Печать

[Convollar]

У Хильдеберта всю жизнь вызывало крайнее раздражение, что какой-то мужчина смеет любить его мать, быть с нею, вдовствующей королевой Арвернии.

У мальчиков, воспитанных сильной характером матерью, такое бывает. Но, как правило,  проходит, если они не застревают в трудном подростковом возрасте на всю жизнь. Хильдеберт, похоже, застрял, и не без помощи маменьки. Но что опять затеяла Кримхильде? Нарушение правил совсем уж не нужно в такой ситуации. Назвалась груздем королевой, полезай в кузов соблюдай,  хотя бы внешне, правила придворного этикета.

[Артанис]

Благодарю, эрэа katarsis, эрэа Convollar!

Он решил, прежде чем подписать назначение нового коннетабля, сперва посоветоваться с Дагобертом. Вправду ли тот настолько слаб и болен, что не в состоянии больше командовать войсками? Королю вдруг только теперь пришло в голову, что Дагоберт не подавал прошения об отставке.

О! Король-то думать начал! И насчёт братства Циу до этого. Это обнадёживает.

Ага! Начинает постепенно!

У Хильдеберта всю жизнь вызывало крайнее раздражение, что какой-то мужчина смеет любить его мать, быть с нею, вдовствующей королевой Арвернии.

У мальчиков, воспитанных сильной характером матерью, такое бывает. Но, как правило,  проходит, если они не застревают в трудном подростковом возрасте на всю жизнь. Хильдеберт, похоже, застрял, и не без помощи маменьки. Но что опять затеяла Кримхильде? Нарушение правил совсем уж не нужно в такой ситуации. Назвалась груздем королевой, полезай в кузов соблюдай,  хотя бы внешне, правила придворного этикета.

К сожалению, да - подзадержался малость в подростковом возрасте. Опять же, можно для сравнения вспомнить Карломана, который считает Теодеберта вторым отцом, хотя и родного отца очень любил. А вот Хильдеберт не смог так. А его маменька об этом не позаботилась. Вот ей и самой достается от плодов ее воспитания.
А Кримхильда, я думаю, просто немного опоздала. Ее собеседники из прошлой главы только что пришли в тронный зал, а ей тоже нужно время, чтобы дойти. Думаю, тут как раз никакого намеренного плана нет.

Глава 84. Властители Арвернии (продолжение)
Тронный зал Дурокортерского замка был величествен и прекрасен, представляя собой истинное чудо строительной мысли. Таким его задумал Хильдеберт Строитель, стремясь возвеличить новую столицу. Огромный, светлый зал, украшенный мрамором и изящными фресками, все же несколько уступал королевскому залу в Кенабумском дворце, но выглядел так богато, что никто не решался сравнивать, во всяком случае, открыто.

Король, не убавляя шаг, направился к величественному трону. Тот также уступал размерами престолу самого Карломана Великого в Кенабуме, однако представлял собой истинное произведение искусства, творение рук замечательных мастеров. Вокруг трона, что стоял на высоком постаменте, собралась стража - паладины в сверкающих, словно серебряных, доспехах.

В сопровождении своей свиты, король двигался к подножию трона. Только теперь он чуть замедлил шаг (к огромной радости Аделарда, который знал, что каждое мгновение на счету). Хильдеберт сделал знак, и Нитхард, жрец Циу, поняв его, молча поклонился и отступил на свое место, где в колонне придворных двигались посвященные бога войны. Но тем же движением руки король подозвал своего кузена, приглашая приблизиться.

Следовавшие за королем придворные шли медленнее него. Даже королева-мать и Жоффруа де Геклен, шедшие прямо за ним, убавили шаг, когда идущий рядом с ними Аделард вышел вперед по знаку короля. Они ждали, что будет.

Поглядев на своего кузена, король, тяжело вздохнув, произнес:

- Не проходит и дня, чтобы я не сожалел о пролитии кровь того, кого чтил, как отца! Хотя даже само именование "как отца" ныне звучит оскорблением в виду моей неизбывной вины... Увы, злобные альвы помрачили тогда мой рассудок и направили меч в моих руках! В здравом уме я никогда не смог бы обратиться против моего доблестного и мудрого дяди! А теперь мне остается лишь от всей души выразить соболезнования тебе, кузен, и всей семье дяди Карломана! Поверьте: и я страдаю вместе с вами! В знак своей скорби я намерен почтить моего доблестного дядю, как если бы он вправду был королем Арвернии, - напоследок, пристально взглянув на Аделарда, король добавил: - В память о майордоме Арвернии, что был не только мудрейшим советником, но и бесстрашным воином, я возвеличу братство Циу, раз уж ты, мой кузен, выбрал эту стезю. Пусть приверженцы бога-воителя благополучно оберегают покой Арвернии!

Аделард, что подошел к своему царственному кузену, внешне выглядел спокойным, сосредоточенным. Его бледное лицо выражало скорбь, как и подобало в печальную минуту сыну, чей отец лежал при смерти. Он ничего не говорил, лишь иногда кивал в ответ на слова короля, молча выражая согласие. Другого ответа от него не ожидали.

Но, как только король сказал Аделарду об его стезе, юноша вдруг понял, каким образом он может протянуть время, задержать третьи фанфары. Он тревожился, ибо ничего не знал о том, как идут дела у его единомышленников. Разгадала ли шифр герцогиня Земли Всадников? Смогли ли его мать и дед переубедить нового жреца-законоговорителя? Заручилась ли молодая королева поддержкой рыцарей?..

И Аделард высказал просьбу, вполне естественную для того, чей отец был обречен смерти:

- Прошу тебя, государь: хотя бы накануне церемонии вложения меча позволь побыть рядом с моим отцом его родным и близким! - молодой человек сцепил пальцы в знак сильнейшего волнения. Помимо стремления потянуть время, Аделард надеялся: быть может, их голоса пробудят отца, исцеляемого живой водой, и он быстрее придет в себя, если близкие люди станут призывать его?.. И вновь чувство вины пронзило короля, столь остро, как будто он только сейчас вновь нанес смертельный удар любимому дяде. Чтобы избавиться от этого мучительного ощущения, он поспешно кивнул, даже не вникая в просьбу Аделарда:

- Конечно! Конечно, вы, ваша семья, сможете побыть рядом с дядей Карломаном в последние часы... перед церемонией вложения меча. Это ваше право!

- Благодарю тебя, государь! - произнес Аделард, поклонившись в пол с искренней радостью.

Король сделал жест, отпуская кузена к его наставнику. Между тем, в тронный зал продолжали входить все новые люди. Среди них были Дитрих Молоторукий и Гундахар Лось, явившиеся после встречи с молодой королевой. Они встали, как подобало, среди нибелунгских и шварцвальдских посольств, рядом с Альбрехтом Бёрнландским, стараясь не бросать на него заинтересованных взглядов. Среди свиты короля находились также Гуго де Кампани и Роберт Амьемский. Придворные рангом пониже вновь кланялись королю и его свите.

Король вновь продолжал свой путь к трону, а его мать следовала за ним. Однако он не оборачивался к ней, оскорбленный ее переглядываниями с Хродебергом. В груди у Хильдеберта кипела обида, он чувствовал, что мать обманула его. Ведь она еще несколько лет назад обещала расстаться с маршалом запада, и что же?.. Хродеберг до сих пор - ее невенчаный супруг, и она теперь еще мечтает возвести его в должность коннетабля!

И король укрепился в своем желании поговорить с Дагобертом. В самом ли деле он болен, но слишком горд, чтобы об этом говорить? Следовало подумать, как осторожно расспросить об этом старика, чтобы не оскорбить его. А затем, если уж Дагоберту действительно потребуется преемник, надо будет присмотреться, кто из арвернских полководцев достойнее всего. Поскольку главная угроза ныне исходила с востока, может быть, лучше всего поставить коннетаблем Магнахара, прекрасно знающего местные условия...

Король Арвернии пытался самостоятельно принять важное решение.

У тронного зала было несколько дверей. В главные, как подобает, вошел король и его ближайшая свита, а в другие входы тем временем продолжали заходить придворные. Среди них были Турольд и Герберт. Король кивнул им, и два жреца подошли ближе.

По новому жрецу-законоговорителю Хильдеберт едва скользнул взглядом, проговорив:

- Поздравляю тебя с важным и почетным назначением, Герберт!

Тот учтиво поклонился:

- Премного благодарен тебе, государь! Моя новая должность действительно важна, и я намерен служить, не жалея сил!

Но король сделал ему знак отойти, и Герберт повиновался. Как видно, Хильдеберта волновало сейчас совсем другое. Он обратился к Турольду очень тихо, доверительно:

- Скажи мне, почтенный жрец: каково состояние моего высокочтимого дяди, графа Кенабумского?..

Бывший жрец-законоговоритель ответил, не моргнув глазом, ни намеком не выдав важную тайну:

- Я и мои ученые собратья делаем все возможно, чтобы доблестный граф Кенабумский хотя бы телесно пробыл в мире живых еще четыре или пять дней.

Хильдеберт кивнул, отсылая Турольда. Стало быть, у него есть время подготовить все важные перестановки, в каких действительно назрела необходимость. Хотя он сомневался в некоторых последних назначениях своей матери, все же собирался в общих чертах последовать ее совету.

Турольд направился к Аделарду с Нитхардом. Герберт же, отойдя от короля, встретился глазами с королевой-матерью, глядевшей на своего ставленника отнюдь не с одобрением. Когда Герберт подошел ближе, она спросила негромко, но властно:

- Почему ты не пришел раньше, когда был нужен? Что тебя задержало?

Герберт поклонился, почтительно приложив руки к груди.

- Прошу прощения, государыня, но я встретил в саду моего отца и сестру. Мы откровенно побеседовали, впервые за много лет. Должен сказать, что Альпаида пребывает в совершенно расстроенных чувствах... и я, как мог, постарался усугубить в ней такое состояние.

