Печать

[katarsis]

Ой-ой-ой! Карломану нужно срочно всё бросать и приходить в себя! И сразу же браться за дела (если, конечно, сил хватит ). Если он не успеет отговорить короля от дурацкой идеи обвинить во всём альвов до обнародования приказа, то потом назад будет уже не повернуть! О чём Хильдеберт вообще думает?! Он думает "дети богини Дану" не взбесятся от такого? А сам он как? Уши гореть не будут, когда он в своём преступлении начнёт альвов обвинять?
Что за король такой? Только оставь без внимания, так обязательно какую-нибудь дичь выкинет! Даже если он сам потом пожалеет о своей клевете (а если совесть есть, то пожалеет), то поворачивать-то поздно будет!

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Совет состоялся до того, как Карломана напоили целебной водой? Если так, очень жаль. Вот сейчас его появление было бы очень кстати.

Да, до того. Затем Турольд и Жоффруа пойдут выполнять свои обязанности, о которых мы уже знаем.
Если бы даже Карломан мог тогда уже вернуться в мир живых, его бы все равно вряд ли кто из них мог увидеть. Может быть, только Турольд, если научился чему-то, будучи жрецом.

Ой-ой-ой! Карломану нужно срочно всё бросать и приходить в себя! И сразу же браться за дела (если, конечно, сил хватит ). Если он не успеет отговорить короля от дурацкой идеи обвинить во всём альвов до обнародования приказа, то потом назад будет уже не повернуть! О чём Хильдеберт вообще думает?! Он думает "дети богини Дану" не взбесятся от такого? А сам он как? Уши гореть не будут, когда он в своём преступлении начнёт альвов обвинять?
Что за король такой? Только оставь без внимания, так обязательно какую-нибудь дичь выкинет! Даже если он сам потом пожалеет о своей клевете (а если совесть есть, то пожалеет), то поворачивать-то поздно будет!

Скоро вернется Карломан, будем надеяться! А вот если бы не вернулся - тогда даже не знаю, что у них получилось бы.
Хильдеберт верит, что главное - это сплотить народ против альвов: "Если победишь внутреннего противника, внешние уже не страшны" - это он и о себе, и о политике. А горящие уши перетерпит как-нибудь.
Если бы его оставили без внимания матушки, то мог быть не так уж плох. Но на это как раз трудно рассчитывать. А в новых советах Бересвинды, видимо, опять ее проклятье действует.

Глава 75. Верность и бесчестие (начало)
Спустя некоторое время в королевских покоях остался лишь сам Хильдеберт IV и его мать. Они сидели за столом, и между ними стояла ваза с фруктами, однако мать и сын не обращали на них внимания. Они беседовали наедине, отпустив мужей совета.

- Ты держался, как подобает королю Арвернии, сын мой! Я горжусь тобой! - с чувством проговорила Бересвинда. Про себя нахмурилась по поводу желания сына похоронить Карломана арвернским обычаем. Поговорить с ним об этом сейчас?.. Нет, пожалуй, успеется, когда сын будет не столь воодушевлен своей "блистательной" идеей. А сейчас ей важнее было убедить его в другом...

- Ты очень кстати дал понять советникам, что назревают дальнейшие перемены, - продолжала королева-мать. - Дагоберту давно пора отправляться на покой. Он стар и болен, и не сможет быть коннетаблем в опасное для страны время.

Хильдеберт нахмурился. Ему было неловко, и даже стыдно. Он подумал о том, что Сигиберт Древний оставался коннетаблем, пока ему не исполнилось семьдесят семь лет, а Дагоберту сейчас "всего" шестьдесят шесть, хотя он в последние годы вправду жаловался на боли в сердце. Хоть и не говорил никому о своем здоровье открыто, но ему приходилось обращаться к лекарям, да и шпионы королевы-матери пару раз подслушивали, как близкие коннетабля выражают тревогу.

- Не годится отпускать столь заслуженного человека просто так, точно ненужного слугу. Дагоберт очень много сделал для Арвернии, а она, в лице своего короля, отплатит неблагодарностью? Чтобы отдать ему должное, я назначу его хранителем печати. Это почетное звание, но без серьезных обязанностей.

Но Бересвинде не понравилась эта идея. Она знала, что даже в таком звании Дагоберт останется ее непримиримым врагом и сохранит немало приверженцев при дворе. Кроме того, Паучиха уже продумала, каким образом отстранить от власти сразу двух противников.

- Нет, я не думаю, что Дагоберт примет звание хранителя печати в качестве утешения. А, чтобы умилостивить его, лучше назначь жрецом-законоговорителем его младшего сына, вместо Турольда, которому тоже давно пора на покой. Кроме того, тебе, государь, полезнее будет в сане жреца-законоговорителя преданный человек, всем обязанный тебе. Погляди, как непочтительно держится Турольд, как он оспаривает каждое твое слово! Король Арвернии не может терпеть, чтобы собственные советники, даже самые мудрые из них, подрывали его власть. Пусть младший сын Дагоберта войдет в Королевский Совет!

За этим предложением скрывалась одна из множества семейных историй, какие встречаются в венценосном роду не реже, чем у обычных дворян и простолюдинов, и не меньше омрачают жизнь.

Сын Дагоберта Старого Лиса, Герберт, младший брат Альпаиды и Хродеберга, в детстве был отдан в жрецы. Некогда он перенес тяжкую болезнь, и отчаявшиеся родители пообещали тогда посвятить мальчика богам, если тот выживет. Боги спасли Герберта, и обещание пришлось выполнить. Однако впоследствии, когда стало ясно, что его брат Хродеберг, влюбившийся на всю жизнь в Бересвинду, никогда не женится и не будет иметь законных наследников, Герберт попытался было отказаться от жреческого сана, чтобы стать наследником отца. В то время он еще не дал постоянных обетов. Хродеберг согласился уступить наследство младшему брату. Зато Дагоберт отказался наотрез, и поссорился с младшим сыном. Данный им обет должен быть исполнен. Он настоял, чтобы Герберт прошел посвящение в жрецы.

Вот этого Герберта, младшего сына Дагоберта, королева-мать сейчас предложила назначить жрецом-законоговорителем вместо Турольда. Король, изумленный советами своей матушки, поклонился ей и почтительно поцеловал ее руки.

- Матушка! Мне никогда и в голову не пришло бы то, что советуешь ты!

Бересвинда Адуатукийская позволила себе улыбнуться уголками губ. Она знала, что ее сын, как и большинство мужчин, даже лучшие из них, далеко не все могут предвидеть. И поэтому ему еще долго будут нужны советы матери.

- У нас появится сравнительно молодой жрец-законоговоритель, обязанный нам своим званием. Заодно мы почтим Дагоберта и семью Карломана. А затем ты отправишь Дагоберта в его замок, доживать остаток дней. К сожалению, несчастье с Карломаном, которого он любил как сына, больно ударило по Дагоберту. Как военный человек, он стоек и упорен, и пока еще держится. Но, вероятно, пережитые испытания впредь еще отзовутся на его здоровье. Так что освобождение от обязанностей коннетабля пойдет на пользу ему самому.

Король кивнул, соглашаясь с решением матери.

- Но помни и ты, матушка, о чем мы договорились! Ты расстанешься с будущим коннетаблем и посвятишь себя благу Арвернии и благородному вдовству, как подобает королеве.

Бересвинда кивнула, тяжело вздохнув. Все было уже решено... И все-таки, с каким трудом ей далась разлука с Хродебергом! Она предпочла власть любви, отвергнув своего благородного рыцаря, который посвятил ей всю жизнь. Власть над Арвернией она сохранила. Но не бесчестен ли ее выбор? Не принесет ли он пустоту в душе, которую уже нечем будет заполнить?

***

В этот миг дверь королевских покоев распахнулась, и туда не вошла, а ворвалась королева Кримхильда. Она пребывала в ярости. Дыхание волновало ее высокую грудь, гневный румянец окрасил лицо, голубые глаза сверкали неукротимым блеском. Хильдеберт обернулся, услышав стук двери, и не мог выговорить ни слова, залюбовавшись женой. Кримхильда всегда хорошела в гневе, еще больше напоминая валькирию.

И король поднялся, почтительно приветствуя ее.

- Здравствуй, моя дорогая супруга! - он даже не удивился, с чем жена пришла к нему в столь ранний час. 

Зато Бересвинда Адуатукийская смерила невестку тяжелым, неодобрительным взглядом. Ей не понравился ее приход, а еще менее того - как сын любуется Кримхильдой.

А между тем, молодая королева с порога заговорила о том, ради чего пришла:

- Государь, зачем ты запретил всем входить в покои графа Кенабумского, даже самым близким людям?!

Хильдеберт глухо кашлянул. Странно: он был уверен, что его решение необходимо ради блага Арвернии, но вот, жена своим появлением пошатнула его уверенность, он как будто взглянул со стороны и увидел, что поступает жестоко...

Но мать взглянула на него решительно и строго, и король сразу постарался взять себя в руки. Если матушка считает эти меры необходимыми, значит, так должно быть. В конце концов, она ради блага Арвернии смогла поступиться личным счастьем, так что имела право давать советы другим, как лучше служить своему королевству.

И он обратился к жене, как взрослый к ребенку:

- Дорогая моя, государственные интересы требуют, чтобы никто не мешал дяде Карломану в его последние дни...

- Не мешал? - взвилась Нибелунгская Валькирия, разъяренная, с раздувающимися ноздрями. - Я прошу тебя, государь: позволь хотя бы Альпаиде побыть рядом с мужем в его последние часы! Она и так тяжко переживает трагедию с Карломаном, сама выглядит умирающей. Неужели ты хочешь сделать ей еще хуже?!

