Печать

[Артанис]

Огромное спасибо, эрэа  Convollar, эрэа katarsis!

То есть просить богов о смерти Карломана можно, но совершать ритуал нельзя. Правду говоря, люди частенько желают ближним своим и дальним тоже, всяческих бед и даже погибели, но вот если бы они при этом исполняли свои желания, то несли бы соответствующее наказание. Так что логика Конмаэла Свирепого понятна. Понять, однако, не значит простить, и свои мечты и "добрые пожелания" тоже следует держать в узде, на мой взгляд. Кстати, вот в чём разница между Конмаэлом и королём Арвернии. То есть, если у тебя есть столь сильный и опасный дар, так научись подчинять его разуму и необходимости.

Вообще-то, конечно, и молитвы такие - неправедное дело. Просто людям всегда хочется себя оправдать. А поисками худшего преступника, чем он сам, обычно и занимаются те, кто сами отнюдь не безупречны. Им нужно себя утешить: "По крайней мере, я еще не дошел до такой степени, как тот". Хотя и не любая молитва имеет силу. Лишь та, в которую вложена душа (собственно, с этого в МИФе начинается любая магия).
Да: Конмаэл научился держать свою ярость в узде до нужного момента, так же как и Альбрехт Бёрнландский (хотя тот все-таки до братоубийства успел в свое время дойти). А Хильдеберт так не умеет. Правда, каждый из тех раза в два старше арвернского короля, так что у них было больше времени научиться. Но в том-то и дело, что лучше прививать самообладание, пока умещаешься поперек лавки: когда вдоль - уже поздновато.
Если обратиться к чисто моим произведениям - то там тоже показаны вполне социализированные берсерки, которых следует бояться только настоящим врагам. Но в том-то и дело, что их, к счастью, воспитывала не королева Бересвинда. Стерьберн, герой "Саги о Золотой Змее", получил должное внушение еще в шесть лет, когда чуть не убил мальчишку на четыре года старше себя. Буй-Тур Турволод из "Песни степей" и вовсе свой буйный нрав проявляет только в сражениях. Но они были правильно воспитаны.
Кроме того, берсерку желательно иметь достойное его сил приложение усилий, могучего противника, с которым только он и сможет справиться. Вот тогда он сможет проявить себя в полной мере, не угрожая случайным жертвам. Собственно, это даже Хильдеберт понимает, вот только точку приложения усилий выбрал не очень-то правильную.
Кстати, так же и в мифологии, если присмотреться. Геракл без своих подвигов и Ахилл без Троянской войны были бы достойны психушки.

Ага! Привели пламенных борцов за свободу. Посмотрим, что они скажут. Друид - тот договорился до приветствования Священного Похода, но врял ли и остальные такие же психи. А жаль, честно говоря, что и друида не привели. Пусть бы он показал себя во всей красе, может это бы остудило горячие головы.

Тут Конмаэл видит принципиальную разницу между молитвой и ритуалом. А такая ли уж она большая на самом деле? Ведь Морриган - богиня, вряд ли ей можно приказать. Я так понимаю, ритуал привлекает внимание богини смерти к такой лёгкой добыче, как Карломан, и в большинстве случаев Морриган предложенное забирает, но вряд ли её можно заставить, если она по какой-то причине передумает. Друид - это, как я понимаю, слуга богов, а не их командир. Ну, а молитва - это ведь тоже привлечение внимания богов к твоей просьбе. Т.е., в данном случае, к лёгкой добыче. И в чём тут разница?

Думаю, что остальные все же более вменяемы. Пока что важнее, что скажут им, чтобы убедить всех, что ритуал в самом деле был. Слово королевы само по себе еще не так много значит.
Друид пусть перед Советом Бетморры отчитывается.
Ниже объясняется в чем разница между молитвой и ритуалом. Молитва - приглашение, на нее божество может откликнуться, а может и нет. Или вовсе не услышать, если она была высказана не от всего сердца. Ритуал с жертвоприношением - магический контракт, связывающий обе стороны. Боги тоже должна подчиняться законам мироздания.

Глава 56. Королевская партия (окончание)
В тронном зале воцарилась напряженная тишина, настолько полная, что буквально оглушала всех. Всего мгновение продлилась она, но это мгновение для присутствующих равнялось вечности.

Трое бисклавре - королева Гвиневера, ее внук Дунстан и Номиноэ Озерный, - в эту минуту беседовали между собой без слов. Умение обмениваться мыслями входило в науку у оборотней и позволяло им напрямую открывать свои мысли собеседнику, а следовательно - понимать друг друга гораздо лучше, чем возможно для людей с их несовершенным речевым общением. Одни лишь яркие глаза троих бисклавре вспыхивали в напряженном молчании, как драгоценные камни.

"Я оказался в священной дубраве не случайно. У меня есть для тебя послание от твоей дочери, моей тетушки Гвенаэль, - обратился Дунстан к своей царственной бабушке. - Она через посланца передала мне письмо и посоветовала идти в Чаор-на-Ри через священную дубраву. Видимо, отец каким-то образом сумел связаться с ней еще до ритуала, - ведь в междумирье время идет не так, как у нас. Мы с Виомарком послушались ее и успели прервать ритуал. Однако отец все равно в большой опасности. Друида-отступника я передам на суд Хранителям. Но, какое бы решение они ни вынести, я все равно его покараю! Кровь за кровь!"

Гвиневера увидела все, что застал ее внук, столь же ясно, как если бы сама присутствовала при ритуале призыва Морриган. Ужас и отчаяние терзали ее душу, ибо она сразу поняла, каковы последствия такого ритуала, даже прерванного. Но она прежде всего оставалась королевой, поэтому постаралась совладать с собой, и даже лицо ее осталось спокойным, лишь еще глубже пролегла резкая складка между бровей.

"Я чувствовала неладное еще по пути сюда, но не могла понять, откуда оно исходит, - мысленно простонала она. - Благодарю тебя, Дунстан, за то, что тебе удалось сделать... что бы ни было дальше... К сожалению, я не смогу сейчас поговорить с тобой - мне нужно вершить государственные дела. Я понимаю твои чувства, внук. Но, прошу тебя, не забывай меру. Если бы мы, бисклавре, всегда уступали своему сердцу, давно превратились бы в безумных выродков, какими и без того считают оборотней арверны. И не забывай, что, кроме нас с тобой, есть еще другие, кто вправе покарать отступника... Особенно если зло, что он причинил Карломану и всем нам, окажется непоправимым."

Вместе с ними участвовал в безмолвной мысленной беседе и Номиноэ Озерный, старейший из оборотней. Он лучше всех сознавал, что происходит, слышал хлопанье крыльев воронов Морриган, и ощущал, как кипят, точно волны в шторм, потоки магических энергий. Мало что утешительного он мог поведать родным Карломана, но кое-что все-таки мог.

"Я возьму на себя переговоры с верховным друидом, чтобы он согласился отдать своего преступного собрата Совету Бетморры. А остальных пусть судят вожди кланов. Я знаю, тебе сейчас очень тяжело и больно, государыня. Но именно такие минуты и делают правителя поистине великим. И помни: положение сейчас опасно, как никогда, но все же, надежда еще есть. Не забывай, что сказала юная Груох: о воде из источника вейл, что нашла наследница погибшего рода".

Мысленно произнеся эти слова, старейший из оборотней взглянул на девочку, которая немного приободрилась, увидев среди пришедших своего друга Брана, целого и невредимого.

Гвиневера тоже на миг взглянула на внучку своей сестры, сама же подумала о другой девочке - той, с кем беседовала накануне отъезда, в чьих руках находилась теперь целебная вода, и, следовательно - жизнь или смерть Карломана. О, боги, подарите этой девочке победу!

Но сейчас королеве следовало сосредоточиться и исходить из того, что известно точно. В том числе, увы, и предполагая худшее.

И она сделала рукой знак, призывая всех слушать, и указала на своего брата Морветена, стоявшего рядом. Проговорила звенящим от напряжения голосом, обращаясь к Конмаэлу Свирепому:

- Ты желал слов свидетелей, почтенный вождь партии меча? Вот перед тобой свидетель, чье слово, надеюсь, даже для тебя что-то значит - мой брат Морветен, старший сын Риваллона Сто Воронов и Шамары Лесной.

Тот вышел вперед, с сумрачным видом поклонившись собранию, что обратило теперь на него пристальные взоры.

- Мне довелось убедиться, что предупреждение ученика друида, мальчика Брана, что послал к нам ворона, прервавшего Малый Совет, оказалось полной правдой.  Взяв с собой стражников, я направился в священную дубраву - туда, где вот эти восемь человек, хорошо всем знакомых и влиятельных среди "детей богини Дану", - проводили запретный и страшный ритуал, - Морветен провел ладонью по лицу, отразившему в этот миг бесконечную усталость. - В их числе были тан Кормак Суровый, бывший бард Киан Песнь Пшеницы и Домнелл из клана Бро-Виромандуи. Их предводителем был некий друид, наставник вот этого мальчика, - он указал на Брана. - Он собирался призвать Морриган, чтобы она забрала душу таниста Карломана, чья жизнь и так висит на волоске! И, если бы не Дунстан вместе с Виомарком, сыном барона Вароха Приозерного, ритуал был бы совершен. Мы бы опоздали и смогли бы лишь отомстить за таниста Капломана. Посему пусть Дунстан говорит дальше.

Теперь все взгляды обратились к Дунстану, чьи глаза горели испепеляющим пламенем. Тот резко вздохнул, с ненавистью глядя на схваченных заговорщиков.

