. А то ведь в другой раз кто-то может ей отомстить уже по-настоящему!

В покоях они были вдвоем. Госпожа Гедвига ушла к принцессе вместе с Фредегондой, и помешать было некому. Только в окно вдруг вспорхнула ласточка, попила воды из поилки на подоконнике и осталась там сидеть, поджидая возвращения своей спасительницы.

На полу стоял ларь с вещами Фредегонды, который она в спешке не успела закрыть. Теперь к нему неудержимо притягивались взоры обеих девочек.

- А как мы отомстим? - спросила Аделинда.

- Спрячем что-нибудь из ее любимых вещей, и не вернем, пока она не попросит нас как следует и хорошенько не извинится! - и Гертруда принялась рыться в вещах Фредегонды, отыскивая, что ей по-настоящему дорого. Подруга, присев рядом у ларя, присоединилась к ней.

Ласточка, скосив на них глаз, что-то чирикнула. Но девочки не понимали язык птиц, как Фредегонда.

Их внимание привлекла шкатулка, в которой Фредегонда хранила фляжку с целебной водой. Они открыли ее, думая, что там лежат драгоценности, потеря которых, конечно, чувствительна для новой королевской фрейлины. Но, к их удивлению, там лежала только фляжка, в которой что-то плескалось. Отворив ее и понюхав, девочки убедились, что это чистейшая родниковая вода.

- Наверное, она взяла ее на память из дома, - предположила Гертруда. - Стало быть, она дорожит ею?

- Если она не собирается возвращаться, то ей ни к чему шварцвальдская вода, - ответила Аделинда. - Пусть ее пьет ласточка!

Они со смехом ухватили фляжку и, так как обеим хотелось поучаствовать, ненароком пролили часть воды, а немного вылили в поилку для ласточки. После этого во фляжке осталось не больше трех глотков. Тогда девочки, заткнув пробку, поставили фляжку в раскрытой шкатулке на видное место, и уселись на скамью, довольные своей проделкой.

Вскоре вошла Фредегонда. Она размышляла, что ей необходимо как можно скорее встретиться с графиней Кенабумской. Внучка вейлы чувствовала, что это необходимо. Занятая своими мыслями, она не подозревала о проделке соседок по комнате.

Однако, войдя, сразу заметила беспорядок в своих вещах, фляжку, которую она тщательно хранила, и плутовские улыбочки на лицах девочек. Ее ужасу и отчаянию не было конца. Девушка решила, что драгоценная вода потеряна полностью. Сможет ли она снова добыть ее из источника? Если и да, туда надо еще попасть незаметно... И время, драгоценное время! Внучка вейлы без всяких сообщений лекарей чувствовала, что раненому майордому становится хуже.

Картины, одна страшнее другой, проносились перед ее глазами. Она с королевой находилась в святилище, но вдруг зазвучал набат, его гулкий, железный звук, разнесся по всему городу... И вот уже другая молитва: жрецы, облачившись в черное, просили богов принять графа Кенабумского в Вальхаллу. И звучала Песнь Воина, и хор отбивал такт ударами мечей плашмя о щиты. Она видела, как граф Кенабумский лежал в гробу, укрытый знаменем, и всегда сдержанная Альпаида льнула к покойному мужу, прося забрать ее с собой. А вокруг гроба стояли с мечами наголо четыре маршала, и повсюду слышались народные рыдания...

А затем картины сменились, и Фредегонда видела, что должно произойти после похорон. Паучиха, вернув влияние на своего царственного сына, правила Арвернией единолично. Бертрада, предупреждавшая кузину о таком раскладе, помогала королеве-матери, Кримхильду же, под предлогом ее бездетности, развели с королем и посвятили в жрицы в отдаленном святилище Фригг. Сама же Фредегонда больше никому не была нужна, и ее просватали за Мундерриха Хромоножку, как со смехом предполагали ее соседки по комнате... О, этого внучка вейлы не могла простить! Мундеррих был ей другом, она находила в нем хорошие качества и охотно проводила время в его обществе. Но полюбить хромоножку, пребывающего в вечном несогласии с самим собой, она не сможет никогда!

В мгновение ока она прикинула все последствия легкомысленного поступка девочек, и готова была жестоко отомстить им. Те сидели, ничего не понимая. Фредегонде же хотелось броситься на них и истерзать, навсегда изуродовать лица обеим, или испробовать на них самые опасные чары, какими владели вейлы...

Сквозь бушевавшую в ушах кровь, до нее донесся голос ласточки:

- Три глотка осталось!..

Не помня себя, Фредегонда схватила фляжку, убедилась, что на дне ее плещется драгоценная вода. В ее видении Карломан Кенабумский сказал, что трех глотков достаточно! Слава всем богам, еще не все потеряно! Она спасет Карломана, а с ним - и других людей, и собственное будущее.

Усевшись на кровать и прижимая к груди драгоценную фляжку, Фредегонда напряженно размышляла, как ей поскорее попасть к раненому майордому. Предчувствие говорило внучке вейлы, что Альпаида должна ей помочь в исцелении супруга. Как жаль, что ее не было сегодня при Малом Дворе! Но Фредегонда надеялась как можно скорее поговорить с ней, благо, обе они теперь будут на службе королеве Кримхильде.

Немного успокоившись, девушка обернулась к Гертруде и Альпаиде. Пожалуй, месть глупым девчонкам все-таки не имела смысла. Они не знали о ценности целебной воды и о том, с какой целью она хранила ее. И ей незачем тратить на них время и силы. Самое главное сейчас - спасти графа Кенабумского, это достойное дело для внучки вейлы!

[Convollar]

Всё так запуталось, да ещё две юные дурочки едва не убили Карломана! Нет, такие вещи, как фляга с целебной водой, оставлять без присмотра нельзя. Тем более, при дворе. Не со зла, так по глупости, кто-нибудь нагадит. Хотя и со зла тоже.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

Всё так запуталось, да ещё две юные дурочки едва не убили Карломана! Нет, такие вещи, как фляга с целебной водой, оставлять без присмотра нельзя. Тем более, при дворе. Не со зла, так по глупости, кто-нибудь нагадит. Хотя и со зла тоже.

Фредегонда и сама еще не настолько взрослая и мудрая. Недостаточно хорошо спрятала целебную воду. Кроме того, ей пришлось уйти внезапно, вот и оставила ларь открытым. Самое главное - что еще не все потеряно!

Глава 53. Подобный Циу (начало)
В то время, как Ангерран на правах майордома проводил совет, его младший брат Аделард стоял в храме Циу перед величественным изваянием однорукого бога. На алтаре перед ним жарко горел огонь. Поодаль, в молитвенном зале, жрецы и посвященные братья просили о спасении графа Кенабумского, что, подобно доблестному Циу, пожертвовал рукой, и тем не допустил бесчестья короля. Правда, руку Карломану удалось спасти, но, увы, за его жизнь по-прежнему никто не мог поручиться.

- Заступись, справедливый Циу, за жизнь доблестного человека, отсрочь для него приговор норн, подари спасение! - мощно гремел под сводами храма хор мужских голосов.

Аделард в простых одеждах из некрашеного полотна, полагавшихся тем, кто еще не принес обета, стоял перед изваянием вместе с двумя жрецами. Одним из них был его наставник, что уже давно общался с юношей, и впредь должен был направлять его, пока Аделард не примет полного посвящения. Вторым - один из высших участников братства.

Они готовились принять первоначальный обет юноши. Обычно первое посвящение происходило далеко не сразу, будущим братьям давали время подумать. Но для Аделарда, принимая во внимание его семейные обстоятельства и твердость в вере, решили сделать исключение.

Печально глядя на юношу, жрец-наставник произнес привычные слова посвящения:

- Праведный Циу, бог справедливой войны, принесший свою руку в жертву за спасение мира, - прими первоначальный обет Аделарда, сына Карломана!

Юноша протянул руку над пламенем и произнес, повторяя за подсказывающим ему жрецом:

- Я готов посвятить свою жизнь без остатка борьбе за справедливое дело. Я готов сражаться за мир, в котором чтут законы богов и людей. Клянусь Мировым Древом Иггдрасилем, что обнажу меч лишь для защиты других. Обещаю быть милосердным к слабым и беспощадным к тем, кто попирает чужие жизни! И, если я солгал хоть в одном слове, пусть обожжет меня это священное пламя!

Огонь на алтаре поднялся выше, дыша почти нестерпимым жаром в лицо Аделарду. Он почувствовал, как волосы его скручиваются от дыхания пламени, но остался стоять, смело глядя на бушующее зарево. Ему вспомнилось, как отец буквально накануне трагедии загадал ему загадку: "Что колет снаружи, но исцеляет внутри?" Поразмыслив, Аделард нашел ответ - огонь. И, вспомнив своего отца, юноша стоял возле пламени, преодолевая жгучую боль и естественное желание отпрянуть.

Затем наступило самое трудное и страшное. По знаку жреца-наставника, он закатал рукав и положил правую руку на алтарь, в жгучее пламя. Ожидал страшной боли и стиснул зубы, готовясь перетерпеть ее. Однако боль так и не пришла. Аделард почувствовал вокруг руки только волны жара, которые постепенно становились все легче. Но жар не впивался в его плоть, рука не вспыхнула и не обуглилась, как должна была. И, когда, по новому знаку жреца, он вытащил руку из огня, она даже не покраснела, и на коже не было ни малейшего следа от ожога. Аделард осмотрел руку, не веря своим глазам.

- Все в порядке: ты прошел первое посвящение, - донесся до него голос жреца-наставника. - Очищение огнем призвано сразу отпугнуть слабых и малодушных. Вспомни-ка, что ты почувствовал? Решимость все преодолеть, стремление проявить себя достойно, - не так ли?

Аделард кивнул.

- Так и должно быть. Не боль, не мучения тела мы предъявляем доблестному Циу, но готовность нашего сердца, свое бесстрашие перед лицом испытаний! Это донарианцы устраивают своим посвященным беспощадные проверки, которые не все выдерживают. Иные и гибнут во время их испытаний. Мы же не требуем от человека больше, чем просит справедливейший из богов.

Аделард поглядел сквозь пламя на изваяние Циу и глубоко вздохнул, чувствуя, как в нем пробуждается новая сила. Его грудь как будто вбирала больше воздуха, глаза видели дальше, мысль его охватывала все пространство храма Циу, всех своих будущих братьев по служению, что ныне истово молились о спасении его отца.