Сперва Бересвинда выслушала его, неодобрительно поджимая губы. В ней еще кипел гнев. Она не думала, что ради своих сложных отношений с семьей Герберт способен пренебречь обязанностями, ради которых был возвеличен! Но последние слова жреца успокоили ее. Сломать Альпаиду было, безусловно, на руку королеве-матери. Она постарается в последующие дни повергнуть графиню Кенабумскую в еще большее отчаяние, выражая ей соболезнования напоказ. Ода де Кампани ей в этом поможет. Паучихе не нужна была Альпаида - мстительница за своего мужа, она хотела видеть ее умершей или обезумевшей от горя.

И в этот миг к ним приблизился Хродеберг. Как всегда, в его присутствии Бересвинда испытала мучительный стыд за то, что думала сейчас об его сестре. "Какое же я чудовище! Если бы он знал, какие замыслы я порой осуществляю... Ради блага Арвернии, конечно!" - с тоской подумала она.

Почтительно поклонившись королеве-матери, маршал запада с тревогой взглянул на своего младшего брата.

- Не помирились? - шепотом спросил он, услышав, как Герберт говорил о встрече с отцом и сестрой.

Тот покачал головой и с надменным видом отступил назад. А Хродеберг печально вздохнул - уже много лет он пытался примирить младшего брата с семьей, но все напрасно! И теперь он невольно перевел взгляд на Бересвинду, образ которой столько лет придавал ему сил во всех обстоятельствах жизни. Невозможно в одночасье отринуть все, чем дорожил целую жизнь!

Но именно в этот миг король, чуть повернув голову, вновь заметил, как его мать переглядывается с Хродебергом, и это вызвало у него еще более сильное раздражение.

Между тем, Герберт, отступив на несколько шагов, выразительно взглянул в глаза Хродебергу. Ах, как много ему хотелось бы высказать брату, будь они наедине! Но сейчас это было невозможно, и ему пришлось говорить мысленно, показав свои чувства лишь необыкновенно выразительным взглядом.

"Не пытайся меня поучать, мой дорогой брат! Все-таки, наш отец отдал в жрецы не того сына. Это тебе следовало бы отрешиться от земных благ и посвятить жизнь служению. Но ты ныне - невенчаный муж королевы-матери, и скоро будешь назначен коннетаблем, благо, королева Бересвинда побеждает в придворной игре. Но и я поднялся не менее высоко, став в сорок два года жрецом-законоговорителем. Отец и сестра узнали, на что я способен. Конечно, ваш хваленый Карломан сделался майордомом в двадцать девять лет. Но ведь за ним стояла могущественная семья, его все любили. А я был одинок. К тому же, и жрецы держатся на своих должностях дольше военных. И все-таки я поднялся высоко, добился всего своим умом и усилиями. Я сделал себя сам!"

Так думал Герберт, но его гордость сразу поугасла, как только его взгляд упал на облаченную во вдовье покрывало фигуру королевы-матери. В глубине души он, конечно, сознавал, что обязан своим возвышением ей, и должен будет впредь служить своей повелительнице, которая жестоко спросит с него в случае неудачи.

Как образованный жрец, Герберт способен был убедить и других людей, и себя самого в чем угодно. И сейчас он напомнил себе, что и сам Карломан некогда был возведен на высокий пост майордома той же самой королевой Бересвиндой. Это она, ради блага своих сыновей, убедила мужа назначить его единокровного брата майордомом вместо почтенного Риваллона Сто Воронов. А ведь тогда его назначению рьяно препятствовала старая королева, Радегунда Аллеманская, упорно отговаривавшая своего царственного сына. В ту пору она во всем шла против Карломана. При дворе даже ходили поговорки: "Скорее в хеуимонате выпадет снег, чем королева Радегунда согласится с графом Кенабумским", "Ненавидеть, как старая королева ненавидит Карломана". Однако ее племянница и сноха все же добилась того, что графу Кенабумскому доверили важнейший из постов. Стало быть, для Герберта не будет позором, что его назначение подписано той же рукой.

А тем временем, как в тронном зале происходили эти выразительные сцены, все остальные занимали свои места по бокам зала, готовясь чинно присутствовать при важной церемонии.

Вот появился и Дагоберт Старый Лис, об руку со своей дочерью Альпаидой. Они двигались навстречу королю, и тому при виде них вновь стало больно от того, что он натворил в помрачении. Видно было по близким Карломана, что они пережили в эти страшные дни! Дагоберт постарел на много лет, но держался по-прежнему прямо и ступал твердо, не давая себе поблажки. Альпаида также держалась, как подобало изысканной придворной даме. Но она очень исхудала и побледнела, глаза у нее были красны от бессонных ночей, однако король и большинство придворных, увидевших ее, подумали, что от слез.

Король нарочно остановился, не доходя до трона, в знак почтения к коннетаблю и его дочери - своей тетушке, сломленной страшным горем. По ней видно было, что ее душа растерзана и изнывает от боли, однако она держалась с неистребимым достоинством.

Увидев их,  королева-мать встала рядом с Жоффруа чуть подальше. Она глядела на Дагоберта с Альпаидой, и они ответили ей не менее пронзительными взорами. Казалось, скрещиваются не взгляды, а острые, тяжелые клинки. Вот-вот - и посыплются искры, как от столкновения двух мечей со страшной силой!

[Menectrel]

Календарь Карла Великого

Легендарный король Франков Карл Великий (ок. 748 — 814 гг.) попытался ввести придуманные им названия месяцев на франкском языке.

Источник: Eginhard « Des faits et gestes de Charlemagne » (Éditeur J.-L.-J. Brière, 1824)

январь — wintermonath (месяц зимы);
февраль — hornung (месяц грязи);
март — lenzmonath (месяц весны);
апрель — ostermonath (месяц Пасхи);
май — winnemonath или minnemonath (месяц любви);
июнь — prahmonath (неизвестная этимология);
июль — hewimonath (месяц сенокоса);
август — arndtmonath (месяц жатвы);
сентябрь — windmonath (месяц ветров);
октябрь — windemmonath (месяц сбора винограда);
ноябрь — herbstmonath (месяц осени);
декабрь — helmanoht (неизвестная этимология).

[Convollar]

Увы, злобные альвы помрачили тогда мой рассудок и направили меч в моих руках!

Конечно, альвы, а кто же ещё? Король ищет оправдания себе, любые, лишь бы оправдать себя. Он как бы и признаёт свою вину, и в то же время, пытается переложить её на кого-то ещё, на альвов,к примеру, ибо разобраться в случившемся, по настоящему разобраться - страшно. Очень много всплывёт на поверхность такого, с чем невозможно жить.

[katarsis]

Это сваливание на других точно до добра не доведёт.
Конечно, если что, можно будет сказать, что это донарианцы альвов оклеветали, а король опять невиноватый. Но это всё равно будет сваливание на других.
Запутается, в итоге, сам же в своём вранье.

[Артанис]

Благодарю, эрэа Menectrel! Да не оскудеет никогда Ваш генератор идей для нашего прекрасного произведения!
Что касается названия месяцев, изобретенных Карломаном Великим, то брахманот - июнь - предположительно, означает "переломник", имеется в виду половина года. Декабрь - хайлягмонат, "священный месяц", в честь рождества. Но по написанию больше похоже на более подходящее для нас название "хельмонат" - в честь богини холода и смерти, которой была посвящена зима. А вот апрель, остармонат, нам точно придется переименовать: ну какая у арвернов Пасха? Пусть будет карломонатом, если у Карломана Великого, как у прототипа, в этом месяце был день рождения.
Благодарю, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Увы, злобные альвы помрачили тогда мой рассудок и направили меч в моих руках!

Конечно, альвы, а кто же ещё? Король ищет оправдания себе, любые, лишь бы оправдать себя. Он как бы и признаёт свою вину, и в то же время, пытается переложить её на кого-то ещё, на альвов,к примеру, ибо разобраться в случившемся, по настоящему разобраться - страшно. Очень много всплывёт на поверхность такого, с чем невозможно жить.

Король оправдывает пока свое преступление перед придворными, которых собрал в тронном зале. Но я надеюсь, что он не зайдет слишком далеко по пути самооправданий, чтобы поверить в собственную ложь. Это было бы плохо. Хотя такой путь, безусловно, легче, чем принять зло, что совершил, и попытаться обуздать себя.

Это сваливание на других точно до добра не доведёт.
Конечно, если что, можно будет сказать, что это донарианцы альвов оклеветали, а король опять невиноватый. Но это всё равно будет сваливание на других.
Запутается, в итоге, сам же в своём вранье.

Поживем - увидим.
Хочется все же верить, что до такой крайности Хильдеберт не дойдет. Пусть хотя бы с самим собой сможет быть честным. Чего бы это ему не стоило. Пока, во всяком случае, совесть его мучает, и это выглядит очень трогательно.

Глава 84. Властители Арвернии (продолжение)
Скрещение взглядов королевы Бересвинды против Альпаиды и Дагоберта в одно мгновение погрузило весь тронный зал в напряженное молчание. Те из придворных, что были хорошо осведомлены о противостоянии партии королевы-матери и молодой королевы, об обострении отношений Старого Лиса с Паучихой, теперь выжидающе глядели на них.

Дагоберт Старый Лис по-прежнему держал дочь за руку. Он был в церемониальном одеянии коннетабля, в богатой легкой кирасе, закрывающей грудь. На украшенном золотом поясе висел драгоценный жезл, символ его высокой должности. Взгляд коннетабля был холоден и остр. Бересвинда была права в своих догадках относительно него. Он не пощадил бы ее в качестве законной супруги своего старшего сына. Лишь обладая всей полнотой власти, в качестве королевы-матери, она могла обезопасить себя. Сейчас все, на что мог надеяться сделать против нее Дагоберт (как она предполагала) - это отстранить ее от власти и лишить влияния на ее царственного сына, чтобы уж потом постараться расправиться.