- Я - Дунстан, сын Карломана, своими глазами видел, как присутствующие здесь люди, взятые нами под стражу, готовились с помощью чернейшего ритуала призвать Морриган к смертному ложу моего отца. Я вместе с Виомарком пришел в тот момент, когда друид-отступник, по согласию вот этих людей, убежденных им, готовился во имя Морриган заколоть волчонка, произнося имя таниста Карломана. Мы успели в самую последнюю минуту! Спросите этого мальчика, господа, в котором больше чести и ответственности, чем в половине взрослых: почему голоса священной земли надоумили его послать за помощью?

Взоры собравшихся перешли на Брана: одни - успокаивающие, другие - испытующие, вопрошающие. Мальчик кивнул, сглотнув тревожный комок в горле.

- Мне было дано увидеть и услышать на расстоянии, как они готовят ритуал. Я послал ворона с предупреждением... Выдал замысел своего наставника... и, однако, предателем себя не чувствую!.. - произнеся эти слова, ученик друида отступил назад, сразу превратившись в обыкновенного мальчика, и дед успокаивающе положил руку на его вздрагивающее плечо.

А Дунстан тем временем  с мрачным торжеством оглядел участников партии меча.

- Вот так, господа! Ребенку, у которого был не лучший наставник, оказалось понятно, на чьей стороне правда. А что же вы?

Королева Гвиневера побледнела еще сильнее, чем прежде, когда услышала о подробностях ритуала. Ибо не осталось сомнений: ритуал этот должен был неминуемо, если не случится чудо, лишить ее сына, если не сразу, то в скором времени. Она прилагала все силы, чтобы выдержать и это испытание, как подобает королеве. Ища утешения, поглядела на Дунстана, что так был похож на Карломана.

Стоявший напротив, во главе партии меча, Конмаэл Свирепый переводил взор то на притихшего, бледного Брана, то на Кормака Сурового, который прежде всегда был по сходству характеров ближе всех ему среди вождей их партии. Вот только Конмаэлу и в голову не приходило, что почтенный тан, да и любой из тех, кого сегодня застигли на месте преступления, дойдет до обрядов черной магии. Конмаэл вообще предпочитал полагаться на свой меч, к богам обращался чаще по обычаю, - возможно, поэтому заговорщики и не пытались втянуть его в свой союз. И теперь он глядел на старого тана, не понимая: нежели тот в самом деле настолько безумен, чтобы стремиться к цели совершенно бесчестными методами? Конмаэлу не хватало воображения, чтобы додуматься до того, что устроили заговорщики.

О чем думал горделивый потомок фениев, в мечтах видевший себя предводителем восстания, которое вернет Арморике свободу? Возможно, ему пришло в голову, что на крови наследника королевы, вероломного добитого с помощью колдовства самими "детьми богини Дану", невозможно построить счастье для их народа? Но если и так, в тот момент он не произнес ни слова. Даже если он ощущал свое дело проигранным, то мог, по крайней мере, признать этот с достоинством.

Поглядев на Кормака Сурового, Конмаэл спросил решительным тоном, помня, что обещал королеве:

- Ты признаешь, что они говорят правду? Действительно ли вы устроили темный ритуал?

Тот оглядел собравшихся в зале пристальным взором из-под густых бровей, что сошлись в этот миг одной линией.

- Да, мы это сделали! Потому что мы готовы пожертвовать всем - и жизнью своей, и честью, - ради свободы Арморики! Никто из нас не отречется от своих деяний. Можете делать все что хотите.

Конмаэл отвернулся от бывшего соратника, чьи интересы готов был защищать перед королевой Гвиневерой, и замер, не говоря ни слова.

Зато не молчали другие участники партии меча. Как только они убедились, что заговорщиков обличают надежные свидетели, на многих лицах отразились ужас и отвращение. Как ни стремились они зажечь всю Арморику огнем восстания, лишь немногие из них готовы были принести в жертву раненого Карломана ради сколь угодно высоких целей. Всех таких людей друид-отступник отобрал с безошибочной точностью и еще сильнее укрепил в них готовность. Тех, кто мог отказаться, да еще и выдать замысел хотя бы товарищам по партии, если не властям, никто и не пытался привлекать. Так что сейчас они искренне были изумлены. Некоторые даже отодвинулись подальше от заговорщиков, словно те были прокаженными. На многих лицах читалось нескрываемое отвращение к тем, кого еще недавно уважали, как признанных участников партии.

- Как вы могли?! Жить танисту Карломану или умереть - не нам решать!

- Вспомните все, что для нас совершили королева и ее наследник!

- То, что сделано, только одним арвернам впору! Дождетесь, что от нас отрекутся все светлые боги!

Оглядываясь на королеву Гвиневеру и ее сторонников, собравшихся теперь на своей половине зала, многие участники партии меча яростно кричали, указывая на заговорщиков:

- Мы не с ними!

- Они не спрашивали у нас совета! Если бы мы знали, не пошли бы с ними!

- Мы ненавидим арвернов! Готовы были поднять восстание в любой день! И, быть может, некоторые из нас вправду молились, чтобы смерть таниста Карломана от ран, нанесенных ему недостойным королем Арвернии, освободила "детей богини Дану" от всех обязательств, разожгла во всех сердцах пламя мести. Но исполнять ли молитвы - решают сами боги. Если наша молитва неправедна, они оставят ее без ответа.

- Договор, скрепленный кровью жертвы - другое дело. Он связывает обе стороны, и даже боги не могут его нарушить, ибо таков закон. Только если нечто более могущественное не допустит богиню смерти к отданному в Ее власть человеку, Она может отступиться, - это проговорил верховный друид, крайне встревоженный тем, что один из его подчиненных был главной пружиной в готовящемся преступлении.

"Лучше бы ты в школе друидов разъяснял как следует законы богов и людей, - с неприязнью подумал Дунстан. - Впрочем, тем, кому дано их понимать, разъяснять не требуется. Им нужный дар посылают сами боги, как Брану".

Между тем, участники партии меча, один за другим, спешили высказать заговорщикам свое неприятие. И ими руководила не трусость. Трусы вообще вряд ли жаждали бы восстания, как эти люди. Естественное отвращение честных людей, как они о себе мыслили до этого дня, к преступникам, запятнавшим свое имя, взяло верх в большинстве присутствующих.

Но сам тан Конмаэл Свирепый после ответа Кормака Сурового оказался одним  из немногих, кто за все время, пока разоблачали заговорщиков, не проронил ни слова. Он, как и все, не мог понять, зачем те затеяли свое злодеяние и вправду ли рассчитывали с его помощью достичь благих целей. Однако он не произносил ни слова, и по-прежнему дерзко, вызывающе глядел в глаза королеве. Не одобряя преступных методов, он по-прежнему был сердцем среди тех, кто жаждал войны, и ни на миг не усомнился в своих стремлениях. Королева Гвиневера поняла, что видит перед собой непреклонного противника, хоть и по-своему благородного.

Наконец, осмыслив все, чему был свидетелем, Конмаэл Свирепый обратился к королеве Гвиневере:

- Я, от имени вождей партии меча, признаю виновность этих людей. Отрекаюсь от их темных дел и клянусь тебе, что больше никто из нас не был замешан в их преступлениях. И, поскольку я дал тебе обещание, готов лично судить их за покушение на убийство таниста Карломана посредством темного ритуала.

Королева не ответила ему ни "да", ни "нет", но, обернувшись к Номиноэ и Дунстану, проговорила:

- Ступайте в Малый Зал Советов, вместе с верховным друидом, юным Браном и его дедом. Там вам предстоит судить друида-отступника, что был главным виновником преступления. Он в вашем праве!

Названные ей покинули зал.

Королева оглядела присутствующих. Она довела трудную партию до конца, и осталась победительницей. Но эта победа дорого стоила ей. Даже Беток с тревогой глядела на свою царственную сестру, бледную как смерть. Остальные участники партии лиры тоже собрались вокруг, готовые поддержать, в буквальном смысле и в моральном. Ангарад тоже приблизилась, с тревогой проводив своего супруга. Она поняла, что от ритуала, хоть и сорванного, еще будут беды, если присутствие Номиноэ важнее там, нежели здесь.

Гвиневера, выпрямившись и воспрянув духом, произнесла звонким, совсем молодым голосом:

- Я буду судить заговорщиков после Совета Кланов. Будь я только матерью - казнила бы всех, кто посягнул на жизнь моего единственного сына. Но, как королева, буду настаивать на изгнании.

Никому из присутствующих участников обеих партий не пришло в голову оспорить решение королевы.

[Convollar]

Ну, что же, преступники изобличены. Деяния друида отступника не нашли поддержки даже среди партии меча. Хотя возражения были в основном против чёрного ритуала, и есть те, кто полагает смерть Карломана скорее благом, нежели злом.

некоторые из нас вправду молились, чтобы смерть таниста Карломана от ран, нанесенных ему недостойным королем Арвернии, освободила "детей богини Дану" от всех обязательств, разожгла во всех сердцах пламя мести. Но исполнять ли молитвы - решают сами боги. Если наша молитва неправедна, они оставят ее без ответа.

Ну, что тут скажешь, от таких вот благих желаний до самого ритуала с кровью жертвы, всего один шаг.
Однако верховный друид юлит, не будь свидетелей, он бы отступника даже не пожурил.

[katarsis]

- То, что сделано, только одним арвернам впору!