Ему хотелось сказать еще нечто, помимо общепринятых слов обета, что было бы адресовано к богу от него лично. И он произнес то, что сейчас было значимее всего:

- Я клянусь быть достойным моего отца! И, какова бы ни была его судьба, но, здесь или там, он сможет мной гордиться!

Старший жрец кивнул и тепло улыбнулся юноше. А его наставник проговорил:

- Майордом уже сейчас гордится тобой! Он был у нас незадолго до трагедии и просил быть готовыми впредь. А заодно говорил и о тебе.

Юноша снова взглянул на огонь. Так вот в чем дело! Значит, Карломан, уже предчувствуя выбор своего младшего сына, намекнул ему на испытание, которую нужно пройти достойно - стоит лишь перебороть страх и очистить сердце!

- Значит, и свое первое посвящение я смог пройти благодаря помощи моего отца, - растроганно прошептал юноша. - Каков бы ни был жребий норн, в моем сердце отец всегда останется жить!

Оба жреца кивнули ему, нисколько не удивляясь.

- После первого посвящения ты можешь присоединиться к общей молитве, - произнес старший жрец.

- Со всей моей охотой!

И Аделард последовал за жрецами в молитвенный зал, чтобы присоединить свой голос к дружному хору, просившему своего небесного покровителя о спасении Карломана, совершившего подвиг, достойный самого Циу.

***

В то время, как Аделард нашел себя в братстве Циу, Ренье Руфус не без труда освободился из братства Донара. Теперь на артистах бродячего балагана тяжким ярмом лежал долг жрецам, кроме того, они не имели права покинуть деревню, давшую им пристанище, хоть и починили свою кибитку.

Им следовало обсудить между собой сложившееся положение. В тот же день они собрались в гостевой пристройке при доме деревенского жреца, что за небольшую плату приютил странников. Теперь все собрались за дубовым столом, почерневшим от времени, знавшем на своем веку и скромные сельские свадьбы, и оплакивания покойников.

Теперь господин Ренье с Зеленых Холмов сидел во главе стола, рядом с ним - Руфус и Гизела, за ними - Бернар Косматый. Напротив хозяина балагана сидел с мрачным лицом Капет. Он, как и следовало ожидать, решительно отказался собирать деньги на выкуп Руфуса из братства Донара, тогда как остальные охотно согласились.

- Пусть остается в святилище и отрабатывает долг! - презрительно фыркнул Капет. - Ему пора отвечать за свои поступки. Пятнадцать лет - почти уже взрослый мужчина. Сколько можно с ним носиться?

Но господин Ренье не хотел и слушать, чтобы оставить в руках донарианцев мальчика, ставшего ему ближе, чем родной племянник, избравший другой путь.

- Стыдись, Капет! И справедливость, и милосердие советуют нам помочь Руфусу. Паренек совсем недавно лишился сестры, под влиянием минуты сделал ошибку, но вернулся к нам! Стало быть, мы не можем оставить его без помощи. Я скорее продам весь наш балаган с лошадьми и кибитками, если потребуется, хоть он и был делом моей жизни... Впрочем, надеюсь, что до этого не дойдет. Я собираюсь съездить к барону Готье Вексенскому, которого называют Железноруким, потому что он носит стальную перчатку на культе, ибо лишился руки в застенках донарианцев. Надеюсь, что он из благодарности согласится одолжить сто тридцать пять золотых монет. Правда, я очень давно его не видел: не хотел, чтобы барон думал, что я рассчитываю что-то получить от него. Но сейчас нам нужна помощь, это совсем иное дело.

И Бернар, и Гизела были потрясены этой превосходной речью своего главы, и не могли найти никаких слов.

- И мы пожертвуем все, что у нас есть, - Гизела достала из маленькой шкатулки перстень и цепочку, а Бернар высыпал из пояса шесть золотых монет; больше не было.

Руфус глядел на своих близких с огромным смущением. Никогда прежде он представить не мог, что ради него готовы пожертвовать всем, что имеют! Ему хотелось провалиться сквозь землю за то, что так подвел их. Теперь ему оставалось лишь надеяться, что когда-нибудь он сможет как подобает отблагодарить их...

И только Капет отнюдь не собирался проявлять великодушие. Он взглянул своими красными глазами на хозяина балагана.

- Я не согласен отдать ради вашего мальчишки все, что заработал в этом балагане! Но, если ты заставишь барона раскошелиться - другое дело. Однако, если он не даст золота, нам всем придется очень туго. У знатных людей свои понятия о благодарности простолюдинам. Если им помогают, они могут считать, что ты всего лишь исполнил свой долг... Да, кстати, Ренье: ты уверен, что барон жив? Он ведь должен быть уже стариком, и к тому же покалеченным.

- Если окажется, что барон умер, я попрошу его наследников о помощи; если им несвойственна благодарность... ну что ж, тогда придется продавать наш нехитрый скарб, - господин Ренье обвел взглядом присутствующих и со вздохом взглянул на стоящий у стены ларь с имуществом труппы. - Но я уже решился. Как доблестный Циу пожертвовал рукой ради спасения Девяти Миров от чудовищного волка, так и я пожертвую делом всей жизни ради нашего мальчика!

- А какая польза будет с того нам всем, если придется кормиться подаянием? - колюче поинтересовался Капет. - Лучше уж добудь золото у своего знакомого барона. Да постарайся поскорее добиться разрешения ехать дальше! Не знаю, как тебе, а мне уже надоело здесь торчать. Если нас не выпустят, я найду способ уйти, так что донарианцы и волоска моего не увидят!

Но у господина Ренье, обыкновенно спокойного, на сей раз закончилось терпение. Облокотившись обеими руками на стол, он веско, почти угрожающе обратился к Капету:

- А ты не забыл, что всем обязан мне? Я подобрал тебя, истерзанного каким-то зверем, в лесу на границе Арвернии с Арморикой. Мы тебя выходили, предоставили кров, убежище и работу. Я даже не спрашивал тебя, кто ты такой, хотя с самого начала заподозрил, что так далеко от человеческого жилья мог таиться только лесной разбойник. Если бы я тебя не подобрал, тебя бы поймали и вздернули королевские воины. Либо еще хуже - беспомощного, сожрал бы Ужас Кемперра, оборотень-выродок, который в тот самый день убил поблизости охотника из Арморики и водрузил его голову на сосну!

При этих словах хозяина балагана, Капет чуть повернул голову, исподлобья глядя своими красными глазами. А господин Ренье сурово продолжал:

- Думаешь, я не замечаю, как ты все время прикрываешься капюшоном? И как сбегаешь с представлений, если есть риск попасться на глаза стражникам? Очень уж приметная у тебя внешность: кто раз увидит, ни с кем не спутает. Но, пока ты с нами, я молчу. Если ты вздумаешь бежать, я вмиг сообщу властям о своих подозрениях, так и знай!

Повисло тяжелое молчание. Некоторое время все ожидали, чем обернется размолвка.

Наконец, Капет поправил капюшон, давший ему прозвище, пряча белые волосы, и сухо проговорил:

- Я остаюсь. Но отдай долг поскорее!

- Я молю богов, чтобы барон Вексенский был жив и помог нам, - произнес господин Ренье, про себя радуясь, несмотря на возникшие трудности, что Руфус вернулся домой.

***

Пока в кабинете майордома происходило совещание, герцогиня Ираида Моравская, сидя за столом в своих покоях, перебирала речной жемчуг, ожидая возвращения супруга. Это занятие помогало женщине успокоиться и сосредоточиться. Она отбирала жемчужины по размеру, форме и оттенку, пересыпая их в отделения своей шкатулки. К этому занятию она привыкла еще в Моравии, а "дети богини Дану" ценили жемчуг не меньше ее земляков.

Пока она разглядывала новую горсть жемчуга, дверь отворилась, и вошел Гворемор. Вид у него был мрачный. Иде очень хотелось спросить, что произошло на совете, однако она промолчала, продолжая перебирать жемчуг. Сам все расскажет. Спешить следует медленно.

Гворемор широкими шагами пересек комнату, однако не сел в кресло, а остался стоять, оперевшись руками о стол. В выражении его лица было что-то от загнанного зверя, и герцогиня поняла, что вести пришли печальные. Собственно, этого следовало ожидать, коль скоро состояние Карломана, увы, все ухудшалось.

Ираида продолжала перебирать жемчуг, но непроизвольно, по привычке, глазами же внимательно следила за мужем.

- Ида, сможешь ли ты впредь влиять на королеву Кримхильду? - неожиданно спросил герцог.

- В последнее время королева Кримхильда еще чаще, чем прежде, прислушивается к советам дам из Малого Двора, - ответила удивленная Ида. - Королева поняла, что ее своеволие стало причиной трагедии, и сделалась гораздо осторожнее.

- Это хорошо, - как-то непонятно отозвался Гворемор. - Майордому Ангеррану Кенабумскому в нынешних условиях понадобится поддержка королевы. Хотя бы на время.

Ида вопросительно взглянула на супруга. Она не представляла, что все настолько переменится! Ведь до сих пор Карломан и его родные всегда поддерживали Кримхильду...

- Если не произойдет чуда, Арверния вскоре наденет траур по моему кузену Карломану! - резко произнес Гворемор. - Ради памяти того, кто совершил подвиг, достойный Циу, арвернского бога справедливой войны, королева Кримхильда обязана отплатить добром за добро осиротевшему молодому майордому.

Ида вздрогнула, и жемчужины, что были в ее руках, выскользнули и вновь смешались с остальными.

- Я сделаю все, что смогу, - пообещала женщины, скрыв дрожь в голосе.

Гворемор накрыл огромной ладонью ее руки в знак благодарности.

- Я в тебе уверен, моя Ида! Сейчас наступают времена, когда каждый должен сделать все, что в его силах. Твоя задача - заручиться поддержкой королевы Кримхильды. Это хорошо, что король помирился с женой: только она может противостоять влиянию королевы-матери и Ги Верденнского. Пусть Кримхильда отвлечет его от замысла Священного Похода! Тогда еще можно надеяться сохранить мир с альвами и "детьми богини Дану". И еще, я прошу тебя подготовить мальчиков к предстоящим трагическим событиям, на тот случай, если очень скоро нам всем придется надеть траур. Ознакомь их с арвернскими ритуалами, чтобы они ничему не удивились... Мне же на днях, видимо, придется вновь собрать на площади здешних "детей богини Дану", чтобы призвать их к миру. И, если надо, я пойду на все, чтобы не допустить смуты, которая поднимется, как только прозвучит набат. Молись, чтобы они меня услышали, если им предстоит лишиться таниста Карломана!