Кримхильда не сказала мужу и его матери о возможности спасти Карломана с помощью дара вейл, ибо это была не ее тайна.

Хильдеберта больно резанули упреки жены, и он поднял руку, призывая ее замолчать. В тот же миг Бересвинда поднялась на ноги рядом с сыном, в знак поддержки.

- Я вижу, что ты так и осталась дочерью Нибелунгии, и наши государственные интересы для тебя - пустой звук! - ледяным тоном процедила она, глядя на Кримхильду. - Только крайняя необходимость вынудила короля пойти на столь суровые меры. Альпаида, как потомок королей, должна гораздо лучше тебя понимать, в чем состоит долг перед государством. Кстати, для королевы он состоит в том, чтобы поддерживать своего царственного супруга, а не бросаться упреками! Как ты думаешь, легко ли было государю отдавать такой приказ?

Хильдеберт оказался, как между двух огней, между женой и матерью, когда они вступили в прямой спор. Он стоял, кусая губы, чувствуя, как будто две женщины пытаются разорвать его пополам.

И все-таки выбрал мать - отчасти потому, что привык полагаться на ее советы. Высказал, обращаясь к супруге:

- К сожалению, это не единственное жестокое решение, что мне пришлось принять в нынешние тревожные дни, помимо того, что я вновь назначил Великим Расследователем по делам альвов барона Ги Верденнского! Государственная необходимость требует, чтобы звание майордома получил более опытный человек, чем мой кузен Ангерран. После церемонии вложения меча в руки дяде Карломану, майордомом станет граф де Кампани. Канцлером вместо него будет граф Амьемский, а великим секретарем - мой кузен Аледрам Кенабумский. Также я намерен отправить на покой коннетабля, передать это звание от Дагоберта его сыну Хродебергу. А жрецом-законоговорителем скоро станет Герберт, младший сын Дагоберта. Мне жаль смещать верных помощников, что служили моему отцу и деду. Однако новые времена требуют новых людей!

- Что-о?!

Услышав о грядущих масштабных перестановках в Королевском Совете, Кримхильда покачнулась и едва устояла на ногах. С усилием провела рукой по разгоряченному лбу, приказывая себе успокоиться. Ей понадобилось собрать все терпение, какому научилась за два непростых года своего замужества. Ей ясно было, что следует спешить медленно. Если выскажет все, что у нее на уме, она только все испортит.

И она подняла глаза на королеву-мать, не сомневаясь, что все эти перестановки - дело ее рук.

- Если ты, государыня-матушка, даешь государю столь мудрые советы, что готова в одиночку заменить всех преданных соратников, то я, конечно, не вправе мешать. Мне еще далеко до столь глубокого понимания блага Арвернии, - с иронией проговорила Кримхильда.

Бересвинда Адуатукийская кивнула, сделав вид, что не замечает иронии невестки.

- Именно! Тебе далеко до настоящего понимания, - ну так хотя бы не вмешивайся в то, в чем не разбираешься, дочь моя!

Обе королевы держались все холоднее и враждебнее. Удивленный король счел нужным вмешаться:

- Милые дамы, прошу вас, не тревожьтесь! Обе вы необходимы мне. Только с вашей поддержкой я смогу выстоять в нынешние трудные времена. Примиритесь, прошу вас! Я счастлив, что обе вы поддержали мою замысел Священного Похода против альвов.

Обе женщины кивнули. Да, они поддержали короля, но он не подозревал, что обе они внутренне не одобряли его замысел, хоть и каждая по своим причинам. Как и не хотели мириться сейчас. Однако просьба короля означала, по сути, приказ, и они шагнули навстречу друг другу, причем Кримхильда, как младшая, сделала больше шагов навстречу свекрови. Осторожно, словно гладя опасное животное, обе положили ладони одна на плечи другой, изображая родственное объятие, и нехотя поцеловались.

- Дочь моя! - глухо произнесла Бересвинда.

- Матушка! - со вздохом прошелестела Кримхильда, и тут же отпрянула назад.

Король наблюдал за самыми близкими женщинами, удовлетворившись пока этим натянутым примирением. Все-таки худой мир лучше доброй ссоры. А ему сейчас был необходим покой в собственной семье.

И он улыбнулся, принимая довольный вид:

- Благодарю вас обеих!.. А сейчас, Кримхильда, ступай! Мне необходимо еще кое о чем побеседовать с матушкой.

- Конечно, - кивнула молодая королева. - Больше я не стану отвлекать своего царственного супруга от государственных забот!

- Очень на это надеюсь! - пронзительным голосом ответила королева-мать. И обеим женщинам стало ясно, что, несмотря на вынужденное примирение, война между ними только начинается.

Стремительно выйдя из покоев своего супруга, Кримхильда подумала, что ее долг - предупредить участников Королевского Совета о грядущих перестановках, хотя бы через Матильду. И она направилась к себе, почти бегом, так что ее шаги сердито отдавались эхом от каменных плит. Она тяжело дышала, ибо ее душила ярость. Почему, почему она вынуждена терпеть унижения?! И ее муж присутствовал при этом, и ничем не попытался защитить ее от своей матери!

Молодая королева, благодарная Карломану за поддержку, оказанную ей при дворе им и его семьей, была твердо намерена отплатить им добром за добро. Иначе она просто не могла поступить, не простила бы себе.

Зато ее царственный супруг не особенно задумался, приняв сторону матери против жены.

***

В полдень того же дня  граф Гуго де Кампани сидел в своем кабинете за письменным столом. Вернувшись от короля, он занялся составлением новых указов.

Кабинет был просторным, светлым. Вдоль стен стояли высокие шкафы с книгами и свитками. На столах разложены письменные принадлежности.

Сидевшему за столом графу его секретарь, молодой человек, передал поднос со свитками. Это были указы о перестановках в Королевском Совете. Сам Гуго в этот миг держал в руках готовый указ о своем назначении майордомом. Перечитывал его и хмурился, не веря случившемуся. Он и не мечтал о посте майордома при жизни Карломана. И даже в последние две седьмицы уверен был, что Ангерран наследует своему отцу. Самому Гуго вполне достаточно было должности канцлера. Как опытный политик, он знал, что значит быть всем обязанным сильным мира сего. За столь важное назначение королева-мать станет требовать многого, и ему придется угождать повелительнице.

Гуго аккуратно свернул свиток и положил на поднос, знаком отсылая секретаря.

- Будь наготове, ибо нам придется пойти к королеве-матери, чтобы скрепить эти указы печатью. Как ты знаешь, в настоящее время королевская печать находится в ее руках!

В этот миг в кабинет к канцлеру вошла его дочь Матильда, бледная и сосредоточенная. Покинув совещание в кабинете Ангеррана, она немного побеседовала с Ираидой Моравской о событиях прошедшей ночи. Затем побывала на молитве в дворцовом святилище, горячо прося богов спасти Карломана. Герцогиня Окситанская очень надеялась побеседовать с Фредегондой, однако та уже вышла в сад, и они разминулись.

[Convollar]

Великий инквизитор расследователь Ги Верденнский и этот дегенерат в короне натворят немало дел во славу Бересвинды. Для блага государства, вестимо. Если, конечно,  Карломан не вмешается, но  приказы короля проще утвердить, чем отменить. Кстати, согласно этим приказам, Карломан уже не майордом, даже если оживёт, наконец. Он теперь никто. Конечно, если не оживёт до утверждения королевского бреда.

[katarsis]

Лучше бы Хильдеберт не только маму слушался, но и, хоть иногда, свою совесть. Ведь чувствует же, что недостойно поступает с Дагобертом. А ведь Бересвинда в данном случае вовсе не о благе Арвернии думает, а от политического противника избавляется А Хильдеберт хорошо  устроился: мама умная, а самому думать не надо.
А ведь так можно далеко зайти. Тут недостойно поступишь, там подлость ради блага, здесь к совести не прислушаешься (ради великой цели, ога)... Так постепенно совесть и атрофируется. За ненадобностью

[Артанис]

Благодарю, эрэа Convollar, эрэа katarsis!

Великий инквизитор расследователь Ги Верденнский и этот дегенерат в короне натворят немало дел во славу Бересвинды. Для блага государства, вестимо. Если, конечно,  Карломан не вмешается, но  приказы короля проще утвердить, чем отменить. Кстати, согласно этим приказам, Карломан уже не майордом, даже если оживёт, наконец. Он теперь никто. Конечно, если не оживёт до утверждения королевского бреда.

Возможны и такие тревожные перспективы. Но будем надеяться, что им все же не дадут натворить слишком много дел!
*Да, не любят здесь Хильдеберта...*
Думаю, что, если Карломан оживет, его восстановят в прежней должности. Король и так сильно виноват перед ним. Чтобы искупить свою вину, он мигом забудет все указы, что успел навыпускать. Ну, или почти все...

Лучше бы Хильдеберт не только маму слушался, но и, хоть иногда, свою совесть. Ведь чувствует же, что недостойно поступает с Дагобертом. А ведь Бересвинда в данном случае вовсе не о благе Арвернии думает, а от политического противника избавляется А Хильдеберт хорошо  устроился: мама умная, а самому думать не надо.
А ведь так можно далеко зайти. Тут недостойно поступишь, там подлость ради блага, здесь к совести не прислушаешься (ради великой цели, ога)... Так постепенно совесть и атрофируется. За ненадобностью

Не хотелось бы, чтобы он до такой перемены дошел! Берсерк в короне - это еще полбеды. А вот он же еще и без совести, это уже гораздо хуже. Но он пока еще не совсем безнадежен, хочется верить.

Глава 75. Верность и бесчестие (окончание)
Из святилища Матильда этим утром отправилась к Малому Двору королевы Кримхильды. Она не сомневалась, что обычный круг дам соберется сегодня, хотя почти все не спали минувшей ночью.