Лихо они арвернов прикручивают туда, где тех и близко не стояло. Пока на такое только "дети богини Дану" сподобились, увы.
К счастью не все. И даже из сторонников восстания большинство в шоке. Пока одни переживают за Карломана и негодуют на арвернского самодура, другие додумались доделать его дело! Втихаря и чёрной магией!!! Убеждённых сторонников восстания это вряд ли переубедит, а вот колеблющихся - очень даже может.
Но хорошо, что заговорщики, хотя бы, не отпирались, и даже пафосных речуг не толкали в свою защиту, в отличие от друида. Приличней выглядели на его фоне.
Но главный бой ещё впереди. На Совете Кланов. И хотя эта история позиции партии мира несколько усилит, неизвестно, будет ли этого достаточно.

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Ну, что же, преступники изобличены. Деяния друида отступника не нашли поддержки даже среди партии меча. Хотя возражения были в основном против чёрного ритуала, и есть те, кто полагает смерть Карломана скорее благом, нежели злом.

некоторые из нас вправду молились, чтобы смерть таниста Карломана от ран, нанесенных ему недостойным королем Арвернии, освободила "детей богини Дану" от всех обязательств, разожгла во всех сердцах пламя мести. Но исполнять ли молитвы - решают сами боги. Если наша молитва неправедна, они оставят ее без ответа.

Ну, что тут скажешь, от таких вот благих желаний до самого ритуала с кровью жертвы, всего один шаг.
Однако верховный друид юлит, не будь свидетелей, он бы отступника даже не пожурил.

Да, средства им пришлись не по нраву (мягко сказано), но от целей своих они так легко не отказываются. Ладно, может, хоть на время присмиреют.
Судить все же полагается поступки, а не мысли. Хотя без мыслей не было бы поступков.
Верховный друид - скорее политик, чем жрец, что в условиях магического мира опасно; у таких вот подчиненные и думают, что главное - чтобы все было шито-крыто. Но уж какой есть, переговоры-то вести надо.

- То, что сделано, только одним арвернам впору!

Лихо они арвернов прикручивают туда, где тех и близко не стояло. Пока на такое только "дети богини Дану" сподобились, увы.
К счастью не все. И даже из сторонников восстания большинство в шоке. Пока одни переживают за Карломана и негодуют на арвернского самодура, другие додумались доделать его дело! Втихаря и чёрной магией!!! Убеждённых сторонников восстания это вряд ли переубедит, а вот колеблющихся - очень даже может.
Но хорошо, что заговорщики, хотя бы, не отпирались, и даже пафосных речуг не толкали в свою защиту, в отличие от друида. Приличней выглядели на его фоне.
Но главный бой ещё впереди. На Совете Кланов. И хотя эта история позиции партии мира несколько усилит, неизвестно, будет ли этого достаточно.

Привычка все худшее по умолчанию приписывать врагу.
Ладно хоть, большинство - все-таки вменяемые люди.
Они все же не настолько отмороженные фанатики. Им пришлось переступить через свою совесть, чтобы решиться на такой ритуал. А теперь она подает голос.
Поживем - увидим насчет Совета Кланов. Мало ли что к тому времени может произойти?

Глава 57. Родители и дети (начало)
Королева Гвиневера одержала полную победу над партией меча. Никто из них больше не смел возражать ей, и даже сам тан Конмаэл Свирепый казался укрощенным.

И, когда королева вновь подняла руку, призывая к тишине, "дети богини Дану" слушали ее со всем вниманием.

- Я обещаю вам судить заговорщиков после Совета Кланов, со всей справедливостью и милосердием, что указывает нам Закон богов и людей, - проговорила она во всеуслышание, переводя дыхание. Если бы она хоть на миг поддалась материнским чувствам, за подлое покушение на жизнь ее единственного сына заживо замуровала бы их в склепе, в каких хоронили знатных арвернов! Однако она оставалась прежде всего королевой, даже когда душа ее разрывалась от боли и страха за сына.

И участники обеих партий оценили справедливость своей королевы. Тан Конмаэл Свирепый поклонился ей, которую некогда оскорбил его отец, с искренним почтением, чуть ли не впервые в жизни.

- Мы все принимаем твое обещание, государыня! И я сам ручаюсь своей честью и своим мечом, что больше не допущу столь грязных поступков. Если же еще кто-то из наших вздумает строить козни, - тан оглядел своих единомышленников взором, красноречиво показывающим, за что его прозвали Свирепым, - тем я сам оторву головы, прежде чем они выставят нас всех на позор!

Участники партии меча не смели возражать, раз уж столь решительно отделились от своих преступных собратьев. А королева Гвиневера вздохнула, успокоившись хоть отчасти. По крайней мере, немедленного восстания можно было не опасаться. При всем разногласиях с таном Конмаэлом, она признавала, что тот выполняет обещания.

Сделав знак стражникам, что привели сюда пленников, чья судьба решалась теперь, королева повелела:

- Увести их и содержать надежно, но в достойных условиях!

Заговорщиков увели. А королева обратилась к присутствующим.

- Благодарю вас всех за то, что во время этого разбирательства судили справедливо, не поддаваясь неправедным чувствам! А сейчас вы можете быть свободны, кроме тех, кто пожелает остаться со мной. Встретимся три дня спустя, на Совете Кланов!

Откланявшись, большинство вождей обеих партий вышли из зала. Вокруг королевы остались лишь самые близкие родичи и друзья: ее брат Морветен, сестра Беток со своей внучкой Груох, Кеннетиг Бро-Нимуэиенский, Ангарад Мудрая, Морвран Оэнфер со своей женой Шамарой. Они остались, ожидая, чем еще могут быть полезны королеве. И последовали за ней, когда она вернулась в Малый Зал Советов, где ее возвращения с нетерпением ждали те, кто не мог присутствовать на переговорах между партиями или же покинул их ради более важной беседы.

Королева со свитой застали там сцену, описанную в нашем повествовании несколько ранее. Сигиберт Древний, Риваллон Сто Воронов, Теодеберт Миротворец, Хлодомер Одноглазый, Жартилин Смелый, Дунстан, Номиноэ Озерный, Гурмаэлон Неистовый, Виомарк и Бран с дедом Оуэном собрались здесь. Только что увели друида-отступника, вполне признавшего свою вину, и даже более того.

Сейчас Номиноэ с Дунстаном как раз обсуждали, каким образом устроить в междумирье встречу Альпаиды с Карломаном, чтобы затем графиня Кенабумская уже наяву привела спасительницу к своему супругу. Наставник и ученик негромко беседовали, сблизив головы. Поблизости от них стояли Гурмаэлон и Виомарк, готовые поддержать во всем. Люди, присутствующие здесь, с надеждой взирали на оборотней, одаренных богами.

Вошедшая в зал со своей свитой, королева Гвиневера глядела только на внука и Номиноэ, стоявших посреди зала, и подошла прямо к ним, не замечая никого больше. В тот момент Номиноэ что-то объяснял Дунстану, и тот понимающе кивнул ему. Даже в движениях его было столько сходства с Карломаном, что наблюдать за ним было больно близким людям, особенно старцам и Теодеберту.

- Тебе придется помочь, поскольку это твои родители, в тебе течет кровь их обоих. А в проводники Альпаиде я думаю послать ласточку, что одним движением крыльев уже спасла Карломана от немедленной гибели, отклонив движение меча арвернского короля. Ныне она помогает наследнице вейл, внучке Морганетты. Лишь эта девушка, добывшая целебную воду, еще может исцелить Карломана.

Горькая усмешка изогнула губы Дунстана.

- Я благодарен деве, что восстановила священный источник, оскверненный арвернами! Однако время уходит, и жизненные силы моего отца тают. Еще немного - и даже вода из источника вейл не сможет спасти его, как не спасла королеву Брунгильду, жену Хильдеберта Строителя. Я очень прошу тебя, Номиноэ: поторопись с обрядом, как бы он ни был сложен! Хоть при этом рискует моя мать... Однако, если не поспешить, все будет напрасным!

Прежде чем Номиноэ успел ему ответить, он почувствовал взгляд вошедшей Гвиневеры и обернулся к ней. Он был мрачен и очень обеспокоен. Дунстан стоял рядом с ним, весь в напряжении. И по выражениям их лиц, по услышанным обрывкам разговора королева поняла, о чем идет речь. Вся кровь отхлынула от ее головы и сердца, и она взглянула на Номиноэ с отчаянием, на какое только способна мать, и одновременно - с отчаянной надеждой на чудо.

Все другие пока держались от них в стороне. Груох подошла к Брану, и они стали рассказывать друг другу о своих приключениях, на какие обрекли их необычные способности: он - обо всем, что поведали голоса земли, она - об открывшемся ей пророчестве. Ангарад приблизилась к своему брату Риваллону, стоявшему с любимым вороном у окна. Морвран Оэнфер и Шамара Любимица Ши стояли между людьми и оборотнями, с надеждой взирая на последних. Отец Шамары, Кеннетиг, остановился за спиной королевы, ожидая, не потребуется ли ей помощь.

Между тем, Номиноэ пояснил, обратившись к королеве:

- Хотя ритуал нечестивцев не был завершен, но эхо от призыва Морриган расходится, как круги по воде. Даже слабая волна, в конце концов, достигнет Карломана, что сейчас пребывает на зыбкой грани жизни и смерти. Я собираюсь при помощи Дунстана ускорить события, обратившись к Альпаиде. Только она может сейчас помочь Фредегонде, наследнице вейл, спасти Карломана. Хорошо, что у этой девы вообще возникло такое желание! Ведь никто иной, как Карломан, призвал ее в Дурокортер, где она может приобщиться к своему наследию. Возможно, эта дева поможет укротить проклятье, тяготеющее над королями Арвернии. Но, чтобы это сбылось, сперва Альпаиде придется пройти через то, чего она ныне страшится сильнее всего.

