Печать

[Menectrel]

К завтраку подали только что испеченный черничный пирог, фрукты и прохладную мятную воду.

Жаль, что до открытия кофе ещё очень далеко. 
Да, Совету Бетморры действительно не стоит вмешиваться в дела людей. И это ещё раз вызывает сомнения в возможности успешного существования в одном мире двух разных не то что народов или рас, а двух разных уровней разума. Люди не любят чужаков, особенно тех, кто сильнее их самих. В результате ши или альвы, бисклавре и прочие носители нечеловеческого разума - кому как нравится - живут в мире в скрытом виде, практически изгнанниками.

"Мусульманин, христианин, еврей и атеист заходят в кофейню... и они общаются, веселятся, пьют кофе и становятся хорошими друзьями. Вот что происходит когда ты не мудак."

Ши\Альвы только в Арвернии подвергаются гонениям. В Островных Королевствах - симбиоз Дану и Ши.

[фок Гюнце]

К завтраку подали только что испеченный черничный пирог, фрукты и прохладную мятную воду.

Жаль, что до открытия кофе ещё очень далеко. 
Да, Совету Бетморры действительно не стоит вмешиваться в дела людей. И это ещё раз вызывает сомнения в возможности успешного существования в одном мире двух разных не то что народов или рас, а двух разных уровней разума. Люди не любят чужаков, особенно тех, кто сильнее их самих. В результате ши или альвы, бисклавре и прочие носители нечеловеческого разума - кому как нравится - живут в мире в скрытом виде, практически изгнанниками.

"Мусульманин, христианин, еврей и атеист заходят в кофейню... и они общаются, веселятся, пьют кофе и становятся хорошими друзьями. Вот что происходит когда ты не мудак."

Отсюда мораль: когда человек умный, сразу четверо имеют благодаря этому возможность отдохнуть, выпить кофе, повеселиться и подружиться.

[Карса]

Совет Бетморры мудр, если решил не вмешиваться. Надеюсь, на Совете Кланов победит лира.

[Convollar]

Отсюда мораль: когда человек умный, сразу четверо имеют благодаря этому возможность отдохнуть, выпить кофе, повеселиться и подружиться.

Различия между людьми разных национальностей и религиозных убеждений не столь существенны, как различия между людьми и не людьми. Ши/альвы не люди.

[katarsis]

Гвенаэль обещает прислать какую-то помощь? Интересно, что это будет?

[Артанис]

Огромное спасибо всем, кто читает и оставляет комментарии!

К завтраку подали только что испеченный черничный пирог, фрукты и прохладную мятную воду.

Жаль, что до открытия кофе ещё очень далеко. 
Да, Совету Бетморры действительно не стоит вмешиваться в дела людей. И это ещё раз вызывает сомнения в возможности успешного существования в одном мире двух разных не то что народов или рас, а двух разных уровней разума. Люди не любят чужаков, особенно тех, кто сильнее их самих. В результате ши или альвы, бисклавре и прочие носители нечеловеческого разума - кому как нравится - живут в мире в скрытом виде, практически изгнанниками.

Во всяком случае, не в этой части света. Впрочем, кофе в жару бы и не пошел, наверное. Прохладный травяной чай уместнее.
В рамках описываемого нами мира, в разных частях света бывает по-разному. "Дети богини Дану", будь то в Арморике или в Островных Королевствах, где живет Гвенаэль, находятся в симбиозе с ши, и это идет на пользу тем и другим. Да и в других описанных в МИФе странах, от Сварожьих Земель до Полуденных Гор, чаще всего находится место и людям, и Другим Народам, вплоть до исторических времен. И значит, есть надежда, что так будет и впредь. Такие случаи, как в Арвернии, скорее исключение на общем историческом фоне.
И скрытые миры, тот же Тир-на-Ног или горская Каджети, куда людям нет доступа, наоборот, весьма удобны. Хочешь - живи там, а хочешь - здесь. А вот людям такого выбора не предоставляется. Это уж скорее они тогда ущемлены.

Совет Бетморры мудр, если решил не вмешиваться. Надеюсь, на Совете Кланов победит лира.

Я тоже на это очень надеюсь! Хотя проблемы пока все больше распространяются. Но, к счастью, находятся и методы их решения.

Отсюда мораль: когда человек умный, сразу четверо имеют благодаря этому возможность отдохнуть, выпить кофе, повеселиться и подружиться.

Различия между людьми разных национальностей и религиозных убеждений не столь существенны, как различия между людьми и не людьми. Ши/альвы не люди.

Вот как раз если бы они мыслили как люди и строили бы экспансивную цивилизацию, пусть и на других принципах, им бы точно был тесен целый мир. С людоящерами в "Хрониках Таморианы" так и получилось: они менталитетом больше походили на людей, чем оборотни, сидхе, кентавры или фавны какие-нибудь. Тоже стремились все вокруг прибрать к рукам. И это привело к вражде на уничтожение. А с прочими альвами чаще всего все-таки можно уживаться.

Гвенаэль обещает прислать какую-то помощь? Интересно, что это будет?

Ответ получен! Глядите.

Глава 62. Письмо дочери(окончание)
Отрезав кусок черничного пирога, он передал его супруге и налил мятной воды в ее кубок. Затем разрезал персик маленьким серебряным ножом и одну половину тоже передал Гвиневере, а вторую стал есть сам.

- Угощайся, любовь моя моя! Все очень вкусно.

Королева "детей богини Дану" съела половину персика, а затем с явным удовольствием попробовала черничный пирог. Столовое серебро не причиняло неудобства бисклавре; потомки королевы Игрэйны преодолели одну из слабостей своего народа.

- Завтрак не оставляет желать ничего лучшего!

Некоторое время они завтракали молча. Возродившаяся надежда на лучшее возвращала им вкус к жизни. Впервые после трагедии на ристалище, царственная чета могла есть в свое удовольствие.

Но они не вправе были надолго отвлечься от важных событий, что творились вокруг. Едва утолив голод, Гвиневера спросила у своего супруга:

- Уточняла ли наша дочь, кого из ши она имела в виду? Кто из них собирается явиться на Совет Кланов? И каким образом их помощь склонит "детей богини Дану" в пользу партии лиры?

Теодеберт припомнил красочные обороты в письме дочери.

- Она не назвала имен, но привела описания, которые ты, я надеюсь, узнаешь. Один из них - "друг оборотней, чье чело увито остролистным венком".

- Келин, Покровитель Деревьев, - поняла Гвиневера.

Королева, как и ее сын, знала Келина, чье имя означало падуб-остролист на языке "детей богини Дану". Он обитал в густых лесах Брокилиена, сам будучи потомком первого хозяина этого края, в честь которого тот и именовался. Келин, носящий зеленое, был хранителем леса наряду с оборотнями-бисклавре. Но, в отличие от них, заботился не о лесных зверях, но о деревьях, кустах и травах, - обо всем, что росло, зеленело, плодоносило, и тоже могло за себя постоять, усилиями своего хранителя. Келин мог управлять деревьями и другими растениями, был способен при желании ускорить их рост. Пастырь Деревьев способен был в одночасье превратить поля или селения в чащу. Если он замечал, что с его безмолвными подданными обращаются несправедливо, Келин мог пробудить деревья к жизни и повести их в бой, - целое воинство яростных и почти неуязвимых зеленых великанов! По счастью, Келин не стремился без крайней необходимости показывать свою силу. Однако жители Брокилиена почитали Пастыря Деревьев и остерегались без крайней необходимости рубить лес. Лишь те деревья, чей срок и так подходил от возраста или повреждений, Келин уступал людям, согласно давнему договору ши с "детьми богини Дану".

Гвиневера задумчиво кивнула. Ее народ почитал Келина и умел ладить с ним. Никому не хотелось, чтобы на стены даже самых крепких замков двинулся оживший лес.

- Да, обольщаться нельзя, - проговорила она, размышляя про себя. - "Детям богини Дану" не помешает вспомнить, что они - только гости во владениях подлинных хозяев здешнего края. Если не узнают покоя между собой, могут и сами навлечь гнев ши.

Теодеберт кивнул, соглашаясь с супругой.

- Гвенаэль также пишет об еще одной будущей союзнице. "Та, что цветет на водной глади, и в ее власти губить или миловать рыбаков", придет на Совет Кланов, чтобы преподать урок "детям богини Дану".

- Алау, "Водяная Лилия", одна из дочерей Леджии, - узнала по описанию королева Гвиневера.