Коннетабль сдерживался, хотя от одного вида Паучихи в нем снова закипел праведный гнев. Его уста скривились от жгучего презрения к ней. Коннетабль подозревал, что она ради власти отказалась от любви к Хродебергу. Тот всю жизнь превозносил ее и многое прощал, но не трагедию на ристалище и страдания своей сестры Альпаиды. Теперь Бересвинда ценой отречения приобрела для бывшего возлюбленного должность коннетабля... Что ж, Дагоберт с гордостью видел, что его старший сын вырос достойным своего отца, не только военными талантами, но и выбором, что он сделал. Тайно приняв сторону своего отца в его борьбе с королевой-матерью, Хродеберг попросил у нее отсрочки, чтобы посоветоваться с ним, Старым Лисом.

Сейчас Дагоберт чувствовал, как холодна рука дочери, сжимающая его ладонь. Он знал, что Альпаида сейчас собирает силы, чтобы встретить все, что может еще обратить против нее Паучиха. Но ее отец боялся, что она, в своем нынешнем крайнем напряжении, сорвется вновь. Два таких срыва он видел сегодня - когда Альпаида кричала о мести за Карломана и в споре с Гербертом (и он еще не видел, как она ударила по лицу Жоффруа). И теперь Дагоберт мысленно умолял дочь выдержать все, что бы они ни встретили здесь. Он понимал, как ей тяжело. Ибо сам, узнав, кто, хоть и косвенно, виноват в смерти его жены, готов был задушить Паучиху своими руками. Ему ли не понимать, как кровоточит сейчас разорванное на части сердце Альпаиды! Ведь и он сам испытывал не меньшую боль, ибо Карломан для него как сын. И лишь горячая вера и отчаянная надежда на то, что чудо свершится, и живая вода спасет Карломана, поддерживали их обоих, и отца, и дочь. Надежда, что Карломан скоро очнется, давала им силы не сломаться под гнетом страшной боли. И они были твердо намерены выстоять с достоинством и дать решающий бой виновнице страшнейших бед их семьи.

У собравшихся вокруг придворных, взиравших на Альпаиду, поддерживаемую отцом, ее облик вызвал различные чувства. Одни невольно содрогались, видя, как сильно на ней отразилась трагедия с ее супругом. Другие восхищались ее выдержкой даже в самых тяжких обстоятельствах.

Сейчас покрасневшие от бессоницы глаза Альпаиды остекленели. Она глядела сквозь королеву Бересвинду, будто не видела ее. Королева-мать заметила ее взгляд, и ей стало не по себе. Паучиха хорошо знала, что тем, у кого такой взгляд, нечего терять, и они способны на все. Воистину, Альпаида так сильно любила своего мужа, что не побоялась бы теперь бросить вызов самой Хель, чтобы вернуть Карломана к жизни или отомстить за него!

И Бересвинда по привычке, ища поддержки,  вновь нашла взглядом Хродеберга, стоявшего неподалеку от них. Ведь он всегда, как только мог, защищал ее и помогал советом. Неужто не поможет сейчас, хотя бы в качестве посредника между ней и своими родными?

Все эти выразительные переглядывания в тронном зале происходили гораздо быстрее, чем возможно о том рассказать. Король заметил эти напряженные, недоброжелательные взгляды. Ему вспомнилось, что до него и раньше доходили слухи, да и сам он замечал по косвенным признакам, что его мать враждебна коннетаблю, как и он ей...

Король приостановился, ожидая идущих навстречу Дагоберта и Альпаиду, что было знаком крайнего почтения, - по обычаю, короли не обязаны ждать подданных, даже знатнейших из них. Он мучительно подыскивал слова, что помогли бы ему оправдаться перед близкими Карломана, если это вообще возможно. Однако в следующий миг едва не забыл про них, ибо с гневом заметил в третий раз за этот день, как его мать, которой не должны были касаться и подозрения, вновь глядит на Хродеберга!

Хильдеберт чувствовал все большее раздражение. Он размышлял сейчас, что его мать, ненавидя Дагоберта, решила добиться его отставки, а заодно подарить должность коннетабля своему невенчаному супругу, ловко используя в своих целях его, своего сына и короля. Ему и в голову не могло придти, что на самом деле Бересвинда, скрепя сердце, приняла решение расстаться с маршалом запада, ради его, Хильдеберта, пользы, а также ради сохранения собственной власти и долгой жизни.

Король сурово нахмурился, но придворные приписали это выражение скорби о Карломане и чувству вины, а также предстоящей беседе с Дагобертом и Альпаидой.

Когда коннетабль вместе с дочерью, рука об руку, приблизились к королю, так что их разделяло всего несколько шагов, Хильдеберт указательно вскинул руку, останавливая их. Этим жестом он вновь неосознанно подражал Карломану, родные которого, конечно, должны были узнать до боли знакомое движение. Они остановились, а король, вновь оказывая им честь, сам сделал последние шаги им навстречу.

Собрав все силы, Хильдеберт с горечью в голосе и в душе обратился к своей тетушке и к ее отцу. Он признавал свою вину настолько, насколько имел на это право король Арвернии, не унижая свое высокое звание:

- Приветствую вас, любезные родичи мои: доблестный коннетабль Арвернии, принц Дагоберт, и тебя, моя добрая тетушка, графиня Альпаида Кенабумская! К великому несчастью для нас всех, мы собрались здесь из-за ужасной трагедии. Приношу свои соболезнования вам, близким моего дяди, доблестного и мудрого майордома Арвернии, графа Карломана Кенабумского, которого я чтил всю жизнь, как второго отца! К величайшему несчастью для всех нас, зловредные альвы, дети Имира, позавидовали единству в королевской семье Арвернии. Они помрачили мой рассудок, чтобы я в ослеплении поднял меч на дядю Карломана, которому обязан столь многим! Теперь уже ничего не вернуть назад, не искупить содеянного преступления... Но я буду всю жизнь сожалеть о том, что совершил невольно. И прошу вас, родичи мои, любимейшие люди для дяди Карломана, простить мою невольную вину!

Придворные, стоявшие поблизости, отметили, что король говорил с величайшим сожалением о своем невольном преступлении, хоть и содеянном, по его словам, под враждебным влиянием альвов.

Дагоберт выслушал короля с каменным лицом, с истинно придворной выдержкой. Альпаида по-прежнему глядела на своего царственного племянника остекленевшими, застывшими глазами, как бы сквозь него. Она собрала все свои силы и всю надежду на лучшее, чтобы держаться перед коронованным убийцей, как велит дворцовый церемониал. Но отвечать ему со светской любезностью графиня Кенабумская была уже не в силах.

Ее отец чувствовал, как в его руке дрожит от напряжения ладонь дочери, ледяная на ощупь. И он ответил королю, как подобало, от имени их обоих, держась с достоинством и по-военному четко. Только голос у коннетабля сделался сиплым и глухим, старческим, выдавая его истинное состояние:

- Судьба водила твоей рукой, государь, ты совершил это преступление, не ведая. Искреннее сожаление облегчает совесть. Я верю, что мой названый сын, благородный Карломан Кенабумский, простил бы тебя, государь... А боги да простят всех нас!

И слышать этот голос постаревшего за две седьмицы на десять лет Дагоберта было виновному королю не менее жутко, чем глядеть в глаза Альпаиде, которая вот-вот должна была стать по его вине вдовой. На войне, да и вне нее, Хильдеберту довелось повидать немало страшных событий. Но горе отца, что должен был вот-вот потерять названого сына, потрясло его. Он судорожно вздохнул. Даже не имея детей, король мог понять, что самое страшное для родителей, кровных или приемных - пережить своих детей, пусть даже они давно были взрослыми. Он видел, как его матушка оплакивала своих старших сыновей и почти всех внуков, кроме двух девочек. Но в их смерти, по крайней мере, не было ничьей вины, их жизнь унесли тяжкие болезни. Совсем другое, как сейчас понимал Хильдеберт - глядеть в глаза убийце родного человека и, презирая и ненавидя его в сердце своем, продолжать чтить его, как своего государя. Он понимал чувства Дагоберта и Альпаиды, и их выдержка восхищала его.

Услышав весь разговор, королева-мать почувствовала исходящую от Дагоберта опасность. Если он ловко сыграет на чувстве вины, что испытывает Хильдеберт, сможет многого добиться от него!

И она поспешила вмешаться. Без приглашения подошла к сыну. Тот только удивленно вздернул бровь, не ожидая такой дерзости.

- Государь, позволишь ли и мне засвидетельствовать скорбь доблестному коннетаблю и его дочери, графине Кенабумской? - вкрадчиво проговорила она.

Хильдеберт взглянул на мать с недоумением, но согласие дал.

- Говори, матушка, - произнес он, думая про себя, что она решила поддержать его в трудный час.

Бересвинда кивнула и обратилась к близким Карломана тоном, исполненным величайшего сострадания, так что большинство слышавших приняли бы ее слова и интонации за чистую монету. В душе же она чувствовала злорадство:

- Прими и мои скромные соболезнования, доблестный коннетабль, принц Дагоберт, и ты, благородная графиня Кенабумская! Я глубоко сострадаю вам, ибо, увы, слишком хорошо знаю, что значит внезапно лишиться близкого человека. Любая смерть - лютое горе для нашего сердца, но ужаснее всего, когда гибнет в цветущих годах человек, способный жить еще долго и совершить многое, - уходит внезапно, не успев даже проститься напоследок! Вы же, кроме того, много дней упорно надеялись на спасение доблестного и мудрого майордома, но увы - он так и не пришел в себя. Позвольте же разделить с вами горе! Земная разлука тяжка всегда, но над судьбой никто не властен. Сами боги не смогли спасти светлого Бальдра! Как же могут люди надеяться, что их близкие будут с ними вечно? Одно лишь время способно залечить раны... но не всегда, не всегда! - она соединила руки, скрытые широкими черными рукавами, точно крылья зловещей птицы, и скорбно покачала головой, вспоминая своего царственного супруга и старших сыновей.

Своими фальшивыми соболезнованиями, вроде бы, исполненными сочувствия, но намекающими при этом на самое больное, Паучиха стремилась погрузить в глубокое отчаяние Дагоберта, и особенно - Альпаиду, с которой к концу своей речи уже не сводила глаз. И это отчасти удалось: ее ядовитые слова, как жало, впивались в сердца ее жертв, заставляя там все ныть и кровоточить.