И действительно: вокруг королевы, разгневанной и мрачной после визита к супругу, уже собрались придворные дамы. Тут были Ираида Моравская и Ротруда, участливо взиравшие на свою госпожу. Увидела Матильда и свою мать, графиню де Кампани, которая, напротив, держалась с высокомерным торжестовм, словно знала что-то, о чем не подозревали другие. Это показалось герцогине Окситанской подозрительным. Кроме упомянутых дам, в покоях королевы пребывали несколько молодых фрейлин, в их числе Фредегонда.

С первого взгляда на молодую королеву, Матильда поняла, что та сильно разгневана, хоть и старается сдерживаться. Глаза сидящей в кресле Нибелунгской Валькирии яростно сверкали, губы были плотно сжаты. Когда вошедшая герцогиня поприветствовала ее книксеном, Кримхильда отрывисто бросила:

- Мне не удалось переубедить короля!..

Ида и Матильда переглянулись, поняв, что она потерпела неудачу. Король отказался пустить родных к смертному ложу Карломана!

В этот момент к королеве приблизилась графиня де Кампани, мать Матильды. Она указала ей на приготовленное фрейлинами темно-синее, цвета ночного неба, шелковое платье с едва заметной серебряной отделкой.

- Этот наряд будет уместнее всего, государыня, к нынешнему печальному дню, - назидательно сообщила Ода. - Ведь сегодня король объявит дату церемонии вложения меча в руки графу Кенабумскому. А затем в Храме Всех Богов состоится торжественная молитва. К сожалению, придется просить богов уже не о спасении графа, но о том, чтобы его благородная душа поднялась по Радужному Мосту и с почетом вступила в Вальхаллу. Так что скромное, почти траурное одеяние в самый раз сегодня!

То, что говорила графиня, было справедливо. Но интонации, с какими она обращалась к королеве, как к маленькой девочке, высокомерие, сквозившее в каждом жесте, в выражении ее лица! Тем удивительнее было, что обыкновенно вспыльчивая королева на сей раз все терпела безропотно. Она сидела, не поднимая глаз, лишь молча сжимала пальцами свой пояс, так что тот извивался, как змея. В ответ на назидания графини, она только кивнула:

- Ты права! Я надену это платье, в тон одеянию моего супруга.

Наблюдая за этой сценкой, Матильда больше не сомневалась, что королева-мать взяла верх, и ее невестка была вынуждена пойти на уступки.

Не только она, но и Ида поняла по поведению Кримхильды, что произошло нечто важное. Но сейчас выбор был сделан, и началась церемония одевания королевы, подобная уже описанной ранее.

В то время как придворные дамы трудились над королевским платьем, молодые фрейлины, по знаку, поданному Ротрудой, пребывали на подхвате. Одни успевали поправить складки на платье, другие вовремя подавали пояс, веер, шарф, еще что-нибудь из мелких деталей одеяния своей госпожи.

Среди них была и Фредегонда, и работала она так же ловко, как более опытные фрейлины. Когда она передала Матильде перчатки для королевы, они переглянулись. Герцогиня поразилась, как горячо блестели темные глаза хранительницы живой воды. Фредегонда кивнула ей, и на губах ее мелькнула радостная улыбка, словно солнечный луч, пронзивший грозовое небо.

У Матильды быстро забилось сердце, так что она хотела даже схватиться руками за грудь, чтобы другие не услышали его бешеный стук. Ведь эта радость загадочной девы с ласточкой могла означать только одно: Карломана напоили целебной водой, она начала действовать, чудо случилось! Теперь оставалось лишь ждать, когда из его покоев придет самая важная весть...

Как хотелось Матильде расспросить о подробностях! Но в присутствии окружающих пришлось сдерживаться. И она еще раз вдохнула воздух, на сей раз - глубоко и с наслаждением.

Между тем, одевание королевы подошло к концу. И та, облаченная в почти траурное платье, кивнула, благодаря своих дам за помощь.

- Вы славно потрудились сегодня! Можете идти отдыхать. Ротруда, разъясни Фредегонде, как будет происходить предстоящая церемония вложения меча.

Статс-дама, сделав реверанс перед королевой, вышла вместе с внучкой вейлы, к тайному разочарованию Матильды. За ними последовали и молодые фрейлины, отпущенные Кримхильдой.

Та же обратилась к Ираиде Моравской:

- Тебя, Ида, я прошу узнать через твоего супруга о намерениях "детей богини Дану".

Герцогиня Бро-Виромандуи нахмурилась, подумав о буйных соотечественниках своего мужа. Сможет ли Гворемор их сдержать, если смерть Карломана вызовет бунт?

- Я узнаю, государыня! - пообещала женщина, и вышла за дверь.

Теперь в покоях королевы остались вместе с ней только Матильда и ее мать. Обернувшись к последней, Кримхильда сказала:

- Графиня, я прошу тебя...

- С твоего позволения, государыня, я и так хотела удалиться, - Ода поклонилась, собираясь выйти, еще до того, как королева отпустила ее. - Мне следует проверить расписание сегодняшнего дня. В связи с церемонией, его придется изменить.

Кримхильда окинула ее неприязненным взором.

- Да, благодарю тебя, Кродоар. Ступай! - произнесла она, не сомневаясь, что графиня пойдет к королеве-матери, докладывать о ее, Кримхильды, унижении.

И тут же, пока еще Ода не успела уйти, она быстро обратилась к герцогине Окситанской:

- Матильда, а ты проведай графиню Кенабумскую. Ей, бедняжке, опять нездоровится.

Герцогиня, сидевшая в кресле, встала, чтобы закрыть дверь за матерью. Затем, по знаку королевы, приостановилась, чтобы выслушать то, что она скажет наедине.

- Передай Альпаиде, Ангеррану: в Королевском Совете грядут большие перестановки, - отчетливо проговорила Кримхильда, когда Матильда подошла к ней ближе. - Барон Верденнский вновь станет Великим Расследователем. Место Дагоберта займет Хродеберг. А самое главное - майордомом будет назначен твой отец, Ангерран же останется сенешалем.

- Мой отец - майордомом? - дочь графа де Кампани вздрогнула, как от внезапного мороза.

- Королева-мать сочла его наиболее умным и преданным среди всех придворных... Матильда, я знаю, ты всегда... была преданна Карломану! Прошу тебя: ради него предупреди его близких, что королева-мать убедила короля совсем оттеснить их от власти! - проговорила Кримхильда, помня, сколько сделал для нее Карломан, и свое обещание Ангеррану помогать во всем.

Сказать, что Матильда удивилась, значило ничего не сказать. она была потрясена, ошеломлена, выбита из колеи, но не разбита. Напротив, голова ее сделалась холодной и ясной. Герцогиня Окситанская ни минуты не сомневалась в своем выборе. Она не предаст Карломана, живого или мертвого. Не побоится ради него покинуть своих родителей, если они твердо выбрали сторону Паучихи.

- Ты можешь на меня положиться, - пообещала она Кримхильде, покидая ее покои.

Направившись в кабинет Ангеррана, Матильда застала там его самого, Альпаиду, Дагоберта и Хродеберга. Они приглушенно беседовали о самом главном и сокровенном. Когда Матильда, постучавшись, вошла, Ангерран как раз произнес:

- Турольда нет уже давно. Стало быть, ему все же удалось попасть в покои отца! И тогда... Будем надеяться, что целебная вода поможет ему!

- Только на это нам остается надеяться! - вздохнула Матильда, входя в кабинет. - Ибо королева-мать задумала, если Карломан умрет, заменить почти весь Королевский Совет своими ставленниками. Она вызвала откуда-то, чуть ли не из мрачного царства Хель, барона Верденнского... А тебе, Ангерран, не достанется должности майордома. Король, по совету своей матери, назначит майордомом моего отца!

О замене Дагоберта на Хродеберга она не сказала, ибо оба они присутствовали здесь. Но маршал запада, услышав о замыслах своей невенчаной жены, побледнел как мел. Так значит, Бересвинда не только от него добивается, чтобы он, по сути, предал родного отца! Она атакует их род со всех сторон, как искусный полководец, по всем правилам военной науки.

В повисшей могильной тишине раздался стук упавшего кресла - это Альпаида вскочила на ноги, не помня себя. Она давно уже находилась на пределе нервов, а теперь ее прославленное самообладание все чаще стало подводить (доказательством чего служили хотя бы царапины на щеках Жоффруа де Геклена, не допустившего ее к мужу).

- А-а, проклятой Паучихе еще мало наших страданий! - выкрикнула она хриплым, чужим голосом, тяжело дыша. - Она погубила Карломана! Запомните все: кровь его на руках Бересвинды Адуатукийской! А теперь она не успокоится, пока не сломает весь наш род! Так не может продолжаться: или мы, или она! Даю слово, что, пока у меня останутся силы, я помогу королеве Кримхильде одолеть Паучиху. Она славная девочка, и Карломан правильно просил поддерживать ее. Прошу и вас, родные мои, быть на ее стороне. Отец и брат мой, помните, что у нашей семьи нет более коварного врага, чем королева-мать! Ангерран, первенец мой и Карломана: запомни сам и передай своим братьям, кто виноват в самом страшном несчастье нашей семьи!

Ангерран выскочил из-за стола, подбежал к матери. Дагоберт очутился с другой стороны, и они обхватили несчастную женщину за плечи, усадили за стол, успокаивая.

- Матушка, я обещаю, мы будем бороться! Предупрежден - значит, вооружен! - проговорил Ангерран.

- Альпаида, девочка моя! - увещевал сильно побледневший Дагоберт. - Клянусь тебе, что не уйду на покой, пока Паучиха правит Арвернией!.. Только твое здоровье - прежде всего. Сядь, выпей воды.

