Благодарю, эр
Фок Гюнце, эрэа
Convollar! 
Он размышлял о том, как использовать нынешние нелегкие обстоятельствах, чтобы ослабить королевскую власть и вернуть обычаи "детей богини Дану" к древним обычаям.
Вот поэтому церковь и должна быть отделена от государства.
Ну а среди друидов у "детей богини Дану" вот полагают, что их "церковь" слишком отделили от государства, так что у них мало возможностей влиять на правителей!
Не все, конечно, такие, наверняка. Но тут действует тот же эффект, что и с толпой: те, кто предан именно своему служению, тихо делают свое дело, не вмешиваясь в политику. А в центр внимания попадают те, кто чего-то добивается, и не всегда честными путями.
Глава 65. Сила слов (продолжение)
По приказу королевы покинул балкон нахмуренный Морветен, стремительно направившись усмирять беспорядки. За ним последовал Хлодомер Одноглазый, на прощание сжав плечо сидевшего в кресле отца.
Сигиберт Древний, над которым обеспокоенно склонились Теодеберт и Арман, никак не откликнулся на эту ласку. Он сильно побледнел, и от этого казался еще дряхлее. Перед глазами у него плясали черные мушки, но он усилием воли преодолевал их мельтешение и сидел молча, не желая привлекать внимания к своему состоянию. Для наместника Арморики важнее всего было не отвлекать на себя внимание Гвиневеры и других близких, ибо от них сейчас слишком много зависело, а он, к сожалению, уже мало чем мог быть полезен. Ныне Гвиневере следовало собрать всю свою стойкость, чтобы не позволить жестокому пламени восстания поглотить древний Чаор-на-Ри и расползтись во всей Арморике, как моровая язва.
Пока Сигиберт боролся со слабостью, Ангарад, так хорошо знавшая его, обратившись к его старшему сыну, проговорила:
- Я слышала, будто ваш лекарь Оуэн изобрел новое лекарство, что укрепляет силы. Мне бы хотелось его попробовать. Теодеберт, будь так добр: позови сюда Оуэна, - она отлично знала, что Сигиберт воспротивится прямой просьбе позвать лекаря.
Теодеберт, поняв ее хитрость, кивнул Арману, посылая его за Оуэном. Однако престарелый наместник упрямо покачал головой, не говоря ни слова. Нет, не надо лекаря, не надо беспокоиться о нем, займитесь лучше действительно неотложными заботами!
Его первенец тяжело вздохнул, не зная, как преодолеть упрямство отца. Зато Ангарад Мудрая пристально взглянула в глаза старому другу, безмолвно умоляя его вести себя, как подобает в трудный час старейшине королевского рода, а не капризному ребенку. Только один взгляд - но Сигиберт сразу перестал упрямиться и качать головой, ибо осознал, что нужен своим близким в добром здравии. Особенно в это неспокойное время.
Теодеберт, проводив взглядом быстро убежавшего Армана, в знак поддержки сжал отцовское плечо, совсем так же, как сделал Хлодомер несколько минут назад. И внезапно его будто обожгла предельно ясная догадка, почему отец так не хотел отпускать его в последнюю поездку: потому что боялся не успеть проститься с ним!.. Но, к счастью, этого не произошло. Что бы ни предстояло им встретить еще, они, по крайней мере, будут рядом... Гораздо хуже, когда родители с детьми думают, что расстаются ненадолго, не подозревая, что разлуке суждено продлиться до конца их дней!..
И тут мысль его перешла с отца на пасынка - Карломана. Какой короткой была встреча, когда они с Гвиневерой вернулись из поездки - как раз для того, чтобы повидать Карломана прежде, чем тот выйдет на роковое ристалище! Да, они побыли вместе всего несколько минут, но все же смогли попрощаться, и Карломан успел передать матери и отчиму свою любовь и наставления на будущее. Впору теперь было радоваться и тому, что есть.