Опечаленная Ида тяжело вздохнула и кивнула головой, без слов обещая сделать все, что в ее силах. Ведь Карломан, спаситель ее старшего брата, и для ее семьи был близким человеком! И женщина была готова, ради него или в его память, сделать все возможное при Малом Дворе. Вместе с королевой Кримхильдой, с Альпаидой, Матильдой, Ротрудой, с новой, но многообещающей девочкой Фредегондой, они добьются, что Малый Двор станет средоточием влияния на короля, а следовательно - и на политику Арвернии!

[Convollar]

У знатных людей свои понятия о благодарности простолюдинам. Если им помогают, они могут считать, что ты всего лишь исполнил свой долг...

И среди тех, кто не может похвалиться "благородным" происхождением,  есть немало людей, считающих, что все должны им, а они -никому. Более того, люди часто очень не любят тех, кто им помог. Увы!
бедный Карломан, хорошо ещё, что в нём течёт кровь бисклавре, не будь этого, он бы уже покинул этот мир.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

У знатных людей свои понятия о благодарности простолюдинам. Если им помогают, они могут считать, что ты всего лишь исполнил свой долг...

И среди тех, кто не может похвалиться "благородным" происхождением,  есть немало людей, считающих, что все должны им, а они -никому. Более того, люди часто очень не любят тех, кто им помог. Увы!
бедный Карломан, хорошо ещё, что в нём течёт кровь бисклавре, не будь этого, он бы уже покинул этот мир.

Бывают, конечно, благодарные и неблагодарные люди в самых разных сословиях. Но считается, что людям разных сословий все-таки понять друг друга труднее, чем людям одного круга.
Да, будь Карломан обычным человеком, он бы почти сразу умер от нанесенной королем раны. Или еще за много лет до описываемых событий.

Глава 53. Подобный Циу (окончание)
После совещания в кабинете майордома, Ангерран, чувствуя себя очень удрученным, отпустил всех. И только Магнахар, маршал востока, сводный брат его отца, упрямо продолжавшего бороться за жизнь, не спешил уходить.

Ангерран, подойдя к окну и глядя на роскошный королевский сад, ожидал, что скажет ему дядя. Он догадывался, почему сын Теодеберта Миротворца и внук Сигиберта Древнего счел необходимым отвлечь майордома Арвернии от размышлений.

Мрачный Магнахар стоял в паре шагов от племянника. Сколько раз он вот так стоял позади Карломана, который, как и его матушка, королева Женевьева, с детства обожал любоваться восходом и закатом солнца.

О том же в эту минуту думал и сам Ангерран. Он проговорил дрогнувшим голосом:

- Поскольку мой отец так любил закатное время, то его (надеюсь все же, матушка не пойдет за ним так сразу!) погребальный костер вспыхнет в час заката. Это будет иметь значение. Отец был солнцем Арвернии. И без него придет тьма.

Магнахар тяжело вздохнул. Ему была невыносима сама мысль, что он переживет младшего брата, за которого столько раз тревожился. Часто в последнее время Магнахару вспоминалось, как он искал Карломана после битвы на Равнине Столбов. Кроме того, он думал еще и о своих родных, понимая, как сильно они будут страдать в случае смерти Карломана. Но существовало еще и нечто иное, что глубоко беспокоило его.

- Я беседовал с отцом до его с королевой Женевьевой отъезда в Арморику. Отец заверил, что, если случится худшее, он исполнит последнюю волю Карломана. Если потребуется - отдаст свою жизнь за то, чтобы крови пролилось как можно меньше. Он постарается поддержать и успокоить королеву Женевьеву, если ей предстоит так страшно лишиться сына. Мой отец сделает все, чтобы она не подняла "детей богини Дану" на восстание, едва прах Карломана соберут в урну, над которой воздвигнут курган рядом с курганом Хлодиона.

Ангерран кивнул. Он не сомневался в мужестве своего названого деда, Теодеберта Миротворца, хоть тот и не был воинственен. Как доблестный Циу, связав Фенрира, лишился не только руки, но и права создавать законы, ибо преступил клятву, пусть и данную врагу, так и Теодеберт не пожалеет ничего ради сохранения мира.

Бледный и удрученный, Ангерран обернулся к дяде, в свою очередь сочувственно глядя на него. Оба они прекрасно сознавали, что, если в Арморике все же вспыхнет восстание, то и Теодеберт, и Сигиберт могут сделаться его жертвами, потому за то что арверны. И те готовы были принести себя в жертву, оставаясь в беспокойной стране. Магнахару грозило больше не увидеть своего отца, а тем более деда, если королева Женевьева не совладает на Совете Кланов с вождями партии меча... или, того хуже, сама присоединится к ним.

Магнахар лишь сдержанно кивнул в ответ на незаданный вопрос Ангеррана. Он все для себя решил. В нынешние трудные времена каждый обязан до конца исполнить свой долг. Кроме того, такова была воля его брата, майордома Карломана, которого Магнахар любил и уважал, и за которого с детства привык отвечать, будучи старшим. Если такова цена мира в Арвернии, Магнахар пожертвует своими отцом и дедом, тем более что те и сами не потребовали бы ничего иного. Его, маршала востока, долг - заниматься междугорской границей и графом Бёрнландским, устроением Союза Карломана. Из-за восточной угрозы Карломан и упустил из виду сложные отношения между двумя королевами, что привело к трагедии на ристалище...

***

После того, как Ангерран отпустил участников совета, Дагоберт вместе с сыном Хродебергом и Варохом вышли за дверь и приостановились, ожидая. Впрочем, старик тут же догадался, почему задерживается Магнахар.

Никто из них не произносил ни слова. Варох тоже был мрачен и медлил идти к смертному ложу своего лучшего друга, гибель которого никогда не простит себе, ибо отсутствовал рядом с ним в роковой час...

Дагоберт с Варохом встретились взглядами и долго смотрели друг на друга. Коннетабль вспомнил те страшные четыре дня после битвы на Равнине Столбов. Варох тогда сам был ранен в ногу, но, забыв о своей ране, что, впрочем, заживала быстро, неустанно заботился о Карломане. Вместе с его отцом, королем Хлодебертом Жестоким, он, забыв о сне и еде, не отходил от ложа Карломана, пребывающего в глубоком беспамятстве. Тогда Варох подкладывал ему под подушку амулеты "детей богини Дану", держал Карломана за руку, беззвучно молился, а может быть, призывал его вернуться...

А сейчас Варох размышлял о том, где именно Карломан хранил свой архив. Своим чутьем бисклавре он кое о чем догадывался, но понимал, что Дагоберту будет трудно обнаружить доказательства вины королевы-матери. Не намекнуть ли ему, где следует их искать?

В этот момент Дагоберт тяжело вздохнул, прерывая давние воспоминания. Тогда Карломан все же очнулся, на радость всем. Теперь же...

Хродеберг же подумал, что исполненный сожаления вздох отца относится к нему. У него и так сжималось сердце при виде мрачного отца, что сильно постарел в последние две седьмицы. Ему также было горько сознаваться, что, если умрет Карломан, то и Альпаида последует за ним. А сильнее всего Хродеберга удручало, что в гибели его шурина и медленном угасании сестры виновата была женщина, которую он сам любил всю жизнь и продолжал любить сейчас. Если бы только он мог предположить, чем обернутся благие намерения королевы Бересвинды! Однако ничего уже не исправить. Теперь он мог в одночасье потерять любимого кузена, сестру, а, если так пойдет и дальше, то и отца, что твердо решился посвятить остаток жизни борьбе против возлюбленной сына...

До Хродеберга не раз доходили слухи о недобрых деяниях Бересвинды. Но он избегал ненадежных слухов. Если же его невенчаная супруга все же доверяла ему свои мрачные тайны, то Хродеберг старался понять ее. Ведь королева-мать сводила счеты не с кем попало, но с врагами Арвернии, угрожавшими покою королевства. Что ж: сам он, маршал запада, сражался на полях битв с открытыми врагами своей родины. А что было делать Бересвинде, женщине и королеве, если доводилось сталкиваться с предательством вельмож или вражескими шпионами? Она была вынуждена совершать злые поступки, избавляясь от врагов с помощью яда или кинжалов наемных убийц. Каждая из таких смертей спасала сотни невинных жизней. Зная о своей возлюбленной больше других, Хродеберг многое мог простить.

Но он сознавал, что не сможет простить именно то, в чем Бересвинда оказалась виновна не по своей воле. Гибель своего шурина и сестры, страдания его отца, которого Хродеберг всю жизнь любил и почитал, и для которого, несомненно, смерть Карломана и Альпаиды будет страшным ударом.

И Хродеберг проговорил, мрачно склонив голову:

- Если архив Карломана не найдется, или там не будет достаточных доказательств против королевы-матери... то я, вопреки своей воле, готов предъявить свидетельства ее неприглядных деяний... Ибо я любил Бересвинду и продолжаю любить, однако своих родных я люблю не меньше.

Многим людям приходится в своей жизни приносить жертву, и для каждого эта жертва своя. Тому, что, подобно Циу, выбрал путь доблести и чести, не всегда приходится в буквальном смысле отдавать на съедение руку. Порой оказывается необходимо отказаться от своей любви. Даже сейчас Бересвинда была дорога ему, как в молодости. И все же он от нее отрекся, даже предполагая, что она не простит его, а может быть, и сама отомстит за предательство.

Дагоберт понял по лицу сына, какую трудную борьбу ему пришлось выдержать.

- Благодарю тебя, сын! Пусть боги вознаградят тебя за сделанный выбор. Если уж у нас не окажется другого способа разоблачить королеву-мать - вот тогда я попрошу тебя о помощи. Ты согласен, Хродеберг?

- Да, отец, - печально проговорил маршал запада.

Варох, ставший свидетелем беседы отца с сыном, задумчиво кивнул в такт своим мыслям.

***

Хотя господин Ренье с Зеленых Холмов и быстро принял решение, что следует делать, но ему потребовалось время, чтобы приехать за помощью к барону Готье Вексенскому. Так что наступил уже второй месяц лета, хеуимонат, "сенокосник", когда хозяин бродячего балагана добрался до замка барона Вексенского.