Альпаида, повинуясь им, села в кресло, которое Ангерран успел поставить на место. Хродеберг, угрюмый и молчаливый, протянул сестре кубок с водой, и она выпила, тяжело дыша.

Ангерран поднял глаза на Матильду, наблюдавшую с немым сочувствием за этой сценой.

- Благодарю тебя! - сказал он своей подруге. - Я всегда знал, как и отец, что ты верный друг.

Матильда кивнула и вышла, ни слова не сказав, потому что горло ей сковал спазм.

Она сделала свой выбор. Хватит с нее двойной игры, угодничества обеим сторонам! Возможно, родители скажут, что она отреклась от них и их благодетельницы, королевы-матери. Зато она сохранит верность Карломану, своему наставнику, которого любила всю жизнь, его семье и молодой королеве, которую он просил оберегать.

И нужно же было, чтобы первой, кого встретила Матильда после этого решения, оказалась ее родная мать! Закончив с расписанием для Кримхильды, графиня Кродоар де Кампани, как и предполагала дочь, направлялась к королеве-матери, дабы рассказать, что молодая королева теперь покорна и кажется вполне сокрушенной. Графиня была весьма довольна и, встретив дочь, не преминула дать ей добрый совет.

- Вот видишь, моя дорогая: права все-таки оказалась я! Государыня Бересвинда одержала полную победу. Ее верные соратники могут рассчитывать на самые высокие посты в королевстве. Знаешь ли ты, что твой отец сразу после церемонии вложения меча будет объявлен новым майордомом Арвернии? Да-да! Указы уже составлены, и скоро будут скреплены печатью. И это еще не все. Новым канцлером станет граф Роберт Амьемский. Коннетаблем вместо Старого Лиса, будет его сын, маршал запада Хродеберг. Жрецом-законоговорителем вместо старого Турольда будет младший сын Дагоберта, Герберт. А великим секретарем - Аледрам Кенабумский. А еще, король вызвал ко двору старого барона Верденнского, чтобы вновь расследовать дела альвов. Говорят, это их козни виноваты, что король в помрачении ума поднял меч на родного дядю!..

Матильда поглядела на женщину, породившую ее и когда-то самую родную, но так рано отдалившуюся от нее. Ей очень хотелось объявить, что она сохранит верность Кримхильде, вопреки королеве-матери, вопреки родителям, запятнавшим свое имя бесчестием. Но мать, с удовольствием пересказывающая дворцовые пересуды, вдруг показалась ей настолько чужой, что даже доказывать ей ничего не хотелось. Она кивнула:

- Я приму к сведению и сделаю единственный выбор, который совместим для меня с честью и совестью. А ты ступай, матушка: королева Бересвинда, верно, уже заждалась тебя!..

И герцогина Окситанская, распрощавшись с матерью, направилась к кабинету отца. С ним она собиралась поговорить иначе: ведь он - один из умнейших людей Арвернии, не может быть, чтобы не понимал, как бесчестно принимать должность майордома таким образом!

Она застала отца за письменным столом, с указом о его будущем назначении в руках. Увидев дочь, расстроенную и бледную, Гуго сделал знак своему секретарю удалиться. Он не сомневался, что Матильда оплакивает Карломана, к которому была горячо привязана, и приготовился отечески утешать ее.

- Здравствуй, батюшка! Меня очень расстроили последние известия, - начала Матильда, подойдя к отцовскому столу.

"Ну, конечно же, она переживает скорый уход графа Кенабумского", - убедился Гуго и, выйдя из-за стола, хотел обнять дочь, думая успокоить ее, как маленькую.

- Такова судьба, девочка моя, и с ней никто не спорит, даже боги! Норны наделили Карломана Кенабумского такой судьбой... Мне тоже очень жаль, поверь! - проговорил он, не подозревая, что вести о перестановках в Совете так быстро долетят до Малого Двора, и что Матильда пришла, обо всем узнав.

Но Матильда отступила, не дав себя обнять. Ее взгляд был исполнен боли и гнева.

- Так значит, тебе жаль? И поэтому ты согласился занять место Карломана, когда он еще дышит? Ты, слуга закона, продался королеве-матери за пост майордома, и готов служить ей? Ведь это она погубила графа Кенабумского! Его кровь на ее руках! - воскликнула герцогиня, неосознанно повторяя слова Альпаиды.

Гуго де Кампани помрачнел и тяжело вздохнул. Многое он мог представить, но не то, что родная дочь явится обвинять его!

- Матильда, послушай... Я сам отчасти согласен с тобой. Но пойми, это не то назначение, которое можно отвергнуть просто так! Откажись я - и королева-мать нашла бы способ удалить от двора и меня, и Оду, и даже тебя, хоть ты и была женой ее покойного сына...

Матильда смело, решительно взглянула в глаза отцу.

- Вы с матушкой сделали свой выбор, а я свой. Ныне я возьму пример с Альпаиды, буду помогать близким Карломана. И я не пожалею ничего, чтобы королева Кримхильда выстояла под натиском королевы-матери. Ибо так завещал нам Карломан!

Гуго растерянно взглянул на дочь.

- Я прошу тебя, как отец: хотя бы внешне придерживайся, как прежде, золотой середины между придворными партиями, дочка! Ведь и Карломан прежде просил тебя играть двойную роль и не выходить из доверия. Так тебе будет безопаснее.

Но Матильда упрямо покачала головой.

- То было раньше, а сейчас ничто не обяжет меня служить той, кто погубила его! Я буду рядом с молодой королевой и семьей Карломана. А ты и матушка решайте сами, что вам дороже - благосклонность Паучихи или родная дочь.

И по непреклонному тону Матильды, по тому, как она назвала королеву-мать Паучихой, Гуго понял, что ее не переубедить. Их пути расходятся. Ему было тяжело это осознать. Некогда у них с Одой была большая семья, но нынче из их детей, к несчастью, осталась в живых только Матильда, самая младшая. Одни умерли в детстве, другие - от болезни в Черный Год, сыновей унесла война, две старшие дочери скончались родами. Больно было утратить и последнюю из детей, пусть даже их разлучала не смерть, а политика.

- Ты поступаешь жестоко, Матильда!.. Все же постарайся нас понять. Как короли принадлежат своей стране, - ты это хорошо знаешь, - так и мы с Одой, прослужив столько лет при дворе, не принадлежим себе... И подумай как следует: не ошибешься ли ты, если пойдешь против воли королевы-матери? У нее такая власть, что ее враги рискуют плохо закончить.

- А вот я думаю, батюшка, что плохо закончат те, кто поступается совестью ради власти, - проговорила Матильда печально, но твердо. Ей тоже было тяжело принять такое решение. Но назад пути не было, и она вышла из кабинета отца, с гордо поднятой головой, и мягко прикрыла дверь.

И отцу, и дочери тяжело дался этот разговор, хоть оба остались при своем. Каждый из них понимал, что теперь в противостоянии партии королевы-матери и партии молодой королевы с семьей Карломана, они окажутся по разные стороны. А на войне, как известно, все средства бывают хороши...

[Menectrel]

Война Королев: Летопись Фредегонды \Часть Третья: 08.02.2023 \
Содержание

814 год от рождения Карломана Великого
Июнь (Брахмонат «Переломник»)
Июль (Хеуимонат «Сенокосник»)

28 Июня. Через Пятнадцать дней после Трагедии на Ристалище
Столица Арморики, Чаор – На – Ри

61. Мудрость Седин - утро
62. Письмо Дочери  - утро
63. Два Маршала  - утро
64. Песня о битве при Маг Туиред - полдень
65. Сила Слов - день
66. Тревоги и Надежды – день\поздний вечер

29 Июня. Шестнадцать дней после Трагедии на Ристалище
Столица Арморики, Чаор – На – Ри

67. Королевский Дуб

20 Июня. Через Семь дней (Неделю) после Трагедии на Ристалище (День гибели Иветт)\4 июля. Через Двадцать Один день после Трагедии на Ристалище (День встречи Ренье и Барона Готье Вексенского)
Арверния, Кенабумское Графство, деревушка близ Серебряного Леса


68. Дочь Лесника

29 Июня. Шестнадцать дней после Трагедии на Ристалище
Столица Арморики, Чаор – На – Ри

69. Путь Таниста
70. Королевская Кровь
71. Гнев Теней

29 Июня. Шестнадцать дней после Трагедии на Ристалище
Пять разных Локации

72. Отец и Сын – Для Карломана и его отца много времени, для всех остальных мгновение.

29 Июня. Шестнадцать дней после Трагедии на Ристалище
Столица Арвернии, Дурокортер и Холм Вейл, что вблизи него.

73. Вейла и Бисклаврэ – Утро
74. Ради Блага – Утро
75. Верность и Бесчестие – Утро, Полдень
76. Тенета (Паучья Сеть)

[katarsis]

Ангерран и Дагоберт предупреждены, да, но что они могут сделать? Отговорить короля вряд ли получится, а что тут можно сделать ещё?

[Convollar]

Указы не действительны, пока не скреплены печатью, значит, надо тянуть время. Есть предлог - церемония вложения меча. Пока что Карломан считается живым, только после церемонии  (если не после погребения), эти Указы  могут вступить в силу. Так что можно и напомнить королю хотя бы о соблюдении элементарных норм приличия. И сделать это может только Гуго де Кампани, только вот ему очень хочется стать майордомом.

[Артанис]

Большое спасибо, эрэа katarsis, (и с Днем Рождения ), эрэа Convollar!

Ангерран и Дагоберт предупреждены, да, но что они могут сделать? Отговорить короля вряд ли получится, а что тут можно сделать ещё?