Гвиневера не стала спрашивать, о чем идет речь. И так понятно, чего более всего страшится женщина, чей муж находится между жизнью и смертью.

Она порывисто протянула одну руку своему второму внуку, а другую - старейшему из оборотней.

- Сделайте все, что можно, прошу вас!

Лишь теперь она обратила взгляд на родных, что давно уже не сводили с нее пристального взора, однако же никто не стал вмешиваться в разговор. Лишь когда оборотни умолкли, Риваллон задал вопрос, что был у всех на устах:

- Как прошли переговоры?!

- Лучше, чем могло быть. Партия меча признала предъявленные доказательства и отреклась от своих преступных сообщников. Хочется верить, что теперь удастся совладать с ними и на Совете Кланов.

Шумный вздох облегчения вырвался едва ли не у каждого из присутствующих. Ведь у них были все причины опасаться, не начнется ли восстание немедленно, еще до Совета Кланов, если "дети богини Дану" в большинстве примут сторону заговорщиков! И все, кто был в зале, особенно престарелый наместник Арморики и его сыновья, могли опасаться, что бунтари начнут с них, как с ближайших в пределах досягаемости арвернов. Конечно, сумели бы принять с честью судьбу, что уготовили норны, а все же жаль было бы погибнуть зазря! И потому сообщение Гвиневеры несказанно обрадовало их: есть еще совесть и здравый смысл даже у самых горячих голов в Арморике, а значит, может быть, и на Совете Кланов удастся одержать победу! Особенно если для таниста Карломана еще осталась надежда...

Осталась ли?.. Королева Гвиневера не села в свое кресло, как от нее ждали. Самое главное на сегодняшний день было решено, а для остального еще не пришло время. И у нее уже не было сил, чтобы подолгу беседовать с людьми, спорить, угрожать. Она безмолвно обратилась к Номиноэ Озерному:

"Есть ли надежда для Карломана?"

Мудрейший из оборотней понял ее и ответил, как королеве, желающей знать правду, какой бы та ни была, а не как обезумевшей матери:

"Очень невелика. Его душа затерялась в междумирье и самостоятельно не может найти обратной дороги. Зов Морриган, хоть и не прозвучал в полную силу, уводит ее все дальше в сторону Авалона. Но, если напоить его в ближайшее время целебной водой, душа еще может вернуться в тело. Только наследнице вейл закрыт путь в покои майордома. И лишь твоя невестка Альпаида может ей помочь. Об этом мы позаботимся!"

Королева глубоко вздохнула, окинув оборотней блестящими глазами.

- Дунстан, Номиноэ! Да помогут вам боги совершить то, что вы задумали! Я от всей души благословляю вас - как мать и как королева! Действуйте же немедля, ибо время дорого.

Номиноэ направился к выходу, а Дунстан задержался на минутку, чтобы жестом показать на стол, где он оставил письмо с печатью Островных Королевств.

- Бабушка, тебе письмо от тетушки Гвенаэль!

Гвиневера взглянула на свиток, но не взяла его, ибо в эту минуту думала совсем о другом.

Оборотни покинули зал в сопровождении Гурмаэлона и Виомарка, чтобы проводить Альпаиду к ее супругу. Только бисклавре под силу было сделать это. Ибо они - посредники между людьми и Другими Народами, как известно, по крайней мере, всем "детям богини Дану". Но лишь немногим ведомо, что оборотни - еще и посредники между тайным миром и явным, проводники между живыми и мертвыми, как и волки и вороны. В этом качестве теперь им предстояло сделать все возможное для спасения близких. Все, кто остался в зале, проводили оборотней благодарным взглядом.

К остальным же королева обратилась, внимательно всех оглядев, так что каждый почувствовал на себе ее взгляд, исполненный тепла, словно солнечный луч, упавший сквозь изумрудный полог леса.

- Благодарю вас всех за поддержку, что вы оказали мне в этот трудный день! Сейчас вы можете разойтись по своим делам, если желаете. Надеюсь, что хотя бы сегодня ваша помощь больше не потребуется мне.

За окном и впрямь уже сгущались сумерки; хотя этот день, вместивший столько тревожных событий, и казался бесконечно долгим, он все-таки подходил к концу.

Теодеберт, вставший на ноги, как только вошла его царственная супруга, с тревогой спросил у нее:

- Может быть, я могу сейчас быть полезным тебе? - он видел, какой изможденной выглядит Гвиневера, и не мог понять, откуда у нее еще берутся силы.

Королева задержала на муже взор, полный признательности. Затем показала ему на письмо их общей дочери, что лежало на столе.

- Благодарю тебя, но нет. Прочти пока, что пишет нам наша Гвенаэль! Я же пойду в святилище, помолюсь об успехе действий Дунстана и Номиноэ. Материнская молитва поспособствует совершению обряда. Но мне следует быть одной.

Теодеберт хорошо знал свою жену, так что не посмел настаивать. Лишь склонил голову, уступая ее решению. Он понял супругу и собирался прочесть письмо в одиночестве.

Но Риваллон и Ангарад, знавшие Гвиневеру, пожалуй, еще лучше, моментально переглянулись между собой.

Отпустив собравшихся, королева покинула Малый Зал Советов. А ее близкие разошлись по своим делам, кто куда.

***

Святилище при главном замке в Чаор-на-Ри не было похоже на каменные здания в Арвернии. "Дети богини Дану" испокон веков предпочитали молиться богам под открытым небом, и сохраняли такой обычай до сих пор. И святилищем при королевском замке являлась небольшая роща на издавна освященной друидами земле, где среди почитаемых деревьев стояли статуи богов. Туда можно было выйти через боковую дверь прямо из королевских покоев. И Гвиневера, не замеченная никем, уже в темноте пришла туда.

Изваяния богов здесь по большей части стояли тоже вырезанные из дерева. "Дети богини Дану" любили дерево, родственное человеку, хранящее живое тепло. Арверны предпочитали долговечный камень.

Обойдя изваяния и возложив дары к их ногам, Гвиневера направилась туда, где сама много лет назад посадила деревья в честь рождения своих детей. По обычаю, у каждого из членов королевской семьи имелось свое заговоренное дерево, которое погибало с ним вместе. Там, где некогда рос дубок Хлодиона, теперь едва виднелась заросшая травой ямка, в которой пророс кустик волчьего лыка. При виде него королева нахмурилась было: не приказать ли садовнику убрать ядовитое растение? Но затем подумала, что и его ведь послали боги.

Зато второй дуб, посаженный в честь Карломана, высился гордо, раскинув ветви широким шатром; высокое и роскошное дерево, окруженное деревцами помоложе. Хороша была и изящная береза - Гвенаэль. Но, подойдя ближе к дереву сына, Гвиневера с болью в душе увидела, что листья на дубе пожухли в разгар лета и стали опадать. Еще немного - и царственное дерево превратится в голый скелет.

Тяжело вздохнув, королева прижалась к стволу дерева лбом и обхватила обеими ладонями. Она простояла долго, не заметив, как уже совсем стемнело. Впрочем, все бисклавре прекрасно видели в темноте.

Возле дерева, звездной летней ночью, ее нашел отец. Несмотря на свою скорбь, Гвиневера издалека увидела и услышала его, как подобает бисклавре.

- Батюшка! Ты зачем ищешь меня в темноте, не идешь отдыхать?

- Я не ищу тебя, я знал, что ты делаешь в святилище в такой час. Можешь быть лишь возле деревьев своих детей, - печально проговорил Риваллон.

Его дочь, оторвавшись от облетающего дуба, прерывисто вздохнула и вдруг крепко прижалась к отцу. Почти девяностолетний старец обнял свою почти семидесятилетнюю дочь, как малышку, которой она когда-то была. Он гладил ее вздрагивающие плечи, повторив:

- Я знал, что ты захочешь их увидеть сегодня...

Гвиневера вздохнула, показывая рукой на увядающее дерево и туда, где больше не было дерева. Проговорила слабым голосом, с большим трудом:

- Все это время, сколько бы лет ни прошло... я вспоминала, как не стало Хлодиона... и думала, каким бы он стал, если бы выжил... А теперь... Неужели и дерево Карломана скоро падет?

Риваллон коснулся рукой одной из поникших ветвей дуба. Листья на ней уже высохли, но сама древесина была еще живой и упруго выгнулась, когда он попытался отломить кончик.

- Надежда еще есть. Он еще борется, ты знаешь лучше меня. Как бы ни было тяжело, дочка, не поддавайся отчаянию! Ведь ты хотела просить богов о надежде на спасение. Я верю Номиноэ и нашему Дунстану. Они не ошибутся. Не нарушится порядок жизни.

- Да, - Гвиневера вдруг ощутила, как прохладный ветерок повеял вокруг. - Я понимаю, что на все воля богов... Но, когда родители хоронят детей, им трудно после верить в порядок жизни.