Дагоберт, поняв, какую игру затеяла Бересвинда, с тревогой поглядел на дочь. Та стояла, белая, как мраморная колонна, и такая же прямая и холодная. В первое мгновение коннетабль испугался, что Альпаида сейчас рухнет замертво. Затем - что у нее случится новый нервный срыв, перед собранием всего двора...

Если бы не горячая последняя надежда на спасение Карломана, что согревала ее и освещала путь, как Звезда Постоянства, должно быть, Альпаида и впрямь не выдержала бы. Каждое слово Паучихи вызывало в ней невыносимую боль и неистовый гнев. Потому что события последних дней, - все-все после трагедии на ристалище, - доказывали с неопровержимой ясностью, что ее возлюбленный супруг умирает! Но им, Альпаиде и ее отцу, и другим, близким к их семье, к Карломану, ведомо было то, чего не знала Паучиха. Поэтому графиня выдерживала все, словно повиснув на тонкой золотой ниточке над бездной отчаяния. Есть надежда - значит, что-то есть впереди. Значит, можно держаться прямо.

И все же она зажмурила глаза, словно от сильной боли, не произнося ни слова. Дагоберт снова встревожился за состояние дочери. Но, в то время как королева-мать еще продолжала говорить, к ним приблизился Хродеберг, ласково взял ледяную на ощупь руку сестры, как обычно, успокаивая ее не словами, но самим присутствием, дружеским участием своим. Чувствуя его поддержку, Альпаида чуть кивнула в знак благодарности. Жизнь постепенно возвращалась к ней, в ее несломленную душу.

Стоявший рядом с сестрой Хродеберг взглянул на Бересвинду, и в его печальных глазах королева-мать увидела горькую укоризну. Но даже ради него она не могла, не имела права пощадить его сестру. Ведь только она, Бересвинда Адуатукийская, лучше всех способна была помогать править своему царственному сыну, следовательно, все принятые ею меры оправдывало благо Арвернии!

Между тем, от короля Хильдеберта не укрылось, что его мать вновь переглядывается с невенчаным мужем. Он по-своему продолжал понимать их безмолвные беседы, и еще сильнее распалился гневом. Так же он замечал, как неприязненно глядят друг на друга его мать и Дагоберт.

Он окончательно решил, что мать подала ему совет поставить Хродеберга коннетаблем исходя из собственных интересов. И решил сам, как подобает королю Арвернии, принять решение, кто должен занимать сей важный пост. Разумеется, прежде желательно спросить совета у знающих людей, хотя бы у Ангеррана Кенабумского, столь похожего на своего отца. Он сам назначит нового коннетабля, выбрав достойнейшего из всех, а не того, кого подсовывает ему матушка, повинуясь своим сердечным склонностям!

[Convollar]

Бересвинда полагала, что принятые ею решения, разные и разнообразные, направлены на благо Арвернии? В самом деле? И даже себе не признавалась, что действует в собственных интересах? В таком случае слухи о её  уме сильно преувеличены. Паучиха даже своего сына не понимает, и,  не способна реально оценить свою деятельность, не прибегая к обязательному "благу Арвернии".

[katarsis]

Ведь только она, Бересвинда Адуатукийская, лучше всех способна была помогать править своему царственному сыну, следовательно, все принятые ею меры оправдывало благо Арвернии!

Ага-ага, конечно, лучше всех! Бесить берсерка - это же так умно! А ничего не понять и продолжить гнуть ту же линию - это, видимо, говорит о твёрдости убеждений!
Если бы не уверенность, что Карломан выживет, и все её паучьи планы накроются медным тазом, я бы уже давно шипела Сознательно усиливать боль людей, которые итак убиты горем, именно для того, чтобы они от горя никогда не оправились, зная при этом, что это причинит боль человеку, которого она, вроде как, любит. Я даже не знаю, что тут можно сказать членораздельного

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Бересвинда полагала, что принятые ею решения, разные и разнообразные, направлены на благо Арвернии? В самом деле? И даже себе не признавалась, что действует в собственных интересах? В таком случае слухи о её  уме сильно преувеличены. Паучиха даже своего сына не понимает, и,  не способна реально оценить свою деятельность, не прибегая к обязательному "благу Арвернии".

Ну, что слухи о ее уме сильно преувеличены и в основном исходят от нее самой и ее сторонников - и так уже понятно читателям (да и многим персонажам). Хотя в изобретательности ей вправду не откажешь, особенно когда дело касается мести. А свои интересы и государственные она не разделяет.
Вот она как раз и вправду поверила в собственную ложь, что теперь грозит и ее сыну. Хотя и у нее бывают проблески, например, когда она удивляется, за что Хродеберг ее любит столько лет.

Ведь только она, Бересвинда Адуатукийская, лучше всех способна была помогать править своему царственному сыну, следовательно, все принятые ею меры оправдывало благо Арвернии!

Ага-ага, конечно, лучше всех! Бесить берсерка - это же так умно! А ничего не понять и продолжить гнуть ту же линию - это, видимо, говорит о твёрдости убеждений!
Если бы не уверенность, что Карломан выживет, и все её паучьи планы накроются медным тазом, я бы уже давно шипела Сознательно усиливать боль людей, которые итак убиты горем, именно для того, чтобы они от горя никогда не оправились, зная при этом, что это причинит боль человеку, которого она, вроде как, любит. Я даже не знаю, что тут можно сказать членораздельного

Я Вас прекрасно понимаю! Самой вчера, когда писала этот эпизод, хотелось ее задушить. Да и вряд ли кто здесь высказался бы в защиту Бересвинды.

Глава 84. Властители Арвернии (продолжение)
В то время, как король только что подумал о своем кузене Ангерране, тот, будто прочитав его мысли, вошел в тронный зал. Его сопровождал Варох, который следовал теперь за ним, как прежде за его отцом, а также Магнахар и Гворемор со своей супругой.

Ангерран стремительно оценил обстановку. В середине зала стоял его царственный кузен, а рядом с ним - его мать, что сделалась теперь ненавистна сыну Карломана, хоть и приходилась ему тетушкой. Напротив них напряженно застыли: Дагоберт, почтенный и мудрый дед Ангеррана, стойкая в несчастье матушка, и, наконец, его доблестный дядя Хродеберг. Ангерран прибавил шаг и направился к ним. В такой трудный час вся семья должна держаться сообща.

Его спутники заняли места по своему званию и положению. Варох остановился неподалеку от Ангеррана, как полагалось второму сенешалю. Магнахар встал в ряду среди военных. А герцог Земли Всадников со своей памятливой супругой заняли место во главе "детей богини Дану", собравшихся в тот день в тронном зале Дурокортерского замка.

Король, его мать и Жоффруа де Геклен, а также Дагоберт с Хродебергом повернули головы к подошедшему к ним без спроса Ангеррану. Король приветствовал кузена кивком головы, давая понять, что тот в своем праве, и он, Хильдеберт, не расценивает его поступок как недопустимую дерзость. Альпаида же так и осталась стоять безучастно, словно и не видела своего старшего сына.

Ангерран остановился рядом с дедом. Тот держался прямо, как каменное изваяние. Но молодой человек безошибочно почувствовал, что под его деланным спокойствием пылает гнев.

Король, как подобало, высказал кузену свои сожаления:

- Клянусь своим мечом, мой дорогой кузен: я сумею искупить вину за кровь дяди Карломана! Я пошлю богатые дары в храм Бальдра, - он повторил свое утреннее обещание. - Надеюсь всей душой, что на сегодняшнем жертвоприношении в Храме Всех Богов мы сможем примириться! Ибо предстоящая и неумолимая смерть дяди Карломана - огромное несчастье для всех нас, и я скорблю вместе с вами.

По древнему обычаю арвернов, родственники убитого были вправе, а зачастую даже обязаны мстить убийце. С настолько устоявшимся, освященным богами обычаем даже короли не решались ничего сделать: хоть и предписывали обращаться ради правосудия к властям, однако того, кто отомстит за убитого родственника, редко казнили за это, если только тот слишком превысит меру допустимой мести. Однако, если убийство было непреднамеренным, обе стороны могли заключить мир перед лицом богов. Тогда убийца приносил богатые дары родственникам убитого, и вопрос считался разрешенным. На такое примирение и надеялся Хильдеберт.

Ангерран ответил ему очень сдержанно:

- Государь, семья доблестного и мудрого графа Кенабумского обязана чтить своего короля.

Хильдеберт тяжело вздохнул: это было не то, на что он надеялся, чтобы облегчить свою совесть. Но он не показал разочарования, и сделал жест, приглашающий кузена пройти вместе с ним оставшееся расстояние до трона. Ангерран встал рядом с королем, и они направились дальше. За ними последовали королева Бересвинда, Жоффруа, Хродеберг и Дагоберт, что поддерживали под руки изможденную Альпаиду.

По пути король попросил своего кузена:

- Будь сегодня рядом со мной, Ангерран!

С этими словами он взглянул на дверь, ожидая, когда войдет Кримхильда. Ему хотелось видеть ее. Пусть она присутствует на сегодняшней церемонии рядом с ним и Ангерраном, когда он назовет дату вложения меча в руки дяде Карломану! Поддержка жены будет лучшей помощью виновному королю. А матушка, если не способна выполнить своего обещания, пусть останется на своем месте, подобающем скромной вдове.

Обращаясь снова к Ангеррану, король тихо проговорил:

- Твой брат Аделард просил позволить вам, близким моего дяди Карломана, хотя бы напоследок побыть с ним рядом. Я позволил вашей семье придти к нему накануне церемонии вложения меча.

В душе у Ангеррана всколыхнулась надежда, но он так владел собой, что ничем не выдал своих чувств. Мысленно же, как и его брат, представил, как они смогут пробудить к жизни отца, когда живая вода исцелит его.