Кто их знает? Смотря на что хватит изобретательности. А там и сам Карломан, надеюсь, поможет (мы-то знаем!)

Указы не действительны, пока не скреплены печатью, значит, надо тянуть время. Есть предлог - церемония вложения меча. Пока что Карломан считается живым, только после церемонии  (если не после погребения), эти Указы  могут вступить в силу. Так что можно и напомнить королю хотя бы о соблюдении элементарных норм приличия. И сделать это может только Гуго де Кампани, только вот ему очень хочется стать майордомом.

Печать - в руках королевы-матери, так что за ней дело не станет.
Будем надеяться, что родные Карломана сумеют протянуть время до церемонии. Ну а там мало ли что может произойти...
Но и партия Паучихи это время сидеть сложа руки не станет. Вот, дальше узнаем кое-что подробнее о ее ставленниках.

Глава 76. Тенёта (Паучья сеть) (начало)
Тем же утром, после беседы со своим царственным сыном и вынужденного примирения с Кримхильдой, королева-мать стояла перед письменным столом в своих покоях. Она находилась одна, ибо ей требовалось многое обдумать.

Обстановка покоев, черно-белая отделка пола и стен, была проста и гармонична. В нее прекрасно вписывался большой комод со множеством дверец, полок, ящиков. Каждый из них запирался на отдельный ключ, а ключи всегда носила с собой сама Бересвинда, и больше никто не имел к ним доступа. В этом комоде Паучиха хранила особо важные документы и тайные сведения, позволявшие дергать за нити обитателей королевского двора. А в особо тайных отделах комода хранились и иные средства, при помощи которых иногда приходилось избавляться от тех, кто был слишком опасен, и при этом не поддавался манипуляциям.

Сейчас перед глазами королевы-матери лежали несколько листов пергамента, еще не отправленные в недра заветного комода. На них она набросала замысел действий, а заодно - свойства своих будущих ставленников: их характеры, склонности и - самое главное, - слабые места каждого, через которые можно на них воздействовать.

Эту интригу Бересвинда провернула за ночь, после беседы с Одой и с Хродебергом. Когда же графиня де Кампани второй раз пришла к ней и рассказала про угрозу Альпаиды в святилище, Паучиха поняла, что все сделала правильно. Оставь она без внимания семью своих противников - и они сокрушили бы ее саму. Она уже давно улавливала признаки того, что близкие Карломана, во главе с Дагобертом Старым Лисом, готовят действия против нее. Если их могущественный род поддержит Нибелунгскую Валькирию (теперь королева-мать готова была согласиться с прозвищем своей строптивой невестки, что дали ей придворные миннезингеры; но только она, конечно, понимала его совсем по-другому), Бересвинда лишится власти и влияния на своего царственного сына. А между тем, она не сомневалась, что ни один правитель не сможет служить Арвернии с такой преданностью, как она, пожертвовавшая любовью ради блага королевства...

После доклада Оды она всю ночь размышляла, как ослабить партию противника, и наутро уже предложила королю готовый проект отставок и замен в Королевском Совете. Хильдеберт выслушал ее доводы и одобрил их. Так и должно быть. Теперь ключевые посты в королевстве займут люди, которым придется быть благодарными властителям, возвысившим их. А гордыня независимых вельмож будет унижена.

Сейчас королева-мать ожидала сообщений от своих связных. А также прихода верной Оды, которая должна наведаться к ней, как только закончится утренняя церемония одевания молодой королевы. А пока что Бересвинда перечитывала записи, касавшиеся ее ставленников. И перед ней с плотных, чуть желтоватых листов, исписанных чернилами, вставали те, кого она втянула или готовилась втянуть в свои паучьи тенета.

И первым перед мысленным взором королевы появился Хродеберг - ее верный рыцарь, для которого она, Бересвинда, стала единственной любовью на всю жизнь. С первого взгляда, с той минуты, когда она приехала в Дурокортер, чтобы стать невестой его кузена, принца Хлодеберта. Терпеливая преданность Хродеберга выдержала все - и испытание временем, и безнадежность. Но устоит ли она теперь, когда Бересвинда отречется от него в угоду ревнивому сыну-королю?

Стоявший перед ее мысленным взором Хродеберг взглянул ей грустными глазами в самую душу, и Бересвинда содрогнулась. Она словно бы видела его перед собой наяву, во плоти, умом понимая, что находится в своих покоях совершенно одна.

Из ее груди вырвался тяжкий вздох - не королевы, но тоскующей женщины. Если ей все же удастся убить его любовь, Хродебергу придется тяжко. В душе у него останется рана, которую трудно будет залечить. Но зато в его руках сосредоточится власть над всеми войсками Арвернии! Сейчас Хродеберг виделся Бересвинде в парадном одеянии коннетабля, с церемониальным мечом на поясе, но без доспехов; легкая, богато украшенная кираса, облегавшая его грудь, была тоже сугубо парадной. На одежде его густо серебрились нити.

Она глядела на него и понимала, что только любовь к ней заставляла Хродеберга безропотно служить ей столько лет. Если теперь он разочаруется в ней, быть может, разорвет связующие их нити? Лишь Небеса знают, как поступит ее невенчаный супруг! Но взамен своей любви она подарит ему могущество и воинскую славу, гораздо выше, чем прежде. Мало какая женщина, хотя бы и королева, могла сделать столь щедрый подарок любимому человеку! Хродеберг честолюбив, он будет рад возможности превзойти в воинской славе других полководцев, если междугорцы, а возможно, и "дети богини Дану", ополчатся против Арвернии. У него будет достойное дело и настоящий смысл жизни...

Бересвинда с усилием отвела взгляд от него и посмотрела на другой лист. И тотчас рядом с Хродебергом появился образ следующего ее ставленника.

Герберт, младший сын Дагоберта, будущий жрец-законоговоритель. Он был похож на своего старшего брата, только ниже ростом и слабее него, и глаза не такие яркие, хоть их взгляд в эту минуту был пронзителен: ведь он добился, чего хотел! И на его белоснежном жреческом облачении также серебрились нити паутины, хоть и не столь густые, как у Хродеберга.

Королева-мать недаром вызнала о Герберте самое сокровенное. Он находился во вполне дружеских отношениях с братом, что желал уступить ему наследство, зато ненавидел своего отца. Он так и не смог простить Дагоберту, что тот насильно определил его судьбу, отдав в жрецы, когда сам он был еще слишком мал, чтобы распоряжаться собой. И, хотя Герберт и в жреческом сане успел к своим сорока двум годам подняться высоко (при том, что жрецы обычно служили у алтаря до самой смерти, а жили многие из них, милостью своих богов, подолгу), но обида на отца так и не прошла с годами. С одной стороны, королеве-матери это было на руку: противник Дагоберта - союзник ей. С другой, она знала, что Герберт недолюбливает также всю семью своей старшей сестры Альпаиды. Причина коренилась, опять-таки, в неизжитой детской обиде за то, что его отец любил Карломана, как родного сына, в то время как Герберта отдал жрецам. Кроме того, уже значительно позднее, когда Дагоберт воспротивился возвращению Герберта к светской жизни, он написал завещание, по которому в случае его смерти наследником большей части его состояния становился Карломан, как муж Альпаиды.

Герберт не смел в открытую идти против Карломана, которого не любил, но уважал. Но неприязнь к сестре и зятю он перенес и на племянников. Королева-мать понимала, что он постарается испортить им жизнь, особенно Ангеррану и Аледраму, с которыми станет пересекаться в Королевском Совете. Это было чревато новым очагом напряжения. Но Бересвинда надеялась, что Хродеберг сумеет удержать брата, который всегда его слушался, от нелепой вражды, не допустит раскола в Королевском Совете. Ибо королеве-матери вовсе не хотелось настраивать против себя сыновей Карломана, сильных, дружных и унаследовавших таланты своего отца. Они покуда ей не мешали, а иметь такой род врагами никто не пожелает. Но умеренная напряженность в Совете будет полезна: его участникам труднее будет сговориться.

Паучиха перевела взгляд на следующий лист, и перед ней встал Гуго де Кампани. В церемониальной одежде майордома, с золотой цепью, украшенной геральдическим ирисом, на шее. Лицо его бледно, и сам он был весь напряжен, и, казалось, не очень-то радовался высокому назначению. Его оплетали паучьи нити почти так же плотно, как Хродеберга.

Некогда выдвинутый еще теткой Бересвинды, Радегундой Аллеманской, Гуго был умен и полезен, и всю жизнь старался поступать согласно закону. До прошлого Совета, состоявшегося в день трагедии на ристалище, Гуго исполнял заодно и должность хранителя печати, но с той поры королева-мать взяла печать себе, избавив канцлера от лишних забот. Но свои основные обязанности граф выполнял безукоризненно, и никому не требовалось вмешиваться в них. Он также был и предан - тому, кто в данный момент находился при власти. Должностью майордома и вот этой золотой цепью королева-мать покупала преданность графа. Хотя они не разговаривали откровенно, но оба подразумевали, что взамен он станет выполнять ее просьбы. Возможности отказаться от назначения у Гуго не было. Обсуждайся вопрос прямо, он, конечно, уступил бы высокое звание Ангеррану. Но теперь, поставив его перед фактом, Паучиха обрекла его служить ей. Разумеется, во благо Арвернии!