- Что говорить о том, как дед хоронит внуков? - в тон ей вздохнул Риваллон. - Однако жизнь на земле все равно продолжается, сколько бы и каких потерь не доводилось людям перенести. Стало быть, большей частью порядок все-таки соблюдается. Наша семья и так уже заплатила дань Морриган - великую и страшную дань. Боги сами взыскивают с людей свою долю, но, по закону мироздания, имеют право взять не больше, чем им причитается. Я почти уверен: нашему Карломану суждена иная судьба. Меч короля не убил его сразу, и ритуал не был завершен, - в этом я вижу надежду на спасение. Его жизнь сейчас в руках тех, кто знает, что делать. Молись, чтобы им все удалось, и я буду молиться вместе с тобой!

- Спасибо, отец! - Гвиневера крепко сжала в темноте его руку.

Риваллон взглянул ей в глаза, пытаясь рассмотреть ее сквозь тьму.

- Прошу тебя, дочка: ступай отдохнуть, побереги здоровье! Тогда ты больше сможешь помочь Карломану.

Но Гвиневера упрямо покачала головой, так что ее отец заметил.

- Сегодня я должна молиться за моего сына, должна убедить богов сохранить ему жизнь!

Риваллон вздохнул, понимая, что ее не переубедить.

- Я вместе с тобой буду молиться о спасении Карломана. Некогда я, еще будучи майордомом Арвернии, не уберег своего старшего внука, Хлодиона. И не прощу себе смерти второго, если это случится... Но прошу тебя, дочка: после молитвы сразу же ступай отдохнуть!

- Обещаю тебе, отец! - сказала Гвиневера.

И дочь с отцом стали истово молиться своим древним богам о спасении Карломана.

[Convollar]

Священная роща, это прекрасно. И деревья, связанные с теми, кому они посвящены.

По крайней мере, немедленного восстания можно было не опасаться.

Немедленного, да. Но что будет, если Король и Ги Верденнский всё-таки затеют Священный поход?
Ритуалы ритуалами, а война войной.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar!

Священная роща, это прекрасно. И деревья, связанные с теми, кому они посвящены.

По крайней мере, немедленного восстания можно было не опасаться.

Немедленного, да. Но что будет, если Король и Ги Верденнский всё-таки затеют Священный поход?
Ритуалы ритуалами, а война войной.

Я очень рада, что Вам нравится!
Ну, это будет зависеть от многих вещей! Каков расклад будет к тому времени. И прежде всего - что с Карломаном?

Глава 57. Родители и дети (продолжение)
В кабинете майордома над раскрытой шкатулкой с документами сидели четверо мужчин: Ангерран, Дагоберт, Магнахар и Хродеберг. Мысли у всех четверых текли разными путями, но, в конце концов, сводились к одному: к мести Бересвинде Адуатукийской, что своим неразумным подстрекательством погубила Карломана. Благо, он сам оставил своим близким орудие против королевы-матери.

Наконец, Ангерран протянул руку за свитком, собираясь начать действовать. Но тут в дверь постучали...

Спустя несколько мгновений, трое мужчин, выслушав то, что им сообщили, убежали, словно их унесло ветром. В кабинете остался один Магнахар. Он тяжело вздохнул, проводив взглядом стремительно скрывшегося Ангеррана.

***

Очень скоро все трое собрались вокруг Альпаиды, которую с огромным трудом удалось разбудить. Сейчас женщина полусидела на постели, под спину ей подложили подушки. Глаза у нее еще были полуоткрыты, и она с трудом приходила в себя.

Немного успокоившийся, но все еще смертельно бледный от страха за дочь, Дагоберт сидел на краю ее постели, дрожащими руками сжимая ее ладонь. Возле матери и деда стоял Ангерран. Он с тревогой глядел то на деда, непривычно выбитого из колеи, то на матушку. В те страшные минуты, когда они никак не могли ее разбудить, им всем показалось, что они потеряли ее навсегда... Теперь во взглядах молодого майордома читались радость и облегчение, тревога и печаль, - все вместе.

В отдалении с мрачным видом стоял Хродеберг. Он сразу осознал, что может очень скоро лишиться всех самых близких людей. Если Карломан, что с таким упорством боролся за жизнь, умрет, Альпаида последует за ним, теперь у маршала запада не осталось в том сомнений. Отец же посвятит остаток жизни мести Бересвинде, и либо погибнет от ее рук (о чем невенчаный супруг королевы-матери думал с содроганием), либо израсходует оставшиеся силы на войну с ней. Он бросил обеспокоенный взгляд на отца, что так резко постарел за те жуткие мгновения, когда они пытались пробудить спящую графиню Кенабумскую.

Пытаясь хоть как-то отвлечься от горьких и тяжелых мыслей, Хродеберг обратился к перепуганной служанке Альпаиды, что не так давно позвала их на помощь:

- Какую дозу снотворного выпила графиня?

Служанка молча протянула ему опустевший кубок, что стоял на столике возле кровати. В нем остались только стебельки трав. Хродеберг осмотрел его и понюхал. В кубке было заварено сильное снотворное средство, но такая доза не должна быть смертельной. И все-таки, это не очень успокаивало присутствующих.

Дагоберт хотел что-то сказать, но еще не собрался с мыслями, и вместо слов только глубокий вздох вырвался из его груди. Но этот протяжный, исполненный горечи вздох прозвучал красноречивее любых слов. Он еще не пришел в себя после того, как пытался, как ему показать, целую вечность разбудить уснувшую, казалось, непробудным сном дочь.

Он, как и Ангерран, в глубине души надеялся, что, даже если Альпаиде суждено разделить со своим доблестным супругом и жизнь, и смерть, это произойдет далеко не сразу. Двух подряд смертей самых близких людей ни сам коннетабль, ни его старший внук не выдержали бы. Обстоятельства трагедии на ристалище и так потребовали от них обоих всей выдержки, на какую они были способны.

Ангерран положил руку на плечо сгорбившегося, словно под непосильной тяжестью, деда, и участливо сжал его. Лишь этим он мог поддержать старика, мысленно уже приготовившегося к неизбежному. Если не станет Карломана и Альпаиды, коннетабль не будет знать покоя, пока не уничтожит ту, что своими коварными нашептываниями привела к пролитию крови на ристалище...

Благодарно кивнув внуку, Дагоберт проговорил с трудом, глядя на свою дочь со всей любовью и теплотой, на какую способен был:

- Конечно, негоже родителям хоронить своих детей! Но я понимаю твой выбор и готов принять его. Хоть это и будет лютым горем моего сердца, но так ты встанешь рядом с героинями древности... Только, прошу тебя: не уходи, не простившись! Позволь мне сперва хотя бы прижать тебя к груди напоследок. И не спеши так, если можно! Ведь чудеса иногда сбываются...

Альпаида оперлась рукой о подушку, распахнула глаза шире и уже осмысленно взглянула на отца.

- Так вы думали, что я... - она вздохнула, оглядывая родных. - Нет, клянусь тебе, отец! Я буду держаться до тех пор, пока сердце Карломана будет биться. И, даже если мне суждено оплакать его, а затем последовать за ним, я все равно сперва попрощаюсь с вами всеми, дам наставления сыновьям, попрошу у тебя, отец, благословения и прощения за все... Ибо я вижу, сколько страданий причинит тебе то, что я разделю жребий моего мужа!.. Однако на чудо я еще надеюсь. И именно сейчас сильнее, чем когда-либо! - голос графини Кенабумской немного окреп, провалившиеся глаза заблестели.

И Ангерран, и особенно Дагоберт немного оживились, услышав о чуде. Им там хотелось сохранять надежду на лучший исход!

И, глядя на них, Альпаида стала рассказывать:

- Я выпила снотворное, и меня затянул постоянный кошмар последних двух седьмиц. Я видела, как меч короля поразил Карломана, и ничего не могла сделать, зная, что сейчас произойдет. Затем я стояла у гроба моего мужа. Он лежал с мечом в руках, покрытый знаменем, а вокруг гроба несли стражу четыре маршала Арвернии. Я же не могла в последний раз прильнуть к его бездыханному телу, ибо меня сжимали, как в тисках, королева Бересвинда и королева Кримхильда. И я видела, как бесконечная вереница людей отдавала почести доблестному майордому...

- Бедная моя девочка, - вздохнул Дагоберт, гладя дочь по посеребрившимся волосам.

- А затем герцогиня Окситанская, что вместе со мной оплакивала Карломана, показала на пролетевшую ласточку. И я последовала за ней, и очутилась в некоем незнакомом пространстве, где на сером небе светили сразу солнце и месяц... И там я встретила Карломана! Я видела его и говорила с ним!

Изможденное лицо женщины враз помолодело и стало почти таким, как в юности, когда они с Карломаном только обрели друг друга.

Ангерран молча слушал рассказ матери, затаив дыхание. Он ничему уже не удивлялся. Ведь сам он дважды видел отца во время Королевского Совета, - стало быть, и мать могла его встретить наяву.

Дагоберт же недоверчиво уточнил:

- Ты уверена, что видела Карломана? И он что-то посоветовал тебе?

Не замечая его сомнений, Альпаида спешила поделиться с близкими людьми своей нечаянной радостью и тревогой:

- Да, я клянусь тебе, отец: я виделась с Карломаном! И он сказал мне, как можно вернуть его к жизни! Ты слышишь: для него еще возможно спасение! При дворе есть... - привычная осторожность и здесь не покинула графиню Кенабумскую, - один человек, который побывал на месте разрушенного источника вейл и обнаружил, что целебная вода вновь вернулась, и собрал ее немного. Я должна как можно быстрее напоить Карломана этой водой! Об этом же мне сказал мой свекр, покойный король Хлодоберт Жестокий. Ибо я видела его потом, вернувшись из междумирья в покои Карломана. Там все было как наяву. И ты присутствовал там, отец, но ничего не слышал. А я беседовала с покойным королем, и он укрепил меня в моем замысле!