И он также думал, невольно и с содроганием, что будет, если никакие чудеса, что творят сейчас Номиноэ с Дунстаном, не помогут. Ныне вся Арморика превратилась в огнедышащую гору, готовую в любой миг извергнуть лаву. И, как бы неистовое пламя погребального костра Карломана (ведь должны арверны отдать его тело матери для похорон по обычаю "детей богини Дану", это меньшее, чем они могли загладить вину!) не зажег всю Арморику и Арвернию огнем восстания, не перекинулся бы на сопредельные страны!
***
На площади у Речных ворот толпа, распаленная воинственными песнями, кипела, как штормовое море. Впрочем, как и в любой толпе, далеко не все поддались ее обезличивающему, безумящему влиянию. Те, кто сохранил здравый рассудок, поспешили вовремя уйти, или стояли молча, как скалы, своей неподвижностью спорящие с морским приливом. Но вокруг было слышно лишь тех, кто, опьяненные силой песни, выкрикивали боевой клич и угрозы арвернам. От их воплей, топота, шума казалось, будто их собралось гораздо больше, чем было на самом деле. Народ превращался в толпу, где ни один определенный человек не мог нести ответственность за то, что творят сообща, а осознание своей численности придавало ощущение правоты, и не было больше доводов разума и призывов к осторожности. Любой вождь, что берется управлять массами людей, должен помнить, как это бывает.
Так Конмаэл Свирепый, так неосторожно пробудивший в "детях богини Дану" ярость, не мог представить, что к таким результатам приведут устроенные им песни бардов. Он умел командовать боевым отрядом - привыкшим к дисциплине и объединенным общей целью, обязанным бить врага. Даже неукротимые в битве фении знали, под чьим началом надлежит идти в бой. Но что толпа горожан может вот так сразу одичать, превратиться в стихийное бедствие, он не подозревал. Прежде сам разжигая в них воинственный пыл, чтобы повлиять на исход Совета Кланов, теперь уже не знал, как их утихомирить. Если толпа начнет в городе погромы и вспыхнет стихийное восстание, - вина за всю кровь, что прольется, ляжет на него, Конмаэла. Хоть и мятежник, но такого позора для своей чести он не мог стерпеть!
И он поднялся на пьедестал, с которого прежде, один за другим, выступали барды, и воззвал во весь голос к собравшимся на площади:
- Братья! Храбрые "дети богини Дану"! В вас еще горяча кровь ваших героических прародителей. Но я прошу вас повременить немного. Пусть Совет Кланов объявит восстание и прикажет собраться и вооружиться. Сейчас мы не готовы!..
Тщетно он увещевал! Конечно, те, кто был спокойнее, приняли к сведению, но самые яростные даже не услышали, о чем кричал Конмаэл. Они стремились свести праотеческие счеты с теми арвернами, что попадутся под руку. Там и здесь собирались ватаги по пять-шесть человек, обычно следовавшие за самыми горластыми крикунами. Хоть и безоружные, они вламывались в арвернские торговые лавки, переворачивали все вверх дном, выбрасывали на улицу все, что попадалось под руку. Пару раз по ошибке портили имущество местных купцов. Арверны прятались в своих убежищах, а те, кто не успел, спасались бегством.
Те, в ком был здравый смысл, сдерживали буянов, в свою очередь сообща заступали им дорогу. Бывало, что и защищали арвернов от свирепых забияк, не позволяли им вырваться в город. До оружия пока что не доходило, но потасовки врукопашную случались. Хотя чаще обе стороны ограничивались отборной бранью.
Увидев, как горожане берут под защиту арвернов, мятежники налетали на них, пытаясь ухватить предполагаемых врагов. Но, встретив надежный отпор, осыпали оскорблениями своих противников:
- Вы предатели! Отдайте нам арвернских собак! Да здравствует свободная Арморика! Убирайтесь к лягушкам в болото!
А те, кто не поддался опасным уговорам бардов, кричали в ответ, также не оставаясь в долгу:
- Эй вы, невежи! Ступайте проспитесь! С кем воевать вздумали? Это же наши соседи, всю жизнь прожили в одном городе!
Таких стычек было много на всей площади. Крик и гвалт стоял, сравнимый разве что с многотысячным гнездовьем птиц на морском берегу.