Она хорошо знала Гуго, и в особенности его жену Оду, которая не уставала служить и превозносить ее. До сих пор чета графов де Кампани не вызывала у королевы-матери сомнений и вполне заслуживала поощрения. Но также Бересвинда знала, что и они могут сбросить тщательно сплетенную паутину. Их дочь Матильда, похоже, открыто заняла сторону Альпаиды и Кримхильды. Что выберут Гуго и Кродоар, если придется решать - служить Арвернии или сохранить отношения с дочерью? Матильда ведь у них осталась последней из детей (увы, это было слишком хорошо понятно Бересвинде!) Но то, что создавало рискованную ситуацию, одновременно помогало разрешить ее. Если граф де Кампани в должности майордома будет недостаточно ревностно служить интересам Арвернии, его дочь отправят назад в Окситанию, к ее супругу-мерзавцу. А внучку, принцессу Адельгейду, сделают жрицей в святилище Гевьон, где уединенно служат вечные девы. Королеве Бересвинде вовсе не хотелось поднимать руку на вдову и дочь ее старшего сына, однако, для обеспечения надежности графа де Кампани, такая возможность будет кстати. Между прочим, и саму Матильду можно шантажировать тем же. Королева-мать хорошо знала все рычаги воздействия! Так что в своем бывшем свате могла быть почти уверена.

Паучиха перевела взгляд дальше. И перед ней, став с другими не в ряд, а полукругом, напротив Гуго, встал граф Роберт Амьемский. В темном строгом одеянии, со знаками должности канцлера. В отличие от остальных, на нем почти не было нитей паутины, ибо даже королеве-матери не за что было уловить его. Роберт был суровым и честным человеком, законником до мозга костей, несколько слишком приверженным буквальному исполнению закона. В должности юстициария, расследуя тяжкие преступления, граф Амьемский, установив, что обвиняемый действительно виновен, обыкновенно приговаривал к смертной казни. Лишь иногда Карломан, от имени короля утверждавший приговор, щадил преступников, находя смягчающие обстоятельства, какие не волновали Роберта Амьемского. С одной стороны, королеве-матери нравилась его преданность своему делу. С другой - невозможно было ни запугать его, ни подкупить. Но она рассчитывала, что Роберт оценит то, что она даст его старшему брату пост маршала запада, и тем польстит наследственному честолюбию рода Бертрама Затворника, отца графа Амьемского, одного из старейших и в прошлом самых влиятельных принцев крови.

Некогда, при жизни супруга Бересвинды, принц Бертрам, тогда еще энергичный и деятельный, находился во главе партии принцев крови и влиятельных вельмож, готовых поднять бунт против короля, что осмелился ограничить их старинные привилегии. Они не хотели допустить усиления королевской власти и ослабления феодальной власти сеньоров. Король с помощью своего брата и майордома, Карломана, взял верх над мятежниками, и Бертрам на долгие годы затворился в своем замке. Но тот же Карломан способствовал, чтобы обе стороны заключили мир. И даже взял с мятежных принцев слово: в случае, если королем будет ребенок, он, Карломан, как регент, вернет им былые привилегии, но с условием верно служить короне и королю, ибо только он, на самом деле мог гарантировать их будущее.

Если теперь младший сын Бертрама станет канцлером, а старший - маршалом запада, это позволит вновь заключить союз с принцами крови и древними аристократическими семействами. Следом за Бертрамом последуют и другие гордые властелины. Однако Бересвинда в то же время боялась усиления их власти. Поэтому она рассчитывала заручиться поддержкой Роберта и его брата, а также их отца. Ибо понимала, что трагедия на ристалище сильно повредила королю в глазах всей Арвернии. Если принцы крови не смогут почитать его, они способны устроить государственный переворот.

Но для того, чтобы никто не смел сомневаться в достоинствах ее царственного сына, как раз и был необходим пятый из новых ставленников королевы Бересвинды...

С последнего листа, лежащего на столе, поднялся Ги Верденнский, похожий на старого ястреба, с неистовым взглядом фанатика. На его груди висел на цепочке знак Великого Расследователя - молот и карающая молния Донара. В руках старик держал деревянную палку, с которой свешивались нити: такими пользуются кукловоды на представлениях. Это был знак, и недобрый знак: барон Верденнский и сам способен направлять короля к своим целям, дергая за незаметные нити. Ведь это он посоветовал царственному сыну Бересвинды замысел Священого Похода против альвов. Королеве-матери пришлось одобрить его поневоле, потому что переубеждать короля было уже поздно. Кроме того, его замысел мог помочь королю укрепить его репутацию. И все же, она не доверяла барону. Он мог стать ей настоящим соперником в борьбе за власть! Королева видела, как с его рук капала кровь, расплываясь на листах пергамента. Да, это страшный человек, хоть сейчас его советы и полезны королю! Если дать ему слишком большую власть, он утопит в крови всю страну, да и саму Бересвинду если не отстранит, то, по меньшей мере, лишит нынешнего влияния на сына.

Паучиха порадовалась про себя, что единственная внучка барона, Вальдрада (тоже последний потомок!) будет в ее свите, следовательно - в ее руках. Но это успокаивало лишь отчасти. Кто-кто, а Ги Верденнский, если потребуется, сумеет переступить и через родную кровь. Куда больше успокаивало, что он уже стар, ему за семьдесят лет, вряд ли у него хватит сил надолго. И, когда он умрет, Бересвинда сумеет вернуть влияние на короля.

Разглядывая людей, с помощью которых собиралась помогать своему царственному сыну править Арвернией, Бересвинда Адуатукийская мысленно подыскивала, за какие ниточки дергать каждого из них. И не видела, что сама давно оплетена, как паучьей сетью, нитями ненависти, лжи, интриг, предательства, тайных преступлений, неукротимого властолюбия, - всего, что она считала совершенно необходимым ради блага Арвернии, как будто на чужих несчастьях можно построить счастье, хоть отдельного человека, хоть целого королевства.

И она не видела, что за спиной ее остановилась родная тетка, Радегунда Аллеманская, в погребальных одеяниях. Она зловеще смотрела на ту, которая принесла людям столько горя. Казалось, она хотела сказать: "Некогда я тоже правила Арвернией, но закончила жизнь одинокой, потерявшей почти всех, кого любила. Такова была судьба той, кто всему на свете предпочла власть."

Но она не высказала своего предостережения. А Бересвинда не подозревала о ее присутствии.

[Convollar]

Разглядывая людей, с помощью которых собиралась помогать своему царственному сыну править Арвернией, Бересвинда Адуатукийская мысленно подыскивала, за какие ниточки дергать каждого из них.

Какая уж тут помощь, Бересвинда сама будет править, а сынок будет выполнять всё, что скажет умная мамочка. Вот с Ги Верденнским возможно будут проблемы.

[katarsis]

К счастью, все планы Паучихи строятся на одном неверном предположении, а то бы выглядело зловеще. Однако, неизвестно, что она успеет сделать необратимого до того, как Карломан сможет вмешаться. К счастью, она не знает, что нужно торопиться.

[Карса]

То, что король слушается маменьку, могло бы быть неплохо, будь маменькины советы полезны для дела. Однако маменька умная дура и ведёт дело к катастрофе, полагая, что заботится о благе государства. Выживший Карломан для неё сюрприз неприятный, но насколько быстро он сможет вернуться к делам хотя бы как советчик? Как бы не оказалось поздно.
А сколько Бересвинде лет?

[Menectrel]

Бересвинда «Адуатукийская\Паучиха» (765 – 860 = 95) + Хлодоберт VI (763 – 797 = 34)

Овдовела летом 797 года в возрасте 32 - х лет.
На 814 год (Время действия нашей Летописи) ей сорок девять лет.

[Артанис]

Большое спасибо за продолжение, эрэа Menectrel!
И за комментарии - эрэа Convollar, эрэа katarsis, эрэа Карса!

Разглядывая людей, с помощью которых собиралась помогать своему царственному сыну править Арвернией, Бересвинда Адуатукийская мысленно подыскивала, за какие ниточки дергать каждого из них.

Какая уж тут помощь, Бересвинда сама будет править, а сынок будет выполнять всё, что скажет умная мамочка. Вот с Ги Верденнским возможно будут проблемы.

Она считает, что править от имени сына, а фактически вместо него - и есть самая лучшая помощь. "Не давай нуждающемуся рыбу, а дай ему удочку" - это не про Бересвинду. Она предпочитает все сделать сама, а не готовить сына к самостоятельной жизни.
А если дать леща...

К счастью, все планы Паучихи строятся на одном неверном предположении, а то бы выглядело зловеще. Однако, неизвестно, что она успеет сделать необратимого до того, как Карломан сможет вмешаться. К счастью, она не знает, что нужно торопиться.

Да, мы-то знаем то, что неизвестно ей, да и большинству персонажей!
Но, если Карломан не очнется хотя бы до церемонии вложения меча, то Паучиха и ее ставленники могут успеть далеко зайти. В общем, поглядим, что будет!

То, что король слушается маменьку, могло бы быть неплохо, будь маменькины советы полезны для дела. Однако маменька умная дура и ведёт дело к катастрофе, полагая, что заботится о благе государства. Выживший Карломан для неё сюрприз неприятный, но насколько быстро он сможет вернуться к делам хотя бы как советчик? Как бы не оказалось поздно.
А сколько Бересвинде лет?

Замечательная характеристика королевы-матери!
Насчет Карломана увидим. Но будем надеяться, что его возвращение к жизни уже само по себе заставит многих действовать иначе.
Бересвинде 49, как уже указала автор.

Глава 76. Тенёта (Паучья сеть)(окончание)
В минуту размышлений королевы-матери раздался негромкий стук, и вошла одна из ее фрейлин, неся два запечатанных свитка. Паучиха обернулась к ней, и тут же образы, теснившиеся вокруг нее, исчезли.

- Я слушаю тебя! - обратилась она к фрейлине.

Та, вышколенная, как и все служанки королевы-матери, поклонилась и передала ей оба свитка.

- Только что пришли два письма, государыня!