Сперва Дагоберт, слушая рассказ дочери, подумал, что она бредит или рассудок ее слегка помутился от переживаний. Но последняя часть рассказа дочери заставила его взглянуть другими глазами. Ведь он и сам знал, что покойный брат был недавно в покоях Карломана. Почему же и Альпаиде было не встретиться с ним?

- Да, дочка, - проговорил он, гладя ее руку, как совсем недавно - холодную руку Карломана. - В это трудно поверить... Но иногда сны бывают вещими. Я думаю, ты действительно видела во сне Карломана, и он со смертного одра сумел сказать тебе, что делать. Только бы не было слишком поздно!

Альпаида глубоко вздохнула, с благодарностью глядя на отца.

- Спасибо тебе, что понял правильно! А то ведь я сама готова была усомниться: не схожу ли с ума?.. Но я должна пойти к королеве Кримхильде.

Однако отец мягко, но непреклонно уложил ее в постель, точно ребенка.

- Отдыхай, Альпаида! Уже сумерки, а тебе нужен отдых.

Она хотела что-то возразить. Но именно сейчас вновь донесся стук в дверь.

- Войдите! - произнесла графиня, а ее служанка пошла открывать.

Вошедшим оказался Варох, и по выражению его лица все сразу поняли, что у него печальные новости. Коннетабль и его дети тревожно глядели на друга Карломана, и никто не мог выговорить ни слова.

- Карломану стало хуже, - с трудом разжав губы, проговорил Варох. - Он уже почти не реагирует на свет и на боль. Возле него сейчас лекари. Жрец-законоговоритель тоже был и сообщил, что пора готовить обряд вложения клинка в руки умирающему. Он уже сообщил королю...

Варох не договорил, помотав головой. Он чувствовал, будучи бисклавре, что состояние Карломана ухудшилось не просто так.

Альпаида, Хродеберг и Ангерран смотрели, пораженные ужасом, не смея осознать, что это значит. А Дагоберт вдруг сморщился от боли, схватился за грудь, едва осознав, что означают слова Вароха. Хотя, казалось бы, времени, чтобы осознать, было достаточно.

Хродеберг первым оказался рядом. Жестом приказав служанке налить воды, поднес отцу кубок.

- Как ты?.. - с тревогой спросил он.

Коннетабль допил воду, поставил кубок на стол и махнул рукой, успокаивая сына и внука, склонившихся над ним.

- Ничего, ничего!.. Все уже прошло!

Но встрепенувшаяся Альпаида села в постели, пристально глядя на отца. Она, как никто, знала, что для Дагоберта Старого Лиса не прошло даром ежедневное напряжение духа, необходимое, чтобы всегда сохранять свое знаменитое хладнокровие и невозмутимость. В последние годы, особенно после смерти его жены, у него нет да нет сердце начинало биться учащенно, с перебоями. Приступы были не очень сильными и нечастыми, и коннетабль не заботился об этом больше, чем следовало. Но события последних двух седьмиц, после трагедии с Карломаном, уж точно не могли добавить старику здоровья!

Еще более сумрачным взором наблюдал за отцом Хродеберг. Он, к тому же, сознавал свою вину в происходящих несчастьях. Подумать только, что творилось в то самое время, пока он безуспешно разыскивал в Арвернии Ужас Кемперра, а Карломан с головой ушел в подготовку союза против восточной угрозы. Тогда Бересвинда, любовь всей его жизни, как раз настраивала своего царственного и, увы, неуравновешенного сына против его молодой жены. А расплачиваться пришлось своим здоровьем и самой жизнью отцу, Карломану, Альпаиде...

Между тем,  графиня Кенабумская, взглянув на своего старшего сына, попросила:

- Позаботься о деде, Ангерран, пока я буду выполнять просьбу моего мужа!

Молодой майордом кивнул, глядя то на деда, то на дядю.

Ах, если бы Варох прислушался к их беседе да спросил, о какой просьбе Карломана идет речь! Если бы доверился щестому чувству, что направляет всех бисклавре, как искусный кормчий ладью! Тогда бы Альпаида поведала ему все, и он за руку привел бы Фредегонду к Карломану, и его напоили бы живой водой уже в эту ночь. Но, к сожалению, Варох, угнетенный состоянием друга, не прислушался к своему внутреннему голосу и подумал, что речь идет о какой-то давней просьбе, например, связанной с обличением королевы-матери. И ничего не сказал, лишь тяжело вздохнул, почти простонал.

- Я пойду... Надо составить встречное обвинение против братства Донара по поводу незаконной казни кельпи в графстве Кенабумском, где они не вправе распоряжаться, - сенешаль хотел с помощью работы отвлечься от горьких мыслей, ибо он слышал, как Госпожа с Вороньими Крыльями призывает к себе Карломана.

Варох вышел. А Альпаида, беспокоясь об отце, снова проговорила:

- Батюшка, ты останься, пожалуйста, здесь. И не волнуйся ни о чем! Я должна сейчас сделать то, что нужно... Найти этого человека, пока не стало слишком поздно.

Она хотела подняться с кровати, но отец настойчиво уложил ее обратно.

- Погляди на время! Сейчас ты ничего не сделаешь: весь двор уже спит. Летние ночи коротки, дождемся утра.

В самом деле: долгий летний день, наконец, закончился. Совсем стемнело, и по темно-синему ночному бархату высыпали крупные яркие звезды.

Ангерран добавил после долгого молчания:

- Куда ты пойдешь, матушка? Я слышал, что у королевы Кримхильды разболелась голова, и она отпустила Малый Двор пораньше, а сама легла отдыхать. И ты отдохни. Завтра утром скажешь все, что нужно.

Альпаида улеглась обратно на подушку, но тут же помотала головой. Она хотела сказать, что у Карломана слишком мало осталось времени, и нельзя терять его понапрасну.

Видя отчаяние своей сестры, Хродеберг предложил помощь:

- Скажи, Альпаида: у кого находится целебная вода? Я постараюсь поговорить с этим человеком, в чьих руках так много жизней, и прежде всего - майордома Арвернии. Я приведу его на помощь. Ангерран сейчас должен вернуться к Магнахару и важным документам, а отец, как и ты, должен отдохнуть. Я же с самого утра начну поиски.

Альпаида поколебалась. Ей не хотелось доверять тайну девы с ласточкой кому-то еще. Лишние разговоры - лишний риск, что кто-то может подслушать, узнать о воде, заинтересоваться личностью ее хранительницы. У Фредегонды, очевидно, были причины не объявлять направо и налево, чем она владеет. Однако, не желая больше спорить с отцом, что убеждал ее остаться отдыхать, графиня проговорила, понизив голос:

- Ласточка укажет путь, Хродеберг!

- Ласточка? - нахмурился маршал запада, вспоминая птичку, что отвела меч короля от Карломана. - Ладно, сестра! Я поищу вместо тебя, куда приведет ласточка. Если твой сон обещает спасение, нельзя терять даже призрачной надежды.

Теперь он сам загорелся надеждой доставить Карломану целебную воду. Если он поспособствует спасению своего зятя, то и сестра, и отец проживут еще много лет! И, может быть, ему удастся искупить вину, что Бересвинда нечаянно причинила своей семье. Ведь супруги, хоть и невенчанные, зато соединенные любовью, обязаны отвечать друг за друга!

Но Альпаида, бессильно откинувшись на подушки, покачала головой.

- Я должна сделать все возможное... Меня просил о помощи мой Карломан! Только бы не было слишком поздно!

Эти слова могли бы повторить тысячи людей и иных существ повсюду, кто разделял ее надежды на спасение Карломана Кенабумского.

[Convollar]

Альпаиду можно понять, а можно и не понять. Вообще все участники этих событий очень страдают, много размышляют, много говорят, но почти не действуют. Когда жизнь Карломана висит на очень тонком волоске, они всё цепляются за придворный этикет, и опять всё откладывают до рассвета, до завтра, до понедельника... В такой ситуации любая, даже самая призрачная надежда, как соломинка для утопающего.

Ах, если бы Варох прислушался к их беседе да спросил, о какой просьбе Карломана идет речь! Если бы доверился шестому чувству, что направляет всех бисклавре, как искусный кормчий ладью!

Если бы... Но нет! Давайте ещё подождём, может быть помрёт и проблемы не будет.

[katarsis]

Действительно, дотянут, что в конце уже бежать придётся. Если состояние ухудшилось, то надо действовать срочно.

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Альпаиду можно понять, а можно и не понять. Вообще все участники этих событий очень страдают, много размышляют, много говорят, но почти не действуют. Когда жизнь Карломана висит на очень тонком волоске, они всё цепляются за придворный этикет, и опять всё откладывают до рассвета, до завтра, до понедельника... В такой ситуации любая, даже самая призрачная надежда, как соломинка для утопающего.

Ах, если бы Варох прислушался к их беседе да спросил, о какой просьбе Карломана идет речь! Если бы доверился шестому чувству, что направляет всех бисклавре, как искусный кормчий ладью!

Если бы... Но нет! Давайте ещё подождём, может быть помрёт и проблемы не будет.