Эту речную богиню почитали все, кто кормился от воды. Рыбаки, перевозчики, корабельщики и торговцы, что возили свой товар по реке, каждую весну бросали в воду бусы в дар Алау, полагая, что деве, пусть и водяной, такой дар будет милее всего. Также обитатели здешних берегов посвящали Алау песни - от лирических до весьма легкомысленных. "Дети богини Дану" знали, что Водяная Лилия обычно доброжелательна к людям, но любит подшутить над ними, как любая дева. Алау могла своей силой сделать бурным и без того быстрый поток, затопить берега и пойменные луга, и не всегда при этом рассчитывала силы. И все-таки, люди почитали ее, - ту, что качала на своих волнах корабли, посылала рыбу в сети, и порой спасала в своих волнах тех, кто был ей угоден. Такой была Алау, Дочь Реки.

При ее упоминании Гвиневера вновь задумчиво кивнула. Да, Совет Бетморры сделал достойный выбор! Келин и Алау, как никто, способны были доказать "детям богини Дану", какой грозной силой обладают ши. Пусть не забывают, что те - не слуги им, и не обязаны сражаться за интересы людей. Королева Арморики знала, что до черномагического ритуала многие сторонники восстания надеялись на помощь Совета Бетморры. Они ждали, что гнев могущественных ши ляжет на арвернов, за безумие их короля. Но ритуал, устроенный фанатичным друидом, все изменил. Теперь впору было ждать, что Совет Бетморры прогневается на самих "детей богини Дану", что едва не погубили Коронованного Бисклавре. В особенности - на друидов, которым они некогда подарили знание и силу. Сможет ли Совет Бетморры понять, что среди друидов тоже бывают разные личности, как и среди других людей и ши? Ведь мальчик Бран, в отличие от своего наставника, сумел сделать правильный выбор! Зачтут ли это ши? Окажутся ли по отношению к людям мудрее, нежели те - по отношению к ним? В не такие уж давние времена, при Хильдеберте Строителе, арверны причислили всех альвов поголовно к "злобным детям Имира". Счастье, что сами ши до сих пор были мудрее!

- Надеюсь, что Келин и Алау сумеют убедить Совет Кланов не понимать восстания, - вздохнула Гвиневера.

Она встретилась глазами с Теодебертом и увидела, как нахмурился ее супруг. За долгую совместную жизнь они настолько хорошо научились понимать друг друга, что порой не нуждались в словах. И сейчас королева мгновенно догадалась, о чем он думает. Если ши примут участие в Совете Кланов, рано или поздно король Хильдеберт и его советники узнают об этом. А, если возле него будет Ги Верденнский, лютый враг Других Народов, он постарается убедить короля, что "дети богини Дану" поголовно ненадежны, и склонны принять сторону альвов. В этом случае Арморике угрожал Священный Поход, чего не было даже при Хильдеберте Строителе.

Королева откинулась на спинку кресла, устало прикрыла глаза, полные боли.

"Карломан! Вернись поскорее к жизни, Карломан, мой милый сын, мой Коронованный Бисклавре! От твоей жизни зависит мир, и даже жизнь или гибель наших народов! Возвратись, Карломан, ибо без тебя весы судьбы ненадежны, и могут в любое мгновение покачнуться!"

Однако королева "детей богини Дану" не могла даже позволить себе слишком долго скорбеть о судьбе своего сына. Прежде всего ей надлежало мыслит, как подобает королеве, и заботиться, чтобы не дошло до слишком тяжких последствий.

- Я думаю, что следует поговорить с творим почтенным отцом, принцем Сигибертом, - сказала она мужу. - Он, как старейший в роду властителей Арвернии, вправе дать добрый совет даже действующему королю. Пусть напишет Хильдеберту письмо, попытается его убедить оставить "детей богини Дану" в покое. И еще, надо говорить с Жартилином, чтобы не спешил так со своим докладом королю. Нельзя допустить сейчас, чтобы арверны вмешивались в дела Арморики! Любой их поступок, который сейчас может привести к восстанию, будет на руку партии меча.

Таким образом, королева "детей богини Дану" подумала о том же, что одновременно с ней решили ее отец и тетка вместе с почтенным свекром. Недаром говорят, что мысли мудрых сходятся.

Кроме того, Гвиневера никогда не забывала о слове, данном королеве Бересвинде. Если Карломан будет жить, она сделает все ради сохранения мира.

Вновь поглядев на супруга, она спросила:

- Ты сказал, что Гвенаэль обещала прислать помощь, что склонит Совет Кланов в сторону лиры. Что - или кого именно - подразумевала наша дочь?

Теодеберт на память процитировал письмо:

- "Я посылаю к твоему двору, матушка, знаменитого филида, Гвиона Рифмоплета. Слава о его даре гремит даже в далеких сварожских снегах и в Великой Степи на востоке.  Гвион - истинный чародей слова. Не раз ему удавалось примирять своей лирой злейших врагов и исторгать слезы у самых холодных людей. Никто, как Гвион, сможет убедить партию меча, что, если они разожгут войну, их подвиг будут славить только в песнях. Однако народ, который они навеки подведут под еще более тяжкий гнет арвернов, не поблагодарит их!"

- Гвион Рифмоплет! - изумленная Гвиневера приподняла кубок и поставила на стол, в знак почтения к знаменитому филиду, жрецу-поэту. И это было понятно, ибо Гвиона в самом деле почитали во всем обитаемом мире, где он только побывал. Ныне знаменитый певец был уже очень стар, он родился в один год с Сигибертом Древним, однако выглядел гораздо крепче - почти так, как мог бы в его годы оборотень. При этом, Гвион был все-таки человеком, но обладал необыкновенно сильным зовом крови. По рождению он был принцем одного из Островных Королевств, родичем мужа Гвенаэль. Но еще совсем юным отрекся от короны и посвятил жизнь песне. И с тех пор сделался знаменитым странствующим филидом, чья слава превзошла многих королей.

Гвиневера почтительно кивнула. Она и помыслить не могла, что сам великий и почтенный Гвион окажет ей великую честь и выступит за партию лиры! При этой мысли у нее отлегло от сердца. Если кто-то и мог  укротить буйную партию меча, то лишь этот великий филид!

Однако же, Гвиневера должна была подумать, что Гвион может не успеть к Совету Кланов. Вдруг его корабль попадет в шторм или что-то помешает старцу в пути? Она решила, что надо послать воинов встретить знаменитого певца. Лучше всего - бисклавре, чтобы доставили именитого гостя как можно быстрее.

Королева догадывалась, что Конмаэл Свирепый отнюдь не собирается складывать оружие. Хотя друид-отступник оказал ему плохую услугу, но неукротимый тан постарается собрать как можно больше сторонников. Одним словом, Совет Кланов будет тяжел!

И вновь Гвиневера с болью в душе подумала о сыне. Вернется ли он еще в мир живых, где его любят и ждут? Поможет ли обряд, что проводят сейчас Номиноэ с Дунстаном? Как же много от этого зависит!..

Такие мысли обуревали королеву. Но вслух она проговорила лишь:

- Я рада письму нашей дочери! Уже давно мы не видели ее: она все никак не соберется приехать. Но ее письмо - добрый знак!

- Да будет так, как ты говоришь! - присоединился Теодеберт к ее пожеланию.

Они продолжали свою трапезу и беседу. Разговоры, так или иначе, касались письма дочери, а также будущего Совета Кланов и других проблем.

А между тем, проблемы не заставили себя ждать. Их трапезу прервал Морветен, выглядевший тревожным. Войдя в покои, он склонил голову, приветствуя свою царственную сестру и зятя.

- Доброе утро, государыня-сестра! И тебе, почтенный Теодеберт. Простите, что побеспокоил.

- И тебе доброе утро, брат! - поздоровалась Гвиневера, сразу насторожившись, по выражению его лица. - Что случилось?

- Конмаэл Свирепый затеял состязание бардов. Он поручил своим единомышленникам, наделенным даром сладкозвучных соловьев, петь воинственные песни, созывать народ на войну и напоминать им о бедах, что наши предки претерпели от арвернов. Он задумал умно: кто имеет право вмешаться в состязание бардов? Если считаешь иначе, сумей спеть лучше, убедить больше людей! Да, еще верховный друид желает поговорить со своим бывшим собратом-отступником, взятым под стражу. Что ты велишь, сестра?

Гвиневера опустила руки на колени, чувствуя крайнюю усталость. Всего на одно мгновение поза королевы показалась безнадежной. Неужели проблемы никогда не перестанут накапливаться?.. Но лишь на мгновение. В следующий миг несгибаемая королева "детей богини Дану" вновь стала сама собой.