И он проговорил, обращаясь к своему царственному кузену:

- Благодарю тебя за оказанную нашей семье честь, государь! А я обещаю быть рядом с тобой в сей трудный час, - тем самым первенец Карломана дал понять королю, что не держит на него зла за пролитие крови его отца. А вот насолить королеве-матери, повлияв на ее царственного сына, Ангерран был вовсе не прочь.

Беседуя так, кузены направлялись к королевскому трону. А за ними продолжали двигаться королева-мать, Жоффруа де Геклен, Дагоберт и Хродеберг, которые по-прежнему поддерживали Альпаиду. Почти весь двор, собравшись вокруг, взирал на властителей сей прекрасной страны.

Командир паладинов, идущий рядом с королевой-матерью, как бы ненароком чуть отстранился от нее. Его ужаснуло ее поведение, которому он только что стал свидетелем. Она играла на сильнейшем горе близких Карломана, а ведь в трагедии на ристалище была и ее вина! Она же целенаправленно, под видом соболезнования, наносила удары по самому больному. Таким образом, Бересвинда утратила в глазах паладина последние капли уважения.

Стремясь во что бы то ни стало сохранить власть, а следовательно и жизнь, Паучиха постепенно утрачивала уважение всех порядочных людей при королевском дворе Арвернии.

Сейчас Жоффруа молчаливо восхищался нынешней выдержкой графини Кенабумской, которая еще утром ударила его по лицу. Что ж, она была истинной подругой жизни своего доблестного супруга! Ведь и сам Карломан, кроме некоторых особо важных случаев, обыкновенно держался даже невозмутимее, чем его тесть, хладнокровный Дагоберт Старый Лис. Зато сам способен был изумить до крайности кого угодно. Воистину, Карломан и Альпаида были достойны друг друга!

Однако Бересвинда Адуатукийская не заметила, как от нее презрительно отстранился паладин. Вместо того она, будто ненароком, задела своими пышными траурными юбками маршала запада, который шел рядом, поддерживая под руку свою сестру. Давняя взаимная привязанность, да и привычка, были властны и над королевой-матерью. Ее вновь потянуло искать у невенчаного мужа поддержки, и она своим прикосновением как бы извинялась за нанесенный его близким удар.

Но Хродеберг ответил бывшей возлюбленной взглядом, полным горечи и разочарования. И Бересвинда отстранилась от него с болью в душе. Одно дело, когда она сама приняла трудное решение расстаться с ним, и совсем другое - если он теперь разлюбил ее!

Все присутствующие заметили, как Хродеберг повернул голову, и как королева-мать отстранилась от него. Даже ее сторонники, например, Гуго де Кампани и Роберт Амьемский, чувствовали недовольство. Слишком вызывающее поведение в такой скорбный день!

Король, словно почувствовав неладное, замедлил шаг и оглянулся вполоборота. Заметив описанную выше сцену, он едва сдержал гнев. Ну что ж: как матушка ведет себя с ним, так и он поступит с нею!..

Он вновь ускорил шаг, так что Ангерран едва поспевал за ним. И неожиданно спросил у сына Карломана:

- Нам угрожает война с Междугорьем и Тюрингией. Возможно, что твоему доблестному деду, принцу Дагоберту будет трудно исполнять обязанности коннетабля, ибо трагедия с твоим отцом стала слишком лютым горем для него и подорвала его силы. Кого, в таком случае, предложишь назначить коннетаблем?

Ангерран сделал вид, что возможность, о какой говорит царственный кузен, для него в новинку.

- Государь, дай мне время обдумать столь важный вопрос! Ты просил меня зайти к тебе вечером, и тогда я постараюсь дать тебе совет.

Они говорили очень тихо, так что никто их не услышал. Только Варох, идущий позади и немного сбоку от Ангеррана, разглядел и прочел все по губам.

Хродеберг, отвернувшись от Бересвинды и в прямом смысле и в фигуральном, в скорбном молчании поддерживал сестру. Его, как громом, поразил поступок невенчаной жены, что притворно соболезновала его отцу и Альпаиде, а на самом деле растравляла их раны. Сейчас у него разрывалось сердце от отчаяния. Но одновременно жестокое разочарование приносило пользу маршалу запада. У него спадала пелена с глаз, чего не смогла добиться вся предшествующая жизнь. Неужели его дама сердца скажет, что и эта неоправданная жестокость тоже нужна ради блага Арвернии?! Теперь Хродеберг осознавал, почему его отец всегда недолюбливал Бересвинду. Он узнал ее истинное лицо гораздо раньше своего наивного сына, сталкиваясь с ней при дворе и в Королевском Совете. Отец всегда был мудр и рассудителен - в отличие от него самого.

А сам Дагоберт тем временем изо всех сил сдерживал гнев, что готов был обрушить на Паучиху. Также он бросал тревожные взгляды на дочь, что двигалась молча и безучастно, словно во сне.

Обдумывая, как держаться впредь в придворной борьбе с Паучихой, Дагоберт решил платить ей той же монетой. И он сумеет, прикрываясь придворными любезностями, наносить ей удары исподтишка. Недаром его зовут Старым Лисом! Кроме того, своей тактикой он усыпит внимание Паучихи. Она бы не поверила, если бы ее противники сдались без боя.

Дагоберт мог бы сдержаться, если бы королева-мать стремилась задеть его одного. Но то, как она разговаривала сейчас с Альпаидой, погружая ее в бездну отчаяния, - вот что было невозможно стерпеть! Будто Паучихе мало того, что на ее руках кровь Карломана!..

Сама Альпаида, поддерживаемая отцом и братом, двигалась, как в тумане, едва замечая, что происходит вокруг. Она не знала даже, смогла бы идти без их поддержки или нет. Глядя невидящим взором в спину своему первенцу Ангеррану, она чувствовала невыносимую душевную боль. Каково это - принимать соболезнования, от которых все внутри обжигает, будто ядом, от виновницы трагедии с Карломаном?.. Ее мысли путались, и большая их часть были таковы, что от них немудрено сорваться и натворить глупостей, или же рухнуть без памяти. Но ей придавала сил и укрепляла рассудок надежда, поданная Варохом и Турольдом. Они оба заверили, что еще возможно спасти ее любимого мужа! Альпаида точно знала, что, пока бьется сердце Карломана, пока он дышит и хотя бы телесно пребывает в этом мире, - и она будет жить. И будет продолжать борьбу против злодейств Паучихи, по вине которой ее муж оказался при смерти!

Тем временем, почти одновременно из разных дверей появились еще люди, которым полагалось присутствовать при собрании двора в этот важный час.

Вошли дочери покойного короля Хлодеберта VII, юные принцессы Регелинда и Адельгейда, в сопровождении своей наставницы, графини Ингунды де Шароле. За ними следовала Ода де Кампани, бабушка младшей принцессы. А об руку с девочками, как подобало любезным рыцарям, чинно шли сыновья герцога Гворемора. Гарбориан, сопровождающий старшую принцессу, выглядел почти совсем взрослым. Да и Мундеррих, изо всех сил старавшийся поменьше хромать, держался как подобало отпрыску знатного рода и пажу королевы. Однако оба мальчика искали взглядами королеву Кримхильду, в свите которой находилась и Фредегонда. Им обоим очень хотелось, чтобы именно она заметила их сейчас! Но поиски были тщетны: ни молодая королева, ни ее свита еще не явились. И мальчики с тайным разочарованием последовали за своими дамами в сторону трона.

Регелинда и Адельгейда остановились там, где им полагалось стоять, как племянницам короля. И сыновья Гворемора учтиво стали возле них. Принцессы приветствовали реверансом короля, направлявшегося к трону, а мальчики поклонились.

В другую дверь вошел принц Хильперик об руку со своей нареченной, принцессой Шварцвальдской, за которой нарочно зашел, чтобы проводить ее в тронный зал. Хильперика сопровождали несколько молодых дворян, его друзей, а за Бертрадой следовала привычная свита. Сейчас, введя свою невесту в тронный зал, принц гордо подвел ее к подножию трона. Они, должно быть, беседовали, прежде чем войти, но теперь умолкли, и обменивались лишь взглядами. Но в этот момент Бертрада оторвала глаза от жениха и поискала взором королеву-мать, словно желая сказать: "Я выполню наш договор, дорогая тетушка! И за то, что я стану хорошей женой Хильперику, наши с ним потомки воссядут вот на этот трон!"

Хильперик ни о чем не подозревал. Он искренне скорбел о дяде Карломане, а, глядя на своего царственного кузена, думал, что ни за что не хотел бы оказаться на его месте. Кроме того, его утешало, что Бертрада рядом с ним и разделяет его скорбь. И еще, он очень надеялся, что даже самые печальные события не помешают их с Бертрадой свадьбе. Думать о личном счастье, когда все готовятся провожать в Вальхаллу его мудрого и доблестного дядю, было стыдно, но молодость стремится жить. Хильперик верил, что дядя Карломан понял бы его.

Между тем, в свите принцессы Бертрады была ее статс-дама, госпожа Гедвига, и фрейлины, в числе которых находились Гертруда и Аделинда, бывшие приятельницы Фредегонды. Теперь они тоже искали ее глазами, любопытствуя, как ей живется в свите молодой королевы... Но и их поиски не увенчались успехом. Ни Кримхильды, ни ее свиты пока не было в тронном зале.

Хильперик и Бертрада со своими сопровождающими тоже встали возле трона, только с другой стороны.

[Артанис]

Одновременно с ними, наконец, вошла в тронный зал и королева Кримхильда. Ее сопровождали дамы Малого Двора, в числе кооторых были Матильда Окситанская, Ротруда и Фредегонда.

Молодая королева вошла в крайнюю дверь, самую близкую к трону. И сразу, не теряя времени, направилась к своему супругу, который направлялся к трону вместе со своим кузеном Ангерраном.

Увидев жену, король остановился. Его успокаивало ее присутствие, хотя ей следовало бы придти пораньше.

- Рад видеть тебя, моя дорогая супруга! - проговорил он, учтиво кивнув. - Ты немного запоздала, но я прощаю, ибо ты предупредила меня заранее.