Бересвинда разглядела гербы, и глаза у нее разгорелись. Она узнала на сургучных печатях знаки тех, о ком только что думала - жреца Герберта и графа Роберта Амьемского. Их обоих сейчас не было в Дурокортере, - Герберт пребывал в своем святилище, а Роберт выехал по семейным делам, однако находились оба не так далеко. Паучиха уже давно сплетала вокруг них сеть из заманчивых предложений. И вот, их ответы пришли как нельзя кстати, когда она добилась от короля их назначения на высокие посты!

Кивнув фрейлине, королева-мать отпустила ее.

- Благодарю тебя, ступай!

Оставшись одна, Бересвинда распечатала первым письмо Герберта. Его печать изображала знак святилища, где он служил - орла на ветви Мирового Древа.

Письмо жреца было, на первый взгляд, исполнено скромности, подобающей его званию.

"Приветствую тебя, почтенная государыня Бересвинда!

Признаться, для меня стало полной неожиданностью твое предложение занять пост жреца-законоговорителя. Конечно, для меня это большая честь, хотя среди моих собратьев есть множество более достойных и раньше меня посвященных жрецов. Однако, если король желает назначить меня, и если Верховный Жрец и сам Турольд согласны, чтобы эту должность занял именно я, то приму ее с благодарностью, как подобает.

Как и все, я скорблю по поводу трагедии на ристалище! В столь трудный час каждый обязан служить своей родине, чем только может. И я готов поддержать престол Арвернии в меру своих сил.

Герберт, жрец Всеотца Вотана в святилище Священного Древа".

Прочитав письмо, королева-мать насмешливо кивнула. Герберт - осторожный человек, он позаботился о том, что письмо может попасть в чужие руки. Истинное его послание следовало читать между строк.

Она зажгла свечу и осторожно, чтобы не подпалить пергамент, провела пламенем вдоль строчек, написанных изящным, как у женщины, почерком жреца. Как и следовало ожидать, при нагревании проступили совсем другие строки, написанные особыми чернилами.

После обязательного приветствия, написанного по всем правилам, начиналось самое главное:

"Я бесконечно рад, государыня, что ты предлагаешь мне занять место жреца-законоговорителя и войти в Королевский Совет, чего я давно заждался! В последнее время я приложил немало усилий, чтобы, от лица жреческих коллегий, сместить Турольда. Он, конечно, мудр, и по праву много лет занимает пост в Совете, однако уже очень стар, а кроме того, как всем известно, слишком часто осмеливается оспаривать твои, государыня, слова, и решения самого короля. Но теперь уважение к нему других жрецов поколеблено. Со своей стороны, я обещаю тебе полную поддержку, ради блага Арвернии. Клянусь ясенем Иггдрасилем сделать все, что прикажет мне король и ты, его мать.

Благодарю тебя за возвышение, государыня! А также беру на себя смелость предположить, что ты отпустишь с должности коннетабля принца крови Дагоберта (своего отца Герберт даже письменно не называл отцом), так, чтобы он был полностью сломлен страданиями, что принесет ему смерть Карломана, его любимого названого сына. У него должно остаться сил лишь на то, чтобы уехать в свой отдаленный замок, и там бороться с усиливающейся болезнью сердца, сколько еще отмерят ему Норны. Лишь в этом случае он станет совершенно безопасен для тебя, государыня! В противном случае, напротив, станет опасен вдвойне.

Еще раз выражаю признательность, государыня! Помни, что у меня, как и у тебя, одна цель - благо королевства Арвернии".

Бересвинда знала цену обещаниям Герберта. Да, у них была общая цель. Но для нее благо Арвернии было неотъемлемо от ее собственной власти, даже больше того - саму жизнь она могла сохранить, только если удержит власть. Для Герберта же благо Арвернии означало возможность стать одним из первых людей в королевстве, отомстить отвергнувшему его отцу и семье своей сестры Альпаиды.

Но на сей раз даже Паучиху удивила ненависть сына к отцу, просто кричавшая сквозь тайные строки этого письма. Что ж, Дагоберт, конечно, ее враг, и враг непримиримый. Однако ей не нужна была его смерть. Тяжелая болезнь, что заставит его навсегда отойти от дел - да, безусловно. Иначе бывший коннетабль даже после отставки продолжал бы бороться с ней, тут Герберт прав. Что ж, она даст ему власть и возможности, позволит устроить, чтобы Дагоберт остался обессиленным, сломленным, но живым. Ибо королева-мать знала, что Хродеберг очень привязан к отцу и чтит его. В случае его смерти, старший сын мог многое осознать и сбросить паутину, взбунтоваться против нее, которую любил всю жизнь. Так что она не позволит Герберту лишить отца жизни. Если же тот вдруг выйдет из-под контроля, она покажет вот это письмо Хродебергу или сыновьям Альпаиды, и тогда уж они сами справятся с отщепенцем семьи!

Королева-мать усмехнулась. Герберт умен и хитер, и будет ей хорошим соратником. Но на сей раз он перехитрил сам себя, так что им легко будет управлять. Будущий жрец-законоговоритель желал отомстить отцу и семье Карломана, заменившего его в сердце отца, а заодно - показать всем, что и в звании жреца, на которое его обрекли помимо воли, он сумел достичь многого. Что ж, она даст ему возможность проявить себя, однако не позволит ставить препятствия сыновьям Карломана. Если же Герберту вздумается проявлять самостоятельность, она всегда сможет шантажировать его вот этим тайным посланием.

Взяв один из ключей, висевших у нее на поясе, Паучиха открыла дверцу своего легендарного комода и положила туда письмо Герберта вместе с написанными ей самой сведениями о будущих ставленниках. Теперь они будут спать под замком, если ей не потребуется пустить эти сведения в ход.

Закрыв комод вновь на ключ, королева-мать взялась за второе письмо, от графа Роберта Амьемского. Но она медлила прочесть его, и с сомнением покачала головой. Знание людей говорило ей, что будущий канцлер не даст в письме оружия против себя. Он рассудителен и сдержан, он законник, и никогда не сделает ничего предосудительного, и уж во всяком случае, не признается в этом. Когда граф Амьемский в должности юстициария выносил приговоры, один лишь Карломан, сам знавший законы не хуже самого ученого судьи, мог иногда повлиять на его решения. И теперь королева-мать понимала, что будет трудно прибрать к рукам столь неуязвимого человека. Но зато за спиной Роберта стояли принцы крови, его отец был некогда одним из вождей мятежа аристократов. Если что-то пойдет не так, принцы крови могут поднять волну против ее сына, как некогда - против супруга. Но, с другой стороны, Бертрам Затворник все же обрадуется, если два его сына станут: один - канцлером, другой - маршалом запада. И сам Роберт должен понимать, что полезнее и выгоднее будет поддержать законного короля. Королева-мать рассчитывала на его здравый смысл.

Тяжело вздохнув, она развернула письмо и стала читать.

"Желаю крепкого здоровья королю Арвернии Хильдеберту IV и его матери, мудрейшей королеве Бересвинде!

Твое милостивое предложение занять должность канцлера сильно удивило меня. Получив его, я не раз испытывал себя, достоин ли такой высокой ответственности. Но, в конце концов, признал, что, если благо Арвернии требует, мой долг - служить ей, сколько хватит сил.

Также я беру на себя смелость рекомендовать на место юстициария моего помощника, сеньора Арно де Шенонсо. Он проверенный человек, много лет работал у меня помощником, и в законах и разнообразных обязанностях разбирается не хуже меня.

P.S. Уверен, что мой отец, почтенный принц крови Бертрам, будет рад, узнав, как высоко оценили при королевском дворе мои и моего старшего брата скромные заслуги!

Покорный слуга короля и Арвернии,

Граф Роберт Амьемский, юстициаций."

Прочтя письмо, Бересвинда сдержанно кивнула. Оно было составлено, как она и ожидала - коротко и просто. Ни одного лишнего слова, и искать их, как в письме Герберта, незачем. Разве что в постскриптуме граф Амьемский позволил себе намек, что его отец готов договориться с ней, королевой-матерью. Старому принцу польстило будущее возвышение обоих его сыновей. Но Паучихе следовало еще всесторонне обдумать, за какие ниточки дергать это семейство. Действуя, как всегда, на благо Арвернии, она должна суметь сделать их союзниками!

Для начала она решила добиться хотя бы взаимовыгодной сделки, а уж потом думать, как вызвать у могущественных вельмож преданность либо страх. Если они примут ее сторону, она закроет глаза на их обычаи. Все эти полунезависимые герцоги и графы, потомки дальней королевской родни, в отличие от тех, кто служил королям, думали прежде всего о себе и блюли старинные вольности времен Завоевания. Им бы хотелось собирать налоги со своих вилланов только для себя, не делясь с королем, и при этом брать оброк не только тем, что производили их подданные, но и, к примеру, красивыми девушками. Кроме того, властелины стремились подчинить своей воле города, стоявшие на их земле, что издавна служило камнем преткновения между ними и королями Арвернии, стремящимися обуздать феодальные привилегии.

Если теперь Бертрам Затворник и другие принцы крови поддержат ее сына, королева-мать готова была пойти на уступки, вернуть им часть былых прав. Она отдавала себе отчет, что рискует. Главное - не перестараться, не давать слишком большой воли принцам крови. В их руках по-прежнему находились несметные богатства, и они распоряжались собственными войсками. Попробуй-ка удержи такую силу в повиновении!

И тут Бересвинда вспомнила об угрозе со стороны Междугорья и о Союзе Карломана. Вот и ответ! Владения многих принцев крови располагались как раз на востоке Арвернии, так что междугорцы будут угрожать и им. Вот и пусть, если им захочется повоевать, обратят свою ярость против внешнего врага, потратят силы, пусть выцедят свою горячую кровь на полях сражений!

По устам Бересвинды промелькнула улыбка, как молния, озарившая темную ночь. Она нашла выход, удачный для всех!