- Такая встреча нежелательна. Среди друидов всегда была собственная партия, не забывшая, что некогда они были для "детей богини Дану" влиятельнее королей. Ради своих целей верховный друид, чего доброго, захочет отпустить преступного собрата, если тот может быть полезен...

- Я все же думаю, любовь моя, нам не следует принимать поспешных решений, - мягко проговорил Теодеберт, взяв жену за руку.

Гвиневера встрепенулась.

- Ты прав! Я хочу посоветоваться с моим отцом и с Ангарад по поводу воинственных бардов. И о верховном друиде тоже... Кстати, где сейчас твой отец? - спросила она у мужа.

- Когда я навещал его, он сидел на балконе. Ты же знаешь, это любимое его место, - отозвался Теодеберт.

- Прекрасно! - отозвалась Гвиневера, поднимаясь из-за стола. - Тогда, если только я знаю наших близких, мы найдем там же и моего отца, и Ангарад. Они должны быть не меньше нашего обеспокоены решением общих проблем.

И она, не теряя времени, в сопровождении мужа и брата направилась в сторону покоев наместника.

По пути она и Теодеберт спрашивали Морветена о его сыне Жартилине, маршале севера.

- Конечно, он обязан исполнять свой долг. Но ведь он все-таки потомок Матери Богов, должен думать и об Арморике, - произнесла королева.

- Пусть Жартилин напишет доклад королю, когда пройдет Совет Кланов, и заговорщики будут наказаны, - посоветовал Теодеберт.

Морветен кивнул, разделяя тревогу своих родных.

- Я сделаю, что смогу, чтобы убедить его, - пообещал он. И, в свою очередь, поинтересовался у Теодеберта: - А как себя чувствует твой почтенный отец? Весть, что ему сегодня нездоровилось, облетела весь замок. И я тоже весьма встревожился...

- Благодарю тебя! Сейчас ему, благодарю Эйр Целительницу, получше, и он даже смог подняться с постели. Сейчас, как предполагает моя мудрая супруга, отец уже беседует с Ангарад и Риваллоном о наших общих заботах.

- Тогда и мы пойдем туда! Узнаем, что предложат наши старейшины...

- И, может быть, - прибавила Гвиневера с усмешкой, - наши мнения совпадут, чем докажут правильность?

И она вместе с Теодебертом и Морветеном направилась по коридорам и дальше, вверх по лестнице, ведущей в башню, где находились покои наместника. Туда, где Сигиберт Древний так любил глядеть с балкона на великолепный вид Чаор-на-Ри, почти с высоты птичьего полета. 

[Convollar]

Ну, что же, друид-отступник за что боролся, на то и напоролся. Его ритуал разгневал даже ши. Келин и Алау будут очень кстати на Совете кланов, а Римфоплёт несколько оживит почтенное собрание. Удачи!

[katarsis]

А на состязание бардов пускают всех бардов или только сторонников войны? А то Гвион Рифмоплет мог бы там навести шороху Судя по тому, что о нём говорят.

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Ну, что же, друид-отступник за что боролся, на то и напоролся. Его ритуал разгневал даже ши. Келин и Алау будут очень кстати на Совете кланов, а Римфоплёт несколько оживит почтенное собрание. Удачи!

Да, я думаю, что Совет Кланов пройдет весьма необычно. Лишь бы удалось все написать!
А партия меча вот уже оживилась, как видим.

А на состязание бардов пускают всех бардов или только сторонников войны? А то Гвион Рифмоплет мог бы там навести шороху Судя по тому, что о нём говорят.

Если состязание, значит, и другую точку зрения выслушать должны, по идее.
Когда появится - конечно. Но его пока нет в Чаор-на-Ри.

Глава 63. Два маршала (начало)
Минувшая ночь выдалась тяжелой и для Жартилина Смелого, маршала севера. Он долго не мог заснуть, терзаясь сомнениями, следует ли ему доложить королю Арвернии о заговорщиках, желавших погубить раненого Карломана, или же скрыть их вину, оставив на суд своей царственной тетке. Как маршал, он обязан был доложить своему верховному сюзерену, но кровь "детей богини Дану" яростно протестовала против этого.

Наконец, так ничего и не решив, он заснул. Но снились ему кошмары, прямо продолжавшие тяжкие дневные размышления.

Он видел себя в Дурокортерском замке, куда привез пленных заговорщиков. Стоя перед троном короля Хильдеберта IV, он докладывал обо всем, что случилось. И видел, как изменилось лицо короля, внимательно слушавшего в окружении своих советников. Глаза его опасно заблестели, лицо побагровело и исказилось, ноздри раздувались, как у разъяренного быка. Он переглянулся с королевой-матерью, скромно сидевшей в кресле рядом с троном, и с бароном Верденнским, стоявшим по правую руку. И заревел так, что его голос отдался эхом от мраморных стен:

- Послать войска в Арморику, выжечь там змеиные гнезда восстания! Сорную траву рвут с корнем! А заговорщиков, что умышляли на жизнь моего дяди, графа Кенабумского, пытать огнем, сечь нещадно кнутами, пока не выдадут всех, кто был в сговоре с ними! Затем четвертовать, а тела бросить псам!

Жартилин застыл в ужасе, хотел оспорить приказ короля. От века принято было судить "детей богини Дану" по законам их собственного народа, и никто, даже король Арвернии, не имел права выносить решение самовольно, без суда. Если же их казнили, тела затем отдавали их родным для погребального костра. Приказ Хильдеберта был вопиющим беззаконием!

Однако у Жартилина не было голоса, чтобы возразить - он как будто онемел, и ноги его приросли к земле. Так, не в силах ни крикнуть, ни отстраниться, он с отчаянием наблюдал, как изувеченные тела заговорщиков были брошены без погребения, и как войска Арвернии двинулись на запад. А затем чистые доселе воды Леджии помутились и окрасились алым, и на волнах качались трупы "детей богини Дану", что подняли восстание, жестоко подавленное арвернами. И маршал севера с болью в душе понимал, что это - последствия его доклада королю.

Он очнулся от своего кошмара со стоном, до боли стиснув зубы. Долго потом лежал без сна, глядя широко распахнутыми глазами в невидимый в темноте потолок, разбитый и потрясенный тем, что увидел. Неужели боги посылают ему урок? Неужели так все и произойдет, если он сообщит королю?

Ну а если не сообщит, нарушив свой долг?..

Долго не мог Жартилин сомкнуть глаза после того, как очнулся от кошмара. Но, наконец, усталость взяла свое, и он снова заснул, но лишь затем, чтобы увидеть новый кошмар.

Вновь он стоял перед троном короля Хильдеберта, окруженного советниками. Только в этот раз ни словом не обмолвился ему о заговоре. Больше всего тревожили маршала другие вести, что требовалось срочно сообщить. Только король не позволил ему даже начать. Глядя ему в лицо, проговорил с презрительной насмешкой:

- Как ты посмел скрыть от меня, что проклятые мятежники пытались колдовством погубить графа Кенабумского?

Жартилин молчал, не пытаясь оправдаться. Лишь в голове у него билась мысль: надо поведать то, иное, о чем еще никто из присутствующих не знал! Но король не позволял ему сказать. Он продолжал говорить о событиях в Арморике, и его осведомленность потрясла Жартилина. Раньше только Карломан проявлял такое всеведение...

- Ты знал, что твои соотечественники готовят восстание, и пожалел их, Жартилин, сын Морветена! Ты не выдал для заслуженной кары колдуна и его сообщников. Думал, что короля Арвернии возможно обмануть?

Мысль, что следовало сообщить королю, пронизывала Жартилина, как огонь. И он выкрикнул, не помня себя:

- Государь! Викинги напали на Арморику, когда их не ждали. Теперь они истребляют "детей богини Дану", захватывают их земли, что являются и твоими владениями. Помоги своим подданным, государь!

Но в ответ король Хильдеберт засмеялся высоким, пронзительным смехом.

- Как я могу верить лжецу, скрывшему от меня покушение на моего дядю, Карломана Кенабумского? Как хоть кто-нибудь может тебе верить? Убирайся отсюда, и не смущай людей!

Жартилин огляделся вокруг, ища хоть в ком-нибудь поддержки. Но все, к кому он обращался за помощью, отворачивались, не желая верить ему. А между тем, викинги захватили Арморику, и "дети богини Дану" погибали, защищая свою землю...