Кримхильда сделала реверанс в знак приветствия.

- Я прошу прощения за опоздание, государь! Однако меня немного задержало важное дело, забота о благе Арвернии. Ведь твой дядя, доблестный граф Карломан Кенабумский, да примут боги его душу, был не только мудрым мужем совета, но и прославленным военачальником. Его заслуга в победе над Нибелунгией была неоценима. Вот почему мне пришлось обсудить с нынешним послом моей родины, рыцарем Дитрихом Молоторуким, вопрос, как пройдет церемония вложения меча. И он заверил, что даже бывшие противники должным образом почтят доблестного графа Кенабумского.

Король был изумлен такой предусмотрительностью своей жены. Его весьма тронуло, что она позаботилась обо всем - и о том, что ему самому не пришло бы в голову. Пожалуй, Кримхильда способна подавать хорошие идеи не хуже, чем его матушка. И она не меньше нее заботится о благе Арвернии и ее короля.

Он заметил, как мать, стоявшая в нескольких шагах, бросает на Кримхильду злые взгляды. Будь ее воля, не так бы она поговорила со строптивой невесткой за ее опоздание на столь важное собрание, да и за ее перешептывания с любезными соотечественниками!

Стоя вполоборота к матери, Хильдеберт вздохнул с досадой. Ну почему две его самые близкие женщины вечно не ладят между собой?! Ведь они обе приняли его замысел Священного Похода и, казалось, помирились, как он им велел!

Он мягко проговорил, обратившись к Кримхильде:

- Забота о благе Арвернии извиняет тебя, милая жена!

Он протянул ей руку и вместе с ней и с Ангерраном поднялся на пъедестал, ведущий к трону. Другой рукой сделал знак музыкантам, стоявшим возле стены, в отдалении от всех остальных. И в третий раз зазвучали фанфары, пронзительный и могучий звук заполнил весь дворец.

И пора было. Весь двор собрался полностью, ждать больше некого. Все стояли по своим местам, ожидая, что им скажет король, который созвал всех сюда.

Чуть в стороне от королевской четы, с мрачным лицом, стояла королева-мать. Семья Карломана остановилась вместе с другой стороны, как бы отделенная от всех своим горем, точно магическим кругом. Возле трона, стояли только король, Кримхильда и Ангерран.

Свита молодой королевы смешалась со свитой принцессы Бертрады. Фрейлины королевы-матери стояли возле ее внучек - старшей, темноволосой, с горделивым лицом Регелинды, похожей на бабушку, и младшей, изящной золотоволосой Адельгейды, дочери Матильды Окситанской. Рядом с юными принцессами по-прежнему стояли их спутники, сыновья герцога Гворемора из Земли Всадников. Но мальчики не стремились общаться со своими высокородными спутницами, они глядели только на Фредегонду, которая, к их тайной радости, наконец, пришла вместе с королевой Кримхильдой.

Однако внучка вейлы в это время не думала о своих приятелях. Она пристально глядела на Вароха, стоявшего напротив. Вместе с ней он встретил вернувшегося Карломана и говорил с ним! И теперь барон, ее будущий наставник, знал то, о чем еще не подозревал король и большинство собравшихся. Затем Фредегонда перевела взгляд на Альпаиду, которую все еще поддерживали  ее отец и брат. На графиню Кенабумскую страшно было смотреть, она выглядела еще более изможденной, чем прошлой ночью. Знает ли она, что ее муж скоро вернется к жизни, что до него все же дошла живая вода, дар вейл? Если и знала, то, должно быть, успела настолько отчаяться, когда все готовились к неминуемой смерти Карломана, что даже надежда на его спасение не смогла вернуть ей силы!

Затем Фредегонда заметила, какими глазами смотрит королева-мать на свою невестку, и почувствовала холод внутри. Внучке вейлы стало ясно, что борьба двух королев еще только начинается. Ну что ж - она знала, чью сторону займет при этом. Не ту, что советовала ей принять кузина, принцесса Бертрада.

Смолкли фанфары, но долго еще по тронному залу гуляло эхо, отражаясь от каменных стен. Когда же и эхо смолкло, воцарилась тишина, в которой каждый ожидал того, ради чего их собрали здесь. Все взоры придворных и гостей Дурокортера обратились теперь на короля, что стоял на пъедестале рядом со своей женой и Ангерраном.

И вот, король судорожно вздохнул и начал свою речь:

- Я собрал вас всех здесь сегодня, мои добрые арверны и гости Дурокортера, чтобы поведать важную и трагическую весть! Как вы все знаете, состояние моего дорогого дяди, доблестного и мудрого графа Кенабумского, стало настолько тяжелым, что ныне нет надежды на его спасение. И вот, теперь я с горечью вынужден объявить, что спустя пять дней, начиная с сегодняшнего, четвертого числа хеуимоната месяца, состоится церемония вложения меча ему в руки, дабы боги приняли его по заслугам в Вальхаллу, в сияющий чертог Вотана! Хотя графу Кенабумскому не суждено оказалось встретить смерть в сражении, но он достоин занять место среди павших героев! О том мы будем сегодня просить обитателей сияющего Асгарда. После этого собрания я жду вас всех на торжественном жертвоприношении в Храме Всех Богов. Я отдаю в жертву двенадцать черных быков и двенадцать вороных коней из королевских владений!

Волю короля услышал весь тронный зал. То один, то другой из придворных кивал головой в знак одобрения слов короля. Но по-прежнему никто не произносил ни слова вслух, хотя все до одного размышляли о королевском распоряжении. В тронном зале повисло напряженное молчание. Многие еще надеялись, вопреки всему, что Карломан Кенабумский выживет, и для большинства - кроме единиц, знающих всю правду, - стало большой печалью узнать, что его состояние безнадежно.

Самые опытные из обитателей королевского двора понимали, что за пять дней может произойти многое. Еще до того, как вложат меч в руки умирающему Карломану, в этом замке закипит борьба за власть. Прежде у Арвернии было трое фактических правителей, чье влияние пережило нескольких королей: Карломан Кенабумский, Дагоберт Старый Лис и Бересвинда Адуатукийская. Втроем они ухитрялись править королевством, не мешая друг другу. Тот, кого прозвали "Почти Королем", искусно поддерживал равновесие сил, не давая Королевскому Совету скатываться к личным распрям. Но вот, теперь мудрый Карломан Кенабумский был обречен на гибель. И никто из осведомленных людей не сомневался, что Старый Лис и Паучиха более не потерпят друг друга.

Но вот вопрос - кто из них одержит победу? Об этом ныне думали большинство придворных - те из них, кто не имел стойких убеждений и не успел еще определиться со своими предпочтениями. Теперь им предстояло выбрать, какую партию поддержать. Одни, подобно Герберту, жрецу-законоговорителю, полагали, что королева-мать могущественнее всех, и никому ее не свергнуть, ибо знали, как сильно король привязан к своей матери. Другие, обратив внимание на сегодняшние события, ожидали, что Старый Лис и другие родичи Карломана переиграют Паучиху, и что молодая королева оттеснит свекровь от сердца короля. Но все, кроме тех, кто заранее определился с выбором, теперь терялись в догадках. Придворные держали нос по ветру, предчувствуя тревожные времена, и каждый надеялся выбрать правильно.

Такая обстановка воцарилась в тот день в тронном зале, после того как король объявил дату вложения меча в руки своему мудрому дяде, Карломану Кенабумскому. Этого следовало ожидать, ведь его смерть могла, без преувеличения, изменить не только расклад сил, но и всю историю.

[Menectrel]

29 Июня. Шестнадцать дней после Трагедии на Ристалище
Столица Арвернии, Дурокортер и Холм Вейл, что вблизи него.
 
События в главах Параллельны.

73. Вейла и Бисклаврэ – Утро
\Карломан, Морганетта, Варох, Фредегонда\

74. Ради Блага – Утро
75. Верность и Бесчестие – Утро, Полдень
76. Тенета (Паучья Сеть) – Утро, Полдень

77. Долгожданная Встреча – Утро
\Карломан, Варох, Фредегонда\

78. Узы Крови – Полдень
\Гуго, Ода, Матильда\

79. Быстрее Молнии – Утро, Полдень
\Варох, Магнахар, Гворемор, Ида, дети\

80. Король и Его Свита – Полдень, День
\Хильдеберт, Паучиха, Аделард, Альбрехт, Хродеберг, Гворемор, Гуго, Роберт, Жрецы\

81. Разделенный Дом – Полдень, День
\Дагоберт, Альпаида, Герберт, Турольд\

82. Блуждающие Огоньки – Полдень, День
\Ида-Ираида Моравская, Варох Синезубый, Ангерран Кенабумский, Магнахар Сломи Копье, Гворемор Ярость Бури\

83. Прекрасная Дама и Её Рыцари – Полдень, День
\Кримхильда, Дитрих, Гундахар, Матильда, Ротруда, Фредегонда + Мальчики, Ода\

84. Властители Арвернии – День
\Все персонажи сюжетной линии Дурокортера\

85. Благие Знамения – День, Вечер
\Все персонажи сюжетной линии Дурокортера\

[Convollar]

Придворные держали нос по ветру, предчувствуя тревожные времена, и каждый надеялся выбрать правильно.

Серпентарий! И ведь все стремятся попасть ко двору, дочерей и сыновей туда пропихивают изо всех сил, и что? Летят как мотыльки на огонь, и, частенько сгорают.

[katarsis]

Ну, что ж, доигралась Бересвинда: даже Хродеберг от неё отвернулся. А ведь сколько лет всё прощал!

[Артанис]

Благодарю, эрэа Menectrel, и от души желаю Вам неиссякаемого вдохновения и энергии вечного двигателя!
Большое спасибо, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Придворные держали нос по ветру, предчувствуя тревожные времена, и каждый надеялся выбрать правильно.

Серпентарий! И ведь все стремятся попасть ко двору, дочерей и сыновей туда пропихивают изо всех сил, и что? Летят как мотыльки на огонь, и, частенько сгорают.