Между тем, до замка барона доходили печальные вести. Там уже знали, что граф Кенабумский, их сюзерен, умирает, и что в этот день ему должны вложить в руки меч, дабы боги приняли его в Вальхаллу, хоть ему и суждено погибнуть не на войне.

В этот день хозяин замка, барон Вексенский, которого называли еще Железноруким, ибо вот уже тридцать лет у него вместо правой руки была железная перчатка, пришел в святилище замка вместе с несколькими самыми близкими людьми. Все были одеты в темные, почти траурные одежды.

Перед фигурой Всеотца Вотана жрец возносил молитвы скорбным и торжественным тоном:

- Если жребий норн должен исполниться над доблестным майордомом, пошли ему, Отец Павших, легкий уход и достойное место в Вальхалле!

Сам же хозяин замка, высокий старик с прямой осанкой, стоял возле изваяния Циу.

Невидящим взором глядя сквозь пламя на алтаре бога войны, барон вспоминал своего сюзерена, Карломана Кенабумского. Тот еще совсем юношей, в возрасте семнадцати лет, защищал справедливость. И сам барон был обязан тем, что его оправдали и освободили, в первую очередь своим друзьям - бродячим артистам, что не предали его даже ценой своей жизни, а во вторую - именно Карломану. Когда молодой граф Кенабумский узнал о самоуправстве донарианцев на его землях, да еще и с грубыми нарушениями законов, он не побоялся выступить перед своим царственным отцом против самого Ги Верденнского и его бесчестных последователей. Карломан довел его дело до короля. Еще прежде, при покойном короле Хильдеберте Строителе, Карломан решался затевать горячие споры с очень влиятельным тогда Ги Верденнским.

Левой, живой рукой Готье погладил длинную седую бороду, а правую, железную, с усилием возложил на каменный пьедестал изваяния Циу. Но кто бы мог представить, чем обернется дело? Именно трагедия на ристалище, что вот-вот заставит всю Арвернию оплакивать майордома, что, подобно Циу, пролил свою кровь ради общего блага, вновь возвращает ко двору Ги Верденнского и донарианцев!

Пока в святилище продолжалась молитва, никто из домочадцев не решался побеспокоить старика, погруженного в раздумья. Но, как только жрец умолк, к барону подошел его старший внук и наследник его титула, Берхар. Ему был тридцать один год, он хорошо знал историю своего деда и всецело разделял его интересы. Это он некогда в святилище Донара оспорил проповедь Торвальда, направленную против альвов (их спор услышал Тибо, впрочем, поверивший жрецу).

В свое время Берхар Вексенский, служа при королевском дворе, всем сердцем влюбился в Матильду де Кампани, дочь канцлера. Он даже посвящал ей песни, и при дворе его называли "Берхар Песнопевец". Однако Матильда отвергла его любовь, ибо любила Карломана, а позже стала королевой. Когда же овдовела, было слишком поздно: наследник одного из многих баронов - не пара вдовствующей королеве.

Поклонившись своему деду, Берхар произнес:

- К тебе на поклон приехал старый знакомый. Он назвал себя Ренье с Зеленых Холмов, владельцем странствующего балагана. Некогда его брат отдал за тебя жизнь. Он просит у тебя аудиенции.

Старик сильно побледнел, услышав это имя. Он хотел что-то сказать, однако внук задержал его, взяв за руку.

- Пришла еще весть. Сообщают, что при королевском дворе нет единства. Есть те, кто готов поддержать донарианцев, но существует и партия, готовая противостоять Ги Верденнскому. Сам барон не может пока приехать к королю, поскольку ему пришлось быть возле своего умирающего зятя, Одиллона Каменного. Между тем, майордом, Ангерран Кенабумский, и сенешаль Варох подали жалобу королю о самоуправстве братства Донара на землях графства Кенабумского, в связи с убийством кельпи.

Выслушав внука, Готье Вексенский произнес с удивительной живостью для своих шестидесяти девяти лет:

- Перво-наперво я хочу видеть Ренье с Зеленых Холмов. Я обязан жизнью ему и его, увы, покойному брату. С удовольствием приму его, тем более что он - редкий гость, и не любит просить. Должно быть, важное дело привело его... А затем у меня будет важное поручение к тебе, Берхар! Тебе надлежит поехать ко двору. Заменишь меня, как вассал графа Кенабумского, на погребальных церемониях в честь майордома. И впредь останешься среди тех, кто противостоит Ги Верденнскому и братству Донара.

Берхар поклонился, в знак обещания приложив руку к груди.

- Я сделаю все, что смогу, дедушка! Поверь, я готов, как и граф Кенабумский, отдать жизнь ради сохранения мира. Я не допущу, чтобы Ги и его псы вновь творили беззаконие!

Готье кивнул внуку и вместе с ним покинул святилище, бросив напоследок взор на изваяние Циу. Он был готов выполнить просьбу Ренье с Зеленых Холмов, а также с прежней энергией размышлял о политической борьбе при арвернском дворе. Ибо всем было ясно, что она разгорится, если Карломан Кенабумский умрет.

[Convollar]

Ну, что же, Готье Вексенский добро помнит, качество редкое среди высшего сословия. Надеюсь, он поможет Ренье расплатиться с пиявками, полагающими себя вершителями высшей справедливости. А Хродебергу пришлось сделать очень трудный выбор, а ещё труднее ему будет осознать, что он всю жизнь любил змею. Если найдутся архивы Карломана и деятельность Бересвинды станет известна и доказана.

[katarsis]

О. Новые герои. Начинаем надеяться на счастье для Матильды
Судя по всему, барон Руфусу в помощи не откажет, похоже, можно расслабиться. Вряд ли сумма и для него окажется неподъёмной, хотя всяко бывает.
События с Карломаном вышли на финишную прямую, но скорее бы уж, пока с водой ещё что-нибудь не случилось. Давно думаю, что Фредегонде, возможно, стоило действовать иначе: не тащить воду самой, а сказать что-то вроде: "Представляете, источник вейл заработал. Я прихожу, а он работает!" А уж дотащить воду до Карломана и без неё бы нашлось, кому. И уж точно никому бы не пришло в голову эту воду проливать. Хотя я понимаю, что это могло вызвать некоторые подозрения, а в условиях активизации Ги Верденнского такие подозрения, конечно, некстати.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Ну, что же, Готье Вексенский добро помнит, качество редкое среди высшего сословия. Надеюсь, он поможет Ренье расплатиться с пиявками, полагающими себя вершителями высшей справедливости. А Хродебергу пришлось сделать очень трудный выбор, а ещё труднее ему будет осознать, что он всю жизнь любил змею. Если найдутся архивы Карломана и деятельность Бересвинды станет известна и доказана.

Надеюсь, что поможет, и они расплатятся с донарианцами вовремя!
А Хродеберг ведь и так знает немало. Но до сих пор находил для нее оправдания:
"До Хродеберга не раз доходили слухи о недобрых деяниях Бересвинды. Но он избегал ненадежных слухов. Если же его невенчаная супруга все же доверяла ему свои мрачные тайны, то Хродеберг старался понять ее. Ведь королева-мать сводила счеты не с кем попало, но с врагами Арвернии, угрожавшими покою королевства. Что ж: сам он, маршал запада, сражался на полях битв с открытыми врагами своей родины. А что было делать Бересвинде, женщине и королеве, если доводилось сталкиваться с предательством вельмож или вражескими шпионами? Она была вынуждена совершать злые поступки, избавляясь от врагов с помощью яда или кинжалов наемных убийц. Каждая из таких смертей спасала сотни невинных жизней. Зная о своей возлюбленной больше других, Хродеберг многое мог простить."

О. Новые герои. Начинаем надеяться на счастье для Матильды
Судя по всему, барон Руфусу в помощи не откажет, похоже, можно расслабиться. Вряд ли сумма и для него окажется неподъёмной, хотя всяко бывает.
События с Карломаном вышли на финишную прямую, но скорее бы уж, пока с водой ещё что-нибудь не случилось. Давно думаю, что Фредегонде, возможно, стоило действовать иначе: не тащить воду самой, а сказать что-то вроде: "Представляете, источник вейл заработал. Я прихожу, а он работает!" А уж дотащить воду до Карломана и без неё бы нашлось, кому. И уж точно никому бы не пришло в голову эту воду проливать. Хотя я понимаю, что это могло вызвать некоторые подозрения, а в условиях активизации Ги Верденнского такие подозрения, конечно, некстати.

Насчет новых героев - видно будет, как эрэа Менестрель распорядится. У меня пока насчет Берхара другие мысли возникли...
Будем надеяться, что здесь все уладится.
Скоро уже! По событиям - еще несколько глав, но времени-то на самом деле прошло гораздо меньше, чем кажется.
Не уверена, что вышло бы как лучше. Заинтересовались бы все равно, почему источник заработал, и именно в присутствии Фредегонды. И, Вы правы: привлекать внимание Ги Верденнского ей никак не следует.

Глава 54. Две стороны (начало)
В то время как Дагоберт Старый Лис на совете у майордома высказался о борьбе с королевой-матерью, сама она не подозревала о близкой угрозе, однако и не собиралась сидеть сложа руки. После разговора со своим царственным сыном, когда она благословила будущий Священный Поход, Бересвинда Адуатукийская вновь подумала о молодой королеве. Ее волновало, что король помирился с Кримхильдой и упоминал о ней почти с нежностью влюбленного. И это - после всего, что натворила сумасбродная девчонка, на глазах у всего двора кокетничая с посторонними мужчинами, что и привело к трагедии, лишившей Арвернию майордома Карломана! Не мириться с ней, а сослать в какую-нибудь отдаленную крепость, урезав содержание, чтобы почувствовала, насколько на самом деле непрочно ее положение, - вот как следовало поступить с Кримхильдой, по мнению королевы-матери. Чтобы, если уж надменной дочери нибелунгов позволят вернуться ко двору ее супруга через год-другой, была благодарной и послушной. Но Хильдеберт помирился с женой всего через две седьмицы после того, как она довела его до кровопролития. И к тому же, вновь не спросил совета у своей матери. Последнее тревожило ее сильнее всего. Кто знает, как поведет себя король под влиянием супруги?

И королева-мать после аудиенции у своего царственного сына решила встретиться с принцессой Бертрадой, узнать у нее, как прошла встреча кузин. Но до назначенного срока было еще далеко, и она решила сперва побеседовать с графиней де Кампани, ее доверенной наблюдательницей при Малом Дворе. Послала за ней одну из фрейлин, и та нашла Оду сразу после визита к юным принцессам. Таким образом, графиня, расставшись со своей дочерью, тут же направилась в покои королевы Бересвинды. Матильда лишь успела незаметно подмигнуть матери, прося ее не говорить Паучихе слишком много.