И вновь Жартилин проснулся, чувствуя, как гулко бьется сердце, и как на висках выступает холодный пот. Не сразу он понял, что это был сон, и он сейчас в своей постели, и ничего не случилось, по крайней мере, пока. Но от этого не становилось легче. Ибо он видел, что будет в случае его доклада, и что - если он промолчит. В обоих случаях ценой становилась гибель множества людей и вечный позор для него лично. Тщетно он пытался найти хоть какой-нибудь выход, выбрать меньшее зло, как говорил Карломан. Но, сколько ни вспоминал свои видения, не находил в них способа сделать лучше. Приходилось выбирать лишь, сделаться предателем или клятвопреступником, причем в обоих случаях прольются реки крови. Да и с него самого боги, верно, жестоко спросят за отступничество - в том ли, в другом случае.

Никогда еще не приходилось становиться перед столь тяжким выбором Жартилину Смелому, маршалу севера. А ведь всякое бывало в его военной судьбе, доводилось и посылать в бой заведомо обреченные отряды, чтобы те проложили путь к победе или отвлекли внимание противника. И он прощался с теми, кого не суждено больше увидеть живыми, стараясь, чтобы ничто не дрогнуло ни в лице его, ни в сердце, ибо таков был долг. А вот теперь ему впору было дрожать, ибо судьба не собиралась, кажется, предоставить ему достойного выхода. Трудный выбор предстал перед военачальником, прозванным Жартилином Смелым! Отважно сражаться на поле боя - это совсем не то что принять на себя ответственность за выбор, грозящий погубить твой народ. Это разные виды смелости, совершенно разные!

Так, в тяжелых думах, промаялся Жартилин, пока за окном, наконец, не забрезжила заря. Сна больше не было ни в одном глазу. Ему казалось, что он пытается плыть в мутной, непроглядной воде, в которой что-то хватает и тянет в пучину, а по воде расплывается кровь...

Ни одна ночь перед решающей битвой не казалась маршалу севера настолько долгой, как эта. А ведь летние ночи коротки, всего несколько дней, как произошел перелом года. Между тем, казалось, что минула целая жизнь, прежде чем в Чаор-на-Ри пропели петухи, и в щели между ставнями ударили золотые копья Луга, возвещая рассвет.

Тогда Жартилин надел простую одежду "детей богини Дану" и тихо покинул свои покои. Ему не хотелось ни с кем разговаривать, не хотелось и завтракать этим утром. Не привлекая к себе внимания, он покинул замок и вышел на берег Леджии. Быть может, волны великой реки и оживленная суета города подскажут ему правильное решение, которого он не мог найти наедине?

Город уже ожил. Большинство обитателей Чаор-на-Ри принимались за дела спозаранку. Бродя по берегу, Жартилин встречал рыбаков, тянущих невод в своей лодке на середине тихого речного залива, и пастухов, гнавших стадо коров на пастбище. А чуть дальше, в речном порту, жизнь и вовсе била ключом. У причала стояли крутобокие парусные ладьи с головами речных птиц, рыб, зверей, русалок. Некоторые из них только что причалили, и их разгружали обнаженные до пояса мужчины: красные от солнца, в веснушках, с завязанными на затылке в хвост волосами, они легко перетаскивали на берег тяжелые лари, свертки, корзины с товарами. Тут же суетились сами купцы, спешащие на торги; пересчитывали свое имущество, сверяли списки, торговались с возчиками, что толпились с лошадьми и повозками тут же, готовые отвезти на рынок кого угодно. Здесь же суетились и мелкие торговцы с тележками, что были запряжены осликом или парой больших псов. Они предлагали всем желающим медовые лепешки, или молоко, или зелень, или яблоки, или свежую рыбу, какую уже успел добыть кормилец семьи. Среди местных жителей на причале толпились и мужчины, и женщины, большей частью принадлежавшие к простонародному типу "детей богини Дану": с волосами всех оттенков от соломенно-желтого до бурого как торф, с преобладанием рыжеватых, с глазами как вода в Леджии, с кожей, что краснела и бледнела так легко, точно кровь у них текла совсем близко; крепкие, коренастые, но подвижные люди, одинаково хорошо владевшие как орудиями мирного труда, и так и оружием войны. Каждый из них носил одежду своего клана, хоть многие мужчины и дети в жару щеголяли полуголыми, обвязав клетчатый плед вокруг талии. Женщины, особенно молодые, одевались тщательнее: под пледом они носили вышитые сорочки, подворачивая рукава до локтей, так что видны были крепкие загорелые руки. Те, что побогаче, носили, к тому же, еще и украшения.

Вся эта пестрая толпа, собравшись в порту, с удивительной ловкостью лавировала, не задевая друг друга. Кругом слышался оживленный гомон, сотни голосов поднимались сразу, доносились обрывки слов, песен, приказаний, и все-таки те, кто обращались друг к другу, всегда умудрялись услышать и понять. Это была сама жизнь, пестрая и яркая, менявшаяся каждое мгновение, и все-таки, в основе своей - та же, что Жартилин помнил еще с детства, когда в порту точно также встречали корабли родители, а то и деды этих горожан.

Сейчас никто в толпе не узнавал его, ибо он был одет просто, и потому что никто не предполагал встретить здесь племянника королевы. Он же глядел с тоской на этих счастливых людей. Ибо они, какие бы неурядицы не случались с каждым из них в отдельности, были счастливы, хоть сами этого не подозревали: их жизнь была мирной. Если завтра все изменится и вспыхнет восстание, а затем ворвутся арверны, карая мятежников, - они поймут, что потеряли. А сейчас только он знал, чем они рискуют. И чувствовал свою вину перед этими людьми.

Поэтому Жартилин ушел из порта и прошел выше по реке. Там, за высоким мысом, дымились горны в кузницах и доносился перестук молотов. Кузнецы, по обычаю, ставили мастерские ближе к воде, в отдалении от жилья. И у них уже разгорался рабочий день. Позади кузниц начинались ремесленные улицы города. Но Жартилин, искавший уединения, не направился туда.

Вместо этого он пошел еще дальше по берегу реки. Здесь только босоногие мальчишки играли на мелководье, да чайки кричали, носясь над водой и ныряя серебристыми всполохами.

Жартилин остановился и, прислонившись к стволу большой ивы, прикрыл глаза. Все, как было и в его детстве...

Он очнулся, услышав плеск воды и мальчишеский визг. Оказалось, один из детей помладше зашел слишком глубоко в воду, собирая гладкие, обкатанные водой камушки. Но мальчик постарше выволок его на берег и дал подзатыльник.

- Ты что обещал дома, а?! Что не полезешь в воду, пока не научишься плавать! Ты слово давал!..

"Слово... - подумал Жартилин, глядя, как младший мальчик испуганно и пристыженно кивнул. - Это значит гораздо больше, чем кажется. Слово может и спасти, и убить..."

И он вновь стал думать о тяжком выборе, что предстояло ему сделать. От того, какие слова он подберет, повествуя королю о разоблаченном заговоре, зависели жизни всего народа "детей богини Дану"! Его слова могли убивать не хуже мечей. От них многое зависело. Если, конечно, Карломан выживет. В случае его смерти восстание почти наверняка становилось неизбежным.

И, пока он наблюдал за играющими детьми и размышлял о значении слов, память перенесла его во времена собственного детства. Той зимой ему с Карломаном было по девять лет, а игравшему с ними Вароху Синезубому - одиннадцать. Впрочем, юные бисклавре росли быстрее обычных детей, и выглядели, да и держались, старше своего возраста. Это было примерно за полгода до того, как Карломан уедет с Дагобертом в Арвернию, где при дворе уже несколько лет прибывал Хлодион. Но тогда еще продолжалось их беззаботное детство...

Они играли вместе с городскими мальчишками на заснеженном берегу Леджии, строя снежную крепость. Зима выдалась необыкновенно суровой, столько снега привычнее видеть норландцам или сварожанам. Однако лед на реке только у берегов был прочен, середина едва замерзла, и детям строго запрещено было выходить туда. И, как все, что запрещено, река их манила.

За сыном королевы и его родичами наблюдал виконт Морветен, отец Жартилина, и несколько воинов. Но в какой-то момент они отвлеклись, заметив, что по берегу гуляют принц Сигиберт со своей супругой Дареркой. Они тогда приезжали за Карломаном, но королеве Гвиневере удалось под каким-то предлогом оставить сына дома.

Морветену надо было о чем-то поговорить с Сигибертом, и он вместе с воинами поднялся на обрыв, неосторожно упустив мальчиков из виду. А тем только этого и надо было. Как завороженные, они уставились на заснеженную гладь реки, и один из городских мальчишек махнул рукой:

- А ну, пойдем туда! Кто добежит вон до того куста ивы, вмерзшего в лед? - и он скатился на реку, вызывающе глядя.