Служба при дворе - как лотерея: у всех на слуху истории о сказочных карьерах тех, кому повезло. Если бы таких совсем не было, никто бы туда и не стремился, наверное. А так, вот и Фредегонда предпочла остаться в Дурокортере...
Тех, кто искренне служит государству как идее или же близким людям, мы показали, а что среди прочих обитателей королевского двора немало приспособленцев, наверное, неудивительно.

Ну, что ж, доигралась Бересвинда: даже Хродеберг от неё отвернулся. А ведь сколько лет всё прощал!

Хродеберг не слеп и не глуп. Он многое ей прощал, но, когда она на глазах у него растравляет горе его самых близких людей, стараясь сделать им еще хуже, - этого уже никто бы не выдержал, я думаю.

Глава 85. Благие знамения (начало)
Король Арвернии и весь его двор, все участники выше описанных сцен, приехали на конях и в богатых повозках к величественному Храму Всех Богов.

Вот и святилище - то самое, на ступенях которого всего несколько дней назад две королевы, столкнувшись, чуть не устроили ссору, и только вмешательство Альпаиды избавило их от неприятностей.

Но сейчас спорить было не о чем - по крайней мере, наружно. Хотя королева-мать напряженным, неприязненным взором сверлила Кримхильду, которую ее супруг ввел в двери храма за руку.

Вокруг святилища было много стражи. За ними толпился народ, следуя за шествием знатных господ. У всех был печальный вид: весь Дурокортер знал, что граф Кенабумский умирает, и что ради него собрались принести жертвы.

Король и его супруга поднялись по белым, как молоко, ступеням храма, а за ними - семья Карломана и все придворные. В святилище уже все было приготовлено к торжественному жертвоприношению. Двери отворились, и знатные посетители стали входить под своды храма, вознесенные на высоких мраморных колоннах. Над крышей храма возносились мраморные ветви, изображавшие Мировое Древо, ясень Иггдрасиль.

Храм Всех Богов, возведенный Хильдебертом Строителем, был вправду высок и величествен, хотя, конечно, и уступал размерами святилищу в Кенабуме, вместившему целый каменный круг. Но зато покойный король позаботился о великолепии Дурокортерского святилища, дабы оно сделалось истинным чудом света и помогло новой столице затмить старую.

В честь каждого из богов Асгарда здесь был возведен отдельный придел, украшенный священными изваяниями и фресками на стенах, изображающими деяния каждого божества. Таким образом, любой посетитель мог поклониться здесь именно тому из небесных покровителей, чьей помощи искал в данный момент.

В главном святилище, возле огромного алтаря, все было приготовлено для жертвоприношения и службы. На жертвеннике уже лежали дрова для сожжения даров. Рядом с алтарем стоял Верховный Жрец Альфгар, облаченный ради сегодняшней печальной службы в черную мантию, вышитую золотыми священными рунами. В честь радостного торжества он служил бы в белом одеянии. Это он сегодня утром благословил Герберта на должность жреца-законоговорителя. Сам Альфгар был уже пожилым: некогда он вместе с Хильдебертом Строителем основал в Дурокортере святилище, и до сих пор продолжал служить здесь, где ему был знаком каждый камень. Его длинные, до пояса, волосы, перехваченные золотым обручем, почти полностью поседели, как и борода. Но все же он был далеко не настолько стар, как Турольд, выглядел еще статным и крепким, с сильными, по локоть обнаженными руками. За поясом у Верховного Жреца виднелся нож, рукоять которого покрывали руны, и кремень с огнивом, - древние и почти не изменившиеся с невероятно давних времен атрибуты жреческой службы.

Альфгар подал знак к началу службы. По сторонам алтаря, справа и слева, выстроились жрецы песнопений, выбранные за сильные и полнозвучные голоса. Но пока они молчали, ожидая своего часа. Молчали и собравшиеся в храме посетители, выстроившиеся, как и в тронном зале, согласно своим рангам. Впереди всех - король с королевой, за ними - королева-мать, принц Хильперик, Жоффруа, охранявший короля, семья Карломана, державшаяся вместе, и другие королевские родичи. За ними - свита, сопровождавшая правителей, участники Королевского Совета, жрецы и участники воинских братств, придворные рангом помельче, иностранные послы со своим окружением, - словом, все, кто по своему положению и знатности имел право сопровождать короля Арвернии на торжественное жертвоприношение.

Все они были, как подобало, мрачны и печальны. И мужчины, и дамы носили простые, темных оттенков одежды без украшений: синие, серые, коричневые, темно-зеленые, багряные, как запекшаяся кровь. Ведь все они готовились вскоре облачиться в траур по мудрому и доблестному графу Кенабумскому, величайшему защитнику Арвернии...

Младшие жрецы ввели со двора храма животных, обреченных в жертву: дюжину породистых черных, как смоль, быков с длинными рогами и дюжину молодых вороных жеребцов. Животных черного цвета приносили в жертву по случаю чьей-либо смерти. Быки и кони шли почти свободно, жрецы лишь чуть направляли их, уже стреноженных, чтобы они двигались прямо к алтарю, ибо жертвенное животное отнюдь не полагалось погонять; его вели к своей судьбе сами боги.

У входа в храм, ведущего со двора, стояла большая кормушка с зерном, политым успокаивающим травяным отваром. Животные подошли к ней и стали есть, толкая друг друга мордами. После чего сделались вялыми и проследовали вперед, не замечая, что копыта их ступают по скользкому мрамору вместо привычной земли, что впереди ждет жрец с ножом, а поодаль толпятся люди...

Увидев, как охотно едят животные, Альфгар поднял руки ладонями к небу.

- Благое знамение! Стало быть, душе благородного графа Кенабумского, раз уж судьба его действительно свершилась, дозволено будет войти в чертоги Всеотца Вотана, присоединиться к сонму погибших героев!

Среди собравшихся многие одобрительно кивали, не нарушая торжественного молчания, радуясь, что Карломан удостоится Вальхаллы, судя по примете. Но были и такие, что хмурились, напряженно обдумывая что-то про себя. Душе графа Кенабумского поведение жертвенных животных, может, и сулило добро, а вот как понимать такое знамение им, остающимся в мире живых? Для кого, для чьей стороны при дворе послано благое знамение?

А жрецы уже приступили к жертвоприношению. Подручные Альфгара ловко заарканили и повалили на алтарь первого коня. В свете висящих под потолком масляных ламп зрителям почудилось, что конь сам лег и кивнул украшенный гривой головой, соглашаясь уйти к богам.

Подручные тут же подали Верховному Жрецу золотой сосуд с водой из священного источника, и тот окропил голову жертвы, затем осыпал ее мукой. Взял из-за пояса нож, но сперва только срезал пучок гривы со лба у коня, перехватывая волос жизненной силы. Срезанную прядь жрец тут же сжег на факеле, который держал один из его помощников. И лишь затем он перерезал горло возложенному на алтарь коню. Удар был столь точен, что пораженное насмерть животное не успело даже заржать, и кровь не хлестнула фонтаном, а потекла вниз, на дрова. Что и говорить, у Альфгара была отличная выучка, а руки все еще сильны!

Младшие жрецы немедля уволокли тушу коня, чтобы разделать в одном из внутренних помещений храма. По освященному веками обычаю, на алтаре сжигали только внутренности, кости и жир жертвенных животных, мясо же их жарили и угощали им всех желающих. Вот почему жертвоприношения, подобные сегодняшнему, простой народ, особенно бедняки, встречали как праздник.

А на алтаре, между тем, точно таким же образом закалывали одно животное за другим. Благодаря опытности Альфгара и его подручных, все происходило быстро, гораздо быстрее и проще, чем можно о том подумать, представляя себе груду окровавленных туш. Ни одно животное даже не успело испугаться, не билось в агонии. Только последний бычок, почуяв кровь, вдруг стряхнул с себя дурман и глухо замычал, уже связанный на алтаре. Но пара младших жрецов, взявшись за рога, пригнули ему голову, и Альфгар, выполнив весь подобающий обряд, перерезал быку горло.

Пока вокруг алтаря молчаливо творилось жертвоприношение, храм освещали только лампы, и вокруг царил полумрак, в котором фигуры жрецов казались молчаливыми призраками. Только запах крови повис в воздухе, заглушая ароматы горящих смол и душистых трав. Некоторые дамы морщили носы от этого запаха, а иные, особенно среди фрейлин, спешили отвернуться, делая вид, что их очень заинтересовала та или иная статуя или фреска. Принцессе Адельгейде тоже хотелось отвернуться, но она встретила насмешливый взгляд своей старшей сестры и, сцепив зубы, досмотрела жертвоприношение до конца. Девочке не хотелось, чтобы Регелинда упрекала ее, что ей не хватает силы духа, подобающей арвернской принцессе.

Вскоре младшие жрецы начисто подмели, затем вымыли гладкий мрамор перед алтарем. И части жертвенных животных, составляющие долю богов, были приготовлены к сожжению. Только теперь должна была начаться торжественная служба.

В медных курильницах, стоявших вокруг алтаря, по знаку Верховного Жреца зажгли смолы и пряности, привозимые из-за Окруженного Моря. Их аромат, одновременно сладкий и терпкий, наполнил весь храм и, смешавшись с жутковатым запахом крови животных, породил некую особую смесь, что дразнила не только обоняние людей, но и их воображение, пробуждала в них какие-то новые источники ощущений, что прежде спали в глубинах душ...

Альфгар высек огонь и поджег с четырех сторон дрова на алтаре, пропитанные конской и бычьей кровью, посыпанные порошком душистых трав. Первые язычки пламени пробежали вдоль дров, где для них был приготовлен сухой мох, и весело заплясали, мерцая и готовясь вспыхнуть в полную силу.