Постучавшись в дверь покоев королевы-матери, Кродоар де Кампани услышала доброжелательное: "Войдите!" И, ободренная, открыла дверь и прошествовала по черно-белым плиткам.

Королева-мать улыбнулась ей и жестом пригласила сесть в кресло напротив своего.

- Присаживайся, Ода! Мне сказали, что ты навещала принцесс, наших внучек? Благополучны ли они?

"Наших внучек!" В этом признании была и милость, и напоминание, что у них, королевы и графини, общие интересы. Хотя в свое время королева Бересвинда была недовольна, когда граф Кенабумский выбрал второй женой для ее старшего сына Матильду - превосходно воспитанную девушку, дочь одного из самых полезных сановников, но все же не королевской крови. Зато впоследствии, когда появилась Кримхильда, сравнение с Матильдой всякий раз происходило в пользу последней.

Благодарно улыбнувшись, графиня де Кампани произнесла:

- Я очень признательна тебе за все, государыня! Принцессы здоровы, они хорошо учатся и готовятся к предстоящей свадебной церемонии своего дядюшки. Особенно большие надежды подает принцесса Регелинда, твоя истинная внучка, государыня, - Ода прижала руки к груди, словно прося Бересвинду поверить.

На одно мгновение лицо женщины в черном платье смягчилось, на нем отражилось тепло, на какое считали ее способной лишь самые близкие.

- Да: в ней чувствуется кровь моей семьи, по обеим линиям, - и она тут же помрачнела, вспоминая своего покойного сына, Хлодеберта VII, и его первую жену, приходившуюся ей племянницей. - Тем не менее, твоя дочь Матильда старается заменить девочке мать. Я благодарна ей. Как и всему вашему семейству за то, что вы делаете ради блага Арвернии.

У графини де Кампани радостно забилось сердце. Сама королева-мать благодарит их семью, ценит их заслуги! Тем не менее, за ее похвалой вполне могло последовать новое трудное поручение, так что Ода на всякий случай постаралась держать ухо востро.

- Весь род графов де Кампани - верные слуги короны, государыня! - горячо заверила она. - И мы знаем, кто из правителей Арвернии больше всего заботится о ее благосостоянии!

Королева-мать величественно кивнула.

- В таком случае, поведай мне, Ода, как обстоят дела при Малом Дворе! Мой царственный сын сообщил мне, что помирился со своей женой. Как нынче ведет себя моя невестка, которой очень посчастливилось?

Здесь графиня могла сообщить лишь то, что застала этим утром в качестве сторонней наблюдательницы, ибо молодая королева ее не жаловала, так что спрашивала советов у кого угодно, только не у нее, самой опытной среди придворных дам. Более того - Кродоар с недовольством замечала, что молодая королева, так и оставшись иностранкой в сердце своем, советовалась с другими иностранками - Ираидой Моравской, Ротрудой, а теперь вот еще и с девицей из дремучего Шварцвальда. Всем им, по мнению графини Кампанийской, не было никакого дела до блага Арвернии. Однако она помнила свое обещание дочери и старалась говорить осторожно, не сгущая красок:

- Вечером, когда произошло примирение между царственной четой, король проводил королеву Кримхильду до ее покоев и трогательно простился с ней, как рассказывают бывшие с ней дамы. Меня в это время не было при Малом Дворе, так что я, к сожалению, ничего не могу к этому добавить. По их словам, примирение произошло неожиданно для всех. Королева вышла вечером на балкон подышать свежим воздухом, а вернулась спустя почти два часа через комнаты короля и в сопровождении своего царственного супруга.

- Прокралась, чтобы перехитрить короля, доверчивого, как все мужчины! - не сдержавшись, прошипела Бересвинда. - Продолжай, Ода! Что было, когда король проводил ее в покои?

- Он пожелал ей спокойной ночи, и сказал, что надеется на ее поддержку. И королева Кримхильда подтвердила, что соглашается. Это все, что мне удалось узнать, государыня, поговорив и Ираидой Моравской и Ротрудой, - добавила графиня с сожалением. Как ей хотелось бы сообщить королеве-матери побольше сведений!

Бересвинда Адуатукийская сидела, грозно нахмурившись. Ей было жаль, что после всего случившегося ее сын еще ищет поддержки у этой женщины. Она не могла ошибиться, видя, с какой радостью Хильдеберт заверил, что Кримхильда одобряет Священный Поход! Но что руководит ее невесткой, хотелось бы понять королеве-матери. Неужто что-то поняла и готова, как подобает ее высокому званию, способствовать победам своего мужа? Было бы слишком хорошо! А если тут опять обман? Бересвинда не могла себе позволить совершить ошибку. Если Кримхильда окажется недостойной своего высокого звания, она погубит Арвернию!

- Значит, король не ночевал в ее покоях, - утвердительно произнесла она.

- Нет, государыня. Король, простившись с королевой, вернулся к себе, - с уверенностью отозвалась графиня де Кампани.

Это уже к лучшему. Стало быть, полной власти над Хильдебертом у этой нибелунгской кошки не было. Но, с другой стороны - получалось, что она влияла на короля не только своим женским обаянием, но взяла в плен его ум и душу, - а это было куда опаснее, если все же она ненадежна, как подозревала королева-мать. Ибо в истории много раз жены еще красивее Кримхильды годами сидели на женской половине, прилежно вышивая и рожая детей. Но женщина, которой есть что сказать мужчине, от которой он ждет поддержки, - она становится либо благословением, либо проклятьем!

Королеве-матери припомнилось признание, что выкрикнула ей невестка в пылу ссоры, во время их встречи в саду. Тогда она несказанно удивилась, но после, за бурными событиями, это как-то забылось, и только сейчас вспомнилось.

- А скажи, Ода... в прошлые времена, до последних событий, король навещал свою жену в ее спальне? Оставался ли с ней на ночь?

Вопрос застал графиню врасплох: она не знала, как ответить, чтобы не задеть королеву-мать. В конце концов, решила, что самым верным ответом будет правда.

- Государыня, ни мне, и никому из придворных дам не приходилось ни разу замечать в постели королевы Кримхильды следов мужского присутствия.

Бересвинда нахмурилась, однако ничего не сказала. Она не сомневалась, что ее царственный сын здоров и нормально развит, как подобает мужчине его возраста, ибо до его женитьбы сама приставляла к нему дам. Если Хильдеберт с Кримхильдой не делят ложе вовсе, причины здесь были в их личных отношениях, и королева-мать не сомневалась, что "нибелунгская валькирия" виновата во всем, а вовсе не ее сын. Следовало выяснить, в чем состоит причина, а уж тогда принять меры, каковы бы они ни были.

Королева Бересвинда Адуатукийская, прозванная Паучихой, была наверняка не первой из матерей, убежденных, что ни одна женщина никогда не сможет сделать для ее сына больше, чем она, заботливая родительница. У нее лишь было больше возможностей, чем у обычных женщин, и она умела идти до конца.

Кивнув головой в такт своим размышлением, Паучиха обратилась к графине де Кампани:

- Ну ладно, Ода; я поручаю тебе наблюдать и впредь за моей невесткой и Малым Двором. Если там произойдет нечто необычное, сразу сообщай мне.

И здесь супруга канцлера решила все-таки поведать своей царственной покровительнице о том, что весь день не давало ей покоя:

- Кое-что уже произошло, государыня! Королева Кримхильда включила в число своих фрейлин свою и принцессы Бертрады юную кузину, виконтессу Фредегонду. Сегодня утром состоялось ее представление.

- Ах, эта девочка с ласточкой, - припомнила Бересвинда, из поля зрения которой не исчезал никто, виденный хоть раз. - И что же она? Рада ли стать фрейлиной арвернской королевы?

- Рада, государыня, и клянется быть впредь полезной своей царственной кузине!

Ах, как хотелось графине де Кампани поведать королеве-матери о первой встрече с Фредегондой: о том, как молодая королева посадила эту девчонку на почетное место, а ей, родственнице королевского дома, велела уйти! Но она обещала Матильде не говорить лишнего, а та неукоснительно соблюдала волю уже почти покойного майордома. И на что графу Кенабумскому эти еще ни к чему не пригодные девчонки: Фредегонда, принцесса Бертрада, да и сама королева Кримхильда, зачем он так усердно продвигал их к арвернскому двору, - графине хотелось бы понять. Однако дочь утверждала, будто майордом никогда не ошибался. И потому ей приходилось до поры до времени пусть не обманывать, но скрывать от королевы Бересвинды подробности, что наверняка ее заинтересовали бы. "До поры до времени", - повторила себе графиня де Кампани.

Королева-мать задумалась о Фредегонде, прежде едва замеченной ею, потому что та была родственницей Кримхильды и Бертрады. Интересно, какая польза молодой королеве от юной кузины? Или она успела в ней разглядеть нечто, пока недоступное взору королевы-матери? Если да, было бы неплохо переманить ее на свою сторону. Девочка молода, и в Дурокортере недавно, вряд ли успела разобраться в придворной обстановке. Кримхильде, конечно, нужен при Малом Дворе каждый верный человек, но и сама Бересвинда нуждалась в людях не меньше.

- Значит, девочка с ласточкой... Ну что ж, постараемся приглядеться к ней! Ода, прояви доброжелательность. Держись с Фредегондой так, чтобы завоевать ее доверие. Убеди ее, что и я желаю лишь добра моей невестке и ее близким, что, помогая мне, она одновременно поможет и Кримхильде. Намекни, что только я могу устроить ее жизнь и замужество с достойным женихом. Ты меня поняла?

Графине де Кампани стоило некоторого труда скрыть недовольство, вызванное поручением королевы-матери. Но она прекрасно знала, что оспаривать ее приказы бесполезно.

- Да, государыня! Я попытаюсь заручиться ее поддержкой. Хотя не думаю, чтобы тебе могла быть полезной девчонка, едва переставшая играть в куклы.

- Недооценивать молодых - опасная ошибка, Ода, - возразила Бересвинда. - Они тоже бывают умны и талантливы, и успевают совершить многое еще до того, как их волосы поседеют. Возьми для примера хотя бы Карломана Кенабумского! Он был еще совсем юношей, когда все убедились, что ему суждено блестящее будущее.