Городские мальчишки посыпались за ним. Но Карломан покачал головой, едва взглянул на реку.

- Я не пойду! И вам не советую. Лед тонкий, провалитесь.

- И я не пойду, - согласился с ним Варох. - Рисковать тоже надо с умом.

- А, значит, вы не смеете! - злорадно засмеялся мальчишка, и кивнул тем, кто последовал за ним: - А ну, кто из вас смелый? Я вызываю вас наперегонки пробежать по льду до того куста!

Этого Жартилин уже не мог стерпеть. Чтобы какой-то горожанин смеялся над ними, родичами королевы?! Прежде чем кто-то успел его остановить, он ступил на лед и побежал за мальчишками.

- Я готов! Вперед!

Сперва лед был крепок, и они двигались легко. Сын Морветена бежал одним из последних, но затем прибавил скорость, стал догонять тех, кто ушли вперед раньше. Куст, торчавший изо льда, был уже рядом... Но вокруг него лед был тоньше, и он затрещал под ногами мальчика. Тот почувствовал, как под ним проседает, качаясь над стылой водой, льдина.

Карломан, едва понял, что кузен его в беде, бросился за помощью, как может только юный оборотень. Городские мальчишки, в том числе и виновник происшествия, не помня себя, выбрались на берег и пустились прочь. А Варох, зная, что не сможет подойти к тонущему Жартилину, крикнул ему, чутьем бисклавре угадывая, где лед еще крепок:

- Не бойся ничего! Успокойся! Иди правее и наступай твердо. Там не провалишься!

Жартилин постарался взять себя в руки и переступил правее, где лед держался.

- Теперь прямо! - командовал Варох, безошибочно чувствуя крепость льда на разных участках. - Левее! Перешагивай полынью!

Жартилин где шагом, где почти ползком пробирался вперед, безотчетно слушая его советы. Неизвестно, смог бы он добраться по указаниям Вароха, но тут с берега подоспел Брохвайл Верный, дед королевы Гвиневеры. Он был здесь же, вместе с Сигибертом и Дареркой, и его позвал Карломан. Пользуясь тем же чутьем оборотня, Брохвайл умудрился пробраться там, где лед, казалось, не держал и ребенка, и подхватил Жартилина на руки... С берега на них глядели Морветен и Сигиберт. Жартилин навсегда запомнил лицо своего отца, исполненное страха за сына.

"Да... - подумал маршал севера, чувствуя озноб сквозь минувшие годы. - Слово того мальчишки - интересно, что с ним стало? - чуть не погубило, а слово Вароха спасло!"

Он стал прикидывать, каким образом постараться избежать тяжких последствий, что могут принести его слова, как он видел во сне. И решил, что сообщить королю он, как маршал Арвернии, конечно, обязан. Но лучше ему немножко подождать с докладом, чтобы никто не усомнился, что преступники наказаны по обычаям "детей богини Дану".

И он стал мысленно подбирать слова для будущего доклада, что должны были смягчить острые углы. Ведь от его слов так много зависело ныне!

[Convollar]

Приказ Хильдеберта был вопиющим беззаконием!

Король, не знающий законов своей страны, не умеющий обуздывать свой гнев. Поданным крепко "повезло".
У Жартилина, конечно, положение хуже губернаторского, но ведь он может всегда попросить совета у старейших и мудрейших, или нет?

[katarsis]

Да уж, попал Жартилин между молотом и наковальней. Да ещё сны такие, что хоть спать не ложись! А ведь будь король нормальным, он бы и во сне таким психом не снился, и сказать ему можно было бы больше.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Приказ Хильдеберта был вопиющим беззаконием!

Король, не знающий законов своей страны, не умеющий обуздывать свой гнев. Поданным крепко "повезло".
У Жартилина, конечно, положение хуже губернаторского, но ведь он может всегда попросить совета у старейших и мудрейших, или нет?

Это все-таки пока было только во сне Жартилина. Хотя не поручусь, что совсем невозможно.
Все правильно! Вот за советом он как раз и пойдет сейчас, к человеку, который его поймет.

Да уж, попал Жартилин между молотом и наковальней. Да ещё сны такие, что хоть спать не ложись! А ведь будь король нормальным, он бы и во сне таким психом не снился, и сказать ему можно было бы больше.

Ну, с короля маршал спрашивать не имеет права. Приходится действовать, исходя из того, что есть, так, чтобы стало лучше, а не хуже.

Глава 63. Два маршала (продолжение)
"Воистину, - продолжал думать Жартилин, - Слово было в начале всего, когда боги творили мир из праха, и Слово же будет в конце его, если правильно верят арверны, - то Слово, от которого придет конец всему сущему в мире. А нам, что наделены разумом, следует быть осторожными со своими словами, чтобы не приблизить его ненароком!"

И, размышляя так, он вспомнил о Хлодомере Одноглазом, втором сыне Сигиберта Древнего. Жартилин считал Хлодомера дядей, ибо он и Морветен были женаты на родных сестрах. И сейчас маршалу севера подумалось, что Хлодомер, как никто из близких, способен понять его сомнения и дать хороший совет. Ведь в нем, как и в Карломане, текла кровь и "детей богини Дану", и арвернов, стало быть, ему близки проблемы тех и других, и он тоже должен стремиться примирить их. Наконец, Хлодомер был до своего увечья маршалом Арвернии - сперва востока, а затем и запада, после того как Дагоберт Старый Лис сделался коннетаблем. По традиции арвернов, маршал запада обычно становился преемником коннетабля. Западное направление считалось самым сложным: на западе лежала никогда полностью не смирявшаяся Арморика, а побережья приходилось оборонять от викингов. Так что обычно звание маршала запада давали самым опытным полководцам, способным на большее.

Однако Хлодомеру не посчастливилось. В Черный Год, когда в Арвернии свирепствовала оспа, а на границе с Нибелунгией длилась кровопролитная затяжная война, он, лично ведя войско в битву, лишился одного глаза. После этого маршал вышел в отставку и поселился в Арморике, помогая своему престарелому отцу в наместничестве над здешним беспокойным краем.

Чем больше думал Жартилин, тем сильнее убеждался, что лишь Хлодомер способен посоветовать ему, с высоты своего опыта, зная, какой долг связывает маршала Арвернии. Кроме того, Хлодомер приходился братом Теодеберту Миротворцу, следовательно, разбирался и в дипломатии... И Жартилин повернул обратно, направился по берегу реки в замок, чтобы разыскать Хлодомера и посоветоваться с ним, как и в каких выражениях составить доклад королю.

И, быстрым шагом идя вдоль реки, он опять вспомнил события своего детства: как было тогда, после того, как он едва не погиб на тонком льду, и в чем ему помог дядя Хлодомер.

Трое детей - Карломан, Варох и Жартилин, - едва оправившиеся от пережитого ужаса, стояли перед троном королевы Гвиневеры. Сама она восседала рядом с супругом, Теодебертом Миротворцем. Вид у обоих был весьма суровый, брови грозно нахмурены.

Хоть Карломан и Варох не доставляли им больших опасений - дети-оборотни во всех отношениях были самостоятельнее человеческих, и обычаи воспитания отличались у их народа, - но королева рассердилась на своего племянника Жартилина, что мог погибнуть так страшно и нелепо.

В зале вокруг было много людей: все родичи и советники королевы, и все они смотрели на провинившегося мальчика.

Тут был и Брохвайл Верный, спаситель Жартилина, и Риваллон - тогда еще не майордом Арвернии, но уже входивший в Королевский Совет, и Морветен, отец Жартилина, все еще бледный от страха за сына, с прикушенной до крови губой. Тут же присутствовали и Номиноэ с Ангарад, и коннетабль, принц Сигиберт, со своей супругой Дареркой, и их второй сын Хлодомер, тогда еще имевший оба глаза. Он служил в войске под началом отца, и приехал, сопровождая его.

Взрослые внимательно смотрели на Жартилина, и лица их были тревожны, но светлы, - ведь все, к счастью, обошлось! Впоследствии, сделавшись старше, Жартилин понял, что родные тогда перепугались за него гораздо сильнее, чем он сам, и только поэтому встретили весьма сурово. А тогда, в его девять лет, он очень боялся, что непоправимо разочаровал их, и его будут судить, как настоящего преступника, и вынесут жестокий приговор, который подпишет царственная тетушка, при одобрении отца, деда и всей семьи.