И, пока пламя на алтаре разгоралось, Верховный Жрец обратился к собравшимся, простирая руки:

- Восславим богов из небесного Асгарда, братья и сестры, ведущие род от Ясеня и Ивы, первенствующие над Арвернией и другими землями под Солнцем и Луной! Нас собрала здесь скорбная причина, и потому жертвы этого дня черны, как безлунная ночь, ибо они предвещают смерть! Смерть одного из достойнейших мужей Арвернии, мудрого и доблестного графа Карломана Кенабумского, что ныне покоится на смертном одре. Его жребий, присужденный Норнами, исполнился, и стыдно роптать на судьбу. И все же, смерть благородного графа Кенабумского станет тяжким горем не только для его близких, но и для всей Арвернии, ибо его заслуги перед королевством неоценимы. Не скажу вам: не плачьте, так как сами боги знают горе, и им довелось оплакивать прекрасного Бальдра, обреченного царству Хель. Но давайте обратимся с вами всем сердцем, чтобы владыки Асгарда приняли в сонм погибших героев графа Кенабумского, погибшего не в сражении, но во славу Арвернии!

За спиной Верховного Жреца уже высоко поднялось пламя, с треском пожирающее сухое дерево и плоть жертвенных животных. И тут зазвучал сильный и слаженный хор голосов жрецов песнопений, что завели священный гимн:

- Все погибает рано или поздно! Сломается меч, и сгорит дворец короля. Корабль утонет, и внуки наших внуков в свой черед состарятся и умрут. Даже горы однажды рассыплются в прах, а Солнце и Луна погаснут, пожранные чудовищными волками. Но вовеки не угаснет слава тех, кто доблестен и стоек был в бою! Память о них будет жить в этом мире, пока певцы поют о них, а дети помнят. И я прошу, о боги, в свой решающий час: пошлите мне достойную смерть, чтобы не посрамить чести. Я хочу, чтобы, когда придет мне время вступить на Радужный Мост, меня пропустил в ворота Асгарда Сияющий Страж Хеймдалль, как достойного быть среди героев!

Сразу после гимна вновь повисла тишина, а затем заговорил Альфгар, молитвенно воздев руки ладонями к небу:

- Великие боги, владыки Асгарда, примите же в сонм славных эйнхириев, в воинство Всеотца Вотана, благороднейшего мужа, графа Карломана Кенабумского! Пусть посланница небес вознесет его душу по Радужному Мосту, ввысь, в Небесный Город!

Воинственная древняя песнь возносила самих слушателей к высоким престолам богов, пробуждала в них память предков. Она гремела под мраморными сводами храма и властвовала над всеми. Но, если большинство собравшихся воодушевили ее чеканные строки, то Альпаиде вдруг стало не по себе. Ей почудилось что Карломан вправду умирает, если уж дошло до погребальных гимнов в его честь, что теперь он вынужден будет уйти в Вальхаллу, и больше уже не вернется назад!

Судорожный вздох вырвался из груди графини Кенабумской, готовый пролиться слезами. Но она почувствовала, как крепко держат ее под руки отец и брат. Затем встретила участливые взоры сыновей, так похожих на Карломана. Магнахар покачал головой, не принимая того, о чем говорил Верховный Жрец. А затем совсем рядом с Альпаидой блеснули, как два кусочка летнего неба, глаза Вароха, и он улыбнулся ей, напоминая о тайне, известной лишь немногим. И Альпаида стала успокаиваться. Она вновь поверила, что Карломан будет жить.

А пламя, охватившее уже всю поленницу, горело все ярче, вспыхивало алым, рыжим, багряным, золотым цветом. От него исходили запахи жареного мяса, дыма и горящих ароматических смол.

Альфгар протянул руки к бушующему пламени, словно заклиная его. А затем обратился к собравшемуся двору:

- Коль скоро суждено знаменитому графу Кенабумскому подняться в Вальхаллу, его скоропостижная смерть принесет Арвернии большие перемены! Однако судьба посылает людям не только беды, но и средства преодолеть их. Обратитесь ныне взором и мыслью к священному огню на алтаре! Быть может, он пошлет вам благие знамения для вас лично или для королевства Арвернского! Помните, что у каждого будут свои знамения.

С этими словами Верховный Жрец отошел в сторону, позволяя обитателям королевского двора вглядеться в самую сердцевину жаркого, яростно пылающего на алтаре пламени.

Альпаида, глядя в огонь, вспоминала, как она вместе с Карломаном любила подолгу смотреть в горящий камин зимними вечерами, и пламя отражалось в глазах ее мужа, так что они блестели еще ярче обычного. Неистовое зеленое искрящееся пламя...

И не только она - все близкие Карломана: Дагоберт, Хродеберг, оба сына - Ангерран и Аделард, жена Ангеррана - Луитберга, Магнахар, Варох, - все, глядя в огонь, стремились увидеть в нем Карломана, который непременно должен выжить, что бы ни пели жрецы! Они смотрели, вызывая в памяти его облик, пока в огне не появились сверкающие зеленые глаза. И тогда каждому из них воочию увиделся Карломан - совсем такой же, как прежде, живой и здоровый! Его близкие увидели, как скоро встретятся с ним вновь, и не отводили глаз, пока образы в пламени не померкли. Тогда родные графа Кенабумского обернулись друг к другу, переплетая руки, безмолвно, тихим ликованием давая понять, что именно видели. Но наблюдавшие придворные подумали, что они поверяют друг другу общую скорбь, а не радость.

Только Варох глядел в огонь дольше других. Вслед за возвращением Карломана, он увидел двух волков, черного и белого, ожесточенно сражавшихся на высокой скале над рекой. Они жестоко терзали друг друга, и, истекая кровью, вместе сорвались вниз. Барон-оборотень увидел, как стремительный поток унес белого волка, а черный растаял в воздухе. От видения осталась радость победы пополам с неясной тревогой. "Это означает победу над Ужасом Кемперра! - понял Варох. - Но как все правильно понять? И где Карломан?"

Король Хильдеберт глядел в огонь, пока тот не показался ему алым, как кровь. И сквозь эту кровавую завесу он разглядел поле боя, на котором яростно рубились войска, увидел, как бьются насмерть могучие рыцари. А затем над сражением взметнулось знамя Арвернии, с королевским ирисом, а знамена Междугорья и Тюрингии поникли.

"Мы победим! Что ж, дядя Карломан порадовался бы! - воодушевился король, но тут же спохватился: - А Священный Поход что же? Суждено ли мне одолеть альвов?"

Но огонь больше ничего не показывал королю Арвернии.

Королева-мать тоже видела знамена Арвернии, развевающиеся на башнях замков по всей стране, видела поступь рыцарской конницы и богатство королевской сокровищницы, видела колосящиеся поля и города за каменными стенами. Королевство, как и сейчас, было сильно и богато. Бересвинда едва успела порадоваться этому, как огонь показал ее саму. Она сильно постарела и согнулась, морщинистая кожа стала землистой от старости. Но она узнала обстановку своих дворцовых покоев и удовлетворенно кивнула. Ей суждена долгая жизнь, как некогда предрекал жрец у нее на родине, а Арверния сохранит свою силу; чего еще желать?

А королева Кримхильда увидела в пламени, как она возьмет у Теоделинды любовное зелье и подольет его в кубок Хильдеберту. Увидела, как ее царственный супруг, отринув призраков, мучивших его, сжал ее в объятиях, и она испытала долгожданную радость любви. А потом она увидела себя беременной; в этом видении она мечтала родить сына своему супругу.

А ее кузина, принцесса Бертрада, уже видела в огне, как, став образцовой женой принца Хильперика, возьмет на руки их первенца, хорошенького крепкого мальчика. Видела, как они с мужем улыбаются, разглядывая его. И проговорила в том видении свои самые заветные пожелания: "Расти большим, сыночек мой Хильперик! Придет время - и ты станешь королем Арвернии!"

Матильда Окситанская тоже увидела в пламени Карломана. Он держал ее за руку, что-то энергично объяснял, и дружелюбно смеялся, как бывало и наяву много раз. И пламя, в котором он явился, показалось женщине не священным огнем на алтаре, не яростным пожаром, а согревающим огнем дружеского очага, возле которого приятно укрыться от непогоды и жизненных невзгод. Все-таки она счастлива, что Карломан встретился ей на свете и стал ее другом! Дружба такого человека, как он, значит не меньше любви...

А затем видение изменилось: герцогиня увидела своего сына, маленького Раймонда, которого была вынуждена оставить его отцу. Она со счастливым смехом разглядывала и ласкала его, удивляясь, как сильно он подрос.

На этом видение прервалось, но Матильда все равно мысленно благодарила богов, пославших ей благие знамения.

С большим любопытством вглядывалась в огонь и Фредегонда, едва услышала совет Верховного Жреца. Она уже видела свое будущее в воде, оно ей понравилось; тем интереснее будет сравнить с видениями в огне.

Среди ярких языков пламени ожили, задвигались фигуры. Внучка вейлы видела себя в обществе то Карломана, то Вароха, Альпаиды, Матильды... Слов было не разобрать, но по жестам, которые они делали, что-то показывая и разъясняя, девушка поняла, что видит своих учителей. Она обрадовалась: во всей Арвернии и всей бывшей империи Карломана Великого не найти наставников лучше них!

Затем вновь, как и в воде, она увидела себя взрослой, ставшей женой Гарбориана. Видно было, что они любят друг друга... Девушке очень хотелось поглядеть, что будет дальше, но видение уже исчезло. Пламя горело ровно, высоко. Оно открывало людям лишь ближайшее будущее.

Внучка вейлы украдкой бросила взгляд из-под черных ресниц на своего будущего жениха. Быть может, и он видел в огне ее, как знать?..

Несмотря на неудовлетворенное любопытство, Фредегонда порадовалась увиденному. Она получила поистине благие знамения. А если так, то и об отдаленном будущем не стоит беспокоиться...

Остальные, кто смотрел в эту минуту на огонь алтаря, вероятно, тоже получили свои знамения, но для этого повествования они несущественны. Самое главное - что открывшиеся знаки каждый счел благими, несмотря на то, что привела их сегодня в святилище трагическая причина.

[Convollar]

Ну, вот, основные персонажи увидели много интересного. Хорошо хоть жертвоприношение обошлось без мучительства животных, жрецы народ опытный. Но что там Карломан?