Альпаида осталась у себя не ради требований этикета, а из-за опасения за своего отца. Дагоберт считает, что она еще слишком слаба, чтобы куда-то идти, а у него от волнения за дочь чуть сердечный приступ не случился. Она что, должна пожертвовать отцом ради мужа?
Вместо нее Хродеберг вызвался искать. Правда, это замена неравная: поверит ли ему Фредегонда?
На самом деле они теряют гораздо меньше времени, чем кажется: объемы текста действительно выглядят внушительными, но времени проходит не так уж много. Зато мы стараемся показать не только действия (на это американские боевики есть), но и личные качества, психологию, моральные аспекты у наших героев, что гораздо интереснее.
Ну, и, по законам жанра, помощь должна приходить в самый последний момент, не так ли?
Насчет Вароха - увы, он и вправду ошибся. Лучше бы он своему оборотническому чутью доверял побольше, было бы лучше для всех. Но у каждого персонажа свои слабости, что поделать.

Действительно, дотянут, что в конце уже бежать придётся. Если состояние ухудшилось, то надо действовать срочно.

Авторы учтут конструктивную критику, и постараются впредь так не растягивать. А пока, пусть читатели еще немножко поволнуются.

Глава 57. Родители и дети (окончание)
Король Хильдеберт IV стоял посреди разгромленного кабинета, раскрасневшись, тяжело дыша и сжимая кулаки, как после яростного поединка на мечах. Он озирался, водя еще не совсем осознающим взглядом по разбросанным предметам, и вспоминал, как все произошло.

На столе перед ним заметно поубавилось пергаментов и прочих канцелярских принадлежностей, зато их измятые остатки угадывались на полу. Два гостевых кресла и стоявшая у стены скамья были перевернуты и теперь валялись ножками кверху, словно туши убитых зверей. Бронзовую стойку для подсвечника он каким-то образом умудрился согнуть. Рыцарские латы, стоявшие на подставке в углу кабинета, оказались сброшены на пол, как простая груда железа. Под ногами короля захрустели осколки от разбитого кувшина венетийского стекла.

Хильдеберт с усилием провел ладонью по лбу, приходя в себя. Последнее, что он еще ясно помнил - беседу с Турольдом, жрецом-законоговорителем. Тот пришел к королю, сильно опечаленный, и поведал:

- Государь, ныне я вынужден с прискорбием тебе доложить, что состояние твоего доблестного дяди, графа Карломана Кенабумского, майордома Арвернии, сильно ухудшилось. До такой крайней степени, что я, скрепя сердце, назидательно советую как можно быстрее вложить меч в его руки, ибо он умирает. И тогда он по заслугам своим будет принят в чертоги Вотана.

Король, выслушав его, отступил на шаг, закрыл глаза, пораженный страшной вестью в самое сердце. То, чего он так боялся все эти пятнадцать дней, все же произошло!

- Конечно, - Хильдеберт с удивлением услышал собственный голос как будто со стороны. - Я приказываю, чтобы последние церемонии для моего дяди, майордома Арвернии, провели так, как если бы он носил королевскую корону! Со всей пышностью и уважением!

Ведь это было сейчас самое малое, что он мог сделать для своего дяди, столько сделавшего ради Арвернии, и для его родных, убитых горем. Хоть Карломан погиб и не в сражении, но ведь он был не только государственным деятелем, но и талантливым военачальником, и, без сомнения, заслуживал после смерти подняться в Асгард по Радужному Мосту Биврёст. Было бы верхом несправедливости позволить графу Кенабумскому умереть, как старуха-селянка на соломенной постели. Хильдеберту было достаточно и того, что это он, и никто другой, пролил кровь Карломана на ристалище и стал причиной его столь жуткой гибели.

Взглянув на жреца, Хильдеберт произнес дрогнувшим голосом:

- Благодарю тебя, Турольд! Ступай, начинай подготовку к торжественной церемонии.

Жрец, кивнув, вышел. А король, закрыв за ним дверь, остался совсем один, раздираемый горем, стыдом, отчаянием.

Значит, нет спасения для Карломана! Ни дары, ни молитвы не помогут вернуть его к жизни, хотя во всей Арвернии и Арморике, должно быть, каждый готов оплакивать его, как светлого бога Бальдра. И королевство лишится своей главной опоры.

Хильдеберту было известно, что графа Кенабумского именуют Почти Королем, но он не ревновал, восхищаясь его опытом и не возражая, чтобы Карломан вместе с матушкой и коннетаблем и впредь помогал ему в самых запутанных государственных делах. А теперь никто, даже Ангерран, не сможет вполне заменить своего отца. И никто на свете уже не избавит его, Хильдеберта IV, от невыносимого груза вины, до конца его собственной жизни. Только сам Карломан, быть может, смог бы простить ему преступление, совершенное им в безумии. Если он не сможет - значит, никто другой не отпустит его вину, даже сами боги. Ничем, никогда ему не искупить пролитую кровь дяди. Если даже сбудется все, как говорил ему барон Верденнский, и он, король Арвернии, сможет направить свой страшный дар к благим целям, - все равно ничего не исправить. Пусть даже он возглавит Священный Поход и избавит Арвернию от альвов, он может этим заслужить уважение от людей, но не искупить былую вину. Он убил своего дядю, правда, невольно, в помрачении, - и это навсегда останется с ним!

В глазах у Хильдеберта потемнело от ярости, и он со сдавленным криком, как раненый зверь, стал метаться по кабинету, переворачивая и сокрушая все вокруг себя. Ему необходимо было хоть как-то выплеснуть отчаяние, бушевавшее в его душе. Иначе эта буря захлестнула и поглотила бы его с головой.

И вот, он очнулся в разгромленном кабинете, оглядываясь по сторонам, и тяжело вздохнул. В ушах у него еще шумела кровь, но он уже пришел в себя; правую руку саднило от удара по бронзовой стойке. Если к нему вернулась способность чувствовать, стало быть, исступление прошло. Только его неизбывная вина перед умирающим Карломаном, - она осталась...

И в этот миг до него донесся стук в дверь, и он обернулся. Судя по громким и частым ударам, стучали уже не раз. Просто он только теперь смог услышать.

- Хильдеберт! - донесся до него голос королевы-матери. - Хильдеберт, открой!

- Матушка! Входи же, - произнес король тихим, усталым голосом.

Королева Бересвинда стояла за дверью в сопровождении Турольда, жреца-законоговорителя, и Жоффруа де Геклена, командира паладинов. Увидев сына, королева, как показалось ему, вздохнула с облегчением и обернулась к жрецу.

- Благодарю тебя, Турольд, за своевременное оповещение! Теперь ступай, готовься к скорбной церемонии. Утром надо будет всех оповестить.

- Я сообщил сенешалю, барону Вароху Приозерному, и он взял на себя труд сообщить близким графа Кенабумского, - сказал жрец, уходя.

К королю после всплеска ярости пришло спокойствие. Он попытался представить себе, с какими чувствами встретят страшное известие близкие Карломана, - его жена, сыновья, тесть. Проклинают ли они сейчас того, кто нанес майордому смертельную рану? Желают ли ему провалиться в царство Хель живым? Отчего-то при этой мысли Хильдеберту становилось немного легче. Словно проклятья родственников в какой-то мере помогут ему, королю Арвернии, искупить вину, хоть крошечную ее толику.

Между тем, Бересвинда Адуатукийская, собираясь переступить порог, сделала знак Жоффруа:

- Подожди у дверей!

Паладин молча кивнул, оставшись за порогом. Король наблюдал за этой сценой, и его больно обожгло:  "Даже моя мать просит паладина об охране, потому что... она боится оставаться со мной наедине!" Он стиснул зубы, принимая это как должное.

Переступив порог и закрыв за собой дверь, королева-мать, бледная и настороженная, сделала несколько шагов к сыну. Глаза ее изумленно расширились, когда она увидела творившийся в кабинете разгром.

- Да. Это сделал я, - чеканя каждое слово, проговорил Хильдеберт с особым значением, выделив слово: "это". Оно обозначало и разгром кабинета, и признание: "Да, это я смертельно ранил своего дядю, что вот-вот ступит на Радужный Мост, и не оправдываю себя."

До последнего момента, до сегодняшнего сообщения Турольда, король продолжал надеяться на чудо. И трудно было ему смириться, что случившегося нельзя исправить.

Поставив на место оба кресла, он усадил мать, и сам сел за стол напротив нее.

Бересвинда печально глядела на сына, понимая, что он чувствует в эти жуткие минуты. Для того она и пришла среди ночи, чтобы попытаться хоть как-то помочь ему найти выход из тупика.

Король ожидал, что может ему сказать матушка, но почти не надеялся на помощь. Что сделаешь, если самое страшное уже произошло, или почти что? И ему стало безразлично. Глядя на мать, он боковым зрением заметил, что уже совсем стемнело, хотя, когда Турольд пришел к нему со страшной вестью, были еще сумерки. Но и этот факт не имел никого значения. Ведь самым главным было, что он, король Арвернии, верховный сюзерен Арморики и Окситании, убил своего дядю, - а что могло быть значимым в сравнении с этим?

Королева-мать, видевшая состояние своего сына, проговорила, тщательно подыскивая слова, способные его поддержать и хоть немного успокоить.

- Так было суждено. Сами боги обречены погибнуть в свой час, и солнце и луну проглотят чудовищные волки, ясень Иггдрасиль падет, и море затопит небо и землю. Так суждено. Но принять свою судьбу, какой бы она ни была, с достоинством, - это в наших силах.

И снова Хильдеберту показалось, что вместо него отвечает кто-то другой:

- Не беспокойся, матушка: я готов выдержать все, даже если мне суждена роль слепого Хёда, по неведению убившего светлого Бальдра.