Тем не менее, он стоял прямо, смело глядя в глаза старшим. Хоть он и поддался на подначки городских мальчишек, но ему хватало мужества, чтобы выдержать любое наказание, не плача и не прося пощады.

Так начинал свой жизненный путь Жартилин Смелый. Именно тогда он осознал, что настоящее мужество - это готовность принять ответственность за свои поступки на себя одного, не оправдываясь случайными обстоятельствами или чужой злонамеренной волей.

Стоявшие по бокам от него Карломан и Варох сочувственно переглянулись. Жартилин был им благодарен, что ни один из них не произнес: "Мы же тебя предупреждали!"

- Я хочу знать, Жартилин, - проговорила королева Гвиневера голосом, более холодным, чем вода в Леджии, - понял ли ты сам, что натворил? Чуть не утонул по своей глупости. Ты понимаешь, какое горе принесла бы всем родным твоя смерть?

Мальчик поглядел на отца, все еще бледного после пережитого, и перевел взор на королеву.

- Да, государыня. Я все понял. То есть, хочу надеяться, что понял. Я не должен был идти на реку, что бы мне ни говорили. Впредь буду думать, во что ввязываться.

Нет, королева не смягчилась при этих словах, даже если ей хотелось оправдать племянника. Переведя взгляд на брата, поинтересовалась:

- Как ты полагаешь, Морветен: какому наказанию мы должны подвергнуть твоего сына, чтобы он получил урок на всю жизнь?

Его отец нахмурился и тяжело вздохнул, поглядев на сына, однако замешкался с ответом.

Между тем, услышав об уроке, Жартилин зябко поежился, но тут же сцепил зубы, надеясь выдержать любую боль. Он вновь поймал на себе взгляд Карломана, казалось, говорившего ему: "Ну что же ты рванулся, никого не слушая? Даже мы не успели тебя остановить!" Затем он увидел, как Карломан перевел взгляд на Хлодомера, что стоял рядом со своим отцом. Сын королевы тоже хорошо знал своего названого дядю: тот нередко приезжал к ним в Чаор-на-Ри, прежде - просто так, в гости, а в последний год - несколько раз пытался по поручению короля увести Карломана к арвернскому двору, как прежде увез Хлодиона. Но пока безрезультатно, ибо мать берегла юного бисклавре. А еще, в то время Хлодомер был наставником Магнахара, уже служившего в оруженосцах, так что кое-что понимал в воспитании мальчишек. И вот, теперь Карломан взглянул на него, как бы мысленно прося помочь Жартилину.

И вот, в тот момент, когда королева обратилась к Морветену, Хлодомер шагнул вперед одновременно с ним, и все удивились. Теодеберт первым поинтересовался у брата:

- Ты хочешь что-то сказать по поводу вины этого мальчика?

Хлодомер задумчиво кашлянул.

- Я не умею так хорошо говорить, как ты, брат, - ответил он, - но я думаю, что мальчик уже получил необходимый урок. Он пожалел о своем поступке, сильно испугался, и больше такого не повторит. Впредь он сумеет быть не только смелым, но и благоразумным. В более суровом наказании уже нет смысла, если он все осознал.

Королева переглянулась с Морветеном, Риваллоном и Брохвайлом. Три поколения одной семьи, казалось, готовы были простить вину четвертого. Морветен шагнул вперед и схватил сына за плечи.

- Жартилин! Если государыня Гвиневера избавит тебя от более тяжкого наказания, это вовсе не твоя заслуга, а ее милосердие и поддержка графа Хлодомера. Запомни это и будь им благодарен!

И королева, подумав, кивнула.

- Пусть будет так! Жартилин, мы все полагаемся на твою сознательность. не доставляй нам больше таких огорчений!

И, уловив радостный взгляд Карломана, Жартилин поклонился, прижав руки к сердцу в знак обещания, а сам с благодарностью поглядел на Хлодомера:

- Я не подведу вас!..

Да, так оно и получилось тогда. Хлодомер первым понял, что Жартилин получил необходимый урок на всю жизнь, а будущий маршал севера осознал, что наряду со смелостью необходимо и благоразумие.

И поэтому сейчас, нуждаясь больше всего именно в этом качестве, он устремился искать Хлодомера.

Обратно в город он направился через одну из городских площадей, где обыкновенно выступали перед народом бродячие барды и происходили состязания песен. Вот и сегодня на площади было полно людей. Горожане любого пола и возраста столпились, слушая кого-то, невидимого за их спинами. Со всех сторон стекались новые человеческие ручейки, и прохожие приостанавливались, завидев собрание.

Жартилин подошел ближе, удивившись про себя, ибо городской совет не испрашивал ни у королевы, ни у наместника дозволения устроить состязание певцов. Но тут из середины круга донеслись сильные, воинственные звуки волынки, и звучный голос пропел:

"Достоин ли ты, о сын Матери Богов, подняться на врага, когда нашей прекрасной Арморике грозит гибель? Достоин ли ты сбросить ярмо векового рабства и наточить меч своих предков, бесстрашных фениев? Достоин ли ты подхватить боевой клич былых поколений героев? Достоин ли ты устремиться с мечом в руках на наглого арверна, попирающего нашу землю, и, проткнув его броню, выпустить ему всю кровь?"

У Жартилина волосы едва не стали дыбом. За одну эту песню власти Арвернии, не задумываясь, казнили бы певца, подстрекающего к измене, да и тех, кто его слушает, пожалуй, тоже. Ибо это был прямой призыв к восстанию. Нынешнему поколению "детей богини Дану" напоминали о подвигах их предков (громких, но большей частью бесполезных), напоминали о зле, что причинили арверны их народу.

Между тем, в толпе были явно воодушевлены пением. Часть людей даже покачивали поднятыми руками, как бы уже потрясая мечом, переступали ногами в ритме воинственного танца. Другие оживленно переговаривались, не заметив еще одного прохожего, по одежде не отличавшегося от простых горожан.

- Наконец-то! Уже давно пора "детям богини Дану" вспомнить, кто они такие!

- Хорошо придумал тан Конмаэл Свирепый, вождь фениев. Песни воинственных бардов проймут каждое сердце.

- Да здравствует свобода, братья! Арверны пусть катятся в Арвернию!

- За Белые Горы, откуда пришли! Вся эта земля наша, до аллеманской границы!

- Пусть на Совете Кланов объявят восстание! Королева Гвиневера позволит отомстить за своего сына!

Услышав их речи, откровенно мятежные, Жартилин отшатнулся. Ему ясно было, что бесполезно разубеждать толпу, когда та охвачена воодушевлением, похожим на безумие. Но ему по-настоящему стало жутко. Он понял, что партия меча делает все, чтобы привлечь народ на свою сторону. Конмаэл Свирепый нашел хороший способ собирать сторонников. Прежде Жартилин еще не представлял до конца, с какими трудностями придется столкнуться его царственной тетушке на Совете Кланов.

И он ушел прочь, не слушая, что еще станут петь воинственные барды. Прибавив шаг, направился в замок. Теперь он собирался поговорить с Хлодомером еще и о песнях, подстрекающих к восстанию; как бороться с ними? Ясно было, что прямой запрет лишь разожжет в народе мятежные чувства.

Вернувшись в замок, Жартилин не сразу смог разыскать Хлодомера. Направившись в то крыло замка, где жили арверны, обратился к первому попавшемуся слуге:

- Ты знаешь, где сейчас граф Хлодомер?

- Господин, так ведь нынче утром принцу Сигиберту нездоровилось, все боялись, что он уже не очнется ото сна! - проговорил тот, понизив голос. - А граф Хлодомер с тех пор не уходил далеко от своего отца. Где же ему еще быть?

Жартилин кивнул и почти бегом бросился вверх по лестнице, ведущей в башню.

***

И действительно, одноглазый бывший маршал был в это время поблизости от покоев отца, в комнате лекаря Оуэна. Там пахло лечебными травами, пучки которых были развешены на стенах и сохли на столе. Тут же стояли флаконы с целебными бальзамами и трудноопознаваемыми ингридиентами к ним. Сам хозяин покоев стоял возле стола, на котором растирал в деревянной ступке пахучие травы. Напротив него стоял Хлодомер, на лице которого застыло тревожное выражение. Он спросил у лекаря, понизив голос:

- Скажи, Оуэн, можешь ли ты поручиться за здоровье моего отца, чтобы жизнь его продлилась до назначенного богами времени?