Тан Конмаэл и его сторонники, оставшиеся как бы над толпой, с тревогой наблюдали, какой оборот принимают дела. Здесь же было и несколько воинов из партии лиры, остановившиеся было поглядеть. Они видели, что в толпе выделяются вожаки - самые одичавшие и обезумевшие, и люди, идущие за ними, слушали только их, не поддаваясь ничьим иным убеждениям. Того и гляди, эти безумцы ринутся с площади в город, достанут оружие и учинят в городе резню под тем же кличем: "Бей арвернов!" Без решения Совета Кланов, без подготовки начнут восстание, которое в таком виде, разумеется, будет подавлено войсками арвернов.
Глядя с пьедестала за всеми их перемещениями, Конмаэл Свирепый , стиснув зубы, молился, чтобы посланцы королевы подоспели вовремя, чтобы Киан Песнь Пшеницы усмирил их своей чарующей музыкой. А до тех пор долгом Конмаэла, осознавшего, что натворил, было сдерживать людей. По его приказу, воины партии меча оцепили площадь, не давая бунтовщикам покинуть ее. Но силы были неравны: если толпа захочет прорваться, она всех сметет, как настоящая морская волна. И Конмаэл вновь упрямо воззвал к этой стихии, состоящей из людей, не смея отступиться. Он еще надеялся обуздать смутьянов. Ошибки следовало исправлять. Ведь он, хоть и мятежник, чтил законы "детей богини Дану", и вовсе не собирался поднимать восстание до решения Совета Кланов. Да ему и в голову не приходило, что песня о битве на Равнине Столбов так сильно разгорячит горожан!..
- Храбрые "дети богини Дану"! Дождемся решения Совета Кланов! Выступим в бой ровными, сплоченными рядами! Не срывайте замыслов ваших вождей! - кричал Конмаэл, надрываясь, так что в горле саднило. Даже в бою, отдавая приказы, не срывал так голос.
Но, со все подступающим отчаянием, он видел, что лишь некоторые люди его услышали. Наиболее буйные даже не замечали его. Только превосходящая боевая сила, хотя бы вид ее, мог их остановить, или магия музыки, что, как известно, иногда упорядочивает поврежденный безумием рассудок.
***
А тем временем, на балконе покоев наместника, королева Гвиневера, отойдя в сторону, беседовала с Фергусом. Они разговаривали очень тихо, и присутствующие, как ни напрягали слух, уловили лишь обрывки фраз: о беспорядках в городе и о том, что необходимо призвать Киана, чтобы успокоить народ.
Королева стояла, замерев, как статуя. Только ветерок, задувавший на балкон, шевелил ее волосы, у корней сильно поседевшие, и ее платье в цветах королевского дома.
Фергус, чьи спутники из партии меча стояли в дверях, не смея подойти ближе, поведал королеве о новой песне про битву на Равнине Столбов.
- Никто не ожидал, что она произведет такое впечатление на народ, государыня! Люди будто с ума посходили, приготовились тут же бить арвернов. Ни Конмаэл Свирепый, ни бард, что пел эту песню, не ждали такого поворота.
- Надо было ждать! - голос королевы вдруг прозвучал непривычно резко, отрывисто. - Если ты разжигаешь в толпе дикую ярость, будь готов к последствиям ее!
Остальные, присутствующие на балконе, напряженно глядели на королеву и ее собеседника, ожидая нового поворота событий. Лишь Сигиберт Древний время от времени прикрывал глаза, чувствуя, что силы его совсем на исходе. Последние две седьмицы престарелый наместник пребывал в жестоком напряжении, и теперь он просто не выдерживал, как перетянутая тетива. Боль и страх за Карломана, позор короля, преступный ритуал заговорщиков и тяжкие новости одна за другой, - все это подкосило его и без того гаснущие силы.
Риваллон и Ангарад с Теодебертом смотрели по очереди то на королеву, то на Сигиберта. Они тревожились за них обоих.