Королева-мать немного успокоилась: похоже, ее царственный сын в самом деле взял себя в руки и готов выдержать и это испытание. Ее задача была - помочь ему в этом.

- Я разговаривала с лекарями. Они и вправду уже не надеются, что Карломан придет в себя. Жизнь в нем угасает, но пока еще теплится. Они утверждают, что он может протянуть еще несколько дней. Стало быть, не спеши пока с обрядом вложения меча. Но молись как можно истовее! И поскорее призови ко двору барона Верденнского. Пусть он поможет тебе подготовить Священный Поход. Чтобы к моменту похорон Карломана уже все арверны знали, что их король готов вести их против альвов, чтобы видели в тебе своего защитника и благодетеля!

Хильдеберт кивнул в ответ на слова матери, неотступно думая о своем. Быть может, ему все-таки удастся выполнить свое предназначение и оправдаться в глазах своего народа. Но не перед самим собой. Ему никогда не простить себе гибели Карломана. Однако матушка права: ему следует думать не о себе, а о благе Арвернии.

- Благодарю тебя, матушка, за то, что ты всегда знаешь, что делать! - проговорил Хильдеберт растроганным тоном. - Кроме того, я думаю, если уж так суждено, похоронить дядю Карломана в королевском усыпальнице Кенабумского святилища, рядом с его отцом, королем Хлодебертом V. Если он будет погребен среди королей Арвернии, это хоть немного примирит с нами его близких. Как ты думаешь, матушка?

Королева-мать кивнула сыну, мысленно напоминая себе вернуться к этому разговору позже. В глубине души она была уверена, что такие похороны способны лишь разозлить "детей богини Дану", чьей королевой была мать Карломана. Они, конечно, захотят похоронить его по своему обычаю - сжечь на погребальном костре. Но сейчас Паучиха не собиралась спорить со своим царственным сыном, когда тот так сильно расстроен. Она знала, что Хильдеберт бывает порой вспыльчив и нетерпим к чужому мнению, но, если к нему подойти с тем же самым вопросом в другой раз, когда он настроен иначе, то гораздо больше шансов расположить его в свою пользу. Хотя, конечно, существовала грань, за которой даже она не имела власти над упрямством сына: так, Хильдеберт ни при каких условиях не позволил ей стать женой Хродеберга... При этой мысли Бересвинда помрачнела еще сильнее, чем и без того способствовали ее траурное платье и тяжелые мысли, волновавшие ее в этот поворотный для Арвернии час. Королева-мать была твердо намерена сделать все, чтобы власть ее сына не пошатнулась, даже после неминуемой, как всем казалось, смерти Карломана.

Ей вспомнился разговор с Женевьевой Армориканской в тот страшный вечер после ристалища, когда обе они буквально сходили с ума от страха за своих сыновей. Тогда мать Карломана пообещала ей, что не допустит восстания своего народа, по крайней мере, пока Карломан дышит, да и потом - до тех пор, пока его не оплачут... Что ж, для того она и уехала в Арморику, оставив сына на смертном одре, чтобы иметь возможность выполнить свое обещание. Бересвинда восхищалась самообладанием Женевьевы! Но вот вопрос - что предпримет армориканская королева, когда пройдут и похороны, и траур? Не придется ли арвернским войскам одновременно биться на востоке с междугорцами, а на западе - с "детьми богини Дану"? В любом случае, как мыслила Бересвинда, при этом знать и народ должны быть готовы сплотиться вокруг своего короля. А для этого необходим Священный Поход, который оправдает Хильдеберта перед всеми. Барон Ги Верденнский указывал им правильный путь!

По поводу Арморики же Бересвинда решила посоветоваться с Хродебергом: пусть он, как опытный военный, подскажет ей, какими мерами можно не допустить восстания "детей богини Дану". В надежности своего невенчаного супруга Паучиха не сомневалась. Кроме того, Хродеберг был маршалом запада, а значит, ему и подавлять восстание, если таковое все же вспыхнет, паче чаяния. Но Бересвинда все же надеялась, что подданные матери Карломана удержатся от мести.

Пока она размышляла, ее царственный сын угрюмо смотрел перед собой, терзаясь чувством вины. Вновь и вновь он видел перед собой Карломана - то таким, как раньше: живым, сильным, исполненным энергии, всегда имеющим наготове остроумное решение самой трудной задачи; то на ристалище - мертвенно-бледным, истекающим кровью, совершившим все, что возможно было, ради спасения чести арвернского короля.

"Нет, дядя, не чести, - он мысленно покачал головой. - Ты ценой своей крови и жизни спас меня от позора перед людьми и перед соседними державами, - это правда. Но моя человеческая совесть запятнана навеки. Только ты один мог бы снять с меня груз вины. Но все говорят, что ты уходишь навсегда. Значит, мне остается быть тем, о чьей чести ты так пекся, - королем арвернским."

Сознавая, чем так сильно опечален сын, Бересвинда Адуатукийская коснулась его рук, сложенных в замок на столе.

- Держись, Хильдеберт! Это не ты совершил, это - судьба. Наша задача теперь - выйти с наименьшими потерями, к чести королевства, - проговорила она, словно угадав, о  чем думает сын.

Король сдавленно вздохнул и поднес руки матери к своим губам, чтобы поцеловать их в знак благодарности.

[Menectrel]

27 Июня. Через Четырнадцать дней после Трагедии на Ристалище
Столица Арморики, Чаор – На – Ри
56. Королевская Партия

Ночь с 27 на 28 Июня\ Ночь с 28 на 29 Июня Четырнадцать\ Пятнадцать дней после Трагедии на Ристалище
Три разных Локаций
57. Родители и Дети

Ночь с 28 на 29 Июня Пятнадцать\Шестнадцать дней после Трагедии на Ристалище
Столица Арвернии, Дурокортер
58. Ночные Встречи

[Menectrel]

Страшная ("Убийственная") Сила Этикета...

Авторы сего произведения опираются на исторические случаи с коронованными особами!  (Источник: https://diletant.media/articles/38092842/). Вспомните фильм "Мария - Антуанетта".

Версаль был центром королевского мира и оставался таковым, пока Французская революция не изменила все. Система этикета дворца была построена на строгом соблюдении иерархии и ранга. Правила ясны: каждый придворный должен был служить королю и участвовать в тщательно продуманных ритуалах, которые четко определяли место дворянства. Главные тренды задавал сам король.

Всем известно, что французская королева (сначала - дофина) Мария-Антуанетта не блистала государственным умом и способностями к политическим и светским интригам даже в зрелые годы, а уж в юности тем более. Для таких занятий она была слишком проста, естественна и прямодушна.

И более того....  В Версале к ней относились как к маленькой глупышке, ведь Мария Антуанетта не желала соблюдать нормы поведения и этикета придворной дамы своего уровня. Ее смущали устаревшие правила двора, она хотела побыть одна, но такой возможности не имела, ее всегда окружало большое количество придворных дам. Мария Антуанетта создала на территории Версаля свой маленький мир, где все было создано исключительно по ее правилам и вкусам...

Про Смертельную опасность:


1. Король Филипп III

Строгостью отличался придворный этикет в Испании. Например, к испанской королеве не мог прикоснуться ни один мужчина, кроме короля. Нарушение каралось смертью. Но доставалось и мужчинам. При короле Филиппе III соблюдение обрядов и церемоний было доведено до абсурда.

Широко распространён исторический анекдот, связанный с трепетным отношением Филиппа к этикету. 22 ноября 1604 года монарх отдыхал у камина, но в нём довольно сильно разгорелось пламя. Однако король не позволил никому из присутствующих в зале затворить заслонку или же отодвинуть кресло Филиппа подальше от огня. Этим, согласно правилам, должен был заниматься специальный дворянин, который в тот момент отсутствовал. Пока бедолагу искали по всему дворцу, чтобы он помог государю, Филипп покорно терпел жар пламени, но не двигался с места, считая это ниже своего достоинства. Результатом стал сильный ожог лица, но король выжил и продолжил царствовать.

2. Сунанда Кумариратана

19-летняя Сунанда была супругой короля Сиама Рамы V. Она погибла вместе со своей новорождённой дочкой по случайности. Они катались по реке, когда лодка повернула к королевскому дворцу и неожиданно перевернулась. Королева с дочерью стали тонуть, однако никто из многочисленных свидетелей не мог им помочь. Подданные благоговели перед королевой и не могли прикасаться к ней по правилам этикета.

[Convollar]

Страшная штука - этикет! Но и полезная - если бы гранда передвигающего кресло не нашли, король, возможно, скончался бы от угара, что пошло бы на пользу Испании.

[фок Гюнце]

Насколько на пользу Испании пошла бы преждевременная смерть Филиппа III и, соответственно, более раннее вступление на престол Филиппа IV - неочевидно. Как по мне, так по своему интеллекту, характеру и державной мудрости Дон Фелипе король Планеты (don Felipe IV el Rey Planeta - скромно, правда?) и Дон Фелипе Благочестивый (don Felipe III el Piadoso) не слишком отличались - от бобра бобренок недалеко падает.

[Convollar]

Да, с королями в Испании в ту пору было как-то не очень! Тут даже источник вейл бы не помог. Впрочем, нигде не сказано, что этот источник ещё и мозги на место ставил, а то неплохо бы было и Хильдеберта напоить. Жаль воды всего на три глотка.

[фок Гюнце]

Нет, нет, нет. Исцеление и вправление мозгов - разные вещи.