Оуэн положил в ступку нарезанный кошачий корень и стал его растирать. Продолжая работать, почтительно поглядел на графа:

- Я делаю все, что могу, господин Хлодомер, а полностью ручаться за исцеление больного мог один лишь божественный Диан Кехт. До сих пор мои укрепляющие и успокоительные средства хорошо помогали принцу-наместнику. Вот и сегодня он смог подняться с постели, и сейчас беседует со своими почтенными родственниками. Для своих лет принц Сигиберт даже очень крепок, а его ясному рассудку всякий может позавидовать. Не моя вина, что бурные события приносят столько печали всем, и старым, и молодым, - и Оуэн вздохнул, думая о своем внуке Бране, втянутом в опасные дела.

Спокойствие, с каким держался лекарь, помогло Хлодомеру взять себя в руки. Он спросил, напряженно щуря единственный глаз:

- Значит, если бы отец сложил с себя обязанности наместника, тревоги не грозили бы сократить его жизнь?

Но Оуэн покачал головой.

- Боюсь, что это не поможет, господин граф. Для человека, привыкшего работать всю жизнь на благо других, вынужденное безделье часто сказывается пагубно. Тот, кто держался изо всех сил, пока был нужен, на покое опускает руки и скорее поддается болезням, которые прежде одолевал. А уж в каком случае твой отец будет счастливее - про то тебе, господин граф, лучше знать...

- Да, ты прав, - вздохнул Хлодомер, отступив на шаг и сцепив руки за спиной. Он прекрасно знал, что отец не откажется от звания наместника Арморики, пока у него есть хоть капля сил. Да он и не смог бы жить спокойно, не зная, что происходит вокруг, не участвуя, в суетной, хлопотливой политической жизни. Однако ему известно было, как тяжело, хоть никому не говорит, Сигиберт переживает за своего названого внука, Карломана. А тут еще и новости каждый день происходили такие, что способны подкосить и человека гораздо моложе. Но что же поделать, если новые беды и тревоги сыпались градом, а единственное, что могло утешить - надежда на обряд оборотней и живую воду для Карломана; да и то еще неизвестно, осуществится ли.

[Convollar]

Тот, кто держался изо всех сил, пока был нужен, на покое опускает руки и скорее поддается болезням, которые прежде одолевал.

Действительно, когда надо сделать что-то по долгу службы, на мелкие болячки времени нет, и они отмирают сами. Болячки любят внимание. А Жартилин, как я поняла, всё ещё бежит по лестнице в башню?

[katarsis]

Конкурс бардов - конечно, сильный ход. Правда, из текста непонятно, находятся ли вожди кланов сейчас на конкурсе и слушают ли. Ведь главное сейчас для Конмаэла убедить именно вождей, чтобы они правильно проголосовали. Но, учитывая, что без вождей вся идея теряет смысл, наверное, они там. И слушают. И это, конечно, очень опасно: против доводов сердца разум, обычно, бессилен.

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Тот, кто держался изо всех сил, пока был нужен, на покое опускает руки и скорее поддается болезням, которые прежде одолевал.

Действительно, когда надо сделать что-то по долгу службы, на мелкие болячки времени нет, и они отмирают сами. Болячки любят внимание. А Жартилин, как я поняла, всё ещё бежит по лестнице в башню?

Надеюсь, что Сигиберт сможет и впредь не поддаваться болезням и невзгодам. Если сейчас получится все решить без новых трагедий.
Тут показано утро немножко пораньше. Возможно, Жартилин в это время был еще возле реки или слушал песни на площади. Вот уже они встретились с Хлодомером.

Конкурс бардов - конечно, сильный ход. Правда, из текста непонятно, находятся ли вожди кланов сейчас на конкурсе и слушают ли. Ведь главное сейчас для Конмаэла убедить именно вождей, чтобы они правильно проголосовали. Но, учитывая, что без вождей вся идея теряет смысл, наверное, они там. И слушают. И это, конечно, очень опасно: против доводов сердца разум, обычно, бессилен.

Некоторые из вождей присутствовали там. Но и народные массы захватить воинственным пылом тоже очень важно. Если большинство народа поднимется на восстание, то и вождям придется проголосовать соответствующе.

Глава 63. Два маршала (продолжение)
И бывший маршал вздохнул, признавая справедливость слов лекаря. Он понимал, насколько важно его отцу участвовать в общественных делах и чувствовать себя нужным. Продолжая работать, принц Сигиберт мог долго отодвигать от себя старческие немощи, характерные для людей такого возраста. А, если уйдет на покой, они, пожалуй, тут и возьмут свое. Да и кто бы решился сказать старейшему из королевского рода: "Ты состарился и стал не нужен, уступи свое место молодым"?

И Хлодомер кивнул в такт своим мыслям, вспомнив, как несколько месяцев назад Карломан приезжал в Чаор-на-Ри, чтобы поручить Теодеберту важную дипломатическую поездку. Можно было лишь восхититься, с каким тактом он действовал по отношению к родителям, и особенно - по отношению к престарелому наместнику. Майордом Арвернии мог бы просто послать приказ любому из своих подчиненных, однако он, несмотря на крайнюю занятость, приехал, чтобы мягко убеждать названого деда, подчеркивая, что продолжает чтить его мудрость. Он сделал все, чтобы старец чувствовал себя по-прежнему нужным своим близким и самой Арвернии.

И все обитатели Чаор-на-Ри, насколько мог видеть Хлодомер своим единственным оком, также заботились о том, чтобы престарелый наместник мог спокойно исполнять свои обязанности. И сам Хлодомер, когда к нему поступало важное дело или прошение, даже если мог сам вынести решение, непременно советовался с отцом, заботливо поддерживая в нем ощущение своей нужности.

Но все на свете имеет и обратную сторону. Будучи до сих пор горячо вовлечен в жизнь королевского рода, Сигиберт Древний переживал все их радости и беды, как свои собственные. И оттого ему было сейчас так тяжело, хоть он собрал всю силу духа, чтобы не обременять родных заботой о своем здоровье. Стараясь пережить обрушившееся горе, отец Хлодомера выполнял волю Карломана - помогал сохранять мир. Бывший маршал хорошо знал своего отца - пожалуй, лучше, чем его брат Теодеберт, ибо долго служил в войсках под его началом, да и характером и склонностями был ему ближе. И видел, как трудно ему приходится сейчас. Никто не может долго выдерживать постоянного напряжения, тем более в такие годы.

Но разве только для отца трагедия с Карломаном так много значила? - вдруг подумал Хлодомер. От тревоги за престарелого наместника его мысль перешла на других близких, ибо в каждом сердце больше отозвалось это несчастное происшествие. И сам он сперва не мог поверить, что кровь Карломана пролилась под мечом короля Хильдеберта. А что должны были пережить те, кто видел все своими глазами? Хлодомер заметил, насколько изменился его брат со своей царственной супругой, они приехали, не похожие на себя прежних. Да и на лицах других людей, присутствовавших на роковом ристалище, остался отпечаток. Казалось, что они пережили величайшее потрясение на свете, и теперь пытаются собрать себя из обломков и понять, не перевернулся ли мир у них под ногами. Своим единственным глазом Хлодомер замечал больше, чем иные люди - двумя. Недаром один глаз живой и один мертвый - примета самого Всеотца Вотана, что отдал глаз за воду мудрости из источника Мимира. Хлодомер Одноглазый, конечно, не смел себя сравнивать с Владыкой Асгарда, и даже не приписывал себе особой мудрости. Но он умел быть внимательным, и видел, как сильно изменились те, кто присутствовал при трагедии на ристалище. Это было заметно по лицам обоих герцогов - Кеннетига Дивного из Бро-Нимуэиена и Морврана Оэнфера Брокилиенского. И особенно сильно сказалось пережитое потрясение на Жартилине Смелом, маршале севера. Что ж: они с Карломаном не просто были кузенами-одногодками - росли вместе и дружили с детства.

Подумав о Жартилине, Хлодомер вздохнул про себя, наблюдая, как Оуэн продолжал растирать в порошок сушеные травы и смешивать их в чашке. Он еще вчера заметил, что Жартилин сразу после разоблачения заговорщиков замкнулся в себе, как будто неотступно размышлял о чем-то. Не мешало бы с ним поговорить; Хлодомер сам был маршалом, и знал, какую ответственность перед короной Арвернии возлагает присяга.

Ему неожиданно припомнились те давние времена, когда все, кто сейчас состарился, были гораздо моложе, а Карломан с Жартилином и вовсе были еще детьми. В тот день, когда Жартилин едва не погиб на реке, именно Карломан спас его от наказания, ибо королева и ее близкие изрядно разгневались на виновника.