Ода кивнула, соглашаясь, хотя про себя и фыркнула. Одно дело - сын арвернского короля, потомок Карломана Великого, и совсем другое - какая-то безвестная девчонка из Шварцвальда!

- Хорошо, государыня! Я постараюсь заручиться ее поддержкой, как ты велишь.

- И правильно сделаешь! При дворе нет лишних происшествий и незначительных личностей. Каждый человек может пригодиться. А эта Фредегонда еще и замечательно красива. Года через два, при умении пользоваться своей красотой, она сможет разбивать сердца мужчин. И, если с умом использовать ее очарование, она завлечет в свои сети не одного из полезных нам людей!

Графиня Кродоар де Кампани почтительно склонила голову.

- Твоя мудрость, государыня, поможет определить предназначение каждого человека!

- Это не моя мудрость, это бремя, что боги возлагают на королей, - нахмурилась Паучиха. - Ну что ж, Ода, я благодарна тебе! Ты хорошо поработала, но этого мало. Моя невестка и ее окружение должны быть под неусыпным контролем. Ты, конечно, понимаешь, что сейчас события могут непредсказуемо измениться. Если майордом умрет, при дворе все придет в движение. Начать хотя бы с Альпаиды, что имеет большое влияние на молодую королеву. Что она станет делать после смерти Карломана?

- Сейчас у нее такой вид, словно она сама умирает вместе с ним. Она худеет и бледнеет день ото дня. Сегодня ее весь день не было при дворе: королева позволила ей отдохнуть по состоянию здоровья.

- Она может и умереть, - поразмыслив, кивнула Бересвинда. - Но, если выживет, очень бы хотелось знать, на чью сторону станет. Право, меня удивляет, что она не винит Кримхильду в трагедии со своим супругом! Если же Малый Двор станет средоточием новой партии при дворе, мы обязаны все учесть, Ода! Лишь в этом случае я смогу и впредь чтить твое семейство сообразно заслугам.

Графиня вновь склонила голову.

- Ты всегда можешь на меня рассчитывать, государыня!

- Я знаю это. И надеюсь, что ты не потеряешь хватку: не время для этого теперь! Ступай, Ода. Жду твоих новых донесений.

Склонившись перед своей повелительницей на прощание, графиня де Кампани удалилась, как всегда высокая и прямая, со стойкой атакующей змеи, как думала о ней много раз королева Кримхильда.

[Convollar]

Серпентарий! Или ызыржатник. Кишат и кишат.

Хильдеберт помирился с женой всего через две седьмицы после того, как она довела его до кровопролития. И к тому же, вновь не спросил совета у своей матери. Последнее тревожило ее сильнее всего.

Интересно, какие ещё советы король должен просить у своей матушки? Мальчик уже давно вырос. Вот уж кого необходимо отправить в дальнюю крепость с урезанным содержанием, так это Бересвинду. А чтобы ей было кого кушать, приставить к ней графиню де Компани.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

Серпентарий! Или ызыржатник. Кишат и кишат.

Хильдеберт помирился с женой всего через две седьмицы после того, как она довела его до кровопролития. И к тому же, вновь не спросил совета у своей матери. Последнее тревожило ее сильнее всего.

Интересно, какие ещё советы король должен просить у своей матушки? Мальчик уже давно вырос. Вот уж кого необходимо отправить в дальнюю крепость с урезанным содержанием, так это Бересвинду. А чтобы ей было кого кушать, приставить к ней графиню де Компани.

А чего другого ждать от властных кругов? Здесь у нас хоть далеко не все такие!
Бересвинда считает, что сын обязан с ней советоваться по поводу своей семейной жизни.
Меры против нее, конечно, предпринимаются, но не знаю, дойдет ли до такого.

Глава 54. Две стороны (окончание)
Рабочий день королевы-матери продолжался. В назначенный час она приняла принцессу Бертраду. К ее приходу Бересвинда Адуатукийская распорядилась принести фрукты и прохладительный напиток, поставить на стол букет лесных фиалок, которые любила невеста принца Хильперика. Королева-мать по-прежнему демонстрировала девушке свою приязнь. Надо было расположить Бертраду к себе, чтобы, если потребуется, противопоставить чрезмерно независимой Кримхильде.

С легкой улыбкой приветствовав принцессу, Паучиха пригласила ее к столу.

- Попробуй землянику со сливками и виноград, дочь моя! В юности свежие плоды полезнее всего, ибо девы и юноши, налившись весенними соками, сами бывают на них похожи.

- Благодарю тебя, государыня! - с этими словами Бертрада сделала изящный книксен, прежде чем сесть в кресло.

Бересвинда задумчиво разглядывала изящную и вместе с тем крепкую фигуру девушки, обладавшей, как она заметила, широкими бедрами, - значит, можно надеяться, что уж она-то сможет подарить своему супругу детей! Теперь уже королева-мать всерьез опасалась, что брак ее сына может так и остаться бездетным, и, значит, союз Хильперика и Бертрады в самом деле становился спасением для королевского дома Арвернии.

Но пока еще до этого было далеко. Королева-мать решила постараться разузнать, что, собственно, происходит в семейной жизни королевской четы, - деликатный вопрос, с которым не сразу решишь, к кому и подступиться. Сейчас же ее не меньше интересовали отношения между кузинами.

- Какой прием оказала сегодня моя царственная невестка тебе и твоей юной родственнице, Бертрада? Как она держалась? О чем беседовала с вами?

- Королева Кримхильда... - после недавнего разговора с Фредегондой, полного сравнений из шахматной игры, принцесса хотела пожаловаться на ее назначение, но одумалась и решила начать с более важного: - ...она сообщила, что помирилась с королем. И пожелала мне с принцем Хильпериком столь же полного взаимопонимания, как у них!

Королева-мать кивнула, изумляясь про себя наглости Кримхильды. Взаимопонимания, из-за которого та погубила майордома Арвернии, ну надо же!

- А что ты ответила ей? - спросила она у Бертрады.

- Я заверила кузину, что мы всегда сохраним взаимопонимание! - ответила принцесса с ясными глазами послушной девочки.

- Ты ответила правильно! И да поможет тебе Фрейя, чтобы так было! - пожелала ей Бересвинда. - Ты должна помнить: в вашей с Хильпериком любви - залог будущего Арвернии! Чем больше ты сделаешь для мира и лада в семье, тем скорее у вас появится наследник. Погляди на Кримхильду и сделай наоборот!

Бертрада и сама после беседы с царственной кузиной думала о том же. Ее встревожило это примирение. Хоть королева-мать и уверяла, что Кримхильда бесплодна, но ведь они с королем еще молоды, и вдруг у них все же родится сын? Нет, нет! Всем своим существом Бертрада готова была воспрепятствовать рождению возможного королевского наследника. Они с Хильпериком, и только они должны были стать родителями наследного принца Арвернии! Теперь девушка считала дни, оставшиеся до свадьбы. Она обещала себе, что никуда не отпустил Хильперика, пока у нее не родится крепкий, здоровый сын, будущий наследник престола. Только бы ничто, даже траур по графу Кенабумскому, если ему суждено умереть, не помешало свадьбе, не заставило отложить ее!

- Государыня, - вырвалось у Бертрады отчасти намеренно, отчасти от искреннего волнения, - ведь свадьба состоится в назначенный срок?

- Ах, вот какие мысли тебя волнуют! - усмехнулась королева-мать, глядя на раскрасневшуюся от волнения девушку. - Что бы ни случилось, возможно, что ваша с Хильпериком свадьба пройдет скромнее, чем хотелось бы, но она точно состоится в положенный день. Для Арвернии сейчас очень важно сохранить хорошие отношения с твоей родиной. Так что уже скоро вы с Хильпериком заключите друг друга в объятия!

Бертрада молитвенно сложила руки.

- Я прошу богов об этом, государыня!

- Это все очень хорошо, но, прошу тебя, припомни, говорила ли тебе Кримхильда еще что-нибудь, - напомнила королева-мать, возвращая размечтавшуюся девушку с небес на землю.

- Она говорила о том, как важны в семье поддержка и понимание. И казалась весьма довольной собой.

- О, еще бы ей не быть довольной, после того, как быстро вернула расположение моего доверчивого сына! - не сдержавшись, прошипела Бересвинда. - Видишь, милая Бертрада, как легко она может заморочить голову каждому, кто хотя бы немного расположен к ней!

Бертрада, помрачнев, кивнула.

- Кримхильда приняла нашу кузину Фредегонду в свои фрейлины. Объяснила это заботой о моих интересах: чтобы после свадьбы рядом со мной осталась хоть одна близкая душа, - но мне-то какая польза, если она все равно перейдет ко двору моей царственной кузины?

Королева-мать сочувственно покачала головой, не подавая вида, что уже знает о назначении Фредегонды от графини де Кампани.

- Право, я не ожидала, что настолько красивая девушка, как твоя кузина, окажется настолько неблагодарной!

Бертрада вздохнула ей в ответ.

- Пусть боги простят Фредегонду, а я ее не виню. Быть фрейлиной арвернской королевы гораздо почетнее, чем входить в свиту принцессы или вернуться в Шварцвальд. Она просто сияла от счастья, когда королева пригласила ее. Что ж, я должна пожелать ей счастья, если только оно возможно на выбранном ею пути!

- Ты говоришь, как подобает настоящей королеве, более мудрой, чем Кримхильда, - еще ласковее промолвила королева-мать. - Но что касается твоей кузины - прошу тебя, не считай ее безнадежно испорченной. Ведь она еще почти дитя. Пусть у нее останется выбор между тобой и Кримхильдой. Постарайся сохранить с ней добрые отношения. Она еще может быть тебе полезна, пусть даже сейчас приняла сторону Кримхильды.

Бертрада подняла голову, отметив про себя, что и сама подумала о том же в первую очередь, стало быть, она быстро осваивается при дворе.

- Я уже встретилась с Фредегондой и постаралась убедить ее быть осторожной и следовать моему примеру, прислушиваться к советам более сведущих людей, - кивок королеве-матери не оставлял сомнений, кого принцесса имела в виду.

"А ты не так уж проста и легкомысленна! Без всяких подсказок поступила так, как и я сделала бы на твоем месте. Что ж, сейчас твоя догадливость к лучшему", - сказала про себя Бересвинда.

- Твой поступок делает тебе честь, дочь моя, - одобрила она. - Ну а что же виконтесса Фредегонда? Принимает ли она твой совет?