Наконец, королева обернулась к своим советникам, решительная и собранная, словно обрела новые силы, хоть и была очень бледна. Глаза у нее сверкнули неистовым изумрудным огнем. И она проговорила неживым, металлическим голосом, какой у нее бывал лишь в крайнем напряжении:
- Немедля призвать Морветена! Пусть он отправляется в темницу к Киану Песни Пшеницы и прочим заговорщикам, и убедит Киана усмирить песней горожан. Воинов на площадь поведешь ты, Кеннетиг, раз уж твоя стража все равно там.
Кеннетиг Дивный взглянул на королеву своими круглыми немигающими, как у оборотней-шелки, глазами, и выбежал прочь, выполнять поручение.
Мрачный Риваллон жестом подозвал своего любимца - черного ворона, что кружил за оградой балкона. Когда птица подлетела ближе, он послал ее к сыну. Хотя тот и не знал птичьего наречия, но более-менее выучился понимать знаки, что подавали обученные вороны.
Тогда королева обернулась к Жартилину, который стоял, прислонившись широкими плечами к каменной кладке стены. Перед ним вновь стоял нелегкий выбор. Только что решили, о чем следует сообщить королю, и вот - все вновь полетело кувырком! Теперь маршал севера безумно жалел, что не вмешался вовремя, услышав, о чем поют барды. От отца он уже знал, что происходит на площади. Об этом королева сейчас беседовала с Фергусом Обездоленным. Он внимательно наблюдал за их беседой, а, когда царственная тетушка обратилась к нему, почтительно поклонился.
- Пока все не прояснится, пока мы (я надеюсь!) не уладим волнения, и думать не смей посылать гонца к королю! Мы сделаем все, чтобы не допустить восстания... После подумаем вместе, как сообщить об этом. Если удастся затушить его в зародыше, это не будет иметь значения. Но я чувствую, что Совет Кланов нам предстоит весьма жаркий!
Жартилин склонил голову в знак подчинения. Он надеялся, что в просьбе королевы Армориканской еще нет измены верховному сюзерену, королю Арвернии.
Риваллон Сто Воронов, сидя за столом, понял, какие чувства сейчас владеют его внуком. Он сопереживал Жартилину, вынужденному теперь разрываться надвое. Вся семья могла гордиться сыном Морветена: тот был смел и распорядителен, а после того случая, когда чуть не утонул в детстве - и достаточно осторожен. Но теперь этих качеств было еще недостаточно, чтобы с честью и пользой для обоих народов исполнять свой долг.
Он успокаивающе обратился к внуку:
- До заката еще есть время, - произнес он, намекая, что все еще возможно уладить прежде, чем придет время отправлять гонца с письмом к королю. Не сделай Жартилин этого до конца дня, тем самым нарушил бы присягу маршала.
Жартилин кивнул деду за поддержку. Ему не меньше, чем всем остальным, хотелось верить, что удастся все уладить вовремя!
Вот только он увидел, какое выражение лица было в этот миг у старой Ангарад - горестное-возмущенное.
- Когда толпа дуреет и шалеет, ни один мудрец не сладит с тысячей дураков!
Все понимали, что так может статься. Но королева Гвиневера ответила тем же металлическим голосом:
- Потому я и надеюсь на Киана. Таких вдохновленных богами бардов мало. Если он поможет усмирить толпу, я прощу его.
Как хотелось верить всем присутствующим, что их королева окажется права! Особенно ее сестре, Беток Белокурой, которая со скорбью думала о том, сколько матерей, подобно ей, лишатся милых сердцу сыновей, если все же начнется война.
Между тем, Гвиневера направилась к выходу прежней горделивой и вместе с тем легкой поступью. Никто бы не взялся угадать, в каком напряжении она живет уже долгое время! Она собиралась спуститься в подземелье, где сидели разоблаченные заговорщики. Пригласила Фергуса Обездоленного следовать за ней.
- Я ценю твои заслуги, Фергус! Подожди немного - скоро ты по справедливости станешь главой своего клана. Твой дед преступил закон и ныне сам заслуживает стать изгоем.
Ошеломленный Фергус ничего не посмел ответить королеве, и последовал за ней, теряясь в сомнениях.
Автор
Тема: Черная Роза (Война Королев: Летопись Фредегонды) - III (Прочитано 11624 раз)