Когда мальчиков привели в замок, Морветен сразу схватил в охапку сына, дрожащего от озноба и от запоздалого страха, и утащил в свои покои. Там самолично, не полагаясь на слуг, он снял с мальчика промокшую одежду, растер его большим колючим шерстяным полотенцем, пока кожа его не покраснела, затем одел в сухое и напоил горячим травяным отваром. Лишь убедившись, что сын его здоров и невредим, Морветен сурово нахмурился, готовясь отвести его на суд к королеве.

А Гвиневера Армориканская, тем временем, собрала своих родных и советников, поведав, что случилось. Хлодомер присутствовал там вместе со своими родитерями, и он видел, как Карломан рьяно защищал Жартилина.

- Это я виноват, что он полез на лед! Ведь я знал, что там опасно, и не смог его остановить. Я сын королевы, поэтому с меня спрос должен быть больше. Кроме того, Жартилину и так уже досталось сегодня. Накажите меня или нас обоих - или никого, - совсем еще юный, он уже понимал, что значит ответственность за других, и готов был к ней. Зеленые волчьи глаза мальчика горячо блестели, он стоял перед матерью, точно в боевой стойке, готовый отразить удар.

Гвиневера, как и все присутствующие, испытывала гордость за сына, но справедливость требовала от нее действовать благоразумно.

- У Жартилина есть своя голова на плечах, он должен был сам подумать. Если бы он не пошел на лед, тебе не пришлось бы его останавливать. Ты не можешь всю жизнь принимать решения за других. А если бы мог, унизил бы этим людей сильнее, чем может унизить небольшое наказание.

По голосу матери Карломан понял, что она не склонна делать поблажки, и опустил голову, отступая на шаг. Но он соображал быстро, и тут же нашел, что ответить в защиту своего кузена и друга.

- Я верю, Жартилин теперь запомнит на всю жизнь, что так нельзя. Он уже наказан тем, что пережил на льду. Больше ничего не сделает наобум. Я знаю, он очень смелый, а теперь научится быть еще и осторожным.

Гвиневера заметила, что и муж ее, и его брат, и Брохвайл Верный, с одобрением прислушиваются к словам Карломана. Но она не спешила принимать решение.

- Хорошо, что ты заботишься о своих друзьях, Карломан. Но не забывай: торопиться надо медленно. Сейчас я поговорю с Жартилином и узнаю, какой урок он вынес из случившегося. Ты же слушай и не вмешивайся.

- Ладно, - буркнул Карломан, не совсем успокоенный, но все-таки заметив про себя, что матушка готовится судить по справедливости.

И действительно, когда Жартилина вместе с отцом позвали в зал, Карломан, как и Варох, лишь мысленно поддерживал двоюродного брата, но не произнес ни слова. Однако взглянул на Хлодомера с такой надеждой, что тот счел себя вправе заступиться за провинившегося мальчика. Сделал он это еще и потому что, приглядевшись, как держался Жартилин перед королевой, убедился, что из него вырастет хороший воин. Мальчик был смел и горд, а пережитая встряска наверняка должна была научить его осторожности. Хлодомер видел, что сын Морветена не похож на глупых и упрямых мальчишек, которых можно учить только поркой; он уже вынес урок из своей легкомысленной неосторожности. Вот почему тогдашний маршал востока заступился за будущего маршала севера.

Время показало, что он не ошибся. На всю жизнь Жартилин, прозванный Смелым, запомнил, как после необдуманных поступков под ногами может разверзнуться бездна, готовая поглотить тебя.

А теперь вот все они, вся Арверния и Арморика, стояли на краю бездны, куда привело их безумие короля. И двум маршалам следовало обсудить, как в таких обстоятельствах следует исполнять свой долг.

В этот миг, вернувшись к нынешним событиям, Хлодомер услышал, как Оуэн проговорил, сделав передышку от своей работы:

- Всех нас, обитателей Чаор-на-Ри, угнетает тревога с тех пор, как случилось несчастье с танистом Карломаном! Лишь помогая друг другу, люди могут пережить эту черную полосу, - и он вновь стал растирать в ступке сухие травы.

Хлодомер мрачно кивнул.

- Нам больше ничего и не остается, если каждый день грозит нам все новыми бедами.

И, словно в подтверждение его слов, в переходе послышались быстрые шаги, и в приоткрытую дверь покоев лекаря заглянул сам Жартилин, о котором только что вспоминал Хлодомер. Вошедший выглядел встревоженным и запыхавшимся.

- Ты здесь, дядя! - воскликнул маршал севера. - Я искал тебя всюду, но узнал, что твоему почтенному отцу нездоровится, и заглянул к Оуэну, благо, было не закрыто... Как здоровье почтенного наместника?

- Благодарю тебя! - ответил Хлодомер. - Не скрою: когда мой отец утром не проснулся вовремя, все мы очень встревожились. Но, благодаря травам доброго Оуэна и собственной воле к жизни, он пришел в себя настолько, что сейчас беседует на балконе с Ангарад и Риваллоном - разумеется, о важных делах, что не дают им покоя.

Тут Жартилин нахмурился при мысли о том, что привело его сюда.

- Я очень рад, что благородному наместнику стало лучше! Но покой нам всем, увы, даже не снится...

Хлодомер пристально взглянул на племянника своим единственным оком.

- Ты меня искал, чтобы сообщить новые вести? И вижу по лицу, что неприятные...

- Неприятные, - со вздохом подтвердил Жартилин. - На городской площади близ Речных Ворот барды поют песни, призывающие к восстанию. Конмаэл Свирепый устроил состязание бардов, и толпа оживленно слушает их. Таковы наши последние новости.

Услышав их, Хлодомер сперва недоверчиво развел руками, а затем поправил черную бархатную повязку на месте потерянного глаза.

- Значит, они даже не стали ждать Совета Кланов, чтобы перетянуть к себе людей! И что будет дальше? Знает ли королева Гвиневера об этих песнях?

- Я думаю, ей уже рассказали: там столько народа... Но я хотел прежде всего поговорить с тобой, дядя. Только ты один можешь понять, что у нас происходит: ведь мне предстоит доложить королю Хильдеберту обо всех событиях в Арморике. Сперва заговор против Карломана, а теперь мятежные песни поются открыто! Что мне делать? Долг обязывает меня поведать обо всем, что несет угрозу Арвернии. И в то же время, я - здешний уроженец, и не хочу, чтобы арверны утопили в крови новое восстание "детей богини Дану". Скажи, как бы ты поступил на моем месте?

Некоторое время в покоях лекаря царило напряженное молчание, пока Хлодомер размышлял над ответом. Только Оуэн, взяв мелкие, с пряным ароматом, фиолетово-зеленые листочки королевской травы, измельчал их для приготовления нового бодрящего отвара. Он слышал беседу вельмож и от всей души надеялся, что им удастся не допустить катастрофы, что грозила окончательно разрушить жизнь в Арморике.

- На твоем месте я, будучи связан с обоими народами одновременно, помнил бы, что следует спешить медленно, - наконец, отозвался Хлодомер. - Мне не хочется корить своего короля и родича, но... скажи, можно ли надеяться, что он, сам больше всех виновный в череде тяжких событий, сможет рассудить беспристрастно?

Лицо Жартилина исказилось при воспоминании о кошмарах этой ночи.

- Я в это не верю. Мне даже снилось, каковы будут последствия моего доклада. Но не легче будет, и если я скрою случившееся - не говоря уж о моей чести! Трудно пытаться мыслить здраво, когда одни подталкивают "детей богини Дану" к восстанию, а другие, причинив чудовищный вред, после этого ждут верной службы и готовы покарать всех, кто не повинуется им.

- Трудно, - кивнул Хлодомер, вновь подумав о своем отце: нет, не только судьба Карломана причиняла старцу страдание, но и безумный поступок арвернского короля. - Но те, в ком остался здравый смысл, должны сделать все, что в их силах, чтобы сохранить мир. Иначе хаос затопит обитаемые земли. Если бы я еще оставался маршалом, я бы подождал, пока королева "детей богини Дану" рассудит по справедливости правых и виноватых, а затем сообщил бы обо всем верховному сюзерену, как о решенном деле, не требуютщем вмешательства.

- Правильно! - выдохнул Жартилин, с удивлением и даже с радостным трепетом узнавая, как мысли, смутно бродившие в его голове, высказываются другими устами в подтверждение его правоты, суля надежду, что сообща им все-таки удастся сделать как можно лучше.