- Сказала, что принимает, и пообещала впредь быть осторожной, - Бертрада спохватилась, задумавшись: что на самом деле обещала ей Фредегонда? Как легко ускользнула она от беседы, вроде бы соглашаясь, но и ничего не говоря определенно. Легче свить веревку из песка, чем уловить ее маленькую кузину, заставить ее дать обещание!

Королева-мать поняла, что все не так просто. Однако посоветовала, поощряя решение Бертрады.

- Как бы там ни было, постарайся сохранить дружбу со своей кузиной. Обещай ей многочисленные блага, которые только я смогу ей доставить. Покровительство Кримхильды ненадежно: сама она может вновь лишиться милости короля из-за какой-нибудь нелепой выходки, как тогда, на ристалище. Запомни, дочь моя: быть женой короля - почетно и лестно; одно звание королевы уже завоевывает сердца пылких юношей, вроде Рыцаря Дикой Розы. Но быть матерью короля - это сила, с которой не сможет соперничать ничто на свете: ни новая любовь ни разлука, - ничто, одна лишь смерть!

И принцесса Бертрада внимательно слушала королеву-мать, облаченную в вечный траур, мрачную, торжественную и могущественную, как сама Хель... Что и говорить, о смерти Бересвинда Адуатукийская знала больше, чем кто-либо!

Пока еще принцессе Бертраде было трудно представить власть королевы-матери - женщины, более влиятельной, чем сам король. Для этого нужно было постареть, оставить позади все надежды молодости, - нет, о таком ни к чему думать сейчас! Ей еще хотелось танцев, веселья и объятий своего будущего супруга! Она мечтала стать матерью будущего короля Арвернии, настолько, что даже не задумывалась о своих личных выгодах при этом. Если бы ей знать точно, что у нее родится сын, и что он станет королем, - она, кажется, даже согласилась бы не увидеть дней его славы, лишь бы ему сопутствовало счастье...

Королева-мать долго смотрела на девушку, словно читала ее мысли. Затем, открыв шкатулку со своим вензелем, достала оттуда фигурку из черного агата, висящую на золотой цепочке: медведицу, к сосцам которой приникли два медвежонка. И протянула украшение Бертраде.

- Медведица с детенышами - символ семьи. Медведицы - самые заботливые и самые свирепые матери, за своих детей растерзают кого угодно. Этот амулет я привезла с собой из Адуатукии. Мне сказали, вручая его: когда твои дети вырастут, передай его своей дочери или невестке. Моя единственная дочь Теоделинда - жрица, вечная дева. Что же до жен сыновей, всякий раз меня что-то удерживало при мысли передать амулет. Как будто он сам не желал переходить ни к одной из них. Но теперь пришло время, Бертрада! В конце концов, если не тебе, то скоро вовсе некому станет передать его. Когда станешь женой моего племянника Хильперика, борись за свою семью, как я всю жизнь боролась за свою! Я отдаю тебе медведицу еще и потому, что твое имя, как и мое, означает ее.

Принцесса уловила по интонациям королевы-матери, насколько ей дорог амулет, и почтительно наклонилась, надев агатовую фигурку на шею. Та скрылась под оборками платья, улегшись в ложбинке между девичьими грудями, сразу согретая живым теплом. Амулет принял новую хозяйку.

- Он как будто стал частью тебя и не чувствуется? - утвердительно спросила королева-мать. - Значит, я правильно выбрала! Впредь ответственность за будущее королевского рода Арвернии ложится на нас обеих.

"А как же Кримхильда? Ведь она пока еще королева!" - спохватилась Бертрада, но тут же поняла, что лучше об этом теперь не думать. И с благодарностью поцеловала руки королеве-матери.

- Благодарю тебя, государыня, за все, что ты делаешь для меня и моего жениха!

- И для блага Арвернии, Бертрада, не забудь о самом главном! Без сильной королевской власти страна распадется, но что значит король без земель и народа?

- Да, государыня! Я постараюсь понять государственные задачи.

- Они сложны и многообразны, и даже то, что кажется мелким, тоже является их частью. И ты, Бертрада, когда беседуешь со своей царственной кузиной, когда пытаешься убедить юную Фредегонду, тем самым уже исполняешь государственное дело, ибо каждый поступок может отразиться на судьбе королевства. Особенно теперь. К сожалению, наступает время перемен. Если граф Кенабумский умрет, в Арвернии многое изменится.

Неужели он непременно должен умереть? - опечаленно спросила Бертрада. - Хоть я почти не знала майордома, однако вижу, насколько его почитают все арверны. И мой жених сильно уважает своего дядю.

- Это правда, но смерть, к сожалению, не щадит и лучших из людей, - глухим голосом проговорила королева, облаченная в траурное платье. - Мы обязаны мыслить реалистично. Смерть графа Кенабумского станет не только поводом для всеобщей печали, но и для больших перемен. Много блестящих карьер закончатся, их звезды померкнут навсегда, но взамен их засияют новые.

И Бертрада слушала с блестящими, как звезды, глазами, убежденная, что королева-мать сулит великое будущее ей и роду арвернских королей, что пойдет от нее.

А королева-мать, сочтя, что для одного дня достаточно ее почти магического воздействия, дружески улыбнулась девушке.

- А теперь ступай, Бертрада! Отдыхай, мечтай о свадьбе, о будущем. Ты можешь сейчас не тревожиться ни о чем. Храни внутри себя сказанное мной, как земля хранит посеянное семя. Но с королевой Кримхильдой ты по-прежнему должна быть мила, как подобает сестре. То же касается и Фредегонды. Вот и все, что от тебя требуют государственные интересы в эту минуту. Поняла меня, девочка? А теперь ступай! До новой встречи, - Бересвинда в точности знала, когда ее урок перестанет занимать слушательницу, и взамен у той появится усталость.

Бертрада поднялась из-за стола и склонилась перед королевой столь уважительно, как могла шварцвальдская принцесса. И вышла, убежденная, что, при помощи могущественной союзницы, движется прямиком к победе.

[Convollar]

Бересвинда нашла себе ученицу, а Бертрада обрела покровительницу. Что же, при дворе вещь обычная. Кримхильде можно только посочувствовать, она, кмк, вообще не создана для таких игр. Фредегонда, хоть и молода, но она внучка вейлы, что немаловажно. Посмотрим, что будет дальше.

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar!

Бересвинда нашла себе ученицу, а Бертрада обрела покровительницу. Что же, при дворе вещь обычная. Кримхильде можно только посочувствовать, она, кмк, вообще не создана для таких игр. Фредегонда, хоть и молода, но она внучка вейлы, что немаловажно. Посмотрим, что будет дальше.

Поживем - увидим (если ничего не помешает). На свете все возможно. Бертраде так хочется быть родоначальницей следующей ветви арвернских королей, что судьба, возможно, и выполнит ее желание.
Кримхильде больше бы подошло стать воительницей. Политика - и вправду не ее. А вот у Фредегонды шансы весьма немаленькие.
А пока впереди гораздо более интересная глава, стараниями эрэа Менестрель!

Глава 55. Загадки и разгадки (начало)
Выйдя вместе из кабинета майордома, Дагоберт с сыном Хродебергом и Варох Синезубый почти дошли до покоев графа Кенабумского, где он лежал, раненый. Несколько дальше по коридору были двери его личной библиотеки, ключи от которой имелись очень у  немногих людей. Но трое мужчин, стоявших здесь, могли туда входить свободно.

Варох посвященный во многие тайны своего друга и родственника, подозревал, где Карломан мог спрятать архив. Попытался подсказать Дагоберту:

- Подобное обычно притягивается подобным. Сведения о привычках королевы-матери могут находиться на полке с другими существами ее рода.

Хродеберг лишь печально вздохнул, слыша намеки, за которые прежде вызвал бы любого на поединок (если бы кто-то вообще осмелился порочить королеву-мать при ее невенчаном супруге).

А его отец пристально взглянул в блестящие глаза Вароха и кивнул ему, понимая намек.

- Благодарю тебя! В таком случае, мы поищем, не теряя времени даром. А ты, Варох, ступай сейчас к Карломану. Побудь возле его ложа как можно больше времени!

Варох, кивнув, отворил дверь в спальню Карломана. А старый коннетабль проводил его взором, полным затаенной надежды. Ибо он вспоминал, как после битвы на Равнине Столбов Варох не отходил от Карломана, который очнулся четыре дня спустя. Быть может, в том была заслуга и его преданного друга? А если так, то кто знает... может быть, и сейчас присутствие Вароха, его загадочный мистический зов помогут Карломану вернуться из-за грани жизни и смерти? Чудо было сейчас необходимо им всем! Во всяком случае, Дагоберт не собирался упускать и этого призрачного шанса. Отцовское сердце не могло смириться и отпустить зятя, а за ним следом и любимую дочь.

Пока его отец беседовал с Варохом, Хродеберг не сказал ему ни слова, но смотрел на него с сочувствием. Он понимал, как трудно приходится отцу, и знал, насколько оправдан его праведный гнев против женщины, которую сам Хродеберг любил всю жизнь. Однако маршал запада ничего не сказал, лишь послушно последовал за отцом в таинственную библиотеку.

Когда коннетабль плавно повернул ключ, дверь плавно отворилась и тут же закрылась сама, пропуская их. Для устройства этой библиотеки Карломан нанимал самых искусных венетийских и агайских мастеров, скрывших в стенах обширного зала  множество необычных механизмов.

Сама библиотека была устроена как лабиринт. Стеллажи с книгами вырастали, казалось, в произвольном порядке; ходы, ведущие к ним, закручивались, как раковина улитки. И как же много здесь было самых разных книг! Карломан интересовался буквально всем на свете: тайнами мироздания, и свойствами человеческих душ, звездами и планетами - и глубинами земли, грандиозными явлениями природы, как вулканы, океанские бури - и свойствами самых разных животных и растений. Все, что было на свете сотворено замыслами богов, над чем ломали голову любопытствующие ученые со всего света, было достойно и внимания майордома Арвернии. В сферу его интересов входило буквально все. Даже его близкие порой удивлялись: бывает ли у графа Кенабумского свободное время, спит ли он по ночам, как обычные люди?..