Прочтя еще раз письмо Роберта Амьемского, она подожгла его от горящей свечи. Ибо больше оно ни на что не годилось. Использовать его против графа не удалось бы: оно составлено столь искусно, что невозможно было с его помощью доказать никакого тайного умысла. На любом допросе Роберт заявит, что письмо следует понимать так, как оно и подписано, без всякого тайного подтекста... Да, этим человеком нелегко будет управлять!..

Паучиха вздохнула, глядя, как пламя с треском поглощает плохо поддающийся пергамент. Наконец, письмо сгорело и осыпалось жирными хлопьями пепла в маленькую хрустальную вазочку, стоявшую на письменном столе нарочно для этой цели.

Два письма с разной судьбой - две жертвы, что попали в липкие сети той, кто стоит за троном короля, и теперь обречены служить ей. Ради блага Арвернии и ее короля, она, Бересвинда Адуатукийская, прозванная Паучихой, сумеет сокрушить всех врагов и укрепить власть своего мальчика!

В этот миг раздался условленный стук в дверь. Королева-мать крикнула, зная, кто пришел:

- Входи, Ода!

В покои действительно вошла графиня де Кампани, тихо закрыв за собой дверь. Она сделала почтительный книксен, и две женщины, королева и придворная дама, обменялись пристальными взорами.

У них, несмотря на разницу в положении, было между собой много общего. Обе - матери, похоронившие почти всех детей, и теперь пеклись о счастье уцелевших. Обе - давние подруги, устоявшие среди интриг арвернского двора, который не прощал ошибок и слабостей. Обе были ученицами покойной королевы Радегунды Аллеманской, которая ради своих сыновей вынуждена была пойти на страшное преступление.

И теперь, как Бересвинда не могла осуществить свои замыслы без верных соратников, так и Кродоар нуждалась в сильных покровителях... Словом, они хорошо понимали друг друга.

Королева-мать приняла радушный вид.

- Садись, Ода, - пригласила она, сама присаживаясь в кресло. - Поведай мне, с чем ты пришла! Как поживает моя невестка?

- Королева Кримхильда подавлена и очень печальна, - сообщила графиня. - По-моему, это вызвано не предстоящей церемонией вложения меча, ведь с судьбой графа Кенабумского люди уже смирились... Что-то, должно быть, случилось еще.

Королева-мать кивнула: ей было известно, что расстроило Кримхильду.

- А что Альпаида?

- Она не появлялась сегодня при Малом Дворе. Скорее всего, она и вправду больна: прошлой ночью, когда я ее встретила, она едва стояла на ногах, и герцог Хродеберг поддерживал ее.

- Значит, об Альпаиде пока можно не беспокоиться, - удовлетворенно произнесла Паучиха. - А что эта новая фрейлина, кузина королевы и принцессы, как ее... Фредегонда?..

- Она быстро освоилась при Малом Дворе, помогает королеве при церемонии одевания не хуже, чем те, кто служит давно.

- Вот и чудесно! - одобрила Бересвинда. - Если она хорошо служит, и Кримхильда ей довольна, из нее стоит сделать шпионку. Я поручу принцессе Бертраде убедить ее.

- Как будет угодно тебе, государыня, - в глубине души Кродоар не понимала, зачем ее царственная покровительница тратит время на этих девчонок. Их всех графиня считала по умолчанию гораздо глупее себя, и вообще взрослых людей.

- Мне угодно, - серьезным тоном отозвалась королева-мать, - знать обо всем, что происходит. Наверняка, Кримхильда предупредит Ангеррана о перестановках в Совете. К сожалению, сам король рассказал ей обо всем. Следовательно, борьба обострится! А что собираются предпринять "дети богини Дану"?

- Королева Кримхильда послала герцогиню Земли Всадников, чтобы та разузнала у своего мужа об их намерениях.

Бересвинда нахмурилась, размышляя о целой цепи событий, сплетенных в тугой клубок.

- Герцог Гворемор может и сам примкнуть к недовольным, когда узнает, что должность майордома не достанется его родичу Ангеррану... А в Арморике скоро состоится Совет Кланов. Следует вовремя узнать, какое решение они примут.

- Неужели ты думаешь, государыня, что начнут войну? - испуганно спросила графиня.

Королева-мать пожала плечами.

- Гвиневера обещала дать отсрочку, пока Карломан жив. Что потом сделают ее буйные подданные - вряд ли ведомо даже ей.

Ода печально вздохнула.

- Мало нам, что междугорцы с тюрингенцами готовятся напасть на Арвернию - теперь еще и Арморика.

- Увы! Не мы, женщины, начинаем войну, зато нам приходится провожать самых близких! - в интонациях всемогущей королевы-матери вдруг прорезалась неподдельная тоска.

Графиня де Кампани с удивлением взглянула на свою повелительницу и проговорила тихо, осторожно:

- А как же свадьба принца Хильперика и принцессы Бертрады, в такое время?

- Свадьба состоится, пусть и совсем скромная! - твердо ответила Бересвинда! - Союз со Шварцвальдом должен быть скреплен брачными узами! Но меня гораздо больше волнует, как пройдет церемония вложения меча. Если Дагоберт и его близкие уже знают о перестановках в Совете, они постараются нанести нам удар. Станут тянуть время, объявят сделанные замены неправомочными... Чтобы этого не случилось, я должна нанести удар первой!

Глаза ее блеснули жутковатым огнем, и графине де Кампани стало не по себе. Она не раз видела, как от великолепных замыслов королевы-матери страдали другие, а теперь вот опасность грозила ее собственной дочери. И все-таки, Ода решила обо всем сообщить сама, пока королева-мать не узнала из другого источника.

- К сожалению, государыня, моя дочь Матильда намерена открыто принять сторону молодой королевы. Она заявила мне, что будет с ней и с семьей Карломана - против тебя... - по мере того, как говорила, в голосе графини все сильнее слышалась дрожь, а последние слова она уже закончила еле слышным шепотом.

Затем на несколько мгновений воцарилось молчание. Паучиха выжидала, глядя, как ее собеседница меняется в лице. Наконец, проговорила на удивление мягко и ласково:

- Не беспокойся об этом, Ода! Матильда с детских лет была привязана к Карломану и его родным. Но я сумею направить ее на верный путь: как-никак, она - моя названая дочь. Тебе не следует об этом тревожиться. Для тебя у меня есть задача. Ты должна мне помочь в эти пять дней добить Альпаиду. Сделай так, чтобы она уже никогда не смогла преодолеть отчаяние. Выражай ей сочувствие так, чтобы у нее и впредь не осталось сил ни на что, кроме как оплакивать Карломана! Поручаю тебе Альпаиду, а я сама с помощью верных помощников займусь Дагобертом.

От недавней мягкости не осталось и следа. Перед ней была хищница, прячущая стальные когти, чтобы сперва поиграть с добычей. Но Ода кивнула в ответ без сожалений. До Альпаиды ей не было никакого дела. Кроме того, разве не жена Карломана была наставницей ее Матильды, не она ли толкнула девочку на опасный путь? И, если ей будет плохо, может быть, Матильда скорее одумается.

- Я сделаю, как ты велишь, государыня! - пообещала Ода, готовая пустить в ход свой ехидный язык.

- Вот и ладно, - успокоилась Паучиха. - Меня больше волнует: с чистым ли сердцем будет служить в Королевском Совете друг детства Матильды, Ангерран Кенабумский, моему царственному сыну? Увы, трагедия на ристалище способна пошатнуть верность любого вассала, а теперь еще король не назначил его майордомом, - она умолчала, что король так поступил по ее наущению.

Ода де Кампани выпрямилась, облегченно переведя дух, как только сообразила, о чем идет речь, и только в глубине ее души нетающей льдинкой осталась тревога за дочь.

- Государыня, я уверена, что Ангерран все правильно поймет! Ведь его семья всю жизнь верно служила королям... Кроме того, его брат войдет в Королевский Совет. Род Карломана достаточно почтили! Пусть король выразит ему соболезнование перед всем двором, покажет, что сыновья Карломана по-прежнему остаются для него любимыми кузенами?

- Ты думаешь? В силу известных обстоятельств, это может быть расценено, как злая шутка, - нахмурилась Бересвинда, размышляя. - Хотя... Ведь в новом указе короля будет сказано, что во всем виновато злое колдовство альвов! Пусть все вспомнят, как сильно он был благодарен своему дяде, графу Кенабумскому, и как высоко чтил его и его сыновей! Тогда ни у кого не останется сомнений, что ужасное преступление могло произойти только по вине злых чар!

Она задумалась, понимая, что этим сыграет на руку Ги Верденнскому. В конце концов, махнула рукой, отпуская графиню.

- Теперь ступай, Ода! Как только заметишь что-то важное, приходи ко мне. А по поводу Матильды не беспокойся. Я, в память о моем покойном старшем сыне, люблю ее, как дочь, и сама позабочусь, чтобы она одумалась.

- Благодарю тебя, государыня!

Графиня поднялась и, сделав прощальный реверанс, вышла из покоев. Ее очень тревожила судьба дочери. Хоть королева-мать дважды пообещала ей позаботиться о Матильде, но ведь ее слова можно было расценить и по-другому.

Она решила, что ей, Гуго и Матильде следует поговорить еще раз, всей семьей, чтобы постараться переубедить дочь, или хотя бы решить, как отвести от нее беду.

[Menectrel]

29 Июня. Шестнадцать дней после Трагедии на Ристалище
Столица Арвернии, Дурокортер и Холм Вейл, что вблизи него.


73. Вейла и Бисклаврэ
74. Ради Блага
75. Верность и Бесчестие
76. Тенета (Паучья Сеть)
77. Долгожданная Встреча