Все дальше вглубь библиотеки-лабиринта уходили отец с сыном. Казалось, что они сейчас заблудятся, не зная, что и в какой части искать. Но Дагоберт, любя Карломана наравне со своим сыном, рассчитывал понять ход его мыслей. Хотя тот рассуждал нестандартно, что и говорить! Но ведь и самого коннетабля недаром прозвали Старым Лисом, он умел разгадывать тайны не только на поле боя. Кроме того, он некогда был наставником Карломана, и тот немало перенял у него же. Узоры на стенах, расположение разноцветных плиток на полу, надписи на стеллажах, рисунки на корешках книг и прочие, казалось бы, незначительные детали на самом деле служили указателями. Замечая различные приметы, Дагоберт вместе с сыном, следующим за ним по пятам, направлялся к предполагаемому тайнику Карломана, где, как он надеялся, спрятаны документы, показывающие преступления королевы-матери.

В библиотеке-лабиринте было достаточно света, ибо в стенах были сделаны высокие окна. Кроме того, в потолке и стенах устроили сложную систему зеркал, рассеивающих свет как можно шире. Для вечернего времени здесь были расположены светильники, но Дагоберт надеялся, что они отыщут архив раньше.

Сотни, тысячи книг самой разной направленности, одни - такие большие, что для них были поставлены отдельные столы, другие можно взять одной ладонью. Мимо них, впрочем, проходили, особо не приглядываясь: тайником не могло служить что-то, слишком хорошо заметное. Многие книги были в таких богатых обложках, что выглядели произведениями искусства, ими хотелось сперва вдоволь налюбоваться, а потом уж узнавать о содержании. И, как уже указывалось, тематика книг была столь же разнообразной, как и их внешний вид.

И отец, и сын, идя по лабиринту, про себя выражали горячую надежду, что им удастся действительно найти тайник с архивом Карломана, и что с полученными сведениями можно будет выступить против королевы-матери на Королевском Совете. Особенно Дагоберт, что гордился выбором своего сына, которому ныне пришлось так трудно, надеялся, что Хродебергу не придется дополнительно свидетельствовать против возлюбленной. Ведь Паучиха, если сможет, отомстит всем, кто хотел отстранить ее от власти, и особенно - тому, кто разбил ее сердце. А отец всегда тревожится за сына, даже когда тот давно взрослый.

Следуя едва приметным указаниям, Дагоберт подошел к полке с книгами про насекомых. Тем были расставлены по свойствам описываемых в них пород: от самых опасных до безобидных. Мясные мухи описывались в тому под багрово-красной, как воспаленная рана, обложкой; назойливые комары - под переплетом цвета болотной тины; а сарача, пожирательница всего, что растет - в едко-зеленой. Тогда как ее родственники, безобидные кузнечики, описывались к книге под бледно-зеленым переплетом, а бабочки - под белым.

Корешок крайней из книг, в черном переплете, украшал тисненый золотом паук. Согласно воззрениям агайских исследователей природы, пауков причисляли к насекомым, хотя те имели восемь лап, вместо шести, как другие их разряды.

Дагоберт, что закономерно, взял книгу и стал листать, предполагая, что находится на верном пути. Для этого ему пришлось положить книгу на узкий высокий стол, нарочно поставленный здесь.

Он пролистал книгу вплоть до описания самого опасного паука, что обитает в жарких пустынях за Великой Степью и ловит в свою паутину не только насекомых, но даже мелких птиц и зверьков, а яд его опасен для людей и крупных животных. Перевернув страницу в поисках тайника, старик прочел строки, от которых стало не по себе: "Самки крупного ядовитого паука, именуемого "черная вдова", имеют повадку после совокупления пожирать самцов." При этих строках руки у Дагоберта дрогнули, и он поспешил перевернуть страницу, словно прямо с нее вставала зловещая женщина в черном платье. Затем он, к удивлению сына, поставил книгу на место, не найдя того, что искал.

И, пока медлил, разглядывая книги разного цвета, он обратился к сыну:

- Хродеберг, я понимаю, какой трудный выбор пришлось тебе сделать! Я очень признателен тебе за поддержку. Трудно преодолеть в своем сердце любовь, которая прошла красной нитью через всю жизнь. Я был свидетелем, как ты влюбился в невесту своего кузена, наследного принца Хлодеберта, едва она приехала в Арвернию. Тогда Бересвинда Адуатукийская была чиста помыслами, и такой же чистой была твоя любовь к ней, хоть и безнадежная. Я видел, как ты молчаливо страдал, не смея надеяться на взаимность. Как ради нее выступал на турнирах и шел в бой с именем Бересвинды на устах. Хоть я предпочел бы для тебя иную судьбу, но смирился с твоим выбором, как подобает отцу. И когда с годами королева Бересвинда, овдовев, обратила на тебя благосклонный взор, я смирился и с этим, хоть у нее была недобрая репутация. Мне ли не понять тебя сейчас? Если бы ты сделал иной выбор - мне было бы больно идти против родного сына, но я не имел права оставить неотомщенной кровь Карломана и трагический жребий несчастной Альпаиды. Выбери ты ее до конца - мы сделались бы пусть не врагами, но противниками, сын. А на войне все средства хороши.

Хродеберг чувствовал, как будто некий великан рассек его на две истекающих кровью, безумно болевших половины. И похоже, в таком виде этим половинам предстояло отныне жить.

- Я не могу предать вас всех, батюшка. Тебя, Карломана, сестру. Не моя вина в том, что при этом я должен предать ее...

Он умолк, наблюдая за тем, как отец положил на стол очередную книгу, отчего-то медля открыть ее.

Дагоберт сочувственно поглядел на сына.

- Я не выдержал бы, если бы и ты погиб из-за ее мести. Если доказательств, собранных Карломаном, не хватит, и тебе придется предъявить своих свидетелей, я сделаю так, чтобы твое имя даже не всплыло на допросах, и она не заподозрит тебя. Это моя война, и я возьму ответственность на себя, как делал Карломан, защищая других.

При упоминании названого сына, голос Дагоберта предательски дрогнул.

Хродеберг с огромной благодарностью глядел на отца, не находя слов, чтобы выразить всевозможные чувства, бушевавшие в его груди в это время. Он видел, что отец его за последние две седьмицы постарел на десять лет - и все-таки он был исполнен решимости уничтожить могущественную королеву. Хотя прекрасно знал, что может получиться наоборот. Зная свою невенчаную супругу, маршал запада не сомневался, что Бересвинда, если узнает о замыслах его отца, без колебаний устранит его первой. И он принял решение, не менее твердое, чем у отца: если так случится, он убьет свою возлюбленную, а затем - сам себя.

Но это решение Хродеберг не выдал отцу ни единым словом. Только, взглянув в глаза сыну, Дагоберт молча кивнул, ибо все понял. И, тоже без лишних слов, указал сыну на найденную книгу. Впрочем, попытавшись ее открыть, он понял, что это не книга. Это была шкатулка в виде книги. Ее переплет, серебристо-серого цвета,  украшали пятнадцать крупных заклепок, золотых с черной эмалью, украшенных узорами в виде причудливых насекомых и фигурных узелков.

Дагоберт, увидев шкатулку, покачал головой. Да, это похоже на Карломана - спрятать в такой вещи свой архив. Он всегда любил красивые и загадочные вещи. Но как теперь ее открыть? Никакого ключа, конечно, не было - ни в прямом, ни в переносном смысле. Не имелось и пружины, поднимающей крышку.

Отец с сыном, по очереди повертев шкатулку в руках, растерянно разглядывали, поставив ее на стол. Оба они не сомневались, что здесь и скрыт тайник Карломана. Но как открыть его? Заклепки при нажатии вдавливались в обложку, но ни в одной из них не было ни следа хитроумного механизма.

- Послушай, отец, - сказал Хродеберг, безуспешно понажимав заклепки в различном порядке. - В их расположении явно есть какая-то система. Может быть, попробовать нажимать каждую третью заклепку? Или каждую пятую? А возможно, следует начать с середины и двигаться по солнечному кругу?

Дагоберт задумался, пристально разглядывая тайник, словно хотел увидеть сквозь него.

- Нет, - поразмыслив, проговорил он. - Такое решение было бы самым очевидным для любого, и именно потому Карломан не выбрал бы его. Также, я думаю, не следует предполагать слишком сложных вариантов. Карломан берег время и не стал бы усложнять жизнь себе и близким. Он наверняка предусмотрел возможность, что ты или я, Альпаида или Ангерран войдут сюда, не зная секрета. Поэтому я предполагаю, что секрет проще, чем кажется. Чтобы его могли разгадать близкие, но только не предатели и шпионы.

Хродеберг взял в руки шкатулку. Под обивкой она была обшита металлом, и казалась увесистой. Он попытался представить, вправду ли в ней хранятся документы государственной важности, но по виду шкатулки было трудно что-то сказать.

- Ну что же, попытаемся разгадать секрет? - спросил маршал запада у своего отца.

Тот задумался, и вдруг покачал головой.

- Отдадим шкатулку Ангеррану. Он по праву наследства и как кровный мститель больше всех имеет право открыть архив своего отца.

Хродеберг кивнул, чувствуя облегчение от того, что ему не придется прямо сейчас ознакомиться с доказательствами преступлений любимой женщины. Шкатулка и так жгла и одновременно холодила ему руки, когда он взял ее, пропуская отца вперед.

Обратно возвращались, молча и значительно быстрее, чем пришли сюда. Обоим хотелось поскорее выбраться из таинственной библиотеки. Никто не знал, какие сюрпризы могли быть встроены в стены хитроумными мастерами. Да и сама шкатулка могла быть устроена так, чтобы в случае кражи уничтожить свое содержимое, а то и выпустить отравленную иглу в злоумышленника. Мимо очередного стеллажа в завитках раковины-лабиринта они проходили почти бегом. Легенды о подобных предметах-ловушках были широко известны. Однако шкатулка вела себя спокойно, не торопясь раскрывать своих секретов, каковы бы те ни были.

Когда Дагоберт с Хродебергом дошли до дверей библиотеки, коннетабль коснулся незаметной со стороны панели в стене, которая плавно отодвинулась, обнаруживая дверь. Мягко, почти неслышно щелкнул ключ в замке, выпуская посетителей библиотеки. И они вышли, унося с собой архив Карломана, способный переменить судьбы многих людей.

[Convollar]

Страшные тайны должно быть хранит архив Карломана, как бы эти раскопки не выпустили в мир чудовище. Впрочем, чудовищ при дворе хватает. Но какую характеристику Карломан дал Бересвинде.
"Самки крупного ядовитого паука, именуемого "черная вдова", имеют повадку после совокупления пожирать самцов."
Похоже, мы узнаем нечто интересное о смерти короля Хлодеберта.